ЗИНОЧКА 14

14

Под утро действие лекарств закончилось, и тело взорвалось, поделившись на тысячи кричащих от боли кусочков. Начался жар. То казалось, что сердце остановилось и его бездыханное тело погружают в пышущую жаром лаву, тело почему-то не горело, а плавилось, как пластмасса, сворачиваясь в кольца. А то вдруг неведомая сила хватала оплавленный комок и швыряла в ледяной грот; комок скользил по льду, шипел, остывая, сжимался. Жуткий холод проник внутрь, замер, приживаясь, но вскоре ему стало тесно, и холод принялся расширять «помещение» - комок зазмеился трещинами…
Над ним, шелестя крыльями, пролетала вечность.…А из глубин космоса, как зов марсианки Аэлиты, слабо, едва слышимое на излёте, проступало:
- Аличка, не умирай, пожалуйста…

Александр проснулся (или очнулся?) от ощущения, что по его телу ползает крупное насекомое. С трудом приоткрыл тяжёлые веки.…На него в упор смотрели мокрые припухшие глаза Зиночки. Затем он увидел её влажные с застывшей слезинкой в уголке губы. Они дрогнули, чуть приоткрылись, пропустив пахнущее ирисками слово:
- Вернулся!

«Насекомым» оказались пальцы Зиночки: они осторожно сновали по телу, смазывая ушибы пахучей мазью. Александр в одних трусах лежал поверх простыни, одеяло небрежно скомканное скучало на диване.
- Ты что, всю ночь здесь…
- И ночь, и утро, - ответила Зиночка, продолжая «штукатурить» бок Александра. - Через двадцать минуточек будет полдень.
- Что? - дёрнулся Александр, морщась от резанувшей боли. - Почему же ты не в школе?
- Не смешите мух, больной. Какая школа, когда ты тут…
- Ерунда. Я же не умирающий. Не впервой: в детстве, бывало, весь год синяки носил…
- Детство это детство. Как бабушка сказала: в детствё всё заживает, как на кошке, а сейчас…
- И Вера Васильевна уже знает?
- Знает. Ты метался, бредил, с тебя пот ручьями лил. Я испугалась, не знала, что делать…думала, умираешь. Позвонила бабуле. Она приехала, приготовила какой-то отварчик и сделала эту мазь. Потом мы тебя как ребёночка обтирали ваткой, меняли простыни… - слёзы у Зиночки просохли, глаза посветлели, в них волнами заплескалась радость.

Александра поражало и смущало то, как держала себя Зиночка: точно он не взрослый мужчина, а мальчишка, что-то вроде братишки, и вот сестра с любовью и заботой ухаживает за ним. Странно, только смущение было настолько слабым, что не беспокоило Александра, не требовало к себе внимания.
- И вы бесстыжие глазели на голого…
- Полуголого, - мягко перебила Зиночка, стрельнув смешливыми глазами. - Больной, вы что-то разговорились. У вас и на языке ранка? Давайте смажу. Мазька чудодейственная, бабуля сказала: к вечеру будешь как огурчик, в пупырышках. Вот уже и пупырышки появляются, - Зиночка, прыснув, потянулась пальчиком к соску Александра.
- Прекрати хулиганить! - Александр захватил край простыни, потянул на себя.
- Нет! - Зиночка резко вырвала простынь. - Мазь сотрёшь! Я что, зря старалась?
- Спасибо, большое спасибо за заботу. Давай дальше я сам.
- Пожалуйста, - Зиночка протянула стеклянную баночку. - А я пойду, подогрею бульончик. Есть хочешь? Что я глупая спрашиваю, конечно, хочет.
Зиночка убежала, оставив дверь распахнутой.

Александр сел, внимательно осмотрел себя: по всему телу россыпью маслянисто блестели сине-чёрные пятна от маленьких до крупных, размером с детскую ладошку. Да, славно отретушировали. Пожалуй, ТАК его отделали впервые. Остаётся только вслед за вчерашней врачихой поражаться и радоваться: повезло. Могли, ведь, и в фарш превратить…Чёрт! ни одного лица не запомнил! Ладно, перевернём эту обидную страницу, и займёмся штукатуркой себя любимого. Кровоподтёки уже смазанные не болели, а щекотно зудели, те, которых мазь не коснулась, нудно ныли, точно под чернотой прятался больной зуб.

Минут через десять бабочкой впорхнула Зиночка, пахнув вкуснейшими кулинарными запахами. Критически оглядев Александра, заговорила, шутливо изображая умудрённую опытом медсестру:
- Ну, что больной, очень даже не плохо. До огурчика ещё далеко, вы скорее напоминаете подгоревший кексик. Но прогресс на лицо: пупырышки вот проступили, значит, будете огурчиком. С животиком и грудкой ясно, а как спинка? Тоже сам? Нет, уж позвольте мне, а то ещё ручки вывихнете, а костоправа у нас в штате не имеется. Давайте мазьку. Повернитесь спинкой ко мне, пузиком к окну. Красавец! Больной, у вас в роду негры были? Что-то спинка у вас больно чёрная, никак африканские гены доминируют. Негр блондин. Правда, прикольно?
- Зашибись. Сестра, вы ручками-то шибче двигайте, а то они не успевают за язычком.
- Больной, не хамите. Рассержусь, и влеплю болючий укольчик.
- Не имеете права.
- А я без всяких прав. Скажу: для пользы больному. Больной, что вы так дрожите? Как хвост козий.

Александр и сам недоумевал, почему вдруг его стало мелко трясти. То ли оттого, что пальчики Зиночки щекотно выписывали пируэты вдоль позвоночника, то ли оттого, что «больные зубики» сменили нудное нытьё на зуд, и нестерпимо хотелось чесаться. А может, просто стало в комнате свежо: за окном шумел дождь и в раскрытую форточку влетал сырой стылый воздух.
- Всё. Сейчас принесу водички, помоете руки…
- Не нужно, сестра. Я ходячий.
- Больной, мне лучше знать, какой вы.
- Сомневаюсь. Болячки-то мои. И потом, мне надо…в одну комнатку. Или у вас и утка приготовлена?
- Уток, к сожалению, нет. Дефицит, однако. Есть вполне удобный тазик. Принести?
- Не нужен тазик: я уж сам ножками на унитазик.
- Шутите больной, это хорошо. Значит, идёте на поправку. Так уж и быть: разрешаю накинуть простынку - только не прижимайте к телу. Потом живо мыть руки и к столу: время обеда.

На обед были духмяный с травками куриный бульончик и аппетитные гренки. Александр с удовольствием приговорил всю горку гренок и выдул две кружки бульона. Приятное тепло растеклось по всему телу, заглушив зуд ушибов, тело расслабилось, и крадучись подступала сонливость. Сдерживал её чрезмерно внимательный взгляд Зиночки: она суетилась вокруг Александра, доливая бульончик, подавая, подвигая, поправляя прилипавшую к телу простынь.
- Ещё? Кушайте больной хорошо, вам нужны силы для поправки. Ой, что-то глазки у вас поплыли. В постельку, в постельку. Объявляется мёртвый час.
- Лучше, сонный. Действительно, что-то меня разморило…
- Хорошо, сонный. Давайте, больной, обопритесь о моё плечо.
- Сам дойду.
- Сам, сам. Пожалуюсь главврачу…
- Ябеда.
- А за оскорбление попрошу прописать вам клизмы…

Задребезжал хрипло натужно телефон, стоящий на холодильнике. Зиночка торопливо взяла трубку:
- Да? Да, бабуль, у нас всё океюшки. Больной покушал и сейчас направляется в постельку. И вовсе я ему не надоедаю! Всё обидеть норовишь? Больной вот тоже не слушается. Ба, как думаешь: если ему ремня всыпать, это пойдёт на пользу? Так по попе, ты ж сама видела: там болячек нет. Не надо ремня? Словами воздействовать? Хорошо, буду зверски стараться. Как у вас? - некоторое время Зиночка слушала, сурово сдвинув брови. - Хорошо, бабуль. Привет от нас и пусть выкарабкивается. Ты больше сегодня не приедешь? Ба, ну что ты, в самом деле?…Я же не детсадница. Всё поняла. Пока, пока.

- Кретин!
- Больной не выражайтесь! Кто кретин?
- Я. У тебя ж сегодня…
- Рано. Я ещё не родилась. В два часа и четырнадцать минут появлюсь.
- Три раза по четырнадцать! Знаменательный момент.
- В смысле? - тряхнула головой Зиночка, видимо, стряхивая последствия разговора с бабушкой.
- Четырнадцать лет в четырнадцать часов четырнадцать минут. Такого сочетания у тебя в жизни больше не будет. Хотя в 2014 году тоже будет,…но это другое. 21 год…совершенно иные ощущения…
- Потом о лирике потолкуем. А сейчас спать, спать, спать. И без разговорчиков!
- Разбуди в 13 50. Разбудишь?
- Разбужу, - то ли всерьёз, то ли просто механически поддакнула засыпающему больному сестра.

Александр проснулся сам. В половине шестого. Зиночка спала на диване, укрывшись почти с головой одеялом. Ровное дыхание то и дело прерывалось протяжным вздохом и коротким всхлипом.

«Вот, негодница, просил же… - начал было сердиться Александр, но тут же одёрнул себя, застыдившись: - Окстись! Что ты как дед старый…Неблагодарный. Девчонка всю ночь на нервах подле тебя просидела…»

Бедняжка, поди, свалилась, не чуя ног. Интересно: сразу после меня легла или недавно? Ладно, пусть поспит. Цирк, конечно, отменяется. Досадно, но не смертельно: в другой раз сходят. А Праздник всё же будет, пусть и в таком урезанном, скомканном виде. Сейчас быстренько в душ, потом тортик. Да, и за цветами сбегать. Сходить, до бега тебе ещё рано.
Чувствовал себя Александр весьма неплохо. Ушибы по-прежнему зудели, терпимо, особого беспокойства не вызывали. Потерпит, не кисейная барышня.
Стараясь не производить шума, Александр оделся и на цыпочках вышел из комнаты, бесшумно прикрыв дверь.

Прохладный душ приятно взбодрил вялое со сна тело, и, хоть болячки снова заныли, всё же общее ощущение было превосходным. А когда приступил к готовке, почувствовал себя совсем здоровым, более того, давно забытый прилив сил и нечто похожее на счастье. Он и дома раньше всегда с таким же подъёмом готовил Праздники Лиде и ребятам. А в ответ лишь дежурное «спасибо», как наёмному работнику из ресторана…

Через полтора часа всё было готово: тортик в холодильнике, на столе в вазе пыжился от важности момента роскошный букет белых хризантем, а вокруг салатики, блюдца с фигурными тарталетками.

Странно: за всё это время Александра ни разу не потянуло покурить. Такое с ним было только однажды: в день, когда поехал забирать из роддома Лиду с Ларочкой. Тогда он был безумно счастлив, и мистически боялся, что исходящий от него запах табака развеет реальность и окажется, что его обманули…Как чудовищно давно это было. И с ним ли? Может, это другой Александр был счастлив тогда, наивно поверивший, что так будет всегда, пока бьются сердца его и Лиды? А все несчастья, предназначенные для того Александра, свалились на его двойника?

Александр потряс головой, прогоняя непрошеные мысли, ещё раз критически осмотрел накрытый стол. Вроде всё прилично, а когда зажгут свечи, вообще будет, как говорит Зиночка, океюшки. Ванна наполнена, платье – подарок выглажен и на плечиках ждёт. Пора будить именинницу.

- Зиночка, подъём.
Открыла глаза, сладко потянулась:
- Доброе утро! Уу, как от тебя вкусненько пахнет!
- Ещё вечер, восемь часов. Уже шесть часов, как ты родилась.
- Значит, я ещё в пелёночках. Уа-уа-уа…
- Так, понятно: выкупать в ванночке, запеленать, покормить с рожка тёплым молоком, - Александр подошёл к дивану, откинул одеяло. - Сама пойдёшь или отнести?
- Агу, - расплылась в младенческой улыбке Зиночка.
- Ясно: играем дальше.
Александр наклонился и решительно взял Зиночку на руки, она, продолжая изображать младенца, принялась слепо торкать лицом в его грудь. Затем шёпотом, имитируя закадровый перевод:
- Я ещё неразумная и не понимаю, где папа, где мама, я хочу есть и ищу сисю.

Александр плечом отодвинул голову Зиночки:
- Ку-ку, ребёнок. Запомни: я - папа. И сиси у меня нет. Ты будешь искусственно вскармливаемая. То есть из рожка. А сейчас в ванночку, будем куп-куп.
- Агу, – согласился «ребёнок», вновь ткнувшись лицом в грудь «папы».

Александр донёс Зиночку до ванны и хотел поставить на ноги, но та вскинула руки, обхватив его за шею, теснее прижалась, подтянув ноги.
- Куп-куп.
Александр опустил Зиночку в воду, разжал её руки, освободив свою шею, резко выпрямился.
- Куп-куп, - Зиночка, похоже, решила продолжать игру.
- Оденешь вот это, - Александр тронул платье, висевшее на сушилке. - И жду на кухне.

- Алик? - окликнула Зиночка, когда он шагнул на выход. - Сегодня мой день?
- Твой.
- Могу я хоть разик в 14 лет покапризничать?
- Можешь. Но…
- Значит, не могу, - Зиночка протяжно вздохнула, хлопнув по воде ладошками.
- Можешь, только если это не противоречит нормам морали.
- Твоей?
- Всеобщей. И моей в том числе. Твой каприз…это из области табу. Даже если бы я был твой родной отец, то и тогда…

- Я не буду раздеваться совсем! Как на пляже, в трусиках и лифчике.
- Извини, не могу.
- Почему, Алик, почему? - вскрикнула Зиночка, выпрямившись.
- Потому что я взрослый мужчина, а ты не ребёнок шести часов от роду. Ты - девушка…Разве не понятно?
- Не понятно! - Зиночка вскочила на ноги, с халатика заструилась, журча, вода. - Если я не ребёнок, а девушка, значит, я могу влюбиться?
- Можешь.
- Хоть в старика?
- Это уже аномалия. Или патология.

 - А ты можешь без этих научных слов, просто по -человечески ответить? Вот я влюбилась…Я хотела это сказать в красивой обстановке, но ты…ты вынуждаешь.…Вот в таком виде мокрой курицы я делаю признание: я люблю тебя, Алик! Всеми, всеми клеточками! И что? Я патологически больная, да? Ты пошлёшь меня к чёрту, потому что…мораль, табу? Конечно, куда как лучше, если я влюблюсь в прыщавого юнца, которому нужно одно…то, что у меня между ног. А моя чистая душа? Изгадят и бросят.…Этого ты хочешь? Этого?
- Не то! Не то ты говоришь.…Зиночка прошу тебя, давай сегодня не будем ссориться. Пожалуйста. Потом, завтра сядем спокойно и поговорим…
- Завтра.… - Зиночка вновь опустилась в воду. - Завтра мне уже пойдёт пятнадцатый год.…А четырнадцать сегодня…сам сказал: знаменательный момент…
- Я жду тебя на кухне, - Александр быстро вышел, плотно закрыв дверь. Дико захотелось курить.

Спустя четверть часа на кухне горели свечи, робко, затаённо, словно чувствовали напряжение в воздухе. У приоткрытого окна нервно курил Александр.
А в ванне в остывающей воде, точно тряпичная кукла, сидела Зиночка и беззвучно безутешно плакала.