ЗА ЧТО ГОСПОДИ? (Часть 3)

Часть  третья
 
НАСЛЕДНИКИ ПРОШЛОГО
 
 
…Анджей склонился к её лицу:
- Хорошо  ли тебе, панна Александра?
- Хорошо, - ответила она, располагаясь
поудобнее в санях и пряча руки в тёплую, норковую муфту…
      (Г. Сенкевич.  «ПОТОП»).
 
Глава  первая
    АНЯ
… Она приехала из этой чёртовой Тмутаракани  вся разбитая, с опухшими от слёз глазами и покрасневшим, совсем некрасивым носом. Хорошо ещё, что мама согласилась с ней поехать, а то бы ей одной совсем там пропасть от горя. На похоронах она постоянно плакала и сознание её было на пределе. Она всё никак не могла уразуметь, как так могло получиться, что её Боренька, весёлый и такой милый, лежит в гробу и лицо его закрыто чистым полотенцем.
Она попросила, чтобы ей позволили в последний раз поцеловать его, но мама сказала, что не стоит этого делать -  тебе будет больно. Лучше пусть он в твоей памяти останется   таким же, каким ты его помнишь.
Из-за слёз, катящихся по щекам ручьём, приходилось всё время склонять голову, чтобы окружающие  поменьше оглядывались на неё, и потому, всю процедуру похорон она видела как сквозь оконное стекло, омываемое струями осеннего дождя. Но даже в таком состоянии Аня всё искала среди пришедших проводить в последний путь Бореньку,  родителей его и не находила. Она знала их лица по фотографиям, он  часто ей показывал  при встречах в общежитии, и отсутствие его родителей на похоронах, её настораживало, обижало, а порой, и    возмущало.
Почему они не приехали на похороны сына? - не один раз задавала она себе вопрос. - Почему? Какая причина могла помешать им, преодолеть двести-двести пятьдесят километров отделяющих Восточный Казахстан от места гибели  сына?  И не находила  ответа.
Мама, на её вопрос о родителях Бори, в ответ лишь отрицательно качала головой, и скорбно поджав губы, шёпотом отвечала - Аня, ну не знаю, я! – и, после паузы, - потом доченька разберёмся. Не сейчас.
Среди провожающих Борю в последний путь, были только студенты его отряда, декан факультета, да местное Районное руководство. Бориных  товарищей она знала, а некоторых, даже очень хорошо. Все они, или почти все, были на их свадьбе, которую устроили её родители за два дня до отъезда Бори со строительным отрядом…
На какой-то короткий  миг её сознание отключилось и перед ней, как в документальном чёрно-белом кино, пронеслись последние дни их совместной с Борей, жизни… Честно говоря, он был против свадьбы. Он говорил - Мы с тобой, Анютка, зарегистрировали брак? Зарегистрировали! – А что нужно, чтобы быть счастливыми? Любовь, Анютка! Любовь! – Ну, ответь мне, положа руку на сердце, может свадьба что-то изменить в наших отношениях?   Только   хорошенько   подумай,   прежде,   чем   отвечать?
-  Нет,  Боренька!  -  счастливо  улыбаясь,  соглашалась  с  ним,  она.
- Вот видишь. Только любовь, понимаешь, только взаимная любовь скрепляет брак. – Вот и скажи  мне, причём здесь свадьба? – вновь задавал он вопрос. Кому она нужна – мне, тебе? Только родителям, а зачем?..
Она, слушая Борю, соглашалась с его доводами, понимала – да, он прав. А, когда слушала доводы родителей, то тоже понимала – они, по-своему, конечно тоже правы.
Особенно возмущалась мама, даже в запальчивости выдала: «Как это можно отдать замуж единственную дочь и не сделать это, как положено у нормальных людей? Мы что, неандертальцы какие-то?..»
Вот эта, последняя  мамина фраза сломила Борино сопротивление. Посмотрев сначала на Аню, потом на будущую тёщу, произнёс - делайте, как знаете и, махнув рукой, добавил - мои родители на свадьбу не смогут приехать…
Господи, ну какие мысли лезут в голову в минуты просветления, сквозь заглушаемые рыдания, думала она. Зачем? Моего мужа, моего Бореньку сейчас опустят глубоко в землю, засыпят землёй, а я, что мне-то делать, как жить после этого?..
Подняв взор от земли, она увидела, что возле могилы уже никого нет, они с мамой одни и только декан, стоя возле неё, что-то продолжал тихо говорить. Но она ничего не слышала, а только смотрела, как его рот то открывается, то закрывается. А, потом, и он, кажется, выразив ей соболезнование, попрощался и ушёл. И вновь, слёзы ручьём полились из её глаз…
 
*     *    *
В институте уже давно начались занятия, а она всё не могла прийти в себя после похорон. Сидела на лекциях и думала, думала, думала. Видя её отрешённый взгляд в пространство, преподаватели и подруги, вначале, пытались растормошить её вопросами и разными рассказами с шутками и прибаутками. Она что-то отвечала, но смысла задаваемых вопросов не понимала, а потом вновь замыкалась в себе. Промучившись с ней несколько дней они,  поняв тщетность своих усилий,  оставили её в покое. А она, даже не заметила этого.
Всё, что окружало её, не задевало её сознания. Она всем своим видом напоминала сомнамбулу. Дело начинало принимать скверный оборот. Ей грозили или полный провал сессии, или даже отчисление из института. И чтобы этого не произошло, мать с отцом стали уговаривать её взять академический отпуск на год. Она равнодушно выслушала родителей, и также равнодушно дала согласие. Ей было всё равно.
Аня не жила, а лишь существовала. Она часто забывала, встав утром, умыться или расчесаться и могла за целый день не съесть ни крошки. И, если бы мать не усаживала её насильно за стол, не ставила перед ней тарелку с супом или котлетой, не вкладывала  в  руку  ложку,  она,  наверное,  и  не  почувствовала  бы,  что  голодна.
Аня чахла день ото дня и стала похожа на тень. Платья висели на ней, как на вешалке, обвиснув некрасивыми складками, а однажды, она проходила целый день в платье, вывернутом на изнанку, но и этого она не заметила. Аня безмолвно бродила по комнатам ничего не замечая и ничего не чувствуя, или сидела в кресле, опустив голову и вперив взгляд в пол. Продлись такое состояние ещё немного времени, и она, скорее всего, тихо отошла бы в мир иной вслед за погибшим мужем.
Все усилия родителей спасти Аню от депрессии, оставались втуне, и они вынуждены были пригласить на дом психиатра. Поговорив с Аней и осмотрев её, он посоветовал им увезти её куда-нибудь подальше от Москвы, от дома. Ей необходимо сменить обстановку и немедленно, сказал он, покачивая лысой головой..
Вопрос оказался настолько серьёзным, что родители, вначале, даже растерялись. Одному из них приходилось отказаться от работы и заняться только Аней и на какое-то, совершенно неопределённое время, уехать из города.
Но всё изменил счастливый, а может быть и несчастливый случай. Смотря, с какой стороны на него  посмотреть.
Как-то, уже в середине декабря, задумавшись, она стояла у окна и, сквозь наполовину замёрзшее стекло окна увидела во дворе двух резвящихся спаниелей. Время было не до собачьих свадеб, но один из них стал выделывать такое, что Аня, неожиданно для себя, смутилась,  а затем покраснела.
Ей вспомнилось, как они с Борей занимались тем же в постели. А, когда же это было? – вдруг всполошилась она, и попыталась вспомнить, и даже наморщила лоб от попытки вспомнить. Ах, да! – вспыхнула она от смущения. Это же было сразу после свадьбы. Они приехали к ней домой, и мама постелила                      им постель     на двоих в её девичьей комнате…
Вначале было очень больно и она чуть не закричала, но вспомнив, что они в квартире не одни, сжала зубы и  кое-как удержалась от крика. А, вот, во второй раз, она тоже испытала боль, но уже совсем другую, такую, которую ей захотелось испытать ещё раз, о чём она, немного смущаясь, и попросила Борю…
Откуда-то появившаяся мысль, как чёртик из шкатулки, выскочила из подсознания  – это же было два с лишним, почти три месяца назад, а у меня… у меня, уже два раза подряд не было месячных. Боже!.. Неужели я беременна?! Охваченная этой мыслью, она, от слабости и, неожиданно сделанного ею открытия, кое-как добралась до кресла и почти упала в него. И тут, мысли, как в детском калейдоскопе, закружились в её склонившейся головке…
Если она беременна то, как сказать родителям? А вдруг она забыла или, находясь в таком неадекватном состоянии, просто не заметила, что у неё это было. Господи! Господи! -  подскажи, как мне правильно поступить! Что мне делать-то, Господи-и?! И, охваченная тревогой, она, вся съёжившись в кресле, стала думать о своём будущем... Что же предпринять в этой ситуации? Как мне быть-то?
Если она родит, то станет матерью-одиночкой. Родители первое время, конечно, будут помогать ей, не бросят на произвол судьбы, а потом? Что ей делать потом, одной и с ребёнком на руках? Неожиданно в голову полезли мысли об институте. С ним-то, что делать? Совсем бросать, или как?!
Обуреваемая неожиданно нахлынувшими мыслями, она просидела несколько часов, почти не двигаясь в кресле, до самого прихода родителей с работы.
Первой в квартиру вошла мать и, не успев раздеться, бросилась к дочери, а увидев её  потерянное состояние, встревоженным голосом спросила: «Что с тобой, доченька? Тебе  опять  плохо?  Потерпи,  родная,  скоро  мы  с  тобой  уедем.
- Нет, мамочка, нет, - волнение сквозило в голосе Ани. Но мне нужно с тобой очень серьёзно поговорить… очень серьёзно.
- Не пугай меня, кровиночка моя! – и мать, побледнев, схватилась за сердце.
-    Мама, мама, ты что?! - Со  мной  всё  в порядке,  только…
Но мать, есть мать, увидев глаза дочери и услышав тон её голоса, она ещё  больше встревожилась:
- Да, что случилось-то, рыбка моя?! Скажи! Не томи! Не пугай меня!
- Мам, ты иди… переоденься, а потом… потом… - Мам, давай в другой комнате поговорим, без папы, а? – и повторила просительно, и чуть порозовев, - только без папы, ладно?
- Хорошо, доченька, - согласилась, ничего не понимающая мать.
Затем, всё ещё продолжая волноваться, скороговоркой зашептала: «С тобой, правда, всё в порядке, Аннушка?  А, потом: «Ты, сегодня, какая-то не такая, доченька. Какая-то странная, я бы сказала, - и пытливо-тревожно заглянула  дочери в глаза.
- Мамочка, мне будет нужен твой женский совет…, понимаешь… женский.
?!
- Ну, что ты делаешь такие удивлённые глаза, мама? С онкологией у меня всё в порядке, так что по этому поводу можешь не волноваться.
Но Аня видела – вместо того, чтобы успокоить мать, она ещё больше взволновала её.
 
*     *    *
На следующий день, в четверг, она, под  руководством  мамы, сделала  экспресс-анализ. А, ещё через день, Аня, в сопровождении мамы, посетила женскую консультацию. Диагноз подтвердился – она беременна уже почти три месяца.
Дома  устроили  семейное  совещание,  предварительно  посвятив  отца, в  двухдневные, тихие её шушукания с мамой.
Он не был уж очень удивлён  этим открытием и, даже выразился по этому поводу, примерно, так - а, что ты Надя, хотела? - сказал он, переведя взгляд с дочери на жену. Дочь, вполне взрослая девушка, замужем, а раз замужем – то жди на днях или раньше, внуков. Вот, тоже мне, секрет Полишинеля  открыли!  - Я  уж  давно  ждал  этого  разговора,  так  что,  не  удивлён.
Ждал, не ждал он, а от этой новости, призадумался. Аня видела, как отец, вновь посмотрев на дочь, нахмурил брови и даже издал звук, похожий на – «Гм-м!»
Решали долго. Приводили друг другу примеры из жизни других людей, дальних и близких  знакомых. отец даже привёл в пример похожий случай из давно читанного им, наверное, ещё в молодости, решила Аня, какого-то романа.
Аня всё это выслушивала, поворачивая голову то к одному, то к другому, но больше прислушивалась к себе, к своим ощущениям.
Пошёл уже третий день, как она думала о своей беременности и она хотела понять, а что же ей-то, самой, нужно? Что она чувствует, какие ассоциации возникают у неё от слов – «Я беременна»? И, под тихий разговор отца с матерью, она, казалось, отключилась  от  внешнего  мира  и  ушла  в  своих  мыслях,  далеко-далеко.
Проникая в самую глубину своей души, Аня всё больше и больше убеждалась в том, что она хочет этого ребёнка. Хочет иметь хоть что-то от своего Бори. От Бори, которого она полюбила с первой встречи, от Бори, которого она любит и сейчас. Это решение зрело у неё подспудно, независимо от её воли или желания. Это решение зрело у неё с того самого момента, когда она окончательно убедилась, что беременна. И ещё она поняла, что её Боря хочет,  чтобы она осталась жить и выпустила его наследника на свет Божий.
В противном случае, она ушла бы за ним туда, куда он звал её всё это время, а потом, по неизвестной ей причине, почему-то перестал звать. А, теперь?.. А, теперь, у неё есть смысл жить… жить, ради зародившейся в ней жизни.
- Аня, ты где? – услышала она голос мамы и почувствовала, как тёплая мамина рука стала гладить её руку. Вернись к нам дочка из своих мыслей.
- Простите я, кажется, немного задумалась, - тихо ответила она, возвращаясь в реальность окружающей её жизни. - Простите меня  –  я  разговаривала с Борей.
Отец и мать удивлённо посмотрели на неё, но в считанные доли секунды их лица изменили выражение и стали привычными - заботливо-любящими.
- Знаешь, Аннушка, мы с папой решили, что тебе нужно родить этого ребёнка, - высказала мнение мать, - и, заглянув в глаза Ани, полувопросительно-полуутвердительно поинтересовалась, - ты, как на это смотришь, или ещё не решила, да?
Аня видела: и папа и мама с волнением ждут её ответа. Они, казалось, даже дышать перестали, и смотрели на неё так, как смотрят на человека, в руках которого находится основное решение. Она уже знала, что ответить, но, по всегдашней своей застенчивости, чуть   промедлила с ответом.
- Аня, ты слышишь нас? Мы с папой хотим, чтобы у нас был внук или внучка. У нас уже такой возраст, когда хочется, чтобы в доме слышался детский смех, -  и, чуть усмехнувшись, спросила, - ты, надеюсь, не подумаешь, что мы впадаем в детство? Ты  не  беспокойся,     мы поможем.
- Нет-нет, что вы! У меня даже мысли такой не было! – поспешила она успокоить родителей.  –   Я вас, папа и мама, очень-очень люблю!
- Так, что же ты ответишь нам, дочка? – подключился к разговору отец и ласково, чуть касаясь волос, погладил её   по склонённой голове.
Аня посмотрела сначала на мать, потом на отца, а затем, уверенно ответила - я буду рожать! Я хочу этого ребёнка! – и, вновь, смотря в глаза матери, добавила - так хочет Боря!
И столько в её взгляде было уверенности и твёрдости, что родители только переглянулись. В их глазах Аня прочла тревожный вопрос - А, всё  ли  в  порядке с психикой нашей   дочери?
- Не беспокойтесь, со мной всё нормально, - поспешила она успокоить родителей. - Я, правда, хочу, чтобы Борин ребёнок появился на свет, и поспешно   добавила, - я справлюсь!   - Не бойтесь,  я со всем, справлюсь… и ребёночка рожу и воспитаю… я сильная!
Родители внимательно выслушали её, а затем, как-то так получилось, одновременно кивнули головой в знак понимания.
Отец, соглашаясь с принятым ею решением, сказал: «Мы поможем тебе, дочка». А, посмотрев на жену, добавил - да, Надя!
-  Да,  Илья!  Конечно,  поможем!  Аня,  можешь  не  сомневаться  в  нас, подтвердила она слова мужа.
- Какие вы у меня хорошие, - прошептала Аня и, прижавшись к маме, заплакала, не зная почему, но, наверное, потому, что её поняли и не осудили, и ещё от любви к родителям.
 
Глава  вторая
   ЭРВИН
День всё тянулся и тянулся, и не было ему ни конца, ни края. Покупателей почему-то не было, а ведь сегодня суббота. А по субботам, как правило, покупатели и просто любопытные пёрли с раннего утра и до позднего вечера. Если сегодня мы не продадим ни одной автомашины, расстроено подумал Эрвин, то директор нашего автосалона, герр Вилли Краузе, не смотря на мой диплом Боннского университета и родственные отношения, задаст мне хорошую трёпку. Скорее всего – поправил себя Эрвин – именно, как родственник, хотя и дальний-дальний, он не будет стесняться в выражениях. Кем же я ему прихожусь? Не разбираюсь я в этом, но, что я его родня, уж в этом сомневаться не приходится. Main grossfater, как-то говорил мне на досуге… Ааа! Вспомнил, вспомнил! Ich bin – внучатый племянник  herrа Кrauze. O, main Got! Какое далёкое родство и сколько требований к бывшему бедному студиозусу!..
Подойдя к огромному окну салона, он взглянул на проходивших мимо с поднятыми воротниками пальто и плащей пешеходов  и представил, как сейчас неуютно на улице.
А за окном, действительно, картина была не радостная. Было пасмурно. С низко нависшего над Москвой свинцового неба, сыпал мелкий снежок, который попадая на тротуар и проезжую часть, тут же превращался в жидкую серую кашицу, разлетающуюся под колёсами проезжающих мимо автомобилей  и  ногами,  торопливо  спешащих  по  своим  делам,  пешеходов. Эрвин,  казалось,  даже почувствовал,  как  промозглая  сырость  проникает  ему внутрь, через костюм и рубашку. Бр-рр! Его даже передёрнуло от неприятного ощущения.
Почти к самому закрытию, когда                            все продавцы-консультанты пошли переодеваться, чтобы поскорее убежать домой, а он уже собирал бумаги и заталкивал их в сейф, во входном тамбуре дверного блока, придерживаясь за стеклянную створку, появилась молодая женщина. Глаза и, хоть и небольшой, но опыт Эрвина сумели подсказать ему, что это не пожилая а, именно, молодая женщина.
С того места, где находилась конторка Эрвина, невозможно было хорошенько расслышать, что она говорит, и поэтому он, поправив жилет и галстук, пошёл ей навстречу…
Она была хороша собой, Эрвин это сразу понял, но какая-то синюшная бледность покрывала её лицо. А затем он ещё заметил, что она поддерживает правой рукой, уже достаточно большой живот и ещё услышал её стоны.
Господи, Боже мой! – воскликнул про себя Эрвин, да, она беременна! Мысли лихорадочно заметались в его голове - что делать?.. Что делать?! И ничего лучшего не смог придумать, кроме как позвать своего родственника:
- Herr Krauze! Herr Krauze! Com gehr! Schnell! - и уже по-русски, возмущённо добавил, - да чёрт  возьми, дядя!.. господин Краузе!   Вы что, оглохли?
С огромным, выпирающим из-под жилетки животом, лысый, герр Вилли Краузе, семеня короткими ножками, выкатился из своего кабинета, как надутый воздухом шар гонимый ветром. На ходу вытирая потную лысину большим, клетчатым носовым платком, он грозно поводил выпуклыми рачьими глазами. Весь его взъерошенный вид спрашивал:
- Was?! Was?! А увидев стоящую в дверях, бледную, беременную женщину, оторопело произнёс, - O, main Got! – и даже всплеснул короткими, пухлыми ручками.
Но, вероятно, в силу своего многолетнего жизненного опыта, сумел быстро сориентироваться в сложившейся ситуации.
- Schnell, telefon! In hospitaliten! – и, глянув на растерянно хлопающего глазами Эрвина, по-русски, но с сильным акцентом «понёс его по кочкам» - Чего застыл, как соляной столб? Быстро, слон неповоротливый, вызывай скорую помощь, видишь, дамочка рожать собралась!    Мог бы и сам, балбес великовозрастный, догадаться!
Вот, что значит иметь за плечами жизненный опыт под руководством моей тёти! – подумал про себя Эрвин, увидев и, главное, услышав, как его дядя начал распоряжаться, быстро разобравшись в создавшейся обстановке.
 Делая огромные шаги, почти побежал к телефону, схватил трубку и, набрав номер скорой помощи, дождался  ответа, а услышав - скорая помощь, слушаю Вас - закричал:
- Жена рожает! Но тут же поправился - женщина рожает! Что?.. Как фамилия? Фамилия – Рольф! Назвав свою фамилию, он даже не подумал о том, что спрашивают не его, а фамилию женщины, потревожившей покой автосалона.
Затем, его заставили отвечать  ещё на какие-то вопросы, но он был так растерян, что потом, пытаясь восстановить ситуацию, он не смог даже приблизительно      вспомнить,    что      же он отвечал на самом деле.
Скорая помощь приехала на удивление быстро. Медбратья, здоровые как бугаи, положив стонущую  женщину на носилки, быстро унесли её в машину. Мужчина-врач, чуть задержавшись, посмотрел на Эрвина, а потом приказал:
- Быстро в машину! Муж должен в такие моменты быть рядом с женой. Эрвин хотел сказать врачу, что он вовсе не её муж, а просто здесь работает, но не успел, тот подтолкнул его к машине и они поехали. Всю поездку от их салона до больницы женщина стонала и, во время, вероятно, более сильных приступов, хватаясь за живот, вскрикивала и всё приговаривала – «Ой, мамочка, ой, мамочка!»
Эрвин, широко раскрыв глаза, не отрываясь, смотрел на незнакомую ему, мечущуюся на носилках  молодую женщину. И, при каждом её стоне, что-то болью отдавалось в его груди.  И, при каждом её вскрике, что-то заставляло сжиматься его сердце и молить Бога о даровании этой прекрасной женщине, облегчения в её предродовых страданиях.
Её тёмные, волнами ниспадающие волосы, разметались вокруг совершенной формы головы, а бледное, с тонкими аристократическими чертами лицо, было покрыто потом. В голубых глазах плескалась боль, но всё равно Эрвину она показалась прекрасной, почти воздушной, словно ангел, слетевший с небес. И, никогда не влюблявшийся в девушек, он, неожиданно для себя, влюбился в эту, совершенно незнакомую ему, мечущуюся от боли, беременную, молодую женщину. Женщину, скорее всего замужнюю. Женщину, вышедшую, наверное, совершить вечернюю прогулку перед сном и которую, сейчас, волнуясь, разыскивает любящий муж.
Но он не хотел знать – замужем она или нет, разыскивает её кто-нибудь или нет, он просто, от всей души, со всем жаром молодости, молил Бога помочь ей… избавить её от страданий! И, если угодно, молил он Того, кто над всеми нами властен, то он готов принять   всю её боль на себя!
Возможно, она что-то почувствовала, или боль, терзающая её молодое тело, немного отпустила её, но она вдруг повернула голову и заглянула Эрвину прямо в глаза. В её взгляде чередой промелькнули и благодарность и удивление… а, он - он почувствовал, что неудержимо, как пятилетний мальчик, застигнутый Gross-muter у полки с банкой украденного варенья, краснеет.
Врач, всю поездку уговаривающий её дышать глубже и показывающий на себе, как это делать, с облегчением вздохнув, пробормотал - Ну, вот и молодцом!.. Продержись ещё чуть-чуть, немного ехать осталось, уже близко.
Пару кварталов проехали без разговоров, молчаливой группой, только женщина, изредка хватаясь за живот и издавая короткие стоны, со смущением взглядывала на Эрвина.
- А апрель-то нынче, какой слякотный выдался, нарушил тишину один из  медбратьев.  Уже,  считай,  середина  месяца  и,  на  тебе,  снег  пошёл.
- Да, в прошлом году в эту пору тепло было - поддержал его другой медбрат, я как сейчас помню, в костюме гулял по городу.
- Долго ещё ехать? – перебил их равнодушный трёп, Эрвин. Тоже мне - медики! Видите женщине хуже становиться от болей, помогли бы лучше…
- Всё, всё – приехали! – засуетились «бугаи». И в оправдание  один из них пробормотал – за неё ж не родишь! Ей самой придётся.
И, действительно, карета скорой помощи стала въезжать в какой-то двор, А затем, по пандусу, подъехала к самым дверям приёмного покоя. Эрвин, вылезая из машины, успел прочитать, прикреплённую к стене, написанную золотом на голубом фоне, вывеску,  – «Родильное отделение 7-й городской больницы».
Ну, Слава Богу, вроде бы успели, подумал он, заходя вслед за каталкой с беременной женщиной, в длинный светлый коридор. Медбратья, как породистые рысаки, бегом покатили каталку с непрерывно издающей стоны женщиной, и Эрвину пришлось ускорить шаг, а потом и вовсе побежать за ними. У второй, по счёту, двери, Эрвина дальше не пустила какая-то белобрысая фифа в белом халате. Окинув его быстрым, оценивающим взглядом и сказав - «Папаша, вы подождите в коридоре. Сюда нельзя!» - закрыла перед ним двустворчатую,     покрашенную  белой краской, дверь.
И, он остановился!
Не мог же он… хотя, чуть позже, он, разозлившись на себя и на эту фифу, собрался уж было, невзирая на запрет, войти в закрывшуюся перед его носом дверь. Что-то звало его туда, прямо притягивало магнитом, но он ещё не понимал этого и бесцельно бродил по коридору, воздух которого был насыщен специфическими запахами больницы.
Вышагивая вдоль и поперёк коридора, он с волнением ждал! А чего ждал, он совершенно не мог понять. Пытаясь разобраться в своих предыдущих и настоящих поступках, он покачивал головой, издавал ни на что не похожие звуки, что-то бормотал, вроде - «Как она там?» и наконец, сев на стоящую в коридоре конструкцию, напоминающую диван, опустил голову и задумался.
Его начало тревожить, то чувство, которое он стал испытывать при виде женщины, так неожиданно появившейся в их салоне. Он, Эрвин, всегда, во всяком случае, всю свою сознательную жизнь, стесняющийся даже посмотреть на девушек, оказался способен на чувства, доселе неведомые ему. Что же это творится со мной? - растерянно думал он. Это и есть та самая, любовь?! Или это, что-то другое?.. Почему, именно эта женщина, а не другая?.. Почему она, эта незнакомка? Что такого есть в ней, что мгновенно потянуло его душу к ней и не отпускало? И, почему он ещё здесь, а не ушёл сразу, или не встанет с этого неудобного дивана прямо сейчас и не пойдёт домой?
К ней, завтра, в крайнем случае, послезавтра, придёт гордый и счастливый от сознания, что у него появился наследник, любимый муж, а он Эрвин?.. Я-то, как?.. Мне то, что делать, как поступить?.. Не-ет! Надо немедленно забыть её, пока не поздно!.. Но Эрвин чувствовал, нет, даже знал – ему не уйти от любви к этой  незнакомой  женщине  и,  вздохнув,  посетовал  -  ах,  Эрвин,  Эрвин!..
Приподняв голову, он осмотрелся вокруг. В коридоре всё также было пустынно и тихо, висевшие над дверью электрические часы показывали, что он находится здесь уже добрых полтора часа.
Как медленно движется время! с тревогой опять подумал он. Почему я сижу здесь и не ухожу, чего жду? – вновь спросил он себя, но ответа не было - была лишь тишина и он, один, в коридоре приёмного покоя родильного отделения. Дядя уже, наверное, потерял меня - пора уходить… - Так решал он каждые пять минут и опять, сидел, поглядывая на дверь, за которой находилась женщина, так неожиданно появившаяся в его жизни. И, он дождался. Из распахнувшейся двери, той, куда увезли его незнакомку, вышла женщина в халате какого-то болотного цвета и, найдя его глазами, направилась в его сторону. Он вскочил с места и пошёл ей навстречу, пытаясь по её глазам прочесть, какую весть она несёт ему.
- Вы Рольф?.. Поздравляю папаша! У вас сын, вполне приличный карапуз!  Для семимесячного, очень даже, «тяжёленький» – два килограмма девятьсот граммов. - Ещё раз поздравляю! - улыбнулась она. И, вы знаете, он очень похож на вас, ну, точная копия - такой же светленький и глазки голубые…
Эрвин растерялся и, не зная, как вести себя в подобной ситуации, спросил первое,  что пришло в голову: «Как они себя       чувствуют?»
- Вы знаете - достаточно хорошо. Вы вовремя позвонили в скорую помощь.  Правда,  роды  были  трудные,  но  всё  закончилось  благополучно…
-  Я  могу  на  них  посмотреть,  хотя  бы  издали?  Разрешите,  доктор!
- Пока нет, сейчас нельзя. Приходите завтра, нет, лучше послезавтра…
- Вы же сказали, что роды прошли удачно, вдруг заволновался Эрвин…
-  Конечно,  удачно,  но  пусть  ваша  жена  отдохнёт  и  наберётся  сил.
- Хорошо, доктор! Извините меня, это же впервые! Спасибо и, до свидания!
- Да не волнуйтесь вы так, папаша. С «вашими» всё будет хорошо! - уже подходя к выходной двери, услышал он слова добросердечной докторши.
Почему я не сказал, что я не её муж и, тем более, не отец её ребёнка? Может быть, от растерянности?.. Да не лги хоть самому себе – попенял себе в душе, Эрвин. Тебе же было приятно, когда тебя называли папашей! Так, что, нечего придуриваться! И, с этой, приятной мыслью в голове, он зашагал к станции метро.
 
*    *    *
На вопрос дяди, где он так долго пропадал, Эрвин последовательно рассказал обо всех событиях, свидетелем и участником которых он был. Единственное о чём он не рассказал, так это о том, что его приняли за мужа той  женщины  и отца  её  ребёнка -  то  ли  постеснялся,  то  ли  специально скрыл. Да и зачем дяде Вилли об этом знать, решил он. Это только моё и, пусть  это  останется  только  моим!  Зачем  дяде  знать  такие  подробности?
За столом, когда пришла тётя Эльза, разговор на эту тему сам собою прекратился. Поужинав, он сказал, что пойдёт в свою комнату и там почитает, на что фрау Эльза заметила - Эрвин, ты уже вполне взрослый мужчина, и вместо того, чтобы уединяться с книжками в своей комнате, лучше бы сходил в парк прогуляться, или в театр. - Кстати! Я, что-то не видела в твоём окружении ни одной девушки, или ты скрываешь их от нас?
- Ну, что вы, тётя! Какие девушки? Я ещё совсем молодой и у меня много работы  в  салоне  дяди  Вилли.  Некогда  мне  на  девушек  заглядываться.
- Ну, да! ну, да,  «молодой»! – съязвила тётя. Тебе уже двадцать шесть стукнуло. - Я, в твои года, только ты, пожалуйста, не проговорись дяде Вилли…
- Вы о чём тут секретничаете в моё отсутствие? - спросил и  окинул их пытливым взором, выходивший на пару минут дядя, возвращавшийся к столу. Чувствует   моё   бедное   старое   сердце,   опять   косточки  мои   перемываете?
- Ну, что ты, Вилли! Я говорю, Эрвину пора уже девушкой обзавестись и…
- Эрвин, не слушай её. Успеешь ещё хомут на шею надеть. Гуляй – пока молодой!..
- Вилли!!! - И тётя Эльза, посмотрев на мужа, грозно сдвинула брови. Не мешай мне  разговаривать с мальчиком! А ты, - повернулась она к Эрвину, - не слушай этого… старого развратника! Он тебя ничему путнему  не научит.
Герр Вилли Краузе, в ответ только ухмыльнулся и, попыхивая ароматным дымком  из  коротенькой  трубочки-носогрейки,  назидательно  проговорил:
- Знаешь, Эрвин, пожалуй, твоя тётя права. - Найди хорошую девушку,  женись  на  ней,  и  ты  обретёшь  стабильность  в  жизни  и  уважение,  как  я!
- Вот видишь, мой мальчик, - тётя Эльза при этом лукаво прищурилась, - дядя Вилли      тоже  иногда может умные слова говорить.
- Да ладно вам!- как-бы рассердившись, проговорил дядя и, при этом погрозил  пальцем-сарделькой.  Знаю  я  вас,  хитрецов.  Меня  не  обманешь.
- Спокойной ночи, тётя! Спокойной ночи, дядя! Спасибо за совет. Я обязательно, при случае, воспользуюсь им, и Эрвин направился в свою комнату.
Он долго ворочался в постели. Разные мысли, не давая уснуть, вертелись в голове: то появлялась мысль-ответ на слова тёти Эльзы, что пора ему жениться, и тут же перед глазами начинали проходить, как на подиуме, все когда-либо встреченные им девушки. То, покачивая покрытым рыжим волосом пальцем перед самым носом у Эрвина, дядя Вилли говорил: «Не вздумай  жениться, мой мальчик, пропадёшь!» То вновь он видел строгую тётю Эльзу с вязанием на коленях  и назидательно говорящую - если не женишься – пропадёшь! Мужчина без жены – не мужчина, а только половина мужчины. Бог велел парами жить! - И опять появлялся со своей неизменной трубкой во рту, дядя Вилли Краузе  и,  грозя волосатым пальцем, предупреждал - не слушай женщин, мой мальчик, от женитьбы в твоём возрасте происходят только одни неприятности. Поверь мне, мой мальчик!
А затем появилась, и не отпускала до самого рассвета, мысль о той молодой женщине. Он, как наяву, видел устремлённый прямо ему в глаза, вопрошающе-удивлённый, затянутый лёгким туманом боли, взгляд её голубых глаз, и терзался вопросом: «Почему она так на него посмотрела? Что такого увидела в нём, эта красивая молодая женщина, стонущая от непрекращающейся боли      и мечущаяся  на больничных носилках?       Чт-о-о?»…
Проснулся он от назойливого пипикания будильника. По укоренившейся многолетней привычке, Эрвин сделал утреннюю зарядку, затем, приняв контрастный душ, спустился  к завтраку. Его родственники уже были в столовой и ожидали только его прихода.
- Guten Morgen! – по очереди поцеловав, пожелал он доброго утра тёте и дяде.
-  Guten  Morgen!  Setzen  sie  sich,  -  пригласила  тётя  всех  к  столу.
По окончанию завтрака, Эрвин попросил дядю отвлечься от чтения утренних газет и уделить ему немного времени. Я хочу Вас кое о чём попросить, сказал он:
- Дядя, ты не будешь возражать, если я в обеденное время съезжу по своим делам?
–  Разве у  тебя появились  дела помимо салона, Эрвин?  Когда же это? Почему я не знаю?
- Ну, ты же помнишь вчерашнюю женщину, дядя Вилли. Ту, для которой мы вызывали скорую   помощь? Я хочу съездить в больницу и  проведать её.
- Какую женщину? - немедленно вклинилась  в разговор тётя, - почему мне  ничего не    рассказали? У тебя, Эрвин, оказывается, есть девушка, о которой я не знаю? - Странно, у вас    появились от меня секреты?
- Ну, что вы, тётя! Какие могут быть от вас секреты? Просто мы забыли вам рассказать,   тем более, что не было причины. Правда, дядя?
-Угу…
Эрвину ничего не оставалось, как подробно изложить вчерашнее событие, а затем   вновь попросить у дяди разрешение, чтобы отлучиться.
- К этой женщине? - воззрился на него сквозь очки дядя Вилли. – Что с тобой, Эрвин, происходит? За последние сутки я тебя совершенно не узнаю.
-  Ничего, дядя!  Просто…  я хочу узнать – всё ли у неё в порядке?
- Что ты пристал к мальчику, Вилли! Пусть проведает. Это очень даже человечно и вполне по-христиански! – вступилась за него тётя.  Христос учит нас  милосердию  и  заботе  о  ближнем  своём!  Тем более о, страждущих.
- Тоже мне, «ближняя», - буркнул себе под нос дядя и пыхнул дымом.
- Раз ты отвёз её в роддом, конечно, съезди, проведай, – посоветовала тётя.
Дядя Вилли никак не прокомментировал её слова. Он мог перечить руководству компании «Фольксваген», но никогда бы не насмелился спорить со своей женой, изучив её характер за многолетнюю семейную жизнь.
 
*    *    *
Сидя за рулём своего «Ауди», Эрвин подумал, что как-то неудобно будет явиться в гости к только что родившей женщине без цветов и, по пути заскочив  в  приличный  цветочный  магазин, приобрёл огромный букет.
Дежурная медсестра подсказала, в какой палате лежит его жена и назвала её имя и фамилию, а потом, сделав серьёзные глаза,  попеняла ему за  путаницу,  произошедшую  по  его  вине  при  регистрации роженицы.
- А, что могло  случиться? - удивился он. Причём здесь, я? Не понимаю!..
- Вы назвали фамилию роженицы – Рольф, а её фамилия – Соколова…
- Да не называл я её фамилию! Я свою фамилию назвал, когда меня спросили. - Откуда     я  мог знать, что спрашивают её фамилию?
- Понятно. - Вы, молодой папаша, подождите немного – ей только что принесли ребёнка для кормления и, показав ухоженным пальчиком с тёмно-синим с блёстками ноготком на сооружение, напоминавшее диван, добавила, - присядьте вот там. Когда она покормит ребёнка, ей сообщат о вашем приходе, и она выйдет к вам. - Ждите, не волнуйтесь, с ними всё в порядке.
- А, не рано ей выходить из палаты? Может… лучше… мне зайти к ней?
Медсестра мило улыбнулась - Какой вы… заботливый. Мне бы такого мужа! Но тут же приняла строго-неприступный вид - В палаты вход запрещён!
Эрвин прождал почти час и  начал нервничать. Он катастрофически опаздывал на работу. Дядя, точно, закатит ему порядочную головомойку. Здесь, обыкновенным  –  «Простите!»  - не  отделаешься.  Придётся  отрабатывать сверхурочно. Когда он совсем уж извёлся от ожидания, дверь открылась, и вышла она. Он её сразу узнал! Он узнал бы её, даже будь здесь тысяча женщин!
Он вскочил с дивана и, держа в руке букет, бросился ей навстречу… а, потом, вдруг засмущавшись и чувствуя, что катастрофически краснеет, остановился…
Она, по-видимому, тоже сразу узнала его, он это понял по выражению её глаз, и пошла навстречу. Так получилось, что они встретились в центре приёмной, напротив стола дежурной. Краем глаза Эрвин увидел, что строгая, но симпатичная, медсестра, широко раскрыв глаза, наблюдает за ними, и тогда он совсем растерялся.
Не зная, как поступить и что сказать, молча, протянул руку, чтобы пожать её протянутую для знакомства, и… впервые услышал её, не прерываемый болью и стонами, чистый,   звонкий   голос:
- Здравствуйте,   я  Аня., - первой назвала она себя.   А, вас я очень хорошо запомнила…
 Спохватившись, что ведёт себя не очень вежливо по отношению к  даме, Эрвин, чуть заикаясь, представился - а, меня зовут Эрвин… Эрвин  Рольф! - Простите мою неловкость я… честно признаться, растерялся… а, увидев на её, ещё несколько бледноватых щеках, две милые ямочки, впал в ужас: Main Got, что я несу! Что я несу!! – чуть не закричал он. Да меня надо четвертовать!
…А, она, казалось, не замечала его состояния и продолжала - я очень вам благодарна за помощь… Эрвин! – и чуть покраснела. Если бы не  вы  и тот мужчина, я не знаю, что бы со   мной было.
И столько благодарности было в её словах и взгляде, что Эрвин постепенно стал приходить в себя. Он даже насмелился взглянуть на неё, но опять засмущавшись, быстро отвёл взгляд, а чтобы выйти из неловкого положения, в котором он чувствовал себя, и не стоять  столбом,  решился  предложить  ей:
- Пойдёмте, присядем на эту конструкцию, по ошибке названную диваном, и хотел показать на него рукой, но рука была занята позабытым им, букетом.
- Ох, простите! Это вам! – и он, покраснев, сконфуженно подал  ей цветы.
- Какой прекрасный букет… Спасибо!
 
*    *    *
Он стал приходить к ней каждый день, принося то букет цветов, то коробку конфет. Рассказывал о себе, интересовался её жизнью и, конечно же, интересовался здоровьем её ребёнка. Она не сердилась на него за ежедневные посещения  и  постепенно  их  встречи  переросли  в  настоящую  дружбу.
А её муж, всё не приходил!
 Эрвин терзался непониманием, но прямо спросить Аню, почему не приходит муж, стеснялся, да и воспитание не позволяло – как можно лезть в чужую жизнь без разрешения. Если Аня захочет, оправдывал он свою нерешительность, то сама расскажет о своей жизни.
Но была и тайная мысль – пусть всё будет так, как есть сейчас. Он радовался каждой минуте встречи с ней, он наслаждался возможностью заглянуть в её глаза, увидеть милые ямочки на щеках и вообще, он был безмерно счастлив.
И только одна мысль нет-нет, да нарушала  это счастье – вдруг появится её муж! Вдруг он появится? Эрвин настолько стал эгоистом, оберегая свою неожиданную любовь, что даже подумывал, пусть её муж умрёт, пусть так случится, что она окажется матерью-одиночкой,    но только будет моей!
Её не выписывали почти неделю. Врачи решили подержать её ребёнка некоторое время под наблюдением. В одно из своих посещений, он неожиданно встретился с её родителями, и Аня познакомила их. Потом он встречался с ними ещё пару раз. Они ему понравились, а вот, как восприняли они дружбу своей дочери с ним, Аня не говорила, а он не насмеливался её спросить.
Зато его ежедневные просьбы отпустить на часок-другой  с работы, насторожили дядю Вилли и тётю. Эрвин прекрасно это чувствовал и ждал серьёзного разговора. Он ожидал, что дядя, с всегдашней своей напористостью, насядет на него прямо в салоне, но был удивлён безмерно, когда на третий или четвёртый вечер он, вернувшись часов в девять от Ани, застал тётю Эльзу и дядю Вилли сидящими в зале с серьёзным выражением на лицах.
- Эрвин, нам нужно с тобой очень серьёзно поговорить! - начала первой тётя. Твой дядя сказал мне, что ты стал часто, то есть ежедневно, манкировать своими обязанностями в автосалоне. Я и сама стала замечать, что ты, в последнее время, очень изменился. – Не скажешь ли ты, мой мальчик, что произошло в твоей жизни? Ты ведь знаешь, мы тебя любим, как своего сына и нам больно чувствовать, что ты, что-то скрываешь от нас. Твои родители доверили нам заботиться о тебе, так, пожалуйста, не ставь нас в неловкое положение.
Эрвин, не знал, что ответить на обращение к нему, таким достойным людям. Лгать ему не хотелось, а говорить правду… Собственно, какую правду? Он ещё и сам не очень-то разобрался, что с ним происходит. Да, ему очень нравится Аня. Он её безмерно любит. Он и часа не может прожить, чтобы не повидать её, а она? Что думает  и чувствует она, потом… где её муж? Он ни разу не пришёл в больницу - во всяком случае, Эрвин ни разу не встретился с ним, хотя приходил к Анне в различное время. Он, что - отец невидимка? Или, Аня – мать-одиночка? Непонятно! А спросить у неё, прямо в лоб, Эрвин считал некорректным действом.
Она, такая нежная и ранимая, и такая… красивая-красивая, что у Эрвина от одного воспоминания о ней, замирало сердце, могла обидеться на него и послать к чёрту и, конечно же, будет, права. Так считал,  и так думал Эрвин…
 Вот и попробуй всё это объяснить чужим, ну, не совсем конечно чужим, людям, когда и сам ещё ни в чём не разобрался.
Пауза затягивалась. Дядя Вилли даже про трубку свою забыл, и она лишь дымила в его руке, так напряжённо он ожидал ответа от Эрвина. А тётя Эльза, ожидая от него разъяснений, лишь  покачивала  головой,  словно говоря  -  Ах,  Эрвин,  Эрвин!
И, он решился. Он всё им рассказал - и, о своих чувствах к  Анне, и о самой Анне, во всяком случае, всё, что успел узнать о ней, с её слов, конечно.
В огромной зале повисла тишина, лишь одинокая муха, попавшаяся  на липкую ленту, одиноко, с перерывами, зуммерила.
Родственники, услышав его откровения, наверное, переваривали новость, так думал Эрвин, посматривая то на одного, то на другого в ожидании их мнения обо всём, что происходит с ним. И это, действительно, было так. Его родственники, с задумчивым видом,  долго молчали.
- Даа… заварил ты кашу, - наконец отреагировал дядя Вилли. Не сразу и разберёшься, - и начал с усилием раскуривать свою, почти потухшую трубочку.
А тётя Эльза, молчала. Долго молчала. Эрвин с тревогой ожидал её слов. В этом доме все важные семейные, и не только семейные, дела решала она. Она была последней инстанцией, третейским судьёй -  как она решит, так и должно было быть исполнено. Даже дядя не осмеливался ей перечить, а что уж говорить обо мне, думал Эрвин, обо мне, живущем в их доме на правах родственника и родственника, не  очень-то  близкого.  Что-то  она  решит?  –  обеспокоенно  думал  он…
По-видимому, она, действительно, пришла к какому-то решению. Это было видно по её, устремлённому на Эрвина, оценивающему взгляду. И своим поведением,  и  внимательным  взглядом  она,  казалось,  хотела  сказать,  что пришло время для серьёзного разговора, и он не ошибся.
Тётя, смотря прямо в глаза Эрвина, заговорила - Эрвин, ты знаешь, нам не безразлична твоя судьба и то, как ты ею распорядишься, окажет влияние и на нас: на меня – твою тётю и на твоего дядю. Поэтому, мальчик мой, выслушай  мой совет с должным вниманием и, если тебе он покажется не совсем приемлемым, что ж, мы поймём тебя, и не будем настаивать на следовании ему. Мы дадим тебе возможность решить свою судьбу так, как ты посчитаешь правильным для себя. Но выслушать нас ты должен. Плохого      совета мы тебе не дадим, потому как, у нас уже есть кой-какой жизненный опыт.
- Тётя, дядя! Я глубоко вас уважаю и, конечно же, готов выслушать вас. Тем более, что знаю, вы никогда не дадите мне плохого совета. Я в этом не один  раз  убеждался.  Вы  же  для  меня  как  отец  и  мать,  поверьте  мне.
- Спасибо, Эрвин! – отозвалась на его слова тётя и глаза её увлажнились.
- Молодец! – подытожил дядя Вилли, пожимая руку Эрвина. Ты, говоришь и поступаешь, как зрелый муж! Я доволен тобой и горжусь своим племянником.
Совет тёти состоял в том, что Эрвин, должен ближе познакомиться с девушкой, узнать всё о её родных, а также, где же, всё-таки, её муж и, главное, не торопиться, чтобы этим не совершить роковую ошибку. В заключение, тётя, подняв на него любящий взгляд, с нескрываемым волнением  произнесла:
- Эрвин, я надеюсь на твой здравый рассудок, и, знаешь, я мечтала, что уж тут скрывать, что ты приведёшь к нам в дом приличную девушку, без ребёнка и из нашей среды, - глаза тёти Эльзы увлажнились, - но Богу видней. Поэтому, раз уж так получилось, что твоя любовь упала на эту загадочную женщину, пусть свершится то, что должно свершиться.  И не нам изменять предначертания  Всевышнего! Аминь!  –  и  тётя,  осенила  его  крестом.
- Спасибо, тётя! Я никогда не забуду вашего тёплого отношения ко мне, - ответил с глубокой благодарностью Эрвин и поцеловал её в щеку.
 На этом «Семейный Совет» в доме тёти Эльзы закончился и все разошлись по своим комнатам.
 
Глава  третья
   АНЯ
 Она знала,  родители любят её и в любом случае, чтобы ни случилось с ней, помогут не только советом, но и делом. Она стала чаще выходить на улицу, чтобы пройтись и подышать свежим воздухом. Хотя, какой сейчас в Москве воздух. Одно название. Новый год они решили встретить на даче, расположенной почти на берегу речки Сходня, неподалёку от садового участка. Там у них был небольшой деревянный домик из двух комнат и кухни. Аня, сколько себя помнит, у них всегда был этот домик, доставшийся им в наследство от бабушки с дедушкой. И, если родители проводили свой летний отпуск на даче, а это, практически, было всегда, Аня с соседскими ребятишками целыми днями пропадала на берегу безымянной речушки. Сейчас, зимой, там тоже было красиво. Всё вокруг белое и чистое, не то, что в Москве и Аня с радостью согласилась на предложение родителей.
На четвёртый или пятый день после встречи Нового, две тысячи второго года, родители собрались возвращаться в Москву, а Аня решила остаться здесь, пожить ещё немного на природе. Родители сначала отговаривали её, а потом, подумав, согласились, но с условием, что она останется здесь не более, чем на месяц. И ещё попросили: в любом случае звонить им не менее одного раза в неделю.
Аня наслаждалась одиночеством. Вечерами читала книги, смотрела сериалы по телику, а днём бродила по округе до изнеможения. За этот месяц, проведённый на свежем воздухе, она окрепла и даже набрала вес. Её щеки покрылись румянцем и на них появились две премиленькие ямочки. Аня, смотря на себя в зеркало, решила, что они, между прочим, очень даже идут ей, придавая её                 лицу, несколько шаловливый, девчоночий вид. И это ей понравилось!
Беременность проходила вполне нормально и, смотря на начавший округляться животик, Аня счастливо улыбалась. Иногда, во сне, она видела Бореньку и говорила с ним о всяком разном, но однажды… он появился перед ней очень радостным и сказал - Бог решил простить ему старые грехи - грехи, которые преследовали его семью, и его сын, рождённый Аней, освобождается от наказания. Аня спросила - от какого наказания? Но Боря, ласково посмотрев на неё, промолчал, а затем и вовсе исчез из её сна.
Утром, проснувшись, она, вспоминая его слова, не могла понять, о каких, таких грехах он говорил ей и почему Бог должен прощать его. Чтобы всё это значило, задавала  она  себе  вопрос?  Но ответ не находился.  Она ещё  немного поломала голову над тем, что сказал ей Боренька но, так и не придя ни к какому выводу, увлечённая новым, интересным романом, благополучно забыла свой сон. За книгой пролетел короткий, зимний день.
Но, на следующую ночь Боря опять появился перед ней. Он был чем-то очень расстроен и неохотно отвечал на её вопросы. Ластясь к нему и целуя, она смогла растормошить мужа. И он признался ей, что  грустен и расстроен потому, что знает - она выйдет замуж за наследника того человека, из-за  которого  пал на его семью этот грех. И за этот грех Бог наказывал их, поколение за поколением. На, что Аня сказала, что никто не может знать, как сложится судьба человека, а  Боря ответил - «Бог всё знает и ни одна пылинка не упадёт  на  человека,  если  Он  не  захочет  этого!»  Поверь,  он  простил  меня!
Аня немного подумала, а потом решила – Боре виднее!.. Потом, несколько ночей подряд, он не приходил к ней во сне,  и она уже стала привыкать, что его подолгу не бывает. У неё  даже как-то мелькнула мысль, что он постепенно приучает её к своему отсутствию. Ну, что же, решила она, значит так  надо. Боря  знает,  что  делает.  Он всегда был серьёзным  и  умным.
Теперь, ложась спать, она уже не настраивала себя на встречу с ним, а просто засыпала и спала крепким молодым сном, без всяких сновидений.
 
*    *    *
Отбыть из деревенского райского уголка в Москву, Аня решила на следующей неделе, на "Валентинов день. Ближе к полудню она сходила на почту и отправила родителям телеграмму о дне своего возвращения домой.
Возвращаясь потихоньку по узкой улочке посёлка, она увидела двух соседок, которые, жестикулируя руками, вели оживлённый разговор. И, не дойдя до них ещё метров пятнадцать-двадцать,  расслышала, как одна из женщин, говорила:
... Нет, ты только подумай, Филипповна, Тамарку опять обокрали. Вот, не везёт   бедолаге! Уже третий раз за месяц! Кто к ней привязался?
- И, фто? - шепелявя, перебила её, Филипповна. Подумаеф, украли два батона варёной колбасы и килограмм конфетов! Не обеднеет! К нам приехала, почитай, голая да босая, а тут, смотри-ка ты, ходит по посёлку вся расфуфыренная, вся из себя... При встрече даже не поздорофкается!.. То же, мне, цаца маринованная!
- Ань, ты слышала? - обратилась к ней, повернувшись расплывшимся корпусом, первая, и взяла за рукав, - про наш супермаркет слышала, или не слышала?
-  Нет,  не  слышала...
 Как же её звать-то, эту упитанную болтушку?  -  попыталась вспомнить Аня и не смогла. - Вот, чёрт, как-то даже неудобно, соседка ведь!..
- Ты, Ань, представляешь, - продолжила скороговоркой тараторить та, - замки целые, пломбы целые, на окнах решётки толстенные, у задней двери волкодав, а супермаркет обчистили в который раз. Ну… подчистую обчистили, всё забрали, как есть!
- Да, не балабонь ты, почём зря! Ты, Аня, её не слушай. Вжяли-то шамую…малость.
Перед глазами Ани предстал их, так называемый, супермаркет "ВАЛЕНТИНА": домик в одну комнатушку, шесть на четыре, и полки вдоль двух стен с различным товаром - начиная с мыло-моющего и кончая, колбасой с хлебом…. и, конечно же, обязательная, подсобка, в виде небольшой кладовки.
Тоже мне "Супермаркет", поморщилась Аня - обыкновенный сельский магазинчик смешанных товаров. Ох, как любят  некоторые  наши  люди  пустить  пыль  в  глаза,  то  название  какое-нибудь заковыристое придумают, какого и в жизни не существует, то наденут на себя модные джинсы, да туфли тысячи за три и выступают нос задравши,  а  у  самого  куска  хлеба  нет  на  обед.  Ну, люди!  Ну, человеки!
- Ань, ты, что, не слушаешь меня? - тронула её за плечо говорливая соседка.
- А?.. Ох, простите, я задумалась... вспоминала, чем торгует наш магазинчик.
…Так, на чём я остановилась? – продолжила соседка. Ах, да, вспомнила... теперь, значит, в магазине засаду устроят... прямо внутри магазина два милиционера ночевать будут. Как только воры туда залезут, так их сразу, за шиворот, и-и... в КПЗ! Заберут их голубчиков, и посадят, чтоб не воровали.
- Да, ты то, откуда фсё жнаешь, балаболка? Прямо так тебе и доложили. И не милиционеры там будут сидеть, а полицейские… отшталый ты человек.
- И, ничего не балаболка, - возмутилась та, и продолжила, - я подслушала, как её сын,    Петька,  моему Генке хвастался позавчера вечером.
Аня вспомнила: и Петьку – угрястого, четырнадцатилетнего сына хозяйки Супермаркета и Генку и даже, как зовут эту болтушку. Господи! Да, ведь Степановна она... Сте-па-нов-на!..
Не дослушав до конца разговор соседок, Аня попрощалась и потихоньку отправилась к себе. Вечером, сидя у телевизора, она, чтобы дать работу своим мозгам стала рассуждать: интересно, поймают или нет этих воров? И, почему они берут только продукты? Налёт бомжей, что ли? Не похоже... Их в нашем посёлке "Днём с огнём не отыскать" Тогда, кто?.. И, странно, все-таки - все запоры на месте, собака не лает, а  товар  исчезает... Не волшебство  же, в самом-то деле здесь! Может, это сама хозяйка, Валентина, так пыль в глаза пускает, на всякий там, случай? Ах, ах, меня обворовывают, я терплю убытки, бедная я, бедная! Пожалейте люди добрые меня!
Порассуждав, таким образом, Аня решила попробовать себя на сыщицкой стезе.  А, почему бы и нет! - размечталась она, - вот возьму и раскрою "Ограбление Века!".   А, то, куда не кинь, всюду засилье мужиков, кроме старушки, Марпл, конечно. А, тут, нате вам, пожалуйста - "Великий и непревзойдённый сыщик, Анна Ильинична  Соколова!" Несмотря на женское содержание  её тела и души - сыщик всех времён и народов. Уу-р-а-а, господа! И, ещё раз, Ура!
Ане так понравились её мечты, что она даже рассмеялась от удовольствия, а затем, посерьёзнев, сказала себе самой - "А, правда, почему бы, да не сходить завтра, да не посмотреть, что и как?..»
Приняв такое «Глобальное» решение, она разобрала постель и легла спать. Всю ночь ей снились погони, стрельба, и однажды её даже ранило в руку. Рука так ныла, так ныла от боли, что Аня проснулась. А, проснувшись, поняла – никто её не ранил, никаких погонь со стрельбой не было, а только было неудобное положение руки – вот она и заныла.
Нет, ну надо же, подумала она, что только не   приснится   во   сне!..   И опять уснула   крепким сном молодости.
Утром она проспала. На будильнике было уже половина девятого. Ого!- спохватилась она, пора бежать реализовывать свою мечту.
Наскоро перекусив чашкой растворимого кофе и бутербродом с маслом, она помчалась в супермаркет на своё первое, сложное «Сыщицкое дело»!.. Она не один раз ходила в магазин за продуктами, и ничего нового увидеть не надеялась. Так и оказалось: полки с товаром, пара покупателей да десяток мух летающих под потолком. Совсем не так, как у Владимира Маяковского в  поэме  -  «Хорошо».  Как  там?  Ааа… -  «Окна  разинув,  стоят  магазины. В окнах продукты: вина, фрукты. От мух кисея. Сыры не засижены. Лампы сияют. «Цены снижены». Стала оперяться моя кооперация…» Смотри-ка ты, помню ещё стихи певца Революции, похвалила она себя, и улыбка самодовольства легла на её лицо.
Аня обошла, на всякий случай, вокруг магазина. Те же двери, те же решётки на окнах и та же собака - то ли дворняжка, то ли овчарка, а может быть, всё вместе.
Она не очень-то разбиралась в породах собак. Знала только, что есть – дворняжки, овчарки и эти, как их… ну, что в сказке про Буратино. Господи, да у Мальвины же, стриженные такие и  кудрявые… - пудели, наконец-то, вспомнила она. Даа, вот,  что  значит,  вовремя  пошевелить  мозгами  -  похвалила  она ещё раз себя, и ей показалось, что у неё нос чуть задрался кверху, морковкой. А, представив себе свой нос морковкой, она рассмеялась.
Ничего не обнаружив примечательного снаружи, она решила сделать второй заход внутрь магазина. Может там, что-нибудь раскопаю? Нет, всё было тоже, также и на прежних местах! Ничего нового не появилось у неё перед глазами.
Аня, чтобы ничего плохого про неё не подумали, вроде – ничего не покупает, а всё, что-то высматривает - купила небольшой кусочек сыра. Она очень любила сыр, особенно – «Костромской». И, загрустив, что у неё ничего не получилось в сыщицком деле, ну, совершенно ничего, и что, оказывается, сыщик она никакой, поплелась домой, в свою «Избушку на курьих     ножках», как в шутку она называла своё жильё.
То же, мне, сыщик! – укорила она себя, и надула полненькие, розовые губки. Тебе не воровские дела распутывать, а-а… так и не решив, что же делать ей при отсутствии детективных способностей как у Шерлока Холмса или Эркюля Пуаро,  надулась как Сыч, от обиды на себя.
Ну, что ж, не смогла сразу решить головоломку с пропажами в магазине, укорила опять себя Аня, так думай хорошенько.
Умостившись с ногами в кресло, вновь, мысленно стала рисовать себе внутреннее  расположение  Супермаркета  и,  где,  что, находится… Аня, рассуждай логически! – подстегнула она себя… для начала. Давай «Начнём плясать от печки» - как говорят в народе.
И так! - Здание супермаркета. Если верить  словам  старожилов,  то  это  обыкновенный  деревянный сруб из кругляка,  облагороженный листами ДВП и покрашенный…
Далее, как во всяком доме, где живут люди, и долго живут, должен быть погреб. А, чтобы попасть в погреб, должен быть лаз, который закрывается крышкой, а лаз этот расположен в доме… - Так, так, так!.. Какой мы можем сделать вывод, принимая во внимание вышеизложенное? А вывод такой – вор днём, когда магазин откроется, забирается в погреб, а ночью, набрав продуктов, вновь прячется и, на следующий день, при открытии магазина, уходит…
Ну, и нагородила же ты, дурёха, огород - упрекнула она себя. Там же полно народу и Валентина эта, никуда не уходит, целый день там вертится… какой там погреб? Там пройти негде.
«Ход мыслей неверен», - как говорит профессор Неверов в таких случаях, когда хочет поправить студента, полезшего «Не в ту степь». Тогда, как же вор попадает в магазин, выходит оттуда с товаром  и  никто,  совершенно  никто,  его  не  видит?  Он  же  не  невидимка!
Анна, напряги свои извилины! Ты же когда-то была умненькой девочкой. Даа, чуть не забыла!..  Товар-то берётся специфический и понемногу. И плюс ко всему – вор всегда берёт колбасу - любую, конфеты, не обязательно шоколадные и пирожные. Спиртное он не берёт, так? Так. Значит?.. Значит, он сладкоежка! А раз сладкоежка, то значит – он, или ребёнок, или женщина!
Впервые, за всё время её логических раскладок на тему: «Кто же мог воровать, так скрытно?»  забрезжил, хотя и узенький, еле видимый, но лучик света! Первый шаг сделан!.. Молодец! – за отсутствием болельщиков, она была вынуждена похвалить себя сама, а чтобы ещё больше доставить себе удовольствия, ещё и похлопала в ладоши.
Остался последний, не менее важный вопрос: как же он, этот ребёнок или женщина, забирается в магазин? И, когда?.. Вот на вопрос, когда? - наверное, легче всего ответить. Скорее всего, после закрытия магазина на все мыслимые и немыслимые запоры и, естественно, в тёмные безлунные ночи. А, вот, на вопрос, как он, то есть, вор, туда забирается, ответить сложно, но не будем бояться трудностей! – подбодрила себя Аня. Решим! Не зря же я три года училась на архитектора. Должны же мои, хоть и скудные, познания в строительстве на что-то пригодиться.
И, так! Во-первых – стены дома или здания опираются на фундамент.  Во-вторых – между полом и грунтом оставляется просвет… для вентиляции. Баа, до чего же всё до безобразия просто! Заимей небольшую дыру в фундаменте, или  под фундаментом, в которую ты сможешь пролезть и всё! Потом погреб и ты… в магазине! «Гуляй, не хочу! Пей, ешь колбасу и закусывай конфетами!»
Стоп! Стоп! –  Не торопитесь, Анна Ильинична... вы, о злой собаке не забыли? С ней-то как? Её то, куда девать? Она же злая и кусается!  Она же чужого человека не подпустит, а если тот полезет, то она будет брехать, то есть, простите, попросту гавкать… а, она, почему-то, не гавкает… Ба-а, всё очень даже просто! – вдруг пришло решение, и оччень даже простое решение, к Ане. Что вор постоянно умыкает? – Кол-ба-су! Подкорми собачку колбаской, и она станет навечно твоим лучшим другом. При твоём появлении, она даже хвостом начнёт вилять и умильно скалить грозные зубы. Ур-а-а!!!
Аня вскочила с кресла и пошла, и пошла, выделывать коленца танца. У неё получилось что-то среднее между цыганочкой и джигой, или украинским гопаком, а может быть, и то и другое вместе.
На следующее утро, одевшись как можно теплее, вновь ударил мороз градусов под двадцать пять, она пошла в магазин и, отозвав Валентину в сторону, рассказала ход своего расследования. Та, немного поразмышляв, согласилась проверить, и открыла крышку погреба. Спустившись с фонариком вниз,  действительно,  обнаружила  следы  ползания  человека со стороны  собаки  в  погреб.
- Ну, ты, девочка, молодец! – похвалила она Аню и в благодарность,  вручила ей маленькую, двадцатикопеечную шоколадку, сказав – вот тебе Аня Презент за труд!
А, четырнадцатого февраля, в день Святого Валентина, Аня уже ехала домой, в Москву, по которой она, оказывается, очень соскучилась.
 
*    *    *
На второй день после прибытия в Москву, она пошла в женскую консультацию. Врач, осмотрев её, сказала, что с плодом всё в порядке, но необходимо ежемесячно приходить на консультацию, а не тогда, когда вздумается. Что это за дело - выговорила она Ане - никакой дисциплины у вас, мамаша, нет. Нельзя же, в самом-то деле, так безответственно относиться к будущему ребёнку.
 Аня согласно кивала головой на замечания старой врачихи и всё ждала, когда же та перестанет читать ей мораль. Она считала, что это её, и только её дело, ходить на консультации или нет? И пусть эта врачиха сколько угодно брюзжит, она будет поступать так, как посчитает нужным. Она же знает, у неё всё будет хорошо.  Так  чего  же  ноги  сбивать  в  угоду этой,  этой… и, не найдя слова, как назвать старую врачиху, она докончила – зануды!
Вечером, мама, придя с работы, уже от порога, засыпала её вопросами:
- Ну, как, доченька, сходила в консультацию? Что сказали? Всё нормально, отклонений нет?..
- Да, всё хорошо мама. У меня здоровья на двоих хватит. На меня и на Борисика!
- К-к-а-ко-го  Бо-ри-си-ка? – удивлённо смотря на дочь и даже заикаясь, спросила мать. – С тобой всё в порядке? Боря же, Боря же… так и не закончив говорить, она застыла с открытым ртом. А потом, спохватилась. Ну, рассказывай, рассказывай.
- Ты это чего, ма, так испугалась? А-а-а, это ты о Борисике, да? Так я, мама, психически, совершенно здорова. У меня даже справка с печатью есть, мне её в сумасшедшем доме выдали – слегка пошутила Аня. - Ты, мама, не подумай ничего плохого. Знаешь, я решила сына назвать Борей. Твоего внука будут звать – Борис Борисович  Соколов! Ну ,  как?..
Снимая пальто и вешая его на вешалку, чуть успокоенная мать, спросила: «Ань, а всё    же, почему Борис? Почему  не Лена или Даша?»
- Мам, да, ты  что? У  меня  же  сын будет!  Понимаешь, сы-ы-н!
- Ну, а почему, собственно, Борис? Разве мало других, красивых имён?
- В память о Боре, мама! В память о Боре! Ии-и, он просил так назвать своего сына.
- Не вечно же ты, Аня, будешь одна. Однажды тебе встретится человек. Ты, его полюбишь. У вас будет своя семья. А теперь представь себе - твой будущий муж, услышав имя твоего сына и посмотрев на него, приревнует тебя к прошлому. Что тогда? Ему же он напоминать будет, что…
- Мам… ну, мам, если он полюбит меня, то примет и моего сына, независимо, от того,   как его зовут и на кого он похож. Так ведь?..
- Так, то, оно, так, - проговорила мать раздумчиво, - только беспокоюсь я о тебе.
- Ну, что ты, мама, раньше времени панихиду справляешь. Не собираюсь я замуж! – и добавила, - в ближайшем, обозримом, будущем, во всяком случае. Мне ещё родить нужно!..
 
*    *    *
Дни тянулись  за днями, разматываясь как клубок нити. Аня много гуляла по улицам, правда, не уходя далеко от дома. Перезнакомилась со всеми молодыми мамами, вывозящими своих чад на свежий, слегка морозный воздух, а потом, где-то в первой декаде апреля, решила удлинить свой обычный, уже достаточно поднадоевший, маршрут. Захотелось чего-то новенького.
Они жили в девятиэтажном доме, на улице Малышева и она, решила восстановить свой прежний, студенческий путь и сходить в Парк культуры и отдыха – «Кузьминки», а заодно, посмотреть на пруд. Она давно там не была. Последний раз, Аня хорошо это помнит, они с Борей встретились после лекций и поехали в парк вечером, перед самой свадьбой. Они купили её любимое шоколадное мороженое и, сидя на берегу пруда, любовались, закатом…
Что-то погоду я выбрала не очень-то пригодную для гуляния в такую даль, подумала она, уже возвращаясь домой. Аня, мелко перебирая ногами, чтобы не поскользнуться, потихоньку брела по тротуару. С тёмного, свинцового цвета, неба сыпал мелкий снежок и, падая на землю, тут же таял, превращаясь в жидкую кашицу. Было скользко. Ноги разъезжались в разные стороны.
«Я, как та корова на льду», подумала она, но я не трус и домой вернусь жива-здорова,     в  рифму  продекламировала  она  вслух.  Главное,  не  упасть!
Я сильная женщина и нам с тобой, Борисик, дойти до дома – раз плюнуть! Правда, сынок? – обратилась она к нему, представив, что он слушает её и со всем соглашается… - И, посреди её разговора с сыном, она почувствовала, как правая нога, поскользнувшись, поехала в сторону и она, Аня, неудержимо приближается к земле… Я падаю! – мелькнула в голове мысль. Но нам же сынок, нельзя падать, чуть не закричала она! Нам же нельзя падать! Она попыталась хоть за что-то ухватиться руками, но её руки хватали только воздух…
Затем, она почувствовала боль внизу живота и в глазах её, на короткий миг, потемнело от боли. Господи, да, что же это? – взмолилась она и, опираясь  руками  в  мокрый,  раскисший тротуар,  стала  медленно  подниматься. Только бы не выкидыш! – взмолилась она и оглянулась вокруг. - Бывают же в жизни такие ситуации, с обидой в голосе прошептала она – пустая улица, ни одного пешехода вокруг, а я так нуждаюсь в помощи. Чуть не плача, она, опираясь об стену какого-то здания, сделала один шаг, потом другой…
Впереди, метрах в пятидесяти-семидесяти, светилось большими окнами двухэтажное здание салона по продаже автомобилей. Мне бы до него дойти, прислушиваясь к подступавшим болям в животе, уговаривала она себя и, опираясь руками, перебирая ими по стене,  делала один шаг, за ним другой....
Там люди, там телефон! Там, обязательно, помогут! - говорила она себе и сыну. Иначе… Что будет иначе, она старалась не думать и, поддерживая одной рукой живот, а другой, придерживаясь за стену, она всё шла и шла. И лишь когда её пронизывала особо острая боль, она останавливалась, а только боль чуть отступала, она продолжала свой         трудный путь по покрытому слякотью, тротуару.
Когда, и как она вошла в салон, Аня уже не помнила. Сознание почти покинуло её и более-менее ясно, она помнила события только с момента, когда кто-то, она не знает кто, стал забирать её боль на себя, давая ей облегчение. Ане казалось, что этот кто-то, давая её измученному телу возможность, чуть передохнуть от болей, успокаивал её, и  даже, а может  это  привиделось ей, поглаживал её по голове. Да, решила она, это мне показалось в бреду.
Ей, действительно, стало немного легче и боль, внутри неё, стала слабее. Вот тогда-то  она и открыла глаза и увидела того, кто помог ей в эту трудную минуту.
Сбоку, почти у самой её головы, сидел светловолосый, молодой мужчина, скорее юноша, и пристально, как ей показалось, с любовью и участием в голубых глазах, смотрел на   неё. Она ещё, кажется, спросила у него: «Вы,   ангел?»
Не получив ответа, Аня заглянула ему прямо в зрачки – да, это он всё время помогал ей! Но, кто он? И почему он здесь, в этой машине, рядом с ней и почему так смотрит на неё? А потом она увидела, как он неудержимо, по-мальчишески краснеет. Смотри-ка ты, какой! Он ещё, оказывается, и краснеть не разучился! – подумала Аня, а затем, женщина всегда останется женщиной, решила – до чего симпатичный! Наверное, у него девчонок пруд пруди!
И ей даже стало как-то обидно за себя. Вот лежит она перед ним, с большим животом, растерзанная болью… но, додумать не успела. Новый приступ боли скрутил её жгутом, и она опять застонала, пытаясь хоть стоном подавить крик рвущийся из горла, из самого-самого   нутра.
Потом, её привезли в какое-то помещение, и не успела она осмотреться, как новый приступ боли, боли, до потемнения в глазах, разорвал её почти пополам и захватил её меркнущее сознание.
Она совершенно не помнит, кричала она или нет, но затем, боль вдруг отпустила её, а ещё через мгновение, придя в себя, она услышала совсем рядом,  плачь ребёнка.
Аня поняла – она родила! Она стала матерью! Матерью Бориного сына, и совершенно неожиданно, глубоко-глубоко в подсознании возник вопрос - интересно, дождался  окончания родов, тот, светловолосый, что сидел рядом с ней и забирал её боль?
 
Глава  четвёртая
 ЭРВИН+АНЯ
Из роддома Аню выписывали шестнадцатого и Эрвин, заранее отпросившись у дяди, помчался покупать цветы. Хорошие цветы. Ему повезло только в третьем цветочном магазине на проспекте Вернадского. Там ему подобрали изумительные, свежие розы разных цветов и обернули красивой лентой поверх блестящей плёнки. А затем, он ещё заехал в супермаркет и купил три больших коробки шоколадных конфет для медсестёр и нянечек - так посоветовали ему бывалые папаши, не один раз побывавшие в сходной ситуации.
Всё это стоило уйму денег, но для Ани, моей Ани, как втайне мечтал он, ему ничего не жаль. Тем более, что с его заработками и отложенными накоплениями…
Когда Эрвин подъехал к роддому, Анины родители уже были там. Поздоровавшись с Ильёй Романовичем за руку, а с будущей тёщей, как он в глубине души надеялся, кивком головы, он остановился у самой лестницы и стал ждать. Минут через десять Аня вышла с Борисиком на руках. Он был завёрнут в белый, кружевной «конверт» и перевязан голубой шёлковой лентой. Лицо Ани осветилось счастливой улыбкой, когда она увидела встречающих её родителей и Эрвина.
Не успели родители шевельнуться, как Эрвин взбежал по ступеням к Анне, держа в одной руке цветы, а в другой коробки с конфетами. Он быстренько сунул конфеты медсёстрам, за что они неимоверно наградили его, сказав - ваш Борисик, папаша, ну, точная копия вы! Так похож, так похож!
Затем, он потянулся за ребёнком, одновременно протягивая Ане цветы.
Подошли родители и начались, как всегда бывает в таких случаях – «ахи и охи» и сюсюканья с ребёнком, который уже был на руках у Эрвина.
Аня отдала ребёнка ему в руки, нисколько не задумываясь. Она чувствовала, Эрвин не причинит вреда её ребёнку и в случае чего, будет защищать его, даже ценой своей собственной жизни.
Когда все разместились в машине, Эрвин передал Борисика в руки бабушке. Он видел, она прямо таки готова выхватить из его рук ребёнка. Наконец-то, получив «желанное», она от удовольствия, даже зарделась. По прибытии домой, устроили небольшой праздник, с обязательными  поздравлениями и  любованием  младенца.
Эрвин видел Борисика третий раз, два из них в роддоме, и всё удивлялся таким неимоверным сходством ребёнка с собой маленьким, которого он помнил по  своим детским фотографиям. Со светленькими волосёнками на голове и большими, голубыми глазёнками, он был точной копией Эрвина. Родители Ани тоже, нет-нет, да бросали исподтишка взгляд то на него, то на ребёнка. Эрвин чувствовал, они хотели бы задать законный вопрос - откуда ты, так неожиданно появился в нашей жизни? Может, вы с Аней давно знакомы и этот ребёнок плод вашей любви? Хотя нет, это невозможно по той простой причине, что их Аня скромная, каких поискать, целомудренная девушка.
Эрвин и сам, не меньше её родителей, был ошеломлён таким внешним сходством, и только Аня, кажется, ничего удивительного в этом не находила. Казалось, она знала секрет этого сходства и втихомолку, про себя, поглядывая то на родителей, то на него, Эрвина, наслаждалась их недоумением…
Впоследствии, когда они уже поженятся, и он усыновит Борисика, Аня расскажет о своих снах и о том, что она была предупреждена Борей о его, Эрвина, появлении в её жизни и, что её Борисик и он, наследники… только чего – она так и не поняла! И сколько она не пыталась разгадать эту тайну, говорила она – ей     это не            удалось и, наверное, никогда не удастся.
Пока сидели за праздничным столом, Аня пару раз убегала в свою комнату к сыну, лежащему в детской кроватке, купленной Эрвином. Родители её, особенно Надежда Юрьевна, долго не соглашались брать от него что-либо, но по настоянию Ани, смирились. Вообще-то, Эрвину не очень-то нравилось, что Аня принимает его как своего давнего друга и смотрит на него, как на друга, но пока он ничего изменить в их отношениях, не мог. Он надеялся на время. Втайне, лёжа ночью у себя в комнате, он мечтал, как обнимет её, приласкает…
- Эрвин, ты о чём задумался? - поинтересовалась Аня, удивлённая его молчанием.
- Так. Ни о чём, - и помолчав, добавил, -  просто задумался... бывает же такое.
- Эрвин, ты меня не обманешь! Колись! Просто так ничего не бывает.
- Ну, хорошо… - и он увидел, как родители её повернули головы в его сторону. Я вот о чём подумал, чуть помедлив начал он, - ты, сейчас, в академическом  отпуске,  верно?  И  ты  можешь  заниматься  сыном,  верно?
- Даа...
- Через четыре месяца нужно будет приступить к учёбе. С кем останется сын?
- С нами! - почти хором воскликнули Надежда Юрьевна и Илья Романович.
- Вы же работаете! Вам некогда будет заниматься внуком, да и тяжело.
- Ну и что! Я уволюсь. Мы с Ильёй Романовичем уже обсуждали этот вопрос и приняли решение. Так, что, никаких затруднений, я буду домохозяйкой…
- Постойте, постойте! Не рано ли вы завели этот разговор? Прежде, у меня спросите, что по этому поводу думаю я! – загорячилась, Аня. - Эрвин, тебе-то какое до этого дело?  Ты,  что о себе возомнил! Ты только друг, и не более того, а это наше внутреннее семейное дело!
- Простите! Я, думал… - В общем…, я надеялся, что… раз я… твой… друг, то могу    принять участие в решении твоей и Борисика, судьбе.
-  Вот  именно,  только  друг  и  ничего  более.  Друг, понял!  Но  не…
Эрвин не дал ей закончить. Он побоялся, что в запальчивости, она наговорит лишнего и тогда, тогда назад ничего уже не вернёшь.
- Простите, - поднялся он из-за стола. Мне давно пора уже быть на работе. Я, и так задержался на непозволительно долгое время!
 
*    *    *
Аня, зачем ты так? – попеняла ей мать после ухода Эрвина. Обидела ни за что, ни про что хорошего человека, друга. Он же, наверное, хотел что-то предложить…
- Мама, - и сама расстроенная неожиданным уходом Эрвина, начала Аня, - ну, я не    хотела его обидеть. Он хороший, но… понимаешь…
-  Понимаю, Аня.  Но, ты его не любишь!  Так?  Или я ошибаюсь?
- Мам, мы с ним знакомы всего то, ничего. - Какая любовь?..
- А, он тебя любит! Мне даже удивительно. У него любовь с первого взгляда, что ли? Он, как тот принц… из сказки про «Золушку», помнишь сказку?
- Так это только в книжках, да сказках… - протянула Аня. А в жизни… такого не бывает!
- Не скажи, дочка, не скажи! Иногда, жизнь такое коленце завернёт. Не успеешь оглянуться, как уже попал в «капкан безумной любви!»
- Ну,  ты  даёшь,  ма!  – рассмеялась Аня.  Эрвин-то здесь, причём?
- А при, том! Ты, что, совсем слепая? Ничего не видишь? Да он готов на тебя, как на     икону молиться! Дурочка  ты,  доча, ненормальная дурочка!
-Ма-ма-а!!!
- Что, мама! Я, Слава Богу, жизнь повидала и разбираюсь в ней, лучше тебя! Не отталкивай Эрвина. Подумай о своём будущем, дочка, чем он не муж.
- Во-первых, мам – я совсем недавно похоронила любимого мужа. Во-вторых, у меня на руках крохотулечка, сын. Мне ли думать о каком-то там, замужестве!
- Тебе, дочка, тебе! Не век же ты будешь «куковать» одна с ребёнком на руках. Ему нужен отец. Так, что, подумай ещё раз хорошенько, дочь!.. А, Эрвин?.. Эрвин нам, мне и твоему отцу, очень понравился! Он хороший человек.
- Мама! Давай отложим этот разговор на потом. Я только выписалась из больницы  и,  Борисик,  слышишь,  заплакал,  мне  к  нему  надо  бежать.
- Но, ты, всё-таки подумай Аня над моими словами. Мы с отцом, тебе ничего дурного не желаем и, закончив разговор, Надежда Юрьевна ушла в кухню.
Перепеленав и покормив сына, Аня уложила его в колыбель и, покачивая её, задумалась над словами, сказанными матерью. С одной стороны, мама права - если рассуждать здраво, то ей, одной, в такое сложное время, ребёнка не вырастить. Сколько смогут, родители, конечно, будут помогать ей, а потом? Как она будет справляться одна – без образования, без работы?! Вот она, «правда» жизни! А, с другой стороны? С другой стороны – как можно выйти замуж без любви, даже за такого прекрасного, по словам мамы, человека, как Эрвин?
А, действительно, любит ли он меня? – спросила Аня у самой себя. Наверное. Она же не совсем уж непроходимая дурочка, чтобы не замечать какими глазами он на неё смотрит. Так на неё даже Борис не смотрел!.. Ладно! – решила Аня, поживём, увидим. Если любит,   подождёт.
С того приснопамятного дня, Эрвин исчез из её жизни, как говорят - «О нём не было ни слуху, ни духу». Занимаясь сыном, Аня, нет-нет, да вспоминала его, а он вот уже дней шесть, не подавал о себе вестей.
Ни звонка, ни самого! – стала, как-то непроизвольно, обижаться она. Что, неужели тяжело набрать номер телефона и спросить – как, мол, ты там с ребёнком справляешься? Так нет! Гордость у него, видите ли! -  рассуждая так, она сердито хмурила лоб.
Аня понимала, конечно, что она сама виновата в сложившейся ситуации, но, спрашивала она себя, - я не женщина, что ли? Могут, в конце-концов, у меня быть маленькие женские причуды? - и, тут же, отвечала, - могут, могут! А, потом, вздохнув, добавляла, я по нему      соскучилась!..
На седьмой день, когда Аня совсем уж извелась, ожидая вестей от Эрвина, раздался длинный, настойчивый звонок межгорода. Дома, кроме Ани, никого не было и, она, беря трубку громко звонившего телефона, подумала, интересно, кто это звонит, а услышав голос Эрвина, она, так обрадовалась, что от счастья слышать его голос, даже сердце в груди  затрепыхалось.
- Алло, Эрвин, это ты? – зачастила она, - ты, куда пропал так надолго? У тебя всё в порядке? - И, чуть не выдала себя словами: «Я по тебе так скучаю»,  но  вовремя  остановилась,  сказав  себе  -  ещё  чего,  не  дождёшься.
- Да, да, у меня всё хорошо! Извини, что не успел тебя предупредить! Я в Германии. Пришлось срочно выехать, ночью…  - Пробуду ещё дней десять…
-  Как, в Германии?..  Почему, в Германии?  У тебя неприятности?
- Нет-нет, что ты! Не беспокойся! Это… командировка по работе.
Сердце Ани перестало бешено колотиться в груди, поуспокоилось, а когда она услышала на прощание от Эрвина – «Я тебя люблю!», оно вновь затрепыхалось в груди, как пойманная птичка.
Услышав его слова, поняв их смысл, она перевела дыхание и в ответ лишь прошептала, - я знаю, Эрвин, приезжай скорее…
Целый день у неё было прекрасное настроение и Аня, мурлыкая под нос незамысловатый мотивчик, переделала кучу бесконечных, домашних дел. Вот, как много значат для женщины красивые и, главное, вовремя сказанные слова! - подумала она в конце уборки, нанося последние мазки в убранстве квартиры.
И, совсем не подумала она о том, что красивыми и вовремя сказанными могут быть лишь те слова, которых ждут и которые надеются услышать! В противном случае – это, как оскомина на зубах! Говоривший их, может получить в ответ лишь – «Ну, ты достал(а) меня!», или ещё чего похуже.
 
*    *    *
Вернувшись из командировки, Эрвин, даже не поговорив, как следует с дядей и тётей,  привёл себя в порядок после дороги и помчался к Ане. Он так соскучился по ней, что, как говорят у русских - «Спасу нет!» А, увидев её в открытых дверях в лёгком домашнем халатике, с широко раскрытыми глазами и, такую,  такую… красивую,  такую желанную, что не
удержался и, сжав её в объятиях, стал целовать лицо, губы, глаза…
В  этот, столь   эмоциональный для них момент, из комнаты Ани донёсся  обиженный плачь  проснувшегося Бори…
 - Подожди, - прошептала она, задохнувшись от поцелуев,  отпусти! Слышишь, Боря плачет! - и попыталась отстраниться от Эрвина. А, он, ещё на какое-то краткое мгновение, крепко прижал  к себе   любимую,  и   лишь затем,  медленно, с  неохотой  разжал руки.
- Раздевайся, - только успела сказать она и, как птичка-синичка, упорхнула.
Сняв полупальто, он пошёл в комнату Ани, чтобы посмотреть на ребёнка…но, в ту же минуту услышал, строгое – не входи! Сначала руки помой!
Аня сидела на стуле и кормила ребёнка. Он, обхватив её полную грудь маленькими, пухлыми ручонками, смешно чмокал губами. Они, мать и её ребёнок, были чем-то похожи на картину «Мадонна, кормящая младенца», виденную им два года назад в Третьяковской галерее. И сейчас, как и тогда, Эрвин был поражён тем чувством, которое вызвала в нём увиденная, живая картина.
Он стоял, боясь  пошевелиться, и смотрел на них до тех пор, пока Борисик не насытившись, оторвался от груди и, сонно закрыв глаза, засопел, засыпая.
Как прекрасно выглядят они, подумал он, когда животворящая сила жизни, наполняет ребёнка через молоко матери!
Эрвин так расчувствовался, что глаза его увлажнились.
Чтобы скрыть свою, как он думал, слабость, он тихо вышел из комнаты и  направился   в кухню заваривать крепкий чай.
 
*    *    *
Они сидели в кухне, пили чай и разговаривали. Он рассказывал ей о своей, такой неожиданной для него, командировке, а она, немного смущаясь, рассказала, как сердилась на него за его молчание и что, ещё бы немного…  Не закончив говорить, Аня вдруг прижалась к Эрвину и заплакала.
Он обнял её, такие покорные, такие хрупкие плечи и стал нежно целовать её и гладить по голове, при этом говоря ласковые успокаивающие слова. Аня, склонив голову ему на грудь, наслаждалась его голосом, его прикосновениями губ и думала, как давно она не была так счастлива.
Постепенно, то ли от поглаживаний его рук, то ли ещё от чего-то, но она успокоилась. Они тихо сидели так, до тех пор, пока не послышался щелчок дверного замка.
- О, Эрвин, здравствуй! Давненько тебя не было видно, - услышали они голос   Надежды  Юрьевны,  входящей в кухню. –  Где пропадал? Случилось, что?
- Здравствуйте! Аня, наверное, вам говорила, я в командировке был. Сегодня  только  прилетел.  Вот  забежал  вас  проведать,  Как  Ваше  здоровье?
- Спасибо, у меня с Ильёй Романовичем, всё в порядке, а у Ани, сам видишь.  - Ты, расскажи,  дома  хоть смог побывать? Отца с матерью повидал?
- Да, спасибо, Всё нормально! Передают вам привет, очень хотят познакомиться. Вы извините, но мне пора, - проговорил Эрвин, поднимаясь. Я, ещё не отчитался, как следует за свою поездку. Дядя Вилли мне шею, как это… напенит!
Не напенит, а намылит, засмеявшись, поправила его Аня. - Пошли, я провожу тебя, тоже поднялась она. А, выйдя в коридор, прошептала ему на ухо  -  приходи  завтра.  Я  буду  ждать.  Слышишь  Эрвин,  очень  ждать!
Когда за Эрвином закрылась дверь, и она вошла в кухню, мать домывала чашку.
- Что случилось, Аня? И, оглядев дочь, развела руками, Ты, сама не своя.
- Ты о чём, мама? – притворилась дочь, что не поняла вопроса матери.
- Ань, не притворяйся. Я же по твоим, светящимся от счастья глазам вижу, что вы объяснились! Объяснились, да, Ань? Ну, и, Слава Богу, давно пора.
Аня, зардевшись от смущения,  тихо призналась:
- Знаешь, мама, я до сегодняшнего дня не знала, что люблю Эрвина. Только сегодня, когда я увидела его и услышала его голос, я поняла, как скучала без него все эти дни, и как он нужен мне! Я люблю его, мама!
-  Ну,  вот  и  хорошо!  Я  рада  за  тебя  дочка!  Ты  поступила  мудро.
- Спасибо, мама!
 
*    *    *
Прошло три месяца. Жара в Москве стояла неимоверная. Под колёсами автомобилей плавился асфальт. Ходить по тротуарам на каблуках-шпильках было невозможно. Такой жары давно не было. Голуби ходили, раскрыв клювы, а люди облившись потом. Аня старалась выходить на улицу не так часто, и то, вечером, когда, хоть чуть-чуть спадёт дневная жара. Но и вечером, было  так  душно,  что  она  приходила  с  прогулки  вся  мокрая  от  пота.
Тогда-то Эрвин и предложил познакомить её со своими родственниками, объяснив, что у них, даже в самое страшное пекло, прохладно в квартире от постоянно работающих кондиционеров.
Сам Эрвин, продолжал жить у дяди и он, конечно же, хотел, чтобы и Аня, и Борисик жили с ним. Переговорив на эту тему с дядей и тётей и заручившись их согласием, он позвал Аню с собой, как шутя, сказала тётя Эльза, на смотрины.
Когда родственники познакомились с Аней и дядя Вилли показал "козу" Борисику, от которой тот пришёл в совершеннейший восторг и от смеха, и в благодарность, написял дяде Вилли на рубашку, вопрос был однозначно решён - Аня с сыном будет жить у них, сколько захочет.
Эрвин с Аней и Борисиком заняли две комнаты во втором этаже дома семьи Краузе. Тётя Эльза боготворила Борю и, нянчась, не отпускала его с рук. Однажды Аня нечаянно подслушала, как тётя Эльза спросила у своего мужа - Послушай Вилли, так ли уж твой племянник непричастен к появлению этого карапузика на свет? На что дядя Вилли благодушным голосом, ответил - Не знаю, не знаю! Но, чует моё старое сердце - есть в нём наша кровь, есть!
Не дослушав до конца их разговор, Аня ушла в другую комнату и, хотела уж было обидеться, но поразмыслив, решила не обращать внимания на их досужий вымысел. Она-то отлично знала, чей Борисик сын. Он сын Бори старшего. В метрике так и записано - Борис Борисович Соколов. Она, выйдя замуж за Эрвина, станет госпожой Рольф, а Борисик? - и, за- думалась.
Она пока ещё не решила, какую фамилию будет носить её сын. Эрвин, правда, настаивает, чтобы при регистрации брака, Борисика сразу же записали на его фамилию, но... посмотрим, подумаем. Борисик не его сын, будет ли он любить его или, как когда-то сказала мама, имя моего сына будет резать его слух? Будет ли оно неприятно ему напоминать о Борисе, моём первом муже?
Но она и сама, смотря на своего сына, всё более и более убеждалась в несомненном сходстве её сына с Эрвином и ломала над этим голову. Откуда это?  Как так могло получиться?..  Что  за  мистика,  что за каприз природы человеческой в самом-то деле?!
Свадьбу решили сыграть в середине августа, а сейчас, собравшись все вместе в доме дяди Вилли, составляли списки для приглашения на свадьбу. По подсчётам тёти Эльзы и Надежды Юрьевны, набиралось человек семьдесят-семьдесят пять. В общем-то, как выразилась тётя Эльза - "Совсем даже, не плохо!"
Эрвин и Аня в процедуре составления списков участия не принимали, полностью положившись на родителей и родственников. Они занимались Борисиком.
Как-то,  в  один  из  вечеров,  Аня  решила  напомнить  Эрвину  о  его давнем  обещании,   рассказать   о   своём   воинственном   и   строгом   деде:
- Послушай, Эрвин, ты обещал, как только будешь посвободнее, рассказать нам о своём дедушке. Ты, говорил, что он у вас строгий, не забыл?
Её просьбу, тут же поддержал Илья Романович. Он тоже хотел узнать о родственниках Эрвина, побольше. Ни разу не побывав за границей, он хотел услышать о жизни и обычаях другого народа, тем более, что им пришлось породниться.
-  Почему,  забыл?-  пожал  плечами  Эрвин.  Пожалуйста,  хоть  сейчас!
- Ну-ка, ну-ка, Эрвин, посмотрим, что ты за рассказчик! – шутливо  воскликнула Аня. И, чтобы подзадорить его, добавила, - давай, начинай, мы ждём!
Эрвин, приняв позу мыслителя, строго оглядел присутствующих...
Аня, увидев его в таком виде, прыснула в кулак: «Эрвин, не смеши людей! Лучше начинай рассказывать, видишь, все уже расселись и ждут только твоего рассказа»
- А, что собственно рассказывать? - Мой Grossfater, Johan, воевал во Франции, затем, по его рассказу, в России и заметьте себе - не на передовой. Ему, наверное, здорово повезло, во всяком случае, больше, чем другим солдатам. Он, почти всю войну проходил в денщиках у одного армейского гауптмана,  ну... это... у одного капитана-снабженца,  с которым исколесил почти половину Европы...
Последнее место, где он побывал – это Украина. Небольшой, как он сказал, городок… Никополь. Особо он ничего о своей службе не рассказывал, но я помню, как он говорил, что стояли они на постое у каких-то двух женщин, украинок. То ли, свекрови со снохой, то ли ещё как-то, он, дед, не очень-то вдавался в подробности. А рядом с домом, на взгорке, располагался двухэтажный госпиталь. Правда, раньше, ещё до войны, там был этот, как его, Эрвин пощёлкал пальцами, ну, где живут дети без родителей…
- Детский дом, - подсказала Надежда Юрьевна и повторила, - детский дом.
...  Вот,  вот,  -  детский  дом.  -  Ну,  потом,  вы  знаете,  что  произошло…
- А, что произошло? - перебила его Аня. Ты мне этого не рассказывал!
- Ань, ну, ты, как маленькая. Что, произошло? Да, что произошло? – чуть смутившись, упрекнула дочь Надежда Юрьевна. То и произошло…
- Да то произошло, Аня, что немецкая армия стала отступать, а Ваши, наступать!
- Ааа!
…При отступлении, деда ранило в ногу осколком разорвавшегося снаряда, продолжил Эрвин, и он стал инвалидом. Из-за этого его, как это?.. А! Комиссовали и отправили назад, в Германию. С тех пор он стал хромать. Подлечившись, он открыл лавочку и стал торговать одеждой. Потом женился.
Вот, в принципе и всё, что я знаю… да, у деда было много детей, но все, кроме моего отца, почему-то умерли, кто от болезни, кто… ну, по разным причинам. У меня тоже были два брата и сестра, они старше меня, но тоже… сестра умерла от чахотки, а братья -  братья, погибли в автокатастрофе. Их автомашина столкнулась с другой, встречной фурой и они погибли…
 На некоторое время в комнате  воцарилась  тишина,  а  потом,  дядя  Вилли,  вновь  раскурил   свою неизменную трубку и задумчиво сказал: «Что было, то было, и быльём поросло! Слава богу, сейчас мир и, надеюсь, надолго, так ребятки? - и посмотрел на Эрвина  с  Аней.
- Конечно,  дядя  Вилли!  –  одновременно  подтвердили  они.
«Бог – добрый и всепрощающий!» - поддержала мужа тётя Эльза. Не будем забывать об этом и, перекрестившись, добавила: «Прости господи, грехи наши!»
- Аминь! – закончил за всех, дядя Вилли.
 
Конец  романа.

© Copyright: Лев Голубев, 2015

Регистрационный номер №0297211

от 7 июля 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0297211 выдан для произведения: Часть  третья
 
НАСЛЕДНИКИ ПРОШЛОГО
 
 
…Анджей склонился к её лицу:
- Хорошо  ли тебе, панна Александра?
- Хорошо, - ответила она, располагаясь
поудобнее в санях и пряча руки в тёплую, норковую муфту…
      (Г. Сенкевич.  «ПОТОП»).
 
Глава  первая
    АНЯ
… Она приехала из этой чёртовой Тмутаракани  вся разбитая, с опухшими от слёз глазами и покрасневшим, совсем некрасивым носом. Хорошо ещё, что мама согласилась с ней поехать, а то бы ей одной совсем там пропасть от горя. На похоронах она постоянно плакала и сознание её было на пределе. Она всё никак не могла уразуметь, как так могло получиться, что её Боренька, весёлый и такой милый, лежит в гробу и лицо его закрыто чистым полотенцем.
Она попросила, чтобы ей позволили в последний раз поцеловать его, но мама сказала, что не стоит этого делать -  тебе будет больно. Лучше пусть он в твоей памяти останется   таким же, каким ты его помнишь.
Из-за слёз, катящихся по щекам ручьём, приходилось всё время склонять голову, чтобы окружающие  поменьше оглядывались на неё, и потому, всю процедуру похорон она видела как сквозь оконное стекло, омываемое струями осеннего дождя. Но даже в таком состоянии Аня всё искала среди пришедших проводить в последний путь Бореньку,  родителей его и не находила. Она знала их лица по фотографиям, он  часто ей показывал  при встречах в общежитии, и отсутствие его родителей на похоронах, её настораживало, обижало, а порой, и    возмущало.
Почему они не приехали на похороны сына? - не один раз задавала она себе вопрос. - Почему? Какая причина могла помешать им, преодолеть двести-двести пятьдесят километров отделяющих Восточный Казахстан от места гибели  сына?  И не находила  ответа.
Мама, на её вопрос о родителях Бори, в ответ лишь отрицательно качала головой, и скорбно поджав губы, шёпотом отвечала - Аня, ну не знаю, я! – и, после паузы, - потом доченька разберёмся. Не сейчас.
Среди провожающих Борю в последний путь, были только студенты его отряда, декан факультета, да местное Районное руководство. Бориных  товарищей она знала, а некоторых, даже очень хорошо. Все они, или почти все, были на их свадьбе, которую устроили её родители за два дня до отъезда Бори со строительным отрядом…
На какой-то короткий  миг её сознание отключилось и перед ней, как в документальном чёрно-белом кино, пронеслись последние дни их совместной с Борей, жизни… Честно говоря, он был против свадьбы. Он говорил - Мы с тобой, Анютка, зарегистрировали брак? Зарегистрировали! – А что нужно, чтобы быть счастливыми? Любовь, Анютка! Любовь! – Ну, ответь мне, положа руку на сердце, может свадьба что-то изменить в наших отношениях?   Только   хорошенько   подумай,   прежде,   чем   отвечать?
-  Нет,  Боренька!  -  счастливо  улыбаясь,  соглашалась  с  ним,  она.
- Вот видишь. Только любовь, понимаешь, только взаимная любовь скрепляет брак. – Вот и скажи  мне, причём здесь свадьба? – вновь задавал он вопрос. Кому она нужна – мне, тебе? Только родителям, а зачем?..
Она, слушая Борю, соглашалась с его доводами, понимала – да, он прав. А, когда слушала доводы родителей, то тоже понимала – они, по-своему, конечно тоже правы.
Особенно возмущалась мама, даже в запальчивости выдала: «Как это можно отдать замуж единственную дочь и не сделать это, как положено у нормальных людей? Мы что, неандертальцы какие-то?..»
Вот эта, последняя  мамина фраза сломила Борино сопротивление. Посмотрев сначала на Аню, потом на будущую тёщу, произнёс - делайте, как знаете и, махнув рукой, добавил - мои родители на свадьбу не смогут приехать…
Господи, ну какие мысли лезут в голову в минуты просветления, сквозь заглушаемые рыдания, думала она. Зачем? Моего мужа, моего Бореньку сейчас опустят глубоко в землю, засыпят землёй, а я, что мне-то делать, как жить после этого?..
Подняв взор от земли, она увидела, что возле могилы уже никого нет, они с мамой одни и только декан, стоя возле неё, что-то продолжал тихо говорить. Но она ничего не слышала, а только смотрела, как его рот то открывается, то закрывается. А, потом, и он, кажется, выразив ей соболезнование, попрощался и ушёл. И вновь, слёзы ручьём полились из её глаз…
 
*     *    *
В институте уже давно начались занятия, а она всё не могла прийти в себя после похорон. Сидела на лекциях и думала, думала, думала. Видя её отрешённый взгляд в пространство, преподаватели и подруги, вначале, пытались растормошить её вопросами и разными рассказами с шутками и прибаутками. Она что-то отвечала, но смысла задаваемых вопросов не понимала, а потом вновь замыкалась в себе. Промучившись с ней несколько дней они,  поняв тщетность своих усилий,  оставили её в покое. А она, даже не заметила этого.
Всё, что окружало её, не задевало её сознания. Она всем своим видом напоминала сомнамбулу. Дело начинало принимать скверный оборот. Ей грозили или полный провал сессии, или даже отчисление из института. И чтобы этого не произошло, мать с отцом стали уговаривать её взять академический отпуск на год. Она равнодушно выслушала родителей, и также равнодушно дала согласие. Ей было всё равно.
Аня не жила, а лишь существовала. Она часто забывала, встав утром, умыться или расчесаться и могла за целый день не съесть ни крошки. И, если бы мать не усаживала её насильно за стол, не ставила перед ней тарелку с супом или котлетой, не вкладывала  в  руку  ложку,  она,  наверное,  и  не  почувствовала  бы,  что  голодна.
Аня чахла день ото дня и стала похожа на тень. Платья висели на ней, как на вешалке, обвиснув некрасивыми складками, а однажды, она проходила целый день в платье, вывернутом на изнанку, но и этого она не заметила. Аня безмолвно бродила по комнатам ничего не замечая и ничего не чувствуя, или сидела в кресле, опустив голову и вперив взгляд в пол. Продлись такое состояние ещё немного времени, и она, скорее всего, тихо отошла бы в мир иной вслед за погибшим мужем.
Все усилия родителей спасти Аню от депрессии, оставались втуне, и они вынуждены были пригласить на дом психиатра. Поговорив с Аней и осмотрев её, он посоветовал им увезти её куда-нибудь подальше от Москвы, от дома. Ей необходимо сменить обстановку и немедленно, сказал он, покачивая лысой головой..
Вопрос оказался настолько серьёзным, что родители, вначале, даже растерялись. Одному из них приходилось отказаться от работы и заняться только Аней и на какое-то, совершенно неопределённое время, уехать из города.
Но всё изменил счастливый, а может быть и несчастливый случай. Смотря, с какой стороны на него  посмотреть.
Как-то, уже в середине декабря, задумавшись, она стояла у окна и, сквозь наполовину замёрзшее стекло окна увидела во дворе двух резвящихся спаниелей. Время было не до собачьих свадеб, но один из них стал выделывать такое, что Аня, неожиданно для себя, смутилась,  а затем покраснела.
Ей вспомнилось, как они с Борей занимались тем же в постели. А, когда же это было? – вдруг всполошилась она, и попыталась вспомнить, и даже наморщила лоб от попытки вспомнить. Ах, да! – вспыхнула она от смущения. Это же было сразу после свадьбы. Они приехали к ней домой, и мама постелила                      им постель     на двоих в её девичьей комнате…
Вначале было очень больно и она чуть не закричала, но вспомнив, что они в квартире не одни, сжала зубы и  кое-как удержалась от крика. А, вот, во второй раз, она тоже испытала боль, но уже совсем другую, такую, которую ей захотелось испытать ещё раз, о чём она, немного смущаясь, и попросила Борю…
Откуда-то появившаяся мысль, как чёртик из шкатулки, выскочила из подсознания  – это же было два с лишним, почти три месяца назад, а у меня… у меня, уже два раза подряд не было месячных. Боже!.. Неужели я беременна?! Охваченная этой мыслью, она, от слабости и, неожиданно сделанного ею открытия, кое-как добралась до кресла и почти упала в него. И тут, мысли, как в детском калейдоскопе, закружились в её склонившейся головке…
Если она беременна то, как сказать родителям? А вдруг она забыла или, находясь в таком неадекватном состоянии, просто не заметила, что у неё это было. Господи! Господи! -  подскажи, как мне правильно поступить! Что мне делать-то, Господи-и?! И, охваченная тревогой, она, вся съёжившись в кресле, стала думать о своём будущем... Что же предпринять в этой ситуации? Как мне быть-то?
Если она родит, то станет матерью-одиночкой. Родители первое время, конечно, будут помогать ей, не бросят на произвол судьбы, а потом? Что ей делать потом, одной и с ребёнком на руках? Неожиданно в голову полезли мысли об институте. С ним-то, что делать? Совсем бросать, или как?!
Обуреваемая неожиданно нахлынувшими мыслями, она просидела несколько часов, почти не двигаясь в кресле, до самого прихода родителей с работы.
Первой в квартиру вошла мать и, не успев раздеться, бросилась к дочери, а увидев её  потерянное состояние, встревоженным голосом спросила: «Что с тобой, доченька? Тебе  опять  плохо?  Потерпи,  родная,  скоро  мы  с  тобой  уедем.
- Нет, мамочка, нет, - волнение сквозило в голосе Ани. Но мне нужно с тобой очень серьёзно поговорить… очень серьёзно.
- Не пугай меня, кровиночка моя! – и мать, побледнев, схватилась за сердце.
-    Мама, мама, ты что?! - Со  мной  всё  в порядке,  только…
Но мать, есть мать, увидев глаза дочери и услышав тон её голоса, она ещё  больше встревожилась:
- Да, что случилось-то, рыбка моя?! Скажи! Не томи! Не пугай меня!
- Мам, ты иди… переоденься, а потом… потом… - Мам, давай в другой комнате поговорим, без папы, а? – и повторила просительно, и чуть порозовев, - только без папы, ладно?
- Хорошо, доченька, - согласилась, ничего не понимающая мать.
Затем, всё ещё продолжая волноваться, скороговоркой зашептала: «С тобой, правда, всё в порядке, Аннушка?  А, потом: «Ты, сегодня, какая-то не такая, доченька. Какая-то странная, я бы сказала, - и пытливо-тревожно заглянула  дочери в глаза.
- Мамочка, мне будет нужен твой женский совет…, понимаешь… женский.
?!
- Ну, что ты делаешь такие удивлённые глаза, мама? С онкологией у меня всё в порядке, так что по этому поводу можешь не волноваться.
Но Аня видела – вместо того, чтобы успокоить мать, она ещё больше взволновала её.
 
*     *    *
На следующий день, в четверг, она, под  руководством  мамы, сделала  экспресс-анализ. А, ещё через день, Аня, в сопровождении мамы, посетила женскую консультацию. Диагноз подтвердился – она беременна уже почти три месяца.
Дома  устроили  семейное  совещание,  предварительно  посвятив  отца, в  двухдневные, тихие её шушукания с мамой.
Он не был уж очень удивлён  этим открытием и, даже выразился по этому поводу, примерно, так - а, что ты Надя, хотела? - сказал он, переведя взгляд с дочери на жену. Дочь, вполне взрослая девушка, замужем, а раз замужем – то жди на днях или раньше, внуков. Вот, тоже мне, секрет Полишинеля  открыли!  - Я  уж  давно  ждал  этого  разговора,  так  что,  не  удивлён.
Ждал, не ждал он, а от этой новости, призадумался. Аня видела, как отец, вновь посмотрев на дочь, нахмурил брови и даже издал звук, похожий на – «Гм-м!»
Решали долго. Приводили друг другу примеры из жизни других людей, дальних и близких  знакомых. отец даже привёл в пример похожий случай из давно читанного им, наверное, ещё в молодости, решила Аня, какого-то романа.
Аня всё это выслушивала, поворачивая голову то к одному, то к другому, но больше прислушивалась к себе, к своим ощущениям.
Пошёл уже третий день, как она думала о своей беременности и она хотела понять, а что же ей-то, самой, нужно? Что она чувствует, какие ассоциации возникают у неё от слов – «Я беременна»? И, под тихий разговор отца с матерью, она, казалось, отключилась  от  внешнего  мира  и  ушла  в  своих  мыслях,  далеко-далеко.
Проникая в самую глубину своей души, Аня всё больше и больше убеждалась в том, что она хочет этого ребёнка. Хочет иметь хоть что-то от своего Бори. От Бори, которого она полюбила с первой встречи, от Бори, которого она любит и сейчас. Это решение зрело у неё подспудно, независимо от её воли или желания. Это решение зрело у неё с того самого момента, когда она окончательно убедилась, что беременна. И ещё она поняла, что её Боря хочет,  чтобы она осталась жить и выпустила его наследника на свет Божий.
В противном случае, она ушла бы за ним туда, куда он звал её всё это время, а потом, по неизвестной ей причине, почему-то перестал звать. А, теперь?.. А, теперь, у неё есть смысл жить… жить, ради зародившейся в ней жизни.
- Аня, ты где? – услышала она голос мамы и почувствовала, как тёплая мамина рука стала гладить её руку. Вернись к нам дочка из своих мыслей.
- Простите я, кажется, немного задумалась, - тихо ответила она, возвращаясь в реальность окружающей её жизни. - Простите меня  –  я  разговаривала с Борей.
Отец и мать удивлённо посмотрели на неё, но в считанные доли секунды их лица изменили выражение и стали привычными - заботливо-любящими.
- Знаешь, Аннушка, мы с папой решили, что тебе нужно родить этого ребёнка, - высказала мнение мать, - и, заглянув в глаза Ани, полувопросительно-полуутвердительно поинтересовалась, - ты, как на это смотришь, или ещё не решила, да?
Аня видела: и папа и мама с волнением ждут её ответа. Они, казалось, даже дышать перестали, и смотрели на неё так, как смотрят на человека, в руках которого находится основное решение. Она уже знала, что ответить, но, по всегдашней своей застенчивости, чуть   промедлила с ответом.
- Аня, ты слышишь нас? Мы с папой хотим, чтобы у нас был внук или внучка. У нас уже такой возраст, когда хочется, чтобы в доме слышался детский смех, -  и, чуть усмехнувшись, спросила, - ты, надеюсь, не подумаешь, что мы впадаем в детство? Ты  не  беспокойся,     мы поможем.
- Нет-нет, что вы! У меня даже мысли такой не было! – поспешила она успокоить родителей.  –   Я вас, папа и мама, очень-очень люблю!
- Так, что же ты ответишь нам, дочка? – подключился к разговору отец и ласково, чуть касаясь волос, погладил её   по склонённой голове.
Аня посмотрела сначала на мать, потом на отца, а затем, уверенно ответила - я буду рожать! Я хочу этого ребёнка! – и, вновь, смотря в глаза матери, добавила - так хочет Боря!
И столько в её взгляде было уверенности и твёрдости, что родители только переглянулись. В их глазах Аня прочла тревожный вопрос - А, всё  ли  в  порядке с психикой нашей   дочери?
- Не беспокойтесь, со мной всё нормально, - поспешила она успокоить родителей. - Я, правда, хочу, чтобы Борин ребёнок появился на свет, и поспешно   добавила, - я справлюсь!   - Не бойтесь,  я со всем, справлюсь… и ребёночка рожу и воспитаю… я сильная!
Родители внимательно выслушали её, а затем, как-то так получилось, одновременно кивнули головой в знак понимания.
Отец, соглашаясь с принятым ею решением, сказал: «Мы поможем тебе, дочка». А, посмотрев на жену, добавил - да, Надя!
-  Да,  Илья!  Конечно,  поможем!  Аня,  можешь  не  сомневаться  в  нас, подтвердила она слова мужа.
- Какие вы у меня хорошие, - прошептала Аня и, прижавшись к маме, заплакала, не зная почему, но, наверное, потому, что её поняли и не осудили, и ещё от любви к родителям.
 
Глава  вторая
   ЭРВИН
День всё тянулся и тянулся, и не было ему ни конца, ни края. Покупателей почему-то не было, а ведь сегодня суббота. А по субботам, как правило, покупатели и просто любопытные пёрли с раннего утра и до позднего вечера. Если сегодня мы не продадим ни одной автомашины, расстроено подумал Эрвин, то директор нашего автосалона, герр Вилли Краузе, не смотря на мой диплом Боннского университета и родственные отношения, задаст мне хорошую трёпку. Скорее всего – поправил себя Эрвин – именно, как родственник, хотя и дальний-дальний, он не будет стесняться в выражениях. Кем же я ему прихожусь? Не разбираюсь я в этом, но, что я его родня, уж в этом сомневаться не приходится. Main grossfater, как-то говорил мне на досуге… Ааа! Вспомнил, вспомнил! Ich bin – внучатый племянник  herrа Кrauze. O, main Got! Какое далёкое родство и сколько требований к бывшему бедному студиозусу!..
Подойдя к огромному окну салона, он взглянул на проходивших мимо с поднятыми воротниками пальто и плащей пешеходов  и представил, как сейчас неуютно на улице.
А за окном, действительно, картина была не радостная. Было пасмурно. С низко нависшего над Москвой свинцового неба, сыпал мелкий снежок, который попадая на тротуар и проезжую часть, тут же превращался в жидкую серую кашицу, разлетающуюся под колёсами проезжающих мимо автомобилей  и  ногами,  торопливо  спешащих  по  своим  делам,  пешеходов. Эрвин,  казалось,  даже почувствовал,  как  промозглая  сырость  проникает  ему внутрь, через костюм и рубашку. Бр-рр! Его даже передёрнуло от неприятного ощущения.
Почти к самому закрытию, когда                            все продавцы-консультанты пошли переодеваться, чтобы поскорее убежать домой, а он уже собирал бумаги и заталкивал их в сейф, во входном тамбуре дверного блока, придерживаясь за стеклянную створку, появилась молодая женщина. Глаза и, хоть и небольшой, но опыт Эрвина сумели подсказать ему, что это не пожилая а, именно, молодая женщина.
С того места, где находилась конторка Эрвина, невозможно было хорошенько расслышать, что она говорит, и поэтому он, поправив жилет и галстук, пошёл ей навстречу…
Она была хороша собой, Эрвин это сразу понял, но какая-то синюшная бледность покрывала её лицо. А затем он ещё заметил, что она поддерживает правой рукой, уже достаточно большой живот и ещё услышал её стоны.
Господи, Боже мой! – воскликнул про себя Эрвин, да, она беременна! Мысли лихорадочно заметались в его голове - что делать?.. Что делать?! И ничего лучшего не смог придумать, кроме как позвать своего родственника:
- Herr Krauze! Herr Krauze! Com gehr! Schnell! - и уже по-русски, возмущённо добавил, - да чёрт  возьми, дядя!.. господин Краузе!   Вы что, оглохли?
С огромным, выпирающим из-под жилетки животом, лысый, герр Вилли Краузе, семеня короткими ножками, выкатился из своего кабинета, как надутый воздухом шар гонимый ветром. На ходу вытирая потную лысину большим, клетчатым носовым платком, он грозно поводил выпуклыми рачьими глазами. Весь его взъерошенный вид спрашивал:
- Was?! Was?! А увидев стоящую в дверях, бледную, беременную женщину, оторопело произнёс, - O, main Got! – и даже всплеснул короткими, пухлыми ручками.
Но, вероятно, в силу своего многолетнего жизненного опыта, сумел быстро сориентироваться в сложившейся ситуации.
- Schnell, telefon! In hospitaliten! – и, глянув на растерянно хлопающего глазами Эрвина, по-русски, но с сильным акцентом «понёс его по кочкам» - Чего застыл, как соляной столб? Быстро, слон неповоротливый, вызывай скорую помощь, видишь, дамочка рожать собралась!    Мог бы и сам, балбес великовозрастный, догадаться!
Вот, что значит иметь за плечами жизненный опыт под руководством моей тёти! – подумал про себя Эрвин, увидев и, главное, услышав, как его дядя начал распоряжаться, быстро разобравшись в создавшейся обстановке.
 Делая огромные шаги, почти побежал к телефону, схватил трубку и, набрав номер скорой помощи, дождался  ответа, а услышав - скорая помощь, слушаю Вас - закричал:
- Жена рожает! Но тут же поправился - женщина рожает! Что?.. Как фамилия? Фамилия – Рольф! Назвав свою фамилию, он даже не подумал о том, что спрашивают не его, а фамилию женщины, потревожившей покой автосалона.
Затем, его заставили отвечать  ещё на какие-то вопросы, но он был так растерян, что потом, пытаясь восстановить ситуацию, он не смог даже приблизительно      вспомнить,    что      же он отвечал на самом деле.
Скорая помощь приехала на удивление быстро. Медбратья, здоровые как бугаи, положив стонущую  женщину на носилки, быстро унесли её в машину. Мужчина-врач, чуть задержавшись, посмотрел на Эрвина, а потом приказал:
- Быстро в машину! Муж должен в такие моменты быть рядом с женой. Эрвин хотел сказать врачу, что он вовсе не её муж, а просто здесь работает, но не успел, тот подтолкнул его к машине и они поехали. Всю поездку от их салона до больницы женщина стонала и, во время, вероятно, более сильных приступов, хватаясь за живот, вскрикивала и всё приговаривала – «Ой, мамочка, ой, мамочка!»
Эрвин, широко раскрыв глаза, не отрываясь, смотрел на незнакомую ему, мечущуюся на носилках  молодую женщину. И, при каждом её стоне, что-то болью отдавалось в его груди.  И, при каждом её вскрике, что-то заставляло сжиматься его сердце и молить Бога о даровании этой прекрасной женщине, облегчения в её предродовых страданиях.
Её тёмные, волнами ниспадающие волосы, разметались вокруг совершенной формы головы, а бледное, с тонкими аристократическими чертами лицо, было покрыто потом. В голубых глазах плескалась боль, но всё равно Эрвину она показалась прекрасной, почти воздушной, словно ангел, слетевший с небес. И, никогда не влюблявшийся в девушек, он, неожиданно для себя, влюбился в эту, совершенно незнакомую ему, мечущуюся от боли, беременную, молодую женщину. Женщину, скорее всего замужнюю. Женщину, вышедшую, наверное, совершить вечернюю прогулку перед сном и которую, сейчас, волнуясь, разыскивает любящий муж.
Но он не хотел знать – замужем она или нет, разыскивает её кто-нибудь или нет, он просто, от всей души, со всем жаром молодости, молил Бога помочь ей… избавить её от страданий! И, если угодно, молил он Того, кто над всеми нами властен, то он готов принять   всю её боль на себя!
Возможно, она что-то почувствовала, или боль, терзающая её молодое тело, немного отпустила её, но она вдруг повернула голову и заглянула Эрвину прямо в глаза. В её взгляде чередой промелькнули и благодарность и удивление… а, он - он почувствовал, что неудержимо, как пятилетний мальчик, застигнутый Gross-muter у полки с банкой украденного варенья, краснеет.
Врач, всю поездку уговаривающий её дышать глубже и показывающий на себе, как это делать, с облегчением вздохнув, пробормотал - Ну, вот и молодцом!.. Продержись ещё чуть-чуть, немного ехать осталось, уже близко.
Пару кварталов проехали без разговоров, молчаливой группой, только женщина, изредка хватаясь за живот и издавая короткие стоны, со смущением взглядывала на Эрвина.
- А апрель-то нынче, какой слякотный выдался, нарушил тишину один из  медбратьев.  Уже,  считай,  середина  месяца  и,  на  тебе,  снег  пошёл.
- Да, в прошлом году в эту пору тепло было - поддержал его другой медбрат, я как сейчас помню, в костюме гулял по городу.
- Долго ещё ехать? – перебил их равнодушный трёп, Эрвин. Тоже мне - медики! Видите женщине хуже становиться от болей, помогли бы лучше…
- Всё, всё – приехали! – засуетились «бугаи». И в оправдание  один из них пробормотал – за неё ж не родишь! Ей самой придётся.
И, действительно, карета скорой помощи стала въезжать в какой-то двор, А затем, по пандусу, подъехала к самым дверям приёмного покоя. Эрвин, вылезая из машины, успел прочитать, прикреплённую к стене, написанную золотом на голубом фоне, вывеску,  – «Родильное отделение 7-й городской больницы».
Ну, Слава Богу, вроде бы успели, подумал он, заходя вслед за каталкой с беременной женщиной, в длинный светлый коридор. Медбратья, как породистые рысаки, бегом покатили каталку с непрерывно издающей стоны женщиной, и Эрвину пришлось ускорить шаг, а потом и вовсе побежать за ними. У второй, по счёту, двери, Эрвина дальше не пустила какая-то белобрысая фифа в белом халате. Окинув его быстрым, оценивающим взглядом и сказав - «Папаша, вы подождите в коридоре. Сюда нельзя!» - закрыла перед ним двустворчатую,     покрашенную  белой краской, дверь.
И, он остановился!
Не мог же он… хотя, чуть позже, он, разозлившись на себя и на эту фифу, собрался уж было, невзирая на запрет, войти в закрывшуюся перед его носом дверь. Что-то звало его туда, прямо притягивало магнитом, но он ещё не понимал этого и бесцельно бродил по коридору, воздух которого был насыщен специфическими запахами больницы.
Вышагивая вдоль и поперёк коридора, он с волнением ждал! А чего ждал, он совершенно не мог понять. Пытаясь разобраться в своих предыдущих и настоящих поступках, он покачивал головой, издавал ни на что не похожие звуки, что-то бормотал, вроде - «Как она там?» и наконец, сев на стоящую в коридоре конструкцию, напоминающую диван, опустил голову и задумался.
Его начало тревожить, то чувство, которое он стал испытывать при виде женщины, так неожиданно появившейся в их салоне. Он, Эрвин, всегда, во всяком случае, всю свою сознательную жизнь, стесняющийся даже посмотреть на девушек, оказался способен на чувства, доселе неведомые ему. Что же это творится со мной? - растерянно думал он. Это и есть та самая, любовь?! Или это, что-то другое?.. Почему, именно эта женщина, а не другая?.. Почему она, эта незнакомка? Что такого есть в ней, что мгновенно потянуло его душу к ней и не отпускало? И, почему он ещё здесь, а не ушёл сразу, или не встанет с этого неудобного дивана прямо сейчас и не пойдёт домой?
К ней, завтра, в крайнем случае, послезавтра, придёт гордый и счастливый от сознания, что у него появился наследник, любимый муж, а он Эрвин?.. Я-то, как?.. Мне то, что делать, как поступить?.. Не-ет! Надо немедленно забыть её, пока не поздно!.. Но Эрвин чувствовал, нет, даже знал – ему не уйти от любви к этой  незнакомой  женщине  и,  вздохнув,  посетовал  -  ах,  Эрвин,  Эрвин!..
Приподняв голову, он осмотрелся вокруг. В коридоре всё также было пустынно и тихо, висевшие над дверью электрические часы показывали, что он находится здесь уже добрых полтора часа.
Как медленно движется время! с тревогой опять подумал он. Почему я сижу здесь и не ухожу, чего жду? – вновь спросил он себя, но ответа не было - была лишь тишина и он, один, в коридоре приёмного покоя родильного отделения. Дядя уже, наверное, потерял меня - пора уходить… - Так решал он каждые пять минут и опять, сидел, поглядывая на дверь, за которой находилась женщина, так неожиданно появившаяся в его жизни. И, он дождался. Из распахнувшейся двери, той, куда увезли его незнакомку, вышла женщина в халате какого-то болотного цвета и, найдя его глазами, направилась в его сторону. Он вскочил с места и пошёл ей навстречу, пытаясь по её глазам прочесть, какую весть она несёт ему.
- Вы Рольф?.. Поздравляю папаша! У вас сын, вполне приличный карапуз!  Для семимесячного, очень даже, «тяжёленький» – два килограмма девятьсот граммов. - Ещё раз поздравляю! - улыбнулась она. И, вы знаете, он очень похож на вас, ну, точная копия - такой же светленький и глазки голубые…
Эрвин растерялся и, не зная, как вести себя в подобной ситуации, спросил первое,  что пришло в голову: «Как они себя       чувствуют?»
- Вы знаете - достаточно хорошо. Вы вовремя позвонили в скорую помощь.  Правда,  роды  были  трудные,  но  всё  закончилось  благополучно…
-  Я  могу  на  них  посмотреть,  хотя  бы  издали?  Разрешите,  доктор!
- Пока нет, сейчас нельзя. Приходите завтра, нет, лучше послезавтра…
- Вы же сказали, что роды прошли удачно, вдруг заволновался Эрвин…
-  Конечно,  удачно,  но  пусть  ваша  жена  отдохнёт  и  наберётся  сил.
- Хорошо, доктор! Извините меня, это же впервые! Спасибо и, до свидания!
- Да не волнуйтесь вы так, папаша. С «вашими» всё будет хорошо! - уже подходя к выходной двери, услышал он слова добросердечной докторши.
Почему я не сказал, что я не её муж и, тем более, не отец её ребёнка? Может быть, от растерянности?.. Да не лги хоть самому себе – попенял себе в душе, Эрвин. Тебе же было приятно, когда тебя называли папашей! Так, что, нечего придуриваться! И, с этой, приятной мыслью в голове, он зашагал к станции метро.
 
*    *    *
На вопрос дяди, где он так долго пропадал, Эрвин последовательно рассказал обо всех событиях, свидетелем и участником которых он был. Единственное о чём он не рассказал, так это о том, что его приняли за мужа той  женщины  и отца  её  ребёнка -  то  ли  постеснялся,  то  ли  специально скрыл. Да и зачем дяде Вилли об этом знать, решил он. Это только моё и, пусть  это  останется  только  моим!  Зачем  дяде  знать  такие  подробности?
За столом, когда пришла тётя Эльза, разговор на эту тему сам собою прекратился. Поужинав, он сказал, что пойдёт в свою комнату и там почитает, на что фрау Эльза заметила - Эрвин, ты уже вполне взрослый мужчина, и вместо того, чтобы уединяться с книжками в своей комнате, лучше бы сходил в парк прогуляться, или в театр. - Кстати! Я, что-то не видела в твоём окружении ни одной девушки, или ты скрываешь их от нас?
- Ну, что вы, тётя! Какие девушки? Я ещё совсем молодой и у меня много работы  в  салоне  дяди  Вилли.  Некогда  мне  на  девушек  заглядываться.
- Ну, да! ну, да,  «молодой»! – съязвила тётя. Тебе уже двадцать шесть стукнуло. - Я, в твои года, только ты, пожалуйста, не проговорись дяде Вилли…
- Вы о чём тут секретничаете в моё отсутствие? - спросил и  окинул их пытливым взором, выходивший на пару минут дядя, возвращавшийся к столу. Чувствует   моё   бедное   старое   сердце,   опять   косточки  мои   перемываете?
- Ну, что ты, Вилли! Я говорю, Эрвину пора уже девушкой обзавестись и…
- Эрвин, не слушай её. Успеешь ещё хомут на шею надеть. Гуляй – пока молодой!..
- Вилли!!! - И тётя Эльза, посмотрев на мужа, грозно сдвинула брови. Не мешай мне  разговаривать с мальчиком! А ты, - повернулась она к Эрвину, - не слушай этого… старого развратника! Он тебя ничему путнему  не научит.
Герр Вилли Краузе, в ответ только ухмыльнулся и, попыхивая ароматным дымком  из  коротенькой  трубочки-носогрейки,  назидательно  проговорил:
- Знаешь, Эрвин, пожалуй, твоя тётя права. - Найди хорошую девушку,  женись  на  ней,  и  ты  обретёшь  стабильность  в  жизни  и  уважение,  как  я!
- Вот видишь, мой мальчик, - тётя Эльза при этом лукаво прищурилась, - дядя Вилли      тоже  иногда может умные слова говорить.
- Да ладно вам!- как-бы рассердившись, проговорил дядя и, при этом погрозил  пальцем-сарделькой.  Знаю  я  вас,  хитрецов.  Меня  не  обманешь.
- Спокойной ночи, тётя! Спокойной ночи, дядя! Спасибо за совет. Я обязательно, при случае, воспользуюсь им, и Эрвин направился в свою комнату.
Он долго ворочался в постели. Разные мысли, не давая уснуть, вертелись в голове: то появлялась мысль-ответ на слова тёти Эльзы, что пора ему жениться, и тут же перед глазами начинали проходить, как на подиуме, все когда-либо встреченные им девушки. То, покачивая покрытым рыжим волосом пальцем перед самым носом у Эрвина, дядя Вилли говорил: «Не вздумай  жениться, мой мальчик, пропадёшь!» То вновь он видел строгую тётю Эльзу с вязанием на коленях  и назидательно говорящую - если не женишься – пропадёшь! Мужчина без жены – не мужчина, а только половина мужчины. Бог велел парами жить! - И опять появлялся со своей неизменной трубкой во рту, дядя Вилли Краузе  и,  грозя волосатым пальцем, предупреждал - не слушай женщин, мой мальчик, от женитьбы в твоём возрасте происходят только одни неприятности. Поверь мне, мой мальчик!
А затем появилась, и не отпускала до самого рассвета, мысль о той молодой женщине. Он, как наяву, видел устремлённый прямо ему в глаза, вопрошающе-удивлённый, затянутый лёгким туманом боли, взгляд её голубых глаз, и терзался вопросом: «Почему она так на него посмотрела? Что такого увидела в нём, эта красивая молодая женщина, стонущая от непрекращающейся боли      и мечущаяся  на больничных носилках?       Чт-о-о?»…
Проснулся он от назойливого пипикания будильника. По укоренившейся многолетней привычке, Эрвин сделал утреннюю зарядку, затем, приняв контрастный душ, спустился  к завтраку. Его родственники уже были в столовой и ожидали только его прихода.
- Guten Morgen! – по очереди поцеловав, пожелал он доброго утра тёте и дяде.
-  Guten  Morgen!  Setzen  sie  sich,  -  пригласила  тётя  всех  к  столу.
По окончанию завтрака, Эрвин попросил дядю отвлечься от чтения утренних газет и уделить ему немного времени. Я хочу Вас кое о чём попросить, сказал он:
- Дядя, ты не будешь возражать, если я в обеденное время съезжу по своим делам?
–  Разве у  тебя появились  дела помимо салона, Эрвин?  Когда же это? Почему я не знаю?
- Ну, ты же помнишь вчерашнюю женщину, дядя Вилли. Ту, для которой мы вызывали скорую   помощь? Я хочу съездить в больницу и  проведать её.
- Какую женщину? - немедленно вклинилась  в разговор тётя, - почему мне  ничего не    рассказали? У тебя, Эрвин, оказывается, есть девушка, о которой я не знаю? - Странно, у вас    появились от меня секреты?
- Ну, что вы, тётя! Какие могут быть от вас секреты? Просто мы забыли вам рассказать,   тем более, что не было причины. Правда, дядя?
-Угу…
Эрвину ничего не оставалось, как подробно изложить вчерашнее событие, а затем   вновь попросить у дяди разрешение, чтобы отлучиться.
- К этой женщине? - воззрился на него сквозь очки дядя Вилли. – Что с тобой, Эрвин, происходит? За последние сутки я тебя совершенно не узнаю.
-  Ничего, дядя!  Просто…  я хочу узнать – всё ли у неё в порядке?
- Что ты пристал к мальчику, Вилли! Пусть проведает. Это очень даже человечно и вполне по-христиански! – вступилась за него тётя.  Христос учит нас  милосердию  и  заботе  о  ближнем  своём!  Тем более о, страждущих.
- Тоже мне, «ближняя», - буркнул себе под нос дядя и пыхнул дымом.
- Раз ты отвёз её в роддом, конечно, съезди, проведай, – посоветовала тётя.
Дядя Вилли никак не прокомментировал её слова. Он мог перечить руководству компании «Фольксваген», но никогда бы не насмелился спорить со своей женой, изучив её характер за многолетнюю семейную жизнь.
 
*    *    *
Сидя за рулём своего «Ауди», Эрвин подумал, что как-то неудобно будет явиться в гости к только что родившей женщине без цветов и, по пути заскочив  в  приличный  цветочный  магазин, приобрёл огромный букет.
Дежурная медсестра подсказала, в какой палате лежит его жена и назвала её имя и фамилию, а потом, сделав серьёзные глаза,  попеняла ему за  путаницу,  произошедшую  по  его  вине  при  регистрации роженицы.
- А, что могло  случиться? - удивился он. Причём здесь, я? Не понимаю!..
- Вы назвали фамилию роженицы – Рольф, а её фамилия – Соколова…
- Да не называл я её фамилию! Я свою фамилию назвал, когда меня спросили. - Откуда     я  мог знать, что спрашивают её фамилию?
- Понятно. - Вы, молодой папаша, подождите немного – ей только что принесли ребёнка для кормления и, показав ухоженным пальчиком с тёмно-синим с блёстками ноготком на сооружение, напоминавшее диван, добавила, - присядьте вот там. Когда она покормит ребёнка, ей сообщат о вашем приходе, и она выйдет к вам. - Ждите, не волнуйтесь, с ними всё в порядке.
- А, не рано ей выходить из палаты? Может… лучше… мне зайти к ней?
Медсестра мило улыбнулась - Какой вы… заботливый. Мне бы такого мужа! Но тут же приняла строго-неприступный вид - В палаты вход запрещён!
Эрвин прождал почти час и  начал нервничать. Он катастрофически опаздывал на работу. Дядя, точно, закатит ему порядочную головомойку. Здесь, обыкновенным  –  «Простите!»  - не  отделаешься.  Придётся  отрабатывать сверхурочно. Когда он совсем уж извёлся от ожидания, дверь открылась, и вышла она. Он её сразу узнал! Он узнал бы её, даже будь здесь тысяча женщин!
Он вскочил с дивана и, держа в руке букет, бросился ей навстречу… а, потом, вдруг засмущавшись и чувствуя, что катастрофически краснеет, остановился…
Она, по-видимому, тоже сразу узнала его, он это понял по выражению её глаз, и пошла навстречу. Так получилось, что они встретились в центре приёмной, напротив стола дежурной. Краем глаза Эрвин увидел, что строгая, но симпатичная, медсестра, широко раскрыв глаза, наблюдает за ними, и тогда он совсем растерялся.
Не зная, как поступить и что сказать, молча, протянул руку, чтобы пожать её протянутую для знакомства, и… впервые услышал её, не прерываемый болью и стонами, чистый,   звонкий   голос:
- Здравствуйте,   я  Аня., - первой назвала она себя.   А, вас я очень хорошо запомнила…
 Спохватившись, что ведёт себя не очень вежливо по отношению к  даме, Эрвин, чуть заикаясь, представился - а, меня зовут Эрвин… Эрвин  Рольф! - Простите мою неловкость я… честно признаться, растерялся… а, увидев на её, ещё несколько бледноватых щеках, две милые ямочки, впал в ужас: Main Got, что я несу! Что я несу!! – чуть не закричал он. Да меня надо четвертовать!
…А, она, казалось, не замечала его состояния и продолжала - я очень вам благодарна за помощь… Эрвин! – и чуть покраснела. Если бы не  вы  и тот мужчина, я не знаю, что бы со   мной было.
И столько благодарности было в её словах и взгляде, что Эрвин постепенно стал приходить в себя. Он даже насмелился взглянуть на неё, но опять засмущавшись, быстро отвёл взгляд, а чтобы выйти из неловкого положения, в котором он чувствовал себя, и не стоять  столбом,  решился  предложить  ей:
- Пойдёмте, присядем на эту конструкцию, по ошибке названную диваном, и хотел показать на него рукой, но рука была занята позабытым им, букетом.
- Ох, простите! Это вам! – и он, покраснев, сконфуженно подал  ей цветы.
- Какой прекрасный букет… Спасибо!
 
*    *    *
Он стал приходить к ней каждый день, принося то букет цветов, то коробку конфет. Рассказывал о себе, интересовался её жизнью и, конечно же, интересовался здоровьем её ребёнка. Она не сердилась на него за ежедневные посещения  и  постепенно  их  встречи  переросли  в  настоящую  дружбу.
А её муж, всё не приходил!
 Эрвин терзался непониманием, но прямо спросить Аню, почему не приходит муж, стеснялся, да и воспитание не позволяло – как можно лезть в чужую жизнь без разрешения. Если Аня захочет, оправдывал он свою нерешительность, то сама расскажет о своей жизни.
Но была и тайная мысль – пусть всё будет так, как есть сейчас. Он радовался каждой минуте встречи с ней, он наслаждался возможностью заглянуть в её глаза, увидеть милые ямочки на щеках и вообще, он был безмерно счастлив.
И только одна мысль нет-нет, да нарушала  это счастье – вдруг появится её муж! Вдруг он появится? Эрвин настолько стал эгоистом, оберегая свою неожиданную любовь, что даже подумывал, пусть её муж умрёт, пусть так случится, что она окажется матерью-одиночкой,    но только будет моей!
Её не выписывали почти неделю. Врачи решили подержать её ребёнка некоторое время под наблюдением. В одно из своих посещений, он неожиданно встретился с её родителями, и Аня познакомила их. Потом он встречался с ними ещё пару раз. Они ему понравились, а вот, как восприняли они дружбу своей дочери с ним, Аня не говорила, а он не насмеливался её спросить.
Зато его ежедневные просьбы отпустить на часок-другой  с работы, насторожили дядю Вилли и тётю. Эрвин прекрасно это чувствовал и ждал серьёзного разговора. Он ожидал, что дядя, с всегдашней своей напористостью, насядет на него прямо в салоне, но был удивлён безмерно, когда на третий или четвёртый вечер он, вернувшись часов в девять от Ани, застал тётю Эльзу и дядю Вилли сидящими в зале с серьёзным выражением на лицах.
- Эрвин, нам нужно с тобой очень серьёзно поговорить! - начала первой тётя. Твой дядя сказал мне, что ты стал часто, то есть ежедневно, манкировать своими обязанностями в автосалоне. Я и сама стала замечать, что ты, в последнее время, очень изменился. – Не скажешь ли ты, мой мальчик, что произошло в твоей жизни? Ты ведь знаешь, мы тебя любим, как своего сына и нам больно чувствовать, что ты, что-то скрываешь от нас. Твои родители доверили нам заботиться о тебе, так, пожалуйста, не ставь нас в неловкое положение.
Эрвин, не знал, что ответить на обращение к нему, таким достойным людям. Лгать ему не хотелось, а говорить правду… Собственно, какую правду? Он ещё и сам не очень-то разобрался, что с ним происходит. Да, ему очень нравится Аня. Он её безмерно любит. Он и часа не может прожить, чтобы не повидать её, а она? Что думает  и чувствует она, потом… где её муж? Он ни разу не пришёл в больницу - во всяком случае, Эрвин ни разу не встретился с ним, хотя приходил к Анне в различное время. Он, что - отец невидимка? Или, Аня – мать-одиночка? Непонятно! А спросить у неё, прямо в лоб, Эрвин считал некорректным действом.
Она, такая нежная и ранимая, и такая… красивая-красивая, что у Эрвина от одного воспоминания о ней, замирало сердце, могла обидеться на него и послать к чёрту и, конечно же, будет, права. Так считал,  и так думал Эрвин…
 Вот и попробуй всё это объяснить чужим, ну, не совсем конечно чужим, людям, когда и сам ещё ни в чём не разобрался.
Пауза затягивалась. Дядя Вилли даже про трубку свою забыл, и она лишь дымила в его руке, так напряжённо он ожидал ответа от Эрвина. А тётя Эльза, ожидая от него разъяснений, лишь  покачивала  головой,  словно говоря  -  Ах,  Эрвин,  Эрвин!
И, он решился. Он всё им рассказал - и, о своих чувствах к  Анне, и о самой Анне, во всяком случае, всё, что успел узнать о ней, с её слов, конечно.
В огромной зале повисла тишина, лишь одинокая муха, попавшаяся  на липкую ленту, одиноко, с перерывами, зуммерила.
Родственники, услышав его откровения, наверное, переваривали новость, так думал Эрвин, посматривая то на одного, то на другого в ожидании их мнения обо всём, что происходит с ним. И это, действительно, было так. Его родственники, с задумчивым видом,  долго молчали.
- Даа… заварил ты кашу, - наконец отреагировал дядя Вилли. Не сразу и разберёшься, - и начал с усилием раскуривать свою, почти потухшую трубочку.
А тётя Эльза, молчала. Долго молчала. Эрвин с тревогой ожидал её слов. В этом доме все важные семейные, и не только семейные, дела решала она. Она была последней инстанцией, третейским судьёй -  как она решит, так и должно было быть исполнено. Даже дядя не осмеливался ей перечить, а что уж говорить обо мне, думал Эрвин, обо мне, живущем в их доме на правах родственника и родственника, не  очень-то  близкого.  Что-то  она  решит?  –  обеспокоенно  думал  он…
По-видимому, она, действительно, пришла к какому-то решению. Это было видно по её, устремлённому на Эрвина, оценивающему взгляду. И своим поведением,  и  внимательным  взглядом  она,  казалось,  хотела  сказать,  что пришло время для серьёзного разговора, и он не ошибся.
Тётя, смотря прямо в глаза Эрвина, заговорила - Эрвин, ты знаешь, нам не безразлична твоя судьба и то, как ты ею распорядишься, окажет влияние и на нас: на меня – твою тётю и на твоего дядю. Поэтому, мальчик мой, выслушай  мой совет с должным вниманием и, если тебе он покажется не совсем приемлемым, что ж, мы поймём тебя, и не будем настаивать на следовании ему. Мы дадим тебе возможность решить свою судьбу так, как ты посчитаешь правильным для себя. Но выслушать нас ты должен. Плохого      совета мы тебе не дадим, потому как, у нас уже есть кой-какой жизненный опыт.
- Тётя, дядя! Я глубоко вас уважаю и, конечно же, готов выслушать вас. Тем более, что знаю, вы никогда не дадите мне плохого совета. Я в этом не один  раз  убеждался.  Вы  же  для  меня  как  отец  и  мать,  поверьте  мне.
- Спасибо, Эрвин! – отозвалась на его слова тётя и глаза её увлажнились.
- Молодец! – подытожил дядя Вилли, пожимая руку Эрвина. Ты, говоришь и поступаешь, как зрелый муж! Я доволен тобой и горжусь своим племянником.
Совет тёти состоял в том, что Эрвин, должен ближе познакомиться с девушкой, узнать всё о её родных, а также, где же, всё-таки, её муж и, главное, не торопиться, чтобы этим не совершить роковую ошибку. В заключение, тётя, подняв на него любящий взгляд, с нескрываемым волнением  произнесла:
- Эрвин, я надеюсь на твой здравый рассудок, и, знаешь, я мечтала, что уж тут скрывать, что ты приведёшь к нам в дом приличную девушку, без ребёнка и из нашей среды, - глаза тёти Эльзы увлажнились, - но Богу видней. Поэтому, раз уж так получилось, что твоя любовь упала на эту загадочную женщину, пусть свершится то, что должно свершиться.  И не нам изменять предначертания  Всевышнего! Аминь!  –  и  тётя,  осенила  его  крестом.
- Спасибо, тётя! Я никогда не забуду вашего тёплого отношения ко мне, - ответил с глубокой благодарностью Эрвин и поцеловал её в щеку.
 На этом «Семейный Совет» в доме тёти Эльзы закончился и все разошлись по своим комнатам.
 
Глава  третья
   АНЯ
 Она знала,  родители любят её и в любом случае, чтобы ни случилось с ней, помогут не только советом, но и делом. Она стала чаще выходить на улицу, чтобы пройтись и подышать свежим воздухом. Хотя, какой сейчас в Москве воздух. Одно название. Новый год они решили встретить на даче, расположенной почти на берегу речки Сходня, неподалёку от садового участка. Там у них был небольшой деревянный домик из двух комнат и кухни. Аня, сколько себя помнит, у них всегда был этот домик, доставшийся им в наследство от бабушки с дедушкой. И, если родители проводили свой летний отпуск на даче, а это, практически, было всегда, Аня с соседскими ребятишками целыми днями пропадала на берегу безымянной речушки. Сейчас, зимой, там тоже было красиво. Всё вокруг белое и чистое, не то, что в Москве и Аня с радостью согласилась на предложение родителей.
На четвёртый или пятый день после встречи Нового, две тысячи второго года, родители собрались возвращаться в Москву, а Аня решила остаться здесь, пожить ещё немного на природе. Родители сначала отговаривали её, а потом, подумав, согласились, но с условием, что она останется здесь не более, чем на месяц. И ещё попросили: в любом случае звонить им не менее одного раза в неделю.
Аня наслаждалась одиночеством. Вечерами читала книги, смотрела сериалы по телику, а днём бродила по округе до изнеможения. За этот месяц, проведённый на свежем воздухе, она окрепла и даже набрала вес. Её щеки покрылись румянцем и на них появились две премиленькие ямочки. Аня, смотря на себя в зеркало, решила, что они, между прочим, очень даже идут ей, придавая её                 лицу, несколько шаловливый, девчоночий вид. И это ей понравилось!
Беременность проходила вполне нормально и, смотря на начавший округляться животик, Аня счастливо улыбалась. Иногда, во сне, она видела Бореньку и говорила с ним о всяком разном, но однажды… он появился перед ней очень радостным и сказал - Бог решил простить ему старые грехи - грехи, которые преследовали его семью, и его сын, рождённый Аней, освобождается от наказания. Аня спросила - от какого наказания? Но Боря, ласково посмотрев на неё, промолчал, а затем и вовсе исчез из её сна.
Утром, проснувшись, она, вспоминая его слова, не могла понять, о каких, таких грехах он говорил ей и почему Бог должен прощать его. Чтобы всё это значило, задавала  она  себе  вопрос?  Но ответ не находился.  Она ещё  немного поломала голову над тем, что сказал ей Боренька но, так и не придя ни к какому выводу, увлечённая новым, интересным романом, благополучно забыла свой сон. За книгой пролетел короткий, зимний день.
Но, на следующую ночь Боря опять появился перед ней. Он был чем-то очень расстроен и неохотно отвечал на её вопросы. Ластясь к нему и целуя, она смогла растормошить мужа. И он признался ей, что  грустен и расстроен потому, что знает - она выйдет замуж за наследника того человека, из-за  которого  пал на его семью этот грех. И за этот грех Бог наказывал их, поколение за поколением. На, что Аня сказала, что никто не может знать, как сложится судьба человека, а  Боря ответил - «Бог всё знает и ни одна пылинка не упадёт  на  человека,  если  Он  не  захочет  этого!»  Поверь,  он  простил  меня!
Аня немного подумала, а потом решила – Боре виднее!.. Потом, несколько ночей подряд, он не приходил к ней во сне,  и она уже стала привыкать, что его подолгу не бывает. У неё  даже как-то мелькнула мысль, что он постепенно приучает её к своему отсутствию. Ну, что же, решила она, значит так  надо. Боря  знает,  что  делает.  Он всегда был серьёзным  и  умным.
Теперь, ложась спать, она уже не настраивала себя на встречу с ним, а просто засыпала и спала крепким молодым сном, без всяких сновидений.
 
*    *    *
Отбыть из деревенского райского уголка в Москву, Аня решила на следующей неделе, на "Валентинов день. Ближе к полудню она сходила на почту и отправила родителям телеграмму о дне своего возвращения домой.
Возвращаясь потихоньку по узкой улочке посёлка, она увидела двух соседок, которые, жестикулируя руками, вели оживлённый разговор. И, не дойдя до них ещё метров пятнадцать-двадцать,  расслышала, как одна из женщин, говорила:
... Нет, ты только подумай, Филипповна, Тамарку опять обокрали. Вот, не везёт   бедолаге! Уже третий раз за месяц! Кто к ней привязался?
- И, фто? - шепелявя, перебила её, Филипповна. Подумаеф, украли два батона варёной колбасы и килограмм конфетов! Не обеднеет! К нам приехала, почитай, голая да босая, а тут, смотри-ка ты, ходит по посёлку вся расфуфыренная, вся из себя... При встрече даже не поздорофкается!.. То же, мне, цаца маринованная!
- Ань, ты слышала? - обратилась к ней, повернувшись расплывшимся корпусом, первая, и взяла за рукав, - про наш супермаркет слышала, или не слышала?
-  Нет,  не  слышала...
 Как же её звать-то, эту упитанную болтушку?  -  попыталась вспомнить Аня и не смогла. - Вот, чёрт, как-то даже неудобно, соседка ведь!..
- Ты, Ань, представляешь, - продолжила скороговоркой тараторить та, - замки целые, пломбы целые, на окнах решётки толстенные, у задней двери волкодав, а супермаркет обчистили в который раз. Ну… подчистую обчистили, всё забрали, как есть!
- Да, не балабонь ты, почём зря! Ты, Аня, её не слушай. Вжяли-то шамую…малость.
Перед глазами Ани предстал их, так называемый, супермаркет "ВАЛЕНТИНА": домик в одну комнатушку, шесть на четыре, и полки вдоль двух стен с различным товаром - начиная с мыло-моющего и кончая, колбасой с хлебом…. и, конечно же, обязательная, подсобка, в виде небольшой кладовки.
Тоже мне "Супермаркет", поморщилась Аня - обыкновенный сельский магазинчик смешанных товаров. Ох, как любят  некоторые  наши  люди  пустить  пыль  в  глаза,  то  название  какое-нибудь заковыристое придумают, какого и в жизни не существует, то наденут на себя модные джинсы, да туфли тысячи за три и выступают нос задравши,  а  у  самого  куска  хлеба  нет  на  обед.  Ну, люди!  Ну, человеки!
- Ань, ты, что, не слушаешь меня? - тронула её за плечо говорливая соседка.
- А?.. Ох, простите, я задумалась... вспоминала, чем торгует наш магазинчик.
…Так, на чём я остановилась? – продолжила соседка. Ах, да, вспомнила... теперь, значит, в магазине засаду устроят... прямо внутри магазина два милиционера ночевать будут. Как только воры туда залезут, так их сразу, за шиворот, и-и... в КПЗ! Заберут их голубчиков, и посадят, чтоб не воровали.
- Да, ты то, откуда фсё жнаешь, балаболка? Прямо так тебе и доложили. И не милиционеры там будут сидеть, а полицейские… отшталый ты человек.
- И, ничего не балаболка, - возмутилась та, и продолжила, - я подслушала, как её сын,    Петька,  моему Генке хвастался позавчера вечером.
Аня вспомнила: и Петьку – угрястого, четырнадцатилетнего сына хозяйки Супермаркета и Генку и даже, как зовут эту болтушку. Господи! Да, ведь Степановна она... Сте-па-нов-на!..
Не дослушав до конца разговор соседок, Аня попрощалась и потихоньку отправилась к себе. Вечером, сидя у телевизора, она, чтобы дать работу своим мозгам стала рассуждать: интересно, поймают или нет этих воров? И, почему они берут только продукты? Налёт бомжей, что ли? Не похоже... Их в нашем посёлке "Днём с огнём не отыскать" Тогда, кто?.. И, странно, все-таки - все запоры на месте, собака не лает, а  товар  исчезает... Не волшебство  же, в самом-то деле здесь! Может, это сама хозяйка, Валентина, так пыль в глаза пускает, на всякий там, случай? Ах, ах, меня обворовывают, я терплю убытки, бедная я, бедная! Пожалейте люди добрые меня!
Порассуждав, таким образом, Аня решила попробовать себя на сыщицкой стезе.  А, почему бы и нет! - размечталась она, - вот возьму и раскрою "Ограбление Века!".   А, то, куда не кинь, всюду засилье мужиков, кроме старушки, Марпл, конечно. А, тут, нате вам, пожалуйста - "Великий и непревзойдённый сыщик, Анна Ильинична  Соколова!" Несмотря на женское содержание  её тела и души - сыщик всех времён и народов. Уу-р-а-а, господа! И, ещё раз, Ура!
Ане так понравились её мечты, что она даже рассмеялась от удовольствия, а затем, посерьёзнев, сказала себе самой - "А, правда, почему бы, да не сходить завтра, да не посмотреть, что и как?..»
Приняв такое «Глобальное» решение, она разобрала постель и легла спать. Всю ночь ей снились погони, стрельба, и однажды её даже ранило в руку. Рука так ныла, так ныла от боли, что Аня проснулась. А, проснувшись, поняла – никто её не ранил, никаких погонь со стрельбой не было, а только было неудобное положение руки – вот она и заныла.
Нет, ну надо же, подумала она, что только не   приснится   во   сне!..   И опять уснула   крепким сном молодости.
Утром она проспала. На будильнике было уже половина девятого. Ого!- спохватилась она, пора бежать реализовывать свою мечту.
Наскоро перекусив чашкой растворимого кофе и бутербродом с маслом, она помчалась в супермаркет на своё первое, сложное «Сыщицкое дело»!.. Она не один раз ходила в магазин за продуктами, и ничего нового увидеть не надеялась. Так и оказалось: полки с товаром, пара покупателей да десяток мух летающих под потолком. Совсем не так, как у Владимира Маяковского в  поэме  -  «Хорошо».  Как  там?  Ааа… -  «Окна  разинув,  стоят  магазины. В окнах продукты: вина, фрукты. От мух кисея. Сыры не засижены. Лампы сияют. «Цены снижены». Стала оперяться моя кооперация…» Смотри-ка ты, помню ещё стихи певца Революции, похвалила она себя, и улыбка самодовольства легла на её лицо.
Аня обошла, на всякий случай, вокруг магазина. Те же двери, те же решётки на окнах и та же собака - то ли дворняжка, то ли овчарка, а может быть, всё вместе.
Она не очень-то разбиралась в породах собак. Знала только, что есть – дворняжки, овчарки и эти, как их… ну, что в сказке про Буратино. Господи, да у Мальвины же, стриженные такие и  кудрявые… - пудели, наконец-то, вспомнила она. Даа, вот,  что  значит,  вовремя  пошевелить  мозгами  -  похвалила  она ещё раз себя, и ей показалось, что у неё нос чуть задрался кверху, морковкой. А, представив себе свой нос морковкой, она рассмеялась.
Ничего не обнаружив примечательного снаружи, она решила сделать второй заход внутрь магазина. Может там, что-нибудь раскопаю? Нет, всё было тоже, также и на прежних местах! Ничего нового не появилось у неё перед глазами.
Аня, чтобы ничего плохого про неё не подумали, вроде – ничего не покупает, а всё, что-то высматривает - купила небольшой кусочек сыра. Она очень любила сыр, особенно – «Костромской». И, загрустив, что у неё ничего не получилось в сыщицком деле, ну, совершенно ничего, и что, оказывается, сыщик она никакой, поплелась домой, в свою «Избушку на курьих     ножках», как в шутку она называла своё жильё.
То же, мне, сыщик! – укорила она себя, и надула полненькие, розовые губки. Тебе не воровские дела распутывать, а-а… так и не решив, что же делать ей при отсутствии детективных способностей как у Шерлока Холмса или Эркюля Пуаро,  надулась как Сыч, от обиды на себя.
Ну, что ж, не смогла сразу решить головоломку с пропажами в магазине, укорила опять себя Аня, так думай хорошенько.
Умостившись с ногами в кресло, вновь, мысленно стала рисовать себе внутреннее  расположение  Супермаркета  и,  где,  что, находится… Аня, рассуждай логически! – подстегнула она себя… для начала. Давай «Начнём плясать от печки» - как говорят в народе.
И так! - Здание супермаркета. Если верить  словам  старожилов,  то  это  обыкновенный  деревянный сруб из кругляка,  облагороженный листами ДВП и покрашенный…
Далее, как во всяком доме, где живут люди, и долго живут, должен быть погреб. А, чтобы попасть в погреб, должен быть лаз, который закрывается крышкой, а лаз этот расположен в доме… - Так, так, так!.. Какой мы можем сделать вывод, принимая во внимание вышеизложенное? А вывод такой – вор днём, когда магазин откроется, забирается в погреб, а ночью, набрав продуктов, вновь прячется и, на следующий день, при открытии магазина, уходит…
Ну, и нагородила же ты, дурёха, огород - упрекнула она себя. Там же полно народу и Валентина эта, никуда не уходит, целый день там вертится… какой там погреб? Там пройти негде.
«Ход мыслей неверен», - как говорит профессор Неверов в таких случаях, когда хочет поправить студента, полезшего «Не в ту степь». Тогда, как же вор попадает в магазин, выходит оттуда с товаром  и  никто,  совершенно  никто,  его  не  видит?  Он  же  не  невидимка!
Анна, напряги свои извилины! Ты же когда-то была умненькой девочкой. Даа, чуть не забыла!..  Товар-то берётся специфический и понемногу. И плюс ко всему – вор всегда берёт колбасу - любую, конфеты, не обязательно шоколадные и пирожные. Спиртное он не берёт, так? Так. Значит?.. Значит, он сладкоежка! А раз сладкоежка, то значит – он, или ребёнок, или женщина!
Впервые, за всё время её логических раскладок на тему: «Кто же мог воровать, так скрытно?»  забрезжил, хотя и узенький, еле видимый, но лучик света! Первый шаг сделан!.. Молодец! – за отсутствием болельщиков, она была вынуждена похвалить себя сама, а чтобы ещё больше доставить себе удовольствия, ещё и похлопала в ладоши.
Остался последний, не менее важный вопрос: как же он, этот ребёнок или женщина, забирается в магазин? И, когда?.. Вот на вопрос, когда? - наверное, легче всего ответить. Скорее всего, после закрытия магазина на все мыслимые и немыслимые запоры и, естественно, в тёмные безлунные ночи. А, вот, на вопрос, как он, то есть, вор, туда забирается, ответить сложно, но не будем бояться трудностей! – подбодрила себя Аня. Решим! Не зря же я три года училась на архитектора. Должны же мои, хоть и скудные, познания в строительстве на что-то пригодиться.
И, так! Во-первых – стены дома или здания опираются на фундамент.  Во-вторых – между полом и грунтом оставляется просвет… для вентиляции. Баа, до чего же всё до безобразия просто! Заимей небольшую дыру в фундаменте, или  под фундаментом, в которую ты сможешь пролезть и всё! Потом погреб и ты… в магазине! «Гуляй, не хочу! Пей, ешь колбасу и закусывай конфетами!»
Стоп! Стоп! –  Не торопитесь, Анна Ильинична... вы, о злой собаке не забыли? С ней-то как? Её то, куда девать? Она же злая и кусается!  Она же чужого человека не подпустит, а если тот полезет, то она будет брехать, то есть, простите, попросту гавкать… а, она, почему-то, не гавкает… Ба-а, всё очень даже просто! – вдруг пришло решение, и оччень даже простое решение, к Ане. Что вор постоянно умыкает? – Кол-ба-су! Подкорми собачку колбаской, и она станет навечно твоим лучшим другом. При твоём появлении, она даже хвостом начнёт вилять и умильно скалить грозные зубы. Ур-а-а!!!
Аня вскочила с кресла и пошла, и пошла, выделывать коленца танца. У неё получилось что-то среднее между цыганочкой и джигой, или украинским гопаком, а может быть, и то и другое вместе.
На следующее утро, одевшись как можно теплее, вновь ударил мороз градусов под двадцать пять, она пошла в магазин и, отозвав Валентину в сторону, рассказала ход своего расследования. Та, немного поразмышляв, согласилась проверить, и открыла крышку погреба. Спустившись с фонариком вниз,  действительно,  обнаружила  следы  ползания  человека со стороны  собаки  в  погреб.
- Ну, ты, девочка, молодец! – похвалила она Аню и в благодарность,  вручила ей маленькую, двадцатикопеечную шоколадку, сказав – вот тебе Аня Презент за труд!
А, четырнадцатого февраля, в день Святого Валентина, Аня уже ехала домой, в Москву, по которой она, оказывается, очень соскучилась.
 
*    *    *
На второй день после прибытия в Москву, она пошла в женскую консультацию. Врач, осмотрев её, сказала, что с плодом всё в порядке, но необходимо ежемесячно приходить на консультацию, а не тогда, когда вздумается. Что это за дело - выговорила она Ане - никакой дисциплины у вас, мамаша, нет. Нельзя же, в самом-то деле, так безответственно относиться к будущему ребёнку.
 Аня согласно кивала головой на замечания старой врачихи и всё ждала, когда же та перестанет читать ей мораль. Она считала, что это её, и только её дело, ходить на консультации или нет? И пусть эта врачиха сколько угодно брюзжит, она будет поступать так, как посчитает нужным. Она же знает, у неё всё будет хорошо.  Так  чего  же  ноги  сбивать  в  угоду этой,  этой… и, не найдя слова, как назвать старую врачиху, она докончила – зануды!
Вечером, мама, придя с работы, уже от порога, засыпала её вопросами:
- Ну, как, доченька, сходила в консультацию? Что сказали? Всё нормально, отклонений нет?..
- Да, всё хорошо мама. У меня здоровья на двоих хватит. На меня и на Борисика!
- К-к-а-ко-го  Бо-ри-си-ка? – удивлённо смотря на дочь и даже заикаясь, спросила мать. – С тобой всё в порядке? Боря же, Боря же… так и не закончив говорить, она застыла с открытым ртом. А потом, спохватилась. Ну, рассказывай, рассказывай.
- Ты это чего, ма, так испугалась? А-а-а, это ты о Борисике, да? Так я, мама, психически, совершенно здорова. У меня даже справка с печатью есть, мне её в сумасшедшем доме выдали – слегка пошутила Аня. - Ты, мама, не подумай ничего плохого. Знаешь, я решила сына назвать Борей. Твоего внука будут звать – Борис Борисович  Соколов! Ну ,  как?..
Снимая пальто и вешая его на вешалку, чуть успокоенная мать, спросила: «Ань, а всё    же, почему Борис? Почему  не Лена или Даша?»
- Мам, да, ты  что? У  меня  же  сын будет!  Понимаешь, сы-ы-н!
- Ну, а почему, собственно, Борис? Разве мало других, красивых имён?
- В память о Боре, мама! В память о Боре! Ии-и, он просил так назвать своего сына.
- Не вечно же ты, Аня, будешь одна. Однажды тебе встретится человек. Ты, его полюбишь. У вас будет своя семья. А теперь представь себе - твой будущий муж, услышав имя твоего сына и посмотрев на него, приревнует тебя к прошлому. Что тогда? Ему же он напоминать будет, что…
- Мам… ну, мам, если он полюбит меня, то примет и моего сына, независимо, от того,   как его зовут и на кого он похож. Так ведь?..
- Так, то, оно, так, - проговорила мать раздумчиво, - только беспокоюсь я о тебе.
- Ну, что ты, мама, раньше времени панихиду справляешь. Не собираюсь я замуж! – и добавила, - в ближайшем, обозримом, будущем, во всяком случае. Мне ещё родить нужно!..
 
*    *    *
Дни тянулись  за днями, разматываясь как клубок нити. Аня много гуляла по улицам, правда, не уходя далеко от дома. Перезнакомилась со всеми молодыми мамами, вывозящими своих чад на свежий, слегка морозный воздух, а потом, где-то в первой декаде апреля, решила удлинить свой обычный, уже достаточно поднадоевший, маршрут. Захотелось чего-то новенького.
Они жили в девятиэтажном доме, на улице Малышева и она, решила восстановить свой прежний, студенческий путь и сходить в Парк культуры и отдыха – «Кузьминки», а заодно, посмотреть на пруд. Она давно там не была. Последний раз, Аня хорошо это помнит, они с Борей встретились после лекций и поехали в парк вечером, перед самой свадьбой. Они купили её любимое шоколадное мороженое и, сидя на берегу пруда, любовались, закатом…
Что-то погоду я выбрала не очень-то пригодную для гуляния в такую даль, подумала она, уже возвращаясь домой. Аня, мелко перебирая ногами, чтобы не поскользнуться, потихоньку брела по тротуару. С тёмного, свинцового цвета, неба сыпал мелкий снежок и, падая на землю, тут же таял, превращаясь в жидкую кашицу. Было скользко. Ноги разъезжались в разные стороны.
«Я, как та корова на льду», подумала она, но я не трус и домой вернусь жива-здорова,     в  рифму  продекламировала  она  вслух.  Главное,  не  упасть!
Я сильная женщина и нам с тобой, Борисик, дойти до дома – раз плюнуть! Правда, сынок? – обратилась она к нему, представив, что он слушает её и со всем соглашается… - И, посреди её разговора с сыном, она почувствовала, как правая нога, поскользнувшись, поехала в сторону и она, Аня, неудержимо приближается к земле… Я падаю! – мелькнула в голове мысль. Но нам же сынок, нельзя падать, чуть не закричала она! Нам же нельзя падать! Она попыталась хоть за что-то ухватиться руками, но её руки хватали только воздух…
Затем, она почувствовала боль внизу живота и в глазах её, на короткий миг, потемнело от боли. Господи, да, что же это? – взмолилась она и, опираясь  руками  в  мокрый,  раскисший тротуар,  стала  медленно  подниматься. Только бы не выкидыш! – взмолилась она и оглянулась вокруг. - Бывают же в жизни такие ситуации, с обидой в голосе прошептала она – пустая улица, ни одного пешехода вокруг, а я так нуждаюсь в помощи. Чуть не плача, она, опираясь об стену какого-то здания, сделала один шаг, потом другой…
Впереди, метрах в пятидесяти-семидесяти, светилось большими окнами двухэтажное здание салона по продаже автомобилей. Мне бы до него дойти, прислушиваясь к подступавшим болям в животе, уговаривала она себя и, опираясь руками, перебирая ими по стене,  делала один шаг, за ним другой....
Там люди, там телефон! Там, обязательно, помогут! - говорила она себе и сыну. Иначе… Что будет иначе, она старалась не думать и, поддерживая одной рукой живот, а другой, придерживаясь за стену, она всё шла и шла. И лишь когда её пронизывала особо острая боль, она останавливалась, а только боль чуть отступала, она продолжала свой         трудный путь по покрытому слякотью, тротуару.
Когда, и как она вошла в салон, Аня уже не помнила. Сознание почти покинуло её и более-менее ясно, она помнила события только с момента, когда кто-то, она не знает кто, стал забирать её боль на себя, давая ей облегчение. Ане казалось, что этот кто-то, давая её измученному телу возможность, чуть передохнуть от болей, успокаивал её, и  даже, а может  это  привиделось ей, поглаживал её по голове. Да, решила она, это мне показалось в бреду.
Ей, действительно, стало немного легче и боль, внутри неё, стала слабее. Вот тогда-то  она и открыла глаза и увидела того, кто помог ей в эту трудную минуту.
Сбоку, почти у самой её головы, сидел светловолосый, молодой мужчина, скорее юноша, и пристально, как ей показалось, с любовью и участием в голубых глазах, смотрел на   неё. Она ещё, кажется, спросила у него: «Вы,   ангел?»
Не получив ответа, Аня заглянула ему прямо в зрачки – да, это он всё время помогал ей! Но, кто он? И почему он здесь, в этой машине, рядом с ней и почему так смотрит на неё? А потом она увидела, как он неудержимо, по-мальчишески краснеет. Смотри-ка ты, какой! Он ещё, оказывается, и краснеть не разучился! – подумала Аня, а затем, женщина всегда останется женщиной, решила – до чего симпатичный! Наверное, у него девчонок пруд пруди!
И ей даже стало как-то обидно за себя. Вот лежит она перед ним, с большим животом, растерзанная болью… но, додумать не успела. Новый приступ боли скрутил её жгутом, и она опять застонала, пытаясь хоть стоном подавить крик рвущийся из горла, из самого-самого   нутра.
Потом, её привезли в какое-то помещение, и не успела она осмотреться, как новый приступ боли, боли, до потемнения в глазах, разорвал её почти пополам и захватил её меркнущее сознание.
Она совершенно не помнит, кричала она или нет, но затем, боль вдруг отпустила её, а ещё через мгновение, придя в себя, она услышала совсем рядом,  плачь ребёнка.
Аня поняла – она родила! Она стала матерью! Матерью Бориного сына, и совершенно неожиданно, глубоко-глубоко в подсознании возник вопрос - интересно, дождался  окончания родов, тот, светловолосый, что сидел рядом с ней и забирал её боль?
 
Глава  четвёртая
 ЭРВИН+АНЯ
Из роддома Аню выписывали шестнадцатого и Эрвин, заранее отпросившись у дяди, помчался покупать цветы. Хорошие цветы. Ему повезло только в третьем цветочном магазине на проспекте Вернадского. Там ему подобрали изумительные, свежие розы разных цветов и обернули красивой лентой поверх блестящей плёнки. А затем, он ещё заехал в супермаркет и купил три больших коробки шоколадных конфет для медсестёр и нянечек - так посоветовали ему бывалые папаши, не один раз побывавшие в сходной ситуации.
Всё это стоило уйму денег, но для Ани, моей Ани, как втайне мечтал он, ему ничего не жаль. Тем более, что с его заработками и отложенными накоплениями…
Когда Эрвин подъехал к роддому, Анины родители уже были там. Поздоровавшись с Ильёй Романовичем за руку, а с будущей тёщей, как он в глубине души надеялся, кивком головы, он остановился у самой лестницы и стал ждать. Минут через десять Аня вышла с Борисиком на руках. Он был завёрнут в белый, кружевной «конверт» и перевязан голубой шёлковой лентой. Лицо Ани осветилось счастливой улыбкой, когда она увидела встречающих её родителей и Эрвина.
Не успели родители шевельнуться, как Эрвин взбежал по ступеням к Анне, держа в одной руке цветы, а в другой коробки с конфетами. Он быстренько сунул конфеты медсёстрам, за что они неимоверно наградили его, сказав - ваш Борисик, папаша, ну, точная копия вы! Так похож, так похож!
Затем, он потянулся за ребёнком, одновременно протягивая Ане цветы.
Подошли родители и начались, как всегда бывает в таких случаях – «ахи и охи» и сюсюканья с ребёнком, который уже был на руках у Эрвина.
Аня отдала ребёнка ему в руки, нисколько не задумываясь. Она чувствовала, Эрвин не причинит вреда её ребёнку и в случае чего, будет защищать его, даже ценой своей собственной жизни.
Когда все разместились в машине, Эрвин передал Борисика в руки бабушке. Он видел, она прямо таки готова выхватить из его рук ребёнка. Наконец-то, получив «желанное», она от удовольствия, даже зарделась. По прибытии домой, устроили небольшой праздник, с обязательными  поздравлениями и  любованием  младенца.
Эрвин видел Борисика третий раз, два из них в роддоме, и всё удивлялся таким неимоверным сходством ребёнка с собой маленьким, которого он помнил по  своим детским фотографиям. Со светленькими волосёнками на голове и большими, голубыми глазёнками, он был точной копией Эрвина. Родители Ани тоже, нет-нет, да бросали исподтишка взгляд то на него, то на ребёнка. Эрвин чувствовал, они хотели бы задать законный вопрос - откуда ты, так неожиданно появился в нашей жизни? Может, вы с Аней давно знакомы и этот ребёнок плод вашей любви? Хотя нет, это невозможно по той простой причине, что их Аня скромная, каких поискать, целомудренная девушка.
Эрвин и сам, не меньше её родителей, был ошеломлён таким внешним сходством, и только Аня, кажется, ничего удивительного в этом не находила. Казалось, она знала секрет этого сходства и втихомолку, про себя, поглядывая то на родителей, то на него, Эрвина, наслаждалась их недоумением…
Впоследствии, когда они уже поженятся, и он усыновит Борисика, Аня расскажет о своих снах и о том, что она была предупреждена Борей о его, Эрвина, появлении в её жизни и, что её Борисик и он, наследники… только чего – она так и не поняла! И сколько она не пыталась разгадать эту тайну, говорила она – ей     это не            удалось и, наверное, никогда не удастся.
Пока сидели за праздничным столом, Аня пару раз убегала в свою комнату к сыну, лежащему в детской кроватке, купленной Эрвином. Родители её, особенно Надежда Юрьевна, долго не соглашались брать от него что-либо, но по настоянию Ани, смирились. Вообще-то, Эрвину не очень-то нравилось, что Аня принимает его как своего давнего друга и смотрит на него, как на друга, но пока он ничего изменить в их отношениях, не мог. Он надеялся на время. Втайне, лёжа ночью у себя в комнате, он мечтал, как обнимет её, приласкает…
- Эрвин, ты о чём задумался? - поинтересовалась Аня, удивлённая его молчанием.
- Так. Ни о чём, - и помолчав, добавил, -  просто задумался... бывает же такое.
- Эрвин, ты меня не обманешь! Колись! Просто так ничего не бывает.
- Ну, хорошо… - и он увидел, как родители её повернули головы в его сторону. Я вот о чём подумал, чуть помедлив начал он, - ты, сейчас, в академическом  отпуске,  верно?  И  ты  можешь  заниматься  сыном,  верно?
- Даа...
- Через четыре месяца нужно будет приступить к учёбе. С кем останется сын?
- С нами! - почти хором воскликнули Надежда Юрьевна и Илья Романович.
- Вы же работаете! Вам некогда будет заниматься внуком, да и тяжело.
- Ну и что! Я уволюсь. Мы с Ильёй Романовичем уже обсуждали этот вопрос и приняли решение. Так, что, никаких затруднений, я буду домохозяйкой…
- Постойте, постойте! Не рано ли вы завели этот разговор? Прежде, у меня спросите, что по этому поводу думаю я! – загорячилась, Аня. - Эрвин, тебе-то какое до этого дело?  Ты,  что о себе возомнил! Ты только друг, и не более того, а это наше внутреннее семейное дело!
- Простите! Я, думал… - В общем…, я надеялся, что… раз я… твой… друг, то могу    принять участие в решении твоей и Борисика, судьбе.
-  Вот  именно,  только  друг  и  ничего  более.  Друг, понял!  Но  не…
Эрвин не дал ей закончить. Он побоялся, что в запальчивости, она наговорит лишнего и тогда, тогда назад ничего уже не вернёшь.
- Простите, - поднялся он из-за стола. Мне давно пора уже быть на работе. Я, и так задержался на непозволительно долгое время!
 
*    *    *
Аня, зачем ты так? – попеняла ей мать после ухода Эрвина. Обидела ни за что, ни про что хорошего человека, друга. Он же, наверное, хотел что-то предложить…
- Мама, - и сама расстроенная неожиданным уходом Эрвина, начала Аня, - ну, я не    хотела его обидеть. Он хороший, но… понимаешь…
-  Понимаю, Аня.  Но, ты его не любишь!  Так?  Или я ошибаюсь?
- Мам, мы с ним знакомы всего то, ничего. - Какая любовь?..
- А, он тебя любит! Мне даже удивительно. У него любовь с первого взгляда, что ли? Он, как тот принц… из сказки про «Золушку», помнишь сказку?
- Так это только в книжках, да сказках… - протянула Аня. А в жизни… такого не бывает!
- Не скажи, дочка, не скажи! Иногда, жизнь такое коленце завернёт. Не успеешь оглянуться, как уже попал в «капкан безумной любви!»
- Ну,  ты  даёшь,  ма!  – рассмеялась Аня.  Эрвин-то здесь, причём?
- А при, том! Ты, что, совсем слепая? Ничего не видишь? Да он готов на тебя, как на     икону молиться! Дурочка  ты,  доча, ненормальная дурочка!
-Ма-ма-а!!!
- Что, мама! Я, Слава Богу, жизнь повидала и разбираюсь в ней, лучше тебя! Не отталкивай Эрвина. Подумай о своём будущем, дочка, чем он не муж.
- Во-первых, мам – я совсем недавно похоронила любимого мужа. Во-вторых, у меня на руках крохотулечка, сын. Мне ли думать о каком-то там, замужестве!
- Тебе, дочка, тебе! Не век же ты будешь «куковать» одна с ребёнком на руках. Ему нужен отец. Так, что, подумай ещё раз хорошенько, дочь!.. А, Эрвин?.. Эрвин нам, мне и твоему отцу, очень понравился! Он хороший человек.
- Мама! Давай отложим этот разговор на потом. Я только выписалась из больницы  и,  Борисик,  слышишь,  заплакал,  мне  к  нему  надо  бежать.
- Но, ты, всё-таки подумай Аня над моими словами. Мы с отцом, тебе ничего дурного не желаем и, закончив разговор, Надежда Юрьевна ушла в кухню.
Перепеленав и покормив сына, Аня уложила его в колыбель и, покачивая её, задумалась над словами, сказанными матерью. С одной стороны, мама права - если рассуждать здраво, то ей, одной, в такое сложное время, ребёнка не вырастить. Сколько смогут, родители, конечно, будут помогать ей, а потом? Как она будет справляться одна – без образования, без работы?! Вот она, «правда» жизни! А, с другой стороны? С другой стороны – как можно выйти замуж без любви, даже за такого прекрасного, по словам мамы, человека, как Эрвин?
А, действительно, любит ли он меня? – спросила Аня у самой себя. Наверное. Она же не совсем уж непроходимая дурочка, чтобы не замечать какими глазами он на неё смотрит. Так на неё даже Борис не смотрел!.. Ладно! – решила Аня, поживём, увидим. Если любит,   подождёт.
С того приснопамятного дня, Эрвин исчез из её жизни, как говорят - «О нём не было ни слуху, ни духу». Занимаясь сыном, Аня, нет-нет, да вспоминала его, а он вот уже дней шесть, не подавал о себе вестей.
Ни звонка, ни самого! – стала, как-то непроизвольно, обижаться она. Что, неужели тяжело набрать номер телефона и спросить – как, мол, ты там с ребёнком справляешься? Так нет! Гордость у него, видите ли! -  рассуждая так, она сердито хмурила лоб.
Аня понимала, конечно, что она сама виновата в сложившейся ситуации, но, спрашивала она себя, - я не женщина, что ли? Могут, в конце-концов, у меня быть маленькие женские причуды? - и, тут же, отвечала, - могут, могут! А, потом, вздохнув, добавляла, я по нему      соскучилась!..
На седьмой день, когда Аня совсем уж извелась, ожидая вестей от Эрвина, раздался длинный, настойчивый звонок межгорода. Дома, кроме Ани, никого не было и, она, беря трубку громко звонившего телефона, подумала, интересно, кто это звонит, а услышав голос Эрвина, она, так обрадовалась, что от счастья слышать его голос, даже сердце в груди  затрепыхалось.
- Алло, Эрвин, это ты? – зачастила она, - ты, куда пропал так надолго? У тебя всё в порядке? - И, чуть не выдала себя словами: «Я по тебе так скучаю»,  но  вовремя  остановилась,  сказав  себе  -  ещё  чего,  не  дождёшься.
- Да, да, у меня всё хорошо! Извини, что не успел тебя предупредить! Я в Германии. Пришлось срочно выехать, ночью…  - Пробуду ещё дней десять…
-  Как, в Германии?..  Почему, в Германии?  У тебя неприятности?
- Нет-нет, что ты! Не беспокойся! Это… командировка по работе.
Сердце Ани перестало бешено колотиться в груди, поуспокоилось, а когда она услышала на прощание от Эрвина – «Я тебя люблю!», оно вновь затрепыхалось в груди, как пойманная птичка.
Услышав его слова, поняв их смысл, она перевела дыхание и в ответ лишь прошептала, - я знаю, Эрвин, приезжай скорее…
Целый день у неё было прекрасное настроение и Аня, мурлыкая под нос незамысловатый мотивчик, переделала кучу бесконечных, домашних дел. Вот, как много значат для женщины красивые и, главное, вовремя сказанные слова! - подумала она в конце уборки, нанося последние мазки в убранстве квартиры.
И, совсем не подумала она о том, что красивыми и вовремя сказанными могут быть лишь те слова, которых ждут и которые надеются услышать! В противном случае – это, как оскомина на зубах! Говоривший их, может получить в ответ лишь – «Ну, ты достал(а) меня!», или ещё чего похуже.
 
*    *    *
Вернувшись из командировки, Эрвин, даже не поговорив, как следует с дядей и тётей,  привёл себя в порядок после дороги и помчался к Ане. Он так соскучился по ней, что, как говорят у русских - «Спасу нет!» А, увидев её в открытых дверях в лёгком домашнем халатике, с широко раскрытыми глазами и, такую,  такую… красивую,  такую желанную, что не
удержался и, сжав её в объятиях, стал целовать лицо, губы, глаза…
В  этот, столь   эмоциональный для них момент, из комнаты Ани донёсся  обиженный плачь  проснувшегося Бори…
 - Подожди, - прошептала она, задохнувшись от поцелуев,  отпусти! Слышишь, Боря плачет! - и попыталась отстраниться от Эрвина. А, он, ещё на какое-то краткое мгновение, крепко прижал  к себе   любимую,  и   лишь затем,  медленно, с  неохотой  разжал руки.
- Раздевайся, - только успела сказать она и, как птичка-синичка, упорхнула.
Сняв полупальто, он пошёл в комнату Ани, чтобы посмотреть на ребёнка…но, в ту же минуту услышал, строгое – не входи! Сначала руки помой!
Аня сидела на стуле и кормила ребёнка. Он, обхватив её полную грудь маленькими, пухлыми ручонками, смешно чмокал губами. Они, мать и её ребёнок, были чем-то похожи на картину «Мадонна, кормящая младенца», виденную им два года назад в Третьяковской галерее. И сейчас, как и тогда, Эрвин был поражён тем чувством, которое вызвала в нём увиденная, живая картина.
Он стоял, боясь  пошевелиться, и смотрел на них до тех пор, пока Борисик не насытившись, оторвался от груди и, сонно закрыв глаза, засопел, засыпая.
Как прекрасно выглядят они, подумал он, когда животворящая сила жизни, наполняет ребёнка через молоко матери!
Эрвин так расчувствовался, что глаза его увлажнились.
Чтобы скрыть свою, как он думал, слабость, он тихо вышел из комнаты и  направился   в кухню заваривать крепкий чай.
 
*    *    *
Они сидели в кухне, пили чай и разговаривали. Он рассказывал ей о своей, такой неожиданной для него, командировке, а она, немного смущаясь, рассказала, как сердилась на него за его молчание и что, ещё бы немного…  Не закончив говорить, Аня вдруг прижалась к Эрвину и заплакала.
Он обнял её, такие покорные, такие хрупкие плечи и стал нежно целовать её и гладить по голове, при этом говоря ласковые успокаивающие слова. Аня, склонив голову ему на грудь, наслаждалась его голосом, его прикосновениями губ и думала, как давно она не была так счастлива.
Постепенно, то ли от поглаживаний его рук, то ли ещё от чего-то, но она успокоилась. Они тихо сидели так, до тех пор, пока не послышался щелчок дверного замка.
- О, Эрвин, здравствуй! Давненько тебя не было видно, - услышали они голос   Надежды  Юрьевны,  входящей в кухню. –  Где пропадал? Случилось, что?
- Здравствуйте! Аня, наверное, вам говорила, я в командировке был. Сегодня  только  прилетел.  Вот  забежал  вас  проведать,  Как  Ваше  здоровье?
- Спасибо, у меня с Ильёй Романовичем, всё в порядке, а у Ани, сам видишь.  - Ты, расскажи,  дома  хоть смог побывать? Отца с матерью повидал?
- Да, спасибо, Всё нормально! Передают вам привет, очень хотят познакомиться. Вы извините, но мне пора, - проговорил Эрвин, поднимаясь. Я, ещё не отчитался, как следует за свою поездку. Дядя Вилли мне шею, как это… напенит!
Не напенит, а намылит, засмеявшись, поправила его Аня. - Пошли, я провожу тебя, тоже поднялась она. А, выйдя в коридор, прошептала ему на ухо  -  приходи  завтра.  Я  буду  ждать.  Слышишь  Эрвин,  очень  ждать!
Когда за Эрвином закрылась дверь, и она вошла в кухню, мать домывала чашку.
- Что случилось, Аня? И, оглядев дочь, развела руками, Ты, сама не своя.
- Ты о чём, мама? – притворилась дочь, что не поняла вопроса матери.
- Ань, не притворяйся. Я же по твоим, светящимся от счастья глазам вижу, что вы объяснились! Объяснились, да, Ань? Ну, и, Слава Богу, давно пора.
Аня, зардевшись от смущения,  тихо призналась:
- Знаешь, мама, я до сегодняшнего дня не знала, что люблю Эрвина. Только сегодня, когда я увидела его и услышала его голос, я поняла, как скучала без него все эти дни, и как он нужен мне! Я люблю его, мама!
-  Ну,  вот  и  хорошо!  Я  рада  за  тебя  дочка!  Ты  поступила  мудро.
- Спасибо, мама!
 
*    *    *
Прошло три месяца. Жара в Москве стояла неимоверная. Под колёсами автомобилей плавился асфальт. Ходить по тротуарам на каблуках-шпильках было невозможно. Такой жары давно не было. Голуби ходили, раскрыв клювы, а люди облившись потом. Аня старалась выходить на улицу не так часто, и то, вечером, когда, хоть чуть-чуть спадёт дневная жара. Но и вечером, было  так  душно,  что  она  приходила  с  прогулки  вся  мокрая  от  пота.
Тогда-то Эрвин и предложил познакомить её со своими родственниками, объяснив, что у них, даже в самое страшное пекло, прохладно в квартире от постоянно работающих кондиционеров.
Сам Эрвин, продолжал жить у дяди и он, конечно же, хотел, чтобы и Аня, и Борисик жили с ним. Переговорив на эту тему с дядей и тётей и заручившись их согласием, он позвал Аню с собой, как шутя, сказала тётя Эльза, на смотрины.
Когда родственники познакомились с Аней и дядя Вилли показал "козу" Борисику, от которой тот пришёл в совершеннейший восторг и от смеха, и в благодарность, написял дяде Вилли на рубашку, вопрос был однозначно решён - Аня с сыном будет жить у них, сколько захочет.
Эрвин с Аней и Борисиком заняли две комнаты во втором этаже дома семьи Краузе. Тётя Эльза боготворила Борю и, нянчась, не отпускала его с рук. Однажды Аня нечаянно подслушала, как тётя Эльза спросила у своего мужа - Послушай Вилли, так ли уж твой племянник непричастен к появлению этого карапузика на свет? На что дядя Вилли благодушным голосом, ответил - Не знаю, не знаю! Но, чует моё старое сердце - есть в нём наша кровь, есть!
Не дослушав до конца их разговор, Аня ушла в другую комнату и, хотела уж было обидеться, но поразмыслив, решила не обращать внимания на их досужий вымысел. Она-то отлично знала, чей Борисик сын. Он сын Бори старшего. В метрике так и записано - Борис Борисович Соколов. Она, выйдя замуж за Эрвина, станет госпожой Рольф, а Борисик? - и, за- думалась.
Она пока ещё не решила, какую фамилию будет носить её сын. Эрвин, правда, настаивает, чтобы при регистрации брака, Борисика сразу же записали на его фамилию, но... посмотрим, подумаем. Борисик не его сын, будет ли он любить его или, как когда-то сказала мама, имя моего сына будет резать его слух? Будет ли оно неприятно ему напоминать о Борисе, моём первом муже?
Но она и сама, смотря на своего сына, всё более и более убеждалась в несомненном сходстве её сына с Эрвином и ломала над этим голову. Откуда это?  Как так могло получиться?..  Что  за  мистика,  что за каприз природы человеческой в самом-то деле?!
Свадьбу решили сыграть в середине августа, а сейчас, собравшись все вместе в доме дяди Вилли, составляли списки для приглашения на свадьбу. По подсчётам тёти Эльзы и Надежды Юрьевны, набиралось человек семьдесят-семьдесят пять. В общем-то, как выразилась тётя Эльза - "Совсем даже, не плохо!"
Эрвин и Аня в процедуре составления списков участия не принимали, полностью положившись на родителей и родственников. Они занимались Борисиком.
Как-то,  в  один  из  вечеров,  Аня  решила  напомнить  Эрвину  о  его давнем  обещании,   рассказать   о   своём   воинственном   и   строгом   деде:
- Послушай, Эрвин, ты обещал, как только будешь посвободнее, рассказать нам о своём дедушке. Ты, говорил, что он у вас строгий, не забыл?
Её просьбу, тут же поддержал Илья Романович. Он тоже хотел узнать о родственниках Эрвина, побольше. Ни разу не побывав за границей, он хотел услышать о жизни и обычаях другого народа, тем более, что им пришлось породниться.
-  Почему,  забыл?-  пожал  плечами  Эрвин.  Пожалуйста,  хоть  сейчас!
- Ну-ка, ну-ка, Эрвин, посмотрим, что ты за рассказчик! – шутливо  воскликнула Аня. И, чтобы подзадорить его, добавила, - давай, начинай, мы ждём!
Эрвин, приняв позу мыслителя, строго оглядел присутствующих...
Аня, увидев его в таком виде, прыснула в кулак: «Эрвин, не смеши людей! Лучше начинай рассказывать, видишь, все уже расселись и ждут только твоего рассказа»
- А, что собственно рассказывать? - Мой Grossfater, Johan, воевал во Франции, затем, по его рассказу, в России и заметьте себе - не на передовой. Ему, наверное, здорово повезло, во всяком случае, больше, чем другим солдатам. Он, почти всю войну проходил в денщиках у одного армейского гауптмана,  ну... это... у одного капитана-снабженца,  с которым исколесил почти половину Европы...
Последнее место, где он побывал – это Украина. Небольшой, как он сказал, городок… Никополь. Особо он ничего о своей службе не рассказывал, но я помню, как он говорил, что стояли они на постое у каких-то двух женщин, украинок. То ли, свекрови со снохой, то ли ещё как-то, он, дед, не очень-то вдавался в подробности. А рядом с домом, на взгорке, располагался двухэтажный госпиталь. Правда, раньше, ещё до войны, там был этот, как его, Эрвин пощёлкал пальцами, ну, где живут дети без родителей…
- Детский дом, - подсказала Надежда Юрьевна и повторила, - детский дом.
...  Вот,  вот,  -  детский  дом.  -  Ну,  потом,  вы  знаете,  что  произошло…
- А, что произошло? - перебила его Аня. Ты мне этого не рассказывал!
- Ань, ну, ты, как маленькая. Что, произошло? Да, что произошло? – чуть смутившись, упрекнула дочь Надежда Юрьевна. То и произошло…
- Да то произошло, Аня, что немецкая армия стала отступать, а Ваши, наступать!
- Ааа!
…При отступлении, деда ранило в ногу осколком разорвавшегося снаряда, продолжил Эрвин, и он стал инвалидом. Из-за этого его, как это?.. А! Комиссовали и отправили назад, в Германию. С тех пор он стал хромать. Подлечившись, он открыл лавочку и стал торговать одеждой. Потом женился.
Вот, в принципе и всё, что я знаю… да, у деда было много детей, но все, кроме моего отца, почему-то умерли, кто от болезни, кто… ну, по разным причинам. У меня тоже были два брата и сестра, они старше меня, но тоже… сестра умерла от чахотки, а братья -  братья, погибли в автокатастрофе. Их автомашина столкнулась с другой, встречной фурой и они погибли…
 На некоторое время в комнате  воцарилась  тишина,  а  потом,  дядя  Вилли,  вновь  раскурил   свою неизменную трубку и задумчиво сказал: «Что было, то было, и быльём поросло! Слава богу, сейчас мир и, надеюсь, надолго, так ребятки? - и посмотрел на Эрвина  с  Аней.
- Конечно,  дядя  Вилли!  –  одновременно  подтвердили  они.
«Бог – добрый и всепрощающий!» - поддержала мужа тётя Эльза. Не будем забывать об этом и, перекрестившись, добавила: «Прости господи, грехи наши!»
- Аминь! – закончил за всех, дядя Вилли.
 
Конец  романа.

 

MAHJONG TITANS (ч. 1)

ЗА ЧТО ГОСПОДИ? (Часть 2 гл.7-10)