Вера Аркадьевна готовилась к выходу в свет. Точнее, она собиралась на новоселье к своему старшему брату. Тот совсем недавно вернулся в родные пенаты и теперь, после смерти родителей оказался главным владельцем трёхкомнатной квартиры.
Одно только смущало Веру Аркадьевну. А именно – её дочь. Алиса в свои четырнадцать оставалась восторженной фантазёркой – вот и теперь она вела себя как-то странно.
Мать не выдержала и постучала в запертую дверь ванной комнаты.
Дверь была не заперта. Её закрывали только для проформы – и дочь отлично знала это.
Стареющий и постепенно дряхлеющий Константин Иванович старался не замечать Алису. Вот и теперь он в гостиной сидел в кресле, и как младенец погремушкой забавлялся пультом от телевизора, вызывая на экране то одну, то другую картинку.
Странности дочери Вера Аркадьевна списывала на год рождения дочери. Та родилась через два месяца после Чернобыльской катастрофы – раньше положенного срока и выглядела довольно вяло. Она и теперь была чересчур анемична и напоминала скорее фарфоровую статуэтку, чем живого человека.
Устав от постоянных поёживаний дочери, Вера Аркадьевна взяла дело в свои руки. Мочалка с дерзостью половой тряпки заскользила по спине девушки.
- Так, со Станиславом держи себя дружески. Он всё-таки твой двоюродный брат. Но не допускай его до себя.
- Как не допускать? – пролепетала дочь.
- Так… Просто не допускай. Мало ли чего парню в голову взбредёт. Ты ведь у меня красавица. И в кого ты такая уродилась – отец твой урод уродом.
- Мама, а почему ты тогда не разведёшься с ним? Ты же его не любишь!
Вера Аркадьевна осеклась. Она оглядела голую фигуру дочери и засмущалась.
- Дочка, ну он же всё же доктор наук…
Словосочетание «доктор наук» было произнесено с лёгким придыханием. Окатив дочь из душа, она тотчас просушила её махровым полотенцем и принялась колдовать над её гардеробом, превращая из обнаженной статуи в довольно приемлемую для игры куклу.
Волосы Алисы были просушены феном, а на чреслах забелели красивые и наивные в своей чистоте хлопчатобумажные трусики.
Алиса привыкла походить на среднестатистическую пай-девочку. Ей даже нравилось, очень нравилось быть такой милой улыбчивой брюнеткой. Из-за конского хвоста и довольно кокетливой чёлки в школе её все прозвали Пони, и по-своему любили.
Но эта любовь не казалась Алисе настоящей. Она уставала от одиночества, уставала всё время жить, словно засидевшаяся в магазине игрушка.
И потому она не стала дожидаться, пока мать окончательно соберётся.
В голубой юбке и такого ж цвета жилетке поверх белой блузки она выглядела довольно стильно. Ансамбль дополняли белые гольфы с помпонами и чёрные сандалеты с певучими пряжечками, Правда, сейчас они были застёгнуты и не пели.
Спустившись по лестнице во двор, она слегка пожалела о своём нетерпении. На противоположной скамейке сидела развесёлая компания – трое парней с лицами мультяшных злодеев и разбитная белокурая девица в джинсовой мини-юбке и бледно-розовом топике. Алиса постаралась как можно незаметнее устроиться напротив и начать думать о кузене, которого она знала только по редким фотографиям.
На первой – он был голым младенцем, лежащим ничком на шерстяном одеяле с оленями. От таких мыслей у Алисы покраснели уши – если у неё есть такая фотография – то и у него – о, ужас, есть такая же пошлая и мерзкая фотка, где она такая же бесстыдная в своей младенческой глупости.
С дерева донеслось противное мяуканье. Алиса не любила кошек, точнее она не любила, когда они были рядом. Взрослые сразу начинали плести какую-то ерунду про Чеширского кота с его вечной улыбкой. И ещё спрашивали в честь, какой из трёх известных Алис была названа эта милая барышня.
Алиса смущалась и торопилась ретироваться в санузел. Там никто её не доставал. Напротив, про неё попросту забывали, и ей было интересно, когда кто-либо из взрослых вспомнит, куда она пошла.
Мать говорила, что хотела назвать её Надеждой, но осторожный Константин Иванович отговорил её, заявив, подняв вверх указательный перст: «Что там не поймут!».
Однако она и сама бы не выдержала тяжести этих имени и отчества.
Ей хотелось другого, совершенно другого имени. Ну, хотя бы такого, как Лидия. Имя было похоже на полурастаявшую льдинку, что скользит по спине, оставляя, словно улитка влажный след.
Наконец в глубине подъезда раздались материнские шаги, и вскоре Вера Аркадьевна вышла во всей праздничной красоте.
Она взяла за руку, шагнувшую ей навстречу дочь, и они обе зашагали прочь со двора, где уже вовсю пахло приближавшейся осенью.
Станислав был не в восторге.
Он ещё не привык к этой новой для него квартире, и чувствовал, что родители разыгрывают какой-то непонятный спектакль.
И только одно слово – «сюрприз» - заставляло его терпеть.
Он родился на год раньше Алисы и теперь входил в возраст раннего возмужания.
Ему предстояло самое страшное – вновь привыкать к школе, вновь пытаться вписаться в коллектив и не показаться всем лёгкой добычей.
Станиславу нравилось задумчивое одиночество. Он пытался жить в своём мире, огораживаясь от чужих проблём и слишком навязчивых приятелей. Ему хватало четырёх стен собственной комнаты, где он царил словно бы в уединенном замке.
В свои пятнадцать он не решался пускать в свою жизнь девчонок. Раньше они казались ему глупыми, но теперь он откровенно побаивался их. Те, словно умелые дрессировщицы умели даже из самого интеллектуального парня сделать отпетого дурака.
Станислав не зал, как прореагируют мать с отцом, застав в его комнате живую самодвижущую куколку телесного цвета. Будет ли это Барби или Синди – не важно. Они не будут рады ни одной из них.
Станиславу хватало пока весьма странных снов. Они приходили, как по заказу и показывали всех девчонок глупыми, похожими на подтаявшие сувенирные свечки. Они старались понравиться ему и делали невообразимые глупости.
Мысли об этих глупостях делали лицо Станислава очень глупым – оно становилось, словно резиновым, и замирало в самой сладострастной гримасе. Он чувствовал это и старался думать о другом, хотя бы о Людвиге ванн Бетховене с его «Лунной» сонатой.
Отец Станислава старался не спугнуть мир в отношениях с женой.
Та отчего-то невзлюбила милый его сердцу заволжский город. Тут ей бросались в глаза самые невероятные мерзости, а тело требовало столичного комфорта.
Особенно брату Веры Аркадьевны не давала покоя племянница. Он также видел её только на фотографиях, и теперь, словно алхимик пытался свести вместе два слишком разных раствора. Своего мечтателя Станислава и эту девочку. чьего характера и манер он почти не знал.
- По крайней мере, он не станет думать о каких-нибудь иных девчонках.
Иные девчонки вовсю жевали запретную во времена его детства жвачку, пили пьянящие коктейли и норовили при первом удобном случае забраться парням на колени.
На столе-книжке красовалась новая скатерть. А уж на ней, как на параде выстроились блюда и хрустальные салатницы с закусками. Был тут и знаменитый винегрет, и салат оливье с консервированным горошком и рублеными варёными яйцами. Была и довольно дорогая по цене ветчина и всё то, что должно было символизировать процветание этого дома.
Возня с завещанием имела смысл. Вера Аркадьевна не претендовала на эту квартиру. Ей хватало апартаментов мужа, да и по сути, по сути вечному скитальцу брату эта пристань была нужнее.
Ему и той, кого Вера Аркадьевна ещё машинально недолюбливала.
Зоечка была милой и наивной студенточкой с большими распахнутыми на мир глазами. Тогда в 1980 она была наиболее глупа, когда подобно кукле подчинялась желаниям не слишком большого количества гостей.
Брату уже исполнилось двадцать четыре. Он оканчивал институт, и с этой смазливой второкурсницей познакомился, походя, на каком-то праздничном вечере. Зоечка была приторна, как эклер. Она хлопала ресницами, глубоко вздыхала и делал вид, что и впрямь любит брата.
Рассерженная Верочка была готова описаться от злости. Она пила второй стакан берёзового сока и с какой-то тоской поглядывала на зашторенный вход в уборную. Верочка совсем недавно сменила пионерский значок на значок комсомольский, и теперь чувствовала всю фальшь тёзки народной героини.
На её взгляд туповатую Зоечку можно было напугать даже холодным утюгом. Она была крайне глупа и свои умеренные «хорошо» выплакивала и высиживала, выводя преподавателей из терпения.
Будущее Зоечки было связано с молкомбинатом. Она надеялась остаться тут, устроиться на работу по специальности и вертеться на глазах у вечно тихой, но очень злопамятной золовки.
Больше всего на свете Верочка боялась, что станет тётей. Ей, не пришлось быть для кого-то нянькой, напротив это брат с трудом выносил её постоянные крики, когда она в далёком уже 1966 году появилась на свет.
Если бы она тогда знала, что всего через каких-то двадцать лет после рождения и шесть лет после свадьбы брата сама станет мамой. Её встреча с Константином Ивановичем произошла сразу на первом курсе. Она отчего-то побаивалась этого надменного индюка, и старалась, как в школе держаться от него подальше, как она привыкла избегать наиболее вредных и въедливых педагогов.
Но в канун её восьминадцатилетия этот ужасный человек слишком явно напомнил о себе. Он вёл у них курс теоретической механики – Вера понимала, что очень сглупила, выбрав стезю инженера, но в роли медицинского работника или педагога представляла себя ещё смутней. Ей не хотелось возиться с людьми, машины и механизмы казались ей более понятными.
Константин Иванович согласился принять у неё зачёт на дому. Он ожидал её в стильной «Ладе» на задах институтского городка, ожидал, как будто бы был киногероем, а не живым человеком из плоти и крови.
Вера села. Она вообще собиралась получить зачёт и тут же что-либо с собой сделать. Перед глазами возникала то злорадно ухмыляющаяся Зоя, то брат, который смотрел на неё, как знаменитый исполнитель роли Штирлица – по-отечески и с любовью.
Они выехали за город. Верочка молчала, боясь лишний раз продемонстрировать свой бермудский треугольник. Когда-то она специально забиралась на качели с ногами и старательно раздувала набегающими ветром подол платья, желая, чтобы её треугольник заметили все праздно шатающиеся пацаны.
Машина остановилась неожиданно.
- Вера, я люблю Вас! – вдруг донеслось до покрасневших ушей Верочки. Она покосилась на встроенный радиоприёмник, но тот молчал.
- Константин Иванович?
- Да-да, люблю… Вы наверняка в курсе, какая в моей семье случилась трагедия. Моя жена покинула меня. Бог ей судья, я не ропщу. Но я, я полюбил Вас, вы такая, такая красивая, вы, право слово, я всегда думал.
- Вы хотите со мной переспать? – пролепетала Вера, чувствуя, что ей ужасно хочется снять прилипающие к заду трусы.
Константин Иванович сделал вид, что не расслышал её шепота.
Их свадьба была такой же тихой и скромной, как и бракосочетание брата. Доцент Щербаков решил не афишировать свой второй брак, к тому же ему было слегка неловко, словно бы он прятался от чего-то за спиной своей ученицы.
Верочка забеременела. Но не сразу. Ей всё не удавалось удерживать в себе Константина Ивановича до конца, он словно бы чего-то стеснялся и норовил дезертировать в самый ответственный момент, оставляя следы спермы на простыне, а не в организме своей молодой жены.
Наконец перед самым Новым Годом всё и случилось. Они оба были счастливы. Верочка больше не чувствовала себя куриной тушкой, а такой скромный Константин Иванович забылся до того, что протёк не на простыню, а в уже давно и хорошо увлажненную норку.
Верочка была рада отдохнуть от института. Она видела, как ей начинают завидовать подруги. Им не приходило в голову так рисковать.
Родители Верочки восприняли весь о беременности дочери спокойно. То, что их внуки будут погодками, им даже нравилось.
Станислав с нетерпением ожидал прихода кузины. Её имя было впечатано в его имя. Он старательно ласкал свой язык звуками, словно бы сладкими леденцами, ласкал и делал вид, что изучает натюрморт на столе.
Алиса. На фотографиях, вынимаемых матерью из плотных конвертов, она была какой-то чужой. И теперь, теперь предстояло увидеть её наяву, словно бы она была не его родственницей, но кем-то большим.
Он так и не сумел преодолеть своего страха перед девчонками. Точнее не то чтобы страха – когда дело не доходило до мучащих его фантазий, все было нормально. Но вот уже его глаз не поднимается выше пояса, а неразумная подруга ещё больше заводит его, принимая какие-то чересчур томные позы.
Отец не спешил придти ему на помощь. Да и Станислав не пытался просить его о помощи – в его снах всё получалось легко и быстро и напоминало странную игру. где он был всегда победителем.
- Парню скоро в армию идти, а ты его совсем избаловал, - донеслось до слуха Станислава раздраженная реплика матери.
Та всегда находила повод для придирок, вот и сейчас, волнуясь не меньше мужа, была готова провалиться сквозь землю.
Такое чувство уже раз посещало её – тогда она отчего-то стеснялась какого-то плакатного взгляда новоиспеченной золовки. Та смотрела на её тело, и мысленно оголяла его, заставляя новобрачную тотчас представлять себя в неглиже, а то и откровенно голой.
Она была рада, что скоро уедет из этого города. Она надеялась престать стыдиться этой принципиальной чистюли, от одного взгляда которой замертво падали зазевавшиеся мухи.
Теперь, теперь эта женщина была ей интересна. Но ещё интереснее была её дочь – такая милая брюнеточка с взглядом полным ученической преданности.
На снимках, сделанных в фотоателье, она выглядела, как кукла. Гораздо интереснее было увидеть её за каким-то будничным занятием – например, за ежеутренней дефекацией. Кто-то из великих мира сего сказал: – «ничто не обнажает человека сильнее ежедневного туалета!».
Мать Станислава соглашалась с этим неведомым ей анонимом. Возможно, эту фразу придумала она сама – но то, что золовка собирается внести в их жизнь нечто новое не проходило.
«В сущности, чего мы теряем? Лучше уж она, чем какая-то дискотечная дрянь… Да и в том городе, где мы раньше жили Станислав мог подхватить заразу, там очень много внешне привлекательных, но внутренне гнилых особ!».
Сын сидел, как музейный экспонат, стараясь притвориться безгласным манекеном. Зоя Фёдоровна поставила завершающее блюдо, и тут же до их слуха донеслось пение придверного «соловья».
Алиса вздрогнула. Её собственное имя было жирно выведено на пластиковой панели лифтовой кабины. Конечно, человек, написавший это слово, не имел в виду ни её, ни девочку из такого близкого XXI века, ни зловредную сказочную лису. Он был просто фанатом знаменитой рок-группы.
Но милой девочке это не понравилось. Она давала себе слово, что избавится от этого дурацкого имени, избавится – раз и навсегда.
Кабина дотянула их до седьмого этажа. Она отчего-то походила на тяжкую гирю в руках у престарелого атлета. Казалось, что вот-вот пойдет вниз и навсегда замрёт на первом этаже.
Но такого конфуза не случилось. Они просто вышли и тотчас позвонили в дверь.
Алиса постаралась замереть, как перед фотокамерой. Перед глазами уже порхала воображаемая птичка, а мысли устремлялись к такому близкому и ещё неведомому кузену.
«Интересно, какой он?», - подумала она и вдруг яро, пунцово покраснела.
Так не краснела она даже перед Виолиной Тарасовной, когда та изучала её рефлексы. тогда она не чувствовала стыда, но теперь это чувство заполняло её от пяток и до макушки, так же, как фруктовый сок заполняет стеклянный кувшин.
«Что же делать? Бежать обратно к отцу? Нет, я ведь не трусиха. Подумаешь, Станислав. Я и пострашнее зверей видала!».
Но дверь открыл не так страстно ожидаемый ею парень. Дверь открыла её тётя, тетя Зоя. Она посмотрела сначала на Алису, - та смутилась и сделала нечто вроде книксена, а затем перевела взгляд на мать.
Вера Аркадьевна с трудом узнавала тогдашнюю хохотушку и красавицу Зоечку. В чертах матери Станислава не было прежней придурковатости. Она молча пропустила их внутрь маленького предбанника и запирая дверь, попросила разуться.
Алиса опасливо избавилась от сандалеток. Она теперь даже показалась себе ниже ростом, словно бы, по примеру своей сказочной тёзки, стала складываться, словно подзорная труба.
Станислав с трудом оторвал попу от дивана. Он вдруг подумал, что хватит разыгрывать из себя принца Зигфрида. Он успел дойти только до двухстворчатых дверей залы, как вдруг увидал такую красивую, действительно чем-то напоминающую куклу девочку.
- Здрастьте, - пролепетал он, не зная, что лучше – протянуть руку для рукопожатия, или мило по-бразильски обнюхаться, сделав вид, что целуешься?
Алиса тоже была в растерянности. Больше всего она боялась потерять трусы – такое уже с ней случалось, правда, во сне. И она ужасно, до дрожи в коленках боялась этого конфуза…
- Ой, как у вас здесь всё классно! – произнесла она, словно подавая реплику в интересной, совершенно взрослой пьесе
Это застолье действительно чем-то напоминало званый обед.
Алиса старалась выглядеть опрятной и очень воспитанной девочкой. Она аккуратно ела вареный картофель, и также аккуратно разрезала котлетки на три равных части, поедая их в перерывах между дегустированием гарнира.
Вместо водки в её рюмочку была налита минеральная вода, но внешне она мало чем отличалась от водки. Алиса чокалась своей рюмочкой с взрослыми и снисходительно улыбалась.
Станислав предпочитал шипучий лимонад.
Его брюки слегка шершавили колени гостьи. От этих шершавых поцелуев ужасно хотелось покраснеть и убежать в уже привычное ей укрытие. Алиса прислушивалась к своему организму и старательно гадала – пора или не пора.
Обычно она убегала туда даже ради мимолётного пука. Но теперь, теперь ей казалось, что её пьянит даже минералка.
Наконец, когда посуда стала грязной и скучной, Зоя Фёдоровна напомнила о десерте. Напомнила и намекнула, что пока вскипает самовар, детям лучше провести время в комнате у Станислава.
Алиса с опаской последовала её совету. То, что комната кузена соседствует с уборной и ванной комнатой, ей очень понравилось. Тут и впрямь можно было жить. На двери красовался постер с вооруженным до зубов американским пехотинцем. А внутри, внутри была комната обычного городского подростка.
Смущенно улыбаясь, Алиса присела на отменно заправленную кровать. Перед глазами мелькнула смешная картинка- офицер с секундомером и задохлик призывник. Она критически оглядела кузена, задержав взгляд на его волосах. Ей трудно было представить Станислава лысым. Наверняка, он станет студентом, и не будет ходить без волос.
Самой себе её волосы очень нравились. Особенно сейчас, когда от них пахло дорогим шампунем.
- Может быть, в нарды сыграем? – пробормотал Станислав.
Он смотрел на Алису, как на очередную кандидатку в подруги. Наверняка родители не просто так заманили сюда эту недотрогу, наверняка у них какой-то особый, ему пока неведомый умысел.
Алисе тоже ужасно захотелось похулиганить. Например, зайти в туалет, стащить опостылевшие ей трусы и вернуться сюда, как ни в чём не бывало, отлично зная, что ей прелести, словно прелести Шерли Стоун, овевает лишь ветерок.
Мысленно она уже перекинула ногу на ногу. Эта сцена оказалась в её памяти случайно - она уже толком и не помнила, где впервые увидала её – в кинотеатре, или на отцовском видаке.
- Постой, я сейчас! – пробормотала она, ощущая, как всё её тело напрягается. Ей действительно нужно было уединение в том спасительном месте, там, где её никто не тревожил.
Туалет в этой квартире был уже, чем китайская пыточная. Спустив трусы до колен, Алиса присела на унитаз, всё еще пытаясь как-то оправдать своё уединение здесь. Сердце в её груд бухало, словно бы барабанная колотушка.
Что-то заставило приподнять одну ступню, затем вторую и совершенно распрощаться с трусами. Те и, правда, были слегка влажноватыми. Не слишком долго раздумывая, онпа спрятала их на полке с туалетной бумагой.
«Пусть ему будет сюрприз! А мне они совсем разонравились!», - подумала она, шкодливо улыбаясь при одной только мысли о своей оголенной промежности.
Станислав уже успел раскрыть поле для игры и даже выстроить фишки. Он что-то начал объяснять, путано и не всегда ясно.
- А вдруг он больной! – подумала Алиса.
Однажды она уже видела такого же косноязычного мальчишку. Он ходил, как неисправная кукла и также вымучивал слова.
- Ну-у, давай играть, - кое-как справившись с волнением, проговорил Стас, беря в руки маленькие кубики с черными отметинами очков.
Алиса старательно улыбнулась.
Они с трудом смогли разобраться в правилах. Но игра так и не разгорелась, в дверь комнаты постучали.
Алиса вздрогнула. Заглянувшая в щель тётя смотрела так, как бужто бы удивлялась, что они со Стасом всё ещё одеты.
«Знала бы она, что я уже посеяла свои трусы!», - подумала Алиса, мысленно готовясь так же невозмутимо сесть за стол.
- Постой, я руки помою ладно, - пролепетала она.
В ванной комнате так же было тесно и скучно. В отличии от их квартиры здесь стояла автоматическая стиралка. Алиса намылила руки сиреневым куском мыла и тотчас же смыла белую пену.
Слегка влажные руки в добавок к голому заду придали ей смущения. Девушка знала, что поступает слишком вольно. так сразу раскрывая все карты, но чувство свободы заставляло бунтовать против слишком приличного вида.
Ей отчего-то казалось, что именно такой её хочет видеть молчаливый Станислав.
- Как странно. Он до сих пор не попытался меня поцеловать… А может он, ну ему вовсе не нравятся девочки?
Садясь на своё место за столом, она тихонько хихикнула. Было бы забавно сесть голой попой прямо на шершавое сидение. Именно такого массажа не хватало её истомившемуся от скуки седалищу. Алиса всё-таки не решилась быть столь вульгарной.
- А вдруг то была не минеральная вода – а разбавленная водой водка? – подумала она, принимая из рук дяди наполненную чаем чашку.
Их со Станиславом колени продолжали целоваться под столом. это было забавно. Алиса пила чай, пила и думала, стоит ли возвращаться за трусами. Или оставить их как презент новоявленному родственничку.
Помочь сайту
Поздравления
я балдею!
