КОЕ-ЧТО ИЗ ДЕТСТВА. Продолжение

*  Итак,  что  я  теперь  имела,  и  с  чем  предстояло  осваиваться,  привыкать  и  адаптироваться  в  жизни?
 А  поимела  я  -  вот  что:  начну  с  лица.  Оно  -  сильно  видоизменилось
Зрачок  правого  глаза   потянуло  в  наружный  угол,  появилось  двоение  в  глазах,  рот  -  перекосило,  отчего  речь  стала  затруднительной.  А  при  ощупывании  головы  справа  -  чувствовалась  какая-то  впалость,  натянутая  кожей,  размером  с  маленькое  блюдце.  И  что-то  случилось  с   левой  рукой:  её  как-то  неестественно  вывернуло,  и  она  вообще  перестала  мне  подчиняться.  О  ногах  пока  ничего  не  могла  сказать,
так как  вставать  мне  пока не  разрешали.  И  еще.  У  меня  после  травмы  значительно  ослабел  мочевой  пузырь,  поэтому,  уж  если  приспичит  -  нужно  было  немедленно  подкладывать  судно.  Это  в  10  лет-то:  стыд  и  позор!  Но  в  глубине  души  я  была  убеждена,  что  это  мое  состояние  -  временно,  и  стоит  немного  подождать  -  всё  восстановится .  Или  же,  я  проснусь   однажды  -  и  кошмарный  этот  сон   закончится.  Но  проходили  дни,  недели,  а  сон  всё  не  кончался…
-  Вика,  к  тебе  гости! – сказала  бабушка, входя  в  комнату.
На  этот  раз  пришли  родители  Лёвы  Мусаяна,  того  парня,  который  меня  сбил  на  мотоцикле.  Они  принесли  мне   в подарок  новые  туфельки,  лаковые.  Ага,  как  будто,  я  могла   ходить!  Ну,  ничего,  когда-нибудь  же  я  встану  и пойду…  Бабушка  угостила  их  чаем  с  ореховым   рулетом,  обменялись  дежурными  фразами  о  здоровье  и,  вскоре,  они  засобирались  домой.  На  прощанье  они  спросили:
-  Вика, а  ты  поедешь  летом  с  нами  на  море?
                13.
-  Поеду,  -  согласилась я,  -  только,  если  поедет  бабушка…
Они   ничего  не  сказали,  попрощались  и  ушли.  Больше  мы  их  не  видели.
А  через  какое-то  время,  с  очередным  визитом,  появилась  у  нас  мой  педиатр  из  детской  консультации – Галина  Ивановна  Мальцева,  очень  внимательная  и  душевная  женщина.  Осмотрев  меня,  она  сделала  мне  назначения,  переговорила  с   мамой,  и  вставать  -  опять  не  рекомендовала.
-  Вика!  Ты  пока  еще  очень  слаба.  А  если  встанешь  - голова закружится  -   упадешь,  да  еще  вдруг,  головой  ударишься.  А  голову  теперь  тебе  надо  особенно  беречь!  Нет,  пока  еще  полежи  немного.  Я  скажу,  когда  можно  будет  встать.  А  пока  -  учись  только  сидеть.
Но сидеть – я  почти  уже  умела.  По  крайней  мере,  голова  уже  у  меня  не  падала,   но  слабость  цепко  держала  в  своих  липких  лапах.

                Бабушка

 Бабушка  стирала. У  нее,  в  ванной,  то и  дело  включалась - выключалась стиральная  машина, и  она,  отжав  постиранное  белье,  выносила  его   на  улицу,  чтобы  развесить.  Была  зима.  Я  лежала  на  диване  в
комнате,  и  мне  было  очень  скучно.  «И  долго  я   буду  вот  так  лежать?» -  возникла  вдруг  в  голове  мысль.  «Так  -  можно  пролежать  и  год,  и  два!  Нет,  надо  что-то  делать!»  -   И  я  решила  встать  сама  и  сделать  несколько   шагов.  До  сих  пор,  садиться  мне  помогали  бабушка  или  мама.  Но  мама  была  на   работе,  а  бабуля  -  занята  домашними  делами.  «Как  удивилась  и  обрадовалась  бы  бабушка,  увидев   меня  вставшей  на  ноги…»   -  Мысли  сменяли  одна  другую,  рисуя  самые  оптимистические  картины...

                14.
Но!  Одно  дело  подумать  и  принять  решение,  и  совсем  другое  -  воплотить  его  в  действительность.     Сначала  я попробовала  опереться  на  локти  и  поднять  голову.  Это  удалось,  но  не  сразу.  На  большее  -  сил  не  хватило:  в  голове  запульсировало,  а  руки  задрожали.  От  затраченной  энергии  -  участилось  дыхание.  Но  отступать  я  не  хотела.  «А  что,  если    повернуться  на  бок  и   попробовать  с  этого  положения  сесть?»    Поворачивание  на  бок   тоже  потребовало  немалых  усилий,  но  желание  сесть  самостоятельно,  без  посторонней  помощи  -  было  выше.  И  вот  -  я  уже  на  боку.  Первый  этап  был  преодолён!  Теперь  надо  было  ноги  сдвинуть  к  краю  дивана  и  попытаться  их  свесить.  И  мне  это  удалось!  Отдохнув  немного,  я  снова  начала  опираться  на  руки,  чтобы  оторвать  спину  от  дивана.  Не  знаю,  сколько  прошло  времени,  но  всё-таки,  я  села!  Лоб  покрылся  холодным  потом,  а  тело  дрожало.  «Нет,  я  не  сдамся,  я  должна  встать!» -  подстегивала  я  сама  себя.   Опершись  ладонями  о диван,  я  подвинулась  к  самому  краю. Когда  ступни  коснулись  прохладного  пола,  по  телу,  будто, ток  пробежал…  «Ну, вставай!  Ты  должна!»  -  говорила  я  себе. И  я  -  встала! Это  была  победа.  Неимоверно  закружилась голова, ноги  -  затрусило,  а  перед  глазами  поплыли  черные  круги…  «Я  должна  сделать  хоть  один  шаг, хоть  один  маленький  шажочек…»  Разведя  руки  в  стороны,  чтоб  хоть  немного  удержать  равновесие,  я  передвинула  вперед  ногу.  Получилось!  «Нет,  еще,  хотя  бы  один  шаг…»    Качаясь,  как .на  канате,  сделала  еще  пару  шажков.  Восторг  смешивался  со  слабостью,  меня  качало,  ноги  дрожали,  но диван  оставался  позади.  «Может,  вернуться  и  лечь?  Там  -  безопасно…» -  мелькнула  спасительная  мысль.  Но  до  дверей  в  коридор  было  ближе,  чем  до
дивана  -  и  я  сделала  еще  несколько   маленьких  шагов.  Вот  и  дверь!  На  открывание  двери  ушли  последние 
                15.
силы,  и  я  поняла,  что  на  большее  меня  не  хватит.  Но  всё-таки  я  выползла  в  коридор  и  тут  же,  обессиленная,  растянулась  на  полу.  Честно   говоря,  в  тот  момент  я  сильно  испугалась:  не  навредила  ли  я  сама  себе?  И  смогу  ли  я  после  этого  ходить?  И  что  скажет  бабушка, увидев  меня  здесь,  лежащей  на  холодном  полу?

 К  счастью  ничего  страшного  не  случилось.  Я  не  навредила  себе,  но  почему-то  начала  вздрагивать  при  каждом  резком  звуке…
Позже, когда  мне  выливали  испуг,  на  воске  отобразилась  девочка  лежащая  на  полу.  Вот  и  не  верь  после  этого  бабкам!

Раннее,   приятное  утро  1972  года  коснулось  окна  нашей  спальни.  Зима.  Мы  с  бабушкой  только  что  проснулись.  Что-то  я  бабушке  начала  рассказывать,  как  она  вдруг   мне  говорит:
-  А  ты  знаешь,  Викочка,  у  тебя  ротик  почти  совсем   выровнялся…  Вот  бы  еще  ручку   у  тебя  отпустило… -  я  тогда не понимала,  почему  именно  ручку?  Нога- то  главнее!  «Эх,  бабушка!  -  подумала  я,  -  пройдет  еще совсем   немного  времени  -  и  у  меня  всё  восстановится!» -  в  этом  я  была  уверена  на  все  100%.
После  того,  как  я  сделала  первые  шаги  -  лежать  целыми  днями  в  постели  я   не  соглашалась.  Была  бы  моя  воля,  то  я  бы  уже  и  в  школу  снарядилась.  Тогда  мне  казалось,  что  я  вполне  нормально  хожу:  со  стороны-то  себя  не  увидишь…    И  еще  мне  очень  хотелось  поехать  с  бабушкой  на  Украину  -  к  своей  двоюродной  сестре  и  бабушкиной  старшей  внучке  Тане,  к  которой  мы  всегда   ездили  на  летние  и  зимние  каникулы.  Мне  так  хотелось  скорее  похвастаться  своими  успехами:  ведь  врачи  говорили,  что  я  встану  не  раньше,  чем  через год.  А  тут  прошло  каких-то  полтора  месяца  после  больницы, и  я  -  уже  хожу!  Конечно,   
                16.
приходилось  кое-где  еще  держаться  за  стенку,  но  все-таки  это была,  пускай  маленькая,  но  победа.  Омрачало 
 моё  настроение  только  то,  что,  вынужденно,  я  оставалась  в  школе  на  второй  год.  Но   старалась  об  этом  много  не  думать:  ведь  не  по  успеваемости  же  меня  оставляли,  а  по  болезни…
Да,  я  начала  ходить  немного   по  дому,  но  чтобы  выйти  на  улицу  -  об  этом  и  речи  не  могло  быть:  слишком  слабенькой  я  еще  была…
И  все-таки,  мы  поехали  с  бабушкой  на  Украину.  Я  так  этого  хотела,  и  так  старалась  приблизить  эту  поездку,  что  усиленно  занималась  лечебной  физкультурой  и  выполняла  все  предписания  своего  врача.
И вот,  мы  у  Тани – моей  двоюродной  сестры.  Когда  нас  встретили,  она,  конечно,  не  подала  вида,  что  я  сильно  изменилась.  Спустя  много  лет,  она  мне  призналась:  «Когда  я  тебя  увидела  после  травмы,  мне  хотелось  кричать  -  такая  ты  была  пастозная…»
Где-то  недели  через  две  после  приезда,  Таня  устроила  меня  в  местную  Грязеводолечебницу.  Вспоминаю  об  этом  периоде   с  теплотой,  потому  что  именно  там  меня  так  хорошо   поддержали,  что  не  сразу,  но  это  стало  заметно:  я  уже  могла  пройти  значительно  больше,  чем  раньше,  и  уже  не  наклонялась  вперед,  когда  шла  с  кем-нибудь  под  руку.
Моим  лечащим  врачом  в  лечебнице  был  врач  со  смешной  фамилией  Колбаса.   Да,  именно  так:  его  звали  Пал  Палыч  Колбаса.  Это  был  удивительно  добрый  и  мягкий  человек.  Помню,  вызвал  он  меня  к  себе  в  кабинет  для  очередного  осмотра,  и  я  заметила    у  него  на столе  2  медицинских  молоточка.
-  Пал  Палыч,  а для  чего  Вам  два  молоточка?  Подарите  мне  один!  -  он  не  смог   мне  отказать,  и  в  палату  я  вернулась  с  докторским  молоточком,  который  он  мне,  конечно,  не  подарил,  а  дал  во  временное  пользование. 

                17.
И,  которым,  я  успешно  «лечила»     всех женщин  в  палате.
Палата  была  просторная,  огромная  -  где-то,  коек  на   15!   Сначала  женщины  отнеслись  ко  мне  настороженно:  видимо,     мой  вид  не  очень   располагал   к  симпатии…  Но,  пообщавшись  со мной,  они  попривыкли  и,  между  собой,   стали  называть  меня  «старухой».
 
Адаптация

Грязеводолечебница,  конечно, хорошо,  но  этого  было  мало.  Бабушка  с  мамой  начали  добиваться  для  меня  санаторной  путевки.  Но  куда  бы  они  ни обращались,  ответ  был  один:  «Путевок  нет!»   А  нужен  был  профильный  санаторий,  именно  по  моему  заболеванию.
Мне  почему-то  казалось,  что  если я  попаду  в  санаторий,  то  там  меня  обязательно   вылечат  полностью…И  не  нужно  будет  уже  проходить  эти   нескончаемые  курсы  лечения  и   посещения  поликлиники  с  ее  бесконечными  очередями!  Но  проходили  недели  и  месяцы,  а  достать  путевку  было  практически   невозможно.
Лето  плавно  перетекло  в  август,  и надо  было  готовиться  к  школе.  А  я  так  по  ней  соскучилась!  Но  перед  этим  мы  с  бабушкой   нанесли  очередной визит  в  детскую  консультацию.   Узнав,  что  я  собираюсь  продолжить  обучение  в  школе,  Галина  Ивановна,  по  доброте  душевной,  предложила  мне  выписать  направление  в  спецшколу.
-  Зачем?  Викочка  пойдет  в  свою   родную  школу.  Правда,  она  пропустила  один  год  по  болезни,  но  это  ничего. -  голос  бабушки  был  тверд,  как  никогда. 
-  А  не  навредят  ли  Викочке  умственные  нагрузки?  Ведь  девочка  перенесла  тяжелую  травму  головы…
-  Ничего  не  навредят!  -  сказала  бабушка.  -  Она,  вон, стихи  стала  сочинять  с  подружками. 
 Выражение  лица  педиатра  было  недоверчивым.
                18.
Я  сидела  ни  жива,  ни  мертва,  боясь,  что  меня  обязуют  ходить в  другую  школу… А  хорошо  это  или  плохо  -  я 
 еще  не  понимала …Но  бабушка  оказалась  настоящим  бойцом  и  отстояла  любимую  внучку.  И  насчет  стихов  бабушка  не  обманула.
После  травмы  с  моими  мозгами  что-то,  видимо,  произошло  и  их  как-то  «перевернуло»,  потому  что  я,  безумно  любившая  до  этого  математику  и  витиеватые  формулы,  вдруг  вообще  потеряла  к  ним  всякий  интерес  и  до  трепетности  полюбила  стихи,  которые раньше  на  дух  не  переваривала.  Кроме  того,  попробовала  сама  их  сочинять,  и  у  меня  получилось!   А  начиналось  это  так.
Сидим  мы  втроем   с  девчонками  за  столом,  в  резной  деревянной  беседке,  увитой  виноградом,  которую  самостоятельно,  на  ощупь,  построил  наш  замечательный  сосед  Борис  Иванович  Титов  -  совершенно  слепой  человек.  Он  в  Великую  Отечественную  потерял  зрение  и  теперь,  вместе  со  своей  женой,  Маргаритой  Павловной  -  изумительной  женщиной,  работали  в  нашей  школе  учителями  пения.  Соседи были  -  потрясающие!
Значит,  сидим  мы  и  играем  в  «Города,  реки..»  Тут  неожиданно  потянуло  прохладой  и  весело  прыснул  летний  дождик.  На  раскаленной  асфальтовой  дорожке  образовались  лужицы.  А  виноградные  листья,  встретившись  с  долгожданной  влагой,  захлопали  в  свои  широкие  ладошки:  «Ура,  ура,  дождик!»  Но  дождь  был  недолгим,  зато  настроение  приподнял  буквально  всем.  К  лужице  на  асфальте  слетелись воробьи  и  начали  радостно  полоскаться  в  дождевой  воде.  Мы,  девчонки,  отложив  игру,  с  упоением  наблюдали  за  этим  птичьем  действом.  Закончив  свое  дело,  воробышки  со  щебетом,  чириканьем,  весело  улетели,  унося  капельки   лужи  на  своих  изящных  лапках.  А один  из  них,  самый  толстый,  остался   стоять  в  лужице.  Было  уморительно  наблюдать,  как  он  степенно  и  тщательно  моет свои  перышки.
                19.
Тут   у  меня  вырвалось:
-  А давайте,  сочиним  стишки  про  воробьев!  -  и  первая  начала: 
Зачирикал  воробей:
-  Обливайся,  не  робей!
Чики-вики,  чик-чирик,
Я  давно  к  воде  привык!
-  Да  ну!  Вот  еще… -  произнесла  Людка.  А  Алла  задумалась   ненадолго,  и  через  некоторое  время  тоже  выдала  продолжение  к  стишку.  Нас  это  увлекло  и  мы  вдвоем  сочинили  воробьиный  стишок   на  целую  страницу.
-  Девчонки,  а  давайте  отправим  его  в  Москву?
Недолго  думая, мы  накатали  письмо  на  целый тетрадный  лист.  Я  принесла  из  дома  конверт  и мы  начали  его подписывать.  Точного  адреса  не  было,  поэтому  мы подписали:   Москва,  редакция  Центрального  телевидения.  Обратный  адрес  значился  мой.
Ближайший  почтовый  ящик   висел  на  хлебном  магазине,  и  мы  отправились  отсылать  письмо.
-  Девчонки!  А  вдруг  к  нам  приедут  и  скажут:  «Вы  такие  молодцы – стихи  сочиняете!  Собирайтесь:  мы  приехали  за  вами!»
-  Ой,  я   платьев  наберу… -  воскликнула  Алка.
-  Да  причем  здесь  платья?   Нам  - тему  дадут,  чтоб  дальше   писали!
Короче,  письмо  отправили  и  вскоре  совсем  забыли  про  него. Было  еще  несколько  стихотворений,  сочиненных  на пару.  Но  потом  Алла  с  Людой  были  заняты  учебой  в  двух  школах  -  средней  и  музыкальной,  а  меня  так  затянуло стихосложение,  что  я  уже  не  мыслила  себя  без  сочинительства.   Но  это  случилось  гораздо  позже.

Итак,  наступило  первое  сентября.  В  школу  меня  провожала  бабушка.  Как  только  нас  увидели  у  решетчатых  ворот   школы,   девчонки  из  моего  класса 

                20.
тут  же  обступили  меня  и  стали  тянуть  с  собой.  Но  бабушка  сказала:
-  Девочки!  Вика  теперь  не  с  вами  будет  учиться:  она  снова   пойдет  в  4-ый  класс.  Вы  же  понимаете,  что  она  целый  год  не  училась… -  По  таким  знакомым  лицам  пробежал  холодок  разочарования,  и  девчонки,  не  сразу,  но  рассосались.
Новый  класс  меня  встретил  спокойно,  но  и  не  особенно тепло,  скорее настороженно.  Гораздо  позже,  примерно  через  полгода,  мы  попритерлись  друг  к  другу,  когда  я  уже  приобрела  статус  твердой  хорошистки.  Позднее,  кто-то  из  учителей  сказал  моей  бабушке:
-  Вашей  Вике  можно  было  не  пропускать  год:  она  прекрасно  бы  училась  и  в  своем  классе.
Жизнь  наладилась.  От  физкультуры  я  была  освобождена,  а  на  уроках  труда  мне  девочки  помогали вставить  нитку  в  иголку.  Но  не  всегда  у  меня  всё  получалось,  поэтому  вместо  шитья  я  рифмовала  слова:  «иголка  -  заколка,  машинка -  балеринка»,  ну, и  так  далее.  Зоя  Романовна – наша  учительница  по  труду, махнула  на  меня  рукой  и  вообще  перестала  обращать  внимание,  хотя  и  была  крайне  не  довольна,  но  вида  не показывала.  Да,  швея  из  меня  не  получилась,  но  пришить  пуговицу  или  вставить  резинку  я,  все - таки,  могу…
На  уроках,  когда  сильно  доставала  меня  моя  левая  рука  (она  не  болела,  но  ее  напрягало  и выкручивало  ТАК,  как  будто  мое  присутствие  ей  очень  мешало),  я  ее  отводила  за  спинку  стула,  и  только  в  таком  натянутом  положении    можно  было  спокойно  писать.   Нога,  в  положении  сидя,  меня  не тревожила  вообще.  Зато,  когда  я  шла,  левый  голеностоп  подворачивало,  причем,  не  шаг  за  шагом,  а  совершенно  неожиданно,  как  будто,  он  жил  отдельно  от  меня.  Вот,  в  возрасте  10  лет  я  доходчиво  узнала,  что  ТАКое  «левосторонний  гемопарез», 

                21.
и  КАК  выражаются  «остаточные  явления  после  тяжелой  черепно-мозговой  травмы».

Не  сложились  у  меня  отношения  с  математикой.  Но  я  старалась,  как  только  могла.  Дело  в  том,  что  до  травмы  я  училась  еще  по  старой  программе,  а  после  -     влилась  уже  в  совершенно  новую.  Вернее,  совсем  не  влилась.  Ну,  никак  она  в  меня  не  вкладывалась!   И  учительница  попалась  замечательная  -  Ирина  Александровна  Малинковская.  Она  с  такой  любовью  преподавала  нам  свой  предмет ,  что  не  любить  его  было  просто  невозможно.  Но  в  мою  голову  он,  почему-то,  не  заходил.  Ирина  Александровна  это,  конечно,  видела,  и  особо  многого  от  меня  не  требовала.  Это  было  снисхождение,  которого  я  очень  боялась,  и  которое  чувствительно  царапало  мою  детскую  душу.  Но  я  ничего  не  могла  с  собой  поделать.  Поэтому  приходилось  смиряться.  Зато,  по  остальным  предметам  меня  не  щадили  и  требовали  полной  самоотдачи.  Отдушиной  являлись  уроки  русского  языка  и  литературы.  А  заучивание  наизусть  запавших  в  душу  стихов  -  стало  просто  наслаждением.  Я  их знала  очень  много  и  на  любую  тематику.  Помню,  стихотворение  Константина  Симонова  «Сын  артиллериста»  я  выучила   целиком еще  летом,  как  только  купила  в  книжном  магазине   учебник  литературы  для  4  класса.

 ***
-  Вика, просыпайся, а  то в  школу  опоздаешь… Ты  посмотри,  сколько  снегу  навалило!  Ну,  поднимайся.  -  Я  слышала  бабушкин   голос,  осознавала,  что  надо  собираться  в  школу,  но  вставать  не  хотелось:  так  было уютно  под  теплым,  мягким  одеялом!  «Вот   бы  снегу  навалило  столько,  чтоб  даже  и  дверь  на  улицу 

                22.
невозможно  было  открыть... -  сопя  в  одеяло,  фантазировала я.  -  Но  у  нас  в  Грозном  такого  никогда 
 не  будет!»    Сегодня  в  школу  не  хотелось.  Поваляться  бы  немного,  понежиться,  но  долг  призывал  вставать.  Как  я  и  предполагала,  снегу  «навалило»  с  гулькин  нос,  поэтому  дверь  открылась  легко  и  свободно.  Но  как  же приятно  было,  выйдя  из  натопленной  квартиры,  вдохнуть  свежего  утреннего морозца! 
В  этот  день   я  в  школу  шла  одна:   у  бабушки  пошаливало  сердце,  и  я  уговорила  ее  меня  не  провожать.  До  школы  было  недалеко – всего-то  выйти  из  своего  городка,  перейти  две  дороги  и,  вот  она  школа!  Обуваясь  дома,  я  так  удобно  подложила  в  сапожок  бинт,  чтобы  нога  меньше  подворачивалась,  и  идти  было,  на  редкость,  легко.  Да  еще  и  свежевыпавший  снежок  улучшал  настроение.
Наш  городок  заканчивался  двухэтажным  домом.  И  чего  меня  вдруг  дернуло  сойти  с  пешеходной  дорожки  на  присыпанную  снегом  траву?   Но  так  захотелось  пройти  по  этому  белоснежному,  еще  никем  нетронутому,  покрывалу…  Да  уж,  самоуверенность  меня  подвела:  нога  скользнула  -  я  потеряла  равновесие  и  тут  же  распласталась  на  этом,  таком  вожделенном,  покрывале…Бог  шельму  метит!  На  этот  раз  Он  выбрал  меня.
«Господи,  хотя  бы  никто  не  увидел…» 
С  первых  трех  попыток  подняться  не  удалось.  Своим  копошением  я  уже  разгребла  вокруг  себя  весь  снег,  обнажив  примороженную  травку,  которая  надо  мной,  как  будто,  насмехалась:  «Так  тебе  и надо!  Не  будешь  ходить,  где  люди  не  ходят…»  Ухватиться  было  не  за  что,  бинт  в  сапоге  уже  давно  съехал  в другую  сторону,  и  стопа  от  этого  безбожно  начала  подворачиваться.  Опереться  на  нее   не  получалось.  Накатывала   тревога:  «Так  и  в  школу  можно  опоздать!  А  если  кто  увидит  -  тут же расскажут  бабушке  и  ей  станет   еще  хуже…»
                23.
Я  копошилась,  как  жук  в навозе.  Встать   у  меня  не получалось.  Устала,  дыхание  участилось.  После 
 небольшого  передоха,  снова  повторила  попытку  встать.  Не  знаю,  сколько  прошло  времени,  но  все-таки,  одна  из  моих  попыток   подняться  -   увенчалась  успехом.
В  школу  я  не  опоздала.  День  прошел,  как  нельзя  хорошо,  но  когда  я  возвращалась  домой,  то  с  опаской  смотрела  на  место  своего  падения.
 Навстречу  мне  приближалась  тетя  Шура  -  пожилая  дама,  проживающая  как  раз  в  двухэтажном  доме,  на  втором  этаже,   окна  которого    равнодушно  взирали  на  мое  сегодняшнее  падение.  Поздоровавшись,  я  хотела  продолжить  свой  путь,  но  она  сказала:
-  Вика,  слушай!  Я  видела,  как  ты,  бедненькая,  сегодня  утром  упала. Ты  так  долго  не  могла  подняться… Уже  хотела  спуститься  помочь  тебе,  но  побоялась,  что опоздаю… Потом  гляжу  -  ты  и  сама  поднялась…Молодец!
-  Только  бабушке  ничего  не  говорите! -  сказала  я  и  пошла  своей  дорогой.  На  душе  было неприятно:  ведь  она  видела,  как  я  корячилась… И  с  таким  упоением  рассказывает  об   этом!  Могла  бы  и  промолчать,  ради  приличия…
Но  все  неприятности  когда-нибудь  заканчиваются.
Дома  меня  ожидал  сюрприз.  На  кухонном  столе  лежал  большой  официальный  конверт.
-  Как  твое  сердце,  бабуль?  -  спросила я.
-  Да  ничего.  Отпустило… Тут  тебе  письмо  из  Москвы…
-  Что,  путевку  в  санаторий  прислали?
-  Да  нет.  Сама  почитай…-  бабушка   довольно  улыбалась.  Мое  сердечко  приятно  защекотало…
На  белом  лощеном  бланке,  вверху  которого, на  голубом  фоне,  была  изображена  Останкинская  башня,  указывался  обратный  адрес:  Москва,  ул. Королева, 12.  «Редакция  литературных  и  художественных  программ».

                24.
В  письме  писалось,  что  какие  мы  молодцы,  девочки,  Алла  с  Викой,  такое  замечательное  стихотворение  про  воробья  сочинили.  В  нем  столько  света,  тепла,  задора, 
но,  к  сожалению,  оно  еще  очень  сыроватое  для  публикации,  надо  больше  читать  стихов,  расширять  свой  кругозор – и  тогда  все  получится.  Письмо заканчивалось  пожеланием  дальнейших  творческих  успехов.
Я  перечитывала  письмо  несколько  раз.  Это  была  такая эйфория  возвышенных  чувств…  От  письма  исходило  столько  тепла,  как  будто,  сама  Москва  погладила  меня  по  голове  своей  доброжелательной  рукой.
-  Бабуль,  я   сбегаю – Алле  письмо  покажу?
-  Конечно.  Только  не  упади от  радости-то!
Аллы  дома  не  было:  ее  родители  получили  квартиру  в  районе  «Березки»  и  съехали  от бабушки  с  дедушкой.  Но  Алка  осталась  учиться  в  нашей  школе.  Радость  откладывалась  на  другой  день…
Зато  Люда,  прочитав  письмо,  пришла  в  такой  неописуемый  восторг,  что  тут  же  побежала  делиться  новостью  по  телефону  со  своей  мамой,  которая  тоже  находилась  на  работе. 
Потом  еще  были  письма  и  из  Центрального  телевидения,  и  из  «Пионерской  правды».  Особенно  льстило,  когда  на  бланке  «Пионерской  правды»  я  читала  «Памятку  юнкору».
Но  это  была  уже  только  моя  переписка:  Аллу  стихи  больше не  интересовали,  а  я  не  смогла  остановиться.  Где-то  глубоко  в  душе  начинало  звучать,  появлялась  строчка,  рифма…  Это было  похоже  на  чудо.  Нельзя  сказать,    что  вдохновение  сопровождало  меня  постоянно,  но  рифмовать  слова  было так  увлекательно! 
Переписка  с  московскими  редакциями  длилась  вплоть  до  8  класса,  пока  я  не  показала  свои  письма  в  редакции  местной  газеты  «Комсомольское  племя».

                25.
-  Ну  зачем  же сразу  в  Москву  посылать,  когда  надо  сначала  попробовать  на  местном  уровне…  -  сказала  мне  в  редакции  газеты  заведующая  отделом  по  делам  с творческой  молодежью  Малика  Гортикова.
 И  я  стала  частым  гостем  в  редакции  газеты, где  меня  уже  хорошо  знали  и принимали,  как  свою.  Но  это  было  позднее,  а  пока,  к  окончанию  пятого  класса, у  меня возникла  идея  обратиться  в знакомые  мне  московские  редакции  с  просьбой  о  санаторной  путевке.  Но  перед  этим  мы  с  бабушкой  нанесли  визит  в  Грозненское  министерство  здравоохранения,  где  нам  в  очень  вежливой  форме  объяснили,  что  путевок  нет,  а  если  и  появятся,  то  нам  с бабушкой  будет  не  по  карману  ее  приобретение.  Очень  хорошо  помню  эту  дородную  женщину  с  высокой  прической,  кажется,  фамилия  ее была  Волошина.
Я  написала  сразу  в  три   адреса,  да  еще  и свой  стих  в  заключение  прилепила.  Писала:  как  же  так?   У  нас  в  стране  всё  лучшее – детям,  а  тут  ребенку  с  серьезными  проблемами  со  здоровьем  - санаторно-курортной   путевки  не  добиться!  Где  же эти  путевки?
Буквально  через  две  недели  нас  срочно  вызывают  в  Минздрав,  и  та  же  самая  Волошина,  встретив  нас  с  бабушкой  еще  на  пороге  министерства,  спрашивает:
-  Ну,  зачем  же  вы  жаловались  в  Москву?  Мы  бы  и  сами  что-нибудь  придумали…
-  Так  писала  не я,  -  сказала  бабушка. -  Писала  сама  Вика.  Потому  что  ей  хочется  тоже  быть  здоровой  девочкой.
Предложили  на  выбор  две  путевки:  куда пожелаем  -  в  Калугу  или  Евпаторию?  Причем,  абсолютно  бесплатно!
Мы  выбрали,  конечно,  Черное  море.
***

Продолжение следует.

© Copyright: Виктория Джура, 2021

Регистрационный номер №0497649

от 23 августа 2021

[Скрыть] Регистрационный номер 0497649 выдан для произведения: *  Итак,  что  я  теперь  имела,  и  с  чем  предстояло  осваиваться,  привыкать  и  адаптироваться  в  жизни?
 А  поимела  я  -  вот  что:  начну  с  лица.  Оно  -  сильно  видоизменилось
Зрачок  правого  глаза   потянуло  в  наружный  угол,  появилось  двоение  в  глазах,  рот  -  перекосило,  отчего  речь  стала  затруднительной.  А  при  ощупывании  головы  справа  -  чувствовалась  какая-то  впалость,  натянутая  кожей,  размером  с  маленькое  блюдце.  И  что-то  случилось  с   левой  рукой:  её  как-то  неестественно  вывернуло,  и  она  вообще  перестала  мне  подчиняться.  О  ногах  пока  ничего  не  могла  сказать,
так как  вставать  мне  пока не  разрешали.  И  еще.  У  меня  после  травмы  значительно  ослабел  мочевой  пузырь,  поэтому,  уж  если  приспичит  -  нужно  было  немедленно  подкладывать  судно.  Это  в  10  лет-то:  стыд  и  позор!  Но  в  глубине  души  я  была  убеждена,  что  это  мое  состояние  -  временно,  и  стоит  немного  подождать  -  всё  восстановится .  Или  же,  я  проснусь   однажды  -  и  кошмарный  этот  сон   закончится.  Но  проходили  дни,  недели,  а  сон  всё  не  кончался…
-  Вика,  к  тебе  гости! – сказала  бабушка, входя  в  комнату.
На  этот  раз  пришли  родители  Лёвы  Мусаяна,  того  парня,  который  меня  сбил  на  мотоцикле.  Они  принесли  мне   в подарок  новые  туфельки,  лаковые.  Ага,  как  будто,  я  могла   ходить!  Ну,  ничего,  когда-нибудь  же  я  встану  и пойду…  Бабушка  угостила  их  чаем  с  ореховым   рулетом,  обменялись  дежурными  фразами  о  здоровье  и,  вскоре,  они  засобирались  домой.  На  прощанье  они  спросили:
-  Вика, а  ты  поедешь  летом  с  нами  на  море?
                13.
-  Поеду,  -  согласилась я,  -  только,  если  поедет  бабушка…
Они   ничего  не  сказали,  попрощались  и  ушли.  Больше  мы  их  не  видели.
А  через  какое-то  время,  с  очередным  визитом,  появилась  у  нас  мой  педиатр  из  детской  консультации – Галина  Ивановна  Мальцева,  очень  внимательная  и  душевная  женщина.  Осмотрев  меня,  она  сделала  мне  назначения,  переговорила  с   мамой,  и  вставать  -  опять  не  рекомендовала.
-  Вика!  Ты  пока  еще  очень  слаба.  А  если  встанешь  - голова закружится  -   упадешь,  да  еще  вдруг,  головой  ударишься.  А  голову  теперь  тебе  надо  особенно  беречь!  Нет,  пока  еще  полежи  немного.  Я  скажу,  когда  можно  будет  встать.  А  пока  -  учись  только  сидеть.
Но сидеть – я  почти  уже  умела.  По  крайней  мере,  голова  уже  у  меня  не  падала,   но  слабость  цепко  держала  в  своих  липких  лапах.

                Бабушка

 Бабушка  стирала. У  нее,  в  ванной,  то и  дело  включалась - выключалась стиральная  машина, и  она,  отжав  постиранное  белье,  выносила  его   на  улицу,  чтобы  развесить.  Была  зима.  Я  лежала  на  диване  в
комнате,  и  мне  было  очень  скучно.  «И  долго  я   буду  вот  так  лежать?» -  возникла  вдруг  в  голове  мысль.  «Так  -  можно  пролежать  и  год,  и  два!  Нет,  надо  что-то  делать!»  -   И  я  решила  встать  сама  и  сделать  несколько   шагов.  До  сих  пор,  садиться  мне  помогали  бабушка  или  мама.  Но  мама  была  на   работе,  а  бабуля  -  занята  домашними  делами.  «Как  удивилась  и  обрадовалась  бы  бабушка,  увидев   меня  вставшей  на  ноги…»   -  Мысли  сменяли  одна  другую,  рисуя  самые  оптимистические  картины...

                14.
Но!  Одно  дело  подумать  и  принять  решение,  и  совсем  другое  -  воплотить  его  в  действительность.     Сначала  я попробовала  опереться  на  локти  и  поднять  голову.  Это  удалось,  но  не  сразу.  На  большее  -  сил  не  хватило:  в  голове  запульсировало,  а  руки  задрожали.  От  затраченной  энергии  -  участилось  дыхание.  Но  отступать  я  не  хотела.  «А  что,  если    повернуться  на  бок  и   попробовать  с  этого  положения  сесть?»    Поворачивание  на  бок   тоже  потребовало  немалых  усилий,  но  желание  сесть  самостоятельно,  без  посторонней  помощи  -  было  выше.  И  вот  -  я  уже  на  боку.  Первый  этап  был  преодолён!  Теперь  надо  было  ноги  сдвинуть  к  краю  дивана  и  попытаться  их  свесить.  И  мне  это  удалось!  Отдохнув  немного,  я  снова  начала  опираться  на  руки,  чтобы  оторвать  спину  от  дивана.  Не  знаю,  сколько  прошло  времени,  но  всё-таки,  я  села!  Лоб  покрылся  холодным  потом,  а  тело  дрожало.  «Нет,  я  не  сдамся,  я  должна  встать!» -  подстегивала  я  сама  себя.   Опершись  ладонями  о диван,  я  подвинулась  к  самому  краю. Когда  ступни  коснулись  прохладного  пола,  по  телу,  будто, ток  пробежал…  «Ну, вставай!  Ты  должна!»  -  говорила  я  себе. И  я  -  встала! Это  была  победа.  Неимоверно  закружилась голова, ноги  -  затрусило,  а  перед  глазами  поплыли  черные  круги…  «Я  должна  сделать  хоть  один  шаг, хоть  один  маленький  шажочек…»  Разведя  руки  в  стороны,  чтоб  хоть  немного  удержать  равновесие,  я  передвинула  вперед  ногу.  Получилось!  «Нет,  еще,  хотя  бы  один  шаг…»    Качаясь,  как .на  канате,  сделала  еще  пару  шажков.  Восторг  смешивался  со  слабостью,  меня  качало,  ноги  дрожали,  но диван  оставался  позади.  «Может,  вернуться  и  лечь?  Там  -  безопасно…» -  мелькнула  спасительная  мысль.  Но  до  дверей  в  коридор  было  ближе,  чем  до
дивана  -  и  я  сделала  еще  несколько   маленьких  шагов.  Вот  и  дверь!  На  открывание  двери  ушли  последние 
                15.
силы,  и  я  поняла,  что  на  большее  меня  не  хватит.  Но  всё-таки  я  выползла  в  коридор  и  тут  же,  обессиленная,  растянулась  на  полу.  Честно   говоря,  в  тот  момент  я  сильно  испугалась:  не  навредила  ли  я  сама  себе?  И  смогу  ли  я  после  этого  ходить?  И  что  скажет  бабушка, увидев  меня  здесь,  лежащей  на  холодном  полу?

 К  счастью  ничего  страшного  не  случилось.  Я  не  навредила  себе,  но  почему-то  начала  вздрагивать  при  каждом  резком  звуке…
Позже, когда  мне  выливали  испуг,  на  воске  отобразилась  девочка  лежащая  на  полу.  Вот  и  не  верь  после  этого  бабкам!

Раннее,   приятное  утро  1972  года  коснулось  окна  нашей  спальни.  Зима.  Мы  с  бабушкой  только  что  проснулись.  Что-то  я  бабушке  начала  рассказывать,  как  она  вдруг   мне  говорит:
-  А  ты  знаешь,  Викочка,  у  тебя  ротик  почти  совсем   выровнялся…  Вот  бы  еще  ручку   у  тебя  отпустило… -  я  тогда не понимала,  почему  именно  ручку?  Нога- то  главнее!  «Эх,  бабушка!  -  подумала  я,  -  пройдет  еще совсем   немного  времени  -  и  у  меня  всё  восстановится!» -  в  этом  я  была  уверена  на  все  100%.
После  того,  как  я  сделала  первые  шаги  -  лежать  целыми  днями  в  постели  я   не  соглашалась.  Была  бы  моя  воля,  то  я  бы  уже  и  в  школу  снарядилась.  Тогда  мне  казалось,  что  я  вполне  нормально  хожу:  со  стороны-то  себя  не  увидишь…    И  еще  мне  очень  хотелось  поехать  с  бабушкой  на  Украину  -  к  своей  двоюродной  сестре  и  бабушкиной  старшей  внучке  Тане,  к  которой  мы  всегда   ездили  на  летние  и  зимние  каникулы.  Мне  так  хотелось  скорее  похвастаться  своими  успехами:  ведь  врачи  говорили,  что  я  встану  не  раньше,  чем  через год.  А  тут  прошло  каких-то  полтора  месяца  после  больницы, и  я  -  уже  хожу!  Конечно,   
                16.
приходилось  кое-где  еще  держаться  за  стенку,  но  все-таки  это была,  пускай  маленькая,  но  победа.  Омрачало 
 моё  настроение  только  то,  что,  вынужденно,  я  оставалась  в  школе  на  второй  год.  Но   старалась  об  этом  много  не  думать:  ведь  не  по  успеваемости  же  меня  оставляли,  а  по  болезни…
Да,  я  начала  ходить  немного   по  дому,  но  чтобы  выйти  на  улицу  -  об  этом  и  речи  не  могло  быть:  слишком  слабенькой  я  еще  была…
И  все-таки,  мы  поехали  с  бабушкой  на  Украину.  Я  так  этого  хотела,  и  так  старалась  приблизить  эту  поездку,  что  усиленно  занималась  лечебной  физкультурой  и  выполняла  все  предписания  своего  врача.
И вот,  мы  у  Тани – моей  двоюродной  сестры.  Когда  нас  встретили,  она,  конечно,  не  подала  вида,  что  я  сильно  изменилась.  Спустя  много  лет,  она  мне  призналась:  «Когда  я  тебя  увидела  после  травмы,  мне  хотелось  кричать  -  такая  ты  была  пастозная…»
Где-то  недели  через  две  после  приезда,  Таня  устроила  меня  в  местную  Грязеводолечебницу.  Вспоминаю  об  этом  периоде   с  теплотой,  потому  что  именно  там  меня  так  хорошо   поддержали,  что  не  сразу,  но  это  стало  заметно:  я  уже  могла  пройти  значительно  больше,  чем  раньше,  и  уже  не  наклонялась  вперед,  когда  шла  с  кем-нибудь  под  руку.
Моим  лечащим  врачом  в  лечебнице  был  врач  со  смешной  фамилией  Колбаса.   Да,  именно  так:  его  звали  Пал  Палыч  Колбаса.  Это  был  удивительно  добрый  и  мягкий  человек.  Помню,  вызвал  он  меня  к  себе  в  кабинет  для  очередного  осмотра,  и  я  заметила    у  него  на столе  2  медицинских  молоточка.
-  Пал  Палыч,  а для  чего  Вам  два  молоточка?  Подарите  мне  один!  -  он  не  смог   мне  отказать,  и  в  палату  я  вернулась  с  докторским  молоточком,  который  он  мне,  конечно,  не  подарил,  а  дал  во  временное  пользование. 

                17.
И,  которым,  я  успешно  «лечила»     всех женщин  в  палате.
Палата  была  просторная,  огромная  -  где-то,  коек  на   15!   Сначала  женщины  отнеслись  ко  мне  настороженно:  видимо,     мой  вид  не  очень   располагал   к  симпатии…  Но,  пообщавшись  со мной,  они  попривыкли  и,  между  собой,   стали  называть  меня  «старухой».
 
Адаптация

Грязеводолечебница,  конечно, хорошо,  но  этого  было  мало.  Бабушка  с  мамой  начали  добиваться  для  меня  санаторной  путевки.  Но  куда  бы  они  ни обращались,  ответ  был  один:  «Путевок  нет!»   А  нужен  был  профильный  санаторий,  именно  по  моему  заболеванию.
Мне  почему-то  казалось,  что  если я  попаду  в  санаторий,  то  там  меня  обязательно   вылечат  полностью…И  не  нужно  будет  уже  проходить  эти   нескончаемые  курсы  лечения  и   посещения  поликлиники  с  ее  бесконечными  очередями!  Но  проходили  недели  и  месяцы,  а  достать  путевку  было  практически   невозможно.
Лето  плавно  перетекло  в  август,  и надо  было  готовиться  к  школе.  А  я  так  по  ней  соскучилась!  Но  перед  этим  мы  с  бабушкой   нанесли  очередной визит  в  детскую  консультацию.   Узнав,  что  я  собираюсь  продолжить  обучение  в  школе,  Галина  Ивановна,  по  доброте  душевной,  предложила  мне  выписать  направление  в  спецшколу.
-  Зачем?  Викочка  пойдет  в  свою   родную  школу.  Правда,  она  пропустила  один  год  по  болезни,  но  это  ничего. -  голос  бабушки  был  тверд,  как  никогда. 
-  А  не  навредят  ли  Викочке  умственные  нагрузки?  Ведь  девочка  перенесла  тяжелую  травму  головы…
-  Ничего  не  навредят!  -  сказала  бабушка.  -  Она,  вон, стихи  стала  сочинять  с  подружками. 
 Выражение  лица  педиатра  было  недоверчивым.
                18.
Я  сидела  ни  жива,  ни  мертва,  боясь,  что  меня  обязуют  ходить в  другую  школу… А  хорошо  это  или  плохо  -  я 
 еще  не  понимала …Но  бабушка  оказалась  настоящим  бойцом  и  отстояла  любимую  внучку.  И  насчет  стихов  бабушка  не  обманула.
После  травмы  с  моими  мозгами  что-то,  видимо,  произошло  и  их  как-то  «перевернуло»,  потому  что  я,  безумно  любившая  до  этого  математику  и  витиеватые  формулы,  вдруг  вообще  потеряла  к  ним  всякий  интерес  и  до  трепетности  полюбила  стихи,  которые раньше  на  дух  не  переваривала.  Кроме  того,  попробовала  сама  их  сочинять,  и  у  меня  получилось!   А  начиналось  это  так.
Сидим  мы  втроем   с  девчонками  за  столом,  в  резной  деревянной  беседке,  увитой  виноградом,  которую  самостоятельно,  на  ощупь,  построил  наш  замечательный  сосед  Борис  Иванович  Титов  -  совершенно  слепой  человек.  Он  в  Великую  Отечественную  потерял  зрение  и  теперь,  вместе  со  своей  женой,  Маргаритой  Павловной  -  изумительной  женщиной,  работали  в  нашей  школе  учителями  пения.  Соседи были  -  потрясающие!
Значит,  сидим  мы  и  играем  в  «Города,  реки..»  Тут  неожиданно  потянуло  прохладой  и  весело  прыснул  летний  дождик.  На  раскаленной  асфальтовой  дорожке  образовались  лужицы.  А  виноградные  листья,  встретившись  с  долгожданной  влагой,  захлопали  в  свои  широкие  ладошки:  «Ура,  ура,  дождик!»  Но  дождь  был  недолгим,  зато  настроение  приподнял  буквально  всем.  К  лужице  на  асфальте  слетелись воробьи  и  начали  радостно  полоскаться  в  дождевой  воде.  Мы,  девчонки,  отложив  игру,  с  упоением  наблюдали  за  этим  птичьем  действом.  Закончив  свое  дело,  воробышки  со  щебетом,  чириканьем,  весело  улетели,  унося  капельки   лужи  на  своих  изящных  лапках.  А один  из  них,  самый  толстый,  остался   стоять  в  лужице.  Было  уморительно  наблюдать,  как  он  степенно  и  тщательно  моет свои  перышки.
                19.
Тут   у  меня  вырвалось:
-  А давайте,  сочиним  стишки  про  воробьев!  -  и  первая  начала: 
Зачирикал  воробей:
-  Обливайся,  не  робей!
Чики-вики,  чик-чирик,
Я  давно  к  воде  привык!
-  Да  ну!  Вот  еще… -  произнесла  Людка.  А  Алла  задумалась   ненадолго,  и  через  некоторое  время  тоже  выдала  продолжение  к  стишку.  Нас  это  увлекло  и  мы  вдвоем  сочинили  воробьиный  стишок   на  целую  страницу.
-  Девчонки,  а  давайте  отправим  его  в  Москву?
Недолго  думая, мы  накатали  письмо  на  целый тетрадный  лист.  Я  принесла  из  дома  конверт  и мы  начали  его подписывать.  Точного  адреса  не  было,  поэтому  мы подписали:   Москва,  редакция  Центрального  телевидения.  Обратный  адрес  значился  мой.
Ближайший  почтовый  ящик   висел  на  хлебном  магазине,  и  мы  отправились  отсылать  письмо.
-  Девчонки!  А  вдруг  к  нам  приедут  и  скажут:  «Вы  такие  молодцы – стихи  сочиняете!  Собирайтесь:  мы  приехали  за  вами!»
-  Ой,  я   платьев  наберу… -  воскликнула  Алка.
-  Да  причем  здесь  платья?   Нам  - тему  дадут,  чтоб  дальше   писали!
Короче,  письмо  отправили  и  вскоре  совсем  забыли  про  него. Было  еще  несколько  стихотворений,  сочиненных  на пару.  Но  потом  Алла  с  Людой  были  заняты  учебой  в  двух  школах  -  средней  и  музыкальной,  а  меня  так  затянуло стихосложение,  что  я  уже  не  мыслила  себя  без  сочинительства.   Но  это  случилось  гораздо  позже.

Итак,  наступило  первое  сентября.  В  школу  меня  провожала  бабушка.  Как  только  нас  увидели  у  решетчатых  ворот   школы,   девчонки  из  моего  класса 

                20.
тут  же  обступили  меня  и  стали  тянуть  с  собой.  Но  бабушка  сказала:
-  Девочки!  Вика  теперь  не  с  вами  будет  учиться:  она  снова   пойдет  в  4-ый  класс.  Вы  же  понимаете,  что  она  целый  год  не  училась… -  По  таким  знакомым  лицам  пробежал  холодок  разочарования,  и  девчонки,  не  сразу,  но  рассосались.
Новый  класс  меня  встретил  спокойно,  но  и  не  особенно тепло,  скорее настороженно.  Гораздо  позже,  примерно  через  полгода,  мы  попритерлись  друг  к  другу,  когда  я  уже  приобрела  статус  твердой  хорошистки.  Позднее,  кто-то  из  учителей  сказал  моей  бабушке:
-  Вашей  Вике  можно  было  не  пропускать  год:  она  прекрасно  бы  училась  и  в  своем  классе.
Жизнь  наладилась.  От  физкультуры  я  была  освобождена,  а  на  уроках  труда  мне  девочки  помогали вставить  нитку  в  иголку.  Но  не  всегда  у  меня  всё  получалось,  поэтому  вместо  шитья  я  рифмовала  слова:  «иголка  -  заколка,  машинка -  балеринка»,  ну, и  так  далее.  Зоя  Романовна – наша  учительница  по  труду, махнула  на  меня  рукой  и  вообще  перестала  обращать  внимание,  хотя  и  была  крайне  не  довольна,  но  вида  не показывала.  Да,  швея  из  меня  не  получилась,  но  пришить  пуговицу  или  вставить  резинку  я,  все - таки,  могу…
На  уроках,  когда  сильно  доставала  меня  моя  левая  рука  (она  не  болела,  но  ее  напрягало  и выкручивало  ТАК,  как  будто  мое  присутствие  ей  очень  мешало),  я  ее  отводила  за  спинку  стула,  и  только  в  таком  натянутом  положении    можно  было  спокойно  писать.   Нога,  в  положении  сидя,  меня  не тревожила  вообще.  Зато,  когда  я  шла,  левый  голеностоп  подворачивало,  причем,  не  шаг  за  шагом,  а  совершенно  неожиданно,  как  будто,  он  жил  отдельно  от  меня.  Вот,  в  возрасте  10  лет  я  доходчиво  узнала,  что  ТАКое  «левосторонний  гемопарез», 

                21.
и  КАК  выражаются  «остаточные  явления  после  тяжелой  черепно-мозговой  травмы».

Не  сложились  у  меня  отношения  с  математикой.  Но  я  старалась,  как  только  могла.  Дело  в  том,  что  до  травмы  я  училась  еще  по  старой  программе,  а  после  -     влилась  уже  в  совершенно  новую.  Вернее,  совсем  не  влилась.  Ну,  никак  она  в  меня  не  вкладывалась!   И  учительница  попалась  замечательная  -  Ирина  Александровна  Малинковская.  Она  с  такой  любовью  преподавала  нам  свой  предмет ,  что  не  любить  его  было  просто  невозможно.  Но  в  мою  голову  он,  почему-то,  не  заходил.  Ирина  Александровна  это,  конечно,  видела,  и  особо  многого  от  меня  не  требовала.  Это  было  снисхождение,  которого  я  очень  боялась,  и  которое  чувствительно  царапало  мою  детскую  душу.  Но  я  ничего  не  могла  с  собой  поделать.  Поэтому  приходилось  смиряться.  Зато,  по  остальным  предметам  меня  не  щадили  и  требовали  полной  самоотдачи.  Отдушиной  являлись  уроки  русского  языка  и  литературы.  А  заучивание  наизусть  запавших  в  душу  стихов  -  стало  просто  наслаждением.  Я  их знала  очень  много  и  на  любую  тематику.  Помню,  стихотворение  Константина  Симонова  «Сын  артиллериста»  я  выучила   целиком еще  летом,  как  только  купила  в  книжном  магазине   учебник  литературы  для  4  класса.

 ***
-  Вика, просыпайся, а  то в  школу  опоздаешь… Ты  посмотри,  сколько  снегу  навалило!  Ну,  поднимайся.  -  Я  слышала  бабушкин   голос,  осознавала,  что  надо  собираться  в  школу,  но  вставать  не  хотелось:  так  было уютно  под  теплым,  мягким  одеялом!  «Вот   бы  снегу  навалило  столько,  чтоб  даже  и  дверь  на  улицу 

                22.
невозможно  было  открыть... -  сопя  в  одеяло,  фантазировала я.  -  Но  у  нас  в  Грозном  такого  никогда 
 не  будет!»    Сегодня  в  школу  не  хотелось.  Поваляться  бы  немного,  понежиться,  но  долг  призывал  вставать.  Как  я  и  предполагала,  снегу  «навалило»  с  гулькин  нос,  поэтому  дверь  открылась  легко  и  свободно.  Но  как  же приятно  было,  выйдя  из  натопленной  квартиры,  вдохнуть  свежего  утреннего морозца! 
В  этот  день   я  в  школу  шла  одна:   у  бабушки  пошаливало  сердце,  и  я  уговорила  ее  меня  не  провожать.  До  школы  было  недалеко – всего-то  выйти  из  своего  городка,  перейти  две  дороги  и,  вот  она  школа!  Обуваясь  дома,  я  так  удобно  подложила  в  сапожок  бинт,  чтобы  нога  меньше  подворачивалась,  и  идти  было,  на  редкость,  легко.  Да  еще  и  свежевыпавший  снежок  улучшал  настроение.
Наш  городок  заканчивался  двухэтажным  домом.  И  чего  меня  вдруг  дернуло  сойти  с  пешеходной  дорожки  на  присыпанную  снегом  траву?   Но  так  захотелось  пройти  по  этому  белоснежному,  еще  никем  нетронутому,  покрывалу…  Да  уж,  самоуверенность  меня  подвела:  нога  скользнула  -  я  потеряла  равновесие  и  тут  же  распласталась  на  этом,  таком  вожделенном,  покрывале…Бог  шельму  метит!  На  этот  раз  Он  выбрал  меня.
«Господи,  хотя  бы  никто  не  увидел…» 
С  первых  трех  попыток  подняться  не  удалось.  Своим  копошением  я  уже  разгребла  вокруг  себя  весь  снег,  обнажив  примороженную  травку,  которая  надо  мной,  как  будто,  насмехалась:  «Так  тебе  и надо!  Не  будешь  ходить,  где  люди  не  ходят…»  Ухватиться  было  не  за  что,  бинт  в  сапоге  уже  давно  съехал  в другую  сторону,  и  стопа  от  этого  безбожно  начала  подворачиваться.  Опереться  на  нее   не  получалось.  Накатывала   тревога:  «Так  и  в  школу  можно  опоздать!  А  если  кто  увидит  -  тут же расскажут  бабушке  и  ей  станет   еще  хуже…»
                23.
Я  копошилась,  как  жук  в навозе.  Встать   у  меня  не получалось.  Устала,  дыхание  участилось.  После 
 небольшого  передоха,  снова  повторила  попытку  встать.  Не  знаю,  сколько  прошло  времени,  но  все-таки,  одна  из  моих  попыток   подняться  -   увенчалась  успехом.
В  школу  я  не  опоздала.  День  прошел,  как  нельзя  хорошо,  но  когда  я  возвращалась  домой,  то  с  опаской  смотрела  на  место  своего  падения.
 Навстречу  мне  приближалась  тетя  Шура  -  пожилая  дама,  проживающая  как  раз  в  двухэтажном  доме,  на  втором  этаже,   окна  которого    равнодушно  взирали  на  мое  сегодняшнее  падение.  Поздоровавшись,  я  хотела  продолжить  свой  путь,  но  она  сказала:
-  Вика,  слушай!  Я  видела,  как  ты,  бедненькая,  сегодня  утром  упала. Ты  так  долго  не  могла  подняться… Уже  хотела  спуститься  помочь  тебе,  но  побоялась,  что опоздаю… Потом  гляжу  -  ты  и  сама  поднялась…Молодец!
-  Только  бабушке  ничего  не  говорите! -  сказала  я  и  пошла  своей  дорогой.  На  душе  было неприятно:  ведь  она  видела,  как  я  корячилась… И  с  таким  упоением  рассказывает  об   этом!  Могла  бы  и  промолчать,  ради  приличия…
Но  все  неприятности  когда-нибудь  заканчиваются.
Дома  меня  ожидал  сюрприз.  На  кухонном  столе  лежал  большой  официальный  конверт.
-  Как  твое  сердце,  бабуль?  -  спросила я.
-  Да  ничего.  Отпустило… Тут  тебе  письмо  из  Москвы…
-  Что,  путевку  в  санаторий  прислали?
-  Да  нет.  Сама  почитай…-  бабушка   довольно  улыбалась.  Мое  сердечко  приятно  защекотало…
На  белом  лощеном  бланке,  вверху  которого, на  голубом  фоне,  была  изображена  Останкинская  башня,  указывался  обратный  адрес:  Москва,  ул. Королева, 12.  «Редакция  литературных  и  художественных  программ».

                24.
В  письме  писалось,  что  какие  мы  молодцы,  девочки,  Алла  с  Викой,  такое  замечательное  стихотворение  про  воробья  сочинили.  В  нем  столько  света,  тепла,  задора, 
но,  к  сожалению,  оно  еще  очень  сыроватое  для  публикации,  надо  больше  читать  стихов,  расширять  свой  кругозор – и  тогда  все  получится.  Письмо заканчивалось  пожеланием  дальнейших  творческих  успехов.
Я  перечитывала  письмо  несколько  раз.  Это  была  такая эйфория  возвышенных  чувств…  От  письма  исходило  столько  тепла,  как  будто,  сама  Москва  погладила  меня  по  голове  своей  доброжелательной  рукой.
-  Бабуль,  я   сбегаю – Алле  письмо  покажу?
-  Конечно.  Только  не  упади от  радости-то!
Аллы  дома  не  было:  ее  родители  получили  квартиру  в  районе  «Березки»  и  съехали  от бабушки  с  дедушкой.  Но  Алка  осталась  учиться  в  нашей  школе.  Радость  откладывалась  на  другой  день…
Зато  Люда,  прочитав  письмо,  пришла  в  такой  неописуемый  восторг,  что  тут  же  побежала  делиться  новостью  по  телефону  со  своей  мамой,  которая  тоже  находилась  на  работе. 
Потом  еще  были  письма  и  из  Центрального  телевидения,  и  из  «Пионерской  правды».  Особенно  льстило,  когда  на  бланке  «Пионерской  правды»  я  читала  «Памятку  юнкору».
Но  это  была  уже  только  моя  переписка:  Аллу  стихи  больше не  интересовали,  а  я  не  смогла  остановиться.  Где-то  глубоко  в  душе  начинало  звучать,  появлялась  строчка,  рифма…  Это было  похоже  на  чудо.  Нельзя  сказать,    что  вдохновение  сопровождало  меня  постоянно,  но  рифмовать  слова  было так  увлекательно! 
Переписка  с  московскими  редакциями  длилась  вплоть  до  8  класса,  пока  я  не  показала  свои  письма  в  редакции  местной  газеты  «Комсомольское  племя».

                25.
-  Ну  зачем  же сразу  в  Москву  посылать,  когда  надо  сначала  попробовать  на  местном  уровне…  -  сказала  мне  в  редакции  газеты  заведующая  отделом  по  делам  с творческой  молодежью  Малика  Гортикова.
 И  я  стала  частым  гостем  в  редакции  газеты, где  меня  уже  хорошо  знали  и принимали,  как  свою.  Но  это  было  позднее,  а  пока,  к  окончанию  пятого  класса, у  меня возникла  идея  обратиться  в знакомые  мне  московские  редакции  с  просьбой  о  санаторной  путевке.  Но  перед  этим  мы  с  бабушкой  нанесли  визит  в  Грозненское  министерство  здравоохранения,  где  нам  в  очень  вежливой  форме  объяснили,  что  путевок  нет,  а  если  и  появятся,  то  нам  с бабушкой  будет  не  по  карману  ее  приобретение.  Очень  хорошо  помню  эту  дородную  женщину  с  высокой  прической,  кажется,  фамилия  ее была  Волошина.
Я  написала  сразу  в  три   адреса,  да  еще  и свой  стих  в  заключение  прилепила.  Писала:  как  же  так?   У  нас  в  стране  всё  лучшее – детям,  а  тут  ребенку  с  серьезными  проблемами  со  здоровьем  - санаторно-курортной   путевки  не  добиться!  Где  же эти  путевки?
Буквально  через  две  недели  нас  срочно  вызывают  в  Минздрав,  и  та  же  самая  Волошина,  встретив  нас  с  бабушкой  еще  на  пороге  министерства,  спрашивает:
-  Ну,  зачем  же  вы  жаловались  в  Москву?  Мы  бы  и  сами  что-нибудь  придумали…
-  Так  писала  не я,  -  сказала  бабушка. -  Писала  сама  Вика.  Потому  что  ей  хочется  тоже  быть  здоровой  девочкой.
Предложили  на  выбор  две  путевки:  куда пожелаем  -  в  Калугу  или  Евпаторию?  Причем,  абсолютно  бесплатно!
Мы  выбрали,  конечно,  Черное  море.
***

Продолжение следует.

 

КОЕ-ЧТО ИЗ ДЕТСТВА. Окончание

КОЕ-ЧТО ИЗ ДЕТСТВА