За её спиной резко взвизгнули тормоза. Тома инстинктивно шагнула вглубь тротуара, на два-три шага  от дороги, и только потом обернулась. Улица довольно людная, время послеобеденное и, хотя  сейчас уже не девяностые, а начало двухтысячных, всё равно средь бела дня могут затащить в машину и увезти. Только зачем увозить тётку под сороковник, основательно побитую жизнью и не похожую на фотомодель?

Огромный чёрный внедорожник, кажется, «Тойота-Лендкрузер», заехал правыми колёсами на тротуар, остановился. Распахнулась водительская дверца и наружу вышел хозяин – совсем не похожий на бандита или «нового русского»: без золотых цепей, растопыренных пальцев, бритой головы. Обычный дядька, её ровесник, может, чуть постарше – высокий, тёмные волосы с проседью, одет во внешне заурядные джинсы и рубашку, но в остром взгляде, слегка расслабленных жестах, спокойных, уверенных движениях чувствуется «хозяин жизни» – крупный бизнесмен, какой-нибудь «владелец заводов, газет, пароходов».

Идёт прямо к ней! Что ему нужно? Улыбается как-то странно, вроде бы приветливо, как старой знакомой, но в глазах – льдинки.

- Привет, Томочка! – голос спокоен, слегка насмешлив. Кто же это, откуда знает её имя? – Не помнишь старых друзей? Нехорошо…

Он подходит ближе, начинает насвистывать. Что-то такое давно забытое, но очень знакомое… «Там. Там. Там-та-там!». Ну конечно, «Чингисхан»!

Тома замерла посреди шумной улицы. Привет из прошлого… Господи, неужели они снова встретились?!

                                   *          *          *

- Чин! Чин! Чингисхан! – развесёлая музыка вовсю грохочет из динамиков, световые пятна прыгают по стенам и потолку. Стройная, красивая, смуглая девушка в центре круга пляшет самозабвенно, длинные чёрные волосы разметались по сторонам…

- Чин! Чин! Чингисхан! – она синхронно вскрикивает вместе с темнокожими, ладными мулатками, поющими в динамиках, и продолжает бешено изгибаться в неистовом быстром танце.

- О-о-о! – радостно выдыхает возбуждённая толпа вместе с концовкой весёлой песни о древнем суровом завоевателе… Почти без перерыва начинаются плавные аккорды знаменитого оркестра Поля Мориа. Медленный танец! Только что весело скакавшие фигуры разбиваются на пары, прилипают друг к другу в чувственном, неторопливом  расслабленном ритме. Кажется, это «Шербурские зонтики». О, Париж, Монмартр, ля мур, же т`эм…

К девушке тянутся руки, пытаются подхватить её, завлечь в этот сладкий поток. Она заливисто хохочет, отталкивает претендентов, весело мотает головой. Устремляется к столику, за которым сидят трое парней.

- Ну-ка, быстро, вина мне! – она падает на стул, придвигает простой  гранёный стакан соседу справа, невысокому, серьёзному, широкоплечему Игорю. Он наклоняется, достаёт из-под стола бутылку, наливает чуть больше половины, передаёт девушке. Потом наливает и остальным.

На турбазе, где летом собираются почти все студенты их института – «сухой закон», который, впрочем, никто не соблюдает. Большинство «туристов» также наливают из-под стола. Дискотека прошла свой экватор, почти все хорошо приняли и веселятся от души. Ребята берут свои стаканы, накрывают ладонью сверху, и поднимают, захватив в горсть верхушки. Чокаются донышками с глухим стуком – так у них заведено: «Для конспирации, чтобы враг не слышал звона бокалов!».

Придумал это Олег – высокий, широкоплечий, с тонкой ниточкой усов. Уверенный в себе, ироничный, напористый, даже можно сказать – нагловатый. Его все любят. И приятели-студенты и девушки. Даже преподаватели относятся к нему с долей уважения. Не за какие-то особые таланты, а именно за эту самоуверенность, лёгкую наглость, умение пить, почти не пьянея. За удаль гусарскую.

Они с Тамарой, той самой черноволосой красавицей, считаются здесь, на турбазе, состоявшейся парой – очевидно, из-за похожести: оба высокие, красивые, дерзкие, уверенные в себе. Хотя Олег и ведёт себя с Тамаркой по-хозяйски: обнимает, притягивает к себе, кладёт руку на колено, там всё очень мутно. Вроде, иногда он прорывается ночевать к ней в комнату, когда уходит соседка, но почему тогда Тамара всегда держится с ним так насмешливо-холодно?

Напротив Тамары – Валерка. Тоже высокий, но нескладный, худой. Он кажется случайным в этой компании. Больше других шумит, рассказывает анекдоты, искательно заглядывая в глаза: ну, правда же, смешно? Когда надо «сбегать за добавкой», даже не стоит вопрос, кому бежать. Ясное дело, Валерке!

Но при этом, он единственный, кто умеет выслушать и посочувствовать. А ещё он пишет весёлые стишки-эпиграммы. Когда Тамара уходит плясать, ему очень хочется пойти с ней, попрыгать рядом под весёлую музыку, ведь Валерка здорово танцует. Они бы так классно смотрелись вместе! Но – нельзя: они с мужиками толкуют о женщинах, о смысле жизни, о музыке «Пинк Флойд» и «Дип Пёрпл». С Валеркой говорят на равных, наливают вино, глухо чокаются донышками. Серьёзная мужская беседа.

                                   *          *          *

Сколько же лет прошло? И сколько всего было за эти годы?

- Я сильно изменилась? Как ты меня узнал?

- А я милую узнаю по походке! – пропел он, вроде бы дурачась, но лицо его оставалось серьёзным, - ты шла по улице, как тогда плясала, на турбазе.

- Так ты помнишь? – она улыбнулась, - Не забыл…

- Разве забудешь такой вечер…

- Да, я тогда впервые всё о себе рассказала, а ты так меня слушал! Я словно очистилась, наконец-то почувствовала себя…

- Женщиной? – он быстро перебил её.

- Н-нет… не так! Человеком…

- А, ну конечно. Человеком… Знаешь, что? Это дело надо отметить! Давай-ка вместе поужинаем. Ты здесь как, в командировке? Одна?

- Да нет… К друзьям приехала погостить, столицу посмотреть… Муж дома остался, он у меня домосед, с места не сдвинешь. Сын с ребятами в горы подался, на каникулах. У них клуб альпинистов… А ты в Киеве живёшь?

- Ага, живу. Если можно это жизнью назвать… Бизнес, гешефты, разборки… Жена с дочкой в круиз укатили, по Средиземке. А у меня сегодня, как по заказу, свободный вечер! Так что, гуляем нынче, словно в старые добрые времена!

                                   *          *          *

Тамарка снова протиснулась к столу и упала на свой стул.

- Чего вы сидите, как сычи надутые? Пошли, попляшем!

- Вай, жэнщын! Нэ мэшай, когда джигиты разгаварывают! – с притворным кавказским акцентом насмешливо говорит Олег. Он сыто щурится, сжимая в руке стакан с вином. Смотрит на Тамару спокойным, хозяйским взглядом – приду, мол, к тебе сегодня, никуда, птичка, не денешься.

- У-у, противные, скучные… Звездоболы! – она произнесла это слово без корректировки, в его исходном звучании, нисколько не сковываясь при этом, - Вина хоть налейте! О-о! Опять «Чингисхан»! Ну, давайте, поднимайте задницы!

Она залпом выпила вино и двинулась к площадке. Вдруг резко повернулась:

- Валерка! А ну, за мной! Оставь этих оленей и пошли плясать, кому говорю!

Ещё секунду назад он гордо мнил себя членом высокого мужского братства, надменным и независимым лордом Рокстоном… Но как же можно отказаться от такого соблазна! Он ведь мечтал об этом весь вечер, но не мог даже представить себе, что она сама позовёт его так естественно и просто…

                                   *          *          *

- Ой, не знаю… Неловко как-то, я  с Галкой и Серёжкой в театр сегодня собралась…

- А ты позвони и отмени! Театр на месте стоять ещё сто лет будет, а я завтра опять в свой бизнес с головой окунусь!

- Нет, я так не могу, неловко получится, уже и билеты взяли! А давай, знаешь что? Посидим немного в кафе, выпьем, потанцуем. А к восьми ты меня прямо к театру подвезёшь. Ещё времени – вагон!

- А какой вагон? Багажный, пассажирский? Или вагон-ресторан?

- Н-не знаю, - она слегка растерялась, - это я так, к слову…

- Ну и ладно, к слову, так к слову, - он уверенно вёл машину, сворачивал на какие-то окраинные улицы, а вскоре вообще выехал из города.

- А куда мы едем? – слегка встревожилась Тома, - Почему за город?

- Потому что, ма шер, только за городом есть одно очень тихое, приличное и уютное местечко, где старые друзья смогут посидеть за бутылочкой доброго вина, за жарким из дичи. Поболтать, вспомнить молодость, и даже… - он заговорщически подмигнул, - сплясать под «Чингисхан»!

                                   *          *          *

Они действительно, здорово станцевали! Закончился «забойный» «Чингисхан», и вновь зазвучала неповторимая, нежная парижская мелодия – видимо, единственную кассету погнали по новой. И Томочка не ушла за столик, а приняла его приглашение, и вот они плывут в медленном танце, его рука обнимает её плечи, а на его плече мягкой волной лежат её вороные волосы, горячее дыхание обжигает щёку…

После третьего танца она отвела его в закуток за колонной и жарко зашептала:

- Надоело мне здесь, душно! Пошли на воздух, погуляем, - взяла его за руку, повела к выходу. Вдруг резко притянула к себе, - только стащи у этих оленей бутылку вина! Я тебя на улице подожду!

Валерка плохо соображал, в голове шумело.  Сейчас они уйдут в тёмные аллеи старого парка, окружавшего турбазу, останутся там вдвоём… Наверное, всё-таки у них с Олегом ничего нет… И не только он тайно влюблён в Тамарочку, она тоже неравнодушна к нему! А там, в старом парке, на какой-нибудь забравшейся в густые заросли скамейке, он обнимет её по-настоящему, их губы сольются в жарком поцелуе, а потом… потом…

Несмотря на слегка затуманенный мозг, Валерка сообразил, что за столик возвращаться нельзя. Один из ключей от комнаты был у него, он быстро заскочил туда, открыл шкаф и, пошарив на нижней полке, где всегда хранился НЗ – несколько бутылок вина, схватил одну из них, побежал вниз, к выходу из корпуса.

                                   *          *          *

- Ты что, как неродная? Сидишь, вся зажатая, словно комсомолка на допросе в гестапо! – он отпил вина, посмотрел исподлобья колючим, насмешливым взглядом.

- Нет, нет, всё в порядке, - невпопад ответила она и тоже отпила из бокала, - просто не привыкла ещё. Неожиданно всё как-то, резко. Полчаса назад шла себе по улице, гуляла… А сейчас, вот… сижу с тобой в дорогом ресторане…

- А ты вроде и не рада здесь со мной сидеть… Нет, Томочка, так не пойдёт! Давай начистоту! Если тебе в напряг, видеть меня не хочешь – я не навязываюсь. Ужин оплачу, такси тебе вызову, а сам уеду. У меня свободный вечер раз в полгода выпадает, я его хочу с толком провести.

- Что ты, что ты! Я очень рада тебе! Ну, не могу я вот так сразу переключиться, да и в ресторане уже лет десять не была…

- А почему так скучно? Ты же всегда любила веселье, танцы…

- Ну, не знаю… Одна не пойдёшь, а муж у меня домосед, я говорила уже…

- А кто у нас муж? – спросил он фразой из известного фильма.

- Муж у нас волшебник, - усмехнулась она, и добавила про себя: «Только злой волшебник, сумевший превратить  меня в замотанную жизнью  тётку…»

- Ну, если волшебник, это хорошо! Тогда праздник продолжается! Мы хоть и не волшебники, но тоже кое-что умеем!

                                   *          *          *

В старом парке царит южная ночь, чёрная, жаркая, томная. Выпуклые, сочные, яркие звёзды заткали небесный свод. Заходятся в крике то ли цикады, то ли кузнечики – кто их там разберёт. Здесь почти тихо – еле-еле  доносится грохот дискотеки, да изредка слышится приглушённый говор и смех:  не все, не все желают плясать под весёлую музыку, многим уже хочется уединиться в тёмных аллеях старого парка…

Валера поддел ключом полиэтиленовую пробку, сорвал её с бутылки. Здесь в ходу дешёвый «Аллигатор» – сухое  «Алиготе». Тамарочка, не чинясь, приняла у него бутылку, отпила, запрокинув голову, несколько больших глотков, передала Валерке. Тот трепетно приложился к горлышку, хранящему следы её губ, втянул в себя  прозрачную терпкую хмельную жидкость.  

- Знаешь, Валерчик, ты один здесь человек среди этих оленей! Я их боюсь, я ни с кем бы из них, вот так ночью, «Аллигатор» пить не пошла бы!

- Как боишься, ты чего?

- А того… Они же все только одно во мне видят, только одного хотят…

- Чего хотят, зачем?

- Чего, чего! Тела моего! Мне, Валерчик, с детства из-за этого  жизни не было! Пацаны все, да и мужики постарше всегда на меня слюной исходили… Соседки мамане плешь проели: какая у тебя, мол, дочка-красавица, парням на погибель растёт! А я, идиотка, уши развесила, вся такая гордая ходила, королева Шантеклера! – Тамара потянулась к бутылке, отпила, но Валерке не отдала, оставила у себя в руках, покачивая, словно младенца, - Так вот и ходила, думала, что все будут за мной тихо умирать. Ну и пусть, думаю, умирают. Мне же не кто-нибудь нравился, а Витёк из 10-б, спортсмен, красавец первый в школе! Я в восьмом училась, девчонка совсем, мозгов вообще не было, влюбилась, дура, в красавчика! Ну, а он-то умирать не стал, просто напросился в гости, после школы, когда мамани не было… Я-то растаяла вся, размечталась, как он на одно колено встанет, да в любви мне признаваться начнёт. А Витёк не растерялся, про любовь два слова прожевал, а потом  и говорит, что у взрослых любви без «этого» не бывает, и что если мы друг друга любим, как взрослые, то я должна по-быстрому раздеться, лечь и немного потерпеть. А главное – молчать и никому ни слова, а то меня потом, - Тамара зло рассмеялась, - в комсомол не примут! И я молчала! Как партизанка молчала! А милёночек мой не молчал, нет! Он всем дружкам своим раззвонил, как он меня… и так и эдак… и как было и как не было… А те меня давай по углам караулить, да зажимать, да лапать, да ещё и обижаться, почему это я всем даю, а ему нет? Вот так, Валеронька, и пошла девчонка по рукам!

Валера машинально взял у неё из рук бутылку, отпил большой глоток. Бедная девочка! Такая красивая и такая несчастная! Ну, ничего, он теперь никому не даст её в обиду! Он женится на ней, привезёт домой, с ним она забудет все свои беды, он тоже забудет всё, что она ему рассказала (в душе при этом шевельнулся холодный, скользкий, ревнивый червяк, но он решительно заткнул ему пасть). Они начнут жизнь с нового листа, их любовь будет чистой и прекрасной…

А что это она рассказывает? Ну зачем ему это всё знать? Про всех этих оленей, с которыми ей пришлось ложиться в постель, только потому, что легче было это сделать, чем этого избежать. Что какая, мол, разница, одним больше, одним меньше… Ему неприятно это слышать… Конечно, он любит её, он всё готов забыть, но зачем же дразнить этого скользкого червяка, напоминающего, что у него самого и было всего-то  три раза с толстой соседкой Машкой, старшей него лет на пять, да с Валей на Новый год в общаге… И то, нельзя это за полный раз считать, ничего у него от волнения тогда не получилось… Он снова задавил мерзкую тварь и попытался сосредоточиться на Тамаркиных словах.

- …ты один, Валерчик, на меня не бросаешься, как маньяк, один во мне человека видишь, а не только бабу… Стишки такие смешные написал тогда… Давай-ка допьём этот кисляк и посидим немного, просто помолчим… С тобой хорошо молчать, от тебя не ждёшь подляны, ты не полезешь меня лапать… я вот возьму и полюблю тебя, назло всем этим оленям… Ты не думай, я никого не люблю, и  Олежку тоже; он так, по привычке ко мне приходит, а я по привычке его пускаю…А вот теперь фиг ему, больше не пущу, никого не пущу, тебя одного буду ждать и любить, только не сегодня, ладно?…

Она говорила всё тише, её голова легла на его плечо, он обнял её, взял руками в кольцо. Тамара дремала, или просто молча сидела, прижавшись к нему. Говорить уже было не о чем, всё сказано. Валера улыбался счастливо и недоверчиво. Ну вот, всё и решилось! Он встретил свою половинку, свою будущую жену. Она же сказала, что полюбит его и будет ждать!

Он не знал, сколько они так просидели. Плечо, на котором лежала Тамарина головка, занемело, ноги ныли от неудобной позы. Но он сидел, боясь пошевелиться, зарывшись лицом в вороные волосы, ловя кожей её нежное дыхание…

                                   *          *          *

«Как же ты изменился за эти годы! Куда делся тот наивный мальчик, в которого я готова была влюбиться? Твой взгляд стал колючим и холодным, ты улыбаешься насмешливо,  в твоих глазах всё время лёд. Ты добился успеха в жизни, ты богат и благополучен, для тебя ужин в этом дорогущем ресторане – мелкий эпизод, а для меня – недостижимая роскошь. Только почему ты так холоден со мной, так высокомерен? Вроде шутишь, улыбаешься, но глаза твои остаются бездушными и какими-то злыми… Или это так и должно быть? Ну да, ты же «новый русский», у тебя жизнь, полная опасностей, требующая постоянной готовности куда-то лететь, на кого-то нападать, от кого-то защищаться…

Нет, нет, не в этом дело! Ты почему-то зол именно на меня, не можешь мне чего-то простить. Чего? Что я тогда не открыла тебе дверь? Неужели из-за этого? Милый, ты же  ничего не понял в ту ночь! И сейчас не понимаешь… Ну не могла я позвать тебя за собой, чтобы ты стал одним из многих! Если бы ты смог тогда… остаться таким же чистым, как в парке, на скамейке, просто побыть со мной до утра, посидеть, или даже полежать рядом! Даже обнявшись, даже прижавшись друг к другу, но не больше! Как бы я этого хотела! Я готова была позвать тебя  за собой, но поняла, что ты не сможешь остановиться, захочешь того же, что и все остальные.

 Нет! Ты не должен был стать очередным любовником, у нас же всё по-другому! Это, конечно, должно было случиться, но только не сейчас! Тогда тебе надо было просто уйти, а утром постучаться ко мне, принести какой-то букетик обычных полевых цветов. Мы бы взялись за руки и ушли на целый день гулять в старый парк, на побережье, да просто  на просёлочную дорогу… Ну почему, почему ты тогда не понял меня? Ведь можно просто гулять, догонять друг друга среди высокой травы, смеяться и дурачиться… Ну да, конечно, позже можно и нужно соединиться в любви, но потом, потом, потом, став родными, полюбив друг друга по-настоящему…»

«А ты, девочка, изменилась. Сильно тебя жизнь побила. Муж-домосед, как же! Знаем мы таких  домоседов! Небось, живёте вместе только ради сына, и то, скоро парень женится, оставит вас и разбежитесь вы в лучшем случае по разным комнатам. А то и уйдёт твой домосед к какой-то шустрой молодухе, а ты останешься одна.

Хотя, ты ещё ничего. Очень даже ничего. Сейчас я тебя расшевелю, а то сидим, как те сычи надутые. Ладно, я официанта напряг, найдут музычку нашей молодости, выпьем, попляшем, как тогда! В театр она спешит, как же! Театралка, блин! Я уже договорился, номер оплатил на сутки. Всё равно без меня  отсюда не выберешься. А я сегодня ночью своё получу! По полной программе получу, пусть через двадцать лет, но получу!

Как же ты мне в ту ночь, Томочка, всё обломала! Ведь я уже весь твой был тогда. Пустила бы меня к себе ночевать, я бы никуда от тебя не ушёл. Всё бы забыл, всё прошлое твоё сволочное, женился бы, к себе увёз… А ты не захотела, закочевряжилась: «Ой, нет, не надо сегодня, ты же не такой…» А какой? Я живой, между прочим! И любовь без этого самого мне зачем? Я же не в детском саду!

Так и закончилось у нас тогда, и не начавшись толком. Но тебе, Томочка, спасибо! Я после этого сильно изменился, понял, что нельзя на бабах так зацикливаться, стал над собой работать, нового себя создавать. Вот поэтому я сегодня и есть такой, какой есть! Всё имею – деньги, власть, положение. А бабу себе беру, когда захочу. И какую захочу! А сегодня – твоя очередь, тебя возьму, потому, что Я так хочу!»

- Чин! Чин! Чингисхан! – раздаётся из динамиков весёлая разухабистая песенка двадцатилетней давности. Ночной зал дорогого загородного ресторана с номерами наверху почти пуст. Только одна немного странная пара топчется посреди танцпола. Ужин съеден, вино выпито, пора бы уже подниматься в номер. Но никто из обслуги не ропщет – всё очень щедро оплачено.

А эти чудики продолжают свои медленные танцы под всё подряд: и под «Шербурские зонтики»  Поля Мориа, и под удалой «Чингисхан», и ещё под что-то забытое, давнее. Так и не отлипают друг от друга, хотя давно уже звучит задорная, плясовая музыка:

- Чин! Чин! Чингисхан!

 12 января -  9 февраля 2014