Эта история произошла в городе Валдае в самый разгар горбачевской голодовки конца 1980-х годов.
Мы приехали в этот город летом посмотреть на развалины Иверского монастыря. Развалины оказались очень живописными, город – тоже, сохранившим образ уездного городишки начала 19 века. Грязный, пыльный с немощенными улочками и громадной пустой базарной площадью, гордо именуемой площадью Свободы, застроенной по краям покосившимися, облупившимися столетними домишками. На противоположном конце площади стояла столовая советской постройки[1], которая, несмотря на всю свою молодость, выглядела также ветхо и запущенно, как и остальные здания.
Глядя на окружающую нас рухлядь, трудно было себе представить, что этот город когда-то славился «валдайскими девками», что здесь был центр разврата, а значит, тут было, и красиво, и весело, и сыто, и пьяно.
В 1989 году там было уныло, гадко, голодно и трезво.
Людей на площади почти не было, да и вообще – я почти не запомнил жителей этого городка – создалось впечатление, что они то ли разбежались по деревням в поисках еды, то ли попрятались по домам, охраняя нажитое, как это бывает перед большой бедой. Помню лишь нескольких рыбаков на мосту к Иверскому монастырю и многочисленных «насельников» этого монастыря. Слово «насельников» я поставил в кавычки, поскольку жили там вполне светские, вполне гражданские лица. Все здания были превращены в жилые помещения, неимоверно грязные, неимоверно узкие, завешанные какими-то сохнущими тряпками. Да, там было много стиранного белья.. кто знает – может мы попали в банный день.
Поскольку нам хотелось есть, мы рискнули зайти в эту, с позволения сказать, столовую и не обнаружили там никого, кроме двух подвыпивших красномордых теток лет пятидесяти, бессвязно болтающих между собой о каких-то своих собственных душевных проблемах, пытаясь тем самым скрасить свое одиночество и то, что называется – «убить время». Одна из них изображала кассиршу, другая – повариху.
Желающих пообедать, кроме нас, как я сказал, не было. Да и обеда, как такового тоже не было. То, за что мы заплатили советские «деревянные» деньги, съесть было бы невозможно даже в ленинградскую блокаду. Крыса, пожаренная на свечке, показалась бы намного вкуснее, чем тот подтухший куриный останец с грязновато-желтым месивом, должным изображать картофельное пюре. Понюхав и посмотрев на взятое, мы ретировались из зала, оставив все на столе нетронутым[2]. При этом, на наш уход, как и следовало ожидать, никто не обратил внимания. Остаться голодными мы не боялись, поскольку были опытными советскими туристами, и привезли с собой целую сумку консервов, выменянных на водочные карточки[3].
Поэтому мы без сожаления покинули столовую и вышли на площадь, которая была, как я уже говорил, совершенно пуста. Двигаясь абы как – на святое наитие, мы буквально через минуту свернули на какую-то улочку, такую же пыльную, пустую и широкую[4].
Пройдя буквально два шага по ней, мы увидели впереди странную картину – на импровизированной площадке перед домом сидел кот. Здоровенный серый котище с рожей, которая, как говорится, кирпича просит. Около него стояла бабушка – сухая невысокая старушка, на удивление сохранившая прямую осанку (что сразу бросилось мне в глаза) в таком наряде, который и тогда трудно было встретить в наших краях. В какой-то темно-синей байковой юбке или сарафане расписанной немыслимыми цветными пятнами, по науке, называемыми огурцами, в одноцветной темно-бордовой кофтенке и в тряпочном платочке а-ля Павлов-посад. В подобном виде ходила моя бабка в начале 60-х годов. А эта, видимо, была ее ровесницей, поскольку, глядя на лицо, обильно покрытое глубокими морщинами, ей можно было запросто дать 80-85 лет.
И эта старушка обсыпала хлебными крошками кота, который, как мне показалось, зажмурившись от удовольствия, сидел тихо-тихо не шелохнувшись.
– Бабка! Ты что делаешь? – запанибратски спросил я.
– Кота кормлю – спокойно отвечала она, совершенно не обидевшись на фамильярность тридцатилетнего мальчишки.
– Ты что, старая? С ума сошла? – продолжал нахальничать я – Котов! Хлебом! Не кормят!
– Ой, молодой – спокойно и негромко произнесла бабушка, при этом обведя меня глазами с головы до ног таким острым взглядом, что меня аж передернуло – здоровый, да без гармошки!
– А кот-то к хлебу и не притрагивается! – ухмыльнулся я.
– Да и Бог с ним – сказала старушка и направилась к подъезду – Иди за мной, умник-кормилец.
Мы отправились за ней и вошли в темный, прохладный подъезд старого кирпичного двухэтажного дома. Запах в нем был, то что называется исторический. Казалась, что дом пахнет всеми теми событиями, которые происходили в нем. Принюхавшись можно было различить запахи дешевых духов валдайских девок, грязных портянок красноармейцев, сальных свечей мелких чиновников, пороха военных лет. Одним словом – вонючая мешанина…
Бабушка заговорщицки приложила палец ко рту, а потом им же указала на кота – типа – смотри, малец!
И впрямь – не прошло и минуты, как к коту стали слетаться голуби. Сначала они садились на значительном от него расстоянии и беззаботно клевали вкусный хлебный мякиш, который, правда, довольно быстро закончился и им пришлось подойти поближе к коту. К тому же становилось тесно – ведь подлетали все новые и новые любители бесплатной кормежки.
Все это время кот сидел как каменная статуя – серый, неподвижный с начисто закрытыми глазами. Теперь-то я понял смысл этого кошачьего прищура, который я принял за выражение удовольствия. Голуби быстро сожрали весь хлеб и в поисках его были вынуждены подойти к коту вплотную, практически зацепляя его серую шкуру крыльями.
Бац! – один удар лапой и на утрамбованной земле забились голубиные крылья. Бац-бац-бац – удары сыпались с таким звуком, будто кто-то стучит по пионерскому барабану – и все – крылья почти перестали дергаться. Кот аккуратно схватил умирающего голубя зубами за шею и потащил за дом в темное место у старого полусгнившего от времени сарая.
– Вот, малец, как бывает – усмехнулась бабушка – если ум есть – можно и кота хлебом накормить.
Сказала… и исчезла, как это бывает в сказках, где-то в глубине этого старого, темного, давно немытого дома.
Мы повертели головами и, не найдя взглядом старушки, вышли на улицу.
Несколько хлебных крошек да две-три капли крови напоминали о том, что виденное нами – это не сказка, а реальность.
И мне подумалось, что только что, я получил наглядное подтверждение того, что бесплатный сыр только в мышеловке, и, если вас кормят бесплатно, а тем более, и сытно, и бесплатно, то будьте осторожны – вдруг вас кормят на убой.
Но что-то еще вертелось на эту тему в моей голове. То, что я никак не мог вспомнить…, то, что я где-то, когда-то слышал, но не помнил… оно не давало мне покоя, но… увы… так и оставалось невспомненным…
И только через несколько лет, уже после того, как снесли, как старое прогнившее здание, СССР, как выкинули на помойку КПСС и на ее место поместили попов… я вспомнил!
Ну, конечно! Иисус Христос говорил, что-то о том, что надо жить, как птицы небесные – они, не жнут, не сеют, а харч ежедневный имеют. Ох, Божий Сын! Умолчал ты о том, что птицами небесными питаются коты земные! Умолчал!
Помочь сайту
Поздравления
