СЕКСОЛОГ ЖЕНЬКА 15

 ГЛАВА 15

После обеда возили сено, укладывали в сенной сарай, потом привезли комбикорма - вёдрами сносили в ларь. Тут и вечер подступил, мягкий, ласковый, сладко пропитанный запахами сена, овечьей кошары и пёстрым букетом разогретых трав, доносимый ветерком с гор.

Помылись в душе, переоделись в чистое и, поужинав, Эдик с Женей отправились в село. Планировали сходить в кино. Эдик сразу признался, что кино не любит, поэтому идёт лишь за компанию, и если фильм окажется заведомо нуден, он уйдёт, подождёт Женю у своих.

В село пришли, когда до начала сеанса оставалось чуть более получаса. Со стороны клуба доносилась музыка, возможно на танцплощадке танцы. Идти на танцплощадку Эдик категорически отказался, и Женя, смирившись, пошёл за ним.

Во дворе их встретил крупный седовласый старик в спортивных брюках и жёлтой майке: он увлечённо возился с задним колесом велосипеда. Тщательно вытерев руки ветошью, старик энергично с чувством пожал руки парням, здороваясь.
-Нет, ещё, - ответил на немой вопрос внука. - Никуда от тебя не денется твой коньячок. Приедет, лахудра, язви её вошь. А это, стало быть, и есть подкидыш? - с интересом глянул на Женю.
 - Почему подкидыш, я сам дополз.
 - Не серчай, это я так, шуткую. Тоже за коньячком халявным припылил? 
 - Дед, ну чё ты как зануда.
 - Ладно, ладно, зануда, - обиженно насупился дед. - Зайди к бате.
 - Как он?
 - Стабильно, как говорит Алька.
 - Пошли, глянешь, - позвал Эдик Женю.

Взошли на веранду. Вдоль окна на лавке и на подвесках тянулась череда всевозможных комнатных растений, большинство из которых цвело; на веранде царил влажный тропический климат.
 - Бабкины джунгли. А вот и Тигра.
Из-за деревянной бочки с лимонным деревцем вышла, лениво потягиваясь, рыжая кошка.
 - Привет, Тигра!
Кошка вяло мяукнула... и завалилась набок, откинув лапы, тотчас из-за бочки выкатились четверо шустрых белых с рыжими подпалинами котят, резво ткнулись в мамино брюхо, захватив набрякшие соски.

Веранда заканчивалась дверным проёмом, вместо двери цветастая занавеска.
Прокуренная с пожелтевшими обоями и потолком комнатушка-пенал. Старенький диванчик с потёртым покрывалом, мягкое кресло и детский столик. Окно, растворённое в сад.

В кресле у окна сидел худой бледно-жёлтый мужчина неопределённого возраста, в трусах и белой майке. Лишь глянув мельком, Женя определил, что им просто не занимаются: майка грязная, местами засаленная, голова давно немытая, волосы как пакля, нечёсаные борода и усы растут, как вздумается.
 - Привет, батя.
Мужчина не шелохнулся, продолжая смотреть в сад. Его рука лежала на пепельнице, между пальцами курилась сигарета. Мужчина производил впечатление живой куклы.
Эдик подошёл вплотную, дружески хлопнул отца по плечу:
 - Как жизнь, батя?
Мужчина чуть повернул голову, равнодушно глянул на сына, и вновь уставился в окно.

Женя отметил: они очень похожи, отец и сын. Такие же светло-серые глаза, сросшиеся брови, усы и борода, только взгляд отца был потухшим.
Эдик посмотрел на Женю, выразительно развёл руками: сам видишь, дохлый номер.
Вдруг Эдик напрягся, кинулся на подоконник, едва не задев отца.
- Коньячок приехал!
Со стороны двора послышался шум подъезжавшей машины.
 - Пошли, познакомлю. Только учти: Алька дама чуток сдвинутая.

Уходя, Женя обернулся: внезапно, точно потянули веревочку, рука с сигаретой поднялась, мужчина чисто механически сделал затяжку... и вполне осмысленно загасил, вдавив окурок в дно пепельницы.
 В окно, пронзительно жужжа, влетел шмель, ударился о спинку дивана, упал, перевернувшись. Комнату заполонило его сердитое жужжание: шмель тщетно пытался перевернуться.
 Вдруг - Женя ощутил это каждой клеточкой своего существа, - мужчину прошила мелкая дрожь, он механически повернул голову в сторону дивана, наклонился и бережно двумя пальцами взял шмеля, положил на стол. Шмель, как бы в благодарность, добродушно жужжа, торкнулся в ладонь спасителя, взобрался на палец и взлетел. Описав почётный круг над головой мужчины, вылетел в окно.

"Он не мёртвый! Он просто в шоке. Нужно элементарное противошоковое действо. Какое? Если Мария будет беспредельно искренна и тщательно, до мельчайших подробностей, вспомнит всю их жизнь ДО... я найду это средство. Я смогу помочь. Чёрт, как же его медики лечили? Видимо, как обычно: следствие, а не причину..."


 - Жень, ты идёшь?- позвал Эдик уже со двора.
Женя вышел на крыльцо. Во дворе стоял зелёный весь в бахроме пыли "Москвич". Широкоплечий, среднего роста парень в клетчатой рубашке и явно тесных ему вельветовых брюках распахнул дверцу машины, выпуская хрупкую девушку в белом с розовым горошком сарафане. У неё были классически русые волосы, заплетённые в тугую косу почти до пояса. На вид девушке было лет шестнадцать. Круглое, хорошенькое личико, в меру и со вкусом косметика. Золотые серёжки лукаво выглядывали из- под кокетливых локонов.
Девушка, потупив взор, робко протянула руку Эдику, тот дежурно пожал её, и заговорил с парнем. Наконец, сумки и пакеты были вынуты из машины, и все направились к крыльцу. И тут Женя был крайне поражён, глянув в лицо парня: это была девушка при всех бьющих в глаза мужских признаков.

 - Знакомься, Женя, - выступил вперёд Эдик. - Это Алька, сеструха моя, а это её подруга, Надя.
 - Салют, - Алька бесстрастно, крепко, по-мужски пожала руку Жени, как-то странно стрельнула глазами на подругу, отчего у той погасла улыбка, и вся она словно сжалась. Едва слышно обронила:
 - Здравствуйте, - и быстро пошла за Альбиной.
 - Не бери в голову, - дружески пихнул в бок Женю Эдик, сияя от предвкушения возлияний. - Я говорил тебе: Алька чуток сдвинутая. Это их проблемы. А наш коньячок. Пойдём, пойдём...

Кино, естественно, отпало. Накрыли богатый стол прямо во дворе, под старой раскидистой грушей. Перед Эдиком выставили вожделённую бутылку коньяка, и ему не перечили в желании ухаживать самому за собой. Остальных обслуживала Альбина: себе и деду рюмочку водки, Наде, бабушке и Жене (по его личной просьбе) шампанского. Альбина чувствовала себя полноправной хозяйкой, её грубоватый прокуренный голос, буквально подавлял остальные.
Женя сидел напротив неё, но, казалось, она видела только его бокал и тарелку, на которую выкладывала привезённые деликатесы.
Надя, сидевшая рядом с Альбиной, сгорбившаяся, точно придавленная, вымученно улыбалась, когда Альбина, подвигая тарелку или бокал с властной ноткой, точно приказывала: "Пей", "Ешь".

Краем глаза Женя увидел, что дед и бабушка, бросали удивлённые вопросительные взгляды на Надю, но висевший на губах вопрос, так и не сорвался.
"Неужели они все её боятся, эту мужеподобную девку? Тоже мне, царица Савская..."
После третьей рюмки, Альбина решительно поднялась, пихнула в плечо Надю:
 - Пошли, покурим.
 - Угостишь советского работягу импортной? - вскочил красный и возбуждённый Эдик.
 - На, травись, - Алька небрежно бросила брату пачку "Мальборо".- И тебе? – впервые, вскользь, глянула на Женю.
 - Не курю.
 - Было бы предложено.

Отошли к крыльцу, расселись на ступеньках. Альбина поставила на перила магнитофон, узкий серебристый двухкассетник "панасоник".
 - Давай, Дассена, - пьяно взбрыкнул Эдик.
Альбина неопределённо фыркнула, включила, но вечернюю тишину нарушил бабий голос Руссоса.
 - Сойдёт, - мотнул головой Эдик.

Женя присел в сторонке, избегая дыма, принялся задумчиво лузгать семечки.
Некоторое время все молчали, точно зачарованные пением Руссоса. Затем Альбина, встрепенувшись, крикнула:
 - Ба!
 - Что, детка? - моментально у крыльца возникла бабушка.
 - Стопи баню.
 - Счас, я мигом.

Подошёл, попыхивая трубкой, дед, присел на перевёрнутое ведро.
 - Ну, что молодёжь, нахохлились, как мокрые курицы? - водочка, похоже, смяла его робость перед внучкой.
 - Слушай, дед, не зуди, - развязно протянул Эдик.
 - Во, - глянул на Женю дед, - всегда так: слова не успеешь обронить - не зуди, дед.
 - Путное бы слово, - вяло обронила Альбина.
- Как же... Куда уж нам, - обиженно засопел дед. - Мы от навоза, а вы, стало быть, антилегенты. В газетках пишем умные слова. Да только дорогая внученька, тошно читать ваши путные слова...
 - Не читай.
 - И не читаем! Выписываем газетку, чтоб печь растопить, да задницу подтирать. Опять, поди, приехала подлеца славить.
 - Успокойся, дед, я теперь в другом отделе.
 - А, всё едино. Знаю тебя: треску много - пользы ноль...
 - Не тебе судить.
 - Знамо дело... не доросли мозгой, университетов не заканчивали...
Альбина резко поднялась:
 - В натуре, дед, во! как утомил. - Наде: - Пойдём, соберём бельё в баню.

Ушли. Докурил Эдик, щелчком отправил окурок на середину двора.
-Только бы гадить, - пробурчал дед, кряхтя, поднялся и направился поднимать окурок.
 - Пошли, кент, ещё по стопарику.
 - Спасибо, не хочу.
 - Было бы предложено, - поразительно, похоже, скопировал сестру Эдик и, вихляясь в такт музыки, ушёл к столу.

Дед подобрал бычок, поплевал на него и отнёс в ведро, стоящее у забора. Постоял, попыхивая трубкой, затем вернулся к крыльцу.
 - Как вас, что-то запамятовал?
 - Женя.
 - Вижу, Евгений, к выпивке вы не охоч. Похвально. Сам я тоже не дюж, так, чисто по-русски, стопочку-другую для аппетита, да после баньки. Я вот перед сном люблю пройтись, не составите компанию?
 - Охотно.

Вышли на улицу, дед свернул налево.
Сгущались вечерние сумерки, горы словно вырастали на глазах, холодные и загадочные подступали к околице. Вдоль улицы, по обеим сторонам выстроились шеренги серебристых тополей, в их листве гомонили воробьи, располагаясь на ночлег. Порой их однотонный гомон перекрывали резкие переклички щеглов.
Несколько метров прошли молча. Дед пыхтел трубкой, Женя щёлкал семечки. Прошли мимо колонки, Женя вспомнил неласковую Анну Васильевну, Романыча и его шумную семейку. Хорошо, что сейчас никто из них его не видит, а то бы затащили и... "кушай, кушай".

Из калитки последнего дома вышла женщина с вёдрами, направилась к колонке.
 - Тьфу, - чертыхнулся дед, - чтоб ей минутой поже выйти... Как думаете?
 - В приметы верите?
 - Верю - не верю... Чем чёрт не шутит, когда боженька спит. Переждём вот у Митрохина на скамеечке, посидим покуда обратно с полными пойдёт.

Присели. Женщина подошла к колонке, и оказалось, что это молодая девушка, может даже одних лет с Женей. Дед всмотрелся, буркнул что-то в усы, сплюнул:
 - Лахудра, прости господи...
 - Эта?
 - Алька, ежа ей подмышку... Не зуди, дед... А что эта, так вообще говнюха поганая. Молочко ещё на губах не обсохло, а уже, извиняюсь, за блядство из города вытурили. Мокрощелка, всё с этими, чёрными таскалась. Тьфу, говорить о ней тошнотно... Что делается, не пойму. Вот вы, Евгений молодой, чую умный парень, объясните: почему нынче молодёжь пошла гнилая? Как бывает: яблоко или там слива, с виду всё чин-чином, налитое, спелое, так и просится в рот, а куснёшь и тут же выплюнешь - внутри сплошная червоточина. Вот и с вами тако же... Почему, как думаете?
 - Думаю: время такое, гнилое.
 - Время, время... Долдоните, как попугаи. Что ж вы, как лягухи в болоте киснете? Почему гниль не уберёте? А? Неужели не противно?
- Противно... Только Федор Матвеевич, вы извините меня, но этот вопрос сложный, политический. Мы, молодёжь, с таким же жаром можем вас, стариков, спросить: почему гниль нам в наследство передаёте? Почему не устранили, когда она только начиналась?
 - Это как же? Поясните, будьте так любезны.

 - Простите, не хочется. Потому что мы наверняка крупно поссоримся. Давайте поговорим о другом. Одним словом, об отцах и детях. У вас в доме... больной человек. Кто он вам?
Фёдор Матвеевич внимательно всмотрелся в лицо Жени, скорбно сжал губы:
- Зять. Видели...
 - Видел.

Фёдор Матвеевич тяжело молчал, попыхивая трубкой. Женя почувствовал себя неловко: собственно, во имя чего он заговорил об этом? Хотел упрекнуть, что больной неухожен? А имеет ли он на это право? Нет. Так чего...

Между тем девушка скрылась за калиткой, и Федор Матвеевич поднялся.
 - Трогаем до дому. Так вот про зятя... Понимаю, что хотели сказать: почему грязный? Вот гляньте, - указал на спичечный коробок в придорожной пыли. - Кому он нужен?
- Виктор не коробок, человек...
 - Человек, - горько усмехнулся Фёдор Матвеевич. - Человек давно умер. Кабы человек... а так никому ненужная сломанная вещь...
 - Но вы кормите его.
 - Кормим. Моя б воля, так усыпил бы, как усыпляют ветеринары котов... Кормим... Не умерщвлять же голодом, мы-то человеки...
Фёдор Матвеевич выразительно замолчал, всем своим видом давая понять: тема исчерпана и закрыта. Впрочем, Женя сразу, едва тот заговорил, понял: разговора не получится. На сердце легла невыразимая тяжесть, которая с циркуляцией крови разносилась по всему телу.

К дому подходили молчаливые, насупленные.
Во дворе их встретила Екатерина Васильевна, кормившая собаку.
 - Женя, может, вы тоже хотите помыться? Девки, поди, уже одеваются.
 - Спасибо, мы с Эдиком помылись, когда шли сюда.
Екатерина Васильевна подозрительно глянула на мужа, затем на Женю:
 - Что стряслось? Поругались?
 - Ну, мать, ты как ляпнешь... Чайку свеженького сделай нам.
 - Я же не слепая - вижу, - обиделась Екатерина Васильевна.
 - Нет, нет, что вы, - поспешил успокоить её Женя. - Не ссорились мы, нет причины. О нынешней молодёжи поговорили.
 - Да уж, - выпустил Фёдор Матвеевич клуб дыма, и как бы спрятался за ним.
 - Это он любит, - усмехнулась Екатерина Васильевна, - мёдом не корми, дай посудачить о молодёжи.

Со стороны бани донеслось пение, все невольно оглянулись: по дорожке к дому шли Альбина и Надя. Альбина в голубом, спортивном костюме, плотно облегавшем её крепкую почти мужскую фигуру, бодро шагала впереди, что-то напевая. Во всём её облике читалось самодовольство и великая удовлетворённость жизнью. Ей было хорошо, и она блаженствовала. Чего нельзя было сказать о Наде: в просторном халатике, голоногая она выглядела усталой, даже замученной, нечто старушечье появилось в её фигуре. Что за метаморфоза?

 - С лёгким паром.
Альбина впервые осмысленно посмотрела на Женю, поблагодарила, снисходительно улыбнувшись. Как госпожа слуге на дежурную любезность.
Надя чуть слышно обронила "Спасибо", сдавленно вздохнула.
На верхней ступеньке крыльца Альбина обернулась, и неожиданно спросила:
 - Послушай, а где я могла тебя видеть раньше?
 - Если только во сне.
 - Глупости, мужчины мне не снятся. Кроме шуток: знакомое лицо... А, ладно, утром поговорим, сейчас я не в форме.

 - Вам где постелить? - спросила Екатерина Васильевна у Жени. - В доме или на сеновале?
 - На сеновале.
- Хорошо, я сейчас постелю. Только вы там не курите.
 - Я вообще не курю.
 - Ну, и добре. Ступайте в дом, чайку попейте.