Великая империя зла

[Скрыть] Регистрационный номер 0301950 выдан для произведения:                                        Сергей  Пилипенко
 
 
 
 
 
 
 
        
          ВЕЛИКАЯ   ИМПЕРИЯ   ЗЛА
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
ПРОЛОГ
 
 
В том, что предлагается для чтения несколько ниже, нет ни капли правды документального характера.
Вся достоверность основана на факте изложения души, категорийность которой, несомненно, подтверждена самим временем подобного выражения, но это отнюдь не умаляет той действительно исторической ценности, что присуща времени тому, а наоборот, даже несколько возвышает ее преимущественно, как величину самой точной информации, полученную когда-либо и от кого-либо из первых уст.
Таким образом, мы сами становимся свидетелями тех разворачивающихся на страницах событий и постигаем всю ту участь именно с точки зрения того, что и существовало на тот самый описуемый момент времени. Тем самым добиваясь истинно реального отображения прошлого без взлета искусственно добытой чьим-то личным воображением мысли.
Сама же документальность или достоверность из современных, настояще состоящих источников знаний будет служить лишь опорой в деле доказательства, так называемой, оплошности исторического характера, ибо сам документализм не всегда являлся именно тем доказующим звеном, что способствовало бы добыче реально ценной и фактически правдиво отображенной информации.
История одного, так или  иначе, но связана с историей кого-то другого. Именно это обстоятельство и дает нам всем шанс отследить то самое прошлое и наиболее верно отобразить всю информативную суть. 
Из осколков чьих-то проходных жизней она слагается, в целом и выражая всю ту общую историю развития нашего до самого настоящего дня.
Той же нитью истории связаны между собой и государства, как часть приложения к тому одинокому человеческому формату, что обозначился во времени чьей-то душой.
Какие-то моменты ее самой и будут представлены ниже, в целом повествуя некий сюжет, который вполне способен отразить время существующих и по сей день человеческих противоречий в ярком торжестве становления самой жизни.
История русских так же, как и других, мало вписывается в формат самого понятия человечности, как таковой, и последовательно выражается на примере всего нескольких людских судеб, имеющих самое непосредственное отношение к вершинам дел государственных или всецело общечеловеческих связей.
Яркие черты того времени, обрисованные в сюжете, дадут ясно понять все сходство  давно уже всеми забытого и отмеченного, как пройденное, с временем событий дня настоящего, в предыстории которого предстоит нечто схожее с описуемым и только ждет своего часа, дабы благочинно взойти.
Печально все то или нет – покажет и докажет само время. Но очевидно одно.
Никем не усвоенные уроки прошлого, так и будут осаждать нас самих, пока не наступит момент окончательного разбора или доподлинное выражение естества человеческого ума.
В любом случае, нам всем остается только дожидаться того часа и в очередной раз готовиться к переделу своих собственных судеб.
Возможности времени таковы, что любые границы в их непосредственном очертании в мгновение ока могут быть перечеркнуты, а вся насущная повседневность вполне способна поглотиться естеством дня, превращаясь практически моментально в ту самую старину и отбрасывая самих людей на несколько веков назад от их яркого устремления в будущее.
И сейчас уже нельзя точно или с уверенностью сказать, что кого-то, возможно, то вовсе  не коснется или хоть как-то не затронет.
Если есть общее целое, то, несомненно, обнаружится и общая взаимосвязь, что последовательно воспроизведет указанное, предложив самой истории разобраться в фактах приложения своих собственных моментов не забываемого прошлого.
Но все это еще только предстоит и пока есть время попытаться  найти ответ на наши извечно состоящие вопросы.
Потому, обратимся ко времени именно тому, когда дань русская только начинала обозначаться Россией, а великое Османское государство становилось на путь империи и начинало медленно превращаться уже в настоящую современную Турцию.
Возможно, там  мы обнаружим недостающие детали дня и попытаемся их уложить в рамки нашей реально отображенной  современности.
Во всяком случае, это не навредит и только поспособствует такому понятию, как историческая справедливость.
Но не будем долго задерживаться в предисловии и, пожалуй, просто перейдем к страницам самого романа, тем более, что там действительно есть что изучать и постигать, как истину того далекого от нас времени…     
         
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
РАЗДЕЛ   ПЕРВЫЙ 
 
ПАРУС   ВДАЛИ
 
Глава  1
 
"Великолепию лжецов
  Нет больше в Храме нашем места.
  Побольше б нам души истцов,
  Побольше пламени протеста..."
 
Всадник на почти черном, как смоль, коне, пристально вгляды­вался вдаль. Его смуглое, обветренное во многочисленных походах лицо, явно указывало на происхождение.
Сегодня была суббота. Вели­кий день, но он пренебрег этим.
На кон ложилась его судьба, и если судно не прибудет в срок, ему конец.
Жеребец вздыбился на задних ногах, и всадник приподнялся на стременах.
Где-то там, вдали, почти на горизонте, он увидал то, чего
так ждал -  белые паруса корабля.
Конь опустился на передние ноги, и всадник повернул его в сторону. Проехавшись по побережью, он обернулся назад.
Позади стояла колонна из сорока воинов, приданных
ему султаном, а чуть дальше - целая ездовая колонна из навьюченных лошадей и мулов с пустыми корзинами и мешками.
На каждой из лошадей сидел всадник и погонял рядом стоящим мулом. Часть груза он, конечно, брал и себе.
Всего в ряду насчитывалось около пятисот всадников.
Это был самый большой караван, снаряженный когда-либо к морю султаном.
И виной всему этому была одна маленькая, но естественная причина.
Всадник должен был встретить худенькую, совсем небольшого роста женщину с младенцем на руках, а вместе с ней и дары от Бахчисарайского Юсуф-паши.
Младенец был сыном султана от иноземки из какой-то не известной всаднику страны, о которой он слышал только в рассказах очень древних воинов, совершавших набеги в те далекие времена.
Имя сына тщательно скрывалось, но всадник знал, что его зовут Гейдан-паша или маленький Гейдан, так называла его мать,  с которой он познакомился совсем недавно, побывав на той стороне огромного моря.
Самого всадника называли эмиром. Он руководил Верхней Палатой настоящего Дивана и являлся одним из главных основателей Великого Совета.
Родом он был из Бухары, но в свое время далекие предки перекочевали в другую страну и там обосновались. Шло время, они обретали власть и потихоньку становились богаче и сильнее.
Спустя несколько веков их род преобразовался в эмирский, а далее в Диванный, так как представители рода всегда имели веское слово.
Настоящее имя его было Абдурахим-Ибн-Из-Дахим, правда в народе это звучало попроще  - эмир Абдах.
Он занимал верхнюю строчку в Великой Империи и пользовался практически неограниченной властью, что давало ему право отрубать головы налево и направо.
Никакие мольбы о помиловании не по­могали. Имели место только деньги. Только они могли скастить срок зак­лючения в яме или удержаться па плову в этом жадном и кровавом мире.
Эмир Абдах попал в немилость к султану и теперь несколько со­жалел о случившемся.
Совсем недавно он высказался против его звездочета, обвинив того при этом в недоумстве и лжепророчестве, на что Великий Осман очень рассердился и хотел было приказать отрубить ему голову, но муд­рейшие отсоветовали ему делать это и, конечно, в большей степени по политическим  причинам.
Имя эмира было широко известно в кругах империи, да и сама занимаемая должность гласила об этом. Подвергнув его казни, можно было навлечь на себя мзду со стороны его рода, и хотя это было не очень опасно, все же султан понимал, что раскол внутри Дивана грозит повернуться расколом империи.
Поэтому, одернув своего первого руководителя в неуместной болтовне и обвинив в слишком уж жестоком от­ношении к простому народу, султан приказал отправиться встречать его пять­сот шестую по счету жену и доставить во дворец, при этом указав на то, что если этого не произойдет в срок, то вина будет доказана, а соот­ветственно, исполнен и приговор.
 
Эмир встряхнул головой от тяжелых мыслей и посмотрел вновь на море.
Корабли приближались. Их было несколько. Судя по всему, это галеры, где использовался труд невольников, что, впрочем, оправдывалось, так как час­тые штили на море подолгу держали суда в портах, а то и просто среди окружающей бездны волн.
Море никогда не нравилось эмиру, и в душе он желал никогда его больше не видеть. То ли это был страх перед огром­ной массой воды, то ли просто суеверие, в которое сам почти не верил - он не знал и не понимал.
Но в то же время осознавал, что море не сулит ему хорошего и где-то внутри всегда содрогалась какая-то жилка при ви­де темного царства воды.
 
Корабли приближались и уже гораздо лучше были видны борта судов. Огромное количество весел то и дело опускалось на воду, от чего в голове эмира возникал небольшой шум.
Он представлял, как сейчас на бортах судов стоят погонщики и время от времени, хлестая им же подобных, приказывают грести  сильнее и лучше.
В основной своей массе это были те, далекие его предки, захваченные когда-то в плен или обра­щенные в рабов с помощью силы войск. Но, были здесь также и русичи - люди со светлыми головами и почти белой кожей.
Сейчас, когда дела импе­рии шли не особо хорощо, эмир понимал, как важно было настроить народ против иноверцев. И в большей степени, это удавалось.
Пленников, если они убегали, тут же сдавало местное население, получая в награду за это небольшой участок земли под сад от мест­ной власти.
Поэтому, убежать было непросто и плененные порой до конца своих дней находились на галерах или где-то еще в других мес­тах.
Их труд здесь, за далекими рубежами их настоящих мест обитания, очень хорошо ценился.
Они были выносливы, жизнестойки и особо не привередливы. Поэтому, цена на них была высокой.
Правда, это не касалось самой империи, то есть власти. Они получали это в достатке в качестве свободно существующего налога с работорговцев.
К примеру, если тот продавал пятерых, то из них двоих он должен был отдать эмиру, как лицу, осуществляющему законодательно облагаемую налоговую и другую власть.
Отчасти, это было не справедливо, так как работорговцу при­ходилось туго при этом, ну что поделать, когда империя нуждалась в ра­бочей силе и подъеме иерархий вверх.
Занимаемое место в Диванной власти позволяло эмиру широко мыслить о положении дел других госу­дарств и открывало доступ к совершенствованию прошлых ошибок вре­мени, а иногда и полностью к их уничтожению.
Им была упразднена общая служба в войсках  и использована наемная армия, как знающая свое дело и полагающаяся, главным образом, на золото империи.
В нее входили все: и турки, и персы, и хорваты, и даже несколько сот русичей, пожелавших служить за деньги.
И хотя, это было запрещено Кораном и халифатом, эмир не останавливался.
Он понимал, что эти сотни возможно в какой-то момент битвы способны сделать больше, чем целое войско.
Это подтверждалось их недавними походами в Персию, где однажды они столкнулись с силой превосходящего противника.
Эмир не был участником заседания того же халифата, хотя и понимал, что это опасно, как для него самого, так и для сподвижников.
 
Его поддерживали многие, но, в большинстве своем, менее знаменитые и именитые, что, естественно, не давало эмиру ощущения всей полноты самой власти в исполнении каких-либо, возникающих время от времени желаний.
Слава доставалась всег­да правителю, а он оставался как бы в стороне, тем самым злым исполни­телем, от которого зависит судьба каждого в государстве.
Но, отчасти, это его устраивало, так как, оставаясь в стороне, он мог всегда сослаться на власть содержащего. Все приказывалось и приводи­лось к исполнению именем султана.
Люди вставали с этим  и уходили в ночь. Никто и ничто не могли поколебать силу исполнения указа султа­на.
Правда, такие указы обсуждались частью в Диванном Совете и, в боль­шинстве своем, имели реальную здравую мысль.
Но, для простого человека это было непонятно. К тому же ему, обремененному тяжелым трудом, ми­зерной платой и жалкой содержательностью семьи было вовсе не до та­кого понятия.
Каждый бедняк только и мечтал получить от властей ту небольшую горстку земли, чтобы заняться земледелием, или хотя бы заполучить документ на право заниматься каким либо гончарным делом. Но такой  выдавался  немногим.
В основе своей тем, кто доказывал это своим трудом и представлял в виде доказательства готовую продукцию хорошего качества и пользующуюся спросом у того же населения.
Конечно, самая лучшая часть таких мастеров трудилась на благо самого эмира и империи в целом, но все же были и такие, кто творил чудеса где-то в стороне.
Империя держала слово и не загоняла в крайнюю нужду свой народ. Конечно, он облагался большими налогами, но, ни в коей мере не подтвержденными реальной жизнью.
Для установления подобных ситуаций и истинных причин в среду часто засылались султанские или диванные лазутчики. Их так и называли.
Они же, находясь среди простых, ловили каждое слово и передавали представителям власти, а то и прямо самому султану.
Из полученных сведений и составлялся какой-либо указ или наказ. Но, как это бывает везде, не всегда ухо слышит то, что нужно и не всегда человек поймет то, о чем говорят другие.
Поэтому, часто исполь­зовалась и ложная информация,  но не потому, что она была искривленно лживой, а только потому, что человек, ее провозглашавший, не совсем понимал происходящее и отражал это в своем уме.
В итоге, указы получались гораздо насыщеннее, злее и строже. К тому же в самой диванной власти существовали противоречия, и неко­торые эмиры хотели своей славы и преобладания голоса.
Поэтому, они часто подкупали "верных" султану лазутчиков  и те доносили практи­чески ложные сведения.
Бывало, что султан повторял проверку втайне от других и тогда головы летели налево и направо, исключая, правда, самих эмиров, ибо на них никто не ссылался, так как это среди му­сульман уподобалось греху.
Но таких случаев было крайне мало, а посему, как говорят, игра стои­ла свеч.
В итоге, некоторые получали дополнительные земли и людей, а также золото, алмазы и другие драгоценности из рук султана.
Все это эмир Абдах знал и частенько говорил самому Осману.
Но тот или не хотел это слушать, или просто не хотел понимать, что дело обстоит именно так.
В конце концов,  сам Абдах пресытился подобным и перестал что-либо вообще говорить, лишь изредка только вставляя свое слово в решение самого султана...
 
Наконец, корабли подошли совсем близко к берегу, а на воду спустили небольшие плоты и лодки для погрузки даров.
С первого судна была спущена лодка побольше, и эмир увидал, как в нее с борта осторожно шагнула женщина с ребенком на руках.
Абдах облегченно вздохнул.
"Слава, Аллаху, - подумал он, мысленно воз­неся руки к небу, - она прибыла".
Эмир обернулся и, махнув рукой, дал понять обозу подойти ближе к бе­регу и заняться перегрузкой.
Судна были Бахчисарайского паши, а место было выбрано специально для сохранения тайны и не навлечения различных банд пройдох и нищих, повсюду рыскавших вокруг берегов основных портов.
И хотя эмир их мало боялся, все же осторожность победила и во время встречи с Юсуф-пашой это место было специально оговорено с глазу на глаз.
Такие меры предпринимались еще и потому, что в империи не было наслед­ников султана.
Шла извечная внутренняя борьба за власть родов и пле­мен. Сам султан был из древнего рода Багдадских шейхов, который обос­новался здесь около ста двадцати лет назад.
Рядом же стоящие эмирские семьи и другие ветви относились к не менее древнему роду иерусалимских мусульман.
Халифат не признавал эту борь­бу и считал, что основой родовой ветви Османов является настоящий султан.
Поэтому, он призывал всех остальных к единомнению по этому, весьма спорному и трудноразрешимому вопросу, что говорило о его пря­мой поддержке самого Османа.
Прошло уже несколько лет с тех пор, как погиб один единственный сын султана при не выясненных до конца обстоятельствах.
Тело его нашли возле паль­мового забора, проходящего вдоль крепостной стены дворца.
Скорее всего, он был отравлен, о чем свидетельствовал синюшный распух­ший язык, но доказать это было невозможно и султану оставалось мол­ча погребать своего сына и наследника, при этом загубив немало слуг и придворных, прямо либо косвенно относящихся к его обиходу.
Были казнены и некоторые из не очень довольных эмиров за их словонепослушание и подвержение сомнению слов того же звездочета, кото­рый почему-то пользовался огромным  уважением султана,  несмот­ря на свой молодой возраст.
Примерно ему было лет тридцать пять, но на вид он выглядел еще моложе. К тому же, не обладал присущей его должности растительностью на лице.
Султан подобрал его на улицах столицы, когда тот предугадал, кто перед ним сидит на камнях.
А далее, было прос­то. Звездочет словно преобразился и начал сочинять стихи, песни, а также предсказывать будущее по звездам.
Немало досталось и самому Абдаху от его предсказаний. И в большей сте­пени все они сбывались, хотя и были лишены порой всякой связи и смысла.
Дело иногда доходило до того, что сам Абдах, идя в разрез со своей совестью, просто напивался и уходил в небытие на некоторое время.
Именно поэтому, он и не любил звездочета и старался хоть как-то ущипнуть или уменьшить влияние на окружающих.
 
Эмир соскочил с лошади и пошел прямо в воду. Подойдя ближе к берегу, лодка уткнулась в песок, и Абдах, поздоровавшись с сопровождащим жену султана эйфиром, предложил помощь и протянул руки.
Ему вручили небольшой сверток, развернув который эмир обнаружил совсем небольшой алмаз.
Он удивленно поднял брови и спросил у эйфира:
-  Что это?
- Это подарок Юсуф-паши нашему маленькому султану, - улыбнулся тот, - а это, - указал он на рядом лежащую коробочку, - документы его проис­хождения.
- Хорошо, - ответил эмир, - я передам все султану, а что вы еще привез­ли?
 
В это время женщина подошла к борту и хотела сойти. Поэтому вопрос повис в воздухе.
Абдах аккуратно взял на руки младенца и передал рядом стоящему аскеру, его охраннику, а потом помог женщине сойти на берег.
Разговаривать с ней было запрещено, но все же эмир спросил:
- Вам ничего не нужно?
Та мотнула отрицательно головой и, взяв на руки малыша, пошла к повоз­ке, украшенной различными ленточками, бусинками и другими безделуш­ками женской принадлежности.
Эмир проводил ее взглядом, а затем вновь обратился к порученцу:
- Так, что же паша нам послал кроме этого? - и он указал на удаляющую­ся женщину.
- Да, так, немного парчи, ситца, свинца, пороха, разной пряности и, конеч­но, золота, - ответил улыбающийся   эйфир.
- И много? - спросил эмир.
- Увидите сами, - кратко ответил тот, давая понять, что разговор исчер­пан.
 
Абдах знал, что особые порученцы не отличались говорливостью, но лю­бопытство было сильнее знаний, поэтому вновь спросил:
- А, что вы привезли самому султану?
- Огромную трубу, - ответил эйфир, - и несколько карт. Все это указано там, в грамоте, - и он показал на бумагу, свернутую в трубочку в шкатулке.
- Ну что ж, счастливо, - сказал эмир и пошел из воды.
 
 Лодка вновь пошла к кораблю и вскоре была опять нагружена и отправ­лена к берегу.
Теперь над ней виднелись какие-то сундуки, тючные перевязи и прочие предметы подобных путешествий.
Все это мигом сгру­зилось и разошлось по каравану. Определить где, что лежало было просто невозможно.
Поэтому, эмир только распорядился о скорейшей перегрузке и соблюдении дисциплины.
Он вызвал начальника отряда сопровождения и приказал.
- Сазиф, ты пойдешь в стороне от меня, метрах в пятистах с третьей частью отряда. Одну часть возьму я и пойду впереди, а сзади - твой помощник. В случае чего, ты сразу стреляй безо всякого.
Тот, молча выслушав, кивнул головой, и хотел уже было уйти, когда вдруг эмир сказал:
- А почему я не вижу Эдгара, моего ставленника в твоем отряде?
- Он заболел, - с явной неохотой отозвался начальник охраны, - и не смог ехать даже в повозке.
- А, что с ним такое? - заинтересовался вдруг Абдах.
- То же, что и прежде, - ответил Сазиф   и, круто развернув коня, поскакал прочь.
Это обозначало лишь одно, что его бывший ученик и ставленник в среде охраны  мертв.
"Кому-то неугодно видеть меня во главе Дивана, - подумал про себя эмир, - и, наверное, моя ссора с султаном тоже неспроста".
Уже четвертый человек пал неизвестно от чего в ближайшей охране султана. Кто-то хотел подобраться поближе к его ложе или вообще что-то изменить.
"Надо по приезду во всем разобраться, - по­думал эмир, - и навести должный порядок в самих султанских хоромах. Что-то здесь не чисто..."
 
А в это время женщина с ребенком на руках сидела в небольшой, но довольно удобной повозке под навесом из обшитого золотом сукна.
Лицо ее скрывала паранджа в виде ярко-убранного тюрбана на голове с не длинной и достаточно темной вуальной прядью.
На руках безза­ботно спал младенец. Личико его было смугловатое, но все же несколь­ко отличалось от других лиц, повсюду его окружавших.
Мать без устали колыхала малыша на руках, лишь изредка поднимая голову и всматриваясь в незнакомые лица всадников.
Ее со всех сторон окружала охрана. То были воины, бывавшие в лихих сражениях и не знающие слово  усталость.
Их лица, словно маски, были молчаливо недви­жимы и скрывали всю нутрь их переживаний.
Вооружены они были кри­выми саблями, которые называли ятаганами, ножами и не длинными ружьями, на подобии русских фузей.
 
Колонна, наконец, сформировалась и по сигналу эмира трону­лась. Весь поток растянулся более чем на тысячу метров и Абдах обеспокоенно смотрел по сторонам.
"Охрана охраной, - думал он, - а самому глаз спускать нельзя".
Он поискал глазами султанскую повозку и с облегчением подумал о том, что она не так уж от него далеко, всего лишь метрах в трех­стах.
 
Он специально не афишировал ею и устроил посреди каравана. Так было безопаснее и в случае чего давало возможность уйти незаметно для воюющих.
"Но что это я, - вновь подумал эмир, - об одном и том же. Может, никакой опасности и нет".
 
Но, какая-то смутная догадка или предчувствие томило его грудь. Слов­но какой червь забрался внутрь и не давал покоя.
Абдах то и дело смотрел по сторонам, наблюдая за горизонтом.
Справа было море, и бояться там было нечего, а вот с других сторон вполне можно чего-то дожи­даться.
Эта территория была уже давно завоеванной Империей, но все же находились смельчаки, которые объединялись в небольшие отряды и нападали на правительственные войска, а то и просто на караваны с целью грабежа.
Некоторых предводителей Абдах даже знал в лицо, так как по долгу службы ему приходилось их видеть.
Они были осуждены ранее на каторжные работы за не исполнение каких-либо указов султана. По неизвестным причинам им удалось бежать из-под стражи и образовать небольшие отряды таких же беглецов.
Но, не их боялся эмир.
Он знал, что если те нападут, то воины отразят нападение. Боялся Абдах за измену. Измену в своих собственных рядах, а также за появление непрошеных гостей из-за рубежа их Империи.
Он знал, что к ним часто наведывались летучие отряды ветроносимых. Так называли отдельные специально обученные команды, доставляемые сюда на кораблях с целью поднятия непо­корных народов и вселения паники среди простого населения.
Однажды он уже встречался с подобными, и битва оказалась жаркой. Но сейчас дело обстояло гораздо хуже.
Кто-то следил за ним и его хо­дами. Кто-то охотился либо на него, либо на кого-то другого, но подстав­ляя опять же его.
Тревожные мысли не покидали его голову до самой первой остановки.
 
На привал расположились полукольцом и Абдах, объез­жая ряды, созерцал за мирной трапезой всадников и части воинского  охранения.
Подъехав к султанской повозке, он вновь спросил у женщины, не надо ли чего.
Та отрицательно помахала головой, так ни слова и не ответив. Эмир посмотрел на малыша.
Тот смотрел куда-то позади его и не обращал никакого внимания на происходящее. Минуту спустя он улыб­нулся и засмеялся: то ли от весеннего яркого солнца, то ли просто так, что-либо увидев одному ему известное и понятное.
Абдах развернулся и уехал в голову колонны, по дороге разглядывая тот или иной перевязанный тюк.
Не усмотрев ничего крамольного, он решил сам присоединиться к трапезе. Спустя полчаса все были на ногах, и караван двинулся дальше.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Глава   2
 
Султан восседал на троне, как и подобает великому государю.
Вокруг стояли главы провинций и сутениды - главы маленьких районов в самой основной провинции Стамбула.
Некоторым из них Османом были присвоены воинские звания,  высокие награды и титулы "паши". Но только тем, кто участвовал, как и он сам, в походах по далеким странам и завоевывал то, ради чего все это начиналось.
Они гордо окружали сво­его владыку и слегка поверхностно созерцали на своих сородичей по рангу и должностям.
Шел военный совет. Султан держал слово, и все внимательно  прислушивались  к  нему.
- Я не потерплю никаких проволочек в моем государстве, -  говорил он, - все, что я делаю - только на благо как нам, так и другим - подвластных нам. Я не хочу никого завоевывать, и если народ добровольно сложит ору­жие, ему потребуется меньше времени, чтобы начать хорошо трудиться, не восстанавливая потери в войне. Я разослал гонцов с этой вестью в те края, куда думаю отправить тебя, Аркалык, - и  он указал паль­цем в одного из военноначальников, на что тот утвердительно кивнул головой, придерживая рукой свой банджук - цилиндрический головной убор с яркими украшениями и пером павлина обозначающего символ принад­лежности  к  султанской  рати.
- Я также думаю оповестить об этом и соседей, чтобы не вмешивались в наши восточные дела, - продолжал Осман, - а это значит, что ты, эмир Абрахим, возьмешь на себя заботу об их послах и пригласишь ко мне во дворец.
Тот, к кому обращались, согласно кивнул и продолжал стоять, молча слу­шая, что скажет султан.
- Я так же намерен сделать предложение по одному очень личному воп­росу. Это касается твоей дочери, Сигизмунд, - и султан вновь указал паль­цем на одного из визирей, - ты должен поговорить с ней и выдать за­муж за   египетского падишаха Эгей-Бастураха. Это замужество даст нам численное превосходство в  силе против наших врагов. Пойми, Сигизмунд, это дело государственной важности. Я знаю, что ты против, но помилуй те­бя Аллах, ты должен понимать, что государственные дела важнее личных проблем. Может я и жесток, но смотрю вперед, и если это мы сделаем сегодня, то завтра сохраним около двадцати-тридцати тысяч воинов, а это тоже люди и их надо сохранять для блага всех.
Визирь покраснел до ушей, но смолчал. Он понимал, как опасно сейчас произнести хоть слово. Лучше переговорить с султаном с глазу на глаз, хотя без его звездочета и не обойдется. Но это все же лучше, чем при всех.
А Осман продолжал.
- Теперь ты, Экильбай. Что творится у тебя под носом? Персы и греки овладели островами. Я не потерплю такого сумасбродства. Бери воинов и за работу. Сбрось их в море, если надо. Попросят же пощады, помилуй и прости. Оружие все забери и дай им трудиться. Пускай знают, что я забочусь и об их семьях. Благо государства - успех каждого, в нем состо­ящего,  не правда ли, звездочет? - и султан обернулся к позади его сто­ящему человеку в высоком конусообразном тюрбане со звездой в ал­мазной оправе.
Тот согласно кивнул головой и молвил:
- Ты прав, мой повелитель. Истина течет из уст твоих. Звезды подска­зывают мне то же, - и он, поклонившись султану, отступил в сторону.
 - Значит, так тому и быть. Далее, наведите порядок в своих провинциях. Смотреть тошно, как бродят нищие и бедняки. Попрошайничают, вымаливают. Создайте ночлеги им, а лучше приобщите к работе. Это будет польза всем. И последнее. Услышу или увижу о вашей корысти в должностях - отрублю головы, не смотря ни на что. Ты меня понял, Халиб, - и султан повернулся к одному из участников совета.
Тот испуганно обернулся по сторонам, словно боясь, что это случится уже сейчас и, пав на колени, пролепетал:
- Прости меня, о милейший и великий, не знал, что творю. Слуги подвели, ушам своим не верю теперь.
- Хорошо, прощаю и встань с колен. Подобно тебе занимаемому посту непри­гоже в ногах валяться. Разберись на месте, но по справедливости. Услышу, что казнил невинных, отрублю голову сам.
Султан встал с трона, давая понять, что совет окончен.
Все потихоньку начали расходиться.
Остались только сам Осман, звездочет, слуги и Сигизмунд.
Султан удивленно поднял брови:
- Ты что-то хотел? - задал он вопрос.
- Да, о мудрейший, - хотел было подлестить тот.
- Хватит, не терплю лести, обращайся проще, чего ты хочешь, - отбрил тут же Осман.
-  Я бы хотел поговорить с тобой по поводу своей дочери.
-   Я же сказал, дело решенное и обжалованию не подлежит. Или ты хочешь, чтобы я насильно и привселюдно на площади опозорил тебя?
-  Нет, что ты, что ты, мой повелитель, - залепетал Сигизмунд, - я просто хотел   повременить с этим.
-  Не темни,  отвечай, что у тебя на уме, - загорелся султан.
Эмир понял, что попал в точку и сейчас его выслушают.
- Я хотел бы, чтобы ты изменил свое решение, а взамен я сообщу тебе имя твоего врага.
-  Что-о-о? - протянул Осман, - ты, собачья шкура, хочешь со мной торговаться?
- Погоди, погоди, мой владыка. Я долго решался на это, но все же сообщу, что за твоей спиной строят козни.
- И кто это? - не выдержал Осман.
-  Я знаю и так, - подтвердил стоявший позади звездочет, -  это те, кто вчера сидел рядом с тобой у трона и предлагал выгодную партию с золотом.
-  А-а, Телибад, - почему-то успокоился султан, - я знаю, что у него на уме.
-   Но, не он один, - ответил все тот же эмир, - с ним Абдуль-ибн-Саид, Айлаг-о-верты,  Эй-ко-Вен и Селихат.
-    Что? Моя вторая жена? - вскричал Осман.
-     Да, к сожалению, это так, - подтвердил звездочет.
-     А почему ты об этом мне раньше не сказал? - рассердился  султан, обращаясь к звездочету.
-   А зачем, я и так знал, что он скажет тебе это, - и звездочет спокойно отошел в сторону.
-    Хорошо, - согласился неожиданно султан, принимая для себя какое-то решение, - я подумаю еще, но особо не надейся. Если не найду другого способа, то выход один - все тот же.
-    Спасибо, спасибо, - раскланялся эмир, отступая потихоньку назад, - премного тебе благодарен.
-    Ладно, иди, нечего тянуть, - и султан отмахнулся, как от назойливой мухи, погружаясь в свои думы и садясь на трон.
 
Волнение султана нарастало.
В конце  концов, он встал со своего места и заходил по комнате. Звездочет сидел в стороне и, казалось, не обра­щал на него внимания.
-  Я знаю, ты много о чем не договариваешь, - обратился вдруг к нему Осман, - но все ж прошу тебя, объясни, как получилось, что моя жена влезла в это дело?
-  Дело не в жене, султан. Дело в самом тебе. Ты уже давно забыл о них всех, а они томятся и ждут твоей ласки. Сколько их, сотни? А сколько тебе надо, как человеку? Скажи честно.
-   Откровенно говоря, немного, - согласился султан, - но я не могу этого сделать. Иначе, падет могущество империи. Да и халифат, который меня поддерживает, может отступить в сторону моих давних врагов. Ты ведь это знаешь.
- Да, к сожалению, это правда. Но все же это не единственная при­чина, по которой она вступила в сговор с другими. Главное это то, что она не может заставить себя разделить первенство между женами. Такой уж у нее характер. Hо все же не это основное. Она узнала о твоей Бахчисарайской  деве.
-   Как? - удивился султан, - мы ведь хранили все это в тайне.
-   Да, хранили, но кое-кто из твоих людей все же не сдержал языка.
-   Я вырву им всем злые языки, - нахмурился и вновь заходил по комнате султан, - я оскоплю каждого, кто осмелится вступить с ней в контакт, а тем более в заговор.
-   Ты что, хочешь оскопить самого себя? - засмеялся звездочет.
 
 Султан ошарашено посмотрел в его сторону и сам засмеялся.
-    О, Аллах, а ведь это правда. Ну ладно, сейчас не до этого. Лучше посоветуй, что сделать.
-   Не знаю, дело твое, ты повелитель - тебе и решать. Я лишь смотрю на звезды, дают ли они добро или нет.
-   И что же говорят они сейчас? - хитро прищурил глаз султан.
-   Они говорят, что пора тебе взяться за дело самому и посерьезней, - ответил звездочет.
-   Да, это правда. Но, что будет с моим сыном? Успею ли я перехватить их подлог или уже поздно?
-    Вряд ли, но я знаю другое. Он сядет на это место, невзирая ни на что.
-    Дай, Аллах, - ответил султан и вновь принялся мерить шагами комнату.
-    Абдах не допустит этого, - вновь сказал султан, - он мне предан, - как-то неуверенно продолжил Осман.
 
Звездочет ничего не ответил и оставил его наедине  со своими мыс­лями.
Спустя минут двадцать, после очередного погружения в думы, Осман позвал своего эйфира.
-   Вели седлать, мы выходим в поход. Сообщи об этом всем, кому нужно, - и султан удалился из комнаты.
Эйфир тоже вышел, и комната оказалась пуста.
Но через минуту вдалеке зала появилась чья-то голова, а затем и все тело.
Это был человек сред­него роста, одетый в одежды султанского поводыря. Он быстро выскочил из занимаемой им ниши и пошагал из комнаты.
За ним последовала дру­гая тень, одетая в такие же одежды, разве что отличавшиеся размером и цветом.
Вскоре они скрылись из виду. В комнату вошли двое.
Это бы­ли слуги, которые занялись уборкой. Один сказал другому:
-   Ты видел, как султан отрезал уши нашему бею во время прошлого совета?
-    Нет, - ответил второй.
-    А я видел. И правильно сделал султан. Бей сильно заелся в последнее время. Даже таких, как он, перестал уважать, не говоря уже о бедняках.
-    А, что толку, - ответил опять другой, - нам-то от этого не легче.
-     Это нам, - согласился первый, - а кому-то повезло.


И они дальше продолжили свой труд .
 
Затрубили горны и трубы.
Весь дворец перепуганно зашумел. Повсюду сновали слуги, бегали какие-то люди в одеждах, схожих султанским писарям, и, то и дело, раздавались какие-то команды.
Наконец, на площади внутри дворца образовалась колонна всадников и колонна мулов, запряженных в повозки,  в основном состоящих из деревянных обшитых вокруг основы досок и легких наметов сверху.
Среди всего этого очень ярко выделялась султанская повозка. Вся покрыта золотыми росписями, а также украшена в отдельных местах нас­тоящими изумрудными камнями и алмазами на вышитом серебром полотне и со знаменем на борту. Но она была пуста.
Сам султан сидел на своем белом коне впереди колонны. Стоял небольшой шум, но вскоре султан под­нял руку и все затихло.
-   Я уезжаю ненадолго. Всего на пару дней, поохотиться, -  обратил­ся он к знати, - за меня остается мой старший визирь. Все законы в его руках. Слушайте и повинуйтесь. До скорого.
Осман пришпорил коня, и колонна двинулась к воротам. Зрелище для простого люда было огромным.
Поэтому, многие побросали работу и выбежали смотреть на дорогу. Оставалось непонятным, откуда они все это узнали.
Но делать нечего и колонна во главе с самим Великим Османом двигалась вперед.
Толпа восторженно кричала и падала к ногам, когда султан проезжал мимо какой-то ее части. Повсюду раздавались приветствующие возгласы, и даже стоны от того, что задние давили на передних, то и дело, выбрасывая кого-либо под ноги лошадей ря­дом идущей охраны.
Султан гордо восседал на своем белом коне в золотой с алмазами упряжи.
Все седло было усеяно мелкими, играющими на солнце камнями и покрыто легкой серебряной павеликой.
Осман был, как и все, смугл телом и лицом с небольшой бородкой, и такими же черными усами. Подстрижен он был довольно коротко, но не так, чтобы тыльная его часть головы светилась на солнце.
На голове возвышался красивый, расшитый золотом, серебром и усеянный алмазами тюрбан со вставленными изнутри пятью павлиновыми перьями разной расцветки.
Темно-вишневая, с широкими отворотами и белыми наконечниками на рукавах сулейма покрывала его тело. Она также была рассыпана серебром, золотом и усеяна  изумрудными камнями.
Из-за пояса выглядывал старинный родовой кинжал, весь из золота и серебра. Рукоять его блестела на солнце, то и дело, сверкая и бро­сая в толпу разных цветов оттенки.
На боку висел кривой ятаган, такой же, как и у всех воинов, но разукрашенный драгоценностями.
Рукоять была из зеленого малахитового камня, а ножны из белой слоновой кости, доставшейся тоже от предков.
Сами ножны представляли собой настоящий бивень слона с нанесенными гравировками из сцен древности.
Ноги султана украшали невысокие сапоги ярко коричневого цвета с золотыми застежками на боках. К ним приторачивались и шпоры.
Но это был только тот нарядный костюм, в котором султан выходил к людям.
В походе же он снимал с себя все это и одевался, как все. И вовсе не из-за боязни, что его кто-то распознает, а просто потому, что знал цену вещам и тем же драгоценностям.
"Это чудесный людской труд и его надо беречь", - так он говорил всег­да своим слугам при переодевании.
 
Толпа не умолкала. Взрывы голосов слышались то тут, то там. Султана любили и, в особенности,  те, кому он обеспечил беспрепятственную ссуду на какое-либо товарное дело.
Он издавал указы и за­коны, всячески помогал ремесленникам и мастерам, не обделяя своим вниманием и ту небольшую часть крестьян и животноводов, которые содержали всех вместе.
Жизнь была тяжелой, дорогой и порой прокор­миться было очень тяжело.
И султан издал указ о запрещении сбора налогов с безземельных жителей и малообеспеченных семей. Это дало возможность последним хоть как-то существовать и приносить ту небольшую пользу, которая требовалась всему государству.
Наконец, ряды начали редеть, и вскоре колонна выехала из города. Перед ними расстилалась равнина, покрытая в основной массе песком и камнями.
"Да, - вздохнул Осман, - тяжела ноша хлебороба", - и пришпорил коня, чтобы ехать быстрее.
Сейчас он спешил навстречу каравану. Но успеет ли, если заговорщики уже направили какую-либо из везде сновавших банд.
Он не стал их арестовывать, чтобы не поднимать лишнего шума. А по приезду ре­шил разобраться со всей строгостью.
"Но, что будет с моим сыном? - вновь обеспокоился султан, -  не иначе, опять отравят или просто бросят среди песков".
И султану вдруг стало жалко его и ту женщину, которую велел при­везти из Бахчисарая.
"Лучше бы она оставалась там, - думал Осман, покачиваясь в седле на лошади - хотя, кто его знает, что лучше. Подкупить можно ведь лю­бого, даже в окружении того же Юсуф-паши".
Юсуф был его давним другом. Они выросли вместе, гуляли в одном двор­цовом саду. Их родители сильно дружили и создавали эту самую импе­рию. Были, конечно, и у них некоторые размолвки по отдельным вопросам, но все же они старались понимать друг друга и делать все сообща.
Осман и просил Юсуфа о временном прибежище для новой жены только потому, что мог положиться на него.
В отличие от самого султана тот не был большим политиком и властелином. Он занимал ту позицию, которую ему вручили его предки, а соответственно, и предки самого Османа.
Юсуф никогда не выпячивал гордо грудь и всегда ти­хо уходил с совета, если его присутствие не было необходимо.
Но это была не слабость и не боязнь. Это была воля, разумное хладнокровие и соблюдение приора власти.
Он подчинялся только султану, но это не мешало ему вести переговоры с другими, ему подобными и при­нимать   какие-то решения.
Юсуф был силен, и не столько физической силой, сколько умом. Именно от него сам Осман еще в юношестве многому научился.
И когда халифат запретил им встречаться перед назначением на должности,  они все же тайно встречались и делились своими мыслями.
Осман понимал, как важно сейчас, да и раньше, было удержать земли, возглавляемые Юсуфом.
Он также понимал, что лавировать между двумя различными вероисповеданиями очень тяжело.
Но, тем не менее, Юсуф делал это. Он успешно находил и завязывал знакомства среди знати европейских государств. Имел хорошие связи в их парламентах, а также поддерживал хорошие отношения в торговом порядке.
Часть прилегающих территорий к его калифату платила ему дань.
Лишь изредка ему приходилось посылать отряды за поборами, когда кто-то отказывался платить.
Другое дело, когда дело казалось неволь­ников. Этим занимались вооруженные банды наездников, которые наскакивали на не защищенные территории и подвергали их грабежу и раз­рухе.
Осману это не нравилось. Он уже давно говорил Юсуфу о том, что пора это прекратить.
"Но как? - отвечал тот же Юсуф, - я ведь не могу поставить охрану на их территории".
Осман соглашался с ним, но с явной неохотой. Проще было бы завоевать эти территории и посадить своих преданных Империи людей.
Но в то же время он понимал, что сейчас не время этим заниматься. Нельзя спус­тить с цепи вероисповедального "пса", который может собрать целую свору таких же, а тогда – прощай Империя и прощай более-менее мир­ное благополучие.
Там тоже шла борьба уже между представителями их веры и, в большей части, Осман посредством Юсуфа помогал одним из них, если было необходимо не допустить полного разрушения или краха целого края.
Конечно, те смотрели на это со своей точки зре­ния, но оно, в конце концов, не было главным.
Основное - это надо было держать в сравнительной свободе народы, чтобы они могли развивать­ся и приносить общую пользу для всех. А то, что это была польза, Осман не сомневался.
Он знал, на что способны те или иные народы и знал, кому из них надо помочь в тот или иной момент.
Сами дары всегда говорили об этом, но не только радовало его сердце. Осман видел, как растут другие, не смотря ни на что и ему хотелось, чтобы его народ так же преуспевал и наслаждался жизнью, а не тонул в жалких разва­линах песка и глины без крохотки мучного хлеба.
И только поэтому строилась Великая империя, которая на сегодня сочетала в себе око­ло пятидесяти маленьких государств.
Везде стояли его наместники или цхетины, которые подчинялись ему и Диванному Совету.
Правил и  халифат со своей стороны, но ему было немного попроще. Все подчинялись единому Аллаху и все безропотно исполняли намаз.
Конечно, были и не верующие в их бога, но таких очень мало, и они все­ми силами пытались обернуть тех к себе.
Так проще жилось бы всем. Но тот же Осман понимал, что насаждением веры тут не поможешь. Здесь надо что-то больше, чем она сама. А что может быть больше и дороже, нежели человеческая жизнь.
Поэтому, он играл именно на этих струнах народов и пытался овладеть их территориями с помощью воин­ских походов.
Каждый такой поход давал баснословную прибыль государству. Взять хотя бы последний - в Месопотамию. И хотя он обошелся султану в восемнадцать тысяч жизней   его воинов, все же покрылся с лихвой.
Они захватили больное количество драгоценностей, камней, золота, серебра, торговых и других судов, не говоря уже о том, что народы полностью подчинились их воле, а это уже постоянная  прибыль.
Но Осман не был жаден до конца. Он понимал, что лишая народ всего - тому не выжить.
Поэтому, практически всегда он оставлял большую часть
всего добра на местах и указывал на то такими словами:
"Я забираю  лишь часть, как дань моим погибшим воинам и прибыль моему народу, но оставляю вам больше. Трудитесь покорно и вы будете  жить так, как живет мой народ".
И в большинстве своем это оправдывалось. Лишь изредка вспыхивали восстания, да и то с помощью тех же соседей, желающих себе оторвать тот же лакомый кусок.
Но все они были безуспешными. И не только пото­му, что слабо организованы, а потому, что самому народу не хватало од­ного единственного -  простого выражения своей мысли и воли, чего же на самом деле они хотят.
Поэтому, как правило, такие "всенародные" восстания с успехом подавлялись, а виновные казнились.
Осман не действовал в таких случаях особо сурово, хотя головы летели довольно часто. Но он старался всегда ограничиться лишь небольшой, но важной частью тех пустобрехов, которые мутили воду.
Подспудно каждое такое восстание несло в себе обыкновенное не подчинение власти и грабежи того же населения, только уже с другой стороны.
Халибам, отдельным наместникам на местах, было над чем призадуматься. К тому же они сами были из тех народов, чью территорию и представляли.
Осман не жаловал им почетных титулов и графств, как своим верноподданным и цхетинам, но зато раздаривал земли их территорий по усмотрению, что давало возможность последним поступать, как они считают нужным и исправно посылать в казну необходимое количество золота и любого вида товара.
Осман сам в свое время прошел подобную практику, когда его отец назначил наместником  в  Джилаб.
Там он провел свои, как он считает, лучшие годы юношества. Ему никто не мешал, он знал, что нужно отцу и исправно посылал это, но взамен пользовался почти неограниченной властью с единственной лишь разницей, что не особо зверствовал и не собирал больших налогов, как другие.
Находясь же у руля такого большого государства, он часто ставил себя на место того или иного руководителя  на месте и пытался понять его предпринятые шаги в соответствии с вновь изданным его указом.
И если он не находил какой-либо укрывающейся от глаз детали то все, как говорят, сходило по-доброму.
Если же что-то находил и не понимал, то сначала вызывал к себе, а уже после этого при необхо­димых разъяснениях ставил свое заключение.
Обычно в таких случаях оно было суровым. Но, иногда и прощались некоторые, если смогли убе­дить султана в своей правоте.
Осман всегда любил, когда его подчинен­ные толково ведают о своих шагах и умеют отстоять свою позицию. Он никогда не перебивал при этом и слушал до конца, а если что-то недопонимал, то переспрашивал  вторично.
Сама система таких докладов была достаточно отлажена. Исполнитель от каждой провинции, то есть цхетин, по приезду в столицу всегда рассказывал о положении дел на своей территории.
Это тут же подтверждалось султанскими лазутчи­ками, засланными в какое-то время туда же.
Если рассказы не совпадали, то посылался новый лазутчик, а руково­дитель оставался здесь до выяснения обстоятельств.
С одной стороны это было жестоко, но с другой - справедливо.
"Аллах запрещает говорить неправду, - всегда говорил Осман, - поэтому, я проверяю, так как являюсь его наместником здесь, среди вас".
Подчиненным пересмотру  деваться было  некуда,  и они в поту и переживаниях всегда ожидали возвращения лазутчика.
И хорошо, если все, что они говорили, подтверждалось. В противном случае, их жда­ло одно - плаха с палачом.
Но не всегда Осман был суров, даже если что-то и не клеилось. Он понимал, что многое зависит от самих людей, что-то ему или другим ведающих. Поэтому, он руководствовался своим собственным мнением и порядочным опытом знания людей.
Ошибок, практически, не было. Лишь однажды только он казнил цхетина не по его вине, да и то благодаря тому, что лазутчик был не совсем точен в своем докладе.
После этого Осман полностью положился на свое собственное решение и не старался поддаваться на кропотливую  болтовню  других.
 
Мысли султана вновь перекинулись на сына.
"Надо было все-таки оставить их пока там, - решал он про себя, сознавая, что уже поздно что-либо предпринимать. -  Ну, ничего, попляшут все у меня по приезду, - вновь продолжал рассуждать Осман, - и если Аллах допустит гибель моего сына, то я утоплю в крови все их семьи вместе со слугами взятые".
Таков был суровый приговор тем, кто задумал что-либо изменить в этой стране.
Султан больше не желал думать о подобном и смотрел просто вперед. Перед ним расстилалась почти бескрайняя равнина, усеянная теми же камнями и небольшими участками пахоты.
Весна была ранней и не все пока трудились в поле, хотя солнце уже пригревало. Старейшины ждали особый указ о начале работ.
Таким для них был голос самой земли.
 
 
Глава  3
 
Колонна двигалась медленно, и эмир, то и дело, смотрел на солн­це, которое садилось все ниже и ниже.
До захода оставалось всего несколько часов, а им предстояло еще пройти около четвертой части всего пути. Не так уж и много, но достаточно, чтобы не успеть до захода солнца.
Пока ничего не тревожило их караван, и всадники спо­койно перебрасывались словами на ходу. Уже были сделаны три останов­ки, и на каждой Абдах обходил все свои ряды, проверяя по пути, не открылось ли что и не пропало.
Всего час назад они делали останов­ку, но видно было, что люди и лошади устали. Идти по гористой местнос­ти было не совсем удобно. То и дело под ногами находились камни или просто, одиноко торчащие из земли пни деревьев, не известно кем когда-то посаженные и выгоревшие от чего-то.
Лошади, а иногда и сами люди, шедшие рядом из жалости к скотине, спотыкались и падали.
Но ничего не могло остановить их движения, и упавшие нагоняли свое место в походном строю, стараясь по пути избегать особо крутых подъемов или спусков.
Наконец, где-то    вдали   показалось подгорье. Оно постепенно сглаживалось и уступало место ровной земле.
Эмир  с облегчением вздохнул. Осталось совсем немного.
Но что это?
В конце гористого участка он увидел группу всадников, расходящихся по сторонам, как бы окружая  его караван.
"Вот оно, - подумал эмир, - и место выбрано не случайно. Им просто некуда деться. Справа море, слева горы, не идти же, в самом деле, назад".
 
Он окликнул ближайшего охранника и отправил его к начальнику, пере­дав словесно, чтобы тот готовился к бою.
Абдах не знал, сколько людей противника их окружает, но понял одно. Его предали   и, причем  неспроста.
Теперь оставалась одна задача - спасти женщину и ребенка.
И эмир, отдав некоторые распоряжения, бросился к исполнению необходимого.
По дороге он повстречал Сазифа и приказал собрать всех вооруженных людей, а лошадей или мулов с грузом, передать другим.
Тот молча кивнул и ускакал выполнять, на ходу бросая те или иные команды.
Колонна распадалась. Теперь возле каждой упряжи уже не было людей, а на их места становилась другая упряжь, которыми управ­лял кто-то из погонщиков.
Все освободившиеся  на ходу присоединялись друг к другу. Таким образом, колонна стянулась и преобразовалась в двойной  поток.
С одной стороны лошади, мулы и люди, а с другой - вооруженные всадники. Всего насчитывалось около двухсот пятидесяти вооруженных людей, включая и охрану.
"Хорошая защита, но может быть маловата, если у противника хорошо обученные аскеры," - подумал Абдах, занимая тем временем позицию возле повозки жены султана.
Пока было все спокойно, и колонна потихоньку двигалась вперед.
"Странно, - думал эмир, - почему они не нападают. Может,  ждут зака­та или пока выйдем на равнину".
Но вот послышался какой-то далекий свист, и вскоре стало видно, как к ним со всех сторон приближается огромная масса всадников.
Все они бы­ли одеты в черное и лишь изредка мелькали зеленые и бурые тона одежд.
"О, Аллах, помоги нам", - молился про себя эмир, понимая, что на них напали поморские разбойники, которые славились своей ненасытностью и жад­ностью к крови.
Их было много. Гораздо больше, чем предполагал эмир. Со всех сторон летели всадники и туча, посланных ими на ходу стрел почти заслонила на минуту небо.
Упал рядом стоящий охранник. Стрела пронзила ему грудь.
Другие вонзились рядом, а одна оцарапала эмиру щеку.
- Собаки, - прошептал Абдах и направил, было, коня в самую гу­щу начавшегося боя.
Но потом, вспомнив, что его задача - находиться здесь, круто    осадил  коня.
И в ту же минуту раздался выстрел. Пуля попала лошади в голову, и она упала,  придавив ногу эмиру.
С трудом выбравшись из-под нее, Абдах поискал глазами женщину.
Та сидела, сжавшись в клу­бок и укрывшись обыкновенной попоной.
"Молодец", - похвалил в душе ее эмир и бросился к повозке.
 
Шум стоял невообразимый. То и дело стонали и падали люди, а на их места ставали другие.
В бой ввязались все, даже те, кто был без оружия. Они подбегали в самую гущу и стягивали всад­ников с лошадей, заодно овладевая их оружием.
Лошади и мулы смешались с людьми. Раздавались проклятья с разных сторон.
"Алла, алла…", - летело со всех сторон.
Кирсары - черные всадники тоже были мусульмане. Поэтому трудно было понять, кто же это кричал.
Скорее всего:  и те, и дру­гие.
Бой перемещался то влево, то вправо, но эмир все же успел за­метить, что позади нападавших стоит отдельная группа всадников и смотрит куда-то в сторону.
Тогда он понял, что они чего-то опасаются и, взглянув туда же, с удивлением обнаружил, что какая-то другая группа спешит на место сражения.
"О, Аллах, неужели это помощь?" - прошептал Абдах, оборачиваясь к прямо на него скачущему всаднику, на таком же, как у него, черном вopoном коне.
В нем он узнал своего давнего прия­теля по школе калифа   и удивился еще больше.
"Что он здесь делает?" - только и успел подумать он, как всадник проносясь мимо, хотел было нанести ему удар.
Эмир ловко уклонился, а затем бросил кинжал в спину уходящему противнику.
Тот угодил в цель и всадник спустя секунду свалился с лошади. Нож попал под левую лопатку и, повернув на бок бывшего знакомого, эмир зашептал:
-  Что ты здесь делаешь, Керимбей?
Но тот уже умирал, и глаза его постепенно становились мутными и стеклянными, но все же собрав последние силы, тихо произнес:
-  Ты сам поймешь, если останется жив, - и голова его откинулась  в  сторону.
 
А в это время, другая группа с такими же криками мчалась к месту схватки.
Эмир поспешно встал и занял место возле повозки. К нему бежа­ло двое.
Один в полузеленом, другой в черном одеянии.
Абдах приготовил­ся защищаться, но вдруг позади его послышался сухой щелчок, а затем выстрел.
Один из нападавших упал, корчась в судорогах. Другой на секун­ду остановился и этого было достаточно, чтобы снести ятаганом ему го­лову.
Эмир обернулся и увидел стоящую позади женщину без привычной ему паранджи с ружьем в руках.
-    О, Аллах, - промолвил он, - где маленький султан?
-     Там, - указала она рукой и, повернувшись, пошла к повозке.
 
Абдаху некогда было тратить время на рассмотры, и он вновь обернулся лицом к противнику.
Несколько всадников пробились к его группе и с удивлением эмир обнаружил, что это ближайшая охрана султана, су­дя по их одеждам, но где же сам султан.
Он повернул голову направо и вдали увидел несущуюся новую группу со знаменем впереди.
Теперь было понятно, что Осман пошел ему навстречу.
Но нападавшие не изменили своего первоначального плана, несмотря на присоединившихся.
Они дрались, невзирая ни на что.
Криков стало поменьше, и только лязг и скрежет металла, стоны раненых, ржание лошадей заполняли шум поля боя.
 "Наверное, кто-то хорошо заплатил, - подумал эмир, - раз они так долго не уходят. Но кто?"
 
В этом предстояло еще разобраться. Минут через десять, когда к его группе присоединилась основная группа воинов султана, нападавшие все же дрогнули.
Силы примерно сравнялись, и битва подходила к свое­му завершению.
Наконец, они не выдержали и начали отходить, оставляя за собой горы трупов и раненых.
Зазвучала труба, оглашающая призыв к бою, и воины султана с двойной силой бросились на врага.
Истекая кровью, нападавшие все же тихо продолжали отступать.
"А они умеют держаться, - с уважением подумал   эмир, - но наши воины тоже хороши".
И он удовлетворенно заметил, что враг все же ускорил свое отступление.
Постепенно битва удалялась, и возле бывшей колонны оставались только мертвые, раненые и животные с распоротыми саблями тюками, порванными мешками   и раскуроченными сундуками.
Эмир выругался про себя, понимая, что много товара пропало, но что де­лать, так было всегда, даже в самых успешных походах.
Удаляясь еще дальше, битва понемногу   угасала.
Нападавшие строем уходили в полосу межгорья.
Воины теснили их все дальше и даль­ше от колонны. Наконец, передние ряды как бы проломились, и всадники султана ринулись внутрь рядов противника.
Это и решило ход сражения.
Люди начали разбегаться в стороны, оставляя свои ранее занимаемые позиции в строю.
Спустя полчаса баталия преобразилась в чистую рубку, где мусульмане крошили других мусульман с не меньшей злобой и жесто­костью, чем, если бы перед ними были неверные.
Надо отдать должное вра­гу, он сопротивлялся упорно и не менее жестоко. То там, то там падали с лошадей воины султана, но это все же не останавливало остальных.
Эмир видел, как от основной массы теснивших врага отделилась небольшая группа всадников и направилась к каравану, который и назвать так сей­час было нельзя.
Лошади и мулы стояли и бродили, как попало, таская за собой тюки и выпотрошенные мешки. В некоторых местах разостлались по земле    узорчатые ситцевые ткани, а чуть поодаль Абдах видел целую гору   одежды для обеспечения служб султана, шитых в том же Бахчисарае на заказ.
Он снова выругался. И хотя это несколько проти­воречило Корану, эмир не мог сдержать своих эмоций.
Сражение потрясло его вконец. И боялся он скорее не за себя, а за ту маленькую женщину и ее ребенка.
Почему-то вспомнились его дети - сын и дочь, совсем маленькая, но эмир отмахнул все это и принялся за дело.
Он подошел к повозке и заглянул внутрь. Жена султана сидела под на­метом и кормила ребенка грудью.
Он поспешно отошел в сторону, оставив приоткрытым намет. И снова эта картина напомнила ему о своей семье, погибшей совсем недавно от рук неизвестного убийцы, пробравшегося в сад, где они отдыхали.
Никто не знал об этом, даже султан.
Абдах скрыл ото всех свою утрату, боясь, что его обвинят в излишней жестокости или несправедливости.
Утерю родных он переживал в душе. На глаза накатились слезы, но эмир сдержал внутренний порыв и руками просто омыл лицо, обращаясь мысленно к богу.
"О, Аллах, если ты там, на небе, то почему не дашь мне того, чего я заслуживаю на самом деле. Если же я достоин смерти, то почему не дал сегодня умереть?"
Но    времени на подобные разговоры и мысли не было, и эмир вновь  стал таким, как и прежде.
Он отошел от повозки еще дальше, со стороны наб­людая, чтобы ничего не произошло.
Всадники приближались. По белому коню и дорогой упряжи эмир узнал султана. Тот направил коня прямо к повоз­ке, не обращая внимания на Абдаха.
- Слава Аллаху, они живы, - вырвалось у него при виде жены с ребенком на руках.
Султан повернулся к эмиру  и огляделся по сторонам:
-  Я вижу, тебе пришлось немного потрудиться, Абдах, верно?
-  Да уж, мой повелитель, пришлось, но немного. Хорошо, что вовремя подошли аскеры.
-   Я предчувствовал этот подвох, - ответил султан, - и намеренно дал время на раздумье и действия.
-   Ты, что, хочешь сказать, что знал о готовящемся? - удивился Абдах.
-    Точно нет, но сделав выводы и решив, что для них это лучший  вариант, я понял их замысел.
-    И кто же это? - спросил эмир.
-    Ты их знаешь, - угрюмо ответил султан.
-     Я тут встретил своего бывшего знакомого, - сказал Абдах, показав рукой на труп, лежавший неподалеку, -  так вот он поведал мне то же.
-   Ладно, не здесь, поговорим позже. Заночуем на этом же месте, ничего страшного, они больше не вернутся.
-    Как прикажешь, повелитель, - ответил эмир, отходя в сторону и приступая к своим обязанностям по сбору караванного  добра.
 
Султан прошел к повозке и долго там сидел, держа сына на руках и радуясь его здоровому облику.
Ребенок улыбался и смеялся. Жена сиде­ла рядом, снова опустив паранджу и молча наблюдала за игрой отца с сыном.
Битва давно утихла. Уцелевшие убежали и воины  вместе с погон­щиками возвращались к каравану, по дороге приступая каждый к своим обязанностям.
Кто сматывал ткани, кто собирал одежды и опять ложил в мешки, а кто сносил тюки и сундуки, привязывая обратно к лошадям и му­лам.
 
Животные тоже пострадали в бою и часть из них дорезали и обра­тили в пищу, которую готовили тут же на кострах, только что разве­денных. Постоянная походно-кочевая жизнь заставляла людей не думать о чем-то другом, кроме своих обязанностей.
Поэтому, очень скоро все было приведено в должный порядок, и караван приобрел свой прежний вид.
На ночь всех лошадей и мулов связали друг с другом, а некоторых приторочили к повозкам. Таким образом, получалась  живая  изгородь  в  виде  полукольца.
Выставив охранение и часовых, эмир приблизился к султану, который теперь сидел возле костра и почему-то грел руки.
-  Что-то мне холодно, - сказал Осман, поближе пододвигаясь к огню.
- Может, нездоровится? - спросил эмир, хотя и знал, что у султана отменное здоровье.
-  Не думаю, - ответил Осман, - скорее, это яд. Кто-то подсыпал мне его в чай, когда я собрался уезжать.
-   Не может быть, - ужаснулся эмир, понимая, что от этого ожидать.
-   Скорее так оно и есть, - хмуро отвечал султан, - как я раньше об этом не догадался.
-    И что же делать? - беспокоился Абдах, - может вызвать сюда лекаря?
-    Он не поможет, - так же хмуро отвечал Осман, - надо вводить противоядие, а его здесь нет, да и во дворце тоже вряд ли найдется.
-   Так что же делать? - не унимался эмир.
-   Ничего, - спокойно ответил султан и, обратившись к охране, стояв­шей вблизи,  сказал, - уйдите все подальше и никого ко мне не пускайте.
 
Те повиновались и отошли на порядочное расстояние, образовав вокруг них круг.
Султан, посмотрев на это, продолжил:
-  Слушай меня внимательно, Абдах. Я скоро умру. Не знаю, может через час, два, но к утру это точно. Яд, который мне всыпали, так же убил первого моего сына. Я только теперь об этом догадался.
-   Ho,   может.., -  начал, было, эмир.
-   Не перебивай и запоминай. Всю власть дворца передаю в руки халифов. Ты будешь главным исполнителем до совершеннолетия моего сына, - и он рукой указал на повозку, - береги его, как зеницу ока.
Я знаю, у тебя нет родных, их убили. И убили, скорее всего, те же, кто подсыпал сегодня мне яд. Разберись во всем. Накажи виновных и оповести все провинции. Не забывай, что у них тоже есть сподвижники. Скорее всего, это дело рук Телибада и моей неверной жены Селихад, но все может быть. Возможно, кто-то подтолкнул их к этому. Те же иерусалимцы или поляки Сигизмунда. Я им верю, но все ж не до конца. Никогда не любил тех, кто попирал свою веру и переходил на сторону врага. Его род когда-то приютили мои пред­ки. Тогда они бежали из своей страны за разбой и святотатство. Но это знаю только я из уст отца и ты, окромя сына, никому не говори. Это тайна, связанная кровью многих халибов. За нее поло­жили головы десятки вражеских лазутчиков. Смотри за ними всеми. Сегодня Сигизмунд признался, что за моей спиной водят козни. Но кто знает, может это он сделал специально.
Султан на минуту остановился, о чем-то думая, а затем продолжил:
-   Я знаю, ты не веришь моему звездочету. Не верю ему и я. Да, да. Не удивляйся. Но в его словах и деяниях есть много достоверного. Научись выбирать изо всей лжи и чепухи это и ты увидишь исти­ну не за семью замками, а у тебя на ладони. Ты меня понял?
Эмир согласно кивнул. Сердце его тревожно стучало, а виски  гудели.
Ему было не по себе.
Султан, очевидно, заметил эту перемену и сказал:
 
-   Не волнуйся и успокойся. Тебя они не тронут. Ты им больше не нужен. Им нужен только я. Это я им мешаю строить их коварные замыслы. Они уже давно хотели продать Месопотамию, выманивая меня на это,
но им не удалось. Они хотели ускорить кончину моего ближайшего помощника, то есть  тебя, это тоже не удалось. Они же составляют подложные договора с другими государствами, выманивая у меня на это деньги и средства. В общем, много чего происходит за спиной, и всего сразу не увидишь. За  наружной покорностью и радушием кроется камень лжи и злоба. Сотри их в  порошок, но бойся одного. Бойся сам обрести в себе это же. Это самый суровый урок, который дарит судьба. Я свое отжил. Мне сорок три года и я еще силен, но та же судьба велит мне сегодня уйти. Это закон природы. Подумай на досу­ге об этом. Вместе с этим вверяю тебе все грамоты, удостоверяющие твою правоту в управлении империей, скрепленные своей подписью и личной печатью в присутствии нашего походного экумена. Все эти документы предъявишь, а потом вместе с документами моего сына и тем алмазом вложишь в одно место, которое покажешь и сыну. Только ты и он должны знать это место. Оно должно быть выбрано так, чтобы спустя годы могло сохраниться в целости и сохранности. Кто знает, может они еще и пригодятся. Здесь будет указана дата рож­дения сына и дата моей смерти. Береги экумена. Его могут убить. Каждому хочется изменить свою историю, а от него зависит многое. Что еще тебя интересует, спрашивай, а то я чувствую времени у меня осталось немного, - и султан вновь ближе подвинулся к огню.
Эмир совсем потерял дух. Он как-то сник и не мог прийти в себя. Что за тяжесть свалилась на его плечи?
Он и не мог подумать, как это тяжело управлять государством. Мысли бродили у него в голове, но он не знал, о чем спросить у султана.
 Тот, видимо понимая, как Абдаху сейчас тяжело, продолжил:
-   Успокойся, все образуется. Моя смерть не единственная в этом мире. Многие умирают и ничего. Возьми простых людей. Они мрут, как мухи и живут, как те нищие, только чуть-чуть побогаче и не жалуются, а радуются. Их жизнь ничего не стоит и уходит как-то незаметно и
обыденно. Я хотел сделать ее немножко лучше. Передай это моему сыну. И я надеюсь, ты поймешь, что к чему. Я давно за тобой наблюдаю. Ты хороший человек, преданный государству и своему делу, ты любил семью, и ты же ее похоронил, так и не высказав свою боль. Возьми в ученики моего сына и воспитай в нем то, чего так недоставало бы самому тебе и мне. Не бойся наказывать за совершенное. Иногда это очень полезно. Старайся сломать ему нрав,  а затем вновь восстановить. Это хороший урок на будущее. И постарайся выбить дурь и лживую спесь от нашего рода. Мы не затем становились во главе, чтобы люди кричали нам на улицах. Мы хотели лучшей жизни для других, и каждый из нашего рода понимал это по-своему. Я хочу, что бы ты взял самое лучшее ото всех нас и воспитал в моем сыне. Но не принуждай, а вынуждай. Это главное. Насилие никогда не дает большой пользы. Оно играет роль только тогда, когда человек сам стремится к этому или ему подобному. Но это больные люди. И береги моего сына заболеть этим. На этом я с тобой прощаюсь. Дай мне совершить мой последний намаз, хотя и солнце уже село. Восьми шкатулку. В ней все. И позови сюда экумена через десять минут. Никого больше не зови. Перед смертью я позову сам.
 
Эмир шагнул в сторону и прошел сквозь ряды охранников. Те отвернулись, увидев, что султан совершает вечерний намаз.
Им запрещалось смотреть на своего повелителя, ибо он являлся для них всех тем одним, который вверял их жизни другим и самому себе.
 
Спустя десять минут, Абдах вернулся с экуменом. Тот держал в руках, подобную султанской, шкатулку, только побольше размером  и  менее  дорогую.
Султан махнул рукой, приглашая их к себе.
Охрана пропустила внутрь к костру, и они приблизились к Осману.
-  Садитесь, - показал султан и, обращаясь к экумену, продолжил. - Возьми перо и пиши, - и он продиктовал шепотом то, что хотел указать.
- Хорошо, - вновь сказал султан, - теперь поставь дату сегодняшнего дня и подпись, скрепи печатью и приложи палец к вердикту.
То же проделал и сам султан, передавая потом все это эмиру в руки.
Затем он взял документы сына, прочитал и снова произнес:
-   Здесь надо сделать то же, - и участники повторили предыдущее.
-   Давай сургуч и ленту, - продолжил Осман.
Экумен выполнил и это.
-  Теперь, разогревайте сургуч и будем опечатывать.
 
После не очень долгой процедуры нагревания сургуч был приклеен к ленте, а заодно и к бумаге. После чего султан приложил свою личную печать.
- Вот и все, - сурово и сухо произнес он.
 
Экумен ошарашенно и пугливо смотрел на него, так и продолжая стоять на коленях.
- Да встань ты, - вымолвил Осман, - и позови мою жену и ребенка.
Тот поспешно ушел, а минуты через три спустя к костру подошла  женщина.
Паранджа была снята с ее головы, и она предстала перед
ними с открытым лицом.
Султан не рассердился. Очевидно, она уже
знала  это  или  предчувствовала.
Женщина опустилась рядом с ним и передала в руки спящего  младенца.
Осман осторожно взял его на руки и, приблизив к костру, пытался рассмотреть черты его лица.
-   Нет, не похож на меня, - с сожалением молвил султан, -  наверное, есть все же и твоя кровь, - он обратился к жене.
Та молча кивнула головой и вновь взяла на руки ребенка, отходя немного в сторону от костра.
-   Люби ее, - вдруг сказал султан, обращаясь к эмиру, - я знаю, это незаконно, но все же можно. Ты ведь знаешь, что я допускал такие грехи, но они ничего не стоят перед грехами других. Я вручаю тебе, Абдах, жену и ребенка. Смотри за ними и береги их. Теперь это твоя семья. Не бойся упомянуть ее имя вслух. Об этом тоже указано в грамоте. Теперь ты будешь моему сыну дядей, и об этом никто не будет знать, даже наши враги. А тебе, жена, говорю. Слушайся его, как меня. Он единственный, кто поможет взрастить нашего сына. Повинуйся ему и не возражай. Я знаю, у тебя осталась там на родине родня. Но ты сильно не переживай. Они уже сюда едут. Прибудут где-то через неделю ближайшим торговым судном. Юсуф держит свое слово. И последнее. Обращаюсь к вам двоим. Соберите всю свою силу в кулак и сожмите его крепче. Не выпус­кайте из рук то, что должно принадлежать только вам. У меня не было друзей на этом свете, но все же я умею ценить человеческую любовь и прямоту. Тебе, Абдах, я жалую лучшие земли, а тебе, жена, дарю дворец и прилегающий к нему сад. Живите с миром. Это все. А теперь поднимайте людей, я буду говорить им.
Охрана расступилась, когда султан с эмиром направились
к каравану.
Некоторые уже спали, но по первому оклику глашатая сразу проснулись и присоединились к остальным.
Спустя минут пять султан, обращаясь ко всем, кто его слышал, произнес:
-   Я, ваш повелитель, указанный свыше волей Аллаха, повелеваю и приказываю. Утром выступить в поход и донести слова мои до всех людей, в том числе и в провинциях. Я, глава турецкого престола, Великий Осман, сегодня был отравлен моими ближайшими соратниками, имена которых указаны ранее и поэтому покидаю свой трон.
Мое место займет мой сын по совершенству лет. До этого власть передаю эмиру Абдурахиму-ибн-Из-дахиму, который отныне является для вас всех истинным повелителем и управителем. Также оставляю власть и халифату. Они будут руководить вашей духовной жизнью. Я призываю вас соблюдать порядок, должное терпение и исполнять
все указы, как мои. Сверху я буду наблюдать за вами и неугодных или лишенных чувства долга буду казнить. На глазах у всех я про­щаюсь с миром и оставляю вас наедине со своей совестью. Будьте покорны и справедливы.
 
На этом султан закончил свою речь и отошел вновь к костру. Люди взволнованно перешептывались и толпились.
Эмир подо­шел к султану и спросил:
-   Что мне делать теперь?
-   Успокой людей, и пусть ложатся отдыхать. Завтра в дорогу. Скажи, так приказал я.
Абдах развернулся и пошел исполнять последние указания султана.
 
Вскоре все стихло, и люди разошлись, хотя вряд ли кто мог уснуть после такого сообщения.
Спустя час все же сила ночи одолела и многие уснули.
Султан сидел возле костра, низко склонив голову и, казалось, спал.
Но это было не так.
Когда эмир подошел к нему, то тот резко поднял голову вверх и посмотрел.
В глазах у него блестели слезы. Взор был несколько затуманен.
Никогда раньше Абдах не видел его таким, как сейчас. Казалось, от него ничего не осталось. Перед ним сидел немолодой мужчина с упавшими глазами и каким-то выдохшимся лицом и телом.
Султан ничего не сказал и понуро опустил голову вниз.
"Наверное, яд действует сильнее", - подумал эмир, присаживаясь  тоже  к  костру.
Султан на несколько секунд вновь поднял голову, и Абдах увидел две огромные слезы, которые падали из его глаз.
Ему стало не по себе.
Он встал и прошелся вокруг костра.
"Что это с ним?"- думал эмир, опускаясь вновь подле него, и тут услышал какой-то дальний и глухой голос самого Османа:
-  Я плачу, Абдах, и не жалею об этом. Сейчас мой час, а твой пока не наступил. Постарайся понять меня, как можешь. Я не был бы злым и жестоким, если бы люди были сами лучше. Ведь именно они и толкали меня на это. А сколько я сдерживал себя в порыве гнева.
Одному Аллаху это известно. Были моменты, когда я хотел снести с лица земли целые города с их жизнями, но все же рассудок побеждал. Я понимал, как они глупы и как долго им еще расти до нас с тобой. Мне не жалко себя, пойми правильно. Я плачу только потому, что многие меня не понимают, да и вряд ли когда-либо поймут. Я также плачу из-за того, что люди в своей глупости просто невыносимы. И я плачу еще потому, что не могу сделать ничего больше, нежели уже сделал. Потому я и ухожу и не сожалею об этом. Моя душа уже отошла. Куда? Я не знаю, и с тобой беседует только тело, а не бывший султан. Осталось несколько минут.
Не бойся расстаться с деньгами и богатством, хотя это и важно. С ними можно принести   больше пользы   и добра другим. Но бойся остаться один, как я, когда все те, кто тебя окружает, просто не понимают, или предают ото дня в день. Я сожалею о том, что не смог побороть в себе силу зла, хотя без нее я вряд ли добился бы чего-то большего. Все-таки есть что-то не уловимое и наделяющее нас разумом, эмир. Я уже это знаю. Моя голова пуста и свободна, как выеденное яйцо. В ней кружится ветер. Может быть, я когда-то и возрожусь, а Абдах, как ты мыслишь? Нет. Наверное, нет. Не хочу этого. Не хочу смотреть на прошлое тупыми глазами. Может, только тогда вернусь, когда обрету больше ума. Не забывай меня, эмир. Возможно, мы и встретимся где-то там, в небесах, и судьба соединит нас вновь. Но, что это я? Я чувствую, смерть совсем рядом. Сердце мое уже холодеет. Я умираю, Абдах...
 
Султан умер. Он умер так, как и сидел, склонив голову перед кос­тром, как перед большим и вечным огнем.
Он понимал других, а они его нет. Султан думал о них,  а они о себе.
"О, Аллах, - вскричало внутри сердце эмира и так сжалось, что, казалось, он сам сейчас умрет, - так зачем ты даешь нам эту жизнь. Жить и видеть, как погибают другие,  подобные и не такие как ты сам. Зачем заставляешь нас страдать из века в век!"
И послышалось вдруг Абдаху откуда-то сверху или изнутри, он уже не мог понять:
"Не мы заставляем, а вы сами себе творите зло".
- Что это? - встрепенулся Абдах, уж не послышалось ли ему.
- Нет, не послы­шалось, - отвечал тот же голос, - это твоя совесть. Она живет в тебе, и она говорит сейчас. Послушайся ее и начни жизнь снова.
 - Но как? - спросил внутри себя же эмир.
 - Живи, а она подскажет.., - и голос исчез.
 
Эмир встрепенулся.
Слезы застлали ему глаза, но он все же посмотрел на султана.
Тот так и сидел, склонившись к огню.
Абдах подошел к нему и приподнял голову.
Глаза султана уже закатились куда-то вверх, и он взг­лянул на него белыми прорезями.
Эмиру  почему-то  стало жутко, и он быст­ро прикрыл ему веки. Затем положил тело  рядом и еще минут пять сидел задумавшись.
Потом подошел к повозке, пройдя сквозь охрану, и позвал жену попрощаться.
Та вышла, все так же не отпуская младенца с рук, и подошла к огню. Склонившись над султаном, она поцеловала его в лоб и одной рукой придержала глаза.
Затем встала и ушла обратно. Ни единого стона, окрика или чего-то еще не вырвалось из ее груди. Она словно камень, была спокойна и неприступна.
Абдах с сожалением подумал о том, что как жаль ее сейчас. Она испытала всего лишь мимолетную близость, так и не успев полюбить своего мужа. Зато она любила его ребенка.
И эту неистраченную силу отдавала ему.
Эмир неожиданно понял, что эту женщину  не надо уговаривать и поддерживать. Она сильнее всех. И она выстоит и победит.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Глава  4
 
Стамбул встречал караван мрачно. Повсюду были вывешены треу­гольной формы флаги вперемешку с обычными ярко-красного цвета, отображающих полумесяц и звезду на сторонах.
Лихая весть донеслась сразу же по скончании султана. Были отправлены гонцы в столицу и оповещены все люди.
Народ высыпал на улицы и застыл в немом ожидании проезда колонны. Повсюду мелькали встревоженные и озабоченные лица. То тут, то там люди перешептывались о чем-то и с беспокойством погля­дывали  на дворец.
Колонна растянулась на километр. Впереди ехала султанская охрана, а позади на небольшой повозке везли тело султана, прикрытое боевым знаменем и украшенное живыми цветами.
Люди заглядывали на повозку и старались разглядеть самого султана, при этом все же расступались, освобождая дорогу для проезда.
Кое-кто бросал цветы под колеса, но на них прикрикивали другие, объясняя тем, что так можно делать только его верным слугам.
Колонна продвигалась медленно. Несмотря на слишком раннюю  весну, было уже довольно тепло.
Ласково светило солнце и практически все были легко одеты.
Где-то вдалеке в небе зажглось сияние. Люди встрепенулись и подняли головы.
Над Стамбулом зажглась звезда. Все оцепенели от страха, а потом бросились на колени, моля о пощаде.
"Аллах наказывает нас", - повсюду слышались голоса, и люди молились еще больше, отчего стоял невыносимый человеческий  гул.
Одни протягивали руки к небу, моля о пощаде, другие к султану, призывая его встать, но все встревожено все же продолжали    смотреть на заго­ревшуюся звезду.
Вдруг что-то вздрогнуло под ногами. Посыпались камни с близстоящих домов. Толпа взревела и бросилась врассыпную. В сутолоке чуть было не перевернули саму повозку с султаном.
Солнце сменилось тучей, и пошел дождь, а за ним град. Крупинки были огромными с птичье яйцо и они больно ударяли по людям и животным.
Толпа  взмолилась.
 - Аллах наказывает нас за то, что не уберегли султана...
 
 Крики тонули в диком ржании лошадей и человеческом роптании. Люди попадали под ноги лошадям, и те больно  били их копытами.
Земля вновь содрогнулась, и камней посыпалось еще больше.
Звезда начала опускаться  ниже и как бы уходя, но светиться ярче. Сверкнула молния, и грянул неиз­вестно откуда гром.
Земля снова осыпалась градом, ударяя людей, а с ними беспомощно мотающих мордами и встающих на дыбы лошадей.
Тело с повозкой перевернулось, и это еще больше испугало людей.
 
Они бросились под копыта лошадей, чтобы попытаться остановить их, и сразу же три человека погибло от сильных ударов животных.
Но все же люди добились своего, и тело вновь положили на повозку, а лошадей держали под узды.
Звезда упала и тихо скрылась за горизонтом.
И в тот же миг стало тихо и спокойно. Наступила мертвая тишина.
Все застыли в ожидании, лишь только лошади тревожно ржали, стараясь хоть как-то напомнить о случившемся.
Но вот, наконец, выглянуло солнце, и стало светлее и теплее.
Люди бросились на колени, включая  всадников  и охрану.
Еще через время пошел небольшой дождь все с той же тучи, отступившей от солнца. Но это не мешало людям замаливать свои грехи, и они упорно стояли на коленях.
Наконец он прекратился, а спустя минут десять затрубили трубы, и колонна, немного поджавшись хвостом, двину­лась дальше.
Эмир с ужасом наблюдал со стороны за людской толпой. Ему почему-то казалось, что все это не случайно.
И сама смерть султа­на, и это затмение -  как предупреждение о чем-то. Но все же он пересилил себя и дал команду о движении вперед.
Жена султана сидела рядом, но сквозь паранджу эмир не мог   видеть ее лица, а значит, не мог знать, что она переживает.
Наконец, он услышал ее голос.
-   Султан был прав. Они его любят и одновременно не понимают.
Абдах ничего не ответил  и, оставив повозку, пошел рядом.
Спустя минуту он ответил:
-   Султан во многом был прав. Но не всегда был уверен в своей правоте.
На этом разговор окончился, и они молча продолжали свой путь.
То тут, то там им попадались под ноги раненные или искалеченные, и, как все богобоязненные люди, эмир воздавал руки к небу, молясь об их спасении.
Так прошло еще немало времени. Наконец, они подошли ко дворцу.
Тревожно загудели трубы и заиграли донованы. Застучал барабан и на секунду стих.
Колонна остановилась.
В воротах дворца появился звездочет и, взимая руки к небу, прокричал:
-  О, султан мой и повелитель всех, не дай нам погибнуть просто так. Дай умереть за тебя и прости нас, Великий Осман за неправоту и грехи наши.
Сказав это, он возвратился вспять, и колонна двинулась внутрь.
 
Дворец встречал так же, как город. Весь в траурных флагах, он скорее напоминал крепость после жестокой битвы и скорби по убиенным.
На вратах стояли часовые и в руках держали огромные пики с остроко­нечными флагами на конце.
Когда прошла повозка султана, они скрестили копья, тем самым давая понять, что посторонним вход воспрещен. Ворота закрылись, и толпа осталась за ними.
Подбежали слуги и целая ватага придворцовых исполнителей. Но нигде не было видно хотя бы одного из высших лиц.
Наконец кто-то появился и вышел наружу.
Эмир узнал его. Это был Аркалык - военный паша, назначенный самим султаном.
За ним следовали то один, то другой цхетины.
"А где же Телибад, жена и другие?" - подумал тут же эмир, принимая все меры предосторожности, дабы оградить женщину и ребенка на повозке.
И словно по какому-то условному сигналу Аркалык сказал эмиру:
-   Они в тюрьме. После похорон будем казнить.
-   Хорошо, - только и ответил эмир.
Зная военноначальника, как своих пять пальцев, он не сомневался в выпол­нении сказанного пашой.
Тот был особо исполнительным и недаром султан вручил ему жезл военного начальника.
Он вновь обратился к Аркалыку.
-   Ты позаботься о теле и других делах, а я позабочусь о них, - и эмир показал рукой на повозку.
Тот согласно кивнул и отошел в сторону.
- Но, куда же я их дену? - думал про себя Абдах, - к себе нельзя, тут тоже опасно. Неизвестно, все взяты под стражу или кто остался.
И тут он вспомнил за своего давнего друга - эфенди Мюра.
Тот относился к султанской тайной службе. И с ним эмиру приходилось довольно часто сталкиваться, решая какие-то вопросы.
- Вот куда я их дену, - тут же решил   про себя Абдах и решительно нап­равился к повозке. – Но, как незаметно это с делать? - снова подумал он и, вдруг что-то вспомнив, решительно повернул обратно.
Эмир подошел к одной из служанок и приказал следовать за ним. Быстро подвел к намету и почти втолкнул ее внутрь.
-  Раздевайся и быстро, - сказал он.
Та, не долго думая, принялась за дело.
За это время эмир подобрал ей другой костюм из рядом стоящего султанского гардероба и, бросив внутрь, сказал:
-   А этот одень и выходи спокойно. В руках будешь держать что-то похожее на куклу. Пройдешь внутрь, свернешь направо. Там увидишь дверь. Туда  войди и жди меня. И закройся изнутри, - почему-то добавил эмир.
Служанка согласно кивнула и сделала то, что сказал Абдах.
Теперь оставалось дело за небольшим.
Эмир подошел к повозке, взял в руки одежду служанки и протянул ее рядом сидящей султанше.
-  Возьмите и оденьте.
Та не стала спрашивать и молча, все сделала.
-  Теперь заверните ребенка так, чтобы не видно было его лица и сделайте что-то вроде обычного узла.
Женщина вновь повиновалась.
-  Теперь слушайте внимательно. Я пойду вон в ту сторону к воротам. Вы через время за мной и ничего не бойтесь, не оглядывайтесь. Держите свободно узел, сделайте вид, что вы просто несете мне одежду.
Она снова кивнула головой, и эмир двинулся к воротам.
По дороге он обернулся и вовремя. Чья-то, маячившая невдалеке фигура быстро исчезла с последнего окна здания. Очевидно, все же за ним следили.
Абдах покрутился еще возле небольшого камен­ного оазиса, а затем ушел за ворота и уже оттуда осторожно выглянул.
Женщина спокойно шла навстречу ему, при этом свободно размахивая свертком, как узлом с одеждой.
-   О, Аллах, хоть бы не выронила ребенка, - прошептал Абдах, прячась вновь за воротину.
Скоро султанша поровнялась с воротами и, пройдя немного вперед, обернулась.
Абдах приложил палец к губам и показал следовать за ним. Они вместе двинулись  вдоль внутренней части крепостной стены, то и дело поочередно оглядываясь назад.
Погони не было. Но радоваться было еще рано. Им предстояло выбраться из дворца, чтобы придти туда, куда он задумал.
На это ушло еще с полчаса.
Наконец, они перебрались за стену в одном из потайных и дав­но известных самому эмиру мест и двинулись дальше.
Дорога проходила сквозь глубокий овраг с кустами и деревьями.
Внизу протекал небольшой ручей, и даже отсюда, сверху слышалось  его журчанье.
Перебравшись на другую сторону оврага, они устремились к одиноко стоящему дому где-то в глубине давно заброшенного сада.
Подойдя ближе, эмир усадил на землю женщину под ближайшим кустом, а сам двинулся дальше.
Спокойно входя во двор, он как будто и не участвовал в побеге.
Эмир постучал в дверь.
Послышался не­большой шорох, а затем она со скрипом отворилась. На пороге стоял муж­чина средних лет, лысоват и одет непонятно во что.
Это и был эфенди, а вид такой имел потому, что по долгу службы ему часто приходилось заниматься не совсем подходящими  делами.
-   Заходи, - кратко молвил он, пропуская эмира вперед и закрывая за ним дверь, - я тебя ждал, - продолжил  эфенди.
-   Ты один? - спросил неожиданно Абдах.
-   Да, а что есть дело? - заинтересовался Мюр.
-   Да, и дело очень секретное. Сейчас я привезу сюда женщину с ребенком на руках. Кто она - тебе знать не надо. Важно знать другое - ты отвечаешь за нее головой. Сейчас сходишь к себе в управу и скажешь, что срочно уезжаешь в провинцию по делам, надолго. Об этом месте никто не знает? - тут же спросил эмир.
-   Ни одна живая душа, - ответил Мюр.
-   Тогда, за дело и возвращайся поскорей. Смотри, не приведи за собой хвост.
-    Что ты такой нервный? - опасливо задал вопрос эфенди, успокойся, все сделаю, как надо.
-     Хотелось бы, - сказал эмир и вышел из дома.
 
Он тихим голосом подозвал к себе женщину и зашел с ней в дом.
Эфенди оставался пока здесь, и эмир  сказал:
-    Познакомься, это она, тебе незачем видеть ее лицо.
-    Что, так зовут? - удивился наигранно эфенди.
-   Да, так зовут, - совершенно спокойно произнес эмир, - давай же, иди быстрее и не задерживайся. Да! Заодно возьми продукты на рынке и захвати несколько одеял.
-   Хорошо, - ответил Мюр и вышел из комнаты.
 
Женщина продолжала стоять, держа ребенка на руках.
Абдах обошел дом и выбрал довольно хорошую комнату с выходом в глубину сада.
Он позвал ее и, заведя внутрь, сказал:
-   Вот здесь вы пока и будете жить. Ни с кем не разговаривайте. Все, что нужно, вам подадут. Во двор не выходите, а на улицу лучше, когда мало видно и никого нет. Оденьте лохмотья, как и хозяин.
Женщина понимающе кивнула, но добавила:
-   Оставьте мне ружье и кинжал.
-   Хорошо, - ответил эмир, ничуть не удивляясь ее просьбе.
-   Вас будут охранять двое. Хозяин и еще один из его же службы. Но смотрите сами и действуйте по обстановке. Об этом месте не знает никто и за время разбирательства в смерти султана, я думаю, вам опасаться нечего. А дальше я придумаю кое-что получше. Вам что-нибудь еще нужно?
-  Да, обкутки для младенца.
- Ну, с этим просто, - и он взял лежавшее на постели покрывало, и разор­вал на куски. - Этого достаточно?
-   Нет, мало.
-   Тогда я скажу Мюру, он выделит еще.
-   А как вас зовут? - неожиданно спросила она.
 
Абдах сам был обескуражен этим вопросом.
И, правда, самого Бахчисарая знакомы, а друг друга не знают.
Поэтому он ответил:
-   Меня зовут Абдурахим-ибн-Из-дахим, но люди зовут попроще - Абдах. Вы  тоже  можете меня так звать.
-   А меня зовут Катерина, - ответила женщина, - или просто Катя.
-    Вы что, русская? - спросил эмир.
-    Нет, я с Малороссии, с Украины, там я выросла и жила.
-    А-а, - протянул Абдах, - это те места, где Юсуф-паша побеждает?
-    Да, - огорчилась почему-то Катерина.
-    А какое имя вам дал Султан при введении? - спросил опять Эмир.
-    Гуляб, - ответила она и опустила голову.
-   Хорошо, так будет лучше, а то Катерина слишком режет уши, тем более в этих местах. Договорились?
 -   Да, -  с неохотой ответила женщина.
 
С улицы донеслись чьи-то шаги, и эмир приложил палец к губам.
Но трево­га оказалась напрасной. То был Мюр.
-    Ну и быстро ты управился, - похвалил Абдах.
-    Что не сделаешь для лучшего друга, а ты, я вижу, не терял  время даром, - сказал тот, показывая рукой на разорванное покрывало.
-    Да, понадобились укутки для ребенка и этого мало. Так что, позаботься.
-    Хорошо, я достану.
-   Не надо их искать. Порви лучше еще одно.
-   Ты меня разоришь, - засмеялся Мюр.
- Ничего, ты свое наверстаешь, - успокоил эмир, - ну, хорошо. Оставайтесь здесь и ни звука. Мне надо идти. Я буду сам приходить и узнавать что нужно. Второй меня знает? - спросил Абдах.
-   Да, - ответил, посерьезнев, Мюр.
-    Тогда все. Я пошел, - и он двинулся к выходу, но на пороге еще раз обернулся и добавил, - будьте  осторожны.
 
Гуляб кивнула головой и опустилась на топчан, где должна была про­вести ближайшее время с маленьким сыном в этих суровых, одиноких стенах.
Ей почему-то вспомнилось ее детство и юность, проходящие так же напряженно, если еще не хуже, от постоянных набегов и пожаров, их преследующих.
И кто знает, где было сейчас лучше. То ли здесь, с маленьким ребенком на руках, то ли на ее далекой родине в гибнущей массе таких же, как и  она сама.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Глава  5
 
Эмир пробирался назад тем же путем, что и сюда. По дороге он, то и дело, прислушивался к посторонним звукам и старался сам не нарушать спокойствия природы.
После столь неудачно сложившегося времени дол­гого испытания, наконец, наступил час достопочтенного признания всех его ранее совершимых трудов.
Султан оставил ему власть и причем, практически, ничем не ограниченную. Даже халифат в этом случае ни­чего не мог поделать.
И тут он вспомнил о драгоценной шкатулке с документами и алмазом.
"Ах, побей меня гром еще раз, - холодный пот прошиб его голову, - я ведь оставил ее в повозке. То же касается и экумена. А за ним ведь тоже надо было присмотреть и пока приставить охрану. Но кого, когда сам не знаешь - кто друг, а кто враг?"
Эмир ускорил свои шаги, понимая, что в любую минуту документы могут исчезнуть, а это беда и, причем большая.
Попробуй, потом докажи, что это сын султана и его жена.
 
Вскоре показалась и крепостная стена.
Эмир осторожно выглянул из-за деревьев и вновь спрятался. Кто-то смотрел со стены прямо на него, но, наверное, не видел, так как оставал­ся неподвижным.
Всмотревшись, Абдах обнаружил, что это просто тень от деревьев, растущих прямо возле стены.
Но только он собрался было взой­ти на нее, как вдруг действительно показалась чья-то голова.
 Абдах снова спрятался и молча наблюдал за происходящим. Голова исчезла, но потом появилась снова, а вскоре показалось и тело.
Кто-то лез сюда, на эту сторону, спускаясь по дереву.
Эмир решил подождать, что же будет дальше. И вдруг, в руках у незнакомца он ясно увидел то, что вручил ему Осман перед смертью.
Это была шкатулка.
- Собака, - выругался эмир, но делать было нечего и ему осталось только поджидать его в кустах.
Спокойно опустившись на землю, незнакомец напра­вился прямо к нему.
И тут эмир узнал в нем самого себя.
- Что это? - подумал он, - мираж или я уже брежу? - но все ж сохранил присутствие духа и всмотрелся ближе.
 
Это был почти юнец, так молодо он выглядел, но одет почему-то в его одежду и со шкатулкой в руках.
Абдах дождался, пока тот подойдет поближе и резко выскочил ему навстречу. Юноша растерялся и не знал, что предпринять.
Эмир вытащил из-за пояса кинжал и произнес:
-   Ну ка, давай сюда то, что несешь и немедленно снимай мою одежду.
Тот молча повиновался, при этом немного поскуливая, как щенок.
Очевидно, это был просто воришка, неизвестно как пробравшийся  во  дворец.
А так, как там сейчас не до него, то стащить все это было легко.
 
Юноша отдал все Абдаху и почти голый, в каких -то лохмотьях стоял перед ним, весь дрожа.
Сердце у эмира немного дрогнуло, и он сжалился:
-   Хорошо, оставь одежду себе, а ровно через три дня придешь ко мне во дворец . Я тебя возьму на службу.
От удивления юноша раскрыл рот и стал дрожать еще больше.
-   Не бойся, - успокоил его Абдах, - если бы я хотел тебя убить, то сделал бы это сейчас. Поэтому иди и не забудь, что я сказал. А зовут меня - эмир Абдах, знаешь такого?
Парень тут же упал на колени и замолил о пощаде.
Почему-то эмиру стало жаль его, и он вновь произнес:
-  Хорошо, прощаю, но чтобы это было в последний раз.
 
Юноша довольно закивал и мигом исчез из глаз, рассыпая по дороге благо­дарности в его адрес.
-  Наверное, сам Аллах послал его ко мне в руки, - произнес тихо эмир и открыл шкатулку.
Все лежало так, как он и положил. Печати были целы и не тронуты.
Алмаз лежал тут же и ярко отражал солнечные лучи.
Облегченно взохнув, эмир закрыл шкатулку, и хотел было двинуться дальше, но что-то заставило его обернуться назад, и он оглянулся.
Позади него стояла женщина, вся в белом и тянула к нему руки.
 
Абдах зак­рыл глаза и вновь открыл. Видение исчезло, но вдруг внутри послышалось вновь:
-  Не посрами себя, Абдах, и сделай  то, о чем просил султан.
-  Кто ты? - спросил снова сам себя эмир.
-  Я твоя совесть и живу в тебе. Не забывай об этом...
 
Все исчезло так же, как и появилось.
- Уж не схожу ли я с ума? - поду­мал было эмир, но голова работала прекрасно и чувствовал он себя вполне здраво, - странно все это, - продолжил он мысль, но все же решил присматривать сам за собой.
Спустя секунду, Абдах двинулся дальше, держа   в руке ту маленькую шкатулку, что так нелепо возвратила ему в руки сама судьба.
По тому же дереву он забрался на стену и оглянулся. Все было тихо и спокойно. Лишь где-то вдалеке он видел, как только что бежавший юноша пересекал какой-то участок рощи.
Эмир спрыгнул вниз и, хотя стена была не особо высокой, все же почувствовал хороший удар в ноги.
В голове загудело. Теперь предстояло поискать то место, куда бы можно было спрятать драгоценную шкатулку.
Абдах напряженно думал. Наконец, приняв решение, двинулся  дальше.
 
В глубине крепостной траншеи, которая опоясывала наружную стену дворца, он увидел обыкновенную серую постройку, давным давно заброшенную теми, кто когда-то здесь жил.
"Вот то место, куда можно спрятать", - подумал, было, Абдах, но сомнения не давали ему покоя.
А вдруг с годами траншею зароют или что еще случится – тогда, как найти все это.
Потому он решил пойти дальше.
Пробравшись в сам дворец  все тем же маршрутом, эмир к своему удивлению уже никого там не обнаружил.
Повозки стояли пустые, лошади разнузданы и отправлены в стойла. Лишь небольшая часть слуг суетливо шевелилась и убирала те или иные места.
 
Эмир спокойно прошелся по двору, и вдруг заметил, что за ним кто-то  наблюдает все из того же злополучного окна.
Он, не подавая виду, прошелся еще раз и искоса понаблюдал  за  смотрящим.
Но лицо неизвестного скрывала какая-то серая маска, распознать в которой кого-то было просто маловероятно.
Поэтому Абдах оставил эту затею и, удерживая в руках шкатулку, прикрытую куском рваной материи с одежд все того же юноши, направился к тому месту, куда отправил первоначально служанку.
Он вошел в коридор и свернул направо. Дверь была немного приоткрыта, и это показалось ему подозрительным.
Абдах осторожно нажал на нее и заглянул внутрь. От ужаса увиденного у него немного помутилось в глазах.
Голова служанки лежала на полу с широко раскрытыми   пытливыми  глазами, а язык высунулся наружу.
Эмир поморщился и  отшатнулся в сторону. Было ясно, что враг не спит и скорее всего в крепость посажены только лишь пешки или прямые исполнители заговора.
Кто-то же другой, более сильный находится на свободе. Абдах все же нашел силы и зашел внутрь.
Тело лежало в стороне, широко раскинув руки, а узелок с набитыми одеж­дами исчез.
Итак, стало понятно. Охотились именно за ребенком.
Но кто?
Пока эмир не мог ответить на этот вопрос. Он вышел в коридор, и нос к носу   чуть было не столкнулся с Аркалыком.
Тот удивленно посмотрел на него, но, так ничего и не сказав, прошел мимо.
Только сейчас эмир посмотрел сам на  себя. В некоторых местах его одежда была изодрана сухими ветками и клочья сваливались у него с плеч и  боков.
Кое-где пристала грязь из ручья, и это придавало тот ужасный  вид, от которого мог отшатнуться каждый.
Абдах вновь выругался про себя. Как же он забыл об осторожности и внешнем виде.
"Наверное, слишком забита голова другим", - так он решил после осмотра себя.
Но делать было нечего и, немного отряхнувшись и оборвав до конца отдельные клочки его одежд, эмир двинулся в направлении сада.
Выходя из помещения, он краешком гла­за наблюдал - не появится ли голова или чьи-то глаза вновь в окне.
Но, увы, этого не случилось, и эмир спокойно пересек площадь.
Обходя оазис с фонтаном, Абдах обратил внимание на его дно. В некоторых местах оно было лопнуто и исковеркано временем.
-   Вот, идеальное место для сохранности, - сразу пришла мысль ему в голо­ву, - но, как положить это туда. Ведь фонтаны отключались только на ночь, да и то на короткое время.
 
Немного поразмыслив, Абдах пришел к выводу, что надо разделить содержи­мое шкатулки.
Грамоту о рождении сына султана он решил спрятать во внутренней стене одной из построек, а алмаз - сунуть в бассейн с фонтаном.
Но, опять ему в голову пришла мысль, а вдруг когда-то потребуется ремонт, и рабочие найдут то, что он спрячет.
Нет, это место снова не подходит.
Покрутившись немного, он пошел дальше вовнутрь дворца.
И слева, и спра­ва его окружали постройки без окон и дверей.
Это были древние застрой­ки османских предков, в которых жили слуги и прочая вспомогательная сила.
Сейчас там никого не было, так как необходимо было делать ремонт.
- Опять не подходит, - подумал эмир, - а впрочем, почему бы и нет? Сейчас никто не живет, да и вряд ли будет жить в дальнейшем. Ведь все уже давно перенесено ближе к самому основному зданию.
Поэтому, внимательно вгля­дываясь в стены, он искал то место, куда бы можно было это спрятать.
Наконец, глазами эмир выбрал такое и отметил его в уме. Здесь он решил спрятать грамоту.
Но, куда же положить алмаз?
И тут, неожиданно для него самого, пришло решение.
- Под ноги, - провозгласил тот же голос.
Абдах аж обернулся по сторонам, так неожиданно резко все это проз­вучало, но все же сохранил спокойствие и пошел дальше.
Теперь, и слева, и справа уже не было каких-либо построек, а наоборот, все застилал сад.
Райский сад или уголок - так его называл сам султан.
Он любил отдыхать здесь, слушать пение птиц и смотреть на небо, лежа на обыкновенной траве.
Вглубь сада вела каменная аллея, которая расходилась потом в стороны и вновь сходилась, замыкаясь и образуя что-то вроде неровного кольца.
В самом центре сада была небольшая поляна с таким же каменным полом в виде разных по цвету и росписи квадратов и  прямоугольников.
Выбрав опять глазом одну из таких плит, Абдах решил, что именно сюда он положит этот алмаз.
Теперь предстояло выбрать время.
И эмир решил, что лучше всего, это сделать около полуночи.
В это время происходила смена караулов и прочих служб, обслуживающих дворец, и выскользнуть из основного здания можно  было практически незаметно.
К тому же эмир знал одно тайное место, сквозь которое всегда ходил сам к султану, а тот -  к своим женам.
Ход проходил сквозь женскую половину дворца, но только лишь стороной и чтобы попасть в какую либо из комнат, надо было незаметно приоткрыть одну из потайных дверей.
Это также давало возможность наблюдать за своими женами самому султану и некоторым его доверенным лицам, включая  и  эмира.
Всего о ходе знали три человека.
Покойный султан, он  и Абдуль-ибн-Саид, но так как последний сидел в тюрьме, то бояться было нечего.
Но, кто знает, возможно, тот же Абдуль кому-либо проговорился   об этом и тайна хода уже раскрыта?
Все может быть. Но делать было нечего, и эмир решил все же его использовать, правда, соблюдая осторожность.
Остаток дня прошел в церемониальных заботах и отданных налево и напра­во распоряжениях, от которых у самого Абдаха голова ходила кругом.
Наконец, немного освободившись, он устало присел на топчан, стоявший рядом в комнате для служб и потянулся было   к вину, играющему в лучах света лампы рубиновыми огоньками.
Но, в последнюю минуту решил, что оно может быть отравлено и с ужасом отдернул руку.
Резко обернувшись, он посмотрел по сторонам: никто ли за ним не наблюдает?
Все было так же тихо и чинно, как и всегда. Тогда он решил проверить это.
Абдах сел на пол и начал творить намаз, из-под себя наблюдая  за какими-либо изменениями в комнате.
Наконец, ему все же удалось заметить, как небольшая штора в углу комнаты немного шелохнулась.
Очевидно, там кто-то стоял. Спокойно, не производя шума, Абдах встал и как бы невзначай направился именно туда, на ходу потихоньку опуская руку к кинжалу.
Отдернув штору, он ничего не увидел, и это удвоило его тревогу.
Что-то здесь было не так.
Эмир уже было хотел отойти в сторону, как вдруг что-то заинтересовало его взгляд. Абдах приблизился снова и, постепенно обследуя руками стену, наткнулся на что-то необычное в виде пуговицы.
Он слегка надавил ..., и прямо перед ним открылась глубокая ниша, в которой вполне мог помещаться человек примерно его роста.
Дальше ниша уходила в глубину комнаты, что говорило о том, что здесь имелся подзем­ный ход.
Мурашки поползли у эмира по спине.
-  Значит, не все я знаю до конца, - думал он про себя, - и это еще одно доказательство, - сказал он почти вслух, закрывая нишу.
Теперь ясно, почему штора колыхнулась.
 Это был просто сквозняк от располагающегося рядом подземного хода.
-  Но, куда же он ведет? - не унимался эмир. - И зачем кому-то понадобилось выслеживать мои распоряжения?
-  Стоп, - остановился на ходу размышления Абдах, - я отдал приказание снабдить всех охранников вином для похоронной службы султана. Уж не здесь ли кроется подвох? Может кто-то хотел овладеть телом султа­на и сорвать похороны? Все может быть. Надо проверить на всякий случай.
Перебирая в уме все другие распоряжения, он не нашел чего-то та­кого, заслуживающего особого внимания и решил все же остановиться на прежнем решении.
-  Надо заодно обследовать этот ход и узнать куда он ведет, - продолжал думать эмир.
Все шло к тому, что этой ночью вряд ли удастся поспать.
Абдах уже и так не спал вторые сутки, а теперь предстояло выдержать еще и третьи.
-  Надо чем-то подкрепить свою голову, - подумал он, и хотел было налить себе вина, но вспомнив все о том же, в который раз одернул руку.
 -  Нет, не в этот paз, - заключил Абдах и решительно зашагал прочь из комнаты.
Он вышел на улицу и оказался посреди ночи. Вокруг уже было темно, и на небе ярко светили звезды. Они то и дело перемигивались, как бы давая понять эмиру, что все это злая шутка, и что вскоре все станет на свои места.
 
Абдах тяжело вздохнул:
- Да-а, не думал я, что султанская жизнь окажет­ся такой горькой. И это еще не причины. Настоящая борьба только впереди. Зачем ему все это? - подумал опять эмир. - Проще было бы оставаться там, где и прежде: меньше работы и меньше хлопот. Наверное, покойный султан не случайно наградил меня такой властью, знаючи, как это нелегко. А я то думал, что ему проще, чем мне.
Он опять вздохнул и пошел по двору.
Оказавшись возле фонтана, Абдах вспомнил о первоначальном своем замысле и криво усмехнулся.
За те последние четыре часа, которые он провел в толкотне и суете распоря­жений, это казалось далеким и не реальным.
Но все же, надо было завершать начатое, и эмир зашагал в сторону подсобного помещения.
Все это время за ним неотрывно следила пара человеческих глаз. Мужчина среднего роста с немного покореженным лицом, отчего улыбка его становилась гнусной и неприятной, топтался на месте, разминая свои ноги.
Вдруг он почувствовал, как холодная сталь ножа коснулась его горла, а затем резко прошлась по нему.
Глаза его наполнились слезами, а рот кровью.
Мужчина упал, так и не поняв до конца, что с ним случилось. От него в сторону отошла тень и медленно удалилась в темноту.
Абдах, найдя лопату и небольшую кирку, взял их в руки и направился было к дворцу. Но вспомнив, что это может вызвать подозрение у кого-ли­бо, взял большой кусок ткани, висевший тут же, и  все обвернул.
Теперь его ноша была похожа скорее на что-то вроде походного оброка, которым пользовались все воины султана.
-  Boт так-то лучше, - с удовлетворением думал эмир, отправляясь в свои апартаменты.
По дороге он никого не встретил, и это несколько ободрило его.
Заходя внутрь, Абдах принял все меры предосторожности.
Сначала выдвинул вперед на уровне своей головы сверток, а затем хотел уже было войти сам, как вдруг по свертку что-то ударило и отскочило в сторону.
Присмотревшись, эмир увидел, что то змея, отползающая в темноту.
-  О, Аллах, ты снова меня спасаешь, - тихо прошептал он и осторожно дви­нулся дальше.
Укусы таких змей были во многих случаях смертельными, но эмир все же их мало боялся.
Его детство прошло в общении с гюрзами и другими более мелкими змеями. Поэтому, он умел с ними обращаться.
Но все же это было неприятно и, проходя дальше, Абдах все так же выставлял оброк впереди  себя.
Вскоре он зашел внутрь и с облегчением вздохнул. Теперь эмир понимал, что дальше в его жизни не будет ни минуты расслабления, и ни секунды забвения. Все это оставалось в прошлом.
Голова устало качалась на его плечах, но все же пока держалась, мысленно борясь со сном и наступившей внезапно вялостью.
Абдах вновь потянулся к вину. И опять его рука застыла, так и не дойдя до намеченной цели.
- Что за собачья жизнь, - прошептал он, - даже выпить нельзя, боясь за свою драгоценную жизнь. А не послать ли это все подальше, - подумал эмир, опуская руку, - но нет, нельзя, я же обещал султану, и кто позаботится о его сыне, кроме меня.
Вспомнив о нем, он невольно вспомнил и о бывшей жене султана.
- А она красивая и стройная, - почему-то вслух произнес он сам себе, - надо бы получше ее разглядеть, а то в пылу боя это было просто невоз­можно.
Почему-то запомнились ее серые глаза и длинные темно-корич­невые волосы. Остального он пока не помнил, но знал, что оно не менее красивое и лицеприятное.
Султан не выбирал себе жен. Их выбирали ему слуги. А они руководствовались только красотой и фигурой.
Хотя, судя по всему, у этой есть, кроме этого, еще и ум в голове.
 
Продолжая думать о ней, эмир даже на минуту забыл о том, что он собирался делать, но вот, встрепенувшись от того, что почувствовал уклон головы, снова взял­ся за дело.
Он прошелся по комнате, встряхнув головой несколько раз, отгоняя   дремоту, и  приблизился  к  шторе.
Резко отбросив ее в сторону, он оказался лицом к лицу с оцепеневшей от ужаса чьей-то головой.
Сердце эмира взволнованно застучало. То была голова Сигизмунда. Все указывало на то, что его слежка замечена, а виновник раскры­тия заговора наказан.
Теперь было бессмысленно лезть в этот ход, так как либо он никуда не приведет, либо там ждала какая-нибудь ловушка.
Поэтому, задернув штору обратно и отойдя в сторону, Абдах решил завтра же утром приказать зарыть этот ход, а заодно обследовать другие стены, в том числе и потолок.
Теперь надо было  приниматься за основное.
Но как. Идти прямо, у кого-то на глазах нельзя.
То, что за ним постоянно кто-то следит, сомнений не было. Надо  перехитрить.
Чтобы забраться в потайной ход, нужно пересечь комнату и в самом углу незаметно укрыться под небольшой софой, предназначенной для  музыкантов.
Голова напряжен­но работала... Свет. Вот, что может выполнить  задуманное. И он решил сделать вид, что ложится отдыхать, а затем, потушив освещение, незаметно исчезнуть.
Так было и сделано.
Спустя пять минут, эмир со своим грузом продвигался по потайному ходу. Света не было, и он на ощупь пробирался в темноте.
Вдруг что-то хо­лодное и скользкое оказалось под рукой. Абдах хотел уже было отдернуть руку, но вовремя вспомнил, что змеи не любят резких изменений температур и, придерживая одной рукой ее за туловище, другой аккуратно нащупал  голову.
С силой сжав, он почувствовал, как что-то хрустнуло под его паль­цами, а затем змея, дернувшись, застыла.
Абдах бросил ее под ноги. На лбу выступила испарина.
- Очевидно, и сюда они забрались, - подумал эмир, - вряд ли змея сама заползла, хотя все случается?
 И он продолжил свой путь, так как выхода другого  уже не видел.
Шкатулка все время лежала у него внутри на поясе, аккуратно приторо­ченная к туловищу материей, от чего  казалось, что у эмира небольшой живот, несмотря на его довольно молодые годы.
Всего лишь тридцать шесть исполнилось ему в этом году, а он уже был стар душой и млад знаниями подобных дел.
С невеселыми мыслями продви­гался эмир по темному ходу. Оброк с лопатой и киркой висел у него за спиной, как колчан со стрелами в прежние времена.
До женской половины оставалось совсем немного, как вдруг где-то впереди  ему послышались приглушенные голоса.
-  Кто бы это мог быть? - подумал тут же эмир, прячась в одну из заранее приготовленных ниш для подобных наблюдений.
Там было сыро и, слава Аллаху, пусто.
Абдах поуютней устроился и стал ждать появления непрошенных гостей, на всякий случай, оголив свой кинжал.
Двое, судя по голосам, были мужчиной и женщиной. Они продвигались тихо, лишь изредка перешептываясь.
Вскоре остановились совсем рядом возле него, и эмир услышал их разговор.
-   Где-то здесь должен быть выход, - послышался голос женщины и почему-то показался знакомым.
-   Нет, не здесь, - отвечал мужчина тугим натянутым голосом, отчего казалось, что он говорил это, сдерживаясь.
-   Ты ошибается, - повторила женщина, - это здесь и надо нащупать потайную рукоять и она откроется.
-    А куда  мы  попадем? - спросил неуверенно мужчина.
-    В палату султана, - ответила она.
-  А, что там надо делать? - еще раз задал вопрос неизвестный.
-     Надо поискать документы. Может они у него на теле или рядом. Кстати, вы нашли экумена, ходившего с султаном?
-     Пока нет, он куда-то исчез.
-     Надо обязательно до него добраться, - спокойно произнесла женщина, - иначе это грозит неприятностями.
-     Слушай, Гизляр.., - хотел было произнести мужчина.
-     Тс-с-с, - засычала она в ответ, - не называй моего имени вслух. Это опасно.
-     Да здесь же никого нет, - ответил неизвестный.
-     Кто его знает. Может и есть. Давай, лучше ищи рукоять.
 
И они продолжили в тишине свои поиски.
Рукоять находилась как раз над головой эмира, и он с ужасом наблюдал, как чьи-то пальцы ощупывали пространство возле его уха.
-    Есть, - зашептала вновь женщина, и потайная дверь тихо отворилась.
Это было совсем рядом с нишей, и эмир почти сжался в комок от того, что его немного прищемили дверью.
-    Что-то она плохо открывается, - сказала вдруг женщина, -  уж не сломалась ли?
-   Да, оставь ты это, - ответил неизвестный, - скорее проходи внутрь.
-    Женщина послушалась и прошла в палату, за ней последовал и мужчина, так же тихо прикрыв за собой дверь.
-     Фу-у, - облегченно выдохнул Абдах, - теперь понятно, кто за этим стоит.
Судя по всему, это жена султана и ее неугасающий верный друг эмир Абуль-сах, который занимал одно из важнейших мест в Диване и отвечал за торговлю и управление казной государства. Но что-то здесь все-таки не вяжется? Наверное, кто-то еще хотел бы завладеть  документами.
Но думать сейчас об этом было некогда, и эмир, выбравшись потихоньку из ниши, двинулся дальше.
По пути заглянул внутрь женской половины. Там было тихо и спокойно. Лишь изредка прохаживался какой-либо охранник из числа евнухов.
Абдах прикрыл окошко и двинулся дальше.
Спустя полчаса он уже выходил наружу в том заветном сердцу  саду.
Луна ярко освещала аллею и, казалось, сама утопала в ней.
Эмир невольно выругался. Опять ему мешали. Теперь уже сама природа. Но вдруг, свет стал поменьше и через минуту исчез вовсе.
Абдах поднял голову вверх. Луны видно не было, но какая-то туча заслоняла ее свет.
-  О, Аллах, помоги мне, - прошептал эмир и двинулся в направлении стены.
Спустя минуту он был на месте и, озираясь по сторонам, принялся потихоньку счищать замазку с прилегающих довольно  плотно  друг  к  другу  камней  здания.
На это ушло около часа. Луна выглянула опять и осветила
сад с прилегающими зданиями.
Но Абдах находился в тени, а потому уже не боялся быть замеченным и спокойно продолжал трудиться.
Спустя час он вытащил огромный камень, обдирая пальцы и кожу на руках.
Затем, аккуратно выдолбив внутри небольшое углубление в следующих камнях, вложил туда грамоту, предварительно обвернув ее в непромокаемую пелурею  и обсыпав сухой известняковой   глиной.
Потом все  вставил на свои места и аккуратно, той же стертой глиной, заделал все щели.
Отойдя в сторону, он посмотрел на выполненную работу.
-  Вряд ли кто догадается искать здесь среди огромного количества камней какую-то грамоту, - подумал Абдах и удовлетворенно потер ру­ки.
 
Вдруг, со стороны двора послышались твердые шаги. Эмир упал на землю и замер.
Ничего не подозревая, ему навстречу шел вооруженный охранник. Не доходя метров пять, он почему-то круто развернулся и пошел обратно.
-  Наверное, ему помешала вновь наскочившая на тучу луна, - подумал Абдах, но где-то внутри тревожно закралась мысль, что кто-то помогает ему. Может, даже сам Аллах.
И почему-то силы стало от этого больше, а уверенности вдвойне.
Эмир уже хотел уходить, как вдруг вспомнил, что надо бы это место запомнить.
Но как?
Вокруг темно и нет ничего такого, способного ему в этом помочь. Наконец, он решил что-то и, подойдя к стене, аккуратно нанес черту на камень, но, немного подумав, опять стер.
С секунду поразмыслив, эмир отошел в сторону и посмотрел вверх.
Луна находилась прямо над ним и, хотя ее хорошо видно не было, все же очертания он смог разглядеть. До стены насчитывалось четыре шага. От земли он насчитал пятый камень, если не считать фундаментного заложения.
Посмотрев вправо, он увидел арку, как бы обозначающую вход в этот промежуток.
Эмир сосчитал шаги. Их оказалось двадцать четыре.
Затем он  отсчитал шаги назад к другому зданию, стоявшему напротив.
До него было тридцать восемь шагов.
Став на место, эмир снова посмотрел вверх. Луна также была над ним, а где-то вдалеке послышался бой. Наступила полночь.
- Вот и хорошо, - подумал Абдах и, забрав свой инструмент, пошел дальше в глубину застроек.
Вскоре он очутился на краю аллеи.
Луна снова вышла из-за туч, и ему пришлось спрятаться под кустами. Чтобы не терять время даром, Абдах потихоньку начал переползать с места на место в направлении поляны с каменным полом.
Минут через двадцать он оказался у намеченной цели. Но, так как луна все еще ярко светила, ему ничего не оставалось де­лать, как  ждать.
Чтобы не уснуть, эмир раскрыл шкатулку и достал отту­да алмаз.
Тот сверкнул в его руках и как бы весь зажегся изнутри.
Величиной он был с крупное куриное яйцо и, казалось, что весь объят ярким зеленовато-сизым огнем.
Повернув его в руках, эмир уви­дел, как от алмаза отделился небольшой луч и ярко осветил одно из близлежащих мест.
- Что за чудо? - вдруг заинтересовался Абдах, чувствуя, как его сердце  забилось в волнении.
Повернув его опять немного, эмир увидел, что луч исчез.
Тогда он снова вернул в прежнее положение.
Луч появился и выбил из места небольшую горстку песка. Это было видно, как днем.
- Я что, опять схожу с ума? - подумал Абдах, то и дело, вращая камень в своей руке.
И вновь, при определенном уклоне камень светился и подавал луч в строго направляемую им сторону, от чего то там, то там вздыбливались вверх небольшие частицы песка. Казалось, камень стрелял во что-то неизвестно, чем и как.
Эмиру даже показалось, что он нагревался при этом, но так как он долго не держал в одном и том же направлении, то луч исчезал, а камень чуточку остывал.
Абдах заинтересованно рассмотрел его грани и сосчитал. Их было ровно тридцать три и только одна, почти стер­тая половинка тридцать четвертой, что придавало камню какую то непропорциональную внешность.
Покрутив его еще немного в руках,  эмир пожал плечами и положил обратно, предварительно вложив его в такую же пелурею, специально приготовленную  кем-то ранее.
Спустя полчаса луна исчезла, и эмир бросился выполнять задуманное.
Трудность заключалась в том, что необходимо было наиболее незаметно приподнять толстую плиту и вложить под нее алмаз.
Поэтому, пришлось долго и упорно потрудиться. В общей сложности, учитывая то появляющуюся, то скрывающуюся луну,  у него ушло три часа.
Уже почти брезжил рассвет.
На землю почему-то начал опускаться небольшой серо-молочный туман. Наконец, эмиру удалось приподнять плиту, и он аккуратно выдолбил под ней место для камня.
Затем, поступив так же, как с грамотой и сунув его еще дополнительно в одну из ранее приготовленных пелурей, Абдах за­вершил свою работу.
Он аккуратно опустил плиту обратно и заделал все щели.  Затем, немного походив и попрыгав на ней, произвел дополнительный осмотр. Все плотно прилегало и не вызывало подозрений.
- На всякий случай, - подумал эмир, - надо будет сюда прийти после дождя и проверить.
Запомнить место не составляло труда, а посему Абдах, собрав  инструмент, потихоньку двинулся обратно.
Ему пришлось снова проделать тот же путь, что и сюда, но, к счастью, уже никто не попался ему под руку.
-  Все-таки змея была случайной, - подумал эмир, с отвращением вспоминая ее зыбко-противное тело.
Наконец, он добрался до места, и хотел уже было войти, но вдруг, наверху послышались тихие приглушенные голоса.
Приоткрыв чуть-чуть люк пола, он услышал:
-    Куда же он мог подеваться? Я ведь сам видел, как он ложился спать.
-   Ладно, давай уходить. Успеем голову снести, если еще раз прикажут.
- Наверкое, он вылез через дверь по полу, а ты просто не услышал. Пошли скорее, а то уже светает.
И они ушли. Эмир, в который раз вздохнув, вылез наружу и, не зажигая свет, лег на ту же софу. Теперь его уже  никто не потревожит, и он, спо­койно закрыв глаза, через секунду уснул.
 
Вскоре  в комнате послышалось небольшое сопение сонного эмира. Тень, воз­никшая, можно сказать, ниоткуда, опустилась возле него на колени и тихо забрала из его рук шкатулку, которую он просто забыл спрятать.
Затем, свободно передвигаясь по комнате, как будто видя в темноте, она удалилась.
Пальцы спящего Абдаха так и остались немного сжатыми, лишь иногда нерв­но вздрагивая.
Эмир этого не чувствовал. Он крепко спал, даже позабыв
о том, что его ожидает в ближайшие часы правления.
Человек отдыхал, а песочные часы потихоньку отсыпали свое  время.
Наступало  очередное  утро...
                                       
 
 
 
 
 
 
Глава  6
 
Проснувшись, Абдах еще долго лежал и смотрел в потолок. Голова немного шумела. Все-таки сказывалось то, что он провел до этого бес­сонные ночи, да еще с целой серией попутных переживаний.
Казалось, внутри все смешалось и перевернулось вверх дном. Собрав в себе силы, эмир все же поднялся и сел, потихоньку приходя в себя.
И хотя усталость все же чувствовалась, но уже не так сильно, как это было вначале. Минуту спустя, он уже был в более-менее нормальном состоянии и крик­нул слугу.
Через секунду появилось дружелюбное лицо аскера, всегда сопровождавшего в походах, как его, так и султана.
-   А-а, это ты, - почему-то удивился Абдах, - принеси мне воды умыться и обтереться.
Аскер кивнул головой и быстро вышел.
-  А, что он здесь делает? - внезапно подумал эмир, - ведь его место не здесь, а в охране.
И тут он вспомнил, что в последний раз видел его тогда, когда отправ­лял к Сазифу в отряд.
-   Значит, Сазиф соврал, - тут же мелькнула у него мысль.
Забота об умывании как-то сразу исчезла из его головы, и он уже обдумывал другое, когда снова вошел дружелюбно улыбающийся  Эдгар – так звали его охранника.
Имя ему придумали сами воины, когда давным-давно подобрали в одном из разгромленных мест, да и то случайно. Просто слышали что-то подобное, звучащее из уст  других.
На вид ему было лет двадцать пять. Был он худощав и невысокого роста. И скорее был похож на араба, чем на соплеменников  эмира.
Лицо - бледновато желтое, черные небольшие глаза,   открытый взгляд и курчавые волосы, торчащие из-под его башлыка.
Он  почему-то  нравился эмиру. То ли от открытости его взгляда, то ли от всегда дружелюбно настроенного лица, то ли просто от его исполнительного поведения.
Вот и сейчас, он быстро сделал то, что просил Абдах и стоял перед ним с протянутым в руках тазом с кувшином и полотнищем для обтирания.
-   Давай сюда, - сказал змир и показал рукой на стоящую деревянную подставку, специально сделанную для подобного  занятия.
Тот молча поставил таз и отошел немного в сторону, все так же держа у себя на плече полотнище, а в руке кувшин с водой.
Эмир принялся умываться, а охранник то и дело поливал ему из кувшина.
Когда Абдах закончил, тот молча подал ему полотнище для обтирания.
-   Скажи, Эдгар, а почему тебя не было в походе? - обратился к нему эмир.
-   Я заболел, - быстро ответил тот.
-   Чем?- переспросил Абдах.
-   Не знаю..., - как-то замялся воин, - может, это была просто простуда. У меня немели от холода руки и ноги, и я чуть не умер, если бы не наш звездочет. Он дал мне что-то выпить и я уцелел, слава Аллаху.
-   Да? - удивился еще больше эмир. - А что ты делал перед этим?
-   Да так, ничего. Готовился, как и все, в поход, правда.., - он вновь замялся, - я нарушил Коран и съел немного того, что запрещено... Мне привезли его с родины.
-   А кто тебе передал это?
-   Наш начальник, Сазиф. Он сказал, что это подарок от вас.
-   От меня? - удивился эмир.
-   Ну да. Он так и сказал, - почему-то смутился Эдгар.
-   Ну хорошо. Ступай. О нашем разговоре никому ни слова. А ты видел Сазифа после приезда?
-   Нет, еще нет.
-   Тогда, стой. Никуда не ходи, будь здесь... Хотя, впрочем, постой, - и тут эмир решил сам поиграть в «кошки-мышки», - Хорошо, Эдгар. Спрячься вон там, за ширмой и наблюдай, что здесь происходит. Никуда не выходи и не уходи. Что заметишь, сообщи  мне, а я скоро приду.
-    Слушаюсь, - сказал Эдгар и вынес из комнаты таз с кувшином.
Спустя минуту он возвратился, такой же дружелюбный и ладный, как и до этого.
- Да, - почему-то подумал эмир, - спокойствия у него не занимать. Только вчера чуть не умер, а сегодня даже не думает об этом.
 
Эмир вновь повторил то же и, показав рукой на его место в комнате, вышел наружу.
Во дворе и повсюду во дворце слышался шум голосов и людской гомон, словно это был разрушенный кем-то улей.
Хотя, в принципе,  так оно и было.
Дворец и напоминал его даже чем-то, разве что был огромнее  и  более  раскладистей.
А на площади уже готовились к похоронам. Нижние чины готовили по­четный караул и лафет для перевозки тела султана, а те, кто повыше, наблюдали со стороны и командовали.
Вдалеке эмир увидел Аркалыка и пошел ему навстречу.
Они поздоровались по мусульманскому обычаю, слегка прикасаясь друг к другу щеками, и разговори­лись о делах.
Пока все шло нормально, и церемония должна была состоять­ся через пару часов.
Город уже ожидал этого, и с утра возле ворот дворца томилась огромная толпа жителей.
Скорбная весть быстро облетела близлежащие города и онабы - маленькие поселения возле них, и людей сошлось за ночь великое множество.
Стамбул  шумел от человеческих голосов.
Только во дворце по-прежнему было спокойно и менее говорливо.
-   Все почти готово, - сказал Аркалык, указывая в сторону лафета, - осталось только убрать самого султана в праздничные  одежды. Но я уже отдал распоряжение.
-   Хорошо, - кивнул головой эмир, - а, что ты думаешь по поводу вчерашней его смерти?
-    Я еще не знаю. Займемся этим потом. Кстати, ты объяснил цхетинам об их повинности перед тобою, как главою.
-    Да, а что?
-    Да так, я просто проверяю свои мысли, - как-то задумчиво ответил  военный  паша.
Вдруг позади них раздался крик, и оба обернулись назад.
К ним бежала одна из служанок, обслуживающих султанскую палату. Подбежав, она бросилась в ноги, не снимая паранджу, что означало ее принадлеж­ность к женской  половине  дворца, и быстро заговорила:
-   О, великий эмир, султана нет в палате. Меня прислала госпожа Гизляр с этой вестью. Пощадите и не карайте, - и она принялась ползать у их ног.
-    Встань и иди обратно, и не кричи, - спокойно произнес эмир.
Служанка повиновалась и ушла.
-   Что ты на это скажешь?- обратился к паше эмир.
-  Не знаю, - хмуро ответил он и продолжил, - думаю, это самой госпожи рук дело. Давай ее допросим с пристрастием и вот увидишь, все станет на  свои места.
-   Ты думаешь, это правильно? - удивленно спросил эмир, не понимая, откуда у того такая уверенность.
-    Я точно знаю, что это она. Я уже давно наблюдаю, как она крутит хвостом с Абдулем, но как-то не хотел говорить об этом султану. Сейчас все и выясним.
-    А вдруг это не она? - снова спросил эмир.
-    Она. А кому же еще быть. Скорее всего, она не нашла документы, которые подписал султан перед смертью, и экумена, которого я пока припрятал на время, а теперь хочет во что бы то ни стало к  ним добраться.
-   Хорошо, а что это ей даст? - не понимал Абдах.
-    Как что? - удивился паша. - Власть над нами всеми. Она, уничтожив документ, становится единственной госпожой и повелительницей согласно законам шариата и халифа. Попробуй тогда скажи  что-либо об ее измене и прочих делах.
-   Да, наверное, так оно и есть, - ответил ему Абдах, втайне думая о том, что вовремя спрятал грамоту султана.
-    Пошли скорее, а то можем и не успеть, - поторопил его паша.
-    Идем,  - согласился эмир, по дороге думая о том: сказать ли паше о вчерашнем или нет. Но, все же решив не рисковать и остаться как бы в тени, эмир предоставил ему волю дознания.
 
Аркалык шел быстро, и Абдах едва поспевал за ним. По дороге он вызывал то одного, то другого чина и приказывал следовать за ним.
В конце концов, всех собралось восемь, не считая их самих.
Войдя в палату и не обнаружив там никого, они удивленно переглянулись.
Место, где лежал султан было пусто, а на столе лежала записка. Аркалык подошел ближе и взял ее со стола.
Развернув, он вслух прочитал:
-   Я даю вам пятнадцать минут на раздумья и действия. Если через это время через моего человека не будут переданы необходимые документы, тело султана будет сброшено в море, а вы казнены, как губители веры и предатели. Поторопитесь. Гизляр.
-   Странно, - промолвил Аркалык, - тут не указано точное время  встречи, да и записка сомнительная.
-   Что ж тут странного? - ответил эмир, указывая  паше на невесть откуда появившуюся другую охрану, окружившую их со всех сторон и целившуюся из ружей.
-    Измена, прошептал паша и потянулся было за кинжалом.
-    Не торопись, давай выиграем время, - остановил его шепотом эмир, - хорошо, - продолжил он вслух, примерно зная откуда его могут слышать и видеть, - мы согласны. Но где ваши гарантии, что после этого мы останемся живы, а не казнены.
Где-то за стеной раздался смех, а потом какой-то приглушенный голос сказал:
-   Гарантии такие. Вы -  документы, мы - свободу и идите, куда хотите. И поторопитесь. Люди ждут своего султана. И они не простят, если его тело сбросят в море.
-   Идет, - ответил эмир вслух, а шепотом произнес удивленному Аркалыку, - они там, за стеной. Я знаю, где дверь. Надо отвлечь  охрану и внезапно наброситься.
-     Тогда выполняйте, что стоите, - снова раздался тот же голос, и смех повторился.
 
Аркалык обернулся к своим чинам и приказал опустить оружие.
Затем, круто развернулся и сказал другим, в них целившихся:
-    Опустите и вы. Мы ведь не можем так сделать и шагу.
Те послушно опустили вниз оружие.
И этого было достаточно, чтобы его воины бросились на них, а они сами - к указанной эмиром потайной двери.
С разгону Абдах ударил ногой дверь, и она чуть ли не выскочила с петель, отлетая назад с чьим-то телом.
Ворвавшись внутрь в темноту,  он полоснул ятаганом направо, а Аркалык следом за ним - налево.
Послышались стоны и ругательства. Вдали стоял фонарь, и эмир заметил, как какая-то тень бросилась в сторону.
Он бросил вдогонку нож и попал в цель. Тень упала.
В то же время, Аркалык в темноте с кем-то яростно сражался.
Он уже получил рану, но не  замечал этого. Только искры сы­пались от ударов металла, и слышно было тяжелое сопение боровшихся. Наконец, противник был повержен и свалился на бок.
Эмир побежал за фонарем и осветил их лица.
То был Абдуль-сах-Оттид и Гизляр. Подойдя же к третьей жертве, он обнаружил все того же Сазифа.
-   Вот и наступил его смертный день, - проговорил вслух Аркалык, подошедший к эмиру.
-   Они живы?- спросил быстро Абдах.
-   Нет. Все кончено. Для них это лучший выход.
-    Да. Но, где же тело?
-    Погоди, давай закончим начатое, - и они снова вошли в палату султана.
Там уже все стихло.
На полу лежало одиннадцать мертвых тел и еще пять было раненых. Старший чин доложил Аркалыку, зажимая рукой нанесен­ную ему  рану, из-под  которой сочилась кровь.
-    Все убиты, - хладнокровно сообщил он и добавил, -  наших  пятеро.
Паша удовлетворительно кивнул и распорядился убрать тела, а заодно и вытащить из хода другие.
Пока аскеры выполняли порученное, они поискали тело, но так и не нашли.
Вдруг эмир стукнул себя по лбу и произнес:
-    Помнишь женщину, нам доложившую о случившемся?
-    Да, а что? - удивился паша.
-     Он там, - указал эмир рукой в сторону женской половины и решительно ступил вперед.
-    Наверное, - согласился Аркалык и они, взяв с собой пять человек из, как всегда, немного запоздалой подмоги, двинули  туда.
 
Женская половина встретила их тишиной. Евнухи спокойно прохаживались по территории, лишь изредка поглядывая по сторонам.
Завидев эмира и Аркалыка, один из них бросился им навстречу и замахал руками.
-   Сюда нельзя, великий эмир, сюда запрещено...
Вместо ответа Аркалык спокойно воткнул ему нож в горло, и они пошли дальше.
Абдах не любил подобного, но что поделать, когда было ясно, что все здесь настроено против них.
-   Сучье племя, - выругался Аркалык, по дороге убив еще одного, - надо от них всех избавиться и набрать новых. Эти все  проданы.
 - Да, - согласился эмир, продолжая путь и разглядывая по сторонам территорию.
-   Я думаю, тело там, - сказал паша и указал рукой на покои первой жены.
-    Согласен, - ответил Абдах, и они спокойно вошли внутрь.
 
Тело действительно было здесь и возле него никого не было.
Наверное, все были заняты в их ликвидации, но обернулось совсем по-другому.
В углу что-то зашевелилось, и перед ними появилась та самая женщина, которая сообщила им об исчезновении тела.
-   А-а-а, - протянул паша, - это ты, продажная тварь. Схватите ее и допросите, как следует, - указал паша сопровождающим  воинам.
Аскеры повиновались и схватили женщину за руки. Та не сопротивлялась, а только что-то бубнила про себя.
-   Снимите с нее паранджу, - бросил эмир, - я хочу посмотреть, кто это.
Аскер выполнил указание, и вскоре перед их взором возникла ... свежевыбритая лысая голова турка, прозванного всеми  Ави-махмет-джаном, за его вечно брызгающий слюной  рот.
-   Ба-а, да это ты, махмет-джан, - протянул Аркалык, - а я то думаю, что за знакомый голос.
Тот  молчал  и сердито смотрел на них налитыми кровью глазами.
-   Ну, что скажешь теперь, - обратился эмир к известному им, ранее бежавшему разбойнику, - кто тебя нанял и кто платил?
-   Я вам ничего не скажу. Кто платил - уже умер и это не ваше дело, - забрызгал он слюной рядом стоящих аскеров.
-    О-о-о, ты у нас заговоришь и еще как, - ответил ему паша, - в яму его, - распорядился он же, - и смотрите, чтобы вновь не сбежал.
-    Ну что ж, картина проясняется, - повернул голову к эмиру Аркалык, - по крайней мере, один враг убит.
- Да, это точно, - и Абдах  с удовольствием пожал протянутую  руку  паши.
Это обозначало, что отныне они были друзья и могли доверять друг другу.
Аскеры уложили тело султана на одеяло и понесли в его палату.
По дороге их встречали некоторые женщины и с удивлением смотрели на них. Встретить здесь мужчину, не евнуха, обозначало все равно, что смерть.
Поэтому, они разбегались в стороны, кто, куда и прятались по углам.
-   Надо бы их всех сосчитать и отправить по домам, - сказал Аркалык, - все равно султана нет, а его сыну, я так понимаю, еще рано, - и он открыто, и честно посмотрел эмиру прямо в глаза.
-    Да, - согласился Абдах, переводя разговор на другую тему, который, скорее всего, был начат не случайно, - надо вообще разобраться во всем этом и чем скорее, тем лучше.
 
Они проследовали женскую половину, и дошли до палат.
Там все уже было убрано, и только небольшие капли крови усердно зачищались слугами.
-    Как будто ничего и не было, - произнес эмир и посмотрел на пашу.
Тот смотрел куда-то в сторону, и Абдах так же перевел взгляд.
На пороге другой двери стоял человек, держа в руках только что зажженный фитиль от бомбы.
 Скороговоркой он произнес:
-    Отдайте документы или вы все умрете.
-    Но их у нас нет, - ответил скромно паша.
-    Где же они? - снова спросил старик, держа в руке все ту же бомбу.
-     Не знаем, - соврал паша.
-    Это ты не знаешь, а он знает, - и жрец указал на эмира, но договорить ему не дали.
 
Раздался выстрел и старик упал лицом вниз.
Фитиль оборвался и затух. Все с облегчением вздохнули, но радоваться было рано.
Снова их окружили какие-то люди в зеленых маскарадных масках с тем же требованием, что и прежде.
И опять на помощь пришла неожиданная подмога. Оставшийся случайно в потайном ходу аскер позвал на помощь других, и уже эти в очередной раз были уничтожены.
Абдах и Аркалык переглянулись.
-    Что это? - спросил эмир, - все с ума посходили, сколько
у  нас  врагов?
-    Нет, они знают, чего хотят. Власть им нужна и деньги султана. А враги всегда были, даже при султане, - ответил паша.
После очередной уборки палат вроде бы все стало на свои места.
Тело султана было набальзамировано и покрыто густо цветами. В воздухе царил аромат пряности и живости.
-   Через час можно начинать, - произнес паша, - я пойду, проверю, что там снаружи и посмотрю, где цхетины.
-    Хорошо, иди, а я останусь пока здесь, - вымолвил эмир, и устало присел на подушки султана.
И хотя это было запрещено, и он видел
округлившиеся глаза аскеров, охраняющих тело, эмиру  вдруг  стало почему-то все равно.
Зa последний час он так устал, что, казалось, прожил без сна целую  вечность.
Ему хотелось лишь одного, чтобы поскорее этот кошмар закончился, и он мог просто спокойно  отдохнуть.
Но, в тоже время эмир понимал, что это только его начало и бороться придется всю жизнь,  невзирая, ни на что, даже на самого себя.
Абдах попытался понять все, что происходило вокруг него, но го­лова почему-то отказывалась работать, и он оставил это занятие.
Ясно было и так, что за документами гонялись сразу несколько групп, причем разных направлений. И, судя по старику с бомбой, даже  из-за  рубежа.
-  Что им-то понадобилось у нас? - подумал    эмир,  не понимая вовсе, что происходит и что сулит ему судьба в дальнейшем...
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Глава   7
 
Спустя час все было готово.
Абдах поднялся с подушек и прошелся по палатам. Аскеры уже не удивлялись и молча наблюдали за эмиром.
За это время он хоть немного отдохнул, и голова прояснилась. В сутолоке Абдах как-то позабыл и за голову Сигизмунда в комнате служб,  и за остав­ленного там воина, но сейчас все это всплыло в памяти, и он почти бегом бросился туда.
Аскер оказался живым и невредимым. Его дружелюбное лицо ничего не выдавало. Он поприветствовал вошедшего эмира, выйдя из-за шторы.
-   Ну, что здесь?- спросил обескураженный Абдах.
-   Все нормально, - ответил аскер, - двоих я уложил там, - и он указал рукой место, - а еще один связан и сидит вон там, - и снова он показал место рукой.
Эмир, удивившись еще больше такой прыткости и спокойствию, спросил:
-   А, что они здесь делали?
-   Те двое, что убиты, хотели убить меня, когда я им помешал забраться в тайную дверь под софой, а тот, который связан - хотел поменять вино в этом графине и принес другие фрукты, - и аскер указал на вазу со сладостями. Я спросил, зачем он это делает. Он очень удивился, завидев меня, и хотел было бежать, но я его поймал. Больше пока никого не было.
-    Молодец, - похвалил Эдгара эмир, все больше и больше удивляясь его мужеству и спокойствию, - теперь, вот что, возьми-ка позови какого-нибудь друга со своей бывшей охраны, кого ты очень хорошо знаешь,   и  приходите сюда поскорей.
-   Сию минуту, великий эмир, будет исполнено, - ответил Эдгар и мгновенно исчез в проеме двери.
 
Эмир подошел к связанному и перевернул его вверх лицом. Как же он удивился, узнав в нем своего бывшего ученика, когда-то отправленного им в ту же охрану султана.
-  Ты жив? - удивился Абдах, выдергивая кусок материи у него изо рта.
-   Да, - прохрипел тот, - дайте мне попить, умираю от жажды...
-   А не хочешь ли попробовать вина. Того, что ты принес? - съязвил  Абдах.
-   Ради Аллаха, о светлейший, дай мне попить. Меня заставили сделать это в обмен на мою жизнь. Когда Сазиф понял, кто я и зачем у него, то привязал меня в глубоком колодце и опустил на дно уже давным-давно,  и только сегодня отпустил, сказав, что если я выполню порученное, то останусь жив.
-    И ты решил отравить меня, своего учителя, ради спасения своей шкуры, - разозлился почему-то эмир, - так умри же сейчас. Я не прощаю пре­дателей, - и со всего размаху воткнул в него нож.
Тот попал прямо в сердце, и через секунду бывший охранник умер.
Эмир так и стоял над ним, когда в комнату вошли двое. Это был Эдгар и кто-то еще, кого он никогда не видел.
Незнакомец был высок, строен, мускулист и очень некрасив лицом. Оно было изрыто оспой, да к тому же пересечено огромным  розовым  шрамом.
Абдах аж содрогнулся, увидев его.
Эдгару стало как-то неловко за своего товарища, но он все же произнес:
-    Я выполнил указание, эмир. Что прикажешь делать?
-     Как тебя зовут? - вместо ответа спросил Абдах, обращаясь к незнакомцу.
-     Абу-иль-Соддам, - ответил тот громко.
-     Араб? - переспрсил эмир.
-     Да, - утвердительно ответил аскер.
-     Ну что ж, хорошо. Сейчас возьмите и унесите эти трупы и наведите везде порядок. Кстати, там за другой ширмой голова одного эмира. Ее тоже унесите вместе с этими. Затем возвращайтесь сюда и караульте здесь. Я скажу вашему новому начальнику, что отныне вы будете при мне.
-   Слушаемся, - поклонились аскеры, прижимая свободные руки к груди.
Это был жест,  указывающий на добровольное согласие подчиненных к исполнению новых обязанностей, а заодно и доверительный.
С это минуты эмир мог не бояться за свою жизнь, если они стояли у него за спиной.
Сказав это, Абдах вышел из комнаты и, преодолев несколько десятков мет­ров, повстречался с Аркалыком.
-    Ну что, отдохнул? - спросил тот подбадривающе.
-  Да, спасибо, - поблагодарил Абдах, в душе все-таки немного не доверяя паше.
Тот видимо это чувствовал и поэтому произнес:
-     Я знаю, ты мне не веришь сейчас, и правильно делаешь. На твоем месте я сделал бы то же. Я не тороплю тебя. Думай и решай сам. Моя жизнь, как на ладони, - и с этими словами паша отошел в сторону, явно обиженым от оказанного ему недоверия.
Абдах не стал отвечать ничего, так как понимал, что сейчас это не вос­становит нужного им взаимодоверия.
Поэтому, он спокойно последовал дальше в палаты султана.
 
Тело уже выносили, отчего ему не пришлось идти внутрь. Абдах распо­рядился о сборе всех цхетинов, а заодно представителей халифата и Диванного совета, которых осталось всего лишь трое, если не считать самого эмира и Аркалыка.
На небольшом совете было решено тело вынести на руках, а затем, возложив на лафет, проследовать к мечети, где и будет завершен обряд погребения и захоронения.
После этого, начала вытягивать­ся сама колонна, располагаясь в строго указанном халифом порядке.
Впереди шла охранная конница, вся в разукрашенных золотом и серебром одеяниях и такими же сбруями на лошадях.
Дальше небольшая группа пред­ставителей местного духовенства, включая и медресе.
За ними халифат во главе с самим Халифом, а уже дальше -ближайшие соратники, госу­дарственные чиновники, руководители провинций и другие.
За ними находи­лось тело самого султана, которое сейчас возлежало на ярко укра­шенном трофейном лафете, утопая в цветах и золоте.
И заключала процес­сию охрана, которая располагалась в виде прямоугольника.
И уже за ними должен был идти простой народ, включая слуг самого султана, которые специально переодевались для это­го в черные траурные одежды.
Остальные же, включая и весь эмират, цхетинов, халибов, успевших приехать в столицу,  были одеты как на праздник. Со всеми присущими им регалиями и костюмами.
 
Эмир подал жест рукой, и процессия двинулась со дворца. Ворота раскры­лись, и народ отпрянул в стороны.
Вначале все было тихо, но по мере приближения к воротам, начал слышаться жалобный вой, сердитое бормота­ние стариков и плачь маленьких детей.
Все стояли, обнажив головы, а при приближении процессии падали  вниз  и  молились за своего султа­на.
Головы поднимались только тогда, когда проходил последний аскер из похоронного караула.
Людей было великое множество. Они стояли на улице, восседали на парапе­тах, висели на деревьях, высовывались из зданий, и везде, куда бы не бросил взгляд, они склоняли головы перед уходящим от них султаном.
Жалобно играли дудры, гудели тревожно барабаны и слышался гул толпы.
Абдах почему-то беспокоился. Как бы не было никакого столкновения с народом.
И хотя было объявлено, что виновники в смерти султана нахо­дятся под стражей, этого могло народу показаться мало.
Где-то посре­ди пути эмир знаком остановил процессию. Все подняли головы и замолча­ли.
Абдаху подали коня, и он   влез на него. Сейчас в глаза эмиру смот­рели тысячи и тысячи людей. Их надо было успокоить и объяснить насто­ящую ситуацию.
Абдах выехал на более высокое место и, остановившись, обратился к народу:
-    Люди Великой страны. Сегодня мы отправляем к Аллаху нашего господина. Враги отравили его и уже взяты под стражу, а завтра на рассвете будут казнены. Великий султан передал власть мне, эмиру Абдурахиму-ибн-Из-Дахиму и Великому Халифу. Перед смертью он сказал, что повиновение -  лучшая дань ему самому для путешествий по Райскому Саду, - и при этих словах люди попадали на колени, молясь о прощении им всех грехов.
Эмир знаком поднял их и продолжил:
-  Власть султана, как наместника Аллаха на земле, неприкосновенна. Она передается из поколения в поколение. Пока вами буду править я и халифы, будет расти его сын..., - толпа радостно и возбужденно загудела, явно довольная таким исходом события, а эмир продолжил. - В день совершеннолетия власть будет передана ему, и зачитана пос­ледняя воля умершего султана своему сыну.
Покоритесь и повинуйтесь исполнению сего завета. Дождитесь нового султана в правде и смирении. Исполняйте законы и будьте послушны. Так завещал нам султан, который любил нас и хотел видеть счастливее.
 
Народ вновь упал на колени, усердно молясь, а эмир, съехав с места, приблизился к колонне, где слез с лошади и занял свое  место в процессии.
Колонна двинулась дальше.
По приближении к мечети вой стал усиливаться и вскоре перерос в истин­но народный гул. В этом шуме тяжело было даже разговаривать, не то, что слушать кого-то.
Но все же, паша смог прокричать на ухо эмиру:
-    Я выберусь из процессии и сначала обследую мечеть, а ты руководи тут.
На что Абдах согласно кивнул и устремил взгляд вперед. Аркалык с тру­дом пробрался сквозь толпу и вскоре исчез из виду.
-    Странно, - подумал про себя эмир, - что там может быть в мечети. Место для захоронения уже приготовлено, дары тоже,  разве что Главный Мулла не на месте, - и он пожал плечами.
 
Спустя четверть часа процессия приблизилась к месту погребения. Кон­ница расступилась в стороны и наперед вышли представители халифата и духовенства.
Они занялись чисткой помещений и освобождением места под захоронение от толпы, которая так надавливала, что даже слышались стоны и крики падающих у нее под ногами.
Постепенно толчея все же отод­вигалась назад и в стороны, и место высвобождалось, образуя нечто вроде круга с продолжением длинного прямоугольника процессии.
Теперь следова­ла очередь всех чинов. Они расходились по сторонам, а лафет с телом медленно двигался дальше.
При въезде на место караул расступился, и тело было продвинуто вперед.
Теперь охранники расположились позади его, не давая народу протиснуться сзади. Получилось что-то вроде квадрата.
Само место захоронения представляло собой довольно широкое, сделанное в грунте углубление, где уже покоились предки того же рода,  о чем было указанно на стоящих вертикально могильных обелисках.
Изощрен­ная рука художника-гравера отображала их лица в момент наивысшего благоприятствования их духу.
Оттого предки казались гордыми, немного надменными и героически  разукрашенными.
Тело султана было перенесено на могильную плиту захоронения и уже здесь был совершен погребальный обряд.
Мулла призвал всех к покаянию и тысячи людских голов склонились перед султаном.
Раздалась молитва. Люди повторяли ее слова, и огромным эхом это отдавалось где-то в глу­бинах самой мечети.
Порою казалось, что стены ее не выдержат и лопнут от такого гула. Но вот, она закончилась, и народ снова поднял головы, правда, все еще оставаясь на коленях.
Вперед вышел Халиф и обратился к народу с речью. Затем последовали выступления других членов халифата, а уже после и самих руководителей.
На этом погребальная часть была закончена и в воздухе грянули литав­ры, оповещая о том, что тело будет опущено на дно свежевскопанной рука­ми многих могилы.
Зарыдали люди, закричали взрослые и дети, а мулла вновь обратился к небу.
Музыка тревожно нарастала и гул усиливался. Под конец захоронения все это слилось в один единственный общий плач. Народ плакал по своему господину, не желавшему ему плохого и всячески поддерживающего его при жизни.
Народ восставал изнутри себя. Он больше не доверял никому, кроме эмира и власть обретающего халифата. Именно им приказал подчинить свою волю султан и на время забыть о султанской парадной повозке, которую всегда можно было увидеть, находясь в городе хотя бы два -три дня.
Процессия закончилась, но люди не расходились. Они стояли на коленях, молились и плакали.
Плакал и сам эмир, как по султану, так и по своей нерадивой пока судьбе.
Мулла снова призывал их к очагу и доверию, а халиф освящал их головы.
Наконец, задние ряды начали немного редеть, и улица стала потихоньку пустеть.
Народ, наплакавшись, расходился. Ему надо было приступать к своей повседневной работе, и хотя сегодня было запрещено это делать, все же многие трудились, ибо как можно обой­тись без горячей свежей лепешки или без хорошей чашки горячего чая.
 
Спустя полчаса возле места захоронения осталось совсем мало. Самые преданные султану, руководители, халифат, духовенство и бывшие его слуги, которые после похорон становились вольными и отпускались, кто куда.
Хотя мало кто из них и уходил из дворца. В основном, оставались служить, если не самому султану, то другим - его замещающим. Так и сейчас.
Не успел Абдах отойти в сторону, как к нему подошли двое слуг и попро­сили пристанища.
Эмир согласно кивнул, зная, что такие люди идут добровольно, и не будут совать в петлю шею без надобности. Они знали, что служ­ба эта очень тяжела, но все же почетна и не каждому доступна.
 
Вскоре все начали расходиться, заранее договорившись о встрече в  три часа дня. Надо было решать, кому и как управлять империей, и разоб­раться с виновниками.
Подошел Аркалык, но почему-то недовольный.
-   Что случилось? - спросил у него эмир.
-   Да так, ничего особенного, но я подозреваю, что хотели взорвать могилу, - и он показал кусок обожженного фитиля.
-   А зачем? - недоуменно спросил Абдах.
-   Не знаю, - ответил паша, - скорее всего, хотели просто сорвать процессию.
-    Ты кого-нибудь видел?
-    Нет. Я только обнаружил все это и вовремя потушил.
-    Значит, враг где-то рядом?
-    Да, где-то здесь, - ответил Аркалык и в ту же секунду начал опускаться на землю.
Донесся звук выстрела. Эмир поддержал раненого пашу и опустился на землю радом с ним.
Охрана бросилась к мечети.
-    Стреляли с купола скорее всего, - сказал раненый паша, - а значит, убийца среди духовных лиц.
-     Может, это просто подстава? - не согласился с ним эмир.
-     Нет, другого быть не может. Я проверял всех, кто входил и выходил.
К тому же,  там раньше стоял мой человек и наблюдал, а о посторонних он мне не говорил.
-     Хорошо, разберемся. Ты как себя чувствуешь?
-     Ничего, рана в плечо, но целился, наверное, в сердце. И думаю, что здесь пахнет кем-то из гостей, замешанных в ряды духовных лиц.
-      Возможно. Проверим, - согласился эмир и подозвал к себе охрану, - давайте повозку и едем во дворец.
-      Не надо, я сам, - отверг помощь паша, - доеду на лошади, а во дворце сделаем перевязку у нашего звездочета. Он это умеет делать хорошо.
-    Коня паше, - крикнул эмир, завидев, что воины подгоняют  повозку.
Те послушались и мигом доставили коня. Паша аккуратно залез на лошадь и, придерживая рукой рану, потихоньку двинулся вперед.
За ним последовав и Абдах, то и дело посматривая по сторонам и наблюдая за самой ме­четью. Но там было все тихо.
Они спокойно пересекли площадь и направились к дворцу. Охрана ехала впереди и сзади, соблюдая, как и положено все меры предосторожности.
Хотя эмир знал и так, что если кому-то и будет это сильно нужно, то не поможет и охрана. И он с омерзением вспомнил ту змею и чесавшуюся до сих пор от нее руку.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Глава  8
 
Ровно в три, как это и полагается в экстренных ситуациях, собрался оставшийся Диван и, сидящий отдельной группой, халифат.
Эмир знал, что Халиф его недолюбливает, но это не мешало ему вынести и зачитать вердикт султана о назначении его самого и придания ему в помощь власти халифа.
Именно так было сказано в документе. Услышав это, Халиф посерел от злости, но сдерживая себя и мягко улы­баясь, произнес:
-    Ну что ж, коли султан велит так поступить, то, значит, на то воля Аллаха. Хвала ему, о Всевышний.
Все остальные дружно ему завторили. После оглашения списка кандидатов на посты губернатора провинции, главы финансов и торговли, начальника департамента внутреннего надзора, начальника службы охраны и руково­дителя межправительственными связями началось голосование.
За кандидатов проголосовали в большинстве, и на этом совет исчерпал свое решение.
Оставалось разобраться с заговорщиками, но это уже было дело сугубо нового, вновь назначенного начальника департамента над­зора.
Им оказался уже давно известный эмиру Кариб-сах-Алаветдин, который в не таком уж далеком прошлом спас жизнь самому султану, когда тот возвращался из очередного похода.
Когда все разошлись, за исключением военного паши и вновь назначен­ного начальника, эмир обратился к нему с такими словами:
-    Я знаю, Кариб, что ты не любишь долго разбираться в различных, запятнанных чем-то человеческих поступках. Я иногда сам так поступаю. Но должность твоя, как она и была раньше при султане, обязывает предотвращать все, без исключения, попытки восстаний, заговоров и тому подобного, не говоря уже об охране дворца и всех, кто в нем находится. Начальник охраны новый. Ты его знаешь. Постарайся очистить все его ряды от тех, кто подчинялся ему лично в прежнее время, будучи на другом занимаемом посту. Так же, перетряси весь прежний состав охраны,
а не угодных казни. Но для этого собери все сведения и представь мне сюда, как доказательства. Разбирательство с заговорщиками поручаю тебе лично. Я подойду ближе к намазу к тебе. Отправляйся в тюрьму и принимайся за дела. Срок вступления до завтрашнего утра. За это время ты должен со всем ознакомиться и сделать свои выводы. Свои мысли доложишь мне утром. Иди.
Кариб хотел что-то спросить, но потом махнул рукой и   ушел.
-   Что теперь скажешь мне, - спрсил Аркалык, уже с перевязью на плече.
-    Ничего, пусть рана заживает. А пока можешь заняться своими войсками. Приведи их в должный порядок. Протряси каждого по возможности из чинов и опроси аскеров: не надо ли чего. Не прибегай к жестоким мерам, а то они не будут говорить правду. Поговори просто так. Так же скажи им, что воины  султана не должны посрамить его имя в предстоящих походах и объяви, что походные оброки их будут вскоре полны. Но так же предупреди и о том, что за любые надругательства, воровство или просто разбой будут лишены головы.
-   Хорошо. Тогда я пойду, - согласился Аркалык и вышел из комнаты совета.
В отличие от других, эта комната была с единственным выходом и не  особо украшена драгоценностями и прочими безделушками. Обстановка была самой простой, как того и требовало само обстоятельство любого собрания.
Эмир не мог смириться с мыслью о том, что с новым назначением на верхнюю ступень государства, его покинули все прежние друзья.
Они как-то отдалились от него за эти последние два дня, и даже не да­вали о себе знать.
-  Может приблизить их к себе и дать какие-нибудь посты? - думал Абдах, но тут же отбрасывал эту мысль в сторону, - нет, так нельзя. Все ска­жут, что это я специально делаю и боюсь кому-либо доверять. А это не самое подходящее для меня сейчас. Люди должны понять, что я ничего не боюсь и стою горой за их интересы, не зависимо от того, кто избран в Диванную и другую власть. Попробую обойтись без друзей, хотя и знаю, что плохо так жить и совершать. Кто, как не друг, может помочь в худ­шую минуту и не выручить с каким-либо делом.
Но тут в голову начали закрадываться и сомнения: а, прав ли я в своем выборе друзей ранее по намеченному принципу. Кто подходит ко мне - тот и друг. С кем можно поделиться, а с кем нет. Может, это просто уловка для простоты души или подачка сверху, от Аллаха?
Не знаю. Прав ли я здесь вообще или нет? Все же лучше, когда их у тебя нет. Никто не донимает расспросами, обидами, обещаньями, и никто не торопит тебя куда-либо идти.
Хотя с другой стороны, одному тяжело и все по той же причине. Не с кем поделиться своими переживаниями и горем.
Подпустить к себе ближе кого-либо из таких же, как сам он, тоже нельзя. Это нарушит ту субординацию постов и рангов, которые существуют и были ранее. Поэтому, не остается никакого выбора.
Но нет. Почему же не остается? А жена султана? Она ведь тоже одна. К тому же, у нее маленький сын и она сама по себе в нашем краю. Может, я действительно ей нужен и недаром сказал султан перед смертью: "Люби ее".
Наверное, он понимал, что советует и делает. Мудр был султан. Ничего не скажешь. Из каких только ситуаций он не выходил. Бывало и его подводили те же друзья, которых у него было хоть пруд пруди. Но все ж он всегда их как-то держал на расстоянии, и не давал садиться ему на шею.
 
Эмир тяжело вздохнул. Как поступить ему дальше? Как продолжить начатое султаном и как удостовериться в человеческой  благонадежности?
Эти вопросы не давали ему покоя, и он, встав, нервно заходил по ком­нате.
Кто-то постучал в дверь, и эмир впустил его, сказав повелительно:
-    Войди.
Зашел охранник. Тот, из которых состоял весь караул султана.
-   Извините, о мудрейший эмир, - начал он, склонив голову в почетном поклоне и прижимая руку ладонью к сердцу, - я пришел от имени моих товарищей. Мы верой и правдой служили султану и всегда были возле него в бою. Так прикажи своему новому начальнику не прогонять нас, а выслушать. Мы хотим и дальше служить. Нам не нужны деньги, заработанные нами в боях. Мы хотим служить великому  делу. И хотели бы послужить и тебе.
-    Хорошо, ступай к своему новому начальнику и передай - пусть зайдет ко мне. Я с ним поговорю.
-    О, хвала тебе, Всевышний, и спасибо, великий эмир. Мы благодарим тебя за твою доброту, - и снова, прислонив ладонь к сердцу и склонившись, аскер удалился...
 
Спустя минут пять зашел вновь назначенный начальник охраны - Керим-бей-Саттах.
Он вежливо поклонился, так же прижимая руку к сердцу, но в его поклоне эмир не заметил должного уважения занимаемой сейчас должности.
Поэтому, Абдах сурово произнес:
-    Ты, великий халид своих предков, почему допускаешь неуважение к рангу и чину выше?
-    О, прости меня, великий эмир, - ответил тот, падая сразу на колени и возимая руки к верху.
-    Прощаю, - ответил Абдах и знаком руки поднял его с колен, - впредь не допускай этого.
-    Слушаю и повинуюсь, - ответил халид и снова поклонился уже с гораздо большим уважением и достоинством.
-     Я тебя вызвал потому, - начал эмир, - что ты неправильно поступаешь с аскерами.
-     Но, так поступали всегда, - ответил было начальник.
-     Да, но сейчас не требуется повторять прошлое. Они желают служить и их просьбу можно понять. Проверь их в бою, обозначь новое место, и переодень в новые одежды, - распорядился эмир, - и не забудь, что они, как и все, хотят есть и пить, а так же должны получать необходимую плату за их службу.
-     Слушаюсь, - снова склонился Керим-бей.
-     А теперь, послушай и еще. В твою задачу будет входить и охрана моих покоев. Но я решил так. Твои люди меня охранять не будут. У меня есть свои. Их вполне достаточно. Но, когда я буду выходить за пределы дворца, ты должен ко мне присылать людей, а сколько - скажет один из моих слуг. Дальше. Постарайся, чтобы каждый аскер был добропорядочен, справедлив, быстр и умен. Это необходимые качества для охраны дворца. Если что-либо из этого выпадает, то значит, ему не место здесь, даже если он хороший и преданный слуга. Я хочу очистить ряды от не нужных мне людей, и я это сделаю. Ты меня понял?
-   Да, - ответил Керим, делая щаг назад и снова склоняясь.
-    Не нужно больше уподобаться первому случаю, - заговорил вновь эмир, - постарайся быть просто внимательным и вежливым, а в знак согласия просто кивни головой.
Халид так и сделал, и одно это уже понравилось эмиру в его новом начальнике охраны.
Он любил, когда люди понимают сразу то, чего хочет он сам, но не любил при этом принуждать и истязать примерами.
Для Абдаха важно было одно - это преданность порученному делу и качество его исполнения. Именно этому учил покойный султан, и именно этого хотел добиться уже сейчас эмир.
-   Я вижу, ты понятливый ученик, - удовлетворенно сказал Абдах, - но, к сожалению, одного этого мало. Надо больше работать над собой и побольше искать в себе недостоинств, а найдя, истреблять и больше не возвращаться к ним. Также надо более,  чем тщательно откоситься к своему делу и строго спрашивать об этом с остальных. Это тебе по­нятно?
-    Да, - кивнул Керим.
-    Хорошо, а теперь ступай и исполняй. Если будут возникать вопросы и трудности, подходи и спрашивай. И не бойся. Я не злой, а требо­вательный и хочу видеть то же в подчиненных.
- Слушаюсь, - ответил халид и, повернувшись, ушел из комнаты.
-  Надо бы его еще поучить хорошим манерам, - подумал было эмир, но, к своему удивлению, заметил, что ушедший вернулся и, попросив прощения, проделал то же самое, только уже сначала склонившись и отступив шаг назад.
-  Молодец, - подумал про себя эмир, - хороший получится начальник, если умеет сам себя поставить на место другого.
 
До намеченного посещения тюрьмы оставалось еще немного времени, и он снова окунулся с головой в свои мысли.
-  Так что же мне делать самому? - решал про себя Абдах. - Что предпринять, чтобы власть стала тверже, сила больше, а народу зажилось хоть чуточку легче. Ведь без никаких изменений нельзя управлять государством. Даже самые глупые это понимают. И нельзя вершить суд над теми, кто этого вовсе не заслуживает. А то, что нет изменений в жизни -  уже и есть тот суровый приговор суда неизвестно какого ранга. Да-а. Наградила меня судьба подарком. Лучше бы все оставалось так, как есть: он на своем месте, я  - на своем, и другие тоже в том же порядке. Но так не может быть, - тут же опротестовывал сам себя Абдах, - в любой власти есть свои трещины. Даже в султанской. Недаром он погиб от руки заговорщиков. Вот и разгадка его смерти. Это ошибка, сделан­ная им самим. Сделанная раньше, как не продуманное какое-то действие. Сегодня я не могу знать, что это за ошибка, но завтра - все же доко­паюсь. Надо только трудиться в этом направлении и успех непременно будет, а справедливость восторжествует. Да, да. Именно справедливость. Только она способна двигать вперед те пешки в жизни, которые мы име­нуем простыми людьми. Только она способна сотворить чудо и изменить степень ума других. Где тут греховное, а где верное   - не разберешь, но ясно все же одно: власть и должна оставаться такой, если она опротестует событие любого порядка, в том числе и смерть самого султана.
Абдах вскинул голову и осмотрел комнату. Ему показалось, что кто-то вошел.
Но это было лишь в его воображении. И он снова погрузился в свои мысли.
-  Кто сможет подсказать мне, как управлять государством, и кто сможет помочь это сделать? - задал себе сам он немой вопрос. - Как устоять перед силой соблазна быть непревзойденным и не посчитаться с сыном султана? - на это он не мог пока ответить, ибо понимал, что было еще рано об этом думать, так как пока не выяснена причина султанской смерти.
 
Эмир посмотрел на часы, которые показывали примерно шесть, судя по оставшемуся количеству в них песка.
-  Пора, - подумал он и двинулся было к выходу, но что-то тяжелое вдруг обрушилось на его голову, и он упал без сознания.
Последнее, о чем он подумал, было  таким:
"Наверное, мне не показалось, а действительно кто-то вошел".
 
Эмир лежал на полу, а рядом стоял слегка улыбающийся Аркалык.
В одной руке он держал тяжелую палку, а другой - придерживал  повязку  на  ране.
-   Спи спокойно, - тихо сказал он и принялся обыскивать одежду эмира.
Но так ничего не обнаружив, с досадой сплюнул на пол и произнес:
-    Я все равно узнаю, куда ты дел документ, не будь я таким, как есть, - и с этими словами вышел из комнаты.
Спустя минут двадцать туда вбежали два охранника, которых Абдах оставил все в той же комнате служб, не вполне еще понимая, что его жизни опасность грозит везде.
За ними зашел и Аркалык, видимо и сообщивший им о случившемся, весь переменившийся в лице и в заботе о здоровье эмира.
-    Быстрее несите его к звездочету, - распорядился он и снова вышел из комнаты.
Охрана подняла эмира и понесла к звездочету, комнаты которого находились неподалеку женской половины дворца.
Спустя еще минут пять они уже укладывали его на невысокий диван, возле которого крутился, весь почему-то встревоженный, звездочет.
-  Откройте ему рот и придержите нос, - распорядился он, и те повиновались.
Звездочет вложил какую-то пилюлю в рот и влил глоток мутноватой жидкости.
На тыльной части головы эмира как будто на дрожжах вырас­тала огромная шишка.
От удивления у охраны открылись рты. Но то не было самым  страшным.
Вдруг, ни с того,  ни с сего, эмир начал харкать кровью и шишка  потихоньку  спала.
Когда он успокоился, звездочет влил ему немного воды из кувшина и через секунду выплеснул ее, воткнув пальцы в горло Абдаха.
Охрана с ужасом наблюдала за действиями звездочета. Им казалось, что перед ними какой-то злой колдун, а не человек.
Спустя минуту, звездочет вновь влил что-то ему внутрь, но очень мало, прислушался к его дыханию и произнес:
-    Пусть, поспит с полчаса, а вы стойте здесь и никого не подпускайте.
-    Даже меня? - сказал Аркалык, наблюдавший за происходящим  в  стороне.
-    Я сказал, никого, - обратился к охране звездочет и вышел из комнаты.
 
Охрана заняла свои места. Один стал возле головы слева, а другой - справа по ту сторону дивана.
Аркалык вышел из комнаты и, догнав на полпути куда-то торопящегося  звездочета, быстро произнес:
-   Не слишком ли много ты себе позволяешь, презренный рахуль, - если не разрешаешь подходить к нему преданным слугам и верным друзьям.
-  Я не знаю, - ответил так же быстро звездочет, - я лишь руководствуюсь звездами.
-   И что они тебе сейчас говорят?- усмехнулся паша.
-   Это не твое дело, - так же грубо ответил он.
-    Берегись, рахуль, - снова обозвал его Аркалык, -накличешь на себя гнев Аллаха за слова свои.
-     За свои слова я отвечу, не беспокойся. Ты лучше беспокойся за себя, - и звездочет зашагал быстрее.
- Собака, - крикнул ему вслед Аркалык, и его лицо дико вспыхнуло гневом, - я тебе скоро загоню кинжал в живот, - продолжил он, но уже гораздо тише и оборачиваясь по сторонам.
Везде было тихо, но все же одна неуловимая тень мелькнула где-то позади его и скрылась в ближайших кустах.
Паша этого не заметил и пошел обратно к эмиру, но на ходу почему-то передумал и резко свернул в сторону. Вскоре его фигура скрылась из виду.
Тень выскользнула из-за кустов и последовала за ним.
Вскоре послышал­ся небольшой вскрик и грохот падающего на землю тела.
Звездочет еще не дошел до своей цели, как вдруг услышал это падение и обернулся.
Где-то вдалеке мелькнула черная тень и скрылась из ви­ду.
Послышался топот охраны, а вскоре дворец наполнился голосами  и  криками:
-     Убили пашу.., пашу убили...
И люди собирались к месту, чтобы лицезреть лично смерть военноначальника.
Охрана обступила тело и не давала никому пройти. Подбежал кара­ульный начальник и что-то прокричал.
Вскоре убежал один аскер и возвратился с начальником охраны.
Керим-бей подошел к телу и отвернулся. Голова, словно отрубленная лежала на боку возле тела, лишь только частью соприкасаясь с тулови­щем. Все это утопало в крови, которой становилось все больше и больше.
-     Прикройте тело и засыпьте кровь песком, - распорядился быстро Керим, - все ворота и выходы закрыть и без меня не открывать. Всех подозрительных ко мне.
Охрана разбежалась, кто куда и начальник остался только в окружении двух аскеров.
Рядом упала стрела, и все бросились на землю. Следом вторая, а за ней целая горсть.
Керим лежал, прикрыв голову руками, в одну из которых все-таки воткнулась стрела. Когда стрельба прекратилась, он вскочил и в ярости закричал:
-     Поднять всех на ноги и окружить дворец по периметру. Никого не выпускать и не впускать.
Сказав это, он с великой яростью рванул стрелу из рукава, и чуть было не заорал снова, так больно ему это показалось.
Кровь почему-то полилась фонтаном, и один из охранников бросился перевязывать руку.
Тут подоспел и звездочет.
-   Дай я сам, - бросил он аскеру, и тот с уважением отошел в сторону, так как знал, на что способен звездочет.
-   Надо сообщить обо всем эмиру, - тревожился Керим-бей.
-   Не надо, - успокоил его звездочет, - он у меня, без сознания. Кто-то здорово стукнул его по голове.
У начальника округлились глаза:
-    Как? Я же его оставил в полном здравии минут тридцать назад?
-   Вот так, - развел руками звездочет, бросая на секунду свое дело, но рана уже была покрыта тонкой тканью и оставалось только сверху чем-то прижать.
Звездочет вырвал клок из своего костюма и обвязал им руку Керима.
-    Да, хранит тебя Аллах, за твою доброту и помощь, -  поблагодарил начальник охраны.
-   Аллах помогает нам, - ответил быстро звездочет, - но  надо, чтобы и мы немного потрудились.
-    Так что же будем делать?
-    Пока ничего. Пусть все успокоится, а эмир за это время придет в себя. Я сейчас иду к нему, и пока ты будешь заниматься делом, попробую поднять его на ноги. А потом позову.
-    Хорошо, - согласился Керим, и ушел, раздавая распоряжения  своим  подчиненным.
"Хороший получится из него начальник, - подумал про себя звездочет, - умеет прислушаться к чужому совету, да и стоек к боли. Это тоже хорошо. Такой юному султану будет, как подарок", - и он, развернувшись, пошел в сторону своих комнат, по дороге то и дело оборачиваясь на­зад: ничего ли больше не случилось.
Но, кажется, все было спокойно, и он тихо открыл дверь комнаты...
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Глава  9
 
В комнате царил беспорядок. Повсюду были разбросаны вещи и поломаны его драгоценные приборы.
Эмира и охраны видно не было.
-   Вот так-так, - проронил было он, входя дальше сквозь дверь, как вдруг почувствовал у себя на шее холодную сталь ножа, приподнявшую его почти на носки.
-   Спокойно, спокойно, - произнес он, понимая, что это тот большой человек, охранявший порученного ему эмира, - это я, звездочет.
-    Вижу, что ты, но не привел ли кого за собой?
-    Да, нет же, опусти на ноги, а то точно зарежешь, -
рассердился  он.
Охранник выполнил просьбу, и звездочет вновь опустился на  пол.
Теперь комната предстала перед ним в еще более сильном беспорядке, чем раньше.
Посреди ее, примерно там, где стоял раньше стол с его приборами, валялись три трупа, одетых  в  красное  мужчин, а чуть дальше еще два.
-    Это вы их убили? - почему-то спросил звездочет.
-    Угу, - ответил мычанием большой.
-    А где эмир?
-   В надежном месте, - сказал тот и указал все тем же ножом куда-то на потолок.
И только сейчас, задрав голову вверх, звездочет увидел, что эмир и другой охранник, привязанный веревками, держатся почти на потолке.
-    Это вы сами придумали? - удивился звездочет их выдумке.
-    Да, а что плохо? - спросил охранник, - если бы мы после твоего ухода  это не сделали, то были бы мертвы, как они, а так остались живы.
-    Ну, хорошо, спускайтесь, - сказал звездочет, - надо кое-что сделать эмиру, чтобы пришел в себя.
Второй почему-то медлил, но, завидев взмах руки большого,  начал опускаться сам, придерживая тело Абдаха.
Они положили его на по­рядком разбитый диван, и звездочет снова начал колдовать над телом.
Вскоре эмир приоткрыл глаза и удивленно промолвил:
-    Где я? И что со мной случилось?
Охранники хотели уже было что-то сообщить, но звездочет махнул им рукой и те смолчали.
-    Не надо пока об этом. Вначале скажи, что с тобой случилось?
-    Не помню.., - начал, было, эмир.., - а-а, вспомнил. Я выходил, но кто-то меня ударил сзади. Вот здесь, - и он указал на шишку на своей голове.
-    Вот и хорошо, а не помнишь кто это был? А, эмир? - снова задал вопрос звездочет.
-     Нет, не помню... Хотя, постой, кажется, я... заметил, что это был кто-то из знакомых...
-     Ну, ну, вспоминай.., - подбодрил его все тот же.
-      Кажется... это... кто-то из нашей... А-а, вспомнил. Это был... Аркалык. Я помню его улыбку, - сильно напрягаясь, произнес Абдах.
-     Вот и хорошо, хорошо, - снова повторил не унывающий служитель звезд, - а теперь полежи, успокойся немного и дай своей воле собраться в голове.
 
Звездочет уложил снова эмира на подушки и начал что-то делать ру­ками, то и дело, повторяя при этом:
-   Возьми себя в руки и собери волю, заставь забыть боль и утоли жажду, - так сказав, он подал ему какую-то жидкость, и Абдах ее выпил, ничуть не скривившись.
Через минуту звездочет закончил свое волшебство и дал эмиру поле­жать спокойно еще минут десять.
А затем резко произнес:
-    Сейчас ты встанешь и начнешь трудиться снова. Не забудь о том, кто это с тобой сделал, - и снова замахал над эмиром  руками.
Аскеры с немым ужасом смотрели на это зрелище, и им казалось, что их самих сейчас куда-то поднимет и унесет.
Но этого не случилось, а, наоборот, эмир встал и прошелся по комнате.
Потом, посмотрев на них, сказал:
-    Что вы здесь делаете? Я ведь вам приказал оставаться в той  комнате.
Воины ошалело посмотрели на звездочета и молчали, не зная, что предпринять.
Тот немного исправил их положение, прознеся:
-    Они здесь, потому что тебя, эмир, нужно охранять. Только что было снова покушение, - и звездочет, отойдя в сторону, показал на трупы, до сих пор лежавшие на полу в комнате.
-     О-о, вспомнил, - вдруг, словно после сна, очнулся эмир. - Так это вы сделали?
-     Да, - хором ответили аскеры, до сих пор не понимая, как это звездочету удалось так быстро поднять на ноги их "подопечного".
-   И что же здесь произошло? - вновь полюбопытствовал эмир.
Аскеры хотели ответить, но звездочет прервал их и сказал:
-   Я тебе расскажу после, a  сейчас иди и занимайся делами.
Хотя, впрочем, погоди. Сейчас я дам знать начальнику охраны. Ты ему очень нужен, - и с этими словами, он отправил одного из охранни­ков к Керим-бею, оставаясь  пока с Абдахом.
-    Скажи мне, Файрух, - первый раз обратился к звездочету по имени эмир. - Почему ты сделал это? Почему ты оберегаешь меня?
-     Я так делаю только потому, что так угодно моим звездам, - ответил быстро тот, -  но, также делаю отчасти и оттого, что султан перед смертью поведал мне кое о чем.
-     Ты знал это и смолчал? - удивился эмир.
-     Нет, но я догадывался, что здесь что-то не так, и поэтому,   советовал султану:  не пить предложенный Аркалыком чай. Но он меня не послушал, хотя я подозреваю, что султан все же предчувствовал это. Остаток чая он вылил прямо на землю и сказал: " Как жаль, что я ничего не смогу для тебя больше сделать», - и с этими словами уехал.
-     Так значит, это дело рук самого Аркалыка? - спросил Абдах.
-     И так, и не так, - не согласился с ним на этот раз звездочет, - скорее, он сам пал жертвой какого-то двойного заговора. Ты еще не знаешь, а я видел, как пять минут назад ему отрезали голову и причем это было сделано сразу после того, как он сам напал на тебя. Значит, кто-то его послал к тебе, желая, чтобы он завладел теми документами, что оставил султан. А не найдя их у того на теле, просто сбежал и послал сюда других людей, не доверяя уже и Аркалыку.
-    Мудро, - согласился эмир, - но, все же я не думаю, что Аркалык по своей воле перебежал на сторону врага. Может, его вынудили к этому?
Но им не дали договорить до конца, так как в комнату вошел налальник охраны и сопровождавший его Эдгар.
Завидев эмира, тот сразу склонился в уважительном поклоне, но Абдах резко прервал его, сказав  при этом:
-    Хватит церемоний, давай о деле. Что там случилось? Вижу ты ра­нен. Что произошло?
 
И Керим-бей вкратце изложил суть всего произошедшего,  а после  спросил:
-   Что будем делать, о, великий эмир?
-    Не называй меня так. Обращайся проще. Просто эмир, и все, - почему-то рассердился Абдах.
-     Но так нельзя.., - начал, было, Керим, но тот же эмир его прервал и не дал договорить.
-     Я знаю. Но наедине можно. И давай договоримся на будущее. Ты будешь рассказывать мне все, что сам думаешь, и что думают твои люди, а я уже буду принимать какие-то решения.
-     Слушаюсь, - ответил быстро и понятливо начальник охраны и тут же продолжил, - я думаю, что нападавшие хотели уничтожить именно меня, а из этого могу предположить, что это дело рук все той же охраны султана и дворца. Я не успел переговорить со всеми, но мне становится ясно, что многие не поддерживали самого султана и всячески вредили, даже в походах. И только благодаря собственной воле и умению противостоять султан выживал. Но это только мое мнение. Аскеры и та часть, с которой я говорил, думают то же, что и я сам. Точнее, они сами мне об этом поведали, - наконец, честно признался Керим-бей.
-    Хорошо, что не  заставляешь себя лгать, - похвалил тут же Абдах, - ну что ж, я, пожалуй, склонюсь в пользу твоего мнения, хотя во мно­гом еще не согласен. Как, к примеру, объяснить сюда проникновение вот этих, - и он показал рукой на лежавшие на полу трупы в красном, - и как объяснить смерть того  же Аркалыка?
-    Картина понемногу проясняется, - ответил вместо Керима звездочет, - люди в красном -  это те, кого привел с собой вновь назначенный Кариб-паша, а если уж точно, то это воины Халифа, так как я видел их совсем недавно возле его самого, - и Файрух указал рукой на одного    из лежавших вверх лицом воина. - Поэтому, чем скорее мы избавимся от него и его людей, тем быстрее окончится все это, - и он снова указал на тела погибших.
-    А чем же я мотивирую его арест, - произнес было Абдах, - я ведь совершенно не знаю, чем он занимается.
-    Не надо мотивов и причин, - как-то сурово ответил звездочет, - есть дела, в которых не нужны излишние доказательства. А когда его возьмешь, то сам в этом убедится. Он тщедушный человек и сразу все выложит, но в живых его оставлявлять нельзя. Это гиена, которую сразу надо уничтожить.
 
С минуту поразмыслив, Абдах все же решился на это.
-    Хорошо, - как-то тихо произнес он, обращаясь к Кериму, - бери самых проверенных людей и едем со мной на турченское подворье, где он держит заговорщиков. Постарайся подойти тихо и убрать охрану. Я же со своими людьми проеду внутрь и пока вступлю в беседу. Но, смотри не опоздай. На мне лежит большее, нежели я сам - другая жизнь и судьба государства в целом. Выступай немедленно.
-   Я понял, - так же тихо сказал Керим и, развернувшись, вышел из комнаты.
-    Что скажешь? - обратился Абдах к звездочету, - правильно ли я поступил?
-    Я не могу судить об этом вслух, - и Файрух указал глазами на  охрану.
-     Хорошо, - понял его эмир и, обращаясь к охране, произнес, - побудьте  одни. Я выйду.
 
Те, молча повинуясь, вышли и плотно прикрыли за собой дверь.
Так плотно, что даже звездочет удивился их пониманию и преданности.
-    Знаешь, эмир, - обратился он просто к Абдаху, - есть вещи, понимать и воспринимать которые мы просто не в состоянии. Я не могу объяснить тебе более понятно, так как сам пока не сведущ в этих делах. Но знаю достопочтенно одно, что если этого требует необходимость, то лишить жизни другого вовсе не грех и по-нашему не карается Аллахом. Особенно, если он враг и предатель. Нужно быть воистину глупцом для того, чтобы отдать просто так свою жизнь тому, кто этого вовсе не заслуживает. Говорят, выживает сильнейший. Нет. Нe верь этому, эмир. Выживает мудрейший, какой бы он ни был: жесток или справедлив, богобоязненен или нет. Это то первое правило, которое ты должен запомнить уже сейчас, отправ­ляясь в свой первый в жизни поход за человеческой совестью. На сегодня только она способна руководить нами в наших делах.
-    А как же звезды и прочее, - перебил его Абдах.
-    А что звезды? - отвечал вопросом на вопрос Файрух. - Им нет до нас дела. Мы лишь часть всего того, что они видят, глядя на нас сверху. Мы лишь пылинки в этом огромном мире. Они хотят лишь, что­бы на земле  воцарился мир и правда восторжествовала. А как это будет выглядеть - уже наш удел. Так что, мужайся, эмир. Султан не был особо богобоязненным, ибо если бы он хоть день таким был, то его уже давно не было бы на земле. Пойми, это правда. Но знай так же и другое: эта правда не для простых людей, а для тех, кто обречен судьбой властью и силой покарать другого. Простому нельзя убивать и чинить зло, ибо если он это сделает, то его затянет паутина лжи о его нечеловеческой силе над другим, ему подобным. И того никогда не должно произойти...
-  Но, как же так? - снова перебил его эмир. - Значит, мне можно убивать, а им нет. Что-то ты не то говоришь, звездочет?
-  Ты не понял, - спокойно возразил Файрух, - я не говорил убивать. Я говорил – иметь право приказывать. А  это разные вещи. Такое право тебе дано такими же людьми, да и небом тоже. Если бы все зависело только от тебя, то было бы гораздо проще, не так ли, эмир?
-  Да, - согласился неожиданно Абдах, понимая, что кое-что начинает уже доходить в его усталую голову.
-  Но, так как ты не один в этом мире, то потому и приходится упот­реблять то или иное, как средство для выживания общей черты масс людей. Поверь, самое глупое - это не  распознать в своей округе того злого врага, который противостоит тебе самому и мешает сделать что-либо ради корысти своих личных интересов. Именно это я и имел в виду, когда говорил тебе арестовать Кариба.
-  А может, лучше все-таки жить по велению звезд? – усомнился  эмир.
-  Ты не понял, Абдах. Звезды не всегда говорят правду. Они только пред­рекают наше будущее, а дело остается все равно за  нами.
-   Ты меня совсем сбил с толку, - честно признался эмир, - теперь я не знаю, что и думать обо всем этом.
-  Не надо бороться со своей совестью. Поступай так, как считаешь нуж­ным. Но, бойся только одного. Бойся утерять в себе веру в доброту и торжество справедливости. Именно это имел в виду султан, когда говорил, что он ничего уже больше не может сделать.
-  Так ты и это знаешь? - удивился Абдах, совсем не понимая, откуда звездочету все известно.
-  Я много чего знаю, - уклончиво отвечал Файрух, и потому живу сам по себе, и не ищу никаких друзей и врагов. Но тебе так жить нельзя. Ты рожден для другого. Ты должен вести за собой людей. Они тебе пока верят. Так оправдай же их доверие и не подведи. Самое плохое, что люди не любят в избранниках - это пустую болтовню и не сдержание своих обещаний, пусть даже если это будет просто отрубить кому-то голову. Это ужасно. Я знаю. Но с этим надо жить и применять повсеместно, ибо если этого не будет, то не будет и самого тебя. Образ султана   покорил их сердца. И они хотели бы видеть все это в его сыне. Кто, как не ты, самый близкий по духу ему и крови человек, способен доставить эту радость народу. Подумай об этом.
-  Ты сказал по крови? - удивился в очередной раз эмир.
-  Да, а ты что, не знал?- теперь удивился и звездочет. - Мы все братья по крови. Даже те, кого считаем неверными - тоже нам  братья.
-  Не ври. Они не могут быть такими. Они не верят в нашего Аллаха, они едят другое и спят по-другому.
-   Ну и что, - снова сказал Файрух, - это не мешает им быть такими же людьми, как и мы с тобой и есть почти то же, что и мы, разве что климат и другое не позволяют делать лишнего.
-   Да, ты прав, - согласился почему-то скоро Абдах, - я отступаю перед твоей мудростью, но я не отступлю перед верой.
-    Ты уже отступил, - вдруг неожиданно сказал звездочет.
-    Как? - испутался Абдах, озираясь почему-то по сторонам.
-    Не бойся, нас никто не слышит, в этом я уверен, - успокоил его Файрух, - и не пугайся этого слова. Отступить -  не значит, предать. Согласись с этим. И не любое отступление можно считать поражением. Ты ведь участник многих походов и знаешь, что это такое. Так вот. Отступить сейчас, чтобы назавтра эта вера взросла и окрепла в тебе самом в несколько раз больше - вот какова твоя избранная самим собою судьба.
-    Но, я не выбирал ее?! - усомнился в его словах эмир.
-    Да, я знаю. Это она избрала тебя, но не будь глупцом и подчини ее снова себе и ты взрастешь еще больше. Не упади сейчас в яму безвозвратного зла и окажешься снова, как и раньше, в своей вере и на своем коне. Этот путь до тебя проходили многие, но лишь еди­ницам было дано услышать глас небес. Ты ведь знаешь о чем я? Правда, эмир? - и звездочет открыто и прямо посмотрел ему в глаза.
-    Да, - согласился, встревоженный не известно чем, Абдах.
Почему-то он начинал бояться звездочета. Он вселял в него страх, так как, казалось, все знал,  как о нем, так и о других.
-    Не  бойся признаться  себе в этом, - успокоил снова его Файрух, - возможно, другим это и не надо знать, но поверь, придет  время, и они сочтут нужным все это услышать сами.
-    Когда же? - спросил вдруг Абдах, сам не зная почему.
-    Я не могу ответить на этот вопрос. Слишком мал для этого и низок ростом, - ответил почему-то грустно звездочет.
-    Я не вижу ничего такого, о чем ты говоришь, - промолвил  эмир, с интересом осматривая его фигуру, которая была довольно высока и окряжиста.
-    Я не то имел в виду, - усмехнулся сам себе Файрух, - я низок знаниями и мал ростом душой. Поэтому, и не могу знать наше будущее, но, возможно, я подрасту за какое-то время и тогда скажу что-либо, хотя и немного сомневаюсь в этом.
-    Почему? - снова спросил его    Абдах.
-    Да, просто потому, что в этих, почти тюремных стенах, человек не взрастает, а становится, наоборот, еше меньше. Боязнь показаться на людях делает его жалким и боязливым.
-    По тебе этого не скажешь? - усомнился в его словах эмир.
-    Да, потому что я работаю над собой. Я стараюсь, но многие этого не знают. Да и незачем им это вовсе, когда нужно знать, как прокормить семью и хоть что-то оставить после себя. И я их понимаю. Поэтому-то о них и надо заботиться, а не о себе. Мы и так взрастем и в будущем будем такими же, если не больше.
-    А как же остальные?
-    А они будут расти с нами, - отвечал тот, смотря куда-то в даль за самим эмиром, - они будут обретать себе свое и торопиться, чтобы унаследовать что-то другое. Но без лучшей жизни это очень тяжело. Поэтому, мы и тянемся друг за другом и пытаемся каждый принести свою пользу в общий котел.
-     Да, но так думают немногие, - возразил тут же Абдах.
-     Согласен, - отвечал хладнокровно Файрух, - потому мы и должны их заставить это сделать, а точнее, должен ты, так как  пользуешься данной тебе по праву властью.
-     А почему ты говоришь, что она дана по праву? - усомнился в который раз эмир.
-    Это долгий разговор и как-нибудь, когда станет потише, я отвечу тебе. А пока все, иди и смотри в оба. Не жди, а напади первым. Атака - лучшая защита. Ты ведь это знаешь.
-    Да, - хмуро ответил эмир, совсем не понимая, почему именно ему это надо сделать.
И, словно угадывая его мысли, звездочет произнес:
-    Тебе это нужно сейчас, как воздух. Если ты остановишься перед чем-то, то не выполнишь указание султана, а он пока здесь, - и Файрух указал пальцем куда-то повыше головы.
В ответ эмир не проронил ни слова и, не прощаясь, вышел из комнаты.
"Хороший знак, - подумал звездочет, - никогда не знаешь, что случится с тобой завтра. Поэтому, прощаешься всегда, когда уходишь. Но, если не попрощаешься, то значит, обязательно вернешься", - и он снова по-философски поднял  палец  вверх.
 
За эмиром последовала по пятам его охрана. Теперь он знал, что идет туда, куда велела в очередной раз его судьба, и теперь он был уверен: ни за что на свете не отступит со своего пути.
Таким его хотел видеть тот, чью последнюю переданную жизнь, он сохранял втайне от всех.
И хотя Абдах вовсе не любил восхвалять себя даже изнутри, все же не выдержал и почти вслух произнес:
-    Я снова на коне и снова верен своему султану.
На что охрана многозначно перемигнулась и, следуя за ним,
старалась понять, что же такое случилось с эмиром, что он
произнес эти слова.
 
Но мысли пока не посещали их головы, и они в молчании продвигались дальше.
Так и должно было быть тогда, когда кто-то произносил мысли вслух, а кто-то просто их слушал.
А время шло и не останавливалось ни на минуту.
Шел еще день, но уже ночь вставала где-то за углом и бросала, хоть изредка, свои мрачные тени на их лица...
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Глава    10
 
Эмир приблизился к воротам огромного  по своей занимаемой терри­тории  подземного царства Аида, которым и был в то время турченский дворец, основная часть которого находилась под землей.
Ворота не охранялись. Да в этом и не было никакой надобности. Все  знали о его предназначении, и вряд ли кто пожелал бы отправиться сюда по доброй воле, да еще навстречу набегающей ночи.
Спустившись с лошадей, они прошли мимо ворот и приблизились к самому дворцу.
Дверь была немного приоткрыта, и часть того небольшого света от нее выходила прямо на улицу.
Внутри слышался какой-то непонятный шум, и лишь подойдя ближе, они услышали завывание голосов.
"Кто-то усердно трудился в поисках доказательств чьей-то вины", - такое заключение сделал сам для себя Абдах, и почему-то нервная дрожь пробежала у него по телу.
Ему представилось вдруг, как он сам находи­тся возле какого-либо столба, а  его тело подвергают пытке.
Отбрасывая мрачные мысли в сторону, Абдах с охраной приблизился к самой двери, но заходить все же не стал, а остановился  возле  порога.
И как бы подбадривая его к действию, изнутри прозвучал голос:
-    Ну, что же ты остановился, пес, продолжай, - а затем голос и вовсе сорвался на крик.
Кричали что-то непонятное и, к удивлению для себя, Абдах обнаружил, что кричали на другом языке, смысл которого сводился  к  следующему.
-    Я тебя прибью, собака, если ты не выложишь, куда эмир подевал  свою  шкатулку...
 
Тихонько заглянув вовнутрь, эмир с ужасом обнаружил, что возле столба висело тело эфенди Мюра, а над ним склонилось неказистое и перекошенное от злобы лицо Кариба.
Где-то дальше стояла охрана, а еще чуть далее, переодетые в обычные одежды мюриды, о чем свиде­тельствовали их сложенные возле лиц  руки и тихое бормотание в устах.
-  Где же халид? - задавал себе вопрос эмир, то и дело, посматривая по сторонам.
Самому лезть в пасть врагу было бы вовсе глупо, но, делать нечего, и эмир, со всей важностью занимаемого им поста, проследовал  внутрь.
За ним последовала и охрана, с интересом осматривая стены и потолки здания.
То там, то там висели различные приспособления для наказания и пыток, а в самом далеком углу стояла приземистая гильотина, позаимствованная султаном у его заморских  друзей.
Она как бы заключала весь этот, весьма печальный пейзаж, и подводила итог всем ранее указанным предметам.
От неожиданности, при виде просто так входящего эмира, у Кариба отвисла челюсть, и он забыл вовсе о том, где находится и что делает.
Но, спустя секунду, он все же пришел в себя и, мягко улыбаясь и кла­няясь, почтительно произнес:
-    О, великий эмир, да простит меня Аллах за взятый грех на душу, но эта свинья, - и он указал плетью на Мюра, - не хочет отвечать на мои вопросы.
-    Вижу, - сурово ответил Абдах, - но, что-то я не вижу других  заговорщиков.
-     О-о, - успокоил его Кариб, - они находятся внизу, там, под лестницей, - почему-то занервничал паша,  и красные пятна выступили у него на щеках.
"Лжешь", - подумал про себя эмир, но вслух произнес:
-     Так проведи же меня к ним. Я хочу их видеть и беседовать.
-      Слушаюсь, - и снова Кариб мягко улыбнулся, склонившись в почтительном поклоне.
Затем он махнул кому-то рукой, и его охрана окружила эмира так, чтобы не дать ему уйти из здания, на что охранники эмира уже выта­щили было свои ятаганы и приготовили к бою, но тот же Абдах их успо­коил:
-    Положите оружие обратно, я здесь у друзей.
-   Ошибаешься, приблудная крыса, - обозвал его грозно оскалившийся вдруг паша, - ты пришел не к друзьям, а за своей смертью, но перед этим я хорошо поджарю твои пятки и почешу   немного тело, а ты мне за это время скажешь, где спрятал документы и куда подевал его жену с гаденышем.
От такого святотатства у Абдаха закружилось в голове. Наверное, прав был звездочет, что говорил напасть первым, но теперь уже поздно было об этом вспоминать    и надо думать о том, как  потянуть  время.
И вновь пробежала тень сомнения:
-  А вдруг, Керим-бек только хоро­шая подстава? - и от этой мысли к горлу подступила тошнота, и эмиру стало плохо.
-   Что, ожидаешь подмогу? - хрипло засмеялся Кариб, подходя ближе к эмиру. - Не жди, они не придут. Я знал, что делал, назначая Керима в охрану.
 
И вновь Абдах подумал:
-  О, Аллах, как же я был глуп, и как ошибся в человеке, так глупо доверив ему свою жизнь и других. Хорошо, что  не сказал ему о жене и ребенке, -   хоть как-то успокоил себя эмир.
-    Что, думаешь, спасут другие? - вновь засмеялся Кариб. - Ты глуп, эмир, и к тому же бессилен. Поэтому, лучше сразу сообщи мне все без лишних усердий, и   я,  может быть, подарю тебе жизнь.
-  Собака, - вслух выругался Абдах, - ты предал всех и вся ради своей личной наживы. Скажи, сколько тебе заплатили за  это?
-  Пока нет, но скоро заплатят, - со злобой ответил ему Кариб, - такая вонючая тварь, как ты, не должна находиться у власти. Есть гораздо получше тебя и родом повыше.
-  И кто же это? - спросил вновь Абдах, хоть как-то затягивая время, тайно надеясь, что хоть кто-то ему поможет в эту минуту, - уж не те ли мюриды, которых ты спрятал в простые одежды?
-  Я вижу у тебя хорошее зрение, и я чуть-чуть его сейчас попорчу, - и с  этими словами он двинулся к эмиру, на ходу изымая из костра, горевшего тут же, какую-то железную спицу.
-  Оставь его, - вдруг раздался  из глубины чей-то тихий и довольно знакомый голос, и  на переднем плане появилась фигура.
-   О, Аллах, - прошептал эмир, - это вы, Халиф?
-    Да я, а ты что удивлен этим? - отвечал тот, подходя ближе.
Издали было не совсем видно во что он одет, но спустя время, когда тот подошел почти вплотную, Абдах увидел, что на нем те же одежды, что и на мюридах, почему-то сейчас последовавших за ним и не отступая ни на шаг в сторону.
-   Не то, чтобы удивлен, а так, из личного любопытства, -  отвечал ему эмир, - очевидно, на небе сегодня выходной, раз вы тут, в таком месте, да еще в такой одежде, - мрачно добавил  Абдах.
-   Нет, ошибаешься, эмир. Я здесь по долгу службы. А одежды значения не имеют.
-   А как же ваши проповеди и как понимать ваши слова об неусыпающем оке Аллаха?
-   А я здесь именно потому, чтобы указать тебе путь истины, эмир. Аллах послал меня сюда и велел узнать, что это ты замыслил, скрывая от нас наследника султана и его "неверную" жену.
-   Она такая же, как и мы, - ответил эмир, - и ничего я не замышлял, а просто скрыл от той грязи, которая сейчас падет на мою голову.
-  Уж, не считаешь ли ты меня такой грязью? - гордо спросил Халиф, смотря эмиру прямо в глаза.
-     Не считаю, - ответил, скрывая свои мысли, Абдах, - но вас окружают  не те, кто истинно предан султану.
-   Хорошо, что ты так думаешь, - похвалил  Халиф, - но где же ты прячешь нашего маленького наследника? Скажи, если ты верный мусульманин. Вера ведь обязывает тебя ведать обо всем своему духовному лицу, не так ли, эмир?
-   Это так, но все же, я не понимаю какое отношение имеете вы к этому всему.
-   Как какое? - удивился Халиф, - Самое прямое. Согласно закону, мы должны хранить верность султану и его наследникам, и поддерживать среди людей. Именно поэтому я и здесь.
-   Не обманывайтесь, - ответил ему эмир, - вы не тот, за кого себя выдаете. Вы такой же, как и все здесь стоящие, и вас привела сюда та же цель, что и других. Власть. Вот, что крайне нужно вам сейчас. Вы хотели бы изменить вердикт и править сами без султана, исковеркав при этом закон в свою пользу.
-    Я вижу, что хула посетила твой рот, - сурово сказал Халиф, - и если ты сейчас же не извинишься предо мною, то будешь наказан.
-    Не вижу смысла в таком, - ответил прямо эмир, - вы все связаны друг с другом. Разница лишь в том, что кто-то может прикрываться чем-то более веским, а кто-то нет. Вас всех гложет мысль о власти, и вы все посходили с ума...
Халиф не выдержал и резко ударил по лицу эмира, от чего тот немного скривился и произнес:
-    Это и есть подтверждение сказанному. Вы такой же, как все.
-    К столбу его, - быстро приказал тот же духовный чин, и мюриды принялись исполнять порученное.
 
Охрану потащили к другим столбам. Они не сопротивлялись.
Было бесполезно что-либо предпринимать. Оставалось ждать только чуда.
И оно не заставило себя долго ждать.
Внезапно, со всех сторон на людей Халифа налетели другие люди. Завязалась  битва.
Мюриды повытаскивали свои кривые сабли и бросились в бой, заслоняя собой  своего духовного владыку.
Постепенно битва разгоралась.
Эмир стоял привязанным возле столба и молча наблюдал за всем. Наконец, один из освободившихся охранников подбежал к нему и развя­зал путы.
Абдах тут же бросился в бой, на ходу рассматривая, где его основные противники.
Халиф не участвовал в сражении, а всего лишь стоял, молча сложив руки и усердно молясь.
Сначала Абдах хотел было ринуться к нему, но потом передумал и бро­сился к Карибу.
Тот, очевидно, уже ждал его и мигом бросился навстречу. Они схватились. Драка была короткой. Минуту спустя Кариб, схватившись за живот, уже валялся у его ног и молил о пощаде:
-   О, прости меня, великий эмир. Это он меня заставлял, он послал за тобою во дворец людей.., - бормотал он, указывая рукой на Халифа.
Тот, видимо, слышал это и потихоньку отступал в сторону, явно опасаясь за свою жизнь.
-  Нет, не уйдешь, - разразился гневом Абдах, в один миг отрубая с плеч голову Карибу, и бросаясь вслед за своим основным  врагом.
Теперь он действительно понимал, что либо тот, либо он - другого быть не может. И с яростью, присущей всякому воину, преследующему свою цель,  он устремился за Халифом.
Тот не успел далеко убежать и спустя секунды, они встретились  вновь.
-    Ты же не убьешь меня, своего духовного наставника, - бормотал он  в страхе, - я ведь не причинил тебе вреда,  и к тому же действовал согласно приписанного мне законом долга...
-    Этот закон ты сочинил сам, - ответил обозленный эмир, обращаясь к нему на "ты", что согласно того же  закона было запрещено, - и теперь умрешь сам или я тебе помогу в этом. Выбирай! - и Абдах ткнул ему в руку его же, торчавший из-за пояса, нож.
-   Нет, нет.., - говорил, отступая назад Халиф, - ты не сделаешь этого. Аллах тебя покарает...
-   Сделаю, не взирая ни на что, - отвечал эмир, наступая на него, - и никто меня не остановит.
-     Даже вера!? - закричал Халиф.
-     Даже она, - только немного засомневался в себе Абдах, но потом все же вновь сделал шаг навстречу.
-     Побей тебя гром, собака приблудная.., - и Халиф бросился на него с кинжалом в руке.
-     Вот видишь, я же говорил, что ты такой же, как и все они, - сказал Абдах, дав телу пролететь мимо, а затем посылая в спину ему нож...
Подойдя к упавшему на пол Халифу, и вытягивая нож со спины, эмир произнес:
-   Ты умер, как настоящий воин в бою, и это избавит меня от угрызнений совести за твою бесчестную жизнь.
Он перевернул тело и посмотрел тому прямо в глаза.
Жизнь еще светилась там внутри,  и Халиф что-то прошептал.
Наклонившись ближе, эмир услышал его просьбу:
-    Не опозорь себя. Похорони, как и надлежит. Народу это не нужно, - и он закрыл глаза, испустив свой последний вздох.
-    Не волнуйся, похороню, как надо, - и эмир снова бросился  в  бой.
Битва уже догорала. Совсем мало осталось сопротивляющихся, и вскоре все стихло совсем.
Горы трупов заполонили всю часть здания. Кровь текла по полам целыми ручьями. Аскеры собирались в одну сторону, и Абдах направился к ним.
К великому удивлению, он обнаружил с ними и Керима. Тот радостно улыбнулся, выйдя ему навстречу и поклонившись.
-    Спасибо, - только и ответил ему эмир, понимая, что другие слова здесь просто неуместны.
Этим было сказано все:  и, уцелевшая от соблазна, совесть;  и подтвер­жденное оказанное доверие;  и просто чистая человеческая дружба,  и понимание.
Эмир понимал, что сейчас надо что-то сказать людям и, немного отойдя  в сторону, обратился с речью.
-    Я знаю. Вы все, кто мне предан, и предан великому делу. И спасибо вам за это. Сейчас вы подтвердили свою преданность и поэтому заслужили награды. А наградой всему я считаю, сейчас будет ваша служба во дворце  и получение за нее довольствия. Кроме этого, я хочу иск­ренне выразить свое сочувствие тем, чьи друзья уже больше никогда не вернутся в ваш строй. Но, не падайте духом. Мы все ходим по лезвию ножа, в этом жадном на кровь мире. Нам надо этому противостоять, и я, думаю, мы выдержим такое  испытание.
Аскеры одобрительно зашумели и почему-то поклонились Абдаху.
Это он принял, как знак благодарности за оказанное им доверие служить трону султана и государству в целом.
Эмир поднял руку вверх, и шум прекратился.
-    Я хочу, чтобы вы все  знали. Там, в глубине  зала лежит тело Халифа, а недалеко и Кариба. Они честно погибли в бою, и заслуживают должного почтения после смерти. Поэтому, мы похороним их, как всех и не будем говорить о случившемся тем, кому это  знать просто не нужно. Поклянемся в этом, верные мне аскеры.
-    Клянемся, - хором зазвучало в стенах здания, отчего       показалось, что они сейчас рухнут.
-    Теперь приступайте к своим обязанностям и запишите каждый себе в голове:  все, что сотворено Аллахом - не вечно, но может существовать довольно долго, если к этому приложить усилие. Теперь же, за дело, -  и аскеры тут же разошлись, кто куда.
 
К нему подошел Керим-бей, и Абдах молча пожал ему руку, с грустью вспоминая о том, как жал протянутую руку Аркалыка.
И, словно догадываясь, о чем думает сейчас эмир, Керим произнес:
-    Я сохранил верность только лишь потому, что верю в тебя, эмир. И верю в твою порядочность и честность, в отличие от остальных.
-  Спасибо, - еще раз поблагодарил Абдах, понимая, как трудно было тому решиться противостоять самому Халифу.
-    Уже почти стемнело, - сказал, как ни в чем ни бывало, Керим, а мы так до конца и не сделали дело.
-  Да, -  сожалением подтвердил то же Абдах, - ну что ж, будем исправлять, но сначала отвяжем бесчувственного эфенди, - и они направи­лись к столбу.
 
Мюр почти висел на веревках, и голова его болталась со стороны в  сторону. Казалось, он спит или дремлет, но, подойдя ближе, они увидели, что то раскачивался сам столб  от того, что под ним то в одну,  то в другую сторону качалось колесо, на котором и стоял  он  сам.
А качалось оно по одной лишь причине. Тело свисало и не давало ему остановиться. К тому же столб был несколько накренен в сторону.
-    Он мертв, - прошептал, подходя к нему ближе, эмир.
-    Нет, еще жив, - ответил Керим, подойдя к самому телу и трогая его за руку, - надо его освободить, - и они бросились это делать.
Подошла охрана самого эмира, и они вчетвером мягко опустили тело на пол.
Мюр застонал и медленно открыл глаза.
-   А-а, это ты.., эмир, - улыбнулся он потрескавшимися губами, - я уж думал, что больше тебя не увижу. Не беспокойся, я ничего не сказал.
-   Я слышал, - ответил Абдах, - и приношу свои извинения, что не подоспел вовремя.
-    Не надо извинений, - вымолвил эфенди, - я знаю, что тебе не легче, хоть ты и не такой побитый, как я.
-     Ну, ладно, - вмешался в разговор Керим, - давайте приступать к осмотру, а то и так время много ушло, а за ним присмотрят мои люди и переправят во дворец.
Эфенди, видимо поняв, о чем идет речь, тихо произнес:
-     Не ходи туда, они все мертвы. Я сам это видел. Халиф приказал отрубить всем головы.
-     А где это? - спросил Абдах.
-     Там, внизу, - ответил эфенди, указывая рукой на лестницу.
-     Все же я посмотрю, - не согласился эмир.
-     Дело твое, - дружелюбно ответил Мюр, - я просто хотел избавить тебя от лишней ходьбы.
-   Спасибо, если так, - весело отвечал Абдах, и вместе с вскочившим на ноги Керимом двинулся вглубь зала.
 
Керим по пути опрокидывал вверх лицом трупы еще не убранных его людьми погибших, и тщательно всматривался в их черты.
-    Что, ищешь знакомых? - спросил Абдах.
-     Да, я в бою, было, заметил одно лицо, но почему-то не вижу сейчас.
-     Думаешь, убежал?
-     Нет, не думаю. Скорее всего, он там, - и он показал пальцем за лестницу.
Осторожно подойдя к ней ближе, Керим, находясь в стороне, произнес:
-  А ну-ка, выходи из-за стены, - и опрометью бросился в сторону еще дальше.
Прозвучал выстрел, и пуля угодила кому-то в ногу из окружающих. Раздался вскрик, и все посмотрели в сторону эмира.
Но, тот стоял непо­движно, и люди успокоились, в то время, как Керим уже вытаскивал из-за стенной перегородки какого-то жалкого оборванца или юношу в разодранной в клочья одежде.
-    Ба, ба , ба, - произнес удивленный Абдах, - да, это же старый  знакомый.
-    Ты его знаешь? - удивился не меньше Керим.
-    Да, мы познакомились при весьма странных обстоятельствах, - ответил эмир, - и я не знаю, как он вообще здесь оказался.
-    Зато я знаю, - сказал Керим, - это он выдал Мюра за деньги, предложенные Карибом.
-    Так ли это? - спросил сурово эмир у юноши.
 
Тот, ничего не ответив, бросился бежать, но метко брошенный в шею нож, заставил тело упасть на пол.
Они подошли к лежащему юноше. Он умирал и хрипел.
Так и не разобрав до конца, что он хотел сказать им, эмир и Керим направились под лестницу, вверяя его одному подошедшему  ас­керу.
Но, вряд ли  требовалась уже чья-то помощь. Немного покорчившись, тело в последний раз дернулось и затихло.
-    Да, - произнес тихо эмир, - и зачем ему понадобились эти деньги, да еще заработанные таким бесчестным трудом?..
-    А зачем они другим? - тут же спросил Керим и ответил. -  Чтобы жить, а не существовать в поисках куска хлеба. Вот, что его заставило пойти на это.
-     Да, - с сожалением произнес эмир, - жаль юнца, но вряд ли из него кто-то бы получился, если с такого возраста начинает врать и предавать других.
-    Это верно, - согласился Керим, опускаясь по ступенькам лестницы вниз.
Она была глубокой и  сырой. Из висевшего низко над ними потолка капали  капельки воды, противно пробираясь прямо за воротник.
На стенах ­ горели факелы и смоль, выделяемая от них,  першила и горчила горло.
Эмир сплюнул на руку и увидел, как там образовались черные  прожилки.
- Тут и отравиться недолго, - вымолвил он, одевая на лицо свою  походную  повязку.
Керим сделал то же самое, и они спустились в подвал.
Там было пустынно и тихо, словно на кладбище, и только небольшие шлепки капелек воды напоминали хоть о чем-то живом и движущемся.
-     Что-то я ничего не вижу, - произнес, было, эмир, шагая совсем рядом с Керимом.
-   Надо зажечь еще фонари, - ответил тот и подошел к одному из факелов.  
Поочередно он зажег сразу несколько таких. Помещение озарилось светом, и вскоре проявились какие-то смутные очертания.
Керим зажег еще несколько фонарей, висевших тут же на стенах.
Комната осветилась сильнее, и спустя небольшой отрезок времени  вокруг стало светло, как днем.
Они по­смотрели вперед. Где-то неподалеку что-то щелкнуло и Керим, увлекая за собой эмира, рухнул на пол.
Но тревога оказалась напрасной. То треснул фонарь от резко накалившейся лампы.
-   Тьфу-ты, - сплюнул начальник охраны, - я уже было думал, что стреляют.
-    Нет, -  помотал головой эмир, вставая с пола, - мертвые этого делать не могут, - и он указал рукой в сторону.
 
И в самом деле, в глубине осветившейся части огромного подвального помещения, они увидели пять лежащих обезглавленных  трупов.
Подойдя ближе и рассмотрев головы, Абдах сказал:
-    Да, это они. И кому пришло в голову их убивать, прежде чем они нам что-то скажут.
-     Поэтому и пришло, - ответил Керим, обходя вокруг трупов по кругу.
-    Тоже правильно, - согласился Абдах, - но как же теперь узнать, что за всем этим кроется.
-     Да, все очень просто, - раздался  вдруг  позади них  голос, не известно откуда  появившегося звездочета, отчего эмир и Керим содрогнулись и потянулись за оружием.
-     Не волнуйтесь, это я, - успокоил тот же голос и вышел на свет.
-     Ты как сюда попал? - удивились оба.
-     А, просто, сверху, - с улыбкой отвечал им Файрух.
-     Ладно, давай без сказок, Фай, - обратился к нему эмир.
-     Дело в том, что этот подвал уже давно соединяется с дворцом одним подземным ходом.
-     Да-а, - удивились слушавшие.
-     Да. Это было еще при твоем прадеде, Керим, когда он служил тем же, что и ты сейчас. Тебе говорили об этом?
-     Да, - согласился тот, - но я ничего не слышал о подземном ходе.
-   Правильно, - ответил тут же  звездочет, - потому, что все, кто имел к этому отношение, были казнены.
-    И мой прадед? - удивился еще больше Керим.
-    К сожалению, это так, - сухо констатировал сказанное ранее Файрух.
-    Но, почему же тогда его объявили непослушным и изгнали со службы?
-     Именно потому, что он знал об этом ходе. И по дороге домой  его  убили.
-   И чей это был приказ? Султана? - спросил тот же Керим.
-   Нет, не султана. Он об этом не знал. Это был приказ Халифа, только, конечно, не этого, а еще того.
-     А чем провинился мой прадед?
-  Он случайно узнал об этом, когда подслушал тайный разговор между Халифом и главой департамента надзора, и хотел было рассказать обо всем султану. Но его выследили и по дороге убили. А объявили так потому, чтобы не вызвать подозрений у того же султана.
-      А откуда ты все это знаешь? - поинтересовался эмир.
-      Мне тоже передалось по наследству от своих предков.
-      А кто они были?
-      Мой прадед служил тогда у султана, только он был не звездочетом, а простым служащим и видел это убийство своими глазами. А затем разузнал обо всем, тайком подслушав  убийц. Так что, все довольно просто.
-      Да, - мрачно отозвался эмир, - но куда же он выходит во дворце?
-      Прямо в комнату ко мне, - спокойно отвечал Файрух, - дело в том, что скоропостижно скончавшись, Халиф так и не успел донести тайну до своего наследника, и она досталась моему предку. Он лишь немного изменил направление самого хода, работая тайно по ночам. И я, конеч­но, недаром  занял  эти  палаты.
-      Так кому же ты служишь, Файрух? - спросил возбужденно  эмир.
-      Как кому? Вам, себе, и, конечно, народу, ибо от таких, как я, много зависит. И в первую очередь зависят жизни. Поэтому, я и храню тайну и как могу, уберегаю от чего.
-      Так, почему же ты не уберег султана? - спросил Керим.
-    Потому что, в этом не было необходимости. Он знал, что делал,  и его смерть не случайна. Он всего лишь хотел докопаться до истины, а познав ее в себе - не захотел жить дальше. И давайте больше не будем о нем говорить. Вам надо думать о живых, а не о тех, кого уже нет. О них позаботятся  звезды.
-     Да, - согласился эмир, сделав со всего свои выводы, - ну, так как же мы поступим? Пойдем обратно или вернемся, как звездочет?
-     Не надо, пусть тайна будет сохранена. Пока об этом знаем лишь мы, и сейчас я покажу, где дверь и как ее в случае необходимости открывать.
Сказав это, звездочет отправился куда-то вглубь темноты, по дороге захватив с собой факел.
Они подошли к какой то, ничем не выделяющейся стене, и что-то про­делав сначала внизу, а затем вверху, Файрух отступил в сторону, показывая открывающуюся вглубь стены дверь.
-  Сначала, надо покрутить небольшое колесико внизу и такое же вверху, которое вдавлено в саму стену и его почти не видно.
-    А как изнутри?- спросил Керим.
-    Изнутри то же, только колесика находятся снаружи, и он показал им это, освещая внутреннюю часть двери, - это сделал один инженер, который вовсе не случайно попал в плен к Халифу, когда пересекал море с востока на запад. Об этом тоже мне рассказал предок, - здесь же уточнил звездочет, глядя на их недоуменные лица.
-    Оказывается, ты достаточно много знаешь, - сказал ему удивленный  эмир.
-    К сожалению, должность обязывает, - усмехнулся  Файрух.
-   А зачем был сделан этот ход? - почему-то спросил заинтересовавшийся  халид.
-    Этого я не знаю, - честно признался звездочет, но тут же добавил, - наверное, чтобы иметь возможность доступа к секретной информации султана, которая, как правило, добывалась в этих стенах.
-     А что, ход соединен еще и с апартаментами халифа?
-     Нет, сейчас нет, - уточнил Файрух, - с целью безопасности я заградил этот ход, вызвав небольшой обвал под  землей.
-     А-а, - произнес удивленный эмир, - вот чем вызваны толчки под землей во время траурного возвращения султана в столицу. Очевидно, ход проходил именно там.
-     Да, - как-то неохотно ответил Файрух, - но остальное сделали  звезды.
-     В этом я и не сомневаюсь, - отвечал эмир, - не можешь же ты в самом деле совладать их силой.
-     Я не могу, - спокойно ответил тот, - а вот ты сможешь.
-     Как? - чуть ли не вскричал рядом стоящий Керим.
-     Успокойтесь, это я так, к слову. Конечно, сам ты ничего не сделаешь подобного, а вот со всеми вместе, то есть с людьми  -  вполне  можно.
-     А как это?- удивился Абдах.
-     Пока я сам толком ничего не знаю, но, думаю, что это все-таки так. Недаром судьба обратила тебя в главу государства, и недаром умер султан, передавая всю власть тебе.
-      Все это очень странно, - сказал почему-то разочарованный  Абдах, - а не пора ли нам закругляться, а то скоро сюда придут люди.
-   И в самом деле, что-то заговорились. Ладно, вы идите, как и пришли, а я через полчаса буду во дворце.
-    Полчаса? - удивились оба, - это значительно быстрее, чем по верху на лошади.
-    Конечно, - ответил, улыбнувшись, звездочет. Ход ведь  рыли не по дороге, а прямо, - и дверь послушно за ним прикрылась.
Присмотревшись, эмир и Керим поднесли ближе фонарь к стене, и ясно увидели, как небольшие колесики потянулись в глубь стены и зас­тыли, почти сливаясь с ней самой.
-    Очень забавно, - вымолвил Керим и почему-то пощупал их сверху.
Поверхность была на удивление гладкой и чуть-чуть ребристой по сторонам. Только это и отличаю от окружающего. Ровные угловые оконча­ния сразу выделялись от неровных выбоин самой стены.
И, прикрыв глаза, Керим попытался запомнить их ощущения. То же сделал и эмир, на всякий случай, оттянув их вновь назад.
Они послушно потянулись, а затем снова стали на свои места.
-    Вот, чудеса, - промолвил эмир и отошел в сторону, уводя за собой и Керима.
 
Теперь надо было запомнить это место хоть как-то снаружи. И они осветили эту часть подвала сильнее.
Сосчитав от угла входа пятый по счету настенный фонарь, закрепленный почти навечно в самой стене, эмир произнес:
-    Запомни, Керим. Пятый по счету фонарь от угла входа с лестницы, стена  сразу  напротив.
-   Уже запомнил, - ответил тот, снова почему-то закрывая глаза.
-   Вот и хорошо, а теперь пойдем скорее, а то нас вскоре начнут искать.
И в самом деле, сверху уже доносились голоса, явно указывающие на их поиски. Вскоре к ним спустились несколько человек из охраны.
Они обеспокоенно смотрели на них и ждали каких-либо указаний.
-  Заберите трупы наверх и не потеряйте их головы, - мрачно сказал Абдах, обращаясь к первому попавшему аскеру.
Тот кивнул головой и, приглашая за собой остальных, двинулся вглубь подвала.
Они же последовали наверх, медленно переставляя ноги по плохо освещаемой лестнице.
Там уже было почти все убрано, а места, залитые кровью, обильно посы­палась песком, после чего его собирали и снова выносили наружу.
Трупы убитых в бою были сгружены на повозки, и стояли в немом ожида­нии дальнейших событий.
К ним подбежал невысокий воин, и, поклонившись эмиру, обратился к Ке­риму, предварительно попросив разрешения об этом самого Абдаха.
Тот молча кивнул, и аскер быстро произнес:
-    Мы все сделали, начальник Керим-бей. Что прикажешь дальше?
-    Пока ожидайте, сейчас вынесут из подвала последних, и мы вместе двинемся.
-   А куда эти тела? - снова спросил аскер, указывая рукой на гору  убиенных.
-    Воинов и мюридов захоронить отдельно  в   общую могилу, а тело Халифа и Кариба вместе с теми, что принесут, везите к мечети.
Там передадите  мулле и вызовете всех духовных лиц. Пусть воспевают их гибель до утра. Передай, что это приказ эмира.
-    Слушаюсь,- тот покорно опустил голову.
-    И не забудь им сказать, что завтра похороны  всех, кто погиб в бою от руки наших врагов. Скажи на дворец напали черчесы, кем-то нанятые. Халиф и Кариб погибли в бою, защищаясь, а остальные казнены ими ранее.
-    Все понял, - ответил тот же аскер и, почтительно склонившись, удалился  к  повозкам.
 
Раздались какие-то команды, и колонна перестроилась. Часть тел была уложена на одну повозку, а часть на другие. Халифу и Карибу выделили одну.
-    Я думаю, что они сейчас нашли общий язык, - сказал эмир, указывая на повозку с теми.
-    Я тоже так думаю, - ответил Керим, - жаль, что это пришло к ним только после смерти.
 
Но вот вынесли остальных, и, уложив их на повозки, колонна дви­нулась вперед. Стояла ночь, и небо освещала небольшая луна. Ярко све­тили звезды, указывая всадникам путь.
-    Я думаю, на сегодня это все, - с надеждой обратился к эмиру его начальник охраны.
-    Хотелось бы, чтобы было именно так, - ответил Абдах, поднимая голову вверх, и как бы тайно прося у звезд подтверждения своим словам.
Но небо молчало, и эмир вновь подумал о звездочете.
 
"Наверное, он прав. Им нет дела до нас в таком виде, как мы сейчас. Это наше дело. Им нужен только мир и то вечное спокойствие, в ко­тором сами пребывают. Да, хранит тебя, Аллах, мой звездочет, - обратил­ся в душе Абдах, - возможно, когда-то и я отправлюсь в то далекое путешествие, что и султан. Но, это уже будет не так страшно  и не так больно".
И, подняв голову вверх, эмир  вдруг увидел, как радостно заблестели  звезды.
Их свет явно  указывал на то, что он сегодня прав и, как никогда, близок к той истине, от которой умер совсем недавно  султан...
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Глава  11
 
Весть быстро доносится откуда-то бы ни было, и это оправды­вало гневное лицо московского царя, который, восседая на троне, од­ной рукой нервно и очень сильно упирался в подлокотник, а другой - держал окровавленный скипетр.
Полы его буднично-праздничного, длин­ного до самых пят кафтана, были забрызганы кровью.
Перед ним на коленях и о чем-то молясь, стоял довольно маленький человечек, и слезы ручьем текли из его глаз.
Лицо его было разбито в кровь тем самым скипетром, что держал царь в руке, а оставшая часть недавно сломанного носа как-то смешно смотрела в сторону, от чего казалось, что человечек выглядел и вовсе каким-то юродивым.
Но это было не так.
Перед царем, склонившись в немом поклоне, стоял на коленях целый князь Посольского Приказа. Он совсем недавно возвратился из далекого Стамбула, и был так нерадиво принят царем.
Шла война, и царю, время от времени, доставалось.
И он никак не мог простить какому-то князю о том, что тот не выполнил до конца его поручение.
Царь нервничал. Его можно было понять. Россия теряла терри­тории одну за другой, и ей никак не удавалось вырваться из полосы поражений, преследовавших ее последнее  время.
Наконец, царь смилостивился и, вставая с только ему надлежащего трона, произнес:
-   Ну, встань, встань, пес шелудивый. Нечего валяться у моих ног..., - но тут узрев, что полы кафтана все в крови, он вновь разъярился, на ходу подбирая нужные слова, - ты..., ты, - задыхаясь, кричал царь, - посмел своей кривой рожей прикоснуться к моему царскому одеянию. Так, вот же тебе, вот..., - и царь снова и снова бил ни в чем не повинного человека, то и дело уклонявшегося в сторону от его жалящего  скипетра.
На руках у защищавшегося вздымались пузыри, и тут же лопались от бурлящей в них крови. Кафтан все больше и больше обретал вид багро­вого листа.
Наконец, человечек не выдержал и, видимо, устав защищаться, отвел руки в сторону.
Очередной удар пришелся ему в голову. Череп с жутким треском не выдержал, и голова почти раскололась надвое, обра­зовав в своих очертаниях какую-то вязкую яму...
 
Царь остановился в ужасе содеянного, а в его руках так и застыл скипетр с какой-то неизвестной ему тянущейся жидкостью.
Дворовые люди тихо удалялись, боясь гнева царя дальше, но тот стоял и, тупо уставившись, смотрел на павшее под ним мертвое тело его подручного.
Наконец, он вышел из этого минутного оцепенения и с отвра­щением отбросил в сторону скипетр.
-    О, Господи, спаси мя и помилуй. Не хотел я этого, ей Богу, не хотел, - и царь, опустившись на колени, начал было молиться, но краем глаза завидев, что за ним подглядывают, быстро встал и крикнул во всю силу, только ему надлежащего  голоса.
-    Стража, эй, где вы там, окаянные. Унесите скорее это чрево и принесите новые одежды.
 
Спустя минут пятнадцать, когда все было убрано, царь вновь уселся на трон.
Руки его все еще нервно вздрагивали, и ему приходилось то и де­ло их усмирять. Наконец, он немного успокоился и крикнул снова:
-   Подайте сюда мне посла моего в Турции, - и принялся   ожидать  исполнения.
Через минуту в палате появился невысокого роста человек, испуганно глядя царю в лицо. Он то и дело отвешивал поклоны, продвигаясь к не­му ближе, и где-то в   метрах   пяти остановился в глубоком поклоне.
-   Чего боишься, - проговорил царь, - подходи ближе. Коли надо я и там тебя достану.
Человек снова опасливо посмотрел прямо царю в глаза и пододвинулся несколько ближе, на что тот почему-то усмехнулся и сказал.
-   Не бойся, тебе говорят. Я же сказал, тебя не трону.
-   Знаю я вас, государь, - выдавил из себя слово человек, - подойди ближе, то получишь прямо в лоб, несмотря ни на что.
Царь засмеялся, а затем сурово произнес:
-   Ты что, не ведаешь, что говоришь? Как смеешь со мной так разговаривать. Подойди ближе, сказал, не то точно в околот угодишь.
Человек молча повиновался и, подойдя  к царю поближе, остановился, оставляя за собой право для побега в виде небольшой дистанции между ними.
Царь, завидев это, рассвирепел вновь, но спустя секунду успокоил­ся, поняв, наконец, что этим ничего не добьется.
Поэтому, с минуту поду­мав о чем-то своем, далеком и не ведомом для его подчиненных, он произ­нес:
-  Знаю, что поступил неправильно и знаю, что он не виноват. Но, как прикажешь поступать, когда твои приказы не исполняются?
-   А в чем вы его обвиняете, государь? - снова немного отодвинулся человек, опасаясь за свою драгоценную, как ему казалось, жизнь.
-   Я его не обвиняю, а попросту ругаю..., - тут царь немного осекся, поняв, что произнес глупость, но затем поправился, - а точнее, ругал. Но, он меня не слушал, а искал прощения. И какое же нужно доказательство для того, чтобы понять, что человек пред тобою виновен, кроме мольбы о прощении. А разве не так ты мыслишь, а, отвечай? - задал он вопрос.
-    Так, так, - поспешил заверить ответчик.
-    Знаю и так, что ответишь. Все вы на одно лицо. Лживы насквозь, псы  негодные.
 
Человек молчал, наблюдая исподлобья за действиями своего царя.
Тот встал с трона и прошелся по палате, снова о чем-то размышляя.
-   Я мыслю так, - обратился он вновь к застывшему на том же месте человеку, - надобно послать туда еще кого-то   и довершить дело до конца. Как считаешь? - и, посмотрев прямо в глаза служащему, спустя секунду махнул в отчаянии рукой, произнеся:
-    Знаю и так, что ни черта не мыслишь. Ждешь, что я скажу тебе, и хвостом подвиливаешь, как преданный пес. Ну, что молчишь, хоть сейчас скажи что-либо.
 
Но человек упорно молчал, и царь в изнеможении вновь сел на трон.
-   Ну, что за люди такие. Что за беспринципные твари в них живут. Ни ответа, ни хорошего слова не услышишь. Одно словоблудие. Как же мне с вами тяжело, - и царь заохал, застонал, переваливая голову со стороны в сторону.
Затем, остановившись, снова посмотрел на человека, так и стоявшего, подобно пню, перед ним, плюнул в сторону и сказал:
-   Тьфу ты, бестия окаянная. Чего молчишь, как истукан? Язык проглотил что ли? Эй, стража, а ну, развяжите ему язык...
Те бросились живо к онемевшему от страха человеку, но на полпути царь их остановил.
-   Стойте, пусть сам раскроет рот. А ну, скажи что-нибудь, - обратился он снова к человеку.
Тот  молчал, а его остекленевшие глаза мертво смотрели на самого  царя…
-    О, господи, - пролепетал царь, - и этот отдал богу душу. Да, что ж, это такое. Скоро никого не останется, - и, обращаясь к страже, дополнил, - а ну, унесите его отсюда, а то жутко вонь идет от него, и позовите мне кого-то еще из этого приказа.
Стража молча утащила тело из палаты, и на пороге через время появился еще один человек.
Он храбрился и старался быть невозмутимым. Царю это не очень понравилось, но он все же стерпел и сказал:
-   Ты кто, и чем занимаешься в приказе?
-    Я Максюта, царь! - громко сказал он, гордо ступая вперед на шаг. - А занимаюсь писарским ремеслом. Чиню приказы и их исполнение средь люду прочего.
-    Хорошо, что так, - ответил спокойно царь, - а я уж думал, что ты такой же, как и те. Что ты можешь ответить мне по тому же вопросу?
-   А какой вопрос, государь? Я ведь за дверью не стоял и не подслушивал, - ответил не менее спокойно человек.
-   Ах, да, - произнес царь, - я и забыл. Вопрос таков: почему султан умер, а его сын до сих пор жив. Я хотел бы знать это   и прямо сейчас.
-    Не могу знать подобное, - ответил тот же, - не занимаюсь им.
-    Так, позови кого-либо еще, - разгневался государь, - кто знает, бес вам всем в ребро.
-    А больше и нет никого, государь. Все разбежались, кто куда.
-    Что-о-о? - начинал свирепеть вновь повелитель душ, - да я.., я прикажу отрубить всем головы сегодня же, а семьи четвертую.., - но продолжить ему не удалось, так как его хватил  удар, и он медленно свалился на пол.
-    Лекаря сюда, лекаря.., - закричала стража, не понимающая, от чего это такой могучий человек мог свалиться  на  пол.
 
Послышался топот, и в палату влетел небольшой человечек с сумой в руках. Он быстро опустился возле тела и зачем-то пощупал царю руку, а потом прислушался к его груди.
-   Дышит  еще, - тихо вымолвил он и просунул между зубов какую-то металлическую палочку.
Затем влил в рот какую-то зловонную жидкость, и дал проглотнуть ее внутрь, слегка приподняв ему голову.
Спустя минут пять, царь пришел в себя и, оглянувшись, хотел было снова накричать, но лекарь подошел ближе и успокоил:
-   Тише, тише, государь. Надобно полежать немного, и все успокоится.
Царь, наверное, понял, что произошло, а потому тихо лег и полежал еще минут пять.
Наконец, он все таки поднялся и, тихо охая, сел на трон, держась од­ной рукой за левую сторону груди.
-    Ох, доведут же эти люди. Так и до греха не далеко, - с трудом вымолвил он, все так же держа руку на груди.
Он посидел еще минут десять, опустив голову вниз, а затем с неожидан­ной резкостью, вновь появившейся в его голосе, почти  прокри­чал:
-   Так, ты говоришь, все сбежали от меня? - обратился царь к  тому же человеку.
-   Да, - спокойно ответил тот.
-   А, что же ты остался? - удивился он.
-   А мне бежать некуда, как им, - довольно просто объяснил человек.
Царь немного подивился его ответу, а затем, немного сощурив глаза, произнес:
-   Так ты говоришь тебе некуда? Это хорошо, хорошо, - похвалил  он.
-   Что ж тут хорошего? - отвечал спокойно слуга. - Когда некуда податься и укрыться от твоих страстней.
-    Да-а, - задумчиво произнес государь, - а я-то думал, что они не побегут, кто куда. Ошибался, значит, я. Ну ничего, теперь буду знать.., -  и снова обратившись к тому же, сказал:
-    Вот что, Максюта, тебе поручаю дело государевой важности, а ты - выйди вон, - показал он лекарю на дверь.
Тот поклонился и молча вышел, опуская за собой дверную занавеску.
-   Подойди ближе, - тихо промолвил царь, склоняясь вперед, и человек повиновался, - я хочу, чтобы ты поехал в Стамбул, нашел маленького сул­тана и предал его земле.
-    А зачем это? - ничуть не смущаясь, спросил тот.
-    Много будешь знать - скоро состаришься, - отвечал царь, отклоняясь вновь к трону.
-    Нет, так не пойдет, - резонно отвечал Максюта, - я хочу знать, зачем это нужно сделать. Это ведь грех на душу, а не просто действо тебе в угоду.
Царь немного заерзал  на троне, а затем вымолвил:
-    Ты знаешь и так довольно много из того, что я тебе приказал. Поэтому, ступай и исполняй. А что, да к чему -  не твоего ума дело. Это царские хлопоты,  а не холопьи и не дворовые.
-    Тогда подпиши наказ об этом, - ничуть не смущаясь, отвечал  Максюта, - а тайна будет сохранена здесь же, у двора  государева.
-    Хорошо, - согласился на это царь, - я подпишу, - и, обращаясь к какому-то неизвестному клерку крикнул, -принеси мне бумагу и чернила с пером, и сию минуту.
 
Царь встал и прошелся снова. Сердце, наверное, еще побаливало, и он слегка придерживался за грудь рукой.
Вошел клерк и занес сказанное, положив его на рядом стоящий с троном небольшой стол.
Государь сел на табурет с высоким бортом и принялся чинить  указ.
Спустя время все было готово.
Царь приложил палец к грамоте, предвари­тельно обмокнув его в рядом стоящие красные чернила, и заставил то же сделать  Максюту.
-  Теперь тебе ясно, почему это надо сделать? - сурово произнес царь.
-  Да, ясно, но все ж не до конца.
-  В чем-то сомневаешься? - удивленно спросил государь.
-   Я хотел бы, чтобы эта грамота сохранилась где-то рядом, а другую ты дашь лично мне, чтобы меня везде пропускали и помогали.
-    Ты что, хочешь вновь заставить меня писать? - гневно вымолвил царь.
-    Нет, написать могу и я, а ты подпиши.
-    Не сомневайся, - похлопал рукой по плечу государь, - подпишу, чего ты там напишешь, - и он отошел в сторону.
 
Максюта принялся писать, и через некоторое время документ был подпи­сан и спрятан им за пазуху.
-   Вот теперь я могу исполнять, - гордо произнес он, отступая назад и кланяясь.
-   Погоди еще чуток, - сказал царь и зачем-то пошел внутрь палат.
Через несколько минут он вернулся, держа в руке небольшую  коробоч­ку.
-   В ней небольшой подарок жене султана. С ним и пройдешь туда. Камень вручишь лично ей и скажешь на словах, что я очень разгневан ее поведением и хотел бы видеть оправдания моему доверию. Она тебе поможет.
-   А какая? - спокойно спросил Максюта. - Их ведь много.
-   Ах, черт, я и забыл, - стукнул себя по лбу царь, - подойдешь к первой.
-   Но, она убита?
-    Нет, она жива. Убили не ее, а другую, - почему-то уверял царь.
-    Как? - удивился писарь.
-    Не твого ума дело, - спокойно отвечал государь, показывая ему на дверь рукой.
-    Но, как я найду ее? - не переставал удивляться Максюта.
-    Тебе скажут все  там. Или ты думаешь, что один справишься с этим? - и царь громко и хрипло засмеялся.
Затем, внезапно  остановившись, добавил:
-   В Стамбуле тебя встретят. Не забудь о коробочке с камнем. Это уговор. Покажешь тому, кто придет на встречу. Смотри, не подведи. А теперь, ступай с богом, - произнес царь и перекрестил уходившего слугу.
-   О, Господи, помоги мне покарать сарацина. Поставлю самую большую церковь и освящу ее твоим именем, - так обращался великий государь  к богу, возимая руки к верху и усердно читая молитву.
 
Спустя время в палату зашли двое.
Один из них был высокого рос­та, а другой пониже.
Тот, что был повыше, произнес:
-   Сегодня ты разгневал Господа нашего. Почем убил двоих, отвечай?
-   Не знал, что творю, успокойся, - бормотал царь, завидя того второго, пониже ростом.
-   Впредь смотри, не допускай подобного, - так же сурово и гневно прозвучал голос высокого, - и  знай, я наблюдаю за тобой все это время.
-             
Царь молча склонил голову в небольшом поклоне, крестя самого себя нес­колько раз.
Они  вышли, и он облегченно вздохнул.
-   О, Господи, - вымолвил тихо царь, - помоги мне от них избавиться. Я знаю, они твои слуги, но я ведь тоже твой слуга. К тому же главнее, так как за мной мои люди.
-   Не гневи меня, - вдруг  зазвучал голос откуда-то сверху, и царь испуганно оглянулся по сторонам, - и не смей ко мне обращаться с подобным. Посмотри на себя. Как ты жалок и убог душой. Сегодня казнил двоих, а что на завтра, Успокой себя, ибо придется усмирить тебя си­лой...
 
 Голос исчез, и царь услышал громкое биение сердца внутри.
-   Господи.., - прошептал он, и губы его побелели, - неужто, он слышал меня?.. - и царь в который раз упал на пол...
 
Снова забежал лекарь и повторил то же, что и прежде, но государь никак не приходил в себя, а спустя еще минут двадцать, тот же лекарь спокойно произнес:
-   Царь умер. Его дуща обрела покой.
 
Весть мгновенно разлетелась во все палаты, и вскоре тело государя окружила целая свита   дворцовых и придворных слуг. Наперед выступил один из них и, указывая рукой на пустой, одиноко стоящий трон, громко произнес:
-   У царя нет детей, и место свободно. Так пускай его займет тот, кто наиболее умен и проворен в живости своего ума. Позовите сюда Максюту. Царь дал ему последний указ. О чем он, вы знаете? - обратился он к толпе.
 
Те отрицательно покачали головами и громко зашумели, призывая других позвать того бедного Максюту.
Прошло, наверное, не менее часа, пока не доставили того, кого ждали.
Толпа немо смотрела на него с нескрываемой злобой и ненавистью.
Сейчас он олицетворял их царя, такого же жестокого и спокойно тор­жествующего в своем бесчинстве.
-   Что велел тебе царь перед смертью? - спросил все тот же человек из толпы Максюту.
-   Он велел занять трон после его смерти и подписал об этом свой царственный указ, - громко и гордо произнес тот, вынимая из-за пазухи полчаса назад подмененный им царский указ. - Вот он, у меня в руках.
 
Толпа, словно онемела и застыла в ожидании еще более страшного, неже­ли было.
Человек, его спрашивающий, как-то растерялся и хотел было укрыться в той же толпе, но Максюта удержал того и подозвал к себе, поманив пальцем.
-    На, зачитай всем сейчас же, - отдал он ему распоряжение, а сам отошел  назад и тихо приблизился к тому небольшому столику, где недавно писалась грамота.
Пока читался указ, он незаметно для всех положил неистребованный документ себе в пазуху и гордо ступая вперед, почти вырвал чтимую грамоту из рук читаюшего.
-    Ну, хватит, и так ясно, о чем тут, - сказал он, сворачивая бумагу в тонкий рулон, - давайте все за работу и побыстрее. Нечего тут прохлаж­даться. И объявите по всем весям, что царь назначил меня до самой смерти вами управлять.
 
Толпа быстро разбежалась, и через время  палата опустела. В ней лежал только мертвый царь, и несколько стражей стояли возле двери.
Максюта подошел к телу и, склонившись, тихо произнес:
-   Не беспокойся, я все сделаю, как ты велел. Спи спокойно, наш государь.
После этого, он отошел в сторону, уступая место вошедшим в палату дво­ровым людям и слугам.
Они немного потоптались на месте, а затем кто-то из них спросил:
-   Можно ли уносить тело, государь?
Максюта посмотрел на того и снова поманил пальцем к себе. Тот подошел.
-   Ты первый назвал меня государем, а посему, дарую тебе веся. Будешь моим казначеем.
У того от этих слов глаза полезли на лоб, а когда он услышал дальше, то сел на пол, обхватив голову руками.
-   А сейчас, немедленно отправляйся в казну и сосчитай мне все и вся, а вечером доложишь.
-   Но, это невозможно, - отвечал человек, только что произведенный в казначеи.
-   Не справишься  -  убью, - ответил тот же голос и перед его лицом показался огромный кулак.
Палата мигом опустела, и Максюта занялся своим делом.
Надо было куда-то запрятать настоящую грамоту царя, хотя проще было бы ее просто  сжечь.
Но, как назло, везде бродили слуги, и нигде не горел огонь. Максюта прошелся по палате и оглядел все углы.
Нигде не было подходя­щего места, но он все же присмотрел одно и радостно прошептал:
 -   Вот оно. Вот то, что мне нужно, - и отправился в самый дальний угол палаты.
Подойдя к стене, он немного поковырялся в ней ножом, а затем приоткрыл довольно маленькую дверцу.
Когда-то это место отапливалось, и она слу­жила поддувалом.
Но за последнее время, место это было заложено кам­нями, так как царь перебрался в другие палаты, а эта оставалась пока, как пособная его деянию и, в отличие от остальных, сейчас не отапли­валась.
Максюта с трудом втиснул в образовавшуюся щель грамоту, так как она была битком забита строительным мусором, и тихо закрыл двер­цу.
Затем, тщательно разгладил стенку палаты, предварительно поплевав на руки.
Небольшое углубление почти сравнялось со стеной, и Максюта довольно потер руки. Затем, он отошел в сторону и посмотрел издали. Вряд ли, кто додумается лезть в уже заложенную камнем стену, тем более, что палату эту он вовсе закроет, как ненужную и образует в ней склад чего-нибудь.
Уладив самый основной вопрос, Максюта направился к выходу.
Там его уже  ожидала стража, и они двинулись   к новым палатам, где уже собирался люд для проводов царя в его последний  путь...
 
 
 
 
 
 
Глава  12
 
Лампа мутно освещала небольшую комнату, и от этого казалось, что вся она как бы набита до отказа молочного цвета туманом.
Женщина сидела на краю топчана и смотрела почти в упор на  рядом спящего младенца.
Тот сонно перебирал пальчиками рук, а ноги иногда вздрагивали при каком-то небольшом шуме.
Мать нервничала, и это передавалось ребенку. Не было вестей от эмира и неизвестно куда запропасти­вшегося Мюра.
Тот единственный охранник, который неусыпно стоял на
часах, как-то мало придавал уверенности.
Скорее всего, он тоже вол­новался, но старался не подавать виду. Уже третий день они ничего не ели. Грудь иссякла, и молоко кончалось.
Гуляб встала и прошлась по комнате, затем выглянула за дверь и по­смотрела на вход.
Там, в какой-то непонятной позе сидел ее охранник.
За это время они успели познакомиться, и, хотя Гуляб мало знала ту­рецких слов, все же нашла с ним общий язык.
Это давало возможность, хоть немного развеять свои мысли и успокоиться.
С трудом подбирая необходимые слова, она тихо позвала:
-  Мохдат.., Мохдат, ты меня слышишь?..
-  Да, - сонно отозвался тот и, отступая от двери, подошел к ней.
-   Надо поискать еду, - обеспокоенно сказала она, при этом показывая рукой на рот.
-   Совсем нельзя, - отвечал охранник  и мотал головой, -  нельзя  покидать  дом.
-   Но, как же ребенок, - умоляла его Гуляб, - ему ведь надо что-то есть, - показывала она на грудь, имитируя в руках ребенка.
Мохдат понимающе кивнул, но упорно продолжал отрицать выход из дома.
-   Тогда, я пойду, - под конец разозлилась Гуляб и отодвинула рукой его в сторону.
-   Нельзя, туда нельзя, - испуганно залепетал охранник, не зная, что в этом случае предпринять.
-   Тогда, иди сам, а я посторожу здесь, - вновь произнесла с трудом  Гуляб, подыскивая в уме необходимые слова.
             
Мохдат, явно не довольный таким поворотом дел, все же согласился. Он вверил ей ружье и показал рукой на дверь.
Та согласно кивнула и пошла к занимаемому им ранее месту, но тут захныкал ребенок, и ей пришлось возвратиться.
Охранник не знал, что делать и пока стоял в немом ожидании у двери.
Вскоре, плач прекратился, и младенец снова уснул.
Гуляб подошла к двери и, взяв ружье в руки, показала Мохдату на дверь.
Тот, вздыхая, кивнул головой и тихонько выскользнул наружу, захватив с собой неболь­шую суму и нож.
Гуляб закрыла за ним дверь и опустила засов, а затем, сев возле нее, так и застыла с оружием в руках.
 
Время шло медленно. На дворе стояла ночь, и ярко светила луна. Тревож­но вглядываясь в темноту, Гуляб беспокойно следила в небольшое отвер­стие за окружающим.
Вдруг, справа от нее мелькнула какая-то смутная  тень.
Сердце тревожно забилось, и она почти полностью прильнула к той щели, которая имелась в двери.
Но, ничего видно не было, и женщина снова от­прянула немного в сторону.
Но вот, что-то заскребло у нее под дверью внизу, и Гуляб с удивлением обнаружила небольшую записку, просунутую внутрь чьей-то рукой.
Она испуганно потянулась к ней, и, быстро схватив, развернула.
Написано было по-турецки, и Гуляб не знала, как поступить, пытаясь в то же время понять смысл написанных кем-то слов.
Наконец, решившись, она дернула щеколду, отчего дверь немного приоткрылась, и быстро отошла в сторону.
Дверь отворилась, и  в комнату вскользнул человек, довольно про­ворно закрывая ее за собой.
Гуляб еще больше напряглась и тупо уставилась на неизвестного.
Казалось, вот-вот  и она выстрелит в него.
-   Тихо, - прозвучал чей-то знакомый голос, и у нее сразу отлегло от груди, - это я, эмир, надеюсь вы меня не забыли?
 
От радости Гуляб хотелось броситься ему на грудь, но все же она сдержалась и, опуская ружье, произнесла:
-   Где вы были все это время? У нас нет еды, и мне пришлось послать охранника за ней, самой охраняя ребенка.
-    Я не мог прийти раньше, а Мюра схватили мои враги и пытали. Только вчера я его освободил, но он не может пока ходить. Его сильно покалечили. Я и сам чуть было не погиб, - почему-то дополнил эмир, - но Аллах уберег меня от этого.
 
Тут послышались крадущиеся шаги и, спустя секунды, в дом потихоньку влез еще кто-то, так же тихо закрывая за собой дверь.
В руках он держал небольшую суму, битком набитую какими-то предметами.
-    А, это ты Мохдат, - спокойно произнесла Гуляб, - а у нас гости. Это эмир.
Мохдат тут же бросился на колени, не совсем понимая, как тот сюда по­пал и, молясь о чем-то про себя.
-   Встань, Мохдат, - приказал тихо эмир, дабы, как он понимал, не разбудить ребенка, - и закрой дверь на засов.
Тот так же тихо выполнил указание.
-   Я принес то, что просила госпожа, - обратился он вновь к эмиру.
-    Хорошо, поставь в комнате и возвращайся к своему посту. Тебя никто не видел?
-    Думаю, нет, - ответил Мохдат, обходя эмира стороной, словно боясь, что тот может его укусить.
-    Ты сам-то ел что-нибудь? - задал вопрос Абдах.
-     Нет, достопочтеннейший паша.
-     Тогда поешь, а я пока покараулю.
-     Нет, я не буду, пусть госпожа поест. Ей надо. У нее ребенок.
-     Ну, хорошо, тогда ешьте вы, - обратился уже к Гуляб эмир.
 
Та, молча, согласилась и взялась за суму.
В ней было козье молоко, лепешки и довольно большое количество козьего сыра, а также раз­ные пряности и фрукты.
Гуляб сначала поморщилась, но затем, понимая, что ребенку надо что-то есть, все-таки принялась за еду, то и дело поглядывая на топчан.
Младенец пока спал, но все так же тревожно перебирал пальчиками и вздрагивал при шуме.
Плотно поев, Гуляб повернулась к эмиру, который за это время не проронил ни слова и старался вовсе на нее не глядеть.
Тот одобрительно кивнул, давая понять, что все хорошо, и тихо вышел из комнаты, занимая место охранника.
Мохдат упорно не соглашался идти, вконец разозлив эмира.
После чего последовал тому же.
Наконец, все образовалось, и эмир смог поговорить с Гуляб.
-  Завтра, я постараюсь перевезти вас из этого места в другое. Пока никто об этом не знает, но лучше все же это сделать пораньше.
Гуляб утвердительно кивнула. Ей и самой это место не особо нравилось, и она хотела поскорее его покинуть.
-   Поэтому, ближе к вечеру, я пришлю своего помощника, - продолжил эмир, но затем, остановившись, вдруг дополнил, - нет, лучше я приеду сам и вывезу вас отсюда.
-   Хорошо, - кивнула головой Гуляб, посматривая хоть изредка на топчан.
-   Ну вот, я, наверное, и пойду.., - неуверенно произнес эмир, понимая, что делать ему здесь больше нечего.
 
Женщина ничего не ответила, но по ее лицу, которое она приоткрыла еще во время еды, он понял, что eй это не очень нравится.
Но надо было  действительно  отправляться во дво­рец, где ждали все те же государственные дела.
Эмир встал и тихо направился к двери, так и не попрощавшись с Гуляб.
То ли намеренно, то ли просто забыв об этом.
У двери он напутствовал охранника и объяснил, что уже завтра его сменят, на что тот  отвечал отрицательно, качая головой в стороны:
-   Я останусь с госпожой, - тихо проговорил он, и глаза его засветились.
-  Уж не влюбился ли он? - подумал эмир, окидывая взглядом довольно ладную фигуру Мохдата, но тут же отбросил эту мысль в сторону.
Он ведь не знал, кто она, откуда и даже не видел ее лица, разве что слышал только голос. Наверное, это просто та человеческая привязанно­сть, которая наступает после каких-то общих пережитых моментов и взаимодоверия своих жизней.
-   Хорошо, - ответил так же тихо эмир, смотря охраннику прямо в глаза, - ты поедешь с ней, но смотри в оба. Ее жизнь и жизнь ребенка сейчас в твоих руках и глазах. Пойми это правильно.
-   Я выполню свой долг, если будет нужно, - гордо ответил Мохдат, так же смотря прямо в глаза.
-   Ну, ладно, я, пожалуй, пойду - произнес Aбдax и наклонился к той небольшой щели, сквозь которую они смотрели  на улицу.
Все было тихо.
Луна так же освещала дорогу, а где-то вдалеке шумел ручей, протекающий по дну глубокого оврага.
Подождав минут пять и посмотрев за окружающим, эмир тихо вышел из дома, сразу приседая на колени и уползая в сторону.
Где-то в стороне от дома послышался встревоженный крик ночной пти­цы, и Абдах остановился, жадно всматриваясь в окружающую темноту.
Но, дальше крика ничего не последовало. Стояла тишина и спокойствие.
И все же эмир решил немного подождать, опасаясь за их жизни и тревожась за свою собственную судьбу, без которой он теперь вовсе не жилец на этом свете.
Абдах тихонько уполз дальше в сторону от дома и спрятался в ближайших кустах. Из-за пояса он достал громоздкий пистолет и тихонько взвел курок.
Это был подарок одного заморского гостя, посещавшего в одно время Юсуф-пашу, когда эмир находился там с визитом от султана.
Еще ни разу Абдах не воспользовался этим, в большей степени полагаясь на свой кинжал и ятаган, которые всегда были при нем. Но сегодня почему-то взял, словно предугадывая, что тот ему пригодится.
Луна воцарилась высоко в небе у него над головой. Было около полуночи.
Абдах продолжал молча наблюдать за происходящим.
Рука, уставшая дер­жать тяжелый пистолет, невольно опустилась.
 
Тихонько эмир спустил ку­рок, думая, что опасность сегодня миновала. Но, вот послышался сухой треск ветки где-то в стороне от него, а затем чье-то прерывистое дыхание.
Оно медленно приближалось. И эмир уже начал подумывать о том, не к нему ли это направляется неизвестный, но, чуть не доходя, тот свернул в сторону и почти описал дугу вокруг дома,  как хищник, осмат­ривая добычу перед налетом.
Затем снова послышался небольшой треск и на  хорошо освещенную территорию вышел человек, держащий в руке хоругву - короткую саблю с обоюдной обточкой ножа.
Вглядевшись в его очертания, эмир с удивлением обнаружил лысую голову бандита Мехмет-джана, который неизвестно почему остался в живых.
“Наверное, Аркалык отпустил его, перед этим снабдив оружием и зада­нием, - подумал эмир, так как знал, что хоругва - оружие не их народа, - а может, это сделал кто-то еще, - промелькнула следом другая мысль".
 
Бандит покрутил головой в стороны и, немного пригибаясь, побежал к двери дома. Не доходя шагов десять, он упал на землю  и  тихо  пополз  к  входу.
Издали эмир не мог видеть: открывалась дверь или нет, но следом за яркой вспышкой огня прогрохотал шум выстрела, и тело Мехмета застыло на месте.
Абдах продолжал наблюдать дальше. Где-то в кустах всполохнулись в темное небо птицы и тревожно закричали, но спустя пять минут, снова наступила тишина.
Дверь тихо скрипнула, и на улицу вышел человек. Это был Мохдат. Он осторожно подступал к лежащему телу, держа ружье наготове.
Подойдя ближе, ткнул ногой его лысину, от чего голова повернулась в сторону, и  даже отсюда эмир увидел темное кровавое пятно в очертании его лица.
Пуля угодила прямо в лоб.
Абдах уже хотел было выйти навстречу, но что-то удержало его в этих кустах, и он оставался на месте.
Мохдат спокойно оттащил тело в сторону и бросил в кусты, при этом поднимая небольшой шум, отчего птицы всполошились  в  очередной  раз.
Он поднял голову и, посмотрев на них, зашагал обратно к дому, по дороге наспех забросав песком кровяное место.
 
И тут прозвучал выстрел. Эмир так и не понял, откуда, так как не видел нигде вспышки огня, но Мохдат медленно опустился на землю и застонал.
Две тени выскользнули из-за спины Абдаха и, прошумев мимо него, бросились к стонущему охраннику, по дороге вытаскивая  ножи.
Эмиру ничего не оставалось делать,  как броситься следом за ними. Не доходя метров пяти до них, он выстрелил.
Звук слился в один со звуком другого, исходившего, судя по вспышке, из дома. Две тени мгновен­но упали вниз и больше не шевелились.
Эмир подбежал к ним и быстро перевернул вверх лицом.
Как же он был удивлен, когда в одном из них обнаружил уже знакомое лицо Гизляр.
-  Значит, Аркалык обманул  дважды, если не считать самого преда­тельства, - подумал эмир и посмотрел на лицо второго.
Сначала оно показалось ему незнакомым, но, склонившись ближе, он узнал и его.
Это был  Экильбай-бек, доверенное лицо султана в делах с заморскими  гостями.
-     Вот это да, - прошептал он тихо и подошел к Мохдату.
Тот был жив и тихонько стонал. Пуля угодила ему в спину и вышла из груди, от чего он весь был в крови и еле дышал.
Эмир  потащил его в дом, где, нос к носу, столкнулся с Гуляб, державшей  в  руках  ружье.
Она быстро закрыла за ним дверь и принесла лампу. Судя по всему, аскер истекал кровью, и надо было срочно ее остановить.
Эмир снял с лампы защитное стекло и, достав нож, накалил его на огне. Затем, оголив рану, он резко и точно наложил на нее нож. Что-то зашипело и в воздухе запахло смаленым человеческим  мясом.
Гуляб отвернулась быстро в сторону, но через секунду, поборов себя, посмотрела снова.
Эмир уже закончил и переворачивал тело на другую сторону. Она помог­ла ему и, пока он проделывал то же, что и раньше, сбегала в другую комнату и вернулась с какой-то небольшой  коробочкой.
-   Здесь мазь, она хорошо заживляет раны, - тихо прошептала она, боясь разбудить спящего ребенка.
 
Эмир кивнул головой и, закончив прижигание, взял в руки мазь и тон­ким небольшим слоем наложил на рану. Затем оторвав у себя от одежды небольшой кусок мягкой ткани, приложил его к ране.
-   Пусть, так полежит  минут пять, - прошептал он, - а затем я повторю это и обработаем с другой стороны.
Гуляб послушно кивнула, хотя и мало что понимала из его быстрой туре­цкой речи.
Эмир продолжил:
-    Сейчас я схожу и уволоку в кусты тела, а ты посмотри тут.


На что она отрицательно покачала головой и взяла его за руку.
Жap прилил к лицу эмира от этого прикосновения, но он все же отдер­нул руку в сторону и намеренно, довольно сурово  произнес:
-   Не надо трогать меня руками, я в этом не нуждаюсь, - и тихо удалился из комнаты.
А на улице все так же, как и раньше, было тихо.
Птицы уже успокоились, и только изредка слышались отдельные их шорохи и небольшой лопот крыльев.
Абдах подошел к мертвым и на всякий случай проверил их пульс. Его не было.
Тогда он спокойно перетащил их по очереди в кусты, а затем, забросав песком кровавые места, возвратился в дом.
Времени на это ушло достаточно, а потому, когда он вошел, тело Мохдата лежало уже вверх лицом, и на ране лежала небольшая ткань, очевидно с одежды самой Гуляб.
Эмир, ничего не сказав, подошел ближе и осмотрел рану.
Кровь уже не сочилась. Лишь рубцы и обожженные, почти рваные края указывали на проделанное им ранее.
Он удовлетворительно кивнул головой и, намазав обильно рану, прикрыл ее куском ткани.
Затем, обернувшись к Гуляб, произнес:
-   Сходи и принеся мне какое-нибудь покрывало. Я разорву его и обмотаю раны целиком.
Та кивнула и отошла вглубь комнаты. Спустя минуту, она возвратилась, держа в руках что-то длинное и непонятное.
-   Это моя ночная одежда, - пояснила она  эмиру, - а покрывал больше нет, - и развела руками в стороны.
Абдах не совсем понял, что она сказала, но понял другое. Она отдала вещь, принадлежавшую только ей, ради спасения  жизни  другого.
И это ему понравилось. Он одобрительно кивнул головой и, разорвав одежду на длинные продолговатые куски, с ее помощью перевязал раны, туго обмотав вокруг груди.
-   Пить, пить.., - тихо зашептал Мохдат, и Гуляб бросилась было к воде, но эмир молча схватил ее за руку и сказал:
-   Пить ему нельзя, не то умрет. Пускай потерпит до утра, а завтра или уже сегодня, мы отведем его к моему звездочету во дворец.
И снова Гуляб не совсем поняла, что хотел сказать эмир, но все же ей дошло, что пить раненому нельзя, и что с утра они уедут во дворец.
-   Теперь, я думаю, можно туда ехать, - продолжил Абдах, - это были последние мои враги.
 
-  Но так ли это? - тут же про себя подумал эмир, бросая взгляд на рядом стоящую Гуляб и комнату с ребенком. -   Я останусь здесь до утра, - прошептал Абдах, показывая руками на ружье, дверь и себя.
Гуляб кивнула головой и, коснувшись его руки, показала комнату, давая понять, что будет рядом с малышом.
-   Хорошо, - согласился эмир, уводя ее руку в сторону и чуточку краснея, хотя этого и не было видно в темноте.
 
Она отошла в сторону, а Абдах двинулся к своему посту. По дороге он еще раз посмотрел ей вслед, а затем тихо уселся возле входа.
Сквозь щель было видно практически  всю дорогу и рядом стоящие кус­ты.
Но, эмир не стал наблюдать сквозь нее, а отойдя в сторону, проковы­рял довольно большую дыру в глиняной стене, сквозь которую можно было при необходимости  выстрелить из ружья.
Это было то преимущество перед нападавшими, которое не давало уго­дить пулям в защищавшихся, если бы те стояли за самой дверью.
Прошел час. Время шло медленно.
То там, то там  почему-то вскрикивали птицы и юрко уносились в сторону.
Эмиру это не давало покоя, и он  нервничал.
-  Что бы это могло быть? - думал он про себя, тщетно пытаясь разглядеть хоть что-то в окружающей темноте.
Луна уже опустилась ниже и плохо освещала ту часть дороги и кустов, где лежали тела погибших.
Но все же, Абдах догадался, в чем дело. На запах крови, доносящийся от рядом лежащих тел, сбегались хищники, и именно они поднимали с гнезд птиц.
Это было слышно по тому, как где-то в кустах слышался недовольный злобный рык и небольшое повизгивание.
Шла такая же упорная борьба за выживание, где сильный мог содержать себя сам.
Эмир немного успокоился и даже чуточку вздремнул, понимая, что сейчас вряд ли кто осмелиться лезть в кусты, которые кишат голодным зверьем.
Вскоре забрезжил рассвет, и наступило утро.
Звезды и луна пос­тепенно спрятались в небе, и их место заменило раннее весеннее солн­це.
Огромный кроваво-красный диск поднимался над дворцом, часть кото­рого была видна из этого дома.
Эмир сидел возле проделанной в стене щели и молча наблюдал за насту­пающим восходом.
Величественное и красивое зрелище поражало его взор. Вся территория медленно и все больше, и больше заливалась огненно ярким светом, поднимая вверх струящиеся потоки воздуха и отбрасывая в стороны темноту.
Вскоре все слилось в едином свете, и наступил день.
 
Он начи­нался для эмира сурово и жестоко. С той наибольшей правды, которую сулила ему судьба и сама жизнь.
И сейчас он был верен себе, как никогда больше.
Эмир понимал, что от росчерка его пера и от его мыслей будет зависеть многое и многих. Что от глубины посвящаемых им знаний людям, будет зависеть судьба целого народа и других в том числе.
Что от величины его внутреннего познания мира и внешнего окружения, будет зависеть судьба земли це­ликом, хотя он всего лишь небольшая ее же частичка.
Но из таких, как он, и складывалась вся планета. И чем больше будет таких, тем проще и легче будет им же существовать.
Нельзя поддаваться соблазну мыслить только по-своему. Надо брать это у других и отображать в себе, все дальше и дальше углубляя свои знания и распространяя их везде по свету.
Такое решение пришло эмиру, и таким он был сам в ту минуту. И, казалось, что вечность поглощает его самого, а вместе с ним и тех, кто его окружает.
И хотя сегодня он пока был один, то на завтра та­ких взрастет вдвое. В этом почему-то Абдах не сомневался.
Ему не хо­телось думать о плохом, и он думал только о хорошем.
Хороша жизнь, если она действительно хороша - так заключил он сам, обретая себе но­вое в старом, и изменяя в корне свои прежние взгляды на жизнь.
Кто поможет ему или кто станет опорой  - это уже не волновало. Главное, что он сам понял, что нужно жить так, чтобы не быть тем мусором, ва­лявшимся у кого-то под ногами.
А как жить так - подскажет само время и те же люди, которые  в  общем и составляли его самого.
И, взглянув еще раз на солнце, эмир тихо засмеялся.
Он понял, что приоб­рел душу себе второй раз.
Он понял, что это совсем не случайно.
 
И тихо сидела   все та же женщина возле ребенка, и уже было слышно разноголосое пение птиц.
Жизнь продолжалась, не останавливаясь ни на минуту. В ней важно было одно - это сама жизнь тех, кто ее и представлял.
 
Небо озарилось огнем, и солнце взошло полностью. Да здравствует, его тепло, ибо оно несет всем нам жизнь.
И пускай цветут сады, и опы­ляют их пчелы. Это еще раз докажет, что жизнь обладает над смертью, какая бы она страшная не была.
Все, что движимо -  все живое. И оно никог­да не остановится без должного внимания тех, кто сам движется, и кто не несет в себе ярости и вражды другому.
Лучи сохраняли живое, а сердце - ту же душу.
Так и должно было быть всег­да, если бы не было вечного холода, опускающегося с вершин гор, имя ко­торому - ложь, упрек и ненависть к другому.
Жизнь не остановишь -  это так же верно, как и  приходящая сама по себе  смерть. Но жизнь может быть лучшей, если ту же смерть отогнать в сторону и пореже ее приглашать.
Эмир встал и подошел к двери. Он уже не боялся, ибо он знал, что за дверью никого нет. Он обрел силу гораздо большую по масштабу, чем любое войско и любое оружие.
И имя этой силе простое. Это Разум. Так пусть же он процветает на земле и пускай не торопится уходить куда-то далее.
Здесь хватит места для процветания и ему должны быть благодарны все, кто живет сейчас, либо только готовится к этому.
 
Дверь отворилась, и яркое солнечное тепло залило весь вход.
Эмир зажмурил глаза и прикрыл немного дверь обратно.
-   Не надо, - вдруг зазвучал знакомый ему голос.
Он обернулся и увидел Гуляб.
Та стояла с младенцем на руках, который счастливо улыбался  навстречу  утреннему  солнцу.
-  Это его утро, - сказала мать, подставляя его лицо солнечному  теплу.
 Мальчик смеялся и, казалось, рос у них  на глазах.
Но это только казалось.
Им предстояло еще выдержать столько, сколько не помнит ни одна человеческая жизнь.
Но сейчас, они этого не знали и счастливо улыбались  навстречу восходящему вверх солнцу. Их мысли были гораздо дальше этого дома и дальше дворца.
И где-то там, вдалеке, они сливались в одно русло, и уже образовывали це­лую реку.
Так стекаются ручейки и образуют водную гладь. Так стекается жизнь в одно и образует единое всех.
И так озаряет сейчас солнце, раздавая свой свет и собирая его позади.
Словно солнечные песочные часы, жизнь протекала и возрождалась  вновь.
Это и был удел людей, и удел их настоящей человеческой совести.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
РАЗДЕЛ   ВТОРОЙ
 
НАД  ЧЕРНЫМ  МОРЕМ  СТАМБУЛА 
 
 « Утоли свою жажду, пророк.
    Сила вовсе не в степени риска.
    Что ушло, то уже не порок.
    Что пришло, то печаль обелиска...»
 
Глава  14
  
Прошло семнадцать лет.
За все это время в одночасье изменилось многое  и совсем не многое. Если посмотреть со стороны истории, то в моду вошли немного другие одежды: более свободные и более скрашива­ющие досуг.
А если посмотреть со стороны человеческой, то вроде бы ничего и не изменилось.
Шли, как и прежде, войны, раздавались в глухой тиши ночные колокола, возвещающие о каком-либо бедствии, кто-то истязал другого, кто-то плакал, а кто-то просто молчал, как всегда, из-под себя наблюдая за происходящим вокруг.
И все это время та же история гласила об одном и том же: надо остановить кровопролитие и попытаться воссоединить одну силу с другой.
Но, увы, это оказалось гораздо сложнее, нежели просто сложить оружие, и выжидать, когда кто-то на кого-то нападет.
В этой извечной борьбе за власть над другим, где почти ежесекундно проливалась кровь, не было никакой морали и никакого человеческого достоинства.
Были герои, но они только излиш­ний раз доказывали о том, что люди не могут существовать без тор­жества справедливости и ее отражения на них самих.
За это время многие обрели себе новых друзей, возродились новые семьи, обетовались новые земли.
И жизнь, несмотря ни на что, текла своим обыденным чередом, как бы заставляя человека думать о ней, не взирая на рядом стоящую у изголовья смерть.
Люди менялись и в то же время оставались такими же.
Их тянула куда-то та животрепещущая даль морей и океанов, что обтекала их земли, и она же доставляла им радость  и какой-то внутренний, хотя совсем не продолжительный покой.
Казалось, в этой водной дали и лежит та истина человеческого существования, которая и подарила ему жизнь.
 
Человек, стоявший на корме судна, был не кто иной, как старый наш друг и герой - эмир Абдах. За это время он претерпел  многое.
Теперь лицо его украшал огромный шрам, пересекавший лицо полностью со стороны под­бородка в сторону верхней его части, и издали он был похож на своего телохранителя и старого аскера Абу-иль-Соттама.
Эдгар уже давно отошел в мир иной во время очередного покушения на жизнь эмира. Он заслонил грудью его самого и погиб, как и подобает воину.
На память эмир воздвиг ему небольшой обелиск с надписью о мужест­ве и героизме человека, отдавшего свою жизнь ради спасения другого.
Абдах понимал, как тяжело сейчас и особенно было тогда в минуту смерти его другу Соттаму. Тот горько плакал по бывшему товарищу по оружию, но в то же время, не оставлял эмира нигде ни на шаг.
Казалось, они срослись воедино: большой правитель и ничем не замет­ный охранник. Но, это было только с внешней стороны.
На самом деле их объединяло большее - чувство внутреннего миротворения и простого человеческого достоинства.
После гибели Эдгара, Абу замкнул­ся в себе и не разговаривал ни с кем, в том числе и самим Абдахом, а на все вопросы отвечал лишь кивком головы.
Это было не очень понят­но со стороны и те же люди, окружавшие эмира, подсказывали ему, что по­ра заменить охранника на нового и удивлялись заодно его терпению.
Но, Абдах не слушал их. Он знал, что наступит момент, и Абу сможет побо­роть в себе это отчуждение и обретет вторую жизнь: более светлую и более утомленную по своему восприятию окружающего.
Так оно и случилось. Во время одного из боев в той же Месопотамии на Абдаха навалились сразу несколько воинов -чужаков и в самый от­ветственный момент, когда, казалось, уже ничто не спасет главу империи, Абу прокричал:
-  Эмир, берегись сзади...
 Тот, обернувшись назад, увидел прямо на него несущегося с копьем воина, до которого оставалось чуть меньше метров трех.
Тогда Абдах не поверил своим ушам, а подумал, что это произнес его внутренний голос, но вскоре после битвы, он подошел к аскеру, и тот первым с ним заговорил.
Он просил прощения у эмира, став перед ним на колени, тем самым удив­ляя своих собратьев, окружавших их со всех сторон и не понимавших, что тот делает, ибо только полчаса назад он спас тому же Абдаху жизнь.
Но, эмир понял это по-своему и со всей снисходительностью, ему прису­щей по долгу и рангу, произнес:
-  Я знаю, тебе было тяжело на это решиться, но ты смог побороть себя и обрести новую дущу. Спасибо тебе за твою службу и я думаю, мы уже ни­когда не расстанемся.
Слезы проступили на глазах Абу, и он снова, и снова просил у него прощения.
Абдах отступил в сторону и скрылся в окружавшей их толпе воинов. Очнувшись, Соттам осмотрелся вокруг и, не завидев эмира, бро­сился за ним следом.
Вскоре он его нагнал и зашагал рядом, как и подо­бает охраннику. Абдах ничего не сказал, завидя того рядом.
Он понял, что минута откровения прошла, и сейчас перед ним другой человек, совер­шенно здоровый и способный нести полагающуюся ему службу.
И после этого они стали неразлучны вовсе.
Эмир учил его тому, что знает сам и уделял, сколько времени его воспитанию, сколько он же уделял его сыну султана.
И одно другому не мешало, так как Абдах часто проводил время в походах, а во дворце был очень редким гостем. Но, это не говорило о том, что он забросил управление государством.
Наоборот, он всячески укреплял его, присоединяя то ту, то иную часть вновь завоеванной земли. И люди, его народ, его понимали.
Они встречали всегда ликующими криками, бросая вверх ту или иную часть их верхней одежды.
Однажды, кто-то бросил даже штаны и, не успев подхватить их, так как их подхватили другие, чуть не умер от стыда.
Так говорили эмиру те, кто стоял рядом в той же толпе и наблюдал за происходящим.
Может, это была и выдумка, но она эмиру понравилась. Именно потому, что человек, ее придумавший, не преследовал никакой цели, а просто говорил о человеческих чувствах привязанности.
А то, что это было так, Абдах уже не сомневался.
Далекие походы и уже немолодые годы показывали, как ближе он становится к тем, кого пытал­ся же защитить материально где-то там за пределами его основной зем­ли.
Он принимал их радушие, как очередное проявление доброжелательного к нему отношения и никогда не выставлял себя напоказ, как это делали другие.
Эмир всегда спокойно сидел в своем, довольно потертом седле и молча наблюдал за происходящим. Лишь только кончики его губ, чуть-чуть при­поднятые к верху, говорили о том, что он искренне рад   своему величию в глазах безликой для одного толпы.
Он никогда не признавал хвалу одного человека. Это было   тем бичом, который преследовал постоянно всех и вся, как военноначальников, так и простых людей.
Это была лесть, идущая откуда-то изнутри, гадкая и падкая, как ядучая змея, она вытекала наружу и становилась сильней, узрев свое подтвер­ждение на лице собеседника.
Она обретала веру в себя и заполняла все рядом стояще углы и кувшины тем гадким, слащавым снадобьем, от кото­рого в минуту прозрения становилось вдвойне тяжело и почти бескорыст­но безразлично. А, что может быть хуже, кроме этого последнего.
Только в этом случае   человек становится не досягаем сам для себя и переходит на сторону своего же врага - той же лести, убийства и само­суда.
Мученичество никогда не давало достаточного подтверждения подобному, и когда Абдах созерцал на молча притаившихся в толпе мюридов, у него сразу перед глазами вставало лицо покойного ныне Халифа.
Он прекрасно помнил ту лживую его улыбку, но года стерли из его па­мяти те откровенные черты его лица и даже саму фигуру.
Но, это у него, а кто знает, что на уме у тех же его последователей. Возможно, кто-то из них и замышляет что-то, но пока боится, видя всенародное приз­нание эмира и его духовную чистоту.
Но, они ждут, ждут не дождутся того часа, когда тому же Абдаху можно будет всадить нож в спину.
И этот час близок. Эмир сознавал это так же, как свою солнечную тень, находившуюся всегда почему-то позади его.
Он понимал, что рано или поздно, ему перестанет сопутствовать удача, и надо передавать свои знания другому, иначе они же его и погубят.
Нет. Он не боялся сумасшествия и не боялся умереть. Он боялся другого. Он не смог бы себе простить, если бы от него привселюдно отказались.
Это была бы та, самая последняя грань его совести, которую он когда-либо смог бы переступить. Нельзя допустить этого.
 
И готовя сына султана к власти, эмир понемногу отдавал ему все то, что знал сам.
С ним не было уже старого друга султана и его лично - добро­душного  звездочета.
Его так же, как и многих других настигла рука вра­га. Кто-то отрезал ему голову, когда он занимался своим любимым занятием - смотрел на звездное небо.
У эмира не было возможности разобраться во всем этом деле, но он при­мерно знал, кто сопутствовал этому.
Он сам. Это его преступление, и Абдах возложил всю вину на себя. Надо было брать его с собой в походы.
Тогда бы никто не смог достать до него. Но, теперь было поздно что-либо предпринимать, и Абдаху оставалось только сожалеть об этом и укорять себя снова и снова.
И, наверное, что-то было в нем такое, которое перешло после его смерти к эмиру.
Он вдруг сам неожиданно резко переменил свое отношение к тому же   звездному небу   и сказочно радовался вместе с юным султаном и Абу этим вечерним и ночным звездам после очередного просмотра их в трубу, которую он же в знак благодарности подарил звездочету.
Претерпел горе и его верный помощник и друг, уже бывший начальник охраны, а сейчас глава   Кабинета Дивана и главный распорядитель  казны  -  Керим-бей-Солтан. Эту приставку он получил заслу­женно в боях, и как награду за обезображенное лицо и отрубленную правую руку.
Нельзя сказать, что это   радовало Керима.
Он горько переживал  эту утерю и даже пытался покончить с собой, бросившись однажды с утеса. Но, вовремя набежавшая волна спасла его жизнь, и почему-то передумав это больше делать, Керим снова вернулся к жизни.
Он постепенно увеличивал свои знания, благодаря тому же эмиру и небезызвестному звездочету, а так же отдав должное самому себе, а точнее - своей усидчивости и любви к познанию.
Сейчас он занимал практически главную и высшую ступень в настоящем Диванном Совете. С его мнением считались, его уважали и слушались.
Но Керим не был бы Керимом, если бы сам не добивался этого. Его часто можно было найти во вновь переплетенной и прикупленной библиотеке, где он  засиживался часами. И это приносило ему пользу, а заодно и тем, кто его окружал, в том числе и простым людям.
Керим придумал много всяких разных мелочей, которые значительно уменьшали труд человека и сокращали время на производство чего-то.
Он даже выдумал модель нового ткацкого станка, но, к сожалению, не было времени на его построй­ку, да и денег тоже, так  как отдельные детали надо было брать за морем, а гости, как правило, требовали золото и много.
Казалось, они пожирают его живьем и неизвестно куда девают. У них не было в земле ничего подобного, и приходилось его искать в других сторонах. А это походы, войны, сражения, люди, лошади, и опять те же деньги.
И куда не посмотри, повсюду требовались именно они. Было ощущение, что окромя денег человеку вовсе ничего не нужно.
Эмир понимал это по-своему.
Он знал, что деньги - это всего лишь неболь­шая часть завоеванного в походах. На одних них жизни и погоды не пос­троишь, тем более в таком огромном государстве, границы которого те­перь простилались от Черного моря до самой дальней стороны Месопотамии.
Империя переживала очередной взрыв завоеваний. С разных сторон к ней присасывались другие, более маленькие государства.
Нет, эмиру не было нужды покорять их. Они сами это делали, так как понимали, что выжить лучше в этих условиях в составе огромного и более сильного государ­ства.
Какая разница кому платить дань: соседу или более могучему со­седу. Но, выгода как раз и была во втором, так как, присасываясь к нему, они имели возможность доставлять себе радость в том, чего раньше не могли благодаря все тем же границам.
Таких было немало. И эмир изредка шутил, называя их кровопийцами, так как они, как комары кусали своими небольшими восстаниями и уносили с собой часть их общего достояния.
В масштабе межгосударственных отношений мало что изменилось.
Они так же были вежливыми на глазах и скрытыми за спиной.
Юсуф-паша был до сих пор жив, но уже довольно стар, и эмир все время удивлялся, как тому удалось дожить во главе ханства до такого почтенного воз­раста, несмотря на все злодеяния, что творили вокруг него те же бан­ды турецко-китайского происхождения.
Границы Китая протягивались до границ их Месопотамии, но это не ме­шало бандам проникать так далеко и глубоко в те территории, добывая себе пленных, выставляя их потом на рынках труда, а, то и просто за­бирая с собой в плен.
В большей степени банды объединялись, когда наскакивали на врага. Порядком их количество насчитывалось несколькими сотнями, а бывало и тысячами, когда речь шла о какой-то особо крупной добыче.
Нельзя оказать, что эмир не пытался противостоять этому. Наоборот, он удваивал посты, усилял дозоры и тому подобное. Но, это мало помагало, так как те же банды поддерживало население районов, занятых турецкой армией.
И порой, тяжело было даже разоб­раться, где была по истине банда, а где просто народное восстание, которое, кстати, как и прежде, в большей степени готовилось из-за рубежа  другими, желающими видеть империю в гораздо меньшем размере.
По разделу добычи банды, как правило, распадались, и все разбреда­лись, кто куда, но спустя время, когда деньги заканчивались, они вновь собирались в крупные соединения для очередного наскока.
И в этой общей сутолоке трудно было разобрать, кто это в самом деле в седле: турок или китаец, приодетый во что-то подобное и сохраняю­щий в себе же признаки языка.
В тех местах, где они больше всего обретали пленных, их называли моголами, неизвестно почему. Очевидно, путая с той далекой страной, в которой когда-то удалось побывать
какому-то далекому предку тех же русичей.
По странному стечению обстоятельств, веры их были чем -то схожи по внешним признакам: и когда турки кричали «алла», задирая головы вверх, то те, подражая им, кричали свое «эй-йа-йа»,  делая  почти  то  же.
И это в общей массе мешало рассмотреть истинного турка или китайца. К тому же, останавливаясь где-то в поле на ночлег или  бивак, они вечером делали почти то же.
Одни, став на колени и подложив под них небольшие зеленого цвета коврики, молились, складывая руки перед подбородком у лица, а другие, в это же время, смотрели на них сзади или чистили своих лошадей.
Создавалось впечатление, что это просто часть охраны, соблюденная в походе. После   этого наступал черед тех, кто якобы стоял на часах.
Теперь, уже они бросали под ноги какие-то свои коврики, в большей степени прямоугольной формы и того же зеленого или синего цвета, и, садясь как-то по-странному, но сначала на колени, тоже на­чинали молиться, так же вознеся руки и продвигая их дальше к небу.
Постороннему человеку и, особенно русичу, все говорило лишь о том, что это одни и те же люди, разве что их лица скрывают какие-то таинст­венные маски, так как китайцы, в большей степени, пользовались именно ними для большей безопасности, а заодно, чтобы их меньше узнавали среди общей толпы.
Их Будда запрещал всяческие вторжения на чужие территории, но сущест­вовало поверье, что, одевая маску, человек становится другим, и это не мешает ему творить что-то, не соответствующее их закону.
К тому же, китайцы были дополнительно оснащены специальным вооруже­нием: огромным луком со стрелами.
Это тот неотъемлемый атрибут, ко­торый так же передавался из поколения в поколение.
Согласно  закону и канонам Будды, настоящий воин непременно должен был уме­реть с луком и стрелами, так как в другом мире ему не с чем будет обороняться.
Поэтому, даже в самую смертельную минуту или в секунду смерти, они старались дотянуться до них рукой. И много таких трупов находили именно русичи, часто путая их с какими-то моголами, неиз­вестно откуда взявшимися на их земле.
Все это эмир знал, но в большей степени почерпнул в тех же походах, составляя свой анализ всему и руководствуясь донесениями разведки, которая зачастую тоже путала, что к чему, и лишь победив или отбро­сив врага, они уже по мертвым  телам  могли  убеждаться  в  этом.
Иногда, их дозоры случайно наскакивали на целые захоронения таких воинов, скорее всего, умерших от какой-то неизвестной болезни.
Раскопав одну из таких могил, пять человек тут же погибли, лишь прикоснувшись руками к золоченым частям их оружия.
После того, эмир дал команду больше никогда этого не делать, и, в большей степени, они обходили эти места стороной.
Бывали и другие захоронения, но Абдах почему-то боялся их тревожить. То ли от до сих пор не отступившего суеверного страха перед чем-то неизвестным, то ли просто от ненужности этого мероприятия.
"Пусть себе покоятся с миром", - говорил он всегда воинам, отдавая последнюю дань живого погасшим, салютуя ятаганом  вверх…
 
Мысли эмира перекинулись на дела настоящие. На корабле он находился не случайно.
Тот вел его в Крым к его старому и дав­нему, если не другу, то учителю в первые годы его молодости.
Обстановка складывалась так, что необходима было вести переговоры с тем же Юсуфом об укреплении северных границ империи и не допу­щении подобных набегов на русскоязычные  племена.
Совсем недавно, царь московский прислал ему грамоту, в которой просил об оказании помощи в борьбе с захватившими часть его земель польскими шляхтичами и литовскими  князьями.
Эмир долго обдумывал это предложение и даже вынес его на обсуждение Дивана. Но, к единому мнению, к сожалению, прийти не удалось, и теперь он сам лично решил поехать к Юсуфу и обговорить нужное прямо на месте.
-  Во всяком случае, Юсуфу там виднее, - думал эмир, поражаясь  внутреннему воображению другого человека, так круто изменившего всю его жизнь.
Султан приказал когда-то доставить в Стамбул его сына, и он с честью выполнил это, при этом, чуть не поплатившись своей головой.
Сейчас ему предстояло решить почти, что то же, так как, кроме дел государственных, у него была тайна и личная.
Он хотел преподнести юному султан-паше праздничный и почти  отеческий  подарок.
Эмир хотел женить его на русскоязычной девушке, предварительно введя ее в истинную веру его предков.
На все у него было не более месяца, ибо через месяц должна состояться коронация султанской власти в империи и вновь возведенный народом на трон  султан станет править страной, как и его отец, погибший когда-то от рук заговорщиков.
Того же желала и его мать-султанша, которую после смерти султана эмир охранял, и которая вскоре обрела закон­ную власть, когда Абдах зачитал последнюю волю султана из его вердикта, обязывающего перевести ее из неверной жены в законную супругу первой величины, то есть попросту, в образ первой жены султана, а значит, султанши и соответственно, матери наследника трона.
Но, так  как женщинам страной править не разрешалось, то всю власть умирающий султан отдал эмиру, а заодно халифату, как ему способствующему в этом.
Спустя много лет после гибели султана, эмир нашел общий язык с его женой, и они достаточно близко и хорошо знали друг друга.
Во все времена он ей просто посылал цветы, а то и дарил драгоценности. Во дворце об этом знали, но никто не воспри­нимал это, как что-то хамское или подлежащее злословию.
Оно воспринималось, как дань уважения законной жене султана и ее маленькому, а теперь уже довольно взрослому сыну.
Сама султанша относилась к эмиру так же. Она никогда не надоедала ему своими разговорами или просьбами.
Все ее мольбы сводились к то­му, чтобы ее сын занял достойное место отца, а она как-нибудь со стороны наблюдала  за  ним.
Нельзя упрекнуть ее и в излишнем жела­нии получить что-то, окромя ей уже принадлежащего. У нее с сыном был небольшой дворец, построенный на месте давно снесенного Турченского дворца, издавна славившегося своими страстями.
Но, слава эта постепенно угасла, и теперь уже почти никто и не вспоминал об этом.
Конечно, тот подземный ход, о котором говорил звездочет, показывая входную дверь, сохранился, и здание было построено именно так, чтобы палаты султанской жены выходили  именно  под этот вход.
Для этого потребовалось лишь завалить старый вход в подвал и допол­нительно прорыть вход в палату. Этим занимался лично сам эмир, лишь изредка прибегая к помощи того же Керима, который, к его удивлению, не задавал никаких вопросов и вообще, даже никогда не намекал на что-то.
Очевидно, он знал или догадывался о последней просьбе сул­тана и никак не реагировал на происходящее.
Абдах тоже молчал и не говорил об этом сам. С одной стороны ему все же было стыдно перед тем же Керимом, а с другой -  вроде бы все  было по-человечески.
У него не было семьи, жен и тому подобного. Он часто находился в походах, и они просто ему не были нужны, так как его голова и руки были заняты всегда другим.
Но, в момент прибытия в Стамбул, он непременно посещал Гуляб-хиз-ляр, что обозначало примерно то же, что в Европе-леди,  и они долго расс­казывали друг другу о своих переживаниях, чувствах и прочих челове­ческих признаках существования.
Конечно, было в этих встречах и много ими обоими желаемой любви, сгораемой в их объятиях, но о ней мы несколько опустим, считая, что это личная жизнь каждого, в которую не вправе вмешиваться никто, даже сама история с ее россказнями, приба­утками и прочими принадлежностями.
Так и протекала в обоюдосторонних заботах, тревогах, волнениях друг за друга беспристрастная по их отношениям жизнь.
Конечно, Гуляб пони­мала, что она не единственная, которой принадлежит Абдах, но никогда не говорила об этом, особенно когда дело касалось их личного духов­ного и физического сближения.
Им нравилось проводить время вдвоем, и они долго бродили, взявшись за руки, по вечернему саду.
Возможно, кто-то за ними и наблюдал со стороны, но в их взаимоотношениях не было ничего такого, запрещающего общим мнением людей и того же халифата.
Вечерами эмир долго засиживался у нее в палатах, то и дело, обсуждая тот или иной государственный вопрос.
И хотя, ее это не касалось, Гуляб живо принимала участие в делах такого порядка. Иногда, они даже ссо­рились и ругались, но это не было той степенью надругательства над чужим мнением, как это существует в быту или на улице.
Скорее, это был тот, извечно идущий спор о преобладании какого-ли­бо из видов сосуществования в человеческом выражении. Или проще, спор между женщиной и  мужчиной в степени обладания теми или иными познаниями.
В большей степени, конечно, Гуляб проигрывала эмиру, но при этом наг­раждала его долгим поцелуем за ее длинную и, порой, бессвязную бели­берду, как она сама это называла.
Но бывали случаи и поражения эмира, при которых уже тот, довольный тем, что у его духовной избранницы тоже имеется небольшое количество странного вещества, которое помо­гает находить выход из положения, дарил ей  обязывающий к этому поцелуй, и они дружелюбно пожимали друг другу руки и потом смеялись, довольно громко и продолжительно.
Но, таких моментов, к сожалению, было очень мало, и эмиру часто недоставало такого общения. Но, он ничего не мог изменить в этом, так как понимал, что изменить уже ничего нельзя.
Долг его обязывал к другому, а ее долг - к воспита­нию своего сына.
Так и проходила их совместно-разьездная жизнь, если считать, что самого эмира во дворце можно было наблюдать лишь в течение нескольких дней со дня возвращения с очередного похода.
Но Абдах в душе, наверное, и не желал другого. Этого вполне хватало, и оно было ненавязчивым, а просто  исподволь уходящим, что давало преимущество той же совести в борьбе  со своими мыслями, одолевать их и убеждать в чем-то другом.
 
Вот и сейчас, стоя на корме, эмир, молча, созерцал море и вспоминал о таких встречах.
Они уже не вызывали у него того бурно пьянящего влечения, что раньше, потому как он взрослел и становился мудрее, а мудрость, как известно, всегда предпочитает знания, чем  утеху.
И хотя, самому Абдаху это казалось весьма подозрительным, и где-то там внутри жег камень "уж не старею ли я", он все же смог понять, что это такое.
А это и была та жизненно избранная им самим позиция, от которой теперь было просто некуда бежать.
И она заставляла его все больше и больше работать на себя. И, конечно же, это был разум. Его разум. Тот, самый маленький на огромной земле  среди множеств таких же, которые допускали многое и прощали другим подобное, и который, в то же время, был огромен по сравнению с ними же, но оста­вался пока в стороне от всеобщего им овладения.
Поэтому, смирившись с мыслью, что это так и должно быть, эмир внут­ренне успокоился и соблюдал даже некоторую осторожность в своих желаниях.
Порой, ему вообще казалось, что этого не нужно и вовсе, если бы не его внутренняя привязанность к чему-то подобному.
Именно она побуждала его всякий раз направлять свои мысли в нужную  сторону, тем самым спасая от какого-либо не соответствующего положения.
И вскоре, Абдах вовсе привык к этому и направлял свою мысль именно тогда, когда это было нужно, тем самым больше не беспокоясь за свою внутреннюю силу.
Иногда, его мысли перескакивали с одного на другое, и тогда было невероятно трудно справиться с собой, но он все же справлялся, и это придавало ему ту постоянную уверенность в силе своего разума, которая держала его на плоту времени, не взирая ни на что.
И, к удивлению самого себя, Абдах сам сейчас решил свою задачу, ко­торую он поставил ранее, думая о длительности жизни Юсуф-паши. Очевидно, он понял это раньше его, но не хотел признаваться в этом даже ему, считавшемуся его давним  учеником.
Теперь, зная все это, эмиру будет легче с ним вести беседы и говорить о самом сокровенном.
Кто, как не он, теперь сможет его понять, ибо сила его разума прак­тически  уже равна силе того.
"Наверное, в некоторой стадии эта сила сравнивается с другой такой же", - подумал Абдах, переходя от одного борта к другому и, наслаждаясь видом открытого его взору моря.
-  Но, что же дальше? - никак не мог ответить он на свой заданный тут же вопрос. - Будет видно, - успокоил он сам себя и глубоко вдохнул морской воздух.
И он напомнил ему далекое детство, юношество и ту же встречу с женой султана и его сыном.
 
Мысли Абдаха вновь перекинулись на юношу и почти полностью погло­тили его самого.
На минуту его вывел из оцепенения невесть откуда набежавший  ветерок, и  эмир  посмотрел  на  небо.
Оно становилось темным и суровым, и он понял: скоро будет  штормить... 
 
Глава 15
 
Эмиру не впервой приходилось  встречать шторм, и поэтому, он не очень волновался, ибо знал: боится тот, кто боится умереть, а Абдаху бояться нечего.
Он уже давно перешагнул ту черту, за которой стоит та же смерть, и теперь ощущал лишь небольшую тревогу за других, в том числе, и за султан­ского сына.
И снова, одному ему известная, внутренняя жила забила тревогу.
Как он там?
Никто ли не замышляет против него чего-либо? Или попытается в самый ответственный момент нанести тот роковой  удар.
Эмир намеренно поехал сам и покинул Стамбул. Он дал время затаив­шимся врагам вылезть наружу и обнаружить себя  явью.
За будущим султаном следили и днем, и ночью, его не оставляли  нигде.
За ним по­стоянно ходило два человека с ружьями на плечах и пистолетами за поясом, и  к  тому же, вооруженные, как обычно.
Но, этого было мало, и эмир приставил к нему еще двоих, только уже спереди, а по бокам по одному.
Таким образом, его укрывала шестерка, которая в тех же картах прикрывает туз.
Но и этого эмиру показалось сравнительно мало. Потому, он наводнил дворец своими проверенными за время походов людьми, переодев их в обыкновенных слуг и обучив к действию в таких условиях.
Кроме того, он поручил Керим-бею смотреть неусыпно за передвижениями внутри всех лиц, наново туда поступив­ших, и вычислять их, но пока не брать под стражу.
Заодно, он также поручил ему и султаншу, снабдив его ключом от потайной двери в ее покоях.
Керим не удивился этому поручению и принял ключ, как знак уважительного к нему доверия. Саму султаншу охраняли не менее бдительно, и почти так же, как юного наследника.
Во дворце тот же неусыпный эмир обзавелся и верными слугами, коих подбирал лично и не раз проверял.
Они-то и донесли ему о чем-то готовящемся за его спиной со стороны халифата.
А произошло все довольно случайно. Один, очень верующий слуга и без устали посещающий мечеть, как-то раз задержался и, как оказалось, совершенно не напрасно.
Кто-то тихо шептался за перегородкой внутри самой мечети и, при­слушавшись, он понял, что готовится что-то серьезное на день празд­нования.
Поэтому, тот потихоньку оттуда удалившись, быстро принес весть самому Абдаху, который поблагодарил его тут же за службу и наградил довольно дорогим для слуги подарком: эфесом обломанной сабли с драгоценными камнями.
Конечно, это было довольно дорого для самого эмира, так как саблю держал как раз он, но донесение стоило того, и он никогда не сожалел об этом.
В знак почтения и уважения от такого дорогого подарка, слуга стал на колени и стал просить о том, чтобы тот забрал подарок обратно, так как понимал, что этого не заслуживает.
Но, эмир не согласился и вручил ему эфес почти насильно. На что тот поклялся на всю жизнь, что сохранит его, как великую реликвию этих времен в будущих по­колениях.
И вот, в этой тревожной обстановке, Абдах покинул не очень люби­мый им город.
Он уважал Стамбул так же, как и другие города за его крикливо бегущие в стороны улицы с живой трепещущей толпой, за его веселые голоса и звонкое повизгивание детей от восторга приб­лижения к какой-то знати.
Он уважал его также за то, что тот не был городом чванливого царства, а скорее простым и обыденным, как мно­гие и многие другие.
Его никто не называл столицей, хотя все объединя­лись вокруг него. Но, в этом и было то таинство верхнего благоугодия приезжему или любому человеку, проживающему здесь же, которое несло радость общения, говорливость, незазорность и простоту пове­дения.
Он также уважал его и за то, что тот всегда был неприступен для врага, и всегда предпочитал умереть, нежели сдаться в плен.
И этого хватило бы, чтобы сказать о его отношении к городу, но в то же время, чувство такого уважения любовью назвать было нельзя, ибо любовь подразумевает нечто другое, более таинственное и сокровенное, принадлежащее только ему одному.
А Стамбул не был таким в его пони­мании.
Он принадлежал всем, кто в нем проживал, ибо, если бы там нико­го не было, это уже был бы не Стамбул, а просто мертвый  город.
 
Корабль потихоньку приближался к берегу, который показался вскоре после очередного качка вновь набежавшей волны на судно.
Шторм заходил со стороны, и это как-то удаляло их от желаемого бе­рега, но в то же время, давало возможность попасть туда быстрее, если приспособиться к самой волне.
Поэтому, оставив свои мысли на корме, Абдах двинулся вперед к капитанскому мостику, который за последние пятнадцать лет сильно изменил свой вид.
Капитан судна был его давний знакомый и не кто иной, как эфенди  Мюр.
После того злополучного случая с неудачно сложившимися для него обстоятельствами сохранения тайны в секрете, он оставил свой пост и занялся мореходством.
Навыки у него кое-какие были, так как еще его дед ходил по морю.
Эмир понимал Мюра, и никогда не приглашал вернуться обратно. Он прекрасно понимал, что человеку, которому
служба искалечила тело и душу, совсем не приятно к ней снова  возвращаться.
Это удел только сильных, а Мюр к таким не относился. Он был более покладист, более свободолюбив и не особо любил насилие с любой стороны.
В общем, обладал как раз теми качествами, которые для государственной службы не годились.
Конечно, он был предан и, прежде всего, эмиру.
Все-таки тот, хоть и дал ему поручение, но в последнюю минуту спас жизнь. И за  это Мюр вечно благодарил его при встречах, как бы постоянно напоминая о тех далеких временах.
Эмир не любил этого, но все же терпел, понимая, что их больше ничего  не связыва­ет, кроме  воспоминаний.
После того, как Мюp ушел со своего поста, они очень редко виделись. И это лишало возможности совместимости в какой-то области развития их мысли.
При встречах они обменивались рукопожатием, а затем Мюр всегда почему-то притрагивался к своей искалеченной ноге, а уже потом начинал рассказывать о прошлом.
Словом, это был тот повсеместный ритуал, который ему казался неотъемлемым при встрече с таким весьма уважаемым  человеком.
 Но, все же  иногда  они обменивались и мыслями о том или другом, ибо, как не говори, а служба, даже в далеком прошлом, накладывает свою жизненную дань.
Именно поэтому, эмир и выбрал его корабль для сопровождения на другие берега.
Конечно, он руководствовался также и личной безопасностью, хотя во многом  другие тоже уже проверены. Но, когда дело касалось особо важного, он доверял тем, кого давно знал и  верил, что никогда не предадут.
И сам Мюр, видимо, понимал все это, так как не пытался чего-то доис­каться от него самого и не спрашивал, куда и зачем они направляются.
В общем, это был тот тип человека, способного во многом, но не желающего отягощать свою судьбу тяжелой долей государственной, либо ей подоб­ной службы.
 
Взобравшись наверх к Мюру, Абдах поздоровался, как и всегда, за ру­ку. Со вчерашнего вечера они еще не виделись, и поэтому, рукопожатия были более сильными.
Мюр смотрел вперед, лишь изредка поворачивая голову к эмиру. Сейчас он был занят своей работой, от которой, в принципе, и зависела жизнь членов его экипажа и охраны эмира.
Кроме того, на судне были и торгов­цы, пожелавшие просто так пересечь море и полюбоваться другой его стороной, а заодно втайне и чем-либо поторговать.
И хотя они не говорили Абдаху этого, он все же знал их замыслы.
Но не ругался и, как говорят, не выводил на чистую воду.
-  Пусть попробуют и здесь свои силы, - думал эмир, - не век же им си­деть в одном месте и приторговывать, в большей степени, контрабанд­ным товаром, коим считался тот же табак, мак, свекла и картофель, невесть откуда появившийся у них на берегу.
Хотя, если честно, эмиру самому нравилось все это, разве что окромя курения и сделанного из мака опиума.
Этого он не понимал, так как считал и знал, что наивысшая точка сферы его блаженства наступает только в трезвом состоянии головы, когда она кажется полностью открытой для окружающего.
В такие минуты наступала эйфория действительного счастья, от кото­рого кружилась голова, и хотелось кричать от радости наслаждения.
Но, они бывали редко, ибо, в большей степени, приходилось думать о чем-то и ком-то, а не наслаждаться.
Человек воистину был бы счастлив, если бы рядом был счастлив ему подобный.
Только в общей эйфории и можно было найти именно то, что он, казалось, искал веками.
Конечно, эмир пробовал все это втайне ото всех, даже от Гуляб, от которой почти никогда не скрывал ничего.
Но, все же, ничто не заменило ему ту минуту торжества и упоения здравого смысла, которую он испы­тал однажды и больше не терял никогда.
Это было давным-давно, лет тринадцать тому назад. Он как раз возвра­щался из далекого похода.
На коротком привале ему вдруг захотелось пить. Но, он не стал делать этого, так как воды было совсем мало, а идти еще далеко.
К тому же, его лошади тоже надо было что-то пить, ибо она несла на себе его самого и нуждалась в этом вдвойне. Поэтому, эмир, опустившись с лошади, решил пройтись просто пешком и размять отекшие ноги.
Это он делал вообще-то довольно часто, так как та же лошадь сильно уставала при далеких переходах, но тогда ему показалось это вдвойне нужней.
И он, совсем недалеко отступая, пошел в сторону восходящего  солнца. Шагах в пятнадцати от лошади он сел и посмотрел на восход.
Солнце только всходило, и картина напомнила ему минуту первой своей победы.
Он зачем-то закрыл глаза и представил себе то же солнце. И, к удивлению, обнаружил его даже так.
Сначала эмир просто испугался и подумал, что это галлюцинации без воды, но все же удержал себя на месте   и наблюдал, что будет дальше.
Другого ничего не было, но его грудь наполнялась чем-то таким, от которого он думал, что сейчас взлетит в небеса.
Тело становилось все легче и легче, и вскоре, он вообще не ощущал себя самого.
Солнце вдруг сменилось другой картиной и перед взором стали огромные звезды, гораздо больше, чем те, которые он видел в трубу звездочета.
Затем, панорама менялась несколько раз. То восходила луна и заливала ярким светом его лицо, то снова восходило солнце, озаряя багрово-красной полосой, то снова воцарялись звезды в своей торжествующей холодной красоте.
И под конец, как занавес всему увиденному, он вдруг обнаружил свое лицо, как будто отражаемое в воде, но гораздо  ближе  и  чище.
Эмир даже испугался на секунду, но застывшее почему-то тело не давало двинуться с   места, и он, словно скованный невидимыми путами, сидел на песке и созерцал свое лицо. Потом, разом все исчезло, и эмир попытался вызвать его вновь, но уси­лия оказались тщетными.
Вскоре, он снова стал чувствовать руки и ноги, и даже немного пошевелился. Чувство полного высвобождения от всего скопившегося в нем за последние дни похода внезапно исчезли.
И эмир снова ощутил силу и даже какую-то излишнюю уверенность, от которой хотелось сейчас же сесть на коня и ехать дальше.
Так было в первый раз. Затем, картины перед его глазами часто менялись, и он иногда даже видел нечто такое, о котором вовсе не знал.
Абдах даже видел иногда себя в каком то другом облике, одежде и в непонятной ему повозке. Все это он старался запомнить, совсем не зная, зачем и почему.
Скорее всего, от того, что оно доставляло ему удовольствие или то верхнее блаженство, от которого не хотелось ни есть, ни пить, ни спать, ни думать о чем-то, ни разговаривать, а просто сидеть и молча созерцать за картинами.
Но, к сожалению, это с годами сокращалось и уступало место другому. Внутреннее видение было вначале совершенно  непонятным.
Сначала, что-то густое и темное, лишь с изредка белевшими прожилками, но со временем просмотра удваивалось, утраивалось и так далее.
В конце концов, оно преобразо­валось сразу же в одну какую-то точку с мгновенным развертыванием во что-то большее перед глазами.
И тогда, голова его вдруг между бровей начинала болеть, и какая-то точка начинала сверлить у него в этом месте дыру.
Боль сначала была ужасной, и казалось, голова треснет и не выдержит, но постепенно она сокращалась и вскоре перестала болеть вовсе.
Теперь, эмир мог смотреть, когда угодно и как угодно. Стоило ему лишь закрыть глаза, как перед ним неизменно появлялась точка, расплывающаяся в разные стороны и немного напоминающая человеческую серую жидкость в разжиженном  состоянии.
Все это не давало ему покоя, и он пытался хоть что-то узнать из книг, присылаемых отовсюду, но, увы, такого нигде не было.
Поэтому, эмир хра­нил все это в себе и не рассказывал никому, даже самым близким ему людям.
Постепенно это все прекратилось, и он уже не обращал внимания на по­добное. Вместо него пришло другое: способность мыслить самостоятельно и не предаваться уму других.
Теперь он понимал многое, каким-то странным образом попадавшим ему в голову .
Все рождалось  как бы не из чего. Была только мысль, но вскоре  она обрастала другой, и это обрета­ло уже вид какой-то проповеди или речи.
Допускались и ошибки, но чем дальше, тем их становилось меньше и меньше.
И вот, наконец, наступил такой день, когда он с полной уверенностью мог говорить что-то такое, которое удивляло других и порой даже его самого.
Эмир не знал, откуда все это берется, но все же надеялся, хоть когда-нибудь об этом узнать. Поэтому, старался верить сам себе в своих мыслях и подт­верждать их делами.
Нельзя сказать, что это сразу   у него получалось легко и просто, но проходили года, и он становился еще более верен себе и своему слову.
Эмир не касался других и не придавал значения их словам. Он лишь улав­ливал иногда их хорошую мысль и пытался сочленить со своей.
И вскоре, у него образовалась своя способность к другому восприятию окружающего. Он не смотрел на людей, как на врагов своему уму, а просто сожалел и в душе понимал, что им очень далеко до него самого.
И, быть может, пройдут сотни, а то и тысячи лет, пока все смогут так же, как он,  видеть, думать и мечтать о каком-то далеком будущем и о более лучшей жизни для всех.
 
Абдах начинал понимать, почему нужна была вера человеку, и почему лю­ди нуждались в подобном пока на земле.
Но, эта мысль пока оттеснялась как-то в сторону, забиваясь повседневной работой и заботой о том или другом, не давая ему сосредоточиться на одном.
Но все ж, он углядел небольшое свое же начало и изрек сам, того еще не понимая, что изрек правду.
"Вера - это не то, что мы думаем, - говорил он сам себе, - это то, о чем мы всегда мечтаем и по мере сил приближаем ближе. Она нужна нам для самоцели и стремления к лучшему. И она же нужна, как мера наказания за предательство самого себя самому себе же. И как бы глупо это сей­час не звучало, все это именно так и никак больше".
К такому выводу он пришел сам и уже спустя два дня добавил: "Вера - это еще и любовь".
Но, что он под этим подразумевал, оставалось пока загадкой и той не­большой тайной, до которой, как ему казалось, оставалось  совсем  нем­ного.
 
Его мысли почему-то снова перекинулись на маленького султана, ибо таким он до сих пор оставался в его памяти, несмотря на юношеский возраст.
И он подумал:
"Вот, что я ему передам в свою последнюю минуту, и, наверное, об этом просил меня его же отец перед смертью, хотя я тогда и не совсем понимал это.
Знания, обретенные временем во времени – вот, что главное, которое остается после нас".
 
И эмиру как-то сразу стало легко и свободно на душе. Он понял, что открыл для себя тайну соприкосновения мертвого и живого, либо зарождающегося вновь.
И от этого ему хотелось кричать на всю ширь и гладь этого беспокойного Черного моря.
Но, он сдержал свой порыв и пос­мотрел вперед. Где-то там, на берегу уже ждали его старые друзья и, наверное, волновались за него, как и он за других.
Так и должно быть. Так и положено кем-то, может быть, чуточку выше нас.
И не это все равно главное. Главное то, что навсегда остается с нами, несмотря на все беды и невзгоды существования.
Это любовь и частичка того большого разума, которой наделен каждый и к которому он так хотел быть гораздо ближе.
Ветер усиливался, но до берега уже оставалось сравнительно немного. К тому же, эмир знал, что Мюр хорошо знает свое дело и выйдет из любо­го положения.
В этом он убедился давным-давно. И сейчас Абдах молча наблюдал зa его работой, стараясь понять, как лучше держать судно на ветру.
И это ему удавалось. Вскоре, полился дождь, и ему пришлось спрятаться под навесом, сооруженным здесь же на мостике. Это мешало ему смотреть на набегавшие волны и что-то определять.
Но, он уже понял и так, что к чему и не составляло труда самому про­делать то же.
В этом и заключалась главная сила его превосходства и высшая степень к познанию.
Уметь распознать, уметь передать и вложить другому - и было той завет­ной судьбой, и целью его самого.
Вскоре, они причалили к берегу, который встречал их почему-то хмуро и так же дождливо.
"Что-то стряслось", - подумал эмир и тут же взглянул на небо.
Сквозь темные тучи он ясно увидел Юсуф-пашу, сидящего на коне в своем бое­вом наряде.
"Юсуф умер", - подумал он, и тут же ему донесли это с берега.
-  Ну что же, придется улаживать все, как всегда, самому, - продолжил он, всматрива­ясь в береговую полосу и одновременно думая о чем-то своем...
 
Глава  16
 
В палатах стоял густой туман. Кто-то решил протопить печь на всякий случай, если царь скажет, что холодно.
Максюта, а теперь уже Малюта, как его прозвали подчиненные за особую любовь к художеству по голому человеческому телу своих подданных, сидел на высоком троне и кашлял, задыхаясь от вновь и вновь набегающего облака дыма, клу­бившегося, в основном, возле двери.
И когда кто-то заходил или выхо­дил из палат, небольшое отделившееся от общей массы облако летело прямо ему в лицо.
Царь ворчал и сердился на всех и вся.
-   Кто позволил затопить печь? - кричал он во всю, боясь своего высокого голоса.
В отличие от предыдущих царей, он не обладал громоизвержением, но зато превзошел всех прелюбодеянием здесь же в царских хоромах и потреблением  хмельной  воды.
-   И откройте эту чертову дверь, - снова закричал он, хватаясь, как и прежний государь, за  свое сердце.
 
С вечера они с придворным батюшкой хорошо набрались и повеселились с какими-то дивными девами, привезенными аж из Челноков князем Радомским специально для царя.
С утра ему было тошно и дурно. Во рту чувствовался привкус вчерашнего потребляемого зелья, а в носу запах чихарды.
-   Принесите мне выпить и поскорей, - закричал царь, снова схватившись за больное место на груди.
Слуги бросились в рассыпную, зная, что во дворце зелья нет. Бояре прятали его от царя, боясь снова лишиться государя.
К тому же, он был не так уж и плох в сравнении с предыдущими двумя. Бывали и у него лютые дни, от чего и прозвали его так, хотя в самом деле звался он по-другому.
Но, таких было немного, и все ж он мень­ше губил людей, нежели прежний. Говаривали, что от его руки погиб митрополит, но это только слухи по Москве-граде катились. Сам Малюта этого не признавал и всегда разъярялся, когда ему доносили о ходивших слухах.
И всегда говорил:
-   Я не клал руки на его душу, а если бы и положил, то сказал бы за что. И нечего мне приписывать то, чего не делано государем. А тех, кто слух такой пускает, казню незамедлительно. Пущай знают, кто царь, а кто болтун. Ко всему, я не просто царь, а помазанник божий, так как могу рисовать химеры и прочую хворотбу.
Это было действительно правдой. В самом деле, царь умел рисовать больных какой-то гадкой болезнью или   прочих смертных, отягченных чем-то.
Рисунки он клал себе в ларец и всегда приговаривал при этом, что  не царское дело этим заниматься, но коли больше некому, то сой­дет и он.
Вот таким был царь Малюта спустя семнадцать лет со дня прихода его на трон.
Много воды утекло с тех пор, как царь Иван умер. Много людей померло от голоду и холоду.
А еще больше покрыл мор, бродивший по Моск­ве и пригороду целую зиму и весну.
Никто не знал, что это за болезнь такая, и люди умирали, как мухи.
В Москву-то и не ездили никто тогда, боялись заразы, а сам царь скрывался в подмосковной усадьбе, построен­ной специально в скором порядке, никого к себе не допуская, и даже не издавая указов.
В общем, жили, кто, как мог. Кто умирал с голоду и хо­лоду, от мора и прочих болезней, а кто жировал в царском заселье, несмотря ни на что.
"Что поделать, коли у нас царь такой, - говаривали простые люди и смер­ды. - Бог спасет, коли увидит сверху".
 
Вот так, в надежде на силу всевышнего и шли  года. Нельзя сказать, что для России они были спокойными и особенно в зиму. Лютовали силь­ные морозы, а летом стояла жара, и кусали адские комары, величиной с ноготь, от чего люди снова болели, а некоторые даже умирали.
Шла война за восточные, северные и западные земли. Никак не удавалось отбросить врага подальше, и все виной все то же.
Никудышная упряжь для лошадей от того, что все гнило заживо, плохая обувь для солдат, мало ружей, а одними саблями, да копьями много не навоюешь.
Вот и ходили стражники с какими-то длинными ружьями вместо того, чтобы ходить уже давно с короткими, как у других.
Так мыслил простой народ.
А царь в это время говаривал:
-   Ничего, подождем немного. Они у нас долго не задержатся. Холодно больно тут. Не привыкшие они воевать-то в нашем краю.
-   Так-то оно так, батюшка, - соглашались дворяне, - но, где это видано, чтобы мы спину подставляли в битвах и баталиях. Повек такого не помним.
Царь гневался и кричал визгливо:
-   За то я помню, сам был там и воевал тоже, пока сюда вот попал, - и он показывал на трон, стуча по нему кулаком.
Дворяне притихали и исподлобья смотрели на него.
Что они могли еще сказать?
Затем царь снова утихал и уже более спокойно добавлял:
-   Сам знаю, что плохо воюем, но хоть так. А коли и этого не будет, то кто ж нам денег давать будет. А? Что люд простой скажет? Что закабанели или обленились вовсе. Нет. Так нельзя. Пускай воюют себе там служивые. Им к этому делу не привыкать. Сам знаю, воевал ведь. Пусть, покормят вшей в окопанях. Может, дурь какую выбьет. А то прослышал я, что недовольства много среди войска прочего. Нельзя дать им взбун­товаться, а то и вовсе на погибель сойдем. Кто ж кормить нас будет?
Вот так, совсем не мудрено и отвечал царь своим подчиненным. Довольно просто и безо всякого хвастовства, если не считать, что сам якобы воевал.
Так и шли из года в год слухи о каком-то царе-олухе, не знающем, чего он хочет и вообще царь ли он.
За них били, казнили, выдирали языки, но все ж истребить не могли. И, на­верное, не только потому, что таких было достаточно много, а еще и потому, что скорее и вернее - это была святая правда. А правду, как известно, выбить из головы очень тяжело, так как она глубоко сидит внутри.
 
Царь нервничал и кричал вновь:
-    Так несите же выпить поскорее. Эй, где вы там все, олухи? А то помру ведь, будете хоронить, а где денег брать, казна то исхудала и почти пуста...
 
-  И вправду, - тихо шептались рядом стоящие дворовые люди, - и хоронить то не за что. Надо бы дать ему выпить, а то, не дай бог, помрет, яко прежний государь от падучей".
 
Кто-то отошел в сторону, а затем вернулся и поднес царю стакан с хмелем.
-   Что даешь, сучье отродье, - вскричал царь, - водку неси и скорее. Не то, прикажу выпороть у всех на виду там, на площади.
-    Где ж, батюшка, ее достать-то, - извинялся боярин, то и дело, отходя в сторону, - водку-то от немца берем, а он нынче дорого просит. Казна, сам знаешь, пустая.
-    Гад, - закричал царь, - я вытрясу все ваши кошельки.
-    На, вытряси, - промолвил один боярин и выступил наперед, - нету-ти там ничего. Ты все уж из нас вытряс.
От удивления у царя глаза полезли на лоб, округлились и расширились.
-    А, ты кто такой? - вымолвил он с трудом, явно озадаченный такой смелостью.
-    А я тот и есть, кто должен тебя унесть, - проговорил
тот скороговоркой и тут же с размаху бросил нож в Малюту.
Бояре ахнули и отшатнулись в стороны. Малюта успел уклониться, и нож угодил в левую часть спинки трона.
-   Ах, ты, мразь окаянная, - залепетал царь, опомнившись после секундного остыва, - да, я тебя сейчас за это.., эй, стража. А, ну, хватайте его и вяжите, и на площадь его голышом.
 
Тут же подбежали растерявшиеся стражники и схватили незадачливого боярина за руки. На ходу срывая с него одежду, они поволок­ли его на площадь.
- Кто еще хочет? - грозно выступил царь с трона. - А, ну, марш все туда. Эй, стражники, и этих туда же.
 
И, невесть откуда набежавшая охрана окружила целую толпу дворовых и, подталкивая длинными копьями с секирами на концах, повела на площадь.
Тут царю кто-то из разлетевшихся ранее слуг принес долгожданного зелья, и он нахрапом выпил, а  затем, бросил стакан за спину.
Лицо загорелось у него на щеках, сам он словно вырос.
Плечи рас­правились, и голос окреп.
- А, ну, давай еще один, - закричал грозно он теперь уже на слугу.
Тот подбежал и налил снова.
Царь выпил, крякнул и, немного оговтавшись, сказал:
-   Теперь я знаю, отчего мне плохо. Это оттого, что они были рядом, - и он указал на место стоявших ранее бояр.
-   А  теперь, пойдем все смотреть, - громно сказал он и повел за собой слуг.
 
А на площади уже собирался люд. То были простые ремесленни­ки и приехавшие поутру крестьяне.
Все вышли на улицу, чтоб по­глядеть на очередную забаву.
"Как царь малювать будет, - говорили они, - охота поглядеть", - под этим подразумевая чью-то казнь или просто  расправу.
Вскоре вся площадь была заполнена людьми, а кое-кто уселся на подмостках, чтобы получше рассмотреть это диковинное  зрелище.
Царь вышел на середину, держа в руке огромную плеть. Стража под­вела к нему почти голого человека, сутулившегося от утреннего холода, и, казалось, стесняющегося  огромной  массы  людей.
-   Этот злодей хотел было погубить меня, - крикнул царь во все горло, - он бросил нож в своего государя, и только рука Господня   отвела его в сторону.
Толпа ахнула и заклокотала. Как же так, на государя руку поднял, да еще кто?
Боярин! Весть-то, какая! Это не холоп?!!
-   Эй, стража, - снова крикнул царь, и те к нему приблизились, - это так было или нет?
-    Так, так, батюшка, - громко закивали они головами.
-    А, чтоб лишнему не бывать, то проведите внутрь тройку человек из мастеровых, чтоб подтвердили. Нож до сих пор там... Больше не надобно, а то растащут.., - известно пошутил тут же он.
Лес рук вырос из толпы. Каждому хотелось поглядеть на царевы  палаты.
Но вот, стража выбрала трех, более-менее одетых посвежее, и вместе с ними пошла внутрь.
Спустя минут двадцать, они возвернулись.
Один из них держал в руке только что выдернутый нож из трона и показывал всей толпе.
-   Вот он, - кричал тот же человек, задирая руку вверх, чтоб видеть могли все, в том числе и задние.
-    Видите, - грозно молвил царь, - я не обманываю. А теперь, спросим у энтого, - и он указал плетью на почти голого  боярина.
-   Бросал нож? - подошел к нему один из выбранных. - Али нет? Признавайся честно. Люду тут много. Если что, в обиду не дадим, - тихо пробормотал он.
-    Нет, не бросал, - тут же ответил удивленный и поверивший человеку боярин.
-    Врешь, - заревела толпа и бросилась было на ответчика, но стража сдержала их натиск.
-    Так бросал или нет? - строго спросил тот же человек, снова подмигивая ему.
-    Нет, не бросал, - повторил  то же боярин.
-    Видишь, не бросал, - спокойно ответил царю человек, державший в руке нож.
 
У царя от такого изуверства затряслись губы, и он еле вымолвил:
-    Эй, стража, а ну, хватите и этого молодца, - и пока тот соображал, что делать, его достали и взяли под стражу.
-     Ах, ты, паскуда, наволочь такая, погань несчастна. Так ты специально в мои палаты ходил, чтобы обмануть люд простой.
-     Если б специально, ножа не принес бы, - спокойно ответил тот.
-     Так ты и здесь будешь врать, гад? - и царь замахнулся на него  плетью.
Толпа встревожено загудела. Чего-то царь не договаривал. Ей было не понятно, что к чему.
К тому же, боярин осмелел и начал кричать во все горло.
-    Не виновен я. Царь нарочно меня выставил, чтоб покрыть  свою  глумоту.
Толпа снова загудела, и уже послышались недовольные нотки. Царь  опешил.
Он не знал, что ему сделать, но, тут ему помог сам околотник.
Он крикнул:
-    Да, не верьте вы царю. Он все пропил и прогудел с девками. Похабник он и разгельдяй, - и с этими словами плюнул царю в лицо.
Слюна попала, куда тот целился, и царь спокойно вытер рукавом.
Толпа занемела от ужаса.
-    А вот этого, я не прощу никогда, - тихо произнес государь и тут же, обращаясь к толпе, крикнул:
-  Видели, что сделал, тварь, с моим царским обликом. Даже я такого не творю. За это надлежит ему быть выпоротым мною   лично.
 
Кто-то спереди захлопал в ладоши, но толпа все ж не поддержала его, и тот попятился куда-то вглубь, то и дело, получая тумаки со всех сторон.
Народ смотрел на царя, а он на них.
Они не понимали его, а царь не понимал их. Но все ж, власть возымела свое дело, и царь ваялся за работу.
Он приказал стражникам раздеть околотника до гола и поставить рядом с боярином.
В  толпе стояли все: и взрослые, и дети, но никто не двинулся с места при виде вообще раздетого человека.
Только неко­торые ушли, да и то, оглядываясь довольно долго.
 
Царь взялся за работу. Наказуемых положили на помост, вытащенный из той же массы людей, и тяжелая плеть загуляла по их телам.
Околотника царь бил больше и дольше, при этом приговаривая:
-    Это за обман, это за поддев, а это за разбой...
Кровь сочилась с них обоих, а царь все не останавливался.
Бояре, стояв­шие кругом, недовольно загудели.
Царь, совсем уже разгорячившись, обратил взор на них и тут же, окинув оком, выбрал самых строптивых, приказав страже доставить и их.
Те бегом бросились исполнять указание. Сначала бояре сопротивлялись, но, когда один из стражников стукнул кого-то по голове секирой, и та отвалилась, ропот прекратился и сопротивление тоже.
Мигом были раздеты еще пять человек и тут же возложены на помост, которого уже не хватало.
Двух из них положили прямо на голую землю.
Царь снова принялся за работу. Его лицо горело, глаза сверкали, а изо рта, хоть это было и лето, шел небольшой пар.
Толпа подтискивалась ближе и ближе. Всем охота было посмотреть, какая кожа у бояр, и какое же удивление у них было, когда первые обнаружива­ли, что она такая, как и у них.
-    Гляди, гляди, а кожа-то, как и у нас, - раздавалось то тут, то там от стоявших в первом ряду.
Их места занимали другие из задних и постепенно все об этом узнали и узрели.
Кровь с семи тел уже не сочилась, а лилась, ручьями стекая на землю.
Но, казалось, царь этого не замечал. Вконец разъярившись и приняв допол­нительную дозу зелья, он указал пальцем на остальных бояр, и стража в одну минуту выполнила указание.
Те послушались безропотно.
Выбора не было. Либо отрубят голову, либо засекут до смерти, но в последнем был еще шанс выжить.
На землю были возложены еще семь человек. И опять захлестала плеть, обдавая кровью рядом стоявших простых людей.
Но, толпа не двигалась назад, ни на шаг. Задние давили на передних, и это мешало возможности отступить.
 
Царь свирепел и свирепел.
Лицо его казалось уже не красным, а багро­вым. Вены на шее вздулись, и он тяжело дышал, как загнанная лошадь. Но плеть из рук не выпускал и молотил ей налево и направо.
Под конец, совсем уж разьярившись, он начал ударять тела ногами, несмотря на выкрики из толпы тех же людей.
Вскоре, истязание бояр закончилось.
Околотник или человек, вызвавшийся на осмотр, был уже мертв.
Царь подошел к нему и поднял голову. Язык высунулся изнутри, и Малюта с омерзением бросил ее вновь.
-    Пес заслужил то, что просил, - тяжело вымолвил царь и схватился за сердце, но тревога была напрасной.
Всего лишь надо было выпить  стаканчик. Он махнул рукой, и снова  тот же слуга принес зелье.
Царь вмиг проглотил все это, и, выдохнув, произнес:
-    Я не царь, я больше. Я помазанник божий. Это он указал мне на это, - и с этими словами   рука поднялась вверх, выставляя вперед указательный палец.
Люд, окружавший его, все так же молчал и с ужасом смотрел на бояр, из которых только трое осталось в живых.
Все же это были живые люди, и почему-то их было жалко.
Кто-то выскочил из толпы и хотел было помочь одному из пытавшихся подняться, но царь грубо осек того криком:
-    Не трожь, не то умрешь, как они. Заставлю кровь их собирать и глотать, коли не отойдешь.
 
Тот испуганно бросился обратно, но назад толпа его не пускала, и он в отчаянии пустился возле ее ног.
Царь снисходительно улыбнулся и промолвил:
-    Я не трону тебя, коли сам отошел. Я простого не обижу. Это они обо­драли меня и вас также. А теперь идите и принесите мне все их добро сюда, а семьи оставьте на голых скамьях.
И, сказав это, царь повернулся и пошел в палаты.
Стража двинулась за ним, а толпа начала расходиться.
Но, тут кто-то прокричал:
-  Царь велел забрать добро. Бежим же скорее...
 
 И люд рванул с места так, что, казалось, среди них не останется  никого  живого.
Царь аж обернулся на это, но, посмотрев, хитро прижмурил глаз и сказал:
-    Люду что, ему ничего не надо. Лишь бы сыт был, да одет. А боярам деньжат подавай и земель добавляй. Ишь, чего захотели, окаянные, - и, обращаясь к ближайшему стражу, сказал, - теперь, ты будешь у меня главным боярином, и возьми с собой кого-нибудь вместо тех, - и он снова повернулся и пошел дальше.
Страж сначала не понял, а когда дошло, то онемел от радости.
Затем, обернулся и крикнул:
-    Теперь  я - главный боярин, а бояр выберу сам.
 
Люди остановились и притихли. Наконец, он выбрал троих, затем еще двоих и хотел еще, но царь вдруг остановил и сказал:
-    Хватит и этих, денег в казне маловато.
-    Так будут, - уверенно произнес главный, - сейчас мигом обнесем дома и соберем.
-    Ну, коли так, то справно, - улыбнулся царь и продолжил путь.
-    За ним последовали уже новые бояре, на ходу одевая подобранные одежды казненных.
И никому не было дела до тех мертвых и живых тел,
пока не наступила ночь.
Лишь только тогда кто-то из того же люду прокрался
тихо на площадь и осмотрел их.
Живых уже не оказалось. Человек вздохнул и зашагал в ночь. А мертвые оставались там аж до утра.
Лишь поутру, когда солнце взошло, кто-то из бывших стражей вспомнил о них, да и то случайно, выглянув просто в окно.
-    Нада бы убрать их, а то негоже как то, - произнес он все в том же кругу царя.
-   Помолчь! - грозно выкрикнул на него тот. - Я эту площадь сделаю до конца красной от крови боярской и присяжной. Пущай лежат, сегодня дополним.., - и вновь его рука потянулась к зелью.
Спустя два дня на ней действительно появились тела еще, и из того же окна можно было наблюдать, как площадь от крови становилась ярко красной.
Наверное, не было бы этому конца, коли б не пошел дождь и не смыл ее оттуда.
Утром третьего дня тот же страж выглянул в окно и ужаснулся.
Тел не было, а площадь была черна.
-  О, Господи, - зашептал он и кинулся будить царя.
 
Тот долго не просыпался, но вконец открыл глаза, долго и мутно всмат­риваясь в не известного ему человека.
Потом, вдруг что-то вспомнив, произнес:
-    Зачем разбудил меня, Иахов. Оставь, все как есть, - и снова голова царя уткнулась в подушку.
-     Проснись, проснись же, - лепетал боярин, - тел нету, кто-то их унес.
-     Нy и что? - сонно вымолвил царь. - Это я приказал вчера сбросить их в реку ночью. Пусть плывут себе дальше.
-     Фу-у, - выдохнул будивший, - а я то думал, кто унес.
-     Кто ж унесет, окромя меня? - говорил все так же царь, сплевывая хрипом в сторону.
-     Фу, ты, нечисть какая, - выругался боярин, утирая вынесенную наружу харкоту и отступая в сторону.
 
Вот так и жили. Вроде бы и был царь, и вроде бы нет. Кто знает, как это объяснить?
А время шло, и отсчитывали свои минуты те же часы. Москва ждала. Она надеялась, что царь все же проснется и разберется во всем.
Люду нравился царь.
Он был справедлив, ибо наказал бояр и обидчика-лгуна.
И народ ждал, что придет час, когда царь выйдет из своих хором и скажет им что-то, а заодно, они сами снова увидят его.
Спал царь и спала его околота, спали и верные стражи, только три дня назад возведенные в бояре.
И кто знает, когда они проснутся, и когда спустятся снова на площадь.
Но, надежда не умирала. Она ждала и терпела все, что ниспадет на ее бедную голову.
Стояла и площадь, залитая алой кровью в отдельных низких местах, и стояла церквушка на бугру, величаво глядя своими куполами  вниз  на  нее.
Все это сливалось в общем потоке тепла и света, и как-то тихо  уходило  прочь.
И спустя время, уже не было видно крови, а также не блестели так ярко купола.
Наступала ночь, снова и снова обрекая людей на темно­ту.
Но они молчали и ждали вновь наступления утра.
Изо дня в день, из года в год - все это продолжалось, и оставалось лишь ждать, когда утро не наступит  уже никогда...
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Глава  17
 
Эмир сошел на берег по небольшому трапу, сброшенному с корабля на пристань и присоединился к встречавшим.
Дождь шел, не переставая. Разразилась гроза не на шутку. От раската ударяющего грома и блеска молний люди и лошади аж пригибались.
Эмиру тут же подогнали повозку с наспех сооруженным наметом, но он гордо отказался от этого и сел на предложенного коня.
Абдах был воином, а они никогда не ездили на повозках, разве что при тяжелом ранении.
Эмиру не доводилось ранее на ней лежать, и он втайне молился в душе, чтобы и не пришлось вовсе.
На душе было неспокойно. К тому же, лошадь немного храпела, неизвестно почему и подбивала копытами: то ли на нее воздействовала погода  и оглушающий грохот грома, то ли просто ей не нравился всадник, отказавшийся от ездовой повозки.
Но вот, спустя минут пять, она успокоилась или смирилась и пошла более спокойно.
До дворца было недалеко. Всего лишь каких-то метров пятьсот, если учесть, что идти надо было вокруг не очень высокой горы, выступающей с берега прямо в море.
-   Где-то там сверху и притаилось то, что мы называем смертью, - думал про себя Абдах, наспех перебрасываясь словами с  только  что присоединившимися  спутниками.
Их было двое. Одного он когда-то знал еще с детства и при встрече горячо пожал поданную им руку.
Имя его было когда-то известно, но сегодня оно почему-то вылетело из головы, и он никак не мог вспом­нить.
Но, помог случай, когда незнакомый всадник обратился к тому с просьбой отлучиться куда-то вглубь колонны, называя его по имени - Артуз-бей-сидхр.
Приставка гласила о его древнем   египетском роде, который перекочевал сюда около полутораста лет назад.
Абдах спокойно проводил уходившего всадника взглядом и, обратив­шись к Артузу, спросил:
-    Скажи, а как зовут твоего друга?
-    Азиз-хет-Бегдам, - ответил тот и продолжил, - но, он не мой друг. Он был другом Юсуф-паши.
-    Неужели? - удивился эмир. - Такой молодой?
-    Ну, и что? - пожал плечами Артуз. - Мы ведь тоже не очень старые.
-    Да, но, я все же думаю, что Юсуф-паша осторожнее.
-    А в чем дело? - обеспокоился тут же Артуз. - Ты что-то знаешь?
-     Да нет, это я так, просто вылетело случайно, - успокоил эмир.
-     Не-е-ет? Я тебя знаю. Ты так просто ничего не скажешь. Особенно  сейчас.
-      Да нет же, говорю тебе, - обозлился почему-то Абдах, - я его никогда не видел и не знал. Откуда могу судить о нем.
-      Ну, ладно, - поспешил успокоить его Артуз, - не знаешь, так не знаешь.
-      А что случилось с Юсуфом, что он так рано помер? - спросил  эмир.
-     Рано? - удивился тот. - Тебе бы так рано. Ты знаешь, сколько ему было лет?
-     Ну-у.., примерно догадываюсь, - заулыбался Абдах.
-   Вот, вот, догадываешься. А я знаю достоверно. Так, дай вспомнить... А? Родился он в год дикого кабана, а сейчас год ... поросенка. Тьфу-ты, он что целый век прожил? - сам того не подозревая, уди­вился Артуз.
Абдах засмеялся, но тут же, став серьезным, сказал:
-   Нет. Ты ошибается. Родился он, как и я, в год луны, ну а в остальном ты прав.
-   Так сколько же ему? - вновь собрался сосчитать на пальцах Артуз.
-   Не трудись, - оборвал его нелегкий труд эмир, - и так ясно, что много.
-   Да, - почему-то вздохнув, ответил друг.
-   Но вот, все же почему он умер? - не дал погрустить Абдах.
-    Да все от того же. Ты ведь знаешь, как он любил петь.
-    Петь? - удивился теперь эмир.
-     А ты не знал?
-      Нет, он никогда об этом не говорил. Ну и что.., что пел? - продолжал выяснять Абдах.
-      Так вот, начал петь, но голос его не возжелал как всегда появиться, и он прикоснулся к тому пагубному зелью, что понавезли  оттуда, - и Артуз указал куда-то поверх горы.
-      И что, умер от этого?
-      Нет, но когда начал пить, то поперхнулся и тут же умер. Наверное, зелье было крепким, и попало не туда, куда следует,  - спокойно отве­тил он.
-      Да-а, - задумчиво произнес Абдах, - интересно все это. Надо бы посмотреть на зелье.
-     Надо бы, - повторил Артуз, - только вот беда, исчезло оно куда-то.
-      Как? - удивился теперь Абдах.
-   Не знаю, - сокрушенно помотал головой друг, - утром было в графине, а к вечеру исчезло. Словно и не было вовсе.
-    Хм.., а что, много его было утром?
-    Да, нет, совсем мало. Но никто не выливал, я спрашивал, -  добавил Артуз.
-    Ладно, разберемся на месте, - решил закончить беседу эмир, увидев,что отъезжавший всадник возвращается вновь.
-    Как знаешь, - с неохотой отвечал ему Артуз, уступая немного места коню уезжавшего.
До самого дворца они ехали молча. Из разговора его сопровождавших Абдах узнал, что похороны паши уже состоялись, и оставалось только огласить народу о назначении нового правителя ханством.
-  Что ж, - думал эмир, - вот и подумаем, кого назначить. Ночь  впереди.
Лошадь недовольно заржала, завидев впереди ворота  во дворец.
"Наверное, eй понравилась эта поездка, - подумал тут же эмир, удивляясь своему выводу, - откуда я могу знать, что ей нравится, а что нет, а, впрочем, может это так и есть".
Они подъехали ближе, и уже в самих воротах лошадь снова заржала.
Но, на этот раз Абдаху показалось, что она довольна не тем, что пришла домой, а тем, что, наконец, с нее слезут.
-  Ну, что ж, - решил повеселевший немного эмир, - раз лошадь  хочет - зна­чит, так надо  и поступить.
 
И он мигом слез с коня. И вовремя. Стрела, пущенная неизвестно кем, угодила той же лошади в голову, и почти сломалась надвое, ударив­шись в ее упряжь.
Эмир пал на землю, и его тут же окружила охрана. Но, дальше продол­жения не последовало.
Абдах встал, отряхивая с себя куски прилипшей грязи, от чего руки его сильно загрязнились, и ему пришлось вытереть их об ту же, ря­дом стоящую лошадь, которая ни на шаг не отступила в сторону после столь неудачного выстрела.
"Вот, скотина, - подумал эмир, - и та понимает: что надо, а что нет".
Но вслух произнес:
-    Что-то мне не очень нравится, но посмотрим, что будет дальше.
Артуз сам не ожидал такого поворота событий, и, казалось, замер в своем седле. Зато, другой всадник живо поскакал вперед, пригибаясь к луке седла головой.
-    Куда это он? - удивленно спросил эмир у соскочившего с лошади Артуза.
-    Не знаю,- ответил тот и посмотрел назад.
 
Колонна не остановилась, а продолжала идти, и уже входила в ворота, когда вдруг передняя повозка неожиданно вздыбилась перед остальны­ми, и огненный шар взметнулся в небо.
Следом последовал еще взрыв  где-то в  средине, а затем они раздались в конце и снова впереди.
Разрывы были сильными, и одну из тянувших повозку лошадей разор­вало на куски, разбросав в стороны на ничего не понимающих людей ее внутренности.
Зазвучали одинокие выстрелы, а затем они же раздались залпами. Огонь велся по колонне откуда-то сверху и сбоку.
Абдаха и его давнего друга окружили их люди, и вместе они отступали  вглубь  дворца.
Огонь по колонне не прекращался.
-   Измена, измена, - кто-то кричал из колонны, указывая рукой куда-то в пространство.
Эмир посмотрел в ту сторону. Где-то наверху, со стороны выступавшей горы были видны яркие вспышки огня, и пули градом кружили вокруг.
Все залегли возле небольшого строения.
-    Что все это значит? - строго спросил эмир у рядом лежавшего Артуза.
Тот, не зная, что ответить, нервно покусывал ус и метался со стороны в сторону, как загнанный зверь.
-    Я не знаю, не знаю. Все это так неожиданно, - пробормотал  он  нако­нец.
-    Да, перестань елозить по земле, как змея, - закричал на него Абдах, - и успокойся. Что произошло после смерти Юсуфа? Кто-то хочет взять дворец?
-    Не знаю, - ответил Артуз, - но  после похорон я видел, как много разных людей расходятся по дворцу в разные стороны. И я еще подумал, кто они? Но я же тут не командую, и не мог спросить об этом у них, - с сожалением произнес  он.
-    Ладно, - оборвал его Абдах, - а почему мне об этом сразу не сказал?
-     Не знаю, я думал – возможно, это просто показалось. Так бывает иногда, когда хоронишь кого-то близкого по душе.
-     Да, - согласился, вздыхая, Абдах, - так бывает. Но, что же сейчас будем делать? На кого здесь можно положиться?
-     Я думаю, на тех, из колонны.
-  Их же совсем мало?- удивился эмир.
-  Других я не знаю. Юсуф последнее время удалился от дел и отдал все в руки Азизу...
-   Так это его люди?
-   Скорее всего, да.
-   Ты что, не уверен в этом?
-   Понимаешь. Был здесь еще один человек. Но он куда-то исчез после смерти Юсуфа. У него тоже были свои люди.
-    И кто же он?
-    Я не знаю, но думаю, что связан с поляками и литовцами. Потому, как видел его когда-то в кругу их послов.
-    Почему ты мне не написал обо всем этом? - укорил его Абдах, - я  бы прислал людей и приехал бы сам разобраться.
-    А кто бы отвез письмо. Людей у меня больше нет. Я сам по себе. Живу во дворце и все.
-     Вот так да, - удивился снова эмир, - и кому же в голову это пришло?
-     Да, все тому же Азизу. Он сказал, что нечего всем тут болтаться. Пускай лучше идут пашут и работают в поле. А во дворце есть кому и так помочь в случае чего.
-     Да тут пахнет полной изменой, - все ж сохраняя спокойствие, произнес эмир, - и как теперь мы будем отбивать дворец? Вдвоем с ними что ли? - указал он   на свою охрану. - Ладно, идем обратно к морю. В случае чего, укроемся пока на корабле.
-     Нельзя туда, - не согласился Артуз, - все простреливается сверху, а обойти по горе вряд ли удастся.
-    Пойдем, я знаю как, - ответил разгорячившийся эмир и, взмахнув рукой охране, потихоньку начал пробираться за ворота.
 
Стрельба не утихала. Колонна все еще сопротивлялась. Неизвестно кому она подчинялась, но огонь не прекращался.
-    Кто ними командует? - закричал на ухо Артузу эмир.
-    Мюрад-сидх.
-    Кто это?
-    Это один из моих дальних родственников.
-    Хорошо, найди его и ко мне. Быстро.
Артуз исчез в наступившей темноте, а эмир продолжал лежать на земле уже за воротами в окружении своей охраны.
-    Абу, - позвал он охранника.
-    Я здесь, эмир, - ответил и подполз ближе тот.
-    Слушай меня внимательно. Сейчас мы пройдем к морю, а ты останешься пока здесь. Переоденься во что-то подходящее и влейся в их ряды, а завтра, здесь же у этого места  мы  встретимся.
-    Я не осмелюсь возражать, эмир, но все ж хотел бы остаться  охранять.
-    Не думай об этом. Я сам позабочусь. Сейчас ты мне нужен здесь. Понял, что я сказал?
-    Да, господин.
-    И не называй меня так. Я ведь тебе друг, верно?
-    Да, - ответил тот и тихонько отполз в сторону.
Вскоре и он исчез в темноте.
-  Вот и снова остался один, - подумал про себя Абдах, и какая-то внут­ри иголка уколола его сердце. Почему-то было жаль, что за годы многолетнего труда на благо всех и вся - не приобрел себе верных друзей. Разве что Абу, да еще несколько человек из его ближайшего окружения. Но одними ними не заменишь себе все. Этого мало. Но все ж, эмир понимал и друтое, что не может их быть у человека больше, не­жели он сам их себе подбирает. А подобрать не так просто. Все разные и к каждому нужен свой ключик от его потайной двери души. Плохо, когда нет его у тебя. Тогда можно считать, что и друга нет. Так как, если ты его даже поймешь, то он тебя  -  все равно нет. Нельзя выбрасывать  на   ветер пустые слова. Они лишь умаляют нас самих и не дают жить так, как этого хочется душе...
Мысли его прервались, так как вернулся Артуз с каким-то черного цвета человеком.
-    Он что, сарацин? - прошептал удивленный эмир.
-     Да, а что? Он тоже из древнего рода и довольно богат, - ответил сконфуженный чем-то Артуз.
-     Я не о том. Просто никогда с ними не общался.
-     Да, ничего. Обычные люди, как и все. Разве что зубы у них получше и ростом случается повыше...
-     Ну ладно, давай его сюда...
Тот подозвал сарацина и представил эмиру. Завидя такого большого главу, тот пал ниц головой и лежал, ее не подымая.
-    Сейчас не до церемоний, - сурово произнес Абдах, - так что, можешь смотреть на меня.
Мюрат, словно боясь, что оторвут, начал медленно приподнимать  голову.
Сначала показались глаза, блестящие диким блеском и белые, как паруса корабля, зубы.
« Ну  и страшен же», - подумал про себя  эмир, но вслух сказал:
-    Я знаю, ты служид Юсуфу честно и добросовестно. Но его нет, и ты должен служить мне до назначения вашего нового правителя.
-    Слушаюсь, о, великий эмир, - и сарацин снова уложил голову на землю, хотя эмиру показалось, что он ее и не поднимал.
Сама ночь была светлее его облика, но почему-то эмиру он чем-то нравился.
Широкий и высокий лоб, открытое, почти преданное лицо, широкие скулы и дружелюбный взгляд.
Такой был когда-то у его Эдгара. Вспомнив о нем, Абдах снова вспомнил о раннем периоде возмужания.
"Ну, совсем как тогда", - подумал он, хотя и сознавал, что это совер­шенно не так.
Он стал взрослее, мудрее и опытнее других, а учитывая его новые способности к мышлению: и гораздо сильнее в умении соз­давать какие-то помехи другим.
Вот и сейчас он произнес:
-   Собирай своих людей и отходим к берегу. Все пойдете за мной. Оставь только человек пять, пусть пока продолжают стрелять, а потом, по сигналу снизу пусть спускаются сами.
В темноте все равно не разглядеть, где кто.
-    Слушаюсь, - снова повторил Мюрат и растворился в темноте наступающей ночи.
Наступила небольшая передышка в пальбе, но спустя минуту возобно­вилась  вновь.
Вскоре опять показалась голова Мюрата, и эмир понял,
что все готово к отходу.
Он приподнялся и в полусогнутом положении начал уводить их в сторону той небольшой горы.
За ним последовали и остальные.
Они куда-то опустились, а затем снова поднялись. Это повторилось  три­жды.
Вскоре, отряд оказался почти рядом от стрелявших. Можно было даже расслышать их голоса и окрики.
Артуз зашептал эмиру на ухо:
-   Может, возьмем их сейчас?
-   Нет, - так же тихо отвечал ему Абдах, - надо выяснить, что все это значит, а уже затем решать.
Тот снова пожал плечами, отступив в темноту.
Спустя еще минут пять, они уже подходили к берегу, удачно спустившись с той незадачливой крутизны по каким-то заросшим кустарниками местам и камням.
Эту дорогу эмир знал еще с детства, когда приходилось прятаться от слишком уж разбушевавшихся родителей по не прилежию в языках и естествах.
И теперь, спускаясь по ней, перед ним часто возникали картины детства, и по одному представали перед взором родители, ко­торых он до сих пор помнил и чтил в памяти.
Но вот впереди что-то блеснуло, и эмир понял, что то
бортовые огни судна.
"Молодец, Мюр. Сразу догадался в чем дело", - подумал Абдах, выска­кивая из кустов прямо на пристань.
За ним начали выходить и дру­гие.
Корабль молчал.
Его тишина казалась весьма подозрительной, и эмир уже было подумал - не изменой ли тут попахивает.
Но, нет. Вдруг, он резко ожил и спереди раздался шум и окрики:
-    Стой. Кто это. Будем стрелять.., - говорил кто-то.
Эмир знал, что на судне больше нет вооруженных людей. Ведь охрана  была здесь, с ним.
Но, почему-то подозревая Мюра в том, что тот иног­да тайком перевозит и это, сейчас усомнился в своих прежних суж­дениях. Так оно и было.
За неизвестным последовал голос эфенди, и эмир спокойно ответил:
-    Это я, Мюр. Готовься к отплытию и немедленно. Сo мной люди, но они не мои. Берем всех, кто ушел сверху.
-    Хорошо, - прокричал  откуда-то сверху его голос, и на
пристань опустился трап.
Все быстро поднялись на корабль, а эмир пока их сосчитал. Всего набралось тридцать шесть воинов, включая и его самого.
"Не много, - подумал Абдах, - но могло быть и хуже. И как это он сразу не подумал об этом. Если дали ему спокойно уйти из Стамбула, то значит, измена ждала здесь. Да. Жизнь живи, и все время смотри в оба".
 
Спустился с мостика Мюр и подошел к эмиру.
-   Что, нехорошо встречают? - хмуро пошутил он.
-   Да, нехорошо, но придется разобраться.
-   Как? - удивился эфенди. - С  этими? - и  он указал рукой на корабль.
-   Да, - кратко ответил Абдах и шагнул по трапу вверх.
 
Мюр, ничего не ответив, покрутил головой и также пошел следом. Он слишком хорошо знал эмира для того, чтобы задавать лишние вопросы.
К примеру, Мюр знал, что тот не станет дожидаться подхода других сил, а решит задачу самостоятельно, несмотря ни на что.
-    Упрям наш эмир и горд, - тихо прошептал про себя Мюр.
Но, почему-то это упрямство ему нравилось. Оно не было слишком заносчивым и намеренно выставленным напоказ. Оно свободно расхо­дилось повсюду, и все воспринимали это, как необходимое в той или иной ситуации, которых было у того же эмира хоть отбавляй.
Однажды, он даже вырвался из окружения пятерых всадников с копья­ми и ружьями, а это нелегко, ой, как нелегко для человека, не знав­шего ратного труда.
И сейчас Мюр снова переживал то волнение, которое охватило его тогда, после гибели султана.
Ему даже показалось, что время вернулось вспять, и это не ко­рабль, а просто его старый, побитый дождями, градом дом.
И, ступая следом за эмиром, эфенди в то же время сожалел о том, что когда-то оставил любимую им службу.
Но, как говорят, после битвы копьем не машут.
И эта боль где-то там затаилась в груди. Хотелось бы еще послужить на благо государству, но, увы, не хватило немного духа.
Это тоже сознавал Мюр и в душе клял себя часто и проклинал иногда вовсе.
«Какой же я трус, - говорил он тогда себе, - что не смог побороть то, чего раньше никогда не боялся».
Но, когда касался рукой искалеченной ноги и смотрел на себя в воду, ему становилось больно и неприятно за это старое.
И тогда, снова он говорил, успокаивая себя:
"Нет, все же я правильно сделал, поступив именно так".
Так и протекали его длинные, одинокие вечера в мыслях и сомнениях, и никогда он не мог прийти к заключительному решению, чтобы не возвращаться к этому вновь.
Он был уже не молод, примерно возраста эмира, но все же, чувствовал в себе силу и внутреннюю тяготу по прошлому.
"Может, сегодня, - вдруг, подумал он, - мне удастся решить это, и я, наконец, избавлюсь от гнетущего своего духа".
 
Этот вопрос завис в воздухе, пропитанном свежим морским прибоем и внезапно наступившей темнотой,
"А, может, я не решу его и до конца жизни?" - тут же засомневался он, протискиваясь вслед за эмиром в свою капитанскую обитель.
 
Эмир сел на стул, как того требовал его сан и занимаемая долж­ность. Мюр стоял, облокотившись об выступающий поперечник двери на входе.
-   Что-то здесь мутновато, - вымолвил Абдах, глядя Мюру прямо в глаза.
Тот даже испугался: уж не подозревают ли его в содеянном. Но тот же эмир успокоил его, видимо заметив в лице какую-то перемену.
-    Успокойся, это я не о тебе, а о другом, - тихо промолвил он, сходи-ка лучше, найди Артуза.
-    Кто это? - удивился Мюр.
-    Ах, ты же его не знаешь. Ну, тогда ладно, я сам его разыщу.
-    Нет, нет, - почти закричал Мюр, - будь здесь, я сейчас мигом, - и он исчез за дверью.
Спустя минут пять, он вернулся и привел с собой того, кого было нужно.
Абдах улыбнулся и сказал:
-   Все же службы ты не забыл.
-   Да куда тут ее забыть. Везде одно и то же, - как-то неохотно согласился он, понимая для себя, что эмир как бы делает ему приглашение вернуться вновь.
-    Да, не бойся, не буду просить о возврате, - сказал, так же усмехаясь в небольшие усы, эмир.
-    Просить, просить? – вскричал, было, Мюр и чуть не кинулся в ноги ему, но тот вовремя его остановил.
-    Не надо, это не к месту. А слово я произнес потому, что не нашел другого, - довольно просто объяснил Абдах.
 
Но, Мюр понимал, что где-то за этим "просто", скрывается и серьезная  просьба.
По крайней мере, ему хотелось верить в это, и вот, наконец-то, он понял, чего ему не хватало.
"О, Аллах, - прошептал он тихо, пока эмир с незнакомцем о чем-то бе­седовали.
Ведь именно этого ему и не доставало. Простой обыкновенной чело­веческой просьбы. Не мольбы. Нет. Это другое. А просто так. Попросить и все.
Но, мог ли эмир сделать подобное?
На это сейчас Мюр ответить не мог.
К тому же, сейчас тот был занят другим человеком.
И Мюру оставалось только ждать. Ждать и надеяться на то время, ког­да это случится, где угодно.
 
Но, дождется ли он, и нужна ли эта просьба действительно от эмира?
На это тоже пока не было ответа.
"Время покажет, - успокоил он сам себя, - а пока подойдем и узнаем, в чем собственно дело".
И он прислушался к их разговору.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Глава   18
 
Разговор шел тихо и непринужденно. Эмир все время почему-то расспрашивал своего знакомого о каком-то неизвестном Мюру человеке.
Наконец, во все это вмешался и он сам, когда неожиданно тот же эмир задал ему вопрос:
-   Скажи, Мюр, что здесь было после того, как мы покинули судно. Только честно.
Эфенди сначала стушевался, ибо понимал, как тяжело ему придется заплатить за свою прямоту, но все же ответил:
-   Мы продали партию оружия каким-то людям.
-   И ими возглавлял всадник, тебе неизвестный, - добавил тут же Абдах.
-    Да, - согласился Мюр, - а откуда вы об этом знаете?.. - и на полу­речи осекся, понимая, что звучит это довольно глупо.
-    Я не знаю, я догадываюсь, - поправил его Абдах, - а теперь, ответь на другое: кто были эти люди и как они выглядели?
Мюр почему-то снова стушевался, но все же, набрав силу, выдохнул:
-    Это были наши враги: шляхтичи и князья.
-    А русских с ними не было? - продолжал спрашивать эмир, ничуть не смущаясь поведению Мюра.
-    Нет, не заметил. О, прости меня, великий эмир, - тут же взмолился он, - не ведал, что творю. Я думал, что это, как всегда, контрабанда. Мало ли кто пользуется моими услугами.
-    А как попало на борт оружие? Точнее, где ты его берешь?
 
Мюр снова замялся, ибо, раскрывая секрет, он лишался возможности зарабатывать деньги, а это хоть и не сильно его волновало, но все же было неприятно, так как они пока могли доставить ему удоволь­ствие.
 Но все ж, сам не зная почему, Мюр, собравшись с силами, снова выдохнул:
-   Я беру его у тех же русских.
-   Как? - удивились оба сразу: Абдах и Артуз, и далее эмир продолжил. - Они что, сами против себя воюют?
-    Я не знаю, - скромно признался Мюр, - но, это длится уже давно, почти с того момента, когда ты, эмир, занял  свой пост. У них там тоже что-то такое произошло по известным мне каналам, и торговля эта у нас идет бойко, да и выгодно это нам обоим. Я им деньги, товар и прочую кутерьму, а они оружие, злато, драгоценности и дру­гое.
-    А в это  «другое» не входит что-то такое, которое должно принадлежать нам всем? - сурово спросил эмир.
 
Мюр снова повесил голову. Ему было стыдно за самого себя и за то, что он предал интересы своей страны.
А то, что сейчас это обстояло именно так - уже никто не сомневался.
-   Да, - тихо произнес он, после довольно утомительного молчания.
-   Значит, ты торговал рудой или той черной глиной, как они называют, не взирая на мои запреты? - снова посуровел голос  эмира.
-    Да, - согласился Мюр, и голова его опустилась еще ниже.
-    Значит, те же дамасцы и те прохиндеи пользовались тем, чем мог я воспользоваться в любое время? - почему-то рассердился Абдах, встав со стула и заходив по комнате, - значит, они все эти годы, зная секрет приготовления стали, ковали против меня свои сабли и копья, а я ломал супротив них же свой ятаган? Так ли это, Мюр?..
Тот упал на колени и возвел руки к небу.
-    О, эмир, пощади меня и не дай умереть сейчас. Дай искупить свою вину смертью в честном бою. Верь, не с умыслом я это делал. Золото затмило мне глаза и деньги. Ты ведь знаешь, у меня нет никого, и я просто транжирил все на разные утешения.
-    Ты купался в моей крови и крови таких же, как мы. Это ты нас всех предавал, - разгневанно говорил Абдах, но почему-то рука его не тянулась, как прежде, к тому же ятагану, и вскоре, он более-менее успокоился и сел на стул.
Мюр, стоя на коленях, жалобно проливал слезу.
Не понятно было его бормотание, но все же, Абдах выловил пару слов, из которых стало понятно, что он виновен и заслуживает смерти.
-   Встань, - сурово, но уже не так жестоко сказал эмир, - и успокойся. Сейчас нет до того уже дела. Что было, то прошло. Жаль, что я раньше об этом не подумал, хотя и мог предполагать. Но, твоя прежняя преданность мешала этому. Я думал, что могу положиться на таких, как ты, и они не совершат глупости.
Мюр на этот раз смолчал. Ему в который раз стало стыдно, и он стоял, не поднимая глаз.
-   Наказание будет сурово и жестоко, - проронил эмир, снова поднимаясь со стула, - ты покинешь свой промысел и вновь займешься службой. В противном случае, я тебе не прощу этого, просто как старому товарищу.
-    О, эмир, эмир Абдах, - вскричал Мюр, снова валясь на колени, - я покрою кровью свою вину. Не бойся больше доверять  мне. Я все отдам, даже свою жизнь за это...
-   Ни того, ни другого мне не надо, - спокойно произнес Абдах, - встань с колен и займись своим делом. Все остается в силе, пока мы не вернемся домой, к родным берегам.
-   Слушаюсь, эмир. И, будь я проклят, если не смогу оправдать оказанного мне доверия, - уже более здраво ответил Мюр и, покло­нившись, прижимая руку к сердцу, направился к выходу.
-   Постой, - остановил  эмир, - мы еще до конца не договорили.
-   Хорошо, - повернулся тот опять и стал на свое прежнее место.
-   Итак, - продолжил Абдах, снова усаживаясь на стул, -русские продали тебе оружие. И сколько его было?
-   Сейчас сосчитаю, - и он бросился к сундуку, на котором как раз сидел Артуз, - извини, - произнес Мюр, отстраняя его в сторону и открывая крышку сундука.
При виде довольно большого количества золотых монет, драго­ценностей и просто камней у эмира потускнело в глазах.
Это лиш­ний раз доказывало, сколько было перевезено той же руды, оружия, и все супротив него.
Но, он быстро овладел собой и не проронил ни слова.
 
Мюр видимо догадался об этом и, взяв в руки какую-то небольшую книгу, закрыл крышку снова.
-    Это принадлежит государству, - сурово молвил эмир,
указывая на сундук, - и первым твоим заданием на вновь назначенном посту - будет покупка на эти деньги той же руды и оружия. Ровно столько, сколько продал ты за все эти годы, - и взяв у него из рук книжку, добавил, - а это будет доказательством.
 
Теперь Мюр понял всю опасность предложенной ему службы, но все же смолчал. Ему не впервой приходилось выкручиваться из подобных ситуаций.
Поэтому, он уже знал, что справится с этим, но это не помешало ему немного поклянчить, как прежде.
-   Смилуйся, о, великий эмир, откуда у меня такие деньги и где я возьму остальное, ведь большую часть я прокутил в разных странах.
-   Вот там и соберешь все обратно, а пока - на, считай, сколько там всего, - и он бросил книгу ему в руки.
 
Эфенди несколько минут молчал, но затем достаточно уверенно произ­нес:
-   Двести пятьдесят пять штук ружей и сколько же к ним припасов, если считать на каждое из них по двадцать штук.
-   Неплохая партия, - ответил эмир, в уме что-то подсчитывая, - значит, всего пять тысяч сто патронов, а значит, соответственно выстрелов. В общем так, Мюp. Теперь ты снова займешься этим.
Тот недоуменно посмотрел на эмира. На что последний улыбнулся и сказал:
-   Нет, не продажей, а подсчетом. Ты ведь хорошо умеешь считать, не правда ли? - и он показал рукой на сундук.
-   Но, как я..? - начал было покрасневший до ушей Мюр.
-   Очень просто, - спокойно отвечал эмир, - ты возьмешь с собой тех торговцев, которые с нами приехали сюда, и, как я понимаю, занимались тем же, что и ты...
 
При этих словах Мюр покраснел еще больше, и его лицо стало густо багровым.
-   Вижу, что это правда, - указал снова ему эмир и задал тот же вопрос. - Так сколько же  всего вы продали оружия?
-   Я не знаю, - неуверенно ответил Мюр, - я ведь за ними не смотрел.
-   Вот пойди и узнай, и не вздумай о чем-либо взболтнуть. Сделай это хитро: как ты умеешь.
-    Хорошо, - возбужденно ответил тот  и  почти бегом   бросился  из  своего помещения.
-   И не забудь, что время у тебя мало, - и эмир перевернул рядом стоящие песочные часы, которые отсчитывали всего лишь пять минут.
Спустя секунду, тот исчез из комнаты.
 
Абдах снова уселся на стул и ударился в свои размышления.
Итак, было ясно, что кто-то тайно из той же России переправлял оружие сюда, а здесь им вооружались те же поляки, литовцы, разные бандиты, пираты и многие, многие другие.
Но, как, в таком случае, они избегали своих таможенных проверок. Это эмиру не укладывалось в голове.
Значит, дело было поставлено на довольно хорошую основу, и та же таможня была в нем.
Значит, кто-то лихо управляя государ­ством, не досчитывался в казне уймы денег, а значит, и проигрывал войны.
Вот за чем кроется вся просьба московского царя. У него нет сил и денег на борьбу с его же врагами.
Ну что ж, он поможет ему, но не просто так, а за ту же руду и оружие. Это будет первый их договор о какой-то помощи друг другу.
Решив, что это дело вполне возможно решить уже сейчас, эмир при­шел к выводу о том, что надо немедленно навести здесь порядок и установить нормальную власть империи или ее сутенита-ханства.
А это значит, что в ближайшие два-три дня он должен захватить дворец и наказать виновных.
Но, нет. Два-три дня - это много. Не стоит долго затягивать визит. Ему ведь предстоит еще встретиться с русским царем или его посланником, и пересечь море обратно для того, чтобы успеть на торжество, а заодно уничтожить своих внутренних врагов.
Поэтому, надо это  сделать уже сегодня или  начинать уже сейчас...
Тут его мысли прервались, так как внутрь забежал запыхавшийся Мюр.
-   Сволочи, - выругался он, - часть из них сбежала, но все ж, я узнал, сколько они продали.
-    И сколько? - спокойно спросил его Абдах, как будто ничего  и  не  случилось.
-    Около сорока пяти ружей и двадцати трех пистолетов с теми же припасами.
-    Что значит,  «около»? - сурово спросил эмир. - Я же говорил узнать точно.
-     Но.., - начал оправдываться Мюр.
-     Нечего тут стоять. Иди и узнай все.
-     Слушаюсь, - ответил эфенди и мигом выскочил из помещения.
 
Но, довольно быстро вернулся и, как говорят, с пустыми руками. Эмир это сразу понял, лишь узрев его кислое лицо.
Он засмеялся и похло­пал Мюра по плечу за усердие.
-   Ладно, сядь, отдохни и успокойся. Это и так было ясно, что они убегут. Тем более, что я здесь. Они ведь видели меня, правда?
Мюр кивнул головой.
-    Так вот. Решаем так. Сейчас ты, Мюр, и часть затаившихся в трюме торговцев...
От этих слов у эфенди глаза полезли на лоб, и он хотел уже было убежать снова, но тот же эмир его сдержал:
-   Сиди и слушай. Итак, с частью торговцев в полном вооружении атакуете дворец и будете его осаждать до тех пор, пока у них не закончатся все патроны, которые вы все совместно продали. Я думаю, считать умеют все. Смотрите не ошибитесь и не берегите свои, иначе они поймут, чего вы добиваетесь. Пальба должна быть ужасной от своей
частоты. Но смотрите, не перепутайте свои выстрелы и их. Поэтому, себе возьмите аркебузы. Да, да. Те, которые они не захотели брать и которые лежат там же, где и торговцы спрятались. И по две штуки каждый. Кроме этого вооружитесь бомбами и частью   уже приготовлен­ных для вас стрел. В общем, атака должна быть внезапной и одновременно досаждающей. Смотрите, не вынудьте   противника покинуть дво­рец, пока я туда не прибуду с остальными, - усмехнулся под конец Абдах.
-   А как я узнаю, что это вы, - переходя на вы, уточнил Мюр.
-   Увидишь синее знамя – значит, это я, - на полном серьезе отвечал эмир.
-    Когда выступать? - сразу уточнил Мюр.
-    Сейчас же. Ты помнишь ту дорогу, которую тебе показывал старый достопочтенный отец?
-   Да, кажется, помню.
-   Вот по ней и пойдешь. Только смотри, не напорись на их заставу сверху.
-    Я знаю, - сухо ответил эфенди, уже готовый приступить к первому своему сражению после столь долгого в его жизни перерыва.
-    Но, не торопись начинать, - предупредил снова эмир, -действуй с первым лучом солнца, то есть рано на рассвете. Сейчас полночь и даже чуть-чуть больше. Пока доберетесь, будет три, если учитывать неповоротливость торговцев, а в четыре - уже почти светло. Поэтому, начинай
где-то в половине четвертого.
-    А как я узнаю время? - удивленно спросил Мюр.
-    Во дворце есть часы, они бьют. Знаешь, как это звучит?
-    Нет, - помотал головой тот.
-    Примерно так, как болит голова от зелья, выпитого вчера, а точнее, так отдается вот здесь, - и он указал ему на голову в части виска.
-   А откуда вы знаете? - так же на "вы" продолжал спрашивать  Мюр.
-    Знаю, - скромно признался Абдах и почему-то коснулся головы, - и знаю, как это звучит. Так что, ты время не прозеваешь. Удар должен быть со стороны равнины, а не с моря. Пусть думают, что это их предали литовцы и поляки, - продолжал напутствовать эмир, - и  последнее, не забудь, мое слово верное, я никогда от него не отказываюсь.
-    Я знаю, - твердо и убежденно ответил эфенди.
-   Тогда, Аллах пусть тебя оберегает. И не забудь, сейчас от тебя зависит жизнь султанского сына. Ты ведь помнишь это, правда?
-   Да, я помню, как сейчас.
-   Вот и хорошо. Ступай... Да, чуть не забыл. Нe забудь сказать торговцам, что я прощу им это, если они выполнят до конца эту задачу, и не буду их преследовать, а сделаю обыкновенными людьми того же рода занятия.
-   Спасибо, - поблагодарил эфенди и вышел из комнаты.
-  Теперь я знаю, почему эмира называют не человеком, а почти про­роком, - обратился к Абдаху его старый друг детства Артуз, сидевший  все это время тихо и не вмешиваясь.
-    Почему? - спросил удивленно эмир.
-    Потому, что ему известно даже самое сокровенное, - очень просто и очень точно ответил он, даже не подозревая, как прав и близок к самой истине.
-    Но, это не так, - возразил Абдах, - я всего лишь человек, пытающийся добросовестно исполнять порученное мне дело, и я вовсе не пророк. Я тоже часто ошибаюсь, но все же, кое в чем признаюсь. Действительно, есть что-то такое, чего мы пока не можем понять, ибо не знаем, как оно в нас самих образуется. Настанет время, а оно точно будет, я знаю это, и я уверен, что мы позабудем это слово, и каждый из нас будет способен на это. Но, как долго это же будет продолжаться, я не знаю, - честно признался эмир, - но думаю, что очень долго, слишком много пролито крови невинной, и еще много ее утечет.
-   А, что, это к этому относится?- удивился Артуз.
-   Нет, оно относится к другому. Оно относится к нашему сознанию, нашей совести и вероисповеданию. Оно так же относится к нашему теперешнему положению. В общем, пока это тебе не понять, - удрученно ответил эмир.
-   А почему?
-   Не знаю, я не могу ответить даже на это, - так же удрученно произнес Абдах.
-  Что, какая-то тайна, -  чуть-чуть завистливо спросил старый друг.
-    Да  нет никакой тайны, - сокровенно открыл душу  эмир, - есть только мы с тобой, да еще вот это, - и он обвел руками комнату, - и с этим мы идем в люди.
-    Как так? - не понял его Артуз.
-    Вот видишь, я же говорил, что ты не поймешь, - снова удручился почему-то он.
-    Что, я такой глупый? - усомнился тот в своем уме.
-    Дело вовсе не в глупости. Дело в каких-то, я бы сказал, наспех приобретенных знаниях от других  и от себя лично. Только не книжных или каких-то им подобных, а тех, которых мы именуем самой жизнью. Сама жизнь человека и есть то или иное ее знание. Надеюсь, тебе это понятно?
-    Да, это я понял.
-    Так вот. Эта жизнь, как и жизнь многих других, складывается в одну и получается много жизней.
-    Да, это понятно, - повторил Артуз.
-    Не торопи, - почти грубо оборвал его Абдах, - дай самому понять, что я хочу сказать. И не удивляйся этому. Возможно, когда-нибудь ты тоже задумаешься над всем этим... Так вот. Таких жизней получается много. И именно из этого "много" мы берем себе новые знания, как бы укладывая в голове прежнее и обретая одновременно новое. Ну, как ткацкая машина: берет нити, образует узелки, а получается  ткань. И уже из нее люди делают, что хотят. То ли одежду напоказ, то ли просто материю какую, то ли продают, то ли оставляют у себя дома. Вот, так же и мы сами. Хотим - выставляем себя напоказ, а хотим -  нет;  хотим, как Мюр, что-то продаем, совсем не думая об этом; а хотим -  служим государству, как ты и я.
 Артуз сидел и смотрел на него с нескрываемым любопытством.
-   А ты философ, - подметил он, слегка прищурившись.
-   Нет, - почему-то вздохнул эмир, - до философа надо еще идти и идти. Он ведь не собирает знания, как мы по крупицам. Он пользуется  ними и выдает совершенно новое. Вот, кто такой философ. А я просто человек, кое в чем способный и немного по-своему умен.
-   Да, все это интересно, - перевел почему-то сразу на другое Артуз, - но, что будем делать мы сейчас?
Абдах сначала не понял вопроса и подумал, что тот просто над ним смеется, но, завидя простодушные глаза друга, спокойно ответил:
-   А что, сейчас. Сейчас будем ждать до утра, сходи и распорядись, чтобы люди были наготове, и вели подготовить судно к отплытию.
-  А кто его поведет, Мюр ведь ушел?
-  Я, - твердо, со знанием дела отвечал эмир.
-  Но, ты ведь не капитан и не моряк даже, - засомневался Артуз.
-  Не волнуйся, мне хватило того, что я наблюдал за Мюром.
-  И все?
-  Да, умному человеку этого вполне хватит, а практика лишь подтвердит его уверенность.
Артуз сначала постоял с минуту, видимо сомневаясь в его словах, но затем, все же вышел, не проронив больше ни слова.
 
 
 
Глава  19
 
Время шло быстро, и не успел эмир поразмыслить, как вернулся посланный Артуз и сказал, что все готово, а часть недавно вернувшихся  торговцев, ждет указаний.
-   Указаний не будет. Пусть ждут своего часа, - сурово возвестил эмир, полагая, что время для их оправдания еще не настало.
Они вместе вышли на палубу, и эмир отправился к капитанскому мостику.
Часть экипажа, оставленного Мюром, с интересом наблюдала  за  действиями   новоявленного капитана.
-    Поднять якорь, - закричал тот сильно, и небольшой ветер донес его слова аж до берега, - ставь паруса.
Команда бросилась выполнять указание, несмотря на то, что эмир забыл указать некоторые дополнительные детали и поднять  трап.
Но, хорошо обученные моряки и так знали, что им надо делать. Им лишь требовался тот, кто просто подаст команду и развернет судно в обратную сторону.
После очередной выполненной ими команды, судно начало свободно отходить от причала.
Эмир покрутил штурвал влево, и корма сразу начала забирать напра­во, в то время как нос оставался почти на месте.
-     Рано еще, - кто-то закричал из моряков, завидя что корабль начал разворачиваться, но эмир уже понял свою ошибку, и убрал руль обратно.
Судно снова выровнялось и отошло уже дальше.
-   Теперь можно, -  закричал тот же голос, и эмир опять проделал  то же самое.
 
Нос сразу ушел влево, а корма, к удивлению, осталась на месте.
"Там, видимо, было слишком близко к берегу, и мы чуть было не поса­дили на мель судно", - подумал тут же Абдах, чувствуя, как его лицо и спину обдало жаром.
Но, слава Аллаху, все закончилось благополучно, и они тихо удалялись от берега.
- Куда же плыть? - подумал, было, эмир, всматриваясь в темноту, но тут подбежал кто-то из моряков и, обратившись по-морскому, сказал:
-   Слушайте, капитан. Надо потушить бортовые огни и отойти дальше от берега. В этих местах много подводных камней и отмельных мест.
-   А зачем тушить огни? - не понял вначале Абдах, соглашаясь  внутри  со вторым.
-   Чтобы с берега не видно было, - так же невозмутимо отвечал  моряк.
-    А как другие? Не пойдут ли нам навстречу, и не столкнемся  ли  мы?
-    Нет, - также уверенно произнес тот, - в такое время в море не ходят. А кто дрейфует, как мы сейчас, то зажигает огни, и мы их обязательно увидим.
-   А если найдутся все же такие, сходные нам? - донимал того эмир.
-   В таком случае, надо кричать: свистать всех наверх.
-   А, что это значит? - удивился Абдах.
-   Это значит, что вся команда должна занять свои места и приготовиться к абордажу.
-    Это еще что?
-   А это значит, - спокойно отвечал ему моряк, - внимательно смотреть в темноту и пытаться поймать того, кто хочет принести нам беду, то есть взять его в плен, цепляясь за его борта крюками или чем-то еще, а заодно, шестами и палками, чтоб не навредить себе.
-   А-а, - дошло до эмира, - это все равно, что привязать к себе лошадь другого и вести за собой.
-   Не совсем так, - почему-то поколебался моряк, - но очень близко.
-    Ну, хорошо, - согласился Абдах, - я вижу, ты много знаешь. Поэтому, берись за штурвал и веди судно.
-   А куда мы пойдем? - удивился тот такому повороту событий.
-    Обойдем берег справа,- уверенно произнес эмир, вспоминая одному ему известные там тропы.
-    Но, там камни, - возразил тут же моряк, принимаясь за штурвал.
-    Ничего, подойдем поближе, и ты бросишь якорь, а   мы  с частью моих людей уйдем вплавь.
-    А другие как? - снова спросил моряк.
-    Сверху над собой, а лучше на тех же плотах из корзин.
-    Вот здорово, - почему-то удивился выдумке эмира моряк, - а мы и не знали раньше, как переправлять груз в таких вот местах, а оказывается очень просто.
-    Да, просто, - согласился Абдах, - только, если не очень нагружать их, а то они затонут.
-    Ничего, все же лучше, чем на лошадях. Никогда не знаешь, что она вытворит в воде. Однажды, утащила в море одного торговца, так и не успевшего выпутаться из, окутавших его ноги, поводьев.
-   А что, лошади, действительно, плавают? - удивился теперь уже Абдах.
-   А вы не знали, капитан? - также по-морскому говорил управляющий  судном.
-   Нет. Я слышал об этом, но ни разу не приходилось.
-    О-о, - протянул тот, - это очень интересно. Такое ощущение, будто под тобой водяной вихрь, хотя и опасно очень.
-    А почему?
-    Потому, что можно попасть под ее копыта, если свалиться в воду, а  тогда  смерть.
-     А почему упасть. Что, удержаться нельзя?
-     Можно, но очень трудно. Лошадь вся ходит ходуном, и кажется все время, что она тонет, но на самом деле плывет. В основном, пугаются от этого и убегают. Так же случилось и с тем торговцем.
-    Да, это интересно, - сухо произнес эмир, - и много лошадей у вас на судне?
-   Сейчас нет. Мы их продали.
-    Вот.., - выругался про себя только ему известными словами эмир, в душе проклиная того же Мюра, но делать нечего и приходилось мириться с тем, что есть.
-    До берега осталось чуть больше полумили, - сказал моряк, на секунду отрываясь от штурвала и унося взгляд в сторону эмира.
-    Ближе можно?- спросил тот.
-    Да, но немного. Я думаю, все же метров пятьсот вам придется плыть. Но, там много отмелей. Мы часто купались, поэтому большую часть вы пройдете пешком.
 
-  Хорошо, хоть так, - проронил эмир, понимая, что это будет сделать довольно тяжело, так как часть его охраны вовсе не умела плавать. Надо было что-то придумать.
И тут снова на помощь пришел молодой моряк.
-  Я знаю, что вам нужно. У нас на судне есть небольшая лодка. Правда, она дырявая, но ее можно быстро починить.
-   До двух часов управимся? - спросил быстро Абдах.
-   Я думаю, да. Правда, нужен небольшой огонь.
-    Это можно, но где его развести?
-    В трюме, специально для этого, есть место, - отвечал все тот же моряк, - и там вполне спокойно можно все сделать.
-    Хорошо, я постою здесь пока, а ты сбегай и сообщи об этом моему помощнику Артуз-беку, и ему объясни, что нужно сделать.
-    Слушаюсь, - радостно воскликнул тот и бросился выполнять.
-    Совсем  молодой, - подумал про себя Абдах, - но, уже кое-что понимает. Надо бы о нем позаботиться по приезду. Только вот дела, не забыть бы. А впрочем, что это я? Отдам ему корабль. Мюру он все равно не нужен. Пусть командует, а заодно и обучает других. Открою школу морс­кую на этом судне. Пускай обучаются другие. В будущем может пригодиться...
 
На мостик снова выбежал молодой моряк и доложил о том, что все сде­лано.
-   Молодец, - похвалил его эмир, уступая место у штурвала, -а теперь, давай, подводи судно ближе к берегу.
-   Я сказал одному моряку, чтобы он с носа следил и освещал  фонарем  путь. Когда покажутся камни, он крикнет.
-   А с берега нас не видно?- забеспокоился эмир.
-   Нет, берег далеко, да и скалы не дают увидеть огня, а если кто и смотрит, то подумает, что загорелся бакенный фонарь.
-    Это еще что? - снова спросил Абдах.
-    Возле берегов, у самых опасных мест, обычно ставят фонари, чтобы  идущим к берегу кораблям было видно, где опасность. Но, чайки часто разбивают их стекла, думая, что это маленькое солнце, и они тухнут.
-    А кто их зажигает?
-    Они горят почти все время. И только иногда, один человек с берега проверяет их и добавляет масло, и меняет трут. Его так и зовут - бакенщик.
-    А он не опасен, как враг?
-    Нет. У нас моряков таких правил нет. Этим пользуются все: и пираты, и мы, и другие. Поэтому, он сам по себе, и его никто не трогает.
-    Но, он все же человек и чей-то подданный?
-    Нет, он никому не подчиняется. Моряки дают ему хлеб, рыбу, одежду, иногда заходя в его хижину. А живет он там, на берегу у высокой скалы, - и моряк махнул в темноту рукой, - да, и не нужен он вовсе никому, так как стар, без семьи и к тому же глух.
-    Интересно все это, и очень даже забавно, - произнес в ответ эмир, - на земле империи живет человек, никому не подчиненный и делает добро людям.
 
Моряк промолчал, понимая, что это размышления более высокого  уровня.
И это снова понравилось Абдаху. Ему искренне нравился этот мо­лодой, еще не окрепший человек, и он хотел ему ответить тем же.
-  А сколько тебе лет? - неожиданно спросил он у юноши.
-  Двадцать один, - ответил тот, немного смущаясь, - а зачем вам  знать?
-   Да, это я так, интересно знать, как такой молодой может во многом разбираться. Иногда, людям требуется очень долго, чтобы познать все это.
-    А я схватываю, как чайка на лету, - отвечал молодой человек, - что говорят старшие, обдумываю сам и прикидываю: могу ли я это сделать, а потом беру и делаю.
"Совсем, как я", - подумал было Абдах, но вслух произнес:
-    И  много же ты послушал?
-    Нет, - честно признался моряк, - мало, но хотелось бы больше.
-   Я тоже так думаю, - ответил эмир и направился к спуску с мостика, - пойду, посмотрю, что там делают.
 
Моряк ничего не ответил, и это снова понравилось Абдаху. "Не болтун, а человек дела - вот главное его достоинство".
И с этой мыслью он спустился на палубу, а затем пролез в трюм.
Повсюду кипела работа. Кто разливал смолу и подносил к здесь же находившейся лодке, кто шпаклевал, затыкая дыры чем-то подобным соломе, обмакивая ее в смоле, а кто просто чинил ее древние и ветхие стороны.
У Абдаха закралось даже сомнение: а выдержит ли она, эта худенькая лодченка, вес нескольких человек с их ружьями и дру­гим.
Но, осмотрев, как следует, ее с разных сторон и попробовав за­чем-то руками, он все же убедился в ее надежности, и спокойно наблюдал за ремонтом со стороны.
Подошел Артуз и, как бы извиняясь, произнес:
-   Извини, Абдах, я не знал, что потребуется целое войско для того, чтобы разрешить все это, - и он указал рукой на копошащихся в трюме людей.
-   Ничего, это всем в пользу. Пусть учатся, может кто-то сможет сам строить корабли.
-   Да, это верно, - согласился Артуз, снова уходя в сторону
и подсказывая кому-то, как надо шпаклевать дыры.
-   Смотри-ка, он и сам уже чему-то научился, - подумал эмир, наблюдая за своим другом.
 
Вот так и учатся все, чему бы то ни было. Когда в беде, когда в каком-то общем порыве, иногда в злобе, но лучше всего это получи­лось бы в людском счастье. Но, как вызвать его к людям, пока было неизвестно.
 
Спустя еще время, работы подошли к концу. Огонь загасили и только чуть-чуть осталось разогретой смолы.
-  Залейте ею бока лодченки, - сказал Абдах, подошедший ближе и просматривающий работу подчиненных, - все же, меньше течь будет сквозь эти дыры, - и он указал пальцем на целую горсть махоньких дырок с бортов лодки.
Люди выполнили его указания, и дыр стало поменьше. Тогда он приказал добавить еще немного смолы, но, увидев, что огонь уже потушен, махнул рукой и сказал:
-    Ладно, оставьте, времени мало, да и огня уже нет. Сойдет на время нашего перехода, но дальше надо полностью ее обдать смолой. Тогда она   станет крепче, и не будет так светиться. Давайте, потихоньку поднимайте ее наружу, - и он вышел из трюма.
Для подъема был специально придуманный механизм в   виде веревок и небольших соединений, что давало возможность, натягивая те же веревки и отступая в сторону, поднимать какой-либо груз наверх.
Для этого так же разбиралась часть самой палубы. И именно из-за этого здесь никогда не применяли гвоздей. Доски ходили свободно, но достаточно плотно прилегали друг к другу, и это создавало видимость, что они закреплены.
На самом же деле это было вовсе не так.
Как и всегда, часть палубы разобрали, и лодка появилась вровень с ней.
Затем, освободившиеся снизу  быстро собрали все обратно и лодку пос­тавили на палубу, оставив лишь небольшую щель для входа в трюм, которая прикрывалась специальным люком, сделанным из тех же досок, перевязанных тонкими прутьями деревьев.
А время все шло и поджимало. Абдах, с тревогой посматривая на берег и подумывая о том, чтобы Мюр не напоролся на засаду и не открыл его замысел ранее указанного срока, молча смотрел в темноту.
Пока все было тихо.
-   Так, сейчас всем вооружиться и приготовиться к отплытию, - обратился он к своим людям, - кто не умеет плавать - выходи ко мне.
Вышло восемь человек.
-   Кто плохо плавает, - уточнил Абдах.
Вышли еще два и стали рядом.
-   Вот и хорошо, - сказал эмир, обходя строй людей. - Слушайте меня внимательно: часть наших людей я послал на берег уже давно, и они выступят на рассвете. Мы же, подойдем с другой стороны, а точнее, с берега и ударим врагу в спину. Пуль не жалеть. Стрелять цельно. Всем слушаться только меня и смотреть за моими руками. Синий флажок в руках и вверху - это значит, за мной. Опущен – значит, лежать и молчать. Никому не разговаривать во время похода. Раненым в бою оставаться на месте и никуда не уходить, а целым идти за мной. Сейчас те, кто не умеет плавать, садятся на лодку и тихо без весел плывут за нами. Грести тихо руками. В лодке не шевелиться и смотреть, чтобы оружие не попало в воду. Все  остальные пойдут вплавь за мной. Всем снять одежду и приготовиться к отходу.
Тут эмир сделал небольшой перерыв и подозвал к себе Артуза.
-   Ты останется здесь, и в случае чего, уплывешь в Стамбул, и донесешь весть до султана.
-   Нет, я пойду с тобой. Это моя вина, и я должен ее исправить, - не согла­сился тот.
-   Хорошо, - ответил без прения эмир, - я знаю, кому доверить судно, но ты  все равно оставишь часть своих людей.
-   Согласен, -  ответил Артуз и уже обдумывал, кого оставить.
Выбор пал на все того же сарацина и еще нескольких человек.
-   Я думаю, так будет лучше, а то его темное обличье может еще издали распугать врага, - пошутил он.
-   Правильно, - согласился Абдах, понимая, что слишком уж темному человеку там делать нечего, ибо его сразу распознают враги и догадаются, кто их атакует.
Тем временем подоспел с мостика и новоиспеченный капитан и, подойдя совсем близко, спросил:
-    А меня вы возьмете, капитан?
-   Нет, - помотал головой эмир, - ты останется здесь главным, но смотри в оба и не прозевай врага. Корабль, ближе к рассвету, отведещь на прежнее место.
-    Могу и сейчас, - молвил было молодой капитан.
-    Нет, сейчас постой здесь, а то враг может подумать, что мы не ушли отсюда. А утром уже будет ясно, чья победа.
-    А как я узнаю?- снова спросил моряк.
-    Увидишь синее знамя. Глаза у тебя молодые, зоркие. Так что, смотри, не прозевай.
-     Не прозеваю, - очень серьезно ответил тот и почти  вытянулся, как солдат.
-     Ладно, иди и занимайся своим делом, а мы своим.
-     Слушаюсь, - и тот исчез с их поля зрения.
-     Из ранних? - почему-то спросил Артуз.
-     Да, но зато с умом старых, - ответил эмир, снимая, как и все, с себя часть верхней одежды.
-     Ты что, поплывешь с нами, а не в лодке? - удивился Артуз.
-     Конечно, я ведь могу плавать, ты ведь это знаешь, -спокойно ответил эмир.
Артуз промолчал, но, видимо, ему хотелось все же что-то сказать, и он, не сдержав, выпалил:
-    А знаешь, я тоже поплыву.
-    Как? - удивился Абдах. - Ты ведь не умеешь и в детстве чуть было не утонул несколько  раз.
-    Ничего, я смогу, - уверенно произнес он.
-    Хорошо, давай попробуем, и они вместе без особого приглашения прыгнули за борт.
 
За ними последовали и те, кто должен был плыть. Затем тихо опустили лодку на воду и в нее по веревке, или, как называют моряки, по лест­нице, опустились остальные.
Сверху им передали оружие, и они потихоньку   отчалили, усиленно работая руками, так как уплывшие ушли уже довольно далеко.
Но, вскоре они их догнали, и шли тихо следом.
Артуз плыл рядом с эмиром, и тот удивлялся его способности к этому.
-   Не понимаю, как тебе это удалось сразу, - спросил он, барахтаясь в воде, чтобы голос его было меньше слышно. Издали это можно было принять за всплеск ночной рыбы.
-    А просто, - также барахтаясь, отвечал тот, - я поверил себе и тебе тоже. Вот и вся правда.
 
Дальше они плыли молча, ибо частые всплески могли показаться подозри­тельными, даже для никогда не видевшего моря человека.
Вскоре, эмир почувствовал у себя под ногами песок, и каково же было его удивление, когда опустившись, он стал на ноги. Вода доходила только до пояса.
-   Вот так да, - сокрушенно промолвил он и покачал головой, - мы все время могли идти пешком, а пришлось плыть.
-   Ты думаешь? - тихо спросил Артуз, почему-то до сих пор не сделавший то же.
Абдах шагну ему навстречу и сразу ушел под воду головой. И только тогда до него дошло, что он, очевидно, ступил ногой на шершавый камень.
Вынырнув, они снова поплыли рядом. Наконец, все же почувствовалось под ногами настоящее дно.
Эмиру это было понятно по кончикам его пальцев, так как они мягко погружались в прибрежный ил.
Он встал на ноги.., и сразу же погрузился чуть ли не с головой.
-    Плывун, - быстро сказал он, загребая руками вправо.
За ним двинулись и все остальные.
То была часть морского дна, занесенного сильно илом и прибрежным песком.
Она чем-то напоминала дно, но в то же время была зыбучей и вязкой.
Угодить туда обозначало лишь одно - сильно испугаться и, вполне возможно утонуть, так как тяжелое илистое дно сильно сдавливало все тело.
Но, слава Аллаху, все обошлось, и они удалились в сторону от этого места, которое, кстати говоря, часто перемещалось из места на место под воздействием все тех же морских жителей: рыб и ка­ких-то, ползающих по дну, панцерных животных, напоминающих чем-то черепах, но чрезмерно кусючих и опасных, если их было довольно много, особенно в таких вот местах.
Спустя минут десять, они,  наконец, вышли к более мелкому побережью и тихонько двинулись по воде, осторожно передвигая ноги, чтобы особенно не шуметь.
Лодка приблизилась вплотную, и все участники хотели было вылезть из нее, но эмир запретил им это, тихо передав по колонне, что дальше могут быть обрывы.
Но, слава небесам, их не оказалось, и они дошли до берега без приклю­чений.
Возле самого берега эмир прислушался к окружающему, остано­вив взмахом руки колонну. Ничего подозрительного не слышалось, и все потихоньку выбрались на сушу.
-   Всем одеться, - быстро приказал эмир, ступая за своей верхней одеждой.
Все быстро выполнили указание и через минут десять были готовы  к  действиям.
В руках каждого было одно, а то и два ружья, а у некоторых еще  и  пистолеты  за поясом.
"Неплохо, - про себя подумал эмир, - но все же маловато".
Поэтому, он снабдил всех дополнительно стрелами, луками и самым необходимым - ятаганом, не забывая и про ножи.
-   Вот так-то лучше, - говорил он, обходя их ряды, в которых стояли и те торговцы, часть которых ушла с Мюром.
Абдах обратился именно к ним:
-    Я знаю, вы не воины, но каждый из вас держал в руках это ружье. Поэтому, искупая свою вину, вы станете настоящими воинами, потому  что каждый мужчина должен уметь себя защищать.
Те молчали и пытливо вглядывались в его лицо.
Он знал, о чем они думают, но все ж промолчал.
"Нельзя давать им шанс усомниться в своей силе прежде, чем они узнают это сами", - подумал эмир, обходя снова их ряды.
 
А время шло, и нужно было идти дальше. К тому же Абдах вдруг вспомнил, что именно у него назначена встреча с Абу.
"Плохо вот только, что не могу пойти сам, - думал он, - придется послать Артуза, заранее об этом предупредив".
Он подозвал друга и тихонько прошептал:
- Там, где вчера расстались, меня ждет мой Абу. Сейчас ты тихо проберешься туда другой стороной и найдешь его. Смотри, не нарушь планы и не стреляй по пути. Абу заберешь с собой и найдешь меня на той стороне. Ты знаешь это место. Чуть дальше того, где мы с тобой бродили. Помнишь?
-   Да, - прошептал Артуз, - но, как я узнаю твоего слугу?
-   Он не слуга, - тихо ответил Абдах, - он мне спас жизнь.
-   Прости, я не знал об этом.
-   Узнаешь просто. Тихонько свиснешь, как птица, он это знает, - и эмир тихонько присвистнул.
-   А меня он узнает? - встревожился Артуз.
-   Да, у него хорошая память на лица.
-   Но ведь темно, - не соглашался Артуз.
-    Он и в темноте видит, - пошутил эмир, но тут же добавил, - не волнуйся, он сам тебя найдет. Ты только подойди на это место.
-     И на сколько назначена встреча?
-     На  три.
-     А я успею до стрельбы?
-     Поторопишься - успеешь. А впрочем, вы можете воевать и оттуда. Заодно прикроете мой тыл.
-      Хорошо, буду смотреть по времени.
-      Ну,  все, иди, а то уже скоро три.
Артуз с секунду промолчал, а потом снова спросил:
-      А кто сейчас у тебя в охране?
-      Никого, я сам.
-      И ты считаешь это правильно?
 
-    Нет, не считаю, но сейчас другого выхода нет. Иди же, а то опоздаешь, - попробовал подогнать своего друга Абдах.
-  Все, уже иду, - дополнил его тот, - но ответь еще на один вопрос:
-   Какой? - спокойно ответил эмир.
-   Почему тебя называют великим. Ты ведь не султан и не его родственник?
-   А почему тебя называют "сидхр"?
-   Это заслуги моих родственников-предков.
-   Вот видишь - это их заслуги. А это мои, - так же спокойно ответил ему эмир, - ну все, иди, а то точно не успеешь.
 
Артуз, так и не попрощавшись, исчез в темноте, хотя от моря его силуэт еще долго можно было наблюдать в темноте.
Надо было выдвигаться,   и Абдах, повернувшись к своим людям, сказал:
-   Сейчас выступаем. Делать то, что я вам говорил на корабле. Лодку подтащите к берегу, чтобы не уплыла. Она возможно  пригодится.
Сказав так, он развернулся и двинулся к кустам, по дороге вспоминая ту, давно известную ему тропу.
Вскоре колонна его догнала, и он услы­шал, как позади его кто-то тяжело сопел.
"Да, в горах труднее, нежели в поле, - подумал эмир, сожалея о том, что мало занимался этим раньше, - надо будет по возвращению заняться этим и самому, и части воинов, чтоб знали, что к чему и умели здесь воевать".
 Медленно они поднимались по крутой дороге вверх, все время забирая влево и влево.
Наконец, остановились на небольшом, более-менее ровном участке.
-   Отдохнуть пять минут, - тихо шепнул он впереди идущему из колонны, усаживаясь прямо на скалу.
Тот мгновенно передал все другим, и постепенно все сели, как и он.
Прошло пять минут, но эмир не поднимал людей. Он знал, что пока его слова дошли до конца, то на это ушло драгоценное время, и люди еще не отдохнули.
Поэтому, он еще немного выждал и уже затем встал, и махнул своим синим флажком.
Колонна начала подниматься   и вскоре пошла следом за продирающимся сквозь кусты эмиром, оставляя ту часть, почти ровного наскального пла­то.
Начинало уже сереть, и Абдах уже подумывал о том, что они не ус­пеют. Но, вот впереди появился тот долгожданный белый камень, который они так любили в детстве с Артузом.
 
"Вот и пришли" - подумал он, опускаясь снова на землю.
Люди, следом шед­шие, без слов сделали то же самое.
Иногда, эмиру казалось, что нужно пробыть совсем мало в окружении дру­гих, чтобы тебя понимали, но реально, то есть, в каких-то других условиях -  это же происходило очень долго, и он никак не мог понять почему.
Почему здесь, буквально за каких-то два часа их общения, все понимали друг друга без слов, и почему там, внизу или в том же дворце, для это­го требовалось отрубать головы, казнить, кричать, прощать, просить, ми­ловать, улещать и еще многое другое. Ведь, казалось бы, люди те же, природа та же, одежда та же и язык тот же.
Но, нет. Он все-таки понял почему. Обстановка не та же. Та была спокой­ной и расслабленной, а эта - напряженной до предела.
О чем это может говорить?
Лишь о том, что здесь все думали об одном и том же, как выжить или сохранить себя.
Но, и там так думали. Тогда что же?
А то, что здесь думали все об одном, а там - все о разном. Здесь целью стояла победа и жизнь, а там -  разное. Не было ничего общего.
Вот это именно общее и дает ту понятливость и бессловесную  мудрость.
Вот оно что. Опять это общее, которое берется из ничего.
 
Так заключил для себя эмир, снова всматриваясь в лица своих соплеменников и думая про себя, какие они все-таки разные. Но, сейчас они были вместе, а значит, почти одинаковы. Вот почему они одеты в одну и ту же одежду, и вот по­чему они исповедуют одну веру.
Все же интересная штука эта жизнь. Никогда в ней не бывает ничего простого, хотя и особо сложного тоже.
 
Так мыслил сейчас тот, кому оставалось до конца правления всего лишь несколько недель, но это не угнетало его, а, наоборот, радовало.
Наконец-то, он сможет заняться любимым делом и отдохнет от походов, уступая дорогу молодым. Он почти закончил свой трудный путь возвыше­ния, и теперь, наступал час его философического  развития.
Но, пока рано об этом думать, и надо довести дело до ума.
Сказав  так  для  себя, эмир снова встал и пошел дальше.
 
Молча, колонна последовала за ним. Ее вел вперед человек, знавший, куда идет и зачем.
Он не оставался позади их, и это ободряло многих. Он был частью их самих и вовлекал в свое дело всю их наружность. Но, только ли его дело?
Эта мысль парила в воздухе над многими головами, так и не зная, куда ей присоединиться. Но, она не осталась все же брошенной там до кон­ца.
Кто-то приобрел ее внутрь, даже не подозревая об этом сам. И только спустя время, он узнает об этом и даже удивится, когда же успел это сделать.
Но, так и творится весь мир, который насыщен этими мыслями, и который ими полон до сумасбродства.
Не потому ли мы так часто сходим с ума от того, что не знаем, куда  какую мысль приспособить?
Скорее всего, это так и есть. Но, время разрешит эти думы, и люди узна­ют больше, нежели знают сейчас.
И им уже не покажется странным вопрос о каком-то судоходном деле, ибо они уже это будут знать: их предки унаследовали его раньше.
Так пускай же, это будет и далее. И пускай, никто не забывает об этом.
 
Эмир шел и не оглядывался. Он знал: за ним следуют другие, ибо они ему верят и хотят помочь. А это больше чем вера, но все же меньше, чем сам человек...
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Глава   20
 
Постепенно рассвет захватывал колонну, и уже издали можно было опознать кого-либо по движущемуся силуэту.
Время шло и не оста­навливалось. Уже было около трех с лишним часов, и вскоре должна была наступить развязка всему затеянному ранее.
Эмир вывел колонну туда, куда и предполагал и занял позицию, расставив людей таким образом, чтобы виднелись даже самые отдаленные уголки дворца-крепости, когда-то построенной их же предками.
Сейчас они находились немного выше, и значительная часть прилега­ющей территории расстилалась под ними.
Было удобно и целиться, так как большие деревья исчезли, а их место заняли обычные кустарники и просто трава, в отдельных местах посеревшая то ли от пыли, то ли прос­то от времени.
Была середина лета, и это не удивляло никого. В этих местах слишком рано все зацветало, но и значительно быстрее заканчи­вало свой маленький путь развития.
Но все это не мешало, а, наоборот, только скрывало группу затаивших дыхание воинов, унаследовавших от тех же предков необходимые им ка­чества.
И все это не казалось бы весьма странным и невообразимо глупым, если бы супротив них выступал кто-то в лице их настоящих врагов.
Отнюдь нет. Там, за стенами были те, кто только вчера преклонялся турецкому престолу, а уже сегодня выступал в роли изменника.
И виной тому вовсе не была обычная смерть человека, стоявшего столь долгое время у власти, и неизвестно как покинувшего ее.
В этом  предстояло еще тоже разобраться.
Суть была в другом. Основная причина этой кровавой распри и была та самая злостная, что ни на есть на свете, власть, захва­тив которую  кто-то получал почти законное право на подчинение себе подобных и не таковых.
Он так же начинал выделяться среди прочих и иных, и желал, во что бы то ни стало отомстить   своему бывшему и настоящему врагу.
То была субординация права или, как называли это простые люди, обыкновенная возня внутри новых представителей на саму власть.
 
Воины приготовились к бою. Уже почти рассвело, и серый туман начинал опускаться с гор на землю, покрывая ее той густой и непонят­ной массой, которая порой не давала людям спокойно пройти и проехать мимо друг друга.
Эмир напряженно вслушивался в еще не до конца ушедшую ночь. Только где-то вдали, скорее всего в самом дворце, о чем-то переговари­валась охрана.
Голоса доносились хоть редко, но отчетливо ясно, средь полной, губительной уже для них тишины.
Абдах  видел, как готовятся к бою его аскеры, но команды на огонь пока не давал, и суро­во предупредил своих подчиненных по разошедшейся цепи об этом.
Наконец, тишину раскроила масса густых и отдаленных от них  выстрелов.
Тут же грянул грохот и где-то рядом, и эмир с ужасом подумал, что это не выдержали у кого-то нервы. Так оно и было.
Один из торговцев,  видимо устроившийся наиболее удобно, немного задре­мал в предрассветной тиши, и град выстрелов его разбудил, и он сам выстрелил.
Ему тут же   накрыли голову какой-то серой мешковиной другие  и со всех сил надавали тумаков, давая понять, что слишком рано делать то, чего не следовало делать сейчас.
 
Абдах взмахом руки дал понять прекратить это безобразие, хотя и знал, чем это  может закончиться для всех.
Он не любил самоуправства и предпочитал общий суд на каком-то собрании.
Испуганный торговец, казалось, вовсе потерял рассудок, и хотел было броситься бежать назад, но, рядом стоящие аскеры, не дали ему этого сделать.
Нож точно прошелся по горлу бедного узника войны, и тело упало на камни.
И в ту же минуту все разошлись на свои места. Трудно было в той утренней мгле разобрать, кто это сделал, но было понятно и так, что это воин, ибо мирный торговец, ни за что бы не сде­лал такого.
Уж слишком они были щепетильны, хотя и принадлежали к од­ному народу.
Абдах молча прикрыл глаза, дав понять рядом стоящему аскеру, что он этого не видел.
Как воин ,он сам понимал,что это было необходимо, но как человек не мог смотреть на подобное.
Слава Аллаху, обороняв­шиеся не обратили внимания на этот прозвучавший выстрел. Они полностью занялись, как им казалось, наступавшими с тыла.
То и дело из сада на гору доносились отдельные  выкрики с тем позорливым для лю­бого воина словом "измена".
Кого они в этом винили - пока было не ясно. Но вот, донеслось и это.
"Поляки.., поляки.." - кричал кто-то, указывая куда-то вперед.
 
Абдах и сам, немного приподнявшись, посмотрел туда. Впереди, где-то там за крепостными стенами, маячило одинокое польское знамя. Откуда оно взялось там - было ясно.
"Скорее всего, сработал Абу, - думал эмир, - но, возможно, и Мюр, застав ко­го-то врасплох, обезоружил и тут же обратил себе в пользу.
Ну что ж, в смекалке им не откажешь. Посмотрим, что будет дальше".
А грохот усиливался все больше и больше.
Не на шутку испуганные тор­говцы во главе с Мюром, казалось, не щадили самих себя, так гулко и часто звучали выстрелы из их аркебуз.
Оно и понятно, лучше заработать прощение на поле боя, нежели в ямах султанской власти.
Бой шел с небольшим перевесом нападавших, но вот, спустя минут двад­цать, крики среди оборонявшихся начали стихать, и они более дружно отвечали на атаки неизвестного пока им противника.
Так прошло еще минут десять, и атака захлебнулась. То ли торговцы устали, то ли имелись потери, но огонь стал реже и уже не будоражил головы засев­ших в крепости-дворце.
Но вот, словно по какой-то невидимой команде, выстрелы зазвуча­ли дружнее, и отряд оборонявшихся, пожелавший выступить в контратаку, тут же лег на землю, скошенный градом пуль нападавших.
"Молодец, Мюр, - подумал про себя эмир, - дождался пока те осмелеют и дал возможность перезарядиться основной своей группе".
Но, что это?
С другой стороны или со стороны ближе к выездным воротам, совсем недалеко от них самих, раздались другие выстрелы, да так внезапно, что в рядах отбивающихся сразу возникла паника.
И снова, зазвучали слова с неизменным   «измена», и кто-то, вновь указывая чуть ли не в сторону затаившихся, прокричал:
"Литовцы.., литовцы..."
И точно. Абдах увидел, как недалеко выбросилось вверх походное знамя тех, кого называли.
"Вот это молодцы, - думал и хвалил про себя Абдах, - хорошо  сработали!"
Но что это? Оттуда  вдруг поднялись люди и с криками бросились на стены крепости. Их было так много, что эмир даже сбился со счета.
Но, их атака быстро захлебнулась, так как новый отряд оборонявшихся занял у въездных ворот выгодную позицию. Нападавшие падали, так и не достигнув стен крепости, а другие  -  падали уже внутри нее.
Но, и ряды оборонявшихся немного ослабели. И сопротивление постепенно перешло в рукопашную схватку.
"Теперь ясно, что нападавшие были действительно литовцами, а те поля­ками, но где же в таком случае Мюр?" - думал напряженно эмир, пока еще выжидая удобный случай для  нападения.
И вот, загадка разрешилась сама собой. Пока оборонявшиеся, разделившись на две основные группы, оказывали сопротивление и тем, и тем -  грянули настоящие выстрелы, то есть тех притаившихся где-то там в стороне от основных сил людей, так любезно посланных эмиром искуплять свою вину.
И вновь, ряды оборонявшихся дрогнули.
Теперь было и вовсе не понятно, откуда и кто нападает. Они в панике метались по двору крепости-дворца, и пытались хоть как-то спасти свою жизнь и жизнь тех, кого они защищали.
Сначала литовцы и поляки не поняли всего происходящего, ибо в общей кутерьме ничего не было видно, но когда и те, и другие пробились внутрь, а по ним велась снаружи стрельба, то поняли куда попали.
И это, как оказалось, и решило исход всего сражения. Наступавшие и оборонявшиеся сбились в одну кучу, то и дело шпыняя друг друга саблями и стреляя в упор, а по ним во всю палили из своих аркебуз торговцы Мюра.
 
"Вот теперь и наша очередь", - тихо проговорил эмир, и хотел уже было дать команду на атаку, но его немного опередил огромный взрыв внутри самого дворца, а затем поочередно в отдельных строениях крепости.
Густой черный дым повалил в небо.
Взрывная волна подбро­сила массу чьих-то тел и опустила уже в разорванном виде на землю.
Как только слегка прояснилось, Абдах взмахнул своим флажком, и по цепи загрохотала серия выстрелов, укладывая на землю последних, кто остался в живых от взрыва.
-   Вперед, на стену,- крикнул эмир, вставая во весь рост и уводя впе­ред своих аскеров.
Торговцы смело последовали за ним. Огромный взрыв почти оглушил их, но дал возможность не одолевать стену, а пройти в образовавшуюся в ней дыру.
То и дело, стреляя на ходу, а затем, отбрасывая ружья в сторону, воины бросались на уцелевших врагов. Их было мало, но и обороняв­шихся тоже.
И спустя минут двадцать, все было закончено.
Прогрохотал где-то последний взрыв,и за ним наступила мертвая  ти­шина.
Уже не было врагов, и только огромное количество человеческих тел напоминало о том, что только полчаса назад это были живые люди, и так же, как все, могли ходить и сопротивляться кому угодно.
Но, то было немного назад, а сейчас эмир молча стоял посреди почти ровной поверхности дворца и среди множества вражеских тел.
Его окружали воины и те же торговцы, которых теперь вполне законно можно было назвать таковыми.
От самих зданий почти ничего не осталось. Все было взорвано, и огромные глыбы камней валялись повсюду и почему-то дымились. Казалось, они тоже хотят взорваться, чтобы больше не напо­минать о себе никогда.
Абдах мрачно созерцал эту картину, и непонятные мысли окружали его голову.
Ему было жаль сам дворец, так как здесь он провел свое детство и годы юности. Но, с другой стороны, сейчас он был уже памятью о пристанище его врагов.
Чему отдать предпочтение и отстраивать ли его вновь?
 
Так и не найдя ответа на свой вопрос, эмир двинулся внутрь навстречу к спешившим соратникам по борьбе.
То был Мюр и часть уцелевших в битве торговцев. Они не жаловались, хотя многие были ранены и даже искалечены.
 
Это война, а она не любит жалости, ибо тогда жалость превращается мертвой вдвойне. И лишь спустя минут пять, эмир увидел того, кого и хотел.
Это был его охранник и настоящий друг, не потерявший веру  как в себя, так и в него самого. Это был Абу.
Он шел издалека, немного шатаясь и даже чуть спотыкаясь.
В руке он держал ятаган и крепко держался за плечо Артуза. Абу был ранен и какой-то весь обугленный. Клочки рваной одежды торчали со всех сто­рон, но охранник хранил жуткое молчание.
"Неужели снова? - всполошился Абдах, - нет, этого не должно повториться".
 Но, подойдя ближе, Абу заговорил, как и подобает воину.
 -   Великий эмир, я выполнил твое указание и теперь гожусь разве что для .., - а для чего, ему договорить не удалось.
 
Голова его понуро упала, и глаза закрылись. Только теперь, подойдя ближе, эмир обратил внимание на его рану, которая находилась на груди.
Это было сплошное человеческое мясо, немного обуглившееся и слегка обжарившееся.
Абдах отвернул голову в сторону и отошел. Он понял  -  это все. Нет больше верного ему охранника и нет больше Абу.
О, Аллах! Зачем ты лишаешь меня таких людей?
3ачем подгоняешь меня самого к этому?
Нет. Я больше не могу, не вынесу всего этого.
 
И эмир отошел еще дальше в сторону дымящегося здания. А Артуз так и стоял, держа у себя на плече уже холодную руку Абу, и не решающийся сбросить ее со своей шеи.
Стояли и те, кто окружал эмира, и не понимали, от чего тот отошел в сторону, ибо им это было понятно по-другому.
Шла война, а она не обходилась без потерь и  порой уходили даже самые достойные их уважения. Но, это не мешало идти дальше и продолжать проливать кровь.
Абдах, казалось, вовсе потерял контроль.
Ему хотелось плакать и рыдать. От чего - он сам не мог понять, и он уходил, и уходил все дальше и даль­ше вглубь того же дымящегося здания, совсем не обращая внимания ни на что.
Никто не последовал за ним. Им, наконец, стало ясно, что эмир поте­рял кого-то больше, чем просто охранника.
Но, непонятным оставалось дру­гое.
Почему он отдавал ему предпочтение, и почему сейчас ему так тяже­ло, когда победа уже наступила, и враг был стерт с лица этой горячей земли.
 
Эмир вошел в здание и молча побрел по бывшим комнатам когда-то красивого дворца. Вокруг него осыпалась глина, раскалившаяся от огня, и падали повсюду деревянные глыбы.
Но, он не смотрел на них.
Слезы густо и сильно поливали его лицо, и ему было все равно - погиб­нуть здесь, либо где-то еще, в другом месте.
Сегодня, он потерял свою последнюею опору в его делах и свершениях, и от этого вся его жизнь казалась напрасной, не нужной и жестокой.
-  Зачем, зачем все это? - повторял он несколько раз одно и то же, обводя рукой стороны, - кому оно нужно, когда больше нет с тобой того, кто бы мог выслушать молча и разделить твои радости и боли. Нет того, ко­торый мог бы в любую минуту защитить тебя самого, даже не задумыва­ясь о своей жизни.
Абдах остановился. Ему вдруг захотелось погибнуть самому. И какая раз­ница, когда и как это случится. Что ему - мертвому, не все ли равно, что будут говорить люди или воины, ожидающие его сейчас снаружи.
Кому какое дело до него самого. Ведь за всю его жизнь никто и никогда не спросил его лично - а как ему живется, и чего  хочет он на самом де­ле от  своей жизни?..
Но, наверное, это глупо -  умирать именно сейчас. Нет, не поймут его и другие, и скажут, что он был слаб и только   прики­дывался таким, каким он есть при жизни.
И какое им дело до того же Абу, ведь он для них - это просто лишь символ. Символ его имперской власти, обозначенный одной  человеческой  жизнью.
Кому дело до этой жизни, когда повседневно умирают сотни, тысячи, а то и больше людей. И кто сможет вычислить самую тяжелую утрату для всех, ибо для каждого лично есть только то, что дорого ему опять только лично.
-  Нельзя умереть здесь, - подумал тут же Абдах и отскочил в сторону от горящей падающей балки.
Слезы ухе отошли в сторону, и оставалась только сухость во рту: то ли от набегавшего изредка в лицо дыма, то ли от тех же высохших слез.
Нет. Надо закончить начатое. Только тогда   я смогу спокойно и по совести умереть. Надо привести султана к власти.
Это последнее, что я сделаю для самого себя. Вот и решение своей судьбы. А дальше? Будет видно. Возможно, даже его и не будет.
Да и нужно ли оно вовсе? Когда человек теряет все, что у него есть и чего никогда больше не обнаружит, то он становится безвозвратно утраченным для всех.
Таков закон природы. Но, он пока не потерял себя. И полон сил  наказать  виновных.
Это не месть - это всего лишь справед­ливое заслуженное наказание тем, кто не подчинился и ослушался тех, кто немного повыше рангом и чуть-чуть более здраво смотрит на мир.
Приняв такое решение, Абдах вытер руками лицо и вышел снова на ули­цу.
Артуз уже не стоял, а сидел возле покоившегося у ног Абу, и эмир, подойдя ближе, сказал:
-  Встань и занимайся делом. Я похороню его там  - в долине между скал и воздам молитву. Это был лучший мой охранник и друг, такой же, как ты и как все остальные.
Артуз молча повиновался и, окликая своих людей, занялся очисткой тер­ритории бывшего дворца.
Эмир же, отдав несколько распоряжений Мюру, занялся похоронами.
Он взял тело на руки и возложил на приготовленную кем-то лошадь, невесть как уцелевшую в этой битве.
Возложив тело на нее, Абдах взял в руки свой ятаган и пошел вперед.
Он вышел через тот же взорванный самим Абу проем и пошел в сторону небольшого уклона к нависшей над берегом скале.
Пройдя метров двад­цать, эмир свернул налево и, обогнув небольшую гору, повстречавшуюся на пути, вышел на плато.
Это было то одинокое место меж двумя скалами, выступавшими прямо в море, которое он так любил в детстве.
Остановив лошадь и опустив тело Абу на землю, Абдах принялся ятага­ном копать грунт. То и дело попадались камни: большие и маленькие, от чего ятаган высекал искры и, наверное, тупился от этого.
Но, это не пугало эмира, ибо он решил твердо закопать его вместе с Абу. Это была та последняя его дань погибшему бывшему другу, которую он мог предложить в этих условиях.
Но, тем не менее, это было действительно от души или от самого себя.
Пренебрегая различными правилами захоронения, эмир опустил тело во влажную немного землю и, положив на него ятаган, опустился на коле­ни.
-    Я знаю, мой верный Абу, что твое тело уже меня не слышит. Но,  знаю и то, что душа твоя кружится где-то рядом со мною. Поэтому, в пос­ледний раз прими мое искреннее прощение за всю боль и остроту, попытавшуюся на самом тебе. Поверь, у меня и тебя было много врагов, и мы их не щадили. Не щадили и они нас. И твоя смерть - этому доказательство. Но, поверь и в другое. Если ты еще раз воплотишься в живое, будь добрее и чуточку справедливее. И не беда, что будут над тобой смеяться другие или плакать те, кто тебя окружает. Живи так, как считаешь нужным как для себя, так и для других. Прощай, мой Абу, и  может, мы совсем скоро встретимся с тобой. Но, это уже будет не та встреча, после которой все садятся за стол. Она другая. Пока я не знаю, какая она есть, но все же, чувствую, что состоится. Успокой, Аллах, твою душу. Не сомневайся, я отомщу врагам и только тогда последую за тобой.
 
Сказав это, Абдах снял с себя верхнюю часть своей  одежды и укрыл ею тело Абу.
Затем встал и молча закопал руками не такую уж глубокую яму, сровняв верх так, чтобы меньше всего это бросалось в глаза.
Эмир встал во весь рост и, глядя на стоявшее в небе солнце, произнес:
-    Я   хотел бы, чтобы твоя могила не осквернилась никем до моего возвращения. Лежи спокойно, мой друг. Я вернусь за тобой.
 
После этого, Абдах, взяв лошадь за узды, спокойно пошел обратно к уцелевшим от взрыва постройкам.
Он не оборачивался. И это было понят­но. Эмир дал обет вернуться, а такие не оборачиваются. Ибо знают твер­до, что данное слово сдержат и найдут это, даже спустя года.
 
Шумели сухая трава и листья в шевелящихся от ветра кустах, и где-то там, у моря кричал буревестник.
"Снова шторм, - подумал с сожалением о горькой судьбе птицы эмир, - и снова в поход. Только теперь уже не за славой и богатством, а за миром и успокоением".
Что-то перевернулось внутри его, и он стал каким-то другим. Более высшим и более взрослым.
"Наверное, это и есть мудрость, предрекающая близкую старость," - по­думал Абдах, сознавая всю боль пережитого в груди изредка покалы­ванием сердца.
 
"Пора на покой. Уже не молод и годы не держат в седле" -так заключил сам для себя эмир, совсем даже не подозревая, что произнес правду.
Именно для себя, ту правду, которую он втайне хотел всегда.
Которая его  окружала, и только время не давало ему этого. Теперь, это время пришло и осталось потерпеть совсем немного.
Но сколько -  это уже дело не его самого. Хотя и от него зависело многое.
"Буду стремиться к скорейшему успокоению всех страстней. Пора сближаться с другими".
И с этими словами он ускорил шаг, словно боясь, что опоздает и не успеет доделать задуманное.
 
А время шло, хоть и медленно, но все же не останавливаясь. Во дворце уже было все убрано и оставалось только захоронить тела, да убраться отсюда подальше.
Путь возлежал не ближний. Их ждала другая крепость, воспоминания о которой несли в себе тяготу юношес­кой изменчивости и популяции других мнений.
Но, нужно было это де­лать, тем более, что его ждала там целая делегация русских.
Это эмиру принес тот же Артуз еще вчера вечером перед боем. И было по­нятно, почему нападали поляки и литовцы, и почему заставляли себя убивать свои же.
Это не было той извечной занозой-изменой. Это уже была политика, а она претерпевает всякое.
И хотя, русский царь не отличался особым благоразумием, эмир шел ему навстречу. Он понимал, что величие империи лежит в величии не меньшей по вели­чине и смыслу такой же.
Соединить усилия -  обозначало для других гибель и поражение.
Но, это обозначало и другое. Это давало той же Великой Империи Османов временную передышку от войн и улаживание всех вопросов   внутри.
Именно это пока не давало покоя эмиру, но он знал, что развязка наступит и очень скоро.
Вопрос лишь во време­ни, которого, как всегда, казалось мало и не хватало.
 
Спустя час, колонна всадников  на уцелевших от взрывов лошадях двинулась дальше от моря в сторону юго-запада, оставляя за собой руины крепости-дворца и тот корабль, который привел их сюда.
И больше ничего не останавливало на пути, разве что солнце, так бес­пощадно полыхающее сверху...
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Глава  21
 
Спустя три дня, та же колонна приблизилась к городским воротам, а им навстречу двинулась вереница всадников. То были русские.
Почему-то они не пожелали остановиться во дворце, всегда приветли­вого, Юсуф-паши, хотя того и не было уже в живых.
Видимо, им были уже известны те, мигом распространяющиеся по земле  слухи или их отголоски о жестокой битве в крепости и разгроме общего против­ника.
 
Колонна приостановилась и навстречу неизвестному, отделившемуся от общей группы, выехал сам эмир.
Он не боялся, что кто-то в него вдруг выстрелит или пустит в ход какое-либо другое оружие.
Эмир давно знал, что в таких случаях ни одно войско не прибегает к этому.
Настоящие воины всегда уважали справедливость в любой ситуации и не впадали в такую крайность на полях сражения. Да и бояться особо было нечего.
Самому всаднику, приближающемуся от лагеря русских, было на вид под пятьдесят.
Его густые, серебристые и щетинящиеся брови, казалось, застила­ли ему глаза, а торчащие седые волосы лихо развевались на ветру.
То был казачий атаман Иван Лихо, как его прозвали в народе те же русские. Очевидно, он был послан кем-то сюда для переговоров от войск казачьих или от самого царя.
 
Всадники сблизились.
Эмир приложил руку к сердцу и чуть склонил го­лову к груди.
То же сделал и другой человек.
Затем, они, даже словом не обменявшись, разъехались в стороны и поскакали обратно к своим. Это была та, необходимая при всяких мирных, либо других переговорах процедура, которую все непреклонно исполняли, давая этим понять, что их намерения чисты, искренни и взаиморасполагаемы.
Конечно, внутри каждого это было вовсе не так, и каждый преследовал прежде всего свои цели и цели того государства, которое представлял, но снаружи или поверхностно это выглядело вполне дружественно и не создавало никаких прецедентов для срыва переговоров.
Повернувшись возле своих людей, эмир взмахом руки приказал следовать за ним двум сопровождавшим его всадникам.
Один из них именовался толмачом, то есть переводчиком языка, а другой - экуменом-летописцем походной и другой жизни великих.
То же проделал представитель русской стороны, и они вновь направились друг к другу навстречу.
Не доезжая метров пяти, они одновременно свернули в сторону от ворот дворца и поехали совсем рядом. Отъехав на порядочное расстояние, дабы их слова не унесло ветром к их колоннам, всадники остановились.
Теперь предстояло узнать цель и намерения всего этого.
Эмир нарушил тишину первым и, обращаясь к своему толмачу, произнес:
-   Я знаю, великий царь Московии пожелал со мной встретиться. Но, как вижу, сам не соизволил прибыть, а прислал Вас. Я хотел бы некоторого объяснения.
В ответ русский молча подал эмиру грамоту, в которой удостоверялась его личность и указывалось право предоставления ведения переговоров лично царем с его подлинной печатью и отпечатком большого пальца.
Эмир послушал, что прочитал ему вслух его толмач и, кивнув головой, протянул руку для дружественного пожатия.
Атаман вначале помедлил немного, озираясь по сторонам, словно боясь, что кто-то заметит, как он пожимает руку басурману, как они величали турок, но руку  все же подал, и они обмекались легким рукопожатием.
Затем наступило время самих переговоров.
Они слезли с лошадей и, захватив с собой одних лишь толмачей, пошли в поле, немного отдаляясь от экумена и летописца.
Разговор вел эмир.
-   Я знаю, - начал он издалека, - что русскому царю не хочется тянуть кобылу за хвост. Так, кажется, у вас говорят?
Атаман молча кивнул, в душе удивляясь откуда турок знает их  по­говорки.
-   Поэтому, он хочет навязать мне мир и моей империи, -продолжил  Абдах.
-    Не навязать, а просить о мире, - поправил его тут же русский.
-    Это не совсем так, - возразил  эмир, - я знаю о таких действиях царя, которые никак на это не указывают, - и он внимательно посмотрел атаману в лицо.
-    Не знаю такого, - спокойно, без тени лжи, ответил тот и посмотрел ему в глаза.
-   Хорошо, - отводя взгляд в сторону, - промолвил Абдах, - тогда, скажите мне друтое. Как ваше русское золото, оружие, камни, медь, руда попадают  в другие страны, в том числе и к вашим врагам. Мне это совсем не понятно. Как можно воевать супротив тех, кого сам же и вооружаешь, оставляя свои войска без должного. Объясните?
Атаман недоуменно посмотрел на него, пожал плечами и сказал:
-   Я бы сказал, да не знаю подобного. Может, об этом знает кто из моих людей? Я спрошу, коли это так важно.
-    Очень важно, - подчеркнул эмир, - потому как, я не намерен оказывать помощь тем, кто воюет против себя сам. У меня есть и другие заботы.
Атаман опять передернул плечами и не знал, что  ответить. Помог ему в этом сам Абдах, обратившись, почти  с личной просьбой:
-   Я хочу узнать и кое-что другое. Почему там, на берегу, был ваш человек, и чего он хотел добиться, ведя переговоры с нашими общими врагами.
Посол посмотрел на эмира и тут же ответил:
-   Это мой человек. Он был специально послан разузнать обстановку.
-   И поэтому он исчез перед моим приездом? - задал снова вопрос эмир.
-  Не потому, - спокойно возразил русский, - он исчез, так как знал, что готовится западня и не желал в этом участвовать.
-    Так, почему же он не предупредил меня, - открыто спросил Абдах.
Атаман очень серьезно посмотрел ему прямо в глаза и сказал:
-   На то была воля самого царя, который приказал ни во что не вмешиваться.
-    Хорошо, что так, - вымолвил эмир, и чувство гнева постепенно в нем сгорало.
 
Этот русский ему нравился. По крайней мере, говорил правду или хотя бы не старался прикрыть чью-то ложь.
-  Так, что мы решим? - неожиданно задал вопрос атаман. - Мир, али пока нет?
"У него все просто" - подумал в душе эмир, но вслух произнес:
-   Я подумаю и поразмыслю, а заодно наведу пока здесь порядок. Вы ведь знаете, что произошло?
-    Да, знаю.
-    Ну, тогда до завтра. Встретимся здесь же в этот час.
-    Как скажете, - проронил русский и хотел поворачивать обратно.
-     Погодите-ка, - обратился к нему эмир, - а чего бы вы хотели, в самом деле, лично? - задал он вопрос.
-     Я? - удивился тот, явно не ожидая такого поворота в их разговоре. - Я бы хотел мира, и чтобы быстрее отсюда уехать. Мне не по душе эти хоромы. Они напоминают царские.
Абдах кивнул головой, давая понять, что ответ принят, и сказал:
-   Я уважаю чужое мнение и хотел бы надеяться, что  с вашей стороны будет то же. До завтра.
 
Они снова пожали друг другу руки и, дойдя до своих лошадей, разъехались в разные стороны.
"Итак, первая встреча состоялась, - думал про себя эмир, - что хотели русские, было понятно. Но, почему царь выбрал именно этого человека, а не кого-то из более приближенных".
Этот вопрос как-то затмевал всю суть не состоявшихся сегодня пе­реговоров и  отчасти не давал Абдаху покоя.
 
Эмир приблизился к своей колонне и, развернувшись, махнул рукой, направ­ляясь к воротам не обычного для этих мест города, так как весь он был устроен по образцам их совладычества.
Народ встречал его молча. Никто не приветствовал, и никто не падал на колени.
"Странно, - подумал эмир, - что это так. Может, что случилось?"
 Но вот, подъехав уже ближе к воротам, он увидел, как первые ряды пали вниз и уныло запричитали:
-   О, великий эмир, прости нас грешных. Не уберегли нашего пашу. Не карай смертью, позволь простить себе нас, обездоленных и почти нищих.
Такие мольбы слышались со всех сторон, и эмир уже было подумывал о том - не снится ли ему все это?
Вокруг, в этом бархате всего праздничного убранства, стояли на коленях обездоленные, в каких-то лохмотьях люди, протягивая сухие и худые руки к эмиру.
"Что же случилось? - снова задумался эмир, поглядывая на жалкий вид людей. - Неужели   Юсуф-паша взбредил на старости лет и выжал из них последнее?"
Все говорило именно об этом.
Утопая в зеленом цвете садов и окружа­ющем свете зданий, дворец представал перед ним во всей своей красе, что так резко контрастировало с тем убогим видом людских одежд, его окружавших.
Казалось, здесь смешалось все: золото и блеск с   поражающей сердце нищетой, высота фасадов и низкорослость самих жителей,  красота в зелени и низменность  в  одеянии.
Голубые, раскрашенные верха куполов напоминали эмиру далекое время отрочества, но сейчас это было явно не к стати.
Огромные фонтаны, брызгающие на людей водой, не приносили уже той искренней радости, которую он ощущал ранее. И виной всему этому жалкая и нищая жизнь людей, наполнившая до предела его сердце.
 
Эмир слез с лошади и пошел пешком. Его примеру последовали и дру­гие. Всего колонна насчитывала около сорока шести всадников, если не считать тех, кто пристал к ним по дороге.
Люди, то и дело, хватали за полы его сулеймы и жадно целовали. И от этого ему становилось еще грустнее.
Он понимал, к чему довела без­жалостная политика тех, кто управлял вместо Юсуфа, и сердце его сжималось еще туже.
Выбравшись из толпы и взобравшись на более высокое место, эмир поднял руку вверх и прокричал:
-   Люди, остановитесь, прошу вас...
Толпа онемела от этих слов. Еще ни один визирь из султанских поко­ев не обращался к ним так.
А Абдах тем временем продолжал:
-   Я знаю, каково ваше горе об утере вашего законного правителя. Но, оно ничто по сравнению с тем, до чего докатилась ваша жизнь. Каждый из вас сопереживает по-своему эту утрату и каждый в душе надеется, что новый управитель даст больше света и теплоты, исходя­щей от него самого. Верьте этому, люди. Ибо без этой веры, вы не сможете победить самих себя. А вам надо трудиться, надо воспитывать де­тей и надо их обучить покорности и повиновению, не говоря уже о чинности и порядочности. Я разберусь со всем этим и накажу тех, кто посмел оскорбить достоин­ство моего народа, ибо вы такие же, как и те, что остались там, на другом конце моря. Верьте мне, люди. Я не бросаю своих слов просто так.
 
Эмир закончил речь и опустился ниже.
Все это время его преследовала одна мысль: где же эти враги и почему до сих пор никого не встре­тил.
И словно кто-то услышал его из толпы, и как выстрел грянул ответ:
-   О, великий эмир, не погуби нас, мы сами казнили тех, кто причинил, сколько нам вреда.
И толпа попадала на колени, жалобно молясь и простирая руки к небу.
"Вот оно, - тут же подумал Абдах, - самое страшное изо всего. Доведен­ный до отчаяния народ бросается на своих обидчиков, и при этом оста­ется верен своему слову в исполнении власти старшего по роду и назначению. Что ж, коли это случилось, то так тому и быть".
 
 Эмир снова поднял руку, и в мгновение шум стих.
-    Я не наказываю вас и прощаю, ибо вижу, до чего довели вас безумцы. Но, я приказываю впредь не чинить этого больше. И если нет справедливости, то посылайте к владыке. Он всегда справедлив к своему народу. Я также не накажу тех, кто непосредственно это сделал. Пусть, это остается на их совести. Но, впредь, обязую вас не чинить подобного самим, ибо есть законная власть и она, и только она должна разбираться во всем. Поднимите головы, люди. Вы не виновны. И пусть, радость наполнит ваши сердца, и пусть, ваши глаза снова увидят солнце. Я приведу к власти того, кто будет искренен с вами и не задавит налогом. Он восстановит
справедливость и покарает незадачливых беков. Посмотрите мне в глаза, люди, и верьте: я вас не обману.
 
Толпа подняла головы и посмотрела на эмира. Тот стоял, гордо и смело смотря ей навстречу. Взгляды их пересеклись и встретились.
И не было ничего больше, окромя этого. Только взгляд для того, чтобы кто-то понял прежде, чем пойдет на что-то подобное. Только он способен преодолеть всю степень самоотчуждения. И они это поняли.
Люди снова пали на колени и возвели руки к небу. Они поверили эмиру, как верил в них он сам.
И это было именно то, что необходимо каждому в общении с другим. Это было доверие, выраженное болью немых сердец и молчаливым взглядом толпы, которая уже не кричала, а просто тихо молилась, уверовав в свою судьбу и судьбу их великого поводыря.
Эмир снова опустился пониже и последовал дальше ко дворцу, который  уже не приветствовал его тепло и торжественно, как это было раньше, а встречал холодом и отчужденностью.
 
-  Вот оно, истинное прозрение, - подумал про себя эмир, - когда встречаешь человека, ищущего в тебе опору и поддержку, и когда ты сам истинно хочешь того же. Тогда и наступает та пора, которую называют извечно  добротой.
 
Но, это не та доброта, закованная в рамки безразличия и воспетая в песнях и стихах. Нет, это другая доброта. Та, которую порождает сама жизнь и эпоха ее восхождения. Это та доброта, которую мы   за­частую называем просто любовью, но при этом забываем, что слово лю­бовь не всегда соответствует истинной доброте.
Это всего лишь мера торжества сближения одного с другим. А настоящая доброта - это го­раздо больше и чище. Она продиктована нам свыше, и только те дости­гают ее порывов, кто искренне верит в нее и ни на минуту не забывает об этом.
Все может случиться или уже случилось, но доброта никогда не забывается. С нею люди рождаются и умирают. Важно только найти ее в себе и принять внутренние порывы, и тогда откроются сердца других, и она сольется в единое целое. Но, нельзя открывать ее прежде, чем кто-то осмелится указать на нее своим пальцем. Это уже другое.
Это та слепота других, от которой умирают и погибают по-настоящему добрые люди. Именно она заставляет их врать, и даже иногда   лгать самому себе о своей внутренней доброте.
Нельзя слушать подобные указки, надо действительно чувствовать ее в себе, и, пренебрегая чужим мнением, знать, что она есть там, где-то внутри и ждет только часа для того, чтобы вырваться наружу.
Вот истина самой настоящей доброты. Ее не показное начало и не бахвалящееся снаружи.
Не верьте никогда бросившему монету нищему. Это ложная доброта. Она лишь порождает то жалкое безразличие других и развивает жалость и убогость душ иных, немо глядящих на это.
Но, и не проходите мимо подобного, ибо в том, кто нал ниц, уже никогда не обнаружите той же доброты. Она ушла вместе со всем остальным: честью, достоинством и гордостью.
Той человеческой, которой полны все и повсюду, и которой так мало сегодня и уже сейчас. Не бойтесь показаться слабым в глазах других. Бросьте монету, но пом­ните, что ваша жизнь чем-то схожа на ту, уже пропавшую, и задумайтесь над этим, и попробуйте понять: зачем это надо?
 
Так думал эмир уже не о своей, а о другой доброте. Тех, обездоленных и нищих; тех, у кого отняли все, не взирая на их мольбы и упования.
И сердце его становилось все туже и туже.
-  О, Аллах, - шептал он, поднимаясь по лестнице, ведущей к основному зда­нию, - как тяжело поднимать волю и дух тех, кто, не задумываясь, бросает их под ноги любому кровопийце, лишь только издали казавшемуся добрым и преданным их другом, а вблизи - настоящей змеей, жало которой неизмен­но убивало то одну, то другую простую жизнь.
Как жаль, что я этого не могу сказать самим людям. Они не готовы к этому сейчас. Но может, прой­дет время, и я смогу доказать это".
Чувство какой-то безысходности наполнило ему грудь, но эмир поборол его внутри и, взявшись за ручку двери здания, обернулся назад.
Где-то там внизу стоял народ.
Его народ и народ Великой империи. Только к этому нужно добавить   еще одно слово.
Великая Империя Зла - только так можно назвать все это сейчас. Ибо нет в ней тепла и света не наружного, а изнутри идущего и поднимающегося вверх. Ибо нет в ней сейчас той же искренней доброты и простоты ее возжелания ближнему. Ибо она становится для многих лишь огромной чашей человеческих жизней и, в большей степени, в ней уготована смерть, алчность и насилие, не говоря уже о многом и многом  другом.
И Зло - то послед­нее слово, не родилось просто так. Его породили те же, кто  эту Импе­рию и составляет, не взирая на очень маленькую долю тех, кто дей­ствительно понимает и искренне желает добра.
Так зачем торжествовать этому Злу, и почему люди не покорят его сами?
Не было пока на это ответа, хотя он созревал уже где-то внутри. Он зарождался, как утреннее солнце и хоть немного согревал душу, которая была еще не достаточно чистой и светлой, как того хотелось бы самому эмиру.
И он это понимал. Понимал так же и то, что просущест­вует она еще достаточно долго, ибо мизерен в ней поток здравой мысли и покаяния. Ибо золото и блажь застилали и туманили взор. Ибо войны давали богатство и славу, так и сея повсюду вражду и убогость.
Так может, бросить все это, и пусть насладится им во славу другой?
Нет. Нельзя, ибо тот другой может исказить настоящий поток тепла, ибо он может быть подвержен греху раньше, чем созрела его душа.
Надо бороться, как можно. И надо оставить в наследие самое лучшее, что осталось от безжалостных войн и бесконечных погребений воинов и просто людей. Надо заставить других думать как сам, и надо потре­бовать от них исполнения всего того, что диктует нам время.
 
Эмир стоял у двери и смотрел на людей. Они уже не молились, а радост­но приветствовали, как всегда.
И Абдах вдруг понял, как ничтожно мало нужно простому человеку для того, чтобы забыть причиненную совсем недавно боль. Всего лишь слово и доверительное к нему уважение.
И как часто этим пользуются другие -  он знал. И это тревожило его душу, ибо оно искажало его самого в глазах других.
Ибо те, кто ему поверил, будут верить и другим так же. Вот, что самое страшное.
Они верят во власть. Власть ушедшую, власть настоящую и власть только приходящую. Но, никогда не верят в самого человека, ее представляющую.
Ибо для них он лишь олицетворение ее самой, и один из таких же, то есть людей.
А пороки известны всем. И никому это теперь не доказать, так как все погрязли во всем этом. И что стоит одно его слово по сравнению с другими, лживыми насквозь?
Ничего.
Как ни грустно это было признавать, но все же оно было именно так.
Так что делать?
Выходить и кричать, что ты не такой, как все, или просто, пользуясь властью, исповедовать свои, принесенные теплом законы. Но нет. Они не поймут этого.
И снова сердце больно кольнуло эмира.
Так, кто же они  - эти люди?
И когда закончится эта ложная супостась? Но, Абдах не знал этого, и не знал, как с этим бороться.
Оставалось только одно - делать так, как считает нужным он сам, не уповая пока на благоразумие остальных.
И пусть думают, что хотят. Хотя это и не нравилось самому эмиру, но, принимая такое решение, он знал, что не пытается навязать народу что-то именно свое, отталкивающее и пуг­ливое для остальных.
Нет. Он пытался восстановить справедливость и ту жалкую каплю пробивающегося наружу ума   -  увеличить до размера горошини.
Именно это стало в дальнейшем его основой жизни, и только это толкало на порой не совсем подходящие по его идеалу  дела. Но, винить его было бы просто глупо.
И кто этого не понимал, тот действительно был недалек и очень краток в сближении с остальными.
А кто понимал, то и не обсуждал, как другие.
Такая уж его участь, и такая судьба его самого.
- Что ж, - промолвил вслух эмир, - будем бороться. Ибо за этой борь­бой человеческая простая жизнь.
И он решительно открыл дверь, и шагнул внутрь.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Глава  22
 
Внутренний зал самого дворца встретил эмира так же сурово и молчаливо, как и окружающий само здание народ.
Слуги и основной правящий круг отступили в стороны и склонились в поклоне.
Этикет дворца предполагал два варианта встречи высокопоставленного лица:
либо полностью на коленях, в случае, если это был сам султан, что случалось крайне редко, или же на полусогнутых ногах и кланяясь, с обязательно прижатой правой рукой к груди.
Примерно то же было у французов и других европейцев, но здесь имело место более свободное преклонение колена и неизменно потупленный в землю взгляд.
На лицо, вошедшее во дворец, было возложено как раз второе правило, но сегодня все почему-то решили, что пожаловал сам владыка, так как после поклона рухнули, как подкошенные, на пол.
Эмир сурово созерцал эту картину и искренне желал отрубить им всем головы, включая сюда и прислугу, так как лживые их господа приучили к этому же в повседневном потреблении.
Но пришлось сдержать свой порыв гнева и, пройдя сквозь плотные их ряды до того самого трона, на котором восседал совсем недавно Юсуф-паша, Абдах не стал садиться, а,  обернувшись, произнес:
-   Встаньте с колен, вы не заслуживаете чести, как народ, быть помилованными, но все же, я успокою вас. Казнить не собираюсь. Разве что, тех, кто нарушил законы империи. После того, что я увидел на улице, ваши одежды кажутся мне слишком яркими. Поэтому, повелеваю. Незамед­лительно их снять, снизойдя до дерзости духа, и предстать передо мною в нагом виде.
 
Слуги и окружение бывшего Юсуф-паши обескураженно переглянулись, но, делать нечего, принялись снимать свои роскошные наряды, оставаясь в одном нательном белье.
-   Теперь, пусть ваши слуги выбросят одежды на улицу, за пределы дворца, - распорядился эмир, давая знак своей охране открыть дверь.
Вскоре одежда была подобрана с пола и отправлена по назначению.
-     А сейчас, - вновь обратился эмир к ним, - вы пройдете во всем этом мимо того же народа к выходу из города и возвернетесь обратно. Кто не захочет и посчитает мой приказ гнусностью - пусть не возвращается. Но, отныне ему не будет места как здесь, так и в империи в целом.
 
От толпы отделились несколько человек и сразу последовали на выход.
За ними двинулись и остальные.
-  Гнусные твари, - подумал про себя эмир, - ради спасения своих шкур и занимаемых постов готовы на самое худшее, -  но вслух произнес, -  я жду вас здесь, после всех тех проклятий, которые ниспошлет на вас тот народ, который вы обобрали до нитки. И попробуй кто-либо не дойти до ворот. Наказание мое будет жестоко.
После этих слов колонна из раздетых людей еще быстрей шагнула на вы­ход, и возле двери создалась даже небольшая толчея.
-    Не торопитесь так сильно. Народ пусть полюбуется на ваши нагие души. Не бойтесь, он не будет смеятся. Вы лишили его и этого счастья.
Народ действительно встретил колонну движущихся к городским воротам людей мрачно и молчаливо.
Лишь спустя минут десять, когда те проследовали довольно большое расстояние, кто-то обронил:
-   А может, не надо им такого наказания. Все же, они тоже люди и не хотят быть обесчестены...
-    Стойте, - тут же приказал эмир, следовавший за ними по пятам, - воз­вращайтесь обратно. Народ прощает вас. Он не хочет вашего сраму и верит, что вы поймете их горькую участь.
 
Колонна повернула обратно, и Абдах облегченно вздохнул.
Все-таки осталась в народе та капелька добра, из которой он хотел произвести на свет горошину.
Народ все же   не совсем пал оземь, и кое-что в нем еще осталось.
Это хороший признак. Они будут так же покорны и любить своего, вновь назначенного господина, или как здесь принято называть - хана, хотя султан присваивал им всем именитый титул паши, что приравнивало тех к таким же повелителям других частей империи и самых приближенных к его трону.
 
Колонна снова зашла во дворец и разошлась по сторонам.
Сюда же были принесены и те одежды, которые вынесли слуги ранее. Они были так же чисты и целы, как и до этого.
Никто не прикоснулся к ним. И не из-за боязни какого-то будущего наказания, а просто потому, что знали - это одежда их первых господ, и она принадлежит только им.
Потому что, только так можно двигаться вперед, где каждый должен знать свое истинное место среди всех.
-   Видите, - сказал эмир, указывая рукой на одежды, - народ не прикоснулся к ним. Значит, он вас еще уважает, хотя и не за что, ибо вы оставили их в голоде и потребье. Заберите их и оденьтесь, как подобает каждому чину, и по очереди подходите ко мне в возрастающем порядке.
 
Люди бросились одеваться, а Абдах прошел дальше в зал и в этот раз сел на место Юсуф-паши, которое почему-то ему показалось тесным и неудобным.
С минуту подождав, он все же встал с него и, опустившись немного ниже, сел прямо на ступеньку  пьедестала.
Люди постепенно начинали приходить в себя, и уже слышался небольшой шепот и тревожное поглядывание в сторону эмира.
 
Первым приблизился к нему человек с густой седой бородой и ярко красной каймой на его тюрбане.
Это был придворный звездочет. Он зани­мал самое последнее место в дворцовой иерархии и чуть-чуть опережал лишь шута, которого здесь не было, так как считалось непристойным держать его во дворце.
По надобности их просто оглашали и вызывали, а в случае необходимости, даже  назначали.
-   О, мудрейший эмир.., - начал старец, падая на колени перед ним, - смилуйся и пощади мою седую голову. Не мог протистоять этому, слиш­ком мал мой чин, а звезды помочь в таком деле не могут.
-   Встань, - ответил эмир, - и ступай себе дальше. Тебя не виню, ты душа подневольная.
Звездочет, кланяясь, отошел в сторону, и стал возле трона с правой сто­роны.
-   Не туда, - сказал Абдах, - а вон туда, - и указал рукой место возле себя  слева, - пускай у нового вашего хана будет своя голова на плечах, которая не даст ему ошибиться в своих деяниях.
Звездочет послушно отошел в сторону, указанную эмиром.
Это было его законное место, ибо во все времена султаны использовали советы мудрецов, каковыми и  были звездочеты.
 
Следующими начали подходить по одному другие придворные и по очереди ставали на колени, давая клятву верности эмиру. Они располагались также по левую сторону за звездочетом.
То были люди, отвечающие за сборы налогов, финансовые посредники, начальствущие главы родов или старейшины, муллы и другие, связанные непосредственно с самими людьми.
Эмир всех их простил и лишь в конце сказал одному мулле:
-   Ты ведь человек Господа, мулла. Почему не донес до ушей хана о страдании его народа?
Мулла было испугался, думая, что это лично ему устроен допрос, но когда Абдах успокоил и сказал, что это он сделал для всех, то тот ответил:
-   Я знал, что народу тяжело, но ничего не мог поделать, кроме как молиться за него. У нашего хана было достаточно глаз и ушей, чтобы узнать это.
-    Правильно, - подбодрил его эмир, - но все ж, на будущее запомните все: что донесено и не сделано -  то пустая хвальба. Лишь поступок может оце­нить труд, произведенный ранее. Воля Аллаха такова, что он сам способен отвернуть свое лицо от нас, но мы же этого не можем сделать, ибо это большой грех. Тоже надо делать   в отношении простых людей, ибо мы для них сейчас являемся главными управителями воли Аллаха, и они это знают, а вы почему-то позабыли.
Мулла сразу покраснел и отступил в сторону. Это ведь его хлеб у него отобрал сейчас эмир, хотя нет, он просто поправил и подытожил, ранее содеянное им же.
Далее к пьедесталу начали подходить   жировые, подворские и другие слуги или сборщики самих налогов.
За них-то и взялся эмир.
-   А-а, вот и вы,  добродетели ханства. Что, не видели, кого обдираете? Позабыли, как сами когда-то были такими и почему не доложили об этом визирю - главному вашему начальнику.
-   Мы докладывали, докладывали, - завопил тут же первый из представших перед эмиром, - но нам никто ничего не снижал. Вот мы и брали у людей то, что от нас требовал визирь и другие старшие начальники.
-   Понятно, - сухо ответил эмир, отводя их всех рукой в сторону и прощая одновременно всех.
Те поспешно кланялись, целовали полы его сулеймы, и становились сле­ва от трона.
-   Не туда, - немного прикрикнул им эмир, - становитесь справа и в самый конец зала.
 
Люди почти бегом бросились в ту сторону, а добежав, застыли на месте, как статуи.
Наступал черед самих визирей, из которых один был самым главным.
 
Они все подошли гордой толпой и, с достоинством преклонив колени и прижимая руки к груди, отступили немного  назад.
-   Ага,- произнес сурово эмир, - вот и виновники подошли. Так, кто же из вас главный?
-   Я, - выступил один вперед, слегка наклонив голову к трону.
-   Так почему не исполнялся имперский указ о сборе налога, и почему люди стали нищие?
-    Потому, что так приказал сам Юсуф-паша, - не менее гордо и сурово отвечал тот.
-    Юсуф-паша мертв и у него не спросишь, - отвечал уже ему эмир, - поэтому, я спрошу у звездочета, - и, обернувшись к тому, продолжил, - кто приказал увеличить налоги и сбор? Отвечай.
Звездочет, не долго думая, указал пальцем на Главного визиря и произ­нес:
-   Это он обманывал Юсуф-пашу, каждый раз уверяя его, что народ живет хорошо, а в империи просто боятся бунта и не делают этого.
-    Так, почему же ты молчал? - сурово спросил эмир.
-    Он сказал мне, да и другим тоже, что если буду болтать, то прикажет отрубить мне голову. Вот я и молчал, - обиженно произнес звездочет.
-    Хорошо, - ответил эмир и снова обратился к визирю, - так почему же ты обманывал Юсуфа, и почему не соблюдал закон?
-    Он врет, - закричал обиженный явно визирь, - его науськали другие, да и сам он такой же. Я говорил то же, что и все они вместе. Им всем это нравилось: эти хоромы, палаты, одежды. Все стоит дорого, а где взять день­ги, кроме как у народа...
-    Хорошо, - сурово произнес Абдах, поднимая вверх руку, -я разберусь во всем этом сам и определю виновного, - и снова рукой отослал всех вправо, поближе к тем, кого послал ранее.
 
К пьедесталу подошли два старца. Это были мудрецы хана. Один из них исполнял должность Главного управителя казны ханства, а другой от­вечал за торговлю и ввоз каких-либо товаров других государств.
На обоих возлагалось и право мыта за товары, изготовленные своим народом. Кроме этого, они были сведущи во всех политических и других делах и связях хана.
-   Почему не исполнялся указ? - снова задал один и тот же вопрос эмир старцам.
Те молча покрутили головами, дескать не знаем, от чего так произошло и отступили в сторону, так же кланяясь и прижимая руку к груди.
Далее наступил черед военного ведомства. Здесь были главные военноначальники, включая и десятников.
Самый главный из них доложил, что войска, как и прежде, преданы эмиру, и они ни в чем этом не замешаны. После чего отступили сразу в сторону.
-    Как не замешаны? - чутъ ли не вспылил эмир. - А кто силой заставлял отдавать людей последнее? Уж не сами они все это делали по добру?
Военный, тут же поняв, что допустил ошибку в своем докладе, сразу поправился:
-   Я говорю только о воинах, великий эмир, а что внутри, то это дело начальника надзора, - и снова отступил в сторону.
-   Хорошо, - продолжил опрос Абдах, - где начальник надзора?
Никто из оставшихся не выходил, а кто-то тихо произнес:
-   Он сбежал, оставив свою одежду.
Абдах посмотрел на кучу одежд и криво усмехнулся.
-   А напрасно он это сделал. Я бы его не покарал. Он ведь чин подневольный и исполнителен, как и полагается законом. Ну что ж, если убе­жал, то пусть и не возвращается. Назначим  нового.
 
К трону подступили каистры - люди, отвечающие за службу ханской тайной палаты.
Этим людям эмир не доверял никогда, поэтому сурово спросил:
-   Почему не доложили мне о творящемся, когда по долгу вам  это  положено  было  сделать?
-   Мы так поступили, считая это не особо важным, - отвечал один из них.
-   А почему тогда не доложили о том, что готовится измена. Это ведь ваша работа, не так ли?
Те молча опустили головы вниз, но все же один, собравшийся с духом, ответил:
-   Мы не знали об этом, а если бы и узнали, то не успели бы сообщить, о великий эмир. Прости нас, это наше падение.
И они все, за исключением старшего, пали на колени.
-   Встаньте, - холодно и сурово произнес эмир, - вы все будете наказаны за свою бездеятельную службу. Охрана, возьмите всех под стражу и свяжите, чтобы не убежали.
-   О, смилуйся, великий и могучий эмир. Пощади нас.., -продолжали молить его виновные.
-   Пощады не будет, - так же жестко и сухо ответил Абдах, и махнул рукой аскерам.
Те молча поволокли их к выходу, а вскоре в зале наступила гробовая  тишина.
 
Все ждали вынесения решения по разбирательству.
Осталось, правда, выс­лушать отдельных приближенных самого Юсуфа: татарских князей, родовых начальников и других  более  мелких.
Но, эмир не стал этого де­лать, так как понимал, что измена в самой  власти.
Поэтому, с минуту поразмыслив, он так же холодно произнес:
-   Я знаю, кто виновен. Но сейчас называть не буду. К восходу солнца вы увидите это сами. Сейчас всем приказываю заняться своими делами, а мне подготовить все документы о том, что здесь творилось за пос­ледние пять месяцев.
 
Зал потихоньку опустел, и вскоре Абдах остался сам наедине со своими мыслями.
Только лишь охрана, да некоторые, из по дороге присоединившихся князей не расходились. И эмир знал почему.
По дороге они рассказали ему многое. И о том, как собираются с них налоги и как выколачивают ханские исполнители их же из тех, кто не может этого сделать. Рассказали и о том, что все их поместья, как родовые, так и другие, были отданы в руки визирей, а их сделали просто приказ­чиками.
Все это эмир сейчас обдумывал и искал то нужное решение, которое могло бы удовлетворить все стороны.
-   Ответа не ждите, - обратился Абдах к ожидавшим, - я его скажу завтра утром. А сейчас идите и отдохните с дороги. Мне нужно подумать.
 
Те покланялись и удалились. Осталась лишь охрана, но она эмиру не мешала.
За долгие годы его верховной власти он к ней привык, как к чему-то неотъемлемому. Поэтому, он не обращал на нее внимания, разве что тогда, когда они меняли друг друга.
 
Эмир встал со ступеньки и про­шелся по довольно широкому залу. Все это время его не повидала мысль о том, как все же разрешить настоящую ситуацию.
Казнить  всех подряд – значит, не разобраться.
Казнить наугад или по какому другому выбору – значит, тоже не разобраться.
Как найти ис­тинного виновника в содеянном?
Как не говори, а здесь задета уже его репутация, как эмира и упра­вителя имперской власти.
И хотя, любое решение, принятое им сейчас, расценивалось бы тем же народом, как достаточное, все же Абдах по­нимал, что оно же будет не достаточно ясным для среды окружения вновь назначенного хана.
Да и кого назначать, ведь он никого практически здесь не знает. Разве что Артуза, да еще нескольких из его окру­жения.
Но это не выход из положения. Тот же народ не воспримет его как надо, а отдаст должное, как исполнителю воли эмира.
На первый взгляд, вроде бы одно и то же, но в глубине -совершенно  разное.
Это Абдах знал еще с того самого раннего возраста, когда сам был назначен таким представителем в Деборшире -  юго-восточной провин­ции самой Турции.
И сейчас, сознавая все это, эмир знал одно: нельзя положиться только на свою собственную голову. Надо посоветоваться. Хотя бы с тем же Артузом и его соплеменниками.
Но, лучше всего с теми же мудрецами и другими представителями касты хана.
Но, прежде чем советоваться, он должен был найти истинного виновника.
Это было ясно с самого начала его прибытия.
Так кого же казнить? - не покидала его одна и та же мысль. Нельзя ошибиться, ибо такие ошибки слишком дорого оплачиваются самим народом.
Его мысли остановились на главном визире.
А почему он, почему не его подчиненные? - тут же задавал он себе вопрос.
Потому, что он главный и отвечал за это. Но, отвечают и те, кто поменьше рангом и так же близ­ки к хану, как и сам главный?
Так кого же назначить виновником?
Звездочета или тех маленьких сборщиков, которые окромя, как махнуть плетью ничего не могут?
А может быть, лишить голов тех же мудрецов? Возможно, они подставные?
Мысли путались, и голова почему-то не работала. Эмир не знал, кому верить, кому нет.
Вроде бы все по-своему правы.
Но, ведь кто-то из них виноват наибольше, но кто он?
Ответ пока не находился.
А время шло своим чередом. И вскоре зазвучала вечерняя молитва за стенами дворца.
Но, эмиру было некогда исполнять намаз, и он кропотливо и упорно ду­мал, думал и думал.
Голова трещала и ломалась, мысли разлетались в стороны, а ответ все не шел и не шел.
Наконец, эмир решал оставить это дело и пойти погулять в сад. Ему  вскоре предложили поесть, но он отказался, ссылаясь на какую-то, не ясно произнесенную им болезнь. Слуги отступили и дали пройти ему в сад.
Эмир знал, что они думают о нем сейчас. Они думают, что он боится прос­то есть из их подносов, предпочитая голодать, нежели  умереть.
Абдах даже усмехнулся внутри: как же они глупы. Если бы он им не дове­рял, то уже давно лишил бы головы.
И вдруг, стоп. Ему в голову пришла одна мысль.
Кто? Неужели, это они!
Увещали, ублажали своего хана, не давая ему выслушать тех самых ви­зирей до конца и пойти посмотреть, что там на улице.
И зная его пос­леднюю страсть к пению и игре на дутаре, они вдвойне ожесточили под­ход к нему остальным. Делая из того же хана нечто вроде святыни и горделивого мудреца.
Да-а, Юсуф-паша, не думал я, что ты станешь под конец таким вот ханжой своего слова.
Ты ведь всегда преклонялся пе­ред мудростью и вот на тебе. Сам попался на удочку глупости и лести.
Именно это и послужило всему тому, что произошло.
Но, как объяснить это другим?
Как сказать тому же народу, что это так?
Опять голова заболела с новой силой. Наверное, он так и не найдет от­вета. Но ведь надо искать. Что же я скажу завтра тому же народу и всем приближенным.
Покараю слуг, но этого мало. Может, придворные и поймут, но только не народ.
И вновь, эмир остановил свой выбор на главном визире. Но, тут же опро­тестовал внутри. Нельзя казнить человека только в угоду какой-то толпе по немому согласию остальных.
Нельзя отрубить ему голову и сказать, что только он один это сделал.
Это породит другое. Безнаказанность у других, ибо они будут знать, что его вина не такая уж большая  и если он главный, то пусть отвечает, а они - поменьше, за его спиной будут творить неизвестно что.
Нет. Так нельзя. Надо покарать всех. Но, кто тогда будет править  здесь.
Не присылать же сюда людей из Стамбула.
Да, и народ не примет их. Они любят своих и верят им на сло­во.
Так, что же делать тогда? Не карать вовсе?..
Постой!! Может, это и есть тот единственный выход изо всего, что случилось. Поэтому, может и болит голова от того, что лучшего она не может дать, кроме того, что и так уже есть.
Но, как объяснить такое решение людям?..
Да, просто. Надо сказать им правду. Такой, какая она есть на самом де­ле, без капли лжи и упрека в другую сторону.
И пусть, виновен в гла­зах народа сам Юсуф-паша. Они простят его за это, ибо он уже мертвый, а мертвых не судят строго.
Очевидно, есть у каждого человека тот предельный возраст, который забирает его ум и наступает черед лести и порока.
Вот чего надо бояться.
Теперь уже для себя сделал вывод эмир.
Но, почему для себя? И для других тоже. Это ведь правда, а она имеет право быть оглашенной.
Но, как в таком случае определить это?..
Да, просто. По поступкам, если они не соответствуют времени и торжест­ву справедливости.
Если бы Юсуф-паше это сказали ранее, то возможно он сам ушел бы из жизни... Постойте-ка?!!
А может, это он и сделал? Узнав подробно обо всем и ужаснувшись...
Вот в чем причина его смерти. Какой же я глупец. Не смог догадаться об этом раньше. Только ему не хватило мужества на признание своей вины.
Ну что ж, это сделаю я. И скажу ту правду, которая есть, и укажу слугу, который по настоянию самого Юсуфа, налил ему  яд, а точнее,  ту жидкость, которая сушит горло.
Но, не буду казнить за это его. Он исполнил последнюю его просьбу.
И, наверное, страшно боялся это сделать. Но, очевидно, Юсуф настоял, успокоив его чем-то. Может, даже очень дорогим подарком или чем-то еще.
Но, как поступить теперь с теми князьями и захватившими власть  ви­зирями?
О-о! Тут гораздо проще. За это они понесут наказание. И те, и другие.
Одни за непослушание моих указов, а другие  -  за невыполнение.
Все. Вот и вся разгадка тайны.
 
И эмир почувствовал, как его голова стала чистой и светлой, и силы пришли ему в обличье.
Он поднял голову и улыбнулся заходящему солнцу.
-   Спасибо тебе, - молвил он тихо, - ты, как всегда, помогаешь.
И, окунувшись в последний раз в его бархатную теплоту, эмир обернул­ся и зашагал обратно во дворец.
 
Выход был найден: и жизнь сегодня восторжествовала над смертью. Просто потому, что один единственный раз в ней пришлось хорошо пораз­мыслить.
Оказалось, все очень даже просто: подумай и все.
-  О, Аллах, - снова тихо зашептал эмир, - какие мы глупые еще и совсем близорукие. Не видим, что за болью одного - стоит горечь другого. Мы не распознаем друг друга, а лишь перекладываем вину на другого, даже не думая, что тот возможно вовсе и не виноват.
Вот где беда всех, и вот почему так много смертей вокруг. Мудр был совет султана, гласивший о переходящей его силе. Так оно и есть. Что я познаю сегод­ня -  возможно, завтра познает кто-то другой. И очень жалко, что люди не поверят в это и не соприкоснутся рукой. Это очень плохо и больно. И какие же мы тогда вовсе люди, когда не хотим что-то сознавать. Когда не хотим просто подумать вместо того, чтобы казнить, укорять и убивать.
Но, это все же не касается злодеев. Тех, кто в душе  давно погребен. Они ушли раньше от нас, а осталось лишь только их тело.
Оно подлежит уничтожению, как ненужное и мешающее жить остальным. Но, как распознать их среди общей массы подобных?
Да, очень просто. По их пос­тупкам и повсеместному возлежанию у ног других, которые просто не мо­гут что-то изменить. Вот те и есть злодеи, кто, пользуясь властью или грубой, обращаемой любого в раба, силой, чинит людям зло и причитает только сверху молитвы, не исповедуя их в душе, а потворствуя остальным и искореживая всю суть существующего закона.
 
Эмир вздохнул и снова взялся за ручку двери.
Но, она не показалась уже такой тяжелой, как прежде. Он нашел решение и вынесет его наружу.
А именно этого и ждали с нетерпением все...
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Глава  23
 
Утро наступило так же внезапно, как наступает само солнце на землю.
Эмир, расположившись снова на пьедестале, окидал взглядом зал и молча всматривался в тревожные лица собравшихся.
Здесь были все: и придворные, и исполнявшая  указы власть, и слуги, и те же князья с их достопочтеннейшими старцами , и даже те, кто еще вчера писал эферамбы  самому Юсуф-паше.
"Еще те льстецы", - подумал про себя эмир, но немного успокоившись, все же допустил их присутствие на вынесении  эмирского  решения.
Абдах поднял руку, и в зале наступила тишина.
Он встал и немного про­кашлялся. Слуги тут же поднесли ему в графине небольшое количество виноградного сока и предложили выпить, но эмир отказался и, подняв­шись немного повыше, на ступеньку самого трона, произнес:
-    Я вынес решение по факту злоупотребления служебным положением лиц, виновных в содеянном обнищании моего народа, - тут он сделал небольшую паузу и снова осмотрел зал.
Все словно застыли в немом ожидании его слов, и их взгляды   даже чувствовались на лице самого эмира, которое горело, как огонь.
Посмотрев по сторонам, эмир продолжил.
-  Я также нашел виновника всего этого   усугубляющего процесса и, приведя его к клятве, исполнил вышеуказанное, -эмир снова прервался, ибо охрана вывела на обзор людей одного человека, в коем они быстро узнали слугу Юсуф-паши.
Все недоуменно уставились на эмира. Никто не понимал, как слуга мог воздействовать на такого достойного из достойнейших.
Абдах разрешил все их сомнения словами.
-  Я долго размышлял над всем этим и пришел к единозначному решению, что в этом повинны все, в том числе и сам Юсуф-паша, который умер достойно, несмотря на все угрызнения его совести. Ему хватило мужества и храбрости принять из рук этого слуги тот яд, который выдумал когда-то его дед и ваш достопочтеннейший отец.
 
При этих словах все ахнули. Никто не ожидал такого поворота событий. Люди взволнованно перешептывались, так и не понимая, кого накажет сей­час эмир.
-   Я пришел к выводу, что наказанию подлежат лишь те, кто не смог правильно осознать разосланные мною законы. Это татарские князья и их сродственные старейшины, а также -визири хана во главе с главным.
Они будут наказаны мною в порядке предоставленном тем же законом за неподчинение воле свыше.
 
Люди, облегченно вздохнув, радостно зашумели. Все говорило о том, что объявленные обойдутся лишь тремя ударами палкой по мягкому месту и тремя днями сухого поста, как гласил тогдашний закон.
-    Но, это еще не все, - продолжил Абдах, - я вынесу этот приговор на люди и объясню, почему так произошло, дабы не было истолковано по-другому. Слуга сам по себе не виновен. Юсуф-паша, узнав о содеянном им в ханстве, не пожелал больше царствовать, а решил уйти с миром, приказав этому человеку подать ему яд, от которого и умер спустя несколько минут. Поэтому, я его не наказываю, а отпускаю на все четыре стороны. Пусть идет,
куда хочет. Это он спас вас от сурового наказания, а голодных от смерти.
С этими словами эмир, взяв указанного слугу за руку, проводил его до двери и возвратился обратно.
-    С этим покончено. Приступаю к другому. Все знают, что мною изданы были указы о единении в ханствах и провинциях разных народов и их местных владык. Я не разрешал передавать их власть в руки визирей. Это дело самих народов. Кого они считают достойными, то те пусть и пребудут над их головами, подчиняясь совместно с ними власти верховной. В нарушении недослушания князей и непослушания визирей приказываю строго наказать виновных и указать место их дальнейшего пребывания. Это право я предоставляю вновь избранному на место Юсуф-паши  хану и доверяю полностью его праву.
 
После этих слов, эмир огласил список наказанных и отправил под охра­ной в место предварительного заключения.
Наступал самый трудный момент.
Необходимо было огласить имя вновь назначенного  хана. Эмир вышел на середину зала и, развернув рулон вердикта, прочитал:
-   Волею эмира, управителя империи, и волею Аллаха, повелеваю: вступить в ханство Великому Мудрецу и Главе Казны ханства князю Сатты-бах-Бером-бею...
 
После зачитки вердикта, эмир снова свернул его в рулон и, опечатав печатью, передал вновь назначенному человеку.
 
То был один из тех, кто стоял вчера перед ним с гордо поднятой го­ловой и отвечал молчанием.
Но, эмиру вчера вечером посоветовали имен­но его, так как знали давно, что он человек честный и преданный своему делу и народу. Родом он был отсюда же из этих мест. Поэтому, представлять его народу уже было незачем, так как все его хорошо знали.
Но, все же, исполняя волю султанской власти, Абдах решил не отсту­пать от традиций и сказал:
-   Теперь, требуется огласить это народу, а потому все последуйте  за  мной.
 
Эмир вышел из дворца и начал опускаться вниз по огромной  лестнице.
Внизу  ждал народ и возбужденно шумел, так как глашатаи уже объявили о решении мудрого эмира.
Выйдя на площадь и, поднявшись на небольшой парапет, Абдах поднял руку.
Шум понемногу улегся и, наконец, вовсе стих.
Эмир выждал еще ми­нуту, осматривая ту же толпу, что и вчера, как бы ища среди них зна­комых, а затем произнес:
-   Люди эмира. Я знаю, вы ждете моего сурового приговора и ждете разъяснений по поводу того, что уже произошло. Отвечаю на ваши мольбы. Юсуф-паша отдалился от дел по своей старости и не мог управлять более вами. Но, слуги решили его подбодрить и всячески развлекали, тем самым не дав ему возможности править вами. Они невиновны. Они лишь хотели, чтобы он жил дольше и становился мудрее. Но, когда все же Юсуф-паша узнал о случившемся, сердце его не выдержало. Он умер, так и не оста­вив после себя прощального слова. Он был хорошим правителем и принял смерть достойно. Простите его, люди, ибо он уже был ветхим и дряхлым, а ум его пребывал там, за горами. Остальные же мною наказаны так, как и велит закон империи. И мною же, назначен новый правитель ханства. Вы все его знаете, и знаете, как зовут. Вот он... Приветствуйте его и возрадуйтесь за него. Он даст вам то, чего не хватает. Он знает ваши обиды и постарается их в ближайшее время исправить. Покоритесь его воле и слушайтесь, как и меня самого. Такова воля султанской власти и такова воля Аллаха на небесах.
 
После этого эмир отошел немного в сторону, и дал выйти наперед вновь назначенному.
Народ бурно приветствовал своего нового правителя и ликовал. Вверх летели части одежды, а то и различные предметы ремесленной утвари.
После довольно длительного ликования, народ немного успокоился и дал выговориться самому правителю.
Тот, произнеся клятву верности Аллаху и своему народу, заверил всех в соблюдении законов и прав каж­дого, а так же подтвердил это своей рукой на открытой Святой Книге Корана.
После этого было объявлено, что народу полагается праздновать, и на это выделено достаточное количество яств и питья из погребов самого дворца.
На праздник отводилось три дня. И на это время запрещалось будь что делать, разве что печь лепешки и жарить на костре мясо.
Выслушав это, народ еще больше возликовал, и вскоре сама площадь прев­ратилась в место всенародного гулянья. Были здесь и шуты, и скороходы, приглашенные с чужих земель, и свои дутари и песняры. В общем, веселье разыгралось на славу.
 
Но, в отличие от простых людей,  эмиру некогда было самому участвовать в этом.
Предстояло провести переговоры е теми же русскими посланниками царя и возвести в ранг вновь назначенного хана перед ли­цом его окружения.
И хотя, это мог сделать и он сам, все же Абдах понимал, как важно для других, чтобы он лично это сделал. Ибо это подтверждало бы его назначение в угоду турецкому престолу, и просто, как доверие новому хану.
Поэтому, оставив народ на площади в ликовании  и празднестве, эмир прошел во дворец и занялся делами.
После присвоения почетного титула Осман-паши империи и краткого выступления перед окружением, эмир, сославшись на дела и извинившись, удалился в отведенные ему покои.
Удобно положив голову на подушки и протянув свободно ноги, Абдах ду­мал  о предстоящей встрече.
 
В дверь постучали, а затем, после его разрешения, вошли двое. Это был вновь назначенный паша и его вчерашний соратник.
Они вежливо покло­нились и, подойдя ближе, Сатты-бах-паша, произнес:
-   Я признаю, эмир, тебе некогда, но выслушай нас, не дай томиться в груди нашему волнению.
Абдах молча кивнул головой, немного приподнявшись с подушек.
-   Мы пришли поблагодарить тебя за столь мудрое разрешение нашего вопроса. Никто не осмеливался назвать вчера имя самого Юсуф-паши и предпочел бы лучше умереть за него сам. Спасибо тебе, о мудрейший, за то, что не дал пролиться невинной крови.
-   А, визири? - спросил, немного усмехаясь про себя, эмир, - им-то досталось.
-    Ничего страшного, мы им найдем замену. К тому-же, они сами виноваты, хотя и мы, если честно, тоже молчали. Но, не ради себя, а ради ханства в целом, ибо полная казна сулит всем то немногое, что может ожидать человек.
-    Спасибо и вам, - ответил тут же Абдах, - за то, что поверили в мою разборчивость. Я думаю, нам не придется больше краснеть перед своим народом.
-    Нет, - почти одновременно ответили те и, отступая назад, вновь  поклонились.
-    Идите и празднуйте вместе с народом, - сказал эмир, - а я останусь здесь ненадолго, а потом поеду на встречу.
-    Может, выделить охрану? - спросил паша.
-    Нет, моих людей достаточно, да и сомневаюсь я, что они прибыли сюда именно за этим.
-    В таком случае не будем мешать, о мудрейший, - и гости, откланявшись, ушли.
Абдах снова лег на подушки и задумался.
Не нравилось ему во всем этом многое. Но, что он мог поделать один, когда вокруг него были совершенно разные люди со своими требованиями и запросами, старания­ми и просто болтовней.
Сейчас он не мог ничего поделать, и поэтому его мысли перенеслись сразу на русских.
Чего они хотят, и почему сюда прибыл всего лишь казачий атаман?
Где же царские люди, или как их еще называют - бояре? Почему не прибыл их царь лично, если хотел договориться о мире?
И снова голова тяжело загудела и даже заболела.
-  Да-а, - подумал эмир, - от этих мыслей вскоре голова вообще откажется работать. Наверное, правду говорят, что чем раньше вы добираетесь до влас­ти, тем раньше стареете и седеете".
Но, делать нечего, и эмир снова бросался в раздумья, не оставляя себе право на просто отдых, ибо понимал, что такое право не для него.
Народ может сейчас отдохнуть так же, как и его непосредственные пра­вители на местах.
Но, только не он. Ему это делать запрещено. Нет, не самими людьми. Самим собой. Потому как, голова, отдыхая, теряла ту силу, которая ей нужна всегда и повсюду.
И ничего, что она немного, а то и больше болит. Это пройдет. Зато после хорошего раздумья и найденного решения, наступает действительно блаженство или тот откровенный отдых, который часто путают с обычной гульней, от которой голова болит на следующий день.
Так в раздумьях прошло еще около двух часов.
 
Солнце уже достаточно высоко поднялось, и, судя по той же тени деревьев, время подходило к полудню.
"Пора", - решил про себя эмир и поднялся с удобного места. "Кто знает, вернусь ли я когда сюда еще?" - произнес он тихо, оглядыва­ясь назад.
 
То решение, которое он принял, не говорило об этом, так как Абдах решил больше не заезжать в город, а пойти сразу к тем берегам, откуда только вчера они прибыли.
"Надо спешить, маленький султан ждет своего часа и надо ему помочь, - так решив, эмир вышел за дверь, и вскоре его шаги послышались на улице.
Он вышел другой дорогой, обойдя зал, дабы не мешать празднованию  людей.
Спустя еще час, эмир на коне ехал к городским воротам. За ним следовала вся его охрана и те торговцы, которые уцелели в битве, возглавляющиеся все тем же Мюром.
 
Артуза здесь не было, так как он остался во дворце, исполняя его наказ о том, чтобы следить за соб­людением всех законов вновь утвержденной властью.
К тому же, он здесь и жил, если не считать, что время от времени пребывал на бере­гу, как лицо, отвечающее за погрузку и отправку судов.
Эмир не прощался ни с кем. Он не любил этого, и скорее, предпочитал покинуть так, нежели долго и упорно расставаться, даже с друзьями, но в этом и была его сила. В ней он и чувствовал какую-то поддержку, ибо знал наверняка, что расставшись, не прощаясь, они неминуемо встре­тятся  вновь.
Народ не заметил его ухода, так как они прошли с другой стороны города, но это и не страшно. Народ всегда его уважал и любил, и эмир не желал видеть лишний раз, как кто-то гнул перед ним спину.
Это и было той самой неразрешимой пока для него задачей, которую он не мог решить.
Почему, если его уважали другие, то не могли приветствовать стоя или как угодно, но главное - искренне выражая свое чувство.
С немного грустными мыслями покидал город Абдах.
Ему так и не хватило времени сходить на могилу Юсуф-паши, которого он прежде очень любил   и уважал, как родного  отца.
Но, не только это заставляло грустить его.
Ему казалось, что это был последний, нанесенный сюда визит вежливости от имени султанской власти.
И хотя, он и оставался на своем посту в случае восхождения на трон султана, все же понимал, что предпочтение будут отдавать уже не ему, а юному султану.
Что ж, такая участь великих мира сего. И если велено судьбой ему сделать это, то он сделает.
Семнадцать лет Абдах испытывал свою волю и ту силу, которая ему передалась от султана. И она его не подводила ни разу.
Правда, и он прикладывал лично немало усилий, но все ж, осознавал точно, что сила эта существует и не исчезнет никогда.
Кто она или что это за сила, эмир пока не знал. Зато знал другое.
Какие бы испытания не выпали на его долю, он с ними справлялся. И только, благодаря тому, что верил в эту силу и силу торжества  справедливости, подкрепляя их своими деяниями.
Именно это и спасало его всегда и вело к победе, не зависимо от рангов, чинов и умов других.
Многие хвастались, что-то декларировали, покалывая свою силу обретенного ими ума, но эмир знал точно - это не то, это всего лишь бутафория или тот же рисунок, сделанный самим собою.
В его же случае, речь шла о другом, о более высоких порядках в сложности восприятия окружающего. Ему не надо было заучивать что-то наизусть. Его ум рождал это сам по себе. Ему не надо было где-то проходить учебу, он учился самостоятельно, лишь изредка лицезрея какую-нибудь деталь обыденного.
Ему рассказывали, что где-то есть великие мудрецы, которые могут из слов выжигать огонь. Но, он этому не верил. Он знал, что если это и существует, то всего лишь в  уме и на языке других, которым так хотелось бы это приобрести, как лишнее доказательство их уму.
Именно этого им всегда не хватало. Самому же эмиру этого не требо­валось. Он знал, что судить будут потом, по его поступкам и действиям.
И может, кому-то когда-то придет в голову то же, что и ему сейчас. И он  задумается над этим, и начнет снова эту борьбу не за жизнь, а за смерть, подразумевая под этим смерть злословию, болтовне, ругатель­ству, хамству и простой обыденной человеческой глупости.
И пусть, все это и будет называться так. И пусть, смирятся с этим остальные, ибо их ум еще не достиг того предела, когда от него уже ломится голова.
Он хочет наружу, он хочет раздать по частицам всем, дабы они повзрослели быстрее. Но, наступит ли это время, эмир не знал. Он знал лишь, что это его загадка. Его умозаключение.
А, что скажут другие по этому поводу?
Но, обернувшись вокруг, эмир не увидел никого рядом, так как скакал один в этом огромном поле умов, и тогда он понял: нет, еще не время об этом спрашивать, надо подождать.
Возможно, пройдет время, и люди сами заговорят, но возможно и другое.
Придется снова вот так, почти силой и властью втолковывать в безнадежные головы о чем-то и ком-то. Скорее бы все это настало.
И грустно вдвойне стало Абдаху, когда он вдруг вспомнил, что обещал султану передать это все его сыну.
Жаль было расставать­ся со всем этим. Но, что поделать, когда надо. Возможно, юный султан принесет больше пользы, чем он сам и его отец вместе за многие годы труда.
Поэтому, с силой оттолкнув такую жалость, эмир выпрямился в седле  и еще упрямее поскакал дальше.
Он уже знал, что оста­лось совсем немного, но все хотел сделать так, как и должно было  быть с самого начала.
 
-  И я сделаю это, - прошептал он и, пришпоривая своего коня, устре­мился навстречу скачущим всадникам.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Глава   24
 
Встреча на этот paз не принесла того ожидаемого и долгожданного результата, как это принято говорить, подытоживая всю суть переговоров.
Казачий атаман осторожничал, то и дело, поглядывая куда-то на юг.
"Может, он кого-то ждет,"- думал про себя эмир, тоже иногда поглядывая в ту сторону.
Но, время шло, а никого не было.
В конце концов, эмиру надоело все это, и он сказал прямо:
-   Вы кого-то ожидаете или должно что-то произойти?
-   Да, - нехотя согласился атаман, поняв, наконец, что эмир догадался, - я жду вестей из Москвы. Должен подоспеть мой посыльный.
-   А что, с этими вестями может измениться суть наших переговоров?
-    И да, и нет, - так же нехотя пожимая плечами, отвечал Иван Лихо.
-    Тогда, прощайте, - тут же среагировал на это эмир, - мне незачем терять время на пустую болтовню, к тому же, с людьми, не имеющими ничего общего с царским двором.
-    Откуда вы это знаете? - изумился атаман.
-     Да, все просто, - отвечал ему Абдах, - вы не знаете сами, чего хотите, а значит, чего-то боитесь. А, бояться, вы можете только одного -  самой власти. Если бы вас направил сюда царь и вручил вон ту грамоту, все давно бы было решено. У вас что, очередной заколот?
-    Да, - прямо ответил Иван Лихо, - и я жду вестей, чем все это  закончилось.
-   А как оно может повлиять на ход наших переговоров?
-   Очень просто. Если сменится государь, то изменимся и мы, и пересмотрим все сызнова.
-    Да? - удивился теперь эмир. - А откуда такая уверенность в этом?
-   Не знаю, - прямо сказал атаман, - так всегда было у нас на Руси. Меняется царь -  меняются все. Кто плясал  -  начинает править, а кто правил -  сидит в темнице, если ему до этого не отрубили голову.
-    И давно у вас так? - поинтересовался Абдах.
-    Да, с самого сызмальства так, - откровенно признался атаман, - я ведь здесь не по своей воле, а послан казаками, которые хотели бы отдохнуть от ваших набегов.
-     Это не я, и не мои верноподданные. Это кирсары, бандиты и другие народы, - отвечал ему, глядя в глаза, эмир, - если бы я воевал, то об этом бы знали все, включая и вас самих.
-    Я вам не верю, - сурово произнес Иван, - вы хотите сказать, что это не турки забирают наших людей в плен и делают из них нехристей...
-   Я такого не говорил, - сразу же ответил эмир, - вы, очевидно, не поняли. Я сказал, что это не мои верноподданые. А кто они - турки, либо персы, либо те же татары - роли не играет. Главное то, что они не состоят у
меня на службе.
-    Враки  все это, - прямо отвечал атаман, - вы специально так говорите, скрывая истинные свои побуждения.
-   Ну, почему же? Я вовсе не хочу оправдываться в чьих-то глазах. Я говорю, как оно есть на самом деле. Это уже вы судите со своей, как у вас говорят, колокольни. Это вам хотелось бы видеть во мне врага и моих подданных, так как это исключает второе - бандитизм и обычный раз­бой, которым, кстати, не гребуют и ваши люди, одевая такие же похожие одежды. Так что, давайте не будем искать виноватых. Мы воины, а воин­ская честь и достоинство обязывают говорить откровенно. Я думаю, вы понимаете, о чем я веду речь?
От удивления у атамана немного расширились зрачки глаз.
-   Не знал я, что вы так хорошо осведомлены о наших делах. Ну что ж, коли так, то давайте говорить начистоту. Вам нужно больше серебра и золота, той же руды, меди и другого. Так вы это получите, не смотря ни на какие запреты. А взамен -  давайте решим: вы со своей стороны оградите нас от этих бандитов, если это так, как вы говорите.
-   А как же царь? - усмехнулся немного эмир.
-   А что он? Царь далеко, в Москве, а мы тут. Нам и решать что по чем.
-   Но, копи находятся не здесь, - указал ему сразу эмир.
-   Пусть это вас не беспокоит. Это уже наши заботы. Ну что, по рукам?.. Хотя нет, у вас ведь так не принято. Давайте составим  договор.
-   Мы не будем ничего предпринимать, пока сюда не явится ваш посол и не исповедует мне волю вашего царя. Он во главе. Ему и решать.
-   Есть еще и вече.., - начал, было, атаман.
-   Знаю я ваше вече, - тут же ответил эмир, махнув почему-то рукой, - там так же решается, как и сейчас. Кто посильней и проворнее -  тот и овладел чем-либо, или тому и козырь в руки. Скажите, атаман, поче­му вы сами не хотите стать царем, только честно?
-   Крови не те, - снова честно признался Иван, - у царей ведь другие, а я из простых.
-    Ну и что? - удивился эмир. - У нас многие из простых, но веками пробиваются выше и обретают власть.
-   Да, знаю я, - так же махнул рукой атаман, - все у вас так же, как и у нас. Вера разве что разная, да по-разному одеваемся.
-    Здесь я согласен в последнем, но вот, что касается предыдущего - отвечу откровенно. Немного не так, как у вас. Наши люди стремятся видеть хорошее в своих правителях и желают им подчинить себя, а у вас наоборот. Что ни царь, то заколотник или бунтарь. Поэтому и люди такие, вернее думают так же, как и он сам, что все им доступно и все
разрешено. Возьмите тот же разбой и другое, или хотя бы себя. Вы приехали без воли царя. Что ж, похвально, коли царь у вас глуп, как вы говорите. Но, что-то творить у него за спиной -  это удел врага, а не друга и добродетеля. Возведите другого царя, если хотите и подчинитесь ему все, а то, что не веся, то буйство супротив него же. Так ведь у  вас происходит?
И снова Иван подивился эмирскому знанию языка и их жизни, но все же, не признал своих ошибок.
-   Нет ничего такого у нас. Мы все любим царя и исполняем его волю.
-   А его ли? - снова уколол эмир.
-    Тут все указано, - и он показал пальцем на грамоту.
-    Знаю я эти письмена, и как они делаются, - с улыбкой отвечал Абдах, - у вас,  что ни царь, то свой род и к этому документ  имеется. Летописцы не успевают переписывать   те же имена и грамоты предыдущих. Думаете, я не знаю, как это делается?
-    Думаю, знаете, - ответил атаман, - у вас, наверное, то же творится.
-    Так, да не так, - передразнил его по-русски  эмир, - бывали случаи, что и у нас пытались это сделать, но султанские экумены - люди не простые. Их не подкупишь. Они служат Аллаху и смертью не запугаешь.
-   Да, не верю я всему тому, - засмеялся Иван, - все и у вас так же, разве что буквы и имена другие.
-   Да, это верно, что другие. Только и отношение к этому другое. У нас бы никто не стал переписывать, а просто уничтожил бы и все. Зачем летопись искажать. Пусть лучше ничего не будет.
Иван Лихо на минуту задумался и уже более серьезно сказал:
-    Может, в последнем вы и правы, но вот в другом не соглашусь. У нас хорошие люди, только вот цари плохие, поэтому и бедствуем.
-    Не цари плохие, - повторил ему эмир, - а вы такие, так как не слушаете их же. Скажите, сколько у вас покарано безбожников за последнее время?
-   Не знаю,- замялся Лихо, явно не ожидая такого вопроса.
-   А сколько наказано по заколоту, - не отставал от него эмир, - сколько побито за непослушание, и сколько разбито голов за тунеядство среди простого люду? Что, не знаете? Вот так и идет у вас из лета в лето. Царь говорит, а вы слушаете и делаете по-своему. Те же купцы, в обход мыта, что творят, а казна недополучает. Поверьте, уж я то знаю все это. Так, кто же во всем этом виноват? Царь? А, что он один может сделать со своей стражей? Разве что, покарать кого одного из ближних бояр, или высечь на площади. Так от одного этого ничего не изменится. В каждом городе все творится, как хочется, и все сходит с рук. Поэтому, и царь плохой , и вы в темноте да в обиде.
 
Атаман краснел, и по мере скопления вопросов, его лицо все больше и больше становилось багровым. Казалось, он сейчас лопнет, как спелый овощ от налитого в нем сока.
-   Не знаю ничего подобного, - только и сказал он, отводя взор в сторону.
-    Я знаю, все это неприятно слушать из уст басурмана и изувера, какими вы нас считаете, но иногда нужно смотреть правде в глаза, какая бы она не была.
-    Все одно - цари плохие, - не унимался почему-то Иван Лихо.
-    Возможно, - согласился на этот раз и эмир, - но, ведь не одним царем мир красен. Люди-то его приводят к власти, даже в любом заколоте. Так, что же, они не видят, кого возводят? Не-е-т. Тут другое. Каждому просто хочется занимать ту высокую ступень. Оттого и заколоты случаются. От того и нет у вас добра. Зависть гложит ваши сердца, и скука от безделия. Вот, в чем разница между вами и нами.
-   А, у вас что, каждый знает свое дело?
-   Да, - отвечал ему Абдах, - и не стремится занять более высокое место, если видит, что он недостоин его. Есть и у нас разбойники и те же бедельники, но их мало, так как тяжкий хлеб заставляет  трудиться много, а у вас он с неба сыпется, а вы даже не хотите его подобрать...
 
Им все же не дали договорить. Где-то вдали показался скачущий во всю прыть всадник с белым флажком на его не очень большом копье.
 
Иван Лихо сразу же вернулся к своим людям и, сев на лошадь, поскакал тому навстречу.
Спустя минуту, они встретились где-то вдали и, по­слезав с лошадей, довольно долго говорили.
Эмир наблюдал за этим со своего места, так и не уходя обратно в ла­герь.
Спустя минут двадцать, атаман вернулся. Лицо его не было уже красным, а скорее даже бледнее, чем обычно.
-   Царь умер, - мрачно сообщил он, слезая с лошади, - другого пока нет. Все ждут, когда объявится наследник.
-   А что, нельзя поставить кого-то из бояр? - тут же спросил эмир.
-   Нельзя, - покачал головой Иван, - у нас так не принято. Не тех кровей, - и он развел руками в стороны.
-    Да-а, - протянул Абдах, - ну, тогда прощай, Иван Лихо. Возможно, мы уже больше не встретимся никогда, но я хотел бы в душе, чтобы мы заключили тот договор и пребывали в мире и спокойствии, хотя бы лет на сто.
 
Эмир протянул свою смуглую руку, и атаман крепко ее пожал, ничуть не смущаясь этому.
-   Что, уже не боишься, что кто-то увидит? - удивился эмир.
-   Heт, не боюсь, царя ведь нетути, а когда новый приедет - неизвестно, будем ждать, - почти весело отвечал тот.
-    Ну, что ж, до свидания, атаман, и передай своим людям, что султан не желает им зла.
-    Ваши слова к Господу нашему, - отвечал Иван, садясь снова на лошадь, - может, даст нам то, что мы хотим.
-    А, что вы хотите? - тут же спросил Абдах, так же садясь на подведенную ему лошадь.
-    Хотим умного царя, - ответил атаман и пришпорил свою лошадь, от чего та поднялась на дыбы и вскоре резво поскакала к своим.
-     Вы и его погубите, - тихо и мрачно ответил эмир, в свою очередь, пришпоривая коня.
 
Вот так и закончилась та первая встреча меж большими государствами недалеко от стен Бахчисарая.
Она не решила ничего.
Но, в то же время, положила начало тому большому будущему, которое только  образовывалось и предстояло узнать  всем.
"И кто знает, - думал тогда эмир, - какое оно будет. К чему мы придем через те же сто лет и больше. Наверное, много чего изменится, и много воды утечет из того же моря. А может, оно высохнет, как слезы на лице. Кто его знает. Судьба переменчива. Порой, благосклонна ко всякому, а порой, угнетает, либо вовсе раздавливает. И никто не знает сейчас: почему так происходит. Почему, я сегодня здесь, а через время в другом месте. Что меня толкает на это? Что мною движит? Наверное, есть какая-то сила, от которой никуда не убежать и не скрыться. А, сила эта - скорее всего сам. Только сам хочешь чего-то и добива­ешься этого. Только сам идешь навстречу кому-то и встречаешься, и только сам, отталкивая кого-то, уходишь все дальше и дальше куда-то вглубь. Не в этом ли и заключается вся наша новая форма власти и того же пророчества? Не в этом ли сокрывается злой умысел той же судьбы? Кто его знает. Сейчас это пока не понятно, но наступит время, когда кто-то скажет подобное, пусть даже немного не так, но все равно скажет. И может кто-то его услышит, если, конечно же, сам за­хочет. Именно сам, не из-под палки и не из-за чего-то такого, способ­ного привлечь обманом, выдурью или просто деньгой. Нет, не так будет твориться все это. Совсем по-другому. Никто не будет кричать об этом вслух, и никто больше не будет созывать сбор людской. Это уже не поможет. Настанет время, когда люди обозлятся на самих себя и тогда, когда какая-то неведомая доселе нужда заставит их обратиться к немому пастырю -  вот только тогда и воцарится все это. И ничто не способно разрушить его мосты, протянутые из века в век, из большего в меньшее и наоборот. Только тогда, люд заставит себя понимать: а правильно ли он выбрал себе того, кто ведет впереди; и только тогда станет ясно, что лучше - просто ругня или обыкновенное простое счастье. Только тогда люди смогут понять, что умное слово, сказанное изнутри другого - это и есть то, чего так не хватает им всем. Только тогда, наступит великое чудо людское, о котором они мечтают всю свою рабскую жизнь. И кого только этим не назовешь. Рабы все. Кто раб душой перед златом и властью, кто раб телом перед другою душою, а кто раб полностью всего того, что его окружает. Таких много и очень даже много. Но хотелось бы, чтобы их стало поменьше. И пускай, не будет спинопочитания, и пускай, люди уже не будут  прятать гла­за в землю. Это не важно. Важно другое. Само желание исповедать себя и сделать себя же свободным. Но, только не свободным от других, чужих мнений. Так нельзя, ибо там, где живешь - там не гадишь. Вот то - самое простое, которое надо понять многим уже сейчас. И мы все  порой забываем об этом и не задумываемся над содеянным ранее и даже сейчас. А надо бы это сделать".
 
Эмир снова ударил коня в бока, и тот понесся, словно ветер. Кружилась пыль под его копытами, и где-то там позади оставался город его любви, и город вечно зеленой юности.
 
Абдах уносил отсюда свою душу все дальше и дальше и знал, что она больше не принадлежит ему одному. Ее надлежит узнать всем.
Но, когда это случится - он не мог знать. Как не мог знать и того, что сегодняшний его поход - самый последний, и, что самое главное - са­мый исключительный по своему осознанию момент жизни.
Сейчас его мысли направлялись и летели к морю. К тому самому морю, где его ждал недавно назначенный молодой капитан, и которого он хотел сделать гораздо большим.
К тому морю, которое  перенесет его на другой берег, и уже там, в стенах дворца - свершится то небольшое, или даже незаметное, чудо его исцеления.
Исцеления ото всего: от преж­них грехов и трудов, от прежней любви и радости в ней же, от него самого и таких же, как и он сам.
Сколько ему отведено еще время?
Наверное, мало. Но, достаточно для такого, одновременно большого и совсем незаметного дела.
Осталось одно - возвысить сына султана и дать ему власть. Но, это наружно, так, для людей, а внутри - это гораздо сложнее и несколько дольше.
Возможно, ему и султану понадобится целая вечность для того, чтобы преодолеть грани отчуждения и хоть как-то сблизиться с остальными. А, возможно, это произойдет уже завтра.
И эмир торопился.
Он знал, что уготовано ему судьбой, но не знал когда и  в какое время. Ему было жаль расставаться с даром, но поделать он ничего уже не мог.
Судьба провела в этой жизни линию, по которой он шел все это время. Теперь, линия обрывалась, и оставалось совсем чуть-чуть до завершения этого всего.
Они приблизились к берегу, и их души порадовались.
Корабль, все так же мирно качаясь на волнах, их ждал и надеялся вскоре отплыть домой.
Так оно и случилось.
Спустя время, они уже подходили к другому бере­гу. Все было улажено, и Мюр передал корабль юному капитану.
Он снова становился эфенди, и уже ни на секунду не сожалел об этом. Он вырос та­ким и  всю жизнь им оставался. Было лишь время небольшого  перерыва.
Эмир направился во дворец, где его уже ждали старые друзья и вновь набранные слуги, которыми пришлось заменить всех предателей.
Измена не повторилась. Керим справился с порученным ему делом, и во­время  схватил всех заговорщиков.
Ими оказались те же, что и раньше, только с другими именами  и лицами.
 
"Судьба снова дарит нам чудо", - говорил мысленно эмир, поздравляя от души самого себя и всех.
Заговорщики были казнены и об этом поведано народу. Их же народу -  такому же и тому же.
Кто знает, чего им  не доставало?
Власти, богатст­ва или чего-то еще?
Но, ясно было одно: они не захотели нового сул­тана, ибо внутри их горела жажда мести за прошлое поражение. Но, месть не играет той важной роли в успехе любого дела, если она лишена хоть капельки здравого смысла. И это всегда происходит и будет происходить
 
Через два дня после прихода судна, юный султан   был возведен в ранг настоящего правителя. Империя праздновала этот великий день, как и полагается.
Народ ликовал и шумел своими голосами.
 
И  только два человека, отдалясь почему-то от других в этом веселье, шли друг возле друга, ступая нога в ногу по летнему  саду.
Позади них, где-то там, в глубине стояла охрана, а на стенах дворца стояли стрелки.
Это были последние меры предосторожности до привода к власти юного наследника трона. Теперь, уже оно не имело смысла, ибо жезл вручен и корона одета.
Султан сел на трон - так говорили люди, и никакая сила уже не могла этого нарушить.
 
Эти двое прошли по саду и, подойдя к небольшой поляне, вымощенной раз­ноцветными плитами, остановились.
-   Видишь ту, красно-зеленого цвете плиту, - обратился тихо старший к младшему.
-   Да, - так же тихо отвечал тот.
-   Там лежит то, что принадлежит только тебе. И пусть, оно пока будет там и лежать. Я не знаю точно, что это такое, но оно дает свет, выбивающий из песка пыль. Пусть, оно пока пребывает там. Быть может, наступит время, и кто-то произнесет над этой плитой слова, окованные веками и достанет его оттуда. Возможно, это будешь даже ты.
-    Я? - удивился юноша.
-    Да, - тихо продолжал старший, - это будет непременно та сила, которую я тебе скоро отдам. Только она способна помнить через века. Верь в это, сынок. И ты обретешь новую веру в себя. Но, не забудь и о старом, ибо новое без старого просто пустое. Верь и этому, сынок. А теперь,
пошли к другому месту, время у меня сегодня мало.
-    А  почему, дядя? Ведь, еще два дня праздника.
-    Я тебе потом объясню, сынок, - похлопал его по плечу седой человек, и они двинулись обратно.
 
Охрана на стенах провожала их взглядом, и им не понять было того, что здесь происходит.
Двое прошли дальше арки сада и оказались среди старых, давно забытых  построек. Здесь уже не было никого, кто бы мог наблюдать со стен, так как они исчезали за высотой самих зданий.
-    Смотри сюда, сынок, - обратился старший к младшему и указал рукой на какой-то там камень в стене, - смотри и запомни его, но не обозначай. Здесь хранится то, что твой законный отец оставил после себя - грамота о твоем рождении. В ней все указано так, как есть на самом деле.
Храни ее тоже, и время от времени перекладывай в другую пелурею. Об этом скажешь и своему сыну, а он дальше. Придет такое время, когда она понадобится тебе же. Вот тогда, ты ее и достанешь.
-   Мне? - снова удивился юноша.
-   Да, тебе, - подтвердил старший.
-   А, почему ты так уверен в этом?
-   Потому, что мне так сказал перед смертью звездочет, и в это верю я сам. И если бы не знал, что это так, то и не говорил бы.
-    Но, здания могут разобрать? - усомнился юноша, снова переводя разговор на другое.
-     Не будет этого. Оно сохранится. Только одно может помешать этому.
-    Что же?
-    Смерть.
-    Чья смерть, моя?
-    Нет, уже не твоя, а того, кто возродится в образе тебя.
-    А, как это понять, дядя?
-    Понимай, как сам понимаешь. Твое мнение будет меняться с годами, и к концу жизни ты станешь мудрее и совершенно другим. Но, нельзя забывать одного. Нельзя становиться ханжой в душе и противостоять самому себе. Запомни это, сынок.
 
И с этими словами, старший обнял младшего и поцеловал его в лоб.
-    Храни тебя, Аллах. И пускай, твои глаза не знают стыда. Пусть, счастье и удача сопутствует в твоих делах. Твой отец, Великий Осман, оставил мне свое завещание. Он сказал: я должен передать тебе то, что принадлежало ему и вашему роду.
-   А, что это? - удивленно спросил юноша.
-    Я не знаю, - честно признался старший, - но, ты это почувствуешь в себе, когда меня не станет.
-   Ты что, собрался уйти от меня? - снова удивился младший.
-    Да, - тихо и мрачно ответил тот, - я ухожу в другой мир. Мир тепла и вечного света. Постарайся это тоже понять. На восходе солнца я покину тебя. Смотри на солнце, и ты почувствуешь это. А пока, прощай. Мне еще надо проститься с султаншей и друзьями.
-     Почему, ты покидаешь меня, дядя? Не оставляй меня сейчас. Мне нужна твоя помощь, - взмолил  юноша, протягивая к нему руки и бросаясь в объятья.
-     Успокойся, сынок, ты справишься с этим. То, что я тебе передам, тебе поможет. Только не пользуйся им корыстно. Это все равно ни к чему не приведет. И направь его только на одно: дай больше тепла и света своим людям и постарайся их понять. А теперь, все. Я ухожу и не прощаюсь. Не жди  и не ищи меня нигде. На рассвете по восходу мы встретимся вновь.
 
Старший выпустил из рук юношу и зашагал прочь.
Постояв с минуту и посмотрев все на ту же стену, тот также пошел следом.
День уже подходил к концу, и первые сумерки где-то прятались там, за углами.
Старший, попрощавшись с друзьями и с султаншей, закрылся в своем небольшом помещении, занятым им после смерти  звездочета...
 
Наступила уже ночь, и звезды украсили темное небо. Эмир взял трубу и посмотрел вверх.
Где-то там далеко уже сейчас загоралась одна звезда, и это было ясно видно сквозь трубу телескопа.
-  Вот так и люди, - тихо шептал эмир, - загораются и потом через время сгорают. Только для них это кажется очень долго, а для звезд -  это всего лишь один миг. Вернусь ли я сам сюда или нет? - думал он уже про себя, - или может, это все, что я мог сделать в этом мире? Возможно, это и так. Но, кто поможет уже тому султану, возродившемуся вновь. Не знаю. Да, и как могу я все знать.
 
Он сложил трубу телескопа, и молча улегся на свой невысокий  топ­чан.
Эмир приготовился к  смерти и знал, что этому уже ничто не  помешает. Он выполнил волю султана и ни капельки об этом не сожалел.
Так и должно было быть. Ведь каждый из нас делает только то, что именно от него и нужно остальным. Только как угадать все это?
Но, возможно, найдется кто-то, способный к этому. Это и будет началом всего того, о чем думал я все это время...
 
 
Утро забрезжило своим серым цветом, а эмир все лежал и лежал, не вставая. Его глаза оставались незакрытыми и смотрели куда-то в потолок.
Может, он думал о чем-то? Кто знает. Сейчас, вряд ли найдет­ся тот, кто ответит на этот вопрос.
Но, ясно было одно. Он не умер и жив до сих пор. Только тело  его будет пребывать где-то там, в глубине земли, да и то, со временем от не­го мало что останется.
Душа покинула его и всколыхнула грудь другого, более юного и еще молодого, как та вновь загоревшаяся на небе звезда.
 
Юноша сидел в том самом саду его детства и смотрел на солнце, выраставшее  у него на глазах.
И он вдруг почувствовал ЭТО, и сердце больно кольнуло в груди.
Невероятная сила наполнила его самого и вознесла мысль к небу. Тому самому синему и самому голубому, что окружало его же всегда.
И сразу ярче становились краски, и сразу изменялось все вокруг. Он начинал тот же путь, что и его предки, но уже с другим, более вер­ным миропознанием.
И пусть, ему будет сопутствовать та же удача, что когда-то помогала его отцу и эмиру, И, быть может, слова его донесутся к людям через века. И, быть может, они поймут, что это и есть то, чего они ждали все это время.
 
Вставало солнце и омывало лучами землю. Пройдут года, а оно останется тем же. Но изменятся люди хоть на чуть-чуть, ибо они только маленькие частички того огромного мира, что их окружает.
Вот так просто, в небольших чудесах и создавалась история, и твори­лась сама земля.
И поверить в это совсем не сложно. Надо всего лишь знать - почему и зачем ты живешь.
Надо только верить в себя и таких же людей, и тогда, то же счастье озарит наши лица.
Вот то, что хотелось бы видеть всему былому в сегодняшнем нашем дне.
Земля укрывалась снова солнечным светом. И так будет всегда, если только желать этого и приближать самого себя к той незыблемой пустоте, что досталась всем нам от вечности предков.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
К    ЧИТАТЕЛЮ
 
В этой книге, совсем небольшой и мало занимающей по времени чтения, вы, быть может, найдете себя.
Кто мы и что мы творим здесь - такой вопрос задают многие.
Но, не те, беснующиеся на площадях или скрывающие свои лица за довольно большими стенами.
Над этим думают те, кто действительно верит в себя и верит в то, что пора унаследо­вать лучшее изо всего, что было за столь долгое время.
Эта книга - не скандальный опус о бытие других. Она лишь дополняет те небольшие знания, которые достались со старины.
Так  ли все это, как написано здесь?
Не знаю. Судить  все же вам, а не тому, кто это писал.
Но, очевидно другое. Каждому хотелось бы видеть в этом чуточку своего, пусть немного запущенного, но все же имеющего шанс выжить.
И это правильно. Так и должно быть.
В ней не указаны  даты и места событий. Это сделано намеренно, чтобы те, другие - смогли разобраться сами и возможно догадаться о чем-то.
Здесь нет точно указанных мест, за исключением небольших их призна­ков. Но, это дает шанс уповать на успех.
И лучше, все же ве­рить, нежели сомневаться.
Границы разделяют многое. Даже судьбы людей  и их жизненные позиции.
Но, время искупает грехи прошлого. И возможно, когда-то все станется именно так, как есть.
И что поделать, когда мы все так далеки друг от друга, и одновременно так близки. Парадокс, а если уж точно, то просто глупость.
Правда всегда ускоряет события. Ложь, надуманная веками, их тормозит.
Так почему бы не испытать эту правду, хотя многие могут сказать, что и это обычная ложь.
Время покажет и что-то докажет, но факт всегда будет оставаться именно таким, каким видели его те, кто присутствовал при этом. Только так и никак по-другому можно восстановить ход всей истории.
Все написано с памяти  экссорционного синтеза. А, что это такое - пока также остается загадкой.
До свидания. И возможно, эта книга натолкнет Вас на свои размышления. Желаю  удачи.
С уважением, автор.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
                         СОДЕРЖАНИЕ
 
Пролог……………………………………………..3
РАЗДЕЛ   ПЕРВЫЙ 
ПАРУС   ВДАЛИ
Глава  1……………………………………………..7
Глава  2……………………………………………23
Глава  3……………………………………………39
Глава  4……………………………………………59
Глава  5……………………………………………71
Глава  6……………………………………………93
Глава  7…………………………………………...107
Глава  8…………………………………………..119
Глава  9…………………………………………..133
Глава 10………………………………………….147
Глава 11………………………………………….169
Глава 12………………………………………….183
 
РАЗДЕЛ  ВТОРОЙ
НАД ЧЕРНЫМ МОРЕМ СТАМБУЛА
Глава 14………………………………………….201
Глава 15………………………………………….219
Глава 16………………………………………….231
Глава 17………………………………………….247
Глава 18………………………………………….263
Глава 19………………………………………….275
Глава 20………………………………………….295
Глава 21…………………………………………..311
Глава 22………………………………………….325
Глава 23………………………………………….343
Глава 24………………………………………….355
К  читателю……………………………………..373