Предвкушение счастья. Гл.2

[Скрыть] Регистрационный номер 0293277 выдан для произведения: 2
 
Поезд подходил к Волгограду. Нелли удовлетворенно вздохнула.
Аппетит позволил ей уничтожить целую курицу-гриль.  Нелли была рада, что заняла свой язык едой. Он был занят делом, перемалывая  мясо, принимая на себя куски довольно вкусной курятины.
Мир поминутно менялся, он показывал себя в вагонном окне, и вновь манил, манил, как загадочный сон. Нелли посмотрела на остов курицы и, завернув её в салфетку, вышла в коридор.
Вагон,  покачиваясь, въезжал в пределы Города-Героя. Нелли не привыкла чувствовать себя  бездомной. И теперь, будучи нагло использованной, она ещё не знала, что скажет матери, как оправдается за своё женское безумство.
- Надо было чем-нибудь напугать его, пригрозить ему полицией.
Муж с его подростковым восторгом стал противен. Он слегка подванивал, словно умирающий цветок.
«Наверное, мы просто не подходим друг к другу. И не стоило так затягивать наш союз»
Возвращаясь к себе в купе, Нелли взглянула в окно. Величественная серая статуя проплывала, угрожая невидимому врагу своим огромным мечом.
«Господи, завтра утром, я встречусь с матерью!».
Нелли была готова увидеть в своём купе попутчицу. Она отчего-то выбрала женское купе и теперь  немного сожалела от своей женской трусости.
Она так и не научилась доверять мужчинам. Они все были недостойны одного пальца Мишеля Круазье. И видеть вновь очередного замаскированного по смущенного интеллигента самца было бы просто невыносимо.
Поезд уже въезжал в пределы станции. Совсем недавно тут произошёл теракт,об этом напоминалы лишенные стёкол оконные рамы.
Пассажиры плацкартных вагонов стали неспешно прогуливаться по перрону.
Они этим давали возможность спокойно произвести посадку.
Нелли не хотелось на свежий воздух. Она сделала вид, что смотрит в окно, а сама старательно, словно бы разведчица, поглядывала на входную дверь с зеркалом.
Дверь откатилась в комнату – и в купе появилось юное светловолосое создание. Одета девушка была довольно стильно, хот на первый взгляд довольно просто.
- Здравстуйте. Я с Вами буду ехать.
- А куда?
-До Адлера. Там у меня бабушка живёт. Ей вот-вот 90 лет стукнет.
Нелли было неловко. Ей в каждой молодой светловолосой барышне чудилась опозоренная судьбою подруга. Людочка когда-то была такой же миловидной и болтливой. Также улыбалась и строила глазки педагогам мужского пола.
- Как тебя зовут? – спросила она девушку. – Меня – Нелли Оболенская.
- Виталина, - отозвалась попутчица.
- Странное имя.
- Римское. Папа был помешан на Древнем Риме.
- Был? Он умер, да?
- Нет, завёл роман со своей секретаршей. С матерью развёлся, а мне алименты до 18 лет платил.
Виталина недовольно уставилась на вагонное окно.
Она была недовольна ни предателем-отцом, ни своей, такой обычной и скучной, матерью. Та словно бы решила избавиться от ненужной свидетельницы, которая слишком долго мозолила ей глаза.
Виталина мечтала о карьере фотомодели. В отсуствие родительницы она подолгу любовалась своим вполне расцветшим телом, отмечая все довольно приятно расцветшие прелести.
Будучи блондинкой, она ощущала на себе заинтересованные взгляды.
- А сколько тебе лет?
- Двадцать. Я в 1994 году родилась. А вы?
 -В 1981 году.
- У, какая Вы старая!..
- Почему «старая»?
- Да так… Я вот представить не могу, что делать буду, когда мне 33 года стукнет.
- Я тоже не представляла. Думала, что до старости буду Алисе подражать.
- Какой Алисе?
- Той, что из сказки.
- А… Слушайте, а вы и впрямь на Алису из Страны Чудес походите. И ещё на Мэри Поппинс.
- Ну, спасибо. Повезло  тебе. Будешь теперь в курортном месте жить.
- Да бабка - такая выдра. Она меня в детстве ужас как  шпыняла, Отец её как огня боялся. Вот поэтому от матери и слинял.
Виталина тоже сожалела, что пошла на поводу у матери и  согласилась ехать в женском купе. Мужчины были бы интереснее. Ей хотелось поскорее переболеть похотью, как она переболела в детстве ветрянкой. Переболеть, и уже не искать в противоположном полу мнимо скрытого клада.
Отец с его стыдливо опущенными глазками был наиболее противен. Виталина не могла поверить., что появилась от его так удачно впрыснутой спермы.
Отец говорил, что овладел своей будущей женой на вечеринке. Что проспулся утром на заляпанной вином тахтет уставился на снисходительно поглядывающую на него богиню.  Его подруга лежала в позе Венеры Джорджлнне и смущено и в то же время дерзко  смотрела на своего сопостельника.
- Привет, Роберт. А ты мастер девочкам киски вскрывать…
- Эля. Ты – разве.
- Да..я. Набросился, как медведь.
- Эля… Я того, пойду…
- Пойдёт он. Слушай, Оршанский, ты и впрямь дурак, или прикидываешься? Ты мне целку сломал.
- И что?
- А то… Ты ведь не хочешь, чтобы я Федякину  про твои художества рассказала?  Вот и поедешь, только не в Москву, а в Магадан.
- Дура. Заложить меня хочешь. Да я…
- Во дурак… Да я половине курса рассказала, что тебя пригласила. Прикинь, кого они станут искать, если меня тут бездыханой найдут? Хочешь кроме изнасилования  ещё на себя смертоубийство повесить?
- Эля, ты того, я пошутил…
- Пошутил он. Давай так договоримся. Я с тобой до конца института гулять буду. А выйдет что из этих встреч – посмотрим.
- А ребёнок?
- Посмотрим, поглядим, каков ты стрелок.
Мать рассказывала об этом со смехом, она и поверить тогда не могла в то, что действительно залетела. Роберт с его поэтическим именем и наивным кареглазым взглядом был только первым опытом. Ей надоело страдать от бссонницы и полового любопытства. Тело настойчиво жаждало радости. Оно уже заводилось от одного прикосновения,  Эля была уверенна, что сможет поразить упрямое сердце этого странно молчаливого человека.
Роберт принял свою судьбу безропотно. Он даже находил в теле Эли красоту и стройность. И часто заглядывался на её отлично оформленный зад. В институт эта «богиня» одевалась, словно на выставку. Её индийские джинсы, её внешне броское выражение молодого лица было теперь самым желанным объектом для изучения. Оршанский уже не беспокоился о своих отметках в зачётке – институт был там – в теле Эли Севрюгиной.
Севрюгина была его проклятьем. И когда она пригласила его на свой день рождения, он невольно оторопел. И теперь боялся только одного внезапного вторжения  Севрюгиных-старших.
Их свадьба была скорой и короткой. Севрюгины были рады такому удачному исхода дела – Роберт был видным и талантливым мальчиком – но он не знал, как из студентоа превращаться в мужа и главу семейства.
Виталина отца почти не любила. Он казался ей очень глупым и слабым – поскольку быстро лишался всех своих юношеских иллюзий.
Мать старлась скрывать своё недовольство мужем. Она запиралась в детской и, делая вид, что играет с ребёнком, внушала той пренебрежение к отцу.
- Дурак он. Испортил мне жизнь. Думала он – человек, а он так, дерьмо собачье. Надо было не его, а брата его держаться.
Родион и впрямь казался более приемлемым. Он н забивал свои мозги наукой, но был более успешным, крепким. Женщины его интересовали мало. В свои двадцать пять он давал 100 очков брату, снабжая его  быстро дешевеющими деньгами.
Больше всего  Элю раздражали голубые сотеные купюры. Они казались этикетками от  бутылок с минеральной водой – всё казалось ей картонным и не прочным.
Родители Оршанских жили в Волгограде. Они заваливали сына нравоучительными письмами и телеграмами, боясь, что тот или провалит сессию, или пойдёт по кривой дорожке. Родион был поставлен  человеком, смотрящим за братом. Он был старше его на четыре года и был гораздо крепче и наглее.
Эвелине Прокофьевне хотелось переменить свою судьбу. Но Родион предпочёл какую-то иную женщину, и тоже имел дочь – темноволосую и наглую с не менее вычурным именем – Викторина.
Викторине отчего-то казалось, что она талантливая пианистка. С 2002 года она сходила с ума от желания попасть на всероссийский музыкальный конкурс. Отец не мог отказывать своей девочке, он тоже поверил в то, что его дочь сможет на сценах музыкальных залов – девочка была миловидной и красивой – хотя Эвелине она казалась чересчур наглой и дерзкой.
Эвелина появилась в её судьбе, когда ей  исполнилось 10 лет. Девочка быстро привязалась к своей кузине – они уединились в комнате и сначала громко смеялись, а затем отчего-то подозрительно затихли.
Эта тишина показалась матери Виталины подозрительной. Она постаралась приблизиться к двери дочкиной  комнаты на цыпочках, и попытаться приоткрыть её, как можно тише.
Девочки сидели в углу дивана и были – о. ужас, совершенно голыми – более взрослая Виталина ближе, а голенькая гостья  в углу пыталась дотянуться до сброшенной в азарте игры одежды.
- «Так, а ну, живо в угол, лесбиянки хреновы!»,  – громко и зло прокричала Эвелина.
Виталина первая оторвала свои вспотевншие ягодицы от обивки дивана. Она боялась просто обмочиться – всё ей тело горело от восторга, а страх  перед поркой смешивался с новым ещё никогда не испытанным чувством.
 Темноволосая дочь Родиона смотрела с вызовом и презрением на жену своего дяди.
- Ну, а ты?  Живо в угол!
- Не кричите на меня. Это всё ваша дочка. Это она первая предложила раздеться.
- Ябеда – прокричала Виталина.
Она была оскорбленной, униженной. Она, чьи капризы ещё так недавно охотно выполняли все взрослые.
Нагота была внове. Она была какой-то иной, не такой, как бывала в ванной, или в кабинете врача. Она вдруг стала очень тяжкой.
Она  чувствовала на своей попке презрительные взгляды матери, а также любопытные взгляды такой непримиримой Викторины.
Она была слишком взрослой для своих десяти лет. Словно бы только притворялась ребёнком.
Викторина встала бок о бок с кузиной. Их сердца бились в унисон. А тела были слишком горячими, словно бы они были пирожками только что вынутыми из духового шкафа.
 
Эвелина вдруг струсила. Она понимала, что Викторина пошла в отца. Она была слишком гордой для ребенка, а она сама боялась, что станет  меньше ростом, и тогда  просто выскользнет  из дорогого стёганого халата, словно бы растаявшая ледяная фигура.
Мужчины курили на балконе. Им хотелось отдохнуть от дочек, словно от дорогих кукол, которые могут надоедать, словно слишком шумные дети. Родион устал от внутренней восторженности Викктоирны. Та вертелась вокруг него, словно щенок, отчего-то игнорируя мать. Родион был рад такому вниманию, жена с её домоседством слишком намозолила глаза дочери .
 
Этот день задержался в памяти Виталины надолго.
Тогда её наказали одиночеством и наготой.
Викторина была прощена за своё малолетство и весело собиралась пойти  со взрослыми на Мамаев курган.
Её белое платьице и белые носочки с чёрными сандалетиками. Девочка была красивой дорогой куклой, а она из неземной красавицы превратилась в полудохлого цыплёнка.
Но  и неказистое тело желало быть заметным. Виталина теперь  вспоминала, как слонялась мимо шкафов и прочей мебели, ужасно боясь, что ей придётся открывать входную дверь.
В свои четырнадцать она вдруг испугалась саму себя. Испугалась, что родители разлюбили её, словно бы поломаную куклу, и вот-вот захотят избавиться от неё, отдасть в этот жестокий мир.
Дядя Родион был гораздо добрее затюканного и злобного отца. Тот так и не выбился в люди, и только угодливо исполнял чужие приказы.
В школу Виталина ходила только ради восхищенных вздрхов мальчишек. Те не надоедали ей комплиментами, а с интересом подрастающих волчат поглядывали на её красиво одетое тело.
Теперь оно было розовым и скучным. Она ничем не отличалась от вечно испуганной двоечницы Стрелковой.. Она вдруг представила, из всех голыми, всех до единой, словно бы на бесконечном медосмотре.
Именно тогда она впервые удивилась собственной наготе. Вроде бы она была той же самой, но
всё-таки иной. Виталина знала, что мужчинам нравится видеть мужчин нагими. Она вдруг обнаружила в гостиной брошенный смятый журнальчик с рисованными историями унижения женщин.
Журнальчик мог смотреть разве что отец. Мать Виталины явно стеснялась своего располневшего тела. Она даже мылась за закрытой дверью, точно, как и Виталина.
«Так вот почему у меня нет ни брата, ни сестры. Кроме, конечно, этой задавалы – Викторины.
Викторина была её соперницей. Она всё-таки добилась своей мечты – играла на рояле. За красивую внешность её выделяли и учителя, и репортёры местных газет, охотно фотографируя её за инструментом. Имя и фамилия кузины выделяли более тёмным шрифтом – она тщательно собирала все эти заметочки.
 
* * *
Нелли Оболенская старалась не тревожить спутницу ненужными распросами. Она была уверенна, что не увидит эту златовласку ешё раз.
Девушка сменила свой дорожеый наряд на купальный бледно-розовый халатик. Она сидел, положв ногу на ногу, и льчаянно, слвоно бы коньяк пила свою «Кока-колу».
Двухлитровая бутылка была наполовину пустой.
Нелли понимала, что чем-то напрягает эту красотку, что ей не терпится остаться наединес самой собой. Мысли девочки словно были напечатаны на большом мониторе, в свои шестнадцать Нелли также не терпелось лишний раз поласкать свою встревоженую похотью щёлку.
«Ей до чёртиков хочется дрочить,  а я тут сижу, как последняя…»
Назвать себя матерным определением шлюхи было как-то сложно. Она боялась пробудить в себе Нефе. Уроки Клео стали отпечатываться в голове. Она мысленно омолодилась, и только притворялась мудрой почти тридцатитрёхлетней женщиной, возможно носящей в своей матке будущего ребёнка.
Ей было всё равно, родит она Кондратьевича или Кондратьевну. Имени для будущего ребёнка у неё не было. Он мог родиться безымянным, или не родиться  вовсе - если она захочет избавиться от этого такого нежеланного груза.
Она сделала вид, что хочет по малой нужде:  вышла из купе и направилась к туалету.
 
 
 
* * *
Виталина шкодливо стянула свои белые трусики.
Поезд с его ритмичным погромыхиванием довольно быстро настроил её на нужную волну. Тело отзывалось на каждый пройденный стык, на каждое покачивание. А присуствие взрослой и опытной дамы немного напрягало.
Виталина больше всего боялась, что станет  чьей-то игрушкой. Задавленный похотью стыд пищал словно бы надоедливый ухажёр под тумаками хулиганов.
В своих снах она часто занималась сексом с кузиной. Ненавистная Викторина ползала перед ней на коленях, и стыдливо опуская глаза долу, вылизывала срамную щель родственницы. Эти сновидческие оргии должны были воплотиться наяву. Виталина была уверена, что и эта девица только притворяется благонравной, а сама так и мечтает стать шлюхой.
Тогда она с азартом сменила наряд пай-девочки на наготу. Разделась даже быстрее старшей сестры, словно бы боялась замарать калом свои чистенькие трусики.
Они тогда не знали, что делать дальше. Если бы их одежда была замочена в тазу или кувыркалась в стиралке – всё было понятно. Но теперь их вещи взывали к милосердию, они не хотели становиться тряпками и взывали к милосердию своих хозяек.
Виталина поспешила притвориться спящей
Наконец-то её тело свободно дышало. Она уже занималась этим раньше, уединяясь в ванной и нашаривая, свою сткающую похотью щёлку. Страх пред не слишком приличными мальчищками тотчас уступал место острому удовольствию.
Мать не ведала об этих мелких преступлениях. Она сама жаждала секса, проклиная предавшего её мужа. Тот отомстил ей самым мерзким образом, заставив страдать от отсутствия интимной разрядки. Эвелина даже подумать не могла, что желает этих для кого-то таких обычных телодвижений так остро, как в школе ожидала пятёрок и учительских похвал.
Дочь не могла заменить ей Роберта. Да, её можно было приучить к этому срамному баловству, но страх выпасть из рбрймы приличных людей заставлял её таиться даже от самой себя.
Она чувствовала как стремительно, а главное безвозвратно стареет. Старость заводилась в её душе, как плесень. Заставляя смарщиваться кожу, а в глазах поселялась странная пугающая тоска.
Возраст всё сильнее давал о себе знать. Он не прощал ничего, даже маленьких фантазий о счастье.
Роберт отбросил её прочь словно грязную бумажку, только что им использованную для подтирки своей грязной попы. Эвелина жалела, что потратила слишком много времени на приообретение в собственность этого никчёмного тела, тела, которое уплыло прочь, словно пресловутый мяч из стишка Агнии Барто.
Виталина верила, что  никогда не сделает таких идиотских ощибок, как мать. Она понимала, что ей нужно как можно дороже продать свои белокурые волосы, юное ловкое тело, а главное эту пока ещё не тронутую ничьим мужским членом истекающую похотливым ожиданием щёлку.
Она находилась в поисках. Снкс был сродни дорогому ужину, который трудно заказать в дешёвой кафешке.  Все эти милые мальчики с выпирающим из штанов достоинством были не по ней. Она не могла удолетворить их всех, а выбирать, стараясь не упустить своё детородное счастье, она не решалась.
Теперь стараяссь не выдать свокей забавы она воображала себя Спящей красавицей. Было бы очень прикольно проснуться в следующем веке, пережить этот мир на сто лет. Теперь, когда её ожидала новая жизнь, она старательно представляла все свои триумфы в курортном городе – недавней олимпийской столице.
Вера Аркадиевна была её проклятьем. Она давнл уже пережившая все свои страсти, она некогла юная и миловидная девушка в военной гимнастёрке теперь стала ужасным подобием  пушкинской графини.
Она выходила для моциона с деревянной лакированной тростью, выходила всегда идеально одетая и выглядящая как актриса, играющая роль пожилой леди. Она как-то выделялась на фона старушек доживающих свой век, слвоно бы собиралась остаться в этом мире навечно.
Кваритра была её капиталом. Она не должна была оказаться в чужих руках. Эвелина могла легко устроиться в этом курортном раю, тут было много дел для юных белокурых барышень с вторым размером груди.
Эвелина ещё надеялась быть желанной и в то же время уважаемой. Она не собиралась обслуживать мужчин, стоя на четвереньках и питаясь этим таким питательным детородным «молочком». Она не могла представить себя проституткой – но зависть перед более волевой и наглой кузиной толкал её в трясину соблазна.
На пианино она могла сыграть разве что «Собачий вальс». Эта бездарность была незаметна. Но когда она получала весточку от Викторины, и  зависть вспыхивала с новой силой, словно бы почти затухший костёр от дыханья лёгкого ветерка.
 
Нелли старалась не тревожить девушку распросами.
Та явно только притворялась спящей – крепко зажмурившись и чему-то очень загадочно улыбаясь.
Станции пролетали мимо, словно бы перелистываемые старницы книги. Нелли не зметила, как за окном сгустилась ночная тьма. Поезд, словно заяц от своры собак, бежал по давно уже проложеному пути.
Нелли всё-таки решилась отправить матери давно заготовленное СМС. Оно было кратким. Но мать вряд ли поедет встречать её на вокзал. Хотя…