Девушка с длинной косой

[Скрыть] Регистрационный номер 0483939 выдан для произведения:

 

 

 

Это случилось в яркий и теплый полдень, когда самые, казалось бы, неприглядные улицы наряжаются под весенним солнцем. Бурые закопченные мусорные баки - и те выглядят по-весеннему весело. Пьянящий тополиный дух заполонил улицы. На асфальте за овсяные хлопья отчаянно бьются голуби и воробьи. Сердобольная старушка-птичница стоит тут же, рядом, и, грозит палкой прохожим, мешающим птичьему обеду. А прохожие улыбаются, привлеченные суматохой, улыбаются, освободившись от тяжелых зимних одежд. И так каждую весну, словно все специальные учреждения города разом выпустили  на волю своих пациентов.

Он тоже смотрел на птиц и улыбался, выйдя из дымного сумрака казино на солнечный свет. Душу радовали весеннее цветение, и тугой рулончик банкнот в кармане.  Тут-то в его поле зрения и вторглись стройные ноги, обходящие рассыпанные хлопья. Выше была черная мини-юбка, облегающая эти сногсшибательные ноги, приталенная сзади ремешком голубая джинсовая куртка, а по асфальту цокали высокие черные каблучки-шпильки. Он не заметил, как пошел за ней, мелькающей среди людского потока, как бешено забилось сердце, отдавая пульсацией в висках, словно кровь закипела от адреналина. И чем ближе она была, тем сильнее овладевало им волнение.

Когда же он догнал ее, то окончательно растерялся и не знал с чего начать. Чтобы поравняться, осталось сделать несколько быстрых шагов…

…лицо ее окажется некрасивым, и он, облегченно вздохнув, повинуясь собственной нерешительности, остановится, а она затеряется в толпе…

…на дороге отчаянно прогудела машина. Девушка повернула голову. Он поравнялся с ней, идя по краю тротуара, и был сражен наповал. Он видел красивые женские лица, но такое – впервые, отчего перестал соображать и, как зомби, пошел за ней.

Проспект терялся за горизонтом. Девушка никуда не сворачивала, не останавливалась, не брала такси и проходила мимо остановок. Он очень боялся, что она сядет в троллейбус или куда-нибудь свернет, а вновь догнать ее не решался.

Интересно, что ни один встречный прохожий не смотрел на нее и не провожал потом взглядом. Никто, поравнявшись, не пытался  рассмотреть ее с лица, как бывает, если по улице идет очень красивая девушка. Получалось наоборот: словно она и не шла по улице, теребя левой рукой тугую толстую русую косу, переброшенную через плечо на  грудь.

Он на ходу сунул в рот сигарету и прикурил, пряча огонек зажигалки в ладонях. В его глазах исчез весенний день, исчезли прохожие, машины, дома – исчез весь проспект. Осталась только она и ее родинка на смуглой шее, под левым ухом. А в ухе была серьга в виде черепа с перекрещенными костями. В ней чувствовалась опытная рука мастера,  высокая проба золота и приличная масса. Серьга мерно раскачивалась в такт  движениям хозяйки.

Когда девушка неожиданно остановилась. Он буквально наступал ей на пятки и не успел отвернуть. От удара сумочка, как при замедленной съемке (он видел именно так),  вылетела из рук девушки и упала на асфальт. Из нее замедленными брызгами вылетели всевозможные женские безделушки. Он бросился их собирать, но они упорно не хотели собираться и валились из рук. В отличие от него, девушка не растерялась и со смехом наблюдала за суетливым пунцовым молодым человеком, ползающим у ног. Ее это позабавило.

Наконец он собрал сумочку и вручил хозяйке.

- Извините, я не хотел…

Она еще больше рассмеялась.

- У тебя есть зажигалка?- спросила она, улыбаясь уголками губ. В ее глазах не осталось и тени насмешки.

Он щелкнул зажигалкой, и она закурила тонкую сигарету.

Растерянность испарилась.  

- Ты специально уронила сумочку? - спросил он.

Она посмотрела на него глазами, в которых теперь зияла бездна. На мгновение он испытал панический страх, почувствовав, как эта бездна неудержимо потянула его к себе, но все быстро исчезло, и до его ушей донесся мелодичный, как серебряный колокольчик, голос:

- А что ещё оставалось делать? Сам бы ты не решился. Вообще-то я не люблю уличные знакомства. И у меня есть одно правило.

- Какое правило? - поинтересовался он, снова почувствовав нерешительность. Он очень боялся сказать что-нибудь не то, что ей может не понравиться.

- Я привыкла знакомиться первой. Может, это не очень обычно для женщины, но… - она развела руками.

Он не знал, как истолковать ее ответ.

К счастью, она неожиданно сунула сумочку ему в руку и сказала:

- Очень жарко.

Он осмотрелся вокруг. Через дорогу он увидел вывеску кафе. Там и решили спрятаться от веселого  жарковатого солнца. Ее рука вдруг проскользнула ему под локоть и легла на предплечье. В то же мгновение из-под ног  ушла земля. Он поплыл к светофору, ощущая, как соприкасаются их плечи, как обжигающе задевают друг друга бедра и как холодна ее рука, до мурашек холодна. Он вспомнил про деньги в кармане, должные отчасти превратиться в доллары. Но теперь ни о каких долларах не может быть и речи. Впереди был ночной ресторан, а потом..., а потом будет видно, если, конечно, она примет приглашение.

 В полупустом зале висела табличка «не курить», но все посетители и дама за стойкой дымили сигаретами.

Они сели за столик у окна. Дымящая сигаретой дама подошла к ним.

- Виски, лёд, тоник, - быстро сказала она.

Дама вопросительно посмотрела на него. Он кивнул. Дама ушла и быстро вернулась с широкими запотевшими стаканами.

Сделав глоток, он почувствовал сухость во рту, которую до сих пор не замечал, но выпить стакан залпом не решился и сделал большой глоток. Виски, после полсуток проведённых за столом, сразу ударил в голову. Оба молчали. Между ними не чувствовалось неловкости, возникающей при затянувшемся молчании.

Она заговорила первой:

- Валерия, - она подала ему руку.

- Игорь, - ответил он, бережно коснувшись её руки. Присмотревшись, он понял, что лицо её идеально, без намёка на косметику, хотя сумочка полна ею. Глаза, губы, нос, брови, ресницы… если бы она не шевелилась, не говорила, то вполне сошла за куклу. Он не сомневался, что здесь не обошлось без «пластики». Виски напомнил, что он за всю бессонную ночь в казино ничего не ел.

- Может, поедим? Ты как? Никуда не торопишься? – спросил он.

- Не откажусь. Я, как Винни-пух, до пятницы совершенно свободна, - ответила она, - сегодня я на свободной охоте.

- Это как?

- Я работаю на фирму, но иногда могу сама выбрать клиента. Что-то вроде бонуса от компании. Они никогда не возражают, - сказала она.

Его лицо видимо так перекосило, что она засмеялась, прикрыв рот ладонью.

- Почему ты сразу подумал именно это? Уверяю тебя, я не проститутка, - сквозь смех сказала она. Он глотнул виски.

- Извини, но ты так сказала…

- Я тебе ещё ничего не сказала, - перебила его она, - Я работаю в очень серьёзной фирме, где внешние данные далеко не самое главное.

- Не хочешь говорить – не говори.

- Ну почему же, скажу. Я – посредник.  

- Маклер, что ли?

- Моя деятельность касается скорее души, чем денег. Священник принимает исповедь, если есть такая возможность у клиента, а дальше моё дело.

Он снова почувствовал, как его потянуло к ней, как приковал его к себе её взгляд. «Наверно, она работает в ритуальных услугах и стесняется об этом говорить. Отсюда и недомолвки», – решил он.

- А ты чем занимаешься? – спросила она.

- Игрок. Играю в казино.

- Не знала, что игрой можно заработать себе на жизнь. Значит, ты не совсем игрок, - заключила она.

- Ты права. В казино одни деньги тратят, а другие их зарабатывают, - сказал он.

- Тебя это не трогает? – спросила она. Едва уловимо, но в её голосе прозвучало презрение.

- Что?

- Ну, что вы людей обираете?

- А разве твой кладбищенский бизнес лучше? – парировал он, слегка раздражённый её тоном, и вспомнил про «свободную охоту». «Интересно, как это выглядит?» - подумал он.

- Я не хотела тебя обидеть, - ответила она.

- Ты меня извини. Я всю ночь не спал, но зато неплохо заработал, - сказал он, испугавшись, что интересное знакомство прервётся не начавшись, - Не против вечером покутить?

Она засмеялась.

- Необычное предложение. На свидание меня ещё ни разу так не приглашали. А где?

- В «Голубой лагуне». Очень приличное место. Иначе,  я бы не предложил.

- Не была, но наслышана. С большим удовольствием составлю компанию. Помогу истратить твои барыши.

Барменша принесла тарелки.

 

Дома он привёл мысли в порядок, все ещё не веря в неожиданное знакомство. Чтобы не забивать голову перед сном, он взял из холодильника банку пива, завалился на диван и включил «видик».

 

 

Ресторан действительно был шикарным. По стенам и, кое-где, между столами, высились красиво подсвеченные аквариумы. В самом большом из них плавала акула. Официантки, одетые в платья из блестящей чешуи, улыбаясь, иногда проплывали мимо него. Валерия опаздывала. Он решил, что она не придёт, и решил, что всё равно, не уйдёт отсюда, раз уж пришёл.

Она всё-таки пришла. Сильно опоздала, но пришла.

Наевшись до отвала экзотических даров моря, напившись белого вина, они решили выйти на улицу. Была темень, полночь, и всё решено: они идут к нему домой. В руке он нёс открытую бутылку вина. Он согласилась прогуляться пешком. Он жил не далеко от ресторана. По пути они зашли в бар. Валерии вдруг захотелось текилы. А ему было всё равно. С ней он был готов хоть всю ночь бродить по городу.

Всё было великолепно. Она словно предчувствовала все его мысли и желания. Вела себя непосредственно, как будто они были знакомы сто лет. Он поймал себя на том, что, действительно, давно её знает. Ему в какой-то момент стало не по себе. В ней редко, но проскакивало что-то пугающее. Может, взгляд, а может, её неестественная красота. Но это были мимолётные ощущения.

 

Дома выпили немного вина. Ему не пришлось утруждать себя намёками. Она сама устроила ему стриптиз. Выбрав музыку, она танцевала, как профессиональная стриптизёрша, медленно и изящно обнажаясь. На полу оказалась блузка, короткую, чуть выше колен, юбку она сняла через верх. Когда она осталась в нижнем белье, он уже «поплыл, созерцая, словно выточенную из камня, отполированную статую, мистическую, нереальную, но живую. Такой, наверно, была Галатея. Галатея обволокла его собой. Он почувствовал нестерпимый холод, исходящий от живой статуи, но его плоть уже вопила, воспрянула до самой макушки и стучала в висках. Глаза отяжелели от истомы, и он бросился навстречу её объятиям. Последнее, что он запомнил, - ощущение покидающего тело тепла. Пытался сопротивляться, но её лоно присосалось к нему как пиявка…

 

С трудом разомкнулись веки. По краям тяжёлой шторы с улицы пробивался свет. В комнате царил мрак. Он хотел пошевелиться – ни ноги, ни руки не слушались. С трудом повернув голову, он различил примятую подушку и вспомнил о Валерии. «Может, я ещё сплю? – на сон не похоже. Во сне не думаешь, сон это, или не сон». Он вновь попытался пошевелиться, но не смог.

В тёмном углу шевельнулся ещё более тёмный силуэт и приблизился к постели. Он увидел, что это женщина, одетая в чёрные длинные одежды. В руке женщины была коса с длинным изогнутым косовищем. Отливающее голубоватым матовым светом лезвие приковало к себе его испуганный взгляд.

- Доброе утро, - мягко сказала она. Голос её гулким, вкрадчивым шёпотом забегал по углам, многократно повторяясь, и стих. Она наклонилась над ним. Он с трудом различил знакомые черты на мертвенно-бледном лице. Вместо глаз на него смотрели две чёрные бездны. Он улыбнулась, показав третью чёрную дыру.

- Это ты? – шевельнул губами он, - Я не вижу. Ты что, связала меня? Зачем этот маскарад?

- Маскарад был вчера, - смеясь, ответила она, - а сегодня похмелье. Утро – час истины. Видно всё, что не видно в другое время. Вчера ты был слеп. Я намекала тебе, смотрела на тебя. Ты почувствовал, но не увидел.

- Ладно, хватит. Ты уже достаточно напугала меня. Развяжи, а то я уже не чувствую ни рук, ни ног.

- С чего ты взял, что я тебя пугаю? Я никого никогда не пугаю. Я пришла за тобой, мой милый, - сказала она ласково и вплотную приблизилась к нему лицом. Он ощутил, как дрожит обессилевшее тело, покрывается липким потом, как бездны её глаз вытягивают из него жизнь. От накатившей волны ужаса он стал задыхаться.

- Кто ты?

- Глупенький мой мальчик, ты не видишь, кто я? – удивилась она, - Я – Смерть. Сегодня я твоя смерть, - она распахнула балахон, обнажив тело Валерии, и показала ему большие песочные часы. Поставив их на телевизор, она вернулась к нему.

- Это всё, что тебе осталось, - объяснила она и кивнула на часы. Вблизи под её одеждой билась неукротимая сила, способная засосать в себя весь мир, засосать как космический вакуум. Но в космосе есть другие миры, цивилизации, в нём есть жизнь, а под её балахоном, когда она доставала часы, он видел лишь черноту, а точнее, ничего не видел. Там – небытие.

- Но почему я должен умереть! – ему хотелось вопить от страха, а он едва шевелил губами и не был уверен, слышит ли она, - Я никогда не болел! Я абсолютно здоров!

В ответ она расхохоталась, гулко и страшно, как через ревербератор.

- Не смеши меня. Мне не обязательно приходить к старику или больному. Или ты не знаешь, что умирают и молодые люди в расцвете сил? И причина всегда есть. Другое дело, что её не всегда видно.

- Тогда что со мной? Почему ты пришла за мной.

- Вот это другое дело. А то я не люблю, когда спорят, не понимая сути дела, - миролюбиво сказала она и откинула с головы покрывало, обнажив играющие искорками серебристые волосы.

- Сколько в тебе страха, - сказала она, - не бойся, это не так ужасно, как тебе кажется. Я не хочу причинить боль. Тебя просто не станет, - она словно пела ему колыбельную. Как заботливая мать, она присела на краешек постели и вытерла ему лоб краешком одеяла, - вы, люди, очень похожи на деревья. Вот ты, например, умираешь рано, Душа твоя, твоя плоть, протестует, издаёт запах. Ну, точно, как деревья. Если молодое, цветущее дерево срубить и бросить в огонь, оно будет шипеть, пузыриться и неохотно поддаваться пламени, а старое, высохшее дерево охотно горит, - она замолчала.

Он с трудом, но понял смысл сказанного, то глядя на сыплющийся в часах песок, то на прекрасное и одновременно страшное лицо.

- Ты не сказала, почему ты пришла за мной? Ты над всеми так издеваешься? Удовольствие доставляет? – спросил он.

- Не все уходят в таком страхе, как ты, - жёстко, холодно ответила она, - а в тебе столько его, что он пропитал всю комнату насквозь. Даже дворовые собаки его чуют, наверно.

Тут его осенило:

- А если бы я умер внезапно? Как бы ты со мной смогла поговорить? Не все же умирают долго, как я?

- Ты не понимаешь одной вещи, - сказала она, встала, и, подойдя к часам, коснулась стекла. Песчаный ручеёк замедлился в падении, а потом вовсе остановился, застыл в воздухе, - Видишь, они совсем остановились? Я могу сидеть у твоей постели хоть сто лет, а потом уместить в одно неуловимое мгновенье.

- А как же другие. Вдруг кто-то умер, пока ты здесь? – спросил он.

- Никто не умирает в этом мире одновременно. В этом и заключается суть времени, что в нём всё происходит в строгом порядке. В нём каждому событию – своё место. Иначе весь мир рухнет. Так что я везде успеваю. Это вы ничего не понимаете. Придумали одновременность и прочую чушь. У вас время течет туда, сюда, замедляется, ускоряется. Так вы далеко не уедете. Впрочем, для тебя это уже не имеет значения.

- А разве ты всем распоряжаешься?

- Надо же, Кого мы вспомнили! До сегодняшнего утра мы были атеистами! С чего вдруг?

- А Он есть?

- Так дело не пойдёт. Слишком просто для тебя. Да и неважно это для тебя. Для тебя важно, что ты только сейчас вспомнил о Нём. Священника позвать не могу, - ехидно сказала она. Комната затряслась от хохота. Казалось, что смеётся бездна под её балахоном.

- Эгоисты, - замолчав, сказала она, - боитесь осознать себя бренными. Эгоизм мешает вам правильно думать. Почему вы возомнили себя бессмертными, а мир окружающий вас, временным и конечным? Бред получается. Тщеславие, не знающее границ тщеславие! Да, я так и не ответила на твой вопрос: я пришла за тобой, потому что настал твой час, твоё место во времени. Понимаешь? – сказала она и со злостью стукнула косой об пол. Воцарилась вязкая, неотвратимо лезущая в уши тишина.

- Можешь не считать песчинки, - сказала она, поймав его взгляд, устремлённый на песок, - я ведь объяснила, что песок в них пересыпается так, как я захочу. Я и есть время.

Он мысленно просил её о пощаде, поняв, что вовсе не надо тратить силы на шевеление губами.

- Поздно, - сказала она, - То, что я забрала у тебя, давно уже изменилось, и даже я не в силах повернуть вспять. Ты боишься, потому что не понимаешь, что есть жизнь и что есть смерть и мечтаешь о бессмертии. Вы вообще мало смыслите в этом…

Понимаешь, камни, например, не ищут смысла жизни. Вселенная не думает о том, что с ней произойдёт, когда она вновь сожмётся в точку. Надеюсь, ты знаешь, что Вселенная расширяется? Кстати, вы предпочитаете, чтоб она расширялась вечно. Боитесь потерять жизненное пространство, хотя ваше время смехотворно по сравнению с временем Вселенной.

Надо понять одно: бессмертие – это и есть ничто. Ты хочешь остаться молодым навсегда, хочешь не стареть, а для этого, надо остановить время, ни много ни мало. Вы хотите замереть, как египетские мумии. Вот о чём вы мечтаете. Ты не можешь не согласиться, что твоя жизнь, жизнь других людей – есть движение. В тебе каждое мгновение что-то изменяется. Тебе только кажется, что «ты» всегда один и тот же «ты». Это твоя память, хранящая образы из прошлого, заставляет тебя так думать. А бессмертие противоречит самому смыслу жизни – движению.

Когда ты родился, в мире что-то изменилось, а когда пришёл черёд изменяться тебе, ты боишься жить дальше. Тебе наплевать, что атомы и молекулы твоего тела послужат жизни, послужат дальнейшему движению. Стремишься сохранить то, чьё дальнейшее существование не имеет смысла. Какой смысл от того, что твоё тело остановится и будет лежать вечно? А если говорить о вечном, то как раз движение и есть тот самый вечный двигатель. Движение – это и есть бытие. Двигаюсь – существую. А то, что не движется, увидеть невозможно, потому что его попросту нет. Бессмертие – это небытие…

Что-то я заговорилась, - сказала она глядя на часы. Приглядевшись, она постучала кончиком косы по стеклу. Лезвие мелодично запело, а со стекла осыпались прилипшие к нему песчинки.

- Пора обновить часы, сказала смерть. Полы её одежд, как растекающиеся чернила, поползли на кровать, и бездна стала засасывать лежащего на ней человека.

Человек пытался кричать, но не мог. Он беспомощно барахтался в темноте и в немом крике ловил ртом бездну. И когда, в отчаянии он подумал, что всё, конец, вдалеке залаяли собаки. Барахтаясь, он ринулся на собачий лай, и вскоре впереди забрезжил свет. Свет превратился в серый квадрат экрана телевизора. Фильм кончился. На мерцающем экране шёл «снег». Во дворе лаяли собаки.

Минут пять он приходил в себя. Встал, выключил телевизор и достал из видеомагнитофона кассету с надписью «Седьмая печать». Затем взгляд его упал на часы, и он вспомнил о свидании, вскочил и тут же сел обратно…