ВЕНДЕТТА ПО-ЕВРЕЙСКИ

Если вы ждёте кровавых сцен, методичного отстрела членами одной семьи членов другой, неожиданных засад в горах и подлых отравлений, то можете сразу отложить рассказ в сторону. Впрочем, не спешите! Раз уж я предложил вам вендетту, так вы получите многолетнюю, передаваемую из поколения в поколение, войну двух семейств.

Началось это в послевоенном Кишинёве, на небольшой, неприметной улице имени Щусева. Хотя, почему неприметной? На этой улице родился и вырос известный архитектор, автор Мавзолея на Красной площади в Москве. И, проходя мимо дома-музея великого зодчего, любой еврей с этой улицы ощущал в себе некую сопричастность, если не к архитектуре, то к Ленину – точно.

Так вот на этой улице, за воротами под номером восемьдесят два находился двор. Обычный кишинёвский двор в старой части города. И опять я неправ. Двор был не совсем обычный. Представьте себе «итальянский сапог» на карте Европы. Теперь поверните носок в другую сторону и наполовину укоротите голенище, и вы получите форму этого двора. Вы скажете, причём же здесь «итальянский сапог», и будете правы. Ни причём! Но страстям, что разыгрывались за воротами № 82, позавидовала бы вся Италия.

Взять ту же мадам Штивельман. Не было такой недели, чтобы она ни вызывала участкового. И не было такого случая, чтобы она ни устраивала скандал по поводу «неэстетичного соблюдения правил общежития этого «фарштинкинера гоя¹  Степана». А вся вина его заключалась в том, что он выращивал в сарае ни много, ни мало двух-трёх свиней! Со всеми вытекающими отсюда, в прямом и переносном смысле, последствиями.

– Вы можете себе представить, товарищ лейтенант – кричала на весь двор мадам Фира, – чтобы в центре Ясс разводили свиней?! 

Когда-то, задолго «до Советов», она окончила акушерские курсы в городе Яссы, в Румынии, и не упускала возможности лишний раз подчеркнуть свою принадлежность к «старым интеллигентам».

– Так вот, я вас спрашиваю – не унималась она. – В Яссах кто-нибудь бы себе такое позволил? Не буду уже говорить о Бухаресте или о Париже.

– Можете мне не говорить ещё о ста городах мира – угрюмо отвечал участковый, – и всё равно вам ничего не поможет. У них шестеро детей, и все хотят кушать. Точка!

Но проходила неделя, и всё повторялось.

Оставим на совести участкового милиционера тех свиней и вернёмся к нашим баранам, а точнее к яблокам. В конце двора, как раз где кончается голенище пресловутого сапога, росла яблоня. Не знаю уж, когда и как это получилось, но на право считать дерево своим, претендовали две еврейские семьи, живущие в непосредственной близости от даров природы. Мы знаем, что принесло людям всего одно «яблоко раздора», а тут целое дерево. Но вначале «было слово». И не одно, и на чистом русском языке. 

 –  Как Ви можете считать его своим – говорил один сосед другому – если к тот день, и чтоб он был проклят, когда Ви заехали, мы уже с Фанечкой ремонтировались.

– Посмотрите на этого хухыма²  – отвечал второй. – Что из того, что они делали ремонт, так я уже не могу посадить себе дерево?

– Посадить?! – хлопнул себя по бедру первый. – Тебя самого надо посадить. Гоныв³! А посадил его, как раз наоборот я.

– Посмотрите на этого агронома! – парировал второй. –  Шлимазл⁴, ты же не знаешь, с какой конец взяться за лопаты.

Естественно, что словесная перепалка ни к чему не приводила, и стороны переходили к военным действиям. Надпиливали плодоносящие ветви со стороны противника. Строили «заградительные сооружения» в виде заборов.

Неоднократно предпринимались попытки вообще умертвить злополученное дерево, чтобы никому не досталось. В ответ дерево отвечало тем, что следующей весной разрасталось и цвело ещё буйнее. Зализывая надрубы и надпилы клейким пахучим соком, это надломленное, несуразно согбенное дерево как-то незаметно поднялось выше домиков своих мучителей. Огромная крона за две-три апрельские ночи наряжалась в бело-розовое одеяние. Жужжание сотен пчёл и необыкновенный аромат цвета прекращали враждебную активность соседей, и до начала августа соблюдалось двустороннее перемирие. К тому времени дерево раскрашивалась многочисленными фонариками жёлто-красных и удивительно вкусных яблок. Но, то ли в почве не хватало необходимых микроэлементов, а может быть в отместку за нанесённые травмы и обиды, дерево выращивало свои плоды до размера детского кулачка и сбрасывало их на землю.      

Вот тут-то и начиналась самая активная фаза противоборства наших «кровников». Услышав шум падающего яблока, из дверей враждующих квартир пулей выбегали хранительницы семейных очагов. Естественно, что добыча доставалась той, которая первой хватала желанный плод, но всякий раз это первенство оспаривалось географической близостью места падения яблока к той, либо другой двери.

Хитрое дерево сбрасывало не более трёх-четырёх яблок в день. И всю осень с раннего утра до заката, день за днём шла изматывающая, бескомпромиссная битва за урожай. В это время напрочь забрасывалось домашнее хозяйство: не варилось, не стиралось, не убиралось. Бдение на посту №1 не прекращалось весь световой день.

Осень за осенью уходили годы. Старело дерево, старели соседи. Боевые знамёна незаметно перешли в руки подрастающих детей. И вот уже на «тропу войны» выступили внуки. Надо было видеть, как в разгар самых интересных детских игр, на шум падающего яблока, зов крови и мести срывал этих маленьких «венденят» с места и устремлял их к дереву. Гордость, с которой победитель нёс трофеи домой, могла сравниться только с гордостью бабушки, встречающей его у порога.

Трагическая развязка наступила, как всегда неожиданно, и причиной её стал человек «чужих кровей». Младшая дочь в одном из враждующих кланов вышла замуж. И в первую же, после этого судьбоносного события, осень новоявленный «хозяин», расстелил под деревом покрывала и несколькими энергичными потряхиваниями ствола «собрал» весь урожай.

Наверное, лишне говорить о том, что второе яблоко ещё не успело удариться о землю, как наши соседки уже были у дерева. Они смотрели на этот яблоневый потоп, на это фруктовое цунами и всё горе мирового еврейства отражалось на их лицах. Случилось нечто страшное и непоправимое. В одночасье жизнь для них пошла прахом. Смысл существования и могучий возбудитель их страстей и эмоций исчез. А старая яблоня, как публичная девка, стояла перед ними обнажённая и хохотала. Горе, обрушившееся на пожилых женщин, на какое-то время бросило их на встречу друг к другу.

– Фаня Моисеевна – тихо сказала одна соседка другой.  – Возьмите себе эти яблоки. Закрутите на зиму.

– Ну, вот ещё – так же беззлобно прозвучало в ответ. Почему я? Берите Вы, мадам Лейдерман. Сварите повидло, а мне не надо.

– Так и мне они не нужны. – безразлично сказала первая.

И действительно, яблоки эти им нужны были постольку-поскольку. Куда важней была, отточенная до совершенства, охота за ними. И теперь, предлагаемые в большом количестве и без борьбы, яблоки потеряли для них всякую цену.  Соседки постояли ещё несколько минут над горкой ароматных плодов, как над свежей могилой и, не прощаясь, медленно поплелись по домам. В ту осень их больше никто во дворе не видел. А вскоре семья Лейдерман переехала в новую квартиру…

 Спустя какое-то время довелось мне побывать в том дворе. Перед самым отъездом в Израиль решил попрощаться с местом, где прожил несколько счастливых лет. Было самое начало зимы, но уже лежал небольшой снежок. Я медленно прошелся по двору и остановился перед окнами своей бывшей квартиры. Тут я заметил в соседнем окне женщину. Сухонька, сморщенная старушка, подперев голову маленьким кулачком, неподвижно сидела у окна.

– Жива еще! – радостно подумал я, и помахал ей рукой. –  Фаня Моисеевна! Фаня Моисеевна!

Старушка на секунду повернулась в мою сторону и, не узнав, продолжила созерцать что-то своё. Проследив за направлением её взгляда, я увидел «нашу» яблоню. На земле, под тонким слоем снега светились жёлто-красными огоньками маленькие сморщенные плоды.

------------------------------

¹ Дословно – зловонный нееврей (идыш)

² умник (идыш)

³ вор (идыш)

⁴ неудачник, несчастный (идыш)