Тетя открыла дверь еще до того, как Всеволод поднялся по лестнице. От его тяжелых ботинок деревянные планки заскрипели, словно собираясь расступиться. Из комнаты деда доносился бледный свет свечи и вонь старости и болезней.
- Как он? - спросил он низким голосом.
Старуха лишь покачала головой, приковав взгляд к земле. Впервые за долгое время Всеволод наблюдал за этой женщиной в длинной простой одежде, которая, как и многие женщины в его семье, принесла себя в жертву домашнему хозяйству, заставившему ее отказаться от своей личности и стать этаким призраком досрочно, заботясь о кухне, домашних делах, детях и стариках, бесшумно и невидимо, как дух: бесплотный, но всегда присутствующий.
Перед тем как войти, мужчина погладил ее по плечу, как бы придавая ей сил и благодаря за самопожертвование: она тоже служила Богине, роду караимов, хотя и не так, как он.
Всеволод присел рядом с кроватью, на которой лежал Бабакай, который в молодости был даже выше своего внука, а теперь, исхудавший, выглядел не более чем скелетным ребенком. За несколько часов его словно что-то высушило изнутри. Несмотря на то, что он был закутан в толстое, тяжелое одеяло из сырой шерсти, его била дрожь.
«Вы можете поверить в абсурдность жизни, - размышлял Всеволод. − Говорят, что когда-то он имел телосложение быка, а посмотрите на него сейчас. Что осталось от этой силы природы?»
- Это ты? - пробормотал дед.
Латыпов положил свою руку на его. Его кожа была настолько тонкой, что на ней виднелись вены и сухожилия. Эти переплетенные руки были прекрасным символом прошлого и будущего Латыповых.
- Да, это я... Как дела?
- Как будто кто-то ждет смерти.
Всеволод улыбнулся.
- Вы говорили это в прошлом году. И в позапрошлом...
- На этот раз все по-другому. И ты это знаешь.
Другие в таких условиях давно бы дали себя убить. Но только не его дед. Эта упрямая привязанность к жизни выражала еще более лихорадочную потребность, чем желание избежать боли: он хотел быть уверенным, что оставит вековые традиции хранителей Богини в надежных руках. Пока он не будет в этом абсолютно уверен, он ни за что не отдаст себя в руки смерти.
- Я знаю, - просто сказал Всеволод.
- Где твой сын?
Он размышлял, стоит ли ему лгать. Не было сомнений, что если бы он солгал, старик бы все понял. Поэтому он решил сказать правду.
- Он наказан. Он бросил вызов моему авторитету, а значит, и вашему.
В измученном дыхании деда слышались горечь и раздражение. Будь у него под рукой сын, он бы оторвал ему руку, чтобы заставить заплатить за то, что он видел, как Бабакай Латыпов мучается, словно собака. Этот человек вырастил его: для Бабакая он был божеством во плоти.
- Помнишь ли ты, как в первый раз пошел со мной? - спросил старик с намеком на улыбку.
- Конечно, помню.
- Сколько тебе было лет?
- Даже не четырнадцать. Ребенок.
- И все же ты сохранил мужское самообладание. Лезвие не дрогнуло ни на миллиметр. А маска парила на твоем лице, потому что так хорошо сидела. Молодые люди сегодня другие, они слабее. Вот что нас убивает.
- Он вырастет из этого. Я прослежу за этим, клянусь.
- Есть только один способ сделать его зрелым, и ты это знаешь.
Всеволод легонько хлопнул его по рукам, чтобы успокоить.
- Я это знаю, и я это сделаю. А пока хорошо отдохните и как можно скорее вставайте на ноги.
Бабакай скривился, как будто его внук только что рассказал анекдот.
Как раз в тот момент, когда Всеволод собирался выйти из комнаты, чахлый голос деда заставил его остановиться.
- Сева, скажи мне... Напомни мне, каково это - спуститься туда и посмотреть на это. Ты не представляешь, что бы я отдал, чтобы увидеть это в последний раз.
Всеволод развернулся, встал на колени на деревянные планки, наклонился к деду и попытался рассказать ему об эмоциях и висцеральных ощущениях, вызываемых близостью Богини.
Бабакай улыбался, слушая, погрузившись в воспоминания. Он, казалось, не замечал, что, когда внук говорил с ним, сжимая его руки, по его исхудавшему лицу текли слезы.
Помочь сайту
Поздравления
