Алана

(*)
            Море… оно снова было у неё во сне. Чистое, спокойное, мудрое… для Аланы это было уже очень далеко. Да и неудивительно: Морской Царь убит своим сыном, дети Морского Царя идут друг против друга и царевна Эва, ушедшая в гиблые воды, винит своего брата в убийстве Царя и Отца, а он ответно винит её – за выдачу сухопутным людям морских сокровищниц, интриги и ещё за смерть другой царевны – общей их сестры Идии, чья гибель всего лишь игра.
            Нетрудно догадаться, что Сигер убил её. Дотянулся, чтобы осквернить Эву, сделать её преступницей в глазах народа.
            Море волнуется. Море готовится к шторму, который должен сотрясти всё, до чего сможет коснуться.
            А во сне море спокойно и чисто. Алане хочется в то море, там остались её песни, её веселье, её надежды и там нет одиночества. Но она просыпается – разум знает, что сон всего лишь сон и будит Алану, чтобы она вернулась в реальность.
            В реальности паршиво. Нет, с тех пор как Алана научилась переступать через себя и всеми силами изображать покорность своему брату и Царю, её никто не сторожит и никто особенно не контролирует. Это было бы хорошо, если бы Алана что-то могла придумать и как-то изменить ситуацию, но она не знает что ей делать. Ей не с кем посоветоваться, своих людей, союзников у неё нет, и Алана не сомневалась даже, что чуть что – её замыслы сдадут Сигеру.
            Но нет этих замыслов! И доверия нет.
            Иногда Алане кажется, что Эва всегда словно знала что будет что-то недоброе. Она ушла в гиблые воды от власти Сигера не одна, за нею последовали люди. Да, немногие, но всё же! значит, она искала себе союзников заранее? Чуяла, что придётся сопротивляться?
            Для Аланы это чудно. Она не думала что ей вообще придётся искать союзников. Она не умела этого делать, а сейчас понимала: нужно что-то делать.
            Остаётся только злой, издевающийся вопрос: что именно?
            Попытаться сбежать? Добраться до Эвы? Что ж, это звучит хорошо, но на деле Алана знает, что не сможет совершить подобного. Во-первых, нужно добраться до гиблых мест, а туда даже Сигер со всей властью нового Морского Царя не лезет. Эва каким-то чудом добралась, но Алана даже толком не представляет где эти воды найти! Во-вторых, если Сигер обнаружит её пропажу, то непременно пустит за нею погоню, и её схватят. И тогда Сигер лишит её свободы передвижения. И к чему всё это? Благо, если бы Алана поплыла, чтобы какую-то весть передать или артефакт, так нет – нет ничего у неё! Просто сама знать не хочет больше своего брата – отцеубийцу и цареубийцу в одном лице.
            Попытаться убить Сигера? Алане иногда в голову приходит такая мысль. Но она боится её. Она никогда никого не убивала. А ещё около Сигера всегда стража. Алана же и оружием владеть не умеет.
            Ядом?..
            Алане иногда приходит в голову эта мысль, но она не знает где достать яд. Эва бы точно что-то придумала на её месте, но Алана не умеет. Она молода и наивна, она не знает жизни и смерти. Зато она уверена в том, что еду Сигера пробуют, а на пирах она сидит теперь через два места от него, так что незаметно не получится. И опять же – где взять яд?
            Остаться и внушать всем мысль о том, что Эва ждёт поддержки? Алане казалось это прекрасной идеей, и она верила, что может что-то сделать, и она даже предприняла две нелепые попытки, чтобы вызнать настроения двух своих служанок.
            У первой она спросила:
– Помнишь ли ты царевну Эву?
            Служанка мгновенно напряглась. Что было у неё на сердце? Кому она верила больше? Сигеру ли, занимавшему трон? Эве, что бежала в гиблые воды? А может верила в то, что ей надо выжить?
– Помню, царевна, – а что ещё могла ответить бедная служанка, которая приняла как издёвку и проверку вопрос Аланы?
– Скучаешь ли по ней? – Алана уже и сама поняла, что делает что-то не то. Как-то надо было аккуратнее со словами может?
            И по лицу служанки поняла что права. Не то, всё не то! Океан, какая же она, должно быть, нелепая!
– Царь наш защитит её душу и вернёт в море, – отозвалась служанка и под надуманным предлогом исчезла, извинившись перед царевной.
            Алана осталась ни с чем. На её счастье, служанка была уже в значительном возрасте и потому, то ли жалея Алану, то ли поняв её намерение, то ли и впрямь скучая по царевне Эве, к Сигеру не пошла с прекрасным рассказом о случившемся диалоге.
            Алану протрясло до вечера, но Сигер ничего не предпринял и она понемногу успокоилась.
            Во второй раз Алана решила действовать умнее и зашла издалека:
– Шарни, ты живёшь уже…сколько лет?
            Служанка рассмеялась:
– Ох, царевна! Лет пятьдесят или шестьдесят, я старше тебя, но я не старше моря!
– И что было интересного в твоей жизни? Расскажи мне о чём-нибудь! – Алана сама подвилась тому, как легко вернулась в её голос требовательная интонация. Ей казалось, что с этим покончено, у кого и что она могла требовать? Но нет! Вернулась, и почудилось Алане, что мир скоро станет прежним.
            Шарни не удивилась и легко начала рассказ. Она рассказывала о восстании болотных вод, которое застала совсем ещё ребёнком.
– Я тогда, царевна, жила с семьёй на перевале вод. Там тёплые течения и холодные встречаются, и создаются самые удивительные волны. Но там ничего обычно и не растёт, мы жили голодно, а когда пошло восстание, и того голоднее стало…
            Алана слушала вполуха. Она сама даже не помнила точно в чём была суть этого восстания: то ли болотные воды хотели выйти из-под покровительства Моря и быть сами по себе, то ли просто хотели снижения податей? Ей никогда не была интересна история, она едва-едва помнила основные морские рубежи, а уж когда и где была какая битва или когда и из-за чего волнение пошло – это уж было слишком. Вот Эва помнила, она могла часами сидеть над картой, водила по ней пальцем…
– Думаешь, сейчас тоже будет война? – перебила Алана разохотившуюся служанку.
            Та поглядела на неё серьёзно и тихо сказала:
– Ты, царевна, уж прости меня за прямоту. Я тебя с рождения видела, потому, думается, могу тебя остеречь – говори поменьше о том, чего не знаешь, и может быть минует шторм тебя.
            Алана взглянула на служанку с изумлением. Она не предполагала, что слова простой прислужницы, какой-то там Шарни, могут так её тронуть и так страшно отозваться в уме.
– Брат твой тебя не трогает, ты против него и не иди, не сдюжишь, – продолжила Шарни, почему-то обернувшись на дверь, хотя она и без того говорила очень тихо. – И сестру свою опасайся. О себе думай, а они разберутся сами, хотя и бед, чую, наделают. Об обоих молюсь.
– Чего её опасаться-то? – не поняла Алана, против воли перейдя на шёпот, хотя разум и говорил ей что это глупо, она же один на один с Шарни, да ещё и в своих покоях!
– Выдала царевна сухопутным сокровищницу нашу, – покачала головой служанка, – всё ради власти, чтобы самой выше всех быть. И дальше пойдёт, если надо.
            Алана попыталась заступиться, закричать на служанку, что это не её ума дело, и вообще – что какая-то служанка может знать о том, кто и что выдал сухопутным? Но слова кончились, застряли в горле. У Аланы и без того было очень острое сомнение в том, что Эва тут не при деле. Походило на правду, могло быть ею.
            Шарни поняла верно:
– Сиди, царевна. Улыбайся всем. Ты мала ещё, слаба, уж прости что такое говорю, но тебе сейчас не нужно море возмущать, не справишься. А потонуть – потонешь.
            Алана осталась тогда в печали. Что же такое? бесполезная она, что ли? Кругом такое творится, а она сиди и улыбайся? Но на ум и правда ничего не шло.
            Алана перестала пытаться разговориться со служанками и найти себе союзников. Ей в голову пришла идея попытаться вызнать у Сигера его планы и уже утром она подала ему записку о желании прогуляться.
            Сигер, к её удивлению, пришёл. Впрочем, сейчас Алана понимает, что он не мог иначе – очень уж заинтриговало его желание сестры встретиться. Сигер понимал, что Алана его боится и презирает, а тут прогулка? Он ждал чего-то интересного, хотя понимал, что ждать серьёзного не стоит – это же Алана, океан! Чего она может ему сказать?
– Ты хотела со мной поговорить? – спросил Сигер, едва они вышли из дворца в водорослевые сады.
            У Аланы было немного времени, чтобы решить как себя вести. Она решила схитрить и потому спросила вроде бы такое, что очевидно было бы спросить, а в душе надеялась на то, что вызнает побольше.
– Ты и правда хочешь судить Эву?
            Сигер рассмеялся:
– Она убила нашу сестру Идию, бежала от меня, своего царя, в гиблые воды. И ещё открыто обвиняет меня в отцеубийстве! Что я должен с нею сделать?
            Алане стоило огромного труда не крикнуть что-нибудь обидное. У неё даже сложилось впечатление, что Сигер её провоцирует, ждёт именно такой реакции и она не позволила ему получить желанное.
– Почему ты тогда не отправишь туда людей и не притащишь её силой? – спросила Алана, поражаясь тому, как холодно прозвучал её голос.
            Сигер резко остановился и дёрнул её за руку, разворачивая к себе лицом. Он стал страшен на какую-то долю секунды, но лицо его снова вдруг стало прежним и он тихо спросил:
– Неужели тебе этого бы хотелось, сестрица? Я полагал, что ты молишься на её победу и мое поражение.
            Первый порыв был закричать: «да! Я надеюсь, что Эва тебя убьёт, как ты убил нашего отца!», и будь Алана прежней, она бы так и поступила. Но что-то навсегда надломилось в ней, раня то детское, нетронутое и наивное, что было. Нет, она не знала жизни, не знала ещё смерти и страданий в полной мере, но понимала, что открыто выступать нельзя – она ничего не добьётся.
– Я просто не могу понять, – она попыталась выкрутиться, – ты говоришь, что она преступница, но сам ничего с нею не делаешь. Почему? Разве народ не задает тебе те же вопросы?
– С чего ты взяла, сестрица, что не делаю? – поинтересовался Сигер. – Если я тебя не посвящаю в свои дела, то это от того, что тебе нечего в них делать.
– Ты меня ненавидишь? – спросила Алана. Слёзы навернулись на её глаза, она осознала, что впервые за долгое время говорит с кем-то из родичей. До того Сигер её оберегал ото всех, вернее, затачивал, говорил, что она нездорова и слаба, так что повидаться с другими братьями и сестрами ей не удавалось. Только на пирах. Да и то – под контролем Сигера.
            Он пожал плечами:
– Ненависть надо ещё заслужить. Ты ничто, Алана. Ты просто была любимицей отца и потому ты мне нужна. Ненавидеть? Нет, ненависти нет. У тебя всё?
            Да, у неё всё. Что она ещё может сказать? Попросить о себе? Нет, понять нетрудно и ей – это всего лишь тень отца, во имя памяти о нём Сигер держит её при себе. Продолжает, мол, традиции, уверяет народ, что ничего не изменилось и сам он всего лишь верный сын своего Царя.
            А во всём винить следует Эву! Она отступница, предатель и убийца!
– Тогда скажи, что признаешь меня своим царём, – произнёс Сигер.
            Зачем ему это было нужно? Тогда Алана не понимала в полной мере, не чувствовала. Она и без того ему покорна, сидит, не высовывается. Зачем ещё эти признания с глазу на глаз? При народе она бы ещё поняла. А так?
            Позже Алана поняла, вспоминая весь разговор, что ему просто нравилась её покорность. Она пришла спросить о сестре, явно беспокоясь о ней, а я заставлю её снова вспомнить кто тут власть! – вот и вся суть.
– Я… – хотелось расцарапать ему лицо, хотелось кинуться, никогда уже не думая о себе, с головой уйти в борьбу, но чего бы она добилась? Только бы рассыпалась, осталась бы забытой и никто не отомстил бы за нее. – Я признаю.
– Своим царем, – подсказал Сигер.
– Своим царем, – повторила Алана.
– А теперь полностью фразу, – он не унимался. Будь на месте Аланы кто-то другой, разговор вышел бы жестче, а может и не дошёл бы до такого требования. Но Алана не могла ему возразить, она вообще ничего не могла сделать, полностью завися от него, его настроения и его милосердия.
            Во второй раз оказалось легче.
– Я признаю тебя своим царем, – оказалось, надо просто говорить, говорить и не думать. Сигер был доволен, а Алану весь вечер тошнило, точно она съела что-то несвежее.
            Алана хочет действовать и не может. Она не знает как ей поступить и где быть полезной. Она пытается подслушивать разговоры, но разговоры больше  о том, что надо запасаться рыбой и водорослями, а ещё солью, а не то неясно что там будет.
            А ещё разговоры о том, что Эва – преступница. Громкие, нарочитые и от того, как кажется иногда Алане, действующие больше на её сторону. Как верить громким обвинениям, произнесенным неверным и глумливым голосом? Очевидно же, что это ложь, ложь, ложь!
            Алана хочет пресечь подобные разговоры, но не знает как это сделать. Она проходит мимо сплетников с прямой спиной и отсутствующим взглядом, делает вид что не слышит. Она знает – от неё ничего не ждут, для всех вокруг Сигер создал образ болезненной царевны, которая тяжело переживает уход отца.
            Алана понимает – если кто-то и планирует что-то против Сигера, то ей об этом никто не скажет. Для всех она выглядит слабой, никчемной, покорной Сигеру, болезненной и глупой. О чём-то позаботился сам Сигер, где-то сглупила она сама – как глупы были её годы!
            Алана корит себя за то, что бывая на заседаниях отца, она никогда не была серьезна. Алана клянет себя за все спетые песни и танцы, за сплетенные венки с мелкими жемчужинками и за все радости, которые закрыли от нее опасности будущего и теперь делали слабой.
            Все знают – царевна Алана недалека умом, ей по душе песни и пляски. Её даже не рассматривают как союзника.
            «Как врага, впрочем, тоже» – думает иногда Алана, но тут же мрачнеет ещё больше. Она и не враг ведь! Она не способна на войну.
            Алана много молится, часто бывает в Храме Вод. На нее это не похоже, на прежнюю неё. Но теперь это единственное место, где нахождение в молчании не вызывает вопросов. Алана молится за то, чтобы вернулось тихое, мудрое море. Алана просит о том, чтобы всё как-то спокойно разошлось, и радость и покой вернулись к ней. Чтобы никто не умер…
            Алана жадно вглядывается в лица придворных и не находит ответа, поддержки, союза. А ведь должен же быть кто-то, кто не принимает Сигера! Как они умеют притворяться?
            Алана вглядывается мельком… что она предложит, если даже обнаружит чью-то ненависть? Что она вообще способна предложить? Она даже песен уже давно не поет, сидит в своих покоях, почти безвылазно сидит, и то молится, то читает что-то, но сама не знает что. Что-то о том, как сухопутные пытались море захватить. Или это была прошлая книга?
            Алана не знает. Ей некуда себя деть. Дни её долги, мучительны, бесполезны…
            Алана усердно молится в Храме Вод и море отзывается ей в такую же бесполезную и мучительную, полную краткого тревожного сна ночь.
– Царевна…– рука касается её, и Алана вскакивает с криком, но тут же рот ей грубо зажимают. Нельзя кричать. Нельзя.
            Алана не борется. Ей чудится, что её пришли убивать по приказу Сигера, что она ему больше не нужна. Это даже даёт ей какое-то сонное облегчение, но свечное пламя выхватывает из полумрака лицо Шарни.
– Не кричи, царевна, – она выпускает её голос, позволяя вскрикнуть, если потребуется, но Алана молчит. слишком уж убедительна Шарни в своем ночном приходе.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает Алана. Она говорит шепотом, но сама не понимает этого. Этот шепот приходит к ней сам собой.
            Шарни молчит, оглядывается, зачем-то заглядывает даже под кровать. Алана не возмущается – её ни во что не ставит даже служанка! – дожилась!
            Заслужила.
– Царевна, – Шарни садится на её постель, не спрашивая даже разрешения, – ты ещё хочешь действовать?
            Сон пропадает окончательно, разжимает свои объятия так стремительно, словно никогда больше не надеется заключить Алану в свои сети. Алана даже пытается вскочить – волнение проходит по всему телу огненно-ледяной волной.
– Царевна, – продолжает Шарни, – если скажешь что нет, я уйду и забудем об этом.
– Хочу! – она не спрашивает что нужно и во имя чего действовать. Тело радостно отзывается на сам порыв: действие! Ум трепещет: действие, действие!
            Наконец-то пропадет оцепенение. Наконец-то Алана сделает хоть что-нибудь. Наконец-то! и пусть это будет последнее, что она сделает…
– Царевна! – пугается Шарни, – тише! Ох… как тебе повезло, что я тебе не враг. Могла бы выдать тебя Царю!
            Алане даже это не приходит в голову. Она не умеет подозревать всех и вся. Она верит людям и в людей. Она молода и не знает ни жизни, ни смерти.
            Запоздалый страх сжимает горло. Алана испуганно смотрит на Шарни, наглую, в общем-то, служанку, вжимается в покрывало, словно то может её защитить от всего на свете.
– Дитя-я…– вздыхает Шарни, – если бы я хотела тебя сгубить, я бы выдала тебя Царю ещё давно. Не верь просто всему, что будет. ты хочешь действовать?
– За Эву? – спрашивает Алана.
– Нет, за болотников! – фыркает Шарни. – Царевна, конечно, жесткая и подлая, но она не цареубийца. Нас, преданных людей, мало. Мы должны быть осторожны. Мы должны сами с нее спросить за сухопутных и выдачу сокровищницы. И сами её судить, если придется. Мы – представители моря.
            У Аланы идёт кругом голова от счастья и вопросов. Представители моря? Нас много? Мы?..
– Но для того надо сбросить сначала врага. Эва враг неоднозначный, а вот…
– Сигер? – подсказывает Алана и Шарни чуть не стонет от разочарования:
– Дитя, не зови ты его по имени!
– Я с вами, с вами! – торопливо соглашается Алана, хотя толком её никто еще никуда не звал. Но это действие. Это хоть какая-то полезность. Это против Сигера! Надо разобраться с ним. надо сначала разобраться с его преступлением!
– Тише! – шипит служанка. – Ты понимаешь, царевна, что это опасно? И ещё потребует определенной хитрости?
            Хитрить она не умеет, но смерти не боится. Во всяком случае, смерть никогда еще не была к ней близка, потому Алана думает, что не боится.
– Пусть, пусть опасно. Я согласна.
– Я так и думала, – Шарни добреет, – ребята не хотели, чтобы я тебя вовлекала. Ты ещё ребенок, царевна. Да и опасно это.
– Я царевна, прежде всего, я дочь моря! – гнев прорывается и в Алане. Её не устраивает собственная ничтожность, её не устраивает тень. Ей хочется буйствовать тоже. она не ребенок!
            Она даже будто бы выше становится, покрывало забыто, Алана грозно сверкает глазами, но Шарни не боится – в её глазах царевна всё ещё дитя, хотя она и первой выступила за то, чтобы это дитя было с ними.
– Во-первых, – объясняла она сомневающимся соратникам, – с нею никто не считается, а значит, никто не заподозрит. Во-вторых, она всё равно близка к нему. И если с ней что-то случится, никто с нас не спросит. И ещё одно… она всё-таки море, а море не выдержит без движения. Лучше она будет под нашим присмотром, чем попытается что-то вытворить сама.
            И даже после таких весомых аргументов Шарни пришлось ещё много уговаривать соратников. Соратники – в основном люди из Храма Вод, прислужники, простой народ, колебались. Редкие представители знати, державшиеся тенью, тоже воздерживались. Но вскоре Шарни победила – пришла первая поддержка.
– Вообще-то, это хорошая идея, – сказал Ромул, он был здесь тайно, и Шарни гордилась его работой. Он был едва ли не единственной ниточкой, позволявшей царевне Эве удерживать связь с Морским Царством. Правда и скрывать Ромула приходилось так, словно он был настоящим сокровищем. – На неё и правда никто не подумает.
            Шарни больше надеялась на то, что так она сможет защитить царевну. Та и правда море – а море такое, терпит, терпит, а потом поминай как звали – разошлось штормом, расчернелось. А так может они прикроют её, защитят, да и у девчонки будет смысл держаться при покорности, хотя бы для вида.
– Тогда помогай, дочь моря, – предлагает Шарни, улыбаясь. – Для начала ты должна сказаться совсем больной.
            Алана в изумлении смотрит на Шарни. Ей-то кажется, что действие – это сейчас же идти к Сигеру, обвинять его открыто или, на худой конец, по Царству собрать всех, кто им недоволен. Или идти к Эве. Или…
            Но сказаться больной?
– надо, чтобы ты вообще не вызывала подозрений, – объясняет Шарни. – И ещё надо, чтобы он пожелал показаться заботливым царем и братом и навещал тебя.
            Видеть его? снова?!
– У тебя есть шанс отказаться, – Шарни читает отвращение в глазах Аланы и ей даже хочется, чтобы девочка испугалась. Но та дочь моря и лишь упрямо кивает головой: что ж, она сможет, выдержит!
            Всё выдержит, потому что теперь она тоже будет в действии, она докажет полезность, она им всем ещё покажет, всем, кто не считался с нею!
(*)
Больше историй о Морском Царстве в рассказах  «О почтении», «Без жалости», «Чудовище», «О спасении»,  «Об одном колдовстве», «Смута»,  «Первый шаг»,  «Пена расходится морем», «О недоверии», «О болезни» , «Чёрные волны» ,«О новых мерах» , «Море не плачет», «Несговорчивые» и «Воды гиблые».  Вселенная Морского Царства задумана мною как короткая история об одной недружной семейке…
 
           

© Copyright: Анна Богодухова, 2024

Регистрационный номер №0535456

от 22 декабря 2024

[Скрыть] Регистрационный номер 0535456 выдан для произведения: (*)
            Море… оно снова было у неё во сне. Чистое, спокойное, мудрое… для Аланы это было уже очень далеко. Да и неудивительно: Морской Царь убит своим сыном, дети Морского Царя идут друг против друга и царевна Эва, ушедшая в гиблые воды, винит своего брата в убийстве Царя и Отца, а он ответно винит её – за выдачу сухопутным людям морских сокровищниц, интриги и ещё за смерть другой царевны – общей их сестры Идии, чья гибель всего лишь игра.
            Нетрудно догадаться, что Сигер убил её. Дотянулся, чтобы осквернить Эву, сделать её преступницей в глазах народа.
            Море волнуется. Море готовится к шторму, который должен сотрясти всё, до чего сможет коснуться.
            А во сне море спокойно и чисто. Алане хочется в то море, там остались её песни, её веселье, её надежды и там нет одиночества. Но она просыпается – разум знает, что сон всего лишь сон и будит Алану, чтобы она вернулась в реальность.
            В реальности паршиво. Нет, с тех пор как Алана научилась переступать через себя и всеми силами изображать покорность своему брату и Царю, её никто не сторожит и никто особенно не контролирует. Это было бы хорошо, если бы Алана что-то могла придумать и как-то изменить ситуацию, но она не знает что ей делать. Ей не с кем посоветоваться, своих людей, союзников у неё нет, и Алана не сомневалась даже, что чуть что – её замыслы сдадут Сигеру.
            Но нет этих замыслов! И доверия нет.
            Иногда Алане кажется, что Эва всегда словно знала что будет что-то недоброе. Она ушла в гиблые воды от власти Сигера не одна, за нею последовали люди. Да, немногие, но всё же! значит, она искала себе союзников заранее? Чуяла, что придётся сопротивляться?
            Для Аланы это чудно. Она не думала что ей вообще придётся искать союзников. Она не умела этого делать, а сейчас понимала: нужно что-то делать.
            Остаётся только злой, издевающийся вопрос: что именно?
            Попытаться сбежать? Добраться до Эвы? Что ж, это звучит хорошо, но на деле Алана знает, что не сможет совершить подобного. Во-первых, нужно добраться до гиблых мест, а туда даже Сигер со всей властью нового Морского Царя не лезет. Эва каким-то чудом добралась, но Алана даже толком не представляет где эти воды найти! Во-вторых, если Сигер обнаружит её пропажу, то непременно пустит за нею погоню, и её схватят. И тогда Сигер лишит её свободы передвижения. И к чему всё это? Благо, если бы Алана поплыла, чтобы какую-то весть передать или артефакт, так нет – нет ничего у неё! Просто сама знать не хочет больше своего брата – отцеубийцу и цареубийцу в одном лице.
            Попытаться убить Сигера? Алане иногда в голову приходит такая мысль. Но она боится её. Она никогда никого не убивала. А ещё около Сигера всегда стража. Алана же и оружием владеть не умеет.
            Ядом?..
            Алане иногда приходит в голову эта мысль, но она не знает где достать яд. Эва бы точно что-то придумала на её месте, но Алана не умеет. Она молода и наивна, она не знает жизни и смерти. Зато она уверена в том, что еду Сигера пробуют, а на пирах она сидит теперь через два места от него, так что незаметно не получится. И опять же – где взять яд?
            Остаться и внушать всем мысль о том, что Эва ждёт поддержки? Алане казалось это прекрасной идеей, и она верила, что может что-то сделать, и она даже предприняла две нелепые попытки, чтобы вызнать настроения двух своих служанок.
            У первой она спросила:
– Помнишь ли ты царевну Эву?
            Служанка мгновенно напряглась. Что было у неё на сердце? Кому она верила больше? Сигеру ли, занимавшему трон? Эве, что бежала в гиблые воды? А может верила в то, что ей надо выжить?
– Помню, царевна, – а что ещё могла ответить бедная служанка, которая приняла как издёвку и проверку вопрос Аланы?
– Скучаешь ли по ней? – Алана уже и сама поняла, что делает что-то не то. Как-то надо было аккуратнее со словами может?
            И по лицу служанки поняла что права. Не то, всё не то! Океан, какая же она, должно быть, нелепая!
– Царь наш защитит её душу и вернёт в море, – отозвалась служанка и под надуманным предлогом исчезла, извинившись перед царевной.
            Алана осталась ни с чем. На её счастье, служанка была уже в значительном возрасте и потому, то ли жалея Алану, то ли поняв её намерение, то ли и впрямь скучая по царевне Эве, к Сигеру не пошла с прекрасным рассказом о случившемся диалоге.
            Алану протрясло до вечера, но Сигер ничего не предпринял и она понемногу успокоилась.
            Во второй раз Алана решила действовать умнее и зашла издалека:
– Шарни, ты живёшь уже…сколько лет?
            Служанка рассмеялась:
– Ох, царевна! Лет пятьдесят или шестьдесят, я старше тебя, но я не старше моря!
– И что было интересного в твоей жизни? Расскажи мне о чём-нибудь! – Алана сама подвилась тому, как легко вернулась в её голос требовательная интонация. Ей казалось, что с этим покончено, у кого и что она могла требовать? Но нет! Вернулась, и почудилось Алане, что мир скоро станет прежним.
            Шарни не удивилась и легко начала рассказ. Она рассказывала о восстании болотных вод, которое застала совсем ещё ребёнком.
– Я тогда, царевна, жила с семьёй на перевале вод. Там тёплые течения и холодные встречаются, и создаются самые удивительные волны. Но там ничего обычно и не растёт, мы жили голодно, а когда пошло восстание, и того голоднее стало…
            Алана слушала вполуха. Она сама даже не помнила точно в чём была суть этого восстания: то ли болотные воды хотели выйти из-под покровительства Моря и быть сами по себе, то ли просто хотели снижения податей? Ей никогда не была интересна история, она едва-едва помнила основные морские рубежи, а уж когда и где была какая битва или когда и из-за чего волнение пошло – это уж было слишком. Вот Эва помнила, она могла часами сидеть над картой, водила по ней пальцем…
– Думаешь, сейчас тоже будет война? – перебила Алана разохотившуюся служанку.
            Та поглядела на неё серьёзно и тихо сказала:
– Ты, царевна, уж прости меня за прямоту. Я тебя с рождения видела, потому, думается, могу тебя остеречь – говори поменьше о том, чего не знаешь, и может быть минует шторм тебя.
            Алана взглянула на служанку с изумлением. Она не предполагала, что слова простой прислужницы, какой-то там Шарни, могут так её тронуть и так страшно отозваться в уме.
– Брат твой тебя не трогает, ты против него и не иди, не сдюжишь, – продолжила Шарни, почему-то обернувшись на дверь, хотя она и без того говорила очень тихо. – И сестру свою опасайся. О себе думай, а они разберутся сами, хотя и бед, чую, наделают. Об обоих молюсь.
– Чего её опасаться-то? – не поняла Алана, против воли перейдя на шёпот, хотя разум и говорил ей что это глупо, она же один на один с Шарни, да ещё и в своих покоях!
– Выдала царевна сухопутным сокровищницу нашу, – покачала головой служанка, – всё ради власти, чтобы самой выше всех быть. И дальше пойдёт, если надо.
            Алана попыталась заступиться, закричать на служанку, что это не её ума дело, и вообще – что какая-то служанка может знать о том, кто и что выдал сухопутным? Но слова кончились, застряли в горле. У Аланы и без того было очень острое сомнение в том, что Эва тут не при деле. Походило на правду, могло быть ею.
            Шарни поняла верно:
– Сиди, царевна. Улыбайся всем. Ты мала ещё, слаба, уж прости что такое говорю, но тебе сейчас не нужно море возмущать, не справишься. А потонуть – потонешь.
            Алана осталась тогда в печали. Что же такое? бесполезная она, что ли? Кругом такое творится, а она сиди и улыбайся? Но на ум и правда ничего не шло.
            Алана перестала пытаться разговориться со служанками и найти себе союзников. Ей в голову пришла идея попытаться вызнать у Сигера его планы и уже утром она подала ему записку о желании прогуляться.
            Сигер, к её удивлению, пришёл. Впрочем, сейчас Алана понимает, что он не мог иначе – очень уж заинтриговало его желание сестры встретиться. Сигер понимал, что Алана его боится и презирает, а тут прогулка? Он ждал чего-то интересного, хотя понимал, что ждать серьёзного не стоит – это же Алана, океан! Чего она может ему сказать?
– Ты хотела со мной поговорить? – спросил Сигер, едва они вышли из дворца в водорослевые сады.
            У Аланы было немного времени, чтобы решить как себя вести. Она решила схитрить и потому спросила вроде бы такое, что очевидно было бы спросить, а в душе надеялась на то, что вызнает побольше.
– Ты и правда хочешь судить Эву?
            Сигер рассмеялся:
– Она убила нашу сестру Идию, бежала от меня, своего царя, в гиблые воды. И ещё открыто обвиняет меня в отцеубийстве! Что я должен с нею сделать?
            Алане стоило огромного труда не крикнуть что-нибудь обидное. У неё даже сложилось впечатление, что Сигер её провоцирует, ждёт именно такой реакции и она не позволила ему получить желанное.
– Почему ты тогда не отправишь туда людей и не притащишь её силой? – спросила Алана, поражаясь тому, как холодно прозвучал её голос.
            Сигер резко остановился и дёрнул её за руку, разворачивая к себе лицом. Он стал страшен на какую-то долю секунды, но лицо его снова вдруг стало прежним и он тихо спросил:
– Неужели тебе этого бы хотелось, сестрица? Я полагал, что ты молишься на её победу и мое поражение.
            Первый порыв был закричать: «да! Я надеюсь, что Эва тебя убьёт, как ты убил нашего отца!», и будь Алана прежней, она бы так и поступила. Но что-то навсегда надломилось в ней, раня то детское, нетронутое и наивное, что было. Нет, она не знала жизни, не знала ещё смерти и страданий в полной мере, но понимала, что открыто выступать нельзя – она ничего не добьётся.
– Я просто не могу понять, – она попыталась выкрутиться, – ты говоришь, что она преступница, но сам ничего с нею не делаешь. Почему? Разве народ не задает тебе те же вопросы?
– С чего ты взяла, сестрица, что не делаю? – поинтересовался Сигер. – Если я тебя не посвящаю в свои дела, то это от того, что тебе нечего в них делать.
– Ты меня ненавидишь? – спросила Алана. Слёзы навернулись на её глаза, она осознала, что впервые за долгое время говорит с кем-то из родичей. До того Сигер её оберегал ото всех, вернее, затачивал, говорил, что она нездорова и слаба, так что повидаться с другими братьями и сестрами ей не удавалось. Только на пирах. Да и то – под контролем Сигера.
            Он пожал плечами:
– Ненависть надо ещё заслужить. Ты ничто, Алана. Ты просто была любимицей отца и потому ты мне нужна. Ненавидеть? Нет, ненависти нет. У тебя всё?
            Да, у неё всё. Что она ещё может сказать? Попросить о себе? Нет, понять нетрудно и ей – это всего лишь тень отца, во имя памяти о нём Сигер держит её при себе. Продолжает, мол, традиции, уверяет народ, что ничего не изменилось и сам он всего лишь верный сын своего Царя.
            А во всём винить следует Эву! Она отступница, предатель и убийца!
– Тогда скажи, что признаешь меня своим царём, – произнёс Сигер.
            Зачем ему это было нужно? Тогда Алана не понимала в полной мере, не чувствовала. Она и без того ему покорна, сидит, не высовывается. Зачем ещё эти признания с глазу на глаз? При народе она бы ещё поняла. А так?
            Позже Алана поняла, вспоминая весь разговор, что ему просто нравилась её покорность. Она пришла спросить о сестре, явно беспокоясь о ней, а я заставлю её снова вспомнить кто тут власть! – вот и вся суть.
– Я… – хотелось расцарапать ему лицо, хотелось кинуться, никогда уже не думая о себе, с головой уйти в борьбу, но чего бы она добилась? Только бы рассыпалась, осталась бы забытой и никто не отомстил бы за нее. – Я признаю.
– Своим царем, – подсказал Сигер.
– Своим царем, – повторила Алана.
– А теперь полностью фразу, – он не унимался. Будь на месте Аланы кто-то другой, разговор вышел бы жестче, а может и не дошёл бы до такого требования. Но Алана не могла ему возразить, она вообще ничего не могла сделать, полностью завися от него, его настроения и его милосердия.
            Во второй раз оказалось легче.
– Я признаю тебя своим царем, – оказалось, надо просто говорить, говорить и не думать. Сигер был доволен, а Алану весь вечер тошнило, точно она съела что-то несвежее.
            Алана хочет действовать и не может. Она не знает как ей поступить и где быть полезной. Она пытается подслушивать разговоры, но разговоры больше  о том, что надо запасаться рыбой и водорослями, а ещё солью, а не то неясно что там будет.
            А ещё разговоры о том, что Эва – преступница. Громкие, нарочитые и от того, как кажется иногда Алане, действующие больше на её сторону. Как верить громким обвинениям, произнесенным неверным и глумливым голосом? Очевидно же, что это ложь, ложь, ложь!
            Алана хочет пресечь подобные разговоры, но не знает как это сделать. Она проходит мимо сплетников с прямой спиной и отсутствующим взглядом, делает вид что не слышит. Она знает – от неё ничего не ждут, для всех вокруг Сигер создал образ болезненной царевны, которая тяжело переживает уход отца.
            Алана понимает – если кто-то и планирует что-то против Сигера, то ей об этом никто не скажет. Для всех она выглядит слабой, никчемной, покорной Сигеру, болезненной и глупой. О чём-то позаботился сам Сигер, где-то сглупила она сама – как глупы были её годы!
            Алана корит себя за то, что бывая на заседаниях отца, она никогда не была серьезна. Алана клянет себя за все спетые песни и танцы, за сплетенные венки с мелкими жемчужинками и за все радости, которые закрыли от нее опасности будущего и теперь делали слабой.
            Все знают – царевна Алана недалека умом, ей по душе песни и пляски. Её даже не рассматривают как союзника.
            «Как врага, впрочем, тоже» – думает иногда Алана, но тут же мрачнеет ещё больше. Она и не враг ведь! Она не способна на войну.
            Алана много молится, часто бывает в Храме Вод. На нее это не похоже, на прежнюю неё. Но теперь это единственное место, где нахождение в молчании не вызывает вопросов. Алана молится за то, чтобы вернулось тихое, мудрое море. Алана просит о том, чтобы всё как-то спокойно разошлось, и радость и покой вернулись к ней. Чтобы никто не умер…
            Алана жадно вглядывается в лица придворных и не находит ответа, поддержки, союза. А ведь должен же быть кто-то, кто не принимает Сигера! Как они умеют притворяться?
            Алана вглядывается мельком… что она предложит, если даже обнаружит чью-то ненависть? Что она вообще способна предложить? Она даже песен уже давно не поет, сидит в своих покоях, почти безвылазно сидит, и то молится, то читает что-то, но сама не знает что. Что-то о том, как сухопутные пытались море захватить. Или это была прошлая книга?
            Алана не знает. Ей некуда себя деть. Дни её долги, мучительны, бесполезны…
            Алана усердно молится в Храме Вод и море отзывается ей в такую же бесполезную и мучительную, полную краткого тревожного сна ночь.
– Царевна…– рука касается её, и Алана вскакивает с криком, но тут же рот ей грубо зажимают. Нельзя кричать. Нельзя.
            Алана не борется. Ей чудится, что её пришли убивать по приказу Сигера, что она ему больше не нужна. Это даже даёт ей какое-то сонное облегчение, но свечное пламя выхватывает из полумрака лицо Шарни.
– Не кричи, царевна, – она выпускает её голос, позволяя вскрикнуть, если потребуется, но Алана молчит. слишком уж убедительна Шарни в своем ночном приходе.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает Алана. Она говорит шепотом, но сама не понимает этого. Этот шепот приходит к ней сам собой.
            Шарни молчит, оглядывается, зачем-то заглядывает даже под кровать. Алана не возмущается – её ни во что не ставит даже служанка! – дожилась!
            Заслужила.
– Царевна, – Шарни садится на её постель, не спрашивая даже разрешения, – ты ещё хочешь действовать?
            Сон пропадает окончательно, разжимает свои объятия так стремительно, словно никогда больше не надеется заключить Алану в свои сети. Алана даже пытается вскочить – волнение проходит по всему телу огненно-ледяной волной.
– Царевна, – продолжает Шарни, – если скажешь что нет, я уйду и забудем об этом.
– Хочу! – она не спрашивает что нужно и во имя чего действовать. Тело радостно отзывается на сам порыв: действие! Ум трепещет: действие, действие!
            Наконец-то пропадет оцепенение. Наконец-то Алана сделает хоть что-нибудь. Наконец-то! и пусть это будет последнее, что она сделает…
– Царевна! – пугается Шарни, – тише! Ох… как тебе повезло, что я тебе не враг. Могла бы выдать тебя Царю!
            Алане даже это не приходит в голову. Она не умеет подозревать всех и вся. Она верит людям и в людей. Она молода и не знает ни жизни, ни смерти.
            Запоздалый страх сжимает горло. Алана испуганно смотрит на Шарни, наглую, в общем-то, служанку, вжимается в покрывало, словно то может её защитить от всего на свете.
– Дитя-я…– вздыхает Шарни, – если бы я хотела тебя сгубить, я бы выдала тебя Царю ещё давно. Не верь просто всему, что будет. ты хочешь действовать?
– За Эву? – спрашивает Алана.
– Нет, за болотников! – фыркает Шарни. – Царевна, конечно, жесткая и подлая, но она не цареубийца. Нас, преданных людей, мало. Мы должны быть осторожны. Мы должны сами с нее спросить за сухопутных и выдачу сокровищницы. И сами её судить, если придется. Мы – представители моря.
            У Аланы идёт кругом голова от счастья и вопросов. Представители моря? Нас много? Мы?..
– Но для того надо сбросить сначала врага. Эва враг неоднозначный, а вот…
– Сигер? – подсказывает Алана и Шарни чуть не стонет от разочарования:
– Дитя, не зови ты его по имени!
– Я с вами, с вами! – торопливо соглашается Алана, хотя толком её никто еще никуда не звал. Но это действие. Это хоть какая-то полезность. Это против Сигера! Надо разобраться с ним. надо сначала разобраться с его преступлением!
– Тише! – шипит служанка. – Ты понимаешь, царевна, что это опасно? И ещё потребует определенной хитрости?
            Хитрить она не умеет, но смерти не боится. Во всяком случае, смерть никогда еще не была к ней близка, потому Алана думает, что не боится.
– Пусть, пусть опасно. Я согласна.
– Я так и думала, – Шарни добреет, – ребята не хотели, чтобы я тебя вовлекала. Ты ещё ребенок, царевна. Да и опасно это.
– Я царевна, прежде всего, я дочь моря! – гнев прорывается и в Алане. Её не устраивает собственная ничтожность, её не устраивает тень. Ей хочется буйствовать тоже. она не ребенок!
            Она даже будто бы выше становится, покрывало забыто, Алана грозно сверкает глазами, но Шарни не боится – в её глазах царевна всё ещё дитя, хотя она и первой выступила за то, чтобы это дитя было с ними.
– Во-первых, – объясняла она сомневающимся соратникам, – с нею никто не считается, а значит, никто не заподозрит. Во-вторых, она всё равно близка к нему. И если с ней что-то случится, никто с нас не спросит. И ещё одно… она всё-таки море, а море не выдержит без движения. Лучше она будет под нашим присмотром, чем попытается что-то вытворить сама.
            И даже после таких весомых аргументов Шарни пришлось ещё много уговаривать соратников. Соратники – в основном люди из Храма Вод, прислужники, простой народ, колебались. Редкие представители знати, державшиеся тенью, тоже воздерживались. Но вскоре Шарни победила – пришла первая поддержка.
– Вообще-то, это хорошая идея, – сказал Ромул, он был здесь тайно, и Шарни гордилась его работой. Он был едва ли не единственной ниточкой, позволявшей царевне Эве удерживать связь с Морским Царством. Правда и скрывать Ромула приходилось так, словно он был настоящим сокровищем. – На неё и правда никто не подумает.
            Шарни больше надеялась на то, что так она сможет защитить царевну. Та и правда море – а море такое, терпит, терпит, а потом поминай как звали – разошлось штормом, расчернелось. А так может они прикроют её, защитят, да и у девчонки будет смысл держаться при покорности, хотя бы для вида.
– Тогда помогай, дочь моря, – предлагает Шарни, улыбаясь. – Для начала ты должна сказаться совсем больной.
            Алана в изумлении смотрит на Шарни. Ей-то кажется, что действие – это сейчас же идти к Сигеру, обвинять его открыто или, на худой конец, по Царству собрать всех, кто им недоволен. Или идти к Эве. Или…
            Но сказаться больной?
– надо, чтобы ты вообще не вызывала подозрений, – объясняет Шарни. – И ещё надо, чтобы он пожелал показаться заботливым царем и братом и навещал тебя.
            Видеть его? снова?!
– У тебя есть шанс отказаться, – Шарни читает отвращение в глазах Аланы и ей даже хочется, чтобы девочка испугалась. Но та дочь моря и лишь упрямо кивает головой: что ж, она сможет, выдержит!
            Всё выдержит, потому что теперь она тоже будет в действии, она докажет полезность, она им всем ещё покажет, всем, кто не считался с нею!
(*)
Больше историй о Морском Царстве в рассказах  «О почтении», «Без жалости», «Чудовище», «О спасении»,  «Об одном колдовстве», «Смута»,  «Первый шаг»,  «Пена расходится морем», «О недоверии», «О болезни» , «Чёрные волны» ,«О новых мерах» , «Море не плачет», «Несговорчивые» и «Воды гиблые».  Вселенная Морского Царства задумана мною как короткая история об одной недружной семейке…
 
           

 

Слово