Я в июне 2007 года осталась сразу без близких родственников "в гордом одиночестве" круга собственной семьи, как только умер папа, а мама наутро сделалась окончательно откровенно невменяемой. Дочерние обязанности остались, а вот чувство любви и привязанности вытеснилось сожалением об утраченном раз и навсегда. Мама стала совсем другой. Я никак не могла смириться с её полным впадением в детство и беспомощностью. Сожаление было пропитано горечью утраты. Прежнего человека рассмотреть за болезнью не удавалось. Даже внешне мама сделалась не похожа сама на себя. Это было настолько горько, что я злилась на неё, а потом ужасалась этому и собственной чёрствости пополам с жестокостью. Мне приходилось смирять себя внутренне, чтобы избегать напрасных и бесполезных упрёков и не поминать недавние обиды. Легко было любить маму-интеллектуалку, человека с высшим техническим образованием, совсем другое было обращаться ласково и внимательно с человеком, ходящим под себя, как большой младенец. Я была на последних месяцах беременности с малыми детьми и непутёвыми подростками на руках. А тут добавилась ещё и мама.
Теперь надо было постоянно перебарывать отвращение к канализационному запаху при приближении к почти неуправляемому мозгом маминому телу , но при этом вести себя ровно и спокойно. Запах в комнате вокруг никуда не девался, не улетучивался, хотя я бесконечно перестирывала бельё и меняла постель, добавляя не хлорку, чтобы сколько нибудь не повредить старую кожу, а средство для мытья посуды, сильнее, чем полоскатели, перебивающему запах. А маму купала со всевозможными ароматизаторами и густо смазывала потом детским кремом. Это почти не помогало, а памперсы для взрослых она с себя сдирала. Да и дорого это было, не по карману. Мама норовила испачканную одежду припрятать в комнате, не понимая, что со всем этим делать. Она стала равнодушной и пассивной, просиживала молча часами и ни на что не оживлялась. Насыщенный запах из её комнаты преследовал, прорывался на пространство всего дома и конкурировал с памятью о прежнем отвратительном от семи подобранных мамой ранее кошек. Хотелось всё бросить и бежать, куда глаза глядят, лишь бы не вдыхать концентрированный аммиак, от которого подступали слабость бессилия и тошнота.
Муж как зять моей мамы впал в истерику первым. Это осталось и закрепилось. Как только мы ссоримся, он кричит мне до сих пор из пережитого, что скоро я стану, как моя "мамаша", а мой муж - хороший мужчина. Что уж говорить, старый человек беззащитен, а "такой" заработанной смешной пенсии на сиделку-профессионала не хватит даже на неделю из полного месяца. На кредитной карточке мамы был мизер, вливающийся в прорву моей огромной семьи как капля в море. Брат добровольно не помогал - кредитка же была у меня, а не у него. Герман удачно использовал мамину потерянность, переписав с её помощью всю землю, десять соток в престижном районе, на себя за моей спиной заранее. Потом он даже не навещал маму, живя на втором этаже одного с ней дома, когда мы перебрались от морозов из каменного непрогреваемого угла по прежнему месту жительства с грудным ребёнком в городскую двухкомнатную вскоре после рождения дочери. Муж бегал оттуда к маме, оставшейся в доме, проведать с передачками еды по вечерам до тех пор, пока бывшая жена брата соглашалась заботиться о свекрови за право проживать с ней на территории бесплатно со своим новым другом. Но и чужой друг взбунтовался: скорее забирайте свою бабулю, это ваша бабка,а не наша. Я всё равно им благодарна за заботу и поддержку на время моего декретного отпуска. Как могли, так и заботились. Вместо родного сына, которому никто не нужен, если не полезен. Герман встал перед безысходностью раздела имущества и купил в ипотеку квартиру сестре по принуждению. Это предопределило окончательный его разрыв со мной. И как только мы устроились на новом месте с Шурочкой, мама оказалась в отдельной комнате рядом по соседству с моими пятью детьми.
Наше трудное совместное существование продлилось недолго: с октября по март 2011 года, в мой День Рождения мама умерла. Я была ей плохой дочерью, мне не хватало терпения, я занималась младенцем сначала, а больной мамой потом. День смерти выпал на мою дату рождения, как кажется, намеренно - Бог мне показал, что это её, мамы, мне, неблагодарной дочери, подарок, ведь я так боялась ухаживать за ней, лежачей, "долго", а она меня избавила от этой необходимости. Я даже с нового места работы не посмела отпроситься, когда мама за три дня до смерти слегла. Только брата вызвала попрощаться. Тот дал тысячу на лекарства, но они уже не понадобились, и брат на похоронах забрал тысячу назад. Надо было использовать её на причастие! Не успела! Не подумала... Не позаботилась.
А прежде врач мне сказала, что в этом слабом состоянии мама пробудет либо несколько дней, либо лет двадцать, и я сразу честно подумала: "Только не двадцать лет"! Причиной её смерти поставили атрофию мозга. Её забирали в морг совсем раздетую на одеяле, прикрыв наготу простынью, её рука беспомощно свешивалась в последнем привете живым. Мамочка при жизни напоследок успела выпить полстакана кефира из моих рук и в последний раз посмотреть на внучку Шурочку, с которой по развитию обе стали приблизительно равны. Мама её искренне любила, её одну хотела видеть незадолго до смерти.
После раздела имущества с братом выяснилось, что наша вражда непримирима, он вычеркнул меня из списка знакомых. И сам отказался от сестры. Прошло много лет, но он со мной вступает чисто в экономические отношения, когда я становлюсь ему за что-то должной.
Случившееся останавливает меня, когда мне хочется навязываться больному и стареющему ВИРу в качестве сиделки, я вспоминаю маму и то, как это нелегко - оставаться любящей и доброжелательной и пребывать в служении. Может, это и невозможно в моём случае со всеми? Может, я опять провалю испытания? Разве я проявилась "хорошим человеком"? Мысленно я помню всегда о своей вине перед мамой и возвращаюсь к раскаянию постоянно. Это называется: дефицит любви.
Иногда мне казалось, что о своей маме я забочусь потому, что меня очень любила её мама - моя бабуся - из благодарности ей, из обязательств перед ней, и снова чувствовала вину, теперь уже перед бабушкой. Слава Богу, что Шурочка - это в неё. Хоть что-то с расстояния мне удалось сделать и для любимой бабуси, маминой мамы.
БАБУСЕ
Нужен дерзкий и умелый
Деловой продюсер.
Марта - белый, Мартин - серый -
Гуси у бабуси.
Кадр семнадцатого года:
В школу - первоклашка.
На века - девчачья мода -
Бантики у Сашки!
Ну-ка, доченька родная,
Погоди с причёской!
Да не плачь, мы не ругаем...
Что за "отречёмся"?
И поёт на табуретке
Искренне и звонко.
Вся семья и две соседки
Слушают девчонку.
День была тут ученицей,
На другой - не стало:
Не пустил народ учиться
"Интернацьоналу"!
Старый мир - весь - за Божницей,
За лампадкой малой.
Ой, не плачь, - красе-девице
Это не пристало!
Вот и кадр двадцать шестого:
В церкви повенчалась!
Бог дал дедушку такого!...
Жениха сначала!
И всего-то ей шестнадцать.
Муж - двумя постарше.
Всех красивей наряжаться
Станут Миша с Сашей!
С полным домом управляйся,
Тут своих не тронут!
Было крепкое хозяйство -
Раскулачен Донгуз!
Было и не счесть дворами
Яблоней и лилий.
Враз сады повырубали,
Церковь запалили!
Высылают добровольно
Только на Магнитку.
По путёвкам комсомольим,
За иголкой - ниткой!
Вслед за мужем, словно табор -
Будет и похуже!
По баракам город набран -
И приказ не нужен!
Быть гиганту здесь - и точка!
Поздно или рано...
Вслед за первенцем - и дочка -
Будущая мама...
Смелым в лес ходить девицам -
Не бояться волка!
Быстро сказка говорится -
Делается долго!
Хоть альбомы полистаю:
Надо же, какая!
Вот поспела золотая -
Полувековая!
Отчего-то внучка плачет,
Держится за руку!
...Как состарюсь - вот, что, значит, -
Чувствует разлуку!
Что означивалось этим,
Вписано в скрижали.
Так и было - перед смертью
За руки держались...
Повезло, что друг у друга
Ни родней, ни краше!
В честь неё наречь - порукой -
Александрой Сашу...
На Земле никто сильнее
Любящей бабуси...
Что умеет, кто умнее?
Улетели гуси!
Помочь сайту
Поздравления
