Артистка.

  – Товарищ следователь, судите меня по всей строгости закона, таким, как я, не место в нормальном обществе.

 – Антонина Павловна, судить вас буду не я, а суд. Моя же работа состоит в том, чтобы подробно изложить на бумаге, так сказать, задокументировать суть произошедшего, чтобы суд мог понять причину, толкнувшую вас на совершение этого тяжкого преступления. Вы педагог с двадцатилетним стажем работы, ваши коллеги характеризуют вас, как ответственного, дисциплинированного и, что характерно, доброжелательного работника, ваш поступок не поддаётся объяснению. Поймите меня правильно Антонина Павловна, на одних фактах это дело не построишь. Я с вами здесь сижу уже третий час, а мы ни на шаг не сдвинулись с места.

 – Товарищ следователь, я на всё согласна, я всё подпишу, только не мучайте меня, я сама не могу объяснить, что со мной произошло. Мне кажется, что это случилось не со мной, но я ничего уже вернуть назад не могу. Мне стыдно, больно, противно, я сама себе омерзительна до тошноты – но я не знаю, как это произошло, хоть убейте, не знаю.

 – Хорошо, ладно, успокойтесь, выпейте воды. Давайте всё начнём сначала. Вы соберитесь, и попытайтесь вспомнить всё до мельчайших подробностей, что произошло в тот день.

 – День, как день, разве что праздничный и всё, самочувствие моё было приподнятое, как впрочем, и у всех женщин, как-никак – восьмое Марта. Нас поздравляли дети, их родители. Мой класс, как я вам уже сказала, особый: дети из многодетных семей, трудные дети, есть даже с заметным отставанием в развитии – это я к тому, что родители некоторых детей пришли меня поздравлять уже выпившие с утра. Их года в год дети дарят в этот день приблизительно одни и те же подарки: самодельные открытки, поделки, хрустальные вазы, ну и цветы. Таким образом, мне преподнесли три хрустальные вазы, куда я и разместила цветы: две вазы поставила на подоконник, а третью к себе на стол. Рабочий день был сокращённый. У меня было три пары занятий, последняя была с моими учениками, где я зачитывала диктант: – «Над землёй стоял туман. На проводах высокого напряжения, тянувшихся вдоль шоссе, отсвечивали отблески автомобильных фар». Это Гроссман. Вы знаете, товарищ следователь, я когда-то хотела стать артисткой, я даже поступала в театральный, но провалилась, думала поступать на следующий год, а чтобы время не терять, пошла в педагогический, и так и осталась. У меня были способности, у нас на курсе был театральный кружок, где я была примой. Мы много выступали, это было самое счастливое время в моей жизни, но оно закончилось вместе с учёбой. К концу пятого курса я была уже на шестом месяце беременности. Жизнь с мужем у нас не заладилась, и мы расстались уже через год; все мои мечты о сцене ушли на задворки, нужно было работать, чтобы растить дочь. Но я не могла полностью отказаться от моей мечты, я не пропускала ни одной маломальской премьеры, будь то самодеятельность или гастроли провинциальных театров. Меня манила сцена, как магнит. Мой второй супруг это не приветствовал, и даже посмеивался надо мной и моим увлечением. Когда я видела по телевизору моих сверстниц-актрис, зависть моя была ужасной: мне казалось, что я что-то упустила, потеряла, чего уже больше никогда не вернуть, – и плакала. Вы, товарищ следователь, видели, как играет Татьяна Доронина? а Маргарита Терехова? это же высокое искусство, и на их месте могла бы быть я. Приблизительно год назад меня попросила Светлана Сергеевна, наш директор, поставить ко дню учителя спектакль по Гоголю, эпизод из Диканьки, где будут задействованы, как артисты, наши преподаватели, в том числе и я. Я была на седьмом небе от счастья. Мой муж совсем перестал меня видеть дома. Я с головой ушла в репетиции. Дочь моя так же обижалась, что меня дома почти не бывает, но меня это не могло волновать – я была счастлива, я была артисткой и режиссёром в одном лице! И вот настал день нашей премьеры. У меня была роль Хавроньи Никифоровны из Сорочинской ярмарки. Я была на высоте, все поражались моей игрой, а он более всего. Он – это Сергей Степанович, наш «ревизор» из гороно, мы его так в тот день все и называли. Он очень восхищался моим талантом, и даже сказал, что я чем-то схожа с Марлен Дитрих, что, впрочем, не так, у нас с ней общего ничего нет. Может, он имел в виду талант, я не знаю. Но он так восхищался, что я не могла устоять. Поймите меня, товарищ следователь, правильно, я в душе, и по призванию – артистка! Для меня лестная оценка моего таланта, значит многое, если не сказать – всё! Он видный мужчина, хорошо разбирающийся в искусстве, да и к тому же наш ревизор. Я полюбила, и здесь нет ничего предосудительного. Он меня старше на двенадцать лет, также как и я имеет дочь. Жена его умерла от рака два года назад. Я же в своём браке была несчастлива, меня муж никогда не хотел понять, он смеялся с моего увлечения театром, с моего таланта, в конце концов. Мне было больно это осознавать. Я его уже давно не любила. А Сергей Степанович был совсем другой, и я влюбилась, влюбилась как девчонка, и он ответил мне взаимностью. Он говорил, что у него есть хороший знакомый – театральный режиссёр, что он меня с ним сведёт, и, таким образом, я смогу осуществить свою давнюю мечту – стать артисткой! Я ему верила. Я полностью доверяла ему. Во сне я видела себя на столичной сцене, мне рукоплескали! Товарищ следователь, поймите, я по призванию артистка, для меня такие обещания значили то, что я брошу этот убогий городишко, и поеду в столицу, а ради этого я могу бросить не только мужа с дочкой, но и стать проституткой, если хотите. Вам смешно, я вижу – вам смешно. Да, я смешная, ну и что? Вы хотели от меня всю правду? так вот она, как на ладони, что вам ещё надо? Мне теперь уже всё равно, я теперь конченая. Во мне умерла артистка, и мне, товарищ следователь, уже всё равно, где прозябать свою оставшуюся жизнь – в тюрьме или на свободе. Я умерла уже давно, когда отказалась от своей мечты, от своего призвания. А то, что он оказался подлецом, это уж не моя вина, я слишком поздно это осознала, когда уже не представляла без него жизни. Вы можете это понять, товарищ следователь? Вы, когда-нибудь любили? Ну, конечно, у вас обручальное кольцо, вы добропорядочный семьянин, но вы ещё слишком молоды, чтобы знать – что такое одиночество; одиночество, когда вокруг все веселятся, пляшут, любят, а тебе от всего этого только ещё больнее и печальнее, и вроде бы ещё не старая, и всё ещё можно успеть, лишь только возьмись, но нет! не тут-то было, словно цепи какие связали душу и не дают продохнуть. И вот тогда ты начинаешь мечтать, мечтать да состояния отупения, чтобы хоть как-то уйти от дурных мыслей. Как страшно, как больно, когда тебя предают. Я всё ещё продолжаю верить в то, что он меня любит; что он придёт, и заберёт меня отсюда; и что всё у нас будет хорошо. Вы думаете, я сумасшедшая? Нет, я не сумасшедшая, я просто наивная дурочка. Она, товарищ следователь, ещё слишком молода, как и вы, ей его не понять, они не пара, они никак не могут быть парой; ей всего лишь тридцать лет, как она может знать, что он чувствует? о чём он думает? Нужен тебе мужик – выбери себе помоложе, и живи с ним, сколько тебе влезет. Ещё, каких-нибудь лет десять, и ей придётся за ним горшки выносить. Ну, да ладно, бог с ними. Вы меня спрашиваете, что произошло в тот день. Так вот, как я вам уже сказала, класс мне достался специфический, меня назначили классным руководителем, меня не спрашивая. С ними я вожусь уже четвёртый год, и, если говорить правду, все они мне осточертели со своими, так называемыми детскими шалостями. Кнопки и тому подобные штуки – это прошлый век, теперь они используют, куда более изощрённые методы. Я к ним с открытым сердцем, а они мне в лицо тычут дулю, такая пошла у нас молодёжь, вам ли не знать. Так вот, я диктую: – «Над землёй стоял туман» – Смирнов же, сидя напротив меня, нос к носу, бубнит, словно про себя, но так, чтобы я слышала: – Туман стоял над землёй – то есть специально всё говорит наоборот; я диктую: – «На проводах высокого напряжения»; он: – На высокого напряжения проводах; я: – «тянувшихся вдоль шоссе»; он: – вдоль шоссе тянувшихся; я: – «отсвечивали отблески автомобильных фар», он: – фар автомобильных отблески отсвечивали. – тут я не выдержала, и со всего размаху стукнула Смирнова тем, что было в тот момент у меня под рукой. Это была хрустальная ваза, подаренная мне утром. Кто же знал, что у него окажется такой хрупкий череп, я так вообще сомневалась в наличии у него мозгов. Но вышло, как вышло, и ничего уже не изменишь.

        Товарищ следователь, а скажите, в тюрьме, куда меня отправят, предусмотрен театральный кружок?