Сон (Перекрестки дорог) книга 2 глава 13

13.          О посуде для вина
 
 
Долина, зажатая между изогнутыми горным хребтами, как огромная продолговатая чаша, до краев наполнена солнечным светом. С одной стороны у подножий гор деревья собирались в густые зеленые рощи, а в другой ее части, растущие кое-где, они были раскидисты, и готовы дарить усталым путникам приятную тень.
Но не было здесь никаких путников. Дишь под одним деревом прямо на траве сидел молодой человек в красивом белом костюме и напряженно смотрел вдаль. Иногда он срывал с ветки круглые сочные плоды, отправлял их в рот, а потом небрежно выплевывал мелкие косточки. Плоды были густо фиолетовые, иногда они лопались, и тогда добротная ткань покрывалась многочисленными мелкими пятнами. Было очевидно, что это нисколько его не беспокоит.
Внезапно в землю ударила молния, и по безоблачному небу покатились громовые раскаты, но подхваченные многочисленным горным эхом, они тут же унеслись в далекие ущелья. На пепелище возник странного вида человек: высокий и широкоплечий он был одет в старую потрепанную одежду, давно немытые волосы и борода были спутаны, а экстравагантные солнечные очки сдвинуты на самую макушку. Фирменные же белые кроссовки безжалостно выкрашивал в серое оседающий пепел. Через пару секунд он тронулся с места, при этом заметно прихрамывая на правую ногу.
- Что с тобой, учитель? – молодой человек хотел встать, но был остановлен повелительным жестом:
- Сиди, я тоже не прочь отдохнуть. 
Расположившись рядом, Черный Ветер рванул ворот рубахи, и пуговицы разлетелись в разные стороны, а следом полетели ее полосатые клочья. На гладком загорелом теле заиграли стальные мускулы. Он провел по лицу рукой, и борода исчезла, а волосы стали гладкими и блестящими.
- Со мной? – переспросил Ветер. Он медленно снял ботинок с правой ноги и подвинул ее глубже в тень. – Обычное дело, - добродушно продолжил он. -  И ведь,  что, Рокерра, обидно, ну, ничего в этом мире не дается бесплатно. Буквально за каждый полученный результат приходится чем-то расплачиваться. Неумолимость закона сохранения материи! А если подумать то, что такого особенного я сделал?
Рокерра понял, что учитель находится в хорошем расположении духа, и только  теперь заметил, что его нога покраснела от ожога.
- Ну, пнул слегка зажигалку. Не мог же я оставить ее там, под столом. Чего ради, тогда, я толкался в этом грязном вагоне, запихивая ее твоему «приятелю» в карман? Даже чуть астму не схлопотал по милости какой-то излишне набожной бабуленции, – рассмеялся он. - Откуда у них вообще взялась эта дурацкая привычка, по всяким мелочам беспокоить Создателя. Представь себе, электричество только погасло – и уже сразу: «Господи помоги». Делать Ему, что ли, больше нечего, кроме как проводку ремонтировать?
Рокерра слушал учителя, но радости его не разделял.
- А реалистичный у меня прикид, правда? – никак не унимался оратор. - Вот только кроссовки немного подвели, но, что поделать, абы какую обувь на больную ногу не оденешь. Ты ведь знаешь, что из одной реальности в другую пропихнуть конечность стоит очень дорого.
- А была ли такая нужда стараться?- равнодушно сказал ученик, – отпечатков его пальцев на зажигалке все равно не оказалось.
- О… вот это было непредсказуемо. Он ее за то время уже раз десять мог нащупать. Не контролировать же мне процесс еще и в его кармане,  превратившись в какого-нибудь клеща сапрофита. А вдруг бы он меня ненароком придавил? – и Ветер снова захохотал.
Было очевидно, что заниматься этими делами ему  и вправду нравилось.
- Тебе так интересна эта игра? – грустно улыбнулся Рокерра.
- А тебе что, уже наскучило?
- Я устал ждать результат. Ты же видишь, что каждый раз она ускользает из моих рук.
- А ты отнесись к этому философски. Здесь, в Космосе, Луна для тебя недосягаема, а там она иногда бывает рядом. Учись искать радость в мелочах, до тех пор, пока мы не добьемся чего-то большего. Вот, я, например, с удовольствием познакомился с хорошим человеком, Соболевым Николаем Петровичем.
- Только я не думаю, что это удовольствие было взаимным.
- А я меньше всего думаю в этой ситуации о взаимности. Мне было весело, и этого вполне достаточно.  Единственное, о чем я жалею, так это о том, что не посоветовал ему бросить курить. Зато я наглядно продемонстрировал всю пагубность этой привычки. Только теперь уж и не знаю, пригодится ли ему моя наглядная агитация? Тебя я тоже пригласил на эту планету не просто так. Я хочу, чтобы  ты отдохнул, набрался сил… Посмотри, как она прекрасна, она радует взор, наполняет восторгом сердце! Взгляни, как удивителен мир вокруг!
Ветер протянул руку, и большая алая птица, вспорхнув с ветки,  села на его ладонь. Он заглянул в ее рыжие безмысленные глаза, дунул, и птица улетела в долину.
- Ты любишь красоту? – несколько надменно спросил Рокерра.
- А ты удивлен? Это людская глупость придумала, что Добро любит свет, а Зло тьму. Я уже говорил тебе, что мы все хотим одного и того же - праздника. Только идем к этому разными путями.
- Так что ж ты тогда так долго пыль гонял на той загубленной тобою планете? – усмехнулся Рокера.
- Ну, погубил ее, положим, не я - ее погубили люди. Я только немного им помог. Но скажи мне, любезный, - Ветер был явно настроен на продолжительную беседу, – а как же столь нежно любимый тобою Наполеон, почему он так долго сидел в устланной дымами пожарищ, замерзающей Москве?
- С чего ты взял, что я уважаю эту личность?
- А разве это не ты с таким энтузиазмом цитировал его изречения, приводя в неописуемый восторг своего благодетеля?
Рокерра брезгливо скривился, но промолчал, а Ветер продолжил:
- Ты думаешь, он поклонных писем там ждал? Не только! Он наслаждался пьянящим чувством победы! Он пил это сладкое вино из горькой чаши и испытывал восторг. И только когда чаша опустела, он ощутил горечь на своих губах. А я не желаю дожидаться этого момента, поэтому я уже здесь. Кстати.., как себя чувствует твой папочка?
- Пьет, и  все больше, - с неохотой ответил Рок, – теперь его, видите ли, мучает совесть. Он жалеет бедную Нину и без конца повторяет, что совершил ошибку, что мог бы обрести с ней счастье, что только теперь он понял те слова, которые говорил ей однажды. Он даже надумал везти ее на лечение за границу.
- А тебе ее разве не жаль? – глаза учителя прищурились, пытаясь спрятать холодный пронзающий блеск.
Но Рокерра снова промолчал. Однако, Ветер легко уловил отголоски его мыслей:
- Вот в этом ты прав, - согласился он. – Я тоже не понимаю, что значит любить всякий сброд: серость, бесталанность, ленивую глупость… Рядом с нами должны быть только лучшие, только самые сильные, умные и красивые!
- А если, к примеру, человек наделен грандиозным умом, а внешность имеет, мягко говоря, заурядную, куда ты прикажешь определяться ему? Или другой вариант - роскошный красавец, по иронии судьбы, окажется лишенным  каких бы то ни было талантов?
- Здесь все становятся равновелики своей главной сущности. Она обнажается здесь до полного абсолюта! И великий талант становится великой красотой. И красота поднимается до уровня высочайшего таланта.
Что-то и в глазах учителя и в словах его показалось Року лукавым, но он не стал вступать в спор, а решил уточнить другой свой вопрос:
-  Тогда почему принято считать, что мы любим черные одежды, а наш родной мир – тьма?
- Да… много почему, - отмахнулся Ветер, – но если хочешь получить быстрый ответ, пусть это будет «стереотип»! И я сейчас докажу тебе это.
Он исчез, но в тот же миг на небе вспыхнуло великолепное сияние.
 «Никогда и никто на Земле не видел подобной красоты, - подумал Роккерра, – там просто нет таких красок».
 Сияние, тем временем, становилось все ярче и все прекраснее. Оно плясало, меняя цвета и оттенки, перекатывалось волнами, закручивалось в спирали. То там, то тут начали отделяться пылающие протуберанцы. Неожиданно вспыхнули тысячи огненных фейерверков и осыпались золотым дождем на рощу.
Но тут же вспыхнули кроны деревьев, языки пламени быстро побежали с ветки на ветку…
Вскоре сияние угасло, превратившись в темную грозовую тучу. Она извергла мощные водяные потоки, огонь быстро потух, и долину наполнил едкий горький дым.
«Да, учитель, - грустно ухмыльнулся Рокерра, - ты действительно все доказал. Проявляется именно сущность. Наверное, в этом бытии спрятать ее уже невозможно.
Ветер снова возник рядом, но его взгляд уже не был веселым, возвратилась привычная безжизненная пустота:
- Номер немного недоработан, но еще есть время, чтобы потренироваться, - он небрежно махнул рукой, видимо пытаясь шутить, но Рокерра расслышал в его голосе странно печальные ноты. - У тебя тоже еще есть время… - уже без всякой иронии закончил он. -  Ладно, мы поговорим об этом позже. А пока ты еще можешь побарахтаться в водовороте своей мелкой жизненной суеты. Но знай, уже возникло нечто, что позволит перевернуть его непрожитую жизнь, превратив ее в настоящую реальность. И тогда это будет уже наша реальность.
Ветер надолго замолчал. Рокерра тоже не спешил нарушить тишину. Каждый из них сейчас думал о своем, и находился в своей собственной, безвозвратно утраченной реальности. И каждый сам был виноват в этой утрате…
Там, в сиянии, в самом сердце его, где, сливаясь, краски рождали совершенство абсолютной белизны, Черный Ветер вспомнил, как уже видел однажды похожий свет…
 
                                 …
 
По городу в сторону кладбища медленно двигалась многочисленная процессия. Людей было слишком много, для того чтобы скорби хватило на всех. Чем ближе к концу  находились люди, тем заметнее горе переходило в печаль, печаль превращалась в сочувствие. А уже дальше сочувствие растворялось в любопытстве, злорадстве, непонимании и осуждении.
Ветер видел, как в самом начале людского потока, плавно покачиваясь в крепких руках, плывет погребальное ложе его невесты. Его собственный прах еще ночью умчали из города быстрые кони, погоняемые грозным возницей.
Только не это зрелище интересовало его так сильно. Его взор был прикован к тому месту, где над всеми летела ее светлая душа. Она светилась удивительным светом. Он мерцал, то наполняясь радостью, то угасая тихой печалью. Но не свое бренное тело оплакивала сейчас душа - слишком грустным было ее  прощание с теми, кого она так сильно любила, и кто сам горячо любил ее в ускользающей навсегда жизни.
- Я тоже любил тебя! – хотелось крикнуть Ветру, – пожалей и меня, я тоже часть твоей жизни.
Он хотел кричать, но не находил в себе этих слов…
И больше всего в эту минуту он желал только одного.  Он мечтал подлететь к ней, распахнуть свою мощь и впустить в свою энергию ее чудесный свет. А потом пронести его в себе сквозь миры и галактики, мимо ярких звезд и черных пустот, мимо выпуклостей и вогнутостей времен, чтобы где-то в многослойности пространства отыскать тот единственный уголок, в котором и для него, быть может, тоже соткана материя с непонятным именем Счастье…
Но ему преграждали дорогу два могучих и строгих ангела. И вздымались их сильные крылья, и сверкали огненной сталью длинные острые мечи.
…Совсем не их грозный вид остановил его тогда. Он был несравнимо сильнее даже легиона подобных. Только что могла изменить его победа? Ничего! Никогда не сможет с ним соединиться эта нежная энергия, да и у него не получится удержать в себе это прекрасное чудо – хоть  и легка душа, но нет у него таких  сил…
Вдоль дороги стоят многочисленные зеваки, и до него доносятся обрывки их разговоров.
- Говорят, - шепчет одна женщина своей подружке, – что отец принуждал ее к этому браку, а она любила другого.
- Вот уж, не правда, - перебил ее стоящий рядом толстяк, – мне говорила жена, а она работает служанкой в доме знатного дона, что его дочь любила только своего жениха. И сначала у них все было хорошо. Но потом она заподозрила неладное и обратилась за помощью к святому отцу, а тот посоветовал ей уйти в монастырь, чтобы вымолить свой грех.
- А в чем грех-то? Ребеночка, что ли, прижила? – оживилась остроносая старуха.
- В любви грех! – ответила ей первая женщина.
- Тю, тогда всем горожанам в монастырь уходить нужно.
- Так он же дьявол!
- А нет таких доказательств.
- Его на службе ни разу не видели.
- Может, плохо смотрели.
- И креста на нем нет.
- А ты вместе с ним мылась?
- Говорят, что это он святого отца убил.
- А кто-то рядом стоял?
- Говорят!
- Что спорить, - перебил их толстяк, – жена сказала, что когда девушка против отцовской воли пошла, то старик очень сильно рассердился. Какие-то уж очень редкостные сокровища ему жених посулил.
- Да, неужели для него это так важно? Он сам горожанин знатный, богатый.
- А когда это богачи говорили, что им денег хватает? – снова вступила в разговор первая женщина, – им же всегда мало.
- Да, рассказывай же скорее, увалень, - не выдержала остроносая, - что там дальше-то было?
Но толстяку и самому не терпелось выболтать все, что он знал:
- Дьявол он или нет – неведомо. Может быть, только невесте и стала известна эта страшная тайна? Но чем-то он дона все-таки околдовал. Тот в последние дни сам не свой был: взгляд странный, бегающий, только ходил и повторял: «Я слово дал, что ты выйдешь за него замуж». А в тот день, когда все произошло, знатный господин попросил разрешения поговорить со своей невестой наедине. Что уж там случилось, теперь никто так и не узнает. Может, он силой ее взять захотел, а может, она сама решила избавить город от Зла. Только она вонзила острый кинжал прямо в самое его сердце, а потом лишила жизни и себя.
- Страшная история, - незаметно к кучке говорящих присоединились и другие люди, – в городе такие странные дела начали происходить: недавно младенец с двумя головами родился, у пегих коров черное молоко потекло, а куры вместо яиц несут белые камни.
- Да, кто это видел?
- Говорят…
- Лучше скажите, почему на похоронах не видно самого дона?
Все притихли, ожидая, что скажет толстяк. А тот, помолчав немного для важности, заговорил быстро, и злорадство, которое все сильнее слышалось в его голосе,  находило отклик во многих других сердцах:
- После того, что случилось, он заперся у себя в комнате и не выходил целые сутки. Когда слуги выломали дверь, то все увидели, что он сидит за столом, а перед ним две кучи остывших углей.  Он перекладывает их справа налево и при этом считает. А когда угли в правой стороне стола заканчиваются, он начинает перекладывать их обратно.
И только к нему захотели приблизиться, он как навалился на эти угли своим телом, да как закричал нечеловеческим голосом: «Не трогайте, это мое! Я слово дал»!
Неожиданно у ног остроносой старухи тоненько заскулил щенок. Непонятно, каким образом очутился он здесь, среди толпы, только он сиротливо прижался к ногам пожилой женщины. Но та сначала брезгливо отодвинулась, а потом и вовсе пнула его ногой так, что пушистый комочек отлетел в сторону и ударился об угол дома.
Сколько потом не думал Черный Ветер, почему он поступил именно так, он не смог себе этого объяснить - будто алая пелена встала перед его глазами, и он дунул старухе в лицо. В результате у нее сильно зачесалось  в левом боку. Она еще не знала, что завтра так нестерпимо будет чесаться все ее дряблое тело, и уже через несколько дней оно покроется гнойными незаживающими язвами.
- А что ты хотела?   - неслышимо прошептал ей Ветер – Или ты думала, что за это я заплачу тебе золотом? Нет! В кошельках у Добра и Зла хранятся монеты, отлитые из ваших помыслов и деяний!
И тут он увидел, что душа, в последний раз озарив своим светом этот мир, медленно воспарила ввысь, постепенно растворяясь в бесконечной глубине Космоса, навсегда оставляя Ветра наедине с его тоскливым одиночеством.
И вот в этот самый миг у него впервые заболела недавняя рана, острой кинжальной болью пронзив его несуществующее сердце.
 
                            …
 
Ветер увидел, как сильное пламя охватило рощу. Ему было безразлично, что случится с этой дивной красотой. Ему было абсолютно все равно…
И тут он второй раз совершил необъяснимое. Он изверг мощные водяные потоки, спасая долине жизнь. И он снова не понял, почему совершает такой поступок. Но, кто знает, может быть, только так  могла плакать его темная душа?
 
Все это вспомнилось Ветру там, в переливах радости и света, а сейчас он допивал последний глоток печали, и постепенно его сознание ухватилось совсем за другое. Он услышал мысли Рокерра, тем более, что тот совсем не пытался их прятать.
О случившемся Ветер знал уже и сам, но ему было важно услышать, как пережила все это душа Рока. Сначала услышанное было ему любопытно, потом он насторожился, а потом он почти испытал страх…
 
 
…Иннокентий увидел Ольгу издалека, когда счастливая она весело сбегала по ступеням. Неожиданно для себя, он даже обрадовался, почувствовав еле уловимое тепло, которое непонятным образом сумело пробраться через тяжелую броню, сковавшую его сердце. Он давно уже не получал этот робкий сигнал неизвестного чувства ни от кого, кроме Луны. Только в юности Нина, женщина, которую он называл матерью, иногда доносила до его сердца этот тихий свет. Но свет почему-то тревожил, мучил, и постепенно начал мешать.
 Он не давал сосредоточиться на выполнении поставленных задач.
Рок легко договаривался с собой, когда ради достижения цели нужно было поступиться честью и совестью в их человеческом понимании. Он был гораздо выше маленьких никчемных людишек с их занудно извращенными понятиями. Они не стоили ни его сострадания, ни его жалости. Они просто для него не существовали. И только в Нининых глазах все сильнее светилось что-то такое, что превращало когда-то приятное тепло в нестерпимо мучительное чувство.
И все-таки, несмотря ни на что, он продолжал согреваться крохами этого тепла, опасаясь абсолютного одиночества, пока окончательно не повзрослел и не окреп. Когда же он ощутил в своей душе огромную, управляемую им силу, то легко избавился от Нининого присутствия, тем самым освободившись от нежелательного контролера своей совести. Ветер спросил, жалеет ли он ее? Меньше всего Рок думал об этом. Неудобное это чувство слегка покалывало скорее даже не душу его, а сознание, только тогда, когда он приходил к Нине в клинику. Но и это разрешилось без особенных проблем – он просто перестал туда ездить.
Сейчас он сильно удивился, испытав это тепло при виде чужой и совершенно ненужной ему девушки. Тепло не мучило – оно было приятным, но слишком короткий промежуток времени грело оно его сердце, для того, чтобы прирасти хотя бы на уровне понимания. Уже в следующий момент он не испытывал ничего, кроме ненависти. Буквально в пяти метрах от его машины стоял, опираясь на капот какой-то дешевой развалюхи, главный его враг, одетый в нелепую желтую куртку. А в следующий момент он почувствовал запах, который безошибочно давал понять, что начинает происходить что-то для него очень важное.
Иннокентий быстро успокоил в машине Ольгу, а потом отпустил ее,  но не включил двигатель сразу, а прислушался к возникшему между ней и Кириллом разговору.
 - Все! Сложилось! – через несколько минут радостно решил он, – скоро ты навсегда  перестанешь казаться Луне таким желтым и пушистым.
Недавно Луна тоже подарила Иннокентию такую же желтую одежду с логотипом благотворительного фонда.
- Ты не смотри, что на ней нет дорогих лейблов,  - сказала она. – Если ты испытываешь неловкость, то надень темные очки и надвинь на глаза козырек, а потом выйди из машины и пройдись в этой куртке по улице среди обычных людей. Я очень-очень тебя прошу – хоть один раз в жизни выполни мою просьбу, а вот уже потом мы с тобой поговорим. Я, почему-то думаю, что тогда ты скажешь совсем иное. И не старайся сейчас ничего понимать – просто сделай!
Он даже не подумал тогда ни размышлять над предложенным, ни, тем более, что-то делать, но изобразил на лице благодарность, и обещание его прозвучало вполне искренне.
- Ну, что ж, Луна, все-таки придется твою просьбу выполнять, - произнес вслух Иннокентий. – И, наверное, ты окажешься права, чувства, которые я испытаю, будут совершенно неожиданные. Да и ваша просьба, Мария Николаевна, не трогать «этого» руками, тоже будет аккуратно исполнена».
Когда около двенадцати ночи он подъезжал к зданию издательства, то в который уже раз вспомнил разговор, который подслушал днем. Все в нем, каждое слово, были слышны и абсолютно ему понятны – это были простые человеческие слова. Он только не понял сути самого разговора, его смысла, чувств, вложенных в предложения, целесообразности действий. А, главное, он не понял причин, по которым вообще мог состояться этот разговор. И еще он никак не мог понять этой совершенно необъяснимой радости, которая родилась из пепла злости и непонимания, как дурацкая птица Феникс.
Он оставил машину в соседнем квартале и пошел пешком, как просила его когда-то Луна, только людей рядом не было, но он все равно старательно прятал свое лицо под козырьком желтой бейсболки. Ольга открыла дверь почти сразу, наверное, ожидая, она увидела его из окна.
- Я думала, что это Кирилл, - обрадовано воскликнула она.
По всем законам логики Рок должен был бы поинтересоваться, кто это такой, и почему она могла ждать его в это время, но ему не хотелось разыгрывать спектакль. Ему было гораздо важнее снова попасть в ту комнату, где он почувствовал спрятанный листок, а еще ему было нужно…
- Знаешь, - щебетала Ольга, когда они поднимались по лестнице, – вы издалека так с ним похожи, ну просто, как один человек. Я так рада, что это оказался ты! Я такая сейчас счастливая!
Она все время нежно прижималась к нему и мешала достать из сумки небольшую чугунную гантель, которую он специально прикупил в спортивном магазине.
- Кеша, ты даже не представляешь, о чем я хочу тебе сказать. Только я сильно волнуюсь. Я не знаю, как ты отнесешься к этому известию.
«О чем она»? – продумал Рок, но мысль эта сильно его не напрягла, а, значит, она не была для него опасна…
 
 
Опасной она сейчас показалась Черному Ветру. Услышав эти  слова, он  приложил некоторые усилия, затратив на это небольшую часть своей энергии, и выхватил из недавнего прошлого еще неизвестный ему эпизод. Он возник перед ним из затуманенного сознания несчастной девушки, лежащей на больничной кровати с увитой бинтами головой:
«Из той туалетной комнаты Ольга выходила уже не одна. Это вошла она туда в полном беспросветном одиночестве. А теперь две яркие полоски радостно поведали ей о том, что еще совсем крошечный, величиной всего в несколько клеточек, в ней уже живет ее собственный ребенок. Но он настоящий, живой, и он ее… В нем уже теплится душа, а скоро забьется маленькое сердце…
Она еще не поняла, как ей жить с этим знанием: радоваться так, как хотелось бы ей, или испытать великую скорбь, если так решит Иннокентий. Ее счастье снова зависело от него, и от этого стало невыносимо».
 
 
Черный Ветер снова прислушался к мыслям Рокерра:
- Знаешь, я хочу тебе сообщить одну очень важную для нас обоих новость, - Ольга вдруг представила, что будет лучше, если она достанет из сумки тест полоску и, молча, покажет ее Иннокентию. Она уже наклонилась, но неожиданно решила, что это глупо, и повернулась к любимому…
 И все-таки она успела произнести:
- У нас будет ребе…
В этот момент она увидела в поднятой руке Иннокентия чугунную гантель… Но не это стало для нее самым страшным. Гораздо страшнее были его глаза – холодные и равнодушные. «А ведь они всегда были такими, почему же я этого не замечала»?
Этих ее мыслей Иннокентий услышать не мог, зато он услышал свою собственную:
- О каком ребенке она говорит?
Его рука дрогнула, и удар не получился смертельным. Он знал, что Кирилла нужно обвинить в самом тяжелом преступлении, но добивать свою жертву он почему-то не смог. Размышления на эту тему он оставил на потом, а сейчас просто приподнял рукой ее веки и прошептал в ничего не видящие глаза:
- Ты не помнишь, кто я такой, как меня зовут, - он хотел еще добавить, что его вообще никогда не было в ее жизни. Но стирать себя из ее памяти абсолютно, отчего-то, не захотелось, и тогда он добавил, – ты никогда не сможешь меня узнать, даже если я сам буду просить тебя об этом.
А потом он про нее забыл.
Как хорошо натренированная ищейка, он начал нюхать воздух вокруг. Уже не так сильно, как в прошлый раз, першило в горле, не слезились глаза, но место, где находится листок, он все равно почувствовать не смог.
Потом, когда Иннокентий ехал в машине, он задавался вопросом, что смогло ему помешать до конца исполнить задуманное. Не сразу, приложив огромные усилия души, он все-таки откапал в самом тайном ее уголке нужную информацию. Он понял, что был благодарен Ольге за тепло, которым он хоть немного согревался в последние дни. Она была единственной девушкой, которая любила его просто так, и не хотела от него ничего, кроме него самого. Его любили слишком многие, но все до одной кроме любви они ждали от него  и еще чего-то.
Там же в глубине своего сознания, он неожиданно обнаружил непонятное и не известное ему до сих пор желание. Он знал, что сейчас его слушает Черный Ветер, поэтому не решился открыть  эту мысль сразу.
- Скажи учитель, - задал он другой волнующий его вопрос – Как долго еще будет мне мешать там молитва?
 - Все зависит от людей. Постепенно они сами разрушат ее силу. Они убьют ее свое злобой, зависть, жадностью и прочими прелестными свойствами души. Все зависит только от них, Рок, только от них...
Наконец, Рок осмелился, но он даже представить себе не мог, как чуть раньше эта ситуация испугала самого Ветра.Несколько минут назад, когда напряглись тревожные струны души Рокерра, Ветер еще раз потратил свою энергию, и увидел, как вчера в полдень открылась дверь операционной гинекологического отделения неважно какой больницы, и молодой санитар вывез на каталке девушку, до подбородка укрытую одеялом. Ветер рассмотрел ее бледное лицо с темными кругами вокруг глаз, шапочку на голове, сплетенную из тонких белых полосок. За приоткрытой дверью женщина в голубом медицинском костюме сняла с рук окровавленные перчатки и бросила их в ведро.
Вид крови его успокоил - Ветер понял, что все, что нужно, уже произошло. А, главное, что необходимость в его собственном  вмешательстве отпала, и теперь он слушал ученика совершенно спокойно.
 
- Учитель, она сказала, что у нее будет от меня ребенок. Может быть, ему все-таки позволят появиться на свет? Он никогда и ничего не будет обо мне знать. Но это будет мой сын! …И она тоже никогда не узнает, - после некоторой паузы добавил Рок -  кто отец ее ребенка, она просто смогла бы стать моим… другом.
- У наших воинов не может быть детей. Ничто не должно влиять на них из той жизни. Это обязательная плата. Если хочешь, это членский взнос в наш клуб. А у тебя он вообще особенный – ты ведь обладатель, так сказать, платиновой карточки для вип-персон. Кстати, если это хоть сколько-нибудь тебя утешит, то знай, что воины Добра платят ту же цену, - и Ветер, наконец, рассмеялся. Кажется, нему снова начинало возвращаться благодушное настроение.
А Рокерра успокоиться никак не мог:
- Я даю слово, что никогда, даже если этого ребенка будут резать при мне на куски, я не пошевелю в его защиту пальцем. Я просто хочу испытать это чувство, понять, что такое любовь. Если потребуется, я готов заплатить за это дорогой ценой страдания. Если любовь у меня не получается с женщиной, то, быть может, это получится с ребенком? Тебе ведь нужно, что бы я до конца сумел постичь человеческую сущность? – Рокерра пустил в ход запрещенный прием, но Ветер легко разгадал уловку и улыбнулся.
- Успокойся, Рок, нет уже никакого ребенка. А человеческого еще слишком много  в тебе самом. Опасно много. Загляни лучше в себя и вытрави до конца эту ядовитую заразу. А их сущность тебе придется постигать другими методами.
- Зачем ты сделал с ней это? - тоскливо прошептал Рокерра, и недавняя надежда в его глазах потухла, – Он не был бы для вас опасен, он был бы только моей проблемой…
- А у тебя не должно быть своих проблем. Ты должен решать только поставленные нами задачи! А для этого ты должен  быть сильным – безоговорочно и непоколебимо! А ребенка я тронуть не успел. И что-то мне подсказывает, что ты сам имеешь к случившемуся непосредственное отношение.
Рокерра долго молчал, и Ветер уже не смог услышать ни одной его мысли. Рок наглухо закрыл их от него. Несмотря ни на какие метания и сомнения Рок становился все сильнее. «А может быть, как раз благодаря им? – подумал Ветер, и тут до него отчетливо донеслась одна единственная мысль, очевидно, предназначенная именно ему:
- Сжечь-то ты рощу смог, а сможешь ли ты снова сделать ее зеленой?
- Я могу ее посадить, - ответил ему Ветер, – а вот расти ей придется самой.
После еще одной продолжительной паузы Ветер спросил:
- А что это ты такой нарядный сегодня? Только бабочки не хватает?
Рокерра, молча, вытащил из кармана белую бабочку и бросил ее туда, где уже валялись полосатые клочья рубахи.
- Был на закрытии выставки, но Луны там не оказалось. И телефон ее отключен. Ирэн узнавала - ее приятеля на работе тоже нет. Ты знаешь, где они?
- Не знаю…
- Но ты можешь это узнать! – требовательно сказал Рокерра.
- Зачем? Зачем я буду тратить энергию по пустякам. В отряд космонавтов их вряд ли возьмут, а это значит, что никуда они с этой планеты пока не денутся. Жди! Тем более, что твои личные отношения с Солнечным мне, конечно, любопытны, но не это теперь самое главное.
Теперь перед тобой поставлена совершенно иная задача. И это другое так серьезно, что всем высшим силам строго запрещено вмешиваться в ход человеческих событий. В битве участвуют только люди. И ты, как человек, тоже имеешь право на участие. Но только как человек.
Поэтому я объявляю тебе Решение, - голос Черного Ветра уже окончательно потерял свою недавнюю иронию, и ей на смену пришла неумолимая сила металла. -  Все наши контакты и всякая моя помощь прекращаются через несколько мгновений. Хватит тебе болтаться между мирами, используя в качестве преимущества свою нерастраченную энергию. Теперь ты так же, как и он, можешь находиться только в том мире, пока все окончательно не завершится. Но я еще  успеваю рассказать тебе о главном.
- Ирэн ты тоже забираешь?- равнодушно перебил его Рок.
- Нет, «бледные копии» могут оставаться - их знания и возможности слишком незначительны. Мы же, силы более высокого порядка, теперь только  наблюдатели, мы не имеем права ни на слово, ни  на действие.
- Что теперь не можешь делать ты, я уже понял, - Рокерра вдруг ощутил свою значимость, и это мгновенно вернуло ему силы, укрепило волю, и он снова стал прежним: холодным, жестоким и неумолимым, – я только не знаю, что могу сделать я, и что, вообще, произошло. Но я готов ко всему!
Черный Ветер рассмотрел непоколебимую решимость в глазах ученика и увиденным остался доволен.
- Узнаю тебя. Именно таким и должен быть воин. Теперь ты понимаешь, как влияет на нас прошлое, как размягчает оно душу, ослабляет волю, искажает чувства?
Рокерра подумал о том, как прав учитель – ни к чему нельзя прирастать. А Ветер подумал, что все зависит от собственных качеств души, потому что прошлое не уходит никуда!
- А теперь слушай,  - торжественно произнес он, - человечеству послано Знание!
- Удивил, – усмехнулся Рокерра, – еще одно? Да, оно льется туда потоком.
«Да, - согласился учитель, - знание посылается людям постоянно. Человек немногое может сам. Тем более, он не может прописывать высшие законы по той простой причине, что они уже существуют, а мироздание не терпит задвоенности. Базовая информация – это константа, ее можно только передавать. Открыть ее во второй раз – все равно, что открыть открытую дверь. В дверной проем можно только входить, если, конечно, удастся обнаружить, где он находится
Только благодаря помощи отсюда рождаются великие открытия и создаются шедевры. Все это нужно лишь для того, чтобы дальше, опираясь на эту базу, человек растил в себе творца, чтобы он лепил свои маленькие куличики в огромной песочнице с манящим именем Неизвестность. Ибо без этого навыка он теряет способность исполнить другое свое предназначение… Пустые оболочки не нужны никому - ни Добру, ни Злу.
Вот и кормят людей знанием, как поливают брошенное в землю зерно, чтобы вырос из него полный колос, и пеклись пышные хлеба. А вот попадают хлеба на разные столы. Есть, все-таки,  одно великое знание, которое  человек творит в себе сам и  сам наполняет им свою душу. Осмыслением каких истин будет озаряться его сердце, решает только человек. Роща, Рокерра, должна вырасти сама, - многозначительно повторил недавнюю мысль Ветер. - Но вернемся к сказанному ранее. Все предыдущие знания помогали человеку сделать тот или иной выбор. Знание, которое дается теперь, впервые имеет двоякую силу – оно в очередной раз сможет помочь человечеству, оставляя за ним его право на выбор, а может лишить его этого права навсегда! Все зависит от того, кому оно попадет в руки. Если оно окажется у тебя, то мы выиграем Великую битву на Земле и получим абсолютную власть над каждым человеком».
- Только я вынужден огорчить тебя, - уже второй раз прервал пылкую речь Ветра Рокерра, – я ничего не слышу и ничего нового не ощущаю в своем сознании!
- А тебе не нужно это слышать, тебе нужно это забрать. Знание уже получил другой - ты случайно оказался рядом. А может быть, и не случайно… -  на секунду задумался Ветер. – И пока только я один знаю о том, что произошло. Этот мальчик - Егор, он создает компьютерную программу, способную поработить разум человечества.
- Он создает принципиально новый программный продукт, который будет иметь высокий спрос на рынке, а значит, очень дорого стоить. Чисто коммерческий проект – только и всего, - снисходительно улыбнулся Рокерра.
Но Ветер вздохнул и продолжил:
- А вот Егор, в отличие от тебя, очень хорошо все понял, и если бы он смог, то уничтожил бы эту информацию. Но он знает, что ей присвоен статус неизбежности. Теперь в той жизни начинается поединок, в котором ты против него. Вопрос - кто победит?
- За мной стоят большие деньги и огромные возможности, - надменно произнес Рокерра.
- А за ним  - непоколебимая вера. Это очень грозное оружие. Все мои надежды только на то, что оно находится в слабых человеческих руках.
- А что ты сделаешь с этим знанием, если ты его получишь?
- Я подарю эту победу тому, кто уже давно и по праву должен царствовать на этой Земле. Его время неумолимо наступает, и это подтверждают многочисленные знамения, уже проявившиеся в человеческой жизни: от природных, до техногенных и нравственных. К нашей радости человек либо слеп, либо глуп. Впрочем, какая разница, каким недугом страдает это ущербное «дитя». Главное для меня то, что эта программа сумеет подчинить жалкие остатки человеческого разума воле нашего господина.  И я мечтаю, чтобы этот подарок ему сделал я!
- Ответь мне еще на один вопрос, - немного подумав, спросил Рокерра. – Если это так опасно для человека, то зачем ему посылается такое испытание?
- Откуда тебе знать, кто и что посылает человеку. Это люди абсолютно убеждены, что земные блага им дает только Создатель. Нет, Рок, от нас они тоже получают великое множество прелестных подарков…, - последние слова произнес Ветер с особым наслаждением. -  И, потом, они слишком заигрались, эти «дети природы», и есть «мнение», что они немного  забыли о своем предназначении. Решено проверить, насколько они еще способны его  исполнять.
 
Внезапно в долину ворвалась страшная буря, тысячи смерчей едва умещались в пространстве между горных склонов. Мгновенно не стало ни Черного Ветра, ни черной обугленной рощи, а землю начали засыпать гигантские осколки горных пород.
Рокерра стоял в самом центре бушующей стихии, и его белый костюм стремительно выкрашивался в черный цвет. Ураган вокруг него отрывал от земли огромные пласты почвы и перемешивал их с горной рудой. Но, ни один камень не посмел дотронуться до его тела. Рокерра с восторгом наслаждался страшным гулом ветров, он глотал стремительный воздух ненастья и все больше ощущал внутри себя долгожданную свободу пустоты.
Только он и мир и больше ничего - ни метаний, ни тоски, не обманутых надежд. Только высшее понимание любви – ничего не ценить, так, как самого себя. Только он!
 
…Он немного забыл, что такие вина пьются из очень горьких чаш.
 

© Copyright: Светлана Чабанюк, 2015

Регистрационный номер №0272329

от 18 февраля 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0272329 выдан для произведения: 13.          О посуде для вина
 
 
Долина, зажатая между изогнутыми горным хребтами, как огромная продолговатая чаша, до краев наполнена солнечным светом. С одной стороны у подножий гор деревья собирались в густые зеленые рощи, а в другой ее части, растущие кое-где, они были раскидисты, и готовы дарить усталым путникам приятную тень.
Но не было здесь никаких путников. Дишь под одним деревом прямо на траве сидел молодой человек в красивом белом костюме и напряженно смотрел вдаль. Иногда он срывал с ветки круглые сочные плоды, отправлял их в рот, а потом небрежно выплевывал мелкие косточки. Плоды были густо фиолетовые, иногда они лопались, и тогда добротная ткань покрывалась многочисленными мелкими пятнами. Было очевидно, что это нисколько его не беспокоит.
Внезапно в землю ударила молния, и по безоблачному небу покатились громовые раскаты, но подхваченные многочисленным горным эхом, они тут же унеслись в далекие ущелья. На пепелище возник странного вида человек: высокий и широкоплечий он был одет в старую потрепанную одежду, давно немытые волосы и борода были спутаны, а экстравагантные солнечные очки сдвинуты на самую макушку. Фирменные же белые кроссовки безжалостно выкрашивал в серое оседающий пепел. Через пару секунд он тронулся с места, при этом заметно прихрамывая на правую ногу.
- Что с тобой, учитель? – молодой человек хотел встать, но был остановлен повелительным жестом:
- Сиди, я тоже не прочь отдохнуть. 
Расположившись рядом, Черный Ветер рванул ворот рубахи, и пуговицы разлетелись в разные стороны, а следом полетели ее полосатые клочья. На гладком загорелом теле заиграли стальные мускулы. Он провел по лицу рукой, и борода исчезла, а волосы стали гладкими и блестящими.
- Со мной? – переспросил Ветер. Он медленно снял ботинок с правой ноги и подвинул ее глубже в тень. – Обычное дело, - добродушно продолжил он. -  И ведь,  что, Рокерра, обидно, ну, ничего в этом мире не дается бесплатно. Буквально за каждый полученный результат приходится чем-то расплачиваться. Неумолимость закона сохранения материи! А если подумать то, что такого особенного я сделал?
Рокерра понял, что учитель находится в хорошем расположении духа, и только  теперь заметил, что его нога покраснела от ожога.
- Ну, пнул слегка зажигалку. Не мог же я оставить ее там, под столом. Чего ради, тогда, я толкался в этом грязном вагоне, запихивая ее твоему «приятелю» в карман? Даже чуть астму не схлопотал по милости какой-то излишне набожной бабуленции, – рассмеялся он. - Откуда у них вообще взялась эта дурацкая привычка, по всяким мелочам беспокоить Создателя. Представь себе, электричество только погасло – и уже сразу: «Господи помоги». Делать Ему, что ли, больше нечего, кроме как проводку ремонтировать?
Рокерра слушал учителя, но радости его не разделял.
- А реалистичный у меня прикид, правда? – никак не унимался оратор. - Вот только кроссовки немного подвели, но, что поделать, абы какую обувь на больную ногу не оденешь. Ты ведь знаешь, что из одной реальности в другую пропихнуть конечность стоит очень дорого.
- А была ли такая нужда стараться?- равнодушно сказал ученик, – отпечатков его пальцев на зажигалке все равно не оказалось.
- О… вот это было непредсказуемо. Он ее за то время уже раз десять мог нащупать. Не контролировать же мне процесс еще и в его кармане,  превратившись в какого-нибудь клеща сапрофита. А вдруг бы он меня ненароком придавил? – и Ветер снова захохотал.
Было очевидно, что заниматься этими делами ему  и вправду нравилось.
- Тебе так интересна эта игра? – грустно улыбнулся Рокерра.
- А тебе что, уже наскучило?
- Я устал ждать результат. Ты же видишь, что каждый раз она ускользает из моих рук.
- А ты отнесись к этому философски. Здесь, в Космосе, Луна для тебя недосягаема, а там она иногда бывает рядом. Учись искать радость в мелочах, до тех пор, пока мы не добьемся чего-то большего. Вот, я, например, с удовольствием познакомился с хорошим человеком, Соболевым Николаем Петровичем.
- Только я не думаю, что это удовольствие было взаимным.
- А я меньше всего думаю в этой ситуации о взаимности. Мне было весело, и этого вполне достаточно.  Единственное, о чем я жалею, так это о том, что не посоветовал ему бросить курить. Зато я наглядно продемонстрировал всю пагубность этой привычки. Только теперь уж и не знаю, пригодится ли ему моя наглядная агитация? Тебя я тоже пригласил на эту планету не просто так. Я хочу, чтобы  ты отдохнул, набрался сил… Посмотри, как она прекрасна, она радует взор, наполняет восторгом сердце! Взгляни, как удивителен мир вокруг!
Ветер протянул руку, и большая алая птица, вспорхнув с ветки,  села на его ладонь. Он заглянул в ее рыжие безмысленные глаза, дунул, и птица улетела в долину.
- Ты любишь красоту? – несколько надменно спросил Рокерра.
- А ты удивлен? Это людская глупость придумала, что Добро любит свет, а Зло тьму. Я уже говорил тебе, что мы все хотим одного и того же - праздника. Только идем к этому разными путями.
- Так что ж ты тогда так долго пыль гонял на той загубленной тобою планете? – усмехнулся Рокера.
- Ну, погубил ее, положим, не я - ее погубили люди. Я только немного им помог. Но скажи мне, любезный, - Ветер был явно настроен на продолжительную беседу, – а как же столь нежно любимый тобою Наполеон, почему он так долго сидел в устланной дымами пожарищ, замерзающей Москве?
- С чего ты взял, что я уважаю эту личность?
- А разве это не ты с таким энтузиазмом цитировал его изречения, приводя в неописуемый восторг своего благодетеля?
Рокерра брезгливо скривился, но промолчал, а Ветер продолжил:
- Ты думаешь, он поклонных писем там ждал? Не только! Он наслаждался пьянящим чувством победы! Он пил это сладкое вино из горькой чаши и испытывал восторг. И только когда чаша опустела, он ощутил горечь на своих губах. А я не желаю дожидаться этого момента, поэтому я уже здесь. Кстати.., как себя чувствует твой папочка?
- Пьет, и  все больше, - с неохотой ответил Рок, – теперь его, видите ли, мучает совесть. Он жалеет бедную Нину и без конца повторяет, что совершил ошибку, что мог бы обрести с ней счастье, что только теперь он понял те слова, которые говорил ей однажды. Он даже надумал везти ее на лечение за границу.
- А тебе ее разве не жаль? – глаза учителя прищурились, пытаясь спрятать холодный пронзающий блеск.
Но Рокерра снова промолчал. Однако, Ветер легко уловил отголоски его мыслей:
- Вот в этом ты прав, - согласился он. – Я тоже не понимаю, что значит любить всякий сброд: серость, бесталанность, ленивую глупость… Рядом с нами должны быть только лучшие, только самые сильные, умные и красивые!
- А если, к примеру, человек наделен грандиозным умом, а внешность имеет, мягко говоря, заурядную, куда ты прикажешь определяться ему? Или другой вариант - роскошный красавец, по иронии судьбы, окажется лишенным  каких бы то ни было талантов?
- Здесь все становятся равновелики своей главной сущности. Она обнажается здесь до полного абсолюта! И великий талант становится великой красотой. И красота поднимается до уровня высочайшего таланта.
Что-то и в глазах учителя и в словах его показалось Року лукавым, но он не стал вступать в спор, а решил уточнить другой свой вопрос:
-  Тогда почему принято считать, что мы любим черные одежды, а наш родной мир – тьма?
- Да… много почему, - отмахнулся Ветер, – но если хочешь получить быстрый ответ, пусть это будет «стереотип»! И я сейчас докажу тебе это.
Он исчез, но в тот же миг на небе вспыхнуло великолепное сияние.
 «Никогда и никто на Земле не видел подобной красоты, - подумал Роккерра, – там просто нет таких красок».
 Сияние, тем временем, становилось все ярче и все прекраснее. Оно плясало, меняя цвета и оттенки, перекатывалось волнами, закручивалось в спирали. То там, то тут начали отделяться пылающие протуберанцы. Неожиданно вспыхнули тысячи огненных фейерверков и осыпались золотым дождем на рощу.
Но тут же вспыхнули кроны деревьев, языки пламени быстро побежали с ветки на ветку…
Вскоре сияние угасло, превратившись в темную грозовую тучу. Она извергла мощные водяные потоки, огонь быстро потух, и долину наполнил едкий горький дым.
«Да, учитель, - грустно ухмыльнулся Рокерра, - ты действительно все доказал. Проявляется именно сущность. Наверное, в этом бытии спрятать ее уже невозможно.
Ветер снова возник рядом, но его взгляд уже не был веселым, возвратилась привычная безжизненная пустота:
- Номер немного недоработан, но еще есть время, чтобы потренироваться, - он небрежно махнул рукой, видимо пытаясь шутить, но Рокерра расслышал в его голосе странно печальные ноты. - У тебя тоже еще есть время… - уже без всякой иронии закончил он. -  Ладно, мы поговорим об этом позже. А пока ты еще можешь побарахтаться в водовороте своей мелкой жизненной суеты. Но знай, уже возникло нечто, что позволит перевернуть его непрожитую жизнь, превратив ее в настоящую реальность. И тогда это будет уже наша реальность.
Ветер надолго замолчал. Рокерра тоже не спешил нарушить тишину. Каждый из них сейчас думал о своем, и находился в своей собственной, безвозвратно утраченной реальности. И каждый сам был виноват в этой утрате…
Там, в сиянии, в самом сердце его, где, сливаясь, краски рождали совершенство абсолютной белизны, Черный Ветер вспомнил, как уже видел однажды похожий свет…
 
                                 …
 
По городу в сторону кладбища медленно двигалась многочисленная процессия. Людей было слишком много, для того чтобы скорби хватило на всех. Чем ближе к концу  находились люди, тем заметнее горе переходило в печаль, печаль превращалась в сочувствие. А уже дальше сочувствие растворялось в любопытстве, злорадстве, непонимании и осуждении.
Ветер видел, как в самом начале людского потока, плавно покачиваясь в крепких руках, плывет погребальное ложе его невесты. Его собственный прах еще ночью умчали из города быстрые кони, погоняемые грозным возницей.
Только не это зрелище интересовало его так сильно. Его взор был прикован к тому месту, где над всеми летела ее светлая душа. Она светилась удивительным светом. Он мерцал, то наполняясь радостью, то угасая тихой печалью. Но не свое бренное тело оплакивала сейчас душа - слишком грустным было ее  прощание с теми, кого она так сильно любила, и кто сам горячо любил ее в ускользающей навсегда жизни.
- Я тоже любил тебя! – хотелось крикнуть Ветру, – пожалей и меня, я тоже часть твоей жизни.
Он хотел кричать, но не находил в себе этих слов…
И больше всего в эту минуту он желал только одного.  Он мечтал подлететь к ней, распахнуть свою мощь и впустить в свою энергию ее чудесный свет. А потом пронести его в себе сквозь миры и галактики, мимо ярких звезд и черных пустот, мимо выпуклостей и вогнутостей времен, чтобы где-то в многослойности пространства отыскать тот единственный уголок, в котором и для него, быть может, тоже соткана материя с непонятным именем Счастье…
Но ему преграждали дорогу два могучих и строгих ангела. И вздымались их сильные крылья, и сверкали огненной сталью длинные острые мечи.
…Совсем не их грозный вид остановил его тогда. Он был несравнимо сильнее даже легиона подобных. Только что могла изменить его победа? Ничего! Никогда не сможет с ним соединиться эта нежная энергия, да и у него не получится удержать в себе это прекрасное чудо – хоть  и легка душа, но нет у него таких  сил…
Вдоль дороги стоят многочисленные зеваки, и до него доносятся обрывки их разговоров.
- Говорят, - шепчет одна женщина своей подружке, – что отец принуждал ее к этому браку, а она любила другого.
- Вот уж, не правда, - перебил ее стоящий рядом толстяк, – мне говорила жена, а она работает служанкой в доме знатного дона, что его дочь любила только своего жениха. И сначала у них все было хорошо. Но потом она заподозрила неладное и обратилась за помощью к святому отцу, а тот посоветовал ей уйти в монастырь, чтобы вымолить свой грех.
- А в чем грех-то? Ребеночка, что ли, прижила? – оживилась остроносая старуха.
- В любви грех! – ответила ей первая женщина.
- Тю, тогда всем горожанам в монастырь уходить нужно.
- Так он же дьявол!
- А нет таких доказательств.
- Его на службе ни разу не видели.
- Может, плохо смотрели.
- И креста на нем нет.
- А ты вместе с ним мылась?
- Говорят, что это он святого отца убил.
- А кто-то рядом стоял?
- Говорят!
- Что спорить, - перебил их толстяк, – жена сказала, что когда девушка против отцовской воли пошла, то старик очень сильно рассердился. Какие-то уж очень редкостные сокровища ему жених посулил.
- Да, неужели для него это так важно? Он сам горожанин знатный, богатый.
- А когда это богачи говорили, что им денег хватает? – снова вступила в разговор первая женщина, – им же всегда мало.
- Да, рассказывай же скорее, увалень, - не выдержала остроносая, - что там дальше-то было?
Но толстяку и самому не терпелось выболтать все, что он знал:
- Дьявол он или нет – неведомо. Может быть, только невесте и стала известна эта страшная тайна? Но чем-то он дона все-таки околдовал. Тот в последние дни сам не свой был: взгляд странный, бегающий, только ходил и повторял: «Я слово дал, что ты выйдешь за него замуж». А в тот день, когда все произошло, знатный господин попросил разрешения поговорить со своей невестой наедине. Что уж там случилось, теперь никто так и не узнает. Может, он силой ее взять захотел, а может, она сама решила избавить город от Зла. Только она вонзила острый кинжал прямо в самое его сердце, а потом лишила жизни и себя.
- Страшная история, - незаметно к кучке говорящих присоединились и другие люди, – в городе такие странные дела начали происходить: недавно младенец с двумя головами родился, у пегих коров черное молоко потекло, а куры вместо яиц несут белые камни.
- Да, кто это видел?
- Говорят…
- Лучше скажите, почему на похоронах не видно самого дона?
Все притихли, ожидая, что скажет толстяк. А тот, помолчав немного для важности, заговорил быстро, и злорадство, которое все сильнее слышалось в его голосе,  находило отклик во многих других сердцах:
- После того, что случилось, он заперся у себя в комнате и не выходил целые сутки. Когда слуги выломали дверь, то все увидели, что он сидит за столом, а перед ним две кучи остывших углей.  Он перекладывает их справа налево и при этом считает. А когда угли в правой стороне стола заканчиваются, он начинает перекладывать их обратно.
И только к нему захотели приблизиться, он как навалился на эти угли своим телом, да как закричал нечеловеческим голосом: «Не трогайте, это мое! Я слово дал»!
Неожиданно у ног остроносой старухи тоненько заскулил щенок. Непонятно, каким образом очутился он здесь, среди толпы, только он сиротливо прижался к ногам пожилой женщины. Но та сначала брезгливо отодвинулась, а потом и вовсе пнула его ногой так, что пушистый комочек отлетел в сторону и ударился об угол дома.
Сколько потом не думал Черный Ветер, почему он поступил именно так, он не смог себе этого объяснить - будто алая пелена встала перед его глазами, и он дунул старухе в лицо. В результате у нее сильно зачесалось  в левом боку. Она еще не знала, что завтра так нестерпимо будет чесаться все ее дряблое тело, и уже через несколько дней оно покроется гнойными незаживающими язвами.
- А что ты хотела?   - неслышимо прошептал ей Ветер – Или ты думала, что за это я заплачу тебе золотом? Нет! В кошельках у Добра и Зла хранятся монеты, отлитые из ваших помыслов и деяний!
И тут он увидел, что душа, в последний раз озарив своим светом этот мир, медленно воспарила ввысь, постепенно растворяясь в бесконечной глубине Космоса, навсегда оставляя Ветра наедине с его тоскливым одиночеством.
И вот в этот самый миг у него впервые заболела недавняя рана, острой кинжальной болью пронзив его несуществующее сердце.
 
                            …
 
Ветер увидел, как сильное пламя охватило рощу. Ему было безразлично, что случится с этой дивной красотой. Ему было абсолютно все равно…
И тут он второй раз совершил необъяснимое. Он изверг мощные водяные потоки, спасая долине жизнь. И он снова не понял, почему совершает такой поступок. Но, кто знает, может быть, только так  могла плакать его темная душа?
 
Все это вспомнилось Ветру там, в переливах радости и света, а сейчас он допивал последний глоток печали, и постепенно его сознание ухватилось совсем за другое. Он услышал мысли Рокерра, тем более, что тот совсем не пытался их прятать.
О случившемся Ветер знал уже и сам, но ему было важно услышать, как пережила все это душа Рока. Сначала услышанное было ему любопытно, потом он насторожился, а потом он почти испытал страх…
 
 
…Иннокентий увидел Ольгу издалека, когда счастливая она весело сбегала по ступеням. Неожиданно для себя, он даже обрадовался, почувствовав еле уловимое тепло, которое непонятным образом сумело пробраться через тяжелую броню, сковавшую его сердце. Он давно уже не получал этот робкий сигнал неизвестного чувства ни от кого, кроме Луны. Только в юности Нина, женщина, которую он называл матерью, иногда доносила до его сердца этот тихий свет. Но свет почему-то тревожил, мучил, и постепенно начал мешать.
 Он не давал сосредоточиться на выполнении поставленных задач.
Рок легко договаривался с собой, когда ради достижения цели нужно было поступиться честью и совестью в их человеческом понимании. Он был гораздо выше маленьких никчемных людишек с их занудно извращенными понятиями. Они не стоили ни его сострадания, ни его жалости. Они просто для него не существовали. И только в Нининых глазах все сильнее светилось что-то такое, что превращало когда-то приятное тепло в нестерпимо мучительное чувство.
И все-таки, несмотря ни на что, он продолжал согреваться крохами этого тепла, опасаясь абсолютного одиночества, пока окончательно не повзрослел и не окреп. Когда же он ощутил в своей душе огромную, управляемую им силу, то легко избавился от Нининого присутствия, тем самым освободившись от нежелательного контролера своей совести. Ветер спросил, жалеет ли он ее? Меньше всего Рок думал об этом. Неудобное это чувство слегка покалывало скорее даже не душу его, а сознание, только тогда, когда он приходил к Нине в клинику. Но и это разрешилось без особенных проблем – он просто перестал туда ездить.
Сейчас он сильно удивился, испытав это тепло при виде чужой и совершенно ненужной ему девушки. Тепло не мучило – оно было приятным, но слишком короткий промежуток времени грело оно его сердце, для того, чтобы прирасти хотя бы на уровне понимания. Уже в следующий момент он не испытывал ничего, кроме ненависти. Буквально в пяти метрах от его машины стоял, опираясь на капот какой-то дешевой развалюхи, главный его враг, одетый в нелепую желтую куртку. А в следующий момент он почувствовал запах, который безошибочно давал понять, что начинает происходить что-то для него очень важное.
Иннокентий быстро успокоил в машине Ольгу, а потом отпустил ее,  но не включил двигатель сразу, а прислушался к возникшему между ней и Кириллом разговору.
 - Все! Сложилось! – через несколько минут радостно решил он, – скоро ты навсегда  перестанешь казаться Луне таким желтым и пушистым.
Недавно Луна тоже подарила Иннокентию такую же желтую одежду с логотипом благотворительного фонда.
- Ты не смотри, что на ней нет дорогих лейблов,  - сказала она. – Если ты испытываешь неловкость, то надень темные очки и надвинь на глаза козырек, а потом выйди из машины и пройдись в этой куртке по улице среди обычных людей. Я очень-очень тебя прошу – хоть один раз в жизни выполни мою просьбу, а вот уже потом мы с тобой поговорим. Я, почему-то думаю, что тогда ты скажешь совсем иное. И не старайся сейчас ничего понимать – просто сделай!
Он даже не подумал тогда ни размышлять над предложенным, ни, тем более, что-то делать, но изобразил на лице благодарность, и обещание его прозвучало вполне искренне.
- Ну, что ж, Луна, все-таки придется твою просьбу выполнять, - произнес вслух Иннокентий. – И, наверное, ты окажешься права, чувства, которые я испытаю, будут совершенно неожиданные. Да и ваша просьба, Мария Николаевна, не трогать «этого» руками, тоже будет аккуратно исполнена».
Когда около двенадцати ночи он подъезжал к зданию издательства, то в который уже раз вспомнил разговор, который подслушал днем. Все в нем, каждое слово, были слышны и абсолютно ему понятны – это были простые человеческие слова. Он только не понял сути самого разговора, его смысла, чувств, вложенных в предложения, целесообразности действий. А, главное, он не понял причин, по которым вообще мог состояться этот разговор. И еще он никак не мог понять этой совершенно необъяснимой радости, которая родилась из пепла злости и непонимания, как дурацкая птица Феникс.
Он оставил машину в соседнем квартале и пошел пешком, как просила его когда-то Луна, только людей рядом не было, но он все равно старательно прятал свое лицо под козырьком желтой бейсболки. Ольга открыла дверь почти сразу, наверное, ожидая, она увидела его из окна.
- Я думала, что это Кирилл, - обрадовано воскликнула она.
По всем законам логики Рок должен был бы поинтересоваться, кто это такой, и почему она могла ждать его в это время, но ему не хотелось разыгрывать спектакль. Ему было гораздо важнее снова попасть в ту комнату, где он почувствовал спрятанный листок, а еще ему было нужно…
- Знаешь, - щебетала Ольга, когда они поднимались по лестнице, – вы издалека так с ним похожи, ну просто, как один человек. Я так рада, что это оказался ты! Я такая сейчас счастливая!
Она все время нежно прижималась к нему и мешала достать из сумки небольшую чугунную гантель, которую он специально прикупил в спортивном магазине.
- Кеша, ты даже не представляешь, о чем я хочу тебе сказать. Только я сильно волнуюсь. Я не знаю, как ты отнесешься к этому известию.
«О чем она»? – продумал Рок, но мысль эта сильно его не напрягла, а, значит, она не была для него опасна…
 
 
Опасной она сейчас показалась Черному Ветру. Услышав эти  слова, он  приложил некоторые усилия, затратив на это небольшую часть своей энергии, и выхватил из недавнего прошлого еще неизвестный ему эпизод. Он возник перед ним из затуманенного сознания несчастной девушки, лежащей на больничной кровати с увитой бинтами головой:
«Из той туалетной комнаты Ольга выходила уже не одна. Это вошла она туда в полном беспросветном одиночестве. А теперь две яркие полоски радостно поведали ей о том, что еще совсем крошечный, величиной всего в несколько клеточек, в ней уже живет ее собственный ребенок. Но он настоящий, живой, и он ее… В нем уже теплится душа, а скоро забьется маленькое сердце…
Она еще не поняла, как ей жить с этим знанием: радоваться так, как хотелось бы ей, или испытать великую скорбь, если так решит Иннокентий. Ее счастье снова зависело от него, и от этого стало невыносимо».
 
 
Черный Ветер снова прислушался к мыслям Рокерра:
- Знаешь, я хочу тебе сообщить одну очень важную для нас обоих новость, - Ольга вдруг представила, что будет лучше, если она достанет из сумки тест полоску и, молча, покажет ее Иннокентию. Она уже наклонилась, но неожиданно решила, что это глупо, и повернулась к любимому…
 И все-таки она успела произнести:
- У нас будет ребе…
В этот момент она увидела в поднятой руке Иннокентия чугунную гантель… Но не это стало для нее самым страшным. Гораздо страшнее были его глаза – холодные и равнодушные. «А ведь они всегда были такими, почему же я этого не замечала»?
Этих ее мыслей Иннокентий услышать не мог, зато он услышал свою собственную:
- О каком ребенке она говорит?
Его рука дрогнула, и удар не получился смертельным. Он знал, что Кирилла нужно обвинить в самом тяжелом преступлении, но добивать свою жертву он почему-то не смог. Размышления на эту тему он оставил на потом, а сейчас просто приподнял рукой ее веки и прошептал в ничего не видящие глаза:
- Ты не помнишь, кто я такой, как меня зовут, - он хотел еще добавить, что его вообще никогда не было в ее жизни. Но стирать себя из ее памяти абсолютно, отчего-то, не захотелось, и тогда он добавил, – ты никогда не сможешь меня узнать, даже если я сам буду просить тебя об этом.
А потом он про нее забыл.
Как хорошо натренированная ищейка, он начал нюхать воздух вокруг. Уже не так сильно, как в прошлый раз, першило в горле, не слезились глаза, но место, где находится листок, он все равно почувствовать не смог.
Потом, когда Иннокентий ехал в машине, он задавался вопросом, что смогло ему помешать до конца исполнить задуманное. Не сразу, приложив огромные усилия души, он все-таки откапал в самом тайном ее уголке нужную информацию. Он понял, что был благодарен Ольге за тепло, которым он хоть немного согревался в последние дни. Она была единственной девушкой, которая любила его просто так, и не хотела от него ничего, кроме него самого. Его любили слишком многие, но все до одной кроме любви они ждали от него  и еще чего-то.
Там же в глубине своего сознания, он неожиданно обнаружил непонятное и не известное ему до сих пор желание. Он знал, что сейчас его слушает Черный Ветер, поэтому не решился открыть  эту мысль сразу.
- Скажи учитель, - задал он другой волнующий его вопрос – Как долго еще будет мне мешать там молитва?
 - Все зависит от людей. Постепенно они сами разрушат ее силу. Они убьют ее свое злобой, зависть, жадностью и прочими прелестными свойствами души. Все зависит только от них, Рок, только от них...
Наконец, Рок осмелился, но он даже представить себе не мог, как чуть раньше эта ситуация испугала самого Ветра.Несколько минут назад, когда напряглись тревожные струны души Рокерра, Ветер еще раз потратил свою энергию, и увидел, как вчера в полдень открылась дверь операционной гинекологического отделения неважно какой больницы, и молодой санитар вывез на каталке девушку, до подбородка укрытую одеялом. Ветер рассмотрел ее бледное лицо с темными кругами вокруг глаз, шапочку на голове, сплетенную из тонких белых полосок. За приоткрытой дверью женщина в голубом медицинском костюме сняла с рук окровавленные перчатки и бросила их в ведро.
Вид крови его успокоил - Ветер понял, что все, что нужно, уже произошло. А, главное, что необходимость в его собственном  вмешательстве отпала, и теперь он слушал ученика совершенно спокойно.
 
- Учитель, она сказала, что у нее будет от меня ребенок. Может быть, ему все-таки позволят появиться на свет? Он никогда и ничего не будет обо мне знать. Но это будет мой сын! …И она тоже никогда не узнает, - после некоторой паузы добавил Рок -  кто отец ее ребенка, она просто смогла бы стать моим… другом.
- У наших воинов не может быть детей. Ничто не должно влиять на них из той жизни. Это обязательная плата. Если хочешь, это членский взнос в наш клуб. А у тебя он вообще особенный – ты ведь обладатель, так сказать, платиновой карточки для вип-персон. Кстати, если это хоть сколько-нибудь тебя утешит, то знай, что воины Добра платят ту же цену, - и Ветер, наконец, рассмеялся. Кажется, нему снова начинало возвращаться благодушное настроение.
А Рокерра успокоиться никак не мог:
- Я даю слово, что никогда, даже если этого ребенка будут резать при мне на куски, я не пошевелю в его защиту пальцем. Я просто хочу испытать это чувство, понять, что такое любовь. Если потребуется, я готов заплатить за это дорогой ценой страдания. Если любовь у меня не получается с женщиной, то, быть может, это получится с ребенком? Тебе ведь нужно, что бы я до конца сумел постичь человеческую сущность? – Рокерра пустил в ход запрещенный прием, но Ветер легко разгадал уловку и улыбнулся.
- Успокойся, Рок, нет уже никакого ребенка. А человеческого еще слишком много  в тебе самом. Опасно много. Загляни лучше в себя и вытрави до конца эту ядовитую заразу. А их сущность тебе придется постигать другими методами.
- Зачем ты сделал с ней это? - тоскливо прошептал Рокерра, и недавняя надежда в его глазах потухла, – Он не был бы для вас опасен, он был бы только моей проблемой…
- А у тебя не должно быть своих проблем. Ты должен решать только поставленные нами задачи! А для этого ты должен  быть сильным – безоговорочно и непоколебимо! А ребенка я тронуть не успел. И что-то мне подсказывает, что ты сам имеешь к случившемуся непосредственное отношение.
Рокерра долго молчал, и Ветер уже не смог услышать ни одной его мысли. Рок наглухо закрыл их от него. Несмотря ни на какие метания и сомнения Рок становился все сильнее. «А может быть, как раз благодаря им? – подумал Ветер, и тут до него отчетливо донеслась одна единственная мысль, очевидно, предназначенная именно ему:
- Сжечь-то ты рощу смог, а сможешь ли ты снова сделать ее зеленой?
- Я могу ее посадить, - ответил ему Ветер, – а вот расти ей придется самой.
После еще одной продолжительной паузы Ветер спросил:
- А что это ты такой нарядный сегодня? Только бабочки не хватает?
Рокерра, молча, вытащил из кармана белую бабочку и бросил ее туда, где уже валялись полосатые клочья рубахи.
- Был на закрытии выставки, но Луны там не оказалось. И телефон ее отключен. Ирэн узнавала - ее приятеля на работе тоже нет. Ты знаешь, где они?
- Не знаю…
- Но ты можешь это узнать! – требовательно сказал Рокерра.
- Зачем? Зачем я буду тратить энергию по пустякам. В отряд космонавтов их вряд ли возьмут, а это значит, что никуда они с этой планеты пока не денутся. Жди! Тем более, что твои личные отношения с Солнечным мне, конечно, любопытны, но не это теперь самое главное.
Теперь перед тобой поставлена совершенно иная задача. И это другое так серьезно, что всем высшим силам строго запрещено вмешиваться в ход человеческих событий. В битве участвуют только люди. И ты, как человек, тоже имеешь право на участие. Но только как человек.
Поэтому я объявляю тебе Решение, - голос Черного Ветра уже окончательно потерял свою недавнюю иронию, и ей на смену пришла неумолимая сила металла. -  Все наши контакты и всякая моя помощь прекращаются через несколько мгновений. Хватит тебе болтаться между мирами, используя в качестве преимущества свою нерастраченную энергию. Теперь ты так же, как и он, можешь находиться только в том мире, пока все окончательно не завершится. Но я еще  успеваю рассказать тебе о главном.
- Ирэн ты тоже забираешь?- равнодушно перебил его Рок.
- Нет, «бледные копии» могут оставаться - их знания и возможности слишком незначительны. Мы же, силы более высокого порядка, теперь только  наблюдатели, мы не имеем права ни на слово, ни  на действие.
- Что теперь не можешь делать ты, я уже понял, - Рокерра вдруг ощутил свою значимость, и это мгновенно вернуло ему силы, укрепило волю, и он снова стал прежним: холодным, жестоким и неумолимым, – я только не знаю, что могу сделать я, и что, вообще, произошло. Но я готов ко всему!
Черный Ветер рассмотрел непоколебимую решимость в глазах ученика и увиденным остался доволен.
- Узнаю тебя. Именно таким и должен быть воин. Теперь ты понимаешь, как влияет на нас прошлое, как размягчает оно душу, ослабляет волю, искажает чувства?
Рокерра подумал о том, как прав учитель – ни к чему нельзя прирастать. А Ветер подумал, что все зависит от собственных качеств души, потому что прошлое не уходит никуда!
- А теперь слушай,  - торжественно произнес он, - человечеству послано Знание!
- Удивил, – усмехнулся Рокерра, – еще одно? Да, оно льется туда потоком.
«Да, - согласился учитель, - знание посылается людям постоянно. Человек немногое может сам. Тем более, он не может прописывать высшие законы по той простой причине, что они уже существуют, а мироздание не терпит задвоенности. Базовая информация – это константа, ее можно только передавать. Открыть ее во второй раз – все равно, что открыть открытую дверь. В дверной проем можно только входить, если, конечно, удастся обнаружить, где он находится
Только благодаря помощи отсюда рождаются великие открытия и создаются шедевры. Все это нужно лишь для того, чтобы дальше, опираясь на эту базу, человек растил в себе творца, чтобы он лепил свои маленькие куличики в огромной песочнице с манящим именем Неизвестность. Ибо без этого навыка он теряет способность исполнить другое свое предназначение… Пустые оболочки не нужны никому - ни Добру, ни Злу.
Вот и кормят людей знанием, как поливают брошенное в землю зерно, чтобы вырос из него полный колос, и пеклись пышные хлеба. А вот попадают хлеба на разные столы. Есть, все-таки,  одно великое знание, которое  человек творит в себе сам и  сам наполняет им свою душу. Осмыслением каких истин будет озаряться его сердце, решает только человек. Роща, Рокерра, должна вырасти сама, - многозначительно повторил недавнюю мысль Ветер. - Но вернемся к сказанному ранее. Все предыдущие знания помогали человеку сделать тот или иной выбор. Знание, которое дается теперь, впервые имеет двоякую силу – оно в очередной раз сможет помочь человечеству, оставляя за ним его право на выбор, а может лишить его этого права навсегда! Все зависит от того, кому оно попадет в руки. Если оно окажется у тебя, то мы выиграем Великую битву на Земле и получим абсолютную власть над каждым человеком».
- Только я вынужден огорчить тебя, - уже второй раз прервал пылкую речь Ветра Рокерра, – я ничего не слышу и ничего нового не ощущаю в своем сознании!
- А тебе не нужно это слышать, тебе нужно это забрать. Знание уже получил другой - ты случайно оказался рядом. А может быть, и не случайно… -  на секунду задумался Ветер. – И пока только я один знаю о том, что произошло. Этот мальчик - Егор, он создает компьютерную программу, способную поработить разум человечества.
- Он создает принципиально новый программный продукт, который будет иметь высокий спрос на рынке, а значит, очень дорого стоить. Чисто коммерческий проект – только и всего, - снисходительно улыбнулся Рокерра.
Но Ветер вздохнул и продолжил:
- А вот Егор, в отличие от тебя, очень хорошо все понял, и если бы он смог, то уничтожил бы эту информацию. Но он знает, что ей присвоен статус неизбежности. Теперь в той жизни начинается поединок, в котором ты против него. Вопрос - кто победит?
- За мной стоят большие деньги и огромные возможности, - надменно произнес Рокерра.
- А за ним  - непоколебимая вера. Это очень грозное оружие. Все мои надежды только на то, что оно находится в слабых человеческих руках.
- А что ты сделаешь с этим знанием, если ты его получишь?
- Я подарю эту победу тому, кто уже давно и по праву должен царствовать на этой Земле. Его время неумолимо наступает, и это подтверждают многочисленные знамения, уже проявившиеся в человеческой жизни: от природных, до техногенных и нравственных. К нашей радости человек либо слеп, либо глуп. Впрочем, какая разница, каким недугом страдает это ущербное «дитя». Главное для меня то, что эта программа сумеет подчинить жалкие остатки человеческого разума воле нашего господина.  И я мечтаю, чтобы этот подарок ему сделал я!
- Ответь мне еще на один вопрос, - немного подумав, спросил Рокерра. – Если это так опасно для человека, то зачем ему посылается такое испытание?
- Откуда тебе знать, кто и что посылает человеку. Это люди абсолютно убеждены, что земные блага им дает только Создатель. Нет, Рок, от нас они тоже получают великое множество прелестных подарков…, - последние слова произнес Ветер с особым наслаждением. -  И, потом, они слишком заигрались, эти «дети природы», и есть «мнение», что они немного  забыли о своем предназначении. Решено проверить, насколько они еще способны его  исполнять.
 
Внезапно в долину ворвалась страшная буря, тысячи смерчей едва умещались в пространстве между горных склонов. Мгновенно не стало ни Черного Ветра, ни черной обугленной рощи, а землю начали засыпать гигантские осколки горных пород.
Рокерра стоял в самом центре бушующей стихии, и его белый костюм стремительно выкрашивался в черный цвет. Ураган вокруг него отрывал от земли огромные пласты почвы и перемешивал их с горной рудой. Но, ни один камень не посмел дотронуться до его тела. Рокерра с восторгом наслаждался страшным гулом ветров, он глотал стремительный воздух ненастья и все больше ощущал внутри себя долгожданную свободу пустоты.
Только он и мир и больше ничего - ни метаний, ни тоски, не обманутых надежд. Только высшее понимание любви – ничего не ценить, так, как самого себя. Только он!
 
…Он немного забыл, что такие вина пьются из очень горьких чаш.
 

 

Сон (Перекрестки дорог) книга 2 глава 14

Сон (Перекрестки дорог) книга 2 глава 12