О связи времён, имён и " прочей фигне "

Фото из Яндекса


Вступление
Хотите во Ржевку, на чудесной речке Проня? Приглашаю полетать со мной! Закройте глаза… Ещё чуть-чуть…Открывайте… Мы пронзили и время, и пространство… 1922 год… Видите, прозрачную ниточку, вытекающую из болот у деревни Лужки? Как она разрезая мощные чернозёмы Тульской и Рязанской губерний, принимает в свои светлые воды выдохи ручейков и речушек? Слышите? – Это поёт на перекатах светлоокая красавица Проня. Лаская берега плодородной землицы, Пронюшка, пробежав, без малого, четыреста вёрст - впадёт в трудягу Оку, которая, в свою очередь, в Нижнем Новгороде сольётся с сударыней Волгой.
Отвлеклись! – На Проню! Там, на Рязанском берегу, ордынцы разбивали шатры, чтобы приготовиться к решительному броску на Москву. Многие из близлежащих поселений были основаны опальными стрельцами. Пётр Алексеевич, переломив сестрицу Софью через колено, выслал сюда, оставшихся в живых её верных воинов, с семьями. А потому и Стрелецкие Выселки и Стрелецкая слобода, и Стрелковка…
Недалеко от Ржевки, в Проню впадает Араповка. Сейчас её именуют Тетяковкой, по названию деревни, на её крутом берегу. Таинственное и намоленное место. 
Под обрывом два, приваленных лаза. Это вход в Гремячевские пещеры. Говорят, что в этих катакомбах находили себе приют и защиту от диких зверей ещё наши прапращуры. В обозримом прошлом – пещеры использовали на Гремячевском рубеже, для тайных перемещений воинов Московского княжества в битвах с Рязанскими братьями и с ордынцами. Чуть позже здесь заложили крепость, от которой в наши дни ничего не осталось.
В середине девятнадцатого века Гремячевский крестьянин, Яшка Павлов, со товарищи, расширили ходы, выдолбили в тоннелях лавочки. Устроили кельи для уединённого моления – всё как в Киево-Печерской лавре. Народ потянулся на моление к святым пещерам. Вскоре близлежащие храмы практически опустели – верующие предпочитали общаться с Господом в пещерах или возле оных. Духовенство стало терять и паству и доходы. Приказом Тульского генерал-губернатора, входы в пещеры были подвалены в 1856 году.
Народ вернулся в храмы. И только самые фанатичные, устроив скрытые лазы, продолжали тайное моление в подземных кельях.
Пещеры привлекали своей загадочной историей, уходящей к истокам цивилизации, энтузиастов со всего Союза. Случалось, что люди пропадали, заплутав в подземном лабиринте. К семидесятым годам двадцатого столетия плотина на Прони встанет тромбом, перекрыв её естественное течение. Вода поднимется и водохранилище проглотит большую часть загадочных пещер. Говорят, что сейчас отрыты новые ходы, через которые можно попасть в верхние отдушины пещер.
Не устали парить? – Тогда плавненько повернёмся спиной к солнышку… Видите родничёк, в Детском парке Сталиногорска? - Это дитя былинного Иван-озера, шелестящего камышом совсем рядышком. Так вот из этого родничка берёт начало Великая Русская река Дон. Через Иван-озеро должен был проходить судоходный канал, соединяющий истоки Дона с Волгой. Пётр Первый, согнав крестьян, приступил к реализации грандиозного проекта. Были произведены большие земляные работы. Канал, кроме всего прочего, должен был связать и реку Шат, вытекающую из озера, с рекой Упой, под Тулой. Уже оформились 33 шлюза... И тут - победно завершилась Северная война, открывшая выход Российской империи к морю. Гер Питер сразу же охладел к проекту – мыслями он уже командовал флотом Его Императорского Величества на Балтике. Крестьян распустили по домам. Фантастическое инженерное решение, подкреплённое авантюризмом и железной волей Петра!  Водная артерия, длиной около 300 километров, до сих пор собирает в себя родниковые воды, атмосферные осадки и прочие талые воды и служит  нам, по мере сил. 
А Дон, быстро набирая силу уже журчит по руслу, устроенному государем в предместьях Бобрик-горы. Это бывшие земли князей Милославских, перешедшие к графьям Ладыженским, в период правление Петра Алексеевича. В конце 60-х годов восемнадцатого века Екатерина Алексеевна выкупила земельку у Ладыженских. Чуть позже, передала её с деревеньками и людишками, в наследственное пользование Алёшеньке Бобринскому, своему любимому сыночку, появившемуся на свет в результате грешной любви к Грише Орлову. Вот по поводу грешной любви можно поспорить, конечно. Любовь и связь, и дитя – это факт неоспоримый. Но вот может ли Любовь быть грешной?..
Но вперёд, к Епифани! Племянник Ивана Грозного, князь Ванюшка Мстиславский основал крепость в 1566 году и нарек её Епифанью.
Здесь лучше всего сохранились шлюзы, устроенные Петром Великим в его проекте Ивановского канала. Но главная изюминка – Никольский собор. Не забыли, что мы в 1922 году? Собор разорён, но остатки Имперского величия всё равно потрясают. 

Здесь автор вынужден на секунду вернуться на грешную землю в год 2015. Храм до сих пор реставрируют. А начали, по распоряжению Л.И Брежнева, в шестидесятые, прошлого века… 

Всё! Вперёд по течению. Ага! Непрядва впадает в Дон, давая ему новое дыхание. Стоп! Вот оно Поле Куликово! Поле Вечной Воинской Славы! 

Ало!!! Фоменки и прочие Носовские! Вы сюда приползите и расскажите людям про Московские Кулишки. Я думаю, казачки вас внимательно выслушают... Оно понятно - политика  штука сложная! О-о-о… Поди угадай – где кормить лучше будут… Наука, совесть там  всякая… Да эту муйню-шмуйню –  надо засунуть в …Тут главное - ухватить чуйку за хвост!  А чуйка  эта - тоньше, чем комариный «хомячок»…
Так, для справки. Кое-что всё же откопали археологи. Они тут рядышком, в Монастырщине, постоянно живут и работают уже много лет. Они вам расскажут , что в те славные временна дороже оружия, которое подбирали после каждой битвы, до последнего наконечника – была воинская честь и нерушимая вера во Всевышнего. Погибших не бросали на поле брани. Ни своих – ни чужих. Такие обычаи были у моих единокровных предков, уважаемые! Дмитрий Иванович – это не Иосиф Виссарионович. Павших свозили в Коломну и Серпухов. Долго на подводах – но всех! И потом родственники разбирали своих – и наших и ордынских. Ну а уж невостребованных, приняла землица в Серпухове, Коломне и Москве. Только не на поле брани! Оно пропитано кровью павших. И земля эта - свята!

Всё! Замолкаю! Смотрите на восток. Это Рязанские земли. Видите, как всё переплетено! Вон там - Скопин, чуть подальше – Бестужево. Какие знаковые места! И всё так рядышком…

Во Ржевку! Напрямую совсем близко. Вот она, Пронюшка! А это, недалеко от Ржевки – центральная усадьба Совхоза N. 
Можно возвращаться. Почему летали в 1922? Да потому, что моя история всё равно вернётся «туда и тогда!»
I.

Конец августа выдался необыкновенно жарким и сухим, как будто осень где – то заблудилось на бескрайних просторах великой страны победившего социализма, забыв дорогу в эту тихую, Богом забытую деревеньку. Снова потянуло сладковатым дымком с юго-востока. Дышать было тягостно и даже противно – но не так как в июне, когда горели торфы и леса в Мещёре. В Гремячем начали ставили плотину. Настала пора собираться в дальнюю дорогу. Пожитки были собраны – ждали обещанный бортовой грузовик. Никто тогда и не подозревал, что это громадное гидросооружение, для создания водохранилища, убьёт навсегда первозданную красоту чистой, ласковой речки. А имя – то какое! ПрОня… Правда Тульские, которые владели сравнительно небольшой акваторией с левого берега, где речка откусила не хилый кусок их землицы - называли её Пронь. Но Рязанское «Проня» - ласковое, домашнее, что-ли, было Кириллу куда как ближе и роднее. Но и Тульским досталось своё счастье. По их землице, через Хитровщину и Ковалёвку к Марчугам, журчало чудо с не менее ласковым названием – Улыбыш. Чуть ниже Марчугов, улыбающаяся речушка, сбавив нрав, плавно втекала в глубокий, синий как небо, омут в излучине Прони. Это благое место носило название «Три речки». Через несколько лет, достроят плотину, накинут огромную бетонную удавку на шею девственной, нетронутой красоты - и на её месте разольётся громадное, серое, стоячее «ничто». Несколько деревень, из предполагаемой зоны подтопления, выселят по Рязанским да Тульским городам и весям.. А вот Ржевские, с Рязанского берега, всей деревней попали в саму Москву. Так Кирилл стал «москвачом», со всеми домочадцами и кошкой Муркой. Она на удивление быстро привыкла к городской жизни, и ей повезло больше всех при новоселье – так как въехали на первый этаж. Вылазки на двор и обратно, кошка совершала, по деревенской привычке через форточку в кухне. Ржевка была приписана к Московской железной дороге, хотя и находилась в самом центре богатого птицеводческого совхоза. У всех были паспорта на руках. Испокон века мужики служили на «железке», работая вахтами, а женщины в большинстве своём тянули домашнее хозяйство, да батрачили по найму на птицеферме. Когда водохранилище заполнилось - оказалось, что Ржевка выше уровня затопления, хотя вода подошла почти к самым дворам.
Там вообще была какая-то мутная история с этой деревней. Дома, по отселению, почему-то не снесли, как будто зная наперёд, что всё так выйдет, как и вышло.
Старики тут же вернулись на насиженные гнёзда. Несколько лет деревня просуществовала в статусе фантомного поселения. С карты области её стёрли, отрезали электроэнергию и опечатали сельпо, с заколоченными крест-накрест окнами. Мужики быстренько протянули провода к одиноко стоявшему трансформатору, условно обереженному видимостью забора, и в дома вернулся свет. Огороды вновь обрабатывались, по дворам разгуливало пернатое братство. Потянувшиеся к родным пенатам брошенные собаки, привели с собой злющий, дикий приплод. Выросшая в иной среде молодь, впитала с молоком матерей только звериные инстинкты. Никакого родства с двуногими «ватниками» быть не могло. Страшное племя – не боящееся огня, быстро выучившее и запомнившее людские привычки.Но в недолгой и жестокой войне «хозяин природы» победил. Кого-то из четвероногих удалось сломать и приручить – но большинство стаи было отстреляно. Такова жизнь – и выживает сильнейший! 
Позже МПС помогло всем деревенским оформить их бывшие владения как дачные участки. До Москвы далековато, около двухсот километров - но бесплатный проезд по железке большинству Ржевских был обеспечен. От Михайлова до Казанского вокзала в столице добирались за три часа. До Михайлова и обратно на рейсовых ПАЗиках или на совхозных попутках, снующих как муравьи, по новенькой заасфальтированной дороге до самой центральной усадьбы совхоза. Ну а уж до Ржевки – пёхом с километр по отсыпанному советской властью грейдеру. 

Кирилл выучился на инженера-путейца, женился на красавице Оксане, которая приехала из Киева по распределению в ордена Ленина Главмосстрой при Мосгорисполкоме. Через год родился сын, Кирилл Кириллович Тымчук. Молодые получили двухкомнатную квартиру в Кузьминках, недалеко от метро и от дома родителей Тымчука.

Младший Ржевку не полюбил, может потому, что никогда не видел девственную красоту Прони… У бабки в Киеве ему нравилось всё. И город, и шикарная квартира на Крещатике, и профессорская дача деда. А когда Оксана умерла от тяжёлой и мучительной болезни - и вовсе уехал из Москвы на Украину. К двухтысячному Кирилл-старший остался совсем один. Родителей не стало, младший с семьёй приезжал крайне редко – а в начале четырнадцатого, связь полностью прервалась. Два Кирилла насмерть переругались в телефонном разговоре, категорически расходясь в оценках Украинских событий.

II.

Деда по отцу, Кирилл помнил плохо – его снесли на погост, когда пацану было лет шесть или семь. Степан, родившийся в нищем селе под Житомиром - в Гражданскую уже командовал полком. Потом, осев на Рязанщине, до сорок первого служил по партийной линии - сначала в уездном совдепе, а потом в районном комитете КПСС. В конце сорок второго дед попал в плен, в чине батальонного комиссара, то-бишь, по-теперешнему - майора. Немцы расстреливать не стали, желая использовать ситуацию себе в пользу. Но на следующий день Степан Андреевич был отбит диким, блуждающим взводом, который вскоре влился в партизанский отряд. Бывший комиссар Красной Армии партизанил в должности заместителя командира отряда. В сорок четвёртом партизаны влились в ряды 40-й армии, в составе Юго-Западного фронта, под командованием генерал-лейтенанта Ф.Ф. Жмаченко. После войны, плен Степану не простили. Посадить не посадили – но от власти отрешили навсегда. Он до смерти проработал сторожем на складе комбикормов в колхозе, который при «Хруще» перевели в совхоз, с прирезом соседнего нищего коллективного хозяйства.

Во время коллективизации, Стёпка, комиссаривший в Михайлове, практически не вылезал из большого, зажиточного села, впоследствии ставшего центральной усадьбой колхоза. Активно загонял сельчан в «союз трудового братства», потрошил и сплавлял на этап раскулаченных «мироедов». Женился на красавице Анне, из соседней деревеньки, не тронув её родителей, которые были весьма зажиточными по большевистским меркам. Бабка Кирилла, так и металась до самой Великой Отечественной, между домами – то в Михайлов, то во Ржевку. Дед, в силу классовых противоречий, редко посещал дом тестя. Детей долго не было, пока в тридцать девятом не появился на свет отец Кирилла – Иван Тымчук. 

Немцы прошли при наступлении на Москву, едва коснувшись села обжигающим крылом – снесли по ходу памятник Ленину у бывшего храма, не тронув ни дворов, ни живности. Отец Кирилла жил и рос у матушкиных родителей в деревне, на парном молоке, на своём хлебе из русской печи. Мяса и птицы тоже хватало – дед с бабкой сумели не только выжить, но и прирасти добром. Хозяйство было крепкое, жизнь, несмотря на все ужасы войны – вполне сносная.
А история с камнем, на котором до войны стоял вождь мирового пролетариата, неразрывно связана с этой землёй, с этими людьми, с этой загадочной и непонятной для «басурманов» страной, под названием Россия.

Будучи переполненным революционным хмельным пойлом, Степан долго, до хрипоты убеждал местный совдеп поставить памятник Иуде Искариоту, как первому, пламенному революционеру. Он должен был стоять во весь рост, с поднятой к верху рукой, призывающей к бунту. Обязательно со сжатым до каменного хруста кулаком. И поставить памятник надо было, по его разумению, напротив разграбленного Храма. Он даже приволок на лошадях, с помощью катков из дубовых чурок, большой гранитный камень с Храмового погоста. Для этого надо было свалить с него гипсовую копию Скорбящего Гения, сработанную по фотографиям скульптуры К. Барта, нанятым барином залётным мазилой. Стёпки было глубоко «по полковому барабану» - кто такой Барт и что там за срамной мужик восседает на красивом гранитном постаменте. А местная голытьба с удовольствием помогла разорить буржуйский склеп. 
После нескольких дней героической борьбы с законом земного тяготения Ньютона и Эвклидовой геометрией, удалось водрузить камень на подготовленное место.
Почему Иуда, в Рязанской глубинке? Да потому, что Степан видел подобное творение бесноватой братии в Свияжске, где Иуду установили по рекомендации и благословлению товарища Ленина! Споры по персонажу со временем переросли в дискуссию по необходимости вообще тратить деньги на какие-либо памятники, пока сверху не спустили директиву о необходимости увековечивания памяти самого товарища Ленина. Памятник в сорок первом свалили и утилизировали гусеницами танка фашисты. Мемориально-тиражного Ильича, после войны поставили уже напротив здания совхозной администрации на стандартном постаменте. Храм «подшаманили» и переоборудовали под совхозный склад комбикормов, а вросший в землю гранитный камень и до сей поры там, и зовут его Степаном. О связи времён, имён и прочей "фигне", никто и не задумывается. 
Степан – так Степан. Похоже, так было всегда…

III.
Тымчук не отрываясь от экрана телевизора просидел до утра в осиротевшей кухне.
В душе поселился ужас. Он не мог ни понять, ни простить. Столько звериной злобы он видел в своей жизни однажды – когда дерзкая стая молодой четвероногой поросли терзала возродившуюся Ржевку, терроризируя всё население . После того, как псы задрали двух женщин на дороге к центральной усадьбе - мужики решили проблему жёстко, быстро и беспощадно…

Кирилл-старший встал с лежанки, тщательно проверил обмундирование, нацепил тяжеленный броник, каску времён Отечественной и вышел на двор. Официально его не брали на передовую по причине «древности» – но он почти всякий раз просачивался в видавший виды УАЗик и следуя установленному, сотню раз прожитому маршруту, оказывался на передовой Донецкого аэропорта. Ну не совсем на передовой, но в зоне поражения – однозначно.
Недавно узнал, что в селе под Житомиром, на родине деда, снесли памятник Ленину. Говорят, что уже вскоре на постамент встанет Степан Бандера. Глоток…Ещё глоток… Годок, другой… 
Степан – так Степан. Похоже так было всегда…

Укрывшись в схроне за бетонными блоками, он слушал знакомую, ставшую привычной композицию «вольных славян», в исполнении сводного ансамбля Украинских «братьев». Солировал оператор установки «Град»…

Сегодня озвучили данные по расследованию расстрела автобуса с людьми под Волновахой. Кирилл и без того знал, что ракеты, взрывы которых показали мировому сообществу, прилетели с позиций «укропов». Но кому нужна эта правда? Виновных уже назначили – и точка… Точка отсчёта новой бесовской линии судьбы, обозначенной трассёрами -  чтобы кукловоды могли скорректировать направление стратегического удара. А в Киеве скорбящие, гневные делегаты нации, сплотившейся под знаменем отвоёванной свободы, на марше единства прошли тесным строем в знак скорби… И мести «кровожадным ватникам». Революционное пойло, отшибает возможность рассуждать, помнить, анализировать. Клич вождей – руководство к действию: « Враг беспощаден и коварен! Москаляку – на гиляку!». Что-то похожее было уже, вроде бы… Ещё чуток и станет актуальным лозунг, или призыв к действию: «Детей от смешанных браков – в топку»! 
Господи! Сколько же ненависти может вместить человеческое сердце? А ненависть – штука страшная, обладающая непомерной разрушительной силой! Сломать – легко! Починить - несоизмеримо трудней! А порой и вовсе невозможно…

Молодой хлопец, Тымчук-младший, с шевроном правого сектора на рукаве, выжженного солнцем и пропахшего порохом камуфляжа, внимательно припал к оптике СВД. Он который день ищет в перекрестьи прицела своего отца, чтобы порвать навсегда, порочащие связи. 
Революционное пойло кипит в жилах, выжигая генную память «косопузых рязанских ватников» Придёт день и он громче всех будет орать: «Слава героям! Выбл**ков – в топку!»
Интеллигентная училка словесности, в стольном граде Киеве, выглянет с балкона на беснующуюся толпу…
-В топку – так в топку! - Что - то похожие уже было, кажется… Слава героям!
 

© Copyright: Михаил Скубилин, 2015

Регистрационный номер №0266116

от 20 января 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0266116 выдан для произведения: Фото из Яндекса


Вступление
Хотите во Ржевку, на чудесной речке Проня? Приглашаю полетать со мной! Закройте глаза… Ещё чуть-чуть…Открывайте… Мы пронзили и время, и пространство… 1922 год… Видите, прозрачную ниточку, вытекающую из болот у деревни Лужки? Как она разрезая мощные чернозёмы Тульской и Рязанской губерний, принимает в свои светлые воды выдохи ручейков и речушек? Слышите? – Это поёт на перекатах светлоокая красавица Проня. Лаская берега плодородной землицы, Пронюшка, пробежав, без малого, четыреста вёрст - впадёт в трудягу Оку, которая, в свою очередь, в Нижнем Новгороде сольётся с сударыней Волгой.
Отвлеклись! – На Проню! Там, на Рязанском берегу, ордынцы разбивали шатры, чтобы приготовиться к решительному броску на Москву. Многие из близлежащих поселений были основаны опальными стрельцами. Пётр Алексеевич, переломив сестрицу Софью через колено, выслал сюда, оставшихся в живых её верных воинов, с семьями. А потому и Стрелецкие Выселки и Стрелецкая слобода, и Стрелковка…
Недалеко от Ржевки, в Проню впадает Араповка. Сейчас её именуют Тетяковкой, по названию деревни, на её крутом берегу. Таинственное и намоленное место. 
Под обрывом два, приваленных лаза. Это вход в Гремячевские пещеры. Говорят, что в этих катакомбах находили себе приют и защиту от диких зверей ещё наши прапращуры. В обозримом прошлом – пещеры использовали на Гремячевском рубеже, для тайных перемещений воинов Московского княжества в битвах с Рязанскими братьями и с ордынцами. Чуть позже здесь заложили крепость, от которой в наши дни ничего не осталось.
В середине девятнадцатого века Гремячевский крестьянин, Яшка Павлов, со товарищи, расширили ходы, выдолбили в тоннелях лавочки. Устроили кельи для уединённого моления – всё как в Киево-Печерской лавре. Народ потянулся на моление к святым пещерам. Вскоре близлежащие храмы практически опустели – верующие предпочитали общаться с Господом в пещерах или возле оных. Духовенство стало терять и паству и доходы. Приказом Тульского генерал-губернатора, входы в пещеры были подвалены в 1856 году.
Народ вернулся в храмы. И только самые фанатичные, устроив скрытые лазы, продолжали тайное моление в подземных кельях.
Пещеры привлекали своей загадочной историей, уходящей к истокам цивилизации, энтузиастов со всего Союза. Случалось, что люди пропадали, заплутав в подземном лабиринте. К семидесятым годам двадцатого столетия плотина на Прони встанет тромбом, перекрыв её естественное течение. Вода поднимется и водохранилище проглотит большую часть загадочных пещер. Говорят, что сейчас отрыты новые ходы, через которые можно попасть в верхние отдушины пещер.
Не устали парить? – Тогда плавненько повернёмся спиной к солнышку… Видите родничёк, в Детском парке Сталиногорска? - Это дитя былинного Иван-озера, шелестящего камышом совсем рядышком. Так вот из этого родничка берёт начало Великая Русская река Дон. Через Иван-озеро должен был проходить судоходный канал, соединяющий истоки Дона с Волгой. Пётр Первый, согнав крестьян, приступил к реализации грандиозного проекта. Были произведены большие земляные работы. Канал, кроме всего прочего, должен был связать и реку Шат, вытекающую из озера, с рекой Упой, под Тулой. Уже оформились 33 шлюза... И тут - победно завершилась Северная война, открывшая выход Российской империи к морю. Гер Питер сразу же охладел к проекту – мыслями он уже командовал флотом Его Императорского Величества на Балтике. Крестьян распустили по домам. Заиленный шрам, длиной около 300 километров, до сих пор не залечила раненая землица.
А Дон быстро набирая силу уже журчит, по руслу, устроенному государем в предместьях Бобрик-горы. Это бывшие земли князей Милославских, перешедшие к графьям Ладыженским, в период правление Петра Алексеевича. В конце 60-х годов восемнадцатого века Екатерина Алексеевна выкупила земельку у Ладыженских. Чуть позже, передала её с деревеньками и людишками, в наследственное пользование Алёшеньке Бобринскому, своему любимому сыночку, появившемуся на свет в результате грешной любви к Грише Орлову. Вот по поводу грешной любви можно поспорить, конечно. Любовь и связь, и дитя – это факт неоспоримый. Но вот может ли Любовь быть грешной?..
Но вперёд, к Епифани! Племянник Ивана Грозного, князь Ванюшка Мстиславский основал крепость в 1566 году и нарек её Епифанью.
Здесь лучше всего сохранились шлюзы, устроенные Петром Великим в его проекте Ивановского канала. Но главная изюминка – Никольский собор. Не забыли, что мы в 1922 году? Собор разорён, но остатки Имперского величия всё равно потрясают. 

Здесь автор вынужден на секунду вернуться на грешную землю в год 2015. Храм до сих пор реставрируют. А начали, по распоряжению Л.И Брежнева, в шестидесятые, прошлого века… 

Всё! Вперёд по течению. Ага! Непрядва впадает в Дон, давая ему новое дыхание. Стоп! Вот оно Поле Куликово! Поле Вечной Воинской Славы! 

Ало!!! Фоменки и прочие Носовские! Вы сюда приползите и расскажите людям про Московские Кулишки. Я думаю, казачки вас внимательно выслушают... Так, для справки. Кое-что всё же откопали археологи. Они тут рядышком, в Монастырщине, постоянно живут и работают уже много лет. Щоб вы вспомнили – в те славные временна дороже оружия, которое подбирали после каждой битвы, до последнего наконечника – была воинская честь и нерушимая вера во Всевышнего. Погибших не бросали на поле брани. Ни своих – ни чужих. Такие обычаи были у моих единокровных предков, уважаемые! Дмитрий Иванович – это не Иосиф Виссарионович. Павших свозили в Коломну и Серпухов. Долго на подводах – но всех! И потом родственники разбирали своих – и наших и ордынских. Ну а уж невостребованных, приняла землица в Серпухове, Коломне и Москве. Только не на поле брани! Оно пропитано кровью павших. И земля эта - свята!

Всё! Замолкаю! Смотрите на восток. Это Рязанские земли. Видите, как всё переплетено! Вон там - Скопин, чуть подальше – Бестужево. Какие знаковые места! И всё так рядышком…

Во Ржевку! Напрямую совсем близко. Вот она, Пронюшка! А это, недалеко от Ржевки – центральная усадьба Совхоза N. 
Можно возвращаться. Почему летали в 1922? Да потому, что моя история всё равно вернётся «туда и тогда!»
I.

Конец августа выдался необыкновенно жарким и сухим, как будто осень где – то заблудилось на бескрайних просторах великой страны победившего социализма, забыв дорогу в эту тихую, Богом забытую деревеньку. Снова потянуло сладковатым дымком с юго-востока. Дышать было тягостно и даже противно – но не так как в июне, когда горели торфы и леса в Мещёре. В Гремячем начали ставили плотину. Настала пора собираться в дальнюю дорогу. Пожитки были собраны – ждали обещанный бортовой грузовик. Никто тогда и не подозревал, что это громадное гидросооружение, для создания водохранилища, убьёт навсегда первозданную красоту чистой, ласковой речки. А имя – то какое! ПрОня… Правда Тульские, которые владели сравнительно небольшой акваторией с левого берега, где речка откусила не хилый кусок их землицы - называли её Пронь. Но Рязанское «Проня» - ласковое, домашнее, что-ли, было Кириллу куда как ближе и роднее. Но и Тульским досталось своё счастье. По их землице, через Хитровщину и Ковалёвку к Марчугам, журчало чудо с не менее ласковым названием – Улыбыш. Чуть ниже Марчугов, улыбающаяся речушка, сбавив нрав, плавно втекала в глубокий, синий как небо, омут в излучине Прони. Это благое место носило название «Три речки». Через несколько лет, достроят плотину, накинут огромную бетонную удавку на шею девственной, нетронутой красоты - и на её месте разольётся громадное, серое, стоячее «ничто». Несколько деревень, из предполагаемой зоны подтопления, выселят по Рязанским да Тульским городам и весям.. А вот Ржевские, с Рязанского берега, всей деревней попали в саму Москву. Так Кирилл стал «москвачом», со всеми домочадцами и кошкой Муркой. Она на удивление быстро привыкла к городской жизни, и ей повезло больше всех при новоселье – так как въехали на первый этаж. Вылазки на двор и обратно, кошка совершала, по деревенской привычке через форточку в кухне. Ржевка была приписана к Московской железной дороге, хотя и находилась в самом центре богатого птицеводческого совхоза. У всех были паспорта на руках. Испокон века мужики служили на «железке», работая вахтами, а женщины в большинстве своём тянули домашнее хозяйство, да батрачили по найму на птицеферме. Когда водохранилище заполнилось - оказалось, что Ржевка выше уровня затопления, хотя вода подошла почти к самым дворам.
Там вообще была какая-то мутная история с этой деревней. Дома, по отселению, почему-то не снесли, как будто зная наперёд, что всё так выйдет, как и вышло.
Старики тут же вернулись на насиженные гнёзда. Несколько лет деревня просуществовала в статусе фантомного поселения. С карты области её стёрли, отрезали электроэнергию и опечатали сельпо, с заколоченными крест-накрест окнами. Мужики быстренько протянули провода к одиноко стоявшему трансформатору, условно обереженному видимостью забора, и в дома вернулся свет. Огороды вновь обрабатывались, по дворам разгуливало пернатое братство. Потянувшиеся к родным пенатам брошенные собаки, привели с собой злющий, дикий приплод. Выросшая в иной среде молодь, впитала с молоком матерей только звериные инстинкты. Никакого родства с двуногими «ватниками» быть не могло. Страшное племя – не боящееся огня, быстро выучившее и запомнившее людские привычки.Но в недолгой и жестокой войне «хозяин природы» победил. Кого-то из четвероногих удалось сломать и приручить – но большинство стаи было отстреляно. Такова жизнь – и выживает сильнейший! 
Позже МПС помогло всем деревенским оформить их бывшие владения как дачные участки. До Москвы далековато, около двухсот километров - но бесплатный проезд по железке большинству Ржевских был обеспечен. От Михайлова до Казанского вокзала в столице добирались за три часа. До Михайлова и обратно на рейсовых ПАЗиках или на совхозных попутках, снующих как муравьи, по новенькой заасфальтированной дороге до самой центральной усадьбы совхоза. Ну а уж до Ржевки – пёхом с километр по отсыпанному советской властью грейдеру. 

Кирилл выучился на инженера-путейца, женился на красавице Оксане, которая приехала из Киева по распределению в ордена Ленина Главмосстрой при Мосгорисполкоме. Через год родился сын, Кирилл Кириллович Тымчук. Молодые получили двухкомнатную квартиру в Кузьминках, недалеко от метро и от дома родителей Тымчука.

Младший Ржевку не полюбил, может потому, что никогда не видел девственную красоту Прони… У бабки в Киеве ему нравилось всё. И город, и шикарная квартира на Крещатике, и профессорская дача деда. А когда Оксана умерла от тяжёлой и мучительной болезни - и вовсе уехал из Москвы на Украину. К двухтысячному Кирилл-старший остался совсем один. Родителей не стало, младший с семьёй приезжал крайне редко – а в начале четырнадцатого, связь полностью прервалась. Два Кирилла насмерть переругались в телефонном разговоре, категорически расходясь в оценках Украинских событий.

II.

Деда по отцу, Кирилл помнил плохо – его снесли на погост, когда пацану было лет шесть или семь. Степан, родившийся в нищем селе под Житомиром - в Гражданскую уже командовал полком. Потом, осев на Рязанщине, до сорок первого служил по партийной линии - сначала в уездном совдепе, а потом в районном комитете КПСС. В конце сорок второго дед попал в плен, в чине батальонного комиссара, то-бишь, по-теперешнему - майора. Немцы расстреливать не стали, желая использовать ситуацию себе в пользу. Но на следующий день Степан Андреевич был отбит диким, блуждающим взводом, который вскоре влился в партизанский отряд. Бывший комиссар Красной Армии партизанил в должности заместителя командира отряда. В сорок четвёртом партизаны влились в ряды 40-й армии, в составе Юго-Западного фронта, под командованием генерал-лейтенанта Ф.Ф. Жмаченко. После войны, плен Степану не простили. Посадить не посадили – но от власти отрешили навсегда. Он до смерти проработал сторожем на складе комбикормов в колхозе, который при «Хруще» перевели в совхоз, с прирезом соседнего нищего коллективного хозяйства.

Во время коллективизации, Стёпка, комиссаривший в Михайлове, практически не вылезал из большого, зажиточного села, впоследствии ставшего центральной усадьбой колхоза. Активно загонял сельчан в «союз трудового братства», потрошил и сплавлял на этап раскулаченных «мироедов». Женился на красавице Анне, из соседней деревеньки, не тронув её родителей, которые были весьма зажиточными по большевистским меркам. Бабка Кирилла, так и металась до самой Великой Отечественной, между домами – то в Михайлов, то во Ржевку. Дед, в силу классовых противоречий, редко посещал дом тестя. Детей долго не было, пока в тридцать девятом не появился на свет отец Кирилла – Иван Тымчук. 

Немцы прошли при наступлении на Москву, едва коснувшись села обжигающим крылом – снесли по ходу памятник Ленину у бывшего храма, не тронув ни дворов, ни живности. Отец Кирилла жил и рос у матушкиных родителей в деревне, на парном молоке, на своём хлебе из русской печи. Мяса и птицы тоже хватало – дед с бабкой сумели не только выжить, но и прирасти добром. Хозяйство было крепкое, жизнь, несмотря на все ужасы войны – вполне сносная.
А история с камнем, на котором до войны стоял вождь мирового пролетариата, неразрывно связана с этой землёй, с этими людьми, с этой загадочной и непонятной для «басурманов» страной, под названием Россия.

Будучи переполненным революционным хмельным пойлом, Степан долго, до хрипоты убеждал местный совдеп поставить памятник Иуде Искариоту, как первому, пламенному революционеру. Он должен был стоять во весь рост, с поднятой к верху рукой, призывающей к бунту. Обязательно со сжатым до каменного хруста кулаком. И поставить памятник надо было, по его разумению, напротив разграбленного Храма. Он даже приволок на лошадях, с помощью катков из дубовых чурок, большой гранитный камень с Храмового погоста. Для этого надо было свалить с него гипсовую копию Скорбящего Гения, сработанную по фотографиям скульптуры К. Барта, нанятым барином залётным мазилой. Стёпки было глубоко «по полковому барабану» - кто такой Барт и что там за срамной мужик восседает на красивом гранитном постаменте. А местная голытьба с удовольствием помогла разорить буржуйский склеп. 
После нескольких дней героической борьбы с законом земного тяготения Ньютона и Эвклидовой геометрией, удалось водрузить камень на подготовленное место.
Почему Иуда, в Рязанской глубинке? Да потому, что Степан видел подобное творение бесноватой братии в Свияжске, где Иуду установили по рекомендации и благословлению товарища Ленина! Споры по персонажу со временем переросли в дискуссию по необходимости вообще тратить деньги на какие-либо памятники, пока сверху не спустили директиву о необходимости увековечивания памяти самого товарища Ленина. Памятник в сорок первом свалили и утилизировали гусеницами танка фашисты. Мемориально-тиражного Ильича, после войны поставили уже напротив здания совхозной администрации на стандартном постаменте. Храм «подшаманили» и переоборудовали под совхозный склад комбикормов, а вросший в землю гранитный камень и до сей поры там, и зовут его Степаном. О связи времён, имён и прочей "фигне", никто и не задумывается. 
Степан – так Степан. Похоже, так было всегда…

III.
Тымчук не отрываясь от экрана телевизора просидел до утра в осиротевшей кухне.
В душе поселился ужас. Он не мог ни понять, ни простить. Столько звериной злобы он видел в своей жизни однажды – когда дерзкая стая молодой четвероногой поросли терзала возродившуюся Ржевку, терроризируя всё население . После того, как псы задрали двух женщин на дороге к центральной усадьбе - мужики решили проблему жёстко, быстро и беспощадно…

Кирилл-старший встал с лежанки, тщательно проверил обмундирование, нацепил тяжеленный броник, каску времён Отечественной и вышел на двор. Официально его не брали на передовую по причине «древности» – но он почти всякий раз просачивался в видавший виды УАЗик и следуя установленному, сотню раз прожитому маршруту, оказывался на передовой Донецкого аэропорта. Ну не совсем на передовой, но в зоне поражения – однозначно.
Недавно узнал, что в селе под Житомиром, на родине деда, снесли памятник Ленину. Говорят, что уже вскоре на постамент встанет Степан Бандера. Глоток…Ещё глоток… Годок, другой… 
Степан – так Степан. Похоже так было всегда…

Укрывшись в схроне за бетонными блоками, он слушал знакомую, ставшую привычной композицию «вольных славян», в исполнении сводного ансамбля Украинских «братьев». Солировал оператор установки «Град»…

Сегодня озвучили данные по расследованию расстрела автобуса с людьми под Волновахой. Кирилл и без того знал, что ракеты, взрывы которых показали мировому сообществу, прилетели с позиций «укропов». Но кому нужна эта правда? Виновных уже назначили – и точка… Точка отсчёта новой бесовской линии судьбы, обозначенной трассёрами -  чтобы кукловоды могли скорректировать направление стратегического удара. А в Киеве скорбящие, гневные делегаты нации, сплотившейся под знаменем отвоёванной свободы, на марше единства прошли тесным строем в знак скорби… И мести «кровожадным ватникам». Революционное пойло, отшибает возможность рассуждать, помнить, анализировать. Клич вождей – руководство к действию: « Враг беспощаден и коварен! Москаляку – на гиляку!». Что-то похожее было уже, вроде бы… Ещё чуток и станет актуальным лозунг, или призыв к действию: «Детей от смешанных браков – в топку»! 
Господи! Сколько же ненависти может вместить человеческое сердце? А ненависть – штука страшная, обладающая непомерной разрушительной силой! Сломать – легко! Починить - несоизмеримо трудней! А порой и вовсе невозможно…

Молодой хлопец, Тымчук-младший, с шевроном правого сектора на рукаве, выжженного солнцем и пропахшего порохом камуфляжа, внимательно припал к оптике СВД. Он который день ищет в перекрестьи прицела своего отца, чтобы порвать навсегда, порочащие связи. 
Революционное пойло кипит в жилах, выжигая генную память «косопузых рязанских ватников» Придёт день и он громче всех будет орать: «Слава героям! Выбл**ков – в топку!»
Интеллигентная училка словесности, в стольном граде Киеве, выглянет с балкона на беснующуюся толпу…
-В топку – так в топку! - Похоже так было всегда…
 

 

Славянское лето

Королева красоты