Как хотел Армен, я никогда уже не превращусь в сиделку при нём, не застану его агонии. Это только я готова быть с ним до конца, но он предпочёл уйти один.
Что теоретически может быть с той, что осталась без своего мужчины? Без его ласки, поддержки и любви? Армен сказал: «Будет похоже на социальный СПИД». Мы с ним пережили страсти и сразу же вступили в «стариковский период отношений», а за месяц прожили и всю стремительно промчавшуюся, «общую на двоих» жизнь. Вот теперь я - горячая, любящая, на всё готовая - совершенно одна. Как обрести смысл, ради чего? Найти силы, чтобы не наложить на себя руки? Армен взял с меня эту клятву. Он молодец! Да здравствуют завершённые отношения и этот героический мужской подвиг – честно поставить точку.
Теперь я могу обесценить всё будущее, как незначительное после трагедии прощания с мужем, а могу вновь обнажённой и открытой сделать в него шаг, как на ночной балкон. И не обязательно с летальным исходом!
Армен сопротивлялся концу, как только мог, привнеся итоговый смысл через меня, если верить, что я – «последняя» в его жизни. Даже если по факту это и не так, то по важности именно мне суждено стать для него «номером один». Или не верить собственным глазам и ушам.
А вот был ли он таковым для меня? Или влюбилась я исключительно из благодарности? Оставаясь «первым», сказал под занавес, что я по-прежнему любима им, несмотря ни на что, а ушёл, ограничившись какой-то «предсмертной запиской»! И, к моей досаде, это всё! Самое большое наследство – вязь армянского имени из пяти букв, которое я буду писать стократно, материализуя заученные значки от дорогого Армена.
Конечно, муж не дал так назвать сына Глеба – вся семья стала стеной: не смей обижать супруга! Армен предчувствовал, что его имя вряд ли возможно присвоить в моей реальности «славянскому» мальчику, рождённому мной четвёртым, как и ожидалось. «Прости меня, моя любовь!»
Что ещё за смена героев ждёт дальнейшее повествование? Или всё обыденно и неприметно, как у Гоголя в «Мёртвых душах»: появился псевдогерой, мелькнул, чтобы бесследно исчезнуть со страниц поэмы, уступив невзрачное эпизодическое место Чичикову – перелётной птичке российских дорог. Тот бы легко затерялся в толпе: такой же, как и все, с мыслями об обогащении любой ценой, лишь бы выделиться судьбой из посредственности, да вот по произволу автора задержался и был облечён и раскрыт крупным планом.
Что мне было думать про Армена?
Он даже пошёл на контакт с моей Ларисой, хотя на первой же встрече из-за несдержанной ревности получил от неё в сердцах «козла», и больше ни под каким видом не собирался продолжать знакомство, как бы я не ссылалась на недоразумение. Мне удалось растопить лёд слёзной просьбой чуть ли не с коленопреклонениями, а когда Армен мне всё же уступил, я так радовалась, что повергла его в замешательство: «Вот не думал, что для тебя это так важно! Знал бы, что это сделает тебя такой счастливой, не мешкал бы ни минуты!» Это дало мне возможность даже теперь спрашивать у единственно живого свидетеля тех отношений так, как просят ущипнуть себя для достоверности происходящего: «Лариса! А действительно ли «он» был в моей жизни? Армен – это не мираж?»
Всё, что случилось с нами, - правда или ложь? Этого уже никто не расскажет, и выяснить не у кого! Вот «когда всё тайное станет явным», тогда всё и раскроется, как оно было и есть на самом деле.
Светило стал в курсе, кто для меня Армен, совсем недавно, потому, что ранее не принимал в расчёт никаких фактов моей биографии за ненадобностью. И не то, чтобы теперь заинтересовался. Это я посчитала зачем-то нужным, а Светило об этом даже и не просил. Этим я добилась только, что Светило прислал мне ссылку на «поисковик», но я уже прежде всюду искала Армена, даже на армянском сайте, даже через передачу «Жди меня» - безрезультатно.
Его Величество в те далёкие годы не мог не чувствовать постигшей меня трагедии, но не задумывался об её истоках. Чем примитивнее осуществлялся контакт со мной «на входе», тем равнодушнее и потому безболезненней и спокойней для Светила всё было «на выходе».
А я вынесла из финала нашей любви с Арменом представление о собственной ценности, которую нельзя уничижить ничьим сторонним отношением.
Как бы Светило не представлял меня малозначительной и эпизодической, я полностью отныне была собой с ним на все сто процентов. Как «Синяя Птица» при «Синей Бороде» я старалась дать счастье даже тогда, когда это грозило мне неслыханной болью, всегда предоставляя шанс Светилу со мной на неподдельное человеческое тёпло, но мужчина ограничивался всякий раз постелью.
Был только один случай попытки выбраться наружу из подполья нашей нелегальной связи: Светило было задумал погулять со мной по вечернему городу. Но это значило бы увидеть во мне человека. Он струсил и отменил собственное импульсивное предложение. Моё счастье померкло. Его Величество, правда, сослался на объективную причину: «Гостиница же закрывается в одиннадцать». Конечно, двоим взрослым людям нельзя избежать этой досадной условности, а как же! До сих пор жаль, что сорвалось!
Зато как было хорошо бродить вдвоём с Арменом по Арбату – это самая фантастическая улица, всякий раз то с призраком Пушкина, то с незримым присутствием Окуджавы …
На ней всё всегда по-разному: уличные певцы, музыканты, художники – всё меняется неповторимо.
Пока я дожидалась приезда Армена, у нас с Ларисой до 26 мая на счету были уже все средства, и мы обе смеялись, что утренние спектакли совсем уже малобюджетные и на голодный желудок, а вечером, сэкономив за весь день, смотрим что-нибудь классическое с заходом в буфет – один раз на дню!
А тут в дневное время организовали себе бесплатную экскурсию – прямо до появления Армена – при монастыре на кладбище разыскали могилу Ключевского, и Лариса трагически произнесла над нашим великим историком: «Мы у истоков!» Мои нервы не выдержали, и мы даже поссорились слегка от нагнетённой мрачности!
Армен всегда вёл меня за руку, на полкорпуса вперёд, копируя своего любимого Олега Янковского, кричащего на неосторожных водителей в давке часа пик: «Чо давишь?!» строчкой из фильма. Он скупал мне все сладости подряд, но не слишком доверял возникшему повсеместно импортному мороженому «Пингвин», норовя выбросить его, как только оно слегка подтаивало, чем неизменно заставлял меня протестовать буйно до визга, что не всегда спасало неестественно яркие разноцветные шарики от расправы!
А однажды во время обычной прогулки Армен купил мне шубку по случаю. Так же легко, как шоколадку.
Я просто рассказала, как красивые девушки в таких вот точно - из соболя - дежурили у гостиниц ещё на моей студенческой (недавней!) памяти. А простым смертным эта роскошь всегда была недоступной. И он тут же забрал её с какой-то витрины пушного, видимо, не в сезон рекламирующейся для иностранцев.
Один раз всего я примерила её потом на голое тело – когда отогревалась июньской памятной нашей ночью «любви без секса». И оставила её там же в закрытой насовсем квартире. Армен прав, нигде в мире вещи не играют такой роли фетишей, как в Союзе! Что ж, это можно понять: слишком дорого они даются!
Вряд ли благодаря всем царским подаркам я полюбила Армена сильнее, но, скорее всего, он делал это, чтобы несколько поднять мою самооценку.
И последняя микротема в калейдоскопе «за» жизнь и «против» - мой эталон женщины. Я не знала, как мне угодить Светилу, он не сказал ничего конкретного, какой бы он хотел меня видеть, а Стеллочка в подражании была бы не достижима всё равно.
Армену я поведала о своём тайном образце: как-то в журнале увидела обнажённую байкершу, сидящую на кожаном сидении в позе лотоса, она была, как статуэтка хрупкая, худенькая с острыми плечиками, заострённым лисьим личиком. Вся её точёная фигурка свидетельствовала о раскрепощённости, непринуждённости победительницы. Она была вызывающе хороша.
Армен опроверг мои представления об идеале тем, что у мужчины эти грёзы распространяются до бесконечности, ему свойственно перебирать практически различные типажи, разумеется, в пределах индивидуального существования, встречая всё новые варианты, думая, что дальше «будет только лучше!» Это и Светило подтвердил…
Поэтому аморфный, никем не заданный автопортрет мечется до сих пор в неопределённости образов. Я любой не нужна Его Величеству. Из-за этого я так кардинально и часто меняюсь. Все мои виды не противоречат сути, просто нельзя остановить «собаку, кусающую себя за хвост» - в их текучести нет никакой определённости.
Спецзаказа не существует, и я не могу «отштамповать себя», а муж принимает меня любой, не выставляя претензий и пожеланий. Но это отдельная тема уже навсегда победившего выбора в пользу жизни.
Помочь сайту
Поздравления
