Приключения в пустыне одиночества

Роман Алексея Иванова «Географ глобус пропил», – пожалуй, единственное произведение в российской литературе недавнего времени, предлагающее всерьёз поразмыслить над тем, что такое подростки и их учителя. Особенно, если речь идёт о мальчишках.

1990-е, российская провинция, Предуралье. Довольно молодой ещё человек, Виктор Служкин, не могущий никак найти для себя занятие, отвечающее запросам души, посему чувствующий себя ненужным в конкретном месте и в конкретном времени. Вот придумал поработать учителем географии. В результате узнал много интересного о самом себе. Это нормально: человек, полагающий себя источником всех истин о жизни и самонадеянно выливающий эти истины на головы школьников, учителем так и не становится. Обучают друг друга при нормальном раскладе обе стороны – и старшие, и младшие.

Но, позвольте, говорят многие читатели, какой же он старший, этот Служкин? То есть годами – да, конечно, ему уже 28, а «отцам», с которыми он копошится, пока 14. Но ведёт-то он себя как? Плывёт по течению жизни, развлекается штучками-дрючками, огрызается шуточками-прибауточками. Много пьёт. А нарвётся на «расчёстку» или даже порог какой – как умеет, спасается. И всё у него как-то зыбко, как-то не по-настоящему…

Э, ребята, а вы много встречали тех, кто себя разумеет уже довольно рано? И является ли Служкин тем, кто себя совсем не разумеет? Да что вы, опять кричат возмущённые, какой он учитель? Не учитель ещё. Но может им стать. Потому что люди для него – не мелькающие в окнах электрички тени. Как бы Виктор ни уговаривал себя по поводу необходимости сразу рассчитывать на свинство со стороны окружающих, улавливает он в них лучшее, что есть. Не прав Будкин, когда бросает своему приятелю, что тот не добрый, а добренький.

Кличка «Географ», я думаю, на самом деле неправильная: зондер-команда Градусова должна была бы придумать нечто позаковыристей, учитывая все опробованные на Служкине страшилки. И даже думаю, что Иванов многое смягчил, дабы уж совсем кисейных барышень не смущать повестью о школьных реалиях, открывшихся выпускнику универа. Только не надо топать ногами, уважаемые граждане, и рвать на груди тельняшки: ещё не известно, что бы делали вы на месте этого походника. У бывших студентов педвузов есть маленькое преимущество: они хотя бы побывали на какой-никакой школьной практике, то есть опыт гарцевания перед изумлённой подростковой аудиторией имеют. Виктору никто ничего не объяснял, кроме того, что у него ничего получиться не может априори. Вот и плюхнулся в это тесто, из которого слепить что-то ох как нелегко.

Школа становится понятной после нескольких штрихов: бесцветный директор, командор Угроза, любительница мужских бицепсов Кира. Три девятых класса, традиционно отсортированных по уровню способностей в сторону повышения к «А». Полузаброшенный кабинет географии. Полузаброшенный школьный двор. Странно, что Иванов ничего не пояснил о занятиях Служкина с другими классами: вроде, учитель нужен был для работы со всеми возрастами, но действие всё время крутится вокруг девятиклассников. Ну, да ладно. Только ежели наш географ общался только с тремя классами, каковы же были его финансовые достижения? Жену понять можно – не добытчик.

А какие вообще добытчики по российским городам и весям в 1990-х (да и теперь)? Менты и автосервисные орлы. Дурака дорога кормит – какие беды и проблемы? Все прочие промышляют самогоноварением, что и подтверждает красная профессура, не понимающая, зачем нужна экономическая география. Служкин пьян чуть не каждый день. Тоже картина маслом, знакомая всем. Вот Люська Митрофанова его не осуждает: подумаешь, у неё отец хлещет ещё больше, зато по трезвянке сразу всё починит в доме. Мужик – стало быть, и пьёт. И с бабами валандается. А что ж ему, отказываться, если они сами в койку тянут?

Но влюбиться в девочку – чересчур, конечно. Однако, с другой стороны, такой экземпляр, как Виктор, в кого влюбиться мог? На том фоне, что судьба ему создаёт, Маша – вариант наиболее вдохновляющий. И тут вот давайте сделаем «стоп». Это тот порог жизненной реки, который пройти можно только с ясной головой. Ученическая любовь – дело естественное, сопровождает взрослеющего подростка. Это даже не любовь, по большому счёту, а желание чувствовать себя выбранным, оценённым кем-то, кто воспринимается более значительным, чем сам. Как 28-летний мужчина может именно влюбиться в ребёнка, я не знаю. Но допускаю, что мужчинам знать о том лучше, чем мне. Красивая девочка, умненькая, смелая… Опять же жена держит в резервации на диванчике… И всё же лучше обойтись без экстрима. Она ведь не очень понимает, что делает, а ты-то ей всё время талдычишь, что понял про жизнь немало.

Удержался. С большим трудом. И не без «помощи» Угрозы. Кстати, как это он не знал, что Маша – её дочь? Обычно в школе о таких вещах и расспрашивать-то никого не надо, просто в воздухе носится необходимая информация. Тут, видимо, для некоторого щекатания нервишек публики Иванов постарался. Хотя, по-моему, можно было и обойтись без таких мелодраматических трюков.

Удержались на долгановском пороге и «отцы». После всех приключений на Поныше и Ледяной, всех преодолённых препятствий (в том числе, и мальчишеского легкомыслия Служкина), они его взяли. Сами. Но, как вы думаете, получилось бы у них это, если бы всю дорогу они не подглядывали за географом? Не слова учат – поступки. «Я знаю, что научить ничему нельзя. Можно стать примером, и тогда те, кому надо, научатся сами, подражая. Однако подражать лично мне не советую», – рассуждает с собой наедине Виктор. И ещё: «А можно просто поставить в такие условия, где и без пояснений будет ясно, как чего делать. Конечно, я откачаю, если кто утонет, но вот захлебываться он будет по-настоящему». «Отцы» прочувствовали боль жизни за пять дней блуждания за пределами привычного уюта – вот что важно.

Но ещё важнее то, что прочувствовал – впервые – сам Служкин. «И лёд в моей душе тает. И мне становится больно от того, что там, в Долгане, меня вместе с отцами не было. Так болят руки, которые ты на стуже отморозил, а потом отогрел, оживил в тепле. Мне больно. Но я обреченно рад этой боли. Это боль жизни», – так смотрит на катамаран, отважившийся на рывок вперёд, в незнаемое, тот, кто будто бы навсегда превратил свою душу в закрытую для окружающих субстанцию. Интересное дело: «отцы» становятся для нашего героя более друзьями, чем Будкин с Колесниковым. Один Градусов чего стоит! На пятак географию после похода сдал! Между прочим, внушительное достижение для мало что умеющего в собственно учебной жизни человека.

Финал же у истории открытый. Да, Служкин пережил новое и весьма отрезвляющее приключение. Хотя… «Последний звонок», который он слушает так напряжённо и под прощальную песенку которого суетится – надо что-то сделать, но что? пробежать мимо школы в детский сад за Татой!  – только подчёркивает его отлучение от тех, кто стал ему важен, для кого он всё-таки превратился в залог человеческого счастья. Вполне возможно – счастья очень недолгого и непрочного. И что ему остаётся? «Справа от него на банкетке стояла дочка и ждала золотую машину. Слева от него на перилах сидел кот. Прямо перед ним уходила вдаль светлая и лучезарная пустыня одиночества», – вот что.

Роман Иванова не о том, что Виктор Служкин – эталон учителя. Боже упаси. Но это роман, который очень искренне, очень точно рассказывает о том, каким трудным путём может пойти человек, слышащий не только себя. «Я не знаю, что у меня получилось. Во всяком случае, я, как мог, старался, чтобы отцы стали сильнее и добрее, не унижаясь и не унижая», – так говорит сам герой. А в самом деле: сочетание силы и доброты, которое позволяет сохранить для себя и всех встреченных чувство достоинства – пустяк ли для человека?

22 апреля 2013 года