Чудеса в квартире на улице Весны

           В маленькой однокомнатной квартирке раздался тихий, трещащий телефонный звонок. Хозяин этой непросторной жилой площади убавил громкость телефонного сигнала до минимума. Он, одинокий тридцатипятилетний мужчина с изысканно-красивыми, правильными чертами лица и мягкой улыбкой, привык к тишине своего одиночества. Телевизор развлекал его долгими, унылыми вечерами почти шепотом. Старенький радиоприемник делал ему доклады о событиях в мире тоже вполголоса. Даже кенар в клетке, стоящей на подоконнике, пел для него по утрам негромко и задушевно. И телефон… Он положил руку на телефонную трубку. Неприятно вдруг занывшим желудком и покалыванием в сердце он почувствовал, что тот настойчивый на другом конце телефонного провода способен бесцеремонно и эгоистично нарушить его покой, ворваться в привычную монотонность его будней…

          – Алло.

          – Аполлон Семенович! – мужской голос в телефонной трубке всем своим громким, дребезжащим от волнения тембром взывал, кричал, молил о помощи. – Здравствуйте! Доброе утро! Еле дозвонился до вас. Спали еще?

           –  Нет, не спал. Я рано встаю.

           – Значит, телефон так паршиво работает. Ну, это неважно. Мне нужно с вами поговорить, побеседовать.

           – О чем?

        – Да тут, понимаете, – громкий голос задребезжал еще больше, – дело у меня к вам очень деликатное. Но это не телефонный разговор. Можно я к вам приеду, и мы все обсудим?

            –  Когда приедете?

            –  Да прямо сейчас. Я же на машине. Минут десять, двадцать, и я у вас.

            –  Хорошо, приезжайте, – он повесил трубку.

Время пошло. Аполлон Зябликов давно уже был готов к чему-то подобному. Спектакль затянулся, пора наступить кульминации, а затем и развязке. Все же четыре года… ровно четыре долгих года, как Зябликов сдал в аренду двухкомнатную квартиру улучшенной планировки, в которой до переезда в эту однокомнатную, он жил с семнадцати лет.

И вот квартиросъемщик, который все эти годы платил арендную плату исправно и практически ничем не докучал хозяину, взволнован не на шутку и мчится к Зябликову для деликатного разговора.

А вот, кажется, и он. Дверной, тоже негромкий, звонок известил хозяина о прибытии гостя. Зябликов открыл дверь.

Мощного телосложения, ростом под метр восемьдесят шестидесятилетний мужчина неуклюже ввалился в коридор, прошел вслед за хозяином в комнату и плюхнулся на стул возле круглого антикварного стола на витых ножках.

– Вы уж простите меня, Аполлон Семенович, – квартиросъемщик Марк Петрович Волобуев обеими руками-ручищами пригладил всклокоченные серые волосы, они у него всегда находились в подобном неприбранном состоянии, и посмотрел на присевшего напротив него Зябликова виновато и заискивающе, – простите меня, пожалуйста, за то, что вот так взял и потревожил вас. Все из-за этой маленькой дряни. Ну, вы понимаете, о ком я говорю?

Зябликов молча кивнул головой в знак согласия. Он знал, о ком хочет повести разговор Волобуев – о хрупкой, светловолосой, большеглазой двадцатилетней девушке, для которой он, собственно, четыре года назад и взял в аренду у Зябликова его двухкомнатную квартиру, представившись ее заботливым крестным отцом.

– Вот так, Аполлон Семенович, – некрасивое, и даже несимпатичное лицо Волобуева обычно всегда землистого цвета вдруг начало приобретать буро-малиновый оттенок из-за переполнявшего его гнева, – вот так, мой дорогой, эта стерва…

– Что случилось? – спросил Зябликов негромко и спокойно.

– Эта стерва, она засветилась! – громко и зло ответил Волобуев.

– И что же такого сделала ваша крестная дочь?

– Крестная дочь?! – квартиросъемщик яростно заскрипел мелкими серовато-желтоватыми зубами. – Да какая она мне крестная дочь?! Хотя погодите, – спохватился он, – все правильно. Это моя вина. Я же сам заставлял ее говорить вам и всем остальным тоже, что я являюсь для нее крестным отцом. Все правильно. А вы, Аполлон Семенович, человек тактичный, деликатный. Я вообще поражаюсь вам, за все эти четыре года, что я снимаю у вас квартиру, вы вели себя идеально! Я поражаюсь вам! Вы не ходили, как это делают другие хозяева, не проверяли, что делается в квартире, игнорировали сигналы соседей,  а я знаю, что они неоднократно звонили вам и жаловались на Аську, что она, мол, устраивает в квартире пьянки, гулянки, дебоши, но вы ни разу не пришли сделать выговор, прочитать нотацию. Вы вообще мне сразу понравились, Аполлон Семенович, вы такой спокойный, интеллигентный…

– Не нужно нахваливать меня, – сказал Зябликов. – Давайте ближе к делу. Кем приходится вам эта девушка Ася, если она вам не крестная дочь?

– А вы не догадываетесь? – посмотрел на него, как бык, исподлобья Марк Петрович.  

– Мои догадки – это мое дело. Я хочу услышать от вас ответ на мой вопрос.

– Хорошо, пожалуйста, – шлепнул себя по коленям Волобуев, – я буду с вами откровенен. Отвечаю: она моя любовница. Да, грешен, сознаюсь. Но не надо только сразу, сходу меня осуждать, – он достал из кармана своих серых брюк мятый носовой платок, вытер пот со лба, а заодно и высморкался. – Можно, я вам все объясню, Аполлон Семенович?

– Пожалуйста.

– Спасибо, – Волобуев положил носовой платок на круглый стол рядом с собой. – Итак, вот моя история. Я женат с двадцати лет. Жена моя биолог с ученой степенью, умница, каких мало. А я шалопай, работяга. Мы с ней один институт окончили. Она посвятила себя науке, а мне все эти симпозиумы, конференции быстро надоели, и я стал зарабатывать деньги вот этими руками, – он продемонстрировал Зябликову свои грубые, мозолистые ручищи. – Я научился строить дома. Теперь у меня уже своя строительная фирма. Жена моя не знала, что такое нужда. Сорок лет, что мы с ней прожили – стаж, согласитесь, солидный. И это о многом говорит. Я люблю ее, уважаю и бросать не собираюсь. Она прекрасный человек, надежный друг. У нас с ней полное взаимопонимание во всем, кроме одного, того самого, что для мужчины не всегда имеет второстепенное значение. К величайшему моему сожалению, в любви моя жена по своему темпераменту напоминает мне холодную, равнодушную рыбку из ее любимого аквариума. И поэтому я вынужден искать что-то на стороне. И это что-то обязательно преподносит мне какие-нибудь сюрпризы. Одна у меня была, как раз до Аси, как кукла разнаряженная она у меня ходила, ребенка ее в лучшую школу города устроил, а она ничего не оценила, неблагодарная. Теперь грязь месит в какой-то глухой деревушке на Нечерноземье. И Аська эта! Сколько уже ее наглых выходок я ей простил. А она все не унимается. Пришло время принимать жесткие меры. Вот поэтому я и пришел к вам, Аполлон Семенович, мне нужна ваша помощь.

– И чем же я могу вам помочь, Марк Петрович? – спросил его Зябликов.

– Отвечаю, – серьезно сказал Волобуев, – нужно вышвырнуть ее из вашей квартиры. Одному мне не справиться. А с вами… Послушайте меня внимательно, я уже все продумал, все рассчитал. Вы приходите туда, в квартиру, и не один, а с моим другом, он будет играть роль покупателя, и говорите ей: «Ася, мне надоели постоянные жалобы соседей на тебя. Что это за бардак ты здесь устроила?! Собирай свои вещи и уходи. Квартиру я продаю». И вы начинаете водить моего друга по комнатам, делая вид, что показываете ему квартиру. В это время придут соседи, а чуть позже появлюсь я. Соседи начнут кричать, жаловаться, что им надоели постоянные скандалы, которые она устраивает, что она бьет посуду, окна в квартире. Кстати, она действительно недавно разбила окно в большой комнате, но я потом вставлю новое стекло, не беспокойтесь, Аполлон Семенович. Вот, значит, соседи будут орать, я перед вами извиняться, вы будете сердиться, а мой друг будет изъявлять желание купить у вас квартиру. Вот такой спектакль мы все вместе разыграем и припрем ее к стенке.

– А вы хороший режиссер-постановщик, – грустно улыбнулся Зябликов. – Только, боюсь, что у вас ничего не получится.

– Почему? – внимательно посмотрел на него Волобуев. – Вы отказываетесь мне помочь?

– Дело не в этом, – спокойно сказал Аполлон, – просто у вас ничего не получится.

– Но почему?! – громко вскричал Марк Петрович. – План же идеальный! Ей ничего не останется, как собрать свои шмотки и убраться из квартиры. Да вы не беспокойтесь, Аполлон Семенович, я буду продолжать выплачивать вам арендную плату. Пусть даже в квартире какое-то время никто не будет жить, я не отказываюсь ее у вас снимать. А потом найду кого-нибудь и поселю там. Ну какая вам разница, кто там будет жить, Ася или другая девушка? Я же не собираюсь устраивать в вашей квартире бордель. Я порядочный человек. Просто вот так у меня в жизни не все гладко. Но вы же можете понять меня, как мужчина мужчину?

–  Понять могу, – сказал Зябликов, – но вот помочь – едва ли.

– Ну вот, – обиженно нахмурился Волобуев, встал со стула, снял с себя болотного цвета пиджак, прошелся немного по комнате, небрежно положил пиджак на небольшую тумбочку возле мягкого, обложенного цветными подушками дивана, хотел было расположиться на этом диване, но постеснялся и снова опустил свою мощную, неуклюжую фигуру на стул. – Не понимаете вы меня до конца, Аполлон Семенович. Ну ладно, я расскажу вам больше, – сказал он устало, – и, может быть, вы посочувствуете мне.

–  Рассказывайте, – равнодушно согласился Зябликов.

– Ну так вот, – поерзал на стуле Волобуев, – как бы вам помягче это все объяснить? Ну, словом, эта Ася такая дрянь. Ничего человеческого. Знаете, где я ее нашел? В глуши беспросветной. Маленький поселочек за городом. Родители, отец с матерью, нищие, да и к выпивке неравнодушны. А она красивая пятнадцатилетняя девчонка. Ничего хорошего ей там не светило, никакого будущего. Она школу-то сейчас только заканчивает, в двадцать лет. Ну я и пожалел девчонку, родителям ее деньгами помог. Ну, словом, договорились мы с ними по-хорошему. И я привез Аську в город.

–  Ну и в какую сумму, если не секрет, обошлась вам эта покупка? – спросил Зябликов.

– Какая покупка? – удивился Волобуев.

– Сколько вы заплатили за Асю ее родителям?

– Несколько сотен баксов, – растеряно ответил Марк Петрович, а потом нарочито громко расхохотался. – Ах, вы какой хитрец, Аполлон Семенович, все ведь понимаете, интеллигент вы этакий! Ну купил я ее, купил. Все правильно. А какая девчонка сама, добровольно в свои пятнадцать лет пойдет за таким…

–  Квазимодо, – подсказал ему Зябликов.

– Ну-у-у, обиженно протянул Волобуев, – какой же вы едкий, однако. Конечно, я не Аполлон. Да вот. Аполлон это вы, – он вдруг внимательно уставился на Зябликова. – Надо же, как подходит вам ваше имя. Вы ведь, действительно, поразительно красивы. По сравнению с вами я и вправду настоящий Квазимодо. Ну ладно, не обижаюсь я, значит, на вас. Рассказываю дальше. Несмотря на мою непривлекательную внешность, как вы успели это подметить точным примером из литературы, сердце у меня доброе. Чего только я не делал для этой девчонки. В школу определил, шмотки разные покупал, учил ее хорошим манерам, ну прямо, как в «Пигмалеоне». Видите, опять пример из литературы. Курсы косметологов она окончила. Ну чем не жизнь? И что от нее требовалось взамен? Да ничего особенного. Так, сущий пустяк. Только, чтобы она была мне верна. Я просил ее об этом жестко и однозначно. Я не хотел ее ни с кем делить, хотя бы даже из гигиенических соображений.

– Но она вас не послушала, – сказал Зябликов.

– Да, совершенно верно, – возмущенно прорычал Волобуев, – не послушала, дрянь такая! Засветилась! И не один раз. Я прощал, терпел. Даже как-то раз цепочку ей золотую на шею повесил. Думал, может это ее остановит. Не тут-то было! Она как с цепи сорвалась. Начала скандалы мне закатывать, кричать, что я всю жизнь ей поломал. А недавно, и это уже был предел, она заявила, что я обязан купить ей квартиру. Я послал ее… куда подальше. Тогда она что придумала, представляете Аполлон Семенович?

– И что же?

– Она решила меня шантажировать. Вчера вечером звонит мне по телефону домой и заявляет, что расскажет обо всем моей жене, и что перебьет все в квартире, если я попытаюсь ее оттуда вышвырнуть. Ну, представляете? Вот поэтому я и пришел к вам и молю о помощи. Вы же хозяин квартиры. Вас она должна послушаться. А если я с ней буду один разбираться, то это может плохо кончиться. Однажды уже она так меня довела, что я был готов ее ударить. А, представьте, если я свой трудовой ручищей заеду по ее маленькому личику, то у ней же голова сразу отвалится. А меня потом судить будут.

– Вы не сможете ее ударить, – сказал Зябликов.

– Еще как смогу, если доведет, – Волобуев свирепо сверкнул своими маленькими некрасивыми, как и все остальные черты его лица, глазками, – Еще как смогу!

– Не сможете.

– Почему? Кто мне помешает?

– Не знаю… Может быть… Кстати, как у вас насчет воды?

– Насчет чего? – удивленно посмотрел на Зябликова Марк Петрович.

– Насчет воды.

– А причем здесь вода, Аполлон Семенович? – недоуменно развел руками Волобуев. – Напор в кранах хороший, и горячая вода есть и холодная, Аська не жаловалась.

– Я не это имел в виду, – сказал Зябликов, – я спрашиваю вас, не замечали ли вы в квартире что-то необычное, например, лужу воды где-нибудь на полу? 

 – Где-нибудь на полу?.. – потер свой квадратный, плохо выбритый подбородок Волобуев. – Да, да… И не только на полу. А вы, Аполлон Семенович, откуда это знаете? Аська вам рассказывала?

– Нет, она мне ни о чем не рассказывала.

– Да ну, прямо уж так и не рассказывала! – не поверил Зябликову Марк Петрович. – Это же все ее проделки! Взяла манеру лить воду, где попало. Как-то раз задремал я в постели, просыпаюсь, смотрю, вся простынь подо мной мокрая, да что там простынь, весь матрац. Целое ведро она что ли на постель вылила? Главное, что интересно, кровать-то двуспальная, так ее половина сухая, а подо мной целый океан, акул только не хватает. А в другой раз поругались мы с ней, собрался я уходить, стою в коридоре на пороге дверь входную открываю, вдруг чувствую, что такое, под ногами на полу огромная лужа. И когда она успела воду налить? Вроде ни в кухню, ни в ванную не заходила. А впрочем, она такая шустрая, за ней не уследишь. Это у нее такой способ борьбы со мной – воду лить. Читать только недавно научилась, как полагается, и теперь у нее появилась любимая книга – «Алые паруса» Грина. Она мне как-то говорила, что чем-то похожа на Ассоль, что еще в детстве мечтала о сказочном принце, но вместо принца ей достался я, Квазимодо, как вы это точно подметили. И теперь она льет воду. Может быть, хочет, чтобы по этой луже у порога к ней приплыл корабль с алыми парусами? Сказочница. Пойдемте, Аполлон Семенович, я прошу вас, разыграем быстренько для нее спектакль с соседями и с покупателем. И разом покончим со всей этой историей. Пойдемте, не упрямьтесь. А то друг мой уже заждался, наверное, я его там в своей машине оставил.

– Хорошо, – сказал Зябликов, – я пойду с вами.

– Вот это правильно! – обрадовался Волобуев. 

Зябликов собрался быстро.

– Пойдемте, – сказал он Волобуеву, застегнув пуговицы на своем длинном, светлом плаще, – и вещи свои не забудьте, которые вы разбросали по моей квартире.

– Да, да, – Марк Петрович схватил пиджак и носовой платок.

Друг Волобуева, небольшого роста крепыш лет пятидесяти в спортивном костюме «Адидас», синий цвет которого как нельзя лучше подходил к его ярко-синим большим глазам, маршировал взад-вперед по дорожке возле машины Волобуева.

– Ну, все, поехали! – радостно крикнул Волобуев синеглазому, когда они с Зябликовым вышли из подъезда дома.

– Ну, наконец-то, – облегченно вздохнул тот, – я уж думал, что не дождусь вас. Здравствуйте, – поздоровался он с Зябликовым за руку. – Меня зовут Гоша. А вас?

– Аполлон, – ответил ему Зябликов.

Захлопали дверцы белой иномарки. Волобуев по-хозяйски уселся за руль. Его синеглазый друг нетерпеливо прыгнул на переднее сиденье. А Зябликов устроился на заднем, где одному было просторно и уютно. Стекла в машине были затемненными, и этот мягкий полумрак, как нельзя лучше, импонировал Зябликову. Аполлон не любил яркий свет, так же, как и громкие звуки. Он сам, непроизвольно, не ставя себе подобной задачи, создал для окружающих его людей, соседей, просто знакомых образ загадочного одинокого красавца, спокойного, доброго и почти всегда печального.

Кем же был на самом деле этот человек с таким звучным, очень подходящим ему именем и простой, скромной фамилией Зябликов? Он не любил рассказывать о себе. Он и сам вспоминал о своем прошлом редко. Но сегодня в заботливом полумраке плавно плывущей по асфальту города иномарке он вдруг ясно и отчетливо вспомнил весь свой жизненный путь, начиная с мальчишеского, бесшабашного детства, тем более, что время позволяло – квартира, куда они ехали, находилась почти на другом конце города, да и попутчики, Волобуев с Гошей, не докучали Зябликову разговорами, изредка перекидывались между собой короткими, деловыми фразами. Так что у Зябликова было время на воспоминания…

Поли – так звали Зябликова в детстве его родители и друзья. Красавчик – звали его девчонки. Имя Аполлон дали ему прямо в роддоме. Медсестра, которая бережно вынесла мальчика к отцу с матерью, улыбаясь, сказала:

– Ну, посмотрите, какой же он у вас красивый! Вы уже подобрали ему имя?

– Нет, – покачали головами родители.

– Ну, тогда назовите его Аполлоном, – предложила заботливая медсестра.

И счастливая чета Зябликовых с радостью приняла ее предложение.

Аполлон Зябликов – имя и фамилия звучали контрастно. Но на это в небольшом курортном городке, на море, где беззаботно рос красивый мальчик, никто не обращал особого внимания.

Маленький Поли доставлял родителям немало хлопот. Его строгий отец Семен Зябликов, который долго время успешно работал директором самого большого ресторана в городе, по большому блату устроил сына в престижную школу с математическим уклоном. Он хотел, чтобы Поли как можно быстрее научился хорошо считать, мечтал в лице сына обрести помощника в ресторанном деле, а потом передать ему свое директорское кресло. Но как назло, у Зябликова младшего не было особых способностей к математике. Он приносил из школы двойки и даже единицы по этому предмету. Он любил литературу и труд. А еще балет. Ему хотелось научиться танцевать легко и красиво. Он упрашивал родителей отдать его в хореографическое училище. Мать уже даже нашла сыну учителя по танцам. Но отец быстро запретил эти, как он выразился, глупые танцульки. И тогда маленький Поли от обиды ушел из дома. Его искали почти целую неделю и нашли на пустом загородном пляже, обессиленного от голода, спящего на мокром песке у самой кромки воды. После этого случая отец провел долгую воспитательную беседу со своим единственным непослушным ребенком, других детей у Зябликова не было, и они с Поли нашли компромиссное решение. Отец не разрешил сыну заниматься балетом, он считал, что это занятие не для серьезных мужчин, но предложил Поли выбрать для себя какое-нибудь другое хобби, если уж он так хочет чем-нибудь еще заниматься кроме школы. И сын выбрал плавание. Он любил огромное синее, а иногда и черное, и серое, и бирюзовое, словом такое разноцветное, необъятное море. Он хотел научиться свободно скользить по глади воды, когда на море штиль, или бороться, драться и укрощать могучие, грозные волны, когда на море шторм. И отец устроил Поли в лучшую в городе секцию по плаванию. Олимпийского чемпиона из Аполлона Зябликова к большому сожалению его отца не получилось, Поли не привлекало золото побед, но зато он, научившись хорошо плавать, крепко и надолго подружился с морем. После уроков в школе он много времени проводил на пляже, плавал, загорал, а еще читал. Книги Поли «проглатывал» залпом, одну за другой. Тревожа своими детскими пальчиками книжные страницы, мальчик вместе с героями читаемого произведения пускался в путешествия и приключения, узнавал о людских пороках и достоинствах и о том, что где-то по свету бродит любовь, прекрасное чувство, ради которого люди совершают подвиги. И маленький Зябликов тоже мечтал совершить подвиг, сделать что-нибудь прекрасное ради любви. Но где обитает любовь? Может быть, где-то далеко за морскими просторами? Как-то раз мальчику в руки попала та самая книга Александра Грина «Алые паруса», и он загорелся желанием, когда вырастет большой, построить корабль красивый и быстроходный, и чтобы паруса на мачтах были алого цвета, и отправиться на этом корабле на поиски любви. Он даже, к огромному удивлению отца, взялся за математику, лишь для того, чтобы сделать безошибочно точные математические расчеты при постройке корабля.        

Мечта… Иметь мечту – это все равно, что иметь за спиной два крыла. Они, эти крылья, легкие, прозрачные, сделанные… из хрусталя… Да, именно, мальчик Поли считал, что его, невидимые для простого глаза, крылья сделаны именно из хрусталя, чистого и переливающегося на солнце всеми своими гранями. Он расправлял свои хрустальны крылья, когда на пляже поблизости не было людей, и танцевал. Как умел он выделывал балетные па, напевая мелодию…

             Мечта… Когда у человека есть прекрасная мечта, то он идет по жизни легко и весело, потому что ему есть куда идти…

            Счастливые и беззаботные годы детства пролетели быстрокрылой птицей. Красивый мальчик Поли превратился в еще более красивого юношу Аполлона. После окончания школы он взял да и заявил своим родителям, что хочет пойти учиться дальше в кораблестроительный институт. Отец долго и громко орал на кухне и пил валерианку. Он не хотел смириться с тем, что его единственный, любимый сын, которого он мечтал в недалеком будущем увидеть в кресле директора ресторана, решил строить корабли. Целое длинное, жаркое лето продолжался конфликт между отцом и сыном…

            Но… Наступила осень. Унылая пора. Деревья теряли листья. А Зябликов старший вдруг совершенно для него неожиданно потерял свое дорогое директорское кресло. Нашелся недоброжелатель, который настрочил на него несколько доносов в соответствующие инстанции. Семену Зябликову грозила тюрьма. Вопрос о том, в какой институт поступать Зябликову младшему отпал сам по себе. Не до институтов было, когда в доме Зябликовых, органами правопорядка, были произведены обыск и конфискация имущества. Для того чтобы избежать тюрьмы отцу требовалось много наличных денег. Но нужной суммы никак не набиралось. Многочисленные друзья теперь уже бывшего директора ресторана, как трусливые пресмыкающиеся, попрятались в свои норы вместе со своими денежными купюрами. Занять денег было не у кого. Продать тоже нечего, ценные вещи были конфискованы.

            Семнадцатилетний Аполлон в эти трудные для его семьи дни часто уходил из дома и подолгу бродил по городу. Ему тяжело было видеть, как рушится их спокойная, счастливая жизнь…

            Как-то раз, прогуляв по городу почти целый день и возвращаясь под вечер домой, он присел на скамеечку в небольшом скверике.

            – И о чем же грустит красивый юноша? – услышал он вдруг рядом с собой незнакомый мужской голос. Аполлон так был расстроен, что даже не заметил, как на скамейку, на которой он сидел, присел мужчина лет шестидесяти, армянин.

            – Да так, – ответил незнакомцу Аполлон, – семейные проблемы.

            И они разговорились. Мужчина, которого, как потом выяснилось, звали Сиропом Рубеновичем, сумел сходу подобрать ключ к сердцу наивного и доверчивого юноши. В течение недолгой, где-то около получаса, беседы Аполлон рассказал этому  пожилому мужчине с приятной внешностью о себе и обо всех бедах, постигших его семью.

            Сироп Рубенович оказался на редкость хорошим слушателем.

            А потом он пригласил Аполлона к себе домой, где угощал его крепким черным кофе с коньяком на своей маленькой кухоньке, из окон которой хорошо было видно море.

            Аполлон не помнил, чтобы родной отец относился к нему когда-нибудь вот так же внимательно и по-дружески, как это делал Сироп Рубенович. Юноша очень быстро всем сердцем привязался к своему новому другу. Он делился с пожилым армянином всем своим самым сокровенным.

            Сироп Рубенович, как бы между прочим, очень ненавязчиво, учил еще неоперившегося и неопытного во всех отношениях юношу разбираться в тонкостях бытия, в людях, особенно, если эти люди противоположенного, то есть женского пола. Женщины, независимо от возраста, национальности, цвета волос и цвета глаз, занимали почетное, главенствующее место в жизни темпераментного армянина преклонного возраста. Почти все стены в его квартире, где обитал только он один, были обклеены фотографиями полуобнаженных и обнаженных женщин. Он любил представительниц прекрасного пола, причем, всех без особой сортировки на красивых и не очень. Он говорил, что в каждой женщине, пусть даже если она слывет дурнушкой и глупышкой, талантливый исследователь может обнаружить что-то особенное, неповторимое, прекрасное и волнующее. Частенько Аполлон, забежав к нему на чашечку кофе или просто поболтать, заставал у него разгуливавшую по квартире, как ни в чем не бывало в неглиже, незнакомку и почти каждый раз новую женщину или девушку. И, к удивлению юного Аполлона, для жизнерадостного Сиропа Рубеновича весь этот «парад-алле» был вполне обычным делом. Он говорил Аполлону так:

            – Мне выпало долгие годы, уже пятьдесят с большим хвостиком лет, прожить в этом курортном городке у самого синего моря. А что же такое курорт, мальчик мой, не знаешь? А я знаю. Любой курорт – это обычное болото разврата. Как ни барахтайся, а все равно рано или поздно засосет. Так, что, сынок, надо жить, пока живется, радоваться каждому дню и симпатичному женскому личику. И стоит ли сдерживать порывы, идущие от сердца?..

            Так же, как первую в своей жизни рюмку настоящего армянского коньяка, так и первую свою сигарету Аполлон Зябликов выкурил именно в квартире своего друга с таким сладким именем Сироп. Но вот выбрать себе женщину или девушку из числа горячо предлагаемых или даже скорее навязываемых ему заботливым Рубиновичем опытных красоток Аполлон категорически отказывался. Не хотел он становиться мужчиной, пусть даже и пришло уже его время, вот так, не познав трепета первой любви, не испытав восхищения чистотой и непорочностью прекрасной и загадочной, той самой, ради которой не страшно выйти в открытое море на корабле под алыми парусами даже в десятибалльный шторм. Так и не удалось старому ловеласу Сиропу Рабиновичу обучить юного красавца Аполлона тонкостям и премудростям искусства любви.

            Тем времен, и так очень непростые, взаимоотношения Зябликова старшего с органами власти с каждым днем становились все хуже и хуже. Деньги, и только наличные, и в большом количестве… А раз нет – сухари, узелок с вещами и за решетку. И бывший директор ресторана уже потерял всякую надежду на то, что в один прекрасный день увидит протянутую ему руку помощи. Где же ее найти, эту руку?.. И он с удивительной педантичностью принялся выбирать из своего достаточного гардероба вещи, в которых не стыдно будет предстать перед тюремной братвой… Но напрасно он торопил события. Настал все же прекрасный для него день. Нашлась, уже-таки, рука… И эту самую руку помощи Семену Зябликову протянул человек совершенно для него незнакомый – новый друг его сына Сироп Рубенович. Сладкоголосый армянин попросил Аполлона устроить ему встречу с папашей Зябликовым с глазу на глаз, мол хочет познакомиться поближе с человеком, о котором так много слышал из уст его родного сына. И Аполлон с радостью такую встречу им устроил.

            – Ну вот что, Сенечка, – мягко сказал Сироп Рубенович, когда уже спел все запланированные им дифирамбы в адрес Зябликова старшего, они вдвоем сидели за столиком в небольшом уютном кафе на морском вокзале, – вот что, мой дорогой, хочу я тебе предложить…

            – И что же, Сироп Рубенович? – Зябликов придвинул свой стул поближе к стулу, на котором важно восседал армянин, дабы не пропустить ни одного слова. В кафе было многолюдно и шумно, стояло жаркое лето, курортный сезон был в самом разгаре.

            – Послушай очень внимательно, Семен, что я тебе скажу, – начал Сироп Рубенович, выдержав долгую и многозначительную паузу, – и постарайся не говорить сразу нет, постарайся, дорогой, потому что предложение мое необычное. У тебя есть, ну… буду говорить прямо и на грубом прозаичном языке, так, по-моему, проще и быстрее можно подойти к сути дела, у тебя, мой дорогой Сеня, есть товар, а у меня покупатель.

            – Какой товар, хороший вы человек?! Какой товар?! – удивленно воскликнул Семен Зябликов. – Я же гол, как сокол! Я все продал, все что мог, больше мне продать нечего…

            – Ошибаешься, Сенечка, – сладко замурлыкал хитрый армянин, – осталось у тебя еще кое-что. И это кое-что дорого стоит.

            – И что же это такое дорогостоящее у меня осталось? – нервно затеребил рукой свой небритый подбородок Зябликов, даже бриться ему в последнее время было некогда. – Все, вроде, я продал. Остались только голые стены в квартире, я сам, моя жена… Постойте-ка, Сироп Рубенович, может быть, вы это на мою жену намекаете? Только, кому она нужна, такая…

            – Правильно, дорогой, никому она, пожалуй, не нужна, старовата уже. А зато, вот сын твой…

            – А что мой сын?

            – Приглянулся он тут кое-кому. И этот человек, а точнее сказать, эта женщина готова отвалить за него любую кругленькую сумму.

            – Любую?! – Зябликов старший резво соскочил со своего стула и забегал вокруг квадратного столика, размахивая руками, как крыльями. – Любую сумму за моего сына? А что, разве люди продаются?!

            – Еще как продаются, дорогой мой, и ты это не хуже меня знаешь, – Сироп Рубенович изловчился, ухватил Семена Зябликова за руку и усадил его обратно за столик. – Да сядь, ты, пожалуйста, не надо привлекать к себе так много внимания. И потом вспомни, что я попросил тебя не говорить, не подумав хорошенечко, нет на мое предложение…

            Да какое там нет! Семен Зябликов готов был громко, на все кафе, прокричать: «Да!». Положение его было крайне плачевным. Не лучше ли было продать?.. Грубое слово для данной деликатной ситуации. Но иначе, как это назовешь? Да и не в словах, вообще дело… И потом, не зверь же какой лютый положил глаз на его красивого и юного сына Аполлона, а просто женщина…

            – Ну так вот, – спокойно продолжил Сироп Рубенович, внимательно посматривая на Зябликова, который строя наигранно суровые, недовольные гримасы, держал марку честного и любящего отца, не кипятись, хороший мой, – армянин понимающе похлопал Семена по плечу, – женщина эта очаровательна, богата и умна. Муж у нее большой человек, деньгами ее засыпает. Только вот занят он очень, на развлечения у него зачастую времени не хватает, деньги делать тоже нелегко. Зато ей он дает полную свободу. Вот на курорт на наш одну ее отдыхать отпустил. И она, как это нередко случается на отдыхе, взяла да и влюбилась. А в кого влюбилась, ты, наверно, и сам уже догадался.

            – В сына моего, – опять наигранно сердито, актер из него получился бы никудышный, сказал Семен Зябликов. – И что же она хочет от моего Аполлона?

            – Да ничего особенного, – приторно сладко улыбнулся Сироп Рубенович, – она хочет увезти Аполлончика с собой и облагодетельствовать его, дать ему хорошее образование, и вообще, все, что он пожелает.

            – И далеко она его увезти хочет? 

            – Далековато. Но ты, Сенечка, не расстраивайся, будешь с сыном переписываться, перезваниваться, если захочешь. А на каникулы он сможет приезжать к тебе в гости. Да и скучать-то тебе особенно, по-моему, будет некогда. Будешь в поте лица поднимать свое благосостояние. Начинать-то тебе теперь все с нуля придется. Так что, давай-ка по рукам ударим! – Сироп Рубенович положил на стол свою руку ладонью вверх. – Давай, бей!

            – Но… – нерешительно промямлил Зябликов старший.

            – Давай лучше без «но». Бей и все! Глазенки-то у тебя горят, как у игрока на скачках. На какую бы кобылку поставить? А вот она, кобылка золотая. Прямо на подносе я тебе ее преподношу на серебряном. А ты еще кочевряжишься. Строишь тут из себя… Бей давай по руке, а то надоест мне, чего доброго, уговаривать тебя глупого, и поплетешься ты тюремные харчи хлебать. Бей!

И Семен Зябликов ударил, а точнее, интеллигентно, и как бы нехотя, дотронулся своей ладонью до ладони хитрого армянина. А потом они, как два заговорщика, долго и скрупулезно разрабатывали план действий. И разработали.

Зябликов старший, как маленький суетливый медвежонок, он был небольшого роста и не в меру упитанный, вбежал в свою, некогда шикарную, а теперь подчистую разграбленную квартиру и принялся рыскать по комнатам. Где сын? Где жена? Сына дома не было. А супруга возилась на кухне, готовила к ужину макароны по-флотски. О, как же ненавидел бывший директор ресторана эти гнусные макароны с болтающимися среди них микроскопическими кусочками мяса. Но бифштексы и антрекоты теперь уже были ему не по карману. Ну что ж, это, пожалуй, было для него еще одним поводом для того, чтобы ринуться в бой. Он ввалился на кухню и пошел в атаку, забрасывая противника, а именно свою дорогую супругу, вескими доводами, аргументами, уговорами и даже угрозами. Он знал, что жена сразу, не разобравшись до конца в ситуации, будет орать, размахивать перед его носом сковородкой и на его одно слово будет отпускать пулеметную очередь ругательств. Такой уж у нее был склочный характер. И он не ошибся в своих опасениях. Настоящее побоище прошло на просторной кухне Зябликовской квартиры. Посуда билась нещадно, макароны улетели в распахнутое настежь окно, а хорошо прогретая на огне сковорода, освободившись от макарон, полетела в Семена Зябликова, но он проворно отскочил в сторону.

– Не попала! – по-мальчишески злорадно и радостно прокричал Зябликов старший.

Сражение длилось долго. Но Зябликов победил. Жена соблаговолила, наконец, сесть и спокойно, без крика, проанализировать все за и против этой, так называемой сделки, предложенной им заботливым Сиропом Рубеновичем. Семен убедил Машу, так звали его дорогую супругу, в том, что страшного-то во всей этой афере, по сути, ничего и нет. Что, лучше, чтобы их красивый, избалованный прежней хорошей жизнью, отпрыск работал бы простым работягой или даже дворником, пока его несчастный отец «незаслуженно» отбывал бы наказание, или же он уедет на какое-то время из родного дома и будет жить, как король или принц, да какая в общем-то разница, как кто, главное, что нужды знать не будет. Так что же лучше? Второе лучше – пришла, наконец, жена к такому выводу. Она же не хотела зла родному и любимому сыночку и к тому же, как и ее муж, ненавидела макароны.

И дело было сделано.  Когда Аполлон пришел домой, то любящие его родители объявили сыну, что ему придется на какое-то время уехать в другой город с одной женщиной, их дальней родственницей, потому что так нужно, так сложились обстоятельства.

– А там, куда я поеду, есть море? – грустно спросил юноша.

– Нет, сыночек, – непривычно для него ласково и даже немного заискивающе ответил отец, – моря там, к сожалению, нет. Но ты сможешь, если захочешь, заниматься плаванием в бассейне. Только скажешь тете Ирме, и она все для тебя сделает. Она добрая и хорошая, да ты сам в этом убедишься…

Тетя Ирма… Аполлона родители заставили надеть самый лучший его костюм в тот день, когда «дальняя родственница» Зябликовых была приглашена к ним в гости.

Легкий, с нотками жасмина и цитрусовых, аромат французских духов, веселая открытая улыбка, маленький симпатичный носик и голубые, искрящиеся добрым светом глаза – таково было первое впечатление Аполлона от тети Ирмы. Но впрочем, нет… Где-то он это все уже видел, правда, мельком, на ходу… Где?.. Ну конечно же… Он вспомнил. Это было приблизительно неделю назад. Носом к носу Аполлон столкнулся с  этой женщиной на лестничной площадке прямо возле квартиры его друга Сиропа Рубеновича…

Тетя Ирма поторопила юношу с отъездом. И быстрокрылый самолет меньше чем за четыре часа домчал Аполлона и его «дальнюю родственницу» в далекий город, где нет синего моря, но зато, в нескольких сотнях километров от этого города есть «золотой океан» – пустыня, которую тетя Ирма обещала, когда-нибудь, когда будет время, показать юноше.

Прямо из аэропорта они на такси поехали к небритому, лохматому и очень деловому маклеру, который усадил их в свою машину «Жигули» с помятым правым боком и носился по городу, беспардонно игнорируя правила дорожного движения, в поисках квартиры для Аполлона. Выбор пал на уютную, хорошо отремонтированную, двухкомнатную квартиру на первом этаже по улице Весны. Хозяин квартиры торжественно вручил тете Ирме ключи в обмен на первый взнос квартплаты, маклер получил свой маклерский гонорар, и они оба ушли, оставив Аполлона и тетю Ирму в квартире одних. Наконец-то, после нескольких утомительных, торопливых, насыщенных событиями (сборы, перелет, поиски квартиры) дней, у юноши появилась возможность познакомиться поближе со своей покровительницей. Ей было лет сорок – сорок пять. Она была элегантна во всем – в привычке хорошо одеваться и укладывать свои блестящие каштановые волосы в модную прическу, в манере поведения, в умении, когда нужно, выдерживать паузу, в умении слушать и в мастерстве говорить красиво и лаконично.

День за днем Аполлон адаптировался в незнакомом городе и привыкал к тете Ирме. Она приходила к нему часто, по утрам, готовила ему обеды, водила по магазинам, покупала ему одежду, давала деньги на мелкие расходы…  А к вечеру она уходила к себе домой, оставляя Аполлона одного скучать в двухкомнатной квартире. Она постепенно, не спеша, приручала юношу, подобно тому, как опытный дрессировщик приручает молодого тигренка для того, чтобы сделать из него послушного и ласкового тигра, готового выполнять любые приказы.

Кораблестроительного института в городе не было, а поступать в какое-нибудь другое учебное заведение Аполлон не захотел.

–  Я лучше пойду работать, – сказал он своей благодетельнице.

–  Ну, что за глупости! – улыбнулась очаровательной улыбкой тетя Ирма. – Ты, мой дорогой, еще так молод. Работа от тебя никуда не убежит. Успеешь еще наработаться. Не хочешь учиться, не надо. Отдыхай. Живи в свое удовольствие. А я тебе достану освобождение от армии, такому юноше, как ты, там делать нечего.

И Аполлон, чтобы не обидеть добрую тетю Ирму, стал учиться жить в свое удовольствие. Он всем сердцем полюбил эту замечательную, веселую женщину, не как человека, который обеспечивал ему безбедное существование, а как друга, с которым ему было свободно и хорошо.

Они с тетей Ирмой могли часами болтать о разных пустяках, о моде, о погоде, сидя в квартире на улице Весны, или же могли болтаться по городу, так, без особой цели, просто от нечего делать.

Как-то раз Аполлон купил в киоске газету с рекламой, просмотрел ее и наткнулся на объявление: в город приехал Луна-парк.

–  Тетя Ирма, – сказал он, – может быть, мы с вами сходим в Луна-парк?

–  А почему бы и нет?! – обрадовалась его предложению веселая женщина. – Пошли!

И они поймали такси и примчались в нарядный городок, построенный в считанные дни в центре города приезжими чехами, со множеством различных аттракционов и кегельбанов.

Тетя Ирма, как девчонка, громко кричала на «Американских горках» и злилась, когда стреляла в тире и не попадала по бегущим зверушкам. А потом они с Аполлоном в кегельбане взяли одну на двоих корзину с шарами, опрокинули ее, шары разбежались по лункам, и им достался приз – маленькое красивое сердечко, сделанное из хрусталя, на хрустальной подставочке. Как дети радовались они этому своему выигрышу – маленькому хрустальному чуду…

Аполлон любил  такие вот, по-детски простые, развлечения. Он, семнадцатилетний, наивный, искренне верил в прекрасную и шаловливую дружбу с тетей Ирмой.

Но наступил день, когда по воздушно розовому, дышащему чистотой и юношеской непорочностью мирку Аполлона грубо прошлись серым цветом реальной действительности. В тот день тетя Ирма приготовила для Аполлона на обед легкий, жиденький супчик, сказав, что нужно оставить в желудке место для ужина. А после обеда она отправила его одного прогуляться по городу для того, чтобы он не мешал ей приготовить для него маленький сюрприз. Что-то непривычно таинственное было во взгляде тети Ирмы, когда она выпроваживала юношу погулять.

Аполлон проболтался по улицам города до семи часов вечера.

Когда он снова вернулся в свою квартиру на улице Весны, то был удивлен произошедшими в ней переменами. Гирлянды из разноцветных воздушных шариков украшали коридор и вход в спальню. А посередине гостиной был накрыт стол, как в лучшем ресторане – деликатесы, вина сухие и крепленные, белые и красные, шампанское и свечи.

–  А что, сегодня какой-то праздник? – удивленно посмотрел юноша на тетю Ирму, стоявшую перед ним в красивом вечернем платье с глубоким декольте. – В честь чего все это?..

–  Ты когда-нибудь ужинал при свечах? – загадочно улыбаясь, спросила тетя Ирма.

–  Нет, – откровенно ответил Аполлон.

–  Ну, тогда прошу к столу.

Она зажгла свечи и погасила электрический свет. В комнате стало уютно и таинственно. Они сели за стол напротив друг друга.

Игристое шампанское выстрелило пробкой в потолок и расплескалось по бокалам. Оно было сладким и хмельным. Тетя Ирма взяла на себя роль тамады, она сопровождала свои, часто поднимаемые, тосты разнообразными притчами и смешными анекдотами. Теплый и нежный взгляд ее голубых глаз скользил по лицу Аполлона, как бы желая допьяна напиться его красотой и юностью. И под этим ее непривычно ласковым и даже каким-то немного требовательным взглядом юноша вдруг почувствовал себя стесненно и некомфортно. Его веселая и простая тетя Ирма в этот вечер вела себя не так, как всегда, и это удивляло и шокировало Аполлона. Она пила в этот вечер много и требовала, чтобы Поли тоже не отставал от нее.

–  А вот это вино мое самой любимое! – тетя Ирма взяла в руки бутылку вина «Букет Молдавии». – Открой его, пожалуйста, мой дорогой.

Аполлон послушно раскупорил бутылку и разлил ее содержимое по бокалам.

–  А теперь пойдем, –  она вдруг встала из-за стола, подошла к Поли, взяла его за руку и потянула за собой, – бери свой бокал и пойдем. Я хочу выпить с тобой на брудершафт, но только не здесь, а там…

И Аполлон последовал за тетей Ирмой в спальню.

Она зажгла ночник возле двуспальной кровати, над которой тоже были развешены забавные гирлянды из воздушных шариков, и встала перед юношей с бокалом в руке.

–  Давай-ка, мой мальчик, выпьем с тобой на брудершафт, мне надоело слушать, как ты называешь меня тетей Ирмой и обращаешься ко мне на Вы. Надоело…

Аполлон послушно пропустил свою руку через руку тети Ирмы и осушил свой бокал.

Нависла неуютная пауза.

–  Ну, что же ты, робкий мой, –  тихо, почти шепотом сказала она, –  я жду поцелуя.

Юноша нерешительно прикоснулся губами к ее розовой, теплой и душистой щеке.

–  Глупый мой, –  шепнула она ему на ухо, –  ну, разве так целуют женщину?..

И Аполлон почувствовал, как ее горячие, требовательные губы слились с его губами в жадном, долгом поцелуе, а ее сильные руки властно принялись расстегивать пуговицы на его рубашке.

–  Что вы делаете? – в ужасе отскочил от нее Аполлон. – Зачем вы так? Разве так можно?

–  А почему нет? – тяжело дыша, срывающимся от волнения голосом сказала Ирма. – Почему же нельзя женщине целовать мужчину, любить, желать его?..

–  Да потому что, –  воскликнул юноша, –  это нехорошо! Мы с вами… Это невозможно… Вы же старше меня и замужем, и мы с вами родственники…

–  Родственники?! – расхохоталась Ирма. – Да я такая же родственница тебе, как еж бегемоту! Понятно?

–  Вы… вы, наверно, сегодня много выпили, тетя Ирма, –  растерянно пробормотал Аполлон, –  и…

–  Нет, –  спокойно сказала она. – Нет, мой дорогой, я не настолько пьяна, чтобы не соображать, что говорить. Я полностью отдаю себе отчет в своих словах. И говорю тебе правду. Ты вынуждаешь меня к тому, чтобы я сделала тебе больно, вынуждаешь своей глупой юношеской непонятливостью и правильностью. – Ирма присела на краешек кровати. – Садись, Аполлон, и слушай, разговор будет долгим.

Огорченный неожиданным виражем в поведении всегда такой веселой и доброй тети Ирмы, Аполлон опустился на пуфик, стоящий рядом с кроватью.

Он внимательно, стараясь не пропустить ни одного слова, слушал эмоциональный, подкрашенный грубой циничностью рассказ подвыпившей женщины, в котором один за другим в неприглядном ракурсе высвечивались люди, которым Аполлон безоглядно верил, которых он любил: отец, мать, его друг Сироп Рубенович…

Как они могли?.. Как ловко у них это получилось… Отец расплатился за свои ошибки и упущения в нелегком ресторанном бизнесе сыном. Мать не воспрепятствовала этому. А сладкоголосый Сироп Рубенович получил щедрое вознаграждение за свои посреднические услуги…

Аполлон сидел на низеньком пуфике, боясь пошевелиться. У него было такое ощущение, как будто на него набросили колючую проволоку: сделай легкое движение – и ее шипы больно вонзятся в тело…

–  Мальчик мой, –  опустилась перед ним на колени Ирма, –  ну разве я виновата в том, что полюбила тебя, что мне не достаточно, пусть даже такой замечательной дружбы с тобой? Я женщина и хочу тепла и ласки. Сегодня мой вечно занятый своей работой муж уехал на несколько дней в командировку. Так что, в нашем распоряжении целая ночь. Я постараюсь быть с тобой терпеливой. Я научу тебя, мой маленький дикий зверек, искусству любви. Это не так уж сложно, вот увидишь…

И она погасила свет…

Аполлон выполнил все, что от него требовалось добросовестно, стараясь своей неопытной неловкостью не причинить неудобство любящей его женщине.

А потом она уснула, свернувшись калачиком.

А он осторожно спустился с кровати на пол и просидел на полу весь остаток ночи. Все тело его неприятно ныло, как будто по нему и вправду прошлись ключей проволокой. Но с первыми робкими лучами солнца, несмело проникшими в спальню через оконное стекло, физическая боль стихла. Наступил рассвет. Аполлон слегка задремал, а потом уснул крепко, прямо на полу возле кровати. И ему приснился сон – цветной и такой ясный, как будто все происходило наяву: открытое море, спокойное и очень синее. Парусное судно легко бежит по волнам-барашкам, подгоняемое сильным ветром. На мачтах белые паруса. А он, Аполлон, стоит на корме этого судна и смотрит вдаль, он – капитан, он везет огромный белый коралл кому-то, кто ждет его на далеком, незнакомом берегу. «Капитан! – подбежал к Аполлону матрос. – Скоро земля. Пора бы уже сменить паруса. Отдайте приказ». Аполлон отдал приказ. И ему вдруг стало страшно, он почувствовал, что быть беде. Но послушные матросы, как проворные обезьянки, уже засновали по мачтам, они спустили белые паруса и подняли алые. И вдруг яркое и радостное солнце закрыла мощная грозная туча, море стало серо-черным, мирные волны-барашки превратились в грозных хищников с когтистыми лапами, которыми они хватали бедное судно и нещадно трепали его, а ветер, став злым и холодным, остервенело набрасывался на паруса алого цвета, раздирая их в клочья. На судне началась паника. Аполлон кричал на матросов, пытался удержать непослушный штурвал, а белоснежный коралл скользил по мокрой палубе, как по льду, подбираясь все ближе и ближе к краю, еще немного и он мог оказаться за бортом. Аполлон передал штурвал матросу, а сам бросился спасать коралл. Он уже почти добежал до него, как вдруг громадина-волна накрыла белый коралл своей черной лапой и утащила его на дно морское. «Не-е-е-т!» – в отчаянии закричал капитан…

–  Поли! Аполлон! Да проснись же ты, наконец! – услышал он знакомый женский голос и открыл глаза.

–  Коралл… Мой белый коралл, он утонул… Я не смог спасти его… –  простонал юноша.

–  Какой коралл? Успокойся, Поли дорогой! Тебе приснился страшный сон. Но все уже прошло, – тормошила его Ирма. – Посмотри на меня. Все прошло. Слышишь?      

–  Тетя Ирма… – прошептал Аполлон и окончательно проснулся.

– Ты разбудил меня своим диким криком, – сказала Ирма. – Что с тобой случилось? Как ты оказался на полу?

– Не знаю, – пожал плечами Аполлон.

– Бедный мой мальчик. – Ирма нежно провела рукой по его щеке. Но что это? Ты же весь горишь! У тебя температура! Ну конечно, – посмотрела она на окно, – ты же спал прямо под кондиционером, да еще и на полу. Ну кто ж так делает? Теперь вот разболеешься. Ну-ка, быстро ложись в постель! Я приготовлю тебе горячий чай, – и она уложила его под одеяло.

Аполлон, действительно, не на шутку разболелся. Врач, которого вызвала Ирма, поставил диагноз – двустороннее воспаление легких.

Юноша проболел почти целый месяц. Он бредил, его горячие, воспаленные губы в бреду часто шептали про какой-то белый коралл и просили заштопать алые паруса…

Заботливая Ирма терпеливо и ласково ухаживала за Аполлоном, из ложечки поила его куриным бульоном, рассказывала ему сказки, анекдоты. И потихоньку отучала застенчивого юношу называть ее тетей и обращаться к ней на Вы, они же выпили на брудершафт…

Кризис миновал. Аполлон пошел на поправку. Температура спала. И он попросил Ирму открыть настежь все окна и убрать из комнат все до одной гирлянды из воздушных шариков.

– А разве они тебе не нравятся? – удивилась Ирма. – Мне казалось, что ты любишь все разноцветное и веселое.

– Любил раньше, – грустно сказал Аполлон.

– А теперь?

– Теперь нет. Я, кажется, повзрослел.

Он выздоровел. И Ирма тактично напомнила ему о его мужских обязанностях горячим поцелуем в губы. Аполлону уже не было так больно, как в первый раз, но и особой радости такое чересчур близкое общение с Ирмой ему не доставляло. Заниматься этим им теперь приходиться чаще днем, чем ночью, не мог же муж Ирмы, постоянно просиживать в командировках…

Так продолжалось около пяти лет.

В один из скучных, неуютных, серых осенних дней Аполлону Зябликову исполнилось двадцать два.

Как назло, в этот день Ирма не смогла прийти и поздравить его с Днем рождения ввиду семейных обстоятельств – племянница ее мужа выходила замуж, и присутствие Ирмы на этой свадьбе было обязательным. Но зато Аполлон получил письмо от родителей, писали они ему не часто, а он им еще реже. Но это письмо было подробным. Отец с матерью сообщали, что все у них хорошо, отец снова сел в директорское кресло, только уже не в ресторане, как раньше, а в продовольственном магазине, что тоже неплохо, мама бросила подрабатывать шитьем платьев, а еще они сдали приезжим отдыхающим комнату, где раньше жил Аполлон…

Грустно и одиноко стало двадцатидвухлетнему молодому мужчине. За окном накрапывал дождь. Он откупорил бутылку вина и бокал за бокалом опустошал ее, а потом еще одну, и еще…

Ему понравилось это состояние, когда почва под ногами, кажется, теряет свою прочную основу, а предметы вокруг обретают способность увеличиваться в количестве, когда падаешь, где попало, набиваешь себе некрасивые, уродливые синяки и не чувствуешь боли, потому что тело как будто сделано из мягкой ваты. Правда, потом, по истечении определенного времени, блаженное ватное состояние переходит в так называемый похмельный синдром. И тогда неловкая, вибрирующая рука опять тянется к изящной бутылочной фигурке. И все повторяется снова…

Аполлон перестал бриться. Ирме он сказал, что решил отпустить бороду для того, чтобы выглядеть старше и солиднее, на самом же деле ему просто лень было возиться с бритвенным прибором так же, как лень было часто мыться, стирать и гладить свою одежду.

Он стал вести себя с Ирмой развязно и грубо, но зато теперь частенько вульгарно нашептывал ей на ушко, что любит ее.

Она слушала этот лживый дурман слов, как приятную, но бездарную музыку, прощала ему его грубые пьяные выходки и неухоженный вид, терпела, как могла. У женщин, а тем более, если они по-настоящему любят, терпение бывает огромным. Но когда этому колоссальному терпению все же приходит конец, то женщина из мягкой и послушной кошечки превращается в дикую пантеру с горящими от злости глазами, готовую все смести на своем пути. Так произошло и с Ирмой. Когда ей, наконец, надоело спокойно смотреть на то, как ее любимый человек теряет свое мужское и человеческое достоинство, то она устроила настоящий погром в квартире на улице Весны. Она перебила все запасы спиртного в стеклянной таре, а потом взялась за посуду. Бокалы, рюмки, чашки, тарелки звонко разлетались на мелкие кусочки. Аполлону казалось, что при такой неистовой ненависти ко всему стеклянному, в квартире, возможно, уцелеют только небьющиеся предметы,  если еще уцелеют… Но вот жестокая рука Ирмы в очередной раз потянулась в глубину серванта и нащупала там что-то небольшое и фигурное. Хрустальное сердечко на хрустальной подставочке, которое они выиграли в Луна-парке и про которое уже успели забыть. Ирма взяла сердечко в руки, и взгляд ее голубых глаз снова стал мягким и нежным. Она налюбовалась памятным сувениром и бережно поставила его обратно в сервант.

– Все, – тихо сказала она, – я устала. Я ухожу. Пожалуйста, Поли, приведи квартиру и себя в порядок.

И она ушла, громко хлопнув дверью.

Аполлон Зябликов никогда еще раньше не ощущал такого жгучего, как будто прожигающего насквозь все внутренности, кожу лица, рук, да и всего тела, чувства стыда. Ему вдруг захотелось стрелой выскочить из квартиры, побежать вслед за Ирмой, догнать ее, упасть перед ней на колени и молить эту добрую женщину о прощении. Но он не сделал этого, во-первых, потому, что его до конца не протрезвевшее тело было еще неуклюжим и непослушным, а во-вторых, он не смог бы сейчас посмотреть в ее чистые небесно голубые глаза и разглядеть в них горький упрек и прозрачные росинки слез. И потому он остался в разгромленной квартире и принялся голыми руками собирать острые осколки побитой посуды. Он даже не замечал, как на его нежных, не огрубевших от какой-либо физической работы ладонях стали появляться порезы, которые обильно кровоточили. Он дотрагивался руками до лица, чтобы стереть с него пот, и на лице оставались ало-красные узоры…

Наступил глубокий вечер, затем пришла ночь. Аполлон чистил, драил квартиру, мужественно сражался со своей колючей бородой и с горой грязного белья. Работа оказалась для него спасательным кругом. Он не хотел этой ночью засыпать, потому что наступит утро, и ему придется просыпаться. И тогда опять появится это отвратительное тягостное желание промочить горло чем-нибудь спиртным. А он знал уже наверняка, что, чего бы это ему не стоило, он должен удержаться на краю пропасти, он будет хвататься руками, цепляться зубами за этот неустойчивый, обрывистый край, будет ползти, идти, бежать, лишь бы оказаться как можно дальше от зияющей пьяной бездны. У него была огромная уверенность в том, что он справится. Поэтому этой ночью он остервенело работал для того, чтобы выколотить из себя весь хмель и побороть такое естественное для этого времени суток желание поспать.

Но хозяин ночи сон уже почти перед самым рассветом все же взял реванш и своей властной рукой сбил Зябликова с ног.

Аполлон заснул на маленьком диванчике в своей гостиной. И ему снова, как когда-то давно, уже больше десяти лет назад, так же ясно и правдоподобно, как тогда, приснилось море. Как будто он лежит ничком на мокром песке, у самой кромки воды, рядом с ним беспорядочно разбросаны бесформенные с рваными острыми краями мокрые деревянные доски похожие на обломки корабля, потерпевшего кораблекрушение. В памяти Аполлона возникают яркие отрывки, рассказывающие о том, что произошло: Корабль, сильный шторм, Аполлона волной выбрасывает за борт, он плывет к берегу, очертания которого отчетливо видны впереди, он отчаянно борется с волнами, но силы его на исходе, и Аполлон уже готов смириться с неизбежным, но каким-то чудом он оказывается на суше…  Возможно, волны сами выбросили его на берег…  Аполлон делает над собой усилие, встает на ноги и поворачивается лицом к морю. Оно больше не штормит, оно спокойное, гладкое и голубое. Большие медузы, похожие на прозрачные зонтики, плавают почти у самого берега. Их тоже пригнал сюда шторм. И теперь они танцуют радостно и красиво, перебирая своими ножками-щупальцами, оживляя матовую голубизну утихомирившегося, наконец, моря. Аполлон вдруг почувствовал необычайную легкость во всем своем израненном теле. Он вспомнил, как очень давно, когда был мальчишкой, мечтал стать балеруном и часами танцевал на пустом пляже. Вот и сейчас ему опять захотелось сделать какое-нибудь несложное балетное па. Он огляделся вокруг, берег был пуст. И Аполлон, напевая какую-то знакомую мелодию, пустился танцевать. И это так удивительно хорошо и легко у него получилось. Но потом балерун-самоучка вдруг не рассчитал свой высокий прыжок и приземлился прямо на большой камень, споткнулся об него, пробежал немного вперед и упал в воду. Море. Оно было теплым и ласковым, и, как всегда соленым. Аполлон почувствовал, что море больше не сердится на него, а, напротив, протягивает ему руку помощи. И он устало прилег на мокром берегу, а волны мягко и лениво накатывались на него и откатывались обратно, разглаживая песок…

 Аполлон проснулся. За окном уже вовсю светило солнце. Он протер глаза и посмотрел на часы. Был полдень.

Аполлон встал с диванчика. Его мучила жажда. Он облизал языком свои горячие и сухие губы и почувствовал горько-соленый привкус на них. Соленый… Вкус моря… Но откуда? Может быть он плакал во сне, слезы ведь тоже соленые… Или… Аполлон не нашел однозначного ответа на этот вопрос, да и не искал он его особенно… Перед ним сейчас стояла нелегкая задача – утолить свою нестерпимую жажду простой водой из-под крана, а не чем-нибудь покрепче. И он почувствовал, что одному ему с этой задачей не справиться, поэтому он позвонил Ирме.

Она приехала к нему, удивилась произошедшим в квартире и в облике Аполлона переменам, расплакалась и крепко обняла его.

– Мой дорогой, мой любимый, – горячо шептала она Аполлону, прижавшись лицом к его гладковыбритой щеке, – не бойся, ты справишься, ты у меня такой сильный, ты молодец, ты уже сделал первый шаг, значит, все будет хорошо. А я помогу тебе, я буду рядом. Я очень, очень люблю тебя…

            Аполлон жадно слушал ее горячий шепот и впервые за долгие годы ему было так хорошо в ее объятьях. Ирма нужна была сейчас Аполлону, как воздух. Ее сила, ее жизнелюбие и оптимизм были для него ранозаживляющим бальзамом.

             С помощью Ирмы Аполлон Зябликов научился сначала вообще не прикасаться к спиртным напиткам, а потом научился употреблять их в меру и только, если для этого был определенный повод – праздники, дни рождения и так далее...

            Всегда очень непростые близкие отношения Аполлона с Ирмой, наконец-то, нашли тихую гавань. Они применились друг к другу. И Аполлону даже казалось, что, возможно, это и есть простое человеческое счастье…

            Так прошло еще около двух лет. Но снова их двухместная лодка дала течь.

            Возраст Ирмы к тому времени уже перевалил за пятьдесят. И если молодой красавец Аполлон с каждым днем мужал и хорошел, то бедная Ирма старела у него на глазах.

            Вновь стали возникать различные нюансы и неудобства в их взаимоотношениях… Она начала стесняться каждой своей новой морщинки, каждого не закрашенного седого волоса. Ее неуверенность в своей женской привлекательности часто переходила в капризные претензии, склоки, скандалы… У Аполлона всякий раз начинало неприятно ныть сердце и какой-то комок подступал к горлу, делая его голос дребезжащим, срывающимся, когда он видел, как Ирма страдает и ничем не мог ей помочь.

            Они оба осознавали, что пришло время им расстаться. Но ни он, ни она не решались первыми произнести такое горькое, но честное в их непростой ситуации слово: «Прощай». Они оба мучительно изо дня в день искали веский предлог для окончательной ссоры, но не могли найти его. Слишком крепка оказалась их, выработанная годами, привычка быть вместе. Значит, только кто-то третий, бесцеремонно ворвавшись в их иллюзорно счастливый мирок, возможно, сумел бы разлучить их. Но кто этот третий? Муж Ирмы, как показали долгие годы, оказался слишком неревнивым да и к тому же очень занятый делами. У Аполлона, кроме Ирмы, другой женщины не было. Вот и получалось, что отрывать Аполлона и Ирму друг от друга было некому.

            Но что-то же должно было им помочь… Что?

            И вот на улицу Весны заглянула очередная весна.

            А в квартире, где обитал Аполлон, стали происходить удивительные и странные вещи.

            Началось все с того, что Ирма, пробыв у Поли целый день, под вечер закатила ему очередной скандал из-за какого-то пустяка и выскочила из комнаты, где они ужинали, в коридор для того, чтобы, громко хлопнув, как она любила это делать, входной дверью, уйти к себе домой, оставив Аполлона коротать вечер одного. Она впопыхах обула свои туфельки на высоком каблучке и схватила с вешалки свой плащ.

            – Ах ты негодяй! – вдруг громко и зло закричала она на Аполлона, который спокойно стоял в коридоре и смотрел, как Ирма одевается. – Зачем ты это сделал? Неужели ты настолько ненавидишь меня, что способен на такое?

            – Что случилось, Ирма? – удивился Аполлон. – Что плохого я тебе сделал?

– Ты еще смеешь издеваться надо мной?! – разъяренная женщина подскочила к Поли, размахивая перед его носом своим темно-синим плащом. – Зачем ты измочил его? – она швырнула плащ Аполлону в лицо.

            – Что это?.. – растерянно пробормотал Аполлон, перебирая в руках плащ, который был мокрый настолько, что вода даже стекала с него, тонкими струйками, образуя на полу аккуратные лужицы. – Но я не делал этого… – тихо сказал он.

            – Не делал?! – Ирма смотрела на него в упор своими голубыми глазами, которые искрились гневом. – А кто же тогда, если не ты? Может быть, я сама промочила насквозь свой плащ, чтобы потом простудиться? Мне это надо? Или кто-то посторонний забрался в квартиру, ничего не украл, а только вылил на мой плащ ведро воды? Кто мог проникнуть сюда, когда входная дверь была весь день закрыта на два замка, да еще и на цепочку, а на всех окнах чугунные решетки? Кто?

            – Не знаю, – пожал плечами Аполлон, – только, я тоже не мог этого сделать, я же весь день был рядом с тобой. И зачем вообще мне это нужно?

            – Зачем?! – закричала Ирма. – Откуда я знаю зачем? Я никогда не ожидала от тебя такой подлости! Может быть, ты надеешься, что я останусь здесь и буду весь вечер развлекать тебя? Жди, как же! Я тебе не клоун! В плаще, или без него я все равно уйду домой, к мужу, он ждет меня. Он хороший и добрый. Ну и что из того, что я никогда его не любила и не люблю теперь, что я даже не захотела иметь от него ребенка? Ну и что? Зато он любит меня и все мне прощает. И мне с ним спокойно и надежно, не то, что с тобой! Отдай мне мой плащ! – она протянула руку к Аполлону.

            – Но он слишком мокрый, хоть выжимай, – сказал Поли. – Ты не можешь в нем идти.

            – Могу, еще как могу, – зло сказала Ирма, – и ты меня не остановишь…

            Она выхватила из рук Аполлон мокрый до нитки плащ и выбежала из квартиры.

            Как всегда громко хлопнула входная дверь.

            Оставшись в квартире один, Аполлон присел на корточки около самой большой лужицы в коридоре, оставленной мокрым плащом, он намочил в лужице указательный палец правой руки, поднес его ко рту для того, чтобы попробовать воду на вкус, вода была горько-соленой.

            Что же произошло? Он не знал… Знал, только, что это сделал не он, и что Ирма очень на него обиделась. Как она там?

            Аполлон выждал немного времени, примерно столько, сколько понадобилось бы ей на то, чтобы добраться до дома, подошел к телефону и набрал ее домашний номер.

            – Алло, – низким баритоном ответил мужчина.

            Аполлон не решился спрашивать у него про Ирму и повесил трубку.

            Несколько долгих дней он не мог ничего узнать о ней, она не отвечала на телефонные звонки, когда Аполлон звонил ей днем, а по вечерам к телефону подходил муж.

            Но вот наступило еще одно новое весеннее утро, и Ирма снова пришла в квартиру на улице Весны.

            – Здравствуй, Поли, – улыбнулась она своей изумительно обаятельной улыбкой, когда Аполлон открыл дверь.

            – Ирма! Я так волновался. Я скучал!

– Знаю. Поэтому и пришла.

– Поверь мне, я не мочил твой плащ. Я же люблю тебя. Ты веришь мне?

– Почти, – ласково сказала Ирма. – Почти верю. Впрочем, это не важно. Я тебя уже простила.

Этот день их примирения прошел замечательно. Ирма приготовила великолепный обед, побаловала Аполлона его любимым янтарным пловом.

– Ну, ты не простудилась в тот вечер? – заботливо спросил Ирму Аполлон.

– Нет, – улыбнулась она, – я взяла такси и быстро добралась до дома. Зато, вот мой муж…

– И что муж?

– Он заметил мой вдребезги мокрый плащ и очень удивился, – весело сказала Ирма, – на улице же не было ни дождя, ни снега.

– И как ты ему это объяснила?

– Да очень просто. Наврала, что меня окатила своей мощной струей поливомоечная машина.

– И он поверил?

– Да. Или притворился, что поверил. Словом, обошлось без скандала.

Снова, подобно тому, как упрямые маленькие дети строят домик из песка слишком близко от воды, Ирма и Аполлон продолжали строить свои неустойчиво-песочные отношения.

Но природа обычно не делает поблажек самонадеянным глупцам… Домик из песка – чудо недолговечное. Широкий, сильный взмах морской волны – и на вид прочное песочное сооружение легко превращается в ничто.

Зеленая красавица весна уверенной поступью шла по городу. Природа расцветала. Даже старые деревья с заскорузлой, грубой корой, не желая отставать от молодых, активно прикрывали свои корявые серые ветви свежими зелеными листочками.

Ирме вдруг тоже страстно захотелось перемен. Она посетила элитный косметический салон и беспощадно расправилась с так ненавистными ей многочисленными морщинами. И представ перед Аполлоном помолодевшей, она заявила, что приняла решение уйти от мужа.

– Как ты на это смотришь, дорогой? – спросила Ирма, ласково проведя своей рукой с длинными ухоженными ногтями по щеке Аполлона. – Одобряешь мое решение?

– Да, – тихо ответил Аполлон. – Поступай, как знаешь.

– Ну, вот и отлично! – обрадовалась Ирма, даже не уловив, или не захотев уловить нотки неискренности в голосе Поли. – Вот и замечательно! Надоело врать и лицемерить. Надоело постоянно смотреть на часы, когда приближается вечер, чтобы не опоздать домой к ужину. Все! Пусть мой дорогой муженек уже прямо сегодня ужинает один…

И Ирма позвонила своему терпеливому и неревнивому супругу, предупредила его, что не придет ночевать. И осталась у Аполлона.

Они снова весь вечер жгли свечи и пили игристое шампанское…

Ночью Аполлона разбудил пронзительно громкий крик. Он проснулся, и со сна ему показалось, что кричит павлин. Он соскочил с кровати и включил свет. Кричала Ирма, стоя на коленях на краешке двуспальной постели.

– Что случилось? – бросился к ней Аполлон. – Ирмочка! Что с тобой?..

Перепуганная женщина показала рукой на какой-то прозрачный комочек, возле подушки, на которой она спала.

Аполлон пригляделся.

– Что это? Не может быть! – воскликнул он. – Откуда? Как она сюда попала?

– Это тебя надо спросить, – раздраженно сказала Ирма. – Опять эти твои выходки…

Аполлон осторожно взял в руки студнеобразный комочек.

– Медуза, – удивленно прошептал он, – она еще живая. Посмотри, Ирма, она еще шевелится. Нужно поместить ее в воду.

Аполлон бегом бросился на кухню, роняя в темноте попадавшиеся под ноги предметы. Когда он снова вернулся в спальню, Ирма стояла у окна и курила.

– Ну что, ты спас медузу? – едко спросила она.

– Нет, – грустно ответил Аполлон. – Я не успел. Я налил для нее воды в тазик. Но она уже погибла.

– Сочувствую, – цинично сказала Ирма. – Где ты ее раздобыл-то?

– Я не знаю, как она сюда попала, – Аполлон смотрел на Ирму честным, открытым взглядом. – Не знаю, Ирмочка, поверь мне. Моря поблизости нет… Это фантастика какая-то… Я сам удивлен не меньше, чем ты. Медузы обычно выбрасываются на берег во время шторма.

– Ну, значит, это штормовое предупреждение мне, – грустно улыбнулась Ирма.

Она не захотела больше слушать сбивчивые и непоследовательные предположения Аполлона. Она попросила его, чтобы он до утра оставил ее в покое, дал ей возможность побыть одной.

Они разошлись по разным комнатам.

Остаток ночи пролетел быстро.

Наступил рассвет.

Аполлон услышал легкие шаги Ирмы, направляющиеся на кухню, и пошел туда же.

– Доброе утро, Поли, – Ирма поставила чайник на плиту. – Садись. Сейчас приготовлю что-нибудь поесть.

Аполлон устроился за уютным кухонным столиком и наблюдал, как умелые руки Ирмы ловко справляются с приготовлением завтрака. Она подала на стол ароматную яичницу, золотистые греночки, крепкий черный чай в нарядном, разукрашенном яркими цветочками, чайнике и села за столик напротив Аполлона. Выглядела она в это утро неважно, лицо осунулось, под глазами были темные круги, по всей видимости, сказалась почти бессонная ночь. Аполлон не находил подходящих слов для того, чтобы, как обычно, непринужденно завязать с Ирмой беседу, и у нее, похоже, не было настроения для пустой болтовни, а для серьезного разговора им обоим не хватало мужества. И поэтому они завтракали в неуютной тишине.

Когда они оба расправились с яичницей, Ирма привычно взяла в руки чайник, налила горячего чаю сначала Аполлону, потом себе, поднесла свою чашку к губам и, подув на нее, чтобы не было так горячо, сделала глоток чаю. Аполлон услышал, как что-то неприятное заскрипело на зубах Ирмы.

– Пломба вылетела? Или зуб сломала? – участливо посмотрел он на нее.

– Какая пломба?! – закричала Ирма, морщась от отвращения. – Гадость, а не чай! Песок какой-то скрипит на зубах. И вкус горько-соленый. Попробуй ты.

Аполлон осторожно сделал маленький глоточек чая из своей чашки и продегустировал его.

– Ну! – нетерпеливо потребовала ответ Ирма.

– Чай, – сказал Аполлон, отпив еще немного содержимого из своей чашки. – Обыкновенный чай, вкусный и ароматный, как всегда.

– Странно… – сказала Ирма. – А впрочем, все понятно, это опять твои фокусы…

– Какие фокусы?! – разозлившись не на шутку, вспылил Аполлон. – Причем тут я? Ты же сама заваривала чай, сама разливала его в чашки! Я даже пальцем не дотрагивался до чайника! Почему во всем, что происходит странного и непонятного в последнее время здесь, в этой квартире, ты обвиняешь только меня? Почему? Какое ты имеешь право? Я не мочил твой плащ, не подбрасывал тебе в постель медузу, не делал горько-соленым чай в твоей чашке и не насыпал в нее песку…

– К твоему сведению, – ехидно сказала Ирма, – в моей чашке не только песок, а еще вот это, – она подцепила чайной ложечкой и вытащила небольшую, но настоящую морскую ракушку. – Как тебе это нравится?

– Ну вот! – подскочил на своем стуле Аполлон. – Теперь ты скажешь, что это я тебе ее подбросил! Но чашка твоя была же пустая, когда ты наливала в нее чай. А через узенький носик чайника эта ракушка никак не могла просочиться. Пойми же, наконец, Ирма, в квартире происходят чудеса! Но причем тут я?! Почему, чуть что, ты набрасываешься на меня, как на лютого врага? Почему?..

– Ну, хватит! – Ирма со всей силой стукнула кулаком по столу. – Прекрати истерику, Аполлон! Давай поговорим спокойно. Пришло время поставить все точки над «и». Ты согласен?

– Да, хорошо, – сказал Аполлон уже спокойно. – Раз ты считаешь, что надо поговорить, давай поговорим.

Ирма отставила в сторону свою чашку с горько-соленым чаем.

– Поли, – сказала она после хорошо выдержанной, для того, чтобы им обоим была возможность как следует успокоиться, паузы, – дорогой мой, мне нужно многое тебе сказать. Я знаю, что все эти чудеса – соленая вода, медуза, песок, ракушка – не твоих рук дело. Все это делает…

– Море… – неуверенно подсказал ей Аполлон.

– Возможно… – сказала Ирма. – Возможно… Оно познакомило меня с тобой, я ведь впервые увидела и полюбила тебя не в доме Сиропа, а на пляже, играющего, как с лучшими друзьями, с морскими волнами, я приходила на пляж почти каждый день и тайком любовалась твоей юношеской красотой. А теперь оно, справедливое и властное море, настойчиво дает мне понять, что в моих песочных часах счастья, как милость подаренных мне судьбой, весь песок, до самой последней песчинки, пересыпался сверху вниз, а переворачивать часы и начинать заново вести отсчет времени мне уже не дозволено. Все это так похоже на сказку. Но боль в моем сердце слишком ощутима для сказки, она реальна. Есть я, есть ты, есть морская вода вместо чая в моей чашке и есть ракушка на кухонном столе. Все эти долгие годы ты не предавал его, своего лучшего друга – море, и свою заветную мечту. Я все знаю. Когда ты болел воспалением легких, а я сидела у твоей постели, ты в бреду рассказывал о корабле с алыми парусам, о прекрасной незнакомке, что ждет тебя на далеком берегу. Это ей предназначен огромный белый коралл. А мне медуза и песок…

– Ирма… – Аполлон, видя какого труда ей стоит сдержать слезы, нежно взял ее за руку.

– Не надо, Поли, не перебивай меня, – сказала Ирма, – я хочу быть откровенной с тобой. Можешь считать, что это моя исповедь. О, как же несправедлив и жесток был этот наш с тобой союз! Я – старая, легкомысленная грешница. И ты – молодой и чистый, как утренняя роса, или как великолепный бриллиант, вырванный из недр природы расчетливой, каверзной рукой. Спасибо тебе за все, мой родной, – она подошла к Аполлону и встала перед ним на колени.

– Ирма, что ты делаешь? Встань сейчас же…

– Нет. Не поднимай меня, прошу тебя, – упрямо сказала Ирма. – Или ты думаешь, что не достоин, чтобы перед тобой становились на колени? Ошибаешься. Ты достоин большего. Это для меня слишком большая честь касаться твоих ног и просить у тебя прощения. Я виновата перед тобой. Я эгоистично пользовалась твоей добротой и благородством. Прости меня, если сможешь.

Ей не удалось сдержать слезы, быстрыми ручейками они покатились по ее щекам. Ирма поднялась с колен и отошла к окну. Аполлон подошел к ней и обнял ее за плечи.

– Вчера я самонадеянно жгла за собой мосты, – стерев с лица слезы, улыбнулась Ирма, – а сегодня нужно вновь их восстанавливать. Как глупо. Надеюсь, что мой муж не пойдет на принцип и примет меня обратно.

– Ты вернешься к мужу?

– Да, мой дорогой Поли, сегодня мы с тобой расстанемся уже окончательно, навсегда. А впрочем, нет, завтра. У меня к тебе осталось еще одно дело. Помнишь, я обещала тебе показать «золотой океан» – пустыню? Весна в этом году выдалась влажная, и там, наверное, очень красиво. Завтра утром я заеду за тобой, и мы отправимся в наше первое и последнее путешествие по пустыни. А сейчас, извини меня, я ухожу.

– Ирма… – попытался остановить ее Аполлон.

– Нет, – строго сказала она. – Не нужно больше фальши. Она у нас и так переливалась через край…

Ирма ушла. Но на следующее утро, как и обещала, заехала за Аполлоном на машине и повезла его знакомиться с «золотым океаном».

Они выехали за город. Машина набрала скорость, и уже к полудню Аполлон увидел настоящие барханы, верблюжью колючку, саксаулы и еще… Не часто такое увидишь среди песков, а только весной и если весна дождливая. Вдоль дороги, по которой они ехали, как будто талантливой рукой художника-авангардиста были разбросаны большие разноцветные пятна. Пустыня расцвела. Синее пятно – васильковое поле, рядом с ним ярко-желтое – одуванчики, чуть поодаль – розовое, красное, фиолетовое, малиновое… А еще, правда, это было довольно далеко от дороги, Аполлон вдруг увидел алый цвет, целый участок алых цветов, расположенный вытянутым треугольником и этой своей формой напоминающий одинокий алый парус. Это среди золотых песков расцветали красавцы маки. Аполлон попросил остановить машину и вдоволь налюбовался этим изумительно прекрасным зрелищем…

Уже были густые сумерки, когда они снова вернулись в город.

Автомобиль с путешественниками вновь легко пробежался по улице с весенним названием и, звонко повизгивая тормозами, остановился у того же самого подъезда, откуда с утра взял шустрый старт к золотым пескам. Ирма и Аполлон вышли из машины и вошли в подъезд. Аполлон привычно достал из кармана ключи для того, чтобы открыть входную дверь в квартиру.

– Подожди, – остановила его Ирма. – Я не хочу заходить туда. Давай простимся здесь. В подъезде даже лампочки не выкрутили, как ни странно, светло, как днем. Вот, возьми, – она достала из своей сумки какую-то папку с бумагами и протянула ее Аполлону.

– Что это?

– Документы на квартиру. Я выкупила ее на твое имя.

– Но…

– Никаких «но». Это лишь маленькая толика того, что я должна была бы для тебя сделать. А насчет денег… Я могла бы обеспечить тебе безбедное существование на долгие годы, но я не сделаю этого. И не от жадности, а только ради тебя. Теперь, когда у тебя развязаны руки, ты, наконец, сможешь отведать сладко-горького вина свободы. И для того, чтобы ты не слишком увлекся этим крепким напитком у тебя должно появиться какое-нибудь дело, ты должен научиться самостоятельно зарабатывать деньги, чтобы не умереть с голоду. И я верю, что у тебя все получится. Ну, а теперь прощай, – Ирма отдала ему папку с документами и медленно пошла к машине, которая ждала ее.

– Ирма! – окликнул ее Аполлон. – Постой, погоди минутку. Не уходи, – он открыл ключами дверь, вбежал в квартиру и очень быстро выбежал обратно. – Вот! – он подошел к Ирме, пряча что-то за спиной. – Отгадай, в какой руке!

– В правой, – предположила Ирма.

– Правильно! Молодец!

Аполлон вытянул правую руку вперед и раскрыл кулак. На его ладони чистым хрустальным светом переливалось то самое хрустально сердечко на хрустальной подставочке, которое они когда-то выиграли в чешском Луна-парке.

– Это мне? – тихо спросила Ирма.

– Тебе, – уверенно ответил Аполлон.

– Спасибо, – голубые глаза Ирмы до краев наполнились слезами. – Я увезу его с собой за океан.

– За океан? – удивился Аполлон.

– Да, – сказала Ирма. – Вчера мы с мужем помирились. Я ему все рассказала, и он простил меня. И мы с ним решили уехать в Америку, чтобы начать там новую жизнь. А это сердечко, – она бережно взяла в руки чешский сувенир, – его я возьму с собой, как память о тебе, Поли, как маленькую частичку твоего огромного хрустального сердца. Прощай, – Ирма нежно поцеловала Поли в щеку и быстрым шагом вышла из подъезда.

– Прощай, – сказал ей вслед Аполлон.

Хлопнула дверца машины. Шофер дал газ, и автомобиль, плавно скользя шинами по асфальту, увез Ирму навстречу ее новой жизни.

Аполлон Зябликов буквально уже на второй день после расставания с Ирмой в полной мере ощутил на себе тяжкий груз одиночества, который всей своей тяжестью давил ему на плечи, подгибал ноги в коленях, заставлял мелких, щекотливых мурашков неприятно сновать туда-сюда по спине, да и по всему телу. Сердце покалывало. Желудок нудно ныл. Аполлон отчетливо осознавал, что в этом городе он теперь совершенно один. За все те семь с лишним лет, что он прожил в этой квартире на улице Весны, вдали от родного дома, он не удосужился даже завести не только друзей, но и просто хороших знакомых. Почему? Застенчивость и скромность – эти качества, конечно, входили в число его недостатков, но не это являлось основной причиной. После того самого первого в его жизни ужина при свечах и ночи откровения с женщиной, которую он тогда еще уважительно называл тетей Ирмой, ночи, когда она, хорошенько подвыпив для храбрости, резала по юношескому, доверчивому сердцу Аполлона острым ножом горькой правды, после этого испытания Поли Зябликов утратил веру в бескорыстную дружбу и даже не пытался поближе познакомиться с кем-нибудь из соседей по дому или с просто встречающимися ему людьми на улицах города. Если уж такие родные для него люди, как отец с матерью и близкий друг, ближе у него даже среди его сверстников друзей не было, Сироп Рубенович так ловко предали его, то, что можно ожидать от совершенно посторонних ему людей? И поэтому среди жильцов четырехэтажного дома на улице Весны Аполлон Зябликов прослыл дикарем и нелюдимом. Здрасьте и до свиданья – вот на что, в лучшем случае, могли рассчитывать соседи Аполлона. Но все эти годы в его жизни была Ирма. И если отца с матерью и армянина Сиропа Поли пока еще простить не мог, то ее он простил и изо всех сил старался сделать ее счастливой. Он знал, что нужен ей. А потом вдруг понял, что и она стала нужна ему. Он привык к ее голубым глазам, к ее задиристой, веселой улыбке, привык к тому, что она у него есть… Привычка – вещь сильная. Отвыкание – дело нелегкое…

День за днем Аполлону мучительно хотелось схватить телефон и позвонить ей, хотелось снова вдохнуть полной грудью аромат ее экзотических французских духов, услышать ее звонкий голос и переливистый смех, налюбоваться ее обаянием. Хотелось… но все было кончено. Путь к возврату был отрезан. И Аполлону предстояло смириться с тем, что он теперь одинок.

Смириться… И начать действовать, барахтаться в глубокой луже неопределенности будничного бытия, подобно упрямому котенку, который хочет жить…

Аполлон хотел жить. И есть. Деньги, которых у него оставалось и так немного, закончились катастрофически быстро – привычка жить на широкую ногу, и у Поли неприятно заныло в пустом желудке. У него даже появилась идея – путь наименьшего сопротивления – продать квартиру и вернуться домой, под родительское крылышко. Но он набрался мужества и пресек эту соблазнительную идею на корню. Не мог, не хотел, не позволяла гордость… Скоро ему должно было исполниться двадцать пять лет, должен же он, наконец, повзрослеть и встать на ноги. Должен. Но для этого необходимо было найти работу. И Аполлон врылся в газетные объявления – записывал телефоны, звонил… Перспектива для него вырисовывалась не радужная – рабочим на завод, или в какую-нибудь коммерческую фирму продавцом – бегать по городу, останавливать всех подряд прохожих и, представившись рекламным агентом солидной иностранной компании, активно навязывать им второсортный товар по дорогой цене. И Аполлон, приняв во внимание свой не очень общительный характер, выбрал работу на заводе.

Было слишком ранее утро, когда Аполлон Зябликов, не позавтракав, не потому, что аппетита не было, а по причине того, что все съестные запасы у него закончились окончательно, вышел из своей квартиры и направился пешком, даже на транспорте ему теперь приходилось экономить, на завод, в отдел кадров, подавать документы и приступать к трудовой деятельности.

Он быстрым шагом добрался до центра города и взглянул на часы. Время еще позволяло ему не очень торопиться. И Аполлону вдруг захотелось сделать совсем небольшой крюк и прогуляться по зеленому бульварчику среди белоствольных березок и стройных серебристых тополей. И он не смог отказать себе в этой маленькой прихоти.

Он пошел по чистой, ухоженной аллейке, восхищаясь красотой и свежестью раннего утра, и вышел к белостенному дворцу с остроконечными башенками и окошечками со ставнями, возле которого искрились и перешептывались между собой веселые, танцующие водяные струйки фонтанов, весна в этом году была теплой, и фонтаны в городе заработали раньше положенного срока. Аполлон остановился напротив белоснежного здания – это был городской кукольный театр. Перед спектаклем нарядные ставенки открывались и из окошечек выглядывали разные сказочные персонажи под музыку и перезвон колокольчиков. Но сейчас было еще слишком рано, театр спал. А у Аполлона не было времени ждать, пока он проснется, нужно было идти на завод…

Вдруг за спиной он услышал какое-то шуршание. Аполлон оглянулся и увидел седовласого, смуглого и очень морщинистого старика-узбека в национальном чапане, который сидел на краешке фонтана и шуршал большим полиэтиленовым пакетом.

Аполлон хотел было пройти мимо незнакомца, как вдруг заметил, что старик достал из пакета что-то очень необычное и забавное. Аполлон пригляделся. Кукла – девочка-узбечка со множеством черных косичек в ярком платье из хан-атласа. А за ней из темноты шуршащего пакета стали появляться другие куклы – веселый серый ишачок, джигит на скакуне и еще какие-то герои сказок.

– Простите, – подошел к старику Аполлон, – вы их продаете?

– Да сынок, – добродушно улыбнулся пожилой узбек. – Сегодня спектакль в театре начинается раньше обычного, в школах каникулы. Прибегут детишки. А у меня уже тут целый магазинчик.

– И покупают? – поинтересовался Аполлон.

– Еще как покупают! – сказал старик. – И оглянуться не успеваю, как пакет уже пуст. Я же дешево их продаю. Разве мне, старому человеку, много надо? Так, подрабатываю на хлеб и ладно. А детишкам радость.

– Вы сами их делаете?

– Сам. А как же? Вот этими руками и делаю, – он показал Аполлону свои по-стариковски корявые, но, похоже, что очень умелые руки. – Я, сынок, мастер с большим стажем. Каких только кукол я ни делал для разных театров. Даже из-за рубежа мне заказы приходили. Да и в этом театре, около которого мы с тобой сейчас разговариваем, еще осталось много моих работ. Люблю я это дело, оно теплое и благодарное. Жаль только, что учеников у меня нет, некому секреты оставить. Сейчас молодежь все больше техникой, коммерцией увлекается, в офисах просиживают. А освоить такую редкую профессию, как у меня, не каждый захочет. Ты бы вот, молодой и красивый, захотел бы возиться с куклами, лепить их из глины, из папье-маше, разрисовывать, шить им костюмы?

– Захотел бы, – уверенно сказал Аполлон.

– Шутишь, или серьезно? – внимательно посмотрел на него старик.

– Серьезно, – еще с большей уверенностью в голосе сказал Поли. – Возьмете меня в ученики?

– А что, и возьму, – обрадовался мастер по куклам. – Вот распродам моих красавцев, и пойдем ко мне домой. Я тебя пловом накормлю, а потом учить буду, если ты сегодня никуда не торопишься.

– Теперь уже не тороплюсь, – облегченно вздохнул Аполлон.

 Сердце его прыгало и пело от радости и надежды на что-то очень светлое и чистое, как вода в фонтане, как задорный детский смех. Он быстро забыл о заводе, на который хотел устроиться учеником токаря. Ему не хотелось, даже на шаг, отходить от этого замечательного старика-узбека, который случайно или не случайно оказался на его пути, как спасительный колодец на пути усталого путника, странствующего по пустыне…

Детишки набежали шустрой, крикливой, смеющейся толпой и расхватали забавных куклят. И Баходир-ота повел Аполлона в свое кукольное царство.

Однокомнатная квартирка, где жил старик-чародей, была уютной и веселой. Куклы-зверюшки, куклы-люди, простые и незамысловатые, и настоящие шедевры. Некоторые из них были настолько прекрасны и совершенны, что даже не верилось, что их мог создать этот простой человек.

Аполлону вдруг показалось, что, сколько бы усилий не приложил его новый знакомый, он никогда не осилит это прекрасное, сказочное ремесло. И ему захотелось сбежать от старика, не мучить его своей бездарностью, не отнимать у него драгоценное время. Но ему не удалось этого сделать. Баходир-ота заставил своего гостя чистить и резать лук, морковь, перебирать рис для плова. И Аполлон остался у доброго узбека на обед, а потом, и вовсе, остался надолго.

Золотого цвета ароматный и сказочно вкусный плов наделил Аполлона Зябликова силой и уверенностью. И он, засучив рукава, взялся за учебу.

Его первая куколка из папье-маше получилась смешной и нелепо-несуразной. И они с Баходиром Азизовичем до слез нахохотались над этим «первым блином»…

Но всем бы такого терпеливого и талантливого учителя, и тогда даже самые заядлые двоечники легко превращались бы в отличников.

Меньше чем за два года старому Баходиру Азизовичу удалось сделать из Аполлона настоящего мастера с творческим подходом к делу. А спустя еще несколько месяцев Аполлон получил свой первый заказ из театра и выполнил его безукоризненно.

Ну что ж, похоже, что котенок Поли, набарахтавшись в луже неопределенности и неудач, наконец-то, выбрался из нее. Он повзрослел и теперь чувствовал твердую почву под ногами.

Иметь ремесло в руках – это уже большое счастье.

Аполлон своим трудом и фантазией настоящего художника стал зарабатывать хорошие деньги…

Но вот старый, добрый учитель Баходир-ота стал частенько похварывать. Узнав об этом, его близкие родственники приехали к нему из другого города для того, чтобы увезти старика к себе.

– Чем я могу отблагодарить вас за все то доброе, что вы для меня сделали? – спросил Аполлон Баходира Азизовича, когда пришло время прощания.

– Твоя благодарность, сынок, – сказал мудрый старик, – это то, что ты, не покладая рук, трудился все эти годы и в своем мастерстве перещеголял меня, твоего наставника. Я умру, а мое искусство останется в твоих руках и будет приносить радость людям. Больше мне от тебя ничего не нужно.

– Спасибо вам, добрый Баходир-ота, – Аполлон наклонился и поцеловал, похожую на кору старого дерева, морщинистую руку учителя.

Родственники старика оказались людьми практичными, они предложили Аполлону купить однокомнатную квартирку Баходира Азизовича, не хотелось им тратить время на поиски покупателя с помощью маклеров или объявлений. А Аполлон обрадовался этому предложению и, даже не поторговавшись, отдал им все заработанные деньги. Обе стороны остались довольны. Родным старика не нужно было теперь тратить на него свои собственные деньги, а у Аполлона Зябликова теперь была своя собственная уютная мастерская, куда он переехал после отъезда Баходира Азизовича.

Двухкомнатная квартира Аполлона на улице Весны осталась пустовать. Чудеса в ней больше не происходили. К чему чудить, когда этого некому оценить?..

Аполлон снова носом к носу столкнулся с неуютным холодом одиночества. Даже в такой маленькой однокомнатной квартирке ему первое время казалось слишком просторно и непривычно без старика Баходира. Но он справился, привык и даже подружился со своим, похоже, что надолго, компаньоном одиночеством. Он научился любить тишину, научился не растрачивать время по пустякам, а использовать его с пользой для дела. А дело у него теперь было теплое и сказочное – его куклы. Они спасали его от грусти.

Работа, тихие одинокие вечера под мерцанье цветного телевизора… Что еще нужно? Достаточно и этого?.. Но не в тридцать лет и не с натурой романтика. Бедное сердце Поли, настрадавшееся, но не сломленное, оно ныло и требовало чего-то, оно как будто бы чувствовало, что где-то есть второе, такое же очень одинокое сердце, верящее в чудо. Но где искать его? Куда ехать, плыть, лететь?.. Аполлон не знал этого…

Однако, судьба уже, похоже, сама обо всем позаботилась, выстроив целый хитрый ряд неслучайных случайностей.

Началось все банально просто. Зябликов в один прекрасный летний денек засиделся за работой допоздна, а когда решил, наконец-то, перекусить, то обнаружил, что в доме у него хлеба нет ни крошки. Делать было нечего, он оделся и вышел из квартиры в приятные сумерки и прохладу летнего вечера. И начались скитания Аполлона по магазинам, где встречали его неприглядно пустые полки. Выяснилось, что купить буханку хлеба в вечернее время мало реально. Что же делать хорошенько проголодавшемуся человеку? Пойти в кафе? А что, это выход. Аполлон в поисках хлеба как раз добрался до центра города, до той самой улицы, на которой жизнь вовсю кипит даже ночью, которую горожане прозвали «Бродвеем». Изобилие кафэшек, художники, торгующие своими картинами, или предлагающие быстро и похоже нарисовать портрет, разнообразные керамические фигурки и еще множество разных разностей при таинственном, но хорошо все освещающем, свете фонарей.

Аполлон зашел в маленькое уютное кафе, устроился за круглым столиком возле окна и, наслаждаясь вкусом ароматного кофе и пышных булочек, через стекло наблюдал за жизнью «Бродвея». Здесь встречались и расставались влюбленные, праздно шатались веселые, шумные молодежные компании, важные иностранцы, прогуливаясь не спеша по улице, рассматривали, а иногда и покупали разные сувениры и предметы старины, здесь играли на скрипках, аккордеонах, балалайках и других различных музыкальных инструментах уличные музыканты, здесь продавали мороженое и разноцветные воздушные шарики… Словом, было на что посмотреть.

Аполлон закончил свой легкий ужин, расплатился с молодым официантом, вышел из кафе и окунулся в праздное безделье «Бродвея». Налюбовавшись вдоволь картинами разнообразных жанров, от копий шедевров мирового изобразительного искусства до творений современного авангардного направления, Аполлон прошвырнулся по нарядной улице до самого ее конца, развернулся и пошел обратно, по направлению к своему дому.

– Гадает Боря, гадает, – остановил его голос молодой цыганки.

На руке у этой черноволосой и смуглолицей красавицы в ярком цыганском наряде сидел маленький зеленый волнистый попугайчик Борис и для всех желающих, кто соизволит позолотить ручку его хозяйки, он вытягивал из баночки свернутую в тугую трубочку записку с предсказанием дальнейшей судьбы.

– Молодой и красивый, – обратилась цыганка к Аполлону, – давай, погадает тебе Боря, всю правду скажет, вот увидишь.

 И Аполлон не устоял перед соблазном узнать свое будущее. Симпатичный попугайчик своим острым, цепким клювом вытащил для него записку. Аполлон развернул ее и прочитал: «Тебя ждет большое счастье. Очень скоро оно само постучится в твою дверь, но, постояв немного на твоем пороге, уйдет и будет жить неподалеку. И долго-долго еще тебе придется ждать, пока ты сможешь к нему прикоснуться. Наберись терпения».

Аполлон положил записку в карман и пошел дальше. Верить ее содержанию или нет он тогда не знал. Но кому же не хочется дотянуться до счастья?..

Уже на самом выходе с территории вечернего гулянья Зябликов наткнулся на торговца книгами, который бойко рекламировал свой товар.

– Не проходите мимо, – подскочил он к Аполлону, – купите у меня что-нибудь. Вот, посмотрите, детективы, романы, приключения, или вот эта, – он протянул Зябликову книгу в темно-синем переплете.

 Аполлон взял ее в руки, пролистал… Та самая… Его любимая книга Александра Грина «Алые паруса». История о том, как человек по имени Грей приплыл на корабле с алыми парусами к девушке Ассоль – история о чистой и прекрасной любви… Еще будучи мальчишкой Аполлон любил перечитывать эту книгу. Вот и сейчас, когда она случайно или опять-таки неслучайно попала к нему в руки, он не захотел отдать ее обратно и купил книгу у книжного торговца.

Записка в кармане, книга… Что бы это значило?

Анализируя свою незапланированную, но такую интересную прогулку по вечернему городу, Аполлон с хорошо освещенного фонарным светом веселого «Бродвея» шагнул на другую улицу, где фонарей было намного меньше. И вдруг его нога неосторожно наступила на что-то мягкое и скользкое. Банановая кожура. Кто-то небрежно бросил ее посреди дороги. Аполлон почувствовал, что теряет равновесие и упал на асфальт.

Дикая боль в правой руке… Искры, посыпавшиеся из глаз… Люди… Машина скорой помощи… Больница… Гипс….

В свою однокомнатную уютную квартирку-мастерскую Аполлон Зябликов вернулся уже только на следующее утро, проведя целую ночь на больничной койке.

Перелом, да еще правой руки – дело нешуточное, тем более для человека, который именно руками зарабатывает себе на жизнь.

Готовых, доделанных до конца, кукол у Аполлона было немного, и вырученные от их продажи деньги быстро закончились.

Что делать?... И где то, обещанное ему попугайчиком Борей, счастье? Обман?.. Или еще не пришло время?

И Аполлон решил опять обратиться за помощью к газетным объявлениям. Его двухкомнатная квартира, подаренная ему Ирмой, все это время пустовала, сдать ее в аренду было бы хорошим выходом для Зябликова в его теперешнем положении. И ему повезло. Нашелся человек, желающий снять квартиру на улицы Весны на длительный срок.

В тот самый день, когда квартиросъемщик Марк Петрович Волобуев должен был прийти к Зябликову за ключами, у Аполлона с самого раннего утра катастрофически все валилось из рук. Естественно, одной рукой, вторая-то была в гипсе, трудно управляться по хозяйству, но не это неудобство было основной причиной того, что предметы стали вдруг такими непослушными, выскальзывали из руки Зябликова и, если они оказывались бьющимися, то падая на твердый пол, разлетались на мелкие кусочки, причиной всей этой неуклюжести Аполлона было что-то такое, чему он сам не мог дать объяснения, какое-то непривычное для него встревоженное состояние, когда сердце вдруг ни с того ни с сего начинало трепыхаться, как маленькая непослушная птичка в клетке, рвущаяся в полет. Аполлона в этот день что-то тревожило, что-то неведомое и волнующее заставляло его, как неприкаянного, метаться по квартире, не находя себе места. Но что же это?..

Аполлон вдруг совершенно машинально и неожиданно для себя схватился рукой за ящик письменного стола, открыл его и на глаза ему попалась маленькая бумажная трубочка – записка попугайчика Бори. Он развернул ее: «Тебя ждет большое счастье. Очень скоро оно само постучит в твою дверь…» Он не дочитал записку до конца, потому что, как по мановению волшебной палочки, в дверь Аполлона на самом деле постучали. Ну как тут не верить в чудо?..

На пороге квартиры Аполлона Зябликова, рядом с неприглядной серой глыбой – Волобуевым, стояло само совершенство – нечто такое прекрасное, от чего Аполлон долго не мог отвести глаз – хрупкая и нежная, как нераскрывшийся еще бутон изумительно красивого цветка, кожа перламутровая и слегка прозрачная, глаза цвета морской волны, волосы, как великолепное поле спелой пшеницы…

– Моя крестная дочь, – кивнул квартиросъемщик Марк Петрович на скромно стоящую рядом с ним юную красавицу, – это для нее я снимаю у вас квартиру. Она будет там жить одна. А я иногда буду навещать ее.

«Крестная дочь»… Сколько гнусной фальши уловил Аполлон в голосе Волобуева.

Зябликов все сразу понял. Удачная сделка, или покупка, или еще какая-нибудь афера – и прекрасное, чистое юное создание, совсем еще неопытное, не знающее жизни и неизведавшее еще настоящей любви, попадает в руки этого серого чудовища, эгоистичного громилы, который будет бесцеремонно и жестоко мять свежий цветок, ломать, унижать… Ради своей низменной прихоти, ради своего удовольствия. Он же теперь хозяин, имеет право…

Девушка по имени Ася… Как будто какой-то яркий и переливающийся всеми цветами радуги свет исходил от нее. И этот свет так гармонично сливался с огнем, пылающим в сердце Аполлона.

Но как вырвать это чудо из цепких с железной хваткой лап огромного монстра Волобуева? Как?..

«… Наберись терпения», – говорилось в той самой волшебной записке от волнистого попугайчика с «Бродвея».

Ждать. Набраться терпения и ждать…  Знать, что она живет в его квартире на улице Весны, и практически не иметь возможности часто видеть ее, говорить с ней, любоваться ее красотой… Просто ждать… Но сколько? Дни? Месяцы? Нет, годы…

Почти целых долгих четыре года Аполлон регулярно получал квартплату от Волобуева и жил на эти деньги. Кости на его сломанной правой руке срослись довольно быстро, гипс сняли. Но он не хотел пока работать, как раньше, делать куклы на заказ, а сидеть без дела тоже было грустно, и поэтому Аполлон нашел выход из положения – он снова создавал кукольные шедевры, но не продавал, а складывал их в большой старинный сундук, оставшийся в квартире от его учителя Баходира Азизовича, для того, чтобы потом сделать выставку своих работ. Кроме этого Аполлон много читал. Книги, как и его куклы, вполне заменяли Зябликову верных друзей. И, конечно же, самой любимой его книгой была «Алые паруса» Александра Грина, драгоценной жемчужиной она лежала на его рабочем столе.

По ночам Аполлону Зябликову опять стали иногда сниться яркие цветные сны: море – спокойное, или штормовое, усыпанное разноцветными парусами, или одинокое и просторное… его друг – море…

А однажды Аполлон вдруг среди ночи проснулся от своего же собственного громкого, веселого хохота. Ему приснился забавный сон, как будто его дорогой квартиросъемщик Волобуев Марк Петрович в квартире, которую он снимает, на паркетном полу сидит в небольшом тазике с водой и беспомощно машет руками, а вокруг него по паркету скачет огромная зубастая акула и так и норовит откусить Волобуеву нос. Забавный сон. Но что он означает? Неужели в квартире на улице Весны опять начали происходить чудеса? Возможно…

Аполлон, которому уже к этому времени исполнилось тридцать пять лет, продолжал терпеливо ждать. Он чувствовал, верил и надеялся, что очень скоро придет конец этому безнаказанному фарсу Волобуева, что наступит день, который все расставит по своим местам, все изменит к лучшему.

И такой день наступил. Марк Петрович Волобуев, похоже, оказался в незавидном положении, раз примчался к Аполлону и умолял его о помощи. Даже у самых прекрасных цветов бывают острые шипы… Шантаж – дело непристойное. Но сколько же можно терпеть бедной девушке этого «Квазимодо»? Она уже и так достаточно отслужила ему. Четыре с лишним года – срок немалый…

Но проигрывать красиво не каждый умеет. Ох, как не хочется Волобуеву терять свою дорогую, дорогостоящую игрушку…

И поэтому он везет Зябликова на улицу Весны для того, чтобы с его помощью, а также с помощью друга Гоши и соседей осуществить свой хитроумный и наглый план – напугать хорошенько показавшую свои коготки девчонку, вышвырнуть ее из квартиры со всеми удобствами в ту нищенскую загородную среду, откуда он когда-то ее вытащил, наказать ее, как следует, для того, чтобы она потом на коленях приползла к нему, великодушному и властному Волобуеву, и умоляла его о прощении. А не приползет, так пусть катится на все четыре стороны, а он найдет себе и поселит в освободившейся квартире другую, более сговорчивую и послушную. Хорош план?..

– Приехали, – сказал Марк Петрович, неприятным тембром своего голоса и визгом тормозов своей машины больно ударив по слуху Аполлона.

Зябликов, не спеша, из полумрака, царящего на заднем сидении автомобиля, вышел на асфальт чистой, зелено-нарядной улицы Весны и подошел к подъезду четырехэтажного дома.

Аполлон знал, что сейчас в его квартире разыграется гнусный спектакль, который положит начало битве, и кто-то выйдет победителем. Он знал также, что, на чьей бы стороне не оказался перевес сил, он, Аполлон Зябликов, будет сражаться не за, а против Волобуева.

– Аполлон Семенович, – Марк Петрович закрыл все дверцы своей машины и вместе с синеглазым Гошей подошел к Зябликову, – давайте сделаем так, Аполлон Семенович, – сказал Волобуев, – переделаем немного мой сценарий. Я хотел вас запустить туда первого, но, по-моему, будет лучше, если первым в квартиру войду я. Поднимется крик, я постараюсь спровоцировать грандиозный скандал. На этот шум сбегутся соседи, а потом через некоторое время войдете вы, Аполлон Семенович, с «покупателем» Гошей. Вы выразите недовольство происходящим в вашей квартире безобразием и потребуете, чтобы она немедленно собрала свои шмотки и убралась из квартиры. Вам и стараться-то особенно не придется, не беспокойтесь, она уже будет хорошенько напугана и ей ничего не останется, как уйти. И пусть пойдет, помыкается, тогда, может быть, оценит по-настоящему то, что имела. А не оценит, так и плевать, пусть идет куда хочет, а ей тогда будет одна дорога – на панель, больше-то она ничего делать не умеет. Пойдемте, Аполлон Семенович, разделаемся с ней. И я отвезу вас домой. 

Аполлон молча проводил взглядом раскрасневшегося от своей непомерной злости Волобуева.

Раздался настойчивый дверной звонок. Дверь открылась и не закрылась, хитрый Марк Петрович нарочно оставил ее открытой для того, чтобы соседям не пришлось особо напрягать свой слух. И все пошло по разработанному Волобуевым сценарию. Крики. Топот бегущих по лестничной клетке соседей…

Аполлон ждал. Он уже научился за эти четыре года терпению.

– Пора бы уж и нам с вами пойти туда, – потеребил Зябликова за рукав его плаща крепыш Гоша.

– Да, пора, – сказал Аполлон и вошел в распахнутую настежь дверь своей квартиры.

Как справиться ему со всеми этими орущими людьми и с этой серой монолитной глыбой Волобуевым? Как? Он не знал. Но твердо и уверенно он шел вперед.

Растолкав разъяренных соседей, бросающихся к нему с нелепыми, но хорошо отрепетированными жалобами на квартирантку-хулиганку, Аполлон пробрался в середину коридора и увидел ее. Как маленький затравленный зверек она стояла в коридоре, прислонившись к стене, и покорно принимала летящие в нее грубые и изощренные в своей жестокости оскорбления.

Аполлон остановился напротив девушки. Ему бы надо было что-нибудь сказать, но он не знал что и поэтому молчал.

Режиссер-постановщик этого фарсового, гротескового спектакля Волобуев понял, что финальная сцена может сорваться из-за актера Зябликова, который забыл, или по какой-то причине не хочет сыграть свою роль, и Марк Петрович бросился спасать положение. Он вытолкал на середину смущенного присутствием такого большого количества народа «покупателя» Гошу и начал говорить за Аполлона, подбивая его вымолвить, наконец-то, что-нибудь, или хотя бы просто утвердительно, в знак согласия, кивнуть головой. Но все было тщетно. Аполлон молчал. Спектаклю грозил полный провал.

Но вдруг Зябликов бросил взгляд на какой-то предмет, небрежно валявшийся в конце коридора возле двери, ведущей в спальню. Он подошел, наклонился и поднял с пола растрепанную с разорванными страницами книгу, на обложке которой он прочитал до боли знакомое и такое волнующее его название «Алые паруса». Бережно держа в руках книгу, Аполлон вернулся опять на середину коридора и вопросительно посмотрел на Асю.

– Это он изорвал ее, – прочитав во взгляде Аполлона немой вопрос, тихо сказала девушка и показала на Волобуева. – Он не любит, когда я ее читаю. Он говорит, что после того, как я ее прочитала, я стала лить воду, где попало. Но это неправда, я не делала этого.

– Я знаю, – сказал Аполлон.

– Как это не делала?! – заорал мерзким голосом Марк Петрович. – Наглая девка! Льет воду, а потом отказывается! Вот, посмотрите, я опять стою в луже! Когда только она все успевает?..

Все, толпящиеся в коридоре, люди уставились на пол под ногами Волобуева. Он, и в самом деле, стоял в воде. Небольшая круглая лужица… Но что это? Кто-то из соседей вдруг заметил, что она стала больше. Фантастика. Вода начала прибывать прямо на глазах у всех. Теперь даже самый ненаблюдательный не мог не констатировать тот факт, что ее стало вдвое, втрое, вчетверо больше… Вода растекалась по всему коридору и все прибывала и прибывала. Кому-то из перепуганных соседей, кто был пониже ростом, она уже дошло до пояса…

– Может быть, кран где-то прорвало? – высказал свое предположение «покупатель» Гоша.

– Так мы здесь все потонуть можем! – панически заорала толстенькая, маленькая соседка. – Спасайтесь, кто может!..

И перепуганные люди бросились к открытой входной двери, смешно шлепая руками по воде.

В коридоре, заполненной водой, остались только двое – Аполлон и Ася.

– Мы утонем? – спросила она.

– Нет, – уверено ответил он.

Уровень воды поднялся еще немного, слегка покрыл им плечи и на этом остановился.

– Не бойся, – Аполлон нежно взял девушку за руку. – Видишь, вода больше не прибывает.

– Меня не страшит вода, она теплая и ласковая, – сказала девушка. – Я боюсь только одного…

– Чего же?

– Я боюсь, что, когда все это закончится, вы выгоните меня из квартиры.

– Что за глупости? – улыбнулся Аполлон.

– Но вы же ее продаете.

– Продаю? А, ну да, все правильно, продаю.

– Кому? Тому человеку, что пришел с вами?

– Нет. Тебе.

– Мне? – удивилась она. – Но у меня же нет денег. Он, Марк, забрал у меня все деньги и украшения, которые он мне дарил. У меня в кармане осталось только два доллара.

– А мне хватит и одного, – серьезно сказал Аполлон. – Достань из кармана один доллар, отдай его мне – и квартира твоя. Я не обманываю тебя. Поверь мне.

– Я верю, – Ася зашевелила под водой рукой, и Аполлон почувствовал, как она вложила в его руку бумажную купюру. – Вот, – сказала девушка. – Доллар. Только, он очень мокрый.

– Не важно, – сказал Аполлон.

Тем временем мокрая кучка людей, горохом высыпавшаяся из квартиры, находящейся на первом этаже, в подъезд, горячо обсуждала это необычайное явление. Прорвало кран? Затопили соседи сверху? Или…

– Да посмотрите же вы! – вдруг заорал синеглазый Гоша. – Посмотрите! Вода, она же не вытекает из квартиры. Дверь-то входная открыта настежь. А вода стоит, как в аквариуме. Что за чудеса!

Люди притихли и уставились на открытую дверь. Действительно, и как они раньше этого не заметили, ни капли воды не вытекло из квартиры, как будто бы в дверном проеме стояло прозрачное стекло, не пускающее воду наружу. Но стекла-то не было, они же беспрепятственно выбежали из квартиры в подъезд…

В это трудно было поверить. Но они все это видели. Вода. Двое в коридоре. Одному соседу даже показалось, что в прозрачной воде, прямо возле дверного косяка, проплыла маленькая рыбка алого цвета…

А пока взбудораженные всем происходящим люди удивлялись, спорили, обсыхали, уровень воды незаметно пошел на убыль.

Таким же таинственным образом, как и появилась, вода исчезла из квартиры.

Двое, простоявшие все это время в коридоре, сделали шаг друг к другу, но вдруг споткнулись о что-то большое и твердое. Еле-еле удержавшись на ногах, они  посмотрели на пол и увидели, неизвестно откуда появившийся, огромный белый коралл.

Тот самый коралл, который, когда-то, давно, не наяву, а во сне Аполлон вез кому-то на корабле с алыми парусами, тот самый коралл, который смыла морская волна во время шторма. Так вот кому он был предназначен. Потерян был во сне, а найден наяву.

– Это тебе, – Аполлон поднял коралл с полу и протянул его Асе.

– Мне? – удивилась она. – Но за что?

– За то, что ты есть, – сказал Аполлон.

– Спасибо, – улыбнулась девушка.

Аполлон положил великолепный белый коралл к ее ногам, а разорванную Волобуевым книгу, все это время находившуюся у него в руках, положил рядом с кораллом.

– Я заклею каждую страничку в этой книге, и она будет, как новенькая, – сказала Ася.

Аполлон вышел из квартиры и подошел к встрепанному и обалделому Марку Петровичу Волобуеву, стоящему в окружении остальных действующих лиц этого удивительного представления.

– Что все это значит? – спросил его Волобуев.

– Вам этого не понять, – сказал Зябликов. – А объяснять я вам ничего не буду. Скажу только одно, в этой квартире вам больше делать нечего. Я больше не сдаю ее вам, потому что она теперь не моя, я ее продал.

– Кому?

– Той, которая больше не ваша игрушка…

Аполлон вернулся в свою однокомнатную квартирку только к вечеру, весь день он гулял по городу, радуясь каждой минуте этого удивительного дня. Придя домой, он распахнул настежь все окна и впустил в квартиру прекрасный, ласковый вечер.

А потом он открыл свой большой сундук и достал из него четырехмачтовый парусник, он сделал его уже очень давно, но до сих пор не раскрасил паруса. Он взял в руки краску алого цвета, и веселая кисточка забегала от паруса к парусу. Вот теперь корабль готов для дальнего плавания…

Ночь вступала в свои права. Аполлону не спалось. Он взял телефон и набрал номер квартиры на улице Весны.

– Алло, – как нежен, чист и восхитительно прекрасен был ее голос на другом конце телефонного провода.

– Как дела? – спросил Аполлон.

– Все хорошо, – ответила она. – Книгу я уже заклеила. А коралл… он такой красивый…

– Спокойной ночи, «Ассоль», – сказал Аполлон.

– Спокойной ночи, «Грей»…