Скучная вещь – дежурные средства (ДС). Это когда экипаж большого противолодочного самолета дальнего действия всем составом (девять человек летного и семь технического) целую неделю находится в ста метрах от этого самого самолета. И отлучиться можно только на полчаса всем экипажем три раза в день для поездки в столовую. Считалось, что в это время враг никаких каверз строить не будет. Но как сильно мы ошибались!
Самолет полностью готов к вылету в ударно-поисковом варианте. Он заправлен топливом под пробки и навешано на него множество разного типа гидроакустических буев, якобы способных вскрыть подводную обстановку. Для того, чтобы поиск не был голословным, в бомболюках висят еще 14 противолодочных бомб и две торпеды.
Скучно-то оно скучно, но первые три-четыре дня все отсыпаются, как сурки, после обычной гарнизонной жизни, наполненной под завязку службой, полетами, нарядами, марксо-ленинской подготовкой, семейной жизнью с ее детишками, пеленками, очередями, ссорами с женой и соседями, когда выспаться удается не всегда. Мы точно знали, в мирное время такие самолеты не поднимут, чтобы гонять китайские джонки. И могли мы спать круглые сутки напролет с перерывами для завтрака, обеда и ужина. И только правый летчик наш иногда возмущался:
– Неужели нельзя питание сюда возить? Одевайся всякий раз как есть захочется!
Самое удивительное, что полностью согласным с нашим ленивым правым летчиком, оказался … командующий авиации Тихоокеанского флота. Он ненавидел нашего командира полка и, когда приезжал к нам в гарнизон, только и изыскивал способ уесть нашего командира.
В этот раз он решил схарчить его на дээсах.
Известно, что дээсовский самолет должен взлететь через сорок минут после получения команды. Вот командующий и искал то слабое звено, из-за которого мы не вылетели бы в срок. И этим звеном, как ему казалось, была летная столовая.
– А вот, допустим, – говорил он, – сигнал придет как раз, когда они поедут на обед. До столовой четыре километра, да обратно четыре, да пока они вылезут все из «коробки», пока дойдут до столовой, пока их дежурный найдет и передаст команду и т.д. Не уложатся ни за что.
Был проведен эксперимент. Была дана команда «Челюсть», то есть «На обед». Мы четко знали, стоит нам только двинуться к коробке, как командующий подаст сигнал – «На вылет». Поэтому командир экипажа позвонил дежурному по столовой и попросил, как только ему позвонят и скажут «ДС на вылет», чтобы он выбежал к нам навстречу и дал знать, получил он сигнал или нет. Когда мы сели в машину, Володя Морозов, а командиром дежурного экипажа был он, так пришпорил водителя, что мы доехали до столовки за три минуты вместо десяти и еще издалека увидели прапорщика в белой куртке дежурного по столовой, который энергично махал нам руками, показывая на аэродром.
Мы резко развернулись и погнали на стоянку. Вся поездка вместо 20 минут, на которые рассчитывал командующий, заняла пять минут. Каждый из нас слаженно готовился к запуску, а я успел даже проложить на карте маршрут и в первом приближении рассчитал полет. Когда мы запросили запуск, прошло только тридцать минут от момента подачи сигнала, а уж за десять минут мы бы запустили два из четырех двигателей. На них бы вырулили, а еще два запустили бы в процессе руления. В нормативы мы вписались с лихвой.
Это нам на пользу не пошло, так как командующий после слов «Запуск запрещаю» прибыл на стоянку и долго мотал нам кишки, выискивая аргументы для снятия с должности нашего командира полка. Но ничего существенного не нашел и улетел во Владивосток в крайне раздраженном состоянии.
Мы пришли в свои ДС и почти сразу завалились на койки. Но спать уже не хотелось. За предыдущие три дня мы уже выспались настолько, что были в состоянии играть в нарды всю ночь напролет.
Утром я сказал Володе:
– Что-то не слышал я давно, как часовые менялись. Они обычно, как слоны грохочут, а тут всю ночь тишина.
Оказалось, что и командира удивило это обстоятельство. Он растолкал техника, дежурного по стоянке, который вообще-то должен был бодрствовать, но на радостях за нашего командира полка дрых без задних ног. Оказывается, что и он никого не менял, хотя это была его прямая обязанность.
– Так что, ты хочешь сказать, что наш матрос стоит на посту уже шесть часов и не делает никаких попыток смениться?
Заспанный техник озадаченно чесал свою лохматую голову.
– Быстро вставай и беги на стоянку, – посоветовал я, – выясни, что произошло. Не станет наш матрос просто так стоять на посту шесть часов.
Если бы я глядел в чистую воду все время, сколько простоял этот часовой, то и тогда вряд ли был так близок к истине. Дежурный техник, вооружив очередного караульного, погнал его на пост. Через пять минут он привел того часового, который самоотверженно простоял всю ночь. Пустой автоматный рожок торчал зажатый под мышкой. Автомата у него не было.
– Что это за новости в артвооружении? – поинтересовался Володя. – Где ваш автомат?
– Вы понимаете, – как-то уж очень занудливо начал матрос свое повествование, – ночью ко мне на пост пришел из эскадрильи наш сержант. Он сказал, что на дальней стоянке на посту стоит часовым Васька с первой эскадрильи. А к нему приехала девушка. Так вот этот сержант прибежал из казармы, чтобы Ваську предупредить, что к тому девушка приехала. Чтобы он попросил, чтобы его заменили. Так как девушка должна скоро уехать, и он может ее не увидеть и…
– Причем здесь девушка? Я вас спрашиваю: вы куда свой автомат подевали?
– Так я же и говорю. Юдин попросил меня…
– Какой еще Юдин?
– Ну, этот сержант, что пришел ко мне ночью на пост. Так он попросил меня дать ему на десять минут свой автомат. Чтобы он издалека был похож на разводящего или часового и чтобы его часовые, тот же Васька, не подстрелил.
– Ну?
– Я дал ему автомат.
– С патронами?
– Да, с патронами. Только он почему-то до сих пор автомат не вернул. А я ждал на стоянке и следующую смену не будил, так как думал, что он скоро принесет назад мой автомат.
– А пустой рожок под мышку зачем сунул?
– Чтобы издалека казалось, что я с автоматом. Светает уже и я ...
– Командир, надо срочно докладывать командованию. Ох, не зря этот пацан автомат упер!
– Я тоже так думаю.
Володя оставил меня наблюдать за матросом, а сам вышел в соседнюю комнату и начал звонить командиру эскадрильи и начальнику штаба.
Через полчаса они оба прибыли в ДС. Оба допрашивали нудного матроса. То, что тот грубо нарушил устав гарнизонной и караульной службы и заслуживает самого серьезного наказания, не вызывало сомнений. Но за тем, что кто-то завладел оружием, стояло нечто более страшное.
Сержант Юдин, красивый высокий парень, дальневосточник. Я его неплохо знал. Он был на хорошем счету у командования эскадрильи. До демобилизации ему оставалось не более трех месяцев, так как он был серьезным и исполнительным матросом. Он всегда казался мне очень порядочным человеком именно в таком сочетании, человек и порядочный. И вдруг он обманом (наш полк заступал в караул только в ближайшее воскресенье, а сегодня была только среда) отбирает оружие у матроса, который серьезно за свою доверчивость пострадает. Обзаводится автоматом с патронами и исчезает.
В гарнизоне запретили полеты. Были усилены патрули. Начальникам патрулей выдали патроны, чего обычно не делали. Матросам нашего полка второго года службы выдали автоматы и патроны.
Честно говоря, я думал, что наш сержант уже давно далеко в тайге промышляет и был сильно удивлен, когда узнал, что ищут сержанта только в гарнизоне и непосредственной близости от него. Дело в том, что и на третий день его видели в городке. Голод не тетка, и он появлялся в четыре часа утра возле пекарни, где выпрашивал буханку горячего хлеба. Потом на поселке, где жили гражданские, выселенные сразу после войны с Украины и Белоруссии за сотрудничество с немцами. Эти уж точно беглого матроса не выдадут.
Прятался он на удивление ловко. На секунду попадется кому на глаза и как будто растворяется в ночной темени. Искали его очень активно. Как бы ни был велик наш гарнизон, но это все же далеко не Москва. И три сотни офицеров и матросов, обшаривающих каждую щелочку, денно и нощно искали его. И не могли найти.
Замполит его эскадрильи обратил внимание, что четыре старослужащих матроса ищут его с особым рвением. Каждые пять минут они подходили к офицерам и советовали обследовать то или иное убежище. Там, как правило, никого не оказывалось, но они очень обогатили познания коменданта на случай облав или поиска затаившегося неприятеля. Мы и представить себе не могли, как много подобных «схронов» на такой небольшой территории, как наш гарнизон.
Но сколь веревочке ни виться… Более чем через неделю, под утро, около четырех часов Юдина обнаружили. Видели, как он в своей технарской куртке заходил в избушку к одной бабуле, которая разводила коз и свиней. Там его и взяли. Он зашел попить козьего молока с хлебом, повесил автомат на гвоздик, а когда патруль ворвался в избушку, не успел дотянуться до автомата. Его сбили на пол, положили на живот и крепко связали руки.
А он только и успел сказать:
– Эх, нельзя от оружия и на шаг отходить.
Потом началось следствие. Из него сумели вытащить только, что он не хотел никого убивать, а своим поступком хотел только привлечь внимание командование полка и дивизии к тому, что твориться по ночам в казарме.
Следователь оказался упорным и настойчивым парнем. По совету замполита эскадрильи он рассадил активную четверку по камерам и долго-долго беседовал с каждым из них. Он также долго разговаривал с матросами первого года службы. И вот что он выяснил.
Эта четверка старослужащих, одного года призыва с Юдиным, постоянно третировала «молодняк». Они отбирали у молодых матросов деньги, еду в столовой, посылки, избивали и даже насиловали некоторых матросов. Юдин неоднократно защищал молодежь. В тот вечер он заступился за особенно затюканного матроса, которого эти четыре подонка заставляли второй час плясать, привязав к его ноге веревку и дергая ее всякий раз. У молодого уже все лицо было в крови. И тогда Юдин бросился на извергов.
Четыре подлеца – это восемь кулаков, и они сильно избили Юдина. Когда он сумел подняться, то сказал:
– Вам, скоты, не жить!
Остальное вы знаете. Юдину дали неделю гауптвахты за неправильное обращение с оружием. Этих четырех увезли в СовГавань и, по слухам, посадили на разные сроки, от двух до шести лет. В полку объявили оргпериод и мы подолгу сидели на служебных совещаниях, поражаясь той гадости, что творилась в казарме по ночам. Было принято решение организовать ночное дежурство офицеров в казарме. И молодые матросы благодарили замполита, говоря, что теперь они хоть выспаться могут.
Норм. Вот насколько я знаю, в советское время в роте было пять офицеров и один прапорщик - старшина, хотя мог ещё прапорщик техник роты быть, неужели изначально нельзя было ( я не только ваш полк имею в виду) им по очереди дежурить ночью в казарме, без сапог и портупеи, да просто дрыхнуть на свободной койке?
Алексей, спасибо за комментарий! Я вам больше скажу. У нас в эскадрилье было более сотни офицеров и столько же прапорщиков. Но пока петух не клюнул никто и не чухался. А вот после этого случая в казарме постоянно находился офицер. Но это не выход. В туалет за каждым ведь не пойдешь. Тут проблема более глубокая. Все общество одедовщинилось. Причем буквально с детского сада. Понаблюдайте как дети во дворе гуляют. Они разбиты строго по годкам. У меня внуку 13 лет и начиная с 5 лет он играет во дворе только со своими сверстниками + _ 1 год. И все. А в наше время играли гурьбой и разбивались на кучки не по возрасту а по интересам. И можно было наблюдать как среди пацанов 10-12 лет копошаться и совсем маленькие, которых на горгошках таскали. Теперь этого нет. И дело не в Союзе. Союз умер, а дедовщина осталась, причем даже более жесткая. Удачи!
Помочь сайту
Поздравления
