Ровно в три часа ночи холмогорский алиментщик Васька Прыщ шёл босиком от Высокородного переулка до Нагорной улицы города Великосветск, в тысячах километрах от Холмогор. Миновав три двухэтажных «сиротских» домика со стрижеными можжевелинами у фасада, он споткнулся об арматурный штырь. Боль прожгла мозги, и он, схватив в руки правую ногу, запрыгал на месте. На лице – перекошанная гримаса, а исковерканный болью рот выдал обыденные для босяцкого мирка междометия:
- Ой, ёшь её ляяяять !!!!
За воротами забрехали собаки. На одном из полусгнивших столбов вспыхнул светильник-кобра. Свет мощно ударил в темноту и вспугнул ворох летучих мышей. Они заметались над освещёнными деревьями, а кобру тут же облепила мошкора и ночное мотыльё. Беглый Васька Прыщ, заматеревший на бабьей наивности, кривился, жмурился от боли и скакал на одном месте.
- Сссссукаааа ! – орал он. – Какая падла земной шар железяками наштырила !
- Чё орешь, мудак ! – Послышался из-за ворот дома, молодой басистый голос. – Щас выйду, пристрелю. А ну, вали отсюда, бомжара !
Собаки лаяли неистово. Васька понял, что хозяйский возглас с ворот – это очень серьёзно.В нём вздрогнула мысль, что в сей момент хозяева спустят псов с цепей и – всё: порвут последние штаны на портянки. Он опустил ногу на пыльную землю и опухший палец снова ударился о дровень усохшего вишняка.
-Ой, ёёёё ! – Новое междометие опрокинулось на истерзанный ночной духотой переулок.
- Лёка, ты рукоятью его по сопатке ! – Послышался хриплый забодяженный похмельем голос с соседнего «сиротского домика», куда свет кобры не доставал. – Або стрельни ему в ляжку. Пусть знает, как честных людей по ночам собаками будить…
-Та, сейчас…, - послышалось в ответ. – Вставлю резиновую обойму и шмальну в сопатку.
Алиментщик, оглядываясь, захромал по переулку, подальше от освящённого места и ночной жизни богатых сиротских домов. Он ковылял, и ему мнилось, будто местный богатей метится в его охудавшую от голодухи спину.
- У, падлючился мир, скурвился на народном бабле… Мне бы хлеба, а они пулями шмаляют…, - бурчал он себе под нос, заросший рыжими усами. – Чу ! Змееголовые оборотни !
За спиной затихли собаки и погасла кобра. Стало темно.
-Ну вот и угомонилось. А то – стрельни, да стрельни. Не люди в этом вонючем городе, а звери. То ли дело в Холмогорах. Хоть и промозгло там зимой, но люди там широкие на простор, не залохмаченные жадностью. – Продолжал он бурчать.
Впереди скрипнула металлическая калитка. Послышалось, как на асфальт тротуара кто-то ступил в тапочках; задники так и застучали по голым пяткам. Чуть погодя взлаяла собака.
- Псина ростом с телёнка. – Подумал Алиментщик. – Басит ужасть чё… Сейчас рвать штаны начнёт.
Зашоркали об асфальт собачьи когти. Звуки приближались.
- Персик, ко мне ! – позвал чей-то молодой женский голос из темноты.
Васька Прыщ остановился и стал вглядываться в черноту ночи. Приятный женский голос его порадовал. Он был немного похож на голос его бывшей жены – нежный и воркующий. Собака гавкнула ещё пару раз и снова зашаркала когтями. Звуки удалились. Загремели, закрываясь двери, ударил засов и снова всё стихло.
- На кой чёрт меня принесло в этот Великосветск, – подумал Прыщ. – Ехал бы с Васькой Катавальником в Сочи, приглашал же… Там лучше… Народ не поскудный, скурвившихся мало. Отстёжки отдыхающие на лапу дают сотенными, а то и пятихатами. Наверно, живёт себе Васятка на пляже и в море носки стирает, алиментщик хренов. А тут гонят со дворов, собаками травят и пальцы железяками штырят. Сволочь, а не народец… Падлючье семя, жадное и кривоногое на лицо.
Стало тихо до посвиста сверчков. С приморских кафешек доносилась музыка. Надоедливо бубнили басы. Зудели над лицом комары. Сильно хотелось есть. Он вспомнил как в Холмогорах, женившись после Армии на бездетной бабе, имел счастье вкушать по вечерам вместе с женой за семейным столом оленьи паровые котлеты с жареной картошкой, хватая вилкой с тарелки квашенную капусту и привозные солёные помидоры. Он ел тогда, причмокивал от удовольствия и сверху вниз поглядывал на молодую жену Клавку, которая выходила до него замуж трижды. Мужья через год прогоняли её. Она была бездетна, но красива до стыдливой красноты на лице и зажмуривания глаз. Любил он её до помешательства. Бездетность бабы его устраивала. Беззаботная и охалённая пустотой жизнь щикотала его за усы и ему, казалось, что то счастье, о котором он мечтал всю жизнь, воплотилось сейчас в этой тонконогой и стройн бабе, с грустными коровьими глазами.
И всё было бы хорошо, если бы через год она ему не родила первенца - крикастого мальчишку. Через полтора ещё одного. А через год - двойню. Васька загрустил. Ему страсть как не хотелось в годину развития рыночных отношений и безработной голодухи быть отцом многодетного семейства. Однажды когда в доме уже нечего было есть и не на что купить хлеба, Прыщь исчез. Первым почувствовал исчезновение старшой пятилетний Ванька, с такими же красивыми глазами как у матери.
-Где наш папа, мама ? – Всхлипывая на материнском плече спрашивал он и теребил руками материну заколкув волосах.
Другие же сыновья смотрели на мамку, ничего не говорили и бессмысленно моргали глазами.
Жена кинулась в розыски. Бесполезно. Он пропал. Хотя то, что он живёт у матери, в большом, бревенчатом, неухоженном доме, ни от кого не скрывал. Через три месяца пришло постановление из суда об алиментах из зарплаты, которую он уже третий год не получал. На следующий день он собрал пожитки и уехал в Великосветск к армейскому другу Виктору. Друга того он так и не нашёл. Потерял в пьянках паспорт, водительские удостоверения. Из гостиницы выгнали. На постой не берут. Третий год бродит бомжом по неродным улицам и переулкам.
В Великосветске его так и прозвали алиментщик из Холмогор, потому что не скрывал, зачем он здесь и на кой чёрт бросил малых детей.
И теперь, когда он стоял перед воротами, в которые забежал Персик, ждал и надеялся: вот выйдет сейчас хозяйка, приятной наружности и пригласит его в дом. Напоит, накормит… Жизнь и наладится.
Стоял в тишине и мечтательно уплывал мыслями за ворота, туда, где прикорнул на время пёс Персик. Увлёкшись долгим молчанием, он не заметил, как к нему подошла сзади уличная бездомная дворняга и лизнула голую, грязную пятку.
Прыща шарахнуло в сторону, и он снова наскочил на штырь.
- Ой, ёшь её ляяяять !!!! – Понеслось снова по ночной улице. – Да что ж за день такой !
Снова забрехали собаки. Вспыхнул вдали светильник-кобра. Взлаял и Персик за воротами. Он кидался лапами на калитку, ревел лаем, пытаясь выскочить на улицу.
- Щас я точно шмальну кого-нибудь ! – Раздался издалека прежний убойный хозяйский голос.
- Всё ! – Орал на бегу, волоча ногу, Прыщь. – Не могу я тут больше ! Еду назад, в Холмогоры ! Собачий город, собачья жизнь, собачьи люди !
Он бежал по темноте, падал. Поднимался и снова бежал. А следом неслось:
Помочь сайту
Поздравления
