СОЛНЕЧНЫЙ ДОЖДЬ/Summer rain

Донецк
2009
 
ББК  84.4 (РУС=УКР)
Н63

         Николаенко Т. П.
Н63          Солнечный дождь. – Донецк, 2009. – 200 cтраниц.

В небольшой повести Татьяны Николаенко затрагиваются проблемы, с которыми сталкивается каждая семья: уважение, преданность, верность, ревность, соотношение ответственности и свободы, право выбора, воспитание детей. Душевные истоки герои черпают в традициях украинской семьи. По-весть может служить своеобразным пособие для построения супружеских отношений, основанных на глубокой и искренней любви.
Структурно книга построена двусторонне: с одной стороны помещена повесть «Солнечный дождь», с другой – лирические стихотворения «Вкус любви» того же автора.

 ****************************************

Посвящение

Светлой памяти моих родителей.

Моему искренне и истинно любимому мужу, Якову Григорьевичу Николаенко, чью фамилию я с честью и гордостью ношу, чью жизнь мне позволено украсить своим тридцатипятилетним присутствием. Будь счастлив, дорогой, — со мною и без меня.
                                     Твоя Татьяна

Моим сыновьям, Андрею и Тарасу, которые, возможно, заинтересуются канвою наших супружеских отношений. Что, мои дорогие, я могу я оставить вам в наследство? Вещи – тленны, деньги – непостоянны, знания – быстротечны, опыт – преходящ, а «времён связующая нить» так хрупка… Может, хорошую память о себе? Но и у неё короткий век…
Я оставляю вам в наследство ваши жизни: это то, что я действительно вам дала. Надеюсь, что мы с отцом всё сдела-ли для того, чтобы вы смогли стать счастливыми: привили вам уважение и любовь к себе и людям, неодолимую тягу к знани-ям, к созидательной деятельности, приобщили к общечелове-ческим ценностям, помогли получить образование, а дальше – всё в ваших руках! Живите ярко, интересно, честно, искренне, осмысленно! Радуйтесь! Будьте любимыми теми, кого вы лю-бите!
И оставьте в наследие своим детям то, что вы посчитаете ценным.
Ваша мама
 
Горячо любимому брату, Павлову Вадиму, всегда и во всём понимающим и принимающим меня, и его жене Лене, ставшей мне душевною сестрою.
 Сестричка

Моим замечательным подругам и друзьям!

 
                                                                                       Любовь, поэзия и я

Стихотворения я начала писать c 13 лет. Поводом для этого послужила первая влюблённость. С тех пор стихосложе-ние стало способом самовыражения.
Преклоняюсь перед гениальностью великих поэтов, и от-чётливо понимаю, что собственные «пробы пера» блекнут по сравнению с ними. Всё писалось для себя, «в стол». Я не придаю своим творениям большого значения и ко всему, что написано, отношусь критически, с известной долей юмора. Однако мои стихи стали для меня той каплей янтаря, которая сохраняет  едва уловимые эмоции, глубокие чувства, собственные мысли и регулирует личностный рост.
Жизнь подбрасывает мне новые испытания, которые не-обходимо было осмыслить. Для этой цели использовались слова, нанизанные на поэтическую нить.
Любовь и дружба вынуждали меня глубоко проникать во внутренний мир других людей и предоставлять им своё лично-стное пространство. Иногда пересеченье судеб приносило раз-очарования и конфликты. Боль потерь и радость обретений требовали осмысления. И стихотворения стали психогигиениче-ским средством, очищающим душу.
 Я живу очень активно. Постоянно нахожусь среди людей. Это члены моей семьи, родственники, друзья, коллеги, любимой мой народ – студенты. Меня радует молодёжь: она много знает, умеет, глубоко и проникновенно чувствует! Я их так люблю и ценю! И прекрасно, что дружба и любовь не имеют возрастных границ.  Мне всегда есть чему у них поучиться.
Я нахожусь в этом СОЗВЕЗДИИ ЛЮДЕЙ, в котором я не самая большая величина.

Главная и самая волнующая тема моих стихотворений – любовь. Эта – безмерная Вселенная, постичь которую невоз-можно! Только едва прикоснуться… попробовать на вкус, ощу-тить её аромат…
 Мой любовный стаж исчисляется моим возрастом, а мне сейчас 59 лет. Я люблю непрерывно. Я прошла школу дочерней любви.  У меня есть чудесный брат Вадим, и я знаю, что такое сестринская любовь. Я пробудилась как девушка, когда испытала  романтическую любовь. Я знаю, что такое платоническая лю-бовь и всепоглощающая страсть. Я по сей день испытываю глу-бокую эротическую любовь к своему мужу Якову, стаж нашей счастливой семейной жизни исчисляется 34 годами. Меня погло-тила безусловная материнская любовь к своим сыновьям – Анд-рею и Тарасу. Сейчас они взрослые и самостоятельные (33 и 28 лет). Рядом с ним молодые, красивые, обаятельные, умные и ус-пешные девушки. И их я люблю всею своею щедрой душою, ведь они любят моих сыновей!
Очень люблю детей, поэтому более 40 лет я работаю в системе образования и рада, что сохранила свежее восприятие детства и юности. 
Круг любимых людей пополняется новыми людьми. Каж-дый человек мне интересен.
Конечно же, я люблю себя. На этом стержневом  чувстве держится вся «пирамида» испытываемых мною видов любви. Я аутентична и искренна в общении.
 Я знаю, что ещё не всё испытала в жизни и мне есть к чему стремиться, о чём мечтать. Неизведанное и непознанное вызывает огромное желание жить, дружить, любить, творить, дарить.

Дарю вам, дорогие мои друзья, свои стихотворения и не-большую повесть, носящую автобиографический характер. Я осознаю её несовершенство, но меня согревает мысль о том, что написанное мною пригодится тем, кто задумывается над вопросами, волновавшими меня.  Желаю каждому из вас найти свою любовь и испытать её красоту и мощь! Пусть она прине-сёт вам много радости, счастья и открытий.
Т. П. Николаенко
 

 

                                                                                                            ВЕЧЕР

Валерий лежал на диване… после тяжёлого трудового дня и вкусного ужина он расслабился… В комнате было тепло… уютно… размеренно работал телевизор… тишина… покой… Он даже немно-го вздремнул… Жена ушла к подружке. Дочь, милая его сердцу Маринушка, уехала на соревнования.
Последние десять лет Валерий руководил фирмой по про-изводству химикатов. Должность была ответственная, а каждый рабочий день –     насыщенным, сложным. Однако, переступая по-рог своей двухкомнатной квартиры,  Валерий, казалось, забывал обо всём на свете... здесь ему было хорошо… дом был его крепо-стью, то есть тем местом, где он крепился, укреплялся, восполнял-ся, блаженствовал… дома он был собой... он чувствовал, что здесь его принимают всецело, таким, каким он есть… и любят… Навер-ное, для этого люди и создают семью…
Запах ванили ещё держался в комнате: сегодня жена пот-чевала его любимыми духовыми пирожками с курагой… Светлана по обыкновению посидела рядом, за столом, подперев подборо-док ладошкой, глядя на то, с каким удовольствием он поглощает лакомство… В эти минуты домашнего общения Валерий часто пе-ресказывал Светлане события трудового дня, свои впечатления от встреч, вспоминал какие-то производственные ситуации, стараясь найти в них что-то смешное и увлекательное… И сам удивлялся то-му, что эмоциональная реакция была уже не столь яркой, да и проблемы казались не такими сложными... Вступая на семейную территорию, он забывал обо всём… Печали, конфликты, разочаро-вания, — всё он оставлял за порогом. И сегодня он пришёл устав-ший. Ему хотелось покоя… и вот он, долгожданный… Благодать…
Валерий посмотрел новости: его всегда интересовало, что делается в мире … поискал передачу о футболе… На экране мель-кали лица… Вот Винни-Пух смешно падает на колючий куст после путешествия за мёдом… рыбаки демонстрируют свой улов… трак-торист убирает урожай зерновых… длинноногие красотки изящно двигают телами в такт ритмичной музыке… Не найдя для себя ни-чего увлекательного, Валерий потянулся к книжной полке, на кото-рой должен был лежать недочитанный детектив. Он любил раз-влечься, читая современные дефективы (так говорила дочь в та-ком, казалось бы, недалеком детстве). Подобная литература была для него своеобразным кроссвордом: он любил разгадывать и те, и другие. В завязке романа сразу пытался определить убийцу, и час-то ему это удавалось. Аналитичный, вдумчивый и проницательный, Валерий чуял даже лёгкое несоответствие в словах, мыслях, по-ступках героев. Это рассогласование (неконгруэнтность, как сказала бы его жена, Светлана, великий психолог!) автором часто хорошо маскировалось, но уловка часто была шита белыми нитками: на кого никогда бы не подумал, тот и злодей.
Всю жизнь Валерием двигал сильный познавательный ин-терес. Школу он окончил с золотой медалью. Он много читал, хо-рошо знал мировую классику, интересовался достижениями куль-туры и техники. Особенно его привлекали человеческие отноше-ния, глубинный внутренний мир людей.  Пожалуй, никакой рассказ о путешествиях в далёкие страны не волновал его больше, чем размышления Андрея Болконского или страдания Раскольникова…  «Инженерам человеческих душ» всегда удавалось раскрыть самые тонкие чувства, потаённые нюансы отношений… Литература для этого – Клондайк! Не зря её называют «учебником жизни». А кого же не волнует качество собственной жизни?! Во всяком случае, са-мому Валерию всегда хотелось жить счастливо и гармонично. Себя он причислял к так называемым физикам, но в душе он был лири-ком.
Как все флегматы, он любил кропотливую работу всегда доводил её до конца. Широко мыслил. У него постоянно возникали новые идеи. Поэтому на работе он был «энерджайзером» рацио-нализаторских предложений. У него было несколько изобретений. Его голова постоянно была занята осмыслением новых проектов, подбором эффективных способов завершения начатых дел, состав-лением перспективных планов. Несмотря на то, что он столько лет был небольшим, но всё-таки руководителем, причём, неплохим, дома он был мужем, отцом, просто Валерой, Лерочкой. Его жизнь исчислялась сорока тремя годами, а это возраст, как говаривал ве-ликий Карлсон, мужчины в самом расцвете сил…
Жена была его первой большой, настоящей и единственной любовью. Правда, когда Валерий учился в институте, ему нрави-лась однокурсница Валентина, но она так и не узнала о его плато-нической любви, юношеских страданиях, и всё потому, что Валерий считал себя некрасивым. То нос казался ему слишком большим, то губы чересчур пухлыми... не нравились слегка оттопыренные уши, а самое главное – очки. Со школьных лет он страдал близоруко-стью и тёмная роговая оправа (в соответствии с модой тех лет) не-сколько искажала лицо… сквозь «минусовые» линзы его глаза ка-зались меньше, чем они были на самом деле…
Глядя на Валерия, обыватель сказал: интеллигэнт! Но сам он не считал очки признаком учёности... По сравнению с астениче-ским телосложением черты его лица, на самом деле, были круп-ными, но достаточно выразительными. Но красоту мужчине при-дают не аксессуары, а выражение глаз... А с этой стороны он был писаным красавцем!

…Валерий глянул на обложку книги: в его руках оказался не желаемый детектив, а томик произведений И. С. Тургенева. Вста-вать и искать другую книгу ему не хотелось, а читать всё было оди-наково интересно – и он открыл книгу… Оттуда ему на грудь выпал конверт. Машинально взяв его в руки, Валерий повертел в руках: обыкновенный белый конверт, без каких-либо опознавательных знаков и пометок: чуть потёртый, но чистый. Более того, конверт не был заклеен, иначе бы он, как воспитанный человек, никогда не поинтересовался бы его содержанием. Поэтому практически по инерции, без зазрения совести, он приподнял треугольник (загля-нул в конверт, приоткрыл конверт) и вынул из него сиреневый лис-ток. Он оказался сложенным вдвое. Развернув его, Валерий про-чёл:

«Алёша, удивительно, но всё же,
От нашей Встречи так легко в душе…
Я словно на тринадцать лет моложе:
Столкнулись мы на тонком рубеже…».

Следующих строк он уже не видел: всё буквы побежали пе-ред глазами, как титры, завершающие иностранные фильмы. Это был почерк жены: он мог это сказать определённо! За годы двух-летнего ухаживания за нею (хоть это и было семнадцать лет назад) он изучил все особенности  написания ею букв. Тот же наклон, на-жим.  Они переписывались довольно интенсивно, и эти красивые, ровные, каллиграфически выведенные строки он распознал бы их среди тысячи других. Это писала она! Но – кому???
То, что жена писала стихи, он знал, хотя не придавал её ув-лечению большого значения: в определённый период пишут все, почти все... даже он когда-то баловался… Правда, те, что посвяща-лись ему, он хранил бережно и трепетно: все письма, в строгом соответствии с датой получения, были им собственноручно связа-ны в толстую пачку и перевязаны красной ленточкой и упакованы в большую жестяную коробку из-под печенья, привезённую братом из Москвы. Там они и лежат до сих пор. И письма, и стихи были очень трогательные, полные нежности и любви…  Хотя их отноше-ния развивались непросто, но в определённый момент  достигли того уровня, который оба они называли любовью… Тогда казалось, что так красиво она может признаваться только в любви к нему…  И вот теперь они написаны не ему, а какому-то… какому-то… Алёше…
О, Боже! Какой ужас! Валерий почувствовал острую боль, словно Прометей в те минуты, когда орёл клевал его печень… Это был приговор… Приговор…
Землетрясение, которое не мог предсказать ни один сейс-молог, сотрясло мир… его мир… где он пребывал в безмятежном благодушии... А весь его мир стоял, словно перевёрнутая пирами-да, на одной точке под именем Светлана… И вот теперь эта точка сдвинулась… мир рухнул…
В. Брюллов… Последний день Помпеи...
Как она могла??? я ей так верил! Боже мой! Я никогда не сомневался в её порядочности… а она… она, оказывается… та-кая же, как все!
Какое-то чувство тошноты вдруг подступило к горлу… на глаза навернулись слёзы… это его удивило… Валерий давно не ви-дел своих слёз, он думал, что у него их нет, если бы ни знал фи-зиологию человека… Последний раз он плакал в далёком детстве, когда упал с велосипеда… Он тогда сильно ушиб коленку… да и плакал вовсе не от боли: жалко было искорёженного велосипеда, который с такими финансовыми потугами приобрели ему в пода-рок родители, очень скромные по достатку, по случаю его четыр-надцатилетия… Сейчас ему казалось, что слёзы брызнут из глаз, как у клоуна в цирке: струёй, метра на три…

 Валерий вскочил с дивана… И вот он сидит, словно Винни-Пух, упавший на колючий куст, после того, как Пятачок пробил пробкой его хрупкий воздушный шарик, на котором он едва висел, припевая: «Я тучка-тучка-тучка, я вовсе не медведь»… Какие-то обрывки слов, мыслей, эмоций, неведомо откуда взявшихся вос-поминаний, забились в его голове, как шарики в лототроне… и он понял, что всё закончилось: его безмятежность… жизненное суще-ствование, полное удовольствия… его счастливая семейная идил-лия… его жизнь... но в это не хотелось верить…
Нет! такая женщина, как Светлана, обманывать не может… я её хорошо знаю… она чиста и светла душою… Зна-чит, случилось самое страшное: она разлюбила меня… или по-любила другого… Или – или.
Пятнадцать лет назад, когда они решили стать мужем и же-ной, они договорились, что если – вдруг! – у кого-то появится нек-то, они обязательно честно скажут об этом друг другу… Никаких измен, никакого адюльтера… И он ей верил… верил… верил… Смерч, поднявший со дна океана давнишние переживания, трево-ги, закрутил и поднял на поверхность все потаённые страхи… Дальше его мысли неслись по инерции:
О какой Встрече идёт речь? Почему с большой буквы? Значит, была какая-то встреча? …намёк так очевиден… мо-жет, я вообще уже рогоносец? Я – рогоносец???
Он поднялся и подбежал к зеркалу, словно желая убедить-ся в наличии или отсутствии роскошных рогов…  Но отражение по-казывало бледную, осунувшуюся физиономию… неестественно блестящие глаза… щекочущие струйки на щеках… Вспомнилась мо-литва холостяка:
Господи, избавь меня от женитьбы!
Но если я всё же женюсь, избавь меня от рогов!

Но если уж без рогов нельзя, пусть я не узнаю об этом!
Но если я об этом узнаю, пусть меня это не волнует!
Но меня это волнует! Ох, как волнует! Как раз это меня волнует больше всего!
Не зная, что дальше делать, Валерий пошёл на кухню, по-ставил чайник на плиту и стал терпеливо ждать, пока он закипит. Глянул через окно на улицу... Во дворе было удивительно красиво: листья деревьев поражали разноцветием: зелёные, оранжевые, красные, жёлтые… Осень благоухала своими волшебными краска-ми… такой светлый, тёплый осенний вечер…
«Люблю я пышное природы увяданье…». Увяданье… увя-данье… увяданье…
Детвора кричала, суетилась во дворе, – благодать! Но по-чему-то мерзко скрипели качели… Этот звук заполонил собою всё его сознание, скрученное в бараний рог. Казалось, скрип с улицы переместился в комнату, проник ему в самое сердце, вонзился в головной мозг. Звук резал слух: дзынь-дзень… дзынь-дзень… дзынь-дзень…. Хотелось убежать, укрыться от этого скрежета, от этого  металлического звука, достающего до самого нутра. А што-пором, всё глубже и глубже, проникали в его сознание строчки:
«От нашей Встречи так легко в душе»… так легко в ду-ше…
И от этой лёгкости на него веяло холодом…
 По радио пели отчаянную песню любителей футбола: «Ка-кая боль! Какая боль! Аргентина – Ямайка – 5:0!».
Какая боль!.. какая боль!.. да, кажется, я проиграл… с огромным счётом…
Бесконечною стаею мимо дома пролетели птицы. Что за птицы? Присмотрелся. Вороны! Плохая примета!
Чайник давно закипел. Он возмущался, хрипел, шепелявил. Потом стал надрываться распирающим его внутри паром, словно просил: выключите же меня, наконец! Но Валерий стоял и смотрел на то, как мучительно через узкое горлышко брызжет вода… Вале-рию ничего не хотелось: ни пить чай, ни смотреть в окно, ни слы-шать это душераздирающий скрежет качелей, ни видеть покидаю-щих наши края птиц.
Он снова пошёл в зал. Сел на диван. Положил на колени руки. Пальцы как-то сами сцепились между собой, а голова бес-сильно, как-то обречённо, опустилась вниз, как у подсолнуха перед дождём. Он застыл, словно исчез куда-то. Перестал быть. Только горячая кровь пульсировала в висках.
«Что ты, Иван-царевич, не весел, ниже плеч буйну голову повесил?», — вопрос заставил его вздрогнуть. Это в мультфильме… какая-то сказка об Иванушке-дурачке. Мечутся на экране какие-то искусственные герои: голоса – писклявые, не двигаются, а дёргают-ся.
«От нашей Встречи так легко в душе… столкнулись мы на тонком рубеже…». Конечно, конечно… она нашла себе моло-дого… красивого… сильного… А что ты хотел? так тебе и на-до… меня нельзя любить… Но она же говорила, что любит!.. а, может, все эти годы врала… притворялась? Но – зачем?
Маятник его мыслей качался то в одну, то в другую сторону. Противоречия раздирали. Хотелось одним движением разорвать на себе рубашку, как это делают в кино матросы: нате, рвите мою душу на части!
Нет, она – не такая! Она не могла опуститься так низ-ко, докатиться до мелких интрижек… И маскироваться бы не смогла… она же только вчера говорила, что любит… Ой, слова женщины… но я не только верил её словам, я чувствовал, что она меня любит!
Экранные герои мелькали, словно тени, куда-то бежали, что-то говорили… Но ничего не было понятно: куда? зачем? поче-му?…
 Да… я-то думал, что минёт меня чаша сия… А почему, собственно, она должна была меня миновать? Что я, не такой, как все? Нет, я знал, знал, знал, что когда-нибудь это случится! Я потерял бдительность, успокоился. Я никогда её не контро-лировал: куда идёт, с кем, насколько…  но я же ей так доверял…
В дверь позвонили!!!
Вскочил, подпрыгнув, как на батуте! Пошёл к двери. Не же-на: у неё свой ключ. В дверях показалась незнакомая ему женщи-на:
— Света дома?
— Нет.
— А где она?
— Не знаю…
— А когда будет?
— Не знаю…
— А где она?
— Не знаю…
— А вы ей кто?
— Да, вроде, муж…
Улыбнулась, пожала недоумённо плечами и ушла…
Вроде, муж… именно что – вроде. А, может, уже и не муж… я муж до тех пор, пока меня так называют… тогда, кто же я? чужой человек? Но она же – моя, моя, моя! Или теперь уже не моя? А этого, какого-то… молодого, красивого, умного… А почему, собственно, умного?
 Подумал, и сам себе ответил:
Потому что у неё всегда, видите ли, свой уровень! Это не кто попало, не Алек… это – ОН! СОПЕРНИК… Я его нюхом чую…  Да, это, конец.
В памяти всплыли воспоминания об одном весьма стран-ном визите: восемь лет назад приезжал к ним в Донецк некий Александр (Алек, как он себя назвал). Когда-то, в молодости, он был по уши влюблён в Светлану. Она тогда только начала работать учителем физкультуры в Солнцевской школе и поехала отдыхать по путёвке в Канев (молодой мужчина подробно уточнял все детали), и там они встретились. Сам он жил в Жданове (так раньше назы-вался Мариуполь). Но, бросив всё, переехал в Солнцево, чтобы быть поближе к Светлане, общаться, любоваться. Молодой мужчи-на рассказывал Валерию свою историю любви – так, будто тот был отцом или братом Светланы, а не мужем. Что-то у них не сложи-лось…Кажется, он решил, что ей не ровня («Что я мог ей дать?») – и уехал на заработки. А теперь, по истечении восьми лет, пользуясь старыми связями, нашёл адрес, дом, квартиру… И вот он здесь! Встречайте – радуйтесь!
Жены не было дома: пошла с малышкой в больницу. А гость с порога начал рассказывать о том, что все эти годы только о ней и думал: «Люблю  – до нестямы». Жил надеждой, что когда-нибудь он заберёт её в свой, полный достатка, дом. Зарабатывал деньги, чтобы ни в чём отказа не знала, приобрёл необходимую домаш-нюю технику, чтоб облегчить её труд. Самозабвенно говорил о том, что вся его квартира обклеена её фотографиями, что молится на неё, как на Мадонну! Он даже захватил с собой целую пачку старых фото, разложил их на столе… Да, это Светлана, в окружении жен-щин, одна. Что сказать, хорошенькая, обаятельная, точёная фигур-ка (гимнастка!) – ничего не скажешь! Но видно было, что ему не позировали, а снимки он делал на ходу. Чудила! Он даже в том же свитере приехал, в котором был, когда они познакомились: веро-ятно, чтобы возбудить дорогие её сердцу (как он полагал) воспо-минания. И вот теперь приехал, решив забрать (так и сказал!) Светлану в свои хоромы… Конечно, он знал, что она замужем, но счастлива или нет? Как, у неё есть ребёнок? Этого его высо-о-о-окое превосходительство не знали… Да, ничего, это не помеха!
Ребёнок, мой милый девчонок... Как же она переживёт эту весть, унизительную процедуру развода? А кто, собствен-но, сказал, что будет развод? Что я себя накручиваю? Может, как-то рассосётся, наладится, образуется.
Нет, жить в атмосфере лжи и обмана я не намерен! Вот и этот чудак, Алек, на что надеялся? Посидел, попил чайку, вспомнил былые годы… Нет, конечно же, я его понимал: да, она достойна восхищения… и мне самому, наверное, захотелось бы узнать через несколько лет, как живёт моя любимая женщина, но…
Нет, я не спустил его с лестницы, не выгнал, как сразу предположил Юрий, муж Светиной подруги, когда я поведал ему эту историю, ставя, вероятно, себя на моё место. Но у меня же тогда ни одна жилочка не дрогнула, я сразу понял: он мне не соперник! А тут, чует моя душа: это — Он!  Самец! Урод!
Господи! За что такое наказание? Как же я буду без неё? Не могу! Не хочу…
Валерию стало холодно. Он накинул на плечи плед: холод, заполонивший его изнутри, прорвался наружу! Руки стали холод-ными, ноги невольно согнулись в коленях – и вот он лежит, сверну-тый коконом, дрожит, как при сильной простуде…
Гад такой! Что ему надо? Что он, не видит, что ли, что перед ним замужняя женщина? Девок вокруг мало? И она тоже хороша! Тихой сапой… Вот  уж действительно, в тихом боло-те… Не скажи-и-и-и-те! На тихоню она уж точно не смахива-ет! Конечно-конечно! Мы же такие умные, яркие, весёлые и талантливые: и стихи пишем, и вяжем, и шьём, и готовим, – всё, за что ни возьмёмся, в руках горит! Тёща её так учила: всё, говорила, что могут делать другие люди, то сможешь делать и ты, бери и делай! Ах-ах-ах! Мы такие приветливые, весёлые, искренние! Нас все так любят! Просто обожают!. Как же, как же…
Валерию стало стыдно, что он так презрительно говорит о жене: раньше с ним такого не случалось. Нет, он, конечно, подшу-чивал над нею, но безобидно:

Моя жена – очарование!
Судьба, спасибо за жену!
Она – небесное создание,
Как говорили в старину.
Она умна неимоверно,
Совсем не хвастается, но –
Чего не сделает, всё верно,
И что не скажет, всё умно!
Я глаз других таких не знаю:
В них столько ласки и тепла,
Пятнадцать лет я повторяю:
«О, боже, как она мила!»
Она чарует красотою!
Ей всё — решительно — идёт!
Попробуй я скажи иное,
Она мне голову свернёт!

Иронизировал, но всегда глубоко уважал, а уж таких слов не произносил даже мысленно. Он действительно восхищался ею! А сейчас… Он даже не предполагал, что может выдавать такие аг-рессивные и грозные конструкции! Но остановиться не мог…
Пригрел змею на груди! Все они, женщины, одинаковые! Я-то думал, что хоть моя – не такая, а самая лучшая! Дрянь! Я ей так верил! Выходит, притворялась, врала… актриса! Да, потеряла труппа Большого театра! Ни тебе словом, ни тебе делом – святая! Святей не бывает! Да за что мне такое нака-зание? За что?
Мысли Валерия лились, как вода с Ниагарского водопада: сплошным потоком и шумом, унося всё на своём пути:
Что он, умнее меня, этот молокосос? недоносок… Ну, что моложе, это точно! Тринадцать лет как-никак! Сколько это ему? 27! Пацан! Посмотреть бы на него, красавца этого!
Валерий, заглянул вовнутрь конверта, словно ожидая уви-деть там фотографию адресата, но с омерзением бросил его в сто-рону. Тот ударился о стену и упал, поверженный, на пол.
Прошло ещё несколько минут. Валерий испытал некоторое облегчение оттого, что это мерзкое существо лежит на полу, под его ногами. Ему хотелось растоптать, раздавить этого гада, как та-ракана. Эти стихи, этого, какого-то незнакомого ему, Алёшу…
Ах-ах-ах, мы уже  – Алёша… Ой-ой-ой, какие нежности!
Разгневанный Валерий уже поднял ногу, чтобы придавить это, невесть откуда взявшееся, существо, из-за которого рушится вся его прочная, как он полагал, семейная жизнь. Но… не позволил себе этого: природная порядочность не давала возможности не-уважительно проявить себя даже по отношению к этому сирене-вому приговору. Поэтому разгневанный Валерий просто пнул его ногою: на большее злодеяние его не хватило.
Незнакомого? А, может, знакомого?
И он стал судорожно перебирать в памяти общих знакомых, стараясь отыскать среди них молодого человека с таким именем.
Может, сосед наш, друг сердечный? Нет, этот не в её вкусе: такой не может вызывать высоких чувств, я её знаю. Знаю? Оказывается, не совсем знаю. Скорее, совсем не знаю! Много ты знаешь! Кто ты такой? Провидец? Ванга-2! Муж, кажется. Муж – объелся груш! Может, начальник, Алексей Петрович, он недавно приходил в гости? Нет, это – исключено. Однокашник ко мне приезжал, сидели долго, детство вспоми-нали, неужели он, подлец, за моею спиной?
У Валерия засосало под ложечкой. Живот, словно скрутило колючей проволокой.
Нет, друг уехал в Москву, на днях звонил.
Осенило, что называется:
А вдруг этот Алёша – психолог нашего университета, некто Алексей Васильевич Руденко? Когда мы вместе отдыхали на море, он так откровенно восхищался Светланой, говорил, не сводя с неё глаз: «Ваша жена – живой тест, по ней можно тес-тировать людей: если человек её любит, значит, он хороший человек; если нет, то он плохой». Но нет же, нет: этот почти ровесник.
Память выдала всю имеющуюся у неё информацию об Алексеях.
Никаких других Алексеев я не знаю! Да, какая разница, знаю я его или не знаю! Сто лет бы его не знать! А если бы знал? Что бы я сделал? Ничего… ,Ну… хотя бы…  глянул на не-го…  одним глазком…
Да зачем он мне нужен?! Икона, что ли, смотреть на неё? Может, ещё молиться на это великое создание? Как бы не ослепнуть от красоты его неземной?! Вот и хорошо, что не знаю, не вижу, а увидел бы – убил!
 Злость закипала, бурлила, как магма в вулкане. Жгучая боль ни на минуту не оставляла.
Да, убил бы! Уж точно бы – убил! «Убил, закопал, на мо-гиле написал…». Тоже мне ещё маньяк нашёлся! серийный убий-ца! «Скольких я зарезал, сколько перерезал»! Да, уж, на моём счету сотни загубленных жизней… несчастных комаров до мух… Да и этих бы беззащитных тварей не трогал бы, если б не донимали.
Он поймал себя на мысли о том, что злится уже не на жену, а на этого, проклятого… как там его? Никогда мне не нравилось это имя… Валерию не хотелось даже мысленно его произносить: словно во рту находилось инородное тело… Хотелось сплюнуть, но он только с трудом проглотил появившуюся во рту липкую горечь. язык задубел.
Валерий глянул в окно: уже спустились густые сумерки.
Быстро потемнело. Скоро должна прийти жена. Что-то долго задерживается она у подружки. Интересно, к кому она пошла? Я даже не спросил. Сказала: «Пойду к подружке».
К подружке? Ой, какой же я дурак! Какой же я дурак! К какой подружке??? Она пошла к нему! Она сейчас с ним… с ним… с этим ненавистным… хорьком… этой скотиной… этим охот-ником за чужими жёнами!!!
Словно в одну секунду с него живьём сняли кожу! В это мгновение Валерий почувствовал, как душа расстаётся с телом. Где-то там, глубоко-глубоко внизу, ворочалась гнетущая, жгучая, как укус осы, боль.  Неужели так невыносимо терять всё то, что ценил, чем дорожил, что любил, во что верил?
Валерий схватил себя за пылающие жаром виски… закрыл лицо обеими руками и… горько-горько заплакал… Взахлёб. На-взрыд.… Слёзы беззащитно стекали в его ладони. И, наверное, если бы между пальцами не было просвета, то солёной воды набежала бы целая пригоршня. Как ему стало жалко себя! Как  все вокруг не-справедливы!
Как ужасно это предательство! Эта измена! За что? Как жить, если самые родные, самые близкие предают?! Да-да-да, она – предательница! Она его, этого недоноска, сейчас об-нимает, он её целует… а, может быть… НЕТ!
Дальше этих предположений его воображение не шло!
ЭТОГО НЕ МОЖЕТ — БЫТЬ! Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ ЭТО БЫЛО!
Время застыло.
Опустошённый и измученный непривычными страданиями Валерий отвёл от лица руки и подумал:
Вдруг сейчас вернётся Света, и увидит меня в таком со-стоянии? Ещё испугается, разволнуется. Спросит, что случи-лось? Что я ей скажу? Не признаваться же мне в том, что ду-шит меня пресловутая, элементарная, грязная ревность?! Ревность, которую я всегда считал признаком бескультурья, дикости, примитивности?
Потом подумал, что, наверное, не зря говорят, что лучший способ защиты – нападение и решил:
Вот она переступит порог, а я первый спрошу её: «Что так долго? Где же это мы были? Или так: Где ты шаталась?». Или сказать что-нибудь похлеще? Нет, не могу… и не хочу!
Обидеть женщину он не мог, что бы она ни сделала. К женщинам у Валерия было трепетное, благоговейное отношение. Он считал, что все женщины достойны уважения и любви. В каж-дой женщине он видел свою мать, а это – священно, неприкосно-венно, как Джоконда в Лувре. В их семье всё держалось на дове-рии. Учёт и контроль отсутствовал напрочь. Ватерлиния, разде-ляющая порядочное от непорядочного, доброе от злого, правиль-ное от неправильного, честное от нечестного у них была чётко про-рисована, и пока, слава Богу, не приходилось её преступать..
Нет, я не смогу ей нагрубить, обидеть, даже если она виновата.
Потом вздохнул и подумал:
А в чём, собственно, она виновата? Что она мне плохого сделала? Ничего… пока ничего.

По национальности семейство Волошенко было щирі украї-нці, чем очень гордились: отца звали Тарас, мать – Оксана, сыно-вей своих они назвали Андрей и Остап (им ещё бы фамилию Буль-ба, и получилось бы почти по Гоголю, во всяком случае, по муж-ской линии!).
Все вокруг: родители, братья, сестра, учителя, одноклассни-ки, сверстники, соседи очень тепло относились к Валерию.  Можно сказать, даже любили его: за покладистый нрав, доброту, готов-ность всем помочь. И, казалось, не было явных причин для зани-жения самооценки, но она наличествовала. Скакала, как мячик, то – вверх, то –  вниз. Похвалят –  подскочила, посетуют – и вот она уже внизу!  Совестливый – до бессовестности!..
А как метко, точно и смешно умел Валерий пошутить! «Ну, прямо не в бровь, а в глаз!», – часто говорил родственник, дядя Коля. Но на Валерку никто не обижался.
А как отец гордился своими детьми! Когда хвалили его сы-новей (в школе или на улице) всегда с гордостью говорил: «В умно-го батька – вумні діти». Да и сам отец, или батя, как дети назы-вали его между собой,  был личностью уникальной! Сейчас бы ска-зали – харизматической. Такою народною мудростью он был про-питан! Столько шуток-прибауток имелось у него в запасе на все случаи жизни! Собственно, вся жизнь их большой семьи была со-средоточена вокруг него: он обладал неизменным авторитетом, единолично обеспечивал семью (мать никогда не работала). Это он решал, что, когда, кому и почём купить. Именно он определял стратегию и тактику воспитания детей. И, надо сказать, она была результативной. Все дети мужского пола (а их было трое) в боль-шой семье Волошенко отлично учились, были толковыми паца-нами.
В детстве с Валеркой не было особых проблем: он отлично учился, был послушным мальчиком, работящим, ответственным. Он не пил, хотя многие мальчишки его возраста уже давно попро-бовали «горячительные напитки». Никогда не брал в руки папирос и сигарет (обычная для юношей проба на взрослость). Не дрался: так, помашет кулаками, слёзы по щекам размажет — и всё. Не ру-гался: это претило его рано проявившейся интеллигентной натуре. Самое главное, что держало его от этих проб не страх, а элемен-тарное отвращение! Но, как ни странно, никто из друзей не подна-чивал, не смеялся, не называл Валерия трусом, как это обычно де-лают мальчишки. Может, уважали? Вполне возможно: он охотно давал списывать, если просили (к урокам он относился благого-вейно, всегда выполнял самые сложные задания, а если что-то не получалось, сидел до ночи, докапываясь до истины). Если вдруг одноклассники просили объяснить трудный материал (были и та-кие, которые хотели понять, а не списать), – доступно объяснял, не считаясь со временем (если, конечно, родители не просили сразу после школы прийти домой). Послушный и дисциплинированный мальчик. Пожалуй, многие родители мечтают о таких сыновьях.
Родители хоть и держали детей в строгости, но телесные наказания в волошенковской родыне отсутствовали напрочь! Бы-вало, кричали (это называлось воспитывали, читали мораль) да лишали поощрительной порции варенья. Самое страшное наказа-ние для мальчишек состояло в том, что их не отпустят на улицу.
Валерий был младшим из сыновей и всеобщим лю-бимцем: скорее всего, в силу своего покладистого и приветливого характера. Кто же не знает этого секрета, что именно характер яв-ляется формулой успеха, счастья и любви?! Он много знал и инте-ресно рассказывал друзьям то, что прочёл. Пока другие мальчишки гоняли футбольные мячи, он читал. Погонять мяч он и сам был не против, но только после того, как выучены уроки! Он сам устанав-ливал для себя дисциплинарные правила, и всегда волевыми уси-лиями сдерживал искушение пойти погулять, если надо было вы-учить на завтра параграф или решить задачу. Его успехи были оче-видны, но он никогда не заносился. Возможно, поэтому его все уважали. По заслугам.
У родителей Валерки была страстная потребность в дочери, и вскоре она действительно появилась. Её назвали Любой: родите-лям – опора, братьям – сестра. По установившейся семейной тра-диции, она тоже блистала школьными успехами.
Особенностью семьи Волошко было то, в ней никогда нико-го не обсуждали: ни соседей, ни многочисленных родственников, ни чужих детей. Что действительно вызывало бурные дебаты, так это положение в стране! И цены, которые постоянно росли! Осо-бенно страстно обсуждались политические события: газеты читали всей семьёю, дискутировали до хрипоты! Ещё – погода и местные новости. А вся жизнь вокруг имела воспитательное значение: из ряда вон выходящие случаи использовались родителями как нази-дание, а хорошие служили примером.
Возникающие мелкие недоразумения разрешались как-то сдержанно, коротко. Бывало, детвора ссорилась, хлопцы кричали друг на друга. Плакали. Но быстро мирились, и без лишних санти-ментов: «Прости, пожалуйста, я больше не буду» – «Ладно, про-щаю». Соединят мизинцы, потрясут ими сверху вниз: «Мирись-мирись, и больше не дерись!». И все довольны. Помирились – и всё забылось.
Бывало, что кто-то из мальчишек попадёт матери под горя-чую руку, да и получат по спине полотенцем, которое всегда висе-ло у неё на плече. Но никто на неё не обижался: старшие люди в этой семье всегда почитались. Впрочем, мальчишки и сами счита-ли, что получили заслуженно. Да и то попадало им, скорее всего, не за то, что крутились под ногами, а за то, что не соблюдали по-рядок, дисциплину, принятые в семье правила. В общем, система воспитания дала свои положительные результаты: все дети были честными, трудолюбивыми, толковыми, порядочными.
Хотя Валерий был младшим среди братьев, к тому же ти-хим, скромным, даже стеснительным, он всегда больше других помогал родителям. Ему даже доверяли пасти гусей: самое ответ-ственное задание! Его степенность, размеренность умиляла всех: что бы ни случилось, он был спокоен, как дохлая лошадь (так о нём обычно говорил батя). Конечно, это была только внешняя сторона проявления его эмоций: внутри он был очень чувствительным и ранимым. Глубоко, долго, но стоически переживал Валерка все сваливающиеся на его голову неприятности, но в поведении был ровен и невозмутим. Он никогда не терял присутствия духа, прак-тически всегда был терпелив и если принимал важные в его жизни решения, то взвешенно и обдуманно.
Юношей Валерий очень ценил общение, имел много на-стоящих, преданных друзей, но его привлекал настоящий обмен качественною информациею, а не балачки.
После школы Валерий сам поступил в институт: для парня из провинции это было удивительно! Его, как победителя город-ской олимпиады по химии, сам Днепропетровский, химико-технологический пригласил стать студентом! Учился самостоятель-но, и закончил вуз с красным дипломом. И не потому, что он был «зубрилкой», нет! Им двигал огромный познавательный интерес, ему всегда нравилось учиться, проникать в суть проблем. И это ему удавалось блестяще!
Родители очень любили всех своих детей, но никогда их не баловали. А вот нежные слова в их доме были словно под запре-том. Как-то не принято было открыто выражать свои чувства, об-ниматься, целоваться. А Валерке так этого хотелось! большей лас-ки… нежности… Может быть, поэтому в своей нынешней семье, он чувствовал себя так легко и уютно, потому что обрёл в ней всё: и искреннюю любовь, и нежность,  внимание, и всецелое понима-ние.
С того времени ничего не изменилось: спокойный, сдер-жанный, несколько скрытный Валерий был глубоко привязан своей женушке, Светлане.

Как обычно, в тяжёлые минуты самооценка Валерия стре-мительно опускалась вниз: наступал период заморозков, и нужно было какое-то время, чтобы что-то изменилось. Когда-то он считал себя недостойным её. Потом боялся, что она убежит из-под венца. Следующий страх состоял в том, что он ей быстро надоест (назвала же она его однажды занудой!). Но его опасения быстро забылись.
А если она узнает, что я вскрыл её конверт? Но ведь он был открытым! Но я же знал, что он – не мой! Значит, надо было молча отложить или оставить, где лежал!
Да, приятно пообщаться с умным человеком, особенно, ес-ли он так хорошо знает тебя…
Что я ей скажу? Покажу эти стихи? Спрошу, что это значит? Кому – это? Как это понимать?
Да что я – следователь, фактами припирать? И она  – не подозреваемая. И, вообще, кто я такой? Я – никто! Я – про-сто муж. Временно. Это она у нас – свободная женщина! Она любит это повторять! Теперь понятно, почему…
Кажется, Я.Гашек говорил, что «нет ничего тяжелее, чем водить пером по бумаге». Оказывается, есть: думать! Особенно, когда эмоции зашкаливают.

Время висело. Валерий устал. Прислушался. Тишина. Какая-то неправдоподобная тишина, словно мир остановился. Его дыха-ние было, по-прежнему, сдавленным, становилось неуютно. Куда все подевались? Словно вымерли… Звенело в ушах… Невесомость провисла, как паутина на стене сарая…
Ну, что ж, приготовимся к самому худшему. Пусть бу-дет, как будет. Казнить, нельзя помиловать…  Казнить нель-зя, помиловать…
И он смирился, стал ждать приговора.
Но мысли не желали останавливаться. Валерий думал, ду-мал, думал, словно разматывал бесконечную пасму – в клубок. Клубок, длиною в предшествующую жизнь. И вот – к нам едет ре-визор! Немая сцена. Вынырнула, словно суслик из норки, мыслиш-ка: «Ваше последнее желание?».
Последнее? Чего же я желаю? О чём бы я попросил у Бо-га? Как бы я хотел, чтобы всё осталось так, как было раньше, по-прежнему…
 Но Валерий сам понимал, что так, как раньше, уже не будет никогда. Н и к о г д а. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Горе – горем, но есть то, о чём забыть невозможно, даже в такие минуты… особенно, если это очень любишь. Симона! Все-общая любимица, кошка Симоночка! Валерий огляделся. Где она? Обычно она почивала рядом, свернувшись клубочком на его груди или, вытянувшись во весь рост, на ногах. Куда она пропала? Где она? Стал звать, не идёт! Постучал пальцами по полу: обычно она, заслышав эти звуки, со всех ног бежала к нему. Стал искать на при-вычных местах – тоже нет! Пошёл в комнату дочери и обнаружил кошку лежащей на стуле под письменный стол: спряталась, бед-няжка!
И ты меня бросила? Предательница!
Кошка, увидев Валерия, удивлённо посмотрела на него, во всяком случае, так ему показалось... Он всё-таки облегчённо вздохнул: хоть эта на месте! Ему сейчас так нужны были тепло, поддержка, участие.
Кошки, говорят, помогают снимать депрессию… 
Но не стал её беспокоить: у кошки своя жизнь. И снова вер-нулся в зал.
Пожалуй, моё настроение кошкотерапией не снимешь… Надо искать другой способ.
Обычно в кино показывают сцены, как мужчины, находясь в состоянии отчаяния, наливают из бутылки стакан водки, выпивают и не пьянеют. Или падают, как подкошенные. Но Валерию и в голо-ву не пришло подобным образом снять напряжение, хотя водка, коньяк, вино, ликёры всегда были в их доме, но всё это могло сто-ять, не востребованное, годами. Ничего бессмысленнее водки в этом мире он не знал. Да, пожалуй, и действительно нет. Он, ко-нечно, мог выпить в компании граммов 30-50, от силы 100 (понем-ногу, в течение вечера), но это не доставляло ему особого удоволь-ствия. В гости они с женой обычно приезжали на машине, а за ру-лём, как известно… Впрочем, друзья их семьи тоже мало жаловали алкоголь, поэтому никто никого никогда пить не принуждал… Зато общались всласть! У каждого было припасено много заниматель-ных историй, анекдотов и воспоминаний! Играли в смешные игры, шутили, посмеивались над собой и друг над другом. Да, прав был Антуан де Сент-Экзюпери, говоря о роскоши человеческого обще-ния: трёхчасовое общение в хорошей компании можно считать до-полнительным отпуском.
В системе ценностей водка не стояла в списке вообще, да-же если бы количество параметров расширилось до тысячи. К тому же, совсем недавно умер от пристрастия к зелёному змию средний брат Валерия, Остап, мастер – золотые руки! Жалко хороших, родных и любимых людей, которые так бесславно уходят! Да, вод-ка губит многих: и слабых, и творческих, и работящих. Вернее, они ею себя губят. Пьют сначала ради любопытства, для куража, потом – за компанию. Ещё – чтобы расслабиться, как бы шутя. Затем – по традиции, потом – как лекарство. Популярное объяснение – чтобы заглушить боль. А через какое-то время начинает нравиться расти-тельное состояние кабачка, лежащего на поле, которого ничто не волнует: обманчивый способ отрешиться от проблем, не утруждая себя их решением. Пьют в праздник – это  обязательно: как же, для веселья положено! С горя. А в  знак дружбы – это святое! Как бла-годарность. И снова – за компанию. Потом обнаруживают, что хо-чется выпить. Пьют, как воду, с уверенностью, что в любой момент скажут себе: «Хватит!», – и – всё! Но, увы…
Валерий привык всё в своей жизни воспринимать трезво, как в прямом, так и в переносном смысле: и в очаг конфликта сме-ло входить, с открытым забралом отстаивать свою точку зрения, хоть и не любил он этих трений, противоречий, мышиной возни... И радость привычнее было воспринимать полной грудью: сознатель-но и трезво воспринятое счастье совершенно другого качества! Впрочем, радоваться ещё надо уметь! А ему было чему радоваться: любимая жена, доча-кровиночка, красавица… родители, слава бо-гу, живы-здоровы, работа хорошая, интересная, квартира, машина, дача. Что ещё нужно для полноты существования?! Впрочем, мате-риальная сторона не имела в жизни Валерия существенного значе-ния. Всё, что нужно для жизни честного человека, было. А много ли денег у честного человека?!
А вдруг и это – одна из причин её охлождения? Какой женщине не хочется иметь много нарядов, дорогих украшений, норковую шубу, роскошную машину? Наверное, и моей бы хоте-лось ездить за границу, увидеть Париж! А могу обеспечить только Мелекино-Мулякино?
Чем мужчина может отблагодарить женщину за её любовь, преданность, заботу? Чем сильнее любит, тем богаче материализу-ет! Щедрость души, пожалуй, напрямую связана с экономической щедростью. Во всяком случае, в нашей культуре пока так. Слова – словами, цветы – цветами, а если не можешь с парашютом спрыг-нуть и закричать на весь мир: «Я тебя люблю!», тогда нужно искать другие, замещающие, формы проявления в любви. Подарками, конечно, любовь не купишь, не удержишь. Но разве может мужчи-на, не имеющий денег, чувствовать себя полноценным и рассчиты-вать на любовь женщины?! О временных трудностях речь не идёт: в нашей стране постоянно то революция, то кризис… Но  матери-альные затраты являются безусловным показателем отношения мужчины к своей женщине. Чем сильнее мужчина любит, тем больше вкладывает в женщину. Чтобы удивить, сделать приятное, проявить внимание и заботу.
Что ж ты, дорогой? Денег на всё не хватает? Кооператив? Машина постоянно нуждается в ремонте? Это всё отговорки! А же-на, что, подождёт, всё поймёт?
Да, надо учиться зарабатывать деньги. Как эти новые русские-украинские говорят: «Если ты такой умный, почему ты такой бедный?». Почему так мало платят инженерам, учителям, врачам? Да, прошли советские времена, когда бед-ность считалась достоинством, а бескорыстие ценилось до-роже золота. Надо, как говорится, не экономить, а больше за-рабатывать... Впрочем, моя жена не такая уж меркантиль-ная.
Все эти размышления ещё больше добавили масла в огонь. Это тема всегда была болезненной. Больше всего от нехватки средств, наверное, страдают люди с щедрой душой и сердим дос-татком. 
Время позднее, пора готовиться ко сну… хотя, какой тут, к чёрту, сон?!
Решив разложить диван, Валерий поймал себя на мысли о том, что злость бурли в нём, как каша на костре! А мысленно он продолжает говорить бранные слова... Раньше он никогда себе этого не позволял. Какими бы ни были сложными ситуации на про-изводстве, он никогда даже окрика себе не позволял, не то что ма-та: не было внутренней потребности. А зло иногда брало по-чёрному: работнички у нас ещё те!  Но, надо отдать ему должное, даже мысленно грязных слов не говорил. Он мог сказать твёрдо, грозно, жёстко. Потребовать, в-конце-концов, но – корректно, в рамках великого русского литературного языка. Сейчас же ему хотелось рвать и метать! Кричать!  топать ногами! Стукнуть кулаком по столу! Он невольно сжал кулак, да так, что ногти впились в ко-жу… почувствовал боль… повернул ребро ладони к себе, будто уже совершил удар по непробиваемому столу, и понял, что всё равно этого не сделает. Море не должно выходить из берегов... А как хотелось сейчас загнуть, трёхэтажным, отборным!!! И Валерий действительно начал ругать… себя:
Чистоплюй несчастный! Тряпка! У тебя жену из-под но-са уводят, а ты тут антимонии разводишь! Слюнтяй! Что ты за человек? Ни рыба, ни мясо! Не даром тёща не любила меня…
Но и это не возымело желаемого действия. Наоборот, стало ещё хуже: он вдруг понял, какой он никчемный, непривлекатель-ный, неинтересный. Глупый, обиженный, обманутый, брошенный…
Он лёг на диван. Неожиданные картины всплыли в его па-мяти. Вспомнилось, как он впервые увидел Светлану… как был очарован её красотой… фигурой… легкостью общения… независи-мостью… чувством юмора… сообразительностью. Их познакомила его двоюродная сестра, Людмила, Люся, как её все называли… Со Светланой они учились в университете, на филологическом фа-культете и дружили.  Ещё дома, в Доброполье, где у них было ро-довое гнездо, Валерий с Люсей договорились о том, что случайно встретятся около универмага «Белый лебедь», и сестра познакомит их, а дальше… Дальше, как получится! Они разработали тщатель-ный план, обговорили все детали, чтобы комар носа не подточил, а то, если Света заподозрит сговор, влетело бы обоим!
Какое-то непреодолимое волнение, тревога и опасения пе-реполняли его душу! Накануне Люся рассказывала, как некий Сер-гей Боечко, земляк и однокашник, делал Светлане предложение руки и сердца, пригласив в качестве сватов двух учителей физкуль-туры, с которыми они оба дружили. Сестра говорила, что Света да-ла ему гарбуза… А вдруг она тогда – отказала, а потом – приняла предложение, а я пока этого не знаю? Он ведь – «военный, краси-вый-здоровенный!». Одним словом, школьная любовь!
Светлана сразу понравились Валере: как говорится, оконча-тельно и бесповоротно. Впрочем, когда он её увидел, то подумал, что с его внешними данными ему, что называется, не светит… Но где-то, как говорится, в глубине души, надеялся… Познакомились. С  шуточками-прибауточками пошли по улице Артема вверх, по направлению к Северному вокзалу, на троллейбусную остановку: сестра уезжала домой, они её провожали. Сам же Валерий уже год работал инженером на заводе и жил в Донецке, в общежитии. Всю дорогу он не сводил глаз со Светланы!
Войдя в троллейбус, они стали свидетелями некого казуса: какой-то тщедушный студент ехал зайцем, а кондуктор «вычисли-ла» его и потребовала оплатить проезд. Но у бедняги не было ни гроша! Опрометчиво, чтобы доказать наличие присутствия, он вывернул карманы, где находился только студенческий билет, ко-торый и был благополучно изъят разъярённой кондукторшей.
Пассажиры троллейбуса, казалось, разделились на две по-ловины: одни стыдили студента за безбилетный проезд, другие – увещевали кондуктора, требуя вернуть студенту его единственное достояние. Сам виновник неравного спора стоял красный, как гвоздика на Первое мая. Смотрел на всех спорящих перепуганны-ми глазами, и… молчал, хлопая ресницами. Наверное, ему каза-лось, что если он сейчас что-нибудь скажет, то обязательно всё ис-портит… и не видать ему своего драгоценного документа, как по-вышенной стипендии… Потому что, если бы это был не студенче-ский билет, а зачётка, то его, наверное, стёрли бы в порошок и те, и другие: чтобы не просиживал штаны и не бросал государствен-ные деньги на ветер, а учился хорошо, сам бы зарабатывал, чтобы было чем хотя бы проезд оплатить и т.д. Спор был в самом разгаре.
– В чём проблема? – поинтересовалась Светлана.
Громко, на весь троллейбус, кондуктор, возбуждённая соз-нанием своей правоты, вкратце предала суть конфликта. Да, она и кондуктор, и контролёр, поэтому имеет право как обилечивать, так и проверять наличие билетов у пассажиров! А у него – она ткнула в сторону поникшего студента, вынужденного ещё раз пройти через позорное судилище, – нет билета! Вот! Изъяла. Ну, ничего, на конечной остановке с ним разберутся: либо оштрафуют, либо в институт сообщат, либо и то, и другое.
– Вот вам четыре копейки (тогда билет стоил именно столько), дайте, пожалуйста, мальчику билет и верните, пожа-луйста, ему студенческий, - мягко, тихо и спокойно сказала Светлана.
В троллейбусе установилась гробовая тишина: решение проблемы оказалось таким простым! Как никто из них до этого не додумался до такого простого решения?! Надо ли говорить, что и Валерий был поражён поступком Светланы не менее остальных. Ну, как можно было не влюбиться в такую девушку?! Конечно же, он был сражён – окончательно и бесповоротно. Наповал. Он до сих пор, во всех деталях помнит, какая у неё была стрижка, в чём она была одета, какого цвета был туфли, какой формы сумочка. И, ко-нечно же, он помнил этот день – 19 октября 1973 года, День ли-цея… Пушкин… «Я помню чудное мгновенье: предо мной явилась ты…».
Валерий много читал, очень любил русскую классику, знал наизусть то, чего не учили в школе, но сам никогда не баловался стихоплётсвом, а в этот период самому захотелось взяться за перо. И он взялся. Правда, чуть позже, когда окончательно понял, что очень любит эту девушку: независимую, весёлую, добрую… тонкую… честную… прямую… оригинальную… самобытную… сме-лую… решительную. Хотя тогда она ему казалась нереальной, не-досягаемой… Его стихи – застенчивое признание в любви – были неумелыми но – истинная правда – искренними! И  это было глав-ное! Он же тогда не знал, что она сама владеет пером, иначе бы, наверное, смутился и никогда бы не решился предъявить их в ка-честве объяснения.
С тех пор прошло семнадцать лет. День Знакомства стал семейной традицией. Каждый год они отмечают этот праздник, и каждый раз они вспоминают о том случае в троллейбусе. Всплы-вают новые детали происшествия, а само событие заняло место семейной легенды. У них появилось много своих, особенных, дней: День признания, День соития. Вскоре появился новый праздник: День зачатия Маринки.
Как они готовились к этому торжественному и величествен-ному событию! Признания… объяснения… высокие нежные чувст-ва… простыня, как цветочная поляна... лепестки роз… ромашек… приглушённый свет… мелодичная музыка… слова любви… ласки… и – умиротворённый сон в объятиях друг друга… Они чувствовали себя богами, сотворяющими человека… Но это действительно бы-ло так! И вот оно, дитя их любви – то лучшее, что могла создать природа: Марьюшка-девчушка, маленькая женщина… Непревзой-дённое  чудо Вселенной!

Чтобы создать человека, надо чтобы у будущих родителей была осознанная потребность и внутренняя готовность к воспроиз-водству потомства. А чтобы сам это таинственный процесс проис-ходил осмысленно и эстетически. Какое это тяжёлое и ответствен-ное дело: вырастить ребёнка! Наверное, поэтому в качестве ком-пенсации за это титанический труд Природа подарила человеку уникальную возможность: получать эротическое удовольствие от общения с любимым. Для того, чтобы особыми, специальными, волшебными средствами выразить своё отношение, своё желание, свою  любовь.  Наверное, у людей есть свои мотивы для близости, такие как любопытство, выполнение супружеского долга, уход от одиночества, продвижение по службе, как способ «удержать» или отблагодарить партнёра. Но если секс не основан на любви, а сво-дится к чистой физиологии, значит, он используются не по назна-чению. Всё имеет право на существование, но качество занятий любовью или просто сексом значительно отличается. И каждый человек сам определяет, что ему предпочтительней. Но когда при-ходит время зачатия, создания ребёнка, супружеской паре хорошо бы знать, что желанные дети обычно счастливы в жизни, а неже-ланные часто страдают «комплексами», совершенно не осозна-ваемыми. Во всяком случае, так считают некоторые психологи. И перед тем как зачать ребёнка, следует всё сделать для того, чтобы обеспечить своему ребёнку  полноценную жизнь – во всех смыслах этого слова.  И потому что это его жизнь, и каждый родитель жела-ет видеть сына или дочь успешными счастливым. И  потому, что мать и отец должны понимать, что не всегда сами будут здоровы и активны. Настанет время, когда тому, кого ты воспитал, придётся доверить свою старость. Как итог того, что ты сделал для своего ребёнка.   

И – вот снова осень. Уже месяц прошёл со Дна Знакомства. Цветы до сих пор стоят в вазе. Валерий преподнёс своей любимой огромный букет жёлтых хризантем. Жёлтый – её любимый цвет. Всегда, когда Валерий хотел купить Светлане букет, он старался купить жёлтые цветы! Были ли это розы, гвоздики или тюльпаны, –главное, чтобы они были жёлтыми! Поначалу все друзья удивля-лись: как же так, принято считать, что «жёлтые тюльпаны – вест-ники разлуки!». Но у Светланы на этот счёт – свои аргументы… она вообще женщина – без предрассудков… В своем любимом цвете она видела только тёплый солнечный цвет… Впрочем, она любит и другие цветы: ей очень нравится сиреневый, розовый, красный. Пожалуй, кроме, зелёного.
А, может, и вправду, – вестники? Глупости всё это!
Воспоминания о днях юности, о лучших днях своей жизни, связанных с нею, его Светланкой… Святлячком.. Светиком (давно ли я ее так называл? всё – Свет да Свет!) помогли улетучиться дурным мыслям. Они  испарялись, как газ из бокала с шампанским, её любимым напитком… Оказывается, поистине добрые, яркие, светлые воспоминаний глубоко и прочно связывают людей! Как сильны пережитые вместе минуты счастья! Как укрепляют отноше-ния высокие эмоции! Каким они согревают теплом в бесцветные дни!
Дыхание Валерия стало ровным. Мысли  понемногу прихо-дили в порядок. Волнение утихло. Уход в прошлое полностью по-глотил его. С тех пор, как Валерий стал Светланиным мужем, он стал вальяжным, импозантным, чем-то похожим на барина. В его облике было нечто аристократическое.  Он поверил в себя, потому что был действительно хорошим семьянином, кормильцем, муд-рым руководителем, честным человеком. В семье – покой, доста-ток, надёжность. Его истинная интеллигентность засияла новыми красками, получила достойное обрамление. Эрудиция, правильная речь всегда характеризовали его с выигрышной стороны. Да и что скрывать: любимый и любящий мужчина (именно в том случае, когда это совпадает) выглядит шикарно!
Пожалуй, никакие вещи не украсят человека лучше, чем счастливый блеск глаз мужчины, любимого женою! Ни одно чудо света не сравнится с главным достижением – искренней любовью. Да, но это – когда всё хорошо. А если – такое?! Каким-то странным образом любовь влияет на человека, делая его одновременно и сильнее, и уязвимее.
Как часто, вступая в брак,  молодые клянутся быть вместе и в горе, и в радости, а на деле оказывается так, что они готовы толь-ко к положительным событиям жизни. Они с готовностью будут бегать в больницу, если возникнет необходимость, будут покупать лекарства, не спать ночами, поддерживая физически больного.  Но готовы убить, если они заподозрят партнера в неверности! Куда девается внимание, забота, любовь?  Тут почему-то у многих бла-городство заканчивается! Как будто в проявлении любви к тебе – это благородно и красиво, а к другому – гнусно и грязно! Разве есть в этом чувстве что-то криминальное? Любить – это не убить, не ук-расть, а отдавать и дарить. А делится с другими тот, у кого избыток. Нищему давать нечего.
 Господи, что ей ещё надо? Всё есть! Вечно куда-то бе-жит: то на какие-то курсы, на лекции, в театр. То  у неё встречи, то консультации! А я так люблю, когда она сидит дома, занимается делами, читает или вяжет. Так нет же! Бе-гом из дома! Не нравится мне всё это…
Но сам он прекрасно понимал, чтобы если бы его жена бы-ла не Жар-птицею, как её все называют, а квочкою, вряд ли бы она вызывала в нём такие сильные и глубокие чувства.
Что же делать? Как же реагировать на то, что тебя обманывают? Господи, только не это! Я этого не переживу!
Сумерки опускались быстро и плавно, как занавес в театре.
Почему она так долго не идёт? Где её носит? Да, жена – не мать! Это мать – навсегда, а жена – птица перелётная: сегодня – твоя, завтра – не известно, чья. И не звонит! Мо-жет, увлеклась, забылась? Это с нею случается! Ладно, ещё чуть-чуть подожду… она скоро придёт… придёт… Главное, чтобы с нею ничего не случилось! Хотя бы позвонила! Трудно, что ли?
А вдруг у нас не работает телефон? Конечно! Она зво-нила... звонила, а телефон – не работает!
Валерий ринулся к аппарату, но в трубке привычно звучал, словно комар, зуммер.
Надо позвонить Ане, лепшей подруге, может, она зна-ет?
И тут же себя остановил:
Нет, поздно уже, зачем людей понапрасну беспокоить?! А если они вместе, то и той дома нет. Впрочем, Юра не допус-тит столь долгого отсутствия своей жены: у них всегда и во всем – порядок, учёт и контроль. Это у нас анархия  – мать по-рядка.
И тут страшная мысль посетила его беспокойную голову:
А вдруг что-то случилось?! А я тут сижу, сопли жую, прости Господи! А она… а я… Точно – что-то случилось! Самое страшное. Она не могла не позвонить, если всё хорошо! Ведь нет ничего проще: позвонить и сказать всего два слова: «Всё хорошо». Или: «Скоро буду». Больше ни-че-го! Раз не звонит, значит, не может! Значит, что-то случилось… непоправимое…
Сердце остановилось. Валерий не на шутку испугался. Эта мысль казалась ему единственным объяснением столь долгого молчания и отсутствия жены, и он сказал вслух:
Надо звонить в «Скорую»!
Такое впечатление, что молния ударила его в самое те-мечко… Он схватил телефонную трубку и подбежал к окну в наде-жде, что Светлана уже идёт по двору, и не надо будет никуда зво-нить: ни в больницу, ни в морг… не надо будет по-дурацки объяс-нять, кого он ищет. Но –молчаливые дома кольцом окружили двор. Ни одной живой души… только звёзды сияют холодным блеском… И страшные картины, одна хуже другой, пролетели в его голове.
Господи, Я прошу тебя! Только не это!
И Валерий начал тихо произносить молитву, которую в дет-стве учила его мать: «Отче наш, ижеси на небесех…».
Где-то там, на самом потаённом донышке души, появилась надежда на то, что всё будет хорошо. Что всё, о чём он сейчас ду-мал, – это нелепый сон, белиберда, несумятица по сравнению с тем, что, не дай Бог, случилось. Бог так милостив! Валерий сидел у окна, зажав в руке телефонную трубку, и ждал. В потёмках его ду-ши гуляли кошмары, страхи, тревоги, ожидания, надежды и  ужасы.
Время шло. Боль безжалостно вынимала из памяти самые страшные случаи, которые происходили в городе. Кровавые детек-тивные истории оживали, как реальные.
Так, остановись! Не накручивай себя! Подожди ещё не-много! Думай о хорошем…
И он думал… о чём-то… обо всём… ни о чём…

Телевизионные тени носились по экрану, не привлекая его внимания. Валерий сосредоточился на душевной, каторжной, не-посильной работе. Как в бетономешалке, переворачивались его мысли – всякие… разные… опасные… глупые… мудрые… злые… они никак не смешивалось в однообразную массу, пригодную для ин-теллектуальных строительных работ… Что-то в этой комнате ему мешало, давило! Он осмотрелся по сторонам... сиреневый лис-ток!!! Он сиротливо лежал на полу…
Валерий встал, брезгливо взял двумя пальцами этот приго-вор, поднял его. Ему так хотелось изорвать его на мелкие кусочки, выбросить с восьмого этажа! Или  сжечь, упиваясь видом того, как он корчиться в последних муках, превращается в пепел… и на нём уже не видны эти восторженные признания его жены… какому-то чужому мужику… фу, какая мерзость! Но у Валерия не было сил, чтобы совершить акт возмездия. То ли потому, что его утомили мысленные экзекуции. То ли потому, что всё блекло перед тем, что могло произойти со Светланой. То ли его нравственные устои были столь прочны, что не могли деформироваться только от предполо-жений. То ли потому, что он не мог причинить умышленную боль никому, даже этому ненавистному вещественному доказательству того, что его жена может быть ему неверна.
Наверное, именно в такие минуты, когда в человеке борют-ся две могучие силы – любовь и ненависть, – в человеке проявля-ется всё его нутро, его истинная сущность. Конфликт и любовь – это то, что выворачивает человека наизнанку и демонстрирует ему: смотри, кто ты есть на самом деле! А конфликт с любимым – это вообще сканирование души.
 Валерию стало противно оттого, что он прикоснулся к чему-то запретному, он проник в чужую тайну без разрешения. Поэтому он положил это сиреневое чудовище в конверт, а его – в книгу, и снова водворил в томик Тургенева, куда его положила хозяйка, – в «сейф», на прежнее место. Аккуратно подвинул все книжки. Те-перь они, как солдаты на параде.
Всё стало на свои места. Так, как было раньше. Всё, да не всё.

Он глянул на часы. Одиннадцать. Всего четыре часа назад жизнь ему казалась раем, сейчас – сплошным, беспросветным, чу-довищным адом. С тех пор, как он прочёл эти нежные признания жены к какому-то молодому ловеласу, прошла целая вечность.
Валерий привычно разложил диван, лёг на подушку и по-чувствовал себя тяжело больным человеком… умирающим…
Вот сейчас придёт Света, и скажет: «Дорогой, нам надо поговорить…». А я уже знаю, о чём… Надо собраться с силами, и встретить сообщение достойно: «Дорогая, не утруждай себя. Я всё знаю. Делай, как считаешь нужным. Как тебе лучше. Я всё пойму». Как же выдавить из себя эти слова и не заплакать?
В голове по кольцу крутилась мысль:
Сейчас придёт и скажет… придёт и скажет… Но почему-то не приходит…
Он уже и сам не знал, что лучше: пусть придёт и скажет? или не приходит и не говорит? или приходит и не говорит? Нет! Пусть сначала придёт! А там – будь, что будет…
Надо, обязательно надо, поговорить, чтобы всё стало ясно. Да, пусть смотрит мне в глаза и расскажет. Что расска-жет? Всё, как было. Всё, как есть! Да она-то скажет, выдержу ли я? Впрочем, ночь – не самое подходящее время для разгово-ров такой значимости. И она, наверное, придёт усталая… Вряд ли перед сном стоит затевать столь серьёзную беседу. Следо-вательно, предстоит бессонная ночь…
И Валерий решил:
Ни о чём не буду говорить! Ничего не буду спрашивать! Посчитает нужным, скажет сама! Не посчитает… что ж, буду на неё смотреть, как на провокатора, на мину замедленного действия, на предательницу. Пусть всё будет, как прежде. Просто я не буду ей больше доверять…
Он прекрасно понимал, что как прежде уже не будет. И что жить в неведении, неизвестности ему будет невыносимо.
Нет, наверное, лучше сразу всё узнать! Я с ума сойду от этих мыслей! Значит, надо так прямо спросить… О чём? как? Нет, надо всё обдумать, понаблюдать… присмотреться… при-нюхаться…
 
Телевизор по-прежнему работал. Валерий то включал, то отключал звук. Переключал каналы один за другим и отрешённо смотрел на то, как экранные герои открывали рты, размахивали руками, куда-то бежали, стреляли. Какая-то бессмыслица… кто? кого? куда? зачем? почему? В том, что происходило и на экране, и в жизни не было логики. Возможно, она была, но он её не знал.
У женщин она – своя, какая-то особая, правда. Но почему же она так похожа на обман? Ах, ах, ах… загадочная женская душа! Может, не такая уж и загадочная? Просто потаённая и лживая? Я, дескать, свободная женщина, что хочу, то и делаю, а ты…  ты – женатый мужчина! Сохраняй верность и предан-ность, укрощай все свои порывы. Как удобно! Ну, що ж, бачили очі, що купляли: їшьте, хоч повылазьте!

Мир словно расслоился на два измерения: здесь протекала, капала, как с пальцев вода, реальная жизнь, и она неутешительна. Там, на экране, – чужая, придуманная, дешёвая, где всё выглядит так нелепо!  Обо всём надо догадываться, что-то додумывать. Как было хорошо,  когда всё совпадало: всё понятно, всё объяснимо, а сейчас…
Валерий вспомнил, как однажды они собирались на рыбал-ку, и отец показал место, где можно было накопать червячков. Как только он отодвинул камень, в ужасе отпрянул: там копошилась целая груда бордовых, жирных тварей… похожее чувство он испы-тывал и сейчас…
Так вот ты какая, ревность? Неприглядная ты, девица…
Наблюдать за ревнивцами в жизни и в кино Валерию всегда было смешно, а теперь, когда она прижала его, как дверями лифта, почему-то было не до смеха. 
Да, совсем не смешно. Хорошо, что ещё никто не видит меня: наверное, со стороны я выгляжу полным придурком…

За годы супружества самооценка Валерия заметно подня-лась: жена часто открыто им восхищалась и хвалила прилюдно, не стесняясь. На работе его уважают. Дочурка, та вообще души в нём не чает! В общем, когда всё было хорошо, ровно и спокойно, само-оценка поднималась вверх, и держалась на планке «адекватно вы-сокая». Но как только случалось что-нибудь такое, где Валерий вы-глядел, в собственном его понимании, невыигрышно, она отчаянно падала, как температура на градуснике в период межсезонья. Но больше всего он боялся того, что над ним будут смеяться.
Кажется, это Гоголь говорил, что смеха боится даже тот, кто ничего не боится? И я этого боюсь, как все! Ну, мо-жет, не боюсь, но мне было бы неприятно, если кто-то надо мною потешался, особенно...
И вдруг шаровая молния влетела в квартиру и вмиг унич-тожила всё, что только что было живым:
А, может и они (он почему-то мысленно объединил же-ну и этого… Казанову) …там …надо мною…. смеются?! Сердце остановилось. Нет, только не это!
Сознание жгло, как сварочный аппарат… искры безжало-стно ослепляли… Страдания становились невыносимыми. Воз-вращения жены он ждал как избавление от неизвестности.
Ну, где же ты, Света, где?
Ему казалось, что если она сейчас придёт, то все образует-ся. Она скажет, что всё в порядке, что он напрасно волновался. Всё станет на свои места, и он успокоится. И  всё будет хорошо, как раньше. Хотя бы станет всё ясно и понятно.
И вот среди угнетающей тишины появился ЗВУК: это жена тихонько открывала дверь. Замочная скважина не упиралась: пру-жина лишь слегка щёлкнула. Кошка бросилась со всех ног встре-чать свою любимую хозяйку! Так было всегда: Симона чуяла появ-ление Светланы, когда та находилась ещё на первом этаже, и пре-данно садилась у двери и ждала её появления. Наверное, и Вале-рий сейчас сделал бы то же самое. Его сердце было готово выско-чить и запрыгать, как теннисный мячик…
Симоночка, ты моя хорошая… соскучилась по Светочке? Извини, дорогая…
Светлана бесшумно прошла в ванную.
В мыслях Валерия, помимо его воли, возникло предполо-жение: Так, понятно: смываем следы… Посмотрим, какая ты, лиса-Патрикеевна?
И он притворился спящим… превратился в слух… в нюх… в лакмусовую бумажку… в изменоискатель…
Светлана тихонько вошла в комнату. Увидела уснувшего перед экраном мужа (так случалось нередко). Выключила телеви-зор и легла рядом. Муж, как обычно, повернулся на правый бок, лицом к ней: ему нужно было принюхаться.
Кажется, волосы она не мыла…
Если он почувствует чужой запах, значит… значит… значит… всё кончено…
На самом деле он боялся этой секунды… доли секунды... когда ему всё станет ясно… 
 
                                                                                            НОЧЬ

Светлана привычно прижалась к мужу, положив голову на его плечо, тихонько просунула ноги между его голенями.
Ноги – ледяные!
Как можно тише Валерий вдохнул запах её волос… застыл, боясь выдохнуть, стараясь это сделать как можно бесшумнее… Снова вдох… чуть слабее… выдох…
Ничего подозрительного… тот же аромат молока и мёда… Ничего… Может, у меня с нюхом что-то не так?
Он уже не знал, хорошо это или плохо? Смыла она посто-ронний запах или его не было? В его душе не было никакого дви-жения… В воздухе пахло озоном, как будто только что прошла гро-за…
Светлана завернулась в Валерину руку – и затихла… Она по-нимала, что задержалась, нарушила сон мужа (а ему рано вставать на работу). Но она так увлеклась беседой с подружкой, что сначала забыла позвонить, а потом решила, что он, наверное, заснул под убаюкивающий звук телевизора, и решила не беспокоить: он так устаёт! Пусть отдыхает! И к тому же там, в потаённых кладовых её сердца, жила твёрдая уверенность в том, что он ей доверяет, что нет никаких причин для тревоги, что всё будет, как всегда… В глу-бине души она знала, что он, её дорогой и ненаглядный, всё пой-мёт, как всегда… Ей было немножко стыдно: наверное, муж вол-новался… Но… зря она переживала, он просто уснул и не заметил её долгого отсутствия… Это хорошо…
Светлана испытывала какое-то перевозбуждение и долго не могла заснуть… необъяснимая тревога окутала её… казалось, ком-ната насквозь пропитана  липкой тишиной… словно здесь погуляла молния и выжгла всё живое…
Засыпали они одним и тем же образом: муж укутывал Светлану в объятья, словно тёплым пледом… их разрозненное ды-хание становилось общим… глубокий сон охватывал их тела… по-том, когда чуть затекала рука, Светлана тихонько переворачива-лась… и, положив под щёку маленькую подушку, думочку, затиха-ла… Сейчас она лежала, ожидая ласковых прикосновений…  гото-вая ответить на нежность мужа… но он спокойно спит… никак не удавалось согреться… расслабиться… и, наконец, уснуть…
А Валерий имитировал спящего… Светлана осторожно по-вернулась на правый бок… но… сон по-прежнему не шёл…
Почему я так уверена, что мой муж всё поймёт? Пото-му, что так было всегда! А вдруг не всё поймёт и так будет не всегда? Или ему надоедят когда-нибудь мои шальные выходки?
Всё, что бы она ни делала, – всё ему нравилось, всё было хорошо. При этом она не делала ничего специального, подчёркну-того, демонстративного… всё естественно… интересовалась его мнением… учитывала его… готовила то, что ему нравилось… экспе-риментировала… удивляла… стирала… убирала… Ей самой нрави-лось то, что она это делала…  В еде муж был неприхотлив, но она старалась побаловать его вкусненьким, погурманить… Относи-тельно самообслуживания они оба считали, что всё, что может де-лать для себя взрослый человек, он должен делать сам… И жена не должна быть служанкой, уборщицей или нянькой… И муж не обя-зан быть на подхвате… И каждый из них видит, что нужно сделать по дому для обеспечения общей чистоты и  комфорта… это же их общий дом… и каждый из них брал и делал то, что мог… Все до-машние дела Светлана делала с удовольствием и только потому, что сама этого хотела… И точно знала, что если она скажет: «С се-годняшнего дня, стирай, пожалуйста, свои носки сам», – то Вале-рий будет делать это безропотно и без обид.
И она ему очень благодарна – за всё! За то, что умненький и благоразумненький. За то, что любящий... любящий… правиль-ный… безмерно добрый… всё понимающий… Он такой на самом деле… без рисовки… внимательный… нежный… благородный… В быту благодарит за всё, что она делает: спинку помыла – спасибо! брюки погладила, – «благодарю»… и так – во всем! И она стала бо-лее уравновешенной, спокойной… плавной…
Любит он меня… это так приятно… поэтому и балу-ет… Если она утром сказала, что давно не ела гранатов, то вечером он их обязательно принесёт…
Но и если он скажет, что соскучился по «Наполеону», то к ужину он непременно появится на столе… Света была очень забот-ливой женою: каждый день у мужа – свежая рубашка. Обязательно купит модный галстук, чтобы сочетался… шёл к его гардеробу... с учётом его пожеланий, вкусов, предпочтений… Навязала ему жи-летов, пуловеров – всё по-домашнему… уютно и оригинально… хо-чешь отдохнуть, пожалуйста! В квартире будет идеальная тишина, чтобы не потревожить сон…
«Смотри, уведут! – говорила подруга, – он – мужчина видный». – «Да он сам не уйдёт! От хорошего никто не уходит».  Но иногда закрадывалась мыслишка:
Как знать? Лучшее всегда было врагом хорошего… Но я-то знаю, что он верный, честный… он – мой, что называется,  до мозга костей… И не потому, что я самая лучшая женщина на свете (я не переобольщаюсь на свой счёт, просто так оно и есть!). Просто он сам по себе такой… однолюб… семьянин… а это – надёжнее любого замка! Какая женщина не мечтает о таком муже, который бы был верным и преданным, как пат-риот своей Родине?! Все мечтают, а у меня – есть!
И самому Валерию иногда казалось, что именно любовь к жене придаёт его осанке горделивый вид, походке – лёгкость, рас-кованность в отношениях с коллегами. Поэтому у него постоянно хорошее настроение, шутка всегда на устах.
Светлана купалась в этой вселенской, космической любви, которой ничего не надо: только будь! Такой такой, какая ты есть! Будь со мною! Люби меня! И она его – любила! Всею душой, всей своею сущностью. Валерий был самым лучшим из всех мужчин, которых она встречала на своём жизненном пути. А мужчин вокруг было много. Замечательным человеком был отец: умным, весё-лым, альтруистичным. Но образ отца, при всей её любви к нему, не совсем соответствовал Светиному идеалу её будущего мужа, пото-му что был, что называется, под каблуком у жены. Свою Катюшу любил безумно, по-собачьи преданно. Жена стояла на недосягае-мом пьедестале, и он молился на неё. Иногда это его унижало, злило, выводило из себя, но… это был его выбор.
Много других мужчин окружало Светлану: в школе – люби-мый учитель физкультуры, Николай Филиппович Имирелли. Ох уж заводной! Интеллектуал и юморист! Побеседуешь пять минут – и словно в живой воде искупаешься! Сосед – Лидовский Володя – удивительный мужчина: весёлый, открытый! Их отношения с же-ной Лидой были, как театральный спектакль: притягивающее… ув-лекательно… интересно… трёх сыновей погодков воспитывали! Всегда в их доме и вокруг – весёлье, суета, песни! Работал в мили-ции, да по-глупому застрелил его сотрудник… невозможно сми-риться с такой потерей! Коля Кондратьев, друг юности, на три года старше Светланы. Вместе занимались гимнастикой, натура – ро-мантическая, поэтическая, песенно-бродяжья, открытая, как цве-ток.
Одноклассники все, как на подбор! Эрудиты, красавцы, та-ланты! Серега Боечко – отдельный разговор – культурист, как ска-зали бы сейчас, а тогда – качок, и этим все было сказано! Все стар-шеклассницы Комсомольска писали кипяточком, завидев его. А он глаз положил на Свету! Общались, смеялись, гуляли вместе (так тогда принято было говорить), а когда поступил в Полтавское выс-шее военное, переписывались.  На каникулах приезжал к родите-лям и, конечно же, они со Светой гуляли по парку, – излюбленному месту молодёжи… Или дефилировали по площади Ленина, или Бродвею, как называла эту улицу молодёжь… Главная цель прогул-ки – посмотреть, кто – с кем, кто – в чём…
А то вдруг, без предупреждения, пришёл свататься! Да не с родителями, а со своими тренерами, замечательными и отзывчи-выми учителями физкультуры! Вероятно, их авторитет казался не-пререкаемым. Поразил!  Кино!
Светланины родители засуетились, быстро сели за стол, не зная, чего ожидать: визит был в высшей степени неожиданным!  
– Света, ты будешь ждать Сережу до окончания им учи-лища?
– Нет, я этого обещать не могу!
– А что, ты разве его не любишь? –
– Нет, не люблю. –
– Но вы же встречаетесь!
 – Ну, и что? Он мне очень нравится, мне с ним интересно, но это ничего не значит.
–  Вы же целуетесь?
– Ещё чего?! Не надо выдавать желаемое за действи-тельное! А почему, вы, собственно, об этом спрашиваете? По-чему говорите за него? Он что, сам не может говорить? Сереж, что это за концерт? Вчера вечером расставались, ты ничего о своих чувствах и намерениях не говорил, и – вдруг?! Что за номе-ра художественной самодеятельности?
Молчание.
– Или ты разыгрываешь меня? Смеёшься надо мной? Так вроде не похоже: здесь сидят серьёзные, взрослые люди.
– Извини, мне стыдно. Хотел удивить, сюрприз сделать. Хотел быть уверенным, что ты дождёшься.
– А сам спросить не мог? Свидетели нужны? Почему не с родителями, а этими, многоуважаемыми мною учителями?
 – Я им ничего не хотел говорить! Да они бы и не разреши-ли, сказали бы, что молод ещё.
– А Вы, мои дорогие, как Вы вообще согласились на эту авантюру?
– Хотели помочь. Ну, а что, Серега – хорошая партия!
– Я не сомневаюсь! Но ни в какую партию вступать не со-бираюсь. И такие решения с кандочка принимать не буду. Пусть учится. Служит. Дальше видно будет. Будем переписываться, встречаться. Так, Серёга?
– Не знаю. Я думал, ты меня любишь.
– Надо было сначала узнать, у меня спросить, а потом уже затевать сватовство: я бы или рушники, или гарбуз приго-товила. Видишь, как всё просто. А так всем неловко.
– Так у нас не всё закончилось?
– Не-е-ет! Ждать не обещаю, в Ярославны не записыва-юсь. Я ни с кем встречаться не собираюсь, но слов «буду ждать», не скажу, ты меня понимаешь? Ни тебя не хочу обнадёживать, ни себя ограничивать. Сложится, – прекрасно, нет – не обессудь. Не сердись, друг! Надо обо всём договариваться.
Такою она была с пеленок: самостоятельной  и независи-мой. Никаких манипуляций не допускала. А чтобы кто-то на неё повлиял – об этом не могло быть и речи!
Но сама Светлана, как ей казалось, всегда знала, каким должен быть её избранник, и могла бы в точности назвать те ха-рактеристики, которые он сочетал бы в себе. Он должен был быть честным, умным, добрым, благородным, сильным, самодостаточ-ным, щедрым, социально реализованным, одним словом, на-стоящим! И её Лерчик был именно таким! Это был подарок судь-бы! Это было её счастье! Её счастье! Она осознанно выбирала себе мужа, хотя поклонников было и потом предостаточно! Но… дос-тойных себя надо было поискать. И обязательно должна быть лю-бовь! Любовь – это такое притягательное чувство! Это – компас в пути! Столько о любви думано-передумано, сколько книг перечи-тано, сколько историй переслушано! Как  хотелось понять, что это такое? Ей так хотелось знать, способна ли она любить? что для этого нужно? Какою должна быть она, чтобы её полюбил хороший мужчина? Светлане хотелось достичь той грани, о которой писал В. Каверин: «Девушка должна быть: добра – без слабости, справед-лива – без суровости, услужлива – без унижения, изящно-скромна и гордо-послушна».
Постепенно сложился некий образ того, кого она может по-любить, и какие у неё должны быть при этом чувства… отношения…
Много хороших парней было там, в Комсомольске, где она жила с родителями. И в Солнцево, где работала. И на отдыхе (а ез-дили они с подругой каждое лето путешествовать по стране своей необъятной). И куда бы ни приехала, где бы ни появилась – везде появлялись те, кому она нравилась.  Очень достойные, хорошие молодые люди: высокие, плечистые, красивые, сочные, талантли-вые! Потенциальные  претенденты… Но она предпочитала с ними дружить. И это хорошо удавалось. Её поклонниками называли себя серьёзные, состоявшиеся мужчины:  например, русский поэт Алек-сей Корнеев. Светлана отдыхала в Доме творчества писателей, в Подмосковье, там и познакомились, разговорились. Дала почитать Великому свои стишочки. Он был потрясён, особенно нескольки-ми фразами: «Послушай, что ты пишешь: «…девочка и девушка взрослеют, но тоскует женщина во мне». Ты понимаешь, что ты пишешь? Боже мой, если бы я в свои двадцать написал, что тоску-ет мужчина во мне, мне кажется, я бы сказал всё. Мне кажется, напиши я такую строчку, то мог бы спокойно умереть…». У него дух захватывало, когда она разбрасывалась золотыми словами… гуляя по весеннему лесу, где на всех берёзах висели трёхлитровые банки для сбора сока, изрекла: «И берёзы тоже плачут, словно женщи-ны: сладкими, полезными слезами…»
– Да что ж ты делаешь?! Я месяцами сижу, пытаясь выда-вить из себя что-нибудь гениальное, а ты раз – и выдаешь, не ду-мая…
– Бери! Дарю!
– Нет! Я не могу: это – бесценный подарок! Ты такими ве-щами не разбрасывайся, ты пиши! У тебя есть будущее.
– Спасибо, ценитель! Стихи для меня – баловство, один из способов самовыражения, и больше ничего. Всё  – в стол! Так что, налетай, народ, пока масленица!
– Но это надо другим! Как ты этого не понимаешь?!
– Найдут умное и у других. У тебя, например…
Всё – в шуточку…

Когда Валерий объяснился ей в любви, а она ещё не люби-ла, Светлана сказала ему: «Лера, я очень благодарна тебе за всё, что ты для меня делаешь. Ты очень хороший, добрый, славный… Ты очень много для меня значишь. Но я пока тебя не люблю, и не-известно, полюблю ли. Ничего не могу тебе сейчас сказать… тем более, обещать. Хочешь, – будь рядом, я готова строить наши от-ношения, я ими очень дорожу. Хочешь – ищи себе другую, – я всё пойму. Только прошу, не торопи меня… Сложится, случится чудо, и я полюблю тебя, я сама тебе об этом скажу. Если получится так, что ты разлюбишь меня, скажи мне об этом, хорошо? Может быть, я потом пожалею о том, что говорю, но сейчас так. Пойми, я лгать не могу. Прошу тебя, не говори мне больше о своих чувствах: я буду знать, что ты меня любишь. Поверь, я очень хочу тебя полюбить… я постараюсь…
Сначала Светлана поняла, что Валера – это тот человек, который ей нужен, а только потом – полюбила. И это было прин-ципиально важно для обоих. Ни жертв, ни подачек. Только любовь – глубокая, истинная, прочная. Свете было 25, а Валерию, – 28. Их отношения складывались непросто: уверенной в себе, с чувством собственного достоинства Светлане была чужда уничижитель-ность Валерия. Её удивляла и поражала эта нелюбовь к себе. Пре-красный, достойный, порядочный человек, но почему-то себя стыдится. Странно… А кто может полюбить человека, если он сам себя не любит? И как может полюбить другого тот, кто не имеет практики любви к себе?! Да, тут одинаково опасно как перелю-бить, так и  недолюбить себя…
Им так хотелось проникнуть в тайны бытия… И они мно-гое обсуждали… каждый хотел понять,  лучше узнать другого… глубже раскрыть себя, чтобы – до донышка… Конечно, можно было воспользоваться ситуациею, как учила мать, и брать быка за рога: руководить мужем, управлять, давать ЦУ (Ценные Указания) и ЕБ-ЦУ (Ещё Более Ценные Указания). Пока поддаётся, пока готов. Но – нет: это было противно её свободолюбивой и гуманно настроен-ной натуре.
Светлана никогда не пользовалась ничем даром: ни в глав-ном, ни в мелочах: даже за кофе или мороженое никому не раз-решала за себя заплатить. И это было принципиально важно. При этом сама охотно делилась, отдавала, дарила – это было самым любимым её занятием. Она с удовольствием искала подарки для дорогих её сердцу людей, а потом устраивала целое действо из преподнесения и дарения! Придумывала события и радовалась доставленной радости – это сказочные, волшебные чувства! Отда-вать без возврата – это замечательно! А ей было чем делиться… Поэтому верховодить, подавлять, держать муж под уздцы  – нет, об этом не могло быть и речи! В отношениях были приемлемы только партнёрские, дружеские, равные отношения. И так было со всеми. Даже если сам человек готов был услуживать, угождать, ущемлять себя чем-то, это не принималось, а деликатно, но реши-тельно отвергалось. Светлана умело выравнивала отношения – да так, что и сам человек не замечал, что он натуральный и естествен-ный. И стесняться ему не за чем, и подавлять себя не нужно, и жертвенность не нужна.
А ведь попадались и влюблённые до безобразия, готовые тряпочкой лежать, лишь бы только она об них ноги вытерла! Не воспользовалась. Разве может полюбить тот, кто не имеет собст-венной формы, стержня? Вряд ли. Истинная любовь не терпит унижения. И любить по-настоящему умеют только независимые, самодостаточные люди. Во всяком случае, у Светланы сложился такой взгляд на этот вопрос.
Такие мысли витали в её молодой и гордой голове в годы прекрасной и беззаботной юности… золотое время… когда то, что наступит в будущем, казалось таким волшебным… фейеричным: высокие чувства… признания… страдания... расставания… терза-ния… подвиги… ревность… слёзы… безумства…
Но у них с Валерием всё было не так… Тихо… спокойно… ровно… глубинно… Поэтому ей долго не верилось, что это именно то, чего она ждала… то, что ей надо… мешали какие-то иллюзии и романтические представления, сформировавшиеся после прочи-танных книг, увиденных фильмов, наблюдения за членами семьи, где она была ребёнком, на основании собственного опыта обще-ния… Но именно это и была любовь! Потому что всё совпало: цен-ности, понимание жизни, отношения, взгляды. Как это было важно, чтобы всё совпало!..
Установлению ровных отношений часто мешала укоренив-шаяся у Валерия привычка себя принижать. И  такой подход к себе держался довольно долго. И сейчас время от времени проскальзы-вают минуты самоедства. Если  что-то не соответствует его уров-ню, то самооценка шаталась, как Ванька-Встанька.
У них наблюдалось как внутренне сходство, так и внешнее: что-то в их облике было родным… хотя оба не велики красавцы! Обыкновенные русско-украинские лица. Но что такое внешность? Заданный природой стандарт твоего рода? Ну, кто же будет оби-жаться на отца с матерью – за то, что они создали себе подобных? По сравнению с тем, что они подарили тебе жизнь и ты можешь наслаждаться ею, это – мелочи… пустяк… Тем более, что снаружи мы обычно отражаем только то, что внутри. И если ты светел, то идущий изнутри лучезарный внутренний свет своим сиянием оза-ряет всё вокруг. Именно он делает людей необыкновенно краси-выми, обаятельными, волшебными! Но это так, для оправдания… Кому бы не хотелось быть неотразимым, жгучим красавцем?!
Мы не очень-то тщеславны:
Красота  – не признак главный,
Но не будем утверждать,
Что уродство – благодать…
Почему же говорят, что если девушка некрасивая, то в каче-стве компенсации за природный недостаток должна быть умной? А красивой  девушке – что, можно быть и глупенькой? Но бывает же… бывает, что и красивая умна и некрасивая глупа. В любом слу-чае, лучше быть умной: и чтобы соответствовать природной красо-те, и чтобы украшать мир своею душевной добротою.
Внутренний мир Светланы строился по своим законам. Ей хотелось найти гармонию, жить в ладу с людьми, быть счастливой. И она искала, искала, искала ответы на свои многочисленные во-просы. А жизнь выдвигала всё новые и новые. Почему, думала она, наблюдая за судьбами  женщин своего окружения, одних любят все, многие, а других – никто? Одних – уважают, почитают: за что? почему? А других игнорируют… От кого зависит любовь: от того, кто любит или от того, кого любят? Это ведь не просто испытывать к человеку сильные чувства, ещё же и уметь любить надо! Это це-лая наука! Шрамко Любовь Прокофьевна, завуч Солнцевской шко-лы, рассказывала пытливой Светлане, как сильно она любит своего мужа: «Вот он придёт с работы, уставший, ляжет на диван и спит глубоко-глубоко… а изо рта слюна течёт… а я сморю и умиляюсь: какой же он беззащитный… как я его люблю…». И Светлане это бы-ло объяснение понятно. Любить – это не просто умиляться или по-лучать, это глубоко принимать, и отдавать!  Это искусство!
Такое короткое и простое слово «люблю», но чтобы его ска-зать, как много надо знать, понимать, принимать. Надо научиться жить, любить, и не только своего избранника, а всех людей. Самая главная, эротическая, любовь – это венок на вершине Эйфелевой башни: она венчает всю твою жизненную конструкцию, стоящую на главных опорах: любви к себе, к людям, к труду, к родине. И когда все стоит на своих местах, прочно, надёжно, выверено, всё совпа-дает, – вот тогда и приходит настоящая любовь. Во всяком случае, так думала Светлана. А она много думала о том, какое место в её жизни будет занимать любовь. Да, любовь – это основа основ, но в жизни много и других радостей. Людей, с которыми интересно общаться, дружить. Книг, которые хочется прочесть. Стихотворе-ний, которые хочется написать. Мест, которые обязательно нужно посетить. Природа, которою не устаёшь любоваться. Произведений искусства, над которыми хочется думать. Жизнь, в которой столько интересного, неизведанного, нового, необычного!

Так получилось, что их фамилии были, как двойняшки: она – Волошина, он – Волошенко. Их ценности постепенно выявлялись, подтверждались словами, делами, пока не достигли уровня общих. На это понадобилось два года – это минимальный срок, необходи-мый для того, чтобы узнать человека. Когда  увидишь, каков он в кругу семьи, среди своих друзей и её подруг,  как он ведёт себя в дни счастья и болезни, как он проявляется  в экстремальных ситуа-циях. Какие у него мечты и планы на жизнь, и подтверждены ли собственными ресурсами. Тут важно всё узнать друг о друге: от от-ношения к профессии до того, питает ли слабость к алкоголю, скло-нен ли к ревности (такой же тяжкий порок). Есть ли генетические нарушения в роду (любовь любовью, а потомство должно быть здоровым!) и так далее.
Каждый человек, безусловно, сам определяет степень зна-ния о другом человеке и определять, что важнее, прежде, чем сде-лать выбор и сказать «да». Ведь за ответом следует жизнь, а какою она будет, зависит от того, насколько ты уверен в человеке. Не в том, что он или ты будешь для него единственной, а другие вокруг перестанут существовать (для этого надо отправляться на необи-таемый остров). Другие люди не могут помешать паре быть пре-данными друг другу. Если люди хотят быть вместе, любые препят-ствия их будут только сближать!
Любить других – это необходимое условие для того, чтобы поддерживать себя в форме, чувствовать людей, быть им нужны-ми. Любить – это помогать себе и другому развиваться, ведь та-кими, как есть, мы бываем недолго:  что-то случается, и мы меня-емся, переосмысливаем прежние знания – и вот ты уже другой! Главное, это быть собою, то есть прислушиваться к себе, понимать себя,  не бояться испытывать саамы разнообразные, в том числе, и сильные чувства, позволять себе мечтать и стремиться к тому, что-бы реализовывать свои планы. Быть собою, особенно находясь вместе, в паре, быть трудно. У каждого выработался привычный способ существования, собственные взгляды, вкусы, предпочтении, а встреча двух разных семейных и личных культур не должна стал-кивать любящих лбом. И тут трудно устоять перед искушением ко-му-то одному взять бразды правления в свои руки, и назначить се-бя командиром. Может быть, тебе и подчинятся, но будет ли при этом любовь? Эта птица  – журавль, который – в небе, но почему-то многие довольствуются синицей в руках. И постоянно хотят её удержать, а на самом деле душат. А потом сетуют, что любовь стала привычкой. Наверное, у них – да, она превращается в ничто, им виднее! Но есть и другие птицы, и сильные чувства! А какой ты птицелов? Зачем ты стремишься её иметь, эту загадочную Синюю птицу?  Еще из сказок известно, что птицы не поют даже в золотой клетке! Пернатым любой породы нужна свобода, простор, небо!
Тут во всём должен быть психологический расчет, чтобы далеко видеть, а не только осуждать действия партнёра, за то, что он косит глаза налево. Если  хочешь, чтобы тебя любили, надо та-ким быть! Чтобы он сам, бросив всё и всех, мчался туда, где его принимают без оценок, где он имеет свой голос, где он хозяин.   Потому что ничем на свете не удержишь человека рядом с собою: ни свидетельством о браке, ни жилплощадью, ни детьми, ни али-ментами, ни страхом! Ничем, кроме своей личности! И на орбите удерживаются только те, кто сам столь же индивидуален. Кто по-стоянно растёт в сторону толерантности, всепрощения, безуслов-ной, беспредельной любви, не требующей ничего взамен. Это трудно, но в это стоит вкладывать деньги, силы, знания. Прав был поэт: «душа обязана трудиться – и день, и ночь, и день, и ночь»! и разве можно привыкнуть к любимому?! Тот, кто хочет настоящей любви, сам должен быть настоящим…

Во всяком случае, Светлана, выбирая мужа, хотела, чтобы она выбрала, как в песне: «один раз, одного и – навсегда». Хотя в том, чтобы разводиться и искать того, что больше подходит, ничего плохого не видела. И людей не осуждала, если они смело бросали то, что им не подходит, и искали лучшее. Хоть десять раз женись, но найди то, что тебе нужно! Того, с кем будешь счастлив!  По крайней мере, так честнее, чем жить с нелюбимым, даже ради эфемерных объяснений: ради детей, поздно что-то менять… Нет, это себя не уважать, думала Света. А как можно жить, не уважая себя? Но люди так живут, и это их право. Просто для себя Светлана такой перспективы хотела, но и не исключала: ей хотелось посто-янства, в этом она видела некие преимущества. Но – ясное дело – прибавки к пенсии, премии или ордена за то, что ты состоял один раз в браке, не бывает! А жаль… Хорошо, конечно, чтобы – на всю жизнь, и состариться вместе… без ошибок и обмана, без измен и горя… Влияние сказок непреодолимо… Почему-то в себе она была уверена, и в том, что она будет верною женой, она не сомневалась ни на минуту! А как приятно быть единственной, желанной, люби-мой!
И Валерий очень серьёзно относился к созданию семьи. Чтобы было всё добротно, надёжно, фундаментально. В их роду никто никогда не разводился, и он хотел, чтобы традиция не нару-шалась. Два года они были друзьями и  жили, как деревья:
Стоят два дерева года,
Но друг от друга в отдаленье...
Соединяет на мгновенье
Их только ветер иногда…
Деревья будто не знакомы,
Но где-то там, в кромешной тьме,
В один клубок сплелись их корни,
Не видимые на земле…?

Сначала Валерий приезжал в Комсомольск через неделю: одну – дома, у родителей, другую здесь. Потом он стал приезжать каждый выходной. А когда ценности совпали, пришла любовь. В их отношениях было что-то крепкое, сильное, основательное.
Сложная в силу неординарности внутреннего мира натура Светланы, была цельной, законченно-кружевной, поэтому отклик-нулась на такую же гармоничную личность и искреннюю любовь. А любовь жаждет интеграции самобытного! Люди – не андрогены, им не нужны «половинки», «четвертинки» «осьмушки»! Они це-лые, цельные сами по себе. Но они становятся одним целым только тогда, когда любят друг друга, но при этом оставаясь автоном-ными, разными, уникальными. Тогда всё складывается… Они со-блюдают границы личностного пространства друг друга… имеют нейтральную полосу на границе ты – я… никогда не считают друго-го своею собственностью... Другой, даже самый любимый и род-ной, всегда чужой.
И любящие синхронно дышат, в едином порыве делают дела. Они – не эхо друг друга, а, скорее, созвучье, аккорд… вместе они создают одну мелодию… у одних совпадение происходит на интуитивном уровне, тогда люди только чувствуют друг друга… у других – только когда они живут такт в такт, выполняя совместные действия, договариваясь, стремясь найти общий язык… третьи – и чувствуют, и понимают, и умеют подстроиться, и договорить-ся… И подстройка идёт за счёт добровольного согласия, а не по-давления. Влюблённые стремятся подобрать единый ритм. Если лейтмотивом для них становится любовь, то тогда всё совпадает. А иногда им обоим казалось, что то, о чём они мечтают, больше похоже на сказку, а в жизни так тихо, спокойно и красиво не быва-ет…
В общем, любовь стала общепризнанной основой их отно-шений. И когда оба это поняли, Валерий сделал предложение. И она застенчиво, но уверено сказала «да».  Обручение было тради-ционным, но искренним. Приехали – по всем правилам – родите-ли, сваты… Но, к величайшему удивлению Светланы, мама считала, что её дочери нужен другой: статный, самобытный, яркий, обеспе-ченный… А тут, кроме комнаты в общежитии, ничего нет: гол, как сокол! Не то, чтобы Екатерина Матвеевна была очень меркантиль-ною женщиною, но, надо отдать ей должное, о своих детях заботи-лась, и то, что её дочь должна жить в достатке, было для неё пер-востепенным условием. Поэтому сознательно приучала Свету к большим деньгам: считала, что Света должна быть богатой, неза-висимой, потому что была уверена, что экономическая зависи-мость рождает психологическую.   Как показывает жизнь, она была права!
В общем, когда Светлана сообщила своему семейству о сво-ём грядущем замужестве, все стали её отговаривать, даже несрав-ненный братишка Вадим, Дяша, который всегда и во всём поддер-живал её. Но Светлана была уверена в своём выборе: вся её чело-веческая сущность подсказывала ей, что в её руках – самородок! И она не ошиблась. И поступила по-своему! Но не наперекор всем, а по собственному убеждению.
И летом 1975 года обряд свершился. Было всё, как и подо-бает, как присуще народной свадьбе: белое платье, фата, машина… кольца… сто гостей… и благополучно съеденный всем миром ка-банчик в виде шашлыков. Их планы на жизнь были самыми радуж-ными… Им так хотелось быть вместе, быть единым целым, но не лишать друг друга свободы.

Пусть будет свободным пространство в вашем со-единении.
И пусть ветры небес танцуют между вами.
Любите друг друга, но не делайте из любви оков.
Пусть она будет волнующим морем между берегами ваших душ.
Наполните чаши друг друга, но не пейте из одной ча-ши.
Давайте друг другу хлеба, но не ешьте один и тот же кусок.
Пейте и танцуйте вместе, но давайте каждому по-быть одному.
Как струны лютни отделены одна то другой, хотя и играют они одну мелодию.
Отдайте ваши сердца, но не на хранение друг другу, ведь только рука жизни может обладать вашими сердцами.
Стойте рядом, но не очень близко друг к другу: как ко-лонны в храме стоят по одиночке, и как дуб и кипарис не растут в тени друг друга.?

Она была его первою женщиною, а он – её единственным мужчиной. Это великое нечто случилось после свадьбы, как и по-лагалось в советские времена. Это происходило тихо, осторожно, нежно и – красиво. А как могло быть иначе? Невозможно даже предположить, чтобы кто-нибудь из них сделал другому хотя бы неприятно! Да, наверное, любой человек может научиться технике секса, но научить быть нежным, ласковым невозможно! Потому что это – чистый родник, бьющий из недр души, из глубин твоей сущности…
Умение быть друг с другом, быть друг в друге приходило постепенно: когда любишь душой, тело подстраивается… настраи-вается… поёт… Тело – это и есть душа во плоти…
Как мало, по сути, человеку нужно для счастья: любящий тебя любимый человек. Один из миллиардов живущих на Земле. И тогда всё сходится.
Новая, супружеская, жизнь имела свои сложности. В пер-вый год совместной жизни было и непонимание, и слёзы, и какие-то нелепые подозрения, и претензии… В один из острых периодов им на глаза попалась притч  «Пятьдесят лет вежливости»:
Одна пожилая супружеская пара после долгих  лет совместной жизни праздновала золотую свадьбу. За общим завтраком жена поду-мала: "Вот уже пятьдесят лет, как я стараюсь угодить своему мужу. Я всегда отдавала ему верхнюю половину хлебца с хрустящей корочкой. А сегодня я хочу, чтобы этот деликатес достался мне". Она намазала себе маслом верхнюю половину хлебца, а другую - отдала мужу. Против ее ожидания он очень обрадовался, поцеловал ей руку и сказал: "Моя дорогая, ты доставила мне сегодня самую большую радость. Вот уже более пятидесяти лет я не ел нижнюю половину хлебца, ту, которую я больше всего люблю. Я всегда думал, что она должна доставаться те-бе, потому что ты так ее любишь".

Они поняли, что лучше всё надо уточнять и говорить прав-ду, то есть то что на самом деле думаешь и чувствуешь. И посте-пенно сложилось так, что там, где у одного была выпуклость, у другого была вогнутость. В общем, подстроились. Каждый из них со священным трепетом относился к личностному пространству другого и никогда не нарушал его границ. А на  общей территории, там, где решались совместные дела (покупки, быт, отдых, малыш-ка), вопросы решались с обоюдным участием. Их семейная кон-цепция строилась на способности каждого из них организовать  то дело, в котором он был более компетентен. Правда, лозунг: всё лучшее – маме,  действует и по сей день…
В реалиях жизни это выглядело так: Валерий мог прийти домой, а дом полон пряжи, причём, она неравномерно распреде-лена по всей квартире, потому что просто везде: как же, мадам вяжут! Или не приготовлен ужин, потому что происходит священ-нодействие: жена запоем читает. Или за один день (или час – не суть важно!) потрачена месячная зарплата (попались конфеты, ви-но или тряпки). А жить на что? Да, займём… мама даст… как-нибудь переживём… Света была и осталась последовательницей М. Светлова, говорившего: «я могу прожить без необходимого, а без лишнего – не могу».  Самое большее, что Валерий мог сказать, глядя на это безобразие, так это: «Ну, Свееееета!». И она могла с полной уверенностью сказать подружке, что муж её ругал…
Все её заморочки он принимал не просто безропотно, стои-чески, а с истинным пониманием. И хотя вряд ли люди могут до конца понять, познать друг друга, но им казалось, что так было. Иногда Светлана с удивлением обнаруживала, что Валерий знает и понимает её даже лучше, чем она сама себя. Это вызывало у неё такое удивление, восхищение, благоговение!.. В такие минуты она испытывала восторг, благородный порыв, волшебный прилив люб-ви к этому безгранично щедрому и любящему её человеку! И этот прилив, как шлюзы, открывал безудержный поток её любви, сдер-живаемый обычными житейскими делами. Он мог поглотить её целиком, зашкалить. Какой прекрасною пищей для любви служат высокие чувства! И ничего особенного будто бы не сделано: ни подвиг, ни благотворительность, ни спасение на пожаре, а нор-мальное отношение, глубокое понимание, приятие – и всё. Но как же это много! Как же это важно! Наверное, ежедневное счастье лучше, чем одноразовый подвиг.
В этой семье было совпадение. Было совпадение (Мне ка-жется, что достаточно одной фразы, но слово совпадение с боль-шой буквы). Обновлялись старые чувства… новые, свежие побеги через какое-то время становились надёжными и прочными. И каж-дому дышалось легко. А когда что-то было не так…
Вот, например, тогда, на свадьбе его сестры, через пол-года после нашей свадьбы… Я так увлеклась всеобщим весель-ем, баловством, что совсем забыла, что замужем… Валерий – не танцует, а гости – молодые, холостые и весёлые – пригла-шают, отпускают комплименты… А как же, хорошо двигает-ся, чувствует музыку и пр., пр., и пр. «Уж сколько раз твердили миру»… но… «ворона каркнула во всё воронье горло, сыр вы-пал…». Ну, прильнула слишком близко к дружку… Но это же – танец!
А потом невольно глянула в сторону и увидела осуж-дающиеся взгляды её новых родственников… поискала глазами лицо мужа: он беспомощно прижался к забору, словно, хотел стать невидимым… И в глазах его я прочла ужас, смешанный с болью…
Света передёрнулась, вспомнив то своё состояние:
Если бы можно было тогда мгновенно исчезнуть, я бы предпочла испариться… Мне казалось, что все сейчас повер-нутся и будут указывать на меня пальцами… возмущаться… поучать, говоря, что замужние женщины так себя не ведут… что я похожа на женщину лёгкого поведения… что им стыдно, что у них такая невестка… «А о муже ты подумала???»… Б-р-р-р-р-р…
В один миг мир стал противно зелёным. Ей было стыдно и больно. Как она боялась той минуты, когда муж скажет ей то, что… Пусть скажет, она заслужила… Да, ей стыдно… Да, она будет пла-кать… Но она извинится… оправдается… Ну, она же ничего тако-го не делала… И вообще…
Но… ночью об этом они не разговаривали: дом был полон гостей, да и она лежала, как раскалённая головешка: душа горела от, стыда, боль горечи, обиды…  За завтраком – тоже: ели в присут-ствии всей многочисленной родни…  В автобусе не поговоришь, хотя и три часа ехали домой. Всю дорогу Светлана проспала на плече мужа... Потом они приехали, искупались, поужинали, отдох-нули. Светлана уже решила, что муж ничего не заметил, это она просто себе что-то надумала. Но невидимое препятствие тяготи-ло… И зачем-то спросила сама, заметил ли он…
Да, заметил… да, неприятно… да, было очень больно…
Света заплакала, начала извиняться, но… её умненький, любимый Лерочка не дал ей продолжить: просто нежно притянул, обнял и долго-долго целовал… А потом взял бережно за руку, мяг-ко притянул её вниз, и они сели на диван. И так, держась за руки, проговорили несколько часов... о том, что кому нравится, а что – нет… что бы они хотели видеть в супруге… что от кого ожидать… какую степень свободы каждый хотел бы иметь… по каким вопро-сам надо советоваться, а по каким следует принимать самостоя-тельные решения… что, когда и как они будут обсуждать, а что – нет… И договорились – раз и навсегда – что будут доверять друг другу… никогда не ревновать… Эта привычка: обсуждать противо-речия, нежно держась за руки, сохранилась надолго… до сих пор…
Боже мой, как я была тогда молода и глупа! Как важно мне было тогда, что скажут или подумают! другие! Хорошо, что теперь я, менее уязвима и научилась сочетать автоном-ность и близость... привязанность и независимость… Но всегда ли? Ой, не хвались, а Богу молись! И на старуху бывает прору-ха…
Тогда Света оценила благородство мужа, но дала себе сло-во не пользоваться его безмерной добротой. Правда, это не всегда получалось! Каждый раз, когда она немного (чуть-чуть!) переступа-ла черту, а бывало это не так уж редко, она внутренне готовилась к упрёкам или недовольству (по инерции, как было принято в роди-тельской семье). Или мысленно начинала активно разрабатывать оборонительную стратегию («Я всё-таки свободный человек!») это почти никогда не пригождалось, потому что Валерий всегда всё понимал, принимал, и прощал.
Почему сейчас что-то должно измениться?

Светлана прислушалась: обычно, засыпая, муж немного по-сапывал во сне… сейчас же он дышал глубоко и ровно… почти без-звучно… создавалось впечатление, что он вовсе не спит…
 …Неужели он расстроился из-за того, что я так задер-жалась и не позвонила? Я тоже хороша: знаю же, что волнует-ся! Что тебе стоит: позвони, скажи, что всё в порядке, скоро буду – и продолжай общаться-упиваться… Но разве оторвёшь нас с Аннушкой друг от дружки: мы, как две пиявки из анекдо-та… Звонит одна пиявка другой и спрашивает: «Я тебя не от-рываю?». Ну, забыла… ну, увлеклась… «и поглотила ея пучина сия»… Что теперь делать?!
 Светлана вспомнила свой упоительный разговор с люби-мой подружайкой (благо, что её благоверный был в командиров-ке), и с удовольствием потянулась: ну уж наговорилась, так наго-ворилась, словно в баньке помылась!

Время шло… не спалось… можно было пойти на кухню, вы-пить чаю с мёдом – безотказное снотворное… но она не хотела на-рушить и без того некрепкий сон мужа… может быть, он всё-таки спит… Свете показалось, что он иногда вздыхает: наверное, снится что-то… устаёт… мало отдыхает…
…Что это меня сегодня повело? Какой-то день самоко-пания и самодолбания… вечер упивания… ночь недосыпания…  пора спать… спать… спать… кроме того, мне нечего бояться… я женщина безупречная… «Ах, какое блаженство ах, какое бла-женство, знать, что я – совершенство, знать, что я – идеал!». Да я и вправду такая… верная… любящая… мне нечего скры-вать… разве что…
Нет-нет.. это сущая глупость… ерунда… но почему я сейчас об этом вспомнила? ой-ой-ой, да я и не забывала об этом!

Светлана уже согрелась, беспокойство проходило, но сна – ни в одном глазу. Потом всё-таки закрыла, для надёжности, глаза… Она поняла, о чём сейчас будет воспоминать, и от этого на её лице заиграла непроизвольная улыбка, словно она стоит под солнечным дождём, подставляет ему лицо, а нежные тёплые капли омывают всё её тело: от кончиков волос до ступней… и вода — чистая-чистая… оранжевая… солнечная… а потом она бегает босиком по лужам, пускает незамысловатый бумажный кораблик в лужу, по-хожую на море… солнце заливало всю её душу… она даже приот-крыла глаза, чтобы посмотреть, не сияют ли её ресницы, как сол-нечные лучи? не бегают ли по квартире солнечные зайчики?

Этот эпизод она воспроизводила в памяти так часто, что он казался ей знакомым, как фильм «Дикая собака Динго» с Галиной Польских в главной роли. Таня Сабонеева – это была она, Светлана! Это её обожал безнадёжно влюблённый Филька. Это она перекла-дывала заходящее солнце из руки в руку. Это она подавала две ла-дошки, сложенные вместе, как дают на прощание лучшему другу. Это она ела холодные пельмени, потому что не могла показать, как она любит Колю. Это у неё застывал комок в горле от того, что она не боялась признаться себе в этом всеохватном, первом, та-ком болезненном чувстве…

Полгода назад Светлана ехала на работу и привычно ждала автобуса на остановке. Утро. Теснота – неимоверная!
– Девушка-а-а, передайте, пожалуйста, за проезд, – попро-сил сзади стоящий мужчина.
– Почту за честь, – деньги передала, вернула билетом. По-смотреть назад не могла: мешали шляпа. Да и что – смотреть на всех, кто передаёт за проезд?
– Безмерно Вам благодарен…
– Мне было очень приятно оказать вам такую незначитель-ную услугу.
– Вы так любезны! – почему-то слов «Вы» «Вам» им осо-бенно подчеркивалось. – О чём бы Вас еще попросить? Или Вы сами что-нибудь предложите?
– Чай? Кофе? Конфеты?
– Не откажусь…  Из ваших рук – хоть яд…
– Жаль, что я не могу даже открыть сумочку из-за этой тес-ноты. И,  к тому же, посмотрите в мои честные глаза: я могу только одарять…
– А мне очень жаль, что я не вижу вашего лица, а мне выхо-дить на следующей остановке. У Вас такой красивый голос…
– Боюсь, вы будете разочарованы: моё лицо может ока-заться не таким красивым, как голос.
Автобус остановился. Пассажиры быстро прошли, освобо-див проход. Молодой человек обогнул Светлану, повернулся, и с улыбкой старого приятеля, вышел.
Высокий. Плечистый. Светлый. Голубоглазый. Обаятельный. Обыкновенный. Одет неброско. На вид – лет тридцать. Вот бала-болка!
Что произошло? Ничего Трёп. Болтовня. Разглагольствова-ние. Элементарное заигрывание. Таких шутников – пруд пруди. Ля-ля-тру-ля-ля с фрикадельками.
Наверное, женат… а туда же… заигрывать.
А это обстоятельство – для Светланы – табу. Запрет. Вето. Не дозволенная тема. С тех самых времён ранней юности, когда, будучи выпускницей Комсомольской школы № 1 и не поступив в институт, она пошла работать в электроцех, учеником электрооб-мотчика: родители устроили на престижное, по тем временам, место. Таких, как она, не прошедших по конкурсу в вуз, оказалось в цехе несколько человек, и они быстро организовали свою компа-нию. Стали занимать свой досуг подготовкой модных в ту пору КВНов, «голубых огоньков», встреч – по аналогии с телепередачей «От всей души». Чтобы без дела не сидеть и порадовать сотрудни-ков, не видевших художественной самодеятельности со времён царя Гороха. Оставались после работы, задерживались допоздна. Шутили, бузили, творили, пели. А как иначе?! Молодые, весёлые, беззаботные... Материально обеспеченные… родителями. Ничем не обременённые… никуда не спешащие... Все, как один, – люби-тели поэзии, танцев, театра, песен под гитару, юмора… философы-самоучки… Короче, молодежь и подростки…
Как-то сами по себе распределились симпатии: Галя – Гена, Оля – Коля, Наташа – Кирилл, Светлана – Леонид. Лёня, Лёша, Лёха – простой, доступный, добрый, тонко чувствующий, светящийся, словом, ШП (швой парень). Такой незатейливый с виду, простой, как три копейки без сдачи… Но такой эрудит, юморист–приколист.
Бывало, о том, что пора домой, вспоминали, когда на небе появлялись звёзды. Шли домой всем табором. А потом разбива-лись по парам: парни провожали девушек домой. И Леня тоже ни раз провожал Светлану до калитки. Разговаривали, шутили, смея-лись. Оба – любители подковырнуть, выкопать что-нибудь эда-кое: поразительное и удивительное, блеснуть, удивить, потрясти. Оба – шутники, вояки-забияки! Им палец в рот не клади!
А когда Ленька пел песню:

Я сушу свои носки
Над кастрюлькой с супом
Что-то стал совсем, друзья,
Я тупым и глупым…
Зубы выпали у нас,
Волос повылазил…
Может, это чёрный глаз
Нас случайно сглазил? –

все умирали со смеху. А если вдруг он начинал патетично деклами-ровать:

Я у Тимирязева постоял чуток,
Для разнообразия скушал пирожок,
Выпил квасу хлебного — и осоловел:
Очень много мыслей было в голове! –

 Райкин отдыхает! И таких шуток-прибауток в его арсенале было множество: вагон и маленькая тележка. Но были и очень трога-тельные стихи-признания, суть которых Светлана долгое время не понимала. Однажды вечером он прочёл стихотворение:

За окном – темным-темно:
Ночь, как злая мачеха.
Ты, наверное, в кино
С очень славным мальчиком.

Понимая в дружбе толк,
Зная, что положено,
Он тебя за локоток
Держит осторожненько.

Звёзды, будто огоньки,
В небесах наметились…
На какой из них сейчас
Ваши взгляды встретились?

А, быть может, не в саду,
Не в саду с мальчишками…
Может, спишь уже давно
Над раскрытой книжкою.

Значит, зря пером скреплю:
Это всё по шалости.
Просто я тебя люблю,
Извини, пожалуйста…

Назвал фамилию неизвестного ей поэта, но кто же автор на самом деле?
Как-то раз Светина мама Лёшу пригласила попить чайку. Предложение было естественным: Екатерина Матвеевна работала учителем русского языка и литературы в вечерней школе, где учил-ся Лёня. Отец Светланы, Павел Давыдович, хоть и работал инжене-ром-механиком в рудоуправлении, однако был весьма осведом-лённым во многих вопросах человеком. Особенно в тех, в которых женщины были ни бум-бум! Так что чайки повторялись неодно-кратно… все подсели на всеобщее веселье… Компания заливалась смехом, от которого так было светло и радостно на душе. Однажды весенним вечером, когда женщины остались одни, мама неожи-данно для Светланы завела разговор:
– Знаешь ли, дочка, что Леонид в тебя влюблён?
– Нет. Откуда ты знаешь?
– Он мне сам сказал.
– Когда?
– Вчера вечером.
– Ну, и прекрасно. Что из этого следует?
– А как ты к нему относишься?
– Очень хорошо, ты же видишь. Он мой друг.
– Только друг?
– Да. Настоящий, хороший друг.
– А знаешь ли ты, что он женат? Жену зовут Раиса, ра-ботает у нас в ресторане, официанткой. У них его сын, Денис, ему  три года.
– ??? Теперь знаю. Ну, и что? я же за него замуж не соби-раюсь!
– Не собираешься? А он как раз на это и рассчитывает.
– А что, в нашей стране уже разрешено двоежёнство?
– Разумеется, нет! Он хотел бы развестись, а на тебе жениться.
– Об этом не может быть даже речи. Я семью разбивать не собираюсь и к тому же, я ещё не успела настолько его полюбить, чтобы принимать такие решения! Да и вообще мне ещё рано ду-мать об этом.
– Как знать… Так ты точно не собираешься ничего ме-нять?
– Точнее не бывает. Ты что, сомневаешься во мне?
– Нет, не сомневаюсь. Но я должна была у тебя спросить. Сегодня утром я встречалась с Раисой. Она очень обеспокоена состоянием дел: Лёша дома бывает редко, ходит, сам не свой. С нею – не общается (ты понимаешь, о чём я говорю?)
– Конечно: не разговаривает!
– Наивная ты моя…
– Мам, что ты хочешь, говори прямо!
– Рая просила узнать о твоих намерениях. А так как меня это тоже интересует, я и завела этот разговор.
– Я ответила на все интересующие вас вопросы?
– Да. Так я могу ей сказать, что ты не собираешься отве-чать на предложение Лёни, если он попросит твоей руки?
– Вне всякого сомнения.
– Ты не передумаешь?
– В ближайшие годы – нет! Тем более, что он женат, ребён-ку нужен отец, о чём речь?
– Хорошо.
На душе Светланы не было ни доли разочарования. Допол-нительная, очень мощная, но ничего не меняющая информация. Правда, надо быть чуточку осмотрительнее и осторожнее. Не до-пускать прикосновений, а то… то за ручку, то под локоток. То ли ведёт себя как хорошо воспитанный человек, то ли ищет повод прикоснуться? Думая, что разговор окончен, Светлана стала накры-вать на стол, но, вероятно, тема не была исчерпана.
– Ты расстроилась?
– Нет.
– Мне звонили с вашей работы. Там тоже исподтишка наблюдают за вашими отношениями. Начальник цеха особенно обеспокоен.
– Печально. Я никогда по сторонам не оглядывалась. Да и, по-моему, нет ничего такого, чтобы могло меня или нас скомпро-метировать. Я вообще на эти глупости не обращаю внимания. А как могут серьёзные, взрослые люди следить, наблюдать, доклады-вать?
– Как видишь…
– Фу, какая мерзость!.. Я ко всем – с открытой душой, а они…
– Такова жизнь. Когда у людей нет собственной личной или семейной жизни, их начинает интересовать чужая.
– Ну, не было, и быть не могло ничего такого, что давало, хоть какой-нибудь повод для домыслов!..
– А для домыслов повода не надо. Каждый думает в меру своей распущенности.
– Но – зачем? Почему? За что?
– Ну, во-первых, людей всегда привлекают чужие отно-шения, особенно, девушки с женатым мужчиной. Во-вторых, не все тебя, возможно, любят. Ты думаешь, что, если люди в глаза тебе улыбаются, в комплиментах рассыпаются, значит, они — искренние?
– Конечно, думаю! Если я никому плохого не делаю, значит, и мне не за что зла чинить…
– Если бы всё было так просто… Глупенькая ты ещё у ме-ня…
– Что,  очень?
– Не очень. Но в житейских вопросах тебе ещё учиться и учиться!
– Ты знаешь, мам, почему-то мне не хочется этому учить-ся…
– Что делать, жизнь заставит и горчицу с хреном есть.
Стало горько, противно, смутно на душе. Словно после до-ждя проехала машина и обрызгала грязью – с ног до головы… Но от той грязи легко отмыться: бросил одежду в машинку – и вынимай чистенькое! А как справиться с душевной грязью? С этими душев-ными помоями? Фуууу… Ну, почему люди такие? Мы (Света имела ввиду свою компанию) для них всех стараемся: развлеченья, дни рожденья, всякі свята придумываем, – всё для них стараемся… а люди… с такой чёрствостью… обидно… досадно… ну, да ладно… кто? что? кому сказал? Как теперь на них смотреть, если не зна-ешь, кто из них – с двойным, а кто – с тройным дном?
 Поплакала. Решила, как Скарлетт: «Я подумаю об этом завтра». Уснула. Утром решила, что никто и никогда не испортит ей, им отношений, которые для неё лично являются дорогими и ценными. Леонид смотрел на неё с восхищением, она – удивля-лась его разнообразным способностям. Он – благороден, галантен, романтичен, добр несказанно… а искренен, как ребёнок!
Да, уж… повезло Раисе, такой муж – находка. Я бы тоже такого хотела, но… лет через пять…
Во всяком случае эталон, модель будущего мужа посте-пенно вырисовывалась… Сейчас же Светлана не была готова ни к серьёзным переменам, ни к новым, взрослым, отношениям… а о сексуальности в те далёкие времена ни думать, ни говорить было не принято… завеса стыда… порочности так и витала над этой те-мой… да ещё до свадьбы… упаси бог! Наверное, и тогда было у всех по-разному. Во всяком случае, в окружении Светланы были такие, целомудренные,  подруги.
Мама с дочкой об этом не говорила. Может, стеснялась? может, думала, что она уже всё знает? Возможно, решила, что при-рода сама возьмёт своё. Сама же девушка в свои семнадцать-восемнадцать лет была вскормлена птичьим молоком художест-венной литературы: Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Грин и т.п. да и росла Света в атмосфере любви. Отношения  родителей были от-крытыми: в их семье было принять обниматься, целоваться (это называлось лизаться), открыто проявлять заботу друг о друге (во-дички принести, пледом укрыть, встретить, принести даже то, чего не просили, но предполагали, что это может пригодиться). Краси-вые, искренние слова, признания, подарки, цветы – всё это было нормой жизни. Поэтому, любовь между мужчиной и женщиной Света чувствовала. Родителей, брата,  многочисленных родствен-ников и вереницу своих подружек она очень любила! Любила! Но это был чувствительный, а не чувственный уровень… Именно эта сторона интимных отношений была для неё покрыта мраком не-известности… Конечно, тайное манило, будоражило, но… Специ-альной литературы в обиходе было недостаточно, и это описыва-ли как-то туманно… В те времена педагоги намеренно уповали, в основном, на умственную, нравственную, оздоровительную сферу, сдерживая психосексуальное развитие. О том, чтобы воспитывать на вырост, не могло быть и речи: секса, как известно было, в Со-ветском Союзе, не было... Никаких же собственных позывов у Светланы не было, поэтому отношений дороже дружбы, она не знала. Цитата из стихотворения Сильвы Капутикян, модной в то время поэтессы: «И больше, чем слово «милый», люблю краткое слово – друг», – было ей в самую пору.
А так как дружбу Света очень ценила, то реагировать на до-сужие разговоры не собиралась. С   таким-то непокорным нравом!  Поэтому на следующий день, на работе, она была такой же, как прежде. С Лешей общалась, как ни в чём не бывало (а что, собст-венно, произошло?). Но стала внимательней смотреть по сторонам, и кое-что интересное и поучительное для себя увидела. Её настав-ница, которую все называли Никифоровна, словами которой она руководствуется до сих пор («делай сначала всё медленно, но пра-вильно, а потом будешь делать и быстро, и правильно»), кое-что рассказала, кое-чему научила. Работая всю жизнь на этом месте и доработав до пенсии, она знала, кто чего стоит. Поэтому через какое-то время Света стала лучше разбираться в окружающих её людях, ничего демонстративно не делала, зла не держала: зло в её душе выветривалось, как запах от сгоревшего варенья.
Через какое-то время некоторые любопытные товарищи стали задавать прямые вопросы (ну, раз ничего не видно, то что-то есть). Но в ответ получили:
– Я отвечу на ваши вопросы, но только в том случае, если вы сначала ответите на мои: Вы считаете, что имеете право за-давать мне подобные вопросы?
– Я же старше!
– Разве это даёт вам право вмешиваться в личную жизнь?
– А, значит, есть что скрывать… есть? Ну, признайся, при-знайся! Раз не хочешь говорить, значит, тебе есть что скрывать?
– А вы умеете хранить тайну?
–  Умею!
– И я умею! Поэтому я вам ничего не скажу! Пожалуйста, оставьте меня в покое! Пусть об этом переживает моя мать!
 – Но же хочу посоветовать, подсказать, как лучше!
 – Спасибо! Я обязательно обращусь к вам за советом, ес-ли он будет мне нужен. А если вы действительно хотите, как лучше, то не отрывайте меня от работы!
 – Ну, я же с доброй душой, я же думаю об этом, хочется те-бя предостеречь!
– У вас же есть свои дети? Помогайте им.
– Ох, и гонористая ты! Далеко пойдёшь!
– Посмотрим, жизнь покажет! А чувство собственного достоинства у меня имеется. Не утомляйте меня, прошу вас!
Несколько подобных разговоров – и излишне участливые граждане перестали донимать. Какая-то несгибаемая сила Светла-ны давали им, любопытным Варварам, понимание того, что с нею можно, а что – нельзя. Да и она защищала своё личностное пространство, как государственную границу солдат-срочник. Что касается отношений с Леонидом, то они поневоле стали с её сторо-ны более сдержанными. Но с его были ещё пламеннее. Он никак не мог понять, что случилось и почему что-то непоправимо изме-нилось? Матвеевна (так он втихаря называл Светину маму) – моги-ла, дала честное учительское! Для других предположений было мало информации. В его голове возник план, и он с ним поделился с будущей тёщей: сначала он разведётся, а потом предложит Све-тёлке (придумает же такое обращение!) руку и сердце, чтобы не подумала, что это она семью разбила!
Через несколько дней мать снова усадила дочь рядом и на-чала новый разговор: «Виделась с Раей. Сказала ей, что ты не пре-тендуешь на её мужа. Она расплакалась, потому что намедни он предложил ей развестись. Потом вытерла глаза салфеткой (разго-вор происходил у неё на работе) и сказала: «Ну, если ваша Света действительно такая, как Вы говорите, то на его предложение пусть она ему сразу отказом не отвечает, он такой ранимый…». В общем, она сказала, чтобы ты… как-то постепенно, потихоньку, ос-торожненько».
Но Света ничего не успела сделать. Мама взяла путёвку в Петрозаводск якобы брату, а он внезапно заболел, и, чтобы она не пропала, Светлане надо срочно ехать… и когда, через две недели, вернулась, обнаружила засохшие букеты, привязанные ко всем деревьям в саду.  Мама в это время благополучно уехала к сестре, в Таганрог, а отец рассказал, что Леня каждый день приходил, спрашивал, где ты? Плакал. Но… ты же знаешь свою мать! Да, уж! Царица в доме, да государство маловато: разгуляться негде! Патологическая любовь Павла Давидовича к жене, желание огра-дить её от всяческих переживаний привела к тому, что вокруг неё был выстроен нерушимый забор лжи, лишь бы она была спокойна! И она властвовала в своей вотчине! Всё должно было быть так, как она решила, а так, естественно, всегда было лучше! В общем, план был разработан так, чтобы Лёша вместе с семьёй выехал в неизвестном направлении – и всё забыл. Как все «гениально про-сто»! Но – забыл ли? Разве так всегда бывает, что с глаз долой – из сердца – вон?
Свете это было неприятно: зачем устраивать эти драмати-ческие способы отрыва их друг от друга? Наверное, прощание бы-ло бы красивым, искренним, без трагизма. Просто отношения но-сили бы законченный характер, а это так важно. Жаль, но после этого случая у Светы к маме появилось чувство неприязни: так всё хорошо делала, такую помощь и содействие оказала! Но, то ли же-лая угодить Раисе, то ли решив, что всем так будет лучше, сделала больно двум хорошим людям. Что положительного было в этой истории, так это то, что для себя Светлана решила, что она-то уж точно никогда не будет вмешиваться в чужие дела и, тем более, решать за них, какими бы родными они ни были.
Больше двенадцати лет Светлана не знала ничего о хоро-шем и светлом парне Лёньке, но она часто думала о нём: как сло-жилась его судьба? Ей хотелось найти его, поблагодарить за откры-тость и искренность тех лет. За то, что был по-рыцарски благоро-ден. За то, что благодаря появлению Леонида в жизни Светланы, образ её будущего мужа приобретал реальные черты: бывают же такие мужчины на свете! Она теперь точно знала, каким он будет, её муж! И уж, конечно, он должен быть свободным, холостым, не женатым. Надо было знать Светлану: уж если что задумала, кровь из носу, но добьётся! Нашла его адрес, позвонила, ей ответили, что он лежит в Донецке, в кардиологии. Она купила огромную розу, на длинной-длинной ножке и пришла навестить больного. Как удивился больной! Чуть коньки не отбросил – так он сказал. И оказалось, что ничего не забыл. Светлана выразила всю свою бла-годарность не только словами, но и посвящёнными ему стихами… Они вспомнили годы прекрасной юности, рассказали о нынешних делах, детях, супругах, поговорили обо всём… и – разошлись… Только теперь уже навсегда, но уже по собственной воле. Отноше-ния завершились, но по-доброму…

В общем-то, с тех самых пор ничего не изменилось: жена-тые мужчины для Светланы существовали, но исключительно как коллеги, сотрудники, партнёры. При игривом характере Светланы, её обаянии и общительности, всегда находились ценители того или другого её таланта, а то и всех сразу. Но ей всегда удавалось удер-живать установленную ею же самой, дистанцию: граница на зам-ке! Кодовые слова: люблю мужа… я безупречная… – придавали смелости в общении, а знание себя – уверенности в действиях. Анекдотические советы девушкам:
не любите холостых: ни на ком не женился, и на тебе не же-нится;
не любите разведённых: с одной не ужился, и с тобой не ужи-вётся;
не любите вдовцов: одну в могилу свёл, и тебя сведёт;
любите женатых: с одной живёт, и с тобою проживёт, –
так и оставались на уровне шутки. Запретный плод никогда ей не казался сладким. Потому что запрещал его не кто-нибудь, а она сама. А уж если она приняла решение, то это уже – всё: обжалова-нию не подлежит! Это – надёжнее, чем в швейцарском банке...
Вот такой была её жизнь...

Итак, о чём это я? Вернемся к нашим баранам…
Сотни людей, таких же, как этот молодой человек,  прохо-дили мимо, окружали Светлану в институте, просили передать за проезд, помочь. И – никогда. И – ничего. Ни один мускул, как гово-рится. И как тогда, на свадьбе Валериной сестры, Светлана не уви-дела в этом ничего подозрительного. Блеф. Шутка-юмор: ха-ха-ха! Однако заметила за собой одну особенность: приходя на остановку автобуса, она невольно искала глазами обладателя поразительно приятного баритона... Но он не появлялся: может, уезжал раньше… или позже… может, случайно оказался в тот день в этих краях… Впрочем, вскоре впечатления быстро стёрлись из памяти: их вы-теснили другие, более важные события и дела.
Но однажды ей пришлось идти пешком по улице Матросо-ва. Проходя  мимо одной серьёзной организации, неожиданно увидела этого молодого человека, стоявшего в кругу, надо пола-гать, коллег. Он несказанно обрадовался её появлению: лёгкое ка-сание пальцами её руки, светский поцелуй… (Как галантерейно! Галантными эти телодвижения трудно было назвать).
– О, девушка! Как я рад Вас видеть, где Вы обитаете? Куда Вы пропали? Я Вас везде ищу!
– Как же, интересно, вы меня искали? В розыск подавали? Собак пускали по следу? Пассажиров расспрашивали?
– Всё сразу, но Вы исчезли, как мираж!
– Вы здесь работаете?
– Служу… верой и правдой своему Отечеству…
И дальше – снова трёп. Расшаркивания. Где живёте? Оказа-лось, в одном дворе, и что «наши окна друг на друга смотрят ве-чером и днём».
– Где Вы работаете?
– В системе образования.
– Ой, как интересно! А чем Вы там занимаетесь?
– Учим людей уму-разуму!
– А меня — научите?
– По-моему, вы и так умны: ни добавить, ни прибавить…
– Вы так считаете? Ну, что Вы, у таких учителей всегда есть чему поучиться…
Началась вторая часть марлезонского балета.
– Как Вы прекрасно выглядите!
– По сравнению с первой встречей в автобусе?
– Нет, вообще, – шаг назад, руки в стороны.
– Молодой человек, вы, наверное, в самодеятельности уча-ствуете: будто украинский танец пляшете! Сейчас пойдёт «верё-вочка», потом – «ковырялочка», а там, глядишь, и вприсядку пусти-тесь…
– Я не прочь! Перед такой женщиной можно и вприсядку! – и он действительно пустился вприсядку, припевая: «Эх-ма, тру-ля-ля!».
Шутка была оценена. Бурные аплодисменты!..
Небольшой порыв ветра – и шляпа со Светланиной головы начала падать. Именно начала, потому что быстрым движением руки Чингачгука она была подхвачена и прижата к его молодой и смелой рыцарской груди:
– Алексей, с вашего соизволения!
Пауза. (Вероятно, предполагалось, что я должна сразу на-звать своё. Нетушки!)
– Позвольте узнать Ваше имя…
– Позволяю, узнавайте.
Начались предположения, с углублённым изучением глаз. На пятом имени секрет был раскрыт.
– Хочу предложить Вам номер своего телефона (достаётся самодельная визитка).
– Но я не буду вам звонить!
– Тогда можно я Вам позвоню?
– Как же вы мне позвоните, если вам не известен номер моего телефона?
– А Вы мне скажите!
– Не угадали: я вам его не скажу!
– А я угадаю.
– Попробуйте…
– 53…
– Да, вы, как я посмотрю, ясновидящий! Не мудрено: у нас же одна АТС!
– Ну, так правильно?
– Правильно. Тогда звоните… тем более, телефон вы уже знаете.
Жар-птица взмахнула крылом – и улетела.
Настроение было хорошее, как после концерта мастеров юмора. Тогда, она ощутила нечто подземного толчка перед зем-летрясением… Светлана, находясь под впечатлением от Встречи написала небольшое стихотворение… Потом переписала его на си-реневый листок, положила в конверт и так проносила в сумочке больше двух месяцев. Но знакомый незнакомец (или незнакомый знакомец) пропал, а стихи где-то затерялось в её многочисленных бумагах…
Но время шло. Ещё месяц, два... Стёрлись из памяти и эти незначительные впечатления… Работа была интересной, бурной, творческой: студенты, преподаватели, коммунарские сборы, встречи, конференции, семинары, командировки – жизнь, что на-зывается, била ключом… А дома – семья: муж, дочь. Нескончаемые домашние дела: приготовление пищи, стирка, вязание, чтение, праздники, обучение (журналистике, психологии и пр. и пр. и др. и др.), в общем, дел – по горло… И – стихи… филолог по базовому образованию, Светлана любила и знала поэзию, и сама, как гово-рится баловалась «пыхтелкакми», «кричалками», «ворчалками» (всё, как у собрата по перу – Винни-Пуха). Идя к кому-нибудь на семейный праздник или День рождения, Светлана всегда писала поздравления и тосты… Всем нравились… Но наши мужички (так они с подругой Анечкой называли своих мужей) не давали выска-заться до конца: вечно именно в этот момент им приходят в голову свои мысли! Поэтому они так любили, не дожидаясь окончания пламенной речи, вставить своё… принимались говорить алавер-ды… собственно, тем дело и заканчивалось… Девчата (так их, в совокупности, называли мужья) на них не сердились, и спокойно дождавшись истощения комментариев, досказывали начатое пол-часа назад. Когда «доставалки» получались излишне длинными или мысль у мужичков задерживалась где-то в пути, они открыто перебивали:
– Девчата, давайте лучше выпьем!                 Почему это – лучше, покрыто мраком неизвестности, но девчата  на своём тайном совете решили не терзать мужские уши саморобной ли-рикой, и перенесли этот упоительный процесс – чтения и обсужде-ния – на свой девичник.
Жаль, что муж не интересуется моею писаниной… по-моему, у меня есть кое-какие интересные вещицы… Хотя, почему жаль? У него – свои интересы, и я их уважаю. Взять, хотя бы, это пристрастие к футболу… по телевизору… что он в нём нашёл? 
Вот и теперь... пьяная от общения со своей ненаглядной Анечкой, Светлана явилась домой! Столько написано! Столько бы-ло недосказано! Стольким хочется поделиться! Муж вечно шутит по этому поводу, рассказывая анекдот о том, как две женщины де-сять лет просидели в тюрьме в одной камере, и их выпустили в один день. И они, выйдя за ворота, проговорили до позднего вече-ра: не всё сказали! Ну, вот, они смеются, а это – действительно так!
После той встречи, когда Светлана ощутила толчок, собы-тия начали развиваться стремительно. Через несколько дней, ве-чером, неожиданно позвонил Алексей: нашёл-таки, добыл номер телефона – и предстал пред ясны очи (ну, то есть уши). Золотоиска-тель! трудно ли, зная номер дома и имея чуточку профессиональ-ных навыков, отыскать женщину, которую знают почти все во дво-ре?
А в телефонной беседе были затронуты всевозможные те-мы! Как искал и нашёл номер телефона… какая у него замечатель-ная жена: умница-красавица.. а сын такой потешный! …а у Вас? Дочь? Можем породниться!). Рыбалка – охота, детство – юность, работа – заботы, планы – мечты, любимое время года – где отды-хали, что, почём покупали и т.д. И Светлана (почему-то!) упивалась: голосом, этой трескотнёй, стрекотанием, щебетанием, пустослови-ем. Эти тары-бары-растабары её развлекали и смешили. Да и сам разговор был больше похож на пинг-понг: шарик – направо, шарик – налево… шарик – направо, шарик – налево… И она играла с удо-вольствием. Увлекал не результат, а процесс игры, общение. В ка-кой-то момент она даже почувствовала долю волнения: всё так легко… просто… увлекательно…
А ночью ей приснилось купающееся в море солнце… Ас-соль, всматривающаяся в горизонт… ждущая корабль…  стремя-щаяся разглядеть, какого цвета паруса…
Что случилось? Ничего. Тренди-бренди. Блеф. Смешно! Но… звонки участились. Темы разговоров расширялись: любимые фильмы, гастрономические предпочтения, методы воспитания. За-тем – углубились: случай из жизни — а как Вы думаете? У меня такая проблема, что Вы посоветуете? Хочу спросить, а дейст-вительно? Ой, как интересно! Встречаться случайно как-то не до-водилось, специально – не договаривались. Иногда Светлана в го-лове прокручивала детали этой пустопорожней болтовни, и она её забавляла – не более…
Через какое-то время заигрывание ушло, экзальтированно-го куража уже не было. Нормальные ровные отношения, как обыч-но. Внешне. И они – друзья-приятели. Но, когда звонил телефон, Светлане хотелось, чтобы это был звонок от того, молодого и ин-тересного… Алексея… Он добавлял в её мир свою, своеобразную, культуру… рассказывал о каком-то незнакомом ей мире, забавлял забавными историями – одним словом, давал её всеядной натуре совершенно иные впечатления.
Чуть погодя, стали появляться слова благодарности, ис-креннего восхищения, открытого признания того, что им вместе интересно, что каждый с нетерпением ждёт той минуты, когда можно будет встретиться на трубе и поведать о событиях дня, узнать о появившихся мыслях, чувствах, короче, потрындеть…

…Смело уходил от всех новоиспечённый Колобок, и так радовался своему призрачному счастью, что он умеет покидать тех, кто ему явно угрожает… а попался, чудачок, на ласку и сказ-ку, приторные речи хитрой лисы… Не пощадила плутовка безза-щитное тесто: наполнила им свою ненасытную утробу! Ой, бойтесь, колобки, сладкозвучных речей!..

Начались какие-то метаморфозы в чувствах, хотя прямых указаний на изменения не было. Да и вряд ли Света призналась бы в их наличии. Но в воздухе, что называется, витало… Опыта в по-добных делах у неё не было (к сожалению или счастью?). Впрочем, она была уверена, что справится со своими лёгкими и безобидны-ми реакциями: ну, подумаешь: интересно разговаривать! Что тут такого? Но она окуналась в это подводное царство общения, изу-чала, как команда Кусто, его необозримые и загадочные просторы: чужие, неизведанные, волнующе-трогательные, и нашла то, чего не искала: раковину, в которой лежала жемчужина… Она теперь – есть, но что с нею нужно делать? зачем она? Носить в ладошке? Снова выбросить в море? Похвастаться подружке? Спрятать в по-тайную шкатулку? Вот тебе раз! Ничего не было, и вдруг – что-то есть!  Что? Что, собственно, произошло??? Ничего существенного…
Как пересказывать подруге своей закадычной пустопорож-нюю болтовню?! И о чём было рассказывать? Не о чем! О том, что испытывает приятный холодок внутри? Смешно! Но реальность была неутешительной… Как голодный, увидевший хлеб, начинал его тут же поедать, так и Светлана набросилась на свои неизве-данные чувства, пытаясь понять их, осмыслить, разобраться, пре-одолеть... это было что-то новое… то, чего не испытывала в юно-сти… то, что едва возбуждало, как лёгкое сухое вино… этот голос… тёплый, как летний дождь…
И полились стихи рекой широкой, течением сильным… Пи-сались сами собой… для себя… уходили в песок… В них происходи-ла какая-то иллюзорная жизнь: желаемое выдавалось за действи-тельное, мечты смешивалась с реальностью…  какие-то непонят-ные эмоции… неизведанные доселе чувства… Подавляемое про-скакивало между строк, как кошка в кухню, где пахнет рыбой… У поэзии, даже доморощенной, свои законы: ей нужны образы… ас-социации…символы…
Затащило хрупкий бумажный кораблик – и понесло в во-доворот! Как ему устоять?! Тем более, что он наивно полагал, что просто плывёт, только быстрее… Дух захватывает, а опасности он не видит! А она затягивает… поглощает… щекочет нервы… Свет-лане казалось, что она с этим быстро справится… легко! Подшучи-вала сама над собою:
Надо заготовить табличку:
ОСТОРОЖНО:
КОСЯКИ БЛОНДИНОВ!
ОПАСНО ДЛЯ СПОКОЙСТВИЯ МИРНЫХ ГРАЖДАН!

Ну? Сколько курильщиков хотели бросить курить и алко-голиков – пить?…и что, удавалось?!

Любовь к мужу у Светланы была глубокой-глубокой, силь-ной-сильной, прочной, величественной и –  естественной. Ей каза-лось, что она управляет своею жизнью, как хороший капитан своим кораблём. Морской волк был уверен в том, что он справится с ле-жащими на пути рифами, мелями, подводными течениями, а штиль в многотонном океане придавал уверенности в том, что он всегда будет спокойным. Команда ладила друг с другом. Направ-ление было согласовано и хорошо известно: любовь, счастье, по-кой.
А тут вышла на резиновой лодочке в открытое море пароч-ка отважных (или – безрассудных?) смельчаков… Куда? зачем?  За-хотелось  покататься? Поиграть со стихией? Померяться с нею си-лою? С чем? С этой прожорливой и безрассудной бездной?

Вот об этом и был сегодня такой долгий разговор с подру-гой: Анюта прямо впитывала в себя всё, что рассказывала Светла-на. А уж рассказать красочно да в лицах она умела: база у домо-рощенной художественной самодеятельности была, будь здоров!  Сколько  стихов-слюнявчиков она написала, а стольким хочется ещё поделиться! Сначала Светлана рассказывала о своих впечатле-ниях на уровне «он сказал – я ответила» (как остроумно!). Потом читала свои стихобезделия (ну, разве можно принимать всерьёз эту поэтическую бижутерию?). Но, видно, в стихах не солжёшь… не завуалируешь… не отвлечёшь поэтическими образами или ссылками на литературного героя внимание тонко чувствующей подруги от истинных мотивов… И вот подруга впервые произнесла это слово:
– Светка, ты – влюбилась!
– Оооооочень смешно! Ну, ты скажешь, так скажешь! В ко-го? Ты в своём уме?
– Я – да, а – ты?
– Я – в твоём!
 Ха-ха! Хи-хи! Очень многозначительно! В общем, переска-зать – невозможно. Как в любом женском разговоре… Кто, кому, когда, о чём, как, в какой последовательности, что говорил – не воспроизведёшь доподлинно. Наверное, потому мужчинам кажет-ся, что это – бабская болтовня, бессмысленная и глупая. На самом деле, всё серьёзно! Очень-очень! Просто они не понимают жен-ской души! В Африке, например, есть племя, у которого в обиходе два языка: один – общий, для общения мужчин и женщин, а другой – только женский. Так сказать, для внутреннего пользования. И ни один мужчина не знает этого языка!  Вот красота! А мы? Хотя и раз-говариваем с нашими мужичками на нашем суржике, но всё рав-но, по-разному изъясняемся, а иногда вообще не понимаем друг друга… Эхе-хе-хе-хе-хе-хе-хе…
В этом коктейльном каламбуре перемалывались косточки молодого человека… Бедный юноша! Он даже не предполагал, что его имя склоняют, по всем имеющимся в русском языке, паде-жам… и что этих падежей у этой парочки значительно добавилось.
– Ты думаешь, он о чём-то догадывается?
– Думаю, нет.
– А если б он узнал?
– Да ты что! я бы сгорела от стыда! Это равносильно тому, что у меня стрелка на колготах!
– С кем не бывает?! Давай, признавайся, это так!
– Не позорь мои седые волосы!
   – Ладно, седые – не седые! Этого никто не знает!              Что, седина – в голову – бес в ребро?
– Надо сделать рентген, чтобы посмотреть, есть там бес или нет?
Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Веселись, народ, пока масленица!
В супружеских отношениях «волошек» (так называли их друзья) честность носила перманентный характер. Правда присут-ствовала всегда и относительно всего, о глобальном ли шла речь или об уровне: вкусно – не вкусно, нравится – не нравится, идёт — не идёт. Но в данном, конкретном, случае, стыдиться Свете не-чего: муж – не подружка, чтобы дурака валять и глупости всякие обсуждать. Вот с подружкой – другое дело!
Аня тоже поведала Светлячку (подпольная кличка) о своих радостях и бедах… обмен: мах-на-мах, не глядя. Какая умница старшая, Карина, и какая потешная младшая, Алеся.  И выдала тайну, находящуюся за семью печатями: что её муж – страшный ревнивец, и это её так тяготит… Он даже к ней, Светлане, её ревну-ет… Ужас! хорошо, что хотя бы к тому, что она уделяет подруге много времени, а не приписывает им лесбийские наклонности! 
Ревность – это так мерзко, гадко, позорно! Это – не чувство, а какой-то рудимент… пережиток прошлого… пытка… садизм… Оно возникает из зависти, то недоверия партнёру, из ущемлённого чув-ства собственного достоинства, недостатка любви к себе… Да мало ли, из какого мусора замешивается это тесто?
– Золотая моя девочка! Как я тебя понимаю и сочувствую…
– Прости, но это невозможно понять, если сам не испытал…
– Да, пожалуй, ты права… мне бы не хотелось ни самой ока-заться объектом для ревности, ни ревновать… По-моему, я не рев-нивая… Как ты считаешь, это хорошо или плохо?
– Конечно, хорошо!
– Ты знаешь, когда начинается этот поток упрёков, хочется одного:  дождаться, чтобы он снова открыл рот, чтобы плюнуть ту-да, и – уйти…
– Ну, так уйди!
– Куда, к родителям? Ты же знаешь, что значат для меня мои старики! Они этого не переживут! Они думают, что у нас всё хорошо… А дети? Они своего папочку страсть как любят! А кварти-ра? А жить на что?
– Да, как всё сложно…
– А самой не хотелось сделать то, в чём тебя подозревают? Когда об одном и том же постоянно говорят, невольно наведут на мысль…
– Мысль была, но ты же знаешь, я этого никогда не сделаю! Хочешь знать, почему?
– Конечно!
– Во-первых, меня в этом плане муж устаивает, он пре-красный любовник. Во-вторых, ты знаешь, какая я брезгливая: ме-ня тошнит только от одной мысли о том… можно, я не буду про-должать? А в-третьих, я бы никогда не смогла быть с другим, осо-бенно назло…
– Я тебя понимаю… мстить собственным телом? Для этого надо быть идиоткой… невростеничкой… или… замнём для ясно-сти… По-моему, мы с тобою ни под одну из этих категорий не под-ходим…
– А у твоего не бывает приступов ревности?
– Пока мне эти проблемы неведомы… живу, как в оранже-рее: тихо, чисто, красиво, уютно, удобно… Мой Лерчик сказка! Да ты и сама знаешь!  А там, кто его знает… иногда не предполагаешь, что у тебя внутри, а что можно сказать о другом, даже если он с тобою рядом бок-о-бок пятнадцать лет?!
 – Это точно… Как всё-таки странно устроен человек! Жи-вёшь, как на уснувшем вулкане… никогда не знаешь, когда начнёт-ся извержение! Если бы ты знала, как это страшно… больно…. не-приятно…
– Странно, неужели взрослые люди, особенно самые близ-кие, не понимают, что ревностью, скандалами, упрёками собствен-норучно душат любовь?!
– Я тоже об этом часто думаю. Живёт рядом человек, нор-мальный, здоровый… и вдруг! Превращается в разъярённого зве-ря!
– А тебе не страшно?
– Сначала было страшно, плакала, рыдала, оправдывалась, клялась! А теперь смешно… Но видел бы он своё выражение лица в минуты ярости! Оно мне ещё долго потом снится!
– А ты возьми зеркало и покажи ему его же отражение! Может, содрогнётся и на него это больше подействует, чем твои слёзы и оправдания?
– Надо попробовать… но как бы оно мне в голову не поле-тело…
– Разве такое возможно?
– Я же тебе говорю: непредсказуемый! Ты же никогда не видела человека в таком состоянии!
– Как можно жить в обстановке тотального контроля, недо-верия? Может, у него у самого рыльце в пушку, поэтому и тебя по-дозревает в том же…
– Я не знаю… по мне, так пусть делает, что хочет, только пусть меня не достаёт! Наверное, если бы сейчас делали пояс вер-ности, то мой мне бы надевал перед выходом из дому!
–  Кстати, есть анекдот о поясе верности, хочешь, расскажу?
– Давай!
– Женился молодой король на красавице, но был вынужден от-правиться на войну. Для того, чтобы жена оставалась ему верна, он надел на неё пояс верности. Собрался в поход, и решил отдать ключ от пояса жены своему самому преданному другу: «Отдаю тебе, мой вер-ный друг, ключ от самого дорогого сокровища, которым я владею. Если придёт весть о том, что я погиб, поплачь вместе с нею и сделай всё, как положено. Пусть жена моя носит траур по мне ровно год, а затем снова выходит замуж», – сказал и ускакал на своём коне. Не проехал он и мили, как заслышал топот копыт. Пригляделся: это скачет его вер-ный друг! От волнения сердце его чуть не выскочило из груди: «Что слу-чилось, мой дорогой друг?» – «Ты дал мне не тот ключ!», – последовал ответ.
Ха-ха-ха! Кажется, удалось немного отвлечь подругу от горьких мыслей. И разговор снова приобрёл чисто женский отте-нок.
– Слушай, чуть не забыла, а ещё…
 – Да ты – что?
 – Да-а-а!
– Не может быть!
 В общем, подруга стала невольной хранительницей её, Светиного, секрета. Да, у неё появилась тайна: живая и юркая… за нею нужен глаз да глаз, а то выскочит, ненароком.
 
Муж повернулся… вздохнул… притих…
Ну что поделаешь: женщины лучше понимают друг дру-га, особенно в такие периоды, когда вырастают крылья, когда чувствуешь себя юной и воздушной…
Мысль свернула в другой переулок.
Хорошо, что муж не интересуется моею писаниной: а то написала тогда, под впечатлением, какое-то стихотворе-ние, может быть, чересчур откровенное… Кстати, где оно? Носила с собой, в сумочке, надеясь, что встречу и отдам своему случайному знакомому, а потом забросила куда-то… Куда? На-до вспомнить… упаси бог, муж прочтёт ненароком, кто его знает, что подумает?! Да ничего не подумает: он  – умный, и знает, что всё это – ерунда на постном масле! А вдруг рас-строится? Говорят, у всех мужчин развито чувство собствен-ничества?! Они так болезненно воспринимают вопросы, свя-занные с реальной или мнимой неверностью жёны… Хорошо, что мой не такой, не типичный, так сказать… Да я и повода никогда не давала…
Как будто для ревности нужен повод! Ты же это пре-красно понимаешь: мысль реальная и воображаемая идут ря-дом, рука об руку, как сёстры, и в любой момент могут поме-няться местами… А поводом может стать не конкретный случай, а измышления возбуждённого рассудка, боящегося по-терять свою собственность… Как будто в наш просвещённый век один человек может быть собственностью другого?! Вон яркий пример – Анютка: чиста, как младенец, а муженёк то и дело мозги прочищает… И вообще… разве можно обязать лю-бить? или требовать верности? Разве может страх и кон-троль удержать кого-нибудь от соблазна? Не понимаю!
Тревога и боль, связанная с переживаниями подруги, пере-кинулась на её собственное состояние. Свете стало как-то не по себе… она начала усиленно вспоминать, куда же она задевала этот злополучный конверт, в котором такие наивные, незатейливые и, глупые строчки?!
Хорошо, что я тогда не встретила Алексея и не отдала ему этот дешёвенький экспромтик… а то, пожалуй, было бы стыдно за подобный кич! И всё-таки, куда положила? Надо по-смотреть в столе… или в книгах… Когда я избавлюсь от этой глупой привычки: делать закладки из того, что попадется под руку: открытки, деньги, визитки! Ещё не хватало, чтобы этот несуразный конверт подвернулся мужу… Так, что я чи-тала в последнее время? Франсуазу Саган. Рея Бредбери. Турге-нева. Да-да-да… Готовилась к лекции, хотела обновить в па-мяти его стихотворение в прозе «Путь к любви». 
Светлана Павловна никогда не читала лекции, глядя в текст, хотя он всегда был в наличии: она их вдохновенно и упоённо рассказывала, при этом  импровизировала, творила, вставляя в сухой научный текст отрывки из прозаических произведений, прит-чи, легенды, пословицы и поговорки, цитаты, стихотворения (ино-гда даже свои). Студенты слушали её всегда, открыв рот! И она ста-рается легко и непринуждённо говорить о трудном, нужном, жиз-ненно важном – понятно, доступно, и с юмором. Когда она раз-мышляла на публике, то стремилась сделать так, чтобы вся аудито-рия мыслила синхронно и каждый присутствующий смог постичь суть проблемы. Ей хотелось, чтобы слушатели имели своё мне-ние по данному вопросу. Иногда она чуть провоцировала на выска-зывание полярных точек зрения, охотно сама вступала в диалог и дискуссии, поощряла открытые противоречия. Главное, считала она, чтобы люди думали!
Да, я могла оставить там, в книге, сколько раз себе го-ворила: купи специальные закладки! Так нет же! Копайся те-перь в непроизвольной памяти своей! Так... Искала у Тургенева стихотворения в прозе, увлеклась: «Все чувства могут привес-ти к любви, к страсти, все: ненависть, сожаление, равнодушие, благоговение, дружба, страх, даже презрение. Да, все чувства, кроме одного: благодарности. Благодарность – долг, всякий честный человек платит свои долги… любовь – не деньги». На-до завтра посмотреть… от греха подальше…
Светлана (в который раз!) постаралась заснуть. Даже при-бегла к испытанному и безотказному, способу визуализации: пред-ставила себя маленькой-маленькой, новорождённой девочкой, Вот он, Светлячочек, маленький комочек, лежит в колысочке… чис-тенькая, пахнущая молоком и мёдом... Деревянный сельский дом, убранный до стерильного блеска… Мать сидит рядышком в на-крахмаленной косынке снежной белизны… И качает колысочку, подвешенную к потолку… Качает чадо своё ненаглядное и тихонько поёт колыбельную песню… качает и поёт… качает и поёт:
Спи, моё солнышко,
Спи, моё нежное,
Баюшки-баю-баю…
Вьюга качает
Снеги безбрежные,
Слышишь гудит: «У-у-у»…
Зайчик лежит,
Подогнув свою лапку,
Снится морковка ему…
Спи, моя девочка,
Мамина сказка,
Как же тебя я люблю…
У иконы горит лампадка чуть поскрипывает фитилёк… тишина… Светочка лежит в пахнущих морозом пеленках… в кру-жевном чепчике… сладко потягивается… причмокивает губками… посапывает носиком... а мать всё качает свою кровиночку… качает и поёт… качает и поёт:
Белочка тихо
Свернулась клубочком,
Снится орех золотой…
Вырастет скоро
Малюточка-дочка,
Станет красивой, большой…
И сладкий сон окутывает её…
Что-то муж ворочается и вздыхает: не приболел ли? О чём он думает? Как жаль, что я не могу читать мысли…
Светлане ещё в юности хотелось знать, о чём думают люди. Когда она, поступив в университет на заочное отделение, поехала работать учителем физкультуры в сельскую школу, то часто води-ла своих учеников в поход, на речку Кальмиус. Во время очередной вылазки, сидя вокруг костра, её родной и любимый восьмой класс принялся озвучивать свои мечты. Ну, о чём мечтала сельские маль-чишки и девчонки, можно легко предположить: девчонки – о люб-ви, мальчишки – о машинах, самолётах, армии! Но как все удиви-лись, когда Светлана Павловна рассказала о своей мечте:
– А я мечтаю обладать способностью читать мысли лю-дей… Правда, мне бы очень хотелось это знать. О чём они дей-ствительно думают, на самом деле. Например, гляну я на Свету Кулибабу и узнаю, что она, обо мне думает…
– А я Вам и так скажу: Вы – самая классная классная!
– Так уж и самая-самая?
Ой, смеялись ребята, держась за животики… наверное, ду-мали: ну и мечта!..
А потом Володя Куцмида подошёл к Светлане Павловне и тайно признался, что сам хотел бы знать, о чём думают люди. И каждый тихонько подходил, улучшив момент, и признавался в том же. Они все этого хотели, но не предполагали, что об этом можно мечтать. Как давно это было!

Но я же не делаю ничего предосудительного... ничего такого, за что мне было бы стыдно… за что бы я  корила се-бя... Какой-то шаловливый ветер вскружил голову... Почему же я так себя уговариваю, словно оправдываюсь? Да, мне нравит-ся эта игривость, кураж, кокетство… флирт... Ага, значит – не так всё безобидно?..
Тут за дело выгрызания истины взялся внутренний голос... предатель!
Ты хотя бы осознаёшь, чем это может закончиться? Не боишься? Смерч тоже начинается как безобидный ветер, а потом вздымает верх и крушит всё на своём пути... Разру-шить всегда легко, но что ты будешь делать, если стихия вы-рвется из-под контроля? Или, может быть, ты этого хочешь?
Нет, не хочу...
Светлане почему-то стало грустно... стыдно... горько... Она представила, как муж читает её дурацкие признания... как ему ста-новится неприятно... обидно... больно… и она почувствовала себя старой… глупой… и грязной...
Солнечный дождь печально закапал... Светлана поняла, что надо себя отрывать то этих радужных, но недолговечных мыль-ных пузырей, совершено не нужной ей влюблённости... Но так не хотелось сразу отпускать воздушный шарик призрачных иллюзий... Словно панорама, открылась ей широкая картина всех действую-щих лиц… Света взялась зачем-то представлять незнакомую ей же-ну Алексея... Наверное, ей было бы неприятно узнать, что у него на стороне роман с сорокалетней женщиной... А он ещё такой моло-дой...
Какой – роман, о чём ты, подруга? И рассказика нет, так, шаловливая зарисовка! Правда, почему мне не спится? Ну, что такого, если и прочёл? Что страшного, если спросит? ...скажу правду: так, мол, и так... Лерчик всё поймёт... посме-ёмся вместе, как в «Гранатовом браслете».
Но ей показалось это вполне достоверным: муж прочёл, а теперь переживает… Что же делать в этом случае? Обидится.
Почему я думаю, что обидится? Может, ему вообще до этого дела нет! И потом, чтобы обидеть человека, нужны специальные слова: резкие, грубые, унижающие человеческое достоинство, а ничего такого не было… Он – взрослый человек, и должен отвечать за свои реакции. Ну, а если он действи-тельно  прочёл? Кто виноват?! Нечего разбрасывать, где по-пало, вещественные доказательства. Доказательства чего?
Ох, уж эти извечные проблемы интеллигенции: кто вино-ват? что делать? быть или не быть?
И хотя Светлана не чувствовала себя виноватой, но причи-нять мужу боль, даже ненароком, не хотела. Чтобы не выдать свого состояния и не потревожить сон мужа, Светлана привстала, поси-дела минуточку на краю дивана. Только что была такой воздушной и – вдруг! – стала такой несчастной… Хоть подставляй под левый глазик серебряное ведёрко, а под правый – золотое, и смотри, ка-кой из них шибче плачет...
Подумала...
Нет, правду говорить не стоит: Валерию Тарасовичу это будет неприятно... будет очень неприятно. И зачем? Нач-нёшь рассматривать под увеличительным стеклом свои мик-роскопические чувства, такое увидишь! Нет... что-то невос-полнимо нарушится...
То, что правду не всегда стоит говорить, это она понимала... Сколько друзей утеряно из-за этого максимализма! Иногда кажет-ся, что правда – дороже. Ну, сказал!  Остался со своею правдою, а друзей потерял. Ну что такое – правда? факт? твоё мнение на дан-ный вопрос? Непререкаемая истина?
Слушай, ну кто тебя о чём-то спрашивает? Разве надо обо всём докладывать под козырёк? Мы же не военнообязан-ные… Ага, не успел ещё и подумать, как следует, а уже беги, кайся… А если и спросит… что? обязательно отвечать, как на духу? Мне нечего скрывать. Так… Он же мне верит! Но я же ни-кого не обманываю! Лгать и не говорить правду, согласись, это разные вещи. Да, кристальная честность – тяжёлый порок...
В той семье, где Света была ребёнком, доцей, как называл её отец, была своя культура оповещения. От  мнительной матери скрывали всё, что могло вывести её из равновесия. А так как рас-строить её могло всё, что угодно и тогда, когда не ждёшь, то всем членам семьи приходилось увиливать, что-то придумывать на ходу, искать правдоподобные объяснения... вуалировать… Иногда при-ходилось дозировать правду, действуя по- американскому прин-ципу: „Говори правду, только правду, но не всю...”. Но и это не все-гда срабатывало… Свете и Вадиму приходилось, чтобы самим не мараться,  всё говорить отцу, а он сам решал, как и когда, и в ка-ком виде передать. Он эту правдочку в упаковочку завернёт, кра-сивой стороной повернёт – и эффектно матери преподнесёт... А ты – чистенький чистоплюйчик: и лгать не пришлось, и матушка правду знает...  Такая политика семейных отношений была Свете чужда, ей очень хотелось искренности, открытости, жизни без ог-лядки и двойного дна...
Да так и было все пятнадцать лет... А теперь, что же? Я создаю двойное дно сама?
Кому и когда мы всегда говорим правду, а кому – редко, кому совсем не говорим? Скорее всего, правду мы говорим только тем людям, которые нас полностью поймут, не осудят и не вывер-нут её наизнанку, чтобы потом, но, уже помоями от правды, нас же окатить, и тем самым обидеть, унизить, подчинить...
А лгут тем, кто сам не желает слушать правду. Тем, кто не умеет слушать… тем, кто не хочет воспринимать реальность… пусть только нашу, психическую, но реальность! Тем, у кого слиш-ком узок проём для принятия информации. Таким людям гово-рить правду – всё равно, что водить перед носом иголку и пытаться вдеть в неё нитку... Им надо знать только то, что они могут пере-варить, или то, что они хотят слышать. Многим как раз сладкая ложь гораздо приятнее горькой правды... и горькая ложь лучше горькой правды... и сладкая ложь лучше сладкой правды... они словно просят партнёра: соври мне! Пожалуйста! Только не на-зывай вещи своими именами… мне так проще. А то, что я потом с этой правдой делать буду? Надо же как-то реагировать, при-нимать какие-то решения, а я не хочу ничего менять... Да, в каж-дой домушке свои погремушки…

И вообще, кто способен нас понять, принять, со всеми нашими потрохами, ошибками, заблуждениями,  взлётами вверх и падениями вниз? Грешными, тайными мыслями, непо-нятными желаниями? Кто? Если мы сами себя, порой, не знаем и не понимаем? Только что я хвалилась своею безупречно-стью... порядочностью... верностью, а теперь борюсь с ветря-ными мельницами? Эко тебя, подруга, повело! Удивляюсь я те-бе! Наверное, ничего нет хуже, чем разочарование в себе...
Хотелось плакать. Да, после таких размышлений теперь уж точно не заснешь.
Какая бесконечно длинная, изнурительная ночь!..
Но мысли конструировалась... одни ассоциации сменялись другими... Да и когда ещё можно подумать о столь значительных проблемах, как ни в минуты разлада с собою? Наверное, именно в такие минуты соблазна и искушения люди ищут свою суть, прове-ряют на прочность свои убеждения... или кончают жизнь само-убийством…
Как найти истину правды? Стоит ли её искать? Для чего? Как меняется его жизнь после того, как человек отыщет этот иско-мый философский камень?

...Выпил квасу хлебного, и осоловел:
очень много мыслей было в голове...

Настроение Светланы потухало, как фитилёк... солнечный дождь иссяк... Стало немного жаль потерянного состояния лёгкости и необыкновенности, в котором она пребывала несколько послед-них дней… часов... Как мы зависим от собственных мыслей! Всё в наших мыслях. Всё – в них… Надо, обязательно надо в себе разо-браться...
А я что делаю?
Не сформулированные и не изложенные на бумаге  мысли могли умереть.
Кто это сказал: «От многого я освободился  тем, что написал об этом»?  Чья же это мысль? Ладно, завтра уточню… Главное, что я с этим абсолютно согласна. Надо из себя это извергнуть… самой принять себя такой.  Кому я делаю плохо? Никому! Так что же ты себе голову забиваешь поиском черной кошки в чёрной комнате? Хорошо, что моя Симочка рядыш-ком… любимая моя…
Света погладила кошку, та спрыгнула с дивана и убежала.
Ну вот, теперь и кошка не спит! Надо построить та-кую конструкцию, которая выдержала бы дальнейшие испы-тания... это не обходимо было сделать, чтобы снова уважать себя...
Женщина неслышно прошла в кухню, включила настольную лампу…  взяла ручку и листок бумаги… и стала ждать того сладост-ного мгновения, когда всё сойдётся: эмоции, состояние, настрое-ние, мысли, чувства... Когда в глубине необозримых просторов её внутреннего мира засветит радужное сияние – и придёт оно: при-косновение,
воодушевление,
вдохновение,
возвышение,
проникновение,
погружение,
постижение,
растворение.
И разразится её душа фейерверком слов, нанизанных на ниточку строчек… и душу посетит вдохновение… всё станет понятным… пройдёт солнечный дождь… и будет тёплая и светлая семейная погода…
В этих мгновениях приближения создания стихотворения было особое действо. Оно состояло из слёз и страданий… радости и боли… из резонанса и индикации… неведомых чувств и непоня-тых мыслей… из переливания одного в другое… из перехода в дру-гое измерение… полёта на неизведанную планету… в межзвёздные дали… в морские глубины… в дремучие леса и непроходимые ча-щи… Иногда нужно было переработать «тысячи слов словесной руды», иногда просто записать то, что лежало на возделанной мыслями и чувствами душе…
А что происходит дальше, всем известно: «…и мысли тя-нутся к перу, перо – к бумаге… Минута – и стихи свободно поте-кут». Технологически алгоритм что у великих поэтов, что у стихо-плётов, приблизительно одинаков… Правда, результаты разные.
Как там Пушкин писал? «Пишу – для себя, а издаю – для денег»? А я пишу только для себя… и никто, кроме подруги, не увидит этого позорища!
Наивные капли остатков солнечного дождя пролились на испуганную бумагу. Несчастный листок, явно не приспособленный для того, чтобы быть одновременно мокрым и сохранять прежнюю форму, отображать написанные знаки и впитывать солёную воду, испытывал страдания от этой раздвоенности, но – терпел. Он сде-лал всё, что мог, чтобы сохранить то, что писали на нём...

 «Серебряное копытце забило подковкой на правой перед-ней ножке, высекая драгоценные камни: красные, голубые, зелё-ные, бирюзовые — всякие»?.

Измученная бессонницей, Светлана написала стихотворе-ние неведомой ей жене Алексея. Она представлялась Светлане святою и беззащитной  женщиной, которую могли лишить её за-конного права на счастье, внимание, любовь…
Свете казалось, что она уже сделала что-то непоправимое: нарушила семейный покой или внесла разлад в неведомую ей  се-мью… этого не хотелось… очень не хотелось…
И она написала:
Прости меня, жена любимого,
Что в мужа твоего влюбилась я…
Увидев силуэт его, я трепетала,
Хоть внешне этого никак
Не проявляла.
Он просто шёл,
Он просто жил,
Общался, спрашивал…
И уходил – день полон дел! –
И часто он
В воспоминаниях своих
Тебя касался.
И откровенно (он умел!)
Так восхищался!
Тобой – хозяйкой и женой
И другом.
И красотой, и добротой.
Фигурой.
Я радовалась,
Что тебя он любит.
Самодостаточен в семье.
На людях
Так щедро хвалится тобой –
Прекрасно!
И я тебя не огорчу
Напрасно.

Он уходил – и вслед ему
Мой взгляд тянулся…
Ни разу, даже невзначай,
Не оглянулся...
Моих он взглядов никогда
Не видел истинных!
Признаний о любви к нему
Не слышал искренних!
И образ мой ему во сне
Не вспомнится.
При имени моём душа
Теплом не полнится…
Я – друг ему, я – друг тебе,
Семье и детям,
И ничего не изменю
На свете этом.
Я берегу покой твой, сон,
Жена любимого.
Хочу, чтоб никогда его
Ты не обидела…
Чтоб он не знал обид, забот.
И бед студеных,
Чтоб на работу шел всегда
Походкой гордой.
Чтоб никаких других проблем,
Кроме обычных:
Детей растить, встречать гостей
Привычно.

Как я молилась за тебя,
Жена любимого!
Чтоб берегла его всегда,
Красивого…
Чтоб не болел.
Чтоб был всегда подтянут,
Выбрит.
Чтоб разворот его плеча
Был смел, как выкрик.

Прости меня, прошу тебя,
Жена любимого!
Из-за меня своей слезы
Не вытерла…
Я не внесла в ваш быт
Своих сомнений, смуты.
Клянусь, не будет никогда
Такой минуты,
Что принесла тебе печаль
И горести:
Моя безумная тоска
Живет в достоинстве.

Ты будь спокойна:
Ничего я не нарушила.
Что из того, что я люблю?
Лишь грею душу я...
Я так прошу тебя:
Прости, жена любимого.
Хоть я люблю его
Почти невидимо...
Он не узнает никогда
О тайной тяге,
Свой бред отчаянный предам
Бумаге.

Не проявлю себя ничем
Залог – доверье.
Уйдет в песок печаль моя,
В стихотворенья...

Для вас прошу у всех богов
Покоя, ясности.
Уюта, нежности, тепла,
Причастности.

Тебя молю: люби его,
Жена любимого!
И за меня, и за себя,
Счастливую!
За вас молю я по ночам
Всевышнего:
Дай, Бог, всего,
Что просит он!
Услышь его!
И сохрани.
И защити.
Его, заветного.
Здоровья дай ему,
Добра!
Он стоит этого…

 Господи, да за что ж я так себя?!

За что (сама себя спрошу)
Прошу прощенья?!
Дыханьем даже никому
Вреда не сделала.
О, Господи! Прости меня
За грех не сделанный…
Прошу прощенья у себя,
Повергнутой…

Светлана вспомнила, что сегодня по дороге   домой, она проходила мимо дома, где жил Алексей. Там, за гардиной, двига-лись тени… она испытала щемящее чувство тревоги… или это было что-то другое?

За шторой – свет, знакомые черты:
Жена теплом тебя обогревает.
Проводит по плечу и по руке.
И ничего о нас с тобой не знает.
А что ей знать?! Её не предают,
И берегут покой и настроенье,
Ее за руку тонкую берут
И дорогие дарят украшенья.
Пускай живет в неведенье и счастье:
Никто ей в этой жизни не солгал,
Я каюсь: я тебя любила.
Весь наш секрет, что ты об этом знал.
Но удержали нас святые силы,
Не соблазнив, не предав, не поправ.
Стояла я над пропастью паденья, -
Ты удержал…
Наверное, я буду благодарна
За это целомудрие твое.
За то, что не было нам

Горько-сладко вдвоем...
За шторой – свет.
Он полон теплоты.
Там мир твоей семьи
Самозабвенный…
Случайный взгляд...
Прости, я не слежу. Живи.
Я тоже буду верной...

С теплотой подумала о муже… Как же, наверное, ему тяже-ло со мною! А наши отношения, неужели они так зыбки, что могут разлететься в одно мгновение, как карточный домик?
 
Любят душу, а целуют тело, –
Странный человеческий закон.
Как проникнуть в глубину предела,
Где берет начало вещий сон?
Где все краски ярки, первозданны,
Где стоит все на своих местах,
Только разверзается, как Тайна,
Тьма вопросов!
А в них  – боль и страх:
Где любовь берет свое начало?
Почему закон людей таков:
Есть душа, но ей не нужно тело.
Тело есть, но далеко любовь?!
Почему душа покрыта мраком,
Ну, а тело предано глазам?
Вечно борются любовь со страхом.
Их приют – по разным берегам.
А мосты то сводят, то разводят,
Люди гибнут в мутной той воде…
Любят душу, а целуют тело.
Кто целует душу? как? и где?
Не отвечу на свои вопросы.
Может быть, на них ответа нет.
Только я целую тело, словно душу,
Проникая в ее теплый, ясный свет.

Она подумала о том, что, наверное, нет ничего предосуди-тельного в том, что, кроме своих супругов, нам нравятся и другие люди… и что чувства к ним имеют другой, сильный и яркий, отте-нок… и что мы, как известно, люди… и ничего человеческое нам не чуждо…
 
Любовь – не криминал, не преступленье,
Не долг, не вексель, не аванс.
 А божий дар. Вознагражденье,
Счастливый шанс.
Ей не укажешь времени и места
И сроков жизни не определишь.
А встретишься с ней неизбежно, –
Смирись.

Бывает, состоим мы в браке,
Счастливо много лет живем,
Но вдруг она твои смешает карты,
Сожрёт живьём.
Ты не хотел, но ты ее пригубил!..
Ты не желал, но стал рабом сейчас…
Скорей всего, что тех, кого мы любим,
Должны любить и те, кто любит нас.

И мы должны быть менее пристрастны
К тому, кто нашими любимыми любим,
Их одарять и нежностью, и лаской,
И щедростью, – насколько хватит сил…
Наверное, любимые достойны,
Чтоб их любили, так же как и мы.
Чтоб выразить они могли спокойно
И чувства, и желания свои.
Чтоб не боялись нашего проклятья,
А ревность не держала на цепи.
Чтоб ржавчина обиды и ненастья
Не потревожила их светлой головы.
И дело не в попытке благородства,
В корысти иль желанье угодить:
Любить ведь так естественно и просто,
Абсурдней было б не любить.
Чтоб нас они любили страстно, нежно,
И восхищались благородностью души,
Своей любовью не обременить бы…
Не пасть бы под проклятье их любви.

Наступило облегчение, но присутствие недавнего миража ещё сияло… что-то непоправимо изменилось… Что? Ведь никуда не ходила… Ничего не делала… а всё в её мире стало совершенно иным… она только исследовала свои мысли, чувства, отношения… Устроила себе допрос с пристрастием.

Ничего вокруг не изменилось, –
Изменился моих мыслей ход.
То ли я очистилась?
То ль сбилась?
То ли далеко зашла вперед?
Ориентир потерян...
Что-то ясно.
Что-то непонятно и сейчас.
Я прислушиваюсь:
Бьется чаще моё сердце.
Мышца напряглась...
Далеко смотрю…
Теперь все ближе, ближе...
Возвратиться?
Двигаться?
Стоять?
Ничего, кроме себя, не вижу,
Что бы нужно было изменять.

Стихи лились из Светланы, как из рога изобилия ?

Серебряное копытце всё высекало и высекало драгоцен-ные камни…

Тучи выпали своим застоявшимся дождём. солнце светило своим щедрым сиянием где-то в другой части планеты. Светлана тихонько прошла в комнату, легла на диван, раскинулась, как на пляже, подставляя своё тело последним лучам уходящего солнца и – мгновенно уснула…

Ей снилась радуга после дождя… она выгнулась над её го-ловою… дождь продолжал падать крупными горячими каплями… они приятно щекотали щеки…
 

УТРО

Валерию казалось, что он не спал всю ночь. Его мысли, словно трактор, пахали запущенную целину его памяти. Трактор выбивался из сил, буксовал, но тянул свой неподъемный плуг, раз-резая со скрежетом и болью, землю: цельную, неделимую, утрам-бованную временем. Он трудился, поднимая пласты неведомой доселе почвы, что годами почивала в покое. Кому и зачем понадо-билось будоражить этот спрессованный слой земляного покрова?
Вспаханные борозды разбережённой почвы, холодной и безжизненной, уродливо и сиротливо лежали на поверхности. Ко-личество земли не изменилось, но зрительно оно казалось гораздо большим. Что теперь с этим делать? Куда девать? Как остановить этот неустанно работающий и надрывающий силы трактор? Есть ли у этого железного чудовища водитель или этот бешеный зверь сам едет, куда вздумается?
Мужчина проснулся с тяжелой головой: это была не просто бессонная ночь, а пытка, словно в застенках гестапо, где его под-вешивали на дыбы, стремясь выведать государственную тайну…
– Доброе утро!» – Светлана внимательно посмотрела на Валерия, но он почему-то избегал контакта глаз…
– Доброе!
Какой-то он тихий, как тень, голова опущена, скулы сжаты…
Но её не проведёшь: она спец по невербалике…
Да что ж он так вздыхает? Наверное, сам не замеча-ет… Может, голова болит?
Решила спросить.
– Что-то случилось?
– Нет, всё хорошо.
– Что-то беспокоит?
– Всё нормально. Как вы вчера пообщались (хотел сказать с Анютой, но осёкся: мало ли с кем она общалась!)?
– Прекрасно! Ты не волновался? Мы так увлеклись, что не заметили, как прошло время, извини…
– Волновался… Думал, не случилось ли чего?
– Нет! Все нормально… Спасибо…
– За что?
– За то, что волновался. За то, что понимаешь… за то, что ты есть… за то, что не сердишься… Что-то было инте-ресное по телеку? Футбол?
– Нет, ничего. Да я заснул… устал…
– А мне показалось, что ты спал как-то тревожно…
– Не знаю. Может быть… погода меняется. (и потёр нос).
Светлана про себя подумала:
Ага… меня на мякине не проведёшь… Ты, наверное, за-был, что живёшь с психологом? Что-то ты скрываешь, мой дорогой… Что? Может, влюбился и мучается теперь? Ничего, пусть помучается… иногда для профилактики надо… Не мо-жет же один человек заменить другому весь мир и всех людей! Во всяком случае, люди, имеющие одну проблему, лучше пой-мут друг друга.
Человек, который сам не испытал непреодолимого вле-чения, не может понять того, кто влюблён. Но как меняется его психология, если в «капкан» попадает он сам… Но даже при этом опыте он себя оправдает, а другого осудит… Неужели все такие?
Будто бы всё, как всегда… завтрак… поцелуй на пороге… привет, который она обычно шлёт из окна… Но какая-то тревога… волнение… беспокойство…
А если и влюбился, что такого? Наверное, нельзя всю жизнь любить одну женщину… вот их сколько ходит: красивых, молодых, длинноногих, свободных… Любить – это красиво… Кому это чувство мешает? Всё, что предназначается супругу, он получает, а перекроешь «побочный канал», тебе всё равно не прибавится! Что теперь, в пустыню ехать, чтобы не было ни соблазнов, ни искушений?
А что, если и правда, у мужа появилась другая женщина? И сейчас она занимает все его мысли? Если она ему больше нра-вится, больше подходит? Ну, что ж, мне разрешать его сомне-ния? Пусть выбирает и принимает решение сам. Почему сразу – решению? Уж очень мой муж требователен, избирателен…
А если вдруг придёт и скажет, что у него – другая? И что он хочет быть с нею? Не знаю… так, пока гипотетически, думаю, что пойму, приму, даже помогу, чем могу… Все живые люди… Лучше жить по совести, чем по чувству долга… во вся-ком случае, я бы не хотела, чтобы со мною жили по привычке, по обязанности, а не по любви…
И та, другая, она тоже достойна счастья… может быть, она лучше меня… для него… хотя я, по правде сказать – женщина-совершенство (я от скромности не похудею!). Очень тонкий юмор! Когда мы любим человека, то наша главная за-бота о том, чтобы он, нами любимый, был счастлив. Хотелось бы, чтобы с нами, но если без нас, то… Что поделаешь! Было бы ему хорошо! Да что же я всё о грустном и беспросветном?!
Ой, как у тебя всё легко получается! А сама что без му-жа делать будешь? Как говорит Алеся, не плачь, мама, мы себе ещё хуже найдём? 
Знаю, как это трудно: страдать, мучится, выбирать… Ладно, разберётся сам. Неужели и я, как другие, страдаю глу-пой привычкой – приписывать им свои мысли?
Мысли, словно бумажный змей, рвались куда-то, в неведо-мую даль… Тонкая ниточка рассуждений на важную тему, о кото-рой раньше почему-то не думалось так проникновенно, как сейчас, была готова вырваться из рук, оборваться, и улететь безвозвратно… Но – куда?
А, может, муж всё же мои стишочки нашёл? Да, инте-ресный был бы поворот: подумает, что у меня роман на сто-роне, что я его обманываю… Нет, он, хотя и чувствительный, но умный… В крайнем случае, спросит… А если не спросит? На-думает себе что-нибудь, а мне не скажет, чтобы меня не вол-новать? Не  смутить ненароком? Замкнётся в себе, спрячет свои подозрения глубоко-глубоко, и погрязнут они под суетою бытия… Переведет, словно стрелочник, главную линию с пути на второстепенную… а там – тупик… и – рухнет весь наш прочный и благополучный мир…
А если… вдруг… он начнёт меня упрекать, как Юра – Аню?  Осуждать? Не-е-е-ет, мой муженёк не такой… он воспи-танный… он такого себе не позволит…
Тогда, в первую брачную ночь, когда я, наслушавшись рассказов подруг о том, как болезненно протекает дефлора-ция, боялась той минуты, когда мы останемся вдвоём, и это – начнётся… Что облегчило мне страдания? Мысль о том, что мой Лерчик не может мне сделать больно! Это просто – не-возможно! И действительно так произошло: потихонечку, по-легонечку он готовил меня к тому, чтобы никаких неприятных ощущений я не испытывала… Боже, как я была благодарна ему и счастлива! Какие истинно красивые минуты мы испытывали потом вдвоём, общаясь своими мирами, галактиками, космо-сом чувств…
 Было в этом что-то от первозданного восприятия жизни и от современного цивилизованного человека… от бью-щего из недр земли родника и чуда северного сияния... от моло-ка с мёдом и насущного хлеба… от дыхания младенца и поцелуя страсти… от лёгкости шёлка и мягкости бархата… от невин-ного детства и умудрённой жизненным опытом старости…
Мы хотели родиться вместе, как однояйцовые близне-цы и жить, как Адам и Ева, в раю… и чтобы не было там ни змея-искусителя, ни с чужого дерева яблок… и были мы одни во всей Вселенной…
И были мы зернышком, хранящим в себе память о своих предках… и седым ковылем, качающимся на ветру…
И были мы бессмертником, засохшим от одиночества и нежною, чувствительною мимозою, складывающей свои лепе-стки от неловкого прикосновения…
Мы были дикими зверями в брачный период и улиткой, проснувшейся впервые после рождения…
Мы были подснежниками, цветущими в холоде тающе-го снега и кустом жёлтых хризантем, тронутых заморозком…
Мы были любопытными одуванчиками, появившимися на робкой весенней траве и столетними елями, верхушки ко-торых упираются в небо…
Разве могут бесследно исчезнуть эти миры, встретив-шиеся в мироздании? Разве могут они не стремиться друг к другу? Разве смогут они забыть друг о друге? Предать друг друга? Нет! Они могут выйти на другую орбиту и летать от апогея до перигея… пусть  это будет другой мир… может быть, лучший… но так, как здесь, ей уже не будет… Пусть ле-тит в пространство… туда, куда его влекут тысячелетние силы… Туда, где ему откроется новый мир…
На листке появились строчки:

Любить нам выпадает ближнего,
Не дальнего, не сразу всех…
Быть с нелюбимым — это пытка.
Не быть с любимым — это грех.
 
Как хорошо, когда всё сходится: и взаимная любовь, и диа-пазон приемлемости, и способность супругов выразить свою лю-бовь особым, эротическим, языком! И всё это – по желанию, по велению души…  Пожалуй, ничего более ценного, чем найти это всё в законном браке…
Господи, спасибо тебе, что ты дал мне при жизни ис-пытать такую любовь!
Несмотря на то, что решение было принято, и не было ни-каких сомнений в его правильности, растревоженные новым со-стоянием мысли и чувства подвергались проверке, а знания, взгля-ды, убеждения инвентаризации. Хотелось надеяться, что так при-ходит мудрость: не от суммы знаний, а от усвоенного богатства мира, от приобщения к глубинам человеческой сути, от пригублен-ного неведомого доселе зелья искушения… Не каждую минуту мы взрослеем и умнеем! Человек – не святой, чтобы жить только ду-шой, романтикой, платонической любовью… Он – не зверь, чтобы поддаваться только инстинктам. Человек, он потому и homo sapiens, что думает, страдает, выбирает, осознает, принимает но-вые, жизненно важные, решения… наслаждается жизнью… или ка-ется в содеянных ошибках…
В конце концов, человек же не собака, которая бегает вокруг раз и навсегда вбитого хозяином колышка? Человек сво-боден, как… как… как человек. Как хорошо, что доча усвоила наши семейные ценности! Вся в папу… И я, конечно, умница большая, что и говорить? Да, сам себя не похвалишь, так и бу-дешь непохваленный жить! 
Как бы мы страстно ни любили кого-то, но самая веч-ная, всегда ответная, глубокая и искренняя любовь – это к се-бе… ой, как же люблю себя, любимую… просто обожаю! Осо-бенно за безмерную скромность!
Эх, хорошо рассуждать… но жизнь может преподнести массу сюрпризов… 
Мысли снова вернулись к поиску местонахождения письма со стихотворением.
А вдруг – нашёл? прочёл? Попробуй потом оправдаться! Причём тут оправдания? Ой, ой, ой! Кто  не поскальзывался на арбузной корочке, там, где только что была соломка? Если бы были святые на Земле, так у меня бы давно уже нимб засве-тился! Чего же я боюсь, если мне нечего скрывать?! Спросит – скажу, как есть… или не скажу… муж, он же не  священник, чтобы исповедоваться перед ним? Это же не его дело – отпус-кать грехи? Да и греха-то нет никакого…
Жалко, если расстроится… Надоело об этом думать! Езжу, как на карусели, по кругу! Замучила уже своими стена-ниями, честная ты моя! Ладно, скажу то, что посчитаю нуж-ным в тот момент…  Если спросит… своих надо держать в по-кое… ну, понапрасну, в смысле, не волновать…
Светлана посмотрела через окно во двор. Общая картина не менялась много лет… только деревья подросли и детская пло-щадка пришла в запустение… Качели скрипят… песка в песочнице нет… Когда дочурка была маленькая, а лето – изнуряющее жарким, Светлана приносила домой пару ведер песка, стелила на пол кле-ёнку, и устраивали своей Мариночке занятие на полдня: и пасочки, и домики, и мельница работала… И папа песок завозил, качели смазывал, чтобы ребёнка резкий звук не раздражал…
Правда, осень – такое удивительное время года, когда пе-репутываются все краски, меняются цвета... зелёная поросль со-седствует с увяданием… от этого несказанного буйства красок ис-пытываешь восторг… трепет… а от этого противостояния – боль… Жаль, что после этого сумасшедшего великолепия ничего не оста-нется, когда наступит зима… Необычайность покроется мёртвым снегом, и станет мир однообразно-холодным… Света с сожалени-ем вздохнула. Подрезала стебли желто-горячих хризантем… Цветы, подаренные мужем ко Дню их Знакомства. Это – великий семей-ный праздник…
Свежий запах тронутых цветов растревожил… Цветы пахнут любовью…
И она заплакала…

 
ДЕНЬ

На работу Светлане сегодня не нужно было идти: методи-ческий день. Взялась убирать, переставлять мебель. Это было в её стиле: и пыль погонять, и новизны добавить.
О чём я думаю? Нет, ну, правда? Что меня больше всего беспокоит? Как бы муж случайно не узнал о моём тайном вле-чении к некому молодому и, наверное, весьма легкомысленному, человеку…  Или?
 Светлана подошла к полке, внимательно посмотрела на подчеркнуто ровно, практически безупречно стоящие книги… Гла-зами отыскала томик   И. А. Тургенева, быстро открыла. Слава богу! «Опасный» конверт мирно лежал между страницами любимых стихотворений в прозе… «Как хороши, как свежи были розы»… Она облегчённо вздохнула… быстро и решительно порвала конверт и без сожаления выбросила в мусорное ведро. Она приняла реше-ние! И  ей уже было почти не жалко ни своих трепетных, чувств, ни незатейливых стихотворных признаний, ни утихших толчков… ни радуги после дождя…
Прямо подвиг какой-то совершила! Давайте мне медаль «За супружескую верность и преданность идеалам семьи»! Ве-шайте на дом мемориальную доску: «Здесь жила и устояла от искушения Светлана Волошина».
Но как же было приятно чуть-чуть поддаться искуше-нию, чёрт побери!  и немного впустить в себя глоток чужой судьбы… Неужели ли было бы лучше, если бы меня ничто не волновало? Тогда, наверное, было бы неимоверно скучно!
Хорошо, что ещё не затянуло! Правда, что греха та-ить… стало интересней стало жить… легче дышать… краси-вые стихи так и нанизываются на ниточку строк… А походка? Наверное, так в сказках летают жар-птицы: близко к земле, но над землёю… хочется о чём-то говорить… что-то спраши-вать и – смотреть, смотреть, смотреть на этот, полный красок, мир, на этого змея-искусителя, на его хитренькие игри-вые глазки и понимать, что он испытывает твой покой… про-веряет тебя на прочность… манит…
Нет, нет, нет! Решительное «нет»!
Как всё-таки хорошо, что покой в её семье не нарушен… что никаких опрометчивых поступков не совершено… Что же такое дергается там, внутри…  А если бы не сказала себе «нет»? как тогда могли бы развернуться события? Наверное, возникло бы неодолимое влечение… притяжение… объятия… о – нет… до этого бы не дошло!

Алые паруса ушли за горизонт – к настоящей Ассоль, ко-торая ждёт своего принца, глядя в бескрайнюю синюю даль…

Представить себя с другим мужчиной Светлана не могла даже в мыслях… это что-то генетическое… Нет, к этому она пока не готова… пока? Интересный поворот… Нет! нет! нет! Они связаны с мужем по закону сообщающихся сосудов… вот и сегодня… что-то в нём не так, а она уже мечется, мается… не потому ли что у самой беспокойство на душе?
Наверное, свои волнения я приписываю ему… мысли ска-чут туда-сюда… какой-то треугольный стиль размышления… … не хватало того, чтобы наши отношения превратились в любовный треугольник! Ага, четырёхугольник! Ой, беда мне с тобой! Сколько мусора в голове! Всё. Никто ничего никогда не узнает! Подруга – могила! Конверт со взрывоопасными строч-ками – в ведре…
Постояла. Подумала, и решила выбросить изорванный лис-ток в мусоропровод. Хотя трудно представить, что интеллигентный Валерий будет изымать из помойного ведра, а потом складывать, словно мозаику, обрывки! Ну, вот и всё: никаких опознавательных знаков, вещественных доказательств, напоминаний. Занавес опус-кается… Решение принято, обезвреживающие процедуры выпол-нены.
Но тревога не проходила…
Всё! Никакого общения со своим новым знакомым. Опять двадцать пять! Кому ты это говоришь? А как же он? Ему, наверное, будет грустно без общения со мною? Пережи-вёт! Прямо Алла Пугачева! За честь почитает с вами общать-ся… Сто лет мак не рожал… переживёт! Хватит тут мучени-цу из себя строить и самопожертвованием упиваться… Алек-сандр Матросов!
В общем-то управлять своими мыслями Светлана умела: надо только принять решение и дать команду, поставить невиди-мый «защитный фильтр», чтобы нежеланные мысли не проскаль-зывали, а потом отслеживать, чтобы эти лазутчики не проникли на её территорию…
Итак, больше я о солнечном дожде не думаю!
Не думайте о белой обезьяне… Не думайте о белой обезь-яне…?.
Но если бы так просто вместе с выброшенным сиреневым листком можно было полностью изъять чувства. Нужно время. Оно есть.
Хорошо, что не надо идти на работу… там – другой ритм: лекции, семинары, консультации… студенты… коллеги… дела. Суета вокруг мешала бы размышлениям… А разве ещё  нужно о чём-то думать? По-моему, всё!
Светлана хозяйничала на кухне. Это было её самое люби-мое место в доме… цветы… нежная, как крыло бабочки, занавес-ка… красивые тарелки… игрушечный морячок со смешными щека-ми… в изящных баночках экзотические специи и приправы, – пря-мо гастрономическая лаборатория! Мягкий ковролин щекотал ступни…
Открыла баночку оливок: обожаемая еда! заварила кофе «Балерина»… Божественный аромат окутал пространство кварти-ры… Включила релаксационную музыку… Взяла салфетку с изо-бражением подсолнухов, бережно постелила её на край стола… Налила кофе в невесомую фарфоровую чашку… Села… и пригото-вилась к вкусовому удовольствию… Отхлебнула глоток…
Блаженство… нирвана… маслины и кофе создавали во рту необычайно приятный оттенок… едва подсахаренный напиток и кисловатый вкус солёных плодов… гастрономические чувства до-полняли эстетические…
Как же мы её назовём эту композицию…? Да так и назо-вём: «Вкус любви».
Посидела, обрамив щёки ладошками… взгрустнулось… Прилегла на диван… Лёгкая истома укутала Светлану, словно тёп-лым пледом.
Пусть будет свободным пространство в вашем со-единении…
И пусть ветры небес танцуют между вами…

Валерий чувствовал себя мамонтом, заснувшим миллионы лет назад, в период вечной мерзлоты… И вот сейчас его разморо-зили… Где он? Где его сородичи? Какой век? Что делать? Что им всем от него надо? Где его место среди этого пугающего, чужого мира?
Валерий понял, что настало другое время… что оно требует изменений… но – в чём? Что он может изменить в этом суровом мире жестокой конкуренции? Прошло пятнадцать лет, а он и не заметил…
Жена расцвела, похорошела. Правда, чуть пополнела по-сле родов, но это её не портит. Дочь  как-то быстро выросла, любимица его драгоценная, Маринка-малинка… Как остры ещё воспоминания того, какой она была чудной малышкой… да и сейчас красавица, каких поискать! Прыгала у меня на коленях, приговаривая: «Маринка-малинка моя!» – «Моя!» – «Твоя-твоя!» «Маринка-малинка твоя! «Малинка-Малинка моя!». А потом, когда чуть подросла… приду с работы, только сяду за стол, а она уже тут как тут… усядется на колени… так вме-сте и едим: кусочек в один рот, потом – в другой…
У Валерия защемило на душе при воспоминании о его гла-застенькой хохотушке… Когда они со Светлячком ждали появле-ния на свет своей малышки, ему так хотелось, чтобы она была по-хожа на маму… Да, она и похожа – к зеркалу не подходи! Но что-то в ней было его, не спутаешь… Вот уж действительно, к гадалке не ходи, мама-папин симбиоз!

Работа у Валерия Тарасовича была сложная и ответствен-ная. Он всегда благоговейно к ней относился,   за что бы ни брался, всё делал хорошо. И сегодня всё было, как обычно: отдавал прика-зания, рассматривал заявления, подписывал приказы. Добросове-стно, чётко, продуманно.
Его мышление как будто расслоилось на две части: одна часть работала на благо учреждения, а вторая, потаённая, жила своею жизнью. Где-то там, в рудниках его души, шли тяжёлые под-земные работы. Пришлось достать столько породы!
 

                                                                                                    ОБЕДЕННЫЙ ПЕРЕРЫВ

Валерий достал из «дипломата» коробочку с «тормозком», который утром заботливо собрала жена, и открыл её. Запах ванили распространился по кабинету… Валерий вздохнул и стал есть – по привычке… но остановился… Внезапно возникшее  чувство отвра-щения помешало продолжить трапезу… есть не хотелось… исчез аппетит… и коробок был отодвинут в сторону…
Ну, хотя бы есть время подумать! Боль, как бормашина, доставала до воспалённого нерва, не давая возможности рассла-биться. Такое чувство, словно хлорная кислота прошла на кожу сквозь одежду… что с нею делать? Отложить, лелеять или пере-жить? Какая она страшная, неприглядная, мерзкая, липкая, эта ревность… Стали понятны муки Отелло.
Когда-то же она пройдёт, эта боль? Наверное, нужно немного подождать. Говорят же, что время лечит. Вряд ли время лечит само по себе… Сначала нужно диагноз правильно поставить, назначить лечение… Невыносимо!
Может, уехать куда-нибудь? К маме, например? Но – завтра к 8.00 – на работу, можно опоздать: сто километров туда, сто – обратно. Зато в дороге можно обо всём подумать. Нет  уж… Дорога не самое лучшее место для мыслей, там ну-жен глаз да глаз… И мама засуетится: спросит, что случилось? Что ей скажешь? Жаль, что обманывать не могу! Да и ехать с таким настроением… не ровён час в аварию попадёшь… А что? Тоже вариант! Раз – и готово? О чём я думаю? А как же мать? И так еле пережила гибель Остапа. Нет, для неё это будет непосильным ударом… И кто ей поможет, если не я? Даже ду-мать об этом противно, стыдно, мерзко.  Что, хочешь быстро отделаться? Нет уж, помучайся, пострадай, чтоб жизнь мё-дом не казалась…
А что делать? Надо с кем-то посоветоваться! С кем? Друг мой, Толик, единственный и незаменимый, в далёком Но-рильске. С Юрой? Нет, с ним уж точно не пооткровенничаешь! Сам ревнивец заядлый, службист-аналитик… накрутит так, что мама дорогая! Да и жёны дружат между собой: вдруг про-изойдёт утечка информации? 
С сестрой? Тоже нет, начнёт винить Светлану... А по-том у нас всё наладится, а родня будет знать, что у меня не-верная жена… Короче, пошла плясать губерния! Достанут до печёнки.
А молчать – легко? Держать в себе этот груз разве возможно? А как ты думал? Тишь да блажь, да божья благо-дать? Получай по полной программе! И так спасибо, что 15 лет верой и правдой… Стоп! А – вдруг – не верой и не правдой? А я ничего не знал, не замечал… А, может, знать не хотел? Может, у неё давно кто-то есть, а театрами только прикры-вается? Нет, това-а-а-а-а-рищ, остановитесь! Так далеко можно зайти… Очень далеко…
Заглянула секретарь: пришли партнёры... Пора работать…
Не расслабляться! Так, наверное, сходят с ума… живут, будто по накатанной колее едут, а потом – раз! – и сходят с катушек…  Этого ещё не хватало! В нашем роду сумасшедших не было... И, пожалуй, не будет!
 Перерыв закончился. Очень хорошо отдохнули….

Светлана немного поспала: беспокойная ночи истощила её организм. Лёжа на диване, она чувствовала прилив новой энер-гии… Вставать не хотелось… понежилась под лучами щедрого осеннего солнца и вспомнила  первые, самые тяжёлые, месяцы после рождения Мариночки. Проблем было! То у неё животик бо-лит, то зубки режутся, то простуда обуяла, то краснуха высыпала. У самой Светланы, кроме физического и психологического истоще-ния, связанного с родами, свои несчастья: мастит, будь он нела-ден... ох и боль была нестерпимая… времени суток не различала... а муж супчик варил… бюстгальтеры стирал и посмеивался: я те-перь лифтёром работать смогу!  После этих испытаний они стали делить время на «до мастита» и «после мастита»…
Центр мира переместился… Любовь к собственной малют-ке раздвинула границы Светланиной Вселенной. Пришла острая, сверхчувствительная, болезненная любовь ко всем и ко всему: к другим детям, людям, птицам, цветам, особенно к беременным женщинам. И к мужу: творцу-создателю этого небесного чуда, их совместного творения – дочурки… с мужем Свете не хотелось пре-рывать ни душевной, ни физической связи… всем хотелось отдать побольше тепла… любви… участия… в ней этого было так много!
Но иногда элементарно не хватало сил… Были минуты, ко-гда Света чувствовала себя Жанной Д’Арк перед сожжением… и выглядела соответственно. Наверное, Валерке было жаль смотреть на измождённое лицо жены, не глаженый халат, не уложенные волосы, согбенные плечи.
Как оказалось, Валерий тоже напряжённо думал о том, как подбодрить жену… что нужно сделать для того, чтобы она почувст-вовала себя женщиной… или хотя бы просто вспомнила о себе? Его сердце, что называется, обливалось кровью, глядя на страдания жены… он-то на работе, а она тут сама… всё на ней…
Ему так хотелось, чтобы она сняла халат, надела платье и почувствовала себя счастливою… Все стандартные способы: цветы, конфеты, маленькие подарочки – были использованы… Всё, конеч-но, принималось Светланою с радостью, но слишком кратковре-менною она была… К тому же её сразу вытесняли неотложные до-машние проблемы: кормление, купание, прогулки, укачивание… Иногда даже подарки казались не вполне уместными: подарил зо-лотые серёжки – взяла, да так примерять и не успела – побежала, услышав плач малышки! Положила в коробочку… до подходящего случая… а когда он будет?!
Усталость не даром называют смертельной: ночью – едва до кровати доползает… чутко спит… ежеминутно вскакивает… О том, чтобы прямо сказать, чтобы приоделась, прихорошилась, не могло быть и речи: ненароком мог обидеть или задеть такие тон-кие и ослабленные струны её и без того напряженной души… Такой варварский способ Валерием не рассматривался. Но кое-что он всё-таки придумал! Однажды придя вечером домой, он обнял жену, которая, как всегда, встречала его на пороге, и на ушко сказал:
– Я приглашаю тебя на свидание…
Светлана бросила болезненно-удивлённый взгляд: воз-можно ли это при имеющихся условиях?
– А как же дочка? С кем?
– В 8 часов, на нашем балконе… Я буду тебя ждать…
Что было дальше, надо было только видеть: они носились по квартире, стараясь навести порядок… довольно быстро убрали квартиру… свидание назначено… надо успеть! Возлюбленный, на-дев фартук, перемыл посуду… Невеста укладывала доченьку спать… Валерий сказал:
– Пойду куплю хлеба, что-то у нас маловато…
А Светлана тем временем приступила к священнодейст-вию: причёска… лёгкий макияж… новое платье… украшения (вот и пригодился недавний подарок!)  …ногти… губы… И вот она при полном параде! Стала в прихожей и представляет, как сейчас вой-дёт в квартиру Лера и увидит красу свою ненаглядную… незем-ную… и – ахнет! Наверное, не узнает… он давно не видел её при параде… Затаила дыхание, предчувствуя его удивление…
И вот ключ поворачивается в замке, и на пороге появляется её муженёк… с огромным букетом ромашек… Удивлению, счастью, восхищению не было предела!!! Ну, и кто – кого удивил?
В этот вечер было много потрясающего… каждый из них удивлял другого… и им нравилось удивляться! Они обнимались… целовались… говорили взахлёб… признавались… а потом соединя-ли свои миры, упиваясь всплеском свежих чувств… благодарно-стью… новым праздником – свидания на балконе! Свидание про-шло на высоком романтическом уровне…
И Валерий время от времени придумывал новые способы вынуть жену из быта, стремясь порадовать её.  К традиционным праздникам прибавлялись всё новые праздники… Только много лет спустя Света прочла о том, что в науке есть такая концепция жизни, событийная называется. Длина жизни определяется не количеством прожитых лет, а событиями, которые переживаются: чем больше интересных мгновений, тем продолжительность жиз-ни кажется больше…
Юмор в их семье был прописан постоянно… как-то легче живётся, когда весело… Приходит как-то Валерий с работы и спра-шивает:
– Как тут поживает моя старшая дочь?
А старшей дочери полгода от роду! Так и  пополнялась их семейная жизнь коллекцией совместно пережитой радости. Эти воспоминания сродни изысканным драгоценностям, которые бе-режно хранятся, надеваются по праздникам, передаются по на-следству. Они делают жизнь богаче, насыщеннее, выразительнее. В обычные дни – поддерживают тонус, определяют уровень отно-шений, согревают невиданным теплом. В дни противоречий слу-жат скрепляющим механизмом. А в тяжёлые, драматические дни, сближают, поддерживают.
Света снова почувствовала огненную волну радости, кото-рая всегда охватывала её от новых изобретений мужа. Радовалась тому, что ни одной соринки нет в их отношениях. Что он умеет, как тогда, на свадьбе у его сестры, быть и великодушным, и заботли-вым, и неожиданно хорошим… Нет, предсказуемо замечатель-ным! Оригинально  неожиданным! Улыбка засияла на её лице при воспоминании о её родном муже.
 Наверное, мужья и жёны не бывают родными… разве что по отношению к ребёнку… они, конечно,  могут стать родными, если близки по духу… Но – юридически – чужие… В лю-бой момент каждый из них может сказать друг другу: «Изви-ни, дорогая…» – «Прости, дорогой, но….». Добровольный союз… Да, хрупко призрачное счастье… Мы же с Валеркой, как сиам-ские близнецы: срослись средней ногой…
 Светлана вспомнила о своей Марье-искуснице.  
Как она там, кровиночка моя?

Занимаясь домашними делами, Светлана неустанно думала о главном. Ей хотелось понять, почему произошло это смятение души…
Я – порядочная женщина! Ах, ах, ах! Как будто влюбля-ются только непорядочные! Что за бред на балалайке?
Цепочка мыслей подвела Светлану к телефону. Позвонила мужу на работу.
– Как  твои дела? Всё ли хорошо?
– Нормально.
– До вечера!
– Пока!
Трубка легла на рычаг.
Нет, голос какой-то не родной… отстранённый… холод-ный… чужой…

 

                                                                                                   ВЕЧЕР

Закончился рабочий день. Можно идти домой. Но – стран-но – Валерию почему-то не хотелось ни вставать, ни идти. Обычно он, что называется, летел домой на всех парусах, в своё тёплое, уютное «гнёздышко», где его ждала жена… жарила картошку, по-ливала мясом в горчичной подливе, выкладывала в салатницу за-крытые летом помидоры, садилась напротив и, подперев подбо-родок руками, смотрела, как он с аппетитом ест… и слушала его рассказы о работе…
Его жена… жена… жена…
Надо позвонить, а то будет волноваться…
Всё, что раньше казалось незаметным, привычным, родным вдруг показалось ему чужим, подозрительным.
…все подоконники уставила своими цветами… постоян-но что-то цветёт, что-то распускается… пересаживается… скоро самим негде будет жить… это цветы тут живут, а мы так, при них существуем… Да пусть занимается, чем угодно, лишь бы…
Он понимал, что нужно предупредить жену о том, что он задерживается, но почему-то медлил. Так было всегда: если за-держивался, всегда звонил. Как только необходимость в его при-сутствии исчезала, бежал домой…
Надо позвонить… почему-то страшно: сразу догадается по голосу, что что-то не так… утром еле выкарабкался: прав-ду не скажешь, а врать – не умею… абсолютно и категориче-ски… Что бы такое придумать, чтобы она о моих мыслях не догадалась, она у меня женщина проницательная! Надо приду-мать какую-нибудь «отмазку», как говорит доча своим моло-дёжным сленгом…
Раньше коллеги часто предлагали задержаться после рабо-ты: пивка попить, политикам кости перемыть… не-е-е! он не люби-тель… Света, бывало, даже уговаривала: да посиди ты, поддержи отношения с коллегами в неформальной обстановке… Куда там! Ответ один: мне на это и рабочего времени хватает!
Хоть бы сейчас кто-нибудь предложил вдарить по пив-ку… может быть, я бы и согласился, отвлёкся чуть-чуть от своих проблем…
По правде, и видеть никого не хотелось… перед другими, особенно коллегами, не предстанешь в первозданной своей ду-шевной наготе… А надевать маску благополучия, чтобы не обнару-жить своего истинного состояния, непривычно, да и не за чем. Ско-рее всего, это не поможет: всё станет очевидно, надо что-то гово-рить, пояснять… а с коллегами Валерий никогда не обсуждал лич-ных проблем. Их отношения можно было назвать служебно-дружескими, позволяющими как хорошо выполнять работу, так и пошутить… Хороший, всё-таки, у них коллектив! Но сейчас не хоте-лось видеть никого. Никого. А эти разговоры, они априори бес-смысленные: футбол, политика, женщины, анекдоты о ревности и измене: «Приезжает муж из командировки, видит, жена с лю-бовником в постели…». О-о-о-о-чень смешно!
Хотелось тишины и покоя. Покоя! Вспомнил Евгения Евту-шенко:
Покой? Скажите, что это такое?
Как по-латински формула покоя?
И почему, предчувствиям не вняв,
Любимых сами в пропасть мы бросаем,
А после так доверчиво спасаем,
Когда лишь клочья платьев по камням?

Но позвонить – надо! Взял телефонную трубку и, не дож-давшись вызова, опустил на рычаг… Он продолжал сидеть…. Взял из стопки чистый лист бумаги… тот поразил его своею белоснежно-стью… нетронутостью… ожиданием… Открыл ручку с золотым пе-ром (подарок жены) и стал рисовать. Вернее, чёркать: зигзаги, за-бор, стрелки, грибок, елка, спираль… Как-то нелепо это выглядело: белизна листа, на котором обычно писались деловые документы, и эти нелепые, ничего не значимые каракули…
…не значимые для меня, а моя жена наверняка бы объяс-нила, что они значат. Будто  я сам не догадываюсь, что от-ражаю на бумаге то, что творится у меня на душе!
Надо идти домой или позвонить, что задерживается. Нуж-но.
Она сама не позвонит: знает, что, если я могу, позвоню сам; не звоню, значит занят. О плохом она вряд ли думает, но то, что волнуется, тревожится –однозначно… особенно после сегодняшнего утра: что и говорить, неестественная натяну-тость была… имела место быть…
А что же делать? Не разговаривать, не спрашивать ни о чём? Всё принимать, как есть? Ни на что не реагировать? Ну, я уже отреагировал! Как же ты на такое не будешь реагиро-вать?! Хочется рвать и метать… Нет, надо держать себя в руках! Что это значит? Укрощать себя? Злиться? Плакать? Просить прощения «за то, в чём был и не был виноват»? Ну, для начала надо успокоиться. Привести себя, так сказать, в соответствие… Крепко подумать, чтобы адекватно воспри-нимать действительность. Почему она это сделала? Где же логика? Какая логика, если я зол!
Когда эмоции — в раздрызге, логики не найдёшь.
Начинаем всё сначала: она имеет право быть такой, какой была и есть? Имеет. Ну, так и я имею. Но я же им не пользуюсь? Это моё дело! Кто знает, чтобы было, если бы мне какая-нибудь зазноба покорила сердце? Да, я верный… Ой, да ладно… святой нашёлся! Девчонки есть такие, что мимо не пройдёшь: хоть взглядом, да зацепишься…  «их разве  слепой не заметит, а зрячий о них говорит… ». И у меня глаза имеются, благо, что в очках лучше видно… Что греха таить, нравилась же мне Светина подруга, Татьяна, художница. Ой как она мне не по-детски нравилась! Но я же мог свободно и открыто лю-боваться ею, рассыпаться комплиментами, разговаривать с нею часами по телефону. И в Светином присутствии и без. Благо, Света не ревнивая… даже поощряла наши, более чем дружеские, отношения. А я получается, ревнивый? Не знал я этого раньше.
И самая-самая закадычная подруга, голубоглазая блон-динка Анечка? Тоже вызывала некоторые эротические чувст-ва. Чудом устоял! что я? Я – простой смертный, могу и оши-баться… а она? А она что – богиня? Такой же живой человек, со своими желаниями и чувствами? Не мудрено с такими данны-ми до сих пор ничего себе не позволить… да откуда я знаю? Может, и позволяет? Ладно, сейчас не буду об этом думать…
А когда одна из коллег начала названивать домой и в любви признаваться, что Светлана сказала? Только тихо и участливо: «Прошу тебя, пожалуйста, встреться с этою женщиною. Видишь, она страдает, поговори с нею». Может, ей тогда тоже было неприятно? Говорить, что не ревнуешь, – это одно, а так ли это на самом деле? А я ещё тогда подумал, что раз не ревнует, значит, равнодушна ко мне! Но сам бы, на-верное, не хотел любви, вызванной ревностью. Как будто сме-шали сахар с солью…
Просто сидеть на месте не было сил.  Валерий размеренно прошёлся по кабинету, но плечи его были опущены, глаза – туск-лые.
Что ж ты сам берёшься её судить? Кто ты сам – эта-лон? мера весов? Потомок разбойника Прокруста? Почему ты решил, что можешь других мерить под свой размер? На каком основании ты решил, что постиг всю правду жизни? Откуда ты знаешь, что – хорошо, что – плохо? Как надо поступать, как не надо?
Валерий посмотрел на часы, висевшие напротив. Прошёл только час после окончания работы, а в голове пробежало полжиз-ни… что делать? Когда судьба поставлена на карту, надо интенсив-но думать, думать, думать…
А я что делаю? Я – думаю. Может, я не учитываю ка-ких-то составляющих. Надо разобраться. Надо у неё спросить. Уточнить. Так, что спросить? почему я должен спрашивать, выпытывать? Я этого не умею. Может, потому и мучаюсь, что не умею. Надо  учиться. А, может, ей этого не надо, разго-воров, выяснений? Так-так-так… Но это надо мне, значит, надо спрашивать. А надо ли это ей или не надо, будет ясно. Хорошо. Слепой сказал: посмотрим…
А что мне надо знать? Всё! Что – всё? Это же не благо-родно! Надеюсь, я до такого не доживу, чтобы…  чтобы…
Вдох – выдох. Вдох – выдох. Не вставая из-за стола, Вале-рий налил в стакан воды, выпил её мелкими глотками…  легкая прохлада взбодрила.
Вынул «тормозок», открыл крышку коробки. Его захлест-нуло волной ванили. Съел пирожок, другой: ему казалось, что ни-чего вкуснее этого лакомства он доселе не ел. Разве что в детстве ломоть хлеба, намазанный вареньем! Вот это была вкуснотища!  Валерий подошел к крану, чтобы сполоснуть руки. Умылся.  Глянул на своё отражение в зеркале: не порадуешься!
Посмотрел на листок, на котором, как ему казалось, реша-лась его судьба, и почувствовал, что невидимая пружина держит его, притягивает своею незавершённостью, манит открытием. Та-кое состояние он испытывал перед изобретением. 
Выберем главное: буду говорить только то, что каса-ется меня. Меня и нас! Так, что меня больше всего интересу-ет? Любит ли она меня, или любит того… как его бишь там? Если я поставлю условие: или я или он? Кого она выберет? Обычно, тот, кто ставит условия другому, обычно оказыва-ется в проигрыше. Значит, спрашивать не надо! Что случится, если я «перекрою доступ» к этому новоявленному Казанове? Потребую, на правах мужа (хотя какие у нас, мужей, права: бесправные мы!).  О, уже шучу… хорошо…
Скажем, даст мне слово, что не будет с ним встре-чаться! Что мне от её щедрости больше перепадёт? Мне и так хватало, пока ничего не знал… И почему я так на него злюсь? Что он такого плохого сделал мне?! Ничего!
А что, – только я один достоин её любви? Наверное, нет. Может, и он парень ничего, просто весёлый, интересный. Почему я его испугался? Может, и этот мне не соперник? По-чему мы всегда думаем, что другой должен быть хуже? Да я так не думаю! Он – это он, а я – это я.
Появилось чувство недоумения: не сделал ли из мухи – слона? Было приятно осознавать, что у Валерия уже не было чувст-ва стояния на одном месте или бегания по кругу. Волнение ушло. Появилось сладостное чувство движения: быстрого, стремительно-го, направленного. Вспомнил, как Светлана учила дочку, когда та влюбилась первый раз и страдала: «Что бы с тобою, дорогая, не случилось, всё должно тебя сделать добрее, ты меня понима-ешь?». И Валерий знал, что в его душе нет места грязи, подозрени-ям, злости. Из мозаичных кусочков мыслей, ощущений, тягот и бо-ли появилось целостное, ясное, понятное и завершенное понима-ние того, что он должен делать. Возможно, ему не хватало какой-то детали, лёгкого штриха, чтобы пришло полное понимание. Одно было очевидно: он уже не был Валерием, сыном, братом и мужем, а был думающим человеком, находящимся на пути поиска своей истины.
Так, молодежь подпирает старпёров… Давай, подвигай-ся… Спасибо вам, молодой человек, что вы заставили меня по-думать о том, за что меня жена любит? И любит ли вообще? И достоин ли я её любви? И что мне делать, чтобы она была счастлива. Чтобы мы были счастливы.
Так,  о чём же спросить? Ценен ли, важен ли я ей?..
Плечи расправились. Валерий включил приёмник, и из ре-продуктора в кабинет неожиданно свежим ветром влетела люби-мая мелодия его жены – Мишель Легран, из кинофильма «Мужчи-на и женщина». Она закружила его грустным вальсом дождя, тос-ки, кисло-сладкой боли, натянутой и звенящей, как единственная струна на скрипке Паганини. Плачущая… поющая… терзающая… вдохновенная… зовущая… сжигающая…
Когда мы любим человека, то любим его корень, то есть суть. Это корень определённой породы дерева. Оно может быть роскошным, зелёным, свежим, а может быть и поскромнее. Мы восхищаемся его внешним видом и наслаждаемся общением с ним, прячемся под тенью, которое оно даёт. Но это же дерево мо-жет быть и со сломанной веткой, с поникшей кроной, даже, навер-ное, с опавшими листьями или с гнилыми плодами. Но это ничего не значит! Всё это ситуативное, временное, преходящее. Мы все зависим от погодных условий, от других людей, от обстоятельств. От случайностей. Они могут повредить часть целого. Но деревья, как и люди, имеют способность к самозалечиванию ран, восста-новлению целостности. Здесь важно время и положительная ди-намика. И вскоре, на месте утраченного, появляется новая, свежая поросль, наблюдается обновление. И острота боли перестаёт быть столь актуальной. Она ещё долго будет беспокоить, но приходит время думать о новых плодах, а не сокрушаться о потерянных ста-рых.
Да, бывают и невосполнимые потери: мы теряем друзей, родных (в физическом или психологическом смысле), но, если ты человек, ты должен стать чище, сильнее, альтруистичнее. Но про-изойдёт это лишь в том случае, если дерево хорошей породы и ко-рень основательный.   Каждый из нас в какой-то момент своей жизни может оказаться не в самом лучшем состоянии. Но надо «зреть в корень»! Тогда мы не будем бояться жизни, а любовь бу-дет прочной, долгой, настоящей.

Музыка наполняла пространство своим символическим смыслом. Играли, одну за одной, её любимые мелодии. Словно выполнялся концерт по заявкам Светланы Волошиной: Джо Дас-сен… Демис Руссос… Шарль Азнавур… Мирей Матье… Хулио Инле-сиас… Патрисия Каас…
Кто-то страдал и пел вместе с ним. Валерий подумал о том, как другие люди переносят страдания?  Как могут они из собствен-ной боли создать красивую музыку, завораживающую песню. Как сгусток страданий превращается в шедевр?!
Надо побольше узнать, понять причину. От кого уз-нать? Только от неё! Третьи лица тут не помогут. Наоборот, такого наворотят, чего и не было. Да и кто, кроме неё может знать, что у неё на душе? Так… спросить… что? ...как?.. о чём? …когда?
Лопнула колючая проволока скованности и страха, сдавли-вавшая его грудь привычными обывательскими представлениями, высвободив его тело, душу, томившуюся ожиданием приговора… С быстротой молнии Валерий бросился к листку, на котором сначала маячил якорь, цепляющийся за морскую тину… потом – кораблик с парусом набекрень… потом – воздушный шарик, который держит в руке женский силуэт... вот взмыл в нарисованное небо бумажный змей, стремящийся вырваться из-под власти удерживающей его нити… и, наконец, нарисовал чайку, летящую над морем. Она мчит, движимая тысячелетними силами, вдаль. Где она остановится, чтобы отдохнуть?
Запела Эдит Пиаф! Её сильный голос звал в неизведанную даль,  сладкую и манящую. Валерий улыбнулся: прямо как у Салты-кова-Щедрина в рассказе «О том, как мужик двух генералов про-кормил», только там всё напоминало о еде, а здесь Валерию всё напоминало о жене... Улыбка, словно вышедшее из-за туч солнце, озарила его лицо... Она, словно компас, показала ему дорогу к дальнейшему поиску пути: всё закрепляется на положительных эмоциях, поддержке, поощрении.
Так, кажется, наступает момент истины (не даром так называется и его любимая книга!)
Ну, что ж, составим план мероприятий. От результа-тов зависит вся моя дальнейшая жизнь: счастье, любовь, се-мья. Как бы с водой и ребёнка не выплеснуть! Разговор… разго-вор… разговор... Приду с работы, поем, отдохну, посмотрю те-левизор. А там и ночь, спать захочется (и так всю ночь не спал!) Вот и поговорили… Кто же о таких вещах говорит на ночь глядя?!
Всё должно сложиться, как любое решение сложной зада-чи: от известного – к неизвестному. От неизвестного – к новому ва-рианту.
Ладно. Детали продумаю потом. Сначала – главное! Хо-чет ли она со мною обсуждать эти вопросы откровенно, ис-кренне, открыто? Иначе наш разговор не будет иметь смысла. Но сначала я сам должен ответить на этот вопрос: я – готов? Своих «тараканов» в голове хватает, тоже – не бог, не безу-пречен… Так легко осуждать других, когда они смотрят налево, но как тяжело самому переживать тягу к другим. А если я сам не готов, зачем затевать подобные разговоры? Чтобы выве-дывать, выпытывать? Зачем? Что-то я веду себя, как оби-женный, ущемлённый, несправедливо униженный…
 Итак, первое, что я могу и должен признать — это, что для меня это – важно…
Второе, что для того,  чтобы понять другого, надо слушать, слышать.
Третье – говорить тихо, тактично, деликатно, осто-рожно. Без осуждения.
О чём я должен сказать в первую очередь? О том, как я её люблю и боюсь потерять. Что она мне дорога, как никогда. Это действительно так! При одном только имени меня охва-тывает теплом! Она – моё самое ценное сокровище, солныш-ко, травка зелёная, прохладный родник, из которого я пью и не могу напиться вот уже столько лет…

Валерий прислушался к себе. Часы показывали время: 19.20.
А всё ли я сделал для того, чтобы она была счастлива со мной?
Глянул на фотографию, стоящую в рамке на  столе.  На ней Светлана нежно прильнула к плечу Валерия, а он стоит отстранён-ный, напряжённый, чужой.
 Раньше, бывало, не мог мимо пройти, чтобы не обнять, а сейчас, бывает, за целый день слова нежного не скажу. Хоро-шо, хоть цветы к празднику покупаю да подарки ко дню рож-дения дарю. Ой, похвалил себя: к празднику! А в другие дни? Слабо? Просто так, чтобы порадовать? Ничего, не всё поте-ряно! Ещё купим!

Валерий встал, бережно полил цветок, стоящий на подо-коннике. Кажется, он называется молочай: такие трепетные крас-ные двойные цветочки, парочкой.  Вспомнилось воскресенье, они отмечали юбилей.
Почему же я вылетел из-за стола? А коллега всего-навсего тост произнёс!
Ревнивый муж стал подозревать, что его жена завела себе любовника. Наняв частного сыщика, он попросил его просле-дил за женой. Через несколько дней сыщик доложил:
– Вот Вам все доказательства её измены. И с кем Вы ду-маете? С вашим лучшим другом…
Прокручивая плёнку, муж увидел свою жену с другом в ки-но, театре, на пляже, на танцах, в ресторане.
Ошеломлённый, он потерял дар речи и только бормотал:
 – Нет, этого не может быть! Я этому не верю!
 – Но как же можно этому не верить, если я принёс Вам документальное доказательство? – обиженно сказал сыщик. – Я говорю совсем не об этом, – ответил муж. – Я даже предста-вить себе не мог, что моя жена может быть так веселой и ра-достной!
Что ж я так растрогался? Неужели, подумал невольно: а моя – счастлива со мной?
Время шло. На бумаге оставались следы мыслительной па-хоты…
Вот сейчас приду, возьму её за руку, мы присядем на ди-ван, и она скажет мне всё, как есть.
Тяжесть на душе, опустошившая Валерия в течение послед-них суток, покинула его. Целую ночь и весь рабочий день он тянул, как бурлак, непосильную, ношу, а сейчас обнаружил, что боль уш-ла. Выветрилась. Её место заняли воспоминания о безмятежных днях их семейного счастья. Странное всё-таки существо человек… только что жить не хотелось, а теперь очень-очень хочется. Вале-рий вздохнул, выпрямил плечи и встал. Надо идти домой. Нет, ему хочется идти домой!!! Бежать! Лететь! Там его ждёт его ненагляд-ная…
Теперь он знает, что надо делать, о чём спросить, как и ко-гда. Всё должно сойтись. Иначе разговор не будет иметь желае-мого смысла.
Огляделся. Закрыл кабинет. Сдал на вахту ключи.  Осенний вечер встретил его приятной прохладой. Валерий глубоко вдохнул.
Ощущения, как после долгожданного летнего дождя. Он смывает скопившуюся пыль. Придаёт воздуху  свежести. После него растительность поднимается буйным цветом. Ссохшаяся после засухи земля  начинает лучше плодоносить.  
 Пошёл к машине. Включил зажигание. Минута – и он уже в пути. Машина выехала на площадь Бакинских комиссаров, к зна-комой вывеске «Городские цветы». Зашёл в палатку под странным номером «0», где он обычно покупал цветы. Отпустил  парочку комплиментов девушке. Купил необыкновенной красоты букет си-реневых хризантем.
Зашёл в магазин «Светлана»… именной…. Купил бутылочку её любимого красного шампанского… яблоки… апельсины… короб-ку конфет. Что ещё? Ах, да, оливки. Сок. Какого-то смешного зайца.
Лёгкий трепет пробирал тело, когда он подходил к дому. В окнах горел свет: его там ждут. Ещё большее волнение охватило его, когда он вышел из лифта и вынул связку ключей. Валерий по-стоял минуточку перед дверью, но не стал открывать дверь своим ключом, а позвонил в звонок условным сигналом…
Светлана распахнула дверь… увидела букет… восторженно завизжала… смутилась…
– Это – мне? Спасибо…
Растрогалась… засуетилась, ставя букет в вазу… волна неж-ности к мужу окутала всю её сущность… она вскинула ему на плечи руки и они застыли в долгом поцелуе. Посмотрели в глаза друг другу, и многое стало ясно без слов.
Валерий вошёл в зал. Посредине комнаты он увидел краси-во сервированный стол... Горят свечи… Фужеры с жёлтым ободком по краю… Новые тарелки возлежали на столе… В центре стола воз-вышается бутылка его любимого «Мартини»…
Всё сошлось.

14.02.09 – 28.02.09
г. Донецк
 
Дорогой мой друг,

если тебе захочется пообщаться со мною, поделиться впечатл-ниями от прочитанного, рассказать о своих радостях или затруднениях, обсудить важные для тебя проблемы, мы можем сделать это посредством электронной почты:

Voloshenko.T@gmail.com

Т. Николаенко, психолог, филолог, педагог
 
СОДЕРЖАНИЕ

Вечер 6

Ночь 40

Утро 100

День 107

Обеденный перерыв 112

Вечер 118

Л и т е р а т у р н о-х у д о ж е с т в е н н о е   и з д а н и е

НИКОЛАЕНКО Татьяна Павловна

Солнечный дождь

Подписано в печать 09.09.09. Формат 60х84/16.
Печать RIZO. Бумага офсет. Гарнитура Калибри.
Условия печати. л.  6,97. Уч.-изд. л. 7,37. Заказ. № 188.

Отпечатано в ООО «Каштан»
83017, г. Донецк., б. Шевченко, 29.
 

© Copyright: Татьяна Николаенко/ Жар-птица, 2012

Регистрационный номер №0013947

от 11 января 2012

[Скрыть] Регистрационный номер 0013947 выдан для произведения:

Донецк
2009
 
ББК  84.4 (РУС=УКР)
Н63

         Николаенко Т. П.
Н63          Солнечный дождь. – Донецк, 2009. – 200 cтраниц.

В небольшой повести Татьяны Николаенко затрагиваются проблемы, с которыми сталкивается каждая семья: уважение, преданность, верность, ревность, соотношение ответственности и свободы, право выбора, воспитание детей. Душевные истоки герои черпают в традициях украинской семьи. По-весть может служить своеобразным пособие для построения супружеских отношений, основанных на глубокой и искренней любви.
Структурно книга построена двусторонне: с одной стороны помещена повесть «Солнечный дождь», с другой – лирические стихотворения «Вкус любви» того же автора.

 ****************************************

Посвящение

Светлой памяти моих родителей.

Моему искренне и истинно любимому мужу, Якову Григорьевичу Николаенко, чью фамилию я с честью и гордостью ношу, чью жизнь мне позволено украсить своим тридцатипятилетним присутствием. Будь счастлив, дорогой, — со мною и без меня.
                                     Твоя Татьяна

Моим сыновьям, Андрею и Тарасу, которые, возможно, заинтересуются канвою наших супружеских отношений. Что, мои дорогие, я могу я оставить вам в наследство? Вещи – тленны, деньги – непостоянны, знания – быстротечны, опыт – преходящ, а «времён связующая нить» так хрупка… Может, хорошую память о себе? Но и у неё короткий век…
Я оставляю вам в наследство ваши жизни: это то, что я действительно вам дала. Надеюсь, что мы с отцом всё сдела-ли для того, чтобы вы смогли стать счастливыми: привили вам уважение и любовь к себе и людям, неодолимую тягу к знани-ям, к созидательной деятельности, приобщили к общечелове-ческим ценностям, помогли получить образование, а дальше – всё в ваших руках! Живите ярко, интересно, честно, искренне, осмысленно! Радуйтесь! Будьте любимыми теми, кого вы лю-бите!
И оставьте в наследие своим детям то, что вы посчитаете ценным.
Ваша мама
 
Горячо любимому брату, Павлову Вадиму, всегда и во всём понимающим и принимающим меня, и его жене Лене, ставшей мне душевною сестрою.
 Сестричка

Моим замечательным подругам и друзьям!

 
                                                                                       Любовь, поэзия и я

Стихотворения я начала писать c 13 лет. Поводом для этого послужила первая влюблённость. С тех пор стихосложе-ние стало способом самовыражения.
Преклоняюсь перед гениальностью великих поэтов, и от-чётливо понимаю, что собственные «пробы пера» блекнут по сравнению с ними. Всё писалось для себя, «в стол». Я не придаю своим творениям большого значения и ко всему, что написано, отношусь критически, с известной долей юмора. Однако мои стихи стали для меня той каплей янтаря, которая сохраняет  едва уловимые эмоции, глубокие чувства, собственные мысли и регулирует личностный рост.
Жизнь подбрасывает мне новые испытания, которые не-обходимо было осмыслить. Для этой цели использовались слова, нанизанные на поэтическую нить.
Любовь и дружба вынуждали меня глубоко проникать во внутренний мир других людей и предоставлять им своё лично-стное пространство. Иногда пересеченье судеб приносило раз-очарования и конфликты. Боль потерь и радость обретений требовали осмысления. И стихотворения стали психогигиениче-ским средством, очищающим душу.
 Я живу очень активно. Постоянно нахожусь среди людей. Это члены моей семьи, родственники, друзья, коллеги, любимой мой народ – студенты. Меня радует молодёжь: она много знает, умеет, глубоко и проникновенно чувствует! Я их так люблю и ценю! И прекрасно, что дружба и любовь не имеют возрастных границ.  Мне всегда есть чему у них поучиться.
Я нахожусь в этом СОЗВЕЗДИИ ЛЮДЕЙ, в котором я не самая большая величина.

Главная и самая волнующая тема моих стихотворений – любовь. Эта – безмерная Вселенная, постичь которую невоз-можно! Только едва прикоснуться… попробовать на вкус, ощу-тить её аромат…
 Мой любовный стаж исчисляется моим возрастом, а мне сейчас 59 лет. Я люблю непрерывно. Я прошла школу дочерней любви.  У меня есть чудесный брат Вадим, и я знаю, что такое сестринская любовь. Я пробудилась как девушка, когда испытала  романтическую любовь. Я знаю, что такое платоническая лю-бовь и всепоглощающая страсть. Я по сей день испытываю глу-бокую эротическую любовь к своему мужу Якову, стаж нашей счастливой семейной жизни исчисляется 34 годами. Меня погло-тила безусловная материнская любовь к своим сыновьям – Анд-рею и Тарасу. Сейчас они взрослые и самостоятельные (33 и 28 лет). Рядом с ним молодые, красивые, обаятельные, умные и ус-пешные девушки. И их я люблю всею своею щедрой душою, ведь они любят моих сыновей!
Очень люблю детей, поэтому более 40 лет я работаю в системе образования и рада, что сохранила свежее восприятие детства и юности. 
Круг любимых людей пополняется новыми людьми. Каж-дый человек мне интересен.
Конечно же, я люблю себя. На этом стержневом  чувстве держится вся «пирамида» испытываемых мною видов любви. Я аутентична и искренна в общении.
 Я знаю, что ещё не всё испытала в жизни и мне есть к чему стремиться, о чём мечтать. Неизведанное и непознанное вызывает огромное желание жить, дружить, любить, творить, дарить.

Дарю вам, дорогие мои друзья, свои стихотворения и не-большую повесть, носящую автобиографический характер. Я осознаю её несовершенство, но меня согревает мысль о том, что написанное мною пригодится тем, кто задумывается над вопросами, волновавшими меня.  Желаю каждому из вас найти свою любовь и испытать её красоту и мощь! Пусть она прине-сёт вам много радости, счастья и открытий.
Т. П. Николаенко
 

 

                                                                                                            ВЕЧЕР

Валерий лежал на диване… после тяжёлого трудового дня и вкусного ужина он расслабился… В комнате было тепло… уютно… размеренно работал телевизор… тишина… покой… Он даже немно-го вздремнул… Жена ушла к подружке. Дочь, милая его сердцу Маринушка, уехала на соревнования.
Последние десять лет Валерий руководил фирмой по про-изводству химикатов. Должность была ответственная, а каждый рабочий день –     насыщенным, сложным. Однако, переступая по-рог своей двухкомнатной квартиры,  Валерий, казалось, забывал обо всём на свете... здесь ему было хорошо… дом был его крепо-стью, то есть тем местом, где он крепился, укреплялся, восполнял-ся, блаженствовал… дома он был собой... он чувствовал, что здесь его принимают всецело, таким, каким он есть… и любят… Навер-ное, для этого люди и создают семью…
Запах ванили ещё держался в комнате: сегодня жена пот-чевала его любимыми духовыми пирожками с курагой… Светлана по обыкновению посидела рядом, за столом, подперев подборо-док ладошкой, глядя на то, с каким удовольствием он поглощает лакомство… В эти минуты домашнего общения Валерий часто пе-ресказывал Светлане события трудового дня, свои впечатления от встреч, вспоминал какие-то производственные ситуации, стараясь найти в них что-то смешное и увлекательное… И сам удивлялся то-му, что эмоциональная реакция была уже не столь яркой, да и проблемы казались не такими сложными... Вступая на семейную территорию, он забывал обо всём… Печали, конфликты, разочаро-вания, — всё он оставлял за порогом. И сегодня он пришёл устав-ший. Ему хотелось покоя… и вот он, долгожданный… Благодать…
Валерий посмотрел новости: его всегда интересовало, что делается в мире … поискал передачу о футболе… На экране мель-кали лица… Вот Винни-Пух смешно падает на колючий куст после путешествия за мёдом… рыбаки демонстрируют свой улов… трак-торист убирает урожай зерновых… длинноногие красотки изящно двигают телами в такт ритмичной музыке… Не найдя для себя ни-чего увлекательного, Валерий потянулся к книжной полке, на кото-рой должен был лежать недочитанный детектив. Он любил раз-влечься, читая современные дефективы (так говорила дочь в та-ком, казалось бы, недалеком детстве). Подобная литература была для него своеобразным кроссвордом: он любил разгадывать и те, и другие. В завязке романа сразу пытался определить убийцу, и час-то ему это удавалось. Аналитичный, вдумчивый и проницательный, Валерий чуял даже лёгкое несоответствие в словах, мыслях, по-ступках героев. Это рассогласование (неконгруэнтность, как сказала бы его жена, Светлана, великий психолог!) автором часто хорошо маскировалось, но уловка часто была шита белыми нитками: на кого никогда бы не подумал, тот и злодей.
Всю жизнь Валерием двигал сильный познавательный ин-терес. Школу он окончил с золотой медалью. Он много читал, хо-рошо знал мировую классику, интересовался достижениями куль-туры и техники. Особенно его привлекали человеческие отноше-ния, глубинный внутренний мир людей.  Пожалуй, никакой рассказ о путешествиях в далёкие страны не волновал его больше, чем размышления Андрея Болконского или страдания Раскольникова…  «Инженерам человеческих душ» всегда удавалось раскрыть самые тонкие чувства, потаённые нюансы отношений… Литература для этого – Клондайк! Не зря её называют «учебником жизни». А кого же не волнует качество собственной жизни?! Во всяком случае, са-мому Валерию всегда хотелось жить счастливо и гармонично. Себя он причислял к так называемым физикам, но в душе он был лири-ком.
Как все флегматы, он любил кропотливую работу всегда доводил её до конца. Широко мыслил. У него постоянно возникали новые идеи. Поэтому на работе он был «энерджайзером» рацио-нализаторских предложений. У него было несколько изобретений. Его голова постоянно была занята осмыслением новых проектов, подбором эффективных способов завершения начатых дел, состав-лением перспективных планов. Несмотря на то, что он столько лет был небольшим, но всё-таки руководителем, причём, неплохим, дома он был мужем, отцом, просто Валерой, Лерочкой. Его жизнь исчислялась сорока тремя годами, а это возраст, как говаривал ве-ликий Карлсон, мужчины в самом расцвете сил…
Жена была его первой большой, настоящей и единственной любовью. Правда, когда Валерий учился в институте, ему нрави-лась однокурсница Валентина, но она так и не узнала о его плато-нической любви, юношеских страданиях, и всё потому, что Валерий считал себя некрасивым. То нос казался ему слишком большим, то губы чересчур пухлыми... не нравились слегка оттопыренные уши, а самое главное – очки. Со школьных лет он страдал близоруко-стью и тёмная роговая оправа (в соответствии с модой тех лет) не-сколько искажала лицо… сквозь «минусовые» линзы его глаза ка-зались меньше, чем они были на самом деле…
Глядя на Валерия, обыватель сказал: интеллигэнт! Но сам он не считал очки признаком учёности... По сравнению с астениче-ским телосложением черты его лица, на самом деле, были круп-ными, но достаточно выразительными. Но красоту мужчине при-дают не аксессуары, а выражение глаз... А с этой стороны он был писаным красавцем!

…Валерий глянул на обложку книги: в его руках оказался не желаемый детектив, а томик произведений И. С. Тургенева. Вста-вать и искать другую книгу ему не хотелось, а читать всё было оди-наково интересно – и он открыл книгу… Оттуда ему на грудь выпал конверт. Машинально взяв его в руки, Валерий повертел в руках: обыкновенный белый конверт, без каких-либо опознавательных знаков и пометок: чуть потёртый, но чистый. Более того, конверт не был заклеен, иначе бы он, как воспитанный человек, никогда не поинтересовался бы его содержанием. Поэтому практически по инерции, без зазрения совести, он приподнял треугольник (загля-нул в конверт, приоткрыл конверт) и вынул из него сиреневый лис-ток. Он оказался сложенным вдвое. Развернув его, Валерий про-чёл:

«Алёша, удивительно, но всё же,
От нашей Встречи так легко в душе…
Я словно на тринадцать лет моложе:
Столкнулись мы на тонком рубеже…».

Следующих строк он уже не видел: всё буквы побежали пе-ред глазами, как титры, завершающие иностранные фильмы. Это был почерк жены: он мог это сказать определённо! За годы двух-летнего ухаживания за нею (хоть это и было семнадцать лет назад) он изучил все особенности  написания ею букв. Тот же наклон, на-жим.  Они переписывались довольно интенсивно, и эти красивые, ровные, каллиграфически выведенные строки он распознал бы их среди тысячи других. Это писала она! Но – кому???
То, что жена писала стихи, он знал, хотя не придавал её ув-лечению большого значения: в определённый период пишут все, почти все... даже он когда-то баловался… Правда, те, что посвяща-лись ему, он хранил бережно и трепетно: все письма, в строгом соответствии с датой получения, были им собственноручно связа-ны в толстую пачку и перевязаны красной ленточкой и упакованы в большую жестяную коробку из-под печенья, привезённую братом из Москвы. Там они и лежат до сих пор. И письма, и стихи были очень трогательные, полные нежности и любви…  Хотя их отноше-ния развивались непросто, но в определённый момент  достигли того уровня, который оба они называли любовью… Тогда казалось, что так красиво она может признаваться только в любви к нему…  И вот теперь они написаны не ему, а какому-то… какому-то… Алёше…
О, Боже! Какой ужас! Валерий почувствовал острую боль, словно Прометей в те минуты, когда орёл клевал его печень… Это был приговор… Приговор…
Землетрясение, которое не мог предсказать ни один сейс-молог, сотрясло мир… его мир… где он пребывал в безмятежном благодушии... А весь его мир стоял, словно перевёрнутая пирами-да, на одной точке под именем Светлана… И вот теперь эта точка сдвинулась… мир рухнул…
В. Брюллов… Последний день Помпеи...
Как она могла??? я ей так верил! Боже мой! Я никогда не сомневался в её порядочности… а она… она, оказывается… та-кая же, как все!
Какое-то чувство тошноты вдруг подступило к горлу… на глаза навернулись слёзы… это его удивило… Валерий давно не ви-дел своих слёз, он думал, что у него их нет, если бы ни знал фи-зиологию человека… Последний раз он плакал в далёком детстве, когда упал с велосипеда… Он тогда сильно ушиб коленку… да и плакал вовсе не от боли: жалко было искорёженного велосипеда, который с такими финансовыми потугами приобрели ему в пода-рок родители, очень скромные по достатку, по случаю его четыр-надцатилетия… Сейчас ему казалось, что слёзы брызнут из глаз, как у клоуна в цирке: струёй, метра на три…

 Валерий вскочил с дивана… И вот он сидит, словно Винни-Пух, упавший на колючий куст, после того, как Пятачок пробил пробкой его хрупкий воздушный шарик, на котором он едва висел, припевая: «Я тучка-тучка-тучка, я вовсе не медведь»… Какие-то обрывки слов, мыслей, эмоций, неведомо откуда взявшихся вос-поминаний, забились в его голове, как шарики в лототроне… и он понял, что всё закончилось: его безмятежность… жизненное суще-ствование, полное удовольствия… его счастливая семейная идил-лия… его жизнь... но в это не хотелось верить…
Нет! такая женщина, как Светлана, обманывать не может… я её хорошо знаю… она чиста и светла душою… Зна-чит, случилось самое страшное: она разлюбила меня… или по-любила другого… Или – или.
Пятнадцать лет назад, когда они решили стать мужем и же-ной, они договорились, что если – вдруг! – у кого-то появится нек-то, они обязательно честно скажут об этом друг другу… Никаких измен, никакого адюльтера… И он ей верил… верил… верил… Смерч, поднявший со дна океана давнишние переживания, трево-ги, закрутил и поднял на поверхность все потаённые страхи… Дальше его мысли неслись по инерции:
О какой Встрече идёт речь? Почему с большой буквы? Значит, была какая-то встреча? …намёк так очевиден… мо-жет, я вообще уже рогоносец? Я – рогоносец???
Он поднялся и подбежал к зеркалу, словно желая убедить-ся в наличии или отсутствии роскошных рогов…  Но отражение по-казывало бледную, осунувшуюся физиономию… неестественно блестящие глаза… щекочущие струйки на щеках… Вспомнилась мо-литва холостяка:
Господи, избавь меня от женитьбы!
Но если я всё же женюсь, избавь меня от рогов!

Но если уж без рогов нельзя, пусть я не узнаю об этом!
Но если я об этом узнаю, пусть меня это не волнует!
Но меня это волнует! Ох, как волнует! Как раз это меня волнует больше всего!
Не зная, что дальше делать, Валерий пошёл на кухню, по-ставил чайник на плиту и стал терпеливо ждать, пока он закипит. Глянул через окно на улицу... Во дворе было удивительно красиво: листья деревьев поражали разноцветием: зелёные, оранжевые, красные, жёлтые… Осень благоухала своими волшебными краска-ми… такой светлый, тёплый осенний вечер…
«Люблю я пышное природы увяданье…». Увяданье… увя-данье… увяданье…
Детвора кричала, суетилась во дворе, – благодать! Но по-чему-то мерзко скрипели качели… Этот звук заполонил собою всё его сознание, скрученное в бараний рог. Казалось, скрип с улицы переместился в комнату, проник ему в самое сердце, вонзился в головной мозг. Звук резал слух: дзынь-дзень… дзынь-дзень… дзынь-дзень…. Хотелось убежать, укрыться от этого скрежета, от этого  металлического звука, достающего до самого нутра. А што-пором, всё глубже и глубже, проникали в его сознание строчки:
«От нашей Встречи так легко в душе»… так легко в ду-ше…
И от этой лёгкости на него веяло холодом…
 По радио пели отчаянную песню любителей футбола: «Ка-кая боль! Какая боль! Аргентина – Ямайка – 5:0!».
Какая боль!.. какая боль!.. да, кажется, я проиграл… с огромным счётом…
Бесконечною стаею мимо дома пролетели птицы. Что за птицы? Присмотрелся. Вороны! Плохая примета!
Чайник давно закипел. Он возмущался, хрипел, шепелявил. Потом стал надрываться распирающим его внутри паром, словно просил: выключите же меня, наконец! Но Валерий стоял и смотрел на то, как мучительно через узкое горлышко брызжет вода… Вале-рию ничего не хотелось: ни пить чай, ни смотреть в окно, ни слы-шать это душераздирающий скрежет качелей, ни видеть покидаю-щих наши края птиц.
Он снова пошёл в зал. Сел на диван. Положил на колени руки. Пальцы как-то сами сцепились между собой, а голова бес-сильно, как-то обречённо, опустилась вниз, как у подсолнуха перед дождём. Он застыл, словно исчез куда-то. Перестал быть. Только горячая кровь пульсировала в висках.
«Что ты, Иван-царевич, не весел, ниже плеч буйну голову повесил?», — вопрос заставил его вздрогнуть. Это в мультфильме… какая-то сказка об Иванушке-дурачке. Мечутся на экране какие-то искусственные герои: голоса – писклявые, не двигаются, а дёргают-ся.
«От нашей Встречи так легко в душе… столкнулись мы на тонком рубеже…». Конечно, конечно… она нашла себе моло-дого… красивого… сильного… А что ты хотел? так тебе и на-до… меня нельзя любить… Но она же говорила, что любит!.. а, может, все эти годы врала… притворялась? Но – зачем?
Маятник его мыслей качался то в одну, то в другую сторону. Противоречия раздирали. Хотелось одним движением разорвать на себе рубашку, как это делают в кино матросы: нате, рвите мою душу на части!
Нет, она – не такая! Она не могла опуститься так низ-ко, докатиться до мелких интрижек… И маскироваться бы не смогла… она же только вчера говорила, что любит… Ой, слова женщины… но я не только верил её словам, я чувствовал, что она меня любит!
Экранные герои мелькали, словно тени, куда-то бежали, что-то говорили… Но ничего не было понятно: куда? зачем? поче-му?…
 Да… я-то думал, что минёт меня чаша сия… А почему, собственно, она должна была меня миновать? Что я, не такой, как все? Нет, я знал, знал, знал, что когда-нибудь это случится! Я потерял бдительность, успокоился. Я никогда её не контро-лировал: куда идёт, с кем, насколько…  но я же ей так доверял…
В дверь позвонили!!!
Вскочил, подпрыгнув, как на батуте! Пошёл к двери. Не же-на: у неё свой ключ. В дверях показалась незнакомая ему женщи-на:
— Света дома?
— Нет.
— А где она?
— Не знаю…
— А когда будет?
— Не знаю…
— А где она?
— Не знаю…
— А вы ей кто?
— Да, вроде, муж…
Улыбнулась, пожала недоумённо плечами и ушла…
Вроде, муж… именно что – вроде. А, может, уже и не муж… я муж до тех пор, пока меня так называют… тогда, кто же я? чужой человек? Но она же – моя, моя, моя! Или теперь уже не моя? А этого, какого-то… молодого, красивого, умного… А почему, собственно, умного?
 Подумал, и сам себе ответил:
Потому что у неё всегда, видите ли, свой уровень! Это не кто попало, не Алек… это – ОН! СОПЕРНИК… Я его нюхом чую…  Да, это, конец.
В памяти всплыли воспоминания об одном весьма стран-ном визите: восемь лет назад приезжал к ним в Донецк некий Александр (Алек, как он себя назвал). Когда-то, в молодости, он был по уши влюблён в Светлану. Она тогда только начала работать учителем физкультуры в Солнцевской школе и поехала отдыхать по путёвке в Канев (молодой мужчина подробно уточнял все детали), и там они встретились. Сам он жил в Жданове (так раньше назы-вался Мариуполь). Но, бросив всё, переехал в Солнцево, чтобы быть поближе к Светлане, общаться, любоваться. Молодой мужчи-на рассказывал Валерию свою историю любви – так, будто тот был отцом или братом Светланы, а не мужем. Что-то у них не сложи-лось…Кажется, он решил, что ей не ровня («Что я мог ей дать?») – и уехал на заработки. А теперь, по истечении восьми лет, пользуясь старыми связями, нашёл адрес, дом, квартиру… И вот он здесь! Встречайте – радуйтесь!
Жены не было дома: пошла с малышкой в больницу. А гость с порога начал рассказывать о том, что все эти годы только о ней и думал: «Люблю  – до нестямы». Жил надеждой, что когда-нибудь он заберёт её в свой, полный достатка, дом. Зарабатывал деньги, чтобы ни в чём отказа не знала, приобрёл необходимую домаш-нюю технику, чтоб облегчить её труд. Самозабвенно говорил о том, что вся его квартира обклеена её фотографиями, что молится на неё, как на Мадонну! Он даже захватил с собой целую пачку старых фото, разложил их на столе… Да, это Светлана, в окружении жен-щин, одна. Что сказать, хорошенькая, обаятельная, точёная фигур-ка (гимнастка!) – ничего не скажешь! Но видно было, что ему не позировали, а снимки он делал на ходу. Чудила! Он даже в том же свитере приехал, в котором был, когда они познакомились: веро-ятно, чтобы возбудить дорогие её сердцу (как он полагал) воспо-минания. И вот теперь приехал, решив забрать (так и сказал!) Светлану в свои хоромы… Конечно, он знал, что она замужем, но счастлива или нет? Как, у неё есть ребёнок? Этого его высо-о-о-окое превосходительство не знали… Да, ничего, это не помеха!
Ребёнок, мой милый девчонок... Как же она переживёт эту весть, унизительную процедуру развода? А кто, собствен-но, сказал, что будет развод? Что я себя накручиваю? Может, как-то рассосётся, наладится, образуется.
Нет, жить в атмосфере лжи и обмана я не намерен! Вот и этот чудак, Алек, на что надеялся? Посидел, попил чайку, вспомнил былые годы… Нет, конечно же, я его понимал: да, она достойна восхищения… и мне самому, наверное, захотелось бы узнать через несколько лет, как живёт моя любимая женщина, но…
Нет, я не спустил его с лестницы, не выгнал, как сразу предположил Юрий, муж Светиной подруги, когда я поведал ему эту историю, ставя, вероятно, себя на моё место. Но у меня же тогда ни одна жилочка не дрогнула, я сразу понял: он мне не соперник! А тут, чует моя душа: это — Он!  Самец! Урод!
Господи! За что такое наказание? Как же я буду без неё? Не могу! Не хочу…
Валерию стало холодно. Он накинул на плечи плед: холод, заполонивший его изнутри, прорвался наружу! Руки стали холод-ными, ноги невольно согнулись в коленях – и вот он лежит, сверну-тый коконом, дрожит, как при сильной простуде…
Гад такой! Что ему надо? Что он, не видит, что ли, что перед ним замужняя женщина? Девок вокруг мало? И она тоже хороша! Тихой сапой… Вот  уж действительно, в тихом боло-те… Не скажи-и-и-и-те! На тихоню она уж точно не смахива-ет! Конечно-конечно! Мы же такие умные, яркие, весёлые и талантливые: и стихи пишем, и вяжем, и шьём, и готовим, – всё, за что ни возьмёмся, в руках горит! Тёща её так учила: всё, говорила, что могут делать другие люди, то сможешь делать и ты, бери и делай! Ах-ах-ах! Мы такие приветливые, весёлые, искренние! Нас все так любят! Просто обожают!. Как же, как же…
Валерию стало стыдно, что он так презрительно говорит о жене: раньше с ним такого не случалось. Нет, он, конечно, подшу-чивал над нею, но безобидно:

Моя жена – очарование!
Судьба, спасибо за жену!
Она – небесное создание,
Как говорили в старину.
Она умна неимоверно,
Совсем не хвастается, но –
Чего не сделает, всё верно,
И что не скажет, всё умно!
Я глаз других таких не знаю:
В них столько ласки и тепла,
Пятнадцать лет я повторяю:
«О, боже, как она мила!»
Она чарует красотою!
Ей всё — решительно — идёт!
Попробуй я скажи иное,
Она мне голову свернёт!

Иронизировал, но всегда глубоко уважал, а уж таких слов не произносил даже мысленно. Он действительно восхищался ею! А сейчас… Он даже не предполагал, что может выдавать такие аг-рессивные и грозные конструкции! Но остановиться не мог…
Пригрел змею на груди! Все они, женщины, одинаковые! Я-то думал, что хоть моя – не такая, а самая лучшая! Дрянь! Я ей так верил! Выходит, притворялась, врала… актриса! Да, потеряла труппа Большого театра! Ни тебе словом, ни тебе делом – святая! Святей не бывает! Да за что мне такое нака-зание? За что?
Мысли Валерия лились, как вода с Ниагарского водопада: сплошным потоком и шумом, унося всё на своём пути:
Что он, умнее меня, этот молокосос? недоносок… Ну, что моложе, это точно! Тринадцать лет как-никак! Сколько это ему? 27! Пацан! Посмотреть бы на него, красавца этого!
Валерий, заглянул вовнутрь конверта, словно ожидая уви-деть там фотографию адресата, но с омерзением бросил его в сто-рону. Тот ударился о стену и упал, поверженный, на пол.
Прошло ещё несколько минут. Валерий испытал некоторое облегчение оттого, что это мерзкое существо лежит на полу, под его ногами. Ему хотелось растоптать, раздавить этого гада, как та-ракана. Эти стихи, этого, какого-то незнакомого ему, Алёшу…
Ах-ах-ах, мы уже  – Алёша… Ой-ой-ой, какие нежности!
Разгневанный Валерий уже поднял ногу, чтобы придавить это, невесть откуда взявшееся, существо, из-за которого рушится вся его прочная, как он полагал, семейная жизнь. Но… не позволил себе этого: природная порядочность не давала возможности не-уважительно проявить себя даже по отношению к этому сирене-вому приговору. Поэтому разгневанный Валерий просто пнул его ногою: на большее злодеяние его не хватило.
Незнакомого? А, может, знакомого?
И он стал судорожно перебирать в памяти общих знакомых, стараясь отыскать среди них молодого человека с таким именем.
Может, сосед наш, друг сердечный? Нет, этот не в её вкусе: такой не может вызывать высоких чувств, я её знаю. Знаю? Оказывается, не совсем знаю. Скорее, совсем не знаю! Много ты знаешь! Кто ты такой? Провидец? Ванга-2! Муж, кажется. Муж – объелся груш! Может, начальник, Алексей Петрович, он недавно приходил в гости? Нет, это – исключено. Однокашник ко мне приезжал, сидели долго, детство вспоми-нали, неужели он, подлец, за моею спиной?
У Валерия засосало под ложечкой. Живот, словно скрутило колючей проволокой.
Нет, друг уехал в Москву, на днях звонил.
Осенило, что называется:
А вдруг этот Алёша – психолог нашего университета, некто Алексей Васильевич Руденко? Когда мы вместе отдыхали на море, он так откровенно восхищался Светланой, говорил, не сводя с неё глаз: «Ваша жена – живой тест, по ней можно тес-тировать людей: если человек её любит, значит, он хороший человек; если нет, то он плохой». Но нет же, нет: этот почти ровесник.
Память выдала всю имеющуюся у неё информацию об Алексеях.
Никаких других Алексеев я не знаю! Да, какая разница, знаю я его или не знаю! Сто лет бы его не знать! А если бы знал? Что бы я сделал? Ничего… ,Ну… хотя бы…  глянул на не-го…  одним глазком…
Да зачем он мне нужен?! Икона, что ли, смотреть на неё? Может, ещё молиться на это великое создание? Как бы не ослепнуть от красоты его неземной?! Вот и хорошо, что не знаю, не вижу, а увидел бы – убил!
 Злость закипала, бурлила, как магма в вулкане. Жгучая боль ни на минуту не оставляла.
Да, убил бы! Уж точно бы – убил! «Убил, закопал, на мо-гиле написал…». Тоже мне ещё маньяк нашёлся! серийный убий-ца! «Скольких я зарезал, сколько перерезал»! Да, уж, на моём счету сотни загубленных жизней… несчастных комаров до мух… Да и этих бы беззащитных тварей не трогал бы, если б не донимали.
Он поймал себя на мысли о том, что злится уже не на жену, а на этого, проклятого… как там его? Никогда мне не нравилось это имя… Валерию не хотелось даже мысленно его произносить: словно во рту находилось инородное тело… Хотелось сплюнуть, но он только с трудом проглотил появившуюся во рту липкую горечь. язык задубел.
Валерий глянул в окно: уже спустились густые сумерки.
Быстро потемнело. Скоро должна прийти жена. Что-то долго задерживается она у подружки. Интересно, к кому она пошла? Я даже не спросил. Сказала: «Пойду к подружке».
К подружке? Ой, какой же я дурак! Какой же я дурак! К какой подружке??? Она пошла к нему! Она сейчас с ним… с ним… с этим ненавистным… хорьком… этой скотиной… этим охот-ником за чужими жёнами!!!
Словно в одну секунду с него живьём сняли кожу! В это мгновение Валерий почувствовал, как душа расстаётся с телом. Где-то там, глубоко-глубоко внизу, ворочалась гнетущая, жгучая, как укус осы, боль.  Неужели так невыносимо терять всё то, что ценил, чем дорожил, что любил, во что верил?
Валерий схватил себя за пылающие жаром виски… закрыл лицо обеими руками и… горько-горько заплакал… Взахлёб. На-взрыд.… Слёзы беззащитно стекали в его ладони. И, наверное, если бы между пальцами не было просвета, то солёной воды набежала бы целая пригоршня. Как ему стало жалко себя! Как  все вокруг не-справедливы!
Как ужасно это предательство! Эта измена! За что? Как жить, если самые родные, самые близкие предают?! Да-да-да, она – предательница! Она его, этого недоноска, сейчас об-нимает, он её целует… а, может быть… НЕТ!
Дальше этих предположений его воображение не шло!
ЭТОГО НЕ МОЖЕТ — БЫТЬ! Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ ЭТО БЫЛО!
Время застыло.
Опустошённый и измученный непривычными страданиями Валерий отвёл от лица руки и подумал:
Вдруг сейчас вернётся Света, и увидит меня в таком со-стоянии? Ещё испугается, разволнуется. Спросит, что случи-лось? Что я ей скажу? Не признаваться же мне в том, что ду-шит меня пресловутая, элементарная, грязная ревность?! Ревность, которую я всегда считал признаком бескультурья, дикости, примитивности?
Потом подумал, что, наверное, не зря говорят, что лучший способ защиты – нападение и решил:
Вот она переступит порог, а я первый спрошу её: «Что так долго? Где же это мы были? Или так: Где ты шаталась?». Или сказать что-нибудь похлеще? Нет, не могу… и не хочу!
Обидеть женщину он не мог, что бы она ни сделала. К женщинам у Валерия было трепетное, благоговейное отношение. Он считал, что все женщины достойны уважения и любви. В каж-дой женщине он видел свою мать, а это – священно, неприкосно-венно, как Джоконда в Лувре. В их семье всё держалось на дове-рии. Учёт и контроль отсутствовал напрочь. Ватерлиния, разде-ляющая порядочное от непорядочного, доброе от злого, правиль-ное от неправильного, честное от нечестного у них была чётко про-рисована, и пока, слава Богу, не приходилось её преступать..
Нет, я не смогу ей нагрубить, обидеть, даже если она виновата.
Потом вздохнул и подумал:
А в чём, собственно, она виновата? Что она мне плохого сделала? Ничего… пока ничего.

По национальности семейство Волошенко было щирі украї-нці, чем очень гордились: отца звали Тарас, мать – Оксана, сыно-вей своих они назвали Андрей и Остап (им ещё бы фамилию Буль-ба, и получилось бы почти по Гоголю, во всяком случае, по муж-ской линии!).
Все вокруг: родители, братья, сестра, учителя, одноклассни-ки, сверстники, соседи очень тепло относились к Валерию.  Можно сказать, даже любили его: за покладистый нрав, доброту, готов-ность всем помочь. И, казалось, не было явных причин для зани-жения самооценки, но она наличествовала. Скакала, как мячик, то – вверх, то –  вниз. Похвалят –  подскочила, посетуют – и вот она уже внизу!  Совестливый – до бессовестности!..
А как метко, точно и смешно умел Валерий пошутить! «Ну, прямо не в бровь, а в глаз!», – часто говорил родственник, дядя Коля. Но на Валерку никто не обижался.
А как отец гордился своими детьми! Когда хвалили его сы-новей (в школе или на улице) всегда с гордостью говорил: «В умно-го батька – вумні діти». Да и сам отец, или батя, как дети назы-вали его между собой,  был личностью уникальной! Сейчас бы ска-зали – харизматической. Такою народною мудростью он был про-питан! Столько шуток-прибауток имелось у него в запасе на все случаи жизни! Собственно, вся жизнь их большой семьи была со-средоточена вокруг него: он обладал неизменным авторитетом, единолично обеспечивал семью (мать никогда не работала). Это он решал, что, когда, кому и почём купить. Именно он определял стратегию и тактику воспитания детей. И, надо сказать, она была результативной. Все дети мужского пола (а их было трое) в боль-шой семье Волошенко отлично учились, были толковыми паца-нами.
В детстве с Валеркой не было особых проблем: он отлично учился, был послушным мальчиком, работящим, ответственным. Он не пил, хотя многие мальчишки его возраста уже давно попро-бовали «горячительные напитки». Никогда не брал в руки папирос и сигарет (обычная для юношей проба на взрослость). Не дрался: так, помашет кулаками, слёзы по щекам размажет — и всё. Не ру-гался: это претило его рано проявившейся интеллигентной натуре. Самое главное, что держало его от этих проб не страх, а элемен-тарное отвращение! Но, как ни странно, никто из друзей не подна-чивал, не смеялся, не называл Валерия трусом, как это обычно де-лают мальчишки. Может, уважали? Вполне возможно: он охотно давал списывать, если просили (к урокам он относился благого-вейно, всегда выполнял самые сложные задания, а если что-то не получалось, сидел до ночи, докапываясь до истины). Если вдруг одноклассники просили объяснить трудный материал (были и та-кие, которые хотели понять, а не списать), – доступно объяснял, не считаясь со временем (если, конечно, родители не просили сразу после школы прийти домой). Послушный и дисциплинированный мальчик. Пожалуй, многие родители мечтают о таких сыновьях.
Родители хоть и держали детей в строгости, но телесные наказания в волошенковской родыне отсутствовали напрочь! Бы-вало, кричали (это называлось воспитывали, читали мораль) да лишали поощрительной порции варенья. Самое страшное наказа-ние для мальчишек состояло в том, что их не отпустят на улицу.
Валерий был младшим из сыновей и всеобщим лю-бимцем: скорее всего, в силу своего покладистого и приветливого характера. Кто же не знает этого секрета, что именно характер яв-ляется формулой успеха, счастья и любви?! Он много знал и инте-ресно рассказывал друзьям то, что прочёл. Пока другие мальчишки гоняли футбольные мячи, он читал. Погонять мяч он и сам был не против, но только после того, как выучены уроки! Он сам устанав-ливал для себя дисциплинарные правила, и всегда волевыми уси-лиями сдерживал искушение пойти погулять, если надо было вы-учить на завтра параграф или решить задачу. Его успехи были оче-видны, но он никогда не заносился. Возможно, поэтому его все уважали. По заслугам.
У родителей Валерки была страстная потребность в дочери, и вскоре она действительно появилась. Её назвали Любой: родите-лям – опора, братьям – сестра. По установившейся семейной тра-диции, она тоже блистала школьными успехами.
Особенностью семьи Волошко было то, в ней никогда нико-го не обсуждали: ни соседей, ни многочисленных родственников, ни чужих детей. Что действительно вызывало бурные дебаты, так это положение в стране! И цены, которые постоянно росли! Осо-бенно страстно обсуждались политические события: газеты читали всей семьёю, дискутировали до хрипоты! Ещё – погода и местные новости. А вся жизнь вокруг имела воспитательное значение: из ряда вон выходящие случаи использовались родителями как нази-дание, а хорошие служили примером.
Возникающие мелкие недоразумения разрешались как-то сдержанно, коротко. Бывало, детвора ссорилась, хлопцы кричали друг на друга. Плакали. Но быстро мирились, и без лишних санти-ментов: «Прости, пожалуйста, я больше не буду» – «Ладно, про-щаю». Соединят мизинцы, потрясут ими сверху вниз: «Мирись-мирись, и больше не дерись!». И все довольны. Помирились – и всё забылось.
Бывало, что кто-то из мальчишек попадёт матери под горя-чую руку, да и получат по спине полотенцем, которое всегда висе-ло у неё на плече. Но никто на неё не обижался: старшие люди в этой семье всегда почитались. Впрочем, мальчишки и сами счита-ли, что получили заслуженно. Да и то попадало им, скорее всего, не за то, что крутились под ногами, а за то, что не соблюдали по-рядок, дисциплину, принятые в семье правила. В общем, система воспитания дала свои положительные результаты: все дети были честными, трудолюбивыми, толковыми, порядочными.
Хотя Валерий был младшим среди братьев, к тому же ти-хим, скромным, даже стеснительным, он всегда больше других помогал родителям. Ему даже доверяли пасти гусей: самое ответ-ственное задание! Его степенность, размеренность умиляла всех: что бы ни случилось, он был спокоен, как дохлая лошадь (так о нём обычно говорил батя). Конечно, это была только внешняя сторона проявления его эмоций: внутри он был очень чувствительным и ранимым. Глубоко, долго, но стоически переживал Валерка все сваливающиеся на его голову неприятности, но в поведении был ровен и невозмутим. Он никогда не терял присутствия духа, прак-тически всегда был терпелив и если принимал важные в его жизни решения, то взвешенно и обдуманно.
Юношей Валерий очень ценил общение, имел много на-стоящих, преданных друзей, но его привлекал настоящий обмен качественною информациею, а не балачки.
После школы Валерий сам поступил в институт: для парня из провинции это было удивительно! Его, как победителя город-ской олимпиады по химии, сам Днепропетровский, химико-технологический пригласил стать студентом! Учился самостоятель-но, и закончил вуз с красным дипломом. И не потому, что он был «зубрилкой», нет! Им двигал огромный познавательный интерес, ему всегда нравилось учиться, проникать в суть проблем. И это ему удавалось блестяще!
Родители очень любили всех своих детей, но никогда их не баловали. А вот нежные слова в их доме были словно под запре-том. Как-то не принято было открыто выражать свои чувства, об-ниматься, целоваться. А Валерке так этого хотелось! большей лас-ки… нежности… Может быть, поэтому в своей нынешней семье, он чувствовал себя так легко и уютно, потому что обрёл в ней всё: и искреннюю любовь, и нежность,  внимание, и всецелое понима-ние.
С того времени ничего не изменилось: спокойный, сдер-жанный, несколько скрытный Валерий был глубоко привязан своей женушке, Светлане.

Как обычно, в тяжёлые минуты самооценка Валерия стре-мительно опускалась вниз: наступал период заморозков, и нужно было какое-то время, чтобы что-то изменилось. Когда-то он считал себя недостойным её. Потом боялся, что она убежит из-под венца. Следующий страх состоял в том, что он ей быстро надоест (назвала же она его однажды занудой!). Но его опасения быстро забылись.
А если она узнает, что я вскрыл её конверт? Но ведь он был открытым! Но я же знал, что он – не мой! Значит, надо было молча отложить или оставить, где лежал!
Да, приятно пообщаться с умным человеком, особенно, ес-ли он так хорошо знает тебя…
Что я ей скажу? Покажу эти стихи? Спрошу, что это значит? Кому – это? Как это понимать?
Да что я – следователь, фактами припирать? И она  – не подозреваемая. И, вообще, кто я такой? Я – никто! Я – про-сто муж. Временно. Это она у нас – свободная женщина! Она любит это повторять! Теперь понятно, почему…
Кажется, Я.Гашек говорил, что «нет ничего тяжелее, чем водить пером по бумаге». Оказывается, есть: думать! Особенно, когда эмоции зашкаливают.

Время висело. Валерий устал. Прислушался. Тишина. Какая-то неправдоподобная тишина, словно мир остановился. Его дыха-ние было, по-прежнему, сдавленным, становилось неуютно. Куда все подевались? Словно вымерли… Звенело в ушах… Невесомость провисла, как паутина на стене сарая…
Ну, что ж, приготовимся к самому худшему. Пусть бу-дет, как будет. Казнить, нельзя помиловать…  Казнить нель-зя, помиловать…
И он смирился, стал ждать приговора.
Но мысли не желали останавливаться. Валерий думал, ду-мал, думал, словно разматывал бесконечную пасму – в клубок. Клубок, длиною в предшествующую жизнь. И вот – к нам едет ре-визор! Немая сцена. Вынырнула, словно суслик из норки, мыслиш-ка: «Ваше последнее желание?».
Последнее? Чего же я желаю? О чём бы я попросил у Бо-га? Как бы я хотел, чтобы всё осталось так, как было раньше, по-прежнему…
 Но Валерий сам понимал, что так, как раньше, уже не будет никогда. Н и к о г д а. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Горе – горем, но есть то, о чём забыть невозможно, даже в такие минуты… особенно, если это очень любишь. Симона! Все-общая любимица, кошка Симоночка! Валерий огляделся. Где она? Обычно она почивала рядом, свернувшись клубочком на его груди или, вытянувшись во весь рост, на ногах. Куда она пропала? Где она? Стал звать, не идёт! Постучал пальцами по полу: обычно она, заслышав эти звуки, со всех ног бежала к нему. Стал искать на при-вычных местах – тоже нет! Пошёл в комнату дочери и обнаружил кошку лежащей на стуле под письменный стол: спряталась, бед-няжка!
И ты меня бросила? Предательница!
Кошка, увидев Валерия, удивлённо посмотрела на него, во всяком случае, так ему показалось... Он всё-таки облегчённо вздохнул: хоть эта на месте! Ему сейчас так нужны были тепло, поддержка, участие.
Кошки, говорят, помогают снимать депрессию… 
Но не стал её беспокоить: у кошки своя жизнь. И снова вер-нулся в зал.
Пожалуй, моё настроение кошкотерапией не снимешь… Надо искать другой способ.
Обычно в кино показывают сцены, как мужчины, находясь в состоянии отчаяния, наливают из бутылки стакан водки, выпивают и не пьянеют. Или падают, как подкошенные. Но Валерию и в голо-ву не пришло подобным образом снять напряжение, хотя водка, коньяк, вино, ликёры всегда были в их доме, но всё это могло сто-ять, не востребованное, годами. Ничего бессмысленнее водки в этом мире он не знал. Да, пожалуй, и действительно нет. Он, ко-нечно, мог выпить в компании граммов 30-50, от силы 100 (понем-ногу, в течение вечера), но это не доставляло ему особого удоволь-ствия. В гости они с женой обычно приезжали на машине, а за ру-лём, как известно… Впрочем, друзья их семьи тоже мало жаловали алкоголь, поэтому никто никого никогда пить не принуждал… Зато общались всласть! У каждого было припасено много заниматель-ных историй, анекдотов и воспоминаний! Играли в смешные игры, шутили, посмеивались над собой и друг над другом. Да, прав был Антуан де Сент-Экзюпери, говоря о роскоши человеческого обще-ния: трёхчасовое общение в хорошей компании можно считать до-полнительным отпуском.
В системе ценностей водка не стояла в списке вообще, да-же если бы количество параметров расширилось до тысячи. К тому же, совсем недавно умер от пристрастия к зелёному змию средний брат Валерия, Остап, мастер – золотые руки! Жалко хороших, родных и любимых людей, которые так бесславно уходят! Да, вод-ка губит многих: и слабых, и творческих, и работящих. Вернее, они ею себя губят. Пьют сначала ради любопытства, для куража, потом – за компанию. Ещё – чтобы расслабиться, как бы шутя. Затем – по традиции, потом – как лекарство. Популярное объяснение – чтобы заглушить боль. А через какое-то время начинает нравиться расти-тельное состояние кабачка, лежащего на поле, которого ничто не волнует: обманчивый способ отрешиться от проблем, не утруждая себя их решением. Пьют в праздник – это  обязательно: как же, для веселья положено! С горя. А в  знак дружбы – это святое! Как бла-годарность. И снова – за компанию. Потом обнаруживают, что хо-чется выпить. Пьют, как воду, с уверенностью, что в любой момент скажут себе: «Хватит!», – и – всё! Но, увы…
Валерий привык всё в своей жизни воспринимать трезво, как в прямом, так и в переносном смысле: и в очаг конфликта сме-ло входить, с открытым забралом отстаивать свою точку зрения, хоть и не любил он этих трений, противоречий, мышиной возни... И радость привычнее было воспринимать полной грудью: сознатель-но и трезво воспринятое счастье совершенно другого качества! Впрочем, радоваться ещё надо уметь! А ему было чему радоваться: любимая жена, доча-кровиночка, красавица… родители, слава бо-гу, живы-здоровы, работа хорошая, интересная, квартира, машина, дача. Что ещё нужно для полноты существования?! Впрочем, мате-риальная сторона не имела в жизни Валерия существенного значе-ния. Всё, что нужно для жизни честного человека, было. А много ли денег у честного человека?!
А вдруг и это – одна из причин её охлождения? Какой женщине не хочется иметь много нарядов, дорогих украшений, норковую шубу, роскошную машину? Наверное, и моей бы хоте-лось ездить за границу, увидеть Париж! А могу обеспечить только Мелекино-Мулякино?
Чем мужчина может отблагодарить женщину за её любовь, преданность, заботу? Чем сильнее любит, тем богаче материализу-ет! Щедрость души, пожалуй, напрямую связана с экономической щедростью. Во всяком случае, в нашей культуре пока так. Слова – словами, цветы – цветами, а если не можешь с парашютом спрыг-нуть и закричать на весь мир: «Я тебя люблю!», тогда нужно искать другие, замещающие, формы проявления в любви. Подарками, конечно, любовь не купишь, не удержишь. Но разве может мужчи-на, не имеющий денег, чувствовать себя полноценным и рассчиты-вать на любовь женщины?! О временных трудностях речь не идёт: в нашей стране постоянно то революция, то кризис… Но  матери-альные затраты являются безусловным показателем отношения мужчины к своей женщине. Чем сильнее мужчина любит, тем больше вкладывает в женщину. Чтобы удивить, сделать приятное, проявить внимание и заботу.
Что ж ты, дорогой? Денег на всё не хватает? Кооператив? Машина постоянно нуждается в ремонте? Это всё отговорки! А же-на, что, подождёт, всё поймёт?
Да, надо учиться зарабатывать деньги. Как эти новые русские-украинские говорят: «Если ты такой умный, почему ты такой бедный?». Почему так мало платят инженерам, учителям, врачам? Да, прошли советские времена, когда бед-ность считалась достоинством, а бескорыстие ценилось до-роже золота. Надо, как говорится, не экономить, а больше за-рабатывать... Впрочем, моя жена не такая уж меркантиль-ная.
Все эти размышления ещё больше добавили масла в огонь. Это тема всегда была болезненной. Больше всего от нехватки средств, наверное, страдают люди с щедрой душой и сердим дос-татком. 
Время позднее, пора готовиться ко сну… хотя, какой тут, к чёрту, сон?!
Решив разложить диван, Валерий поймал себя на мысли о том, что злость бурли в нём, как каша на костре! А мысленно он продолжает говорить бранные слова... Раньше он никогда себе этого не позволял. Какими бы ни были сложными ситуации на про-изводстве, он никогда даже окрика себе не позволял, не то что ма-та: не было внутренней потребности. А зло иногда брало по-чёрному: работнички у нас ещё те!  Но, надо отдать ему должное, даже мысленно грязных слов не говорил. Он мог сказать твёрдо, грозно, жёстко. Потребовать, в-конце-концов, но – корректно, в рамках великого русского литературного языка. Сейчас же ему хотелось рвать и метать! Кричать!  топать ногами! Стукнуть кулаком по столу! Он невольно сжал кулак, да так, что ногти впились в ко-жу… почувствовал боль… повернул ребро ладони к себе, будто уже совершил удар по непробиваемому столу, и понял, что всё равно этого не сделает. Море не должно выходить из берегов... А как хотелось сейчас загнуть, трёхэтажным, отборным!!! И Валерий действительно начал ругать… себя:
Чистоплюй несчастный! Тряпка! У тебя жену из-под но-са уводят, а ты тут антимонии разводишь! Слюнтяй! Что ты за человек? Ни рыба, ни мясо! Не даром тёща не любила меня…
Но и это не возымело желаемого действия. Наоборот, стало ещё хуже: он вдруг понял, какой он никчемный, непривлекатель-ный, неинтересный. Глупый, обиженный, обманутый, брошенный…
Он лёг на диван. Неожиданные картины всплыли в его па-мяти. Вспомнилось, как он впервые увидел Светлану… как был очарован её красотой… фигурой… легкостью общения… независи-мостью… чувством юмора… сообразительностью. Их познакомила его двоюродная сестра, Людмила, Люся, как её все называли… Со Светланой они учились в университете, на филологическом фа-культете и дружили.  Ещё дома, в Доброполье, где у них было ро-довое гнездо, Валерий с Люсей договорились о том, что случайно встретятся около универмага «Белый лебедь», и сестра познакомит их, а дальше… Дальше, как получится! Они разработали тщатель-ный план, обговорили все детали, чтобы комар носа не подточил, а то, если Света заподозрит сговор, влетело бы обоим!
Какое-то непреодолимое волнение, тревога и опасения пе-реполняли его душу! Накануне Люся рассказывала, как некий Сер-гей Боечко, земляк и однокашник, делал Светлане предложение руки и сердца, пригласив в качестве сватов двух учителей физкуль-туры, с которыми они оба дружили. Сестра говорила, что Света да-ла ему гарбуза… А вдруг она тогда – отказала, а потом – приняла предложение, а я пока этого не знаю? Он ведь – «военный, краси-вый-здоровенный!». Одним словом, школьная любовь!
Светлана сразу понравились Валере: как говорится, оконча-тельно и бесповоротно. Впрочем, когда он её увидел, то подумал, что с его внешними данными ему, что называется, не светит… Но где-то, как говорится, в глубине души, надеялся… Познакомились. С  шуточками-прибауточками пошли по улице Артема вверх, по направлению к Северному вокзалу, на троллейбусную остановку: сестра уезжала домой, они её провожали. Сам же Валерий уже год работал инженером на заводе и жил в Донецке, в общежитии. Всю дорогу он не сводил глаз со Светланы!
Войдя в троллейбус, они стали свидетелями некого казуса: какой-то тщедушный студент ехал зайцем, а кондуктор «вычисли-ла» его и потребовала оплатить проезд. Но у бедняги не было ни гроша! Опрометчиво, чтобы доказать наличие присутствия, он вывернул карманы, где находился только студенческий билет, ко-торый и был благополучно изъят разъярённой кондукторшей.
Пассажиры троллейбуса, казалось, разделились на две по-ловины: одни стыдили студента за безбилетный проезд, другие – увещевали кондуктора, требуя вернуть студенту его единственное достояние. Сам виновник неравного спора стоял красный, как гвоздика на Первое мая. Смотрел на всех спорящих перепуганны-ми глазами, и… молчал, хлопая ресницами. Наверное, ему каза-лось, что если он сейчас что-нибудь скажет, то обязательно всё ис-портит… и не видать ему своего драгоценного документа, как по-вышенной стипендии… Потому что, если бы это был не студенче-ский билет, а зачётка, то его, наверное, стёрли бы в порошок и те, и другие: чтобы не просиживал штаны и не бросал государствен-ные деньги на ветер, а учился хорошо, сам бы зарабатывал, чтобы было чем хотя бы проезд оплатить и т.д. Спор был в самом разгаре.
– В чём проблема? – поинтересовалась Светлана.
Громко, на весь троллейбус, кондуктор, возбуждённая соз-нанием своей правоты, вкратце предала суть конфликта. Да, она и кондуктор, и контролёр, поэтому имеет право как обилечивать, так и проверять наличие билетов у пассажиров! А у него – она ткнула в сторону поникшего студента, вынужденного ещё раз пройти через позорное судилище, – нет билета! Вот! Изъяла. Ну, ничего, на конечной остановке с ним разберутся: либо оштрафуют, либо в институт сообщат, либо и то, и другое.
– Вот вам четыре копейки (тогда билет стоил именно столько), дайте, пожалуйста, мальчику билет и верните, пожа-луйста, ему студенческий, - мягко, тихо и спокойно сказала Светлана.
В троллейбусе установилась гробовая тишина: решение проблемы оказалось таким простым! Как никто из них до этого не додумался до такого простого решения?! Надо ли говорить, что и Валерий был поражён поступком Светланы не менее остальных. Ну, как можно было не влюбиться в такую девушку?! Конечно же, он был сражён – окончательно и бесповоротно. Наповал. Он до сих пор, во всех деталях помнит, какая у неё была стрижка, в чём она была одета, какого цвета был туфли, какой формы сумочка. И, ко-нечно же, он помнил этот день – 19 октября 1973 года, День ли-цея… Пушкин… «Я помню чудное мгновенье: предо мной явилась ты…».
Валерий много читал, очень любил русскую классику, знал наизусть то, чего не учили в школе, но сам никогда не баловался стихоплётсвом, а в этот период самому захотелось взяться за перо. И он взялся. Правда, чуть позже, когда окончательно понял, что очень любит эту девушку: независимую, весёлую, добрую… тонкую… честную… прямую… оригинальную… самобытную… сме-лую… решительную. Хотя тогда она ему казалась нереальной, не-досягаемой… Его стихи – застенчивое признание в любви – были неумелыми но – истинная правда – искренними! И  это было глав-ное! Он же тогда не знал, что она сама владеет пером, иначе бы, наверное, смутился и никогда бы не решился предъявить их в ка-честве объяснения.
С тех пор прошло семнадцать лет. День Знакомства стал семейной традицией. Каждый год они отмечают этот праздник, и каждый раз они вспоминают о том случае в троллейбусе. Всплы-вают новые детали происшествия, а само событие заняло место семейной легенды. У них появилось много своих, особенных, дней: День признания, День соития. Вскоре появился новый праздник: День зачатия Маринки.
Как они готовились к этому торжественному и величествен-ному событию! Признания… объяснения… высокие нежные чувст-ва… простыня, как цветочная поляна... лепестки роз… ромашек… приглушённый свет… мелодичная музыка… слова любви… ласки… и – умиротворённый сон в объятиях друг друга… Они чувствовали себя богами, сотворяющими человека… Но это действительно бы-ло так! И вот оно, дитя их любви – то лучшее, что могла создать природа: Марьюшка-девчушка, маленькая женщина… Непревзой-дённое  чудо Вселенной!

Чтобы создать человека, надо чтобы у будущих родителей была осознанная потребность и внутренняя готовность к воспроиз-водству потомства. А чтобы сам это таинственный процесс проис-ходил осмысленно и эстетически. Какое это тяжёлое и ответствен-ное дело: вырастить ребёнка! Наверное, поэтому в качестве ком-пенсации за это титанический труд Природа подарила человеку уникальную возможность: получать эротическое удовольствие от общения с любимым. Для того, чтобы особыми, специальными, волшебными средствами выразить своё отношение, своё желание, свою  любовь.  Наверное, у людей есть свои мотивы для близости, такие как любопытство, выполнение супружеского долга, уход от одиночества, продвижение по службе, как способ «удержать» или отблагодарить партнёра. Но если секс не основан на любви, а сво-дится к чистой физиологии, значит, он используются не по назна-чению. Всё имеет право на существование, но качество занятий любовью или просто сексом значительно отличается. И каждый человек сам определяет, что ему предпочтительней. Но когда при-ходит время зачатия, создания ребёнка, супружеской паре хорошо бы знать, что желанные дети обычно счастливы в жизни, а неже-ланные часто страдают «комплексами», совершенно не осозна-ваемыми. Во всяком случае, так считают некоторые психологи. И перед тем как зачать ребёнка, следует всё сделать для того, чтобы обеспечить своему ребёнку  полноценную жизнь – во всех смыслах этого слова.  И потому что это его жизнь, и каждый родитель жела-ет видеть сына или дочь успешными счастливым. И  потому, что мать и отец должны понимать, что не всегда сами будут здоровы и активны. Настанет время, когда тому, кого ты воспитал, придётся доверить свою старость. Как итог того, что ты сделал для своего ребёнка.   

И – вот снова осень. Уже месяц прошёл со Дна Знакомства. Цветы до сих пор стоят в вазе. Валерий преподнёс своей любимой огромный букет жёлтых хризантем. Жёлтый – её любимый цвет. Всегда, когда Валерий хотел купить Светлане букет, он старался купить жёлтые цветы! Были ли это розы, гвоздики или тюльпаны, –главное, чтобы они были жёлтыми! Поначалу все друзья удивля-лись: как же так, принято считать, что «жёлтые тюльпаны – вест-ники разлуки!». Но у Светланы на этот счёт – свои аргументы… она вообще женщина – без предрассудков… В своем любимом цвете она видела только тёплый солнечный цвет… Впрочем, она любит и другие цветы: ей очень нравится сиреневый, розовый, красный. Пожалуй, кроме, зелёного.
А, может, и вправду, – вестники? Глупости всё это!
Воспоминания о днях юности, о лучших днях своей жизни, связанных с нею, его Светланкой… Святлячком.. Светиком (давно ли я ее так называл? всё – Свет да Свет!) помогли улетучиться дурным мыслям. Они  испарялись, как газ из бокала с шампанским, её любимым напитком… Оказывается, поистине добрые, яркие, светлые воспоминаний глубоко и прочно связывают людей! Как сильны пережитые вместе минуты счастья! Как укрепляют отноше-ния высокие эмоции! Каким они согревают теплом в бесцветные дни!
Дыхание Валерия стало ровным. Мысли  понемногу прихо-дили в порядок. Волнение утихло. Уход в прошлое полностью по-глотил его. С тех пор, как Валерий стал Светланиным мужем, он стал вальяжным, импозантным, чем-то похожим на барина. В его облике было нечто аристократическое.  Он поверил в себя, потому что был действительно хорошим семьянином, кормильцем, муд-рым руководителем, честным человеком. В семье – покой, доста-ток, надёжность. Его истинная интеллигентность засияла новыми красками, получила достойное обрамление. Эрудиция, правильная речь всегда характеризовали его с выигрышной стороны. Да и что скрывать: любимый и любящий мужчина (именно в том случае, когда это совпадает) выглядит шикарно!
Пожалуй, никакие вещи не украсят человека лучше, чем счастливый блеск глаз мужчины, любимого женою! Ни одно чудо света не сравнится с главным достижением – искренней любовью. Да, но это – когда всё хорошо. А если – такое?! Каким-то странным образом любовь влияет на человека, делая его одновременно и сильнее, и уязвимее.
Как часто, вступая в брак,  молодые клянутся быть вместе и в горе, и в радости, а на деле оказывается так, что они готовы толь-ко к положительным событиям жизни. Они с готовностью будут бегать в больницу, если возникнет необходимость, будут покупать лекарства, не спать ночами, поддерживая физически больного.  Но готовы убить, если они заподозрят партнера в неверности! Куда девается внимание, забота, любовь?  Тут почему-то у многих бла-городство заканчивается! Как будто в проявлении любви к тебе – это благородно и красиво, а к другому – гнусно и грязно! Разве есть в этом чувстве что-то криминальное? Любить – это не убить, не ук-расть, а отдавать и дарить. А делится с другими тот, у кого избыток. Нищему давать нечего.
 Господи, что ей ещё надо? Всё есть! Вечно куда-то бе-жит: то на какие-то курсы, на лекции, в театр. То  у неё встречи, то консультации! А я так люблю, когда она сидит дома, занимается делами, читает или вяжет. Так нет же! Бе-гом из дома! Не нравится мне всё это…
Но сам он прекрасно понимал, чтобы если бы его жена бы-ла не Жар-птицею, как её все называют, а квочкою, вряд ли бы она вызывала в нём такие сильные и глубокие чувства.
Что же делать? Как же реагировать на то, что тебя обманывают? Господи, только не это! Я этого не переживу!
Сумерки опускались быстро и плавно, как занавес в театре.
Почему она так долго не идёт? Где её носит? Да, жена – не мать! Это мать – навсегда, а жена – птица перелётная: сегодня – твоя, завтра – не известно, чья. И не звонит! Мо-жет, увлеклась, забылась? Это с нею случается! Ладно, ещё чуть-чуть подожду… она скоро придёт… придёт… Главное, чтобы с нею ничего не случилось! Хотя бы позвонила! Трудно, что ли?
А вдруг у нас не работает телефон? Конечно! Она зво-нила... звонила, а телефон – не работает!
Валерий ринулся к аппарату, но в трубке привычно звучал, словно комар, зуммер.
Надо позвонить Ане, лепшей подруге, может, она зна-ет?
И тут же себя остановил:
Нет, поздно уже, зачем людей понапрасну беспокоить?! А если они вместе, то и той дома нет. Впрочем, Юра не допус-тит столь долгого отсутствия своей жены: у них всегда и во всем – порядок, учёт и контроль. Это у нас анархия  – мать по-рядка.
И тут страшная мысль посетила его беспокойную голову:
А вдруг что-то случилось?! А я тут сижу, сопли жую, прости Господи! А она… а я… Точно – что-то случилось! Самое страшное. Она не могла не позвонить, если всё хорошо! Ведь нет ничего проще: позвонить и сказать всего два слова: «Всё хорошо». Или: «Скоро буду». Больше ни-че-го! Раз не звонит, значит, не может! Значит, что-то случилось… непоправимое…
Сердце остановилось. Валерий не на шутку испугался. Эта мысль казалась ему единственным объяснением столь долгого молчания и отсутствия жены, и он сказал вслух:
Надо звонить в «Скорую»!
Такое впечатление, что молния ударила его в самое те-мечко… Он схватил телефонную трубку и подбежал к окну в наде-жде, что Светлана уже идёт по двору, и не надо будет никуда зво-нить: ни в больницу, ни в морг… не надо будет по-дурацки объяс-нять, кого он ищет. Но –молчаливые дома кольцом окружили двор. Ни одной живой души… только звёзды сияют холодным блеском… И страшные картины, одна хуже другой, пролетели в его голове.
Господи, Я прошу тебя! Только не это!
И Валерий начал тихо произносить молитву, которую в дет-стве учила его мать: «Отче наш, ижеси на небесех…».
Где-то там, на самом потаённом донышке души, появилась надежда на то, что всё будет хорошо. Что всё, о чём он сейчас ду-мал, – это нелепый сон, белиберда, несумятица по сравнению с тем, что, не дай Бог, случилось. Бог так милостив! Валерий сидел у окна, зажав в руке телефонную трубку, и ждал. В потёмках его ду-ши гуляли кошмары, страхи, тревоги, ожидания, надежды и  ужасы.
Время шло. Боль безжалостно вынимала из памяти самые страшные случаи, которые происходили в городе. Кровавые детек-тивные истории оживали, как реальные.
Так, остановись! Не накручивай себя! Подожди ещё не-много! Думай о хорошем…
И он думал… о чём-то… обо всём… ни о чём…

Телевизионные тени носились по экрану, не привлекая его внимания. Валерий сосредоточился на душевной, каторжной, не-посильной работе. Как в бетономешалке, переворачивались его мысли – всякие… разные… опасные… глупые… мудрые… злые… они никак не смешивалось в однообразную массу, пригодную для ин-теллектуальных строительных работ… Что-то в этой комнате ему мешало, давило! Он осмотрелся по сторонам... сиреневый лис-ток!!! Он сиротливо лежал на полу…
Валерий встал, брезгливо взял двумя пальцами этот приго-вор, поднял его. Ему так хотелось изорвать его на мелкие кусочки, выбросить с восьмого этажа! Или  сжечь, упиваясь видом того, как он корчиться в последних муках, превращается в пепел… и на нём уже не видны эти восторженные признания его жены… какому-то чужому мужику… фу, какая мерзость! Но у Валерия не было сил, чтобы совершить акт возмездия. То ли потому, что его утомили мысленные экзекуции. То ли потому, что всё блекло перед тем, что могло произойти со Светланой. То ли его нравственные устои были столь прочны, что не могли деформироваться только от предполо-жений. То ли потому, что он не мог причинить умышленную боль никому, даже этому ненавистному вещественному доказательству того, что его жена может быть ему неверна.
Наверное, именно в такие минуты, когда в человеке борют-ся две могучие силы – любовь и ненависть, – в человеке проявля-ется всё его нутро, его истинная сущность. Конфликт и любовь – это то, что выворачивает человека наизнанку и демонстрирует ему: смотри, кто ты есть на самом деле! А конфликт с любимым – это вообще сканирование души.
 Валерию стало противно оттого, что он прикоснулся к чему-то запретному, он проник в чужую тайну без разрешения. Поэтому он положил это сиреневое чудовище в конверт, а его – в книгу, и снова водворил в томик Тургенева, куда его положила хозяйка, – в «сейф», на прежнее место. Аккуратно подвинул все книжки. Те-перь они, как солдаты на параде.
Всё стало на свои места. Так, как было раньше. Всё, да не всё.

Он глянул на часы. Одиннадцать. Всего четыре часа назад жизнь ему казалась раем, сейчас – сплошным, беспросветным, чу-довищным адом. С тех пор, как он прочёл эти нежные признания жены к какому-то молодому ловеласу, прошла целая вечность.
Валерий привычно разложил диван, лёг на подушку и по-чувствовал себя тяжело больным человеком… умирающим…
Вот сейчас придёт Света, и скажет: «Дорогой, нам надо поговорить…». А я уже знаю, о чём… Надо собраться с силами, и встретить сообщение достойно: «Дорогая, не утруждай себя. Я всё знаю. Делай, как считаешь нужным. Как тебе лучше. Я всё пойму». Как же выдавить из себя эти слова и не заплакать?
В голове по кольцу крутилась мысль:
Сейчас придёт и скажет… придёт и скажет… Но почему-то не приходит…
Он уже и сам не знал, что лучше: пусть придёт и скажет? или не приходит и не говорит? или приходит и не говорит? Нет! Пусть сначала придёт! А там – будь, что будет…
Надо, обязательно надо, поговорить, чтобы всё стало ясно. Да, пусть смотрит мне в глаза и расскажет. Что расска-жет? Всё, как было. Всё, как есть! Да она-то скажет, выдержу ли я? Впрочем, ночь – не самое подходящее время для разгово-ров такой значимости. И она, наверное, придёт усталая… Вряд ли перед сном стоит затевать столь серьёзную беседу. Следо-вательно, предстоит бессонная ночь…
И Валерий решил:
Ни о чём не буду говорить! Ничего не буду спрашивать! Посчитает нужным, скажет сама! Не посчитает… что ж, буду на неё смотреть, как на провокатора, на мину замедленного действия, на предательницу. Пусть всё будет, как прежде. Просто я не буду ей больше доверять…
Он прекрасно понимал, что как прежде уже не будет. И что жить в неведении, неизвестности ему будет невыносимо.
Нет, наверное, лучше сразу всё узнать! Я с ума сойду от этих мыслей! Значит, надо так прямо спросить… О чём? как? Нет, надо всё обдумать, понаблюдать… присмотреться… при-нюхаться…
 
Телевизор по-прежнему работал. Валерий то включал, то отключал звук. Переключал каналы один за другим и отрешённо смотрел на то, как экранные герои открывали рты, размахивали руками, куда-то бежали, стреляли. Какая-то бессмыслица… кто? кого? куда? зачем? почему? В том, что происходило и на экране, и в жизни не было логики. Возможно, она была, но он её не знал.
У женщин она – своя, какая-то особая, правда. Но почему же она так похожа на обман? Ах, ах, ах… загадочная женская душа! Может, не такая уж и загадочная? Просто потаённая и лживая? Я, дескать, свободная женщина, что хочу, то и делаю, а ты…  ты – женатый мужчина! Сохраняй верность и предан-ность, укрощай все свои порывы. Как удобно! Ну, що ж, бачили очі, що купляли: їшьте, хоч повылазьте!

Мир словно расслоился на два измерения: здесь протекала, капала, как с пальцев вода, реальная жизнь, и она неутешительна. Там, на экране, – чужая, придуманная, дешёвая, где всё выглядит так нелепо!  Обо всём надо догадываться, что-то додумывать. Как было хорошо,  когда всё совпадало: всё понятно, всё объяснимо, а сейчас…
Валерий вспомнил, как однажды они собирались на рыбал-ку, и отец показал место, где можно было накопать червячков. Как только он отодвинул камень, в ужасе отпрянул: там копошилась целая груда бордовых, жирных тварей… похожее чувство он испы-тывал и сейчас…
Так вот ты какая, ревность? Неприглядная ты, девица…
Наблюдать за ревнивцами в жизни и в кино Валерию всегда было смешно, а теперь, когда она прижала его, как дверями лифта, почему-то было не до смеха. 
Да, совсем не смешно. Хорошо, что ещё никто не видит меня: наверное, со стороны я выгляжу полным придурком…

За годы супружества самооценка Валерия заметно подня-лась: жена часто открыто им восхищалась и хвалила прилюдно, не стесняясь. На работе его уважают. Дочурка, та вообще души в нём не чает! В общем, когда всё было хорошо, ровно и спокойно, само-оценка поднималась вверх, и держалась на планке «адекватно вы-сокая». Но как только случалось что-нибудь такое, где Валерий вы-глядел, в собственном его понимании, невыигрышно, она отчаянно падала, как температура на градуснике в период межсезонья. Но больше всего он боялся того, что над ним будут смеяться.
Кажется, это Гоголь говорил, что смеха боится даже тот, кто ничего не боится? И я этого боюсь, как все! Ну, мо-жет, не боюсь, но мне было бы неприятно, если кто-то надо мною потешался, особенно...
И вдруг шаровая молния влетела в квартиру и вмиг унич-тожила всё, что только что было живым:
А, может и они (он почему-то мысленно объединил же-ну и этого… Казанову) …там …надо мною…. смеются?! Сердце остановилось. Нет, только не это!
Сознание жгло, как сварочный аппарат… искры безжало-стно ослепляли… Страдания становились невыносимыми. Воз-вращения жены он ждал как избавление от неизвестности.
Ну, где же ты, Света, где?
Ему казалось, что если она сейчас придёт, то все образует-ся. Она скажет, что всё в порядке, что он напрасно волновался. Всё станет на свои места, и он успокоится. И  всё будет хорошо, как раньше. Хотя бы станет всё ясно и понятно.
И вот среди угнетающей тишины появился ЗВУК: это жена тихонько открывала дверь. Замочная скважина не упиралась: пру-жина лишь слегка щёлкнула. Кошка бросилась со всех ног встре-чать свою любимую хозяйку! Так было всегда: Симона чуяла появ-ление Светланы, когда та находилась ещё на первом этаже, и пре-данно садилась у двери и ждала её появления. Наверное, и Вале-рий сейчас сделал бы то же самое. Его сердце было готово выско-чить и запрыгать, как теннисный мячик…
Симоночка, ты моя хорошая… соскучилась по Светочке? Извини, дорогая…
Светлана бесшумно прошла в ванную.
В мыслях Валерия, помимо его воли, возникло предполо-жение: Так, понятно: смываем следы… Посмотрим, какая ты, лиса-Патрикеевна?
И он притворился спящим… превратился в слух… в нюх… в лакмусовую бумажку… в изменоискатель…
Светлана тихонько вошла в комнату. Увидела уснувшего перед экраном мужа (так случалось нередко). Выключила телеви-зор и легла рядом. Муж, как обычно, повернулся на правый бок, лицом к ней: ему нужно было принюхаться.
Кажется, волосы она не мыла…
Если он почувствует чужой запах, значит… значит… значит… всё кончено…
На самом деле он боялся этой секунды… доли секунды... когда ему всё станет ясно… 
 
                                                                                            НОЧЬ

Светлана привычно прижалась к мужу, положив голову на его плечо, тихонько просунула ноги между его голенями.
Ноги – ледяные!
Как можно тише Валерий вдохнул запах её волос… застыл, боясь выдохнуть, стараясь это сделать как можно бесшумнее… Снова вдох… чуть слабее… выдох…
Ничего подозрительного… тот же аромат молока и мёда… Ничего… Может, у меня с нюхом что-то не так?
Он уже не знал, хорошо это или плохо? Смыла она посто-ронний запах или его не было? В его душе не было никакого дви-жения… В воздухе пахло озоном, как будто только что прошла гро-за…
Светлана завернулась в Валерину руку – и затихла… Она по-нимала, что задержалась, нарушила сон мужа (а ему рано вставать на работу). Но она так увлеклась беседой с подружкой, что сначала забыла позвонить, а потом решила, что он, наверное, заснул под убаюкивающий звук телевизора, и решила не беспокоить: он так устаёт! Пусть отдыхает! И к тому же там, в потаённых кладовых её сердца, жила твёрдая уверенность в том, что он ей доверяет, что нет никаких причин для тревоги, что всё будет, как всегда… В глу-бине души она знала, что он, её дорогой и ненаглядный, всё пой-мёт, как всегда… Ей было немножко стыдно: наверное, муж вол-новался… Но… зря она переживала, он просто уснул и не заметил её долгого отсутствия… Это хорошо…
Светлана испытывала какое-то перевозбуждение и долго не могла заснуть… необъяснимая тревога окутала её… казалось, ком-ната насквозь пропитана  липкой тишиной… словно здесь погуляла молния и выжгла всё живое…
Засыпали они одним и тем же образом: муж укутывал Светлану в объятья, словно тёплым пледом… их разрозненное ды-хание становилось общим… глубокий сон охватывал их тела… по-том, когда чуть затекала рука, Светлана тихонько переворачива-лась… и, положив под щёку маленькую подушку, думочку, затиха-ла… Сейчас она лежала, ожидая ласковых прикосновений…  гото-вая ответить на нежность мужа… но он спокойно спит… никак не удавалось согреться… расслабиться… и, наконец, уснуть…
А Валерий имитировал спящего… Светлана осторожно по-вернулась на правый бок… но… сон по-прежнему не шёл…
Почему я так уверена, что мой муж всё поймёт? Пото-му, что так было всегда! А вдруг не всё поймёт и так будет не всегда? Или ему надоедят когда-нибудь мои шальные выходки?
Всё, что бы она ни делала, – всё ему нравилось, всё было хорошо. При этом она не делала ничего специального, подчёркну-того, демонстративного… всё естественно… интересовалась его мнением… учитывала его… готовила то, что ему нравилось… экспе-риментировала… удивляла… стирала… убирала… Ей самой нрави-лось то, что она это делала…  В еде муж был неприхотлив, но она старалась побаловать его вкусненьким, погурманить… Относи-тельно самообслуживания они оба считали, что всё, что может де-лать для себя взрослый человек, он должен делать сам… И жена не должна быть служанкой, уборщицей или нянькой… И муж не обя-зан быть на подхвате… И каждый из них видит, что нужно сделать по дому для обеспечения общей чистоты и  комфорта… это же их общий дом… и каждый из них брал и делал то, что мог… Все до-машние дела Светлана делала с удовольствием и только потому, что сама этого хотела… И точно знала, что если она скажет: «С се-годняшнего дня, стирай, пожалуйста, свои носки сам», – то Вале-рий будет делать это безропотно и без обид.
И она ему очень благодарна – за всё! За то, что умненький и благоразумненький. За то, что любящий... любящий… правиль-ный… безмерно добрый… всё понимающий… Он такой на самом деле… без рисовки… внимательный… нежный… благородный… В быту благодарит за всё, что она делает: спинку помыла – спасибо! брюки погладила, – «благодарю»… и так – во всем! И она стала бо-лее уравновешенной, спокойной… плавной…
Любит он меня… это так приятно… поэтому и балу-ет… Если она утром сказала, что давно не ела гранатов, то вечером он их обязательно принесёт…
Но и если он скажет, что соскучился по «Наполеону», то к ужину он непременно появится на столе… Света была очень забот-ливой женою: каждый день у мужа – свежая рубашка. Обязательно купит модный галстук, чтобы сочетался… шёл к его гардеробу... с учётом его пожеланий, вкусов, предпочтений… Навязала ему жи-летов, пуловеров – всё по-домашнему… уютно и оригинально… хо-чешь отдохнуть, пожалуйста! В квартире будет идеальная тишина, чтобы не потревожить сон…
«Смотри, уведут! – говорила подруга, – он – мужчина видный». – «Да он сам не уйдёт! От хорошего никто не уходит».  Но иногда закрадывалась мыслишка:
Как знать? Лучшее всегда было врагом хорошего… Но я-то знаю, что он верный, честный… он – мой, что называется,  до мозга костей… И не потому, что я самая лучшая женщина на свете (я не переобольщаюсь на свой счёт, просто так оно и есть!). Просто он сам по себе такой… однолюб… семьянин… а это – надёжнее любого замка! Какая женщина не мечтает о таком муже, который бы был верным и преданным, как пат-риот своей Родине?! Все мечтают, а у меня – есть!
И самому Валерию иногда казалось, что именно любовь к жене придаёт его осанке горделивый вид, походке – лёгкость, рас-кованность в отношениях с коллегами. Поэтому у него постоянно хорошее настроение, шутка всегда на устах.
Светлана купалась в этой вселенской, космической любви, которой ничего не надо: только будь! Такой такой, какая ты есть! Будь со мною! Люби меня! И она его – любила! Всею душой, всей своею сущностью. Валерий был самым лучшим из всех мужчин, которых она встречала на своём жизненном пути. А мужчин вокруг было много. Замечательным человеком был отец: умным, весё-лым, альтруистичным. Но образ отца, при всей её любви к нему, не совсем соответствовал Светиному идеалу её будущего мужа, пото-му что был, что называется, под каблуком у жены. Свою Катюшу любил безумно, по-собачьи преданно. Жена стояла на недосягае-мом пьедестале, и он молился на неё. Иногда это его унижало, злило, выводило из себя, но… это был его выбор.
Много других мужчин окружало Светлану: в школе – люби-мый учитель физкультуры, Николай Филиппович Имирелли. Ох уж заводной! Интеллектуал и юморист! Побеседуешь пять минут – и словно в живой воде искупаешься! Сосед – Лидовский Володя – удивительный мужчина: весёлый, открытый! Их отношения с же-ной Лидой были, как театральный спектакль: притягивающее… ув-лекательно… интересно… трёх сыновей погодков воспитывали! Всегда в их доме и вокруг – весёлье, суета, песни! Работал в мили-ции, да по-глупому застрелил его сотрудник… невозможно сми-риться с такой потерей! Коля Кондратьев, друг юности, на три года старше Светланы. Вместе занимались гимнастикой, натура – ро-мантическая, поэтическая, песенно-бродяжья, открытая, как цве-ток.
Одноклассники все, как на подбор! Эрудиты, красавцы, та-ланты! Серега Боечко – отдельный разговор – культурист, как ска-зали бы сейчас, а тогда – качок, и этим все было сказано! Все стар-шеклассницы Комсомольска писали кипяточком, завидев его. А он глаз положил на Свету! Общались, смеялись, гуляли вместе (так тогда принято было говорить), а когда поступил в Полтавское выс-шее военное, переписывались.  На каникулах приезжал к родите-лям и, конечно же, они со Светой гуляли по парку, – излюбленному месту молодёжи… Или дефилировали по площади Ленина, или Бродвею, как называла эту улицу молодёжь… Главная цель прогул-ки – посмотреть, кто – с кем, кто – в чём…
А то вдруг, без предупреждения, пришёл свататься! Да не с родителями, а со своими тренерами, замечательными и отзывчи-выми учителями физкультуры! Вероятно, их авторитет казался не-пререкаемым. Поразил!  Кино!
Светланины родители засуетились, быстро сели за стол, не зная, чего ожидать: визит был в высшей степени неожиданным!  
– Света, ты будешь ждать Сережу до окончания им учи-лища?
– Нет, я этого обещать не могу!
– А что, ты разве его не любишь? –
– Нет, не люблю. –
– Но вы же встречаетесь!
 – Ну, и что? Он мне очень нравится, мне с ним интересно, но это ничего не значит.
–  Вы же целуетесь?
– Ещё чего?! Не надо выдавать желаемое за действи-тельное! А почему, вы, собственно, об этом спрашиваете? По-чему говорите за него? Он что, сам не может говорить? Сереж, что это за концерт? Вчера вечером расставались, ты ничего о своих чувствах и намерениях не говорил, и – вдруг?! Что за номе-ра художественной самодеятельности?
Молчание.
– Или ты разыгрываешь меня? Смеёшься надо мной? Так вроде не похоже: здесь сидят серьёзные, взрослые люди.
– Извини, мне стыдно. Хотел удивить, сюрприз сделать. Хотел быть уверенным, что ты дождёшься.
– А сам спросить не мог? Свидетели нужны? Почему не с родителями, а этими, многоуважаемыми мною учителями?
 – Я им ничего не хотел говорить! Да они бы и не разреши-ли, сказали бы, что молод ещё.
– А Вы, мои дорогие, как Вы вообще согласились на эту авантюру?
– Хотели помочь. Ну, а что, Серега – хорошая партия!
– Я не сомневаюсь! Но ни в какую партию вступать не со-бираюсь. И такие решения с кандочка принимать не буду. Пусть учится. Служит. Дальше видно будет. Будем переписываться, встречаться. Так, Серёга?
– Не знаю. Я думал, ты меня любишь.
– Надо было сначала узнать, у меня спросить, а потом уже затевать сватовство: я бы или рушники, или гарбуз приго-товила. Видишь, как всё просто. А так всем неловко.
– Так у нас не всё закончилось?
– Не-е-ет! Ждать не обещаю, в Ярославны не записыва-юсь. Я ни с кем встречаться не собираюсь, но слов «буду ждать», не скажу, ты меня понимаешь? Ни тебя не хочу обнадёживать, ни себя ограничивать. Сложится, – прекрасно, нет – не обессудь. Не сердись, друг! Надо обо всём договариваться.
Такою она была с пеленок: самостоятельной  и независи-мой. Никаких манипуляций не допускала. А чтобы кто-то на неё повлиял – об этом не могло быть и речи!
Но сама Светлана, как ей казалось, всегда знала, каким должен быть её избранник, и могла бы в точности назвать те ха-рактеристики, которые он сочетал бы в себе. Он должен был быть честным, умным, добрым, благородным, сильным, самодостаточ-ным, щедрым, социально реализованным, одним словом, на-стоящим! И её Лерчик был именно таким! Это был подарок судь-бы! Это было её счастье! Её счастье! Она осознанно выбирала себе мужа, хотя поклонников было и потом предостаточно! Но… дос-тойных себя надо было поискать. И обязательно должна быть лю-бовь! Любовь – это такое притягательное чувство! Это – компас в пути! Столько о любви думано-передумано, сколько книг перечи-тано, сколько историй переслушано! Как  хотелось понять, что это такое? Ей так хотелось знать, способна ли она любить? что для этого нужно? Какою должна быть она, чтобы её полюбил хороший мужчина? Светлане хотелось достичь той грани, о которой писал В. Каверин: «Девушка должна быть: добра – без слабости, справед-лива – без суровости, услужлива – без унижения, изящно-скромна и гордо-послушна».
Постепенно сложился некий образ того, кого она может по-любить, и какие у неё должны быть при этом чувства… отношения…
Много хороших парней было там, в Комсомольске, где она жила с родителями. И в Солнцево, где работала. И на отдыхе (а ез-дили они с подругой каждое лето путешествовать по стране своей необъятной). И куда бы ни приехала, где бы ни появилась – везде появлялись те, кому она нравилась.  Очень достойные, хорошие молодые люди: высокие, плечистые, красивые, сочные, талантли-вые! Потенциальные  претенденты… Но она предпочитала с ними дружить. И это хорошо удавалось. Её поклонниками называли себя серьёзные, состоявшиеся мужчины:  например, русский поэт Алек-сей Корнеев. Светлана отдыхала в Доме творчества писателей, в Подмосковье, там и познакомились, разговорились. Дала почитать Великому свои стишочки. Он был потрясён, особенно нескольки-ми фразами: «Послушай, что ты пишешь: «…девочка и девушка взрослеют, но тоскует женщина во мне». Ты понимаешь, что ты пишешь? Боже мой, если бы я в свои двадцать написал, что тоску-ет мужчина во мне, мне кажется, я бы сказал всё. Мне кажется, напиши я такую строчку, то мог бы спокойно умереть…». У него дух захватывало, когда она разбрасывалась золотыми словами… гуляя по весеннему лесу, где на всех берёзах висели трёхлитровые банки для сбора сока, изрекла: «И берёзы тоже плачут, словно женщи-ны: сладкими, полезными слезами…»
– Да что ж ты делаешь?! Я месяцами сижу, пытаясь выда-вить из себя что-нибудь гениальное, а ты раз – и выдаешь, не ду-мая…
– Бери! Дарю!
– Нет! Я не могу: это – бесценный подарок! Ты такими ве-щами не разбрасывайся, ты пиши! У тебя есть будущее.
– Спасибо, ценитель! Стихи для меня – баловство, один из способов самовыражения, и больше ничего. Всё  – в стол! Так что, налетай, народ, пока масленица!
– Но это надо другим! Как ты этого не понимаешь?!
– Найдут умное и у других. У тебя, например…
Всё – в шуточку…

Когда Валерий объяснился ей в любви, а она ещё не люби-ла, Светлана сказала ему: «Лера, я очень благодарна тебе за всё, что ты для меня делаешь. Ты очень хороший, добрый, славный… Ты очень много для меня значишь. Но я пока тебя не люблю, и не-известно, полюблю ли. Ничего не могу тебе сейчас сказать… тем более, обещать. Хочешь, – будь рядом, я готова строить наши от-ношения, я ими очень дорожу. Хочешь – ищи себе другую, – я всё пойму. Только прошу, не торопи меня… Сложится, случится чудо, и я полюблю тебя, я сама тебе об этом скажу. Если получится так, что ты разлюбишь меня, скажи мне об этом, хорошо? Может быть, я потом пожалею о том, что говорю, но сейчас так. Пойми, я лгать не могу. Прошу тебя, не говори мне больше о своих чувствах: я буду знать, что ты меня любишь. Поверь, я очень хочу тебя полюбить… я постараюсь…
Сначала Светлана поняла, что Валера – это тот человек, который ей нужен, а только потом – полюбила. И это было прин-ципиально важно для обоих. Ни жертв, ни подачек. Только любовь – глубокая, истинная, прочная. Свете было 25, а Валерию, – 28. Их отношения складывались непросто: уверенной в себе, с чувством собственного достоинства Светлане была чужда уничижитель-ность Валерия. Её удивляла и поражала эта нелюбовь к себе. Пре-красный, достойный, порядочный человек, но почему-то себя стыдится. Странно… А кто может полюбить человека, если он сам себя не любит? И как может полюбить другого тот, кто не имеет практики любви к себе?! Да, тут одинаково опасно как перелю-бить, так и  недолюбить себя…
Им так хотелось проникнуть в тайны бытия… И они мно-гое обсуждали… каждый хотел понять,  лучше узнать другого… глубже раскрыть себя, чтобы – до донышка… Конечно, можно было воспользоваться ситуациею, как учила мать, и брать быка за рога: руководить мужем, управлять, давать ЦУ (Ценные Указания) и ЕБ-ЦУ (Ещё Более Ценные Указания). Пока поддаётся, пока готов. Но – нет: это было противно её свободолюбивой и гуманно настроен-ной натуре.
Светлана никогда не пользовалась ничем даром: ни в глав-ном, ни в мелочах: даже за кофе или мороженое никому не раз-решала за себя заплатить. И это было принципиально важно. При этом сама охотно делилась, отдавала, дарила – это было самым любимым её занятием. Она с удовольствием искала подарки для дорогих её сердцу людей, а потом устраивала целое действо из преподнесения и дарения! Придумывала события и радовалась доставленной радости – это сказочные, волшебные чувства! Отда-вать без возврата – это замечательно! А ей было чем делиться… Поэтому верховодить, подавлять, держать муж под уздцы  – нет, об этом не могло быть и речи! В отношениях были приемлемы только партнёрские, дружеские, равные отношения. И так было со всеми. Даже если сам человек готов был услуживать, угождать, ущемлять себя чем-то, это не принималось, а деликатно, но реши-тельно отвергалось. Светлана умело выравнивала отношения – да так, что и сам человек не замечал, что он натуральный и естествен-ный. И стесняться ему не за чем, и подавлять себя не нужно, и жертвенность не нужна.
А ведь попадались и влюблённые до безобразия, готовые тряпочкой лежать, лишь бы только она об них ноги вытерла! Не воспользовалась. Разве может полюбить тот, кто не имеет собст-венной формы, стержня? Вряд ли. Истинная любовь не терпит унижения. И любить по-настоящему умеют только независимые, самодостаточные люди. Во всяком случае, у Светланы сложился такой взгляд на этот вопрос.
Такие мысли витали в её молодой и гордой голове в годы прекрасной и беззаботной юности… золотое время… когда то, что наступит в будущем, казалось таким волшебным… фейеричным: высокие чувства… признания… страдания... расставания… терза-ния… подвиги… ревность… слёзы… безумства…
Но у них с Валерием всё было не так… Тихо… спокойно… ровно… глубинно… Поэтому ей долго не верилось, что это именно то, чего она ждала… то, что ей надо… мешали какие-то иллюзии и романтические представления, сформировавшиеся после прочи-танных книг, увиденных фильмов, наблюдения за членами семьи, где она была ребёнком, на основании собственного опыта обще-ния… Но именно это и была любовь! Потому что всё совпало: цен-ности, понимание жизни, отношения, взгляды. Как это было важно, чтобы всё совпало!..
Установлению ровных отношений часто мешала укоренив-шаяся у Валерия привычка себя принижать. И  такой подход к себе держался довольно долго. И сейчас время от времени проскальзы-вают минуты самоедства. Если  что-то не соответствует его уров-ню, то самооценка шаталась, как Ванька-Встанька.
У них наблюдалось как внутренне сходство, так и внешнее: что-то в их облике было родным… хотя оба не велики красавцы! Обыкновенные русско-украинские лица. Но что такое внешность? Заданный природой стандарт твоего рода? Ну, кто же будет оби-жаться на отца с матерью – за то, что они создали себе подобных? По сравнению с тем, что они подарили тебе жизнь и ты можешь наслаждаться ею, это – мелочи… пустяк… Тем более, что снаружи мы обычно отражаем только то, что внутри. И если ты светел, то идущий изнутри лучезарный внутренний свет своим сиянием оза-ряет всё вокруг. Именно он делает людей необыкновенно краси-выми, обаятельными, волшебными! Но это так, для оправдания… Кому бы не хотелось быть неотразимым, жгучим красавцем?!
Мы не очень-то тщеславны:
Красота  – не признак главный,
Но не будем утверждать,
Что уродство – благодать…
Почему же говорят, что если девушка некрасивая, то в каче-стве компенсации за природный недостаток должна быть умной? А красивой  девушке – что, можно быть и глупенькой? Но бывает же… бывает, что и красивая умна и некрасивая глупа. В любом слу-чае, лучше быть умной: и чтобы соответствовать природной красо-те, и чтобы украшать мир своею душевной добротою.
Внутренний мир Светланы строился по своим законам. Ей хотелось найти гармонию, жить в ладу с людьми, быть счастливой. И она искала, искала, искала ответы на свои многочисленные во-просы. А жизнь выдвигала всё новые и новые. Почему, думала она, наблюдая за судьбами  женщин своего окружения, одних любят все, многие, а других – никто? Одних – уважают, почитают: за что? почему? А других игнорируют… От кого зависит любовь: от того, кто любит или от того, кого любят? Это ведь не просто испытывать к человеку сильные чувства, ещё же и уметь любить надо! Это це-лая наука! Шрамко Любовь Прокофьевна, завуч Солнцевской шко-лы, рассказывала пытливой Светлане, как сильно она любит своего мужа: «Вот он придёт с работы, уставший, ляжет на диван и спит глубоко-глубоко… а изо рта слюна течёт… а я сморю и умиляюсь: какой же он беззащитный… как я его люблю…». И Светлане это бы-ло объяснение понятно. Любить – это не просто умиляться или по-лучать, это глубоко принимать, и отдавать!  Это искусство!
Такое короткое и простое слово «люблю», но чтобы его ска-зать, как много надо знать, понимать, принимать. Надо научиться жить, любить, и не только своего избранника, а всех людей. Самая главная, эротическая, любовь – это венок на вершине Эйфелевой башни: она венчает всю твою жизненную конструкцию, стоящую на главных опорах: любви к себе, к людям, к труду, к родине. И когда все стоит на своих местах, прочно, надёжно, выверено, всё совпа-дает, – вот тогда и приходит настоящая любовь. Во всяком случае, так думала Светлана. А она много думала о том, какое место в её жизни будет занимать любовь. Да, любовь – это основа основ, но в жизни много и других радостей. Людей, с которыми интересно общаться, дружить. Книг, которые хочется прочесть. Стихотворе-ний, которые хочется написать. Мест, которые обязательно нужно посетить. Природа, которою не устаёшь любоваться. Произведений искусства, над которыми хочется думать. Жизнь, в которой столько интересного, неизведанного, нового, необычного!

Так получилось, что их фамилии были, как двойняшки: она – Волошина, он – Волошенко. Их ценности постепенно выявлялись, подтверждались словами, делами, пока не достигли уровня общих. На это понадобилось два года – это минимальный срок, необходи-мый для того, чтобы узнать человека. Когда  увидишь, каков он в кругу семьи, среди своих друзей и её подруг,  как он ведёт себя в дни счастья и болезни, как он проявляется  в экстремальных ситуа-циях. Какие у него мечты и планы на жизнь, и подтверждены ли собственными ресурсами. Тут важно всё узнать друг о друге: от от-ношения к профессии до того, питает ли слабость к алкоголю, скло-нен ли к ревности (такой же тяжкий порок). Есть ли генетические нарушения в роду (любовь любовью, а потомство должно быть здоровым!) и так далее.
Каждый человек, безусловно, сам определяет степень зна-ния о другом человеке и определять, что важнее, прежде, чем сде-лать выбор и сказать «да». Ведь за ответом следует жизнь, а какою она будет, зависит от того, насколько ты уверен в человеке. Не в том, что он или ты будешь для него единственной, а другие вокруг перестанут существовать (для этого надо отправляться на необи-таемый остров). Другие люди не могут помешать паре быть пре-данными друг другу. Если люди хотят быть вместе, любые препят-ствия их будут только сближать!
Любить других – это необходимое условие для того, чтобы поддерживать себя в форме, чувствовать людей, быть им нужны-ми. Любить – это помогать себе и другому развиваться, ведь та-кими, как есть, мы бываем недолго:  что-то случается, и мы меня-емся, переосмысливаем прежние знания – и вот ты уже другой! Главное, это быть собою, то есть прислушиваться к себе, понимать себя,  не бояться испытывать саамы разнообразные, в том числе, и сильные чувства, позволять себе мечтать и стремиться к тому, что-бы реализовывать свои планы. Быть собою, особенно находясь вместе, в паре, быть трудно. У каждого выработался привычный способ существования, собственные взгляды, вкусы, предпочтении, а встреча двух разных семейных и личных культур не должна стал-кивать любящих лбом. И тут трудно устоять перед искушением ко-му-то одному взять бразды правления в свои руки, и назначить се-бя командиром. Может быть, тебе и подчинятся, но будет ли при этом любовь? Эта птица  – журавль, который – в небе, но почему-то многие довольствуются синицей в руках. И постоянно хотят её удержать, а на самом деле душат. А потом сетуют, что любовь стала привычкой. Наверное, у них – да, она превращается в ничто, им виднее! Но есть и другие птицы, и сильные чувства! А какой ты птицелов? Зачем ты стремишься её иметь, эту загадочную Синюю птицу?  Еще из сказок известно, что птицы не поют даже в золотой клетке! Пернатым любой породы нужна свобода, простор, небо!
Тут во всём должен быть психологический расчет, чтобы далеко видеть, а не только осуждать действия партнёра, за то, что он косит глаза налево. Если  хочешь, чтобы тебя любили, надо та-ким быть! Чтобы он сам, бросив всё и всех, мчался туда, где его принимают без оценок, где он имеет свой голос, где он хозяин.   Потому что ничем на свете не удержишь человека рядом с собою: ни свидетельством о браке, ни жилплощадью, ни детьми, ни али-ментами, ни страхом! Ничем, кроме своей личности! И на орбите удерживаются только те, кто сам столь же индивидуален. Кто по-стоянно растёт в сторону толерантности, всепрощения, безуслов-ной, беспредельной любви, не требующей ничего взамен. Это трудно, но в это стоит вкладывать деньги, силы, знания. Прав был поэт: «душа обязана трудиться – и день, и ночь, и день, и ночь»! и разве можно привыкнуть к любимому?! Тот, кто хочет настоящей любви, сам должен быть настоящим…

Во всяком случае, Светлана, выбирая мужа, хотела, чтобы она выбрала, как в песне: «один раз, одного и – навсегда». Хотя в том, чтобы разводиться и искать того, что больше подходит, ничего плохого не видела. И людей не осуждала, если они смело бросали то, что им не подходит, и искали лучшее. Хоть десять раз женись, но найди то, что тебе нужно! Того, с кем будешь счастлив!  По крайней мере, так честнее, чем жить с нелюбимым, даже ради эфемерных объяснений: ради детей, поздно что-то менять… Нет, это себя не уважать, думала Света. А как можно жить, не уважая себя? Но люди так живут, и это их право. Просто для себя Светлана такой перспективы хотела, но и не исключала: ей хотелось посто-янства, в этом она видела некие преимущества. Но – ясное дело – прибавки к пенсии, премии или ордена за то, что ты состоял один раз в браке, не бывает! А жаль… Хорошо, конечно, чтобы – на всю жизнь, и состариться вместе… без ошибок и обмана, без измен и горя… Влияние сказок непреодолимо… Почему-то в себе она была уверена, и в том, что она будет верною женой, она не сомневалась ни на минуту! А как приятно быть единственной, желанной, люби-мой!
И Валерий очень серьёзно относился к созданию семьи. Чтобы было всё добротно, надёжно, фундаментально. В их роду никто никогда не разводился, и он хотел, чтобы традиция не нару-шалась. Два года они были друзьями и  жили, как деревья:
Стоят два дерева года,
Но друг от друга в отдаленье...
Соединяет на мгновенье
Их только ветер иногда…
Деревья будто не знакомы,
Но где-то там, в кромешной тьме,
В один клубок сплелись их корни,
Не видимые на земле…?

Сначала Валерий приезжал в Комсомольск через неделю: одну – дома, у родителей, другую здесь. Потом он стал приезжать каждый выходной. А когда ценности совпали, пришла любовь. В их отношениях было что-то крепкое, сильное, основательное.
Сложная в силу неординарности внутреннего мира натура Светланы, была цельной, законченно-кружевной, поэтому отклик-нулась на такую же гармоничную личность и искреннюю любовь. А любовь жаждет интеграции самобытного! Люди – не андрогены, им не нужны «половинки», «четвертинки» «осьмушки»! Они це-лые, цельные сами по себе. Но они становятся одним целым только тогда, когда любят друг друга, но при этом оставаясь автоном-ными, разными, уникальными. Тогда всё складывается… Они со-блюдают границы личностного пространства друг друга… имеют нейтральную полосу на границе ты – я… никогда не считают друго-го своею собственностью... Другой, даже самый любимый и род-ной, всегда чужой.
И любящие синхронно дышат, в едином порыве делают дела. Они – не эхо друг друга, а, скорее, созвучье, аккорд… вместе они создают одну мелодию… у одних совпадение происходит на интуитивном уровне, тогда люди только чувствуют друг друга… у других – только когда они живут такт в такт, выполняя совместные действия, договариваясь, стремясь найти общий язык… третьи – и чувствуют, и понимают, и умеют подстроиться, и договорить-ся… И подстройка идёт за счёт добровольного согласия, а не по-давления. Влюблённые стремятся подобрать единый ритм. Если лейтмотивом для них становится любовь, то тогда всё совпадает. А иногда им обоим казалось, что то, о чём они мечтают, больше похоже на сказку, а в жизни так тихо, спокойно и красиво не быва-ет…
В общем, любовь стала общепризнанной основой их отно-шений. И когда оба это поняли, Валерий сделал предложение. И она застенчиво, но уверено сказала «да».  Обручение было тради-ционным, но искренним. Приехали – по всем правилам – родите-ли, сваты… Но, к величайшему удивлению Светланы, мама считала, что её дочери нужен другой: статный, самобытный, яркий, обеспе-ченный… А тут, кроме комнаты в общежитии, ничего нет: гол, как сокол! Не то, чтобы Екатерина Матвеевна была очень меркантиль-ною женщиною, но, надо отдать ей должное, о своих детях заботи-лась, и то, что её дочь должна жить в достатке, было для неё пер-востепенным условием. Поэтому сознательно приучала Свету к большим деньгам: считала, что Света должна быть богатой, неза-висимой, потому что была уверена, что экономическая зависи-мость рождает психологическую.   Как показывает жизнь, она была права!
В общем, когда Светлана сообщила своему семейству о сво-ём грядущем замужестве, все стали её отговаривать, даже несрав-ненный братишка Вадим, Дяша, который всегда и во всём поддер-живал её. Но Светлана была уверена в своём выборе: вся её чело-веческая сущность подсказывала ей, что в её руках – самородок! И она не ошиблась. И поступила по-своему! Но не наперекор всем, а по собственному убеждению.
И летом 1975 года обряд свершился. Было всё, как и подо-бает, как присуще народной свадьбе: белое платье, фата, машина… кольца… сто гостей… и благополучно съеденный всем миром ка-банчик в виде шашлыков. Их планы на жизнь были самыми радуж-ными… Им так хотелось быть вместе, быть единым целым, но не лишать друг друга свободы.

Пусть будет свободным пространство в вашем со-единении.
И пусть ветры небес танцуют между вами.
Любите друг друга, но не делайте из любви оков.
Пусть она будет волнующим морем между берегами ваших душ.
Наполните чаши друг друга, но не пейте из одной ча-ши.
Давайте друг другу хлеба, но не ешьте один и тот же кусок.
Пейте и танцуйте вместе, но давайте каждому по-быть одному.
Как струны лютни отделены одна то другой, хотя и играют они одну мелодию.
Отдайте ваши сердца, но не на хранение друг другу, ведь только рука жизни может обладать вашими сердцами.
Стойте рядом, но не очень близко друг к другу: как ко-лонны в храме стоят по одиночке, и как дуб и кипарис не растут в тени друг друга.?

Она была его первою женщиною, а он – её единственным мужчиной. Это великое нечто случилось после свадьбы, как и по-лагалось в советские времена. Это происходило тихо, осторожно, нежно и – красиво. А как могло быть иначе? Невозможно даже предположить, чтобы кто-нибудь из них сделал другому хотя бы неприятно! Да, наверное, любой человек может научиться технике секса, но научить быть нежным, ласковым невозможно! Потому что это – чистый родник, бьющий из недр души, из глубин твоей сущности…
Умение быть друг с другом, быть друг в друге приходило постепенно: когда любишь душой, тело подстраивается… настраи-вается… поёт… Тело – это и есть душа во плоти…
Как мало, по сути, человеку нужно для счастья: любящий тебя любимый человек. Один из миллиардов живущих на Земле. И тогда всё сходится.
Новая, супружеская, жизнь имела свои сложности. В пер-вый год совместной жизни было и непонимание, и слёзы, и какие-то нелепые подозрения, и претензии… В один из острых периодов им на глаза попалась притч  «Пятьдесят лет вежливости»:
Одна пожилая супружеская пара после долгих  лет совместной жизни праздновала золотую свадьбу. За общим завтраком жена поду-мала: "Вот уже пятьдесят лет, как я стараюсь угодить своему мужу. Я всегда отдавала ему верхнюю половину хлебца с хрустящей корочкой. А сегодня я хочу, чтобы этот деликатес достался мне". Она намазала себе маслом верхнюю половину хлебца, а другую - отдала мужу. Против ее ожидания он очень обрадовался, поцеловал ей руку и сказал: "Моя дорогая, ты доставила мне сегодня самую большую радость. Вот уже более пятидесяти лет я не ел нижнюю половину хлебца, ту, которую я больше всего люблю. Я всегда думал, что она должна доставаться те-бе, потому что ты так ее любишь".

Они поняли, что лучше всё надо уточнять и говорить прав-ду, то есть то что на самом деле думаешь и чувствуешь. И посте-пенно сложилось так, что там, где у одного была выпуклость, у другого была вогнутость. В общем, подстроились. Каждый из них со священным трепетом относился к личностному пространству другого и никогда не нарушал его границ. А на  общей территории, там, где решались совместные дела (покупки, быт, отдых, малыш-ка), вопросы решались с обоюдным участием. Их семейная кон-цепция строилась на способности каждого из них организовать  то дело, в котором он был более компетентен. Правда, лозунг: всё лучшее – маме,  действует и по сей день…
В реалиях жизни это выглядело так: Валерий мог прийти домой, а дом полон пряжи, причём, она неравномерно распреде-лена по всей квартире, потому что просто везде: как же, мадам вяжут! Или не приготовлен ужин, потому что происходит священ-нодействие: жена запоем читает. Или за один день (или час – не суть важно!) потрачена месячная зарплата (попались конфеты, ви-но или тряпки). А жить на что? Да, займём… мама даст… как-нибудь переживём… Света была и осталась последовательницей М. Светлова, говорившего: «я могу прожить без необходимого, а без лишнего – не могу».  Самое большее, что Валерий мог сказать, глядя на это безобразие, так это: «Ну, Свееееета!». И она могла с полной уверенностью сказать подружке, что муж её ругал…
Все её заморочки он принимал не просто безропотно, стои-чески, а с истинным пониманием. И хотя вряд ли люди могут до конца понять, познать друг друга, но им казалось, что так было. Иногда Светлана с удивлением обнаруживала, что Валерий знает и понимает её даже лучше, чем она сама себя. Это вызывало у неё такое удивление, восхищение, благоговение!.. В такие минуты она испытывала восторг, благородный порыв, волшебный прилив люб-ви к этому безгранично щедрому и любящему её человеку! И этот прилив, как шлюзы, открывал безудержный поток её любви, сдер-живаемый обычными житейскими делами. Он мог поглотить её целиком, зашкалить. Какой прекрасною пищей для любви служат высокие чувства! И ничего особенного будто бы не сделано: ни подвиг, ни благотворительность, ни спасение на пожаре, а нор-мальное отношение, глубокое понимание, приятие – и всё. Но как же это много! Как же это важно! Наверное, ежедневное счастье лучше, чем одноразовый подвиг.
В этой семье было совпадение. Было совпадение (Мне ка-жется, что достаточно одной фразы, но слово совпадение с боль-шой буквы). Обновлялись старые чувства… новые, свежие побеги через какое-то время становились надёжными и прочными. И каж-дому дышалось легко. А когда что-то было не так…
Вот, например, тогда, на свадьбе его сестры, через пол-года после нашей свадьбы… Я так увлеклась всеобщим весель-ем, баловством, что совсем забыла, что замужем… Валерий – не танцует, а гости – молодые, холостые и весёлые – пригла-шают, отпускают комплименты… А как же, хорошо двигает-ся, чувствует музыку и пр., пр., и пр. «Уж сколько раз твердили миру»… но… «ворона каркнула во всё воронье горло, сыр вы-пал…». Ну, прильнула слишком близко к дружку… Но это же – танец!
А потом невольно глянула в сторону и увидела осуж-дающиеся взгляды её новых родственников… поискала глазами лицо мужа: он беспомощно прижался к забору, словно, хотел стать невидимым… И в глазах его я прочла ужас, смешанный с болью…
Света передёрнулась, вспомнив то своё состояние:
Если бы можно было тогда мгновенно исчезнуть, я бы предпочла испариться… Мне казалось, что все сейчас повер-нутся и будут указывать на меня пальцами… возмущаться… поучать, говоря, что замужние женщины так себя не ведут… что я похожа на женщину лёгкого поведения… что им стыдно, что у них такая невестка… «А о муже ты подумала???»… Б-р-р-р-р-р…
В один миг мир стал противно зелёным. Ей было стыдно и больно. Как она боялась той минуты, когда муж скажет ей то, что… Пусть скажет, она заслужила… Да, ей стыдно… Да, она будет пла-кать… Но она извинится… оправдается… Ну, она же ничего тако-го не делала… И вообще…
Но… ночью об этом они не разговаривали: дом был полон гостей, да и она лежала, как раскалённая головешка: душа горела от, стыда, боль горечи, обиды…  За завтраком – тоже: ели в присут-ствии всей многочисленной родни…  В автобусе не поговоришь, хотя и три часа ехали домой. Всю дорогу Светлана проспала на плече мужа... Потом они приехали, искупались, поужинали, отдох-нули. Светлана уже решила, что муж ничего не заметил, это она просто себе что-то надумала. Но невидимое препятствие тяготи-ло… И зачем-то спросила сама, заметил ли он…
Да, заметил… да, неприятно… да, было очень больно…
Света заплакала, начала извиняться, но… её умненький, любимый Лерочка не дал ей продолжить: просто нежно притянул, обнял и долго-долго целовал… А потом взял бережно за руку, мяг-ко притянул её вниз, и они сели на диван. И так, держась за руки, проговорили несколько часов... о том, что кому нравится, а что – нет… что бы они хотели видеть в супруге… что от кого ожидать… какую степень свободы каждый хотел бы иметь… по каким вопро-сам надо советоваться, а по каким следует принимать самостоя-тельные решения… что, когда и как они будут обсуждать, а что – нет… И договорились – раз и навсегда – что будут доверять друг другу… никогда не ревновать… Эта привычка: обсуждать противо-речия, нежно держась за руки, сохранилась надолго… до сих пор…
Боже мой, как я была тогда молода и глупа! Как важно мне было тогда, что скажут или подумают! другие! Хорошо, что теперь я, менее уязвима и научилась сочетать автоном-ность и близость... привязанность и независимость… Но всегда ли? Ой, не хвались, а Богу молись! И на старуху бывает прору-ха…
Тогда Света оценила благородство мужа, но дала себе сло-во не пользоваться его безмерной добротой. Правда, это не всегда получалось! Каждый раз, когда она немного (чуть-чуть!) переступа-ла черту, а бывало это не так уж редко, она внутренне готовилась к упрёкам или недовольству (по инерции, как было принято в роди-тельской семье). Или мысленно начинала активно разрабатывать оборонительную стратегию («Я всё-таки свободный человек!») это почти никогда не пригождалось, потому что Валерий всегда всё понимал, принимал, и прощал.
Почему сейчас что-то должно измениться?

Светлана прислушалась: обычно, засыпая, муж немного по-сапывал во сне… сейчас же он дышал глубоко и ровно… почти без-звучно… создавалось впечатление, что он вовсе не спит…
 …Неужели он расстроился из-за того, что я так задер-жалась и не позвонила? Я тоже хороша: знаю же, что волнует-ся! Что тебе стоит: позвони, скажи, что всё в порядке, скоро буду – и продолжай общаться-упиваться… Но разве оторвёшь нас с Аннушкой друг от дружки: мы, как две пиявки из анекдо-та… Звонит одна пиявка другой и спрашивает: «Я тебя не от-рываю?». Ну, забыла… ну, увлеклась… «и поглотила ея пучина сия»… Что теперь делать?!
 Светлана вспомнила свой упоительный разговор с люби-мой подружайкой (благо, что её благоверный был в командиров-ке), и с удовольствием потянулась: ну уж наговорилась, так наго-ворилась, словно в баньке помылась!

Время шло… не спалось… можно было пойти на кухню, вы-пить чаю с мёдом – безотказное снотворное… но она не хотела на-рушить и без того некрепкий сон мужа… может быть, он всё-таки спит… Свете показалось, что он иногда вздыхает: наверное, снится что-то… устаёт… мало отдыхает…
…Что это меня сегодня повело? Какой-то день самоко-пания и самодолбания… вечер упивания… ночь недосыпания…  пора спать… спать… спать… кроме того, мне нечего бояться… я женщина безупречная… «Ах, какое блаженство ах, какое бла-женство, знать, что я – совершенство, знать, что я – идеал!». Да я и вправду такая… верная… любящая… мне нечего скры-вать… разве что…
Нет-нет.. это сущая глупость… ерунда… но почему я сейчас об этом вспомнила? ой-ой-ой, да я и не забывала об этом!

Светлана уже согрелась, беспокойство проходило, но сна – ни в одном глазу. Потом всё-таки закрыла, для надёжности, глаза… Она поняла, о чём сейчас будет воспоминать, и от этого на её лице заиграла непроизвольная улыбка, словно она стоит под солнечным дождём, подставляет ему лицо, а нежные тёплые капли омывают всё её тело: от кончиков волос до ступней… и вода — чистая-чистая… оранжевая… солнечная… а потом она бегает босиком по лужам, пускает незамысловатый бумажный кораблик в лужу, по-хожую на море… солнце заливало всю её душу… она даже приот-крыла глаза, чтобы посмотреть, не сияют ли её ресницы, как сол-нечные лучи? не бегают ли по квартире солнечные зайчики?

Этот эпизод она воспроизводила в памяти так часто, что он казался ей знакомым, как фильм «Дикая собака Динго» с Галиной Польских в главной роли. Таня Сабонеева – это была она, Светлана! Это её обожал безнадёжно влюблённый Филька. Это она перекла-дывала заходящее солнце из руки в руку. Это она подавала две ла-дошки, сложенные вместе, как дают на прощание лучшему другу. Это она ела холодные пельмени, потому что не могла показать, как она любит Колю. Это у неё застывал комок в горле от того, что она не боялась признаться себе в этом всеохватном, первом, та-ком болезненном чувстве…

Полгода назад Светлана ехала на работу и привычно ждала автобуса на остановке. Утро. Теснота – неимоверная!
– Девушка-а-а, передайте, пожалуйста, за проезд, – попро-сил сзади стоящий мужчина.
– Почту за честь, – деньги передала, вернула билетом. По-смотреть назад не могла: мешали шляпа. Да и что – смотреть на всех, кто передаёт за проезд?
– Безмерно Вам благодарен…
– Мне было очень приятно оказать вам такую незначитель-ную услугу.
– Вы так любезны! – почему-то слов «Вы» «Вам» им осо-бенно подчеркивалось. – О чём бы Вас еще попросить? Или Вы сами что-нибудь предложите?
– Чай? Кофе? Конфеты?
– Не откажусь…  Из ваших рук – хоть яд…
– Жаль, что я не могу даже открыть сумочку из-за этой тес-ноты. И,  к тому же, посмотрите в мои честные глаза: я могу только одарять…
– А мне очень жаль, что я не вижу вашего лица, а мне выхо-дить на следующей остановке. У Вас такой красивый голос…
– Боюсь, вы будете разочарованы: моё лицо может ока-заться не таким красивым, как голос.
Автобус остановился. Пассажиры быстро прошли, освобо-див проход. Молодой человек обогнул Светлану, повернулся, и с улыбкой старого приятеля, вышел.
Высокий. Плечистый. Светлый. Голубоглазый. Обаятельный. Обыкновенный. Одет неброско. На вид – лет тридцать. Вот бала-болка!
Что произошло? Ничего Трёп. Болтовня. Разглагольствова-ние. Элементарное заигрывание. Таких шутников – пруд пруди. Ля-ля-тру-ля-ля с фрикадельками.
Наверное, женат… а туда же… заигрывать.
А это обстоятельство – для Светланы – табу. Запрет. Вето. Не дозволенная тема. С тех самых времён ранней юности, когда, будучи выпускницей Комсомольской школы № 1 и не поступив в институт, она пошла работать в электроцех, учеником электрооб-мотчика: родители устроили на престижное, по тем временам, место. Таких, как она, не прошедших по конкурсу в вуз, оказалось в цехе несколько человек, и они быстро организовали свою компа-нию. Стали занимать свой досуг подготовкой модных в ту пору КВНов, «голубых огоньков», встреч – по аналогии с телепередачей «От всей души». Чтобы без дела не сидеть и порадовать сотрудни-ков, не видевших художественной самодеятельности со времён царя Гороха. Оставались после работы, задерживались допоздна. Шутили, бузили, творили, пели. А как иначе?! Молодые, весёлые, беззаботные... Материально обеспеченные… родителями. Ничем не обременённые… никуда не спешащие... Все, как один, – люби-тели поэзии, танцев, театра, песен под гитару, юмора… философы-самоучки… Короче, молодежь и подростки…
Как-то сами по себе распределились симпатии: Галя – Гена, Оля – Коля, Наташа – Кирилл, Светлана – Леонид. Лёня, Лёша, Лёха – простой, доступный, добрый, тонко чувствующий, светящийся, словом, ШП (швой парень). Такой незатейливый с виду, простой, как три копейки без сдачи… Но такой эрудит, юморист–приколист.
Бывало, о том, что пора домой, вспоминали, когда на небе появлялись звёзды. Шли домой всем табором. А потом разбива-лись по парам: парни провожали девушек домой. И Леня тоже ни раз провожал Светлану до калитки. Разговаривали, шутили, смея-лись. Оба – любители подковырнуть, выкопать что-нибудь эда-кое: поразительное и удивительное, блеснуть, удивить, потрясти. Оба – шутники, вояки-забияки! Им палец в рот не клади!
А когда Ленька пел песню:

Я сушу свои носки
Над кастрюлькой с супом
Что-то стал совсем, друзья,
Я тупым и глупым…
Зубы выпали у нас,
Волос повылазил…
Может, это чёрный глаз
Нас случайно сглазил? –

все умирали со смеху. А если вдруг он начинал патетично деклами-ровать:

Я у Тимирязева постоял чуток,
Для разнообразия скушал пирожок,
Выпил квасу хлебного — и осоловел:
Очень много мыслей было в голове! –

 Райкин отдыхает! И таких шуток-прибауток в его арсенале было множество: вагон и маленькая тележка. Но были и очень трога-тельные стихи-признания, суть которых Светлана долгое время не понимала. Однажды вечером он прочёл стихотворение:

За окном – темным-темно:
Ночь, как злая мачеха.
Ты, наверное, в кино
С очень славным мальчиком.

Понимая в дружбе толк,
Зная, что положено,
Он тебя за локоток
Держит осторожненько.

Звёзды, будто огоньки,
В небесах наметились…
На какой из них сейчас
Ваши взгляды встретились?

А, быть может, не в саду,
Не в саду с мальчишками…
Может, спишь уже давно
Над раскрытой книжкою.

Значит, зря пером скреплю:
Это всё по шалости.
Просто я тебя люблю,
Извини, пожалуйста…

Назвал фамилию неизвестного ей поэта, но кто же автор на самом деле?
Как-то раз Светина мама Лёшу пригласила попить чайку. Предложение было естественным: Екатерина Матвеевна работала учителем русского языка и литературы в вечерней школе, где учил-ся Лёня. Отец Светланы, Павел Давыдович, хоть и работал инжене-ром-механиком в рудоуправлении, однако был весьма осведом-лённым во многих вопросах человеком. Особенно в тех, в которых женщины были ни бум-бум! Так что чайки повторялись неодно-кратно… все подсели на всеобщее веселье… Компания заливалась смехом, от которого так было светло и радостно на душе. Однажды весенним вечером, когда женщины остались одни, мама неожи-данно для Светланы завела разговор:
– Знаешь ли, дочка, что Леонид в тебя влюблён?
– Нет. Откуда ты знаешь?
– Он мне сам сказал.
– Когда?
– Вчера вечером.
– Ну, и прекрасно. Что из этого следует?
– А как ты к нему относишься?
– Очень хорошо, ты же видишь. Он мой друг.
– Только друг?
– Да. Настоящий, хороший друг.
– А знаешь ли ты, что он женат? Жену зовут Раиса, ра-ботает у нас в ресторане, официанткой. У них его сын, Денис, ему  три года.
– ??? Теперь знаю. Ну, и что? я же за него замуж не соби-раюсь!
– Не собираешься? А он как раз на это и рассчитывает.
– А что, в нашей стране уже разрешено двоежёнство?
– Разумеется, нет! Он хотел бы развестись, а на тебе жениться.
– Об этом не может быть даже речи. Я семью разбивать не собираюсь и к тому же, я ещё не успела настолько его полюбить, чтобы принимать такие решения! Да и вообще мне ещё рано ду-мать об этом.
– Как знать… Так ты точно не собираешься ничего ме-нять?
– Точнее не бывает. Ты что, сомневаешься во мне?
– Нет, не сомневаюсь. Но я должна была у тебя спросить. Сегодня утром я встречалась с Раисой. Она очень обеспокоена состоянием дел: Лёша дома бывает редко, ходит, сам не свой. С нею – не общается (ты понимаешь, о чём я говорю?)
– Конечно: не разговаривает!
– Наивная ты моя…
– Мам, что ты хочешь, говори прямо!
– Рая просила узнать о твоих намерениях. А так как меня это тоже интересует, я и завела этот разговор.
– Я ответила на все интересующие вас вопросы?
– Да. Так я могу ей сказать, что ты не собираешься отве-чать на предложение Лёни, если он попросит твоей руки?
– Вне всякого сомнения.
– Ты не передумаешь?
– В ближайшие годы – нет! Тем более, что он женат, ребён-ку нужен отец, о чём речь?
– Хорошо.
На душе Светланы не было ни доли разочарования. Допол-нительная, очень мощная, но ничего не меняющая информация. Правда, надо быть чуточку осмотрительнее и осторожнее. Не до-пускать прикосновений, а то… то за ручку, то под локоток. То ли ведёт себя как хорошо воспитанный человек, то ли ищет повод прикоснуться? Думая, что разговор окончен, Светлана стала накры-вать на стол, но, вероятно, тема не была исчерпана.
– Ты расстроилась?
– Нет.
– Мне звонили с вашей работы. Там тоже исподтишка наблюдают за вашими отношениями. Начальник цеха особенно обеспокоен.
– Печально. Я никогда по сторонам не оглядывалась. Да и, по-моему, нет ничего такого, чтобы могло меня или нас скомпро-метировать. Я вообще на эти глупости не обращаю внимания. А как могут серьёзные, взрослые люди следить, наблюдать, доклады-вать?
– Как видишь…
– Фу, какая мерзость!.. Я ко всем – с открытой душой, а они…
– Такова жизнь. Когда у людей нет собственной личной или семейной жизни, их начинает интересовать чужая.
– Ну, не было, и быть не могло ничего такого, что давало, хоть какой-нибудь повод для домыслов!..
– А для домыслов повода не надо. Каждый думает в меру своей распущенности.
– Но – зачем? Почему? За что?
– Ну, во-первых, людей всегда привлекают чужие отно-шения, особенно, девушки с женатым мужчиной. Во-вторых, не все тебя, возможно, любят. Ты думаешь, что, если люди в глаза тебе улыбаются, в комплиментах рассыпаются, значит, они — искренние?
– Конечно, думаю! Если я никому плохого не делаю, значит, и мне не за что зла чинить…
– Если бы всё было так просто… Глупенькая ты ещё у ме-ня…
– Что,  очень?
– Не очень. Но в житейских вопросах тебе ещё учиться и учиться!
– Ты знаешь, мам, почему-то мне не хочется этому учить-ся…
– Что делать, жизнь заставит и горчицу с хреном есть.
Стало горько, противно, смутно на душе. Словно после до-ждя проехала машина и обрызгала грязью – с ног до головы… Но от той грязи легко отмыться: бросил одежду в машинку – и вынимай чистенькое! А как справиться с душевной грязью? С этими душев-ными помоями? Фуууу… Ну, почему люди такие? Мы (Света имела ввиду свою компанию) для них всех стараемся: развлеченья, дни рожденья, всякі свята придумываем, – всё для них стараемся… а люди… с такой чёрствостью… обидно… досадно… ну, да ладно… кто? что? кому сказал? Как теперь на них смотреть, если не зна-ешь, кто из них – с двойным, а кто – с тройным дном?
 Поплакала. Решила, как Скарлетт: «Я подумаю об этом завтра». Уснула. Утром решила, что никто и никогда не испортит ей, им отношений, которые для неё лично являются дорогими и ценными. Леонид смотрел на неё с восхищением, она – удивля-лась его разнообразным способностям. Он – благороден, галантен, романтичен, добр несказанно… а искренен, как ребёнок!
Да, уж… повезло Раисе, такой муж – находка. Я бы тоже такого хотела, но… лет через пять…
Во всяком случае эталон, модель будущего мужа посте-пенно вырисовывалась… Сейчас же Светлана не была готова ни к серьёзным переменам, ни к новым, взрослым, отношениям… а о сексуальности в те далёкие времена ни думать, ни говорить было не принято… завеса стыда… порочности так и витала над этой те-мой… да ещё до свадьбы… упаси бог! Наверное, и тогда было у всех по-разному. Во всяком случае, в окружении Светланы были такие, целомудренные,  подруги.
Мама с дочкой об этом не говорила. Может, стеснялась? может, думала, что она уже всё знает? Возможно, решила, что при-рода сама возьмёт своё. Сама же девушка в свои семнадцать-восемнадцать лет была вскормлена птичьим молоком художест-венной литературы: Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Грин и т.п. да и росла Света в атмосфере любви. Отношения  родителей были от-крытыми: в их семье было принять обниматься, целоваться (это называлось лизаться), открыто проявлять заботу друг о друге (во-дички принести, пледом укрыть, встретить, принести даже то, чего не просили, но предполагали, что это может пригодиться). Краси-вые, искренние слова, признания, подарки, цветы – всё это было нормой жизни. Поэтому, любовь между мужчиной и женщиной Света чувствовала. Родителей, брата,  многочисленных родствен-ников и вереницу своих подружек она очень любила! Любила! Но это был чувствительный, а не чувственный уровень… Именно эта сторона интимных отношений была для неё покрыта мраком не-известности… Конечно, тайное манило, будоражило, но… Специ-альной литературы в обиходе было недостаточно, и это описыва-ли как-то туманно… В те времена педагоги намеренно уповали, в основном, на умственную, нравственную, оздоровительную сферу, сдерживая психосексуальное развитие. О том, чтобы воспитывать на вырост, не могло быть и речи: секса, как известно было, в Со-ветском Союзе, не было... Никаких же собственных позывов у Светланы не было, поэтому отношений дороже дружбы, она не знала. Цитата из стихотворения Сильвы Капутикян, модной в то время поэтессы: «И больше, чем слово «милый», люблю краткое слово – друг», – было ей в самую пору.
А так как дружбу Света очень ценила, то реагировать на до-сужие разговоры не собиралась. С   таким-то непокорным нравом!  Поэтому на следующий день, на работе, она была такой же, как прежде. С Лешей общалась, как ни в чём не бывало (а что, собст-венно, произошло?). Но стала внимательней смотреть по сторонам, и кое-что интересное и поучительное для себя увидела. Её настав-ница, которую все называли Никифоровна, словами которой она руководствуется до сих пор («делай сначала всё медленно, но пра-вильно, а потом будешь делать и быстро, и правильно»), кое-что рассказала, кое-чему научила. Работая всю жизнь на этом месте и доработав до пенсии, она знала, кто чего стоит. Поэтому через какое-то время Света стала лучше разбираться в окружающих её людях, ничего демонстративно не делала, зла не держала: зло в её душе выветривалось, как запах от сгоревшего варенья.
Через какое-то время некоторые любопытные товарищи стали задавать прямые вопросы (ну, раз ничего не видно, то что-то есть). Но в ответ получили:
– Я отвечу на ваши вопросы, но только в том случае, если вы сначала ответите на мои: Вы считаете, что имеете право за-давать мне подобные вопросы?
– Я же старше!
– Разве это даёт вам право вмешиваться в личную жизнь?
– А, значит, есть что скрывать… есть? Ну, признайся, при-знайся! Раз не хочешь говорить, значит, тебе есть что скрывать?
– А вы умеете хранить тайну?
–  Умею!
– И я умею! Поэтому я вам ничего не скажу! Пожалуйста, оставьте меня в покое! Пусть об этом переживает моя мать!
 – Но же хочу посоветовать, подсказать, как лучше!
 – Спасибо! Я обязательно обращусь к вам за советом, ес-ли он будет мне нужен. А если вы действительно хотите, как лучше, то не отрывайте меня от работы!
 – Ну, я же с доброй душой, я же думаю об этом, хочется те-бя предостеречь!
– У вас же есть свои дети? Помогайте им.
– Ох, и гонористая ты! Далеко пойдёшь!
– Посмотрим, жизнь покажет! А чувство собственного достоинства у меня имеется. Не утомляйте меня, прошу вас!
Несколько подобных разговоров – и излишне участливые граждане перестали донимать. Какая-то несгибаемая сила Светла-ны давали им, любопытным Варварам, понимание того, что с нею можно, а что – нельзя. Да и она защищала своё личностное пространство, как государственную границу солдат-срочник. Что касается отношений с Леонидом, то они поневоле стали с её сторо-ны более сдержанными. Но с его были ещё пламеннее. Он никак не мог понять, что случилось и почему что-то непоправимо изме-нилось? Матвеевна (так он втихаря называл Светину маму) – моги-ла, дала честное учительское! Для других предположений было мало информации. В его голове возник план, и он с ним поделился с будущей тёщей: сначала он разведётся, а потом предложит Све-тёлке (придумает же такое обращение!) руку и сердце, чтобы не подумала, что это она семью разбила!
Через несколько дней мать снова усадила дочь рядом и на-чала новый разговор: «Виделась с Раей. Сказала ей, что ты не пре-тендуешь на её мужа. Она расплакалась, потому что намедни он предложил ей развестись. Потом вытерла глаза салфеткой (разго-вор происходил у неё на работе) и сказала: «Ну, если ваша Света действительно такая, как Вы говорите, то на его предложение пусть она ему сразу отказом не отвечает, он такой ранимый…». В общем, она сказала, чтобы ты… как-то постепенно, потихоньку, ос-торожненько».
Но Света ничего не успела сделать. Мама взяла путёвку в Петрозаводск якобы брату, а он внезапно заболел, и, чтобы она не пропала, Светлане надо срочно ехать… и когда, через две недели, вернулась, обнаружила засохшие букеты, привязанные ко всем деревьям в саду.  Мама в это время благополучно уехала к сестре, в Таганрог, а отец рассказал, что Леня каждый день приходил, спрашивал, где ты? Плакал. Но… ты же знаешь свою мать! Да, уж! Царица в доме, да государство маловато: разгуляться негде! Патологическая любовь Павла Давидовича к жене, желание огра-дить её от всяческих переживаний привела к тому, что вокруг неё был выстроен нерушимый забор лжи, лишь бы она была спокойна! И она властвовала в своей вотчине! Всё должно было быть так, как она решила, а так, естественно, всегда было лучше! В общем, план был разработан так, чтобы Лёша вместе с семьёй выехал в неизвестном направлении – и всё забыл. Как все «гениально про-сто»! Но – забыл ли? Разве так всегда бывает, что с глаз долой – из сердца – вон?
Свете это было неприятно: зачем устраивать эти драмати-ческие способы отрыва их друг от друга? Наверное, прощание бы-ло бы красивым, искренним, без трагизма. Просто отношения но-сили бы законченный характер, а это так важно. Жаль, но после этого случая у Светы к маме появилось чувство неприязни: так всё хорошо делала, такую помощь и содействие оказала! Но, то ли же-лая угодить Раисе, то ли решив, что всем так будет лучше, сделала больно двум хорошим людям. Что положительного было в этой истории, так это то, что для себя Светлана решила, что она-то уж точно никогда не будет вмешиваться в чужие дела и, тем более, решать за них, какими бы родными они ни были.
Больше двенадцати лет Светлана не знала ничего о хоро-шем и светлом парне Лёньке, но она часто думала о нём: как сло-жилась его судьба? Ей хотелось найти его, поблагодарить за откры-тость и искренность тех лет. За то, что был по-рыцарски благоро-ден. За то, что благодаря появлению Леонида в жизни Светланы, образ её будущего мужа приобретал реальные черты: бывают же такие мужчины на свете! Она теперь точно знала, каким он будет, её муж! И уж, конечно, он должен быть свободным, холостым, не женатым. Надо было знать Светлану: уж если что задумала, кровь из носу, но добьётся! Нашла его адрес, позвонила, ей ответили, что он лежит в Донецке, в кардиологии. Она купила огромную розу, на длинной-длинной ножке и пришла навестить больного. Как удивился больной! Чуть коньки не отбросил – так он сказал. И оказалось, что ничего не забыл. Светлана выразила всю свою бла-годарность не только словами, но и посвящёнными ему стихами… Они вспомнили годы прекрасной юности, рассказали о нынешних делах, детях, супругах, поговорили обо всём… и – разошлись… Только теперь уже навсегда, но уже по собственной воле. Отноше-ния завершились, но по-доброму…

В общем-то, с тех самых пор ничего не изменилось: жена-тые мужчины для Светланы существовали, но исключительно как коллеги, сотрудники, партнёры. При игривом характере Светланы, её обаянии и общительности, всегда находились ценители того или другого её таланта, а то и всех сразу. Но ей всегда удавалось удер-живать установленную ею же самой, дистанцию: граница на зам-ке! Кодовые слова: люблю мужа… я безупречная… – придавали смелости в общении, а знание себя – уверенности в действиях. Анекдотические советы девушкам:
не любите холостых: ни на ком не женился, и на тебе не же-нится;
не любите разведённых: с одной не ужился, и с тобой не ужи-вётся;
не любите вдовцов: одну в могилу свёл, и тебя сведёт;
любите женатых: с одной живёт, и с тобою проживёт, –
так и оставались на уровне шутки. Запретный плод никогда ей не казался сладким. Потому что запрещал его не кто-нибудь, а она сама. А уж если она приняла решение, то это уже – всё: обжалова-нию не подлежит! Это – надёжнее, чем в швейцарском банке...
Вот такой была её жизнь...

Итак, о чём это я? Вернемся к нашим баранам…
Сотни людей, таких же, как этот молодой человек,  прохо-дили мимо, окружали Светлану в институте, просили передать за проезд, помочь. И – никогда. И – ничего. Ни один мускул, как гово-рится. И как тогда, на свадьбе Валериной сестры, Светлана не уви-дела в этом ничего подозрительного. Блеф. Шутка-юмор: ха-ха-ха! Однако заметила за собой одну особенность: приходя на остановку автобуса, она невольно искала глазами обладателя поразительно приятного баритона... Но он не появлялся: может, уезжал раньше… или позже… может, случайно оказался в тот день в этих краях… Впрочем, вскоре впечатления быстро стёрлись из памяти: их вы-теснили другие, более важные события и дела.
Но однажды ей пришлось идти пешком по улице Матросо-ва. Проходя  мимо одной серьёзной организации, неожиданно увидела этого молодого человека, стоявшего в кругу, надо пола-гать, коллег. Он несказанно обрадовался её появлению: лёгкое ка-сание пальцами её руки, светский поцелуй… (Как галантерейно! Галантными эти телодвижения трудно было назвать).
– О, девушка! Как я рад Вас видеть, где Вы обитаете? Куда Вы пропали? Я Вас везде ищу!
– Как же, интересно, вы меня искали? В розыск подавали? Собак пускали по следу? Пассажиров расспрашивали?
– Всё сразу, но Вы исчезли, как мираж!
– Вы здесь работаете?
– Служу… верой и правдой своему Отечеству…
И дальше – снова трёп. Расшаркивания. Где живёте? Оказа-лось, в одном дворе, и что «наши окна друг на друга смотрят ве-чером и днём».
– Где Вы работаете?
– В системе образования.
– Ой, как интересно! А чем Вы там занимаетесь?
– Учим людей уму-разуму!
– А меня — научите?
– По-моему, вы и так умны: ни добавить, ни прибавить…
– Вы так считаете? Ну, что Вы, у таких учителей всегда есть чему поучиться…
Началась вторая часть марлезонского балета.
– Как Вы прекрасно выглядите!
– По сравнению с первой встречей в автобусе?
– Нет, вообще, – шаг назад, руки в стороны.
– Молодой человек, вы, наверное, в самодеятельности уча-ствуете: будто украинский танец пляшете! Сейчас пойдёт «верё-вочка», потом – «ковырялочка», а там, глядишь, и вприсядку пусти-тесь…
– Я не прочь! Перед такой женщиной можно и вприсядку! – и он действительно пустился вприсядку, припевая: «Эх-ма, тру-ля-ля!».
Шутка была оценена. Бурные аплодисменты!..
Небольшой порыв ветра – и шляпа со Светланиной головы начала падать. Именно начала, потому что быстрым движением руки Чингачгука она была подхвачена и прижата к его молодой и смелой рыцарской груди:
– Алексей, с вашего соизволения!
Пауза. (Вероятно, предполагалось, что я должна сразу на-звать своё. Нетушки!)
– Позвольте узнать Ваше имя…
– Позволяю, узнавайте.
Начались предположения, с углублённым изучением глаз. На пятом имени секрет был раскрыт.
– Хочу предложить Вам номер своего телефона (достаётся самодельная визитка).
– Но я не буду вам звонить!
– Тогда можно я Вам позвоню?
– Как же вы мне позвоните, если вам не известен номер моего телефона?
– А Вы мне скажите!
– Не угадали: я вам его не скажу!
– А я угадаю.
– Попробуйте…
– 53…
– Да, вы, как я посмотрю, ясновидящий! Не мудрено: у нас же одна АТС!
– Ну, так правильно?
– Правильно. Тогда звоните… тем более, телефон вы уже знаете.
Жар-птица взмахнула крылом – и улетела.
Настроение было хорошее, как после концерта мастеров юмора. Тогда, она ощутила нечто подземного толчка перед зем-летрясением… Светлана, находясь под впечатлением от Встречи написала небольшое стихотворение… Потом переписала его на си-реневый листок, положила в конверт и так проносила в сумочке больше двух месяцев. Но знакомый незнакомец (или незнакомый знакомец) пропал, а стихи где-то затерялось в её многочисленных бумагах…
Но время шло. Ещё месяц, два... Стёрлись из памяти и эти незначительные впечатления… Работа была интересной, бурной, творческой: студенты, преподаватели, коммунарские сборы, встречи, конференции, семинары, командировки – жизнь, что на-зывается, била ключом… А дома – семья: муж, дочь. Нескончаемые домашние дела: приготовление пищи, стирка, вязание, чтение, праздники, обучение (журналистике, психологии и пр. и пр. и др. и др.), в общем, дел – по горло… И – стихи… филолог по базовому образованию, Светлана любила и знала поэзию, и сама, как гово-рится баловалась «пыхтелкакми», «кричалками», «ворчалками» (всё, как у собрата по перу – Винни-Пуха). Идя к кому-нибудь на семейный праздник или День рождения, Светлана всегда писала поздравления и тосты… Всем нравились… Но наши мужички (так они с подругой Анечкой называли своих мужей) не давали выска-заться до конца: вечно именно в этот момент им приходят в голову свои мысли! Поэтому они так любили, не дожидаясь окончания пламенной речи, вставить своё… принимались говорить алавер-ды… собственно, тем дело и заканчивалось… Девчата (так их, в совокупности, называли мужья) на них не сердились, и спокойно дождавшись истощения комментариев, досказывали начатое пол-часа назад. Когда «доставалки» получались излишне длинными или мысль у мужичков задерживалась где-то в пути, они открыто перебивали:
– Девчата, давайте лучше выпьем!                 Почему это – лучше, покрыто мраком неизвестности, но девчата  на своём тайном совете решили не терзать мужские уши саморобной ли-рикой, и перенесли этот упоительный процесс – чтения и обсужде-ния – на свой девичник.
Жаль, что муж не интересуется моею писаниной… по-моему, у меня есть кое-какие интересные вещицы… Хотя, почему жаль? У него – свои интересы, и я их уважаю. Взять, хотя бы, это пристрастие к футболу… по телевизору… что он в нём нашёл? 
Вот и теперь... пьяная от общения со своей ненаглядной Анечкой, Светлана явилась домой! Столько написано! Столько бы-ло недосказано! Стольким хочется поделиться! Муж вечно шутит по этому поводу, рассказывая анекдот о том, как две женщины де-сять лет просидели в тюрьме в одной камере, и их выпустили в один день. И они, выйдя за ворота, проговорили до позднего вече-ра: не всё сказали! Ну, вот, они смеются, а это – действительно так!
После той встречи, когда Светлана ощутила толчок, собы-тия начали развиваться стремительно. Через несколько дней, ве-чером, неожиданно позвонил Алексей: нашёл-таки, добыл номер телефона – и предстал пред ясны очи (ну, то есть уши). Золотоиска-тель! трудно ли, зная номер дома и имея чуточку профессиональ-ных навыков, отыскать женщину, которую знают почти все во дво-ре?
А в телефонной беседе были затронуты всевозможные те-мы! Как искал и нашёл номер телефона… какая у него замечатель-ная жена: умница-красавица.. а сын такой потешный! …а у Вас? Дочь? Можем породниться!). Рыбалка – охота, детство – юность, работа – заботы, планы – мечты, любимое время года – где отды-хали, что, почём покупали и т.д. И Светлана (почему-то!) упивалась: голосом, этой трескотнёй, стрекотанием, щебетанием, пустослови-ем. Эти тары-бары-растабары её развлекали и смешили. Да и сам разговор был больше похож на пинг-понг: шарик – направо, шарик – налево… шарик – направо, шарик – налево… И она играла с удо-вольствием. Увлекал не результат, а процесс игры, общение. В ка-кой-то момент она даже почувствовала долю волнения: всё так легко… просто… увлекательно…
А ночью ей приснилось купающееся в море солнце… Ас-соль, всматривающаяся в горизонт… ждущая корабль…  стремя-щаяся разглядеть, какого цвета паруса…
Что случилось? Ничего. Тренди-бренди. Блеф. Смешно! Но… звонки участились. Темы разговоров расширялись: любимые фильмы, гастрономические предпочтения, методы воспитания. За-тем – углубились: случай из жизни — а как Вы думаете? У меня такая проблема, что Вы посоветуете? Хочу спросить, а дейст-вительно? Ой, как интересно! Встречаться случайно как-то не до-водилось, специально – не договаривались. Иногда Светлана в го-лове прокручивала детали этой пустопорожней болтовни, и она её забавляла – не более…
Через какое-то время заигрывание ушло, экзальтированно-го куража уже не было. Нормальные ровные отношения, как обыч-но. Внешне. И они – друзья-приятели. Но, когда звонил телефон, Светлане хотелось, чтобы это был звонок от того, молодого и ин-тересного… Алексея… Он добавлял в её мир свою, своеобразную, культуру… рассказывал о каком-то незнакомом ей мире, забавлял забавными историями – одним словом, давал её всеядной натуре совершенно иные впечатления.
Чуть погодя, стали появляться слова благодарности, ис-креннего восхищения, открытого признания того, что им вместе интересно, что каждый с нетерпением ждёт той минуты, когда можно будет встретиться на трубе и поведать о событиях дня, узнать о появившихся мыслях, чувствах, короче, потрындеть…

…Смело уходил от всех новоиспечённый Колобок, и так радовался своему призрачному счастью, что он умеет покидать тех, кто ему явно угрожает… а попался, чудачок, на ласку и сказ-ку, приторные речи хитрой лисы… Не пощадила плутовка безза-щитное тесто: наполнила им свою ненасытную утробу! Ой, бойтесь, колобки, сладкозвучных речей!..

Начались какие-то метаморфозы в чувствах, хотя прямых указаний на изменения не было. Да и вряд ли Света призналась бы в их наличии. Но в воздухе, что называется, витало… Опыта в по-добных делах у неё не было (к сожалению или счастью?). Впрочем, она была уверена, что справится со своими лёгкими и безобидны-ми реакциями: ну, подумаешь: интересно разговаривать! Что тут такого? Но она окуналась в это подводное царство общения, изу-чала, как команда Кусто, его необозримые и загадочные просторы: чужие, неизведанные, волнующе-трогательные, и нашла то, чего не искала: раковину, в которой лежала жемчужина… Она теперь – есть, но что с нею нужно делать? зачем она? Носить в ладошке? Снова выбросить в море? Похвастаться подружке? Спрятать в по-тайную шкатулку? Вот тебе раз! Ничего не было, и вдруг – что-то есть!  Что? Что, собственно, произошло??? Ничего существенного…
Как пересказывать подруге своей закадычной пустопорож-нюю болтовню?! И о чём было рассказывать? Не о чем! О том, что испытывает приятный холодок внутри? Смешно! Но реальность была неутешительной… Как голодный, увидевший хлеб, начинал его тут же поедать, так и Светлана набросилась на свои неизве-данные чувства, пытаясь понять их, осмыслить, разобраться, пре-одолеть... это было что-то новое… то, чего не испытывала в юно-сти… то, что едва возбуждало, как лёгкое сухое вино… этот голос… тёплый, как летний дождь…
И полились стихи рекой широкой, течением сильным… Пи-сались сами собой… для себя… уходили в песок… В них происходи-ла какая-то иллюзорная жизнь: желаемое выдавалось за действи-тельное, мечты смешивалась с реальностью…  какие-то непонят-ные эмоции… неизведанные доселе чувства… Подавляемое про-скакивало между строк, как кошка в кухню, где пахнет рыбой… У поэзии, даже доморощенной, свои законы: ей нужны образы… ас-социации…символы…
Затащило хрупкий бумажный кораблик – и понесло в во-доворот! Как ему устоять?! Тем более, что он наивно полагал, что просто плывёт, только быстрее… Дух захватывает, а опасности он не видит! А она затягивает… поглощает… щекочет нервы… Свет-лане казалось, что она с этим быстро справится… легко! Подшучи-вала сама над собою:
Надо заготовить табличку:
ОСТОРОЖНО:
КОСЯКИ БЛОНДИНОВ!
ОПАСНО ДЛЯ СПОКОЙСТВИЯ МИРНЫХ ГРАЖДАН!

Ну? Сколько курильщиков хотели бросить курить и алко-голиков – пить?…и что, удавалось?!

Любовь к мужу у Светланы была глубокой-глубокой, силь-ной-сильной, прочной, величественной и –  естественной. Ей каза-лось, что она управляет своею жизнью, как хороший капитан своим кораблём. Морской волк был уверен в том, что он справится с ле-жащими на пути рифами, мелями, подводными течениями, а штиль в многотонном океане придавал уверенности в том, что он всегда будет спокойным. Команда ладила друг с другом. Направ-ление было согласовано и хорошо известно: любовь, счастье, по-кой.
А тут вышла на резиновой лодочке в открытое море пароч-ка отважных (или – безрассудных?) смельчаков… Куда? зачем?  За-хотелось  покататься? Поиграть со стихией? Померяться с нею си-лою? С чем? С этой прожорливой и безрассудной бездной?

Вот об этом и был сегодня такой долгий разговор с подру-гой: Анюта прямо впитывала в себя всё, что рассказывала Светла-на. А уж рассказать красочно да в лицах она умела: база у домо-рощенной художественной самодеятельности была, будь здоров!  Сколько  стихов-слюнявчиков она написала, а стольким хочется ещё поделиться! Сначала Светлана рассказывала о своих впечатле-ниях на уровне «он сказал – я ответила» (как остроумно!). Потом читала свои стихобезделия (ну, разве можно принимать всерьёз эту поэтическую бижутерию?). Но, видно, в стихах не солжёшь… не завуалируешь… не отвлечёшь поэтическими образами или ссылками на литературного героя внимание тонко чувствующей подруги от истинных мотивов… И вот подруга впервые произнесла это слово:
– Светка, ты – влюбилась!
– Оооооочень смешно! Ну, ты скажешь, так скажешь! В ко-го? Ты в своём уме?
– Я – да, а – ты?
– Я – в твоём!
 Ха-ха! Хи-хи! Очень многозначительно! В общем, переска-зать – невозможно. Как в любом женском разговоре… Кто, кому, когда, о чём, как, в какой последовательности, что говорил – не воспроизведёшь доподлинно. Наверное, потому мужчинам кажет-ся, что это – бабская болтовня, бессмысленная и глупая. На самом деле, всё серьёзно! Очень-очень! Просто они не понимают жен-ской души! В Африке, например, есть племя, у которого в обиходе два языка: один – общий, для общения мужчин и женщин, а другой – только женский. Так сказать, для внутреннего пользования. И ни один мужчина не знает этого языка!  Вот красота! А мы? Хотя и раз-говариваем с нашими мужичками на нашем суржике, но всё рав-но, по-разному изъясняемся, а иногда вообще не понимаем друг друга… Эхе-хе-хе-хе-хе-хе-хе…
В этом коктейльном каламбуре перемалывались косточки молодого человека… Бедный юноша! Он даже не предполагал, что его имя склоняют, по всем имеющимся в русском языке, паде-жам… и что этих падежей у этой парочки значительно добавилось.
– Ты думаешь, он о чём-то догадывается?
– Думаю, нет.
– А если б он узнал?
– Да ты что! я бы сгорела от стыда! Это равносильно тому, что у меня стрелка на колготах!
– С кем не бывает?! Давай, признавайся, это так!
– Не позорь мои седые волосы!
   – Ладно, седые – не седые! Этого никто не знает!              Что, седина – в голову – бес в ребро?
– Надо сделать рентген, чтобы посмотреть, есть там бес или нет?
Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Веселись, народ, пока масленица!
В супружеских отношениях «волошек» (так называли их друзья) честность носила перманентный характер. Правда присут-ствовала всегда и относительно всего, о глобальном ли шла речь или об уровне: вкусно – не вкусно, нравится – не нравится, идёт — не идёт. Но в данном, конкретном, случае, стыдиться Свете не-чего: муж – не подружка, чтобы дурака валять и глупости всякие обсуждать. Вот с подружкой – другое дело!
Аня тоже поведала Светлячку (подпольная кличка) о своих радостях и бедах… обмен: мах-на-мах, не глядя. Какая умница старшая, Карина, и какая потешная младшая, Алеся.  И выдала тайну, находящуюся за семью печатями: что её муж – страшный ревнивец, и это её так тяготит… Он даже к ней, Светлане, её ревну-ет… Ужас! хорошо, что хотя бы к тому, что она уделяет подруге много времени, а не приписывает им лесбийские наклонности! 
Ревность – это так мерзко, гадко, позорно! Это – не чувство, а какой-то рудимент… пережиток прошлого… пытка… садизм… Оно возникает из зависти, то недоверия партнёру, из ущемлённого чув-ства собственного достоинства, недостатка любви к себе… Да мало ли, из какого мусора замешивается это тесто?
– Золотая моя девочка! Как я тебя понимаю и сочувствую…
– Прости, но это невозможно понять, если сам не испытал…
– Да, пожалуй, ты права… мне бы не хотелось ни самой ока-заться объектом для ревности, ни ревновать… По-моему, я не рев-нивая… Как ты считаешь, это хорошо или плохо?
– Конечно, хорошо!
– Ты знаешь, когда начинается этот поток упрёков, хочется одного:  дождаться, чтобы он снова открыл рот, чтобы плюнуть ту-да, и – уйти…
– Ну, так уйди!
– Куда, к родителям? Ты же знаешь, что значат для меня мои старики! Они этого не переживут! Они думают, что у нас всё хорошо… А дети? Они своего папочку страсть как любят! А кварти-ра? А жить на что?
– Да, как всё сложно…
– А самой не хотелось сделать то, в чём тебя подозревают? Когда об одном и том же постоянно говорят, невольно наведут на мысль…
– Мысль была, но ты же знаешь, я этого никогда не сделаю! Хочешь знать, почему?
– Конечно!
– Во-первых, меня в этом плане муж устаивает, он пре-красный любовник. Во-вторых, ты знаешь, какая я брезгливая: ме-ня тошнит только от одной мысли о том… можно, я не буду про-должать? А в-третьих, я бы никогда не смогла быть с другим, осо-бенно назло…
– Я тебя понимаю… мстить собственным телом? Для этого надо быть идиоткой… невростеничкой… или… замнём для ясно-сти… По-моему, мы с тобою ни под одну из этих категорий не под-ходим…
– А у твоего не бывает приступов ревности?
– Пока мне эти проблемы неведомы… живу, как в оранже-рее: тихо, чисто, красиво, уютно, удобно… Мой Лерчик сказка! Да ты и сама знаешь!  А там, кто его знает… иногда не предполагаешь, что у тебя внутри, а что можно сказать о другом, даже если он с тобою рядом бок-о-бок пятнадцать лет?!
 – Это точно… Как всё-таки странно устроен человек! Жи-вёшь, как на уснувшем вулкане… никогда не знаешь, когда начнёт-ся извержение! Если бы ты знала, как это страшно… больно…. не-приятно…
– Странно, неужели взрослые люди, особенно самые близ-кие, не понимают, что ревностью, скандалами, упрёками собствен-норучно душат любовь?!
– Я тоже об этом часто думаю. Живёт рядом человек, нор-мальный, здоровый… и вдруг! Превращается в разъярённого зве-ря!
– А тебе не страшно?
– Сначала было страшно, плакала, рыдала, оправдывалась, клялась! А теперь смешно… Но видел бы он своё выражение лица в минуты ярости! Оно мне ещё долго потом снится!
– А ты возьми зеркало и покажи ему его же отражение! Может, содрогнётся и на него это больше подействует, чем твои слёзы и оправдания?
– Надо попробовать… но как бы оно мне в голову не поле-тело…
– Разве такое возможно?
– Я же тебе говорю: непредсказуемый! Ты же никогда не видела человека в таком состоянии!
– Как можно жить в обстановке тотального контроля, недо-верия? Может, у него у самого рыльце в пушку, поэтому и тебя по-дозревает в том же…
– Я не знаю… по мне, так пусть делает, что хочет, только пусть меня не достаёт! Наверное, если бы сейчас делали пояс вер-ности, то мой мне бы надевал перед выходом из дому!
–  Кстати, есть анекдот о поясе верности, хочешь, расскажу?
– Давай!
– Женился молодой король на красавице, но был вынужден от-правиться на войну. Для того, чтобы жена оставалась ему верна, он надел на неё пояс верности. Собрался в поход, и решил отдать ключ от пояса жены своему самому преданному другу: «Отдаю тебе, мой вер-ный друг, ключ от самого дорогого сокровища, которым я владею. Если придёт весть о том, что я погиб, поплачь вместе с нею и сделай всё, как положено. Пусть жена моя носит траур по мне ровно год, а затем снова выходит замуж», – сказал и ускакал на своём коне. Не проехал он и мили, как заслышал топот копыт. Пригляделся: это скачет его вер-ный друг! От волнения сердце его чуть не выскочило из груди: «Что слу-чилось, мой дорогой друг?» – «Ты дал мне не тот ключ!», – последовал ответ.
Ха-ха-ха! Кажется, удалось немного отвлечь подругу от горьких мыслей. И разговор снова приобрёл чисто женский отте-нок.
– Слушай, чуть не забыла, а ещё…
 – Да ты – что?
 – Да-а-а!
– Не может быть!
 В общем, подруга стала невольной хранительницей её, Светиного, секрета. Да, у неё появилась тайна: живая и юркая… за нею нужен глаз да глаз, а то выскочит, ненароком.
 
Муж повернулся… вздохнул… притих…
Ну что поделаешь: женщины лучше понимают друг дру-га, особенно в такие периоды, когда вырастают крылья, когда чувствуешь себя юной и воздушной…
Мысль свернула в другой переулок.
Хорошо, что муж не интересуется моею писаниной: а то написала тогда, под впечатлением, какое-то стихотворе-ние, может быть, чересчур откровенное… Кстати, где оно? Носила с собой, в сумочке, надеясь, что встречу и отдам своему случайному знакомому, а потом забросила куда-то… Куда? На-до вспомнить… упаси бог, муж прочтёт ненароком, кто его знает, что подумает?! Да ничего не подумает: он  – умный, и знает, что всё это – ерунда на постном масле! А вдруг рас-строится? Говорят, у всех мужчин развито чувство собствен-ничества?! Они так болезненно воспринимают вопросы, свя-занные с реальной или мнимой неверностью жёны… Хорошо, что мой не такой, не типичный, так сказать… Да я и повода никогда не давала…
Как будто для ревности нужен повод! Ты же это пре-красно понимаешь: мысль реальная и воображаемая идут ря-дом, рука об руку, как сёстры, и в любой момент могут поме-няться местами… А поводом может стать не конкретный случай, а измышления возбуждённого рассудка, боящегося по-терять свою собственность… Как будто в наш просвещённый век один человек может быть собственностью другого?! Вон яркий пример – Анютка: чиста, как младенец, а муженёк то и дело мозги прочищает… И вообще… разве можно обязать лю-бить? или требовать верности? Разве может страх и кон-троль удержать кого-нибудь от соблазна? Не понимаю!
Тревога и боль, связанная с переживаниями подруги, пере-кинулась на её собственное состояние. Свете стало как-то не по себе… она начала усиленно вспоминать, куда же она задевала этот злополучный конверт, в котором такие наивные, незатейливые и, глупые строчки?!
Хорошо, что я тогда не встретила Алексея и не отдала ему этот дешёвенький экспромтик… а то, пожалуй, было бы стыдно за подобный кич! И всё-таки, куда положила? Надо по-смотреть в столе… или в книгах… Когда я избавлюсь от этой глупой привычки: делать закладки из того, что попадется под руку: открытки, деньги, визитки! Ещё не хватало, чтобы этот несуразный конверт подвернулся мужу… Так, что я чи-тала в последнее время? Франсуазу Саган. Рея Бредбери. Турге-нева. Да-да-да… Готовилась к лекции, хотела обновить в па-мяти его стихотворение в прозе «Путь к любви». 
Светлана Павловна никогда не читала лекции, глядя в текст, хотя он всегда был в наличии: она их вдохновенно и упоённо рассказывала, при этом  импровизировала, творила, вставляя в сухой научный текст отрывки из прозаических произведений, прит-чи, легенды, пословицы и поговорки, цитаты, стихотворения (ино-гда даже свои). Студенты слушали её всегда, открыв рот! И она ста-рается легко и непринуждённо говорить о трудном, нужном, жиз-ненно важном – понятно, доступно, и с юмором. Когда она раз-мышляла на публике, то стремилась сделать так, чтобы вся аудито-рия мыслила синхронно и каждый присутствующий смог постичь суть проблемы. Ей хотелось, чтобы слушатели имели своё мне-ние по данному вопросу. Иногда она чуть провоцировала на выска-зывание полярных точек зрения, охотно сама вступала в диалог и дискуссии, поощряла открытые противоречия. Главное, считала она, чтобы люди думали!
Да, я могла оставить там, в книге, сколько раз себе го-ворила: купи специальные закладки! Так нет же! Копайся те-перь в непроизвольной памяти своей! Так... Искала у Тургенева стихотворения в прозе, увлеклась: «Все чувства могут привес-ти к любви, к страсти, все: ненависть, сожаление, равнодушие, благоговение, дружба, страх, даже презрение. Да, все чувства, кроме одного: благодарности. Благодарность – долг, всякий честный человек платит свои долги… любовь – не деньги». На-до завтра посмотреть… от греха подальше…
Светлана (в который раз!) постаралась заснуть. Даже при-бегла к испытанному и безотказному, способу визуализации: пред-ставила себя маленькой-маленькой, новорождённой девочкой, Вот он, Светлячочек, маленький комочек, лежит в колысочке… чис-тенькая, пахнущая молоком и мёдом... Деревянный сельский дом, убранный до стерильного блеска… Мать сидит рядышком в на-крахмаленной косынке снежной белизны… И качает колысочку, подвешенную к потолку… Качает чадо своё ненаглядное и тихонько поёт колыбельную песню… качает и поёт… качает и поёт:
Спи, моё солнышко,
Спи, моё нежное,
Баюшки-баю-баю…
Вьюга качает
Снеги безбрежные,
Слышишь гудит: «У-у-у»…
Зайчик лежит,
Подогнув свою лапку,
Снится морковка ему…
Спи, моя девочка,
Мамина сказка,
Как же тебя я люблю…
У иконы горит лампадка чуть поскрипывает фитилёк… тишина… Светочка лежит в пахнущих морозом пеленках… в кру-жевном чепчике… сладко потягивается… причмокивает губками… посапывает носиком... а мать всё качает свою кровиночку… качает и поёт… качает и поёт:
Белочка тихо
Свернулась клубочком,
Снится орех золотой…
Вырастет скоро
Малюточка-дочка,
Станет красивой, большой…
И сладкий сон окутывает её…
Что-то муж ворочается и вздыхает: не приболел ли? О чём он думает? Как жаль, что я не могу читать мысли…
Светлане ещё в юности хотелось знать, о чём думают люди. Когда она, поступив в университет на заочное отделение, поехала работать учителем физкультуры в сельскую школу, то часто води-ла своих учеников в поход, на речку Кальмиус. Во время очередной вылазки, сидя вокруг костра, её родной и любимый восьмой класс принялся озвучивать свои мечты. Ну, о чём мечтала сельские маль-чишки и девчонки, можно легко предположить: девчонки – о люб-ви, мальчишки – о машинах, самолётах, армии! Но как все удиви-лись, когда Светлана Павловна рассказала о своей мечте:
– А я мечтаю обладать способностью читать мысли лю-дей… Правда, мне бы очень хотелось это знать. О чём они дей-ствительно думают, на самом деле. Например, гляну я на Свету Кулибабу и узнаю, что она, обо мне думает…
– А я Вам и так скажу: Вы – самая классная классная!
– Так уж и самая-самая?
Ой, смеялись ребята, держась за животики… наверное, ду-мали: ну и мечта!..
А потом Володя Куцмида подошёл к Светлане Павловне и тайно признался, что сам хотел бы знать, о чём думают люди. И каждый тихонько подходил, улучшив момент, и признавался в том же. Они все этого хотели, но не предполагали, что об этом можно мечтать. Как давно это было!

Но я же не делаю ничего предосудительного... ничего такого, за что мне было бы стыдно… за что бы я  корила се-бя... Какой-то шаловливый ветер вскружил голову... Почему же я так себя уговариваю, словно оправдываюсь? Да, мне нравит-ся эта игривость, кураж, кокетство… флирт... Ага, значит – не так всё безобидно?..
Тут за дело выгрызания истины взялся внутренний голос... предатель!
Ты хотя бы осознаёшь, чем это может закончиться? Не боишься? Смерч тоже начинается как безобидный ветер, а потом вздымает верх и крушит всё на своём пути... Разру-шить всегда легко, но что ты будешь делать, если стихия вы-рвется из-под контроля? Или, может быть, ты этого хочешь?
Нет, не хочу...
Светлане почему-то стало грустно... стыдно... горько... Она представила, как муж читает её дурацкие признания... как ему ста-новится неприятно... обидно... больно… и она почувствовала себя старой… глупой… и грязной...
Солнечный дождь печально закапал... Светлана поняла, что надо себя отрывать то этих радужных, но недолговечных мыль-ных пузырей, совершено не нужной ей влюблённости... Но так не хотелось сразу отпускать воздушный шарик призрачных иллюзий... Словно панорама, открылась ей широкая картина всех действую-щих лиц… Света взялась зачем-то представлять незнакомую ей же-ну Алексея... Наверное, ей было бы неприятно узнать, что у него на стороне роман с сорокалетней женщиной... А он ещё такой моло-дой...
Какой – роман, о чём ты, подруга? И рассказика нет, так, шаловливая зарисовка! Правда, почему мне не спится? Ну, что такого, если и прочёл? Что страшного, если спросит? ...скажу правду: так, мол, и так... Лерчик всё поймёт... посме-ёмся вместе, как в «Гранатовом браслете».
Но ей показалось это вполне достоверным: муж прочёл, а теперь переживает… Что же делать в этом случае? Обидится.
Почему я думаю, что обидится? Может, ему вообще до этого дела нет! И потом, чтобы обидеть человека, нужны специальные слова: резкие, грубые, унижающие человеческое достоинство, а ничего такого не было… Он – взрослый человек, и должен отвечать за свои реакции. Ну, а если он действи-тельно  прочёл? Кто виноват?! Нечего разбрасывать, где по-пало, вещественные доказательства. Доказательства чего?
Ох, уж эти извечные проблемы интеллигенции: кто вино-ват? что делать? быть или не быть?
И хотя Светлана не чувствовала себя виноватой, но причи-нять мужу боль, даже ненароком, не хотела. Чтобы не выдать свого состояния и не потревожить сон мужа, Светлана привстала, поси-дела минуточку на краю дивана. Только что была такой воздушной и – вдруг! – стала такой несчастной… Хоть подставляй под левый глазик серебряное ведёрко, а под правый – золотое, и смотри, ка-кой из них шибче плачет...
Подумала...
Нет, правду говорить не стоит: Валерию Тарасовичу это будет неприятно... будет очень неприятно. И зачем? Нач-нёшь рассматривать под увеличительным стеклом свои мик-роскопические чувства, такое увидишь! Нет... что-то невос-полнимо нарушится...
То, что правду не всегда стоит говорить, это она понимала... Сколько друзей утеряно из-за этого максимализма! Иногда кажет-ся, что правда – дороже. Ну, сказал!  Остался со своею правдою, а друзей потерял. Ну что такое – правда? факт? твоё мнение на дан-ный вопрос? Непререкаемая истина?
Слушай, ну кто тебя о чём-то спрашивает? Разве надо обо всём докладывать под козырёк? Мы же не военнообязан-ные… Ага, не успел ещё и подумать, как следует, а уже беги, кайся… А если и спросит… что? обязательно отвечать, как на духу? Мне нечего скрывать. Так… Он же мне верит! Но я же ни-кого не обманываю! Лгать и не говорить правду, согласись, это разные вещи. Да, кристальная честность – тяжёлый порок...
В той семье, где Света была ребёнком, доцей, как называл её отец, была своя культура оповещения. От  мнительной матери скрывали всё, что могло вывести её из равновесия. А так как рас-строить её могло всё, что угодно и тогда, когда не ждёшь, то всем членам семьи приходилось увиливать, что-то придумывать на ходу, искать правдоподобные объяснения... вуалировать… Иногда при-ходилось дозировать правду, действуя по- американскому прин-ципу: „Говори правду, только правду, но не всю...”. Но и это не все-гда срабатывало… Свете и Вадиму приходилось, чтобы самим не мараться,  всё говорить отцу, а он сам решал, как и когда, и в ка-ком виде передать. Он эту правдочку в упаковочку завернёт, кра-сивой стороной повернёт – и эффектно матери преподнесёт... А ты – чистенький чистоплюйчик: и лгать не пришлось, и матушка правду знает...  Такая политика семейных отношений была Свете чужда, ей очень хотелось искренности, открытости, жизни без ог-лядки и двойного дна...
Да так и было все пятнадцать лет... А теперь, что же? Я создаю двойное дно сама?
Кому и когда мы всегда говорим правду, а кому – редко, кому совсем не говорим? Скорее всего, правду мы говорим только тем людям, которые нас полностью поймут, не осудят и не вывер-нут её наизнанку, чтобы потом, но, уже помоями от правды, нас же окатить, и тем самым обидеть, унизить, подчинить...
А лгут тем, кто сам не желает слушать правду. Тем, кто не умеет слушать… тем, кто не хочет воспринимать реальность… пусть только нашу, психическую, но реальность! Тем, у кого слиш-ком узок проём для принятия информации. Таким людям гово-рить правду – всё равно, что водить перед носом иголку и пытаться вдеть в неё нитку... Им надо знать только то, что они могут пере-варить, или то, что они хотят слышать. Многим как раз сладкая ложь гораздо приятнее горькой правды... и горькая ложь лучше горькой правды... и сладкая ложь лучше сладкой правды... они словно просят партнёра: соври мне! Пожалуйста! Только не на-зывай вещи своими именами… мне так проще. А то, что я потом с этой правдой делать буду? Надо же как-то реагировать, при-нимать какие-то решения, а я не хочу ничего менять... Да, в каж-дой домушке свои погремушки…

И вообще, кто способен нас понять, принять, со всеми нашими потрохами, ошибками, заблуждениями,  взлётами вверх и падениями вниз? Грешными, тайными мыслями, непо-нятными желаниями? Кто? Если мы сами себя, порой, не знаем и не понимаем? Только что я хвалилась своею безупречно-стью... порядочностью... верностью, а теперь борюсь с ветря-ными мельницами? Эко тебя, подруга, повело! Удивляюсь я те-бе! Наверное, ничего нет хуже, чем разочарование в себе...
Хотелось плакать. Да, после таких размышлений теперь уж точно не заснешь.
Какая бесконечно длинная, изнурительная ночь!..
Но мысли конструировалась... одни ассоциации сменялись другими... Да и когда ещё можно подумать о столь значительных проблемах, как ни в минуты разлада с собою? Наверное, именно в такие минуты соблазна и искушения люди ищут свою суть, прове-ряют на прочность свои убеждения... или кончают жизнь само-убийством…
Как найти истину правды? Стоит ли её искать? Для чего? Как меняется его жизнь после того, как человек отыщет этот иско-мый философский камень?

...Выпил квасу хлебного, и осоловел:
очень много мыслей было в голове...

Настроение Светланы потухало, как фитилёк... солнечный дождь иссяк... Стало немного жаль потерянного состояния лёгкости и необыкновенности, в котором она пребывала несколько послед-них дней… часов... Как мы зависим от собственных мыслей! Всё в наших мыслях. Всё – в них… Надо, обязательно надо в себе разо-браться...
А я что делаю?
Не сформулированные и не изложенные на бумаге  мысли могли умереть.
Кто это сказал: «От многого я освободился  тем, что написал об этом»?  Чья же это мысль? Ладно, завтра уточню… Главное, что я с этим абсолютно согласна. Надо из себя это извергнуть… самой принять себя такой.  Кому я делаю плохо? Никому! Так что же ты себе голову забиваешь поиском черной кошки в чёрной комнате? Хорошо, что моя Симочка рядыш-ком… любимая моя…
Света погладила кошку, та спрыгнула с дивана и убежала.
Ну вот, теперь и кошка не спит! Надо построить та-кую конструкцию, которая выдержала бы дальнейшие испы-тания... это не обходимо было сделать, чтобы снова уважать себя...
Женщина неслышно прошла в кухню, включила настольную лампу…  взяла ручку и листок бумаги… и стала ждать того сладост-ного мгновения, когда всё сойдётся: эмоции, состояние, настрое-ние, мысли, чувства... Когда в глубине необозримых просторов её внутреннего мира засветит радужное сияние – и придёт оно: при-косновение,
воодушевление,
вдохновение,
возвышение,
проникновение,
погружение,
постижение,
растворение.
И разразится её душа фейерверком слов, нанизанных на ниточку строчек… и душу посетит вдохновение… всё станет понятным… пройдёт солнечный дождь… и будет тёплая и светлая семейная погода…
В этих мгновениях приближения создания стихотворения было особое действо. Оно состояло из слёз и страданий… радости и боли… из резонанса и индикации… неведомых чувств и непоня-тых мыслей… из переливания одного в другое… из перехода в дру-гое измерение… полёта на неизведанную планету… в межзвёздные дали… в морские глубины… в дремучие леса и непроходимые ча-щи… Иногда нужно было переработать «тысячи слов словесной руды», иногда просто записать то, что лежало на возделанной мыслями и чувствами душе…
А что происходит дальше, всем известно: «…и мысли тя-нутся к перу, перо – к бумаге… Минута – и стихи свободно поте-кут». Технологически алгоритм что у великих поэтов, что у стихо-плётов, приблизительно одинаков… Правда, результаты разные.
Как там Пушкин писал? «Пишу – для себя, а издаю – для денег»? А я пишу только для себя… и никто, кроме подруги, не увидит этого позорища!
Наивные капли остатков солнечного дождя пролились на испуганную бумагу. Несчастный листок, явно не приспособленный для того, чтобы быть одновременно мокрым и сохранять прежнюю форму, отображать написанные знаки и впитывать солёную воду, испытывал страдания от этой раздвоенности, но – терпел. Он сде-лал всё, что мог, чтобы сохранить то, что писали на нём...

 «Серебряное копытце забило подковкой на правой перед-ней ножке, высекая драгоценные камни: красные, голубые, зелё-ные, бирюзовые — всякие»?.

Измученная бессонницей, Светлана написала стихотворе-ние неведомой ей жене Алексея. Она представлялась Светлане святою и беззащитной  женщиной, которую могли лишить её за-конного права на счастье, внимание, любовь…
Свете казалось, что она уже сделала что-то непоправимое: нарушила семейный покой или внесла разлад в неведомую ей  се-мью… этого не хотелось… очень не хотелось…
И она написала:
Прости меня, жена любимого,
Что в мужа твоего влюбилась я…
Увидев силуэт его, я трепетала,
Хоть внешне этого никак
Не проявляла.
Он просто шёл,
Он просто жил,
Общался, спрашивал…
И уходил – день полон дел! –
И часто он
В воспоминаниях своих
Тебя касался.
И откровенно (он умел!)
Так восхищался!
Тобой – хозяйкой и женой
И другом.
И красотой, и добротой.
Фигурой.
Я радовалась,
Что тебя он любит.
Самодостаточен в семье.
На людях
Так щедро хвалится тобой –
Прекрасно!
И я тебя не огорчу
Напрасно.

Он уходил – и вслед ему
Мой взгляд тянулся…
Ни разу, даже невзначай,
Не оглянулся...
Моих он взглядов никогда
Не видел истинных!
Признаний о любви к нему
Не слышал искренних!
И образ мой ему во сне
Не вспомнится.
При имени моём душа
Теплом не полнится…
Я – друг ему, я – друг тебе,
Семье и детям,
И ничего не изменю
На свете этом.
Я берегу покой твой, сон,
Жена любимого.
Хочу, чтоб никогда его
Ты не обидела…
Чтоб он не знал обид, забот.
И бед студеных,
Чтоб на работу шел всегда
Походкой гордой.
Чтоб никаких других проблем,
Кроме обычных:
Детей растить, встречать гостей
Привычно.

Как я молилась за тебя,
Жена любимого!
Чтоб берегла его всегда,
Красивого…
Чтоб не болел.
Чтоб был всегда подтянут,
Выбрит.
Чтоб разворот его плеча
Был смел, как выкрик.

Прости меня, прошу тебя,
Жена любимого!
Из-за меня своей слезы
Не вытерла…
Я не внесла в ваш быт
Своих сомнений, смуты.
Клянусь, не будет никогда
Такой минуты,
Что принесла тебе печаль
И горести:
Моя безумная тоска
Живет в достоинстве.

Ты будь спокойна:
Ничего я не нарушила.
Что из того, что я люблю?
Лишь грею душу я...
Я так прошу тебя:
Прости, жена любимого.
Хоть я люблю его
Почти невидимо...
Он не узнает никогда
О тайной тяге,
Свой бред отчаянный предам
Бумаге.

Не проявлю себя ничем
Залог – доверье.
Уйдет в песок печаль моя,
В стихотворенья...

Для вас прошу у всех богов
Покоя, ясности.
Уюта, нежности, тепла,
Причастности.

Тебя молю: люби его,
Жена любимого!
И за меня, и за себя,
Счастливую!
За вас молю я по ночам
Всевышнего:
Дай, Бог, всего,
Что просит он!
Услышь его!
И сохрани.
И защити.
Его, заветного.
Здоровья дай ему,
Добра!
Он стоит этого…

 Господи, да за что ж я так себя?!

За что (сама себя спрошу)
Прошу прощенья?!
Дыханьем даже никому
Вреда не сделала.
О, Господи! Прости меня
За грех не сделанный…
Прошу прощенья у себя,
Повергнутой…

Светлана вспомнила, что сегодня по дороге   домой, она проходила мимо дома, где жил Алексей. Там, за гардиной, двига-лись тени… она испытала щемящее чувство тревоги… или это было что-то другое?

За шторой – свет, знакомые черты:
Жена теплом тебя обогревает.
Проводит по плечу и по руке.
И ничего о нас с тобой не знает.
А что ей знать?! Её не предают,
И берегут покой и настроенье,
Ее за руку тонкую берут
И дорогие дарят украшенья.
Пускай живет в неведенье и счастье:
Никто ей в этой жизни не солгал,
Я каюсь: я тебя любила.
Весь наш секрет, что ты об этом знал.
Но удержали нас святые силы,
Не соблазнив, не предав, не поправ.
Стояла я над пропастью паденья, -
Ты удержал…
Наверное, я буду благодарна
За это целомудрие твое.
За то, что не было нам

Горько-сладко вдвоем...
За шторой – свет.
Он полон теплоты.
Там мир твоей семьи
Самозабвенный…
Случайный взгляд...
Прости, я не слежу. Живи.
Я тоже буду верной...

С теплотой подумала о муже… Как же, наверное, ему тяже-ло со мною! А наши отношения, неужели они так зыбки, что могут разлететься в одно мгновение, как карточный домик?
 
Любят душу, а целуют тело, –
Странный человеческий закон.
Как проникнуть в глубину предела,
Где берет начало вещий сон?
Где все краски ярки, первозданны,
Где стоит все на своих местах,
Только разверзается, как Тайна,
Тьма вопросов!
А в них  – боль и страх:
Где любовь берет свое начало?
Почему закон людей таков:
Есть душа, но ей не нужно тело.
Тело есть, но далеко любовь?!
Почему душа покрыта мраком,
Ну, а тело предано глазам?
Вечно борются любовь со страхом.
Их приют – по разным берегам.
А мосты то сводят, то разводят,
Люди гибнут в мутной той воде…
Любят душу, а целуют тело.
Кто целует душу? как? и где?
Не отвечу на свои вопросы.
Может быть, на них ответа нет.
Только я целую тело, словно душу,
Проникая в ее теплый, ясный свет.

Она подумала о том, что, наверное, нет ничего предосуди-тельного в том, что, кроме своих супругов, нам нравятся и другие люди… и что чувства к ним имеют другой, сильный и яркий, отте-нок… и что мы, как известно, люди… и ничего человеческое нам не чуждо…
 
Любовь – не криминал, не преступленье,
Не долг, не вексель, не аванс.
 А божий дар. Вознагражденье,
Счастливый шанс.
Ей не укажешь времени и места
И сроков жизни не определишь.
А встретишься с ней неизбежно, –
Смирись.

Бывает, состоим мы в браке,
Счастливо много лет живем,
Но вдруг она твои смешает карты,
Сожрёт живьём.
Ты не хотел, но ты ее пригубил!..
Ты не желал, но стал рабом сейчас…
Скорей всего, что тех, кого мы любим,
Должны любить и те, кто любит нас.

И мы должны быть менее пристрастны
К тому, кто нашими любимыми любим,
Их одарять и нежностью, и лаской,
И щедростью, – насколько хватит сил…
Наверное, любимые достойны,
Чтоб их любили, так же как и мы.
Чтоб выразить они могли спокойно
И чувства, и желания свои.
Чтоб не боялись нашего проклятья,
А ревность не держала на цепи.
Чтоб ржавчина обиды и ненастья
Не потревожила их светлой головы.
И дело не в попытке благородства,
В корысти иль желанье угодить:
Любить ведь так естественно и просто,
Абсурдней было б не любить.
Чтоб нас они любили страстно, нежно,
И восхищались благородностью души,
Своей любовью не обременить бы…
Не пасть бы под проклятье их любви.

Наступило облегчение, но присутствие недавнего миража ещё сияло… что-то непоправимо изменилось… Что? Ведь никуда не ходила… Ничего не делала… а всё в её мире стало совершенно иным… она только исследовала свои мысли, чувства, отношения… Устроила себе допрос с пристрастием.

Ничего вокруг не изменилось, –
Изменился моих мыслей ход.
То ли я очистилась?
То ль сбилась?
То ли далеко зашла вперед?
Ориентир потерян...
Что-то ясно.
Что-то непонятно и сейчас.
Я прислушиваюсь:
Бьется чаще моё сердце.
Мышца напряглась...
Далеко смотрю…
Теперь все ближе, ближе...
Возвратиться?
Двигаться?
Стоять?
Ничего, кроме себя, не вижу,
Что бы нужно было изменять.

Стихи лились из Светланы, как из рога изобилия ?

Серебряное копытце всё высекало и высекало драгоцен-ные камни…

Тучи выпали своим застоявшимся дождём. солнце светило своим щедрым сиянием где-то в другой части планеты. Светлана тихонько прошла в комнату, легла на диван, раскинулась, как на пляже, подставляя своё тело последним лучам уходящего солнца и – мгновенно уснула…

Ей снилась радуга после дождя… она выгнулась над её го-ловою… дождь продолжал падать крупными горячими каплями… они приятно щекотали щеки…
 

УТРО

Валерию казалось, что он не спал всю ночь. Его мысли, словно трактор, пахали запущенную целину его памяти. Трактор выбивался из сил, буксовал, но тянул свой неподъемный плуг, раз-резая со скрежетом и болью, землю: цельную, неделимую, утрам-бованную временем. Он трудился, поднимая пласты неведомой доселе почвы, что годами почивала в покое. Кому и зачем понадо-билось будоражить этот спрессованный слой земляного покрова?
Вспаханные борозды разбережённой почвы, холодной и безжизненной, уродливо и сиротливо лежали на поверхности. Ко-личество земли не изменилось, но зрительно оно казалось гораздо большим. Что теперь с этим делать? Куда девать? Как остановить этот неустанно работающий и надрывающий силы трактор? Есть ли у этого железного чудовища водитель или этот бешеный зверь сам едет, куда вздумается?
Мужчина проснулся с тяжелой головой: это была не просто бессонная ночь, а пытка, словно в застенках гестапо, где его под-вешивали на дыбы, стремясь выведать государственную тайну…
– Доброе утро!» – Светлана внимательно посмотрела на Валерия, но он почему-то избегал контакта глаз…
– Доброе!
Какой-то он тихий, как тень, голова опущена, скулы сжаты…
Но её не проведёшь: она спец по невербалике…
Да что ж он так вздыхает? Наверное, сам не замеча-ет… Может, голова болит?
Решила спросить.
– Что-то случилось?
– Нет, всё хорошо.
– Что-то беспокоит?
– Всё нормально. Как вы вчера пообщались (хотел сказать с Анютой, но осёкся: мало ли с кем она общалась!)?
– Прекрасно! Ты не волновался? Мы так увлеклись, что не заметили, как прошло время, извини…
– Волновался… Думал, не случилось ли чего?
– Нет! Все нормально… Спасибо…
– За что?
– За то, что волновался. За то, что понимаешь… за то, что ты есть… за то, что не сердишься… Что-то было инте-ресное по телеку? Футбол?
– Нет, ничего. Да я заснул… устал…
– А мне показалось, что ты спал как-то тревожно…
– Не знаю. Может быть… погода меняется. (и потёр нос).
Светлана про себя подумала:
Ага… меня на мякине не проведёшь… Ты, наверное, за-был, что живёшь с психологом? Что-то ты скрываешь, мой дорогой… Что? Может, влюбился и мучается теперь? Ничего, пусть помучается… иногда для профилактики надо… Не мо-жет же один человек заменить другому весь мир и всех людей! Во всяком случае, люди, имеющие одну проблему, лучше пой-мут друг друга.
Человек, который сам не испытал непреодолимого вле-чения, не может понять того, кто влюблён. Но как меняется его психология, если в «капкан» попадает он сам… Но даже при этом опыте он себя оправдает, а другого осудит… Неужели все такие?
Будто бы всё, как всегда… завтрак… поцелуй на пороге… привет, который она обычно шлёт из окна… Но какая-то тревога… волнение… беспокойство…
А если и влюбился, что такого? Наверное, нельзя всю жизнь любить одну женщину… вот их сколько ходит: красивых, молодых, длинноногих, свободных… Любить – это красиво… Кому это чувство мешает? Всё, что предназначается супругу, он получает, а перекроешь «побочный канал», тебе всё равно не прибавится! Что теперь, в пустыню ехать, чтобы не было ни соблазнов, ни искушений?
А что, если и правда, у мужа появилась другая женщина? И сейчас она занимает все его мысли? Если она ему больше нра-вится, больше подходит? Ну, что ж, мне разрешать его сомне-ния? Пусть выбирает и принимает решение сам. Почему сразу – решению? Уж очень мой муж требователен, избирателен…
А если вдруг придёт и скажет, что у него – другая? И что он хочет быть с нею? Не знаю… так, пока гипотетически, думаю, что пойму, приму, даже помогу, чем могу… Все живые люди… Лучше жить по совести, чем по чувству долга… во вся-ком случае, я бы не хотела, чтобы со мною жили по привычке, по обязанности, а не по любви…
И та, другая, она тоже достойна счастья… может быть, она лучше меня… для него… хотя я, по правде сказать – женщина-совершенство (я от скромности не похудею!). Очень тонкий юмор! Когда мы любим человека, то наша главная за-бота о том, чтобы он, нами любимый, был счастлив. Хотелось бы, чтобы с нами, но если без нас, то… Что поделаешь! Было бы ему хорошо! Да что же я всё о грустном и беспросветном?!
Ой, как у тебя всё легко получается! А сама что без му-жа делать будешь? Как говорит Алеся, не плачь, мама, мы себе ещё хуже найдём? 
Знаю, как это трудно: страдать, мучится, выбирать… Ладно, разберётся сам. Неужели и я, как другие, страдаю глу-пой привычкой – приписывать им свои мысли?
Мысли, словно бумажный змей, рвались куда-то, в неведо-мую даль… Тонкая ниточка рассуждений на важную тему, о кото-рой раньше почему-то не думалось так проникновенно, как сейчас, была готова вырваться из рук, оборваться, и улететь безвозвратно… Но – куда?
А, может, муж всё же мои стишочки нашёл? Да, инте-ресный был бы поворот: подумает, что у меня роман на сто-роне, что я его обманываю… Нет, он, хотя и чувствительный, но умный… В крайнем случае, спросит… А если не спросит? На-думает себе что-нибудь, а мне не скажет, чтобы меня не вол-новать? Не  смутить ненароком? Замкнётся в себе, спрячет свои подозрения глубоко-глубоко, и погрязнут они под суетою бытия… Переведет, словно стрелочник, главную линию с пути на второстепенную… а там – тупик… и – рухнет весь наш прочный и благополучный мир…
А если… вдруг… он начнёт меня упрекать, как Юра – Аню?  Осуждать? Не-е-е-ет, мой муженёк не такой… он воспи-танный… он такого себе не позволит…
Тогда, в первую брачную ночь, когда я, наслушавшись рассказов подруг о том, как болезненно протекает дефлора-ция, боялась той минуты, когда мы останемся вдвоём, и это – начнётся… Что облегчило мне страдания? Мысль о том, что мой Лерчик не может мне сделать больно! Это просто – не-возможно! И действительно так произошло: потихонечку, по-легонечку он готовил меня к тому, чтобы никаких неприятных ощущений я не испытывала… Боже, как я была благодарна ему и счастлива! Какие истинно красивые минуты мы испытывали потом вдвоём, общаясь своими мирами, галактиками, космо-сом чувств…
 Было в этом что-то от первозданного восприятия жизни и от современного цивилизованного человека… от бью-щего из недр земли родника и чуда северного сияния... от моло-ка с мёдом и насущного хлеба… от дыхания младенца и поцелуя страсти… от лёгкости шёлка и мягкости бархата… от невин-ного детства и умудрённой жизненным опытом старости…
Мы хотели родиться вместе, как однояйцовые близне-цы и жить, как Адам и Ева, в раю… и чтобы не было там ни змея-искусителя, ни с чужого дерева яблок… и были мы одни во всей Вселенной…
И были мы зернышком, хранящим в себе память о своих предках… и седым ковылем, качающимся на ветру…
И были мы бессмертником, засохшим от одиночества и нежною, чувствительною мимозою, складывающей свои лепе-стки от неловкого прикосновения…
Мы были дикими зверями в брачный период и улиткой, проснувшейся впервые после рождения…
Мы были подснежниками, цветущими в холоде тающе-го снега и кустом жёлтых хризантем, тронутых заморозком…
Мы были любопытными одуванчиками, появившимися на робкой весенней траве и столетними елями, верхушки ко-торых упираются в небо…
Разве могут бесследно исчезнуть эти миры, встретив-шиеся в мироздании? Разве могут они не стремиться друг к другу? Разве смогут они забыть друг о друге? Предать друг друга? Нет! Они могут выйти на другую орбиту и летать от апогея до перигея… пусть  это будет другой мир… может быть, лучший… но так, как здесь, ей уже не будет… Пусть ле-тит в пространство… туда, куда его влекут тысячелетние силы… Туда, где ему откроется новый мир…
На листке появились строчки:

Любить нам выпадает ближнего,
Не дальнего, не сразу всех…
Быть с нелюбимым — это пытка.
Не быть с любимым — это грех.
 
Как хорошо, когда всё сходится: и взаимная любовь, и диа-пазон приемлемости, и способность супругов выразить свою лю-бовь особым, эротическим, языком! И всё это – по желанию, по велению души…  Пожалуй, ничего более ценного, чем найти это всё в законном браке…
Господи, спасибо тебе, что ты дал мне при жизни ис-пытать такую любовь!
Несмотря на то, что решение было принято, и не было ни-каких сомнений в его правильности, растревоженные новым со-стоянием мысли и чувства подвергались проверке, а знания, взгля-ды, убеждения инвентаризации. Хотелось надеяться, что так при-ходит мудрость: не от суммы знаний, а от усвоенного богатства мира, от приобщения к глубинам человеческой сути, от пригублен-ного неведомого доселе зелья искушения… Не каждую минуту мы взрослеем и умнеем! Человек – не святой, чтобы жить только ду-шой, романтикой, платонической любовью… Он – не зверь, чтобы поддаваться только инстинктам. Человек, он потому и homo sapiens, что думает, страдает, выбирает, осознает, принимает но-вые, жизненно важные, решения… наслаждается жизнью… или ка-ется в содеянных ошибках…
В конце концов, человек же не собака, которая бегает вокруг раз и навсегда вбитого хозяином колышка? Человек сво-боден, как… как… как человек. Как хорошо, что доча усвоила наши семейные ценности! Вся в папу… И я, конечно, умница большая, что и говорить? Да, сам себя не похвалишь, так и бу-дешь непохваленный жить! 
Как бы мы страстно ни любили кого-то, но самая веч-ная, всегда ответная, глубокая и искренняя любовь – это к се-бе… ой, как же люблю себя, любимую… просто обожаю! Осо-бенно за безмерную скромность!
Эх, хорошо рассуждать… но жизнь может преподнести массу сюрпризов… 
Мысли снова вернулись к поиску местонахождения письма со стихотворением.
А вдруг – нашёл? прочёл? Попробуй потом оправдаться! Причём тут оправдания? Ой, ой, ой! Кто  не поскальзывался на арбузной корочке, там, где только что была соломка? Если бы были святые на Земле, так у меня бы давно уже нимб засве-тился! Чего же я боюсь, если мне нечего скрывать?! Спросит – скажу, как есть… или не скажу… муж, он же не  священник, чтобы исповедоваться перед ним? Это же не его дело – отпус-кать грехи? Да и греха-то нет никакого…
Жалко, если расстроится… Надоело об этом думать! Езжу, как на карусели, по кругу! Замучила уже своими стена-ниями, честная ты моя! Ладно, скажу то, что посчитаю нуж-ным в тот момент…  Если спросит… своих надо держать в по-кое… ну, понапрасну, в смысле, не волновать…
Светлана посмотрела через окно во двор. Общая картина не менялась много лет… только деревья подросли и детская пло-щадка пришла в запустение… Качели скрипят… песка в песочнице нет… Когда дочурка была маленькая, а лето – изнуряющее жарким, Светлана приносила домой пару ведер песка, стелила на пол кле-ёнку, и устраивали своей Мариночке занятие на полдня: и пасочки, и домики, и мельница работала… И папа песок завозил, качели смазывал, чтобы ребёнка резкий звук не раздражал…
Правда, осень – такое удивительное время года, когда пе-репутываются все краски, меняются цвета... зелёная поросль со-седствует с увяданием… от этого несказанного буйства красок ис-пытываешь восторг… трепет… а от этого противостояния – боль… Жаль, что после этого сумасшедшего великолепия ничего не оста-нется, когда наступит зима… Необычайность покроется мёртвым снегом, и станет мир однообразно-холодным… Света с сожалени-ем вздохнула. Подрезала стебли желто-горячих хризантем… Цветы, подаренные мужем ко Дню их Знакомства. Это – великий семей-ный праздник…
Свежий запах тронутых цветов растревожил… Цветы пахнут любовью…
И она заплакала…

 
ДЕНЬ

На работу Светлане сегодня не нужно было идти: методи-ческий день. Взялась убирать, переставлять мебель. Это было в её стиле: и пыль погонять, и новизны добавить.
О чём я думаю? Нет, ну, правда? Что меня больше всего беспокоит? Как бы муж случайно не узнал о моём тайном вле-чении к некому молодому и, наверное, весьма легкомысленному, человеку…  Или?
 Светлана подошла к полке, внимательно посмотрела на подчеркнуто ровно, практически безупречно стоящие книги… Гла-зами отыскала томик   И. А. Тургенева, быстро открыла. Слава богу! «Опасный» конверт мирно лежал между страницами любимых стихотворений в прозе… «Как хороши, как свежи были розы»… Она облегчённо вздохнула… быстро и решительно порвала конверт и без сожаления выбросила в мусорное ведро. Она приняла реше-ние! И  ей уже было почти не жалко ни своих трепетных, чувств, ни незатейливых стихотворных признаний, ни утихших толчков… ни радуги после дождя…
Прямо подвиг какой-то совершила! Давайте мне медаль «За супружескую верность и преданность идеалам семьи»! Ве-шайте на дом мемориальную доску: «Здесь жила и устояла от искушения Светлана Волошина».
Но как же было приятно чуть-чуть поддаться искуше-нию, чёрт побери!  и немного впустить в себя глоток чужой судьбы… Неужели ли было бы лучше, если бы меня ничто не волновало? Тогда, наверное, было бы неимоверно скучно!
Хорошо, что ещё не затянуло! Правда, что греха та-ить… стало интересней стало жить… легче дышать… краси-вые стихи так и нанизываются на ниточку строк… А походка? Наверное, так в сказках летают жар-птицы: близко к земле, но над землёю… хочется о чём-то говорить… что-то спраши-вать и – смотреть, смотреть, смотреть на этот, полный красок, мир, на этого змея-искусителя, на его хитренькие игри-вые глазки и понимать, что он испытывает твой покой… про-веряет тебя на прочность… манит…
Нет, нет, нет! Решительное «нет»!
Как всё-таки хорошо, что покой в её семье не нарушен… что никаких опрометчивых поступков не совершено… Что же такое дергается там, внутри…  А если бы не сказала себе «нет»? как тогда могли бы развернуться события? Наверное, возникло бы неодолимое влечение… притяжение… объятия… о – нет… до этого бы не дошло!

Алые паруса ушли за горизонт – к настоящей Ассоль, ко-торая ждёт своего принца, глядя в бескрайнюю синюю даль…

Представить себя с другим мужчиной Светлана не могла даже в мыслях… это что-то генетическое… Нет, к этому она пока не готова… пока? Интересный поворот… Нет! нет! нет! Они связаны с мужем по закону сообщающихся сосудов… вот и сегодня… что-то в нём не так, а она уже мечется, мается… не потому ли что у самой беспокойство на душе?
Наверное, свои волнения я приписываю ему… мысли ска-чут туда-сюда… какой-то треугольный стиль размышления… … не хватало того, чтобы наши отношения превратились в любовный треугольник! Ага, четырёхугольник! Ой, беда мне с тобой! Сколько мусора в голове! Всё. Никто ничего никогда не узнает! Подруга – могила! Конверт со взрывоопасными строч-ками – в ведре…
Постояла. Подумала, и решила выбросить изорванный лис-ток в мусоропровод. Хотя трудно представить, что интеллигентный Валерий будет изымать из помойного ведра, а потом складывать, словно мозаику, обрывки! Ну, вот и всё: никаких опознавательных знаков, вещественных доказательств, напоминаний. Занавес опус-кается… Решение принято, обезвреживающие процедуры выпол-нены.
Но тревога не проходила…
Всё! Никакого общения со своим новым знакомым. Опять двадцать пять! Кому ты это говоришь? А как же он? Ему, наверное, будет грустно без общения со мною? Пережи-вёт! Прямо Алла Пугачева! За честь почитает с вами общать-ся… Сто лет мак не рожал… переживёт! Хватит тут мучени-цу из себя строить и самопожертвованием упиваться… Алек-сандр Матросов!
В общем-то управлять своими мыслями Светлана умела: надо только принять решение и дать команду, поставить невиди-мый «защитный фильтр», чтобы нежеланные мысли не проскаль-зывали, а потом отслеживать, чтобы эти лазутчики не проникли на её территорию…
Итак, больше я о солнечном дожде не думаю!
Не думайте о белой обезьяне… Не думайте о белой обезь-яне…?.
Но если бы так просто вместе с выброшенным сиреневым листком можно было полностью изъять чувства. Нужно время. Оно есть.
Хорошо, что не надо идти на работу… там – другой ритм: лекции, семинары, консультации… студенты… коллеги… дела. Суета вокруг мешала бы размышлениям… А разве ещё  нужно о чём-то думать? По-моему, всё!
Светлана хозяйничала на кухне. Это было её самое люби-мое место в доме… цветы… нежная, как крыло бабочки, занавес-ка… красивые тарелки… игрушечный морячок со смешными щека-ми… в изящных баночках экзотические специи и приправы, – пря-мо гастрономическая лаборатория! Мягкий ковролин щекотал ступни…
Открыла баночку оливок: обожаемая еда! заварила кофе «Балерина»… Божественный аромат окутал пространство кварти-ры… Включила релаксационную музыку… Взяла салфетку с изо-бражением подсолнухов, бережно постелила её на край стола… Налила кофе в невесомую фарфоровую чашку… Села… и пригото-вилась к вкусовому удовольствию… Отхлебнула глоток…
Блаженство… нирвана… маслины и кофе создавали во рту необычайно приятный оттенок… едва подсахаренный напиток и кисловатый вкус солёных плодов… гастрономические чувства до-полняли эстетические…
Как же мы её назовём эту композицию…? Да так и назо-вём: «Вкус любви».
Посидела, обрамив щёки ладошками… взгрустнулось… Прилегла на диван… Лёгкая истома укутала Светлану, словно тёп-лым пледом.
Пусть будет свободным пространство в вашем со-единении…
И пусть ветры небес танцуют между вами…

Валерий чувствовал себя мамонтом, заснувшим миллионы лет назад, в период вечной мерзлоты… И вот сейчас его разморо-зили… Где он? Где его сородичи? Какой век? Что делать? Что им всем от него надо? Где его место среди этого пугающего, чужого мира?
Валерий понял, что настало другое время… что оно требует изменений… но – в чём? Что он может изменить в этом суровом мире жестокой конкуренции? Прошло пятнадцать лет, а он и не заметил…
Жена расцвела, похорошела. Правда, чуть пополнела по-сле родов, но это её не портит. Дочь  как-то быстро выросла, любимица его драгоценная, Маринка-малинка… Как остры ещё воспоминания того, какой она была чудной малышкой… да и сейчас красавица, каких поискать! Прыгала у меня на коленях, приговаривая: «Маринка-малинка моя!» – «Моя!» – «Твоя-твоя!» «Маринка-малинка твоя! «Малинка-Малинка моя!». А потом, когда чуть подросла… приду с работы, только сяду за стол, а она уже тут как тут… усядется на колени… так вме-сте и едим: кусочек в один рот, потом – в другой…
У Валерия защемило на душе при воспоминании о его гла-застенькой хохотушке… Когда они со Светлячком ждали появле-ния на свет своей малышки, ему так хотелось, чтобы она была по-хожа на маму… Да, она и похожа – к зеркалу не подходи! Но что-то в ней было его, не спутаешь… Вот уж действительно, к гадалке не ходи, мама-папин симбиоз!

Работа у Валерия Тарасовича была сложная и ответствен-ная. Он всегда благоговейно к ней относился,   за что бы ни брался, всё делал хорошо. И сегодня всё было, как обычно: отдавал прика-зания, рассматривал заявления, подписывал приказы. Добросове-стно, чётко, продуманно.
Его мышление как будто расслоилось на две части: одна часть работала на благо учреждения, а вторая, потаённая, жила своею жизнью. Где-то там, в рудниках его души, шли тяжёлые под-земные работы. Пришлось достать столько породы!
 

                                                                                                    ОБЕДЕННЫЙ ПЕРЕРЫВ

Валерий достал из «дипломата» коробочку с «тормозком», который утром заботливо собрала жена, и открыл её. Запах ванили распространился по кабинету… Валерий вздохнул и стал есть – по привычке… но остановился… Внезапно возникшее  чувство отвра-щения помешало продолжить трапезу… есть не хотелось… исчез аппетит… и коробок был отодвинут в сторону…
Ну, хотя бы есть время подумать! Боль, как бормашина, доставала до воспалённого нерва, не давая возможности рассла-биться. Такое чувство, словно хлорная кислота прошла на кожу сквозь одежду… что с нею делать? Отложить, лелеять или пере-жить? Какая она страшная, неприглядная, мерзкая, липкая, эта ревность… Стали понятны муки Отелло.
Когда-то же она пройдёт, эта боль? Наверное, нужно немного подождать. Говорят же, что время лечит. Вряд ли время лечит само по себе… Сначала нужно диагноз правильно поставить, назначить лечение… Невыносимо!
Может, уехать куда-нибудь? К маме, например? Но – завтра к 8.00 – на работу, можно опоздать: сто километров туда, сто – обратно. Зато в дороге можно обо всём подумать. Нет  уж… Дорога не самое лучшее место для мыслей, там ну-жен глаз да глаз… И мама засуетится: спросит, что случилось? Что ей скажешь? Жаль, что обманывать не могу! Да и ехать с таким настроением… не ровён час в аварию попадёшь… А что? Тоже вариант! Раз – и готово? О чём я думаю? А как же мать? И так еле пережила гибель Остапа. Нет, для неё это будет непосильным ударом… И кто ей поможет, если не я? Даже ду-мать об этом противно, стыдно, мерзко.  Что, хочешь быстро отделаться? Нет уж, помучайся, пострадай, чтоб жизнь мё-дом не казалась…
А что делать? Надо с кем-то посоветоваться! С кем? Друг мой, Толик, единственный и незаменимый, в далёком Но-рильске. С Юрой? Нет, с ним уж точно не пооткровенничаешь! Сам ревнивец заядлый, службист-аналитик… накрутит так, что мама дорогая! Да и жёны дружат между собой: вдруг про-изойдёт утечка информации? 
С сестрой? Тоже нет, начнёт винить Светлану... А по-том у нас всё наладится, а родня будет знать, что у меня не-верная жена… Короче, пошла плясать губерния! Достанут до печёнки.
А молчать – легко? Держать в себе этот груз разве возможно? А как ты думал? Тишь да блажь, да божья благо-дать? Получай по полной программе! И так спасибо, что 15 лет верой и правдой… Стоп! А – вдруг – не верой и не правдой? А я ничего не знал, не замечал… А, может, знать не хотел? Может, у неё давно кто-то есть, а театрами только прикры-вается? Нет, това-а-а-а-а-рищ, остановитесь! Так далеко можно зайти… Очень далеко…
Заглянула секретарь: пришли партнёры... Пора работать…
Не расслабляться! Так, наверное, сходят с ума… живут, будто по накатанной колее едут, а потом – раз! – и сходят с катушек…  Этого ещё не хватало! В нашем роду сумасшедших не было... И, пожалуй, не будет!
 Перерыв закончился. Очень хорошо отдохнули….

Светлана немного поспала: беспокойная ночи истощила её организм. Лёжа на диване, она чувствовала прилив новой энер-гии… Вставать не хотелось… понежилась под лучами щедрого осеннего солнца и вспомнила  первые, самые тяжёлые, месяцы после рождения Мариночки. Проблем было! То у неё животик бо-лит, то зубки режутся, то простуда обуяла, то краснуха высыпала. У самой Светланы, кроме физического и психологического истоще-ния, связанного с родами, свои несчастья: мастит, будь он нела-ден... ох и боль была нестерпимая… времени суток не различала... а муж супчик варил… бюстгальтеры стирал и посмеивался: я те-перь лифтёром работать смогу!  После этих испытаний они стали делить время на «до мастита» и «после мастита»…
Центр мира переместился… Любовь к собственной малют-ке раздвинула границы Светланиной Вселенной. Пришла острая, сверхчувствительная, болезненная любовь ко всем и ко всему: к другим детям, людям, птицам, цветам, особенно к беременным женщинам. И к мужу: творцу-создателю этого небесного чуда, их совместного творения – дочурки… с мужем Свете не хотелось пре-рывать ни душевной, ни физической связи… всем хотелось отдать побольше тепла… любви… участия… в ней этого было так много!
Но иногда элементарно не хватало сил… Были минуты, ко-гда Света чувствовала себя Жанной Д’Арк перед сожжением… и выглядела соответственно. Наверное, Валерке было жаль смотреть на измождённое лицо жены, не глаженый халат, не уложенные волосы, согбенные плечи.
Как оказалось, Валерий тоже напряжённо думал о том, как подбодрить жену… что нужно сделать для того, чтобы она почувст-вовала себя женщиной… или хотя бы просто вспомнила о себе? Его сердце, что называется, обливалось кровью, глядя на страдания жены… он-то на работе, а она тут сама… всё на ней…
Ему так хотелось, чтобы она сняла халат, надела платье и почувствовала себя счастливою… Все стандартные способы: цветы, конфеты, маленькие подарочки – были использованы… Всё, конеч-но, принималось Светланою с радостью, но слишком кратковре-менною она была… К тому же её сразу вытесняли неотложные до-машние проблемы: кормление, купание, прогулки, укачивание… Иногда даже подарки казались не вполне уместными: подарил зо-лотые серёжки – взяла, да так примерять и не успела – побежала, услышав плач малышки! Положила в коробочку… до подходящего случая… а когда он будет?!
Усталость не даром называют смертельной: ночью – едва до кровати доползает… чутко спит… ежеминутно вскакивает… О том, чтобы прямо сказать, чтобы приоделась, прихорошилась, не могло быть и речи: ненароком мог обидеть или задеть такие тон-кие и ослабленные струны её и без того напряженной души… Такой варварский способ Валерием не рассматривался. Но кое-что он всё-таки придумал! Однажды придя вечером домой, он обнял жену, которая, как всегда, встречала его на пороге, и на ушко сказал:
– Я приглашаю тебя на свидание…
Светлана бросила болезненно-удивлённый взгляд: воз-можно ли это при имеющихся условиях?
– А как же дочка? С кем?
– В 8 часов, на нашем балконе… Я буду тебя ждать…
Что было дальше, надо было только видеть: они носились по квартире, стараясь навести порядок… довольно быстро убрали квартиру… свидание назначено… надо успеть! Возлюбленный, на-дев фартук, перемыл посуду… Невеста укладывала доченьку спать… Валерий сказал:
– Пойду куплю хлеба, что-то у нас маловато…
А Светлана тем временем приступила к священнодейст-вию: причёска… лёгкий макияж… новое платье… украшения (вот и пригодился недавний подарок!)  …ногти… губы… И вот она при полном параде! Стала в прихожей и представляет, как сейчас вой-дёт в квартиру Лера и увидит красу свою ненаглядную… незем-ную… и – ахнет! Наверное, не узнает… он давно не видел её при параде… Затаила дыхание, предчувствуя его удивление…
И вот ключ поворачивается в замке, и на пороге появляется её муженёк… с огромным букетом ромашек… Удивлению, счастью, восхищению не было предела!!! Ну, и кто – кого удивил?
В этот вечер было много потрясающего… каждый из них удивлял другого… и им нравилось удивляться! Они обнимались… целовались… говорили взахлёб… признавались… а потом соединя-ли свои миры, упиваясь всплеском свежих чувств… благодарно-стью… новым праздником – свидания на балконе! Свидание про-шло на высоком романтическом уровне…
И Валерий время от времени придумывал новые способы вынуть жену из быта, стремясь порадовать её.  К традиционным праздникам прибавлялись всё новые праздники… Только много лет спустя Света прочла о том, что в науке есть такая концепция жизни, событийная называется. Длина жизни определяется не количеством прожитых лет, а событиями, которые переживаются: чем больше интересных мгновений, тем продолжительность жиз-ни кажется больше…
Юмор в их семье был прописан постоянно… как-то легче живётся, когда весело… Приходит как-то Валерий с работы и спра-шивает:
– Как тут поживает моя старшая дочь?
А старшей дочери полгода от роду! Так и  пополнялась их семейная жизнь коллекцией совместно пережитой радости. Эти воспоминания сродни изысканным драгоценностям, которые бе-режно хранятся, надеваются по праздникам, передаются по на-следству. Они делают жизнь богаче, насыщеннее, выразительнее. В обычные дни – поддерживают тонус, определяют уровень отно-шений, согревают невиданным теплом. В дни противоречий слу-жат скрепляющим механизмом. А в тяжёлые, драматические дни, сближают, поддерживают.
Света снова почувствовала огненную волну радости, кото-рая всегда охватывала её от новых изобретений мужа. Радовалась тому, что ни одной соринки нет в их отношениях. Что он умеет, как тогда, на свадьбе у его сестры, быть и великодушным, и заботли-вым, и неожиданно хорошим… Нет, предсказуемо замечатель-ным! Оригинально  неожиданным! Улыбка засияла на её лице при воспоминании о её родном муже.
 Наверное, мужья и жёны не бывают родными… разве что по отношению к ребёнку… они, конечно,  могут стать родными, если близки по духу… Но – юридически – чужие… В лю-бой момент каждый из них может сказать друг другу: «Изви-ни, дорогая…» – «Прости, дорогой, но….». Добровольный союз… Да, хрупко призрачное счастье… Мы же с Валеркой, как сиам-ские близнецы: срослись средней ногой…
 Светлана вспомнила о своей Марье-искуснице.  
Как она там, кровиночка моя?

Занимаясь домашними делами, Светлана неустанно думала о главном. Ей хотелось понять, почему произошло это смятение души…
Я – порядочная женщина! Ах, ах, ах! Как будто влюбля-ются только непорядочные! Что за бред на балалайке?
Цепочка мыслей подвела Светлану к телефону. Позвонила мужу на работу.
– Как  твои дела? Всё ли хорошо?
– Нормально.
– До вечера!
– Пока!
Трубка легла на рычаг.
Нет, голос какой-то не родной… отстранённый… холод-ный… чужой…

 

                                                                                                   ВЕЧЕР

Закончился рабочий день. Можно идти домой. Но – стран-но – Валерию почему-то не хотелось ни вставать, ни идти. Обычно он, что называется, летел домой на всех парусах, в своё тёплое, уютное «гнёздышко», где его ждала жена… жарила картошку, по-ливала мясом в горчичной подливе, выкладывала в салатницу за-крытые летом помидоры, садилась напротив и, подперев подбо-родок руками, смотрела, как он с аппетитом ест… и слушала его рассказы о работе…
Его жена… жена… жена…
Надо позвонить, а то будет волноваться…
Всё, что раньше казалось незаметным, привычным, родным вдруг показалось ему чужим, подозрительным.
…все подоконники уставила своими цветами… постоян-но что-то цветёт, что-то распускается… пересаживается… скоро самим негде будет жить… это цветы тут живут, а мы так, при них существуем… Да пусть занимается, чем угодно, лишь бы…
Он понимал, что нужно предупредить жену о том, что он задерживается, но почему-то медлил. Так было всегда: если за-держивался, всегда звонил. Как только необходимость в его при-сутствии исчезала, бежал домой…
Надо позвонить… почему-то страшно: сразу догадается по голосу, что что-то не так… утром еле выкарабкался: прав-ду не скажешь, а врать – не умею… абсолютно и категориче-ски… Что бы такое придумать, чтобы она о моих мыслях не догадалась, она у меня женщина проницательная! Надо приду-мать какую-нибудь «отмазку», как говорит доча своим моло-дёжным сленгом…
Раньше коллеги часто предлагали задержаться после рабо-ты: пивка попить, политикам кости перемыть… не-е-е! он не люби-тель… Света, бывало, даже уговаривала: да посиди ты, поддержи отношения с коллегами в неформальной обстановке… Куда там! Ответ один: мне на это и рабочего времени хватает!
Хоть бы сейчас кто-нибудь предложил вдарить по пив-ку… может быть, я бы и согласился, отвлёкся чуть-чуть от своих проблем…
По правде, и видеть никого не хотелось… перед другими, особенно коллегами, не предстанешь в первозданной своей ду-шевной наготе… А надевать маску благополучия, чтобы не обнару-жить своего истинного состояния, непривычно, да и не за чем. Ско-рее всего, это не поможет: всё станет очевидно, надо что-то гово-рить, пояснять… а с коллегами Валерий никогда не обсуждал лич-ных проблем. Их отношения можно было назвать служебно-дружескими, позволяющими как хорошо выполнять работу, так и пошутить… Хороший, всё-таки, у них коллектив! Но сейчас не хоте-лось видеть никого. Никого. А эти разговоры, они априори бес-смысленные: футбол, политика, женщины, анекдоты о ревности и измене: «Приезжает муж из командировки, видит, жена с лю-бовником в постели…». О-о-о-о-чень смешно!
Хотелось тишины и покоя. Покоя! Вспомнил Евгения Евту-шенко:
Покой? Скажите, что это такое?
Как по-латински формула покоя?
И почему, предчувствиям не вняв,
Любимых сами в пропасть мы бросаем,
А после так доверчиво спасаем,
Когда лишь клочья платьев по камням?

Но позвонить – надо! Взял телефонную трубку и, не дож-давшись вызова, опустил на рычаг… Он продолжал сидеть…. Взял из стопки чистый лист бумаги… тот поразил его своею белоснежно-стью… нетронутостью… ожиданием… Открыл ручку с золотым пе-ром (подарок жены) и стал рисовать. Вернее, чёркать: зигзаги, за-бор, стрелки, грибок, елка, спираль… Как-то нелепо это выглядело: белизна листа, на котором обычно писались деловые документы, и эти нелепые, ничего не значимые каракули…
…не значимые для меня, а моя жена наверняка бы объяс-нила, что они значат. Будто  я сам не догадываюсь, что от-ражаю на бумаге то, что творится у меня на душе!
Надо идти домой или позвонить, что задерживается. Нуж-но.
Она сама не позвонит: знает, что, если я могу, позвоню сам; не звоню, значит занят. О плохом она вряд ли думает, но то, что волнуется, тревожится –однозначно… особенно после сегодняшнего утра: что и говорить, неестественная натяну-тость была… имела место быть…
А что же делать? Не разговаривать, не спрашивать ни о чём? Всё принимать, как есть? Ни на что не реагировать? Ну, я уже отреагировал! Как же ты на такое не будешь реагиро-вать?! Хочется рвать и метать… Нет, надо держать себя в руках! Что это значит? Укрощать себя? Злиться? Плакать? Просить прощения «за то, в чём был и не был виноват»? Ну, для начала надо успокоиться. Привести себя, так сказать, в соответствие… Крепко подумать, чтобы адекватно воспри-нимать действительность. Почему она это сделала? Где же логика? Какая логика, если я зол!
Когда эмоции — в раздрызге, логики не найдёшь.
Начинаем всё сначала: она имеет право быть такой, какой была и есть? Имеет. Ну, так и я имею. Но я же им не пользуюсь? Это моё дело! Кто знает, чтобы было, если бы мне какая-нибудь зазноба покорила сердце? Да, я верный… Ой, да ладно… святой нашёлся! Девчонки есть такие, что мимо не пройдёшь: хоть взглядом, да зацепишься…  «их разве  слепой не заметит, а зрячий о них говорит… ». И у меня глаза имеются, благо, что в очках лучше видно… Что греха таить, нравилась же мне Светина подруга, Татьяна, художница. Ой как она мне не по-детски нравилась! Но я же мог свободно и открыто лю-боваться ею, рассыпаться комплиментами, разговаривать с нею часами по телефону. И в Светином присутствии и без. Благо, Света не ревнивая… даже поощряла наши, более чем дружеские, отношения. А я получается, ревнивый? Не знал я этого раньше.
И самая-самая закадычная подруга, голубоглазая блон-динка Анечка? Тоже вызывала некоторые эротические чувст-ва. Чудом устоял! что я? Я – простой смертный, могу и оши-баться… а она? А она что – богиня? Такой же живой человек, со своими желаниями и чувствами? Не мудрено с такими данны-ми до сих пор ничего себе не позволить… да откуда я знаю? Может, и позволяет? Ладно, сейчас не буду об этом думать…
А когда одна из коллег начала названивать домой и в любви признаваться, что Светлана сказала? Только тихо и участливо: «Прошу тебя, пожалуйста, встреться с этою женщиною. Видишь, она страдает, поговори с нею». Может, ей тогда тоже было неприятно? Говорить, что не ревнуешь, – это одно, а так ли это на самом деле? А я ещё тогда подумал, что раз не ревнует, значит, равнодушна ко мне! Но сам бы, на-верное, не хотел любви, вызванной ревностью. Как будто сме-шали сахар с солью…
Просто сидеть на месте не было сил.  Валерий размеренно прошёлся по кабинету, но плечи его были опущены, глаза – туск-лые.
Что ж ты сам берёшься её судить? Кто ты сам – эта-лон? мера весов? Потомок разбойника Прокруста? Почему ты решил, что можешь других мерить под свой размер? На каком основании ты решил, что постиг всю правду жизни? Откуда ты знаешь, что – хорошо, что – плохо? Как надо поступать, как не надо?
Валерий посмотрел на часы, висевшие напротив. Прошёл только час после окончания работы, а в голове пробежало полжиз-ни… что делать? Когда судьба поставлена на карту, надо интенсив-но думать, думать, думать…
А я что делаю? Я – думаю. Может, я не учитываю ка-ких-то составляющих. Надо разобраться. Надо у неё спросить. Уточнить. Так, что спросить? почему я должен спрашивать, выпытывать? Я этого не умею. Может, потому и мучаюсь, что не умею. Надо  учиться. А, может, ей этого не надо, разго-воров, выяснений? Так-так-так… Но это надо мне, значит, надо спрашивать. А надо ли это ей или не надо, будет ясно. Хорошо. Слепой сказал: посмотрим…
А что мне надо знать? Всё! Что – всё? Это же не благо-родно! Надеюсь, я до такого не доживу, чтобы…  чтобы…
Вдох – выдох. Вдох – выдох. Не вставая из-за стола, Вале-рий налил в стакан воды, выпил её мелкими глотками…  легкая прохлада взбодрила.
Вынул «тормозок», открыл крышку коробки. Его захлест-нуло волной ванили. Съел пирожок, другой: ему казалось, что ни-чего вкуснее этого лакомства он доселе не ел. Разве что в детстве ломоть хлеба, намазанный вареньем! Вот это была вкуснотища!  Валерий подошел к крану, чтобы сполоснуть руки. Умылся.  Глянул на своё отражение в зеркале: не порадуешься!
Посмотрел на листок, на котором, как ему казалось, реша-лась его судьба, и почувствовал, что невидимая пружина держит его, притягивает своею незавершённостью, манит открытием. Та-кое состояние он испытывал перед изобретением. 
Выберем главное: буду говорить только то, что каса-ется меня. Меня и нас! Так, что меня больше всего интересу-ет? Любит ли она меня, или любит того… как его бишь там? Если я поставлю условие: или я или он? Кого она выберет? Обычно, тот, кто ставит условия другому, обычно оказыва-ется в проигрыше. Значит, спрашивать не надо! Что случится, если я «перекрою доступ» к этому новоявленному Казанове? Потребую, на правах мужа (хотя какие у нас, мужей, права: бесправные мы!).  О, уже шучу… хорошо…
Скажем, даст мне слово, что не будет с ним встре-чаться! Что мне от её щедрости больше перепадёт? Мне и так хватало, пока ничего не знал… И почему я так на него злюсь? Что он такого плохого сделал мне?! Ничего!
А что, – только я один достоин её любви? Наверное, нет. Может, и он парень ничего, просто весёлый, интересный. Почему я его испугался? Может, и этот мне не соперник? По-чему мы всегда думаем, что другой должен быть хуже? Да я так не думаю! Он – это он, а я – это я.
Появилось чувство недоумения: не сделал ли из мухи – слона? Было приятно осознавать, что у Валерия уже не было чувст-ва стояния на одном месте или бегания по кругу. Волнение ушло. Появилось сладостное чувство движения: быстрого, стремительно-го, направленного. Вспомнил, как Светлана учила дочку, когда та влюбилась первый раз и страдала: «Что бы с тобою, дорогая, не случилось, всё должно тебя сделать добрее, ты меня понима-ешь?». И Валерий знал, что в его душе нет места грязи, подозрени-ям, злости. Из мозаичных кусочков мыслей, ощущений, тягот и бо-ли появилось целостное, ясное, понятное и завершенное понима-ние того, что он должен делать. Возможно, ему не хватало какой-то детали, лёгкого штриха, чтобы пришло полное понимание. Одно было очевидно: он уже не был Валерием, сыном, братом и мужем, а был думающим человеком, находящимся на пути поиска своей истины.
Так, молодежь подпирает старпёров… Давай, подвигай-ся… Спасибо вам, молодой человек, что вы заставили меня по-думать о том, за что меня жена любит? И любит ли вообще? И достоин ли я её любви? И что мне делать, чтобы она была счастлива. Чтобы мы были счастливы.
Так,  о чём же спросить? Ценен ли, важен ли я ей?..
Плечи расправились. Валерий включил приёмник, и из ре-продуктора в кабинет неожиданно свежим ветром влетела люби-мая мелодия его жены – Мишель Легран, из кинофильма «Мужчи-на и женщина». Она закружила его грустным вальсом дождя, тос-ки, кисло-сладкой боли, натянутой и звенящей, как единственная струна на скрипке Паганини. Плачущая… поющая… терзающая… вдохновенная… зовущая… сжигающая…
Когда мы любим человека, то любим его корень, то есть суть. Это корень определённой породы дерева. Оно может быть роскошным, зелёным, свежим, а может быть и поскромнее. Мы восхищаемся его внешним видом и наслаждаемся общением с ним, прячемся под тенью, которое оно даёт. Но это же дерево мо-жет быть и со сломанной веткой, с поникшей кроной, даже, навер-ное, с опавшими листьями или с гнилыми плодами. Но это ничего не значит! Всё это ситуативное, временное, преходящее. Мы все зависим от погодных условий, от других людей, от обстоятельств. От случайностей. Они могут повредить часть целого. Но деревья, как и люди, имеют способность к самозалечиванию ран, восста-новлению целостности. Здесь важно время и положительная ди-намика. И вскоре, на месте утраченного, появляется новая, свежая поросль, наблюдается обновление. И острота боли перестаёт быть столь актуальной. Она ещё долго будет беспокоить, но приходит время думать о новых плодах, а не сокрушаться о потерянных ста-рых.
Да, бывают и невосполнимые потери: мы теряем друзей, родных (в физическом или психологическом смысле), но, если ты человек, ты должен стать чище, сильнее, альтруистичнее. Но про-изойдёт это лишь в том случае, если дерево хорошей породы и ко-рень основательный.   Каждый из нас в какой-то момент своей жизни может оказаться не в самом лучшем состоянии. Но надо «зреть в корень»! Тогда мы не будем бояться жизни, а любовь бу-дет прочной, долгой, настоящей.

Музыка наполняла пространство своим символическим смыслом. Играли, одну за одной, её любимые мелодии. Словно выполнялся концерт по заявкам Светланы Волошиной: Джо Дас-сен… Демис Руссос… Шарль Азнавур… Мирей Матье… Хулио Инле-сиас… Патрисия Каас…
Кто-то страдал и пел вместе с ним. Валерий подумал о том, как другие люди переносят страдания?  Как могут они из собствен-ной боли создать красивую музыку, завораживающую песню. Как сгусток страданий превращается в шедевр?!
Надо побольше узнать, понять причину. От кого уз-нать? Только от неё! Третьи лица тут не помогут. Наоборот, такого наворотят, чего и не было. Да и кто, кроме неё может знать, что у неё на душе? Так… спросить… что? ...как?.. о чём? …когда?
Лопнула колючая проволока скованности и страха, сдавли-вавшая его грудь привычными обывательскими представлениями, высвободив его тело, душу, томившуюся ожиданием приговора… С быстротой молнии Валерий бросился к листку, на котором сначала маячил якорь, цепляющийся за морскую тину… потом – кораблик с парусом набекрень… потом – воздушный шарик, который держит в руке женский силуэт... вот взмыл в нарисованное небо бумажный змей, стремящийся вырваться из-под власти удерживающей его нити… и, наконец, нарисовал чайку, летящую над морем. Она мчит, движимая тысячелетними силами, вдаль. Где она остановится, чтобы отдохнуть?
Запела Эдит Пиаф! Её сильный голос звал в неизведанную даль,  сладкую и манящую. Валерий улыбнулся: прямо как у Салты-кова-Щедрина в рассказе «О том, как мужик двух генералов про-кормил», только там всё напоминало о еде, а здесь Валерию всё напоминало о жене... Улыбка, словно вышедшее из-за туч солнце, озарила его лицо... Она, словно компас, показала ему дорогу к дальнейшему поиску пути: всё закрепляется на положительных эмоциях, поддержке, поощрении.
Так, кажется, наступает момент истины (не даром так называется и его любимая книга!)
Ну, что ж, составим план мероприятий. От результа-тов зависит вся моя дальнейшая жизнь: счастье, любовь, се-мья. Как бы с водой и ребёнка не выплеснуть! Разговор… разго-вор… разговор... Приду с работы, поем, отдохну, посмотрю те-левизор. А там и ночь, спать захочется (и так всю ночь не спал!) Вот и поговорили… Кто же о таких вещах говорит на ночь глядя?!
Всё должно сложиться, как любое решение сложной зада-чи: от известного – к неизвестному. От неизвестного – к новому ва-рианту.
Ладно. Детали продумаю потом. Сначала – главное! Хо-чет ли она со мною обсуждать эти вопросы откровенно, ис-кренне, открыто? Иначе наш разговор не будет иметь смысла. Но сначала я сам должен ответить на этот вопрос: я – готов? Своих «тараканов» в голове хватает, тоже – не бог, не безу-пречен… Так легко осуждать других, когда они смотрят налево, но как тяжело самому переживать тягу к другим. А если я сам не готов, зачем затевать подобные разговоры? Чтобы выве-дывать, выпытывать? Зачем? Что-то я веду себя, как оби-женный, ущемлённый, несправедливо униженный…
 Итак, первое, что я могу и должен признать — это, что для меня это – важно…
Второе, что для того,  чтобы понять другого, надо слушать, слышать.
Третье – говорить тихо, тактично, деликатно, осто-рожно. Без осуждения.
О чём я должен сказать в первую очередь? О том, как я её люблю и боюсь потерять. Что она мне дорога, как никогда. Это действительно так! При одном только имени меня охва-тывает теплом! Она – моё самое ценное сокровище, солныш-ко, травка зелёная, прохладный родник, из которого я пью и не могу напиться вот уже столько лет…

Валерий прислушался к себе. Часы показывали время: 19.20.
А всё ли я сделал для того, чтобы она была счастлива со мной?
Глянул на фотографию, стоящую в рамке на  столе.  На ней Светлана нежно прильнула к плечу Валерия, а он стоит отстранён-ный, напряжённый, чужой.
 Раньше, бывало, не мог мимо пройти, чтобы не обнять, а сейчас, бывает, за целый день слова нежного не скажу. Хоро-шо, хоть цветы к празднику покупаю да подарки ко дню рож-дения дарю. Ой, похвалил себя: к празднику! А в другие дни? Слабо? Просто так, чтобы порадовать? Ничего, не всё поте-ряно! Ещё купим!

Валерий встал, бережно полил цветок, стоящий на подо-коннике. Кажется, он называется молочай: такие трепетные крас-ные двойные цветочки, парочкой.  Вспомнилось воскресенье, они отмечали юбилей.
Почему же я вылетел из-за стола? А коллега всего-навсего тост произнёс!
Ревнивый муж стал подозревать, что его жена завела себе любовника. Наняв частного сыщика, он попросил его просле-дил за женой. Через несколько дней сыщик доложил:
– Вот Вам все доказательства её измены. И с кем Вы ду-маете? С вашим лучшим другом…
Прокручивая плёнку, муж увидел свою жену с другом в ки-но, театре, на пляже, на танцах, в ресторане.
Ошеломлённый, он потерял дар речи и только бормотал:
 – Нет, этого не может быть! Я этому не верю!
 – Но как же можно этому не верить, если я принёс Вам документальное доказательство? – обиженно сказал сыщик. – Я говорю совсем не об этом, – ответил муж. – Я даже предста-вить себе не мог, что моя жена может быть так веселой и ра-достной!
Что ж я так растрогался? Неужели, подумал невольно: а моя – счастлива со мной?
Время шло. На бумаге оставались следы мыслительной па-хоты…
Вот сейчас приду, возьму её за руку, мы присядем на ди-ван, и она скажет мне всё, как есть.
Тяжесть на душе, опустошившая Валерия в течение послед-них суток, покинула его. Целую ночь и весь рабочий день он тянул, как бурлак, непосильную, ношу, а сейчас обнаружил, что боль уш-ла. Выветрилась. Её место заняли воспоминания о безмятежных днях их семейного счастья. Странное всё-таки существо человек… только что жить не хотелось, а теперь очень-очень хочется. Вале-рий вздохнул, выпрямил плечи и встал. Надо идти домой. Нет, ему хочется идти домой!!! Бежать! Лететь! Там его ждёт его ненагляд-ная…
Теперь он знает, что надо делать, о чём спросить, как и ко-гда. Всё должно сойтись. Иначе разговор не будет иметь желае-мого смысла.
Огляделся. Закрыл кабинет. Сдал на вахту ключи.  Осенний вечер встретил его приятной прохладой. Валерий глубоко вдохнул.
Ощущения, как после долгожданного летнего дождя. Он смывает скопившуюся пыль. Придаёт воздуху  свежести. После него растительность поднимается буйным цветом. Ссохшаяся после засухи земля  начинает лучше плодоносить.  
 Пошёл к машине. Включил зажигание. Минута – и он уже в пути. Машина выехала на площадь Бакинских комиссаров, к зна-комой вывеске «Городские цветы». Зашёл в палатку под странным номером «0», где он обычно покупал цветы. Отпустил  парочку комплиментов девушке. Купил необыкновенной красоты букет си-реневых хризантем.
Зашёл в магазин «Светлана»… именной…. Купил бутылочку её любимого красного шампанского… яблоки… апельсины… короб-ку конфет. Что ещё? Ах, да, оливки. Сок. Какого-то смешного зайца.
Лёгкий трепет пробирал тело, когда он подходил к дому. В окнах горел свет: его там ждут. Ещё большее волнение охватило его, когда он вышел из лифта и вынул связку ключей. Валерий по-стоял минуточку перед дверью, но не стал открывать дверь своим ключом, а позвонил в звонок условным сигналом…
Светлана распахнула дверь… увидела букет… восторженно завизжала… смутилась…
– Это – мне? Спасибо…
Растрогалась… засуетилась, ставя букет в вазу… волна неж-ности к мужу окутала всю её сущность… она вскинула ему на плечи руки и они застыли в долгом поцелуе. Посмотрели в глаза друг другу, и многое стало ясно без слов.
Валерий вошёл в зал. Посредине комнаты он увидел краси-во сервированный стол... Горят свечи… Фужеры с жёлтым ободком по краю… Новые тарелки возлежали на столе… В центре стола воз-вышается бутылка его любимого «Мартини»…
Всё сошлось.

14.02.09 – 28.02.09
г. Донецк
 
Дорогой мой друг,

если тебе захочется пообщаться со мною, поделиться впечатл-ниями от прочитанного, рассказать о своих радостях или затруднениях, обсудить важные для тебя проблемы, мы можем сделать это посредством электронной почты:

Voloshenko.T@gmail.com

Т. Николаенко, психолог, филолог, педагог
 
СОДЕРЖАНИЕ

Вечер 6

Ночь 40

Утро 100

День 107

Обеденный перерыв 112

Вечер 118

Л и т е р а т у р н о-х у д о ж е с т в е н н о е   и з д а н и е

НИКОЛАЕНКО Татьяна Павловна

Солнечный дождь

Подписано в печать 09.09.09. Формат 60х84/16.
Печать RIZO. Бумага офсет. Гарнитура Калибри.
Условия печати. л.  6,97. Уч.-изд. л. 7,37. Заказ. № 188.

Отпечатано в ООО «Каштан»
83017, г. Донецк., б. Шевченко, 29.
 

 

Шеридан

Что есть любовь для меня