В общем-то, это прозвище одной женщины.
Имея дефект ноги, какой мне, не специалисту, трудно определить, но она ходила,
прихрамывая и переваливаясь из стороны в сторону. Примерно так же ходят утки,
кроме того, она была мясиста, но не жирна, довольно плотного сложения и
невысокого роста. Физиономия не говорила о её особых умственных достоинствах,
кроме вредного характера я, честно сказать, ничего не запомнил, а в остальном,
она была простая, даже чересчур деревенская баба. К своему несчастью она не
любила детей, как, взаимно, не любили её они. Поскольку детей было огромное
множество в то время, то эта война всегда заканчивалась полным фиаско Уточки,
кроме того, она не обладала скоростными качествами своих обидчиков, то ей
приходилось жаловаться на малолетних извергов их предкам, что не имело особого успеха,
так как эти предки знали её, как скандальную и никчемную бабёнку. Её особо не
жалели, даже издевались над её увечьями, что весьма жестоко. Впрочем, пацанячьи
банды были всегда жестокими и не любили слабаков, не прощали обиды взрослым по мере
возможности, мстя тем, кого они невзлюбили. В такую немилость периодически попадала
Уточка. Теперь о второй кличке, что она заслужила. Три рубля шестьдесят две копейки в те времена стоил наш
универсальный измеритель человеческого труда, а Уточкина походка звучала, как
топ, то..оп, или в простонародии, к кому отношу и себя, три шестьдесят две.
Если бы эти события происходили несколько ранее, то, верно, в заголовке бы
стояли другие цифры, например три двенадцать, а если позднее, то, например,
пять двенадцать, но время тянуло на три шестьдесят две. Вот между этой весьма
жестокой и уродливой дамой и совхозной шпаной произошла самая продолжительная
стычка, какую я помню между взрослыми и бандой их отпрысков, среди которых не
самую активную роль играл я. К моим
трофеям можно причислить может быть пару головок ещё не совсем спелых
подсолнухов, несколько рейдов вглубь огорода и пару-тройку кустов потоптанной
картошки.
А все началось с волейбола. С детства у меня
были слабые кисти и, в конце концов, я выбил большой палец на левой руке,
который до сих пор вылетает с насиженного места с похвальным постоянством,
причиняя мне некоторые неудобства. Я вывихнул его именно тогда. Потому я и не
люблю волейбол. Я всегда упоминаю различные поветрия, что проносятся в
увлечениях пацанвы. Я не терпел волейбол, хотя мог гонять его собрата,
футбольный мяч, почти весь день, но все играли в волейбол, и мои соперники все
удалились на поляну между задами улицы Механизаторов и районной больницей, где
уже до моего прихода шпана сляпала волейбольную площадку, самым подлым образом
прополов насаждение сосны в недалеких подступах к З-м, для благоприобретения
столбов, чтобы крепить волейбольную сетку.
Так, что весь вечер вокруг этой самой
волейбольной площадке копошился совхозный молодняк, от шести-семи лет до
двадцати. Резались с азартом, достойным уважения, а утром, когда первая партия
малолетних ротозеев прибыла на поле волейбольного боя, то кроме ямок,
обозначающих контуры этой самой площадки, ничего не обнаружилось. Хотя
обнаружиться должны ещё и столбы, на которых крепилась сетка, как необходимое
приложение к этим самым ямкам, заботливо просыпным гашеной известью. Столбов не
было, и они, судя по тем полосам, что оставили похитители, они
пропутешествовали в неизвестном направлении. Неизвестное направление было
направлением Уточкиного огорода и,
далее, ограды, где громыхал цепью пёс. Сразу была создана делегация для
переговоров и вызволения арестованных столбов, которая и направилась к воротам
похитительницы. Переговоры прошли бурно, где основным аргументом фигурировали
несколько исчезнувших шляпок невесть зачем растущих так далеко от дома и
сторожевого бобика подсолнухов и кустов картошки, подвергшихся поруганию, путем
наступления не цивильными кедами на них, при поиске залетевшего на огород мяча.
Клятвы и просьбы на эту злющую бабёнку не возымели действия, и разобиженная
делегация прибыла без необходимых для данного развлечения столбов. Пока все
бурно обсуждали происшедшее, я отбыл на все четыре стороны играть в футбол, для
которого не требовалось, в мальчишеском понятии, ничего, кроме мяча и
партнеров. Партнеров было не очень густо, но мои занятия этим видом спорта всё
ж затянулись до часов четырех, после чего я слетал домой, отобедав куском хлеба
сдобренного жирной сметаной и посыпанного сверху сахаром, яичницей, засохшей в
ожидании моего рта, и бог весть ещё чем, что я довольно быстро и бестолково
запихал в пасть, и запил чаем. Если в рот я заталкивал пищу земную довольно
бестолково и глотал почти не жеванной, то чай я пил долго и с расстановками. У
меня была персональная кружка, никак не меньше полулитра, так что, когда я
водружал её перед собой, то из-за неё торчали только мои уши. Отец пытался
много раз приучить меня к молоку, но я, пожалуй, единственный из всей семьи,
остался верен этому напитку и верен ему до сего дня. Правда, позднее меня
пристрастили ещё к кофе, но это к делу не относится. Пока я приобщался к этому
восточному пойлу, то минуло с полчаса, ещё полчаса я занимался бог весть чем,
проявляя во всем редкую бестолковость, пока не пришло время отправляться
встречать коров из стада, так что я вновь явился на волейбольную площадку никак
не раньше восьми часов вечера, когда битва гигантов местного волейбола только
набирала свою силу. Я попал в эти гиганты и неплохо играл, конечно, по местным
меркам. Столбы стояли на том же месте, а пресловутая Уточка изредка мелькала в
отдалении, во дворе.
По-моему тогда-то мне и выбили большой палец левой руки, но я мужественно
бился с противниками до самой темноты, пока, не смотав волейбольную сетку, все
не разбрелись по своим домашним норам.
На следующий день волейбольные баталии начались ещё с обеда, то,
затихая, то, набирая силу, поскольку столбы устояли каким-то образом под
напором неизвестных ветров, и инициативной группе не пришлось совершать походы
в ближайшие запрещённые и тайные лесосеки волейбольного братства, но на
следующее утро они отсутствовали полностью, то есть исчезли без следа,
срезанные под самый корешок и даже без пенька. Ветры оставили новые борозды на
утячьем огороде и новые парламентеры, кроме ругани, получили ещё и предложение
сходить за новыми дровами, коих этой зловредной бабе не хватало на зиму. Нового
похода в З-кие кущи не было, а, ещё не разозленные окончательно малолетние
бандиты, попросту спёрли пару труб в славном совхозе З-кий и без особых
треволнений вкопали на прежнее место. Правда сначала никак не могли закрепить
на них сетку, но, позднее, вбили пару колышков в саму трубу, а пара гвоздей завершила
это архитектурное творение, хотя низ таки не был натянут должным образом, но
играть можно было достаточно сносно. К сожалению, это творение нашей инженерной
мысли было выкорчевано с корнями трудолюбивой Уточкой в ту же ночь. Вот тут-то
и началась месть.
Если первые столбы, мы как-то могли простить, зная свою не безгрешность
на почве поедания чужих подсолнухов, то к третьему дню их поблизости уже просто
не было, так как они были съедены ещё в первый день и, доедены, во второй.
После короткого совещания банда в количестве никак не меньше двадцати человек
перевалившись через небольшой забор, дружно устремилась во внутренние
территории огорода противника, топча по пути плоды труда и производя сборы
урожая, пусть и довольно рано для многих культур. Через пять минут, то, что
должно быть вырвано, было вырвано, а что должно было быть вытоптано, было
вытоптано. Когда явилась запоздалая хозяйка, то вся банда уже сидела на дальнем
заборе её огорода, до которого было никак не меньше пятидесяти метров, и
употребляла с наглыми рожами урожай текущего года с её грядок. С вилами
наперевес, хромая в злобе ещё больше, она атаковала уже пустой забор, поскольку
все участники акции мщения уже взгромоздились на подобное же сооружение
районной больницы, с завидным аппетитом шелуша недозрелые семечки.
Выслушав причитающиеся в этих случаях угрозы и посмеявшись над
произносившей их, банда доблестно перекочевала на ближние подступы к огороду,
производя одиночные набеги на него, после того, как воительница покинула поле
боя.
Яростные лобовые атаки кривоногой мадамы, встречались гомерическим
хохотом и достойными этого зрелища шуточками. Видя, что в лоб эту крепость
взять невозможно, не очень хитроумная Уточка, предприняла обходной маневр.
Выйдя на улицу, она попыталась подкрасться к соплякам с тыла по проулку, где
забор был выше и плотней, но это не имело успеха. Маневренные группы, заметили
этот движение противника загодя, направились в неохраняемый огород, в надежде
пополнить запасы, что и сделали с успехом, успев, за долго до явления на поляну
матерной бабы, взгромоздиться на высокий больничный забор, с которого
посыпались, как горох, в высокий бурьян, росший с другой стороны, при её
приближение.
На следующий день Уточкин огород был выпотрошен с раннего утра, а на
третий день она уже побежала жаловаться всем подряд, кажется, даже в милицию и
администрацию совхоза.
P.S. Хоть в этих акциях я принимал самое активное участие и был узнан
нашим ворогом, но моё объяснение с
родителями носило самый легкий характер, в форме информации о происшедшем. Мое
объяснение вполне удовлетворила отца, и он даже посмеялся над пострадавшей.
P.P.S. На сем поветрие на волейбол почило в бозе и изредка
возобновлялось в форме игры в "картошку" или просто игры в круг. Так
же периодически мы резались в него на уроках физры. Но все равно футбол я люблю
больше.
[Скрыть]Регистрационный номер 0249641 выдан для произведения:
УТОЧКА ИЛИ ТРИ ШЕСТЬДЕСЯТ ДВЕ
В общем-то, это прозвище одной женщины.
Имея дефект ноги, какой мне, не специалисту, трудно определить, но она ходила,
прихрамывая и переваливаясь из стороны в сторону. Примерно так же ходят утки,
кроме того, она была мясиста, но не жирна, довольно плотного сложения и
невысокого роста. Физиономия не говорила о её особых умственных достоинствах,
кроме вредного характера я, честно сказать, ничего не запомнил, а в остальном,
она была простая, даже чересчур деревенская баба. К своему несчастью она не
любила детей, как, взаимно, не любили её они. Поскольку детей было огромное
множество в то время, то эта война всегда заканчивалась полным фиаско Уточки,
кроме того, она не обладала скоростными качествами своих обидчиков, то ей
приходилось жаловаться на малолетних извергов их предкам, что не имело особого успеха,
так как эти предки знали её, как скандальную и никчемную бабёнку. Её особо не
жалели, даже издевались над её увечьями, что весьма жестоко. Впрочем, пацанячьи
банды были всегда жестокими и не любили слабаков, не прощали обиды взрослым по мере
возможности, мстя тем, кого они невзлюбили. В такую немилость периодически попадала
Уточка. Теперь о второй кличке, что она заслужила. Три рубля шестьдесят две копейки в те времена стоил наш
универсальный измеритель человеческого труда, а Уточкина походка звучала, как
топ, то..оп, или в простонародии, к кому отношу и себя, три шестьдесят две.
Если бы эти события происходили несколько ранее, то, верно, в заголовке бы
стояли другие цифры, например три двенадцать, а если позднее, то, например,
пять двенадцать, но время тянуло на три шестьдесят две. Вот между этой весьма
жестокой и уродливой дамой и совхозной шпаной произошла самая продолжительная
стычка, какую я помню между взрослыми и бандой их отпрысков, среди которых не
самую активную роль играл я. К моим
трофеям можно причислить может быть пару головок ещё не совсем спелых
подсолнухов, несколько рейдов вглубь огорода и пару-тройку кустов потоптанной
картошки.
А все началось с волейбола. С детства у меня
были слабые кисти и, в конце концов, я выбил большой палец на левой руке,
который до сих пор вылетает с насиженного места с похвальным постоянством,
причиняя мне некоторые неудобства. Я вывихнул его именно тогда. Потому я и не
люблю волейбол. Я всегда упоминаю различные поветрия, что проносятся в
увлечениях пацанвы. Я не терпел волейбол, хотя мог гонять его собрата,
футбольный мяч, почти весь день, но все играли в волейбол, и мои соперники все
удалились на поляну между задами улицы Механизаторов и районной больницей, где
уже до моего прихода шпана сляпала волейбольную площадку, самым подлым образом
прополов насаждение сосны в недалеких подступах к З-м, для благоприобретения
столбов, чтобы крепить волейбольную сетку.
Так, что весь вечер вокруг этой самой
волейбольной площадке копошился совхозный молодняк, от шести-семи лет до
двадцати. Резались с азартом, достойным уважения, а утром, когда первая партия
малолетних ротозеев прибыла на поле волейбольного боя, то кроме ямок,
обозначающих контуры этой самой площадки, ничего не обнаружилось. Хотя
обнаружиться должны ещё и столбы, на которых крепилась сетка, как необходимое
приложение к этим самым ямкам, заботливо просыпным гашеной известью. Столбов не
было, и они, судя по тем полосам, что оставили похитители, они
пропутешествовали в неизвестном направлении. Неизвестное направление было
направлением Уточкиного огорода и,
далее, ограды, где громыхал цепью пёс. Сразу была создана делегация для
переговоров и вызволения арестованных столбов, которая и направилась к воротам
похитительницы. Переговоры прошли бурно, где основным аргументом фигурировали
несколько исчезнувших шляпок невесть зачем растущих так далеко от дома и
сторожевого бобика подсолнухов и кустов картошки, подвергшихся поруганию, путем
наступления не цивильными кедами на них, при поиске залетевшего на огород мяча.
Клятвы и просьбы на эту злющую бабёнку не возымели действия, и разобиженная
делегация прибыла без необходимых для данного развлечения столбов. Пока все
бурно обсуждали происшедшее, я отбыл на все четыре стороны играть в футбол, для
которого не требовалось, в мальчишеском понятии, ничего, кроме мяча и
партнеров. Партнеров было не очень густо, но мои занятия этим видом спорта всё
ж затянулись до часов четырех, после чего я слетал домой, отобедав куском хлеба
сдобренного жирной сметаной и посыпанного сверху сахаром, яичницей, засохшей в
ожидании моего рта, и бог весть ещё чем, что я довольно быстро и бестолково
запихал в пасть, и запил чаем. Если в рот я заталкивал пищу земную довольно
бестолково и глотал почти не жеванной, то чай я пил долго и с расстановками. У
меня была персональная кружка, никак не меньше полулитра, так что, когда я
водружал её перед собой, то из-за неё торчали только мои уши. Отец пытался
много раз приучить меня к молоку, но я, пожалуй, единственный из всей семьи,
остался верен этому напитку и верен ему до сего дня. Правда, позднее меня
пристрастили ещё к кофе, но это к делу не относится. Пока я приобщался к этому
восточному пойлу, то минуло с полчаса, ещё полчаса я занимался бог весть чем,
проявляя во всем редкую бестолковость, пока не пришло время отправляться
встречать коров из стада, так что я вновь явился на волейбольную площадку никак
не раньше восьми часов вечера, когда битва гигантов местного волейбола только
набирала свою силу. Я попал в эти гиганты и неплохо играл, конечно, по местным
меркам. Столбы стояли на том же месте, а пресловутая Уточка изредка мелькала в
отдалении, во дворе.
По-моему тогда-то мне и выбили большой палец левой руки, но я мужественно
бился с противниками до самой темноты, пока, не смотав волейбольную сетку, все
не разбрелись по своим домашним норам.
На следующий день волейбольные баталии начались ещё с обеда, то,
затихая, то, набирая силу, поскольку столбы устояли каким-то образом под
напором неизвестных ветров, и инициативной группе не пришлось совершать походы
в ближайшие запрещённые и тайные лесосеки волейбольного братства, но на
следующее утро они отсутствовали полностью, то есть исчезли без следа,
срезанные под самый корешок и даже без пенька. Ветры оставили новые борозды на
утячьем огороде и новые парламентеры, кроме ругани, получили ещё и предложение
сходить за новыми дровами, коих этой зловредной бабе не хватало на зиму. Нового
похода в З-кие кущи не было, а, ещё не разозленные окончательно малолетние
бандиты, попросту спёрли пару труб в славном совхозе З-кий и без особых
треволнений вкопали на прежнее место. Правда сначала никак не могли закрепить
на них сетку, но, позднее, вбили пару колышков в саму трубу, а пара гвоздей завершила
это архитектурное творение, хотя низ таки не был натянут должным образом, но
играть можно было достаточно сносно. К сожалению, это творение нашей инженерной
мысли было выкорчевано с корнями трудолюбивой Уточкой в ту же ночь. Вот тут-то
и началась месть.
Если первые столбы, мы как-то могли простить, зная свою не безгрешность
на почве поедания чужих подсолнухов, то к третьему дню их поблизости уже просто
не было, так как они были съедены ещё в первый день и, доедены, во второй.
После короткого совещания банда в количестве никак не меньше двадцати человек
перевалившись через небольшой забор, дружно устремилась во внутренние
территории огорода противника, топча по пути плоды труда и производя сборы
урожая, пусть и довольно рано для многих культур. Через пять минут, то, что
должно быть вырвано, было вырвано, а что должно было быть вытоптано, было
вытоптано. Когда явилась запоздалая хозяйка, то вся банда уже сидела на дальнем
заборе её огорода, до которого было никак не меньше пятидесяти метров, и
употребляла с наглыми рожами урожай текущего года с её грядок. С вилами
наперевес, хромая в злобе ещё больше, она атаковала уже пустой забор, поскольку
все участники акции мщения уже взгромоздились на подобное же сооружение
районной больницы, с завидным аппетитом шелуша недозрелые семечки.
Выслушав причитающиеся в этих случаях угрозы и посмеявшись над
произносившей их, банда доблестно перекочевала на ближние подступы к огороду,
производя одиночные набеги на него, после того, как воительница покинула поле
боя.
Яростные лобовые атаки кривоногой мадамы, встречались гомерическим
хохотом и достойными этого зрелища шуточками. Видя, что в лоб эту крепость
взять невозможно, не очень хитроумная Уточка, предприняла обходной маневр.
Выйдя на улицу, она попыталась подкрасться к соплякам с тыла по проулку, где
забор был выше и плотней, но это не имело успеха. Маневренные группы, заметили
этот движение противника загодя, направились в неохраняемый огород, в надежде
пополнить запасы, что и сделали с успехом, успев, за долго до явления на поляну
матерной бабы, взгромоздиться на высокий больничный забор, с которого
посыпались, как горох, в высокий бурьян, росший с другой стороны, при её
приближение.
На следующий день Уточкин огород был выпотрошен с раннего утра, а на
третий день она уже побежала жаловаться всем подряд, кажется, даже в милицию и
администрацию совхоза.
P.S. Хоть в этих акциях я принимал самое активное участие и был узнан
нашим ворогом, но моё объяснение с
родителями носило самый легкий характер, в форме информации о происшедшем. Мое
объяснение вполне удовлетворила отца, и он даже посмеялся над пострадавшей.
P.P.S. На сем поветрие на волейбол почило в бозе и изредка
возобновлялось в форме игры в "картошку" или просто игры в круг. Так
же периодически мы резались в него на уроках физры. Но все равно футбол я люблю
больше.