Лунное затмение, гл.24

Каждое утро Антуанетта смотрела на себя в зеркало – и не узнавала. Глаза сияют, губы сами складываются в улыбку, даже морщинок как будто поубавилось…

Грязная посуда, привычно сваленная Лёликами в раковину, не вызывает раздражения. «Пусть отдыхают, у них ведь каникулы!»

А с мужем ей вообще повезло! Правда, он всё время чем-то занят, но это и к лучшему! У неё тоже дел хватает. Главное, что Женька рядом, дома.

Казалось, жизнь наладилась – как-то внезапно и прочно. Аня радовалась солнцу, как ребёнок, и с удовольствием подставляла ему своё тело. Не на пляже, боже упаси! На балконе – выкроив для этого полчасика, пока Лёлики нежатся в кроватях. Потом готовила завтрак и, натянув футболку и широкие светлые брюки, бежала к магазину, где бабульки-огородницы уже раскладывали свои морковки-укропчики. Накупив свежей зелени и первых, особенно нежных овощей, возвращалась домой – готовить обед.

Сегодня она с трудом дотащила до подъезда два огромных пакета: один был неимоверно тяжёлым и бил по ногам при каждом шаге, а из другого торчал зелёный лук, который так и норовил помяться. Дверь захлопнулась, и Аня оказалась в полной темноте. Немного постояла, давая привыкнуть глазам. Постепенно мрак рассеивался. Преодолев несколько первых ступенек, Аня по памяти шагнула влево – к почтовым ящикам. Свалив оба пакета в одну руку и изогнувшись под их тяжестью, она долго сражалась с замком, пока, наконец, холодная металлическая ячейка не выдала порцию утренней прессы. Из газетной пачки вывалился конверт. «Наверное, Жене», - подумала Аня.

Дети уже встали и, привычно переругиваясь, завтракали. Аня скинула босоножки, бросила корреспонденцию на журнальный столик - и вдруг с удивлением обнаружила, что на конверте красивым ровным почерком написано одно-единственное слово: «Антуанетте». «Виргиния!» – догадалась Аня.

На письме не было ни адреса, ни почтовых пометок. «Неужели сама принесла?» Аня быстро прошла в спальню, будто скрываясь от кого-то, и разорвала конверт.

«Моя милая Антуанетта!

Прошу Вас только об одном: никогда не сидите в скверах, это места для стариков. Вы молоды и должны жить. Жизнь проходит быстро. И тем быстрее, чем больше пытаешься её обмануть. Она верит только в Любовь. Любите! Любите Бога. Любите Солнце. Любите мужчину. Растите в себе Любовь. Объект найдётся. Быть может, он уже есть. Не ищите совершенства. Жизнь несовершенна и жестока. В ней нет никакого смысла, кроме Любви.

Ваша Виргиния Георгиевна.

P.S. А всё-таки, согласитесь, Вам повезло со скамейкой…»

Аня долго смотрела на ровные красивые буквы и думала о том, что иногда внешнее не похоже на суть, что люди не понимают друг друга, потому что не могут понять себя, и ещё о многом, что к повседневной жизни не имеет отношения. Потом она подошла к телефону, постояла около него, развела руками и поплелась на кухню.

Лёлики на этот раз не потрудились даже поставить грязную посуду в раковину, и Анюта, вздохнув, принялась за уборку. Она что-то мыла, тёрла, потом резала, бросала в кастрюлю, но мысленно была где-то очень далеко. Точнее, мыслей особых не наблюдалось – так, обрывки какие-то…Надо, наверное, Виргинии позвонить…Скоро Женя придёт…Давно с ним не говорили, только привычные, ничего не значащие фразы…И вообще, какое-то всё ничего не значащее…

Евгений пришёл раньше обычного и за ужином, который по времени больше напоминал обед, что-то такое рассказывал про централизацию, глобализацию, монополию и концерны. Аня слушала невнимательно и думала о том, как иногда люди не совпадают… «Да мы с ним в параллельных мирах существуем! Ему совершенно наплевать на мои переживания. Впрочем, как и мне на его глобализацию…»

Но время показало, что все эти непонятные слова имеют прямое отношение не только к Ане, но и ко всей их семье. Женино предприятие, «государственное и надёжное», сначала стало ОАО, а потом и вовсе превратилось в филиал какого-то промышленного монстра. Анюта, как всегда, ничего толком не понимала в этих делах и ориентировалась, в основном, на Женино выражение лица. А оно становилось всё более хмурым.

Отдел, начальником которого Евгений вот-вот должен был стать, вдруг оказался никому не нужным. Огромное количество народа попало под сокращение. Женю, как особо ценного работника, пристроили в службу ТБ.

- Женька, где техника безопасности – и где ты! – попробовала пошутить Анюта.

- Хорошо, хоть так зацепился, - мрачно ответил Евгений, и стало понятно, что юмор не уместен.

«Приплыли…» – подумала Аня и вспомнила, как муж был безработным, лежал на диване и обрастал щетиной. «Да уж, хорошо, что хоть так…»

Но когда Евгений принёс свою новую зарплату, Анюта очень засомневалась, что всё это хорошо…

Она привыкла особенно не считать деньги. Не так, чтоб совсем, но колбасу выбирала, какая нравится, а не какая подешевле. Ремонт вот тоже закатили… Не как по телевизору, конечно, но с определённым размахом. Машину Женя купил, правда тут же и разбил. Ну, и наплевать на неё, главное, сам жив остался… Бывало иногда, что деньги вдруг заканчивались раньше времени, но это не вызывало тревоги. «Будет день – будет пища!» – смеялась Аня, уверенная, что несколько дней они всегда перебьются на домашних запасах.

Мама, с которой давно уже установились тёплые, можно сказать, дружеские отношения (строившиеся, правда, исключительно на телефонных разговорах), пыталась учить доченьку жизни, пугая «чёрным днём», на который обязательно надо откладывать… Аня и сама понимала, что в их с Женькой возрасте как-то неприлично не иметь сбережений. И она даже собиралась заняться накопительством. В ближайшем будущем. Но «чёрные дни» настали значительно раньше этого ближайшего будущего. В общем, заначек не было, сберкнижек тоже. Была одна Женина зарплата. Да и та протянула недолго – дней десять… «И так теперь будет всегда», - подумала Аня, судорожно соображая, где лучше занять денег и с чего их отдавать…

Дни побежали как-то нервно и скомкано. Аня постоянно ловила себя на мысли, что старается развлечь Женю, наглядно продемонстрировать ему, что нехватка денег – это ерунда, не способная омрачить их счастливого существования. Она боялась его плохого настроения, морщинки между бровями  и опущенных уголков рта. Копаться в собственных мыслях и переживаниях теперь было некогда

В августе лето как будто просило прощения за скромное количество солнца, выданное в первые два месяца. Только тополя, утратившие сочную зелень, а вместе с ней и часть листьев, напоминали о неотвратимо приближающейся осени – но в неё верилось гораздо меньше, чем в глобальное потепление.

Евгений после работы ездил «с новым коллективом» играть в волейбол. Играли они на какой-то площадке «недалеко от дома Васильича». Кто такой Васильич и где находится его дом, вероятно, Женя объяснял, но Аня этого не помнила, да это и не важно. Главное, Женька в тонусе, опять улыбается и шутит.

Однажды вечером Евгений позвонил и быстро-быстро проговорил что-то про «рано вставать» и про «нет смысла пилить в другой конец города». Да, ещё у него разрядился мобильник…

Аня записала номер телефона, который Женя продиктовал «на всякий случай», и почему-то даже не спросила, у кого он будет ночевать.

Она ходила по квартире и пыталась найти себе занятие. Вспомнила, что ещё вчера хотела помыть холодильник. Пошла на кухню, постояла там с тряпкой в руках и вдруг подумала: какая это глупость – мыть сейчас холодильник…

Надо непременно позвонить. Придумать какую-нибудь причину – и позвонить. Можно сказать, что Женю спрашивали по телефону. Кто? Ну, неважно. Георгий, например. Какой Георгий? Да кто его знает! «Я думала, ты знаешь…» Нет, это как-то глупо. Ну и что!

Аня взялась за телефонную трубку, но тут же отдёрнула руку. «Зачем?! Что я хочу услышать?.. Как что – голос его! Просто голос услышать. Спокойной ночи пожелать. Сказать, что соскучилась… Да какой там соскучилась! Места себе не нахожу! Только зачем ему это знать… Он-то, видно, не скучает…»

Аня почувствовала, что сейчас расплачется. А этого никак нельзя – Лёлики скоро вернутся с улицы, увидят зарёванную мать, начнут спрашивать: что случилось да что приключилось… А тут ещё отец ночует неизвестно где… Аня схватила сигарету, выбежала на балкон и затянулась противным, но привычно успокаивающим дымом.

Приостановив поток горячей солёной жидкости и не дав ему извергнуться из своих нервно посверкивающих глаз, Анюта вернулась к телефону и решительно набрала записанный на листочке в клеточку номер. Руки у неё вспотели, а в горле пересохло. Она кашлянула и проговорила про себя, репетируя: «Извините, пожалуйста, за поздний звонок. Вы не могли бы пригласить Евгения…» Кто возьмёт трубку? Мужчина или женщина? Сколько времени-то? Ой, уже двенадцатый… Ну, ничего. Никто летом так рано не ложится…

Трубку не взял никто. Телефон гудел, упорно дозваниваясь по незнакомому номеру. Этот звук впивался в Анин мозг холодными острыми иголками. Она опустила трубку, чтобы прекратить пытку, и погрузилась в тишину.

Как назло, Оля осталась ночевать у подружки, а Алёшка пришёл в первом часу, с порога заявил, что «большому мальчику» можно бы и подольше гулять, что он слишком примерный и что необязательно терзать его «трубу» каждые пятнадцать минут. В общем, есть он не будет и просит до утра не беспокоить. Нырнул в свою комнату и отгородился от мира наушниками.

- Ну вот,- громко произнесла Аня, уверенная, что её никто не услышит. – Никому я не нужна! Всем только мешаю! Переживаю за них, живу в постоянном страхе: а вдруг что случится. А им ничего не надо! На все мои тревоги им наплевать. Конечно! Разве они могут понять, что значит ждать их каждый вечер, выглядывать в окно, отгонять чёрные мысли, которые так и лезут в голову. Надоела я им всем! На-до-е-ла! Вот и Женя… И не важно, у кого он ночует. Даже если у какого-нибудь Васильича. Ну, а что! Может, и у Васильича! Может, просто за пивом вышли. Или ещё что-нибудь Главное, он домой не хочет ехать. Скучно ему со мной, тоскливо! Потому что сама я давно превратилась в сплошную тоску! Иногда выкарабкаюсь ненадолго – а потом опять: слёзы, мрачные мысли и вечное недовольство во взгляде. Кому ж такое понравится! Но что же я могу поделать! Я же не нарочно…

Солёная жидкость наконец-то вырвалась на свободу, Аня себя больше не сдерживала, правда, старалась рыдать не слишком громко. Потом она вспомнила про бутылку пива, припасённую для Жени, выпила её, тихонько всхлипывая, – и окончательно погрузилась в «мировую скорбь». В это состояние Анюта всегда проваливалась под влиянием алкоголя. И, как всегда, ей срочно потребовался собеседник. Кому можно позвонить среди ночи? Ну как кому – Ленке, конечно! Нет, не хочется. Леночка не рассердится, что разбудила, выслушает, как тяжелобольного ребёнка, будет успокаивать мурлыкающим сонным голосом – но этого-то как раз и не хочется! А кому, кроме Ленки? Стасе? Нет, там у неё муж и вообще… А больше вроде бы и нет никого?

- Варвара! – вспомнила Аня и направилась к телефону.

С Варварой они когда-то работали вместе в школе – ещё «в прошлой жизни», до Лёликов, до квартирных обменов, в общем, сто лет назад. Варвара Ильинична была всего на пару лет старше, но казалась какой-то ужасно взрослой, умудрённой жизненным опытом. Она одевалась во всё чёрное и терпеть не могла, когда её называли Варей.

Замуж Варвара так и не вышла, и весь её «жизненный опыт» ограничивался школой, проблемами «казённых» детей и их родителей – и парой недолгих романов, о которых ничего толком никто не знал. Школа гордилась своей физичкой, потому что, во-первых, хороший учитель физики – большая редкость, а во-вторых, Варвара Ильинична никогда не брала больничных, не пропускала педсоветов и могла выйти на замену в любое время.

Последние лет десять Варвара пила. Это никак не отражалось на её педагогической деятельности – во всяком случае, пока. Но в свободное от школы и частных уроков время её сложно было застать трезвой. Варвара иногда звонила Ане и жаловалась на загруженность, на жуткую усталость и на «мерзость жизни». А ещё она часто вспоминала своих предков, которые сплошь были дворянами или «настоящими интеллигентами».

Однажды, уже «в этой жизни», Анюта даже побывала в «дворянском гнезде», которое оказалось пыльной запущенной конурой с отвратительными мохнатыми обоями и толстым слоем грязи на полу. О «графских временах» напоминала старинная мебель, требующая реставрации, экзотические вазы со стёртым рисунком, чёрное расстроенное пианино и картина неизвестного художника. Ане сначала стало стыдно за свою уютную чистенькую квартирку: «Вот, живёт же человек без всех этих модных светильников и дорогих обоев! Никакой привязанности к быту! Так, наверное, и должны жить настоящие интеллигенты!» Но когда Варвара, рукой стряхнув крошки с большого круглого стола и отодвинув на край грязную посуду, жестом пригласила гостью сесть и поставила перед ней мутную рюмку, Аня засомневалась, что всё это необходимые атрибуты жизни любого дворянского отпрыска… В разговоре, который скорее служил фоном для пития красного дешёвого вина и не имел ни темы, ни эмоциональной окрашенности, Варвара лениво назвала своё убогое жилище «бомжатником» и велела Ане «абстрагироваться и думать о приятном». Анюта ничего не ответила – и своим молчанием вынудила Варвару «развить тему». Хозяйка, подняв глаза к потолку, долго и вдумчиво смотрела на огромную трещину, потом развела руками и объявила трагическим голосом, что на ремонт жилища и реставрацию мебели нет денег. И тут они вдруг сцепились.

- Ты же частные уроки даёшь? – осторожно спросила Аня. - Сейчас все подрабатывают и не скрывают…

- Конечно, даю! Ко мне очередь! – с вызовом ответила Варвара и гордо тряхнула головой. - Физика-то всем нужна. А хорошего физика, знаешь, как непросто отыскать…

- Ну вот! А говоришь… Сколько ты берёшь за урок?

- Дорого беру. И знаешь, мне не стыдно. Я свои деньги отрабатываю. Но это же работа на износ! – взвилась Варвара и нервно опрокинула очередную рюмку, сразу наполнила её и снова выпила. – Ты не представляешь, что такое шесть уроков в школе, а потом ещё дома несколько учеников. Ты который год дома сидишь, задницу отращиваешь! А я раньше шести никогда не освобождаюсь! Каждый день, понимаешь? Как проклятая! А ещё тетрадки, классное руководство и всякая муть. Да разве тебе понять!

- Да где уж мне! - обиделась Аня. – Но ведь и ты, милая моя Варвара, видишь жизнь, так сказать, с одной стороны Дома-то у тебя никаких забот – живёшь для себя. Ничем себя не обременяешь. Смотри, помойку какую развела! Ладно, на ремонт денег нет, но пол-то помыть можно! Хотя бы раз в месяц! К тебе же дети ходят заниматься, неужели тебе не стыдно их в таком свинарнике принимать! И потом… Если у тебя столько частных уроков, то, извини, конечно, но на безденежье грех жаловаться. Я не понимаю, куда ты деньги деваешь? Неужели всё пропиваешь?

Но Варвара неожиданно выпала из диалога. Она сидела, покачиваясь, в облезлом кресле девятнадцатого века и упиралась взглядом в какой-то предмет посреди комнаты, который был виден только ей…

- О-о-о, девушка, да Вы пьяны! – сообразила Аня. – Когда ж вы успели! Ничего себе, да это уже вторая бутылка! Варвара Ильинична, я ведь только пару рюмок успела выпить –ну, может быть три. Ну, ладно, допустим – пять… Но всё остальное!! Как же в тебя лезет-то! И не жрёшь ничего… Хоть бы закусывала. Ты ж настоящая алкоголичка, Варвара!

- Да пошла ты… - Варвара выругалась и злобно скривила рот.

- И пойду! – Аня резко поднялась и вышла из комнаты.

- Не смей! – прокричала ей вслед Варвара и, покачиваясь, вышла в коридор.

Аня никак не могла попасть ногой в сапог, потому что руки дрожали, и к тому же в коридоре не было света. Варвара схватила её за руку мёртвой хваткой и повторяла, глядя себе под ноги:

- Не уходи. Только не уходи.

Аня постаралась освободиться, но у Варвары хватка оказалась как у бультерьера – её пальцы только сильнее сжимались, грозя сломать жертве руку.

- Пусти! – заорала Анюта. – Больно! Ты что, ненормальная, что ли?!

Варвара испуганно отдёрнула руку и бухнулась на колени:

- Прости меня! Ну прости, пожалуйста! Не уходи! Не бросай меня! Ты главный человек в моей жизни!

…Конечно, это была пьяная истерика. Варвара часто звонила по ночам и несла всякий бред заплетающимся языком, а потом не только не помнила, что кричала в трубку, но и вообще не догадывалась о своём ночном разговоре. Аня знала это и обычно даже не пыталась вникнуть в смысл Варвариных стенаний, отвечала что придётся. Но то, что её назвали «главным человеком в жизни», впечатлило… И даже испугало. Если она так много значит для Варвары, то и… отвечает за неё, что ли.

…Аня не знала, как помочь Варваре. Не знала, как себя с ней вести. Особенно с той поры, как стало известно о её связи с… ученицей. Ладно бы с учеником – хотя тоже не слишком нравственно. Но с ученицей!..

Анюта решила отправить Варваре конверт со стихами, уверенная, что они найдут отклик в душе безумной подруги. Всю ночь она писала, зачёркивала, рвала – таким образом выплёскивая в пространство горечь, разраставшуюся внутри. Под утро на листе оказалось всего два четверостишия:

Ей жить, превозмогать желанья,

Прощать, надеяться, любить.

И, поборов своё незнанье,

Сквозь боль и темень к свету плыть.

Ты, пролистав судьбы страницы,

Огня чужого пригубив,

Играя с юною тигрицей,

Своей души не погуби…

Аня ждала ответа – письма или звонка. Какой-нибудь реакции. Но её не было. «Ну, и наплевать! И не моё это дело! И пусть как хочет!» – внушала себе Анюта. Но через пару недель снова наступила бессонная ночь, разродившаяся целой поэмой, которая заканчивалась так:

Есть искры, что греют в морозы,

В них меньше жары, чем тепла.

А есть… Ну, ты помнишь, как в грозы

Деревья сгорают дотла?..

Тебя я спасти не умею.

Слова мои – точно не те.

Мгновеньем от боли немею.

И снова молчу в пустоте.

И всё же мой бред неуклюжий

Придётся тебе проглотить,

Ведь кроме тебя – ну кому же

Могу свою боль я излить!..

Адресат по-прежнему молчал. «Может, у неё и почтового ящика-то нет!» – догадалась Аня и позвонила. Варвара разговаривала с ней спокойным и даже весёлым голосом, была на удивленье трезва и подтвердила получение двух конвертов со стихами.

- Ты знаешь, если честно, я ничего не поняла, - сказала она, как будто извиняясь. – Наверное, ты что-то хотела мне сказать своими стихами, но… Лучше бы ты приехала и прозой всё объяснила. Нам, физикам, лучше тезисно – без лишней лирики! Правда, приезжай!

- А ты… - замялась Аня, - одна или…

- Или, - довольно жёстко ответила Варвара. – Ну, так приедешь?

- В другой раз.

Потом они ещё изредка звонили друг другу – в основном, чтобы поздравить с днём рождения или сообщить какую-нибудь важную информацию. Но Аня всё равно помнила, что она главный человек в Варвариной жизни, хотя теперь уже не очень понимала, что означает эта фраза.

«Ну, что бы она ни означала, а позвонить-то я Варваре могу в любое время суток! В конце концов, она меня сто раз по ночам будила своим пьяным бредом. Я её никогда не понимала – просто терпела. А сейчас и сама в её положении. Скажу, что рушится моя правильная трезвая жизнь, что никому я не нужна со своей заботой… И вообще…» – что «вообще», Анюта додумать не успела, потому что на том конце провода недовольно рявкнул Варварин голос:

- Слушаю! Здравствуйте!

- Это я… - промямлила Аня.

- А-а, - узнала Варвара. – Ты что звонишь среди ночи?

- Да так…

- Слушай, мне в семь часов вставать, имей совесть! – и из трубки посыпались гудки.

Аня набрала ещё раз номер, чтобы сказать Варваре, что так нельзя, что она всего один раз позвонила ночью – потому что ей плохо и больше некому позвонить, и что нельзя бросаться такими фразами, как «главный человек в жизни»…Но Варвара больше не взяла трубку.

«Вот и всё, - подумала Аня. – И она туда же. Ну и пусть». Слёзы кончились. И Аня пошла спать.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ