Сон (Перекрестки дорог) книга 2 глава 7

7.          Братство
 
 
«Розовая полоска на горизонте разрасталась, растворяясь в зарождающейся голубизне неба. Еще недавно над самой кромкой земли плавали длинные рыбы облаков, а теперь они исчезли куда-то, освободив пространство для этого разноцветного слияния.
- Я стихи иногда пишу, - признался  Кирилл.
Обычно он с некоторым усилием, как из тюбика, выдавливал из себя рифмованные строки. Но иногда они возникали из «ниоткуда». И он не понимал, как появляются эти слова: выплывают ли из его собственных неведомых ему глубин, или прилетают извне. Они просто встают на пороге сознания и покорно ждут его решения: оставаться ли им здесь желанными гостями, или навсегда быть забытыми за ненадобностью.
Вот и сейчас сложилось какое-то непонятное четверостишие.
– Хорошие стихи у меня всего несколько раз случались – продолжил Кирилл. -  А чаще они не всерьез, скорее даже  хулиганские. Я тебе мало, что прочитать бы смог. Но только иногда откуда-то приходят строки. Эти строки мне всегда очень нравятся, хотя они чужие, не мои. Я это чувствую, потому, что не нахожу в себе их продолжения. Иногда додумываю что-то. Но получается заплатка на нарядном костюме. Вот и сейчас откуда-то взялось.  Послушать хочешь?
- Очень хочу. Я сама много раз пробовала сочинять – не выходит. У меня только крестики сочиняются.
- Если бы у меня такие стихи были, как у тебя крестики, я бы сейчас не стеснялся.
- А ты и не стесняйся, ну!
 
- Алая рассветная заря…
  И горят огнем вселенской веры
  Золотые горы Монтэгэро,
  Праведные души теребя.
 
- А как ты думаешь, где могут находиться эти горы? – это было удивительно, но девушка смотрела на Кирилла совершенно серьезно.
- Думаю, только в моем подсознании. Просто, мысль мимо пронеслась, и от ее крыла мне перышко перепало.
- Как же мимо? – удивилась Луна. - Она же через тебя прошла, через сердце твое. Просто так такие мысли не летают. Просто так ты думаешь, когда улицу на зеленый свет переходишь, или обувь в магазине покупаешь. А эти мысли отличать надо. Они тебе с целью даются. Ты их от себя не отпускай, а возле сердца храни. Может быть, когда-нибудь, они тебе еще очень пригодятся. Мне вообще кажется, что человек никогда не остается в одиночестве. Все время рядом с ним кто-то Незримый идет и путь ему мыслями указывает. Только Незримый этот разные имена носит. А плохое это имя, или хорошее, как раз по мыслям определить и можно.
- Ты в церковь ходишь? – неожиданно спросила она.
- Нет. Я допускаю, что в мироздании есть какой-то вселенский центр, или вселенская сущность бытия. Но я не могу для себя определить, что есть Бог, и так ли все, как христианская библия говорит. Мое первое причастие в семь лет вообще оказалось последним. Такой священник «добрый» попался, что навсегда к церкви охоту отбил.
- Это было давно. Забудь, - сказала девушка. - Ты вырос, и пришла мудрость. Тебе обязательно нужно в церковь, тебе там будет хорошо – я чувствую. Вот Кеше туда идти незачем. Я не могу это объяснить, просто знаю. А ты пойди. Но не завтра. Ты сначала много прочитай. И не только то, что богословы пишут. Ты еще ученых почитай и послушай. И особенно тех, которые против Него – это очень важно.  Ты потом сам своим выводам удивишься.
- Да я немного читал. И что меня больше всего смущает, так это молчание века. Почему про Христа только через годы первые упоминания появились? Что же они все так долго думали?
- А разве ты обо всем, что с тобой в жизни происходит, сразу до конца понимаешь? Разве не бывает у тебя так: проходит много дней, и даже лет, и ты вдруг осознаешь, что было в твоей жизни что-то очень хорошее и очень важное. Только оценить ты это через время смог. Обычно, так вспоминают молодость – тот счастливый кусочек жизни, когда кажется, что нет непреодолимых преград, по силам любые испытания, и не мучают ошибки, потому что на их исправление впереди целая жизнь. И все еще можно постичь, предугадать, раздарить свою любовь, всем помочь, всех осчастливить. Но проходит жизнь, и понимаешь, как мало трудился, чтобы было постигнуто, предугадано и раздарено. То, о чем спросил ты, немного другое, оно сложнее. Я постаралась объяснить на простом.
А еще бывает, - продолжила Луна, - что тебе мешали обстоятельства: жизнь суетная, увлечения пустые, время отнимающие, или, наоборот, очень нужные и важные дела. Вот и у других людей тоже всякие обстоятельства бывают.
Он ведь наивен, наш Бог. Тот, которому имя Великий так мало, что на мизинец не натянуть. Он пришел к простым людям: мытарю, рыбаку и стал ждать от них понимания и веры. И они беспрекословно пошли за Ним, но только не все смогли понять Его сразу и непоколебимо.
Но Он таков, что Ему имя Великий на мизинец не натянуть. И поэтому они все равно поняли Его и поверили Ему. Просто не сразу и не все.
- А что же Он, если Он есть любовь, всех к себе взять не может? – усмехнулся Кирилл.
- Он так доверчив, наш Бог, - с нежной улыбкой произнесла Луна. - Он уже однажды подарил человеку блаженство быть рядом и ничего не  знать кроме радости в каждом деянии своем. Он попросил за это только  малую жертву – до поры не брать то, что до поры не брать велено было. Самую малость попросил, пустяк, предложив взамен несоизмеримо большее. А человек предал себя. У себя украл, не у Бога.
Но Он так добр, наш Бог. Он все равно не устает раздавать людям кусочки того блаженства, просто теперь Он ограничивает его рамками простого человеческого счастья. Можно ведь опять всех к себе допустить, только как узнать заранее, кто рядом удержаться сумеет?
 Вот рождается ребеночек без одного пальчика – и сразу видно, что нет пальчика и  понятно, что он уже не отрастет. Но и нужды в этом для Бога никакой нет. Ему не тело нужно. Но ребенок никогда не рождается без души. Это проверять не надо – это просто есть. А вот что душа потеряет, а что к ней прирастет – вот, что важно. Я не наивна, я точно знаю, что это так, и больше того, о чем сказала, ни себе, ни тебе объяснить не смогу.
- А откуда ты все это знаешь?
- Я много читала, в церкви слушала. Я потом очень слушала в своей душе. Мне моя душа убедительнее всех доказала, что Он есть, Он рядом, и я Ему очень помочь должна, сохранив свою душу.
- А разве Он тебе помогать не должен? Я вот Его два раза в жизни все-таки попросил, а Он хоть бы раз помог.
- Он не фокусник. У Него другая профессия. Он ни мне, ни тебе ничего не должен. Но Он все равно помогает, только ты этого не замечаешь: Он  подарил тебе светлый разум, дав возможность понять, кто ты есть. Тебе осталось только решить, что теперь с этим делать. Но Он и здесь тебя подтолкнул: через реку, через поле провел, меня на дорогу вывел, чтобы я сейчас эти слова сказала. Такие слова уже много раз рядом с тобой говорили, только ты услышать не старался. Вот и еще один случай дан, чтобы ты  откликнулся.
Знаешь, - печально закончила Луна, - если Он от кого-то  прозрения потребует, то до тех пор испытания посылать будет, пока человек не поймет. Поэтому лучше сразу стараться, но для этого  нужно очень много думать. Никогда ведь не знаешь, когда захочет проверить тебя жизнь. Нужно быть готовым к этому всегда.
Кирилл очень внимательно слушал Луну, но думал о том, что она даже представить себе не может, как он рад, что переплыл эту реку. И ему совершенно все равно, кто бросил его в застеленную утренними туманами прохладу воды. Жизнь всегда была более чем реальна и всегда очень рациональна. Неземного в ней было только ощущение дружбы и любви. Да и то сейчас ему казалось, что не на ту музыку были положены слова прежней его влюбленности. И только теперь она запела чистым и, возможно даже, божественным голосом…
- Друзья, а вы что же, спать так и не ложились? Ну, это тебе Лунка голову заморочила, я знаю, - Маша возникла на балконе так неожиданно, как будто из параллельного мира, но потом Кирилл сообразил, что она вышла из двери соседней комнаты.
Он посмотрел на девушку, и на него накатила новая волна счастья. «Вы даже не представляете, Мария Николаевна, как она мне ее «заморочила»…,» - подумал он, и больше сил бороться с этим чувством в себе уже не нашел.
 
 
Они подъехали к выставочной галере как раз к открытию. Кирилл начал переносить картонные коробки внутрь помещения, и снова почувствовал, как велика выданная ему одежда. Он сам был далеко не мелкий, но хозяин гардероба, очевидно, имел просто могучее телосложение. Футболка, в общем-то, больших проблем не создавала, а вот мокасины по ощущениям напоминали ему огромные шлепанцы. Хорошо, что хоть собственные  джинсы к утру успели высохнуть. «А кому до этого дело?» - подумал он и «забыл» проблему.
Через полчаса все было закончено.
Они стояли на улице у входа в галерею и молчали. Кирилл никак не мог решиться произнести последние слова. Наконец, он все-таки собрался с духом:
- Спасибо за все, прекрасная Фея. Наверное, когда-нибудь я напишу стихотворение о том, как побывал в волшебном царстве.
Он думал, что услышит от нее что-то вроде благодарности за оказанную им помощь, но она молчала. Молчал и он. Пауза уже сильно затянулась, но Кирилл радовался этим лишним подаренным ему мгновениям.
- Ты совсем ничего не хочешь больше сказать? - через некоторое время робко спросила она.
И он решился. Он понял, что просто не может молчать о том, что терзало его последние часы.
- Вот уже скоро сутки, - грустно улыбнулся он, - как больше всего на свете я мечтаю вынырнуть из того озера возле твоих ног. Только, понимаешь, я хорошо знаю свое сегодняшнее место в жизни - что я сейчас могу, а чего нет. Твой мир параллелен моему, и, как все параллельное, они не могут пересекаться. Просто  иногда они находятся так близко друг от друга, что соприкасаются. Мы соприкоснулись с тобой, и я до конца жизни буду благодарен за это судьбе. Я, конечно, свято верю в будущее нашей фирмы, но сегодня я не могу предложить тебе ни Сейшельских островов, ни дорогих ресторанов. Я могу тебя только что в Планетарий сводить или в кафе.
- Я на Сейшелах уже отдыхала и больше не хочу. И кушать я люблю Машину стряпню. А вот в Планетарии я еще не была, так, что ты можешь пригласить меня в Планетарий, - Луна сказала это с надеждой и даже какой-то жалостью в голосе.
- Я первый раз в жизни действительно жалею о том, что у меня ничего нет, - с досадой повторил Кирилл.
- А у меня есть все, о чем сейчас думаешь ты, и ничего из того, о чем думаю я... И вообще, молодой человек, имейте же, наконец, совесть. Сколько еще бедная девушка будет напрашиваться на традиционный в таких случаях вопрос?
Он задержал дыхание, как перед прыжком в ледяную прорубь, и радостно выдохнул:
- Душа моя, а не могли бы вы подарить мне номер вашего мобильного телефона?
- Ой. Я еще так могу вам его подарить, я вас практически  уже десять минут к этому принуждаю, -  счастливо рассмеялась девушка.
Луна хотела записать номер на листке из записной книжки, но Кирилл опередил ее:
- Ты просто назови, я не забуду.
Она посмотрела на него почти строго.
- А вы, сударь, оказывается, лжец.
- Тебе хотелось бы, чтобы тогда на дороге я сказал, что без труда запоминаю большие числа, и уж тем более номера мобильных телефонов?
- Трудный вопрос. Лучше я промолчу и оставлю ответ только на твоей  совести, - и она продиктовала свой номер. – А теперь ты свой говори, а то опять в лопухах потеряешься. Я поняла, что должна взять всю инициативу на себя.
- Номер продиктую, а инициативу больше не отдам.
 
 
Михач сказал, что на работу сегодня можно не выходить. Но что такое «можно»? А если твоя работа для тебя такая же важная составляющая жизни, как и другие, по мнению многих, более интересные ее моменты? Кирилл очень быстро перемещался в сторону станции метро. В другое время он вообще бежал бы бегом, но сейчас этому очень сильно мешали «шлепанцы».
Уже шестой год он с радость шел на свою работу. Он даже забыл, что была когда-то другая жизнь и другое отношение к своему делу. Кирилл считал, что ему вообще очень сильно повезло, что однажды он встретил  Михача.
А точнее, Михаила Александровича Коржакова. По твердому Кириному убеждению, это был «мужик», и каждая буква в этом слове была заглавная. А по пятибальной шкале жизни  Кирилл ставил своему другу твердые  десять баллов.
В понимании Кирила у Михача было все!
Он приехал в Москву из далекого сибирского поселка, где по окончании школы получил золотую медаль, подтверждающую наличие «глубоких и прочных» знаний. С большим трудом, почти чудом, он поступил на сложный факультет Зеленоградского института, неожиданно обнаружив при этом, что знания-то он в школе забирал все, какие только давали, просто дать их там особенно много не смогли. Зато природа не поскупилась, и дала ему потрясающую работоспособность и светлый ум.
Он просиживал за учебниками дни и ночи, и первая же сессия была стопроцентно пятерочной. В зимние каникулы Миша домой не поехал, а устроился на работу по суточному графику. Однажды после «суток» усталый и не выспавшийся он случайно столкнулся в дверях общежития с каким-то щуплым очкариком. Поднимая с пола разбившуюся оправу, он не сразу понял, что перед ним стоит хрупкая девушка с короткой мальчишеской стрижкой. Лор, а тогда еще просто Лариса, потом все время утверждала, что влюбилась в Мишку сразу же, хотя непонятно, что она там могла рассмотреть со своими «диоптриями»?
 Михаил испытал это чувство двадцатью минутами позже, когда открывал ей дверь в «Оптику». В силу своей близорукости Лариса так сильно ударилась о дверной косяк, что своим тихим «Ой» она извлекла его из Мишкиного сердца, вместе с искрами из своих глаз.
Лор тогда училась уже на втором курсе, жила в Зеленограде, а в общежитие зашла случайно - к подруге. Оба ее родителя были доцентами того же ВУЗа и видели  в своей  умнице дочке светлое профессорское будущее, как у ее бабушки по материнской линии.
Но робкий очкарик, испытав сильное чувство первой влюбленности, сменила очки на контактные линзы, выведала у подруг все таинства макияжа и, превратившись в прелестное создание, «забила» на такую перспективу. С тройками и абсолютно оправданным академическим отпуском она закончила учебу уже вместе с Мишей.
Он же сам успевал абсолютно все. Маховик, раскрученный в первом семестре, только наращивал обороты, позволяя учиться, работать, любить. Одним словом, через пять лет в его активе был красный диплом, отличная жена, крепкий двухгодовалый сын в наличии и второй на подходе, а также огромная четырехкомнатная квартира в центре столицы, которая досталась Лор в наследство от неожиданно почившей профессорши. Впрочем, квартиру они с Мишей через два года  очень удачно продали и переехали в двухкомнатную «хрущевку». Правда, наряду с маленькой кухней «хрущевка» имела некоторые достоинства: рядом были парк, школа и станция метро. Словом, Лор, в отличии от своих родителей,  была  этой переменой совершенно счастлива. На появившиеся деньги Михаил начал создавать свою фирму.
Как-то само собой получилось, что со временем Миша стал называть свою жену Лорой. Он никогда при друзьях не был с ней сентиментален, хотя она много раз утверждала, что Мишка на самом деле безумно нежный, только ото всех это скрывает. Может быть и так, но никто этого не видел, поэтому решили, что имя он сократил  в силу рациональности своего мышления, убрав все лишние буквы. Но как оказалось впоследствии, это был еще не конечный вариант. Незаметно исчезла и еще одна буква в конце имени.
 Как-то Лор сказала ребятам, что у нее теперь самое редкое и  самое красивое имя:
- Так называется лента, расшитая жемчугами и драгоценными камнями на одежде архангелов, - пояснила она.
- Вообще-то так называется ушной доктор и еще один веб-ресурс, - поправил ее муж.
- Вот, видите? Стесняется! – тут же гордо заявила она, и ее лицо осветила счастливая улыбка.
Он не стеснялся, он действительно не умел быть сентиментальным. А Лор любил все так же трепетно, как тогда, когда прикладывал холодную пачку пельменей к вздувшейся на ее лбу огромной  фолетовой шишке.
С «Михачем» все оказалось так же просто: на фирме руководителя все уважали и называли не иначе, как  Михаил Александрович, а близкие друзья, хоть и имели полное право на Михаила, но из уважения тоже долго выговаривали  длинное словосочетание, пока кто-то из них не догадался пойти проторенному начальником рациональному пути.
На родине у Михача кроме отца и матери остались еще два младших брата-близнеца. Когда те впервые приехали в Москву, и он познакомил их со своими друзьями, то все были поражены тому, насколько по-разному потрудилась над ними природа. Братья были огромны и похожи друг на друга, как двое из ларца. Когда они обнимали своими большими крестьянскими руками высокого и от природы мускулистого Михаила, то он сразу становился как-то мельче.
- Это мы в мамашу такие, - будто извинялись они, - а Мишка, он  в батька!
И по тому, как это уважительно звучало, и с каким восхищением они смотрели на своего брата, всем сразу стало понятно - отец у них мужик авторитетный. А когда Михач еще  и отцовскую фотографию показал, то стало очевидно и то, что  близнецов в семье две пары. Только одни родились с интервалом в пятнадцать минут, а вторые - в двадцать семь лет.
- А вы чего батю-то не привезли? – спросил Михаил.
- Не поедет он в вашу суету, тем более, что он на хозяйстве. Лесопилку-то на кого оставлять? Было велено вам самим на парное молоко ехать.
Наверное, сыном Михач был послушным, потому что вместо морского курорта он каждый год отправлял Лор с детьми в  далекий таежный поселок укреплять детское здоровье с помощью хвойного воздуха и теплого  молока. Сам он там задерживался дня на три - не больше. Понятие «отпуск» ему было чуждо так же, как «гламур» или «бомонд».
Кирилл прибился к Михачу «по протекции» шесть лет назад. Его институтский товарищ, талантливый программист, работал здесь с самого основания фирмы. К этому времени Кирилл, закончив, наконец, институт, уже  три года мучился системным администратором. От работы тошнило, но другого он ничего не умел. Иногда он жаловался Сане на свою хилую профпригодность, и уже начинал жалеть о том, что не пошел в свое время на филфак, где его гуманитарным способностям нашлось бы гораздо лучшее применение.
- Слушай, у меня друг есть, - как-то в разговоре с Михачем сказал Саша. - Он в нашем деле ноль, но парень мировой, а главное, хороших людей к нему как магнитом притягивает. Может, пристроишь куда, а то загибается.
Впоследствии Михач утверждал, что именно мысль о магните подсказала ему, что Кириллу нужно поручить работу с персоналом.  Но ребята были совершенно уверены, что тот и сам учуял бы Кирину специфику безо всяких подсказок.
Словом, новая работа увлекла Кирилла настолько, что он с радостью укрепил свою интуицию профильным образованием, старательно полученным им на заочном отделении психологического факультета.  Теперь он использовал еще грамотные приемы и  научную методологию.
А три года назад Михач собрал соратников и объявил свое решение - он выпускает акции предприятия и делит их между ними, оставив себе пятьдесят один процент. Ребята сначала искренне отказывались, но он убедил их одной единственной фразой:
- Это грамотный управленческий ход - экономически фирма от этого только выиграет.
С тех пор они не стали богаче, потому что упорно все свободные деньги вкладывали в материальную базу своего предприятия. Зато потихоньку росла капитализация их компании. А они трудились на совесть и верили, что рано или поздно случится глобальный прорыв.
 
 
И вот сейчас он торопился в офис - туда,  где на втором этаже в просторном кабинете располагался их мозговой центр.
 Кир обнял бросившуюся ему на шею секретаршу Таню и практически с ней на груди предстал перед своими друзьями, оставив-таки за порогом комнаты один гигантский мокасин.
Гоголь, описывая свою знаменитую «немую сцену», может быть и мог предположить, сколь великолепно будет она сыграна. Но он уж точно никак не догадывался, что самое гениальное ее исполнение случится вовсе не на сцене Малого театра, а в кабинете одной небольшой креативной компании.
В этот момент здесь были почти все. Таня незаметно «стекла» с Кирилла и спряталась у него за спиной. Изумление на лицах товарищей постепенно сменилось радостными улыбками. Первым нашелся Антон:
- Ты это откуда? Такой… сияющий. А мы к тебе домой  вечером собирались.
- Да я и сам сначала туда же собрался. Только хорошо, что у меня, в отличие от рассудка, интуиция не пострадала. Бегу вместо дома почему-то к вам и думаю: «Чего я прусь-то туда? Вроде только вторые сутки, как не виделись – скучать еще рановато». И тут понимаю – а как я без ключа в квартиру войду?
- А мы там Валерку дежурить оставили.
- Вообще-то мы рассчитывали, что ты еще раз позвонишь, - Михач старался быть серьезным, но его глаза светились радостью. -  Я вот только что думал, набирать или не нет тот номер, с которого ты вчера определился.
И тут он не выдержал, и крепко обнял друга. Ребята, опомнившись окончательно, тоже набросились на них, устроив большую беспорядочную кучу. Наконец, взаимные объятия прекратились, и Саня, удивленно оценивая Кирин прикид, весело спросил:
- Слушай, а тебе кольчужка-то не маловата? В плечах не жмет? Какой такой гигант тебя там всю ночь обогревал? Я вообще-то твою сумку с вещами сюда привез, как чувствовал, так что можешь переодеться.
Когда Кирилл натянул свою одежду, все тот же Саня  снова заметил:
- Нет, это точно не великан был. Тебя, по ходу, фея неземной красоты приютила. Светишься, как электрическая лампочка. Колись.
- Да от него постоянно свет исходит, - голос Славика дрогнул. – Тебе ведь, Кир, даже не всегда, когда ты шутишь, много слов говорить нужно. Иногда вроде ничего особенного и не скажешь, а только засмеешься, и уже душа радостью наполняется.
- Это ты зря, юмор у Кирила, что надо, - вступился за талант товарища Антон, – я вот всегда боялся, что он от нас на эстраду переметнется.
-  А я вчера честно испугался, - сказал Саня.
- Интересно, кто вчера не испугался? -  улыбнулся Михач. – Ты смотри, Кир,  больше так не  делай. Видишь, как получается: жить-то без тебя можно, но жить, брат, без тебя  скучно.
- Стоп, товарищи дорогие, - взмолился Кирилл. – Происходящее начинает мне напоминать панихиду с правом покойного на ответное слово. Так что попрошу слова – я вас всех тоже очень люблю. Но знаете, спасибо вам большое за то, что вы меня там потеряли. Вы сделали мне лучший  в моей жизни подарок.
- Вот! – закричал Саня. – Я говорил! Говорил! Была там фея! Сознавайся, была?
Была…  Все, что происходило с ним за последние сутки, выплыло сейчас из памяти, окутанное тревожным туманом нереальности: бесконечное кукурузное поле, белая машина на горизонте, звенящие струи фонтана, Фея…
Кир почувствовал, как пересохло во рту. Наверное, тревога отразилась на его лице, потому что Михач, как всегда, принял единственно верное решение:
- Сань, отдай Кириллу его телефон, - строго сказал он.
Кир схватил телефон с жадностью человека, умирающего от голода, когда ему неожиданно протягивают кусок хлеба, быстро набрал номер и выскочил из кабинета.
- Привет! Это Кир.
- А я жду звонка, жду. Ни о чем больше думать не могу, - жалобно пропела в ответ трубка.
Он никогда не слышал, как бьется его сердце. Оно всегда жило в его организме совершенно самостоятельной жизнью, ничем о себе не напоминая. Кирилл вообще  практически никогда не болел. А сейчас он понял, что оно остановилось. На одно длинное мгновение оно замерло, будто ему требовалось время, чтобы научиться биться в ритме  нового счастья. Но вот сердце застучало снова, и он впервые услышал его стук - сильный, уверенный и радостный.
- Я люблю тебя! – громко промолчал он.
- Я очень соскучился, - произнес он тихо.
 Они договорились, что обязательно завтра встретятся.
 Убирая телефон в карман, Кирилл нечаянно задел лежащий на Танином столе толстый глянцевый журнал. И тот, взмахнув в коротком полете яркими страницами, замер на полу.
Читать такие журналы Кирилл не любил, и, поднимая его с пола, совсем случайно взглянул на фотографии. Та, что располагалась в нижнем углу, заставила второй раз замереть его сердце.  На него смотрела  Луна, а под фотографией располагалась подпись: «На благотворительном вечере так же присутствовала руководитель фонда помощи онкологическим больным «Здоровое будущее» Уланулуна Лисимус.
Кирилл переснял фотографию на телефон и внимательно рассмотрел получившуюся заставку. В его ладони светилось изображение самой лучшей в мире девушки. Теперь она смотрела только на него и только ему одному улыбалась.
Когда он вернулся обратно, все вроде бы были чем-то очень заняты, но тут же, как по команде, бросили свои дела и уперлись взглядами в Кирилла.
- Да это ты, Саня, виноват, заставил меня засомневаться в реальности последних событий. Пришлось проверить достоверность реальности, и теперь могу утверждать точно – была Фея, была.
Пришлось вкратце рассказать о своих приключениях.
- Так ты практически двое суток не спал. Иди-ка ты домой, завтра все обсудим, - похлопал его по плечу Михач.
- Отнюдь, я в кукурузе весьма неплохо вздремнул.
- Тогда у тебя, как у помощника по персоналу есть работа, пошли, - скомандовал Михач.
В своем кабинете он сразу стал серьезным.
- Сейчас приедет Егор. Он сказал, что у него очень важный разговор.  Хороший он парень. Ты, Кир, все-таки и вправду молодец: столько руды перемыл и нашел-таки золотой самородок.
- Что это тебя так на лирику потянуло? Не твой стиль.
- Да после твоей пропажи нервы никак в порядок не придут.
Кирилл удивленно посмотрел на друга. Он всегда считал, что нервная система Михача отлита из стали.
- Понимаешь, он только неделю у нас, а я про его мозги уже все понял. Он гений.
Егора Кирилл «намыл» случайно. Два месяц назад проходила профильная выставка, на которой их фирма представляла свои новые разработки. Кирилл к этому мероприятию отношения не имел, был в этот день страшно занят, но к обеду дела чудесным образом разрешились, и он  успел к самому началу презентации в качестве группы поддержки.
После доклада Михача ребята остались возле экспозиции  отвечать на вопросы потенциальных заказчиков, а Кирилл решил вернуться в офис, но по пути заскочил в буфет, расположенный здесь же, на первом этаже. Все столики в небольшом зале оказались заняты, и только в самом углу у окна единственный свободный стул призывно поманил его желтым сидением. Кир, высоко поднимая поднос, ловко пробрался межу сидящими.
- Можно? – спросил он у человека, расположившегося за столиком.
- Пожалуйста, - на него смотрели совершенно удивительные  светлые глаза.
Это уже потом он рассмотрел худощавого белобрысого парня в скромно сером костюме и белой рубашке с галстуком. А сначала он увидел только эти глаза. Кирилл за свою жизнь узнал очень много хороших человеческих глаз. Ему вообще, как он считал, очень везло на достойных людей. Бывало, правда, что он долго пытался отыскать свет там, где было только тусклое мерцание, и когда ничего не получалось, сильно расстраивался, потому что надеялся до самого конца.
 Но здесь было что-то другое. И это другое без времени и доказательств убеждало: « Он тот, с кем ты непременно должен быть рядом».  Кир почти физически ощутил эту потребность, а после нескольких ничего не значащих фраз ему в голову пришла совершенно сумасшедшая мысль, что кем-то уже давно было принято решение о том, что обязательно должна случиться эта встреча.
Егор работал в очень известной компании и, не смотря на то, что ему совсем недавно исполнилось двадцать семь, уже руководил отделом стратегических разработок. Новый знакомый корни имел южнорусские и отличался удивительной простотой и скромностью, качествами, которые так быстро растворяются здесь, в кипящем бульоне столичной жизни
Чем стал интересен для Егора Кирилл, самому Киру было непонятным, но именно Егор в дальнейшем проявил тот интерес и настойчивость, благодаря которым их дружба окончательно закрепилась. А две недели тому назад товарищ ошарашил новостью:
- Послушай, Кир, я с работы ушел. Мне не очень удобно тебя просить, но ты не мог бы поговорить, чтобы меня взяли к вам. Я согласен на любую зарплату, лишь бы программистом.
Судя по тому, что, после окончания института прошло всего пять лет, а Егор уже имел машину и, пусть небольшую, но все-таки свою собственную квартиру в удобном районе столицы, Кирилл догадывался, что как работника, его ценили очень высоко, и цену эту оплачивали щедро.
- А что случилось-то?
- В двух словах не объяснить. Ты поговори, ладно?
- Да погоди ты. Я, конечно, поговорю, но только я тебе уже сейчас могу сказать, что у нас зарплаты скромные, ты к таким, наверное, не привык.
- Это не важно, ты, главное, скажи, что я очень хороший программист, правда.
- Так я тебе верю.
На следующий день Егор встретился с Михачем.
- Кирилл, будем брать нового сотрудника, - произнес тот, когда беседа закончилась, и в кабинет был приглашен заместитель по персоналу.
- Подождите, ребята, а можно меня пока без оформления документов принять,- испытывая заметную неловкость, попросил Егор. -  Я знаю, что  в других местах так часто делают на  время испытательного срока.
- А чего тебя испытывать, - улыбнулся Михач, – с тобой и так все прозрачно. Плюс Кирина интуиция, в качестве гарантии порядочности, - подмигнул он другу.
- Мне это очень нужно. Только вы ничего плохого не подумайте, - и тут Кирилл заметил, что  руки Егора, по-крестьянски упирающиеся в колени, едва заметно подрагивают.
- Михач, ну хочет человек, чтобы его проверили, что нам жалко, что ли? Опять же, бухгалтерия на налогах сэкономит.
 
И вот теперь они сидели и напряженно ждали.
- О чем разговор? – через некоторое время спросил Кирилл.
- Егор ничего не объяснил, сказал, что очень нужно, - Знаю только то, что вчера состоялась сделка по продаже его квартиры, и сейчас Стас повез  его за вещами. Машину он продал еще на прошлой неделе, но об этом тебе известно и самому.
- Так я думал, что он просто модель хочет поменять. А, оказывается, здесь что-то другое. Знаешь, не верю я в то, что он мог во что-то влипнуть  – не такой он человек. Всеми внутренностями своими чувствую.
- Сам не мог, тут я с тобой согласен. Но…
В этот момент в дверь постучали, и на пороге появился Егор.
- Не помешал?
- Да, нет, как раз тебя ждем, - жестом пригласил его  Михач.
- Привет Кир! дай хоть обниму тебя, - бросился Егор к другу, но через пару минут продолжил. – Вообще у меня, мужики, разговор долгий, и для меня крайне важный. Поэтому, чтобы вам все до конца понять, я кое-что про свою жизнь рассказать должен. Время-то найдется?
- А что его искать? Время – это такая вещь, - Михач любил иногда совершить философский кульбит, – искать которую – занятие странное. Оно есть всегда – ему деваться-то некуда. Просто человек знать должен, на что его нужно тратить – на себя, или на кого-то другого. Вот мы, Егор, сейчас тебя очень ждали. Рассказывай, что случилось?
Егор сел на стул возле двери. Солнце, в окне напротив, уходило куда-то вправо, косо отделяя светлую половину комнаты, в которой он находился, от другой, постепенно теряющей свою солнечность.
- Когда я вспоминаю свое детство, - неторопливо начал Егор, -  то самое раннее, что сохранила моя память, возникает в виде запаха, и только потом приходит свет. Он радостными потоками струится из зарешеченных окон нашей церкви и тихо дрожит на святых ликах, робко посылаемый маленькими копеечными свечками. А дальше я вспоминаю отца, еще совсем молодого, одетого в черную рясу, а во время литургии и по праздникам в ярко желтый стихарь.  
Священниками были и дед мой  и прадед. Должен был стать и я.  Да, кто знает, как еще сложится жизнь…, - Егор чуть задумался, а потом снова вернулся к разговору.
- А еще в своем детстве я очень любил дни, которые случались только два раза в году: ранней весной и поздней осенью.  Я ждал их так, как другие дети ждут праздник Нового года. И как другие дети просят у Деда Мороза подарков, я мечтал, чтобы в эти дни светило солнце. Сразу после окончания службы  я садился на лавочку в углу недалеко от кануна и ждал.
 Тетя Поля брала веник и начинала выметать церковный пол. И тут в трех окнах разом появлялось солнце, и в его лучах пылинки, поднятые старательной рукой, неожиданно вспыхивали мелкими разноцветными искрами. Может быть, для других солнце высвечивало серую пыль, я не знаю, я не хотел никого об этом спрашивать – это была только моя тайна, открытое только мне одному маленькое чудо. Мне казалось, что солнечный свет идет совсем не из окон, а наоборот - начинается здесь, в этом мерцающем сиянии. А там, где-то очень далеко, есть чудесный мир, про который отец сказал, что он точно есть. И я представлял, что когда-нибудь по этой светящейся дороге я уйду туда, исполненный радостным предчувствием.
А однажды, мне было тогда двенадцать, я вот так же сидел и ждал. Появилась тетя Поля, вслед за ней восторженно вспыхнули искры…
Поля уже давно все убрала и прикрыла дверь, оставив меня одного в храмовом пространстве, а искры все не пропадали. Наоборот, они становились все ярче, и вдруг в их переливах возник силуэт. Он был едва различим, но мне казалось, что я вижу светлую одежду, белые пряди волос, и яркие синие глаза. Он молчал, и тогда спросил я:
- Ты пришел за мной?
- Нет, я пришел для тебя, - ответил он тихо-тихо, но я все-таки сумел разобрать каждое его слово. Какой-то  самой чуткой струной своей души я понял, что времени нам отпущено мало, и я не имею права задавать лишние вопросы.
- Я здесь для того, чтобы когда-то потом ты не прошел мимо. Теперь  тебе дано знание о том, что это есть.
 И он исчез, и унес сияние с собой.
Я еще долго смотрел в образовавшуюся пустоту и не заметил, как уснул. Потом меня разбудила тетя Поля.
- Ты меня извини, пожалуйста, - не выдержал Кирилл, –  но я не просто так решился тебя прервать. Я чувствую в тебе тревогу. Ты успокойся, давай то, о чем ты говоришь оценивать как бы со стороны. Может быть, тогда и тебе все покажется на много проще? Ты, наверное, увидел знак того, что должно случиться. Но поверь, что это звучит не убедительно. Какие есть серьезные доказательства того, что это действительно было? Ты мог уснуть, гораздо раньше, и все происходило уже в твоем сне. Мне тут тоже сон приснился… – я же к этому серьезно не отношусь.
Слова эти совершенно Егора не смутили, и он продолжил свой рассказ по-прежнему уверенно:
-  Ты понимаешь, Кир, что грустно - с тех пор, я видел в солнечных лучах только летящую пыль. Зато теперь я  знаю точно, что когда-то в них был сияние. Я все время ждал, что снова его увижу. Во всяком случае, именно так я понял сказанное. А доказательства этого, к сожалению, не могут вместиться в слова - они могут пребывать только в сердце.
Егор виновато посмотрел на товарищей, будто он испытывал неловкость от того, что, что видел и знал что-то большее, чем  доступно им. А потом он продолжил:
- Шли годы, я учился в школе, учился очень хорошо и мечтал поступать в семинарию. У моего отца детей больше нет, и он был счастлив, наблюдая мое устремление. В десятом классе в нашей школе появился новый молодой учитель информатики. Точнее это был не совсем учитель, в том смысле, что по образованию он никаким учителем не являлся, а был очень талантливым программистом. До появления у нас он работал здесь в столице в какой-то крупной компании. Где точно, он никогда не говорил и почему приехал в наше степное село, тоже молчал.  Сказал только, что соскочил с поезда на приглянувшейся станции, а потом побрел по дороге навстречу восходящему солнцу.
В школу его взяли с охотой, так как учителей не хватало, и информатику вела пожилая учительница физики. Но с тем же успехом ее могла бы заменить и химичка и литераторша.  Потом уже  я узнал, что учил он нас, так сказать, нелегально. По документам новые и теперь уже квалифицированные знания, нам по-прежнему преподавала все та же учительница физики. Просто наш директор, Петр Иванович, работу свою любит фанатично и ради дела готов на любую авантюру.
 После того, как пришел новый учитель, многие его предметом увлеклись – так он нас своей одержимость заразить сумел.
 Он был немного странным, но возможно именно этим он притягивал к себе людей. Он смотрел на мир бесконечно восторженными глазами и открыто радовался всему, с чем соприкасался: людям; воробьям, чирикающим за окном; даже промозглой октябрьской непогоде. Он подставлял лицо под холодные струи дождя, и я видел однажды, как он при этом улыбался.
  Добротная и, наверное, очень дорогая одежда болталась на нем, как с чужого плеча, но он совершенно не был этим озабочен.
Так же сильно, как свой предмет он почему-то любил еду. Несмотря на худобу, он ел очень много. Особенно он любил длинные белые батоны. Он отламывал от них небольшие куски и неспешно отправлял их в рот. Если в эти минуты он с кем-то разговаривал, то так трогательно протягивал отломленный кусок собеседнику, что отказаться было невозможно.
В общем, заинтересовались информатикой многие, но большие способности открылись только у меня. Мы часами просиживали за написанием компьютерных программ, и то, что у меня получалось, удивляло даже его.
- Ты гений,-  сказал он однажды, – тебе обязательно нужно в Москву в хороший институт. Давай будем готовиться – я помогу.
К этому времени меня и самого наши занятия очень увлекли. Я поделился своими планами с родителями, но отец сказал: «Прервется связующая нить», и я снова вернулся мыслями к семинарии, а программы тем временем писались все лучше и лучше.
В начале февраля мой учитель заболел. Он молчал, но все понимали, что происходит что-то неладное. И без того худой, он стал таять буквально на глазах. А как-то он меня попросил:
- Будь другом, возьми меня с собой в церковь. Только я там не знаю ничего, так ты уж подскажи, а то буду как… - и он махнул рукой.
Я объяснил ему, что на первых порах, пока он не привыкнет, нужно просто присмотреться, показал, как правильно креститься.
- О чем с Богом будешь говорить, дело лично твое. Но один совет дать могу - ты Ему про себя расскажи. Он  ведь о тебе все равно уже все знает, а важно, чтобы и ты в себе разобрался. Многое ведь человеку открывается только тогда, когда он с Ним разговаривает. А если вдруг какая-то очень  важная потребность возникнет, так ты тогда слова из самого нутра вырывай, с криком и болью душевной.
Наверное, мне тоже ученик талантливый достался. Я никогда не видел, чтобы так молились. Худой, бледный, с редкими клочковатыми волосами, в эти минуты он становился прекрасен. Две, и теперь мне кажется, что самые долгие недели, мы так и были все время рядом: то он со мной у компьютера, то я с ним возле икон. Он ни о чем мне  не говорил, но я чувствовал, как он все больше и больше приобщается к великой тайне.
- А почему ты решил, что он поверил? – вопрос Кирилла, был не к месту, но после разговора с Луной  он неожиданно стал для него важен. – Почему ты вообще веришь, что Бог есть. Вот ты, Михач, веришь?
- Я – нет, а Лор верит. Может, они знают что-то такое, чего не знаем мы? Может быть, даже когда-нибудь Егор с нами об этом поговорит.
Но Егор видимо считал, что такие разговоры никогда не стоит откладывать на потом:
- Об этом говорить мало, - снова он будто извинялся. - Это нужно почувствовать, и чувство это дано каждому. Ведь не требуется абсолютный музыкальный слух, чтобы заплакать, когда слушаешь великую музыку. Ты можешь не слышать отдельных инструментов в хоре звуков, но ты непременно услышишь величие самого хора. Единственное, что от тебя требуется - просто послушать. Так и с верой. Нужно попробовать вслушаться в слова и мысли об этом. Сначала чужие, потом свои, а потом придет это чувство. Проще всего ведь сказать, что не получается, если даже не начинал трудиться.
- Нет, я все-таки думаю, что с плохим слухом музыку понять невозможно, – начал упираться Кирилл.
- А я не о понимании, я же о чувстве сейчас говорю. А с плохим слухом ты написать музыку не сможешь – это правда, но это другое.  Бог ведь тоже откровенен лишь с избранными, теми, у кого на Него абсолютный слух. А от остальных Он ждет кропотливого труда сердца.
- Кирилл, это разговор интересный и в другое время, возможно очень нужный, но не сейчас. Ты мешаешь Егору говорить, - жестко вмешался Михач.
- Ничего, ничего, - заступился Егор, – на такие разговоры времени не жалко.  Ты ведь сам сказал, как важно правильно определить, на что его тратить. Тем более, что никто не предупреждает, сколько у тебя его осталось. Конечно, мы об этом еще много раз сможем поговорить, если оно у нас будет, время…
Я тогда тоже думал, что его так много… А точнее, я вообще о нем не думал, просто радовался новому делу и новой светлой дружбе. А в первых числах марта, когда зазвенела весело капель, выпросив у солнца немного  летней радости, случилось то, от чего до сих пор у меня сжимается сердце.
Я только что написал новую программу, и он смотрел на исписанные листы и, улыбаясь, непрестанно повторял:
- Класс! Ай, молодец! Ну, ведь круто же! Сам-то хоть понимаешь, что натворил?
И вдруг он зажмурился, схватился за голову, и зарычал так хрипло и страшно. Это длилось, наверное, секунд пять, но мне показалось, что прошла вечность. Потом он утих, по его бледному лицу катились капли пота, и он сипло произнес:
- Что ж так быстро-то?
- Что с тобой? – внутри у меня все оборвалось.
- Со мной, Егорка, беда под названием опухоль головного мозга. Да, не смотри ты на меня такими отчаянными глазами, - и он бодро потрепал меня по плечу. - Хотя я сам когда-то тоже переживал, но потом все как есть принял и к мысли этой привык. Даже прошел длинный «химический» путь. Я на этом пути очень старательно мучился в надежде, что еще кусок жизни получу. И, как видишь, получил, только я думал, что этот кусочек чуток длиннее будет. Ну, да ладно, и за то, что отпущено, большое спасибо.
- Так в больницу же надо, - уцепился я за спасательную мысль, – еще курс химии пройдешь, может тогда болезнь насовсем отступит.
- Нет, братишка, не отступит. Да и не выдержу я еще раз это удовольствие. Только мне ведь теперь жить легче стало – у меня теперь цель есть. Даже две. На сегодня, пожалуй, закончим. Я тебя провожу, мне с отцом Андреем поговорить нужно.
С моим отцом, то есть, - пояснил Егор.
Всего, о чем они говорили, мне отец, конечно, не сказал, только когда мой учитель ушел, то он грустно так произнес:
- На все воля Божья, сынок. Если суждено быть тому, чтобы не прервалась связь, то она и не прервется, какими дорогами по жизни не иди.  И если поступать в институт не окончательно раздумал, то благословляю тебя на избранный тобою путь, а он тебе поможет…, сколько успеет. Это его, сынок, большая просьба.
Я не знаю, откуда появляются в человеке силы, о которых он еще вчера даже помыслить не мог. Я спал по два, редко три часа в сутки, но организм большего и не требовал, он, организм, сам заставлял меня выскакивать из теплой постели, как из холодной проруби. Совершенно непонятным образом я успевал чудовищно много: четко проходил школьную программу, и с особенным усердием то, что помогло бы мне в моем деле (ну, тут мне мой друг, конечно, был главным помощником). И, вместе с тем, мы продолжали часами просиживать над новыми программами, причем то, что мы делали, для него было этапом пройденным, и я как-то спросил:
- Мне это жутко интересно, но,  может, все-таки  нужно больше времени тратить на подготовку к экзаменам, а эти знания уже потом в институте дадут?
- В другой ситуации ты был бы прав, но не сейчас, - ответил мне учитель. - Я должен достичь хотя бы одной цели. Я Егорка, благодаря тебе чувствовать научился. Этого со мной раньше никогда не было, а теперь чувствую, знаешь что… Вот в другое время никогда бы так не сказал, а сейчас скажу – «предначертанность».  И по тому, что я это очень хорошо чувствую, ты не бойся, ты обязательно в институт поступишь, и мы все успеем. Ты думаешь, я у Него чего там, в церкви, да по ночам прошу – жизни? Я не совсем дурак, чтобы для себя, мелкой букашки, чуда просить, пусть Он его для более важных дел прибережет. Я у Него сил прошу для себя и для тебя, и точно знаю,  что даст.
После этого разговора я тоже только сил стал просить – для себя и для него. Я никогда не спрашивал, какая  у него вдруг цель появилась, или даже две, я просто шел по этому важному для него пути.
Тетя Поля знала какие-то травы, которые вроде бы помогают при таких болезнях, и он старательно пил приготовленные ею отвары. И, может быть, по этому, а может кто-то и вправду хранил его до положенного срока, но приступы головной боли у него хоть и были довольно сильными, но редкими. И я даже начал надеяться на чудо…
Все произошло в самом конце мая, накануне выпускных экзаменов. Он ужинал у нас дома, потом мы с ним еще позанимались какое-то время, а потом он попросил разрешения остаться на ночлег.
- Что-то слабость сильная появилась, если вас, конечно, не затруднит, - начал извиняться он.
А мы-то наоборот, мы так рады были - ведь сколько раз ему остаться предлагали, только он не соглашался никогда, уходил в свою комнатку, которую он за скромную плату снимал  у тети Поли. Она с него уж как эти деньги брать отказывалась, а он смеялся и пугал ее тем, что в знак протеста уйдет жить в заброшенный амбар.
Утром встать с постели он уже не смог, и приступы головной боли стали все чаще. Он по-прежнему просил не звать врачей, говорил, что будет терпеть, скрипел зубами, и я заметил один раз, как он стер  с кончика языка мелкую кровавую крошку. Я сказал об этом отцу, и тот, не выдержав,  вызвал скорую помощь. Учитель всегда был категорически против любого медицинского вторжения в его жизнь, но в этот раз к приезду медиков отнесся спокойно и только обратился ко мне:
- Присядь-ка, - он тихонько постучал по краю постели, – я должен тебе кое о чем сказать. Сейчас, наконец,  можно – оттуда они меня не достанут. …Как я свою жизнь прожил, теперь не важно, - я видел, что произносимые слова давались ему с большим трудом. - Главное, что я в этой жизни сделать успел. А успел я, Егорка, придумать одну классную штуку. Я создал совершенно уникальную компьютерную программу. Это совершенно новая методология – глобальный прорыв человечества. Правда, я ее немного не завершил и уже думал, что она уйдет вместе со мной туда, откуда пришла.
- Откуда? – я был расстроен, растерян и вообще мало, что в тот момент соображал.
- Эх ты, разве ты не понимаешь, что великое знание наше серое вещество само воспроизвести не может. Проанализировать, в схему запихнуть – это да, а получить – только оттуда, - и он поднял вверх указательный палец. – Я вот с тобой не так долго кое-где рядом постоял, и то это почувствовал… Записи найдешь за подкладкой в моей сумке. Все запомни - теперь для тебя это не проблема. Бумаги потом сожги, а когда подучишься, доделаешь. Там же в сумке деньги - мои, честно заработанные. Пусть отец тебе их в столицу понемногу высылает, там жизнь дорогая. Видишь, одной своей цели я достиг. Мне было важно, что бы ты смог во всем разобраться и запомнить. Но главное даже не в этом. Программу нельзя применять, пока ты не придумаешь защиту на один блок. Ты и в этом потом разберешься. Без этой защиты она опасна для людей. С ее помощью можно запустить мощнейшие механизмы порабощения человеческого сознания. Сейчас не напрягайся, все потом... Я сам додумать уже не смог.. голова перестала… а может кто закрыл…
Его речь стала обрывочной и не совсем логичной, снова случился приступ головной боли. Но как только боль стихла, учитель тут же чуть слышно заговорил:
- Я работал в хорошей фирме. Когда они поняли, что это за программа, мне создали условия… Владелец стал лично контролировать проект. Он молодой, умный, хваткий. Теперь я думаю, что тогда он даже раньше меня разобрался в перспективах…  когда я сам понял, что у меня получается, то испугался и стер все в компьютере… - учитель опять на какое-то время замолчал, а потом продолжил уже из последних сил, – теперь это только в моей голове и на тех листах, но это я уже здесь записал, когда к вам приехал… он злился… он предлагал любое лечение за границей… нет, нет… я убежал, ты сделай, как прошу…я тебе верю… если… ты встретишь человека…
В это время открылась дверь, и в комнату вошел пожилой доктор. Учитель находился в забытьи, только два раза повторил в бреду: «рок…,  рок» и затих окончательно.
- Кома, - после осмотра сказал врач.
- Что еще можно сделать? – спросил отец.
- Побыть рядом. Это состояние продлится недолго. А остальное, отец Андрей, вы лучше меня знаете.
 
Позже я часто вспоминал все его слова, а тогда, стоя рядом с могильным холмом, я думал только о том, что ощущение  предначертанности стало для него, наверное, очень сильным личным потрясением.
В этот момент голос Егора задрожал, а по его щекам потекли слезы. Кирилл почувствовал, что у него самого в горле встал ком, он сглотнул его и спросил:
- Ты почему-то ни разу не произнес имя своего учителя?
- Он как-то сказал мне: «Будет лучше, если мое имя этот город не услышит», - Егор вытер слезы и заговорил уже спокойно:
 - Я тогда очень долго на кладбище был, все вспоминал, как горели огнем его глаза, когда быстрые пальцы бегали по серым клавишам, как по-детски он радовался моим успехам, как смешно шутил с тетей Полей, много я чего вспомнил в тот вечер. Уже в сумерках за мной пришел отец, и  мы отправились домой. Когда мы довольно далеко отошли, я обернулся, и в этот момент мне показалось, что дрогнула небесная твердь, и несколько ее черных осколков упало на звездную грань. Мне даже кажется, я  видел, как вздрогнули звезды. А может, это просто слезы дрожали в моих глазах? – и Егор, грустно улыбнувшись, посмотрел на Кирилла.
Еще до похорон я достал записи, все запомнил, а бумаги сжег. Там же в сумке лежал его паспорт. С фотографии на меня смотрел совсем незнакомый человек - симпатичный слегка полноватый парень с веселыми глазами и пышной шапкой кудрявых волос.
 
Наверное, сейчас вы спрашиваете себя: «Для чего он так долго говорил о своей жизни? Неужели и вправду думает, что мы  поверим этим его сказкам»? Можете не отвечать, я знаю, что вы думаете именно так, и надеюсь я совсем на другое. Я очень хорошо понял, какие вы люди. В вас горит тот же огонь, что и в сердце моего учителя. Я уже замучил вас возвышенными словами, но все-таки скажу еще – вы с ним одной крови. Поэтому мне нужна не ваша вера – мне нужна ваша помощь. Только не смотрите на меня, как на больного. Пройдет время, и вы сами убедитесь, насколько здоров сейчас мой разум.
А теперь я расскажу о том, ради чего, собственно, я и завел весь этот разговор. Судя по тому, что я здесь нахожусь, понятно, что в институт я поступил. Усердно учился, одновременно работал и к окончанию уже имел серьезные наработки, благодаря чему меня взяли в очень крупную компанию.
Только, знаете, какая штука. Мне легко даются решения самых сложных из поставленных передо мной задач. И вот только одно я никак не мог исполнить - завершить то,  что поручил мне мой учитель. Нет, не так – мой друг, мой брат. По прошествии лет, я все острее ощущаю именно эту грань того, что было между нами.
А уж как я старался выполнить обещанное, но будто блок запретный поставлен. Ночи напролет у компьютера сидел, перед иконами помощи просил – ни с места: преграда, стена, тупик. Совесть изгрызла всего… Так прошло четыре года.
И тут я совершил ошибку. Недопустимую. Я даже не сразу это осознал.
К этому времени я уже руководил отделом. Предыдущий начальник, очень талантливый мужик,  по обстоятельствам жизни уехал в Израиль, и то, что это место предложили мне, не удивило никого – даже меня. Я и вправду многое могу. Только знаете, у меня в тот год возникло ощущение, что эти мои способности, они мне не на все время даны. Объяснить не смогу, почему во мне эта уверенность есть. Но укрепилась она прочно. 
Вот ты, Кирилл, спрашивал, как я понял, что мой друг для себя что-то большее, чем эта жизнь, открыл? Подумайте сами, великие ученые представляют миру гениальные доказательства своих идей. Иногда это результат многолетнего кропотливого труда, лишений, страданий. Но бывает, что проходит время, и другие гении  объясняют миру, что сказанное ранее не совсем точно, а может, и совсем неточно. И приводят другие неоспоримые доказательства. И каждый раз, когда совершается открытие, возникает «убеждение» в чьей-то правоте только по тому, что эта правота определенным образом доказана. Понимаете, в основе убеждения не вера,  не ощущение, не чувство, а только доказательство. Но почему это совершенно не дает абсолютных гарантий незыблемости?
А бывает, что возникает именно чувство, или  ощущение.  Просто так, без всякой причины, когда все хорошо и даже радостно, вдруг кольнет в сердце тревога, или страх в душе поселится. И сразу меркнут краски праздника, а потом приходит беда. Вот откуда оно возникает – это знание? Без анализа, опытов, без титанического труда гениальности – просто так, но неопровержимо?
Впрочем,  бывает, что душа озаряется предчувствием счастья…Вы же не будете отрицать существование такой реальности? Кто хочет слушать, тот слышит. А может, это не от желания даже зависит, а от чуткости какого-то внутреннего инструмента. Я уже боюсь вас перегрузить, но я бы назвал этот инструмент человеческой душой. Я в свои предчувствия всегда верю, только не всегда у моего инструмента их улавливать получается. Вот и тогда…
Ближайшим помощником, пользующимся абсолютным доверием владельца фирмы, или, как мы называли его, шефа была, как ни странно, женщина. И, надо сказать, что женщина эта была уникальная. Впрочем, почему же была? Она и сейчас там работает. Я все время поражался, как природа смогла создать такое совершенство. Творение неземной красоты и столь же поразительных умственных способностей. Память, скорость мышления, как у компьютера, аналитический склад ума, тонкое знание человеческой психологии, абсолютный прагматизм – все это позволяло ей быть для шефа совершенно незаменимой. Он лишнего шага без Ирэн не делает, хотя и сам обладает похожими качествами. Словом, у таких руководителей просто не может быть слабой команды. И эта команда двигает компанию вперед семимильными шагами.
- А сколько ей лет? – неожиданно заинтересовался Михач.
- Да кто ее знает. Издалека – всегда тридцать. А когда рядом, то зависит от обстоятельств. Если в хорошем расположении духа, а особенно, когда ей от тебя что-то нужно, то может казаться и моложе, а когда в гневе…. Была однажды в моей жизни ситуация, когда мне вообще показалось, что она старуха. Правда, это было в глубоких сумерках, но воспоминание неизгладимое.
- Такая высокая, волосы черные длинные, фигура нереальная и глаза… - Михач на секунду замер, будто в глазах этих утонуть боялся, но потом добавил уже спокойнее, -  сильно раскосые?
- Да! Видел ее?
- Знаю… - при этих словах Михач успокоился окончательно, а Кирилл, наоборот, заволновался, вспомнив про Лор. Он даже и заподозрить не мог, что его друг может замечать чьи-то еще женские прелести.
– Ладно, теперь меня немного послушайте, - неожиданно попросил Михач. -  Я, Кир, про встречу с этой женщиной вам с ребятами ничего говорить не стал, потому что... Черт, даже не знаю, как и начать.
В общем, мы с ней случайно встретились на одной конференции. Что случайно, это я тогда подумал, а позже, когда в себя пришел и все хорошо проанализировал, то понял, что ничего случайного  там не было. Но не об этом. Наши места оказались рядом. Я на нее сначала даже внимания не обратил, хотя видел, что многие мужики в нашу сторону головы поворачивают. Она несколько раз, вроде бы между прочим,  прокомментировала выступления докладчиков. Ее мысли показались мне весьма толковыми, и  как-то сама собой завязалась беседа.
 Изначально в конце мероприятия предполагался банкет. Помнишь, Ромка еще шутил, что он к этому времени освободится и может меня на заключительном этапе сменить. Я-то и вправду туда идти не хотел, надеялся или еще на работу вернуться или пораньше домой прийти – Лор порадовать. Но в процессе нашего обмена мнениями осталось много недосказанного, захотелось обсудить все до конца, и я решил продолжить разговор за столом.
Ты знаешь, Кир, я от вина пьянею так же трудно, как и ты. А тут и выпил-то не больше двух бокалов, а голова кругом пошла. Никого кроме нее не вижу, про Лор, про детей забыл. Только в глаза ее раскосые смотрю. Словом, поехали к ней. По дороге она мне предложение сделала. Нет, не руки и сердца, - ухмыльнулся Михач, – предложение объединить наши компании. В результате я получаю приличную долю акций, а ваши доли становятся ничтожными. Зато мои собственные перспективы самые радужные. Сам сейчас не верю, что я ей все это тогда пообещал, и даже в душе ничего не дрогнуло. Все мысли были только о том, как бы скорее до ее квартиры добраться.
Я хоть и крещеный, но атеист. А Лор, когда мы поженились, упросила меня носить крестик. Сказала, что для нее это очень важно, это ее собственный покой оберегать будет. Я в эту чушь не поверил, больше того, считаю, что без веры это неправильно, но она так просила! Словом, крестик с тех пор не снимал, и вообще про него забыл, как сросся. Ты вот тоже, Кира, крестик носишь.
- А меня мама уговорила, и тоже для ее спокойствия.
- Вот! Стоим мы, значит, у подъезда, целуемся, как подростки, а она все в сумке ключ от домофона найти пытается. И в очередной раз она в этом поиске как-то так неловко повернулась, что в наши тела мой крестик, как перочинный нож вонзился. Она даже отпрянула и рукой за это место схватилась. Возникшая пауза позволила ей отыскать в сумке ключ, и, пока она открывала дверь, я развернулся и бегом побежал прочь.
Вы только не подумайте, что мне  тогда убегать хотелось. Просто тот  неожиданный укол включил мой  мозг, а мозг уже  волю. Сердце же мое всю дорогу болью по ней истекало.
Я ни одной молитвы не знаю, но в ту ночь, до самого утра, я единственный раз в жизни молился. Теперь даже не скажу, чего я там насочинял, помню только, что я об одном я точно просил: чтобы ушла эта боль.  Не поверите, к утру отпустило.
- Зачем же не верить? – удивился Егор, – я верю, и вам советую этой вере не противиться.
- А дальше-то что? – Кирилл почувствовал, что во время рассказа он все сильнее впадал в какой-то ступор, и только после слов Михача «к утру отпустило», отпустило и его самого.
- Она потом несколько раз звонила. Сначала предлагала обсудить ее предложение, потом у нее возник взаимовыгодный партнерский проект, но я под разными предлогами все время от встреч отказывался. Потом она куда-то пропала. Я облегченно вздохнул и до сегодняшнего дня больше о ней не вспоминал.
Кирилл подумал о том, какая сложная штука жизнь. Оказывается, его друг еще недавно был на краю пропасти. Он мог потерять самое дорогое в жизни – семью. Хорошо зная Лор, Кир понимал, что потеря эта была бы необратимой.  «Как смерть» - пронеслось у него в голове. Внутри нежной и хрупкой Лор он всегда чувствовал такой же несгибаемый стержень, как у Михача. Она бы измену не простила никогда. И он кожей почувствовал страх, который испытал той ночью товарищ. «Нужно на всякий случай какую-нибудь коротенькую молитву выучить» - сделал Кирилл неожиданный для себя вывод.
Когда стало понятно, что Михач сказал все, что хотел, Егор продолжил:
- Это точно она, Ирэн. Только у нее такие непривычно раскосые глаза и, что важнее, такая способность вызывать разрушающую любовь. Нет, любовь - это чувств более высокого порядка. Скорее, разрушающую влюбленность. В нашей фирме через это многие прошли. У кого-то даже семьи распались, хотя никаких отношений не было, только неразделенное чувство. Чувство потом уходило, а образовавшаяся пустота оставалась и корежила человека.
Впоследствии, когда я тоже начал все анализировать, то понял, что таким способом она удержала в компании нескольких сотрудников, когда тем предлагали выгодные контракты за границей. Позже я и сам испытал на себе ее влияние. Но, во-первых,  это уже был период просветления, а значит, мозг работал хорошо, и я сразу заподозрил, что, несмотря ни на какие обстоятельства, она просто не может проявлять ко мне интерес такого рода. А во-вторых, я с третьего класса и до сих пор люблю одну девочку. Точнее, теперь уже женщину. У нее двое детей и хороший муж, зоотехник в нашем совхозе, и она никогда не знала о моей к ней привязанности. Но я думаю, что именно острота неразделенности моего чувства, как твердая грань твоего, Михач, креста, сохранила в порядке мой разум. И, конечно, еще молитва. Но для меня это труд привычный, каждодневный.
В общем, то о чем я хочу рассказать, началось чуть меньше года назад.
Был обеденный перерыв, но мы разрабатывали очень интересную тему, и прерывать работу не захотелось. И  вдруг, как из иного мира в мою голову пришла мысль. Она совершенно не была связана с тем, что я делал в эту минуту. Мысль была смутная, тревожная, почти неуловимая. Я даже голову руками сжал, будто удержать ее хотел. Случилось то, чего я так долго ждал – пришло озарение. Чтобы не потерять зыбкую связь, я быстро пробежался пальцами по клавиатуре, и стал анализировать полученное. На мониторе был только конец программы, вся она хранилась в моей голове. Но методология же уникальная, другой такой нигде в мире нет. Ее ни с чем не спутаешь. Когда возбуждение немного спало, я почувствовал, что у меня за спиной кто-то стоит.
- Ты это здесь про что? – равнодушно спросил шеф.
- Сам пока не понял – фигня какая-то в голову пришла, - я тоже старался быть равнодушным, но голос предательски дрогнул, – Точно фигня, - подтвердил я и стер запись.
Шеф пожал плечами и подошел к другому сотруднику со своим вопросом. Он хоть и занимает высокий пост, но во все вникает и многие важные направления курирует лично.
 Работа в этот день спорилась, и мы решили по домам не разъезжаться. В офисе есть специально оборудованная комната отдыха для сильно одержимых, и мы периодически ею пользовались. Тем более, что был конец сентября, погода установилась холодная. Несмотря на то, что синоптики уже третий день обещали приход антициклона, с самого утра лил противный дождь. В квартирах стоял собачий холод, а здесь климат-контроль – сухо, тепло, кто-то из ребят сбегал в магазин, разрешив продовольственную проблему. А я вообще торопился разобраться с найденным, наконец, решением.
Часов в десять вечера ребята вышли на балкон покурить. Я тоже захотел немного взбодриться и пошел вместе с ними. Оказалось, что погода сжалилась, и решила, наконец, спасти изрядно уже подмоченную репутацию метеорологических служб. Дождь прекратился и небо вызвездило. С высоты пятого этажа нам было хорошо видно, как по ступеням спустились двое и подошли к роскошному авто. Шеф помог открыть дверь машины, и Ирэн стала садиться за руль. Он заслонил собой ближайший фонарь, на лицо женщины упала тень, но я все равно увидел, как она бросила на меня пронзительный взгляд. И в этот момент мне показалось, что в темноте сверкнули алым раскосые ее глаза.
Я с ног до головы покрылся холодным потом, и, чтобы успокоиться, перевел взгляд на небо. Но там я увидел такое…  то, что уже видел однажды, несколько лет назад над сельским кладбищем: летящие куски небесной тверди,  сотрясающие звездную грань. Это длилось долго – несколько мгновений. Я не оговорился – это действительно очень долго, это не миг, это промежуток времени, за который мозг успевает проанализировать информацию.
Заревел мотор, и машина тронулась с места, а я остался один на один с охватившим меня ужасом. Я ведь много лет ждал, что увижу, как тысячами огней передо мной рассыпается радуга, или вифлеемским сиянием вспыхивает звезда. Словом, я ждал чуда, подаренного светом… А мне открылась бездна страшной алостью своего сумрака.
И я понял, что «это есть».
Я, конечно, ничего уже не мог в ту ночь делать, кроме как думать. И первые лучи солнца принесли с собой второе за сутки озарение: я понял, что это было предупреждением об опасности. И вся моя последующая жизнь превратилась в сплошной анализ и осмысление происходящего.
 А потом последовала вереница событий, каждое из которых в отдельности практически ничего не значит, и только собранные воедино, они становятся тем самым доказательством, которому ты так веришь, Кирилл, потому что выстраиваются в логическую цепочку закономерности.
 Через несколько дней руководством было принято решение организовать вечер памяти сотрудников, которые ушли из жизни, работая в компании. За все время существования организации таковых оказалось трое. Событие приурочили к годовщине кончины одного из них. Сначала никто не понял, какой необходимостью было вызвано проведение столь странного мероприятия, но Ирэн  объяснила это укреплением корпоративного духа - все должны знать, что в трудную минуту никто не будет забыт или брошен в беде.
 Был устроен поминальный ужин в дорогом ресторане. Почти сразу вынесли большие портреты с траурными лентами. Крайний справа был мне до боли знаком своей замечательной улыбкой и кудрявой шевелюрой. Я не знаю, что было бы со мной, если бы я не получил предупреждение и не начал готовить себя к испытаниям…
 Еще с самого начала мероприятия я ловил на себе мимолетные взгляды Ирэн, а в эту минуту всем своим существом ощутил просто рентгеновское ее напряжение. Мне трудно оценить себя со стороны, но я старался. Не спеша дожевал кусок рыбы и поинтересовался у соседа, от чего умер тот молодой в кудряшках. Но тут организаторы стали рассказывать о каждом, предоставляя возможность высказываться и другим людям.
Вот так я узнал, что мой друг действительно был необыкновенно талантлив, что он мужественно боролся со своей болезнью, тем более, что был одинок, так как родители погибли в автомобильной катастрофе. Но у него была девушка, которая оставалась рядом с ним до тех пор, пока однажды он не исчез. С того момента о нем ничего не известно. Существовало только две версии: либо он погиб, либо сам что-то сделал со своей жизнью, освободив себя и любимую от будущих страданий.
Еще через месяц был объявлен конкурс с огромным денежным вознаграждением. Предлагалось доделать уже начатую когда-то программу. Собственно от программы остался совсем небольшой кусок, но я-то узнал ее сразу, и естественно, что никто кроме меня этого сделать бы не смог. Я прекрасно понимал, что ставка делалась именно на меня. Короче говоря, результаты не оправдали ожиданий руководства, и приз остался неприсужденным.
Зимой в Москву по делам приехал мой отец. Уже почти перед самым отъездом мы приехали в офис, чтобы он посмотрел, в каких достойных условиях трудится его сын. Я думал его удивить, привести в восторг. Но случилось совсем иное.  Отец молча поднялся в мой кабинет, сел на стул, посмотрел на часы, а потом сказал:
- Нет, не успею. Что ж ты так поздно меня сюда привел, сынок?
- А что случилось, папа?
- А разве ты не чувствуешь, как здесь нехорошо? Это место обязательно нужно осветить. Ты скажи своим начальникам, пусть батюшку пригласят.
Ну, что я мог? Все ему объяснять? Зачем? Он все равно не в силах был мне помочь, только расстроился бы. Уходя, он несколько раз перекрестил мое рабочее место.
 А уже на вокзале он вновь вернулся к разговору:
- Егорушка, а та женщина, которая пропустила нас в лифт, не пожелав поехать вместе с нами…
- Такая красивая?- уточнил я.
Отец задумался и пожал плечами:
- Красивая? Не заметил. Ты от нее подальше держись. Она тоже нехорошая.
Было и кое-что  другое по мелочам, а два месяца назад случилась та чувственная атака со стороны Ирэн, о которой я уже говорил раньше. Подробности я опускаю, Михач и без них меня поймет.
Тут Кирилл подумал, что после истории с Михачем, он уже решительно не знает, как относиться ко всем этим сияниям, глазным вспышкам и небопадениям. А Егор тем временем продолжил:
- В общем, я решил не искушать больше судьбу, тем более, что программа в моей голове уже в полном объеме хранится. Даже защитный блок почти написан, совсем немного додумать осталось.  Но ведь без этого «немного» программа абсолютно беззащитна, а значит опасна. Уж мне поверьте - она действительно и очень опасна и очень необходима одновременно, как яд, который способен убивать, но может стать спасительным лекарством.
- А, может быть, ну ее, программу эту, с глаз долой - из сердца вон. Жили же мы без нее и еще проживем, - предложил, как ему показалось, единственно верное решение Кирилл.
- Кир, прогресс не остановить, - с некоторой даже досадой произнес Михач.
- На самом деле тут несколько другое. Если бы все было так просто! За что же тогда бороться, если это неизбежность? – Егор тяжело вздохнул и продолжил. – Я вам про свои предчувствия не все сказал, побоялся, что окончательно за придурка сочтете, но сейчас уже чувствую, что пожалеете беднягу.
 В общем, тем утром в момент озарения мне стало понятно еще и то, что именно я написать это должен. Что если я заполню эту брешь знаний и сделаю все, как надо, беды не будет. Дело в том, что поток этой информации послан нам, если так можно выразиться, только в одном экземпляре, но с кодом обязательного воплощения. Если этой проблемой не буду заниматься я, то обязательно появится кто-то другой, как я сам когда-то сменил своего учителя. И нет никаких гарантий, что у того другого будут такие же моральные принципы, как у меня.
-  А разве какой-нибудь хакер не сможет в обозримом будущем взломать эту защиту? – поинтересовался Михач.
- Я не знаю, что будет потом. Наверное, рано или поздно появится какая-то другая программа, или что-то иное, и человек снова будет проходить испытание на прочность. Наше будущее уже давно предопределено, и вряд ли получится изменить конец времен, слишком много уже сегодня тех знамений, которые предшествуют приходу Антихриста. Зато Апокалипсис можно отодвинуть. Поэтому нельзя допустить, чтобы такой мощный инструмент влияния на человека попадал сейчас к ним в руки. Но, вообще-то, я говорил только о том, что я тогда почувствовал.
- А как это у тебя было?  Текст перед глазами появился, или голос опять услышал? – никак не мог успокоиться Кирилл.
- Нет, Кир, я услышал абсолютную тишину. Вот ты, например, как вчера понял, что влюбился, что жизни  без нее больше нет, что лучше ее  на этом свете не бывает? Ты что к доктору сбегал или соцопрос провел?
- Я просто почувствовал.
- Вот и я «просто».
- Постой-ка, - опомнился Кирилл, -  а как ты узнал, что со мной  вчера произошло, ребята уже успели проболтаться?
- Да, не говорил я еще ни с кем, и не нужно мне это. На тебя достаточно взглянуть, чтобы догадаться. В пятницу обыкновенный был, а сегодня вдруг засиял. Разговор серьезный, ты переживаешь, я вижу, а потом вспоминаешь, наверное, что-то и светишься.
Кирилл посмотрел на Михача , и тот согласно кивнул головой.
 - И еще я думаю, что девушка эта замечательная, - снова сказал Егор.
Душа Кирилла была с этим не просто согласна, она пела песнь совершенству возлюбленной, но вслух он произнес совсем иное:
- Почему ты так решил? Я думаю, что все влюбленные люди сияют одним и тем же светом, имя которому любовь.
- Нет, все сияют отраженным светом. И если человек плох, или  отношения не складываются, то, как бы ты ни любил, твой свет не сможет быть ярким.
- Откуда у тебя такие глубокие знания? Для богатого жизненного опыта ты еще слишком молод, -  улыбнулся, Михач.
- Отец сказал.
Уже в который  раз за время разговора Егор произносил это «отец сказал». И каждый раз он говорил это так, как будто фраза эта являлась единственно неопровержимым аргументом. Самым главным аргументом в его жизни. Перед мысленным взором Кирилла даже возникла картина: великий Энштейн доказывает свою теорию относительности. Восторженно рукоплещут ученые мужи… Вдруг встает Егор и тихо говорит:
- Все это неправильно.
- Почему? – удивляется Энштейн.
- Почему? - вторят за ним ученые мужи.
И тогда Егор, пожимая плечами, произносит абсолютно убежденно:
- Отец сказал.
Расстроенный Энштейн молча сворачивает свои чертежи («Или на чем он там все это доказывал? – не смог быстро сообразить Кирилл - ладно, пусть будут чертежи), и так же молча уходит расстроенный. Вслед за ним уходят и остальные. Остается только победитель – Егор.
Картина эта возникла перед глазами всего на пару секунд, но за это время Михач уже успел вернуть разговор в нужное русло:                                                               
- Короче, что необходимо сделать?
- В общем, месяц назад судьба помогла мне самым печальным образом. Заболела моя мама. Сначала диагноз был ужасным, но повторные анализы худшие ожидания не подтвердили. Однако первый диагноз на прежней работе знали многие, а о повторном я умолчал. Я сказал, что мне необходимо уехать на неопределенный срок, поэтому я буду увольняться. Шеф предлагал отпуск любой продолжительности и даже с оплатой.
- Так мне совесть не позволит, - ответил я ему тогда, -  тем более что голова совершенно перестала соображать, наверное, на нервной почве. А вдруг этот процесс не обратим? Нет, обнадеживать я вас не хочу. Если все обойдется, вернусь. Или вы меня назад уже не возьмете?
- Конечно, возьмем, возвращайся быстрее, - сказал шеф, и я видел, что он действительно расстроен. Только я хорошо понимал причину этого расстройства.
- Квартиру зачем продаешь? – снова поинтересовался он.
- Деньги на лечение нужны.
- Понятно, - но я видел, что это ему как раз понятно не очень. А деньги я и вправду домой уже отправил.
- Может, еще нужно? – забеспокоился Михач.
- Да нет, там даже на ремонт церкви останется. Я и раньше всегда деньги домой отправлял, мне ведь одному зачем много? А тут сразу такая сумма. В общем, официально я завтра уезжаю. Я даже билет на поезд купил. Я даже думаю, что нужно сесть в вагон и пару станций проехать.
- Что, действительно все так серьезно?
- Действительно. Поэтому я и просил, чтобы вы меня официально не оформляли. А неофициально я должен теперь где-то жить. Лучше, если не один. Я за себя-то не боюсь, но мне программу закончить нужно, понимаете?
Но ребята уже давно все поняли и даже с определенного момента в разговоре почти поверили в мистическую составляющую этой истории.
- Ко мне поедем, - безапелляционно заявил Кирилл. -  От меня на днях Валера к своей подруге съехал, так что одна комната в съемной двушке тебя уже ждет. А когда я вечером дома быть не смогу, ну, сам понимаешь, кто-то из наших при тебе дежурить будет. Да, Михач?
- Можно для конспирации уходить к кому-то из нас, если ситуация обострится. А пока, я понимаю, что повода для особой паники нет, - подытожил Михач.
 
 Когда они выходили из кабинета, Кир, обняв Егора за плечи,  подумал: «Как было бы здорово, если бы получилось прожить так, чтобы тоже стать для своего сына самым главным в жизни аргументом».
 
 Вечером позвонила Луна. Ее голос был сильно взволнован.
- Что-то случилось? – забеспокоился Кирилл.
- У меня нет, а у тебя?
- У меня случилось счастье все время думать о тебе. Говорят, что я даже стал источником световой энергии. Вот прямо сейчас эти разбойники разрабатывают прибор, с помощью которого собираются забирать у меня часть этой энергии, чтобы заряжать аккумуляторы для машин.
- Ну, Кира, я же серьезно.
- Я тоже серьезно. У меня такое счастье! Я даже не знал, что такое бывает. Вот только я никак не пойму твою тревогу.
- Понимаешь, Кеша…  он такой человек… Он тебе не угрожал?
- Нет, - засмеялся Кирилл, – а что, должен был?
- Я не знаю, только все, кто когда-то пытался за мной ухаживать, очень быстро из моей жизни пропадали. Нет, они, конечно, все живы…Но они не были мне так нужны, а ты нужен… очень…
 «Как здорово, сердце, -  подумал Кирилл, - что ты умеешь так замирать и так сумасшедше колотиться!» - а вслух сказал:
- Не бойся, я уйду из твоей жизни, только если ты сама меня об этом попросишь, - и это была единственная фраза, которую он произнес серьезно.
- Все равно, ты пообещай мне, что будешь осторожен, ладно? А то у него, знаешь, какая служба безопасности! Там такие люди неприятные.
- У них спецслужба, а у нас дружба, - весело срифмовал Кирилл. – Великое воинство под названием «Братство». Не слышала? Правильно! Это новое секретное оружие. Наша собственная разработка. В данный момент мы приступили к очередной стадии испытаний. Все предыдущие прошли успешно.
- Особенно, когда тебя в лопухах потеряли? – и девушка, наконец, засмеялась.
- Так это же был наш самый лучший результат. Или он тебя не устраивает?
- Устраивает, устраивает!
 В этот момент появился Михач и строго махнул головой в сторону двери. Кир ответил ему взаимным кивком и жизнерадостно объявил.
- Извини, милая, зовут – никто без меня не может нажать пусковую кнопку, - и уже с тоской прошептал, – я так хочу тебя увидеть!
- Я тоже! – прошептала она в ответ.
 

© Copyright: Светлана Чабанюк, 2015

Регистрационный номер №0271681

от 15 февраля 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0271681 выдан для произведения: 7.          Братство
 
 
«Розовая полоска на горизонте разрасталась, растворяясь в зарождающейся голубизне неба. Еще недавно над самой кромкой земли плавали длинные рыбы облаков, а теперь они исчезли куда-то, освободив пространство для этого разноцветного слияния.
- Я стихи иногда пишу, - признался  Кирилл.
Обычно он с некоторым усилием, как из тюбика, выдавливал из себя рифмованные строки. Но иногда они возникали из «ниоткуда». И он не понимал, как появляются эти слова: выплывают ли из его собственных неведомых ему глубин, или прилетают извне. Они просто встают на пороге сознания и покорно ждут его решения: оставаться ли им здесь желанными гостями, или навсегда быть забытыми за ненадобностью.
Вот и сейчас сложилось какое-то непонятное четверостишие.
– Хорошие стихи у меня всего несколько раз случались – продолжил Кирилл. -  А чаще они не всерьез, скорее даже  хулиганские. Я тебе мало, что прочитать бы смог. Но только иногда откуда-то приходят строки. Эти строки мне всегда очень нравятся, хотя они чужие, не мои. Я это чувствую, потому, что не нахожу в себе их продолжения. Иногда додумываю что-то. Но получается заплатка на нарядном костюме. Вот и сейчас откуда-то взялось.  Послушать хочешь?
- Очень хочу. Я сама много раз пробовала сочинять – не выходит. У меня только крестики сочиняются.
- Если бы у меня такие стихи были, как у тебя крестики, я бы сейчас не стеснялся.
- А ты и не стесняйся, ну!
 
- Алая рассветная заря…
  И горят огнем вселенской веры
  Золотые горы Монтэгэро,
  Праведные души теребя.
 
- А как ты думаешь, где могут находиться эти горы? – это было удивительно, но девушка смотрела на Кирилла совершенно серьезно.
- Думаю, только в моем подсознании. Просто, мысль мимо пронеслась, и от ее крыла мне перышко перепало.
- Как же мимо? – удивилась Луна. - Она же через тебя прошла, через сердце твое. Просто так такие мысли не летают. Просто так ты думаешь, когда улицу на зеленый свет переходишь, или обувь в магазине покупаешь. А эти мысли отличать надо. Они тебе с целью даются. Ты их от себя не отпускай, а возле сердца храни. Может быть, когда-нибудь, они тебе еще очень пригодятся. Мне вообще кажется, что человек никогда не остается в одиночестве. Все время рядом с ним кто-то Незримый идет и путь ему мыслями указывает. Только Незримый этот разные имена носит. А плохое это имя, или хорошее, как раз по мыслям определить и можно.
- Ты в церковь ходишь? – неожиданно спросила она.
- Нет. Я допускаю, что в мироздании есть какой-то вселенский центр, или вселенская сущность бытия. Но я не могу для себя определить, что есть Бог, и так ли все, как христианская библия говорит. Мое первое причастие в семь лет вообще оказалось последним. Такой священник «добрый» попался, что навсегда к церкви охоту отбил.
- Это было давно. Забудь, - сказала девушка. - Ты вырос, и пришла мудрость. Тебе обязательно нужно в церковь, тебе там будет хорошо – я чувствую. Вот Кеше туда идти незачем. Я не могу это объяснить, просто знаю. А ты пойди. Но не завтра. Ты сначала много прочитай. И не только то, что богословы пишут. Ты еще ученых почитай и послушай. И особенно тех, которые против Него – это очень важно.  Ты потом сам своим выводам удивишься.
- Да я немного читал. И что меня больше всего смущает, так это молчание века. Почему про Христа только через годы первые упоминания появились? Что же они все так долго думали?
- А разве ты обо всем, что с тобой в жизни происходит, сразу до конца понимаешь? Разве не бывает у тебя так: проходит много дней, и даже лет, и ты вдруг осознаешь, что было в твоей жизни что-то очень хорошее и очень важное. Только оценить ты это через время смог. Обычно, так вспоминают молодость – тот счастливый кусочек жизни, когда кажется, что нет непреодолимых преград, по силам любые испытания, и не мучают ошибки, потому что на их исправление впереди целая жизнь. И все еще можно постичь, предугадать, раздарить свою любовь, всем помочь, всех осчастливить. Но проходит жизнь, и понимаешь, как мало трудился, чтобы было постигнуто, предугадано и раздарено. То, о чем спросил ты, немного другое, оно сложнее. Я постаралась объяснить на простом.
А еще бывает, - продолжила Луна, - что тебе мешали обстоятельства: жизнь суетная, увлечения пустые, время отнимающие, или, наоборот, очень нужные и важные дела. Вот и у других людей тоже всякие обстоятельства бывают.
Он ведь наивен, наш Бог. Тот, которому имя Великий так мало, что на мизинец не натянуть. Он пришел к простым людям: мытарю, рыбаку и стал ждать от них понимания и веры. И они беспрекословно пошли за Ним, но только не все смогли понять Его сразу и непоколебимо.
Но Он таков, что Ему имя Великий на мизинец не натянуть. И поэтому они все равно поняли Его и поверили Ему. Просто не сразу и не все.
- А что же Он, если Он есть любовь, всех к себе взять не может? – усмехнулся Кирилл.
- Он так доверчив, наш Бог, - с нежной улыбкой произнесла Луна. - Он уже однажды подарил человеку блаженство быть рядом и ничего не  знать кроме радости в каждом деянии своем. Он попросил за это только  малую жертву – до поры не брать то, что до поры не брать велено было. Самую малость попросил, пустяк, предложив взамен несоизмеримо большее. А человек предал себя. У себя украл, не у Бога.
Но Он так добр, наш Бог. Он все равно не устает раздавать людям кусочки того блаженства, просто теперь Он ограничивает его рамками простого человеческого счастья. Можно ведь опять всех к себе допустить, только как узнать заранее, кто рядом удержаться сумеет?
 Вот рождается ребеночек без одного пальчика – и сразу видно, что нет пальчика и  понятно, что он уже не отрастет. Но и нужды в этом для Бога никакой нет. Ему не тело нужно. Но ребенок никогда не рождается без души. Это проверять не надо – это просто есть. А вот что душа потеряет, а что к ней прирастет – вот, что важно. Я не наивна, я точно знаю, что это так, и больше того, о чем сказала, ни себе, ни тебе объяснить не смогу.
- А откуда ты все это знаешь?
- Я много читала, в церкви слушала. Я потом очень слушала в своей душе. Мне моя душа убедительнее всех доказала, что Он есть, Он рядом, и я Ему очень помочь должна, сохранив свою душу.
- А разве Он тебе помогать не должен? Я вот Его два раза в жизни все-таки попросил, а Он хоть бы раз помог.
- Он не фокусник. У Него другая профессия. Он ни мне, ни тебе ничего не должен. Но Он все равно помогает, только ты этого не замечаешь: Он  подарил тебе светлый разум, дав возможность понять, кто ты есть. Тебе осталось только решить, что теперь с этим делать. Но Он и здесь тебя подтолкнул: через реку, через поле провел, меня на дорогу вывел, чтобы я сейчас эти слова сказала. Такие слова уже много раз рядом с тобой говорили, только ты услышать не старался. Вот и еще один случай дан, чтобы ты  откликнулся.
Знаешь, - печально закончила Луна, - если Он от кого-то  прозрения потребует, то до тех пор испытания посылать будет, пока человек не поймет. Поэтому лучше сразу стараться, но для этого  нужно очень много думать. Никогда ведь не знаешь, когда захочет проверить тебя жизнь. Нужно быть готовым к этому всегда.
Кирилл очень внимательно слушал Луну, но думал о том, что она даже представить себе не может, как он рад, что переплыл эту реку. И ему совершенно все равно, кто бросил его в застеленную утренними туманами прохладу воды. Жизнь всегда была более чем реальна и всегда очень рациональна. Неземного в ней было только ощущение дружбы и любви. Да и то сейчас ему казалось, что не на ту музыку были положены слова прежней его влюбленности. И только теперь она запела чистым и, возможно даже, божественным голосом…
- Друзья, а вы что же, спать так и не ложились? Ну, это тебе Лунка голову заморочила, я знаю, - Маша возникла на балконе так неожиданно, как будто из параллельного мира, но потом Кирилл сообразил, что она вышла из двери соседней комнаты.
Он посмотрел на девушку, и на него накатила новая волна счастья. «Вы даже не представляете, Мария Николаевна, как она мне ее «заморочила»…,» - подумал он, и больше сил бороться с этим чувством в себе уже не нашел.
 
 
Они подъехали к выставочной галере как раз к открытию. Кирилл начал переносить картонные коробки внутрь помещения, и снова почувствовал, как велика выданная ему одежда. Он сам был далеко не мелкий, но хозяин гардероба, очевидно, имел просто могучее телосложение. Футболка, в общем-то, больших проблем не создавала, а вот мокасины по ощущениям напоминали ему огромные шлепанцы. Хорошо, что хоть собственные  джинсы к утру успели высохнуть. «А кому до этого дело?» - подумал он и «забыл» проблему.
Через полчаса все было закончено.
Они стояли на улице у входа в галерею и молчали. Кирилл никак не мог решиться произнести последние слова. Наконец, он все-таки собрался с духом:
- Спасибо за все, прекрасная Фея. Наверное, когда-нибудь я напишу стихотворение о том, как побывал в волшебном царстве.
Он думал, что услышит от нее что-то вроде благодарности за оказанную им помощь, но она молчала. Молчал и он. Пауза уже сильно затянулась, но Кирилл радовался этим лишним подаренным ему мгновениям.
- Ты совсем ничего не хочешь больше сказать? - через некоторое время робко спросила она.
И он решился. Он понял, что просто не может молчать о том, что терзало его последние часы.
- Вот уже скоро сутки, - грустно улыбнулся он, - как больше всего на свете я мечтаю вынырнуть из того озера возле твоих ног. Только, понимаешь, я хорошо знаю свое сегодняшнее место в жизни - что я сейчас могу, а чего нет. Твой мир параллелен моему, и, как все параллельное, они не могут пересекаться. Просто  иногда они находятся так близко друг от друга, что соприкасаются. Мы соприкоснулись с тобой, и я до конца жизни буду благодарен за это судьбе. Я, конечно, свято верю в будущее нашей фирмы, но сегодня я не могу предложить тебе ни Сейшельских островов, ни дорогих ресторанов. Я могу тебя только что в Планетарий сводить или в кафе.
- Я на Сейшелах уже отдыхала и больше не хочу. И кушать я люблю Машину стряпню. А вот в Планетарии я еще не была, так, что ты можешь пригласить меня в Планетарий, - Луна сказала это с надеждой и даже какой-то жалостью в голосе.
- Я первый раз в жизни действительно жалею о том, что у меня ничего нет, - с досадой повторил Кирилл.
- А у меня есть все, о чем сейчас думаешь ты, и ничего из того, о чем думаю я... И вообще, молодой человек, имейте же, наконец, совесть. Сколько еще бедная девушка будет напрашиваться на традиционный в таких случаях вопрос?
Он задержал дыхание, как перед прыжком в ледяную прорубь, и радостно выдохнул:
- Душа моя, а не могли бы вы подарить мне номер вашего мобильного телефона?
- Ой. Я еще так могу вам его подарить, я вас практически  уже десять минут к этому принуждаю, -  счастливо рассмеялась девушка.
Луна хотела записать номер на листке из записной книжки, но Кирилл опередил ее:
- Ты просто назови, я не забуду.
Она посмотрела на него почти строго.
- А вы, сударь, оказывается, лжец.
- Тебе хотелось бы, чтобы тогда на дороге я сказал, что без труда запоминаю большие числа, и уж тем более номера мобильных телефонов?
- Трудный вопрос. Лучше я промолчу и оставлю ответ только на твоей  совести, - и она продиктовала свой номер. – А теперь ты свой говори, а то опять в лопухах потеряешься. Я поняла, что должна взять всю инициативу на себя.
- Номер продиктую, а инициативу больше не отдам.
 
 
Михач сказал, что на работу сегодня можно не выходить. Но что такое «можно»? А если твоя работа для тебя такая же важная составляющая жизни, как и другие, по мнению многих, более интересные ее моменты? Кирилл очень быстро перемещался в сторону станции метро. В другое время он вообще бежал бы бегом, но сейчас этому очень сильно мешали «шлепанцы».
Уже шестой год он с радость шел на свою работу. Он даже забыл, что была когда-то другая жизнь и другое отношение к своему делу. Кирилл считал, что ему вообще очень сильно повезло, что однажды он встретил  Михача.
А точнее, Михаила Александровича Коржакова. По твердому Кириному убеждению, это был «мужик», и каждая буква в этом слове была заглавная. А по пятибальной шкале жизни  Кирилл ставил своему другу твердые  десять баллов.
В понимании Кирила у Михача было все!
Он приехал в Москву из далекого сибирского поселка, где по окончании школы получил золотую медаль, подтверждающую наличие «глубоких и прочных» знаний. С большим трудом, почти чудом, он поступил на сложный факультет Зеленоградского института, неожиданно обнаружив при этом, что знания-то он в школе забирал все, какие только давали, просто дать их там особенно много не смогли. Зато природа не поскупилась, и дала ему потрясающую работоспособность и светлый ум.
Он просиживал за учебниками дни и ночи, и первая же сессия была стопроцентно пятерочной. В зимние каникулы Миша домой не поехал, а устроился на работу по суточному графику. Однажды после «суток» усталый и не выспавшийся он случайно столкнулся в дверях общежития с каким-то щуплым очкариком. Поднимая с пола разбившуюся оправу, он не сразу понял, что перед ним стоит хрупкая девушка с короткой мальчишеской стрижкой. Лор, а тогда еще просто Лариса, потом все время утверждала, что влюбилась в Мишку сразу же, хотя непонятно, что она там могла рассмотреть со своими «диоптриями»?
 Михаил испытал это чувство двадцатью минутами позже, когда открывал ей дверь в «Оптику». В силу своей близорукости Лариса так сильно ударилась о дверной косяк, что своим тихим «Ой» она извлекла его из Мишкиного сердца, вместе с искрами из своих глаз.
Лор тогда училась уже на втором курсе, жила в Зеленограде, а в общежитие зашла случайно - к подруге. Оба ее родителя были доцентами того же ВУЗа и видели  в своей  умнице дочке светлое профессорское будущее, как у ее бабушки по материнской линии.
Но робкий очкарик, испытав сильное чувство первой влюбленности, сменила очки на контактные линзы, выведала у подруг все таинства макияжа и, превратившись в прелестное создание, «забила» на такую перспективу. С тройками и абсолютно оправданным академическим отпуском она закончила учебу уже вместе с Мишей.
Он же сам успевал абсолютно все. Маховик, раскрученный в первом семестре, только наращивал обороты, позволяя учиться, работать, любить. Одним словом, через пять лет в его активе был красный диплом, отличная жена, крепкий двухгодовалый сын в наличии и второй на подходе, а также огромная четырехкомнатная квартира в центре столицы, которая досталась Лор в наследство от неожиданно почившей профессорши. Впрочем, квартиру они с Мишей через два года  очень удачно продали и переехали в двухкомнатную «хрущевку». Правда, наряду с маленькой кухней «хрущевка» имела некоторые достоинства: рядом были парк, школа и станция метро. Словом, Лор, в отличии от своих родителей,  была  этой переменой совершенно счастлива. На появившиеся деньги Михаил начал создавать свою фирму.
Как-то само собой получилось, что со временем Миша стал называть свою жену Лорой. Он никогда при друзьях не был с ней сентиментален, хотя она много раз утверждала, что Мишка на самом деле безумно нежный, только ото всех это скрывает. Может быть и так, но никто этого не видел, поэтому решили, что имя он сократил  в силу рациональности своего мышления, убрав все лишние буквы. Но как оказалось впоследствии, это был еще не конечный вариант. Незаметно исчезла и еще одна буква в конце имени.
 Как-то Лор сказала ребятам, что у нее теперь самое редкое и  самое красивое имя:
- Так называется лента, расшитая жемчугами и драгоценными камнями на одежде архангелов, - пояснила она.
- Вообще-то так называется ушной доктор и еще один веб-ресурс, - поправил ее муж.
- Вот, видите? Стесняется! – тут же гордо заявила она, и ее лицо осветила счастливая улыбка.
Он не стеснялся, он действительно не умел быть сентиментальным. А Лор любил все так же трепетно, как тогда, когда прикладывал холодную пачку пельменей к вздувшейся на ее лбу огромной  фолетовой шишке.
С «Михачем» все оказалось так же просто: на фирме руководителя все уважали и называли не иначе, как  Михаил Александрович, а близкие друзья, хоть и имели полное право на Михаила, но из уважения тоже долго выговаривали  длинное словосочетание, пока кто-то из них не догадался пойти проторенному начальником рациональному пути.
На родине у Михача кроме отца и матери остались еще два младших брата-близнеца. Когда те впервые приехали в Москву, и он познакомил их со своими друзьями, то все были поражены тому, насколько по-разному потрудилась над ними природа. Братья были огромны и похожи друг на друга, как двое из ларца. Когда они обнимали своими большими крестьянскими руками высокого и от природы мускулистого Михаила, то он сразу становился как-то мельче.
- Это мы в мамашу такие, - будто извинялись они, - а Мишка, он  в батька!
И по тому, как это уважительно звучало, и с каким восхищением они смотрели на своего брата, всем сразу стало понятно - отец у них мужик авторитетный. А когда Михач еще  и отцовскую фотографию показал, то стало очевидно и то, что  близнецов в семье две пары. Только одни родились с интервалом в пятнадцать минут, а вторые - в двадцать семь лет.
- А вы чего батю-то не привезли? – спросил Михаил.
- Не поедет он в вашу суету, тем более, что он на хозяйстве. Лесопилку-то на кого оставлять? Было велено вам самим на парное молоко ехать.
Наверное, сыном Михач был послушным, потому что вместо морского курорта он каждый год отправлял Лор с детьми в  далекий таежный поселок укреплять детское здоровье с помощью хвойного воздуха и теплого  молока. Сам он там задерживался дня на три - не больше. Понятие «отпуск» ему было чуждо так же, как «гламур» или «бомонд».
Кирилл прибился к Михачу «по протекции» шесть лет назад. Его институтский товарищ, талантливый программист, работал здесь с самого основания фирмы. К этому времени Кирилл, закончив, наконец, институт, уже  три года мучился системным администратором. От работы тошнило, но другого он ничего не умел. Иногда он жаловался Сане на свою хилую профпригодность, и уже начинал жалеть о том, что не пошел в свое время на филфак, где его гуманитарным способностям нашлось бы гораздо лучшее применение.
- Слушай, у меня друг есть, - как-то в разговоре с Михачем сказал Саша. - Он в нашем деле ноль, но парень мировой, а главное, хороших людей к нему как магнитом притягивает. Может, пристроишь куда, а то загибается.
Впоследствии Михач утверждал, что именно мысль о магните подсказала ему, что Кириллу нужно поручить работу с персоналом.  Но ребята были совершенно уверены, что тот и сам учуял бы Кирину специфику безо всяких подсказок.
Словом, новая работа увлекла Кирилла настолько, что он с радостью укрепил свою интуицию профильным образованием, старательно полученным им на заочном отделении психологического факультета.  Теперь он использовал еще грамотные приемы и  научную методологию.
А три года назад Михач собрал соратников и объявил свое решение - он выпускает акции предприятия и делит их между ними, оставив себе пятьдесят один процент. Ребята сначала искренне отказывались, но он убедил их одной единственной фразой:
- Это грамотный управленческий ход - экономически фирма от этого только выиграет.
С тех пор они не стали богаче, потому что упорно все свободные деньги вкладывали в материальную базу своего предприятия. Зато потихоньку росла капитализация их компании. А они трудились на совесть и верили, что рано или поздно случится глобальный прорыв.
 
 
И вот сейчас он торопился в офис - туда,  где на втором этаже в просторном кабинете располагался их мозговой центр.
 Кир обнял бросившуюся ему на шею секретаршу Таню и практически с ней на груди предстал перед своими друзьями, оставив-таки за порогом комнаты один гигантский мокасин.
Гоголь, описывая свою знаменитую «немую сцену», может быть и мог предположить, сколь великолепно будет она сыграна. Но он уж точно никак не догадывался, что самое гениальное ее исполнение случится вовсе не на сцене Малого театра, а в кабинете одной небольшой креативной компании.
В этот момент здесь были почти все. Таня незаметно «стекла» с Кирилла и спряталась у него за спиной. Изумление на лицах товарищей постепенно сменилось радостными улыбками. Первым нашелся Антон:
- Ты это откуда? Такой… сияющий. А мы к тебе домой  вечером собирались.
- Да я и сам сначала туда же собрался. Только хорошо, что у меня, в отличие от рассудка, интуиция не пострадала. Бегу вместо дома почему-то к вам и думаю: «Чего я прусь-то туда? Вроде только вторые сутки, как не виделись – скучать еще рановато». И тут понимаю – а как я без ключа в квартиру войду?
- А мы там Валерку дежурить оставили.
- Вообще-то мы рассчитывали, что ты еще раз позвонишь, - Михач старался быть серьезным, но его глаза светились радостью. -  Я вот только что думал, набирать или не нет тот номер, с которого ты вчера определился.
И тут он не выдержал, и крепко обнял друга. Ребята, опомнившись окончательно, тоже набросились на них, устроив большую беспорядочную кучу. Наконец, взаимные объятия прекратились, и Саня, удивленно оценивая Кирин прикид, весело спросил:
- Слушай, а тебе кольчужка-то не маловата? В плечах не жмет? Какой такой гигант тебя там всю ночь обогревал? Я вообще-то твою сумку с вещами сюда привез, как чувствовал, так что можешь переодеться.
Когда Кирилл натянул свою одежду, все тот же Саня  снова заметил:
- Нет, это точно не великан был. Тебя, по ходу, фея неземной красоты приютила. Светишься, как электрическая лампочка. Колись.
- Да от него постоянно свет исходит, - голос Славика дрогнул. – Тебе ведь, Кир, даже не всегда, когда ты шутишь, много слов говорить нужно. Иногда вроде ничего особенного и не скажешь, а только засмеешься, и уже душа радостью наполняется.
- Это ты зря, юмор у Кирила, что надо, - вступился за талант товарища Антон, – я вот всегда боялся, что он от нас на эстраду переметнется.
-  А я вчера честно испугался, - сказал Саня.
- Интересно, кто вчера не испугался? -  улыбнулся Михач. – Ты смотри, Кир,  больше так не  делай. Видишь, как получается: жить-то без тебя можно, но жить, брат, без тебя  скучно.
- Стоп, товарищи дорогие, - взмолился Кирилл. – Происходящее начинает мне напоминать панихиду с правом покойного на ответное слово. Так что попрошу слова – я вас всех тоже очень люблю. Но знаете, спасибо вам большое за то, что вы меня там потеряли. Вы сделали мне лучший  в моей жизни подарок.
- Вот! – закричал Саня. – Я говорил! Говорил! Была там фея! Сознавайся, была?
Была…  Все, что происходило с ним за последние сутки, выплыло сейчас из памяти, окутанное тревожным туманом нереальности: бесконечное кукурузное поле, белая машина на горизонте, звенящие струи фонтана, Фея…
Кир почувствовал, как пересохло во рту. Наверное, тревога отразилась на его лице, потому что Михач, как всегда, принял единственно верное решение:
- Сань, отдай Кириллу его телефон, - строго сказал он.
Кир схватил телефон с жадностью человека, умирающего от голода, когда ему неожиданно протягивают кусок хлеба, быстро набрал номер и выскочил из кабинета.
- Привет! Это Кир.
- А я жду звонка, жду. Ни о чем больше думать не могу, - жалобно пропела в ответ трубка.
Он никогда не слышал, как бьется его сердце. Оно всегда жило в его организме совершенно самостоятельной жизнью, ничем о себе не напоминая. Кирилл вообще  практически никогда не болел. А сейчас он понял, что оно остановилось. На одно длинное мгновение оно замерло, будто ему требовалось время, чтобы научиться биться в ритме  нового счастья. Но вот сердце застучало снова, и он впервые услышал его стук - сильный, уверенный и радостный.
- Я люблю тебя! – громко промолчал он.
- Я очень соскучился, - произнес он тихо.
 Они договорились, что обязательно завтра встретятся.
 Убирая телефон в карман, Кирилл нечаянно задел лежащий на Танином столе толстый глянцевый журнал. И тот, взмахнув в коротком полете яркими страницами, замер на полу.
Читать такие журналы Кирилл не любил, и, поднимая его с пола, совсем случайно взглянул на фотографии. Та, что располагалась в нижнем углу, заставила второй раз замереть его сердце.  На него смотрела  Луна, а под фотографией располагалась подпись: «На благотворительном вечере так же присутствовала руководитель фонда помощи онкологическим больным «Здоровое будущее» Уланулуна Лисимус.
Кирилл переснял фотографию на телефон и внимательно рассмотрел получившуюся заставку. В его ладони светилось изображение самой лучшей в мире девушки. Теперь она смотрела только на него и только ему одному улыбалась.
Когда он вернулся обратно, все вроде бы были чем-то очень заняты, но тут же, как по команде, бросили свои дела и уперлись взглядами в Кирилла.
- Да это ты, Саня, виноват, заставил меня засомневаться в реальности последних событий. Пришлось проверить достоверность реальности, и теперь могу утверждать точно – была Фея, была.
Пришлось вкратце рассказать о своих приключениях.
- Так ты практически двое суток не спал. Иди-ка ты домой, завтра все обсудим, - похлопал его по плечу Михач.
- Отнюдь, я в кукурузе весьма неплохо вздремнул.
- Тогда у тебя, как у помощника по персоналу есть работа, пошли, - скомандовал Михач.
В своем кабинете он сразу стал серьезным.
- Сейчас приедет Егор. Он сказал, что у него очень важный разговор.  Хороший он парень. Ты, Кир, все-таки и вправду молодец: столько руды перемыл и нашел-таки золотой самородок.
- Что это тебя так на лирику потянуло? Не твой стиль.
- Да после твоей пропажи нервы никак в порядок не придут.
Кирилл удивленно посмотрел на друга. Он всегда считал, что нервная система Михача отлита из стали.
- Понимаешь, он только неделю у нас, а я про его мозги уже все понял. Он гений.
Егора Кирилл «намыл» случайно. Два месяц назад проходила профильная выставка, на которой их фирма представляла свои новые разработки. Кирилл к этому мероприятию отношения не имел, был в этот день страшно занят, но к обеду дела чудесным образом разрешились, и он  успел к самому началу презентации в качестве группы поддержки.
После доклада Михача ребята остались возле экспозиции  отвечать на вопросы потенциальных заказчиков, а Кирилл решил вернуться в офис, но по пути заскочил в буфет, расположенный здесь же, на первом этаже. Все столики в небольшом зале оказались заняты, и только в самом углу у окна единственный свободный стул призывно поманил его желтым сидением. Кир, высоко поднимая поднос, ловко пробрался межу сидящими.
- Можно? – спросил он у человека, расположившегося за столиком.
- Пожалуйста, - на него смотрели совершенно удивительные  светлые глаза.
Это уже потом он рассмотрел худощавого белобрысого парня в скромно сером костюме и белой рубашке с галстуком. А сначала он увидел только эти глаза. Кирилл за свою жизнь узнал очень много хороших человеческих глаз. Ему вообще, как он считал, очень везло на достойных людей. Бывало, правда, что он долго пытался отыскать свет там, где было только тусклое мерцание, и когда ничего не получалось, сильно расстраивался, потому что надеялся до самого конца.
 Но здесь было что-то другое. И это другое без времени и доказательств убеждало: « Он тот, с кем ты непременно должен быть рядом».  Кир почти физически ощутил эту потребность, а после нескольких ничего не значащих фраз ему в голову пришла совершенно сумасшедшая мысль, что кем-то уже давно было принято решение о том, что обязательно должна случиться эта встреча.
Егор работал в очень известной компании и, не смотря на то, что ему совсем недавно исполнилось двадцать семь, уже руководил отделом стратегических разработок. Новый знакомый корни имел южнорусские и отличался удивительной простотой и скромностью, качествами, которые так быстро растворяются здесь, в кипящем бульоне столичной жизни
Чем стал интересен для Егора Кирилл, самому Киру было непонятным, но именно Егор в дальнейшем проявил тот интерес и настойчивость, благодаря которым их дружба окончательно закрепилась. А две недели тому назад товарищ ошарашил новостью:
- Послушай, Кир, я с работы ушел. Мне не очень удобно тебя просить, но ты не мог бы поговорить, чтобы меня взяли к вам. Я согласен на любую зарплату, лишь бы программистом.
Судя по тому, что, после окончания института прошло всего пять лет, а Егор уже имел машину и, пусть небольшую, но все-таки свою собственную квартиру в удобном районе столицы, Кирилл догадывался, что как работника, его ценили очень высоко, и цену эту оплачивали щедро.
- А что случилось-то?
- В двух словах не объяснить. Ты поговори, ладно?
- Да погоди ты. Я, конечно, поговорю, но только я тебе уже сейчас могу сказать, что у нас зарплаты скромные, ты к таким, наверное, не привык.
- Это не важно, ты, главное, скажи, что я очень хороший программист, правда.
- Так я тебе верю.
На следующий день Егор встретился с Михачем.
- Кирилл, будем брать нового сотрудника, - произнес тот, когда беседа закончилась, и в кабинет был приглашен заместитель по персоналу.
- Подождите, ребята, а можно меня пока без оформления документов принять,- испытывая заметную неловкость, попросил Егор. -  Я знаю, что  в других местах так часто делают на  время испытательного срока.
- А чего тебя испытывать, - улыбнулся Михач, – с тобой и так все прозрачно. Плюс Кирина интуиция, в качестве гарантии порядочности, - подмигнул он другу.
- Мне это очень нужно. Только вы ничего плохого не подумайте, - и тут Кирилл заметил, что  руки Егора, по-крестьянски упирающиеся в колени, едва заметно подрагивают.
- Михач, ну хочет человек, чтобы его проверили, что нам жалко, что ли? Опять же, бухгалтерия на налогах сэкономит.
 
И вот теперь они сидели и напряженно ждали.
- О чем разговор? – через некоторое время спросил Кирилл.
- Егор ничего не объяснил, сказал, что очень нужно, - Знаю только то, что вчера состоялась сделка по продаже его квартиры, и сейчас Стас повез  его за вещами. Машину он продал еще на прошлой неделе, но об этом тебе известно и самому.
- Так я думал, что он просто модель хочет поменять. А, оказывается, здесь что-то другое. Знаешь, не верю я в то, что он мог во что-то влипнуть  – не такой он человек. Всеми внутренностями своими чувствую.
- Сам не мог, тут я с тобой согласен. Но…
В этот момент в дверь постучали, и на пороге появился Егор.
- Не помешал?
- Да, нет, как раз тебя ждем, - жестом пригласил его  Михач.
- Привет Кир! дай хоть обниму тебя, - бросился Егор к другу, но через пару минут продолжил. – Вообще у меня, мужики, разговор долгий, и для меня крайне важный. Поэтому, чтобы вам все до конца понять, я кое-что про свою жизнь рассказать должен. Время-то найдется?
- А что его искать? Время – это такая вещь, - Михач любил иногда совершить философский кульбит, – искать которую – занятие странное. Оно есть всегда – ему деваться-то некуда. Просто человек знать должен, на что его нужно тратить – на себя, или на кого-то другого. Вот мы, Егор, сейчас тебя очень ждали. Рассказывай, что случилось?
Егор сел на стул возле двери. Солнце, в окне напротив, уходило куда-то вправо, косо отделяя светлую половину комнаты, в которой он находился, от другой, постепенно теряющей свою солнечность.
- Когда я вспоминаю свое детство, - неторопливо начал Егор, -  то самое раннее, что сохранила моя память, возникает в виде запаха, и только потом приходит свет. Он радостными потоками струится из зарешеченных окон нашей церкви и тихо дрожит на святых ликах, робко посылаемый маленькими копеечными свечками. А дальше я вспоминаю отца, еще совсем молодого, одетого в черную рясу, а во время литургии и по праздникам в ярко желтый стихарь.  
Священниками были и дед мой  и прадед. Должен был стать и я.  Да, кто знает, как еще сложится жизнь…, - Егор чуть задумался, а потом снова вернулся к разговору.
- А еще в своем детстве я очень любил дни, которые случались только два раза в году: ранней весной и поздней осенью.  Я ждал их так, как другие дети ждут праздник Нового года. И как другие дети просят у Деда Мороза подарков, я мечтал, чтобы в эти дни светило солнце. Сразу после окончания службы  я садился на лавочку в углу недалеко от кануна и ждал.
 Тетя Поля брала веник и начинала выметать церковный пол. И тут в трех окнах разом появлялось солнце, и в его лучах пылинки, поднятые старательной рукой, неожиданно вспыхивали мелкими разноцветными искрами. Может быть, для других солнце высвечивало серую пыль, я не знаю, я не хотел никого об этом спрашивать – это была только моя тайна, открытое только мне одному маленькое чудо. Мне казалось, что солнечный свет идет совсем не из окон, а наоборот - начинается здесь, в этом мерцающем сиянии. А там, где-то очень далеко, есть чудесный мир, про который отец сказал, что он точно есть. И я представлял, что когда-нибудь по этой светящейся дороге я уйду туда, исполненный радостным предчувствием.
А однажды, мне было тогда двенадцать, я вот так же сидел и ждал. Появилась тетя Поля, вслед за ней восторженно вспыхнули искры…
Поля уже давно все убрала и прикрыла дверь, оставив меня одного в храмовом пространстве, а искры все не пропадали. Наоборот, они становились все ярче, и вдруг в их переливах возник силуэт. Он был едва различим, но мне казалось, что я вижу светлую одежду, белые пряди волос, и яркие синие глаза. Он молчал, и тогда спросил я:
- Ты пришел за мной?
- Нет, я пришел для тебя, - ответил он тихо-тихо, но я все-таки сумел разобрать каждое его слово. Какой-то  самой чуткой струной своей души я понял, что времени нам отпущено мало, и я не имею права задавать лишние вопросы.
- Я здесь для того, чтобы когда-то потом ты не прошел мимо. Теперь  тебе дано знание о том, что это есть.
 И он исчез, и унес сияние с собой.
Я еще долго смотрел в образовавшуюся пустоту и не заметил, как уснул. Потом меня разбудила тетя Поля.
- Ты меня извини, пожалуйста, - не выдержал Кирилл, –  но я не просто так решился тебя прервать. Я чувствую в тебе тревогу. Ты успокойся, давай то, о чем ты говоришь оценивать как бы со стороны. Может быть, тогда и тебе все покажется на много проще? Ты, наверное, увидел знак того, что должно случиться. Но поверь, что это звучит не убедительно. Какие есть серьезные доказательства того, что это действительно было? Ты мог уснуть, гораздо раньше, и все происходило уже в твоем сне. Мне тут тоже сон приснился… – я же к этому серьезно не отношусь.
Слова эти совершенно Егора не смутили, и он продолжил свой рассказ по-прежнему уверенно:
-  Ты понимаешь, Кир, что грустно - с тех пор, я видел в солнечных лучах только летящую пыль. Зато теперь я  знаю точно, что когда-то в них был сияние. Я все время ждал, что снова его увижу. Во всяком случае, именно так я понял сказанное. А доказательства этого, к сожалению, не могут вместиться в слова - они могут пребывать только в сердце.
Егор виновато посмотрел на товарищей, будто он испытывал неловкость от того, что, что видел и знал что-то большее, чем  доступно им. А потом он продолжил:
- Шли годы, я учился в школе, учился очень хорошо и мечтал поступать в семинарию. У моего отца детей больше нет, и он был счастлив, наблюдая мое устремление. В десятом классе в нашей школе появился новый молодой учитель информатики. Точнее это был не совсем учитель, в том смысле, что по образованию он никаким учителем не являлся, а был очень талантливым программистом. До появления у нас он работал здесь в столице в какой-то крупной компании. Где точно, он никогда не говорил и почему приехал в наше степное село, тоже молчал.  Сказал только, что соскочил с поезда на приглянувшейся станции, а потом побрел по дороге навстречу восходящему солнцу.
В школу его взяли с охотой, так как учителей не хватало, и информатику вела пожилая учительница физики. Но с тем же успехом ее могла бы заменить и химичка и литераторша.  Потом уже  я узнал, что учил он нас, так сказать, нелегально. По документам новые и теперь уже квалифицированные знания, нам по-прежнему преподавала все та же учительница физики. Просто наш директор, Петр Иванович, работу свою любит фанатично и ради дела готов на любую авантюру.
 После того, как пришел новый учитель, многие его предметом увлеклись – так он нас своей одержимость заразить сумел.
 Он был немного странным, но возможно именно этим он притягивал к себе людей. Он смотрел на мир бесконечно восторженными глазами и открыто радовался всему, с чем соприкасался: людям; воробьям, чирикающим за окном; даже промозглой октябрьской непогоде. Он подставлял лицо под холодные струи дождя, и я видел однажды, как он при этом улыбался.
  Добротная и, наверное, очень дорогая одежда болталась на нем, как с чужого плеча, но он совершенно не был этим озабочен.
Так же сильно, как свой предмет он почему-то любил еду. Несмотря на худобу, он ел очень много. Особенно он любил длинные белые батоны. Он отламывал от них небольшие куски и неспешно отправлял их в рот. Если в эти минуты он с кем-то разговаривал, то так трогательно протягивал отломленный кусок собеседнику, что отказаться было невозможно.
В общем, заинтересовались информатикой многие, но большие способности открылись только у меня. Мы часами просиживали за написанием компьютерных программ, и то, что у меня получалось, удивляло даже его.
- Ты гений,-  сказал он однажды, – тебе обязательно нужно в Москву в хороший институт. Давай будем готовиться – я помогу.
К этому времени меня и самого наши занятия очень увлекли. Я поделился своими планами с родителями, но отец сказал: «Прервется связующая нить», и я снова вернулся мыслями к семинарии, а программы тем временем писались все лучше и лучше.
В начале февраля мой учитель заболел. Он молчал, но все понимали, что происходит что-то неладное. И без того худой, он стал таять буквально на глазах. А как-то он меня попросил:
- Будь другом, возьми меня с собой в церковь. Только я там не знаю ничего, так ты уж подскажи, а то буду как… - и он махнул рукой.
Я объяснил ему, что на первых порах, пока он не привыкнет, нужно просто присмотреться, показал, как правильно креститься.
- О чем с Богом будешь говорить, дело лично твое. Но один совет дать могу - ты Ему про себя расскажи. Он  ведь о тебе все равно уже все знает, а важно, чтобы и ты в себе разобрался. Многое ведь человеку открывается только тогда, когда он с Ним разговаривает. А если вдруг какая-то очень  важная потребность возникнет, так ты тогда слова из самого нутра вырывай, с криком и болью душевной.
Наверное, мне тоже ученик талантливый достался. Я никогда не видел, чтобы так молились. Худой, бледный, с редкими клочковатыми волосами, в эти минуты он становился прекрасен. Две, и теперь мне кажется, что самые долгие недели, мы так и были все время рядом: то он со мной у компьютера, то я с ним возле икон. Он ни о чем мне  не говорил, но я чувствовал, как он все больше и больше приобщается к великой тайне.
- А почему ты решил, что он поверил? – вопрос Кирилла, был не к месту, но после разговора с Луной  он неожиданно стал для него важен. – Почему ты вообще веришь, что Бог есть. Вот ты, Михач, веришь?
- Я – нет, а Лор верит. Может, они знают что-то такое, чего не знаем мы? Может быть, даже когда-нибудь Егор с нами об этом поговорит.
Но Егор видимо считал, что такие разговоры никогда не стоит откладывать на потом:
- Об этом говорить мало, - снова он будто извинялся. - Это нужно почувствовать, и чувство это дано каждому. Ведь не требуется абсолютный музыкальный слух, чтобы заплакать, когда слушаешь великую музыку. Ты можешь не слышать отдельных инструментов в хоре звуков, но ты непременно услышишь величие самого хора. Единственное, что от тебя требуется - просто послушать. Так и с верой. Нужно попробовать вслушаться в слова и мысли об этом. Сначала чужие, потом свои, а потом придет это чувство. Проще всего ведь сказать, что не получается, если даже не начинал трудиться.
- Нет, я все-таки думаю, что с плохим слухом музыку понять невозможно, – начал упираться Кирилл.
- А я не о понимании, я же о чувстве сейчас говорю. А с плохим слухом ты написать музыку не сможешь – это правда, но это другое.  Бог ведь тоже откровенен лишь с избранными, теми, у кого на Него абсолютный слух. А от остальных Он ждет кропотливого труда сердца.
- Кирилл, это разговор интересный и в другое время, возможно очень нужный, но не сейчас. Ты мешаешь Егору говорить, - жестко вмешался Михач.
- Ничего, ничего, - заступился Егор, – на такие разговоры времени не жалко.  Ты ведь сам сказал, как важно правильно определить, на что его тратить. Тем более, что никто не предупреждает, сколько у тебя его осталось. Конечно, мы об этом еще много раз сможем поговорить, если оно у нас будет, время…
Я тогда тоже думал, что его так много… А точнее, я вообще о нем не думал, просто радовался новому делу и новой светлой дружбе. А в первых числах марта, когда зазвенела весело капель, выпросив у солнца немного  летней радости, случилось то, от чего до сих пор у меня сжимается сердце.
Я только что написал новую программу, и он смотрел на исписанные листы и, улыбаясь, непрестанно повторял:
- Класс! Ай, молодец! Ну, ведь круто же! Сам-то хоть понимаешь, что натворил?
И вдруг он зажмурился, схватился за голову, и зарычал так хрипло и страшно. Это длилось, наверное, секунд пять, но мне показалось, что прошла вечность. Потом он утих, по его бледному лицу катились капли пота, и он сипло произнес:
- Что ж так быстро-то?
- Что с тобой? – внутри у меня все оборвалось.
- Со мной, Егорка, беда под названием опухоль головного мозга. Да, не смотри ты на меня такими отчаянными глазами, - и он бодро потрепал меня по плечу. - Хотя я сам когда-то тоже переживал, но потом все как есть принял и к мысли этой привык. Даже прошел длинный «химический» путь. Я на этом пути очень старательно мучился в надежде, что еще кусок жизни получу. И, как видишь, получил, только я думал, что этот кусочек чуток длиннее будет. Ну, да ладно, и за то, что отпущено, большое спасибо.
- Так в больницу же надо, - уцепился я за спасательную мысль, – еще курс химии пройдешь, может тогда болезнь насовсем отступит.
- Нет, братишка, не отступит. Да и не выдержу я еще раз это удовольствие. Только мне ведь теперь жить легче стало – у меня теперь цель есть. Даже две. На сегодня, пожалуй, закончим. Я тебя провожу, мне с отцом Андреем поговорить нужно.
С моим отцом, то есть, - пояснил Егор.
Всего, о чем они говорили, мне отец, конечно, не сказал, только когда мой учитель ушел, то он грустно так произнес:
- На все воля Божья, сынок. Если суждено быть тому, чтобы не прервалась связь, то она и не прервется, какими дорогами по жизни не иди.  И если поступать в институт не окончательно раздумал, то благословляю тебя на избранный тобою путь, а он тебе поможет…, сколько успеет. Это его, сынок, большая просьба.
Я не знаю, откуда появляются в человеке силы, о которых он еще вчера даже помыслить не мог. Я спал по два, редко три часа в сутки, но организм большего и не требовал, он, организм, сам заставлял меня выскакивать из теплой постели, как из холодной проруби. Совершенно непонятным образом я успевал чудовищно много: четко проходил школьную программу, и с особенным усердием то, что помогло бы мне в моем деле (ну, тут мне мой друг, конечно, был главным помощником). И, вместе с тем, мы продолжали часами просиживать над новыми программами, причем то, что мы делали, для него было этапом пройденным, и я как-то спросил:
- Мне это жутко интересно, но,  может, все-таки  нужно больше времени тратить на подготовку к экзаменам, а эти знания уже потом в институте дадут?
- В другой ситуации ты был бы прав, но не сейчас, - ответил мне учитель. - Я должен достичь хотя бы одной цели. Я Егорка, благодаря тебе чувствовать научился. Этого со мной раньше никогда не было, а теперь чувствую, знаешь что… Вот в другое время никогда бы так не сказал, а сейчас скажу – «предначертанность».  И по тому, что я это очень хорошо чувствую, ты не бойся, ты обязательно в институт поступишь, и мы все успеем. Ты думаешь, я у Него чего там, в церкви, да по ночам прошу – жизни? Я не совсем дурак, чтобы для себя, мелкой букашки, чуда просить, пусть Он его для более важных дел прибережет. Я у Него сил прошу для себя и для тебя, и точно знаю,  что даст.
После этого разговора я тоже только сил стал просить – для себя и для него. Я никогда не спрашивал, какая  у него вдруг цель появилась, или даже две, я просто шел по этому важному для него пути.
Тетя Поля знала какие-то травы, которые вроде бы помогают при таких болезнях, и он старательно пил приготовленные ею отвары. И, может быть, по этому, а может кто-то и вправду хранил его до положенного срока, но приступы головной боли у него хоть и были довольно сильными, но редкими. И я даже начал надеяться на чудо…
Все произошло в самом конце мая, накануне выпускных экзаменов. Он ужинал у нас дома, потом мы с ним еще позанимались какое-то время, а потом он попросил разрешения остаться на ночлег.
- Что-то слабость сильная появилась, если вас, конечно, не затруднит, - начал извиняться он.
А мы-то наоборот, мы так рады были - ведь сколько раз ему остаться предлагали, только он не соглашался никогда, уходил в свою комнатку, которую он за скромную плату снимал  у тети Поли. Она с него уж как эти деньги брать отказывалась, а он смеялся и пугал ее тем, что в знак протеста уйдет жить в заброшенный амбар.
Утром встать с постели он уже не смог, и приступы головной боли стали все чаще. Он по-прежнему просил не звать врачей, говорил, что будет терпеть, скрипел зубами, и я заметил один раз, как он стер  с кончика языка мелкую кровавую крошку. Я сказал об этом отцу, и тот, не выдержав,  вызвал скорую помощь. Учитель всегда был категорически против любого медицинского вторжения в его жизнь, но в этот раз к приезду медиков отнесся спокойно и только обратился ко мне:
- Присядь-ка, - он тихонько постучал по краю постели, – я должен тебе кое о чем сказать. Сейчас, наконец,  можно – оттуда они меня не достанут. …Как я свою жизнь прожил, теперь не важно, - я видел, что произносимые слова давались ему с большим трудом. - Главное, что я в этой жизни сделать успел. А успел я, Егорка, придумать одну классную штуку. Я создал совершенно уникальную компьютерную программу. Это совершенно новая методология – глобальный прорыв человечества. Правда, я ее немного не завершил и уже думал, что она уйдет вместе со мной туда, откуда пришла.
- Откуда? – я был расстроен, растерян и вообще мало, что в тот момент соображал.
- Эх ты, разве ты не понимаешь, что великое знание наше серое вещество само воспроизвести не может. Проанализировать, в схему запихнуть – это да, а получить – только оттуда, - и он поднял вверх указательный палец. – Я вот с тобой не так долго кое-где рядом постоял, и то это почувствовал… Записи найдешь за подкладкой в моей сумке. Все запомни - теперь для тебя это не проблема. Бумаги потом сожги, а когда подучишься, доделаешь. Там же в сумке деньги - мои, честно заработанные. Пусть отец тебе их в столицу понемногу высылает, там жизнь дорогая. Видишь, одной своей цели я достиг. Мне было важно, что бы ты смог во всем разобраться и запомнить. Но главное даже не в этом. Программу нельзя применять, пока ты не придумаешь защиту на один блок. Ты и в этом потом разберешься. Без этой защиты она опасна для людей. С ее помощью можно запустить мощнейшие механизмы порабощения человеческого сознания. Сейчас не напрягайся, все потом... Я сам додумать уже не смог.. голова перестала… а может кто закрыл…
Его речь стала обрывочной и не совсем логичной, снова случился приступ головной боли. Но как только боль стихла, учитель тут же чуть слышно заговорил:
- Я работал в хорошей фирме. Когда они поняли, что это за программа, мне создали условия… Владелец стал лично контролировать проект. Он молодой, умный, хваткий. Теперь я думаю, что тогда он даже раньше меня разобрался в перспективах…  когда я сам понял, что у меня получается, то испугался и стер все в компьютере… - учитель опять на какое-то время замолчал, а потом продолжил уже из последних сил, – теперь это только в моей голове и на тех листах, но это я уже здесь записал, когда к вам приехал… он злился… он предлагал любое лечение за границей… нет, нет… я убежал, ты сделай, как прошу…я тебе верю… если… ты встретишь человека…
В это время открылась дверь, и в комнату вошел пожилой доктор. Учитель находился в забытьи, только два раза повторил в бреду: «рок…,  рок» и затих окончательно.
- Кома, - после осмотра сказал врач.
- Что еще можно сделать? – спросил отец.
- Побыть рядом. Это состояние продлится недолго. А остальное, отец Андрей, вы лучше меня знаете.
 
Позже я часто вспоминал все его слова, а тогда, стоя рядом с могильным холмом, я думал только о том, что ощущение  предначертанности стало для него, наверное, очень сильным личным потрясением.
В этот момент голос Егора задрожал, а по его щекам потекли слезы. Кирилл почувствовал, что у него самого в горле встал ком, он сглотнул его и спросил:
- Ты почему-то ни разу не произнес имя своего учителя?
- Он как-то сказал мне: «Будет лучше, если мое имя этот город не услышит», - Егор вытер слезы и заговорил уже спокойно:
 - Я тогда очень долго на кладбище был, все вспоминал, как горели огнем его глаза, когда быстрые пальцы бегали по серым клавишам, как по-детски он радовался моим успехам, как смешно шутил с тетей Полей, много я чего вспомнил в тот вечер. Уже в сумерках за мной пришел отец, и  мы отправились домой. Когда мы довольно далеко отошли, я обернулся, и в этот момент мне показалось, что дрогнула небесная твердь, и несколько ее черных осколков упало на звездную грань. Мне даже кажется, я  видел, как вздрогнули звезды. А может, это просто слезы дрожали в моих глазах? – и Егор, грустно улыбнувшись, посмотрел на Кирилла.
Еще до похорон я достал записи, все запомнил, а бумаги сжег. Там же в сумке лежал его паспорт. С фотографии на меня смотрел совсем незнакомый человек - симпатичный слегка полноватый парень с веселыми глазами и пышной шапкой кудрявых волос.
 
Наверное, сейчас вы спрашиваете себя: «Для чего он так долго говорил о своей жизни? Неужели и вправду думает, что мы  поверим этим его сказкам»? Можете не отвечать, я знаю, что вы думаете именно так, и надеюсь я совсем на другое. Я очень хорошо понял, какие вы люди. В вас горит тот же огонь, что и в сердце моего учителя. Я уже замучил вас возвышенными словами, но все-таки скажу еще – вы с ним одной крови. Поэтому мне нужна не ваша вера – мне нужна ваша помощь. Только не смотрите на меня, как на больного. Пройдет время, и вы сами убедитесь, насколько здоров сейчас мой разум.
А теперь я расскажу о том, ради чего, собственно, я и завел весь этот разговор. Судя по тому, что я здесь нахожусь, понятно, что в институт я поступил. Усердно учился, одновременно работал и к окончанию уже имел серьезные наработки, благодаря чему меня взяли в очень крупную компанию.
Только, знаете, какая штука. Мне легко даются решения самых сложных из поставленных передо мной задач. И вот только одно я никак не мог исполнить - завершить то,  что поручил мне мой учитель. Нет, не так – мой друг, мой брат. По прошествии лет, я все острее ощущаю именно эту грань того, что было между нами.
А уж как я старался выполнить обещанное, но будто блок запретный поставлен. Ночи напролет у компьютера сидел, перед иконами помощи просил – ни с места: преграда, стена, тупик. Совесть изгрызла всего… Так прошло четыре года.
И тут я совершил ошибку. Недопустимую. Я даже не сразу это осознал.
К этому времени я уже руководил отделом. Предыдущий начальник, очень талантливый мужик,  по обстоятельствам жизни уехал в Израиль, и то, что это место предложили мне, не удивило никого – даже меня. Я и вправду многое могу. Только знаете, у меня в тот год возникло ощущение, что эти мои способности, они мне не на все время даны. Объяснить не смогу, почему во мне эта уверенность есть. Но укрепилась она прочно. 
Вот ты, Кирилл, спрашивал, как я понял, что мой друг для себя что-то большее, чем эта жизнь, открыл? Подумайте сами, великие ученые представляют миру гениальные доказательства своих идей. Иногда это результат многолетнего кропотливого труда, лишений, страданий. Но бывает, что проходит время, и другие гении  объясняют миру, что сказанное ранее не совсем точно, а может, и совсем неточно. И приводят другие неоспоримые доказательства. И каждый раз, когда совершается открытие, возникает «убеждение» в чьей-то правоте только по тому, что эта правота определенным образом доказана. Понимаете, в основе убеждения не вера,  не ощущение, не чувство, а только доказательство. Но почему это совершенно не дает абсолютных гарантий незыблемости?
А бывает, что возникает именно чувство, или  ощущение.  Просто так, без всякой причины, когда все хорошо и даже радостно, вдруг кольнет в сердце тревога, или страх в душе поселится. И сразу меркнут краски праздника, а потом приходит беда. Вот откуда оно возникает – это знание? Без анализа, опытов, без титанического труда гениальности – просто так, но неопровержимо?
Впрочем,  бывает, что душа озаряется предчувствием счастья…Вы же не будете отрицать существование такой реальности? Кто хочет слушать, тот слышит. А может, это не от желания даже зависит, а от чуткости какого-то внутреннего инструмента. Я уже боюсь вас перегрузить, но я бы назвал этот инструмент человеческой душой. Я в свои предчувствия всегда верю, только не всегда у моего инструмента их улавливать получается. Вот и тогда…
Ближайшим помощником, пользующимся абсолютным доверием владельца фирмы, или, как мы называли его, шефа была, как ни странно, женщина. И, надо сказать, что женщина эта была уникальная. Впрочем, почему же была? Она и сейчас там работает. Я все время поражался, как природа смогла создать такое совершенство. Творение неземной красоты и столь же поразительных умственных способностей. Память, скорость мышления, как у компьютера, аналитический склад ума, тонкое знание человеческой психологии, абсолютный прагматизм – все это позволяло ей быть для шефа совершенно незаменимой. Он лишнего шага без Ирэн не делает, хотя и сам обладает похожими качествами. Словом, у таких руководителей просто не может быть слабой команды. И эта команда двигает компанию вперед семимильными шагами.
- А сколько ей лет? – неожиданно заинтересовался Михач.
- Да кто ее знает. Издалека – всегда тридцать. А когда рядом, то зависит от обстоятельств. Если в хорошем расположении духа, а особенно, когда ей от тебя что-то нужно, то может казаться и моложе, а когда в гневе…. Была однажды в моей жизни ситуация, когда мне вообще показалось, что она старуха. Правда, это было в глубоких сумерках, но воспоминание неизгладимое.
- Такая высокая, волосы черные длинные, фигура нереальная и глаза… - Михач на секунду замер, будто в глазах этих утонуть боялся, но потом добавил уже спокойнее, -  сильно раскосые?
- Да! Видел ее?
- Знаю… - при этих словах Михач успокоился окончательно, а Кирилл, наоборот, заволновался, вспомнив про Лор. Он даже и заподозрить не мог, что его друг может замечать чьи-то еще женские прелести.
– Ладно, теперь меня немного послушайте, - неожиданно попросил Михач. -  Я, Кир, про встречу с этой женщиной вам с ребятами ничего говорить не стал, потому что... Черт, даже не знаю, как и начать.
В общем, мы с ней случайно встретились на одной конференции. Что случайно, это я тогда подумал, а позже, когда в себя пришел и все хорошо проанализировал, то понял, что ничего случайного  там не было. Но не об этом. Наши места оказались рядом. Я на нее сначала даже внимания не обратил, хотя видел, что многие мужики в нашу сторону головы поворачивают. Она несколько раз, вроде бы между прочим,  прокомментировала выступления докладчиков. Ее мысли показались мне весьма толковыми, и  как-то сама собой завязалась беседа.
 Изначально в конце мероприятия предполагался банкет. Помнишь, Ромка еще шутил, что он к этому времени освободится и может меня на заключительном этапе сменить. Я-то и вправду туда идти не хотел, надеялся или еще на работу вернуться или пораньше домой прийти – Лор порадовать. Но в процессе нашего обмена мнениями осталось много недосказанного, захотелось обсудить все до конца, и я решил продолжить разговор за столом.
Ты знаешь, Кир, я от вина пьянею так же трудно, как и ты. А тут и выпил-то не больше двух бокалов, а голова кругом пошла. Никого кроме нее не вижу, про Лор, про детей забыл. Только в глаза ее раскосые смотрю. Словом, поехали к ней. По дороге она мне предложение сделала. Нет, не руки и сердца, - ухмыльнулся Михач, – предложение объединить наши компании. В результате я получаю приличную долю акций, а ваши доли становятся ничтожными. Зато мои собственные перспективы самые радужные. Сам сейчас не верю, что я ей все это тогда пообещал, и даже в душе ничего не дрогнуло. Все мысли были только о том, как бы скорее до ее квартиры добраться.
Я хоть и крещеный, но атеист. А Лор, когда мы поженились, упросила меня носить крестик. Сказала, что для нее это очень важно, это ее собственный покой оберегать будет. Я в эту чушь не поверил, больше того, считаю, что без веры это неправильно, но она так просила! Словом, крестик с тех пор не снимал, и вообще про него забыл, как сросся. Ты вот тоже, Кира, крестик носишь.
- А меня мама уговорила, и тоже для ее спокойствия.
- Вот! Стоим мы, значит, у подъезда, целуемся, как подростки, а она все в сумке ключ от домофона найти пытается. И в очередной раз она в этом поиске как-то так неловко повернулась, что в наши тела мой крестик, как перочинный нож вонзился. Она даже отпрянула и рукой за это место схватилась. Возникшая пауза позволила ей отыскать в сумке ключ, и, пока она открывала дверь, я развернулся и бегом побежал прочь.
Вы только не подумайте, что мне  тогда убегать хотелось. Просто тот  неожиданный укол включил мой  мозг, а мозг уже  волю. Сердце же мое всю дорогу болью по ней истекало.
Я ни одной молитвы не знаю, но в ту ночь, до самого утра, я единственный раз в жизни молился. Теперь даже не скажу, чего я там насочинял, помню только, что я об одном я точно просил: чтобы ушла эта боль.  Не поверите, к утру отпустило.
- Зачем же не верить? – удивился Егор, – я верю, и вам советую этой вере не противиться.
- А дальше-то что? – Кирилл почувствовал, что во время рассказа он все сильнее впадал в какой-то ступор, и только после слов Михача «к утру отпустило», отпустило и его самого.
- Она потом несколько раз звонила. Сначала предлагала обсудить ее предложение, потом у нее возник взаимовыгодный партнерский проект, но я под разными предлогами все время от встреч отказывался. Потом она куда-то пропала. Я облегченно вздохнул и до сегодняшнего дня больше о ней не вспоминал.
Кирилл подумал о том, какая сложная штука жизнь. Оказывается, его друг еще недавно был на краю пропасти. Он мог потерять самое дорогое в жизни – семью. Хорошо зная Лор, Кир понимал, что потеря эта была бы необратимой.  «Как смерть» - пронеслось у него в голове. Внутри нежной и хрупкой Лор он всегда чувствовал такой же несгибаемый стержень, как у Михача. Она бы измену не простила никогда. И он кожей почувствовал страх, который испытал той ночью товарищ. «Нужно на всякий случай какую-нибудь коротенькую молитву выучить» - сделал Кирилл неожиданный для себя вывод.
Когда стало понятно, что Михач сказал все, что хотел, Егор продолжил:
- Это точно она, Ирэн. Только у нее такие непривычно раскосые глаза и, что важнее, такая способность вызывать разрушающую любовь. Нет, любовь - это чувств более высокого порядка. Скорее, разрушающую влюбленность. В нашей фирме через это многие прошли. У кого-то даже семьи распались, хотя никаких отношений не было, только неразделенное чувство. Чувство потом уходило, а образовавшаяся пустота оставалась и корежила человека.
Впоследствии, когда я тоже начал все анализировать, то понял, что таким способом она удержала в компании нескольких сотрудников, когда тем предлагали выгодные контракты за границей. Позже я и сам испытал на себе ее влияние. Но, во-первых,  это уже был период просветления, а значит, мозг работал хорошо, и я сразу заподозрил, что, несмотря ни на какие обстоятельства, она просто не может проявлять ко мне интерес такого рода. А во-вторых, я с третьего класса и до сих пор люблю одну девочку. Точнее, теперь уже женщину. У нее двое детей и хороший муж, зоотехник в нашем совхозе, и она никогда не знала о моей к ней привязанности. Но я думаю, что именно острота неразделенности моего чувства, как твердая грань твоего, Михач, креста, сохранила в порядке мой разум. И, конечно, еще молитва. Но для меня это труд привычный, каждодневный.
В общем, то о чем я хочу рассказать, началось чуть меньше года назад.
Был обеденный перерыв, но мы разрабатывали очень интересную тему, и прерывать работу не захотелось. И  вдруг, как из иного мира в мою голову пришла мысль. Она совершенно не была связана с тем, что я делал в эту минуту. Мысль была смутная, тревожная, почти неуловимая. Я даже голову руками сжал, будто удержать ее хотел. Случилось то, чего я так долго ждал – пришло озарение. Чтобы не потерять зыбкую связь, я быстро пробежался пальцами по клавиатуре, и стал анализировать полученное. На мониторе был только конец программы, вся она хранилась в моей голове. Но методология же уникальная, другой такой нигде в мире нет. Ее ни с чем не спутаешь. Когда возбуждение немного спало, я почувствовал, что у меня за спиной кто-то стоит.
- Ты это здесь про что? – равнодушно спросил шеф.
- Сам пока не понял – фигня какая-то в голову пришла, - я тоже старался быть равнодушным, но голос предательски дрогнул, – Точно фигня, - подтвердил я и стер запись.
Шеф пожал плечами и подошел к другому сотруднику со своим вопросом. Он хоть и занимает высокий пост, но во все вникает и многие важные направления курирует лично.
 Работа в этот день спорилась, и мы решили по домам не разъезжаться. В офисе есть специально оборудованная комната отдыха для сильно одержимых, и мы периодически ею пользовались. Тем более, что был конец сентября, погода установилась холодная. Несмотря на то, что синоптики уже третий день обещали приход антициклона, с самого утра лил противный дождь. В квартирах стоял собачий холод, а здесь климат-контроль – сухо, тепло, кто-то из ребят сбегал в магазин, разрешив продовольственную проблему. А я вообще торопился разобраться с найденным, наконец, решением.
Часов в десять вечера ребята вышли на балкон покурить. Я тоже захотел немного взбодриться и пошел вместе с ними. Оказалось, что погода сжалилась, и решила, наконец, спасти изрядно уже подмоченную репутацию метеорологических служб. Дождь прекратился и небо вызвездило. С высоты пятого этажа нам было хорошо видно, как по ступеням спустились двое и подошли к роскошному авто. Шеф помог открыть дверь машины, и Ирэн стала садиться за руль. Он заслонил собой ближайший фонарь, на лицо женщины упала тень, но я все равно увидел, как она бросила на меня пронзительный взгляд. И в этот момент мне показалось, что в темноте сверкнули алым раскосые ее глаза.
Я с ног до головы покрылся холодным потом, и, чтобы успокоиться, перевел взгляд на небо. Но там я увидел такое…  то, что уже видел однажды, несколько лет назад над сельским кладбищем: летящие куски небесной тверди,  сотрясающие звездную грань. Это длилось долго – несколько мгновений. Я не оговорился – это действительно очень долго, это не миг, это промежуток времени, за который мозг успевает проанализировать информацию.
Заревел мотор, и машина тронулась с места, а я остался один на один с охватившим меня ужасом. Я ведь много лет ждал, что увижу, как тысячами огней передо мной рассыпается радуга, или вифлеемским сиянием вспыхивает звезда. Словом, я ждал чуда, подаренного светом… А мне открылась бездна страшной алостью своего сумрака.
И я понял, что «это есть».
Я, конечно, ничего уже не мог в ту ночь делать, кроме как думать. И первые лучи солнца принесли с собой второе за сутки озарение: я понял, что это было предупреждением об опасности. И вся моя последующая жизнь превратилась в сплошной анализ и осмысление происходящего.
 А потом последовала вереница событий, каждое из которых в отдельности практически ничего не значит, и только собранные воедино, они становятся тем самым доказательством, которому ты так веришь, Кирилл, потому что выстраиваются в логическую цепочку закономерности.
 Через несколько дней руководством было принято решение организовать вечер памяти сотрудников, которые ушли из жизни, работая в компании. За все время существования организации таковых оказалось трое. Событие приурочили к годовщине кончины одного из них. Сначала никто не понял, какой необходимостью было вызвано проведение столь странного мероприятия, но Ирэн  объяснила это укреплением корпоративного духа - все должны знать, что в трудную минуту никто не будет забыт или брошен в беде.
 Был устроен поминальный ужин в дорогом ресторане. Почти сразу вынесли большие портреты с траурными лентами. Крайний справа был мне до боли знаком своей замечательной улыбкой и кудрявой шевелюрой. Я не знаю, что было бы со мной, если бы я не получил предупреждение и не начал готовить себя к испытаниям…
 Еще с самого начала мероприятия я ловил на себе мимолетные взгляды Ирэн, а в эту минуту всем своим существом ощутил просто рентгеновское ее напряжение. Мне трудно оценить себя со стороны, но я старался. Не спеша дожевал кусок рыбы и поинтересовался у соседа, от чего умер тот молодой в кудряшках. Но тут организаторы стали рассказывать о каждом, предоставляя возможность высказываться и другим людям.
Вот так я узнал, что мой друг действительно был необыкновенно талантлив, что он мужественно боролся со своей болезнью, тем более, что был одинок, так как родители погибли в автомобильной катастрофе. Но у него была девушка, которая оставалась рядом с ним до тех пор, пока однажды он не исчез. С того момента о нем ничего не известно. Существовало только две версии: либо он погиб, либо сам что-то сделал со своей жизнью, освободив себя и любимую от будущих страданий.
Еще через месяц был объявлен конкурс с огромным денежным вознаграждением. Предлагалось доделать уже начатую когда-то программу. Собственно от программы остался совсем небольшой кусок, но я-то узнал ее сразу, и естественно, что никто кроме меня этого сделать бы не смог. Я прекрасно понимал, что ставка делалась именно на меня. Короче говоря, результаты не оправдали ожиданий руководства, и приз остался неприсужденным.
Зимой в Москву по делам приехал мой отец. Уже почти перед самым отъездом мы приехали в офис, чтобы он посмотрел, в каких достойных условиях трудится его сын. Я думал его удивить, привести в восторг. Но случилось совсем иное.  Отец молча поднялся в мой кабинет, сел на стул, посмотрел на часы, а потом сказал:
- Нет, не успею. Что ж ты так поздно меня сюда привел, сынок?
- А что случилось, папа?
- А разве ты не чувствуешь, как здесь нехорошо? Это место обязательно нужно осветить. Ты скажи своим начальникам, пусть батюшку пригласят.
Ну, что я мог? Все ему объяснять? Зачем? Он все равно не в силах был мне помочь, только расстроился бы. Уходя, он несколько раз перекрестил мое рабочее место.
 А уже на вокзале он вновь вернулся к разговору:
- Егорушка, а та женщина, которая пропустила нас в лифт, не пожелав поехать вместе с нами…
- Такая красивая?- уточнил я.
Отец задумался и пожал плечами:
- Красивая? Не заметил. Ты от нее подальше держись. Она тоже нехорошая.
Было и кое-что  другое по мелочам, а два месяца назад случилась та чувственная атака со стороны Ирэн, о которой я уже говорил раньше. Подробности я опускаю, Михач и без них меня поймет.
Тут Кирилл подумал, что после истории с Михачем, он уже решительно не знает, как относиться ко всем этим сияниям, глазным вспышкам и небопадениям. А Егор тем временем продолжил:
- В общем, я решил не искушать больше судьбу, тем более, что программа в моей голове уже в полном объеме хранится. Даже защитный блок почти написан, совсем немного додумать осталось.  Но ведь без этого «немного» программа абсолютно беззащитна, а значит опасна. Уж мне поверьте - она действительно и очень опасна и очень необходима одновременно, как яд, который способен убивать, но может стать спасительным лекарством.
- А, может быть, ну ее, программу эту, с глаз долой - из сердца вон. Жили же мы без нее и еще проживем, - предложил, как ему показалось, единственно верное решение Кирилл.
- Кир, прогресс не остановить, - с некоторой даже досадой произнес Михач.
- На самом деле тут несколько другое. Если бы все было так просто! За что же тогда бороться, если это неизбежность? – Егор тяжело вздохнул и продолжил. – Я вам про свои предчувствия не все сказал, побоялся, что окончательно за придурка сочтете, но сейчас уже чувствую, что пожалеете беднягу.
 В общем, тем утром в момент озарения мне стало понятно еще и то, что именно я написать это должен. Что если я заполню эту брешь знаний и сделаю все, как надо, беды не будет. Дело в том, что поток этой информации послан нам, если так можно выразиться, только в одном экземпляре, но с кодом обязательного воплощения. Если этой проблемой не буду заниматься я, то обязательно появится кто-то другой, как я сам когда-то сменил своего учителя. И нет никаких гарантий, что у того другого будут такие же моральные принципы, как у меня.
-  А разве какой-нибудь хакер не сможет в обозримом будущем взломать эту защиту? – поинтересовался Михач.
- Я не знаю, что будет потом. Наверное, рано или поздно появится какая-то другая программа, или что-то иное, и человек снова будет проходить испытание на прочность. Наше будущее уже давно предопределено, и вряд ли получится изменить конец времен, слишком много уже сегодня тех знамений, которые предшествуют приходу Антихриста. Зато Апокалипсис можно отодвинуть. Поэтому нельзя допустить, чтобы такой мощный инструмент влияния на человека попадал сейчас к ним в руки. Но, вообще-то, я говорил только о том, что я тогда почувствовал.
- А как это у тебя было?  Текст перед глазами появился, или голос опять услышал? – никак не мог успокоиться Кирилл.
- Нет, Кир, я услышал абсолютную тишину. Вот ты, например, как вчера понял, что влюбился, что жизни  без нее больше нет, что лучше ее  на этом свете не бывает? Ты что к доктору сбегал или соцопрос провел?
- Я просто почувствовал.
- Вот и я «просто».
- Постой-ка, - опомнился Кирилл, -  а как ты узнал, что со мной  вчера произошло, ребята уже успели проболтаться?
- Да, не говорил я еще ни с кем, и не нужно мне это. На тебя достаточно взглянуть, чтобы догадаться. В пятницу обыкновенный был, а сегодня вдруг засиял. Разговор серьезный, ты переживаешь, я вижу, а потом вспоминаешь, наверное, что-то и светишься.
Кирилл посмотрел на Михача , и тот согласно кивнул головой.
 - И еще я думаю, что девушка эта замечательная, - снова сказал Егор.
Душа Кирилла была с этим не просто согласна, она пела песнь совершенству возлюбленной, но вслух он произнес совсем иное:
- Почему ты так решил? Я думаю, что все влюбленные люди сияют одним и тем же светом, имя которому любовь.
- Нет, все сияют отраженным светом. И если человек плох, или  отношения не складываются, то, как бы ты ни любил, твой свет не сможет быть ярким.
- Откуда у тебя такие глубокие знания? Для богатого жизненного опыта ты еще слишком молод, -  улыбнулся, Михач.
- Отец сказал.
Уже в который  раз за время разговора Егор произносил это «отец сказал». И каждый раз он говорил это так, как будто фраза эта являлась единственно неопровержимым аргументом. Самым главным аргументом в его жизни. Перед мысленным взором Кирилла даже возникла картина: великий Энштейн доказывает свою теорию относительности. Восторженно рукоплещут ученые мужи… Вдруг встает Егор и тихо говорит:
- Все это неправильно.
- Почему? – удивляется Энштейн.
- Почему? - вторят за ним ученые мужи.
И тогда Егор, пожимая плечами, произносит абсолютно убежденно:
- Отец сказал.
Расстроенный Энштейн молча сворачивает свои чертежи («Или на чем он там все это доказывал? – не смог быстро сообразить Кирилл - ладно, пусть будут чертежи), и так же молча уходит расстроенный. Вслед за ним уходят и остальные. Остается только победитель – Егор.
Картина эта возникла перед глазами всего на пару секунд, но за это время Михач уже успел вернуть разговор в нужное русло:                                                               
- Короче, что необходимо сделать?
- В общем, месяц назад судьба помогла мне самым печальным образом. Заболела моя мама. Сначала диагноз был ужасным, но повторные анализы худшие ожидания не подтвердили. Однако первый диагноз на прежней работе знали многие, а о повторном я умолчал. Я сказал, что мне необходимо уехать на неопределенный срок, поэтому я буду увольняться. Шеф предлагал отпуск любой продолжительности и даже с оплатой.
- Так мне совесть не позволит, - ответил я ему тогда, -  тем более что голова совершенно перестала соображать, наверное, на нервной почве. А вдруг этот процесс не обратим? Нет, обнадеживать я вас не хочу. Если все обойдется, вернусь. Или вы меня назад уже не возьмете?
- Конечно, возьмем, возвращайся быстрее, - сказал шеф, и я видел, что он действительно расстроен. Только я хорошо понимал причину этого расстройства.
- Квартиру зачем продаешь? – снова поинтересовался он.
- Деньги на лечение нужны.
- Понятно, - но я видел, что это ему как раз понятно не очень. А деньги я и вправду домой уже отправил.
- Может, еще нужно? – забеспокоился Михач.
- Да нет, там даже на ремонт церкви останется. Я и раньше всегда деньги домой отправлял, мне ведь одному зачем много? А тут сразу такая сумма. В общем, официально я завтра уезжаю. Я даже билет на поезд купил. Я даже думаю, что нужно сесть в вагон и пару станций проехать.
- Что, действительно все так серьезно?
- Действительно. Поэтому я и просил, чтобы вы меня официально не оформляли. А неофициально я должен теперь где-то жить. Лучше, если не один. Я за себя-то не боюсь, но мне программу закончить нужно, понимаете?
Но ребята уже давно все поняли и даже с определенного момента в разговоре почти поверили в мистическую составляющую этой истории.
- Ко мне поедем, - безапелляционно заявил Кирилл. -  От меня на днях Валера к своей подруге съехал, так что одна комната в съемной двушке тебя уже ждет. А когда я вечером дома быть не смогу, ну, сам понимаешь, кто-то из наших при тебе дежурить будет. Да, Михач?
- Можно для конспирации уходить к кому-то из нас, если ситуация обострится. А пока, я понимаю, что повода для особой паники нет, - подытожил Михач.
 
 Когда они выходили из кабинета, Кир, обняв Егора за плечи,  подумал: «Как было бы здорово, если бы получилось прожить так, чтобы тоже стать для своего сына самым главным в жизни аргументом».
 
 Вечером позвонила Луна. Ее голос был сильно взволнован.
- Что-то случилось? – забеспокоился Кирилл.
- У меня нет, а у тебя?
- У меня случилось счастье все время думать о тебе. Говорят, что я даже стал источником световой энергии. Вот прямо сейчас эти разбойники разрабатывают прибор, с помощью которого собираются забирать у меня часть этой энергии, чтобы заряжать аккумуляторы для машин.
- Ну, Кира, я же серьезно.
- Я тоже серьезно. У меня такое счастье! Я даже не знал, что такое бывает. Вот только я никак не пойму твою тревогу.
- Понимаешь, Кеша…  он такой человек… Он тебе не угрожал?
- Нет, - засмеялся Кирилл, – а что, должен был?
- Я не знаю, только все, кто когда-то пытался за мной ухаживать, очень быстро из моей жизни пропадали. Нет, они, конечно, все живы…Но они не были мне так нужны, а ты нужен… очень…
 «Как здорово, сердце, -  подумал Кирилл, - что ты умеешь так замирать и так сумасшедше колотиться!» - а вслух сказал:
- Не бойся, я уйду из твоей жизни, только если ты сама меня об этом попросишь, - и это была единственная фраза, которую он произнес серьезно.
- Все равно, ты пообещай мне, что будешь осторожен, ладно? А то у него, знаешь, какая служба безопасности! Там такие люди неприятные.
- У них спецслужба, а у нас дружба, - весело срифмовал Кирилл. – Великое воинство под названием «Братство». Не слышала? Правильно! Это новое секретное оружие. Наша собственная разработка. В данный момент мы приступили к очередной стадии испытаний. Все предыдущие прошли успешно.
- Особенно, когда тебя в лопухах потеряли? – и девушка, наконец, засмеялась.
- Так это же был наш самый лучший результат. Или он тебя не устраивает?
- Устраивает, устраивает!
 В этот момент появился Михач и строго махнул головой в сторону двери. Кир ответил ему взаимным кивком и жизнерадостно объявил.
- Извини, милая, зовут – никто без меня не может нажать пусковую кнопку, - и уже с тоской прошептал, – я так хочу тебя увидеть!
- Я тоже! – прошептала она в ответ.
 

 

Сон (Перекрестки дорог) книга 2 глава 8

Сон (Перекрестки дорог) книга 2 глава 6