Вот он какой, порог счастья!
Раннее пробуждение новорожденным сентябрьским утром было томно сладким. Полное уединение, равное в этот момент полной свободе, подстегивало реализовать давнюю фантазию – закурить прямо в постели. Легкая дрожь приятного волнения где-то в районе диафрагмы сбивала дыхание. Родители уехали на море, а я под дурацким предлогом дня рождения лучшей подруги осталась дома одна на десять дней. Но счастье было даже не в этом…
Я ждала любимого мужчину, с которым не виделась четыре года. Да, так странно пересеклись наши пути. Мне было семнадцать, ему – двадцать один. Девочка-отличница, дорвавшаяся до иллюзорной самостоятельности, и горячий осетинский парень, не знающий слова «нельзя».
Мы познакомились на берегу Черного моря и пробыли вместе всего лишь одиннадцать дней. Первый обмен взглядами был похож на рождение Сверхновой. Первый танец зажег всепоглощающее пламя прикосновений. Первый поцелуй слишком стремительно утащил нас в пучину животной, совсем не космической страсти, прямо на пляже, на мелкой гальке в черте прибоя. Не было стеснения или стыда. Была жажда тела, которую никак не удавалось утолить… все одиннадцать дней.
Он уехал с курорта первым, внезапно. Нам не удалось попрощаться. По пути на пляж через привокзальный рынок я увидела, как он с дорожной сумкой бежит к поезду. Оставшиеся три дня стали для меня наказанием, каторгой. Было стойкое ощущение, что от меня отрезали кусок тела, удалили жизненно важный орган. Я рыдала и курила, курила и заливала свое одиночество водкой. А на третий день программы «самоуничтожения» я начала письмо ему.
Первые строки были затертым до дыр стартом всех бездарных писем: «Здравствуй! Пишет тебе твоя Лёля»… В дурмане алкоголя и никотина никак не удавалось вспомнить, что обычно пишут в письмах после этого. Не вспомнила и продолжила, как знала, как чувствовала: «Я без тебя не могу!». Слова и слёзы смешались на листке бумаги в какой-то адский смерч, разбирая на молекулы мое тело и мысли. Но что-то вырвало меня из этого предсмертного круговорота: тогда впервые моя боль нашла выход через стихи.
Я писала их запоем! Письма неслись в город Беслан непрерывной цепочкой, каждый день, без единого пропуска! И так сто семь дней. Отсутствие ответа не останавливало меня. Не могла я не писать! В письмах я говорила с ним, и даже малейший шанс, что он меня «услышит», поддерживал во мне жизнь. Говорят, всегда надо надеяться и верить… Не знаю, не чувствовала ни того, не другого. А, может, просто не думала об этом. Но ответ я все-таки получила…
***
Четыре года позади. Первое сентября. Я лениво поднялась с постели, собрала длинные непослушные волосы в небрежный пучок на макушке. Босиком вышла на кухню в длинном черном пеньюаре и взяла из пачки «More» длинную сигарету. Вдохнув ментоловый дым, я театрально сделала томное длинное лицо с полуприкрытыми глазами. В отражении стеклянных панелей кухонной стенки увидела себя крутой взрослой дамой.
Глядя на струйку сигаретного дыма, я мгновенно вышла из роли, и задумалась. Как я жила все это время без него? Я получила от него единственное письмо на сто восьмой день моих терзаний. Мне было ценно каждое слово, написанное мальчишеским почерком на листочке в клеточку. Но самые главные слова подарили мне надежду и веру: «Я тебя люблю»! А это значит, что мы будем вместе!
Я продолжала писать с еще большим рвением, но больше ответов не получала. Еще год я каждое утро и вечер говорила с его единственной фотографией, как с иконой. Еще год я не обращала внимания на то, что происходит вокруг меня – моя жизнь была где-то внутри меня. Но неизменно мудрый доктор Время начал свои процедуры, и я стала все реже нырять в собственные воспоминания. Я все еще писала письма-стихи, но уже не отправляла их главному адресату моего сердца. И вот, спустя четыре года после нашего знакомства, когда я уже позабыла, куда спрятала свой маленький самодельный алтарь, я вновь получила письмо... Завтра я увижу свое возрожденное божество. Завтра утром я отдам ему свое сердце. Завтра утром он приедет ко мне, нет – за мной!!!
Я потушила докуренную сигарету. На улице было еще совершенное лето. Из моей родной школы совсем рядом с домом слышался «пионерский музон». Как всегда, диджей-старшеклассник настраивал технику перед торжественной линейкой. Под песню «Учат в школе» я забыла про образ «дамы» и решила подпеть. И теперь в том же отражении увидела смешную наивную девочку в мамином халате. «Какая большая дура! К тебе завтра жених приедет, которого четыре года ждала, а ты тут детский утренник репетируешь!» - засмеявшись, сказала я своему отражению и пошла к плите варить кофе.
В распахнутое окно донесся государственный гимн, через пару минут должна была начаться школьная линейка. Я с первого класса обожала школу и всегда очень любила День знаний. Но тащиться сейчас в родные пенаты было лень. Я небрежно взяла пульт и включила старенький JVC, экран загорелся одновременно со словами диктора «экстренное сообщение!». Я еще не поняла, о чем идет речь, но почувствовала, как подогнулись мои ноги при слове «Беслан». Каждая услышанная фраза, каждое слово методично вбивали меня в землю: «Беслан. Школа №1. Захват заложников. Вооруженные бандиты. Террористы...»
Я пришла в себя от настойчивого телефонного звонка. Взглянув на часы, я поняла, что провалялась в обмороке больше часа. Истерика уже стучалась в дверь моего разума. Сдерживая мощную спазматическую дрожь, я дотянулась до телефона...
***
Третья ночь без сна. Не хотелось шевелиться, дышать, жить.
Молитвы закончились еще вчера. Я не верю в Бога, который позволяет убивать детей. Боль за гибель ангелов почти поглотила личную боль... Но если эту беду оставалось лишь оплакивать, то неизвестность еще держала меня костлявыми руками за горло.
Не отпускало ощущение, что голова набита спутанными электрическими проводами, которые искрят вспышками боли от каждого движения век, от каждого вдоха и выдоха. Иногда по этим проводам пробегали звуковые помехи, в которых я с трудом разбирала его глухой голос в телефонной трубке: «Лёля, любимая, не жди...»
Несмотря на адскую головную боль, мысль все же работала, пытаясь проникнуть в мировое информационное пространство и услышать конец оборванной фразы, узнать, что сейчас происходит с ним. Я с трудом поднялась с дивана и, наступив на осколки стекла разбитой иконы, побрела на ванную.
Из зеркала на меня смотрела опухшая всклокоченная старуха со щелками источающих боль глаз. Я включила воду и, набрав воды в ладони, прикоснулась к лицу. Собственный стон меня не испугал – вода прожгла своим холодом щеки и лоб, стекала на шею с ошметками оплавленной кожи, но оголенные провода немного поутихли.
Путь из ванной в кухню казался бесконечным, но я его все же преодолела. Не включая свет, я села на подоконнике настежь распахнутого окна. Там за ним царила черная южная ночь, непроглядная, как мои мысли в тот момент. Взгляд утонул в чернилах беззвездного неба, которое манило и одновременно высасывало остатки жизни из моего истерзанного тела и покалеченной души.
«Милый, любимый, счастье мое, ну, дай мне знак!» - я шептала чуть слышно, обращаясь к самому космосу. «Не оставь меня одну в этой тьме, помоги!»...
Мрачное липкое небо молчало, ни одной звезды не открыв моему жалкому взгляду. А я все шептала, молила неизвестные силы о помощи и милости... до самого утра.
***
Знак был, да только я его не увидела. Другого я ждала знака...
Через четыре дня я узнала, что он погиб, спасая чьего-то ребенка из адского спортзала Школы №1. Вот он какой, порок счастья.
Помочь сайту
Поздравления
