Тайны имперской канцелярии

[Скрыть] Регистрационный номер 0210427 выдан для произведения:

                                        Сергей  Пилипенко

 

 

 

 

 

                   

                      ТАЙНЫ

 

  ИМПЕРСКОЙ   КАНЦЕЛЯРИИ

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПРОЛОГ

 

Знающие или нет, но их всех объединяет одно - общее и весьма обстоятельное незнание по существу происходящего и произошедшего когда-то там позади.

Сама история наша так сложно запутана, что не дает просто возможности определить ее истинное значение для нас самих во времени настоящем.

Виновных много по делу тому печальному. От самых простых писак, что в угоду своему честолюбию слагали бог знает что, до самых значимых исторически оккультных личностей, то есть первых лиц государств и ведомств, их же и представляющих.

Сложилось так, что вся та история наша просто расползлась по швам в тугих своих папках и разлетелась в стороны теми или иными листами.

Собирать все то бесполезно. Так же, как бессмысленно пытаться хоть что-то там усмотреть в плане каких-либо достоверных для самой истории сведений.

Нет более лживого повествования в современном мире, чем тот доставшийся продукт прошлого под названием задокументированный   факт.

В этом потрудились многие. И с пользой для себя, и с выгодой для кого-то и даже просто ради баловства или химеры злостной.

Все это есть и действительно было, чего нельзя сказать о части сотворенной истории иных представителей рода человеческого, которые также к тому подвержены только в гораздо меньшей величине и по большому счету только ради достижения какой-то славы присутствия в тех самых документах исторического характера.

По Руси же великой, а точнее, по ее задокументированным фактам истории прошлись словно стадом каких баранов, истоптав все на корню и "выследив" тем самым все, что было и что можно было бы подобрать в последующем.

Потому, история Руси, России и так далее по пути возрастания до самого большого государства СССР  -  есть не что иное, как свод зарегистрированных документов откровенно лживого или не соответствующего  реальному положению дел характера.

Так сложилось исторически и, увы, теперь того не переделать.

Единственная возможность добраться до тех самых сведений - это извлечь от самой природы человеческого создания сведения в виде ячеек памяти, сохраняющихся, так или иначе, в пространстве на многие века.

Технологии добычи подобного рода сведений пока в достаточно развитой базе не существует. Есть лишь единичные попытки, основанные на голом энтузиазме отдельных личностей из состава самой ученой среды. 

Но это вопрос будущего и в целом оно подтвердит сейчас сказанное, сотворив чудо всеобщего раскупоривания нашей памяти. А то, что информация содержится именно в ней - думаю, сомнений быть не должно.

Сейчас же в наше время мы можем довольствоваться только тем, что, как говорится, может быть под рукой.

Это самостоятельная добыча информации путем извлечения ее самой силой внутреннего индивидуализма.

Это та сила, что призвана руководить человеком и по-простому именуется  подсознанием.

Но не будем вдаваться в вопросы данной сложности и попросту воспользуемся уже полученными результатами, ознакомившись с представленным ниже материалом.

И хотя многое выходит за рамки своего истинного прилежия в плане  исторически чистого выражения, все же настоящая ценность сведений не утрачена, а это и есть самое главное в деле доиска всякого исторически свершившегося факта.

Возможно, это даст более верную оценку всему тому времени и достроит за нас тот самый мир, что мы так и не смогли до конца полюбить.

Во всяком случае, это наилучшее, что можно пока предложить для торжества главного - справедливого восстановления прошлого.

Но для этого, как говорится, надо еще потрудиться и не только кому-то одному, а в целом достаточно многим.

Этим выразится наша любовь к самим себе и улетит прочь, так называемое, пренебрежение любым фактом исторического значения.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ТАЙНЫ              

ИМПЕРСКОЙ     КАНЦЕЛЯРИИ

 

Глава  1

 

Дверь, казавшаяся издали каким-то темным пятном в стене, немного приотворилась, и в ее проеме появилась чья-то лысая голова.

Глазки бес­покойно забегали по кабинету и остановились на широком дубовом столе, окрашенном почему-то в строгий синий цвет и неизвестно почему обитый  зеленим сукном с красной каймой по бокам.

Тускло светила настольная лампа, и в ее бегающих бликах чуть-чуть отра­жалось лицо охранника, то и дело клевавшего носом в какую-то  раскрытую перед ним книгу.

Лицо и голова просунулись тихонько дальше, а затем показалось и само тело, одетое в серого цвета пиджак с каким-то прибабаханным галстуком-бабочкой, почти  гороховой расцветки, такими же серыми штанами, чуть ли не сползающими с его владельца и замызганной до соплей белой рубахе, рукава которой ярко выделялись на фоне темной двери.

Охранник все также мирно клевал носом и не обращал внимания на это бесцеремонное вмешательство в его тайную повседневную жизнь.

Наконец, черная тень отделилась от двери и тихонько скользнула внутрь помещения. Спустя секунду, где-то там в глубине ярко загорелась перенос­ная керосиновая лампа, и силуэт удалился еще дальше.

Дорога проходила   меж огромных по своей  высоте книжных  стелла­жей, располагающихся  по обе стороны.

Человек поминутно оглядывался на­зад, словно боялся, что чья-то хитрая рука из темноты схватит его за шиворот и вышвырнет вон, так и не дав до конца сотворить задуманное.

Наконец, он остановился возле одной стороны с пометкой буквой "О" и протянул руку вверх.

Что-то зашуршало внутри, и человек живо ее отдернул назад, в опаске ог­лядевшись по сторонам. Но, очевидно, поняв, что это всего лишь мышь, он снова осмелел и взял то, что, как считал, ему по праву принадлежало всег­да.

Еще раз перелистав и наскоро ознакомившись с содержанием докумен­тов, человек удовлетворенно хмыкнул, закивал головой, и, захлопнув их так, что пыль полетела в стороны, собрался уже было уходить, как вдруг, по­чувствовав что-то неладное, оглянулся назад.

Огромные глаза, как угли в темноте, смотрели на него белыми зрачками, а большие и лохматые руки тянулись к его документам.

Человек испугался и даже чуть вскрикнул, прикрывая рот рукой и одновре­менно   роняя лампу на пол.

Керосин растекся у него под ногами, а трут безнадежно погас. Но то, что стояло впереди, все так же смотрело в упор и протягиваю огромные ручища.

Это было видно даже в окружавшей темноте. Наконец, человек не выдержал и бросился бежать в сторону двери, ловко подныривая под те  руки  и крепко прижимая папку в своей  груди.

К его удивле­нию, никто за ним не гнался, и уже возле самой двери  он, остановившись, посмотрел назад.

Охранник, как ни в чем не бывало, все так же упорно клевал носом, изда­вая лишь иногда небольшое бульканье или мурлыканье, а его уже совсем старое лицо освещала настольная лампа. Больше ничего не было.

Человек перекрестился несколько paз и потной рукой вытер со лба лив­шиеся капли пота. Это мало помогло, но все же на несколько секунд мыс­ленно успокоило и дало возможность так же тихонько выскочить за дверь и плотно прикрыть ее с обратной стороны.

Спустившись по небольшой лестнице, а затем поднявшись вверх по довольно крутому металлическому каркасу такой же лестницы, человек оказался воз­ле огромной дубовой двери.

Здесь он так же аккуратно и очень осторожно отодвинул засов в сторону, а затем, вначале высунув голову и осмотрев­шись по сторонам, тихо вышел наружу.

На улице было спокойно. Людей не было, да это и понятно. Стояла ночь, а часы отбивали четыре. Холодный, почти  резкий воздух сжимал человеку его легкие.

Но он, не обращая на все это внимания, шел по тихому переулку и крепко сжимал под мышкой драгоценную папку.

Здесь было все его сос­тояние, а, точнее, он сам: давно забытый людьми и давно отвергнутый ими, как величина большая по смыслу и по самому светскому положению.

Человек был обыкновенным вором, и это задание ему поручили совсем не­давно, дав как предварительное вознаграждение какой-то пошлый костюм и эту злополучную горохового раскраса бабочку.

Он с силой рванул ее тут же свободной рукой и бросил на мостовую, но затем, пройдя всего лишь несколько шагов, все же вернулся и подобрал, сунув небрежно в карман, в котором слегка позвякивали его подобранные ключи  от наружной двери тайной канцелярии.

Пристав, дежуривший в ту ночь возле нее, был у знакомой ему дамочки, кото­рая всего лишь за небольшую плату согласилась в этом помочь.

А тот, сидевший внутри, был с вечера подпоен вином со снотворным, так  же  удачно подсунутым в качестве рождественского подарка.

Человек был в костюме, хотя на улице стояла зима, но это его не смущало. Бывало в стужу встретишь и вовсе раздетого, но это ведь не обозначало, что он вор, либо кто-то еще.

Так ходили многие из горожан, не желая лиш­ний раз пачкать верхнюю одежду и сохраняя свои меха. Конечно, многим бы показалось странным, что человек, шедший по улице в такую ночь, был не обут  как все в галоши, а просто в легкие парусиновые туфли, повидавшие на своем веку многое и, очевидно, многих, судя по их расползающемуся в стороны виду и уходящими вверх и в стороны носками.

Но в то же время, его легко можно было принять за бежавшего домой горе-любовника, застигнутого на месте преступления чьим-то мужем.

Единственным подозрением была папка, которая слыла под рукой, и время от времени оборачивающийся назад взгляд, почти  бежавшего человека.

Но и это вполне весомо могло сойти за правду, если отнести его же к категории каких-то студентов-десятников, разгуливающих часто по улицам с подобными бума­гами под рукой.

Но вот вскоре улица подошла к концу, и человек свернул во двор. Опустившись по  довольно темной лестнице, он тихо, но в то же время  четко постучал: сначала два, а затем кратко три раза.

Дверь приоткрылась, а потом мгновенно открылась, и человека  почти силой втянули внутрь.

Послышались небольшие звуки борьбы, а затем все стихло.

Спустя минут пять  в маленьком тусклом окошке загорелся свет, и появи­лась человеческая тень.

Через время свет погас, тень исчезла. Затем дверь скрипнула и высокий, довольно хорошо одетый человек вышел спокойно на улицу, держа в руках маленький  чемоданчик.

Цилиндр украшал его голову, а легкая трость придавала полный этюд его костюму, определяя к той изнуряющей себя категории населения, которую зачастую можно было отнести к дворянской или, в крайнем случае, мещан­ской.

Но внешность порой бывает обманчива, и это дает право на то, чтобы человек не всегда верил своим главам, а действовал согласно давно из­ложенной конституции его мышления - обыкновенной интуицией.

Но, к вели­кому сожалению многих, это чувство не было развито в достаточных его пределах, и это же давало возможность таким людям свободно маневриро­вать меж человеческих душ и спокойно передвигаться в пространстве.

Человек, державший в руках небольшой чемоданчик, вовсе не относился к той, указанной выше категории.

Но в то же время, явно не относился и к категории противоположной. Он определял сам себя, как достопочтеннейше­го гражданина  великодержавной московской иерархии и являлся одним из основных претендентов на саму  иепархическую  власть.

Монах Василий - так кратко именовали его те, кто знали очень мало и, в основном, по делам, совершенно не имеющих отношения к делу праведничества  и искупления  греха.

Так звали его и те, кто прочил ему власть в ближайшее время после смер­ти одного из настойчивых сынов царских кровей.

Но мало кто знал под настоящим его именем и уже совсем никто под истинным. Все было решено очень давно, и даже самые последние свидетели гибели  его  отца  были  уничтожены.

В кругах, приближенных к императорским, он был широко известен как отец Варфоломей, обладающий недюжинной силой и возносящийся в церковной иерархии чуть ли не к самому высокому званию.

Сейчас этот  симпатичный господин чинно и мирно продвигался по улице Булочной, и, судя по его походке, был очень доволен результатом своего труда.

В чемоданчике лежала та самая злополучная папка, которая сулила многим успех и давала власть прямо в руки, если к ней приложить хоть капельку  своего ума  и  фантазии.

Отец Варфоломей не жил на этой улице и довольно скоро свернул на  Заводскую, а  затем Пролетную.

Вскоре он подошел к крыльцу большого зда­ния и тихонько дернул за колокольчик. Спустя минут пять послышалось какое-то недовольное сопение, а затем гортанно-низкий голос спросил:

-   Кого там черти носят поутру? - и дверь немного приоткрылась.
Завидев фигуру отца, женщина поспешно перекрестилась и, как бы моля, произнесла:

-    Ох, извините, отец. Наверное, с дуру ляпнула такое, - бормотала она, хлопая себя ладошкой по лбу.

-    Ничего, ничего, Прасковья, - ласково зазвучал довольно низкий голос отца Варфоломея, - бывает.., у всех бывает.., - и отодвигая рукой с тростью ее в сторону, фигура шагнула внутрь.

Дверь быстро затворилась, и вскоре в одной из комнат вспыхнул свет.

Отец Варфоломей сел за стол и принялся тихо изучать вновь изъятые им документы.

В его комнату постучали.

-   Да, - грозно откликнулся он, отодвигая стул в сторону, а папку закрывая, - войдите, кто там?

-   Это я, батюшка, - залепетала все та же женщина, пытаясь хоть как-то загладить свою вину, - чайку не изволите ли?

-   Что ж, не мешало бы, - спокойно и мягко зазвучал его голос, - ты вот что,Прасковья. Никого ко  мне пока не пускай. Мне нужно господу помолиться нашему и давай поскорее чай, не то застыну здесь...

-    Я сейчас, сейчас, - заторопилась женщина, выходя из комнаты.

Отец откинулся на спинку стула и грозно забарабанил пальцами по столу. Несколько минут спустя в комнату внесли чай, и голос снова смягчился:

-    Эх, Прасковья, коли б была ты молодой, то отдал бы тебя учиться, - говорил он, попивая чай из старинной чашки с блюдцем.

-     Куда ж мне учиться, батюшка, - взмахивая руками и разводя  их в стороны, - отвечала сокрушенно та, - не велено господом-то учиться. Другие пусть ентим занимаются, а мне куда уж. Мне вот свое дело нужно хорошо исполнять. Вам угождать. На все воля господа нашего, - и она перекрестилась.

-   Так-то оно так, - снова грозно отвечал человек, -только все и думаю, что недолго осталось...

-    До чего, батюшка, - непонятливо ублажала его голосом женщина.

-    А-ах, тебе не понять, - отвечал он, отмахивая рукой в сторону и чуть было не обронив блюдце на пол, - все.., все суета господня. Надо самим, самим смотреть в корень. Глубже смотреть, понимаешь, - и он посмотрел на рядом стоявшую женщину, так и застывшую от его слов.

-   Вижу, не понять пока, - с сожалением выдохнул он, передавая уже пустую  чашку.

-   Куда уж мне понять-то, - снова ответила та, отступая чуть-чуть в сторону,  словно уходя от его дружеского похлопывания, - это вот вам, да иным господам нужно знать енто все. Мы обождем.

-   Ладно, ладно, ступай, а то, чай, застынешь тут со мной раздетая.

-    И то правда, батюшка, - и женщина, откланявшись, побрела за дверь, оставляя за собой следы босых ног на полу.

-    Вот так и живем, - грустно вымолвил отец Варфоломей, смотря на закрывающуюся за ней дверь и испаряющиеся следы ног, - пожил век и уходи, даже следа не остается, а кто виноват? Сами же, а кто еще. Эх-ма, не было у нас ничего хорошего  и вряд ли будет, хотя, кто его знает, может, что и решим погодя...

Дальше отец, оставив свои мимолетные раздумья, вновь склонился над пап­кой, изучая содержимое с особой тщательностью,  ему присущей. В некоторых листах он слегка делал пометки ярко-синим карандашом, при этом слюнявя его ртом.

-    Надо будет тут доработать, - думал он про себя, то и дело, надавливая на карандаш и перелистывая дальше.

Но вот, спустя час, он закончил свое занятие и с удовольствием потянулся на стуле.

Захлопнув сильно папку, он завязал ее перевязью и сунул себе под подушку.

-    Пора бы и отдохнуть, - тихо сказал он, ложась прямо в одежде на кровать, и минуту спустя в комнате послышался его негромкий храп.

Заглянула женщина в небольшую замочную скважину и, перекрестясь, так же
тихо  сказала:

-    Поспи, поспи, золотой, а то невесть какая наука. Подождет немного. Отдохнуть-то надо телу-то. Душа, чай, замерзла на улице. Надо бы протопить печь, - и она шагнула в сторону от двери.

Бомкнули часы и прокуковали шесть.

Страна собиралась с силами, а люди все так  же ходили по ней нагишом...

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава   2

 

В комнате невыносимо пахло спиртным и мятой, на что стоявший в ней че­ловек рядом с принимавшим его в своих высоких апартаментах царем, то и дело, крутил во все стороны носом.

-    Что? Не нравится? - удивлялся царь, облокачиваясь на золоченый резной стул, - терпи, я ведь терплю вас с вашими запахами и прочим человеческим  добром.

-    Да, нет. Я бы не сказал, что так сильно пахнет, но в носу щекочет и чихать хочется, - отвечал ему человек, державший в руках какой-то поднос с тем неведомым ему лекарством, которое принимал внутрь и обтирался снаружи государь.

-     Потерпи еще чуток. Еще два дня и я совсем здоров буду, - сказал он, снова приподнимаясь на стуле и делая очередной заход лекарственного препарата.

-     А, что это такое? - спросил тот же человек, указывая на небольшой флакон и коробочку с сухим порошком.

-     О-о, да, ты что, никогда такого запаха не встречал? - удивился царь. - Это же мята  и обычная водка с перцем. Здорово помогает и особенно при простуде.

-    Нет, не слышал. Я ведь родом не из России, -отвечал человек, принимая на поднос  флакон и коробочку.

-    Ну и что? - удивился снова император. - Я тоже не отсюда, но отношусь как положено и стараюсь знать больше, - и он поднял вверх руку.

-   Как, не отсюда? - залепетал растерявшийся человек, и чуть было не обронил поднос.

-   Да, это я так, пошутил, - засмеялся царь и хрипло зашелся кашлем, а отхаркавшись, продолжил, -  иногда позволяю   себе высказаться по иному, чем думают служащие. Оттого и не понимают меня порой...

-    А-а, - протянул было его собеседник, - а я уж было грешным делом подумал, что.., - тут он осекся и как-то жалостливо посмотрел на Его Величество.

-    Что подумал? - так же полушутя спрашивал царь. -  Что я из Германии или  от шведов? -  и снова засмеялся.

-   Да, - признался честно говоривший, - у нас ведь, вы знаете, слухи всегда бродят за спиной.

-    Не верь, -  строго приказал ему император, подняв указательный палец  вверх, - не верь никаким слухам. Руководствуйся  только своим знанием, тогда будешь разуметь. Понял меня?

-    Да, - как-то опасливо ответил  собеседник, втайне  боясь, что царь на него прогневается.

-    Ладно, - успокоил его император, - уноси все это и не забудь сам проделать то же, что и я, иначе долго буду болеть.

-    Что? Как? Этим? - задал вопросы обескураженный  слуга.

-    Да, этим, а чем же еще. И долго не задерживайся, потому как будешь мне нужен.

-    Сию минуту, - слуга поклонился и вышел.

-    Вот так всегда, - недовольно сказал царь, осматривая свои апартаменты, - никому нельзя в голову втолковать что-либо подобное. Чуть что, сразу относят к немцу. Ну, да ладно. Бог с ними. Поймут когда-то, что на Руси и  свои цари править могут.

Спустя минуту царь оделся и был готов к началу своего обычного рабочего дня.

Было уже восемь часов, и он ждал  доклада Тайного Императорского Советника, с которым вчера поздно вечером оговаривал   некоторые политические  вопросы.

-    Куда же он запропастился? - думал царь о своем, только  что ушедшем  камердинере. - Пора   и честь знать, - хотя в душе понимал, что времени прошло очень мало.

В дверь постучали и вошли.

-    Разрешите, Александр Павлович, - спросил вчерашний знакомый голос.

-    Да, - спокойно ответил  император, указывая рукой на недалеко от него стоявшее кресло, - а  это, кто с тобой?

-    Тайный агент, - отвечал так же спокойно вошедший, - случилось непредвиденное.

-    Что такое? - проронил царь.

-     Кто-то ночью проник в канцелярию и унес документы особой важности.

-    Конкретно? - строго спросил  царь, вставая со своего законного места.

-    Пропала папка с документами на  « О », - ответил  тот  четко  и по-военному.

-    О чем там? - без тени самодовольства в верховной  власти  спросил  царь.

-    Конкретно расскажу позже, - ответил Тайный Советник, - а сейчас, попро­шу у вас разрешения снабдить сего человека документом, удостоверяющим его отношение к тайной службе и отправить на розыск.

-    Хорошо, - ответил царь и тут же резким розмахом пера подписал документ, поданный все тем же Советником.

Тот аккуратно сложил его вчетверо и, обернувшись к лицу, стоявшему поза­ди него, сказал:

-     Я думаю, что вы справитесь с этим поручением, - и вручил бумагу.

-    Покорно благодарю за доверие его Величество и вас так же. Не подведу. Не сомневайтесь, - и человек, откланявшись, вышел из комнаты.

-    Кто это? - усомнился царь в таком преданном извращении.

-    Да так, мой опытный человек, - не совсем доверительно отвечал глава имперской канцелярии - Иван Федорович.

-     Темнишь, ой, темнишь, - улыбнулся царь, но тут же, резко меняя разговор, спросил, - так, что было в том документе и о чем идет вообще речь?

-    В принципе, дело-то пустяковое, - развел руками советник, - сторож уснул, пристав отлучился на минуту, а документ исчез. На месте пропажи обнаружена разбитая лампа с растекшимся керосином. Очевидно, вор был неосторожен или испугался чего-то. Но, как бы там ни  было, папка исчезла. Не помог даже след, оставленный от порожка его ногами. То ли галоши  размокли, то ли урод какой-то, но след разлапистый  и нечеткий, хотя я догадываюсь, в чем тут дело.

-    И в чем же? - недовольно спросил царь, вновь усаживаясь на свое место.

-    Скорее всего на нем вовсе не было галош, - невозмутимо спокойно отве­чал начальник тайной полиции, - потому, и след расплывчатый.

-    Резонно, - отвечал ему царь, - а, что же с самой папкой. О чем там?

-    Да, так, - неохотно отвечал все тот же советник, - все  на  «О».

-    И что сие значит? - любопытствовал дальше царь.

-    Околот, острог, окрыжник и т.д., - начал было ломать комедию тот.

-    Ладно, отвечай открыто, - резко сказал царь, склоняя голову в его сторону.

Человек подошел ближе и шепнул на ухо царю несколько слов.

-    Что ж, весьма серьезно, стоит над этим подумать, - ответил император, снова облокачиваясь на спинку своего царственного стула.

-     Меры я принял, - доложил тут же советник, - но, на всякий случай, решил  убрать часть особо важных документов в другое помещение.

-     И куда же? – уточнил  царь.

Тот снова подошел к  нему вплотную и прошептал на ухо.

-    Ну, что за жизнь такая, - вслух произнес император, - даже поговорить нельзя спокойно в своем кабинете.

-    То-то и оно, - согласился с  ним советник, снова отступая в сторону и садясь в предложенное ранее кресло.

-    Итак, кому-то понадобилось немного полюбопытствовать, - продолжил царь, нервно перебирая  пальцами по кончику подлокотника своего стула, - что ж, будем искать. Сколько дней вы хотите?

-   Я думаю, трех-четырех будет достаточно, - отвечал ему глава канцелярии.

-    Согласен, действуйте, но не забудьте: я ко всему прочему отношения не имею.

-    Я знаю, - чуть улыбнулся советник, - вы бы просто пошли и взяли, что нужно.

-    Нет, я не взял бы, - возразил ему царь, вставая, дав этим понять, что аудиенция закончена, - я просто приказал бы принести сюда и  положить на  этот  стол.

-    Согласен, - в свою очередь, произнес человек и, поклонившись слегка  головой, развернулся и зашагал прочь из комнаты.

 

Царь снова сел, забарабанив пальцами по столу. Вошел камердинер и, как бы извиняясь за столь долгое отсутствие, произнес:

-    Государь, видит бог, я торопился, но еле успел, - при этом поднимая свои красные глаза на царя.

-    Ты что, лицо окунал в это? - удивленно спросил тот.

-     Да, - ответил слуга, - вы ведь приказали и мне принять все это.

-    Да, приказал, - согласился царь, - но ведь не умываться, а принять немного внутрь и тело чуть-чуть растереть.

-    Извините, значит, я ошибся, - отвечал ему камердинер.

-    Ладно, ничего не произойдет, если пойдешь и помоешь холодной водой  лицо и побыстрее, а то глазья свои сожжешь. Иди же скорее.

-     Сию минуту, - сказал слуга и бегом кинулся на выход.
Очевидно, от раствора сильно пекло лицо и сами глаза.

-    Вот, дурья голова, - сокрушился царь, - видел же, как я это делаю. Специально, что ли?

                                .

Но так и не найдя ответа, царь, пройдясь по комнате несколько paз, снова сел за стол и начал перебирать бумаги.

Под руки попался документ о казни нескольких мужицких семей за околотничество, и царь как-то непринужденно вздохнул:

-    Не унимаются  звери. Век казни, а толку мало. А может, мало казню? - задумался он над этим. - Да, нет же. Вроде не оставляю подобных случаев. Так это я, а  другие? Те внизу, что сидят подо мною. Может, они прощают, а потом винят меня в излишней жестокости?

В комнату снова зашел камердинер, и царь поднял голову. Лицо слуги  не­много посветлело, а вот глаза оставались красными.

Он тупо уставился на своего государя и ждал, что тот ему скажет.

-    Ну, сделал, что я тебе говорил?

-    Да, только почему-то все одно щиплет.

-    Ничего, пройдет, а сейчас, вот что. Давай, одевайся и сходи в тот заморский магазин, что недавно построил грек. Знаешь, где это?

-    Да, - уверенно отвечал тот, зная, о ком идет речь.

-    Так вот, купи у него  соли, немного спиритуса  и возьми еще бальзам: такую маленькую коробочку. Он знает.

-    Немедленно отправляюсь, - почему-то обрадовался слуга.

-    Ну, и ступай с богом, - ответил ему царь, возвращаясь к своим документам.

 

Но сегодня работа почему-то не шла. Мысль о краже как-то с самого утра надломила ему душу.

То ли, может, он просто еще не до конца выздоровел, а то ли просто ночью плохо спал, но голова гудела и тревожно отстукивала в виски.

Царь встал и   в очередной  раз прогулялся по кабинету. Затем подошел  к окну и посмотрел вниз. На площади собирались какие-то люди, спешившие ко дворцу словно на пожар.

-   Это еще, что такое? - забеспокоился царь, отступая в сторону и звоня  колокольчиком.

На звон забежал его рассыльный, одетый, как и все придворные, в ливрею и бахрому.

-  Что там на площади? - строго спросил царь.

-  Не могу знать, - отвечал тот по-военному.

-  Так сходи и узнай, что там происходит и позови ко мне моего советника.

-   Слушаюсь, государь, - ответил   рассыльный  и удалился из комнаты.

«Что могло случиться?» - думал  за это время царь, не понимая сути происхо­дящего и так же тревожно всматриваясь в окно.

Раздался стук в дверь и вскоре показался его ближайший советник.

Это был невысокого роста человек, сухой и поджарый, но в то же время  обладающий  весьма незаурядной  внешностью.

Чем-то он напоминал царю горца, разве что ростом был мал, да черты лица явно не подходили.

-  Чем могу  служитъ? - спросил советник, склоняя голову в небольшом поклоне.

-   Вы можете меня проинформировать о том, что происходит на улице? - так же строго спросил царь.

-   Нет, - отвечал ему человек, открыто глядящий прямо в глаза.

-    А почему? - удивился царь. - Вы ведь по должности должны это знать.

-    Знать-то должен, - отвечал советник, - только вот не знаю, о чем идет речь. Скорее всего, это обычная  проходная  мольба.

-    Что-то не похоже, - усомнился в его словах царь, - слишком уж громко звучит колокол, да и людей побольше.

-     Не знаю, я что-то ничего не замечаю, все как и  обычно, - отвечал тот, подойдя к окну и посмотрев вниз.

-     Ну, что ж, коль не знаете, тогда идите и позовите сюда.., - тут царь прервался, но потом продолжил, - ладно, никого не зовите, ступайте.

-     Слушаюсь, - ответил советник и удалился из комнаты.

 

Царь снова остался один. Что-то мешало ему сегодня нормально мыслить, и он никак не мог прийти к какому-либо выводу, отчего это так. Наконец, устав ото всего этого, он решил   присесть на стул. Но, только сев, вспомнил, что ему сегодня не сделали ежедневный  осмотр.

-    Что бы это могло значить? Может, лекарь заболел? А-а, нет, - вдруг, вспомнил он, - я ведь ему вчера приказал не приходить. Господи, что это сегодня у меня с головой. Словно ветер какой-то погулял, - и царь опять встал со стула, протягивая руку к табакерке, но вовремя вспомнив, что уже
давно бросил это занятие, сразу ее одернул назад.

-   Нет, наверное, я окончательно болен, - тихо прошептал он, чувствуя, как последние силы покидают его самого.

Он в изнеможении остановился и уселся уже на кресло. Почему-то замутило, и к горлу подступила тошнота.

«Не иначе, как переборщил с лекарством», - подумал он, откидывая голову на спинку кресла.

Тошнота немного отступила, но через время возобновилась с новой силой.

Приступ рвоты был такой неожиданный, что он едва успел добежать до своего умывальника.

Освободившись от излишнего в своем организме, царь облегченно вздохнул и, умывшись, прошел к своему традиционно занимаемому месту.

По телу пробегал небольшой озноб, и это создавало чувство необы­чайного холода, отчего царь, съежившись, сидел на стуле и смотрел в потолок.

Наконец, это начало отступать, и  ему стало немного легче. Спустя еще минут двадцать, царь облегченно вздохнул и, помотав головой со стороны в сторону, произнес:

-    Куда же подевался мой рассыльный?

И словно на его вопрос в дверь тут же постучали, и влетел запыхавшийся человек. То был его камердинер. Глаза его, и без того красные, ярко горели огнем, а  вид  был такой, словно искупали в воде.

-    Государь, государь, там на улице творится неизвестно что. Люди, давка, крики.   

-    А   где полиция? - сурово произнес царь, вставая со своего стула и приближаясь к окну,

-    Там же, но они почему-то стоят и ничего не делают.

-    Ты принес то, что я просил?

-    Да, - ответил камердинер, протягивая руку с коробочкой и доставая ос­тальное .

 -   Выбрось, - тут же приказал царь и позвонил в колокольчик.

Вошел дежурный офицер и, четко приставив ногу к другой, кивнул головой.  

-     Вызовите срочно начальника   охраны и прикажите доставить сюда срочно главу тайного приказа.

-     Слушаюсь, - ответил тот и, отдав честь, вышел из комнаты.

-     Сходи, переоденься и быстро ко мне, - сказал царь, обратившись к камердинеру.

-    Сию минуту, - ответил тот и, покрутив в руках коробочку, бросил ее в  урну с мусором, а   затем   быстро скрылся за дверью.

-     Так, так, так, - тихо проговорил царь, - значит, заговор за моей спиной. Кто же так усердно рвется к власти, уж не мои ли дальние родственники? Надо срочно разобраться во всем этом. Жалко времени маловато.
Что-то больно кольнуло в само сердце и царь, неожиданно сам для себя, пошатнулся.

-    О, господи, - тихо пролепетал он, присаживаясь снова на стул, - что это со мной сегодня? Не иначе смерть-матушка подступает, - и небольшая пелена застелила на мгновение ему глаза.

Вдруг, он резко выпрямился, судорожно глотнул воздух и, натянувшись как  стрела, так и застыл, глядя куда-то в потолок.

Его глаза уже ничего не отражали, а только блестели в той окружающей его синеве, понемногу заволакивающей все во дворце.

 

Забежал  рассыльный и, завидев царя в таком положении, начал отступать назад, посекундно крестясь и молясь про себя.

-    Господи, помилуй мя, господи.., - а, дойдя до двери, быстро выскочил наружу и закричал.

-    Царю плохо, царь-батюшка помирает, лекаря поскорее сюда, - и понесся к  небольшой комнатушке  последнего.

Прислуга забегала, засуетилась и тревожно переглядывалась между собой.

Никто не решался войти в комнату царя, за исключением личного камерди­нера, который незамедлительно прилетел на крик рассыльного. Спустя мину­ту он вышел и тихо прошептал:

-   У царя на губах пена. Это, наверное, от лекарств, что он ими натирался.

Наконец, возвратился рассыльный, держа в руках маленький чемоданчик. За ним едва  поспевал сам лекарь, на ходу натягивая свой выходной сюртук
и закладывая монокль в глаз.

Собравшиеся расступились и впустили его внутрь. Спустя минуты две, он вышел и, тревожно озираясь по сторонам, заговорил:

-   Царь мертв, удушен. Это, скорее всего яд какой-то змеи, так как у него пена бледно-розового цвета и, очевидно, были судороги.., - здесь он прервался и снова посмотрел по сторонам, - кто-то отравил батюшку-царя. Уж, не ты ли часом?- обратил взор он на камердинера.

Тот испуганно попятился назад и залепетал:

-    Вы что, вы что, господь с вами, я ничего такого ему не давал, за исключением его же лекарств и небольшого завтрака.

-    А где это все?- поинтересовался лекарь.

-    У меня в покоях. Ну и зловоние от них идет, я вам скажу.

-    А где же все? - с тревогой озиралась прислуга по сторонам, - почему никого нет. Даже дежурный oфицеp  исчез?!

-    Царь сам его услал куда-то, я слышал, - проронил кто-то из собравшихся.

-   Странно все это, - тихо прошептал лекарь и зашагал в сторону своей комнатушки.

-   Эй, куда же вы? - завопила какая-то женщина, - а нам, что делать?

-    Дожидайтесь, - сухо промолвил тот и добавил, - мое дело поставить агностию. Я это  сделал. Остальное, дело начальников. И лучше в комнату пока не ходите. Пусть, кто-то из них туда войдет первым.

На этом он повернулся и спокойно зашагал по коридору.

Люди не понимающе посмотрели ему вслед и кто-то произнес:

-   Ну и ладно, коли так. Раз никому до этого дела нет, то и мы подождем. Давайте, расходитесь по своим местам, - и люди  двинулись,  кто куда.

-    А мне, что же  прикажите делать? - развел руками камердинер, но ему так  никто и не ответил.

Постояв примерно с минуту, он  тоже повернулся и пошел к себе.

 

Тело царя так и оставалось не тронутым никем, и все находилось в той же позе, пока кто-то, тайком проникший внутрь откуда-то изнутри, аккуратно не стер платком с его губ и подбородка пену и тихо прикрыл глаза рукой в белой накрахмаленной перчатке.

Затем, с минуту поднатужившись, он усадил царя аккуратно на его законный стул и в великом напряжении попы­тался придать ему естественный вид.

Кое-что из этого получилось и муж­чина, отойдя в сторону и осмотрев выполненную работу, с удовольствием причмокнул языком и почему-то потер руками.

Затем снова, подойдя к телу, он поправил несколько наград и тем же платком подтер пену на полу. Остались едва заметные пятна только на одежде, но они были столь незна­чительны, что человек попросту махнул на них рукой, думая о том, что вряд ли кто придаст этому какое-то значение.

После этого, отойдя в сторону и убедившись досконально, что все выглядит естественно, человек довольно причмокнул языком и зачем-то кивнул голо­вой.

Затем он подошел к столу и порылся в бумагах. На глаза попался документ о казни нескольких, почти царственных кровей людей.

Человек сунул его в карман, а затем подложил другой документ, подтверж­дающий их невиновность и освобождающий от наказания. После этого он сунул в руку царя бумагу, а на столе опрокинул чернильницу.

Чернила разлились и закрасили ту часть документа, где должна была стоять подпись самого царя.

Человек снова отошел в сторону и опять удовлетворенно причмокнул языком. Все выглядело более, чем естественно. Царь умер за своим последним занятием.

С минуту покрутившись еще по комнате, человек так же бесследно исчез, оставив после себя лишь часть некоторого дурного запаха от своего костюма.

Человек работал в морге и занимался трупами. Все это он сделал по указ­ке только ему известной личности и не сомневался  в исполнении всех обещаний, сделанных тем.

Он опустился в полуподвальное помещение и минут пять шел по довольно темному коридору.

Где-то вдали показался небольшой огонек, затем на секунду исчез, но по­том снова загорелся в темноте.

Так повторилось несколько раз. То был сигнал, данный человеком, пославшим его на это весьма щекотливое дело.

Через минуту они встретились. Трупник  подал молча документ, и встретив­ший, прочитав, мгновенно поднес его к огню. Затем положительно кивнул головой и полез в карман за обещанной наградой.

Сухо треснул в полуподвальном помещении выстрел, и исполнивший волю пал на холодный пол.

Встретивший ощупал его руку и проверил дыхание. Затем зачем-то вонзил ему нож в нанесенную пистолетным выстрелом рану и несколько раз покрутил внутри.

После этого сунул глубже и подержал: секунд пять. Возникшее было до этого, хрипение прекратилось, и тело скоро  вовсе  застыло.

Огромный рост встречавшего позволял ему взвалить тело убиенного на себя и отнести вглубь этого темного коридора.

Остановившись возле какой-то давно заброшенной комнаты, он скинул его и отволок в укромный угол.

Человек не сомневался, что через три дня от этого тела останутся только кости. Здесь полным полно было крыс и даже голодных собак, неизвестно  откуда пробиравшихся с улицы.

Он вытащил нож и обтер об полы довольно замызганного  пиджака убитого. Затем поднялся и быстро ушел в темноту.

 

Через час эта комната наполнилась крысами и собаками. Жуткий вой исхо­дил от нее и отпугивал всех желающих узнать, в чем там дело. К вечеру все стихло.

Только в углу уже находился не убитый, а его обглоданные добела кости.

Лишь небольшие кусочки материи валялись разбросанными в  стороны  и только одна маленькая металлическая деталь откатилась подальше в сторону от места его пребывания. То была пуговица, одна-един­ственная, на которой держались его штаны.

На ней четко был выгравирован знак NP  и что-то вроде гербоносного  венца  по кругу. Величиной она  была  с пятикопеечную монету, и тускло поблескивала в проникающих лучах лампы случайно забредшего сюда  человека.

Тот, опустившись на колени, поднял ее и осмотрел. Затем положил в карман и двинулся дальше, так и не обратив внимания чуть далее, в угол комнатушки. Тихо скрипнула обшарпанная дверь, и свет унесся вместе с человеком,

Обглоданные крысами кости мрачно подсвечивали в темноте, и на­полняли своим небольшим светом холодную окружающую мглу.

Человек скрылся в пустоте коридора, и только кровожадные глаза крыс наблюдали за  ним со своих  нор.

Спустя минут пять все стихло, и воцарилась мертвая тишина. Лишь изредка были слышны стуки падающих капель воды на холодную землю, и только иногда доносились гулкие шаги, да еще топот откуда-то сверху со стороны.

Мрак поглотил все это в себе и наполнил тишину  новым звуком. Завыванием  двери и жужжанием сброшенной пружины.

После чего все стихло вновь и обрело вечный покой, давая понять, что холодное прикосновение смерти и есть то, что иногда называют мракобесием в пустынной человеческой глуби.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава   3

 

Топот и шум беготни во дворце слышался неспроста.

Умер царь, и вся прислуга носилась теперь со стороны в сторону, выполняя указания своих царствующих  начальников.

Смерть обнаружил дежурный офицер.

Как и полагается в таких случаях, были вызваны для обследования  придворный лекарь, его личный камерди­нер, обслуживающий  персонал  и  другие.

Лекарь констатировал остановку сердца от неведомой ему болезни. Возмож­но, как он говорил всем чинам, это была просто простуда, от которой царь последнее время  исцелялся самостоятельно.

Это  же подтвердил и ка­мердинер, поднесший  как доказательство ту самую зловонную коробочку и флакон с жидкостью.

Лекарь доказал их пригодность к лечебному процессу и уверил всех, что это совершенно безвредно. Очевидно, у царя просто не выдержало сердце.

Все довольствовались данным объяснением, и вскоре после небольшого экс­тренного совещания было решено умолчать о каком-либо снадобье вовсе и просто огласить, что царь помер от недуга, гложившего его все время после перенесенного заболевания в раннем периоде.

Обо всем было оглашено народу, а на следующий день состоялись похороны.

После всех прилагающихся  этому церемоний и уже через два дня  после  смерти в той самой комнате собрались на совет все главенствующие чины и начальники, а  также приглашенные губернаторы волостей, на котором было решено огласить нового наследника царственного престола спустя сорок

дней со дня смерти Александра.

На этом и разошлись. Власть исполняющая была поручена губернскому начальнику и руководителю земского правле­ния.

И все бы было довольно неплохо, если бы не исчез тот злополучный до­кумент, о котором и состоялся разговор уже после совета между вновь назначенным исполнителем и все тем же тайным советником.

Мужчины сидели в той же комнате, где сидел до этого царь и вполголоса, будто чего то, опасаясь, разговаривали.

-    Иван Федорович, - обратился тот, кто сидел за царским столом, - что вы скажете по поводу исчезновения тех документов на  «О».

-    Я вижу, вы тоже посвящены в это дело, - сухо произнес советник.

-    К великому сожалению, - так  отвечал ему тот, -но вы знаете ведь, что я  иногда интересуюсь  у своих подчиненных, чем они занимаются на  службе.

-    Да, я это знаю, но, тем не менее, порадовать ничем не могу. Мною начато расследование и  если бы не внезапная кончина Александра Павловича, я думаю, уже дело было бы на  месте.

-   А чем вам помешала смерть царя? - удивленно вскинул брови задающий  тон этой беседе.

-   Нe столько сама смерть, сколько топот ног, -скромно ответил советник.

-   А-а, понимаю, толпа скрыла все следы.

-   Да, примерно так.

-    Ну, что же, в таком случае, хочу пожелать вам успеха. Но вы ведь знаете, как это звучит из уст лица, исполняющего власть.

-    Да, - скромно признался Иван Федорович, - знаю. Но дело не только во мне и моих подчиненных.

-    А в чем же еще? - удивленно спросил сидевший за столом.

-    Ходят слухи, что кто-то хочет на престол, - ничуть не смущаясь, отвечал советник, - и я склонен этому верить, особенно после позавчерашнего...

-    Вы имеете в виду  смерть царя? - переспросил тот.

-   Да, и ее тоже.

-    Я  этому не верю. Думаю, что  все  просто   подстроено:  либо  французами, либо кем еще.

-    Думаю, вы ошибаетесь, - без тени сомнения отвечал Иван Федорович, - французам сейчас не до нас, а шведу тем более. Очевидно, что  кто-то  готовит  новое  возведение...

-    Блеф все это, - не выдержал сидевший на царском стуле, - все это игра  вашего воображения. Те времена уже ушли  в века.

-    Нy, что ж, у нас имеются свои мнения по этому. Но все же я буду исполнять свои  обязанности. И,  что прикажете делать дальше?

-    Продолжайте  расследование, - сухо ответил человек и встал со стула, - думаю, времени вам хватит до  намеченного срока.

-    Думаю, да, - согласился советник и, склонив голову, удалился из комнаты.

Человек вышел из-за стола  и подошел к окну. На площади было тихо и спокойно.

-   Да-а, - протянул он тихо, - кое в чем ты, конечно, прав, тайница. Но в чем? Тут надо подумать, - и он, оторвавшись от окна, решительно пошел на выход.

Затем, почему-то вернувшись, подошел к столу и взял бумагу.

Прочитав ее еще раз, взял колокольчик в руку и позвонил. Вошел дежурный офицер.

-   Немедленно вызовите ко мне начальника тюрьмы и привезите сюда этих  заключенных, - и он отдал список только что переписанных фамилий  и  имен людей.

Офицер молча повиновался, но  затем, просмотрев довольно большой список, поднял глаза и уточнил:

-    Они не влезут в одну карету?..

-    Так возьмите две, - заторопил его отдающий распоряжение, - и побыстрее исполняйте.

-    Слушаюсь, - кратко ответил тот и быстро вышел из комнаты.

-    Ну и дела, - снова тихо прошептал мужчина, садясь за стол, - это сколько ж царь пожалел своих сородичей?! А может.. ,- тут он склонился и снова посмотрел на залитый  чернилами  документ, где очень смутно проступала  какая-то смазанная подпись царя, - да, нет. Не может быть. Царя ведь нашли именно так. Никто сюда не входил, да и выхода другого нет. Да-с, загадка.
Ну что ж, посмотрим, что тут есть еще, - и он начал просматривать другие  бумаги, стопкой лежавшие здесь же на столе, тем самым занимая время в ожидании  исполнения  приказа.

Спустя два часа, когда человек, порядком вспотевший и уставший от просмотра бумаг, обтирал свое лицо и шею  небольшим платком, в дверь постуча­ли, а затем появился все тот же офицер.

-    Ваше приказание исполнено, - четко доложил он, - разрешите пригласить сюда вызванных.

-    Сначала начальника тюрьмы.

-    Его здесь нет.

-    А где он? - не понял сразу задающий вопросы.

-    Я не знаю, - растерянно отвечал офицер, но в тюрьме его нет, а дежурившая охрана сказала, что не видела с позавчерашнего утра.

-    Исполняющий власть недоуменно смотрел на офицера. Видимо, это известие  застало его врасплох.

-    Что-то я ничего не пойму, - наконец, выговорил он,  - вы говорите, что он исчез?

-    Так-с, ваше превосходительство. Его нет уже третьи сутки. Так говорит охрана.

-    Хорошо, я разберусь. Давайте мне пока всех этих, только по одному. 

-     Там есть и дети, - уточнил офицер, - как с ними?

-     Так же, буду допрашивать по отдельности. Вы всех доставили сюда?

-    Да, - сухо ответил и щелкнул каблуками дежурный.

-    Хорошо, приглашайте согласно списку, по очереди.

-     Есть, так точно, - ответил он и скрылся за дверью.

 

Первым в комнату вошел бывший чиновник  и занимающий довольно высокий пост седовласый мужчина.

Он поздоровался и сел в предложенное ему кресло. Разговор не носил вид слишком длительной и тягостной процедуры, и по­этому, спустя минут пятъ он вышел.

Дальше последовала женщина с младен­цем на руках и так до конца списка.

По окончанию этой процедуры губернатор отпустил всех по домам, предварительно зачитав последний царский указ о помиловании.

Затем он встал и снова прошелся по комнате. Что-то не нравилось ему во всем этом, а что - понять никак не мог.

Наконец, решив, что это дело тай­ной полиции, он позвонил в колокольчик  и  вызвал дежурного офицера.

-   Найдите мне главу тайного ведомства и поскорее, - кратко распорядился он и опять подошел к окну.

Спустя полчаса в комнату вошел тот, кого он вызывал.

-   Искали меня, Иван Алексеевич, - дружелюбно  заговорил вошедший.

-   Да, - сухо ответил тот, - искал. Значит, так. Я освободил всех, кого царь последним указом помиловал. Поэтому, прошу тебя, Василий Аркадьевич, заняться всем этим. Установи должное наблюдение и сохрани все в тайне.

-   Слушаюсь, - так же кратко и сухо ответил тот, - как долго?

-    Не знаю пока. Но до возведения нового царя это точно.

Вошедший кивнул головой и спросил разрешения удалиться.

Губернский на­чальник, с минуту постояв и о чем-то подумав, добавил:

-   Хорошо, иди. Только вот что. Нe забывай присматривать и за тем, кто в последнюю очередь должен об этом знать.

-   Царевич? - удивился тайный слуга.

-   Да, именно за него я беспокоюсь.

-    А, что с ним может случиться? Он ведь еще мал.

 -   Всякое может произойти. Поэтому, не упускай из виду.

-    Хорошо, - ответил тот и снова попросил разрешения уйти.

-   Иди, - согласился, наконец, губернатор и сел в рядом стоящее кресло.

Мысли кружились в его голове и как-то безропотно отражались наруже.

Он молчал и думал. И думал, прежде всего, о том, почему случилось так, что довольно еще не старый царь умер и почему он не отправил на казнь тех, кого раньше отправил в тюрьму.

Все говорило о том, что что-то готовится, но что, понять было пока невоз­можно.

Кому понадобилось бы  умертвлять царя, если это действительно так?

Зачем это нужно? И почему отпущены эти четырнадцать человек? Что-то здесь не вяжется.

Тут он вспомнил об исчезнувшем начальнике тюрь­мы. Этот-то куда подевался? Неужто, девица какая хвостом поманила?

Так нет же. У него ведь семья, дети, да и человек он вроде бы порядочный. Еще одна загадка. И надо же случится этому именно сейчас, в канун рождества Христова, да еще в преддверии  Нового года.

 

Мужчина заерзал на кресле и перекинул ногу на другую. Неожиданно его  мысли перебросились на исчезнувшие документы из самой канцелярии.

А что там произошло? Кому нужно то, что исчезло? Какая-то, воистину  тайная, скрытая от его глаз и ушей игра. И кто-то ее ведет совсем непло­хо, если это действительно так.

Если верить тому же главе тайной полиции, то он присматривает за многи­ми. Но можно ли доверять ему самому?!

Можно ли положиться на группу людей, окружавших, как и он, до сих пор царя?

Конечно, нет. Вопрос сам собой решался, ибо в той мелко-придворной толпе никто не гнушался лишним заработком, если речь не шла о больших вещах.

К примеру, о владении поместьем или просто землей. Постой, постой... Кто последний спрашивал меня за околотные земли?

Кажется, Овдевич. Зачем ему понадобилась она? Да  еще в такое смутное время, когда повсюду вспыхивают небольшие волнения.

Тоже загадка. Вот те раз - царский  указ. Да-а. Полным полно загадок. Надо все же искать корни, ибо от этого может многое зависеть.

Он снова перекинул ногу на другую и продолжил размышление. Значит, кто-то, это уже очевидно, желает присоединять земли к своему имени. Но кто? В самом деле же не Овдевич?!

Наверное, кто-то пытается подобраться исподтишка и одним махом разрешить все. Подумаем дальше. Кто должен стать после истекших сорока дней? Конечно, брат последнего царя, так как сын   того еще мал и только подрастает. Но ему-то, зачем все это? Он и так получает царскую власть безо всякого. Нет. Кто-то другой кроется за всем этим.

Так и не придя к окончательному выводу, губернатор решил удалиться на обед.

Общее кушанье он не признавал и желал лучше это делать у себя в доме.

Он был граф по наследству и имел хорошее владение. Его молодые годы пока не давали проникнуть в гораздо большие тайны, нежели он знавал сейчас. Но это не смущало его самого. И губернатор всячески пытался понять и разобраться во всех кривотолках и кровосмешениях царских семей.

Издавна  и очень упорно  ходил слух, что когда-то давным-давно, еще до вре­мен Ивана, отдельные родственники ушли  в сторону от престола и оказались как-то за бортом этого огромного корабля власти.

Конечно, они ушли не без помощи главенствующего царя, но это все же позволяло им сохра­нять надежду на какое-то свое будущее. Возможно, за всем этим и стоит вся околота  или заговор, а  возможно, это дело и других.

Кто его знает. Но ясно пока одно. Исчезновение документа  и практически одно­временная смерть царя -  не случайны. Возможно, кто-то  действительно  хотел вспомнить старое и доказать свою  привязанность к  трону.

Монаршеское наследие. Вот причина всех толкований и пересудов даже в  самом дворце.

Монарх - это царь. Царь - это император. Последнее - это власть. Так, так, так... Надо пройтись по этой цепочке. Пожалуй, начну с обеда, а то на пустой желудок что-то не идет.

И человек пуще прежнего зашагал вглубь коридора. Затем спустился вниз и вышел на улицу, где уже ждала давно его карета.

Отобедав и вдоволь наговорившись с малыми детьми, губернатор снова взялся за свои мысли.

Итак, начнем сначала.

Монарх? Что стоит за сим словом?
Только ли принадлежность к власти или престолу, или может быть, что еще?

Еще в старину, когда только создавались княжеские посады - к таким относились те, кто  проповедовал силу слова господ­него. Только именовались они по-другому: просто посадский люд.

К таким же относились и те, кто венчал себя силой власти в тех же посадах.

Итак, посадский князь иди монарх. Не оттуда ли идет вся эта куролесица?

Где-то там, посреди веков лежат кости древнего посадского люду, а их потомки живы и сейчас...

Что-то не вяжется немного. Причем здесь князья и цари?

Цари, как известно, были одной ветви крови: Романовых или князей Вышегородских, хотя сами князья этого и не признавали.

Другая ветвь, очевидно, образовалась от Рюриковичей -  князей древнерусских или, как принято назы­вать, волынских.

Значит, где-то их дороги пересекались. Очевидно, кто-то, пожелавший взять на себя смелость объявить новым царем, готовится именно к этому. Но  зачем?

Как зачем? Все-таки власть верховная - это вседозволенность в государ­стве. А также деньги и новое орудие их добычи.

Но только ли в этом дело? Не идут ли корни глубже в старину и доказа­тельство чего-либо?

Надо посмотреть в имперской канцелярии, что собой представляют эти Рюриковичи, и много ли их осталось.

И еще одно. Надо бы не забыть о том тюремном начальнике. Кому понадобилось бы его исчезновение?

Нe тому ли, кто все это задумал? Возможно. Но, как привязать сюда исчезнувшие документы? Постой, постой... А  что, если они понадобились для того, чтобы кое-что изменить в них и дополнительно указать на принадлежность к какому-либо из родов? В таком случае все переигрывается вдвое.

Никто не сможет доказать под­линность документа, даже царские дворовые чиновники или архивариусы.

Итак, случись что еще - это непременно докажет мною продуманное. Что это может быть? Восстание? Заговор? Или что еще? Посмотрим, но надо готовиться ко всему. Впрочем, можно воспользоваться даже недовольством в войсках и просто  землях.

Для этого много ума не надо. Народ стоит только завести, а он сам дальше разберетея. Не на это ли все показывает случившееся?..

 

Поняв, что нужно возвратиться во дворец, губернатор встал и, одевшись, за­спешил к выходу.

-   Вы куда? - обратилась к нему юная супруга, - нас оставляете?

-   Да, - неохотно согласился он, - но я ненадолго.

-   Будем ждать, - ласково произнесла она и погрозила пальчиком.

Губернатор ответил улыбкой и, наскоро попрощавшись с ней, вышел на улицу.

Все та же карета доставила его во дворец, но по дороге он заглянул в канцелярию.

Начальника ее не было, но его  все же пустили, именуя величаво - ваше  превосходительство.

-   Где здесь полка с буквой «Р», - обратился к одному из служащих.

-   Пойдемте, я вам покажу, - предложил один из них и зашагал вглубь помещения.

Губернатор последовал за ним, и вскоре они оказались на месте.

-    Вы идите, - строго приказал он служащему, и тот поспешно удалился.

Сам же, найдя нужную ему папку, дотянулся до нее рукой и вытянул наружу.

-    Так, так, так, сейчас посмотрим..,  - тихо шептал он сквозь губы, но, развернув папку, чуть было не упал со стула, заведомо предусмотрительно кем-то оставленного.

Там ничего не было, за исключением каких-то пустых листов и обычных штампованных бланков.

-    Ну и дела, - так же тихо проронил он и почти бегом бросился к выходу.

-    Запереть дверь, - распорядился  он, обращаясь к дежурившему охраннику, -  а всем служащим собраться  здесь, подле  меня.

 

Тот видимо очень испугался от такого решения и чуть было не опрокинул стул, на котором сидел, бросаясь исполнять указание.

По дороге зазвонил колокольчиком, давая знать всем присутствующим собраться возле его стола.

Дверь надежно закрыли, и губернатор молча ждал пока все соберутся.

Наконец, он спросил у охранника:

-   Все?

-   Так точно, ваше сиятельство, все. Хотя погодите, нет одного.

-   Кого же? - очень строго спросил губернатор.

-   Владыевского, - подсказал кто-то из собравшихся.

-   Кого-кого, - не понял Иван Алексеевич.

-    Это мы так его дразним, - поспешил ответить невысокий человек из окружающих его людей, - по настоящему его фамилия Сысоев.

-    А куда он подевался? - снова строго спросил губернатор.

-    Я слышал, что он собирался куда-то в город по заданию нашего начальника. Но это он так говаривал. Я не знаю, - замялся второй человек.

-    Вот как? - искренне удивился Иван Алексеевич, - а  не  унес  ли он с собой  что-либо?

-    Да, - ответил за всех охранник, - у него на это имеется документ за  подписью самого Иван Федоровича.

-   Давно  ушел? - снова спросил губернатор.

-   Да, нет, - сконфуженно ответил тот, - совсем недавно. Ну, наверное, с четверть часа,  как по полудню.

- Понятно, - почему-то тихо и  задумчиво ответил губернатор, - а где сам ваш начальник? - задал он вопрос охраннику.

-   Не могу знать, - ответил тот, - они не изволили-с  доложить.

-   И давно его нет?

-   Да, уже около часу.

-   Ясно, хорошо, все за работу, но отсюда без личного разрешения вашего начальника никому не уходить. Вам понятно? - сказал губернатор застывшему  навытяжку  охраннику.

-   Так точно, ваше превосходительство, - заверил  тот и приложил руку к  своему головному убору.

-    Возможно, я сюда еще вернусь, - продолжал губернатор, - но возможно и нет, но когда прибудет ваш начальник -  немедленно отправляйте его ко мне. Только расскажите о случившемся. Ясно?

-    Так точно, ваше сиятельство, - ответил охранник, но тут же полюбопытствовал, - а, что случилось? Пропало что, не доведи господи, - спросил  он, крестя самого себя.

-    Я сам ему об этом скажу. Пока выполняйте то, что  говорю.

-   Есть, - строго ответил охранник, снова приложив руку к голове.

Губернатор еще раз окинул взглядом помещение, застывшие лица служащих, почему-то до сих пор не трудившихся, а затем повернулся и пошел к выходу.

Охранник побежал вперед его и быстро приоткрыл дверь, отдавая при этом честь.

Иван Алексеевич проследовал мимо него и, обернувшись на выходе, сурово произнес:

-   Не забудьте, о чем я приказал.

-    Слушаюсь, - испуганно и торопливо ответил тот, снова прикладывая руку  к голове.

Губернатор спустился на несколько ступенек вниз, а затем поднялся  по крутой лестнице и вышел на улицу, где его поприветствовал нижний полицейский  чин.

Сев в карету, он глубоко задумался.

Да, это уже не шутки. Вторая кража и, причем за краткий срок.

Что-то готовится. Но что? Может, кто-то хочет другого царя? Или вовсе не хочет, а просто хочет опорочить всех? Кто его знает.

Может, случиться и непредвиденное. На всякий случай, надо подумать о том, на кого можно положиться.

И его мысли перекинулись на своих и других знакомых, которым он мог до­верять или хотя бы думать, что те не предадут.

Таких было очень мало. Но решив, что их все же достаточно для достижения вверенной ему тем же советом цели, губернатор немного успокоился.

Итак, как говорил Суворов, надо опередить врага. Так продолжил он свои мысли по дороге во дворец, останавливаясь лишь возле небольшого здания для покупки свежих "ведомостей".

Кучер ловко спрыгнул с крыльчатки и купил очередное издание. Так же быстро возвратился обратно, не оставляя шанса лошадям хоть чуточку передохнуть.

Карета тронулась, и мысли покатились снова.

Остановившись на своих единомышленниках-друзьях, губернатор пришел к выводу, что кое-что им можно доверить и решил посоветоваться, но не сейчас, а чуть погодя, после посещения дворца.

Возведение на трон нового царя дело не совсем простое.

Необходимы до­кументы и прочие доказательства его принадлежности к этому. И хотя брата покойного Александра знали все в лицо, все ж  это нужно было доказывать.

А с исчезновением этой папки, дело было весьма затрудненное, ибо в ней как раз и сохранялись все те доказательства их родовой ветви.

И тут губернатор вспомнил за другое. Как же он не посмотрел Рюриковичей. Эх, второпях забыл. Так ругал он сам себя. Ну, да ладно. Вернусь через время.

А карета уже подвозила его ко дворцу, объезжая недавно построенный "пограничный столп", как шутливо называли сами дворцовые.

Кое-кто даже поговаривал, что ныне покойному императору он показался очень опасным в силу своей  высоты, и тот даже хотел его поубавить, но то ли желание пропало, то ли строитель не соглашался, ссылаясь на свое понимание ве­личия, и столп продолжал оставаться таким, каким он есть.

Некоторые дале зло шутили, поговаривая о том, что царь отдал богу душу только из-за того, что при жизни возвеличил сам себя.

Но так думали немногие, хотя остальная часть все же побаивалась его высоты и всячески старалась обходить.

Карета остановилась, и губернатор последовал внутрь. Кучер погнал лоша­дей дальше, отъезжая  на положенное расстояние.

Вскоре карета застыла на месте, а кучер спрятался внутри здания, где у них было место для сбора. За лошадей он не беспокоился. За ними присматривал специальный посто­вой.

В его же обязанность входило только крепко привязать поводья к одному из торчащих из земли не очень высоких столпов для того, чтобы лошади, вдруг испугавшись чего-либо, не убежали.

 

Губернатор поднялся к себе в кабинет и занялся прежним. Он решил пере­смотреть все бумаги, лежавшие на столе покойного царя.

На это ушло не более получаса, и вскоре губернатор заторопился в другое место. Он позвонил в колокольчик и вызвал дежурного офицера.

-   Распорядитесь подать карету ко входу, - сказал он ему, когда тот вошел.

-   Слушаюсь, ваше сиятельство.

-   Да, и не забудьте хорошо присматривать за дверью, пока меня нет. То же передайте и сменщику.

-    Слушаюсь, - кратко ответил офицер, снова прищелкивая каблуками сапог и прикладывая руку к головному убору.

Он вышел, а губернатор вновь погрузился в бумаги. Кое-что ему все-таки удалось из них выудить. Например, губернатор узнал, что царь не подписал другие указы  и прошения о помиловании, за исключением последнего, что держал в руке.

Он не помиловал даже одну семью, совершившую совсем безвинный проступок по его усмотрению. Так почему же тогда он сделал это другим? Пока все оставалось загадкой.

-  Так, так, - снова думал Иван Алексеевич, - что-то здесь  не  так.

 

 И он попы­тался вспомнить, каким видел царя перед смертью. 

Да, нет. Вроде бы все было, как обычно. Бумага в руке, чернила и другие атрибуты в порядке... Постой!  А  почему он держал бумагу в правой руке, да еще зажатой в кулаке. Может, кто пытался ее вырвать у него?

Так нет. Судя по дознанию и опросу всей прислуги, к нему никто не входил. Но, что это?

Вдруг, губернатор явно почувствовал какой-то жуткий холод, тянущийся по ногам. Он даже привстал из-за стола, чтобы посмотреть откуда. Но, так ничего и не заметив, снова сел.

Поток воздуха не прекращался. Спустя время он услышал какой-то странный шорох совсем недалеко в укромном уголке комнаты.

Губернатор привстал и даже схватился за эфес сабли, висевшей, как всегда, на боку. Но пугаться было нечего. Он ясно увидел, как по полу прошмыгнула крыса.

-    Тьфу ты, сатанинское отродье, - выругался он вполголоса и хотел уже было сесть, но вдруг странная догадка залезла ему в голову.

Губернатор  опять встал и, захватив с собой керосиновую лампу, пошел к месту, где вначале увидел  тварь.

Под ковром ничего не было видно, и он вначале удивился: откуда она  вообще  здесь взялась, но  прикоснувшись рукой к полу и пошарив немного, Иван Алексеевич  ясно ощутил откуда-то снизу идущий холод.

Губернатор быстро отвернул ковер в сторону и в ужасе отхлынул обратно.

Откуда-то из  глубины на  него смотрели голодные и злые огоньки крыс.

-  О, черт, - выругался снова губернатор, отступая назад вглубь комнаты.

Теперь ясно, как случилось все то, что произошло ранее. Но почему открылся люк?

И тут он догадался. Очевидно, крысы, учуяв что-то им подходящее, перегрызли основания досок, и ляда рухнула вниз. Но что им могло показаться таким привлекательным?

Он подошел ближе и опустил лампу немного вниз. Огонь выхватил из темно­ты подвального помещения огромную глыбу мяса.

Опустив еще ниже лампу, губернатор присмотрелся и понял, что это когда-то был человек, а точнее, его труп, обезображенный голодными крысами.

Теперь ясно стало другое. Кто-то столкнул его сюда, при этом хорошо наследив кровью, которая оче­видно впиталась в доски, и твари их изгрызли. Но, кто это и когда вошел сюда?

В коридоре послышались шаги с пристукиванием о бок сабли, и губернатор быстро прикрыл дыру, которая  была не особо большой, но все же достаточной  для того, чтобы пролез нормальный человек.

Иван Алексеевич быстро отошел к столу и, как ни в чем не бывало, встре­тил дежурного офицера.

-    Все исполнено, ваше превосходительство. Разрешите идти?

-    Нет, постойте, - ответил он ему и задал вопрос, -кто входил сюда, пока  меня не было?

-    Никого, - с удивлением ответил офицер, - я весь день тут стою и никого  не пускаю без вашего ведома.

-    А вы обедали? - тут же спросил губернатор.

-    Да, но меня подменял другой.

-    Кто именно?

-    Не знаю, это, наверное, из новоприбывших. Такой большой и высокий.

-    Хорошо, идите, - спокойно отпустил офицера Иван Алексеевич, понимая, что допрос ничего не даст.

-    Есть, - ответил тот и удалился, закрывая плотно за собой дверь и одер­гивая штору.

 

 

Глава   4

 

Итак, понятно. Кто-то проник сюда, пока меня не было, и, очевидно, застав непрошенного гостя, попросту убил его, затолкав потом в оную дыру.

Ну и дела. Какой же я болван, что не догадался об этом сразу.

Пожалуй, не стоит говорить об этом никому, даже самым близким. Пусть, пока остается все, как есть.

А как же тело, да и кто это вообще?

Но узнать теперь это было невозможно, даже по одежде.

А внизу снова что-то пикнуло, и на поверхность выскочила новая крыса.

-  Тьфу  ты, гадость какая, - снова выругался Иван Алексеевич, думая о том, что ему предпринять.

Наконец, он решил позвать того же офицера и передвинуть на то место  огромный шкаф под одежду, стоявший  в другом углу.

Правда, надо бы еще кого позвать, - подумал он тут же, позирая  на довольно внушительные размеры шкафа, - да ладно, справимся сами, -  и он зазвонил в колокольчик.

Вошел офицер и доложил. Губернатор махнул ему рукой и пошел к шкафу.

Подойдя к нему, он постучал ладонью по его дереву и сказал:

-    Надо передвинуть, - и добавил, - вдвоем.

У офицера сначала округлились глаза, но затем снова стали на место. Что делать, приказ - есть приказ.

И они вдвоем поволокли его в другой конец помещения.

Спустя полчаса все было закончено, и довольный губернатор по­тирал руки, а рядом стоящий офицер недоуменно смотрел на все это.

-   Что, устал маленько? - захотелось пошутить немного губернатору.

-    Да, нет, ваше сиятельство, буду рад служить, -браво отвечал тот, утирая платком пот со своего лба.

-   Об этом ни слова, - предупредил его Иван Алексеевич.

-    Так точно, - тут же засвидетельствовал офицер.

-    А теперь, идите и занимайтесь, чем положено, и я тоже пойду, а то кучер, наверное, уже замерз там.

Он оделся и вышел из комнаты. Теперь было ясно, что снизу сюда не  подступиться  и оставалось только подождать, когда крысы обглодают труп до конца.

Губернатор вздохнул. Все же неприятно, когда знаешь, что под твоими  ногами чьи-то кости.

Но, что сделать? Не хоронить же в самом деле, да и поручить некому, по крайней мере, сейчас.

 

Пусть все устоится.., потом.

В таком заунывном настроении Иван Алексеевич вышел из дворца и быстро сел в карету. Кучер мгновенно стегнул  лошадей и погнал с дикой скоростью.

-    Хоть  не  расшиб бы, - только  и  успел  подумать губернатор до того, как в следующий миг карету  занесло, и она, опрокидываясь на сторону, завалила собой и лошадей.

Послышался шум, скрежет, треск и дикое ржанье лошадей.
Некоторые из них резко вскочили на ноги и потащили остальных за собой.

Карету понесло теперь не на шутку. Она елозила по мостовой с огромным шумом и изредка из-под нее выбивались искры. Где-то на повороте ее сильно занесло и ударило о столпы. Затем перевернуло и ударило о другую сторону.

Лошади взбесились совсем и неслись вперед, как угорелые, сшибая все на своем пути и громя карету до конца.

Тело вылетело из нее и, пролетев несколько метров, упало на мостовую.

Человек, видевший все это со стороны, быстро подбежал к нему и потащил к себе в дом, оставляя кровавый след до самой ступени.

-   Уберите следы, - еле слышно проговорил губернатор, теряя сознание у  него на руках.

-   Сейчас, сейчас, - испуганно говорил человек, узнав в раненом великого графа.

Он бросился на улицу с ведром воды. Быстро смыв кровь и притрусив све­жим снегом, а затем все растерев так, как-будто это сделала сама ка­рета, человек вернулся обратно и плотно закрыл за собой дверь.

Он подтащил тело вглубь комнаты и, снимая верхнюю одежду и сапоги, воз­ложил на кровать. Губернатор тихо застонал, а затем открыл глаза.

-  Кто ты? - так же тихо спросил он.

-  Я дворник, ваше превосходительство, - поспешил засвидетельствовать свое почтение тот.

-  А у кого? - снова спросил раненый.

-   У князя Ростоцкого, ваше сиятельство.

-    Хорошо, - удовлетворился его ответом губернатор и добавил, - никому не говори, что я здесь. Никому, ты понял?

-    Да, да, - поспешил заверить дворник.

-    Теперь, вот что. Сходи ко мне домой и предупреди об этом мою жену. Только оденься как следует, по-праздничному, а то не пустят. Скажешь ей, что я у тебя, пусть не волнуется и никому вообще ничего не говорит. Понял, ни-ко-му. Так и передашь. Скажи, со мной все в порядке. Я веду дознание. Хотя нет, не надо этого. Скажи, я специально так сделал.

-    Хорошо, хорошо, не волнуйтесь, лежите спокойно, я все передам и объясню. Только как сказать, кто я и от кого?

-    Хороший вопрос, молодец, - похвалил его за смекалистость граф, - скажи, от моего брата с просьбой. Это прислуге. А жене все передашь так, как я сказал по тихому, но не шепчи, а так, в полголоса, а то учует кто из челяди, будет подозревать.

-    Все сделаю, все. Вы не беспокойтесь. Только вот что, надо позвать лека­ря, может худо вам быть от ушибу-то.

-    Не надо, - воспротивился губернатор, - я сам справлюсь с этим, когда-то меня учили костоправству  и прочему  ремеслу.

-    Ну, коли так, то давайте обмою лицо.., - начал снова дворник.

-    Не надо, - успокоил его граф, - ступай к жене и поскорее передай ей все, как я сказал. Кстати, куда занесло карету?

-     Я видел, что она угодила в реку, - ответил тот.

-     Вот и хорошо. Пусть, все пока считают меня утонувшим.

-     Бог с вами, ваше сиятельство, как так? - испуганно шептал и крестился дворник.

-    Так надо, - строго приказал граф, - и жене моей передай то же. Правда, детям пускай не говорит, малы слишком, чтоб такое понимать.

-    Хорошо, хорошо, уже иду, - успокоил тот и бросился к двери одеваться.

-    Запри дверь и погаси свет, чтоб не видно было, -распорядился губернатор, - я полежу и так. Мне есть, о чем подумать.

Дворник выполнил сказанное и быстро унесся исполнять другое, закрыв за собой дверь.

Иван Алексеевич немного успокоился в наступившей тишине и попробовал пошевелиться. Что-то больно кольнуло его в левый бок.

Он тихо застонал, но все ж ощупал сторону рукой.

-  Слава богу, ребра целы, - и принялся вспоминать все, что было.

 

Итак, ясно. Кучер был другой, а он в  суете не обратил на это вни­мания.

Интересно, видел ли кто из дворца, как карета опрокинулась? Скорее всего нет, так как это случилось за углом.

Да и кто будет смотреть на отъехавшую карету. Поэтому, скорее всего весть разнесется только завтра. Значит, у меня есть время поразмыслить и расставить силки для дикого зверя, рвущегося к власти.

Кто бы это мог быть? И тут он вспомнил, как офицер ему говорил о его временном сменщике. Большой, высокий... Очевидно, это и был убийца, так как только такой мог протолкнуть тело внутрь. Но как попало само тело туда? И кто это, вообще, погиб? Надо думать. Думать, думать и думать...

Голова заболела, и заныли ребра, мешая в этом. Но, напрягая мозги и собирая  волю в кулак, губернатор все же продолжал рассуждать.

Кто же он? Этот высокий и большой? Да, мало ли у нас таких. Вон, полк гренадерский.

Куда не кинь оком, все как те столпы. Но здесь одно не вя­жется. Обычно в почетную охрану таких не брали, и дежуривший должен был об этом знать, но то ли жилка не сработала, то ли просто есть сильно хотелось, но он не обратил на это внимания, а может просто не захотел.

По npавдe говоря, это ведь не его дело, а наше - подбирать людей. Ладно. Пока оставим это. Подумаем лучше о другом.

Чей труп? Начальник тюрьмы? Может да, а  может, и нет. Да и как он вовсе попал туда?..

Постой. А может, он приходил подробнее ознакомиться с цар­ским указом, подозревая что-то неладное и узнав о роспуске целой толпы своих подопечных.

Уж кто-кто, а он точно знал, чего желал царь. Ведь по содержанию тех людей он говорил лично. Кажется,  теперь понятно, кто это. Но как тот же начальник узнал обо всем, если его не было?

А не было ли? Может, офицер просто не нашел или ему соврали?..

Вот это да. Так оно, скорее всего и было. Офицер не стал разбираться и дознавать, а просто привез тех, кто был, исполняя добросовестно указание. Тогда, начальник тюрьмы, узнав обо всем этом, решил лично спросить у  меня.

И как раз попал тогда, когда меня там не было. Значит, временный офицер - это убийца, подосланный кем-то из тех, кто знал, что начальник тюрьмы будет во дворце во столько-то. И вовремя перестраховался, заняв место настоящего офицера.

Начальник, конечно, ничего не знал и, видимо услышав, что губернатор на месте, прошел внутрь, где его и настигла смерть.

Ловко, ничего не скажешь. Но, как быстро дошла информация об этом?!! Значит, вывод один. Готовится что-то такое, которое мы не знаем. И в этом деле участвуют многие.

Даже можно включить сюда и того же дежурного. Хотя нет. Видя его округленные глаза, вряд ли можно судить о предатель­стве. Ну что ж, посмотрим. Ясно одно: доверять сейчас никому нельзя.

Разве что этому вот простому дворнику, каким-то чудом его спасшего от верной гибели.

Да-а, обнищала страна. Ни достоинства, ни чести. Правда, воз­можно я и ошибаюсь. Последнего хоть отбавляй.

Только с обратной стороны  или вернее, не столько чести, сколько лести в ней  и наигранного достоинства. Взятки берут, ножи в спину бросают, убивают друг друга, порочат и, куда не кинь - одно и то же.

Исхудал видно род дворянский. Да и был ли он им когда-либо вообще? Вот взять меня. Кто я? Граф, губернатор, но ведь по крови я простой так же, как мои родители и их тоже.

Все это завоева­но честью, только не дворцовой, а пороховой, в боях и сражениях. Мы никог­да не отступали от своего слова и верно служили Отечеству.

Но служат ли другие? И как они понимают это все? Не знаю, возможно, кто-то ищет иного подхода к той же власти, но что это изменит?

Что сбудется, если поменять одного на другого: Романова на Рюриковича? Ничего это не изменит. Все останется так же, как было. Разве что иные получат власть, а их сподручные - чины и награды, то есть земли и владения

Вот, что движет ими сейчас. Да, впрочем, так и было всегда.

Даже мой отец говорил, что без денег  и земли - ты никто. Титул хорошо, но без гроша в кармане он ничего не стоит.

Служить при дворце почетно - это, да. Но сидеть где-то в графстве и иметь крепостных с тысяч пять - это все ж лучше.

Сам себе властелин. Знай, только чинно плати налоги и прочую дребедень. Но, что это я?  Куда-то мысли забрели в сторону. А почему, в сторону? Господи.., постой, постой, как же это я?..

Граф хотел было приподняться немного на локтях, но боль помешала ему, и он тихо застонал.

Что ж это я? - продолжил он снова. Это не в сторону пошли мысли, а именно туда. Так и есть. Готовится восстание, точнее переворот. Но, кто же руко­водитель? Кто ближе стоит к тем же Рюриковичам?

Неужто, Василий? О, господи, как же я о нем позабыл. И все это подстроено ради этого. Теперь, понятно, зачем ему понадобились папки на  « О »  и  « Р ».

Стоит поменять их  местами, и он становится новым царем. Нельзя допустить это. Господи, что же делать? На кого положиться?

Сказать Николаю, но ведь он слишком спесив для этого, да и не поверит о своем брате, хотя тот ему и не родной, а двоюродный.

Но суть дела не меняет. Ясно, что в голове у последнего. Подменить фамилию и свою родословную внести в списки Рюриковичей. Значит, заключенные ему были нужны только для факту, то есть подтверждения его принадлежности, а заодно и засвидетельствования его самого, как наследника.

Вот это номер! Значит, князья Обленские  и есть те же Рюрики. А точнее, принадлежат к  тому же роду, что и остальные московские цари. Ну что ж, задумано  непло­хо. Как же предотвратить все?..

 

Граф зашевелился на кровати и снова почувствовал боль в ребрах.

-  Нужно будет сказать дворнику, пусть, туго обернет, - тихо прошептал он, погружаясь опять в свои мысли.

А надо ли мне все это? Кто я такой? Ну, граф, ну дворянин, имею губернию и не малую. Одних крепостных сорок тысяч. Хватит, пусть себе воюют. Главное, чтоб Отчизну не продали...

Вот, вот, именно за это я и волнуюсь. Кто станет во главе? Василий?

Как человек - жесток и не сдержан. Хотя и Николай ему подобен, но его все ж можно  иногда удержать от дурных  поступков.

Вот кутерьма. Цари достались: что те, что иные, хоть и разного роду, но одного умыслу. Побольше бы  народ в хулу загнать, чтоб не высовывался, а там, глядишь, и пойма бездонная пойдет в руки. Только лови и отгребай.

А, что народ? Что ему, не все одно что ли, кто будет царь? Спросить хотя бы дворника об этом. Ему ведь все одно.

Только вряд ли признается в этом. Запуган, а кем? Теми же царями и их исполнителями. Ладно здесь еще не так, все на виду. А что в землях творится. Крепостные  убегают целыми толпами от крутизны обращения. Бьют как скотов, отправ­ляют в рекруты, забивают до смерти и так далее. Что ж ему теперь, ликовать что ли?

Правильно и бегут. Куда ж деваться-то, если жизни нету хоть капельки...

Что-то меня снова  понеcлo не в ту сторону. А почему  не в ту?.. Все это одно, все связано.

Раз кто собирается что-либо изменить, значит, знает, что по чем. Интересно, кто поддерживает Василия в его намерениях?

Может, сам Николай, уступая ему благородно? Вряд ли. На такое ни один помазанник не способен.

Так, кто же тогда? Его друзья и знакомые? А что, вполне  возможно. Что им терять-то? Получат новые земли и князей  волынских вознесут до небес. Жаль вот только, что ошибался я в них.

Но, почему ошибался? Вовсе нет. У них свое, у меня свое на уме. Просто я не думал о том, что можно поменять одного на другого, а они думали и скрывали это.

Теперь, понятно, почему шушукались и прерывались, когда я подходил. Думали, что выдам их намерения.

Ошибаетесь, друзья. Не выдам, а просто спокойно не допущу этого разбою. Есть царь  и пусть он и будет. Другого лучшего не найти пока. И менять одно гнездо на другое, хоть и родовое, смысла нет.

Ловко Василий заполучил их поддержку. Интересно, что же он обещал им за это?

Да, все то же: скорее всего землю, да богатства. Нынче ведь карманы у многих прохудели. Покойный Александр поубавил  жалованье, и двор сни­зил до мельчайшего.

Конечно, много недовольства. Вот они и ропщут теперь. Ищут новый  кладезь добра.

Нет, ошибаетесь, друзья. Василий вам не поможет. Скорее утопит в крови по приходу к власти, а вот Николай, еще хоть как-то на это сквозь пальцы посмотрит, хотя и он не подарок. Но коль господу угодно, то пусть, служит государству.

Когда же они собираются выступить? Может, завтра, а  может и попозже?

Так, сегодня тринадцатое. Вот, черт. Лихой день, бесовский. Наверное, потому   и попал в куролесицу.

Когда же они тревогу забьют, узнав, что я жив остался? А может и не узнают, если карета утонула? Нет, подождут, посмотрят -  всплыву ли.

Я Василия хорошо знаю: осторожничает и все тайком. Понятно, зачем в рясу обрядился.

Меньше говору, да и не подумает никто. Служитель мирный и все тут. Не он ли лично был во дворце? Что ж, возможно. Кто-то говорил, что видел, как он отца своего зарубил без поводу.

Но, кто знает, правда ли это. Люди еще и сбрешут, чтоб опорочить всякого. Хотя,  может быть,  с отцом он не ладил, люди говаривали.

Да и по нему это видно. Не перечь, не  то сотрет в порошок. Бог здоровьем не обидел и силой тоже. Так, так... Значит, в близкие дни они не выступят. Что ж, это дает надежду на победу.

Хоть и не за Николая я, но послужу согласно закону. Раз бог велел соблюдать этот порядок, то так тому и быть.

Послышался шорох за дверью, а затем скрип открываемой двери.

Граф насто­рожился, но напрасно.

То был дворник. Он   плотно закрыл дверь за собой и, зажигая свечу, подошел к губернатору, всматриваясь издали: не спит ли он.

-   Да, не сплю, не сплю, что скажешь, - тихо проговорил граф, - подходи  ближе.

-   Все сделал, как вы и наказывали. Барыня приняла, все опросила и не велела  вам с места трогаться.

-    А что так?- почему-то забеспокоился граф.

-    Не знаю я ваших дел, но барыня сказывала, что приходили двое: один в штатском, а другой - военный и спрашивались, не приехали ли вы  домой.

-   А, что она?

-   Сказала, что не ведает, а если прибудете домой, то передаст вам, что  они приходили.

-    И что они? - вопросительно взглянул на него граф.

-    Не знаю, барыня не сказала, но я понимаю, что они ушли довольные, так  как она упомянула что-то об этом.

-     Ага, значит, думают, что я уже мертв.

-     Господь с вами, ваше сиятельство, - перепугано отвечал дворник, крестясь свободной рукой.

-      Ладно, ладно. Это мое дело. Ты вот что, давай, перевяжи туго мне грудь до ребер, а то ушиб сильно болит.

-     Сейчас, сейчас, - заметушился тот, ставя свечу подле кровати.

Через полчаса губернатор уже сидел, опустив ноги вниз.

-    Дай мне сапоги, - распорядился он, - а  то непривычно без них.

-     Сейчас, сейчас, - и дворник подал ему прошенное.

-     Так, ты вот что, - продолжил губернатор, - сходи еще в одно место, да по дороге забежишь в лавку, купишь, что поесть. Голоден  я. Вот деньги.

-     Бог с вами, ваше превосходительство, - начал отмахиваться тот, - я за  свои куплю все, что нужно.

-     Да, сколько  их  у  тебя там есть. Мало ведь. Да и не хочу я, чтоб ты меня  кормил. У тебя своя семья есть.

-     Что, правда, то правда, - тихо вздохнул дворник, кладя себе деньги.

-     Так вот, - продолжил губернатор, - сходишь к одному моему знакомому и передашь ему, чтоб пришел ко мне. Только смотри, чтоб за ним не следили. Сделай вид, что уходишь, а сам пойдешь следом. Кто будет идти, пристукни, не стесняйся. Большого урону не будет. То враг наш.

-     Все исполню как велите, - кланялся дворник, прижимая шапку к груди, - только, куда идтить сообщите.

-     На Пушкарскую сходишь к тому большому дому. Знаешь, где это?

-     Отчего ж не знать, ваше сиятельство. Наш барин частенько к нему хаживает, а я за лошадьми иногда приглядываю.

-     Вот и хорошо. Передашь ему лично на словах, что я жду его здесь немедля. Только имя мое не говори. Скажи просто. Барин хочет вас видеть. И все. Он знает, что  это.

-    Все исполню, - поклонился снова дворник, -только, как с едой быть-то, если следом идтить.

-    Ладно, еду пока оставь и деньги тож, потом сходишь. Нe утомился ведь?

-    Что вы, что вы, мне такое раз в жизни приходится. Как могу так думать. Я мигом исполню.

-   Ступай, ступай и не забудь о моих словах.

Дворник,  в очередной paз поклонившись, снова удалился.

Граф же, в свою очередь, окунулся в свои мысли.

 

Ну, одно дело я сделал. Уготовил сам себе смерть. А точнее, создал слух об этом. Завтра придут к жене и скажут, что карета ушла под воду, и я уто­нул.

Она вскрикнет, заплачет и т.д. Но, что же дальше? Как выйти на улицу  и как появиться у себя дома или во дворце? Кто станет у руля государ­ства? Может, сам Николай, не ожидая церемоний по умершему брату? 

Что ж, вполне разумно, учитывая обстоятельства моей "гибели". Но, что ска­жут на это те же графья и князья, что стоят рядом?

Может возникнуть не нужная болтовня. Дескать, надо  закон уважать, соблюдать и исполнять. Раз решено дожидаться сорока дней, то пусть, так и будет.

Что ж, в этом их нельзя упрекнуть. Но, возможно, Николай их не послушает и выдвинет другое предложение.

В таком случае, повстанцы проиграют. Им не на руку это. Лучше всего затеять смуту, когда на престоле никого нет. Видно об этом они и подумали заранее, умертвив Александра. Теперь, решение оста­валось за советом, а точнее, сколько будет преобладать голосов "за" или "против".

Это и будет символизировать, кто из них замешан в восстании, а кто нет. Все легко и просто. Это так. Но ведь туда могут попасть и те, кто хочет соблюсти закон. Так как же выбраться из этого положения?

А просто. Надо сообщить всем о задуманном во всеуслышание. И если в этом случае голоса все ж разделятся, то и решать по ним надо, как и задумано.

Кто "против" - тот и зачинщик. Ибо любой здравомыслящий поймет, в чем тут закваска.

Хорошо, с этим покончено. А что с Василием? Как к нему подобраться и как вернуть на место папку для того, чтобы Николай спокойно воссел на трон. Да, это пока неразрешимо. Значит, и голосование ни к чему не при­ведет.

Василий может вовсе сжечь документы  о Романовых, и тогда, прощай вера в царя и Отечество. Будет другое. Хотя нет, почему другое? То же  самое, только с другим именем.

Нет, здесь надо что-то получше придумать. Но что? Может, старый друг отца моего подскажет, когда приедет. Кто знает. Надо посоветоваться. Думаю, он не из тех, кто супротив Николая, иначе мне все, конец.

На улице послышались шаги, и кто-то постучал в окошко. Но, не заслышав никакого ответа, ушел.

Наверное, гостевой из дома, - подумал граф, -захотелось перекинуться словцом. Да, оно и понятно. В доме, небось, одни служанки. Что ж ему там одному делать.

Губернатор положил голову поудобнее, и снова полезли прежние мысли.

Как же забрать то, что принадлежит канцелярии? И как так случилось, что их унесли из-под носа? Не сам ли ее начальник замешан во всем? Да, нет.

Он давно уже служит и проверен временем. Хотя кто его знает, кому можно  доверять.

Но, кажется, ему все же можно. А почему? Бог его знает, почему. Просто так, внутренне, как говорят в сыске.

Вот и он внутри питал какое-то дополнительное уважение, идущее от сер­дца к другому такому   же. Хотя уважением назвать это было трудно.

А как тогда? Доверие, но оно ведь изнутри, а не снаружи. Наверное, все же это уважение, идущее от самого сердца.

Мысли перекинулись в другую сторону. Граф  вдруг  вспомнил старого друга его отца.

Иван Васильевич был человеком знатным, особо добропорядочным. И если у самого графа « ваше превосходительство » появилось совсем не­давно, то у того - с времен незапамятных.

Кроме этого, у него было около 100 000 крепостных, да еще тьма-тьмущая земель в придачу, на которых были и руда, и глина, и другие нужные материалы.

В общем, он был великим человеком и занимал высокое положение в обществе. Сейчас уже не служил, а находился в отставке, хотя иногда все ж одевал мундир и красовал­ся на балах и парадах, которые почему-то любил и всегда радовался. В общем, веселый старикашка, как его звали многие, ибо он много шутил и смеялся, а иногда  по смешному пританцовывал.

Но это только внешне. На самом деле он был весьма суров и требователен. Отдалясь от дел служебных, Иван Васильевич немного растерял былую свою хватку, но все ж достаточно хорошо знал положение дел и прочего в российской империи.

Говаривали, что когда-то граф Суворов подарил ему часы в знак благо­дарности за службу, но тот не принял, сказав, что служит не ради этого. Тогда он получил хорошую взбучку от самого генералиссимуса, но все же остался на своем.

Его везде уважали и принимали в свои ряды. Кто знает, а может сейчас он уже не тот или занял другую позицию?

Время ведь меняет людей, делает из них еще круче и неподступнее или претворяет в рабов власти чего-либо.

Тут его мысли снова оборвались, так как кто-то опять постучал в окно.

 -   Эй, Гаврила, а ну проснись. Барин требует к себе. Говорит срочно, - почти кричал чей-то голос снаружи, притоптывая ногами на свежее взбитом снегу.

Губернатор замер. Он и забыл о том, что у дворника могут быть другие обязанности, чем ему помогать. Ладно, потом отблагодарю, а сейчас придется  потерпеть.

Человек еще прокричал и ушел, так и не дождавшись ответа.

Слава богу, что ломать не стал, - подумал граф, обустраивая голову на подушке.

И снова она наполнилась мыслью.

Кто же стоит посредником между Василием и другой ветвью? Не сам же он, в самом деле. Наверное, есть и связные, и поперечные, повсюду обволакива­ющие своими невидимыми нитями. Что ж, все это очень серьезно. Попробуем разгадать тайну всего с самого начала.

Итак, царь Александр был мил и не очень жесток по отношению к таким же.

Он уважал порядок, ценил власть и самопожертвование ради нее и блага Отечества в целом.

Это знали все, в том числе другие родовые гнезда и их выходцы. Так кому же он не угодил? Попробуем разобраться.

В той войне было немало тайного или очень смутного. К примеру, почему Наполеон решил идти на Москву. Ведь накануне этого, а если уж точно, ровно 16 лет назад был подписан тракт о ненападении друг на друга.

Так что же случилось тогда? Почему вдруг великий император решил попрать прежнее соглашение?

Не оттуда ли все началось? Постой, постой... Кажется, я вспоминаю, как говаривал отец втайне от меня матери, что кто-то на Руси не хочет Александра и задумывает смуту.

Мать тогда крестилась и божилась, отвечая отцу, что быть того не может. Но все же, мне помнится, отец не переставал  об  этом твердить.

Но как до­казать это? А Иван Васильевич? Может, он знает? Ему ведь отец точно ска­зывал об этом.

Говорят, Бонапарт любил русских. Так чего же он направил сюда свое войс­ко?

Не оттого ли, что его кто-то, не менее знатный, чем сам царь, попро­сил об этом. Очевидно, оклеветав его в главах Наполеона и посулив хоро­шее вознаграждение.

Возможно. Но он не учел одного, что народ сам восстал супротив этого и возвысил прежнего царя так, что о какой-либо смене и речи быть не могло.

Наверное, так оно и было. Но, опять же, кто просил? Василий? Вряд ли, он тогда был довольно молод и хладок к власти. Его отец? Тоже вряд ли. Так, кто же?

И тут его мысли сплелись в одно единое хитросплетение, и он понял. Господи, неужто, это он? Тот самый, что прошел сквозь мрак и тьму Альп и ни разу не отдал победу.

Но, зачем ему это было нужно? Чтобы доказать чью-то несостоятельность власти или другого руководства? Или это про­сто была обида?

Та, из-за которой  рушится все и вся. Что ж, возможно. Человеческий характер весьма противен, когда дело касается личного.

Зная дружбу царского двора с французским, он решил их рассорить, засадив подсадную утку в лагерь французов.

Наполеон. Вот, кто наследовал великого русского полководца. И именно по его просьбе осуществил задуманное.

Мыслимо ли такое? Да, вполне. В последние годы Александр Васильевич впал в немилость. Его уже не уте­шали царские подачки в виде звезд и наград,  даже не утешало величие его звания.

Он жаждал большего, нежели имел, которое заслужил по праву.

Так вот оно что, вот какая открывается правда. Это месть. Месть за годы оду­хотворенного, почти, божественного труда на благо других, не щадя самого себя и за не возвышение при жизни в достопочтении.

Хотя, что мог царь предложить ему взамен его честности и преданности. Еще земель?

Нет, они не нужны. Наград и похвал?

Их тоже достаточно. Так, что же тогда? Власть?

Ну, уж нет. Каков бы не был генерал, но он ее не достоин.

У царя был сын. У него свои дети и так далее, по родословной. Все. Вопрос решен. Это была та последняя просьба перед смертью о покарании всех виновных, не взирая на их плоть и кровь.

И что из этого следует? А то, что великий граф почти  приказал Наполеону войти в русское царство и сжечь Москву.

Видимо, именно эту цель и пре­следовал Наполеон, невзирая ни на что. Он уважал Суворова. И не мог не подчиниться его последней воле.

Москва была оплотом зла и невежества для того. Поэтому, он и принял такое решение.

И Бонапарт не ослушался. Слишком много правды он знал от великого князя. И он дошел до Москвы и сжег ее. И уже потом, потеряв интерес ко всему этому, так как скорее всего это и была его основная цель, Наполеон попросту бросил все и уехал обратно.

Так бывает. Когда человек достигает намеченного, то теряет к нему интерес. А его потеря несет в себе иссякаемость сил и ненужность содеянного.

Вот, в чем кроется его поражение, и вот почему он решил уехать, так и не дождавшись дня, когда Москва сгорит до конца.

Ему это уже было просто не нужно. Он понял другое. Что Суворов, или как он его сам величал - великий князь, оказался прав.

Русские бежали под его на­тиском и если бы не Бородино, Наполеон успешно бы разгромил их полностью.

Но, что лежало в этом поражении при малой численности сил противника. Не эта  ли потеря, только унаследованная гораздо раньше от самого себя.

Взвалив на себя чашу вины другого, Бонапарт просто не смог побороть в себе животрепещуюся алчность вознаграждения в виде разгромленного лагеря врага.

Личная безаппеляционность или отдание предпочтения врагу и послужило тем перевесом, который помог русским устоять и не сорвать­ся с мест за время сражения.

Но это француз, а если уж точно, корсиканец. А что же послужило поводом для всего этого дальше? Да, все то же. Те же, кто воевал, очевидно, знали обо всем или догадывались и им не хотелось повторять то, что уже сделал до них их соотечествен­ник.

Они знали: выиграют или не выиграют войну - все будет, как прежде. Царь на месте. Москва отстроится, а они так же будут служить. Не в этом ли кроется причина всего задуманного?

Мало чести, достоинства? Хватает сполна. Мало денег? Так ведь дело попра­вимое. Мало земель? Тоже можно исправить.

Так, что же послужило расколу мнений?..   

НЕ – НУЖ - НОСТЬ. Вот причина всех бед.

Они прекрасно   знали, как обращаются с победителями и как заигрывают с побежденными, желая  вернуть себе что-то в лице неограниченной власти.

И те, кто это почувствовал после войны, убедились в своем личном размышлении. После победы герои стали не нужны.

Царю и другим стало попросту  наплевать на них. Дел и без того хватает - так говорил Александр. Отсюда и пошло все то, что сейчас готовится выйти наружу. Теперь, все стало на свои места. А Василий как же?

Да, просто. Этот околотный, готовящийся стать у власти, монах решил просто воспользоваться всем этим. И те, другие, поверили. Они поверили каждому его слову, хотя в глаза лично мало кто видел, но тайно, конечно, знал, что такой человек есть.

И теперь понятно, почему поверили. Он обещал вернуть им уважение и почет, и обеспечить службой до конца дней.

А, что мо­жет быть лучше, кроме этого, дарованного человеку, проливавшему  кровь за Отчизну. Вот и вся разгадка. Теперь, остается лишь посоветоваться с Иваном Васильевичем и попытаться повернуть все обратно...

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава   5

 

Как будто  гора свалилась с плеч графа, и он, устало закрыв глаза, задремал, но уже через минут двадцать в комнату вошли.

Сначала тот, к кому он же посылал, а затем, почти следом сам дворник.

Гость стоял посреди комнатушки и не знал, что предпринять, так как в тем­ноте ничего не было видно.

-   Садитесь на стул, вот, - тихо прошептал дворник, подсовывая вошедшему  под ноги деревянный табурет и одновременно прикрывая ногой дверь.

Но, закрыть до конца ему все ж не удалось. Кто-то влетел, как пуля внутрь и чуть ли не бросился на него с кулаками.

-   Ты что, пьян, что ли, собачья кровь? Я тебя повсюду ищу, - кричал чей-то голос в темноте.

От этого крика граф проснулся и открыл глаза, а гость вскочил с предло­женного ему стула.

-    Ой, барин, извините, заснул я, ей богу, заснул. Клянусь вам.

-    А ну, дохни, скотина, - выпалил тот.

Дворник глубоко дохнул, отчего кричавший отступил в сторону.

-    Фу-у, ну и вонища. Луку что ли наперся, гад, чтоб не пахло, - сказал он голосом помягче, видимо уразумев, что дворник трезв.

-   Клянусь, ваше благородие, не пил ни  грамма.

-    Ладно, ладно, верю тебе. А то, кто сидит в темноте?

-    Да то просто кутежа такая. На мусоре недавно нашел. Кто-то видать выбросил.

-    На кой ляд она тебе нужна? Собираешь тут нечисть всякую у меня под носом.

-    Да, это я так. Жалко ведь. Вещь-то,   небось, дорогая...

-    Ну, ладно, - совсем смягчился барин, - закрой тут все и ходь со мной. Дело есть у меня.

-    Далеко ль идтить, барин?

-    Нет, неподалеку. Ты видел сегодня, как карета протащилась мимо нас?

-    Нет, барин, я в доме был, не смотрел.

-    Ну и дурак, что не смотрел, - сплюнул тот на пол.

-    Я ж не знал, что это надо, - начал оправдываться дворник.

-    Знал, не знал, ладно. Давай, одевайся и пошли.

-    Да, я уж оделся, барин.

-    Во, какой быстрый. Как нагоняй дашь, так сразу все ускоряется, - барин засмеялся и вышел.

Зa ним последовал дворник, запирая за собой дверь. Вскоре их шаги по­глотила улица, и в комнате наступила тишина.

-    Иван Васильевич, - тихо прошептал граф, - это я вас звал.

-    А-а, - протянул гость, - а я то думаю, что за дела такие творятся вокруг. Приходит какой-то мужлан  и приглашает к себе в гости.

-    К себе? - удивился граф, - я ведь...

-   Да, нет. Это я так, шутя, - поправился Иван Васильевич, - не к себе, конеч­но, а к барину свому, но это дела не меняет. Не могу же я ходить по любым  домам так просто, без уговору раннего, да еще в такое смутное время.

-   Согласен, - вздохнул Иван Алексеевич, - но другого выхода не было.

-   Да, знаю я, - резко почему-то оборвал его  генерал, - а то б вовсе не пошел, - и он снова, судя по звуку, водрузился на предложенный ранее стул.

В комнате наступила тишина.

Слышно было  лишь хриплое дыхание гостя и где-то в самом дальнем углу какое-то шуршание. Это чем-то напоминало звук пережитого ранее, и граф невольно содрогнулся, но, как и прежде, со­хранял молчание.

-   Чего молчишь? - задал вопрос старик, - я ведь не для того пришел сюда, чтоб из тебя выуживать какие-то сведения. Раз звал – говори, чего хотел.

-   Да, - ответил тут же губернатор, - я просто не думал, что именно это случится уже сейчас.

-   Что? - удивился генерал, поерзывая на стуле.

-    Ваше предательство, - прямо ответил граф.

-    Что-что, - возмутился гость, - о каком таком предательстве идет речь. Уж не причисляешь ли ты меня к каким смутьянам, что хотят одну власть заменить другой.

-    О, да вы оказывается в курсе?

-    Еще бы, - невозмутимо отвечал седовласый, - мне-то старику совсем мало осталось, но все ж своего не упущу.

-    А вам-то тут какое дело? - удивился граф, слегка приподнимаясь на подушках.

-    Как какое? - ответил генерал, - самое простое. Я получу титул фельдмаршала и жезл в руки от нового  государя, - но тут он почему-то закашлялся,  и беседа прервалась.

Наконец, снова воцарилась тишина, и он продолжил.

-    Я ведь знаю, чего ты хотел услышать. Почему я, старый друг твоего отца, не предупредил тебя об этом и не сообщил, куда следует. Хотя бы тому же Александру. Не мог, не мог я, сынок, - как бы оправдываясь, продолжал говорить генерал, - и не потому, что боялся, а просто потому, что хотел изменить хоть что-то среди всего прочего.

-    Конечно, в первую очередь о себе заботились, - съязвил было граф, в душе  чувствуя все же свою неправоту.

-    Нет, тут ты ошибаешься, сынок, - так же спокойно продолжал генерал, - это я так придумал  для своего входа в нужное сообщество, которое и сулит всем обещания. Не о себе токмо забочусь. О благе всех в целом. Вот при­чина.

-    И какое же оно, это новое благо? - снова укорительно спросил губернатор.

-    Почему ново, оно старо, как и я сам, и другие. Дело не в нем самом. Да и вообще дело не состоит именно в намерении переизбрать другого  царя из роду в род. Речь идет о другом. Об отменении царствования  вовсе. Но, судя по всему, у этого ничего не получится. Народ не поймет того и не поддержит. Поэтому, пока мы  собираемся лишь восстановить другую власть и хоть что-то изменить.

-   И вы думаете, это поможет? - сокрушенно спрашивал его граф, - вы думаете, что Василий, став царем, изменит что-либо? Лично я в этом сомневаюсь.

-   А тебя никто и не спрашивает, - огрызнулся старик, но затем, видимо успокоившись, продолжил, - я ведь знаю, чего ты думаешь сейчас. Ты мыслишь, как все. Посулили старику денег и славу под конец и он поддался на это. Нет. Еще paз говорю. Ошибаешься. Нe за тем вступил в ряды тайного сооб­щества, чтоб получить что-то. Этого у меня хватает. Хочу внести свой
вклад в дело общее и государство.

-   И какой же? - без тени упрека спросил граф.

-    Да, простой. Хочу послужить Отечеству еще немного.

-    Но, помилуй бог, Иван Васильевич, вы ведь уже в летах, да и здоровья для этого маловато.

-   Ну и что, - упрямо продолжал стоять на своем генерал, - главное, что я могу думать и принимать решения, а не просто бросать слова на ветер, а затем прятаться за спины других.

-    Это так, конечно, - согласился губернатор, - но все ж, я думаю, что вам надобно пересмотреть свою позицию.

-    Не буду ничего пересматривать, - рассердился старик, - я много думал над этим и сам решил, что не изменю своему слову.

-  А правильное  ли оно? - хотел было задать вопрос его собеседник, но сдержал себя, понимая, что и вовсе расстроит старика.

-    Так, что же вы решили? - спросил граф, переводя разговор в другую сторону.

-     Пока ничего конкретного, - отвечал генерал, - но все же, я полагаю, что  мы вскоре выступим.

-     Как? Пеша, конно или с  артиллерией? - переспросил тут же граф.

-    Пока не ведаю об этом, но склоняюсь к мысли, что пеша. В восстании проку не будет. Это просто превратится в смуту. Тут надо попроще и поделикатнее. Мы ведь не простые люди, а знатные.

-   И много вас таких? - спросил без тени надежды на ответ губернатор.

-    Да, нет, немного. Но сила ведь не в том, чтоб количеством перенять. Сила в уме и способе его истолкования другим.

-    Это так, - согласился почему-то с ним граф, как бы ставя самого себя  на их сторону, - но, как вы думаете сказать обо всем народу и что бу­дет обозначать смена династий царей?

-     Тут сложно, конечно, - согласился, в свою   очередь, старый генерал, - но, я думаю, что-нибудь придумаем. Есть у нас великий мастак дел щепетильных.

-    И кто же? - не удержался губернатор, - уж не сам ли Василий?

-    Да, нет. Ему нельзя высовываться до поры, до времени. Это другой. Муравьева  знаешь?

-    Да, - отвечал граф.

-    Так вот, его великий друг и фантазер.

-     О ком это вы? - удивился губернатор.

-     Да, ты что, с луны свалился что ли. Не слышал о великом грядущем поэте?

-    Нет, - помотал головой в темноте Иван Алексеевич.

-    Ну, раз не слышал, то и не надо, - замкнулся тут же старик, очевидно, сожалея, что произнес  фамилию  одного из соучастников.

-   Не доверяете? - удивился граф.

-   А то как же. В нашем деле нельзя. И так много тебе порассказал.

-   Ну и что теперь будет?- снова спросил Иван Алексеевич.

-   Ты имеешь в виду с тобой? - спросил старик.

-   И со мной тоже, - подтвердил граф.

-   Да, ничего особенного, если не будешь лезть не в свои дела.

-   Вы хотите сказать, что бы я оставался здесь до бунта? - прямо задал вопрос губернатор.

-   Да, - спокойно ответил старик, - я потому и пришел сюда сам.

-   Чтоб попытаться уговорить?

-   Нет, чтоб разъяснить, что к чему, и чтобы ты занял нейтралитет во всем этом.

-   А кто же займет противоположную сторону? - удивился граф.

-    Это не твоего ума дело, - сохранил тайну старик.

-    Ну, а все-таки? - не унимался Иван Алексеевич.

-    Тот, кому и положено, - сухо ответил генерал.

-   Значит, вы хотите сбросить царя?

-  Нет, мы хотим  лишить его полномочий, причем всенародно, вызвав его на совет. Общий совет. На площадь.

-    Это, как же? - удивился опять граф, - на обозрение всем?

-    Почти, - согласился генерал.

-  Вряд ли Николай пойдет на это? - засомневался Иван Алексеевич.

-    Это его дело, - так же сухо отвечал старик, - но мы со своих позиций не отступим. За нами будущее.

-    Возможно, - почему-то согласился с ним граф, -но не сейчас.

-    Посмотрим, - ответил ему седовласый.

-    Посмотрим, - согласился и граф.

-    Ну, вот и поговорили, - нарушил наступившую  было тишину Иван Васильевич, - что делать будешь-то?

-    Не знаю, - задумчиво произнес граф, - пока ничего сказать не могу.

-    Думаю, предать нас не сможешь, - то ли спросил, то ли подтвердил старик.
Граф, с минуту помолчав, ответил:

-     Не знаю, я пока не решил, что правильнее.

-   Ну, тогда я пошел, - встал со стула генерал и почему-то добавил, - думаю, твоему отцу следовало бы знать, что его сын не совсем пропащая душа.

-    Как это? - встрепенулся Иван Алексеевич.

-    Да так, не последний человек в государевой службе, - сухо ответил ему тот и пошел к двери.

Губернатор не стал донимать того вопросом и тихо продолжал лежать на кровати. Возле самой двери старик снова обернулся и сказал:

-    Прощай, Иван Алексеевич. Может, и не свидимся боле. Но знай, я был  другом твоего отца и не хочу желать тебе зла.

С этими словами он повернулся и вышел, закрывая за собой плотно дверь.

Холодный воздух проник вглубь комнатушки, и граф немного поежился от набежавшей на него волны.

Как-то смутно стало на душе и неспокойно.

Иван Алексеевич не знал, что предпринять в подобной ситуации, а потому, тихо  лежал и упорно смотрел в потолок.

Ему было над чем поразмыслить, и в первую очередь вставал вопрос - донести об услышанном или нет?

Хотя и доносить-то некому, окромя самого себя, ибо он стоял во главе. Но ведь это сегодня, а на завтра, возможно, что-то изменится. Вот тогда и надо принимать решение.

И с этой  мыслью граф спокойно уснул, завернувшись в какое-то потертое одеяло.

Утро застало его спящим. Было уже достаточно времени, когда в комнату ворвались первые лучи солнечного света.

Граф зажмурился, а затем секунду спустя, прикрываясь рукой, отодвинулся в сторону.

Боль не заставила себя долго ждать, и он тихо застонал. Нащупав рукой под одеждой небольшое возвышение, граф понял, что беды не миновать. Очевидно, какое-то ребро все же треснуло, и опухоль всплыла наружу.

Теперь, потребуется помощь лекаря, что, конечно же, осложнит до предела его положение.

А, впрочем, может  это и  к лучшему, - думал про себя губернатор. Как-никак, а избежит своей участи в этом. И сослаться есть на что. Главное, не влезать никуда, пока не определится четкая линия поведения.

На этом он и остановился. Оставалось теперь подыскать необходимого ле­каря или хотя бы аптекаря, чтоб помог снадобьями, да хорошо уплотнил ребра, а заодно осмотрел и все тело.

Кого же пригласить?

Граф долго размышлял надо всем этим и, в конце концов, остановился на одном из них. Этого человека он знал очень давно и вполне мог положить­ся на его твердость слова.

Но не замешан ли он во всем этом? - тут же следовала неотступно  мысль.

Вряд ли, хотя все может быть. Вон, Иван Васильевич, и то предался новым мыслям, что уж  говорить о других, меньших по чину, должности и сословию.

Но играет ли оно здесь роль?.. Пока не  ясно. Тем более, не зная основных целей провозглашающих, очень трудно определить. Что ж, подождем, увидим.

Мысли графа перекинулись на другое. Что же будет с документами в слу­чае явной неудачи? Вряд ли тот же Василий удосужится   их сунуть обратно, причем в том виде, в каком они были до этого.

Если восставших  постигнет неудача, то скорее всего, он их сожжет в отместку за это, или потребует чего то взамен.

Хотя и вряд ли. Зная его гонор, это вряд ли состоится. Ну, а в случае победы? Что будет потом?..

А  то же. Либо уничтожатся, как не нужное доказательство старого времени, либо переделается так, как выгодно тому же Василию.

В общем, в любом случае, они на место не вернутся  или, по крайней мере, будут иного содержания.

Да-а... Жаль, конечно. Это ведь история. Что ска­жут потомки?..

Да, ничего. Откуда им знать, как было и что, когда мы сами об этом узнаем просто случайно, а иногда и вовсе умалчиваем и что-то скрываем.

Да и какая разница в этом. Будет один царь или другой, или из какого он роду. Хотя нет, почему же?

Если когда-либо сбросят все же царя, а потом через какое-то время захотят восстановить, то возможно и понадобится все для доказательства принадлежности  к  трону. Но  зачем?

Неужто, люди будут так глупы, чтобы повторять это дважды?

Нет, дело в дру­гом. Дело в том, что возможно они захотят узнать правду о своем прошлом и о самих царях.

Что ж, в таком случае надо им помочь. Но как? Восстановить вряд ли удастся, а собрать какие-то другие доказательства? Но какие и где они?

Бог его знает. А надо ли все это вообще?

Живем раз и нечего заботиться о наследии. Пусть, как хотят, так и раз­бираются. Все ж, не одни дураки будут. Кому-нибудь, да дойдет в голову.

В стороне ребер снова что-то кольнуло, и граф поморщился.

Где же дворник, что-то его долго не видать? - думал он, крутя головой по сторонам, - да и время уже предостаточно.

А ,может?.. Холодный пот прошиб его голову. Может, это все намеренно. И дворник с его нелепым рассказом о кукле, и барин, кричащий на него с яростью?..

Возможно ли такое?

-  Да, - соглашался он внутри себя, - вполне.

Потому и нет его до сих пор, а значит, он оставлен здесь на произвол. Так, до особого чьего-то распоряжения...

Но, как тогда прокормиться? Граф снова посмотрел в сторону  небольшого стола и с удивлением обнаружил на нем  что-то наподобие  жалкого завтрака.

Ага, значит, обо мне кто-то все ж заботится и даже кушанье на столе.

Губернатор потихоньку слез с кровати и очень медленно пошел к столу, изнемогая от боли в боках и в отдельных местах по всему телу.

- Плохо дело, - думал он, отодвигая стул и садясь за стол, - наверное, ребра  все ж больше повреждены. И кому только в голову взбрело такое - убить меня, разбив карету. Уж проще было бы отравить, подсыпав яд в кушанье. И тут снова пот прошиб его тело. Господи, а может, это так и есть.

И граф положил на стол занесенную было вилку. Как же проверить это?

Он снова медленно встал и подошел к небольшому окошку. Сквозь обмерзшие стекла было тяжело смотреть, но все же он углядел, как снаружи, чуть поо­даль, метрах в десяти  снуют туда-сюда люди.

Значит, дворник не обманул, что он у барина в прислуге, - думал губернатор, всматриваясь в какие-то темные решетки перед дорогой. Только где вот он сам сейчас?

Ответа, к сожалению, не было.

Граф подошел к двери  и потянул ручку на себя. Она не поддалась.

- Значит, заперта, - тихо прошептал губернатор, отходя снова к окошку.

Делая невероятные усилия: вдыхая и выпуская воздух, граф все же смог добиться небольшого расширения отверстия в окошке от мороза. Теперь, ему стало гораздо виднее и, прикоснувшись к холодному стеклу лбом, граф всматривался в то, что творилось за окном.

С удивлением он обнаружил того же дворника, который чуть поодаль ворот бросал без уста­ли снег лопатой.

-   Ага, - обрадовался он, - значит, дворник меня не обманул. Просто, он занят работой, а пока я спал - приготовил мне завтрак.

Но верно ли это? Какая-то внутренняя сила убеждала, что это вовсе не так.

Но граф ей не поверил и решил взяться за еду. Тихонько дойдя до стола, губернатор сел на стул и опять поднес вилку ко рту.

Неожиданно для него самого внутри что-то оборвалось, и он потерял созна­ние.

Тело медленно сползало со стула и тянуло за собой скатерть с посу­дой. Грохнула вся домашняя утварь вместе с телом, и наступила тишина.

Спустя полчаса в комнату вошел человек довольно высокого роста и скры­тым лицом. Склонившись над телом и ощупав руку, он тихо произнес:

-   Готов, - после чего спокойно вышел наружу и удалился.

Граф еще долго лежал на полу, пока в комнату не забежал совсем окоченевший дворник.

-   Батюшки мои, - обескураженно  вымолвил он, завидев распростертое тело  вместе с опрокинутой на пол посудой, - что ж это такое? Неужто, умер. О, господи, - и дворник принялся креститься.

Спустя минуту он вышел и запер за собой дверь. Тело оставалось неподвижным.

Через время дворник вернулся с каким-то невысокого роста чело­веком в потертой одежде. Тот, склонившись над телом и ощупав с самых разных сторон, тихо произнес:

-   Он мертв и уже давно, - после чего встал и, разведя руки в стороны, ушел.

Дворник  вышел следом, но затем быстро воротился. Он схватил тело под руки и отволок в угол, к шкафу.

Собрав остатки пищи, разбросанной на полу, он вынес ее собаке.

-   Не пропадать же добру, - тихо проговорил он, бросая все это в глубокую миску.

Собака подбежала и довольно завиляла хвостом от вида целой горы вкус­ной еды. Дворник похлопал пса по шерсти и возвратился внутрь.

Собрав наскоро разбитую посуду и остатки пищи, он вынес их на мусор.

Возвратившись, дворник зачем-то оглядел комнату и, приняв только ему известное решение, снова вышел наружу.

Спустя  минут двадцать он пришел обратно, держа в руках какую-то лоша­диную попону и веревку.

Гаврила раскинул ее посреди комнаты и приблизился к телу.

Взяв его все так же под руки, он  потихоньку потащил к центру. Аккуратно положив на попону и завернув ее края, обвязал все веревкой. Получилось нечто вро­де длинного увертка.

Дворник вытащил его наружу и возложил на заранее приготовленные сани. Затем запер за собой дверь и почему-то посмотрел в сторону собачьей конуры.

Пса видно не было, так же, как и еды в миске. Он хотел было уже идти, когда  вдруг ему послышалось какое-то хрюканье со стороны свертка.

Дворник набожно перекрестился и даже отступил в сторону. Сверток зашевелился и даже попытался приподняться, издавая при этом какие-то непонятные звуки или точнее хрипы.

-   О, господи, свят, свят, свят.., - продолжал отступать в сторону Гаврила, но затем вдруг остановился и произнес, - а  может, он еще жив, оттого и  шеволится? - и бегом, преобладая страх, бросился к свертку, на ходу стяги­вая с саней и вволакивая обратно в сторожку.

Быстро размотав веревки и откинув полы попоны, Гаврила отскочил в сторону.

Граф хрипел и судорожно дергался, глаза были почти на выкате.

Дворник подбежал к окну и, схватив графин с водой, побрызгал ею на лицо губер­натора. Тот почти захлебнулся, но затем, умывая лицо руками, все же   при­шел в себя, успокаивая свое рвущееся дыхание.

-    Что, что это было? - испуганно произнес граф, глядя на дворника своими покрасневшими глазами.

Тот, упав  на колени, крестился и божился, что не виноват и элого не хотел.

 -  Подожди, успокойся, - остановил его граф, - расскажи, что случилось?

-   Сейчас, сейчас, - заторопился Гаврила, на ходу речи вставая и запирая  наскоро дверь.

-   Ну? - поторопил его губернатор, - сказывай, что случилось?

-   Не  знаю, с чего начать, - оторопело молвил  дворник, глядя на графа.

Ему было никак не понять, как тот оказался жив.

-   Начинай сызнова, - снова заторопил губернатор.

-   Ну, в общем, дело было так... Я утром принес кушанье со стола своего барина и поставил его тут, - дворник показал рукой на стол, - а сам пошел  на двор снег  убирать... И все вроде.., - замялся он, не зная, о чем говорить дальше.

-   А кто заходил сюда помимо тебя? - помог ему вопросом граф.

-    Дак, не было никого тут. Я и дверь запер на замок снаружи... Хотя, погодите-ка... Приходил тут один, но он сказывал к барину и я его пропустил. Правда, когда он вышел, я не видел. Занят был очень, снегу многовато, - как  бы оправдываясь выговорил Гаврила.

-    А какой из виду? - снова спросил граф.

-    Да, такой видный.., здоровый, значит, - начал было тот и осекся на полуслове, не зная почему.

-    А что, он проходил не мимо тебя? - удивился Иван Алексеевич.

-    Да, нет же, со мной разговаривал. Только лицо его скрыто было под  маской какой-то. Голос густой, басистый.., - продолжал вспоминать он.
-  Понятно, можешь не продолжать, - сказал ему граф, потирая почему-то шею, словно после веревки, - а долго он был у барина?

-    Не знаю, не видел его, - честно ответил Гаврила.

-    Ну, а что дальше было, - спросил снова граф.

-    Дальше? - переспросил дворник, как бы удивляясь этому вопросу. - А  дальше, дело было так. Я закончил работу и решил посмотреть, что тут у вас. Ну, а войдя внутрь, увидел, что лежите на полу, а рядом опрокинутая посуда вдребезги...

-    А с едой что? - спросил Иван Алексеевич, чуть смутно вспоминая случившееся.

-    А-а, еда-то... Это не пропало.., я псу отдал, пусть побалуется...
-   Ну и что, пес? - спросил неожиданно граф, - съел?

-    Да, а куда ж ему деваться. Еще и возрадовался, -удивленно говорил Гаврила, совсем не понимая, какое графу дело до пса.

-    А где он теперь? - снова поверг его в непонятность губернатор.

-    Кто где? - совсем запутываясь, отвечал дворник.

-    Пес где?

-    А-а, собака... Так, где ж ему быть. На месте, в конуре своей...

-     А ну, сходи, глянь на него, - приказал вдруг граф.

-   Зачем это? - снова изумился Гаврила.

-    Так надо, - спокойно произнес Иван Алексеевич, потирая рукой шею.

-    Хорошо, сейчас посмотрю, - и дворник двинул к двери, - а, что смотреть-то, - обернулся он на пороге.

-    Просто, глянь и все, - ответил ему граф.

Гаврила пожал плечами и вышел во двор.

Но спустя минуту он возвратился, явно чем-то расстроенный и обозленный.

-    Что случилось?- сдавленно спросил губернатор со своего места на полу.

-    А пес его знает, - возмущался Гаврила, запирая за собой дверь, - ох, простите, ваше превосходительство, это я так, про себя.

-    Что произошло? - опять задал ему вопрос Иван Алексеевич.

-     Да, собака куда-то задевался. Звал, звал, нет нигде. Не иначе, как детишки выманили наружу. Вот бестии-то.., - и он сокрушенно помотал головой.

-     А в конуре смотрел? - спросил  граф.

-     Не-е-т, - протянул Гаврила, - сейчас схожу, посмотрю, - и он опрометью бросился наружу, так и не закрыв за собой дверь.

 

Потянуло холодом, и граф решил перебраться на кровать.

Он потихоньку встал, растирая неизвестно почему   захолодевшие руки и ноги, и приблизился к кровати.

В голове закружилось, и ему стало дурно. С трудом подав­ляя тошноту и слабость, губернатор все же добрался до кровати и рухнул на нее, как подкошенный столп. Затем медленно перевернулся на спину, пре­возмогая боль в ребрах, и затих.

Дверь немного приоткрылась, и на пороге снова показался Гаврила. На ру­ках он держал ту самую собаку, что еще совсем недавно виляла хвостом, ублажая радостью своего хозяина.

-    Что-то с ней случилось, - удивленно произнес дворник, ложа ее возле своих ног.

-    Она жива? - спросил граф еле слышно.

-    Да, но едва дышит, - так же тихо ответил Гаврила.

-    Ее уже не спасти, - проронил граф, - так что, можешь отнести обратно.

 -   А, что с ней? - все больше и больше удивлялся дворник.

-    Не знаю, но думаю, что еда  была отравлена.

-    Как? - испугался Гаврила, думая, что его сейчас обвинят в убийстве.

-    Успокойся, - заметил  граф его волнение, - я знаю, что это не ты сделал.

-   Тогда, кто же? И как он прошел сюда мимо меня?

-   Очевидно, ты  просто не заметил.

-   Да, нет же, - не унимался Гаврила, - я точно знаю, что сюда никто не заходил...

-     Ладно, ладно, - успокоил его Иван Алексеевич, -иди, отнеси собаку обрат­но и дорасскажешь дальше.

-     Сейчас, - согласился дворник и вышел на улицу.
 Через минуту разговор продолжился.

-     Так, что же случилось потом? - спросил губернатор.

-     Да, ничего особенного. Я подумал, что вас хватил удар и побежал за лекарем. Когда он вошел и осмотрел - вы не шевелились... В общем, лекарь
сказал, что вы мертвы, и я подумал, что вас надо отвезть на санях домой. Потому, и завернул в ту попону, - как-то неуверенно отвечал Гаврила.

-   А дале что?

 -  А дале.., вы, наверное, очнулись и начали хрипеть.., вот я и развязал вас, занеся сюда, -закончил свое повествование дворник.

-    А почему ты подумал, что я мертв? - неожиданно спросил граф, - я, что, не дышал?

-    Нет, - покачал головой Гаврила, - да, и лекарь сказал то же, - немного оправдываясь, продолжил он.

-     Ладно, - вздохнул граф ,- дело прошлое. Давай теперь  лучше подумаем, кому это пришло в голову пса отравить, а точнее, меня.

-     Помилуй мя, господи, - перекрестился Гаврила, - кто  ж  это такое надумал?

-     Не знаю, не знаю, - тихо и задумчиво ответил губернатор, - может, ты кому, что говорил?

-    Помилуйте, ваше сиятельство, - взмолился дворник, - окромя вашего зна­комого никому, даже барину.

-    Значит, он подослал ко мне убийцу, - вслух размышлял граф, - или, может, это просто совпадение.

Дворник стоял в стороне и молчал, тихонько перебирая в руках шапку.

-    Значит, так, - обратился неожиданно резко к нему граф после небольшого  раздумья, - ты сейчас свободен?

-    Да, - ответил тот, но затем, немного подумав, добавил, - не совсем, конечно. Вы ведь слышали, что вчера барин говаривал.

-    А куда ты ходил? - спросил начинающий о чем-то догадываться граф.

-   Да, к одному старому другу барина, в монастырь.

-   Куда-куда? - теперь уже удивился губернатор.

-    В монастырь, - подтвердил спокойно Гаврила, - я часто туда хаживаю. Барин  посылает.

-    А зачем?

-    Я того не знаю. Только вот писульки какие ношу, - ответил дворник.

-    Теперь, становится яснее, - неизвестно почему обрадовался граф, - значит, я нахожусь в самом логове  врага.

-    Какого врага? - не понимал все еще Гаврила.

-    Да, так. Это уже мое, - ответил ему Иван Алексеевич, - ты вот что... Давай-ка, пакуй меня обратно в свой узел, но только не задуши, и отвезешь по новому адресу, куда  я  укажу.

-     Как же это, ваше сиятельство? - сокрушался Гаврила, - вы ведь живы, а я повезу как покойника?

-     Так надо, - спокойно ответил ему граф, аккуратно слезая с кровати и ступая на попону.

Голова немного прошла и внутри уже не тошнило.

-     Отвезешь меня к старому знахарю на Ездовой. Знамо то место?

-     А то, как же, - подтвердил Гаврила, - я сам туда частенько заглядываю.

-    Зачем  это? - удивился граф.

-    Да, так, - замялся дворник, - то снадобье какое понадобится, а то просто о жизни спросить...

-   И что же отвечают?

-   Когда как, - так же смятенно отвечал Гаврила, не понимая, зачем это понадобилось знать его превосходительству.

-    Ну, ладно, давай за дело, - перевел на другое Иван Алексеевич, - и не  забудь провезти меня из-под окон, чтоб видно было.

-   Кому? - удивился еще больше Гаврила.

-    Там знают кому, - загадочно ответил граф, подняв палец кверху.

-     А если меня спросят, что везу? - забеспокоился  вдруг он.

-     Не спросят, - успокоил губернатор, но, подумав, добавил, - а коли спросят, то ответь, что куклу хоронишь вчерашнюю.

-    И то, правда, - согласился дворник и принялся за дело...

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава   6

                                                                                      Сани резко оторвались  полозьями от примерзшего снега и покатили  вслед за впереди раздающимися шагами.

Граф возлежал обвязанный в кон­скую попону и старался не шевелиться, дабы со стороны казалось не по­дозрительным.

Как он и предполагал, за санями с окон следили две пары очей.

-   А зачем он втаскивал снова внутрь? - испуганно говорил один голос другому.

-   Забоялся, наверно, - отвечал ему густой бас.

-    Что же он передумал? - не унимался первый гнущавый голос.

-    Да, ляд его знает, - ругнулся второй, - у этих простых смердов столько  всего, что и не догадаешься сразу. Может, хотел чего доделать, чтоб не догадаться никому. Хитер ведь. Не так ли, братец?

-    Да уж, хитер, это точно. Хотел было вчера меня обмануть, да я не поддался его улову.

-    Вот и верь после этого смерду, - глушил басом голос, - и это после того, как сколько лет кормил и щадил.

-    А зачем пса носил? - снова задался вопросом гнусавый голос.

-    Наверное, хотел ему помочь, - засмеялся второй, - ладно, ляд с ним, пусть, везет, - продолжил он и снова  засмеялся, а остановившись, вполне серьезно

добавил, - а к вечеру мы с него шкуру сдерем.

-   За что? - спросил первый.

-    Как за что? За то, что  хозяина хотел провесть, собака. А заодно, что сует нос, куда не следует.

-    Где ж я другого дворника возьму? – забеспокоился  гнусавый.

-    Пришлю я тебе, не волнуйся, - успокоил второй, - а может, он и вовсе не  понадобится...

-     Как это?

-   Как, да что. Не донимай меня, - грозно ответил второй, - настанет час, узнаешь.

На этом разговор прекратился, и они разошлись кто куда. Сани же продолжали везти графа до нужного ему места.

Спустя время они приблизились к желаемому, и дворник, остановив сани подле большого крыль­ца, забарабанил в дверь.

Графу хотелось прикрикнуть на него, чтоб не делал шуму, но, вспомнив, что   ему нужно молчать, решил лежать  тихо.

Через минуту  дверь отворилась и, судя по всему, вышла какая-то старуха.

                                                                                    .

-   Что это ты, окаянный, гремишь на всю округу, -завопила она, - думаешь, все тебе дозволено, коли барский слуга?

-    Замолчи, старуха, - грозно прикрикнул на нее Гаврила, - и позови своего постояльца.

-    Зачем он тебе? - огрызнулась та, - ты ведь приходил недавно.

-    Иди, зови, не то сам пойду, - снова пригрозил дворник.

-    Ишь ты, окаянный, грозит он мне. Да я тебе как дам вот сейчас, - но  на этом словарный запас был исчерпан и она удалилась.

Очевидно, это был обычный ритуал, потому как дворник спокойно дожидался снаружи.

Сани стояли позади его и не подавали ни малейших признаков жиз­ни.

-   Уж, не замерз  ли? - тревожился про себя Гаврила, в душе проклиная сварливую хозяйку дома.

Но вот скоро появился нужный ему человек, и дворник, отозвав того в сто­рону, прошептал:

-   Там на санях знам человек. Очень высок и почетен. Надобно уложить в  постель и спрятать на время.

Человек спокойно кивнул и предложил свою помощь.

Но Гаврила отверг его предложение, спросив только куда занести.

-   Ко мне, - кратко ответил тот, ступая внутрь здания.

Гаврила кивнул и, взяв на плечи тугой увертышь, понес его в дом.

На лестнице он снова повстречал ту же хозяйку.

-    Вот, черт рогатый, - сварилась она, - сам приперси, да еще и хламу всякого нанес.

-    Замолчи, - прикрикнул снова Гаврила, ступая на первую ступеньку.

"Хоть бы не свалился от тяжести", - подумал про себя граф, сжимая все свое тело воедино.

А Гаврила тем временем, осторожно ступая по лестнице, поднимался вверх. 

Взобравшись на второй этаж, он прошел в одну из отчиненных дверей и остановился возле кровати, застланной, как и у него, пошарпанным одеялом.

-    Надобно сменить, - сказал он человеку, стоявшему посреди комнаты и тихо опустил обвязку на пол.

Человек недоуменно пожал плечами и произнес:

-    Сам знаю, но ты   ведь знаешь, какая у меня баба сварливая. Ничего не  выпросишь, коли надо.

-    Так прогони ее, - не выдержал дворник.

-    Не могу, - покачал головой человек, - дом на ей, да еще и имущество кое-какое имеется. Я без нее ничто. Сам ведь знаешь, как тяжело живется сейчас.

-   Да- а, - сокрушился Гаврила, но тут же, вспомнив о человеке, замотанном в попону, засуетился, - а, ну, прикрой дверь, чтоб не видно было.

-    Да  кому? - удивился тот, - все одно от нее не скроешь. Пусть, лучше сразу  знает.

-    Ладно, пусть так, поскорее разматывай, а то замерз я лежать-то, - раздался голос откуда-то изнутри.

Дворник еще быстрее заработал руками и вскоре освободил графа от скры­вающей его попоны.

-  Фу-у, - произнес тот, приподнимаясь с пола, - думал, околею тут, так и не узрев своего старого друга, - и граф повернулся к человеку.

Тот, завидев с детства знакомое ему лицо, всплеснул руками, отчего полу­чился небольшой хлопок, и быстро затораторил:

-   Батюшки свет, Иван Алексеевич, пожаловали. Вот это гость. Так чего ж  так-то? Случилось что? Али я не прав? - и он встал с распростертыми руками в стороны.

-    Да, случилось, -ответил губернатор, встав с пола и подойдя ближе к  именитому в свое время лекарскому проходимцу, как его именовали в более ранние годы, - но это еще ничего не говорит за себя, - продолжил он, указывая рукой на попону.

-    Я понимаю, - делая шаг навстречу, ответил знахарь, - и сочувствую.

-    Кому, мне? - удивился граф.

-   Не-е, не вам, а ему, - и он указал на Гаврилу.

Все  засмеялись. Что-то снова больно кольнуло губернатора под ребра, и он чуть было не присел от боли.

-    Вижу вам досталось хорошо, - очень серьезно сказал знахарь, подходя  ближе к графу и уже издали осматривая его тело.

-    Что видишь? -  спросил  Иван Алексеевич.

-    Вижу сломанных два ребра в верхней и нижней части, вижу надорванную селезенку и вижу немного поврежденную  оболочку печени.

-    Это все?- очень серьезно спросил граф.

-    Нет, есть еще кое-что. Но об этом позже.

-    Хорошо, куда прикажешь лечь?

-    Ложиться пока не надо, будем работать стоя, - и он подошел вплотную  к графу, - снимайте все до пояса.

Губернатор повиновался и вскоре стоял раздетый.

-    Да-а, - печально   произнес знахарь, - дела серьезные. Придется недельки  две отлежаться у меня.

-   А не опасно? - вместо графа спросил Гаврила, с искренним любопытством  наблюдавшим за бывшим  лекарем.

-    Думаю, нет, - ответил знахарь, - разве, что баба? Так ее можно приструнить немного.

-   Как? - спросили  почти одновременно посетители.

-    Да, просто. Скажу, силу дьявольскую истребую сейчас на нее. Она этого очень боится, от того и сварливая такая.

-    Ну и как, помогает? - поинтересовался граф, с любопытством осматривая  старого друга.

-    О, еще как. Бывает, так запугаю, что сидит в темноте и шагу никуда не ступит.

-   Так уж, в темноте? - засомневался Гаврила.

-    Ну, свечей немного есть для большего сомнения, а так, почти  темно.

-    И что, она там не боится?

-    Нет, я ей сказал, что в темноте они плохо видят, а свечей боятся, как огня.

Все дружно рассмеялись. В это время дверь в комнату приоткрылась и заглянула уже немолодая женщина.

-    Что ржете, как лошади? - сразу пошла она в атаку, - совести у вас окаянных нету.

-    Эй, остановись, - сурово приказал знахарь, - тут дело серьезное. Целое хранилище дьявольских голов.

-    Ой, батюшки, - вскинула руки к голове женщина, - что ж ты сразу не сказал, я б и не шла сюда. Я так и поняла, когда увидела его связанным...

Граф для устрашения довольно широко оскалил рот и зарычал, сверкая гла­зами и чуть ли не брызгая слюной.

-    Ох, господи Иисусе, - залепетала женщина, крестясь и пятясь обратно, - это ж надо, точно черта принес, - и она мигом вылетела из комнаты.                    ;
Все снова рассмеялись, но уже потише, чтоб не показалось странным для хозяйки.

Затем знахарь сказал:

-   Вот видите, я же говорил, что она боязливая. Теперь сюда до самого гроба не зайдет. Ну, ладно, давайте к делу, а то время уходит, - сразу  посерьезнел он, разматывая ткань, обволакивающую  графу  тело.

Лекарь поводил зачем-то поверх ребер рукой, затем прикрыл глаза и немно­го постоял. После чего снова поводил руками, только уже в других местах.

Графу даже показалось, что внутри его что-то шевелится от этих манипу­ляций. Затем знахарь отошел в сторону и как-то странно посмотрел на него, немного сощурив глаза.

После этого, подошел ближе и сильно ударил ребром правой ладони по од­ному из ребер.

Граф, дико вскрикнув, упал на пол, на минуту потеряв сознание.

Гаврила в ужасе кинулся к нему.

-    Не трожь, - почти крикнул лекарь, заходя к тому с другой стороны.

Он развернул руки графу в стороны и ровно положил ноги, сложив пятки вместе. А затем приказал держать их дворнику.

Тот подчинился. Знахарь ощупал руку губернатору и, покачав головой, тихо произнес:

-   Мертв, - отчего у Гаврилы полезли мурашки по спине.

Затем лекарь привстал и, занеся левую руку, резко выбросил ее вперед, ударяя прямо в то место, где, судя по всему, находится сердце.

Граф тихо застонал, а у Гаврилы  на лбу выступил пот, обильно поливая ноги губер­натора.

-   Жив, - снова кратко сообщил знахарь, отступая в сторону и замахиваясь.

Дворник закрыл глаза от ужаса, но удара не последовало. Вместо этого он  услышал какой-то мгновенный свист и краткий выдох самого лекаря.

Открыв глаза, Гаврила увидел, что знахарь склонился над графом и живо массирует ему ребра.

Тот кривил губами и стонал. Наконец, лекарь закончил и удовлетворенно потер руки, сказав то ли дворнику, то ли самому себе:

-    Вот, теперь, будет жить, а то не поймешь - то там, то здесь.

-    Что ты сделал? – прохрипел граф, услышав, очевидно, его последние слова.

-    Да так, ничего особенного, - скромно признался старый друг, - всего лишь вставил на место ребро и подарил тебе несколько лет жизни.

-    А почему несколько, почему не много? - снова захрипел тот.

-    Потому, что я не знаю, что будет завтра, - ответил лекарь.

-    А, что было у меня? - опять задал вопрос Иван Алексеевич.

-   Сломано ребро и, очевидно, часть воткнулась в мышечную ткань сердца.., - начал было он.

-   А теперь? - взволнованно спросил граф.

-   Теперь, в норме, - сухо ответил тот, выходя в другую комнату.

Вскоре он возвратился, держа в руках какие-то бинты и обычную вату.

-    Осторожно приподними его и посади, -распорядился знахарь, обращаясь к дворнику, который так и сидел, прикипев обеими руками к ногам графа.

Тот быстро выполнил указание. Лекарь аккуратно наложил повязки на тело бедного графа, заставив до этого вдохнуть и выдохнуть до конца.

После этого, его так же аккуратно возложили на постель, при этом убирая из-под головы подушку.

-   Вот теперь, надо лежать, - говорил лекарь, отступая в сторону.

-   И долго? - с надеждой на быстрое выздоровление спросил граф.

-    Не знаю, - ответил знахарь, - время покажет, но думаю, не меньше двух-трех недель.

-    Ну, это еще, куда ни шло, - вздохнул с облегчением Иван Алексеевич.

-    Что ж, мне можно ступать обратно, - выдохнул облегченно и дворник, понимая, что  теперь  все в порядке.

-    Нет, домой не ходи, - запротестовал граф, - тебя уберут, как ненужного очевидца.

-    Кто?- удивился Гаврила.

-    Да, кто ж. Твой барин, да тот высокий и здоровый.

-    А откуда вы знаете? - спросил дворник.

-    Видел я сквозь небольшую щелку, как они в окне переговаривались и  понял, что тебе не сдобровать.

-    А куда ж я пойду? - с тревогой спросил Гаврила.

-    Семья-то где твоя?- вместо ответа спросил граф.

-    В деревне, я  ее сюда не привозил. Так и живут там, хозяйство небольшое  имеется, - как бы оправдываясь отвечал тот.

-     А что ж ты тут?- удивился губернатор.

-    Да-к, я тут, как на заработке. Деньги собираю в свою казну. Скоро должон барин заплатить мне. Вот тогда и покину город сей.

-    А, что ты хочешь делать потом? – заинтересовался  граф.

-    Да, что. Землю пахать, сеять, я ведь сам из крестьянских кровей и родня вся там. А дворником я так, для приработку пока вот зима, да хлябая осень.

-    А барин знает, где ты   живешь?

-    Нет, откуда ему знать это. Я сказал, что из городских, а то к себе не взял бы. Они земских не любят.

-   Ну, вот и хорошо. Тогда, ступай домой, - распорядился  губернатор.

-     Да, не могу я, - опротестовал дворник, - дома ведь достаток ждут. Что ж  я им скажу. Обсмеют ведь и не поверят. Скажут, загулял где-то мужик и  деньги  прошиб.

-     Ну, ладно, - согласился с ним Иван Алексеевич, - а твои-то не знают, где ты  устроен?

-     Нет, слава богу, не сказывал того.

-     Тогда, вот что. Оставайся пока со мной, здесь. А по весне я тебя отпущу.

-     Вот спасибо, ваше сиятельство. Премного благодарен. А то, как же я дома  покажусь без денег-то? Я отслужу хорошо, не волнуйтесь, - уверял дворник, ломая шапку в руках.

Граф посмотрел почему-то на его руки, и ему вдруг стало жаль этого крестьянина, которому даже зимой не было передыху.

-  Ладно, успокойся, - сказал он ему, глядя прямо в глаза, - заплачу, как следует и убыток твой покрою. А теперь, вот что. Сходи пока к моему дому, но осторожно. Осмотри, что творится вокруг, и, если сможешь, переговори с женой. Не говори где я, а просто ответь, что в  знамом месте. Она поймет. Только переоденься вначале и подстриги  немного бороду, чтоб издали было не уз­нать. Кстати, а куда сани дели? Или там и стоят?

-   Нет, баба прибрала в дом, - ответил позади стоящий знахарь.

-    Ну и хорошо. Ты вот что, Иннокентий, -обратился граф теперь уже к лекарю, - дай ему что приодеть. Я тебе долги возверну, не беспокойся.

-    Что вы, Иван Алексеевич, бог с вами. Какие долги? Я ceйчac принесу, - и он вышел из комнаты.

-    Ты будь осторожен, - предупредил граф Гаврилу, - не крутись на глазах, чтоб не узнал кто.

-     Да, кто ж  узнает после этого, - обозвался тот, оборачиваясь и показывая  графу свою коротко подстриженную бороду и лихо закрученные кверху усы.

-    Помыть бы надобно, - продолжил он, отряхиваясь от настырных волос.

-    Так сходи вон туда, - указал  ему рукой зашедший знахарь, державший на  руках  какой-то странного вида костюм, - а заодно, шею помой, чтоб не грязнить рубаху.

Гаврила пошел исполнять указание, а лекарь, положа костюм на стол, обра­тился к  графу.

-    Думаете, не узнают? - спросил он.

-    Будем надеяться, что нет, - вздохнул губернатор.

-    Надо вот, что сделать, - предупредил Иннокентий, - надо вселить ему новую душу.

-    Чего-чего? -  пролепетал  Иван Алексеевич, - это как?

-    О-о, сейчас увидите. Всего два часа  и готово. Совсем другой человек. Надо только, чтоб он сам захотел сильно поверить в это.

-   А что, так  невозможно?

-   Почему же, возможно. Но лучше, когда человек желает сам этого сперва.

-    А, что для этого нужно? -  спросил  Иван Алексеевич.

-    Да, ничего, - спокойно ответил знахарь, добавляя, - только вот эти руки, - и он протянул их к свету в окне.

Графу даже показалось, что впереди их дополнительно выскочили еще одни, но только на мгновение.

Вскоре зашел хорошо умытый и посвежевший двор­ник. Но радоваться ему было рано.

Знахарь повел его снова куда-то и толь­ко спустя полчаса привел обратно. Тот был весь голый и мокрый и почти дрожал от холода и страха.

-    Что ты сделал? - испугался граф подобному эксперименту.

-     Пока ничего, - спокойно ответил тот, - только как следует вымыл, чтоб  не вонял,  как дикий хряк. На, оботрись, - и он кинул дворнику полотенце.

Тот вытерся и ступил на сухое.

-    Хорошо, - снова обратился к нему Иннокентий, - теперь, одень белье, вон  то, и подходи ко мне.

Гаврила, аккуратно ступая босыми ногами по полу, взял белье и приоделся.

Затем, осторожно, словно боясь чего-то, подошел к знахарю.

-   Да, не бойся ты, - сказал тот, - подходи поближе, не кусаюсь я. И пойми, что от твоего хотения, будет зависеть твоя жизнь.

Гаврила пролепетал что-то непонятное в ответ, но все ж подошел ближе.

-   На, садись вон тут, - пододвинул ему стул Иннокентий, - и положи свои  руки на колени.

Дворник сел, располагаясь поудобнее и сделал то, что просил лекарь.

-   Теперь, пододвинься вместе со стулом ближе к окну и свету, - распоря­дился знахарь.

Тот выполнил и это.

-    Теперь, обрати свой взор на окно и закрой глаза.
Дворник повиновался.

-    Что видишь? - спросил тут же Иннокентий.

-    Темно, как в аду, - ответил тот.

-    А ты что, там был? - задал вопрос лекарь.

-    Да, нет, это я так, к слову, - испугался дворник.

-    Не переживай, сейчас побываешь.

-    Что-о-о? - протянул Гаврила, вскакивая со стула и чуть было не падая в  окно.

-     Ты куда, бес тебя понес. Сядь и не бойся ничего. Это будет только так, не  в  самом деле.

-      Господа, - взмолился крестьянин, - не нужно мне этого, отпущайте лучше домой. Не хочу я энтой  жизни  другой.

-      Терпи, терпи, - сурово приказал лекарь, снова усаживая того на стул.

-      И за что мне такие муки? - тревожно лепетал дворник.

-    Все, успокойся и закрой глаза. Смотри на окно и не отводи взгляда в сторону. Отведешь - погибнешь, так и знай.

Дворник снова было дернулся к окну, но знахарь вовремя удержал на месте.

-    Сиди спокойно, - довольно грубо сказал он, а затем уже мягче добавил, - сейчас будет всходить солнце. Возрадуйся этому и ублажь самого себя.

-    Как это? - почти сонно спросил крестьянин.

-    Да, просто. Воздыхай аромат свежести и пряности  лета. Чувствуешь?

-     Да, - так же сонно отвечал   тот, слегка покачиваясь на стуле.

Знахарь обошел его несколько раз, а затем, став позади, наложил руки на голову.

С минуту подержав и произнеся при этом неведомые графу слова, он резко оторвал их  от головы и описал круг вокруг тела.

Оно покачнулось, но не упало. Со стороны графу казалось, что это какая-то кукла, а не живой человек.

Гаврила сидел тихо, слегка откинув голову назад. Руки свободно лежали на коленях, а тело было напряжено, как тетива лука.

Оно слегка даже покачива­лось взад-вперед. Его закрытые глаза упорно смотрели на окно, за которым ярко, почти по-весеннему светило солнце.

Иннокентий стоял в полуметре позади его и, вытянув руки вперед при зак­рытых глазах, что-то шептал.

Вскоре граф увидел, как из глубины его паль­цев вырастают какие-то белые линии и тянутся к голове Гаврилы.

Он даже испугался, но совладел с собой и молча, затаив дыхание, продолжал смотреть.

Линии становились сильнее и толще. Вскоре образовалась сплошная полоса, исходящая от рук, которая входила в голову человеку, сидящему впереди, и не выходила наружу.

Иннокентий так и продолжал стоять с закрытыми глазами, когда вдруг от него отделилось какое-то небольшое бело-молочное облако и окутало го­лову дворника.

Получилось что-то вроде небольшой тучи, нависшей над го­ловой последнего.

Граф снова испугался, но все ж  не мешал этому и молчал. Вскоре облако расплылось по комнате, и остались видны одни лишь полосы, исходящие из рук.

Вдруг, откуда-то изнутри самого графа вырвалось какое-то пламя вверх и обожгло ему голову. Губернатору показалось, что он даже потерял сознание. Но это было не так.

Иван Алексеевич отчетливо видел, как что-то зеленовато огненного цвета отделилось от головы дворника и ушло вглубь комнаты, опускаясь куда-то в угол на пол. И в то же время, от него самого что-то отделилось и мед­ленно приблизилось к человеку, сидевшему на стуле.

Это было почти такое же облако, что и отошедшее, но голубовато-розового цвета.

Оно спокойно продвинулось к голове Гаврилы, а затем мгновенно опустилось внутрь, не делая при этом никакого шума или запаха.

Самого Иннокентия уже видно не было. Он стоял в стороне и как бы в ту­мане. Вместо него очень четко вырисовывался силуэт непонятного графу существа, чем-то напоминавшего ему обычного черта  из сказок с  единст­венным различием, что он был весь соткан из белого света.

Затем последовала краткая, не очень большая вспышка огня, невесть откуда  взявшегося в комнате и уже дальше все снова образовалось на свои мес­та.

Граф постепенно приходил в себя, ежеминутно ощущая какие-то движения внутри.

Казалось, время для него замерло и не уходило. Но на самом деле было вовсе не так.

Солнце уже достаточно село ниже, и его блики были не так ярки. В комна­те царила полутьма, так как светило уходило за другую сторону дома.

Гаврила все так же сидел на стуле, раскачиваясь взад и вперед с закры­тыми главами. Только теперь его руки тянулись куда-то к окну, к свету.

Позади его стоял на коленях Иннокентий, склонив голову в поклоне. Белые полосы исчезли, яркие цвета и свет тоже. Все обретало реальные черты.

Губернатор слегка тряхнул головой и почувствовал небольшую свежесть, потянувшуюся откуда-то изнутри.

Тело уже не ныло и болело гораздо мень­ше. Голова как будто освежилась, и мысли летали в ней очень ясно.

Иннокентий вскоре поднял голову, и, окинув взглядом комнату, встал с ко­лен.

Затем, подойдя ближе к Гавриле, пощелкал перед его носом пальцами и совершенно безразлично сказал.

-   Просыпайтесь, господин Валерьев. Сколько можно спать.

 

Гаврила, как будто понимая, что обращаются именно к нему, медленно опустил руки и приоткрыл  глаза.

Солнце немного ослепило его, но затем   все стало на свои места. Как ни в чем не бывало, он встал и спросил знахаря:

-    И долго я так спал, уважаемый? - отчего у графа снова помутнело в голове, а волосы  поднялись дыбом.

-    Да, нет, - просто ответил лекарь, как бы не замечая никаких перемен у своего подопечного, - совсем немного, пару часов.

-    О-о, так долго, - удивился тот, прохаживаясь по комнате и одной рукой ища что-то на левом боку в белье, - а почему я раздет? - спросил он, обра­тив внимание, что на нем нет прилагаемого костюма.

-    Ох, извините, господин учитель, - ответил слегка подмигивая графу, знахарь, - мне пришлось  вас раздеть для лучшего отдыха, а костюмчик ваш вон там, на стуле, - и он указал  рукой где.

Гаврила или новоиспеченный учитель прошелся по комнате и, увидев костюм, произнес:

-    Помилуйте, дорогой Иннокентий Петрович. Но ведь он весь измят. Прикажите  отутюжить.

-   Не могу-с, - отвечал кратко лекарь, - у жены испортился  утюг.

-   Как же вы так живете? - сокрушенно помотал головой Гаврила и, обойдя стул, принялся ловко одевать костюм, заодно одевая и рядом стоящие колоши на туфли.

-   Ну, вот, вроде оделся, - сказал он спокойно, снова прохаживаясь по комна­те и приглаживая плохо отутюженные кем-то бока.

-   Что прикажите для вас сделать, милый Иван Алексеевич, - обратился он к графу, застывшему от ужаса и немо смотрящего на бывшего дворника.
Знахарь, понимая, что тому сейчас тяжело к этому привыкнуть, помог сам, обращаясь к Гавриле словами:

-   Вы знаете, Гавриил Эдмонтович, - графу тяжело сейчас говорить. Он ведь пострадал в аварии, помните?

-   Помню, помню, а то как же, - поспешил заверить  учитель.

-   Так вот, он хотел , чтобы  вы  сходили к его жене и передали на словах, что он жив и находится в знамом ему месте.

-    Извините, сударь, - выпалил в ответ тот, - как я могу пойти к даме в таком  костюме, да и на улице холодно. А где, кстати, мое пальто?

-    Вон там, на вешалке, - указал рукой Иннокентий.

-   Я сейчас, - сказал учитель и пошел одеваться.

-    Что  за чудеса? - еле вымолвил Иван Алексеевич, - я уж начинаю бояться - не сделает ли он  чего дурного.

-     Нет, не волнуйтесь, - заверил знахарь, - это хорошая душа всплыла на свет божий. Это один учитель, умерший совсем недавно...

-     Умерший? – чуть  было не вскричал граф, - это как же понимать?

-     Тише, тише, а то всех переполошите, - успокоил его Иннокентий, - потом объясню, когда уйдет.

-   А выполнит ли он поручение? - неуверенно спросил граф.

 -   Еще как, - ответил лекарь, - он ведь  теперь учитель и много знает.

 -   Что, даже писать умеет? - удивился граф, но зашедший в комнату дворник  не дал услышать ответ.

-    Вот и все, - произнес он, довольный своим видом, - так уже можно и к даме  обратиться. Ладно, пойду, а то вечереет уже. Когда возвернусь, будьте добры, приготовьте чай.

-   Непременно, - заверил его Иннокентий, провожая на улицу.

 

Где-то внизу захлопнулась дверь, и вскоре показался лекарь, немного утом­ленный и раздраженный.

-   Что-то случилось? - спросил граф.

-    Нет, нет. Это просто остатки того  крестьянина догорают внутри.

-    Как это? - снова почему-то испугался губернатор.

-    Да, просто. Чужая душа  вошла, а  его подобрал я. Теперь, она больше не  возвернется назад.

-    А, как же его семья, дети? - спросил Иван Алексеевич.

-    Ничего, поживет тут до весны, либо у вас. Ознакомится со всем, а затем устроит и семью.

-    А что, он их помнит?

-    Конечно, и вас, и барина, и всех остальных, кого знал прежде тоже.

-    Но, как же тогда он совместит в себе это?

-   Очень просто. Ему будет казаться, что они просто давно не виделись и постепенно все само собой отойдет в сторону. Что же касается семьи, то она пока у него сейчас в стороне от мыслей, но месяца через два он вспомнит и о ней. Правда, тогда он уже будет совершенно иным.

-    Как это? Как сейчас?

-    Нет, немного не так, - продолжал разъяснять Иннокентий, - ему будет ка­заться, что он их давно бросил, покидая ради денег. В городе он обучился новому ремеслу и вот, теперь возвратился за ними.

-    Но как они воспримут это? - продолжал  спрашивать  настойчиво граф.

-    Сначала не поймут ничего, но потом подумают, что он намеренно не хочет вспоминать старое, и все образуется. Они переедут в город  и станут жить.

-   Но где?

-   А это уж ваша забота. Вы  ведь хотели, чтоб я ему спас жизнь.

-    Да, но как я выдам ему какой документ?

-    А ничего и не надо. Они у него есть. Его же родные. Добавьте к имени чуть-чуть, отчество придумайте, a фамилию я дал по прошлому того покойного учителя. Никто и не спросит: почему так.

-    Это верно, - согласился граф, - но вдруг узнают, что он мертв?

-    Кто об этом спросит? Это же совсем другой человек и прошлого учителя  не  знает. А другие не знают его. Однофамильцев ведь много, не так ли?

-    Да, - согласился Иван Алексеевич, - с этим, я думаю, вопросов не будет. Ну, дам ему  имение небольшое в придачу.

-    Не надо, - запротестовал почему-то Иннокентий, - это сейчас вредно для   него. Пока он побудет здесь и привыкнет ко всему. Потом я его обустрою куда-то. А уж затем все наладится.

-   А как ты собираешься обучить его всему тому, что знал учитель?

-    А я и не собираюсь этого делать. Он и так все знает. Остается только лишь напомнить немного грамоте и чистописанию. Это я объясню ему сам. Видите ли, уважаемый граф, душа переходит вместе со знаниями. Просто мы не способны ими воспользоваться. Конечно, не всякая душа ими пресыщена. А только тех, кто при  жизни был умен, то есть чему-то обучался.

-    И как же все это происходит?

-    Я сам не знаю, - с сожалением вздохнул знахарь, - но в этом уверен, так  как провел не один эксперимент.

-    И кого же ты обратил? -  с ужасом спросил губернатор.

-  Да, так, - нехотя ответил Иннокентий, - некоторых людишек, ходивших по  подворью и собиравших   милостыню.

-    И кто же они сейчас? - с еще большим ужасом спросил Иван Алексеевич.

-    Вот этого, я вам не скажу, - упорно стоял на своем лекарь, - нельзя такого рассказывать. Слишком много дурного ходит вокруг всего того. Потому, я  ничего не  знаю.

-   Понятно, - ответил граф, - надеюсь, что я нормальный человек?

-    Так они все нормальные, - ответил Иннокентий, - душа ведь чистая входит, не грязная, и они сами становятся другими. Конечно, некоторые привычки остаются и даже сильно мешают, но среда их нового обитания доделывает все остальное.

-    А может ли это вернуться вновь?

-    Нет, - помотал головой лекарь, - но кое-что прорываться наружу может. Тот же разбой, пьянка, скверность и так далее. Особо, когда человек усугубляет  хмельное.

-    Это как-то зависит?

-    Да, и сильно. Наверное, что-то происходит внутри при этом, и то старое, что осталось, пытается выйти из-под контроля, - спокойно объяснил знахарь. - Правда, я не знаю, как его назвать и много ли остается, но все ж надеюсь,
что мало, так как не хочу этого возврата.

-    Так ведь можно многих переделать? - удивился  сам  своему вопросу  граф.

-    Нет, на всех не хватит, - ответил тут же Иннокентий, - да и незачем все  это. Мы сами должны то делать, безо всякого там колдовства.

-    А что, это и есть колдовство? - растерянно спросил губернатор.

-    Не совсем, - уверенно ответил лекарь, - я скорее отнес бы все к науке. Только пока мы не знаем, что к чему. Пока только грозу изучаем.

-    А что, это имеет отношение ко всему?

-    Да, вполне. Я думаю, что здесь все взаимосвязано. То же солнце, мы, трава вокруг, земля, ну и т.д. Не могу сказать по-другому, но думаю, что все-таки есть какая-то сила, претворяющая  это.

-    Кто, Бог? - сразу спросил граф.

-    Наверное, - вздохнул знахарь, - только знамо бы, как его зовут?

-    А  ты разве не знаешь? - удивился губернатор.

-     Да, нет. Я не про Иисуса. То христианский бог. А я говорю обо всем, не только о нашем люде.

-     А-а, - протянул Иван Алексеевич, совсем не понимая, что тот хочет ему сказать.

-   Ну, ладно, хватит об этом. Ложитесь и отдохните с часок, пока нашего учителя нет, а то скоро надоест расспросами обо всем.

-   Хорошо, - согласился Иван Алексеевич и, к своему удивлению, действительно захотел спать.

Лекарь вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Граф поудобнее устроил голову на постели и спустя минуту уже спал крепким и здоровым сном...

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава   7

 

И снилось ему совсем невероятное. Как будто он летал где-то и на чем-то, и словно он вовсе не человек, а кто-то очень похожий на того, ко­торого видел до сна.

Проснулся граф  уже довольно поздно, так как солнце почти спряталось за горизонтом, и  только розовато-красные края облаков напоминали о том, что день еще не закончился, и наступает вечер.

Голова немного болела, но спустя минуту перестала.

Иван Алексеевич продолжал смотреть в потолок, широко открыв глаза, когда в комнату вошел лекарь.

-  Ну, как спалось? - весело отозвался он.

-  Да, ничего, - сказал граф, - снилось, что летал где-то.

-  О, это хорошо, - ответил ему Иннокентий, -значит, быстро выздоровеете.

-   Твои слова, да к богу, - отозвался граф.

-   А он их и так слышит, - произнес лекарь, слегка поправляя одеяло.

-   Как это? - не понял сразу губернатор.

-   Да, просто. Слышит и все.

-   Возможно, - ответил граф, - а что, Гаврилы  еще не было?

-    Пока нет, - помотал головой Иннокентий, - и не говорите так больше. Его зовут Гавриил  Эдмонтович.

-    А откуда такое отчество? - поинтересовался граф.

-    Да, так, - скрытно произнес лекарь, - это долго объяснять.

-    Ну, а все же? - любопытствовал губернатор.

-    Да от имени его же отца, - спокойно произнес тот.

-    А откуда ты это знаешь? Он что, говорил до этого?

-    Нет, но мне и не надо его настоящее отчество. Я дал ему это по его душе.

-     Что? Значит, душа его не русская? - спросил тут же граф.

-    Ну, почему же, - отвечал лекарь, - русская, но с небольшим уклоном в сто­рону других земель.

-    Как это понимать?

-    Да, просто. Когда-то его отцом был Эдмонт. Вот и отчество оттуда.

-    А-а, - дошло  наконец к графу, - это имя настоящего отца умершего учителя.

-    И да, и нет, - снова хитро ответил Иннокентий.

-   Слушай, что ты мне тут за байки ведаешь, -рассердился Иван Алексеевич, - а ну, отвечай живо, откуда все это берется?

-   Не серчайте, Иван Алексеевич, но этого не могу сказать. Время не пришло ему.

-   А когда же сможешь?

-   Не знаю. Возможно, буду молчать всю свою жизнь.

-   Что-то ты совсем запутал меня, - ответил губернатор, прикладывая руку  к голове.

-    Что, болит? - поинтересовался лекарь.

-     Да, нет. Гудит немного просто, а так нормально.

-     Ну, это ничего, скоро пройдет. А вот потом, болеть будет...

-     Почему это? - вскинулся граф.

-     Да, все потому же. Душу-то старую до конца не сожгли. Вот она и будет бродить вокруг вас, пытаясь хоть как-то присоединиться.

-   И что же? - испугался снова губернатор, осматривая углы комнаты, куда, как ему помнится, закатилась та душа.

-   Что, ищите, куда она подевалась? - засмеялся Иннокентий, - не трудитесь. Все одно не найдете. Ее  теперь  не видать.

-    А почему же тогда видел? - удивился граф.

-   Ну, тогда... Я сам не знаю, отчего так происходит. Если б знал, то объяснил бы. Но знаю другое. Это происходит только с теми, кто, как вы, побывает на краю погибели.

-    То есть, сильно испугается? - поправил его граф.

-    Нет, одного испуга тут мало. Я бы сказал, тот, кто сильно хочет изменить  и себя, и других.

-    Что-то я такого за собой не замечал, - ответил губернатор.

-    А оно незаметно подступает, - говорил знахарь, - не всегда можно доверять  самому себе или тому, что снаружи. Внутри всех нас клокочет какое-то  пламя без дыму. Вот оно и дает о себе знать иногда.

-    Что  же ты раньше об этом не сказывал? -  огорчился, было, губернатор.

-    Я и сам не знал, - честно ответил Иннокентий, -все ведь происходит не сразу, а постепенно.

-     И долго ты обучался всему этому?

-     Я не обучался специально. Все  как-то само собой происходит. Да и вряд ли сему  можно обучиться специально. Сомневаюсь я в этом.

-    Что ж так? - удивился граф.

-     Не знаю, - пожал плечами знахарь, - думаю, что нас  что-то ведет откуда-то сверху. А может, и нет? Не знаю точно. Но иногда, мне кажется, что это так.

-    И когда же? - заинтересованно спросил губернатор.

-  Да, в общем-то, ночью часто бывает, - признался лекарь, - то руку поведет в  сторону, то голову наклонит куда, а то и вовсе согнет в дугу.

-    И что же это? - испуганно обернулся по сторонам  граф.

-    А бог его знает, - честно признался тот, - силища какая-то нами помыкает.

-    Что, и мною тоже? - даже немного зашевелился Иван Алексеевич.

-    Вами не знаю, не могу сказать точно, а вот мною - да. Случалось, зайду  куда ночью и не помню, как выбраться оттуда. А на утро все, как есть - дома. Только  не помню, где был и что делал.

-     А ты часом не того? - усомнился в его словах губернатор.

-     Да, нет же, - махнул рукой Иннокентий, - то другое, то дурь обычная. А  здесь, непонятно что.

-    И часто такое бывает? - спросил граф.

-    Да, нет. Уже нет.

-    А раньше?

-    Раньше  было, особенно когда пригублю чего.

-    Может, тебя черти носят? - сказал наугад граф.

-   Возможно, - согласился и  знахарь, - только скорее не черти, а бесы.

-    А что, это не одно  и то же?

-   То, да не то, - мудро заметил Иннокентий, -  черт - это что? Ну, тварь. Ну, рогатый, глазища, как угли светятся, рот большой и полон бело-зеленых зубов. В общем, тварь и все.

-    А бес? - заинтересованно спросил граф.

-    А бес - это что-то непонятное, его не видать. Он внутри и крутит тобою, как хочет. Хотите, верьте, хотите нет, а вот недавно  побывал я на  луне и там заночевал.

-    Ты, что несешь, спятил что ли  вовсе?

-    Нет, еще здраво рассуждаю. Помнится, вскочил я ночью, как ужаленный чем-то. Огляделся, а вокруг меня никого нет, даже моей сварливой бабы. Потом чувствую, уношусь куда-то, то есть лечу. Так и до нее  долетел.

-    И какая же она? - спросил снова Иван Алексеевич.

-    Голубая и желтая, - ответил Иннокентий, - как сейчас помню, трогал ее  руками и окунался в ее пыль.

-    А что, там есть и это? - удивился граф.

-  Да, и весьма  много. Окромя того, множество всяких дыр понаделано.

-     Неужто? А отсюда не видать, - и граф почему-то взглянул в окно.

-     Вот такая история, - немного грустно сказал лекарь.

-    А как же ты  вернулся?

-    Не знаю, но проснулся я в своей кровати.

-     Так, может, тебе просто приснилось все это?

-    Нет, сон - то другое. Ты можешь проснуться и глаза открыть. А здесь все  по-иному. Как будто тебя и вовсе нет. Имею в виду тяжести тела.

-    Да-а, - затянул граф, - интересно все это. Ну, а больше никуда не ходил?

-    Пока нет, но, возможно, еще полечу.

-    Полетишь? - удивился еще больше губернатор, -как это?

-    Не знаю, - снова пожал плечами лекарь, - но мне кажется, что это так и  есть.

-    Как-то все весьма странно, - пролепетал Иван Алексеевич.

-    Иначе и не  назовешь, - вздохнул опять Иннокентий.

-    И что же ты сам, ничего не знаешь об этом? - снова задался любопытством граф.

-    Куда мне, - скромно ответил лекарь, - я ведь не обучался в каких учреждениях, да и по науке мало смыслю. Это ведь только так кажется, что все просто и обыденно, а на самом деле - это целое таинство.

-    Что ты имеешь в виду?

-   Да, все то же: и сны, и полеты, и даже это вот, что с вами случилось.

-    А, что со мной случилось? - не понял граф.

-    Вы ведь умерли совсем недавно, -  как-то просто сообщил Иннокентий, -  и только то, что дворник обратил внимание - вас и спасло.

-    Да, - согласился губернатор, - ну и что здесь тайного? Карету понесло, меня выбросило, дворник подобрал...

-    Так-то оно так, - снова со вздохом отвечал знахарь, - но на самом деле  что-то за вами ведь наблюдало и толкнуло дворника на это.

-    Не знаю, - засомневался граф, -  мне кажется, это просто случай такой  на  удачу.

-     Возможно, - согласился с ним лекарь, - но может  и другое. Кто-то не хотел  вашей смерти сейчас и уберег от злого умыслу.

-     Так ты думаешь, что за мной наблюдают?

-     Думаю  да, но не знаю как, - ответил просто Иннокентий.

Графу стало как-то не по себе от его слов, и он даже немного заерзал на постели.

-    Лежите спокойно, - предупредил знахарь, - нельзя шевелиться, а то повязка уйдет в сторону.

-    А, что со мной было, там, на полу? - неожиданно спросил губернатор.

-    Вы умерли, - спокойно сказал лекарь.

-   А потом, что? Воскрес? - с интересом переспросил граф.

-    Ну, не совсем так. Я ведь вам помог в этом, - скромно заметил Иннокентий.

-    А, что ты сделал?

-    Да, ничего особенного. Вставил ребро на место, да еще пару раз дыхание  ваше перепроверил. Сейчас вроде все в норме.

-    А что точнее, не знаешь?

-    Откуда же мне знать. Я думаю, что в норме и все. Мне так кажется, - более понятно ответил Иннокентий.

-    Так кажется или знаешь? - не поверил его слову граф.

-     И то, и другое совместно, - кратко ответил тот, не желая продолжать эту тему.

-     Ладно, - успокоился Иван Алексеевич, - я чувствую  себя  хорошо, потому -  верю.

-     А если бы было плохо? - поинтересовался  вдруг  лекарь.

-     Ну, тогда, не знаю, - сконфузился граф.

-     То-то и оно, - заметил знахарь, -  когда хорошо себя чувствуем, то и не  думаем о чем-то, а  когда плохо  -   всякая чушь в голову бредет.

-     И что сие обозначает?

-    Ничего особенного. Обозначает лишь то, что мы с вами, да другие такие же, просто глупцы  в сравнении с природой.

-    Как  это?

-    Очень естественно. Мы не знаем, чего хотим сами  и  руководствуемся в основном чувствами. А им никогда нельзя доверять, даже в самом сокровенном.

-   Что, и в любви тоже? - удивился граф, вспоминая свою жену и детей.

-   Нет, любви это не касается, но только самой любви, - понимая, о чем ду­мает граф, отвечал лекарь.

-    А что, бывает другое?

-   Да, бывает. Люди ошибаются и часто, доверяя тем же чувствам. Иногда по эгоизму, а иногда  и по простоте своей не понимают, что такое настоящая любовь.

-    А ты-то понимаешь?

-    Думаю, нет, - сокрушенно помотал головой лекарь, - я ведь любил вовсе не  так, как все, а по иному. Я был  влюблен в душу людскую, а не в тело и его красоту.

-     А что, это ты говоришь о своей "бабе"? - удивился граф.

-     Да, - грустно вздохнул Иннокентий, - она когда-то была гораздо лучшей, но жизнь заставила предать  свои  взгляды и стать невыносимо сварливой,  чтоб уберечь саму себя в этом аду.

-    А как же мы все? - спросил снова Иван Алексеевич, удивляясь такому  объяснению.

-    Не    знаю, у каждого все происходит по-своему. И порой, тяжело отделить где, что. Но думаю, у вас настоящая любовь.

-   Это что, видно? - удивился губернатор.

-    Нет, но я это чувствую внутри. Не могу объяснить  как. Это мое чувство.

-     Но ты же говорил, что чувству нельзя доверять?

-     Да, но не этому. Это чувство, которое я испытываю всякий раз сближаясь с другими, не имеет  ничего общего с обычными. Наверное, его можно отнести к разряду слепого уверования.

-     Ну вот, опять ты противоречишь  себе. Теперь, уже слепое чувство.

 -   Нет, я не это хотел сказать, - задумался на минуту лекарь, - я хотел сказать, что мое чувство - это чувство предостережения ото всего, что происходит.

-    Как это, не понял?

-    Как же вам объяснить, - думал вслух Иннокентий, - наверное, проще сказать  так. Мое чувство не затрагивает ваши или чьи-то интересы. То есть, мне нет надобности взыскивать у вас что-то, мне необходимо нужное для простой обыденной жизни. Поэтому, я ему и доверяю, и оно почти  никогда не обманывает .

-  А что, случается и такое?

-  Да, бывает, - огорченно согласился лекарь, - но это уже лично от меня. Когда я начинаю попирать силищу, мною владеющую. To eсть, когда злюсь или недомогаю, или когда просто не в хорошем настроении.

-    И как же ты все отличаешь? - засомневался в его словах граф.

-    Да, просто. Я не пытаюсь навязать самому себе это, и нахожу именно то, что нужно. В общем, это довольно сложно происходит внутри, поэтому лучше  объяснить не могу.

-    Да-а, - облегченно вздохнул теперь и губернатор, понимая, что у того, скорее всего, "не все дома", -  тяжело тебе приходится.

-    Ну, почему же, - возразил Иннокентий, - вовсе нет. Я радуюсь этому, так как чувствую, что на правильном пути, ибо доверяю тому, что идет от души, а не от тела.

И снова сердце графа забило тревогу.

-    А может и нормальный, - думал он, - может, это мы не такие?

И от этой мысли вовсе похолодело в груди. Но все ж граф не подал виду, хотя это было и тяжело.

Наступило короткое молчание.

Но вот лекарь встал и, дружелюбно  похлопав

по руке графа, сказал:

-   Я знаю, о чем вы сейчас думаете, уважаемый Иван Алексеевич. Не переживайте по этому поводу. Я такой же, как и все. Только не могу смотреть на возрастную  умалепицу.

-    О чем ты? - сделал вид, что не понял граф.

-    Ладно, можете не признаваться в своем сокровении. Мне это не нужно. Оно нужно вам самим. Вот, когда это поймете, тогда я вам может кое-что и скажу со всего того, что знаю.

 

Губернатор промолчал и даже обидчиво слегка надул щеки, но, когда знахарь вышел из комнаты, у него снова похолодело  внутри.

Боже, а ведь он прав. Я ведь об этом думал. Откуда он может знать такое. Знает, но виду особо не подает. Что-то в этом нечисто.

Пресвятая богородица, а может  он и есть Вельзевул, как пишут в старинных книгах?

Да, нет. Чушь какая-то. Он же обычный человек. Да и в детстве росли почти разом. В молодости ходили к девкам и шарахались по разным заведе­ниям.

Что же с ним случилось? Почему он стал таким?

Может, кручина помогла этому?

Так сказать, что он беден - нельзя. Такой же, как и все. Мало у кого и это имеется.

Огромный дом, позади небольшой сад, даже конюшня есть, правда, без лошадей за ненадобностью.

Что не жить-то. Лекарь по фаху. Правда, изгнали собратья его за какую-то неусмиряемость супротив власти   их чиновников.

Но он ведь мог вполне обустроиться снова. Даже дома, хоть жена и ворчит. Нет, дело здесь в чем-то другом.

А в чем?.. Не знаю, да и знать не хочу, если честно. Какое мне дело до всего этого. Вот полежу, выздоровею. Затем рассчитаюсь, как и положено, хоть мы и старые друзья, но жить-то надо каждому как-то.

Я уйду к себе, а он останется сам по себе, наедине со своими бесами. Вот жизнь какая штука. Сегодня ты один, а завтра     совершенно иной.

Правда, бывает люди и не меняются, но какое дело мне до всего этого?

Я губернатор и повинен заниматься своим делом. А он своим. Вот и вся закавыка той же жизни.

Что-то я не в ту сторону мыслю. Надо бы подумать о другом. Что делать с той чертовой папкой и другими документами? И вообще, к кому обратиться, чтоб разобраться во всем этом?

Не дай бог, еще к зачинщикам прислонят. Попробуй, тогда отвертеться. Смерть не страшна. Страшно имя свое запятнать. Люди ведь узнают, что подумают?

Богоотступник. На царя руку поднял, хоть его и нету уже. Так им какая разница. Потом, не докажешь, что в постели с переломанными ребрами лежал. Да и кто будет спрашивать. Не простой же человек.

Мысли его неожиданно остановились, так как  он услышал, как где-то внизу открылась дверь.

Кто-то вошел и довольно долго стучал туфлями и раздевался. Слышался какой-то небольшой разговор, но тихо, и разобрать было тя­жело.

Вскоре послышались шаги на лестнице, и в проеме двери показался ново­испеченный учитель Гавриил Эдмонтович. Он широко улыбался   и потирал закоченелые от мороза руки.

-    Ну, батюшки свет, Иван Алексеевич, задали вы мне работенку, - почти  радостно говорил он, подходя ближе и все так же потирая руками.

-    Что так? - умышленно удивился граф.

-    Морозища-то стоит ужасный, аж трещит все вокруг, а вы меня к дому ко свому. Далеко ведь. Ну, ничего, ничего. Не замерз я. Вот только руки прикоченели, а так ничего. Возрадуйтесь, батенька мой, жива и целехонька  ваша драгоценная супруга, Анна Андреевна. Привет ей от вас передал и вам от
нее передаю тоже, - и с этими словами он достал  откуда-то изнутри небольшой носовой платок  и  ввернутую в него записку.

-    Спасибо, спасибо, - поблагодарил граф, уж совсем не понимая, как теперь обращаться с бывшим Гаврилой.

Лицо вроде бы то же, только вот говор изменился и манеры другие.

Иван Алексеевич и верил, и не верил всему этому.

С одной стороны - это ка­залось невероятным, а с другой - вот оно доказательство, перед твоими ясными глазами.

Но  сейчас  думать   было некогда и он быстро развернул платок, взяв из него записку, отправленную  супругой.

-   На словах просила передать женушка, - не дал прочитать Гавриил Эдмонтович графу записку, - что скучает по вам и очень надеется встрече.

-   Хорошо, покорно благодарю, - с тоном вежливости отвечал губернатор.

-    Не за что, не за что, - кивнул головой учитель и отступил в сторону.

Тут вошел лекарь с горячим самоваром и сказал:

-    Сейчас будем чай пить. Погодите чуток, пойду схожу за булочками.

-    Я вам помогу, - взялся за дело Гавриил Эдмонтович, и они вместе куда-то ушли.

Граф развернул записку и прочитал. Голова сразу наполнилась другими мыслями: о доме и родных.

Жена писала, что действительно скучает и ждет его возвращения. Но предупреждала, что его искали и уже кто-то говорил о скорой кончине. Она спрашивала, как ей поступать и можно ли доверять незнакомому  человеку.

-   Вот это да, - тихо прошептал Иван Алексеевич, - даже жена не обнаружи­ла в нем вчерашнего дворника, а что скажет настоящая семья? Но так как мысли были заняты другим вопросом, то этот сам по себе ос­тался не разрешенным до другого времени.

Граф решил снова послать учителя туда, но  уже со своей запиской.

Но, с минуту поразмыслив, понял, что это было бы несправедливо посылать его обратно, тем более, в такой мороз.

И он грустно вздохнул. Что ж, придется подождать до завтра.

 

Спустя минут десять в комнате шел настоящий пир. Иннокентий потчевал всех чаем, не забыв пригласить сада и свою сварливую бабу.

Она еще немного побаивалась графа, но все ж не настолько, чтоб оставить это занятие.

Разговору особого не было, и они пили чай с булочками в тишине.

Граф полулежал на постели и аккуратно маленькими глотками отпивал из горячей чашки. Есть ему особо не хотелось, а потому булка лежала несъеденной.

Наконец, чаепитие закончилось, и все так же молча разошлись, по­желав друг другу спокойного отдыха.

Время уже было предостаточно и в комнате горели свечи.

Иннокентий потушил почти все, оставив лишь одну возле кровати графа, но тот решил, что и она не нужна и задул сам.

Кровать окуталась темнотой. Только из окошка падал небольшой свет, да и то от белизны снега на улице.

Луна еще не взошла, и граф наслаждался спокойствием и тишиной.

Где-то внизу бямкнула  закрывающаяся дверь, и через время все стало тихо. Только в какой-то отдаленной комнате слышались приглушенные голоса, часть которых долетала до ух губернатора. Дверь дзенькнула и бямкнула снова.

Очевидно, кто-то вошел. Затем послы­шалось шуршание засова и скрип закрывающегося замка. Прошлепали куда-то внутрь шаги, и вскоре в доме наступила тишина.

Граф поудобнее устроился на постели, укладывая свою голову так, чтоб свет окна не падал на лицо и закрыл глаза.

Спать пока не хотелось и он снова принялся размышлять. Что же случилось сегодня, вчера и раньше?

Надо подробно все обдумать. И надо, в конце концов, принять какое-то ре­шение. Тем более, что жене с утра необходимо отправить записку.

Итак, исчезли документы, гласящие о родовитости царской семьи. Затем про­пали другие документы, гласившие о другой, такой же семье.

Умер царь между ними. Только не умер, а его, очевидно, убили ядом или чем-то еще. В этом нет сомнения.

Отпущены на свободу ранее приговоренные в количестве четырнадцати человек. Все они принадлежали к не менее знатному роду и готовы уповать на царское место в любое время. Царевич, то есть сын покойного ныне царя, находится за городом. За ним присматривают. Постой... А присматривают ли? Ведь одного заверения начальника  мало.

Надобно проверить. Пошлю-ка нового учителя туда. Пусть, разузнает.

Ко мне приходил старый  друг отца Иван Васильевич. Он-то и поведал о готовящемся бунте. Теперь, это будет именоваться именно так. Скоропостижная смерть его самого выведет из себя Николая, заступающего по праву на царство. Но дадут ли сейчас это ему сделать на совете или нет?

Пока не  ясно. Значит, нужно обождать и услышать об этом из уст того же  учителя, который сейчас один на вес золота.

Далее. Посмотрим на дело с другой стороны. Моя жена знает, что я    жив и добиваюсь чего-то. Значит, она понимает, что все неспроста. И кое-какие мысли у нее тоже есть.

Именно она должна разузнать, как там дела у других, и что все говорят по этому поводу. Надо ей об этом написать. Хорошо. Это ясно, а дальше?

А вот дальше граф никак придумать не мог, ибо взошла луна, и ее светом залило окно. Голова почему-то начала немного болеть, и он решил просто уснуть.

Но, к сожалению, сон не шел, и губернатор на секунду открыл глаза.

Что-то ярко-желтое из дальнего угла комнаты метнулось в сторону окна и в одно мгновение слилось с лунным светом.

-    Вот и все, - подумал, тут же  засыпая, граф о чем-то, пока ему не понятном и невесть откуда явившемуся.

Вскоре в его комнате послышалось сопение и только изредка небольшое похрапывание из-за неудобности положения его головы, и вообще, тела.

Лунный свет так же ярко заливал комнату, как и всю остальную часть окру­жавшего. В нем не было ничего таинственного и загадочного, как показалось вначале графу.

Это был просто свет, отражающийся на зеркалах, мебели и где-то еще.

-   Бог его знает, - думал уже во сне Иван Алексеевич, крутя головой со сто­роны в сторону, - а может, все это мне действительно только снится, или я  не  просыпался  вовсе  со  вчерашнего дня?..

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава   8

 

Утром граф  проснулся и на удивление чувствовал себя довольно хорошо. Кости уже не болели, а ребра  только смутно напоминали о себе.

Голова казалась светлой и ясной, как только что ворвавшиеся в комнату первые солнечные лучи.

Он даже зажмурился  от падающего из окна света и с минуту осматривался вокруг себя. Только теперь он вспомнил, что находится у своего давнего знакомого, и что прожит еще один день так же бесцельно, как и остальные.

Ну, почему бесцельно - тут же возникла в просветлевшей голове мысль. Он ведь не один так живет.

Но что-то сегодня это казалось именно так, и граф никак не мог уразуметь, откуда взялось это чувство собственной вины и лишенного достоинства.

Полежав с минут пять, губернатор решил приподняться, чтоб сходить в туалет, но неизвестно откуда возникшая боль, уложила его снова в постель.

Наверное, услышав эту возню, в комнату вошел лекарь.

-   Как  спалось? - так же, как и вчера, весело задал вопрос.

-    Спасибо, хорошо, - вежливо ответил граф, - вот только хотел было сходить в одно место, так боль не пускает, - пожаловался он.

-    Ничего, ничего, боль угаснет. Надобно немного размять кости. Так что, вставайте потихоньку и походите.

-    А, ничего там не сломается внутри? - спросил с тревогой губернатор.

-    Не волнуйтесь, об этом я позабочусь, - и он, подойдя к графу, взял его  под руки и начал помогать слазить с кровати.

Иван Алексеевич тихо постанывал при этом, но все ж крепился, сцепив крепко зубы.

-    Вот и хорошо, - сказал знахарь, осторожно пуская свои руки, - теперь, идите, куда следует.

-    А где это?

-    Там, внизу, увидите. Аккуратней только на лестнице, не упадите, - предупредил он.

-    Буду стараться, - ответил граф.

-    Одного старания мало, - тут же упредил его старый друг, - надо знать, что  этого не случится.

-    Как это? - удивился губернатор,

-    Да, просто. Не думайте об этом и все.

-    Ну, хорошо. Попробую.

-    Не надо пробовать, - снова сделал замечание лекарь, - надо идти и все, как всегда.

Графу ничего не оставалось, как так поступить, и он ступил на лестницу. Голова немного закружилась, но он удержался за перила, а затем минуту спустя уже свободно спустился вниз.

Через минут десять он вернулся довольный и счастливый от того, что ничего с ним не случилось.

-   А теперь, снова в постель, - строго приказал лекарь каким-то надоедливо скрипучим голосом.

-   Как, так быстро? - удивился граф.

-    А вы, как думали. Я разрешу ходить целый день? Нет, батенька, целый день  нельзя. Уморишься, а сила на другое нужна. На то, чтоб побыстрее ребра  срастались.

-    А что, это как-то зависит?

-    А то как же, - подтвердил знахарь, - все от всего зависит. Я ведь так говорил вам вчера.

-    И то правда, - согласился граф и потихоньку лег на кровать.

-     Через два часа снова пройдетесь, - произнес Иннокентий, - только осторожно, чтоб ничего не нарушить, поднимайтесь.

-    Сам?

-    Да, самостоятельно. Не буду ж я все время здесь находиться. У меня своих дел полно.

-     Каких дел? - удивился граф, - ты ведь нигде не служишь сейчас.

-   О, служба это еще не предел работе. Это просто отволынивание от труда нашего ума.

 -  Как это? - возмутился губернатор, - значит, по-твоему, я просто теряю время и ничего не делаю?

-    Я не сказал именно  так, - возразил Иннокентий, - просто вы поняли меня неправильно.

-    Тогда, объясни.

-    Видите ли, дорогой Иван Алексеевич. Не каждому человеку дано понять его благое направление или, если хотите, призвание. Многие служат так, попусту теряя время или просто отбывая его ради казенных денег. На самом же деле каждый призван делать именно то, что должен делать и добросовестно.

-    Но ведь многие к своему порученному делу так и  относятся, - сказал  Иван Алексеевич.

-    Совершенно верно, - согласился Иннокентий, - но не многие понимают, что  они делают правильно, а  что нет. Одного усердия тут мало. Надобно соображать: зачем все это.

-     Что-то ты заблуждаешься, Иннокентий, -  опротестовал его слова граф.

-  Нет, - помотал головой тот, - я не делаю этого. Вот возьмите сами себя. Ради чего вы так страдаете и подвергаете свою жизнь риску? Ведь не ради  денег и славы в самом-то деле, хотя и это вовсе не мешает? Нет, здесь другое. Вы делаете это ради блага других, потому что понимаете, что к чему. Вот так же должны и другие понимать это. Каждый на своем месте.

-   Это что, рай ты тут проповедуешь? - усомнился граф в его искренности.

-    Нет, не paй, но его приближенное отображение. Я не мыслю по-иному и не вижу смысла в пустой трате времени или отволынивании, как я говорю.

-    Так, что ж, по-твоему, все только делают вид, что работают?

-    Да, так оно и есть. Только внешне кажется, что работают, а внутри ничего не имеется.

-    Ну, и как же они тогда все построили это? - и граф обвел рукой вокруг  себя. - Объясни?

-    А чего тут объяснять. И так ясно. Они построили это за свои наружные убеждения, то есть за деньги или кто за что. От души же ничего не шло. Вот потому, всякие разные дома одинаковы и утварь тоже.

-    Ну, здесь ты загнул. Не могут же все строить сами себе. У них на это умения не хватит.

-    Почему? - не согласился лекарь, - как раз этого-то и хватит. А вот каких-то там знаний в расчетах и прочему  замыслу  возможно  и нет. Так этому и призваны обучать те же учителя. Они должны вершить все то, невзирая на  помехи.

-    Возможно, ты и прав, - согласился почему-то его доводам губернатор, - но я никак не втолкую себе: почему это мы только делаем  вид, что  работаем, хотя на самом деле свершаем то, что хотим.

-   Это сложный вопрос, - ответил знахарь, - но все же я попробую объяснить.

-   Ну-ну, я слушаю, - подбодрил его граф.

-   Знаете, как строились царские палаты в Москве?

-   А то как же, - отвечал граф, - писано обо всем ведь, да и даты кое-где указаны.

-    Вот-вот. Кое-где. И больше ничего. Никаких доказательств. Что писано, что добавлено самим писакой, а что и придумано им же или кем-то еще.

-    Что ты хочешь этим сказать? - встревожился почему-то губернатор.

-     А то, что человек делал все то без должного понимания, то есть без души творил. Вот и получаем, что наруже вроде бы есть, а все оно не достоверно. Вот это и есть то, что я хотел вам сказать.

-     Не знаю, понял ли я до конца, - засомневался в себе граф, - но все ж склоняюсь к твоему мнению, потому как сам решаю почти  такую загадку.

-    А я знаю, - скромно признался знахарь.

-    Что знаешь? - с опаской спросил граф.

-   Да, все то, о чем вы сейчас и раньше думали.

-    Это как же? - совсем растерялся губернатор. - Все мои мысли тебе известны?

-   Не все, почему же, - просто отвечал знахарь, - а только те, которые исходят из глубин, то есть, тайные, как мы считаем.

-    И много ль ты знаешь? - задал вопрос граф, тайно думая, что  тот  вовсе спятил.

-    Нет, не особо много. Ну, к примеру, знаю, что документы украдены. Могу  сказать  даже какие. Знаю, что царь покойный своей смертью не умер. И знаю, что вы сейчас ломаете голову над тем, что предпринять по поводу всего.

Губернатор ошарашено смотрел на Иннокентия и ему казалось, что у того  за спиной вырастают крылья. Только бог или тот, кто к нему ближе всех, мог знать тайное и сокровенное человека.

Но в ту же секунду закралось и подозрение. А может он где-то прослышал обо всем этом, или   кто тайно донес? Хотя бы те же заговорщики. Уж, не состоит ли он у них на службе?

Но снова его вопрос повис в воздухе, так как в комнату ворвался учитель.

Именно ворвался,  как ветер. Лицо его горело, глаза навыкате, а щеки непо­сильно раздымались в стороны.

-    Бог мой, что с вами стало, Гавриил   Эдмонтович, - спокойно произнес  знахарь.

-    Там, там.., - и он указывал пальцем куда-то вниз, -  я видел такое...

-    Что же? - довольно строго спросил лекарь.
Тот, немного успокоившись, ответил:

-    Какую-то водяную крысу. Она там, внизу, -  и он испуганно обернулся, словно боясь, что та сейчас за него сзади уцепится.

-    Фу-у, - облегченно проронил граф, - а я уж было подумал...

-    Что подумали? - неожиданно резко оборвал его Иннокентий, оборачиваясь  лицом и  подмигивая.

-    Я, я.., - начал заикаться губернатор, не зная, что придумать, - я тут подумал, что там внизу голая девка какая.

Напряжение сразу спало, и все дружно рассмеялись.

-   Ладно, пойду уберу ее оттуда, - спокойно сказал знахарь, утирая набе­жавшую от смеха слезу.

-    Так, что это? - удивленно спросил учитель.

-    Не что, а кто, - поправил его знахарь, - это выдра, только живет она  здесь, в моем доме. Она ручная, а зубов ее не бойтесь. Она не укусит.

-    А зачем это? - спросил тот же человек.

-    Да, так, - неохотно отозвался лекарь, направляясь к двери, - для  лишнего  домыслу...

-    Ну и напугала она меня, - пожаловался учитель, присаживаясь на табурет  и утирая платком набежавшую испарину на лбу, - вхожу внутрь и вижу сидит  какая-то тварь с огромными клыками. Ну, думаю, сейчас  как уцепится, что
делать? Слава богу, все так обошлось.., - крутил он в стороны головой.

Граф молча слушал признания  и внутри его разбирал смех.

Кто бы мог подумать: учитель и не знает, что за зверь такой на виду.

Но положение исправил сам Гавриил Эдмонтович, высказав такое:

-    Я ведь учитель по гуманитарным предметам, а не по зоологии и сроду  не видел подобной живности, хотя, кажется, все же видел, - начал напря­гать он память.., - точно, видел. Как же я это забыл об этом. Вот нерадивый-то. Иннокентий ведь сказал, что у меня с памятью сейчас не все в порядке. Ну, ладно, подлечусь немножко, все вспомню, - говорил он сам себе, все так же утирая набегавшие капли пота.

-    А чем он потчует вас? - спросил  отчего-то граф.

-    Да, пью кое-что. Отвары какие дает. Заговаривает и еще какие-то рукоприкладства совершает к голове, подобно этому, - и учитель показал руками какое-то движение.

-    А-а, тогда понятно, - посочувствовал ему граф, - у меня тоже вот не все в порядке.

-    Да, знаю я, - ответил Гавриил Эдмонтович, - он мне рассказывал о вас.

-    И что же? - полюбопытствовал Иван Алексеевич.

-  Да, разное, - отмахнулся рукой собеседник, -говаривал, что вы, как и я,  мучитесь душою.

-  Что ж, что верно, то верно, - решил подыграть  своему другу граф.

-    Только, я вот что мыслю об этом, -  учитель  ближе склонился к его  постели, - ни черта он не смыслит во всем этом деле. Думаю, он на нас что-то испытывает.

-    Бог в вами, Гавриил  Эдмонтович, - опротестовал его слова губернатор, - так нельзя думать, он ведь нам помогает.

-    Э-э, милейший граф, - снова махнул рукой учитель, - помогает, да и свое не забывает.

-    Возможно, - согласился губернатор, - но это не дает нам основания думать о нем плохо.

-     А я и не думаю, - вскинулся собеседник, - это я так, про себя мыслю. Не дай бог, он услышит это, еще обидится.

-     Вот жалкая душенка, - подумал про себя граф, - и зачем Иннокентий  именно ее Гавриле подсунул. Надо будет спросить об этом.

-     А знаете, - сказал он вслух, - я хотел вас попросить снова сходить к  моей жене и передать записку.

-     К Анне Андреевне? - переспросил учитель, - с великим удовольствием. Хорошая, добродушная женщина. Мне б такую жену, а  то вон, моя Наталья. Век в деревне прозябает. Говорю, поехали в город, так нет, не хочет. Сказывает, деньжат, мол, у тебя маловато. Оно, конечно, правда. Но ведь и это не  дело. Она там, а я тут вот...

-    Так вот, - прервал его рассуждения граф, - я бы хотел, чтобы вы после этого сходили еще в одно место, а точнее, съездили на лошадях. Деньги я  дам.

-    Как скажете, Иван Алексеевич, - все исполню, как есть, - ответил он, почти как заправский дворник..

 

Граф даже начал подозревать - уж  не вернулась ли прежняя душа  на место, но, слава богу, тот сам развеял его сомнения, произнеся:

-    Видит бог, как я вам благодарен, Иван Алексеевич. Вы ведь моего родного отца от виселицы спасли. Премного виноваты мы перед вами. Это я  в том смысле, что рад всегда отблагодарить.

-    Ну, полно, полно вам, Гавриил Эдмонтович, - совсем входя в свою роль, заговорил граф, - это ведь не я спас, а царь.

-    Ну, царь царем, а вы челобитничали перед ним. Мне-то уж известно. Так куда вы говорите нужно поехать?

-   Знаете загород?

-    Довольно неплохо. Там проходили мои юные годы.

-   Доедете до Петровского монастыря, а там направо по околесице. Вдали имеется дом свежесрубленный и подкрашен слегка...

-    Знаю, знаю это место. Царевич там проживает, -кивал головой учитель, не обращая внимания на удивление  губернатора.

-   Так вот, - продолжил тот с минуту погодя, - постерегите там немного.

-     А кого?

-     Посмотрите, как там его охраняют.

-     Хорошо, не волнуйтесь, все сделаю, - снова перешел он на тон дворника.

-     Только не высовывайтесь, - предупредил граф, - чтоб не видел никто. Лошадей можно в лесу спрятать неподалеку. Деньги я дам, чтоб подождал  возница. А сейчас, потрудитесь дать мне перо и бумагу. Я напишу пару строк  супруге.

Гавриил Эдмонтович  встал и поискал то, что просили. Спустя минуту он подал это графу, а сам вышел из комнаты и закрыл дверь.

-  Вот тебе на, - подумал про себя Иван Алексеевич,  - тут тебе дворник, а  тут и светский человек. Всего два часа и совершенно иное. Наверное, в  этом есть что-то дьявольское, не иначе.

 

Граф взял перо и начал писать записку. В ней он извинился перед женой  за  немоготу  встречи и упредил об опасности. Заодно просил разузнать обстановку  у других и ему передать через того же человека.

Сложив лист бумаги вчетверо, а затем еще вдвое, граф вложил его внутрь того же платка и позвал учителя.

Тот, очевидно, находился зa дверью, так как, едва услышав голос, сразу вошел.

-    Вот, - сказал губернатор, протягивая платок, - здесь все написано. Помните, лично в руки и чтоб никто не уразумел.

-    Не волнуйтесь, я это умею делать, - успокоил его учитель, - не раз доводилось.

Граф хотел спросить, откуда ему это известно, но тут же понял, что это было бы неуместно, потому просто сказал:

-    Я не сомневаюсь, но все ж хочу упредить. В случае чего, сожгите или выбросьте, чтоб не нашли.

-    Хорошо, - кивнул учитель и быстро вышел из комнаты.

Правда, минут через  пять он вернулся и спросил:

-    А на словах ничего не надобно?

-    Нет, лучше так, - ответил граф, укладывая свою голову  поудобнее.

-   Тогда все, я пошел, - произнес Гавриил Эдмонтович и вышел из комнаты.

А Иван Алексеевич  снова окунулся в свои грустные мысли.

Что-то надобно предпринять. Но что? Донести Николаю о готовящемся? А, что это даст? Надо, как следует, поразмыслить.

Скоро Рождество. Но кто на праздник собирается выступать?

Никто. Все об этом знают, что в праздник перевороту не свершишь.

Народ гуляет и надеется на хорошее. Готовится встретить Новый год, как следует и уже заготавливает  мак  да   мед  на  крещенские  пироги.

Сегодня  пятнадцатое и до Рождества остается совсем мало. На что надеются выступавшие? На какой случай или на чье-то предположенное самоличное выступление?

Но Василий хитер. Он не будет лично возносить себя. Уж лучше быть не провозглашенным, чем быть не признанным царем. Потому, он подождет до их выступления, хотя и готовил же его тайно он сам.

Интересно, все ли он сам делал или кого подсылал? Скорее всего, второе. Только вот потом под­чищал лично, унося их жизни к себе в монашескую келью.

Что ж, Василий готов сложить себе из них свой трон, чтоб на нем сидеть. Но хватит ли у него самого жизни на все это?

Надо что-то предпринимать. Как жаль, что не могу сейчас никуда поехать и хоть что-то узнать. А остается мало времени.

Судя по всему, все должно сбыться перед Рождеством, то есть до двадцать пятого. А может, они специально ждут это число, чтоб сказать народу о новом помазанике божьем?

Это ведь день рождения Христа. А царь - его преемник на земле. Это ведь так, согласно всем законам. И люди об том знают.

Так вот, в чем кроется секрет всего этого. Вот, что уготовил Василий.

Он хочет, чтобы народ думал, что богу угодно это, ибо все свершается именно  в тот день - День Рождества Христова. Вот оно что. Ну и хитер монах. Недаром прозвали его лисой еще с детства.

Ну что ж, теперь понятен его замысел. Но как его сорвать?

Как объяснить люду, что это вовсе не так. Бог-то он есть, но вряд ли станет вмешиваться в наши дела земные.

А может, так и надо? Раз Бог допускает такое?.. Да, нет, нет. Просто ему до этого дела нет.

Какая ему разница, кто править людом будет. Тот или иной. Главное, чтоб ему молились и не творили мрако­бесия на земле...

Нет, тут что-то не так. Может, спросить  у Инно­кентия, раз он все и так знает?

Или прикидывается, что знает? Бог его знает...

Ну, вот снова бог. Куда не кинь - он самый. А что же мы? Что сделали, чтоб уразуметь что-либо изо всего?

Прав, наверное, знахарь,  что пустые мы люди. Ничего не даем, а только уносим и творим неизвестно что. Но ведь что-то и создаем, хоть и грешим. Но, опять же, кому это надо, как не нам самим.

Богу? А зачем ему столько? Зачем та же пахота или скот, золото, утварь какая. На небесах это не нужно. Так чего же мы хотим? К чему стремимся? И чего добиваемся?

Может, прав Иван Васильевич? По-своему, конечно, прав, но в его словах кое-что имеется.

Или правы восставшие внутри пока? Что они за люди? Чего хотят?..

Нет, наверное, не правы. Зачем менять одного на другого, чтоб послужить Отечеству. Служить можно и при этом, только надо понять дру­гого. Того же царя, других, как они.

Тех, кто сейчас служит, как вот и я. Не знаю, не понимаю пока всего. И у кого спросить не знаю. Может, старый друг поможет? Но чем?

Ему ничего не надо, хотя он плачет, что всего недостаточно. Служить не хочет, так как считает, что должен заниматься другим.

А может, он действи­тельно прав? Может, это и есть то решение, которого хотят добиться все, в том числе, и собирающиеся выступить?

Беда только в том, что не пони­мают ни те, ни другие, чего же они действительно хотят! Желают изменить? Но что? Жизнь?

Так  ее не изменишь. Самих себя?

Так смелости не хватает и духу. Окружающее?

Так оно уже давно изменено и вовсе не то, что было раньше и меняется со временем, не стоит на месте. Так что же мы на самом деле хотим? Чего ищем здесь все, не зная в какую сторону примкнуть? Кто разрешит извечную проблему эту? Снова бог?

Но ведь я знаю, что  ему это не нужно. Остаемся мы и снова мы, будь ты неладен. Теперь, куда не кинься, возникает это « мы ».

Мы строим, но не вкладываем душу, мы хотим чего-то, но боимся признаться искренне другому. Мы наблюдаем за другим, а он за нами.

И главное - никто не считает себя виноватым в чем-то. Все правы. Каждый по-своему.

Так, где ж тут выход? Какой-то тупик. Может, не жить вовсе? А что это даст?

Умру я, умрут другие, не оставив после себя ни­чего и что? Земля будет пустовать, а дикая тварь размножаться? К этому разве мы стремимся?

Нет, не к нему. Тогда к чему?

Неужто, к тому, чтоб и вовсе ничего не было, окромя нас и творений рук наших. Так помрем ведь без тех же тварей.

Значит, надо как-то уживаться среди всего прочего. Значит, надо стараться понимать других: таких или не таких, не исключая и твари.

Живет же вон внизу крыса или выдра, как говорит Иннокентий. И ничего.

Он с ней, наверное, ладит, хотя та и языка не понимает. А человек с соба­кой, с лошадью, гусьми и так далее?

Ведь общается и пользуется тоже без языка. Тварь бессловесная. Что она может знать о нас? Так нет, очевидно, знает, раз слушается. Так, что же мы сами? Друг друга понять не можем или, быть может, просто не хотим?..

Наверное, второе. Оно ведь выгоднее для некоторых. И эти некоторые творят зло кругом.

Другие его подхваты­вают, и так оно и идет своим чередом. Вот откуда все произрастает.

Просто не хотим. Просто не желаем понять и выслушать другого. Просто так выгоднее жить, хотя бывает и по-другому.

Ревность, зависть - все одно. Из того же общего зла. Не потому ли строим замки, а потом их же разрушаем. Не потому  ли возносим царя, а потом убиваем.

Вот оно что. Вот правда, которую, очевидно, скрываем ото всех.

И боимся вслух ее произвести, ибо это грех, а грех - это божье. Такого допускать нельзя. Так глупцы ведь.

Прав Иннокентий. Грех - то наружное, а корысть, зависть и злоба внутри. Вот он бec. Тот, который движет нами, только не во сне, а наяву. Уж  не спим ли мы на самом деле?

Может, это пытаются до­казать нам поднимающие свое знамя?

Но они не могут сами пока разоб­раться в этом, ибо  еще не доросли все до единого уровня развития своего. Потому и не получается многое. Потому, сейчас это пустая болтовня. Ничего не изменишь, разве что голову заморочишь и себе, и людям о какой-то другой жизни и хорошем царе.

Пока все не поймут, что надобно  жить изнутри - не будет ничего хорошего. В любой власти будут находиться такие, которые захотят из корысти или из чего еще добиться себе же боль­шего, невзирая ни на что.

И ничто их в этом не остановит. Никакие законы, отрубание голов и виселицы. Должны остановить другие, то есть те же люди и не дать им пасть ниже своего достоинства.

Но таких сейчас мало. Особенно среди люду простого  и среднего.

Они видят, что творят те, кто побогаче и хотят того же. Не за этим ли кроется человеческое чувство собственного унижения?

Они все хотят отомстить. Любым путем. Кто убийством, кто нанесенной живой раной, кто заработанной потом деньгой и так далее.

Именно это движет ними в достижении цели. И добившись своего, они опускаются ниже и ниже, ибо порождают таких же, с таким же умыслом, хотя сами в конце становятся уже другими, насытившись богатством и вдоволь насладившись властью.

Именно это движет и людьми побогаче. Каждый хочет занять то место, именуемое троном, ибо считает, что достоин его больше, чем кто-либо другой.

Так и идет все это своим чередом. Из века в век. И никто не пытается остановить его, ибо каждому внутри это нравится.

Он испытывает удоволь­ствие от нанесенной раны и получения власти. Кто остановит все это? Неизвестно. Но и не я точно.

И не Иннокентий, ибо он сам сказал, что у каждого своя дорога. Что каждый должен заниматься своим. Так, что же остается нам делать? Ждать?..

Да, только это и больше ничего. Потому, как никто не сможет сейчас понять все это до конца. Никакая вера тут не поможет. Она лишь заставит подчиниться чьей-то воле, но изнутри она ничего не изменит.

Кто устоит перед этим и не допустит соблазна? Кто ниспровергнет в ад сущую наружность?..

Ответа сейчас нет.

Потому, надо принимать меры к тому, чтоб ничего не свершилось. И это будет правильно. Если не изменить сразу себя, то незачем теребить и других. Сначала надо самим измениться.

А то, что те, кто это все задумал, ничем не отличаются от остальных - это точно и достоверно, хотя я не знаю их фамилий, но все ж знаю точно – у них нет того, чего хотелось бы  видеть нам всем.

Потому, немедля необходимо связаться с Николаем и обсудить все втайне ото всех.

А кто поможет мне в этом? Учитель? Так его нет. Иннокентий?

Что ж, воз­можно. Но поддержит ли он меня, если я сообщу все свои тревоги?

Что ж, посмотрим. Надо только немного успокоиться, а то слишком уж далеко зашел. Хотя это неплохо. Я сам понял, чего хочу на самом деле. Хочу справедливости и хочу добра всем, не исключая и тех, кто тайно за­думал смуту.

 

На этом ход его мыслей остановился, и граф осмотрелся по сторонам.

-   Что-то долго нет моего друга, - подумал он про себя, - может, поспать немного. Говорят, сон полезен.

И граф устроился поудобнее.

Наверное, все же усталость ото всего давала свое, а потому, закрыв глаза, он сразу уснул, даже не обратив внимание на искрящуюся круговерть солнца в занимаемой им комнате...

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава   9

 

Проснулся Иван Алексеевич в совсем другом расположении духа. Голова почему-то болела  и особо ныл  затылок: то ли от долгого пребыва­ния в одном положении, то ли от неведомой ему болезни.

Иннокентия в комнате не было, а потолок ярко освещался солнечным светом.

-   Кто бы мог подумать, - думал про себя граф, - что хозяин окажется прав. Только вчера говорил об этом, а уже случилось? - и он попробовал по­вернуть голову  вправо.

Шея как будто срослась с головой и не хотела шевелиться.

Граф сделал усилие и все ж добился своего. Что-то хрустнуло внутри и заболело. Вскоре боль затихла, а шея оставалась в том же положении, которое прида­ла ей голова.

Иван Алексеевич попробовал повернуть ее снова, но в обратном направлении.

Опять что-то хрустнуло, но все-таки шея повиновалась довольно легко. Тогда граф начал болтать ей в разные стороны с увеличением скорости движения.

В конце концов, это ему надоело, и он остановился.
Потолок поплыл перед глазами, а в комнате мебель перестала стоять на месте. Наконец, все успокоилось и перед его взором предстало улыбающееся лицо Иннокентия.

-   Вижу, время даром не теряете, - произнес он, подходя поближе к самой постели.

-   Да уж, - скромно признался граф, - что-то шея хрустит и болит немного.

-    О-о, это просто сквозняк, - ответил Иннокентий, присаживаясь рядом на табурет.

-    Да-а, а я думал, что их здесь нету, - удивился граф, - закрыто ведь все.

-    Нy и что, что закрыто. Сквозняк - это такой вихрь. Он кружит везде, хотя и попадает к нам через открытые дыры.

-    Что-то слишком мудро, - заметил Иван Алексеевич.

-     Да нет, не мудро, - не согласился лекарь, - а, наоборот, довольно просто. Ветер заносит нам в дверь небольшую частичку солнечного света. Она и именуется сквозняком.

-     Помилуйте, Иннокентий Петрович, - взмолился граф, - как это частичка солнечного света? А это, что вокруг нас, не оно разве? - и он обвел рукой по комнате.

-     То, да не то, - ответил  ему тот же, - это всего лишь свет или отражение его, а сама частичка там на улице в воздухе... Ну, ладно, не буду забивать голову пустяками. Давайте, лучше поговорим о делах. Я ведь знаю, что вы  мучаетесь. Можете посоветоваться, если хотите.

-   Спасибо, Иннокентий, но я думаю, что все ж пришел к определенному решению. Только вот до конца не уверен - правильно ли оно?

-    И какое же это решение? - спросил знахарь.

-    Ты ведь все знаешь, так  и ответь сам, - подзадорил его намеренно Иван Алексеевич.

-    Я-то знаю, - скромно признался Иннокентий, - но хотел бы слышать это из ваших уст.

-   А почему? - удивился губернатор.

-    Знаете, бывают минуты, когда человек вовсе не владеет своим телом. Вот тогда он и произносит то, что мы именуем чистосердечным признанием. Поэтому, я хотел бы, чтобы вы сами все сказали.

Граф с минуту помолчал, о чем-то размышляя, а затем сказал:

-    Думаю, что ты, как всегда, прав, Иннокентий. Эти мысли явились ко мне совсем случайно, как бы со стороны.

-     Нет, - помотал головой тот, - это не со стороны. Это наши мысли и есть. Они так глубоко спрятаны там внутри, что когда до них докопаешься, то кажется это не наше, а чужое. Ибо мы сами наружно и даже частью внутренне не такие. Потому, когда явь становится наруже, мы так боимся сами  себя и боимся показать это другим.

-    Тут я с тобой  согласен, - подтвердил губернатор, - но как объяснить другое?

-    Что?

-    То, что идет нам от бога или откуда еще. Вообще, откуда берется все это? Те же думы, помыслы, заблуждения, ошибки и т.д.

-    Затрудняюсь ответить на все, но, думаю, что знаю ответ на одно. Все образует все. Именно это и составляет нас самих и  заставляет к иному действию.

-    Да, мудрено говоришь, - как-то печально ответил губернатор, - но ответь мне на еще один вопрос.

-    Какой же?

-    Я знаю, что ты молчалив  и скрытен. Но все ж, почему ты не взойдешь более высоко, нежели стоишь  сейчас. Ведь у тебя все есть для этого: ум, талант, способности. Ты ведь даже стихи сочиняешь, верно?

-    Да, - неохотно согласился Иннокентий, - но они не имеют отношения к тому, что я делаю и чем занимаюсь вообще. И не скрытен я вовсе. Просто никому нет дела до всего того, чем я занимаюсь.  Да и не нужно это  сейчас.

-    А когда же станет нужно?

-    Не знаю, возможно через каких-нибудь лет сто все востребуется наружу. Но вряд ли им можно будет воспользоваться, как предметом. Даже мысль устаревает во времени. Вечного огня из груди быть не может. Но это, если люди становятся другими. Если же они не меняются, то такие мысли вечны

на самом деле.

-   Что, твоя жизнь состоит из вечности мысли? - удивился губернатор.

-    Нет, я бы сказал так. Она составляет общую тленность жизни и вечность  небытия.

-    А, что ты разумеешь под тленностью? - спросил Иван Алексеевич. - Уж не  тленность души?

-    Да, именно ее, - ответил Иннокентий, вставая с табурета и отходя в сторону к окну, - видите, граф, -  продолжал он, - вон солнце, вот мы. Между нами время, а в этом времени люди. Живые, мертвые - разницы не существует. Все одно - они души, витающие в облаках или состоящие здесь на земле. Только время, сокращая разрыв между нами, способно преодолеть все это. Но я не имею в виду, что солнце станет к нам ближе. Нет. Мы  должны стать ему навстречу. Очистить свою душу и тогда сократим это расстояние, которое расположено временем. 

-    А при чем тут тленность души? - не понял такого ответа граф.

-    Тленность? - переспросил Иннокентий, так и не отходя от окна, - а, что тленность по вашему разумению? - вместо ответа спросил он сам.

-    Откровенно говоря, я мало понимаю это слово, - честно признался граф.

-    Видите, вы со мной откровенны и не боитесь сознаться в том, чего не знаете. Но другому вы ведь не скажете подобного, ибо убоитесь позора  или простого сраму со стороны тех же друзей по чину и рангу. Вот это и есть тленность души. Это способность человека к раскрытию своего сокровенного перед остальными, а также победа его самого над своим не­чисто сердечным признанием.

-    Теперь, понял, - обескуражено прошептал граф, удивляясь такому простому объяснению, - но, что понимают  под этим другие? - тут же задал он
вопрос.

-     Что другие, что мы  понимаем в сущности своей жизни совершенно иное. Для всех тленность - это просто состояние человеческой души. И пони­мает каждый по-своему правильно. Но чего-то  все ж ему не хватает. Пото­му  и не остается ничего иного, как лгать окружающим о правоте своего изречения.

-    Да, - тихо промолвил Иван Алексеевич, - здесь я полностью с тобой согласен.                

Наступила небольшая тишина, а затем голос Иннокентия продолжил:

-    Я знаю, о чем у вас сейчас болит душа. Но не хочу вмешиваться в ваше собственное достижение. Иначе, оно станет уже моим, и вы его не воспримете, как свое. А только свое способно пробудить в человеке силу познания себя самого изнутри и снаружи. Потому, одной жизни мало  для того, чтоб облагородить себя. Вы только вдумайтесь в это слово. ОБЛАГОРОДИТЬ.

Что оно обозначает? Да, не что иное, как отгородить себя от поступающей снаружи лжи и насилия ненавязчивой чужой правды. Именно в этом благо­родстве и кроется суть всего искренне возрождающегося изнутри.

-   Я понимаю, - сам не зная почему, сказал граф, внимательно слушая его изречение.

-    Да, нет же, вам не нужно совсем это, - не поддержал Иннокентий, - вы можете меня слушать, а решать что-то свое, исходя со всего сказанного мною. Так мы и вырастаем в своих мыслях. Я приближаюсь к своему завершению пути, а вы к своему. Вот настоящая причина таких бесед. Мы оба развиваемся, но при этом не теряем друг друга, а, наоборот, восполняем, так как мысли  наши направлены в одну сторону на  облагораживание души. Но опять же, одних мыслей мало и надо подтверждать их поступками. Но только в том случае, если что-то уже произросло в вас самих, как состоявшееся и уже обоснованно закрепившееся. В противном случае, лучше  ничего не делать,
ибо это будет снова обман и, в первую очередь, самого себя. Всегда  принятое и избранное вами самими должно приносить пользу и удовлетворение самому себе, невзирая пока на уготования других, так как те другие, возможно, еще не дошли до этого. В этом и заключен тот разрыв, не дающий всем достичь желаемого. И покрыть его можно только временем, ибо время и есть тот самый лекарь, который восполняет утерянное ранее.

 

Граф слушал эти слова, и в его голове рождались свои мысли. Иннокентий все так же стоял у окна и что-то говорил, но Иван Алексеевич этого уже не слышал.

Его ум был занят своим собственным, наполняемым до краев, ду­новением времени. Он  вдруг понял, почему дорога, досель ведущая его к славе и достатку, оказалась именно такой, какой она есть сейчас.

Это был тот период личностного обогащения души  и убеждения в своей собственной невиновности перед остальными, который именуется довольно просто и обыденно: жизненный переходный период.

Когда человек из юноши в своем соб­ственном восприятии остального становится совершенно иным и уже более независимым. Только в ней, этой свободной простоте обогащения своего  ума, и заключена настоящая свобода лично каждого. Только в этом и кроется смысл самого слова "свобода", которое понимают в жизни, или, как говорит Иннокентий, снаружи, совсем по-другому. Кому-то кажется, что завоевав власть или убрав царя и всю жестокость, можно стать свободным.

Нет, они не правы в этом. Этим люд свободу не обретет.

Только в личном обогащении душ любой может узреть свою собственную свободу. Но как это может выглядеть внешне?

Свободой власти, избирае­мой самими людьми? Свободой слова, кричащего о чем-то или молящего внутри? Или может, совместно -  и то, и другое ?

Нет, вряд ли. И вряд ли это даст то, что желаем  мы все. Оно лишь разложит и  низложит по полочкам, то есть по сословию, рангам, благосостоянию и т.д. Что из  того, что человек будет иметь право обругать какого-то чиновника и злого судью своего личного  счастья?

И что из того, что кто-то сможет обрести чей-то трон?

От этого ничего не изменится. Так что же тогда нужно нам снаружи?

Да, ничего. Вот и весь сказ. Надо только найти себя  и обрести свободу в душе. Излить ложь и пакость наружу куда-то в кусты, чтоб не видел и не поднял никто. Вот тогда и сможем добиться всего желаемого нами. Пока же это утрата времени, хотя во всяком времени есть своя, заключа­емая в его же рамках, правда и суть.

Так обретут ли свободу люди сейчас, если, невзирая ни на что, согласиться с Иван Васильевичем?

Нет, ответ однозначен. Они пока не готовы к этому. Ибо для них, в том чис­ле и простых, власть - это ступень к богатству и силе над остальными.

И только тогда, когда многие пройдут эту жизненно необходимую каждому сту­пень, посредством огромного количества жизней настоящих, отошедших и возможно будущих, еще не рожденных, тогда и состоится все это.

Только вряд ли поймут даже тогда. Разве что, кто-то выскажется и просто поможет.

Нет. Не обретая власть и не подкупая словами, сделает это обы­денно и просто, словно так оно и должно быть безо всякого противобор­ства.

Вот тогда можно будет прямо сказать, что люд обрел свою свободу и надо только  ее немного подчистить. И это уже дело общее, а точнее, того строя, который будет существовать.

 

Граф посмотрел на Иннокентия, и ему вдруг показалось, что тот растворился в солнечном свете.

-   Так и душа наша, - подумал он, - растворяется невидимо и тайно, безо всякого разрешения на то других душ, составляя то единое и неприкасаемое для живых тел, которое те же живые  до сих пор не могут понять.

-    Иннокентий, - тихо позвал Иван Алексеевич своего старого друга.

-    Да, я слушаю, - словно оторвавшись от чего-то, отозвался он.

-    Надо кое-что сделать для блага всех же, - попросил его граф.

-    Хорошо, - кивнул головой тот, - я сделаю.

-    Сходи к Николаю и попроси о встрече. Не говори, что от меня. Скажи просто от человека, ему давно известного. Он придет, ибо это в его интересах.

Иннокентий кивнул головой и  вышел из комнаты.

Вскоре хлопнула входная  дверь, и в доме воцарилась тишина.

Граф долго  смотрел еще в потолок, когда в комнату тихо, словно подкрадываясь, вошла женщина.

-  Извините, что без стука, - сказала она, - но я думала, что вы спите.

-   Ничего, ничего, - успокоил граф, - я ведь у вас на  почине.

-    Да, бросьте вы это, скажете тоже, - замахала руками женщина, - это я ведь так, снаружи, злюсь на своего, да на тех, кто приходит. Время такое. Никто своего не упустит. Так и норовят обмануть.

-    Да, вы правы, - согласился граф, думая почти о том же, что и она.

-    Я вот, что хотела спросить. Вы кушать-то будете. Время, чай, уж к обеду, а вы еще ничего не ели.

-     Да, пожалуй, можно немного, - согласился снова Иван Алексеевич, - а то от этих мыслей и околеть недолго.

-   Ну, тогда я поднесу, - обрадовалась женщина и пошла за обедом.

-   Вот тебе и сварливая баба, - тихо прошептал граф, - снаружи вон, не подходи, а внутри полным-полно доброты. А может, она ждет чего-то, чтоб потом выплеснуть наружу и пока сохраняет ее в себе, как золото сохраняет хозяин. Наверное, так и есть. Просто мы  иногда сами себя действительно не понимаем. Оттого и кажется, что все понапрасну...

 

Вошла женщина, Пелагея Макаровна, как ее величал старый друг, и поставила перед ним обед.

-    Вот, откушайте на здоровье, - тихо сказала она и, отойдя в сторону, вышла из комнаты.

-    Спасибо, - ответил Иван Алексеевич, -приподнимаясь  и  принимаясь  за  еду.

                                       

Спустя время он снова лег, упершись затылком в не очень твердую постель. Ему вдруг захотелось снова поспать. И граф закрыл на секунду глаза.

Сон налетел неожиданно резво и спустя пять минут Иван Алексеевич мирно дремал в своем уютном уголке комнаты.

 

Вошла Пелагея Макаровна и убрала поднос с посудой, а уходя, повернувшись к графу, сказала:

-   Вот, молодцы, что откушали. Теперь, здоровья прибавится вдвойне, - и, paзвернувшись, вышла из комнаты.

 

Граф не слышал ее слов, но ему показалось, что кто-то совсем рядом про­изнес именно это. Он на секунду открыл глаза сказав непременное "спа­сибо", и снова окунулся в сон, так и не поняв до конца: приснилось ли ему это или действительно произошло.

 

Прошло два часа. Иван Алексеевич проснулся и в очередной раз взглянул в окно. Солнце находилось еще не очень низко, и его яркие лучи хорошо освещали комнату.

Где-то внизу  послышались какие-то обрывки разговора, а затем все стихло. Через минуту к нему зашел Иннокентий, весь красный от мороза, и доложил:

-    Я исполнил вашу просьбу Иван Алексеевич. Царь будет здесь с минуты  на минуту.

-    Царь?- удивился граф.

-    Да, он сам мне сказал это. Сегодня состоялся совет. Все считают вас погибшим. Потому, решили срочно возвести нового царя.

-    А почему срочно?

-    Не знаю. Скорее всего, он сам настоял на этом.

-    Спасибо, - ответил губернатор, слегка приподнимаясь и готовясь внутренне к визиту.

-    Да, особо не за что, - скромно ответил знахарь, садясь все на тот же табурет, - я бы хотел попросить вас об одной вещи в мою пользу.

-   И какой же? - спросил Иван Алексеевич.

-   Не говорить царю ни об чем, что мы говорили, а также обо мне самом. Пусть, это остается нашей тайной.

-   Хорошо, - согласился граф, - но, как я объясню, почему я здесь?

-   Скажите, что когда-то в детстве знавали меня, - довольно просто отве­тил Иннокентий.

-   И то правда, - согласился губернатор.

Они посидели еще молча с полчаса, когда вдруг у двери тревожно зазвенел колокольчик.

-   Это царь, - тихо произнес Иннокентий и двинулся вниз, ему навстречу.

Спустя десять минут в комнату вошел сам Николай и как-то дружественно подмигнул графу.

-   Ну что, голубчик, возлежите здесь и надеетесь на прощение, - пошел он сразу в атаку.

-   Какое прощение? - наигранно удивился губернатор, - я ведь ничего не совершал. Всего лишь разбился, а этот человек мне помог.

-   Ладно, - резко махнул Николай рукой, - не будем попусту тратить время. Кто за сим стоит? - прямо спросил он.

-    Не знаю точно, - ответил граф, - но готовится что-то вроде восстания. Думаю, этим хочет воспользоваться Василий, - произнес он и с тревогой посмотрел на царя.

-    Об нем не волнуйся, - спокойно ответил тот, - его уже арестовали.

-   Когда? - удивился искренне Иван Алексеевич.

-    Еще вчера ночью. Я давно догадывался, что кто-то за всем этим стоит, но, честное слово, все ж не хотел верить, что это он. И вот вчера поймал его на горячем.

-    Царевич? - с тревогой и волнением спросил граф.

-    К сожалению, да, - кивнул головой Николай, садясь на предложенный  ему стул.

-    Жаль юношу, - тихо произнес Иван Алексеевич, - и кто повинен еще?

-    Да, кто. Тот же тайник и его люди. Василий прибрал его к рукам, посулив большие деньги и земства.

-    Не ожидал этого, - вздохнул граф и покрутил головой в стороны.

-    Когда  же восстание? - очень кратко и резко спросил Николай.

-    Точно не знаю, - отвечал граф, - но  думаю, что согласно их плана готовится на двадцать пятое.

-    Рождество? - удивился Николай, вставая со стула.

-    Да, так задумано.

-    А-а, понимаю, - ответил царь, - дела Василия.

-    Да, - согласился губернатор.

-    Ну что ж, я пошел, дела ждут: и тайные, и такие. Благодарю за службу, - подбодрил он графа.

-     За что ж меня благодарить, - удивился тот, - я ведь ничего такого не сделал?

-    О-о, это тебе так кажется, - спокойно отвечал царь, - мне известно гораздо больше  и  именно    ты сослужил хорошую службу. Я скажу даже больше. Заслуживаешь  вознаграждения.

-    А документы вы нашли ? - обеспокоенно спросил Иван Алексеевич, - или Василий ничего не сказал об этом?

-    Скажет еще, - хмуро ответил Николай и, одевая перчатку на руку, крепко сжал потом ее в кулак.

-    Желаю вам удачи, - неизвестно почему сказал Иван Алексеевич.

-     Спасибо, - немного добрее ответил царь, отходя от него к двери, - думаю, к этому времени выздоровеешь.

-     К какому? - удивленно спросил граф.

-    К рождеству, - спокойно и уже совсем мягко отвечал царь.

-    Попробую, - скромно ответил Иван Алексеевич.

-    Ладно, мне пора. Выздоравливай и готовься занять новое место.

-     Мне ничего не нужно, - поспешил  заверить губернатор.

-     Поговорим после, - ответил царь и вышел из комнаты.

Внизу снова послышался небольшой шум, а затем скрип закрывающейся две­ри. Вскоре на улице шумно заржали лошади, и донесся  свист плети.

-    Хоть бы не расшибся, - тихо сказал граф, укладываясь обратно в постель, но вряд ли это произойдет, как со мной. Он ведь царь, а не простой человек. Хотя, какая разница. Люди - они все одинаковы. Даже цари...

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава   10

 

Минут через пятнадцать в комнату вошел Иннокентий и молча присел рядом на стул.

-   Ну, как разговор с новоиспеченным государем? - поинтересовался он.

-   Да, так, - вздохнул граф, - все, как и прежде. Кто донес - тому и награда.

-   Что, сулил новую должность?

-    Да, но я не согласился, - поспешил заверить граф.

 -   Ну и напрасно, - ответил лекарь.

 -   Почему же? - удивилея губернатор. - Я ведь честно этого не хочу.

-      Зато хотят другие, - мудро  заметил  Иннокентий, - понимаете, Иван Алексеевич, ведь человек способен принести больше пользы остальным, если он выступает повыше в ранге и должности.

-     Да, это   так, - согласился граф, - видимо, сожалея о сказанном ранее.

-  Да, вы не сожалейте, - предостерег его знахарь, - все еще впереди. Это только начало всего  или  та первостепеннейшая величина, из которой произрастает  иное.

-    Ну, в этом я мало еще понимаю, - ответил граф, - а вот в своем деле  несколько больше.

-   Вот и правильно, - согласился Иннокентий, - так и надобно. Где знаешь, туда и иди.

-  Несподручно мне как-то все это, - честно признался губернатор, - будто я изменил самому себе.

-   Это ложная тревога, - успокоил его Иннокентий, - в жизни всякое случается. Вы ведь никого лично не предали, хотя и могли. Но дело не только в этом. Не всякий способен понять правильно то, что с ним в жизни проис­ходит, или то, что окружает других. Именно в этом и кроется ошибка многих. Они верят только себе и своему   наружному чувству: будь-то долг, обязанность или что-то еще. А внутри никто не покается. И только спустя время, когда выясняется, что нужно было не делать того или иного, они понимают, что сделали ошибку, хотя в душе и не чувствуют этого. И это уже настоящая беда. А то, что вы сегодня предупредили царя, ничего само по себе не значит. Он может не принять это на веру. Может поступить по-иному. И не ваша в том вина, что скажется так или иначе. Вы лишь часть этого огромного колеса жизни, также как и остальные. Свое, изнутри идущее и вдаль глубоко смотрящее, вы произнесли. Дело ос­тается за остальными. Сумеют ли они понять это или нет - в этом и за­ключается мудрость  жизни. Кто-то приобретает, а   кто-то  и теряет. И не нам сейчас судить о том, что случится далее. Судить будут те, кто будет после нас и других, живущих в этом времени. И если они докопаются, как вы сей­час до истины, идущей изнутри, то честь и хвала им. Но если же  поймут только снаружи,  то  придется еще долго   ждать чего-то вообще нового и сокровенного.

-    Тайное всегда становится явью, - тихо произнес граф, словно продолжая мысль своего собеседника..

-    Да, -  так же тихо проронил знахарь и встал с табурета.

-    Ты  куда-то уходишь? - спросил  Иван Алексеевич.

-     Да, пойду, поразмыслю кое о чем, -  ответил тот и направился в выходу.

-     Ну, что ж,  и я также, пожалуй, займусь этим, - тихо произнес граф, смотря вслед  уходящему другу.

 

Жизнь сыграла с ними обоими свою злую шутку.                     

Вскоре после того декабрьского злополучного восстания, когда захотевшие что-либо изменить, так и не добились ничего, Иннокентий  попал в ледоход и утонул, так и не свершив до конца задуманного.

Это было уже весной. Граф, как  и прежде, занимался своей службой и добродетелью.

Николай не повысил его, но и не обратил ниже. Все осталось, как и раньше. И губернатор изо всех сил старался  донять то, чего ему так недоставало в его проходной жизни.                                                

В конце концов, совсем  измучившись в своих собственных  домоганиях, он оставил свою последнюю опору или должность и обратился сам к себе, занявшись чистописанием и  философией.   

Документы бесследно исчезли, и долгое время о них  вообще  ничего не  было слышно. Граф не пытался что-либо раскопать по этому поводу, но в то же время не упускал вопрос из  виду.

И вот, уже  в конце лета, он как-то решил навестить жену покойного друга.

Оказавшись на месте, Иван Алексеевич бодро зазвонил в колокольчик и принялся ожидать.

Через минуту в окне дома показалась голова, а затем спустя еще одну, дверь приоткрылась. На пороге стояла довольно немолодая женщина с чер­ным платком на голове и, казалось, с заплаканными глазами.

-   Что вам  угодно? - тихо опросила она графа, видимо не признав в нем бывшего больного постояльца.

-    Пелагея Макаровна, -  обронил сконфузившийся граф, - это я, Иван Алексеевич, друг вашего мужа.  Неужто,  не помните?

-    Нет, - с сожалением произнесла она и уже хотела закрыть дверь, но граф рукой попридержал ее и снова спросил:

-    А что, вы  в самом деле не помните или просто не хотите принимать?

-    Оставьте, - спокойно произнесла она, - и не держите дверь. Я ведь сказала, что никого не знаю и вас  не  помню.

С этими словами дверь закрылась, и графу ничего не оставалось, как по­кинуть это место.

Он с сожалением посмотрел на то окошко сверху, сыгравшее в его жизни  основную роль, и   пошел к своей карете.      

На душе как-то было муторно и  противно. И не потому, что его не пустили в дом и не признали. Нет.  Это была просто боль по утерянному другу и невыносимая боль утраты доверия ему близкого человека.

Хотя, чем он виноват перед ней? То, что не мог прибыть на похороны? Но ведь его не было в городе и он  не знал, да и не смог бы, если бы да­же захотел.

И уже садясь  в  карету и обращая взгляд  на  все то же окно, граф заметил то заплаканное лицо в нем, что видел внизу.

Женщина  стояла  наверху  и  смотрела  вниз.

Это была та суровая правда ее невиновности перед другими, которая за­ставляет человека порой совершать немыслимое и поражать других своей намеренной  добродетелью.

Ему вдруг стало жаль эту женщину, проживавшую рядом с человеком, не сумевшим найти достойного применения своему уму и знанию. Очевидно, она знала больше, нежели он сам, но молчала и не подавала виду.

Лицо исчезло, и граф отвернул взгляд. Он знал, что больше не вернется  сюда никогда. Чувство собственной  вины  будет преследовать его   всю оставшуюся жизнь.                                             

Но  что он мог поделать сейчас и в дальнейшем, окромя как продолжать мыслить и делать, как его бывший старый друг.

И граф остановился, наконец, в своем выборе.  Ему вдруг стала ясна позиция этой женщины, которая после смерти мужа стала краткой и тихой.

Она не хотела его видеть лишь только потому, что он навевал горечь о муже и  ее, так и не выплеснувшейся наружу доброте. 

Она стала иной, как и он сам.  Но время рассоединило их сейчас, ибо они были разными. И то  же время когда-то соединит их души,  когда они повзрослеют и ста­нут более подходящими друг другу, но не в жалком уподобии  другим, а в искренности  и  чистоте всего   того, что идет изнутри.

И уже отъезжая, граф посмотрел в сторону дома и тихо  произнес:

-   Прощай, Пелагея Макаровна,  но ненадолго. Я постараюсь найти себя быстрее, чем остальные.

 

Дорога вела его дальше по жизни и не сулила больших перемен  снаружи. Он так  же оставался графом и  доверенным лицом царя до самой  своей кончины.

И лишь перед смертью, уже в своей постели, граф тихо произнес:

-   Я не хочу умирать просто ради того, чтоб умереть. Это неправильно. Я хочу, чтобы поняли все, кто меня сейчас слышит. Умереть можно всегда, даже заживо.  Не останавливайте ход времени и добивайтесь каких  изменений.  Только они способны сократить время нашего с вами сближения. Не тормозите сами себя и творите от души в себе и каждом. Тогда можно спокойно лечь и умереть, ибо станет ясно, что жизнь  прожитая не напрасна, а обретенная чем-то вновь. Меня гложет сейчас моя совесть.  Но не в покаянии грехов, которых я  и не совершал. Она гложет совсем по-другому.  Не доделанное дело всегда не дает спокойно оставить сей мир. И я хочу передать остальным.  Идите и разыщите то, что надлежит энать всем  и каждому. ПРАВДУ. Только не ту, что творят во главе,  а  ту, которую хочет видеть и слагать весь люд.  Это моя последняя просьба, а остальное  вы  сохраните  в  памяти...

Граф умер, но его душа еще долго и безмятежно бродила по свету, разыскивая  ту злополучную папку времени. И  кто знает, что возложит дань  на его могилу, или кто это сделает снаружи.

Возможно, это и будет то  время, которое мы сами приблизили к своей же душе.

А  возможно, это будет и  другое. Но что?..

Покажет опять же время. Сердце человеческое бьется не напрасно.  Именно оно отстукивает минуты чьей-то жизни.

Так нужно дать ему дорогу, и пусть, оно возвышает нас так, чтобы  прожитая  жизнь  действительно  была  не  напрасной.

Чтобы наша, остающаяся здесь совесть, была чиста, как утренняя, слетев­шая с лица слеза, и чтобы, наконец, все мы смогли вздохнуть радостно и счастливо - вот она СВОБОДА,  долгожданная  и прекрасная, не во сне,  а  наяву.

Только, поймем ли  это уже сейчас?..

Кто знает. Время вернуть нельзя и жизни тоже. Значит, остается задуматься и принять  все  это, как оно и есть на самом деле.

Удачи вам - говорит та душа,  всплывая над землею и укрываясь в солнечном свете...

 

 

 

P.S.

 

Документы так и не были найдены никем из интересующихся   ними.

Но время восстановит все наново, и мир заполнит ужасная по своему злу правда.

Но до этого еще далеко...

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПОСЛЕСЛОВИЕ

 

Очевидно и не напрасно, или как бы само собой, напрашивается вывод.

А, что же досталось нам взамен тех самых утраченных документов, или, чем вскармливают сейчас, да и уже тогда ту самую историю, за которую некоторые нынче порой стоят горой, наблюдая ее в лице, так называемых, задокументированных фактов?

Подумайте над этим сами.

Время на такое размышление всегда есть.

Есть также оно и на другое. А именно на наше общее, примерно такое же внутреннее согласие на пересмотр всей той исторической чепухи, что нагородила нам суть присутствия чьих-то имен, их повелений и, в конце концов, судеб, бесцеремонно вмешавшихся, можно сказать, в нашу личную жизнь.

И кто бы не стоял за этим – он будет изначально  не  прав.

История не творится только руками и тем более, простой писаниной по какому-то листу.

Нет. Она творится душами людскими, а также их телами, что движутся своими мыслями в заклад  чьей-то собственной  совести.

Так что, наполняйте их нужными знаниями, но никогда  не переходите предел, так называемой, разумной дозволенности. Это, когда ум начинает перескакивать сам разум.

Прочитанное или уже узнанное сейчас вами не дает права на какой-то объективно аргументированный внешний пересмотр результатов самой истории и тем более, взыскания чего-то по существу еще большего.

Оно дает лишь право рассуждать, а в конечном итоге – не допускать подобного впредь, дабы не осквернять тем самым души и не продвигать сами тела к их еще большему материальному вознаграждению, или фактическому разложению.

Поймется это – значит, возможно наступит то время, о котором здесь говорилось.

Если же нет – то придется снова ожидать до того часа, когда сказанное уже сейчас совершится.

Это та правда, которую хотелось бы всем услышать, но за которую мало кто будет голосовать, если вдруг понадобится в том такая жизненная необходимость.

Мы пока живем и располагаемся вне своей совести.

Это и дает возможность так поступать, или переступать пределы человеческого достоинства, совершая по-настоящему подлость.

Что значит, подлость самой души или, по сути дела, ее  настоящий подлог.

На этом, как автор, я прощаюсь с вами и даю возможность убедительно понять, что время – это еще не совсем то, что нас с вами окружает, но еще и то, что когда-то слыло вполне за сносную  для кого-то  жизнь.

Вот и поразмышляйте над этим и, как говорится,  удачи  вам  всем.

 

2 апреля 2013 года

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                   СОДЕРЖАНИЕ

 

 

Пролог………………………………………3

Глава  1………………………………………7

Глава 2……………………………………..19

Глава 3……………………………………..41

Глава 4……………………………………..65

Глава 5……………………………………..93

Глава 6…………………………………….119

Глава  7.………………………….………..147

Глава 8……………………………………169

Глава 9……………………………………191

Глава 10…………………………………..209

Послесловие……………………………..218