Афганский излом

Здравствуй, воробышек. Извини, не писал давно. А что писать, когда все мысли только о том, чтобы застрелиться. Я в госпитале, в солнечном Душанбе. Как попал сюда, не помню. Очнулся, лежу весь в проводах и трубках. Глянул, а ног под простынею совсем нет. Тогда вспомнил, что несколько дней назад подорвался на американской мине. Они, сволочи, такие мины придумали, которые выпрыгивают, когда на них наступишь. Оторвало всё, что было, под корешок. И это за месяц до дембеля, после стольких испытаний. Теперь вот есть время подумать, как жить дальше. Маринка воробышек, забудь меня. Зачем я тебе искуроченный. Я решил, если выживу, в Екатериновке жить не буду. Поеду в город к мамке. Буду там свой век доживать. А ты выходи за Вовку Черногубова, или на худой конец за Максима Терентьева. Тока после моего возвращения. Отгуляю на твоей свадьбе, потом к мамке. Прощай, пока и не поминай лихом, воробышек. Твой Генка Устинов.

Войска из Афганистана вывели два года назад, но по письмам Генки выходило, что война продолжалась. 

- Ты только не говори никому, - писал Генка - что я в «Афгане». А то я подписку дал.

И Маринка помалкивала.

Маринка с этим ужасным письмом побежала к своей подруге Динке. Динка была умница. Она хоть всего на два года старше Маринки, но имела свою палатку на Липецком рынке, что в то время было ещё в новинку. Кроме того, Динка выгнала своего мужа алкаша из дома, чем снискала среди екатерининских девок огромный авторитет. Про неё так и говорили

– У Динки ни забалуешь, она моментом все игрушки отчикает. 

Маринка вызвала подругу во двор и прочла ей послание от Генки. Та на секунду задумалась, потом спросила

-Ну, чо думаешь делать?

-Не знаю - со слезами на глазах ответила Маринка - вот посоветоваться пришла.

- Ты что дура « не знаю». Он тебе муж, сват, брат? Дала разок - это ещё не замуж вышла.

- А что делать- то?

-Да ничего не делать. Не отвечай, да и всё. Как будто и не получала этого письма. Дай его сюда. Пусть у меня побудет, а то ты с дуру кому не надо его обязательно прочитаешь. И Динка спрятала письмо в свой карман.

- Всё, иди домой, да помалкивай. Мне сейчас некогда, вечерком из города вернусь, поговорим.

-Нет, Динка, я так с ним поступить не смогу. Поеду за ним - сквозь слезы сказала Маринка.

-Домой пока иди. Там видно будет.

Маринка вернулась домой в смятении. Легко Динке говорить. Она красавица. Около неё всегда мужики крутились. Она их перебирала, как модница перчатки. Вон даже мужа - красавца выгнала за пьянку. А кто сейчас не пьёт? Вот и Генка не пьяница, но на танцах трезвым не показывался. Месяца за два до того, как его призвали в армию, он подошёл к ней в клубе и пригласил на танец. Обычно Маринку парни не приглашали. Танцевала с кем- то из подруг, а тут весь вечер Генка не отходил от неё, а потом проводил до дома. На следующих танцах всё повторилось. Когда прощались около дома, он её поцеловал. Маринка после этого поцелуя всю ночь не спала. Генка был её первым парнем. Она влюбилась, да так, что ни о чем больше и думать не могла. Стали встречаться каждый вечер. И парень он был самостоятельный. Мать его где-то болталась в городе, а его подкинула бабке. Старуха умерла и он, вот уже год, жил один. Ещё через пару дней он позвал её в свой дом, но она не пошла. Испугалась чего-то. А вот когда через неделю он подвёл её к лестнице, которая вела на сеновал, и каким-то не своим голосом попросил

- Давай полезем туда.- Она полезла, прекрасно понимая, что сейчас произойдет. В ту ночь он пообещал, что когда придет из армии, они поженятся. Весь следующий день она ходила и по лицу её, было видно, что отныне она совсем не та, что была прежде. Теперь она владела женской тайной очень значительной и важной. Она просто была ею переполнена. А вечером около клуба её встретил подвыпивший Вовка Черногубов. Обнял её за талию и шепнул на ухо. Я тоже хочу с тобой на сеновале покувыркаться. Словно наотмашь палкой ударил. Она покраснела, вырвалась из его цепких рук и убежала домой, где уткнувшись в подушку, горько стала рыдать. Через какое-то время пришла Динка. 

- Ну чего воем?- грубо спросила она - эка невидаль, писюн распечатали. 

- Как он мог растрепаться всем - в тоске простонала Маринка. 

-Да все они трепачи и хвастуны. С девственницей переспал - это же, как медаль получил. Попробуй ка не прицепить на видное место, чтобы все увидали каков герой. А ты плюнь и разотри. Веди себя, как ни в чём не бывало - потом добавила со злорадством - Генка - то с Черногубовым подрался. Теперь оба с битыми мордами. А Макс Терентьев уже после драки обоим добавил. Хороший парень, хоть хромой и страшный, как черт. Вот кому давать - то надо. Этот язык не распустит. Настоящий мужик.

С Генкой Маринка больше не разговаривала. Он несколько раз пытался извиниться, но она его словно бы не замечала. Потом он ушел в армию и писал почти каждый день письма, но она ему не отвечала, хоть письма его перечитывала по нескольку раз и хранила их под вещами в ящике комода. Только когда он написал, что находится в Афганистане со спецгруппой и каждую минуту может погибнуть, ответила сухо и коротко. Но со временем переписка увлекла её и завязался настоящий почтовый роман. Мысли Маринки прервал приход Динки

-Слушай, подруга, - сказала она - я вот перечитала Генкину писульку и, знаешь, что-то засомневалась. Вот смотри, что он пишет - и Динка достала письмо.

Вот - она прочитала - «Тогда вспомнил, что несколько дней назад подорвался на американской мине». Ведь врет, как Троцкий. Ладно бы месяц назад, можно было ещё поверить. У меня папка - фронтовик, когда про бомбёжку рассказывал, так и через тридцать лет в туалет после этого бегал, а он не робкого был десятка. Всю войну прошёл, не раз ранен был. И вот ещё смотри, в город сулится к матери ехать. Только никто не знает, где его мать живёт и вообще жива ли. Что-то тут не то. На вшивость, мне кажется, он тебя проверяет. Маринка смотрела на неё испуганно

-А вдруг не врёт? - Спросила неуверенно.

- А мы это выяснить можем. Запросто. Давай одевайся, поедем в город. У меня из этого Душанбе на рынке знакомых, как собак в Корее. Что-то мне самой хочется этого паразита на чистую воду вывести. Они сели в Динкину «копейку» и отправились в Липецк. Через час Динка разговаривала с симпатичным молодым таджиком 

- Вот, Файзуло, какая у нас проблема с подругой. У неё брат в госпитале лежит в Душанбе. Надо выяснить, что да как. А то темнит парень, боится родных перепугать. Можешь узнать, что с ним.

-Для такой женщин почему нельзя. Исделаем - пообещал Файзуло. Они все вместе отправились на переговорный пункт и минут через сорок дозвонились до Душанбе. Выйдя из кабинки, таджик пообещал

-Через пару часов про твой Устинов Генка всё будем, что надо знать. А пока пошли, девущки, дыня будем кушать. 

В тесной торговой палатке, застелив какой - то ящик газетами, Файзуло достал бутылку коньяка, разрезал ароматную дыню. Маринка и Динка выпили по пол стакана коньяка, закусили дыней. Файзуло налил ещё. Динка опрокинула содержимое стакана одним глотком, но Маринка отказалась.

-Почему не пьёшь - спросил Файзуло удивленно.

- Опьянеть боюсь.

-Зачем боишься. Пьяный напьёшься, ляжешь отдыхать. И Файзуло кивком указал на сложенную раскладушку, которая стояла в углу.

- Нет уж, спасибо я лучше посижу.

- Не приставай к ней, Файзуло, не до того ей. Иди, подруга, погуляй с полчасика.

Маринка послушно вышла из палатки и пошла вдоль торговых рядов. Торговцев из Средней Азии на рынке было, как всегда, полно. Она всматривалась в их лица и вспоминала Генкины письма, в которых он живописал, как издеваются духи над нашими солдатиками.

- Там сплошь все узбеки и таджики. Такие, как у нас на рынках. Но не дай Бог попасть в плен к этому зверью. Мы тоже их не жалеем - писал Генка - одному из убийц нашего солдата к рукам привязали гранату , к её чеке парашютную стропу, а стропу прикрепили к бронетранспортёру. Духу ничего не оставалось, как бежать, поспевая за машиной . Так и бегал, пока не выбился из сил.

- Какая жестокость - думала Маринка – понятно, когда немцы на нас напали. Надо было защищать свою землю, а что наши забыли в Афганистане? Что они там защищали? Взять того же Генку. Пусть даже ноги у него целы и он только ранен. Может теперь всю жизнь хромать будет. А если действительно ноги оторвало. Как дальше ему жить. Ведь если он так искалечен, отказаться от него было бы бесчестно. Она представила Генку без ног и поёжилась от ужаса. Значит это судьба у меня такая. Ничего тут не поделаешь, поеду за ним в Душанбе - решила твёрдо - как он до дома будет добираться один. Она сделала круг по рынку и вернулась к палатке Файзуло. Прислушалась. Из палатки доносился смех. Она постучалась.

-Заходи - крикнула Динка. Маринка вошла внутрь. Файзуло как раз собирал раскладушку. Динка раскрасневшаяся, с размазанной вокруг губ помадой, выбирала дыню побольше. 

-Ну как, эта пойдёт? спросила она у Файзуло. 

- Два дня полежит и будет такой же сладкий, как ты. - Щелкнув пальцами, одобрил её выбор Файзуло.

Динка привела себя в порядок и они пошли на переговорный пункт. Когда объявили, что на связи Душанбе, Динка протиснулась в кабинку вместе с Файзуло. Маринка стояла, вглядываясь в лицо подруги, и слышала, как громко стучит собственное сердце. Через некоторое время Динка показала подруге сжатую в кулак руку с оттопыренным средним пальцем. Она вышла из переговорной кабинки и стала хохотать. Парень остался продолжать разговор.

- Я же говорила, трепач Генка. Конченый трепач. Ты только подумай, он служит в госпитале санитаром. Жив и здоров. И с самого начала там служил известный герой «Афгана».

- Не может быть.

- А вот тебе Файзуло сейчас подтвердит. 

- Что он выходит ни в Афганистане? 

-Даже не был там никогда.

Подошел Файзуло.

- Видишь, твой брат живой и здоровый. Пойдем, девищки, будем отмечать этот дело.

- Нет, спасибо, я домой поеду - сказала Маринка. 

- Вместе поедем. - Динка подмигнула ей.

-Файзуло нам посылочку соберёт, сейчас я цветочки куплю и поедем.

И, правда, Файзуло забил разными фруктами их багажник, Динка на заднее сиденье положила букет гладиолусов, потом девчонки разместились в машине

- Пириезжай другой раз один, если сладинький захочешь. - Подмигнув, пригласил Маринку Файзуло.

- Обязательно. Как тока, так сразу – пообещала за подругу Динка, отъезжая. Когда выехали на трассу, Маринка сказала

- Отчаянная ты, Динка! - Та глянула на неё и ответила серьёзно.

- Жизнь такая.

- Я бы так не смогла.

- Господи! Не смогла бы она. Это же бизнес. Он что думаешь, стал бы за просто так полдня терять? У него каждая минута - деньги. Но Генка, Генка-то каков засранец! Санитарит в тылу, ветеран «Афгана»! Нет там никакой войны.

- Не понимаю я, зачем ему это понадобилось - грустно сказала Маринка.

- А чо тут понимать. Цену себе набивает. Одно дело под пулями второй год, другое носилки в тылу таскать. За одним и тебя решил проверить перед самым «дембелем».

- Главное цел бы остался, а так мне всё равно, где он служил. Что же теперь делать? 

- Подумаем, подруга. Время у нас хоть отбавляй. Динка, не доезжая полтора километра до Екатериновки, свернула на проселок, ведущий к деревенскому кладбищу. 

- Давай зайдем к моим старикам. Я тут сто лет уже не была - сказала она, доставая из машины цветы. Они прошли по заросшему травой кладбищу до могилок Динкиных отца и матери. В оградке рядышком стояли два памятника такие же точно, как у других обитателей этих мест. Железные пирамидки, окрашенные синей, зеленой, или голубой краской со звёздочками и крестами на вершине. Без лишних слов взялись рвать траву, которая вымахала почти в рост человека. Когда с этим покончили, Динка села на лавочку и как-то устало сказала 

- Так, конечно, лучше будет. Они оба на огороде любили, чтоб ни травинки, чтоб чисто было –потом, секунду помолчав, добавила - одного себе простить не могу - и заплакала. Маринка обняла подругу, пытаясь её успокоить. Но та продолжала причитать, глядя в одну точку

- папка умер, после него остался целый иконостас. Медали его. Он их никогда не одевал, даже на праздники. Он у меня такой был, даже рубашку новую стеснялся одеть. А тут Юрка за мной стал ухлестывать. Ты же знаешь, какой у него, если выпьет, язычок. Та ещё скотина, но я в него влюбилась ужасно и дать бы рада была, но стеснялась до ужаса своего белья. Высмеет, думала. Дура, конечно, но ничего с собой поделать не могла. Думала, сброшу с себя платье, а там голубые, выцветшие трусы. Они мне ужасно уродливыми казались. В Липецке присмотрела гарнитурчик черный, с кружевами, но триста рублей, такая сумма неподъёмная. Было бы где украсть, я бы недолго раздумывала. А тут Юрка приводит своего родственника, который к ним на лето приехал, и говорит - покажи батины железки. Родственник этот историк и очень медальками интересуется. Достала я папкину коробочку, этот родственник просто обомлел. Взял две почти одинаковые звёздочки на ленточках, какие теперь в праздник Победы одевают , руки дрожат, спрашивает

- а третья где? - Я говорю

- не было третьей никогда.

-Это орден Славы. За все три сразу – говорит - дам три тысячи, а за эти два только пятьсот.

Я конечно, дура, обалдела от этой суммы, но и сомнение какое-то появилось, а Юрка ногой меня толкает, мол, не сомневайся. Короче говоря, продала папкины медали. На следующий день в Липецк смоталась, купила кружева. Обратно еду и мечтаю в автобусе, как поразится Юрка, когда меня в этом великолепии завалит на кровать. Теперь-то, думаю, я сопротивляться уж не буду. До вечера закрылась у себя в комнате и крутилась перед зеркалом в этом великолепии. Вечером пошла на свидание. Юрка поддатый, как обычно, но красивый до ужаса, спрашивает

- Ты чо такая сегодня важная? - А я его вместо ответа при всех в губы поцеловала. Он хоть и пьяный, а всё - же почувствовал важность момента. Пошли мы в рощицу, там всё и произошло. Содрал он с меня мои кружева без всякого к ним почтения, словно драную тряпку, бросил куда -то в листву. Я их потом на матери пастуха, на Верке Козыревой в бане увидела. Видно он их потом нашел. А тогда ночью отец приснился. Будто сидит он в закуточке у печи, локти в колени упёр, сам согнулся и курит. Я ему - ты чо пап? А он не отвечает, только дым через приоткрытую печную дверку пускает. Я спрашиваю - Ты что молчишь? Обиделся что ли? А он на меня посмотрел и головой укоризненно так помотал. Сигарету свою в печку бросил, дверку прикрыл и вышел вон из дома. Проснулась я вся в поту. На дворе тёмная ночь. Легла снова, да не могу уснуть. Мысли дурацкие в голову лезут. Накинула на себя шаль и побежала к Юрке домой. Мать его открыла. Я спрашиваю

- Юрка где? Она спросонок мне отвечает

- Так в постели спит, где ему ещё ночью-то быть. Я говорю

- Пустите меня к нему. Она

– А что случилось?

А я уже мимо неё в комнату к нему проскользнула. Растолкала, спрашиваю

- Юрка, ты на мне жениться собираешься? Он со сна ничего не поймет. Глаза таращит. Я его как грушу трясу - Будешь жениться? - спрашиваю. Он мне

– Давай завтра.

- Тогда я у тебя остаюсь - Мать его

- Как это остаешься? 

-А вот так - и под одеяло к нему шасть. Так и осталась. Стали жить, но отец стал сниться постоянно. Поняла я, что это мне знак, медальки отцовские непременно надо вернуть. Да только где денег взять. Решила податься в торговлю. Через полгода у меня уже свой павильончик на рынке был. Как только деньги появились, стала к Юрке приставать, где, мол, тот твой родственник живёт? 

- На кой он тебе - спрашивает - понадобился.

- Медали отцовские хочу выкупить.

- Оп-па-на! Сама что ли носить собралась? Я ему свой сон пересказала.

- Не могу - говорю - вся душа изболелась. Каждый день об этих медалях думаю.

- Неужто в Москву поедешь из-за такой ерунды?

-Поеду.

-Вот чокнутая! А денег где возьмёшь?

- Не твоя забота.

-У матери спрашивай. Мне эта столичная родня без надобности.

Короче говоря, адрес у матери узнала, приехала в Москву к этому родственнику. Квартира у него, как музей. Рассказала ему, что да как, но он уперся

- Не могу - говорит - отдать. Им, отцовским наградам, у меня лучше будет. После моей смерти все они будут переданы в музей, а у тебя, в твоей деревне, только потеряются. Я ему

- Верните по-хорошему. 

-А вот не верну. Деньги тебе заплачены, надо было раньше думать. И за дверь меня. Господи! Такая вдруг злость взяла и обида. Иду, а бес, словно под ручку меня взял и ведёт. Да на ухо нашептывает, раз согрешила, теперь проще будет, давай дальше. Позвонила в Липецк, смотрящему за рынком Генке Медяку. Тот научил к кому обратиться. Пришла в ресторан «Ижора» в районе Динамо. Нашла нужного человека. Серёжа звать, на бандита вроде не похож, больше на спортсмена. Симпатичный, серьёзный парень. Рассказала ему суть дела. Он спрашивает 

- Ты какой суммой располагаешь? Говорю

- Тысяча есть.

- Баксов?

- Рублей. - Он расхохотался 

-Ты что шутишь?

- А что мало? Мне за отцовские медали пятьсот деревянных только заплатили.

- Пятьсот говоришь? Ну что ж, всё с тобой ясно. Красивые бабы все дуры. Ты вообще - то чем занимаешься? 

- Торгую.

- И санитарная книжка есть.

- Само- собой. 

- А ну, покаж.

Посмотрел её и говорит 

- Ладно, вернем тебе медали. Только отработать придётся. Согласна?

- А что надо делать?

- Пошли, покажу. Дело не хитрое.

Идем мы с ним к гардеробной. В глубине за вешалками маленькая комнатка. Заходим, в ней у стенки кушеточка. Парень начинает раздеваться, а я как парализованная смотрю на него.

- Ну чего ждёшь? - спрашивает он и подталкивает к кушетке. И всё происходит, как будто не со мной, но так отчетливо и ярко, что не передать. И самое ужасное, Маринка, так мне с этим бандюгой хорошо, как с Юркой никогда не было. Лежу и думаю. Что же это такое? Но слова сказать не могу. Он потом встал и говорит

-Ты я смотрю не из болтушек, молодец. От ахов – охов и разговоров в процессе, меня тошнит. После этого поехали к родственнику медали выручать. Тот, как только открыл дверь, сразу всё понял. Достал отцовские звёзды. Я ему протягиваю пятьсот рублей. Он говорит

- У себя оставь. Может, ещё передумаешь.- Короче говоря, приехала домой, положила их на прежнее место, а покоя, как не было, так и нет. Вся эта возня вокруг медалей, начиная с кружевных трусов, словно поганая яма в душе. С Юркой дальше жить не смогла. Год помучалась ещё с алкашом и выгнала его. Но тоска всё это время не отпускает, хоть головой об стенку лупи.

-А с тем спортсменом Сережей ещё встречалась? - Спросила Марина.

- Нет, да и дело не в нём. Я теперь-то знаю, это меня нечистая сила тогда таскала. В один прекрасный день решила в Задонский монастырь к старице Варваре ехать. Не столько помощи от неё ждала, сколько любопытно было, что она скажет. Выстояла очередь, человек сто, наверное. Выслушала она меня и говорит 

- Ну и чего ты от меня-то хочешь?

- Совета хочу.

- Глупая, молись, да не греши больше. Других советов нет и быть не может. Ты в источнике святом обмывалась? 

- Нет ещё.

- Вот и сходи. - Повернулась, пошла к двери, а старица спрашивает 

- Много там ещё людей?

- Человек семь, наверное.

- Чертова дюжина значит.

- Почему матушка? - Она усмехнулась и говорит

- Так вы же все с бесом под ручку парами являетесь. Ладно, иди, обмойся нечистый в купель с тобой не пойдет, отстанет, небось. 

Купель эта так устроена - по ступенькам вниз в воду входишь, три раза приседаешь, так чтоб вода с головкой накрывала, трижды крестишься и выходишь с другой стороны. Так вот спускаюсь я, а что-то меня словно держит за подол рубашки и не дает идти. Я даже помню, оглянулась, но никого. На улице жара тридцать градусов, а вода ледяная, прямо обжигает. Зато, как вышла, так легко стало - ощущение, словно тебя мятой натёрли и никакой тоски. И вот, Маринка, я теперь обязательно раз в месяц в монастырь езжу. Старицу не беспокою, а в святом источнике обязательно обмываюсь.

- Отец- то больше не снится? 

- Нет. Думаю, простил он меня. 

- А как же мужики твои?

-Что мужики, был бы один достойный, разве бы мне нужен был ещё кто. Нет, мои мужики это так грешочки. Вот медали отцовские продать - это действительно был грех. Их ведь не просто так давали солдатикам.

Примерно через месяц в Екатериновке объявился Генка. Приехал он под вечер и первого, кого встретил, был Максим Терентьев. Друзья обнялись. Максима в армию не брали из-за того, что он ещё мальчишкой поранил перочинным ножиком себе бедро. Из небольшой ранки кровь хлестала с такой силой, что пришлось накладывать жгут. С этим фельдшерица справилась легко. Но пока мальчишку довезли до города и определили в больницу, прошло слишком много времени. Кровотечение остановили, рану зашили, но он с тех пор хромал. Жгут слишком долго был на ноге. Максим страшно переживал за то, что не является, как его друзья, военнообязанным. Он смотрел на Генку с улыбкой. Ещё бы на нём был одет парадный мундир специально для «дембеля» украшенный ярко красным плюшем. Над этим мундиром Генка трудился по ночам два последних месяца. Забывая про сон, он вооружался иголкой и ниткой, превращая солдатскую форму в мундир генералиссимуса, в чем, надо отдать ему должное, преуспел. Кроме того на нём были одеты офицерские брюки галифе, которые лет тридцать назад уже вышли из употребления в армии, но завалялись каким-то чудом на воинском складе. Брюки эти тоже были перешиты им и казались точной копией брюк из амуниции Штирлица. К ним намертво были присобачены генеральские лампасы из того же плюша. Завершали картинку сапоги, тоже ушитые в голенищах и надраенные таким слоем ваксы, через который невозможно было рассмотреть обычную солдатскую кирзуху. На груди в плюшевых розетках были прикреплены, наверное, все знаки, существовавшие в армии от гвардейского до победителя первенства по лыжам министерства обороны. Из - под погона свисал самодельный, плетёный аксельбант. Генка предупредительно переоделся во всё это великолепие в рощице, недалеко от Екатериновки. На его форме не было ни одной лишней складочки и морщинки. А на сверкающих сапогах ни одной пылинки.

- Ну, как тут у вас на гражданке - поинтересовался он.

- Да всё ништяк - рассматривая форму, ответил Макс и поинтересовался

- У тебя звание - то какое?

- Ефрейтор. Маринка с кем ходит?

- Я за ней чо слежу? Вроде ни с кем. А я грешным делом подумал - генерал.

- А про меня ни чо не болтали?

- Да вроде нет.

- Ладно, ты кого из ребят увидишь, предупреди, что я вернулся, и приходите ко мне. Я водяры привез и афганского арака. Пивнем. Тока закусь пусть с собой притащат.

Макс кивнул и захромал созывать друзей на гулянку, а Генка отправился домой. Там он снял мундир и форменную рубашку, аккуратно повесил одежду на спинку стула. Нижняя рубашка на нем тоже была офицерская из давно списанных. Брюки плотно облегали стеганым поясом талию. Генка подошел к зеркалу, полотенцем стер с него пыль и критически осмотрел своё отражение. Не хватало только офицерских подтяжек, впрочем, и без них он выглядел очень солидно, как белый офицер времён гражданской войны. Затем достал из кармана Маринкино письмо и перечитал его. Маринка писала

Милый, милый Генка! Как ты мог подумать, что я променяю тебя, солдата, героя на кого-то ещё. 

Люди прекрасно живут и без ног и даже кое без чего и повыше. Не бойся, вместе мы преодолеем все трудности. Я, как только получу зарплату, сразу выеду за тобой. Собери всё своё мужество в кулак и жди скорой встречи. Целую! Твой воробышек. 

Письмо было необычно коротким, но как только он его прочел, ощутил панику. Пришлось мчаться на почту и платить черт знает сколько за пространную телеграмму.

- С выездом воздержись - телеграфировал он в Екатериновку - был контужен. Из-за этого давали успокаивающие пилюли вроде наркотиков. Как следствие галлюцинации и небольшие сбои зрения. Теперь всё отлично. Ноги оказались на месте. Сам сильно удивлён. Врач говорит, что такие недоразумения бывают при контузии. Жди, скоро буду на Родине собственной персоной. Вообще написать, что ему оторвало ноги, сам Генка придумать не мог. Кто-то из сослуживцев рассказал сентиментальную историю о том, как к безногому инвалиду – «афганцу» в госпиталь приехала невеста красавица. Вообще такого рода историй среди солдат кочевало огромное количество. И Генка представил себя на месте этого инвалида. Сцена, в его утомленной от постоянного недосыпа голове, получилась настолько трогательной, что он разрыдался тогда от жалости к себе. Он отложил своё ночное рукоделье и написал то ужасное письмо. Причем, когда он писал, чтобы Маринка выходила замуж и не ждала его «куроченного», слезы хлестали уже полноводной, но очень сладкой рекой.

Маринка узнала о том, что Генка в Екатериновке от соседки Анны Алексеевой. Та с восторгом и почему-то шепотом рассказывала ей.

- Форма на нем с красными отворотами, на грудях белая плётка висит, сапоги надраены смотреться можно, как в зеркало. Ну, ничо не скажешь, красавец. Прямо домой пошел, никуда не заходил. Так что жди. Скоро явится. Маринка кинулась к Динке.

Та тоже про возвращение Генки уже знала. Кстати, письмо Генке писала она. Маринка только переписала своей рукой. Динка спросила

- К тебе–то контуженый не заходил?

- Да нет. Слава Богу. Не знаю, что бы я ему сказала. Динка, побудь пока у меня, я чего-то трясусь вся.

Динка достала бутылку водки из холодильника и подруги отправились к Маринке. В том, что Генка скоро явится, они обе не сомневались, а пока выпили по рюмочке, чтобы поменьше волноваться. Но прошел час, а его всё не было. Подруги допили бутылку и сидели, гадали о том , что могло его задержать.

А Генка в это время демонстрировал друзьям мундир и рассказывал им о секретном подразделении, в котором служил. Водка текла рекой. Арак друзьям понравился меньше, но после того, как Генка поджег несколько капель и напиток вспыхнул синим огнём, все выпили по пол стакана. Водка после экзотического продукта казалась водой.

- За нас ребята - крикнул Генка - за советских морских котиков, до дна. Все выпили. Максим Терентьев спросил

- В Афганистане какое море Каспийское, или Черное. 

- Черт его знает. Мы до него не доходили, в горах воевали. Просто служба схожая. Жалко я подписку давал, а то бы рассказал, что мы у них в кишлаках творили.

- Мы американцам не выдадим, можешь смело рассказывать.

-Не, ребята, может чуть позже, когда гриф секретности снимут. Лучше вы расскажите, как тут Маринка Воробьёва себя вела.

- Да как обычно. Кроме танцев никуда не ходила.

- А с кем танцевала?

- Со всеми помаленьку - ответил Черногубов - вон с Максом например.

- Она меня спокойные танцы научила танцевать - смущенно объяснил Максим - с моим копытом твист не станцуешь.

Генка испытующе посмотрел на него, потом решив, что Макс для него не конкурент попросил

- Слушай, Макс, она тебя уважает, не в службу, а в дружбу, сходи, позови её. - Макс с готовность поднялся.

-Если спросит, почему не сам, скажи, мол, у меня гости, оставить неудобно.

Динка с Маринкой устали ждать. Прошло уже полтора часа, а от Генки ни слуху, ни духу.

- Пошли на улицу выйдем - предложила Маринка – меня с водки в сон бросает. В это время кто-то постучал в дверь. Динка облегченно выдохнула

- Ну, наконец-то снизошел, придурок. В комнату вошел Макс.

- Привет, девчата.

- Здорово, коль не шутишь.- Почти хором ответили подруги.

- Я это, что хотел сказать. Генка из армии вернулся.

- Не может быть - притворно охнула Динка.

- Маринка, он тебя зовёт к себе обмыть это дело.

- А я как же?- Продолжала играть Динка.

- И ты иди, конечно. Веселей будет.

Поджидая Маринку, Генка попросил ребят освободить место. Как встречать девушку, у него было продумано давно. Он надел свой мундир, сунул за пазуху косынку с красно серебряным люрексом, страшно дефицитную в Душанбе. Как только послышались шаги в сенках, сделав прыжок, Генка рухнул на колени и проехал на них по половицам к двери. Одновременно он выхватил косынку. Правда, подъехал он к идущему впереди девушек Максу. Тем не менее, подвыпившие парни завизжали в восторге. Протянув Маринке косынку, он сказал прочувственно

- Носи на здоровье.- Затем вскочил, поцеловал её чинно в щечку, пожал руку Динке, щелкнув, на офицерский манер, каблуками.. Та не отпуская его руки, отступила на полшага и осмотрела его с ног до головы, потом с издёвкой сказала

- Ну, красавЕц. - Все уселись за стол. Маринка насмешливо смотрела на Генку, задавала себе вопрос

- Как я в этого клоуна могла влюбиться. От былой привязанности не осталось даже следа. Динка восхищенно глядя на виновника торжества, посоветовала

- Ты бы мундир – то снял. Испачкаешь такую красоту. Действительно в мундире было жарко и тесно. Но Генка не снял его, ибо существовал определённый сценарий встречи двух влюблённых, и главная торжественная часть была впереди. Выпили за присутствующих женщин, после чего встал Вовка Черногубов и, пьяно улыбаясь, сообщил

-Сегодня мы встречаем нашего друга. Он вернулся из одной из самых горячих точек на нашем маленьком голубом шарике. Живым и здоровым, а не в качестве груза двести. Здесь в Екатериновке его ждала любимая, которой он хочет кое - что сказать. Прямо сейчас. Генка после этого встал перед Маринкой на колени, вытянув к ней руки, и сказал

- Мариночка! Армия научила меня краткости, поэтому скажу коротко, но ясно , выходи за меня замуж. Все зааплодировали, заорали горько. После этого, рассчитывал Генка, они должны обменяться поцелуями, выпить ещё по рюмке на посошок и остаться на ночь одни. Ребята были предупреждены на этот счет. Никто из них не будет мешать своим присутствием молодым. Генка даже воду нагрел в большущей кастрюле. Наверняка понадобится.

- Ну, что скажешь подруга? - Повернулась к Маринке Дина. Но та в ответ как-то нехорошо рассмеялась и ответила

- Эа, не хочу.- Динка, разыгрывая изумление, спросила

-Это из-за контузии что ли?

- Ага, из-за неё.

- Так прошло уже всё.- Маринка заметно опьяневшая показала на Генку рукой.

- Посмотри на этого дурака. Нарядился, как попугай и сидит важный, как попка на жердочке. Кому такое чудо в перьях контуженое нужно.

Побледневший Генка уставился в стакан, стоящий перед ним, вдруг сказал зло, отчеканивая слова 

- А ты гадина, знаешь, что я с такими как ты там делал?- И он показал пальцем куда-то себе за спину.

- Знаю - ответила Маринка - к стенке ставил и клизмы делал.

- Ошибаешься! - Заорал он

- А что судна подавал с риском для жизни? Мы ведь знаем, что ты всю службу отсанитарил в Душанбе в госпитале, и не в каком Афганистане не был. Пойдем, Дин, мне с этим трепачом противно быть рядом.

Девушки поднялись, но прежде чем уйти Динка скорчила на лице брезгливую мину и покрутила пальцем у виска. Генка крикнул 

- Госпиталь это только крыша нашего подразделения.

- Но её снесло.- Ответила Маринка, взмахнув над головой рукой и подруги, громко смеясь, скрылись за дверью. В комнате установилось неловкое молчание.

-Вы что этим пьяным сучкам поверили?- Спросил, обводя парней налитыми кровью глазами, Генка.

Ему не ответили. Кто-то спросил

- Ну, чо, ещё бухнём?

Макс Терентьев оглядев бутылки, сообщил

- Одна эта Арака осталась.- Никто не захотел пить противную бурду. Стали расходиться. Генка остался один. Он просидел минут тридцать в оцепенении, потом вдруг лихорадочно стал срывать с себя амуницию. Он сгрёб её в охапку, выскочил во двор и топором изрубил всё на мелкие кусочки. Потом развёл костер и долго жег эти кусочки, глядя на разноцветные отсветы пламени. Утром он ещё до рассвета ушел из дома. С тех пор его никто, никогда не видел. Исчез человек, словно и не было никогда.