13 Орден Отечественной войны посмертно

Такое бывало редко, но в это воскресное утро сыновья проснулись раньше Егорыча, и теперь один залихватски тянул его за ухо «Пап, пора вставать», а другой пальцем нежно щекотал босые ступни.

– Вы чего, совсем сдурели! – резко привстал на локтях Пётр Егорович, широко распахивая заспанные глаза. – Я вам сейчас все руки повыдергаю и всё остальное!

Мальчишек от отца, как ветром сдуло. Только отбежав на безопасное расстояние, Олег на правах старшего заметил:

– Ты же сам нас просил подняться в пять часов. А уже три минуты шестого. Мы думали, что ты уже не спишь, а просто притворяешься спящим!

На помощь ребятам заторопилась и супруга Галина Сергеевна, привлечённая шумом:

– Петя, не ругайся. Они так ждут нашей поездки на озеро. Почти месяц её ждали, готовились, сегодня даже раньше будильника встали.

Егорыч потянулся, пошевелил шеей, вспомнил, что сам говорил о пяти часах утра, что сам хотел сегодняшней поездки не меньше своей семьи, пошлёпал босыми ногами к ванной. Широко улыбнулся:

– Ну, я и здоров спать. Не разбудили бы, спал бы до «Утренней почты» - не иначе. Или хоть до «Сельского часа».

– Пап, а можно мне будет твоей новой удочкой рыбу половить? – звонко крикнул Олег, стараясь пройти в кухонную дверь раньше брата, отчего они завозились в проходе, и ни один не хотел уступать другому.

– Ммм… - откликнулся Егорыч, водя во рту зубной щёткой с мятным зубным порошком.

Тут младший брат Сергей чувствительно ударил старшего по колену, прижал того локтем к косяку и проскользнул в дверь первым:

– Ничего подобного! Ты будешь штанами ловить и то, если я разрешу, а не удочкой.

Олегу просто ничего другого не оставалось, как выдать Сергею звучный щелбан, коль уж все остальные воспитательные средства не работали. Младший звучно, на публику заплакал. Не потому, что ему было очень уж больно, а оттого, что он не мог сейчас придумать адекватный ответ брату. Тем временем Егорыч выскочил из ванной с белым вафельным полотенцем на плече и рявкнул, перекрывая плач и шкворчание сковороды с картошкой на плите:

– Если не угомонитесь вы оба, никакой поездки на озеро не будет. Заставлю ковёр чистить и стихи Пушкина учить не по школьной программе.

– Доигрался, плакса, - Олег тихонько толкнул младшего локтем.

– Чего он опять начинает? – с новой силой затянул свою заунывную песню тот, обращаясь к Галине Сергеевне, как к последней инстанции.

Егорыч вторично выскочил из ванной и хлестанул по воздуху полотенцем, якобы целясь в мальчишек, но усиленно стараясь, чтобы никого не задеть по-настоящему:

– И ныть, Серёга, перестань! Тоже мне страдалец… А ты Олег, если постарше, то будь хоть немного поумнее и не начинай выходной с сумасшедшего дома. И не думайте, что будете моей наживкой пользоваться! Если свою не приготовите, то будете на берегу только комаров кормить, – прибег Егорыч к последнему средству.

Мальчишки разом застыли на месте. Чувствовалось, что отец затронул очень для них важное, то, о чём они могли вовсе позабыть в утренней суматохе. Действительно – как же ехать на леща без подкормки. Лещ, этот признанный барин пресноводных водоёмов, на одного-единственного червячка на крючке редко когда клюёт, ему подавай размах и удобство.

– Подкормка… - протянул Сергей и, опережая слова, ноги понесли его к заветному шкафчику, где мать торжественно выделила для такого случая пакет пшена.

Парни бережно достают этот пакет. Потом засыпают сухое пшено в металлический термос и заливают кипятком, чтобы зерно могло набухнуть. Теперь их мысли заняты исключительно предстоящей рыбалкой, и даже приход дяди Кости, товарища отца по работе, не нарушил торжественный ритуал.

В предвкушении радостных мгновений мальчишки так и проносились оставшееся до отъезда время с термосом под мышкой. На радость и спокойствие родителей. К тому же вдруг, в самом деле, удастся взять настоящего леща килограмма на полтора-два!

В своих бытовых заботах Олег и Сергей быстро устают, так что их, полусонных, вместе с заветным термосом до машины, тёмно-красного «Москвича», дядя Костя волок чуть ли за руку. А, попав на заднее сиденье, будущие юные рыболовы тут же засыпают крепким утренним сном.

– Намаялись, - нежно произносит Галина Сергеевна, вынимания термос с пшеном из рук Олега и опуская его в карман чехла переднего сиденья.

– Ну, чего, Егорыч, вроде всё собрали? – в радостном возбуждении Костя потирает руки и жадно глотает папиросный дым. Вместе с ним на рыбалку едет его супруга Ольга Константиновна и младший брат Кости – Валька.

Костя, как заправский рыбак, понимает, что такая однодневная поездка с семьями и детьми не слишком всерьёз, но выбирать не приходится. Лучше уж такой вариант, чем вообще ничего.

– С Богом, - кивает, наконец, Егорыч, и две машины трогаются в путь по безлюдным утренним улицам.

В воздухе разлита сейчас та последняя прозрачная ночная прохлада, которая очень быстро нагревается, буквально плавясь от поднимающегося всё выше солнца. Ровное урчание автомобильного мотора навевает спокойствие и какую-то особенно благостную атмосферу. На улице, заставленной по двум сторонам одноэтажными деревянными домиками с резными наличниками, тихо. Дремлют после первых песен петухи, нет ещё нужной резвости у собак. Говорить не хочется. Хочется только ехать вот так далеко-далеко. Чтобы нежное солнце вокруг, чтобы зелёный шелест придорожной листвы в ушах, чтобы душе не нарадоваться было.

Из-за того, что дорога не казалась в тягость, на озеро Малый Иван приехали быстро. Заглушили свой транспорт в тени прибрежных сосен. Расстелили по траве розовое покрывало в жёлтый цветочек. Галина с Ольгой сразу же нарядились в купальники и гордо расхаживали по бережку, прилепив на носы по листку подорожника для того, чтобы не сгореть.

– Может, хотя бы чая попьёте? – попыталась быть до конца хорошей хозяйкой Галина Сергеевна, но Егорыч, натягивая заколенники на рабочий комбинезон, ответил именно то, что и ожидалось:

– Мы, мать, ещё на еду не заработали.

Его дружно поддержали и Костя с Валькой, раскладывавшие снасти:

– Есть будем, когда настоящая жара станет, а сейчас ещё можно рыбу хорошую застать.

Мужики разложили наскоро на траве свои телескопические удочки и бросили в прибрежное мелководье по горсти хлебных крошек. А Егорыч ещё и веточку мяты раскрошил, пояснив:

– Плотва на мяту сейчас охоча.

Из-под носа у спящих мальчишек был забран термос с хорошо набухшим за время дороги зерном. Егорыч выложил горячее пшено на развёрнутую на камне газету и всыпал туда стакан жареных подсолнечных семечек, пропущенных через мясорубку, немного мотыля, купленного накануне у магазина «Спорттовары». Смешав вместе все ингредиенты в плотные и липкие шарики, он начал швырять их в воду.

Последние порции подкормки Егорыч обложил тонкой корочкой глины, чтобы рыбы не съели всё разом и постояли на подготовленном месте подольше. Проснувшиеся под занавес, Олег и Сергей тоже успели слепить несколько шариков из пшена, собственноручно бросив их в воду.

– Ну, теперь вся рыба будет наша, - подбодрил ребят Егорыч.

– Хоть пару карасей поймаем на жаренку и то ладно, - благодушно откликнулся Валька. Вчерашний десантник, он только недавно вернулся из армии, а потому очень ценил свободное время и свою предоставленность самому себе. Парень радовался уже одному факту поездки, рыбалки, возможности никуда не спешить.

От такого капитулянтского настроения Егорыч чуть не подпрыгнул:

– С такими словами сейчас у меня домой пешком пойдёшь! Два карася… - бубнил Егорыч. – Ты так говоришь, будто рыбу приехал руками ловить, хотя и руками ты поймаешь куда больше, чем два карася.

За брата заступился Костя. Он примирительно рассмеялся, так как рыбалка всегда наполняла его положительными эмоциями:

– Рыбу потом считать будем. Я пока на тот край залива пойду. Если выйдет, пару донок поставлю.

– А я за тот камыш прогуляюсь, - нисколько не обидевшись на слова Егорыча, отозвался Валька.

Со своими удочками вскоре удалились и мальчишки. Они смеялись во всё горло, толкались, дразнили друг друга шитиками (личинками ручейника – отличной наживки). Женщины тем временем лежали на покрывале и загорали, пока позволяло безопасное утреннее солнце.

Только Егорыч вдруг онемел и неотрывно разглядывал мокрую областную газету, на которой недавно лежала подкормка. Он не верил своим глазам и тщательно разравнивал газетную страницу. Рубленые буквы плясали, словно издеваясь, большим заголовком «Боец невидимого фронта Лыськин».

С тяжёлым предчувствием Егорыч опустился на землю, затянулся сигаретным дымом и углубился в чтение хвалебного очерка про немецкого старосту Афанасия Лыськина, которого все по недоразумению считали предателем и который сумел погибнуть, как герой. Продираясь через трескучие высокопарные фразы, Егорыч узнавал знакомые места, фамилии, знакомую радиостанцию, которую он подкинул старосте Лыськину и собрал против него показания местных.

Он прекрасно помнит, как немцы вешали гниду Лыськина. Тот валялся в ногах, тряс своей козлиной жиденькой бородёнкой и всё повторял: «Хайль Гитлер! Меня оговорили, герр начальник, меня оговорили». Лыськина вздёрнули тогда с брезгливостью и спешкой, с крупной табличкой «предатель» на груди.

Егорыч смог тогда повесить на Лыськина все партизанские радиограммы июля – августа 1941 года и вызволить у местных полицаев Гришку Щетинина – связного Красной Армии. Егорыч тогда чуть не соловьём разливался: «Дело Щетинина сфабриковано гадом-старостой, так как он и не Щетинин вовсе, а троюродный брат Коли Ковалёва, пробиравшийся именно к Коле с советской территории, чтобы вместе честно служить фюреру и новой России».

Для пущего эффекта в избу к правой руке Лыськина – пьянице и бабнику Игнату Дальнюку были подброшены листовки с информацией Совинформбюро. А когда на стол Скальченко очень грамотно, через третьих лиц была подложена фронтовая газета «За Советскую Родину!» с портретом героического автоматчика Леонтия Афанасьевича Лыськина на первой странице, дело можно было считать решённым.

Егорыч по праву гордился ликвидацией Лыськина, как одной из самых своих ярких инициатив. После всей этой заварушки его, действительно, перевели на службу в Идрицу, а нужного человека удалось оставить вместо себя заместителем нового начальника ГФП в Гущицыне. При этом другие старосты, видя перед собой во всех смыслах поучительный пример Лыськина, в сотрудничестве с немцами стали явно осмотрительнее. Поскольку, если такого преданного цепного пса как Лыськин повесили без раздумий, ни за понюшку табаку, то чего ожидать им самим?!

Теперь же, из газетной статьи получалось, что истинный патриот-староста гордился сыном-красноармейцем, тайно распространял на подведомственных ему территориях сводки Совинформбюро и пал смертью храбрых от руки врага. Венцом же хвалебной аргументации как раз была злополучная радиостанция. Егорыч даже несколько раз перечитал:

«С радиостанции советского патриота, работавшего по заданию нашей разведки старостой, передавались практически все партизанские донесения лета 1941-го. Незаметный внешне старичок Лыськин находился в центре самых громких операций подполья первого лета войны. И смерть он принял, как настоящий герой, как Зоя Космодемьянская и тысячи других борцов за Победу».

Заканчивалась вся эта писанина сообщением, что посмертно Афанасий Лыськин за мужество и отвагу удостоен ордена Отечественной войны первой степени и пару дней назад высокую награду вручили сыну патриота – тому самого военному автоматчику Леонтию Афанасьевичу Лыськину, директору завода «Химлегпроммаш», депутату Верховного Совета РСФСР.

«Справедливость, наконец, восторжествовала», - сказал при получении документов ордена Леонтий Афанасьевич, тоже сфотографированный для сенсационного очерка. Вот он солидно улыбался рядом – с начальственным животиком, в строгом тёмном костюме с однотонным галстуком, с прямым носом, глазами чуть навыкате, вылитый отец, если смотреть в профиль.

Егорыч потянулся за очередной сигаретой, но пачка оказалась уже пустой. Он ничего, абсолютно ничего не понимал. Что была сейчас его недюжинная физическая сила перед силой печатного слова, перед этими ровными колонками букв и фраз? Что он значил и что значило его знание перед этим документом, перед авторитетом фронтовика, директора и депутата?

В висках гулко стучало. Не хватало воздуха – или это уже солнце поднялось достаточно высоко. Холодная испарина обожгла спину. Даже перед немцами так не волновался Егорыч, как сейчас. Подлинным спасением стал голос жены, которая лёгким, звонким колокольчиком окликнула, словно из другого мира:

– Петя, чем это ты так зачитался? Расскажи нам.

Вынужденный думать очень быстро, Егорыч снова обрёл спокойствие. В голове пронеслось: «Она спрашивает – значит, ничего не читала. Значит, газета попала к нам случайно. Может ли она знать и через свой вопрос проверять мою реакцию на прочитанную статью? Нет. Газету принёс Костя, в неё была завёрнута банка со свежим вишнёвым вареньем. Читал ли статью Костя? Нет. Потому что, многого не понимая, он бы обязательно как-то себя выдал, о чём-то спросил».

Тут же подумалось другое: «Рассказать Гале о своих мыслях? Помять кости Бойкову, который палец о палец для меня не ударил? Нет, не годится! От таких откровений минимум испортишь всем выходной, а, может, ещё в сентиментальном запале и выболтаешь лишнее из того, что говорить пока не положено. Нет, разведчики бывшими не бывают! Однозначно, нет!».

– Вы не поверите, девчата, - наконец, улыбнулся Егорыч, знающий теперь, что именно ему следует говорить. – В Амазонии одним из самых изысканных блюд считается мозг обезьяны. Они их при тебе убивают и тут же ложечкой едят. Экзотика, блин!

– Какие гадости! – поморщилась Галина Сергеевна.

Она точно не читала проклятую газету и ничего не заподозрила. Ольга Константиновна сладко потянулась на покрывале:

– Как хорошо, что приехали мы не в Китай, не в Египет, не в Австралию, а на наше родное озеро Малый Иван, где всё близкое, где всё наше!

Вставая с земли, Егорыч запихнул смятую газету в голенище заколенника – сгодится на растопку, когда уху будем готовить. Оставалось только приклеить к лицу беззаботную улыбку, но теперь это удалось гораздо легче. «Хорошо, что областную газету ни мы, ни соседи не выписывают», - подумалось на десерт. От сердца чуть-чуть отлегло.