"Фокусник"

9 декабря 2022 - Влад Устимов
Nescio: sed fiery sento et excruccior.
Ненавижу и люблю. Почему это бывает, может быть, ты спросишь?
Не знаю, но чувствую, что все это так, и это мучительно.
Катулл  LXXXVI
 
Был конец декабря. Традиционная баня на природе, выпивка с друзьями. Разговор зашёл об эгоистах. Тема, конечно, сама по себе смешная. Разве каждый из нас не страдает этим недугом?  Вернее страдают, да ещё  как, но только окружающие, особенно близкие. Хотя, я готов согласиться с утверждением, что такая черта характера наиболее типична для людей особого рода. К примеру, все диктаторы и тираны крайне самолюбивы. Вероятно, их так воспитали в детстве и не удосужились вовремя эту досадную ошибку исправить.
Да и в нашей, обыденной жизни... В мифических вурдалаков мне что-то не очень верится, а вот вампиров в ином смысле вокруг – хоть отбавляй!
Разомлевшие мужики, красные, словно раки, поданные к пиву, вышли из парилки, расселись за большим дубовым столом и начали вспоминать разные случаи. Как водится, каждый говорил о своём. Кто о родственниках, кто о сослуживцах, или знакомых. Много тогда было поведано всякого интересного, но мне почему-то запомнился один монолог. Здесь я привожу воспоминания Генки о своём не совсем обычном друге.
*
     Все люди разные, и этот Павлик, кучерявый брюнет, - человек  с непростым характером. Увлекающийся, властный, самовлюблённый, жестокий, высокомерный, он не привык оставаться в тени. Натура своеобразная. С ехидной хитрецой и кривой улыбкой на тонких губах, он всегда добивался своего, чего бы это кому ни стоило. И, достигнув успеха, испытывал блаженство, знакомое лишь весьма толстокожим субъектам. Парень без конца придумывал разные подначки и «сюрпризы» для одноклассников. На всяческие каверзы был просто неистощим. Вредности в нём – хоть отбавляй. Но совсем не жадный, честный, дорожащий дружбой. В нём каким-то странным образом сочетались скрытая порочность и необъяснимый шарм. Кажется, об этом писал Довлатов. Я же частенько невольно сравнивал  Павла с гоголевским Ноздрёвым. Такой же норов. Да и, поди там, разбери – кто из них лучше: любезный обаяшка, совершающий подлость, или подонок и изверг, творящий добро.
Ещё со школьной поры окружающие этого ученика недолюбливали. У нас в классе с ним никто долго не дружил. Кроме меня. Унаследовав не самое лучшее у своих еврейских и польских предков, Паша любил устраивать маленькие приключения, исключительно ради своего удовольствия.
     Как-то раз этот тип позвал к себе в гости знакомого мальчика из параллельного, пятого «Б», класса, Гришку Купермана. Тот пришёл. А жил наш герой в старом частном доме. И надумали они поиграть в подвале, изображая партизан и немцев. Улучив момент, Павлик поймал в полумраке подземелья своего неуклюжего гостя, которому досталась роль подпольщика, властно, по-фашистски ухватил его за шиворот и бесцеремонно трижды окунул бедолагу головой в бочку с заплесневелыми помидорами, плававшими в кислом рассоле.
Меня всегда удивляло его равнодушие к людям, поражали то надменно-холодная бессердечность, то внезапные приступы необъяснимой жестокости. Подобных случаев со злыми играми у этого садиста было довольно много. Один из них произошёл со мной.
Павел пригласил меня и Ольгу Дубравину к себе домой. Меня, как друга, а Олю – наверное, как самую красивую девочку в классе. А, может быть, и во всей школе. Поводом явилась стенгазета. Её надо было срочно закончить, успеть к какой-то красной дате.
        Начали с того, что сели кушать. Радушная бабушка, щуплая, как вяленая вобла, налила нам в тарелки суп. За обедом мы весело и беспечно разговаривали на разные темы, шутили и смеялись. Вдруг Паша, бросив ложку, вышел из-за стола и с торжественным видом громко заявил: «А теперь фокус.  Очень интересный»! Мы, отодвинув еду, тоже встали в недоумении, с любопытством глядя на гостеприимного хозяина, внезапно решившего нас развлечь. Загадочно улыбаясь, он посмотрел на меня. В его маленьких карих глазках зловеще сверкнули озорные бесенята. «Ложись»! – воскликнул он, властно указав мне пальцем на деревянный пол. Я с удивлением уставился на странного приятеля. Хоть крашеные доски под ногами и сверкали чистотой, выполнять столь идиотскую команду мне вовсе не улыбалось. Зная коварный характер этого «фрукта», я предчувствовал какой-то подвох и с сомнением поглядывал то на него, то на Олю.
- Давай смелее, не стесняйся. Без этого номер не получится! - приказал Павел, тоном, не терпящим возражений.
- Ну, пожалуйста, Геночка! – елейным голоском проворковала Оля, умоляющим взглядом пожирая меня своими воловьими, необыкновенного разреза глазами, обрамленными длинными ресницами.
Тут я, конечно, устоять не смог. Такие чары кого угодно в два счета зомбируют и уложат. Не успел я лечь, как вероломный друг с обезьяньей ловкостью подскочил к изразцовой печке, схватил прислоненный к ней ухват, которым достают горячие горшки, и, с ехидным хихиканьем, прижал им мою шею к полу. Из его горла вырвался плохо сдерживаемый хохот обезумевшего дикаря. Кованая железная дуга, упёртая в половицы, хоть и не душила, но и не давала мне никакой возможности подняться.
Разве культурный человек поставит друга в такое неловкое положение, а тем более - положит?
Под демонические смешки и напористое кряхтение этого подлого садиста, я что есть силы, пытался освободиться от стального плена. Бесполезно. Расшалившийся «хлебосольный» озорник всей тяжестью навалился на мерзкое орудие пыток, крепко прижимая его к полу двухметровым берёзовым черенком. Я отчаянно брыкался ногами, но не мог достать изверга. Зато этому маньяку было весело. Оле – видимо тоже. А мне, мягко говоря, – не очень.  Все мои попытки избавиться от такого унижения результатов не дали. Было обидно и досадно.
Наконец, вволю насладившись своим «оригинальным номером», мучитель милостиво меня отпустил. Довольный своим успехом фокусник пытался перевести инцидент в шутку, но мне от этого легче не стало. Настроение было испорчено. При таких друзьях никаких врагов не надо. Разве я заслужил подобное отношение к себе? Наверное, мне следовало бы набить ему морду, но, видимо, воспитание не позволяло.
     После этого случая мы с красоткой Олей больше в неформальной обстановке  не общались. Ни я, ни Павел. Так, здрасьте - до свидания.
Как ни странно, я на удивление быстро его простил, и наша дружба продолжалась долго, хотя и была довольно неровной.
В его личности, как, впрочем, и в любой другой, причудливо переплелись позитив и негатив. Но второе явно перевешивало. Ехидное высокомерие и нескрываемая спесивость неизменно брали верх над отзывчивостью и самопожертвованием.
В этом  человеке, говоря языком классиков, между  благими намерениями и добрыми делами таились и пропасть текучей суеты, и вулкан неожиданных странностей, и топкое болото дремучего эгоизма.
Я старался с пониманием и выдержкой относиться к особенностям его, такого сложного характера. Иногда казалось, что у меня больше нет сил выносить его жестокие выверты, но проходило какое-то время, и мы вновь мирно общались, как ни в чём ни бывало.
     Минуло много лет. До сих пор недоумеваю: почему я тогда позволил Павлу безнаказанно себя обидеть? Помню,  пытался оправдаться, приводя в своё утешение слова Сократа: «Если бы меня лягнул осёл, разве стал бы я подавать на него в суд»?
Хотя, как-то раз случилась у меня довольно необычная реакция на его очередную подлянку.
Дело было давно, в классе, на большой перемене. Мы носились с громкими криками, как угорелые. Окончательно распоясавшись, Пашка так издевался надо мной, что довел до крайности, просто до белого каления. В ответ на шквал мелкопакостных обид я в слепой ярости ударил его, наверное, слишком сильно. Видимо не рассчитал. Эмоции перемкнули. В результате у него образовалась большая гематома. Парня увезли из класса на машине скорой помощи в больницу, где он пролежал неделю. Но меня не выдал. Сказал, что ударился о парту.
Такая контратака с моей стороны была единственным исключением. Обычно в наших отношениях я проявлял терпение, старался не допускать раздора и гасить возникающие конфликты. Верил в друга, зная о его положительных сторонах. Товарищ же напротив – не мучился угрызениями совести, да и вообще, вряд ли был способен оценить себя объективно. Его чрезмерное себялюбие прочно обосновалось глубоко в подкорке. Вот такой друг мучитель. Что это: врождённая особенность психики, граничащая с патологией, или дефект родительского воспитания? Я так и не смог ответить на этот вопрос.
     Впоследствии, несмотря на то, что Павел переехал в другой город, наши встречи продолжались, хоть и гораздо реже. Выпивки же с участием этого сумасброда неизменно превращались в какой-то кошмар. Его всё более разнузданные пьяные похождения стали просто невыносимыми. Он был неутомим в своих нездоровых фантазиях и коварных шутках. Я же проявлял редкостное терпение. Точь-в-точь, как в строках поэта:
Мой друг вампиром оказался,
Но  я с ним всё равно дружу.
Ну, толерантность, всё такое,
 По крайней мере, он не гей. *
     Немало разных его выходок пришлось мне испытать, прежде, чем наша дружба кончилась, также, как иссякли наивные восторги утраченной юности. Однажды наступил момент, когда я вдруг пришёл к выводу, что общение, приносящее боль, надо прекратить. Разрыв был резкий и решительный. И вот уже третий год я не имею о нем известий. Да он уже меня и не интересует.
Думаю, подобное отсечение иногда просто необходимо. Я не раз прибегал к такому трудному шагу. Внезапно и импульсивно избавлялся от досадной и ненужной обузы, серьёзно осложняющей и без того непростую жизнь. Сколько их было, таких расставаний! До сих пор перед глазами целая вереница моих изгоев. Это и ставший ненужным, одряхлевший Вениамин Васильевич; и так неожиданно ощенившаяся у меня во дворе Машка; и одинокая тётка жены, беспечно прокутившая всю свою непутёвую жизнь; и в очередной раз забеременевшая трёхцветная красавица Клёпа. Мало ли ещё чего такого можно вспомнить! И у кого нет такого за душой?
     Грехи не искупить словами. Да и стоит ли? Всё это ненужные сантименты. Лучше общаться с людьми приветливыми, деловыми  и полезными. Надо жить для себя, а не для других. Иначе это просто глупость. Прослывёшь простачком,  всем на посмешище. Да и здоровье дороже. Вот, видно и я тоже сделался эгоистом. Или таким был всегда?
*
     Этот рассказ Гены мне особенно запомнился, тем более, после того, что было дальше. А случилось вот что.
Мы выскочили из бани, в чём мать родила, и, подбадривая  друг друга дикими криками, бросились в ещё не успевшую застыть студёную реку. Солнце уже давно село за лесистым островом, над которым в тревожном молчании кружили зловещие стаи мрачных грачей. Смеркалось. Под нашими босыми ногами хрустел колючий снег. Над тёмной водой в морозном воздухе вился лёгкий парок. Быстрое течение монотонно журчало в хрустальных  кружевах заберегов.
     Все четверо, зажмурившись и затаив дыхание, нырнули в ледяную воду. Один из нас не вынырнул. Наступила тишина. Вмиг протрезвев, мы оторопели и переглядывались в полном недоумении. Единственным, кто не растерялся а, действуя решительно и энергично, спас беднягу, был Геннадий. Всё произошло быстро и закончилось благополучно.

 
*

* Мой друг вампиром оказался,
   Но  я с ним всё равно дружу.
   Ну, толерантность, всё такое,
   По крайней мере, он не гей.
   Дмитрий Васильев
 

© Copyright: Влад Устимов, 2022

Регистрационный номер №0511799

от 9 декабря 2022

[Скрыть] Регистрационный номер 0511799 выдан для произведения:
Nescio: sed fiery sento et excruccior.
Ненавижу и люблю. Почему это бывает, может быть, ты спросишь?
Не знаю, но чувствую, что все это так, и это мучительно.
Катулл  LXXXVI
 
Был конец декабря. Традиционная баня на природе, выпивка с друзьями. Разговор зашёл об эгоистах. Тема, конечно, сама по себе смешная. Разве каждый из нас не страдает этим недугом?  Вернее страдают, да ещё  как, но только окружающие, особенно близкие. Хотя, я готов согласиться с утверждением, что такая черта характера наиболее типична для людей особого рода. К примеру, все диктаторы и тираны крайне самолюбивы. Вероятно, их так воспитали в детстве и не удосужились вовремя эту досадную ошибку исправить.
Да и в нашей, обыденной жизни... В мифических вурдалаков мне что-то не очень верится, а вот вампиров в ином смысле вокруг – хоть отбавляй!
Разомлевшие мужики, красные, словно раки, поданные к пиву, вышли из парилки, расселись за большим дубовым столом и начали вспоминать разные случаи. Как водится, каждый говорил о своём. Кто о родственниках, кто о сослуживцах, или знакомых. Много тогда было поведано всякого интересного, но мне почему-то запомнился один монолог. Здесь я привожу воспоминания Генки о своём не совсем обычном друге.
*
     Все люди разные, и этот Павлик, кучерявый брюнет, - человек  с непростым характером. Увлекающийся, властный, самовлюблённый, жестокий, высокомерный, он не привык оставаться в тени. Натура своеобразная. С ехидной хитрецой и кривой улыбкой на тонких губах, он всегда добивался своего, чего бы это кому ни стоило. И, достигнув успеха, испытывал блаженство, знакомое лишь весьма толстокожим субъектам. Парень без конца придумывал разные подначки и «сюрпризы» для одноклассников. На всяческие каверзы был просто неистощим. Вредности в нём – хоть отбавляй. Но совсем не жадный, честный, дорожащий дружбой. В нём каким-то странным образом сочетались скрытая порочность и необъяснимый шарм. Кажется, об этом писал Довлатов. Я же частенько невольно сравнивал  Павла с гоголевским Ноздрёвым. Такой же норов. Да и, поди там, разбери – кто из них лучше: любезный обаяшка, совершающий подлость, или подонок и изверг, творящий добро.
Ещё со школьной поры окружающие этого ученика недолюбливали. У нас в классе с ним никто долго не дружил. Кроме меня. Унаследовав не самое лучшее у своих еврейских и польских предков, Паша любил устраивать маленькие приключения, исключительно ради своего удовольствия.
     Как-то раз этот тип позвал к себе в гости знакомого мальчика из параллельного, пятого «Б», класса, Гришку Купермана. Тот пришёл. А жил наш герой в старом частном доме. И надумали они поиграть в подвале, изображая партизан и немцев. Улучив момент, Павлик поймал в полумраке подземелья своего неуклюжего гостя, которому досталась роль подпольщика, властно, по-фашистски ухватил его за шиворот и бесцеремонно трижды окунул бедолагу головой в бочку с заплесневелыми помидорами, плававшими в кислом рассоле.
Меня всегда удивляло его равнодушие к людям, поражали то надменно-холодная бессердечность, то внезапные приступы необъяснимой жестокости. Подобных случаев со злыми играми у этого садиста было довольно много. Один из них произошёл со мной.
Павел пригласил меня и Ольгу Дубравину к себе домой. Меня, как друга, а Олю – наверное, как самую красивую девочку в классе. А, может быть, и во всей школе. Поводом явилась стенгазета. Её надо было срочно закончить, успеть к какой-то красной дате.
        Начали с того, что сели кушать. Радушная бабушка, щуплая, как вяленая вобла, налила нам в тарелки суп. За обедом мы весело и беспечно разговаривали на разные темы, шутили и смеялись. Вдруг Паша, бросив ложку, вышел из-за стола и с торжественным видом громко заявил: «А теперь фокус.  Очень интересный»! Мы, отодвинув еду, тоже встали в недоумении, с любопытством глядя на гостеприимного хозяина, внезапно решившего нас развлечь. Загадочно улыбаясь, он посмотрел на меня. В его маленьких карих глазках зловеще сверкнули озорные бесенята. «Ложись»! – воскликнул он, властно указав мне пальцем на деревянный пол. Я с удивлением уставился на странного приятеля. Хоть крашеные доски под ногами и сверкали чистотой, выполнять столь идиотскую команду мне вовсе не улыбалось. Зная коварный характер этого «фрукта», я предчувствовал какой-то подвох и с сомнением поглядывал то на него, то на Олю.
- Давай смелее, не стесняйся. Без этого номер не получится! - приказал Павел, тоном, не терпящим возражений.
- Ну, пожалуйста, Геночка! – елейным голоском проворковала Оля, умоляющим взглядом пожирая меня своими воловьими, необыкновенного разреза глазами, обрамленными длинными ресницами.
Тут я, конечно, устоять не смог. Такие чары кого угодно в два счета зомбируют и уложат. Не успел я лечь, как вероломный друг с обезьяньей ловкостью подскочил к изразцовой печке, схватил прислоненный к ней ухват, которым достают горячие горшки, и, с ехидным хихиканьем, прижал им мою шею к полу. Из его горла вырвался плохо сдерживаемый хохот обезумевшего дикаря. Кованая железная дуга, упёртая в половицы, хоть и не душила, но и не давала мне никакой возможности подняться.
Разве культурный человек поставит друга в такое неловкое положение, а тем более - положит?
Под демонические смешки и напористое кряхтение этого подлого садиста, я что есть силы, пытался освободиться от стального плена. Бесполезно. Расшалившийся «хлебосольный» озорник всей тяжестью навалился на мерзкое орудие пыток, крепко прижимая его к полу двухметровым берёзовым черенком. Я отчаянно брыкался ногами, но не мог достать изверга. Зато этому маньяку было весело. Оле – видимо тоже. А мне, мягко говоря, – не очень.  Все мои попытки избавиться от такого унижения результатов не дали. Было обидно и досадно.
Наконец, вволю насладившись своим «оригинальным номером», мучитель милостиво меня отпустил. Довольный своим успехом фокусник пытался перевести инцидент в шутку, но мне от этого легче не стало. Настроение было испорчено. При таких друзьях никаких врагов не надо. Разве я заслужил подобное отношение к себе? Наверное, мне следовало бы набить ему морду, но, видимо, воспитание не позволяло.
     После этого случая мы с красоткой Олей больше в неформальной обстановке  не общались. Ни я, ни Павел. Так, здрасьте - до свидания.
Как ни странно, я на удивление быстро его простил, и наша дружба продолжалась долго, хотя и была довольно неровной.
В его личности, как, впрочем, и в любой другой, причудливо переплелись позитив и негатив. Но второе явно перевешивало. Ехидное высокомерие и нескрываемая спесивость неизменно брали верх над отзывчивостью и самопожертвованием.
В этом  человеке, говоря языком классиков, между  благими намерениями и добрыми делами таились и пропасть текучей суеты, и вулкан неожиданных странностей, и топкое болото дремучего эгоизма.
Я старался с пониманием и выдержкой относиться к особенностям его, такого сложного характера. Иногда казалось, что у меня больше нет сил выносить его жестокие выверты, но проходило какое-то время, и мы вновь мирно общались, как ни в чём ни бывало.
     Минуло много лет. До сих пор недоумеваю: почему я тогда позволил Павлу безнаказанно себя обидеть? Помню,  пытался оправдаться, приводя в своё утешение слова Сократа: «Если бы меня лягнул осёл, разве стал бы я подавать на него в суд»?
Хотя, как-то раз случилась у меня довольно необычная реакция на его очередную подлянку.
Дело было давно, в классе, на большой перемене. Мы носились с громкими криками, как угорелые. Окончательно распоясавшись, Пашка так издевался надо мной, что довел до крайности, просто до белого каления. В ответ на шквал мелкопакостных обид я в слепой ярости ударил его, наверное, слишком сильно. Видимо не рассчитал. Эмоции перемкнули. В результате у него образовалась большая гематома. Парня увезли из класса на машине скорой помощи в больницу, где он пролежал неделю. Но меня не выдал. Сказал, что ударился о парту.
Такая контратака с моей стороны была единственным исключением. Обычно в наших отношениях я проявлял терпение, старался не допускать раздора и гасить возникающие конфликты. Верил в друга, зная о его положительных сторонах. Товарищ же напротив – не мучился угрызениями совести, да и вообще, вряд ли был способен оценить себя объективно. Его чрезмерное себялюбие прочно обосновалось глубоко в подкорке. Вот такой друг мучитель. Что это: врождённая особенность психики, граничащая с патологией, или дефект родительского воспитания? Я так и не смог ответить на этот вопрос.
     Впоследствии, несмотря на то, что Павел переехал в другой город, наши встречи продолжались, хоть и гораздо реже. Выпивки же с участием этого сумасброда неизменно превращались в какой-то кошмар. Его всё более разнузданные пьяные похождения стали просто невыносимыми. Он был неутомим в своих нездоровых фантазиях и коварных шутках. Я же проявлял редкостное терпение. Точь-в-точь, как в строках поэта:
Мой друг вампиром оказался,
Но  я с ним всё равно дружу.
Ну, толерантность, всё такое,
 По крайней мере, он не гей. *
     Немало разных его выходок пришлось мне испытать, прежде, чем наша дружба кончилась, также, как иссякли наивные восторги утраченной юности. Однажды наступил момент, когда я вдруг пришёл к выводу, что общение, приносящее боль, надо прекратить. Разрыв был резкий и решительный. И вот уже третий год я не имею о нем известий. Да он уже меня и не интересует.
Думаю, подобное отсечение иногда просто необходимо. Я не раз прибегал к такому трудному шагу. Внезапно и импульсивно избавлялся от досадной и ненужной обузы, серьёзно осложняющей и без того непростую жизнь. Сколько их было, таких расставаний! До сих пор перед глазами целая вереница моих изгоев. Это и ставший ненужным, одряхлевший Вениамин Васильевич; и так неожиданно ощенившаяся у меня во дворе Машка; и одинокая тётка жены, беспечно прокутившая всю свою непутёвую жизнь; и в очередной раз забеременевшая трёхцветная красавица Клёпа. Мало ли ещё чего такого можно вспомнить! И у кого нет такого за душой?
     Грехи не искупить словами. Да и стоит ли? Всё это ненужные сантименты. Лучше общаться с людьми приветливыми, деловыми  и полезными. Надо жить для себя, а не для других. Иначе это просто глупость. Прослывёшь простачком,  всем на посмешище. Да и здоровье дороже. Вот, видно и я тоже сделался эгоистом. Или таким был всегда?
*
     Этот рассказ Гены мне особенно запомнился, тем более, после того, что было дальше. А случилось вот что.
Мы выскочили из бани, в чём мать родила, и, подбадривая  друг друга дикими криками, бросились в ещё не успевшую застыть студёную реку. Солнце уже давно село за лесистым островом, над которым в тревожном молчании кружили зловещие стаи мрачных грачей. Смеркалось. Под нашими босыми ногами хрустел колючий снег. Над тёмной водой в морозном воздухе вился лёгкий парок. Быстрое течение монотонно журчало в хрустальных  кружевах заберегов.
     Все четверо, зажмурившись и затаив дыхание, нырнули в ледяную воду. Один из нас не вынырнул. Наступила тишина. Вмиг протрезвев, мы оторопели и переглядывались в полном недоумении. Единственным, кто не растерялся а, действуя решительно и энергично, спас беднягу, был Геннадий. Всё произошло быстро и закончилось благополучно.

 
*

* Мой друг вампиром оказался,
   Но  я с ним всё равно дружу.
   Ну, толерантность, всё такое,
   По крайней мере, он не гей.
   Дмитрий Васильев
 
 
Чёрта с два!
Чёрная касса
Рейтинг: +1 208 просмотров
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!