АЛКОГОЛИК

  Каждая частица плоти безудержно вопила и отказывалась слушать генетический разум. Живые клетки разрывали его бренное физическое тело на множество миллионов мельчайших кусочков…
-Юра, давай опохмелимся, - доносился с улицы сквозь деревянную оконную раму голос соседа Виктора. – Я самогона бутылку надыбал, - показывал Виктор через немытое годами оконное стекло бутылку «чебурашку» с бормотухой, закупоренную пробкой из обрывка скомканной газеты.
   Юра лежал на кровати, пружины которой от старости провисли, и его поза больше походила на такую будто он лежит в гамаке. Он с трудом открыл глаза, чего ему не хотелось делать, поскольку он желал оставаться в кровати-гамаке с закрытыми глазами неподвижно и тихо размышлять. Всякое движение ему давалось с огромным усилием и с нестерпимой болью. Нельзя было его назвать инвалидом или больным человеком, хотя как сказать…
- Сейчас подожди, выйду, - сказал Юрий, вставая медленно с кровати.
   Он прошел во вторую половину деревянного дома на кухню. Половицы под его ногами прогибались и издавали характерный звук скрипа. В доме творился полнейший бардак: грязь, паутина на углах, пожелтевшие на стенах обои местами надорванные, нестиранное белье, немытая скудная посуда, были разбросаны, где попало. Взяв алюминиевую кружку и черпанув из эмалированного ведра воды, он судорожно стал пить, насыщая влагой горящие «трубы». Затем подошел к осколку зеркала, надменно восседавшему на выемке кирпичной голландки, и посмотрелся. На него глядело до боли узнаваемое небритое лицо, с впавшими щеками и выпирающими скулами. Обезумевшие, пожелтевшие глаза напомнили ему мутное содержимое бутылки, которую принес Виктор.
   Распив с соседом самогон и закусив сорванными во дворе зелеными яблоками, они сели на завалинку и молча закурили дешевые сигареты без фильтра.
   Спустя некоторое время к ним присоединился еще один односельчанин, которому удалось выискать домашние припасы самогона, спрятанные его женой с целью оплаты кормов на зиму для скота. Саша был навеселе, неся почти полную трехлитровую банку с самогоном.
   Да, это был праздник, не каждый день приваливает столь много спиртного.
   Ближе к вечеру троица, изрядно напившись, расползлась, каждый еле-еле держась на ногах, направился к себе домой.

   Он проснулся, от шума. Кто-то барабанил в его дверь и кричал женским голосом.
- Юра, вставай. Сашка помер! - кричала истошным голосом женщина, не переставая стучать ногами и руками во входную деревянную дверь.
   Не соображая, он инстинктивно встал с кровати и направился к выходу, задев в сенях ногой пустую небрежно лежащую на проходе флягу, он чуть было не упал, но, схватившись правой рукой за бревенчатую стену, удержался и стал открывать дверь, которая от ударов ходила ходуном. Казалось, если по ней ударить чуть сильнее, она слетит с петель.
   На пороге стояла Маруська – жена Сашки. Женщина была одета по-деревенски: в резиновых сапогах по колено, совхозном халате доярки, на голове бордовый матерчатый платок.
- Допились алкаши, нет на вас управы никакой. Иди, помоги моего из дома вынести, «беларуська» уже стоит, чтобы в морг отвезти, - прокричала Маруська, вытирая уголком головного платка влажные от слез глаза.
   Сашка помер ночью, его организм не выдержал регулярного потребления алкоголя, и большое сердце отказалось выполнять возложенные на него функции, сделав внезапный - Стоп. Тело отвезли в райцентр, где располагался единственный на всю округу морг, и на третий день предали земле, похоронив на сельском кладбище.
   На протяжении этих трех дней Юра, как и другие его сотоварищи, не просыхали - вдова выложила все припасы самогона на похороны своего горемыки-мужа.

   Прошла неделя, как умер односельчанин Саша. Юрий лежал на своей единственной кровати и, как всегда мучаясь похмельем, размышлял. По своей натуре ко всем событиям, происходящим вокруг него, он старался относиться равнодушно, поэтому был безмятежен и уравновешен. Из него вышел бы гениальный философ, если бы он свои размышления материализовывал, в письменной форме.
   Он по-прежнему страдал от невыносимой физической боли, но еще больше страдал духовно.
   В его память врезались картины прожитой им жизни. Когда-то он считал себя вполне счастливым человеком, у него было образование, положение, жена и дети. В советское время  до армии он добросовестно работал в колхозе, затем отслужил срочную службу в рядах вооруженных сил Советской армии. Непоколебимо верил в коммунизм и относил себя к настоящим материалистам, отвергая любую религиозную веру, так называемую ленинскую «поповщину», считал себя  закоренелым атеистом. Коммунистическая партия вскоре после армии направила его, как подающего надежды достойного члена партии, в высшее учебное заведение на факультет юриспруденции. Закончив совсем неплохо институт, в двадцать пять лет он был назначен председателем сельского совета. Вскоре женился, построил вот этот самый дом, обзавелся детьми. Сколько, казалось, было радости и счастья, когда в стенах настоящего дома, спустя уже много лет, слышался детский голос и смех. Все перевернулось от одного дуновения черной силы, а именно от произошедшего случая, впоследствии радикально изменившего его судьбу и дальнейший уклад жизни. В те далекие советские времена деревни и села были густо заселены. В стране было достаточно развито сельское хозяйство, работали государственные предприятия, организации, колхозы, людям стабильно и достойно платили по тем временам, при этом всячески поощряли материально именно сельских работников. Вечерами сельские жители ходили с гармошками по улицам, плясали и танцевали в сельских клубах культуры и отдыха. Вот в один из таких вечеров, подвыпившие подростки, учинили в клубе драку, усмирить их попросили председателя сельского совета, тот спешно оделся и направился в клуб… Юру как председателя сельского совета, народный суд признал виновным в совершении им уголовно наказуемого общественно опасного деяния, за причинения в отношении подростков физической силы и назначил уголовное наказание в виде трех лет лишения свободы с испытательным сроком на два года условно.                     
   Незамедлительно он был уволен с занимаемой им должности и в течение года получая отказы в устройстве на достойную работу в связи с имевшейся судимостью, окончательно психологически сломился и все больше и больше стал находить для себя успокоение, выпивая очередную бутылку «пшеничной» водки. Через два года, жена с ним развелась и, забрав детей, уехала в районный центр. С потерей семьи, жизнь Юрия окончательно пошла под откос. Он перестал следить за собой, из дома выходил исключительно лишь до магазина за очередной порцией «зеленого змия» и длительное время находился в депрессии. Однако в то время государством была предусмотрена уголовно наказуемая санкция для продолжительно не работающих лиц, с целью искоренения так называемого тунеядства, и в связи с этим Юрию периодически приходилось устраиваться на какую-нибудь неквалифицированную работу. Все заработанные, пусть и малые деньги он пропивал один и ни с кем старался не общаться. Мнение родственников, как в прочем и мнение других людей на предмет его антиобщественного образа жизни, его не интересовало. Надо заметить, что у него было одно редко сочетаемое с его образом бытия хобби: в свободное от работы и пьянства время он много читал, и по истечении нескольких лет у него в доме набралось много всевозможной литературы.
   Шли годы, коммунистический строй сменился на демократический, дав волю рыночной экономике. Все вокруг стало приходить в упадок и разворовываться. Сельское население и в особенности молодежь, поспешно стало покидать свои провинциальные жилища, устраиваясь в более благоприятных и цивилизованных больших городах, теперь уже Российской Федерации. Завуалированный демократический строй, а по своей сущности капиталистический, достиг наивысшей стадии своего развития, так называемого – Империализма. В одном из богатейших природными ресурсами государств мира возникло господство монополий и финансового капитала.
   Юрий не нашел применения своим силам и интеллекту в этом скором прогрессивном замешательстве и все так же продолжал пьянствовать, а в перерывах между попойками читать и прослеживать ход государственных событий, черпая информацию из  газет и телевидения.


   В окно кто-то постучал, нарушив его воспоминания и мысли. Этим «кто-то» оказался Виктор.
 -  Выходи на улицу, покурим, может что вдвоем и сообразим, - прокричал он, упираясь своим большим курносым носом в стекло.
   Как и было всегда, у дома на завалинке, сложившемся годами любимом месте-пятачке, они уселись и жадно закурили все той же марки дешевые сигареты без фильтра.
- А ведь жалко Сашку, еще жил бы да жил, - промолвил Виктор, устремив свой взгляд в сторону сельского кладбища.
- Все там будем рано или поздно, - ответил Юрий, затушив сигарету о подошву правого ботинка, изношенной и ни разу не видавшей гуталина обуви. 
- Может, сходим к Маруське, чем-нибудь поможем, даст бог, смотри, и бутылочку крепкого вытащит, - сказал Виктор направляясь в сторону дома их покойного товарища – Александра.
- Пойдем, сходим, - ответил Юрий и двинулся следом за ним.
   Маруська, она же Мария Михайловна, возилась по хозяйству во дворе. Завидев местных пьяниц, идущих к ее дому, она поправила на голове платок и вошла в сени.
- Хозяйка, можно? – обратился к ней Виктор с порога.
- Чего хотели-то, - ответила Мария Михайловна, посматривая на Юру, стоявшего позади Виктора у входной двери и не решавшегося пройти.
- Да вот, может, че подсобить надобно, - промолвил Виктор, шмыгая носом.
- Из вас работники-то непутевые, только, наверное, и ищете, где бы выпить найти?
- Ну, что же ты, Мария, мы, так сказать, из благих побуждений. Ну, коль нальешь, только рады будем, - сказал Виктор, переминаясь с ноги на ногу.
- Ладно, работы у меня, действительно, целая уйма образовалась. Ты, Витька, иди под скотиной все убери и на тачке в огород вывези, а ты, Юрий Васильевич, воды с колонки натаскай да дровишки наруби, - бойко скомандовала Маруська и еще раз оглянулась на Юрия, стараясь высмотреть его в полный рост через плечо Виктора. – Заранее предупреждаю, пока все не сделаете, ничего наливать не буду.
- Да что ты, хозяйка, как скажешь, так и будет, - обрадовался, Виктор и помчался в хлев.
   Юрий не торопясь наносил воды, а затем  пошел к сараю рубить дрова. Мария Михайловна к этому времени сбегала в сельскую лавку за хлебом и показала Юрию, где находится спрятанный топор.
- Эх, Юра, Юра, ты, чувствую тоже плохо закончишь в скором времени, если не перестанешь пить, - с сочувствием, качая головой, вымолвила она и вспомнила, как когда-то по молодости была  влюблена в него.
   Да что там влюблена, она безумно его любила, бегала за ним словно девчонка, ловила каждый его взгляд, затаив дыхание, слушала его тихие слова признания в любви, когда они поздними вечерами встречались на сеновале… Эти встречи, эти мгновения были для нее больше, чем вся вселенная. Она просто его боготворила, а он поступил с ней крайне плохо, бросил ее, растоптал ее искренние чувства и женился на другой. В молодости он был высоким красавцем и завидным женихом, тогда многие деревенские девушки тайно вздыхали по нему. И что сейчас? Жизнь, можно сказать, прожита, с годами эта любовь ушла в небытие. Юрий превратился в сутулого, невзрачного и больного старенького мужичка.
   У Маруськи не было самогона, и она налила им почти полное ведро браги недельной выдержки.
   Упившись брагой, они заснули в доме у Юрия.


   Проснулся он во второй половине дня, Виктора уже не было. «Наверное, домой пошел», - подумал Юрий и ощутил боль в голове. Голова раскалывалась на части, малейшее движение отдавалось дикой болью в висках. Ему оставалось только неподвижно лежать и снова и снова размышлять. Как бы он хотел вернуть все назад, повернуть время вспять. Не пойди он тогда в тот вечер в клуб усмирять подростков, вся жизнь пошла бы по иному пути. По пути к счастью, благополучию, успеху. Его друзья-однокурсники, которые надо сказать, отвернулись от него после того злосчастного случая, достигли весьма высокого положения в обществе, сделав успешную карьеру. Один стал председателем городского суда, другой прокурором республики, третий подался на волне перестройки в бизнес и сейчас владеет несколькими заводами, к тому же стал сенатором высшей палаты законодательного собрания, не раз уже показывали его по телевизору. «А ведь они были ни на грамм смышленей и умнее меня, один, который стал тем самым прокурором, зачастую списывал у меня по предметам уголовного права. Почему все так произошло, как это можно назвать, судьбой или же злым роком? Я ведь далеко не слабый человек, или мне это просто так кажется и хочется так думать, а в действительности являюсь слабохарактерным и безвольным», - размышлял Юрий.
   Послышался шум в коридоре, дверь открылась, и в комнату вошел Виктор.
- Ну че, проснулся? – спросил он, подходя к кровати и протягивая, лежащему Юрию бутылку на три четверти оставшимся в ней самогоном.
- Давай вставай, опохмелись, мне бы не знать, как ты болеешь, - сказал Виктор, вытаскивая из кармана пирог с пшенной начинкой, которые пекут исключительно на похороны и поминки.
   Выпив из горла бутылки остатки самогона и закусив поминальным пирогом, Юрий встал, и они вышли на улицу к своему месту-пятачку.   
- Там у бабки Тимофеевны сорок дней, родственники понаехали с городов, поминают, может, сходим вместе, а то я только оттуда, - сказал Виктор и тут же, закашлявшись, начал отхаркиваться, сплевывая на землю. 
- Да нет, спасибо, не пойду.
- Ну, тогда пойдем к ферме, там цыгане приехали, чермет скупают по рубль пятьдесят за кило.
- Где мы сейчас хоть кусок железа найдем? Ты же сам знаешь все, что можно было продать, давно уже начальством продано.
- Не скажи, Юрий Василич, у меня там еще кое-что припрятано, килограммов семьдесят наберется.
  На вырученные от металла деньги, они раздобыли три бутылки самогона, затем прошлись в сельскую лавку, где купили две не первой свежести селедки с желтоватым налетом, буханку хлеба и направились к Юрию.

   Он проснулся рано утром, голова, на удивление, не болела так сильно, как бывало раньше. Но зато очень сильно болела душа. Она выворачивалась наизнанку, как никогда за все эти никчемно прожитые годы. Он почувствовал внутри себя полнейшую опустошенность и неимоверную ненависть, неприязнь к самому себе. В этот момент он впервые подумал о Боге и, напрягая все свое мышление, задался вопросом? «Что же в объективной действительности является первичным - материя или же сознание?»
   Юрий очень долго лежал не подвижно и все думал, думал, думал. В это время ему не хотелось ни пить, ни есть, не справлять естественные надобности, он был полностью охвачен этим вопросом, наиглавнейшим извечным вопросом вселенского бытия.
   Ночные сумерки потихоньку начали отступать, звезды - меркнуть, а луна - уступать место надвигающемуся  рассвету. Юрий вышел на улицу, по малому сходил, в старый  склонившийся набок, дощатый, туалет, после чего пришел на место-пятачок и присел на завалинку. Его взору предстала Матушка-Природа во всей своей красе. Вот при таком рассвете он в юности ходил на сенокосы, ступал ногами по зеленой росистой травушке, насыщался утренним воздухом и любовался, просторами полей, лесов и рек, не придавая тогда этому особого значения.
- И все-таки сознание и дух первичны, - вслух сказал он и, глубоко вдохнув свежего, прохладного воздуха, про себя подумал: « Если это так, то тогда отрицать высший разум невозможно. Если это так, то получается, что материалисты глубоко не правы. Значит, Маркс, Энгельс, Ленин, как вожди мирового пролетариата, и их сторонники сознательно вводили народные массы в заблуждение, навязывая диалектический метод познания истины, познания объективной реальности. Нет, Нет, этого не может быть…»   

                               ***
   Я увидел Юрия летом 2010 года в районном центре, провинциальном городке, недалеко от которого расположена та деревня, где он проживал. Встретились мы с ним на железнодорожном вокзале. И, как мне показалось, нашей встрече он был весьма рад, к тому же он испытывал к моей жизни неподкупный интерес, так как мы доводились друг другу двоюродными братьями. В этом провинциальном городке жила моя Мама, Юрию родная тетя по материнской линии. У Мамы я был единственный сын, и она, вероятно, возлагала большие надежды, что я ей буду крепкой опорой и всегда приду на помощь. Однако ее надежды я не оправдывал, поскольку прожигал свою жизнь, ко всему прочему проигрывал целые состояния в казино и игровых аппаратах, что ее очень и очень огорчало. Видимо, и на этой почве в том числе, она часто стала уходить в запои, пропивая свою пенсию и высылаемые мной из Санкт-Петербурга незначительные суммы. Данное обстоятельство заставило меня приехать в этот городок. Чтобы чем-то заняться, я арендовал у ОАО "РЖД" пустующую половину железнодорожного вокзала, в котором выстроил уютное кафе, повесив на фасаде вокзала вывеску «Фортуна». Так как бизнесмен, признаться, из меня никудышный, то какой-либо мало-мальской прибыли я не видел, но зато существенно изменил стереотипы этого городка…
   К сожалению, мой приезд мало что изменил в жизни Мамы. После очередных выписок из больниц, она выдерживала неделю-две, но вновь уходила в запой. Больно и тяжело смотреть, когда спиваются люди, в десятки раз тяжелее и больнее видеть, когда это родной, единственный близкий тебе человек.   
   Но вернемся к встрече с дядей Юрой, так я его называл, когда был мальцом и жил с бабушкой в той же самой деревне. Отношения с дядей Юрой у нас были можно сказать, никакие, он мне не сделал ничего плохого, но и ничего хорошего тоже.
   К моему положительному удивлению, Юрий выглядел довольно хорошо. Подтянутая фигура, гладко выбритое лицо, чистая и опрятная одежда говорили мне, что он изменил свою жизнь. В непродолжительной беседе он пояснил, что работает в Москве охранником вахтовым методом, вот уже два года как он бросил пить и курить, сейчас горячо поддерживает отношения со своими взрослыми детьми, и уже дважды дедушка.
   Прощаясь и пожимая ему руку, я заглянул в его глаза. В них читалась неподдельная радость, но малая доля счастья...