На Тихоокеанском флоте есть
прекраснейший авиагарнизон Николаевка. Он разместился в Золотой долине, которая
неспроста носит это название. Аэродром, то есть взлетная полоса, расположен вдоль
долины. Гарнизон вытянут параллельно полосе и стоит к ней так близко, что
летчики в обеденный перерыв могут сходить спокойно домой и подремать полчаса.
Или воспользоваться перерывом в полетах, чтобы сбегать к молодой жене «сменить
носки». У нас это так называлось.
Философы
утверждают: во всем хорошем всегда есть крупица чего-то плохого и наоборот. На
флаге и гербе Южной Кореи это наглядно отражено. Первое – это шум летающих
самолетов. Там иногда даже три полка одновременно базировались. Шесть дней в
неделю рокот стоял день и ночь. А второе…. Вот о втором я хочу вам рассказать.
Бе-12 очень
странный самолет. Не зря его зовут аэродинамическое безобразие. Что вы хотите
от аппарата, который спокойно передвигается в трех средах. Как в песне поется:
«На земле, в небесах и на море…». Но внешнее безобразие форм – это только
цветочки. Кто на нем летал, говорят, что грохот в нем стоит, как в
зубопротезном отделении преисподней, где к скрежету зубовному присоединяется
пулеметная дробь зубодробильных пневмомолотов. От адского шума спасаются
глицериновыми прокладками. Это такие полихлорвиниловые торы, заполненные
глицерином, они окружают ухо под шлемофоном. Совместно с защитным шлемом (ЗШ)
снижают шум до вполне приемлемого уровня. Долгое время я не мог понять, почему на
сравнительно тихоходном самолете летают в этих ЗШ. В то время, когда на более
скоростном Ту-16 мы обходились обыкновенными шлемофонами.
А понял я это
в тот же момент, когда мне разрешили подняться на борт Бе-12 когда и я с
размаху врезался головой в какую-то штуковину. Этих штук разных форм и размеров
внутри самолета еще больше, чем всяких выступов и дырок на внешней поверхности.
Сломать там ногу – раз плюнуть. В поисках рабочих мест летчиков я направился к
носу и был удивлен, что сразу оказался в штурманской рубке. Может, она и
называется кабиной, но у меня она вызвала ассоциацию с корабельной рубкой. К
летчикам, оказывается, надо подниматься по индивидуальным трапам. Если идти к
хвосту, можно попасть в минно-торпедный отсек, попросту бомболюк. Когда идет бомбо-торпедо-минометание, вы можете подышать
свежим воздухом. И насладиться свободным падением, если будете плохо держаться.
Между кабиной
штурмана и задним техотсеком столько укромных закоулков и каморок, что это
может вызвать зависть проворовавшегося шкипера в момент, когда к нему идет
комиссия ОБХСС с обыском. Поверьте, ничто, спрятанное на борту Бе-12, еще ни
одна комиссия найти не смогла.
И вот летит этакий
грозный царь морей на полигон. По-моему, в бухту Анна. Прошло где-то 20 минут полета. Вдруг кто-то
дергает командира экипажа за штанину. Все вроде бы на своих местах и заняты
делом. Летчик смотрит вниз и начинает протирать глаза. За штаны его дергает пятитилетний
пацан! А рядом стоит чуть поменьше и, судя по движению кулачков возле глаз,
тоже безудержно ревет. Летчик отвязывается и спускается вниз, передав
управление правому пилоту.
– Вы откуда
здесь взялись? – грозно пытается перекричать шум двигателей командир.
В ответ пацаны
ревут еще отчаянней. С трудом удалось разобрать только что-то вроде:
– Дядя, нам
уже нехорошо и мы уже не хотим на самолете кататься. Выпус-тите нас отсюда, мы
домой хотим.
Очень жаль,
что история не сохранила радиообмен командира экипажа с руководителем полетов.
Но, очевидно, мы бы услышали следующее:
– Аркан,
Аркан, сто тридцать второму.
– Отвечаю сто
тридцать второму, я Аркан.
– Разрешите
возвращение и внеочередную посадку. У меня на борту «зайцы».
- Сто тридцать
второй. А белок у вас на борту нет? Осмотрите все хорошенько. Вы предполетный
медосмотр проходили?
– Да, проходил,
проходил. Я серьезно говорю. Можете правого спросить или переднего. На борту
двое мальчишек, по виду пять и четыре года. Радист ими занимается. Прошу
внеочередную посадку. Им плохо.
– Разрешаю по установленной схеме
внеочередного захода. Высоту круга доложить.
Ну, а потом,
как всегда в авиации в этих случаях бывает. Пацанов домой к родителям. Экипаж
на правеж. Попасть на борт самолета они могли только одним способом. А именно:
воспользовались халатностью и безответственностью дежурного по стоянке подразделения.
Да и сомнительно, что экипаж так уж тщательно самолет перед полетом осмотрел и
принял. Страшно подумать, что было бы, если бы мальчики еще десять минут этот
грохот выдержали. Они могли пройти в бомболюки, усесться на створки и дождаться
начала бомбометания. Исчезли бы два
мальчугана и никто никогда не догадался бы, как и куда.
Многим тогда
досталось, но больше всех пострадал начальник штаба полка. Талантливый офицер,
но «зайцы» зарыли его карьеру.
[Скрыть]Регистрационный номер 0183346 выдан для произведения:
На Тихоокеанском флоте есть
прекраснейший авиагарнизон Николаевка. Он разместился в Золотой долине, которая
неспроста носит это название. Аэродром, то есть взлетная полоса, расположен вдоль
долины. Гарнизон вытянут параллельно полосе и стоит к ней так близко, что
летчики в обеденный перерыв могут сходить спокойно домой и подремать полчаса.
Или воспользоваться перерывом в полетах, чтобы сбегать к молодой жене «сменить
носки». У нас это так называлось.
Философы
утверждают: во всем хорошем всегда есть крупица чего-то плохого и наоборот. На
флаге и гербе Южной Кореи это наглядно отражено. Первое – это шум летающих
самолетов. Там иногда даже три полка одновременно базировались. Шесть дней в
неделю рокот стоял день и ночь. А второе…. Вот о втором я хочу вам рассказать.
Бе-12 очень
странный самолет. Не зря его зовут аэродинамическое безобразие. Что вы хотите
от аппарата, который спокойно передвигается в трех средах. Как в песне поется:
«На земле, в небесах и на море…». Но внешнее безобразие форм – это только
цветочки. Кто на нем летал, говорят, что грохот в нем стоит, как в
зубопротезном отделении преисподней, где к скрежету зубовному присоединяется
пулеметная дробь зубодробильных пневмомолотов. От адского шума спасаются
глицериновыми прокладками. Это такие полихлорвиниловые торы, заполненные
глицерином, они окружают ухо под шлемофоном. Совместно с защитным шлемом (ЗШ)
снижают шум до вполне приемлемого уровня. Долгое время я не мог понять, почему на
сравнительно тихоходном самолете летают в этих ЗШ. В то время, когда на более
скоростном Ту-16 мы обходились обыкновенными шлемофонами.
А понял я это
в тот же момент, когда мне разрешили подняться на борт Бе-12 когда и я с
размаху врезался головой в какую-то штуковину. Этих штук разных форм и размеров
внутри самолета еще больше, чем всяких выступов и дырок на внешней поверхности.
Сломать там ногу – раз плюнуть. В поисках рабочих мест летчиков я направился к
носу и был удивлен, что сразу оказался в штурманской рубке. Может, она и
называется кабиной, но у меня она вызвала ассоциацию с корабельной рубкой. К
летчикам, оказывается, надо подниматься по индивидуальным трапам. Если идти к
хвосту, можно попасть в минно-торпедный отсек, попросту бомболюк. Когда идет бомбо-торпедо-минометание, вы можете подышать
свежим воздухом. И насладиться свободным падением, если будете плохо держаться.
Между кабиной
штурмана и задним техотсеком столько укромных закоулков и каморок, что это
может вызвать зависть проворовавшегося шкипера в момент, когда к нему идет
комиссия ОБХСС с обыском. Поверьте, ничто, спрятанное на борту Бе-12, еще ни
одна комиссия найти не смогла.
И вот летит этакий
грозный царь морей на полигон. По-моему, в бухту Анна. Прошло где-то 20 минут полета. Вдруг кто-то
дергает командира экипажа за штанину. Все вроде бы на своих местах и заняты
делом. Летчик смотрит вниз и начинает протирать глаза. За штаны его дергает пятитилетний
пацан! А рядом стоит чуть поменьше и, судя по движению кулачков возле глаз,
тоже безудержно ревет. Летчик отвязывается и спускается вниз, передав
управление правому пилоту.
– Вы откуда
здесь взялись? – грозно пытается перекричать шум двигателей командир.
В ответ пацаны
ревут еще отчаянней. С трудом удалось разобрать только что-то вроде:
– Дядя, нам
уже нехорошо и мы уже не хотим на самолете кататься. Выпус-тите нас отсюда, мы
домой хотим.
Очень жаль,
что история не сохранила радиообмен командира экипажа с руководителем полетов.
Но, очевидно, мы бы услышали следующее:
– Аркан,
Аркан, сто тридцать второму.
– Отвечаю сто
тридцать второму, я Аркан.
– Разрешите
возвращение и внеочередную посадку. У меня на борту «зайцы».
- Сто тридцать
второй. А белок у вас на борту нет? Осмотрите все хорошенько. Вы предполетный
медосмотр проходили?
– Да, проходил,
проходил. Я серьезно говорю. Можете правого спросить или переднего. На борту
двое мальчишек, по виду пять и четыре года. Радист ими занимается. Прошу
внеочередную посадку. Им плохо.
– Разрешаю по установленной схеме
внеочередного захода. Высоту круга доложить.
Ну, а потом,
как всегда в авиации в этих случаях бывает. Пацанов домой к родителям. Экипаж
на правеж. Попасть на борт самолета они могли только одним способом. А именно:
воспользовались халатностью и безответственностью дежурного по стоянке подразделения.
Да и сомнительно, что экипаж так уж тщательно самолет перед полетом осмотрел и
принял. Страшно подумать, что было бы, если бы мальчики еще десять минут этот
грохот выдержали. Они могли пройти в бомболюки, усесться на створки и дождаться
начала бомбометания. Исчезли бы два
мальчугана и никто никогда не догадался бы, как и куда.
Многим тогда
досталось, но больше всех пострадал начальник штаба полка. Талантливый офицер,
но «зайцы» зарыли его карьеру.