Горное Эхо. Гл. 1 Изоляция

1

Его куда-то толкнули и отпустили. Постепенно в глазах стало проявляться зрение, видимо действие препаратов заканчивалось, и он увидел небольшую, скорее всего квадратную комнату. Стены сложены из обтёсанного камня, без единого окна, посередине грубый деревянный стол на Х-образных ножках. На столе стояла черная печатная машинка «Зингер», стопка чистых листов бумаги обычного принтерного формата, несколько стержней для шариковых ручек разной длины и толщины, самих ручек не было. Камера, обыкновенная тюремная камера, а я узник, подумал мужчина.

- Остолопы! -крикнул он в сторону двери, - позвоните Анатолию Михайловичу! Я протестую! Требую адвоката!

Мужчина ещё что-то кричал, требовал, стучал в дверь, но ему никто не ответил. Через некоторое время что-то зашумело в районе умывальника — алюминиевого, с клапаном, поднимаемого ладонью — на расположенной рядом полке откуда-то появился стакан с зубной щёткой, тюбик пасты «Жемчуг», кусочек мыла «Земляничное», бумажные полотенца в рулоне и механическая бритва с пружинным заводом. Как в далёком детстве, неужели такое ещё выпускается? И кто-то пользуется?! Похожая бритва у отца была, кажется, «Ленинград». Была ещё насадка для стрижки бороды. В углу располагался ослепительно-белый унитаз, довольно приличная туалетная бумага.

Мужчина сел на табуретку, она слегка шаталась, сидеть на ней было неудобно, потому что место для сидения было чуть больше детского стульчика. Почему-то сразу вспомнился недавний разговор во время эфира о том, что государство отжило, вместо него пришёл новый, виртуальный мир, в котором больше нет границ, президентов, в котором практически нет ничего материального, против которого невозможно воевать самолётами пятого и шестого поколений или атомными авианосцами, у которого даже деньги виртуальные. Власть видится распределённой и неопределяемой — истинная демократия. Выборы — по интернету в любой стране из любого места, колбаса - по интернету из любого магазина любой страны, врачи - по интернету из любой клиники, даже суд по интернету, любой суд, самые-самые юристы, прямо из книжек! И всё не выходя из собственной квартиры! Можно заказать девочку, потом нотариуса для оформления брака и даже похоронную команду.

Может быть и так, подумал мужчина, а вот камера вполне себе материальная, особенно эта чёртова табуретка. Распоряжение тоже отдал кто-то материальный. В принципе, если немного поразмышлять, можно даже попробовать вычислить. Или интернет и сюда добрался? Он поёжился и почувствовал, как капелька пота покатилась по спине.

Нет-нет-нет! Это Плиткин! Ну, конечно! Он давно призывал посадить как самого, так и всех друзей. Сзади снова раздался какой-то звук.

На стене справа на невесть откуда взявшейся полке лежала одежда: белое бельё, такие же носки, рубаха со штанами голубого цвета. На полу стояли чёрные туфли. Не буду переодеваться, думал мужчина. Это будет знак того, что я признал себя заключённым и придал определённую законность действиям власти, к которой он был в оппозиции. Бесконечной, глухой, экзистенциальной, непримиримой, радикальной. Какой ещё? Да полной! Хотя сам он никогда ничего не громил, не стрелял, гранат и бутылок не бросал — его оружием было слово. Журналист радио и телевидения, часто приглашаемый на самые значимые медийные форумы, его космата голова и немного неряшливая борода были узнаваемым брендом. «Горное эхо» должен услышать каждый! Он не был сумасшедшим, скорее, расчётливым оппозиционером, иногда выдавал что-нибудь похожее на объективность, но всегда находился практически в одном шаге от радикала. В одном шаге и не ближе. И вот на тебе — камера! Только бы добраться до телефона и сказать Михалычу! Анатолий Михалыч не вхож ни в какие кабинеты, это к нему хотят попасть на приём и надо записаться за месяц.

Как будто в ответ на его мысли на стене появилось телевизионное изображение с его же роликом, где он в ответ на вопрос интервьюирующей девочки высокомерно вещал: «Видите ли, Ирина, на меня не распространяется огромное количество законов, как на обычных людей, я не такой, как все, меня нельзя судить...». Вдруг он увидел это по-другому: не умного, не смешного, не обёрнутого в искромётный юмор пророка, а совсем напротив - очень глупого и скучного сноба, возомнившего о себе чёрте-что. А если действительно так? Но по-другому, его никто не будет судить (зачем судить, если на него не распространяются законы?!), он будет сидеть здесь десятки лет, как граф Монте-Кристо.

Мужчина поднялся, потому что долго сидеть на табуретке не смог, хотя он и пробовал менять «места сидения», в результате болело уже всё. Вдруг он понял, что находится в состоянии жгучего ожидания, что кто-то придёт, что-то спросит, а он ответит, да ещё как ответит! А потом ещё ответит!.. Они... они... они!!! Никто не придёт, ничего не спросит. Сколько времени прошло? Часа два? А уже такие мысли. А если неделю, месяц, год никто не задаст никаких вопросов?

«Видите ли, Ирина, на меня не распространяется огромное количество законов, как на обычных людей, я не такой, как все, меня нельзя судить...», - снова провозгласил телеэкран, но на этот раз не погас, а продолжил отрывком из новостей. Его жена говорила, что она уже четыре дня не может связаться с мужем, после того, как он уехал на Алтай покататься на горных лыжах. Кадры хроники показали, как лохматый, бородатый и толстоватый мужчина довольно неуклюже спускается с горы на лыжах. Ещё женщина сказала, что все счета, все карточки оказались пустыми. Не заблокированными, а пустыми. Вот теперь экран погас.

Мужчина крякнул, несильно стукнул кулаком по столу и сел на стул, не обращая внимания на неудобства. Какой к чёрту Алтай?! Никогда у него и в мыслях не было туда переться! Четыре дня не может связаться?! Так сколько же он здесь? И где был до этого? С деньгами по-настоящему круто, если это не дражайшая сама тиснула его денежки. Она может! Стерва! Он снова стукнул кулаком по столу, на этот раз довольно сильно. Затем, словно что-то вспомнив, стал лихорадочно искать в карманах, вытащив в результате всё, сложил перед собой на столе. Наконец, нашёл коробочку с таблетками, открыл, пересчитал, дрожащими руками взял одну, проглотил и только тогда выдохнул. По вискам катились крупные капли пота.

На столе перед ним лежал обычный набор: ключи от машины, открытая пачка бумажных платочков, портмоне с набором банковских карточек, несколько старых чеков за бензин, один из магазина за бананы, деньги по мелочи, тысяч пятнадцать-двадцать, не больше, старая зажигалка Zippo, не было только телефона. Зато на месте оказались таблетки. Мужчина хмыкнул, подумав о том, что год назад бросил курить, было бы совсем худо — курильщик он был лютый. А таблетки это хорошо. Он чиркнул несколько раз по колёсику зажигалки, но обильные искры пламя не зажгли.

Вербовали его в Норвегии, куда он ездил якобы на лечение. Всё он тогда прекрасно понимал! Поломался для вида, но будучи уверенным, что сейчас не тридцать седьмой, да и не он один, совсем не один, согласился. Даже подписывать ничего не требовалось — есть видеозапись. А работать в результате стало легче, и деньги стали предлагать совсем другие, будто вступил в клуб посвящённых. Или избранных, как кому нравится.

Мужчина подтянул к себе «Зингер», положил привычно пальцы на клавиатуру по буквам фыва-олдж, как в далёкие времена, учась печатать вслепую десятью пальцами, слегка понажимал на кнопки, глядя на выходящие рычаги с литерами. Помнят руки!

Майор-американец, в пансионате на берегу Орклы, недалеко от Оркангера в Норвегии, сказал, что отныне, мол, твоя жизнь находится в твоих руках. Достаточно перестать принимать таблетки раз в неделю. Американец потом ещё сказал, что люди как породы собак и сколько не говори спаниелю, что он бультерьер, он им не станет, гены не те.

Телеэкран снова ожил и стал показывать, как мужчина снимает деньги в банкомате, а голос за кадром вещал,что жена не может обнаружить деньги на счетах, потому что владелец счетов сам их опустошил. Наглецы! Там же видно, что в руках две бумажки по пять тысяч! На счетах на десять тысяч и даже не сто! Там мил..., там больше ничего нет. Ладно, чёрт с ними, есть наличка в надёжном месте.

«Видите ли, Ирина, на меня не распространяется огромное количество законов, как на обычных людей, я не такой, как все, меня нельзя судить...», - издевался баран с экрана.

Всё, решил мужчина, энергично заправил в машинку чистый лист бумаги и начал печатать протест Генеральному Прокурору о том, как грубо нарушаются его права, есть закон, его следует выполнять, что виновные должны быть наказаны и, собственно, в чём дело? В чём его обвиняют? Пальцы-то пальцами, а возможности исправить ошибку, работая на компьютере, здесь не было, пришлось сначала выбросить несколько испорченных листов, затем резко снизить скорость, пока через час не получилось желаемое без ошибок. Осталось вручить. Он постучал в дверь, покричал, что у него заявление есть, они же сами машинку поставили и бумагу положили. Никто не пришёл и не отозвался.

Походив некоторое время по камере в разных направлениях, он обратил внимание на надписи. На рукомойнике было написано расписание подачи воды и что надо его наполнять своевременно. На полке с одеждой - что еда выдаётся только людям в чистой одежде, подстриженным и побритым, а кроме того, были мешки для грязной одежды и для использованного постельного белья.

«...люди разнятся меж собой, как породы собак, а выбор в пользу Президента или Обвального обусловлен непреодолимыми антропологическими различиями между людьми, но никак не воспитанием или опытом. Сколько не говори спаниелю, что он бультерьер, он им не станет, гены не те», - мужчина вздрогнул и втянул голову в плечи, будто его ударили палкой. А экран снова канючил: «Видите ли, Ирина, на меня не распространяется огромное количество законов, как на обычных людей, я не такой, как все, меня нельзя судить...». Мужчина взял напечатанные листы и медленно разорвал их на четыре части. Они всё знают...

Он никогда не получал денег от американцев, всегда платили «домашние». Вот именно так: свои, за свои деньги, свою страну... Нет, не защищали самозабвенно, а разрушали вдохновенно и талантливо, особенно он. Даже книжку собрался написать про генерала Власова — борца за новую Россию. Свои уже пообещали приличный тираж. И вот он здесь, а те, «свои», спокойненько запивают кьянти, как там, в кино, вылетело из головы, в общем, какую-то фигню из Лозанны. Вспомнил - «Устрицы из Лозанны». Только бы выбраться отсюда, пошлёт всех — и в блогиратуру. Блогер, объективный, а не получится, то можно вообще продать квартиру, купить где-нибудь в тиши домик. Домик и супруга, куда же без неё? Не один десяток лет, в горе и радости. Никакой тиши не будет, мужчина понимал, что его в покое не оставят, знающие лишнее долго не живут, всё равно надо будет как-то определяться.

«...люди разнятся меж собой, как породы собак, а выбор в пользу Президента или Обвального обусловлен непреодолимыми антропологическими различиями между людьми, но никак не воспитанием или опытом. Сколько не говори спаниелю, что он бультерьер, он им не станет, гены не те», - подтвердил экран, он словно читал мысли, узник сжал голову руками, чтобы не слышать. А экран не унимался: «При вскрытии сейфа в присутствии комиссии обнаружилось, что в нём, кроме пары проектов приказов, ничего нет.» Как нет?! Да там же вся нижняя половина была занята наличкой в долларах и евро! А верхняя половина хранила бумаги, за которые могли как убить, так и отвалить кругленькую сумму, раз в десять больше, чем то, что в сейфе.

«Видите ли, Ирина, на меня не распространяется огромное количество законов, как на обычных людей, я не такой, как все, меня нельзя судить...».

Мужчина взял лист бумаги, стержень и начал рисовать. Нарисовал несколько десятков чёртиков, прямоугольников, кругов, ромбов, соединил линиями и понял, что это схема движения денег одной группы, подконтрольной Михалычу. Нигде никаких названий, но если подставить, то ого-го! Это как-то разрисовал ему человек от Петровича, бывшего в натянутых отношениях с Михалычем, хотел переметнуться, показать, что пригодится, схему сам разработал — два года пахал! Мужчина никому её не показывал, но помнил наизусть. А человек, который ему это передал, через месяц утонул на рыбалке. Эх, знать бы, кому принадлежит эта тюрьма? Если не тому, то можно тоже утонуть - в унитазе. Говорить или молчать — гамлетовский вопрос! Начнёшь говорить — грош никто не даст за его жизнь. Будешь молчать — тут сдохнешь через годы и никто не узнает, где! Мужчина начал откусывать и медленно есть лист со схемой. На половине он остановился. Наверняка здесь несколько камер и если это кому-то нужно, схема уже записана. А вдруг нет? Мужчина сложил лист рисунком внутрь и продолжил уничтожать схему, перемещая её в себя. Нет, не частная это контора, это ФСБ. Если так, то есть надежда. Он взял лист, заправил в печатную машинку, немного подумал и начал: «Имею сообщить следующее...»

Поверят? Должны! Хотели б убить — убили бы.