Случайность – это непознанная закономерность, ч. 2, гл. 21. Любовь на всю жизнь, 1945 год

Последнюю неделю в кратком трёх часовом сне мне всегда снилась Милена, и постоянно она была одета в белый халат, а в руках у неё были тетради. Я попытался через Московское УНКВД установить местонахождение и вот что узнал.

В числе специальных учебных заведений, преподававших в годы Великой Отечественной войны основы конспиративной деятельности на вражеской территории, была «Школа Коминтерна», созданная Коммунистическом интернационалом. Эта Школа находилась в райцентре Кушнаренково, в Башкирии по соседству с Уфой, куда было эвакуировано из Москвы коминтерновское руководство.

Школа разместилась в здании, где до войны располагался сельскохозяйственный техникум номер сто один. Вот такое условное обозначение и закрепилось в официальной переписке и за самой школой.

Костяк слушателей школы составляли дети переехавших в Советский Союз коммунистов политэмигрантов, одинаково свободно владевшие русским и родным языками. Там и оказалась моя Милена, и была она знакома с сыном Иосифа Броз Тито – Шарко, шестнадцатилетней Амайя Ибаррури. Хотя всегда в целях конспирации слушатели школы, называли друг друга по псевдонимам.

16 мая 1943 года Коминтерн и его школы распустили,  Милену отправили учиться в фельдшерскую школу.

Меня пригласили на беседу с молоденькими выпускниками фельдшерской школы, у дверей в двухэтажное деревянное здания стояла она, моя Милена.

Увидев красивую, статную, высокую девушку я замер, Милена, которую прежде я видел только в национальных одеждах русинов, просто преобразилась.

Пусть на ней было ношеное переношенное ситцевое, выцветшее платье, но оно так плотно облегало её удивительно женственную фигуру, что я потерял дар речи.

Прячась от ветра за приоткрытую дверь, Милена пригласила меня в помещение. В большой комнате, заставленной партами, стояла группа девчат.

Сопровождающая меня Милена в своём платье не выделялась среди подруг особой красотой и одеждой. Разве что держалось со мной увереннее других, да говорила на русском языке каждую букву слова чётко хорошо поставленным, певучим голосом.

 Проходя мимо Милены в класс, я невольно коснулся рукой её бедра, почувствовал тепло налитого, теплого девичьего тела.

Я вздрогнул, повернулся к ней, переступая с ноги на ногу и  покраснев, спросил:

- Ты меня любишь? 

Не обращая внимания на окружающих девушек, Милена улыбнулась, взяла за руку:

- Люблю, а что, ты хочешь предложить мне выйти за тебя замуж? 

Я, никого не замечая ничего вокруг, почувствовал тепло  руки желанной, любимой девушки, ощутил на своей щеке её дыхание, в голове зашумело, вспомнив свои сны, спросил:

- А где твой белый халат и тетради?

- И ты мне снился, только всегда на фоне взрывов снарядов.

Милена незаметно для других, крепко сжала пальцами мою руку, громко произнесла:

- Вам помочь снять шинель, товарищ майор? – А потом шёпотом спросила, - так ты возьмёшь меня замуж?

Я посмотрел в её глаза, там мелькали яркие огоньки, кивнул, потом покраснел ещё сильнее, снял шинель, отдал Милене в руки.

В классе негромко засмеялись, а Милена, к которой девушки вокруг обращались как Лена, даже не улыбнулась:

- Я всегда знала, что буду твоей женой!

Я почувствовал себя свободнее, но даже не представлял, как себя вести с Миленой дальше, она вырвала у меня инициативу. И как ей сказать, что через три дня, я выезжаю в город  Львов?

На следующий день в девять утра мы стали мужем и женой. Милену я привёл в свою комнату в большой коммунальной квартире, где проживали семьи старших офицеров УНКВД.

Милена впервые, приготовила мне обед – рисовый суп с тушёнкой. Соседки, переглядываясь между собой, рассматривали мою жену, интересовались, когда у нас будет ребёнок.

Милена бледнела после этих вопросов, ведь только через шесть чесов наступит её первая брачная ночь.

Утром я сказал молодой жене, что выезжаю в длительную командировку. Она всё понимала, конспирации её научили, она ничего не спросила.

В Львове я встретился с «Дедом», резидентом нашей разведки, он мне передал один интересный документ

Я прекрасно знал, что немцы засекречивали связи с бандеровцами. Но после того как разгромили несколько банд, и допросили задержанных членов УПА, органы УНКВД и УНКГБ, выявили много схронов со штабными документами руководителей УПА.

Я прочитал один из таких документов: «Конфиденциально Господину полковнику Генштаба Лахузену Эжлеру фон Вивремонт, Шефу 2 отдела абвера при Верховном командовании вермахта Берлин, W-35 Тирпитцуфер 82.

Высокоуважаемый господин полковник! Благодарю вас за дружеское письмо и спешу ответить на него.

Я имел разговор с господином Лебедем. При этом я передал ему Ваше поздравление и от Вашего имени поблагодарил его за ценное сотрудничество и  поддержку, которую он оказывает нашей службе. Что касается практического осуществления этого сотрудничества, то мы обсуждаем некоторые мероприятия, о которых Вы будете информированы. Я обещал Лебедю дальнейшую поддержку и  подчеркнул, что ранее проводившаяся им работа высоко оценивается начальником полиции безопасности и службой безопасности.

Из его высказываний я понял, что он тотчас сообразил, о чём идет речь, так что мои дальнейшие разъяснения оказались излишними. Господин Лебедь заверил меня, что он охотно предоставляет себя в  наше распоряжение в  интересах совместной борьбы против большевизма и еврейства.

Он был бы признателен, если бы соответствующие директивы были доведены нами и до других лиц из украинских кругов Львова.

Хайль Гитлер! Преданный Вам – Теодор Оберлендер».

Я знал, что с 1942 года Лебедь был руководителем службы безопасности, самого кровавого органа в системе ОУН. После войны он сотрудничал со спецслужбами США, Великобритании и другими странами НАТО.

Мне не довелось вместе с нашими войсками в июле  1944 года участвовать в наступлении против четвёртой танковой армии фашистов и дивизии «Голичина».

Однако в тылу этих войск наш отряд провёл десять успешных диверсий. Мы уничтожили колону из пяти грузовиков с боеприпасами, два бронетранспортера и около сотни солдат.

Планировали напасть на штаб одного из батальонов «Голичина», но после массированной артподготовки наши войска начали наступление. Советские танки прорвались в район Бугска, замкнули кольцо окружения тринадцатого немецкого корпуса. В помощь немцам, в целях закрытия прорыва на правом фланге корпуса был направлен полк из дивизии «Голичина».

В ходе их пешего переходя, моей группе удалось нанести потери их роте снабжения. Позднее, мы получили радиограмму, нам предписывалось отойти в тыл немцев.

Мы видели, как полк «Голичины» стал расположившийся  в  маленьком лесочке, потом пошёл в  наступление на части Краской армии и попал под сильнейший обстрел. Наши пехотинцы не принимали участия в бое, украинских фашистов встретили броня и орудия советских танков.

Большая часть полка была уничтожена на плоской как стол, местности. Против немецко-украинских позиций на равнине были применены гвардейские реактивные установки «катюши», снаряды которых перемешали землю, металл, части человеческих тел в единый бесконечный ком, рассыпающийся в последствии на многочисленные останки людей, пересыпанных чёрно-красной от крови землёй.

19 июля нашими частями был взят город Колтев,  кольцо окружения сжалось в  котёл размером восемь на девять  километров, в  котором оказались шестьдесят пять тысяч украинских националистов - фашистов.

С приближением фронта Боевая управа УПА начала эвакуацию семей своих сотрудников и семей всех служивших в дивизии «Голицина» поэтапно в небольшой городок Криница, затем в Краков и далее в Берлин, Вену и Любен.

Нам удалось с помощью десанта частей Красной армии захватить картотеку управы, содержащую информацию о  многих добровольцев УПА, дивизии «Голичина» и их семьях.

Возмездие за кровавые деяния дивизии «Голичина», настигло их под Бродами. Наступающие части нашей армии взяли в клещи немцев и остатки дивизии СС «Голичина». Из «Бродовского котла», удалось выйти около тысячи человек.

Уцелели ещё около тысячи из резервного полевого батальона, находившегося вне кольца окружения.

Позднее от Виноградова я узнал, что в тот день, когда я встретился с Миленой, он познакомился со своей будущей женой.

Из эшелона отправленного в Литву, в городе Клайпеда высадились затемно. Каменная двухэтажная школа вместила весь батальон. Солдаты сгребли с пола старый мусор, подоткнули под бока свои шинели и спать. 

Виноградов с комбатом, поджарым краснолицым майором, устроились на втором этаже, в маленьком кабинете директора, окна которого выходили во двор.

Николай подошел к окну, напротив, росло развесистое дерево, толстые ветки которого царапали стекло окна. Старший лейтенант оглянулся, в кабинете было чисто, только из распахнутого книжного шкафа, вывалились классные журналы. Виноградов присел, в самом углу шкафа, на каком-то тряпье, устроили себе гнездо мыши. Родителей не было видно, а розовые мышата, прижавшись друг к другу, ожидали решения своей судьбы. Избавившись от квартирантов, стали укладываться. 

Майор лег на спину, глубоко вздохнул, закрыл глаза и захрапел громко, с какими-то раскатами, всхлипывая и причмокивая. Вот храп его достиг высокой ноты, Николай, хотел толкнуть храпуна в бок, но тут…

В стекло постучали:

 - Тук-тук-тук.

Николай приподнял голову, прислушался, опять стук. Захлебнувшись храпом, майор не открывая глаз, потянулся к пистолету лежащему рядом.

Майор открыл глаза, кивнул Виноградову. Николай, чуть приподняв голову над подоконником, стал вглядываться за окно. Никого.

Только легли, опять стук. Майор поминая и черта, и бога, резко распахнул окно, посветил фонариком вдоль стены.

Никого.

Луч света, прочертив школьный двор, уперся в развесистую яблоню, прямо перед окном. На ветке дерева, сидел человек и дергал нитку. Нитка тянулась к окну, оттягивая повешенное за черенок, зеленое яблочко, стучавшее по стеклу.

Этот некто, ехидно захихикал, стал быстро спускаться с дерева. Майор хотел ругнуться, но вместо этого запустил в нарушителя плоский фонарик, в котором можно было менять цвета: красный, зеленый, белый. Внизу ойкнули, зашуршала трава, потом все стихло. Остаток ночи прошел спокойно.

Термин «лесные братья» в Литве никогда не использовался ни самими литовскими партизанами Литовской армии свободы, которое  с 1949 года называли - Движение борьбы за свободу Литвы. Здесь они себя официально называли «партизанами - воинами свободы».

В течение 1944−1958 годов от рук «воинов свободы» в Литве погибло более двадцати пяти тысяч человек и что особенно важно, из них около двадцати трёх тысяч это  литовцы. 

Первым местным жителем, которого Николай встретил утром у школы, была невысокая русая девушка. Завитки волос, вырываясь из-под платка, отдавали золотом. Она была одета в стеганые брюки и телогрейку. Поправив непослушную прядь, прикрывая синяк под глазом, достала из кармана фонарик майора, протянула Виноградову:

- Тут у вас выпало ночью. Жаль, стеклышко треснуло.

 Она громко рассмеялась, оглянулась на поджидавших её подруг и побежала к ним. Из обрывков фраз, долетевших до него, Николай понял, что девчата идут на станцию разгружать эшелон.

Утренняя незнакомка остановилась, оглянулась, оглядела Николая с головы до ног, крикнула:

- Привет майору!

Когда успела приметить, подумал Виноградов.