Потайная пружина
В
казарменной жизни есть закон: если что-то у кого-то пропадает, то это исчезает
у всех. Как-то, еще на первом курсе, потерял курсант хлястик от шинели и до
самого выпуска мы, чтобы в увольнение сходить, друг у друга хлястики как ключи
от машины просили. Я осенью в отпуск домой шинель в скатке привез. Тепло еще
было. А как назад ехать, развернул ее погладить, а хлястика-то и нет. Пришлось
от полы полоску отрезать и соседку, тетю Филю просить. Она, мастерица, все
правильно замерила, вот только фасон не знала и сшила мне хлястик
прямоугольный, как на дамском пальто. Шинель чужая, короткая, теперь и вовсе до
колен не доставала, да еще с дамским хлястиком. Настрадался я потом с ней,
врагу не пожелаешь.
Пошла
мода фуражки, как у немцев, в виде седла делать. Для этого надо пружины длинней
окружности вставлять. Кто-то свою пружину сломал или потерял, и до самого
выпуска в роте ни одной пружины в фуражках не найти. То есть они были, но не в
фуражках. Каждый свою пружину где мог прятал.
Время
от времени мы подвергались «шмону»: проверке личных вещей на предмет наличия
чего-нибудь запрещенного – порнографических журналов, алкогольных напитков,
произведений диссидентов, машинок для татуировки – в общем, всякой
антисоветчины. Наиболее опытные в этом вопросе замполиты эскадрилий. А замполит
замполиту – рознь. Если наш брезгливо окидывал взглядом открытый чемодан и звал
следующего, то в первой эскадрилье майор Рыбалко к этому вопросу с истинным
наслаждением подходил. Стоило ему обнаружить в чемодане у очередного бедолаги
мятые и грязные спортивные трусы, как он полчаса изгалялся: и так и эдак трусы
выворачивал, нюхал и во всеуслышание объявлял, насколько они мерзко пахнут.
Вот
раз проводился такой «шмон». Все уже закончили, а в первой эскадрилье только третьего курсанта трясут – Твердягу,
то есть Валеру Твердякова. А он парень запасливый, все у него было. Уже Рыбалко
и хлястик обнаружил, и Твердягу за ответственное отношение к форме похвалил. И
вдруг среди вещей он обнаруживает записную книжку. Этакую, знаете ли, в
пластиковом переплете книжицу, с карманами в обложке. На лице у майора
чувственное выражение появилось, как у кобеля, который собачью свадьбу почуял.
Прямо слюнки потекли. Это ж сколько удовольствия получить можно! Глупенькие
курсантики и стишки разные переписывают не совсем одобренного содержания, и
ромашки всякие засушивают, и адреса девчонок шифруют. А вдруг антисоветчина
какая! Мы плотнее сгрудились. Чувствуем – смехота начинается. Майор иронию свою
достал, расправил, проверил, остра ли? В общем предвкусил. И книжечку стал
потихоньку открывать.
В
казарменной жизни есть закон: если что-то у кого-то пропадает, то это исчезает
у всех. Как-то, еще на первом курсе, потерял курсант хлястик от шинели и до
самого выпуска мы, чтобы в увольнение сходить, друг у друга хлястики как ключи
от машины просили. Я осенью в отпуск домой шинель в скатке привез. Тепло еще
было. А как назад ехать, развернул ее погладить, а хлястика-то и нет. Пришлось
от полы полоску отрезать и соседку, тетю Филю просить. Она, мастерица, все
правильно замерила, вот только фасон не знала и сшила мне хлястик
прямоугольный, как на дамском пальто. Шинель чужая, короткая, теперь и вовсе до
колен не доставала, да еще с дамским хлястиком. Настрадался я потом с ней,
врагу не пожелаешь.
Пошла
мода фуражки, как у немцев, в виде седла делать. Для этого надо пружины длинней
окружности вставлять. Кто-то свою пружину сломал или потерял, и до самого
выпуска в роте ни одной пружины в фуражках не найти. То есть они были, но не в
фуражках. Каждый свою пружину где мог прятал.
Время
от времени мы подвергались «шмону»: проверке личных вещей на предмет наличия
чего-нибудь запрещенного – порнографических журналов, алкогольных напитков,
произведений диссидентов, машинок для татуировки – в общем, всякой
антисоветчины. Наиболее опытные в этом вопросе замполиты эскадрилий. А замполит
замполиту – рознь. Если наш брезгливо окидывал взглядом открытый чемодан и звал
следующего, то в первой эскадрилье майор Рыбалко к этому вопросу с истинным
наслаждением подходил. Стоило ему обнаружить в чемодане у очередного бедолаги
мятые и грязные спортивные трусы, как он полчаса изгалялся: и так и эдак трусы
выворачивал, нюхал и во всеуслышание объявлял, насколько они мерзко пахнут.
Вот
раз проводился такой «шмон». Все уже закончили, а в первой эскадрилье только третьего курсанта трясут – Твердягу,
то есть Валеру Твердякова. А он парень запасливый, все у него было. Уже Рыбалко
и хлястик обнаружил, и Твердягу за ответственное отношение к форме похвалил. И
вдруг среди вещей он обнаруживает записную книжку. Этакую, знаете ли, в
пластиковом переплете книжицу, с карманами в обложке. На лице у майора
чувственное выражение появилось, как у кобеля, который собачью свадьбу почуял.
Прямо слюнки потекли. Это ж сколько удовольствия получить можно! Глупенькие
курсантики и стишки разные переписывают не совсем одобренного содержания, и
ромашки всякие засушивают, и адреса девчонок шифруют. А вдруг антисоветчина
какая! Мы плотнее сгрудились. Чувствуем – смехота начинается. Майор иронию свою
достал, расправил, проверил, остра ли? В общем предвкусил. И книжечку стал
потихоньку открывать.
Нет комментариев. Ваш будет первым!