Глазки у него маленькие, хитренькие, нос пуговкой. На щеках седоватая щетинка. Лицо круглое, наветренное, потемневшее, как медный пятак от времени, и не очень скукожанное, что не совсем соответствует его почётному званию «бабай». Возраст этого пожилого человека не определить точно. Где-то лет за пятьдесят, но не более шестидесяти пяти. В любом случае Бажман ещё очень бодрый старик.
    На голове бабая огромная, колесу подобная, курчавая баранья шапка. Только летом сменяет он её на лёгкую цветную тюбетейку. Тогда Бажман и вовсе молодеет. Во-первых, он остригается наголо, и округлившаяся его голова вместе с жидким засаленным волосом теряет налипшую седину. А во-вторых, летом, в пору нового урожая мака, он пьёт молодой кокнар – слабый наркотический напиток, сваренный из маковых коробочек. Кокнар вселяет в тело и душу неубывающую мужскую силу вместе с юношеской свежестью, а в разум – хмельную лёгкость и ясность. Но пока - начало весны, и на плечах Бажмана тёплая цигейка, на ногах мягкие сапожки из овечьей шкуры, в руках маленькая узорчатая плётка. Ею Бажман хлещет откормленного коня, разъезжая верхом по своим степным владениям.
    Бажман – глава большого родового гнезда, или, точнее, гнездовья. У него мать-апа девяноста двух лет, жена-ана, высохшая от работ, но ещё не утратившая следов былой красоты. От жены у него четверо сыновей и столько же дочерей. Да у трёх взрослых сыновей молодые жёны-кызылки и многочисленные дети, да у младшего брата Бажмана, живущего обок с ним со своей женой, сыновья и дочери имеются. Да жёны взрослых сыновей брата с их многочисленными отпрысками тут же. Да ещё пол-Нукуса дальних родственников…
    Степь – родина Бажмана. В ней он кочует с места на место всю свою жизнь – от рождения до сегодняшнего рассвета. Степь – это весь земной шар для сердца и очей аксакала. И всё, что вне степи, - является далёким, непостижимым и второстепенным, как глубинное звёздное небо в августе с его вечностью и маковыми зернышками светящихся миров...
    Степь кормит и поит Бажмана, его мать, его жену, его детей и внуков, его баранов, коров и лошадей. Степь – вот что святое и вечное, как вечен их древний род на благословенной земле предков. А временны в ней вот эти русские люди, пришедшие рыть и топтать железными тракторами и механизмами ранимую и вовсе не бескрайнюю его родину…
    Бажман не любит русских. За что их любить – наглых, пьяных, вороватых, не почитающих законы Аллаха? Правда, без них, без их рабочих рук и современной техники в степи теперь не обойтись. Вот и приходится ему обращаться к инородцам с просьбами-пред-ложениями. Русские нынче собрались проводить электричество на свою стройку. Не воспользоваться этим их соседу Бажману просто глупо. Поэтому он сразу пригласил на обед в свой юртовый дом Барзабая, приехавшего из Нукуса, и двоих его русских подручных с новостроящегося под носом объекта, на который у Бажмана свои виды.
    
    - А что, уважаемый Барзабай-ака, нельзя ли и в мои юрты провести энергию? – наклонился Бажман к соплеменнику, когда, воздав дань Аллаху благодарственной скороговоркой и молитвенными жестами, они умостились за дастарханом. Вопрос задавался на родном языке, и невежественные гости с сооружения, усаженные напротив, не могли понять, о чём завёл речь хозяин.
    - Как нельзя, достопочтенный Бажман-ака! Конечно можно, очень всё можно. - Барзабай ухватил пальцами жирный кусок баранины. - Надо только с начальником участка Усландином договориться. Потому что от линии к тебе - метров двести. А это – дополнительный производственный материал: столбы, электропровода…
    - Усландин – очень хорошо, Барзабай-ака! - довольно заулыбался Бажман, внимательно выслушав гостя. Усландин был одним из его дальних неисчислимых родственников. - С Усландином я договорюсь.
    - И с русскими условься. Им работать – линию тянуть.
    - И с ними договорюсь. - Бажман, не сгоняя улыбки с медного пятака, неприязненно покосился на гостей, которых ему пришлось привечать. - Им, как собакам, кость кинь – они и сбегутся, а арак покажи – так и мать родную продадут.
    - Что верно, то верно, Бажман-ака, - оторвался Барзабай от обгладывания следующей порции - здоровенного мосла, - но и работать они, как ни говори, умеют. Без них нам электричества не провести…
    
    Разговор и ужин этот был вчера, а сегодня Бажман самолично объявился у вагончиков русских. Поздоровавшись с Ильёй – одним из давешних своих гостей, он попросил вызвать для разговора бригадира.
    Тусь вышел к Бажману с заспанной и деланно недовольной физиономией. Накануне Лёня был уведомлён Барзабаем о высказанных планах бабая на электрификацию юртового табора.
    - Чего ему надо? – позёвывая, кивнул бригадир Илье, как толмачу, будто бы вовсе не ведал о причине появления соседа.
    Но Бажман тоже умел говорить по-русски. Зорко изучая сощуренным глазом начальствующего Туся, он опередил Илью.
    - Линия нада, бригадира, свет в юрта нада.
    Лёня с недоумением и иронией посмотрел на пришельца.
    - Так мы ещё и к себе не начали ничего проводить. Ты чё, отец? – он с первых минут завёл игру, набивая цену себе и грядущей крупной шабашке.
    - Карошо, чито не начал. Когда мерит будешь, яма рыт под столба будешь – сразу и ко мне мерит нада, яма рыт нада, – сразу выложил свои, не лишённые инженерской прозорливости соображения Бажман-отец.
    Лёня слегка озадачился и для достоверности почесал затылок:
    - Больно скор ты, старик. У нас и своей работы невпроворот!
    Лёнчик врал в открытую: кем, как не Бажманом – единственным соседом в степи, могли наблюдаться наши затяжные простои. Но, не учтя этого, бригадир продолжал изображать озадаченность на несытом, но гордом лице:
    - А тут ты со своими заботами. А ведь для нас время – деньги. Такая вот ситуация… В общем, не простое это дело: и электроопоры лишние потребуются, и провода, и изоляторы, и – самое главное - разрешение начальства…
    - Всо ест, дарагой, - моментально натянул на себя дружелюбную улыбку Бажман-старик. – Всо ест!
    - Во даёт! - взаимно, но забывчиво ехидно заулыбался Тусь и оглянулся на присутствующих ребят, «тактично» не встреваших в деловой разговор. - У нас ещё ничего нет, а у него уже «всо ест»! И разрешение есть, да, батяня?
    Здесь Тусь с превосходством навёл на просителя гипнотический глаз-окуляр.
    Бажман-батяня согнал с губ дипломатическую улыбку, нахмурил медный лоб.
    - Уже будет. – Он почему-то оглянулся на свой табор и очень обстоятельно добавил совсем непонятное. - Вчера был, завтра будет.
    Фраза вызвала у Туся неподдельное удивление.
    - Что-то я не врубился, дед: вчера - будет, завтра - был… Так есть или нет?
    Тусь уже просто издевателся над пожилым человеком.
    - Ест! - нервно прохрипел Бажман-дед. Его очень раздражила вальяжная несговорчивость и неуважительная ирония самозваного начальника-мальчишки.
    Лёня чутко уловил смену настроения заказчика и более не стал рисковать растягиванием резины.
    - Ладно, друг. Значит, делаем так: разрешение - за тобой, а работа - за нами. Готовь триста рублей за всё и знай, что это ещё дёшево. Да неплохо бы, чтоб авансом сейчас - рублишек с пятьдесят получить…
    Лёня, конечно, загнул цену до критического предела. Но реакция Бажмана-друга ошеломила всех.
    - Тьфу! – злобно и звучно плюнул бабай на землю. Он резко хлопнул себя по ляжке плёткой и, громко ругаясь на непонятном наречии, быстро и безоглядно засеменил в сторону юрт.
    Тусь по-ребячески захлопал светлыми ресницами.
    - Он чё, нервнобольной, что ли?
    Присутствующие проглотили языки. На такой оборот дела в договоре с драгоценным, позарез необходимым клиентом (полки на кухне по спартански пустовали), не рассчитывал никто. Оплошавший бугор уже без всякого лицедейства удручённо скрёб лоб. Но разочарованной бригаде надо было что-то говорить, и он не без мстительности произнёс:
    - Ну, ничего, хлопцы, пока ещё чуток перебьёмся. Этому старому хрычу без нас не обойтись - по любому. Придёт ещё, когда остынет. Куда он денется! Зато цену знать будет.
    Лёня патетически резанул воздух ладонью.
    - Учить их надо! А то все зверьки вокруг норовят задарма захомутать нашего брата…
    Однако даже Тусь, имеющий широчайший шабашнический опыт, не мог представить, что задарма, или за самые что ни на есть ничтожные подачки, нам самим ещё - ой-ёй сколько раз! - придётся и пахать, и просто ходить на поклон к Бажману...
    
    Разрешение на проведение электролинии Бажман-ака получил своевременно и официально. Усландин, впервые появившись на подконтрольном объекте, пообещал, что все предстоящие работы по ответвлению линии к нашему соседу, будут внесены в генплан, в наряды и оплачены дополнительно. Припухший, но гладко выбритый, надушенный едким, как аммиак, одеколоном (чтоб не разило перегаром), с нивелиром в руках да при папке с документацией, он начальственно-сдержано заметил Тусю картавым акцентом:
    - Ти, Льёня, Бажмана не обижяй. Магарич за дела он всегда поставит. А деньга за ваш работа закриваю я. Только я! Ти должян понимат эта. Иначи ми с вами не сработаемься…
    Чего уж тут было не понять!..
    
    Вскоре Бажман со своей стороны, в качестве примирения и предоплаты (или ехидной отплаты?), вручил Илюхе с ведро мелких карасей не первой свежести, кулёк маши (зерновой культуры из семейства бобовых), несколько хлебных лепёшек и две бутылки арака. Иной дополнительной благодарности за свой труд, даже когда была протянута линия к Бажману и подано электричество, мы не увидели, как и обещанных за ответвление денег, якобы начисленных нам в нарядах Усландина.
    Но и об этом изложено будет несколько ниже.