СЕКСОЛОГ ЖЕНЬКА 17

 ГЛАВА 17

- Поднимайся. Давай помогу.
 - Не прикасайся ко мне!
 - Дурочка, сейчас налетят слепни - взвоешь.
 - Развяжи, мне больно.
 - Мне больнее. А Наде во сто крат. Вот вместе и потерпим.
 - Я сожалею...
 - Я тоже. Ты могла по дурости сделать меня инвалидом.
 - Я не в полную силу.
 - Даже так? Ну, тогда большое спасибо.
 - Прошу тебя, развяжи, мне, правда, больно.

 - Верю, Алла, верю. Но это ещё не та степень боли, которая проникает в сознание, в душу, когда начинаешь чувствовать боль ближнего, как свою. Быть равнодушным к чужой боли - это болезнь, Алла. И ты ею болеешь. Я это понял, еще, когда читал твои заметки. Советы, рекомендации твои хороши для кастратов, для забавы. Ага, вот и первый слепень. Разведчик. Сейчас налетят. Так как, идёшь в пещеру?
 - Иду, иду!- истерично выкрикнула Алька.

Женя помог встать на ноги. Алька тотчас отпрянула от него.
 - Куда идти?
 - Вон к тем кустам. Вперёд пойдёшь или...
 - Или, - резко оборвала.
 - Как скажешь, - Женя взял куртку с камня и быстро стал спускаться.

Метров через десять оглянулся: Алька осторожно ставила ноги, обходя камни и кустики, порой позволяла себе лёгкий пробег. Женя боялся одного: споткнётся, упадёт - и тогда жди беды.
Алька справилась со спуском, и даже дыхание не изменилось. Видимо, сказывалась физическая подготовка.

Пещерка осталась такой же, какой помнил её Женя. Широкий яйцеобразный вход, высотой до двух метров, стены густо покрыты жирной сажей, на гладких местах оставили автографы посетители пещерки. Пол усыпан высохшей травой, щепками, древесным углём. В центре над ямкой с золой две рогатины, полукругом шесть плоских камней, предназначенных для сидения. В дальнем углу куча мусора: консервные банки, бутылки. Чуть в стороне на выступе закопчённый чайник и три майонезных баночки.
 - И что мы здесь будем делать? - спросила Алька, осматривая внутренность пещерки.
 - Сначала сделаем чаёк.

Женя взял чайник и вышел. Алька прошлась вдоль стен, считывая автографы. В основном стандартные: "Здесь был..." и дата. Последними здесь были Коля, Вадим и Олег из ПТУ-17. Август 1974г." Одна надпись была индивидуальной и бесстыдно кричащей: "Лучшего кайфа, чем здесь, мы не знали! Да здравствует Любовь!!! Виктор и Тамара.25 июня 1973г. Из Токмака".

Женя вернулся с охапкой сухого хвороста и чайником с водой.
 - Пить хочешь?
 - Нет. Я жрать хочу.
 - А я кушать. Потерпим.
 - Почему я, чёрт возьми, должна терпеть?
 - Потому. Не всё коту масленица. Ты думала, если у тебя деньги и связи, значит, хозяйка жизни? Что хочу, то ворочу. Хочу, покупаю себе наложницу, хочу, убираю ненужного человечка. Впрочем, сомневаюсь, что мы для тебя человеки. Так - быдло, товар.

Алька молчала, только презрительно кривила губы.
 - Безнаказанность вдохновляла тебя, - продолжал Женя, подвесив чайник и готовя хворост для костра, - глохла совесть, слепла душа. Ты превращалась в животное, которому чуждо милосердие, сочувствие, когда оно ХОЧЕТ есть. Набрасывается, ломает, рвёт, не слыша крика жертвы.
- Мало я сделала для Надьки, для её семьи...
 - Постыдись, Алла! Что ты сделала? Просто заплатила за товар. За наложницу, которую ежедневно насиловала. Да, насиловала! Тело, душу. Ты хоть раз удосужилась заглянуть Наде в глаза? Там крик истязуемой...
 - Фантазии твои...
 - Нет, это симптомы твоей болезни.
 - Ха, и ты собираешься меня вылечить?
 - Собираюсь попробовать. Не хотел, но уж очень Надя просила.
 - И как, интересно, ты собираешься меня лечить?
 - Ещё не знаю, какую методику применить. Я жду. Жду, когда утихнет боль, жду Надю с едой. А когда ждёшь, да ещё голодный, плохо думается.

 - Кретин! - фыркнула Алька.
 - Мимо. Никогда не страдал.
 - Покурить-то можно?
 - Травись, - Женя встал, вынул из пачки сигарету, поднёс к губам Альки; та взяла, пронзив его ненавистным взглядом. Женя щёлкнул зажигалкой, поднёс к сигарете.
Закурив, Алька отошла к стене, где был пучок сена, осторожно опустилась на колени, затем села.

Наступило долгое молчание. Алька, мучаясь от дыма, что лез в глаза, гоняла сигарету из угла в угол рта. Женя задумчиво смотрел в огонь костра.
Тихо зашумел чайник. Женя поднялся и вышел, вернулся скоро, неся в горсти какие-то травинки и ягоды шиповника.

Алька сделала ещё одну затяжку и выплюнула окурок в сторону костра; он упал на полпути. Женя взял прутик и подвинул окурок в огонь.
 - Может, развяжешь? Я готова искупить вину. Хочешь опубликовать свою работу на Западе? Будет валюта, известность. Я могу.
 - Не хочу. Там моя работа никому не нужна, своей литературы предостаточно. Моя работа нужна здесь.
 - Здесь её никто не возьмётся выпустить. Тебя скорее в дурдом упекут...
 - Тогда и говорить не о чём, - оборвал Женя, бросая листочки и ягоды в закипевший чайник.
 - А в письмах женщины о тебе как о святом пишут...
 - Со святыми женщинами и я святой. А с гадкими...
 - Мстить будешь?
 - Возможно чуть-чуть. В память о той боли, что причинила Наде, Димке, мне и... Толику.
 - Какому Толику? А-а, она и это растрепала.
 - Выплакала. Уже за одно это тебя следовало...

 - Что? Сжечь? Колесовать? Возомнил себя судьёй и палачом? Перед связанной, конечно, можно и повыпендриваться.
-Ты же выпендривалась перед связанной Надей? Это запущенный тобою бумеранг вернулся и тебя же огрел. Чаю будешь? Остудить?
Алька лишь утвердительно кивнула.

Женя сходил к роднику, сполоснул банки, захватил ещё холодной воды в большую банку из- под селёдки. В ней и остудил Альке чай, чтобы только губы не обжигало.
 - Немного кисленький, но вкус приятный, - Женя присел на корточки, поднёс банку к губам Альки, костяшки пальцев коснулись её лица, и Алька отпрянула, вздрогнув всем телом, точно обожглась.

 - Что?
 - Ничего, - глухо обронила.
- Так уж неприятно прикосновение мужчины?
 - Это ты мужчина?- презрительный смешок.
 - Увы, - усмехнулся Женя.
 - На дух вас не выношу! - почти выкрикнула ему в лицо.
 - Что так?
 - Не твоё дело. И катись со своим чаем!
 - Было бы предложено.

Выпив чай, Женя нестерпимо захотел в туалет. Боль вернулась, с ещё большей силой, даже в глазах потемнело, когда оправлялся.
 - Стерва! - Женя закипал ненавистью, хотелось немедленно причинить ей ещё большую боль.

И он бы, наверное, сделал это, но услышал шум со стороны тропы. Зашёл за кусты, глянул: по тропе поднимался всадник на рыжем коне.
Женя вышел на тропу. Всадник приближался, уже можно было рассмотреть мужчину в белой футболке и такой же белой фетровой шляпе. Увидев Женю, всадник взмахнул рукой, конь пошёл быстрее.

И вот он подъехал, быстро соскочил на землю.
 - Евгений?
 - Да.
 - Привет, - протянул руку, с чувством пожал. - Меня Надя послала. Я её сестры муж, Игорь. Бедняжка не смогла, у неё истерика, валерьянкой отпаивают. Неужели это всё правда, что она рассказала?
 - Да.
 - И где эта тварь? Я готов её вот этими руками придушить!
 - Нельзя.
 - Почему? Сходи, посмотри в каком состоянии девчонка! И это простить?
 - Ты же не станешь душить инвалида, если он из-за своего недуга неловко ошпарит тебя кипятком?
 - Ну, ты даёшь! Сравнил... Эта же сознательно...

- Ты куришь? - перебил Женя.
 - Да, папиросы. Но Надя сказала, что ты не куришь, там, в сумке тебе семечек нажарили....
 - Дети есть?
 - Трое. К сожалению, все девки.
 - Куришь в доме?
 - На кухне. Я что-то не пойму... - Игорь недоумённо уставился на Женю
 - Элементарно. Ты куришь, зная, что это вредно, что травишь себя, а дым вдыхают жена, дети, то есть потенциально тоже курят. Так что, тебя придушить? Ведь тоже сознательно травишь, гробишь здоровье детей. Я прав?
 - Прав... - Игорь озадаченно поскрёб затылок, потянул из кармана пачку "Прибоя", как бы стесняясь, закурил. - Тебе ничего больше не надо?
 - Спасибо, нет.
 - Ладно, тогда я поехал. Если спустишься в село, дойдёшь до шоссе, там спросишь Соболевских, - Игорь отцепил от седла пухлую сумку, передал Жене, затем ловко вскочил в седло. - Ну, будь. Ждём тебя. - Отъехав немного, обернулся: - Надя сказала: эта тварь тебя по яйцам врезала. Так вот я за одно это уже размазал бы её по склону!

Игорь ускакал. Женя вернулся в пещерку. К его удивлению Алька спала, уронив голову на грудь.
Женя разобрал сумку. Основное место занимал двухконтейнерный термос, с чаем и гречневой кашей с мясом. В отдельном пакете были хлеб, варёные яйца, помидоры, малосольные и свежие огурчики, пяток яблок белый налив. Холщёвый мешочек с жареными тыквенными семечками. На дне лежал моток бельевой верёвки. Женя улыбнулся: Надя, наверняка, в первую очередь велела верёвку положить. Бедняжка...
Ложка была одна, значит, надо думать, еда только для него.
Алька не просыпалась. Женя поел, сходил к роднику, вымыл ложку и, вернувшись, сел у костра, поставив на колени мешочек с семечками. Теперь можно и подумать.

Болезнь Альки запущена, поэтому слова-примочки вряд ли помогут. Это как раковая опухоль. Значит, операция. Что есть операция в этой ситуации? Безнаказанность и безропотность её жертвы ускоряли болезнь, яд которой поражал чувствительные, нравственные центры. Нужен мощный шок, чтобы встряхнул, пробудил здоровые центры, включил в борьбу за оздоровление всего организма. Что ещё? Гипноз. Хорошее лекарство в подобных случаях, но, увы, не всем помогает. Надю вернёт к полнокровной жизни, укрепит расшатанную психику. Алька же... настолько поражена, что возможен резко отрицательный результат. Как с её отцом. Что может быть для Альки шоком?

Она всё ещё спала, и Женя забеспокоился: не потеряла ли сознание? Окликнул - ни звука в ответ.
Подошёл, присел на корточки, осторожно тронул за плечо. Ресницы дрогнули, Алька медленно открыла глаза, подняла голову. С минуту смотрела на Женю, видимо соображая, что к чему, затем глянула на его руку, лежавшую на её плече.
 - Ты, - озлоблённо прошипела, и в следующее мгновение носок кроссовок врезался в живот Жени, отбросив его к костру. - Развяжи меня, или горько пожалеешь!

Женя с трудом отдышался, растирая живот. Когда боль немного рассосалась, он поднялся, взял моток верёвки, стал разматывать.
 - Ты чего собираешься делать?
 - Пороть. Я хотел по-хорошему, покормить, побеседовать, но ты не понимаешь доброго отношения.
 - Только попробуй!
 - Непременно. Это тебе только на пользу пойдёт.

Размотав верёвку, Женя сложил её на равные части, получилась шестиконцовая, с метр длиной, плеть.
- Не подходи! Я перегрызу тебе горло!- Алька вжалась в стену, попыталась встать.
 - Очень смешно. Пещерный юмор? Это всё, чему тебя научили, как журналиста? Я подозреваю, что ты вообще не училась, диплом купила. Это видно по твоим постным статейкам.

 
Женя приблизился почти вплотную, Алька выбросила ногу, но на этот раз он был на чеку: поймав, резко крутанул - Алька взвыв, опрокинулась лицом в сено. Женя моментально оседлал её, сжав коленями бока. Алька забилась под ним, как лошадь впервые почувствовав седока на себе.

 - Побрыкайся, побрыкайся, необъезженная, я из тебя сделаю добрую, смирную, рабочую лошадку.
Алька рвалась, обкладывая Женю трёхэтажным матом.
 - Фу, какой лексикон, - продолжая сжимать ей бока, Женя наклонился вперёд, и обнажил её ягодицы, пёстрые от следов долгого сидения на неровной поверхности.
Алька попыталась выгнуть спину и сбросить Женю, но он ещё крепче сжал колени, с оттяжкой опустил" плётку" на её ягодицы.
 - Не обижай слабых! Будь хорошей девочкой. Думай, что ты делаешь больно другим...

После пятого удара, Женя почувствовал, что силы Альки уменьшились, а после десятого - она вообще затихла, не ругалась, а только плакала.
Женя отбросил веревку, ослабил сжатие колен. Алька не шелохнулась.

Женя встал, прошёл к костру. Высыпал семечки в банку, а с мешочком сходил к роднику, намочил его, и ещё набрал воды про запас.
Алька продолжала лежать не двигаясь, плач перешёл во всхлипывания.

Женя опустился на колени рядом с ней, и, говоря мягко, ласково, как с маленькой девочкой, стал бережно прикладывать холодный мешочек к пунцовым рубцам; Алька лишь вздрагивала всем телом.
 - Бедная славная попочка, безвинная, а пострадала из-за глупой головки. Совсем Альбиночке не жалко её чудную попочку. А мы её пожалеем, попочке не будет больно. Альбиночка умная девочка, она больше не будет делать бяку...

Тщательно смочив рубцы и обтерев ягодицы, Женя с нежностью погладил их, ласково пробежался пальцами по внутренней стороне бёдер, а в заключение, точно поставил треугольную медицинскую печать, поцеловал в область копчика и каждую ягодицу. Алька вновь передёрнулась всем телом, так, наверное, вздрагивает животное, когда ставят клеймо.

Натягивать тесные трусики Женя не стал, просто прикрыл курткой. Алька безмолвствовала.
Женя взял банку с семечками, вышел из пещерки, присел на камень, затянутый ползучей травой.

"Правильно ли я поступил? Не переборщил? Может, трёх ударов и хватило бы. Что для неё сия операция? Унижение, причём сильнейшее. Как оно отзовётся? Родит жгучее желание мести? Или... Неужели не пробьётся сквозь дебри злобы и ненависти те ласка и нежность, которой завершил операцию? Может, толчком для прорыва станет освобождение её рук от верёвок? Хорошо бы... А вдруг нет? И тогда уж будет поединок кровавый. Очень забавно выглядеть отбивной котлетой от девицы..."

Со стороны тропы долетел свист. Это опять был Игорь. Он не слазил с коня.
 - Как вы тут?
 - Ничего, беседуем. 
 - Поддаётся?
 - Пока трудно сказать. Очень крепкий орешек.
 - Желаю тебе зубы не сломать. А я еду на обед. Мы вон за той горой кошару ремонтируем. Так вот мне почему-то подумалось, что вы задержитесь до вечера. А может и до утра, смотря, к чему договоритесь, - Игорь подмигнул, расплылся в сальной ухмылке. - Это вам, чтоб мягче было, - полуобернулся, дёрнул за верёвку и столкнул к ногам Жени тюк. - Если уйдёте до вечера, то я всё заберу после работы, а нет... так завтра, когда на обед поеду. Хоп?
 - Хоп.
Игорь развернул коня, перед тем как отъехать, сказал вполне серьёзно:
 - Я б на твоём месте отдрючил её как следует: пусть мужика вкусит. Ручаюсь, сразу нормальной бабой станет. Подумай, пока семечки грызёшь.
 - Подумаю. Привет Наде. Успокой, скажи: всё будет хорошо.
 - Угу. Она связана? Ерепенится? Послушай меня, Женя, я дважды был женат, и вообще баб было море, я их знаю, как облупленных. Бросишь палочку - и можешь смело развязывать ручонки, никуда не денется. Первый мужик для бабы это... это понимать надо. Только запомни одно: будь мужиком, а не скотиной, мёдом, мёдом растекайся на ней. Это они, мокрощелки, страсть как любят. Ну, бывай.

Женя притащил тюк в пещерку, развязал. Кошма, одеяло, подушка, фляжка, похоже с самогоном.
Алька лежала, как он её и оставил. Рыдания прекратились, дышала ровно. Опять заснула? Надо думать, утомилась. Может, рискнуть и развязать руки? Рискну.

Расстелил кошму, подвинул вплотную к Альке, положил подушку, затем осторожно тронул за плечо. Алька не отреагировала. Развязал слегка посиневшие кисти. Алька вздрогнула, что-то бормотнула, однако не проснулась. Женя осторожно перевернул её на спину, руки положил свободно. Укрыл одеялом. С минуту Алька лежала тихо, затем вдруг заметалась, как в горячке, разметав одеяло. Видимо приток крови в кисти причиняет ей неприятные болевые ощущения, а усталость от шока не даёт проснуться. Вслед за метанием родился болезненный стон. Женя приблизился, потрогал лоб: он буквально обжигал руку. Высокая температура! Чёрт, только этого не хватало...

Схватил чайник, метнулся к роднику. Вернувшись, намочил мешочек, положил Альке на пылающий лоб.
Жар не спадал. Алька стала бредить, ещё сильнее метаться. Звала Надю, клялась в любви, в чём-то винилась, просила Женю не прикасаться к ней. Одежду хоть выжимай

Лишь пару секунд колебался, затем решительно снял с себя рубашку, стянул всё мокрое с Альки. Тело её было влажное и жаркое. Смочив мешочек в самогонке, которая предназначалась для иного повода, как мыслил Игорь, Женя растёр Альку от шеи до ног, сверху надел свою рубашку, низ укутал в куртку. Укрыл одеялом.
Вскоре Алька затихла, температура ещё была, но явно упала на тройку градусов.
Сходил к роднику и сполоснул её бельё, развесил на кустах. Собрал хворосту и вернулся.

Алька безмятежно спала, лишь лоб покрывала крупная испарина. Промокнул, пощупал лоб: спадает жар!
Вновь развёл костёр, подвесил чайник. В термосе чай решил оставить Альке.
Лузгая семечки, Женя внезапно ощутил незнакомую смертельную усталость, она давила каменной плитой в затылок. Глянул на спящую Альку, подумал, что она ещё не скоро проснётся, так что он вполне может придавить часок-другой. Прилёг на уголок кошмы. Заснул моментально.

...улица в незнакомом селе. Идут Женя, Эдик и Надя. Навстречу на лошади, в цветастых трусах и солдатской пилотке Игорь. Рядом останавливается вишнёвый "жигуль", за рулём брат Юрка. Приглашает съездить в Ташкент. Женя и Надя отказываются. Эдик горячо их уговаривает: мол, там у меня кореш, попьём дармового коньячка. Уговорил - сели, поехали. Выехали из села - машина понеслась на бешеной скорости.
Женя сидящему впереди Эдику:
 - По-моему мы не туда едем.
Эдик оборачивается, Женя невольно отшатнулся: перекошенное злобой лицо, ухмылка:
 - Сидите спокойно, бараны. Если не хотите пойти на шашлык.
Идиотский хохот Юрки. Надя в слёзы.
Женя дёрнулся к Эдику, видимо зацепил ручку дверцы: она распахнулась. Эдик оторвал его руки, оттолкнул - Женя вылетел из машины. Удачно. Вскочил и бегом вдоль дороги.

Бугор. Сверху видит: дорога делает изгиб и входит в село. Женя бежит наперерез.
"Жигуль" скрывается за домами.
У дороги высокий разлапистый карагач. Женя быстро залезает на него и видит: дом, высокий забор, у ворот "жигуль". Так же быстро слезает и окружным путём подбирается к дому. Крадётся вдоль забора - одна доска не прибита. Проникает в сад, перебегает к сараю. "Только бы не собака" - бьётся в голове.

Шум у крыльца. Женя юркнул в приоткрытую дверь сарая. Внутри перегорожено на два отделения: в одном спит на соломе огромный боров, облепленный мухами, во втором серая коза с двумя козлятами. В углу ближе к входу кипы прессованной соломы. За тюками оконце. Видно крыльцо, раскрытые ворота, бампер машины.
На крыльцо выходит Юрий, довольный, спичкой ковыряется в зубах. Закуривает, идёт к машине.
Появляется Эдик с папиросой в зубах. Отходит к яблоне: помочился, загасил папиросу о ствол дерева.
 - Курбаши, я счас, ноль секунд. Покури пока, - Эдик направляется к сараю.

Женя отпрянул от оконца, сунулся за кипы.
Вошёл Эдик - и в загон к козе:
 - Здравствуй, моя сладенькая! Соскучилась, соскучилась, - Эдик ласково погладил морду козы, чмокнул в нос.
Козлята забились в угол, приглушённо мекали.
Эдик провёл ладонью по спине козы, и та послушно повернулась к нему задом, подёргивая кисточкой хвоста.
 - Ах, ты моя умница! - Эдик протянул козе кусок сахара. Расстегнул ширинку...

Женя закрыл глаза, втянул голову в плечи, сжав ими уши, чтоб только не слышать сладострастного постанывания Эдика.
Когда Женя, наконец, решился открыть глаза, всё было кончено: Эдик прощался, поглаживая спину козы и скармливая сахар с руки.
Нетерпеливый сигнал "жигуля".
 - Всё, моя сладенькая. Не скучай, я ещё приду, а сейчас у меня дела.
Эдик уходит, и вскоре они с Юркой уезжают. Женя пробирается к крыльцу.

В доме тихо. Осторожно приоткрыл дверь: спиной к нему у стола стоит широкоплечий парень в зелёных вельветовых шортах, гладит бельё.
Вдруг что-то зазвенело. Оказалось: будильник на холодильнике. Парень гасит звон, открывает холодильник и достаёт... шприц. Уходит в соседнюю комнату. Женя в профиль узнаёт Альку.

Женя бесшумно последовал за ней. Алька спускается в подполье. Женя заглянул и едва не вскрикнул: на полу на соломе лежали Надя и Валя, жена Юрки. Алька склонилась к ним и сделала, поочерёдно, уколы в руку.
Женя спрыгивает вниз. Вскрикнув, Алька выронила шприц, но тут же встала в боевую стойку каратиста. Взлетела её нога, но цели не достигла: у самого лица Женя перехватил её и резко дёрнул - Алька рухнула, неловко подломив вторую ногу. Женя моментально оседлал её, заломив руку за спину. Алька взвыла:
 - Пусти, больно!
 - Верю. Что колола им? Быстро отвечай, или сломаю руку! - для убедительности потянул вверх.
 - О-о-о, больно! Не надо, скажу! Наркотик им ввели сразу, как привезли, а сейчас "разбавитель", что бы не умерли во сне. Сейчас им ничто не угрожает...
 - Куда поехали Юрка с Эдиком?
 - Во Фрунзе, зачем не сказали.

Кровь вдруг ударила Жене в голову: остервенело отхлестал Альку по лицу, резко развернул на спину, стал срывать с неё одежду.
Алька ревела белугой:
 - Не надо! Не трогай меня!
Но Женя уже дико насиловал её...


...Он пробудился с бьющимся о рёбра сердцем, вскочил.
Альки рядом не было! Но... вокруг костра на рогульках натянута верёвка, на ней развешено её бельё. Значит, здесь.

Женя глянул на выход: там светло и похоже солнечно, однако моросил мелкий дождичек, именуемый в народе слепым.
Алька появилась минут через пять. Рубашка на ней мокрая, прилипшая к телу, внизу застёгнутая у ворота куртка - своеобразная юбка.
Отблески костра упали на Альку и как бы чётче прорисовали все её изгибы, выпуклости, всё женское выступило на первый план, а мужские черты стушевались, отступили в глубокий тыл.
"Своеобразно, конечно, но Алька красива, - отметил Женя, настороженно наблюдая за ней.

Алька прошла к костру, потрогала одежду - сырая ещё, - присела на камень. Женю намеренно игнорировала.
 - Прости меня.
Алька стрельнула в Женю злобным взглядом:
 - За что? За связанные руки или за... порку?
 - За то, что пришлось раздеть. У тебя была высокая температура, бельё промокло от пота. А прелести твои я не разглядывал: не до того было. Честно сказать, испугался. Как ты себя сейчас чувствуешь?
 - Как выпоротая...
 - Упрямых иногда полезно пороть, чисто в воспитательных целях.
 - Ха, он ещё и воспитатель. Какое счастье мне выпало лицезреть нового Макаренко и Сухомлинского! Может, мне для истории взять у тебя интервью?
 - Если без иронии и хамства. 
 - Не хочу. Пустая трата времени. Потому что ничего путного из тебя не получится.
 - Это почему же?
 - По трём причинам. Первая - не в той стране родился, не тем делом занялся. Вторая вытекает из первой: либо наступишь на горло собственной песне, либо упекут в жёлтый дом.
 - И третья?
 - Моя месть. Я теперь не выпущу тебя из поля зрения, и в нужный момент нанесу сокрушительный удар.

 - Жаль. Я думал, ты умная.
 - Для кого надо, я умная, - огрызнулась Алька.
 - Вот именно: для кого н а д о. Слушай, может, хватит препираться, как дети. Давай заключим дружественный союз.
 - Не имею желания.
- Ну и чёрт с тобой! Выматывайся. Только предупреждаю: Надю оставь в покое.
 - Не тебе мне указывать, бабий доктор, - презрительно, по-мужски сплюнула Алька.
 - Рисуешься? Ну-ну. Ты оказывается глупее, чем я думал.
 - Ты, - угрожающе подступила Алька, - оборзел вконец! Ещё по яйцам хочешь?
 - Попробуй.
-Ты у меня месяц будешь кровью ссать!
 - Ой, как страшно, ой, не надо, - Женя дурашливо сжался, закрыл руками пах. Это и ввело в заблуждение Альку: подступила вплотную, намереваясь, видимо, сначала ударить в лицо, чтобы Женя убрал руки с паха.

Точно выброшенный из катапульты, Женя сбил Альку с ног, ловко вывернулся и, не дав ей опомниться, плюхнулся на её живот, сдавив коленями бока.
Алька выгибалась дугой, пыталась ударить коленом в спину Женю, тянулась руками к лицу. Но удача от неё отвернулась: Женя поймал руки и с небольшим усилием, но развёл их, придавил коленями. Правая нога Альки попала в рукав куртки, и освободить не получалось.

 - Спокойно, спокойно. В глаза! В глаза смотри мне! В глаза! Не дёргайся, ты причиняешь себе боль, мучительную, ужасную, дикую, адскую боль, тебе больно, очень больно, ты не хочешь боли, не хочешь. В глаза! Тебе не хочется боли, не хочется, не хочется. Тебе хочется тепла, ласки, нежности, любви, ласки, тепла, любви, нежности. Тебе безумно хочется ласки! Вот, вот тебе уже не больно, не больно, не больно. Подступает тепло! Тебе хочется ласки, нежности, любви, ласки нежности, любви. Ты хочешь прикосновений моих рук! Ты очень хочешь! Ты жаждешь! Ты умрёшь, если я не прикоснусь к тебе! Тебе хорошо, чудно, сладко, сладко. Ты женщина! Милая, хорошая, дивная, божественная! Ты женщина, женщина, женщина! Тебе приятно прикосновение мужчины, ты любишь мужчин. Мужчин! Ты любишь мужчин! У тебя великолепная грудь, тебе всегда хочется, чтобы её ласкали мужские руки, только мужские, мужские руки. У тебя восхитительный живот, а пупок, будто раскрывшийся бутон розы. Он жаждет прикосновений мужских рук, мужских, рук мужских. Он жаждет ласки языком мужчины. Мужчины! Мужчины! Тебе очень хорошо, нежность разливается по-всему телу, наполняет сладкой истомой...

Вопреки опасению Жени, Алька сопротивлялась не более двух минут, но после слов об ужасной боли, когда она вдруг стала корчиться, стонать, обливаясь слезами, далее пошло внушение легко, обвально. Алька предельно расслабилась, Женя расстегнул рубашку и куртку, полностью обнажив её тело.
Под ласкающими руками Жени, Алька буквально таяла. Глаза прикрыты, сквозь ресницы проступали слёзы. Лишь однажды, мельком, Женя подумал: хватит ли одного шокового сеанса?.. а далее он всецело растворился в гипнотической мелодии собственного голоса, как и Алька, пропитываясь нежностью и лаской...
Он взял её страстно, в каком-то божественно-пьянящем угаре.

Алька была девственницей.
В последний, завершающий, раз Женя поцеловал каждый сосок, лёгкий поцелуй в губы, в глаза.
 - Спасибо, ты была бесподобна. На счёт пять ты вернёшься счастливая, удовлетворённая, любящая мужчин. Раз, два, три, четыре, пять.

Алька открыла глаза. Женя напряжённо замер.
Алька расслабленно, томно улыбнулась... и протянула руку, как бы приглашая в объятье. Женя машинально приник, Алька обняла его, уткнулась в шею... и по-настоящему заснула.

Женя лишь мгновение держал себя в напряжении, а едва сбросил его, как тут же провалился в сон, совершенно опустошённый.
Последнее, что отметило сознание: дёргающая боль в паху и лёгкое подташнивание...
А снаружи шёл и шёл слепой дождик.