[Скрыть]
Регистрационный номер 0037494 выдан для произведения:
СУМАСШЕДШАЯ СПЕЦИАЛИЗАЦИЯ
"Пунктирами горят во тьме мои дороги,
И время до конца почти равно нулю,
Мой поезд ждёт меня, задумчивый и строгий
А я тебя люблю, а я тебя люблю..."
КАПИТАН медицинской службы Сергей Викторович Поляков никак не мог открыть дверь своей квартиры: всегда сильные и крепкие руки дрожали так, словно он целый день дробил асфальт отбойным молотком, ключ, как назло, никак не хотел попадать в замочную скважину, и в придачу ко всему соседские мальчишки опять разбили лампочку на лестничной площадке.
В связи с этим Полякову пришлось несколько минут ковыряться с замком в кромешной темноте - если говорить откровенно, то от этой пресловутой лампочки - "сороковушки" всё равно не было никакого толку, и Сергей уже неоднократно с сожалением подумывал о том, что у него нет такого замечательного мальчишеского "инструмента", каким являлась незаменимая рогатка.
Наконец ключ повернулся, и дверь медленно отворилась, поскрипывая ржавчиной металла в петлях. Услышав этот душещипательный скрип, Поляков мгновенно вспомнил, что жена вечно ругала его за постоянные домашние недоделки. Однажды она так запилила его за полочку для телефона, что "сие произведение" было сотворено в течение какого-то получаса. И, как назло, полочка получилась просто на загляденье. После этого поспешного трудового подвига Сергей был раздосадован ещё больше, так как Лариса - его несравненная супруга - потом целый год бурчала, что её ненаглядный муженёк совершенно ничего не хочет делать по дому, даже ударить "палец о палец", хотя руки "у этого мерзавца", якобы, золотые...
Сегодня Поляков действительно наработался до изнеможения. На последних учениях ему пришлось дважды развёртывать ПМП - полковой медицинский пункт, который позже стал именоваться МПП, - а затем имитировать сортировку раненных... да ещё с заполнением первичных медицинских карточек.
На этих учениях его, как и всегда, инспектировали двое: командир полка и начмед дивизии. Эти ребята и так-то любили друг друга... как кошка собаку, а в данном случае они просто-напросто превзошли себя - когда медицинские начальники сталкиваются в своей работе с общевойсковиками, то их хлебом не корми, только дай доказать одно: чья же служба важней и ответственнее.
Начмед - человек по своей натуре нервный, нетерпеливый, всем своим видом показывающий, что он с превеликим удовольствием сделал бы всё сам ... если бы не его высочайшая должность - при развёртывании палаток всегда настаивал на слаженности личного состава, идеальной чистоте внутреннего оборудования и непременном наличии всех положенных медицинских комплектов... хотя бы в имитационном наборе.
Командир полка - худощавый, подтянутый человек лет сорока пяти, постоянно чем-то недовольный, "творящий" при подчинённых деловую и крайне озабоченную мину - требовал соблюдения временных нормативов, уставного подхода и отхода при отдаче рапорта, чёткого отдания чести и подтянутости капитана Полякова и его доблестных подчинённых.
На этот раз "армейский цирк" сработал без промедленья. Ласковым голосом командир полка приказал "уважаемому Сергею Викторовичу" за десять минут развернуть УЗ-68 (унифицированная зимняя палатка, с 1968 года являющаяся табельным средством медицинской службы Вооружённых Сил СССР) - выражение "уважаемый Сергей Викторович" было употреблено комполка, естественно, специально для начмеда дивизии, как бы подчёркивая этим демократичность в обращении с подчинёнными, что так любят военные медики, не терпящие обращения по званию и всегда обращающиеся друг к другу только по имени-отчеству. Откровенно говоря, армейские медики совершенно правы: зачем постоянно унижать себя званием "полковник" и тем более "подполковник", если ты являешься доктором медицинских наук, академиком РАМН, главным специалистом округа, а иногда и... значительно выше.
Начмед с ироничной улыбкой посмотрел на командира полка, давая понять, что он полностью оценил эту словесную жертву, преподнесённую закоренелым уставником нашим славным медикам.
Несмотря на героические усилия и истинный профессионализм медиков, палатка была развёрнута лишь за 22 минуты. Командир полка долго хмурил брови и, наконец, решил объявить своё решение: только два с плюсом. Поляков попытался было в двух словах - в том числе, конечно, и про себя - объяснить комполка, что для развёртывания данной палатки существуют определённые нормативы, прописанные в ОТМС ("Организация и тактика медицинской службы"): 25 минут - летом и 40 минут - зимой. И это - личным составом в количестве 4-х человек, а у капитана Полякова сегодня было всего лишь два саниструктора.
После такого вразумительного и вполне правдивого объяснения командир полка незамедлительно объявил Полякову строгий выговор за пререкание с вышестоящим начальником, а начмед его любимой дивизии, молниеносно оценив неблагоприятную для него обстановку, - благодарность с занесением в личное дело, так как нормативы, по его личному мнению, были перекрыты практически вдвое.
Но эти существенные, как показалось бы на первый взгляд, обстоятельства отнюдь не помешали обоим начальникам ещё раз перепроверить свои доводы на практике, то есть заставить Полякова и его подчинённых развернуть ПМП ещё раз.
На этот раз оба начальника остались вполне довольны и тут же дали отбой, который прозвучал в 21.00. После этого командиры-отцы - как их называл Поляков (хотя в армии принято называть наоборот) - решили перепроверить наличие самого главного медикамента, обязанного быть у всех медиков, находящихся в полевых условиях.
Комполка ласково, по-отечески, обнял Сергея за плечи и с озабоченным видом - наверняка здорово опасаясь за состояние боевой готовности вверенного ему подразделения - тихо спросил:
- А спирт у тебя, голубчик, настоящий или тоже имитационный... как и всё остальное, находящееся на вооружении нашей доблестной военной медицины?
Этой высокопарной фразой он хотел особо подчеркнуть, что все дивизионные медицинские комплекты были практически имитационными. После этого комполка ехидно усмехнулся и пристально посмотрел на напрягшегося начмеда.
Эту простую армейскую истину, гласящую о том, что спирт на учениях должен быть только настоящим, 96%, Поляков уяснил ещё семь лет тому назад и поэтому представил данную ценнейшую жидкость - то есть "хлеб" с тем самым, воистину бесценным "маслом", - не задумываясь ни на секунду.
Дегустация прошла на редкость успешно. Правда, в один критический момент между начальниками возник спор, касающийся нескольких недостающих градусов, но это были уже сущие пустяки, так как перепроверить сей факт не представлялось никакой возможности: бутыль была пуста.
И хотя Полякова и его подчинённых, в конце концов, всё-таки поощрили, настроение было на нуле. А всему причиной была его благоверная.
Лариса уже три дня пребывала в пресквернейшем расположении духа. По твёрдому убеждению жены выходило так, что во всех невзгодах, выпавших на её тяжкую женскую долю, был виноват только один человек в мире - Сергей Викторович Поляков. Да, собственно говоря, он и не пытался оспаривать данную аксиому, так как возражать против таких железных аргументов сильной половины человечества было совершенно бесполезно. Полякову уже давно надоели бесконечные споры и пререкания на эту тему, и поэтому в такие моменты он предпочитал отмалчиваться и продолжал спокойно думать о чём-то своём...
Давайте на несколько минут отвлечёмся от нашего повествования и зададим себе этот риторический вопрос: о чём же думал товарищ Поляков в такие трудные минуты? А думал он как раз о том, что спорить с женщиной совершенно бесполезно.
Вы же прекрасно помните, мой Уважаемый Читатель, одно мудрое старинное изречение: всё, что сказано женщиной, является абсолютной истиной, не поддающейся никакому логическому анализу. Возможно, поэтому наши милые Афродиты так почитают Юма и Канта, подаривших нам основы агностицизма - слава Богу, что в большинстве своём наша прекрасная половина человечества уже десять тысяч лет терпеть не может различных философов и поэтому о Канте и Юме, к нашему великому мужскому счастью, абсолютно ничего не знает.
Возможно, наши женщины не терпят философию ещё и потому, что все выдающиеся философы были мужчинами - правда, я и сам не слышал ни об одной женщине-философе, родившейся до восемнадцатого века (не будем брать во внимание особ королевского рода, так как их государственная философия была в огромной мере занятием вынужденным).
...Кое-как волоча сбитые в кровь ноги, грязный и ободранный, крайне недовольный прошедшим днём, Сергей переступил порог своей квартиры и мгновенно почувствовал что-то неладное. Но стоило только кинуть взгляд на вешалку, как он сразу же всё понял: шапочки и пальто жены не было. То, что ожидало Полякова в комнатах, уже не представлялось ему необыкновенной загадкой.
Он со вздохом уселся на пол, с трудом стянул с головы потную шапку, заученным движением закинул её на платяной шкаф и надолго задумался, запустив пальцы в свои светло-русые вихрастые волосы.
Надо признаться, Поляков был довольно видный собой мужчина: высокий - его рост достигал 185 см, - широкоплечий, с открытым славянским лицом и задумчивыми, глубоко посаженными глазами серо-стального цвета. Самое главное, что в этих глазах не было холодности и безразличия. Нет, эти глаза были с замечательной рыжей искринкой, периодически проскакивающей в серых радужках. Но, как видно, толку от этого было всё-таки маловато.
Вот и жена у него - писаная красавица, но с таким гонором и запросами, что даже сам дьявол предпочёл бы молчать в минуты её гнева или плохого настроения. А Ларисино амикошонство по отношению к мужу было настолько абиссальным, что иногда поражало даже базарных "леди", в присутствии которых супруга имела привычку давать "советы" своему несравненному - иначе говоря, с Сергеем... Викторовичем Лариса предпочитала особо не церемониться и частенько изъяснялась исконно русскими выражениями, но без явного употребления "единственной сокровищницы русского народа". Правда, в женских устах это звучало намного изобретательнее и сильнее, чем самый крепкий отборный мат в устах нормального рабочего паренька. А когда Ларисе становилось "совсем невмоготу", - хотя Поляков практически не пил и никогда не курил, - она срочно собирала вещи и на месяц-другой отправлялась к родителям в славный город Горький.
"Видимо, и на сей раз укатила, - подумал Сергей с какой-то безразличной тоской и затем незлобиво сплюнул на пол. - Ну... да ладно. Может быть, это даже к лучшему. Хотя бы несколько дней я не буду слушать её бесконечные упрёки".
Небрежно скинув на пол грязную шинель и вразвалочку протопав в зал, Сергей сразу же заметил на столе небольшой, вызывающе белеющий квадратик бумаги - это была записка. Он осторожно взял её двумя пальцами, словно остерегаясь, что сейчас этот маленький листочек начнёт ворчать на него голосом дражайшей супруги и затем быстро, почти не вникая в содержание, пробежал глазами по размашистым строкам:
"Поляков, всё это мне чертовски надоело. Я уезжаю к родителям навсегда. Твоя служба в лесу меня заколебала. Тем более что жить с евнухом я дальше не намерена - для меня это ещё рановато. Вышли, пожалуйста, своё согласие на развод. Буду тебе за это очень признательна. Желаю здравствовать. Лариса.
P.S. Вещи вышлешь контейнером. Список - на моём туалетном столике".
В первый миг Сергей был ошарашен таким чудесным слогом и добросердечным обращением. А "пожалуйста" и "очень признательна" чуть было не выбили у него слезу, которой у Полякова не было с семи лет.
Насчёт евнуха жена была, пожалуй, права. Детей у них не было, хотя они прожили вместе почти восемь лет. Лариса, как она сама "доложилась", проверилась по этому поводу досконально. Так что... незачем "толочь воду в ступе". Но если над этим вопросом хорошенько поразмыслить, его так называемый евнухизм был связан, скорее всего, со службой: на проверку столовой Поляков уходил рано, к шести часам утра, а приходил домой всегда по-армейски, в 22-23 часа. Наверное, в этом и кроется основная женская мудрость: зачем жене такой муж, если его никогда нет дома.
Небрежным, но рассчитанным движением Сергей взял с полки телефон, по-мальчишески, со свистом, опрокинулся на диван и стал неторопливо набирать номер полкового дружка Димки Петрова.
- Дим, это ты?.. Привет, Поляков беспокоит. Чем занимаешься?.. Стираешь??? Хорошее дело... И главное - очень нужное. Думаю, твоя Татьяна может гордиться своим мужем. Дим, у тебя бутылка водки есть? Даже две?.. Ну что ж, можно и две. Завтра отдам... Вот спасибо, выручил. Сейчас забегу.
Димка жил в этом же подъезде, только двумя этажами выше. На звонок Сергея дверь открыл сам хозяин дома. Он молча сунул Полякову два пузыря "Столичной" и затем посмотрел ему прямо в глаза. Сергей на какое-то мгновенье смутился - ему было страшно неудобно врать своему лучшему другу - и тихо промямлил, что, мол, вот жена сегодня укатила к родителям, а тут совсем неожиданно нагрянули гости и... теперь придётся немного "расслабиться".
Естественно, такой ответ Дмитрия неимоверно ошарашил, если не сказать большего - он прекрасно знал, что Серёжку Полякова и на аркане не затащишь выпить по вполне приличному и даже официальному поводу. Дмитрий открыл, было, рот, но, взглянув в тоскливые и совершенно безразличные ко всему глаза друга, на этот раз решил скромно промолчать. И только когда Сергей спустился на пролёт ниже, Димка, по-фраерски перегнувшись через перила, неожиданно крикнул вдогонку:
- Сергей, а ты знаешь, тебе путёвка пришла на специализацию по хирургии... в Академию... в Питер?
- Нет... А от кого ты об этом узнал?
- Да я сегодня своими глазами её видел... На пять месяцев, с 12 декабря. То есть... послезавтра быть там. С тебя - бутылка за такую новость... Вернее... уже три.
- Спасибо, Димыч! Вот обрадовал так обрадовал... С меня - четыре.
- Замётано. Бывай здоров.
Спустившись, Сергей сразу же закрыл входную дверь на ключ - этим поворотом ключа он как бы хотел мгновенно отгородиться от всего внешнего мира, хотя прекрасно понимал, что на любой телефонный звонок или даже на стук в дверь он откликнуться обязан, так как в данный момент всё равно находился на территории части - и, быстро переодевшись в спортивный костюм, пошёл на кухню готовить своё долгожданное пиршество. А долгожданным оно было вовсе не потому, что у него появилась водка. Нет, к этому Поляков всегда относился совершенно равнодушно. Просто с самого утра у него во рту даже маковой росинки не было.
Сергей всегда с отвращением относился к продолжительным застольям, плавно переходящим в обычную пьяную тусовку, когда через какие-то полчаса каждый второй обязательно начинает жаловаться тебе на свою не сложившуюся жизнь, на сволочного начальника... и при этом непременно заставляет уважать себя новой рюмкой водки. А заниматься выпивкой больше одного дня он и вовсе не мог. На следующий день Поляков не имел привычки опохмеляться даже пивом, так как страшно не терпел ничегониделанья. И поэтому частые, порой многодневные - даже официальные - запои некоторых из его приятелей всегда изумляли его до крайности.
Если бы Димка знал точно, что Сергей собирается пить в одиночку, у него наверняка волосы встали дыбом от такого кощунства. Но приглашать сегодня Димку к себе Поляков был совершенно не расположен.
На кухне он с каким-то непонятным для себя остервенением зубами открыл бутылку водки, быстро налил полный гранёный стакан и выпил большими, торопливыми глотками, даже не закусив. Поморщившись и вытерев влажные губы тыльной стороной ладони, Сергей открыл холодильник, достал колбасу и яйца и давно привычными движениями быстро сварганил себе яичницу по-еврейски. Взяв сковородку, хлеб и банку солёных огурцов, он со всей этой снедью направился в зал. Уютно расположившись на стареньком велюровом диване, Поляков включил для фона телевизор - в этот момент передавали какой-то юбилейный концерт - и снова налил себе полный стакан водки...
Хмель не ударил в голову; на душе было муторно и одиноко; спать совершенно не хотелось, хотя Сергей был без сна уже третьи сутки. В голове всё время крутилась какая-то бестолковая карусель мыслей.
...Он вспомнил свою юность, учёбу в медицинском институте, турслёты, прекрасных ребят и девчат. Да, что не говори, а это было прекрасное, беззаботное, весёлое время - время надежд, незатейливых романтических приключений и жизненных исканий. А потом была учёба на военном факультете в славном городе Горьком.
Именно там, уже перед самым выпуском, и познакомился Поляков со своей будущей супругой - Ларисой Ильиной. Красивая была девчонка, видная, бойкая. И свадьба у них была весёлая, запоминающаяся - как тогда говорили: комсомольско-молодёжная. А как началась у Сергея служба, всё у них с Ларисой пошло наперекосяк: постоянные ссоры, какие-то недомолвки, ругань по любому поводу... Да и отсутствие детей, конечно же, не укрепляло и без того зыбкий семейный союз.
Что не говори, а всё-таки Сергей любил Ларису. Может быть, в гражданской жизни это было бы замечательно, - когда мужчина любит женщину, а она его не очень. А у военных людей всё по-иному. Здесь необходимо, чтобы жена любила тебя до самозабвения; чтобы была готова поехать за тобой хоть на край света - куда, в основном, и посылают молодых лейтенантов. А иначе этих молодых людей ждёт впереди только плотный серый туман и тусклый свет в конце тоннеля, в итоге превращающийся в железный тупик их совместной семейной жизни...
Поляков вспомнил, как он приехал в часть совсем молоденьким лейтенантом. Вместе с ним приехали ещё двенадцать ребят со всех концов великого Советского Союза: пять лейтенантов прибыли из "серпуховки", трое - из высшего общевойскового ташкентского училища и ещё четверо - из ростовского артиллерийского. Впервые познакомившись в приемной командира соединения, они щеголяли своей разнообразной парадной формой, резко рознящейся от остальных цветом петлиц и околышами фуражек.
Прошло всего несколько суток, и все ребята стали похожи друг на друга, как две капли воды - теперь на всех была одинаковая полевая форма, мгновенно примирившая все рода войск.
Из всех вновь прибывших семеро были уже женаты - эти ребята обзавелись семьями, будучи ещё курсантами. Спустя год женились ещё трое. Но эти союзы оказались весьма недолговечными. К концу второго года шестеро молодых жён решили окончательно воссоединиться со своими родителями и укатили в свои большие города. Было понятно, что этих молодых девочек в своих мужьях привлекала только красивая военная форма, приличная зарплата и обеспеченность жильём. О высоком чувстве не могло быть и речи. Но отдалённые гарнизоны, находящиеся в дремучих лесах, однообразие жизни и отсутствие насыщенного цивилизованного существования - обычно под этими словами мы понимаем наличие театров, ресторанов, кафе, дискотек, прекрасных магазинов, салонов мод и тому подобное - сделали своё "доброе" дело.
Прекрасные молодые ребята, хорошие специалисты, интеллектуалы, вмиг превратились в заурядных командиров взводов и посредственных инженеров отделов, не интересующихся ничем, кроме вечерней бутылки водки, призрачно скрашивающей невесёлое мужское одиночество.
..."Ну и чёрт с ней, с этой дурой, - с каким-то тупым безразличием подумал Поляков, вяло пережёвывая солёный огурец. - Всё, значит, всё". Грудь горела огнём. Было такое ощущение, что он не заснёт никогда. Он подошёл к окну и ещё долго смотрел на падающий снег, на еловый лес, находящийся в каких-то пятидесяти метрах от дома, и на белый дымок, вьющийся из трубы новой газовой котельной, строить которую помогали военнослужащие его полка.
...Письмо с согласием на развод Сергей выслал жене на следующее утро.
С контейнером ему тоже повезло. Сосед, молодой лейтенант, только что разгрузился и оставил пустой контейнер возле дома. После обеда Сергей с Димкой и двумя санинструкторами быстро загрузили "трёхтонник" Ларисиными вещами и закрыли его на замок - Поляков решил отправить жене всё, вплоть до последней вешалки, оставив себе только раскладушку, свою гражданскую одежду и военное обмундирование. Димка дал слово, что на днях отправит контейнер на товарную станцию с попутной машиной.
Все неотложные дела были решены.
Командир полка отпустил Полякова на специализацию "со скрипом": он долго бурчал, жаловался на постоянную нехватку медиков и даже пригрозил, что при первой же возможности откомандирует Сергея обратно в часть. Но Полякова это практически не интересовало - в данный момент ему было абсолютно безразлично, где находиться.
...12 декабря Поляков прибыл в Ленинград. Сойдя с поезда, он даже обрадовался стальному небу и мокрому снегу, бьющему прямо в глаза. Внутренне подобравшись, Сергей глубоко вздохнул и медленно пошёл по перрону Финляндского вокзала.
Едва успев выйти на привокзальную площадь, Поляков был мгновенно окружён стайкой разбитных, весело кричавших таксистов - эти шустрые улыбчивые ребята, обитающие во всех многомиллионных городах Советского Союза, были похожи на всех своих собратьев... как две капли воды.
- Куда надо, командир?..
- Домчу мигом, шеф, в любую точку города...
- По счётчику, начальник, только по счётчику...
- Не пожалеешь, капитан, поехали со мной...
Поляков весело и даже как-то задорно ответил всем сразу, что в помощи не нуждается, с шутливой иронией поблагодарил за заботу и, шутливо козырнув, хотел отойти в сторону. В этот момент один особенно непонятливый схватил его за рукав шинели. Сергей развернулся, тихо сказал ему "пару ласковых" на знаменитом русском "хинди" и затем на ухо добавил:
- Дружище, сделай, пожалуйста, так... чтобы я тебя долго-долго искал.
От такой милой шутки "дружище" восторженно захохотал, ласково похлопал Полякова по плечу, видимо, признав в нём "своего парня", и затем мгновенно испарился.
Сергей чуть заметно усмехнулся, поставил свой маленький чемоданчик на мокрый асфальт, достал из кармана пачку "Столичных" и, прикурив от спички, неторопливо закурил, явно наслаждаясь сигаретным дымом и свежим балтийским воздухом.
Эта пачка была у него первая в жизни. До этого Сергей не позволял себе такой "вредной роскоши" с самого рождения. Но сегодня он решил отойти от своих строгих правил по отношению к вредным привычкам и таким способом немного раскрепоститься.
В эту минуту Поляков был очень доволен тем, что судьба вновь предоставила ему великолепный шанс для смены обстановки. Он даже и не предполагал, что бы с ним могло быть, если бы не эта, так неожиданно подвернувшаяся специализация по общей хирургии, да ещё в таком славном и прекрасном городе на Неве. Да, без этой, как нельзя кстати подвернувшейся специализации на душе наверняка было бы муторно и тоскливо... особенно в моральном плане. "Всё-таки есть Бог на свете", - с каким-то глубоким внутренним удовлетворением подумал Поляков, мгновенно вспомнив, что такой неожиданный подарок судьба преподносит ему уже далеко не в первый раз. И самое главное - в самые тяжёлые моменты его жизни.
Докурив сигарету и постояв несколько секунд на одном месте, он ловко подхватил свой чемоданчик и бодрым шагом направился в сторону метро.
Через десять минут Поляков доехал до Витебского вокзала - в трёхстах метрах от него располагалась канцелярия шестого факультета Академии. Здесь он быстро оформил документы, представился заместителю начальника - очень тактичному, симпатичному и спокойному подполковнику медицинской службы в морской форме, за несколько минут решившему все его проблемы и мгновенно ответившему на все так и не высказанные вопросы Сергея - и затем на метро снова отправился к Финляндскому вокзалу. Там, на Боткинской улице, располагалось знаменитое старое общежитие шестого факультета Военно-Медицинской Академии имени Сергея Мироновича Кирова.
Честно говоря, Полякову здорово повезло, так как на Боткинскую обычно селили старших офицеров - комнаты здесь были на 3-4 человек. А на Витебском ребята жили по-казарменному - в 10-12-местных "номерах", которые неунывающие остряки в шутку прозвали "царскими палатами".
Но и тут всё было как в обычном студенческом общежитии: около вахтёра висел ящик с ячейками - для писем, прямо перед входной дверью - городской телефон-автомат и, что особенно удивило Полякова, - междугородний телефон-автомат. А в те времена это было довольно приличной редкостью.
Комнату ему выделили на втором этаже.
Постучав в нужную дверь и услышав обыкновенное "врывайтесь, открыто", Сергей решительно вошёл в отведённые ему "апартаменты".
В комнате было три деревянных кровати, трёхстворчатый шкаф, три прикроватных тумбочки и овальное настенное зеркало. За обшарпанным столом сидели два офицера: майор и подполковник. Подполковник был постарше, лет сорока-сорока двух, худощавый, подтянутый, среднего роста, со смеющимися глазами и симпатичной ямочкой на подбородке. Майор, розовощёкий крепыш, весело улыбался и всё время потирал свои руки. Создавалось такое впечатление, что сейчас ему покажут какой-то необыкновенный фокус или номер художественной самодеятельности, которого он ждал с нетерпением... и очень-очень долго.
Поляков и подполковник представились друг другу. Затем тот представил майора.
Подполковник Юрий Иванович Говоров служил в Дрезденском госпитале начальником хирургического отделения. Семь лет тому назад он окончил первый факультет Академии по хирургическому профилю и теперь приехал на специализацию, положенную офицеру медицинской службы через каждые пять лет - заметьте, Говоров приехал только через семь, что в армии было вполне обычным делом. Раз нормально работаешь, так и работай дальше, дорогой товарищ, нечего кататься по всяким там специализациям. Но семь лет - срок значительный. И поэтому, как только Говоров подал рапорт по команде, его незамедлительно удовлетворили и буквально через месяц выделили путёвку. Был Юрий Иванович человеком шустрым и весёлым, но в то же время - толковым и рассудительным.
Майор Александр Кошелев совсем недавно перешёл из войскового звена в Новосибирский госпиталь на должность старшего ординатора хирургического отделения. С первого же взгляда Кошелев показался Полякову человеком несколько простоватым: всегда изумлённый и вечно восторженно всему удивляющийся, постоянно потирающий руки от того, что ему, наконец, выпало такое счастье - специализация по хирургии в славном городе Питере, где Александр рассчитывал в основном развлечься и отойти душой - как он сам выразился - "на полную катушку". Была в нём какая-то хитринка и прижимистость деревенского мужичка, видимая абсолютно всеми, кроме... него самого. В каждом слове собеседника Кошелев всегда искал какой-то скрытый подвох, но, как назло, почти никогда не находил. В дальнейшем ребята частенько подтрунивали над ним, но беззлобно и дружески, так как Александр был до крайности обидчив, ревнив и невероятно вспыльчив.
Юрий Иванович жестом указал Полякову на аккуратно заправленную, никем не занятую кровать и затем весело произнёс:
- Милости просим, товарищ капитан. Располагайтесь и, если не возражаете, пожалуйста, подсаживайтесь к нашему столу. Как говорится: чем богаты...
На покрытом газетой столе стояла початая бутылка водки и незамысловатая мужская закуска: крупно нарезанная докторская колбаса, банка скумбрии, репчатый лук и буханка ржаного хлеба. Судя по пустым стаканам, Сергей сразу же догадался, что тост был произнесён совсем недавно.
Поляков поблагодарил за приглашение, разделся, положил свой чемоданчик на кровать, достал из него бутылку "Столичной", несколько банок рыбных консервов, обычно выдаваемых на паёк, шмат солёного сала и молча поставил всё это на стол. Продолжительные одобрительные возгласы, последовавшие вслед за этим, тут же дали ему понять, что капитан безоговорочно принят присутствующими в своё общество.
После трёхкратного тоста "за знакомство" все пришли в прекраснейшее расположение духа... и тела - ребята улеглись на свои кровати и продолжали беседу уже в этом удобном положении. Говоров доложил друзьям, что он назначен старшим группы по общей хирургии, в которую входит шесть человек. По мнению Юрия Ивановича трое остальных должны будут показаться завтра на первой лекции по ВПХ - военно-полевой хирургии. Это должно произойти в историческом месте, где когда-то творил величайший хирург России Николай Иванович Пирогов, и где сейчас находился его знаменитый на весь мир кабинет-музей с личными вещами и рукописями.
Друзья сразу же засыпали Юрия Ивановича вопросами на учебную тему, так как кроме Говорова никто из присутствующих в Академии до этого не был. Вопросы были вполне обычными, хорошо знакомыми всем, кто хоть однажды побывал на специализации или на курсах усовершенствования: кто обычно читает лекции, на каком профессиональном уровне проходят занятия, во многих ли местах им придётся заниматься, будут ли их допускать к оперативным вмешательствам, сколько дежурств можно отдежурить в клинике, будут ли они дежурить по городу в качестве патрулей и так далее.
Говоров доложил обо всём весьма обстоятельно. Во-первых, он сразу же подтвердил, что Академия - фирма очень представительная и поэтому заниматься ими будут всерьёз и на очень высоком профессиональном уровне. Во-вторых, никаких опозданий и всяческих там прогулов не должно быть даже по уважительной причине, так как такого лекционного материала им не удастся раздобыть больше нигде. В-третьих, патрулями по городу обычно дежурят младшие офицеры, и поэтому данный вопрос, скорее всего, может коснуться только одного Полякова. Правда, Говоров тут же добавил, что он приложит все усилия, чтобы его товарищей по группе как можно меньше привлекали ко всяческим дежурствам и патрулированиям, так как хирургия - наука практическая, и не стоит забывать, что хирург в переводе с греческого - это всё-таки рукодельник. В-четвёртых... Беседа затянулась до глубокой ночи.
Утром следующего дня, ровно в семь ноль-ноль, все бодренько вскочили... по команде Юрия Ивановича. А он уже давно был на ногах, успел сделать физзарядку, побрился, умылся и тут же принялся подтрунивать над похмельной молодёжью. Правда, молодёжь была уже довольно опытной: Полякову шёл тридцать третий год, а Кошелеву - тридцать шестой. После скромного завтрака - горячего чая без сахара - ребята быстро оделись и вышли на улицу.
С пасмурного стального неба падал крупный пушистый снежок, немного пуржило; многочисленные прохожие бодро спешили на работу; некоторые из женщин катили на саночках маленьких, постоянно зевавших ребятишек, посматривающих на всех встречных прохожих исподлобья.
Кафедра ВПХ находилась в каких-то двух шагах - всего две минуты ходьбы от общежития. Нашим друзьям было необходимо только перейти дорогу и свернуть за угол. Офицеры бодренько дотопали до центрального входа и на минутку остановились перекурить. Мимо них то и дело проходили военные, женщины и мужчины в штатском, не обращавшие, впрочем, на наших друзей никакого внимания.
Неожиданно Говоров вытянулся в струнку, что не преминули сделать и его товарищи, и молодцевато отдал честь проходившему мимо моложавому генерал-майору медицинской службы. После этого Юрий Иванович резким движением придвинулся к друзьям и вполголоса объявил, что, мол, этот генерал и есть тот самый начальник кафедры ВПХ Игорь Александрович Ирюхин. Ребята мгновенно посмотрели вослед генералу с заметно возросшим уважением и гуськом, по одному, несмело вошли в помещение.
На первой же лекции Говоров представил всю группу. Кроме тех, кто нам уже был известен, в неё вошли: капитан м/с Павел Настырняк - парень необычайно пробивной и совершенно безо всяких комплексов, который, как оказалось, мог по трупам своих товарищей взойти куда угодно; подполковник м/с Медведев, проживающий в самом Питере и поэтому нами практически не рассматриваемый; и лейтенант м/с Константин Волков, подъедающий - как он выразился - у своей любимой тётушки, парень умный, талантливый, весёлый и общительный. Достаточно сказать только об одной мелочи, чтобы понять этого молодого человека: на перекурах Константин обычно декламировал наизусть "Стрельца" Леонида Филатова, который в то время был необычайно популярен. Это приводило в восторг даже Говорова и Полякова - людей начитанных, с полуслова понимающих тонкий юмор и хорошую шутку.
Первую лекцию, впрочем, как и две трети остальных, им читал полковник Сериков. Это был человек, страстно влюблённый в своё дело. Предмет он знал изумительно - таких людей обычно называют фанатиками своего дела. Даже Говоров, когда-то окончивший эту Академию и знавший материал Серикова практически досконально, каждый раз конспектировал за ним как студент, так как прекрасно понимал, что эти лекции пригодятся ему на всю жизнь и каждый раз несут в себе элементы чего-то новенького, какую-то изюминку, чем полковник радовал своих слушателей практически ежедневно.
А как мы знаем, прекрасные, интересные лекции даются преподавателю ох как нелегко. Для этого необходимо постоянно быть в курсе всех медицинских новинок - как российских, так и иностранных, - постоянно обновлять свои специальные знания и на каждой лекции заинтересовывать своих слушателей чем-то новым, необычным, захватывающим и неповторимым.
Начальника кафедры генерал-майора Ирюхина и его заместителя полковника Алексеева ребята видели только на утренних пятиминутках, но и этого было вполне достаточно для того, чтобы уяснить - перед ними знатоки своего дела: настоящие профессионалы и блестящие хирурги.
Правда, повезло и Полякову. Ему всё-таки посчастливилось лицезреть выдающегося советского военного хирурга Александра Николаевича Беркутова - автора знаменитого учебника по военно-полевой хирургии. По этому учебнику обучалось далеко не одно поколение военных хирургов - и не только отечественных, но и зарубежных, - которые затем, в экстремальных условиях, не раз вспоминали Александра Николаевича добрым словом. В настоящее время Беркутов находился на заслуженном отдыхе, но свою любимую кафедру иногда всё-таки посещал.
Поляков всегда представлял себе Беркутова огромным человеком: широкоплечим, грозным, деловитым, с зычным басовитым голосом. На самом же деле тот оказался милым щупленьким старичком небольшого роста, с приятным высоким голосом. Зачёсанные седые волосы и аккуратная клиновидная бородка делали его ещё более импозантным и интеллигентным. Александр Николаевич и по сей день оставался весьма шустрым и ироничным человеком, прекрасно разбирающимся в тонком юморе и острой искромётной шутке.
На любимую кафедру Беркутов всегда приходил только в военной форме. Тщательно выглаженные брюки с широкими лампасами малинового цвета всегда сидели на нём безукоризненно. На голове красовалась новая каракулевая папаха, а на плечах - жёсткие золотистые погоны генерал-лейтенанта медицинской службы. Вероятно, всем своим внешним видом он хотел особо подчеркнуть, что русскому офицеру всегда были свойственны честь и достоинство, уважение к своему мундиру и... к военному учреждению, куда, кстати, необходимо являться только в военной форме.
А в то смутное время многие из офицеров стали явно пренебрегать этим неукоснительным правилом Устава: кто-то предпочитал ходить на службу в гражданском платье, некоторые переодевались в военную форму только на рабочем месте, а иные и вовсе походили на славных хлопцев батьки Махно, надевая поверх мундира гражданский плащ или куртку - этим особо грешили те, кто носил морскую форму, так как на чёрных брюках не было военного канта.
Входил Александр Николаевич всегда тихо, незаметно, и сразу же пробегал в сестринскую, - к своим знакомым хирургическим сёстрам. Там он выпивал пару стаканчиков крепкого наваристого чая (какой могут приготовить только опытные люди, прошедшие, как говорится, огонь, воду и медные трубы), вскользь расспрашивал о последних новостях и, посмешив себя и окружающих каким-нибудь искромётным воспоминанием или анекдотом, также тихо уходил домой, обязательно провожаемый под руку своими боевыми подругами. А когда ему несколько раз пытались напомнить о том, что начальник кафедры и его заместитель уже неоднократно просили навестить их, Беркутов обычно отвечал одно и то же: "зачем же я буду тревожить и отрывать от важных дел таких занятых людей. У них и без меня, старика, забот хватает".
В тот знаменательный день Поляков только успел выйти за порог аудитории на перекур в вестибюль кафедры, как мимо него прошлёпал невысокий старичок в форме генерал-лейтенанта. Сергей, как и положено по уставу, сделал шаг назад, пропуская старшего по званию, вытянулся и встал по стойке "смирно". Беркутов ласково взглянул на него своим мягким добродушным взглядом и затем быстро-быстро замахал своей маленькой морщинистой ладошкой - мол, уж ладно, молодой человек, давайте-ка безо всякого там военного этикета и прочих субординационных выкрутасов.
Подойдя к гардеробщице, Александр Николаевич быстро наклонился к её розовому ушку и, улыбаясь, с хитринкой произнёс:
- Здравствуйте, Наталья Петровна... Мои-то у себя?
- У себя Александр Николаевич, у себя. Поди, уж заждались вас, - с улыбкой ответила женщина, принимая от него шикарную генеральскую шинель.
- А Ефимовна чаёк заварила? - продолжал расспрашивать Беркутов, внимательно оглядывая себя в зеркале.
- Да уж три раза здесь пробегала, Александр Николаевич. Видимо, всё вас высматривала.
Беркутов весело хихикнул и, потирая свои сухие ладошки, стал на удивление быстро подниматься по крутой лестнице.
По коридору прошёл восхищённый шёпот: "Беркутов, сам Беркутов... Своих старик пришёл навестить".
Поляков уважительным взглядом проводил Беркутова до дверей сестринской и затем медленно побрёл в свою аудиторию... так и не успев покурить.
Сидя в аудитории, Сергей никак не мог сосредоточиться и поэтому начал пропускать очень важный материал. Но записывать лекцию почему-то не хотелось. Перед его глазами всё время стоял знаменитый советский хирург, по-доброму сощуривший свои умные глаза.
"Так вот он, оказывается, какой - великий военный хирург Беркутов, - думал Поляков, продолжая невидящими глазами тупо пялиться в свою тетрадь и рисуя в ней каких-то весёлых гномиков. - Но какой же он человечный, доступный и простой. Может быть, как раз в этом и кроется человеческая мудрость: чем умнее человек, достигший высших должностей и званий, тем он проще в общении с людьми, тем меньше у него зазнайства, показной гордости, напыщенности и высокомерия... Да, наверное, так оно и есть. Но вот уметь оставаться таким при любых обстоятельствах - это сверхсложная задача, которая под силу далеко не всем нашим военачальникам.
Учение давалось Полякову легко. В принципе всё это было повторением пройденного, но подаваемого здесь, на кафедре ВПХ, изумительно досконально и глубоко. Почти все слушатели хирургических групп были уже довольно опытными специалистами, назначенными на госпитальные должности, - исключая Полякова, Сашку Кошелева и Константина Волкова, проходивших первичную хирургическую специализацию. Но и эти ребята уже имели годичную интернатуру по хирургическому профилю, и поэтому называть их новичками было бы не совсем правильно. Правда, и с ребятами из его группы однажды произошёл настоящий казус.
Как-то ребятам предстояло провести практическое занятие по оперативной хирургии. Для этого было необходимо прострелить собаке ногу в области бедра - конечно же, под наркозом - и тем самым нанести несчастному животному огнестрельное ранение с травматическим переломом бедра. Никто из слушателей не хотел брать в руки пистолет, хотя многие из присутствующих офицеров стреляли весьма прилично - просто до слёз было жалко собаку.
Неожиданно из задних рядов выскочил всеуспевающий Паша Настырняк и со счастливым выражением лица вызвался исполнить эту тягостную процедуру. Для данного эксперимента выстрел оказался вполне удачным, так как пуля прошла точно через бедренную кость, к счастью - для собаки и всех присутствующих - не задев нервно-сосудистого пучка.
Захлёбываясь от восторга, Настырняк принялся хватать всех за рукава халатов и почти силком подводить к собаке, лежавшей на операционном столе, чтобы все удостоверились в прекрасно выполненном выстреле и по достоинству оценили его высокое стрелковое искусство. В тот момент Поляков не придал особого значения телячьему восторгу Паши. Всё прояснилось позже, значительно позже - при весьма необычных и крайне загадочных обстоятельствах.
Наконец ребята успокоились и начали операцию: сделали классический разрез кожи, тщательно выделили бедренный сустав и затем принялись лихо "вгонять" в бедренную кость титановый гвоздь. Наверное, прошло около двадцати минут, пока один из слушателей - кажется, это был Говоров - шёпотом не подсказал Полякову, что гвоздик-то необходимо вводить с противоположной стороны. Хорошо, что в эту минуту преподаватель на какое-то время отлучился из секционного зала, и поэтому ребята с необычайным рвением, вдохновенно, заново принялись за дело. Теперь работа спорилась, и вскоре операция была закончена на достаточно высоком профессиональном уровне.
Выйдя на улицу, слушатели долго хохотали над своей ошибкой и никак не могли успокоиться, ещё и ещё раз пересказывая друг другу только что произошедшее событие. И только Паша Настырняк был на удивление мрачен и молчалив. Наскоро попрощавшись и сославшись на неотложные дела, Паша быстро отстал и вскоре скрылся в пёстрой толпе большого города.
Через неделю, как-то под вечер, к Полякову подошёл Александр и предложил сходить в знаменитую "Яму" - гарнизонный дом офицеров.
- Слышь, Серёга, ребята в "Яму" собираются. Ты когда-нибудь был там?
- Нет, Саш, не довелось. А в чём, собственно, дело?
- Может, прогуляемся? Хоть посмотрим, что это такое. Говорят, что иногда там бывает довольно интересно.
- Что-то не тянет, Саш. Понимаешь... настроение не то.
Сегодня настроение у Полякова было действительно неважным, так как всего час тому назад он получил по почте официальное уведомление суда о своём разводе с Ларисой. Его лучший друг Димка Петров и тут не оставил Сергея без внимания и мгновенно переслал ему конверт. Поляков долго разглядывал государственную бумагу с гербом Советского Союза, в которой говорилось о том, что "брак гражданина... с гражданкой... решением городского суда от... числа считать расторгнутым по обоюдному согласию сторон" и так далее. Но в голове у него никак не укладывалась мысль, что он снова холостой, без семьи, - в общем... никому ненужный человек.
Вошедший в комнату Юрий Иванович - совсем неожиданно для Полякова, - рассмеявшись, поддержал Сашку:
- А что, Сергей, пошли... развеемся немного. И я с вами прогуляюсь. Посмотрю, что там изменилось за последние семь лет. Заодно и вы посмотрите на один из малочисленных официальных советских притонов.
По существу, это и был самый настоящий официальный притон того времени, в котором местные проститутки подыскивали себе временную жертву - на вечерок или парочку. Но нередко сюда захаживали и обиженные судьбой женщины: вдовы погибших офицеров, матери-одиночки или просто "старые" девы лет 25-30, которые приходили потанцевать, посплетничать с подругами о последних новостях, а если повезёт, то и встретить своего будущего спутника жизни.
Поляков долго отнекивался, но под настойчивым напором друзей был вынужден наконец согласиться.
...В ГДО они пришли около восьми часов вечера.
"Народ подвала" - танцевальный зал там находился в подвальном помещении - уже неистовствовал. Почти все мужчины были в военной форме. Зато дамы блистали весьма разнообразным одеянием - от простых шерстяных платьев и до нарядов, достойных знаменитого салона Анны Шерер, так прекрасно описанного Львом Николаевичем Толстым в его бессмертном произведении "Война и Мир". Почти всегда дамы сами приглашали кавалеров, так как каждый второй танец объявлялся "белым".
Не прошло и двух минут, а Сашка Кошелев уже вовсю кружился в ритме танго с одной симпатичной молодой девушкой лет двадцати пяти - она оказалась жгучей брюнеткой с огромными миндалевидными глазами. На ней было шикарное платье изумрудного цвета - с точки зрения Полякова, конечно.
Прислонившись спиной к широкой колонне и скрестив руки на груди, Сергей продолжал с интересом наблюдать за происходящим в зале. Одни пары уже уходили, в ускоренном темпе поднимаясь по лестнице, а новые, незнакомые, тут же занимали их место, мгновенно вливаясь в ряды танцующих.
Поляков постоял так минут десять и затем решил немного прогуляться по ГДО. В огромном фойе он досконально изучил красочные стенды, повествующие о достижениях местных умельцев и мастеров художественной самодеятельности; затем неспешно прошёл в буфет, где с удовольствием выпил пару бутылок замечательного, как оказалось, свежего "Жигулёвского" и, постояв несколько минут над огромной шахматной доской, на которой развернулась самая настоящая баталия, глубоко вздохнул и медленно вернулся в танцевальный зал. Там он снова прислонился к своей любимой колонне и стал рассеянно наблюдать за парами, медленно кружащимися в танце под какую-то старинную лирическую мелодию.
Спустя несколько минут внимание Сергея привлекли две девушки, танцующие в паре - вероятно, очень близкие подруги. Они явно не хотели никого замечать. Поляков сразу же отметил, что девчата уже пригубили по рюмочке коньяка и в настоящий момент выглядели просто блестяще: щёчки зарделись от лёгкого румянца, в глазах мелькали "чёртики" и искорки солнечного света, а широкие улыбки не сходили с красивых лиц. Временами девушки принимались заразительно смеяться, прикрывая милые ротики своими изящными перстами. Было вполне очевидно, что мужчины - по крайней мере, сегодня - их совершенно не интересуют. Девушки попросту упивались взаимным общением, непрерывно делясь своими извечными женскими секретами. Поляков минут десять любовался ими, боясь хоть как-то нарушить это великолепное зрелище, так гармонирующее с его теперешним внутренним состоянием.
Неожиданно ему в голову пришла одна забавная, но всё-таки коварная мысль. Усмехнувшись, он решил шокировать эту пару приглашением кого-нибудь из них на танец - и не просто так, а в самой середине его исполнения. Сергей задумал: вот сейчас он развернётся и пригласит на танец ту, которая окажется слева. Так он и сделал. Быстро развернувшись и на шаг приблизившись к дамам, он резко наклонил голову, извинился и попросил разрешения на танец у девушки в розовом шерстяном платье, оказавшейся в данный момент именно слева.
Как Поляков и предполагал, его приглашение произвело на девушек эффект разорвавшейся бомбы: почти одновременно они замолчали, открыли рты, замешкались на месте и явно смутились. Подруга, не приглашённая Сергеем, но, по-видимому, более бойкая, наконец пришла в себя и довольно язвительным голоском отрывисто произнесла:
- Мы сегодня с мужчинами не танцуем, молодой человек... Извините нас, пожалуйста.
- Что вы, что вы, я и не смею настаивать. Видимо, сегодня у вас какой-то ритуальный мужененавистный праздник, - с лёгкой ироничной усмешкой произнёс Поляков, данным высказыванием как бы подчёркивая некоторую "голубизну" их отношений.
После его слов обе девушки мгновенно покраснели, быстро переглянулись и недоумённо пожали плечами. Заметив их реакцию, Сергей решил несколько сгладить свой нетактичный намёк и продолжил уже более тёплым, лишённым всяческой иронии голосом:
- Извините меня и не подумайте ничего плохого. Вы обе выглядите сегодня просто восхитительно. Уж позвольте мне сделать вам этот скромный комплимент... на прощание. Ещё раз прошу извинить меня за столь неуместную назойливость.
Поляков вежливо откланялся и затем медленно вернулся на своё облюбованное место.
На этот раз Сергей был вполне доволен собой, так как его замысел был осуществлён практически полностью - эффект превзошёл все ожидания.
В этот момент музыка закончилась, и к нему подошёл сияющий Александр со своей жгучей красавицей брюнеткой.
- Прошу познакомиться, Сережа, - это Марина. Оказывается, она прекрасно танцует и, к тому же, милостиво разрешила мне проводить её до дому.
- Добрый вечер, Мариночка. Я крайне польщён знакомством с вами. Для меня это такая честь, вы даже не представляете. Глядя на ваше прекрасное юное лицо, так и хочется бежать за цветами. Я так рад, уж так рад, - слащаво улыбаясь, фиглярничал Поляков. Этим он явно хотел удружить Сашке.
От такого светского монолога друга Сашка засиял... как тульский самовар, специально вычищенный к приходу долгожданных гостей. Но девушка, видимо, мгновенно раскусила вульгарную иронию Полякова и поэтому только криво усмехнулась. Но, невзирая на это, она буквально впилась в Полякова своими горящими от восхищения, чёрными, как уголья, огромными глазами, постоянно переводя свой взгляд с его бледного лица на светло-русые волосы и широкие плечи.
Теперь уже Сергей попал в неловкое положение. Отвернувшись и закатив глаза к потолку, он одними губами произнёс короткую молитву на "чистейшем" русском языке и, стараясь хоть как-то прервать затянувшееся молчание и отвлечь взгляд Марины от своей персоны, хриплым голосом "задорно" произнёс:
- А в каком районе вы проживаете, Мариночка?.. Заранее прошу извинить меня за такую бестактность.
- Что вы, что вы, всё нормально... Я живу в новом микрорайоне... у Чёрной речки, - смущаясь и краснея от удовольствия, почти шёпотом пролепетала Марина, очень довольная тем, что Сергей вновь "соизволил" с ней заговорить.
Краем глаза поглядывая на сияющего Александра, Поляков ещё минуту-другую "припудривал" ей мозги, желая сделать приятное Кошелеву. Девушка, явно растаявшая от такого внимания, попросила у Полякова прощения, открыла свою сумочку и, отвернувшись от наших приятелей, стала кокетливо поправлять свою причёску и тщательно подкрашивать губы.
Улучив момент, Сергей быстро наклонился к Сашкиному уху и с невозмутимым видом восторженно прошептал:
- Знаешь, старик, я так рад за тебя, ты даже не представляешь. Оказывается, она живёт всего в двух часах езды от нашего общежития.
Пережёвывая эту замечательную новость, Александр дважды чертыхнулся и от ярости заскрежетал зубами. Сергей давно заметил, что Сашка - преогромный лентяй, и поэтому мгновенно понял, что того явно не прельщает перспектива шестичасовой ночной прогулки с десятиминутным домашним чаем.
Раздались звуки новой мелодии. Гарцуя на месте и сияя от удовольствия, Кошелев предпринял, было, попытку вновь пригласить Марину на медленный танец, но та, сославшись на страшную усталость, попросила его сделать небольшой перерыв.
В эту секунду Поляков ощутил мягкое прикосновение к своей руке. Невольно вздрогнув и мгновенно оглянувшись, он вновь увидел перед собой "знакомую" незнакомку.
- Извините, пожалуйста, товарищ капитан... Разрешите пригласить вас на танец. Мы с подругой посовещались и решили, что отказывать вам в вашей настойчивой просьбе будет... будет не совсем честно с нашей стороны.
Теперь настала очередь удивляться Сергею. Он совсем не рассчитывал, что его невинная "голубая" шутка будет иметь своё продолжение. Поляков посмотрел девушке прямо в глаза. Она засмущалась, быстро отвела взгляд и резко, совсем по-детски, пожала плечами. "Наверняка испугались за свою сексуальную направленность", - весело подумал он и мило улыбнулся своей очаровательной новой знакомой.
- Благодарю, с удовольствием, - тихо произнёс Поляков и, обернувшись к Марине и Александру, быстро добавил: - Извините меня, ребята, но я вынужден на какое-то время вас покинуть.
Эти слова он произнёс, естественно, только для Марины. Но Кошелев не был бы Кошелевым, если бы тут же не откликнулся на такую уважительную просьбу друга.
- Конечно, Сергей, конечно. Мы с удовольствием тебя отпускаем.
Посмотрев на Александра с ироничной усмешкой, Марина обиженно прикусила свою густо накрашенную, надутую нижнюю губку, даже не пытаясь скрыть своего раздражения. Кошелев не обратил на это абсолютно никакого внимания, так как в этот момент его душа пела и плясала и... витала в облаках.
Поляков нежно подхватил незнакомку под локоток и медленно повёл её в центр зала. Обняв девушку за талию, он выждал нужный такт и затем мягким движением руки повёл её в танце.
- А вы прекрасно танцуете... Как же вас звать, моя милая знакомая незнакомка? - произнёс Сергей, как только они закружились в вихре вальса.
- Ирина Ивановна Землякова.
- Очень приятно... Уважаемая Ирина Ивановна, разрешите мне, хотя бы иногда, называть вас просто Ирой... или Ириной.
- Как это - ...иногда? Вы что же, собираетесь общаться со мной целую вечность? - негодующим тоном произнесла Ира.
- О, если бы вы только позволили, то я был бы совершенно не против, - от души расхохотавшись, громко произнёс Сергей, с улыбкой поглядывая на девушку.
- А почему у вас такие грустные глаза? - несколько оттаяв и, наконец, догадавшись, что это была только шутка, спросила Ирина уже вполне спокойным голосом.
- Это оттого, что вы наверняка не позволите мне находиться с вами целую вечность, - глубоко вздохнув и грустно усмехнувшись, медленно ответил Сергей, думая в этот момент о чём-то своём.
- А вот и неправда... Они у вас такие с того самого момента, как я вас увидела. А ведь я уже давно за вами наблюдаю.
Поляков удивлённо вскинул брови и внимательно посмотрел на девушку.
- И давно вы за мной подгля... извините, наблюдаете?
- Довольно давно. Около часа.
- Ирина Ивановна, у вас замечательный талант делать сногсшибательные комплименты мужчинам, мнящим себя разведчиками уже целых полчаса. Кстати, а у вас глаза тоже грустные, хотя очень красивые и загадочные... с прекрасной волшебной искринкой.
- Они у меня грустные в связи с сегодняшним "торжеством". И поэтому мы с Валей, моей лучшей подругой, позволили себе даже выпить по рюмочке.
- Что ж, мне очень приятно, что хотя бы что-то я сегодня отгадал.
- Что же именно, если не секрет?
- Что вы с Валей позволили себе сегодня выпить... по рюмочке коньяка.
Ирина весело рассмеялась и с явным удовольствием добавила, что товарищ капитан попал в самую точку: они с подругой пили именно коньяк.
- А как же вас всё-таки зовут, мистер Бонд? - сощурившись, наконец произнесла Ирина, продолжая лукаво улыбаться.
- О, извините меня... Сергей. Сергей Поляков... всегда к вашим услугам.
- Очень красивое имя. Оно мне всегда нравилось, - глубоко вздохнув, тихо обронила Ирина и посмотрела Сергею прямо в глаза.
От такого прямого взгляда Полякову стало явно не по себе. Он внутренне напрягся и тут же парировал, как бы отводя удар от себя:
- А что за величайшее торжество века у вас сегодня?.. Если, конечно, об этом можно спрашивать.
- Всё очень даже прозаично. Сегодня день моего официального развода, хотя к этому всё шло уже очень и очень давно.
Поляков был просто в шоке от повторяемости судьбы двух совершенно незнакомых людей.
- Ирина Ивановна, извините за нескромный вопрос. Вы, наверно, очень любили своего мужа?
- С чего вы взяли? - хмыкнув, удивлённо спросила Ира и вновь пристально посмотрела на Полякова.
- С ваших грустных глаз, - схитрив, быстро нашёлся Сергей.
- Ооо, нет. Они грустны лишь потому, что мой семилетний сын Андрей в одночасье остался без отца. Хотя... он тоже был от него далеко не в восторге. Но мальчику всегда трудно без отца... Ведь правда?
Поляков молча кивнул и на несколько минут задумался: "Ира такая молодая, хотя бы на вид, а у неё уже такой взрослый сын. А вот у меня, старого оболтуса, и детей-то до сих пор нет".
- Ирина Ивановна, ещё раз извините за бестактность, но мы с вами уже довольно взрослые люди... Сколько же вам лет?
- О, это уже далеко не тайна... Двадцать девять.
- Вы меня, конечно, разыгрываете?
- Нет, почему же.
- Я думал, что вам не больше двадцати пяти. В таком случае по сравнению с вами я самый настоящий старик.
- Прошу вас не заигрывать со мной, товарищ капитан. Вам... двадцать восемь?
- В смысле комплиментов, уважаемая Ирина Ивановна, вам не было бы равных даже среди мужчин.
- А, правда, сколько вам?
- Тридцать два.
- А вы всё ещё капитан?.. Извините, Серёжа, я не хотела вас обидеть.
- Ничего-ничего, меня греет одно маленькое обстоятельство: через несколько дней я буду майором в возрасте Иисуса Христа, - тихо ответил Поляков, усмехнувшись одними уголками рта.
Музыка закончилась, и Сергей пошёл провожать свою даму к подруге. На полпути он неожиданно остановился и добавил:
- В таком случае уж разрешите быть наглым до конца, Ирина Ивановна?
- Ну что ж, попробуйте.
- Можно мне проводить вас?
- С чаем и булочками?.. Ну-ну, капитан, улыбнитесь. Помните, как поётся в знаменитой песенке про капитана? Только не надо дуться. А если говорить серьёзно, то сегодня я с подругой. Кстати, ведь это именно она пригласила меня сюда развеяться... ввиду нашего прескверного настроения.
- Прекрасно. В таком случае мы сначала провожаем вашу прелестную подругу. Какие ещё проблемы? - позволил себе пошутить Поляков, явно ожидая услышать категорический отказ.
В настоящий момент ему было совершенно безразлично, какой ответ сейчас прозвучит из уст Ирины. Его настроение явно повысилось; вечер прошёл значительно лучше, чем он мог ожидать. Так что... всё было в полном порядке. Однако, он услышал то, на что явно не рассчитывал.
- Ну что ж, сейчас проконсультируюсь с Валентиной.
Несколько минут женщины загадочно о чём-то шептались, и затем Ирина вновь подошла к Полякову.
- Мы согласны. Только выходим сейчас же, а то уже довольно поздно.
- В таком случае, милые дамы, искренне прошу извинения. Мне тоже необходимо предупредить своих товарищей, что я их покидаю на какое-то время... ради вас.
- Хорошо, Сережа. Мы будем ждать вас в вестибюле... у раздевалки.
Поляков развернулся и пошёл искать Говорова. Наконец это ему удалось. Тот стоял в самом дальнем, затемнённом углу огромного зала и мило о чём-то беседовал с двумя представительными дамами бальзаковского возраста...
Если говорить начистоту, то я и сам до сих пор не могу определить: что же это такое - женщина бальзаковского возраста? Если рассуждать логически, дамам данного возраста должно быть от тридцати до сорока лет. Но это только логически, так сказать, согласно мужским понятиям. А у женщин Земного Шара, как ни странно, своя, женская логика. И поэтому они вправе считать, что этот возраст вполне подвластен и шестидесятилетним представительницам прекрасного пола. Наверное, они всё-таки правы, так как определить возраст некоторых дам совершенно невозможно.
У многих мужчин наверняка бывали случаи, когда они совершенно серьёзно, веря только своим глазам, принимали мам за дочерей, а дочерей - за мам. Итак, последуем за мудростью наших предков и произнесём лишь сакраментальное: "Не верь глазам своим, придурок!" (прошу моих Уважаемых Читателей извинить меня за столь вульгарное выражение), впрочем, также как и рукам, так как кожа у некоторых семидесятилетних дам также прекрасна, как и у пятилетних младенцев - последние достижения пластической хирургии это полностью подтверждают.
Мне всегда нравилась наша замечательная артистка Людмила Марковна Гурченко. Как ни странно, но с годами она продолжает непрерывно молодеть. Меня всегда поражало её несравненное мужество: так зажигательно танцевать, около "тридцати" лет страдая страшнейшей формой полиартрита, когда и с постели-то встать крайне тяжело - это, несомненно, каждодневный подвиг, перед которым я преклоняюсь и становлюсь на колени (на которых мне стоять действительно крайне тяжело). И если сравнивать её сегодняшнюю и пятьдесят лет тому назад - в момент исполнения ею исторической роли в знаменитой кинокартине "Карнавальная ночь", - то, как мне кажется, некоторые из молодых людей вполне могут задать себе этот банальный вопрос: кто же из них старше?..
Прошу извинить меня за это небольшое лирическое отступление. После такого дилетантского мужского умозаключения я вынужден вновь вернуться к своему кристально правдивому повествованию.
...Подойдя к Юрию Ивановичу, Поляков вкратце объяснил ему создавшуюся ситуацию. Говоров тут же забрал у него все документы и строго предупредил, что в Ленинграде всякое может случится.
- Будь осторожен, Сережа. И никогда не забывай о бдительности, - с улыбкой произнёс Говоров и шутливо погрозил Полякову пальцем.
- Не беспокойтесь, Юрий Иванович. Это будет всего лишь небольшая вечерняя прогулка. Вот увидите, я буду в общежитии намного раньше вас с Александром, - произнёс Поляков на прощание и стал быстро подниматься по лестнице.
В фойе он столкнулся с Кошелевым и Мариной. В двух словах он всё объяснил Александру. Сашка крепко пожал ему руку и, заговорщически улыбаясь, таинственно подмигнул. Всё слышавшая Мариночка-смугляночка потемнела ещё более.
...Им удалось довольно быстро посадить Валентину на трамвай, и затем они долго шли молча по пустынной зимней улице. Погода была великолепная, безветренная; на плечи падал пушистый снежок; дышалось легко и свободно. Внешне увлечённо Сергей рассказывал Ирине Ивановне какие-то незначительные юмористические эпизоды из своей жизни, но самые сокровенные его мысли витали очень-очень далеко отсюда...
В эту минуту он уже прекрасно сознавал, что вся эта банальная история - просто ерунда, промелькнувший эпизод в его такой бестолковой военной судьбе. Зато он совсем неплохо провёл сегодняшний вечер, прекрасно проветрился и значительно улучшил себе настроение. Его метафизарная хандра - вернее, настоящий предвестник будущей длительной депрессии - начала постепенно улетучиваться.
Неожиданно Полякову пришла на ум каверзная, давно терзавшая его мысль о том, что в глубокой старости, а может быть, и значительно раньше, он обязательно попадёт в психиатрическую больницу с маниакально-депрессивным синдромом. Что-то уж больно часто у него стало меняться настроение - как у взбалмошной, нервной барышни, постоянно мнящей себя императрицей или, по крайней мере, великой княжной.
Сергей вспомнил о двух великих писателях двадцатого века. Несмотря на то, что они сами ненавидели самоубийц и слабаков, оба кончили счёты с жизнью самоубийством - один в шестидесятишестилетнем возрасте, а второй в шестидесятиодногодовалом. Да, это были знаменитые Ромен Гари и Эрнест Миллер (Хемингуэй).
Один из них объяснил своей двадцатисемилетней любовнице, что он потерял всяческий смысл жизни, так как его половая функция стала катастрофически падать - хотя это была не совсем полная правда: он попросту устал жить и не хотел доживать до той старости, когда его катали бы в инвалидной коляске и каждую минуту молили Бога о том, чтобы "он поскорее заставил себя уважать"... А второй, познавший в этом мире всё, окончательно спился и, направив дуло двустволки себе в рот, размозжил свой череп.
Но они оба оказались настоящими мужиками, так как в своих предсмертных записках объяснили людям всё. А ему, сосунку, всего лишь тридцать два года! Так зачем же плакаться в жилетку и биться головой о стену. Он должен просто посмотреть на окружающих его людей - настоящих калек и обречённых несчастных - и признаться себе в том, что он очень счастливый человек, так как судьба смилостивилась над ним и дала шанс жить на этом свете вполне здоровым, независимым ни от кого человеком.
...Ирина изредка посматривала на Сергея своими грустными карими глазами, хотя продолжала также заразительно смеяться над всеми незамысловатыми шутками своего спутника. Неожиданно она спросила:
- Извините, Серёжа, а вы женаты?
- В настоящий момент - нет... Конечно, я был женат и, кстати, совсем недавно. Если быть совершенно точным, то ровно две недели тому назад я ещё имел счастье называть себя женатым джентльменом, - с ироничной усмешкой произнёс Поляков, звучно ударив снятой перчаткой по своему бедру.
- Случилось что-то страшное? - почти шёпотом, с придыханием произнесла Ирина, сжимая свои тонкие пальцы в кулачки и сочувственно глядя на него.
- Нет... Ей просто надоело скитаться по лесам и отдалённым гарнизонам... Она всегда предпочитала большие города.
- А как же дети?
- К счастью, до этого не дошло. А может быть... к несчастью, - задумчиво бросил Сергей, закуривая очередную сигарету.
- Вы её, наверно, ненавидите, Серёжа?
- Ни в коем случае. Её очень даже можно понять. Она прекрасная женщина. Думаю, из неё получилась бы замечательная мать. Но вот что-то у нас не срослось. Умные люди не зря говорят: когда мужчина и женщина расходятся, виноваты оба.
- А вот мне в последнее время очень надоели большие города, - произнесла Ирина с заметным раздражением. Но, посмотрев на Полякова, тут же добавила: - Ой, извините меня, пожалуйста. Вы не подумайте, Сережа, что этим высказыванием я на что-то намекаю. Просто мне действительно всё осточертело. Я не плачусь, нет. Как и всем людям, мне тоже иногда хочется чего-то хорошего... светленького. И я думаю, что это светленькое у меня с Андрейкой - это мой сын - обязательно наступит. Ведь в глубине души я всегда была закоренелой оптимисткой. Да я и сейчас оптимистка. Считаю, что без этого качества на свете и жить-то не стоит.
- Всё правильно, Ирина Ивановна. Давайте всегда смотреть на жизнь с оптимизмом, и тогда всё у нас будет хорошо.
Они почти одновременно улыбнулись друг другу, и Поляков вновь принялся смешить свою даму очередным юмористическим рассказом.
...Возле входа в метро "Площадь Ленина" Ирина стала прощаться. На её искреннее удивление - она с трудом не показала виду - Сергей не стал возражать и только шутливо произнёс:
- Ну-с, удивительная незнакомка, когда же вы окажете мне великую честь снова слышать ваш дивный голос, не говоря уже о том, чтобы иметь огромное счастье лицезреть вас?
Поляков произнёс эту иронично-шуточную тираду просто так, от хорошего настроения, так как прекрасно сознавал, что видит эту красивую женщину, скорее всего, в последний раз. Сегодняшним днём он был вполне доволен, и ему совершенно не хотелось портить его окончание обыкновенным пошлым водевилем.
- Знаете, Серёжа, если я сочту нужным, то позвоню вам через неделю, в следующую пятницу... Ну как, договорились?
- Во-первых, вы не оставляете мне выбора, а во-вторых, вы хотите позвонить мне, даже не спросив номера моего телефона, - искренне улыбнулся Поляков, решивший продолжить эту невинную игру.
- Не беспокойтесь, товарищ капитан, как никак, а я всё-таки ленинградка, - произнесла Ирина деловым и вполне серьёзным тоном, закончив свою фразу совершенно неожиданно для Сергея: - уж как-нибудь соображу. Вы же живёте на Боткинской... если я не ошибаюсь?
- Д-да, - только и смог промычать явно ошарашенный Поляков, с удивлением посматривая на свою спутницу.
- Вот и прекрасно. В таком случае, товарищ капитан, до свидания, - преспокойным голосом ответила Ирина Ивановна, вконец обескуражив ошеломлённого Полякова.
- До свидания, Ирина Ивановна, - протяжно прошептал Поляков, задумчиво глядя на удаляющуюся женщину.
Ирина быстро вспорхнула на пустой эскалатор, улыбнувшись, помахала ему рукой, и вскоре её чёрная шапочка, медленно опускаясь вниз, совсем исчезла из поля зрения Сергея.
Поляков медленно шёл по огромному ночному городу и с удивлением думал о тех необозримых возможностях, какие предоставляет людям мегаполис. Каждый день здесь обязательно наполнен чем-то новым, неизведанным, неожиданным и загадочным. Не проходит и часа, как город вновь успевает преподносить тебе всё новые и новые сюрпризы судьбы. Только вот брать это новое, прекрасное и радостное необходимо только самому.
Он мрачно усмехнулся, вспомнив, как берёт от жизни "это всё" современная молодёжь, постоянно околачивающаяся в различных притонах, ресторанах и кабаках, вечно парящая в патологическом полёте после принятия наркотиков или нескольких "гектопаскалей" спиртных напитков - так шутили офицеры его полка после непринятия русским человеком этой странной, сложной и непонятной системы СИ, давно усвоенной во всём остальном Мире.
Поляков никогда не понимал молодых людей, постоянно ошивающихся на всяких тусовках, презентациях, дискотеках, сборищах и прочих свалках этого огромного прекрасного города, где почти каждый дом был памятником архитектуры, произведением искусства, и где так много чудесных и незабываемых мест. Сергей тут же вспомнил, как знакомые ленинградцы неоднократно напоминали ему о том, что уже и не помнят, когда они в последний раз посещали Эрмитаж, Петродворец, Исаакиевский собор, цирк, кинотеатр, музыкальные вечера бардов, уже не говоря о Екатерининском и Александровском дворцах, находящихся в Царском Селе, или о знаменитом дворце несчастного Павла, расположенном в Павловске...
И ещё он вспомнил о жизни офицеров огромного Советского Союза, которые ежедневно, в течение четверти века, вынуждены видеть только одну-единственную дорогу - от дома до места службы и обратно. И это происходит без отгулов, выходных, праздников и увеселительных мероприятий (кроме, естественно, торжественных парадов, про которые каждый военнослужащий может сказать только одно: для военного человека парад - это то же самое, что для лошади свадьба: голова в лентах, а круп в мыле). И этим людям достаются только разочарования "в личной и семейной жизни", частые разводы, постоянная неустроенность и ежесекундное напряжение всех клеточек организма в ожидании телефонного звонка или звонка в дверь. И именно от этих людей могут потребовать встать с тёплой постели и идти неизвестно куда - в любую погоду и при любом настроении.
Говоров возвратился в общежитие через пять минут после прихода Сергея и торжественно объявил, что Александр убыл провожать Марину.
- А нас с тобой, Серёженька, пригласили встречать Новый год в одной милой компании. Как, ты не против?
Поляков несколько секунд напряжённо думал над этим весьма неожиданным предложением: ехать ему было совершенно некуда, родители жили далеко - не успеешь и доехать, - а друзей в Ленинграде, кроме Говорова и Кошелева, у него не было.
- Нет, не против, Юрий Иванович, встречать так встречать.
- Вот и прекрасно... А то, понимаешь, дал слово офицера... и если бы ты сейчас ответил отказом, я оказался бы в весьма затруднительном положении. Наверняка пришлось бы созваниваться со старыми друзьями из Академии.
- Ничего страшного, Юрий Иванович, пошли бы сами - только и всего.
- Нет, думаю, пришлось бы отказаться, - задумчиво произнёс Говоров, сосредоточенно потирая подбородок.
- Ну что, дорогой начальник, отбой? - крикнул Поляков со своей кровати.
- Отбой, Серёженька, отбой. В мои годы необходимо тщательно беречь суставы и холить свои бедренные и икроножные мышцы.
- Ну что вы, Иваныч. Какие ваши годы. В дореволюционной России вас бы называли молодым человеком и перспективным женихом.
- Так то в дореволюционной России, а у нас и в тридцать лет ты уже неперспективный, старик, так сказать - отработанный материал... Спокойной ночи, Серёженька.
- Спокойной ночи, Иваныч.
"Какой тактичный человек, - засыпая, подумал Поляков, - даже ни словом не обмолвился о моей прогулке". В этот миг он вспомнил своего отца, который, несмотря на высокую должность - в прошлом, - всегда был для него воплощением скромности и тактичности.
Сергей всегда считал своего отца самым тактичным человеком в мире. Отец мог часами выслушивать своего собеседника, ни разу его не перебив. Самое интересное, что это относилось не только к взрослым людям, но и к двухлетним малышам. Оставаясь внешне спокойным, отец мог часами объяснять ребёнку суть того или иного вопроса и, кстати, всегда добивался успеха - недаром до войны он окончил педагогическое училище и успел даже полгода поработать учителем математики в одной из сельских школ. Сергей никогда не видел отца раздражённым. Даже к своей жене он всегда относился с фантастической терпеливостью и завидной сдержанностью. Самым страшным предупреждением отца, после которого мама Сергея обязательно умолкала, было следующее: "Ну что ты, Ксеня, в самом деле!". После этих слов всем в семье было понятно, что отец находится в крайне раздражённом состоянии, и больше приставать к нему не стоит.
Следующим утром сияющий и самодовольный Сашка прибыл сразу на занятия. Ребята молча пожали ему руку, а Сергей - на ушко - от всей души пожелал ему "новых творческих успехов". Сашка, тоже от души, с искренним удовольствием послал Полякова к чёрту.
В следующую пятницу, возвратившись с занятий, ребята сходили в расположенный в подвале душ и затем принялись готовить скромный мужской ужин. Кошелев от ужина категорически отказался, сославшись на то, что отужинает у Марины... немного попозже. Выпроводив Сашку, Юрий Иванович предложил Сергею распить за ужином бутылочку лёгкого сухого вина, которое он приберегал ещё из дому.
- Сам знаешь, Сереж, с ребятами это вино всё равно не выпьешь, так как мужская компания предпочитает более крепкие алкогольные напитки, а нам с тобой, думаю, на сегодня вполне достаточного и этого.
Кивком головы Поляков ответил немым согласием и, небрежно накинув на плечи спортивную куртку, вышел в телезал посмотреть программу "Время". Юрий Иванович продолжал колдовать над каким-то замысловатым салатом, творимым по собственному рецепту. Между прочим, Сергей отметил, что Юрий Иванович отменно готовит. И когда он сказал об этом Говорову, тот с гордостью ответил, что даже жена отметила в нём это ценнейшее качество ещё со времён их медового месяца - в этом не было ничего удивительного, так как Юрий Иванович был старшим в многодетной семье и для младших братьев и сестёр был и братом, и родителем, и кормильцем.
Едва Поляков успел удобно устроиться в кресле, как проходящий мимо офицер громко выкрикнул его фамилию и сказал, что его срочно просят к телефону. Поднявшись со своего места, Сергей, не торопясь, пошёл на первый этаж, на ходу отгадывая автора звонка. "Скорее всего, приглашают на операцию", - решил он в конце концов, вспомнив, что уже несколько раз просил ребят с кафедры ВПХ позвонить ему, если будет что-то интересненькое.
- Слушаю, Поляков, - чётким голосом произнёс он в трубку, как только подошёл к телефону.
- Алло-алло! Здравствуйте, Сережа. Это вас беспокоит знакомая незнакомка... как вы меня изволили окрестить. Надеюсь, вы меня ещё помните?
- Да-да, конечно, здравствуйте... Ирина Ивановна. Я очень рад снова слышать ваш голос.
- Сережа, вы не могли бы сейчас приехать ко мне домой? Мы с Валентиной будем очень рады.
- Вы меня, конечно, разыгрываете, Ирина Ивановна?
- Нет, что вы. Это вполне серьёзно (в трубке послышалось хихиканье Валентины).
- А Валентина у вас случайно нет?
- Взрослых мужчин не держим... Так как же, Сережа: вас ждать?
- Нууу, говорите адрес... Так. Хорошо. Еду. Да-да, через полчаса постараюсь быть. До встречи. Да, кстати, не забудьте приготовить мой любимый чай с булочками, - смеясь, напомнил Поляков и тут же услышал в трубке приглушённый смех и заверения в том, что к приходу уважаемого товарища капитана его любимое кушанье обязательно будет на столе.
Вернувшись в комнату, Сергей извинился перед Говоровым за то, что вынужден срочно уйти и, уже одевшись, на всякий случай назвал Иринин адрес.
- Молодец, Сергей, что напомнил мне об этом. Старший группы всегда обязан знать точное месторасположение своих подчинённых, - хохоча и похлопывая Полякова по плечу, напутствовал его Говоров на прощание.
Дом и квартиру Земляковых он нашёл сразу же, так как код подъезда Сергею подсказала Ирина. Постояв несколько секунд перед дверью, он наконец решился позвонить. За дверью послышался громкий смех и быстрые лёгкие шаги. Ему открыли буквально через мгновение. Открыла, естественно, сама хозяйка. Выглядела она великолепно: высокая оригинальная причёска, длинное платье тёмно-бордового цвета, такого же цвета туфли-лодочки и крупное янтарное ожерелье, кольцом опоясывающее красивую смуглую шею.
- Здравствуйте, Сережа, раздевайтесь и проходите в зал. Вешайте всё вот сюда, - зардевшись, тихо произнесла Ирина. Она взяла в руки его шапку и жестом пригласила пройти дальше. Поляков спутано поблагодарил, прошёл в большую комнату, как с давней знакомой поздоровался с Валентиной и с уважением пожал руку белокурому семилетнему мальчугану. Тот моментально подтянулся и горделиво посмотрел на Валентину, надуваясь от мужской гордости и уважения к своей персоне. Мальчишка сразу же понравился Сергею, так как вёл себя очень естественно и в то же время весьма скромно.
Извинившись перед Валентиной, Сергей прошёл на кухню, вынул из своего "дипломата" бутылку коньяка, коробку конфет и заодно поинтересовался у Ирины причиной сегодняшнего торжества.
- Причина только одна, товарищ капитан, - это ваш приход. Я даже торт приготовила и пирог с вишнёвым вареньем. Будем пить чай с булочками... как вы и заказывали, - пролепетала несколько смущённая Ирина.
- Вам помочь?
- Пожалуйста, отнесите всё это в комнату и займите разговором даму.
- Слушаюсь и повинуюсь, - засмеявшись, шутливым тоном ответил Поляков и потащил в комнату всё, что смог взять в руки.
За праздничным столом Сергей чувствовал себя скованно и напряжённо, так как прекрасно понимал, что именно он стал причиной хлопот этих милых, совсем незнакомых ему людей. При первом же удобном случае он предложил тост за истинных именинниц сегодняшнего вечера - прекрасных дам, которые действительно выглядели ослепительно. После провозглашённого тоста его юный друг даже захлопал в ладоши от удовольствия. Видимо, мальчишку редко осчастливливали такими спокойными и весёлыми вечерами.
Заметив на стене семиструнную гитару, Сергей попросил разрешения её осмотреть. Настраивался он настолько долго, что хозяева начали скептически между собой перешёптываться. Но как только Поляков начал петь, все тут же смолкли и стали слушать его с таким вниманием, какого он от них явно не ожидал.
Сергей пел своим слушателям песни Булата Окуджавы, Юрия Визбора, Виктора Берковского, Юлия Кима, Владимира Ландсберга, Арика Крупа, Александра Городницкого, Юрия Кукина, Александра Дольского... А напоследок решил спеть песню своего любимого барда - Виктора Бокова.
Помнишь, как горят костры в лесах,
Ветер меж стволов свистит,
Спрячь, дружок, в огонь свою печаль,
О прошедшем не грусти.
Нам с тобой в осенний лес идти
Под осенние дожди,
Песни недопетые допеть
Или новые сложить.
Сучья на костре трещат всю ночь,
Руки стынут на ветру,
Ты о доме меньше вспоминай,
Дома нас давно не ждут.
Девчата были в полном восторге! Андрейка осторожно подсел к дяде Серёже и принялся настойчиво уговаривать его о продолжении импровизированного концерта.
- Дядя Сережа, спойте что-нибудь весёленькое... какую-нибудь пародию.
- Прости, Андрейка, но на сегодня, пожалуй, хватит... Видишь, наши дамы совсем заскучали. Думаю, настало время приглашать их на танец.
Поляков обнял Андрейку за плечи и ласково подтолкнул к Валентине. Этот мальчик совершенно не понимал, почему дядя Сережа спел сейчас именно эту песню. А Поляков думал о своём холодном доме, в котором в данный момент не было никого ... Он думал о своей неудавшейся супружеской жизни, о матери, о своих старых друзьях-туристах, с которыми он прошёл не одну тысячу километров и ещё о многом-многом другом, таком тоскливом и, как казалось, беспросветным.
Но изображать из себя тоскливого романтического героя сейчас было совершенно не к чему. Поэтому Поляков шутливо потрепал светлые Андрейкины вихры и, весело подмигнув мальчишке, пошёл приглашать дам на танец...
Спустя час, - потанцевав несколько раз с обоими мужчинами, послушав музыку и посмешив Андрейку, - Валентина засобиралась домой.
- Иринка, мне пора... Сергей, я прошу вас меня не провожать, здесь до метро всего пять минут ходьбы. Разрешаю вам выпить ещё рюмочку и затем сматываться... До свидания, Иринка. Как только доберусь до дому, я тебе перезвоню.
После ухода Валентины Сергей с Ириной ещё долго сидели на кухне и, шутя, задавали друг другу нескончаемые бессмысленные вопросы, впрочем, почти на них не отвечая. Андрей уже давно спал в зале за ширмой.
Близилась полночь. Заметно волнуясь, Ирина осторожно спросила:
- Товарищ капитан, скоро двенадцать. Через полчаса закроется метро... Мне кажется, вам пора домой?
- Ирина Ивановна, то вы сами приглашаете меня на ночь глядя, а теперь гоните из дому в такой лютый мороз? - шутя, ответил Поляков вопросом на вопрос, сидя у открытой форточки и попыхивая сигаретой. Но через секунду он быстро поднялся, намереваясь тотчас же пойти одеваться. В этот момент Сергей не видел, что Ирина стоит к нему спиной и протирает вымытую посуду. Её ответ был совершенно неожиданным:
- Хорошо, Сережа, я постелю вам на диване, а сама лягу с Андрейкой.
От такого поворота событий Сергей слегка опешил. Но делать было нечего: сам напросился.
Сергей долго лежал на диване, закинув руки за голову, и отчётливо слышал как Ирина умывается и осторожно ходит по квартире. Спустя несколько минут она подошла к дивану, присела на самый краешек и тихо произнесла:
- Спокойной ночи, Сережа. Всё было очень хорошо. Благодарю, что не отказали и составили нам компанию. Вечер был замечательный. Завтра разбужу вас ровно в шесть ноль-ноль.
Поляков на локте приподнялся с дивана, внимательно посмотрел в её солнечные карие глаза, бережно взял её за плечи, осторожно притянул к себе и поцеловал долгим и нежным поцелуем. Ирина не сопротивлялась.
...Сергей был как во сне. Он целовал Ирину в шею, в глаза, в ресницы, в брови, в грудь; долго говорил ей какие-то нежные, глупые слова: гладил её волосы, лицо, плечи... Поляков уже давно не был в постели с женщиной. После отъезда жены он как бы закаменел и не обращал на женщин совершенно никакого внимания. А сейчас рядом с ним была такая красивая, молодая, воистину желанная женщина, которая в течение всего нескольких часов смогла подарить ему столько ласки, любви и восторга, сколько он не испытывал до этого за всю свою жизнь.
Ирина тоже не могла оторваться от Сергея. Она с видимым удовольствием дарила ему себя, совершенно забыв обо всём на свете. В настоящий момент эта женщина ощущала себя необыкновенно молодой и счастливой. Уже давно было забыто пространство и время - это был какой-то пик восторга и упоения друг другом. Видимо, они оба не испытывали раньше ничего подобного.
Только однажды, волнуясь и стесняясь, Сергей тихо прошептал Ирине, что их может услышать Андрейка. Ира спокойно ответила, что сын всегда спит очень-очень крепко и поэтому волноваться по этому поводу совершенно не стоит. Но Сергей всё равно был здорово напряжён, так как в одной комнате с ними находился уже довольно взрослый человек, которого, если он неожиданно проснётся, такие обстоятельства могли бы здорово удивить... если не сказать большего. Напомним, что у Сергея своих детей никогда не было, и поэтому он совершенно не представлял, как в таких случаях поступают обычно родители.
То, чего больше всего боялся Сергей, всё-таки произошло - проснулся Андрейка. Он уверенным голосом позвал маму. От стыда и неловкости Поляков накрыл голову одеялом и проклинал себя за то, что послушался Ирину и вовремя не ушёл домой.
К его величайшему изумлению она спокойным голосом ответила сыну, сводила его в туалет, уложила в постель и поставила створку ширмы на место. Неожиданно мальчик зашевелился и пробормотал:
- Мам, а дядя Сережа давно ушёл?
- Как только ты уснул... А что?
- А, правда же, он очень хороший?
- Спи, Андрейка, уже очень поздно, а нам с тобой завтра рано вставать. Надеюсь, ты не забыл, что с утра мы собирались поехать к дедушке на дачу... как вы с ним и договаривались.
- Хорошо, мама, спокойной ночи... Мам, а дядя Сережа к нам ещё придёт? Понимаешь, мы с ним договорились наклеить марки в альбом. И ещё он обещал мне помочь собрать авиамодель ТУ - 154.
- Думаю, что придёт... если, конечно, захочет.
- А ты ему позвони... как сегодня, тогда он обязательно захочет.
- Спасибо, что подсказал... Спи, глупыш, - Ира поцеловала сына в лоб и пошла на кухню.
Через несколько минут из-за ширмы послышалось ровное, свободное посапывание Андрейки. На больших настенных часах пробило пять раз. Ирина вернулась к Сергею, повернулась к нему спиной и свернулась калачиком. Несколько минут они оба лежали молча, думая каждый о своём. Неожиданно Ирина резко повернулась и крепко прижалась к Сергею. Через несколько секунд она прошептала:
- Я не хочу тебя терять, капитан... просто не хочу и всё. Ты даже не представляешь, как мне хорошо с тобой. Хотя... ты прости меня. Я, кажется, сошла с ума. Я ведь совершенно тебя не знаю. Не знаю, о чём ты думаешь, чего ты хочешь, к чему стремишься. Но мне было очень хорошо с тобой... Очень-очень. Я по-настоящему парила в облаках.
- Я тоже, Ира. Давай не будем торопиться. Посмотрим, что у нас получится. Не будем загадывать наперёд... Знаешь, а у тебя прекрасный парень. Ты хорошо его воспитываешь, мне нравится... А всё-таки он проснулся. Значит, шестое чувство мне пока не изменяет. Как думаешь, Иринка?
- Да, ты оказался совершенно прав. Я совсем потеряла голову, а ты, как оказалось, это предвидел. Значит, вы, мужчины, чем-то близки по духу или что-то ещё такое, что нам, женщинам, неподвласно.
- Скорее всего, это другое. Понимаешь, здесь у меня развился целый комплекс защитных мер. Во-первых, я ещё никогда не находился в одной комнате с ребёнком... ночью. Во-вторых, я нахожусь в чужой квартире. И, в-третьих, у нас, мужчин, всегда очень сильно развито чувство опасности, к которой мы должны быть готовы в любую минуту.
- И поэтому ты так быстренько скрылся под одеялом, - хихикнула Ира, крепко прижавшись к Сергею и глядя ему в глаза.
- Понимаешь, Ира, если бы Андрей увидел меня именно в эту минуту, то я уже никогда не смог бы прийти сюда вновь... я имею в виду - в эту квартиру. Я даю тебе честное слово. Ты веришь мне?
- Да, ты знаешь, после твоих слов мне начинает казаться, что всё так бы оно и было, - произнесла Ира уже более серьёзным тоном, вновь крепко прижимаясь к Полякову.
- Спасибо тебе. Мне очень приятно, что ты начинаешь меня понимать. Обычно женщины не поддаются логическим умозаключениям, но...
- ...Но у нас всё равно своя, необъяснимая женская логика, - хмыкнув, прошептала Ирина ему на ухо.
Сергей ушёл в половине шестого. Перед уходом он поцеловал Ирине обе руки и прошептал:
- Спасибо тебе за сегодняшнюю ночь, Ирочка. Сегодня я был впервые по-настоящему счастлив с женщиной.
- Я тоже... с мужчиной. Но ты говоришь так, словно прощаешься навсегда.
- Нет, что ты! Давай встретим Новый год вместе?
- Извини, Сережа, но Новый год - это семейный праздник, и я с сыном обязательно должна быть у родителей. Но Первого января ты придёшь, милый?
- Ты права. Новый год - это всё-таки семейный праздник. Я совсем забыл об этом, - с горечью произнёс Поляков, кусая себе губы.
Он вспомнил, что за всю службу он лишь однажды встречал Новый год с родителями, а с супругой и того меньше - ни разу! Четырежды он был ответственным, дважды - дежурным врачом по гарнизонному госпиталю, и однажды ему пришлось встречать этот прекрасный праздник в поезде, во время служебной командировки.
- Не обижайся... Ты придёшь Первого? - настойчиво повторила она, заглядывая Сергею в глаза.
- Ты же знаешь, что меня довольно легко найти, ленинградка, - ответил Поляков, улыбнувшись в темноте, и мягко стиснул её маленькую ладонь. Ирина удовлетворённо хмыкнула в ответ, видимо, очень довольная ответом Сергея. Затем она тихонечко приоткрыла дверь и выпустила его из квартиры.
Неторопливо бредя по утреннему городу, Поляков ещё долго думал над одним и тем же вопросом: действительно ли Ира та, за кого себя выдаёт, то есть всего-навсего несчастная мать-одиночка, каковых у нас в стране миллионы и миллионы, или же это умело притворяющаяся женщина, старающаяся заполучить его лишь на какое-то время. Однако Сергей отметил, что Ира - любящая мама и очень хорошо относится к своему ребёнку. Такая мать, конечно же, не может быть безответственным человеком. Да и подруга у неё прекрасная: умная, молчаливая, тактичная, выдержанная и в то же время довольно коммуникабельная.
Он ещё долго размышлял над этим, постоянно волнующим его вопросом, но к единому выводу так и не пришёл. "А сам-то ты какой? - подытожил он в конце своих дум и, усмехнувшись, незлобиво махнул рукой.
Стараясь не шуметь, Сергей осторожно вошёл в комнату, быстро разделся, юркнул в кровать, натянул на себя одеяло по самый подбородок и почти мгновенно уснул.
Через неделю, 31 декабря, Юрий Иванович неназойливо напомнил ребятам о том, что сегодня они приглашены на Новогодний вечер к его знакомым женщинам. Кошелев отказался сразу же и в весьма категоричной форме, заявив, что он уже приглашён Мариной. Поляков только неопределённо пожал плечами, как бы подтверждая этим, что договор есть договор, и поэтому он должен попросту подчиниться данному обстоятельству. Делать ему всё равно было нечего; в полупустом общежитии остались только ребята, приехавшие из отдалённых мест - эти лихие гвардейцы уже сколотили своё общество и, судя по раздававшимся из соседних комнат русским народным песням, принялись с энтузиазмом и исконно русской широтой провожать Старый год, несмотря на довольно раннее время: был полдень.
Решили идти вдвоём. Говоров сразу же предупредил Полякова, что женщин будет трое, так как он рассчитывал и на Александра.
- Прелестно, - пробурчал в ответ Поляков, надолго задумавшись.
Теперь он уже нисколько не сомневался, что и этот новогодний праздник не принесёт ему никаких положительных эмоций - и это даже в том случае, если всё пройдёт спокойно, без всяких "сюрпризов" и пьяных драк.
Скорее всего, ему предстоит со скучным видом сидеть за праздничным столом и выслушивать преснейшие рассказы напыщенных дам. Возможно, Юрий Иванович внесёт какую-то "свежую струю" своими искромётными анекдотами, побасенками и умением замечательно танцевать, но и на это особо рассчитывать не приходится, так как Говоров тоже будет среди незнакомых людей и вполне может не раскрыть свой несомненный дар рассказчика, выдумщика, танцора и элегантного ухажёра.
Из общежития они вышли около десяти часов вечера. Погода стояла самая что ни на есть новогодняя: немного пуржило, падал мелкий снежок, температура воздуха была около десяти градусов мороза. Почему-то сразу же Поляков подумал о том, что в такую погоду лучше всего прогуливаться где-то на свежем воздухе - в парке или в лесу, где так хорошо и свободно дышится... и ни о чём больше не думается.
Путь к новым знакомым оказался далеко не самым близким. Вначале они полчаса прокатились на метро до Автово, затем минут сорок ехали на троллейбусе и ещё километра два протопали до нового микрорайона. Слава Богу, дом нашли сразу же.
Оказалось, их ждали уже давно. Говоров представил Полякова женщинам: Ларисе, Катерине и Зинаиде. Катерине и Ларисе было наверняка за сорок. Зинаида была значительно моложе, лет тридцати, очень красива и настолько же откровенна. Она сразу же успела предупредить, что проживает в соседней квартире, что муж её, Петя, уже успел напиться, но может в любой момент "приплыть" в гости. Это "вдохновляло". Не хватало только пьяной драки, особенно в военной форме.
Наконец все чинно, постоянно извиняясь друг перед другом, уселись за праздничный стол по "ранжиру", указанному гостеприимной хозяйкой. Старики - мать и отец Ларисы - праздновали и смотрели "Голубой огонёк" на кухне, стараясь как можно меньше мешать более молодому поколению.
После новогоднего тоста Поляков извинился перед женщинами и один вышел покурить на лестничную площадку - Юрий Иванович не был подвержен этой вреднейшей из привычек человечества. До специализации Поляков тоже никогда не курил, но в последние дни стал незаметно втягиваться в это пакостное дело. Курил он, правда, пока не в полную затяжку и был крепко уверен в том, что в любой момент сможет бросить эту вреднейшую из привычек навсегда.
Буквально через несколько секунд к нему прилипла бабулька с крутыми наколками на обеих руках - это была мать Ларисы. Она принялась упорно расписывать Полякову несомненные достоинства своей дочери. При этом старушка беспрестанно попыхивала "Беломором" и классно сплёвывала в сторону.
- Ты посмотри-ка, сынок, хорошенько, как она живёт: трёхкомнатная квартира, импортная мебель, хрусталь, шмотки... ну ведь всё же есть! Работает на базе, достанет всё, что только душенька ни пожелает. Детишки давно выросли и навсегда улетели из родного гнезда. Женись на ней, голуба, и всё будет в ажуре.
- Спасибо, мамаша. Я очень серьёзно подумаю над вашим заманчивым предложением, - столбенея от такого напора, скороговоркой пробубнил Поляков, крепко стиснув зубы и боясь ненароком рассмеяться.
- Сейчас всех разгоним, - вдохновенно продолжала пожилая женщина, - Юру с Катей отправим в спальню, а вы с Ларисой ляжете здесь, на диванчике. Ну что, сынок, договорились? Уж больно ты нам со стариком приглянулся.
- Сейчас разберёмся, мамаша. Не волнуйтесь, сейчас всё решим, - торопливо произнёс Сергей, давясь от смеха, после чего заскочил обратно в комнату, наконец-то спокойно вздохнув.
Вернувшись в зал, Сергей заметил, что к этому моменту Зинаида успела куда-то исчезнуть, - видимо, изгнанная своими более могущественными конкурентками. Лариса свободно висела на Иваныче, который довольно успешно "таскал" её по всему залу в ритме румбы. Заметив Сергея, Катерина сражу же "пошла в бой". От такой могучей обстановки Полякова начало поташнивать.
Залпом опрокинув гранёный стакан водки и наскоро закусив знаменитым и необычайно популярным в России салатом "Оливье", Сергей стал постепенно продвигаться к выходу. Но в прихожей его уже поджидала вездесущая Катерина, которая своим могучим телом полностью загородила проход. Уткнув руки в боки, она властно всучила в руку Полякова какой-то пакетик и таинственно прошептала:
- Серёженька, вот тебе презервативчик, быстренько раздевайся. Я буду ждать тебя на кухне, там уже всё постелено... Всё понял, милашка ты мой?
- Всё, Катенька, всё, золотко. Ступай, ложись. Сейчас придёт твой милый котик, и мы устроим танго в постели, - мгновенно притворившись захмелевшим, медленно промычал Поляков, шатаясь и обнимая женщину за плечи - обнять Катерину за талию не представлялось возможности, так как Сергей всё равно не смог бы объять необъятное. На прощание он чмокнул Катерину в розовое ушко и почти шёпотом добавил: - Не беспокойся, родная, я мигом обернусь: только до туалета и обратно.
Полностью удовлетворённая его ответом, улыбающаяся и успокоенная Катерина вразвалочку направилась на кухню. Но тут, откуда ни возьмись, вновь объявилась старушка, явно возмущённая таким поворотом дела - ещё бы, у её дочери отбирают потенциального жениха! Она схватила Катерину за рукав расписного японского халата и принялась что-то злобно ей выговаривать. Но та так цыкнула на старуху, что мать Ларисы словно ветром сдуло... на кухню. Катерина, как немецкий танк "Тигр", бросилась за ней.
Возблагодарив Всевышнего за данную ему передышку, Поляков, не глядя, нахлобучил на голову шапку, быстро, по-армейски, сорвал с вешалки шинель и пулей выскочил на улицу.
Отдышавшись и наконец-то захмелев от свежего воздуха, он неспешно оделся, застегнулся, привёл себя в порядок, в последний раз обернулся на злополучный дом, трижды перекрестился, покачал головой и только после этого быстро пошёл по улице.
Заметив на перекрёстке милиционера, Сергей решил подойти. Поздравив стража порядка с Новым годом, Поляков поинтересовался: как проехать или пройти к Финляндскому вокзалу, так как данный район города ему совершенно неизвестен.
Милиционер добродушно обнял Полякова за плечи и, улыбаясь, весело произнёс:
- Пойдём-ка, капитан, лучше к нам... в отделение. Глядишь, там что-нибудь и придумаем. Чего попусту время-то терять.
Внимательно посмотрев на такого добродушного - на первый взгляд - и весёлого старшину, Поляков на несколько секунд задумался и, наконец, решил, что лучше всю ночь просидеть в КПЗ, чем бесславно умереть в объятиях несравненной Катерины.
Сергей нисколько не сомневался, что старшина выполняет новогодний план сдачи государству... задержанных буянов и отъявленных бандитов, которые к утру непременно признаются в своих злодеяниях, так как против нашей славной милиции ещё ни у кого в мире не находилось достойных аргументов в свою защиту.
Так, обнявшись, они и направились в сторону отделения. Веселье там было уже в полном разгаре. На всё отделение "относительно" трезвых оказалось всего двое: дежурный и его помощник. Эти двое продолжали свято блюсти свои нелёгкие служебные обязанности, обещая присутствующим с лихвой наверстать всё упущенное сразу же после сдачи дежурства.
Полякову немедленно поднесли полный стакан водки, солёный огурец на вилке и "уговорили" выпить до дна за нашу славную и до бесконечности родную милицию.
Через несколько минут все бодро и вполне внятно - в течение получаса - пели всеми любимую песню из телесериала "Следствие ведут знатоки". Самым примечательным было то, что все присутствующие смогли вспомнить слова только первой строчки каждого куплета, а затем раздавалось дружное "ля-ля-ля-ля".
Знакомый старшина усиленно закусывал, периодически балуя себя очередной порцией священного русского напитка. Улучив момент, Поляков подошёл к нему и вновь напомнил о своей просьбе.
- Спокойно, паря, спокойно, - совершенно трезвым голосом ответил милиционер и, крепко схватив Полякова за рукав шинели, бодро вывел его из отделения.
Подойдя к шоссе, старшина остановил первые же попавшиеся "Жигули" и обязал водителя доставить товарища капитана на Боткинскую, предварительно записав номер машины на каком-то невзрачном клочке бумаги, мгновенно вынутом из кармана шинели.
Водитель клялся и божился, что всё будет в полнейшем порядке, но, отъехав метров на триста, тут же предупредил пассажира, что довезёт до места только за пятёрку. И хотя в кармане у Сергея позвякивала одна медь, он незамедлительно дал своё согласие.
Подъехав к общежитию, Поляков клятвенно заверил водителя, что через пять минут обязательно вынесет ему деньги. Мужичок нехотя дал добро. Минут через десять Поляков вышел обратно и торжественно вручил водителю пятёрку. Они сердечно поздравили друг друга с Новым годом, поблагодарив за взаимно доставленное удовольствие. Расстались они как братья.
Перекурив напоследок у входа и постояв несколько минут на свежем воздухе, Поляков вошёл в вестибюль и стал неторопливо подниматься по лестнице, совершенно осоловев от такой встречи самого великого праздника в году.
НОВЫЙ ГОД - ЭТО СЕМЕЙНЫЙ ПРАЗДНИК!!! - набатом отозвалось у него в голове голосом Ирины. В это мгновение он был полностью с нею согласен. "Эх, если бы военным людям всегда разрешали встречать этот праздник в кругу семьи", - с горечью подумал Сергей.
Бормоча себе под нос какие-то утешительные слова, Сергей поднялся на один пролёт и решил немного передохнуть. Как оказалось, сделал он это весьма своевременно, так как навстречу ему спускались два далеко не трезвых офицера, во весь голос распевавшие замечательную русскую народную песню "Ох, мороз, мороз". Амплитуда их движений была такова, что на такой окружности мог запросто развернуться любой легковой автомобиль.
Поднявшись на второй этаж, он повернул в свою сторону коридора, как вдруг из рядом находившейся комнаты вышла экстравагантная, ярко накрашенная девица с рыжими волосами. Пошатываясь и размахивая при этом руками (что, правда, ей удалось ненадолго), девица прохрипела сиплым голосом:
- О, тварич кпитан, да какой премиленький! Пршу к нашему шелашу...
- Прдон, не понял вас? - наконец выговорил Поляков.
- Ну, что же ты, пршу! - повторила дама, продолжая накручивать на свой большой палец цветастый шифоновый платок.
- Не понял вас, мадам? - снова произнёс Сергей, продолжая глядеть на женщину осоловелым взглядом.
- Фи, какой непонятливый, - полушёпотом произнесла женщина, глубоко выдохнув и надув щёки.
В этот момент капитан Поляков являл собой истинный эталон младшего офицера Советской Армии 80-х годов двадцатого столетия: неряшлив, плохо выбрит, чертовски пьян, в мятых брюках и полуботинках, заляпанных грязью. И это в отличие от эталона российского офицера дореволюционных времён: всегда опрятного, в блестящем, отутюженном мундире, выбритого до синевы, слегка надушенного и чуть-чуть подшофе от настоящего французского шампанского.
Поляков посмотрел на девицу как на сумасшедшую, хотя и сам выглядел далеко не лучше. Как взбрыкнувший конь, он резким наклоном головы изобразил поклон, вновь буркнул мадам что-то наподобие "пардона" и, зажимая рот обеими руками, зигзагами бросился в мужской туалет, как на амбразуру дота - низвергать водопады новогодних салатов, обильно сдобренных литром знаменитой "жидкой валюты".
Дама проводила его осоловелым взглядом до дверей туалета, с заметным недоумением пожала голыми плечами и, вовремя ухватившись за дверную ручку, кувыркнулась обратно в комнату.
После очищения организма - в прямом и переносном смысле - Сергей подставил голову под струю холодной воды и простоял так минут пять, пока не заломило лоб. Вытерев лицо носовым платком, он достал сигарету, прикурил, затянулся один раз и тут же выкинул её в урну. Выйдя в коридор, Сергей вновь услышал громкое пение, раздававшееся из соседней комнаты.
Замотанный до предела Поляков кое-как добрался до своей комнаты, с трудом открыл дверь ключом, сбросил шинель и шапку на Сашкину постель и, наконец, дойдя до своей кровати, кинулся на неё, даже не пытаясь раздеться. Уснул он мгновенно.
Ранним утром Сергея разбудил Юрий Иванович. Он долго, с замечательным тонким юмором рассказывал Полякову о том, как же ему удалось сбежать из этого кошмарного дикого притона. Остаток ночи Говоров провёл у своего старинного приятеля, с которым они вместе учились в Академии.
Они минут двадцать смеялись до слёз, затем заварили крепкого чаю, похмелились принесённой Юрием Ивановичем водкой и вполне успокоенные вновь завалились спать.
Поляков проснулся около трёх часов пополудни и принялся потихонечку приводить себя в порядок: побрился, сходил в душ, начистил обувь, выгладил брюки... Говоров продолжал спать мертвецким сном. Сашкиным духом и не пахло. С затаённой надеждой и необъяснимой тревогой Сергей стал ожидать Ирининого звонка, с радостью вспоминая чистую и нежную обстановку, царящую у неё дома.
У Ирины Поляков бывал не так уж и часто - один-два раза в неделю. За это время Андрейка здорово к нему привязался. Сергей старался выполнять всё, что обещал мальчику: постоянно покупал ему марки, конструкторские наборы, книги; они вместе занимались сборкой авиамоделей, а также починкой электроприборов и домашней утвари. Два раза им даже удалось сходить на каток, где Сергей показал своё искусство катания на коньках. Андрей был в восторге и взял с дяди Сережи обещание научить его кататься не хуже маститых хоккеистов.
Поляков сразу же заметил многие наклонности и пристрастия мальчика. Сергею нравилось, что Андрейка любит спорт, много времени уделяет математике и рисованию, постоянно увлекается художественной литературой и мечтает поступить в суворовское училище. Но самое главное было в другом: мальчику был крайне необходим старший наставник, товарищ и друг, которому он мог бы полностью довериться во всех своих делах. И Поляков старался ненавязчиво делать для Андрейки всё, чтобы хоть как-то заменить ему отца или старшего брата.
Почти всю середину февраля Поляков был очень занят: много оперировал и ассистировал на кафедре ВПХ и травматологии, долгое время просиживал в читальном зале и даже успел несколько раз продежурить в городской больнице, не упуская ни малейшей возможности поприсутствовать на сложных и экстренных операциях. За всё это время Ирина даже в шутку не посмела упрекнуть его за редкие визиты. Да и в эти, не столь частые посещения Сергей почти всё время посвящал Андрейке.
За неделю до величайшего праздника советского офицерства - Дня Советской Армии и Военно-Морского Флота - Александр стал всё чаще приставать к Полякову со своей бредовой, как казалось Сергею, идеей: всем вместе отметить это торжественное событие на квартире у Марины.
Полякову эта идея не нравилась по многим соображениям. К тому же он прекрасно понимал "откуда ветер дует" - в данном случае наверняка не обошлось без жёсткого и коварного Марининого влияния. Сергей ещё прекрасно помнил прощальный взгляд Марины, брошенный на него в гарнизонном доме офицеров - это был взгляд голодной тигрицы, решившей бороться за свою добычу до конца.
В конце концов, под постоянным Сашкиным нажимом, Полякову всё-таки пришлось согласиться на это авантюрнейшее увеселительное мероприятие. Накануне Сергей позвонил Ирине и вкратце объяснил ей суть дела. К его великому изумлению Ира сразу же дала своё согласие. Только потом, значительно позже, Поляков наконец понял, почему она согласилась. Оказывается, всё дело было в Андрейке - Ирина не хотела, чтобы сын присутствовал на таких пирушках и травмировал свою неокрепшую детскую душу.
В день праздника ребята с утра прошлись по магазинам и купили всё, что наказывала Александру Марина. Единственное, во что были внесены существенные коррективы - это в количество спиртных напитков. В этом вопросе приоритет, несомненно, принадлежал мужскому полу, что и было незамедлительно исправлено. Правда, перед самым выходом из общежития случилась ещё одна непредвиденная заминка: Юрий Иванович неожиданно заявил, что к Марине он пойти, к сожалению, не может, так как через пару часов к нему должны прийти однокашники, когда-то вместе с ним закончившие I факультет Академии. Друзья позвонили ему только час тому назад, и поэтому Говоров ничего об этом не знал.
Юрий Иванович незамедлительно извинился перед Кошелевым и Поляковым и пожелал им отлично - но без дури - провести этот вечер. Кроме этого Говоров предусмотрел и другое: он попросил ребят оставить все документы в общежитии, объяснив, что если кто-то из милиции или патруля и прицепится, то через часик-другой всё обязательно разъяснится, так как позвонить в общежитие и выяснить всю правду не составит никакого труда.
Александр, конечно же, страшно обиделся на Юрия Ивановича, так как уже давно похвастался перед Мариной, что непременно приведёт на этот вечер своего старшего группы, которого он очень уважал и ценил, особенно как консультанта по всем житейским и научным вопросам. Сашка совсем не предполагал, какие непредсказуемые последствия повлечёт за собой отказ Говорова. А если бы эти последствия мог предвидеть Поляков, то он наверняка встал бы перед Юрием Ивановичем на колени и обязательно умолял его пойти с ними.
Около шестнадцати часов ребята вышли из общежития и, не торопясь, пошли в сторону метро. Погода стояла ветреная, сырая. Мокрый колючий снег бил в лицо огромными липкими хлопьями. Почти у самого входа в метро Александр неожиданно вспомнил об Ирине.
- Сергей, а где вы собираетесь встретиться с Ириной?
- Знаешь, Саш, она попросила меня сначала позвонить ей от Марины, и если всё будет нормально, без перемен, то Ирина сразу же выедет, и я встречу её у метро.
- Понятно... тогда всё в полном порядке.
Полякова весь день мучило какое-то дурное предчувствие, но когда они вошли в Маринину квартиру, оно стало постепенно улетучиваться, хотя щемящее чувство тревоги никак его не покидало.
Марина проживала с четырёхлетним сыном в роскошной - по тем временам, - хорошо обставленной двухкомнатной квартире, подаренной ей на свадьбу её сердобольными и... наверняка не бедными родителями. В двадцать лет она в буквальном смысле выскочила замуж и сразу же родила сына. На эту свадьбу её благословили - и не только словесно - родители, которые мечтали получить от этого брака кое-какие выгоды и для себя, так как отец жениха был крупным партийным чиновником. Спустя три года Марина также поспешно рассталась со своим супругом, о чём - с её слов - нисколько не жалела, так как всегда относилась к нему совершенно равнодушно.
Родители, что вполне естественно, отнеслись к её разводу весьма болезненно и поэтому во всём старались угодить своей любимой доченьке и единственному внуку. Марина нигде не работала и не училась, как должное принимала дорогие подношения от свекрови и тестя, которые души не чаяли в единственном внуке; бывший муж аккуратно платил алименты, а сам внук почти всё свободное время пропадал у бабушки с дедушкой - родителей Марины. Свободного времени было море, чем молодая женщина пользовалась на "все сто".
В каком-то смысле сегодня Поляков был виновником торжества вдвойне. Его полковой друг Димка Петров прислал ему уведомление, в котором говорилось о том, что "Полякову Сергею Викторовичу присвоено очередное воинское звание "майор медицинской службы".
Ребята по группе от души поздравили Полякова и договорились "обмыть" звёздочку в ближайшую субботу. Говоров с самого раннего утра заставил Сергея сменить погоны на всём обмундировании, и сейчас он ехал к Марине новоиспечённым старшим офицером.
Марина с первого взгляда заметила новшество в форме Полякова.
- О, товарищ майор, я от всей души поздравляю вас с очередным воинским званием. Знаете, Сережа, а вам, оказывается, очень идёт эта одинокая, но большая звёздочка. Думаю, что в скором будущем к ней присоединятся и остальные.
- Спасибо, Марина. Я думаю, что новая звезда идёт всем, - усмехнувшись, тихо произнёс Поляков, снимая шинель, - но это далеко не поощрение. Это норма для офицера, не имеющего взысканий.
- Как мне кажется, Серёжа, вы сейчас немного рисуетесь.
- Не без этого, конечно... приятно, что уж тут говорить.
- Ну-ну, не прибедняйтесь. Ещё раз поздравляю вас от всей души. Проходите, гости дорогие, проходите... Ах да, а где же Ирочка?
- Знаешь, Мариночка, - многозначительно произнёс Александр, нежно обняв её за плечи и поворачивая к себе, - Ире было бы крайне неудобно сразу же здесь появляться. И поэтому она попросила Сергея сначала позвонить ей... когда мы будем у тебя, а потом... а потом Сергей её встретит.
- Понятно-понятно... Ну что же, проходите, дорогие гости, располагайтесь, - нараспев произнесла Марина, на несколько секунд задумавшись и чему-то лукаво усмехаясь.
Стол был уже накрыт - воистину это был царский стол. Чего на нём только не было: и бутерброды с красной икрой, и жареная сёмга, и отбивные, и различные салаты, и тонко нарезанный сервелат, и сало, и копчёная колбаса, и солёные помидоры... В центре стола осталось пустое место, на которое наши друзья поставили шампанское, бутылку коньяка и две бутылки "Посольской".
Марина уговорила мужчин выпить по рюмочке за новоиспечённого майора - так сказать, до начала основного торжества. После тоста Поляков извинился перед хозяйкой и вышел в прихожую позвонить Ирине. Трубку взяла она сама.
- Да, я слушаю.
- Здравствуй, Ирин. Это я - Сергей. Мы уже у Марины. Когда тебя встречать?
- Дай мне, пожалуйста, её номер телефона, Сережа. Когда я буду готова, перезвоню.
- Хорошо. Вот номер, записывай...
Сергей положил трубку и собрался вернуться в зал. Неожиданно телефон зазвонил вновь. Поляков счёл неудобным самому отвечать на этот звонок и поэтому позвал Марину. Хозяйка ласточкой выпорхнула из зала и, ласково взглянув на Сергея, взяла трубку.
- Да-да, я вас слушаю... Ах, это вы, Юрий Иванович. Добрый-добрый день... Спасибо... И я вас тоже поздравляю с вашим праздником и желаю вам... (Вы, мой Уважаемый Читатель, конечно, догадались сами, что если умная и красивая женщина берётся за телефонную трубку, то это очень и очень надолго - за это время любой нормальный мужчина вполне успевает прекрасно выспаться).
Через несколько минут Говоров был вынужден извиниться и попросил подойти к телефону Александра.
- Саш, с тебя причитается. К тебе друг приехал... Коля Нагорный.
- Вот это здорово! - заорал Сашка. - Где же он! Юрий Иванович, скорее тащите его к телефону!
- Я дал ему твои координаты, вернее, станцию метро. Коля уже выехал к вам и попросил меня предупредить, чтобы ты минут через 30-40 встретил его у метро.
- Всё понял, Юрий Иванович. Лечу! Это же мой лучший друг детства! Спасибо вам. До встречи.
Вихрем ворвавшись в зал, Александр тут же объявил, что только что приехал его лучший друг Колька Нагорный, и что сейчас он бежит его встречать. Наскоро одевшись, Кошелев выскочил из квартиры.
На несколько минут за столом воцарилось неловкое молчание. Затем Марина встала, включила магнитофон, подошла к Полякову и потянула его за руку.
- Пойдёмте, Сережа, потанцуем. Надеюсь, вы не откажете хозяйке дома в этом незначительном желании.
- С удовольствием, Мариночка, я готов.
Несколько секунд они танцевали молча. Поляков чувствовал, как у блистательной хозяйки дома дрожит её правая рука, которую он держал в своей левой руке. Неожиданно она прижалась к Сергею всем своим горячим телом и, посмотрев ему прямо в глаза, с заметным придыханием произнесла:
- Сережа, вы извините меня, но, как я думаю, времени объясниться у нас с вами больше не будет, и такой благоприятный момент мне навряд ли ещё представится... Вы понравились мне с первого взгляда. Я совершенно не знаю, что же со мной произошло; я сама не своя, когда вижу вас... Я люблю вас, Сережа.
Поляков был смущён до невозможности, но такое развитие событий он всё-таки предвидел.
- Что вы, что вы, Мариночка. Вы мне тоже очень нравитесь... как человек. Я всегда уважал вас за тонкий блестящий ум, наблюдательность, чувство юмора и... прекрасную речь. Да и Саша рассказывал мне о вас много хорошего... Знаете, а ведь он вас попросту боготворит.
- Ах, Сергей! Какие вы, мужики, все непонятливые. Просто... как чурбаны какие-то, - с явно нарастающим раздражением прошипела Марина, несмело ударив Полякова по груди своими маленькими кулачками. - Причём здесь Саша?! Ведь решается-то моя судьба! Я вдруг поняла, что это действительно самое настоящее чувство и... и наверняка последнее в моей жизни. Мне уже 26 лет. И поверьте, у меня ещё никогда такого не было.
Марина раскраснелась, её чёрные миндалевидные глаза сияли, как тысяча лун в ясную ночь. В этот момент она действительно была неотразима.
В прихожей зазвонил телефон. Лицо Марины мгновенно исказила болезненная гримаса.
- Вот так всегда... Как только наступает самый главный и решительный момент в моей жизни, так кто-то обязательно спешит мне помешать.
Она нехотя отошла от Полякова и медленно направилась к телефону.
- Я слушаю вас... Ах, это вы, Ирочка? Позвать к телефону Полякова?... Ааа... его нет. Да-да... Они с Сашей пошли к какому-то другу, который только что неожиданно приехал... Куда пошли? Ирочка, я понятия не имею... До свидания, Ирочка, до свидания. И вам тоже... всего хорошего.
Поляков, конечно же, всё слышал. Всё, до единого слова. Он медленно вышел в прихожую и с укором посмотрел на Марину.
- Марина, ну зачем вы так поступили?.. Прошу меня извинить, но я вынужден немедленно уйти.
- Как это - уйти?! Сереженька, куда уйти? А что я скажу Александру и его другу? Нет уж, я вовсе не хочу за вас отдуваться.
- Вы за меня уже отдулись, Мариночка, - усмехаясь и глядя куда-то в сторону, тихо произнёс Поляков. - Благодарю вас за такую поистине медвежью услугу. Этим действием вы ставите меня в крайне неловкое положение.
- Хватит дуться, Серёжа... Боже, какие пустяки. Позже вы объяснитесь с Ириной, и всё будет в полном порядке. Давайте-ка лучше выпьем по рюмочке коньяка... и потом потанцуем.
- Да-да, - почти шёпотом произнёс Поляков, думая о чём-то своём, - всего по одной рюмочке коньяка и потом потанцуем. Где-то я это уже слышал. Ааа... вспомнил, первая встреча с Ириной и Валентиной... Великий разведчик... Кретин хренов... И зачем я сюда припёрся?
- Что это вы там про себя бормочете, Сереженька? - ласково прощебетала Марина, поворачивая Полякова к себе лицом.
- Да так... Рассуждаю о повторяемости жизненных моментов.
Зазвенел звонок у порога. Марина мгновенно заставила себя принять радостное выражение лица, несколькими лёгкими взмахами рук поправила свою пышную причёску и на цыпочках побежала встречать новых гостей. Но по её лукавому выражению лица и закушенной алой верхней губке можно было предположить, что она вовсе не потеряла надежду повторить свою новую женскую "атаку" на Полякова.
...Коля Нагорный, друг Сашки Кошелева, оказался невысоким коренастым крепышом. Он уверенно пожал руку Полякову, задал ему пару незначительных вопросов и затем замолчал на весь вечер. Было заметно, что он очень рад встрече с Александром. Видимо, они действительно были очень близкими друзьями.
Марина продолжала порхать в окружении трёх красивых мужчин. Это был её бенефис. Время летело незаметно.
Через пару часов, окончательно уяснив обстановку, Николай стал собираться домой.
- Понимаете, ребята, мне ещё необходимо устроиться в общежитии... Надеюсь, мы с вами ещё не раз встретимся, - обращаясь к Марине и галантно целуя ей руку, произнёс Нагорный: - Саша, ты не провожай меня, пожалуйста. Я спокойно доберусь и сам.
Встал и Поляков. Марина мгновенно выскочила из-за стола, загородила ему дорогу и с возмущением произнесла:
- Нет-нет, Сереженька, вас я не отпускаю... И никаких извинений.
Тут вмешался Кошелев.
- Сергей, ты что в самом деле? Сейчас же Ирина придёт?
- Она уже не придёт... У неё возникли какие-то личные проблемы, - быстро пробормотала Марина, опередив Полякова на какую-то долю секунды.
Александр только недоумённо пожал плечами и затем пошёл провожать Нагорного в прихожую. В этот момент Марина неожиданно притянула Сергея к себе и страстно поцеловала в губы. Краем глаза Сергей заметил оглянувшегося к ним Сашку и понял, что тот всё видел. Поляков был до того ошарашен, что даже не знал, что и предпринять.
- Сереженька, не спеши. Я постараюсь поскорее выпроводить Александра, и мы останемся совершенно одни, - страстно и взволнованно прошептала Марина, вновь обнимая и целуя Полякова.
Сергей мягко отстранил Марину от себя и, тяжело вздохнув, медленно сел за стол. Он решил сейчас же объясниться с Кошелевым и затем немедленно уйти.
Но Сашка не предоставил ему такого шанса. Проводив Нагорного до троллейбусной остановки, он сразу же влетел в квартиру, одним махом сорвал с себя шапку и шинель, молниеносно прошёл в зал и быстро подсел к столу. Схватив початую бутылку и два стакана, он в две секунды разлил коньяк и, повернувшись к Полякову, решительно произнёс:
- Ну что, Поляков, выпьем за личное счастье?
- Давай, - мрачно ответил Сергей, потянувшись за стаканом.
В этот момент Кошелев совершенно неожиданно ударил Полякова открытой ладонью наотмашь. Тот не удержался и вместе со стулом полетел на пол.
Марина громко вскрикнула и, прижав к груди свои задрожавшие руки, взволнованно пробормотала:
- Прошу вас, ребята, только не здесь. Вы же мне всю посуду перебьёте. Где это видано, чтобы два уважаемых майора подрались в гостях у женщины.
Поляков поднялся с пола и совершенно спокойным голосом произнёс:
- Не бойся, Марина, драки не будет.
С усмешкой посмотрев на Кошелева, Сергей вышел в прихожую. За ним, гарцуя и пританцовывая, выскочил взбудораженный Сашка, крича и размахивая руками:
- Что, спелись тут без меня!? Не выйдет! Ещё никто не смог обвести вокруг пальца Кошелева! Тебе, Поляков, своей девчонки оказалось мало?! На мою позарился?! А ещё другом прикидывался, сволочь!
- Дурак ты, Кошелев, - сплюнув, произнёс Поляков, захлопывая за собой дверь.
Сашка выбежал за ним на лестничную площадку, продолжая орать во всё горло:
- Да, конечно, я дурак неотёсанный! А вы все - интеллигенты сраные! Шиш - не получится! Я вас всех выведу на чистую воду. Я всё понял!..
Поляков с удовольствием вышел на свежий воздух. Звонить Ирине почему-то не хотелось. На душе было тоскливо и муторно. Усмехнувшись, он с каким-то злорадным удовлетворением подумал о том, что шестое чувство не обмануло его и на этот раз.
Следующим утром, едва успев заскочить в комнату, Сашка сразу же обрушился на Полякова.
- Негодяй! Какой же ты всё-таки негодяй! У друга - женщину отбивать! А сам всё с разговорчиками о порядочности... и всё такое. Больше я с тобой даже разговаривать не желаю.
Сергей слушал его молча, лёжа на кровати на животе и обняв подушку руками.
Говоров в недоумении уставился на Кошелева и удивлённо проговорил:
- Что это с вами сегодня, герои?.. Уж не чёрная ли кошка прошмыгнула между вами? Так я и знал. Доигрались, голубчики. Бабы вас точно доведут до цугундера. Эх, ребята... А ведь я вас предупреждал.
Сам того не подразумевая, Говоров попал в самую точку. Поляков даже вздрогнул от неожиданности - ещё в ГДО, увидев Марину в самый первый раз, он сразу же дал ей прозвище: чёрная кошка. Она и на самом деле была на неё похожа: с чёрными, как смоль, длинными волосами, огромными карими глазами, в длинном, тёмно-зелёном, бархатном платье, вся такая мягкая, пушистая, но коготки всегда наготове. Да, пожалуй, эта женщина была намного опаснее, чем знаменитая когда-то банда под одноимённым названием. Те хотя бы не скрывали своих намерений. А у женщин... чёрт знает, что на уме.
Не отвечая на вопросы Говорова, Поляков молча поднялся с постели, не торопясь, оделся и медленно вышел из комнаты.
...Сергей зашёл в метро и, доехав до Невского проспекта, долго бродил по зимнему городу. Сначала он прошёлся по Гороховой, вышел к Зимнему дворцу, прошёл по Дворцовому мосту до стрелки Васильевского острова, перешёл на Биржевой мост, по Кронверкской набережной незаметно добрёл до Заячьего острова, хмурым взглядом оглядел Петропавловку, по Троицкому мосту вернулся к Адмиралтейству, обогнул Исаакий, долго стоял у знаменитой гостиницы "Англетер" и ничего невидящими глазами минут десять читал надпись на мемориальной доске, гласящей о трагическом дне своего тёзки - Сергея Александровича Есенина.
После этого он снова повернул к Невскому и зашёл в какой-то маленький кинотеатр. Посмотрев старинный советский фильм "Волга-Волга", он вновь вышел на улицу и, облокотившись на перила набережной Фонтанки, до самого фильтра искурил несколько сигарет, пока ему в голову не пришла злая и довольно каверзная мысль. Сергей тотчас же зашёл в магазин, купил бутылку коньяка и быстро пошёл к станции метро, находящейся у Казанского собора.
...Марина встретила его как любимого супруга: глаза её восторженно заблестели, пальцы рук заметно задрожали, побледневшее вначале лицо вмиг вспыхнуло здоровым румянцем. Было заметно, что она действительно волнуется. "Значит, у неё это действительно серьёзно", - подумал Сергей, подавая ей свою шинель.
- Что это ты, Сереженька, задумал? Что же такое случилось? Или мир перевернулся? - пытаясь шутить, нервным голоском пролепетала Марина, суетясь возле него и помогая раздеться.
- Да нет... зашёл вот на огонёк... на тебя посмотреть, - выдавил из себя Поляков, стараясь выглядеть спокойным и беспечным. Отвечая на её вопросы, Сергей старался смотреть не на Марину, а куда-то в пространство.
Они сели за стол, выпили по рюмочке и надолго замолчали. Марина напряжённо выжидала: что же, наконец, скажет Сергей? Через несколько минут, почувствовав, что Поляков и не собирается её чего-то предлагать, она не выдержала и придвинулась к Сергею. Он предвидел это движение и мгновенно на него среагировал.
- Мариночка, у тебя можно помыться в душе... на сон грядущий?
Она расцвела, глаза её повлажнели, на губах заиграла сладострастная улыбка.
- Конечно, Сереженька, конечно. Сейчас принесу тебе свежее полотенце... Вот здесь мыло, шампунь, губка и мочалка. Всё совершенно новое. Вот вешалка, раздевайся, не стесняйся, - тараторила счастливая Марина, не сводящая с Сергея влюблённых глаз.
Сергей сдержанно поблагодарил её за такую отеческую заботу, закрыл дверь на щеколду и открыл кран с горячей водой. Вода ласково обтекала его тело со всех сторон. В тяжёлой голове не было никаких мыслей.
...Под душем он простоял минут сорок. Поляков прекрасно слышал, как Марина несколько раз подходила к двери ванной, пытаясь постучать, но затем тихонечко отходила, видимо, раздумывая. Наконец, она не выдержала и выкрикнула нервно-весёлым голоском:
- Сергей, ты случайно не умер? А то я уже начинаю волноваться.
- Сейчас выхожу... Ещё минут пять, - бодрым голосом произнёс Поляков, отключая воду.
Через несколько минут он, не торопясь, вышел из ванной, сел за стол, налил себе полный стакан коньяка и, смакуя, медленно выпил. Марина наблюдала за ним молча, продолжая сидеть напротив. Поляков тяжело встал, вышел в прихожую, быстро оделся и, повернувшись к Марине, наконец произнёс:
- Спасибо вам, Мариночка, за всё. Было очень приятно с вами пообщаться. Извините, если что не так.
После этих слов Сергей сам открыл входную дверь и быстро вышел из квартиры. Он прекрасно знал, что завтра Марина не преминет рассказать обо всём Сашке. И расскажет в таких тонах, что Кошелеву мало не покажется - это был такой тип женщин, которые всегда расскажут всё, всем и обо всём... хотя их об этом совершенно не просят.
Несколько минут Марина сидела в оцепенении, совершенно неподвижно, - видимо, оглушённая произошедшим. Затем она нервно схватила бутылку коньяка, дрожащими руками налила себе полный стакан и, стуча зубами о стекло, залпом выпила всё сразу. Развернувшись к стене, она со всей силы ударила кулачками по спинке дивана и, тяжело упав на подушки, громко зарыдала, нервно кусая свои красивые тонкие пальцы...
На следующий день Марина действительно не преминула рассказать Сашке о том, что Поляков был у неё дома, но в постели у него ничего не получилось.
Узнав о случившемся, Кошелев был взбешён. Он почернел лицом и больше не подходил к Полякову даже ругаться. Даже Юрий Иванович стал сторониться Сергея и с этого дня обращался к нему только в случае крайней необходимости.
Через несколько дней Поляков получил от Марины коротенькое письмо:
"Здравствуй, мой дорогой и любимый Сереженька! Я честно люблю тебя всей душой. Извини меня, что я со зла наговорила на тебя Кошелеву всякой ерунды - это я действительно со зла, в минуту страшного гнева и обиды на тебя. А ведь именно о таком муже, как ты, я всегда и мечтала. У моего сына был бы замечательный отец. Вернись ко мне, молю тебя! А с Кошелевым у меня так, на безрыбье. Целую. Жду. Марина".
Поляков показал письмо Юрию Ивановичу. Тот взял в руки исписанный листок бумаги как бы нехотя, по принуждению. Но прочитав письмо полностью, Говоров на глазах преобразился и задал вопрос уже весьма заинтересованным голосом:
- Сергей, скажи честно: у тебя с Мариной что-нибудь было?
- Нет.
- А как ты к ней относишься?
- Никак.
- А к Ири...
Поляков перебил Юрия Ивановича на полуслове и со злостью на себя ответил, что ему порядком надоели все эти женские истории, и что пора, наконец, всерьёз заняться настоящим делом... Хватит. Почудили.
Юрий Иванович помолчал несколько минут, а затем, положив руку на плечо Сергею, тихо спросил:
- Сереж, как думаешь, стоит показывать это письмо Кошелеву? А что... пусть знает всю правду.
- Нет, Юрий Иванович, не стоит. Просто скажите ему на словах, что я к Марине никакого отношения не имел и иметь не желаю. Этого, как я думаю, будет вполне достаточно. А если Сашка прочтёт письмо, то, чего доброго, ещё набросится на бедную Марину. Нет... не стоит. А мне мужская дружба - ваша и Сашкина - намного дороже. В остальном пускай разбираются сами.
Говоров так и сделал. Он поговорил с Александром, сказав ему, что лично читал письмо Марины к Полякову, которое снимает с Сергея все подозрения. Через несколько дней, на занятиях, Говоров предложил ребятам помириться. Они молча пожали друг другу руки, но холодок между ними остался навсегда. При этом Сашка взял с Полякова честное слово, что тот больше никогда не будет видеться с Мариной. Сергей с удовольствием его дал, добавив, что не будет с ней не только видеться, но и никогда в жизни больше о ней даже не заикнётся. На том и порешили.
Но Полякову всё-таки пришлось встретиться с Мариной ещё раз. Однажды она сама пришла в общежитие вместе с маленьким сынишкой и попросила Кошелева позвать Сергея. Сашка несколько минут подулся, но затем понял, что если сейчас он этого не сделает, то потеряет Марину уже навсегда.
Зайдя в комнату и сделав вид, что он что-то ищет, Сашка хриплым голосом кое-как выговорил:
- Сергей, тебя Марина хочет видеть.
- А где она?
- Внизу стоит... с сыном.
- А вот я её больше видеть не хочу. Я же дал тебе слово офицера, что не буду пытаться даже вспоминать о ней. Больше она меня совершенно не интересует.
После этих слов Поляков перевернулся на другой бок и как ни в чём не бывало продолжил изучать анатомический атлас.
Сашка посмотрел на Сергея долгим благодарным взглядом, но, глубоко и продолжительно вздохнув, вынужден был добавить:
- Сергей, ты уж выйди к ней, пожалуйста, в последний раз, а то...
- Понял-понял, ясновельможный пан. А иначе в недалёком будущем одна родная дверь закроется за вами навсегда... Ну что ж, видимо, мне придётся выдержать это испытание ещё раз... ради тебя.
Поляков медленно спустился на первый этаж и, увидев в уголочке Марину с сыном, быстро подошёл к ним.
- Здравствуй, Марина.
- Здравствуй, Серёженька. Вот видишь, сама пришла. И сына взяла с собой... чтобы было не так страшно. Хочу чтобы ты в последний раз серьёзно подумал и всё-таки принял по отношению ко мне положительное решение... Понимаешь... я ничего не могу с собой поделать... я не могу без тебя, - после этих слов она резко вскинула голову и посмотрела на Полякова глазами, полными слёз и надежды.
- Извини меня, Марина... Я хочу задать тебе один-единственный вопрос: ты любила когда-нибудь человека по-настоящему?
- Да, Сергей. Вот как раз сейчас я испытываю такое чувство к тебе. Неужели ты до сих пор мне не веришь?
- Так вот, представь себе, что я тоже, по-настоящему, люблю одну женщину, - полушепотом ответил Поляков, отводя взгляд в сторону.
- Ирину!? - вскрикнула Марина и посмотрела на него пронзительно-просящим взглядом, буквально молящим дать отрицательный ответ.
- Неважно, - ответил Сергей после некоторого молчания и, отвернувшись, стал смотреть в окно.
- Значит... Ирину, - категорично ответила Марина сама себе, глубоко вздохнув и низко опустив голову.
После этих слов она сразу же как-то посерела, обмякла и как будто стала ниже ростом.
Крепко взяв сына за руку, Марина посмотрела на Полякова повлажневшими от бессилия глазами и тихо, с заметной хрипотцой в голосе, буквально прошептала:
- Ты вспоминай меня хоть иногда, Сереженька. Я действительно тебя очень сильно люблю... До свидания... Желаю тебе счастья.
- И тебе, Марина, я от всей души желаю личного счастья и удачи. До свидания.
Марина развернулась и медленно пошла к выходу, не замечая даже того, что сынишка беспрестанно теребит её за полу пальто и что-то громко лопочет. Поляков торопливо подскочил к двери и открыл её. Марина с благодарностью посмотрела на него, молча кивнула и, подхватив сына на руки, быстро вышла на улицу.
В этот момент Сергею стало нестерпимо жаль её; какой-то предательский ком постоянно стоял у него в горле и никак не хотел отпускать. Но он уже решил твёрдо и бесповоротно: чем жёстче будет окончание этого разговора, тем будет лучше для них обоих.
Очнувшись от своих дум, Сергей вышел на крыльцо и закурил. "Как интересно устроена эта женщина, - подумал Поляков, глядя на удалявшуюся Марину. - Ради своей любви она готова всё извратить, солгать и даже... предать. И самое страшное: когда настоящее чувство наконец-то находит её, этому уже никто не верит... Никто!!! Теперь я отлично представляю себе, как тяжело бывает этому человеку в такую минуту: ты в первый раз говоришь истинную правду, а тебе почему-то не верят и равнодушно отводят взгляд - это, наверное, очень страшно... К счастью, я так не могу. Нет, уж лучше всю жизнь прожить одному, чем ежедневно хамелеонить".
Поляков выбросил окурок в урну, с прищуром посмотрел на появившееся из-за туч солнышко и, облегчённо вздохнув, вошёл в общежитие.
Ира уже несколько раз звонила в общежитие, но Поляков и не думал подходить к телефону, каждый раз посылая вместо себя Говорова, которому приходилось постоянно объясняться и врать, что сейчас Сергея нет, что в данную минуту он находится на операции... и тому подобное. Поляков ходил хмурый и предпочитал ни с кем не разговаривать, отвечая на все вопросы только двумя словами: да и нет.
Понаблюдав за Поляковым несколько дней, Юрий Иванович решил что-то для него предпринять. Однажды, когда обеспокоенная Ирина позвонила в очередной раз, к телефону снова подошёл Говоров - на этот раз Полякова действительно не было, так как сегодня он был помощником дежурного по VI-му факультету.
- Алло, Ирочка, это вы?
- Да я, Юрий Иванович... Смею предположить, что Сергея снова нет.
- Вы, как всегда, правы, Ирочка. Но огорчаться не стоит, так как на этот раз вам нужен именно я.
- Вы???
- Да, Ирочка, именно я. Дело в том, что я хочу предложить вам отпраздновать Международный Женский День на квартире у моих хороших знакомых.
- Но мы однажды уже пытались...
- Не беспокойтесь, Ирочка, на этот раз всё будет в полном порядке, так как это семья моего старинного друга, с которым мы вместе учились в Академии.
Подумав несколько секунд, Ира с радостью согласилась. Говоров назвал ей адрес и час прибытия, однако предупредил, что для Полякова это будет полнейшим сюрпризом. Вот тут-то Ирина и разволновалась.
- Юрий Иванович, а вдруг Сергей разозлится?
- А на каком основании он должен разозлиться? Не бойся, Ирочка. Он всё время только о тебе и думает. Мне уже все уши прожужжал, - храбро соврал Говоров.
- Спасибо, Юрий Иванович. Я вам так благодарна, вы даже не представляете. До свидания.... Я постараюсь прийти.
- Что значит - постараюсь?! Никаких возражений не принимаю. Чтобы явилась и точка! Ясно, мадам?!
- Ясно, товарищ подполковник! - Говоров услышал в трубке счастливый Иринин смех и только после этого, вполне успокоенный, нажал на рычаг.
- А ведь какое необыкновенное чутьё у этой женщины. Не захотят, видите ли, её лицезреть. И как они это чувствуют? - ума не приложу, - жестикулируя руками, пробурчал Юрий Иванович, медленно поднимаясь на второй этаж.
Накануне праздника Говоров ненавязчиво предложил Сергею прогуляться до его старых знакомых. Заметив в глазах Полякова подозрительность и тревогу, Юрий Иванович весело расхохотался и тут же успокоил, что никаких притонов и "чёрной" пьянки на сей раз не предвидится. Поляков облегчённо вздохнул и, дабы не обидеть старшего товарища, нехотя согласился.
...В квартире их встретили две пары: хозяйка со своим мужем - тоже офицером, бывшим сослуживцем Юрия Ивановича - и две симпатичные молодые женщины, соседки по лестничной площадке. Одна из соседок сразу же стала бросать в сторону Сергея многозначительные взгляды, выдав себя этим с головой.
Втайне от Полякова Говоров уже предупредил хозяев, что должна подойти ещё одна симпатичная особа. Была высказана и причина её прихода. Хозяева поняли его с полуслова и просили не беспокоиться.
В назначенный час все дружно сели за праздничный стол, подняли бокалы за прекрасных дам и, весело шутя и переговариваясь, принялись за великолепную закуску.
Звонок у двери насторожил только соседок. Обе заметно напряглись, без сомнения ожидая прихода своих суженых. Хозяин вышел из-за стола и пошёл открывать. Говоров тут же поспешил за ним. И в этот момент до Полякова донёсся взволнованный и до боли знакомый голосок:
- Что вы... спасибо... я сама сниму, не беспокойтесь, пожалуйста. Вы уж, пожалуйста, извините меня за вторжение, мне так неудобно, но Юрий Иванович очень настаивал...
На правах друга хозяина Юрий Иванович стоял рядом с Ириной и улыбался во весь свой щербатый рот.
Ведомая под руку Говоровым, Ирина вошла в зал, ища глазами Сергея. Незаметно для себя Поляков встал со стула и во все глаза смотрел на это прекрасное явление. Сегодня Ирина превзошла себя. Выглядела она чудесно, а естественный румянец на щёчках делал её попросту неотразимой. Она была очень взволнована, постоянно теребила свою женскую сумочку, то и дело поправляя прекрасно уложенные волосы.
У самого стола хозяин дома перехватил прекрасную гостью у Юрия Ивановича, торжественно провёл её на место, расположенное рядом с Сергеем, и галантно пододвинул стул. Поляков продолжал остолбенело стоять. Очнувшись, он в буквальном смысле повалился на стул, продолжая неотрывно смотреть на Ирину. Соседки внимательно и ревностно наблюдали за этой картиной, боясь пропустить даже самую малость из происходящего.
Чтобы как-то скрасить затянувшуюся паузу, хозяйка предложила всем немного размяться и пошла включать магнитофон. Мужчины с видимым удовольствием вышли из-за стола, попросили прощения у дам и пошли подымить на кухню.
Наконец Сергей очнулся, встал и, повернувшись к Ирине, заметно кивнул ей, приглашая на танец. И даже во время танца он продолжал смотреть на Ирину с истинным изумлением, тем самым, приводя её в полное замешательство. Спустя минуту Сергей наклонился к её пылающему ушку и шёпотом произнёс:
- Как ты здесь очутилась, Ира?
- Понимаешь, Сережа... меня... меня пригласил Юрий Иванович. Прости меня, Сережа. Я вовсе не собиралась тебе мешать, - тоже шёпотом ответила она и умоляюще посмотрела на Полякова.
- Что ты такое говоришь, Ирин? Я правда очень-очень рад тебя видеть.
- Это точно, Сережа?
- Истинная правда. Хочешь, я сейчас при всех перекрещусь? Сегодня я как раз намеревался тебе позвонить, но мне никак не предоставлялось такой возможности. И всё-таки я решил тебе позвонить... правда, немного попозже.
- А почему... всё-таки?
- Потом объясню... Договорились?
- Да, конечно. Я верю тебе, Сережа. Я очень рада, что снова вижу тебя. И вообще... - пробормотала смущённая Ирина, покраснев ещё больше.
После танца Поляков усадил Ирину на место, а сам направился к мужчинам на кухню. Там он строго погрозил пальцем Говорову и, наклонившись к нему, шёпотом произнёс:
- Спасибо, Юрий Иванович. Вовек не забуду. Ну, вы и конспиратор... Ей-Богу, не ожидал. Большое вам спасибо.
Говоров небрежно махнул рукой и недовольно пробурчал, что, мол, всё это пустяки. И только после этого, подмигнув Сергею, наконец открыто улыбнулся.
Когда все гости вернулись в зал, Сергей тут же объявил, что ввиду непредвиденных обстоятельств они с Ириной вынуждены немедленно покинуть это милое общество. Пожелав всем приятного вечера, Поляков взял Иру под руку и вывел её в прихожую. Она недоумённо посмотрела на него, но не сказала ни слова... даже когда Сергей принялся её одевать. Они ещё раз со всеми попрощались и быстро выскочили на лестничную площадку...
- Какая красивая пара, - мечтательно думая о чём-то своём, нараспев произнесла хозяйка.
- Правда, прекрасные ребята, - с гордостью за своих друзей добавил Говоров. - Предлагаю выпить за них... И пусть им тоже, наконец, улыбнётся счастье и удача!
Юрий Иванович встал и первым поднял свой бокал. Все дружно, с загадочными улыбками, тут же его поддержали.
* * *
...В тёмном подъезде Сергей нежно притянул Ирину к себе и поцеловал её долгим и страстным поцелуем. Через какое-то время Ира мягко отстранила его от себя и глубоко вздохнула.
- Ты что, Сергей, задушить меня хочешь?
- Просто я очень соскучился и не смог бы выдержать даже получаса, не поцеловав тебя.
- Что-то вы, товарищ Поляков, стали вести себя довольно парадоксально, что мужчинам обычно не свойственно. То вы меня не замечаете месяцами, а сейчас не можете выдержать каких-то полчаса.
- Сейчас, Ирочка, я тебе всё объясню... Хорошо?
- Я вся - внимание.
Сергей обстоятельно пересказал ей обо всём, что произошло за эти дни между ним, Мариной и Александром. Ирина посмотрела на него сияющими влюблёнными глазами, излучавшими дивный солнечный свет и, крепко взяв за руку, с завидной настойчивостью потащила к троллейбусной остановке.
...Эта ночь была для обоих каким-то сказочным сном. Они отдавали друг другу всю свою нежность, любовь и ласку, на какие только были способны. Ира призналась ему, что эту ночь она не забудет ни за что на свете. После этих слов она засмеялась, положила свою голову Сергею на грудь и добавила, что будет вспоминать эти мгновения даже на смертном одре.
- Перед своим последним вздохом я хочу представить самое приятное, что только было в моей жизни... А самое приятное - это сегодняшняя ночь.
Сергей усмехнулся и затем настороженно спросил:
- Ирин, ты говоришь так, словно эта ночь у нас самая последняя?
- Если будет ещё одна такая же, то я буду вспоминать сразу две ночи, - тихо смеясь, шёпотом добавила Ирина, крепко обнимая Сергея.
- Вообще-то... Бог троицу любит, - подтрунивал он.
- Я никогда не шла против Господа-Бога, - добавила Ирина, целуя его в щёку. - Если на то будет Его воля, я не прочь повторить это тысячу и... ещё один раз.
- Вот, пожалуйста: разреши женщине что-то повторить, и если это ей понравилось, она будет требовать этого тысячу раз, - рассмеялся Поляков.
- Чего хочет женщина, того хочет... - начала было Ирина, сделав вид, что собирается его задушить.
- Ну, так не честно, - пробормотал Сергей, - вы сразу же бросаетесь в крайности.
Но Ирина так на него посмотрела, что он мгновенно приставил палец к своим губам и скрылся под одеялом.
Они договорились встретиться послезавтра, так как на следующий день у Полякова намечалось ночное дежурство. Подходя к метро, Сергей ещё раз улыбнулся, вспомнив, как радовался сегодня Андрейка, наконец-то увидев "своего дядю Сережу".
В общежитии Полякова ждал неприятный сюрприз: Юрий Иванович передал ему предписание, присланное из родной дивизии. В нём говорилось о том, что "майору м/с Полякову С.В. надлежит прибыть в часть 10 марта сего года для выезда на внеплановые армейские учения".
БЫЛО 9 МАРТА 1985 ГОДА.
Поляков срочно прибыл в полк, предварительно переодевшись в полевую форму. В руках он нёс маленький "тревожный" чемоданчик, положенный всем офицерам во время учений. Не прошло и часа как полк в полном составе посадили на машины и повезли на аэродром. В эту минуту Сергей с радостью подумал, что всё-таки успел черкнуть Ирине несколько строк - эту записку он передал ей через Юрия Ивановича:
"Дорогая Ирочка! Извини меня, что не смог лично предупредить тебя об отлучке. Меня неожиданно вызывают в полк на учения. Думаю, через пару недель обязательно вернусь. Целую. Сергей.
P.S. Огромный мужской привет моему лучшему другу и боевому товарищу Андрею Землякову".
...Их долго держали на аэродроме, не разрешая отлучится даже на минутку. Ходили какие-то невероятные слухи, что Министр Обороны приказал начать ежегодные армейские учения "Весна-85" на две недели раньше назначенного срока. Кто-то даже выразил мысль, что придётся лететь чуть ли не до самого Иркутска. Другие, посмеиваясь, поговаривали, что сейчас их попросту немного помурыжат и через несколько часов отправят обратно в часть.
Поляков сидел на скамеечке в сторонке от остальных товарищей и в разговор не вмешивался. Перед его глазами всё ещё стояла Ирина. Он вспоминал отрывки их последнего разговора и временами счастливо улыбался. Если бы кто-то из друзей посмотрел в эту секунду на своего товарища, то обязательно признал его сумасшедшим. Впрочем, наверно, так оно и было: кто из настоящих влюблённых не является сумасшедшим? Но сумасшедшим был не только Поляков - сумасшедшим в этом году было совершенно всё: его незаконченная специализация, Марина, Сашка, его любовь... да и сегодняшний день обещал быть далеко не самым обычным.
Закончилось экстренное совещание руководящего состава - это было заметно по тому, как из ангара стали выходить командиры полков и батальонов, которые тут же вынимали пачки с куревом и жадно затягивались на свежем воздухе.
Поляков пристально посмотрел на своего командира полка. Судя по его виду, тот уже точно знал обо всём. Но такого хмурого, сосредоточенного и даже злого лица Сергей не видел у комполка ещё никогда.
Через несколько минут прозвучала команда: "строиться в две шеренги!". К строю подъехали три УРАЛа, из которых на бетонку стали сбрасывать огромные тюки с обмундированием. Всем приказали переодеться и надеть парашюты. Такой формы ребята ещё не видывали - она была похожа на полевую форму армии США. Все со смехом и шутками-прибаутками стали переодеваться.
Что-то неприятное шелохнулось у Сергея в груди. Он прекрасно понял, что это переодевание затеяно неспроста. Скорее всего, данная командировка будет очень продолжительной и тяжёлой. Но раздумывать было некогда, и он, спохватившись, тоже принялся скидывать с себя полевую форму советского образца.
Когда всё было готово, весь личный состав снова посадили на машины и повезли в самый дальний квадрат аэродрома - туда, где находились знаменитые военные самолёты "Антеи". Посадка в самолёты прошла быстро и организованно. Через полчаса первый гигантский самолёт уже взмывал в небо.
...Судя по курсу самолёта, они всё время летели строго на юг. Полёт продолжался уже более двух часов.
"Неужели Афганистан? - с какой-то обречённой тоской подумал Поляков, чувствуя неприятный холодок в груди. Да, на этот раз он не ошибся - их полк ВДВ действительно перебрасывали в Афганистан. В этом Поляков уже нисколько не сомневался, впрочем, как и все его боевые товарищи.
"...Готов мой самолёт, винтами он играет,
Давно пора на взлёт большому кораблю.
Меня не дождались и трапы убирают,
А я тебя люблю, а я тебя люблю..."
Cобытия разворачивались с невероятной быстротой. Сразу же после приземления майор м/с Поляков был распределён в полевой госпиталь хирургического профиля, расположенный под Кандагаром. Медиков явно не хватало, и его с ходу подключили к работе "на полную катушку".
В первый же вечер ему пришлось участвовать в четырёх сложнейших операциях. Госпиталь функционировал в режиме квалифицированной медицинской помощи с элементами специализированной, так как поток раненных заметно усилился. Речь шла в основном о спасении жизни солдат и офицеров, и поэтому медики занимались окончательной остановкой артериальных кровотечений, первичной хирургической обработкой ран, ампутациями размозжённых конечностей, экстренными мероприятия при тяжёлых ожогах III-IV степени, выведением из различных видов шока и т. п.
Но даже в этом режиме наши медики творили чудеса. Здесь Поляков по-настоящему понял, что такое истинный профессионализм и уважение к своему делу. Даже в полевых условиях военные медики обращали внимание на любую мелочь, которая в дальнейшем могла бы помочь полной или частичной реабилитации раненных и поражённых - по возможности щадился каждый сантиметр конечности и живой ткани человека.
Хирурги работали быстро, чётко, практически автоматически, так как каждый военный врач прекрасно знал, что он должен был делать в том или ином случае. А этого можно было добиться только при одном условии, - если прекрасно знать ОТМС ("Организация и тактика медицинской службы") с её основными принципами: эвакуация "на себя", тщательная сортировка, преемственность в оказании любого вида помощи и, конечно же, отличное знание военно-полевой хирургии. Вот где наши медики отдавали практическую дань уважения нашему прекрасному хирургу и замечательному учёному Александру Николаевичу Беркутову.
Ассистируя на сложных операциях, Поляков за несколько дней открыл для себя столько нового и необходимого, сколько он не получил за всю свою жизненную практику. На следующий же день ему пришлось самостоятельно делать довольно сложную операцию. Случился самый что ни на есть "гражданский" казус. Впрочем, если трезво оценивать всё происходящее, то таких повседневных, как может показаться на первый взгляд, казусов и на войне происходило превеликое множество. А дело было так.
...Находясь в суточном наряде по кухне, рядовой Руслан Хлебанов непреднамеренно нанёс себе "тяжкие телесные повреждения" - ножевое ранение в грудь. Произошло это совершенно случайно. Хлебанов пошёл в туалет, закурил и, резко сев на унитаз, пронзил себя кухонным ножом, который он минуту тому назад положил в нижний боковой карман рабочей куртки остриём кверху. В госпиталь его доставили минут через двадцать после происшествия. Руслан был белым, как мел.
Поляков приказал своей операционной бригаде экстренно готовиться к операции. Предварительно он самолично поставил в обе кубитальные вены системы с полиглюкином и преднизолоном, крикнул анестезисткам, чтобы срочно готовили для переливания вторую группу крови с отрицательным резус-фактором и тут же пошёл мыться. Перед операцией гематокрит у больного был 26 (норма = 38-42), количество эритроцитов - около 2,5 млн.(норма = 4,5-5 млн.)
После торакотомии (разреза грудной клетки) из плевральной полости потоком излилась тёмная кровь.
- Около полутора литров, - прикинул Поляков вслух. Его ассистент был вынужден полностью с ним согласиться.
Тщательно осушив плевральную полость электроотсосом, Сергей сразу же заметил сантиметровую рану сердечной "сорочки". Ушив рану кетгутом, он стал производить тщательную ревизию грудной полости - осмотр. Откуда-то сверху, из-под самой грудины, продолжала пульсирующее изливаться алая кровь. "Наверняка грудная артерия", - решил Поляков. В последующие пять минут он никак не мог к ней подобраться. В большом эмалированном тазу нарастала куча окровавленных салфеток.
Наконец он догадался вслепую прижать артерию пальцем у самого хряща - на уровне соединения IV ребра с грудиной. Кровь сразу же остановилась. Поляков дал себе передохнуть несколько секунд и попросил у сестры крутую иглу с капроном - "троечкой". Под контролем пальца он осторожно прошил артерию "восьмёркой" вместе с хрящевой тканью... Свежей крови не было. Подождав несколько томительных минут, Поляков стал ушиваться, предварительно произведя дренаж плевральной полости по Бюлау.
Сергей был очень доволен удачно выполненной операцией. Вот только рану пришлось стягивать предельно жёстко - Поляков прекрасно помнил о последствиях такого жёсткого ушивания раны: на этом месте мог образоваться свищ, который зарастает очень медленно, нередко с нагноением.
Переливание свежей донорской крови и кровезаменителей продолжалось и в послеоперационном периоде. Парню перелили около 2,5 литров свежей донорской крови - искусственной крови (перфторана и инфукола) в наличии, к сожалению, не оказалось. Руслан порозовел и дышал уже ровно и спокойно. Дважды меняли наружную стягивающую повязку, внутриплеврально ввели антибиотики, заполнили документацию, сделали необходимые назначения...
Поляков вышел от больного только через шесть часов - было около трёх часов утра.
Утром Хлебанов счастливо улыбался и вполне спокойно разговаривал. Поляков подошёл к его постели, посчитал пульс, измерил давление и тихо спросил:
- Как дела, Руслан? Дышать тяжело?
- Нэт, товарич маёр, всо карашо, атлычна... А жит я буду?
- Конечно, герой, живи на здоровье. Мы ещё на твоей свадьбе погуляем. Ну как, пригласишь на свадьбу? - смеясь, произнёс Поляков, осторожно поправляя одеяло.
- О, канешна, обязатэльна. Вот увыдишь, товарыш маёр. Пусть я умиру, эсли нэ прыглашу вас на свою свадбу.
- Посмотрим-посмотрим, - тихо произнёс Поляков, иронично улыбаясь.
Если говорить откровенно, то он был крайне изумлён, когда два года спустя ребята разыскали его и передали приглашение на свадьбу Руслана. Вот только жаль, что свадьбу уже сыграли. Но Поляков всё-таки послал Руслану письмо, в котором поздравил его с законным браком и извинился за то, что не смог приехать. А причин для этого было очень много.
По ночам Поляков часто думал о наших ребятах, погибших здесь, на чужбине. "Сколько же здесь гробят наших ребят? - уму непостижимо! И самое главное - за что гробят? Каждый день мы переправляем на родину десятки и десятки ящиков со страшной маркировкой: "ГРУЗ № 200".
А ведь почти половину из погибших ребят можно было спасти. Недаром статистические данные тех лет ведают нам о том, что десять процентов военнослужащих скончались на поле боя от неумения правильно наложить жгут! ПРОСТО НАЛОЖИТЬ ЖГУТ!!! И если раньше специалисты вели разговор о двухчасовом наложении кровоостанавливающего жгута на повреждённую артерию, то теперь ангиологи всего мира считают, что даже при шестичасовом наложении жгута осложнения встречаются только в 4-6% случаях - в данном случае они имеют в виду только ишемическую гангрену конечности. А о том, что жгут можно наложить на шею (с применением твёрдой прокладки под здоровую сонную артерию - их же две!), не знали даже некоторые медики.
Сергей вспомнил свою первую специализацию в подмосковном городе Подольске.
...Однажды слушателям приказали срочно освободить одну из комнат. Через несколько часов в это помещение привели семь-восемь молодых сержантов, только что окончивших ковровскую медицинскую "учебку". Они пробыли в интернатуре только три дня. И все три дня беспробудно пили. Когда дежурный офицер подходил к их двери, пытаясь их как-то утихомирить, в него тотчас же летел армейский кирзовый сапог...
На четвёртый день в комнату вошли двое: майор и подполковник. Буквально через секунду прозвучала команда "смирно". Было видно, что этих офицеров разгулявшиеся "орлы" крепко уважали. Через десять минут из комнаты стали выходить опухшие от трёхдневного похмелья сержанты, экипированные по полной боевой выкладке, с оружием, спрятанным в кожаные чехлы. Дежурный офицер решил поинтересоваться у одного из проходивших мимо него сержантов:
- Куда, ребята?.. Далеко?
- Туда, откуда через месяц маме в цинковом конверте пришлют, - таков был страшный ответ, не требующий больше никаких разъяснений.
Дежурный ещё несколько секунд оторопело стоял с открытым ртом и выдохнул только тогда, когда за последним сержантом с грохотом захлопнулась огромная дверь интернатуры...
Но самое страшное - как рассказывали офицеры под большим хмельком - было сопровождение гробов с трупами погибших на родину. А их обычно сопровождали до самого родительского порога. Было вполне достаточно двух-трёх таких поездок, чтобы психика человека изменилась окончательно и бесповоротно.
Поляков мучительно думал об Ирине, но решил пока ей не писать, так как на войне всякое может случится. Не дай Бог - убьют или хуже того - тяжело покалечат. И будет потом несчастная женщина всю свою жизнь понапрасну расстраиваться из-за какого-то проходимца, которого она видела всего лишь пару раз.
В соседнем десантном полку погибли два медика - это были совсем ещё молоденькие лейтенанты, недавно окончившие ленинградскую Военно-Медицинскую Академию. А тут, в придачу ко всему, уволились и улетели на родину сразу три фельдшера. Поляков мгновенно почувствовал, что, наконец, настал и его звёздный час - час истинного служения Отечеству и проверки на прочность, после чего можно будет с полной уверенностью называть себя настоящим мужиком.
Два дня он в буквальном смысле ходил по пятам за своим начальником госпиталя, упрашивая отпустить его в рейд - вне очереди. Поляков уже прослышал, что на вчерашнем совещании начмед говорил о том, что ввиду нехватки врачей и фельдшеров в две рейдовые группы пришлось включать только санинструкторов, которые понаделали много ошибок.
Начальник долго ругался, раздражённо кричал о том, что у него и так не хватает квалифицированных хирургов, но в конечном итоге вынужден был согласиться, так как положение с медиками становилось действительно угрожающим.
...На первых порах всё шло великолепно. Свою задачу группа выполнила полностью. Потери были сносными: всего двое убитых и четверо раненных, да и те - легкораненые. Поляков перевязал раненных, одному из них наложил шину по Башмакову, приказал выпить антибиотики из индивидуальных медицинских аптечек и вполне удовлетворённый своей работой прилёг передохнуть.
И когда все были совершенно уверены в том, что самое тяжёлое уже позади, подразделение напоролось на качественно замаскированную засаду.
Основные силы немедленно ввязались в жестокий бой, а группу, в которой был Поляков, душманы отрезали и стали постепенно окружать, грамотно прижимая к горам. Было заметно, что на этот раз с ними воюют хорошо обученные люди, прошедшие не одну специализированную школу.
Пришлось срочно уходить в другую сторону от основной группы, попытаться оторваться от главных сил противника и затем обходным путём, сделав ещё одну попытку прорыва, вновь вернуться к своим.
За это время было убито ещё трое наших ребят. Кругом рвались гранаты и свистели пули. Где-то вдалеке грохотал миномёт. На рокадной дороге горел единственный бронетранспортёр, приданный группе, в которой находился Поляков. Его литые скаты горели, как смола, обволакивая всё вокруг чёрным удушливым дымом. Душманы медленно и осторожно подступали к дороге, спускаясь со скалистых гор сразу с трёх сторон. Отовсюду слышались давно знакомые выражения: "Аллах акбар" и "рус, сдавайся".
Поляков помог сержанту вытащить из люка БМП обгоревшего механика-водителя, кликнул двух ребят с носилками и затем бросился в сторону обочины, откуда доносились приглушённые стоны. Наскоро перевязав в канаве ещё двух человек, он стал делать обезболивающие уколы легкораненым.
Группа почти подошла к спасительной скале, находящейся у огромной крутой горы, и стала постепенно втягиваться в "мёртвое пространство". Но в этот момент душманы усилили свой натиск и настигли нашу группу. Вернее, не всю группу, а только четверых, в числе которых находился и Поляков. Он задержался у двух наших убитых ребят, решив забрать у них индивидуальные аптечки, которые ещё могли пригодиться для живых. С ним оказались два молоденьких солдата с медицинскими носилками и один опытный сержант из старослужащих. Когда вновь раздались автоматные очереди преследователей, Поляков приказал своим спрятаться за грудой небольших валунов.
- Вот же сволочи, всё-таки достали, - процедил Поляков сквозь зубы, продолжая осматривать в бинокль близлежащие валуны, находящиеся в 60-70 метрах от него. - Эти ребята, пожалуй, просто так от нас не отвяжутся. Как я понимаю, главная их задача сейчас - это взять нас живыми.
Молодые солдаты, совсем ещё мальчишки, никак не могли привыкнуть к близким разрывам гранат и постоянному свисту пуль. Они втиснулись под камни и, закрыв головы обеими руками, вздрагивали всем телом при каждом выстреле.
- На этих надежды, пожалуй, никакой, - произнёс Поляков шёпотом и оглянулся на сержанта.
Тот спокойно лежал в воронке и, жуя какую-то травинку, внимательно оглядывал местность. Ещё раз оглянувшись на пацанов, Сергей пополз к сержанту. Свалившись к нему в воронку, он громко прохрипел:
- Сержант, надо срочно пробиваться к своим - вон к той скале у склона. Как мыслишь?
- Думаю, вы правы, товарищ майор. Только эти псы уже пристрелялись. Нас запросто пощёлкают, как куропаток, стоит только высунуться из-под этих камней.
- А здесь нам тоже долго не высидеть. Враз закидают гранатами, как только подползут поближе... или врежут из гранатомёта.
- Точно... уж это они могут, товарищ майор, - почёсывая затылок и сплёвывая в сторону грязную слюну, нараспев прохрипел сержант, продолжая внимательно оглядывать местность впереди себя.
В этот момент у Полякова мелькнула интересная, но несколько кощунственная мысль, касающаяся наших павших ребят. "Ничего, - успокоил себя Поляков, - мёртвые ребята, думаю, нас простят. Пусть-ка помогут в последний раз своим живым товарищам".
Он быстро повернулся к лежащему рядом сержанту и, показывая ему рукой вперёд, громко крикнул:
- Сержант, видишь в десяти метрах от нас двух наших мёртвых ребят?
- Да, вижу.
- Так вот. Быстро, желательно одним рывком, попробуй до бежать до них и спрятаться за валуном.
- Зачем? Там же местность намного открытее.
- До скалы, где находятся наши, метров 50-60... Так или нет?
- Так точно... Ну и что же?
- Видишь, на половине пути - ещё один валун, за которым можно укрыться. А там до наших остаётся всего каких-то 20-25 метров. Они ведь только нас ждут, четверых!
- Не добежать... Это секунд семь-восемь. Непременно успеют снять, как куропаток, - повторился сержант и откинулся на спину.
- А что если попробовать с мёртвым на спине, прикрываясь им... Душманы же сидят на скалах, на небольшой высоте, и поэтому будут стрелять по нам сверху... Понимаешь? Я думаю, небольшой шанс всё-таки есть.
Сержант мгновенно перевернулся на живот и остолбенело посмотрел на Полякова, выпучив свои серые глаза.
- Так свои же, товарищ майор?!
- Сейчас о живых надо думать, сержант, о живых! - злобно выкрикнул Поляков и затем тихо грязно выругался.
Сергей вспомнил, как совсем недавно они оказывали только первую врачебную помощь, так как поток раненных здорово увеличился. Сокращение квалифицированной медицинской помощи было продиктовано только одной целью: спасти как можно больше людей. Хотя, если оказывать помощь в полном объёме, то многие ребята могли избежать инвалидности. Но в тот момент было необходимо спасти как можно больше жизней - и они спасали.
- В таком случае, товарищ сержант, возьмите вон того душмана, что лежит в трёх метрах от наших ребят... Видите? - переходя на официальный тон, приказал Поляков уже более жёстким, не терпящим возражений голосом.
- Так это ж совсем другое дело, товарищ майор. Теперь и на душе полегче будет! - радостно откликнулся сержант, переворачиваясь на живот.
- Я очень рад, сержант, что хоть чем-то смог облегчить вашу душу, - позлорадствовал Поляков. - Только перед броском не забудьте облегчить и своё тело.
Хохот сержанта подсказал Сергею, что он вполне достиг своей цели - настроение его подчинённого заметно повысилось.
В этот момент там, где находилась молодёжь, раздался громкий крик и частые всхлипывания. Поляков развернулся на животе и по-пластунски пополз в ту сторону.
- Что случилось, герои? - громко выкрикнул Поляков, подползая к молодым солдатам.
- Да Ленька вот не встаёт, товарищ майор, а ведь только сейчас со мной разговаривал, - часто всхлипывая и размазывая слёзы по грязным щекам, пробормотал парнишка. - Мы же с ним из одной деревни... братья троюродные.
Поляков только краем глаза взглянул на Лёньку, неподвижно лежащего в двух метрах от них, и сразу же понял, что тот давно мёртв. Мальчишка лежал в неестественно позе с остекленелыми открытыми глазами, смотрящими в одну точку. Поляков глубоко вздохнул и, повернувшись к пареньку, тихо произнёс:
- Клади его себе на спину и тихонечко ползи к тому камню.
- Т-так в-в него же п-попасть м-могут, - заикаясь, пробормотал солдат дрожащими губами.
- Он тебя, дурак, спасать будет!.. Понял!? - зычным голосом прокричал Сергей, почувствовав, что уже срывается с "катушек".
- Нет-нет, товарищ майор, не могу... А что я потом в деревне-то скажу?
- Ладно, - успокаивая в первую очередь себя, пробормотал Поляков, глубоко вздыхая, - давай заложим его камнями... Мёртвый он уже.
- А может... ещё выживет, товарищ майор?
- Нет, дорогой мой, уже не выживет... Давай быстрее.
- Не могу я, товарищ майор.
- Отставить! - страшным голосом выкрикнул Поляков. - У русских таких слов нет! И быстренько за мной, а то пристрелю!.. Понял?!
- Т-так т-точно, п-п-понял, - заикаясь, промямлил паренёк.
- То-то... И не хнычь. Если меня убьют, тогда прикроешься мною... Ясно?
Паренёк очумело посмотрел на Полякова, закивал головой и, как показалось Сергею, начал понемногу приходить в себя.
"Совсем ещё пацан, - смягчаясь, подумал Поляков, с улыбкой посматривая на расстроенного парнишку. - М-да... если бы всех наших оболтусов, шляющихся по кабакам, пригнать сюда денька на три, то они жизнь поняли бы сполна. С такой молодёжью мы бы коммунизм года за три построили". Сергей иронически улыбнулся своим кощунственно-чёрным мыслям, подобревшим взглядом посмотрел на солдата и фальшиво-задорным голосом произнёс:
- Тебя как звать-то, орёл?
- Михаилом.
- Тогда вот что, святой архангел Михаил... Будем к своим прорываться, а то ведь закидают нас здесь гранатами... Чуешь?
- Чую.
- Эх, хреново ты чуешь, - произнёс Поляков, громко выдохнув. Оглядевшись по сторонам, он беззлобно сплюнул и добавил: - Ну... тогда ползи за мной.
Лёжа развернувшись, они поползли обратно к сержанту. А тот уже перебежал к убитым, взвалил на себя мёртвого душмана и полз в сторону спасительной скалы. И, надо признаться, неплохо у него это получалось.
Сержант прополз уже метров пятнадцать, когда Поляков свистнул. Сержант остановился и повернул голову в сторону Полякова. Сергей крикнул ему, что они с Михаилом сейчас перебегут к убитым и отвлекут внимание душманов на себя, а он в это время должен рвануть к скале. В знак согласия сержант коротко взмахнул рукой, показывая, что он всё понял.
- Приготовились, Михаил... Побежали! - резко выкрикнул Поляков и быстро перебежал к убитым, за камень. Они ещё не успели подкатиться под валун, как вокруг запрыгали фонтанчики пыли.
- Живой, земляк? - весело крикнул Поляков,
- Вроде бы живой, товарищ майор.
- Молодец!
Осторожно высунув голову из-под камня, Сергей быстро посмотрел на спасительную скалу и увидел там ликующего сержанта, отчаянно машущего поднятыми руками.
"Хоть этот дошёл", - с удовлетворением подумал Поляков, укладывая мёртвого солдата на спину Михаилу. Взвалив себе на спину второго убитого, он повернул голову к Михаилу и громко крикнул:
- Ну что, Миш, готов?
- Готов, товарищ майор!
- Ну, тогда поплыли.
Поляков пополз в сторону спасительной скалы первым. В этот момент им овладела безрассудно-отчаянная смелость, которая иногда приходит только на войне в минуты смертельного боя. Временами Сергей каждой клеточкой своей кожи отчётливо ощущал как пули впиваются в тяжёлое мёртвое тело, лежащее у него на спине.
Половину пути они проползли удачно. В это время наши ребята открыли отчаянную пальбу. "Отвлекают", - весело подумал Поляков и, оглянувшись на своего юного друга, громко крикнул:
- Давай, Михаил, рванём на стометровку?
- Попробуем, товарищ майор.
- Вперёд! - с остервенением выкрикнул Поляков и, скинув с себя убитого солдата, изо всех сил помчался к скале. Паренёк бежал тоже лихо, но перед самой скалой, буквально в двух метрах, он коротко вскрикнул и, кувыркнувшись через себя, повалился прямо на Сергея.
- Вот видишь, Михаил, добежали, а ты боялся, - переводя дух и глубоко вдыхая недостающий воздух, радостно произнёс Поляков. Обернувшись, он заметил, что паренёк медленно оседает на землю.
- Что случилось, Миш?.. Ранило? - с тревогой в голосе произнёс Поляков, приподнимая солдата за плечи.
- В ногу, товарищ майор, в ногу, - скрежеща зубами, совсем по-детски простонал Мишка и заплакал.
Поляков внимательно осмотрел ногу: кость была не задета, но кровь из раны продолжала сочиться. Из сумки санинструктора он достал индивидуальный перевязочный пакет и, зубами разорвав прорезиненный футляр, быстро и умело перевязал раненую ногу. Обезболивающий укол Сергей сделал сразу же после перевязки.
- Ничего, герой, до свадьбы заживёт, главное - мы живы. Понимаешь, Мишка, а? Живы!!! - весело крикнул Поляков, ласково потрепав Михаила по вихрастым светло-русым волосам.
Паренёк улыбнулся ему побелевшими губами и затем бессильно опустил голову на землю. В этот момент к ним подбежали наши ребята, на какое-то время прекратившие перестрелку.
- Нууу, вы - молодец, товарищ майор! Бежали просто классно! Я даже позавидовал вам белой завистью, - разведя руки в стороны и покачивая головой, восторженно произнёс подошедший сержант с орденом на груди.
- Нет, сержант, шалишь. Тебя мне уж явно не догнать. Чтобы так мастерски драпать от душманов... как ты, мне здесь ещё лет пять надо пооколачиваться, - с улыбкой произнёс Поляков, сверкая всеми тридцатью двумя.
Все ребята, стоявшие возле них полукругом, раскатисто грохнули, снимая с себя этим смехом гнетущее внутреннее напряжение.
Посовещавшись, решили разделиться на две группы по 15-20 человек, чтобы пробиваться к своим двумя эшелонами. Но эти группы были далеко неравнозначными. В первую пустили всех здоровых - как авангард и разведку, а во второй - одна половина тащила на себе другую.
Темнело. Наступили сумерки. А в горах сумерки продолжаются недолго: 15-20 минут и... ночь. Зато ночи здесь чудесные: тёмные, с миллионом разноцветных мигающих звёзд и красивой жёлтой луной, закрывающей половину небосвода. Вот только здорово холодно. И этот холод не замедлил сказаться: с севера подул пронизывающий ветер.
Поляков шёл во второй группе и тащил на себе четыре автомата, магазины и сумку санинструктора. Всех раненных он заблаговременно перевязал заново; кому было необходимо сделал промедол и затем напоил всех водой, так как ранений в живот не было. Теперь, на несколько часов, он был совершенно спокоен.
Сергей шёл по ущелью последним - ребята берегли его как медика. Неожиданно Поляков услышал шум осыпающихся камешков, долетевший до него с правого склона. "Кто-то наверху идёт по сыпучке", - настороженно подумал он и остановился. Через несколько секунд шум повторился. Коротким взмахом руки Сергей подозвал к себе шедшего впереди сержанта и шёпотом предупредил его, чтобы остальные ребята жались к противоположной каменистой стенке с отрицательным уклоном. Положив автоматы на землю, он спрятался за огромным валуном и стал терпеливо ждать, напряжённо вглядываясь в темноту.
Через несколько томительных минут шорох возобновился, и в метрах в двадцати - почти прямо над собой - Поляков заметил силуэты двух душманов, осторожно пробирающихся по скалистой "полке". Продвигаясь спиной к дороге, они быстро и практически бесшумно карабкались по каменистой полке двадцатисантиметровой ширины и поэтому цеплялись пальцами за каждый выступ.
Сергей медленно поднял автомат, тихо снял его с предохранителя, затаил дыхание, внимательно прицелился и только после этого дал длинную очередь. Оба человека, даже не ойкнув, с тупым звуком упали на тропу прямо перед Поляковым, словно тяжёлые мешки с песком.
Чтобы проверить упавших, Сергей приподнялся на локтях, но с другой стороны ущелья совершенно неожиданно ударил крупнокалиберный пулемёт. Спустя мгновение на валуне взметнулись дымчатые фонтанчики пыли, и по каске застучали мелкие каменистые осколки. "Вот же, чёрт, - промелькнуло у него в голове, - засекли, сволочи, всё-таки. Если бы одна из этих пулек попала сейчас в меня, то отпевание раба божьего Сергия можно было начинать немедленно. Ну, ничего, мы ещё повоюем".
Внимательно осмотревшись по сторонам, в трёх метрах позади себя он заметил тощий кустарник, а за ним - почти неприметную узенькую тропинку, круто уходящую вверх.
- Это мой последний шанс, - заметил он шёпотом. - Заодно и этих "орлов" уведу подальше от ребят... если, конечно, сам останусь в живых. Было бы совсем идеально, если бы душманы подумали, что мы все отправились по этой тропе.
Два автомата Поляков решил всё-таки оставить - затворы от этих автоматов он предусмотрительно положил в вещмешок. С собой Сергей решил взять только сумку санинструктора, патроны, шесть гранат и немного еды.
Резко оторвавшись от земли, он кинулся к невысокому кустарнику, рыбкой нырнул прямо в него и вывалился точно на тропу. Удачно вскочив на ноги по ходу движения, он тут же бросился вверх по спасительной тропинке. Вдогонку мгновенно засвистели пули.
- Хренушки, козлы, - усмехаясь и сплёвывая изо рта песок, прохрипел Поляков, - я уже в "мёртвой зоне!".
Часто оглядываясь, он изо всех сил принялся карабкаться вверх по склону. Тропа была удивительно хорошо защищена и практически скрыта от наблюдателей. Посмотрев вверх, Сергей заметил, что он приближается к одинокой вершине с довольно острым пиком. Внизу вновь послышались редкие автоматные очереди и глухое эхо гранатных разрывов. Вскинув автомат, Поляков дал длинную очередь и затем вновь принялся карабкаться вверх.
Подъём продолжался уже более получаса. Сергей решил на несколько минут остановиться и передохнуть, так как на такой темп воздуха в лёгких уже не хватало. Он заразительно засмеялся и хриплым голосом запел:
- Ты о доме меньше вспоминай, дома нас давно не ждут...
В эту секунду перед его слезящимися от пыли глазами возник образ обиженного Андрейки, упрашивающего дядю Сережу сыграть что-нибудь весёленькое.
- Вот сейчас, Андрюха, я тебе что-то весёленькое сыграл бы непременно... По-моему, наступает самый удобный момент для настоящего веселья, - прохрипел Поляков и снова двинулся в путь.
Внизу послышались приглушённые голоса. Очень довольный этим обстоятельством Сергей устало улыбнулся, понимая, что он всё-таки сбил "духов" с пути основной группы: враги шли за ним.
- Ничего-ничего, - злорадно усмехнувшись, прохрипел он вслух, - вы ещё узнаете новых Сусаниных.
Стало совсем темно. Но яркая луна помогала ему не сбиться с тропы, хотя Поляков прекрасно понимал, что она помогает и его врагам. За 100-150 метров до вершины узенькая тропинка неожиданно оборвалась. Перед ним открылась небольшая полукруглая поляна, а чуть выше начинался практически вертикальный каменистый склон, ведущий к самой вершине.
"Неужели пик неприступен? - злясь на себя, расстроенно подумал Поляков. Теперь он понял, почему его преследователи особо не торопились: они спокойно шли за ним, периодически отдыхая и прекрасно понимая, что отсюда русским деться будет некуда. "Да, эти аборигены здесь всё пролазили, - напряжённо продолжал думать Сергей, почёсывая затылок. - Значит, они меня загнали в хорошо расставленную ловушку и теперь идут "забивать дичь". М-да... что называется: картина Репина "Приплыли".
Пройдя метров двадцать в сторону, он заметил узкую каменистую "полочку" протяжённостью 5-6 метров. Под ней зияла чёрная полукилометровая пропасть.
- Ну что, товарищ Сережа, вперёд! - приказал он себе вслух. - Вспомним молодость. На этой поляне мне всё равно не продержаться и десяти минут, так как мои заклятые друзья мигом забросают меня гранатами или выползут со всех сторон, как змеи, со своими гранатомётами.
Он осторожно встал на полку. Не торопясь пройдя три метра, Поляков остановился на минутку передохнуть. Заодно он стряхнул с подошв прилипшие камешки - это было проделано с той целью, чтобы случайно на них не поскользнуться. Вниз Сергей старался не смотреть - могла закружится голова. Перед самым окончанием полки камень под его правой рукой неожиданно зашатался и, со скрежетом отделившись от скалы, полетел в пропасть, гулко стуча о выступы и унося за собой всё новые и новые осколки.
Наконец, полка была пройдена. Наступив на широкую твёрдую площадку, Сергей в изнеможении повалился на землю. "Теперь можно и не торопиться. Я мысленно себе аплодирую, - усмехаясь и ещё тяжело дыша, подумал он, вспомнив знаменитую фразу из своей любимой книги "В августе 44-го" или "Момент истины" Владимира Богомолова.
Отдохнув так несколько минут, Сергей спрятался за изгибом скалы, поставил перед собой взведённый автомат и, не спуская пальца со спускового крючка, стал ждать, внимательно всматриваясь в темноту.
Ещё через несколько минут послышались приглушённые голоса, гортанный иностранный говор и неприятный шум сыпучки, шуршащей под чьими-то тяжело ступающими ногами. Приглядевшись в темноте, метрах в пятнадцати он сумел разглядеть несколько силуэтов с белеющими чалмами на головах и только после этого нажал на спусковой крючок...
Раздались громкие стоны и проклятия... И хотя афганского языка Поляков не знал, но проклятия сумел перевести моментально. Он быстро отполз в сторону и сделал это, как оказалось, весьма своевременно. Через несколько секунд на том месте, где он до этого лежал, раздался оглушительный взрыв. Сергею был хорошо виден конец полки, и поэтому он особо не беспокоился.
- Пока я жив, вы меня не возьмёте, коллеги, - прошептал Поляков, хрипло хихикнув.
Последнее слово он произнёс совершенно бессознательно, совсем не подразумевая о том, что среди душманов действительно присутствует его настоящий коллега. С той стороны послышалось злобное рычанье, после которого раздалось громкое "эй!". Через секунду писклявый, до боли знакомый голосок прокричал на чистейшем русском языке:
- Слушайте, русские! На этот раз вы попались окончательно - это тупик. У вас остался только один выход - обратно к нам. Ну как? Что скажете?.. Будем утра дожидаться или кинуть "кошку"?
- Знаете, землячки, пожалуй, мы подождём до утра. Как оказалось, нам совершенно некуда спешить, - громко крикнул Поляков в ответ.
- Да, уж теперь, сынки, вам торопиться действительно некуда, - язвительно прокричал тот же писклявый голос.
"Чей же это голос? - усиленно старался вспомнить Сергей, ожесточённо потирая свой лоб, - я готов поклясться, что где-то я его уже слышал... и не раз - это совершенно точно! Наконец, он вспомнил. Продвинувшись на несколько метров вперёд, Сергей громко выкрикнул:
- Пашенька!.. Настырняк!?.. Ты ли это, незабвенный мой!?
На той стороне усиленно закашляли.
- Кто ты такой?.. Откуда меня знаешь?
- А ты вспомни, сволочь, у кого ты сигареты стрелял на перекурах в Академии.
- Неужели это ты, Поляков?
- Вспомнил, паскуда. А у тебя, оказывается, отличная память, Пашенька. Но напоследок я постараюсь тебе основательно её подпортить.
- Ха-ха-ха-ха... Я отпишу твоей матери, Поляков, что ты погиб как трус и предатель. И не беспокойся, специально для тебя я очень постараюсь, чтобы эта открыточка обязательно дошла до адресата.
- Спасибо, сука, за беспокойство... Кем же ты у них пристроился, благодетель ты мой?
- Как кем? - переводчиком и врачом... В большом почёте хожу, вот почитай уже почти месяц. И в швейцарском банке пару сотен баксов имею. Так что меняй родину, Серёга! Наша-то нас давно с говном смешала.
"Ну, насчёт баксов Паша, предположим, точно приврал - это его стихия. А вот насчёт родины... В одном он действительно прав, - невесело подумал Поляков, - каких-то три великих засранца СССР хрен знает за что посылают сюда умирать наших пацанов".
- Знаешь, Паша, если бы не ты, то я наверняка бы сдался. Но уж больно мне рожа твоя всегда противна была, лапушка ты мой.
- А что ты за всех-то отвечаешь, Поляков. Пусть твои так называемые товарищи сами за себя скажут.
- Они со мной согласны... Так ведь, ребята? - громко произнёс Сергей таким тоном, будто он и на самом деле к кому-то обращается.
Таким поворотом дела он был весьма доволен. "Это хорошо, что они думают, будто я не один, - прикинул Поляков. - Значит, пока они ничего не знают. Хорошо бы задержать их здесь подольше: за это время наши ребята смогли бы отойти подальше. А там около десяти раненных... Ничего, Бог даст, дойдут. Глядишь, и меня помянут добрым словом".
Пока было относительно спокойно, Сергей решил произвести ревизию своих запасов и заодно посмотреть, что же у него осталось. Итог оказался оптимистичным: два автомата, пять полных магазинов и шесть гранат - это было совсем неплохо. Кроме того у него осталось три банки тушёнки, сумка санинструктора и полфляги воды - хорошо, что за полчаса до боя удалось набрать прекрасной ключевой водицы. Да он просто король, и сам чёрт ему не брат!
Стараясь не шуметь, Сергей тихо подполз к самому краю полки, плотно закрепил гранату в расщелине скалы, находящейся в метре от края, присыпал её мелким щебнем, пропустил через чеку проволоку, концы которой растянул в разные стороны так, чтобы при первом же прикосновении чека освободилась. После этого он также бесшумно отполз обратно, за поворот.
"Теперь пусть только сунутся... хоть на одного меньше будет. Я думаю, что на эту растяжку кто-нибудь обязательно нарвётся. Дай Бог, чтобы это был мой заклятый друг Паша", - подумал Поляков с каким-то злорадным удовольствием.
Не мудрствуя лукаво, Сергей устроился поудобнее и принял решение немного вздремнуть, так как после установки растяжки неожиданного нападения можно было не бояться. Заснул он практически мгновенно, хотя, закрыв глаза, перед ним сразу же возник образ Ирины с развевающимися на ветру каштановыми волосами.
...Прошло пять часов. Поляков очнулся ото сна, протёр заспанные глаза, до хруста костей потянулся и огляделся вокруг.
...Светало. Яркие лучи восходящего солнца стремительно скользили по крутым склонам высоких белеющих гор, придавая им сказочный золотистый ореол. В голубом небе медленно проплывали перистые облака, предвестники дождя - было такое ощущение, будто кто-то размазал мыльную пену по стеклу и забыл её смыть. Из глубины чернеющей пропасти поднимался сизоватый туман, извиваясь огромными причудливыми клубами. Горный воздух был чист, как хрусталь; несмотря на приличную высоту, дышалось необыкновенно легко и свободно. А было действительно высоко - около трёх тысяч над уровнем моря. Поляков прикинул, что перевал, по которому шла их группа, располагался на высоте двух-двух с половиной тысяч метров, а потом он карабкался вверх ещё около пятисот метров.
Пока выдалось свободное время, Сергей решил досконально обследовать своё небольшое плато, находящееся под самым пиком. Вразвалочку он прошёл метров сорок и остановился: перед ним был вертикальный обрыв с отрицательным уклоном, глубиной 25-30 метров, затем шла каменистая площадка - на которой, при огромном желании, можно было поставить даже армейскую палатку УСТ -56 - и ещё ниже снова продолжалась пропасть.
- М-да, для начала не густо, - удручённо произнёс он вслух.
НО ШАНС УЖЕ БЫЛ!
Сергей вспомнил, что в сидоре у него лежала верёвка - вернее, это был капроновый шнур длиной около 25 метров. "Придётся измерить", - тут же мелькнуло у него в голове. Он достал шнур и спустил его вниз, привязав к концу один из запасных затворов. Не хватало метров 7-8.
- Практически - это высота третьего этажа... да ещё на острые камешки, - задумчиво произнёс Сергей. - Но если разорвать нижнее бельё и ещё кое-что присобачить, то... может быть, что-то и сложится.
После проведённой "рекогносцировки" местности Поляков вернулся на прежнее место, стараясь передвигаться как можно тише. Спустя пять минут на другой стороне полки послышался хрустящий шум неторопливых шагов.
- Эй, Поляков, ты меня слышишь?
- Тебя, мой золотой, я всегда слышу, - мгновенно отозвался Сергей.
- У меня есть одно деловое предложение. Так как вам оттуда всё равно уже не выбраться, предлагаю парламентёрские переговоры. Да и по следам вас, как кажется, не больше двух. Поэтому мы можем спокойно оставить здесь пару человек с провизией, и через какой-то десяток дней вы благополучно сдохнете. Ну как, Зиганшины и Поплавские, согласны на мирные переговоры?
- Валяй, Пашенька, валяй. Даю честное слово офицера, что не сделаю по тебе ни одного выстрела, даже не брошу в тебя камнем... хотя руки так и чешутся. Разве что по поводу нашей радостной встречи плюну тебе разочек в морду.
- Ха-ха-ха-ха... Ладно, я верю тебе на слово: старые друзья должны полностью доверять друг другу, - прокричал Пашка, нервно смеясь.
- Ни хрена ты мне не веришь, козёл. Просто тебя активно подбадривают в спину автоматом.
- А ты догадливый, Поляков. Но учти... ты дал слово офицера.
- И учти, Пашенька, - русского офицера. А русский офицер своё слово держит крепко. Не дрейфь, Настырняк, шагай смелее. Если честно, мне на тебя и патронов жалко.
Спустя несколько секунд в трёх метрах от Полякова в землю со звоном вонзилась металлическая "кошка". После этого послышалось шуршание шагов по полке. Сергей уже отчётливо видел Настырняка. Тот шёл очень осторожно, держась одной рукой за верёвку, с крайне сосредоточенным выражением лица; маленькая капелька пота повисла на самом кончике Пашкиного носа. Вот он дошёл до усиков растяжки, сделал ещё один маленький шажок и... раздался оглушительный взрыв.
- Я своё слово сдержал, Паша, - процедил сквозь зубы Поляков, глядя на падающее в пропасть тело Настырняка. - Ковром-самолётом тебе дорожка, Настырняк, в царствие небесное.
Сергей уже давно чувствовал, что его хотят попросту обмануть. Когда Паша сказал, что по следам их не больше двух, он сразу же догадался, что Настырняк нагло врёт. Поляков прекрасно понял, что душманы ещё ранним утром облазили всё вокруг и сразу же догадались, что он здесь один, как перст!
- Эти следопыты-аборигены, живущие здесь, в горах, хорошо разбираются в следах, - прикинул Поляков вслух. - Их на мякине не проведёшь. Но и я не лыком шит, ребятки. Давайте поиграем в прятки, а эта игра, как известно, русская.
В этот момент совсем близко от него о землю ударился какой-то тёмный предмет, и тут же раздался взрыв. Левую руку Сергея обожгло как кипятком; в области икроножной мышцы сильно заломило, а чуть выше правого голеностопа показалась густая тёмно-вишнёвая кровь.
- Какой же я всё-таки дурак... Ну и дурачина, - вслух чертыхнулся Поляков, быстро отползая за поворот. - Ведь мог же запросто отползти метров на десять.
Он прекрасно понимал, что теперь к нему не подобраться уже никак, так как половину полки срезало гранатой, как масло ножом. Да они бы и не полезли сюда ради одного человека. А вот сейчас они действительно оставят здесь пару человек и будут ждать, сколько их душеньке угодно. Что-что, а ждать они умеют.
Адская боль в ноге на время прервала его запоздалые, но крайне глубокие логические размышления, да и кровь продолжала хлестать довольно сильно. Пришлось наложить жгут. "Вот он, жгутик миленький, и мне пригодился", - с иронией к самому себе невесело усмехнулся Поляков.
Основательно перевязавшись и сделав себе в бедро укол промедола прямо через одежду, он неторопливо вынул из сидора две гранаты. "Необходимо их попугать и заодно предупредить, что я ещё жив", - решил Сергей.
Осторожно доковыляв до обрыва, он выдернул чеку и бросил гранату. Затем, следом за ней, ещё одну. Громкие стоны и проклятия, раздавшиеся после взрывов, удовлетворили его полностью. "Теперь они расположатся здесь надолго", - с усмешкой подумал Поляков. Быстро схватив свои вещи в охапку, он, прихрамывая, направился к тому месту, где располагалась каменистая площадка.
Сзади раздались автоматные очереди и разрывы двух гранат.
- Поздно, батюшка, поздно, - смеясь, прошептал Сергей, вспомнив старинный анекдот про попа.
Он с заметным усилием доковылял до места, под которым располагалась каменистая площадка. Раненая нога горела огнём; на бледном лице проступил холодный пот - предвестник обморока. Поляков медленно опустился на одно колено и положил на него свой лоб. Пришлось немного подождать, пока не перестала кружиться голова.
- Ну что ж, будем играть в спартанцев, - усмехнувшись, продолжил он вслух и принялся разматывать верёвку.
Скрепив ремень от одного автомата с ремнём от сумки санинструктора, Поляков соединил всё это с верёвкой. К концу верёвки Сергей прикрепил разорванное нижнее бельё. Довесок получился внушительный - около семи метров. Второй автомат он закинул за спину, а магазины и тушёнку рассовал по всем карманам.
По окончании всех этих приготовлений Поляков жёстко закрепил автомат без ремня в щели между двух камней, просунул через спусковую скобу шомпол и воткнул его в землю, чтобы автомат не выбило во время его спуска. Затвор от этого автомата Сергей без зазрения совести выкинул в пропасть.
- Ну, с Богом! - перекрестившись, прошептал Сергей и начал осторожно спускаться.
Первые десять метров дались ему легко, но затем появились непредвиденные трудности - своей раненой рукой Поляков случайно задел за острый каменистый выступ. Из глаз мгновенно посыпались снопы искр; голова закружилась; во рту сразу же появился тошнотворный металлический привкус.
Сергей закрутил верёвку на руку и так отдохнул несколько минут. Ещё через пять метров с левой ноги сорвался крупный камень, и Полякова резко закрутило вокруг своей оси, как циркового гимнаста. Вспотевшие руки быстро заскользили по верёвке, протащив тяжёлое тело ещё на несколько метров - до узла с бельём, но на кровавые ладони, ободранные в лохмотья, было страшно смотреть.
Верёвка и ремни сдержали нормально, а вот бельишко подкачало: затрещало и оборвалось. Гулко стукнувшись ногами о твёрдую площадку, Поляков не успел вовремя сгруппироваться и, вторично ударившись головой о камень, потерял сознание.
...Пролежал он без сознания довольно долго. Когда Сергей очнулся, его состояние было далеко не самое лучшее: в голове гудели медные колокола, во рту ощущался металлический привкус крови, тошнота подкатывала к горлу, всё тело ныло, словно после крупной драки. Он попытался встать, но сразу же закружилась голова и сильная ломящая боль в правой ноге пронзила, словно током. Немного отлежавшись, Поляков подполз к самому краю каменистой площадки и с надеждой посмотрел вниз.
Да, это была его последняя надежда. Если там глубокая пропасть, то, значит, - неминуемая гибель. Какую именно смерть - быструю или медленную - Поляков мог с "удовольствием" выбрать сам... совершенно не торопясь.
К счастью, ниже пропасти не было, но шла довольно крутая сыпучка. Сергей облегчённо вздохнул, с трудом отстегнул от ремня флягу с водой, сделал несколько больших глотков и надолго задумался... Сыпучка давала значительные шансы на спасение. Вот только состояние его здоровья вызывало значительные опасения. Если ему удастся скатиться к дороге невредимым, тогда он... ещё немного поживёт.
"Если душманы оставили на перевале хотя бы одного человека, то он спокойно пристрелит меня, как голодную умирающую собаку, - с каким-то опустошённым безразличием подумал Поляков, с явной брезгливостью оглядывая своё истерзанное тело. - Но попытаться стоит... во что бы то ни стало! Только надо быть очень осторожным... очень осторожным!".
Поляков вынул шомпол из автомата и, орудуя им как ледорубом, стал медленно спускаться по сыпучке.
...Он спускался уже более двух часов, несколько раз теряя при этом сознание. Рот был постоянно забит каменистой пылью, в горле пересохло, перед слезящимися глазами плавали жёлтые круги. Боль в ноге временами была совершенно невыносимой. Через какое-то время он вспомнил о наложенном жгуте и мгновенно сорвал его: кровь больше не сочилась. Это была первая радость за весь продолжительный спуск.
Полуденное солнце жарило во всю мощь. Его раскалённые лучи жалили каждую незащищённую клеточку тела так, словно какой-то невидимый человек ежесекундно дотрагивался до Полякова раскалённой металлической проволокой. Лежать на одном месте тоже было невозможно, так как каменистая поверхность склона превратилась в горячую сковородку.
Около чахлого кустарника Поляков, наконец, остановился, торопливо отпил из фляги несколько больших глотков, наскоро перевязался и затем внимательно огляделся. Он прополз около километра. До основной дороги, ведущей на перевал, оставалось совсем немного, может быть, метров сто. Правда, силы тоже были на исходе.
Сергей перевернулся на спину и долго смотрел на голубое небо: оно было прозрачным и бездонным. В такие секунды пропадало даже ощущение высоты, так как птиц в небе не было. Но стоило только на минуту закрыть глаза, как перед ним тут же появлялось лицо Ирины - это было какое-то наваждение, преследующее Полякова уже вторые сутки. Сергей продолжал мучительно бороться со сном, но тяжёлые веки раскрывались с превеликим трудом.
...Сергею повезло: он увидел их первым. Афганцев было двое. Один из них как раз набирал воду из родника, а второй лежал в тени чахлого кустарника. Расстояние до них было ещё приличным - более ста метров. Сергей прекрасно понимал, что раскрывать себя сейчас ему было никак нельзя. Перестрелка - даже если ему посчастливится разделаться с этими двумя - обязательно приведёт сюда остальных, находящихся на пике или где-нибудь поблизости. А в таком состоянии ему далеко не уйти. Поэтому Поляков только крепче стиснул зубы и медленно пополз дальше по склону - параллельно дороге.
Вот уже третьи сутки Поляков продолжал пробираться к своим по той же старой дороге, по которой раньше двигалась его группа, нарвавшаяся на засаду. Он подумал, что "дважды в одну воронку снаряд обычно не попадает", - значит, засады больше быть не должно. Хотя в Афганистане всё иначе, всё по-другому - здесь ничего не поддаётся логике.
То, что он именно шёл, было очень сильно сказано, так как шёл Поляков только первые сутки, да и то опираясь на длинный сук, подобранный им у дороги. Последние два часа он в буквальном смысле полз.
За это время ему дважды попадались афганцы. Может быть, это были и мирные жители, но каждый раз Сергей успевал вовремя отползти в кустарник и там отлежаться. Он надолго запомнил фразу, сказанную комбатом второго батальона: "Здесь мирных жителей нет! Они всю жизнь даже пашут с оружием за спиной".
У него осталась одна банка тушёнки и полфляги тёплой воды. Правда, за воду Сергей особо не беспокоился, так как горных ручьёв в данной местности было предостаточно - поэтому флягу он обычно не наполнял, а сразу же пил у воды. Больше всего он боялся за своё физическое состояние: за последние сутки он уже трижды терял сознание. Судя по дороге, ползти ему предстояло ещё километра три-четыре. Но каждые последующие сто метров давались с превеличайшим трудом.
Несколько раз Сергей впадал в беспамятство. Вернее, это не было полной потерей сознания. Скорее всего, это можно было охарактеризовать как галлюцинации или... мираж. В такие моменты ему виделись родные, Юрий Иванович, Андрейка, Ирина, Петропавловка, Невский, площадь Ленина, Витебский вокзал, густой мохнатый снег и, что самое неприятное, Павел Настырняк, который постоянно над ним смеялся и всё время повторял одни и те же слова: "Ты всё равно не дойдёшь до своих, Поляков! Я обязательно пошлю твоей мамочке весточку о твоей бесславной предательской смерти!!!". И ещё долго в его ушах звенел неприятный Пашкин смех. Наверное, только смеющееся Пашкино лицо и заставляло Полякова с таким неиссякаемым остервенением ползти всё дальше и дальше...
...Однажды ему вспомнился Ленинград. Сергей вновь представил себе, как в свободное от учёбы время они с Юрием Ивановичем и Сашкой часто бродили по зимнему городу. Однажды они проходили возле знаменитого крейсера "Аврора". Говоров был на нём уже неоднократно, но решил посетить этот легендарный крейсер ещё раз с одной-единственной целью: узнать, сколько же настоящих деталей осталось на нём до настоящего времени. Один из сотрудников с горечью поведал им, что от настоящего корабля практически ничего не осталось, кроме, конечно, самого названия, так как после капитального ремонта было заменено практически всё - сохранилось только знаменитое орудие, выстрелившее холостым снарядом по Зимнему дворцу в 1917 году, некоторые фотографии и отдельные вещи моряков, хранившиеся в корабельном музее.
...В Эрмитаж им удалось пройти только благодаря крестьянской хитринке Сашки Кошелева. Когда они подошли к Зимнему, то были "приятно" поражены громадной очередью, человек в пятьсот, продвигающейся к парадному крыльцу в несколько плотных рядов. Ни секунды не колеблясь, Сашка тут же подошёл к старшему патруля, одиноко стоявшему на ступеньках крыльца, и отчаявшимся голосом произнёс:
- Товарищ капитан, миленький, выручайте. Всего через каких-то шесть часов уезжаем в Москву. Очень бы хотелось хоть одним глазочком, бегом, посмотреть на Зимний изнутри. Помогите, товарищ капитан, а?
- Сколько вас? - напыжившись, начальственным тоном произнёс капитан, оценивающе поглядывая в сторону громадной очереди. В эту секунду ему было страшно приятно, что три старших офицера так подобострастно его умоляли, - простого, как казалось бы, капитана.
- Трое, товарищ капитан, всего лишь трое.
- Ну, ладно... Так и быть. Только проходите побыстрее, а то шуму наделаете... черти.
И они прошли, так и не задержавшись ни на минуту. Сейчас Поляков облобызал бы Сашку как самого дорогого и близкого человека на всём Земном Шаре.
Осматривая Петропавловскую крепость, ребятам посчастливилось познакомиться с двумя подполковниками запаса, чудо-артиллеристами, которые обслуживали две пушки и производили ежедневный полуденный выстрел. Они рассказали ребятам о пушках, о снарядах и прочих тонкостях, касающихся данной механики. А когда любопытнейший Сашка задал вопрос, касающийся двух пушек, один из артиллеристов долго объяснял им, что из этих пушек они стреляют поочерёдно, чтобы оба орудия всегда были в полной боевой готовности. Было видно, что дело своё артиллеристы очень любят, отдаются ему всей душой и очень гордятся своей почётной миссией.
Но самый памятный эпизод, который Поляков запомнил на всю жизнь, произошёл с ним в филармонии, куда Ирина затащила его буквально силком. Она всегда обожала классическую музыку. Однажды они с Валентиной договорились пойти на концерт - послушать музыку Петра Ильича Чайковского. Ира даже предварительно запаслась билетами. Но за день до концерта неожиданно заболела Катенька - трёхлетняя дочка Вали, и подруге пришлось отказаться от замечательного совместного вечера, сулившего обеим радость и наслаждение. Ирина решила позвонить Полякову, и на этот раз он вынужден был согласиться.
Сергею тоже очень нравилась классическая музыка, но явное предпочтение, при возможности выбора, он почти всегда отдавал спорту. А в этот день как раз играли армейцы Москвы и Ленинграда. Предстоял принципиальный хоккейный матч, на который собирались пойти почти все ребята, проживающие в общежитии. Но теперь выбора практически не оставалось, так как под ласковым женским нажимом - и непременным шантажом - предстояло слушать классическую музыку.
Но этот концерт его действительно захватил. Атмосфера, царившая в этот вечер в концертном зале, поразила даже Сергея - он сразу же заметил, с каким трепетом и нетерпением публика ожидала начала. Было очевидно, что сегодня здесь собрались истинные ценители бессмертных произведений великого русского композитора. Это настроение, в конце концов, передалось и Сергею. Он сидел рядом с Ириной, боясь шелохнуться.
Неожиданно Поляков почувствовал лёгкое прикосновение тёплых и мягких Ириных пальцев к своей ладони. Они медленно скользили от кончиков пальцев Сергея до самого предплечья и затем медленно возвращались обратно, лишь слегка касаясь поверхности его кожи. На какую-то долю секунды её пальцы останавливались на какой-то определённой точке, прижимались к его ладони и затем мягко скользили дальше. Было такое ощущение, что её пальцы нежно целуют каждую клеточку его кожи, обволакивая её своим теплом и нежностью; отдавая от себя всю свою любовь, доброту и ласку, на какую только были способны.
Поляков осторожно взял эти красивые нежные пальцы в свою широкую ладонь, несколько раз тихонечко их пожал и, неожиданно для Ирины, быстро посмотрел ей в глаза. Она смотрела на Сергея широко открытыми, повлажневшими глазами чистого янтарного цвета, в которых ежесекундно взрывались тоненькие солнечные искорки, быстро сбегающие по радужке и также быстро появляющиеся вновь.
Эти необыкновенные карие глаза совершенно недвусмысленно излучали искреннюю любовь и нежность. Даже такой болван как Поляков, обычно не терпевший "телячьих нежностей", в эту минуту вдруг ясно это понял. "Так может смотреть только мать, боготворящая своего ребёнка, и искренне, глубоко любящая женщина", - подумал в тот момент потрясённый Сергей.
Тогда они не сказали друг другу ни слова. Спустя пять минут - это произошло перед самым антрактом - Ира сослалась на тошноту и сильную головную боль и попросила проводить её только до метро. Почему только до метро, а не до самого дома - это обстоятельство и по сей день оставалось для Полякова совершеннейшей женской загадкой.
Поляков выполз к своим только к концу третьих суток. Издалека заметив такие знакомые и родные укрепления, он из последних сил намотал на ствол автомата остаток бинта и дал длинную очередь в воздух.
До наших окопов было метров триста. Некоторое время никто не появлялся. "Осматривают в бинокль", - наконец догадался Поляков. Тогда он снова помахал автоматом и снова дал очередь. Через пару минут из-за укрытия показались три человека. Один из них приложил руку ко лбу, защищая глаза от солнца, ещё раз внимательно посмотрел в сторону Полякова и коротким взмахом руки приказал бежать вперёд.
Это были знакомые ребята. Один из них, с орденом "Красной Звезды" на груди, был вместе с ним в последнем злополучном рейде. "Значит, дошли наши хлопцы, - с радостью подумал Сергей, кое-как приподнявшись на локте. - Молодцы, ребятки, молодцы!". Подбежавший сержант тоже узнал Полякова. Глаза его расширились от удивления, и он радостно воскликнул:
- Ба, да это вы, товарищ майор?! Просто невероятно! Фантастика! А мы вас уже давно похоронили. Когда вы остались за валуном, который потом душманы закидали гранатами, мы были точно убеждены, что вас, товарищ майор, уже давно нет в живых. Вчера наш комбат на вас представление написал на Героя и... похоронку родителям тоже вчера отправил. А вы - живой! Бред какой-то... Р-р-ребята, майор нашёлся!!! - заорал сержант во всё горло, резко развернувшись в сторону наших укреплений и яростно размахивая руками.
Оттуда тотчас же выскочили ещё пять-шесть человек с носилками и стремительно понеслись навстречу Полякову.
Через полчаса майора Полякова отправили на "вертушке" в кабульский госпиталь. Из раненных в вертолёте был только он - ещё пятеро дембелей летели домой. При подлёте к городу их "вертушку" обстреляли. Она задымилась и стала быстро терять высоту. Один из пилотов выскочил в грузовой отсек и приказал всем пристегнуться. Ребята подхватили Полякова на руки и держали так до самого приземления. Перед самой землёй вертолёт закрутился вокруг своей оси и, наконец, стукнулся о грунт. Приземление можно было признать вполне сносным, если не считать сломанного шасси "вертушки" и нескольких царапин у ребят. Сергея мгновенно вытащили из горящего вертолёта и на руках оттащили за небольшой бугор, находящийся в ста метрах от аварии. Через несколько минут горящая машина взорвалась.
"Нет, Боженька явно не собирается прибирать меня к себе. Может быть, оставляет чертям? - с иронией подумал Поляков, жадно глотая предложенную ребятами воду. - Наверняка Господь решил проверить меня до конца. Тогда обязательно жди третьего несчастья, а уж потом Он обязательно даст мне передышку. Конечно, это может произойти только в том случае, если я буду ещё жив. Как тут не вспомнить Генриха Гейне:
Не подтрунивай над чёртом, годы жизни коротки,
И загробные мученья, милый друг, не пустяки,
Но долги плати исправно - жизнь не так уж коротка,
Занимать ещё придётся из чужого кошелька.
А пока, Боженька, я прошу тебя только об одном - и тоже словами этого умнейшего человека:
На небе - благодать, но всё же не забирай меня с земли,
Добавь мне только денег, Боже, да от недуга исцели!
ДА БУДЕТ НА ВСЁ ВОЛЯ ТВОЯ!
Как хорошо, что Бог оставил нам непредсказуемость. Как говорят россияне: поживём - увидим.
В кабульском госпитале Полякова осматривал ведущий хирург. Он долго пальпировал раненую ногу, спрашивал о чувствительности и неопределённо цокал языком. Левую руку Сергею прооперировали в первый же день после поступления. Раны его практически не беспокоили, и он предался собственным размышлениям. Вскоре он понял, что с ногой ему дали только небольшую отсрочку - уточняли демаркацию ступни. Это означало, что предстояла ещё одна, крайне неприятная операция - ампутация стопы... а может быть, и нижней трети голени. Это наталкивало Полякова на грустные размышления: надо было думать не только о будущем трудоустройстве, но и о возможности работы по специальности. Сидеть на инвалидности Сергей, конечно, не собирался, но мысль о расставании с армией не давала покоя.
На пятый день к нему вновь зашёл начальник хирургического отделения и тихо, но твёрдо произнёс:
- Держись, Сергей Викторович, тебе необходимо делать ампутацию... Гангрена правой голени.
- Я знаю. Демаркация обозначилась чётко. Вчера на перевязке успел разглядеть, - болезненно поморщившись, произнёс Поляков, глядя в пол и поглаживая свою ногу. - На каком уровне решили делать?
- Пока рассчитываем на нижнюю треть голени.
- Понятно... А как с рукой?
- С рукой - пустяки. Осколок удалили. Думаю, рана затянется быстро, и даже функция не будет нарушена.
- Что ж, это уже шанс остаться хирургом, - спокойным, рассудительным тоном ответил Поляков и, яростно потирая свою небритую щёку, посмотрел на ведущего хирурга.
- Ах, вот ты о чём думаешь. Ну, за это ты, по-моему, можешь и вовсе не беспокоиться. Мне кажется, что тебя и в армии можно будет оставить... при твоём, конечно, согласии. Двести шестидесятый приказ Министра Обороны, к таким как ты, допускает индивидуальный подход: годен к нестроевой службе в мирное время.
- Спасибо за поддержку, Иван Григорьевич.
- Не за что, Сереженька, не за что... Ну, ты готов?
- Готов, валяйте... Когда будете начинать?
- Думаю, через часик.
- Ну, тогда с Богом! Как говорится: ни пуха, ни пера!
- Спасибо... вернее, к чёрту, к чёрту! Ну, я побегу. Через полчаса тебе сделают премедикацию, а остальное ты прекрасно знаешь и сам.
- Да, к несчастью, ещё не забыл, - усмехнувшись и крепко пожав руку Ивану Григорьевичу, тихо произнёс Поляков и вновь болезненно поморщился. Но на этот раз он поморщился не от боли, а от какой-то угнетающей безисходности.
...После операции Полякова поместили в послеоперационную палату, где находились три человека, но у них дело шло уже на поправку. Сегодня двоим из них сняли швы и готовили к переводу в общую палату.
Поляков очнулся через полчаса. Медленно разлепив тяжёлые, словно свинцом налитые веки, первое, что он увидел над собой - это белый обшарпанный потолок и тусклую лампу-"сороковушку".
На соседней кровати сидели два молодых парня лет 19-20 и шёпотом разговаривали между собой. Сергей решил притвориться спящим. Он закрыл глаза и старался не шевелиться, хотя боль в ноге уже давала о себе знать.
- Слушай, Витёк, а почему этот майор не стонет и не кричит? Ведь ему же так больно, аж страшно? Мы-то, помнишь, как стонали?
- Помню... Ты так орал, что я каждые пять минут нажимал кнопку вызова сестры.
- А вот он молчит.
- Знаешь, я разузнал, что он, оказывается, сам врач-хирург. А их, говорят, в институтах учат этому... ну, не кричать и не стонать, - когда больно. А то как же он других-то будет настраивать на операцию.
- Ну и болтун же ты, Витёк. Вечно что-нибудь придумаешь из области фантастики.
- Точно, Сашка, точно. Вот, ей-Богу, не вру! Они даже заклинания определённые произносят. Мне одна медсестричка знакомая рассказывала, что "ихний" начальник отделения, подполковник, перед каждой операцией сначала крестится, произносит "с Богом", затем три раза хлопает в ладоши, сплёвывает в маску и в конце произносит какое-то мудрёное слово... ланцет, кажется.
- Брешет всё твоя медсестричка, а ты веришь...
Чтобы не рассмеяться или случайно не застонать, Поляков даже нижнюю губу прикусил до крови. "Занятные ребятишки, - подумал он, усмехаясь, - хотя в чём-то они, наверно, правы. Хирурги - в большинстве своём - действительно верят в различные предзнаменования, в приметы, в несчастливые цифры, в падающие со стола пинцеты и ножницы. Сам он, например, ногти стриг только в перевязочной или в предоперационной, а не дома или в общежитии. Стоило только постричь ногти дома, как тут же поступал крайне тяжёлый больной, бороться за жизнь которого было невероятно сложно.
Поляков всегда считал, что у каждого хирурга должно обязательно присутствовать так называемое "шестое чувство", которое подскажет выход из любого положения.
Он тоже верил в это магическое чувство, естественно, подтверждённое практикой, знаниями и профессиональным отношением к делу. И до сих пор оно неизменно его выручало. Главное, чтобы это чувство не переросло в непогрешимость и вседозволенность, в этакое самоутверждение: "Я всегда прав!". А в медицине это недопустимо. Потеря чувства коллегиальности, этики и деонтологии нередко приводила к весьма печальным последствиям.
В таких случаях Поляков всегда вспоминал своего первого учителя, профессора Волкова Владимира Егоровича - блестящего хирурга и замечательного человека. Волков постоянно приглашал на расширенный консилиум всех студентов, присутствующих при осмотре тяжёлого больного. Разбор он всегда начинал с мнения самого скромного и неприметного третьекурсника. Одной из его любимейших поговорок была следующая: устами младенца глаголет истина. И на самом деле, почти всегда происходило именно так: когда опытные врачи "залезали в дебри патологии", студенты выдавали "на-гора" самые правильные диагнозы и давали самые дельные советы. "Студент - это открытая книга, в которой перепутаны все страницы, - часто любил повторять Владимир Егорович своим коллегам, посмеиваясь, - и эти страницы необходимо только вовремя поставить на место".
"Вовремя поставить на место страницы, предположим, сможет почти любой хирург, - подумал Поляков, продолжая смотреть в потолок, - а вот не ошибиться в диагнозе и своевременно прооперировать - это дано далеко не всем. Но даже самые опытные и маститые хирурги всё-таки изредка ошибаются. Поэтому забывать о коллегиальности не стоит".
Через неделю Полякова на самолёте перебросили в Ташкент, где он пробыл около полугода, так как послеоперационная рана неоднократно нагнаивалась и открывалась. А ещё месяц спустя Сергея перевели в Центральный Клинический Госпиталь имени Николая Ниловича Бурденко - на окончательную реабилитацию.
В Москве Поляков провалялся около года. За это время его ещё дважды оперировали в связи с остеомиелитом раненой конечности. Наконец рана закрылась, эпителизировалась и стала заживать уже по-настоящему. В данный момент состояние здоровья майора м/с Полякова можно было признать вполне удовлетворительным.
Несколько дней тому назад Полякову в торжественной обстановке вручили две советские награды: медаль "За боевые заслуги" и орден "Красной Звезды". Эти награды он получил за свой первый и, как оказалось, последний рейд. Афганскую медаль Поляков получил значительно позже.
Вчера главный хирург предупредил Сергея, что со дня на день ожидается поступление отличных протезов из Германии, и что он надеется подобрать в этой партии что-нибудь и для Полякова.
Долгими тоскливыми вечерами Поляков всё чаще задумывался об Ирине. Вот уже полтора года он не писал ей ни строчки. Ещё будучи в медсанбате он окончательно решил, что не будет писать до тех пор, пока не вернётся из Афганистана в Россию. Какой толк писать и обнадёживать, если тебя в любой момент могут убить. А после случившегося - ампутации правой голени - решил не писать и вовсе. "Она такая умная, молодая, красивая, деловая. Найдёт себе нормального, здорового мужика. А я кто? - он с раздражением посмотрел на себя в зеркало. - На костылях, без ноги, во всю правую щеку - безобразный шрам. Обуза, да и только... А может быть, уже кого-то и нашла... Ну и правильно, ну и молодец! Давно пора, - вновь с каким-то ожесточением и злостью на себя подумал он. - Всё, хватит! Забыли об этом. Как говорил Василий Макарович Шукшин: "Подними руку и опусти... И точка!".
Неделю назад к нему приезжали родители с младшим братишкой. Отец сказал, что знакомые ребята подобрали Сергею работу в Горьком, что очень его ждут и всегда будут рады помочь. Поляков пообещал обязательно написать своим бывшим однокурсникам, поблагодарить их за заботу и участие, хотя со службой было ещё ничего не ясно, так как после ГВВК - гарнизонной военно-врачебной комиссии - его могли оставить в Вооружённых Силах.
Вспомнил Поляков и свой последний разговор с комбатом второго батальона, с которым ему посчастливилось быть вместе в этом злополучном рейде. Комбат сидел на краешке его постели смущённый и какой-то весь виноватый, так как уже знал, что Полякову не утвердили Героя и послали только на "Звёздочку".
- Понимаешь, Сережа, я тебе верю... и ребята наши тебе полностью доверяют, так как предательство Настырняка полностью подтвердилось. Но, говорят, нет фактов, нет свидетелей. Но ты достоин Героя уже только за то, что принял весь удар на себя и отвлёк душманов от основной группы. Ведь все вернулись, Сергей! Все! Ты это понимаешь?!
- Ты что же, комбат, успокаивать меня сюда пришёл? Или мне тебя успокаивать? - засмеявшись, ответил Поляков, положив свою ладонь на руку другу. - Плюнь ты на это дело... Всё нормально. Ведь ребята все живые вернулись... И я живой! А это - главное! Чего тебе ещё надо? Это же такое счастье, которое перевесит трёх Героев, верно?
- Верно-то оно, конечно, верно... но обидно, - глубоко вздохнув, произнёс комбат, прощаясь. И затем, на дорожку, крепко расцеловал Полякова.
"Душевный мужик, настоящий, правильный", - с какой-то белой завистью подумал Сергей, глядя вослед уходящему другу.
Через неделю протез для Полякова наконец-то прибыл. Сидел он на ноге прекрасно. Главный хирург рекомендовал Сергею сразу же расхаживать ногу. Вначале боль в области рубца была попросту невыносимой. К вечеру нога распухала и сильно краснела. Несколько дней Поляков ходил с палочкой, потом - по стеночке, а затем уже ни за что не держась, но немного пошатываясь.
В такие моменты он часто вспоминал старинный советский кинофильм "Повесть о настоящем человеке". И хотя фильм был наивным и глубоко политизированным, Сергей хорошо запомнил, как Маресьев начал ходить после операции. Да, он был прав - приходилось учиться ходить сызнова. По вечерам Поляков тоже - как и знаменитый лётчик - обязательно заходил в умывальную комнату и долго отмачивал опухшую ногу под холодной водой, но она всё равно горела огнём вплоть до следующего утра. Утром отёк ещё сохранялся. Но он продолжал упорно твердить ту самую фразу, которая поставила на ноги легендарного Маресьева: "Но ты же советский человек!!! Ты всё сможешь!!!".
Но постепенно боль стихла, рубец задубел, и отёка практически не возникало. Иногда Сергей сравнивал свой протез с зубной пломбой. Многие из вас наверняка помнят, что в первые дни не только зубной протез, но и коронка - и даже пломба - кажутся нам ощутимым инородным телом: мы всё время помним об этом и часто прикасаемся к ней языком. Но проходит неделя-другая, и мы совершенно забываем об этом инородном теле и начинаем жить обычной насыщенной жизнью.
Так было и с его протезом. Через несколько недель он настолько привык к своему новому состоянию, что иногда забывал расстёгивать свой протез на ночь и ложился спать, не снимая его. Через несколько минут, чертыхаясь, он снова вставал с постели и, расстегнув свою искусственную ногу, в сердцах швырял её под кровать. То же самое происходит и с очкариками: они настолько срастаются со своими линзами, что иногда даже принимаются умываться, позабыв снять себя чудесные окуляры. И только намылив своё лицо и прикоснувшись к оправе, вспоминают о своей принадлежности к славному племени Паганелей.
Спустя месяц после получения протеза Полякова представили на ГВВК. Его признали годным к нестроевой и дали назначение в Московский военный округ.
Из госпиталя Поляков вышел без костылей, с подаренной главным хирургом тростью, почти не хромая.
Было 15 февраля 1987 года.
Когда Сергей вышел на улицу и полной грудью вздохнул свежий морозный воздух, шёл густой мокрый снег и немного пуржило. Да, давненько он не был "на свободе". Сколько же важных событий произошло за последние два года: эта курьёзная специализация, встреча с Ириной, ссора с Сашкой, объяснение с Мариной, Афганистан, предательство Пашки Настырняка, ранение, ампутация... А потом были только госпитали, госпитали, госпитали...
Прощание с товарищами по палате и медицинским персоналом госпиталя тоже оказалось тяжёлым. Соседу Петру, старшему лейтенанту-танкисту, Поляков подарил томик Сергея Есенина. Тот крепко обнял Сергея за плечи и затем долго не отпускал из своих крепких объятий. А голубоглазой медсестричке Тоне Сергей решил подарить "Айвенго" Вальтера Скотта, но та неожиданно разрыдалась и пулей вылетела из палаты - пришлось передать через Тётю Пашу, лучшую нянечку хирургического отделения. Нянечкам Поляков купил пять кило шоколадных конфет, и затем они долго пили чай в сестринской, вспоминая смешные истории из жизни госпиталя.
Напоследок Поляков заглянул в ординаторскую, где вместе с коллегами он распил на прощанье две бутылки шампанского, поблагодарив их за всё, что они для него сделали...
На Полякове была совершенно новая, с иголочки, шинель, заказанная им в Москве, с новенькими подполковничьими погонами - звание подполковника медициской службы ему присвоили досрочно, когда он находился в ташкенском госпитале. Вот только жаль, что время его безвозвратно ушло. На первый факультет Академии и в адъюнктуру Поляков уже опоздал по возрасту. "Ну что ж, придётся снова ехать на специализацию по общей хирургии. Было бы совсем неплохо захватить ангиологию... или травматологию", - озабоченно подумал Сергей и, бросив окурок в урну, бодрым шагом направился к КПП госпиталя.
Сегодня Афганистан для него закончился (как Вы, наверно, знаете, служба в той или иной боевой части, заканчивается для любого военнослужащего, получившего ранение или заболевание, только после утверждения решения ГВВК). Но для Полякова "Афган" закончился только физически. А вот морально... Для каждого "афганца" это наверняка не закончится никогда и умрёт только вместе с его смертью. Но до смерти, как оказалось, было ещё очень и очень далеко.
Надо было просто жить дальше.
"...Могу ещё догнать, была бы лишь охота,
Но дремлет мой таксист, припав щекой к рулю,
Наверно, видит он, другой заменит кто-то,
А я тебя люблю, а я тебя люблю..."
Поляков получил назначение в один из госпиталей Московского военного округа. И должность ему определили немалую - начальника хирургического отделения. Правда, отделение было небольшое, всего на двадцать пять коек, да и те койки хирурги делили с окулистом и ЛОР-врачом, которые, тем не менее, подчинялись именно начальнику хирургического отделения.
И Сергею опять повезло: он встретил старого друга. Старшим ординатором этого госпиталя оказался его старый знакомый - Константин Волков. Костя остался таким же балагуром и весельчаком, каким его всегда знал Поляков.
Они снова сдружились, и теперь всё свободное время Сергей часто проводил с Костей и его семьёй. А после того, как Поляков удачно прооперировал маленькую дочку Волковых, Катеньку, - кстати, любимицу Сергея, - Наталья, жена Константина, стала его просто боготворить.
Женщины всегда первыми улавливают моральную трещину - или надлом - в душе любого мужчины. Уловила этот надлом в душе Полякова и Наталья. Чего она только не предпринимала, чтобы как-то "встряхнуть", как она выражалась, золотого Сергея Викторовича: и в гости его зазывала почти ежедневно, и в лес - по грибы и ягоды - Поляков ходил только с Константином; и даже на рыбалку с ночёвкой, любимейшее увлечение мужа, Наталья отпускала своего Волкова только с Сергеем Викторовичем. В конце концов, она отважилась на отчаянный шаг: решила женить Полякова на своей лучшей подруге - Надежде Свиридовой.
Надя была красивой и обаятельной женщиной: роскошные светлые волосы до плеч, огромные тёмно-голубые глаза, прекрасная фигура и замечательный уравновешенный характер. К тому же ей тоже не повезло в жизни: около трёх лет тому назад её муж разбился в автокатастрофе...
Как всегда бывает в таких случаях, Павел Свиридов - муж Нади - погиб по нелепой случайности. Они поехали на рыбалку на командирском Уазике. В машине находилось четверо мужчин: Павел, командир соединения, начмед Главного Управления и водитель-прапорщик. Дорога была скользкой; накрапывал мелкий моросящий дождь. На повороте водитель встречного автобуса начал обгонять сенокосилку, а тут - армейский УАЗ.
Прапорщик был опытным водителем и сразу же заметил на ветровом стекле автобуса знак "Осторожно, дети!". Желая спасти детей, находящихся в автобусе, он резко повернул руль в сторону, удачно проскочил неглубокий кювет и на скорости в 60 км/час врезался в дерево. Прапорщика прижало к рулю, но он отделался только переломами рёбер; начмед, сидящий на переднем сидении, разбил себе лоб и получил незначительное сотрясение мозга; командир соединения не получил ни одной царапины, а вот Павлу не повезло, хотя, как казалось, он находился на самом безопасном месте - заднем правом сидении. Его выбросило через ветровое стекло, и осколками Павел повредил только одну правую сонную артерию. Кровь хлестала... как из крана. Начмед сделал попытку прижать сосуд пальцем, но это не помогло - разрыв артерии пришёлся как раз над правой ключицей. Через пять минут всё было кончено.
...При первой встрече Поляков Наде очень понравился. И поэтому на предложение Натальи свести их Свиридова ответила категорическим отказом, побоявшись, как бы из этого не вышел самый банальный, пошленький роман-однодневка. Но даже когда жизнь сама несколько раз сводила Сергея и Надежду воедино - в гостях, на пикнике, на прогулках и т. д. - ничего обнадёживающего в их отношениях не наступало. В такие моменты Поляков всегда был замкнут, по-мужски стеснителен и крайне немногословен. Как говорят в таких случаях: застёгнут на все пуговицы.
Полностью отойти душой Поляков мог только наедине с Константином, который всегда веселил его до колик в животе. Поэтому настроить Сергея Викторовича на лирический лад в присутствии Волкова было совершенно невозможно.
Наталья уже несколько раз устраивала своему мужу настоящую головомойку и даже неоднократно намекала, что он постоянно портит всё дело. Но когда Константин, наконец, уяснил, чего же добивается его несравненная, то уже он устроил ей настоящий разнос за то, что она вечно суётся не в своё дело и постоянно внедряется в личную жизнь "умных и порядочных людей" - как он выразился. Тем дело и кончилось.
В начале осени на Полякова действительно напала страшнейшая хандра. Иногда он даже пытался бегать по утрам, а по вечерам ходил с ребятами в спортивный зал, но ничего не помогало. Сергей пытался, было, перечитать всю русскую классику, но чтение явно не шло - с большими потугами перечитав А.С. Пушкина, Л.Н. Толстого и И.А. Бунина, Поляков начал прыгать с А.П. Чехова на А.И. Куприна, а из Ф.М. Достоевского он смог осилить только начальные главы "Идиота". Принявшись за С.А. Есенина, Сергей увлёкся рисованием - несколько раз он даже пытался писать на природе, но вскоре забросил и это занятие.
Но, наверное, Бог всё-таки есть. В конце ноября ему позвонили друзья из Главка и, шутя, намекнули, что "не пора ли вновь повысить своё профессиональное мастерство и поехать учиться на "дохтура" в славный город Ленинград". Специализацию предлагали прекрасную, с элементами сосудистой хирургии, и Поляков тут же дал своё согласие.
Шестого декабря Волковы организовали небольшие проводины в честь отбытия Сергея на специализацию. Собрался узкий круг самых близких знакомых и друзей: семья Волковых, двое коллег, Надежда Свиридова и сам Поляков.
Выпили по рюмочке коньяка за счастливую дорожку, вспомнили общих ленинградских знакомых, которым Константин наказывал передать самый горячий привет, и немного послушали итальянскую эстраду. Поляков почти всё время возился со своей любимицей Катенькой. Та ни на минуту не отпускала дядю Сережу от себя и даже заставила его танцевать с собой... у него на руках. Во время таких совместных танцев Катенька умудрялась задать дяде Сереже пару сотен важнейших вопросиков, на которые у него далеко не всегда находился точный и... честный ответ. Наконец матери "всё это" надоело, и она предпочла заблаговременно отослать неугомонную дочь на улицу, всё ещё надеясь на что-то своё.
После ухода своей любимицы Поляков сразу же как-то стих, замкнулся и через полчаса стал прощаться. Все присутствующие тоже решили выйти на улицу, чтобы проводить Полякова до дому и заодно немного прогуляться.
Сергей со Свиридовой шли впереди. После некоторого молчания Надежда повернулась к Полякову и тихо, как-то застенчиво произнесла:
- Вы уж не забывайте нас, Сергей Викторович. Хоть иногда шлите весточки. Катенька, как я думаю, будет им очень рада.
- Обязательно, Наденька, обязательно. Я даже придумал, что ей привезти: хочу подарить малышке огромного плюшевого дельфина. Она им просто бредит... увидела как-то по телевизору в руках одной маленькой девочки этого дельфина и теперь не даёт покоя своим родителям... А что вам привести, Надя? Что вы хотите больше всего на свете?.. Хотите, я привезу вам замечательный маникюрный набор? Или, быть может, вы сами мне подскажете?
После этих слов Поляков открыто улыбнулся и внимательно посмотрел на Свиридову. Надежда мгновенно смутилась, покраснела до корней волос, но через несколько секунд взяла себя в руки и ответила вполне твёрдым голосом:
- Я хочу, Сергей Викторович, чтобы вы вернулись обратно живым, здоровым и жизнерадостным. Желаю вам счастливого пути.
Надя сняла с руки кожаную перчатку, протянула Полякову свою горячую вспотевшую ладонь, резко развернулась и быстро пошла по тропинке к своему дому.
Сергей ещё долго смотрел ей вослед, пока Надежда не скрылась в своём подъезде. "Какая игра судьбы, - подумал он, возвращаясь к своим друзьям, - такая прекрасная женщина, но, к сожалению, я ничего не могу с собой поделать. Казалось бы, с Ириной всё давно кончено, а я никак не могу её забыть. Что за чёрт, она всё время стоит у меня перед глазами и не даёт мне отвлечься ни на одну минуту. Просто наваждение какое-то. Я же давно всё решил!!!..".
Вместе с Волковыми Поляков ещё раз прошёлся по жилому военному городку, проводил их до крыльца, несколько раз подбросил Катеньку вверх - от этого действа малышка всегда приходила в неописуемый восторг и верещала так, будто на самом деле прыгала с огромной высоты без парашюта - и, наконец, стал прощаться. Отойдя от друзей на несколько десятков метров, Сергей обернулся, помахал им рукой и пошёл к своему подъезду.
В Ленинграде шёл снег с дождём; на улицах было слякотно и грязно; всё небо заволокло огромными стальными тучами. Прохожие привычно кутались в кожаные пальто и пёстрые болоньи куртки; некоторые несли над собой огромные чёрные зонты, похожие на причудливые крыши пагод, но выглядевшие намного сумрачнее своих древних прародительниц.
Полякову пришлось идти почти по всему перрону. В Световом зале Московского вокзала он купил сигарет и пару свежих газет - из данных средств массовой информации Сергей предпочитал только "Советский спорт" и "Литературку". Выйдя на улицу со стороны Литейного, он был удивлён отсутствием шумной ватаги таксистов, всегда раздражающих его своей напористостью и крикливостью.
На этот раз он решил посочувствовать пожилому таксисту лет 55-60, сиротливо стоявшему в стороне от остальной кучки куривших водителей. Тот прислонился к бамперу своей старенькой, но ухоженной "Волги" и задумчиво смотрел в совершенно противоположную сторону, видимо, абсолютно не рассчитывая на удачу.
- Вы свободны? - тихо спросил Поляков, подойдя к машине.
Таксист быстро повернулся и, взглянув на Полякова, удивлённо ответил:
- Да-да, свободен. Садитесь, пожалуйста... Куда поедем, товарищ подполковник?
- На Боткинскую, в общежитие Академии.
- Прошу вас, прошу, - вежливо произнёс водитель, суетливо принимая у Полякова чемодан и открывая ему переднюю дверцу.
Неожиданно откуда-то сбоку к машине подлетел невысокий шустрый водитель в кожаной куртке с меховым воротником и, обращаясь к пожилому водителю, грубо произнёс:
- Ты чё прёшь без очереди, старый? Щяс моя очередь подавать. Гляди, так ведь можно и из артели вылететь.
Сергей медленно подошёл к Шустрому - эту кличку Поляков присвоил ему мгновенно - и, наклонившись к его уху, шёпотом произнёс:
- Отвянь, благодетель ты мой... Это мой близкий родственник, понял? - и повернувшись к пожилому водителю, подобревшим голосом добавил:
- Поехали, дядя.
- Так бы сразу и сказал... Кузьмич, - вяло пробурчал Шустрый, пронзив пожилого водителя недобрым острым взглядом. Отвернувшись от машины, Шустрый медленно побрёл к своим сотоварищам, вполголоса матерясь и сплёвывая на каждом шагу.
- Вы знаете, за последнее время народ в Ленинграде совсем изменился. Смею вас в этом уверить, товарищ подполковник. Извините, вы случайно не местный? - на мгновение повернув голову к Полякову, произнёс таксист, выезжая на центральную трассу.
- Нет, отец, не местный... Волжанин я. Но с хамами меня ещё родной батя учил разговаривать только по-хамски. А то ведь они сразу же на голову запрыгнут... А вот вы коренной питерец. Я не ошибаюсь?
- Да... С рождения здесь проживаю и очень горжусь этим.
- А вы знаете, я почему-то всегда узнавал коренных ленинградцев по их порядочности, манере говорить, интеллигентности и вежливому обращению к неизвестным людям. Кстати, даже независимо от возраста. И ещё я заметил, что даже поезда метро здесь трогаются и останавливаются намного плавнее, чем, например, в Москве или в Горьком.
Пожилой водитель весело рассмеялся и ласково посмотрел на Полякова.
- Спасибо вам за мой родной город, товарищ подполковник. Спасибо... Вы понимаете, совсем в зверей стали превращаться некоторые товарищи. И город таким же делают. Готовы только иностранцам лизать одно место. Тьфу, даже противно об этом говорить, - сплюнув в сторону, с обидой произнёс Кузьмич. - Извините меня, товарищ подполковник, за эту непристойную выходку.
Машина плавно подкатила к общежитию и остановилась точно напротив входа. Сергей вынул из кармана пять рублей и протянул их водителю. Вначале тот обиделся и начал даже возмущаться:
- В таком случае, товарищ подполковник, я вообще не возьму с вас денег, так как по счётчику не набежало и рубля.
- А вы возьмите в память о нашей встрече, отец. Вы же мой близкий родственник, - бодрым голосом ответил Поляков, весело подмигнул и крепко пожал руку водителю.
Водитель широко улыбнулся, вежливо поблагодарил и затем лихо отъехал от общежития, на прощанье помахав Сергею своей жилистой рабочей рукой.
Как и в прошлый раз Полякова вновь поместили на Боткинской. И даже комнату ему выделили рядом с той, где он когда-то проживал вместе с Юрием Ивановичем и Сашкой.
"Как быстро летит время, - подумал он, осматривая своё жилище, - кажется, только вчера я вышел из этого самого подъезда, а уже прошло ровно три года. Все разлетелись в разные стороны. Юрий Иванович уже наверняка получил повышение и руководит каким-то крупным госпиталем. А Сашка, небось, начальник хирургического отделения какого-нибудь гарнизонного госпиталя. Да, славное было время. И ребята были славные. Вот только Пашенька подгадил... как всегда. Интересно бы узнать, где сейчас остальной народ".
Сергей старался как можно реже вспоминать то "славное время" - эту сумасшедшую, так и не оконченную им специализацию, - так как любая мысль об этом обязательно наталкивалась на Ирину. Поляков стал чаще брать ночные дежурства, старался всё свободное время проводить в операционной и очень много читал - как специальную, так и художественную литературу. Развлечения его больше не интересовали. И сколько бы ребята из группы не старались затянуть его на какую-нибудь гулянку, в кино или театр, они неизменно получали категорический отказ.
...Как-то прогуливаясь по утреннему городу после ночного дежурства, Поляков решил зайти в пивной бар, выпить кружечку-другую золотистого пива и заодно немного погреться. В баре было почти безлюдно, и только за одним круглым столом сидели два молодых человека и о чём-то мирно беседовали. Краем глаза Сергей заметил, что парни осторожно, из-под полы, налили в свои кружки по сто грамм водки и затем молча выпили... не чокаясь. Затем они как-то неестественно обнялись, уткнулись друг в друга лбами и беззвучно заплакали, периодически вздрагивая своими широкими налитыми плечами.
Через пару минут один из ребят - тот, что был пониже ростом - внимательно посмотрел на Полякова, медленно встал из-за стола и подошёл к его столику.
- Извините, товарищ подполковник, вы случайно не были в Афганистане?
Второй парень, высокий и видный собой, подбежал к своему другу и стал взволнованно уговаривать того вернуться за свой столик, бережно обняв его за плечи. Но первый не отходил и продолжал внимательно смотреть на Полякова.
- Да, был... А в чём, собственно, дело, ребята? - наконец, произнёс Поляков.
Парни мгновенно преобразились, радостно заулыбались, в глазах появился какой-то ностальгический, родной огонёк, свойственный только очень близким друзьям и товарищам, побывавшим в тяжёлых боевых переделках.
- Разрешите к вам присесть... на несколько минут? - взволнованным голосом произнёс высокий молодой человек, глядя Полякову прямо в глаза.
- Пожалуйста, ребята, присаживайтесь.
Парни мгновенно перетащили свои кружки и тарелки с бутербродами на стол к Полякову, и первый паренёк, что пониже ростом, заинтересованно спросил:
- А в какие годы вы там были, товарищ подполковник?
- С марта 1985 по август того же года.
- Недолго, - задумчиво произнёс высокий паренёк, потирая свой щетинистый подбородок огромной ладонью.
- Да, недолго... В августе 1985 года был ранен, прооперирован и на самолёте доставлен в Союз, где и провалялся около двух лет по разным госпиталям.
- А вот нас из Питера было семеро, а вернулись только мы с Володькой, - тихо произнёс высокий паренёк, нежно обнимая друга за плечи. - Теперь за неделю до каждого Нового года мы с ним обязательно встречаемся в этом пивбаре и поминаем наших товарищей, погибших в Афгане... Выпейте с нами за погибших ребят, товарищ подполковник... по маленькой?
- Вообще-то мне сегодня пока нельзя, но за наших погибших ребят я по капельке всё-таки выпью, - улыбаясь, тихо произнёс Поляков.
Володька плеснул в пивную кружку Полякова грамм сто водки, они встали, не чокаясь, выпили, несколько секунд постояли молча и затем снова сели за столик.
- А как вас ранило, товарищ подполковник? Судя по вашим погонам, вы медик.
- В рейды ходят все, Володя. Ты же об этом знаешь. А ранило, как всегда бывает у русских, - по глупости. Просто-напросто... не сумел вовремя драпануть с опасного места, вот осколками гранаты и задело, - улыбнувшись, тихо произнёс Поляков и посмотрел парню прямо в глаза.
- Знаете что, товарищ подполковник, пойдёмте-ка с нами! У нас сегодня по этому поводу небольшая вечеринка намечается, - загорелся Владимир, тряся Полякова за рукав шинели.
- Спасибо, ребята, за приглашение, но сегодня никак не могу. Вечером мне необходимо побывать на кафедре ВПХ... Быть может, придётся даже оперировать. Желаю вам счастья и удачи в гражданской жизни, - взволнованно произнёс Поляков, поднимаясь из-за стола и крепко пожимая ребятам руки. После этого он развернулся и медленно вышел из кафе.
На улице он неторопливо вынул из кармана пачку сигарет, щёлкнул зажигалкой и с видимым удовольствием затянулся. Постояв несколько минут у шумного перекрёстка, Поляков совсем, было, собрался идти дальше, как неожиданно позади него раздался какой-то дикий рёв, звон разбитого стекла и возмущённые голоса собравшихся людей. Заинтересовавшись, Поляков подошёл поближе к месту происшествия. Там он заметил своих знакомых ребят-афганцев, отбивавшихся от нескольких мужчин плотного сложения. Володька яростно махал какой-то сучковатой палкой и, посылая всех матом, громко кричал:
- Разжирели, сволочи! Охамели здесь! А настоящие ребята там за вас, скотов, гибнут! Получай, сука, получай!
Буквально через минуту "афганцев" скрутили, и один плотный мужчина подошёл к Владимиру, явно намереваясь ударить его по лицу.
- Подожди... уважаемый... В чём дело?... Что натворили эти ребята? - спокойным голосом произнёс Поляков, перехватывая руку плотного мужчины.
- Что натворили, что натворили, - раздражённо процедил сквозь зубы мужчина в кожаной куртке, размахивая руками и смачно сплёвывая в сторону. - Вот, пожалуйте, разбили мне витрину лото и испортили мой самый хороший стаканчик... Головы надо поотрывать этим соплякам за такие дела.
"Напёрсточники", - мгновенно догадался Поляков. Повернувшись к возмущавшемуся мужчине и кивнув в сторону раздавленного Володькой стаканчика, он жёстким голосом произнёс:
- А вот за такие дела... что надо делать?
- Я занимаюсь распространением лото от горкома комсомола... и только. Вот эти ребята могут подтвердить, - вяло ответил плотный мужчина, кивнув в сторону пятерых парней, полукругом обступивших Полякова. И, усмехнувшись, добавил: - А эти герои пусть гонят четвертной и... могут быть свободны.
- В таком случае давайте позовём милицию и разберёмся, комсомольцы? - мягким тоном произнёс Сергей, усмехаясь и искоса поглядывая на парней, держащих Володьку за руки.
- Шёл бы ты, подполковничек, по своим делам... а? - громко, но настороженно произнёс один из парней, постоянно шмыгающий носом.
Поляков мгновенно развернулся к говорившему:
- Во-первых, не ТЫ, а ВЫ! А во-вторых, за такие слова, брошенные офицеру, в другом месте я бы тебя пристрелил, сопливая сволочь!
На несколько секунд воцарилась мёртвая тишина. Неожиданно сопливый парень, только что посылавший Полякова "по своим делам", истошно заорал и стал заламывать на себе руки.
- А что он меня оскорбляет, робя! Что он меня оскорбляет! Пусть сейчас же передо мной извинится!
- Я перед сволочью не извиняюсь, - спокойно произнёс Поляков, начиная внутренне закипать. На скулах у него заиграли желваки, и пальцы сами сжались в кулаки.
- Ах ты, сука... - начал, было, оскорблённый парень.
- Заткнись, Свищ, - сплёвывая в сторону, процедил сквозь зубы плотный мужчина в кожаной куртке. - Ладно, потопали отсюда. А с этих... мы ещё должок взять успеем.
"Комсомольцы" во главе с плотным мужчиной быстро собрали свои манатки и сплочённой кучкой потопали в сторону Невского.
Поляков подошёл к ребятам, встряхнул плачущего от бессильной злобы Володьку, прижал его к своей груди и тихонько похлопал по спине.
- Ничего, Володя, ничего, это всё пена. К этим поганцам надо относится поспокойнее. Скоро они исчезнут, а вы останетесь навсегда.
- Да, с такими, пожалуй, останешься, товарищ подполковник, - с брезгливым оттенком произнёс высокий друг Володьки.
- Вы останетесь точно, ребята. Уж в этом-то я не сомневаюсь.
Он проводил ребят до такси, дал водителю пятёрку и попросил довезти их до самого дома. Сидевшие на заднем сидении ребята ещё долго махали ему руками, пока такси не скрылось за поворотом.
"Скольких прекрасных ребят искалечила эта проклятая война... особенно морально - наверняка не меньше сотни тысяч. А ведь глядя на их теперешнее поведение, можно подумать, что они - самые настоящие разошедшиеся хулиганы... если не бандиты. Да, не могут они найти себя после возвращения из Афгана, явно не могут... Здесь мирная жизнь, кино, театры, свадьбы, сплошные гулянья, рестораны, бары, шлюхи, смех, веселье, шутки, предательство, блат, закоренелый чиновничий бюрократизм - всё это для них так неестественно. А там была кровь, грязь, смерть близких друзей, бескорыстная помощь, взаимовыручка, честность и главное - естество жизни, настоящей жизни настоящих мужчин. А они же ещё совсем мальчишки... пацаны. Необыкновенно взрослые пацаны-деды с навечно искорёженной судьбой, - так думал Поляков, медленно бредя по Невскому проспекту и смоля сигарету за сигаретой. - А ведь я точно такой же, чёрт меня подери! - усмехнувшись, неожиданно подумал он. - И это, наверное, совсем неплохо. Да что там неплохо - это просто здорово!".
Однажды вечером, лёжа на кровати в своей комнате, Поляков небрежно перелистывал руководство по оперативной хирургии под редакцией профессора Блинова. Эта книга во всех отношениях была давно устаревшей, но для начинающих хирургов, попавших в экстремальную ситуацию, это было незаменимое пособие. "Эх, попалась бы ты мне раньше, лет этак пяток тому назад, - с сожалением подумал Сергей, захлопывая учебник.
Он перевернулся на спину и уставился в потолок, вспоминая операции, проведённые им в Афганистане. Вдруг из коридора донёсся очень знакомый голос и весьма характерное похихикивание. Так мог смеяться только один человек в мире - Юрий Иванович Говоров.
Поляков тут же выскочил в коридор и опешил: да, это был Говоров, бодро шагающий по этажу с каким-то полковником медицинской службы в морской форме.
- Юрий Иванович, ты ли это? - осторожно окликнул его Поляков.
Говоров остановился, несколько секунд внимательно оглядывал Полякова, а затем, широко раскинув руки, бросился обниматься. Они несколько минут стояли друг перед другом, похлопывали один другого по плечу, восторженно цокали языками и громко хохотали.
- Ты что же на специализации, Серёжа? - наконец спросил Говоров, радостно оглядывая Полякова.
- Да вот, Юрий Иванович, судьба вновь закинула в любимый город.
- И давненько?
- Уже две недели.
- Ооо, да у нас в запасе целых два месяца! Это же прекрасно... Кстати, познакомься - это мой друг и однокашник по Академии Валерий Иванович Кочетов. Недавно он стал большим человеком - главным хирургом Тихоокеанского флота. Но пока не зазнаётся, - громко произнёс Говоров, любовно поглядывая на друга.
- Хватит тебе, Юра. Сколько можно заниматься пустословием. Бери Сергея и быстренько в мою комнату, - пробасил Кочетов, крепко пожимая руку Полякову. - У нас, Сергей, с собой две бутылки коньяка, которые скоро скиснут, а он тут болтологией занимается. Пошли с нами, там и поговорите.
- Одну минуту, ребята. Я только заскочу к себе и захвачу кое-какую закуску. Там у меня колбаса, консервы всякие... - умоляюще простонал Поляков, отчаянно жестикулируя руками и открывая дверь в свою комнату.
- Вы в какой комнате, Валерий Иваныч?
- В 28-й. И хватит Иванычей. Зови меня просто Валерием. Друг Юры - и мой друг. Ну, давай подлетай. А мы пока пойдем, разденемся и накроем на стол, - басом ответил Кочетов, ласково подтолкнув Говорова в спину. Они развернулись и быстро пошли дальше по тусклому коридору.
Сергей прихватил с собой бутылку "Столичной", специально припасённой им на праздник - было 24 декабря, а со спиртным в то время было туго, - пару банок консервов и кусок копчёной колбасы.
Кочетов тут же отобрал у него бутылку и объявил, что будет пить только водку, а остальные пускай балуются коньячком. Выпили по первой - за встречу. Немного закусили, разлили по второй и по настоянию Валерия Ивановича выпили за тех, кто в море. Затем пошло-поехало: за родителей, за любимых женщин...
После четвёртого тоста Кочетов куда-то пропал. Как оказалось потом, он специально вышел из комнаты, чтобы не мешать дружеской беседе давно не видевшихся друзей. Постепенно ребята разговорились, продолжая радостно посматривать друг на друга.
- Ну, как жизнь, Серёжа?
- Спасибо, не дождётесь, - ответил Поляков посмеиваясь, вспомнив наставления Говорова.
Юрий Иванович расхохотался и дружески хлопнул Сергея по плечу. При встрече с заклятыми "друзьями" Говоров всегда учил отвечать именно так: мол, спасибо за заботу, всё равно моей смерти не дождётесь.
Поляков взял со стола спичечный коробок, достал из него одну спичку, чиркнул и, перехватывая, дал ей прогореть с обеих концов, осторожно поддерживая её двумя пальцами - указательным и большим. Продолжая непринуждённо сидеть, Сергей в быстром темпе выжал эту прогоревшую спичку десять раз, полностью поднимая руку вверх. Закончив, он осторожно опустил руку и положил несломанную прогоревшую спичку на протянутую ладонь Юрия Ивановича.
- Не забыл, значит, наш домашний тест на готовность хирурга к работе и проверку нервной системы! Молодец, Сережа, молодец! - воскликнул довольный Юрий Иванович, похлопав Полякова по плечу. После секундного молчания он добавил: - Подполковника давно получил?
- Около двух лет... А вы, Юрий Иванович, как я погляжу... с полным погоном. Поздравляю вас от всей души. Когда же это вас, наконец-то, облагодетельствовали?
- Неделю тому назад, Серёжа. Вот до сих пор с Валерием и обмываем! - крикнул Говоров, вновь расхохотавшись.
- Тогда попрошу и со мной, товарищ полковник, - уважительным тоном произнёс Поляков, беря в руку стакан.
- Давай-давай, Сереженька. С тобой за это выпью с удовольствием... Да, кстати, и тебе того же желаю.
- Спасибо, Иваныч.
Они вновь выпили, закусили. Ещё пережёвывая закуску и запивая её водой из графина, Юрий Иванович торопливо продолжил.
- Наслышан о тебе, наслышан... Говорят, к Герою представляли?
- Представляли, да недопредставили, - с усмешкой ответил Поляков, теребя свой подбородок. - И хватит об этом, Юрий Иванович, я тебя очень прошу... Всё это пустяки. Не это самое главное. Слава Богу, жив, здоров, а остальное приложится.
- Молодец, Серёжа, всё правильно... А что это ты прихрамываешь, орёл? В Афгане задело?
- Задело, - задумчиво произнёс Поляков. И после продолжительной паузы добавил: - Так задело, что до сих пор отделаться не могу... А ведь это протез, Юрий Иванович, до самой средней трети голени.
- Врёшь?!.. Никогда бы не поверил. Ты же и не хромаешь вовсе! - удивлённо воскликнул Говоров, залезая под стол и приподнимая штанину Поляковских брюк. Он со знанием дела постучал пальцем по протезу и утверждающе произнёс:
- Немецкий... Видывал я такие в Дрездене. Хорошая вещь... Уже привык или как?
- Привык. Иногда в нём и спать ложусь... забываю снять.
- Ну, ничего-ничего. Всё ещё образуется, Сережа... А как дела с учёбой? Всё ли нормально? А то скажи, я помогу.
- Нет-нет, Юрий Иванович, спасибо. На этом фронте всё пока путём. Как говорят американцы: no problem.
- А как на других фронтах?
- А на других фронтах - пока перемирие. Особых побед не наблюдается. Так... бои местного значения.
- Холост?
- Свободен... как птица с одной ногой, - усмехнулся Сергей, закуривая очередную сигарету.
Помолчали. Юрий Иванович снова разлил коньяк по стаканам и как бы невзначай спросил:
- Ирину давно видел?
- С того совместного 8 Марта вообще не видел. И даже писать не пытался. А что писать-то? Кому я такой нужен, "красовец" чёртов? - с порезанной физиономией, на одной ноге, с больной рукой... Герой хренов, - с горечью и болью в голосе полушепотом произнёс Сергей, с раздражением потирая шрам на правой щеке.
- А вот мне её недавно видеть удалось. Совсем случайно... в трамвае... Представляешь?
Поляков удивлённо приподнял брови и расширенными глазами посмотрел на Говорова. Сергей старался выглядеть спокойным и безразличным, но пальцы рук предательски выдавали его своим мелким дрожанием.
- Ну и как впечатление? - с хрипотцой в голосе спросил Поляков, стараясь говорить как можно спокойнее.
- Впечатление? - прекрасное! Выглядит просто замечательно. Ещё краше стала. Волосы отпустила длинные, ниже плеч. Помнишь, какие красивые у неё каштановые волосы? Вот только бледновата стала немного... А дочка у неё какая... просто писаная русская красавица. Такая крохотулька, а щебечет без умолку... Егоза, да и только, - с улыбкой произнёс Юрий Иванович.
- Замуж что ли вышла? - после некоторого раздумья вставил Поляков, вынимая из пачки новую сигарету.
- На эту тему, Сергей, мне говорить с ней было как-то неудобно, а посвятить меня в столь интимные подробности она почему-то не удосужилась. Поэтому разговор у нас был в основном об Андрейке и её любимице Настеньке.
- О какой Настеньке? - рассеянно глядя в потолок, спросил Поляков, думая о чём-то своём.
- Как о какой? О дочке своей ненаглядной. Ты что же, не слушаешь меня что ли? - с заметным раздражением проворчал Говоров.
- Слушаю-слушаю, Юрий Иванович. Извини меня, пожалуйста... Продолжай.
- О тебе немного поговорили.
- Обо мне?
- А что? О тебе уже и поговорить нельзя, ваше королевское величество?
- И о чём же вы говорили?
- Знаешь, Сергей, а ведь Ирина думает, что ты убит?
- Не может быть?!
- Точно... И я не стал её в этом разубеждать. Прикинулся этаким веником: мол, знать ничего не знаю. А она звонила твоим родителям. Ты уж извини, Сережа, - это я дал ей номер телефона твоих родителей. Помнишь, в самый последний момент перед твоим отъездом я у тебя его переписал?.. Так вот... А было это как раз в то время, когда родители на тебя похоронку получили. Они ей это и сообщили. А больше она, видимо, не звонила... и не писала.
- Красиво, - задумчиво вставил Поляков после непродолжительной паузы.
- Красиво, да хреново! - недовольно буркнул Говоров и ударил кулаком по столу так, что зазвенела посуда.
- А что хренового-то?
- А то, что любит она тебя! Любит до сих пор, козёл ты этакий!
- Да бросьте вы мне сказки-то рассказывать, Юрий Иванович, - в сердцах произнёс Поляков, отчаянно махнув рукой. После этого он глубоко вздохнул и потянулся за новой сигаретой.
- Какие сказки, какие сказки! - возбуждённо затараторил Говоров, но, посмотрев на Сергея, сразу же стих и обиженно пробурчал:
- Ну и хрен с вами, разбирайтесь сами!.. И чего я во всё лезу... Так мне, старому дураку, и надо.
- Ладно, Юрий Иванович, не переживай и извини меня. Давай-ка лучше выпьем, - снова предложил Поляков, мягко положив руку на плечо Говорову.
Они выпили ещё по одной. Юрий Иванович, чтобы как-то сгладить затянувшееся молчание, спросил у Сергея: давно ли тот начал курить по-настоящему? Тот ответил, что давно - с Афганистана. После паузы Юрий Иванович заметно оживился и стал увлечённо рассказывать о своей дружбе с Кочетовым: о том, какой это отзывчивый, добрый и увлечённый своим делом человек. Неожиданно он перевёл разговор на Сашку. Оказывается, Кошелев всё-таки сумел добиться расположения Марины, и через полгода они поженились, а спустя ещё год вновь расстались.
"Значит, у Марины было ко мне действительно серьёзное чувство, - вскользь подумал Поляков. - Видимо, всё-таки в чём-то я виноват перед ней. А, собственно говоря, почему я должен считать себя виноватым? И почему я вдруг возомнил, что все её несчастья исходят именно от меня? Подумаешь, какой неотразимый красавец. Скорее всего, они с Сашкой просто-напросто не сошлись характерами... Нет, Поляков, не ври хотя бы самому себе. Всё ты отлично понимаешь. Но что я мог для неё сделать?.. Жениться?.. Для чего? Чтобы потом всю жизнь жить с нелюбимой женщиной и слушать её укоры... Дурак ты, Поляков. Ты мог сделать её счастливой, а это уже не мало. Да, мог, но почему-то не стал. А не стал потому, что тогда у меня была Ира. И я любил её. А сейчас ты её уже не любишь?.. Поляков ты становишься ханжой и тряпкой. Что ты нюни-то распустил. Нечего на других пенять, коли у самого рожа крива. Нет, всё правильно! Пусть всё идёт так, как идёт. Это судьба... Конечно, в такой ситуации косить под фаталиста легче всего...".
В этот момент его размышления прервал Говоров.
- Саша сейчас на Урале, - с вдохновением продолжал он: - Недавно прислал мне письмо. Пока у него всё хорошо... А вот подполковник Медведев Пётр Серафимович погиб в Афганистане. Нёс на себе раненого бойца и случайно напоролся на мину... Помянем.
Они встали, выпили, постояли и также молча сели.
Сергей несколько минут помолчал, а затем всё-таки решил рассказать Говорову о своей невероятной встрече с Пашкой Настырняком. Юрий Иванович был потрясён до глубины души. Он долго сидел молча, потом сплюнул и, громко сказав: "Собаке - собачья смерть", снова разлил коньяк по стаканам.
Чтобы хоть как-то развеселить Юрия Ивановича Поляков рассказал ему о Косте Волкове. Заметил, что тот остался таким же балагуром и весельчаком, отличным парнем и перспективным хирургом. Немного посмеялись, вспомнив одну из Костиных проказ.
Заметив, что Говоров немного "устал" и совсем клюёт носом, Поляков стал прощаться. Они расцеловались и дали друг другу слово завтра обязательно встретиться и куда-нибудь сходить. Сергей вышел из комнаты и пошёл в курилку, решив в последний раз перед сном немного подымить.
Вернувшись в свою комнату, Сергей долго думал о своей жизни, об Ирине и всякой второстепенной ерунде. Мысли надоедливо лезли одна на другую, цеплялись за какие-то обрывки воспоминаний и также внезапно исчезали.
Продолжая лежать одетым на разобранной постели, он долго курил, положив руку под голову. Затем вскочил, несколько минут походил по комнате, снова упал на кровать и, наконец, забылся тяжёлым неровным сном.
Целую неделю Поляков продолжал пребывать в каком-то летаргическом состоянии, раздражаясь по любому пустяку. Даже коллеги заметили, что Сергей стал забывчивым, угрюмым и не совсем аккуратным. Но самого Полякова это нисколько не волновало. Он как бы отгородился от всего мира какой-то невидимой оболочкой и продолжал жить, не обращая ни на кого внимания.
В самый канун Нового года, 31 декабря, Поляков наконец-то решился. Выйдя из своей комнаты, он решительно направился к телефону. Но как только он набрал нужный номер и услышал длинные гудки, вся его уверенность улетучилась, как сигаретный дым. В трубке что-то щёлкнуло, и звонкий мальчишеский голос весело прокричал:
- Алло, я слушаю вас!
- Алло, Анд... - поперхнулся Сергей и проглотил накопившуюся слюну, колом стоявшую у него в горле.
- Да-да, говорите.
- Андрей, это ты? - наконец произнёс Поляков хриплым от волнения голосом.
- Да... Извините, а с кем я разговариваю?
- Здравствуй, Андрейка... Это... это знакомый твоей мамы. А мама... дома?
- Мама с Настенькой пошли погулять в сквер: он напротив нашего дома, через дорогу.
- А давно они ушли?
- Нет... Минут десять тому назад.
- Спасибо, Андрюша... До свидания.
- Подождите... Может быть, вы хотели что-то передать на словах? Так я обязательно передам, вы не сомневайтесь.
- Да-да, действительно... Передай, пожалуйста... В общем скажи... что звонил Говоров и просил подъехать к Финляндскому вокзалу... буквально на полчаса... Если мама, конечно, не очень занята... Договорились?
- Договорились... Извините, пожалуйста, случилось что-то серьёзное?
- Нет-нет, что ты. Так... хозяйственные дела. До свидания.
- Подождите, не вешайте трубку!!! - закричал Андрейка во всю силу своих лёгких, - а маме-то ко скольки подойти?
- Тьфу ты, чёрт... Ты, Андрей, уж, пожалуйста, извини меня: забыл сказать самое главное. Скажи ей... к 17 часам.
- Понял... До свидания, Юрий Иванович.
Через мгновение в трубке раздались назойливые короткие гудки. Поляков медленно положил трубку на рычаг, с удивлением отметив про себя тот факт, что в Ириной семье Говоров, оказывается, далеко не чужой человек... раз Андрей так уверенно назвал его по имени-отчеству. Он отошёл от телефона, продолжая тихо бормотать:
- Брось, Поляков, не придумывай всякую чушь. Ты уже точно начинаешь сходить с ума. Сейчас напридумываешь такое, за что потом самому стыдно будет. Ладно: поживём - увидим. Только спокойно, только спокойно...
Он автоматически посмотрел на свои "Командирские": было ровно два часа дня. Перед этой волнующей встречей с Ириной Поляков решил немного пройтись по городу, как-то морально себя подготовить и хотя бы немного успокоиться.
Выйдя на улицу, он медленным шагом дошёл до метро, доехал до "Горьковской", с восхищением посмотрел на Соборную Мечеть и, выйдя на Троицкий мост, долго смотрел на Петропавловку, вспоминая славных артиллеристов. Несколько минут постоял у замёрзшей Невы и по Кронверкскому проспекту пошёл в сторону Биржевого моста.
...Вот на этой остановке они с Ириной посадили Валентину на трамвай и затем долго шли по безлюдному зимнему городу в сторону Финляндского вокзала. Сергей тоже повернул назад и пошёл по улице Куйбышева. После Самсоньевского моста на него вновь нахлынули воспоминания... Вот на этом перекрёстке он долго-долго ждал её перед их первым походом в театр... А вот здесь они долго смеялись, вспомнив тот злополучный эпизод, когда Поляков неожиданно пригласил Ирину на танец... Да, интересным получился у него тогда эксперимент - Сергей вспомнил, какие испуганные лица были у обеих девушек. Кто бы мог подумать, что эта невинная шалость Полякова превратится в дальнейшем в... Впрочем, он и сам до сих пор не знает, во что всё это превратится... А вот здесь он впервые прощался с нею в тот памятный зимний вечер, полный уверенности в том, что больше уже никогда не встретится с этой удивительной женщиной... Сыпал мелкий пушистый снежок... впрочем, как и сегодня.
Погода действительно стояла великолепная: густо сыпал предновогодний снег; не совсем смелая позёмка длинной белой лисицей весело бежала по обледенелой дороге, причудливо петляя, изгибаясь и кружась; с голубых елей, ревностно охранявших огромные сугробы на побелевших газонах, временами слетал искрящийся серебристый серпантин.
В половине пятого Поляков стоял у станции метро "Площадь Ленина" и нервно смолил сигарету за сигаретой, изредка наблюдая за проезжающими мимо автомобилями.
Без пяти минут пять Сергей купил у одной симпатичной старушки три розы, не торгуясь отдав ей двадцать пять рублей. Старушка так долго его благодарила и благословляла на долгие века, что Поляков даже забеспокоился о том, как бы ему не пропустить Ирину. Кое-как отделавшись от суперблагодарной хозяйки цветов, Сергей пристроился за пивным ларьком и стал внимательно наблюдать за людьми, выходящими из метро.
...Ирину он заметил сразу же, как только та показалась из-за открытой двери. Как всегда, выглядела она великолепно: длинные каштановые волосы причудливыми водопадиками развевались на встречном ветру, бледные щёки порозовели, огромные карие глаза смотрели куда-то вдаль, придавая её лицу неповторимую прелесть. На ней была новая тёмно-коричневая дублёнка с красивой широкой пряжкой на поясе и коричневые зимние сапоги на высоком каблуке.
Она несколько раз нетерпеливо посмотрела на свои крохотные золотые часики и затем повернулась в противоположную от Полякова сторону.
Сергей мог неотрывно смотреть на неё часами, но сегодня был не тот случай, да и время поджимало: было ровно пять, а кавалера и в помине нет. Он тихо подошёл к ней сзади, осторожно наклонился к её розовому ушку и нежным голосом, на какой был только способен, тихо произнёс:
- Здравствуйте, Ирочка.
И тут произошло самое неожиданное. Не оборачиваясь, Ирина вдруг резко покачнулась и стала отчаянно ловить руками воздух. Поляков успел осторожно поддержать её за плечи и мягко повернуть к себе.
Ира долго стояла с плотно зажмуренными глазами, затаив дыхание и боясь пошевелиться. Наконец, она медленно подняла красивые веки с длинными дрожавшими ресницами, остолбенело посмотрела на Полякова и, заикаясь, испуганно произнесла:
- Э... эт... это... т-т-ты, С-серёжа? Э... это мне, н-наверно, снится. Т-ты же п-п-погиб... Что за чертовщина?
После этого она быстро-быстро замотала головой и снова внимательно посмотрела на Полякова. Вдруг Ира резко уткнулась в ворот его шинели и заплакала, всхлипывая и подвывая. Прохожие стали осторожно посматривать на эту необычную пару. Проходивший мимо старичок даже пытался призвать Полякова к порядку.
- Посмотрите, граждане, каков молодец, а! Военный человек, а обижает девушку! Как вам не стыдно! Ай-яй-яй!
Но Сергей, молча, приложил палец к губам и, тихонечко махнув ладонью, показал, что всё в порядке. Он ещё раз пытался успокоить Ирину и отвести её в сторону, но никак не мог оторвать её от себя.
Наконец, Ирина подняла голову и сияющими глазами посмотрела на Полякова.
- Ты живой, ты живой, ты живой... - постоянно повторяла она как во сне, непрерывно поглаживая ворот его шинели.
Сергей вручил ей цветы. Ирина уткнулась лицом в букет, снова зарыдала и упала ему на грудь. Поляков беспомощно озирался по сторонам, продолжая постоянно повторять:
- Ты не беспокойся, Ирочка, всё нормально, всё в порядке, ты не беспокойся, всё в порядке, всё хорошо...
Наконец она успокоилась. Сергей вынул огромный носовой платок и осторожно вытер ей лицо.
- Ирочка, ты не замёрзла? Давай зайдём куда-нибудь в тепло? - с тревогой произнёс Поляков, продолжая поддерживать её за плечи.
- С таким, пожалуй, замёрзнешь. При каждой нашей встрече ты постоянно вгоняешь меня в шоковое состояние, - с улыбкой произнесла Ирина, шмыгнув носом.
Они зашли в какое-то кафе. Сергей купил две чашки кофе с коньяком, и они встали за высокий столик лицом друг к другу. Ирина глубоко вздохнула, отпила один маленький глоточек дымящегося кофе - не забывая при этом постоянно держать Сергея за большой палец его левой руки, словно боясь, что в любой момент он может испариться, как какое-то видение - и уже спокойным голосом произнесла:
- Ну, здравствуй, Серёжа. Рассказывай, как ты живёшь?
- Живу нормально, Ирочка. Вот... опять направили на специализацию по хирургии. Видишь ли, государство никак не хочет оставить меня в покое, думая, что из меня должен непременно получиться высококвалифицированный хирург. Недавно встретил Юрия Ивановича... поговорил с ним. Кстати, это он сказал мне, что на днях совершенно случайно встретил тебя в трамвае.
- Да-да, мы встретились с ним недели две тому назад... Очень мило поговорили. А ведь он мне часто звонил и поздравления присылал к каждому празднику... Не то, что ты. Хоть бы разочек черкнул пару строк... или позвонил, - произнесла она строгим голосом, стараясь выглядеть рассерженной.
- Не до этого было, Ирочка. Я вылезал с того света. И, как видишь, выкарабкался.
- Ну, вот и молодец, что выкарабкался, - улыбнувшись, счастливым голосом произнесла Ирина. Затем она нежно обняла Полякова за шею и поцеловала его в щёку. Отодвигаясь, Ира случайно наступила на носок его правого ботинка острым каблуком-шпилькой.
- Ой, извини, пожалуйста. Какая же я стала неуклюжая. Тебе очень больно?
- На этой ноге, Ирочка, можешь прыгать хоть целый день - это протез, - усмехнувшись, тут же "успокоил" её Сергей, продолжая весело на неё поглядывать.
Ира посмотрела на него испуганными глазами и стала всё шире и шире открывать рот, собираясь вскрикнуть, но вовремя одумалась и прикусила палец.
- Аааа вторая т-тоже... - не сумев закончить, глухим голосом простонала она, испуганно посмотрев на Полякова.
Сергей весело расхохотался.
- Ты что же, Ирочка, непременно хочешь превратить меня в инвалида первой группы?
Она облегчённо вздохнула и тоже рассмеялась. На несколько секунд воцарилось тягостное молчание. Чтобы как-то его прервать, Ирина решила спросить Сергея в "лоб":
- Ты женат, Сережа?
- Видимо, этим вопросом ты хочешь доложить мне, что вышла замуж? - напряжённым голосом произнёс Поляков, глядя ей прямо в глаза.
Ирина игриво посмотрела на него своими счастливыми лучистыми глазами, и он сразу понял, что она не замужем. Ира тоже всё поняла. Опять возникло неловкое молчание.
- Что же ты не напомнил о себе, Сереженька?
- Это очень долгий разговор, Ира. Долгий и... очень тяжёлый.
- Знаете, Сергей Викторович, как ни странно, но как раз сегодня я совершенно никуда не тороплюсь. И поэтому уж как-нибудь постараюсь уделить вам пару своих драгоценных часов, - с неприкрытой иронией ответила она, как бы переходя на официальный тон.
- Ну, что ж... тогда слушай.
И, прокашлявшись, Поляков начал свой рассказ. Он действительно был очень длинным: с 9-го марта 1985 года и по сегодняшний день.
...Кофе давно остыл. Ира ещё долго крутила на столике свою пустую чашку и, прижав к груди свои маленькие побелевшие кулачки, вновь повторила свой вопрос, буквально выкрикнув:
- Что же ты не напомнил о себе, Серёжа!.. А я всё время ждала от тебя весточку... Каждую минуту!... Каждую секунду!
- Судя по твоей неожиданно появившейся дочери, я действительно начинаю в это верить, - усмехнувшись, ответил он полушёпотом, кусая свои обветренные губы.
Ирина промолчала и только загадочно чему-то улыбнулась. Поляков, внимательно наблюдавший за выражением её лица, счёл эту улыбку за оскорбление.
- Я не писал и не напоминал о себе только потому, что окончательно понял: никому я такой не нужен! Только обуза и... всё, - с какой-то злостью в голосе мрачно выговорил он сквозь зубы, отвернувшись в сторону овального окна и делая вид, что он наблюдает за проходившими мимо людьми.
- О, Господи, какой же ты дурачок... Какой же ты всё-таки ещё дурачок, - повторила Ирина несколько раз, качая головой и постоянно цокая языком.
Она медленно обошла столик, подошла к Сергею, наклонила его голову к себе и с нежностью поцеловала шрам на его правой щеке. Неожиданно Ира резко вскинула голову, взглянула на Полякова своим чистым, брызжущим светом и счастьем взглядом и фальшиво-весёлым голосом бодро произнесла:
- Знаешь, Поляков, давай заглянем ко мне домой? Не возражаешь? Посидим, потолкуем. Да и Валентина меня наверняка давно ждёт. Сегодня она обещала показать нам своё высокое кулинарное искусство.
- А Валентина у вас случайно нет? - спросил Сергей, сдержанно улыбаясь.
- Взрослых мужчин не держим, - в тон ему ответила Ирина, очевидно, вспомнив их первую встречу. И через секунду она радостно засмеялась, кокетливо наклонив в сторону свою красивую каштановую головку.
Наконец и Поляков глубоко вздохнул, а затем счастливо улыбнулся. И в это самое мгновенье он вдруг отчётливо ощутил, что какой-то огромный камень упал с его больной, огрубевшей и такой грешной души.
Подойдя к двери, Ирина открыла её своим ключом, легонько подтолкнула Сергея вперёд и задорно выкрикнула:
- Эй, весёлая компания, а ну-ка, встречайте гостей!
Из кухни высунулась голова Валентины с накрученными бигудями. После того, как она увидела в прихожей Полякова, её голубые глаза постепенно расширились и через несколько секунд стали совершенно квадратными. Она глухо вскрикнула, судорожно схватилась руками за голову и, закрыв за собой дверь с той стороны, тяжело упала на стул, всхлипывая и постоянно вытирая повлажневшие глаза кухонным полотенцем.
Из зала выскочил заметно повзрослевший Андрейка. Он был в красивом джинсовом костюме; длинные, вьющиеся, светло-русые волосы спадали ему на плечи; в руках он держал какую-то маленькую яркую игрушку.
Ещё через несколько секунд послышался топот маленьких ножек - как будто кто-то громко застучал деревянной ложкой по столу, - и на пороге зала показалась прелестная крохотная девочка лет двух с большими голубыми глазами. Она была одета в прекрасное платьице изумрудного цвета и в такие же яркие зелёные ботиночки.
Какое-то мгновение Настенька строго и внимательно оглядывала Полякова. Немного помолчав, она громко и уверенно спросила, указывая на него пальчиком и одновременно вопросительно поглядывая на маму:
- Мамоцька, - ЭТО МОЙ ПАПА?
Ирины глаза мгновенно увлажнились, по щекам покатились крупные слёзы, и она молча закивала дочери головой.
Поляков вопросительно взглянул на Ирину. Та виновато ему улыбнулась, глубоко вздохнула и беспомощно развела руками.
Малышка быстро подбежала к Сергею, встала на цыпочки и протянула к нему свои крохотные беленькие ручонки. Поляков упал перед ней на колени, дрожащими руками нежно притянул крохотульку поближе и осторожно прижал к своей груди. Настенька крепко обняла отца за шею, прижалась маленькой головкой к его щеке и продолжала неустанно повторять:
- Это мой папоцька плиехав, это мой папоцька...
Поляков с трудом проглотил ком, так долго стоявший у него в горле, нежно и бережно поцеловал дочку в лобик и затем благодарным взглядом посмотрел на Ирину.
Лишь только теперь он окончательно понял, почему после того памятного концерта Ира разрешила ему проводить себя только до метро, сославшись на тошноту и сильную головную боль; лишь только теперь он понял, почему она так загадочно улыбнулась, когда он упрекал её за невесть откуда появившуюся дочь.
НАКОНЕЦ, ПОЛЯКОВ ПОНЯЛ ВСЁ!
...Вот ночь уходит прочь, и звёзды прочь уходят,
И где-то спит рассвет, нам утром не трубя,
На свете только то сейчас и происходит,
ЧТО Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ЧТО Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!
Помочь сайту
Поздравления
