Скорбь

1.
            Всё валилось у Стефании из рук. У неё не было сил, чтобы собраться заранее и поэтому расчёт был на то, чтобы раньше подняться и, не торопясь, прийти в норму, но решительно всё протестовало против этого.
            Сначала, застёгивая форменную серую мантию, Стефания как-то неловко дёрнула последний крючок, и тот беспощадно разломался пополам. Минуты две она ещё пыталась как-то застегнуться или подколоть воротник у горла, как подобает служителю Церкви Животворящего Креста, но потерпела полную неудачу и исколола булавкой все пальцы.
            Проклятия ещё не срывались с её губ, но сама Стефания уже взвинтилась, понимая, что необходимо переодеться, и от этого всё стало хуже. Другая мантия оказалась чуть тесноватой, и для неё уже не подходил тот поясной ремень, что шёл к первой.
            Пришлось искать новый ремень, который почему-то нашёлся не в шкафу, а за ним, но, хотя бы, нашёлся.
            Потом заела застёжка на высоком форменном сапоге. Стефания уже вовсю нервничала и дёргала противный крючок, никак не помогая делу. Бог сжалился над неудачливой своей служительницей, и через несколько минут Стефания смогла застегнуть сапог, чувствуя себя измотанной – а ведь рабочий день ещё даже не начался!
            На этом череда неприятностей не закончилась. Стефания схватилась за гребень и…тот половинкой остался в её руках, а другой половинкой плотно впился в и без того спутанные волосы.
            Стало ещё жарче – лицо Стефании пошло пятнами, а в слезах закололо от обиды на всё и всех вокруг. Мало того, что она вынуждена служить беззаветно Церкви, а вернее – одному из её несносных охотников, и терпеть все унижения жизни от него, так ещё и гребень! Вот от гребня Стефания такого точно не ожидала.
            Никто не пришёл бы её успокаивать, и здесь дело было даже не в том, что покои Стефании – узкая маленькая комнатка предназначались для неё одной, а в том, что во всём оплоте Церкви, будь то архивные служители, охотники, жрецы или сопровождающие служители, убирающие и готовящие пищу, или же служители оружейной – никто и никогда не проявлял сострадания по таким мелочам. Но именно из-за подобных мелочей Стефания расстраивалась куда сильнее. Ей легче было переносить услужение охотнику Абрахаму – существу грубому и жестокому ко всему живому, и даже выносить язвительные насмешки насчет своей покорности, или участвовать в боях с магической нечистью – здесь она могла не проронить и слезинки, а вот какой-то сломанный крючок, заевший замочек, ремень и гребень выбили её из равновесия.
            Никто бы не понял! А как понять? Тут война идет уже почти сто лет – церковники бьются с магической нечистью, желая защитить мир людей от всякой богопротивной сущности, а она из-за гребня и замочка расстроилась.
Стефания заставила себя прийти в норму – в самом деле, время движется к вечеру, с минуты на минуту её хватится Абрахам, а от него и без того пощады не жди. На перекус уже времени нет, нужно торопиться…
            Стефания выскочила из своей комнатки и, несмотря на спешку, всё-таки заперла её на тяжелый железный ключ, который носила с собою – эту привычку, как и многие другие понемногу вбивал в неё Абрахам, заявляя:
–Всякий любопытный, всякий враг может попасть к тебе и выведать все твои тайны!
            Поначалу Стефания сглупила и заметила:
–Но здесь же церковники! Они все наши союзники.
–Дура! – привычно взвился Абрахам, – то, что мы сражаемся во имя одного креста и именем одного бога, не делает нас друзьями! Мы все еще враги, поняла, бестолочь?
            Стефания не поняла, но поспешила кивнуть. В конце концов, ей было не сложно запирать двери. Да, ключ оттягивал карман, и это занимало время – скважина была очень тугой, но, тем не менее, она закрывалась, хотя многие из церковников, заметив такую предосторожность, только поджимали губы в презрительной усмешке и цедили:
–Не доверяет!
            Но с советами не лезли. За это уже спасибо.
            Стефания спешила по коридорам, пробегала лестничные пролеты, не замечая встречных церковников, и не думая сейчас ни о чем – в ней ещё жила надежда, что она может успеть, но…
–Явилась, разгильдяйка! – Абрахам даже не повернул головы на её робкое появление, да ему и не нужно было поворачивать этой самой головы, чтобы почувствовать чьё-то присутствие.
            Абрахам был фигурой мрачной и ужасающей. Он начинал как маг, когда война между магами и церковниками уже шла, но еще кипела в полном азарте, когда поколения не сменились, когда были ещё в советах с обеих сторон те, кто помнил истинные причины этой войны, но, разумеется, не выдавал их.
            Абрахам был талантлив и его жажда знаний не знала границ. А потом он сменил сторону. Просто стал предателем и, как маг, стал охотником на других магов и магическую братию, заработав на свое имя тысячу и одно проклятие. Абрахам знал многие секреты, укрытия, имена и это очень подкосило магическую сторону. Но карьеры, если он, конечно, её желал, среди церковников это тоже ему не принесло – его не допускали до интриг и бумаг, держали цепным псом, ведь предателей нигде не любят.
            О причинах перехода гадали и церковники и маги. Правду не знали, а выспрашивать не было возможности – нрав у Абрахама еще как у мага не был покладистым, он с легкостью мог и прибить, не моргнув глазом, если считал себя оскорбленным. Дальнейшие же годы презрения с обеих сторон, его собственное отчуждение и мрачное время сделали из Абрахама существо пугающее, несдержанное в словах, обладающее по-настоящему охотничьим нюхом на прежних своих союзников и нежеланным в любом обществе.
            Он не пользовался возможностями роскошной жизни, которой жили некоторые слуги Церкви Животворящего Креста, был аскетом по убеждению, носил годами старый запыленный плащ и этим пугал ещё больше. Не власть ему была нужна, не деньги, а что-то совсем иное в рядах церковников, и эта внутренняя жажда, что оказалась куда сильнее природного желания держаться к своим, не давала понимания о целях. Непознанного же всегда боятся. Абрахам был фанатиком из числа предателей, обладатель скверного характера – его не просто боялись, его откровенно ненавидели.
            Но Церковь мирилась  с ним – пока он был еще нужен. Его же свидетельства как лучшего охотника на магическую братию делали много шума, но не приближали ни к знаниям, ни к власти.
            У него и помощников-то было мало – Абрахам часто держался одиночкой, иногда лишь, в случае необходимости, вынужденно брал с собою двух-трех молчаливых и покорно-тупых церковников.
            Стефания появилась у Абрахама совсем недавно – её перевели с верхних уровней архива, где хранились лишь текущие записи, к нему в услужение, в должность: принеси-подай-понюхай-сходи-скажи-передай.
            Сам Абрахам понял, что ему необязательно появляться и заниматься всем сразу. Стефании он не доверял, хоть и считал ее откровенной дурой. Он вообще никому не доверял, но Стефания, по мнению Абрахама, была самой безопасной кандидатурой…
–Простите, пожалуйста, – Стефания вздохнула, зная, что не избежит трёпки, если Абрахаму захочется. Да и не посмеет избежать.
–Что мне твои извинения? – Абрахам всё еще не смотрел на свою прислужницу, полностью погруженный в расстеленную перед ним карту какой-то гористой местности.
            Таким Стефания его чаще всего и видела. Когда Абрахам был у себя, то так и склонялся над той или иной картой, и либо вглядывался в нее, либо вычерчивал маршрут. Он так и ходил в своей протертой серой мантии, не желая ее менять или приводить в достойный вид. По поясному ремню висели в великом множестве всяческие артефакты – мелкие флакончики, веточки, фигурки – все как один снабженные какой-то магией.
            Да и на руках Абрахама – руках очень грубых – постоянно были браслеты, на пальцах – разномастные кольца и перстни. И что-то подсказывало Стефании, что эти украшения были совсем не эстетическим решением.
            Стефания не отозвалась. Действительно, что ему до каких-то там извинений? Глупость одна и блажь. Но что же ей – молча стоило появиться?
            Абрахам как будто услышал, а может быть, и на самом деле услышал – кто этих магов разберет?
–Тебе вообще не следует говорить, если ты не можешь сказать что-нибудь стоящее. Я сам с тобой заговорю.
            Стефания кивнула, не зная, увидит он, догадается ли, или ему просто плевать.
–Принеси мне воду с лимоном, – всё ещё не удостаивая её взглядом, продолжил Абрахам и ещё ниже склонился над картой.
            Стефания как можно тише (Абрахам не выносил громких шагов и даже шелест одежды его раздражал), скользнула к его столу, где стоял на одном и том же месте на протяжении многих лет кувшин с водой. Лимоны Абрахаму приносили проштрафившиеся служители из сопровождения.
            Стефания научилась действовать быстро и уже меньше чем через минуту она несла обратно лимонную воду.
            На «спасибо» или хотя бы на «угу» рассчитывать не приходилось. Абрахам взял стакан из её рук и залпом осушил его…
            Стефания воспользовалась этим мгновением и опустила глаза на расстеленную карту. Ей хватило сноровки, чтобы за отпущенное ей мгновение прочесть «Сармат», и увидеть примерное направление маршрута Абрахама.
            Но большего у нее не было и не могло быть. Абрахам грубо всунул стакан ей в руку и жестом велел отойти, а сам снова склонился над картой.
            Стефания хотела, было, спросить, не нужно ли охотнику еще чего-нибудь. Но вовремя вспомнила, что ей запретили говорить, и продолжила хранить молчание. Абрахам еще постоял над картой с четверть часа, и всю эту четверть часа Стефания хранила тихую покорность, не выдавая своего присутствия и полагая, что про нее совсем забыли, но вдруг Абрахам повернулся к ней и спросил:
–Так почему ты опоздала сегодня?
            Стефания не была готова к такому вопросу и едва-едва удержалась от глупого: «что?» благо, на службе у Абрахама она была не первый день и поэтому смогла ответить куда яснее, зная, что выбирать лучше честность:
–Крючок на мантии сломался. Потом сапог не могла застегнуть. Ну…и гребень пополам.
            Взгляд Абрахама стал откровенно издевательским:
–Это то, что волнует тебя во время войны? Сапожок-гребешок?
–Я не…
–Молчать! – рявкнул Абрахам с неожиданной яростью. – Наши враги повсюду! Они используют каждую минуту нашего промедления, желая лишь одного – сокрушить нас, истинных служителей Церкви Животворящего Креста и подчинить весь мир надругательству над божественной природой! Важен каждый солдат и важен каждый миг, а ты…
            Абрахам махнул рукой с такой обреченностью, словно бы перед ним был совсем пропащий человек.
–Дура! Бесхребетная дура, – констатировал охотник и снова глянул на карту.
            Стефания сглотнула комок. Обычно от Абрахама такое она слышала в день по три-четыре раза, но каждый раз он пугал ее именно такими речами, подводя к мыслям о том, что едва ли не от одной Стефании зависят поражение и победы Церкви.
            А между тем – Стефания даже не была до недавних пор в боях! Да и сейчас все те вылазки, на которые Абрахам иногда снисходил до нее, обычно решались не её силами. Но этот человек не думал о ничтожном значении какого-либо человека, а возводил его до великой ответственности…
            Чем зарабатывал против себя только новые и новые вспышки ненависти.
            Стефания не дернулась, лишь покорно стояла, опустив голову, готовая, кажется, теперь уже ко всему. Долго Абрахам ее не мучил. Не оглядываясь, велел:
–Поднимись к советникам и узнай последние вести. Только не перепутай двери!
            Стефания их и не путала, но знала, что так Абрахам подчеркивает свое окончательно сомнение в ее интеллектуальных способностях, однако, выдержала и это, выскользнула неслышной тенью в коридор.
            Зал советников, куда трём часам дня должны были приходить либо охотники Церкви, либо их служители, располагался на третьем уровне, но Стефания знала, что ждут её вначале уровнем ниже и тремя коридорами левее и скользнула змейкой туда, радуясь, что в этот час в коридорах пустовато.
            Её действительно уже ждали.
            Есть такой тип людей, которые всегда остаются на своём месте или где-нибудь рядом с ним. Будет голод, война, великий потоп или просто понедельник – они останутся! Они незаметны и не играют явной роли, никогда никого открыто не критикуют, открыто не поддерживают и редко когда отказывают в помощи кому-либо. Чаще всего это люди, которым кроме как на собственный разум рассчитывать не на что и не на кого. Такие люди приходят с низов, тяжело поднимаются, пока вдруг не решают где-то все-таки остаться.
            Их оружие – информация. Они добывают её, оказывая мелкие, но от этого еще более необходимые услуги и осторожно управляют ею. Такой сорт людей не берется за великие дела, оставляя их великим людям, а довольствуется чем-то более неприметным, но фундаментальным.
            И один из таких людей ожидал Стефанию, как ждал её уже не в первый раз.
–Здравствуй, Рене, – Стефания пыталась говорить уверенно, но страх невозможно было сдерживать, и голос подрагивал.
            Рене был «вечный офицер» Церкви Животворящего Креста. Он числился в боевых рядах, но никогда не был в боях и занимался тем, что наводил бытовой порядок среди охотников креста. В его задачу входило обеспечение всем необходимым таких как Абрахам и эта должность была удобной для него – она оставляла Рене множество маневров и отходных путей, давала ему связи и знакомства.
            Внешность у Рене была самая заурядная. Обыкновенный рост и обыкновенные черты. Человек, на вид, самого среднего ума и самой средней жизни…
            Жаль, что лишь на вид.
–Здравствуй, Стефания, – голос же его был доброжелателен, как будто бы обсуждение касалось погоды, а не реального дела, – ты сегодня позже.
–Задержал, – отмахнулась Стефания и осеклась, кашлянула, разгоняя неловкую паузу.
            Рене не торопил и дал ей целое мгновение – бесконечный шанс, чтобы заговорить первой, но она этого не сделала, и ему пришлось спросить самому:
–Как дела?
–Я опоздала, – признала Стефания и снова замолчала.
            Ей тяжело и неприятно было выполнять отведенную роль информатора. Во-первых, она до жути боялась Абрахама. Во-вторых, она чувствовала, что ее используют и чем дольше Стефания служит Рене и его интересам, тем сильнее увязает. В-третьих, сообщать ей было-то и нечего. Всегда нечего.
            Но Стефания была молода и глупа, когда ей предложили подняться из архива на ранг выше и занять место «помощницы охотника». Тогда она даже не знала, что там за охотник и уж тем более не предполагала, что в ее обязанности (как весьма и весьма непрозрачно ей намекнули с самого начала) будет входить шпионаж.
            Стефания просто хотела сбежать из архива, заняться чем-нибудь стоящим и ухватилась за первую же возможность, истосковавшись по общению и обществу.
            Ни того ни другого в той мечтательной мере она не приобрела, зато приходилось доносить и Стефания день за днем пыталась придумать, как бы ей избежать этого досадного своего провала. Пока единственный вариант, который видела лично Стефания – это покаяться перед Абрахамом, когда тот будет в лучшем духе, чем обычно.
            Но дни шли, Стефанию спрашивали опять и снова, а она все не могла найти время и всё дальше увязала и увязала.
–Нашла куда опаздывать, – укорил Рене и хоть укор его был мягким, Стефания покраснела.  – И всё же, чем он занят?
–Смотрит карту, – прислужница развела руками, – как и всегда – смотрит карту, ругает меня и снова склоняется к карте!
–Какую карту он смотрит? – терпение Рене казалось безграничным, но проблема в том, что именно казалось, потому что он с таким же добродетельным и мягким видом мог уничтожить человека, ненужного ему более и даже не дернуться после.
            И всё обставить так, чтобы вышло по закону.
–Большую…– Стефания сглотнула комок. В глазах Рене промелькнула страшная тень, и она выпалила. – Сармат! Он изучает карту Сармата!
–Сармат? – Рене удивился всерьез. – Ты уверена?
–Он прокладывает маршрут, – торопливо подтвердила Стефания, злясь на собственную слабость воли. – Маршрут по Сармату, к востоку.
–Что ему там нужно…– вслух размышлял Рене, но спохватился. – Ступай, Стефа, мы поговорим завтра, ступай!
            Стефа торопливо бросилась на этот раз к нужному ей уже пролету и поспешила наверх, злясь на себя и досадуя на собственную трусость. Ей пришло в голову, что будь на ее месте сам Абрахам, он бы не испугался и отвечал бы с дерзостью, на какую был способен. А она? Слабая девчонка, которая не умела ни шпионить, ни скрывать, не умела ничего, кроме как подавать воду, и то, опаздывая…
            Самобичевание пришлось отложить. Совещание должно было состояться с минуты на минуту, и все помощники были уже на месте – Абрахам был последним из охотников, кто стал отправлять кого-то вместо себя.
            Стефания была двенадцатой и последней из помощников. В полутемной зале все уже расселись за уродливо огромным столом. Последние из членов Совета вошли из противоположных дверей вместе со Стефанией, но она успела быстрее, чем они нырнуть за стол, заняв свое место между Делин – помощницей охотника Фенрира и Клементом – помощником охотника Скарона.
            Делин и Клемент были братом и сестрой. Они начали служить в одно время и вместе поднимались до прислужников. Разделение началось лишь недавно, но оно было неотвратимо – Скарон увидел в своем прислужнике потенциал охотника, а для Делин такого прогноза никто не ожидал.
            Брат и сестра хранили вежливость друг к другу и делали вид, что всё в порядке, но всякий, кто не был слепым, знал, что раскол их близок.
            Стефания чувствовала себя нелепо, вмешавшись в кровный ряд, но куда там…сегодняшний день ее был построен на неловком чувстве! Как, впрочем, и прошлый. Как будет построен и завтрашний.
            Она с усилием улыбнулась, делая вид, что находиться здесь ей – одно удовольствие. На нее было обращено много внимания, а Стефания боялась этого больше, чем привыкла показывать. Ей всё время казалось, что все эти взгляды слишком хищные, а все сочувственные вздохи, рожденные ее службой Абрахаму – лишь яд.
–Во имя Света и во имя Креста, творящего жизнь, мы открываем заседание… – тоскливо начал советник первого порядка, прикрепленный к скучной бюрократии. На взгляд Стефании для ежедневного заседания с помощниками можно было бы, и избавиться от такого пафоса. Тем более  – заседание это заключалось в кратком пересказе новостей.
            На ярость всей молодости и к спокойствию большей части, уже умудренной и хватанувшей войны, церковников, положение сейчас было не таким уж и плачевным. Маги опасались высовываться – поголовье этой скотской нечисти сокращалось, и они не рисковали уже устраивать открытые шабаши и проводить свои богохульные ритуалы. Отлавливать их было трудно.
            Стефания точно знала, что не услышит в ежедневной сводке ничего – и не ошиблась в этот раз. Никто из помощников, включая ее, не мог сказать ничего вменяемого, но к Стефании всё равно было больше внимания – как будто бы она могла дать какой-то удивительный ответ. Она! Та, с которой не считается Абрахам, могла бы вдруг выдать, по мнению и ожиданию присутствующих вдруг его планы? Смешно! Отвратительно и смешно.
            И Стефания сказала, глядя в лакированную столешницу:
–Абрахам изучает карты.
–Какие? – тут же живо спросили ее, как будто бы это имело всерьез значение.
            Стефания пожала плечами – если ей не было положено знать, значит, она и не знает. Исключение – Рене, но там ее долг и договариваться только ей со своей совестью.
            Далее последовала традиционная и преисполненная пафосом речь советников о том, как это важно – уничтожить магию и какие меры для этого нужно предпринять. Стефания едва-едва не засыпала от скуки. То, что звучало бы из уст Абрахама страшным призывом и бодрило бы, сейчас звучало в исполнении тоски, как будто бы заученными строками.
–И методы, избираемые нами – милосердны и справедливы, ибо торжествует всегда правда и справедливость и оружие, обращенное к служению Животворящему Кресту…
            Стефания моргнула – вся её жизнь вращалась вокруг одних и тех же слов. Всегда неизменная формула: магическому проявлению бой! Бой именем Креста! Бой до смерти…
            Но всякой пытке приходит конец. Наконец, было объявлено о конце заседания, и Стефания заторопилась, было, покинуть залу, чтобы как можно дольше прошататься по коридорам, а потом предстать перед Абрахамом и получить в очередной раз от него нагоняй, но на этот раз за то, что не было никаких новостей.
            Но ее окликнули:
–Стефания, задержитесь!
            До свободы оставалась пара шагов! А свобода – это целых три коридора медленным шагом прежде, чем будет разговор с Абрахамом!
            Три коридора…
            Стефания сделала вид, что не разочарована и остановилась. Мимо проходящие прислужники поглядывали на нее с любопытством, но не решались заговорить. Только Делин, проходя, слегка коснулась ее руки, мол, не боись, прорвемся. Стефания слабо кивнула и оказалась один на один с советниками.
            Они не заставили себя долго ждать с вопросами:
–Как вам служится у Абрахама, Стефания?
–Прекрасно, спасибо, – не задумываясь, ответила она. И добавила, с удовольствием глядя в вытягивающиеся лица советников, – он профессионал своего дела и прекрасный человек!
            Советники были мастерами своего дела, но даже они не смогли удержаться, чтобы не переглянуться в немом изумлении.
–Мы можем… – начал один.
–Если вас что-то не устраивает…
            Стефания представила качающиеся верхние полки ненавистного архива и решила, что лучше будет сносить от Абрахама все, что только сумеет внести, а потому поспешила перебить:
–Меня все устраивает, благодарю вас за такую заботу! Я чувствую, что нахожусь на своем месте.
            На самом деле, конечно, она ничего подобного не чувствовала. Хотя бы из-за того, что не знала, что такое «место в жизни». Ей не пришлось ничего решать в своей. Ну почти не пришлось.
–Что ж, Стефания,– советник первого порядка вздохнул с притворной жалостью, – тогда совет Церкви Животворящего Креста считает необходимостью дать вам задание. Только для вас, понимаете?
            Стефания не понимала, но выдрессированная, кивнула.
2.
            Абрахам сидел, прикрыв глаза – так было легче переносить боль.
            Боль была самой обыкновенной, физической от перенесенных в жизни ранений. Не все эти ранения оставили шрамы на его теле, но некоторые всё-таки смогли запечатлеть себя и сегодня, к вечернему часу, когда не было у Абрахама лишнего времени, все вдруг начали напоминать о себе.
            Абрахаму пришлось опуститься на стул, отвлечься от расстеленной перед  ним карты и полностью погрузиться в боль.
            Как маг он мог бы, не задумываясь, без всякого реального усилия исцелить себя и изгнать эту боль, да и простого человеческого вмешательства тут бы тоже хватило: нужно было лишь бы подняться пару пролетов вверх, свернуть налево и постучаться к целителям. Вот и всё! Жалкая малость и боль отступит.
            Но многие годы назад Абрахам запретил себе исцеляться. Он твёрдо верил в то, что вся боль, проходящая через него, заслуженная, и знал, чем заслужил каждый толчок этой боли в своем же теле.
            За предательство – с одной стороны, за богохульное служение магии – с другой, и за потерю всего самого близкого и значимого – самое сильное наказание! Маг, продавший душу, опрокинувший бога в природе своей, не смог защитить того, что ему было дорого! Цена этой магии? Далась она ему!
            Абрахам знал свою ношу и не желал открывать ее никому, но всё-таки иногда и на него находило острое колкое чувство досады, что он живет в полном заточении собственных чувств, и не смеет разделить их ни с кем, а другие как-то беспечны, как-то проще переживают происходящее и живут же, живут! А он уж разучился и произвел страшное колдовство, не подчиняющееся законам магии и доступное даже людям: превратил понятие жизни в существование. Еда потеряла для него вкус, одежда блистательность, ценности роскошь. Не получая же удовольствия от того, что доставляло другим радость, Абрахам забился подальше, в маленькую комнатку, обставил ее по своей минимальной надобности и стал забываться в работе еще больше, чем прежде, когда в нем была еще жизнь.
            И вот это уже нельзя было исцелить его собственным колдовством или микстурами в кабинете целителей. Эта зараза сидела в самом существе Абрахама, и медленно изматывало его, все больше и больше подчиняя беспросветной циничности.
            Абрахам знал, что его упоение болью, это самобичевание длиной в остаток жизни не продлится долго и будет нарушено. Как всегда – ворвется эта Стефания, затараторит свои глупости, начнет докладывать о чем-то совсем незначительном – отвратительно! Отвратительна ее молодость, её радость и её беспечность. Сегодня она опоздала из-за какого-то пустяка, но как может она себе позволять эти пустяки?
            Почему какая-то Стефания, переведенная из архивных отделов к нему в помощницы-прислужницы с уровнем заданий принеси-подай-понюхай, может позволять себе эти пустяки, а он – Абрахам, подающий когда-то надежды маг, а ныне лучший охотник церковников на всю магическую братию – нет?
            Впрочем, Стефания – это еще не худший вариант помощника – в худших вариантах Абрахам понимал весьма и весьма значительно. Конечно, он знал, что Стефания докладывает Рене обо всём, что видит, но, нужно отдать ей должное, в отличие от других, она не лезет по ящикам и столам Абрахама в попытке выяснить что-то важное; во-вторых, ей стыдно.
            Да, Абрахам отчетливо чувствовал её стыд, и видел, что она хочет даже признаться, пока есть еще безгрешность, пока она не наткнулась на какие-нибудь сведения, которые Рене всерьез сможет использовать.
            «Стыдливая кроткая, пусть и не самая умная, но определенно старательная помощница», – Абрахам подумал так и решил, что пусть пока будет Стефания. Может быть, позже подвернется кто-то более удачный, или же Совет Церкви Животворящего Креста поймет, наконец, что Абрахаму удобнее работать одному.
            Абрахаму не надо было открывать глаза и поворачивать голову, когда он почувствовал скольжение холодка из коридора и тихое подрагивание двери. Он знал, что это вернулась Стефания, но никак не отреагировал на ее появление.
            Стефания тоже молчала. Это, в самом деле, была она, и, хотя впервые за последние пару недель ей было о чем сообщить (в чем Стефания даже дала себе клятву), молчание не было нарушено.
            Абрахам этого уже не ожидал и заинтригованный открыл глаза и удостоил её взглядом, спросил:
–Чего молчишь?
–Вы сказали, что мне не следует говорить, раз я не могу сказать что-то стоящее, и что вы сами со мной заговорите, – Стефания опустила голову, ей было невыносимо смотреть в глаза Абрахаму, что-то было в них такое, чего не бывает у людей.
            И очень напрасно она опустила голову! Если бы этого не было сделано, Стефания могла бы увидеть, как по лицу Абрахама скользнуло удовлетворение ее ответом! Да, впервые, впервые уже за многие годы, с того самого перехода, он был чем-то доволен!
            «Дура, но не совсем безнадежна!», – подумалось Абрахаму, но он сохранил в своем тоне всю прежнюю силу и велел:
–Рассказывай.
            Стефания, не решаясь поднять головы, рассказала, что изменений у охотников нет, о чем рассказали довольные, похоже, таким устройством дел, помощники.
–Изменений у них нет, потому что сидят и ждут, когда какой маг или ведьма себя в открытую проявят! Вот и вся их работа! – в глазах Абрахама сверкнула ярость, – дальше!
–Дальше…– Стефания сделала глубокий вдох, чтобы рассказать, – дальше советники попросили меня остаться.
–Тебя? – Абрахам оглядел Стефанию сверху вниз, затем снизу вверх, как бы ни решаясь поверить, что она вообще может быть чем-то большим, чем мебель в его кабинете.
–Меня, – упрямо подтвердила Стефания, – они спрашивали, нравится ли мне моя работа, не желаю ли я альтернативы…
–И как? – развеселился Абрахам. – Нравится?
            Она позволила себе дерзость и подняла на него глаза, а затем, силой воли, которую ей пришлось в себе отыскать, заставляя глядеть в его лицо, ответила:
–Меня устраивает мое место!
            Фраза была короткой, но голова Стефании после нее бессильно мотнулась, как будто бы, на самом деле, она произнесла монолог.
–О как…– на Абрахама внешне это не произвело никакого впечатления.
–Тогда они сказали, что дадут мне задание. Только мне, – продолжала Стефания, и голос ее дрогнул.
            Конечно, она не рассчитывала на что-то по-настоящему стоящее, но ей казалось, что судьба дала все-таки шанс, возможность самоутвердиться и показать, что может и помощница, пришедшая из архивных глубин, чего-то значить.
            Стефания даже на мгновение поверила, что ей дадут интересное и волнующее задание, а услышала она совсем другое:
–Мы просим вас составить списки уничтоженных Абрахамом за последний год магов и представителей магической общины. Реестр, понимаете?
            Реестр! Сколько их она составила в архивах? Реестр охотников, реестр отчетности всех церковников перед советом,  пришедшие в услужение церкви и ушедшие из нее, реестр имен павших, реестр умерших, реестр рожденных, реестр с реестрами…
            Тот вид работы, от которого она так усиленно пыталась сбежать, нагнал её! Нагнал, придавил коленом грудь и расхохотался:
–От судьбы не уйдешь!
            Стефания заставила себя не плакать, но голос ее дрожал так, что даже охотник Абрахам воззрился на нее в удивлении. Она не позволила себе рыдать и переживать из–за его оскорблений и замечаний, многие из которых не имели смысла и были призваны лишь для того, чтобы не отступать Абрахаму из своего мирка…
            Но она не дрогнула на этом еще ни разу, чтобы дрогнуть здесь и так.
–До какого дня? – спросил Абрахам спокойно.
            Стефания посмотрела на него с удивлением и всякая жалость, сочувствие и милосердие оставили Абрахама, он догадался:
–Ты не спросила о дне сдачи?
–Они не сказали…– Стефания рассеяно нахмурила лоб.
–Дура! – Абрахам расхохотался бешено и яростно, – какая же ты дура! Они и не скажут никогда. Они никогда не говорят самого важного. Тебе дали задание, а ты даже не догадалась уточнить, когда его сдать!
            Стефания залилась краской. Да, она почувствовала себя очень униженной, когда ей дали составление реестра, и забыла обо всём на свете. Абрахам прав – она дура!
–Ладно, – неожиданно мирно отозвался Абрахам, точно бы отвечая (а может быть, на самом деле отвечая, кто этих магов разберет, на ее мысли), – сдашь через два дня.
            Он заставил себя встать, сквозь пелену еще не отпустившей его тело боли, дошел до своего стола, склонился к ящикам, и открыл один из них, щелкнув пальцами. Стефания молча наблюдала за его действиями, и действия не заставили себя долго ждать – Абрахам извлек из ящичка квадратную коробку, по прикидке Стефании – где-то десять на десять дюймов.
–Подойди, – кивнул он и Стефания, покорная всякому року своей судьбы, приблизилась к столу.
            Охотник откинул крышку с коробки, и Стефания увидела четыре ряда карточек, разделенных между собой листами свернутой бумаги. Каждая карточка сама была тоненькой и содержала в себе лишь несколько строк информации.
            Абрахам взял наугад одну и прочел с неё:
–Дело – «двести шесть-дробь один». Валькенбург, население около двухсот человек. Уничтожен вампир. Приблизительное число жертв – девять человек в возрасте от пяти до тридцати трёх лет. Уничтожен заклинанием жизни. подпись, дата.
            Стефания выслушала с почтенным молчанием. Валькенбург ей не говорил ни о чем, да и вампиров она не встречала еще ни разу, так – пара мелких ведьм и магов, а вот остальная магическая братия – вампиры, оборотни, некроманты, нимфы и русалки – все это было еще ей знакомо только по рассказам.
–Прошлый год был урожайным на всякую шушеру, – объяснил Абрахам, вкладывая карточку на ее законное место. – В основном по мелочи – вампиры, заблудшие слабенькие маги и ведьмы. Четыре ряда – я думаю, даже ты можешь сосчитать! Это весь мой прошлый год. Тут почти триста карточек, триста дел. Не все были уничтожены…
            Абрахам умолк на мгновение – это было его профессиональной раной. Несколько раз за прошлый год он едва не погиб, нет, такое и раньше бывало, но в прошлом году одно из смертельных ранений ему едва-едва не нанес вампир.
            Вампиров Абрахам презирал. Он и охотился на них без азарта, в его представлении все они были глупыми, наглыми и отвратительно неловкими.
            Впрочем, не только Абрахам презирал вампиров. Даже церковники сходились тут единодушно – тошнотворно! Абрахаму хватало легкого заклинания, чтобы лишить вампира скорости и уничтожить его, а церковникам пары зарядов энергии Животворящего Креста, чтобы разнести врага в клочья, или, если не повезет, сгинуть самим.
            Именно по этой причине в прошлом году Абрахам не внял серьезности ситуации и тогда, во-первых, упустил своего врага, а во-вторых, едва не умер сам.
–Но читать даже ты умеешь! – закончил Абрахам, почувствовав на себе взгляд Стефании, ожидавшей в том же почтительном молчании продолжения. – Так! все дела должны быть на месте, в том же порядке, в каком я их тебе даю. Ясно?
            Стефания кивнула, каким–то интуитивным чувством поняв, что говорить не стоит.
–Отсюда ты их не выносишь, – продолжал Абрахам, – ясно?
            Стефания повторила кивок.
–Переписываешь без вопросов, не отвлекая меня…– Абрахам хмыкнул, – это все героически выглядит, но я не собираюсь отвечать тебе о каждом деле. Ну?
–Ясно, – согласилась Стефания. Ей было уже давно понятно, что вся ее жизнь – это пустое и серое существование, которое нельзя было изменить. Скука дней догнала ее даже в статусе помощницы охотника. Интересно было участвовать в поисках, на которые брал ее пару раз Абрахам, расщедрившись. А вот составлять реестр уничтоженных магических существ было совсем неинтересно.
            Но Стефания была покорна и терпелива, потому что ей больше ничего не оставалось. Она села на выделенный ей стул, заняла самый краешек стола, а по другую сторону устроился Абрахам, склоняясь над своей картой – следы того, осрамившего его вампира, вели в Сарматские горы, но Абрахам хотел выучить карту наизусть, чтобы не прибегать к ней. Задетый за живое презренным существом, он не мог отступить теперь и желал уничтожить этого своего врага.
            А Стефании ничего не оставалось, как погрузиться в карточки Абрахама. Задачу здорово облегчало то, что у него оказался удивительно разборчивый, въедливо-аккуратный почерк. Все строки были словно бы выверены, каждая буква прописана чётко, вдавлена в бумагу.
            Переписывать было очень легко, и Стефания наловчилась аккуратно  вытаскивать карточку, переписывать ее сведения в лист бумаги, затем вставлять ее обратно и брать следующую.  Она, зная, как ненавидит Абрахам лишний шум, старалась его не производить и вскоре отточила свое мастерство до того, что тратила на одно дело не больше двух минут.
            Стефания старалась вчитываться в дела, запоминать номера, зная также и то, что Абрахам помнит самые известные дела именно по номерам, и желая блеснуть как-нибудь также своей памятью, где-нибудь в непринужденном разговоре сказать вдруг:
–Это как в деле сто восемьдесят три – дробь один – ноль, помните? Как? Известное же было дело!
            Но это все были мечты. Непринужденных разговоров у Стефании было мало, и они редко касались именно работы. Вернее, именно такого рода работа. Большая часть тех, кто заговаривал со Стефанией, либо не касалась темы работы, полагая, что ей, бедняжке, нелегко такое слушать, либо начинала сочувствовать:
–Как ты работаешь с таким чудовищем?
            А она сама не знала. Ей хотелось уйти, порою, это было правдой. Но уходить нужно ведь куда-то, да и нужна для этого была смелость. Минутами же Стефании казалось, что с Абрахамом не так и сложно. К тому же, слушая других помощников охотников, она убеждалась в том, что у нее относительно свободная деятельность: не приходится обстирывать, готовить и дегустировать блюда охотников, не нужно наводить порядок, не требуется писать за них отчеты и ездить на разведку. Так чего же? Не потерпит она, Стефания, дурного характера Абрахама? Ей нужно делать не так и много, но самое главное – сильно не раздражать его, не пререкаться, не спорить…
            Еще бы не предавать, конечно, но здесь Стефания раз за разом обещала себе найти выход и избавиться от сетей Рене. Как именно найти она не знала, но обещала и верила в свои обещания.
            «Дело номер двести тринадцать – дробь два. Трентино. Оборотень. Предположительно – две жертвы. Уничтожен. Подпись, дата»
            Оборотни! Безумцы, которых так сложно вычислить. Зависимые своих безумством от лунного цикла. Большую часть времени ведут себя как обычные люди, нередко хорошие семьянины, любящие отцы, уважаемые жители городов и деревень. Ну, подумаешь, исчезают куда-то на два-три дня… Кто будет вычислять, что это связано с полнолунием? Ну возвращаются же потом! Мало ли – болезнь, или запой – многое можно объяснить, если не особенно ищешь объяснения.
            А то, что кого-то где-то на окраине города подрали – так нечего ходить подле лесной чащи! Мало ли – волки, медведи…
            Оборотней всегда сложно найти, но Стефания видела уже третьего подряд и все шли из Трентино. Там что, эпидемия была?
–Они все были из одной семьи, – произнес вдруг Абрахам, и Стефания от неожиданности дернулась и посадила на край листа чернильную уродливую кляксу. 
–Неумеха! – без тени удивления, словно ничего хорошего он от нее вообще никогда и не ждал, произнес Абрахам.
–Простите, – пролепетала Стефания. – Простите, я, должно быть, думала вслух…
–Не может думать человек, которому нечем думать, – возразил Абрахам. – Ты вдруг перестала скрипеть пером, а по моим расчетам ты должна была как раз быть на Трентинских оборотнях.
            Он приподнялся на стуле, заглядывая в лист Стефании. Она, угадав это, пододвинула и даже развернула лист к нему, чтобы охотнику было удобнее смотреть.
–Отвратительный почерк! Совершенно мягкая, нетренированная рука, слабая! – сообщил Абрахам, пробегая взглядом список. – Буквы дрожат, строка ползет! Тьфу.
            На взгляд Стефании буквы у нее были обычными. Да, не такими вдавленными и вычерченными как у Абрахама, но все–таки не до такой степени кривости, как это преподносил сейчас он.
–Трентинские оборотни – семья, – продолжал Абрахам, – отец, мать и сын.
–Мать? – удивилась Стефания и осеклась. – Простите!
–Если у тебя есть вопрос, ты можешь его задать, – уточнил Абрахам. – Я сказал, что не буду рассказывать о каждом своем деянии, но это не значит, что я не отвечу совсем уже ни на что.
            Стефания моргнула. Она уже не в первый раз попадала в подобную ловушку. Сначала Абрахам говорил ей что-то в духе «не спрашивай», потом вдруг разъяснял что–то, и говорил, что спросить она может. И это расстраивало Стефанию куда сильнее его замечаний и оскорблений. Как себя вести она не понимала, и каждый раз краснела и терялась.
–Да, мать, – продолжал Абрахам. – Между прочим, советую тебе запомнить, что женщины-оборотни куда опаснее мужчин. В отличие от них они могут передать свою заразу не только взрослому человеку, но и ребенку. Также вычислить их сложнее…
–Почему? – Стефания внимательно слушала и старательно запоминала. Она не знала, пригодится ей это или нет, но привычно подчинялась.
            Абрахам взглянул на нее с нескрываемой жалостью:
–А ты почему удивилась, узнав про мать?
–Я…ну, я просто не знала, что бывают женщины-оборотни.
–Вот и никто обычно так и не думает. Людям вообще несвойственны размышления! – усмехнулся Абрахам и опустил глаза к своим бумагам. Стефания поняла, что диалог прерван и вернулась к работе, осмысливая услышанное.
            Ее поразили даже не сколько женщины-оборотни, ведь чего только не бывает в мире магических тварей, с которыми так усердно сражает Животворящий Крест, сколько то, что Абрахам решил разъяснить для нее этот момент и сам предугадал ее вопрос.
            «Дело двести шестнадцать – дробь один. Готард. Ведьма. Четырнадцать приворотов (два могильных), наведение порчи, мор скота, продажа ядов, жертвоприношение (возможно, доказательств нет), сглаз, проклятия. Уничтожена костром при содействии священник Готарда. Дата, подпись».
            «Дело двести семнадцать – дробь ноль. Герзау. Ведьма. Ворожба, гадание, порча, сглаз, жертвоприношения, мор, яды, утробная вытравка, ритуальная магия. Скрылась от правосудия, погоня результат не принесла. Дата, подпись».
            Стефания нервно сглотнула, не решаясь задать вопрос. Абрахам снова неожиданно вторгся в мирную деятельность:
–Эта тварь действительно скрылась от меня. Если бы городской глава Герзау не стал мне перечить, а сразу бы принял меры, этого бы не произошло!
–Он не поверил? – осмелилась Стефания.
–Она была женой городского главы, – махнул рукой Абрахам. – Идеальное прикрытие. Начала ворожить и колдовать еще до брака, а затем быстренько вышла замуж. Кто подумает на почтенную госпожу, покровительствующую городу, открывающую дома презрения и своими руками готовящую суп для нищих? То-то же!
–Я бы не подумала…– призналась Стефания.
–Думать тебе нечем, – напомнил Абрахам, – все свидетельства налицо. Она скрылась, пока я пререкался с ее муженьком. Но ничего…
            В глазах Абрахама полыхнуло что–то стальное.
–Что с ним стало? – тихо спросила Стефания, неуверенная в том, что хочет знать ответ.
–Его покарали за препятствия следствию. Церковь вняла моему запросу и приехала с разбирательствами…впрочем, тебе–то что? Вдовца себе ищешь?
–Интересно, – потупилась Стефания.
–Интересно! – передразнил Абрахам, – переписывай уже.
            Стефания ткнулась в лист и продолжила работать.
            «Дело двести восемнадцать – дробь один. Ворожея. Уничтожена. Дата, подпись» никаких строчек больше не было, ни записей о жертвах, никаких пометок. Стефания даже перевернула карточку, но не нашла ни одной строки.
–Что-то еще? – по голосу Абрахама было понятно, что он раздосадован на медлительность работы Стефании и она, сориентировавшись, поспешила сунуть карточку обратно, торопливо ответив:
–Нет-нет!
            Не следовало злоупотреблять неожиданными ответами, даже предупредительными! – когда речь шла об Абрахаме. Стефания торопливо переписывала, стараясь действовать по-прежнему без шума. Но вслед за ворожеей ей попалось еще семь карточек без пометок, лишь надписи: «вампир», «оборотень», «ведьма», «маг», «маг», «ворожея», «ведьма», название местечек, где они были обнаружены, подпись «уничтожен»/»уничтожена», дата и подпись.
            Это было странно. Ни жертв, ни деяний! Особенно когда речь касалась вампира и оборотня – чтобы их поймать, нужны точные доказательства, число жертв. Что это значит? Не успели сосчитать? Или забыли внести в картотеку?
            Стефания исподтишка глянула на Абрахама, он сидел все также над картой, и что–то сосредоточенно перерисовывал из нее на маленький листочек. Стефания сама возразила своим мыслям: нет, этот ни за что не забудет внести данные в свои карточки и другого, кто забудет, прознав, сожрет. И даже не подавится.
            Тогда – почему эти карточки оказались так…пустоваты?
            Стефания переписывала, не думая уже о содержании новых карточек, те, пустоватые, почему-то не шли из ее мыслей. Она знала, что это плохо, но ничего не могла поделать с собою, что-то было в них не то, не так, чужое и непонятное и трудно было сосредоточиться на чем-то.
            И только взгляд на следующую карточку, исписанную с двух сторон мелким почерком, заставил ее вынырнуть из своих тягучих и ненужных размышлений, пользы и толка от которых не было, ведь она не могла последовать за разгадкой и все, что оставалось, лишь мучить свой разум беспокойством и смутой.
            Стефания вгляделась в карточку.
            «Дело двести пятьдесят три – дробь ноль. Шегешвар. Вампир. Приблизительное число жертв  от двадцати пяти до ста семидесяти человек. Возраст вампира установить не удалось. Место обитания (приблизительно) Сарматские горы – южная или западная часть. Враг дал бой, применял защитные заклинания высшего порядка, вел себя спокойно, нагло, от атаки уклонялся и отражал заклинания. Ранив охотника, скрылся. От погони не поступило донесений. Личное мнение: тварь, нуждающаяся в немедленном уничтожении. Дата, подпись».
            Стефания догадывалась, что спрашивать не стоит, но не смогла сдержаться.
–Абрахам…
–Дело двести пятьдесят три – дробь ноль? – сразу угадал охотник. Он давно уже оторвался от бумаг и наблюдал за тем, как Стефания вглядывается в карточку его врага.
–Если позволите, – не стала отрицать Стефания.
            Абрахам хлопнул ладонью по столу, от чего даже чернильница подпрыгнула:
–Эта кровососущая тварь! Это богохульное исчадие… да, я упустил его, если ты об этом! Я упустил эту сволочь, эту…
–Абрахам, я хотела спросить о другом! – торопливо вклинилась Стефания, опасаясь, что сейчас охотник перейдет в неконтролируемые монологи о том, как вся магическая братия вредит Кресту и Богу. Конечно, это было правдой – Стефанию так и воспитывали, но она сейчас не хотела слышать все то, что уже слышала много раз. – Я хотела спросить, если вы, конечно, позволите… о трех моментах.
            Абрахам кивнул, не сводя с ее лица нехорошего, испытующего взгляда.
–Почему число жертв так различно? – Стефания нервно дернула плечом, но заставила себя выдерживать взгляд Абрахама. – Почему вампир имел заклинания, если это удел магов и ведьм? у вампиров ведь…то есть, я могу ошибаться, но нас учили, что у вампиров трансформация, сила, скорость – характеристики только физические. Магия – это не из другой ли области?
–А третий момент? – неожиданно тихо спросил Абрахам и Стефания закончила:
–Почему вампир, ранив…охотника, ушел? Почему не добил? Не выпил кровь? Опять же, могу ошибаться, но нас учили, что у вампиров есть вечный голод и больше никакого чувства.
–А ты не такая дура, как кажешься…– промолвил Абрахам со странной интонацией в голосе, прежде незнакомой Стефании.
            Стефания вытаращила глаза: ее сейчас что, похвалили?
–Не возгордись, – посоветовал Абрахам, – две брошенные в точку фразы не показатель ума. Но они и показатель того, что ты не совсем дура. Что ж…
            Он еще помедлил, затем решил все–таки ответить:
–Это мой самый страшный провал. Различие в жертвах…тут сложно сказать, кто гибнет в горах по собственной глупости, а кто попал к нему на корм. К тому же, рядом есть деревни и города. Я думаю, что реальное число жертв больше. По поводу магии… да, вампиры, те, на которых мы охотимся в своем большинстве, и которых изучает твое поколение – это существа примитивные. Но этот…
–Может, он не вампир? – Стефания попыталась сделать предположение, но усмешке Абрахама поняла, что зря.
–А может и дура, – сам с собою размышлял Абрахам, – магия есть. Для вас, людей, это не совсем понятно, все тонкости и различия, но я, как маг, Господи, прости мне это, знаю, что это была именно магия. Она не такая как у меня, как у ведьмы или мага. это не те заклинания, господи, прости еще раз грешного слугу Твоего, но это тоже магия. не пиши про нее в своем реестре. Напиши, что ушел. Он отражал мои заклинания, потому что его магия больше построена на защиту. Для нападения у него есть физические, вампирские характеристики – скорость, трансформация и сила.
–Я не знала, что так бывает.
            Стефания думала, что сейчас Абрахам ввернет что-нибудь свое, привычное, но он неожиданно ответил:
–Я тоже не знал. Похоже, это очень древняя тварь.
–Но почему он не напал, а ушел? – не понимала Стефания, стараясь смириться с мыслью, что Абрахам все–таки может чего-то не знать и способен признавать это.
–У меня нет ответа. Жалость я исключаю сразу. Он увидел во мне мага. Это точно. Но не убил… это загадка. К слову, была бы ты умнее, спросила еще – почему именно Сарматские горы и именно эта часть.
            Похоже, теперь Абрахаму самому хотелось поговорить. Стефания пожала плечами:
–Может быть, вас привели следы погони. Может быть, вы смотрели по жертвам – где их больше.
–Все вместе, – согласился Абрахам. – Плюс рассказы местных. Они передают из поколения в поколение страшную сказку о великом ужасе, что уносит людей и ест их. Такие сказки почти всегда служат больше предупреждением детям, мол, не ходите в лес, там оборотни–вампиры – ведьмы, но очень часто исток этих сказок лежит в правде. Разбег большой, и он мог уйти…
            Абрахам глянул на карту. Стефания проследила его взгляд и неосторожно спросила:
–Так вот чем вы занимаетесь? Вы хотите найти его? из всех – именно его?
            Это отрезвило Абрахама. Он взглянул на Стефанию с прежним презрением и вдруг рявкнул:
–Ты здесь не выводы делаешь, а перепись! На сегодня хватит! Свободна!
–Я не закончила…– попыталась слабо возразить Стефания, зная, что бесполезно. Она корила себя за глупость, зачем вот вылезла?
            Но Абрахам, конечно, был неумолим:
–Иди. Будешь нужна – позову. Иди!
            Стефания с готовностью вскочила, схватила начатый свой реестр и торопливо выбежала прочь. Но теперь у нее многое не уходило из мыслей, заставляя размышлять о прежде безразличных вещах.
3.
            К себе Стефания вернулась ненадолго. Немного пометавшись по комнате, она поняла, что не может найти покоя. Странное дело! Ей, по сути–то, какое дело было до вампиров, ушедших от правосудия Абрахама? В конце концов, не Стефании же за ними бегать теперь?
            Абрахаму – и только ему! – отвечать за всё, что он сделал или не сделал в своей жизни.
            И всё-таки Стефании не было покоя. Дело двести пятьдесят три-дробь ноль! Этот вампир, обладающий магией, вернее, не то, чтобы магией…
–Разве нет у меня права узнать больше? А вдруг я столкнулась бы с ним?! – Стефания разозлилась сама на себя, и эта злость помогла найти ей оправдание своему любопытству. – До сегодняшнего дня я не знала, что такое вообще возможно, но теперь…разве не нужно и мне быть готовой?
            Это оправдание помогло. Стефания даже обрадовалась и воспряла духом, и оставила свою комнатку. Она знала, что к ней вряд ли кто придет, да и Абрахам её, вернее всего, не станет вызывать к себе: сейчас он, должно быть, смущён своей откровенностью и даже зол на нее. Но в нем проявились человеческие черты – это Стефания отметила краем сознания.
            А сама помчалась через половину церковного мирка, состоящего из множества переходящих друг в друга комплексов, соединенных витыми лестницами, переходами и галереями на манер лабиринтов, чтобы отыскать Буне.
            Буне входил в ряды теоретиков, которые создавали новые вариации оружия церковников, изучали все способы уничтожения и противостояния магам, а также (на это дело отправляли проштрафившихся), составляли книги и готовили лекции для новых служителей Животворящего Креста.
            Буне был ровесником Стефании, но если ее молодость для Абрахама значила одно и короткое «дура», то для теоретиков молодость Буне была приливом свежих творческих идей. Он тоже некоторое время работал в архивах со Стефанией, и она поражалась тому, как яростно, используя каждую свободную минуту, он проглатывал тома за томами, разворачивал со всей скрупулезностью свитки и что-то переписывал из них. саму ее ни на что этакое не тянуло, поэтому в ее глазах Буне был чудаком.
            Однако этот чудак умудрился развить теорию о новом методе переработки энергии магического заклинания и вообще магического заряда в энергию, обращающуюся против самого мага. До этой работы использовались старые, классические, но весьма громоздкие предметы и оборудования, позволяющие сделать то же самое и таким образом убить мага. Но это было сложно и неудобно, и церковники предпочитали убивать иначе – либо застать врасплох, либо отравить, сжечь, либо атаковать массовостью, в надежде на то, что кто-нибудь да уцелеет.
            Благодаря предположению Буне на сегодняшний день инструмент, собирающий энергию магического заклинания, впитывающий ее словно энергию и выбрасывающий ее в обратном значении против своего же создателя–мага, имел размер небольшой шкатулки. Стефания не знала точно, что там внутри, но шкатулка была тяжелой и холодной и теплела только с попаданием внутрь магического заряда.
            Буне оказался прав в своей теории, и это вывело его из архива и определило в ряды теоретиков. А Стефания, удивляющаяся на чудака, осталась на своем месте еще на несколько лет. Она даже попыталась обидеться на Буне, но поняла, что это бесполезно – в конце концов, он ничего не украл, и всего добивался сам, продолжая работать и дальше уже в новом качестве, на благо Животворящего Креста.
            И тогда Стефания осталась с ним в дружеских отношениях. Буне и не возражал. Его увлекала теория, множественные предположения, приходящие из материалов и исследований. Но и его иногда тянуло к обществу, желательно такому, которое не будет обременять в дальнейшем и приставать со своей дружбой. И Стефания, интуитивно угадав эту необходимость, стала ему таким другом.
            Теоретики занимали огромный круглый зал с множеством дверей, выходящими в него. За дверьми, как знала Стефания, таились комнатки самих теоретиков, их рабочие пространства. А круглый зал был предназначен для зачиток и обсуждений придуманного, для общих проектов и для демонстраций, которые проводили практики церковников, получавшие предложения от теоретиков.
            Стефании повезло: в зале, кроме Буне, склонившегося над кучей свиток, концы которых свисали аж с лакированной поверхности стола, был еще один угрюмый церковник, имени которого она не знала.
            Угрюмый церковник равнодушно скользнул по ней взглядом и отвернулся к своим бумагам, всем видом показывая, что он плевать хотел на всяких посетителей. Этого Стефании и было нужно – она приблизилась к Буне, и села на скамью рядом.
–Привет.
–Угу, – согласился Буне, не удостоив ее взглядом. Стефания глянула на листы, испещренные незнакомыми ей рядами символов, каких-то скругленных, похожих на раздавленные ягоды.
–Работаешь? – предприняла Стефания еще одну попытку.
–Угу, – повторно согласился Буне, все также увлекаясь больше бумагами, чем ее присутствием.
            Стефании сделалось обидно. Никому-то, решительно никому, лично она не была интересна! Весь интерес, обращенный к ней, заключался только в том, что её прямоё начальство –  Абрахам и все ждут от нее каких-то сплетен и слухов, историй. Но она даже к ним не имеет способности! Пустое место, ничтожество!
            Жар прилил к ее лицу, Стефания прикрыла щеки ладонями, пытаясь унять жар, и это движение заметил, наконец, Буне и шумно вздохнул, отвлекаясь от свитков:
–Что-то серьезное?
–Я не знаю…– Стефания поднялась, было, с решительным и расстроенным видом. Она почувствовала, как был прав Абрахам, называя ее дурой и повторяя это вновь и вновь. Ну не дура ли она на самом деле?
            Буне стал прежним, поднялся следом, остановил:
–Ну чего ты? Расскажи, что такое?
            Угрюмый церковник обернулся на них с очень злым видом, затем демонстративно поднялся и также демонстративно проплыл (шагом это горделивое деяние назвать было нельзя), к одной из дверей, сердито дернул дверную ручку и исчез в открывшемся провале, нарочито хлопнув за собою дверью.
–Не обращай внимания, – тихо засмеялся Буне, – это Магистр Шьемо, он считает, что никто не может находиться здесь, кроме теоретиков.
–Ой…– Стефания испуганно дернулась. – У тебя будут неприятности?
–С чего? – удивился Буне, – это Шьемо так считает, а не устав! Так что у тебя случилось?
            Стефания помедлила и, тщательно выбирая слова,  решилась:
–Знаешь, я тут услышала вчера занимательную сплетню, и она не дает мне покоя. Я раньше не слышала ничего подобного и вообще, ты знаешь, отношусь к сплетням пренебрежительно, но говорил человек, который имеет вполне обоснованный вес, и я не думаю…
–Стефа, у меня тоже не так много времени! – воззвал к ее рассудку Буне. Он отложил дела, полагая, что у визита Стефании есть серьезная причина, и он хотел бы услышать об этом, а не продираться сквозь череду формальностей и самооправданий.
–Сейчас–сейчас, – заторопилась Стефания, – я просто хочу, чтобы ты понял, что я бы не пришла к тебе, не хотела бы отрывать тебя, если бы у меня была возможность пойти к кому–то еще. Но обращаться с официальным запросом будет глупо, да и это вызовет ненужные толки…
–Стефа!
–Да, ладно… – Стефания набрала полную грудь воздуха и спросила напрямик. – А вампиры, обладающие магией, существуют?
            Надо было видеть лицо Буне! Он ожидал, что от него потребуется помощь или совет, он не ожидал, очевидного, на его взгляд, и дурацкого вопроса! Это все изучают еще в самом начале службы церковников и неважно, пойдешь ты работать в архив или ловить магическую нечисть. Ты должен знать, с кем сражаться и как. Хотя бы в теории, в основах, в кратких фактах.
            В первых же строках конспекта о вампирах идет четко и ясно: «вампиры, в отличие от магических тварей высшего порядка, наносят вред исключительно своими физическими характеристиками, в числе которых ловкость, выносливость, скорость реакции, трансформация тела в образ летучей мыши, сила».
            Но и до этого, на самых первых занятиях, есть в первых лекциях такие строки: «вся богопротивная нечисть, против которой поднимается Животворящий Крест, делится на две категории: обладающую собственной магией и имеющую магическое происхождение. К первой категории относятся разного рода маги, ведьмы, волшебники, волхвы, некроманты, чародеи, повелители стихий, друиды и прочие, способные направлять противный свой дар на вред божьего мира. Ко второй категории относятся нечистые твари такие как: оборотни, вампиры, русалки, гарпии, вурдалаки, мары, дриады и прочие пользуются физическими характеристиками и не имеют собственного магического сознания».
            Поэтому вопрос Стефании был глупым.
–Нет, такого не может быть, – Буне сдержал свои эмоции, хоть это и стоило ему большого труда. – Вампиры – это существа, имеющие магическую, неприятную природу. Они пользуются физическими характеристиками и в этом их опасность, но в этом же и спасение для нас, служителей Креста. Они тупы, их гонит голод… увидев рану или слабость, они никогда не откажутся от жертвы.
            Стефания кивнула, но рассеянно, она думала о том, что вампир, встреченный Абрахамом, в таком случае, действительно не был вампиром: во-первых, использовал магию; во-вторых, не тронул охотника.
            Хотя нет,  бред! Чтобы Абрахам и не отличил вампира от не-вампира? А может быть, и не было никакой драки, никакой стычки?
            Стефания представила себе, как Абрахам составляет свой реестр и сама поняла, как это абсурдно. Абрахама никто не проверяет, во всяком случае, открыто. Подвигами он не хвастает. Да и стал бы такой тщеславный и болезненный человек ставить себе поражение? Да никогда!
            Стефания видела, что его все еще задевает та стычка, из которой он не вышел победителем. Да и то, что Абрахам проводит часы над картой Сармат, говорит о том, что идея крепко запала ему в душу и травит его рассудок. Он не успокоится, пока не победит. Это поведение фанатика, который не может солгать в ущерб своим идеям. А здесь прямой ущерб!
–А теперь скажи, кто распускает такой глупый слух? – Буне внимательно наблюдал за тем, как менялось в такт мыслям лицо Стефании. – Кто вдруг решил опрокинуть основы нашего обучения?
–Никто, – попыталась солгать Стефания, но вышло у нее неубедительно.
–И все же? – настаивал Буне. – Ты мало с кем общаешься, как говорят. Особенно с тех пор, как тебя назначили к Абрахаму. Как он, кстати, обращается с тобой?
–Прекрасный человек, – нервно отозвалась Стефания и сама устыдилась своей нервности и поспешила объясниться, – то есть, у него есть проблемы в общении с людьми, но он не так плох, как говорят и как кажется.
–Это ты для него узнаешь? Я полагал, что охотники его уровня уж должны знать, кто и какой силой обладает!
–Нет, не для него,– Стефания опустила голову. – Из-за него, да. Но не для него. Понимаешь, мне дали задание – составить реестр всех его последних дел за последний год, ну я и прочла на одной карточке, что он… словом, повстречал вампира-мага.
            Стефания почему-то решила не говорить, что вампир этот был упущен, а сам Абрахам ранен.
–Абрахам безумец! – Буне расхохотался с заметным облегчением, – тьфу ты! Нашла кого слушать. Он предатель. Маг, пошедший против своих же нечистых братьев. У него давно уже не все дома.
            Стефании нечего было возразить на это, и она просто пожала плечами.
–Он перешел к нам, потому что понял – маги проиграют. И они проиграют! Вся их магия делает их слабее, о, Стефа, скоро ты услышишь, как гремит мое имя! – Буне горделиво расправил плечи и улыбнулся, – столько труда, но победа близка! Нечистые магические твари падут, и тогда придет черед судить и Абрахама. Предателям нигде нет места! Особенно, если в крови предателя магия, против которой…
–Против которой он сражается уже дольше, чем мы с тобой живем! – Стефания сама не знала, откуда в ней вдруг взялась эта ярость. Ей просто вдруг отчетливо надоело слушать о том, как магия всем вредит и как надо покарать всех, кто ею овладел. Надоело слушать изо дня в день по нескольку раз.
            Буне осекся на полуслове и хватанул ртом воздух.
–Извини, – быстро сказал Стефания, – нервы, похоже, ни к черту, шалят.
–Ну–ну…– Буне мрачно взглянул на нее и почему-то отошел, и вроде бы сделал это не нарочно, а так, склоняясь к столу, но у Стефании появилось отчетливое чувство, что в этом отступлении было куда больше значения и смысла.
–Я, пожалуй, пойду,  – решила она, и неловко добавила. – Спасибо тебе.
–Угу, – согласился Буне и отвернулся от нее тоже, вроде бы случайно, погрузился в бумаги, но Стефания сомневалась, что он видит их. Взгляд его казался выцветшим и странно-холодным.
            Стефания вышла в коридор в досадливом чувстве.
            «Что со мной стало? Накинулась на Буне, нагрубила, обидела… да и далось мне! Тьфу. Было бы хоть из-за чего, из-за кого!» – у нее путались мысли, но понемногу, стоя в прохладной полутьме коридора, она пришла в спокойствие и выдохнула.
            Всё, следовало жить дальше, существовать ничтожной тенью, работать и не высовываться! – вот он, секрет долголетия.
            Ободренная такими мыслями, Стефания вернулась в свою комнатку, но не успела перекусить, как собиралась, когда в дверь грубо и требовательно постучали.
            Стефания даже выпрямилась в изумлении  – к ней никто и не заходил, кроме церковников-сопровождения, приносящих еду, собирающих грязную одежду и приносящих письма.
            Но она позволила войти и испуганно воззрилась в следующее мгновение на Абрахама, появившегося в комнате и скользнувшего внутрь, плотно прикрывшего за собой дверь.
–Я вам нужна? – удивилась Стефания, – то есть…простите, я…
–Я надеюсь, что ты не будешь так болтлива, чтобы говорить о вампире–маге всем и каждому? – строго спросил Абрахам. – Ты хоть та еще дура, но есть же степень глупости?
–Вы можете быть уверены, – пролепетала Стефания, желая провалиться прямо сейчас сквозь пол, лишь бы отмотать время назад и не заговорить (все равно ничего разговор ей не дал, кроме горечи), с Буне.
–Уже? – догадался Абрахам и усмехнулся. Очень нехорошо усмехнулся.
–Я просто спросила, слышал ли он о магах-вампирах! – попыталась оправдаться Стефания. – Он не слышал. Как и я прежде.
–Кто?
            Сопротивляться смысла не было. Стефания покаялась:
–Буне. Из теоретиков.
–Буне? – вскинулся Абрахам. – Отличный мастер своего дела. Как ты думаешь, станет он болтать попусту?
–Не думаю, – честно ответила она. – Не станет, он не был таким никогда. Его больше увлекают книги, чем люди. Мы работали в архиве вместе, но он написал работу и его пригла…
–Это всё, конечно, крайне любопытно, – перебил Абрахам, не пытаясь даже изображать вежливость, – но отвечать за это будешь ты. Скажи – пусть мне в оружейной приготовят три походных набора.
–Вам? – глупо переспросила Стефания. – Вы же…
            Еще до того, как она закончила «маг», Стефания поняла, что творит что–то совсем не то. В глазах Абрахама залегла издевательская грусть, какая бывает только когда человек сталкивается с непреодолимым препятствием.
–Да-а, – согласился Абрахам, – такого помощника у  меня еще не было! Были идиоты, были слабаки, но настолько бестолковых… впрочем, так даже лучше. Ты кажешься мне обучаемой. Вот и проверим.
–Проверим? – Стефания все еще не могла понять.
–Три набора, – Абрахам закатил глаза. – Этой ночью я, ты и еще пара человек поедем на вылазку. Здесь недалеко говорят о целительнице. Проверим сигнал.
            У Стефании гулко забилось сердце. По пальцам одной руки можно было пересчитать ее вылазки, и все они были легкими и от нее не требовалось почти ничего. Каждый раз это был и адреналин, и разочарование. Ей хотелось битвы и она страшилась ее, когда все кончалось Стефания валялась на полу перед Крестом и плакала, благодаря небеса за то, что весь ужас кончился так легко и быстро.
            А потом опять начинала тосковать и с жадностью и завистью поглядывала на охотников и тех помощников, которых брали с собой каждый раз, а то и отправляли вместо себя на вылазки. Стефании это было в ужас и в восторг.
–Поняла? – уточнил без всякой надежды Абрахам, похоже, смирившийся с тем, что окружен идиотами.
–Поняла, – Стефания для убедительности кивнула. – Но мне нужно оставить заявку, сообщить совету где мы будем и когда вернемся, а также…
–Сам поговорю, – фыркнул Абрахам. – Отчеты свои глупые сдашь потом. Бегом в оружейную. Выдвигаемся без четверти двенадцать. Не явишься или опять опоздаешь из–за какого-нибудь сломанного флакончика – пеняй на себя. Ясно?
            Он даже не стал дожидаться ее торопливого и нервного заверения, вышел гораздо скорее, не сомневаясь, что она учла и поняла его слова.
            Стефания еще выкрикнула ему в спину, что все поняла, все сделает и ни разу не опоздает, но реакции на это не последовало. Тогда – пришлось метнуться, как и обещано, в оружейную.
            А в оружейной последовал ожидаемый ответ:
–Разрешение от совета или обязательство от охотника, – оружейник Саллос смотрел с сочувствием, но у него были свои правила и свои требования, не им придуманные.
            Стефания запоздало, только спускаясь в оружейную, подумала, что не взяла разрешения у Абрахама – обязательной расписки, что походный набор простого образца – минимальное оружие, защита и паек, на три персоны не выдал бы никто просто так.
–Абрахам обещался поговорить с советом! – Стефания сжала руки в молитвенном жесте, – но вы же слышали про его характер? К нему лишний раз не подступишься!
–Это для вас, девушка, он лишний! – назидательно заметил Саллос, – а для меня – это то единственное, что отделит меня от казни, если что-то пойдет не так.
–Ну, пожалуйста! – Стефания понимала, что явиться к Абрахаму за распиской – это получить еще один минус в сегодняшнее его представление о ней, это потерпеть провал. Во-первых, не сумела договориться. Во-вторых, зная, что не сумеет договориться, заранее не подумала об этом и не попросила бумаги. Словом – везде провал и полная некомпетентность.
–Не могу, правда, не могу! – Саллос имел живое лицо, очень подвижное и оно не кривилось в издевательской усмешке. Этот человек смотрел на Стефанию и на самом деле хотел бы ей помочь, но что он мог?
–Но ведь такие помощники как Клемент  могут получать в оружейной без бумаг! – Стефания сама помнила, как хвастался этим Клемент, и как мрачнела с каждым словом тогда его сестра – Делин, которой, очевидно, такая привилегия доступна не была.
–Охотник предварительно оставил доверенность на его имя, – объяснил Саллос, – где указал, что за все последствия и ошибки отвечает перед советом он. У вас, Стефания, есть такая доверенность?
–Нет, – Стефания помрачнела.
–Тогда, может быть, у вас есть разрешение совета?
–Нет…– голос ее стал глуше. Она боялась расплакаться.
–Или обязательная расписка охотника?
            Она уже не стала отвечать, лишь потупилась. Саллос посмотрел на нее еще мгновение и всё-таки, не решился. На его счету и без этого обстоятельства было несколько промашек, по мелочи, конечно, но ещё одна сейчас была ему ни к месту. Он действовал в строгих правилах своего мира и не мог нарушить их.
            Но Стефанию ему по-человечески было жалко. Испытывая чувство стыда, когда очень хочется и всё-таки невозможно помочь, Саллос еще раз объяснил свою позицию:
–Я хотел бы, но не могу. Если будет проверка, то меня спросят, а я голову подставлять не хочу. Правда…ты пойми, а?
            Он сам не заметил, как перешел на менее официальное значение.
–Я понимаю, – согласилась Стефания и медленно вышла прочь из оружейной. Но к Абрахаму она не пошла.
–Каяться? – Стефания присела на широкий подоконник рядом с дверями оружейной комнаты и призадумалась, как бы ей поступить. – Нет уж… нужно что-то придумать.
            На подоконнике было холодно. Конечно, не так холодно, как на улице, но поддувало. Но Стефания упрямо оставалась на своем месте, пытаясь найти выход из бюрократической ловушки. Идти к Абрахаму – напрямую расписаться в своей несостоятельности и недальновидности. Обратиться к совету? Абрахам сказал, что сам поговорит с ним, значит, вмешиваться нельзя. К тому же, что-то подсказывало Стефании, что разговор там будет не сейчас, а уже после прибытия, по факту свершенного.
            Тогда что? Обратиться за помощью к какому-нибудь другому охотнику?
            Стефания принялась перебирать охотников из числа тех, про которых слышала больше хорошего. Базин, Аим… эти были хорошими охотниками, но Абрахам недавно задел их напрямую, и они могут не захотеть помогать его помощнице.
            Форас? Ну, этот тугодум. Марбас? Этот не умеет молчать и тотчас выдает все, что знает. Ронове? Выглядит разумным…
            Стефания почувствовала, как заливается краской ее лицо при одной мысли об охотнике Ронове. После Абрахама – это был, пожалуй, самый успешный охотник. Он был молод и нравился женщинам, обходительный, с хорошим чувством юмора, но к сожалению, ни разу не являлся на ежедневные заседания, отправляя вместо себя помощницу, которой Стефания безжалостно завидовала.
–Дура ты, Стефания, – прошипела помощница сама себе под нос, понимая, как прав был Абрахам! Он-то видел ее насквозь.
            Никто из охотников не возьмет на себя такой ответственности – это раз; если Стефания подумает обратиться к ним с такой глупой просьбой, то подставит Абрахама – два. Этого ей он точно не простит.
            Минуты текли, а Стефания, неумелая, не знающая еще подлостей жизни, ничего не решила. Если бы это было возможно, то она бы осталась здесь и никуда бы не шла. Но еще нужно решить как-то вопрос с оружейниками, затем подняться к себе, перекусить, одеться удобнее, прилечь (и не проспать!), а потом заранее явиться на место сбора.
            В ее же интересах что-то всё-таки придумать.
            На самом деле, она придумала. Ей тяжело было решиться на это, но Саллос дал ей почти что подсказку – нужна расписка от охотника. Осталось только убедить саму себя и самой подделать эту расписку.
            Вряд ли Абрахам явится в оружейную, да и она не будет дурой, что не выполнит его задания. Зато найдет выход. Да и проверки…ну, в самом деле, будут ли проверки с каждой распиской бегать к охотникам, выспрашивая: « а давали ли вы такого–то числа, такого–то лунного месяца обязательство?»
            Но если что-то случится? Впрочем, случится или не случится – это еще вопрос. Абрахам –  маг. Да и остальные, вернее всего, не лыком шиты. И сама Стефания готова дорого продать свою жизнь.
            Все, хватит колебаний – решено!
            Стефания скользнула до ближайшего кабинета, попросила лист бумаги, перо и чернила, что ей тотчас предоставили и сама, скрывая написанное от себя же рукой, на всякий случай, чтоб не передумать, нацарапала самым аккуратным и разборчивым почерком, на какой была способна, вдавливая с силой буквы в лист несколько строк: «Прошу выдать три классических походных комплекта. Срочно. Возвращение гарантирую. Ответственность моя. Абрахам. Дата, подпись».
            Стефания старалась не смотреть на лист, пока несла его обратно Саллосу, и держала его двумя пальцами за уголок, как будто бы боялась запачкаться. Она очень страшилась того, что не получится.
            Саллос встретил ее с сочувствием:
–Ругался?
            Стефания кивнула и протянула лист.
–Не переживай, Абрахам всегда и всеми…– Саллос осекся, он взял лист, пробежал его глазами, а затем медленно поднял глаза на Стефанию. – Ты что?!
–Расписка! – твердо сообщила Стефания. – У тебя есть расписка.
–Дурное, – Саллос не одобрил.
–Сама разберусь! – Стефания чувствовала, что еще пара-тройка здравых аргументов такого рода и она откажется от своей затеи, а этого нельзя было допустить. – Ну придет проверка – у тебя на месте? На месте. Все?
–Дурное затеяла ты, девушка! – буркнул Саллос, но покорно побрел к ящикам, в самом деле – ему-то что? Проверка если и нападет, то быстро отстанет, и примется за Стефанию. Но это когда еще будет, если вообще будет.
4.
            В этот раз Стефания приложила все усилия, чтобы не опоздать и явилась первой. До назначенной встречи было ещё почти полчаса, а она уже стояла, напряжённо вслушиваясь в тишину. Временами, поглядывая на неё, проходили охотники и их прислужники. На неё поглядывали,  но искоса – все знали, кому Стефания служит, и делали свои выводы, переглядывались – от этого было неуютно, но что поделать, когда основное время работы для слуг Церкви Животворящего Креста ночь, когда активизируются, или же напротив слабеют (например, оборотни) силы магического богохульства?
            Ночами, особенно такими ясными, освещёнными луной, очень хорошо проводить ритуалы.
            Появились и Клемент с Делин – брат и сестра, всеми силами пытающиеся остановить расширение пропасти меж собой. Делин не участвовала в вылазках, её задачей было проверить уход своего охотника – Фенрира – человека не шибко-то и выдающегося, отходчивого, очень мирного, снарядить его костюм походным набором и получить последние указания.
            А вот Клемент отправлялся со своим охотником Скароном. Скарон общался с ним как с равным и явно видел если не прямого преемника, то ученика. Это заставляло Клемента гордиться собой, и хоть из уважения к сестре он пытался скрывать это, всё равно было слишком заметно. Делин все понимала умом, понимала, что если её не берут на вылазки и не готовят к боевой деятельности, это говорит о многом, это сделано не просто так, но она не могла не проникнуться ядовитым чувством зависти.
            И зависть эта усилилась, когда Делин увидела стоящую смирно в уголочке Стефанию, на которой был закреплён уже походный набор – широкий пояс с двумя кинжалами по правую и левую сторону, коробочка, для энергетического отражения заклинания, складной крест, молитвенник и флакон со святой водой.
            «И эта сегодня…» - с неприятной обидой подумала Делин и поспешно отвернулась, смаргивая злые слезы.
            Клемент тоже заметил присутствие Стефании и не побоялся, в отличие от других, заговорить с нею – всё-таки, в некотором роде они были приятелями.
–Привет! – широко улыбнулся Клемент, приближаясь. – Ты сегодня на вылазку?
            Стефания неопределенно развела руками, кивнула.
–А на совете говорила, что ничего не планируется! – с легкой усмешкой укорил её Клемент, хлопнул по плечу, – куда едете?
–Не знаю, – честно ответила Стефания. – Мне было сказано прийти, так и я пришла. И когда был совет, я еще не знала…
–Понимаю, – улыбнулся Клемент, – с твоим-то начальством всего можно ожидать!
            Почему-то от этих слов Стефании сделалось обидно. Можно было подумать, что от Скарона Клемент уже всего ожидал, изучил его вдоль и поперек! И она, не успев подумать и выяснить хотя бы для себя уместность замечания, отозвалась с непринуждённой легкостью, призванной скрыть раздражение:
–Спасибо, что беспокоишься о моём начальстве, но у тебя есть своё.
            Клемент понял, что сказал что–то не то и нахмурился. Но Скарон окликнул его, встревоженный, очевидно, непредвиденной задержкой:
–Нам пора!
–Да, иду! – Клемент еще раз скользнул взглядом по лицу Стефании, не понимая, что именно ему не нравится больше в ней, что проступило вдруг в ее чертах такое, что было ему лично неприятно, и не смог найти ответа, но поспешил на зов своего охотника.
            Редела толпа, уходили охотники. Освобожденные помощники шли к себе или также ускользали в темноту. Ушёл и Клемент, сопровождая Скарона, в зале оставались только Делин с Фенриром и Стефания.
            Делин возилась с поясом, пытаясь закрепить его плотнее, но выходило у неё плохо – пояса были рассчитаны на фиксированное значение объёмов тела, а Фенрир, выходящий на вылазки редко, не стремился держать себя в форме, и теперь Делин тщетно пыталась затянуть пояс поуже, чтобы тот не спадал. Фенрир чувствовал себя смущенным, но спешил обвинять Делин в её криворукости, чем себя в неумеренном потреблении пищи.
            В разгар этой «поясной» борьбы, когда Стефания предложила заколоть пояс на шпильку, распахнулась дверь. Стефания выпрямилась, полагая, что это наконец Абрахам, но это оказался Ронове со своей помощницей Иас.
            Одного случайного взгляда на Ронове Стефании хватило, чтобы отчаянно покраснеть. Она устыдилась своей реакции и принялась с удвоенной энергией возиться с поясом Фенрира, даже более рьяно, чем Делин.
            Делин тоже смутилась. Для того, чтобы испортить настроение до конца ей одного этого появления и не хватало! Стоило взглянуть на Иас – красивая, длинноногая, фигуристая…ни одного изъяна в ее внешности нельзя было отыскать. Волосы – роскошная блестящая копна, покатые плечи, тонкие длинные пальцы, ровная кожа, капризно-пухлые губы…
            Нет, Делин трезво оценивала себя и видела прежде красавиц, и знала, что сама она хорошенькая, ну вот не такая идеальная, и все-таки, именно с появлением Иас настроение становилось гаже почти у всех женщин Животворящего Креста.
            Ронове или сделал вид, что не заметил смущения Стефании и спокойно (а чего ему было спешить?) приблизился к Фенриру, пожал ему руку, снасмешничал:
–Себя не бережешь, девчонку побереги!
            В этот момент Стефания застегнула пояс и выпрямилась, стараясь не смотреть в сторону Ронове, который теперь оказался непозволительно близко к ней самой.
–Да куда тут…– Фенрир хрипло выдохнул, похоже, Стефания перестаралась с затягиванием, но пожаловаться охотник уж не смел, – Нет, ну ты ел хлеба деревни? Свежие, с корочкой! А сметана? А сливки? А душистое масло…
            Фенрир причмокнул губами, будто бы ощутил вкус, затем вздохнул с горечью.
–Ты так перестанешь помещаться в проходах! И твоя помощница не справится.
            Называя помощницу, Ронове кивнул в сторону Стефании. Она увидела это боковым зрением и, преодолевая смущение, поспешила заверить:
–О, нет! Это Делин помощница господина Фенрира. Я помощница господина Абрахама.
            Делин выпрямилась и приблизилась к Стефании, чтобы тоже попасть под внимательный взгляд Ронове, но тот уже услышал «Абрахам» и его интерес к Стефании возрос.
–Абрахам? – быстро уточнил охотник. – Стало быть, ты та самая Стефания?
            Неудивительно, что он слышал о ней! Неудивительно и то, что не знал ее в лицо: на заседания ходила Иас, по поручениям тоже она, а сам Ронове едва ли мог выделить Стефанию среди других церковников.
–Да, – призналась помощница, – я служу Абрахаму.
–И как? – поинтересовался Ронове. – Он часто меняет своих помощников. Всеми вечно недоволен…
            Стефания заставила себя взглянуть в глаза Ронове – это оказалось не так сложно, смотреть, а вот не тонуть в его взгляде, на дне которого плясали бесноватые огоньки не то веселья, не то ехидства, а может быть, и опасности, оказалось куда сложнее. Почти не чувствуя своих слов, Стефания все-таки ответила:
-При всём уважении, господин Ронове, я не имею ни желания, ни права, чтобы обсуждать с вами господина Абрахама или любого другого, кому я служу или буду служить.
            Интуитивно она угадала с ответом. Ронове не любил сплетников и жалобщиков. Он любил достойные ответы и необычных людей. В Стефании Ронове прежде не видел ничего необычного, но сейчас она раскрывала характерные черты, среди которых была твердость… по меньшей мере, это стоило уважения.
            Ронове кивнул, одобряя:
–Хороший ответ!
            И вдруг хлопнул Стефанию по плечу, от чего ее обожгло самим осознанием: это же Ронове! – и сказал:
–Если обидит, не бойся сказать, мы ему отомстим.
            Подмигнув изумленной Стефании, Ронове отошел в сторону, отдал распоряжения Иас и выскользнул в провал ночи. Иас дождалась ухода своего охотника и повернулась к Стефании, не скрывая презрения, промолвила:
–Не думай даже о нем! Рангом не вышла.
–Да я не…– испугалась Стефания, но Иас это всё было неинтересно, и она уже спешила прочь из залы.
–Девочки! – взмолился Фенрир, почуяв нехорошее напряжение, – да так нельзя! Ох…
            Делин же оставалась не у дел. Она с каменным выражением на лице выслушала равнодушные и заученные инструкции от Фенрира, закрыла за ним дверь и взглянула на Стефанию.
            Стефания не заметила ее взгляда – она стояла, прислонившись к колонне, прикрыв глаза, и лицо у неё оставалось спокойным и даже каким-то радостным. Делин стало невыносимо горько от этого спокойствия и выражения, от того непринужденного облика, который являла собою Стефания.
            Делин почувствовала, как к горлу ее подступила тошнота и торопливо выбежала прочь, не замечая собственных слёз. Слёз самых страшных – досады и злости.
            Наконец появился и Абрахам с ещё двумя спутниками – обоих прежде Стефания, мгновенно вынырнувшая в реальность, не знала. Видела мельком, но и только. один  был примерно ее роста или даже чуть ниже и имел какой-то стеклянный, абсолютно прозрачный взгляд. От этого взгляда Стефании было не по себе.
–Надо же, не опоздала! – отозвался Абрахам на ее приветствие и кивнул в сторону первого своего спутника со страшным, пугающим взглядом. – Это Базир.
            Базир протянул ей узкую ледяную ладонь. Стефания осторожно пожала её и протянула походный пояс. Нужно было бы предложить помощь, но Базир внушал ей такое странное чувство страха, и даже ужаса, что она не отважилась. Впрочем, этого и не требовалось – Базир оказался вполне самостоятельным.
            Второй был выше Абрахама, и являл собою существо явно тренированное и, может быть, даже из солдатских рядов. Стефании пришло в голову при взгляде на сильные руки второго, что он мог бы переломать ее пополам без особенного усилия.
            Но взгляд и в принципе лицо выдавали в этом человеке доброту и спокойствие. Базир, несмотря на свои менее внушительные параметры, казался Стефании страшнее.
–Казот, – коротко представил Абрахам.
            Казот протянул огромную ручищу Стефании, и та осторожно коснулась ее своей рукой. Эта рука была грубая, принадлежащая человеку тяжелого физического труда, но надежная. А то рукопожатие, произведенное Казотом с осторожностью и аккуратностью, укрепили Стефанию в мысли о том, что из всех присутствующих именно Казот самый безопасный человек.
–Закончили! – призвал Абрахам и дал короткие инструкции. – Отправляемся вчетвером. Я впереди. Ты, болезная, следуй за мной, левее. Базир, держись правой стороны за мной. Казот – ты в конце. Не производим шума, не заговариваем, не принимаем решений самостоятельно, если этого можно избежать. В бою ведем себя разумно, не уклоняться и не нарываться. Атаковать так, чтобы не попасть по мне. Идем по сигналу проверять целительницу в соседнюю деревню.
–Под носом у Церкви? – удивился Казот, Абрахам смерил его уничтожающим взглядом, но ответил:
–Эти твари уверены в собственной безнаказанности и полагают, что мы глупцы. Глядя, однако, на вас, я начинаю понимать, откуда они берут такие выводы. Все, идем!
            Холодный ночной воздух полоснул по горлу, змеино проникая в легкие. Стефания на мгновение потеряла возможность вдохнуть, но справилась с собою, плотнее закуталась в плащ и подняла воротник, чтобы создать дополнительную защиту от холода.
            Где-то за их спинами закрылась тяжелая дверь, ведущая в юдоль церковников, в последний оплот живого света, призванного бороться с магической тьмой, противной богу и людям, а они – тихие тени, выскользнули во мрак ночи, чтобы вести свою битву.
            Стефания думала, что путь будет верхом. В конце концов, до ближайших деревень по всем сторонам идти не меньше часа, а в темноте и того больше, но Абрахам упрямо шел пешком, и они, не смея пререкаться с ним, шли следом, оглядываясь.
            Стефания напряженно слушала ночь, но это была самая обыкновенная ночь, полная обыкновенных же звуков. А может быть, ей не хватало опыта, чтобы  заметить что-то необычное, но все-таки Стефания постоянно оглядывалась по сторонам, пыталась запоминать путь, хоть и знала, что вряд ли ей это пригодится, но для себя лишним не будет.
            Беспокойство ей приносила совсем не ночь, и даже не тот факт, что в скором времени придётся, возможно, сразиться с какой-то там целительницей, а именно присутствие Базира рядом. Его тихая поступь, как будто бы он не шел, а летел над землей, не давала Стефании расслабиться, что-то не нравилось ей в нем и даже вызывало отвращение. Странное чувство, которому не было объяснения…
            Казот шел следом. Ему тяжело было ступать за ними, он был тяжелее и шаг его был шире, но Казот старался держаться и тише, и незаметнее. А Абрахам шел вперед, не оглядываясь, точно зная, куда должен идти.
            Он сворачивал то направо, то налево, то поднимался вверх по едва заметным в лунном свете тропинкам, то вдруг шел по склону вниз. Ни одного слова, ни одного звука – и тени, следующие за ним, понимали, что нельзя говорить первыми – добра не будет.
            Хотя Стефании и было интересно, кто эти люди, зачем нужны они Абрахаму, когда он сам маг, чем понадобились, но она молчала, делая вид, что ее ничего, кроме целительницы, которую надлежит уничтожить, ничего и не беспокоит.
            Наконец луна выхватила из ночи несколько маленьких домиков и улочек. Абрахам сделал знак остановиться и покорные ему спутники выполнили этот приказ.
-Нужно узнать обстановку, - объявил он. Его лицо скрывалось в ночи, но почему-то Стефании показалось, что взгляд охотника устремлен на нее.
–Так…– согласился Казот, – и?!
–Дозвольте мне, – голос Базира змеиным шепотом донесся до Стефании. Она невольно сделала мелкий шажок от него.
–Нет, – возразил Абрахам и ткнул пальцем в плечо Стефании, – болезная, займись.
–Я? – на всякий случай, напуганная таким жестом доверия, уточнила Стефания. – Э…
–А если там ведьма? – вступился Казот, – что она сделает против нее? Против магии?
–Если там ведьма, и Стефания с ней столкнется, то решение о жизни или смерти самой Стефании и принимать. Не будет дурой – выживет. Вперед, – голос Абрахама даже не дрогнул никаким чувством. Ему было все равно, кто погибнет, а кто выживет, и с чем придется столкнуться существу неподготовленному.
–Дозвольте...– начал, было, Казот сдавленным от волнения голосом.
–Слушаюсь, – опередила его Стефания и набросила капюшон на голову, и сделала несколько шагов в темноту.
            Магическая сила собирает вокруг себя определенные знаки, приметы, понятные церковникам. Абрахам, отправляя Стефанию на поиск этих примет, явно знал, что делает. Он сам был магом и уже наверняка знал, есть здесь какая-то магическая тварь, или нет – для него приметы были в самом окружении магии. Отправляя же Стефанию, Абрахам как будто бы тренировал ее…
            Осознав это, Стефания вспомнила в одно мгновение Делин, застегивающую пояс на толстяке-охотнике, и с тоскою глядящую в след уходящему брату, и решила не противиться. В конце концов, следовало бы и самой начинать думать!
            Стефания старалась быть незаметной, но все-таки незнакомые переплетения улочек, пусть и широких, и освещенных луною, сбивали ее с мыслей. Еще и собаки, иной раз, почуяв ее присутствие, поднимали головы и лаяли, но, скорее, для порядка, чем для реальной угрозы. Стефания металась от одного прикрытия дома или сарая к другому, чтобы не выдать своего присутствия ни собакам, ни случайно бродящим в бессоннице селянам.
            Сделав определенные выводы, она заметила небольшой закуток на самом краю деревни, направилась к нему и обнаружила небольшое кладбище, созданное, как это бывает в маленьких деревнях, очень близко к родным, огороженное простой плетеной изгородью…
            Стефания скользнула к вбитым в землю деревянным крестам с табличками, на которых содержалась информация о том, кто и когда похоронен. Луна пришла ей на помощь и позволила, хоть и с трудом, но все-таки разглядеть примерно полдюжины еще не ссохшихся табличек. Стефания повернула голову, примерно пересчитала таящиеся в последних минутах темноты дома, помрачнела…
-Тебя только за смертью посылать! – проворчал на ее возвращение Абрахам. – Ну, докладывай!
            Стефания кашлянула, принялась докладывать, стараясь выглядеть уверенной:
–В деревне почти у каждого дома живут собаки. Только у трех дворов их нет. Много кошек. В конце деревни есть маленькое кладбище, если верить табличкам, то последний человек здесь умер полтора года назад от старости.
–Странно, учитывая, сколько здесь домов. Да и сельская жизнь не располагает к смерти от старости, – заметил очевидное Базир, глядя на Абрахама. – И еще на трех дворах нет собак…
            Целительницы и ведьмы тяготеют к кошкам – этому тоже учат почти сразу же, а вот собак гонят от себя.
–Но не могут же три двора быть населены ведьмами! – влез Казот, но тут возразила сама Стефания:
–Эти дома стоят близко друг к другу. Если, допустим, в центральном доме живет сама целительница, то два соседских дома из благодарности к ней могут избавиться от собак.
–Из благодарности? – фыркнул Базир. – Она целительница! Она маг!
–Она может помогать селянам, лечить их или их скот, – заметила Стефания. – Так она может добиваться выгоды и отводить от себя подозрения!
–Помогая людям? – это вступил уже Казот. – Хороша магичка!
            Что-то было неприятное в словах Казота. Какой-то тон, насмешливо-мрачный, как будто бы даже отчаянный? Ну что же, это их, церковников работа. Помогает она людям или нет, это их долг – уничтожить всякую магическую тварь. Есть обыкновенные целители, полагающиеся на травы, есть лекари. А эта – целитель с магией! Такую только уничтожить.
–Церквей нет, часовен тоже…– продолжила Стефания, глядя на Абрахама, который не участвовал в их маленьких препирательствах, точно зная, как поступать.
–А что с птицами? – глухо спросил охотник.
            Стефания закусила губу: на птиц она внимания не обращала! а ведь это тоже знак. Но что же – расписаться в своем непрофессионализме? Ну уж нет!
            Насилу она припомнила и ответила:
–Птиц много. В основном куриц и петухов.
            Да, самые колдовские птицы, нужные для магических обрядов и ритуалов. Итак, больше трех совпадающих признаков развязывают по закону Церкви Животворящего Креста Охотнику руки.
–За дело, – Абрахам сделал знак, – уничтожить целительницу.
            Он первым пошел к деревне. Магическое чутье вело его вернее, чем могла бы вести Стефания, с трудом разобравшаяся даже в простейшем сплетении улочек. Занимался рассвет, осторожно вползала на смену черноте ночи серость, еще каких-нибудь три четверти часа и потянутся первые крестьяне по своим бытовым делам, несменяемым день ото дня.
            Абрахам остановился у того самого дома, на который думала Стефания – центральный среди домов без псов. Дом был самым обычным на вид – те же стены, что и других домов – крепкие, но не новые, ладные еще и даже прокрашенные в прошлом сезоне. И крыша обычная, и скотный дворик примыкает – маленький, но все же. Есть и несколько грядок вполне ухоженных…
            Обжитый дом! Обычный дом.
–Базир и болезная внутрь дома, Казот будешь прикрывать! – коротко велел Абрахам и приблизился к дверям первым.
            Он положил руку на то место, где с внутренней стороны должен быть закрытый крючок и отвел ладонь в сторону почти сразу же. Дверь на мгновение осветилась сероватым блеском и поддалась, пропуская охотника и его спутников внутрь.
            Стефания, преодолевая страх, сжимая правую руку на ближайшем кинжале, и готовая, на всякий случай, к бою, скользнула за Абрахамом, последний зашел Казот и сразу встал у дверей, чтобы в случае попытки к бегству быть препятствием для целительницы.
            Внутри они замерли, прислушиваясь. Дом и внутри был самым обычным – простая мебель, добротная, но старая, крепко сделанный очаг, от которого тепло оставалось еще на ночь. Всего в домике было две комнаты, в одну они попали почти сразу, не разместившись даже в маленьком закутке, предшествующей ей. другая отделялась вязаной занавесью – в провязях виднелась постель – тюфяк, прикрытый льняными простынями. На простынях тело.
            Дышащее, живое тело.
            Абрахам сделал знак Базиру и тот слегка отступил в большую комнату. Стефания, не получив знака, поняла, что нужно продолжать следовать за Абрахамом и покорилась, выхватила кинжал и плотно сжала его в руках.
            Они оказались во второй комнате. У Стефании не было времени толком оглядеться, когда Абрахам в змеином прыжке скользнул к постели целительницы и рывком выдернул ее из-под тонкого серого лоскутного одеяла, разрушая весь сон:
–Подъём, нечистая тварь!
            Это было страшным пробуждением для целительницы Дианы. Она не занималась никогда магическими практиками, которые можно было бы всерьез заметить. Узнав про охоту на магов и ведьм, она бежала, проклиная свой магический дар из одной деревни в другую, пока не пришло ей в голову поселиться близко к церковной юдоли – Диана рассудила, что тут ее никто искать не догадается.
            Три года целительница таилась ото всех, не выказывая никакого умения, пока не заболел первый ребенок у соседки. Соседка почернела от горя, а Диана сдалась – у нее всегда было мягкое сердце. Это был строжайший секрет, самый страшный, самый жестокий, и жители деревни хранили его.
            Диана чувствовала накануне, что пора уходить, потому что помощь одному страждущему превратилась в бесконечное обнаружение своих способностей, пусть жители были к ней добры, и соседние дома перестали держать беспокоящих ее сон собак, но все же – стало опасно, и Диана собиралась уже в путь, в дальнейшие скитания, но не успела!
            Приди они завтра – наткнулись бы на опустелый дом. И даже если пришли бы к полудню. Но Абрахаму словно сама тьма нашептывала на ухо и привела она его в нужный час.
            Абрахам грубо вышвырнул Диану – пробудившуюся в одно мгновение, растрепанную со сна, нечесанную, в одной нижней рубашке, в большую комнату, где уже ждал Базир.
            Казот подобрался, но Диана не сделала ни одной попытке к бегству. Она рухнула на лавку и обессиленно опустила голову.
–Попалась, тварь? – Абрахам был страшен в это мгновение, как хищник, поймавший усталую добычу.
            Диана молчала.
–Базир, протокол! – велел Абрахам и догадливый услужливый Базир скользнул к столу, на ходу доставая из кармана пергамент, тонкое перо и маленький флакончик с чернилами.
–Имя, происхождение, деятельность! – рыкнул Абрахам, заставляя Диану взглянуть на себя. Он грубо держал ее за волосы, оттягивая голову, чтобы лишить ее возможности к сопротивлению.
            Сцена была не для слабонервных, но никто не думал вступиться.
–Я ничего не сделала! – вырвалось у Дианы сквозь хрип, и тогда Абрахам рывком скинул ее со скамьи на пол. Целительница упала на колени, больно разбив их об пол, но лишь тихо и судорожно вздохнула от боли.
–Говори, тварь! – предложил Абрахам. – Ты попалась, так очисти свою мерзкую душу от магии и выложи все, что тебя гложет!
–От мага слышу! – целительница расхохоталась. Это было ошибкой.
            Стефания опередила ярость Абрахама, сама метнулась к целительнице и отвесила, не примериваясь, звонкую пощечину, заорала на нее, поражаясь силе собственного голоса:
–Отвечай на вопрос! Ты – исчадие, богопротивная тварь!
            Даже Абрахам был впечатлен реакцией Стефании.
–Ты отойди, болезная, – посоветовал он, но без злости или раздражения, а с удивлением, когда человек, от которого ничего не ждешь, внезапно делает что–то неожиданное и полезное.
            Стефания отшвырнула целительницу и отодвинулась, демонстративно скрестила руки на груди. Целительницу ей не было жаль – она нарушила божий закон и должна поплатиться!
–Меня зовут Диана, – ответила преступница, поглаживая обожженную ударом щеку, – и я ничего не сделала.
–Ты использовала магию,  ты виновна в этом, – спокойно возразил Абрахам. Базир уже писал обвинительный протокол для совета.
–А ты предал свою природу.
            Абрахам присел перед целительницей, не решающейся подняться на лавку, и ответил, глядя ей в глаза:
–Моя природа – служить силам света. Мой путь – искупление за свое рождение. Мое проклятие я оборачиваю на пользу свету и Господу. Молись, если умеешь, смерть пришла в твой дом.
            Абрахам поднялся.
–Я ничего не сделала, – повторила Диана, – я помогала людям. Я лечила скот, детей, вытаскивала безнадежных… где мой грех? Где я оскорбила Господа?!
–В магии, во вмешательствах в его планы, – это ответил уже Базир. Стефания повернулась на его голос и случайно увидела, как скривилось лицо Казота, нахмурилась.
–Я ничего не сделала! – Диана не выдержала. Ее вопль был полон отчаяния. – Я ничего…
–Покойся с миром, прими, Господи, душу грешную! – Абрахам не дал ей договорить. На кончиках его пальцев уже висели искорки заклинания, он одной рукой с легкостью, словно Диана ничего не весила, схватил ей горло и приподнял, отрывая от пола.
            Диана задергалась, забилась, а затем страшно захрипела и еще долгих два мгновения пыталась спихнуть руку Абрахама со своего горла, но не могла. Магия охотника была значительно сильнее ее магии.
            Абрахам разжал пальцы, и тело Дианы рухнуло, словно мешок с зерном, вниз, на пол, уродливо и неестественно скривившись и вывернувшись. Стефания видела, как стекленеют глаза целительницы и не чувствовала ничего, кроме умиротворения: так будет с каждым. Кто нарушит закон Господа и будет жить по магии, а не по Кресту!
–Мертва! – весело заметил Базир и протянул протокол Абрахаму. Тот, не глядя, размашисто подписал его и велел, - уходим. Надо сжечь этот дом. Базир, отрежь ей прядь волос. Казот, поджигай. Болезная, за мной.
            Стефания заторопилась на его зов и выскочила, с удивлением глядя на Казота, которого, казалось, сейчас стошнит от происходящего – его реакция была ей непонятна, разве его воспитали не по тем законам, по каким ее? Абрахам все сделал правильно, он герой!
–Надо отправить сюда проповедников, – не оборачиваясь на нее, сказал Абрахам, поднимаясь по склону, прочь от деревни. Рассвет уже властвовал и поднимались люди, выползая в привычную им жизнь, – а то развели здесь укрывательство нечистых! Попахивает заговором…
            Стефания кивнула на всякий случай.
5.
            Походные наборы им не пригодились, Стефания собрала их и понесла в Оружейную, гордо сдала Саллосу, тот пересчитал  с особенным вниманием (как будто бы не три пояса пересчитывал, а триста), затем удовлетворенно кивнул и, кажется, даже повеселел.
–Как прошло?
–Удачно! – Стефания пребывала в хорошем настроении. Охота прошла удачно, целительницу, противную богу, уничтожили, будет что рассказать на совете, да и Абрахам не так уж невыносим, чего печалиться?
–Это хорошо, – одобрил Саллос, затем вдруг протянул Стефании её нелепо поддельную записку, – возьми, девушка.
            Стефания даже отшатнулась в удивлении, выдохнула:
–Как? Я же…
–Возьми, – повторил Саллос, – наборы не пригодились, значит, никто не узнает, что ты их брала. А вот сунут нос в бумаги и ты попала.
–Я… – Стефания почувствовала как стремительно краснеет. Такая доброта от совсем чужого человека! Пусть они и соратники, сражаются за Крест, уничтожая магическое богохульство, но всё же – мало кто был так, особенно без повода, добр к ней.
–Бери, – настаивал Саллос и Стефания кивнула, бесчувственной, одеревенелой рукой она сгребла записку в карман плаща и, не поднимая глаз на оружейника, прошелестела, – спасибо.
–Иди, – отмахнулся оружейник, – иди с глаз моих, девушка, и не было тебя здесь!
            Не было? Ну ладно, не было! Она спорить не стала, бросилась прочь из оружейной, миновала почти бегом все пролёты и галереи, но даже не заметила этого, запыхалась, это верно, но и всего лишь!
            Стефании хотелось растянуться с удовольствием на постели и забыться сном, чтобы заново начать через несколько часов трудовую деятельность, заглянуть к Абрахаму, потом на совет, потом…как скажут!
            Единственное, что вдруг омрачило ее мысль – Рене. Через несколько часов он снова спросит, что было нового в поведении и в деяниях Абрахама, а еще вцепится когтями и клыками в факт того, что они отправлялись на охоту, а Стефания за несколько часов до нее сказала лишь о картах, разложенных у Абрахама.
            Рене не поверит, что Стефания была не в курсе поездки! Сама Стефания бы на его месте не поверила.
            С другой стороны – может быть, это знак? В конце концов, разве не хочет уже давно Стефания избавиться от своей ошибки? Рене ее топит, может быть – пришла пора покаяния?
            Думать об этом не хотелось – это были тяжелые мысли и тупиковые размышления, Стефания не видела себе спасения. Хотелось забыться сном, к тому же – за окном уже вовсе было светло, а значит, время, которое она может потратить на сон, заметно сокращается.
            Надо закрыть глаза…
            Стефания лежала, не раздевшись даже толком, хотелось спать, но больше того хотелось не думать.  Усталость, навалившаяся на тело, отвлечь не могла и тогда она мысленно стала молиться.
            «Господи, освети мне путь Крестом твоим, и не дай слуге своей сбиться! Как чиста воля твоя, Господи, так и моя пусть будет. Уповаю на милосердие твое, на свет твой и жизнь твою – во власти твоей жизнь и смерть, горечь и скорбь, счастье и ярость. Пошли мне, Господи, мысль о том, как служить тебе вернее, как не подвести Животворящий Крест и карать именем твоим адептов тьмы, взявших магию…»
            Была ли сила в этой молитве, или Стефания просто успокоилась с нею, но сон медленно начал окутывать её тело и совсем уже, было, увлек, как вдруг всякое очарование подступающими грезами пропало – жестокий, безжалостный стук нарушил зарождающийся сонный покой.
            Стефания не шелохнулась. Хотя бы из вредности – в конце концов, у нее законные часы отдыха!
            Но стук повторился еще раз и вновь… стук тихий, даже робкий, осторожный. Это точно не был Абрахам – он, во-первых, почти не заходил к ней; во-вторых, входил без таких предосторожностей.
            «Уходи!» - мысленно попросила Стефания. – «Кем бы ты ни был, уходи!»
            То ли дверь была плотной, то ли мысли ещё тяжелы от столь жестокого пробуждения, но гость не послушал и снова постучал. И Стефании пришлось встать.
            Медленно, раздраженно и досадливо она поднялась с постели и прошлепала к двери, распахнула, мысленно проклиная визитера и желая его потомкам познать магическую силу, открыла дверь, и тут сон слетел с неё сам собой – такое было удивление.
-Казот? – на всякий случай уточнила Стефания, хотя ошибиться было невозможно. Этот страшный на вид человек, выданный своим же добрым взглядом, стоял робко у ее дверей. Это выглядело даже забавно…
            После их возвращения в Церковный Оплот Казот куда-то поспешно ушел, не дожидаясь привычных и суровых ворчаний Абрахама. Больше Стефания его не видела. Да и весь путь обратно он был словно бы сам не свой, но, впрочем, не помощницы же до этого дело!
–Можно поговорить? – смущенный гигант – это, конечно, всегда смешно, но почему же Стефании сразу же стало не до смеха?
            Она, уже забыв свою досаду про разрушенный сон, посторонилась, пропуская Казота, затем зашла сама, прикрыв дверь.
            Он выглядел глупо в её маленькой клетушке, но смущение его исходило не от этого.
–Я слушаю, – любопытство почти разрывало Стефанию, но она усилием воли заставляла себя держаться в рамках приличия. В конце концов, она хозяйка в этой клетушке и это в час ее отдыха он пришел. Так пусть терпит – это она, Стефания, хозяйка положения!
–Я хотел спросить… – Казот нервничал, ему тяжело было решиться, но Стефания не сводила с него взгляда, – ты давно у Абрахама?
–Нет, – ответила она, удивленная такой постановкой вопроса и вдруг спохватилась. – Если у вас вопрос о деятельности Абрахама или моей, вы должны подать запрос в совет! Я не намерена…
–Да подожди! – устало оборвал её Казот и откинулся на спинку кресла, прикрывая глаза. – Мне плохо. А ты…слушай, я понять хочу.
–Чего понять? – Стефания, конечно, была дрессированной, но не настолько, чтобы угадывать желания вообще всех окружающих. – Я вас не знаю.
–Я – Казот, из подразделения Животворящего Креста на далеком востоке… я не был охотником, но готовился им стать, когда маги разрушили нашу Церковь и вынудили меня бежать. Меня приняли здесь, и Абрахам взял меня с собой вчера впервые.
–А Базир? – Стефания не почувствовала сострадания. В конце концов, Абрахам часто говорил, что в провинциях люди, вступающие в бой с магией – малодушны и слабы, и неудивительно, что их церкви сминаются одна за другой. Настоящая сила в разуме и духе, в отсутствии слабости!
–Базир не из моей Церкви, не с востока, – Казот пожал плечами. – Сегодня был первый раз, когда я видел, как уничтожают магию. У нас такого я не видел.
            Стефания не сдержала самодовольного смешка – вот как! Она, оказывается, еще живет не скучную жизнь!
–А для вас это норма, наверное? – уточнил Казот, и Стефания солгала, расправляя горделиво плечи:
–А то!
–Тогда скажите мне, помогите мне! – Казот умоляюще взглянул на Стефанию, – неужели со мной что-то не так, если мне жаль…
            Он осекся, наверное, увидел в глазах Стефании что-то такое, что боялся увидеть, но всё-таки закончил:
–Ту целительницу.
–Жаль?! – Стефания вскочила. Ярость первородного гнева накрыла её страшным покрывалом. – Как можешь ты жалеть, нет, как смеешь ты жалеть недостойных, погрязших во тьме, отринувших Бога грязных магов? Всякое начало божественной природы не принимает магию! Бог не был магом, и не провозглашал их равными людям, а значит – это адепты тьмы, и их надлежит уничтожить. Они пьют нашу кровь и кровь наших детей, питаются нашей плотью, травят, наводят порчи и пользуются…
–Это война, – тихо сказал Казот, оправившись от первых звуков ее крикливого возмущения. – Нельзя судить обо всей армии по нескольким солдатам. Среди нас, церковников, тоже хватает подлецов?
–Тоже? – у Стефании от гнева даже краска схлынула с лица, она стала мертвенно–бледной, – да как ты смеешь! Как ты смеешь называть слуг Животворящего Креста подлецами? Да ты…
            Она задыхалась от ярости, которой не могла отыскать достойного применения. Глупец Казот! Как мог он говорить так богохульно, подвергая сомнению устоявшийся уклад борьбы и заповедей Животворящего Креста? Как смел он…
–Да я буду жаловаться! – Стефания торжествующе ткнула пальцем в его сторону, – ты ответишь перед советом!
–Я просто сказал, что мне жаль ту целительницу. Она была еще молода, и она ведь не колдунья, не вампир. Что, если она, на самом деле, только лечила?
–Она пользовалась магией!
–Но если это помогало людям? – Казот встал, он был намного выше Стефании, но был смущен и загнан в собственные сети жалости. А Стефания рвала и метала – истины, которые вдалбливались ей в голову, он вдруг посмел подвергнуть сомнению.
–Она маг!
–Но это была добрая магия!
–Не бывает доброй магии! Всякая магия – проклятие, и тьма, с которой нужно бороться тебе и мне, и всем, кто верен Богу и Свету, всем, кто служит жизни!
            Они стояли друг против друга, словно враги. Казот не желал этого конфликта, даже намека на этот конфликт! – он хотел всего лишь понять, почему ему так плохо, получить поддержку, а не жестокую отповедь.
–Тебе еще многому предстоит научиться, Казот! – Стефания говорила теперь ядовито-приторно, как говорят, порою, наставники с теми, кто, по их мнению, неразумен, вроде бы и тон преисполнен сочувствия, и слова не жгут, но взгляд, усмешка – все это, полное презрения и чувства собственного превосходства – выдают!
–Ну да… – Казот криво улыбнулся, – ну да, учиться. Учиться карать без суда, жечь всех, кто, может быть, приносит больше добра, чем наши каратели…
–Ты пожалеешь! – пообещала Стефания, готовая сама, сию же минуту броситься писать донос в совет на идеологическое разложение Казота.
–Доброго сна! – Казот не стал реагировать. Он вышел прочь из ее клетушки, больше не взглянув, вышел, явно поняв бесплотность всякого разговора. Впрочем. Чему было удивляться? Абрахам не держал бы возле себя человека, который идейно не был бы подготовлен так, как полагается быть подготовленным жрецам.
            Стефания дождалась, когда дверь закроется и, не чувствуя уже в себе сна, а клокоча от ярости, села за стол и принялась сочинять донос. Она торопилась, вела почерк нервно, чтобы не забыть ни одного слова из тех, что готова была предоставить в обвинение Казота. В конце концов, лист был исписан, а сама Стефания почувствовала слабое, но все-таки удовлетворение и потянулась…
            Час был дурацким. Ложиться спать означало либо проспать опять и вызвать внеочередной гнев Абрахама, либо вскочить потом с больной головой. Активного действия тоже сложно было бы угадать – тело все-таки отзывалось усталостью и нервным напряжением.
            Прометавшись по клетушке маленькой и жалкой своей комнатки, Стефания все-таки взяла исписанный лист пергамента и вышла с ним из комнаты – хоть  донос отнести.
            У Зала, где каждый день собирались помощники (вообще – по факту должны были бы собираться сами охотники), был установлен железный ящик-тумба, туда каждый мог опустить письмо на имя совета и сообщить о каком-то непотребстве или сомнении, подозрении или жалобе. Ящик перетряхивали каждый день перед заседанием, сортировали, если было, конечно, что сортировать.
            Стефании нечего было скрывать, и она подписалась, и с чистым сердцем, чувствуя, что поступает так, как надо, пошла к этому железному ящику.
            В него, в последнее время, редко попадало что-то ценное: все чаще уличные частушки или карикатуры на того или иного советника, лишенные подписей – так, рисунки, пустяки, но никто не знал, кого за это нужно покарать (или поблагодарить). Стефания шла тихо, зная, что в этот час все еще спят, за исключением, может быть, тех, кто служит по сменам – теоретиков, практиков, оружейников, обслуги…
            Она так была уверена в своем одиноком шествии, что едва не влетела в Делин – неожиданно оказавшуюся тут же, у железного ящика.
–Ой! – испугалась Стефания, – прости, я тебя не заметила!
–Ты? – Делин была бледна. Ей вообще не хотелось бы сталкиваться сейчас ни с кем, а тут Стефания!.. закон подлости, наверное, властвует сильнее и упрямее, чем закон справедливости: именно в этот час Делин, загнанная в тень со всех сторон и обозленная своим теневым положением, когда буквально каждый, кто окружал ее, был лучше, решилась провернуть одно дело, что давно уже вынашивала в своем уме.
            Охотник Фенрир, которому Делин служила, имел самые низкие и слабые показатели, и она давно чувствовала, что положение и Фенрира, и, следовательно, ее собственное – шаткое. Охотников всегда не хватало, значит, если удастся свалить Фенрира, можно будет подать свою кандидатуру, как бывшего помощника, которые, как известно, первыми рассматриваются на роль нового охотника.
            Фенрир был слабым звеном, и Делин предприняла отчаянную попытку – не смея обратиться в совет напрямую, она написала анонимное донесение и собиралась бросить его в железный ящик, но столкнулась со Стефанией!
–Ты чего тут? – грубо спросила Делин, – почему не спишь?
–Интересное дело! – Стефания даже обиделась, – у меня, может быть, свои планы! Да и что, я тебе отчет должна давать?
–А что, я тебе должна отчет давать? – вспыхнула задетая Делин, – я тоже не рабыня, имею право ходить в часы отдыха там, где хочу!
–Работы тебе мало, коли ходишь…– заметила Стефания, удивленная неприятным поведением Делин. Нет, и прежде она была такой колючкой, но сейчас иголки стали раздражать. Именно в эту минуту.
–Тебе, видно, тоже! – огрызнулась Делин.
            Обе осеклись, затем, не сговариваясь, посмотрели на руки друг друга – у обеих был лист пергамента и обе они, без сомнений, направлялись к железному ящику.
–Давай ты первая, – Стефания остыла и даже отступила на шаг, чтобы Делин не подумала, что ей хочется заглянуть и увидеть хоть строку из листа – в конце концов, Стефании ли есть дело?
–Давай лучше ты? – Делин нервничала, – я… давай ты?
            Стефания пожала плечами:
–Мне скрывать нечего. Я горжусь своей позицией и считаю, что поступила верно.
            Она приблизилась к железному ящику и спокойно положила в узкую его прорезь лист пергамента – всё, теперь только имеющий ключ может его открыть и вынуть, а Стефании даже не понаблюдать за этим.
            Только на заседании или в слухах будет шанс что-то узнать.
–Я всё, – сообщила Стефания очевидное. – Ты?
            Делин медленно, словно еще колебалась и сама не верила, что решается на это, приблизилась к ящику и положила свой лист. Она еще мгновение держала краешек в прорези, чтобы выхватить, но, подумав, расслабила пальцы и отошла.
–Ты на кого? – спросила Стефания. – Я на Казота. Ты его знаешь? Он сегодня был с нами на охоте. А потом, представь, пришел ко мне, усомнился!..
–Как охота? – перебила Делин каким–то выцветшим, посеревшим голосом.
–Уничтожили целительницу! – похвасталась Стефания. – представляешь, она обосновалась в ближней к нам деревушке! Совсем эти маги обнаглели, перестали бояться и почитать…
–Молодцы, – все тем же неживым голосом сказала Делин и, не глядя на Стефанию, повернулась и пошла по коридору к себе.
            Стефания мрачно смотрела ей вслед. Что-то было ненормальное в ночи, отмеченной славным уничтожением нечистой твари, и последовавшим за ним утром, где раз за разом ей портили настроение и говорили странно.
 -Спятили все, что ли…- решила Стефания и тоже пошла к себе, чтобы если не поспать, то, хотя бы переодеться и привести себя в порядок, а то растрепалась, лесом пропиталась, усталость не сняла.
            Но в третий раз её планы были нарушены. И этот третий раз был для нее куда более сокрушительным, потому что имел черты охотника Ронове…
            Стефания даже помыслить не могла, что меньше, чем за двенадцать часов встретиться с ним дважды, и он даже заговорит с нею, потому что, такие как он, остаются недосягаемыми, живут где-то в своих кругах, не замечая тех, кто может оказываться рядом хоть каждый день.
            А сейчас Ронове стоял, прислонившись к стене рядом с ее покоями; стоял, прикрыв глаза, имел очень расслабленный и благостный вид. Стефания даже шаг замедлила, не зная, как взять себя в руки, как проглотить мгновенно образовавшийся комок в горле…
            Она хотела бы прошмыгнуть, чтобы совсем не быть дурой в его глазах, не иметь глупого вида и не попадаться ему на глаза в растрепанном, рабочем виде. Но все ее планы сегодня рушились.
            Едва Стефания оказалась чуть ближе, Ронове открыл глаза и повернул к ней голову.
–Доброго дня, – поприветствовал он будто бы буднично, но в сердце что-то у Стефании всё-таки что-то оборвалось – нельзя быть настолько обворожительным! Есть в этом какая-то неправильность!
–Доброго, – пролепетала Стефания, на всякий случай оглянувшись. В коридоре, то ли назло, то ли на счастье никого не было.
–Говорят, ты и Абрахам славно поохотились? – он смотрел в её лицо, Стефания пыталась заставить себя отвести взгляд, но это было больше, чем она могла бы сделать, и потому ей пришлось лишь кивнуть.
–Да. Нас было четверо. Абрахам, Базир, Казот и я.
–Целительница, в самом деле, таилась у нашей ближней деревушки? – продолжал вроде бы и пустой разговор Ронове, но от тона этой простоты что-то тревожно сжималось в груди Стефании.
–Да, это так. Вы…вас хорошо осведомили.
–Базир, – подтвердил Ронове, – он славный. Я взял бы его помощником, с дальнейшим ростом, конечно.
–А Иас? – не удержалась от ядовитого, больше ревностного вопроса Стефания, и тут же устыдилась своей прямоты, – простите.
–За что? – удивился охотник. – Иас моя помощница, но, признаюсь, она мне надоела. Потенциала в ней мало, а головной боли значительно больше. Третьего дня она забыла уведомить меня о вызове в совет, и я едва не получил выговор, представляешь?
            Ронове подмигнул Стефании, как будто бы сообщил ей что-то важное, секретное и дружеское. Стефания кивнула, стараясь скрыть злорадство в голосе, нашла в себе силы сказать:
–У нее, должно быть, проблемы с памятью…
–И я начинаю так думать! – Ронове рассмеялся, но мгновенно посерьезнел, – вообще, я, если честно, хотел поговорить с тобой.
            С ней? Поговорить? Он?!
            У Стефании ощутимо закружилась голова, она закусила губу, чтобы привкус крови, мгновенно скользнувший по языку, привел её в чувство, и нашла в себе силы ответить:
–Вам нужно спросить об этом у охотника, которому я служу, у Абрахама. Только он может разрешить или не разрешить…
–Поэтому я пришел в час твоего отдыха, – перебил Ронове и вдруг сделал к ней несколько маленьких шагов, вроде бы незаметных. Но значительно сокращая расстояние меж ними.
            Стефания попыталась отстраниться, рассудком понимая, что близка к утере контроля за ситуацией, если у нее вообще был этот контроль, но вышло плохо.
–В час отдыха разрешения не нужно. Но тебя не было. Я решил подождать, надеюсь, ты не против?
            Конечно, она не могла быть против. Это была та вещь, о которой Стефания и мечтать не смела! А тут – «против». Невероятно!
–Я хочу сменить помощь, и думаю, что мне нужен человек понадежнее и потише. Такой, который не будет приставать с глупостями, и лезть не в свои дела, но, вместе с тем, исполнительный, – Ронове усмехнулся, – если уж ты, Стефания, выдержала Абрахама, то службу у меня выдержала бы наверняка!
            У Стефании мгновенно пересохло во рту. Служить Ронове! Ронове, который так притягателен и красив, так насмешливо–сдержан и ироничен ко всему происходящем, который не ворчит по поводу и без, не оскорбляет, во всяком случае, прилюдно, своих помощников…
–Нет, – решительно возразила Стефания, хоть и в глазах ее застыло бесконечное сожаление. Потому что Ронове – это, конечно, прекрасно, но это из области сказок, а в них Стефания заставила себя давно не верить.
–Нет? – Ронове с изумлением воззрился на нее. – Я не обижу, если ты боишься.
–Я вас не боюсь, – прошептала Стефания, не понимая сама своего упрямства. – Я не боюсь! Я просто…я служу Абрахаму!
–Мрачной циничной сволочи и предателю? – уточнил он. – Прекрасно! Самоотверженно!
–Простите, – Стефания сама, дрожа от страха и стыда, рванулась к Ронове и коснулась его руки, – прошу вас, простите. Я бы все отдала, но я не могу. Я уже… то есть, я могу, но я…
            Она сама запуталась. У нее не было ни одного логического объяснения, лишь интуитивное чувство запретности.
–Всё в порядке, – успокоил Ронове, обжигая ее ладонь ответным прикосновением, – это редкость, но что же – ладно. Если передумаешь. Приходи, я что-нибудь придумаю.
–Вы… – Стефания не понимала, зачем он так жесток с ней? Почему вдруг заметил. Заговорил, пришел, коснулся? – Вы очень щедры, Ронове.
–Мне нравится быть щедрым, а то, о чем ты говоришь – пустяки! я не хочу о них даже говорить.  Предлагаю лучше обсудить что-нибудь другое.
–Что? – она была согласна обсуждать даже кладку кирпича в церквях, только бы с ним.
–Как насчет прогулки, – Ронове бросил взгляд на окно, прикидывая время. В этот же момент, то ли в насмешку над растерянностью Стефании, то ли на зависть ее раскрасневшемуся лицу, из-за поворота появились две церковницы. Стефания знала, что обе они из Сопровождения – стирка, готовка, уборка…
            Девушки о чем–то переговаривались, пока не увидели Ронове и не посерьезнели в одно мгновение, увидев рядом ее. Тотчас же смолкли, и замедлили шаг.
            «Пойдут слухи!» – со сладким ужасом подумалось Стефании, но Ронове, похоже, было глубоко плевать на подобные переживания и он, не замечая приближающихся церковниц, продолжил, словно никого кроме них и не было в коридоре:
–Как насчет послеобеденного часа?  Прогуляемся по садам?
–Если ничего…– Стефания сглотнула. Она сама себе не принадлежала! Это очевидный факт. Ронове понял, смутился или сделал вид, что смутился:
–Тогда лучше завтра, на рассвете? Подойдёт?
            Ей подошло бы что угодно. Стефания поспешно кивнула и заметила, как заинтересованно вслушались в этот разговор церковницы, как переглянулись и многозначительно глянули на Стефанию. Слухов точно было не миновать!
–Тогда до встречи, – решил Ронове и легким кивком ответствовал Стефании, после чего с непринужденностью скрылся за ближайшим поворотом. Стефания отмерла, услышав зловещий бой часов, и метнулась, не помня себя, до Абрахама, благо, Ронове настиг её совсем близко к его кабинету.
            Она успела – ворвалась с последним ударом, запыхавшаяся. Но Абрахам не оценил и даже не глянул в ее сторону:
–Хоть приходить вовремя научилась!
–Здравствуйте, – выдохнула Стефания.
–На заседание отдашь мой отчет о сегодняшней ночи, потом можешь продолжить заниматься порученной переписью, – Абрахам снова склонился над картой.
–Разрешите?.. – Стефания восстановила дыхание. – Казот приходил ко мне сегодня после всего. Сомневался. Я обвинила его в мягкости и в сострадании богохульным силам, после чего написала донос.
–Хорошо, – Абрахам все еще не удостаивал Стефанию взглядом. Внезапно это ее задело сильнее, чем когда–либо, и она, обнаглев от досады, продолжила:
–А еще охотник Ронове предложил перейти к нему!
–Переходи, ему ты вряд ли можешь оказаться бесполезной, – согласился с равнодушием Абрахам.
–А я отказалась, – спокойно ответила Стефания, и вот здесь Абрахам уже поднял на нее взгляд.
            Ей редко удавалось видеть его изумленным, а уж изумить самой…
–Почему? – искренне удивился Абрахам. – Почему отказ?
–Я хочу сосредоточиться на работе, – Стефания назвала первое, что пришло ей в голову. Абрахам же справился с изумлением и отреагировал привычно:
–Ну и дура! Где ты еще вытянешь себе такой шанс?
            И углубился в карту. Но Стефания не обиделась, а улыбнулась – слишком уж последняя фраза охотника походила на нарочную!
            Она не успела насладиться своим триумфом. В дверь вломился испуганный гонец – он был до того напуган, что даже посерел лицом и едва не лишаясь чувств, протараторил:
–У нас убийство! Убийство!
–Что? – Абрахам был уже на ногах. У дверей.
–Убийство! – повторил испуганный гонец. – Вампир убил Буне! Вампир убил теоретика!
            И на Стефанию словно плита упала, сдавливая дыхание.
6.
            Откуда взялись все эти слуги Животворящего Креста? Годами отсиживались по своим кабинетам и клетушкам, пересекаясь лишь по долгу службы небольшими группками и вот – вылезли абсолютно все!
            Какое шумное людское море – все встревожены, шепчутся, переговариваются. И от всего этого жужжания Стефании еще дурней. Она думала, что привыкла к смерти уже давно. Но оказалось, что смерть, скользнувшая где-то рядом, и смерть, коснувшаяся кого-то близкого (а Буне был ей близким человеком!) – это огромная разница.
            Она не знала, хочет ли увидеть мёртвое его тело, да и вообще – сумеет ли понять, что он умер? Это казалось решительно невозможным.
            Но Абрахам был деловит. Его репутация расчищала ему дорогу среди перепуганных церковников всех мастей, и она – бредущая следом, спотыкающаяся, постоянно оказывалась за ним и проходила также. непреодолимая сила держала Стефанию на ногах, не позволяла упасть и забыться, чтобы все само собой разобралось и вернулось на известные уже круги.
            Репутация Абрахама чинила ей это препятствие. Она  давала путь, не позволяя Стефании остаться.
            Взгляды… о, эти отвратительные хищные взгляды! Стефании казалось, что она привыкла и к ним, ведь служить Абрахаму было нелегко из-за повышенного внимания, но она верила в то, что справилась с этим. И теперь оказалось что нет. оказалось, что она все та же – робкая, находящаяся не на своем месте, пугающаяся всякого лишнего шума тень.
            Безвольная, слабая, покорная – всё, что оставалось ей – идти! и шла ведь, шла! Спотыкалась, прятала заплаканное лицо ото всех, а слезы всё не успокаивались, текли, обжигая щеки – но шла.
            У большого круглого зала, занимаемого теоретиками, было не протолкнуться. Охотники и кое-кто из помощников, членов совета были внутри, а остальные сдерживали любопытствующих из числа особенно наглых, норовящих заглянуть, чтобы увидеть что творится.
            Но Абрахам прошел беспрепятственно. И уже у самых дверей он обернулся на Стефанию. Она не поднимала своего несчастного лица, но почувствовала этот взгляд и поняла – ей тоже…надо.
            Ее пропустили, и Стефания скользнула такой же тенью за Абрахамом. После этого зал Теоретиков закрыли. За спинами осталось жужжание, но времени выдохнуть не было – она заметила тело Буне.
            Его тело лежало в неестественной позе – скрюченное и жалкое на фоне большого, хоть и весьма людного зала. Он был всё также в своей мантии теоретика, и был, неизменно, всё тем же…только глаза были другими. У живых таких глаз не бывает. Слишком много в них ужаса, слишком много в них безысходного отчаянии перед лицом непримиримой смерти.
            Абрахам опустился к телу, изучая его. Несколько охотников, среди которых были и Форас, и Марбас – ненавидимые Абрахамом, стоявшие близко к Буне, поспешили удалиться. Дело делом, а лишних споров и конфликтов из пустоты не нужно. Да и опытнее Абрахам, чего уж?!
            Стефания не решалась приблизиться к телу. Она видела – так ясно видела, застывшие черты Буне и не могла пересилить себя.
            Абрахам – бесстрастный и беспощадный, настоящий охотник, нашедший интересную жертву, изучал тело Буне. Он склонялся низко над его замершей сутью, разжимал рот, поворачивал тело, словно бы оно ничего не весило, оглядывая раны.
-Вампир, - промолвил кто-то среди охотников, наблюдая также внимательно эти манипуляции. Наверное, Стефания могла бы даже узнать по голосу кто именно это произнес, но она была подавлена и уничтожена, и вообще не различала присутствующих. Все лица живых, принадлежа они советникам, которых никто не любил, помощникам охотников вроде Делин и Клемента, охотникам, с которыми она почти или вовсе не пересекалась, вроде Скарона или Аима, или же знакомые – как Форас или Ронове – она не замечала никого. Не видела, а может быть просто не могла их видеть.
            Да и толк от них?
-Какое гениальное замечание! – Абрахам был в ярости. У него с вампирами были свои счеты, и само замечание было совсем неуместным, но все были в напряжении и кто-то всё-таки допустил оплошность. – И ты, умник, годишься на что-то!
-Абрахам, - один из советников вышел к охотнику, - нам нужно все, что ты можешь сказать. Мы уже знаем, что это был за вампир, но нам нужны подробности.
-Тогда уберите идиотов, - буркнул охотник, но поднялся. -  Значит так, кровососущей твари лет двести, не меньше. По глубине клыка можно предположить значительно больше, но нижний порог всё-таки двести. Контролирует себя – кровь не выпил полностью, лишь слегка покормился.
-Нее голоден? – неосторожно предположили позади Стефании, и она даже дернулась, потому что голос был очень уж знаком. Но все-таки не узнала.
-Боже… - Абрахам глубоко вздохнул и закатил глаза, выражая в это движение всю силу своего презрения, - боже, ты видишь, как я страдаю… дура! Вампир не бывает в другом состоянии, кроме голода! Чему вас только учат?!
-Тогда зачем… - начал кто-то нерешительный, но ответил неожиданно не Абрахам, а Ронове, который воспользовался минутой и сам склонился к трупу:
-Это было предупреждением. Или меткой. Или еще чем-нибудь. Скорее – знаком того, что вампиры могут проникнуть в наш оплот Животворящего Креста.
            Абрахам был недоволен – ему самому хотелось бы выдать этот вывод, но Ронове опередил, и тут уже ничего нельзя было сделать.
-Как?  У нас всюду заграждения. Территория освещена, кресты…
-Вот это и есть главный вопрос, - Абрахам оглядел залу, взглянул на узкие высокие окна. – Вся наша земля – это защита от магии и прочей богохульной нечисти. Особенно от вампиров.
-Абсурд! – кто-то истерично развеселился. – Абсурд! Вампир убил в пределах Креста!
            Стефания почему-то тоже взглянула на окна. В них не протиснулся бы даже самый худой человек. Если только залетел летучей мышью? Но это невозможно – кругом кресты, святыни…
-Эй, - Абрахам вдруг щелкнул пальцами, и Стефания, почему-то почувствовав, что это обращено к ней, как-то отстраненно взглянула  на него, - ты ведь знала его, да?
-Да, - губы были омертвевшие, но слова живые. И голос, пусть и приглушенный, был разнесен по зале. – Его многие знали.
-Но ты работала с ним, - Абрахам теперь обратил всё своё внимание на неё, словно она могла подсказать правильный ответ. – Ну-ка, скажи, с кем он еще якшался?
-Я не знаю, - Стефания развела руками. Внутри нее всё странно пустело, как будто бы уходило что-то очень нужное и дорогое, уходило в безвозвратность. – Я…в последнее время  мы мало общались.
-Почему? – Абрахам прищурился. Он наступал на нее, но Стефания была слишком равнодушна сейчас к собственной участи, чтобы отступить.
-Абрахам, во имя святых имён! – Ронове не выдержал за всех. Он приблизился к Абрахаму и дернул его за рукав мантии, - многие знали его!  Не трогай девушку.
            В другой ситуации его заступничество бы воскресило Стефанию, но сейчас она запоздало отметила это и взглянула на него со странным чувством смущения и досады.
-Наши дозорные ничего не видели, - заметил советник. – Опрошены были все, кто дежурил в эту ночь. Проверены все двери, все врата – даже тайные, но и само по себе – это нелепо! Вампиры не могут действовать при Кресте!
-Это если вампир был один! – огрызнулся Абрахам, разглядывая тело буне, но думая о чем-то другом. – Есть магические формулировки, которые позволяют на некоторое время снизить этот…эффект. Они сложны, но это единственный способ, который я вижу. Если вампир достаточно силен, если у него был сообщник…
-Кто-то из церковников…- Стефания сама испугалась своего голоса. До нее и не дошло, что это она говорит. Для нее была лишь мысль, а услышала она эти мысли потом, произнеся вслух. Внимание снова приковалось к ней.
-Что ты хочешь сказать? – голос Рене, и без того яростного на то, что Стефания не выдала ему планов Абрахама о ночной охоте, дрожал от гнева. – Уж не обвиняешь ли ты…
-Логически, - Стефания опустила голову, - рассудите. Вампир должен был не только иметь какую-то защиту от крестов и святости нашей земли, но и знать вход-выход, ни с кем не столкнуться и пройти через наш лабиринт коридоров, чтобы…
            Она думала что выдержит, но всё-таки не смогла. Произнести последние слова «убить буне» оказалось слишком сложно. Сдаваясь, униженная собственной слабостью перед всеми, Стефания зарыдала, обхватив голову руками.
            Тотчас кто-то обнял ее, принялся утешать, поглаживая по волосам. Это была Делин. Конечно, у нее были свои поводы для зависти, и даже, может быть, ярости к Стефании, но сейчас все эти поводы куда-то пропали. Она видела скорбящее несчастное существо и не могла выносить этого. Слишком многое было пройдено вместе.
-Дуреха, - фыркнул Абрахам, - лишь бы порыдать! Слезам не место на войне!
-Да будьте же милосердны! – не выдержал еще кто-то из напуганных, но Абрахама это не задело, он даже не услышал или успешно сделал вид, что не услышал:
-Между тем, рассуждение верное. Вопрос в том – хотели ли убить на самом деле Буне, или Буне случайно встретился с врагом?
            Тишина.
-Разумеется, - Абрахам не удивился тишине и даже будто бы приветствовал ее, - будьте вы рассудительнее, вы бы задали этот вопрос раньше. Но – я напомню вам, что именно Буне разработал новую технологию для уничтожения магов через их же собственные заклинания. Выгодна ли его смерть? Да.
-Хотите сказать, вампира кто-то…нанял?
-Нет, скорее всего, вампир просто прогуливался в окрестностях и решил зайти на огонек к Буне, чтобы поквитаться за былые обиды!
-Это был сговор…
-Предатели в наших рядах! Это немыслимо!
-Нужно усилить меры безопасности.
-Нужно эвакуировать…
-Молчать! Нужно найти предателя и уничтожить его прилюдно!
            Сумасшедшие крики. Все были или напуганы или взбешены. Хотелось куда-то выплеснуть эту энергию, эти эмоции страха и бешенства. Непроницаемая для всякой магической твари церковь Животворящего Креста больше не была безопасна. В ее стенах убили! И пусть убитого знали лишь по слухам, но вампир все-таки проник, и унес жизнь одного из соратников – чем это не повод для паники?
            Неизвестно, чем бы кончилось это беспощадное самоуничтожение, но кто-то должен был взять ситуацию под контроль. Вернее, взять хотели многие, но оказалось под силу только советникам. Провозгласили самые решительные меры и общий сбор. Мгновенно распахнулись двери, и все, кто набился в зал теоретиков, снова оказались перед столпившимися в коридоре соратниками.
-В общий зал! В общий зал! – надрывались советники, одновременно пытаясь закрыть обзор и не пустить никого любопытного в зал Теоретиков, где все
            До Стефании уже не было никому дела – каждый опасался за себя и продумывал свои действия. Делин обнимала Стефанию за плечи, когда Ронове и его помощница Иас проходили мимо.
            Ронове остановился совсем рядом, и у Делин нервно дернулась щека от этого неожиданного его присутствия. Иас также остановилась и с недовольством глянула на Стефанию. И в этом ее недовольстве не было ничего, кроме обещания всякой подлости.
-Иди, - велел Ронове Иас, - я задержусь.
            Она не смела с ним спорить, в конце концов, ее собственное положение, как бы ни хотелось ей думать, было очень шатким. Во-первых, у Ронове постоянно менялись помощницы, а, во-вторых, Иас была именно помощницей – значит, ниже рангом.
-Как ты, Стефания? – Ронове глянул вроде бы и ласково, а Делин аж пробрало изнутри льдом.
            Стефания – заплаканная, несчастная, уставшая и совсем разбитая, безразлично пожала плечами.
-Ты в первый раз кого-то теряешь из близких? – Ронове не отступал. Рядом были охотники, помощники и еще советники. Рядом были церковники. Которые, конечно, замечали внимание такой значительной фигуры как Ронове к ней, но он сам никого словно и не видел.
-Да, - Стефания заставила себя вынырнуть от объятий Делин, в которых было немного тепла, обрывочного и хрупкого, но все-таки живого и сочувственного.
-Это всегда больно. Кажется, что привыкнешь, но к этому просто нельзя привыкнуть, - Ронове протянул ей руку, - пойдем? Общий сбор все-таки.
            Делин бы предпочла, чтобы Стефания все-таки не подавала руку Ронове. Она могла бы и не идти с Делин, хоть это и было логично, но все-таки так намеренно и нарочно выказывать свое внезапное сближение с Ронове  - глупо. Хотя бы из-за слухов, которых и без того уже много среди церковников. Или Иас… вряд ли она успокоится и мирно не заметит – слишком яростен у нее взгляд для такого!
            Но Стефания вложила свою руку в ладонь Ронове и пошла с ним. Делин осталась стоять – на нее даже не обернулись. Как и не было ее вовсе!
-Не дрейфь, сестренка! – Клемент, проходя мимо, лишь замедлил шаг, но не остановился. Конечно, куда ему водиться с помощницей. У него на кону титул охотника, а она? Никакого карьерного роста. Никакой возможности и вся жизнь будто бы мимо!
            А в общей зале не вздохнуть. Набились решительно все, кто только смог, заняли все высокие скамьи амфитеатра, на подмостках сидят вперемешку, стоят, едва дыша, напряженно вглядываясь в трибуну. Сейчас, наконец, скажут!
            Огромная зала не вместит всех и желающие толкутся еще в коридоре, шикая и пихая особенно шумных и неосторожных, а также зазевавшихся, чтобы выбить себе место получше, да послышнее.
            Эта зала используется в дни торжеств и потрясений. Сегодня – нечто страшное, ужасное и абсурдное.
            Стефания оказалась в первых рядах в самой зале. Она не успела занять скамью амфитеатра, но оно и неважно. Так странно было оказаться ей вдруг рядом с Ронове, с его поддержкой, что и стоять, даже в удушливой толпе, могло бы быть блаженством.
            Абрахам оказался рядом. Он был мрачнее обычного, если вообще у него были какие-то другие состояние кроме мрачности.
            Советники посовещались у трибуны, решая, кто именно выйдет с речью. Затем, облаченный в светлые одежды, длинноволосый степенный седовласый советник высшего порядка – Константин, поднялся по ступеням трибуны. Если кто и мог говорить сейчас, то, конечно, он.
            Пока он поднимался, смолкло всякое движение – все были взволнованы и ожидали слов.
-Соратники мои, друзья, братья и сёстры, служители Животворящего Креста… - Стефания давно заметила, чем тщательнее начало, тем хуже содержание. Мир качнулся под ее ногами  - что сказалось сильнее? Духота зала? Нервное потрясение от смерти Буне? Усталость? Ночная поездка и умерщвление богопротивной Дианы?
-Осторожно…- Ронове был слишком близко к ней, чтобы не заметить ее помутнения. Его рука услужливо подхватила Стефанию, и теперь стало еще хуже. Оказывается, очень трудно сосредоточиться, когда тебя придерживает тот, кто вообще не должен бы оказаться с тобой рядом.
-Вы все, - Константин продолжал, он был воплощением скорби и горести, как и подобает такому случаю, - отдали свои жизни на то, чтобы служить свету и истреблять тех, кто явился из тьмы. Всякая магия противна небу, всякая магия оскорбляет Господа, и всякий, кто несет ее в себе – противен свету!
            Здесь, вопреки прикосновению Ронове и собственному дурному состоянию, Стефания не удержалась от взгляда на Абрахама, впрочем, не она одна. Всякий, кто мог его видеть, не сговариваясь с другим, не удержался. Это был очередной удар. Один из тех, который постоянно доставался Абрахаму за его предательство, за то, что он отвернулся от магии и обратил этот грех на сторону света, истребляя нечистых.
            «А ведь ему это далось, наверное, нелегко!» - Стефания вдруг представила, как он, должно быть, мучился, не решаясь предать своих во имя света и Креста. Она никогда прежде не думала о том, что для такого поступка нужно немалое мужество и отвага, чтобы не свернуть, чтобы пойти против прежней стороны.
            Вдруг Стефании стало стыдно. За себя и всех, кто смотрел на Абрахама все еще с ужасом и отвращением. Да, он был магом, но он обратил свою магию на благо! В конце концов, это не одно и то же, что оставаться среди врагов Креста! А что получил за это? Презрение, страх, шепот, слухи?.. да, опять же – характер у него отвратительный, но в такой обстановке, когда для обеих сторон ты оказался сволочью, когда ты родился с грехом в своем начале, но обратил его на свет и все-таки не заслужил ничего, кроме презрения – в такой обстановке никем другим и не будешь.
            Абрахам встретил ее взгляд. То ли Стефания слишком долго смотрела, то ли совпадение, но он взглянул на нее. Без ярости или досады, с одной лишь усталостью и смешливостью, мол, ну что еще?
            Стефания покраснела. Одновременно с отведением взгляда она невзначай отодвинула от себя руку Ронове – как-то это было неуместно. Хоть и желанно.
-Вы все знаете, что на войне теряют солдат. Вы все знаете, что наши охотники и их помощники рискуют жизнями каждый день… - Константин вел речь издалека, время, конечно, не терпело и поджимало значительно, но он так привык! Впрочем, все советники грешили этим.
            Делин вздохнула. Она стояла у самой стены и не видела почти ничего, кроме трибуны и Константина. Только ряды разных голов и капюшонов, но слова звучали ясно, и она не удержалась от вздоха. Да уж, вот и она, и Фенрир рискуют жизнями! Каждый день, ага! Рискуют проиграть в борьбе за то, чтобы хоть как-то застегнуть на жирном охотнике боевой пояс.
            Несправедливо!
-Но под ударом мы все. Мы не должны думать о своих жизнях, ибо защищаем царство людей…
            Вот только люди, как на подбор, странные! То церковников сами не пускают. То целителей своих не сдают. Сказано же – магия противна господу! Нет, уперлись, а то и сами вредят или укрывают какую нечисть. Идиоты.
-И сегодня мы потеряли одного из наших соратников. Он подавал надежды, он был уникален, трудолюбив…
            У Стефании сжалось сердце. Нельзя так говорить о человеке, словно о приборе! Он был не просто уникален и трудолюбив! Буне был соратником, стоял в одних рядах со всеми, просыпался, мечтал, молился, работал – разве не это важнее того, что он был уникален? Живой, Буне живой…
            Был живым.
-И я не стану утаивать от вас то, что его убили, - переход получился жестким. Все вздрогнули, привыкнув уже к благостному и успокаивающему тону Константина. – Да, его убили. Один из наших врагов сумел найти лазейку. я не могу сказать много – проводится дознание.
            Вернее, Константин сам ничего не знает. Это сейчас, когда все разойдутся работать и обсуждать, соберут одно заседание, потом другое, потом третье, чтобы выработать порядок дознания, назначить первых виноватых, определить все похоронные вопросы, усилить меры безопасности и все прочее, что там обычно полагается при всяком нарушении мирного уклада, только в большем давлении и в яростной спешке.
-Многие из вас будут напуганы или удивлены новыми мерами безопасности. Многие могут быть подвергнуты допросу, дознанию и расследованию. Я прошу вас отнестись к этому с пониманием. От нас – слуг Животворящего Креста зависит свет. Мы взяли на себя великую ответственность и должны нести ее достойно.
            Даже убитая всем происходящим Стефания четко поняла – слова Константина относятся в большей степени не к церковникам всех мастей. Все эти писари, библиотекари, архивариусы, оружейники, учителя, сопровождение, кухарки, швеи, мастера и прочие, полезные люди, без которых не может функционировать оплот, конечно, могут считать, что это к ним.
            Но нет. Константин говорил не им. Он обращался к охотникам, которые единственные могут защитить порядок и докопаться до сути. Не открыто, но очень четко советник сказал примерно следующее: «любые методы во имя дела».
            Главное, чтобы не началась паника. И чтобы охотники не слишком озверели от вседозволенности.
-Отныне всем запрещено покидать свои комнаты после окончания рабочих часов. Также запрещено покидать рабочие места.
            Это еще допустимо. Бредово, конечно, и будет куча нарушителей, но нормально. На памяти Стефании такое было уже несколько раз. Ее саму однажды поймали, когда она отлучилась в туалет от рабочего места. Служила она тогда еще в архиве. Но дежурный, столкнувшийся с нею и выяснив, кто она и причину оставления рабочего места, только пожал плечами и отпустил.
            До разбирательств, штрафов и наказаний не дошло. А ведь могло!
-Запрещено, до специального распоряжения, выходить за пределы Церкви.
            Объяснимо. Но здесь будут проблемы с провизией. Впрочем, Стефании это не касается.
-На всякое действие требуется разрешение прямого начальства. По коридорам глобального значения и у входов будут патрули. Патрули будут постоянными и организованы посменно. Всякий, кто что-то видел, слышал или имеет какие-то подозрения, пусть и необоснованные, может поделиться этими подозрениями с одним из помощников в любом удобном виде.
            Ну начнется… Стефанию даже содрогнуло от предчувствия. А может быть от того, что Ронове опять прикоснулся к ней, словно бы придерживая. Хотя сейчас она была устойчива.
-Я тебе неприятен? – шелест его голоса едва различимый, но обжигающий.
-Наоборот, - призналась Стефания и закусила от досады на это самонадеянное признание губу до крови.
-Я призываю всех к осторожности. Я призываю всех держаться друг друга, но, самое главное – держаться света и Животворящего Креста! Только в нем спасение. Только в нем надежда. Да, нам предстоит тяжелый путь и, может быть, горькое открытие, а также ограничения…исключениями из которых становятся члены совета и охотники.
            Вот и выторговал совет себе право, примазался к тем, кто реально будет проводить дознание и всякое следствие.
-А также тем, кто будет ими взят для помощи или иного содействия.
            Стефания взглянула на Абрахама. Очень сложно представить то, что он возьмет ее с собой для какого-либо содействия. Кажется, ему удобнее работать одному. А что если на самом деле так? Что ей тогда делать?! Отпрашиваться у него же по всякой мелочи? Натыкаться на презирающие патрули?
            Абрахам игнорировал ее взгляд – не видел или не придавал значения ему. Что ему какая-то Стефания?
-У меня все. Расходитесь и будьте осторожны. Молитесь господу и держите руку на Животворящем Кресте, ибо в нем одном спасение…
            И снова потянулись люди. Стефания не знала, что ей делать. С одной стороны – она должна была ждать приказа Абрахама, но с другой – человеческая сторона хотела вернуться в зал теоретиков, еще раз взглянуть на тело Буне, и уже потом провалиться куда-нибудь в  спасительную темноту.
-Ты, - Абрахам повернулся к ней как раз в тот момент, когда близко было рассуждение о спасительной темноте, - выйди из эфира его чар и займись делом. Ты на работе!
-А… - Стефания мгновенно отшатнулась от Ронове, отчаянно краснея. Она была уверена в том, что Абрахам про нее не вспомнит, но он, как всегда, был себе на уме. – Да?!
-Что ты там написала про Казота? Подробно?
            Казота?! Ах да! Стефания уже и забыла, что всего несколько часов назад она тщательно подбирала строчки торжественного и яростного донесения.
-Он просто…
-Ясно, - Абрахам не дал ей договорить. – Сейчас помощники и охотники идут в  зал совета. Тебя это тоже касается, болезная!
-Да не груби ты так! – Ронове был недоволен таким обращением Абрахама со Стефанией. – Она тебе не…
-Нет! – Стефания сама остановила всякое заступничество Ронове. Ему не понять было того, что поняла Стефания – для Абрахама не существует более мягкого обращения. Он просто не умеет иначе говорить с людьми.
-Что «нет»? – Абрахам прищурился, - совсем спятила, курица? Пошли работать!
            И сам подал пример. Стефания, чувствуя себя виноватой, взглянула на Ронове:
-Вы…прошу прощения. Но вы не заступайтесь.
-Как не заступаться? – удивился Ронове. – Этот ужасный человек сыплет оскорблениями. он может быть лучшим охотником, но что толку от этого, когда…
-Это всё-таки не ваше дело, - Стефания повернулась и, чувствуя, как слезы жгут глаза, пошла прочь, стараясь не натыкаться ни на кого. Это было нелегким делом – все спешили, кто в часовню, кто на рабочие места, кто на заседание.
            Делин видела как уходит Стефания, но не сделала ни одной попытки, чтобы нагнать её или вообще оказаться рядом. Вместо этого она взглянула на Ронове, и по сердцу прошло что-то неприятное – он смотрел ей вслед, без тени какой-либо досады, но со смятением и даже смущением!
-А ты разве не идешь? – Иас, непонятно как оказавшаяся рядом, вырвала Делин из мрачных размышлений и неприятных сковывающих иголочек.
-А? – Делин даже обернулась, чтобы убедиться, что красавица Иас заговорила с ней. – Да.
-Ты Делин, да? – Иас пристроилась рядом, - помощница Фенрира?
            Делин бы подумать о внезапном потеплении чувств к себе, но куда там! Когда тебя так долго никто не замечает, а ты сама поступаешься всяким чувством добродетели и пишешь донос на того, кто был к тебе добр – чувство реальности притупляется.
-Да, его.
-Ужас, правда? – спросила Иас дружелюбно. – Ужас с этим Буне. Я его почти не знала. Может быть – видела. А ты?
-И я нет, - Делин терялась все больше, но почему-то внимание красавицы Иас делало свое дело, и Делин становилась все словоохотливей. – Стефания сидела с ним в архиве и дружила. Вроде бы даже говорила с ним вчера.
-Стефания в архиве была? – Иас делано изумилась. – А как ее в помощники к Абрахаму занесло?
-Да странное дело вышло. Он помощников менял очень часто, а ее советники подняли.
-Советники? Сами? Из архива?
-Ну да…
            «В архив и вернется!» - решила Иас, но продолжала скорбно и сочувственно улыбаться, поднимаясь по ступенькам в залу совета вместе с Делин.
7.
                И снова зала и не вздохнуть, а ведь не так много и осталось – лишь офицеры церкви всех мастей, охотники, их помощники, кое-кто из советников – совсем немного! Почему же так тесно? Почему же так тошно?
            Стефания сидела подле Абрахама, где ей и полагалось сидеть, и пыталась сосредоточиться на ситуации. Но это было невозможно – мысли путались так, как путаются они при подступающей лихорадке, когда еще нет явного жара, но состояние уже болезненное и сознание не имеет никакой свежести.
            Но от неё ничего не ждали. Конечно,  были в ее сторону взгляды – а как же! Стефания! Она – помощница Абрахама, она хорошо знала Буне и к ней откровенно проявляет внимание Ронове… только вот сама Стефания не реагировала на эти взгляды и как-то омертвела, стараясь стать незаметнее, ссутулиться, сжаться в комочек.
            Перед глазами снова и снова вставало мертвое тело Буне. В первые мгновения, когда она узнала, когда только увидела, был шок, потом не сразу пришедшее осознание, когда все собрались в зале, а теперь…
            Самые страшные часы при утрате – далеко не первые, когда только-только человек узнает про свершившееся. Гораздо хуже и мучительнее следующие часы и дни, когда человек выходит из ужаса и шока и погружается в тоскливую скорбь, всё отчетливее ощущая всем своим существом, что тот, кого он знал и кем дорожил, больше не встанет, не улыбнется, не вздохнет и ничего уже не будет.
            И вот миг, когда приходит это прочувствие уже можно назвать самым худшим.
            Стефания ещё не упала в это состояние, но была где-то рядом с опасной чертой. Она сидит, а Буне больше не будет! Она дышит, а Буне…
            А Буне остался лежать. Мертвый. И вот так происходит конец.
-Очнись! – прошипел Абрахам, пихнув Стефанию локтем. Она охнула и подняла глаза от столешницы, которую гипнотизировала уже свет знает сколько минут.
-Поэтому, - продолжал советник какую-то мысль, - я предлагаю рассмотреть это примечательное донесение.
            Стефания хотела скорбеть и не хотела думать, но от локтя Абрахама она очнулась, на мгновение вынырнула, и осознала, наконец, о чем идет речь – каким-то образом обсуждение совета дошло до ящика с донесениями.
            «Я же донесла на Казота!» - дошло до Стефании, одновременно с тем, как Константин извлекал её лист и разворачивал демонстративно, поднимая над собою.
-Кто написал? – глухо спросили из залы.
            Стефания взглянула на Абрахама, словно он мог дать ей какую-то защиту взглядом, но Абрахам был не из тех и Стефания, чувствуя, как глух ее голос, ответила, поднимаясь:
-Я, уважаемый совет.
            Если до этого на нее смотрели украдкой, то сейчас разглядывали в упор – она сама дала повод для такого пристального и жестокого внимания. Стефании казалось, что она будто бы обнажена под всеми этими взглядами, и очень хотелось упасть без чувств, однако, спасительного провала не было.
-Объясните.
            Короткое повеление. Как будто бы всё можно объяснить. Как будто бы всё легко переложить на слова!
-Господин Абрахам прошедшей ночью взял меня, Базира…
            Стефания случайно скользнула взглядом по присутствующим и встретила знакомый прозрачный взгляд. Странное дело – сам Базир был здесь!
-И Казота, - продолжила Стефания, - на проверку предположительного поселения богопротивной твари из категории целительниц. По факту проверки выяснилось присутствие целительницы.
-Какие меры были приняты? – это походило на допрос. Стефания нервно сглотнула и осмелилась ответить уже не так покладисто:
-Я не могу, уважаемый совет, отвечать за все деяния! Я – исполнитель.
-Рассказывайте, - совет проигнорировал небольшой бунт. Она пожала плечами, продолжила:
-По итогу – целительница была уничтожена. Мы зачистили следы и вернулись сюда.
-Чем вы занялись дальше?
-Я…я хотела пойти спать, - Стефания вдруг вспомнила одну из причин своей ужасной усталости, - но Казот пришел и попросил о разговоре. В разговоре он спрашивал о методах нашей борьбы и говорил, что ему это ну, кажется сомнительным.
-А вы?
            Стефанию обожгло яростью.
-А я не сомневаюсь! – рявкнула она. – Я твердо верю в Животворящий Крест и в свет. Я верю в то, что все, кто противен богу, кто идет против него, заслуживает смерти!
            Запал прошел быстро, но этой короткой вспышки хватило, чтобы произвести на совет определенное впечатление. Члены совета переглянулись, но Стефания не могла сказать точно – обозлила она их, разочаровала или, напротив, восхитила.
-Дальше, - мягко попросили ее.
-Дальше, я поняла, что нужно сообщить совету о том, что в его рядах есть человек, который сомневается в наших методах, я написала письмо.
            Стефания не удержалась и нашла взглядом Делин. Та сидела, оцепенев. Надо же быть настолько невезучей, чтобы в ночь, когда она решилась сподлиничать, долго пред этим борясь с собою, во-первых, наткнуться на свидетеля, во-вторых, попасть именно в ночь страшного происшествия.
            Но Стефания неожиданно не выдала встречи с Делин.
-Я оставила письмо и ушла.
-Вы пошли к себе?
-Да, к себе.
-Что было дальше?
            Стефания почувствовала, что краснеет. Дальнейшие события не были связаны с нею одной,  и сложно было сказать – есть ли у нее моральное право выдавать Ронове?
            Ронове принял решение сам и поднялся, прекратив мучительное раздумье Стефании.
-Дальше, уважаемый совет, она встретила меня. Я ожидал ее у дверей комнаты.
            Лицо Иас исказила уродливая гримаса. Благо, все были слишком заняты и увлечены событиями, чтобы не заметить этой краткой перемены.
-С какой целью?
-Вопрос личный, - Ронове не смутился ни на мгновение. – Это был час отдыха. И я, и Стефания находились не в служебном помещении, не были вооружены… впрочем, мне нечего скрывать, и, если позволите, я уточню. Я хотел пригласить Стефанию на прогулку.
-А еще – сделать ее своей помощницей, - Стефании как-то удалось забыть про Абрахама, и про это предложение от Ронове. Но зато Абрахам оказался злопамятным. – Между тем, непостоянство Ронове…
-Прекратите, речь не об этом, - Константин либо было готов к чему-то подобному. Либо за свою жизнь повидал вещи похуже. – Сейчас вопрос не в этом. Вопрос в трупе нашего блестящего теоретика и усомнившегося служителя. Это было убийство, убийство, совершенное в пределах Креста кровососущей тварью!
-Пошлите за Казотом! Человек, который разочарован в Кресте и в идее церкви первым попадает под подозрение!
-Да, пошлите за Казотом!
            Шум нарастал. Казалось, что теперь сразу же и нашелся виновник. И все не так страшно. Непонимание было бы худшим эффектом, а вот обвинение, факт предательства – главное, что установленный уже почти факт…
            Все не так страшно, если найден виновник. И пусть Казот еще не предстал перед советом, пусть еще не знал он о доносе Стефании на себя, совет уже осудил его в своих мыслях.
            Константин заметил, что Стефания еще стоит и единственный озаботился этим:
-Садитесь, Стефания.
            Она рухнула, покорная, на свое место и прикрыла глаза. Снова виделся ей труп Буне, снова что-то билось неприятное в сознании, безуспешно пытаясь сопротивляться подплывающему предболезненному мороку.
-Ко второму донесению! – теперь советники повеселели. Конечно, если виновник хотя бы предполагается, все уже не так страшно. – Кто его писал?
            Вообще-то анонимность не порицалась. Но спросить, хотя бы из вредности, все-таки стоило. Делин не дернулась, только сильнее побледнела и плотнее переплела пальцы.
-Ну ладно. Читаю, - Константин, также повеселевший, бодро прочел. Вернее, начал он действительно бодро, но по мере того, как строки сменялись, голос его подрагивал не то от смеха, не то от каких-то еще сдерживаемых чувств. – «Я спешу сообщить добродетельному совету Церкви Животворящего Креста о необходимости пересмотра чинов его слуг. Охотник Церкви, известный под именем Фенрир, уже давно не находится в том физическом состоянии, какое должен иметь всякий, кто действительно мог бы сражаться с нечистым воинством. Он показывает себя человеком непрофессиональным и потерявшим всякую профессиональность, на его счету давно нет, и не может быть ни одного стоящего дела. А сам вид его, сама разъевшаяся сущность – это оскорбление всем!»
            Присутствующим пришлось призвать на помощь всё мужество, чтобы не расхохотаться. Многие усиленно закашляли, других вдруг страшно увлекли столешницы, окна и расписной потолок. Фенрир же сидел оплеванный…
            Конечно, он давно не был уже тем охотником, которого можно было бы уважать. И форму потерял на деревенских сливках и бутербродах с маслом, где только масла было толщиной с палец, но все-таки это было унизительно.
            Делин хотелось сползти под стол. Ей казалось, что всякий понимает, что именно она написала это унизительное донесение.
-Кле…- Фенрир предпринял решительную попытку вскочить, но зацепился огромным своим телом за столешницу и вызвал уже открытое хихиканье, и понял, что проиграл. Он рухнул обратно неподъемной грудой, плечи его ужасно ссутулились, сам он весь померк.
            Фенрир знал, что этот день придет. Он обвинял себя в слабоволии, в неумении отказаться от порции очередного сладкого кусочка, но все-таки не хотелось ему завершать когда-то блистательную и многообещающую карьеру так – под смешки, под откровенную издевку.
            А еще служители света! Нет, конечно, служители света – это не означает святость и милосердие. Это просто воители против нечистой магии, но все же! Пусть война, пусть он сам виноват – зачем же так подло?
            До этого дня Фенрир не знал, что может плакать. По-настоящему плакать. Но нет – слезинка, одна, другая, вроде бы и незаметно, а на столешницу  скользнула.
-В условиях войны это вопрос серьезный, - покачал головою Константин. – Когда под нашим носом эти твари творят такое, мы должны быть уверены в том, что каждый наш охотник – это охотник, а не…
            Константин развел руками, дескать, вы и сами все видите.
-Фенрир, мы тебя все равно любим! – хохотнул Форас – человек достаточно грубый сам по себе.
-Просто перейдешь на бумажные дела! – Марбас не уловил издевки в словах Фораса.
-Только туда где двери пошире… - тихо промолвил кто-то неуловимый, но гадкий, и даже Стефания почувствовала ярость за Фенрира, и ногти ее против воли впились в ладони.
-Другими словами, нам нужен новый охотник, - подвел Константин, улыбаясь, - такой, который сможет быть рьяным служителем Кресту.
            Он медленно обводил взглядом присутствующих. Обычно выбирали среди помощников, мол, научились чему-то. Среди помощников самым перспективным и открыто претендующим уже в недалеком будущем на охотника был Клемент. И сейчас Клемент сидел, уже, очевидно, видя себя в более высшей должности.
            Но Константин продолжал оглядывать всех присутствующих…
            Делин знала, что обычно после смерти или отставки охотника именно его помощник первым рассматривается на новый пост. Она попыталась преобразиться и сидела, преисполнившись достоинства, готовая, наконец, выйти из отвратительной и едкой тени, заявить о себе.
-Я предлагаю провести голосование, - продолжал неистовую муку Константин, прибегнув к своей привычке начинать издалека. – Я предлагаю от своего имени кандидата…кандидатку.
            Клемент угас мгновенно. Конечно, предложение Константина – это еще не итог голосования, но это уже весьма значительно. Очень многие последуют его примеру, не подумав даже!
            «Кандидатку!» - полыхнуло в разуме Делин радостное пятно, но оно тут же угасло. Константин смотрел мимо нее.
-Стефанию! – громыхнул Константин.
            Стефания вздрогнула и очнулась снова. С удивлением посмотрела на Константина, вроде бы спрашивая – что ему нужно? – затем, все-таки смогла сообразить и вскочила в испуге.
-Да почему ее?! – не выдержал Клемент, разом возненавидев Стефанию. – почему ее?!
-Почему? – вторили некоторые другие помощники, но не особенно рьяно, скорее для порядка. Иас молчала. Она искоса глянула на Ронове и увидела его одобрение. А потом одобрение подтвердили его слова:
-Прекрасная кандидатура! Явно проверенные нервы и приверженность делу!
-Да вы что? – испугалась Стефания, обернулась, беспомощная, на Абрахама. – Вы чего?
            Он молчал и не выдавал никакой реакции. Стефания не ждала, конечно, заступничества, но чего-то все-таки она заслужила? Хоть взгляда!
            Каждый помощник мечтает подняться до охотника. Стефании, пришедшей из архива, поднятой с самой тихой и ненавистной работы, такое счастье и не снилось. Но почему-то сейчас, когда вокруг бушевало людское море, она безумно захотела, чтобы этого моря не было.
-Нет! – она вложила в этот вопль все свои эмоции, весь страх и боль. Стефания не надеялась перекричать всех, но перекричала.
            Стихли. С недоумением воззрились на нее, наконец, Константин спросил:
-Вы не хотите быть охотником?
-Я? – Стефания заставила себя усмехнуться. У нее перед глазами стоял труп Буне, но она знала, как должна поступить. Впервые знала точно и сама. – Я надеюсь еще принести пользу Церкви…а это означает, что я остаюсь на своем месте.
            Всё-таки воспитание Абрахама не могло пройти бесследно. Она отравилась от его цинизма, напиталась малой долей бесстрашия и превратилась в нечто новое, только-только начинающее оживать под всеми этими взглядами.
            Абрахам до обидного громко захохотал. Он веселился и был искренен в своем веселье. Абсурдность происходящего, факт отказа Стефании от престижной должности веселил его.
-Вы уверены? – медленно спросил Константин. В его глазах не было больше добродетельного напутствия. Сталь! Одна сталь. Холодная, полная презрения. Кажется, советник был разочарован в ней.
-Разумеется! – нахальным тоном отозвалась Стефания и села, не дожидаясь дозволения, обратно.
            Почему-то ей безумно захотелось взглянуть на Ронове. Но она заставляла себя удержаться от этого, боясь увидеть разочарование и в его глазах.
            Неизвестно, чем кончились бы эти переговоры, может быть, дело дошло бы до шелестов об отлучении, но вовремя появился конвой, отправленный за Казотом и доложил в явном смущении:
-Казот не обнаружен.
            Как это не обнаружен? Он что, иголка в коробке рукодельницы? Как это не обнаружен? Все же было хорошо только что – все уверились в то, что вот сейчас, немного и восторжествует дело света и крест снова отметит свою победу!
-Как?
-А вы хорошо смотрели?
-Что говорят дозорные? – Абрахам перекрыл пустые возгласы, пробился к конвойным.
-Говорят, что пошел к Стефании. Потом вернулся к себе.
-Ну?
-В его покоях пусто.
            Абрахам оглянулся на собравшихся:
-Усиленные меры безопасности всем! Держитесь осторожнее, надеюсь, не надо никому объяснять, что делать и как искать человека!
-Замечу, - Ронове не утихал, - что Казот был приведен вами.
-Закрой пасть, - посоветовал Абрахам, не одарив его даже взглядом. –Базир, в кабинет!  Болезная, за мной!
            Стефания знала, что «болезная», это к ней и поспешила выполнить приказ. Ей уже не было ни разу обидно от того, что Абрахам обращается с ней именно так. Что-то было за этим тоном и бесконечными «дурами» и «болезными», что грело ей душу.
            Она поняла это отчетливо, не умом, а сердцем, и, доверившись ему, отказалась от предложенного поста.
            Стефания не могла предположить, куда они идут. Она просто следовала за Абрахамом, поражаясь еще большей пустоте коридоров – кажется, все всерьез перепугались убийством Буне.
            Буне… ее снова замутило, но времени на скорбь ей никто, конечно бы, не дал. Вскоре она нагнала Абрахама – он стоял у приоткрытой двери-комнатки.
-Комната Казота! – догадалась Стефания.
-Дошло как вода до пустыни! – огрызнулся Абрахам и вошел первым в комнатку.
            Эта комнатка была такой же, как у Стефании и такой же, как у Абрахама – то есть, совершенно упорядоченной образцами и всеми явлениями окружающего мира. Суровые стены, равнодушное убранство – ничего лишнего, выпадающего и необычного.
-Что видишь? – грубо спросил Абрахам, сам оглядываясь.
            «Ничего» - чуть было не ляпнула Стефания, но осеклась и, нахмурившись, ответила, стараясь выслужиться:
-Порядок. Уходил не в спешке. Насильно его никто не уводил.
            Абрахам не отреагировал, подошел к узкому платяному шкафу, дернул ручки. У Стефании тоже пара-тройка мантий и костюмов, совсем необходимый минимум.
            Стефания продолжила свой доклад очевидностей:
-Вещи с собой не брал. Либо за ненадобностью, либо чтобы не привлекать к себе внимания.
            Абрахам простучал ладонью заднюю панель шкафчика, пожал плечами, закрыл дверь, приблизился к столу., пошерудил среди уложенных и абсолютно бесполезных бумаг. Ничего необычного – рядовые табели и записи, никаких дневников, шифровок, записок.
            Но привычка требовала тщательно проверять. Абрахам с усердием принялся листать бумаги, Стефанию же понесло к кровати. То ли спать ей хотелось, то ли хотя бы сесть. Она, делая вид, что занята проверкой, опустилась на постель и принялась лениво елозить рукой по подушке и одеялу.
-Почему ты осталась? – спросил Абрахам, не отрывая взгляда от бумаг.
-Что? – Стефания не ожидала, что он с ней заговорит об этом и растерялась. – А… я не хочу быть охотником.
-У тебя и не получится, - согласился Абрахам. – Но почему ты отказалась? Не хочешь позориться?
-Надеюсь научиться, и тогда претендовать на что-то большее, - в тон ответила Стефания, продолжая бесцельно водить ладонью по тюфяку.
-На архив второго уровня?
-Или на советника! – почему-то Стефании захотелось огрызнуться и она огрызнулась. Даже не прикидывая, насколько это уместно по отношению к Абрахаму. Может быть, усталость и потеря Буне так на нее подействовали? А может быть, она интуитивно дошла до чего-то большего, чем слепая покорность?
-Да прекрати ты шаркать! – не выдержал Абрахам. – бесишь!
-Ох уж простите! – Стефания яростно хлопнула ладонью по тюфяку и мгновенно успокоилась, подняла ладонь, хлопнула еще раз.
-Да ты что, издеваешься?  - осведомился Абрахам зловеще, но Стефания уже поднялась с постели:
-Тут что-то есть.
            Абрахам не препирался. Он мгновенно оказался рядом, отодвинул Стефанию подальше и сам провел ладонью по тюфяку – она была права, не то лист, не то какой-то подклад, но что-то было в этом тюфяке.
-Прочь! – Абрахам не был сторонником лишних разговоров. Одним махом ладони он рассек с помощью заклинания ткань, обтянувшую тюфяк и вместе с набивкой из соломы на пол спланировал в замедленном полете лист.
            Стефания и Абрахам одновременно схватились за лист, но Стефания благоразумно уступила его, и позволила себе прочесть из-за плеча охотника. Он не возражал.
            Корявым почерком на листе была выведена лишь строчка: «Буне – теоретик» рядом же с этими словами маленькая циферка «3».
-И что? Три? Три окна, три двери, три человека, третий день? – Стефания взглянула на Абрахама.
-У тебя отвратительная, почти магическая везучесть! – признал он. – Казот точно причастен к убийству Буне.
-Меня так еще не оскорбляли! – взвилась Стефания. – Меня направляет промысел света!..
-Ага, ловушка всякого поэта, - буркнул Абрахам и отодвинул Стефанию, вышел прочь из комнаты. Помедлив, раздраженная таким откровенным игнорированием, Стефания двинулась следом, но Абрахам нес записку и был увлечен лишь ею.
-Три…третий, третья, тройной…- бормотал он, разглядывая, крутя в пальцах листочек.
-Ну? – путь преградил Ронове. – Нашли что-то?
-Казот причастен к убийству Буне, - мгновенно отозвалась Стефания, увидев, что Абрахам игнорирует Ронове, - мы нашли записку…
-Его ищут, - кивнул Ронове. – Абрахам, я напоминаю вам, что при всем моем уважении, и даже без него, я вынужден настаивать на том, что проникновение вампира в пределы церкви…
-Да пошел ты! – отозвался Абрахам. – Я в совет, доложу ему и только.
            Стефания пожала плечами, глядя на Ронове, не то извиняясь, не то принимая его сторону. Чего уж говорить? Абрахам всегда был Абрахамом.
-Да, - охотник обернулся вдруг на Стефанию, зависшую еще в коридоре, - болезная, Буне был твоим другом? Пока ты мне не нужна – можешь оплакать его. А дальше, коль осталась, изволь работать или катись!
-Спасибо! – крикнула ему вслед Стефания, не зная, впрочем, слышал ли Абрахам эту благодарность.
-Как ты его выносишь? – удивился Ронове. – Он же…
-Он невыносим, - призналась Стефания, - но потом он делает что-то подобное и я вижу, что на самом деле – у него своя трагедия. Тайна!
-Что подобное? Позволить оплакать друга – это что, привилегия?
-Ну, - Стефания развела руками, - так и не объяснить.
-Пойдешь сейчас? Его уже принесли в зал Покоя. Пока никого там нет – все напуганы, торопятся переброситься сплетнями.
-Сейчас, да, пожалуй, - Стефания кивнула своим мыслям. – Я виновата…последний разговор вышел, мягко говоря…ах, ну я не могла знать, что он последний!
            Сдерживаемая горечь все-таки прорвалась. Буне! Несчастный Буне! Он выбрался из архивов, был молод и подавал надежды. Не то что она. И теперь его нет. а она осталась. Его никогда уже не будет, а она проживет еще сколько-то, и неважно сколько – уже больше Буне.
            Только вот сколько он полезного успел сделать для всей Церкви, для борьбы с нечистой армией? А она? Что сделала Стефания? Да и что вообще ей удастся сделать? Талантов у нее нет, ума нет, красота и то весьма средняя – ни должности ей больше не светит, ни уважения.
            Надо было согласиться на охотника и сгинуть от стыда в ближайшей же битве! И не отравлять существование никому. И не позорить смерть Буне своей бесплотной и равнодушной жизнью, в которой все предопределено и подчинено теневой роли.
-В слезах есть спасение! – Ронове неожиданно обнял ее. Стефания сначала инстинктивно прильнула к нему плотнее, а затем вдруг отскочила, напугавшись неожиданного нового сближения.
-Перестань! – Ронове не обиделся и снова притянул ее к себе, обнял крепко, лишая, на этот раз, возможности вырваться, - в слезах наше спасение от горечи и скорби. Именно в слезах! Если ты плачешь, значит, в тебе есть жизнь, значит, ты еще не стала равнодушной и каменной.
-Я…не о нем. – Это было тяжело признать, но она поняла, что может и, более того, должна. – О себе.
            Ронове смотрел с изумлением:
-О себе?
-Я не хочу воевать… - Стефания еще не воевала толком, но сейчас поняла, что устала от всей этой атмосферы нечистивых тварей, от всех предосторожностей, от вылазок, советов. Стефания росла в этом мире, но в эту минуту она ненавидела его всем сердцем и всей силой, какая только в ней была.
            Стефания боялась, что Ронове не поймет ее. Решит еще, что она просто боится или говорит об одной себе, но он понял верно, потому что сказал:
-Я тоже не хочу. Но если сегодня сдаётся Крест, если сегодня у людей нет надежды на свет, и никто не защитит их кроме нас, то какой толк от этого света и креста? Господь не признает магию в любом проявлении, и он вооружил нас силой против нее. Мы сражаемся для других. И однажды наша война будет закончена, и мы победим всякую нечистую тварь!
            Стефании полегчало. Это были обычные речи, и так часто они раздавались по коридорам и на собраниях, что она перестала их воспринимать. Но в словах Ронове, в его близости к ней, были сейчас какие-то новые обещания и уверения.
-Да…- прошелестела Стефания, сама не понимая с чем и на что соглашается. Просто знала, что выдержит и готова была выдержать.
-Пойдем, я провожу тебя в залу покоя, - решил Ронове, - меры безопасности не рекомендуют бродить здесь по одному. Идем!
8.
            Зала Покоя…как она всегда скорбна и как тиха. Даже воздух здесь всегда по-особенному затхлый, а церковников, обитающих здесь по долгу службы едва ли что-то отличает от теней – они даже облачаются во что-то серое, балахонистое, что только добавляет им сходства с миром покоя.
            Стефания была в этой зале всего пару-тройку раз, не больше, за всю жизнь. Каждое посещение было с долгим привкусом о собственном исходе, с пеплом, с горечью. Но всякий раз это были посещения кого-то чужого.
            Сейчас здесь ожидал часа прощания Буне.
            Как варварски был вид молодости на сером покрывале смерти, как ужасно выглядела его бледность в освещении нескольких свечей, угодливо уже зажженных к моменту их появления. Молчаливые церковники, служившие в Зале Покоя, не то по какому-то раннему сговору, не то по собственному умыслу, увидев Стефанию и Ронове в дверях, покинули залу, предоставив им возможность проститься с телом в тишине, пока это самое тело еще не вынесено для общего прощания и последних молитв.
            Стефания приблизилась к Буне, преодолевая сопротивление одеревенелых ног. Шаги ее были неловкими и неуверенными, но она знала, что должна приблизиться, преодолеть внутренний ужас и подступающую к горлу тошноту, чтобы увидеть.
            Увидела и едва узнала. Виноват ли отблеск свечного пламени или смерть, в самом деле, так быстро искажает черты? Буне? Вроде бы да…вроде бы и нет.
            Она понимала, глядя в омертвелое, восковое лицо, что никогда прежде не задумывалась о том, красив он или нет, какие в нем преобладают черты. Это был просто Буне. Привычный Буне, которого больше никогда не будет и она может молиться всем богам или продавать душу магии, отворачиваясь от бога, но ничего уже не изменится. Никогда он не откроет глаза…
            Какие же у него были глаза? Стефании захотелось вспомнить, и она напряглась изо всех сил, чтобы призвать память. Карие? Зеленые? Голубые? Кажется, она не обращала внимания.
-Этого не может быть…- прошептала Стефания, не то себе, не то Ронове, который держался чуть в стороне, в почтении и скорби, не мешая ей, не то Буне. – Не может.
-С этим невозможно смириться, - голос Ронове звучал очень тихо, но зала была пуста и по-особенному застывшей. Каждый звук здесь был слышен. – Я когда впервые потерял значимого для себя человека, тоже думал, что это невозможно. Мне сказали, что это ощущение пройдет. Прошли годы, но я все еще не верю в то, что это случилось именно со мной.
            Стефания судорожно вздохнула, борясь с рыданием. Она коснулась рукой мертвого лба своего друга, тотчас в испуге отняла руку.
-Он будто бы спит…вечно спит, - продолжал Ронове. – Ты знала его, наверное, лучше других. Он был все-таки твоим другом.
-Он мой друг, - отозвалась Стефания, отказываясь от прошедшего времени.
-Может быть, у него были враги? – Ронове как-то незаметно оказался почти что за ее спиной. – Может быть, были недоброжелатели?
            Стефания пожала плечами, не оглядываясь на Ронове, ответила:
-Он много работал в архивах. Постоянно читал. Работал над теорией об упрощении оружия против магии. Поднялся из архива, когда эта теория его подтвердилась. Вряд ли у него было много общества. Он всегда предпочитал книги.
-Завистники?
-Не знаю. Наверное. Но он всего добился сам! – Стефания взглянула на Ронове с вызовом.
-Связывало ли что-то его и Казота?
-Не знаю, - Стефания покачала головой. – Я Казота не знала.
-А Абрахам его знал давно?
-Не знаю, - повторила Стефания, и вдруг что-то неприятно обожгло ее. беседа с Ронове показалась ей не дружеской, а походящий на допрос и что-то скользнуло в ее лице, потому что Ронове угадал это внезапное ее ощущение и попытался оправдаться:
-Я просто не могу поверить, прости, если кажусь тебе дознавателем. Произошедшее слишком дико…
            Стефания кивнула, принимая и снова взглянула на Буне. Он походил на спящего, но она никак не могла поверить в то, что этот сон отмечен вечностью и никогда уже не будет прерван.
-И всё же…- Ронове кашлянул, - если позволишь, я хотел бы задать тебе пару вопросов.
-Все вопросы вы можете задать в служебном порядке, - почему-то очень тяжело было отказывать Ронове, но Стефания чувствовала, что ее отказ продиктован чем-то большим, и чем-то значительно правильным. – Разрешение получить можно у Охотника Абрахама.
-Я не могу, - заметил Ронове, - потому что мои вопросы касаются самого Абрахама.
            Прошло долгое мгновение прежде, чем Стефания заставила себя признать, что иного толкования и быть не может. Она повернула голову к Ронове, и охотник увидел в ее глазах стальную обиду.
            Вот оно что! Она-то вдруг подумала, почудилось ей на мгновение, на заблуждение, что интерес Ронове к ее персоне имеет под собой какое-то более мягкое и, может быть, дружеское основание. Но он оказался просто из числа желающих проникнуть в тайны Абрахама! Как это подло, как это низко и как это больно…почему от этого так больно?!
            Стефания отшатнулась. Отчего-то ей захотелось протереть, а еще лучше промыть руки уксусом.
            Ронове не скрывал своего разочарования.
-Я знаю, - сказал он, - что ты делилась информацией с Рене. Ты сообщала ему, чем занят Абрахам, что он планирует и о чем думает.
            Рене! Стефания скривилась от отвращения. Она не ошиблась в своих толкованиях. Ронове нужна была лишь информация. Никакого больше интереса, никакого сострадания, никакого увлечения – расчет, один расчет!
            А она-то поверила. Поверила, поддавшись на ловкость, на его чары. Абрахам прав – она дура. Разве можно после этой правоты предать его? предать его опять?
-Рене погряз в быту, он никогда не был в боевых действиях, - Ронове оставался спокойным. – И то, что он считает мусорной информацией, на деле может быть весьма познавательно.  Поделись со мной, может быть, я смогу найти что-то, чего не сможет найти совет. Может быть, причину, по которой твой друг лежит здесь.
            Стефания молчала. Ее била крупная дрожь от страха, отвращения, злости – на него и себя.
-Скажи, - настаивал Ронове. Он держал дружественный и обходительный тон, словно речь шла о чем-то пустяковом, но в его глазах не было ничего мягкого. Нельзя было обмануться.
-Нет! – Она выдохнула это из последних сил своей твердости. Никакой силы больше не было, развить свой отказ Стефания не могла.
-Напрасно, - укорил Ронове. – Я – человек. В отличие от Абрахама я не совершал никакого предательства, не держу в своей крови отвратительного для всего божьего мира магического навыка. Тебе бы, служительнице церкви и Креста, верить мне, а не отказывать в помощи.
            Стефания отступила еще на шаг. Бессознательно пытаясь оградиться от Ронове, она скрестила руки на груди, так оказалось спокойнее.
-Скажи, - продолжал охотник, делая шаг к ней, - неужели гибель твоего друга не стоит твоей преданности Абрахаму? ты уже нарушила свою верность ему, но без пользы. От Рене нет никакого толка…
            В этом он был прав. Тех скудных знаний, которые давала ему Стефания, Рене для выводов не хватало. По привычке своей сущности он продолжал собирать информацию, но воспользоваться ему было нечем.
-Рене погряз в интригах, - продолжал Ронове, - он не видит ничего дальше выгоды. Я же забочусь о благе всей Церкви, как и надлежит ее хорошему слуге. Скажи мне, чем занимается Абрахам, и о чем он говорит…
-Не подходи, - попросила Стефания. В словах Ронове был смысл, но Стефания не могла взять себя в руки и продолжала уклоняться.
-Скажи, - не отступал Ронове. – Я не Рене. Я полезнее. Любой охотник полезнее тех, кто засиделся на одном месте!
            В этом был промах Ронове и лазейка для Стефании. Она словно отрезвилась, отняла руки от груди, и взглянула на Ронове с презрительной насмешкой и спросила:
-Например, архивных слуг?
            Ронове осекся. Он хватил лишнего, забылся, желая подчинить волю Стефании, и в этом захвате ее рассудка вдруг дал ей шанс на свободу.
-Я не…- Ронове, не ожидая ее хваткости, совершил вторую ошибку, не продолжив наступление, а позволив себе немного поразмышлять, и тут же – третью – начав оправдываться.
            Весь морок и вся слабость схлынула с разума Стефании. Она понимала, что если не воспользуется ситуацией сейчас же, мгновенно, и не уйдет из страшного зала Покоя, то снова окажется под словами и натиском Ронове, под его давлением.
            Пришлось собраться.
-Я была о вас лучшего мнения! – Стефания сделала несколько шагов, сама сокращая расстояние, затем слегка толкнула, стараясь не думать о том, что касается именно его тела, Ронове и пошла к дверям.
-Стефания, я не…- Ронове предпринял попытку остановить ее, но Стефания оказалась ловчее и, сдерживая рыдания, бросилась прочь из Залы Покоя, не имея возможности больше взглянуть на Буне, чтобы не оказаться лицом к лицу с неожиданно враждебным Ронове.
-Стефания! – Ронове выскочил мгновением позже в коридор за нею, но теперь тут уже были патрули и любопытные, а Ронове не был готов затевать с нею прилюдный разговор на такой откровенный лад.
            Стефания скрылась.
            Она торопилась по лестницам, точно зная, как именно поступит, и не будет больше уклоняться или молить  судьбу об отсрочке. Хватит! Один вред. Абрахам кругом прав – Стефания глупа.
            Абрахам не удивился, увидев ее в своем кабинете, явившуюся без вызова. Он был мрачен и вообще не был расположен к какому-либо удивлению, гораздо больше его занимало лежащее перед ним досье.
-Ты мне не нужна, - сообщил Абрахам, когда Стефания, тяжело дыша, появилась на пороге. – Проваливай.
            Но Стефания не послушалась. Она прошла в кабинет, прикрыла за собой дверь, в несколько шагов дошла до Абрахама и рухнула в полной покорности на колени.
            Вот здесь Абрахам оторвался от досье и взглянул на ее молчаливое покаяние, пожал плечами, и снизошел:
-Мне нравится, конечно, такой вид обращения ко мне, но он занимает много времени. а вообще – незамысловато, как ты. И даже со вкусом, что для тебя удивительная и, очевидно, случайная находка.
            Стефания не прерывала и не поднимала головы, пока длилось это снисхождение. Затем Абрахам спросил:
-Ну, хорошо…что тебе нужно, болезная?
-Я предала вас, - ответила Стефания. – Став вашей помощницей, я доносила Рене о том, чем вы занимаетесь. Это правда. Я была избирательна во фразах, но я предавала вас.
            Абрахам снова не удивился. В этой жизни его мало что могло удивить, а про Рене он давно знал. Все его помощники доносили. Некоторые по собственной инициативе, некоторые по принуждению. И то, что доносы шли Рене – это еще легко отделаться.
            Кто бы, в самом деле, позволил бывшему магу, а ныне охотнику за своими собратьями, пользоваться полным доверием? Никто. Шпионы должны были быть.
-Ради этого ты оторвала меня от дел? – поинтересовался Абрахам. – Тьфу!
-Разве вы не злитесь? – Стефания осмелилась поднять голову. Она ожидала мгновенной смерти или издевательств…хотя бы словесных.
-Я знал, - признался Абрахам. – Это было логично. Очевидно, что никто из моих помощников не будет мне предан до конца.
-Я буду! – возмутилась Стефания. – Я буду. Никаких доносов…
-Не была, но будешь? – усомнился Абрахам. – Что-то я тебе не верю, болезная!
-Я совершила ошибку, - прошелестела Стефания. – Я пришла из архивов. Я не ожидала что приду. Меня поставили к вам. Мне хотелось подняться, укрепиться, завести друзей. Рене сказал, что будет моей опорой, в случае чего, если я… то есть, когда я буду ему кое-что сообщать.
-И ты поверила? – полюбопытствовал Абрахам.
-Да, - Стефания потупилась еще сильнее. – Я никогда не работала с кем-то значимым или чем-то значимым.
-Потому что у тебя нет мозгов! – объяснил Абрахам.  – тебя и не допустили ни до чего.
            Стефания не ответила. А что она могла сказать? Тогда она действительно была глупа, но разве глупость – это оправдание предательству? Глупость, это, конечно, не преступление, но только не тогда, когда идет война.
-даже не возразишь? – уточнил Абрахам.
-Вы правы, - глухо ответила Стефания, - и в том, что у меня нет мозгов, и в том, что я дура.
            А вот это уже заинтересовало Абрахама.
-С чего такое примирение?
-Ронове пытался сделать меня своим шпионом. Только что, в зале Покоя, у тела Буне. Он сказал, что если я делюсь информацией с Рене, то неплохо было бы и с ним делиться…
-Конечно, - одобрил Абрахам, - Рене – бытовик, а не охотник. Что он может смыслить в том, чего не знает? Ронове в этом плане способнее будет. Впрочем, что тебя удивило и так ужаснуло в этом предложении, что ты решила покаяться?
            Стефания почувствовала как жар приливает к ее щекам. Как объяснить Абрахаму – человеку, который давно далек от всякой человечности, что значит чувство? Предательство, которое свершилось на стадии зарождения самого светлого и первого чувства?
            Как объяснить ему, что было ужасного в поступке Ронове, в его циничном расчете?
-Влюбилась? – Абрахам не отличался даже намеком на такт.
            Стефания кивнула – произнести вслух, признаться самой себе было бы еще страшнее.
-Зря, - сообщил охотник. – Тебе нельзя. Любовь мозгов требует, а у тебя их нет. В противном случае – тобою лишь воспользуются. Мой совет – держись подальше от всякого чувства, кроме долга.
-Я прошу прощения, - Стефания покраснела еще сильнее. Ронове был гадом в ее глазах, но даже после его слов, после того, как растрескалась маска всего напускного, обнажая его истинные замыслы, она не могла заставить себя не думать о нем.
-Мне не нужно твое извинение, - отмахнулся Абрахам, - оно ничего не стоит. Ты предала меня – это факт. ты дура – это тоже факт. усовестилась? Хорошо. Я мог бы быть разочарован в тебе, если бы ждал от тебя хоть чего-то. но  я ничего не ждал… встань!
            Стефания вздрогнула, и через мгновение, убедившись, что Абрахам не шутит, поднялась.
-Не порть пол своими напрасными падениями, - продолжил Абрахам. – Я не прощаю тебя. На сегодня я сохраняю тебе жизнь, и, может быть, на завтра. Но когда-нибудь я потребую от тебя ответа и за это…
            Страшные слова. Стефания вспомнила, как спешно покидали в один миг свои посты предыдущие его помощники. Некоторые вдруг даже оказывались под следствием и были казнены по решению совета. Неужели ее ждет что-то по-настоящему схожее? Страшное! А  может быть, даже такая же казнь?
            Стефания глянула на Абрахама исподтишка. Нет, этот не станет тратить времени на такую как она. Просто однажды щелкнет пальцами и Стефания умрет.
            Она прислушалась к себе, пытаясь понять, что испытывает по этому поводу. Интересно, на что будет похоже ее исчезновение? Что там, за чертой? Станет ли она лежать так, как Буне…
            Буне! И снова горечь. Нет, никогда ей не будет так, как прежде. Никогда больше не будет жизни. да и была ли она, эта жизнь? Так, существование! То архив, то служение…и ничего, ни-че-го. Значит, смерть не так страшна? Не так значительна?
            Стефания кивнула своим мыслям и только сейчас поняла, что Абрахам изучает ее, ожидая реакции.
-Благодарю вас, - отозвалась Стефания, чтобы нарушить это его молчаливое наблюдение.
-Благодаришь? – Абрахам, кажется, был задет. Она не испугалась, не стала плакать, не рыдала и не стенала.
-За возможность еще побыть слугою Креста, - объяснила Стефания. – Я ничего не достигла и не смогу…
            Стефания закусила губу. Абрахам еще поглядел на нее, затем спросил:
-Ты отказала Ронове?
-Да, - твердо ответила Стефания. – Да, я отказала.
-Поди к нему и согласись, - сначала ей показалось, что он шутит. Потом она вспомнила, что Абрахам и шутки – это вещи несовместимые.
-Ч…что?
-Поди и согласись, - повторил Абрахам серьезно. – Ты не понимаешь всей выгоды своего положения…впрочем, куда тебе понять! Кто-то работает на магов. Может быть, Казот. А может быть и нет. Ронове – подлец, но умный. Он добьется своего. Нужно держать его и таких, как он, под своей властью.
            Стефания хлопала глазами.
-Да, - подтвердил Абрахам ее недоумение. – Ты будешь говорить ему то, что велю я.
-Это…- у Стефании не хватало слов, - но как?!
-Пусть эта ищейка пойдет по ложному следу. Так лучше, чем этот пес будет мешаться под ногами.
-Я не могу! – Стефания заломила руки, с трудом удерживаясь от искушения рухнуть на колени. – Я не смогу! Не заставляйте меня!
-Если ты неспособна даже на это, то тебе цена еще ниже, чем я думал, - равнодушно отозвался Абрахам. – Сделай так, чтобы поверил или проваливай!
-Но…- Стефания стиснула руки, стараясь не разреветься от унижения, - я не хочу быть такой подлой.
-А мне плевать, - отозвался Абрахам. – Да, болезная, мне плевать, как ты себя чувствуешь от этого и чего ты хочешь. Ты на войне. Ты моя помощница. И ты обязана мне за предательство. Либо ты покоряешься моей воли и делаешь то, что нужно, либо вон отсюда!
            Ему не нужно было кричать, чтобы преодолеть то немногое сопротивление, что еще оставалось в Стефании. Но он крикнул последнюю фразу и Стефания сломалась.
-Да, господин, - согласилась Стефания, стараясь стереть проступившие слезы.
-Так-то…- Абрахам вернулся к досье, которое оставил с ее появлением. – Скажи ему, что согласна. Скажи, что я изучаю досье Казота, а до этого изучал…скажи, что самого Ронове. Пусть думает.
            Стефания кивнула. Она понимала, что ничего не стоит и ничего не значит ни для Абрахама, ни для Ронове. Ни для кого!
-Говори, что я мерзавец, - поучал Абрахам. – Спрашивай, что именно Ронове интересует обо мне.
-Да…
-Всё, - Абрахам усмехнулся, - это так просто, что справишься даже ты. Кстати, надеюсь, что ты справишься с этим до ночи. В полночь мы с тобой совершим вылазку.
            Стефания дернулась.
-Ты, я и Базир, - продолжил Абрахам, - мы поизучаем церковь. Посмотрим, какие пути есть.
            Стефания кивнула. Она была сломана его поручениями и фактом пренебрежения Ронове, последовавшими за потерей друга. Ничего ей не оставалось. Согласие, покорность – вот ее пути!
-Сгинь! – Абрахам махнул рукой, веля Стефании идти прочь. У него не было больше никакого интереса к ней, поручение он дал, выслушал, а теперь она раздражала его своим присутствием.
            Стефания повернулась, сделала пару шагов и остановилась. Горечь в мыслях и путаница вдруг расступились, и она подумала о том, что где-то прежде крутилось в рассудке, но не давалось к осознанию.
-Что еще, болезная? – Абрахаму не понравилась ее остановка. Он предпочел бы, чтобы Стефания испарилась и не беспокоила его по своим пустякам.
-Дело двести пятьдесят три – дробь ноль. Шегешвар. Вампир… - медленно промолвила Стефания и позволила себе обернуться.
            Одно упоминание этого дела, недавно попавшегося под руку Стефании по переписи, заставило Абрахама побледнеть от ярости.
-Что? – голос охотника сорвался от нервного чувства. – что еще?
-Вы ведь не убили того вампира, - вспомнила Стефания. – А он был магом. Может быть, не было никакого союзничества? Предательства наших? Может быть, это был…этот вампир? Или похожий.
            Она поняла, что зря позволила себе предположить.
-А Казот? – оборвал всякую надежду Абрахам. – Идиотам нельзя делать выводы и строить предположения, но почему-то они очень любят это делать. Слушай сюда, болезная! Если ты не знаешь ситуации, если ты идиотка, которая не может связать двух фактов меж собой, то не позорься хотя бы! А еще лучше – не надоедай и сделай что-нибудь полезное раз в жизни! пошла вон!
-Но записка – это не показатель вины, - Стефания упорствовала, слепо и напрасно. – Может быть, он был должен…
-А исчезновение? – мрачно осведомился Абрахам. – Болезная, с глаз моих!
            Стефания поняла, что проиграла и здесь. У нее не было никакого предположения, ей просто не хотелось верить в то, что среди церковников есть предатели. Но записка, пусть и смутная, не давала Казоту оправдаться. И его отсутствие…
            Нужно было идти к Ронове – это Стефания понимала. Противно, тошно от себя и от него, но надо.
            Она умылась прежде – муть немного рассеялась. Расчесалась кое-как, для порядка, скорее, но все-таки нужно было показаться перед Ронове не убитой и униженной, а живой. Хоть смысла в этом и не было.
            Теперь, во всяком случае, когда известны настоящие намерения Ронове, не было.
            Найти Ронове оказалось легко – он был среди зала совета, и, судя по всему, очень хотел уйти оттуда – советники смотрели, ожидая ответов, а ответов у него не было. Помощница Ронове – Иас была тут же. Она первая заметила Стефанию и отвратительно-ласковым тоном приветствовала:
-А, Стефания! Что, у Абрахама новости?
-Нет, - Стефания не смотрела ни на Иас, ни на Ронове.
-Ну кто бы подумал, - издевалась Иас. – Мы начинаем допросы, но надеемся на то, что все охотники проявят достаточное рвение, и не будут скрывать, если что-то откроется.
-Абрахам – честный слуга Креста! – рявкнула на нее Стефания и, рявкнув, почувствовала значительное облегчение. Иас изменилась в лице, и Стефания, вспомнив, что не имеет права срываться, испуганно взглянула на Ронове. – Извините.
-Ничего, - отозвался Ронове мягко. – Я не держу это за оскорбление себе. – Я хотел бы поговорить с тобой. Ты появилась вовремя. Совет, я сообщу, если что-то изменится.
            Стефания покорно вышла из зала за ним, чувствуя спиной взгляды советников и Иас.  В коридорах, полных патруля, поговорить было невозможно, но Ронове толкнул одну из, очевидно, знакомых ему дверей, и дверь поддалась, обнажая очередную маленькую комнатку.
-Заходи.
-А хозяин комнаты не будет против? – спросила Стефания, робко переступая порог. Она избегала смотреть на Ронове, ей казалось, что он всё поймет, если встретит ее взгляд.
-Он сейчас на допросе, - отмахнулся Ронове. – Я хотел с тобой поговорить.
-Я тоже…хотела. – Стефания нервно облизнула губы.
-Вот как? – Ронове с любопытством глянул на нее. – Я хотел извиниться, если вдруг задел какие-то твои чувства. Я не хотел использовать тебя как шпиона, просто это объективная удача, что такая умная и прекрасная девушка служит у самого загадочного человека. Ты мне любопытна!
            Стефания хотела бы поверить, но не могла. Слова Абрахама не шли у нее из головы. Но больно, больно не верить.  И больно слышать.
            Ей было тяжело не дрогнуть, сложно сдержаться и не выдать себя. отсутствие опыта и присутствие нежности, едва начавшей оживать, не давало сосредоточиться.
-Ну? Что хотела сказать ты? – вспомнил Ронове.
            Стефания едва не отказалась тотчас. Плевать на все! но это было мгновение. Все равно Стефания пала уже слишком низко, чтобы надеяться подняться.
-Я… - она сглотнула. – Я хотела спросить, что я получу, если буду сдавать Абрахама вам…тебе.
-А что бы ты хотела? – Ронове не удивился, он, кажется, даже выдохнул с облегчением. Неужели – ожидал, что она падет?
-А что ты можешь предложить? – не отступала Стефания.
-Ты отказалась быть охотником…титулы тебя не интересуют. Тогда, может быть, деньги?
            Стефания понимала, что должна на что-то согласиться и кивнула, хотя ей и тратить-то было не на что.
-Договорились, - обрадовался Ронове, - ну, чем он занят? О чем думает? Что говорит?
            Стефания, призвав на помощь все свое актерство, принялась врать. Она говорила и говорила о том, что Абрахам изучает карты, досье Казота и вообще – сам по себе – человек отвратительный. И, когда, казалось, что гроза миновала, Ронове уже поверил ей, он вдруг улыбнулся и заметил:
-Да-а, врать Абрахам тебя не научил! Ну это поправимо…
9.
                Стефания моргнула. Нереальность происходящего помутила ей рассудок. Ронове, однако, не выглядел смущенным или неловким. Он был спокоен и даже расслаблен, словно какое-то решение нашлось или свершилось то, чего он ожидал.
-Что? – Стефания с трудом обрела голос. – Что?
-Не научил тебя Абрахам врать, а сама ты не умеешь, - повторил Ронове свою мысль. – Ты извини нас, мы не могли рисковать, да и Абрахама ты знаешь – он из случайного взгляда может, при желании, выстроить теорию заговора.
-Нас? Рисковать? – голова кружилась, Стефания решительно ничего не понимала. Кругом творился нечто абсурдное, и она ничего не могла разобрать.
-Подожди, - посерьезнел Ронове, быстро наливая ей из стоящего мирного кувшинчика воды, - выпей.
            Она покорно схватилась за стакан, осушила, но горло не отпустило. Неприятная сухость жгла, сковывала. Стефания закашлялась.
-Ты извини, - Ронове наблюдал за нею. – Абрахам и я не такие враги…вернее, мы враги, но среди всех церковников я один из тех несчастных, кто пользуется его чуть большим доверием, чем остальные. После того, как под подозрение попал Казот, Абрахам решил проверить преданность и твою, и Базира. Заставить сделать что-то, что будет подлым, необходимым.
            Стефания не находила слов. Она пережила в своей душе потрясение за потрясением за последние сутки. Она потеряла друга, Ронове начал оказывать ей прямые знаки внимания, а потом вдруг потребовал доносить ему. И когда Стефания покаялась во всем Абрахаму, тот велел ей идти и соглашаться. И все оказалось проверкой? Вот так просто двое разыграли ее, пусть слабую, ненужную, ничтожную, но все-таки живую, меж собою?
            Так, чтобы у Стефании не осталось никакого намека на ощущение собственного достоинства или хоть какой-то малейшей важности!
            Что хуже – тот факт, что Ронове пытался использовать ее для шпионажа или тот факт, что он разыграл эту историю? Что унизительнее – то, что Абрахам отправил её быть двойным агентом, или то, что даже это было неправдой?
-Скоты…- процедила Стефания. На смену растерянности и усталости пришла ярость. – Какие же вы скоты!
-Прости, - вот теперь Ронове смутился, - ты пойми…
-Или хотя бы попробуй понять! – Абрахам вломился в комнатку так неожиданно, что Стефания нервно вскочила, но тут же разъярилась еще больше. За Абрахамом маячил бледный, шатающийся и явно потрепанный Базир. Судя по всему, проверяли его еще хлеще, чем Стефанию.
-Вы! – Стефания гневно ткнула пальцем в Абрахама, пока он с абсолютно ледяным спокойствием закрывал за собою двери. Базир выглядел ужасно и, войдя, привалился к стене, прикрыл глаза. – Как вы…
-Мог, - легко согласился Абрахам. – Когда идет война, когда мы отстаиваем Крест и Свет, когда боремся с врагом, проникшим в наши же коридоры – я могу все. Всякая ненадежность здесь будет погибелью всего дела, всякая слабость – печать поражения. Если тебя занимает то, что ты называешь своим испытанием, то пошла вон отсюда! Здесь не место нытикам, тряпкам и лентяям!
            Стефания опустила руку. Абрахам был сам в своей стихии. Конечно, что ему до каких-то там чувств какой-то там Стефании? Он всегда мог оправдать если не всё, то почти всё для себя.
            Что еще можно было бы ждать от него?
            Стефания глянула на Базира, и, ощущая непомерное понимание к нему, спросила:
-Ты как?
            Базир, чувствуя, что вопрос обращен к нему, открыл глаза и кивнул, глядя на Стефанию:
-Нормально.
            Сейчас они были ближе друг к другу. Они могли не знать друг о друге ничего, но пережили явно слишком схожее опустошение, чтобы Абрахам и Ронове могли убедиться в чем-то.
-Стефа…- Ронове приблизился к ней, но Стефания не обернулась. Ронове коснулся ее руки, ненавязчиво, осторожно, но она как бы случайно (хоть и не хотелось ей так поступать), отвела руку в сторону, оправляясь.
-Доказала, - ухмыльнулся Абрахам, - если намерена дальше ныть, то вон отсюда!
-Ну нет, - Стефания покачала головой, - если я и Базир прошил ваши испытания, то должны, по меньшей мере, знать за что…за что вы так.
            Она сама поразилась тому неожиданному спокойствию, которое утихомирило её ярость. только что хотелось кричать и обвинять, но нет – мгновение и лед в ее голосе. Лишь дрожь в пальцах  выдает недавнее волнение, но это ничего – руки можно и не держать на виду.
            Стефания села, демонстративно оглядела всех присутствующих – остальные тоже рассаживались, как умели и как могли в маленькой комнатке, хозяин которой не был угадан Стефанией и был сейчас на допросе.
            Ронове, явно ощущая что-то неладное, сел ближе к ней, но Стефания сидела прямая и напряженная, не подавая вида, что присутствие Ронове как-то имеет к этому отношение. Абрахам сел на стул, абсолютно спокойно – его не трогало пережитое его помощницей и Базиром. Базир, самый последний, кое-как переполз на тумбочку – мест больше не было, и он лишь слегка привалился к ней.
-Значит так, - Абрахам взял слово, - перестали себя жалеть! Мы вынуждены были так поступить. Казот жестоко подставил мою репутацию…
            Ронове выразительно закатил глаза, но Абрахам сделал вид, что не заметил этого, а может быть и не заметил по-настоящему.
-Он исчез, мы нашли записку. До этого он выражал недоверие Кресту. Слышала это ты, болезная…
-Я тотчас написала донос! – Стефанию даже дернуло, она сообразила, куда клонит Абрахам. – Я не стала бы подставлять своего, э…
-Подельника, - подсказал Ронове. – И нет, всякий вариант может быть возможным. В любом случае, это подозрительно. У нас есть некоторые основания полагать, что среди наших советников не все так кристально честно, как нам бы хотелось. Может быть, Казот со своим исчезновением, недоверием и запиской не причем. Может быть, напротив, виновнее всех. Или пешка. Или случайность – пока очень сложно сказать, кому можно доверять.
-Гораздо проще не доверять никому, - перехватил слово Абрахам, похоже, ему тяжело было смириться с ведущей ролью Ронове. – Но для дела приходится поддаваться. Приходится! И здесь важно не ошибиться. Вы оба пока оправдали свое присутствие здесь. Пока еще.
            Базир нервно сглотнул, Стефания поморщилась, но ничего не сказала.
-В любом случае. – продолжил Ронове, желая смягчить слова Абрахама, - мы все в одном недоверии, но должны расследовать дело об убийстве Буне, исчезновение Казота и покарать предателя…
-Через несколько часов мы встретимся у входа. Минуем патрули и вчетвером пойдем по периметру Церкви, - заявил Абрахам. – будем смотреть пути.
-Вчетвером? – изумился Ронове. – Я думал, что мы…
-Вчетвером, - Абрахам пристально вгляделся в охотника. Ронове еще мгновение поразмышлял и согласился:
-Вчетвером.
            У этих двоих было больше тайн, чем они показывали и готовы были показать. Очевидно, что Ронове не лукавил, когда говорил, что у него и Абрахама совсем иные отношения, чем может казаться. Это в редких встречах они враги, жалящие друг друга, впрочем, Абрахам в оппозиции всем, и в недоверии, в презрении.
-Возьми, - подтверждая мысли Стефании, Абрахам сунул руку в карман и извлек какой-то вчетверо сложенный лист бумаги, протянул его Ронове.
            Ронове кивнул, принимая лист, мгновение и лист исчез в рукаве.
-Сожжешь потом, - отозвался Абрахам с неодобрением, въевшимся в его голос слишком прочно, чтобы не проявляться всякий раз по поводу и без.
            Стефания переглянулась с Базиром – невольно, как с еще одним свидетелем такой странной сцены.
-Не всё вам надо знать. – Абрахам не имел в себе такого обыкновения, чтобы еще смущаться. Его даже забавляло непонимание окружающих. Лучше готовьтесь. Кто задержится – мой личный враг.
            Абрахам поднялся и, сделав знак Ронове, вышел. Ронове кивнул, поднялся, взглянул на Стефанию, тоже вставшую.
-Извини меня, - сказал охотник, - я не хотел делать тебе больно. Это была необходимость, суровая необходимость.
-Я понимаю, что все нужно для дела. – Стефания не позволила себе встретить его взгляд. Тогда бы в ней что-то дрогнуло, она это знала. Она заставила себя упрямо смотреть в пол, и это спасло ее душу от желания простить Ронове.
            Ронове понял, что на текущее мгновение его власть слаба и поспешил покинуть маленькую комнатку, ставшую временным штабом. К тому же – хозяин этой комнатки должен был закончить допрос и вряд ли ему понравится присутствие охотников, только что терзавших его в камере, еще и в своей обители.
            Скандал!
            Базир и Стефания стояли друг против друга.
-А с тобой они что сделали? – спросила Стефания.
-Допросили, - Базир был еще бледен, но выглядел значительно живее. – А с тобой?
-Заставили поверить в то, что я теперь двойной агент, - фыркнула Стефания.
            Она отвечала неохотно, Базир тоже. И объяснять, и самому понимать о произошедшем было тяжело.
-Пойдем…перекусим? – неуверенно предложил Базир, - спать не получится, а лично я видеть этих двоих не хочу.
-Пойдем, - согласилась Стефания и в молчании они поднялись до ближайшей кухни, минуя бдительные патрули. Патрульные. Впрочем, не сильно-то и желали проверять их – не то знали, не то вид у обоих был жалкий.
            Через пять минут оба оказались в секторе Сопровождения, где располагались кухни, купальни, помещения для стирки и глажки и кладовые.
-Перекусить дадите? – спросил Базир и перепуганные церковники Сопровождения тотчас организовали настоящее пиршество, заставив узенькое пространство, между вошедшими, тарелками и блюдами.
            Стефания почувствовала запах пищи, и желудок мгновенно свело судорогой – она даже не вспомнила, когда ела в последний раз, да еще и более-менее чтобы спокойно, не торопясь. А есть можно было не торопясь – времени на пищу достаточно, с лихвой.
-Скоты они…- Базир принялся за еду. Бледность от него отступала стремительно.
-Угу, - согласилась Стефания. Несмотря на голод, она вдруг поняла, что не может осилить даже тарелку горячей каши. А желудок требовал продолжать. Только вот в горле спазм мешал.
-Ты бывала на допросах? – продолжал Базир, его аппетит не страдал.
-Нет.
-Твое счастье. – вздохнул Базир и Стефания взглянула на него. Его взгляд, показавшийся Стефании неподвижным, мертвенным, в первое знакомство, ожил под наплывом эмоций.
-Похоже, - она поверила ему без труда.
-А что у тебя с Ронове? – без перехода спросил Базир, куском хлеба собирая остатки мясного соуса.
            Стефания вздрогнула.
-Что?  Ты о чем?
-Не мое дело, конечно, но раз уж у нас такая откровенность, - Базир не смущался, - что у вас? Он так извинялся…
-Ничего, - Стефания почувствовала, что краснеет.- Он охотник, он просто…нет у нас ничего!
-Но он тебе нравится, да? – Базир не страдал приступами тактичности. – Смотри, осторожнее. Такие как он обычно разбивают сердца. Разбивают и не замечают.
            Стефания молча смотрела в тарелку.
-Я знаю о чем говорю, - продолжил Базир вдруг тихо. – у меня была сестра. Скромная, молодая, красивая. Влюбилась как-то примерно в такого же, был он в нашем оплоте церкви. Тоже занимал пост. Она и пропала. А когда он внимание на нее обратил, и вовсе чуть не спятила от радости.
-И что случилось? – Стефания чуяла по тону Базира, что что-то все-таки случилось с его сестрой. Что-то такое, что повлияло на самого Базира.
-Похоронили ее. Тайно. Как самоубийцу, - ответил Базир. Взгляд его снова неприятно стекленел, становился прозрачным, отталкивающим.
-Мне жаль, - Стефания отодвинула от себя тарелку с остывающей и наполовину лишь съеденной кашей. К другим тарелкам она не притронулась.
-Не надо, - оборвал Базир. – Сама будь осторожна. Ты поела?
-А…ну да, - Стефания поднялась следом за ним. Не проронила и звука, пока они шли вниз.
            Внизу было людно. Впрочем, это было и не удивительно. Патрульные вертелись тут и там, нагоняя жути друг на друга, чтобы хоть немного облегчить чувство собственного  страха. Они переговаривались, постоянно оглядываясь друг на друга, словно ожидали вторжения неизвестного и могущественного вампира:
-Говорят, допросы продолжаются весь день!
-Да чего уж там! Это Казот, всем ясно.
-Я вам вот что скажу – Казот сам не стал бы действовать! Подбили его.
            Появление Стефании заставило последнюю фразу кончиться едва разборчивым шепотом. Но Стефания услышала и взглянула на патрульных с гневом, запоминая, кто именно сказал – пока без причины, но на будущее.
            Сплетни – неотъемлемая часть любого общества. Когда война, когда непонятная обстановка сплетней больше. Сейчас все еще ужасно напуганы, стоило ожидать, что слухи поползут тараканами. Но все-таки неприятно.
            Один из патрульных долго косился в сторону Стефании, затем решился и, бочком приблизившись, заговорил нарочито громко с той напускной наглостью, что призывается обычно для сокрытия страха:
-А что говорят в совете? К чему нам готовиться?
            Стефания разобрал смех. Совет не знал, что ему делать и усиленно делал вид, что это не так. А к чему готовиться… да кому же это когда было известно?
            Она ответила, стараясь быть серьезной:
-Говорят, что патрульных будут проверять на серьезное отношение к делу.
-Нас? – испугался наглец и взглянул на товарищей. – Да как это?!
-Всех, - серьезно подтвердила Стефания и осеклась в своем кратком приступе веселья – в зал сошел Ронове.
-Господин, - патрульный бросился к нему, - неужто нас всех будут проверять?
-Руки прочь! - Ронове отмахнулся от патрульного, - мы сделаем все, что в наших силах и даже больше, если это поможет нам прекратить всякое предательство.
            Патрульный совсем позеленел.
-Вы уже здесь? Прекрасно, - Ронове приблизился к Стефании и Базиру, смиренно ожидавшим, пока их участью в очередной раз распорядятся.
-А Иас где? – спросила Стефания, в тоне ее оставалась ревностная иголочка, но она надеялась, что Ронове не заметит этого.
-Я ей не верю, - охотник нервничал, - я хотел извиниться еще раз.
-Ничего, - Стефания оставалась равнодушной, по крайней мере, внешне, - я все понимаю.
            Ронове понял – не пробиться ему пока сквозь эту броню. Нет, она усиленно делает вид, что вся собрана и готова к действию, что не обижена. Но задета! Унижена! Скрывает…
            Что ж, придется постараться, чтобы пройти через эту броню, чтобы Стефания потеплела. Ронове очень хотелось, чтобы это произошло. Чисто по-человечески это было верным решением, а другие мотивы охотник старался даже не замечать и не допускать в мысли.
-А, вы здесь! – Абрахам появился последним, точно к назначенному сроку, как всегда и был он пунктуален. Это они втроем не захотели случайно сделать Абрахама своим врагом, и появились значительно раньше.
            Появление охотника создало среди патрульных небывалое оживление. Все знали Абрахама, интересовались им.
-Значит так, обходим периметр по внешнему кольцу и по внутреннему, - распорядился охотник, - не делимся, смотрим в оба. Ясно?
-скажите, - тот же, донявший сначала Стефанию, а затем Ронове патрульный, решил еще раз попытать удачу, - а вы правда считаете, что Казот привел вампира?
-Я…что? – Абрахам, вообще редко снисходивший до обсуждения мелких бытовых вещей с помощниками, ни во что не ставил патрули. И здесь, когда его прервали, да еще на месте планирования вылазки, снисхождения ждать не стоило.
            Патрульный, наверное, и не понял, что за гроза обрушилась на него. Почему этот охотник, до этого мгновения спокойный и сдержанный, вдруг стал яростью и порождением настоящей силы. А Абрахам уже бурно и весело отчитывал попавшегося патрульного, высказывая ему за профнепригодность и несоблюдение субординации.
            И никто не заступился. Даже мысли ни у кого не возникло. а зачем? Во-первых, патрульный сам нарвался. Во-вторых, кто будет спорить с Абрахамом?
            Охотник отчитал патрульного и только тогда присоединился к ожидавшим его затишья Базиру, Стефании и Ронове.
            Церковь состояла из множества отделений, секций, обеспечивающих жизнеспособность церковников. Не все были боевыми охотниками, кое-кто был и на сопровождении, на бюрократии, да и просто на обслуживании огромного комплекса. Множество маленьких зданий, то уходящих этажами вглубь на несколько этажей, то башенки, то жилые дома, превращенные когда-то чьей-то волей в комнаты церковников – все это соединялось коридорами, галереями и ступенями. Грубо говоря, весь церковный оплот был чудаковатым местом, которое можно было полностью обойти по кругу, не выходя на улицу, но с условием того, что внутренние лабиринты стен и переходов тебе знакомы.
            Большая часть жизни Стефании прошла именно в подземных этажах. Там были архивы. Сейчас она могла обитать на более высоких, боевых уровнях, находящихся на первых-третьих этажах. Теоретики располагались выше, до них мало кто доходил. Практики и советники тоже там. Сопровождение и обслуживание всех мастей ютилось в боковых пристройках, то пустовавших, то забитых сверх меры.
            Для безопасности весь комплекс с внутренними его дворами и переходами еще в начале войны с магическими тварями обнесли высокой стеной по всему периметру. Загоняя комплекс в кольцо. Изгородь из крестов, прибитых и развешенных, защита святой водою – все это не должно было пустить магическую нечисть на территорию церковного штаба. Со временем потребовалось некоторое расширение и возле первого кольца появилось дополнительное, второе – также защищенное крестами, молитвами, дозорными и святой водой.
            Между этими двумя заборами, формирующими кольцо, могло свободно проходить три-четыре человека. Это расстояние можно было использовать на благо – и в некоторых местах, там, где не было дверей и специально проложенных через оба забора дорог, устроили что-то вроде ловушек – вырыли ямы, прикрыв неплотным слоем мягкой земли. Все это регулярно приходилось обновлять, да и против магического прорыва такая яма бесполезна. Но если что – от всякой тупоголовой нежити, поднятой из могил, защитить могла.
            Ступать здесь приходилось осторожно – неверный шаг мог грозить падением в яму, переломом ноги и просто презрительным вздохом Абрахама. Для Стефании, как, впрочем, и для Базира, эти проходы были плохо знакомы – они оба появлялись через главный вход, где все было известно и знакомо, а вот Абрахам и Ронове ориентировались прекрасно даже в свете луны.
            Стефании было неудобно передвигаться, но она упорно делала вид, что не нуждается в помощи. И только когда едва ее нога не провалилась в замаскированную яму, и Ронове, среагировав быстрее, подхватил ее за локоть, не дав этому падению свершиться, вздохнула. Собственная ничтожность раз за разом проявлялась!
-Тише ступай, болезная! Что ж ты корову-то из себя изображаешь? – отозвался Абрахам на несвершившееся падение. Сам он ступал так тихо, что даже трава не отзывалась на его шаги шелестом.
            Магия была ли в этом? Или просто суть охотника? Разбираться не было желания.
-Здесь есть потенциальный путь, - сказал Ронове, останавливаясь, - взгляните – над нами окно. Довольно низко.
            Они остановились. Поиски были бесполезными. Если лез вампир, то с его физическими возможностями, можно было гадать сколь угодно, как высоко он забрался. Проблема в том, что этого вампира никто не заметил. И это уже говорило о самом коротком пути.
-Ну да…- с недовольством признал Абрахам. – окно низко. Что там?
-Оружейная, - отозвалась Стефания, прикинув расположение комнат в здании. – Верхний уровень оружейной.
            Ронове изловчился, подпрыгнул, его рука коснулась края окна, не задержалась, и он произвел шум своим прыжком, тотчас спровоцировав появление патруля в окне.
-Кто?
-Выдохнули! – поспешил объяснить Ронове. – Это мы.
-А что вы тут делаете? – не понял патрульный, высовываясь по пояс из окна. – ой.
-Брысь, - посоветовал Абрахам и патрульный, узнав лицо и голос самого известного охотника, скрылся поспешно.
-Даже я достал, - объяснил Ронове свой поступок. – Видите?
-Молодец, - мрачно отозвался Абрахам, - только из оружейной до теоретиков даже вампир запутается в лабиринтах. Кто-то вел его. Или вампир сам добрался до окна, но в таком случае, кто-то сказал ему, где это окно. В любом случае – есть какая-то сволочь в наших рядах…
-А что с  продовольственными дверями? они ведут на кухню, но…
-Еще скажи с крышей, - отозвался Абрахам с раздражением. – Так или иначе – кто-то провел кровососа. Вопрос  в том, вел он его до Буне…
            Абрахам осекся. Стефания внезапно почувствовала, куда пошли мысли Абрахама и возмутилась:
-Невозможно!
-Молчать, - Абрахам сжал зубы, обернулся на Ронове. Тот, тоже уловив, кивнул.
-Это скорбно, но это…
-Объяснило бы.
-Невозможно.
-Вы спятили! – вклинилась Стефания и обернулась к Базиру. – Они думают, что Буне сам провел вампира!
-Я понял, - Базир не обиделся, что Стефания решила ему разъяснить. – Это бы, на самом деле, многое бы объяснило. Возможно, мы не все знаем о Буне и его мотивах. Может быть, он сотрудничал или желал сотрудничать… вампир проник, убил его, либо чтобы не быть разоблаченным, либо в результате ссоры…
            Странное это было чувство. Они стояли при лунном свете, и обсуждали недавно оставившего жизнь человека, который отдал все свои годы на служение Кресту и теперь его верные слуги предполагали, что он сам стал причиной своей гибели, а то и предателем.
-Да вы…- Стефания переводила взгляд с Базира на Абрахама, с него на Ронове, - да вы!..
-Допустим, Буне мог желать денег, - рассуждал Абрахам, не замечая 9а с чего бы ему заметить?) чувств Стефании, -  и тогда поплатился.
-Тогда где Казот? – не понял Ронове. Теория казалась ему все более жизнеспособной. Да, безумной и лицо Стефании, хоть и пряталось в темноте, явно белело от гнева и растерянности, но ведь это объяснило бы многое!
-И записка…- напомнил Базир, угодливо вклиниваясь в эту теорию. – Причем здесь такая записка? Совпадение?
-Да пошли вы все к черту! – не выдержала Стефания. – Он умер. А вы? Скоты!
            Она выплюнула эти несколько фраз, четко оставляя за собой позицию доверия к Буне, а в следующее мгновение, забыв, где находится, повернулась и сделала шаг…
            Это был очень неловкий, напрасный шаг. Она сделала его, забывшись, ослепленно, не успев даже посмотреть, тверда ли почва там, где должна оказаться нога.
            Все произошло очень быстро.
-Стефа! – Ронове заметил ее неосторожность и рванулся, но не успел. Земля ушла из-под ее ног и Стефания рванулась вместе с нею в холодную яму с комьями земли, травинками. Это было страшное мгновение. Ей показалось, что она тонет в этих комьях, что они, попадая на ее лицо и тело, душат, и можно всерьез задохнуться.
            В панике Стефания рвалась вверх, а земля сыпалась и сыпалась…наконец, замерла. Стефания, дрожа от пережитого, смотрела вверх – не так и высоко, как казалось. Всего лишь с еще одну Стефанию, ну, может чуть глубже. Но ощущения мерзкие и отвратительные.
-Не бойся, - заверил Базир, заглядывая с осторожностью в яму. Он даже встал на колени, - чтобы самому не полететь вниз от боязни высоты, - не бойся! Мы тебя вытащим.
-Я бы подумал, - усмехнулся Абрахам, - по-моему, весьма поэтично. Она откололась от нашего взгляда и рванулась вниз, в темноту земли, как в могилу всего здравомыслия!
-Абрахам, - это был уже Ронове, - дай ей хоть вылезти и издевайся. Стефа, сейчас! Патруль уже идет. Мы тебя вытащим.
            Прекрасно. Патруль будет знать. Значит, все церковники. Стефания свалилась в яму, ха-ха! Стефания полетела вниз, вот дура!
            Интересно, как будет хохотать Иас… от этой мысли Стефании поплохело. Она знала, что и без того не красавица, не карьеристка, а теперь еще и самая настоящая неловкая корова! Надо же было навернуться в яму!
            При всех. При Ронове. При Абрахаме. И, будь он неладен, при Базире!
            В тот момент, когда казалось, что хуже быть не может, Стефания, пытаясь отряхнуться от земли, отступила на шаг и поняла, что наступила на что-то более плотное, чем земля.
-Ты чего, болезная, могилу роешь? – осведомился с живым любопытством Абрахам, наблюдая за тем, как Стефания опускается на землю и начинает ее разрывать руками, безжалостно пачкая руки и уничтожая ногти.
            Хватило четырех движений и Стефанию отнесло в приступе тошноты в сторону. Она опустошила содержимое желудка тут же, против воли.
-Эй? – Базир склонился ниже, - ты чего?
-Труп, - Абрахам тоже заглядывал в яму, но теперь тон его был серьезным. -Вот и отыскался наш Казот! Везет тебе, болезная…
10.
            Только чудом удалось остановить весть о страшной находке. Всех любопытных разогнали быстро и не самым мягким способом, но что, впрочем, значат способы и случайные обиды, когда речь идёт о сохранении тайны?
            Разогнали всех лишних по комнатам, заполнили коридоры верными караулами и созвали тотчас скорое совещание, на котором присутствовали высшие чины и охотники. Стефания тоже была. Её подняли из ловушки-ямы, но толку от неё было мало – тошнота не отступала, она сама была зеленоватая, и вся одежда ещё была в земле.
            Базир кое-как отряхнул Стефанию – она безвольно позволила это, но сама как будто бы не соображала, всё тело сотрясало от дрожи.
-Болезная! – криво усмехнулся Абрахам, и это было единственной его реакцией именно на Стефанию, далее он увлечённо наблюдал за извлечением трупа Казота, а Стефании для него не существовало.
-Всё будет хорошо, - Ронове не побоялся запачкаться, не побрезговал грязью и дрожью Стефании и приобнял. Впрочем, у неё не было даже воли, чтобы, кажется, заметить это и отреагировать – всё перед глазами то расплывалось, то отчётливо проступало и горло снова сжимало спазмом. – Ты молодец!
            Экстренное совещание кипело и Стефанию привели за руки. Она не могла докладывать, и это сделал Абрахам, попутно он высказался, конечно, за то, что некоторые в своей болезненности оказываются более полезными, чем «раскабаневшие охотники».
            Фенрир, официально еще не лишенный чина приказом, но уже снятый с должности, был здесь и дрогнул, учуяв страшные слова Абрахама. Он оскорбился и возмутился:
-Разве не был я верен службе?
-Кто там хрюкает? – осведомился Абрахам. В нем пульсировала ненависть. Второе убийство и снова – как показал даже беглый осмотр трупа – вампир!
            Фенрир шумно задышал, пытаясь придумать достойный ответ, но Константин не дал этому ответу свершиться и воззвал:
-Сейчас мы должны оставить личные обиды позади. Задета честь креста, задет дом Господа!
-Осквернен, - подсказал непримиримый Абрахам.
-Осквернен, - согласился Константин, - и наша добродетель должна вступить в борьбу с этой скверной, вступить в борьбу и победить! И каждый должен приложить к этому усилия, и каждый должен отдать все за победу света. Это общее дело и наша общая участь, от нас одних…
            Стефания слушала вполуха. Все эти речи, ах речи! Сколько она уже слышала? Сколько еще услышит? Все сводятся к одному – увидишь врага – убивай, или будь убит. Но что делать, если враг успевает нанести смерть вперед, проникнуть под сами стены святой Церкви?
            Впрочем, у речей Константина было своё назначение – чем больше произнесено «официальных» слов и привычных оборотов, тем спокойнее делалось собрание. Второй труп в самой Церкви, да еще и убитый вампиром – это повод для паники, но люди, собравшиеся в зале, начинавшие свое ощущение с паники, успокаивались, слушая о победе света над магическим мраком.
            В конце концов. Господь не оставит детей своих, верно? И люди приободрялись. Когда паника притупилась, было обсуждение вопроса об оповещении всего церковного оплота о гибели Казота.
            За это выступали немногие: Форас, Аим, Скарон, Фенрир. Еще имеющий право голоса и помощники этих охотников. Они аргументировали это тем, что информация должна быть открытой, а люди готовыми к возможному нападению.
            Но большая часть, в числе которых были и советники, и другие охотники, включая Ронове и Абрахама, а также их помощники выступали за молчание. Стефания тоже подняла руку, но она сама не знала четко – это ее позиция, или позиция, продиктованная взглядом Ронове, которым он мгновенно наградил Стефанию? Иас – помощница Ронове, глядя на него, тоже подняла руку за молчание.
            Аргументы были весомее – паники допустить нельзя! Обстоятельства гибели Казота загадочны и, вернее всего, он сам виноват – вступил в сговор с вампиром, чья личность не установлена, после чего либо пал жертвой своего предательства, либо стал жертвой алчности. Может быть, он что-то видел и рассчитывал как-то воспользоваться этой информацией – словом, сам виноват, и нечего тут жалеть, а вот паника среди мирных и добропорядочных служителей не сделает добра. Каждый начнет бояться своей тени, поползут доносы, начнется самосуд и чёрт знает что еще!
            Это было логично. Оставалась еще группка людей искушенных, которые не голосовали никогда, воздерживаясь от всякого выбора, но таких оставалось все меньше.
-Люди заслуживают правды! – возмутился Форас, как человек несдержанный, он часто нарывался на конфликты. – Они обвиняют Казота в гибели Буне!  Они его ищут!
-А разве он не виновен? – поинтересовался Ронове.
            Одновременно с ним Абрахам заметил:
-Ну и пусть ищут!
-Кому нужна правда? – тихо заметил Базир, с тем расчетом, чтобы слышала только Стефания, всё еще потерянная и жалкая. Она услышала, моргнула, перевела взгляд на Базира, а тот уже снова сидел непроницаемый и прежний.
            Стефания решила, что ей послышалось. В конце концов, слишком многое впало на ее долю за очень короткий срок. Тут не только в чужом, тут и в своем здравомыслии усомнишься!
-А если кто-то еще погибнет? – некоторые люди не умеют отступать, и это не всегда становится им лучшим подспорьем. – Если…
-Нельзя допустить паники! Порядок – прежде всего!
            Фенрир не выдержал напряжения. Он был охотником много лет, все отдал на алтарь и если потерял форму, то душа его еще желала битвы. Он вскочил – тяжелый, грузный и нелепый, закричал:
-Возьмите меня обратно! Сейчас важен каждый человек на счету! Возьмите! Я буду стараться…
            Это было жалким зрелищем. Даже Стефании стало стыдно за это, хоть она и не имела никакого отношения к Фенриру. Он унижался, он не умел уйти, когда Церковь больше в нем не нуждалась.
-Довольно! – рявкнул Константин, на мгновение растеряв всю благочестивость проповедника, и превратившись всего лишь в одного из лидеров, - довольно, Фенрир! Ты отслужил своё! Все кончено!
            Фенрир еще хлопал глазами, сраженный таким отказом. Ему-то казалось, что он все делает правильно, прося при всех в роковую минуту, возвращения.
-Новым охотником будет Клемент, - продолжил Константин и на этот раз тон его был преисполнен земного сочувствия, - юноша, мы не хотели вас обнадеживать раньше времени, но вы – идеальный кандидат на позицию охотника – совет выбрал вас.
            Клемент охнул и радостно принялся пожимать руки всем, кто спешил, словно бы забыв про всякие споры, поздравить его.
-Поздравляю! – громыхнул Скарон и очень дружественно обнял своего недавнего помощника. – Мне нужен новый помощник, тебе тоже! Ох, ты заслужил этого!
            Если бы кто-то взглянул на Делин, то подивился бы той ужасной маске, что сковала всё её лицо, исказила каждую из черт. Зависть – разъедающая каждую клеточку сути, жгла её.
            Её брат новый охотник! До этого предложили Стефании, а она? Куда деваться Делин?
            Но никто не обратил на нее внимания, пока Клемент радостно не предложил Скарону:
-Рекомендую вам в помощники мою сестру! Раз Фенрир…
            И закашлялся в смущении. Фенрир сидел, понурив голову, чудовищное унижение повторялось, и он не мог с ним совладать. Рядом сидела и Делин, и ужас безысходности не мог заставить ее даже взглянуть в сторону брата.
            Она все тщетно пыталась понять – почему судьба обходит ее? Почему не дает ей ни шансов, ни должностей? Почему Стефания вдруг имеет наглость отказаться от должности охотника, и оказывается вдруг под чутким вниманием красавца-Ронове? Почему ее брат, послужив немного в помощниках, имеет будущее, а она нет? ей остаются подачки, огрызки…
            Поздравление затихло. Константин смотрел с благодушной улыбкой на это постепенное затишье. Люди должны радоваться даже в самое темное время.
            Призвали к порядку, вернулись к дискуссии. На этот раз Абрахам повел атаку жестко и не стал дожидаться, когда его напор подхватят. Он считал себя в праве говорить за всех и сказал, что не находит логичным объявлять о гибели Казота. К тому же  - а что если остались какие-то ещё шпионы врага? Тогда – чем меньше получат они достоверной информации, тем выигрышнее позиция Церкви!
-И первый шпион здесь вы! – не подумав, все еще под влиянием какой-то легкости, и отсутствия четкого осознания происходящего, ляпнул Форас.
            Тишина, заполнившая зал, была напряженной. Абрахам мог сейчас сделать все, что угодно с этим наглецом, и что-то подсказывало Форасу, что ни совет, ни кто-то из охотников не станут ему препятствовать.
            Но Абрахам уже получил от жизни слишком много уроков, чтобы срываться так откровенно. Он только вздохнул, внимательно посмотрел на оскорбившего его человека, жизнь которому он мог переломить щелчком пальцев, и ответил спокойно и от этого еще более страшно:
-За клевету и за язык повесить можно, веришь?
            Форас нервно сглотнул. Константин снова призвал к порядку и попытался привести к итогу:
-Я голосую сам за молчание. Нечего церковникам всех мастей поддаваться панике. Крест дарует защиту детям неба, слугам Господа, и будет даровать защиту. Все помыслы страха нечисты по натуре!
            Напуганный сверх меры Форас не нашел в себе никаких ресурсов к спору. В конце концов, ему и не так уже было важно – будут ли церковники знать о гибели какого-то Казота или не будут, самому бы уцелеть!
            А без поддержки Фораса, без его ярости вся оппозиция большинству была сломана. Постановление принято: никакой утечки!
            Следующий вопрос уже звучал на повестке дня, но теперь он приобретал все большую, ужасающую силу:
-Полномочия охотников расширяются. Любые методы, любые способы – правда должна быть выяснена. Если кто-то из наших слуг что-то видел и сокрыл, что-то узнал и не рассказал, что-то подозревает и утаивает…
            Вот оно – роковое!
-Это дозволено считать преступлением!
            Стефания прикрыла заслезившиеся от головной боли глаза. В успокоительной темноте она могла не видеть всего того, что уже видел более опытный Ронове. Да и вообще каждый, кто хотя бы раз сталкивался с кризисом.
            Донесения, пытки, и люди, которые в страхе признаются во всем подряд, без разбора. Самые широкие полномочия дал совет, и теперь это означает, что устоит лишь горстка сильных, и две горстки хитрых, трусливых и адаптивных душ.
            Стефания заставила себя собраться, поднялась с концом собрания с места и поймала взгляд Абрахама. Он кивнул:
-Со мной, болезная. Мы займёмся допросом Сопровождения!
            Болезная… Стефания отвыкла уже спорить, да и вряд ли умела она. Два или три мгновения и зал очищен, сама Стефания спешит уже за удаляющимся Абрахамом.
            Камер допроса шесть. Они редко используются, а уж чтобы работали все – немыслимо. Но вся часть Сопровождения – самая многочисленная, составляющая обслуживание всего церковного оплота – все швеи, портные, кухарки, уборщики, мелкие ремонтники – все они выстроились вдоль длинной стены. Они трясутся, переговариваются шепотом:
-Говорят, перепись.
-Бред – это все бред! Говорю вам, нас будут разделять!
-Допрашивают!
            Спросить им не у кого. Люди, заходящие по очереди в камеры, выходят с противоположной стороны и проходят под контролем караула, к своим местам. Спросить не у кого! Вернуться нельзя, никак, да и не хочется после допросов-то…
            Это все люди, что нашли защиту в церковных стенах. Это люди, которые хотели бы биться против магии, но оказались слабы и невозможны к этой магии, неспособные ученики, что не смогли уйти без ничего и остались, чтобы хоть прислуживать тем, кто может сражаться во имя креста.
            Шесть камер. Шесть охотников допрашивают, шесть помощников вызывают следующих, протоколируют все услышанное. В камерах допроса не слышно, что творится в коридоре, да и из коридора не услышать что происходит…
            Страшно.
            Абрахам держит себя так, как всегда -  он повидал тысячу и один допрос. У него раскалывались все, кто был виновен, как маг он прекрасно чувствует ложь, но его допросы жестоки и без этого чутья.
            У Стефании болит голова, но она не смеет жаловаться. Сидит, записывая с усердием лучшей ученицы, каждый ответ, потом дает на проверку Абрахаму, а тот привычно ворчит:
-Почерк отвратительный!
            Прочитывает, подписывает. Стефания открывает противоположную входу дверь и выпускает допрошенного, затем закрывает дверь и выходит в общий коридор, вызывая следующую жертву.
            Но в этих допросах немного смысла. Спрашиваются начальные сведения: имя, должность, возраст, место рождения.
            И в ответах этих уже понятно, что ничего не значит этот человек, что он напуган, что не скажет ничего нового.
-Повар. Тридцать девять лет, рождение не помню.
-Кухарка. Двадцать семь лет. Родилась в стенах Церкви, мать моя служила также кухаркой и работала до самого последнего дня, а потом…
-Черновая работница. Двадцать два года. Прибыла после разрушения оборотнями моей деревни в семи милях отсюда.
            И помнит Абрахам то дело, но ему-то что? Деревню не спасти, оборотней он упокоил. Девчонку, стало быть, сюда привезли, дали работу. А может быть и сама пришла, если одна осталась и будущего решить не могла.
-Портной. Сорок семь лет, тридцать из них нахожусь на службе Креста. Поступал как ученик-доброволец, но не прошел отборочных экзаменов и меня взяли подмастерье. Потом стал мастером.
-Садовник, пятьдесят три года. Моя дочь поступала сюда служить в лазарете, а я, как вдовцом стал, сюда подался. Растения люблю, так что…
            Эти люди ведут себя по-разному. Одни робеют, другие угодничают, третьи трясутся, как будто бы виноваты. Четвертые пытаются держаться спокойно, но их меньше всего. Они рассказывают свои судьбы, свои причины появления здесь, но не понимают, что все их маленькие трагедии жизней – пустяки. для охотников это ничего не значащие факты, среди которых проходит их отчаянная попытка найти хоть что-то стоящее, что-то, что может объяснить происходящее.
            Следуют вопросы о деятельности, об отношениях, о наличии врагов, конфликтов. И ответы здесь становятся уже однообразнее.
-У меня нет врагов. И друзей нет. я со всеми в хороших отношениях!
-Ну, может быть, и задел кого-то, но это так, не от зла, это было давно, да и вообще… нет, у меня нет врагов.
            Ни у кого нет врагов, никто никого не подозревает, никто ни в чем не виноват заранее.
-Вы понимаете, - говорит Абрахам, делая знак Стефании не протоколировать свой вопрос, - что кто-то в нашем оплоте мог иметь отношение к предательству? Кто-то открыл тайну…
            Стефания чувствует головную боль и слабость, но неожиданный вопрос Абрахама очередной жертве отвлекает ее на мгновение. Другим Абрахам такого вопроса не задавал, неужели есть что-то?
            А перед ним женщина – не красавица, не уродина, самая обыкновенная женщина, миловидная, но неухоженная, чуть огрубевшая в работе, но еще предпринимающая попытки сохранить свою молодость.
-Да, господин…- женщина кивает, напугано и мелко. Даже подобострастно, угодливо заглядывает в глаза.
            Стефания смотрит то на нее, то на Абрахама. Охотник напряжен – почуял что-то, но в ней?.. в очередной кухарке? Это должно быть зло, но почему оно такое обычное? Стефания бы не подумала на нее, как на предательницу. Но Абрахам явно чует!
            Господи…
-И вы понимаете, что за укрывательство информации следует кара? – Абрахам наступает. Он уже нависает над безвольной жертвой. Та готова потерять сознание.
-Да, господин.
-Тогда почему ты все еще упорствуешь? – Абрахам теряет всякое спокойствие в один миг. Это действует эффектно, женщина всхлипывает и начинает мелко дрожать, сдерживая рыдания. Даже Стефания вздрагивает, а Абрахам щелкает пальцами, и тоненькие синие ниточки заклинания медленно опутывают тело женщины.
-Я…ничего… - она хнычет, сопротивляется. Стефания вскакивает с места против воли, но не делает ничего, чтобы помешать или помочь Абрахаму. Ее просто выталкивает какой-то силой из кресла. Вот и все.
-Отвечай! – Абрахам сводит пальцы, нити плотнее впиваются в мягкую плоть жертвы, видимо, это причиняет ей боль, она уже не хнычет, она откровенно ревет, но сделать ничего не может.  – Отвечай! Я чувствую в твоей душе преступление против Церкви! Говори!
-Я украла три серебряных ложки! – женщина на грани и сдается. Стефания распрямляется и переводит взгляд на Абрахама, он снимает заклинание и уже тихо, изменившимся голосом спрашивает:
-Что?
-Ложки…- женщина чувствует, что заклинания нет, но еще дрожит, все тело ее сотрясается от пережитого. – Три ложки, принадлежащие советникам. Три ложки Церкви! Я украла их, пока никто не видел.
            И она заходится горестными рыданиями и в этих рыданиях даже облегчение. Трудно объяснить ей было самой для себя, почему рука вдруг скользнула по помытым предметам и почему вдруг пальцы схватили три узеньких серебряных ложечки, а потом потащили их вверх, на свет. Она оглядела добычу и вдруг сунула ее в фартук.
            Долго потом колебалась – пыталась понять, зачем украла и что с этим делать? Забыть не смогла, вернуть тоже и это отравляло ей весь ум. Абрахам почуял грех, но не разгадал всего обстоятельства.
-Дура! – выпалил Абрахам, разочарованный и гневный, повернулся к Стефании, - сделай пометку.
            Стефания покорно выполнила, а затем как во сне отправила женщину в нужную дверь.
-Что будет?-  рыдала она, - что будет? Меня покарают?
            Стефания молча закрыла дверь, повернулась к Абрахаму. Он смотрел на нее. Ожидал, похоже, реакции.
-Скажешь - бесчеловечно? – полюбопытствовал Абрахам. Именно полюбопытствовал. Словно ему на самом деле было интересно.
            Стефания подняла глаза, хотела сказать решительно «да», но осеклась, хватанув воздуха. Она вдруг представила, какая задача стоит перед Абрахамом, поняла, как непросто ему найти хоть какие-то следы, если они и есть, среди всех церковников. Вспомнила, что идет война, привиделся ей труп Буне, и показалось, что на плаще еще ошметки земли из той ямы, где нашел свой последний приют Казот.
            И вот среди этого нужно было разобраться? Среди всего этого каждого нужно было жалеть? Это лишь в угоду врагам!
-Не скажу, - возразила Стефания, понимая с ужасом, что не находит действия Абрахама ужасными. Правильными, конечно, тоже, но, кажется, она может следовать за ним без тошноты, презрения и отвращения.
-Почему? – спросил Абрахам. – Это ведь жестокость? Я мог допрашивать мягче, мог не пытать.
-Война, - просто отозвалась Стефания. Она все больше понимала, что жалости в ней действительно нет. нужно было докопаться до истины? Что ж, он докопался. Чудовищно ли это? Праведно ли?..
            Ей ли это решать? Никогда. Это решение для тех, кто мудр и значим. Стефания – помощница. Она даже не солдат на этой войне – она его помощник. Не ей отвечать, значит, не ей и мучиться вопросами.
-Болезная! – в тоне Абрахама удовлетворение. – Непроходимая наивность!
            Стефания не отреагировала. Наивность? Пусть наивность. Абрахаму виднее.
            Абрахам неожиданно приблизился и положил ладонь ей на голову. Боль возвращалась – теперь она разрывала все сознание на мелкие осколки, выворачивала, хотела смять все тихое существо Стефании.
-Почему не сказала о боли? – грубо спросил Абрахам.
            Стефания хлопнула глазами. Кто же знал, что надо? Да и зачем?
-Это просто боль. Закончим – пойду в лазарет, попрошу микстуры… - она почувствовала себя еще большей дурой, чем прежде. Просто трудно было объяснить Абрахаму, что она прекрасно понимает свою ничтожность и необходимость, вместе с тем, присутствия на допросах.
-Просто боль и просто смерть, - Абрахам легонько провел ладонью по ее макушке, вроде бы что-то стряхивая, Стефании показалось, что ее обдуло теплым ветерком, а в следующее мгновение боль отступила, сдалась, исчезла насовсем.
-Стоило мучений! – фыркнул Абрахам, - тоже мне! Развела геройство, а толку?
            Он стал прежним. Ворчливым, жестоким, даже слишком. Жутковатым? Но Стефания вдруг улыбнулась – ей захотелось это сделать, и она пошла на поводу у своего желания.
-Спасибо, - промолвила она.
-Следующего пригласи, - буркнул Абрахам и отвернулся, пока Стефания шла к дверям с новыми силами.
            В отличие от нее – молодой и неопытной девчонки, жизни не знавшей, Абрахам прекрасно понимал, что значит – снять боль заклинанием. Это значит, что получится еще раз или два, от силы пять, а потом боль просто откажется сдаваться. С ним произошло то же самое. Он применял на себе все более и более сильные заклинания, зелья, но боль однажды просто отказалась сдаваться.
            Она оставалась ему верна.
            Новые допросы, однообразные, тоскливые. Люди перепуганы, люди заискивают, люди уже не знают, что можно ждать.
            Наконец Абрахам объявляет перерыв, говорит:
-Перекусить нужно. Эй, болезная, принеси что-нибудь перекусить.
            Это уловка. Абрахаму не так уж и хочется есть, но он не может больше выносить однообразных допросов, которые никуда не ведут и отнимают бесценное время, которое можно было потратить с настоящей пользой на что-то стоящее.
            Но совет приказал. Абрахам лишь солдат на этой войне и обязан подчиняться приказам.
            Перекус – легальный способ подумать, не забивая себе разум какими-то мелкими людьми и мелкими же их деяниями.
            Стефания торопливо принесла ему несколько тарелок, и удалилась из тактичности – Абрахам любитель побыть в одиночестве, и чем больше, тем лучше. Да и сама Стефания подумывает о том, что желудок, опустошенный много часов назад, да усталый ум, и тело. Которое уже так давно держится без сна и отдыха – это не самые лучшие спутники в настоящем деле.
            Стефания вышла в коридор, где оставались еще несколько несчастных из сопровождения, но несмотря на все взгляды усталых от ожидания людей, на мольбы, Стефания никого не вызвала и пошла прочь, желая размяться.
            То ли Ронове ждал ее, то ли сила обстоятельств сильнее, чем хочет казаться, но он вышел с намерением перекусить тогда, когда Стефания была рядом с отведенной ему допросной камерой.
            Стефания дернулась в нервном напряжении. Он мог быть гадом, мог обидеть ее, но она все еще не могла ровно дышать в его присутствии.
-Какая встреча, - взгляд Ронове был усталым, но, похоже, он был рад видеть Стефанию. У вас как?
-Ничего, ничего, вообще ничего, - Стефания развела руками. Она пыталась справиться со своим смущением, и усталость немного в этом ей помогала, но все-таки было в ней глупое ощущение.
-У Абрахама перерыв? – догадался Ронове, бросив взгляд на ожидавшую кучку прислужников.
-Да, - скрываться смысла не было. – А у…вас?
-У тебя, - поправил Ронове мягко, - не надо этих условностей. Я сейчас один. Моя Иас не выносит допросов!
            «моя Иас» - как неприятно это ковырнуло сердце Стефании, но она не подала виду. У нее не было никакого права претендовать на внимание с его стороны и уж тем более на принадлежность к нему.
-А своего помощника я отпустил, - продолжал Ронове, - он тоже человек.
            Надо было идти. эта вежливая необязательная беседа затягивалась. Она происходила в общем коридоре, на глазах у стольких людей, случайных свидетелей! Но Ронове преграждал ей путь.
-Может быть, отобедаем вместе? – предложил Ронове неожиданно. Стефания нервно рассмеялась, а потом поняла, что он не шутит.
-Вы…ты серьезно?
-А что? – удивился охотник, - я не вижу ничего, что могло бы нам помешать! Мы тоже нуждаемся в пище. Что скажешь?
            Наверное, будь Стефания опытнее, то отказала бы. Но опыта в ней не было. Было сомнение, отозвавшееся голосом Абрахама: «дура!», но Стефания победила это сомнение и кивнула.
11.
            Делин даже не была худшей – к таким хоть какое-то внимание. Она просто была никакой, слишком средней, чтобы быть заметной. В ней не было природной красоты, что позволяет попасть в центр всеобщего внимания, пусть и на мгновение; в ней не было женственности, что оттеняет особенные черты; в ней не было острого ума, какой оправдал бы всё остальное или какого-то выдающегося таланта.
            Церковь Животворящего Креста обучала всех своих пришедших слуг по одной программе – сначала общие знания, вне зависимости от возраста о врагах и о войне, что длилась уже не одно поколение, а потом уже следовало по результатам экзаменов распределение – куда отрядить человека? В архив ли, в оружейную, в теоретики, в практики, в обслугу или в высшую боевую единицу – Охотники? Разумеется, там обучение уже курировалось иначе, и не всегда это было разумно. Но и экзамены были формальными – как правило, уже на стадии обучения разные секции Церкви приглядывались к ученикам всех возрастов (не все попадали детьми-  это был даже редкий случай), и готовили место заранее.
            Делин училась в одно время со своим братом Клементом и Стефанией. Они втроем попали в объятия Церкви в детском возрасте  - все лишились родителей, а Стефания их и вовсе не знала. И уже тогда Делин впервые поняла, что слишком незаметна для окружающих.
            В ней не было рвения и природной наглости брата, в ней не было покорной усидчивости Стефании. В ней не было ничего. Стефания была лучшей ученицей, знала теорию, но замыкалась, когда речь шла о каких-то физических занятиях. Охотники приглядывались к ней с настороженностью, очевидно, замечая потенциал.
            Но Стефания плохо сдала экзамены и совсем юной девушкой попала в ряды бумажной работы.
            Клемент же показывал блестящие физические выступления. Ловкий. Сильный, напористый – он приковал к себе внимание всех Охотников, и Делин понимала, что ей не повторить его успеха.
            А вот ей не хватило ничего. Она не прошла по напористости физического развития, неумело владея всеми приспособлениями, что должны были перенаправлять магический поток либо в сторону врага, либо поглощать его. А по усидчивости, по памяти… нет, Делин не могла освоить всего того, что так давалось либо Стефании, либо Клементу.
            Фенрир пожалел её молодость. Он присутствовал на экзаменах, видел, как она бесполезна в бою, но на тот момент и его охотничья деятельность уже клонилась к закату. Они нашли друг друга и Фенрир, под откровенные смешки других охотников, заявил, что берет Делин к себе в помощники.
            Тогда Делин впервые почувствовала себя лучше Стефании – конечно, быть помощницей Охотника (еще и Фенрира!) – это не очень почетно, но все лучше, чем сидеть в архиве.
            Но радость почему-то быстро утихла. Делин увидела, как относится к ее брату его Охотник, увидела, как другие относятся к Фенриру и поняла, что Стефания не сильно-то и прогадала, спрятавшись ото всех в архиве. А потом случилось и совсем непонятное – Стефанию подняли из архива и приставили к Абрахаму. Самому Абрахаму.
            И она держалась в службе ему с достоинством. Недавно и вовсе сама отказалась от получения должности, за которую Делин готова была совершить и совершила подлый поступок. Время только выбрала неудачно, а так…
            Делин была угнетена. Ей было плевать на Буне и происходящее, собственная судьба занимала ее значительно сильнее и тревожила куда больше. А выходило, что ей и деться-то было некуда.
            Сначала она хотела пойти к Фенриру, принять его работу или просто поддержать, если получится. Но она не дошла. У самого входа в его кабинет, услышав за дверью его тяжелые всхлипывания и хриплое болезненное дыхание, поняла, что не сможет – слишком уж велик был ее грех доноса. Нет, все знали, что Фенрир – негодный охотник, тем более в военное время. Но только она одна предала его. И даже если мотив ее был бы благим – освободить ряды охотников от того, кто уже в этих рядах не может состоять, подлость точила сердце!
            Она развернулась и опрометью бросилась прочь от кабинета, пока еще принадлежавшего Фенриру – стыд гнал её.
            Делин помоталась по этажам, где всюду подстерегал подозрительный патруль, и решила попробовать пойти к брату. В конце концов, он просто лучше нее, разве в этом его вина? Теперь Клемент стал охотником и ему понадобится помощник, но…
            Не смогла. Не пересилила. Между ними никогда не было теплых отношений, и теперь уж Делин не чаяла, что когда-то в их кровной связи появится теплота.
            Она бродила еще неприкаянной, пока местный начальник патруля не возмутился:
-Вам что, заняться нечем?
            И почему-то Делин подумалось, что ни с её братом, ни с Иас, ни со Стефанией в таком пренебрежительном тоне никто не посмеет заговорить – слишком уж те живые, или уже прославленные. Даже не своими заслугами, но прославленные. А с ней можно! Она – меньше, чем никто.
            Делин беспомощно пожала плечами. Дело можно придумать всегда, но хотелось, чтобы ей его дали, а не самой выпрашивать.
-Охотники вызвали все обслуживание на допрос, - продолжал начальник патруля, наверняка даже не знающий, что это за девушка и кто она, - мы остались без швей, прачек, кухарок и мойщиц. Ступай, а не то пожалуюсь в совет на то, что ты здесь без дела шастаешь!
            Клемент бы возмутился на такое предложение. Стефания бы отмолчалась, да и не шастала бы она без дела. Иас закатила бы грандиозный скандал, призывая всех и каждого…
            Но Делин покорно пошла в секцию Обслуживания, где, как оказалось, действительно не хватало рук. Все были уведены на допрос и возвращались бледными, нервными. Рук не хватало, а вскоре требовалось накормить всех слуг церкви, а еще обстирать, починить белье, выгладить…
            Некоторые пришли сюда из бумажных ведомств из солидарности и для поддержки, кое-кого рекрутировали пинками, чтобы выслужиться. Кто-то уже вернулся и даже отошел от допроса. И, наверное, одна Делин пришла потому что некуда было больше идти, а требовалось приткнуться хоть куда-нибудь.
            Впрочем, все были слишком заняты, чтобы спрашивать о её мотивах. Ей тотчас нашли работу и поставили за очистку посуды. Остатки пищи, присохшие с последней трапезы и неубранные из-за того, что вся рабочая сила была вызвана на допрос, требовалось убрать с тарелок и блюд в специальный мешок, после чего положить очищенную посуду в таз с мыльным раствором и приступить к следующей тарелке.
            Когда в тазу набиралось достаточно посуды, нужно было начать уже нормальную промывку с губкой, но когда Делин приступила, то поняла, что посуду отмывать в остывшей мыльной воде – занятие отвратительное. Тарелки выскальзывали, она медленно справлялась с работой, постепенно вытаскивая одну за другой тарелку из мыльного таза в другой, где была чистая вода.
            Правда, вода не могла долго оставаться чистой. Смыв оказался еще труднее, чем простой мыльный раствор. У Делин затекла спина, руки распухли от холодной воды и пальцы ныли, но она продолжала тереть, вытаскивать, перекладывать тарелки, наливать воду из тяжелого бака и снова тереть…
            Наконец, у нее образовалась горка относительно чистых тарелок. Теперь дело было за малым – протереть все полотенцами и убрать на сушильный стол. Но именно в тот момент, когда Делин перевела дух, на кухню отворилась дверь, но впустила она не очередного освобожденного из обслуживания или сознательного из других секций, а Стефанию.
            И именно это почему-то больно обожгло Делин. Если бы зашла не Стефания, а кто угодно другой! Но нет.
            Именно она.
            У Делин было секунд пять до того, как Стефания скользнула бы взглядом по всей кухне и встретила бы Делин. Что бы она сделала? Удивилась бы?  Выяснять не хотелось.
            Делин использовала счастливое мгновение и быстренько нырнула за шкафы с чистой посудой, благо, все оказались слишком заняты, чтобы заметить или хоть как-то отреагировать на это неожиданное отклонение от мойки посуды. А может быть, проклятие Делин быть незаметной и никакой заслужило, наконец, для нее хорошую службу?
            Стефания, как оказалось, пришла за едой. Она набрала быстро – вернее, всё для нее собрали расторопные и напуганные зловещим покровительством Абрахама, другие кухонные слуги. Вскоре Стефания ушла и Делин выскользнула из своего угла. Её мутило и жгло – к глазам подступили злые слезы.
            Ничего не произошло для нее, но все же ей стало обидно. Обидно за себя – такую неудачливую, такую слабую и незаметную. Стефания ведь не была, по мнению Делин, какой-то необыкновенной. Замкнутой, привычной ко всему, и даже не очень красивой.
            Так почему ей и служба у Абрахама,  и предложение в скором времени стать Охотником, и внимание Ронове, а Делин вынуждена искать себе место работы, потому что ни на что не годилась?
            Делин поняла, что не может вернуться к посуде. Это было слишком неправильно. Ей чудилось, что если она вернётся, то это будет уже как будто бы навсегда, останется последним поражением.
            Так это было бы или нет, выяснить уже нельзя. Словно бы откликаясь на ее безмолвную мольбу, в кухню вошла Иас, невозмутимая и спокойная королева среди черни кухонных работников.
            Делин не успела уже уклониться, но Иас лучилась добродетельной улыбкой. Она немедленно направилась к Делин и поприветствовала ее.
-Здравствуй, - Делин растерялась. Она стояла перед красавицей в усталом, помятой, потном виде среди кухни, в мыльной пене, и ощущала себя ужасно. Но Иас ничего, кажется, не смущало.
-У тебя будет пара минут? – вежливо спросила она.
-Да, конечно, - удивленная сверх меры Делин последовала из кухни прочь, за Иас, ощущая на своей спине чужое любопытство, но не испытывая по этому поводу ничего неприятного, напротив, даже какое-то хвастливое чувство, что и ей вслед могут смотреть.
            Иас завела ее в чью-то комнатку – очень бедную, но очень чистенькую. На недоуменный взгляд Делин ответила:
-Хозяйка на допросе, так что нам никто не помешает.
-Ладно, - Делин кивнула. Она все еще робела, не понимая, что нужно от нее Иас. А той явно что-то было нужно. Такие как она не появляются на кухне вдруг и не уводят никого прочь.
-Ты говорила, что Стефания работала в архиве, - Иас не стала изображать светской беседы и сразу же перешла в наступление.
-Да, - Делин кивнула, - я тебе рассказала всё, что про нее…
-Скажу откровенно, - Иас лишь слегка повысила голос, но этого хватило, чтобы перекрыть и совсем сбить с толку Делин, - как женщина женщине и подруга подруге – Стефания меня достала!
            Несмотря на ситуацию, Делин едва удержалась от смешка. Надо же, как Иас ревниво относится к Ронове, что готова даже назвать Делин «подругой».
-Вот как? – вслух подивилась Делин, но в тоне ее скользнуло равнодушие.
-Достала! – Иас старалась держаться достойно, но не смогла. Во взгляде ее слишком сильно пульсировали обиженные злобные искорки.
            Опасные…
-Сочувствую, - согласилась Делин. Она внезапно осознавала, что слово «достала», взятое Иас для описания своих чувств, прекрасно подходит и для нее самой. Разве не жжет саму Делин внезапное появление Стефании? Разве не обиднее от ее появления больше, чем от чьего-либо еще?
-И тебя тоже, - Иас явно многому научилась у Ронове. – И я пришла, чтобы предложить тебе то, что поможет нам обеим.
-Поможет? – Делин неосторожно выдала себя. Будь она умнее, то возмутилась бы, что она лично ничего о себе не говорила, и вообще, откуда Иас может знать, кто именно достал ее, Делин, когда это вообще не касается никого больше?
            Но Делин выдала себя и спохватилась позже.
-То есть…- начала она, краснея. Но Иас усмехнулась:
-Ты получишь звание охотника – это я тебе обещаю!
-А ты? Что получишь ты? – Делин осеклась, и поняла, что совсем не хочет знать ответ. В Иас говорила ревность. Возможно, Ронове всерьез стал меньше уделять красавице внимания.
            Иас не ответила. Оно и не нужно было. сказала:
-Сейчас или никогда! Будет ли у тебя еще такой шанс? Или тебе полюбилась посуда?
            Клемент бы не допустил такого разговора с собою, Стефания бы возмутилась, но Делин не нашла ничего лучше, кроме как спросить:
-Что ты хочешь сделать?
            Иас улыбнулась. Она поняла, что победила и оказалась права во всех своих подозрениях. Значит, у нее уже есть соратник. Дело за малым!
-Сейчас, когда все напуганы, хватит простенького доноса и парочки сфабрикованных фактов. И от Стефании ничего не останется!
            Делин потрясенно молчала, не выдавая в лице своем никаких чувств. Иас подождала реакции и продолжила в нетерпении:
-Ты пишешь донос в совет, что Стефания и Буне разругались по непонятной причине незадолго до его гибели. Это ты случайно услышала от нее самой.
-Но это неправда! – Делин ахнула.
            Иас посмотрела с унизительной снисходительностью:
-Откуда тебе-то знать? И потом – это не так важно! Слушай лучше! Так вот, они разругались. Затем ты слышала, что Казот сказал незадолго до своей…м, гибели! – да, кому-то сказал, что все раскроет…
-Что раскроет?
-Не перебивай! Ты шла по коридору, услышала, что он с кем-то говорит, что все раскроет. Так? Так! В итоге – картина. Буне ругается со Стефанией и Буне убит. Казот кому-то говорит о раскрытии какой-то тайны, и Стефания пишет письмо-донос на него, очевидно, испугавшись! А потом и Казот мертв. Понимаешь? твоя задача – написать всё это в донос.
-Почему я? – у Делин пересохло во рту.
            Причина была проста: Иас не хотела подставляться, но она в этом бы, разумеется, не призналась бы ни за что. Ответ у нее был готов:
-Ты дольше знаешь Стефанию. По мнению всех – у тебя нет причин для того, чтобы уничтожать ее. Значит, твоему слову поверят…
-А если не поверят?
-Это уже тебя не касается. Напиши донос. Я оставлю некоторые следы, намекающие на ее неблагонадежность.
-И тебе, конечно, тоже поверят! – со смешком сказала Делин. У нее ничего не шевельнулось в душе, когда она представила позорное уничтожение Стефании. В конце концов, та сама во всем виновата. Если ее удастся обвинить, значит, есть в чем.
-Я скажу одному из охотников, которому могу верить, и он найдет все, что нужно. Это и твои доносы  станут избавлением от Стефании, - Иас очаровательно улыбнулась. – Согласись только! Сделай то, что нужно, и я сделаю тебя в ответ охотником.
-А почему сама не станешь? – Делин засомневалась. Это было не сомнение морали, это было сомнение в искренности намерений подельницы.
-Я что дура? – красавица фыркнула. – Сама лезть драться со всякими тварями магическими? Нет уж! Это не по мне. Но тебе, коль ты так желаешь, услужу. В обмен на твои услуги, конечно…
            Никогда Делин не думала, что будет заключать сделку с кем-то вроде Иас. Никогда и не думала она, что эта сделка будет такой подлой. Но все происходит не так, как можно было бы представить. Делин протянула руку.
            Иас пожала ее осторожно, лишь кончиками пальцев, боясь, словно бы, запачкаться, при этом она продолжала улыбаться, глядя в глаза Делин.
            Между тем, Стефания, ничего не подозревая о заговоре, причиной которого она стала, вернулась к Абрахаму. Сделала она это с очевидной неохотой, потому что обед в компании Ронове был прекрасным. Даже еда казалась ей еще вкуснее, чем была когда-либо, да и Ронове постоянно подбадривал ее, и тут вдруг – реальность. Проведение остаточных допросов, Абрахам, расследование, патрули…
            Абрахам, увидев ее, лишь спросил:
-Много там осталось, болезная?
            Стефания прикинула в уме:
-Примерно две дюжины.
-Примерно или две? – уточнил Абрахам, пребывающий в явном отсутствии настроения.
            Стефания покорно высунулась в коридор и пересчитала тех, кто оставался для допросов. Затем доложила:
-Девятнадцать человек, но двое из них уже заходили в камеры допроса.
-А говорила две дюжины, тьфу, дура! – привычно отреагировал Абрахам. – Чего стоишь? Вызывай!
            На Стефанию эта грубость не ложилась. Она призвала очередную жертву из секции обслуживания-сопровождения и снова потянулись однообразные вопросы. Ничего нового не было да и быть не могло. В полтора часа эта рутина была кончена и Стефания с облегчением собрала целую пачку протоколов, чтобы сформировать дело.
            Протоколов оказалось больше, чем можно было бы взять двумя руками без риска того, что листы посредине начнут расползаться. Конечно, можно было бы сходить и два, и даже три раза, но Стефании показалось, что она может в один заход унести все бумаги и она героически их взяла все.
            Разумеется, пачка расползлась. Стефания еще судорожно пыталась удержать листы, но они весело рухнули на пол.
-Слабоумие и отвага! – рявкнул Абрахам. – Дура криворукая!
            Стефания скользнула на пол, и, стараясь не поднимать головы, торопливо принялась собирать протоколы. Они были пронумерованы, но она собирала их кое-как, не желая промедления.
-Да чтоб тебя! – мгновение, и к изумлению и ужасу ее, Абрахам опустился рядом на пол, вырвал уже собранные листы и принялся упорядочивать их, не забывая поучать. – Всякое дело, криворучка ты несчастная, требует тщательного подхода! Только там, где порядок, где железная дисциплина, будет властвовать настоящая добродетель! Куда ты тянешь семнадцатый? Дай сюда, неумеха!
            Он попытался резко вырвать протокол из ее рук, но Стефания не успела его отпустить, и лист ожидаемо и очень весело разорвался…
            Стефания зажмурилась и вжала голову в плечи. Она поняла совершенно отчетливо: сейчас Абрахам ее просто морально уничтожит.
            Но прошло мучительное мгновение и ничего не произошло. Стефания медленно открыла глаза, и увидела спокойного Абрахама.
-Болезная! – фыркнул он. – Болезная, криворукая и трусливая! Неужели ты так боишься меня?
-Я разочаровываю вас каждый раз, - тихо заметила Стефания.
-Меня все разочаровывают, - признался Абрахам мрачно и неожиданно добавил, - а больше других – я сам себя. Вставай!
            Она поднялась, покорная его слову, Абрахам сунул ей собранные протоколы и сверху уложил порванный экземпляр.
-Склеить сумеешь?
-Д…да, - Стефания поспешно закивала.
-Не ври, - Абрахам провел ладонью над разорванным листом и разрыв исчез. Вместо него поверх кучки протоколов оказался обыкновенный гладкий лист.
            Стефания выдохнула со странным чувством восхищения и ужаса. Магия, противная господу и кресту магия, но полезная!
-Давай сюда, - Абрахам взял примерно половину протоколов из ее пачки, - а то у тебя руки дырявые! Стой потом, полдня собирай эти протоколы!
            Он пошел вперед, нарочито ворча, и Стефания покорно пошла следом, все больше и больше уверяясь в той мысли, что все в Церкви очень плохо знают Абрахама. Хотя – как его можно было бы узнать? Он был магом – значит, врагом. Он был предателем – значит, не мог обрести уважения уже ни на одной из сторон. Да и сам создал вокруг себя мрачную, жестокую, непроницаемую атмосферу, отзываясь язвительностью на каждую попытку проникновения в собственные мысли.
-Ты с Ронове обедала? – без всякого перехода спросил Абрахам.  Стефании приходилось идти быстрее, чтобы успевать за ним.
-Да, с ним, - ответила она и слегка смутилась.
-Почему не со мной? – вот этот вопрос уже был полной неожиданностью. Нет, никакого законного разделения между Охотниками и Помощниками не было. просто исторически сложилось, что все держатся отдельно при приеме пищи. Нет, бывало, что охотник и его помощник дружили или становились равными или были родственниками, что сминало всякое разделение, данное не законом, а условностью. Но никогда Абрахам не выказывал никакого желания сминать эту грань. Стефании вообще казалось, что чем меньше Абрахаму попадаться на глаза, тем он будет счастливее.
            Стефания так растерялась, что задала самый глупый вопрос:
-А…можно было?
            К счастью, они уже дошли до кабинета Абрахама. Охотник толкнул дверь и вошел первым и сгрузил все протоколы на первый же столик.
-А почему нет? – удивился Абрахам. – Моя компания тебе не подходит?
-Просто вы никогда… - у Стефании ум заходил за разум. – То есть, я с радостью! Если вы захотите. То есть, если вы…
-Достаточно, - холодно прервал Абрахам, поднял ладонь, призывая ее к молчанию, - умей умолкать! Я скажу тебе лишь один раз, болезная, скажу с высоты своего опыта и прожитого. Не растворяйся в Ронове!
            Стефания хлопала глазами. Абрахам – равнодушный к ней, выражал обеспокоенность? Мир спятил, или спятила Стефания?
-Тебе повторить или записать на бумажке? – осведомился Абрахам, наблюдая ее ступор.
-Я вас услышала, - Стефания заставила себя найти какой-нибудь отвлеченный и вежливый ответ, но для этого пришлось, все-таки, приложить определенное усилие. – Да…спасибо.
-К работе, - отмахнулся Абрахам. – По результатам допроса мы знаем, что ничего никто не видел, не знает, не замечал… этого следовало ожидать. Еще мы имеем два трупа – Буне и Казота. Оба убиты вампиром, но второй спрятан. Вопрос – зачем?
-Для отвлечения внимания на Казота, - предположила Стефания.
            Абрахам фыркнул:
-Это был вопрос не тебе, а самому себе. Но, в целом, да, похоже на то. Пока мы искали Казота, вампир мог уничтожить все следы. Исходить нужно из того, что Казот действительно был предателем. Может быть – алчным, может быть – идеологическим.
            Стефания хотела было предположить еще один вариант, но осеклась.
-Что? – Абрахам заметил. – Говори.
-Он мог не знать, что делает, - ответила Стефания.
-Это ты не знаешь, что делаешь! – огрызнулся Абрахам, - но в целом – это тоже вариант. Ему могли затуманить мозг, могли подавить волю, могли сделать все, что угодно. Значит, три варианта?
-А если…- Стефания нервно облизнула губы, - страх? Что, если кто-то, кто дорог Казоту, был под угрозой?
-В моем обществе даже идиоты становятся умнее! – Абрахам улыбнулся, - может быть и так. Насколько я знаю о его связях с прошлым, никого не осталось, но чем больше вариантов мы имеем, тем меньше мы упустим.
            Стефания ждала. У нее не было распоряжений, но Абрахам не гнал ее прочь.
-Теоретики говорят, что Буне работал над уменьшением оружия, поглощающего магический запал, - продолжал Абрахам, глядя на Стефанию. – Это облегчило бы войну.
-Но об этом разве кто-то знал… - Стефания была не уверена в этом замечании, но Абрахам неожиданно кивнул.
-Верно. Даже мы, охотники, не знали этого. А вот совет знал…
            Стефания попробовала пошутить:
-Мы сейчас придем к тому, что предатель мог быть в совете!
            Но Абрахам не улыбнулся, не назвал ее дурой, лишь молча продолжал смотреть и у Стефании пропало всякое желание вообще когда-либо шутить. Она помрачнела.
-Сама подумай, - тихо и очень серьезно заметил Абрахам, - кто знает лучше всех охотников, как и где спрятать тело? Кто знает ходы и выходы Церкви? Кто знает, над чем работал Буне?
-Но это же советники! – у Стефании даже голос охрип от волнения, она закашлялась.
-И что за страх перед священными коровами? – фыркнул Абрахам с презрением. – Советники – люди! Всего лишь!
-Они веруют в Бога и Крест!
-Не будем, - возразил Абрахам, прерывая запал ее гнева, - сейчас мы пока не можем установить этого обстоятельства наверняка. Но это еще одна возможность, которую нельзя исключать!
            На взгляд Стефании это было уже бредом, причем в высшей степени параноидальным, но она заставила себя промолчать.
-Вампиров, - Абрахам развивал свои мысли, не замечая молчания Стефании, да и не нужно ему было, к чему? – обладающих такой силой, не может быть много. Пятьдесят – семьдесят лет назад их популяция очень сильно сократилась. Война выкосила их ряды. Мы сразу же принимались за вампиров и оборотней, за всю эту низшую нечисть! От них чаще всего и гибнут люди, эти твари не контролируют своего голода…
            Стефания смотрела на Абрахама, лицо которого оживало в этом яростном монологе. Она понимала, что личная обида гложет его. Вампир, ушедший от его кары. Видимо, заползший куда-то в Сармат с надежностью, не давал ему покоя.
-Впрочем, - Абрахам вдруг стал спокойным, - сильный вампир – это умный вампир. Умный вампир не полезет в Церковь, полную слуг Креста. Только если ему уж очень будет нужно… и здесь придется исходить все-таки из причин такого визита.
12.
            Конечно, Иас мозгами понимала, что задумала не только подлость, но и великую глупость – весь план её строился на том нелепом уповании, что Совет окажется настолько перепуганным происходящим, что не думая поверит в виновность всякого, кто хотя бы не так глянет в сторону Креста.
            Но разве это было серьёзным основанием?
            Однако Иас не могла ничего с собой сделать.  Разум предавал её, чувства подавляли. Нет, и этих чувств тоже следовало ожидать, да и не были они ей слишком уж в новинку: это же Ронове! Красавец Ронове! Любимец слабого пола, переменчивый и непостоянный.
            Иас знала, что помимо неё, всегда находящейся рядом, у Ронове бывали свои истории и романы, но постоянно делала вид, что знать ей и не о чем. Она притворялась, наивно веруя, что Ронове оценит это и поймет, как сильно Иас к нему привязана, а поняв, конечно же, останется с нею.
            Иас была красавицей, талантливой ученицей и могла бы быть охотником. Но из собственного страха, и из-за желания быть ближе к Ронове, приметившего её почти сразу после экзаменов, уведшего у Марбаса, Иас стала помощницей и планировала ею оставаться.
            Сначала она пыталась себя убедить в том, что неожиданное отношение Ронове к Стефании – это всего лишь очередная историю, которую ей надлежало не заметить. Но это было что-то непонятное – на взгляд Иас, в Стефании не было ни красоты, ни ума, ни какого-нибудь таланта, который мог бы оценить Ронове. И всё же…
            Впрочем, Ронове так мог подбираться к Абрахаму – Иас утешала себя этим, но оставалось тошнотворное, отвратительное и ядовитое, самое страшное: «а вдруг?»
            Это было то самое «а вдруг», которое отворачивает человека от правильного пути, что сбивает у самого порога открытия, что даёт человеку страшное промедление тогда, когда медлить нельзя. Проклятое, страшное, неотвратимое и совершенно человеческое «а вдруг?».
            А вдруг Ронове полюбил Стефанию? А вдруг он хочет быть с нею и для Иас в его сердце не осталось даже уголка?
            Иас, может быть, поняла бы, будь там не Стефания, но её – нет уж! – это Иас было совершенно непонятно, и проиграть этой непримечательной жизни она не допускала даже в мыслях.
            А вдруг все серьезно? А вдруг…
            Ждать было нельзя. Иас накручивала себе всё больше и, как назло, Ронове давал ей к этому накручиванию повод за поводом – беседы со Стефанией, его откровенная поддержка ей и, как финальный итог – общий обед между ними!
            Иас пришлось этого добиваться, а Стефания получила сразу. Немыслимо!
            Что-то коварное и мерзкое велело тогда Иас бороться и она, шатаясь под весом собственной ничтожности и собственничества, отыскала, наконец, ту помощь, без которой не обходится ни одно подлое дело.
            В сущности Делин была не нужна Иас. Она годилась для черной работы, а дальше становилась опасным свидетелем. Иас рассчитывала позже снести девушку, чтобы та ненароком не выдала их общего дела. Но это потом, когда-нибудь потом, сначала нужно разобраться со Стефанией.
-Я всё сделала, - Делин появилась неожиданно и ожидаемо. Частью своей души, той самой, что верила ещё в Крест, верила в добродетель и замирала в восторге перед молитвой, желала, чтобы Делин не вернулась или провалилась.
            Но как всякая глупость умеет заходить далеко, прежде, чем оказаться обнаруженной, эта  успела зайти.
-Я подложила пару записок…донос отнесла в тот ящик, - Делин оставалась спокойной. Иас лихорадило, и напрасно она пыталась бороться с собою. Смешно – планировать оказалось легче, чем слушать мрачное донесение об исполнении плана.
            А Делин была спокойна и за одно это Иас уже могла ее возненавидеть.
-Всё сделано, - повторила свою мысль Делин, с изумлением глядя на бледную красавицу, охваченную каким-то странным для себя чувством.
            Иас собралась, кивнула:
-Я поняла. Дальше я сама. Ступай.
            Делин попыталась вспыхнуть, но покровительственный тон Иас, а затем ее демонстративный отворот от Делин дали понять – никогда, никогда Иас не будет считать ее равной себе и Делин была слишком наивной, если позволила себе хоть на мгновение поверить в обратное.
            Нужно было идти, а лучше того – исчезнуть. Исчезнуть у Делин, конечно, не получилось, а вот уйти – легко!
            Иас поколебалась еще мгновение и разозлилась на саму себя за это колебание, затем собралась с духом и вышла тоже – требовалось продолжать, продолжать, пока не стало слишком поздно!
            Разумеется, Иас знала, кого просить о следующей услуге. Красавицы всегда окружены восхищением и любовью и умеют запоминать, кто и что обещал им в обмен на взаимность.
            Марбас был молод, полон надежд и огня, когда впервые увидел Иас. Иас еще училась, а он едва-едва стал охотником. Марбас поступил непрофессионально, выбрав ее не за способность, а за надежду. Иас немного пококетничала, подогревая его интерес, а позже и вступила в должность помощницы при нем.
            Это потом появился Ронове на ее погибель, и она так пропала в нем, что не думая ушла прочь от всего.
            Марбас жестоко страдал. Он потерял свои надежды в службе Кресту и быстро стал охотником средней руки, сделавшись рассеянным и слабым. Иас ранила его и он не смог справиться с этим, уже не стал прежним. А Ронове и другие теснили его все дальше и дальше, превращая в обыкновенного охотника.
            Впрочем, Иас была уверена, что стоит ей появиться, поулыбаться, похлопать глазками и Марбас растает перед нею и броситься делать то, что она скажет, натравится на Стефанию и вгрызется в ее жизнь.
            О, как напрасно Иас полагалась на свои чары!
            Марбас был покорен ею и убит п-человечески, но не был уже столь наивен как прежде. Церковь изменила его, война с магами, битва с нечистыми и противными богу тварями исказила все, на что могла бы давить Иас.
-Говорю тебе, это она! – жарко убеждала Иас, не понимая, почему перед нею такое промедление, почему он тотчас не бросился по ее слову, в покои Стефании, не перевернул все вверх дном, чтобы найти подделанные записки?
            Да и искать-то шибко не надо было – Делин не скрывала уж слишком.
            Но почему, почему промедление?
-Какое опасное замечание, - Марбас не скрывал своего сомнения, - слишком опасное.
-Это правда! Говорю тебе, что это так. Я говорила с Делин и та передала мне, что незадолго до своей гибели, Буне ссорился со Стефанией. А что если она убила, на самом деле, и Казота, и Буне? Что, если она и есть тот предатель, которого мы ищем?
            Иас даже сама верила уже в свои слова – слезы истерично блеснули в ее глазах.
            Марбас вздохнул:
-Я молю небеса, чтобы ты ошиблась. Но ты могла поделиться своими подозрениями с Ронове…
            Лучший способ солгать, выкрутиться – смешать правду с ложью. Иас было больно даже произносить это, но выхода не оставалось:
-Ронове увлечен Стефанией, я боюсь, что он мне не поверит!
            Марбас еще раз взглянул на нее с восхищением, но неживым. Так не смотрят на любимую, так смотрят на картину, которую нельзя тронуть и разглядывать долго неприлично, но которая всеми признана за шедевр.
-Хорошо, - кивнул Марбас, - я понял тебя и проверю это.
            Иас бы остановиться, взять бы какое-то слово, клятву с Марбаса, но она не думала. Страх гнал ее дальше от этого дела, и она торопливо простилась со своим, как ей казалось, подручным.
            Но Марбас не направился в Совет или к Стефании. Он направился к Ронове, которого откровенно не выносил, ненавидел и презирал, как можно только презирать врага и отвратительного победителя.
            Марбас был охотником. Не лучшим, но все же охотником. Это научило его думать и подозревать, а Иас было в чем подозревать. Слишком много нервности и слишком много откровенной фальши. Если бы Делин слышала ссору Буне со Стефанией, то поделилась бы сама этим с советом. Да и как не заметить, что Иас прожигает Стефанию взглядом?  Как не знать, что Ронове воспылал интересом к помощнице Абрахама?
            Марбас ненавидел Ронове, но он поставил дело Церкви выше своих собственных чувств. Что, в конце концов, могла значить всего лишь его жизнь в сравнении с возможной угрозой Кресту, подрыву деятельности всего оплота защиты людей и бога от магии?
            Ронове удивился, увидев Марбаса в своей обители. Помрачнел, услышав его первые слова, и ожесточился к концу повествования.
-Я хочу, чтобы ты знал одно, Марбас, - промолвил Ронове, догадывающийся обо всех передвижения Иас (недаром столько лет он знал ее!), - что Стефания – жертва ревности, ее ревности.
-Другими словами, ты стал причиной подлости, - не преминул заметить Марбас.
            Ронове печально улыбнулся:
-Каждый однажды может стать причиной чужой подлости…
-Но тебе это удается чаще других, - не унимался охотник. – Что делать?
-Забудь, что она к тебе приходила, - Ронове не колебался, - Стефания не при чем. Она работает с Абрахамом, и чисто уже из-за этого вне подозрений. Абрахам – фанатик, и лучший среди охотников. Имей она вину – он бы уничтожил ее, по малейшему же подозрению.
            Марбас тяжело кивнул. Он не имел иллюзий насчет визита Иас, но приятно было думать, даже пусть мысль эта обманчива, что он, возможно, понадобился Иас на самом деле.
            А тут – забудь! Забудешь, ага.
            Ронове знал Иас очень и очень хорошо. Он сам научил ее многому и мог прекрасно прикинуть примерный путь мысли своей помощницы. А прикинув, впал  в ярость, и вломился в покои к ней, без всяких вежливых условностей.
            Она не ждала его визита и обрадовалась, было, поднялась с места, отняв взор от зеркала, но увидела лицо своего возлюбленного и поняла – всё пропало.
-Рассказывай, - велел Ронове. Он редко срывался на крик или откровенный скандал, ему и не нужно было. В его голосе что-то прорезалось в минуту надобности такое страшное и властное, что ослушаться было нельзя.
            Она попыталась удивиться:
-Рассказать?
-Рассказывай, как хотела подставить Стефанию, - уточнил Ронове, глядя в глаза Иас, и едва ли узнавая ее.
            Если Ронове значил для Иас так много, что она готова была и унижаться, и творить подлость, то для него она была просто очередной помощницей, удобной, но все-таки очередной.
-Я… - Иас нервно облизнула губы. Она понимала, что лучше не врать, но попыталась выкрутиться, - я не хотела подставлять ее. Делин поделилась со мной…
            Ронове не дал бреду свершиться. Он подошел к Иас ближе, сократив расстояние между ними до минимума, и вдруг положил свою руку на ее шею. Ронове не надавил, не сжал, не причинил никакого ей вреда, лишь напомнил, что может все это сделать.
            Прикосновение обожгло Иас. Она разом лишилась своей защитной маски и рыдания сорвались с ее губ.
-Я не виновата, не виновата! Я не винова…
            Что и требовалось доказать!
            Ронове смотрел на ее уродливое рыдание без тени сочувствия. Для него границы моральных дилемм не были такими, как для большинства и он оправдывал очень многое, что не все могли бы даже в мыслях оправдать. Но такой глупости он не понимал.
            А Иас, всхлипывая, сбивчиво рассказывала про донос, Делин. Свое обещание ей, ее помощь. Она не забывала повторять, что не виновата, что это Стефания вынудила ее, бедную и несчастную…
-Да чем? Чем? – громыхнул Ронове, - чем она тебя вынудила?
            Иас испуганно напряглась, а затем рыдания обрушились на нее новой силой, и она попыталась спастись от них в объятиях Ронове, но он не спрятал ее в своих объятиях, оттолкнул, ограждаясь.
-Я люблю тебя! – она выдавила это впервые. Это оказалось сложно. Можно было быть рядом с ним, поддерживать его, не замечать его истории, повиноваться ему. Но сказать о любви было сложно.
            Ничего не дрогнуло в лице Ронове.
-Ты находишь это оправданием? – тихо спросил он.
-Я люблю тебя! – выдохнула Иас, не понимая, почему мир не изменился в ту же минуту, почему Ронове не оттаял к ней, почему не простил, не обнял. Ведь он же любит ее, да?
-Довольно, - спокойно отреагировал Ронове, - довольно, Иас. Так дело не пойдет.
-Я люблю тебя… - она едва не задыхалась, но Ронове и сейчас оставался бесстрастен. Что ему до ее любви? Что ему до ее чувств, наивных и смешных? Сейчас нечто иное имело куда большее значение.
-Хватит, Иас, - Ронове был холоден. – Значит так, за попытку оговора и клеветы тебя можно судить. Но я не хочу этого для тебя.
            Иас затихала. Ее плечи и все тело вздрагивали от рыданий, бессильных и униженных. Она понимала, что проиграла окончательно. Это было поражение, после которого нельзя оправиться.
-Да, не хочу, - Ронове раздумывал недолго, - поэтому, ты уйдешь. Мне все равно, останешься ты в Церкви посудомойкой или уберешься еще дальше. Чем дальше от меня, тем лучше. видеть тебя среди охотников или помощников я не желаю. Увижу – уничтожу. Поняла?
            Она оставалась сломленной, ненужной, преданной. Обида и боль наполняли все существо, и некого было винить, кроме себя, да и, пожалуй, Стефании – ведь так просто возненавидеть её, сказать себе: все вина Стефании!
-Поняла? – повторил Ронове с нажимом.
-Я…
-Поняла? – это был последний повтор. Иас знала лучше других, каким бывает Ронове в гневе и кивнула, склонила голову, не то в раздумьях, не то в потере сил.
-Чтобы через два часа я духу твоего не чуял! – рявкнул Ронове и ушёл прочь. Ему легко было уйти, это ведь не его сердце разбилось на тысячу мелких осколков, не он расщепился на части, безумно страдая от собственной алчности и глупости.
            Не он умер, оставаясь еще живым!
            Ронове решил отложить всякое переживание по поводу Иас на потом. Вначале он извлек донос и сжег его, поражаясь глупости Делин и Иас, затем, недолго поколебавшись между тем, чтобы исполнить карательный долг по отношению к Делин и извлечением улик у Стефании, направился к Стефании.
-Ты ходишь ко мне чаще, чем я хожу к Абрахаму! – она попыталась пошутить.
            Ронове остался серьёзен. Он отодвинул Стефанию в сторону и, помня указку Иас, нашел первую и вторую записку, подделанную Делин.
-Это что? – Стефания вытаращила глаза. – Какого…
            Она растерялась! Всякий бы растерялся, увидев человека, который заходит в вашу комнату уверенным шагом, вдруг отгибает уголок постели и извлекает из нее какой-то листочек, который вы прежде не видели. И не успеваете вы очнуться, как он, продолжая держаться уверенно, идет к книжным полкам, поднимает первую же книгу и извлекает второй листочек, словно в хранилище побывал.
-А…- Стефания взглянула на протянутые листочки и совсем растерялась, - я…что?
-Иас пыталась подставить тебя, - объяснил Ронове. – Она подговорила Делин подбросить это и написать донос в Совет. Они напуганы, могли рубануть сгоряча.
            У Стефании перепутались мысли. Но Ронове был рядом, помог выбраться:
-Это из-за меня. я прошу у тебя прощения за это.
-В мою комнату! – Стефанию возмутило все и сразу, но больше всего ее задело то, что в ее комнату проникли и шарились в ней! Да еще и кто? Делин?!
-Кончай орать, - возмутиться дальше Стефании не дал Абрахам, появляясь на пороге. Он замер на мгновение, увидев Ронове, тот поспешил объясниться:
-Я просто зашел! У нас тут мелкая неприятность. Иас попыталась подставить Стефанию, подбросить руками Делин пару…
            Ронове осекся. Сказать Абрахаму одно, а вот Базиру, замаячившему за спиной мага-охотника, совсем другое. Это уже что-то из разряда непостижимых ему тайн!
-А этого следовало ожидать, - Абрахам оставался насмешлив и мрачен, - а как иначе должна поступать обиженная женщина, как не пытаться мстить? Ты, Ронове, сам напрашивается, но с тобой-то плевать, не жаль, ты других, подлец, подставляешь!
-Я не… - Ронове попытался возмутиться, - все вовсе…
            Но какой толк был в возмущении, если Стефания вдруг отстранилась от него, вспоминая против воли, как все – и Базир, и, прежде всего Абрахам, предупреждали ее о неприятностях, идущих от Ронове.
            Не растворяться в нем, не забываться в нем, не верить…
            Легко сказать со стороны! Как трудно отойти в эту самую сторону.
-Стефания! – сколько возмущения и мольбы в этом зове. Не слушай его, Стефания, не слушай Абрахама.
            А как не послушаешь, когда он кругом прав?  Стефания отошла и села поодаль, да так, чтобы нарочно оказаться ближе к Базиру.
-Вы закончили? – осведомился Абрахам, - у нас война, у нас противостояние и выживание, а вы устроили игрища!
            Ронове заставил себя взглянуть на Абрахама:
-Что-то хочешь обсудить, мудрейший?
-Браво! – издевательски зааплодировал маг-предатель. – Садись, будем мысли думать и разговоры разговаривать.
            Можно было уйти, оскорбиться, но Ронове почувствовал усталость и сел. Он старался держать себя в руках, но женщины в последнее время как-то иссушали весь запас его сил.
-Когда разум возобладал, - вещал Абрахам, - когда встал над всяким проявлением глупостей и сантиментов, я открываю вам свои мысли. Я все размышляю над тем, что могло понадобиться вампиру-убийце, чтобы так рискнуть?
            Он замолчал, ожидая, по-видимому, оживления и дискуссии. Базир отреагировал первым:
-Буне был гениальным теоретиком!
-Теория ничто без практики, - возразил Ронове. – Буне был молод и талантлив, но я думаю, что он скорее случайная жертва, чем задуманная. Нет смысла убивать одного Буне. Можно было проникнуть в Совет и вырезать всех советников, поубивать охотников…
-В конце концов, можно было убить всех теоретиков! У Буне оставались разработки! – заметил Базир, переориентировавшись.
            Абрахам кивнул Ронове и Базиру и перевел взгляд на Стефанию:
-Болезная?
-Я согласна, - отозвалась Стефания, заставляя себя смотреть куда угодно, лишь бы не на Ронове, - у Буне оставались разработки, по ним смогут работать другие теоретики. Казот тоже случайная жертва. Вампир – враг. Попав в наше сердце, в оплот Церкви он, прежде чем бы его заметили, мог совершить десяток убийств. Это лучше, чем убить одного теоретика…даже гениального.
-Казот мог иметь сговор, - заметил Ронове, не скрывая своего взгляда на нее, - и впустить вампира в церковь, за что поплатился. Но это не вяжется с тем, что Буне был найден в зале теоретиков, а Казота мы искали и нашли спрятанным.
-Я бы сделал наоборот, - признал Базир, - Казота бы долго еще не хватились, пропади Буне. Если бы я хотел бы выиграть время и отвлечь, сбить с толку, то, скорее бы, спрятал Буне. Тогда Церковь подумала бы, что он – перебежчик и испугалась бы – у него же разработки!
-Вот, - Абрахам кивнул Базиру, - вот роковая фраза про отвлечение внимания. Я думаю, что ни смерть Буне, ни смерть Казота не имеют ценности.
            Буне был другом Стефании. Если бы Абрахаму было не плевать, он бы выбрал другое слово, сказал бы мягче.
-Но! – возмутился за Стефанию Ронове, взглядом укоряя Абрахама.
            Но Абрахам остался неукорим. Сама же Стефания не реагировала.
-Эти обстоятельства глупы, чтобы считать их за паническое действие, - продолжал Абрахам, - вампир такого уровня не поддается панике. Даже если что-то пошло не по его плану, он должен был убить и разрушить как можно больше. Вывод?
            Ронове молчал. Картинка не складывалась. Он и сам думал о чем-то подобном, но не мог прийти к ответу. Базир заискивающе моргал, глядя на Абрахама с обожанием и только Стефания вдруг отмерла и глухо ответила:
-Он хотел, чтобы мы знали о его визите.
-а? – Базир повернул голову к ней, затем взглянул на Абрахама, пытаясь угадать его реакцию, - что за бред?
            Но Абрахам не рассмеялся! Ронове попросил:
-Объясни, Стефания.
            Стефания не удержалась, быстро глянула на него, и заставила сказать то, что неожиданно пришло ей в голову:
-Он хотел показать, что может проникать в Церковь.
-Вампир? – не понял Базир и нервно рассмеялся. – Зачем? Бред!
-Зачем? – не понял Ронове. Он не считал это бредом, но не мог понять. – Он просто показал нам, что в нашей обороне есть брешь. Это он хотел сделать нам, своим врагам?
            Стефания молчала. Абрахам дал ей мгновение, затем фыркнул:
-Не дожала, болезная! Зря! Я уже поверил в твой разум. Если вампир ходит сюда, или пришел впервые, то явно не на чай и не на кухню. Если бы он совершал разведку, хотя, это я представляю с трудом, то вырезал бы как можно больше наших. Но он всего лишь обозначился, хотя ловкость и сила вампиров позволяют оставаться незамеченными.
-Он показал свою власть? – предположил Ронове. – Тщеславие вампира?
-Скорее, неудача переговоров, - возразил Абрахам, но возражение это было даже вежливым. – Я думаю, советники, как единственные, кто могут представлять интерес для переговоров, темнят. Они давно темнят. Мы не ведем открытой войны, убиваем лишь одиночек и не совершаем налеты на магическое отребье…
-Это договор! – ахнула Стефания. – Это как перемирие?
-Походит на это, - признал Абрахам, забыв даже добавить про «болезную».
-И тогда, - подхватил Базир, - вампир, обозначавшись, дал понять, что перемирию конец?
-Или нужно новое, - кивнула Стефания.
            Ронове возмутился:
-Вы спятили? Советники всегда были и будут интриганами, но неужели вы думаете, что они всерьез допустили бы соглашение такого рода?
-Но мы действительно охотимся на одиночек, - заметила Стефания, во все глаза глядя на Абрахама. Как она сама не заметила, что во время войны, о которой все говорят, открытых массовых столкновений не было уже лет пять-шесть?
-Ты спятил! – вывел Ронове. – Спятил от своих же бредней! И увлекаешь других. Просто церковь копит силы и избегает откровенного кровопролития.
-Надо проверить, - решил Абрахам, спокойно глядя на Ронове, - заявим в совете о сборе карательных отрядов!
-А…ладно, - крыть Ронове было нечем. Он не мог поверить и даже допустить мысли о том, что Абрахам может оказаться прав, поэтому предложение показалось ему разумным.
-Я думаю, что оплот магического отребья концентрируется в Сарматских горах, - Абрахам тяжело встал со стула, - там есть один вампир древний и наглый…сволочь, одним словом!
-Да ну, - не удержался Ронове и хмыкнул. Его веселья никто не поддержал. – В Сарматы нас не отпустят даже с отрядом, Абрахам!
-Пройдемся по ближайшему городу, - решил Базир, сглаживая ситуацию, - господин Абрахам прав – сначала нужно выступить на совещании!
            Стефания только молчала. Она прислушивалась к себе и не чувствовала ничего, кроме какой-то обиды на Ронове и понятной обиды, и недоумения к Делин.
Глава 13.
            Если Господь милосерден к слугам Креста, то зачем он допускает эти бесконечные совещания?
            Стефанию не покидало ощущение того, что её жизнь проходит на этих совещаниях впустую. Собирались, обсуждали, выносили решения, потом спорили и расходились, чтобы в скором времени опять собраться, обсудить и вынести решение. Она, конечно, допускала, что её ум просто не может понять всех тонкостей происходящего, но когда-то ей казалось, что в военное время, когда нужно уничтожать магов и прочую нечисть, деятельность будет бурной, полевой, будут драки и бои.
            Но драки и бои были редки, карательные акции, вроде той, в которой Стефания недавно приняла участие, тоже. В основном были совещания – томительные, скучные и душные.
            Правда, в этот раз душно не было – кто-то открыл зарешеченное окно, чтобы высшие члены совета не мучились духотой. Они и не мучились и были даже благостны, а вот Стефании, и тем, кто сидел рядом с нею в рядах помощников, было прохладно. Окно открыли рядом с ними, теперь ветер поддувал им в шеи.
            Но ни Стефания, ни кто-то еще из помощников не выказывали никакого неудобства – кто-то робел, кто-то не чувствовал в себе это право (советникам и охотникам-то комфортно!), а кто-то, как Делин, просто были сами в себе…слишком глубоко, чтобы заметить сквозняк.
            Делин тревожилась отсутствием Иас. Казалось, красавица не пропускала прежде ни одного собрания, не оставалась незамеченной, не отступая от Ронове. Но вот он – Ронове, а Иас? Иас нет. и смутно Делин догадывалась, что это лично для неё не сулит ничего хорошего.
            Но Делин старалась держаться. Фенрир еще не был разжалован приказом, бюрократическая проволочка позволяла Делин быть хотя бы не совсем в стороне от значимых событий, и поэтому она пыталась сосредоточиться на совещании. Ей чудилось, что на неё посматривает Стефания, сидящая через три места, что-то пытается спросить или встретить хотя бы её взгляд.
            Делин оставалась равнодушна и показывала самый заинтересованный вид.
            Константин вещал о привычном:
-Всякий метод может и должен быть оправдан, когда речь идёт о великом сражении, которое мы даём каждый день, храбро выступая против нечистой магической силы. Только тот, кто робок, кто слаб и преступен, может противиться нашим методам.
            Как любил Константин начать издалека! Напоминать раз за разом о величии идеи, о борьбе…
            На новичков это производило большое впечатление – они обычно цепенели, заслушивались и готовы были идти и сражаться хоть голыми руками с магической ордой, но вот сражения и не было.
-Охотники, доложите ваши обстоятельства! – велел Константин.
            Абрахам, как первый и лучший охотник, докладывал первым.
-Обстоятельства такие… - он мрачно усмехнулся, - такие, что никакие. По результатам проведенных допросов среди всех Слуг Церкви, включая допросы чернорабочих, кухарок…
-Откуда столько снобизма? – поинтересовался вдруг Рене, наглым образом прерывая доклад Абрахама.
            Тишина стала напряженной. Прежде никто не осмеливался прерывать доклад Абрахама – доклад вообще-то редкий, с таким нахальством. Стефания даже выпрямилась и уставилась на Абрахама, лицо которого не выражало никакого удивления или ярости.
            А между тем, обстоятельство было возмутительным! Стефания не сразу поняла, почему Абрахам не реагирует на откровенное оскорбление, а потом вдруг пришло осознание – Рене – цепной пес, вечный офицер, никогда не бывший в боях, его оружие информация и если он, человек осторожный, аккуратный и расчетливый, позволяет себе такое, это значит только одно: у него есть какая-то информация, которая развязывает ему руки.
            Поэтому Абрахам держится спокойно:
-Ваше обвинение, Рене, не имеет оснований. Среди всех обитателей этого зала, я менее всех подвержен снобизму. Я констатирую факт – согласно приказу и разделению самой Церкви, ее слуги делятся на категории…
            Рене помрачнел. Ответ Абрахама – абсолютно спокойный и справедливый, бросил тень на саму Церковь, вернув ей обвинение в снобизме.
-Я продолжу, с вашего позволения, - Абрахам даже тона не переменил, - я считаю, что нужно исходить из того, что убийство было совершено вампиром в обоих случаях.
-И что из этого следует? – осведомился Базир. он не был недружелюбен, в нем было искреннее любопытство.
-С того, что очень глупо проникнуть вампиру и подставиться. Он мог легко унести Буне подальше и мы бы решили, что Буне – перебежчик…
-Ну, у вас большой опыт в перебеге! – хмыкнул уже Марбас.
            А вот это уже было значительно хуже. Да, про Абрахама много говорили и, как правило, весьма нелестно. Но за спиной. Он делал вид, что не замечает этих разговоров и шепотливых обвинений в трусости и предательстве – таков был его путь. Отвернувшись от своих нечистых собратьев, он обратил магию на борьбу с нею, во имя Креста и Света.
            Конечно, его не понимали, боялись и презирали со всех сторон. Но никогда не были так откровенны и яростны.
            Стефания вскочила, забыв о том, что может не иметь права на высказывание:
-Да как вы смеете?!
-Сядьте, Стефания, - велел Константин сурово,-  мы знаем вашу службу Абрахаму.
-Я поддерживаю! – Ронове поднялся с места, и если Стефания была тихой и незаметной, то голос второго охотника, любимца, не мог остаться незамеченным. – Я поддерживаю Стефанию! Абрахам служит Церкви дольше всех, он заслужил…
-Сядьте, Ронове! – насмешливо велел кто-то из молодых советников, обычно молчавший и не выступающий.
            Теперь уже Ронове остолбенел. Зато очнулся Абрахам:
-Уважаемый совет, охотники и их помощники никогда не проявляли ко мне ни уважения, ни дружбы. Но прежде имели в себе запас божественного милосердия, проявляя хотя бы профессиональную вежливость к тому, кто лучше всех сражается с магической стороной! Если вам угодно, советники, охотники и помощники, я готов предстать перед вашим судом, готов оставить церковь, если более я здесь не нужен.
-Абрахам, перестаньте, - попросил Константин, с каким-то едва заметным смешком. А может быть, Стефании просто показалось? – Ронове! Стефания! Похвально, что вы заступаетесь за своего соратника, но давайте выслушаем доклад, и не будем отвлекаться на…личные обиды. Продолжайте, Абрахам.
            И всё. Никаких замечаний Марбасу или Рене. Насмешливая фраза о «личных обидах», когда это не личные обиды. Это – откровенное издевательство.
            Ронове медленно опустился на свое место. Стефания еще мгновение стояла, но Абрахам, не оглядываясь на нее, стоя также спиною к ней, велел:
-Сядь, болезная!
            И вот его слова Стефания уже покорилась, села прямо – это было неудобно, но она решила, что так будет более понятна ее собственная, пусть и ничтожная, но все-таки позиция.
-Продолжайте доклад, - повторил Константин.
            Каких усилий стоило Абрахаму продолжить? Какие слова и мысли он похоронил в своей, словно бы бездонной, тюрьме сердца? Он знал, что навсегда виновен и заслуживает самого жестокого презрения, но все-таки не был к нему готов, поверив в то, что существует что-то от милосердия и в людях, которые это самое милосердие несут.
-Я считаю, что вампир убил именно так, чтобы обозначиться перед нами, на что-то указать или вызвать нашу реакцию. Я предлагаю выступить карательным отрядом охотников и их помощников в ближайший же город, чтобы продемонстрировать наше единство, нашу силу. Вампир осрамил нас, всю нашу Церковь и всю нашу безопасность. мы должны ответить на это…
-Чем? Силой? – Рене не желал униматься. – Вы желаете карать?
-Я желаю вернуть покой слугам Церкви и людям, показать, что они могут рассчитывать на нашу Церковь.
-Тогда маги могут выйти на путь войны, - заметил Марбас.
-Разве они уже не вышли? – Ронове снова поддержал Абрахама, не желая отмалчиваться. – Они убили нашего блистательного молодого теоретика и Казота…м, просто Казота. Двое наших в наших укреплениях. Это ли не война?
-Это провокация, - возразил Константин. – На ваших предположениях не уйти далеко. Что если вы ошибаетесь? У вас нет доказательств!
-Доказательств? – Ронове вступился всерьёз, - какие могут быть доказательства еще, когда речь идет о вампире? Он сильнее и быстрее человека. Он переступил порог Церкви, и неважно даже – Казот его впустил или…
            Ронове осекся. Он хотел сказать «или Буне», но прикусил язык и выкрутился:
-Или не Казот, но нам важен факт проникновения его в нашу Церковь. Это первое. Это основное, это самое значимое. Из этого нужно исходить.
-Вы предлагаете лить кровь! – заметил Базир, - когда у нас столько не было…
-Вы молчите, - посоветовал Ронове, - Советники, услышьте нас! Народ должен видеть Церковь единой.
            Среди советников было откровенное блуждание мыслей. Они привыкли скрываться за стенами Церкви и властвовать и сейчас понимали и правоту и неправоту ведущих охотников. Неприятно было их единство, но что делать? Объединение – еще не преступление.
-Совет не может просить об этом, - решил, наконец, Константин. Он был опытным человеком и сумел выкрутиться из этой непростой ситуации. Опыт интриг позволил ему смотреть дальше, чем обычным людям. – да, Совет не может приказывать или просить об этом.  Но вы правы – промолчать Церковь не может.
-И какой ответ? – не понял Ронове и обернулся на Абрахама, ища поддержки. Но Абрахам только покачал головою – он понимал отчетливее и яснее, чего добивается совет.
-Если вы найдете добровольцев, совет не станет препятствовать вашей карательной вылазке, - объяснил Константин и благостно улыбнулся, - это не прямая воля совета, но ответ.
            Добровольцы! О, проклятое слово! Оно заставляет выбирать, думать – ведь ты принимаешь решение сам. Будешь ли ты трусом, не поехав? Будешь ли глупцом, согласившись?
-Я объявляю себя первым добровольцем, - Абрахам поднял левую руку, обращая на себя всеобщее внимание.
-Я вторым, - быстро добавил Ронове. Ему не нравилось уступать Абрахаму, и он всегда, по иронии жизни, оказывался вторым.
-Я третьим, - Стефания сначала сказала, а потом поднялась. И только после этого испугалась своей смелости.
            Если от Абрахама и Ронове такая удаль была ожидаемой, то от нее ни разу. И все головы повернулись к ней.
-Болезная…- со странной интонацией промолвил Абрахам.
-Вы сказали добровольцы, - Стефания не знала, почему ей так важно победить сейчас, но чувствовала – важно. Именно сейчас что-то определяется, может быть, всё её будущее.
-Стефа, - осторожно начал Ронове, - Стефания…
-Я тоже, - Базир хранил свой прозрачный взгляд. Он поднялся, переключая на себя внимание.
-И я! – вырвался Клемент, с трудом молчавший всё это время. Его назначили охотником недавно и теперь он рвался доказать Церкви свои лучшие качества.
            Прежний же покровитель Клемента Скарон отмолчался. Он был старше Клемента и понял интуитивно, чего ждет Совет. Он не желал участвовать в интриге и подлости, как и в карательной акции. Даже если она направлена на богопротивных тварей.
-И я, - Делин краснела, но оставалась решительной. Отсутствие Иас, храбрость Стефании и горделивая решимость брата – как могла она, слабая и ненужная, оставаться в стороне?
            Впрочем, мало кто обратил на нее внимание – чувств она не вызывала, любопытство к ней всё равно что любопытство к мышке.
-Еще есть желающие? – Константин был само милосердие. – Абрахам, Ронове, Стефания, Базир, Клемент и… м?
-Делин, - прошелестела девушка.
-Делин, - покорно повторил Константин. – Я думаю, все-таки нужен еще один человек. от нас, советников, которые, конечно, никак не могут оставаться равнодушны к храбрецам… Рене?
            Рене аж вздрогнул. Вечный офицер Церкви ни разу не выезжал в бои. Он тоненько и жалобно переспросил, еще надеясь:
-Меня?
-Вас, от имени совета, - подтвердили ему. – Вы будете седьмым. И да сопутствует вам удача!
            Через четверть часа, когда разошлось собрание, а Абрахам согласовал маршрут с советом и пришел к шести своим соратникам-добровольцам.
-Координирую я, - промолвил Абрахам тоном, который ясно свидетельствовал о том, что пререкаться не следует. – Мы спустимся до Речного города с наступлением сумерек и обрушимся на эти дома…
            Абрахам щелкнул пальцами, и из пустоты возникла карта маленького торгового городка, восставшего между двумя речными путями. Городок был живым, менял свое лицо, щебетал на разных языках и служил больше местом привала.
            Конечно, здесь жили целители и ведьмы. Гадалки самых грязных мастей, зачастую из людей, без примеси магии…или слабые провидцы, которым не нашлось места ни среди магии, ни среди людей – самые несчастные, имеющие силу, чтобы быть вне людей и не имеющие её в достатке, чтобы закрепиться, брошенные между мирами.
            Но к чему сострадание, если речь идет об уничтожении того, что противно богу и Кресту?
            Абрахам еще раз щелкнул пальцами и несколько точек вспыхнули красным на карте.
-Это дома провидцев, гадалок, низкопробных зельеваров.
-Все маги? – спросил Рене с сомнением.
-Какая разница – маг или нет? – возмутился Клемент, - если человек практикует магию, неважно, отвечает та ему или нет, этот человек преступен.
            Рене снова оказался сбит с толку.
-Всего восемь точек, - продолжал Абрахам, не снисходя до ответа. – Нас семеро, при этом, трое не в положениях охотников, один вообще – Рене!
            Стефания подавила смешок, неумело замаскировав его кашлем. С Рене, которому она докладывала первое время, нельзя ссориться, но и удержаться было слишком сложно.
-Я нахожусь на важнейшем… - Рене попытался обидеться, но это там, в зале совета его власть имела смысл, а здесь у него соратников не было.
-Замолкни! – рявкнул Абрахам, - я опять же, всего лишь констатирую факт. Три охотника и один неопытен.
-Я долго был… - Клемент тоже попытался возмутиться, но осадили и его:
-Замолкни и ты! Нас мало, поэтому разделимся всего на две группы. Одну поведу я, другую – Ронове.
            Ронове с благодарностью кивнул.
-Болезная и Базир со мной, - Абрахам не заметил и благодарности. – остальные с Ронове.
            Ронове не стал спорить, кивнул опять:
-Это логично.  Клемент, Рене и Делин – вы тогда со мной.
-Начинаем с двух противоположных точек. Обрушиваемся в дом, хватаем преступника, выводим прочь. Позже, на общей площади предаем суду. Всякое возможное сопротивление пресекать сразу. Проявлять бесстрастность и непримиримость. Выезжаем через два часа, всем собраться и перекусить. Ждать никого не будем. Не дайте себя ранить, по пути не тормозить, песенок не напевать, разговоры, не касающиеся дела, исключить. Ясно?
            Стефания, зная характер Абрахама, молча  кивнула. Он не любил лишних слов от дур и идиотов и она решила не дразнить его. Делин стояла в растерянности – для нее такая дисциплина и жесткость были в новинку, как, впрочем, и для Клемента. Прозрачный взгляд Базира не изменился, Ронове тоже остался равнодушен…
            Встретились они раньше. Времени на сборы было дано с лихвой. Делин страшно нервничала и Клемент заметил:
-Ты бы не шла, раз трусиха!
-Пошел ты! – огрызнулась Делин со слезой и обидой. А как можно было удержаться от обиды, когда родной брат так жесток?
-Да я-то пойду, а ты бы не шла…- хмыкнул Клемент, вглядываясь в Ронове с любопытством. На фоне Абрахама – мрачного и зловещего, Ронове казался еще приятнее и добродушнее.
            Абрахам же, спускаясь вместе со Стефанией, вдруг спросил:
-Замерзла?
-Сейчас? – удивилась Стефания, - да нет, но…
-На совете -  замерзла?
-А… - Стефания спохватилась, - да, было немного.
-Почему промолчала? – спросил Абрахам тоном дознавателя. – Промолчала и не пересела?
-Я не знаю…неловко, - Стефания нервно хихикнула, ощущая себя еще большей идиоткой, чем прежде.
-Никто тебе ничем не обязан. Будешь молчать – жди страдание, - бросил Абрахам и миновал последний пролет лестницы, чтобы оказаться нос к носу со своими соратниками.
            Стефания только хлопала глазами. Человечность Абрахама, его внезапные уроки в жесткой и суровой манере были странным явлением, и она никак не могла к этому привыкнуть и даже не знала, как реагировать.
-Все? – спросил Абрахам, оглядывая собравшихся. Ронове – собранный и сдержанный, Клемент – нетерпеливый, Базир – бесцветный, Делин – бледная, губы плотно сжаты, Стефания – болезная и, наконец, Рене – зеленоватый, напуганный.
            Смешной и нелепый!
-Всё, пошли, - Абрахам первым вышел в двери.
            Воздух был холодным, но освежал. После заточения в стенах Церкви, это было настоящим торжеством свободы, и на мгновение Стефания даже забыла, куда и зачем они направляются.
            Но вот они – семь лошадей, готовые к пути, перед ними.
            Абрахам вскочил в седло легко и привычно. Рене тоже справился довольно ловко. Стефания нервно сглотнула, не представляя, как ей оказаться в седле, когда Ронове внезапно помог, не спрашивая, не предлагая, просто подошёл…
            Она даже сама не поняла, как вдруг оказалась верхом, не отследила, как сели другие, кто помог Делин и даже как начался путь – прикосновения Ронове, сильные, но аккуратные, затмили всё.
            Когда пелена эта спала, Стефания поняла, что их путь уже начался. Молчаливый, мрачный путь. Впереди – Абрахам, как координатор вылазки. За ним – Базир. за Базиром сама Стефания. За нею Клемент, за Клементом Делин и уже замыкает Ронове. Самые сильные держатся в начале и в конце, чтобы предостеречь опасность и уберечь более слабых.
            Но опасности не было в этот раз. До Речного городка добрались к ночи, значительная часть пути прошла в сумерках. И только после того, как показались сторожевые огоньки на Башне Речного города, Абрахам дал знак к остановке.
-Сейчас делимся, - объяснил он, - заходим с противоположных концов и к домам. Всех на площадь. Тех, кто будет препятствовать, карать и сечь. Столкновений не должно быть, но ждать их вы обязаны. Расходимся.
            Спешились. Абрахам, за ним Стефания и Базир скользнули в одну сторону. Ронове скрылся со своей группой в другой…
            Расчет был верным. Налет ночью – лучший налет. Никто не ждет этого. Городок спит порядочной частью и кутит той частью, что ко сну не бывает расположена и расслаблена.
            Ночь – время гадалок и проституток. Но вторые не интересовали карательный отряд. Карательный отряд пришел за теми, кто колдовал под покровом темноты или пытался мошенничать, притворяясь человеком с даром.
            В первый дом Абрахам предпочел не вламываться, а постучать. На пороге появилась укутанная вязаными шалями женщина не первой уже свежести. У нее на шее висел колдовской амулет собственного производства, совершенно безвредный и пустой – Абрахам видел, но несущий на себе след старого магического касания.
-Погадать тебе? – спросила женщина, и по ее голосу и дыханию стало ясно, что она пьяна.
            Абрахам молча втолкнул ее в дом. Женщина упала на пол, но не испугалась, лишь взглянула – нахально и издевательски:
-Значит – не гадать?
            Стефания скользнула за спиною Абрахама и оказалась перед женщиной, взглянула на него.
-Заканчивай здесь,  - велел он, выходя, - мы дальше. на площадь выведешь.
            То, что женщина попалась очень крупно – сомнению не подлежало. Все ее жилище, захламленное, пропитое и пыльное, несло в себе атрибуты магических практик – кусочки воска, веночки из травяных сборов, пузырьки, ритуальные черные карты…
-именем Церкви Животворящего Креста вы арестованы за колдовство! – Стефания с отвращением смотрела на несопротивляющуюся женщину. – Проследуйте на площадь.
-Руку подай, - попросила женщина и пьяно перекрестила рот, - ой…
            Подавать руку этой неприятной, отвратительной сущности, было мерзко. Но Стефания протянула ей ладонь, представляя, как будет потом долго отмывать руки в мыльной воде. Женщина взяла ее руку и вдруг решительно дернула на себя. Стефания, не ожидавшая этого, повалилась на грязный пол, усеянный мелкой деревянной стружкой и мусором, но успела выставить вторую руку, чтобы не упасть уж лицом.
            А женщина с ловкостью змеи уже выскользнула и умудрилась вскочить.
            Стефании было больно. А еще она разозлилась. И это придало ей внезапную силу. Стефания одним броском молодого тела оказалась на ногах и бросилась в погоню за женщиной. Она нагнала ее уже у дверей, схватив сзади за длинную сальную косу, и дернула за нее.
            Голова женщины мотнулась, она попыталась вывернуться. Но Стефания намотала уже косу на руку и ударила голову женщины о дверной косяк. Всякое сопротивление было сломлено, женщина с глухим стоном сползла вниз – удар оказался сильным.
-Очнись! – Стефания потыкала тело носком сапога, желая убедиться, что женщина жива. – очнись, тварь!
            Она очнулась, с усилием разлепила глаза и осмысленно взглянула на Стефанию.
-Встать! – рявкнула Стефания.
-За что? – спросила пленница слабо, - я же просто…расклады на любовь, на жизнь.
-Встать! – Стефания пихнула носком сапога по ее телу.
-господь вас всех покарает, - прошипела пленница с неожиданной злостью и тяжело поднялась, цепляясь узловатыми пальцами за косяк.
            На этот раз Стефания связала ей руки за спиной.
            Странное было чувство – вести пленницу на место судилища. На площади уже был Рене – еще более бледный, какой-то слабенький, ничтожный. Он тщетно пытался справиться с шумихой, что уже занялась над Речным городом – с одной стороны подтаскивали новых пленников, с другой – пьяная и любопытная толпа с хохотом и бранью отзывалась на мольбы плененных Церковью, забыв, что вчера еще посещала их, прося о заступничестве и раскладах, амулетах и отварах.
            Но это было давно – это было вчера. Сегодня другая ночь.
-Твари! Гореть им!
-Убийцы!
-Кровопийцы! – толпа бушевала, хотела ненавидеть, чтобы не выделяться в глазах Церкви, чтобы очистить свои грехи. Поддевали друг друга:
-А не ты ли, Глата, покупала вчера вот у нее, отвар от бессонницы?
-Клевета! Клевета! – визжала Глата, не задетая обвинением, но желающая обратить его себе на пользу. – да если бы я знала, что тварь эта ведьма, я бы сама в Церковь пошла! Я бы ее сама…ух!
-Успокойтесь, успокойтесь! – просил Рене, - пожалуйста, не мешайте нам работать!
-Да! – вдруг выпалил Клемент, подтаскивая седовласого мужчину – очень высокого и худого к уже плененным, - а почему же вы не сдали Церкви преступников? Что, скажете, что не знали? Вот мы вас…
-Крест на нас!
-Побойся слов своих!
-Смерть магии! Смерть!
            Ужасное буйство и шум встретили Стефанию. Она втолкнула арестованную к уже пятерым другим арестованным и женщина снова упала, но не проронила и звука. Зато заголосила другая арестованная:
-да мы же ничего против Креста не делали! Все для людей, всё! Кого исцелить, кого утешить…
-Молчать! – рявкнула Стефания, без разбора ткнув рукою в арестованных, - магия – есть уже богопротивное дело.
-Кайтесь! Кайтесь! – бушевала толпа.
-Ты что, только одну привела? – спросил Абрахам, вталкивая сразу двоих в круг ареста – мужчину и женщину и объявляя толпе, - он желал помощи магии! Он отвернулся от Креста!
-Смерть! – бушевала напуганная толпа.
-Эта тварь на меня напала, - объяснила Стефания.
-Мы уже закончили, пока ты возилась, - проворчал Абрахам, - впрочем, Рене вообще никого не привел. И этой дуре поплохело…
-Делин? – испугалась Стефания, но Абрахам уже отвернулся от нее, потеряв интерес.
-Да, - ответил вместо него Базир, оказываясь рядом, - я привел ее в чувство. Там… не годится она, в общем.
            Делин висела в его руках слабой безвольной тряпочкой. Заплаканное белое лицо, почти такое же испуганное как у Рене.
-Не все годятся для такой работы, - подтвердил Ронове, тоже оказываясь рядом и быстро оглядывая Стефанию, - не ранена?
            Между тем Абрахам уже взобрался на импровизированную трибуну и взял внимание толпы:
-Мы – слуги Церкви Животворящего Креста, хранители Света, служители Бога, защитники людей от магического вмешательства, всегда на страже покоя и добродетели. Мы приговариваем этих преступников высшим судом Света и Креста к немедленному сожжению за занятие магией, растление душ, осквернение Неба…
-Да!
-Постойте! – всхлипнул мужчина, пытаясь выбраться из круга арестованных, - я же не…я только пришел за помощью!
-И отвернулся от Неба! – ответили ему, - да будет костер!
            Приговаривать к смерти – одно, осуществлять казнь – другое. Для первого годится почти каждый человек, для второго – весьма малое количество, та самая мрачная группа палачей, что умеет принести смерть милосердно и не убить, а покарать именем закона.
            Стефания нервно сглотнула. Она ненавидела преступников, униженных и сломленных, столь отчаянно сопротивляющихся. Но ее ненависть была продиктована долгом. Она не хотела присутствовать при казни, при сожжении, когда от запаха костра и мяса выворачивает все содержимое желудка.
            Ронове взял ее руку – безвольную и слабую и потащил прочь от толпы, слишком увлеченной словами и карами.
-Ты что… - возмутилась Стефания, и ужасаясь своему удалению и желая его.
-Я договорился с Абрахамом, - ответил Ронове. – Мы пока займемся бумажной работой, извлечем улики, составим протоколы арестов, перепишем имена. Рене тоже подойдет, как срежет по пряди волос с каждого сожженного…
-Мы? – Стефания дернула руку, - я не…
-Мы, - Ронове снова перехватил ее руку, - пойдем, не сопротивляйся.
            Толпа шла смотреть на казнь, подбегала, спешила, боясь пропустить. Сновали проснувшиеся люди, пьяницы, что поддавались всеобщей суматохе, дети, разбуженные движением.
            Стефания держалась, когда страшно затрещало на площади и тотчас потянуло гарью. Но когда пошел запах не только гари, но и плоти, когда раздался крик, она сдалась и, не в силах более сдерживать рвотный позыв, склонилась над землей.
-Понимаю, - Ронове помог ей подняться, - к этому никогда нельзя привыкнуть. Но у нас есть дело и долг.
            Стефания вытерла рот ладонью и зашла в первый, уже опустелый от жизни дом, чтобы принять свой долг и заняться работой, но больше, чтобы спрятаться от криков, дыма и отвратительного запаха.
Глава 14.
            В основном работал Ронове – Стефанию всё ещё мутило, да и она не могла сосредоточиться из-за отвратительного смрада и ещё более отвратительного едкого дыма, который навис над всем Речным городом, сообщая каждому, самому равнодушному жителю о каре.
            Впрочем, город сам виноват. Сказано было по всем уцелевшим и ещё свободным городам: всякая помощь, в том числе укрытие магического существа любого уровня, могут караться в любом образе по воле Церкви Животворящего Креста! Сказано? И не раз. А толку? Сначала люди таят прислужников тёмной силы, а потом на неё же и бросаются, опасаясь за себя самих. А вот сотрудничать и сдавать желающих почему-то никогда нет, что, между прочим, наихудшее упущение…
            Ронове же был сосредоточен. Может быть от того, что он единственный, кто мог выполнить необходимую работу о составлении протоколов и извлечению улик, а может быть от того, что сам желал отвлечься от страшного, творящегося на площади, но необходимого суда.
-Это не так, как я представляла… - призналась Стефания. Она была почти зелёная от неотступающей тошноты. – Я участвовала пару раз, ездила с Абрахамом, но не так. Не так!
-Охотники творят и не такое, - отозвался Ронове, мельком глянув на неё, - массовые карательные акции сейчас редки, но если ты вспомнишь курс обучения, раздел истории…
-Я хорошо училась! – возмутилась Стефания и отвернулась от окна, за которым всё затянуло едким дымом.
-Вот именно, - поддержал Ронове, переписывая набело список казнённых, - я делал запрос о тебе.
-Запрос? – теперь Стефания отвлеклась совсем. Нет, её нос ещё улавливал, конечно, самое страшное, да и в глазах щипало, но, во всяком случае, мысли теперь могли отойти от площади.
-Неофициальный, - подтвердил Ронове, - мне было интересно.
            Стефания моргнула. Нет, информация о тех, кто проходит обязательное обучение в стенах Церкви, это, разумеется, информация свободного доступа и любой может залезть в архивы, чтобы просмотреть записи и оценочные баллы. Но это же нужно было искать, спрашивать…
-И как? – тихо спросила Стефания.
-Удивлён, - признал Ронове. – Лучшая ученица теории, которая провалилась на всех экзаменах. Это, по меньшей мере, странно. То сдавала всё пробное блестяще, то вдруг такой провал.
-Клемент был лучшим, - поправила Стефания, от страха навалившейся памяти, едва шевельнув губами.
-Он был лучшим в физических предметах, тех, что требовали именно развитого тела. Но ты показывала рассудок… - Ронове отвлёкся от бумаг.
-Так получилось…
            Как объяснить, да и стоит ли объяснять Ронове, или хоть кому-нибудь, что тогда вышло? Стефания училась хорошо, показывала блестящие знания и потрясающее трудолюбие, штурмовала учебники и дополнительную литературу в архивах, а потом, перед экзаменами поняла, что не готова стать Охотником, не готова рисковать собой, не хочет и не может этого. Тогда погиб один из ведущих, ну, после Абрахама, конечно, охотников Церкви. Стефания видела останки его тела, вернее, то, что когда-то было телом, а ныне – лишь склизкими от крови кусками плоти. Охотник нарвался на оборотня и не сумел победить.
            И тогда Стефания впервые почувствовала смерть так близко. Раньше она знала о ней как-то отдалённо. Знала, что родители её погибли, но не помнила их, и не задавала вопросов, да и некому было их задавать. Но сама вдруг не захотела, испугалась отдавать жизнь за Церковь, за Крест.
            И намеренно завалила экзамен, после чего получила удивлённый и разочарованный взгляд от наставников, и работу в архивах. Это потом, столкнувшись в архивах с Буне, который поднялся, благодаря своему уму и таланту, Стефания очнулась, поняла, что архив ей надоел до одури, что и ей хочется туда, к жизни, пусть к короткой, но всё-таки, жизни. Она подавала прошение за прошением, пока внезапно не оказалась в помощницах самого Абрахама.
            И как это объяснить Ронове? Как это объяснить самой себе?
            Ронове понял, что она не хочет открываться прямо сейчас, но не стал настаивать – работа не терпела отлагательств. Ронове чувствовал, что и время, и дым понемногу изменились, и это означает, что скоро обратный путь. Он усиленно принялся за работу.
-Я не так это себе представляла, - эта мысль не давала Стефании покоя, - я думала о благородных битвах. Я думала о благородных поединках.
-Так думают все, кто не был на войне, - Ронове на этот раз не отвлёкся от бумаг, - все, кто ни разу не был в битве, думают, что это благородно. Но большая часть любой войны – это такая грязь, что лучше держать от мира. Но кто-то должен разгребать эту грязь, кто-то должен карать и показывать этот лик войны, чтобы вернуть мир. Мы должны драться против магии и должны победить её, от нас зависит благополучие неба и людей. Что значат наши души и наши представления в этом?
-Ты веришь в это? – спросила Стефания. – твои слова похожи на проповеди Константина.
-Верю, - солгал Ронове.
            Как он мог объяснить ей, что Константин, как и другие советники, такие далёкие от войны, от этой самой грязи, только и умеют, что набивать разум своих последователей красивыми фразами? Они не знают ничего о жизни и смерти, но торопятся вербовать и убеждать. И это работает до тех пор, пока не сталкиваешься с чем-то по-настоящему мрачным и страшным, пока сам не убиваешь и не караешь. И тогда приходит страдание, которому, кажется, не должно быть места…
            Но даже преступники имеют право на милосердие. Чем виноваты те существа, в чьих венах течёт магия вместе с кровью? Они боятся и они вступают в войну. Их можно понять, хоть понимать нельзя.
            Но как это объяснить Стефании? Как объяснить, чтобы не разрушить её хрупкий и нежный, такой наивный мир?
            Да и стоит ли объяснять? Умный поймёт сам. Счастливый не поймёт никогда.
-Знаешь, а я тоже был лучшим учеником на курсе, - вдруг сказал Ронове, чтобы отвлечь Стефанию, а больше того, чтобы отвлечь себя, - но сдал экзамен лишь со второй попытки. По решению Совета мне было дозволено это.
-А что случилось в первый раз? – Стефания отвлеклась. Они никогда не были прежде так близки. Как иронично. В грязи, в дыму, в каком-то Речном городке они вдруг оказались ближе друг к другу и живее, чем в стенах родной Церкви!
-Стошнило, - признался Ронове, - я был трусом.
            Стефания хмыкнула, но вспомнила, где и при каких обстоятельствах находится и посерьёзнела. Но было это мгновение, когда Ронове сумел вызвать у неё этот смешок, и одно это уже значило слишком много, чтобы не заметить этого.
-Знаешь, - начал Ронове, но его перебили крики Абрахама с улицы:
-Эй вы! куда делись?
-Абрахам! – Стефания выскочила прочь, забыв сразу и про Ронове, и про его неоконченную фразу, а может быть, не забыв, а просто сбежав, почувствовав в появлении Абрахама шанс к отсрочке?
            Они возвращались. Фигуры, скрытые в дыму – ещё едком и тошнотворном. Базир, с таким же бесцветным взглядом. Делин, всё ещё белая, перепуганная, в его руках. Клемент – бледный, но выдержавший, настоящий охотник. Рене – зелёный и кашляющий. Абрахам…такой как всегда.
            На мгновение Стефания тоже закашлялась от дыма, но даже сквозь выступившие в глазах слёзы увидела знак Абрахама – знак убираться прочь.
            Они в молчании прошли через жителей Речного города, торопливо расступающихся перед ними и прячущих глаза. само собой, стоит переступить границу города церковникам, как жители бросятся на площадь и похоронят останки сожжённых. Потому что не могут иначе поступить. В этом человечность и в этом преступление.
            Стефании помогли забраться на лошадь. Делин Клемент просто усадил сам – девушка была явно не в состоянии, но стоило лошадям начать свой путь, стоило в лицо ударить холодному, но свежему ветру и прийти свободе, как Делин полегчало, и она даже порозовела.
            Полегчало и Стефании. Путь верхом перестал казаться ей непривычным, и она понемногу свыклась уже с управлением лошадью, да и в пути, вдали от Речного города, в свежести ветра, в свежести утра, было легче. Всё можно было списать на сон, на ночь…
            Стефания воспользовалась в какой-то момент молчаливого и мрачного пути и смогла сместиться ближе к Делин. Конечно, у неё было много вопросов к ней. Во-первых, по поводу странной попытки подставить её, Стефанию вместе с Иас. Но, во-вторых, по поводу самочувствия Делин – слишком уж изменилась её жизнь, да и выглядела она бледной.
            Стефания решила начать со второго, рассудив, что, если её всё-таки не подставили, значит, это можно отложить.
-Ты как? – выдохнула Стефания. Дыхание сбивалось с непривычки.
            Делин не ответила. Можно было бы предположить, что она не слышала, но по стиснутым зубам становилось понятно, что Делин просто не желает отвечать.
-Эй! – позвала Стефания уже громче. – Делин?
            Делин могла ненавидеть всех. она могла ненавидеть брата, оказавшегося успешнее её. могла ненавидеть Фенрира, который потерял всякое уважение среди охотников. И могла ненавидеть внезапно ушедшую в тень Иас, ушедшую от собственного ею же придуманного плана.
            Но Клемент был ей братом, и всегда отличался большей успешностью. Фенрир вёл себя добродетельно. Иас была никем для Делин. Но Стефанию она когда-то читала своей подругой и внезапного успеха от неё не ожидала. Вся ненависть Делин сжалась до точки, имя которой было «Стефания», ей захотелось что-нибудь сказать обидное, что-то, что заденет и ранит Стефанию так, как всю жизнь со всех сторон задевает Делин.
            Но легко пожелать, а придумать?
            Стефания же неверно истолковала молчание Делин. Решив, что ту мучает совесть за почти что свершённую подставу, поэтому Стефания решила прояснить:
-Делин… я просто хочу поговорить. Я не злюсь!
            Странное дело, Стефания на самом деле не злилась. Недоумевала – да, обижалась? Пожалуй, тоже да. Но злости не было.
            Делин тоже нелегко было на лошади, в этом у неё опыта было меньше всех. она с трудом ответила:
-Пошла ты…
            И добавила с неожиданной грубостью, которая принесла ей внезапное удовлетворение:
-Подстилка!
            Стефания не ожидала этого и не смогла сориентироваться, на мгновение она потеряла управление лошадью, но сумела выровняться, хоть и отстала теперь от Делин.
-Что ты сказала? – крикнул Ронове, обращаясь к Делин. Он заметил, что произошло со Стефанией, заметил её сбивчивое управление и предположил, что начинается ссора.
            Абрахам тоже услышал эту возню и сделал знак остановиться и спешиться. Вскоре все всадники оказались на земле. Абрахам оглядел каждого по очереди со всей мрачностью, что была ему только доступна и спросил:
-Ну? Что у вас?
-Простите, - Стефания повинилась, справившись с удивлением от оскорбления Делин, - простите. Это я виновата. Я заговорила с Делин.
-Тьфу ты! – Абрахам закатил глаза. – По местам, путь ещё далёк!
            Он направился к лошади, но остановился, услышав от Делин тихое, но очень отчётливое, полное ярости:
-Я не жалею о своих словах!
-О каких? – уточнил Абрахам мгновенно. Он был главою отряда и должен был отвечать за дисциплину, пришлось чинить разбирательство.
-Ни о каких, - быстро солгала Стефания.
-Отвечай мне! – потребовал Абрахам. – Я приказываю тебе.
            Стефания оказалась в щекотливом положении. С одной стороны, ей не хотелось перед Абрахамом, непроницаемым Базиром, недовольным Рене и уж тем более, перед Ронове обнажать весь конфликт.
            Но ослушаться прямого приказа Абрахама она вряд ли могла. Даже перед самой собой.
-Я сказала, что она подстилка, - сообщила Делин, приходя на помощь Стефании, а может быть, просто красуясь перед всеми своей смелостью.
            Клемент присвистнул:
-Вы же подруги!
-Я с такими не вожусь, - отозвалась Делин.
-Ты не имеешь права оскорблять моего помощника, - напомнил Абрахам спокойно. – Ты должна вынести сию фразу на обсуждение в виде прошения в совет или обратиться напрямую ко мне.
            Он держался так, как всегда.
-Не стоит! – взмолилась Стефания, - у нас личный конфликт. Небольшой, правда?
-у нас нет конфликта. Я просто сообщаю факт, что ты дешевая дворовая девка, - Делин было слишком плохо, чтобы она могла проявить разумность и отложить хотя бы выяснение личностей до возвращения.
-Делин! – Ронове не мог снести оскорблений к Стефании. – Ты пыталась подставить её, повинуясь Иас, и…
-Ронове! – Стефания схватила его за рукав, не отвечая за себя, - не надо!
            Он взглянул на неё со странным смешением чувств. Ему хотелось заступиться, но не хотелось делать это перед всеми.
-Ты оскорбляешь моего охотника в рабочее время, - напомнил Абрахам. – Я даю тебе шанс извиниться.
-Давайте продолжим путь, отложив разбирательство? – предложил Рене, которому очень хотелось вернуть в крепость Церкви и не покидать ее больше никогда. Всякое промедление злило его. Уж тем более, такое незначащее промедление. Какая разница, кто и кого как назвал?
            А разница была. Оскорби Делин Стефанию за пределами рабочих часов, не на выезде, пусть даже в присутствии Абрахама, он мог не реагировать. Но сейчас Делин нанесла удар не только по Стефании, а по Абрахаму.
-Оставьте её! – грубо вмешался Клемент. У него были с сестрой споры и конфликты, он знал, как она бешено завидует, но все-таки, он продолжал оставаться её братом.
-Оставлю, как только Делин попросит прощения, - сносить оскорбления Абрахам не собирался.
-Абрахам! – Стефания неожиданно поддержала Рене, - давайте отложим разбирательство?
-Сейчас, - Абрахам не взглянул на неё, - не вмешивайся, болезная. Делин, я жду!
-Мы не будем извиняться! – Клемент легко загорался. – Каждый может высказывать своё мнение. И если моя сестра считает Стефанию подстилкой, то это не относится к делу Креста.
-Это не относится в свободное время, - напомнил Абрахам. – Сейчас не оно. Сейчас относится.
            Он был жутким занудой, если хотел.
-Абрахам! – Ронове тоже предпринял попытку свести к миру. – Мы можем назначить разбирательство…
-Сейчас! – громыхнул Абрахам.
-Ребята, - Ронове взглянул на брата с сестрой, - извинитесь.
-Мы имеем право думать всё, что хотим! – Клементу давно хотелось самоутвердиться. Он нашел не лучший способ к этому, но нашел.
-Не надо! – Стефания бросилась к Абрахаму,-  я прошу!
-Уйди, болезная, - Абрахам легко отодвинул ее прочь. – Я жду извинений.
            Рене, понявший бесполезность своей дипломатической тактики, молчал. Базир и вовсе не произнёс и слова, по взгляду его и лицу нельзя было понять, кому он сочувствует – он оставался непроницаемым.
            Абрахам был в плохом настроении. Он знал, что всякий мятеж надо давить в зародыше и сейчас видел перед собою именно мятеж. Он взмахнул ладонью и в его руке вспыхнул синеватый огонек, который разбился вдруг на два одинаковых осколка, закрутился и исчез…
            Абрахам редко использовал магию при других. Он не любил этого делать, и без того чувствуя себя клейменным. Но, без сомнения, сейчас охотник был готов применить силу, чтобы вернуть порядок в отряд.
            В следующее мгновение Клемента и Делин подкосило. Они рухнули на колени, безжалостно разбив их, наверное, о жесткую землю. Лица обоих кривились от боли, приглушенные возгласы свидетельствовали о том же, о чем лица – о боли…
            Стефании бешено захотелось броситься к Абрахаму, пасть перед ним на колени, схватить его руку и умолять о пощаде, но она не двинулась с места. Она поняла, что он сильнее и она должна покоряться ему. Ни шага не сделали и другие, ни Ронове, ни Рене, ни Базир – они усвоили закон силы раньше, чем Стефания, и соблюдали его безукоризненно.
-Про…те…- выдохнул извивающийся Клемент и Абрахам тотчас ослабил своё заклинание. Делин сдалась следом и дрожала еще на земле, когда Клемент, очнувшийся первым, молча усаживал её обратно в седло.
-В путь, - для Абрахама не произошло ничего, он бодро вскочил в седло и снова возглавил отряд. Стефанию тоже потряхивало. Она ощущала за собою бесконечную вину, но Ронове тихо, так, чтобы слышала лишь Стефания, помогая ей забраться в седло, сказал:
-Это был их выбор. Молодец, что не бросилась их защищать.
            Молодец-то, это ясно. Это повиновение, это слепое согласие на всякую власть Абрахама, говорило о том, что Стефания выросла в профессиональном плане. Но, похоже, с ростом профессионализма, куда-то ушла из нее часть человеческого сострадания…
            Впрочем, может профессионалы и должны жить без нее? одним долгом?
            Остаток пути проделали в молчании. Церковь же встретила отряд неожиданным оживлением, которое никак не вязалось со всеми мерами безопасности, которые усиливали отчуждение по комнатам и коридорам.
-Так, что-то случилось, а нас не позвали, - понял Абрахам, сходя первым на землю. К нему уже спешили, пока сходили остальные.
-Господин! – гонец задыхался. При желании Стефания могла бы вспомнить его имя, слишком молодой был гонец, значит, из новеньких. А новеньких было не так много. Но вспоминать ей не хотелось.
-В чем дело? – сурово осведомился Абрахам. – Опять вампиры? Маги? Что еще плохого случилось?
            Гонец совсем растерялся.
-Ну? – прикрикнул Абрахам.
-Девушка… того, - и гонец провел пальцем по шее.
-А кто-нибудь с мозгами есть? – крикнул Абрахам, отшвыривая юношу прочь и шествуя быстро и решительно к торопившимся навстречу служителям Церкви.
-Какая девушка? – спросил Рене.
-Иас, - ответил гонец и более не смог вымолвить и слова, поспешив рухнуть без чувств.
-Изнеженное поколение! – фыркнул Рене с презрением. Стефания не поддержала его веселья, отыскала взглядом Ронове – он стоял побледневший, изменившийся в лице. Иас была его любовницей и помощницей не один год, и теперь с ней что-то стало.
            Ситуация прояснилась быстро. слухи прошли скорее, чем руководство официально объявило о смерти Иас. Оказалось, что девушка повесилась в зале совещаний на собственном поясе.
            Причина была ясна: любовь.
            Тотчас слухи перефразировали: Иас любила Ронове, но Ронове предпочёл ей Стефанию, и бедняжка не вынесла разбитого сердца.
-Я сказал, чтобы она убиралась, когда узнал, что она пыталась тебя подставить, - хрипло сказал Ронове, выяснив произошедшее. К телу его не пустили, и он не мог даже взглянуть на нее в последний раз, пусть не любимую, но все-таки близкую.
            Стефанию снова жгло от чужого внимания. Все взгляды обращались на нее, виня, косвенно или открыто в гибели первой красавицы Церкви. На Ронове тоже обращали внимание, но он был любимцем и ведущим охотником, а Стефания – помощницей самого мрачного охотника и теперь еще получила внимание Ронове.
            Спрятаться бы, не слышать, не видеть никого. Не идти по полным людей коридорам в зал совещаний, которое созвано к их появлению, тут они должны зачитать доклады о своей карательной акции. Но какое тут? Иас погибла, Иас погибла! И из-за них. Из-за нее.
            И некуда деться от этого обжигающего внимания, некуда спрятаться.
            Стефания шла на совещание, чувствуя, как на неё смотрят, о ней шепчутся, не пытаясь даже скрыть этого. Ее откровенно разглядывают, без сомнения, сравнивая с погибшей Иас, и думая, что Ронове углядел в этой обыкновенной Стефании такого, чего не было в нежной красавице?
            И не объяснишь каждому, что Иас пыталась Стефанию подставить. Не скажешь, что Ронове велел ей покинуть место службы, опасаясь…
            Опасаясь её и опасаясь за неё? Или за себя? или за всех?
            Но Иас не была той, кто мог бы исчезнуть просто в одно мгновение. Она ушла так, чтобы долго ещё отзываться эхом и слухами в коридорах, чтобы долго жить в домыслах и разговорах. Она была такой.
            На совещание они прибыли вместе. Клемент и Делин были впервые за долгое время объединены общим пережитым унижением и сели рядом, не сговариваясь. Рене прошёл на своё место, к советникам, чтобы снова стать другим и чужим, принять их безоговорочную сторону. Абрахам вошел как обычно, в ореоле мрачной славы и домыслов, бросил, вроде бы и без тени сочувствия:
-Садись, болезная! Чего стоишь?
            Но было в этом его слове настоящее спасение. Он указал на место рядом с собою, как бы напоминая, что каждый. Кто желает посмеяться или поглазеть на Стефанию, помыслить о ней недоброе, должен иметь на руках разрешение Абрахама на это.
            Базир сел рядом с нею. Он оставался непроницаем, в глазах его не было ни сочувствия, ни смешинки, но сам выбор места показал его поддержку яснее слов. Ронове прошел на своё место, и рядом с ним оставалось теперь пустое место.
            Место, на которое Иас больше не придёт.
-Прежде чем мы начнём слушать ваш доклад, - возвестил Константин, - я вынужден сообщить вам о гибели нашего товарища, служительниц Церкви Животворящего Креста. Иас. Она была молода и совершила преступное деяние, вопреки воле небес оборвав свое существование. В знак её памяти мы проведем дознание с целью выяснения мотивов этого поступка, и виновник будет наказан.
            Ронове ссутулился, стал меньше, слабее. Рядом с ним не было силы, что могла его защитить. Но он готов был отбиться от любого обвинения, ему не хотелось только, чтобы марали имя Стефании, но оно уже было замарано.
-А теперь к докладу, - продолжил Константин самым благостным тоном. – Рене, прошу вас.
-Почему Рене? – Абрахам возмутился мгновенно, - я возглавлял отряд!
-Совет имеет право просить о докладе того, кого сочтет нужным просить, - Константин улыбнулся. Но во взгляде его вдруг что-то блеснуло. Очень нехорошее и очень тревожное.
            Ловушка захлопнулась.
            Рене поднялся – торжественный, собранный и начал со всей скорбью в голосе, которую нагнал по случаю, прекрасно зная, как и что ему следует доложить.
-Члены совета, охотники, помощники, я – Рене. Сегодня я был свидетелем карательной вылазки, инициированной и произведённой под руководством охотника Абрахама. Вы все знаете, каким доверием пользуется Абрахам, несмотря на своё происхождение…
            Стефания быстро взглянула на Абрахама. Сколько можно унижать его за это? Сейчас он на стороне Креста. Пошел против собратьев!
-И на все обстоятельства, связанные с этим, - продолжал Рене. – И я сегодня вынужден сообщить о том, что это доверие было ошибочным.
-Что…- это сразу несколько голосов. Одинаково удивленных и дрогнувших. Голоса Ронове и Стефании, голос Базира, голос Марбаса.
            Тех, кто еще не понял.
-Да! Это было ошибкой. Я был свидетелем того, как Абрахам уничтожил с особой жестокостью…
-Преступников! – взвилась Стефания. Она была очень зла. Эта злость пронзила всё её тело и запульсировала на кончиках пальцев. Хвала богам, руки Стефания держала на столе и несколько сорвавшихся непроизвольных искринок с ее пальцев видел только Абрахам.
            Магических искринок в насквозь обыкновенной Стефании.
            Он не выдал своего удивления, но это далось ему с трудом. Он понимал, что если скажет – сейчас на нее обрушится гнев и она сама будет казнена.
-Сядь, болезная! – рявкнул Абрахам и поднялся сам, с силой усаживая Стефанию на место, защищая её и искринки, происхождение которых было ему непонятно.
            Но это он решил выяснить позже.
-Вы тоже сядьте, Абрахам, - велел Константин. – продолжайте, Рене!
-Абрахам проявляет жестокость в судилищах…
-В соответствии с протоколом! – это был уже Ронове.
-Молчите, Ронове, мы еще не установили причину гибели Иас! – заметили ему беспощадно.
-А также, Абрахам, в пути напал на Клемента и Делин, - продолжал Рене, - за то, что они выразили сомнение…
-Они оскорбили меня! – возмутилась Стефания, снова силясь подняться, но Абрахам остановил ее и с силой усадил.
-Сомнение в методах Абрахама, - закончил Рене.
-Это неправда! Этого не было! Это было не так! – они возмутились все. ну, все, кроме Делин и Клемента. Да еще, конечно же, Рене.
            Константин улыбнулся:
-Я верю докладу Рене. Весь совет ему верит.
            И в этом таилось открытое: правда утратила смысл.
            Стефания побледнела и не смогла даже дернуться. Только сейчас она медленно поняла то, до чего уже дошел Абрахам, то, из-за чего он молчал: Совет заинтересован в их падении, а значит, слова не помогут.
Глава 15.
…полоска света – единственное спасение от ужасных лап чудовищ, что живут в темноте. Абрахам верит в свет. Он знает, что свет составляет весь мир и никакая сила не способна этот свет отнять.
-Спать, живо! – это голос Наставника. Он привычно разгоняет расшалившихся юных магов по кроватям, равнодушно проходит мимо тихо лежащего Абрахама, проходит так, как проходил всегда – не стоит этот маг его внимания! Потенциала в нём, может быть, и много, но сам мальчишка слишком уж послушен, тих, добросердечен – такие не становятся великими, такие вообще никем не становятся – Наставник знает это также точно, как Абрахам знает силу света.
-Учитель… - голос раздаётся правее кровати Абрахама, и Абрахам прикрывает глаза, чтобы не выдавать своего раздражения и зависти… ох, этот голос! Конечно, он принадлежит Михаэлю – мальчишке, что старше Абрахама на два года, что прибыл обучаться магии с подачи родителей, а не был подобран на улице как Абрахам, и который проявляет умеренную дерзость, рвение и амбиции, а не верит в мир и в добродетель. Любимец!
            Абрахам знает, что зависть – дурное чувство, которое может оставить на свету пятна и всеми силами пытается скрывать зависть.
-Да? – голос Наставника заметно теплеет. Конечно, нельзя учителю – что магическому, что человеческому, что, наверное, церковному – иметь любимцев. Но слаб человек, и неважно – крест на его мантии, или магическая сила в его крови, а может и ничего. Всё равно сначала идёт мир человека, а только потом что-то добавляется к этому миру и определяет всё дальнейшее.
-А когда я могу воевать за магию? – Михаэль давно грезит войной. Его родители жили ею, сражались годами против проклятых церковников, без всякой жалости карались и Михаэль хочет также, хочет быть героем.
-Ты хочешь воевать? – Наставник счастлив. Ему самому повоевать не удалось, но он растит поколение магов за поколением и видит героев бесконечной войны с проклятыми фанатиками креста.
-Это мой долг! – Михаэль торжественен. Он победно оглядывает своих соучеников, ища взглядом того, кто мог бы возразить ему. Не замечает, разве что, Абрахама – потому что того едва ли замечают учителя, а Михаэлю нравится подражать их презрению.
            Наставник смеётся, треплет по волосам юного мага:
-Спи, воитель! Без тебя мы не закончим войну!
            Абрахам прикрывает глаза, когда Наставник снова проходит мимо, притворяется засыпающим. Но стоит тому отойти, как Абрахам открывает глаза и следит, следит со всей тревогой за исчезающей полоской света, дарованной приоткрытой дверью. Шаг, ещё шаг…Наставник уже на пороге и вот он – тяжёлый и страшный крип двери, и вот он – исчезающий свет.
            И комната будущих магов погружена во мрак. Абрахам старается не дышать, хоть знает, что это не поможет. Никогда не помогало и в этот раз тоже не будет исключения.
            Исключения действительно нет – не проходит и четверти часа, как его грубо сваливают с постели, и под руководством Михаэля (а кого ещё?), предварительно лишив его дара речи с помощью ловкого заклинания, пиная и щипая, тащат к бочке с водою…
-Я повторяю свой вопрос ещё раз. От имени Совета, от имени Креста! – в глазах Рене когда-то был свет, без сомнения. Но это было давно, когда Рене был молод. И Абрахаму хочется надавать пощёчин сейчас гордецу-офицеру, возомнившему себя властью.
            Их разделили, всех их развели по допросным комнатам, где недавно сам Абрахам проводил свои собственные допросы и творил дознание. Но вот теперь он сидит по другую сторону стола и видит, как капают чернила на пергамент протокола. Писарь слишком нервно и любопытно держится. Зато Рене напорист.
-Ты сам там был, - напоминает Абрахам. – Ты сам поехал с нами.
-Я спрашиваю о причинах сожжения! – Рене делает знак писарю не записывать ничего, но это лишнее – тот и без того сидит, приоткрыв в изумлении рот. Конечно, Абрахам что-то вроде страшилки местного разлива.
-Преступления против Креста, света и небес! – срывается Абрахам. – Я действовал в соответствии с протоколом!
-Хорошо, - Рене мрачно улыбается. – А что насчёт других?..
            Абрахаму нельзя спрашивать что за «другие» имеются в виду. Но он знает, что поражение ему уже почти засчитано и покоряется:
-Уточните вопрос, Рене!
-С удовольствием! – Рене поднимается, с трудом сдерживая триумф. Ему выпала великая честь прищучить Абрахама и он с радостью, со всем почтением воспользуется этим.
            Перед Абрахамом карточки. Его личные карточки с делами за прошедший сезон. Те самые, что должна была переписать и отдать Совету Стефания, но на которые наплевала и она, и он сам, в виду творящихся событий.
-Вот, к примеру… - Рене вроде бы наугад вытаскивает из архива Абрахама карточку, но он явно знает, откуда брать. – Дело  двести семнадцать – дробь ноль. Герзау. Ворожея. Скрылась от преследования.
            Абрахам с трудом сдерживает судорожный вздох – это личный плевок в его профессиональную деятельность. Он тогда был слишком расслаблен.
-Она была женой местного наместника, а тот встал на ее защиту, вызвав сумятицу, в результате чего ворожея ускользнула. Ее муж был наказан по всей…
-Или вот,  - Рене не нужно слушать. – Дело двести восемнадцать – дробь один. Ворожея. Уничтожена. Пометок нет. Смотрите, следующая карточка – вампир. Уничтожен. Пометок нет. И вот еще одна…и снова «уничтожен».
            Рене издевается.
            Конечно, Абрахам не всегда мог быть честен с советом. У него задание: уничтожать всякую опасную магию вместе с носителем и пытаться переманить или обезоружить то существо, что имеет в себе магическую силу, но не причиняет видимого вреда.
            Задание такое. но оно дано бюрократами. Абрахам – маг. Абрахам знает, что всякий, в ком есть магия, способен на зло, и единственный способ остановить это зло – уничтожить носителя магии до того, как он совершит преступление. Отсюда почти пустые карточки дел. Отсюда простые пометки об убитых вампирах, магах, оборотнях, ведьмах и ворожеях.
-То вы упускаете одну ворожею, то устраиваете карательную акцию, убивая всякого носителя без преступлений… - Рене знает, что это было едва ли не открыто согласовано с советом. Совет согласен с позицией Абрахама, но не выдал ни одного подтверждения этому. Потому что совет заботится об истории, а еще – нужно же было иметь управу на Абрахама?
-Рене, вы лучше меня знаете… - Абрахам предпринимает слабую попытку защититься. Он уже знает, как действует совет. Он знает правосудие своих соратников.
-Или, может быть, в вас взыграла ваша магическая сторона? – Рене кривит губы.
            Абрахам, к его неожиданности, тоже. в Абрахаме есть солидарность с магической стороной и кроется она сейчас в том, чтобы не выдать того, что он увидел на последнем, позорном и злополучной заседании.
            В пальцах Стефании – этой болезной, этой идиотки, скользнули магические искорки. Никто не заметил, кроме Абрахама. И Абрахаму очень хочется понять, почему Церковь за годы жизни Стефании в этих стенах не заметила за ней этих искринок, свидетельствующих о магическом потенциале?
            Это может быть ему спасением. Но Абрахам знает бюрократизм совета и желает докопаться прежде сам, а уже потом карать Стефанию.
            А сама Стефания сидит через два кабинета и пытается понять, чего от неё хочет дознаватель. Дознаватель, кажется, сам в растерянности, потому что ещё молод и недавно только получил право такой почетной службы.
-Почему вы заступаетесь за Абрахама?
-Он – ведущий охотник нашей Церкви, - Стефания пожимает плечами, не удержав прямой и чистый взгляд молодого дознавателя, переводит глаза на свои пальцы. Почему-то страшно покалывает в кончиках пальцев… что-то не то взяла? Или руки от поводьев устали?
-Он – маг! – напоминает дознаватель, как-то, даже вспыхнув.
-Но он лучше всех охотится на магов! – возражает Стефания. – Он раскаивается в своем происхождении и служит Церкви и Кресту.
-И вы верите ему?
            Стефания думает. Абрахам не был с ней особенно вежлив, но был по-своему заботлив. Конечно, его забота была какой-то жестковатой, но она поняла её. Да и поняла еще то, что вряд ли он всегда был таким, что есть в его жизни какое-то темное пятно, отравляющее и ядовитое…
-Да, - в голосе ее нет колебания.
            Дознаватель теряется, роется в бумагах, видимо, ища подвох, затем, что-то отыскав, спрашивает:
-Вы были одной из лучших учениц, но пошли работать в архив…почему?
-Потому что не выдержала экзамен, - Стефания устало вздыхает. Она только недавно по воле Ронове заставила себя вспомнить всё это. Вспомнить свою трусость.
-А потом поднялись из архива?
-Надоело сортировать протоколы пустых допросов! – язвить дознавателю нельзя, это знает каждый, но Стефания не выдерживает. Впрочем, этот молодой дознаватель еще и не может отомстить. Он слишком растерян.
-А какие отношения у вас были с Буне?
-Крест и Пламя! – Стефания закатывает глаза. Все эти вопросы…когда она, вдруг, превратилась из обычной архивной служащей в человека, на которого обращено столько внимания? – Буне был моим другом. Его смерть для меня – большое горе. Я считала его талантливым человеком.
-А с Казотом? – дознаватель вдруг прищуривается, а Стефании хочется рассмеяться:
-Я видела его трижды. Первый раз, когда отправилась с карательной миссией под руководством Абрахама, второй раз, когда он пришел ко мне выразить свои сомнения по поводу…методов Церкви, чем вынудил меня написать донос и в последний раз, когда я, во время обхода территории, упала в яму-ловушку с его телом. Я думаю, что в Церкви есть люди, которые знали его лучше.
-Абрахам мог знать, по-вашему, о сомнениях в мыслях Казота? – дознаватель смотрит на Стефанию, почти не моргая.
-Абрахам живет без сомнений в нашем деле, - Стефания чувствует, как надо ответить. – Я не думаю, что он позволил бы участвовать в миссии человеку, который не разделяет веры или выказывает сомнения.
            Дознавателю нечего возразить. Он снова роется в бумагах, но на этот раз меньше.
-А в чем вышла ваша ссора с Делин?
-Ну… - вот здесь уже сложнее. Все как-то навалилось. И Ронове с его вниманием, и предложение Стефании стать охотником, и ее отказ от этого предложения и становление охотником брата Делин – как тут не злиться?
-Ну? – дознаватель подбадривает.
-Зависть, - признает Стефания. – Делин не была лучшей ученицей. Она терялась на фоне своего брата. Да и работала на Фенрира… и, если честно – я, отправляя в ящик донос на Казота видела ее у того же ящика. А потом на заседании мы узнали содержимое второго письма – оно порочило Фенрира.
            Стефания прислушивается к себе. Конечно, ей должно быть гадко от себя, но она спокойна. В конце концов, это правда. И Делин уже не так близка Стефании, чтобы заступаться или искать ее дружбы. Пошла она ко всем чертям!
-Вот как? – впервые за беседу со Стефанией дознаватель слышит что-то интересное.  Он спешно протоколирует. – Думаете ее мотив – это зависть?
-Думать придется вам! – Стефания пожимает плечами. – Я сообщаю факт.
-А что насчет ваших отношений с Ронове? – дознаватель мягок, но вкрадчив.
            Стефания краснеет. Ей не надо смотреться в зеркало, чтобы узнать об этом – она чувствует жар, приливший к лицу.
-Это… ничего.
-Вы любовники? – быстро уточняет дознаватель. – Ведь так?
-Нет! – Стефания вздрагивает. Она чувствует себя оскорбленной, хотя ничего страшного не прозвучало в ее адрес. И все-таки, почему-то хочется помыться, чтобы стереть со своей кожи этот надменный взгляд молодого дознавателя.
-Он проявляет к вам интерес! – дознаватель давит, думая, что ему удастся сломить Стефанию.
            У него бы даже получилось, если бы Стефания была бы прежней.
-Ну это же его проблемы! – Стефания овладевает собой.
-А Иас? – дознаватель рубит специально, презирая плавный переход.
-А что? – Стефания уже открыто грубит. – Что с ней?
-Она покончила с собой!
-И причем здесь я?
-Ваши отношения с Ронове могли быть причиной этому?
-Спросите у нее, - огрызается Стефания, - я с Иас не водилась никогда!
-Но она могла вас ревновать?
-Откуда я знаю? – Стефания возмущается всерьез. Она знает ответ, но не хочет называть его. не из-за страха перед дознавателем, а из-за того, что тогда тень вины коснется ее самой. – Она же на Ронове работала, а не на меня!
            А Ронове сидит в очередной допросной камере, и у него нет сомнений в том, какое обвинение ему предъявят, если, конечно, действительно предъявят. Не в последней карательной миссии, и даже не в поддержке Абрахама, а в том, что он довел Иас до греха – самого страшного для слуги Креста.
            Ронове лавирует, стараясь обходить страшные вопросы, старается не называть имени Стефании, избегать упоминания о ней, но что делать… он сам был слишком неосторожен, потерял бдительность и мнил себя королем в Церкви, всеобщим любимцем! Что ж, вот и расплата.
-Она говорила вам о своих планах?
-Планах на смерть? Вы думаете, о таком всерьез говорят?
-Отвечайте, Ронове! Отвечайте честно.
-Нет, она мне не говорила ничего такого. Она вела себя так, как вела всегда. Была спокойна. Услужлива…
            Конечно, Ронове знает свою ложь. Он прекрасно помнит и понимает, что именно стало причиной поступка Иас. Она просто не захотела жить без него, не захотела признать тот факт, что Ронове ее не любит и вряд ли когда-то любил. Она не захотела уйти по-доброму и решила наказать его. из всей гордыни своей взяла самую низость и, уничтожая себя, потащила за собою его: не со мной, так не с кем!
-Вам известно, что среди слуг Креста запрещены отношения?
-Известно… - Ронове мрачно кивает, а потом вдруг взрывается. В нем много невысказанного горя, в нем много теней, и он хочет буйствовать и действовать. – Запрещены! Конечно, они запрещены! Мы же всего лишь слуги Креста! Мы же не люди. Конечно, у сопровождения нет детей! Нет браков, ни тайных, ни явных среди мойщиков посуды и кухарок, нет любовников и любовниц у тех, кто стирает и шьет наши одежды! Но нет, вопрос о запрете задан лишь мне! Скрывал ли я свою связь с Иас? Нет. Я был честен. Но люди сходятся и расходятся, люди перестают любить…
-Однако не все люди при этом кончают свой жизненный путь, - замечают Ронове и он как-то вмиг гаснет, сдаётся.
            Есть законы, которые можно обходить, пока нет никакой жесткой кары за них. Пока нет скандалов среди любовниц и обманутых людей, пока нет измен или они не проливаются скандалами по коридорам Церкви можно делать вид, что слуги Креста – это всего лишь подобия людей, с железными сердцами в груди, что они полны отваги и чистейшей добродетели.
            Но вот первая красавица Церкви мертва. Мертва жестоко и страшно, сама приняла на себя грех, отвернулась от небес. А все от любви. От нежелания проиграть и отпустить Ронове.
-Вы нарушили закон, - продолжает дознаватель, - вас ждет жесточайшее наказание. По всей строгости. Мы все любили Иас.
            Ронове склоняет голову. Он думает об Иас, что так подставила его – в нем жалость и отвращение к ней, о Стефании – как она там? Как выдержит она свой допрос? Наверняка на нее насели и без того?
            И о себе… себя жаль. Жаль потерять Иас, что тяготила. Ему лучше было бы, уйди она к кому-нибудь другому. А он оставался бы. Был бы со Стефанией – она уже сдалась ему. Открылась совсем, ну или почти совсем, оставалось что-то еще непознанное, но это ничего.
            А теперь наказание. А Ронове хорошо знает закон – вся строгость – это смерть.
-Это будет большой утратой, - замечает дознаватель, наблюдая за Ронове.
-Я приму волю Церкви, - каждый охотник должен быть готов к смерти. Правда, каждый охотник надеется при этом, что лично его смерть найдет очень нескоро и как-нибудь славно, в хорошей битве. Но что уж… от рук своих погибать приходится тоже.
-Зачем так радикально? – удивляется дознаватель и Ронове медленно поднимает на него взгляд.
-Прошу прощения?
-Церковь не хочет терять своих самых верных слуг из-за каких-то…оплошностей юности.
            Никогда нельзя идти на сделку с теми, кто вдруг от жестокого дознавателя, желающего докопаться до глубины твоей сути, вдруг становится сочувствующим другом.
            Но выслушать-то тянет!
-Я вас не понимаю, - Ронове облизывает пересохшие губы. Ему хочется верить в чудо, хотя, как служитель Церкви, он знает, что чудеса – это явление редкое.
-Мы можем помочь вам, - дознаватель лучится дружелюбием, - выйдете на волю, будете работать, любить кого угодно…
-Взамен? – Ронове держится конкретно. Ему нужно знать, за что ему предоставят блага жизни и свободы. Пусть относительной свободы.
-Почему же взамен? – обижается даже дознаватель. – Вы же…
-Что взамен? – Ронове подается вперед. Он знает эти игры. Он знает, что всегда есть цена и хочет знать, какую хотят запросить с него. Может быть, он и потянет?
            Дознаватель выдерживает еще мгновение, затем выпаливает:
-Показания против Абрахама!
            Ронове отшатывается.
-Поймите, - увещевает его дознаватель, - Абрахаму конец. Не хотите же вы похоронить себя вместе с ним? вы еще молоды! Вы еще так молоды. Вы можете быть лучшим, когда не станет его. а его уж всяко не станет! Так не губите же себя…
            Какие сладкие речи. Какие правильные. Как хочется Ронове взять листок и подписать самую гнусную ложь об Абрахаме.
            И тогда…что?
-Против Абрахама?
-Девушка – лишь молодой последователь, заблудшая душа! – дознаватель сразу угадывает беспокойство Ронове.
            Как поступить? Поддаться? Поверить лжецам? Поверить подлецам? Стать подлецом самому?
            Дознаватель мягко подталкивает к Ронове листочек  для подписи. Одна подпись Ронове и он начинает жизнь с самого начала. Перо уже само в руке, нужно лишь сделать росчерк…
            Что-то останавливает? Ах, ну, конечно же – что еще может остановить как не мысль о том, как поступят другие?!
            Базир отказывается сразу. Он мягко, но очень ясно дает понять, что не нуждается в заступничестве и почтенном предложении совета, переданном дознавателем:
-Я не имею веса в совете. Мои показания ничего не весят, а на самом мне грехов нет. Я лишь последователь. Я не охотник. Есть координатор каждой миссии, а я – исполнитель!
            Это дешевая отговорка. Но она работает тогда, когда пропадает всякое изящество методов, когда красноречие иссякает. Самые грубые методы оказываются вдруг действенными.
-Вы пойдете против церкви? – на Базира надежды и не было. Слишком прозрачный взгляд у этого человека, и во взгляде этом не прочтешь ни страха, ни сомнения, ни упрека. Прозрачно – слишком страшно, слишком жутко.
-Я человек маленький, - возражает Базир. – Я подчиняюсь приказам совета. Если я увижу приказ или услышу его лично от советника, я подпишу тотчас! Сам я могу решать лишь за свою жизнь, за то, куда пойти. Я не закреплен ни за кем, и обязан всем. Но не могу же я слушать всех, верно?
            Дознаватель не делает попытки его переубедить.
            Клемент долго уточняет:
-Абрахаму конец?
            Конечно, как охотник Клемент уязвлен и задет, но страшно ему подписываться под ложью и соглашаться с нею. Но дознавателем выступает его прежний наставник – охотник Скарон, который уверяет:
-Путь Абрахама кончен. Ты должен выступить на благо Церкви, ты должен бороться с этой силой.
-Но это подло… - Клемент молод и наивен. Он верит в светлые идеалы. Сегодня день падения его веры в бесконечный и абсолютный свет, сегодня он делает выбор.
            Будь он умнее – конечно, смог бы извернуться. Но у него была молодость, и не было ни одного по-настоящему близкого человека, на которого он хотел бы равняться. Этим человеком стал Скарон. Его наставник, охотник,  друг…
            Как может Скарон советовать сделать дурное? Как может он, Клемент, разочаровать Скарона? А тот уже хмурился, смотрел с тоскою, как всегда, когда Клемент проявлял ненужное упрямство.
-Давай! – Клементу было страшно видеть разочарование в глазах своего кумира, ему было невозможно пасть в его глазах, и он судорожно схватил листок и размашистую поставил подпись, не вчитываясь даже в уже услужливо написанные строки обвинения против Абрахама.
-Молодец, - хвалит Скарон, теплея взглядом.
-А моя сестра? Она подписала? – Клемент и стыдится, и переживает о сестре. Ее поведение бросало тень на него. Но она была той же крови, что и он, и на той же стороне.
-Этого мне неизвестно, - Скарон мягок. – Но я думаю, что ей нет смысла защищать этого преступного мага! Она ведь умна, да и свободна теперь в решениях.
-Да… - неуверенно соглашается Клемент и гонит из головы дурную мысль, заменяя ее другой, более приятной: «Совет не станет делать ничего просто так, я могу не понимать некоторых вещей, но Скарон всегда верно подскажет мне».
            Скарон торопливо прощается и выходит прочь.
            А Делин ещё спокойнее, чем брат. Правда, категоричнее:
-Против Абрахама я возражений и обвинений не имею, но против его помощницы…
-Помощницы? Причем тут Стефания?
            Это уже не в планах совета. План совета – уничтожить Абрахама. Впрочем, показания Делин – это всего лишь показания Делин. Из них можно вычеркнуть слова о помощнице.
-Стефания отнимает всё! – Делин легко трансформировать свои неудачи, свою серость в вину одной Стефании. Она отняла работу мечты Делин, она завладела вниманием – как Ронове. Так и всеобщим, она даже от Иас в своей жизни избавилась! Дрянь!
            А Делин так и не продвинулась никуда. И каждый ее шаг к достижению оборачивался крахом. Попыталась учиться – еле-еле сдала экзамен. Попыталась выслужиться – попала к Фенриру – самому неуважаемому и слабому охотнику. А когда захотела его сместить – должность едва не ушла к Стефании, но та так снисходительно от нее отказалась, что должность…           
            Снова не досталась Делин, а перешла к Клементу.
            И даже попытка очернить Стефанию обернулась самоубийством подельницы-Иас! Крест и Пламя! Да как это возможно?!
-Я дам показания против Абрахама, если совет учтет мои показания против Стефании, - сообщает Делин спокойно. Последние несколько дней изменили ее до неузнаваемости. Ничего от прежней Делин не осталось и уже никогда не будет серой Делин…
-У вас есть обвинения против нее?
-Она связана с Абрахамом, явно помогает ему в его делах. Она связана с Ронове и я думаю, что именно ее действия побудили Иас покончить с собой.
-Это серьезное обвинение!
-Да… - Делин держит паузу недолго, но затем, набрав в рот побольше воздуха, выкладывает и про попытку подставить Стефанию на пару с Иас, и про странный интерес к Ронове и про то, что Стефания отказалась от должности охотника тоже напоминает. Делин плевать, что станет с нею, ей хочется уничтожить Стефанию, и она открывает всю свою душу.
            Дознаватель опытен и видит зависть. Потому протоколирует, с трудом сдерживая смешок – женщины! Но один момент затрагивает его жесткий ум:
-Как думаете, почему она отказалась от должности охотника? У нее свои, свои планы с Абрахамом!
            Это странно. По-настоящему странно. За такую должность многие готовы пойти на все, что угодно. А она отказалась. Но у дознавателя пока нет задачи губить Стефанию. Он откладывает настоящий протокол с показаниями против нее в сторону. Откладывает, но не уничтожает…
            Когда Стефании предлагают свидетельствовать против Абрахама, она заходится такой бранью, что даже Абрахам, которого допрашивает Рене, слышит это. И Рене тоже не может игнорировать эту брань.
-А ведь казалась такой приличной! – замечает Рене. В этом замечании есть человечность. Но она проходит. И он снова становится дознавателем Абрахама.
-Не мучайте ее, - тихо просит Абрахам, - она дура. Она ни дьявола, ни черта  не знает.
-Разберемся, - усмехается Рене. – Это трогательно, но ты не отвлекайся от своей участи!
            А Ронове гадает как поступить дольше всех. Он уже заносит руку над листом, но убирает вдруг и снова заносит, и снова дрожит в неуверенности твердая в бою его рука.
            Даже дознаватель устал уговаривать.
-Вы бы решались… - советует он, вздыхая, - третий час уже. Есть хочется…спать!
-Есть, спать, - повторяет Ронове и вдруг представляется ему взгляд Стефании. Укоризненный взгляд. Если она узнает о его поступке?! Она-то сама не предаст так просто – да и слышна ругань ее была. Явно попытка провален. А он что, слабее?
-Ну? – торопит дознаватель.
            Ронове холодно и твердо откладывает перо в сторону и одним движением сминает фальшивый протокол – плевать, плевать, что будет  дальше. Сейчас нужно остаться самим собой. Хватит уже жертв!
-Зря, -  вздыхает дознаватель, - зря вы так, Ронове! Вы еще молоды!
-Пошел вон, - советует Ронове, стараясь не передумать и не броситься за уходящим дознавателем. На мгновение в допросную камеру проникает свет – это открывается и тут же закрывается дверь в коридор, но все затихает, пропадает в темноте – почему-то никогда дознаватели не оставляют и огарка свечи своим жертвам!
            Ронове знает – он сам так поступал по какому-то внутреннему чутью.
Глава 16.
            Никогда прежде Стефания не думала о том, что еда может быть отвратительной. Не хотела и не думала. Конечно, не всегда можно было поесть горячего, если ты работаешь с Абрахамом, но, по меньшей мере, всё, что подавали ей, было свежим.
            Оказалось, что нужно было стать подозреваемой (Пламя и Крест! – какая нелепость), чтобы тебе перестали подавать не только горячее, но и свежее.
            Стефания сначала просто воззрилась с подозрением на нечто дрожащее, грязно-серое, пахнущее чем-то неприятным, словно бы застоявшимся…
-Это что? – спросила Стефания с отвращением.
-Ужин, - последовал безразличный ответ от такого же безразличного церковника.
-Вот это вот… - Стефания даже задохнулась от возмущения, но оно не возымело никакого действия. Безразличный служитель просто поставил перед нею полную тарелку с заведомой дрянью и вышел прочь.
            Стефания помедлила, глядя на плотно воткнутую в нечто ложку, затем, принимая то, что выхода нет, а желудок все-таки требует еды, вытащила ложку и зачерпнула с очевидным усилием немного из тарелки, прикрыла глаза, поднося ложку ко рту. В конце концов, люди проходили и через голод, и не стоит быть привередливой, людям бывало и хуже!
            Во всяком случае, Стефания именно так попыталась себя поддержать, но сдалась.
            Это могло бы быть прекрасной рисовой кашей – в горячем виде, ароматной, с кусочком свежего, душистого сливочного масла, придающего потрясающий молочный вкус… так и было бы, если бы это нечто не переварили без соли, без молока и масла так, что каша кое-где подгорела, была совершенно пресной, липкой, холодной и, судя по ее сероватому цвету – простоявшей в сваренном виде не пару дней.
            Стефания поморщилась, отодвинула от себя тарелку. Желудок бунтовал и требовал еды, но пересилить себя для того, чтобы всерьез рассматривать принесенную кашу как пищу, она не могла.
            Тарелка стояла немым укором перед нею, а в голову лезли мысли. Первой среди непрошенных была о том, что нужно быть скромнее, зато вторая была пропитана обидой – Стефания ни в чем не виновата, а с нею обращаются так, будто бы она преступница!
            А за обидой – страх: неужели со всеми преступниками и подозреваемыми обращаются так? Не может же Стефания быть исключением? Слишком она для этого незаметна и ничтожна.
            За страхом – отвращение: почему Стефания не знала того, как обращаются с преступниками и подозреваемыми? Не хотела и не знала. И за это – отвращение к себе самой. За это одно презрение.
            «Может быть, я заслуживаю этого?» - скользнуло в мыслях Стефании. Она не знала, сколько прошло времени, какое время суток и когда появится следующий равнодушный служитель, чтобы забрать эту чашку и…сунуть другую? Теперь так?
            Стефании хотелось есть, спать, умыться и посетить туалет. Полумрак давил на нее. Но Стефания была еще в привилегированном положении: в её допросной не было темно – узенькое окно в стене, над самым потолком не давало света, но оно отгоняло абсолютную тьму.
            Положение становилось отчаянным. Сидеть было невозможно, стоять глупо и бессмысленно, а лечь на ледяной каменный пол опасно. Стефания металась по допросной, не зная, что делать и куда податься, не зная, кого винить – себя или всех, и неизвестно, чем кончилась бы эта мука, когда вдруг в замочной скважине провернули ключ.
            Вся гордость куда-то делась. Стефания, которая еще недавно обещала сама себе держаться с достоинством, повернулась, ожидая входящего 9кем бы он ни был), как приход самого бога…
            И даже то, что это был всего лишь Рене, не охладило её пыл.
 -Пожалуйста! – Стефания говорила дрожащим голосом, нервным, сжатым, слабым, - пожалуйста…
            Рене был спокоен. Он держал в руках свечу и пламя огня отбрасывало красивые блики на его лицо.
-Что такое? – спросил он. – Чего ты хочешь?
            Хотелось много чего. Но выбрала Стефания легко и быстро:
-В туалет.
            Она ожидала его удивления, даже мрачно-ехидного: «не положено!», или еще чего-то в том же духе, что в точности бы подтвердило его власть над нею. Но Рене удивил её:
-Хорошо.
            И щелкнул пальцами, призывая из коридора одного из служителей.
-Проводи ее до ванной, - и уже к Стефании обратился, - надеюсь, ты не попытаешься сбежать?
-нет! – куда ей бежать, если вся ее жизнь проходит в Церкви Животворящего Креста? Да и зачем? Сочтут предателем и убьют.
            Она бросилась за сопровождающим, наслаждаясь самим фактом движения по коридору. Сейчас ей было не до смущения, но служитель, вопреки её предположению, не пошёл за нею следом, а остался стражем у дверей. Через пять минут Стефания, ожившая и умытая, снова предстала перед Рене.
            За время её отсутствия он успел поставить не только свою свечу в допросной, но и еще шесть – теперь было светло. Свет давал надежду и для Стефании.
-Садись, - предложил Рене, тон его был мягок и дружелюбен.
-Когда меня выпустят и в чем обвиняют? – строго спросила Стефания. Рене усмехнулся:
-В любую минуту, пока ни в чем.
-Почему я здесь? Я…
-Дай я скажу! – обозлился Рене, но вдруг снова стал мягок. – Стефания, послушай, участь Абрахама решена.
-Это было провокацией! – с гневом заметила Стефания и скрестила руки на груди, надеясь оградиться от страшного и властного Рене. – Наша поездка! Ее не согласовал совет приказом, но дал волю. Все для того, чтобы уничтожить Абрахама и нас.
-Абрахама – да. Вас – нет, - поправил Рене. – Абрахам – хороший охотник, но он не просто охотник. Он еще и маг, предатель и это его клеймо. Не могу тебе сказать почему, но, поверь на слово, сейчас мы уже не нуждаемся в той грубой силе, что имеет Абрахам. Сейчас нам нужны новые, обновленные ряды охотников, которые не запятнали себя жестокостью и предательством, а уж тем более – магией!
            Стефания молчала. Это молчание давалось ей с трудом, но она чувствовала, что оно – единственный доспех для неё.
-Ты молода. Как молод Клемент. и даже эта…чёрт, Делин!
-А что остальные? – Стефания решила нарушить молчание. – Базир и Ронове?
-Они тоже нужны. Базир еще не запятнал себя. Ронове… тебя тревожит его участь? Его никто не планируем казнить или карать. Он просто будет очень и очень благодарен совету.
            Стефания фыркнула. Как удачно для совета все сложилось! И самоубийство Иас, и карательная миссия и даже, выходит, гибель Буне, открывшая этот проклятый холодный и жестокий мир.
            Мир, в котором жила Стефания всегда, но глубину низости которого не видела.
            Или не хотела видеть? Зная, что ничем не лучше окружающих, закрылась от них слепотой и глухотой? Обелила себя этим?
-Другими словами, Стефания, не упрямься, - продолжил Рене. – Ты молода. Зачем тебе еще ссориться с советом? Разве Совет не был к тебе добр? Разве не взрастила тебя – нечастную сиротку, наша Церковь? Разве не дал он тебе пищи, кров и работу? Разве не дал он тебе жизни? И, главное, Стефания, ну было бы из-за кого! Так из-за Абрахама! Стоит ли упорствовать из-за заранее обреченного, отжившего, циничного человека, предавшего когда-то своих и опасного для нас? Ты можешь сказать, что это нечестно, что это очень подло, но, понимаешь ли, Стефания, в чем дело… одной честностью не устоять. Благое дело может оправдать не самые благовидные методы. Понимаешь?
            Слова Рене были логичны и от этого было хуже всего. В его словах был смысл! Это Стефания понимала.
-Просто дай показания против Абрахама, пусть не совсем справедливые, но они помогут нам вершить дело Церкви без всякой опаски и оглядки на него! Ты станешь охотником, ты станешь другом совета, а он не обидит. Хочешь любить Ронове – совет позволит это вам. Хочешь денег или вин – Совет даст и это. Он позволит лучшую службу и будет добр к мелким слабостям. И за все это мы просим немного – всего лишь немного помощи! Разве это так страшно? Разве это так больно? В конце концов, это и твой долг!
            Слова Рене кружили голову. В них была мягкость и тихая нежность, блестящие перспективы, но Стефания почему-то не могла с головою провалиться, пропасть в вихре этих слов – внутренний комок, сжавшийся где-то в горле, не давал ей поверить Рене.
            Абрахам мог быть подлецом, нося в крови магию, но разве не раскаялся он? разве не отплатил он за эту вину? Разве не служил свету? К тому же, пусть он бывал груб, но никогда откровенно дурно не обращался со Стефанией, не запирал её в допросной, не давал ей холодной и мерзкой каши, не оставлял в темноте с мучительным желанием упасть и не проснуться никогда. Да, он не был понимающим и добродетельным, но в нем была доброта! Стефании он помог, стал наставником… разве этого мало, чтобы не позволить себе оговорить его?
            И потом – блага совета звучат странно. Вина, деньги, должность (от которой Стефания уже имела наглость отказаться!), Ронове? А Ронове спросили? Вина же Стефания не пила почти. А деньги? Куда ей их тратить? Совет решил, что может взывать к чудовищным методам, так отличается ли теперь совет от тех, с кем ведет борьбу?!
            Отличается! В крови совета нет магии, а маги и прочая магическая дрянь не могут быть виновны в том, что родились такими!
-И долго ты будешь молчать? – Рене был вежлив, но теперь Стефания ясно видела, как фальшива эта вежливость.
-Нет, - очень просто ответила она.
-И твой ответ? – Рене приободрился.
-Я уже сказала, - уточнила Стефания, - нет. Меня и в первый раз обидело это предложение!
-Да-да, мы все слышали твою брань, - хмыкнул Рене, но взгляд его помрачнел и потяжелел. – Ты отказываешься сотрудничать? После всех слов о благе и долге? После ночи в допросной? Не в тюрьме, конечно, но все же…
-А что, следующий шаг – тюрьма? – усмехнулась Стефания. Страх куда-то исчез. Остались голод, усталость и ярость. а вот страха не было. как не было больше любопытства или испуга. Вся жизнь Стефании свелась к простому желанию лечь и закрыть глаза.
            Сейчас ей было безразлично даже где именно лечь – в своей комнатенке или в тюремной камере Церкви.
            Но Рене опять удивил её. Он вздохнул с каким-то сожалением и даже горечью и промолвил:
-Ты зря так. Как человек тебе говорю. Твоё решение окончательное?
-Да, - Стефания пожала плечами, не удержалась, зевнула.
-Ступай, - сказал Рене также просто, как Стефания отказалась от сотрудничества с церковниками.
-А? – Стефания растерянно моргнула. – куда?
-К себе. Или к Ронове – мне безразлично.
-Я что…свободна? – что-то было не так. Разве могут просто так отпускать, заточив в допросной на небо знает сколько времени, попытавшись накормить отвратительной кашей и открыв глаза на зловещую провокацию? А после отказа к сотрудничеству сказать, что можно идти?
-Ты не арестована, - поправил Рене и в этой поправке было громадное значение: никто из слуг Церкви Животворящего Креста не мог быть свободным, потому что не кончилась ещё война меж магической нечистью и церковниками.
-Я могу идти? – Стефания не могла поверить. Слишком складно и просто! Так не бывает!
-Можешь, - подтвердил Рене и Стефания не сдвинулась с места.
-Так я пошла?
            Рене кивнул. Стефания неуверенно поднялась и проследовала до дверей. Неуверенно обернулась:
-Точно?
            Рене махнул рукой, показывая, что она его уже утомила своим вопросом и Стефания, не веря в реальность происходящего, вышла в коридор.
            Наверное, Абрахам был бы в ярости, узнай он о том, что в его кабинете происходит в его отсутствие заседание. Но он был не то в допросной, не то в камере и не мог повлиять ни на что. Даже магическая сила, которой он обладал и которую все дружно презирали, видимо, была парализована сейчас или просто Абрахам не хотел пускать её в ход.
            Когда Стефания, повинуясь какому-то внутреннему бредовому чутью, пошла вместо своей комнаты в кабинет Абрахама, она была готова себя саму придушить за этот лишний расход и без того малого запаса энергии.
            Но в кабинете Абрахама она увидела Ронове и Базира, и желание заниматься самобичеванием оставило её самым волшебным образом. Последовала бурная встреча, в которой даже Базир – сдержанный и непроницаемый, не сдержал улыбки и искреннего облегчения.
            Выяснилось, что и Ронове, и Базир, как и Стефания получили предложение дать показания против Абрахама. Оба отказались (при этом Ронове постарался всеми силами обойти тот момент, когда он едва-едва не подписал бумагу, но Стефания этого момента не заметила, а Базир, если и заметил, не выдал себя), а после отказа их…выпустили!
            Произошло это с разницей в четверть часа. Первый освободили Базира, он поднялся сначала до Абрахама, убедился, что  тот еще взаперти, и, судя по всему, будет пребывать взаперти и дальше, сходил на кухню, набрал запасов и рассудил, что неплохо было бы подкрепиться. По пути встретил Ронове – оголодавшего, измученного и свободного. Оба пришли к выводу, что надо подняться до Абрахама, до его кабинета, потому что если Стефания или кто-то еще выйдет на свободу, то пойдет туда.
            Решение было спорным, но почему-то сработало, явив Стефанию.
            Сначала было не до разговоров и все ели, поглощая уже остывшую картошку, тушёную тыкву и курицу. Но к яблочному пирогу разговорились. У всех оказались похожие истории – всех выпустили и все были этим удивлены.
-Нас выпустили потому что мы им нужны! – уверенно заявил оживший и воодушевленный Ронове. – Они давно хотели избавиться от Абрахама, и…
-Думаешь, они дадут нам спокойно жить и работать? – Базир обычно был вежлив, но то ли пережитое оставило на нем след, то ли отсутствие Абрахама так развезло его до насмешливой циничности, но он заговорил и даже прервал Ронове.
            Ронове поперхнулся. Стефания же спросила тихо:
-А мы? Мы сами сможем работать и жить? Даже если нам дадут, мы-то что?
            Этот вопрос тревожил её. Что-то навсегда изменилось в окружающем  мире, и эта перемена вела теперь к чему-то большему, пугая Стефанию неизвестностью и неотвратимостью.
-Мы? – Ронове порывисто сжал её ладонь, - сможем! Ну что ты? Сможем?
            Стефания высвободила свою ладонь из его хватки и призналась вслух в том, что боялась сказать ещё недавно себе:
-Я, кажется, не хочу. Мне противно от того, что меня пытались использовать и тошно от того, к чему подталкивали! И кто? Борцы – главные борцы с магической напастью! Те, кто должен вести битву во имя света и добродетели смогли так унизиться! Нет, я не думала, что они ангелы в белых плащах, но я надеялась на то, что они, хотя бы, люди!
            Стефания осеклась. Из глаз ее против воли брызнули слезы. Ронове предпринял попытку приобнять помощницу опального охотника, но то ли случайно, то ли просто не желая его прикосновений, Стефания привстала за салфеткой, препятствуя этому.
            Сейчас Стефания не нуждалась во влюбленности или нежности. Ей требовались ответы, а не увертки; надежность, а не случайность.
-Меня допрашивали за Иас так, словно я виновник! – признался Ронове. – Я, конечно, виноват, не скрываю, в том, что я не захотел иметь с нею больше дела!
-Ты мог быть мягче! – Стефания уязвила его, сама того не желая. Она просто констатировала факт, но Ронове задело.
-Мягче?! – возмутился он. – Она же пыталась тебя подставить! Ты что, забыла? Память отшибло?
-Меня! – крикнула Стефания, - именно меня! Не тебя. Она была твоей помощницей, она любила тебя, а ты её оттолкнул. Ты мог её не выбрать, но ты убил её задолго до того, как она сделала это с собою!
            Ронове на мгновение застыл. Обвинение Стефании казалось слишком нелогичным. Всё, что он делал с Иас, было сделано для ее защиты! Иас проявила себя ревнивой, несдержанной и опасной. Как можно было доверять ей?
            В следующее мгновение Ронове отмер и задал, особенно не сдерживаясь, все эти вопросы Стефании. Базир понял, что надо вмешаться и с сожалением оторвался от пирога. Встал между ними, спросил холодно, не давая Стефании себя опередить и продолжить ужасный и безобразный скандал:
-Кроме Иас там была ещё и Делин. Кто-то ее видел после всего? А ее брата?
            Это было справедливым замечанием. Ронове овладел собою и даже вернулся на свое место, Стефания пришла в себя не сразу, но тоже очнулась, сглаживая конфликт молчанием. Спросила с легкой небрежностью, совершенно нарочитой и фальшивой:
-А что, разве ее не было здесь?
-С чего бы Делин пришла сюда? – уточнил Базир. – Или Клемент? они не так догадливы, но вас не настораживает то, что они оба пошли на допрос с нами и мы о них ничего не знаем?
-Мы и про Абрахама ничего не знаем! – огрызнулась Стефания, но это было уже слабой попыткой к агрессии.
-Мы знаем про него, - спокойно возразил Базир. – Мы знаем, что шесть членов карательной экспедиции, которую он возглавил, вернулись обратно. Пять из них попали под допросы. Рене, как шпион и наблюдатель, остался на свободе. Из пятерых трём предлагали дать показания против Абрахама. Из этого следует то, что Абрахам арестован – он сидит либо в допросной, либо в тюрьме. Возможно даже обвешанный крестами. В любом случае – с ним понятно. А что насчет этих двоих?
-Резонно, - признал Ронове с видимым недовольством. Ему не нравилось, что после падения Абрахама ведущий голос разума принадлежал не ему.
-Если позволите, - продолжал Базир, - я думаю вам, Ронове, следует узнать об их участи. Возможно, мы сможем понять больше о том, как поступить…
-Мне? – уточнил Ронове со смешком. – Много чести!
-Стефания – слабая девушка и помощница опального Абрахама, - напомнил Базир, - без обид, Стефания! К тому же, усилиями убившейся Иас, имя Стефании попало еще и в эти грязные слухи.
            Ронове быстро взглянул на Стефанию, ища ее реакции. Она усиленно смотрела в сторону, увлеченная созерцанием холодной тушеной тыквы, блестевшей маслянистыми боками.
-Я, - продолжал Базир, - не любимец и личность неизвестная. У меня мало шансов. С кем я могу поговорить? С охотниками? Нет. в лучшем случае – с обслугой. Источник ли они информации? Иногда – да. Но Клемент тоже охотник. Станет ли он говорить со мною так, как с вами?
            И это было резонно. Ронове не нашел возражений и молча вышел прочь. Стефания позволила себе только взглянуть на закрывающуюся дверь и признала:
-Ты умен, Базир.
-Чтобы продвинуться, человек должен быть или сильным, или умным или удачливым. Я слаб. Я не особенно удачлив. Приходится уповать на ум. Но довольно! Скажи, Стефания, почему ты отказалась дать показания против Абрахама?
            Стефания поперхнулась от неожиданности вопроса и от отсутствия перехода.
-Это подло! – выпалила она.
-Это логично и разумно, - Базир кивнул, - но тянет сказкой. Нельзя работать с Абрахамом и говорить о подлости. Что-то еще!
-А ты? – Стефания вспыхнула и попыталась напасть. – Почему ты отказался?
-Я не поверил. Они и не пытались меня очень уж убедить. Они знают, что я – человек маленький. Я не становлюсь против совета. А ты – другое дело. Ты его помощница. Первое лицо под подозрением. Они должны были очень желать твоего сотрудничества. Но неужели не смогли ничего предложить?..
-Предложили, - призналась Стефания, - но я отказалась…знаешь, единственное, почему я отказалась сразу, с первого раза – это жалость.
-Жалость? – Базир обратил на Стефанию прозрачный свой взгляд, но в этой прозрачности проскочило что-то новое, какая-то муть – так был он удивлен.
-К Абрахаму, - объяснила Стефания. – Мне стало его жаль. Веришь? Он ведь такой одинокий и неприкаянный. Да, он маг, но он на нашей стороне. И все же – его боятся, презирают и предают. Я думаю иногда, а жалеет ли он о том, что перешел на нашу сторону? Жалеет ли о том, что не остался с богопротивными, но все-таки, братьями по магической крови?
-А ты спроси, - предложил Базир. – Спроси у него, может быть и ответит!
-Знаешь-ка… - Стефания снова обозлилась, подняла голову, чтобы обрушиться на Базира, но замерла. В поле ее зрения попало то, что не попадало раньше. Вернее, попадало и не осознавалось. Шкаф. Вернее, та часть стенного шкафа, что была скрыта за полупрозрачными дверцами.
            Что-то было не так. В кабинете Абрахама не бывает много предметов, не бывает бардака, и даже сейчас, когда стол в тарелках, все равно слишком мало, чтобы затерялась значимая деталь.
-Что? – Базир обернулся на шкаф, он проследил ее взгляд, почувствовал, что что-то не так.
            Стефания не ответила, она поднялась из-за стола, приблизилась к шкафу и принялась оглядывать полки. Затем, преодолевая тревожную стыдливость, распахнула нижние дверцы шкафа, надеясь на собственную ошибку. Ее встретила стопка исписанных пергаментных листов, перья, чернильницы, какие-то стекляшки, мелкие ящички и скляночки.
            Стефания поспешно распрямилась.
-Карточек нет, - хрипло прошептала она.
-Чего? – не понял Базир.  – Каких карточек?
-Карточек о делах за последний сезон. Делах Абрахама. Там он записывал когда, кого и при каких обстоятельствах встретил, казнил или упустил. Например…
            Стефания нахмурилась, вспоминая. Вспомнила, хотя не верила в то, что способна к этому:
-«Дело двести семнадцать – дробь ноль. Герзау. Ведьма. Ворожба, гадание, порча, сглаз, жертвоприношения, мор, яды, утробная вытравка, ритуальная магия. Скрылась от правосудия, погоня результат не принесла. Дата, подпись». Такого рода записи, понимаешь?
-Абрахам что, кого-то упустил? – не поверил Рене.
            Стефания даже обиделась:
-Её муж – идиот! Ну и там был еще один вампир…словом, не то! Карточки, они исчезли! Они стояли здесь. Я недавно начинала их переписывать.
-Стой! Зачем переписывать?
-Совет велел, - Стефания пожала плечами. И вдруг вздрогнула, догадываясь. – Погоди, а ведь это было за несколько часов до гибели Буне!
-Значит, это было за сутки до моего дня рождения, - Базир явно не понял мысли Стефании.
-У тебя недавно был день рождения? – Стефания отвлеклась. – Ой, я не знала. Знаешь. Поздравляю!
-Спасибо, - кивнул Базир. – Но к карточкам. 
-Может быть, - Стефания не была уверена в своих мыслях, но отделаться от них не могла, - может быть, совет хотел раньше подставить Абрахама? Или иметь его дела на всякий случай, ища, где и на чем его подставить?
-Может быть, - не стал спорить Базир, - но это не докажешь. Ты уверена в том, что карточки исчезли?
-Что я, дура что ли?
-Мог их Абрахам передать или спрятать?
-Пожалуй, мог, - согласилась Стефания с неохотой. Что-то было не ладно в этих карточках, а может быть, она просто очень устала и искала в нервном напряжении загадку там, где ее вовсе не было.
-А еще ее мог изъять совет, - продолжал Базир. – Так или иначе – карточки не должны испариться без следа, согласна?
            Стефания кивнула, и в этот момент вернулся Ронове. Он был мрачен и даже зол.
-Это в высшей степени отвратительные люди! – сообщил Ронове без предисловий. – Вы даже не представляете! Их отпустили, оказывается, ещё вчера! Чуть ли не сразу!
-Делин и Клемента? – Базир и Стефания, не сговариваясь, переглянулись, мрачнея. – Так быстро?
-Конечно, - с горечью подтвердил Ронове, - конечно же, быстро! а как не выпустить тех, кто свидетельствует против Абрахама?!
-Что? Делин? Да я ей… - Стефания бросилась к дверям, но Ронове перехватил её с легкостью.
-Что ты ей сделаешь? Что? Думай хоть немного!
            Стефания обессилела. Что она могла противопоставить Делин, переметнувшейся на сторону совета и Клементу?
-Предатели! – выпалила она в пустоту, словно надеялась на то, что пустота донесет горечь ее тона до брата с сестрой.
-Нужно решить что делать, - снова взял слово Базир. – Разумно ли находиться здесь, и что мы можем сделать. Да и стоит ли? Может быть, Абрахам всерьез обречен?
Глава 17.
            Абрахам попытался магией, особенно не стараясь даже прийти к какому-то положительному результату, дотянуться до стальной решётки, преградившей выход из камеры. Он сидел на полу, вглядываясь в неё, в его пальцах мелькали тоненькие паутинки синего цвета и сплетали нечто вроде верёвки, что должна была коснуться этой решётки и…
            Дальше Абрахам не знал. Сбежать? Напрасно. К тому же – разве не догадывался он о том, что так для него всё однажды закончится? И куда бежать тому, кто стал врагом и магам и церковникам? К людям? Найдут. И те, и другие будут искать и найдут.
            И всё кончится ещё более бесславно, чем казнь церковниками.
            В казни своей Абрахам не сомневался, как не сомневается вздорная красавица в своей власти над мужчинами, глупец в своей исключительности, а бездарность не сомневается в своём таланте.
            Абрахам был уверен в том, что его путь – такой противоречивый и скорбный, подходит к концу. Они давно искали возможности избавиться от него, никогда не доверяли, не могли простить ему магии и предательства магической стороны. Что ж, этого стоило ожидать!
            Синеватая верёвка заклинания достигла стальной решётки, и Абрахам тотчас прекратил её силу, верёвка вспыхнула на мгновение укором и исчезла, истлела в темноте. Он мог бы выбраться отсюда, если бы пожелал выбраться всерьёз, может быть, ему удалось бы даже покинуть стены Церкви Животворящего Креста, но что дальше?
            Дальше – пустота и скитание, пока кто-то ловкий, будь то церковник или магическая тварь, затаившая обиду, не оборвёт всё его существование.
            Абрахам устало прикрыл глаза – сталь в полумраке блестела неумолимо.
…Боль стала привычной. Абрахам ещё молод, совсем неопытен, но уже свыкся с болью. Она преследует его жизнь: то сверстники, желающие позабавиться над его слабостью, то жестокие и необходимые уроки.
            Абрахам лежит на полу и пытается отдышаться. Голос Горана доносится будто бы сквозь облако ваты, но даже это облако не сможет смягчить заметного раздражения:
-Ты не упражнялся! Совершенно не упражнялся!
            Боль не даёт говорить, Абрахам может хрипеть. Горан начинает ходить взад-вперёд, скрытый за кровавой хмарью боли:
-В первом же бою ты погибнешь! Церковники не дадут тебе пощады.
            Абрахаму больно вставать, но он знает, что должен. Не обращая больше внимания на боль, превозмогая сладостное желание задохнуться в этой боли и никогда уже не открывать глаза, он шевелится.
-Не вставай,- советует Горан. – В прошлый раз я тебя пощадил. В этот раз милосердия не жди. Тот, кто не упражняется – преступник, он ищет погибели всех своих собратьев и, прежде всего, свою. Ища погибель, он её найдёт.
-Они не дают мне…- Абрахам переводит дух. Он сидит на полу, обливаясь потом, смотрит снизу вверх на могучую и страшную фигуру Горана. – Мои соученики не дают мне заниматься.
            Абрахам пытается сдержать страх и ярость, но голос предательски дрожит, выдавая его состояние. Никогда он не позволял себе жаловаться на издевательства, которым его подвергают наставники и мальчишки. Он – сирота, жалкий и неспособный ученик, бедняк и не может позволить себе даже мыслить о величии. Бесталанный, худой и слабый – как дать ему отпор блестящим ученикам, вроде всеобщего любимчика Михаэля?
            Горан может зайтись хохотом и уничтожить последнюю надежду Абрахама на утешение, но он этого не делает, лишь спрашивает:
-И ты позволяешь им это?
            Вопрос застает Абрахама врасплох: как это позволять или нет? их больше, они сильнее!
-Позволяешь,- цедит Горан, - и не удивляйся тогда!
-Но…как?- Абрахам от волнения даже заикается, но боль отступает, и он не замечает её.
-Не так велик выбор! Можно покориться и ослабеть окончательно, можно унизиться и стать молить, можно бороться до поражения или победы, а можно подумать! Когда нет силы, но есть гордость, то включай рассудок. Используй хитрость и коварство, иначе никак.
            Абрахам думает. Он знает, что в открытой дуэли с Михаэлем ему не выстоять.
-Но никогда не используй кого-то себе в оправдание. Если ты не нашёл выход – это только твоя вина, - продолжает Горан. – Это только твоя проблема! На сегодня свободен. Еще раз придешь ко мне неготовым, и…
            Горан осекается, Абрахам стоит на ногах и смотрит на единственного дорогого своему уму и сердцу учителя с решительностью.
-Чего тебе? – тон Горана меняется.
-Ещё раз! Давайте ещё раз! – Абрахам стоит перед ним, готовый к новой боли.
-Ступай! – Горан отмахивается. – Даже мне нельзя издеваться над учениками и требовать от них того, что они не могут…
-Еще раз! – Абрахам тверд, - пожалуйста.
            Горан пожимает плечами. Ему нравится это неожиданное упрямство. Не примериваясь особенно, он щелкает пальцами, посылая простенькое боевое болезненное заклинание в ученика, Абрахам перехватывает его – воздух вокруг него на мгновение походит на плёнку – так работает отражающий блок. Что ж, сейчас он знал, что будет пущено заклинание, но в реальном деле никто не станет предупреждать его об этом.
            Горан слегка усиливает напор, и мерцающий магический щит проламывается от его усилия, но Абрахам успевает поставить новый, хотя лицо его, побледневшее и посеревшее, выдает, как тяжело это ему удалось.
            Это что-то новенькое!
            Горан обходит защитное заклинание и Абрахам падает на колени, скошенный новой волной боли, такой, что может заполнить собою целый мир, вдавить в пол, скрутить всё существо, просверлить каждую клеточку тела.
-На сегодня хватит, - Горан уже снисходительнее, - ступай!
            Абрахам открывает глаза, разминает затёкшую от долгого и неудобного сидения на полу шею. Маленький мальчик, юнец и начинающий маг – все они остались в его прошлом. Теперь это прошлое не имеет никакого значения.
            Многие из тех, кто помнил это прошлое, убиты им самим в борьбе за свет и крест, а оставшиеся проклинают и будут проклинать до последнего дня. Абрахам не выбирал родиться магом, но выбрал воевать за Крест и Свет, чтобы однажды оказаться в камере Креста.
            Как это иронично и глупо! Как это нелепо… и ещё обидно. Настолько обидно, что в груди болит пустота. Пустота образовалась тогда, когда он понял всю подлость магии, а теперь эта пустота, тщетно залечиваемая его рьяной и добродетельной службой Церкви, болит. Это последняя его боль, верно?
            Абрахам снова прикрывает глаза – в этом мире не остается ничего ему интересного и он просто ждёт своей участи.
            Откуда же ему знать, что сейчас творится в его кабинете?
-Да сдался тебе этот Абрахам! – Ронове честно пытался понять слова Стефании, но понял, что она неотступно помешалась. – Всё! Слышишь? Они все признали, что его песня спета. Он давно был опасен для церковников…мне жаль Абрахама, но себя жаль еще больше!
-Я тебя и не уговариваю! – огрызнулась Стефания. Она уже совсем очнулась от своего недавнего заточения. Её натура неожиданно пробуждалась, превращаясь из тихой и покорной в какую-то бушующую и яростную.
-Ты собираешься спасать предателя, рискуя собой! – напомнил Ронове, Стефания закатила глаза и он, чувствуя, что ее слова ничего не значат, обратился к Базиру, - хоть ты ей скажи!
-Я согласен, - тотчас подтвердил Базир и неожиданно добавил, - хотя если была бы моя воля, я бы предпринял попытку освободить Абрахама.
            Стефания торжествующе захохотала. Ронове схватился за голову:
-Вы все сошли с ума! Да вы представляете, что с нами сделают, когда поймают?
-Если поймают, - поправила Стефания.
-Когда, - не согласился Ронове. – Послушай, ну объясни мне так, чтобы я поверил, чтобы я понял – зачем тебе спасать Абрахама? Что он тебе?
            Этот скандал не должен был начаться, но все-таки пришел. Броское замечание Базира о решенной участи Абрахама заставило Стефанию предложить поискать путь к его спасению. У нее не было логических аргументов настолько веских, чтобы устоять перед возмущением и справедливыми замечаниями Базира и Ронове.
            Жалость, в которой было вмешано что-то еще, что-то большее, не давала ей отмахнуться от Абрахама и позволить ему сгинуть.
-Да как, как ты себе это представляешь? – Ронове, уставший уже от страха, от непонятной игры, затеянной церковниками, измотался. – Базир, скажи ей!
            Базир тогда был на стороне Ронове и подтвердил неразумность предложения Стефании. Но Стефания не отступила, она продолжала твердить, что Абрахама нужно как-то освободить.
-А что дальше? – спросил Ронове. – Стефания, я понимаю, что тебе его жаль, но рисковать всем из-за него…
            Он развел руками.
-Я вас не тащу за собой! – Стефания сжала зубы, чтобы не разрыдаться. Она сама понимала всю глупость своего предложения, всю безнадежность и всё-таки не могла отступить.
-Да сдался тебе этот Абрахам! – не выдержал Ронове.
            У Ронове было очень много переживаний и без этого внезапного порыва Стефании, но сейчас он больше не мог себя сдерживать. Нужно жить. Если Абрахама не будет в ближайшее время, то всё – нужно жить дальше, радоваться тому, что не пришлось делить свою участь с ним.
-Стефания, - Базир предпринял новую попытку отговорить Стефанию от безумства, - пойми, пожалуйста! Ты еще молода, а Абрахам – опасный враг. Церковный совет поступил подло, но он действовал в интересах Креста, значит, так лучше. Абрахама жаль, но он бы не стал рисковать собой ради тебя. Так почему ты должна это сделать?
            Слова Базира были жестоки, но они достигли цели. У Стефании опустились руки, она померкла.
-Нам жаль его,- повторил Ронове, мгновенно успокаиваясь от ее удрученного вида. Жалости в Ронове к Абрахаму особенно и не было, но, тем не менее, неприятный осадок и легкое сочувствие имелись. Была бы возможность, Ронове сам бы заступился за него, но сейчас, когда он чудом ушел от обвинений в гибели Иас, узнал о самой гибели Иас, когда всё кругом пошло кувырком, когда подозрения легли тенью…
            Нет, об этом заступничестве и речи идти не могло – если церковники открыто предлагали подложные показания в обмен на блага и дружбу с советом, то стоит радоваться хотя бы тому, что тебя, за отказ сотрудничать, уже не определили как соучастника!
            Во всяком случае, пока не определили.
-Спасибо, - с чувством сказал Ронове, обращаясь к Базиру, - это было важно.
            Ронове попытался приблизиться к Стефании, приобнять, заключая, таким образом, окончательный мир, но она снова отшатнулась от него, не далась.
            Базир деликатно не заметил, спросил нарочито весело:
-Вам не думается, что мы все заслужили отдых?
-Да, - Стефания заставила себя оживиться. Усталость владела ею, а теперь, когда угасла последняя иллюзия о собственной значимости, усталость навалилась на нее, напоминая о слабости тела.
-Тогда предлагаю разойтись и отдохнуть, - продолжал Базир, оглядывая с подозрением Стефанию, - а потом уже соберемся и выработаем общую линию поведения. К нам будет обращено пристальное внимание, и я думаю, нам лучше договориться о том, что, кому и как мы скажем.
-Дельная мысль! – настроение Ронове улучшилось. Стефания оставила свой глупый бунт, и теперь стало спокойнее. – Нам всем следует отдохнуть.
-Да, следует, - Стефания кивнула, но не пошевелилась.
-Тебя можно оставить? – спросил напрямик Базир, собирая остатки сытного ужина. – Не сделаешь никакой глупости, что нам навредит?
-Я?- Стефания с отвращением взглянула на Базира,- не сделаю.
            Она говорила правду. Одно дело бунтовать, отходя от пережитого и осознанного, совсем другое – решиться на безумную провальную попытку освобождения пленника, еще и мага. Да ее стража сожрёт и не подавится!
-Ну…хорошо, - Базир успокоился и вышел из кабинета Абрахама. Он поверил в благоразумие Стефании.
            Ронове, проводив его взглядом, спросил:
-Могу я остаться с тобой сегодня?
            Стефания не удержала смешка. Истеричный, жалкий.
            Еще вчера или позавчера она и мечтать не смела о таких словах от него, но сейчас ей тошно. Сейчас почему-то очень хочется остаться в одиночестве, а усталость давит так, что даже на ответ нет сил.
            Стефания покачала головой. Ронове не стал настаивать, скомкано простился и вышел, наконец, прочь, оставив неловкий отказ за собою.
            Нужно было тоже идти, но Стефании не хотелось. Здесь, в кабинете Абрахама, можно было ощутить его присутствие. Она еще раз взглянула на отсутствие карточек, прошла вдоль всех стен кабинета медленным шагом, касаясь неотрывно стены, а затем села на его стул, не зная, что делать дальше.
            Усталость жгла, и Стефания даже не заметила, как сдалась на её волю, как прикрыла глаза и задремала – тяжело и болезненно, сидя на стуле, который ей не принадлежал и не мог принадлежать.
Силы могут оставить даже молодость!
Абрахаму же не дали провалиться в спасительную дремоту – конечно, уснуть в заточении, сидя на полу перед решеткой, было невозможно, но можно было позволить себе короткое болезненное забытье, чтобы скрасить это бесконечное, тягучее и удушливое время ожидания.
Но Абрахаму не дали задремать. Стоило только сознанию начать ускользать, как вдруг металлический скрежет ключа и скрип…
            Абрахам открыл глаза, резко поднялся, вглядываясь в посетителей. Это был Рене – очень бледный, встревоженный, он таился в полумраке так тщательно, что даже свеча, которую держал в руке один из двух стражников, почти не выхватывала его лица.
-Добрый вечер, - поприветствовал Абрахам и поправился, - или день?
-Ночь,- глухо отозвался Рене. Он прятал своё лицо не только за темнотой, но и под капюшоном, что ему было несвойственно. Что-то происходило…
-Что… - начал, было, Абрахам, но один из стражников сделал знак молчать и вышел вместе со своим товарищем, оставив свечу на полу, а также скрывающегося в темноте Рене.
            Тот не стал медлить и быстрым горячным шепотом заговорил:
-Можешь думать что угодно, но я – твой последний шанс. Тебя хотят казнить и казнят. Ты слишком мешаешь.
            Абрахам даже слова растерял, чего с ним сроду не случалось уже не один десяток лет. Слишком неожиданны были речи Рене.
-Что происходит? – наконец, очнулся маг, - Ре…
-Молчи! – страшно зашипел Рене и даже замахал руками, - я видел сегодня… видел! Они хотят заключить союз с магами. Они…тш!
            Рене осекся, оглянулся на странноватый шорох, скользнувший по стенам.
-Кто «они»? – Абрахам совсем растерялся.
-Ты был прав, - продолжил Рене, - у нас мало времени. Надевай!
            В руки изумленному Абрахаму скользнула ткань. Абрахам почувствовал материал и понял – дорожный плащ. Только сейчас пламя выхватило Рене чуть лучше, и маг увидел, что и рене в таком же плаще.
-Какого…
-Надевай! – велел Рене и Абрахам почему-то покорился этому странному повелению, запоздало спохватываясь о том, что это все может быть провокацией.
-Капюшон надвинь! – велел Рене и сам, не дожидаясь реакции Абрахама, ловким движением натянул на голову капюшон. – за мной!
-Куда… - Абрахам поперхнулся своим удивлением, Рене обернулся к нему и попытался объяснить уже спокойнее:
-Этой ночью я покидаю Церковь Животворящего Креста. Покидаю ее с документами. Но одному уходить опасно. Я даю тебе шанс.
            За пазухой у Рене что-то было. какой-то объёмистый сверток. Абрахам прикоснулся  к плащу Рене, и он отшвырнул руку Абрахама:
-Потом! Они предали нас! Крест предал!
            Абрахама содрогнуло, словно порыв ветра прошел сквозь все его существо. Слова Рене были ужасны, и маг отшатнулся, сделал шаг обратно в темноту камеры, желая отряхнуться от этих слов.
-Пойдем! – Рене рванулся к нему, - я докажу тебе это. Дай мне шанс! Мне нужна помощь, и тебе не захочется умирать… дай мне шанс! Надо выйти отсюда. Быстрее!
            Слишком горячий этот шепот для лжи, слишком нервный. Абрахам еще колебался, но Рене напомнил:
-Я рискую больше! Ты и так уже почти мертв. Если ты так добродетелен, как всегда пытался доказать нам, если ты за нас, как всегда говорил, докажи это и пойдем со мной. не здесь нужно искать справедливости и борьбы за крест!
-Если ты меня обманул, я тебя убью! – пообещал Абрахам и, проклиная свою жизнь, лишенную определенности, проклиная про себя присутствие Рене и темноту, последовал за ним, готовый к тому, что вокруг в какое-то одно гибельное мгновение вспыхнет свет, и все увидят, что Абрахам – пытался сбежать, как сбежал бы трус.
            Будь у него время на размышление, он бы не пошел. Слишком ненадежен Рене, слишком странные у него речи. Как верить?! Как допустить мысль о вере?
            Но нет же! Идёт Абрахам. Может быть и не верит, но идет. И не включается свет, освещая его побег. Следуют две тени – стражники. Рене быстро шагает первым, но вдруг Абрахам останавливается.
-Что еще? – шипит Рене. Ему страшно. Он знает, что только что сделал и очень боится за свою жизнь. А тут еще – Абрахама уговори, Абрахам медлит! Тьфу! Надо было бежать Рене одному, хотел ведь сразу же так сделать!
            Но нет, подумалось пользу принести, да со следу сбить, и помощи искать. И что теперь выходит? В любое мгновение их фигуры, скрытые темными плащами, засекут и остановят.
-Стефания! – вдруг вспоминает Абрахам.
-Отпустили! – в тон ему отзывается Рене, - толку от нее…
-Нет, - Абрахам наклоняет голову в напряженном размышлении. Возможно, сейчас ему приходится решить не только свою жизнь, и хоть Рене нельзя верить, а выбирать все-таки нужно, - она в опасности.
-Да ничего с ней не сделают! – отмахивается Рене. – Она ничего…
-Она маг! – шипит Абрахам, и лицо Рене зеленеет от отвращения и страха. – Она сама, похоже, этого не знает и не замечает. Но я видел искры заклинаний на ее пальцах. Я… она дура, болезная дура…
-Ну, - Рене нервничает, ему бы очень не хотелось сталкиваться со Стефанией, но с другой стороны, вреда от нее он не видел. Как и пользы. А если она маг на самом деле? И если она так дорога Абрахаму, возможно, получится манипулировать им с ее помощью?
            Тысяча и одна мысль вихрем проносится в сознании Рене, наконец, он решает:
-Я и мои люди будем ждать тебя на том месте, где вы нашли труп Казота. Давай живее – не явишься через пять минут, я уматываю отсюда без тебя!
            Абрахам кивает, даже не задетый таким личным и грубоватым обращением к себе, скрывается тенью в коридоре. Рене, сделав знак своим стражникам, торопится прочь, к выходу. Коридор, еще коридор и вот он – патруль!
-Кто…- лениво зевает патрульный,- а, господин Рене! Какая-то спешка?
-Дело особенной важности! – Рене пересиливает себя и заставляет голос не дрожать. Отвращение и высокомерие в его тоне привычно, оно обеспечивает ему пропуск.
            Стефания проснулась от странного движения воздуха и открыла глаза, едва не упала со стула – затекшее от неудобной позы тело, едва не отказалось служить и в последнее мгновение удалось все-таки сохранить ей равновесие.
            Но вот вскрик подавить не удалось. Увидев перед собою Абрахама, она вскрикнула, попыталась вскочить,  подорваться, сама не зная куда и с какой целью, но Абрахам сурово прервал всякую ее радость:
-Слушай меня внимательно, болезная. Я покидаю Церковь. Не один. Вместе с Рене.
-Ре…
-Слушай, - посуровел Абрахам, не давая ей задать и одного вопроса. У него не было ответов. Слишком быстро и слишком странно все происходило. – Я не знаю точно, что нас ждет, может быть, ничего хорошего, но ты можешь пойти с нами.
            Только сейчас он понял, что кроме неизвестности не может ей ничего предложить. Она должна была отказаться! Так поступил бы всякий нормальный человек. может быть, оглядываясь на дальнейшие события, Стефания и сама думала, что нужно было бы поступить иначе. Но в ту роковую минуту, определившую всю ее дальнейшую судьбу, она сказала:
-Я иду.
-Тогда живей! – гаркнул Абрахам и она покорилась.
            Пять минут ничего не значат даже для человека. Маг, сокративший себе путь и поиск Стефании с помощью заклинаний, справился быстрее. Рене только-только оглянулся на луну, ставшую свидетельницей его нового преступления, едва вытер окровавленный кинжал о плащ, а Абрахам и Стефания появились, чудом не остановленные, из дверей.
            Они бежали. Дорожные плащи причудливо развевались под легким ночным ветром. Через минуту они достигли Рене, Стефания открыла рот, чтобы сказать или спросить, но увидела два мертвых тела у ног «вечного офицера», пошатнулась.
            Абрахам тоже заметил два тела. Это были стражники, что провожали Рене.
-Свидетелей надо убирать, - Рене заметил их внимание к его деянию, - это дешевле и безопаснее. Поедем верхом, во весь опор. У нас нет передышки и времени. Обсудим на привале. На север!
            Рене нырнул в темноту.
-куда он? – тонко спросила Стефания, ежась от ночной прохлады, а больше от страха. Порыв переставал казаться замечательным и благородным. – Куда мы? Почему вас освободили?
-На привале обсудим, - напомнил Абрахам, не глядя на нее.
            Рене вынырнул из темноты и подвел трех лошадей.
-Я рассчитывал на то, что нас будет двое, - заметил он, - потому не знаю, насколько быстра третья лошадь. Стефания, в твоих интересах не отставать.
            Она обернулась на Абрахама, но он уже шел к ближайшей лошади, сосредоточенный и серьезный. Стефания покорилась течению жизни и направилась к своей, нервно переступающей по земле, ближней.
            Вскарабкаться без помощи оказалось сложно, но выполнимо. Во всяком случае, Стефания не сорвалась позорно, и не стала причиной задержки странной компании.
-Во весь дух, - напомнил Рене и ночь приняла трех всадников.
            Было страшно и непонятно отправляться в неизвестность, жутко и беспощадно светила луна, и освещала трёх всадников, искавших прибежище в ночи. Стефания не могла говорить, да и не стала бы – она припала как можно ближе к шее лошади, прикрывая глаза от мелькавшей дороги, поблескивающей и куда-то уводящей её хрупкую жизнь. Муть подкрадывалась к самому горлу, и приходилось глубоко дышать, чтобы не вывернуло содержимое желудка.
            Рене тоже было не по себе. Он знал, что творит то, что либо его обессмертит, либо сгубит. Причины казались ему святыми, но дорога пугала уже сам настрой. И он искусственно подбадривал себя и хлестал свою лошадь, заставляя ее ускоряться опять и снова, словно надеялся – так мысли не догонят, так не коснуться его сомнения.
            Абрахам вдыхал ночь с удовольствием. Ему стало легче на воздухе. Он уже решил про себя, что если Рене на ближайшем привале покажется ему неубедительным, то Абрахам просто убьет его, а сам  начнет вести свою борьбу против всякой магической твари. Будет воевать столько, сколько сможет. Жаль, конечно, эту болезную дуру, но она сама пошла – он не заставлял! Она пошла, ничего, вернется. Если, конечно, не будет способна презреть боль и пройти обучение по владению своей магией, пришедшей откуда-то в её кровь.
Глава 18.
            У Базира было не самое приятное пробуждение. Впрочем, он ему даже обрадовался немного – в сны лезла какая-то сплошная дурь и глупость, что-то неприятное, склизкое, тревожное даже. Пусть стук в двери был неприятен, но, по меньшей мере, он был избавлен от этого кошмарного беспробудного сна.
            Базир позволил себе ещё минуту ожидания прежде, чем слабым сонным голосом дозволить:
-Войдите.
            И приподнялся на постели, чтобы увидеть гостя. Гость был и ожидаемым и всё-таки одновременно неожиданным. Ронове.
            Причем, очень и очень взволнованный, бледный Ронове.
-Не скажу что рад, - признал Базир, зевая и потягиваясь. – Я помню, что мы обещали обсудить наше…
-Ты не знаешь где Стефания? – Ронове не собирался шутить. Базир перестал зевать и осмысленно взглянул на Охотника. Затем усмехнулся:
-Если её нет под моей кроватью, то нет, не знаю.
            Ронове шутки не оценил, не улыбнулся, не дёрнулся, остался пепельно-мрачен и сосредоточен.
-Хорошо, - сдался Базир, поднимаясь, - ох, спина… так. Что тебя беспокоит?
-Я не могу её найти. – Ронове взглянул на Базира со всем отчаянием. – Её нет в покоях, нет у Абрахама, она не была в зале Совета, она не была в коридорах – никто не видел! А ведь патрули.
-Испарилась! – Базир не чувствовал ничего тревожного в исчезновении Стефании. – Достал ты её, похоже, вот и прячется. Стоит где-нибудь в закутке, по углам жмётся ли – лишь бы тебе не попадаться.
            Базир быстро приводил свою постель в порядок, застилал до идеальной гладкости покрывала, как и всегда привык это делать. Ронове же не был настроен на такие высказывания от него, а потому даже развернул к себе лицом и угрожающе спросил:
-Ты даёшь отчёт своим словам?
-Не трогай меня руками! – Базир стряхнул руку охотника со своего плеча, - неизвестно, в крови какой девицы ты их вымарал на этот раз!
-Что? – это было уже слишком, чтобы не заметить откровенного оскорбления и обвинения. Ронове даже отшатнулся как от неожиданной пощёчины.
-Я знаю как такие как ты обходятся с девушками! – Базир оставался при своём, вечно прозрачном взгляде, но в тоне его прорезалась такая стальная ненависть, что любому человеку могло бы стать страшно. – Я знаю, как вы впиваетесь в них! не хуже вампиров присасываетесь к наивности и невинности. И тянете, тянете души, вплетаете слова любви страсти, но все они фальшивы!
-Что ты несёшь?! – Ронове был слишком встревожен за Стефанию, поэтому не сумел сдержаться.  Да и не хотел. Нервное напряжение, созданное всем произошедшим с самой гибели Буне, копилось и копилось. Но слова Базира были последней каплей. – Ты, лживая…
-А что, не так? – Базир усмехнулся. – Иас, Стефания… первой запудрил голову, теперь до второй хочешь добраться? Скольким до неё? Скольким…
            Договорить Базир не успел. Ронове ударил его, не примериваясь, кулаком в лицо. Неприятный хруст – какой оглушительный в гибельной тишине! – наполнил комнату. Из носа Базира мгновенно тоненькой струйкой потекла кровь. Но Ронове нанёс ещё один удар, уже не в лицо, а в живот зарвавшегося наглеца.
            Базир не выдержал удара. Всё-таки, в прежней Церкви, в павшем оплоте Креста, Базир не был охотником, да и вообще отличался совсем другой работой. Драки были ему не в привычку. Ронове же действовал уверенно и заученно.
-Скот! – выдохнул Базир, пытаясь подняться, но не находя опоры. Дыхание перехватывало. – Какой же ты…
            Ронове уже жалел. Два удара, нанесённые возможно последнему союзнику среди непонятной хмарной ситуации, были явно лишними. Ронове опустился рядом на пол с Базиром, заставил его взглянуть на себя, чтобы оценить ущерб. Базир вырывался, но молча и, скорее, для порядка, понимая, что реальное сопротивление ему не оказать.
            Всё оказалось не так плохо – кровь текла немного, совсем чуть-чуть. Хруст был значительно сильнее. Ронове сунул руку в карман брюк, извлёк платок, протянул Базиру:
-Приложи. Только голову не запрокидывай – кровь может потечь в дыхательные пути или в желудок. Захлебнешься.
-Пошёл ты! – огрызнулся Базир, но головы запрокидывать не стал, прижал платок к носу.
            Посидели немного в молчании. Базир шумно и тяжело дышал, но дыхание его понемногу выравнивалось – кровь останавливалась.
-За что ты так меня ненавидишь? – спросил Ронове тихо. – Мы с тобой до Абрахама не сталкивались. Так почему?.. я же не в первый раз замечаю твою предвзятость.
            Базир помолчал. Затем отнял платок от лица, не то оттягивая время, не то, чтобы говорить свободнее, и ответил:
-У меня сестра была. Примерно такая как Стефания. Тихая, невзрачная вроде бы, скромная. Влюбилась в такого как ты – в любимца публики, в лучшего из лучших, дамского угодника местного разлива. Оно и неудивительно. Но она не смогла с этим справиться. Молодая совсем была, глупая, вот и накрыло,  да так, что ни я, ни наши церковники не сумели ее сберечь.
            Базир умолк. Он оставался прозрачен и говорил отстранённо, но Ронове понимал всю тяжесть этих слов и чувствовал этот груз его души, потому, выждав паузу и убедившись, что Базир более не скажет, сказал сам:
-Мне жаль её. Она, видимо, была искренней в своих чувствах. Но нельзя равнять, понимаешь? если, например, меня оскорбил однажды светловолосый человек, это не значит, что теперь для меня все светловолосые – подлецы.
-А как же магическая братия?- фыркнул Базир. – по твоей логике – среди них есть нормальные, достойные представители?
-Это… - Ронове осёкся, - это вообще другое! Маги не мы. Они не люди. Они те, кого надо покарать! Покарать за то, что они имеют силу, противную небу. Я говорю о другом. Понимаешь, я многое прошёл, чтобы достичь того уровня, которого достиг. Я был унижен не один раз – меня даже стошнило на первом экзамене! Все думали от нервов, а я от страха.
-Ты?- не поверил Базир.
-Я,- в тон ему ответил Ронове. – Но стал Охотником. Не умею проигрывать. Чувствую себя ничтожеством…вечным ничтожеством. Меня всегда обходил Абрахам, но из людей я первый. А всё-таки, я не мог наслаждаться этим. Вечная гонка, вечная надежда на то, что не я окажусь лучше, а те, кто наступают мне на пятки, будут хуже.
-Об этом я не думал, - признался Базир. – Ты, оказывается, можешь быть личностью.
-Представь, - усмехнулся Ронове. – Сам забываю об этом. И сказать некому. Всё скрываюсь, таюсь, боюсь ослабеть.
            Помолчали ещё немного. Кровь совсем остановилась. Базир поднялся с пола сам, спросил:
-Значит, Стефании нет?
-Не видел. Никто не видел её,- Ронове поднялся следом рывком. – Я тревожусь. Она такое говорила, как думаешь…
            Он не закончил. Ему страшно было от одной внезапной мысли – если Стефания всё-таки предприняла отчаянную попытку освободить Абрахама, и? и что? Скрыться она бы не смогла, да и не сумела бы освободить. Может быть, лежит где-то мёртвая?
-Нет! – Базир словно мысли его прочёл, - глупости. Она, конечно, очень добра к Абрахаму, но не самоубийца же? И потом, при всём моём уважении к Стефании, она бы просто не обошла всех защит и стражи. Все бы уже знали, предприми кто-нибудь что-то подобное.
-Ты прав! – Ронове сам себя этим успокаивал. Ему хотелось услышать со стороны подтверждение своим мыслям.
-Нормально, - успокоил Базир, - где-нибудь гуляет. Может быть, в архивах, или в оружейной… мест-то много! Да элементарно – пошла за волосы таскать Делин. А ты…
            Базир хотел, было, пройтись по поводу паникёрства Ронове, но не успел. Оглушительный колокол, укреплённый на Северной Башне, не звеневший никогда, кроме роковых дней и минут, наполнил своим тревожным звоном все коридоры последнего самого мощного оплота Креста – прибежища всех, кто готов был идти войной на магию, защищать людей во имя света.
            Базир и Ронове переглянулись с невысказанным страхом. Через две минуты Ронове и наспех одевавшийся на бегу Базир уже неслись по мгновенно ставшим людным проулкам и галереям. Все были сонными, встревоженными, напуганными. Неловко сталкивались друг с другом, перешептывались.
            Кто-то попытался задержать Ронове, выспросить о чём-то, но охотник гаркнул:
-Прочь! – и не замедлил хода. Он сам ничего не знал и лишь чувствовал – случилось нечто ужасное.
            В общей зале было не протолкнуться. Все – от советников до оружейников, от практиков и теоретиков до сопровождающих прислужников втискивались в огромное помещение, всё-таки слишком малое для такой толпы. Колокол звонил и звонил, возвещая нечто тревожное, печальное, мрачное. Он предвещал беду, он наводил ужас.
            Константин уже был в зале. Советник был бледен и у него едва заметно дрожали руки. Базир и Ронове, локтями пробившие себе путь поближе к первым рядам, это заметили, но не успели обменяться мнением на этот счёт.
            Колокол затих также внезапно, как начал свой звон, словно кто-то неимоверным усилием навалился на него и заставил умолкнуть.  Гул медленно затихал – все собравшиеся были преисполнены страшного предчувствия, безотчетно жались друг к другу, не делясь в этот момент на охотников – элитных представителей церковников, их помощников, обслуживающих весь оплот поваров и уборщиков, патрульную стражу, архивариусов – все стали едины и пытались быть в тепле, в этом единстве.
-Случилась беда,- то, что Константин вопреки своему обыкновению, начал не от проповедей, а от прямого слова, ещё сильнее сплотило всех собравшихся, напугало, вдавило друг в друга. – Да, случилась беда. Этой ночью наша Церковь была предана. Этой ночью Животворящий Крест и весь Господень Свет были преданы!
            Шумный, всеобщий, такой же единый выдох, сорвавшийся с сотен губ…
-Да. Беда, - продолжал Константин нервно, - все вы знали такого мерзкого и опасного человека как Абрахам. Он лгал нам годы, мы верили в его исправление, в его излечение и покаяние за свою гадкую, богопротивную природу, как завещал нам верить в покаяние Крест, но оказались обмануты. Этой ночью Абрахам, заподозренный нами в гнусной жестокости, в мерзких преступлениях и предательствах, заточенный до выяснения обстоятельств, бежал…
            Ронове выругался. Его бы даже, наверное, услышали, если бы не всеобщий гул – бранный, страшный, гневный гул. Страх обращался яростью, злостью. Все подозрения, которые падали на Абрахама в течение всей его службы в Церкви, вырывались наружу. Это было ликование – мы ему не зря не верили! Презрением – какая же отвратительная сволочь! Страхом – сколько он знает про нас! Гневом – убить его мало!
            Константин с трудом унял гул – толпа настолько была разгорячена известием, что не желала угомониться.
-Это ещё не всё. Известный вам предатель увёл из нашего оплота двух людей. Очевидно, что он затуманил им разум, увёл для каких-то своих, гнусных целей…
            Базир судорожно выдохнул. Он уже догадывался, что не хочет слышать продолжения. Честно говоря, ему захотелось получить ещё пару десятков ударов от Ронове, но не стоять здесь, осознавая бред и абсурд, творящийся в этой зале.
            Конечно, Абрахам был виновен. Но никто добровольно не стал бы терпеть годы унижений и издевок ото всех, презрение и отвращение ради…чего? Если бы Абрахам был бы предателем – он бы давно предал Церковь и ее бы захватили. Если бы он хотел убить кого-то из советников, да хоть всех – сделал бы и это. Так какая цель могла быть у Абрахама?!
            Это бред.
            К тому же, Базир прекрасно помнил, как его пытались уговорить свидетельствовать против Абрахама, а это означало лишь одно – его падение было рассчитано заранее.
-Первая жертва предателя – это Стефания. Его помощница. Некоторым из вас она может быть известна…
            Базир успел схватить руку рванувшегося к трибуне Ронове, впился в него ногтями, напоминая о том, что нужно сдержаться. Ронове, наверное, уже тоже ожидал нечто подобное, потому что Базиру удалось его сдержать  - разум возобладал над чувством и порывом.
-Вторая жертва, - Константину приходилось повышать голос в гуле,- это наш советник Рене!
-Чего?! – это было единым порывом Базира и Ронове. И еще, неожиданно оказавшегося рядом Клемента. Но на последнего не обратили внимания.
            Рене, запустивший дело против Абрахама, не выносящего этого охотника, вечный офицер, вечная змея-приживалка и Абрахам? Стефанию еще можно объяснить, но Рене? Тот Рене, что первым свидетельствовал против Абрахама; тот Рене, что вечно искал информацию, уличающую Абрахама?
            И теперь он с Абрахамом…
-Очевидно, - вещал Константин со своей трибуны, - Рене нужен Абрахаму как заложник.
            «Для кого эта речь?» - возмутился мысленно Базир. и сам же понял: для всех. Для всех, кто был рад обмануться, кто не желал страха и таил свой разум от любого сомнения.
            Неважно, что Рене не пользовался уважением даже среди советников, что те натравливали его как цепного пса, и в жизни не станут торговаться за него с Абрахамом, даже если допустить такую нелепую мысль, что магу захотелось сбежать именно с Рене и торговаться с Церковью.
            Да и вообще – насколько удобно сбегать, пусть ты хоть трижды маг, с двумя людьми? Базир не знал, что такое магия, но думал, что если бы сбегал он, то улёпетывал бы в гордом одиночестве. Люди, ясное дело, будут тормозить побег.
            Какого же черта происходит в самом святом месте?
-Я призываю всех к безопасности,- сообщил Константин. – Я и совет. Будет проведено жесточайшее дознание, и все патрули, а также всякий, кто содействовал этому дерзкому преступлению, будут наказаны с той суровостью, которую церковь еще не применяла!
            Это был уже не добрый проповедник. Это был страшный человек. он страшно сверкал глазами, был бледен и ни у кого в целом зале уже не оставалось сомнений в том, что последует серия жестоких допросов и арестов всякого, сколько-нибудь виноватого…
            Невольно все начали вспоминать о том, насколько и что могло быть подозрительного в ночи, в роковой, проклятой, перепугавшей всех. Нужно поторопиться обвинить ближнего в чем? В сочувствии к Абрахаму? В доброте к Стефании? Да в чём угодно, лишь бы не успели обвинить тебя!
-Охотники и их помощники, в наш зал заседаний! – велел Константин, сходя с трибуны.
            Он не стал тратить времени на успокоение собравшихся, не стал наводить порядка и даже не воодушевил ничем – это все были еще более тревожные и серьезные признаки. Охотникам и помощникам дорогу давали сразу, народ расступался, торопливо пряча взгляд от них и друг от друга, боясь, не желая раскрываться, словно каждому было что утаить.
            Базир и Ронове шли вместе. Обоим хотелось обменяться мнением, но сделать это когда рядом было столько народу? Невозможно, бессмысленно и опасно, если честно. Оба были достаточно близки со Стефанией и Абрахамом. Особенно Ронове… недавно оба попали под следствие, хоть и оправданы, но сейчас это имеет вторичное значение.
            Крест и пламя! Что делается-то?
-Я не сказал всего. – Константин не стал дожидаться пока все усядутся с комфортом. Он торопился и нервничал, - не сказал, потому что эта информация для тех немногих, ещё верных кресту людей.
-Мы все такие! – тотчас горячо выступил кто-то, но на него зашипели, не давая развить мысль.
            Константин криво усмехнулся:
-Этой ночью были убиты двое патрульных. Оба они охраняли заточение Абрахама. Их тела нашли рядом с той ямой, где Стефанией было обнаружено тело Казота. Также из конюшни Церкви были уведены три лошади.
            А вот это совсем нехорошо. Лошадьми надо управлять. Тут уже не запудривание мозгов, тут уже своя воля.
-Полагаю, что дело было так, - Константин был беспощаден в своём выступлении, - полагаю, что Рене, Абрахам и Стефания состояли в преступном сговоре. Зная о том, что мы проводим следствие против Абрахама, они предприняли попытку к бегству. Я не хочу вам говорить, но должен – это мой долг перед вами и Крестом. Рене совершил ещё большее предательство, чем вы можете себе вообразить – он стащил из наших архивов документы, которые не предназначались для чужого взгляда. Он бежал с ними…
            Голос Константина сорвался. Возмущенный гул нарастал. Ронове повернулся к Базиру, желая переговорить с ним, все равно их никто не услышит, но Базир покачал головою  и предложил слушать дальше.
-В погоню за ними! – рявкнул Клемент и вскочил. Его горячо поддержали выкриками:
-Порвём мерзавцев!
-Вперед!
-Порвём, - согласился неожиданно Константин. – Да, друзья, мне печально говорить об этом, но и Рене, и Стефанию нужно уничтожить, как нужно уничтожить Абрахама. Эти люди предали нас. Предали наше дело и должны быть убиты. Документы, что они похитили для своих гнусных целей, вернее всего, для передачи их магической братии, священны. Они содержат все о нашей церкви и о нас с вами. Заговорщиков необходимо изловить и убить. Документы, не открывая, уничтожить, если они еще будут с ними.
-Послушайте! – Ронове поднялся вопреки здравомыслию с места,- разве можем мы так легкомысленно…
-Ты что, один из них?! – Клемент, яростный и пылкий, томящийся от своей сговорчивости по поводу показаний об обвинениях Абрахаму, даже обрадовался этому выступлению Ронове.
-Замолкни! – посоветовал Ронове, - Константин, я – Ронове, охотник Церкви Животворящего Креста, и я обращаюсь к тебе. Меня можно упрекнуть во многом, но не в сочувствии к врагам Креста! Я убивал и карал предателей и врагов. Но всегда были доказательства вины. Вы говорите об уничтожении Абрахама, о его побеге – с этим я согласен. Вы говорите о том, что Рене украл документы, и здесь я уже могу согласиться лишь частично, ведь неизвестно – действовал ли рене по своей воле? Вы говорите о Стефании, но нельзя и здесь сказать наверняка, ушла ли она по своей воле с нашим врагом. Абрахам – маг. Никто из нас не владеет магией, чтобы сказать наверняка что возможно, а что невозможно.
-Ты говоришь, что она невиновна? – хмыкнул Марбас, - выгораживаешь…
-Я не выгораживаю! – заторопился Ронове, - я выступаю не за мгновенное уничтожение, а за следствие! За качественное дознание. Мы можем погубить жертву…
-Слишком много вокруг этой жертвы крови! – этот женский голос вообще не должен был звучать в зале совета. Но прозвучал. Он показался Ронове очень противным, но прежде, чем он успел ответить ему, Базир сделал это за него:
-Ваша верность кровожадности поражает, Делин!
            Это был беспроигрышный, очень болезненный укор. Делин заткнулась, понимая, что ее сотрут в порошок, если она опять не будет на своем месте, снова не станет тенью.
-Я желаю Дознания! – повторил Ронове, глядя в упор на Константина.
-Уж не считаешь ли ты себя тем, кто может провести его? – откровенно издевался Клемент, задетый за живое, но ощущающий относительную безопасность, во всяком случае, минутную.
-Я не настаиваю на своем участии,- возразил Ронове, - я просто хочу заметить, что моя квалификация и опыт превосходят многих.
-Пока мы здесь спорим, - заметил Константин с мрачностью, - время уходит и наши секретные документы уже могут быть далеко! Вы желаете этого? В таком случае, всем свободным стражникам, охотникам и помощникам – всем, кто в состоянии скакать на лошади или просто идти по следу предателей – вперед!
            Это было окончательное решение. Представитель церковного милосердия отказывался от суда, веля уничтожить врага, не спрашивая его даже о причинах его преступления, мотивах и методах. Так не поступали даже с ведьмами и вампирами самой низкой пробы. Так вообще ни с кем не поступали.
-Пошли! – Базир потянул Ронове за собой. Он чувствовал, что их присутствие в совете уже подозрительно. Старался действовать на опережение – погоня прежде, чем их заклеймят как каких-нибудь соучастников и отыграются за побег и предательство.
            В две минуты оказались в Оружейной Зале. Получили под расписку усовершенствованный походный боевой набор у Саллоса, поставили свои подписи и дату.  У Саллоса даже не было желания шутить или вообще говорить с ними – усовершенствованные походные наборы и услышанная новость – это слишком серьезно. Не до шуток. И живое лицо оружейника застывало неподвижной профессиональной маской.
            Усовершенствованный боевой походный набор представлял собой широкий пояс, плащ и обувное крепление вроде пряжки с ремнём, но с небольшими доработками теоретиков и практиков.
            В широком поясе располагались два длинных кинжала из закалённой и освящённой стали – такие замедлят вампира или оборотня, нанесут вполне ощутимый вред человеку, и наверняка уничтожат мелкую нечисть вроде дриад, нимф и поднятой нежити. Также в поясе имелся складной крест – это уже для боя с более сильными сущностями,  вплоть до русалок и одержимых;  коробочка для отражения энергии заклинания – для магов, волшебниц и колдунов; флакон со святой водой – для всех, кто носит в себе магию; молитвенник; несколько лекарственных средств для быстрого облегчения боли и остановки кровопотери – разработка теоретиков на основе зелий; простой, но действенный яд, и противоядие к нему – это для допросов.
            В плаще было множество карманов. Они все набивались порохом и серебряными пулями. Также – в одном из карманов таились два маленьких револьвера. Это всё на экстренный случай. В обувном креплении было по два лезвия – серебряное и обыкновенное – как крайнее средство борьбы.
            Через пять минут Базир и Ронове, всё еще не проронившие ни звука, облачённые к борьбе и погоне, миновали последнее препятствие на пути к дверям – многолюдное, шумевшее, перепуганное и эмоциональное столпотворение…
            Очень сложно было никого не замечать, особенно когда кругом были такие жадные, ищущие скрытые знаки, взгляды. Но пришлось преодолеть и пройти мимо, пришлось сделать вид, что ничего не происходит необычного.
            Базир и Ронове с облегчением вывалились наружу, вдохнули свежий воздух и бросились к конюшням. Конюхов не было, действительно – с чего бы им быть? Явно уведены на допрос, ведь свели аж трех коней! И кто? И когда?! -  в самое опасное время. Полетят, полетят головы…
            Молчали до тех пор, пока Церковь не стала уменьшаться за спинами. Ронове не выдержал:
-Ты можешь объяснить мне хоть что-нибудь?
-Не могу, - признал Базир. – Я не знаю куда ехать и что делать. Рене, Стефания, Абрахам? Документы, два трупа… я вот не идиот, Ронове, но я ничего не понимаю.
-Как и я, - Ронове с ненавистью огляделся вокруг, словно ему была отвратительна вся природа, - куда мы?
-Куда они? – напомнил тихо Базир. – Мы станем убивать их?
-Что? Тебя еще раз ударить?
-Они могут быть и врагами, - Базир не хотел этого говорить, но по природе своей был недоверчивым и допускал разные варианты развития событий. Даже самые невероятные и ему лично противные.
-Ты в это веришь? – Ронове мог разъяриться опять, но не сделал этого. Разум взял верх. Он понимал, что происшествие выглядит слишком серьезным, чтобы он мог вот так легко отмахнуться от допущений Базира.
-Нет, - честно сказал Базир,- но сила обстоятельств…
-Я думаю, нам надо найти их раньше, чем это сделают другие. Мы можем узнать правду.
-А если не выйдет?
-А если солнце завтра не встанет?
-Разумно, - согласился Базир, - но Константин сказал о том, что Рене украл какие-то секретные документы. Это тоже не в пользу.
-Это смущает меня больше всего, - признал Ронове. – Рене – трус. Я знаю его. Я не могу поверить в то, что он, во-первых, ввязался в такой заговор, а, во-вторых, пошел против своих хозяев. Что-то украсть у совета! Да это безумие! Рене и против?
-Если он действовал не по своей воле?
-Рене не должен был взаимодействовать с Абрахамом. Может быть, он его завербовал как-то?
-И взял с собой? Разумнее было бы бросить его в Церкви. Пока с ним бы разобрались, у Абрахама была бы такая фора во времени!
            Позади донеслось ясное ржание лошадей и стук копыт. Многих…
            Базир обернулся:
-Наши.
-Угу, - буркнул Ронове и натянул поводья, - поторопись! Если мы еще можем что-то сделать, у нас не так много времени.
            Базир послушался. Они не знали, куда податься и что делать, на какую звезду надеяться. Предала ли Стефания? Предал ли Рене? А Абрахам? Где личная воля, где воля чужая? Где расчет, где страх? Что было правдой, а что было спасительной ложью? Всё сплелось в клубок ядовитых странностей, ни у кого не было даже искреннего понимания о том, куда могли податься…беглецы? Предатели? преступники? Безумцы? Заколдованные жертвы?
            Но нужно было ехать. Нужно было мчаться. Нужно было мчаться во весь опор, чтобы потом честно сказать, что были предприняты все попытки для того чтобы если не спасти, не узнать правду, то, хотя бы, поверить в то, что бежавшая троица невиновна. Все против них, но все неожиданно и против совета. Абрахам годами был в совете, годами сидел за одним столом с тем же Константином! Как и Рене.
            Так что же вдруг? Почему сейчас? Почему предательство? Почему Церковь отказывает в суде и в шансе на милосердие, призывая к немедленной каре всей троицы, не желая даже слушать и допустить мысль о невиновности? Насчет Абрахама понятно – он давний враг, тот, кому нет веры. И здесь можно понять почему Церковь применила нечестные методы, желая его опорочить, но как в этот клубок попали тихая Стефания и трусливый Рене? А главное: что теперь делать?
Глава 19.
                Вопросов было много и у Стефании и у Абрахама. Один Рене, видимо, привёл уже мысли в порядок. Он и держался в седле уверенно – у него была хорошая лошадь, он знал куда ехать. Абрахам, пусть и привычный к седлу, успел утомиться – давало о себе знать напряжение и недолгое, но всё-таки заключение в Церкви, стены которой теперь нельзя было и разглядеть за спинами.
            Когда отступила предрассветная хмарь, и понемногу занялось пробуждение света и цвета, Рене пустил лошадь к ближайшей рощице. Абрахам и Стефания последовали за ним, понимая и без указания, что за ними могут явиться в любую минуту. Тени же деревьев – отличный приют для беглецов.
            Рощица встретила прохладой. Стефании было зябко. Она слезла с лошади и почувствовала что мгновенно закоченела – земля остыла за ночь. Но сейчас были дела поважнее. Абрахам и Рене тоже спешились. «вечный офицер» немного постоял в тишине, вдыхая свежий прохладный воздух, затем повернулся к Абрахаму и Стефании, впрочем, взглянул на первого, так как именно маг-Охотник его интересовал.
-Ну? – спросил Абрахам таким тоном, чтобы у Рене не осталось даже сомнений в том, что если сейчас магу не понравится хоть слово смутьяна, то  ему несдобровать.
-Это тяжело сказать, - признал Рене. – Прежде всего, я хочу объяснить то, что я спас тебя из клети Церкви для корыстной цели. Для своей цели.
            Стефания молчала. Она ничего не понимала и даже в глубине души уже жалела о том, что вообще оказалась здесь – силой ведь её не тянули! Единственное, что успокаивало её – это присутствие Абрахама, с ним было не так страшно и оставалось чувство защищённости.
-Не вся деятельность Церкви Животворящего Креста, нашего оплота добродетели и борьбы с магами… - Рене мялся. Теперь, когда не было у него преимуществ перед Абрахамом, когда они стояли оба на земле и маг оказался на голову выше, вся уверенность интригана куда-то делась.
-Пой, соловушка, пой, - посоветовал Абрахам очень холодным и странно-страшным тоном.
-Не вся деятельность безупречна, -  Рене нашёл осторожное слово.  Абрахам едва заметно переступил ближе к нему и Рене невольно отшатнулся. Стефания, пытаясь разрядить обстановку, спросила:
-О чём ты говоришь?
            Она пыталась держаться спокойно или гордо, но её била дрожь, которая, впрочем, к холодному утру не имела никакого отношения.
            Рене вцепился в её слова как в спасительную соломинку:
-Мы всегда…то есть, они всегда не говорят всей правды. Есть то, что скрывается от людей, что служат в Церкви и от людей вообще. Чаще всего это вопрос казны, ну и…
-Это понятно! – с едким раздражением отозвался Абрахам, - что дальше? каждый руководитель, каждый, на ком лежит ответственность, не имеет права раскрывать всей правды. Нельзя допускать паники, нельзя вызывать смуту!
            Абрахаму неприятно было это слышать, но он знал, как устроен мир, поэтому не видел большого греха в деяниях Совета Церкви. В конце концов, во время тяжелой борьбы хороши все методы и пусть они не совсем честные, но они помогают бороться с магической тварью.
            Рене сглотнул:
-Я не хочу этого говорить. Но должен. Я думал, что знаю обо всех интригах и недосказанностях.
-Цепной пёс возомнил себя хозяином будки? – усмехнулся Абрахам. В руках его угрожающе посверкивали синеватые язычки какого-то заклинания. Похоже, Рене предстояло погибнуть в этой рощице. Стефания тревожно переводила взгляд то с одного лица, то на другое, пытаясь понять, почему ей так хочется, чтобы Рене и молчал, и говорил…
            Она понимала, что не хочет слышать его слов, но внутри неё что-то искренне умоляло его об этих словах. Какое-то противоречие сплеталось в душе змеёй, холодило изнутри и всё, что оставалось делать – ждать развязки. Любой развязки!
 -Я…меня не должно было там быть! – с отчаянием выдохнул Рене. В его сознании промелькнули события нескольких последних часов с такой стремительностью, что боль отозвалась запоздало.
            Вот он, Рене, получает протоколы допросов и признаний Клемента и Делин.  Константин, посмеиваясь, предлагает Рене самому свидетельствовать против Абрахама, но прежде, чем Рене успевает сообразить шутка это или нет, уже отзывает это предложение.
            Рене идёт по коридору…змеистый, почти неосвещённый коридор архива. Личный архив совета. Сюда нельзя подниматься никому, кроме тех, кого советники пожелают ввести в архив.
            Ключ больно жжёт ладонь Рене металлом. Рене идёт по нескончаемому коридору, заворачивает в узкую келью, сверху донизу заставленную шкафчиками. В каждом шкафчике скважина под свой ключ. Рене знает, к какому шкафчику подходит его, спешно открывает, ловко убирает, закрывает…
            Надо уйти, надо вернуть ключ Константину.
            Но почему он, Рене, стоит? Не сразу приходит осознание – в одном из шкафчиков, куда Рене никогда не было хода, торчит ещё один ключ. Маленький, слишком тонкий, блестящий…он не годится для этого мрачного места!
            Рене не чувствует своих пальцев, они совсем чужие, он поворачивает ключ в скважине, чужой ключ, не назначенный ему и медленно открывает дверцу. Множество бумаг белеют перед его глазами – связанные шелковыми лентами пачки. В нос бьёт запах сырости – плохо, плохо заботятся об этом архиве.
            Рене тянет за уголок верхнего листа…
-Что там было? – Абрахам вырвал Рене из той кельи. Ещё мгновение Рене пытался  сообразить. Его мутило, он обнаружил себя стоящим коленями в траве, Абрахам почти нависал над ним. – Что?
            Стефания бледная, напуганная. Она знала, что в теории маг может читать мысли. Но знала что не всякий на это способен, и уж тем более никогда не видела такого, очень грубого и жестокого проникновения в чужой разум.
            Рене не ответил – его трясло. Непослушными деревянными пальцами он достал из-за отворота своего плаща небольшой бумажный пакет, очень тугой, завязанный серой верёвкой. Абрахам отошел в сторону, развязывая на ходу пакет.
            Стефания колебалась  ещё недолго, наконец, выбрала  сторону и склонилась к Рене, подавая ему руку. Ей самой было странно тошно, но жалость к этому человеку побеждала.
-Что я должен увидеть? – спросил Абрахам, устраиваясь на удачно поваленном бревне, и вытряхивая на колени содержимое пакета. Около дюжины листков выпали из него.
            Рене овладел собой и, покачиваясь, подошёл к Абрахаму, взял верхний, ближний к себе, развернул с чистой стороны на исписанную и спросил тихо:
-Ни на какие мысли не наводит?
            Стефания, не встречая никакого сопротивления, склонилась  из-за плеча Абрахама над листом, пожала плечами:
-Список какой-то.
-Гениально! – не удержался Рене. – Браво! Молодое поколение достойно…
-Молчи, - велел Абрахам не то Рене, не то Стефании. – Это имена тех, кто погиб два года назад. Наши церковники. Этого я знал…этого тоже. Мы потеряли тогда семерых. Они здесь.
-Верно, - согласился Рене со странным смешком и протянул другой лист Абрахаму, - а здесь?
-Год назад, - влезла Стефания. – Здесь даже я некоторых…
-Верно, - подтвердил Рене, развернул третий лист, - а это?
            Стефания тихонько вздохнула. Это был список погибших во имя Креста этого года. Если первые трое Стефании были далеки, то четвертого она знала – Буне. Впрочем, пятым шел Казот. шестым же значился Фенрир…
-Но Фенрир жив! – возмутилась Стефания. – Может быть, это не тот список?
-Дальше читай, - предложил Рене.
            Абрахам хранил молчание. Он видел уже имена некоторых членов Совета и охотников, которые были ещё живы. Встретил и своё имя.
-Просто перепись, - пожала плечами Стефания. – мало ли…Рене, я не понимаю, что ты хотел это сказать.
-Хорошо, - отозвался покладистый Рене, разворачивая следующий лист, уже не представлявший собой список. – А это?
            Стефания сильнее наклонилась, чтобы прочесть строки и остолбенела с первых же слов:
«Церковь Животворящего Креста - Цитадель Магического Искусства, магистру Катулусу. Совершенно секретно. Лично в руки.
Уважаемый магистр Катулус, имею удовольствие сообщить Вам о том, что наши работы по превращению магической энергии в оружие против магического мастерства близятся к завершению. Наш блестящий теоретик Буне молод, но имеет огромный потенциал борца за дело Креста.
Оставляю себе копию этого письма, вам отсылаю оригинал и новый список.
С уважением, советник К.»
            Стефания медленно осела на бревно рядом с Абрахамом. Он не возражал. Что-то страшное и смутное творилось, рождалось и закипало в её мыслях.
-Этого…но как? Нет! – она сама не знала что говорить и кому. Ей хотелось, чтобы её разубедили, заявили, что всё это шутка, что не может некий советник К. – слуга Церкви Животворящего Креста вот так запросто писать своему врагу в Цитадель Магии, туда, где обучают новых врагов добродетели и самого бога!
-Взгляните на следующий… - похоже, и у Рене сдавило горло. Одно дело – открыть чудовищное предательство самому, совсем другое – открыть его другим, объяснить, донести, что вся война, которую ведут они на протяжении многих поколений, уже не такая, как они её представляли, что всё уже разыграно.
            Абрахам не проронил ни звука. Он даже не взглянул на Рене или Стефанию, лишь  перевернул лист. Это было тоже письмо.
«Цитадель Магического Искусства – Церковь Животворящего Креста. Советнику К. лично в руки. Совершенно секретно.
            Советник, ваши предостережения были услышаны. Внемлите и вы моим. Наш бывший брат по оружию, ныне враг – представляет и вам огромную угрозу. Он не сдержан. Это не ручной пёс, которого можно натравливать на выдуманных врагов. Это настоящий волк, который всё равно был и будет магом!
Списки получили. Прилагаю ответные.
1. Ведьма. Имя:  Алоизия. Место обитания – Готард. Род занятий: ворожба, гадание, порча сглаз, жертвоприношения. Пятьдесят семь лет.
2. Ведьма. Имя: Марийка, Маришка. Место обитания – Герзау. Род занятий: ворожба, гадание, порча сглаз, жертвоприношения, вытравка плода, ритуальная магия. Возраст: неизвестен. Особо опасна. Склонна к притворству и побегу.
3. Ворожея. Место обитания: Судэк. Может называться любым именем. Особая примета: шрам на левой щеке.
Честь имею, Катулус»
            Абрахам застыл. Он сам понял уже то, что лишь медленно доходило до Стефании. Можно иметь плохую память на имена, но отличаться хорошей памятью на места. Все эти три женщины: две ведьмы и ворожея, были уничтожены им. Совет дал ему три наводки и Абрахам пополнил свою коллекцию карточек с описью дел.
            Правда, ведьма из Герзау смогла тогда удрать. Но сомнений не было – это она. Про неё писал в письме магистр Катулус. Писал своему злейшему врагу. Рассказывал о ней…
            Дата на письме была неумолима. Абрахам помнил, когда отправился в путь по этим трем наводкам, и выходило что через два дня после письма. Значит ли это то единственное, что уже медленно вползает разгадкой в его измученный ум?
-Нет…нет, нет! – Стефания вскочила, путаясь в плетении трав, в полах своего же плаща, она принялась ходить взад-вперед, не в силах унять лихорадочное соображение.
            Письма! Письма? Как это возможно? Почему магистр магии пишет списки тех, кого потом уничтожает Абрахам? Почему Церковь заводит какие-то свои списки?  Как это возможно? Зачем? Для чего?
            Она хотела бы найти объяснение, и если первое письмо еще худо-бедно можно было бы объяснить провокацией или неудачной попыткой пощекотать нервы врагу, то это?.. сама Стефания разбирала недавно карточки Абрахама. Ей знакомы были эти Судэк, Герзау, Готард. Совпадало всё: имена, род занятий, место обитаний и дата, дата!
-Там всё в таком духе, - виновато произнёс Рене, наблюдая за метанием Стефании и оканемением Абрахама. –Я показал лишь пару листов.  Списки… я сделаю вывод, что Церковь, вернее, совет передаёт какие-то имена неугодных церковников и попросту опасных людей в цитадель. Та, в свою очередь, передает неугодных ей, в совет. Другими словами, мы истребляем врагов друг друга…
            Стефания в один прыжок оказалась у Рене, занесла руку и со всей силы, вкладывая в удар всю боль, ненависть, растерянность, ударила его.
            Рене не сделал попытки увернуться. Ладонь Стефании обожгло от этого удара не меньше, чем лицо Рене и оба они согнулись от этой боли.
-Дура! – прошипел Рене. – Я же…
-Молчи! Молчи! – Стефания упала в траву. Её трясло. В мыслях не могло увязаться это чудовищное предательство. Такие наглые улики! Такие бесконечно наглые и уверенные.
-Подделка! – догадалась Стефания с облегчением, вскочила, засмеялась. Смех вышел истерический. – Ты всё подделал! Ты!
            Рене, собиравший листы с колен безмолвного и неподвижного Абрахама, спросил с иронией:
-Я похож на сумасшедшего?
-Но как?.. – У Стефании перехватило дыхание. Неувязка. Нарочито. Слишком просто всё вскрылось. Разве заговоры и предательства обнаруживаются так просто? Разве можно по двум-трём письмам вдруг понять что-то?
            Нельзя! Не может быть!
-Прочти, - велел Рене и протянул ей один из листов. Стефания отшатнулась. – Что ж, я сам тогда прочту. «Этим свидетельством я, Константин, член Совета Церкви Животворящего Креста, защитник людей, проповедник и слуга добродетели подтверждаю передачу Ноттингемского Владения Креста в арендное пользование сроком на двадцать пять лет предъявителю этого свидетельства»
            Абрахам встал с несчастного бревна. Он подошел к Рене, выхватил лист из его рук и пробежал глазами.
            У Абрахама было три болезненных места в его биографии как охотника: Герзау, Шегешвар и Ноттингем. В первом – ведьма-преступница бежала. Во втором он едва не был убит вампиром и тот тоже сбежал. В третьем Абрахам выслеживал оборотня. Оборотнем оказался местный шериф, которого так любили жители Ноттингема. Абрахам убил преступника, не обращая внимания на плач и мольбы местных. Вскоре после его отъезда они подняли бунт, и церковь была вынуждена навести порядок железной рукою…
-Веришь? – спросил Рене, обращаясь к Абрахаму. – Послушай, я понимаю – это больно. Но если пал совет нашей Церкви, не значит, что крест низвергнут. Я отправляюсь на запад, там есть свои воители за крест. Мы обнародуем эти документы и перетянем центр борьбы с магией…
            Абрахам не дослушал. Он повернулся к Рене спиной, прошел и снова сел на бревно.
-Скажи хоть слово! – Стефания, в отчаянии, не знающая что делать ей со всей её жизнью, имеющая тысячу вопросов и ни одного устраивающего её ответа, бросилась к нему. Она схватила его руку, умоляя отозваться, снова стать собою, ожить…
            Но как можно оживить душу того, кто дважды умер?
            Люди, подобные Абрахаму, не выносят падения идей. Он прожил много лет в боли – боль учения, затем боль непризнания. Ему хотелось достичь всего, возвыситься, преодолеть себя и стать магом на службе магического искусства.
            Но это стало навязчивой идеей. Абрахам достигал высот и боль в груди становилась всё сильнее, отзывалась пустотой: слишком мало, слишком ничтожно, никакого отдыха, больше достижений!
            Вся жизнь его стала погоней за успокоением, но он никак не мог обрести этого мира внутри себя. А потом, когда цепь событий привела его к падению идеи магического служения – тогда он умер в первый раз. Всё истлело для него, стало пустыней, и он перешел на другую сторону, и теперь…
            А теперь оказалось, что если не всё, то, по меньшей мере, значительная часть оказалась ложью. Совет играл, науськивал, натравливал, сдавал неугодных…по какой-то причине неугодных. Но Абрахаму не нужны были детали. Он не Рене! – ему нет дела до того, как и что происходило, как началось и давно ли. Ему плевать на условия этих сделок, на последствия даже плевать. Ему важно одно – Церковь Животворящего Креста предала его, лично его.
            Он верил в абсолют и добродетель, в чистоту намерений, готовый закрывать глаза на многое, искренне хотел надеяться на то, что первая задача совета – победа в войне с магическими тварями. Победа, а не переписка и сотрудничество.
            Для Абрахама никогда не существовало полутонов: либо война, либо мир. Всё остальное – предательство. Он сам стал предателем, потому что не вынес лжи магии, не вынес её туманности и пустоты, что она оставляла. Искренне поверил в то, что свет и крест смогут возродить его душу, что война продолжится.
            И она продолжилась. Вот только теперь мир рушился. Всё его существо умирало от этого жесточайшего обмана.
-Скажи! – взмолилась Стефания. Рене, надежно спрятав бумаги за отворот плаща, оттянул её в сторону и сам положил на плечо Абрахама руку.
-Мы должны продолжить нашу борьбу за крест. Сейчас…
-Да уйди ты! – забыв свое опасное положение и страх быть обнаруженной, закричала Стефания и Рене, убрав в мгновение руку от плеча Абрахама (тот не шелохнулся и на крик Болезной), зажал ей рот руками:
-Умолкни, идиотка несчастная!
            Стефания бешено вращала глазами и, осознав свой проступок, не сделала попытки освободиться.
-Я вообще не желал тебя брать с собою. Я хотел взять только Абрахама, надеясь, что его магия и сила поможет мне добраться до западного оплота креста, ты же, как обуза, как ветошь, от которой…
            Он осёкся, но не потому что слова показались ему жестокими, а потому что позади, в темноте деревьев явно зашелестела трава. Утро было безветренное, тихое, холодное, а шелест раздался слишком очевидный.
            Рене отпустил Стефанию, та, потеряв опору, упала на холодную землю, но не сделала попытки подняться. Дрожь не унималась. Она чувствовала, как распадается внутри неё всё то, что она выстраивала годами, с самого детства оказавшись в Церкви.
            Шелест не напугал её. Сейчас, оказавшись на земле, Стефания поняла, что не боится возможной смерти, а даже приветствует её – умереть не так страшно как жить, не зная как навести порядок в мыслях, как прогнать эту тошнотворную, вязкую и едкую правду, пеплом застывшую на языке.
            Абрахам не пошевелился. Он просто сидел, ссутулившись, глядя в одну точку и даже тот, кто не отличается особенной чувствительностью к другим людям, понял бы сейчас, как жутки мысли и чувства Абрахама. Он снова всё терял, снова рассыпался и теперь не мог даже выбраться в реальность…
            Наверное, и не желал.
            Рене неожиданно ловким движением выхватил из походного пояса кинжал, плотно сжимая его в руке, двинулся на шелест, прекрасно понимая, что лучше короткий бой, чем бесполезная погоня, что привлечет к себе ещё больше внимания. разумеется, по их следу погоня – ещё одно доказательство ужасной тайны совета.
            Нервы Рене были напряжены до предела. Он чувствовал на своей спине взгляд Стефании, явно неспособной к борьбе, да и вовсе предпочитающей, похоже, сгинуть. Но это не пугало его. Его больше нервировал каменный Абрахам, отрешившийся в одно мгновение от всего, застывший на произвол судьбы. Конечно, в его душе перелом, но Рене не мог поверить, что такая сильная личность как Абрахам не может взять себя в руки.
            Они даже не дослушали и не прочли остальных писем, списков и проект мирного соглашения, что утащил Рене! Сдались сразу, еще на мелочах.
            Рене приближался на шелест осторожно, готовый к засаде и к недолгой, но славной борьбе. Он твердо решил не даваться живым, и…
            И геройским мыслям не суждено было продолжиться. Из травы, деловито сопя и шурша листвою, появилась остренькая мордочка. За мордочкой и тело длиной всего в каких-то двадцать сантиметров, покрытое тёмными иглами.
-Тьфу ты! – от облегчения Рене даже усмехнулся, а ёжик, перепугавший его, шумно протопал маленькими лапками под какой-то куст и скрылся там. – Крест и пламя!
-И тебя туда же! – ответили ему напряженно сзади. Рене круто обернулся на этот знакомый голос, которого не могло быть и увидел совершенно не то, что ожидал увидеть.
            Стефания также сидела на земле, а позади неё стоял Базир, удерживая её за плечи в прежнем положении. Ронове, тоже оказавшийся на месте печального сборища, держал кинжал, готовый пустить его в дело.
            И только Абрахам, на которого хотел сначала налететь Ронове, остался безучастным и лишь едва-едва взглянул на появившихся незваных гостей.
-Опусти кинжал, - мягко посоветовал Рене, - ты не понимаешь…
-Объясни, - предложил Ронове. – Только так, чтобы я поверил! Объясни что со Стефанией и Абрахамом. Почему они не сделали попытки защититься. Что вы вообще затеяли? Как сбежали? Куда? Что за документы? Нам нужны ответы, Рене, и видит Бог, что проще тебе их дать.
-Мне бы кто дал ответы! – фыркнул Рене, - так нет! всё самому!
-Мы имеем полное право сдать вас церкви! – напомнил Базир, - или дождаться других охотников, которым велено покарать вас без суда и следствия. Всех вас.
-Это выход…- неожиданно промолвила Стефания и встретила взгляд Ронове. Он не верил ей. Он ожидал драки с Абрахамом, или стычки. Или хотя бы чего-то, что можно было бы ждать в таком случае, но встретил лишь сломанного душою Абрахама, не отреагировавшего на их появление, взвинченного Ронове и абсолютно измученную Стефанию.
-Объясните! – Базир оценил ситуацию и выпустил плечи Стефании. Она не шелохнулась. Сидеть на земле было холодно, но холод сейчас не тревожил ее. Она закоченела изнутри, ей хотелось просто пропасть навсегда и не знать никого из присутствующих.
-Ладно,- Рене приблизился к Ронове и Базиру, снова полез за отворот плаща, но извлек не весь пакет, а лишь пару листочков, шепотом принялся им что-то объяснять.
            Стефания даже не делала попытки вслушиваться. Зачем? Разве узнает она что-то такое, что вдруг поможет ей пережить чудовищную правду? Она переползла вместо этого поближе к Абрахаму, но не сделала попытки подняться. Абрахам скользнул по ней равнодушным взглядом, словно в пустоту посмотрел и вдруг обхватил голову руками так сильно, будто бы хотел раздавить её и со стоном сполз с бревна на землю.
-Я не верю! – рявкнул Ронове. – Это всё…Базир, скажи хоть ты!
            Ронове знал многое. Многое из его знаний показало бы совет не с самой хорошей стороны. Рене, сокращая время, показал список жертв, вошедших в списки Ронове и проект договора с магической стороной, да расписку о Ноттингеме.
            Базир молчал. Ронове хотелось буйствовать, орать, бить, драться… он обернулся на Стефанию и Абрахама, бросился к ним:
-Вы что, верите в это?
            Он поверил бы и сам. Но никогда бы не признал. Это означало бы то, что не все его заслуги принадлежат ему, что добился признания он только с протекцией предательства и подлости. А это было слишком сильным ударом.
-Предложение Рене имеет смысл! – заметил Базир.  – если обнародовать даже эти документы, из Церкви нашей будет отток служителей. Они примкнут к настоящей борьбе. Мы не знаем, кто именно из совета замешан в этом… один К. не провернул бы этого!
-там не только его имя на бумагах, - подтвердил Рене, - я не соображал что делаю, нагреб ближайшего, убедительного, но там не только…
-За этими погоня! – Ронове не мог понять, почему Базир не поддерживает его. – Во что вы нас впутали?
            Стефания не ждала, конечно, поддержки и понимания. Но когда из-за темноты леса не выступила смерть, она хотела встретить хотя бы сочувствие. Ронове ведь был так мягок, так настойчив и так обходителен с ней! Мог ли он в такой тяжелой ситуации проявить себя как-то иначе? Она полагала, что нет.
            Но реальность сообщила что - да, мог и обязательно даже!
            Ронове мог желать Стефанию, мог сочувствовать ей и попытаться её спасти от плена или дурмана Абрахама-Рене. Но столкнувшись с реальностью, где она оказалась вмешана в роковую правду, от которой нельзя отвернуться и которую нельзя игнорировать, он не мог найти в себе ничего, кроме отвращения к ней. Правда, явленная Рене, эти письма – переписка советника церкви с врагом – такая циничная и откровенная, родили в Ронове страх. Страх трансформировался в стыд и ярость. но Ронове не мог обратить их на себя одного и, вспомнив, из-за кого, он оказался здесь, обрушился на Стефанию.
            Она ещё попыталась униженно протянуть к нему руку, умоляя если не Абрахама, то тогда Ронове о тепле, о надежности и защите, о сладких словах о том, что они со всем справятся, но Ронове наградил её таким ответным взглядом, что Стефания померкла окончательно.
            Отвращение, ненависть, презрение… - всё это она встретила во взгляде Ронове. Всё это разрушило последнюю стену её внутреннего рубежа, и Стефания поняла окончательно, что мир её рухнул.
            Она сама пошла за Абрахамом, хоть и знала, что одно это опасно. Сглупила? Повелась на гордость? На лесть? И что в итоге? В итоге – провал внутри души и что-то ноющее в сердце.
            Как она потеряла сознание? Это было быстро. она просто рухнула, как подкошенная, в траву, заставив Базира и Рене прервать свой тихий разговор. Они взглянули на неё.
-Убилась что ль? – пошутил Рене. Ему самому было страшно и он не знал как теперь ему самому поступать со своей жизнью. Но теперь он встретил ум Базира, его поддержку – самую крепкую, неожиданную, но почти дружелюбную, как будто бы не было между Рене и Базиром никаких недопониманий.
            Абрахам отнял руки от головы. Его глаза воспалились и покраснели. Сам он посерел и как-то пожелтел лицом одновременно. Стал сутулее, мрачнее, ожесточился против всего и прежде других – на себя, поверившего в ложь и не заметившего предательства церкви.
-Что с ней? – это были первые его слова с момента разоблачения писем Рене. Хриплый, похожий на карканье ворона голос.
-Обморок, - оценил Базир, сохраняющий присутствие духа. – Ро…
            Он хотел обратиться к Ронове, но не смог. Не успел. Тело Стефании засветилось! Синеватый свет прошёл сквозь всё её тело.
-Какого…- Рене со страхом обернулся на Абрахама. – Ты!
            Абрахам вскочил. Подтверждались его подозрения насчет её магической сущности.
-Это не он, - догадался Базир, - верно? Она?..
            Это было слишком для Ронове. Он рисковал всем и бросил всё нажитое, перевернул весь свой мир и лишился опоры, ради какой-то паршивой магички? Чем лучше она той церкви, от которой скрывалась теперь? Лгал совет, и она лгала, таила свою сущность!
            Всё, что было хорошего, она уничтожила, сама того не зная.
            Свечение пропало. Стефания медленно села, ошарашено глядя на всех. Страх был в её глазах – она точно не знала, что сейчас произошло, но не могла игнорировать это странное щипание во всём теле и что-то прокатившееся по каждой клеточке тела. Ещё не знала она что это такое, но понимала: это пропасть, это дверь куда-то, откуда она уже не сможет вернуться.
-Болезная? – хрипло позвал Абрахам. – Мутит?
            Она пожала плечами, взглянул на Ронове. Что искала? Сочувствие? Понимание? Надежду? Нет. ничего не было. пустота. Отвращение, ярость, ненависть…
-Оставайтесь как хотите, - Ронове отвернулся от неё, чувствуя комок в горле, - я пошёл.
-Куда? – не понял Рене.
-Подальше от вас! – отозвался Ронове и не удержался, - какие же вы все ублюдки!
            Он понимал что не вернётся в Церковь – слишком очевидные улики были у Рене, чтобы он мог проигнорировать их. Значит, с прежней жизнью окончательно придётся расстаться. Но не с этими же оставаться? Они разрушили весь его мир, предали его, как предала церковь… Стефания, конечно, хуже всех! С этой своей магией. А Абрахам спокойно отреагировал, знал? Может быть, с него станется.
            Зря Ронове когда-то ему поверил.
-Куда ты? – повторил Рене.
            Ронове не ответил и зашагал вглубь леса. Рене проследил за ним взглядом. Абрахам лишь коротко глянул, затем, всё такой же мрачный, изломанный, потерянный и потерявший опору, подошел к Стефании и резко дернул её за руку, поднимая, наконец, с земли.
            Она пискнула, но слабо, неуверенно, будто бы сомневалась, что у нее есть право на этот писк и вообще на существование. Еще непонимание жило в ней, но что-то тягостное, вне логики и ощущения, жгло сильнее. Что-то в ней навсегда переменилось!
            Рене дождался пока Ронове исчезнет в деревьях, обернулся к спутникам и увидел Базира, вопросительно взглянул на него. Базир вздохнул.
            Если бы у Базира не было бы когда-то младшей сестры, которую он не уберег, от которой он отмахнулся бы, не жило бы в нем чувства вины все эти годы, он бы сейчас, наверное, даже обогнал бы Ронове в бегстве от этих безумцев и многократных преступников. Но у него была когда-то сестра, и имелось чувство вины и Стефания, похожая на неё внешне и немного внутренне, не позволила своим присутствием Базиру последовать за Ронове.
-Если позволите, - сказал Базир, - я думаю, что надо оставить лошадей здесь и идти в противоположную сторону. Но надо идти. за вами охота на поражение. Лошади привлекают много внимания.
-Ты что, с нами? – не поверил Рене.
            Базир пожал плечами:
-Давайте сначала куда-нибудь спрячемся и уже толком поговорим. Нам того… - он осекся, встретив напуганный и жалкий взгляд Стефании, - есть о чём. Кажется, никто из нас так ничего и не понял.
Глава 20. 
            От Абрахама – мрачного и безучастного ко всему толку не было. конечно, он многое заставлял себя не замечать, со всей страстью отдаваясь служению Церкви и не имея отступления, но тут и там, всю дорогу, всё время служения ему попадались, будто издеваясь, на глаза мелкие шероховатости и несостыковки. Абрахам был по-настоящему хорошим охотником, и ему приходилось прикладывать усилия, чтобы самому себе все эти неровности объяснять. И сейчас, когда Рене лишил его иллюзии, когда разрушилась вновь, с трудом собранная по кусочкам вера, когда он умер изнутри во второй раз, он был безучастен к реальности и равнодушен.
            От Стефании тоже толку не было. Для Рене она и вовсе была обузой, но, куда деваться? Стефания была слишком растеряна и спотыкалась на каждом шагу, о каждый камешек и путалась в собственных ногах. Её била крупная дрожь, и она боялась взглянуть хоть на кого-то, как прокажённая. Впрочем, сейчас она и была прокажённой. Преданной собственной природой, своим родом, происхождением, обнаружившая в себе частицу того ненавистного, против чего боролась всю осознанную жизнь…
            Рене отчаянно нервничал. Всё шло не так, как ему представлялось, начиная от бесполезности Абрахама и заканчивая обузой-Стефанией. Единственное, что его немного поддерживало – это хладнокровие Базира.
            Но Базир, на самом деле, был не так спокоен и расчётливо-уверен в действиях, как хотел показать. Внутри его ума билась приглушённая истерика – вся человеческая природа и весь страх, но если бы ещё и он поддался этому паническому, человеческому чувству в такой роковой момент, то их точно ждал бы сиюминутный крах. Базир видел дрожь Стефании, мрачное отрешение Абрахама, нервность Рене и усилием воли держался сам.
            Прежде всего, Базир с немого согласия Стефании и Абрахама, и нервного кивка от Рене сбросил с лошадей крепления и сёдла, швырнул на землю. Лошади стояли смирно, ожидая ездоков, и не понимали ещё своей свободы.
-Пойдём в другую сторону, - решил Рене, пытаясь взять ситуацию под свой контроль.
            Двинулись в молчании. Ронове ушёл вглубь леса, в сторону, что была южнее оплота Церкви. Базир, Рене, Стефания и Абрахам в абсолютной тишине двинулись на запад. Конечно, это было опаснее, ведь по их следу где-то уже спешили охотники, помощники и все, кто был свободен и мог принимать участие в поисках, но здесь приходилось полагаться на то, что все эти ищейки решат двинуться по запутанным путям, по роще, по пролескам. В самом деле – легко ли допустить то, что беглецы двинутся по почти открытой дороге, словно какие-то благородные путники или торговцы?
            Базир надеялся что нет. Рене тоже надеялся на это. От Абрахама – единственного реального охотника, опытного и знающего, толку не было, поэтому пришлось полагаться на эту призрачную надежду.
            Они шли быстро. Может быть, следовало бы бежать, но Базир, коротко перебросившись фразой с Рене, решил, что не стоит – если придет время для настоящего бега, они будут уже выдохшимися. Значит – быстрый шаг. Вернее, это должно было быть быстрым шагом, но из-за спотыкающейся Стефании процессия замедлялась. Базир, чувствуя, как копится негодование Рене, взял Стефанию за руку и поддерживал её, пытаясь не сильно уж растрачивать силы. Её рука страшно дрожала в его хватке, и сама Стефания так и не решилась взглянуть на своего благодетеля, но Базир как-то и не желал этого. Он пока не был готов её утешать или хотя бы сочувствовать как человеку. Слишком всё выходило страшно и нелепо.
            Они пересекли небольшую равнинную местность в тишине. Далее следовало определиться: можно было двинуться лесом, а можно было спуститься до местной деревеньки и оттуда уже выйти на большую ездовую дорогу.
            Базир и Рене немного посовещались. Требовалось признать, что оба пути были опасны. Им требовалось убежище, чтобы обсудить всё произошедшее и составить план действий. Ещё требовались припасы. Но заявиться в деревню сейчас явно было опаснее – охотники тоже могли решить, что они в первую очередь направятся за припасами. Оставался лес – древний и чахловатый во вратах, он становился всё гуще и темнее с каждым шагом. В этом лесу росли и хвойные, и лиственные деревья, и в них можно было найти недолгий приют.
-Резонно, - кивнул Рене, благодарный за то, что Базир принял на себя первичное управление.
            Двинулись в лес, прошли по петляющей тропинке, спустились с небольшого лесного порожка (при этом Стефания чудом не упала окончательно), миновали цепкие кустарники – на этих кустарниках не было никаких листьев или ягод – лишь цепкие, узловатые колючки. Рене напоролся по нечаянности на эти колючки и едва сдержался от брани…
            Но всему приходит конец. Они миновали ещё один лесной порожек и увидели в низине змеистый быстрый ручеёк. В этом ручейке чернели ветви и опавшие листья, но, по меньшей мере, это была вода.
-Привал! – решил Базир и Стефания с облегчением рухнула на землю. Абрахам сполз по ближайшему стволу дерева вниз. Рене потоптался на месте и, наконец, сел на какой-то подрубленный и подъеденный гнилью пенёк – выше своего достоинства считал он садиться прямо на землю.
            Базир оглядел несчастный и измотанный, совершенно растерянный отряд, вздохнул и решил сделать пару глотков из ручья. Он наклонился к воде, очистил немного от лесного мусора бережок и прикоснулся к воде. От воды несло чем-то странным, будто бы подгнивающим, но сама вода была холодная и освежила за пару глотков мысли Базира. Он вытер губы и обернулся к беглецам, уже твердо спросил:
-С чего начнём?
-С неё, - Рене ткнул пальцем в Стефанию. Она не подняла головы, но почувствовала в его тоне неприкрытое презрение и съежилась ещё сильнее, как будто надеялась слиться с землёй и лесом.
            Базир спросил мягче:
-Стефания?
            Она судорожно вздохнула.
-У нас не так много времени, - напомнил Базир. – Как ты…
            Вопрос застрял в горле. Как ты…что? Как ты стала потенциальным магом? Это глупый вопрос. Судя по реакции Стефании, она сама была слишком перепугана, и не могла знать о себе такого.
-Себя чувствуешь, - догадался Базир, чувствуя себя идиотом.
            Вот теперь она взглянула на него и Базир вздрогнул. Всего пара часов прошла от её падения в обморок или что это было, но как изменились её черты! Какое страдание залегло в лице и как воспалились от сдерживаемых слёз глаза.
-Кем были твои родители? – Рене влез. Он был счастлив переключиться со своей беды и своего страха на её страх и её беду.
-Я… - Стефания облизнула пересохшие губы. – Я не знаю.
            Абрахам проявил оживление, изменив позу, и, кажется, тоже прислушался к её словам. В конце концов, если что-то и имело пока для него значение, то это она. Два проекта жизни, две веры его рухнули. Безумная энергия же оставалась. Нужно было пережить очередной слом личности и снова начать действовать, во что-то вкладывать энергию, во что-то верить.
            Или хотя бы в кого-то. Даже пусть в Болезную идиотку, оказавшуюся не в том месте и не в то время, доверчивую и наивную. Эта идея пока не сформировалась у Абрахама чётко, но понемногу подступала.
-Ха-ха! – Рене фыркнул, - она не знает! А пробовала ли ты спросить, дорогая?
-Рене… - Базир попытался усовестить Вечного Офицера.
-Я спрашивала, - перебила заступничество Стефания, взглянула теперь на Рене, - я спрашивала. Мне сказали, что они умерли за дело Креста.
            Судорога исказила вдруг её лицо. Она вдруг подумала о том, что её родители, возможно, как и чьи-нибудь другие родители и дети, погибающие вроде бы от магической войны, погибали не от войны вовсе, а от интриги, затеянной не то Церковью, не то магами, не то обеими враждующими сторонами. Вернее, враждующими где-то на уровне солдат, охотников и мелкой нечисти, а также опасных и неугодных, но имеющих соглашения на высших, руководящих уровнях.
            Тошнота подступила к горлу. Стефания едва успела отвернуться, и желудок вывернуло от этого ужасного открытия, нанесшего необратимый урон. Всё, чему её учили, всё, во что она верила, и всё, во что верили другие – неужели всё это ложь?
-Может быть, из-за креста? – поинтересовался Рене холодно. Его не тронула дурнота состояния Стефании. И без неё у него много было хлопот.
            Стефания уже не могла отбиваться и была лёгкой добычей. Зато неожиданно очнулся Абрахам. Он не пошевелился, но заговорил, глядя перед собой:
-Прямое родство с магией не даёт обязательного рождения мага. Это может быть протянуто через поколение или даже два поколения, может быть не прямой линией родства, а лишь косвенной. Магия может перейти хоть от родителей, хоть от дедушек и бабушек, хоть от тёток и дядьев… кровь не условие.
            Рене поёжился. Нападать на Стефанию было легко, а вот на Абрахама уже не стоило лезть. К тому же, Рене сам сказал глупость. Попытался съязвить и оказался в дураках. Магия может быть передана через годы и тем, кто понятия не имел о проклятии своих предков. Просто один человек более чувствителен, чем другой, и у магии есть больше шансов. Это как болезнь, которая свалит одного, но останется равнодушна к другому.
-Что, совсем ничего не знаешь? – уточнил Рене мрачно, с враждебностью, но уже скрытой. Он мог терпеть Абрахама-мага, к этому привык. Но ещё и эта…
-Ничего…- Стефания отдышалась и села обратно на землю, переместившись чуть дальше.
-Ни бабушек, ни дедушек, ни тёток…- не отставал Рене.
            Она помотала головой:
-Я попала в Церковь ребёнком. Я никогда…
-И ничего странного? Никаких вспышек или свечений? – удивился Базир. дети не умеют себя контролировать. Любое сильное эмоциональное проявление выливается в легкую магическую вибрацию.
-Ничего, - глухо отозвалась Стефания.
            Это было странно. Либо у Стефании была на редкость скучная серая и ровная жизнь, либо у неё была слабая магическая природа, либо…
            Либо у них просто не все кусочки информации.
-Ни снов, ни странного покалывания в пальцах? – тихо спросил Абрахам.
            Стефания задумалась. Какие сны можно было бы отметить подходящими? А покалывание в пальцах? Может быть, от долгого письма или холода? Как разделить или как упомнить всё, что казалось столь незначительным.
-Бред! – ответил за Стефанию Базир. – Если бы она проявила что-то магическое, её бы покарали или уничтожили, или…
-Или нет, - вклинился Рене. – И в таком случае, назначение Стефании, какой-то архивной мыши в помощники к Абрахаму перестаёт выглядеть странно.
            Всё-таки, интриганом нужно родиться. То, что пришло в голову Рене, не пришло в голову ни Базиру, ни Стефании, ни Абрахаму.
-Поправьте меня, если я ошибаюсь, - медленно промолвил Базир после недолгого молчания, - но, по-моему, сейчас бесполезно гадать о Стефании. Мы всё равно не ответим ни на один вопрос. И она не ответит.
-Верно! – Рене немного ожил. Травля Стефании, все эти вопросы, насквозь неудобные, неловкие и пугающие для неё, подняли его настроение. – К делу. Как я уже сказал, я хочу отправиться на запад, в полумятежный оплот Креста, обнародовать там документы из архива Церкви и перетянуть борьбу ну…на борьбу.
-Что за мятежный оплот? – спросил Базир, устраиваясь на земле.
-Когда началась война между магами и людьми, многие церкви стали прибежищем, штабом, если угодно всех, кто желал воевать против богопротивных тварей, - объяснил Рене. – Но общего правления и единства в движениях, в ведении войны, в стратегии не было. каждая церковь представляла собой что-то самоуправляемое. Из-за этого многие оплоты креста были подавлены, сломлены  и перебиты. Они пали. Более крупные, как наша Церковь животворящего Креста брала уцелевшие церкви под свою защиту, и те присягали ей. Но не все, как это и ожидалось, согласились с единством…
            Рене перевёл дух. Тон его выравнивался. Он чувствовал себя в своей стихии впервые за последние двое суток.
-Мы не говорим о них, почти не упоминаем, потому что они не следуют нашей борьбе, выбирая свою войну. Мы на одной стороне, но они не покоряются нам. Держаться особняком, но выстаивают. Это под запретом, но я точно знаю, что на западе есть одно из самых сильных сопротивлений – Церковь Святого Сердца. Они держатся и воюют.
-А если они пали или продались? – спросил Базир. – Мы ничего о них не знаем.
-Мы и о нашем Животворящем Кресте ничего не знаем! – усмехнулся Рене. – Не пали. Я слышал о них месяц назад, они завалили какого-то вампира – в их краях много кровососов. А продались… там фанатики. Такие, какие не продаются и не предают.
            Рене растянул тонкие губы в улыбке, глядя в упор на Абрахама. Это было мелко и нарочито, Абрахам не шевельнулся, лишь молча слушал.
-Слишком много на веру…- Базир вздохнул, - но если?
-Не если, - возразил Рене. – Я знаю.
-Откуда? – спросила Стефания слабым голосом. Но вопрос её был точным.
-Я предпочту не говорить, - Рене попытался увернуться.
-Если мы идём все, то должны знать. Одного твоего слова недостаточно, - заметил Базир. – Я даже так скажу – мне было бы достаточно слова Абрахама или Стефании. А вот твоего – ни разу.
-Если ты не веришь мне, то ступай прочь, - Рене махнул рукой, - все пути открыты, плакать не стану.
-Просто это нечестно, - Базир не поддался на провокацию. – Каждый из нас рискует. При этом ты один знаешь больше, чем говоришь. А если с тобой что-то случится? А? кто продолжит твое дело?
            Это возымело действие. Рене обожал информацию, ему нравилось владеть ею – от самых мелких и тихих секретов, до настоящих, глубоких и страшных тайн. Сейчас в его руках были доказательства такого масштаба, что его неминуемо ждала слава в случае успеха. Делиться этой славой он не был намерен, но в словах Базира был резон – они все рисковали, и всегда можно было погибнуть по дороге. Причем, сейчас было сложнее: гибель ждала от рук бывших соратников и магической братии…
-В Церкви Святого Сердца служит мой брат, - с неохотой отозвался Рене.
            До недавнего времени это было его тайной, той частичкой, что давала ему успокоение и гарантию, веру в завтрашний день – если падёт Церковь Животворящего Креста, он просто сменит её на Церковь Святого Сердца. Да, с братом у него были не самые тёплые отношения, но Рене знал – за порогом его не оставят. Знал и хранил этот путь к отступлению ото всех, боясь за себя и презирая собственную трусость.
            Нет, конечно, это не было бы преступлением – иметь близкого родственника в другой Церкви, даже в той, что стоит в прямой оппозиции к твоей, ведь, в итоге – вы на одной стороне. Но не видать бы Рене высот и не залезть бы до своих должностей, узнай кто об этом…
-Огюстен? – спросил Абрахам со странным смешком.
            Базир и Стефания не поняли, но Рене побелел: этого имени Абрахам не имел права знать, но всё-таки знал?.. откуда?!
-Я сталкивался с ним, - объяснил Абрахам равнодушным тоном. – Я много охотился в их краях, гнал одну добычу…не догнал. И он не догнал. Но я встретил его и поразился – до чего же похож один из церковников Святого Сердца на вечного офицера Животворящего Креста!
-Издевайся, - разрешил Рене, овладев собою, - но это реальный шанс.
            Абрахам не ответил. Он только хотел убедиться в своей правоте, а убедившись, впал в мрачное отрешение.
-Значит, - Базир быстро взглянул на Абрахама, - мы идём на запад, к твоему брату, в Церковь Святого Креста и они получают документы о преступлениях нашей Церкви?
-План такой, - кивнул Рене, настороженно глядя на Абрахама.
-По пути пытаемся не сдохнуть от рук магической братии и охотников, - кивнул Базир, - ладно. Звучит убедительно.
            Стефания поднялась, цепляясь за ствол дерева и, покачиваясь, словно пьяная, направилась в сторону, к раскидистым кустарникам.
-Эй, ты куда? – Базир даже вскочил. Рене тоже напрягся.
            Стефания обернулась, глянула на Базира, ответила смущённо:
-Я…на минуточку. По нужде.
-Тьфу ты! – Рене расслабился. – Вот по этой причине я против того, чтобы женщины участвовали в походах и скитаниях.
-Да-да,- поспешно отозвался Базир, впрочем, едва ли слышал то, что сказал Рене, вместо этого он напряжённо вглядывался в спину удаляющейся Стефании. Что-то было не так в её походке,  в ссутуленной спине…
            Но ещё более не так – во взгляде. В таком знакомом взгляде. Базир уже однажды видел такой взгляд – у своей сестры, такой же тихой и невзрачной как Стефания, запутавшейся в своих чувствах к всеобщему любимцу и не сумевшей справиться с этим. Точь-в-точь такой же, со странным, полубезумным огоньком.
            Базир видел такой взгляд у нее накануне, а утром обнаружил мёртвое тело, и сейчас это воспоминание не давало ему оставаться.
-И ты туда же? – Рене заметил шаги Базира.
-Я на минуту, - отозвался Базир, - я только хочу убедиться…
            Абрахам тоже проследил за ним взглядом, но не отреагировал. Рене пожал плечами:
-Какой бред!
            Но Базиру правда нужно было убедиться в том, что Стефания не задумала ничего с собой сделать. Это было его параноидальным страхом – он сам обнаружил его в себе и пытался воззвать к своему уму, разубедить себя, но всё-таки, чувствуя себя неловко и смущённо, скользнул к зарослям кустарников.
            Стефания ушла парой минут раньше. Она сидела, вынашивая в себе эту мысль – трусливую, но, как ей казалось, единственно правильную. Очнувшись, осознав произошедшее, Стефания не заговорила о Ронове, потому что поняла: он оставил её. И оставил потому что она – чудовище, она – то самое существо, против которого надо бороться, которое приносит вред людям и которое противно богу и добродетели.
            Стефания не нашла опоры – было не до неё, не до утешений, не до объяснений, и она не смогла справиться с этим страхом, разъедающим всю душу. Пока Рене объяснял о Церквях, Стефания вспомнила карточки в кабинете Абрахама, которые переписывала, налёт на целительницу, предпринятый с Казотом и Базиром, поездку в городок, после которого их арестовали…
            Там она поднимала руку на магическое отребье, и теперь оказалось, что она – одна из этого магического отребья и это её надо жечь, вытаскивать из постели пинками и заносить в карточки с пометкой «уничтожена», подписью и датой.
            И это всё – личное и трагическое, помноженное на отсутствие Ронове, на вскрывшийся заговор Церкви Животворящего Креста и Магической Цитаделью – лишило Стефанию последней опоры. Её жизнь – ложь, её происхождение – ложь, она сама – явление чьей-то лжи и чьей-то ошибки.
            Этого нельзя вынести. Не сразу, не потоком.
            Стефания не имела долгого колебания. Ноги были ватными, но решение твёрдым. В кармане плаща лежал кинжал – каким-то чудом забытый или оставленный случаем. Собравшись с силами, она поднялась, встала, даже попыталась ответить спокойно и сдержанно, чтобы ей не помешали, чтобы не попытались спасти.
            Сколько было у нее времени? Минуты три-четыре, пока никто не заметит отсутствия. Еще минуты две на сомнение и подозрение и еще минута на обнаружение? Шесть-семь минут – это слишком много и слишком хорошо для быстрого ухода. Стефания знала, что если она не дрогнет – всё закончится и там пусть небо судит её поступок, её происхождение и грех.
            И всё это бы удалось, если бы у Базира не было сестры, которую он не сумел спасти, от которой когда-то отмахнулся и из-за гибели которой у него зародилось чувство вины. Но она была. И Базир, учуяв что-то знакомое, учуяв не умом, а чем-то внутренним, более глубоким, последовал, чувствуя себя очень странно, за Стефанией.
            Она нащупала сталь ещё по пути. Опустившись на колени за колючим кустарником, Стефания извлекла кинжал – маленький, с коротким лезвием, он был чисто символическим вооружением и вряд ли причинил бы серьёзный урон. У него было скорее назначение к открыванию склянок со святой водой или припарок, чем к протыканию плоти. Но Стефания взяла слегка дрожащей рукой кинжал поудобнее и примерилась к горлу, точно зная, что не пробьёт таким коротким лезвие ни сердце, ни желудок… да и сил не хватит. горло – наверняка.
            Другой рукой она зажала себе рот, наклонила голову и уже замахнулась для удара, когда сила, на которую Стефания не могла рассчитывать, разрушила её планы, грубо и больно заломив ей руку.
            Стефания вскрикнула и ввязалась в борьбу, в которой проиграла. Но она продолжала царапаться и вырываться, задыхаясь от слёз, от собственной ничтожности, от того, что даже распоряжение собственной жизнью и смертью, у нее не удалось.
            Борьба прекратилась тогда, когда её рванули со спины, поставили на ноги, отрывая от рук Базира, и отвесили не очень болезненную, но очень звонкую пощечину…
            Кровавая пелена из слёз и горя рассеялась и Стефания увидела серое лицо Абрахама над собою, а позади расцарапанного и совершенно ошалевшего Базира, к которому склонялся Рене.
-Если хочешь сдохнуть, то сделай это, по меньшей мере, не в кустах, - прошипел Абрахам так, как будто бы снова стал прежним.
            Стефания сглотнула. Страх затопил сердце.
-Разнылась! – рявкнул Абрахам. – Кровь у неё магическая! Церковь её предала! Она нас всех предала, только ты ещё, Болезная, ни видела ничего в жизни, чтобы о предательстве судить. Тебя в этой церкви воспитали, обули, обогрели, выросла ты там. Ты не выбирала её приютом, это не твоя ошибка. Как и рождение. Как и магия. Ничего нет на свете ценнее добродетели и лика божьего, а если ты сдалась, если ты такая слабачка, то тебе нечего делать на стороне света. Иди к магам или охотникам – они тебе найдут устройство. Но если ты здесь, то изволь бороться! Сдохнуть ума много не надо – даже тебе это под силу! А ты жить попробуй    , ну? Чего молчишь? Нашлась, воительница святая и обиженная!
            Он исхлестал её словами, продемонстрировав свою собранность и собственный настрой. Рене даже приободрился, увидев такого Абрахама – значит, Абрахам не оставлял борьбы за свет, только теперь нашел нового врага – Церковь животворящего Креста.
-А ты не так бесполезна! – хмыкнул Рене, шутливо хлопнул по плечу Стефанию и поспешил за удаляющимся к прежнему месту привала Абрахаму.
-Мне тоже страшно, - тихо сказал Базир, поднимаясь с земли. – Я не маг, я не обнаружил в себе этого, но я так боюсь, что ты даже представить себе не можешь. Но, может быть, путь, что предлагает Рене, не гибельный? В самом деле, нельзя же винить, к примеру, всех светловолосых людей только за то, что тебя однажды оскорбил светловолосый человек? здесь также. одни оказались подлецами, но настоящие воины придут на нужную сторону.
            Про светловолосых людей – это было из разговора Базира с Ронове. Почему-то ему захотелось использовать это. Стефания как будто бы поняла:
-Ронове сбежал?
-Он ушел, - уклончиво ответил Базир. – Я не знаю куда, но, кажется, не к охотникам. Он растерялся, пойми. Он верил в церковь, верил в службу и…
-И всё пало. – Стефания кивнула. – Сильно я тебя?
-Спасибо, что не молнией, - Базир оценил царапины. – Не ожидал, что ты такая сильная.
-Прости, - Стефания заставила себя унять дрожь. Конечно, прежней ей уже не быть, страх не отступает, но, по меньшей мере, дыхание возвращалось. – прости, прости…я такая слабая. Когда-то думала что сильная. Но я слабая.
-Все люди имеют право побыть слабыми, - Базир через силу улыбнулся. – Но больше так не делай.
            Стефания кивнула и вышла, наконец, из кустарника, где перевернулась в очередной раз часть её жизни.
-Явилась! – поприветствовал Абрахам, - я уже думал, что ты колючек наглоталась, лишь бы не сражаться, а сбежать.
-Я… - Стефания избегала смотреть на Рене, лицо которого становилось всё более живым и довольным, - я прошу прощения.
-Да иди ты со своим прощением! – отозвался Абрахам. – С его помощью на запад не добраться и от охотников не укрыться. Ну-ка…
            Он глянул в небо:
-Должно быть, часа два или три уже. Охотники или впереди нас, или кружат по первому лесу. С вечерним часом попробуем пробраться за припасами в деревеньку, пока здесь отсидимся, только подальше уберемся. Я заклинания раскину щитовые – от магов нас не защитит, как и от охотников, но нас врасплох уже будет не застать.
            Абрахам оживился. Свою растерянность и утрату он компенсировал в буйную энергию.
            Стефания взглянула на Рене:
-Я знаю, что так нельзя было, прости и ты, Рене.
-Прощаю, - он пожал плечами. – Базира жаль, подрала его ты знатно, конечно. Может быть, у тебя в роду не ведьмы, а кошки были?
            Стефания справилась с едва заметной дрожью, криво улыбнулась, показывая, что да – ей весело, совсем не больно.
            Рене посерьезнел и тихо сказал:
-Абрахам прав. Если не терпится помереть, сделай хоть доброе дело перед тем. А там, если я захочешь, я тебе уступлю свой кинжал. Пока же – последуй за борьбой света против магии. Происхождение свое потом отмаливать будешь.
            Стефания кивнула. Подошедший Базир оценил обстановку: Стефания немного очнулась, Абрахам оживленно раскидывает сети защитных заклинаний, Рене уже спокойнее держится – похоже, всё не так и плохо. Он решил разрядить обстановку и сосредоточить всех на деле, настоящем деле, а не на слабости несчастной Стефании и спросил:
-А где находится эта замечательная Церковь Святого Сердца?
-Недалеко от Сарматских гор, - ответил Рене спокойно, Абрахам, Стефания и Базир, не сговариваясь, посмотрели на него.
            Абрахам смотрел с мрачной яростью – один вампир дал ему бой и победил, причем магически, и скрылся, не став его добивать, в сторону Сармата. Абрахам изучал карту, пытаясь понять, куда увели дороги его врага, это место уязвляло охотника.
            Стефания знала и про изучение Абрахамом карты и про дело с вампиром и вдруг вспомнила про удивление, которое выдал Рене, узнав про изучение Абрахамом именно этого места – наверное, решил тогда, что он ищет Церковь Святого Сердца…
            Базир же просто спросил:
-Сарматские? Карпатские то есть?
-Карпатские для людей. Ты – служитель Церкви, - Рене назидательно поднял палец, - ты должен говорить на правильном языке. А правильно – Сарматские, то есть Сармат.
            Стефания, забыв на мгновение о себе, покосилась на Абрахама. Он был бесстрастен, но в глазах бушевала страшная решительность. Стефания поняла: Абрахам попытается воспользоваться случаем и достать вампира, что победил его, но не убил…
Глава 21.
            Какая-то ветка, услужливо повинуясь его раздражению, хрустнула под ногами. Но Ронове не полегчало. Да и глупо было надеяться на то, что какая-то веточка, сломившись от его сильного и твёрдого быстрого шага, могла бы успокоить душу. Ему, по меньшей мере, нужно было переломать пару тысяч таких веточек, чтобы устать и подумать.
            Но это было, конечно, невозможно, и Ронове, кипя от негодования, шёл вперёд, не разбирая дороги. Он едва-едва не провалился в размытую дождями яму, чуть не упал, запутавшись в колючем кустарнике, но это лишь разъярило его ещё больше.
            Он ненавидел всех: каждого церковника, известного ему на сегодняшний день, от несчастных кухарок до Константина, Абрахама и Рене. Конечно, доставалось и Стефании. Он бы ещё не был бы так яростен и взбешён на неё, если бы она просто рванулась за Абрахамом и Рене, если бы только раскрыла отвратительный кусочек правды о ненастоящей…неважно с какого даже момента, но ненастоящей войне с магией, но это сияние, которое ясно дало понимание всей отвратительной её сути – это было слишком.
            Ронове хотел жить комфортно и привычно. Ему нравилось быть на своём посту, ходить в любимцах церковников, питаться лучше, чем помощники и не сражающиеся, нравилось держать подле себя гордую красавицу, а теперь от этого ничего не осталось.
            Пост превратился в ничто. Его собственные убеждения никогда не были сильны, но даже он мог притворяться человеком, полным веры. А теперь?..  конечно, Ронове всегда подмечал некоторые расхождения и странности в работе церковного совета, но он мог их игнорировать и объяснять. Рене же вторгся в это счастливое неведение, и сейчас у Ронове не оставалось даже шанса на то, чтобы поддерживать иллюзию.
            Подлец! Мерзавец и трус!
            Впрочем…нет. трус – это уже мимо Рене. Ронове хотелось бы думать о «вечном офицере» как о трусливой душе, но, учитывая, что Рене пошёл против всех и отчаянно рискнул, не сумев вынести страшного открытия о сговоре церкви и магической цитадели, это уже не трусость. Это двойная, тройная подлость.
            Если бы Ронове знал, что правда ему не понравится, он бы не рванул за Стефанией и Абрахамом. Да и вообще, знай он о том, что Стефания – это чудовище, даже не приблизился бы к ней.
            Как всё нелепо, как всё глупо и страшно сложилось! Ронове из любимца стал никем. Он не посмел бы теперь вернуться в Церковь Животворящего Креста, не скроешь правды, и исчезновения Базира не объяснишь, и того, почему он позволил предателям и врагам уйти.
-Они – враги… - сквозь зубы процедил Ронове. До него начинало по-настоящему доходить, как он ошибся в каждом своём шаге. Он отпустил врагов! Магов! Предателей Церкви!
            И новый страшный пласт правды – а церковь разве не стала врагом? Церковь вступила в сговор с Магической Цитаделью! Каждый раз, когда Ронове рисковал жизнью, каждый раз, когда рисковали другие – Церковь Животворящего Креста таила эту правду, позволяя умирать и калечиться в войне, которая. Что, больше не существует?
            Давно ли? На самом ли деле?..
            Ронове остановился. Ему стало трудно дышать. Приступ дурноты накрыл его сознание, не понимая, что делает, Ронове сполз по стволу какого-то дерева на землю, схватился руками за горло, как будто бы пытался помочь себе вздохнуть.
            Сердце учащённо билось где-то  у горла, перед глазами прыгали разноцветные мушки, в желудке же что-то тяжелело…
            Не в силах выносить дневного света, Ронове закрыл глаза, усилием воли заставил себя оторвать руки от горла, затих у корневищ пытаясь выровнять дыхание, неожиданно предавшее его, как предала Церковь, задолго до того, как предал саму Церковь Рене, и задолго до того, как предала всех Стефания.
            Ронове не знал, сколько прошло времени прежде, чем он обрёл здравомыслие, и унялось суматошное биение, сделавшись, наконец, лишь слегка учащённым. По его ощущениям прошло минут десять, но он уже не очень-то верил и самому себе.
            Нерешительно он открыл глаза, шумно и глубоко вздохнул, слегка распрямился у ствола, поражаясь этому неожиданному поведению собственного организма – такого с ним раньше никогда не было! он вообще не думал, что способен проявлять такую слабость во взрослости. Там, где-то в прошлом, был ещё юнец, разволновавшийся до тошноты и дурноты на экзаменах, но сколько лет прошло! И что же это за возвращение не самого приятного момента в усиленном виде?
-Всё хорошо, всё хорошо… - неуверенно прошептал Ронове сам себе. Хотя, конечно, хорошо быть уже не могло. Ещё недавно всё было хорошо. А вот потом был убит Буне – да, с этого, пожалуй, всё и началось. Буне, Казот, где-то вклинившееся между этими двумя смертями чувство к Стефании, затем союзничество с Абрахамом, а потом… карательная поездка, самоубийство Иас, чернота заточения, уговор к показаниям, неожиданное освобождение, правда о церкви, правда о Стефании – сколько можно в один миг валить всё на человека? Боже, ты же видишь всё, ну что же ты настолько немилосерден?
            Ронове попытался перейти к рассудку. Нужно что-то делать. Нужно? Да. А что? Это уже сложнее. Решать сообща, действовать ли по указке – это всё намного проще, чем самому взвалить на себя полную ответственность.
            Но сидеть под деревом не получится. Холодно.
            Нужно идти. куда? Зачем? С кем быть?
            Очевидно, что Ронове не может вернуться в Церковь Животворящего Креста. Во-первых, его ещё винят в гибели Иас. Во-вторых, все видели, что он выехал с Базиром, а Базир решил остаться с Рене, Абрахамом и Стефанией и объяснять его отсутствие и своё появление будет тяжело. В-третьих, никто не поверит в то, что Ронове оказался один чист среди предателей и врагов. Все видели и знают, что он был рядом с Абрахамом, что мирно работал с Базиром и увлекался этой паршивой магичкой!
            А сам Ронове чист… он всего-то не захотел оставаться с этой компанией, не пожелал воевать с церковью, но и задерживать их не стал. Да, бесполезно. Абрахам – маг, Рене – хоть и «вечный офицер», а всё же боевая единица. Да и Базир не промах. И эта…
            Эта.
            Но он должен был, по всем правилам, ввязаться в этот гибельный бой. Вот только Ронове любил жизнь и разочаровался в Церкви. Как следовать её правилам, если все они таили обман? Нет, это было слишком.
            Путь в Церковь Животворящего Креста закрыт. И желания нет, и возможностей туда возвращаться. Что тогда? К людям?
            Те же церковники и найдут. Для них он – дезертир с войны, узнавший много секретов Церкви. Да и как жить среди людей, когда всё, что ты умеешь – убивать и карать магию? Это же придётся начинать с самого начала, чему-то учиться и уж совершенно точно не стать ему лучшим или одним из лучших.
            Значит, нужно идти не к людям.
            Ронове пришло в голову, что можно попробовать податься в другую Церковь. Найти какой-нибудь приют среди настоящей борьбы или нераскрытого обмана. Там он сможет быть охотником, там забудет прошлое, да…
            Это неожиданное правильное решение вдохновило Ронове и придало ему сил. Он повеселел и поднялся с земли. Путь, закрытый еще недавно за всеми свершившимися и пережитыми трагедиями, раскрывался опять и был блистательным. Он ведь свободен в своих передвижениях между Церквями? Свободен. Он не свернул с пути, просто сменил место битвы. Именно так и должно быть.
            А что до Рене с его правдой – пусть подавится, пусть подавится, безумный! Пусть воюет, пусть совершает свои бессмысленные походы, успеха ему не видать. Абрахам ему в помощь! Песенка Абрахама уже спета, так не Ронове заботиться о том, чтобы он замолчал или запел опять. Ничего, разберутся.
            Базир…вот Базира Ронове было жаль. Ему почудилось, что в нём он обрёл какое-то понимание и покой, надежду на что-то хорошее, но разве была вина Ронове в том, что Базир не последовал за ним, а остался с гибельной троицей?
            Стефания… жаль времени и попытки в чувства, а её саму нет. Ронове не жаль Стефании. Ему жаль того, что он хотел её, что не получил и жаль разочарования.
            Нужно было себя успокоить. Ронове уцепился за дельную мысль: «в конце концов, Стефания не была настолько красива».
            Это помогло. Немного, не до конца, но в груди успокоилось горькое буйство, стало легче дышать. Ронове возрождался мыслью, ему было тяжело выбирать путь, но он сделал это и теперь полагал, что самое трудное уже позади. Конечно, было бы легче, если бы он был не один, а хоть с кем-то, кто мог его утешить или был бы также растерян.
-Видно быть мне одному… - Ронове даже улыбнулся от этой мысли и прикинул своё местонахождение. Чтобы найти другую Церковь, нужно внимательно слушать и смотреть. Это Церковь животворящего Креста держится ещё открыто, а другие позволить себе этого не могут. Но ничего, Ронове слышал про Северную Церковь, Церковь Святого Сердца, Церковь Свободной Воли и прочие должны быть. Где-то да найдётся.
            Святое Сердце, вроде бы, таится в горах. Но горы Ронове не любил. Можно попробовать пойти на север, там отыскать оплот новой борьбы и для возрождения духа.
            Ронове всё больше ободрялся. Жизнь, казавшаяся ему выжженной, снова начинала проявлять краски. Появилось чувство голода, знаменуя победу жизни над разрушением. Ронове не поднимался ещё из такой черноты чувств, все его предыдущие возрождения были из лучших условий, но сейчас он позволил себе думать, что это не такая уж и большая разница в провалах. Если он справлялся прежде – справится и здесь.
            Он захотел справиться.
            Шаг Ронове стал размереннее. Нужно было уже выбирать дорогу и, важнее всего, нужно было покинуть несчастную рощицу, чтобы выйти на нормальную дорогу и уже оттуда направить свой путь на полнейшее возрождение. Ронове нарочито занимал себя мыслями о пути на север, потому что убедился – стоит перестать думать о дороге, думать яростно и страстно, как заползают другие мысли. И самая пугающая, самая настойчивая имеет оттенок беспокойства: как там…они?
            До Абрахама, конечно, дела почти нет. до Рене тем более. Но Базир, и даже Стефания! Ронове не был глуп – он помнил растерянный и испуганный взгляд Стефании, когда она очнулась. Это был взгляд человека, который в ужасе от самого себя, который медленно осознаёт что-то, произошедшее с ним, и произошедшее это – явно дурное.
            Как охотник Ронове должен был убить её. Привилегия к жизни, данная Церковью Животворящего Креста Абрахаму, не распространялась на Стефанию. Значит – она враг в глазах Церкви. Но то, что Ронове не ввязался с нею в бой, не покарал её крестом и именем света, не укоряло почему-то его совести. А вот то, что он сбежал и её взгляд, этот испуг, который он не пожелал утешить – укорял.
            Но это же неправильно! Она – враг. Она должна быть благодарна за то, что Ронове просто ушёл. Но почему сам Ронове не может найти себе покоя? Это всего лишь паршивая магичка, это враг церкви, пусть и лживой, но все же!
            Дорога. Надо думать о дороге. Нужно думать о пути к дороге, туда, где выход на тракт, на тракте таверны, там можно подкрепиться и узнать о пути. Дорога…
            Но был этот взгляд! Взгляд, не покидающий разума Ронове. Мольба. Она протягивала к нему руки, она просила его остаться! Может быть, даже влюбилась в него, как влюбилась в какого-то красавца сестра Базира, а не справившись с чувством, оставленная им, покончила с собою.
            Как покончила с собою Иас…
            Ронове остановился. Разум говорил идти вперёд, к большой дороге, к тракту, навстречу будущему, которое еще не назначено, которое можно еще написать. Сердце же звало вернуться. Но разве сердце может понимать всю боль и всю нелогичность поступка? Разве сердце может и должно решать? Нет, властен лишь ум. Ум имеет значение, а сердце…
            Сердце не давало Ронове сделать и шага. Ему хотелось жить комфортно и сладко, быть в чести и в любимцах, а путь, что предлагало сердце, возвещал обратное – скитания, черноту грядущего, а потом, как итог – бесславную смерть.
-Господи! – Ронове взглянул в небо, - господи, ну за что ты так жесток ко мне? Почему не даёшь мне жить дальше? почему требуешь Ты моей гибели? Почему не успокоишь моего сердца?
            Он редко обращался к небу, еще реже молился. Но сейчас это было единственной попыткой прийти к какому-то ответу. Про себя Ронове уже понял, как поступит, но хотелось бы и поддержать иллюзию выбора.
-Он тебе не ответит, - раздался голос за спиной Ронове и тот аж подпрыгнул от удивления. В рощице, в момент нервного напряжения, в растерянности чувств при обращении к богу услышать ответ позади себя, когда ты был один – это не то, что хочется пережить.
            Но Ронове узнал через мгновение голос и обернулся, стараясь быть непринужденным. Позади стоял охотник Церкви Животворящего Креста – Марбас.
            Они толком не перекинулись словом и не обсудили ничего с того дня, когда Марбас рассказал Ронове о заговоре Иас и Делин. Сейчас Ронове поражался бледности и худобе этого когда-то внушительного и розоволицего человека. Под глазами Марбаса были мешки, свидетельствующие о пьянстве, разлившемся на два-три дня.
-Как ты смог подкрасться ко мне? – поразился Ронове, наблюдая за пешим приближением Марбаса. Это не был охотник, которого он хотел бы видеть, но если выбирать среди всех охотников Церкви Животворящего Креста, то Марбас был не самым плохим вариантом.
            В конце концов, кроме Иас делить им было нечего. А та мертва.
-Ты слишком увлекся своим страданием, - отозвался Марбас спокойно. – но ты напрасно ждёшь ответа. Ты спрашиваешь о сердце, а у тебя его нет.
-Нормальный такой вывод, достойный брата Креста! – Ронове не удержался от насмешки.
-А мы не в церкви, - Марбас, однако, не смутился. – Мы под небом.
-Здесь не действует понятие «добродетели»? – Ронове что-то не нравилось в спокойствии Марбаса, но что именно, он пока понять не мог.
-По отношению к тебе не действует.
            Марбас приблизился к нему вплотную. Ронове невольно отступил на шаг назад. Не хотелось показывать свою слабость, да еще и перед кем! Но он позволил себе это отступление.
-Скажи, - Марбас теперь замер, изучающее глядя на Ронове, - а чего это ты один? Где Базир?
            Хороший вопрос! Ронове сам хотел бы знать, где сейчас Базир.
-Он поехал немного вперёд, - нашёлся Ронове, - на разведку. Я подвернул ногу, болит, зараза. Вот, жду…
            Марбас не отводил взгляда от лица Ронове, спросил вдруг опять:
-А где  твоя лошадь?
            Вопрос был верный. До обнаружения Абрахама, Рене и Стефании на полянке они привязали лошадей, скрыли от глаз и пешими, чтобы не производить лишнего шума, подкрались к новоявленным врагам Церкви. А после этого Ронове метнулся совсем в другую сторону, и думать забыл про лошадей. Значит, либо они остались там, где охотники их привязали, либо Базир освободил их.
-А где твоя? – вопросом на вопрос ответил Ронове. В тон он позволил себе добавить немного вызова.
-Я спросил тебя.
-А мне плевать! Ты мне не дознаватель, - Ронове рассмеялся. – Мы все на одной стороне. Мы все ищем предателей Церкви…
            Назвать их по именам Ронове не смог.
-И, знаешь, я спешу! – Ронове нарочно задел плечом Марбаса, сделал несколько шагов в сторону, показывая, что у него нет времени на странные разговоры и допросы.
-Без Базира? – тихо спросил Марбас, поворачиваясь за Ронове.
            Ронове едва удержался от брани: и дернул же его черт за язык! Крест и пламя! Что теперь делать?
-У тебя что, нет работы? – лучшая защита – нападение. – Ты что, не ищешь врагов Церкви? Чего ты ко мне привязался? Прохлаждаешься или не доверяешь? Если не доверяешь, то подавай протест в совет! Если прохлаждаешься, то лучше шевелись и берись за дело, а не то уже я подам на тебя протест как к сообщнику беглецов!
            Это была вдохновенная речь, произнесенная так убедительно, словно Ронове действительно мог подать протест в совет и нанести какой-то урон Марбасу. Но неожиданный противник остался равнодушен и прямо, не мигая, смотрел на Ронове, заставляя его нервничать.
-Ну что?! Что? – Ронове стиснул руки в кулаки, не понимая, что от него хотят.
-А мне нет дела до беглецов, - отозвался Марбас. – Я тебя искал.
            Это было уже нехорошо. Ронове не понимал насколько нехорошо, но чувствовал, что ему не понравится происходящее.
-И как?- поинтересовался Ронове небрежным тоном. – Полюбовался?
-В глаза твои посмотреть. Думал, у тебя хоть тень сострадания или горечь какая…ан нет! ни-че-го. Ничего в тебе нет.
            Ронове с трудом сдержал нейтральное выражение лица. Он понял, куда клонит Марбас. Иас. Он любил её. Отпустил, пока она была жива, и, конечно же, не смог отпустить её смерти, найдя объяснение её гибели в нем, в его равнодушии, в жестокости и в безразличии.
            Ронове прекрасно обошелся бы без этого разговора, но у него не оставалось выхода. Лишь принять слова Марбаса и попытаться сгладить ситуацию.
-Она не была такой, как ты думаешь, - сказал Ронове, - она пыталась натравить тебя на Стефанию…
            Он невольно осекся. Проклятая магичка! Проклятая.
-И я не был к ней жесток. Я сказал, что она должна оставить меня. Я не говорил, что она должна оставить жизнь. Это был ее выбор. Только её.
            Еще до того, как Ронове закончил, он понял – все слова не имеют для Марбаса никакого значения. Он уже назначил Ронове виноватым и теперь не отступит от этого решения. Оно очень простое, легко обвинить его, это очевидная вина, и не надо больше никаких догадок и поисков.
-Не смей так говорить о ней! – Марбас повёл себя предсказуемо. он громыхнул, преисполненный горькой ярости, ослепляющей и не желающей ослабевать. – Ты погубил её! Ты! Ты виноват!
-Давай сосредоточимся на деле, - Ронове заговорил мягче. Он видел, что Марбас на пределе, но всё ещё надеялся на то, что удастся обойтись без чего-нибудь дурного. – Давай ты и я вернёмся в Церковь и уже там…
-Ты ведь не вернешься, - Марбас сверлил глазами Ронове. Ронове вздрогнул, но попытался отшутиться:
-Ты считаешь меня дезертиром?
-Исчезли твои друзья. Та девка, на которую ты променял Иас… - Марбас остановил сам себя, криво ухмыльнулся, - на что ты променял её? Ни лица, ни фигуры, ни мозгов нет!
            «Вдобавок еще магичка паршивая...» - с горечью подумал Ронове, но спохватился:
-Марбас, мы не были друзьями, но сейчас я тебя прошу по-дружески – успокойся! Ты наговорил уже достаточно лишнего. А что до Стефании, так ты о ней не суди, как не суди и про…про Иас.
-Не смей марать своим поганым языком её имя! – если до этой минуты был ещё шанс сгладить ситуацию, как-то изменить происходящее, то сейчас шансы лопнули.  Со звериным рычанием бессильной ярости, Марбас, слегка наклонив голову, рванул Ронове к себе и от души ударил его кулаком в живот. Ронове, не ожидавший такой грубой силы и нападения, упал ничком на траву, но Марбас не удовлетворился этим, рывком поднял Ронове обратно за воротник и ударил опять.
            На этот раз Ронове отлетел подальше и этот второй удар, а за ним пауза, пока Марбас шел к своему врагу, дала возможность Ронове собраться. Конечно, Марбас был мощнее сложением, но Ронове не был сторонником просто силы. Ловким прыжком Ронове оказался на ногах, в его пальцах сверкнул походный кинжал.
-Одумайся! – взмолился Ронове, - я не хочу с тобой драться, но буду, если ты меня вынудишь.
            Появление кинжала в пальцах Ронове на миг охладило Марбаса, но этот миг кончился слишком быстро. не обращая внимания на кинжал, Марбас снова пошёл вперед.
            Ронове уклонился от следующего удара. Легко ушел от следующего, и от прямого, но затем удача изменила ему, и, уклоняясь в очередной раз, Ронове сделал неосторожный шаг, попав ногою в какие-то узловатые травы. Травы зацепили край плаща, Ронове невольно оторвал взгляд от своего обезумевшего врага, и этого Марбасу хватило, чтобы преодолеть расстояние, разделившее их, и в одном прыжке повалить мерзавца на траву, вцепиться в его горло.
-О…ма… - Ронове попытался преодолеть удушение, но его тело было слишком слабым под весом Марбаса.
-За Иас! За неё! За неё! – Марбас тряхнул Ронове за горло, он наслаждался этим моментом. Уже многие годы он представлял, как душит паршивца, как убивает его в отместку за то, что Иас выбрала не так, как хотелось бы Марбасу. И это привело ее к гибели. Всё он! Он один и виноват.
            У Ронове всё плыло перед глазами, не хватало воздуха, не было возможности вдохнуть и  это сводило всё его существо с ума, тело паниковало, не желая умирать. Пальцы безотчетно скользнули по земле, соскребая…
            Марбас сам был виноват. Он отвлекся на это движение, пожелал перестраховаться и в следующее мгновение получил горсть земли и сухой травы в глаза. Попадание было удачным. Марбас освободил одну руку от горла Ронове, чтобы прочистить глаза. При этом он отчаянно бранился. Но Ронове не обращал на это внимание – судьба послала ему шанс и в следующее мгновение кинжал, упавший еще недавно рядом с Ронове уже был в его пальцах.
            Ещё через мгновение стальной вспышкой, мгновенным ударом, росчерком металла кинжал вошёл в шею Марбаса по рукоять.
            Марбас взревел, его глаза налились кровью, он выпустил свою страшную жертву и попытался вытянуть кинжал из шеи, но сделал только хуже. Кровь высвободилась, потекла, унося жизнь Марбаса на суд неба.
            Ронове не мог отдышаться ещё минуты две. Марбаса уже не было на свете, тело, завалившись на землю, подрагивало, но опасности никакой уже можно было не ждать.
-Я же просил одуматься! – Ронове сплюнул на землю, вытер кровавый кинжал, вторично оброненный на землю, краем плаща и сунул на прежнее место, на походный пояс. Взглянул на замирающее тело с жалостью и отвращением.
            Нужно было что-то сказать, так велел крест. Ронове окончательно отдышался, и, наконец, нашелся:
-Ты был хорошим охотником. Ты знал, что тебе вряд ли удастся меня убить. Твои действия, твои нелепые попытки говорят о том, что ты хотел умереть. Ты не хотел взять на душу такой же грех. А так вышло и не совсем самоубийство…
            Ронове знал Марбаса. Он был внимателен. Он никогда не дал бы своей жертве выскользнуть рукою, или совершить какое-то движение, которое могло привести к таким последствиям.
            Ронове еще раз глубоко вздохнул, взглянул на небо:
-Боже, я просил ответа! Всего лишь ответа!
            Отступать точно теперь было некуда. Убийство собрата-церковника – это трибунал. За это карают смертной казнью.
            И не только в Церкви Животворящего Креста. Всюду. Это один из общих законов. Ты убил не человека, ты убил собрата-воина, который боролся за небо и господа. А этого убийства можно было бы и избежать. Только вот времени не вернешь и не докажешь того, что всё вышло случайно.
            Ронове со вкусом выругался. Ему не было отступления от того, что так упорно диктовало ему сердце. Теперь уже точно не следовало искать иного пути, кроме как поиска Абрахама, Рене, Базира и…ну и Стефании. Нужно вернуться к ним, нужно их и держаться – в этом шанс, в этом спасение и последний вариант.
            Ронове поспешил в сторону дороги, надеясь убраться как можно быстрее и незаметнее – и без того уже наследил! Но день сегодня был для бегств неудачный, а может быть, Ронове, сбежав от своих невольных соратников, просто прогневал удачу?         
            Так или иначе, но Ронове прошёл почти до самого выхода из леса прежде, чем понял, что не один. Этот взгляд – чужой, липкий, внимательный, настороженный. Ронове обернулся – вокруг никого. Глянул вверх – на деревьях не было даже белок или птиц, ничего, что могло бы привлечь внимание. Никакой жизни!
            Ронове сжал кинжал. Дорогу он уже видел в просветах деревьев. Оставалось пройти шагов двадцать и вот он будет уже свободен, но…
            Проклятое «но», роковое «но»!
            Сначала Ронове обернулся на шум, но за спиной опять никого не было. ничего подозрительного – даже травинка не примялась нигде от невидимого или быстрого перемещения. Ронове взял в левую руку крест из пояса, в правой держал кинжал, готовый, как ему казалось, к неожиданному бою.
            Но боя не последовало.
            Ронове ощутил на затылке холодок, а затем что-то укололо его в шею, и сознание как будто бы погасили. Так он сам гасил свечи. Лишь ускользающий разум услышал тихий шёпот на ухо:
-Лишь я убиваю в этом лесу, церковник!
            А затем его тело куда-то потащили сквозь черноту.
Глава 22.
            Так как Базир ещё не нарушил закон слишком очевидно и не предал Церковь Животворящего Креста, то за провизией отправили его. Абрахам, Стефания и Рене затаились неподалёку от мелкого перевала на Тракте – неприметного, как и все, представляющие собою маленькое поселение со своими устоями и порядками. Здесь располагались обычно таверна, кузница и какая-нибудь мелкая лавчонка, где можно было бы найти всё, что только душе угодно. Такие перевалы немноголюдны – они служат пристанищем для путников, штабом для мелкого разбойничьего отребья и надеждой тех, кто бредёт по миру без особенной цели.
            Вот к такому мелкому перевалу и подошли, совершенно измотавшись, беглецы от Животворящего Креста. После недолгого совещания, в котором Абрахам и Стефания отмолчались – первый в равнодушии, а вторая от усталости и стыда за саму себя, Базир направился к таверне за припасами.
            Остальные ждали. Абрахам, не дожидаясь никакого слова или дозволения, просто скользнул немного вперёд, чтобы осмотреть дороги – это было здравым решением: из всех присутствующих только Абрахам прекрасно знал эти места, не зря же проводил он над картой целые часы.
            Рене уселся на траву, вытащил драгоценный свёрток с уликами против своих недавних хозяев и принялся изучать с рвением настоящего фанатика. Он будто бы надеялся заучить и составить полную картину произошедшего предательства, восстановить хронологию по жалким, но уже достаточно обличающим кусочкам.
            Что до Стефании – та просто села в траву. Тело ломило от усталости, в голове было мутно и хмарно, она совершенно не представляла, что ей делать с собою, что делать со своим положением. Поначалу Рене не обращал на неё никакого внимания, да и Стефания была тиха и мрачна, но потом «Вечный Офицер» не выдержал:
-Если ты хочешь повторить, я могу отвернуться. Могу даже нож свой уступить.
            Стефания вздрогнула. Конечно, у неё не было иллюзий о том, что она, и прежде не очень-то значимая, с обнаружением своего проклятия, после попытки закончить всё с особенной трусостью, избежит участи стать посмешищем для Рене. Но всё-таки его слова были неожиданностью. Много проще было бы, если он презирал бы её молчанием.
-Я… - Стефания сглотнула, - я искуплю своё проклятие. Делом света искуплю.
-Абрахам тоже так думает, - усмехнулся Рене. – Но смотри – предложение ограничено во времени. Если хочешь помереть, то давай сейчас.
            Стефания взглянула на Рене и встретилась с ним взглядом. В его глазах не было жалости или сочувствия, было что-то холодное и жестокое.
-Я не знаю что делать, - честно призналась Стефания. – Мне тошно от себя. Я чувствую себя грязной и липкой, запачканной. И самое паршивое в том, что от этого мне, кажется, не отмыться.
-Это, девочка, называется жизнью, - Рене оставался насмешливым. – Тут нет ничего хорошего. Но, знаешь, то, что ты дожила до своих лет, не зная о своём проклятом рождении, уже удача. Может быть, так было надо.
-Это всего лишь я! – Стефания покачала головой. – Архивная служака, поднявшаяся каким-то чудом до помощницы охотника.
-Замечу, что это иронично – ты – магичка, оказалась помощницей мага, - Рене свернул драгоценные листы, спрятал их за пазуху, - я верю в совпадения, но даже им есть предел.
-А я не думала об этом, - Стефания растерянно огляделась, словно кустарники и мелкие деревья, ставшие им прибежищем от чужого взгляда, могли ответить ей.
-А ты мало думаешь! – в тон ей ответил Рене и добавил вдруг тише, - хотя, в этом твоё счастье. Знаешь, глупость – это тоже выбор. Даже, наверное, не самый плохой. Хотел бы я тоже сидеть и ждать, когда другие решат за меня.
-Оставался бы! – теперь уже Стефания стала насмешливой. – Мы все здесь…
-Выбор! – коротко напомнил Рене и обернулся на шаги за спиной. Конечно же, это был Абрахам.
            Охотник был задумчив.
-Погони нет? – спросил Рене.
-Не в таком количестве, как этого следовало ожидать, - отозвался Абрахам. – От Церкви ведёт не так много дорог. Мы ушли лесами. Ближайший путь – этот Тракт. Но погони нет. либо они поздно хватились, либо мы слишком хорошо прячемся. А может быть, нас просто не сильно ищут.
-Как это? – Рене даже оскорбился, - да те бумаги, что я…
-Не знаю! – рявкнул Абрахам. – Погоня должна быть. Но она мала. На наш след ещё не вышли. Всё!
            Рене сконфуженно молчал. Он понимал правоту Абрахама и забеспокоился, но в дискуссии не полез. Абрахам же сел рядом со Стефанией, и она невольно отодвинулась от него, всё ещё испытывая стыд за саму себя, посмевшую так ослабеть.
-Тебе надо научиться справляться с этим, - Абрахам не взглянул на неё, но обращался точно к ней. Рене благоразумно молчал, лишь оставляя себе право наблюдать. – Если это обнаружилось бы в иных обстоятельствах, тебе могло крупно не повезти.
-Но разве можно это контролировать? – Стефания не решалась взглянуть на Абрахама, но он и не настаивал. – Это же…
-Всё можно контролировать. Нужно дисциплинировать и ум, и тело! – Абрахам не дал ей договорить. – Магия – это болезнь, недуг! А скрывать недуг можно, если не расклеиваться всякий раз, как тебе покажется, что мир кончен.
-Было бы неплохо…- заметил Рене, кашлянув.- Это помогло бы нам не рисковать.
-Вставай! – Абрахам сам поднялся с травы и обратился к Стефании. – Ну? На ноги, живо!
            Вставать было тяжело. Долгие переживания, отсутствие нормального сна, скачка, нервы, долгая ходьба – всё тело дрожало и отказывало.
-Кажется, я не могу,- прошептала Стефания. Усталость навалилась на неё словно плита, какие устанавливали во время тяжёлых времён на двери Церкви Животворящего Креста. Церкви, которая была ей домом, и куда ей, похоже, навсегда закрыт путь.
-Встать! – повторил Абрахам и вскинул ладонь. Мгновенно на его руке заплясало зеленоватое пламя.
            Рене отполз в сторону. Он не то, чтобы боялся Абрахама, он просто желал не видеть и не знать никакого магического воздействия.
            Встать было сложно. Стефания оперлась сначала руками на примятую серую траву, затем понемногу принялась распрямляться и встала.
-Ты моложе всех и быстрее всех сдалась! – попенял ей Абрахам дополнительно. – Ты чувствуешь внутри себя силу?
            Стефания чувствовала себя разбитой и сломленной. О силе речи не было. ей даже пришло в голову, что в ней вообще нет никакой магии, а всё свечение и ощущение явилось лишь последствием нервного напряжения.
-Нет, не чувствую.
            Абрахам кивнул, не желая тратить слова на неё, затем неожиданно швырнул сгусток зеленоватого огонька ей в живот. Стефания запоздало прикрылась руками, но заклинание уже настигло, и по всему телу прошла краткая, но очень сильная боль. Стефания едва не задохнулась от этой боли, скрючилась, пытаясь сгладить болевое ощущение, но неожиданно  устояла на ногах.
-Да ты что? – Рене вскочил. – Эй!
            Он недолюбливал Стефанию, считал её обузой и презирал, но разве можно было оставаться равнодушным во время прямого издевательства?
-Сядь на место, - посоветовал Абрахам мягко. Рене отошёл, но не сел. Он с тревогой глядел на выпрямляющуюся  Стефанию. Её опять трясло. – Чувствуешь силу?
            Стефания упрямо мотнула головой, сжала зубы, уже догадываясь, что за этим последует. Она оказалась права – следующий зеленоватый сгусток хлестанул её по ногам и отдался болью – такой же краткой, но сильной, в каждом кусочке несчастного тела.
-Да ей же больно! – Рене попытался воззвать к рассудку Абрахама, но тот даже не взглянул на него, спросил в третий раз:
-Чувствуешь силу?
            И в третий раз Стефания мотнула головой. Она знала, что молить о снисхождении бесполезно, что она – своим рождением, заслужила эту боль и даже больше боли, а потому всё, что с ней происходит – правильно.
-Ну держись, - посоветовал Абрахам и третий сгусток магии полетел в неё.
            Но на этот раз что-то произошло. Стефания вдруг как-то дёрнула ладонью и сгусток, пущенный Абрахамом, вошёл в её руку, и стал осязаемым комочком какой-то вязкой слизи. Стефания растерянно смотрела на свою руку, не понимая, что она сделала и как.
-Впитай энергию! – Абрахам подскочил к ней ближе. – Ну? Другой рукой! Давай!
            Стефания, словно во сне, поднесла к вязкой зеленоватой слизи, пульсирующей на своей ладони, другую руку, и зеленоватое свечение погасло. Всё распалось. Пепельный порошок посыпался сквозь её пальцы на траву и в местах прикосновения к ней, образовал обугленную черноту.
            Стефания ещё тупо смотрела на свои руки, не понимая и не соображая, пытаясь запомнить с жадностью страшное чувство. Всякая боль, причинённая ей Абрахамом, отошла куда-то назад, всё затмил, оправдал пульсирующий миг, когда в глубине её собственной сути что-то поднялось и ожило, приветливо согрело желудок. Это было наслаждение – пугающее и страшное, отвратительное и влекущее. Впервые Стефания ощутила то, что ей было недоступно прежде: она ощутила власть.
            Но ведь это было неправильно! Нельзя упиваться тем, что противоречит богу! Нельзя наслаждаться своим проклятием. Магию нужно выжигать, магию нужно уничтожать и карать – нельзя её поощрять и нельзя снова вспоминать это тепло в желудке и странное покалывание в кончиках пальцев, это воодушевление, которое накатывает волною и отступает.
            Нельзя! Это неправильно, порочно, низко!
-Тебе придётся упражняться! – Абрахам отвернулся от Стефании, отошёл на несколько шагов, чтобы не показать ей своего лица. Он знал, что она ощутила – ему было это знакомо, предательская память сразу же вернула его в прошлое, где была совершенно другая сторона, где он был начинающим магом в Цитадели.
            Рене же смотрел на Стефанию в ужасе.
-Ты как? – спросил Вечный Офицер. В его голосе не было и тени насмешки. Боль, которой подверг её Абрахам, отозвалась в нём сочувствием.
            Стефания не ответила. Вместо неё отозвался Абрахам:
-Да что ей будет!
            Рене с сомнением посмотрел на всё ещё ошалевшую Стефанию. Вслух он не выразил ей никакой поддержки, но дал себе зарок поменьше терзать её, итак уже есть кому наносить этой несчастной, пусть и трижды глупой, но всё-таки живой душе раны.
-Что я пропустил? – Базир появился очень вовремя. Он держал в руках плотный мешок и был насторожен, но всё-таки достаточно бодр. Прогулка в одиночестве и полученная провизия делали его сговорчивым и весёлым.
            Дойдя до беглецов, Базир свалил мешок на траву и развязал. Аромат пищи всколыхнул желудки несчастных и измученных бегством, голодом и напряжением спутников. Даже Стефания оторвалась от созерцания своих ладоней, казавшихся ей теперь чужими и уродливыми, и устремилась к мешку.
            Базир потрудился на славу. В его мешке оказались сухари, булка свежеиспечённого хлеба, немного тушёной и уже холодной тыквы, зелень, картофельные клубни, три зажаренных курицы и одна запеченная рыбина. К тому же Базир подумал ещё кое о чём и запасся огромным кувшином уксуса, разведённого с водой.
            Беглецы набросились на еду. Даже Рене, державший себя исключительно вежливо и подчёркнуто сковано, впился зубами в куриное мясо и не проронил ни звука, пока не утолил первичный голод. В таком же молчании передали друг другу кувшин с водой и уксусом. Рене отпил первым, передал Абрахаму, тот сделал глоток и втиснул его в руку сидевшего ближе всех Базира, и тот вручил кувшин Стефании.
            Собрали оставшуюся провизию в мешок, и только тогда заговорили. Начал Базир:
-Теперь о новостях. У меня их две. Плохая и очень плохая. С какой начать?
-Давай с плохой, - решил Рене, когда  Абрахам и Стефания промолчали.
-Церковь Животворящего Креста изрядно потеряла в уме. Они вывели на патрульные позиции всех. Я в таверне едва не встретился с братцем и сестрой, ну теми – помните?
            Базир, припоминая имена, защелкал пальцами. Стефания, наевшаяся и этим оживлённая, предположила:
-Делин и Клемент?
-Да! Словом, я их встретил в таверне уже на выходе. Они переговаривались, меня не заметили. Я – капюшон на голову и мимо.
            Для убедительности Базир натянул на голову капюшон.
-И им хватило? – Абрахам даже скривился от отвращения. – Глупцы!
-Они-то глупцы, - согласился Рене, - но если они рядом, то и другие, стало быть, ошиваются неподалёку. Это – плохая новость для нас. Хотя, учитывая, что ещё недавно мы переживали о том, что погоня за нами едва ли не отсутствующая – это ожидаемо плохая весть.
-Есть ещё хуже, - Базир позволил Рене небольшой монолог прежде, чем снова напомнить о себе. – Они говорили об убитом охотнике. О Марбасе. Делин выговаривала Клементу, что нужно держаться в тени и не лезть на рожон, а то Клемента, цитирую: «прирежут как Марбаса».
-Ну и что? – не выдержал Абрахам. – наткнулся на кого-то, напоролся…
-На нас, - поправил Рене мрачно. – Я знаю, как будет. Они решат, что Марбаса убили мы. Я или Стефания. Если речь идёт про «прирежут». Хотя, неважно даже – повесят на нас. Если до этого момента мы просто насолили главам Церкви, то сейчас мы оскорбили охотников. Теперь нас и слушать не будут: встретят и порвут. Сами же знаете…
            Рене был снова прав. Это бесило. Но среди охотников был такой своеобразный кодекс чести, и действительно считалось величайшей подлостью убить своего соратника. Даже то, что они пошли против Церкви не было таким преступлением в глазах всех охотников и их помощников, ведь обстоятельства были смутными, непонятными и Константин явно темнил. Но тело Марбаса – это плевок в своих же. Охотники, настигнув беглецов, предприняли бы все меры, чтобы взять их живыми и доставить в Церковь на суд. Но теперь было ясно: пощады не будет. Никакого сговора, никакого мира – лишь битва до чьей-нибудь смерти.
-Но кто его убил? – Стефания задала вопрос очень робко, боясь, что её услышат.
            Услышали.
-Болезная, тебе это принципиально? – спросил Абрахам, грубее, чем прежде. К Марбасу он не питал никаких симпатий, тот отвечал тем же, как и все. Но сам факт гибели охотника, делившего одно дело с Абрахамом, омрачил мага. Он знал свою вину и свои преступления и то, что ему с удовольствием Церковь навешает ещё и это тело, отравляло его гордость.
-Она права, - вступился неожиданно Рене. – Кто убил охотника? Кто мог? Если бы это была магическая тварь, то вряд ли она прирезала бы его.
-С другой стороны, его могли и не убивать. Или от этих идиотов скрыли правду. Или они её не поняли. – Абрахам не желал уступать. – Клемент и Делин – это не самые надёжные люди, не самые умные охотники. И не будут достойным Креста.
-Смотря какого креста, - не удержался Базир. – Крест, предающий идею войны с магической тварью, уже не замарать. Он сам прекрасно с этим справился.
            Абрахама это уязвило. Насытившись, отвлекшись на гибель Марбаса, он на мгновение забыл, что весь его привычный и устоявшийся мир снова расколот и теперь его придётся заново собирать по частям.
-Довольно! – воззвал Рене. – Мы должны рассматривать тот вариант, что Марбас убит и в его гибели обвинят нас. Даже если это не так, эти…Делин и Клемент живут с этой вестью. Значит, так им сообщили. И мы будем исходить из этого и только из этого.
-Необходимо ускориться, - сухо заметил Абрахам, вцепившись в слова Рене со своей, какой-то звериной благодарностью. – Иначе мы окажемся в невыгодном положении.
-Простите! – Стефания робко решилась заговорить. – Можно я предложу?
-Крест и пламя! – Рене закатил глаза. – Ну что ж, порази нас!
            Она поразила. Ровным и спокойным голосом отрешённого равнодушия ответила:
-У Рене важная информация. Абрахам знает путь и он охотник. Базир пока вне подозрений. А я не несу информации, не знаю дороги, в подозрении, и, откровенно говоря, в обузе.
-Ты что, опять? – с подозрением спросил Рене. – Я же говорил, что могу отвернуться и уступить тебе свой кинжал.
-Дослушайте! – она неожиданно вскочила. Решимость алела в её щеках. Разгорячённость мыслей прорвалась сквозь маску холодного равнодушия, обнажила и горечь, и молодость. И страх.
-Да слушаем мы, слушаем, - успокоил Базир, которому слова Стефании уже не нравились. Но хуже было не от её слов, а от зарождающейся в них справедливости рассуждений.
-Нам нужно время. Немного. Я могу его дать, - Стефания потупилась. Порыв был замечательным и она боялась, что её разубедят.
-Глупо! – сразу вынес вердикт Базир. – Стефа, это абсурд! Ты же…
            Он осёкся, поймав тот момент, когда Абрахам и Рене обменялись тяжёлым взглядом.
-Да нет! вы же не посмеете…
-Это имело бы смысл, - осторожно заметил Рене.
            Он со смутным страхом ожидал решения Абрахама. Рене неплохо разбирался в людях и понимал, что суровый охотник может сколько угодно называть Стефанию не иначе как «Болезная», но это не отменяет факта его невольной привязанности. Сначала привязанность эта была в сомнении у Ронове. Но он видел, что девица остаётся подле невыносимого охотника вопреки всему. Даже то, что она была некоторое время бесполезным, но всё-таки, информатором, не лишило Стефанию места. И Рене стал приглядываться.
            Он увидел, что Абрахам заступается за Стефанию, заметил его грубоватую, приправленную бранью и нотациями заботу и понял, что скрывается за этой грубостью. Сейчас же, когда Стефания была и ближе к Абрахаму и ещё более уязвима, можно было ожидать всего.
            Но Рене был изумлён. Абрахам кивнул.
            Рене слишком мало жил, чтобы видеть то, что видел Абрахам. А Абрахам понимал две простые истины: его война не закончена и Стефании нужно развиваться. Первая была проста. Предательство Церкви Животворящего Креста – это предательство одной только Церкви. Это сложно, неприятно и тошнотворно осознавать, что ты, пламя знает сколько времени работал на предателей, но это не конец.
            Его война с магией не проиграна.
            А Стефания всегда казалась ему болезной, тепличной, наивной, не знающей жизни. Его приятно изумило её предложение, поразило его. Однако не хотелось Абрахаму отпускать её одну. Он сам не мог остаться с нею – Болезная была права в том, что Абрахам и Рене вдвоём быстрее достигнут цели, но тогда…
            Базир подтвердил мысли Абрахама:
-Я тоже тогда остаюсь.
-Абсурд! – возразила Стефания. – Ты – единственный, кто пока не под официальным подозрением.
-Я выехал с Ронове, - напомнил Базир. – Ронове сейчас нет. кто знает, где он? Если он вернулся в Церковь…
-Это вряд ли! – вставил Рене.
-Я сказал «если»,-  Базир не удостоил Рене взглядом, - то тогда все знают, что я с вами. Если нет, то тогда вопрос ко мне – куда я дел Ронове?
            Объяснение было слабоватым, но оно подействовало. Рене изначально не собирался собирать большую компанию и рассчитывал только на Абрахама, а Абрахам полагал, что Стефания будет с Базиром в большей безопасности, чем в одиночестве. Что до самой Стефании, то она была благодарна. Легко сказать геройское слово, но совсем нелегко остаться ему верной.
            А Стефания не знала, справится ли в одиночку.
-Какой у нас план? – Рене поднялся с травы. – Что делать?
-Расходимся, - Базир взглянул на Стефанию. – Мы пойдём в противоположную сторону и попробуем увести следы охотников. Неплохо вернуться в таверну.
-Если поймают? – Абрахам не смотрел на Базира, он смотрел на свою помощницу, ожидая, что именно она ответит на его вопрос.
 Она не подвела и ответила:
-Прежде всего, попробуем сделать так, чтобы не поймали.
-Я сказал «если», - Абрахам никогда не мог удержаться от язвительности.
-Тогда бой.
            Стефании было просто сказать о бое по одной причине: она не была в настоящем бою. Повсюду её прикрывал Абрахам или Ронове. Что могла Стефания знать про настоящий бой, когда твои противники опаснее тебя, хотят тебя уничтожить, и нет никакой силы, что выступит вдруг на твоей стороне?
            Базир был настроен менее оптимистично и ответил ещё проще:
-В любом случае, они с нами потеряют время.
            Он правильно понял: возвращение обоих не предполагалось. Чудо, если они, нарвавшись на охотников, сумеют просто умереть и не попадут в цепкие когти пыточных Церкви. Впрочем, откуда Стефании было знать про пыточные? Она в них никогда не была. Да и мало кто был в них из тех, с кем она общалась.
            Базир же нутром чуял, что есть что-то такое в Церкви Животворящего Креста, но в присутствии той, кого он пытался всё ещё защитить, не решился заговорить об этом и избежал всякого ответа, кроме очевидного.
-Похвально, - одобрил Рене. – Я желаю вам удачи. Обоим.
-Удача нужна вам, - Стефания глянула на Рене со странным смешком.
            Виноват ли послеполуденный луч, блеснувший в её глазах или игра воображения? Рене почудился вспыхнувший на миг огонёк в этом взгляде. Но он сделал вид, что ничего не заметил.
-Постарайся не опозориться! – напутствие Абрахама было менее доброжелательным. Он коротко кивнул Базиру и повернулся, готовый идти дальше с Рене.
-Куда же мне! – хмыкнула тихонько Стефания себе под нос, глядя на удаляющиеся спины Рене и Абрахама. Прошло всего пару минут, а они уже скрылись в ветвях, и скоро даже трава перестала шелестеть под их шагами.
            Базир выждал немного, потом заговорил со Стефанией:
-Слушай, я больше твоего понимаю в такой работе. Давай установим правила? Во-первых, держись за мной, не лезь в бой без нужды. Во-вторых, лучше – побег. Так и по времени выиграем, и шансы свои увеличим. В-третьих…
-Мне не нужны твои правила. – Стефания прервала его спокойно, словно делала это каждый день. Словно не Базир спас ей жизнь, не он поддерживал её столько раз.
            Но Базир не спешил возмущаться. Он попытался перевести всё в шутку:
-У тебя есть свои?
-Мне ничего не нужно.
            Стефания повернулась и пошла по той дороге, что вывела на них Базира. Она шла спокойно и уверенно к маленькому поселению, что располагаются подле любой крупной дороги. Ей казалось, что она полностью готова к своей отвлекающей роли, а это означало гибель и освобождение от метаний. Рене был прав насчёт выбора и Стефания его сделала. Ей было жаль Базира, жаль того, что он всё-таки поддался её и своему человеческому чувству и остался с нею, и она попыталась оттолкнуть его сострадание, нагрубить, отрезвить.
-Ну и дура! – сообщил ей Базир, нагоняя.
            Стефания не отреагировала. Ей хотелось, чтобы Базир оставался с ней до самого конца – она не сомневалась, что нарвётся на охотников. Но мозгом она понимала, что из-за её решения никто не должен страдать. Противоборствующие начала тянули в разные стороны душу, и поэтому она отмолчалась. Базир тоже не подавал голоса – угадал, быть может, что сейчас она должна сама решить, и не мешал.
            Абрахам и Рене быстро шли от недавнего привала, не оглядывались, не останавливались, почти не переговаривались. Оба знали, что нужно идти в Сармат, а это далеко и опасно. Оба знали, что не стоит гадать о том, что сейчас происходит с людьми, оставшимися по своей воле за их спинами.
            Лишь раз Рене нарушил этот негласный зарок, спросил:
-А если она не вернётся? Силёнок-то маловато. Не жаль?
-Она выбрала сама такой путь, - ответил Абрахам, слегка задыхаясь от быстрой ходьбы. – Если хочет жить такой жизнью, пусть заслужит право.
-Если не заслужит – погибнет?
-Меня не жалели! – Абрахам усмехнулся. – Жалость – губительная сволочь. Страдание, боль и препятствия либо закаляют, либо уничтожают слабых.
-Если всем будет выпадать такая участь, то что, выживать будут лишь сильные? – Рене явно пытался подвести Абрахама к какой-то мысли, но делал это осторожно, окольными путями. – А сила – разве единственное достоинство?
            Но Абрахам не был идиотом. Он понял, что так хочется знать Рене и ответил на его невысказанную мольбу:
-Если мы доберёмся до Церкви Святого Сердца, я не скажу ничего о том, чем ты занимался на самом деле в нашей Церкви.
-Нашей Церкви больше нет. но благодарю тебя за милосердие.
            Рене даже как-то выдохнул с облегчением и ускорил шаг. Конечно, когда твой брат – один из лидеров сопротивления такой мощной Церкви, как Животворящий Крест, и при этом ведёт борьбу с магическими тварями, а ты – до недавнего времени – всего лишь цепной пёс, обрушивающийся и шпионящий по приказу совета, невольно начинаешь задумываться о том, кто больше будет достоин триумфа. Но в плаще Рене был триумф, и пусть путь ещё был долог, он уже задумывался о том, как бы получше преподнести всё миру.
            Абрахам неожиданно оказался очень понимающим человеком! То есть – магом. До человеческого ему уже никогда не вернуться, как не вернуться Стефании.
Глава 23.
            В трактире властвовал ненавязчивый шум, как это и подобает такого рода заведениям. Вроде бы тебя никто и не слушает, можно говорить о чём только хочешь, но вроде бы и не расслабляйся – ненавязчивый шум это не гарантия абсолютного секрета.
            Это прекрасно знал Базир и не знала Стефания. Она вообще не знала жизни, проведя всю её в Церкви Животворящего Креста. Сейчас же, когда путь до Церкви ей был отрезан, а произошедшие события изменили и разрушили всё прежнее её мировоззрение, она полностью доверилась Базиру.
            Позже, конечно, Стефания поймёт, что это ошибка. Но это будет только позже. Сейчас она ещё наивна, ей хочется довериться кому-то, как доверялась она Церкви, и Базир, более опытный, разумный и расчётливый, проявляющий к ней теплоту и заботу взял на себя эту роль.
            Она боялась своего решения остаться и отвлекать охотников. Боялась, но некуда было отступить. С Базиром было не так страшно, создавалось ощущение, что всё это – лишь вылазка. Да и Базир, умело манипулируя, пытался оставить в ней только это впечатление.
            Когда они вошли в трактир, Базир предложил Стефании сесть за какой-нибудь, не очень-то и чистый, как это всегда бывает в таких местах столик и отдохнуть. Сам же клятвенно обещал переговорить с хозяйкой трактира и выяснить, куда отправились охотники.
            Стефания, устав от долгой дороги и измотанная нервными потрясениями, покорилась. Базир же направился к бдительной женщине, стоящей за лавкой расчёта. Женщина эта его уже видела, когда Базир приходил за припасами, и, увидев его снова, да ещё и вошедшего не в одиночку, прищурилась…
            Её звали Рози и она была хозяйкой этого заведения. Его до неё держала её мать на пару с отцом. Но отец ушёл в землю рано, оставив всё своей жене. Управление трактиром было всегда делом тяжёлым – здесь требовалось проявлять жесткость и сознательность, уметь не нарываться на конфликт со всеми бродягами, разбойниками и полуразбойниками, что обретались на тракте, но всегда оставаться бдительной. От тяжёлых трудов мать слегла, и вскоре управление перешло на тогда ещё хрупкие плечи Рози.
            Рози когда-то была красива, тонка и изящна, но тяжёлый труд и необходимость отстаивать себя и право на этот трактир у всех предприимчивых торговцев, умение находить общий язык с обитателями, не оставили от былой красоты и следа. Она сильно поправилась, растеряла нежность черт, пальцы огрубели – в дни болезни кухарок и разносчиц блюд Рози не чуралась и этой работы. Ей было всего тридцать пять лет, но выглядела она значительно старше, хоть и энергично крутилась по зале, ловко считала в уме и умела бить по рукам всякого, кто эти самые руки начинал распускать, захмелев от вин.
            Базир обменялся коротким приветствием с Рози и заказал для себя и Стефании два горячих супа, печеную картошку и большой кувшин тяжёлого, терпкого вина.
-Кажется, вы у нас уже были сегодня, - Рози взглянула на Стефанию, робко забившуюся в самый дальний угол за столик. – И много уже заказали. И всё-таки голодны?
-Это было не для меня одного, - признал Базир тихо. – Скажите, как часто навещают это заведение охотники?
            Рози быстро перевела на него взгляд. Она спешно соображала.
-Вы из них… - медленно промолвила она, но не испугалась. Да  и чего бояться? Здесь попадались и более страшные люди. – И ваша спутница тоже?
-Она моя сестра, - быстро солгал Базир. – Я хочу спрятать её.
            Рози даже распрямилась, гневно сверкнула глазами, но Базир опередил её возмущение:
-Моя сестра в опасности!  Несколько людей разыграли её как дешёвую карту и жестоко обманули. Взгляните на неё – думаете, на ней великий грех?
            Грехи Рози определять уже на глаз умела. В словах Базира был смысл.
-Вас тоже спрятать?
-Нет, я вернусь с охотниками, - Базир чуть улыбнулся, а затем сунул руку в карман плаща и достал из него единственную личную ценность – тонкий серебряный крест, выложенный по канту мелкими рубинами. Изящная вещица! Его неврученный подарок сестре. Настоящей сестре, которую Базир так и не спас. – Возьмите его. Он ваш. За труды.
            Рози взглянула на крест, затем на Базира:
-Думаете, во мне нет человеческого?
            Жалость была в этой женщине. Жалость, нерастраченная на себя саму, на юность, на детей – у неё было несколько тихих лет жизни, но перед тем, как наступила пора буйной юности, тяжёлая ноша свалилась на плечи. Рози закрылась от всего и всех, и жалость гасла в ней, вспыхивая порою в те страшные ночи и дни, когда к её трактиру прибредали, прибивались сквозь непогоду усталые путники. В Базире же, и в его спутнице, забившейся в уголок, было что-то такое, что пробудило это угасающее, нежное, материнское чувство.
-тогда возьмите как память, - Базир чуть смутился, но не отступил. – Прошу вас только ночлег для моей сестры…
            Они еще немного пообсуждали и даже чуть поспорили, но Рози согласилась предоставить условия для Стефании и всё-таки взяла крест. Взяла с тем, чтобы вернуть Стефании.
-Ты чего так долго? – спросила Стефания, когда Базир вернулся с подносом к ней за дальний столик.
-Да так, узнавал… - отмахнулся он, расставляя по столику суп, картошку и вино, - нам придётся немного подождать. Охотники – ну, Делин и Клемент, судя по всему, уехали вперёд и вернутся лишь к позднему вечеру. Поедут мимо трактира. Здесь встретят нас. Понимаешь?
            Это было не совсем правдой. Базир узнал у Рози о планах Клемента и Делин, которые действительно поехали чуть вперёд, чтобы разведать обстановку до ночи и снова вернуться под крышу. Но он не упомянул, что пока Клемент и Делин обсуждали здесь план дальнейшего путешествия, к ним присоединился ещё и Скарон.
            Выходило так, что едва Базир ушёл из трактира в первый раз, Клемент и Делин только входили. И примерно когда Базир добрался до своих спутников, к брату с сестрой присоединился ещё один охотник.
            Опасный, между прочим, охотник.
            И втроём они проехали немного вперёд, чтобы вернуться сюда к ночи. Здесь по плану Базира они должны были наткнуться на него и отвлечься, увезти его в Церковь или заняться его уничтожением.
            Но на него одного, не на Стефанию.
            Базир никогда не считал себя героем. Он полагал себя обыкновенным человеком, которому свойственно ошибаться и быть нелепым. Он поступал так, как считал нужным поступать и в данной ситуации рассчитывал принять удар на себя. Мотив был двойной: расчётливый и благородный. Во-первых, Базир всё-таки опытнее Стефании и сможет протянуть больше времени до того, как его победят. Каждая выигранная минута приближает же Абрахама и Рене до Церкви Святого Сердца. Во-вторых, так у Базира есть время на то, чтобы сбить охотников со следу, попытаться пустить их иной дорогой. Он может вообще начать говорить, что Ронове пытался его сманить на другую сторону, что это Ронове ушёл следом за Абрахамом – это даст небольшую передышку. В-третьих, Базиру было просто жаль Стефанию. Она явно не была готова к жертве, да и молода слишком!
            Но Базир понимал, что не переубедит Стефанию и решил поступить иначе.
-Здесь…странно, - Стефания не могла знать его мыслей.
            Она огляделась. Было занято мало столов, в соседней углу притаилась какая-то разношерстная компания, они говорили тихо, имели одинаково растрепанный вид и не внушали доверия. В центре же похрапывал, сложив толстые руки с жирными пальцами на таком же толстом животе человек низенького роста. Под его стулом валялось несколько бутылок.
-И запах странный… - продолжила Стефания.
            Запах был обыкновенный. Трактирный. Тот самый, в котором смешиваются сырость, кухонный жир, специи,  дерево, дешёвое терпкое вино, тушёный лук, что-то кислое и сильно пережаренное, прогорклое масло и что-то сладкое, совсем приторное.
-Ты ешь! – Базир волновался. До возвращения охотников было не так много времени. – Ешь…
            Стефания с удивлением воззрилась на Базира:
-разве могу я есть в такую минуту? Мы не должны…ну, подготовиться?
-Тогда пей, - это было даже легче для Базира. Он быстро наполнил до краёв стакан Стефании. – Пей, не так страшно.
-Я не… - Стефания покраснела. Базир вздохнул. Очевидно, Стефания не пила так много в своей жизни. Это откровение укрепило его в решительности. Нельзя позволить человеку, который даже не знал толк в вине, позволять решать о своей жертвенности. Ей жить ещё, а она?
-Пей, - Базир мягко пододвинул к ней огромный стакан. – Это кажется, что много. На самом деле это не так. Ты и не заметишь.
            Она с сомнением смотрела на стакан.
-Только надо залпом… - уговаривал Базир. Стефания решилась. Она подняла тяжёлый гранёный стакан и отпила. Попыталась отставить в сторону, напуганная неожиданной крепостью вкуса, от которой онемел язык, но Базир накрыл её руку своей и не дал отстранить стакан. Так под его настойчивостью Стефания проглотила вино и, шумно дыша, задыхаясь, отставила стакан в сторону.
            Трактирные вина крепче тех вин, что продают в лавках. Лавочные призваны принести расслабление, а трактирные – сбить, оглушить посетителя. Знатоки трактиров пьют местные вина, разбавляя их водой. Базир знал это. Стефания нет. она начала хмелеть мгновенно. Желудок, ожидавший супа или картошки, просто обалдел от резкого жара и текущего хмеля.
            Пока Стефания справлялась с новыми для себя ощущениями, Базир быстро наполнил ей стакан опять.
-Я…уф. – Стефания оставила попытки к разумной речи и принялась хлебать деревянной ложкой суп. Желудок отозвался благодарностью. Суп был замечательный. Такой можно встретить только в тех трактирах, где понимают о связи качества приготовленной пищи и довольными посетителями.
            Базир понаблюдал за ней, уже чуть окосевшей, но благодаря супу способной к размышлению, затем спросил:
-А ты не думала научиться как-то постигать…ну, свою природу?
            В трактире всегда ненавязчивый шум, но это не значит, что в этом шуме можно говорить о столь опасных вещах.
-Чего? – Стефания глупо хихикнула. – Пости…
            Закашлялась.
-Постигать…сказанул! Где я и где постигать!
-Если тебе это дано, то оно дано для чего-то, - Базир размышлял, понимая, что должен высказать все свои размышления именно сейчас, потому что другого шанса может и не представиться. – Абрахам обернул это против магии. Может быть, и ты сможешь? Стать совершенным оружием креста.
            Стефания повела ладонью около лица, взглянула на Базира. Её взгляд не сразу сфокусировался на нём – все-таки, вино было крепким и непривычным для её желудка, сказала:
-Оружием… Базир! а ты знаешь, что я была лучше Клемента?
            Базир оглянулся на двери. Стефания, как и все захмелевшие, не чувствовала разницу между тихим голосом и достаточно громким.
-Тише, - попросил Базир, встретив внимательный взгляд Рози, направленный на них, - тише, Стефа!
-А я тебе говорю, что была! – громыхнула Стефания и перекрестила рот, запоздало прикрыла его рукой. – Упс!
            Человечек, до этого храпевший на стуле, зашевелился. Компания в углу глянула на них, отрываясь от своей беседы.
-И я поражён! – поспешил Базир. – Давай выпьем за это?
            На этот раз Стефания согласилась быстрее, она милостиво махнула рукой и сама взяла подрагивающими пальцами стакан. Отпила половину и попыталась его отставить, но Базир, успев сделать знак Рози, чтобы та подала ещё вина, опять не позволил ей этого:
-До дна! Давай! Ты же лучше Клемента, а даже он пьёт до дна!
            Как там пьёт Клемент Базир, конечно, не знал, но хмельная Стефания даже не усомнилась. Хмурясь и подавляя желание отплеваться, она допила и отставила стакан в сторону с победным грохотом.
            К столу подошла Рози. Серьёзная, сосредоточенная, она с подозрением глянула на Базира. Стефания ничего не заметила, продолжая переводить дух после вина.
            Рози, ещё раз глянув на Базира, отошла прочь. Он решил прояснить и ненадолго оставил свою названую сестру, поспешил за хозяйкой трактира.
-Сестра, говоришь? – с презрением зашипела она, когда Базир оказался подле прилавка, - знаю я вашу породу! Сейчас закрутишь девчонке голову! Тьфу!
            Базир не сдержал улыбки. Это было так трогательно и так по-человечески! Рози – видавшая подлое обращение, хозяйка трактира озаботилась судьбой молодой девчонки, переложив толкование на привычный её миру манер.
-Не сестра, - признал Базир, - но дурной мысли у меня нет. я просто хочу, чтобы она осталась здесь. По своей воле она этого не сделает. Помоги мне, Рози.
-А чего ты за неё решаешь? – недоверчиво спросила женщина. Ей хотелось бы поверить Базиру, но он имел слишком прозрачный неподвижный взгляд, сквозь который она не могла и не хотела пробиваться. Объявить его про себя в уме подлецом было бы привычнее.
-А она уж нарешала…- горько признал Базир. – Ну помоги мне, Рози!
-Базир? – позвала Стефания, поднимаясь из-за стола. Она опиралась на столешницу, почти наваливалась на нее, чтобы не потерять опору. Базир поспешил к ней.
-Милая, сядь! – призвал он. – Я уже иду.
            От компании, таящейся в дальнем углу, отделился один молодой человек. спокойно и степенно он направился к Стефании. Та, широко раскрыв глаза, смотрела на его приближение.
-Если милой девушке скучно, она может пойти к нам, - сообщил незваный визитёр, обращаясь к самой Стефании. Он говорил с лёгким акцентом, чуть растягивая гласные.
            Базир приблизился. Он оглядел подошедшего – молодой, нагловатый, развитая мускулатура, свидетельствующая о постоянном физическом труде. Приятное простоватое лицо, без породы и порока.
-Нет, спасибо, девушке не скучно, - среагировал Базир, оценив внешность парня. Но Стефания с вином утратила остатки инстинкта самосохранения и тихонько захихикала, заметив эту реакцию Базира.
-Бертран! – Рози, почуяв опытным сердцем, как накаляется обстановка, шла к ним, - оставь моих гостей в покое!
-Я ничего не делаю! – возмутился означенный Бертран. – Просто хотел составить девушке...
-Я тебе сейчас по голове составлю! – пообещала Рози и для убедительности пихнула кулаком в грудь наглеца. Он отшатнулся к своим товарищам. Те громко и обидно захохотали. Рози же сгладила ситуацию:
-Всем вина от меня!
            Это устроило и компанию, и Бертрана и неожиданно Стефанию. Та сама уже себе наливала. Получалось плохо, но она не сдавалась и проявляла невиданное упорство в том, чтобы вино, наконец, наполнило её стакан.
            Базир помог. Она отпила и поперхнулась. Вдруг спохватилась. Подняла побледневшее лицо на Базира, взглянула осмысленно, словно хмель оставил её на пару мгновений, спросила глухо:
-Что же я делаю?
-Пей, - не стал перечить Базир. – Только веди себя тише.
-Нам же…- она попыталась справиться с собственным заплетающимся языком, - неже…
-Нельзя, - согласился Базир. – Но есть вещи, которые нужно сделать сквозь все устоявшиеся «нельзя». Не бойся, Стефа, я не допущу беды.
            Стефания медленно кивнула, а затем попыталась вспомнить, что именно не давало ей покоя всё время? Базир не давал ей перестать пить и…пил ли он сам? Она как-то не отслеживала это и теперь вдруг почувствовала неприятный холодок догадки.
            Базир проследил её мутный взгляд на его собственный, остающийся пустым стакан, сказал спокойно, наливая ещё вина ей:
-Выпей это.
-Н…нет. не хочу! – она затрясла головою. – Ты…нет!
-Выпей! – прошипел Базир, пытаясь поднести стакан к её рту. Безуспешно. Стефания царапалась и не желала сдаваться. Тогда пришлось сменить тактику.
-Выпей, пожалуйста. Ещё один. И я отстану. Ты же этого хочешь. Тебе же нравится вино? – он был ласков. Стефания уже понимала отчаянное положение, и не видела выхода. Только покориться.
            Она взяла из его рук стакан, осушила, с ненавистью глядя ему в глаза. Последний рубеж сопротивления хмелю был сломан. Её замутило, прокопчённый дымом потолок завертелся у неё перед глазами, тело повело…
            Стефания почти выпала из-за стола на руки Базиру. Подоспевшая Рози, оценив состояние бедняжки, сверкнула глазами, но ничего не сказала, лишь поманила  Базира за собою. Он взял на руки ослабевшее размякшее тело и поднялся за хозяйкой трактира на верхний рабочий этаж.
            На верхнем этаже был кабинет Рози, её собственная спальня и еще две на случай если кому-то захочется остановиться переночевать.
-Сюда! – Рози толкнула дверь следующей за своей спальни, и та поддалась со страшным скрипом. В комнате царил полумрак и хозяйке пришлось зажечь свечу. В отблесках неровного пламени Базир увидел бедную, но чисто застеленную кровать, колченогий стул и тоненький столик обшарпанный до невозможности и наскоро покрытый каким-то лаком, который не мог скрыть следов старой мебели. В комнате пахло сырым деревом и плесенью.
-На кровать, - прошептала Рози, и Базир опустил свою ношу на постель. Стефания куда-то попыталась уползти по покрывалу, но силы  оставили её, она что-то промычала.
-Всё будет хорошо, - сказал Базир и себе, и Стефании и Рози. – Всё будет хорошо. Так надо.
-Я запру её, - решила Рози. – на свой ключ. К ней не полезут. Скажу, что комната пуста.
-Спасибо! – Базир был искренен. Он попытался прикоснуться в полумраке руки Рози, чтобы запечатлеть свою благодарность в этом прикосновении. Но женщина дёрнулась в сторону, напуганная и презирающая это самое прикосновение. Для неё всегда была другая жизнь, другие люди и окружение. Конечно, не в первый и не в десятый раз в её трактире находили убежище люди, но в первый раз это была такая молодая девушка.
            Рози было жаль незнакомку. Она успела оценить её внешность и пришла к выводу, что та не очень и красива, а весьма средняя. Самая обыкновенная девушка, чуть неловкая, даже угловатая. Где она уже могла нагрешить и чем могла прогневить церковников?
-Извините… - Базир заметил испуг трактирщицы, смутился, оставил комнату и полумрак. Рози ещё постояла над пьяным созданием, которому искренне сочувствовала, а затем вышла со свечой прочь. В замке трижды провернулся тяжёлый ключ, запирая Стефанию в клетке.
            И стоило стихнуть шагам на лестнице, как Стефания открыла глаза. Это далось ей с усилием, но она справилась с собою. В голове всё было как в тумане, тело страшно ломило, и голова тянулась к тонким, но чистым подушкам…
            Стефания сжала зубы и приподнялась на локте. Сознание путалось, в уме творилось чёрт знает что и даже зрение подводило её.
            Ну что ж… это не повод сдаваться. Стефания примерно поняла, что задумал Базир, и не желала примиряться с этим. Она не знала точных мотивов его поступка, знала лишь то, что он нарочно вывел её из действительности.
            И этого знания ей было достаточно, чтобы злиться и на него. И на себя, и на продажную трактирщицу.
            Стефания с усилием сползла с постели. Вино отравляло её – это было очевидно. На память сквозь туманную россыпь событий пришёл старый метод, услышанный ещё на занятиях. Преодолевая брезгливость, Стефания сунула два пальца в рот и желудок отозвался. Стало чуть легче дышать.
            Она смогла встать на ноги и, осмотревшись в полумраке, увидела потресканный кувшин с водою. Жадно вцепилась в него, глотнула…
            Уксус. Слабый, разведённый с водой, но дрянной. Стефания не удержала кувшин и он весело грохнулся на пол.
            По её представлению на этот грохот должны были прийти, но никто не спешил на лестницу. Это насторожило. Стефания подкралась к дверям, дёрнула за ручку. Закрыто! Продажная трактирщица заперла её здесь.
            Но нужно было что-то делать! Стефания обернулась на окно – хлипкое. Она бросилась к нему, распахнула, высунулась наружу до опасного предела, вдыхая свежий вечерний воздух, устремила взгляд вниз, и тут же всё её тело инстинктивно дёрнулось назад – она увидела, а что хуже того, узнала трёх лошадей, которых мирно распрягали сейчас на трактирном дворе местные конюхи.
            Как странно жизнь себя плетёт. Ещё недавно Стефании казалось, что она готова геройствовать и жертвовать собой, чтобы дать время и увеличить шансы для настоящего дела, и теперь, когда победа была близка, она испугалась. Нужно было лишь высунуться сильнее, или начать буянить наверху, нужно было дать о себе знать, чтобы отвлечь на себя охотников.
            Но она стояла, трусливо вжимаясь в стенку, боясь пошевелиться.
            Как же легко и просто было рассуждать о героизме и жертве там, с Абрахамом и Рене, вдали от врага! И как сложно было заставить себя шевелиться теперь. Но было лишь одно преимущество: хмель перекрыл испуг.
            Надо дать о себе знать. Надо вызвать охотников. Надо отвлечь…
            Но почему так дрожат колени? Почему так дрожат пальцы? Почему всё тело её в дрожи? Почему мысли не желают приходить к точке «надо» и бегут к другой, противоположной: тебе это не надо.
            Ты – дочь Креста, так соберись! Где же твоя отвага? Где готовность пожертвовать собой ради общего блага? Где ты, Стефания?
            Как легко укорять в трусости других, когда ты сам не был близок к их состоянию!
            Стефания заставила себя выглянуть снова: конюхи ушли. Лошади привязаны. Мирная картина.
            Картина, которую она обязана нарушить! Обязана. Нужно выйти за черту собственного эгоистичного страха и стать чем-то большим для себя же.
            Стефания сосредоточилась. За окном был достаточно широкий подоконник. Её нога могла бы поместиться и если бы она сумела бы добраться до стенного выступа чуть ниже, то тогда ей открывался бы путь в сторону кухни – к её окну и карнизу над ним. А там уже можно было бы и спрыгнуть на землю.
            Проблема в том, что даже в трезвой Стефании грации примерно столько же, сколько в разбитом ею кувшине.
            Но нужно действовать!
            Слабо понимая, что именно она делает, Стефания перелезла на другую сторону окна. Она испачкалась в пыли, а оказавшись на воздухе, вцепилась в окно деревянными пальцами. Земля чернела под ней. Полумрак, подступающий к земле, прикрывал её от чужого взгляда, идеальное время к бегству, но нужно же на это бегство решиться!
            Высоко, чтобы прыгать сразу. Нужно чуть-чуть сместиться. Стефания боялась двигаться, но пришлось. Она заставила себя проскользить, не вставая, сидя, до упора в стену. Здесь, цепляясь за раму и стену, Стефания заставила себя встать, прикрыла глаза…
            Как глупо, как страшно! Но нужно.
            Стефания, не чувствуя ни ног, ни рук, ни себя, переступила ногой на выступ. Теперь нужно было оторвать руку от стены, чтобы быстро схватиться за крепление факела, прибитого к стене. Огонь в факеле почти угас от ветра, но его самого Стефания не чувствовала. Ей было страшно  и мерзко от себя.
-ещё чуть-чуть…оторву. Сейчас, - она шептала что-то безумное, но ветер гасил все её слова, низводя их до ничто.
            Она глухо вскрикнула и оторвала руку. Её качнуло, ей почудилось, что земля бросается к ней навстречу, но в следующее мгновение руки сами собой схватились за крепёж, а ноги сами собой совершили перемещение вниз, встали на карниз кухоньки.
            Тогда Стефания открыла глаза. Теперь она была ниже, чем её окно, но ещё высоко от земли.  Перебрав руками по стене, Стефания вцепилась пальцами в карниз и понемногу спустила ноги…
            Оказавшись на нижнем подоконнике кухни, Стефания не сдержала выдоха облегчения и, повиснув на руках, подобралась, готовая к прыжку. Прыжок больно отозвался в её теле, она охнула и ничком повалилась на траву, но перекатилась к укрытию тени, не желая оказаться случайно замеченной.
            Проползла до окна, ведущего в залу нижнего этажа, где Базир так усиленно поил Стефанию, и, потирая ушибленные места, чуть-чуть приподняла голову, молясь, чтобы остаться незамеченной.
            В зале царило страшное.
            Рози – белая, закрывающая лицо мокрым кровавым передником, вжималась в стену. Компания, сидевшая прежде в углу, вжималась в стену рядом. Все они были под контролем Делин, облачённой по-охотничьему и сжимающей в руках что-то тёмное, опасное. Человечек, дремавший прежде на стуле, и вовсе лежал в окружении своих бутылок. Но это еще ничего.
            Базир стоял на коленях посреди залы. Его лицо сложно было разобрать из-за крови…его крови. У него был сильный порез через нос и щеку, спускающийся вниз, проходящий сквозь губу. А еще его явно били… это было видно по неестественно повисшей плетью левой руке. Его голову чуть запрокинули.
            Стефания спрятала голову. Она поняла, что Базир в окружении и занимается тем, чем должна была заниматься она. Он жертвует собой. Охотников Стефания узнала. Делин, Клемент…Скарон. Последний стал для неё неожиданностью и далеко не приятной.
            Нужно было бы встать, обратить на себя внимание, что-то сделать для человека, который в свою очередь столько сделал для нее. Но Стефания просто вжималась в стену трактира и тряслась. Нужно было пересилить свою трусость, победить человеческое во имя долга, но она поняла вдруг, что если с Базиром, который, по сути, не был ни в чём виноват, поступили так, то с ней поступят ещё хуже. Её считают преступницей. Хуже того – она и есть преступница! Она маг, беглянка, предательница… и трусиха.
            Последнее стало для неё неприятным открытием. Стефания попыталась возразить себе, и даже нарочно высунулась побольше из своего укрытия, заглянула в окно и вовремя. Она увидела, как Скарон идёт наверх.
            Дальше Стефания уже себя не помнила. Наплевав на всё, кроме своего страха, она, превозмогая боль, вскочила и бросилась прочь. Убегая, она слышала сквозь ветер, как хлопнуло что-то с силой, как звякнуло, рассыпаясь, стекло…чьи-то крики возвестили погоню, ржание лошадей, не отдохнувших, встревоженных и страшный топот копыт.
            Но она не остановилась и даже не оглянулась. Бежать было проще. Она бежала, сама не зная куда, бежала, бежала, чудом не путаясь ни в какой траве, бежала в темноте собственных чувств, не думая, не обращая внимания на окружающий мир, и влетела в какую-то мелкую рощицу, свернула в кустарник и тут, наконец, упала носом в землю.
            Встать Стефания уже не смогла. Разгорячённое тело свернулось трусливо и жалко ничком, она поджала под себя ноги и тихо заплакала, зажимая рот грязной рукою.
            Она была убита своей собственной трусостью и всем произошедшим. Где-то глухо и далеко ныл ушибленный бок и чуть повреждённая в прыжке нога. Но Стефания верила, что заслужила это за свою трусость, слабость и глупость.
            Она не сделала ничего, чтобы спасти человека, который так заботился о ней и пострадал из-за неё.
24.
                Куда она пошла и как вообще поднялась на ноги? Где вообще оказалась, оторванная от привычного мира, лишённая всякой компании и внутренней опоры? Без поддержки, без дружбы, без наставника, один на один с ядовитыми мыслями о собственной подлости и трусости, на дороге, которую не знала?
            Ни разу Стефания не уходила так далеко от Церкви Животворящего Креста, ни разу не оказывалась одна в своём пути, и никогда ей не было ещё так плохо.
            Но иногда приходится постигать то, что не было постигнуто прежде. Приходится вставать с земли и идти, не зная дороги. Впрочем, ход ли это? Тело ломит, ноги болят, дрожат, а глаза едва ли различают что-то в зарождающейся, пусть ещё и очень слабой, рассветной хмари.
            Стефания не знала, куда она идёт и что ей теперь делать, едва ли осознавала она и свои действия, просто в какой-то момент что-то  внутреннее, дрожащее, отвратительное и холодное, поселившееся в её желудке и остановившееся комком у горла, заставило её встать и побрести, не разбирая дороги и путаясь в собственных ногах. Где-то позади была погоня, где-то там были охотники, хорошо знакомые ей, которые верили в то, что она – предатель, а больше того – убийца или связана с убийцами. Они искали её, но Стефании было безразлично.
            Пусть найдут! Пусть налетят, разорвут, сожгут! Всё едино. Ничего хуже, чем сейчас она уже с собою сделала, они не сделают. Все они.
            Она предала Животворящий Крест, потому что заглянула в правду, которую не должна была знать, и без которой могла бы жить. Она оказалась носителем магии, против которой боролась. А хуже того – струсила, пообещала Абрахаму и Рене отделить их от преследователей и струсила, жестоко подставив Базира.
            Конечно, он сам нарвался, сам опоил её, но сопротивлялась ли Стефания? Ворвалась ли она в трактир, поняв, что Базир окружён? Нет. Она бежала. И это позорное бегство, венчающее всю низость её собственных преступлений, заставляло Стефанию задуматься про ещё одно: а не будь Базира, готового пожертвовать собою, что бы она стала делать?
            И ответ не нравился Стефании. Она брела по какой-то пыльной дороге, спотыкалась, корила себя, тихо плакала, хоть слёз уже не хватало, и мучилась от самой себя. Это мучение было как казнь – медленная, растянутая во времени, но уже решённая казнь. И люди, и церковники практиковали такой вид наказания для преступника, не давая ему закрыть глаза навечно и оставляя на долгие дни, месяцы и даже годы в ожидании казни и позволяя человеку сходить с ума от безысходности.
            Но что безысходность чужая, когда давит шею собственная тоска и осознание низости? Допущенной низости!
            Так ли её воспитывали? Так ли готовили к великой войне с магией? Войне, которой…
            Которой не было? которой не стало для высших чинов обеих сторон?
            Если бы Стефания осталась лежать на земле, то ещё задолго до того, как её бы нашли, она бы спятила. Но она, повинуясь вязкому и неукротимому инстинкту, сумела зачем-то подняться, и пошла. И пусть путь не был ей понятен или даже осознаваем, разум мог хвататься за иллюзию деятельности и оправдывать ещё, хоть оправдание было слабым, поступок и саму жизнь Стефании.
            И горе угнетало её так сильно, что она совсем пропустила движение за своей спиной. Абсолютное равнодушие отупило осторожность, и Стефания поздно спохватилась, дёрнулась, обернулась назад…
            В рассветной хмари вырисовывалась повозка. Лошадь из числа самых простых, значительно слабее церковных, и телега, совсем добротная, прикрытая какой-то грубой тканью.
            Возница натянул поводья, останавливая лошадь как раз возле Стефании, и ловко спрыгнул на землю, приблизился к замершей, равнодушной и готовой ко всему прокажённой церковнице.
-Ты чего тут? – грубо спросил он.
            Стефания оглядела его, вспомнила с трудом, где совсем недавно видела этот взгляд, этот профиль и, облизнув пересохшие губы, спросила очень тихо:
-Бер…Бертран?
            Это действительно был Бертран, тот самый парень, пытавшийся ещё недавно, когда Стефания не пала так низко в собственных глазах, а была пьяна и весела, сманить её за свой столик.
-Узнала! – хмыкнул Бертран. – Ну? Ты чего здесь?
            Стефания не ответила. Как объяснить – чего она здесь? Ей бы кто объяснил! Уж она бы ничего не пожалела за это. Хотя у неё никогда ничего и не было.
-Давай подвезу? – предложил Бертран. Его не смущала каменная холодность и опустошении Стефании. В его тоне было много дружелюбия и мягкости, словно они были знакомы давно.
-Я… - Стефания ответила не сразу, да и при попытке заговорить, сбилась. – Я не…
-Давай! – настаивал Бертран, - ты прямо шла? Ну вот! Я тоже прямо еду!
            Он хохотнул от своего остроумия и, не дожидаясь её ответа, взял за руку. Рука у него была очень тёплой, грубоватой от мозолей, но живой. Стефания, ощутив это тепло, поняла только сейчас, как холодны её собственные пальцы.
-У! – Бертран тоже заметил это. -  Да ты вся продрогла! Полезай в телегу. Ну что, я съем тебя? Зверь я какой?
            Узнай Абрахам, что церковница поступает так неразумно, соглашаясь на телегу и покоряясь незнакомцу, он, наверное бы, пришёл бы в восторг от возможности вывалить на её голову ушат брани и сомнений в интеллектуальных способностях.
            Но Абрахам был далеко. Стефания же преисполнилась равнодушия и презрения к себе, а потому молча села в телегу, прямо на грубую ткань и позволила везти себя неизвестно куда. Бертран ехал тихо, первые минут пять он молчал, искоса поглядывая на неё, затем заговорил:
-А я всё думал, чего вы в такой трактир забрели? Видно же, не нашего края. И не любители дороги!
            Стефания молчала, глядя на свои ноющие от пути дороги. Только сев, она поняла, что ноги её дрожат от усталости. Сколько бы ещё удалось ей пройти?
-А потом, - продолжал Бертран, - когда те ворвались и нас по углам разогнали, я понял! Вы…того, в бегах.
            Он смутился сам своих слов. Но Стефания не отреагировала.
-А когда они начали того бить…
-Он жив? – вдруг хрипло спросила Стефания и даже дёрнулась от осознания собственной дурости. Перед ней был свидетель не только её позора, но и героизма Базира! А она? Она не догадалась спросить самое простое и очевидное. Абрахам прав – она дура.
-Жи-ив! – Бертран даже рассмеялся. Ему понравилось оживление Стефании. – Он не так сильно пострадал. Крови много, но это ничего. Оклемается. Его Рози подобрала.
            Рози… Стефания не сразу вспомнила и поняла, что за Рози. Но облегчения ей понимание не принесло. Эта женщина, явно доброго склада, тоже, наверное, пострадала. А из-за чего? Кого?!
-У нас и не такое бывает! – Бертран, кажется, угадал, в чём тревога мыслей Стефании, в чём её совесть. – Мы на дорогах никогда не спрашиваем, кто и от чего бежит. Так видно – плохой человек иль хороший. Кого-то можно и спрятать, уберечь. А кого-то и выдать не жаль. И вы, ребята, видно сразу – хорошие.
-Он – да, - отозвалась Стефания с нервным смешком.
            Про себя она промолчала.
-А я всё думал, сбежала ты или нет? ну а как они бросились наверх, как забранились, обрадовался – сбежала! Привели в порядок трактирчик, уложили твоего друга и расходиться стали. Ну и я домой еду, а тут ты! Господне провидение!
            Стефания не ответила. Слова Бертрана были словами жизни, настоящей жизни, где нет места предателям-церковникам.
-Ну-ка… - Бертран ловко, одной рукою набросил на Стефанию часть укрывавшей телегу ткани. – Она пыльновата, но всё теплее.
            В его тоне было ещё извинение за «пыльноватость»! Стефания, по собственному её мнению, не заслуживала вообще ничего, кроме презрения. А тут о ней позаботились. Да еще и человек, который ничем не был ей обязан и у которого были причины иметь к ней недовольство, хотя бы из-за вторжения охотников.
            Но нет! ничего подобного! Пыльная ткань, пахнущая сеном, легла на ноги Стефании, и она спрятала в ней замёрзшие руки. Отметила краем сознания, что руки её какие-то грязные, попыталась вспомнить почему, но не смогла.
-Ты не бойся, - убеждал Бертран, - эти дороги только местные знают. Те люди не найдут. А если хочешь, могу отвезти в деревню. Там покой и благодать. Церковники долго еще не появятся.
            Стефания моргнула. Тепло понемногу возвращало её разум к земле, к реальности.
-Почему? – прошелестела она.
-А? – Бертран повернул голову. – А! ну так недавно зачистили всех.
            Голос его стал мрачнее.
-Всех, - продолжил он уже с горечью, - Марвой недавно закончили. Она последняя была.
-Кем последней? – не поняла Стефания.
-Известно! Целитель. Да ещё какой. С животными ладила, подход к каждой скотине имела. К ней всегда прибивались бродяжки. Всякого утешить могла словом, микстуры у неё, зелья. Эх…
-Ведьма, значит… - голос Стефании окреп. Она почувствовала странную ненависть к незнакомой Марве, ладящей с животными и микстурами.
-Тьфу ты! – Бертран даже возмутился. – Ведьма! Сама ты ведьма!
            Стефания странно усмехнулась. Она вдруг вспомнила про свою проклятую магическую кровь.
            Но Бертран, не зная, насколько был прав в своём обвинении, продолжал уже спокойнее:
-А хоть бы и ведьма! Ежели она людям помогает, то пусть помогает. Ан нет! выволокли её из дома в одной рубахе, да по пути ещё приложили крепко. Согнали народ смотреть на казнь ведьмы. все и пришли. И я. Из страха пришли. Из него же и не вступились, хотя каждый знал, что Марва мухи не обидела. А ваши её кинжалом по горлу. И похоронить не дали по-людски, сожгли. Тьфу.
            Стефания слушала рассказ Бертрана со странным чувством. Что-то было в нём неприятное для неё. Но это неправильно. Ведь он говорил о церковниках, казнивших ведьму! Откуда в его тоне столько горечи? Её не должно быть. Церковники освобождают людей от магии, так зачем носителей этой погани жалеть?
-Всё равно – ведьма, - упрямо сказала Стефания. – Если она зла не делала сейчас, то делала его прежде.
-Так судили бы! Расследовали! А тут явились в ночи, без суда, на потеху себе… и дом спалили и тело. А у неё дочь осталась. Насилу её дома удержали – к матери рвалась, с ней бы и сгинула.
            Здесь Бертран попал в точку. Существовал закон Церкви, в котором сказано было об изъятии магических отпрысков под присмотр Церкви, перевоспитание их и покаяние. Но чаще всего этих отпрысков карали как носителей магии, если, конечно, находили.
            Но Стефания знала об этом, а Бертран не мог знать!
-Она проклята Богом! – Стефания чувствовала, что должна отстоять церковников. Неважно, к какой церкви они принадлежали, все они ведут общую войну со злом – с магией. – Она оскверняла его! И поплатилась.
            Бертран пожал плечами. Спросил:
-А почему Бог сам её не покарал?
-Он покарал её через руки церкви! – Стефания даже скривилась. Она только сейчас поняла, что Бертран остановил повозку на дороге. – Через руки слуг!
            Бертран повернулся к ней:
-Разве он велел убивать всех? Вы видели бога? Хоть кто-то в ваших церквях его видел? Говорил с ним?
-Это не так работает, - Стефания снисходительно улыбнулась, - мы охраняем свет и следуем заве…
-И в них сказано, что нужно убить всякого носителя магии? Если магия зло, то почему рождаются маги, колдуны и вампиры? Если Бог хочет, чтобы вся нечисть исчезла, почему действует через вас? Он всемогущ! Это же Бог! У него есть власть над всем живым. Над ангелами и людьми. Зачем он позволяет людям рождаться с тем, что вы называете проклятием и что стремитесь истребить? Зачем передает вам свою волю? Вы что – лучше? Вы умнее и сильнее бога?
-М…мы…- Стефания хватанула ртом воздух, но не нашла что сказать разумное, выкрикнула что-то, что первое пришло на язык. – Мы храним его волю!
-Я вижу, - согласился Бертран мрачно. – Все видят как храните. Но если вы служите свету, если вы все такие добродетельные, то почему люди вас боятся и презирают? Почему вы заставляете людей страдать? Во имя света? Во имя добродетели? Тьфу…
            Бертран отвернулся от Стефании. Теперь в его глазах было презрение. Повозка снова двинулась, а Стефания – оглушённая, оскорблённая смотрела в спину какому-то деревенскому простецу, который унизил её. Он ничего не понимал, а смел судить дело Церкви! Он говорил с позиции человека…
            И Стефании нечего было ему возразить. У неё кончились слова, можно было бы тыкать этому наглецу своим безупречным знанием сводов и правил, всех законов Церкви, заповедей и стихов из Священной Книги, но всё это не имело смысла. У этого человека было устоявшееся мировоззрение, в котором вся магическая нечисть стояла выше и была добродетельнее служителей церкви!
            И сколько таких людей было на деле? Сколько их было – молчащих, презирающих церковников, что прибывали спасать людей? Стефании вспоминались все те случаи, когда люди молчали, наблюдая за расправой над той или иной тварью, вспоминались рассказы, когда люди прятали тех, против кого боролась церковь. Например, тот случай в Ноттингеме, когда местный шериф оказался оборотнем, и всё население Ноттингема вышло просить за его помилование, так он им полюбился, проявил такое служение своему городу!
            Но он был оборотнем, и это означало, что он должен умереть. Почему люди этого не понимали?
            У Стефании всё поплыло перед глазами. Она рывком отшвырнула ткань, которой её прикрыл Бертран.
-Ты чего? Обиделась? – он заметил это движение. – Ты чего? Я же не  от зла. Я только сказал…
-Останови.
            Бертран покорился. В тоне её было что-то такое страшное и жуткое, что заставило его остановить свою тихую повозку. Без его помощи Стефания спрыгнула на землю.
-Да куда ты? – спросил Бертран несчастным голосом. – Не дури! Ну? Не заговорю больше, садись!
            Но Стефания, не глядя на него больше, пошла в сторону от дороги в поросль мелкого кустарника.
-Вернись! – позвал Бертран, глядя в спину удаляющейся девушки. Она сутулилась, путалась в траве, но шла дальше, шла упрямо. Можно было бы её остановить и даже силком, наверное, усадить на телегу обратно, но Бертран не сделал этого. Что он о ней знал? Ничего. что сказал? По его мнению – пустяк. То, что все знают.
            А у Стефании омертвело всё последнее, что оставалось ещё живым.
…Абрахам стоит у подножия широкой лестницы Цитадели и усиленно делает вид, что он здесь случайно, но всякий, понаблюдав за ним даже пару минут, понимает, в чём дело. Нельзя стоять, болтая о пустяках и постоянно коситься на лестницу. Очевидно – ты ждёшь кого-то.
            Абрахам точно знает кого.
            Она должна появиться с минуты на минуту. Та самая могучая сила безысходной любви, которая толкает людей на самые необдуманные, героические и глупые поступки, ведёт к страшному, и гораздо реже к славному финалу. Но Абрахам впервые во власти такой силы. Он молод, наивен и слаб среди сверстников-магов, пусть в последнее время и делает значительные успехи в боевой магии, заставляя хмуриться лучшего ученика и всеобщего любимца – Михаэля.
            Михаэль даже задирать Абрахама теперь старается реже – боится схлопотать какой-нибудь порчи. Так, со свитой своих прихлебателей ещё пройдет, ковырнёт, а в ином – Абрахам пустое место. И его, Абрахама это устраивает. Можно чуть расслабиться, можно учиться с большим рвением, не отвлекаясь на подлости соучеников.
            А ещё можно наблюдать за Айолой… пусть и ждать приходится её долго, но она такая, что у Абрахама захватывает дух. С хитринкой в глазах, лукавая, гибкая и ловкая в танце – она замечает легко влюбленность Абрахама, но не отталкивает его. Держит на расстоянии, играет, не позволяет отдалиться.
            Но Абрахам ещё наивен. Он не умеет разглядеть этих сетей обольщения, этой лукавой игры и воспринимает каждую жалкую подачку в виде насмешливого взгляда или её улыбки за чистоту чувств. он живёт этим странным и радостным чувством. Именно это чувство заставляет его коситься на лестницу.
            И она прерывает это томительное ожидание. Айола появляется на вершине лестницы. У Абрахама перехватывает дыхание, когда он смотрит на её шаги по ней – быстрые, ловки, но плавные. Она идёт, оглядывая залу, не тратя времени, замечает, конечно, Абрахама.
            И, спустившись, вдруг…подходит к нему!
            Глаза у Аойлы зелёные. Она почти классическая ведьма с этим лукавым взглядом, с копной чёрных волос, собранных по ложной скромности в косу.
-Привет! – она весела. Она кипит жизнью. У Абрахама пересыхает в горле. Айола прежде не здоровалась с ним на глазах у всех первой.
            Тишина прокатывается по зале. Какой чёрт нашептал ей сделать это сегодня? Абрахам невольно улыбается – губы растягиваются в непривычном движении:
-Привет, Айола. Прекрасно выглядишь.
-Да? – она с сомнением оглядывает свой костюм. Он строгий, но Айола умело добавляет в него такие черты, которые делают его чуть мягче, индивидуальнее. Это не форма Цитадели, это что-то другое, принадлежащее только ей. Неуловимое. – А я и не заметила. Собиралась на скорую руку.
            Айола лукавит. Она провертелась у зеркала девичьей комнатки с добрых четверть часа, чтобы добиться такого нарочито небрежного эффекта.
-Я по делу. Я тебя искала, - продолжает Айола, - хотела попросить, чтобы ты проверил мою работу по боевым. Я что-то напутала, похоже.
            Она протягивает свёрток. Абрахам счастлив – для неё он готов на всё, а тут всего лишь его любимый предмет.
-Не замарайся, Айола! – Михаэль уже давно не может нарушить спокойствие Абрахама. У него просто уже не хватит фантазии! Ну что он ещё придумает? Окунание в ледяную бочку с водой было. уничтожение домашних заданий тоже. Наращивание ослиных ушей, превращение кровати в дымящуюся кучу мусора, оскорбительные прозвища  и банальные избиения – всё это прошло и закалило Абрахама.
            Но Айола вдруг обращает внимание на Михаэля, поворачивается к нему и спрашивает так ласково, что Абрахаму хочется тряхнуть её за плечи и развернуть к себе, но он сдерживается:
-А что делать бедной девушке? Кто заступится и поможет? Кто убережет её?
            От плаксивости и фальши её тона на Абрахама нападет бешенство. Невольно он сжимает кулаки, как было несколько лет назад, когда он впервые оказался малым ребенком перед Михаэлем.
-Спасти, что ль, прекрасную даму? – вслух рассуждает Михаэль, не сводя взгляда с Абрахама. Ему неинтересна Айола и ему плевать на неё саму. Но ему нравится демонстрировать своё превосходство. – Эх, спасу!
            Айола смеётся и протягивает руку к Абрахаму за свёртком, чтобы вырвать его. Абрахам вдруг убирает его за спину.
-Отдай! – требует Айола, вдруг посерьезнев. Со странной нерешительностью она заглядывает ему в глаза и видит что-то такое, что отвращает её и пугает. – Абрахам…
            Голос её становится тише. Она медленно понимает, что совершила что-то ужасное.
-Ты не только ничтожен, ты ещё и вор? – усмехается Михаэль. Он подходит к Абрахаму без спешки, ощущая моральное превосходство. – Украл работу Айолы…ай-ай.
-Не надо! – вдруг визжит Айола, пытаясь втиснуться между врагами. Она прочла во взгляде Абрахама то, чего не должна была прочесть.
            Но, конечно, уже поздно…
            Абрахам открыл глаза. Сон покидал его. В ушах его ещё звучал её отчаянный визг, долетевший сквозь толщу времени. Но это ничего. Он привык просыпаться и не с таким грузом. Годы обязывали. И пережитое в них тоже. А здесь ещё ничего.
            Рене уже не спал. Он проснулся недавно, ещё потирал глаза.
-Сон – странное явление. Сон на природе вообще не бодрит, - сказал он. – Я вообще чувствую себя ещё хуже.
-Ну так молись, - предложил Абрахам, щелчком пальцев разводя потухший накануне костёр.
            Рене глянул на него и не ответил. Привели себя в порядок, занялись завтраком. Абрахам держал себя как и прежде – мрачно и отстранённо, но это был уже вполне живой Абрахам, отходящий от ужасных вестей.
-Если будем идти весь день, то преодолеем большую часть пути, - сказал маг.
-Я могу идти и ночь! – хвастливо заметил Рене.
-Не стоит, - Абрахам остудил его пыл мгновенно, - в ночи не пройду даже я. Вскоре начнутся буреломы и болота. Идти придётся только днём.
            Рене решил не спорить. Один на один с Абрахамом ему было неуютно. Он чувствовал и мрачность мага и его превосходство в силе – это не давало ему покоя и заставляло быть куда более покладистым. Невольно Рене даже начинал задумываться о том, что неплохо бы вернуть Стефанию или Базира в компанию – всё спокойнее.
            Двинулись в путь. Абрахам держался молча, лишь изредка снисходил до указания пути: влево, вправо или говорил быть осмотрительнее. Нужно было признать – из него был прекрасный проводник, но отвратительный компаньон. Рене как-то не так представлял себе путь. Ему виделся конец пути, где уже была слава и восхищение, что он бросил вызов одной церкви и принес в другую доказательства. А вот промежуточный этап давался тяжеловато.
-А ты знал предыдущего главу Животворящего Креста? – без разговоров у Рене пошаливали нервы.
-Знал, - ответил Абрахам, едва ли оглянувшись на «вечного офицера».
            Исчерпывающий ответ! Но Рене не сдался:
-А Константин как к власти пришёл, ты помнишь?
-Да, - Абрахам снова поразил своей дипломатичностью. Рене вздохнул, но маг неожиданно снизошёл до пояснения, - когда я пришёл на сторону Церкви, Константин был ещё младенцем. Когда же я стал первым охотником и заслужил подобие доверия от собратьев, Константин едва ли приступил к учению.
-Сколько же тебе лет? – поразился Рене и ответу и словоохотливости мрачного мага.
-Много, - Абрахам снов обратился губителем дипломатии.
-А в циферках? – не сдался Рене, с трудом переваливаясь через покатистый холмик, поросший гнилушками. – Уф… ну больше ста?
-Больше, - Абрахам легко миновал следующее препятствие. Ему вообще давалось удивительно легко взбегать по холмам и спускаться с них, перешагивать через ямки и бревна и легком находить дорогу по одним ему ведомым знакам.
-А насколько боль…- Рене оборвали. Абрахам вдруг обернулся и велел резким жестом замолчать. Рене, как человек неглупый, стих моментально. Тревожная реакция Абрахама не оставляла ему другого выхода.
            Абрахам обводил взглядом каждый кустик и деревце, искал что-то.
-Что? – шепотом спросил Рене через пару минут затишья. Ему надоело чувство неопределенности.
-К нам кто-то идет! – Абрахам почти не разжимал губ. Он оглядывал лес, ища кого-то. В пальцах его уже пульсировало заклинание. Рене на всякий случай скользнул ему за спину. Охотник даже не возразил.
            Выждав еще немного, Абрахам крикнул вглубь леса:
-Кто на пути?
            Тишина. Правда, в этой тишине Рене вдруг почудился тоненький всхлип. Он не успел подумать, прикинуть, а Абрахам уже узнал:
-Болезная!
25.
                Это оказалась она. Внешне всё прежняя, только помятая, но всё-таки какая-то уже чужая чем-то внутренним. Не должно так выглядеть молодым девушкам, не положено иметь им такого ошалелого взгляда и так дрожать…
            Рене и Абрахам молчали, наблюдая за её приближением. Мысли союзников разнились. У Рене первая мысль была в облегчение: он теперь не один с Абрахамом! Вторая уже полна презрения: что за вид у Стефании? Как она так быстро низко пала, наплевав на себя? Где умудрилась так испачкаться? Третья была совсем уже мрачной и касалась отсутствия Базира.
            Абрахам же в первую очередь заметил отсутствие Базира, а затем только обратил внимание на запуганный, затравленный вид болезной несчастной магички. Она ещё шла – какая-то угловатая и нелепая, а он уже что-то успел понять по её взгляду и общему виду, понять по этому отсутствию и понятое отпечаталось в лице его разочарованием.
-Это вы… - у Стефании от облегчения подкосились ноги, она не устояла на ногах и разрыдалась, оказавшись на земле, от облегчения.
            Абрахам не приблизился к ней, он оставался стоять над нею, возвышался и оставался суров. Он походил на каменное изваяние античного бога – таких очень любили помещать в учебники начинающих церковников, показывая зарождение истинной веры. При этом античные боги всегда были показаны порочными и лживыми, суровыми и кровавыми… обычно церковники-наставники любили подчёркивать это:
-А наш бог милостив и добродетелен! Счастье – служить ему.
            Тогда Стефания даже не понимала, как можно преклоняться перед суровостью карающего античного божества, а теперь понимала. Страх гнул её к земле. В глазах Абрахама она прочла презрение и разочарование: она вернулась одна.
Рене же был человечнее и не таил этого. Вечный офицер, ныне навсегда уже опальный, присел перед Стефанией, быстро оглядел её:
-Ты не ранена?
            Стефания затрясла головой. Нет, физически она не ранена, только устала и ощутила теперь внезапную жажду, сцепившую горло неприятным жжением. Но физическая рана – это ещё не всё. Это всего лишь тело, а тело страдает, живёт, ломается, исцеляется и, в конце концов, истлевает, поддавшись смерти и гниению. А что делать с душой? С той рваной раной внутри, которую не перекрыть ничем? С чувством вины, с ощущением несмываемого позора, с этой невидимой грязью предательства?
            Но Рене больше волновало физическое состояние - душу он признавал только свою. Абрахам, не снисходя до неё, спросил:
-Где Базир?
            Стефания могла солгать. Могла сказать, что они попали в переделку, что Базир пожертвовал собой. Или, хотя бы, могла попытаться себя оправдать, сказав, что Базир пытался её споить и лишить чувств, что уговаривал её пить, а после пытался спрятать в комнате трактира. Но она понимала, что, во-первых, её язык не повернётся к этой лжи, во-вторых, может быть Базир и пытался её споить, но она сама была не против. Во всяком случае. В самом начале, Стефания подсознательно понимала, что он делает – это она осознавала сейчас с ещё большей ненавистью к себе.
            Осталось только признаться – себе и им. И она призналась:
-Я струсила.
            Абрахам уже знал. Горечь, разочарование и холодное ехидство разлились по его чертам. Он не вымолвил и слова, не произнёс и звука, пока Стефания, глотая слезы, кое-как пыталась рассказать все обстоятельства дела. Она не смотрела ни на кого, зная, что не встретит ничего хорошего, что ждёт её лишь осуждение. Ей сложно было даже объяснить, чьего осуждения она больше боится – Рене ли, с его насмешками? Абрахама ли с его молчанием?
            Но Стефания была наивна. Последнюю часть своих злоключений о поездке в телеге и неприятном разговоре она обрисовала в общих чертах, не углубляясь в детали. Но и этого хватило союзникам, чтобы сделать свои выводы с лихвой.
            Абрахам нарушил молчание. Суровый античный каратель снизошёл до Болезной. Речь его была убийственна:
-Я не ждал от тебя подвигов и хоть какой-то пользы, но трусость была перебором даже для тебя. Я полагал тебя храбрее и честнее. Базир сделал для тебя столько всего хорошего, он спас твою жизнь, поддерживал, а ты сбежала!
            Во взгляде мага полыхнуло что-то желтоватое и яростное. Стефания вжала голову в плечи, понимая, что заслуживает это и даже большее презрение. Но неожиданно на выручку пришёл Рене:
-Полно, Абрахам! Взял девчонку с бумажной работы, выдернул в ночь непонятно куда и непонятно зачем. Напугал! И ещё подвигов ждёшь? Она не охотник. Она ребёнок, который впервые вышел на большую дорогу. Все ошибаются, все трусят…
-Не все, - возразил Абрахам, пока Стефания обалдело взирала на своего защитника.
-Но и не все, такие как ты, - Рене спокойно взглянул на Абрахама. – Ты из породы фанатиков. Она из породы нормальных, ну хорошо, не совсем людей. Она магичка, но жила и вела себя как человек. значит, и судить её должно только людям.
            Тон Рене был обманчиво мягок. Он вдруг повернулся к Стефании и уточнил:
-Я не оправдываю тебя, хоть трусость твоя и объяснима. Но есть время, когда всякая трусость – преступление.
-Базир жив, это спасает тебя, - Абрахаму не понравился тон Рене по отношению к Стефании. Он считал себя одного вправе судить и осуждать её, но не Рене – не этому интригану-бюрократу судить её! Поэтому мгновенно Абрахам проявил снисхождение. Хотя бы показательное.
            Этого Рене, искушённый в манипуляциях, и добивался.
-Нам надо продолжать путь, - Абрахам похоронил в себе всё невысказанное Стефании до лучшего момента, - мы потеряли много времени. Идём! Скоро начнёт темнеть, нам нужно найти место для ночлега.
            Стефания поднялась с земли, готовая к пути и к неизвестности. Она знала, что Абрахам не простил её, и долго ещё не простит, будет всё время жалить её за эту ошибку, но теперь она была не одинока. И это заставило Стефанию подняться сквозь усталость.
-Будь добра, не отставай, - Рене подмигнул ей и поспешил за Абрахамом. А маг уже уверенно прокладывал себе путь через колючие кустарники. Он не оглядывался – оглядка была ему ни к чему, и без неё он прекрасно знал, что и Стефания, и Рене идут за ним.
            Абрахам шёл, сминая мягкий, будто бы живой, податливый мох, и пытался понять, что он чувствует сейчас к Стефании и как к ней относится. Выходило не очень гладко и понятно. Он был и рад её встретить и полон разочарования в ней, в её трусости. В словах Рене был смысл, но Абрахаму этот смысл не нравился – сам Абрахам никогда не уклонялся от драки и не поступил бы так, не сбежал бы как Стефания. Но что она могла противопоставить трём охотникам? Ну хорошо, одному охотнику, одному недавнему ученику и нереализованной и озлобленной девице – Делин?
            Ответа на это у Абрахама не было, но он всё-таки был уверен в том, что сам не поступил бы так, как Болезная. Не струсил бы, организовал из трактира ловушку, превратил бы его в свой штаб, реорганизовав все имеющиеся методы, но для этого нужен опыт полевой самостоятельной работы, а у Стефании этого не было.  нужно было учитывать все обстоятельства. Рене был прав в том, что Стефания всё-таки пошла за Абрахамом и, узнав правду их путешествия, не заторопилась прочь с Ронове, а осталась и даже попыталась совершить что-то достойное. Не получилось, конечно, всё стало лишь хуже – они лишились Базира, но разве сама эта попытка ничего не стоит?
            Для Абрахама всё было противоречиво. На словах он был категоричен, но в душе его творилось противостояние между осуждением без права помилования и осуждением со снисхождением. Но Абрахам никого не пускал в свою душу, а уклоняясь от любопытного и даже заискивающего взгляда Болезной Стефании, шёл, не оглядываясь.
            Стефания поглядывала в спину Абрахама, пытаясь понять, о чём он думает. Она догадывалась, что ничего хорошего в его мыслях нет относительно неё самой, но она не могла перестать думать об этом. Это привело Стефанию к досадному и нелепому запинанию о корягу. Устоять-то устояла, но Рене, шедший теперь за нею, весьма выразительно зацокал языком.
            Стефания поняла, что так нельзя дальше. нужно отвлечься. Она попыталась думать о Базире. Без сомнения, та трактирщица выходит его, если Базир действительно у неё. Мысль о Базире оказалась очень неприятной и Стефания попыталась вспомнить, что её могло бы поддержать. На самом деле, имя давно уже пришло к ней в сознание, но она боялась позволить себе его заметить. Но когда прошла дума о Базире, уколов её совесть. Стефания ослабила контроль над сознанием, отвлеклась, и проклятое имя скользнуло змеёй, радостно заалев в мозгу: Ронове.
            Стефания сжала зубы. Ронове оставил их. Давно оставил. Как можно думать о нём? Он смотрел с презрением и ненавистью на саму Стефанию, боялся её, вся она сделалась ему ужасна и отвратительна из-за того, что Стефания не могла даже отменить или исправить в себе. И за одно это Ронове не заслуживал уже быть в её памяти, но он был.
            Ей вспоминались его руки, его неожиданная поддержка, заступничество, забота и редкие, полные её робости минуты, когда он оказался рядом, когда заметил тихую помощницу Абрахама, отвернувшись от своей яркой Иас.
            «Это было сказкой. Этого не было со мной», - Стефания упрямо хотела поверить в это. Сказка кончается. Сказка для тех, кто красив, талантлив  и храбр. Она не для тех, кто оставляет своих защитников в неизвестных обстоятельствах и не для тех, кто замаран происхождением.
            Но сердце также упрямо не верило мыслям. Ныло. Прежде Стефания даже не думала о том, что такое возможно. Ей казалось, что можно думать о человеке, переживать, сочувствовать ему, но это всё где-то в мозгу, в чувстве долга и в природной жалости. Но почему же сердце не желало молчать?..
            «А вот Иас бы так не поступила!» - Стефания попыталась отвлечься от боли по Ронове на своё, уже привычное страдание. Вышло неубедительно. Стефания не могла знать, как поступит Иас. Она могла лишь предположить. Но на предположении далеко в самобичевании не уйдёшь.
            Отвлечения не вышло и сердце снова напомнило о себе и дьявольским происком отозвалась в голове Стефании всё одна, всё та же, единственная тоскливая мысль: «Где же сейчас Ронове?»
            Но вся проблема Ронове была в том, что он сам не знал, где находится.
            Сначала Ронове лежал (это он понял), прислушиваясь к своим ощущениям. Память воскресала в нём быстро – вспомнился лес, Базир, встреча с беглецами, ссора, затем разделение. Вспомнились и муки, и последовавшее за ними решение вернуться, и встреча с Марбасом, и вынужденное его убийство, а потом Ронове что-то потащило через темноту, настигло и вырубило.
            И вот здесь у Ронове были уже вопросы. Тело не болело, лежать было удобно, но вопросы не проходили. Он приоткрыл глаза, ничего не понял и совсем раскрыл их.
            Над ним возвышался когда-то белоснежный, а ныне от времён уже посеревший потолок с искусно выложенным барельефом. Барельеф изображал сцену охоты – были и охотники, и гончие, и добыча в виде застреленного оленя.
            Ронове подумал, решил, что пялиться на охоту не так уж и интересно и осторожно приподнялся на локте. Выяснилось два обстоятельства: он в комнате и комната пуста.
            Тогда он решительно поднялся, заметил, что находится в прежнем своём виде, только карманы теперь пусты все до одного, и даже в обуви уже нет никаких лезвий – крайних средств защиты. Это дурной знак, но Ронове решил пока не делать однозначного вывода и принялся изучать комнату.
            Она была большой. Раза в три-четыре больше его кельи охотника в Церкви Животворящего Креста. Кровать – широкая, с удобным матрасом, горой подушек, скованных приятной тканью, возвышалась на покрывалах. Ронове на такой кровати прежде не лежал – вся мебель в Церкви была простой  - это исходило из нехватки казны. Комната же, в которую его поместили, отзывалась по меркам Ронове, роскошью.
            Только вещной шкаф из тёмного дуба, при ближайшем рассмотрении, пустой совершенно, занимал половину стены. Ещё стол – блестящая лакированная поверхность блестела приятной чернотой и металлической обивкой. Кресло, придвинутое вплотную к столу, и простор. Простор комнаты!
            Ронове внимательно осмотрел узкое окно. Оно не было зарешечено, но снаружи его закрыли доской или плотными ставнями. В комнате царил полумрак, света было недостаточно, но предметы различить было можно, значит, на улице было солнечно, и стоял день или что-то около полудня.
            Дверь же оказалась плотной и закрытой. Что ж, Ронове не ждал иного.
            Он ещё раз обошёл комнату и сел на постель. Сидеть на такой мягкости оказалось неуютно, и Ронове переместился в кресло. Кресло было удобнее, он даже на миг замечтался, что поставит такое же…
            А потом вспомнил, что ставить ему негде и вернулся из мира грёз.
            Но на самом деле, подумать было о чём. Прежде всего, Ронове был в бегах. По своей воле или нет – это случилось. Он убил Марбаса – собрата-охотника, этого ему не простят. Кто-то принёс его незнакомо куда…
            Зачем? Хотели убить? Убили бы. Допросить? Допросили бы. Так какого черта его поместили в роскошную темницу и заперли?
            Сидеть без дела было невыносимо, к тому же хотелось есть – желудок предательски отозвался требованием, да и хотелось посетить туалет. Ронове промучился ещё минут пять, но не придумал ничего лучше, чем подойти к дверям и побарабанить в них.
            Дверь не поддалась. Прошло целых две томительных минуты прежде, чем в замочной скважине началось движение. Через мгновение дверь распахнулась, являя на пороге тонкую белокурую девушку.
-Добрый день, - тонко приветствовала она.
-Где я нахожусь? Кто вы? Что вам нужно? – спросил Ронове сразу же. В тоне его была раздражительность. В былое время он бы разглядел бы девушку – её точёные, как из мрамора, черты лица, тонкую фигуру и болезненный вид с сероватыми кругами под глазами, но сейчас ему не было до этого дела.
-туалет и купальня по коридору, - ответствовала она.
            Ронове попытался оскорбиться, но момент был неподходящий. Он рванул к спасительным дверям через маленький проход коридора, но успел заметить, что указанные ему комнаты образовывали троедверие, похоже, одной клетки, потому что четвертая дверь была зарешечена и закрыта. Значит, тюрьма двойная.
            Ронове вернулся быстро. он оглядел роскошную просторную купальню, полки с разным душистым мылом и маслами, стопку полотенец, выложенные витражами стены, заметил отсутствие окон…делать было больше нечего. Только возвращаться и выяснять, что происходит.
-Кто вы? Где я? Что вам нужно? – повторил Ронове свои вопросы. Белокурая девушка стояла в отведенной ему комнате, похоже, ждала.
-Я – Аме, - ответила девушка, - я приставлена для того, чтобы у вас было всё необходимое.
-Кем приставлена? – не понял Ронове. – Какое необходимое?
-Хозяином, - просто ответила Аме. – Еда, вода, доступ в купальню. Пока вы были без сознания я не решилась отпирать двери, но теперь вы можете перемещаться между ними свободно.
-Я хочу выйти. – Ронове сжал руки в кулак. – Выпусти меня!
-Не могу, - Аме бесстрастно взирала на Ронове. – И я не рекомендую вам пытаться вырваться силой. Не получится.
-Кто ваш хозяин? – Ронове сомневался в том, что хрупкая девица способна оказать ему сопротивление, но он не знал, кто и что за дверями, поэтому решил сгладить её угрозу и подойти с другой стороны. – Зачем я здесь?
-Этого я сказать не могу, - ответила девушка.
            Ронове с трудом подавил приступ бешенства. Аме, уловив его настроение, поспешила объяснить:
-Я не знаю всех обстоятельств. Мой брат принёс вас сюда из леса. Сказал, что нужно дождаться хозяина, и я приставлена к вам.
            Ронове затряс головою. он никогда не был внимателен к логическим задачам и не любил загадок, а эта Аме, весь его плен был сплошным потоком неясностей и загадочностей.
-Твой брат охотник?
-Вроде того! – Аме вдруг весело улыбнулась. Улыбка у неё получилась неприятная.
-А хозяин?
-И хозяин охотник, - подтвердила Аме и улыбка пропала с её лица.
            Ронове стало чуть легче. Значит, охотники! Может быть, он в плену у других церковников? Ронове решил, что это так, объяснение его удовлетворило, и он поинтересовался:
-А когда я встречусь с твоим хозяином?
 -Этого я не знаю, - признала Аме. – Мой брат, может быть, знает об этом. Когда он вернётся, я скажу ему, что вы очнулись, и он зайдёт к вам.
            Это понравилось Ронове ещё больше. Ему представилось, как лихо он проведёт беседу с этим непонятным братом, как прояснится всё легко и просто. Настроение его улучшалось, он даже заметил тонкость фигуры Аме и мягкие белокурые локоны.
-А пожевать что-нибудь будет? – аппетит снова дал о себе знать.
            Аме кивнула, последовала к дверям быстрым шагом, пересекла комнату, закуток коридора. Ронове последовал за нею, но всё равно опоздал – девушка оказалась слишком проворна, и Ронове не удалось даже увидеть кусочка другой комнаты. Он услышал, как провернулся в скважине ключ, запечатывая своего пленника.
            Но ему всё было ясно. Охотники, служанка…что ж, наверное, это просто другая Церковь. Может быть, чудаковатая, но не явные враги.
            Аме появилась через пять минут с подносом. Несмотря на поднос, она ловко справилась с дверью, опять поразив своей быстротой Ронове. Ключ исчез в её руке – это охотник заприметил,  но он пока не предпринимал ничего, понимая, что не имеет всей картины перед глазами.
            Аме принесла ему тарелку с холодной курятиной и овощами, пару кусков пшеничного хлеба и небольшой кувшин с вином. На подносе даже обнаружились нож и вилка. Ронове хмыкнул: видимо, ему доверяют, раз дают оружие.
            Аме, однако, заметила его усмешку и промолвила:
-Если вы проявите своеволие, вам не помогут ножи.
-А где мои вещи? – лениво спросил Ронове. – Или вы их украли?
-У нас не бывает воров! – девушка даже оскорбилась. – Ваши вещи вам вернут, если так будет угодно хозяину.
-Сядь со мной, поешь, - предложил Ронове, желая сгладить обстановку.
            Девушка отвернулась:
-Я не могу.
-Я разрешаю! Да и ты же должна следить за тем, чтобы у меня было все необходимое! Так вот – мне нужна компания.
            Аме холодно взглянула на него. Неприятное, мелькнувшее в её улыбке, вернулось, изуродовав точёные черты лица:
-Я сказала, что не могу.
            Она на самом деле имела такой вид, словно при одном взгляде на курятину её тошнит. Не дожидаясь, пока Ронове опомнится от её тона, Аме вышла прочь, снова провернулся в скважине за нею ключ.
-Безумцы! – фыркнул Ронове, поражённый такой ненормальной реакцией.
            Но переживания оставили его. Они не возвращались пока он не насытился. Лишь когда прикоснулся к кувшину, снова провернулся ключ в скважине.
-Вернулась! – хихикнул Ронове сам с собою, в общем-то довольный таким положением вещей. Но в комнату вошла не уже знакомая ему Аме, а молодой блондин высокого роста и довольно тщедушного сложения. В чертах нового гостя Ронове увидел такую же бледность и болезненность  точёных словно бы из мрамора черт, те же мешки под глазами. Он сообразил, что перед ним брат Аме и поднялся гостю навстречу, полагая, что этот человек будет адекватнее своей сестры и объяснит Ронове всё.
            Гость, в самом деле, прошёл в комнату, слегка облокотился на стол, занимая удобное положение. Он действовал наглее и решительнее и Ронове это нравилось.
-Вы брат Аме? – он первым решил нарушить молчание.
            Гость кивнул:
-Вы можете звать меня Филипп.
-А я Ронове. Я – Охотник Церкви животворящего Креста…- Ронове осёкся. Он не был уже охотником. Вряд ли Церковь Креста примет его теперь.
-Я знаю, - ответил Филипп, разглядывая его лицо с какой-то странной щепетильной внимательностью. – Я полагаю, что вы удивлены?
-Да, я…
-И желаете прояснить ситуацию? – закончил Филипп тем же холодным, ничгео не выражающим голосом.
-Да, - подтвердил Ронове, - я выполнял определённое путешествие в целях…
-Вы были в лесах, примыкающих к  границам владения моего хозяина, - Филипп и в этот раз не дал Ронове закончить. – В самом лесу есть черта, где начинаются его владения. Вы перешли их. И вы совершили убийство – я видел это. Убийство церковника.
-Это было выну…
-И вы, - Филипп легко перебивал жалкие попытки Ронове заговорить, - как и подобает убийце, пытались сбежать. Я не дал вам этого сделать. Я настиг вас, ибо убийство, совершённое во владениях моего хозяина, но без его ведома, подлежит его судейству и разбирательству. Закон суров, но он таков.
-Подождите! – взмолился Ронове. – вы ведь не знаете никаких обстоятельств! Понимаете, я – церковник. Я искал беглецов, которые предали Церковь. А тут один из моих спятивших соратников налетел на меня и требо…
-Мне не нужны ваши обстоятельства! – отмахнулся Филипп. – Они могут понадобиться моему хозяину или вашей церкви.
-Отпустите меня! – Ронове заглянул в холодное лицо Филиппа. – Могут пострадать люди. Я должен найти своих друзей. Я должен к ним вернуться.
            Филиппа слова Ронове не тронули.
-Вы не сделаете отсюда и шагу, если того не прикажет хозяин. Нас не касается то, что вас так тревожит. Мы лишь охрана. Мы выполняем волю нашего господина, а он установил законы над нами.
-Но я не…
-Не дёргайтесь! – рявкнул Филипп неожиданно и что-то звериное отозвалось в этом рыке. – Сидите здесь и не пытайтесь устраивать сцен, мы их здесь не оценим. Мы не ваша церковь! Мы не ваши запуганные монахи креста!
-Ваши?.. – Ронове не был из числа пугливых людей, но здесь пробрало даже его, и всё-таки ум зацепился за повтор отчуждающих «ваша» и «ваши». – Мы же на одной стороне! Мы все на стороне…Креста?
            Ещё до того, как промолвить последнее слово, Ронове почувствовал, что смешон. Он не понял ещё причины этого, но ощутил всей кожей своей этот липкий и плотоядный взгляд Филиппа – взгляд хищника, взгляд скота, поднявшегося над человеком.
            Не понимая своего порыва умом, Ронове вскочил. Кресло завалилось набок от его движения. Но на Филиппа это не произвело никакого впечатления, он продолжал, слегка склонив голову, разглядывать пленника.
-Ваша сестра сказала, что вы – охотник! – Ронове чувствовал себя беспомощным. Пойманным, жалким, нелепым…
-Это так. Мы все охотники.  И даже Аме, - Филипп облизнулся и вдруг произошло страшное. Глаза его полыхнули желтоватым огоньком, а нижняя челюсть чуть подалась вперёд и зубы заострились, удлинились, демонстрируя обалдевшему и омертвевшему от ужаса Ронове треугольную их форму.
-Исчадие-е! – завопил Ронове, бросился к постели, намереваясь отломить хоть деревяшку от спинки кровати, лишь бы было у него оружие против этой богомерзкой отвратительной твари.
            Филипп захохотал. Лицо его вернулось в прежний вид, он стал похож на человека – очень красивого, только холодного и скованного, такого же тщедушного. Ему было весело от страха Ронове, от ужаса затравленного зверька, находящегося полностью во власти самой смерти.
-Не тряситесь, священник! – Филипп скривился, наблюдая за тем, как лихорадка бьёт всё тело Ронове, как безумно он рыщет по карман, ища распятие. – Никто вас без суда не сожрёт. Вот явится хозяин, с ним и говорите! А пока не дурите… мы шуток не любим. Ваших шуток уж точно.
            Филипп, уже не скрывая оскала, проследовал к дверям, не обращая внимания на всё ещё трясущегося от омерзения и страха Ронове. Но у самых дверей, растягивая садистское своё удовольствие, обернулся и посоветовал приторно-ласковым тоном:
-Знаете, наш хозяин очень любит формальности. Услужите ему, если не хотите попасться на его клыки в первые же два мгновения, обращайтесь к нему как того требует этикет. Вам, он может быть незнаком? Что же, я подскажу. Называйте его «ваше сиятельство», как и подобает называть графа или же «господин», как полагается человеку слабому, находящемуся на краю гибели.
            И Филипп исчез из клети Ронове в прекрасном настроении. Ронове взглянул на потолок, смаргивая слёзы:
-Боже…боже, за что ты так со мной? боже…
            От перенапряжения и потрясения сознание спасительно оставило его, и Ронове обмяк, рухнул прямо на пол, скошенный ужасом и безысходностью.
Глава 26.
            Когда начало смеркаться, Абрахам велел остановиться – дальнейший путь был безнадёжен,  и он знал это лучше всех, недаром проводил он целые часы, склонившись над картами этой местности.
            Рене захотелось поспорить. Он не желал промедлений – их и без того было более, чем достаточно, да и опасно было оставаться в пролеске, на который они вышли. Ночной лес не располагал к спокойному сну, звуки живой, не осквернённой интригами Церковников и Цитадели, природы будоражили кровь с непривычки. И в этих звуках, которых оказалось внезапно так много (Рене почему-то не замечал раньше, как шумен лес), любой мог подкрасться к ним.
            Но Рене, открыв рот, вдруг вспомнил, что Абрахам – маг, и маг, который недолюбливает самого Рене, а это значит, что он может просто уничтожить Рене и ничего никто не докажет. Спорить тут же расхотелось, Рене, выражая всем своим видом покорность, плюхнулся на траву и с удовольствием вытянул ноги.
            Стефания тихо села рядом. Она очень устала – весь её прежний мир давно распался, и она даже не могла вспомнить теперь, когда был для неё последний тихий спокойный день без ужаса и отвращения к себе самой. Кажется, всё началось с гибели Буне… несчастный Буне! Гениальный теоретик, который оказался в пучине интриг, не имеющих, будто бы уже истока, уходящих корнями куда-то очень глубоко.
            Стефании было стыдно признать даже перед собой, но что делать с этой вязкой, тошнотворной правдой? А правда была в том, что если бы Стефания могла вернуться назад, то просто не стала бы дружить с Буне и держалась бы противоположных ему стен в коридорах Церкви Животворящего Креста. Тогда она была бы всего лишь напугана, как и другие церковники, тогда она не приманила бы внимания Абрахама или Ронове…
            Ронове. При мысли о нём Стефании хотелось плакать. Но слёз не было и глаза жгло. Оставалось терпеть.
Она, услышав о привале, с облегчением упала в траву – усталость стала ей постоянным спутником.
В молчании перекусили. Кусок не лез Стефании в горло, но она знала, что должна есть, чтобы совсем не ослабнуть, и без писка сделала над собой усилие, прожевав то, что передал ей в таком же молчании Рене.
Абрахам навёл пару лёгких отводящих глаза заклинаний. Для церковников, отыщи они их наверняка, не хватит, но если те пройдут мимо – а на это Абрахам и надеялся, то они не увидят их. На большее у него, тоже измученного и истерзанного, но отважно хоронящего даже следы усталости в себе, сил не хватило.
И, хотя у Стефании глаза слипались от усталости, она вызвалась дежурить на всякий случай и осталась сидеть у костра. Абрахам не спорил, он мельком глянул на неё и спросил:
-Хоть этого ты провалить не догадаешься?
-Я подежурю, - Стефания проглотила холодный комок в горле, она знала, что Абрахам никогда не был образцом тактичности, и знала также то, что заслужила всё и даже большее, и не пререкалась.
            Рене никогда не был рыцарем креста в белых доспехах, но даже его покоробило. Он попытался возразить:
-Абрахам, Стефания утомлена. Я подежурю.
            Абрахам даже обрадовался. По-своему, как умел только он. В его глазах вспыхнула злое удовольствие, он взглянул на Стефанию опять и сказал ей:
-Надо же! Ты всё-таки умеешь устраиваться, Болезная! Сначала Ронове заступался за каждый твой шаг, потом Базир. теперь вот он. Хвалю за адаптивность!
            Это было издевательским укором. Стефания покраснела – даже в нервном свете костра это было видно, и, не поднимая головы, попросила:
-Не надо, Рене. Иди спать.
            В голосе её звучала мольба затравленной жертвы. Рене взглянул в сторону Абрахама – то уже с удобством устраивался на земле, и решил не спорить. Он лёг на холодную землю чужого края, свернулся калачиком и закрыл глаза.
            Поведение Абрахама казалось Рене недопустимым. Какой бы слабой не оказалась Стефания, это, по его мнению, не являлось повод к такому обращению с ней.
            Рене был слишком ещё молод, чтобы понять истинные мысли Абрахама. Он тоже не спал, прислушивался к ночи, к треску костра, к далёкому уханью филина, к стрёкоту ночных насекомых и к тихому дыханию Стефании. Ему было жаль эту болезную дурочку. Жаль её молодости, жаль её наивности и слабости, но жалость – это худший враг любой помощи. Абрахам понимал, что Стефании предстояло отныне жить в страшном и холодном, враждебном мире. Если она пойдёт жить к людям – те не примут её. Если она придёт в Церковь Святого Сердца и попросится служить там, то к ней будут относиться с подозрением – она предала предыдущую Церковь, пусть и без того предательскую, но предала. Да и если она не сдержит своей магии? Её порвут.
            Абрахам знал это. Он не видел для неё пути, ведь даже если Стефания останется с магами, перейдёт на их сторону, чего, по мнению Абрахама, не случится никогда, всё равно – и те не будут к ней дружелюбны. Она оставалась чужой для всех и это означало, что теперь никто никогда не пожалеет её, не защитит. И если не будет рядом Абрахама, никто не заступится.
            Значит, придётся вытащить Стефанию из её теплицы, вырвать в реальный и холодный мир, преодолеть собственную жалость, чтобы дать ей опору. Жестокость других закаляет – Абрахам знал это и не видел для Стефании иного выхода, кроме как передать ей это знание.
            Но Рене был молод и не знал всего этого, не догадывался о мыслях Абрахама и потому тихо лежал, возмущаясь про себя его поведением. Не утерпев, он поднялся.
            Стефания сидела у костра, глядя в пламя. Одинокий силуэт вырисовывался в ночи, казался ещё меньше, слабее. Рене подсел к ней.
-Думаешь, я провалила задание? – она попыталась хихикнуть, но смешок вышел нервным.
-Нет,  я так не думаю! – Рене поспешил заверить её. – Послушай, ты можешь идти спать, я посижу. Тебе нужнее.
-Я в порядке! – Стефанию уязвило снисхождение Рене. – Это ты лучше иди спать.
-Ты можешь идти, правда, - Рене всё ещё пытался уговорить её, - я не скажу Абрахаму. Я разбужу тебя, едва забрезжит рассвет. Абрахам не узнает. Клянусь.
            Стефании очень хотелось согласиться, но она глянула на Абрахама, и отказ выскользнул быстрее, чем она успела сообразить:
-Нет!
-Не бойся…
-Я в порядке.
            В голосе Стефании прорезались металлические нотки. Эта неожиданная твёрдость ясно дала понять Рене – Стефания и впрямь Болезная. Никто в здравом уме, измучавшись, не будет и дальше над собой издеваться.
            Абрахам, лёжа без сна, не выдавал своего бодрствования, но слабая улыбка невольно тронула его губы. В темноте это было безопасно: никто не заметит.
-Иди спать, - посоветовала Стефания.
-Не могу, - признался Рене. Его потянуло на откровенность. С Абрахамом он не рискнул поднимать этой темы, но Стефания вдруг показалась ему удачным выбором в собеседницы. – Не могу. Веришь?
            Стефания молчала. До определённого момента она не знала, что можно быть в таком состоянии, что сон просто не придёт. Ей казалось это выдумкой. Теперь она понимала своё глубокое заблуждение.
-Я спокойно спал, когда обвинял то одного церковника, то другого по приказу Константина. Я спокойно спал, когда нужно было клеветать и лгать, шпионить и подсматривать, вынюхивать…так почему же теперь, когда я пытаюсь сделать благое дело и открыть лицо Церкви Животворящего Креста, то есть, бороться с обманом, быть благородным и храбрым, я не сплю. Гнетёт. Понимаешь?
-Это просто твой страх, - Стефания была младше Рене и слабее, она не знала его интриг и не могла себя поставить на его место, но поняла. – Ты боишься, что все узнают твоё лицо. И твой брат…
-Лучше не знать! – Рене поёжился. Ночь становилась холоднее – верный признак скоро рассвета. – Между знанием и незнанием впредь буду выбирать второе. Крест и пламя всему остальному! Крест и пламя!
            Небо серело. В тёплый сезон рассвет наступает рано, лютует холодом. Ещё и костёр совсем ослаб, затух. Стефания потёрла ладони друг о друга, попыталась согреть руки дыханием.
-Ты можешь уйти к людям, - сказал вдруг Рене, наблюдая за нею. Он был вечным офицером церкви и почти не участвовал в вылазках, но всё равно был привычнее ко всем превратностям путешествия.
-И что мне делать с людьми? – Стефания усмехнулась. – Сажать пшеницу? Растить детей? Шить? Я – церковник.
-С магией в крови, - жестоко напомнил Рене. – Тебя никто не ждёт в церкви.
-Как и у людей, - согласилась Стефания. – Нужно куда-то будет прийти, но я не знаю куда.
-Всякий путь заканчивается.
            Посидели в молчании. Оказалось, что молчание сближает не меньше, чем разговор. Молчать было легко и приятно. И это в обществе Рене!
             А небо становилось всё серее и прозрачнее. Прохладный ночной воздух становился теплее. Над верхушками деревьев ползли седые клубы тумана. Пожалуй, этим местом можно было бы и любоваться, если бы…
            Стефания обернулась. Ничего не увидела, но всякая тишина тела, истомлённого, и лишь понемногу восстанавливающегося, исчезла. Кровь запульсировала во всём теле, да и ноги налились напряжением. Стефания поднялась. Она ничего не видела, но тревога поднимала в ней тяжёлую голову. Наверное, так однажды зарождается инстинкт, когда разум ещё не уловил в полной мере всех признаков угрозы, а чувства уже обострились, и в мозгу чётко бьётся мысль: «опасность. Опасность, опасность».
-Ты чего? – Рене поднялся следом. – эй? Свихнулась?
            Но тон его не был уверенным. С земли, отзываясь на тревогу Рене, поднялся Абрахам. Он двигался бесшумно. Его инстинкты тоже застучали и ожили. Он понял, что Стефания ощутила врага.
            Мгновенно в пальцах его засияли синеватые огоньки боевого заклинания. Но голос с хрипловатой ленцой, донесшийся из пустоты, промолвил:
-Я бы не стал этого делать.
            В следующее мгновение защитные барьеры, поставленные  Абрахамом, треснули и провалились невидимыми осколками в пустоту, будто бы от удара сверху. Стефания ойкнула и закрыла голову руками, потому что звук был как от разбитого стекла…
            Но ничего не коснулось её. И она решилась оглядеться.
            Они были окружены. Шесть охотников, среди которых угадывались Скарон, Клемент и Делин, а трое ещё были скрыты под капюшонами, но, судя по знаку, принадлежали Животворящему Кресту, и настрой их являл нескрываемую враждебность.
            В руках Скарона виднелся маленький чёрненький ящичек, как шкатулка для девичьих принадлежностей, только шкатулки не дымятся в правильных условиях, а ящичек дымился.
-Нравится? – спросил Скарон, заметив взгляд Абрахам на ящичек, - работа теоретиков и практиков. Может быть, и Буне. Разработка новейшая и действенная.
            Положение было критическим. Троицу нагнали. Маг, вечный офицер, помощница охотника – все в разбитом состоянии. Даже вооружения не хватит, чтобы преодолеть такое окружение. И магии не хватит – теоретики давно бились над разработкой амулетов, что обращают энергию мага против него. Конечно, есть шанс, но…
-Сдавайтесь, - предложил Скарон. – Сдавайтесь…вы что, втроём?
            Тон его изменился. Он оглядел хранящих молчание пленников и спросил уже без всякой нарочитой хриплой ленцы:
-Где преступник Ронове?
            Абрахам усмехнулся. Он понял, что церковникам неизвестны все обстоятельства и это можно было использовать в свою пользу, теперь пришёл его черёд играть на нервах охотников:
-Неужели ты думаешь, что мы столь глупы, чтобы идти вместе?
-Сдавайтесь! – Клемент, бывший ученик Скарона, не выдержал напряжения и сделал порывистый шаг вперёд. Но Скарон цыкнул на него и Клемент потерял присутствие духа. Ему не хотелось драться с Абрахамом – он не представлял, как это сделать, с Рене – тот внушал ему уважение своей близостью к Константину и Стефанией – всё-таки учились вместе, приятельствовали.
            Клемент попытался поймать её взгляд, выразить ей глазами всю мольбу: «сдайтесь, пожалуйста! Во имя небес и милосердия. Во имя блага. Я не хочу…не вынуждай…»
            Клемент не хотел драки. Его подмывало жаждой деятельности, и он хотел славы, но драка – это чересчур. Когда началась вся эта охота, он был ещё наивен и думал, что их поймают легко и всё образуется. А потом Скарон вдруг стал жесток и холоден, просто так разнёс  несчастных посетителей трактира, до полусмерти, а может и до смерти избил Базира.
            Вера задрожала в сердце Клемента. Он не узнавал своего кумира Скарона. Он не узнавал себя, принимавшего участие и в налете на трактир, и в избиении Базира и в этом окружении.
            Но если Клемент молил без слов о милосердии, то Делин мечтала о драке. Её карьера взлетела с этой охотой, сделалась яркой. И сама Делин вышла вдруг из тени, и проявляла неслабое рвение, пытаясь выслужиться в погоне. Она оставила где-то позади всего себя прежнюю и обрела странную оболочку, лишившись чувства милосердия и жалости. И Стефания, ставшая для Делин поводом для прежней зависти, превращённая во врага, была идеальной жертвой для ненасытных ныне амбиций Делин.
            «Сдайся!» - молил про себя Клемент, всё ещё веруя в то, что ситуация улучшится сама собой.
            «Только дай мне повод, и я тебя порву!» - думала его сестра, довольная складывающимися обстоятельствами.
-Нас больше, - Скарон овладел собой, - Абрахам, всё ещё можно исправить. Вы убили Марбаса – одного из наших собратьев, предали Церковь и вас ждёт справедливый суд за это.
-Нельзя предать тех, кто предал раньше, - возразил Абрахам. – Ты не знаешь, что именно мы унесли, но бросился в погоню.
-Совет Церкви знает. Он послал нас, и мы выполняем его волю.
-Воля Церкви – это ещё не воля Бога, - Рене тоже овладел собой. – Мы нашли доказательства предательства нашего славного совета. И мы доставим эти доказательства.
-В последний раз предлагаю сдаться! – Скарон не дрогнул. Его предупреждали, что преступники станут клеветать на Животворящий Крест. – Нас больше, и даже твоя магия, Абрахам, это не спасение! Мы порвём вас. Так не надо жертв. Имейте совесть и сдайтесь, придите на суд Церкви, покайтесь и умрите честно - как подобает слугам Церкви.
            Шесть церковников против трёх преступников – это плохой расклад. Но если подумать… тот же Клемент не посмеет драться в полную силу, и, наверное, кто-нибудь из трёх охотников тоже. Они знают Рене, Абрахама и даже Болезную. Они видят несостыковки Совета. Кто-то из шестерых всё равно дрогнет душой. Да и Стефания несет в себе магию. А на нее расчета нет. пусть она не умеет пользоваться, но всё же – это козырь.
-Стоять насмерть! – громыхнул Абрахам, а в следующее мгновение завязался бой. Безобразный бой между вчерашними сторонниками.
            Абрахам был опасной единицей, поэтому против него выскочили сразу трое во главе со Скароном. Тройная набранная энергия чьих-то старых заклинаний, переработанная по технологии Церкви, прошла над левым плечом мага. Но Абрахам уже ввязался в заварушку. Он знал, что нельзя использовать заклинания против охотников – их блокируют и передадут энергию ему же во вред. Но кто говорил что-то про зачарованное оружие?
            Парные кинжалы Абрахама были заговорены им самим – они подчинялись только ему и не выскальзывали из пальцев, проявляли едва ли не самостоятельную подвижность, направляя его руки на блокировку выпадов. Природная ловкость охотника и опыт позволяли Абрахаму, не желавшему большого кровопролития, уворачиваться от ударов, и отбивать их.
            Один из скрытых под капюшоном охотников выхватил еще одну коробочку с запасенной энергией и швырнул её в Абрахама. Маг не успел увернуться и вынужденно разнёс коробочку синеватым огоньком боевого заклинания, но коробочка тут же собралась сама собой и вобрала в себя всё синеватое пламя до конца, а в следующее мгновение швырнула всю мощь в Абрахама. Абрахама швырнуло на траву, но один из его собственных амулетов раскололся и образовал подобие прозрачного щита. Энергия зависла над Абрахамом, растекаясь противным синим желе.
            Маг ловко поднялся, прикрываясь щитом. Он быстро реагировал и не давал возможность зайти со стороны. Рядом с ним бился, прикрывая, Рене – это Абрахам отметил с благодарностью. Но с охотниками пора было кончать – сильным движением Абрахам разрушил щит, и пока коробочка собирала энергию разрушенного щита, бросил один из своих кинжалов…
            Сталь покорно нашла плоть и впилась в горло охотнику. Тот упал на землю в корчах. Его горло издавало противные хлюпающие звуки. Запахло кровью.
            Скарон выругался – он предпочёл бы обойтись без потерь. Но отступать было некуда. Следующим взмахом кинжала Абрахам разнёс в клочья коробочку, такую опасную для его магии.
-берегись! – услышал он над ухом вопль Рене, и едва успел пригнуться.
            Рене атаковали два охотника. Вечный офицер предпочитал бы драку поэтическую или танцевальную, но его предпочтений не спросили, и приходилось подчиняться большинству. А Рене был посредственным охотником и поэтому старался больше уклоняться от ударов кинжалом. Зато в какой-то момент перешёл к обыкновенному мордобою и сумел впечатать кулак в переносицу одному из нападавших.
            Нападавший отшатнулся и склонился пополам, пытаясь прийти в норму. Соображал он, очевидно, не очень хорошо, а может быть был оглушён ударом. Рене даже порадовался своей находчивости, но триумф угас мгновенно – второй нападавший - Клемент, увидев, что дело у его товарищей плохо, попытался напасть на Абрахама, воспользовавшись отвлечением Рене. Рене успел только крикнуть, Абрахам едва успел повернуться, когда в воздухе что-то просвистело, и Клемент странно дёрнулся и вдруг взвыл, сам сражённый в бок коротким кинжалом.
            Кинжал успела воткнуть Стефания.
            У неё была одна соперница. Делин. Она бросилась на Стефанию яростной дикой кошкой и, забыв про всякие кинжалы, кресты, амулеты и коробочки с энергией от заклинаний, вцепилась в неё, сбила с ног и попыталась задушить.
            И если бы дело происходило пару недель назад, у неё бы всё удалось. Но теперь Стефания была другой. Она умудрилась высвободить руку и рвануть ногтями по лицу Делин, целясь в глаз. В глаз не попала, но хватка ослабла и Стефания, работая кулаками и ногами, пиная противницу, вылезла.
            Делин очнулась, рванулась за ней, но Стефания очень грубо пнула её в живот, чего не сделала бы раньше ни за что. Делин охнула, но на ярости попробовала свалить Стефанию. Не угомонившись. Ей это удалось, Стефания упала на колени, и вдруг как-то вывернулась, спасаясь от хватки. Руки её действовали сами – она больно ткнула куда-то в мягкое тело Делин, высвободилась вновь, и оказалась за её спиной, где успела накрутить себе на руку волосы Делин и, не примериваясь больше, без всякой жалости, приложила её – визжащую и бранящуюся к земле головой.
            Раз, другой, третий…
            Это принесло странное облегчение. Тело Делин обмякло, а Стефания, ощутив в себе странное торжество и уверенность, поднялась.
            И вовремя. Она успела увидеть порыв Клемента к Абрахаму и не смогла допустить его. Но было далеко. Далеко, и всё же…
            Всё же что-то толкнуло её, как ветер, как сильный порыв ветра, и не успел Клемент сделать движения, а Стефания уже каким-то чудом, не думая даже об отвратительной природе этого чуда, произрастающего, без сомнений, из её отравленной магией крови, оказалась рядом и воткнула в бок Клемента кинжал.
            Клемент охнул. Абрахам обернулся полностью, и удивление скользнуло в его лице.
-Ты-ы? – он не мог поверить. Да и Стефания тоже. И надо было бы что-то ответить, но…
            Тихое светлое утро вдруг умолкло. На небе заклубилась чернота странного свойства, как облако, которое несёт в себе бурю, только быстрое, живое и слишком стремительное.
            Это остановило бой. Скарон в ужасе смотрел в небо. Абрахам плёл в пальцах заклинание, готовясь к более тяжёлому бою. Стефания и Рене задрали головы верх. Клемент молча хватался за бок, из которого торчала рукоять кинжала – от неожиданного этого облака он забыл про боль и кровь капала на землю. Делин слабо зашевелилась. Перевернулась и осталась лежать, глядя в чернеющее небо. Даже охотник со сломанной переносицей, убрал в изумлении руки от окровавленного лица, но тут же схватился за него.
-Что ты делаешь? – крикнул Скарон, обращаясь к Абрахаму. – Что ты…
-Это не я, идиот! – огрызнулся Абрахам, вскинул руку в защитном щите. Он не знал, что последует из этой ненормальной для утра черноты, но уже понимал, что это будет не дождь.
            Это будет стихия. Магическая.
            А с небес издевательски заструился вниз змеиный столб такой же сизой черноты. И ещё один, и ещё…
-Абрахам! – Стефания заметалась. Она могла понять врагов-церковников, но это пугало её. Белое лицо Абрахама вообще внушало ужас.
            Рене прижал её к себе, не то защищая, не то сам ища защиты в ней. Скарон невольно встал ближе к Абрахаму, готовый теперь, если придётся, биться с ним по одну сторону.
            А тьма вдруг обрушилась с небес. Просто рухнула на недавнее поле битвы плотным сероватым облаком, и небо очистилось и утро стало светлым. А облако зависло, не касаясь земли причудливой периной. Её можно было даже потрогать, в чём Абрахам убедился. Столбы же, струящиеся с небес, исчезли, словно их и не было.
-Ч…что это? – голос Рене дрожал.
            А потом дёрнулось его тело. Стефания отстранилась в ужасе, но было поздно – Рене уже заваливался на траву без чувств.
-Рене! – Стефания бросилась к нему. – Ре…
-Не подхо…- Клемент попытался её остановить, но завалился рядом, сражённый чем-то ему непонятным.
            Тут уже завизжала Делин и вдруг затихла. Обрушившаяся темнота, клубившаяся периной у земли, срубила и её сознание.
-Что это…что это. Что это?- Стефания безотчётно шарила руками в этой перине, не зная, что хочет сделать.
            Абрахам метнул в неё заклинание, которое долго и усердно сплетал. И перина сизой черноты просто проглотила его, а сам Абрахам, тихо вздохнув, свалился на траву также без чувств.
-Иди сюда! – приказал Скарон, протягивая ей руку, - постарайся не дыша-а…
            Его тело обмякло следующим. Стефания попыталась ужаснуться, но мысли словно оцепенели и она потеряла равновесие. Падение подарило ей какое-то болезненное облегчение, а затем для неё самой наступила чернота.
            Чернота рассеялась, не осталось от неё и следа. Лишь тени выскользнули из неё. Четыре тени, три из которых держались с почтением к последней.
            Эти тени имели человеческие лица. Пусть слишком бледные и чем-то похожие, пусть болезненные, но до мрачной дрожи красивые и холодные, с заострёнными чертами.
-Что здесь? – голос этого четвертого был мелодичным и обволакивающим, он мог увести куда-то, зачаровать бархатом.
            Три гостя быстро шныряли среди разложенных по мелкому лесочку вблизи друг к другу тел. Вскоре последовал доклад:
-Ваше сиятельство, расклад такой: один мёртв. Один ранен, ещё один в крови. Остальные без сознания. Всего девять тел. Живых восемь. Из них две девушки, один маг.
-Это всё?
-Ну…- докладчик пожал плечами, - форма одна. Животворящий Крест. А дрались друг с другом.
            К «сиятельству» приблизилась одна из явленных теней – высокая молодая, такая же холодная и болезненная на вид. Докладчик, увидев её, отступил на шаг с усмешкой – чего уж удивляться? Он привык к таким временным фавориткам своего хозяина. Сегодня Люси, завтра кто-то ещё – перед каждой кланяться устанешь!
            Девушка оглядела ближайшие тела, спросила с нарочитой формальностью, хотя голос выдавал страх:
-Влад, что это?
            Конечно, она боялась. Боялась, потому что и ей он был хозяином, и звать его лишь по имени было безумством, и  то, что сегодня он позволял ей это прощал, завтра могло стать причиной полного низложения. Но иначе она не могла поступать – хозяин требовал к себе нежности.
            Влад не ответил. Он начал оглядывать разложенные тела. Мертвец его не заинтересовал – ничем, кроме походного снаряжения похвастать он всё равно не мог. Также прошёл он и других охотников, едва вглядываясь. Зато Абрахаму обрадовано улыбнулся.
-Какая птица в наши сети! – настроение Влада улучшалось.
-Ваше сиятельство, - отступивший докладчик, потупив голову, приблизился к хозяину со свёртком, - у вон того найдены бумаги.
            Докладчик указал кивком головы на бесчувственного Рене.
-Как тот человек и говорил! – охнула очередная фаворитка. Докладчик даже не взглянул на неё. Влад, впрочем, тоже.
-Ронове был прав…- медленно промолвил Влад, а затем одним махом отправил всю пачку писем за пазуху. – Это крайне…
            Он осёкся. В его давно мёртвой проклятой богами и самой магией груди, в бесчувственной телесной оболочке вампира заныло, словно было ещё чему ныть и болеть. Это было для людей, а он не был человеком уже давно, скоро уже четыре века, а всё же давит, давит человеческой болью!
            Фаворитка-Люси и докладчик обалдело взирали на своего хозяина. Всегда сдержанный господин, детище ночи, древнее существо первородной кровавой магии, их обожаемый и бесконечно почитаемый граф Влад просто застыл, сражённый чем-то, что им неподвластно и неизведанно.
            Влад смотрел на бесчувственную Стефанию. Он узнавал её! Нет, не саму Стефанию, но эти черты, такие знакомые, такие яркие, несущие в себе природную красоту. И даже цвет волос, и фигура – о, как это было всё ему знакомо!
-Эйша! – тихо прошептал сражённый неожиданной встречей Влад. И тут же взял себя в руки. Нет, конечно, не Эйша! Нет! Эйша мертва. Он знает это лучше других. Когда это было? как сложно поймать время, когда ты живёшь так долго. лет двадцать пять назад? Да, кажется. Кто же это? Дочь?
            Да, у Эйши ведь оставалась дочь! Влад искал её. Тщетно искал. И вот судьба нашла её для него. Но какое же поразительно сходство! Как живая Эйша.
-Хозяин? – докладчик первым нарушил оцепенение хозяина. Влад откликнулся на эту мольбу, сказал с прежней мягкостью и мелодичностью:
-эту девушку, Абрахама и того, с бумагами, ко мне в дом.
-Куда именно? В тюрьму? – деловито уточнил докладчик, сделав вид, что не заметил смущения хозяина. В конце концов, даже давно мёртвым нужно проявлять тактичность.
-Мужчин к Ронове. Девушку… девушке дайте покои. Как проснётся – зовите.
            Влад заставил себя оторвать взгляд от лица, такого знакомого, но не принадлежащего Эйше. Заставил себя повернуться и пойти прочь.
-А остальных? – поинтересовался докладчик.
-На корм, - не глянув, махнул рукой Влад.
            Люси метнулась к хозяину:
-Всё в порядке?
-И эту тоже, - Влад слегка отпихнул вмиг опостылевшую фаворитку. – Надоела.
            Люси что-то попыталась возразить, но тьма уже заклубилась, принимая графа в свои объятия и унося его от недавнего поля битвы. Докладчик проследил за исчезновением хозяина и хмыкнул: пора было выполнять его приказы!
Глава 27.
            Приход в сознание был неприятным, но что значило физическое неприятие в сравнении с фактом осознания пленения? Абрахам открыл глаза молча, также молча сел – он всё понял. Он узнал тот колдовской дурман, срубивший его, потому что уже сталкивался с этим дурманом и тоже тогда проиграл. Единственное, что удивило его, это то, что он был жив. На месте своего врага Абрахам не оставил бы себе жизни второй раз, да и в первый очень сомнительно.
            Но Абрахам был жив. Но это ещё ничего: жив был и Рене, и…Ронове?
            Да, это был Ронове. Он склонился над слабо шевелящимся Рене, оказавшись спиной к Абрахаму, и потому не заметил пробуждения мага.
– Крест и пламя… - прошипел Абрахам, закашлялся. Ронове вздрогнул, обернулся к нему и выдохнул с облегчением:
– Ты жив!
            Рене тоже сумел привстать. Ему досталось сильнее, похоже, вечного офицера тошнило.
– Да уж не сдох! – Абрахам не был расположен к любезностям. Он быстро оглядел темницу Ронове, убедился в том, что сам цел и тогда спросил: - долго мы здесь?
– Часа два, –  Ронове пожал плечами. Он прятал взгляд от Абрахама, боясь, что тот прочтёт в его взгляде всё то, что Ронове сам боялся за собою признать.
            На помощь Ронове пришёл Рене, спросивший:
– Мы вообще где? И что случилось?
            И тут же побледнел, сунул руку за пазуху, где лежал драгоценный свёрток с бумагами. Его лицо исказилось в страшной муке, брови изломились в страдании и ужасе.
-Нет? – Абрахам был спокоен. Его даже не удивила утрата драгоценных бумаг.
-Нет! – у Рене дрожали пальцы. Он в волнении обхватил голову руками, представляя, как всё в один миг потерпело крах. Все его планы, все мечты и амбиции стали ничем. Доказательства предательства Церкви Святого Креста канули в неизвестность, а слова…кто им верит? Даже заповеди и законы Бога и то записаны.
– Это ещё не конец, – Абрахам понимал это яснее других. Он уже знал эту силу, и теперь было очевидно, что его и их оставили в живых для разговора, для цели. Значит, не всё потеряно. – В конце концов, это неважно. Сейчас вторично.
- Да что ты?! – Рене отнял дрожащие руки от головы, и кривая усмешка изуродовала его лицо. – Ты ли рисковал за…
– Вторично, –  повторил Абрахам и перевёл взгляд на Ронове. – Рассказывай!
            Едва увидев, как к нему в комнату вносят два бессознательных тела, Ронове уже понял, что придётся рассказать ему всё немногое, но очень неприятное из последних пережитых моментов. Он отдал бы последние моменты своего счастья, лишь бы не рассказывать ничего, но…
            Но кто в последний раз спрашивал его желание?
– Рассказывай! – повторил Абрахам уже с нажимом. Ронове только вздохнул – он знал, что этого не избежать, и понимал, как к нему отнесётся Абрахам после.
            Но увильнуть некуда. Даже Рене на миг вышел из своего горя и взглянул на Ронове с интересом: бешено пульсировали в его уме мысли, он пытался понять, как вывернуться из ситуации, ни один показатель, ни одна данность которой ему не была ещё известна.
– Когда мы с Базиром столкнулись с вами, когда всё ещё только началось… – Ронове вдруг осёкся, взглянул на Абрахама, на Рене и оборвал сам себя. – А где Стефания и где Базир?
– Базир был ранен ещё до того, как мы оказались здесь, и до того, как потеряли сознание, - сурово ответил Абрахам, игнорируя вопрос о Стефании, поскольку неизвестность о ней доставляла дискомфорт ему самому.
– А Стефания? – Ронове ощутил тоскливый испуг за неё, ведь он так и не успел сказать ей ничего, он бросил её, испугался, и не успел ещё объяснить ей своей реакции на то, в чём она, как Ронове теперь ясно понимал и осознавал всем сердцем, не была виновна.
– Она дралась. Потом я потерял сознание. Верно, она тоже, –  Рене понял, что он единственный, кто может ответить Ронове. – ты о ней ничего не знаешь?
– Нет, – Ронове побледнел. – Как думаете, она здесь? Цела?
– Мы этого не знаем,  напомнил Абрахам. – Мы знаем, что ты должен нам кое-что рассказать. И мы ждём этого.
            Со стороны могло показаться, что судьба девушки его никак не заботит. Рене и Ронове, пожалуй, так и решили, но истина была в том, что Абрахам был крайне озабочен отсутствием Стефании, но по привычке своего недоверия не мог выразить этого беспокойства, и предпочитал не тратить время на пустые вздохи и предположения, а получить всё-таки какую-то информацию.
            Отступать было некуда.
– Когда я ушёл от вас…  –  Ронове подавил вздох сожаления. Он понимал, что клеймо ушедшего навсегда с ним. Сейчас он может сказать и сделать всё, что угодно, но есть факт – он ушел, и факт этот не изменить. – Когда я ушёл, то был растерян. Я не знал, что делать и Стефания меня напугала.
            Он слышал, как жалко звучат его слова – нелепое оправдание! Она не напугала Абрахама, но его нельзя напугать, не напугала Рене, но тот был озабочен проблемами иного толка, но Базира ведь не напугала! А он, Ронове?
– Не то, чтобы напугала, –  спохватился Ронове, –  просто шокировала, и даже не шокировала…
– Ты ушёл, ­­– напомнил Рене жёстко, – но ты здесь. Что произошло?
–Я мучился, – признал Ронове, –не знал, что делать и куда податься. И тогда я решил вернуться к вам, найти вас. Мне всё равно нигде не дали бы жизни! А так хоть с вами. Я пошёл назад.
–И встретил Марбаса? – предположил Абрахам с неприятной ледяной улыбкой. Ронове вздрогнул, и этим выдал себя – он вообще планировал как-то опустить эту часть истории, но куда скроешься от Абрахама?
–Марбаса? – растерялся Рене.
–Охотники говорили об убийстве Марбаса, вешали его на нас. Я не убивал, как ты, Базир и Болезная. Ронове не было в охоте на нас, значит, он не прибился к церковникам, а значит, есть вероятность, что Марбаса убил он! – с неожиданной охотой объяснил Абрахам. Похоже, ему было приятно падение Ронове.
            Рене перевёл взгляд на Ронове, ожидая его реакции, и по лицу, задолго до того, как Ронове признал, понял правоту Абрахама.
–Марбас вынудил меня! – Ронове до последнего надеялся хотя бы для самого себя придерживаться этой веры. – Вынудил! Он говорил про Иас, про мою вину, про то…
–Правду, – сократил путь безжалостный Абрахам.
–Это вторично! – заметил мстительный Рене, – продолжай, Ронове!
–Мне пришлось поступить так. Мне было трудно, но он вынудил меня и да, я это сделал. Пошёл прочь от тела, прочь из леса, за вами, но тут провал и что-то такое…– Ронове замолчал, переживая снова те неприятные секунды своего пленения. – Когда открыл глаза, то оказался здесь. Это логово вампиров. Вернее, они не называют себя вампирами, но это они.
            Рене выругался. Вампиров он боялся за их свирепость и смешение с людьми, за то, что их очень сложно было находить, а ещё за то, что те пили людскую кровь. Абрахам же и бровью не повёл — он уже знал, что здесь обитает.
­–А я что…– и снова Ронове оправдывался сам с собою, – я всего лишь человек. что я могу? Они здесь служат все одному хозяину. Графу Владу.
–Граф по имени? Без родового…– замечание Рене было неуместным, Ронове рассердился:
–Уж простите, полную версию имени я не уточнял!
–Дальше! – велел Абрахам отрывисто.
–Мне сказали, что я убил Марбаса в лесах этого графа, и что моё дело будет разбирать он, мол, только он может убивать и охотиться в этих местах, а я нарушил территорию.
–Какой собственник! – Рене нервно рассмеялся, но его смеха никто не поддержал.
–Я думал, что меня сожрут! – Ронове не выдержал, в тоне его прорвалась мольба. Мольба виноватого. – У меня и сейчас нет уверенности, что этого не произойдёт, понимаете? Понимаете?
–Ты встретился с этим графом? – Абрахама мольбы Ронове не тронули.
            Ронове кивнул.
            О да, он встретился с этим графом Владом – таинственным кровососом Сарматского или как говорили люди  – Карпатского – владения. И кивком своим Ронове бессилен передать всё то, что пережил в момент этой встречи. Ещё до неё он успел напридумывать себе ужасов, что его непременно сожрут, жестоко порвут в клочки и опустошат!
            А потом он увидел графа. Тот был внешне молод и даже привлекателен, и хотя в чертах его залегла вампирская болезненность, она не портила его и не выделяла среди людей. Граф был учтив и голос его – очень мягкий и очень вкрадчивый обезоружили Ронове.
            Ронове, готовый погибнуть на поле боя, в столкновениях с нечистой силой, оказался не готов погибнуть в плену вампирского отродья. Страх породил в нём унижение, очень стыдное для охотника, ведь каждый, кто вступает в ряды охотников, должен перестать бояться смерти, а Ронове лишь жил иллюзией собственной храбрости. Оказавшись лицом к лицу с древней силой, он повалился перед нею на колени и был в слезах…
            И всего этого не передать одним лишь кивком.
–Что он спрашивал? – Абрахама нельзя обмануть, он ясно видел страх, пульсирующий в глазах Ронове, но пока не определился с тем, насколько его следует за этот страх укорить.
–Всё…– Ронове прикрыл глаза, чтобы прогнать непрошенные образы.
            Да, голос графа был вкрадчивым и мягким, а манеры учтивы, но тот взгляд, которым он награждал Ронове, те его расспросы о Церкви, об обстоятельствах убийств одного церковника другим, о предательстве нескольких церковников – всё это было страшно и унизительно. Вопросы были цепкими, отступать Ронове было некуда, да и не думал он об отступлении, а желал лишь уцелеть.
–Про то, почему я убил Марбаса, что делал так далеко от Церкви Животворящего Креста, сколько нас и куда мы, то есть вы! – направляетесь.
–А ты ещё Стефанию обвинял в трусости! – Рене фыркнул. – Она девчонка, а он охотник.
–А что со Стефанией? – напряжённо спросил Ронове. – И нет, я не трус!
–Верно, – согласился покладистый Абрахам, – ты не трус, ты много хуже. Тебе не хватило мужества и чести умереть, но не выдавать нас врагу. А теперь что? Мы в плену у вампиров? Мы потеряли бумаги? И мы не знаем, где часть церковников, в том числе Стефания!
            Ронове молчал. Упрёк был справедливым. Он сам не знал, куда делась его собственная душевная твёрдость, почему он так малодушно рассказал всё, что знал, про бумаги, про предательство Церкви Животворящего Креста. Выходило, что Стефанию, Рене и Абрахама нашли из-за него!
–Твоя магия работает здесь? – Рене овладел собою. Деятельная натура жаждала действия.
–Да, – Абрахам отозвался с мрачностью, которая даже для него была слишком уж вычурной и очевидной.
–Так в чём проблема? – не понял Рене. – Сделай что-нибудь!
–Не получится, – Абрахам прикрыл глаза. Он чувствовал магию повсюду, она была в стенах, в полах и даже в потолке. Всё здесь было пропитано магией, и отовсюду какие-то силы, какие-то ручейки заклинаний стекались, продолжая питать и удерживать клетку. – Это как…
            Он не нашёл сразу же определения. Сложно говорить с людьми о том, что им непонятно и не доводилось испытывать.
–Как пытаться вычерпать воду из лодки, не устраняя течь, – сравнение было не очень точным, но это было лучшее, что придумал Абрахам. – То есть, с каким количеством воды справиться можно, но течь не устранена и лодку заливает. Я могу пробить пару слоёв местной защиты, но здесь всё кипит от магии.
–И что делать? – Рене растерялся. Ощущение ему не понравилось. Он почувствовал себя беспомощнее, чем чувствовал себя прежде, ведь мало того, что он находился в плену у вампиров, так ещё и маг, на которого Рене так уповал, бессилен!            
–Граф, – неуверенно начал Ронове, – он не выказал никакой агрессии, когда я ему рассказал про вас. Сказал, что это интересно и что он вернётся к этому вопросу. Я думаю, что нужно ждать его решения или аудиенции с ним.
            Лучше бы Ронове молчал.
–А быстро ты друзей заводишь! – Абрахам не пытался даже скрыть свою ненависть. – Обвинил Стефанию в магической принадлежности, оставил её, а сам якшаешься с явным врагом! Ещё и нас сдаёшь ему от собственной трусости.
            Абрахам рывком поднялся с пола, принялся мерить комнатку, ставшую тесной для троих, шагами. Был в раздражении и шаги не скрывали этого.
–А что мне оставалось? – Ронове рванулся следом. – Я не…
–Трус! – согласился Рене. Подняться он ещё не мог, утомление настигло его неожиданно и попадание под дурман ослабило от этого утомления ещё сильнее.  – Теперь из-за тебя мы в плену у врагов, не имеем доказательств о своём деле и потеряли Стефанию. А ты думал о том, что её могли убить? Или нас могли убить? А ты уверен, что не убьют? Что все останутся живы? Да, на нас до этого дурмана было нападение, но это были наши…когда-то наши собратья. И мы справлялись. А о них ты не обязан думать, но ты не подумал ни о ком! Кроме, конечно, себя…
            Рене осёкся, ему стало тошно от одного взгляда на Ронове. Он вспомнил, как выглядела и как вела себя Стефания в чувстве вины, как боялась взглянуть, как робела и как сама себя казнила в мыслях, а этот? Сдал всех, выкручиваясь, и ни стыда в его лице не мелькнуло толком!
            Мысль о том, как поступил бы сам Рене в таких обстоятельствах, бывший вечный офицер настойчиво отгонял. Он сам не был из породы храбрецов и в чинах церковников ходил именно из-за своего умения договариваться с совестью. Но теперь, когда Ронове поступил также, ещё и неумело… что ж, это было повод к тому, чтобы презирать его, чтобы свалить на него вину всей неудачи и позорной задержки. А может быть, и просто губительной.
–И когда же явится твой дружок? – тон Абрахама был полон ядовитого презрения.
–Он мне не дружок! – попытался слабо защититься Ронове.
–Хозяин, – подсказал Рене. – Когда придёт твой хозяин?
            В глазах Ронове полыхнула ярость, он рванулся к Рене, но остановился, сам от себя поражённый, сам себя презирающий, понимающий, что справедливы их издевательства.
–Но не может же всё быть кончено так? – Ронове хотел, чтобы его переубедили, разуверили, объяснили, что он, конечно, виноват, но есть спасительное средство, гарантирующее, что всё будет хорошо, и так, конечно же, и будет…
            Но тишина была беспощадна.
            В самом деле, почему бы вампирам не убить прямо здесь, без всякого суда и расспросов своих врагов? Им-то что до бумаг, которые берёг Рене? Что им до какой-то войны меж церквями и до их путешествия?  И уж тем более, что им до них самих как личностей?
            Оставалось ждать развязки, прихода хозяина и презирать друг друга, а больше того – себя. Абрахам презирал себя за новое поражение прежнему врагу, Рене за то, что не смог уберечь бумаги, а Ронове за трусость, которую прежде в себе и не предполагал и за неизвестность, в которую погрузил других этой самой трусостью.
            Во всём вампирском логове графа Влада – хозяина нескольких слабых вампиров, что обитали в этих землях, во всех этих стенах, скрытых и подпитываемых магией, не было того, кто был бы в большей безопасности, чем Стефания.
            Но она не знала этого. Она ещё была в дурмане, напущенном вампирами.
            Её не разместили в комнате с прочими пленниками, не отвели в подвал, как других церковников, для единственной цели – быть живым кормом для оголодавших вампиров. Подвал вообще был страшным местом – оттуда не предполагалось спасения и никакого побега быть не могло. Подвал уходил глубоко в землю, и представлял собою три комнаты, в каждую из которых могло набиться до десятка человек. предназначение этих людей было в  том, чтобы подпитывать ослабевших и не имеющих возможностей к охоте, а также просто пребывающих в дурном настроении вампиров.
            Людей из подвала не выпивали до конца. Им всегда оставляли столько крови, чтобы функционирование тела продолжалось, но не настолько, чтобы тело оставляло за собою подвижность. И это существование могло длиться очень долго, пока тело не предавало человека, не переставало восстанавливать кровь и не умирало окончательно, освобождаясь от страшного подвала.
            Но Стефания не могла знать этого места и даже о самой себе она ничего не знала. Сознание покинуло её спасительно, и это было благом в сложившихся обстоятельствах.
            убежище Влада представляло собою двухэтажный особняк с большим подвалом. Все комнаты этажей обитания были связаны между собою потайными дверями, которые прятались за гобеленами или картинами. Влад знал расположение и проход к каждой комнате и знал самые безопасные места. Сам он обитал на втором этаже, тут же разместил он и обширную библиотеку, и кабинет, а также пару комнат для своих фавориток и ближайших друзей. В одну из таких комнаток Влад и поместил Стефанию.
            Первый этаж был предусмотрен для редких гостей и для прислуги. И там сейчас содержались пленники-церковники.
            Для того, чтобы скрыть своё убежище, вампир тратил много сил. Он ещё давно выменял на вечную жизнь вампира у одного мага мощный амулет и разрядил его в начале войны с церковниками в свой же дом. Теперь нужно было точно знать расположение этого дома, чтобы найти его в однообразной гористой местности. В противном случае можно было заблудиться на самой равнине или потерять контроль над рассудком и долго стоять, глядя в пустоту.
            Местные, из числа людей, не забредали сюда. Да и гор боялись, зная, что живёт там нечто нечеловеческое. Влад держал себя хозяином над местными вампирами, и его власть была высшей для них, именно он и распоряжался о том, чтобы охота в этом краю была упорядоченной, и для пропитания вампирам приходилось отправляться дальше ближайших деревень. Конечно, не всегда все следовали этому, иной раз голод оказывался сильнее страха, и деревенские не досчитывались кого-нибудь, но Влад минимизировал этот риск и карал нарушителя.
            Но местные всё равно чуяли магию, щедро стекающуюся в этот край, и боялись, а периодические странности, к которым имеет отношения магия, укрепляли местных в страхе. Утешением для местных стало то, что с одной стороны располагалась в отдалении, но всё-таки достаточно близко – в паре дней пути, Церковь Святого Сердца, а с другой – в трёх-четырёхдневном пути – Церковь Животворящего Креста. Это соседство с церквями укрепляло местные деревни, примыкающие к Сарматским горам, в вере и в надежде.
            И даже то, что обе Церкви за последние пятьдесят лет едва ли десять раз появились в этих краях, даже когда явно были обнаружены трупы от вампирских охот, не так тревожило местных. Они предпочитали не замечать равнодушие церквей к этому месту.
            Стефания лежала в кровати, которую при пробуждении сочла бы непременно роскошной и даже вычурной. Матрас был очень мягок и толст, и лежать было так непривычно! А ещё подушки, покрывала – все расшитые какими-то цветными нитками (шёлковыми, на самом деле, но Стефания шёлк не видела в глаза и вряд ли бы угадала состав!), а ещё балдахин – чудо из чудес для бедной церковницы!
            Но она пока была в полусне и не могла оценить того окружения, в котором оказалась. Она не видела ни балдахина, ни резной мебели, покрытой золотыми и серебряными узорами, ни ковра, брошенного в небрежности, привезённого из далекого заморского края, про который Стефания даже не прочла ни разу… она не видела ничего. и это было спасением.
            Измученное тело отдыхало в этом дурмане. Даже разум, замучивший сам себя, был сейчас тих и не вмешивал в этот дурман никакого страха или кошмаров – Стефания могла бы блаженствовать, но… она не знала этого. Она просто ничего не осознавала и не чувствовала.
            Зато Влад всё прекрасно чувствовал. И даже то, что он был мёртв уже давно для света и для жизни, и жив для одной лишь голодной тьмы, не отупляло его чувств. он жил не первый век и должен бы уже был стать циничнее и злее к жизни и так и было, но даже самое циничное, самоё мёртвое сердце может вдруг дрогнуть.
            И при взгляде на Стефанию, это для Влада свершилось. От этого ему было очень плохо. В последний раз ему так плохо было очень давно, ещё при жизни, относительно нормальной, человеческой, где он угодил в плен и проводил многие дни под палящими солнечными лучами Османии, во враждебной духоте, среди людей, которых уже не желал видеть и которым желал смерти. Тогда ему было плохо и дурно телом и духом, тогда у него не было ничего, кроме отчаяния и вся жизнь была перед ним кончена.
            А сейчас перед ним простирался ещё век-другой, но ныло в груди мёртвой выжженное не до конца чувство. И Влад – этот жестокий, запечатлённый в истории людей, и известный уже среди вампиров после смерти, не мог ничего с собою сделать.
            Он стоял над бессознательной Стефанией и не мог понять, чего желает больше: пробуждения ли её или дальнейшей бессознательности? Он знал, что нужно решить, как поступить с нею, ставшей ему врагом, с её товарищами, с бумагами, но не знал, стоит ли ему объясниться с нею и как это сделать лучше?
            Эта девушка – церковница. Как говорил Ронове, с магией в крови. Но это Влад, как вампир, и сам чует. Но оно иначе и не могло быть! И всё же – она стала ему врагом по идейному расхождению и что теперь будет, если открыть правду её происхождения? Может быть, неизвестность будет милосерднее? Может быть, ей самой будет проще жить и полагать, что просто у бога были другие планы?
            Впрочем, Влад уже давно не верил в бога. Как не верил в дьявола. Он верил только в голод и в память – неотступную и ядовитую память.
            Колебание оставило его – с девушкой надо поговорить! Этого хотела бы Эйша.
            Эй-ша. Эй-ша… мёртвоё сердце не может биться, так почему же оно не научилось молчать?
            Влад смотрел на бессознательную Стефанию и мысли его уходили в прошлое, в недавнее, по меркам его жизни, в далёкое, по меркам жизни людской. Сколько прошло уже с того момента, как он, отошедший от дел войны между Церковью и Цитаделью Магии, избрал местом своего убежища Сармат? Лет сто? Сто пятьдесят?
            А когда встретил Эйшу? О, недавно. В десятилетиях ещё легко вспомнить этот день. День, когда Цитадель Магии решила вывести в полевую работу юную ведьмочку, сидевшую до того на сплошной бумажной работе и развлекающуюся карикатурами на магистров Цитадели.
            Карикатуры были хорошие – Владу они нравились. Живые, подвижные, и выхваченные за самую суть человека. И Эйша, не имея никаких амбиций, коротала военные дни в бумагах рабочих и собственных. А потом кто-то решил, что не хватает рук и не дело ей прохлаждаться далее. И Эйшу отправили на первое в её жизни полевое задание – нужно было остановить предателя из ряда магов, который решил броситься к церковникам, перебежать на их сторону, приняв служителей креста за победителей.
            Эйша бросилась за ним, как умела, так и бросилась. Нагнала у подножия гор, попросила остановиться, но тот полез вверх, по самим склонам. Эйша за ним и Влад помнил это, помнил ясно, как не выдержал и пришёл на помощь несчастной, едва не сгинувшей ведьме.
            Она тогда испугалась его. Вампиры и среди магического сообщества имеют не самую блистательную репутацию, и Эйша по молодости лет решила, что её конец также близок, как конец неудачливого предателя, которого Влад убил вместо неё.
            Но Влад никогда – ни живым, ни мёртвым! – не был склонен к кровопролитию без причины. Сейчас люди иначе его помнят, а вампирская сущность издевается, но Влад научился жить с голодом и пожалел Эйшу.
            Та была красива, молода и совершенно непонятно для чего оказалась она в условиях, которые не были ей назначены! Так и началась тогда их странная дружба, прерванная ревностно и глупо…
            Влад вынырнул из воспоминаний – ему показалось, что дыхание Стефании стало тише. Он прислушался с тревогой, да, так и есть, действие дурмана заканчивается. Скоро она очнётся и испугается. Потребует ответов, а он… что ему сказать? Сказать о том, что он ей не враг? Так это не правда. Вернее, не та правда.
            Он ей не враг, а она ему? Она церковница. Он должен это учитывать. Он – хозяин местных вампиров и несёт ответственность за них.
            Убить? Влад не посмеет. Эйша пожертвовала собой для него, он не сумел спасти её, так неужели его благодарностью будет уничтожение её дочери?
–Как ты похожа… – Влад не удержался и кончиками давно уже ледяных пальцев коснулся щеки Стефании. Она живая и её тепло обжигало, хоть и нельзя было обжечь вампирскую плоть.
            Он отдёрнул руку, отвернулся, вознамерился всё-таки выйти и оставить прежнее распоряжение: сообщить ему о пробуждении девушки, но она сама зашевелилась и тихий голос, так похожий на голос Эйши, нагнал вампира:
–На кого похожа?
–Крест и пламя! – Владу не хватило мгновения, чтобы исчезнуть и дать себе отсрочку от объяснений, от взгляда в лицо ожившему прошлому. Но что делать?
            Он обернулся, стараясь действовать как человек, но всё равно вышло быстро. Стефания уже сидела на постели, растрёпанная, неуместная в грязном своём одеянии на таких чистых и расшитых шелками покрывалах, и смотрела на него.
            Смотрела на него без страха чужими глазами. Глазами Эйши.
–Я хочу предостеречь тебя от глупостей, – сразу обозначил Влад. – Я и сам пока не решил, что с тобой делать и как с тобой себя вести. Прошу не усложнять всех… кхм, обстоятельств.
            Она странно на него взглянула. В её лице не была страха, хотя он должен был быть. Но Стефания вдруг сказала:
–Откуда я знаю ваш голос?
–Из прошлого… - глаза Влада полыхнули красноватым вампирским огоньком. Стефания заметила, побледнела, но не сделала попытки защититься или что-то сделать глупое, как он смутно опасался.
            Лишь смотрела на себя, по сторонам, на него, что-то осмысливая, хмурясь о чём-то, но отмалчиваясь.
–Не бойся, – поспешил заверить Влад, –я хоть и вампир, но на ведьм у меня несварение.
            Это была шутка между ним и Эйшей при первом знакомстве, и Влад не смог удержаться от того, чтобы не бросить этой шутки. Видимо, человеческое в существе не заканчивается с физической смертью.
–Я не ведьма,– конечно, она не поняла этой шутки. – Я церковница.
–Тогда бойся, – согласился Влад, он прошёл до кресла напротив её кровати, сел, понимая, что разговор будет сейчас и он может лечь костьми, что потеряли всякую ценность, но это уже ничего не изменит. Она проснулась и она начала диалог. Его долг перед Эйшей отвечать.
            Девушка прислушалась к себе и с отчаянием, сорвавшимся словно против воли с её губ, промолвила:
–А я не могу бояться… мне отчего-то совсем не страшно.
–Зато мне очень страшно! – Влад прикрыл глаза, вздохнул. Даже мёртвому нужно набраться мужества, чтобы говорить с живой.
Глава 28.
            Стефания прекрасно понимала своё положение. Она пленница своего врага. Она в руках графскоговампира, без малейшего представления о том, где Абрахам и Рене, и что с нею будет. Здравый ум бы в такой ситуации пытался судорожно найти выход, отыскать хоть какую-то линию поведения и путь к спасению, а более слабый разум бы метался в истерике, но Стефания просто сидела, не понимая саму себя. Ей бы бояться, пытаться бы договориться, или, на худой конец, разреветься, уповая на милосердие – всё какая-то ожидаемая реакция, но нет! она сидит и смотрит на вампира, совершенно его не боится, хотя должна и стоило бы бояться.
–Я сам не знаю, что теперь делать, – признался Влад. – Тебя не должно здесь быть. Но ты здесь. И я в растерянности, ты всё осложнила.
–Это входит в дурную привычку, – Стефания виновато улыбнулась. – Кажется, я мастер усложнять…
            Вампир действительно не знал как поступить. Понятное дело, что следует поговорить с девушкой, но ему трудно было решиться на это. Она – враг. И он ей враг.
            Стефания сама нарушила тишину неожиданным вопросом:
–Где Абрахам? Это церковник…
–Я знаю кто такой Абрахам, – Влад криво усмехнулся. Усмешка вышла невольной, но больно забавные совпадения творят дороги Сарматского края.
–Вы имели с ним дело! – Стефания вдруг дёрнулась. Она вспоминала карточки Абрахама, которые недолго разбирала до того, как началось всё безумие. – Дело двести пятьдесят три – дробь ноль. Шегешвар. Вы дрались с Абрахамом…да, да, я читала.
            Всё сходилось. И то, что Абрахам часами изучал карту Сармата, выслеживая своего врага-вампира, и то, что этот самый вампир сам заговорил про Сармат, и знал Абрахама, а Стефания могла руку дать на отсечение, что не так много вампиров, знающих Абрахама, живут в сарматских краях.
–Читала? – Влад был удивлён, но нельзя было понять, радует его это или нет. – Что ж, да, я имел дело с Абрахамом. В Шегешваре. Я тогда победил его, но не убил.
            Стефания хотела спросить, в чём причина такой добродетели от вампира, но не решилась. В конце концов, она всего лишь пленница и ей бы стоило молчать. Но Влад сам продолжил:
–Абрахам был и останется магом. Не в моих правилах убивать магов, пусть и заплутавших.
–Он не заплутал! Он сменил сторону! – Стефания мгновенно бросилась на заступничество своего наставника, забыв про все его укоры в её сторону. – Он выбрал свет…
            Она осеклась. Нельзя было бы продолжать дальше под этим издевательским взглядом Влада. Взглядом знания. Стефания была всего лишь девчонкой и видела лишь один кусочек истории Абрахама, а у Влада было больше данных.
–Его свет ничем не отличается от тьмы, а может быть, и превосходит её. – Влад был беспощаден, но не дал Стефании и попытки опомниться. – Однако не мне судить его. На это есть судьба. Тебе скажу одно, успокою, если угодно…Абрахам жив. Более того, даже цел и невредим.
            Стефании стало легче. Влад мог её обманывать – это она понимала, но голос вампира был печален, и Стефания попробовала поверить.
–Добавлю также, что Рене жив. И Ронове, – Влад понаблюдал за нею прежде, чем продолжить.
            Стефания вскинулась:
–Ре…Ронове?
            Про Ронове она в кипении всего безумия и думать забыла! Но вот Влад произнёс его имя, и Стефанию обожгло горечью. Тоскливой горечью разлуки с человеком, который ей нравился. Впервые она позволила себе влюбиться, да ещё и в кого! И вышло так нелепо, так больно…
–Ронове, – подтвердил Влад, – как, по-твоему, я вышел на вас? Ронове был в моём лесу. Он совершил преступление. Убил церковника. Не знаю, что у вас за мода пошла губить друг друга, но в моём лесу на убийство разрешение должны спрашивать у меня.
            Стефания переваривала услышанное. Ронове жив? Ронове в плену Влада? Ронове убил?.. кого убил? Как? За что?
            Стефания тряхнула головою. Путаница стала невыносимой.
–Ронове поймали на убийстве. Когда я пришёл допрашивать его, он рассказал про ваш увлекательный поход против этой…Церкви Животворящего Креста. Что вы обнаружили бумаги, изобличающие деятельность своей церкви, уличили заговор её с Цитаделью Магии.
            Вот здесь Стефания пришла в ужас. Этот вампир знали слишком много. Но неужели Ронове всё это мог сказать? Нет, Ронове крепок духом. Этот вампир просто пытал его! Мерзавец!
            Ужас сменился гневом, Стефания, не скрывая своего презрения, сообщила чуть дрожащим голосом:
–Вы можете и меня пытать, но я не скажу вам ничего!
            Влад взглянул на неё очень внимательно, а затем расхохотался совсем как живой. Смех его был весёлым и от этого Стефании сделалось дурно. Отсмеявшись, вампир погрустнел:
–Ты слишком хорошего мнения о людях, девочка! Да и вообще обо всех. Ронове не нужно было пытать. Он вообразил себе, как и ты себе вообразила, что я – чудовище. И стоило ему это вообразить, как Ронове ощутил жажду жизни и стал словоохотливым до бесстыдства. Так он рассказал про содержание бумаг, про то, что бросил вас и захотел вернуться, но не успел, и про то, что ты – обладатель магической силы.
            Стефания вскочила с постели. Она немного не рассчитала: тело, лежавшее несколько часов без движения, было неподатливым, и девушка успешно вскочив, тотчас потеряла равновесие и упала на пол. Ушиб был не сильно болезненным, скорее обидным. На глаза навернулись слёзы.
–Вся в мать! – Влад оказался рядом, вампирская скорость позволила ему преодолеть половину комнаты в секунду, и помог ей подняться. Руки у него были холодные, но учитывая, что сама Стефания пылала от гнева, обиды и растерянности, да так, что кожа её пошла красными пятнами, холод был даже приятен.
            Влад усадил её обратно на постель и тактично отошёл на прежнее место, уже не используя вампирской скорости.
–Я не обладатель…– Стефания сглотнула комок и тут глаза её расширились. До неё дошла фраза Влада. – Вся…что?
–В мать, – повторил Влад, усаживаясь обратно. – Ты её не можешь помнить.
–Вы её…– в горле стало сухо. Стефания зашлась кашлем.
            Влад прикрыл глаза, лицо его стало сосредоточенным, но длилось это недолго. Ещё до того, как Стефания закончила кашлять, дверь в комнату распахнулась, и на пороге появилась тоненькая бледная девушка с красноватым огоньком вампирской сути в глазах. В руках её был серебряный поднос с золочёным кувшином, кубком и тарелкой, наполненной хлебом, сыром и холодным мясом. Девушка, не рискуя поднять взгляда на хозяина, призвавшего её, поставила в молчании поднос на постель к Стефании. Поклонилась, и убежала прочь.
–Перекуси, выпей, – тоном радушного хозяина предложил Влад. – Прости, я должен был озаботиться раньше, но годы нежити дают о себе знать. Мой голод стал вечным.
            Стефания перестала кашлять. В горле была сухость, но она с напряжением смотрела на поднос. Кувшин с витой плетёной причудливо ручкой, кубок, увитый вырезными цветами и выложенный каменьями, тарелка, от которой исходили приятные ароматы, волнующие желудок… это всё было ненормально.
–Не отравлено! – Влад верно понял её опасение. – У меня бывают в гостях…люди. Запасов немного, но они есть.
            Он не стал уточнять, в роли кого бывают у него люди, ведь роль живых сосудов с кровью, которые надлежало восстанавливать и снова использовать, могла показаться Стефании ужасной. А так её молодость не позволила ей об этом догадаться.
            Робко Стефания прикоснулась к кувшину. В кувшине оказалось тёмно-красное вино. Она несмело налила себе половину, понюхала кубок, нерешительно глотнула…
            Терпкость прошлась по рту Стефании, непривычным букетом ощущений задев все вкусовые рецепторы, прокатилась волной странного чувства по языку, и оставило чуть горьковатое, но в целом приятное и мягкое послевкусие.
            Сухость отступила. Стефания приложилась к кубку уже смелее. Это было вкуснее всего, что прежде она пробовала, хотя, надо было признать, в вине, как и во всех хмельных напитках, она не разбиралась.
            Вспомнив о приличиях, Стефания отставила кубок и взглянула виновато на вампира, но он ободряюще улыбнулся
–Хорошее вино, верно? Оно прибыло из Лигурии.
            Стефания понятия не имела, где находится Лигурия и что это вообще такое. Но кивнула, мол, тогда понятно почему вкусно – Лигурия всё-таки!
–Спасибо, – сказала Стефания, возвращаясь к встревожившей её фразе вампира. – Вы знали мою мать?
            Ей было странно произносить слово «мать». она жила в Церкви Животворящего Креста всю свою сознательную жизнь и понимала, что попала сюда из-за войны с магами. О происхождении своём она не смела задавать долгих вопросов, да и тоски какой-то не знала, а если и находили минуты тяжести, если накрывало от нехватки нежности и тепла, то она тут же себя одёргивала: сейчас война и все заняты, а Стефании тут захотелось чего-то! Не умрёт же она без объятий!
            Ну вот и не умерла. А тут оказалось, что её враг, похоже, знает что-то о той, что должна была стать для Стефании самым близким человеком, но…
            Но что?
–Да, я знал её, – Влад улыбнулся. – Ты на неё так похожа. Одно лицо. Одни черты!  и даже неловка так, как и она. Да, я знал её! Мы с твоей мамой...
            Вампир замялся, подбирая слово для того, что должно было угаснуть в нём с человеческой смертью, но почему-то не ушло. Стефания, видя его страдание, пришла на помощь:
–Были любовниками?
Граф поперхнулся и с презрением промолвил:
–Не знаю, как учат нынешних церковников, но в моё время последний церковный архивариус знал, что вампиры могут испытывать влечение только к вампирам. Все остальные – еда. Мы с твоей мамой были друзьями.
–То есть вы, – Стефания усмехнулась своим мыслям, – дружили с котлетой?
Вампир долго, пряча рвущиеся слова обратно, смотрел на Стефанию, но нашёл всё-таки приличный ответ:
–Скорее, это как дружба с кроликом. Можно сварить из кролика суп, а можно любоваться им и заботиться о нём.
–А ещё можно варежки сделать! – Стефания вдруг рассмеялась, но тут же посерьёзнела. Да и смех её – краткий, неловкий, давил на неё саму.
–Можно, – граф не стал спорить. – Но мы были друзьями. Ты хочешь знать?
            Стефания задумалась. За последние дни она поняла, что незнание – это спасение от боли. Незнание – это благо и роскошь. Но мог ли кто-то за исключением этого Влада рассказать хоть что-то о матери Стефании? Но, опять же! Жила же Стефания без этого знания и ничего!
–Я не знаю, – честно признала она. – Скажите лучше, где Абрахам, Рене и…Ронове?
–Они в другой комнате. – Вампир отнёсся с пониманием к ответу Стефании. Во всяком случае, внешне он не выразил недовольства её нерешительностью. – Все целы.
–А что с теми церковниками, что на нас напали? – Стефания вспомнила безобразную свою драку с Делин и устыдилась её, с горечью подумав о разрушенной дружбе, и тут же спохватилась, понимая, что «дружба» – слишком сильное слово, и оно не подходило для описаний отношений между Стефанией и Делин. Но всё-таки было паршиво.
–Они живы, – в этом граф не соврал. Он просто не стал уточнять, что напавшие переведены в подвалы и на уровень живых скотов и жизнь их – недолгая, угасающая понемногу, будет постоянным мучением до последней капли крови.
–И что вы с нами сделаете? – этот вопрос снова терзал Стефанию.
            Она боялась ответа. Но ещё больше неизвестность. Она предпочла бы сейчас увидеть Абрахама и выслушать от него новые упрёки, согласиться с ними в полном счастье.
–Это хороший вопрос, – признал Влад с неохотой. – Но он требует обсуждения. Общего, я полагаю. Когда твои друзья будут готовы обсудить, мы все поговорим об этом. Дружно.
–Но вы не убьёте нас? – Стефания осмелела.
–Мои вампиры сделали бы это с удовольствием, – Влад не стал скрывать очевидное. – Но моя воля сильнее. В любом случае, тебе нечего опасаться.
–Из-за моей матери?  – слово было непривычное для Стефании. Она смущалась его.
–Из-за неё, – подтвердил Влад и поднялся. – У меня дела. Я советую тебе немного отдохнуть. За тобой придут, когда твои друзья будут готовы беседовать. Советую не тратить этого времени на пустые метания. Также советую не совершать необдуманных поступков. Здесь ты под защитой моего имени, но стоит тебе пересечь порог комнаты без моего согласия, и я уже не смогу гарантировать тебе целостность вен!
            Не дав Стефании что-то возразить или сказать, Влад поспешно оставил комнату. Дверь закрылась за ним с тихим скрипом, затем быстро провернулся в скважине ключ. И Стефания осталась одна в полном недоумении и в ошарашенности чувств. она была уверена, что не уснёт, но то ли тело было ещё слабым, то ли вино дало о себе знать, Стефания даже не заметила, как моргать стало вдруг тяжелее, а затем что-то навалилось на неё, вдавливая в непривычно роскошную кровать, мягкую и совершенно чужую.
Стефания летела целую вечность куда-то сквозь темноту, как через коридор, только совсем неосвещённый, от этого ещё более пугающий. Какая-то сила влекла её за собой, как влечёт случайно упавшую веточку бурное течение реки. Стефания пыталась остановиться, оглядеться, но коридор вращался, а что-то неведомое тащило её сквозь это вращение и вдруг впереди мелькнуло что-то светлое.
            Стефания бросилась вперёд уже сама, надеясь выйти на свет, стряхнуть с себя липкую темноту коридора, и её ослепило этим светом. В медленном растворении света она увидела чудесную пушистую зелень листвы и кустарников, мягкие розы и множество бабочек, вившихся над ними, переступила в странной, непривычной лёгкости через порог, разделяющий этот рай и бесконечную темноту, и побежала куда-то по мягкой зелёной траве.
            Трава приминалась под её ногами, и тут же весело пружинила вверх. Стефания упала на траву, руками провела по ней, наслаждаясь безопасностью и свежестью, перевернулась и увидела, как из земли, аккурат возле неё, из-под земли тоненькой струйкой бьёт ключ. Да только не с водой, а с дивным красноватым вином.
            Стефания поднесла ладони ковшиком к этому ключу, зачерпнула вина и зажмурилась от удовольствия. Чей-то вкрадчиво-мягкий голос сообщил над её ухом:
–Это Лигурия…тебе нравится? Твоей матери нравилось.
–Я её и не знала! – обиженно напомнила Стефания, и что-то невидимое тряхнуло её за плечо…
            Стефания открыла глаза. Знакомая её тоненькая девушка стояла возле неё  это её рука была на плече Стефании.
–А…– Стефания хватанула ртом воздух, закашлялась снова. – Что?
–Господин велел привести вас, – девушка поклонилась. – Хозяин ждёт вас.
            Она говорила на знакомом Стефании языке, но в словах её была непривычная уху растянутость гласность. Не сразу, но Стефания всё-таки сообразила и вспомнила, что от неё хотят и что ей самой это нужно и поспешно поднялась, разминая затёкшую, как оказалось, шею.
            Девушка поманила её за собой, и Стефания, почти наяву ощущая презрение Абрахама и его: «Болезная!», вопреки всякому здравомыслию, последовала за девушкой.
            Пришлось пройти длинный извилистый коридор, тускло освещённый луною, серебрившей пол причудливыми тенями. Нигде в этом коридоре Стефанию не покусали и не обидели, не выпили её крови, но она всё равно чувствовала себя неуютно. Может быть, причина была в лунном свете, а может быть, в холоде, на который был так щедр коридор, Стефания не знала. Ей просто хотелось скорее куда-нибудь уже придти, и она искренне обрадовалась, когда её тоненькая проводница распахнула перед нею массивную дверь и жестом пригласила её войти.
            Стефания вошла в залу. Здесь было больше света – кроме лунного свет исходил и от канделябров, уставивших круглый стол. Стол был накрыт на четыре персоны, но стульев стояло пять. Само же накрытие поразило Стефанию изобилием. Тут была и какая-то рыба, разрезанная на крупные куски и приправленная лимоном и зеленью, и мясные кусочки в красном соусе, и грибы, и овощи, и сыр, и орехи…столько всего сразу! У Стефании от ароматов и от вида еды даже желудок перекрутило – всё её внимание было приковано к блюдам, которых не встретишь в Церкви Животворящего Креста и в праздник.
–Стефания! – голос был знакомый. Она обернулась с радостью, хотя обычно появление Рене ни у кого радости не вызывало. Здесь же девушка не просто бросилась к нему навстречу, но и порывисто обняла его и тут же отступила.
–Болезная… – в тоне появившегося следом Абрахама было облегчение. Но он тут же спохватился и посуровел. – А с тобой что было?
            Ответить Стефания не успела, за спиной Абрахама она увидела Ронове. Ронове был смущён и рад её видеть, он даже слегка подвинул Рене, чтобы пройти к ней, но Стефания отошла от него, демонстрируя, что не хочет его приветствовать.
            Дело было не в том даже, что Ронове их бросил. Это было очевидно и это было ожидаемо, но он выдал все их передвижения и планы врагу! И выдал без пыток. Выдал из страха. Так сказал Влад, и Стефания, ещё боровшаяся до взгляда на Ронове с этим фактом, поняла, что вампир не лгал на этот счёт. В глазах Ронове читалась вина, а в чертах его было что-то такое, прежде ей неуловимое, слабое…
–Где этот кровосос? – Абрахам оглядел залу, хмыкнул, заметив пятый стул при четырёх тарелках.
–Я его видела, – поспешно сообщила Стефания. – Он не сделал мне ничего плохого. Это тот самый вампир из Шегешвара, Абрахам!
–Шегешвара? – Рене не понял. Перевёл взгляд на Абрахама. – Твой дружок?
–Видела? – Абрахам не сводил взгляда со Стефании. – Как ты его видела?
–Он пришёл…– Стефания нервно сглотнула и запальчиво, боясь разреветься от одного этого справедливого подозрения Абрахама, воскликнула, – он знал мою мать!
–Мать? – Рене вообще растерялся. – Эта дохлая сволочь украла мои документы! Без них весь наш поход зря!
–Стефа…– для объяснений Ронове выбрал не самый лучший момент, но его задело и покоробило то, что она даже не приветствовала его, – едва я ушёл, как захотел вернуться. Я очень…
–Ты вообще замолчи! – Стефания топнула ногой в бешенстве. – Трус!
            Ронове вздрогнул.
–Он нас всех сдал! Это из-за него вампиры нашли нас. Из-за него ты, Рене, здесь. Без бумаг, – Стефания предприняла честную попытку объяснить произошедшее. – А оказался он здесь из-за того, что кого-то убил в лесу вампиров.
–Да, – подтвердил Абрахам, не давая Ронове ответить,  – Он убил Марбаса.
            Теперь заткнулась уже Стефания. Ей нужно было пережить это. Но то ли на неё уже слишком много свалилось, то ли ей было на всё плевать, но очнулась она значительно быстрее, чем полагала.
–Допустим…
–Он вынудил меня! – Ронове всё-таки нарушил молчание, к которому его призывал Абрахам.
–Скажи, Болезная, что вы обсуждали с этим упырём? – Абрахам был настроен серьёзно. Сейчас все бумаги Рене отошли для него на второй план, как, впрочем, и убийство Ронове Марбаса. Сейчас он был близок как никогда к своему врагу, и это жгло его фанатичное нутро.
–Так ты, церковник, у упыря и спроси! – этот голос заставил всех четверых вздрогнуть и одновременно глянуть вверх. У самого потолка висела огромная летучая мышь и это она говорила. Её ротик. Полный острых зубов открывался, а голос…этот вкрадчивый мягкий голос.
–Крест и пламя! – Рене поспешно сел на пол. – Диалог!
            Абрахам не тратил время на слова. В его руках запульсировали красные нити заклинания, он метнул их решительным и быстрым движением, и летучая мышь поспешила слететь со своего места и в полёте, перекувырнувшись через голову, обратилась уже человеком…вампиром.
            Абрахам снова щёлкнул пальцами, в его руках теперь были не нити, а что-то клубисто-дымчатое, серое, похожее на плотное облако, только живое.
–Не стоит, – предостерёг Влад. – Во второй раз я тебя, церковник, не пощажу.
            Ронове сглотнул. Второй раз он видел графа Влада, и легче ему от второй встречи не было. всё ещё было страшно. Страшно от этой древней мощи, обретшей форму и имя.
            Абрахам криво усмехнулся и швырнул дымчатое облако в вампира. Вампир закрылся от него полами плаща и облако, ударившись о плащ как о щит, осело на пол и прожгло в нём язву.
–Давайте конструктивно! – Рене очнулся. – Абрахам!
            Но Абрахам формировал в пальцах третье заклинание, на этот раз желая вложить в него всю ярость. может быть, заклинание бы не возымело бы действия, а может быть, разнесло бы древнего вампира в щепки, но Стефания, не помня себя, встала между Владом и Абрахамом.
–Стефа! – Ронове отчаянно позвал её, надеясь образумить. Но нельзя образумить того, кто уже понял, как ему быть.
–Уйди! – рявкнул Абрахам совершенно чужим страшным голосом. Такого у него Стефания не слышала даже в минуту гнева. – Уйди, курица!
–Давайте конструктивно! Давайте к перегово…– Рене трясло. Он попытался остановить руку Абрахама. Взял его за рукав, но маг-охотник одним движением отшвырнул вечного офицера на пол.
–Уйди! – повторил Абрахам. – Он отродье! Он враг! Он…
–Выслушай! – взмолилась Стефания, быстро оглядываясь на спокойного вампира. – Абрахам, выслушай меня! Он вампир, да. Он враг, да. Но он не убил вас. Значит, ему есть что сказать.
            Абрахам опустил руку. Заклинание пульсировало в его пальцах, но разум возобладал в нём. А вместе с ним и обида:
–Ты защищаешь эту древнюю тварь?
–Я…– Стефания отошла в сторону, вернулась на своё место, понурив голову. – Я просто…так надо.
            Абрахам не удостоил её и взглядом. Он всё понял. Эта дура предала его и предала крест. Поганая магическая кровь вызвала в ней сочувствие!
–И снова скажу, что ты вся в мать, – прошелестел вампир. – Господа, давайте сделаем вид, что ничего не было. рассаживайтесь за стол, отужинаем, переговорим.
–Переговоры! – Рене, как единственный, кто был способен к дипломатии, подал пример и сел первым за стол. – Какой аппетитный стол!
–Ронове? – пригласил вампир. – угощайся. Прежде ты не брезговал местной кухней.
            На негнущихся ногах Ронове сел за стол, но сел на самый краешек и едва-едва притронулся к тарелке. Аппетита у него не было.
–Стефания? – вампир обратил своё внимание на неё, – присядешь?
            Отказываться было глупо. Тем более, сама Стефания рвалась к переговорам. Она прошла и молча села ближе к Рене. Тот, словно они были на дружеском обеде, принялся учтиво накладывать ей мясных кусочков в тарелку.
–Клянусь тебе, дохлая ты тварь… – Абрахам обратился к вампиру в ярости, которая переполняла его существо, но которая должна была подчиняться голосу разума, – клянусь тебе, что при первой же возможности я убью тебя! Свидетели мне крест и пламя! Свидетель мне Бог!
–Можем подраться на дуэли, – Влад не стал сопротивляться или спорить, переубеждать. Он был опытен и знал, что есть категория людей, которая лучше умрёт, чем отступит. –Но сначала разговор!
            За столом царила враждебность. Стефания была напугана и напряжена. Она видела, как ненавидит происходящее Абрахам и понимала, что сама своими руками уничтожила последнее, что позволяло Абрахаму к ней хорошо относиться. Ведь Стефания, ужас! – заступилась за кровососа! И бесполезно взывать к рассудку, бесполезно говорить, что Влад сейчас полезен и у него бумаги…перед лицом Абрахама враг, которому он пока не может ничего сделать.
            Ронове потряхивало. Он ожидал, что Стефания обрадуется ему.  А она так холодно смотрела, и что-то в ней изменилось, исчезло и испарилось навсегда, вместив вместо того знакомого тепла, которое нравилось Ронове, что-то холодное.
            Рене старался изо всех сил. Он ел, хвалил пищу, пытался подкладывать всем в тарелки, желая разрядить обстановку и нормально поесть. Обстановка не разряжалась, и Влад, понимая, что его присутствие здесь не сгладит обстановки, сказал:
–Меня зовут Влад. Я известен как граф местных земель, как хозяин вампиров Сарматского края. Происхожу я…
–Я всех твоих шавок перережу! – в глазах Абрахама мелькнул желтоватый нехороший огонёк безумства. Влад не смутился:
–Ты выдержи сначала дуэль со мной, любезный враг! Так вот. Происхожу я из города Шегешвара, из века древнего. Насколько древнего вам лучше не знать. Магическую войну оставил давно, живу уединённо, контролирую порядок местных земель, ну, слежу за порядком вампирской охоты…
–Скотина! – процедил Абрахам. – Какая же ты скотина…
–Я не предавал своих! – напомнил Влад. – Я знаю тебя, Абрахам. Я знал тебя ещё ребёнком, не забывай. Я тоже не согласен с политикой Цитадели, и что я сделал? Я вышел из войны. А ты пошёл и сдал всех, кто был тебе дорог.
            Стефания и Рене обменялись быстрым взглядом, затем перевели взгляд на Абрахама. Тот побледнел:
–Ты, дохлая сволочь, и вообразить себе не можешь те муки, которым меня подвергали! Магия – зло. Я должен был искоренить её. Когда она меня обманула, когда меня предали. Все предали! Тогда я встал против магии.
–Твоё дело, – согласился Влад. – Но из-за твоей магии я не убил тебя. Хотя должен был. Но маг, даже предатель, всё равно маг!
–Простите, – Рене решил, что ему лучше вмешаться, – это всё, конечно, безумно интересно, но вы не могли бы перейти к делу? Понимаете, при мне были бумаги, и, разумеется, я не хочу обвинить вас в воровстве, как кого-либо. Но…
–Ваши бумаги занятны! – Влад потерял интерес к Абрахаму. – Это так. Я знал, что Цитадель в сговоре с церковью. Это знает каждый, кто не слеп от власти и близок к ней. Я так понял, что вы собираетесь передать бумаги Церкви Животворящего Креста Церкви Святого Сердца?
–Это так, – осторожно согласился Рене. – тогда Церковь Святого Сердца станет новым оплотом веры. Верные слуги света и креста перейдут во владения Святого Сердца, а Животворящий Крест будет осрамлён.
–В таком случае, я верну вам бумаги, а также распоряжусь о том, чтобы вас сопроводили до границы моих земель, – решил Влад. Это решение спровоцировало бурю за столом. Ронове выдохнул с облегчением, Стефания просияла и даже пригубила из своего кубка. Абрахам мрачно хмыкнул, а Рене озвучил его вопрос:
–Простите, ваше…сиятельство? Но с какой стати вы вдруг так любезны? Что вы хотите взамен за свои…добродетели?
–Услуги? – Влад криво улыбнулся. – Речь идёт не об услугах. Вернее, не о моих вам, а о ваших мне. Я отошёл от войны, но я не перестал быть вампиром и магом. Я всё ещё верю в нашу правду, и ваши деяния, которые подрывают авторитет одной церкви, ваша вскрывшаяся правда, ваше желание озвучить на весь сражающийся мир эту самую правду на руку моей стороне. Все солдаты креста будут отныне жить напряжением, что их Церковь тоже предаёт их, а те, кто верил в Животворящий Крест, будут разочарованы, и как знать, может поднимут против вас, безумных фанатиков, восстание, погонят вас прочь от нашей земли и от нашей природы, освободят нас от оков вашей тлетворной правды…
            Абрахам прикрыл глаза. Он никогда не умел заглядывать так далеко и сейчас слова Влада, слова врага отозвались в нём болезненным осознанием. Вскроют они эту язву, а гной польётся по здоровой коже!
            Рене тоже осёкся. Его взгляд стал смешным и пустым. Он вдруг понял, что его детское желание стать героем, обращается против всего мира, против всей войны. Люди и без того не любят церковников, а тут вскроется ещё и такое?!  Ронове нервно икнул, а у Стефании на глаза навернулись слёзы. Влад наслаждался произведённым эффектом:
–О да, я с удовольствием верну вам бумаги.
–Мы продолжим, – Абрахам взял себя в руки. Он промолвил это, почти не разжимая губ. – Рене, мы продолжим. Истинные воины света всегда будут на нашей стороне. Они имеют право знать правду, они должны знать её.
–Да…– Рене выдохнул. – Да, ты прав. Наверное, прав. Верните бумаги, ваше сиятельство!
–Вы спрашивали что взамен, – Влад оглядел залу, – что ж, я отвечу. Взамен я хочу её.
            Стефания сначала не поняла, что имеет в виду Влад и повторила путь его взгляда. А затем осознала, что он смотрит на неё. На неё! В упор!
–Невозможно! – Ронове подал голос. – Стефания…
–Идёт, – оборвал его Абрахам и даже не взглянул на свою подопечную.
Глава 29.
            Они ушли! В самом деле, ушли! Стефании не хотелось верить в это, не хотелось даже осознавать, принимать, ей казалось, что если она будет отрицать, то реальность сжалится над ней, и…
            И они ушли.
            Абрахама устроило предложение Влада. Стефания в его глазах потеряла всякую ценность, когда попыталась заступиться за его давнего врага, за отродье тьмы, за поганого кровососа! Ронове, конечно, попытался заступиться ещё, попытался поспорить, но и его состояние было надломанным, ослабленным и всё-таки, взглянув на растерянность Стефании, встретив её взгляд, полный слёз, он не сдержался и возмутился:
–Это невозможно! Стефания…Абрахам! Рене?
            Кто бы его слушал! И Рене, до которого так хотел дозваться Ронове, уповая на снисхождение и заступничество бывшего вечного офицера, уже всё определил для себя. Рене увидел, как Влад относится к Стефании, прикинул и то, что в крови девицы есть магия, и если это вскроется в Церкви Святого Сердца, если брат Рене – Огюстен узнает про это… у, неприятности обвалятся тогда бурным потоком на все головы подряд.
            Ей всё равно не жить. Одно дело известный предатель магического происхождения Абрахам, репутация которого идёт впереди него, и совсем другое какая-то девица, не имеющая ни роду, ни племени, ни заслуг. Её не пощадят. Порвут, если узнают. А заодно зададут вопрос Рене, мол, как просмотрел такого врага под носом?!
            А Рене рассчитывал ещё построить карьеру взамен разрушенной, хотел создать себе новое имя и новую славу. Происшествие же со Стефанией, пусть лишь потенциально возможное, омрачало Рене. Он не желал новых препятствий себе, да и до самой Стефании ему не было дела, а потому, прикинув всё это в уме, Рене поймал взгляд Стефании, безнадёжно ищущей заступничества, но не находящей его, и сказал, обращаясь к ней одной:
–Так будет лучше!
            В его голосе была мольба.
Стефания задохнулась. Как это может быть? Почему это её можно бросить? Как?.. за что? В чём её-то вина? В трусости? В нежелании драться?
–Нет! – с трудом выдохнула она и мелко-мелко затряслась.
–Да ради Креста! – возмутился Ронове. Возмущение вышло слабым. Абрахам глянул на него с такой концентрацией презрения, что Ронове сжался, ссутулился. Но охотник решил добить своего соратника и заметил:
–Ты не смеешь взывать к Святому Кресту, Ронове! Кишка у тебя для этого тонка!
            И Ронове сдался. Легко отступился от Стефании, спасая себя. Она поняла это, и горечь обожгла ей рот.
            Не испугаться мог бы Абрахам, но он более в ней не заинтересован. Стефании осталось принять волю других. А эти самые другие всё-таки ушли. Ронове не смел на неё взглянуть, таился, прятал глаза. Абрахам смотрел мимо – она более ему ничего не значила. Рене же ещё раз повторил про то, что так будет лучше.
            Стефания оставалась в ступоре всё то время, пока они собирались, пока Влад где-то вдалеке обещал, что не убьёт её. Хотя, Стефания даже жалела, что переживёт этот день и следующий. Какой смысл, если она в одно мгновение стала изгоем?
            Влад вывел её из ступора где-то через четверть часа, прикоснувшись к плечу:
–Они ушли. Мои доведут их в целости до границы с Церковью Святого Сердца.
            Его прикосновение, рассчитанное вроде бы как на ласку и на успокоение, получило совершенно обратную, демоническую и бешеную реакцию. По телу Стефании прошла дрожь отвращения, она вскочила в бешенстве, и стул весело грохнул на пол.
–Не трогай меня! – заверещала Стефания. – Не подходи! Я тебе не вещь, чтобы ты распоряжался мной!
–Мне не вещь, – согласился граф абсолютно спокойно. – А вот своим друзьям именно вещь. Вещь, которую Абрахам легко отверг из презрения, не сделав даже попытки заступиться за тебя; вещь, которую Рене променял ради выгоды, не думая о тебе; и вещь, которую Ронове, твой павший рыцарь, легко уступил из страха.
            Слова были страшными. Но страшные слова ещё можно пережить. А вот справедливость этих слов пережить уже куда сложнее. Стефания среагировала так, как не среагировала бы прежде: она схватила со стола тяжёлое блюдо с мясными кусочками в красном соусе и от души шваркнула его на пол. Блюдо упало рядом и обрызгало Стефанию соусом. Содержимое же растеклось.
            Влад не дрогнул. Лишь предложил:
–Возьми что-нибудь полегче и попробуй запустить в стену. Может быть и полегчает.
            Стефания деревянными пальцами взяла со стола мисочку с орехами и швырнула её в самого графа. В этот момент она не думала о том, что он с ней сделает за такое оскорбление. Хотелось сделать хоть что-нибудь, чтобы оправдать своё жалкое положение.
            Миска попала бы в человека. Но в вампира, конечно, не могла попасть. Он среагировал быстрее, промелькнул молнией в сторону, и мисочка достигла стены, где с чавканьем разбилась, и рассыпала из своего нутра орехи.
–Уже лучше! – весело одобрил Влад.
            Стефания схватила со стола свою тарелку и швырнула её в пол со всей силы.
–Ненавижу! – крикнула она, задыхаясь, и зарыдала в бессилии так, что не могла уже устоять, и поползла на пол, в груду своими же руками сотворённых осколков. – Ненавижу! Ненавижу! Всех!
            В пальцах Стефании против её воли запульсировали красноватые искорки, заплясало бешенство, формируя сгустки силы, не заклинание, ещё нет, но демонстрируя мощь. Влад оказался рядом и вытащил обмякающее тело в сторону от осколков, усадил, словно она ничего не весила, впрочем, для вампира она и не весила ничего, в кресло. Он накрыл её живую ладонь своей, давно мёртвой, вбирая в себя непроизвольные сгустки силы.
            Это помогло. Стефания смогла прийти в себя и дыхание её выровнялось.
–Ненавижу…– прошелестела она. – Всех их ненавижу!
–Ненавидь, – вампир не стал спорить. – Ненависть помогает жить. Я это знал лучше других, когда был живым.
–Почему со мной? – Стефания взглянула на Влада, страха в ней не было, её собственная жизнь давно уже выцвела и не имела для неё ценности, а это значило приход отупляющего равнодушия. – Почему?
–Абрахам человек категоричный. От него другого ждать и не следовало. Ронове трус, тут тоже всё ясно. Что касается Рене, думаю, он рассуждал о том, что ты всё-таки маг. пусть плохонький, неумелый, но маг. и если он притащит тебя в Церковь Святого Сердца, да и, если честно, думаю, что он не хочет раздражать Абрахама. А может быть, и сразу не был дружелюбен к тебе, и тогда…
–Я не о них…– в глазах Стефании промелькнуло что-то стальное. Это было непривычно и странно. Будь здесь Абрахам, он бы заметил это, но Абрахам был сейчас далеко и вряд ли он думал о Стефании. – Совсе-ем не о них!
            Влад знал это. Он просто тянул с ответом. Прежде всего из-за самого себя. Нельзя древней твари прикипать к живому миру!
–Твоя мать не хотела бы тебе такой участи, – наконец, промолвил граф. – Она была другой. Совсем другой. Её сгубили, а я не хочу, чтобы ты изведала такое же.
–Какой? – Стефания набралась смелости. Такая смелость позволила ей притупить боль опустошения. – Какой она была?
–О! – Влад уселся рядом, на соседний стул, и даже улыбнулся. – Она была молодой ведьмой. Работала с бумагами где-то в архивах, рисовала карикатуры на магистров Цитадели. Талантливые живые карикатуры! Магистры сами смеялись с них, но в какой-то момент то ли невзлюбил её кто, то ли силы все собирали, но кому-то пришло в голову перевести твою мать в полевые условия. Она получила задание и отправилась в путь. Так мы с ней и познакомились.
–Какое задание? – Стефания не могла понять, как влияют на неё слова вампира. С одной стороны они её не трогали, потому что Стефания не представляла себе такого явления как «мать», а с другой стороны что-то наливалось в её сердце отдалённо и приглушённо. Она вспомнила, что и сама сидела в архивах, пока кому-то не взбрело в голову поднять её до помощника охотника. Могло ли быть совпадением такое обстоятельство? Сходство двух судеб, родственных и далёких?
–Ей поручили поймать лазутчика. Он хотел перейти от магии к церковникам. Естественно, со всеми секретами Цитадели. Он был магом. А она лишь слабая ведьма. Словом, если бы не моё вмешательство, всё могло бы кончиться иначе. И Эйша бы умерла в моих горах.
–Эйша…– Стефания попробовала это имя на вкус. Чужое имя. Не церковное. Неприятное, странное! Эй-ша.
–Ты на неё похожа, – Влад вгляделся в неё. – Одно лицо. Одни черты! Поразительно. Как будто бы она вернулась с того света.
            Стефания вздрогнула. Переход от жизни её далёкой и призрачной матери к смерти вышел слишком резким. Впрочем, это для Влада не имело никакого смысла: он был мёртв, но существовал в образе живого.
–Как…– в горле возник комок, Стефании пришлось прокашляться, чтобы заговорить вновь. – Как это случилось? Что с нею стало?
–Это…– вампир встал и подошёл к окну. Он не хотел, чтобы Стефания видела его лицо. – Это вина твоего отца и моя.
–Отца? – тупо переспросила Стефания.
            Ей как-то не приходило в голову полюбопытствовать на этот счёт.
–Я думаю, тебе не следует рассказывать о том, что кроме матери у человека обычно есть ещё и отец. Хотя бы биологический? – Влад повернулся к ней. Теперь в лице его, искажённом от смерти, застыло что-то страшное.
–Я не…– Стефания тряхнула головою. её оставили в детстве, оставили теперь. Что же с ней такое было? что с ней не так, если её оставили и маги , а теперь и церковники? Что за впившаяся в горло чужбина?
–Твой отец был магистром Цитадели. Магистр Жан. – глаза графа полыхнули бешеным красным пламенем. – Алчная скотина, ревностная  и собственническая. Он решил, что Эйша должна быть его и только, и он добился её. Но в те дни она была в дружбе со мной и посещала меня. Магистр Жан решил, что я её сманиваю из Цитадели, что мне она больше, чем друг и захотел уничтожить меня. Я понял его намерение и успел исчезнуть до того, как на меня, по его указке, напали церковники.
            Влад снова отвернулся к окну. Перед глазами, против его мёртвой воли вставали забытые картины. Он сидит в первом своём логове, в любимом доме, когда по полу и стенам проходит предупреждающая вибрация: враги здесь!
            Вот уже он оборачивается летучей мышью и обнаруживает охотников Церкви Животворящего Креста во главе с Абрахамом. Они вооружены и полны решимости, и смерть сжимает железной рукою горло Влада. Он был мёртв несколько столетий, но когда смерть пришла на порог, захотел выжить, захотел сбежать.
            Издалека она наблюдал, как церковники громят его убежище, как рвут они древние шелка и гобелены, как жгут и сравнивают с землёй его убежище. И как посреди пепелища остаётся Абрахам, не добравшийся до него, оглядывающийся в подозрении, ощущающий присутствие врага где-то поблизости.
–Твоя мать решила, что я мёртв. Когда я встретил её в следующий раз, она уже носила тебя под сердцем, – Влад старался говорить мягче, не пугая притаившуюся Стефанию, – она не знала, что я жив. Я не сразу смог увидеться с нею, но…если честно, я не особенно и хотел, не знал, стоит ли ей видеть меня. Но я всё-таки встретился с нею. Она плакала, думала, что я был уничтожен. Её муж принял эту весть холодно, но испугался! Ради неё я молчал, хотя знал, что он предал меня, выследил Эйшу и навёл на меня церковников.
            Вампир взглянул на застывшую Стефанию. Спросил:
–Думаешь, Жан не тронул более меня? Он снова навёл на меня след. Но на этот раз сыграл сам против себя и твоя мать, в слепой попытке защитить меня, бросилась на церковников. Подставилась. Так всё и закончилось. Так она и умерла, оставив своего мужа и свою дочь. Да меня, выжженного не только голодом и проклятием, но и виной.
            И снова Влад увидел это. Память услужливой гадиной подбросила ему этот яд. Снова перед глазами зарябило от воды… древнее озеро! Глубокое и таящее в себе сотни тайн. «Бальчи» – называли его на родине Влада, «Балатон» – называли его чужеземцы. И на берегу был бой. И Эйша, которая никогда не отличалась героизмом и храбростью, вдруг рванулась в неравный бой с церковниками, которых знала лишь на расстоянии, и которых, конечно же, не оценила как врагов. А Влад уже знал их. Знал и ведущего их охотника-предателя Абрахама.
            Эйша падала долго на песок. Слишком долго. жизни в ней уже не было. Абрахам едва ли обратил внимание на эту смерть, он, не глядя, отшвырнул молодую ведьму боевым заклинанием, и Эйша падала, падала, падала…
            Влад не убил Абрахама только из-за того, что увидел в нём желание умереть. Слишком много призраков гнало Абрахама по жизни, много теней и демонов, и боль не отступала от него ни на шаг. И Влад даровал ему тогда жизнь, и в следующий раз, и в тот, что был после.
            А вот к отцу Стефании граф не был так жесток и убил его. И напрасно искал Влад девочку, дочь своей дорогой подруги – та канула в небытие. И вот, нашлась. Сама упала в его лесу, сражённая дурманящим заклинанием.
–Это было давно по людским меркам, – Влад через силу улыбнулся. Он заставил себя молчать об Абрахаме, о тех вещах, которые ранили бы Стефанию. Ему казалось, что с неё уже хватит услышанного и узнанного.  Он бы сам отдал бы все годы земной жизни, чтобы после смерти ничего не знать. Не знать и не слышать.
            Стефания молчала. В голове её что-то трещало, разламывалось на куски, буйствовало, требовало ответов, но вопросы сформулировать не удавалось, не удавалось и шевельнуть губами, чтобы выдавить хоть что-то вразумительное.
            Наконец она смогла преодолеть это и спросила:
–Почему она это сделала?
            В голове Стефании этот вопрос звучал иначе: «почему она сделала это, выбрав поганого мужа и поганого друга, а не меня, дочь? Почему она сделала это, обрекая меня на…»
            На всё это?
            Вампир пожал плечами:
–Она не была боевой ведьмой, могла не учесть силы врага. А может быть. И не захотела учитывать. Твой отец, да и вся эта бесконечная война не шли к её характеру. Она была неловкой, любила рисовать карикатуры, смеяться и читать. Ей нравилось расставлять мои книги по годам и алфавиту, она даже взялась составлять каталог, но не успела. Ей не хотелось воевать, но её вынудили и я думаю, что она просто не справилась с этим.
–А мой отец? – Стефания охрипла. Предположения Влада были ей близки. Ей и самой не хотелось воевать, она не представляла себя в рядах войны, но полагала, что она одна такая неправильная, трусливая и желающая закопаться в бумаги.
–Он мёртв, – здесь вампир уже не смог лукавить. Не захотел. – Думаю, он понимал, что я приду за ним, что отомщу. Он умудрился тебя куда-то сплавить, и ты исчезла. Я потерял тебя – наследие Эйши! До нашей встречи я думал, что ты мертва.
–А я и так мертва, – горько усмехнулась Стефания, – для Животворящего Креста я враг, для Абрахама тоже, остальные оставили меня. И я всё равно что мертва. Только почему-то не могу закрыть глаза так, чтобы никогда их больше не открыть.
–Мысли о смерти соблазняют людей, – Влад не налетел на неё, не возмутился, лишь сказал то, что было в его мыслях. – Но только от того, что люди не представляют, что такое смерть. Смерть – это бесконечное ничто, это пустыня, где тебя нет и ничего нет. Нет цвета и вкуса, нет запаха и страха. Это не покой, потому что покой придуман живыми и для живых. Ты не мертва, пока у тебя есть хоть одно желание. А оно есть. Верно?
            Стефания обняла себя за плечи. Ей хотелось спрятаться, съежиться. Холод начал касаться её кожи, напоминать о себе. Усталость, непонятно откуда снова взявшаяся, навалилась, погребая её под своей невидимой тяжестью.
–Ты останешься здесь, – промолвил Влад с твёрдостью совершенно прежней. – Я обучу тебя контролировать свою магию, я сберегу тебя от них. ты видела, как они отказались от тебя. Думаю, это знаменует то, что в свой новый мирок они тебя не берут. А старый уже закрыт. Так может быть, это повод свернуть?
–Нет! – Стефания скрипнула зубами. – Магия – это зло! Господь, зрящий над миром…
–Видит прегрешения слуг своих, – закончил вампир и спросил, – а с каких пор Церковь стала равна Господу? Церковь создают люди, которые, как ты видишь, воюют, бьются, предают, лгут и трусят. Они совершают дрянные дела, оправдывая их светом. Но ни один свет не захочет грязи в своих методах. Ни один Бог не будет терпеть на службе тех, кто убивает и лжёт, прикрываясь верой. Думаешь, Животворящий Крест один такой? Он легализовал преступление, позволил карать и жечь, набрав к себе в слуги фанатиков. Он вызвал чудовищ из глубин и облёк их в белые одежды, вооружил верой и оправданием…
–Хватит! – Стефания вскочила, преодолевая усталость. Страх заставил её вскочить. Она подняла ладонь в знаке проклятия, – ты, тёмная тварь, нежить… да будешь ты проклят светом и крестом, да пусть прольётся на главу твою гнев!..
–Пролился. За людское, – Влад поднялся. – Стефания, я предлагаю тебе мир. Новый мир! Возможности, безграничные возможности и власть.
–Уйди…– прошипела Стефания. – Я не такая! Крест осветил мой путь, крест…
            Она сама сомневалась в искренности церквей и церковников, но она не могла признать этого. Нет, в разговоре один на один с кем-нибудь из церковников, вроде Абрахама или Ронове ещё бы признала, но здесь, перед врагом? Нет! господи, дай силы устоять!
            Господь дал силы устоять. Но Владу это не понравилось. Он взмахнул рукой, будто бы мух отгонял, а у Стефании сами собой закрылись глаза, и она дёрнулась, а затем свалилась на пол, угодив-таки в груду осколков разбитой посуды.
            Тело предало дух.
–Я желаю тебе блага, одного блага! – вампир убеждал себя. Он лучше других знал, что благо – вещь сомнительная и если Стефания настаивает на своём кресте, и так держится за веру, то небо с ней! Но отпустить он её не мог – человеческое умерло в нём с телом, но осталось с чем-то, до чего не дотянется проклятие.
            Влад медленно, нарочно следуя человеческим движениям, от которых изнывало непривычное его вампирское тело, приблизился к Стефании, и вдруг боль пронзила его глаза. Он вскрикнул, прикрыл глаза руками.
            Вампиры, связанные с хозяином, передают ему своё состояние. Именно это позволяет хозяину их контролировать, именно это, при необходимости, позволяет сковать волю и держать её сколько угодно долго.  вампир, которому лет сто, может иметь двух-трёх слуг, но Влад был старше и в нём была ещё и магическая сила. он мог держать около двух дюжин подопечных в постоянном контроле и ждал дня, когда кто-нибудь из них, желая высвобождения, вызовет его на дуэль.
            Но сейчас боль пришла от другого. От уничтожения. Из двух дюжин пали пятеро, пали одновременно, сразу же, предательски…
–Нет, нет…– взгляд Влада затуманился. Его сила взметнулась и оставила тело, преодолевая физические клети, рванулось сквозь стены убежища, сквозь пушистые ветви деревьев, сквозь тропы…
            Он видел, ясно и чётко, как корчатся его слуги, те, кого Влад сам обращал, кого выводил на первую охоту, и те, которых он отправил сопровождать Рене, Ронове и Абрахама.
–Ублюдок! – Влад был бесплотен, но он был уверен, что Абрахам видит его. Во всяком случае, в отличие от других, Абрахам смотрел прямо в то место, куда принесло дух вампира.
            Абрахам усмехнулся, сунул руку в карман и вытащил крест, с нарочитой ленцой ткнул крестом в бесплотный воздух и дух вампира вынужденно отскочил назад, вернулся в давно мёртвую плоть.
–Порву! – в глазах ещё жгло. Но что значит боль, когда ты мёртв и потерял немногих своих собратьев? Потерял от самой ненавистной руки в мире?
            Вообще такого от Абрахама не ожидал даже Рене, а Рене очень сложно удивить какими-то там убийствами. Но вся проблема была в самом Абрахаме, который потеряв, как он считал, безвозвратно, Стефанию, сосредоточил всю свою ненависть на борьбе до самого конца. И даже то, что Рене вернули бумаги, а сам этот графский кровосос выдал сопровождение до самой границе с Церковью Святого Сердца, не успокоило Абрахама.
            Вампиром было пять. Одинаково болезненные, молчаливые, они не смели заговаривать с ними, и держались по сторонам, как своеобразный конвой. Это было неловко сносить, но лучше уж вампиры Влада, чем внезапное нападение церковников.
            Рене, Ронове и Абрахам шли молча. Нет, в самом начала Ронове пытался воззвать, и запоздало возмутиться, что нельзя так оставлять Стефанию, но Рене напомнил:
–Выступать надо было раньше!
            И Ронове осталось только замолчать. Упрёк был справедливым. Рене, почуяв лёгкую победу, продолжил:
–Это вообще всё из-за тебя. Не выдай ты нас этому упырю, была бы она с нами. Так что закрой своё смазливое личико завесой тишины.
            И Ронове окончательно сник. Абрахам не сделал попытки защитить его или как-то поддержать Ронове. Абрахам вообще утратил интерес к ним обоим, к их сварам и дело, которым жил Рене, его не волновало. Желание покарать как можно больше вампиров, магов, ведьм и прочей дряни жгло Абрахама с непреодолимой силой. У него руки чесались выпустить пару заклинаний, но он держался в пределах самообладания.
–Эй, упырята! – позвал Рене чуть позже. Тон его был весёлым, несмотря на то, что идти приходилось по вязкой, очень жирной и будто бы даже живой земле, – упырята, долго ль ещё?
            Рене было страшно, от этого он храбрился этими пустыми оскорблениями. от этого и вылезли «упырята».
            Вампиры не взглянули на них ни разу. Даже окрики Рене на них не действовали. Они не переглянулись, не посовещались, продолжили идти, держась на достойном расстоянии от путников, но не теряя их и друг друга из виду.
–Эй, они чего, отупели? – Рене обратился к Абрахаму. Тот лишь коротко ответил:
–Их воля связана тем ублюдским графом. Они бы напали на нас. А так он их контролирует.
            Рене больше не стал ничего уточнять и сумел сделать вид, что нет рядом с ним никаких кровососов. И вообще, сам он на прогулке по лесу, и сейчас, буквально с минуты на минуту перейдёт границу с Церковью Святого Сердца, встретит своего брата (правда, эта мысль вызывала в нём нервную дрожь), а уж Огюстен-то сделает то, что должно.
            Рене репетировал про себя, что скажет Огюстену. Он решил, что избежит слов о Стефании, но, что важнее, избежит слов о своей роли в совете, который предал и о том, что бумаги были им добыты незаконным способом.
            И Рене совсем погрузился в свои мысли, когда произошло что-то, чего он никак не ожидал. Что-то вдруг налетело и сверкнуло, и Рене запоздало повернул голову к Абрахаму, а только после обернулся за спину, глянул по сторонам…
–Ты что? Ты что… – Ронове стоял поражённый. Он тоже не ожидал такого порыва от Абрахама и когда ближний к нему вампир рухнул навзничь, раскинув в неловком жесте руки, подумал, что это налёт церковников. И только ценную секунду спустя догадался повернуться к Абрахаму.
            А Абрахам не обращал внимания на корчи нежити, умиравшей, на этот раз, до конца.
–Что? – спокойно осведомился он. – Они враги. У тебя другое мнение?
–Влад это не одобрит! – заметил Рене. – Он был добр к нам, и у него Стефания!
–И что? – Абрахама не тронуло ни первое, ни второе. Он вытащил из кармана крест и продемонстрировал его на четыре стороны света, – а со мною свет! И я буду уничтожать врагов пока дышу.
            Рене и Ронове переглянулись.
–Так нельзя! – Ронове трясло. Ему казалось, что в любое мгновение пустота отступит и перед ним окажется могущественная древняя тварь. И в этот раз пощады не будет. Они его обидели. Обидели вампира! Всего-то!
–Не ныть! – предостерёг Абрахам и зашагал вперёд. – Они уже сдохли, я просто закрыл им глаза, как это подобает моему долгу. Осталось сделать пару шагов, и мы на месте!
            Рене и Ронове спохватились, и, не сговариваясь, рванули вперёд. Страх гнал обоих и говорил, что на этот раз вампир их не пожалеет.
–И всё-таки…Стефания…– Ронове не давало покоя её имя, её отсутствие. Но из страха он не решался спросить у Абрахама о ней снова и потому донимал Рене.
–Думаю, он её убьёт. Забудь! – быстро отозвался Рене и припустил шаг, сменив его вскоре на бег. И вовремя.
            Они почувствовали как перебежали границу. В какой-то момент воздух стал легче, а когда они обернулись синхронно назад, то увидели, как заклубилась за их спинами тьма, являя на границу древнего кровососа.
            Кровосос был в бешенстве. Теперь он облачился вместо тёмного плаща вроде церковных или цитадельных в кроваво-красные одежды, выложенные серебряным шитьём – традиционные одежды вампиров.
            Влад стоял и смотрел на них.
–Мы приносим извинения! – пробормотал Рене, радуясь Церковной земле так, как никогда и ничему не радовался.
–Ты следующая, тварь кровососущая! – пообещал Абрахам.
–Девушку не троньте…пожалуйста! – Ронове попробовал воззвать к милосердию.
–Обязательно, – согласился вампир и уродливые клыки, раскрывающие его мёртвую сущность, выдвинулись, – девушка не должна страдать от церковников. Ей пора стать тем, кем она должна быть.
            Договорив такое зловещее предостережение, Влад просто исчез, словно и не было его.
–Силён…– мрачно признал Рене. Ему тоже не нравился поступок Абрахама. – Абрахам, я тебя уважаю, но это было слишком.
–Что было слишком? – с усмешкой спросили его и голос принадлежал уже не Абрахаму. Рене круто обернулся. Перед ними, выскользнувшими из ниоткуда тенями стояли церковники.
–Братья! – выдохнул Рене с облегчением.
–Какие мы тебе братья? – осведомился один из церковников, снимая капюшон с головы и подступая к гостям, – наши братья с вампирами не якшаются!
Глава 30.
…Как была она бела, как удивительно тонка, как причудливо и скорбно изломились черты её лица, напоминая о пережитом страдании.
–Шарлотта! – голос Базира был глух, но она встряхнулась, узнала, вымученно улыбнулась и неуверенно отозвалась:
–Брат мой?!
            Базир подошёл к её тонкой фигуре, поражаясь про себя тому, как его сестра, оказывается, худа, и почему он раньше не заметил этого?
–Шарлотта, прости меня! – он тысячу раз молил уже небеса о прощении, молил о снисхождении света к себе – к слабому и ничтожному, к тому, кто отвернулся от своей сестры в тот момент, когда она нуждалась в поддержке. Шарлотта тогда не вынесла своего горя, своей разрушенной любви и его равнодушия. И если Базир не мог излечить её горя, не мог склеить её нелепую любовь к одному из лучших охотников родной церкви, то он обязан был проявить милосердие и сочувствие, но тогда…
            Тогда он просто не сделал этого. Устал и раздражался на сестру, на её такую несвоевременную любовь и сердечное пылание, которому не место на войне. А утром Шарлотта не проснулась, и груз несказанного навсегда остался с Базиром.
            Небеса добры к тем, кто раскаивается, они находят утешение для скорбящих, но Базир не получил своего прощения до сих пор только по одной причине – он отверг это самое снисхождение и милосердие небес, предпочитая корить себя и грызть за то, чего он уже никак не мог исправить. Он сам выбрал своё наказание, выбрал его ещё при жизни, забыв про то, что после смерти ему предстоит и без того держать ответ на Высшем Суде.
–Твоей вины нет, – заломанные страданием черты Шарлотты распрямлялись, разглаживались. Она вдруг улыбнулась, вполне живо, но очень грустно. – Тебе не за что корить себя. каждый делает свой выбор, и я свой совершила.
–Нет! – во всегда прозрачном взгляде Базира плеснуло красноватое пламя безумства, – нет! Я твой старший брат! Я должен…обязан…
–Ты заботился обо мне всегда, даже когда тебе самому было тяжело. Без тебя я погибла бы раньше, и на то была бы воля совсем иных сил, – Шарлотта коснулась руки Базира, и Базир жадно накрыл её робкое касание своей ладонью. – Нет, не надо скорби. Я обрела свой Седой Берег и тень, которая мне привычна.
–Пойдём домой! – Базир сам не знал, куда он пытается позвать ушедшую свою сестру. Дома у них уже не было, церковь, к которой они оба принадлежали в те дни, в которой жили до смерти Шарлотты, уже не существовала, пав под ударами Магической Цитадели.
–Я уже дома, – покачала головой Шарлотта и осторожно высвободила свою руку из рук Базира. – Но ты нет. Тебе предстоит ещё путь.
–Я не хочу.
            Он действительно больше не хотел. Устал. Вся жизнь в борьбе. Сначала для того, чтобы стать лучшим учеником, затем, чтобы стать помощником охотника, после этого борьба с совестью, а потом падение старой церкви, переход под Животворящий Крест и новая борьба за право стать хоть кем-то. а теперь ещё и долгий путь, путь разоблачения одной Церкви, что уже предала и Крест, и Небо…
            Сколько можно бороться? Все однажды устают.
–Надо. – Взгляд Шарлотты посуровел. – Ты обещал идти и должен идти.
–Я не хочу, – повторил Базир, чувствуя непривычное жжение в глазах. – Я не хочу больше!
–Они рассчитывают на тебя, – напомнила Шарлотта, смягчаясь, – она. Та девушка, Базир, рассчитывает. Спаси её!
            И вдруг лицо сестры исказилось гримасой ужаса и страдания. Теперь это было не молодое лицо, а какое-то восковое, растрескавшееся, рот стал кровавой раной, на губах проступила отвратительная красноватая пена, а Шарлотта вдруг бешено закричала, ткнув Базира в грудь:
–Не спас меня, так её спаси! Не спас меня, так её…
–Базир! – Базир вскочил как ужаленный. Сердце бешено стучало в груди, он был весь мокрый от пережитого, но едва осознавал это. Рядом с ним кто-то был. Женщина.
            Базир повернулся к ней:
–Шарлотта!
            И разочарованно выдохнул. Память и разум возвращались к нему. Над ним склонялась с мокрым полотенцем совсем не Шарлотта. Это была Рози – трактирщица злосчастной таверны. И выглядела она очень озабоченной.
–У вас лихорадка, господин…– она не то спрашивала, не то утверждала.
            Базир обессиленно рухнул обратно в постель. Он понял, что видение Шарлотты было не то сном, не то бредом действительной лихорадки. Тело и впрямь ломило.
            Рози, восприняв его падение как разрешение, склонилась над ним с полотенцем, принялась протирать взмокший лоб.
–Где я? – спросил Базир, прикрывая глаза. их резало от яркого дневного света. Да и в этой комнате было слишком светло и чисто. Почему-то это тоже раздражало зрение.
–В моём трактире, господин, – ответила Рози, – те церковники ушли.
            Церковники! Он и Стефания решили отвлечь от основной группы охотников продажной церкви, пришли сюда, далее Базир напоил Стефанию, и решил принять удар на себя, но… да, вломились церковники! Искали!
            Базир отшвырнул руку Рози с полотенцем и снова заставил себя сесть. Преодолевая резь в глазах, во все глаза уставился на Рози с требованием во взгляде:
–Что произошло?
–Они пытали…– Рози смутилась, – допрашивали. Досталось и моим посетителям, и немного мне. Но мы уже привыкшие. На наших дорогах бывает и не такое. А вот вам досталось сильнее.
–Девушка? – Базир встал, но слабость навалилась на него и он поспешно сел обратно. – Со мной была девушка. Стефания. Где она?
–Была, – мрачно подтвердила Рози, – но когда церковники бросились за ней в ту комнату, где я её оставила, они не нашли её.
–Ты её перепрятала? – мысли у Базира слегка путались, в голове шумело море. И это было странно, поскольку Базир никогда не видел моря.
–Нет, господин. Она просто исчезла. Судя по всему, вылезла в окно.
            Несмотря на всё услышанное, совсем не располагающее к веселью, Базир едва не расхохотался. Остановила только резь в желудке. Стефания вылезла в окно? Нет, даже не так. пьяная Стефания вылезла в окно? Да она и трезвая не очень-то и изящна на подобные решения, ей не хватает ни опыта, ни ловкости, чтобы провернуть подобное. Как успел понаблюдать Базир, для Стефании привычное дело запнуться, споткнуться, удариться локтём о дверь и всё прочее. А тут – в окно?
–Так и было! – подтвердила Рози.
–Её поймали? – без особой надежды спросил Базир, судорожно пытаясь понять, что лично ему теперь делать.
–Не знаю, господин, – Рози смутилась, – утром ещё была жива. Её Бертран подвёз.
–Кого? Куда? кто? – Базир затряс головой.
–Вам надо поесть, – промолвила Рози и вытащила откуда-то целую миску тёплого супа. – Поешьте. Вы уже больше суток без сознания.
–Больше суток? – вот теперь Базир натурально испугался. За эти «больше суток» могло произойти всё, что угодно. а он тут…валяется! Позор!
–Больше суток, – Рози не совсем верно поняла тональность Базира, но спохватилась, – господин, не переживайте. Бертран сейчас здесь, он чинит камин. Я устрою вам разговор, но прежде вы должны поесть. Прошу вас.
            Базир покорно сунул ложку в рот. Желудок отозвался благодарностью. Суп Рози оказался поистине целебным. С каждой ложкой мысли Базира прояснялись, становилось легче дышать. Его тревожили и занимали многие мысли, начиная от какого-то загадочного Бертрана и заканчивая предположениями, одно из которых было мрачнее другого, о местонахождении Абрахама, Рене, а главное – Стефании. Но закончился суп, и Базир решил выяснять по порядку. Он был жив, это было важнее всего, а значит, он сможет снова ввязаться в бой с судьбой и способствовать, если придётся, спасению и помощи своих соратников по несчастью.
            Рози свела Базира вниз. В трактирной зале были заметны ещё следы погрома, но всё было не так страшно. К тому же, в зале сновали туда-сюда вчерашние посетители, оказавшиеся неравнодушными к судьбе этого славного трактира.
–Вот и Бертран! – Рози подвела Базира к парню, протиравшему что-то внутри камина. Означенный Бертран, услышав как его зовут, вынырнул из камина, распрямился и обернулся на Рози. Базир увидел знакомое уже простоватое лицо без породы и порока, развитую фигуру, свидетельствующую о постоянном физическом труде, и вспомнил:
–А! это же ты пытался пригласить Стефанию за свой стол!
            Он заговорил чуть высокомерно, намереваясь смутить парня, ткнув его в недопустимость такого поведения, но Бертран ничуть не смутился и ответил с лёгким акцентом, едва заметно растягивая гласные:
–Да, у вас хорошая память.
            Этот ответ Базира не устроил.
–Она церковница! Ей не подобает сидеть за столом с компаниями трактира!
            Но Бертран не смутился и не обиделся и на это:
–Церковники не пьют вина, но вы пили. А ещё она была грустна. Грустная девушка же, прежде всего девушка, и лишь потом церковница.
            Базиру было нечем крыть. Ему очень хотелось как-то ткнуть парня, но на ум не шло ничего изящного. Рози, стоявшая рядом тенью, спасла ситуацию:
–Ну вы пообщайтесь. Бертран, расскажи, что видел её позже. А я, пожалуй, пойду. Только не ссорьтесь.
–Да! – Базир встряхнулся. – Ты видел её после ухода церковников?
–Видел, – Бертран кивнул, подтверждая свои слова. – Я взял свою лошадь и телегу и направился в город по просьбе Рози. Нужно было привезти новые припасы, а то ваши друзья-церковники не жалели ни посуды, ни припасов.
–Дальше, – ледяным тоном попросил Базир. Ему было неприятно слушать о выходках церковниках от какого-то деревенского парня.
–Я увидел девушку. Узнал. Она шла вдоль дороги, очень несчастная, усталая и совсем растерянная. Я предложил её подвезти. Она немного напугалась меня, но я сказал, что не трону её, и она поверила мне.
–Надеюсь, ты её не тронул! – странное бешенство полыхнуло в тоне Базира.
            Бертран даже оскорбился:
–За кого вы всех нас держите, церковник?! Нет, конечно, я не тронул её. по пути мы говорили. Я не был учтив, и она потребовала остановиться. Сошла с телеги и направилась в лес.
–Чего? – Базир поперхнулся. – Ты отпустил её в лес? Одну? Да как ты мог?
            Ему захотелось ударить этого деревенского лба. Останавливало только то, что этот лоб обладал явным преимуществом в силе и получить уже мог сам Базир.
–Разве я её купил, чтобы держать? – удивился Бертран. – Она свободна и я отпустил её, когда она захотела.
–Одну. В лес, – ехидно напомнил Базир. – Бедная Стефания! Ни одного здравомыслящего…
–Я не собирался держать Стефанию силой, – повторил Бертран неожиданно сурово. – Мы живём свободно. И мы позволяем другим свободу. Это в ваших церквях, может быть, такое кажется удивительным, но здесь человек волен идти и волен оставаться. Я жалею лишь о том, что сказал ей.
–И что же ты ей сказал? О чём вы вообще двое могли говорить? – Базир источал один яд. Он ненавидел этого деревенского простака, который вот так запросто позволил девушке остаться в неизвестности. И крест только знает, в каком она состоянии!
–Мы говорили о боге и о церквях, – серьёзно ответил Бертран.  – И наши мысли разошлись.
–С тобо-ой?! – вот теперь Базир не сдержал смешка. О Боге! О Боге, про которого говорят шёпотом в церквях, этот дурак беседовал со Стефанией!
–Бог существует и в наших сердцах, он живёт и в наших домах, у нас есть такое же право говорить о нём, – Бертран оставался серьёзен. Базиру стало нехорошо. Он почувствовал себя снобом, каким запрещала быть церковь по отношению к ближнему, но слаб человек, и некоторые церковники, прочтя все законы и заветы неба, реагировали на слова о боге от простых людей примерно также, как сейчас Базир. Ему стало неловко и стыдно. Стыдно от самого себя. не так его учили! Не таким он должен быть!
–Кхм…– Базир попытался стать дружелюбнее, – скажи, Бертран, где ты её оставил?
–Отсюда есть большая дорога, уходящая в лес. Следуйте по ней прямо до первого поворота, далее ступайте на юг, вскоре увидите ещё одну тропу, она чуть поросла травой, но мы используем её. вскоре вы увидите развилку. Та, что уходит налево, ваша. В самом начале развилки есть маленький холм по левую руку, и там она попросила остановиться.
–Спасибо, – буркнул Базир, всё ещё смущённый и пытающийся лихорадочно запомнить эти пространные указания. Он-то привык к чётким – столько-то на север, потом на юг. А здесь развилки, руки, холмики. Тьфу!
–Господин! – вдруг позвал Бертран, когда Базир уже повернулся прочь. – Если вы встретите Стефанию, скажите ей, что Бертрану жаль о резкости слов.
–Твоей милостью, – Базир не удержался от последнего удара, – это «если» становится призрачным!
–Я никогда никого не держал силой, – напомнил Бертран. – Запереть кого-то, значит, лишить воли. А на это способен только закон – небесный и земной. А я не закон.
            Базир подавил раздражение с большим трудом. Надо же, добродетель в деревенском обличии! Рассуждает с такой простотой, словно ведает жизнь! А что, если задержать надо? И силой, если придётся? Для блага чужого же и надо!
            Рози скользнула к Базиру очень быстро, без сомнения, она ждала конца разговора с Бертраном.
–Вы уезжаете?
–Ухожу, – поправил Базир. – У меня нет лошади. Благодарю вас за всё.
            Он сунул руку в карман, извлёк завалявшийся и изрядно прохудившийся мешочек с монетами и вложил в дрожащую руку Рози:
–Здесь всё, что я могу дать вам за пережитое.
            Она вернула мешочек:
–Заберите, церковник! Мы все люди. Бог велит нам помогать ближнему, если это возможно. Люди, которые налетели на нас, может быть, и носили мантии церковников, но они – плохие люди. А вы – тот ближний, которому нужна помощь. Возьмите одну из моих лошадей. Они не так хороши, как ваши лошади, но это всё лучше, чем пешком. Когда найдёте нужное место, просто отпустите её, она вернётся.
            Базир потрясённо молчал. Сколько простого сочувствия было в этой Рози! В обыкновенной трактирщице, помогающей опять и снова, даже столкнувшейся от этой помощи с собственным ущербом.
–Нет, – возразил Базир. – Употребите эти монеты по своему разумению. Я не хочу оскорбить вас. Я хочу…словом, возьмите.
–Господин! – к ним снова спешил Бертран. Но на этот раз Базир был рад его видеть. Это было проще и знакомо, чем тихая преданность и доброта Рози. – Возьмите, прошу вас.
            Что-то тяжелое скользнуло в руку Базира. Он поспешно взглянул и увидел на простой тонкой цепочке довольно крупный и увесистый нательный крест, судя по весу, из серебра. По всему канту крест был выложен мелкими серебринками.
–Передайте от меня той девушке, – попросил Бертран и вдруг смутился. Базир хотел, было, заметить, что у церковников крестов, действительно, не хватает, но что-то было в этом Бертране такое, что Базир только кивнул, оставив где-то внутри себя всё ехидство.
            Рози кивнула Бертрану, сделала ему знак уйти и сказала Базиру:
–Он хороший человек. А вы, господин, будьте осторожны, тот край, куда вы держите путь, опасен. Там живёт древняя сила. Там обитает зло, которое контролирует ещё большее и ещё более древнее зло.
–Вампиры? – Базир хмыкнул. – Я сталкивался с ними, не так и…
–Мелкие вампиры – это лишь упыри, – перебила Рози тихо, но очень серьёзно. – Там есть древний ужас. он живёт не первый век в тени своего земного величия. Все местные знают, что от него нет спасения. Он называет себя Графом. И реже – Господарь.
–Какой самовлюблённый! – Базир не удержался от нервного смешка. Вампиров он не боялся, но презирал их, как низших магических тварей, обречённых на вечный голод.
–Когда он был человеком, он был господарем этих мест, – Рози не отреагировала на смешок. Сама она не находила ничего смешного в своих словах. Да и ужасного тоже. Она привыкла, как и все, существовать бок о бок с древней силой. И даже пользоваться его покровительством, зная, что мелкие упыри не бесчинствуют только благодаря этой самой древней силе. – Тогда он звался Владом Цепешем, а ныне…
            Рози развела руками:
–Милует вас бог, господин!
            Базир только кивнул. Не понравились ему слова этой трактирщицы. Но что слова, когда впереди путь? А путь был хоть и опасным, но проходил для Базира и его лошади легко. все указания, данные Бертраном, Базир держал в уме, и неожиданно для самого себя, разобрал всю дорогу. И развилку, и холмик.
            Спешившись, отпустил лошадь. Да оно и к лучшему было – впереди тропа уже не была для всадника столь удобной, много рытвин, и ям прямо на дороге…земля, что ль, взбунтовалась? Но Базир торопился и крался теперь по дороге, готовый в случае опасности среагировать. Но место, по которому он шёл, клубилось зеленью листвы и травы, цвело, и ему не представлялось, что здесь, в самом деле, может обитать вампир. Ещё и древний! Слишком уж не походило это место на склеп.
            Задумавшись глубоко и крепко о вероятности встречи со Стефанией, Базир едва успел заметить приближающиеся шаги. Шаги были позади, и должны были настигнуть его очень скоро. В панике Базир потерял ещё мгновение-другое, не зная, выскочить на бой или попытаться переждать, и в результате только успел нырнуть в колючий кустарник, когда, наконец, показались из-за поворота трое.
            И, увидев, да услышав их, Базир мысленно поздравил себя за верное решение: все трое были церковниками, но, что хуже, знакомыми Базиру – Скарон, Клемент и сестра Клемента Делин. Но переговаривались именно Скарон и Делин. Оба были веселы. Между ними шёл, спотыкаясь, Клемент. Базир прислушался, стараясь не выдать себя даже дыханием и кое-что начало проясняться.
–Чую, что они недалеко! – бодро возвестила Делин и остановилась, оглядывая дорогу. – Ну не может девка убежать далеко от трактира. Ноги у неё всего две. Да и ума в ней никогда не было!
            «Это о Стефании!» – понял Базир. Ему стало чуть спокойнее – значит, её не поймали. Уже хорошо.
–Да кто её знает, – лениво отреагировал Скарон, – я вообще не думал, что она сподобится выпрыгнуть в окошко. Не в её это стиле. Разве что надоумили.
            Делин угодливо захохотала и пихнула Клемента под рёбра:
–Братец, как думаешь?
–Я не знаю! – резко отозвался Клемент. – Я не знаю уже ничего. Они ведь наши братья! Почему мы вообще их ловим?
–Они предали нас, дурачок! – деланно ласково напомнила Делин. – Она, Абрахам, Рене, Базир и Ронове!
            «Ронове к ним не вернулся», – понял Базир. Но думы о судьбе Ронове мало занимали его.
–Знаешь, Клемент, – вдруг заговорил Скарон, – а зря я тебя тянул до охотников. Вон, как дошло до настоящего дела, так ты и раскис! Тряпка, одним словом. Подобие мужчины. Твоя сестра храбрее будет.
–Всё для церкви! – Делин победоносно засмеялась, а Клемент буркнул:
–Дело церкви охотиться на магию. На магию, а не на сторонников. Их надо предать суду. И уж те люди в трактире точно не виноваты.
–Они укрывали преступников, – возразила Делин, – они виноваты уже за это. Не пожелали их выдать. Моя бы воля, я бы там прошлась крестом и огнём!
–Откуда такая кровожадность? – мягко укорил Скарон, но усмехнулся, – оставь её до поры. Чёрт, дорога делится. Как думаете, куда они все делись?
–Они идут в Церковь Святого Сердца, – Делин задумалась. Теперь она стояла очень близко к Базиру, и тот мог разглядеть даже швы на её мантии охотника, мантии, которую она явно не заслужила. Будь Делин поопытнее, она бы могла почуять этот взгляд, могла бы поддаться тому странному чувству, что ведёт охотников, и заставляет их вдруг заметить то, что не заметит человек обыкновенный. Но Делин не хватало опыта, и она упивалась своим неожиданным возвышением. А поэтому и не повернула головы, и осталась спокойной.  – Путь короче через Южную Тропу.
–Но там вампиры! – пискнул потерявший всякую храбрость и браваду Клемент. Скарон и  Делин до обидного громкого расхохотались. Похоже, их ничуть не тревожило то, что они находятся на чужой территории, откровенно говоря, враждебной к церковникам даже среди людей.
–А мы и идём покарать их! – заметил Скарон и троица, наконец, направилась по дороге. Их хохот ещё долго затихал. Вернее, хохот, принадлежавшим двоим из троих. Клемент явно был не в чести.
            Базир выждал ещё минут пять прежде, чем вылез из кустарника и осенил себя крестом:
–Боже, спасибо!
            Если они отправились по Южной Тропе, значит, Базиру оставалась другая дорога, начинавшаяся действительно близко. Он ступил на неё, не представляя, куда идёт и насколько прав. Иногда до Базира долетали какие-то смешки, совершенно чужие и незнакомые, но ветер, доносивший их, был неверным и Базир понял, что не может определить их направление и от этого не свернул. Да и дорога, которую он избрал, расширялась и превращалась из непролазной в удобную и уложенную камнями. Как будто бы официальную…
            Базир не успел заметить, как вокруг вдруг оказалось движение. Словно бы люди (уже спасибо на том, что люди!), прятавшиеся ещё мгновение назад за камнями и деревьями, враз выступили из своих укрытий. Базир дёрнулся, но понял, что уже в окружении – около двенадцати фигур в серовато-зеленых мантиях окружило его.
            Он поднял руки в примирительном жесте. К нему, выступая по центру, не скрываясь, уже шли. Это был высокий человек с обыкновенными чертами, ничем на вид непримечательный. Но Базир не обманулся этой обычностью, потому что уже видел эти черты и знал человека, имеющего очень схожую внешность.
–Вы Огюстен? – спросил Базир громко.
            Да, без сомнения, это был Огюстен – брат вечного офицера Рене, служитель Церкви Святого Сердца. У Базира совсем отлегло – по меньшей мере, он в безопасности!
            Человек приблизился. Теперь Базир увидел, что среди огромной схожести были и огромные различия. Если взгляд Рене был лукавым по его собственной природе, то взгляд Огюстена таким твёрдым и стойким, неприветливым, что было понятно – будет непросто.
–Кто ты такой? – громыхнул Огюстен, – кто ты такой, что смел явиться на мою территорию со стороны вражьей Сарматской земли?
–Меня зовут Базир, я служитель…бывший служитель Церкви Животворящего Креста.
–Дезертир! – сообразил Огюстен и повернулся к своим людям. – Ещё один!
            Раздались смешки. Базир поспешил:
–Нет-нет, мы не дезертиры.
–Мы? – спросил Огюстен со смешком. – А сколько ты видишь с собою?
            Базир вздохнул, мысленно кляня себя за глупость и растерянность и взмолился:
–Позвольте объяснить! Я, ваш брат Рене, Абрахам, Ронове и Стефания…
            Упоминание брата сделало лицо Огюстена мрачнее. Базир нервно сглотнул и зачастил:
–Ваш брат совершил геройский поступок! Он раскрыл предательство Церкви Животворящего Креста и решил нести доказательства вам, в Церковь Святого Сердца. Он взял в сопровождение меня, Абрахама, Стефанию и Ронове…
–Абрахама знаем, – признал Огюстен с неохотой. Остальное он, как нарочно, игнорировал.
–Но мы разделились. Они где-то здесь, в лесах! – Базир обернулся, желая показать более полно направление, где они должны быть и осёкся. Да любой бы с непривычки осёкся.
            У самой кромки леса, где начиналась широкая дорога, где и взяли Базира, было существо…не человек, конечно же, нет, иначе он стоял бы на земле, а не висел над нею так, чтобы лишь немного возвышаться, демонстрируя своё превосходство, над людьми.
            Люди Огюстена, не сговариваясь, перестроились в два мгновения. Теперь они стояли в два ряда, сжав с двух сторон и Базира, и Огюстена. В руках каждого из церковников Базир увидел блестящие золотистым светом кинжалы. Существо тоже видело эти кинжалы, но продолжало приближаться.
            Оказавшись на дистанции в человеческий рост, существо соизволило опустить на землю, и теперь Базир мог увидеть, кто явился из леса. Высокая фигура, благородные, но слишком заострённые и болезненные ныне черты лица, глаза с красноватым вампирским бликом…
            Базиру стало нехорошо. Он не знал, как выглядит Граф, про которого говорила Рози, но понял, что это он. Слишком много наглости и власти от нежити, и это при условии, что даже сами маги презирают вампиров.
–Влад! – Огюстен подтвердил догадку Базира. В голосе церковника не звучало страха, лишь холодная неприязнь, – что ты забыл в наших землях?
            «Они его не убьют?» ­– Базир совсем растерялся. Он слепо повиновался течению судьбы.
–Я явился, чтобы подтвердить слова вот этого человека, – Влад кивнул, не глядя, на Базира. Базир почувствовал, как вокруг него расступились люди Огюстена и понял, что предпочёл бы их плен, чем это внимание. Неужели и люди Святого Сердца не так рвутся к борьбе?
–Объясни! – потребовал Огюстен.
–Изволь, – Влад был сама любезность. – В моих землях церковники наделали изрядного шума. Одни церковники убивают других…потеха, которой я не ждал, но которой благодарен. Несколько из них оказались у меня в гостях. Некие Рене, Ронове и хорошо известный нам с тобой Абрахам. Все говорят о письмах, о предательстве Церкви Животворящего Креста и об этом человеке, которого зовут Базир.
            Огюстен оценивающе взглянул на Базира, но ничего не сказал, снова обернулся к Владу.
–Люди в моих краях редки, но эти мне неинтересны, – продолжал вампир, – я отпущу их. К завтрашнему полудню они должны быть здесь. Ну, может, чуть позже.
–Предательство Животворящего Креста? – переспросил Огюстен.
–Твой брат раскрыл его, – подтвердил Влад, склоняя голову набок. Базир возмутился:
–Огюстен, я говорил вам…
–Заткнись! – велел Огюстен и снова обратился к вампиру. – Ты видел эти доказательства?
–О да, они внушают! – Вампир рассмеялся ледяным смехом.
–Тогда почему ты их отпускаешь? – Огюстен был мрачен. Но неприязнь из его тона пропала. Базир уловил знакомые ему по тону Рене нотки заинтересованности.
–Ты не сможешь не пустить их, не сможешь проигнорировать доказательства неверности Церкви Животворящего Креста. И тогда одна Церковь пошатнет авторитет всех церквей. Каждый служитель невольно задумается о том, что его служение было ложью.
            Мёртвое лицо, казалось, лучится самой живой радостью.
–Скотина! – взревел Огюстен. – Клянусь, клянусь именами света, что однажды ты, поганый кровосос…
–В очередь становись! – со смешком перебил Влад.
            Базир решился. Он понял, что Огюстен не принимает его всерьез, и по какой-то причине верит врагу больше, чем собрату по церкви, пусть и запятнавшей себя церкви, и рванулся к Владу. Его не задержали. Глаза вампира радостно полыхнули. Он лениво спросил:
–Вы чего-то хотите от меня?
–Девушка…– прошептал Базир, не зная, у какой ещё силы искать ответ.
–Вы хотите девушку? – вежливо уточнил Влад. И, хотя мёртвое лицо его оставалось серьёзным, издевательство сквозило в каждом звуке его обволакивающего голоса.
–С нами была девушка. Стефания. Где она? Она у вас? Убита?
–Я не видел никакой девушки. – Влад как отрезал. – Никакой Стефании, Марии, Беатрис или кого-то ещё не было. Всего плохого, церковники!
            В следующее мгновение он уже растворился в воздухе, лишь рябь висела ещё в пространстве, но затем истаяла и она.
–Когда-нибудь, я вобью ему кол прямо в глотку! – пообещал Огюстен не то себе, не то своим людям. – Ненавижу ублюдка!
–Почему же вы верите ему, но не слушали меня? – Базир не забыл ещё обиды.
–Потому что его мы знаем, – ответил Огюстен и обернулся к своим. – Этому мешок на голову. Пусть идёт с нами.
            Базир пытался сопротивляться, кричать, что он может идти и не подглядывать, что тайны хранить он умеет, но его никто не послушал. В следующее мгновение его уже волокли куда-то по камням. Мешок сняли лишь через четверть часа, когда грубые руки втолкнули Базира куда-то, да так, что он потерял равновесие и упал коленями на пол, больно ударившись, но не произнес и звука.
            Оказалось, что его отвели в комнату, походившую на допросные комнаты Церкви Животворящего Креста, без окон, с низкими потолками. Но, хотя бы широкую. И всё-таки, потолок неприятно скрёб сознание, напоминая, гроб.
–Оставьте нас! – велел Огюстен и его люди отступили, оставив их наедине.
–Я не враг вам! – заторопился Базир. – Держать меня в плену…
–Когда явятся остальные, тогда и поговорим! – огрызнулся Огюстен, а затем, помолчав немного, тихо спросил. – Мой брат сам дошёл до предательства?
–Он открыл его! он герой.
–Геро-ой…– с сомнением хмыкнул Огюстен. – Ну-ну. Сроду героем не был и тут подался! Продажный стал честным? Это также вероятно, что завтра тот поганый кровосос, которого ты видел, перейдёт на растения и будет проповедовать добродетель!
–но это так. Рене открыл предательство нашей церкви!
–Тем хуже, – Огюстен  вздохнул, – война была понятной только в самом начале. Маги сражались с церковью, а церковь истребляла магию. Но теперь у нас есть маги, что служат на стороне церкви, и люди, что подались к магии… теперь церкви предают, идут на сговор, и наживаются властью и артефактами друг на друге.
            Он осёкся. Даже рассердился на себя за откровенность, и громче и суровее, чем требовало гаркнул:
–Молись, чтобы мой брат явился! Я с него три шкуры спущу!
            А потом дверь закрылась и провернулся ключ. Базир метался по низкой, давящей комнате, не зная счёту времени. ему казалось, что прошло уже дня три, но потом он понимал, что вряд ли прошло более двух часов. В какой-то момент ему удалось задремать сидя, прислонившись к холодной и равнодушной стене. проснувшись, он ощутил затёкшую живую и запах… запах исходил от еды, которую ему принесли, видимо, милостью Огюстена.
            И снова последовала неизвестность. Наконец, дверь открылась, и Базир увидел знакомые фигуры, которые втолкнули грубые руки служителя Церкви Святого Сердца.
–Абрахам? – Базир был рад увидеть этого мрачного, ставшего ещё более жёстким и непримиримым, мага. А второй гость его озадачил. – Ронове?
            Базир полагал, что Ронове если не вернулся в Церковь Животворящего Сердца, то ушёл совсем далеко. А тут…
–Базир! – Ронове порывисто обнял своего недавнего неприятеля. Абрахам же, не выражая никакого удивления, лишь коротко кивнул. – Как ты здесь? Что ты здесь…мы полагали, что ты…
–Позже! Позже! – Базир был в нервном возбуждении. – Где Рене и Стефания?
            Ронове помрачнел на глазах.
–С Рене Огюстен пообещал спустить три шкуры и потащил его к себе, – ответил Абрахам за Ронове.
–Где Стефания? – повторил Базир холодно. Он никак не мог понять, почему ему никто не может сказать этого? Это что, такой сложный вопрос?
            Абрахам не пожелал отвечать. Пришлось Ронове:
–Мы встретили здесь одного вампира…Влада. Он забрал её.
–Как это «забрал»? – не понял Базир. – А вы…почему вы не помешали ему? Почему вы допустили это? Он же её убьёт! Он выпьет её кровь. Я видел это чудовище! Я…
–Не забрали, значит, она не заслужила! – отозвался Абрахам резко, оглядывая новую клеть. – Она предала нас. предала крест! Предала небо. Предала бога.
–Стефания? – не поверил Базир. – Она никогда не…
–Она заступилась за этого вампира, – несчастным голосом промолвил Ронове, – а потом Влад сказал, что поможет нам дойти без проблем до границы с Церковью, если Стефания останется у него.
–И вы…
–Я начинаю думать, что ей там куда лучше, чем нам! – Ронове отвернулся от Базира. Ему было стыдно. Он знал, что Стефании плохо, и понимал, что не должен был отступать и оставлять её в логове с древней тварью, но снова струсил. И теперь оправдывал свою трусость тем, что Стефания – предательница.
–Ненавижу вас…ненавижу вас обоих! – прошептал Базир, не веря в то, что услышал. Ронове не повернул головы, Абрахам равнодушно пожал плечами:
–Твоё право, Базир!
 
Глава 31.
–И что ты теперь хочешь, чтобы я сделал? – Огюстен даже не пытался скрывать своего раздражения. Рене – вечно умеющий находить колкости, молчал. Брата он боялся. В отличие от Огюстена Рене прекрасно умел адаптироваться, заискивать, уговаривать и наблюдать. Воевать он не умел.
–Что ты хочешь, чтобы я сделал? – повторил Огюстен. Рене вздохнул:
–Послушай, ну я же принёс тебе прямые доказательства заговора Церкви Животворящего Креста и Магической Цитадели! Ты видишь их переписку, их…
–Идиот! – Огюстен ударил кулаком по столу, немногие бумаги, устроенные на столешнице, заколыхались, звякнула чернильница, подпрыгивая на поверхности. Рене сглотнул комок. Он знал, что приём будет суров, но чтобы настолько? Конечно, падение такой известной церкви, как Животворящий Крест – это трагедия для церковников, но всё же Рене хотел стать героем, тем, кто раскрыл заговор и обнажил гниль сердца борьбы, и борьба, по его замыслу, после скандала должна перейти в Церковь Святого Сердца.
–Я действовал…
–Замолчи! – рявкнул Огюстен. – Ты шестнадцать лет пресмыкался в Церкви Животворящего Креста, ты заискивал перед Константином и прочими ублюдками, ты умел не замечать и не замечал очевидной лжи. И что же? Нимб пробился? Крылья прорезались?
–Я не…
–Я велел тебе молчать! – Огюстен всегда щадил братца, не выказывал ему откровенного недовольства, таил в глубине все мысли, которые так и норовили сорваться, но не срывались, ведь Огюстен ценил кровь. И Рене не знал, и не должен был знать, про всё то недоверие, которым наделяли Огюстена в Церкви Святого Сердца, настроенной не на укрепление, а на сражение. Рене не знал, что из-за его славы льстеца и цепного «вечного офицера», Огюстену приходится всё время сталкиваться с презрением и подозрением.
            Но Огюстен был охотником. Он сколотил себе славу, поднялся, вопреки славе братца, по боевой лестнице и битвам с нечистью и магической тварью, а теперь, стоило Огюстену занять действительно значимый пост, стоило справиться с годами холода и насмешек, как вдруг явился Рене…
            И с чем явился? Явился крушить мощнейший оплот борьбы с Цитаделью Магии!
–Ты годами мирился, годами не замечал, а тут прозрел? Почему?
            Огюстен хорошо знал своего брата. В отличие от Абрахама, который был фанатиком, и не усидел бы на месте, узнай он правду, в отличие от Базира или Стефании, которые повлеклись за судьбой, Рене не был человеком, который бросился куда-то идейно. Здесь Рене мог не врать.
–Моё падение приближалось. Константин и я проводили некоторые деяния…– Рене замешкался, совсем уж открываться ему не хотелось, но он знал, что лучший способ избежать полного изобличения, это сказать часть правды. – Я лжесвидетельствовал и лгал, шпионил и доносил. Так Константин знал всё обо всех. Особенно об Абрахаме. Мы его не верим.
–Не верили! – беспощадно поправил Огюстен. – Теперь ты не с Константином. И?
–Не верили, – покорно согласился Рене. – Но вскоре я понял, что мой час где-то за часом Абрахама. Я слишком многое знал. И тогда я начал искать всякий след, который помог бы мне остаться. Остаться в живых, понимаешь? и я нашёл. В этом мой шанс.
            Огюстен поморщился. Рене, тоже прекрасно зная брата, сменил тактику:
–Я хотел стать героем. Хоть раз. Я ничего не добился. Я думал, что приду к власти и сделаю что-то хорошее, но превратился в цепного пса, это ты верно заметил! Я не стал бойцом, я сидел в слухах и сплетнях, разбирался с тем, с чем не разбираются приличные люди. И всё равно мною были недовольны. Узнав правду о сговоре, увидев часть переписок, я решил сделать хоть что-то хорошее и правильное за свою полную подлости жизнь.
            Рене даже слезу в голосе пустил. Огюстена это примирило. Он вздохнул, теперь в нём было сочувствие:
–Рене, брат мой, не всем дано стать героями. Не все становятся бойцами. Но ты далеко зашёл. Твоё желание сделать что-то хорошее ведёт теперь к краху. Если я допущу разглашение тех бумаг, которые ты принёс, я стану подлецом. Подлецом для своих же. Какой бы ни была Церковь Животворящего Креста, она обеспечивает многих церковников пищей и кровом. Ни одна церковь из тех, что ещё борются в этой войне, не может позволить себе такого. Нет ресурсов! Если я позволю разгласить эту информацию, то к нам и в другие церкви пойдут все прежние служители Животворящего. И что мы будем делать? Нам нечем их кормить, нам некуда их расселить! И потом, Рене, ты упускаешь очень важную часть… представь, что ты сражался, проливал кровь, потерял близких и любимых в этой войне, а потом узнаешь, что твоя Церковь и твой крест уже испачканы грязью. В лучшем случае, будут недовольства и подозрения вместе с дезертирствами. В худшем будет мятеж. Рене, я не знаю, что делать. Я не могу утаить факт сговора, но…
            Огюстен закрыл лицо руками. Головная боль навалилась на его сознание. Ему было плохо. Ему не хотелось решать такой дилеммы, которая в любом видимом Огюстену исходе вела к краху в рядах церковников.
            Но это в видимом ему исходе!
            Рене до определённого момента не задумывался об этой сложности. На мысль его навёл древний кровосос, который так услужливо объяснил, в чём его личная выгода, чтобы церковники донесли свои бумажонки до Святого Сердца. И Рене думал.
–Огюстен, – Рене осторожно кашлянул, – церковь – это не два или три мерзавца, которые пошли на сговор.
–Верно, но от этого не легче.
–А должно, – Рене был хорош в дипломатии и в умении находить выход. Здесь он ощутил себя в родной стихии, и даже в лице его просияло что-то затаённо-счастливое. – Огюстен, брат мой, церковь Животворящего Креста возглавляет совет. А в совете наибольшее влияние имеет Константин. Мы не обязаны разглашать бумаги всем, мы можем связаться с советом, можем потребовать, чтобы Константин и руководство Животворящего Креста все как один подали в отставку.
–Ага, так они и согласятся!
–В таком случае, у них будет выбор. Либо уйти с честью, по их условиям, либо быть оплёванными и приговорёнными нашими бумагами и доказательствами. Мы не будем разрушать Церковь, мы нанесём удар по руководству. Даже если учесть то, что в сговоре заняты не только они…– Рене развёл руками, как бы извиняясь.
            Огюстен нахмурился. Такой поворот он не ожидал, но слова брата были убедительными. Оставалась лишь одна проблема – это были слова его брата.
–И кто займёт их место? – спросил Огюстен. – Уж не ты ли?
–а чем я плох? – удивился Рене, но усмехнулся, – расслабься. Я думаю, что люди, которые боролись с Константином, которые раскрыли его, заслуживают доверия.
–Абрахаму не быть в рядах совета! – Огюстен был неумолим. Но Рене не расстроился:
–Я сказал «люди». Отродья магии не в счёт. Люди, сражавшиеся с Константином, раскрывшие его, это я, Базир и Ронове.
            Насчёт Ронове Рене тоже думал. Ронове показал себя хорошим охотником, но трусом в настоящих делах. Впрочем, его возвышение, хотя бы временное, дало бы Рене большое поле для манипуляций. Ронове поддался бы его воле с легкостью.
            Огюстен помолчал, обдумывая, затем спросил:
–А что делать с девчонкой? Базир, которого мы поймали и вы…что за девчонка?
–Стефания, – Рене помедлил, выбирая лучший ответ, – она прихвостень Абрахама. Мы оставили её тому вампиру, с которым вы дружны.
–Мы не дружны! Мы просто соблюдаем границы. Он может нас убить, а мы его. Но…– Огюстен покраснел и взбесился. – Ты не понимаешь! это другое! И что значит – оставили?
–В ней магическая кровь. Она такое же отродье как Абрахам. А вампир просил её оставить.
–Зачем?
–Не знаю, может, она ему понравилась, и он выпьет из неё кровь! – судьба Стефании Рене не занимала. – Какая разница? она отродье! Ей и без того уделили слишком много внимания.
–А что будет с Абрахамом? – Огюстен чувствовал в словах Рене какую-то зацепку, которая ему не нравилась. Шероховатость, которую он с чутьём охотника не мог найти. Что-то было не так. Но что?
–Абрахам хочет убить вашего кровососа. Пустите его к нему. Абрахам либо сдохнет, либо будет героем. Разница невелика! – Рене был в нетерпении. – Огюстен, то, что я предлагаю, единственный хороший расклад.  Так и только так мы сохраним и влияние церкви, и репутацию…ну, хотя бы её часть. А все эти Абрахамы и девчонки с магической отравой в крови нам не должны быть помехой. Их мы не возьмём в новый мир!
            Между тем, пока Рене переворачивал желание Огюстена насчёт спуска трёх шкур в желание спасти репутацию Животворящего Креста, Абрахам был  в заточении. Его магии хватило бы, чтобы вырваться из заточения, но он по опыту своих встреч с Огюстеном знал – Огюстен человек разумный, он отпустит Абрахама сам. Ронове голоса не подавал. Блестящий охотник и всеобщий любимец превратился в поникшее и слабовольное нечто, которое неловко было бы даже показать теперь обитателям Животворящего Креста.
            И только Базир был в яростном возбуждении. Он ходил взад-вперёд и всё выговаривал, выговаривал своё недовольство и непонимание:
–оставить девушку в плену! Вы не охотники. Вы каратели! Ну подумаешь, заступилась она за этого вампира…так и что же? Вы ведь были в его плену! Может быть, она…
–Может быть, – неожиданно прервал его Абрахам, – а может быть и нет.
            Он долго молчал, но не потому что боялся слов или не имел их. Он думал, вспоминал. Память его – обычно услужливая, долго не поддавалась.
–Она ребёнок по сути! – воззвал Базир. – Сколько ей лет? Что она видела? А ты…
–Влад не тронет её, – в словах Абрахама был холод. Непробиваемое отвращение, рождённое пониманием.
            Ронове взглянул на него с удивлением. Базир нахмурился:
–Это откуда такая уверенность? Вампиры перестали пить кровь или что?
–Эта болезная – дитя порока, – Абрахам прислонился к стене и прикрыл глаза. – Я видел многих ведьм и магов на своём веку, не мог упомнить всех. Поэтому я не узнал её черты. Да и не смотрел. Болезная и только!
–Ты её знал? – Ронове совсем запутался.
–Её родителей. Теперь я понимаю, – Абрахам растёр руками виски, словно надеялся справиться с головной болью. – Её родители были магами. Мать – молодая ведьма, архивная крыса, выведенная в бой, но, как и наша Болезная, в бой вышла так, что пришлось её спасать. Влад её и спас.
–Этот граф спас мать Стефании? – уточнил Базир. Он оставил свои возмущения, отодвинул их в сторону. Абрахам редко рассказывал о каких-то делах, и теперь нужно было его не спугнуть.
–А толку ему от смерти молодой ведьмы? – усмехнулся Абрахам, открывая глаза. – Дурость – это у них семейное.
–И что дальше? – Ронове понемногу оживал. Его мучили совесть и страх, но пока Абрахам говорил, и то и другое как-то угасало, и мучило уже не так сильно.
–Дальше…– проворчал Абрахам, – не знаю, чего дальше было. Мать Болезной ездила к этому кровососу, была у него в гостях. Её мужу это не нравилось. Он проследил за ней и сдал местоположение вампира мне. Я разрушил дом, но этот упырь успел уйти. А потом, когда я его нашёл, и мать Болезной оказалась рядом.
            Абрахам рывком поднялся с пола. Базир и Ронове переглянулись – они чувствовали, что продолжение будет неприятным, но продолжения не следовало. Абрахам прошёлся по комнате, разминая ноги. Базир проводил взглядом его хождения, затем спросил:
–И что случилось?
–Нельзя лезть в драку, если не знаешь своих сил! – Абрахам не встретился взглядом ни с Базиром, ни с Ронове.
            Это для них он мог так сказать. А на деле… очень тяжело обвинить молодую и дурную ведьму в том, что она просто не захотела сдаваться и попыталась защитить кого-то, кто ей дорог. Неважно даже по какой причине, но дорог!
–Ты убил мать Стефании…– Базир промолвил это медленно с неуверенностью. В нём жила ещё маленькая и глупая надежда, что Абрахам его разубедит.
–Я её отшвырнул, – возразил Абрахам. – На кону стояла поимка вампира! Древнего кровососа! А тут эта дурная кошка под ногами. Я и швырнул.
            Вина ли Абрахама в том, что тело полетело на камни? Ведьмам дорога в смерть, так и должно быть. Почему же эти двое смотрят на него с таким ужасом?
–А её отец? – спросил Ронове тихо. – Мать мертва. А отец?
–Видимо, его убил тот кровосос или кто-то другой, не знаю! – Абрахам в раздражении развёл руками. – Я делал то, что делал. Я горжусь своей ролью. Я дрался за крест и я карал во имя креста! Почему же вы так переживаете за это? Я видел ту ведьму мельком, потому и не запомнил её черт. Не увидел их в Болезной. Зато эта дохлая тварь их увидела. Ей ничего не угрожает пока она с ним. Но стоит ей сделать шаг от него, и я её убью.
–Она церковница! Пусть с магией, но церковница! – Базир попытался воззвать в Абрахаму. Ронове тоже предпринял эту попытку:
–Она ведь была на твоей стороне, Абрахам!
–Она была церковницей…– Абрахам горько усмехнулся. – Была ею! Но она заступилась за этого мертвяка, она попыталась остановить бой, а это значит, она окончательно предала крест и не захотела искупать вины своего происхождения служением свету. Её грех не в родителях. Он в её предательстве.
–Зря ты взял её с собой! – Ронове на мгновение стал прежним. Абрахам смерил его презрительным взглядом:
–В себя поверил? Я хотел защитить её, хотел сделать охотником, научиться использовать своё проклятие во благо кресту. А она ушла во тьму.
–Она пока ничего не сделала дурного, – Базир сунул руку в карман и вытащил отданный в трактире простаком Бертраном крест. – Взгляни, Абрахам. Этот крест ей попросил передать человек. один человек, который даже не знал её толком. Но он увидел в ней добро и поиск защиты. Он вряд ли имеет много и этот крест, должно быть, был его единственной ценностью…
            Базир спрятал крест обратно.
–Я колебался, стоит ли ей отдавать его, но теперь, когда ты так настроен против Стефании, я вижу, что стоит. Она не пойдёт против церкви, она едва не умерла, не закончила всё, когда узнала о магии, которая в ней. И вы отдали её на растерзание…вы отдали её тому, кто будет вселять в неё ненависть к церкви, кто будет ломать её? Так вы убили её. Вы оба!
            Базир ткнул в Ронове:
–Ты чуть меньше, конечно, ты просто трус! Но тоже виноват.
            Ронове побелел от ужаса. Но Абрахам остался прежним:
–Какая красивая речь, Базир! какая проникновенная! Репетировал? А скажи-ка лучше честно, что тебя больше беспокоит? Стефания или то, что ты так никого и не можешь спасти?
            Это был уже удар ниже пояса. Базир вскочил и рванулся, наплевав на всё, к Абрахаму, с намерением порвать его. Ронове среагировал быстрее: сообразив, что Абрахама ему не удержать, он перехватил Базира и повис на нём. Абрахам даже не дёрнулся, стоял, ждал, усмехался…
–Сволочь! – бушевал Базир, тщетно пытаясь высвободиться из мёртвой хватки Ронове. – пусти меня…пусти!
–Пусти его! – глумился Абрахам. – Страдающим птицам не место в войне. Да и его сестра, наверное, заждалась!
–Во имя креста! – Ронове пытался сдерживать Базира, но всей его силы хватало с большим трудом, чтобы удержать рвущегося, а удержать было нужно – Абрахам мокрого места от него бы не оставил.
–Ублюдок! – Базир, всегда сдержанный потерял свою сдержанность и рвался сделать больно обидчику. О том, насколько у него это получилось бы, Базир не думал. А может быть, не хотел думать.
–Ну пусти, пусти…– Абрахама это веселило. Он сам потерял всех, кем дорожил. Недавно отказался сам от Стефании, в которой видел потенциал. Но она предала его. Так что же теперь было делать Абрахаму?
            Ронове свалил Базира на пол и придавил его к полу. Так он и стал затихать. Разум побеждал гневливое сердце.
–Что у вас здесь? – дверь комнаты, ставшей их клетью, рванулась. Должно быть, они произвели много шума, и это не осталось незамеченным. На пороге стоял Огюстен, а за его плечом виднелась тень Рене.
–Ничего…– спокойно отозвался Абрахам, – у нас здесь совершенно ничего.
–Эй ты! Отпусти его! – велел Огюстен Ронове.
–И я ему о том же твердил! – Абрахам подтвердил это с мрачным весельем.
            Ронове отпустил Базира, но был настороже, готовый, в случае чего, пресечь его попытку броситься на Абрахама. Но Базир, высвободившись из плена, снова стал собою и поднялся в холодной сдержанности, отряхнулся…
–Мы с моим братом обсудили наше положение, – сообщил Огюстен, заходя в комнату. Рене не отставал и на шаг, и просочился следом. – Положение печальное, и мы пришли к выводу, что не стоит требовать и разглашать все документы откровенно. Стоит добиться отставки и желательно добровольной! – от Константина и членов Совета.
            Абрахам молчал. На его лице всё можно было прочесть и без труда. Ронове не знал как реагировать и, на всякий случай, отступил чуть дальше. Базир спросил отрывисто:
–Что с нами? Мы пленники?
–Вы и ваш пугливый друг, конечно же, нет. вы наши гости, – Огюстен улыбнулся. – Можете покинуть эти места. Можете остаться, если не желаете попасться своим собратьям.
            Абрахам молчал. Его не упомянули как свободного. Огюстен заговорил с дрожью, когда дошла очередь до мага:
–Абрахам, вы знаете, я вас уважаю, но мои собратья не верят вам. И ваше пребывание здесь – это залог их спокойствия. Если бы всё зависело от одного меня…
            Наверное, у Огюстена и Рене было куда больше общего в повадках. Просто один из них никогда не развивался в направлении дипломатического увещевания.
–У меня есть встречное предложение! – Абрахам криво усмехнулся. – Если мое присутствие здесь вас пугает и нервирует…
–Не нас! – торопливо поправил Рене. – И я, и мой брат…
–Вас и не вас, – Абрахам не стал выслушивать очередную порцию дрянного увещевания. – Словом, я понимаю, что моё присутствие здесь нежелательно. В таком случае, я прошу меня вернуть.
–Куда? – не понял Огюстен.
–В лес? В земли Влада? – сообразил Базир.
–Я достаточно сопровождал Рене, – Абрахам не повернул головы на Базира. – Думаю, я заслуживаю того, чтобы оказаться свободным и завершить одно давнее дело.
            Рене и Огюстен переглянулись. Присутствие Абрахама для обоих было и проблемой, и прекрасной возможностью. Конечно, к нему много подозрений и запятнать новый мир церквей, которым братья теперь грезили на пару, было нельзя. Но отпускать его… к тому же, в земли Влада-вампира? В земли, граничащие с землёй Церковью Святого Сердца – это опасное и неблагодарное дело. А если кровосос обозлится?
            Но, с другой стороны, кровосос в соседях – это тоже весьма плохо. Рано или поздно, но кто-то сметёт Влада и явится новый вампир. Есть ли гарантия, что он будет держать своих упырей на привязи, как Влад? Есть ли гарантия, что у церковников не будет вопросов к Огюстену и его Церкви? Как объяснить всем, что можно жить в худом мире с врагом? Нужно решать и решать сейчас.
–Мы ничем не рискуем, – тихо, склоняясь прямо к уху Огюстена, промолвил Рене. – Если что, Абрахам не с нами. Он с Церковью Животворящего или вообще отбился ото всех…Если же получится, он герой, и тогда он наш. Выполнял наше поручение.
            Во всём этом был смысл. Огюстен кивнул:
–Хорошо, я дозволяю тебе, Абрахам. Ты можешь идти.
            Абрахам кивнул, направился к выходу, но Базир вдруг пошёл следом. Это вызвало удивление.
–А ты куда? – не понял Ронове. – Тебе зачем в леса?
–Не знаю как вы, – холодно оглядев присутствующих, ответил Базир, – но я должен передать Стефании одну вещь, и я хочу это сделать.
–Что ж, я дам тебе минуту перед тем, как уничтожу её! – пообещал Абрахам, просачиваясь уже на выход. В дверях он нарочно пихнул Огюстена посильнее. Огюстен не возмутился – знал, что заслуживает.
            Базир прошёл молча. Рене и Огюстен уставились, не сговариваясь, на Ронове.
–Что? – смутился когда-то всеобщий любимец.
–А что насчёт тебя? Помереть не хочешь? – спросил Рене со смешком.
–Я бы остался, – сдержанно ответил Ронове. Ему было не по себе, неприятно от собственной трусости, в которую его раз за разом тыкали.
–А я думал, ты её любишь! – невзначай бросил Рене. – Но да ладно, ваше дело!
            Ронове не ответил. Он не любил Стефанию. Он увлекался ею, но теперь уже точно нет. Нельзя любить ту, которую желает уничтожить Абрахам.
            Но Стефания не знала, что Абрахам хочет её уничтожить. Она решила, что он её оставил, предал, потому что она сама его предала и на этом их путь закончился. Из этих её мыслей ясно, что Стефания всё ещё была наивна и неопытна. Влад же с ней своими мыслями не делился.
            Когда Стефания открыла глаза, она увидела очередную прислужницу графа. Стефания села на постели, уже не удивляясь ни ей, ни себе. Лишь спросила:
–Как твоё имя?
–Брекста, госпожа, – отозвалась прислужница, болезненная и бледная на вид.
–Я не госпожа, – слабо заспорила Стефания.
–Господин сказал подчиняться вам, значит, госпожа.
            Логика в этом была. Стефания подумала и кивнула – крест с ними! Влад всё упростил для своих прислужников.
–Наверное, нелегко прислуживать человеку?
–Господин сказал и я делаю, – Брекста не улыбнулась. Она выглядела совершенно покорной и тихой.
–Где он?
–Господин не сказал.
–Когда вернётся? – Стефания занервничала. Покорность была отвратительна.
–Господин не сказал, – повторила Брекста.
–А что он вообще сказал? – Стефания е сдержалась, но тут же смутилась. – Прости, Брекста.
–Господин сказал, что вам надо переодеться.
            Брекста умелым движением развернула перед Стефанией, взятые словно из пустоты одеяния. Стефания охнула: платье! Да ещё какое! Чёрное, тяжёлое с шитьём из разных тоненьких серебряных нитей. Стефания такого и не видела. Не говоря уже о том, чтобы носить.
–Это мне? – не поверила она. Наряжаться в Церкви было не для чего, не для кого и незачем. Она носила одеяния церковников и не думала никогда о платьях и нарядах. Это для людей. Для простых людей, которых надо защищать.
–Вам, госпожа, – Брекста уложила платье на постель и извлекла коробку, перевязанную лентой, открыла. Это были туфли на небольшом каблуке. Простые, чёрные, но они привели Стефанию, которая также никогда не носила туфлей, в восторг.
            Она вскочила. Влад правильно заметил – её одеяния, прошедшие через несколько дней пути в лесах, испачканные грязью и листвой – так себе наряд. К тому же, мантия кое-где продралась, и обнажила просветы бельевой серой рубашки.
–Если госпожа желает, я приготовлю ей ванную, – сообщила Брекста.
            У Стефании дух перехватило. Ванная! Не быстрое омовение холодной водой, а ванная? Она согласилась и уже через четверть часа с дрожью удовольствия погрузилась в сидячую ванну, наполненную горячей, приятно расслабляющей тело водой. Тело отзывалось благодарностью на эту, прежде недоступную роскошь. Брекста неслышно приблизилась и принялась чем-то намазывать волосы Стефании. Стефания попробовала, было. возмутиться, но приятный запах достиг её ноздрей и она махнула рукой – толку возмущаться? От неё ничего не осталось и она всеми оставлена, так пусть хоть немного удовольствия отзовётся в жизни.
            Брекста бережно обтёрла тело Стефании губкой и даже обтёрла полотенцем после ванны. А потом помогла одеться, потому что пальцы Стефании, непривычные к крючкам, не справлялись с застёжками. Стефания смотрела на себя в зеркало и не узнавала. Волосы, прежде собранные в хвост, лежали теперь россыпью по плечам, а в дополнении к платью, уходящему в пол, к туфлям, которые Стефания всё норовила оглядеть перед зеркалом, приподняв подол, делали её облик совершенно иным. Стефания не узнавала себя!
            Прежде её не заботил внешний вид, но теперь она вдруг с каким-то запоздалым огорчением подумала о красавице Иас, покончившей с собой так давно. Умела ведь она выглядеть и в мантии церковника потрясающе. А Стефании для этого понадобилось упасть в чужую жизнь.
            А Брекста всё расчёсывала её волосы, обливала духами и пудрила лицо Стефании, и девушка растерянно наблюдала за всеми этими манипуляциями в зеркало – Брексты в нём не отражалось, и все предметы, что прислужница поднимала, по версии зеркала, поднимались и действовали сами собой.
            «Это магия…» – подумала Стефания. Глядя на совершенно другую себя. Она знала, что ей не должен нравиться такой вид, что церковь не поощряет самолюбование и карает за самовлюбленность. От этого в стенах церкви мало зеркал, а в комнатах их вообще нет. но как же Стефании нравилось на себя смотреть! как же нравилось это новое чувство, и эта уверенность, просыпающаяся в ней.
            Стефания повернулась к Брексте, спросила:
–Если честно…я красивая?
            Этот вопрос её не занимал никогда. Но стоило себя увидеть в новом цвете, как вот оно – пришло из ниоткуда!
–Господин считает, что да.
–А как считаешь ты?
            Брекста явно попала в тупик. Она не знала, что именно она считает. Потому что иметь своё мнение ей было нельзя. Стефания сообразила это и смутилась.
–Я бы поела, – признала она.
–Идёмте, госпожа! – Это Брексте было понятно, и она с готовностью повела совершенно другую Стефанию по ступенькам лестницы.
            Стефания шла, чувствуя себя неуверенно на каблуке, и всё время боялась споткнуться или наступить на платье. Но Брекста помогала ей спуститься и с каждым шагом Стефания осваивалась. Странное творилось в её уме. Ей начинало нравиться её положение…платье, замкнувшее её фигуру в себе, туфли. В которых непривычно, но приятно дрожала нога, и пудра, и ароматные духи, и слово «госпожа» по отношению к себе…
            Страшная, губительная мысль настигла её: если церковь больше не дом, может быть, домом ей станет логово Влада?
            А затем Стефания обрушилась на себя: надо же! Продалась в убеждениях за какие-то тряпки и слова! Позор! Правильно Абрахам сделал, что оставил её. Не стоит она его переживаний и забот. Духа в ней нет. ничего нет.
–А там что? – спросила Стефания, проходя мимо лестницы, ведущей в подвал.
            Брекста оглянулась и ответила:
–Там, госпожа, едят.
–нам туда! – обрадовалась Стефания и сделала шаг по направлению к лестнице. Но Брекста остановила её:
–Там едят другие, госпожа.
–вампиры...– Стефания дрогнула. – Там люди?
–А люди держат коров, – отозвалась Брекста. – Их не убивают, а доят. А потом режут на мясо. Почему у нас должно быть иначе?
–И кого вы там держите? – голод отступал. Стефанию тошнило.
–Тех, кто преследовал вас, госпожа, – Брекста показала в коридор, ведущий прямо. – ужин там, госпожа.
            Стефания не двинулась с места. Как загипнотизированная она смотрела на лестницу, уходящую в подвал.
–Те…– она соображала. – Я думала, церковники, напавшие на нас, мертвы!
–Это так и будет, госпожа, – отозвалась Брекста. – Та девушка уже скоро умрёт. В ней мало крови и плохое восстановление. Но вас ожидает ужин.
            Девушка? Стефания вспомнила легко. Делин! Делин в плену! Как и остальные. И умирает. А Стефания стоит и смотрит на дверь…стоит в этом платье, и просто смотрит вниз. Её никто не тронет!
            Какое странное чувство! Удовлетворение и стыд смешиваются, злорадная мысль: так им и надо! И укор: они церковники!
–испугалась? – то, что Влад возник рядом с нею из пустоты, Стефанию не удивило. Она не дрогнула, когда его холод охватил и без того холодный коридор. – Как ты прекрасна!
–Я…– Стефания заставила себя отвернуться. – Я не знаю.
–твои друзья добрались до Святого сердца. Тебе приятно будет узнать, что там же оказался и ваш отставший Базир?
–Базир? – сердце радостно рванулось. Он жив! Он в безопасности!
–Он твой друг, должно быть? – Влад внимательно смотрел в глаза Стефании. В его глазах пульсировал красноватый огонёк чужой жизни. Брексты в коридоре давно не было. Стефания сомневалась, что её присутствие помогло бы ей, но так было бы спокойнее.
–Да! – выдохнула она. – У меня не так много друзей. Двое.
–Это очень много, – вампир улыбнулся. – У меня был один после смерти. Твоя мать.
–Один уже мёртв…– Стефания вдруг сама криво и нехорошо усмехнулась. Она ругала себя в уме последними словами за то, что не сообразила сразу, а ведь все факты были налицо! Кто мог проникнуть в Церковь Животворящего Креста? Кто мог убить с большой скоростью и исчезнуть? Маг-вампир. А много ли их?
–Смерть приходит подло, – граф взял её руку, но Стефания выдернула ладонь, хотя знала, что если бы он захотел её удержать, она бы этого сделать не смогла.
–Его звали Буне. Он был теоретиком нашей Церкви. Должно быть, ты его хорошо знал?
Глава 32.
                Многолетняя выдержка позволила Владу не измениться в лице. Он даже не дрогнул. Всё-таки легко уйти от человеческой стороны вопроса, когда тёмная вампирская суть давит тебя не первый век.
            Он выдержал. Напрасно Стефания сверлила его гневным взором, напрасно губы кривились её в презрении – всё это ничего не значило для него.
–Знал, – согласился Влад. – Я хорошо знал. Все его знают. У него есть своя слава, и она идёт впереди него. Шла впереди него.
–Он был моим другом! – Стефания смотрела на вампира, не скрывая своей ярости. В эту минуту ей было всё равно, разозлится он или нет, убьёт ли её, выпьет ли кровь. Если бы она взглянула на себя со стороны в это мгновение, то поразилась бы собственной храбрости. Но ей никак нельзя было взглянуть на себя – гнев застилал всё.
–Все мы чьи-то друзья, – проклятого графа и это не смутило. – Я терял своих, Абрахам своих, ты, наконец, потеряла своих.
–Он был моим другом! – повторила Стефания. Буне, его память, его деяния были последним, что держало Стефанию в надежде. Оказалось, что она не церковница по сути своей, а магичка; что родители её были магами, а не погибшими за Крест; что Абрахам, которому она так доверяла, легко оставил её; что Ронове, которого она любила…
            Любила?! Стефания сама испугалась этого слова в своих мыслях и тут же перестроила мысль – не любила, нет! но была влюблена. Но и он не сделал ничего, чтобы заступиться за неё. Ладно, Рене, от него и ждать ничего не приходилось. И Абрахам оскорбился – тоже ясно. Но Ронове?..
            И во всём этом обрушившемся мире только Буне, память о нём, скорбь о нём была нерушима. А тут какой-то древний кровосос предлагает забыть эту дружбу? Забыть последнее?
–Стефа, – Влад сменил тактику, стал мягче, обходительнее. Он даже взял под локоть несчастную и повёл её по коридору, к недостигнутой прежде обеденной зале. – Стефа, понимаешь, всё немного сложнее. Война, в которую играют церковники и Цитадель, давно уже перестала быть просто войной. Есть солдаты вроде Абрахама, которым не нужна неопределённость и неоднозначность. Они видят врага, они уничтожают врага…
            Стефания молча вырвала свою руку и остановилась. Ей не хотелось идти куда-то, не хотелось есть. Платье, восхищавшее её ещё четверть часа назад, неожиданно стало неудобным, стесняющим движения и удушающим.
            Влад тоже остановился. В полумраке коридора павшая церковница и древний кровосос стояли друг против друга.
–Не делай глупости! – предупредил граф. Он не был угрожающим или внушающим. Тон его был насмешливым, и от этого ещё более ничтожной ощущала себя Стефания. – Не делай, девочка.
–Я сражаюсь за крест! Ты убил моего…
–А вы убивали моих. Вы убивали моих братьев и сестёр, моих приятелей, моих соратников. Это война, а на войне гибнут обе стороны.
–Буне не убивал твоих соратников! – Стефания не отступала. Она не могла уже отступить. Всё пережитое заставило её стремиться к самоуничтожению и забыть о себе, о страхе смерти. – Он был теоретиком! Он был тихим церковником! А ты…
–И опаснее всех, – спокойно прервал Влад. – Этот тихий теоретик разработал систему, которая заставляет перенаправлять магическую энергию заклинания в ударную силу против мага. И многие из ваших церковников приняли это изобретение с радостью. Многие из вас перестали пользоваться крестами в бою…ты не знаешь этого, а я знаю. Перестали предлагать сдаваться, шли на уничтожение.
            Влад умолк. Он смотрел в лицо Стефании, надеясь отыскать в ней сочувствие или понимание. Но не мог!
–Убивать надо вас…– дрожащим от ненависти голосом отозвалась Стефания.
–Прошу прощения? – вампир вежливо огляделся. – Вас?
–Вампиров, магов, ведьм…всех! – Стефания тряхнула головою. – Вы противны богу! Вы противны свету! Вы есть тьма, а тьму надо истреблять!
            Вот теперь граф изменился в лице. Сочувственная жалость и печаль исказили его черты, искажение это было неприятным, совсем страшным от того, что лицо принадлежало древней твари, которая должна была уже отучиться от сочувствия и печали. Но вот не отучилась почему-то.
–Пойдём, – тихо промолвил он и указал на неприметную дверь в конце коридора. – Обед откладывается, поговорим.
–Я не пойду! – Стефания топнула ногой. – Я хочу уйти.
–Это не вопрос, – улыбнулся вампир с тем расчётом, чтобы блеснули его клыки. А в следующее мгновение он уже легко сгрёб брыкающуюся Стефанию в охапку и впихнул её в ту самую дверь. Напрасно она царапалась, ломая ногти, пиналась, орала не своим голосом и бесилась так, что на кончиках её пальцев запульсировала сила синеватым огоньком. Ещё мгновение и она бы ударила против воли. Но Влад не дал ей этого мгновения и просто швырнул Стефанию в кресло и сам отошёл к занавешенному окну.
            Пока Стефания со стоном растирала ушибленную спину, Влад не проронил и звука, но стоило ей попытаться открыть рот уже для гневной речи, как вампир прервал:
–Теперь слушай. Девочка! Слушай внимательно! Ты выдвигаешь против меня обвинения? Изволь! Я отвечу. Да, я отвечу.
            Влад наградил её вампирским взглядом – в глубине его глаз прыгали и пульсировали красноватые огоньки, сила крови, сила греха. Первая сила и самая проклятая.
–Ты говоришь, что магия противна богу? – уточнил Влад. Стефания уверенно кивнула, и он продолжил, – тогда почему бог дозволяет её? Он всемогущ. Ему стереть нас и всю нашу братию проще, чем ты думаешь. Он может всё, зачем ему вы?
            Стефания с недавних пор сама думала об этом и потому возразила уверенно:
–Бог испытывает нашу силу и преданность. Тьма не кончится, пока мы сами не победим её!
–Достойно, – согласился Влад, но даже не улыбнулся. – Тогда скажи – как быть с такими как ты и Абрахам? Вы маги. Ты потенциальная магичка, а он совершенный и обученный. Он был в Цитадели. Он убивал церковников, пока не разочаровался в совете магов.
–Мы сражаемся на стороне креста! – выпалила Стефания и осеклась. Возражение вышло слабым.
–Значит, вы хорошие маги? – спокойно поинтересовался кровосос.
            Стефания молчала и он продолжил:
–Значит, среди магов есть хорошие, полезные кресту и богу? А как насчёт целительниц, которые помогают людям? Как насчёт тех ворожей, что приходят облегчать боль роженицам?
–Творящий доброе дело маг остаётся магом!
–Тогда выходит противоречие. По твоей логике и тебя, и Абрахама надо сжечь на костре. Вы же маги. И как оно? Не обидно? Ладно ещё он. А ты? Ты до недавнего времени жила прилежной церковницей, верила в бога и в крест…
–Я и сейчас верю! – огрызнулась Стефания.
–Но в твоей крови яд, – Влад даже не обратил на её протест внимания. – И всё. За одно это ты должна умереть. так?
–Я не сделала ничего плохого…– Стефания была слаба идеологически. Спорь Влад с Абрахамом, ему пришлось бы нелегко, оба пошли бы в священные тексты и в память давно прошедших битв. Но Стефания не могла сопротивляться и спорить, она не была уверена в своих знаниях.
–Ра-азве? – удивился вампир и принялся загибать пальцы. – Сбежала с преступниками, сражалась с церковниками, оказалась магичкой, сидишь гостьей у врага, пока твои друзья доблестно клянут Животворящий Крест. И это я ещё не знаю, как обстояли дела до этого, в церкви. Что, безгрешная ты?
–Допустим, – Стефания опустила голову. – Я заслуживаю смерти. Но не за то, что маг, я ведь не знала!
–А если бы знала? Ну вот рождаешься ты с этим проклятием и даром. Рождаешься и всё тут! Ты же не можешь при рождении выбрать цвет волос или глаз. Так что? Давайте убивать голубоглазых за то, что они такие?
–Нет! – Стефания предприняла ещё одну попытку к спору. – Голубоглазые здесь не при чём! Есть маги, что приносят в жертву детей, есть ведьмы, что наводят порчи…
–А есть люди, что убивают ради наживы и насилуют ради удовольствия. Есть церковники, что берут взятки и развращают прихожан…
–А есть вампиры, что едят людей! – теперь уже Стефания перебила Влада.
–Едят людей оборотни, – поправил вампир. – Мы пьём кровь. А люди едят коров и куриц, выращивают их на убой. Такова природа. Сильный жрёт слабого, маги тянут силы из природы, а потом уходят гнить в землю… если ты знакома с миром насекомых, ты бы поняла мою мысль.
–Нет! всё не может быть так, – Стефания говорила это не ему, а больше себе.
–А как по-твоему? – спросил граф вежливо.
–Не так! Вы враги. Вы! А ты убил моего друга!
            Влад вздохнул.
–Стефа, как ты упряма. Вся в отца. Он также не умел отступать, даже если ему в лицо доказательствами тыкать… но как угодно. Война идёт не год и не десятилетие. Я помню как всё начиналось, помню, когда магия и церковь, бывшие вместе, бывшие единым целым, пошли друг против друга. Я говорил это и твоей матери, говорил, что помню. Дело было в зависти. Банальная зависть. Люди всегда искали защиту у того, что не понимали. Так к ним сходили ангелы и боги, демоны и духи. Влияние нужно было наращивать, больше влияние больше благ, и когда церковь и жёсткие её каноны стали страшны для людей, стали им неудобны, церковники придумали обвинить магию в предательстве света и бога. Маги, развлекавшие людей на улице фокусами, ведьмы, принимавшие свободно гостей…все они были обвинены без всякого разбора. Люди тянулись к невиданной и свободной силе с большей надеждой, чем к священным текстам. Вампир мог иметь почтение и титул, ведьма могла исцелять в лазарете, а бравый оборотень мог быть гвардейцем короля…
            Влад прошёл и опустился в кресло. Теперь он сидел напротив притихшей Стефании.
–Все мы натворили бед. И вы, и мы…все! Но это безрассудство. Будь мы тьмою, будь мы чистым злом, мы бы исчезли. Но люди выгораживают нас, люди идут к нам. Всё ещё идут. Фанатики церкви пугают их больше ворожей и магов. Ты могла видеть даже среди недолгого своего пути, что люди моего края здесь свободны. Они знают меня, а я знаю их. Я контролирую своих, а они не лезут ко мне. Более того, всяких заблудших детишек я отсюда выпроваживаю без укоров и укусов… мне хватает других тел. А рядом со мною Церковь Святого Сердца. Они презирают меня, но не лезут ко мне. Я им не враг, а они мне не враги. Значит, мир возможен?
–Ты вампир. – Стефания исподлобья смотрела на него. – Все твои речи пропитаны смертью.
–Опять! – теперь в голосе кровососа звучала откровенная досада. – Опять ты не слышишь меня! Все церковники глухи или только те, которых я встречаю? Ну подумай…ваш Константин худший преступник, чем какая-то ведьма или маг.
            Здесь Стефания не нашла возражений, но продолжила молча сверлить исподлобья взглядом собеседника.
–Стефа, – вампир воспринял её молчание за свою логическую победу, – твоя мать была ведьмой. Твой отец был магом. В тебе есть магия, хочешь ты того или нет. ты видела, как обращаются с Абрахамом на основе этого. И Рене, и тот Ронове…все они знают, что ты маг. Абрахам и вовсе думает, что ты предала его и крест.
–Благодаря тебе!
–Я тебя спасаю! – не смутился вампир. – Но подумай, подумай же! Неужели ты, правда, веришь в то, что к тебе будут относиться тепло, вернись ты к церковникам? Ты видела, как относятся к Абрахаму? Видела. Но у него есть фанатизм, есть опыт, есть слава. Ему прощают. Прощают и всё равно презирают. Даже я боюсь предположить, что сделают с тобой, узнав о том, что ты имеешь яд магии в крови, а ещё находилась у меня в гостях. И не в качестве пищи.
–ты подставил меня…– Стефания распрямилась. Совсем так, как она, когда распрямлялась и Эйша в редкую минуту гнева, но уже через мгновение заходилась смехом. С ней было проще.
–Спас. Ты уже маг. я просто отвёл тебя от тех, кто сгубит тебя. Думаешь, они сберегут твою тайну? Если и сберегут, ты можешь случайно открыться и тогда…тогда тебя уже ничто не выручит.
            Стефания побледнела. Она всё это понимала где-то смутно в глубине себя, но одно делать предполагать и отмахиваться от навязчивых, словно муха, мыслей, и совсем другое услышать то же самое от совершенно чужого существа. Ещё и опытного, знающего обе стороны.
            Но Стефания не знала, как реагировать и потому спросила слабым, обессилевшим голосом:
–И что мне делать прикажешь?
            Влад подобрался в кресле. Теперь он напоминал хищника, готового вцепиться в жертву.
–Я не могу тебе приказать. Я могу тебе посоветовать. Оставайся. Оставайся с нами… со мной. с нашей стороной тебе нечего бояться.
            Стефания вскочила. Ушибленная спина дала о себе знать, но это было где-то вторично и можно было перетерпеть. Не падать же теперь со стоном боли?
            Влад понял, что совершил ошибку и поднялся следом. У него это получилось и легче, и быстрее.
–Стефа, я могу научить тебя магии. Абрахам не даст тебе этого знания, а этот яд будет разрушать твою кровь. Я могу помочь, я могу научить! Только смени сторону. Я не заставлю тебя убивать твоих старых соратников, но могу дать тебе положение, имя…
            Стефания расхохоталась. Если бы кто-то сказал ей прежде, что она будет так легко хохотать в лицо древнему вампиру, она бы не поверила. Но сейчас она действительно это делала, не оставляя Владу и надежду на мирный договор с собою.
–Вы, граф, верно сказали, – Стефания отсмеялась с большим трудом, слёзы текли по её щекам. – Вы верно сказали… Даже если допустить то, что я окажусь предательницей, что я поверю во всё, что вы мне пытаетесь наговорить, вы верно сказали мне посмотреть на Абрахама, посмотреть на то презрение, каким одарили его церковники. Меня ждало бы такое же, если бы я приняла ваше предложение. Но вы помогли мне и избавили меня от этого выбора. Сами. За это я вас благодарю…
            Стефания издевательски поклонилась.
–А теперь отпустите меня.
            Влад покачал головой:
–Я хотел с тобой по-хорошему. хотел не допустить твоей глупости, во имя матери. Но я сделаю это и по-плохому.
            Он взметнул ладонь вверх, стягивая силу в руку. Красноватые огоньки уже полыхали. Стефания знала, что не отступит уже – некуда! – потому и оставалась смотреть заворожено на лик, как ей думалось, собственной смерти.
–Это боль, – разъяснил Влад. – Я покажу тебе боль. Её можно преодолеть заклинанием. Я хочу, чтобы ты попросила меня…чтобы поняла.
            У неё что-то получилось однажды в краткой недавней тренировке с Абрахамом. Но сейчас Стефания и не думала прикрыться хотя бы руками. Она заставила себя стоять и единственное послабление, которое себе позволила – прикрыть глаза, чтобы не видеть, как заклинание надвигается, чтобы не среагировать.
            Если магия заставляет её уйти от креста, она лучше уйдет от магии и, если придётся, из жизни. Она не Абрахам. Она не сумеет быть в двойной природе.
            Боль была морем, и это море затопило Стефанию, накрыло её огромной единой волной, отзываясь по всему телу, пульсируя точками и не находя выхода или снисхождения. Стефания не устояла на ногах, крича, она сползла на пол, извивалась у ног древнего вампира, царапала пол, плакала и выла.
            Но не просила о пощаде и не сдавалась. Дух оказался крепче. А может быть она, устав проигрывать и быть никем, всё-таки овладела собою.
            Вторая волна была больнее, сильнее, настойчивее. Но и её Стефания к досаде Влада выдержала. Размазывая слёзы и кровавые подтеки от собственно нанесённых царапин, она не просила о пощаде и не просила остановить. А более того не пыталась сама.
            Магия бушевала в ней ядом. Одна – вампирская, другая – собственная. Вампирская давила, заставляя выйти собственную словами или действием. Но собственная не могла пробиться сквозь стальную незримую клетку воли, которой Стефания, по её собственному убеждению, не отличалась.
            Перед третьей волной Стефания просто потеряла сознание и осталась лежать на полу. Тело её слегка светилось синеватым блеском – собственная магия пыталась дать защиту, но это было не то. Тело ничто, когда устоял дух.
            Влад был раздосадован. Он знал, что когда она придёт в чувство, беседа продолжится и тогда ему можно будет попробовать вампирский гипноз, который должен надломить дух. Он не хотел этого, но Стефания не оставляла ему никакого выбора. Но для этого ей надо очнуться, а пока Влад бережно поднял хрупкое измученное тело и понёс его как пушинку в покои-клетку.
            Надо сказать, что в этот час не было выбора не только у Влада. У двух братьев – Рене и Огюстена его тоже не было. они, составившие бодрое и полное ядовитого издевательства письмо к Константину и к Церкви животворящего Креста, получили ответ. Ответ был полон обратного издевательства. Константин и совет Церкви Животворящего Креста сообщал единодушно, что предателям веры нет и доказательства, какими бы они не были, принадлежат рукам предателя.
–И что делать-то? – Огюстен растерял свою грозность. Обнаружить открыто доказательства сговора Цитадели и Животворящего было бы катастрофическим. Но мириться тоже никак нельзя. А всё вина Рене! Далась ему эта правда!
–Погоди, я думаю! – огрызнулся Рене. Он действительно судорожно думал. Конечно, логично, что Константин и его сторонники признают сговор с Цитаделью и отойдут от власти. Но очень хотелось верить именно в это, а вера, как понял Рене – вещь странная, непостоянная и двоякая.
            Обнародовать несколько писем? Что ж, это пошатнёт репутацию Животворящего, но не снесёт её. А в данном случае нужно уже идти на снос. Ничего, справятся церковники с наплывом в свои церкви пополнений, ресурсы взыщут. В конце концов, обратятся к людям – недаром же церковники защищают людей! Пора и людям позаботиться о церковниках.
            Будет, правда, идеологический кризис, но Рене понимал, что это тоже можно вывернуть в свою пользу. Разрушение старого символа ведёт к сотворению и сплочению вокруг нового. Надо только найти новое сердце борьбы. Надо.
–Да уж! Подумай! – Огюстен обозлился. – Этого всего не было бы, если бы ты держался там, где надо быть нормальному церковнику!
–Это в близости к трёхсотлетнему вампиру? – спокойно уточнил Рене. – Я не боец. Я не буду бойцом. Я мозг.
–Вот и придумай! Сам всё начал! – Огюстен для убедительности ударил кулаком по столу. – Теперь из-за тебя наша Церковь Святого Сердца может быть унижена.
–Не переживай, – не остался в долгу Рене, – пройти от Животворящего досюда можно только через владения этого кровососа. Он не пустит к вам нежданных гостей.
–Да как ты…– Огюстен даже задохнулся от несправедливого упрёка. – Да наша церковь…
–Молчи! – велел Рене. – Отвлекаешь!
–Скажите-ка…отвлекаю! – буркнул Огюстен, но покорно замолчал, лишь обиженно сопел, наблюдая за тем, как Рене вновь и вновь перечитывает ответ от Константина. Ответ, ставящий их в тупик.
            Рене же впивался взглядом в бумагу, но не видел её. Он думал о том, что действительно совершил ошибку, понадеявшись на то, что Константин покинет свой пост, испугавшись разоблачения. Но на ошибках учатся и Рене извлёк для себя урок. Оставалось придумать, как именно разрушить полностью репутацию Церкви Животворящего Креста. Обвинить одного Константина в сговоре – это пустяк. Нужно что-то потяжелее, что-то гнилое и очень тяжёлое, что-то вроде убийства или…
            Нет, убийство сойдёт. Но кого убить? Как подставить Константина? Или не подставить. А вынудить? В былое время, когда Рене был его цепным псом, он видел, что есть определённая группа наёмников, которая действует кроваво. Но снова вопрос – кого и как? Как действовать наверняка?
–Придумал? – ехидный голос брата вывел Рене из раздумий. – Или мозг подводит?
–Замолчи! – попросил Рене. – Я чувствую, что решение близко. Просто не мешай, ладно?
–Ну ты скажи, а то вдруг решение такое же как и прошлое! – не отступал уязвлённый Огюстен, не подозревая даже, что сам подводит Рене к решению.
            Рене отложил бумагу и внимательно взглянул на Огюстена. Мысли напряжённо шевелились, словно змеи, и расползлись бы с шипением, стоило бы появиться просвету совести или любви. Но просвета не было.
            Рене же думал.
            Какая выходила ситуация в его уме? Он пытался представить всё в красках, чтобы проверить правдоподобность. Итак –  Рене – в прошлом вечный офицер и цепной пёс совета Животворящего Креста случайно узнаёт о сговоре правления с Цитаделью. Заручившись некоторыми, малыми, но всё же существенными доказательствами и компанией, отправляется в путь. Путь его лежит к брату – к знаковому служителю Церкви Святого Сердца – замечательному, пусть и более бедному оплоту церковников. Прибившись к оплоту, Рене показывает брату доказательства и с его помощью, не желая порочить доброе имя Животворящего Креста, посылает ультиматум Константину…
            Значит, теперь, если одновременно обнародовать доказательства и отправку ультиматума – можно всколыхнуть недоверие. А решающим гвоздём станет ответ Константина и…
            И убийство знакового служителя Церкви Святого Сердца, как того, чьим именем был подписан ультиматум и в приюте которого перебежчик нашёл приют.
            Рене прислушался к себе, пытаясь понять, какие чувства вызывают в нём подобные мысли и понял, что никаких. Тёплой братской любви между ним и Огюстеном никогда не было. Огюстен, как более сильный с детства не стеснялся отпускать шуточки да шпынять брата. Рене, понимая, что никогда не одержит верх в силе, брал умом и мстил брату. Со временем шуточки утихли, оба поступили на службу, но разделились церквями, а затем и подходом к карьере.
            Рене смотрел на брата и думал – сможет ли он убить Огюстена? По уму выходило, что будто бы да, сможет. Память услужливо подбрасывала разорванные Огюстеном книги Рене, залитые нарочно чернилами задания, за невыполнение которых Рене наказывали, отнятые редкие сласти для Рене, съеденные Огюстеном сразу после своих.
            И потом многое, уже романтическое, когда Рене так проигрывал на фоне более крупного и развитого братца. Сколько всего могло ему вспомниться, оправдывая не только общим благом, но и местью.
            И хуже всего то, что Рене оставался спокоен. Что-то было в нём совершенно другое, что-то, не укорявшее его, равнодушное. Убийство брата представлялось ему простым деянием, в котором не было ничего неожиданного.
            Рене ужаснулся. Но не мыслям. А отсутствию совести и укора за них.  Он знал, что должен страдать и не должен вообще допускать подобных мыслей, что должен каяться, но разум упрямо молчал.
–Ты чего так смотришь? – спросил Огюстен. – Заболел? Или у меня нимб над головой?
–Нет, ничего… – Рене выдавил из себя улыбку и отвёл глаза. – Слушай, что-то голова разболелась. Давай, может, выпьем немного?
            Огюстен приободрился. И не зря. Рене ещё в первый визит в кабинет брата приметил припрятанный на окне за бумагами кувшин. Но кувшин с водою никто не станет прятать, верно? Значит, не вода…
–Да я так-то днём обычно не…– забормотал Огюстен, – но только если с тобой. За встречу.
–А как же, – Рене подмигнул ему. – Найдётся?
            Огюстен показал на примеченный уже Рене кувшин и принялся подниматься, чтобы налить из него. Но Рене был ловчее, вскинулся:
–Да ладно, сиди. Я же в гостях, я и разолью!
–Дело! – одобрил Огюстен и полез по ящикам стола, извлекая из них припасённую нехитрую закуску. Закуска лежала прямо на бумагах, и один вид такого отношения к документам мог бы ужаснуть кого-нибудь, но Рене было не до этого.
            Пока Огюстен раскладывал прямо на столешницу полузасохшие кусочки сыра, орехи, хлеб, шоколадные дольки и ягоды, пока разворачивал бумажный лист, заботливо скрывающий несколько тонких пластинок холодного мяса, Рене действовал.
            У опытного служителя Церкви есть свои секреты. чаще всего они уходят в одежду и в украшения – так в подклады  плаща охотники зашивают тонкие лезвия, которые можно использовать при случае, или так прячут за воротом рубах какие-нибудь амулеты ведьмы… Рене не был охотником, и секреты у него были специфические. Он знал, что у каждого церковника может настать тот день, когда понадобится последнее средство и заранее озаботился им.
            Опорой стал перстень со знаком пылающего креста – знак церкви Животворящего. Это был подарок от самого Константина за службу. Но Константин дарил перстень с камнем, на гладкой отшлифованной поверхности которого и был выжжен, а затем выложен по обожжённому следу золоту знак Церкви.
            Это позже Рене, кое-что разведав о своей службе, потратил много сил и средств, чтобы передать перстень ювелиру. Ювелир был мастером – он вынул с величайшей осторожностью камень, срезал его до самой тонкой корки и ввинтил на место так, чтобы теперь между опорой для камня и камнем была полость, которую можно было открыть, подцепив камень ногтем в основании знака-креста.
            Рене же, как имеющий доступ к арсеналу извлечённых у магов и ведьм зелий, без труда нашёл яд, и также без труда информацию о его использовании. Ему даже удалось выбрать. Он не знал, придётся ли ему когда-нибудь всерьёз озаботиться применением, но хранил в перстне немного отравы.
            И сейчас, пока Огюстен раскладывал по столу закуску, Рене подцепил камень, вынул его и в два движения вылил большую часть содержимого в один кубок, а оставшуюся – совсем каплю – в другой.
            Ему пришло в голову, что если по его плану «Константин» отравит одного Огюстена, то в это никто не поверит. Рене понимал, что нужно рискнуть, и был готов. На кону стояло разрушение репутации Животворящего Креста.
            Рене не выдал себя никаким волнением, даже когда два кубка столкнулись в приветственном жесте – рука к руке, рука мертвеца и убийцы. Братоубийцы. Он сделал большой глоток, Огюстен, правда, и здесь его обошёл, и выпил залпом.
            Рене улыбнулся:
–Я думаю, нам нужно обнародовать немедленно наш ультиматум, отказ Константина и доказательства. Предлагаю отпечатать и разослать по всем оплотом, по всем церквям…
            Огюстен махнул рукой:
–Ты мозг! Ты и делай. Я тебе доверяю. Хоть и мелкий ты, а всё же человек.  я знаю.
            Бывший вечный офицер заставил себя встать – последние слова, в отличие от Огюстена, Рене точно знал, что это слова последние, задели что-то в его души и у него даже возник соблазн попытаться спасти…
            Но нет. дело должно быть вперёд.
            На негнущихся ногах Рене вышел в коридор и немеющим языком отдал пару распоряжений настороженному служителю церкви Святого Сердца. Служитель удалялся по коридору, когда Рене услышал позади себя хрип, и сдавленную мольбу:
–Ре…не…
            И только когда хрип угас, Рене обернулся и твёрдо сделал несколько шагов из последних сил, будто бы засыпающего тела. Ему нужно было почти умереть, чтобы выжить в новом качестве. Кто подумает на Рене, если сам Рене отравлен? Если сам он едва выжил? Это вина Константина, это тень на него, тень, от которой он уже не избавится.
Глава 33.
            Базир понимал, что если сейчас он не переговорит с Абрахамом, потом будет уже поздно. Шансов было мало на то, что этот проклятый маг его услышит, но они всё-таки были, во всяком случае, Базир считал первым своим долгом попытаться.
–А если она за него не заступится? – спросил Базир, нерешительно нарушая молчание, гнетущее и привычное Абрахаму. Они уже пересекли границу Церкви Святого Сердца и были во владениях графа-кровососа, а это означало, что в любое мгновение зелень деревьев и мягкость травы может превратиться в поле битвы, в пепелище и в живой эшафот.
            Абрахам не ответил. Это было дурным знаком…наверное. Базир не мог знать точно. Если бы речь шла о человеке, он бы ещё прочёл, а тут Абрахам. Что у него на уме? Но как отступишь?
–Ты сам взял её с собой. Взял и не уберёг. Теперь что, убьёшь её? – Базир решил перейти к попытке вызвать чувство вины у бывшего охотника Церкви Животворящего Креста. Но и на этот раз ответа не последовало, Абрахам упрямо шёл вперёд, готовый в любое мгновение встретить злую силу в лице Влада, но сила пока не появлялась, и напряжение росло. Вероятность того, что вампир их не замечает в своих владениях, была мала и, скорее всего, он уже давно почуял их и просто готовиться напасть.
–Она за тебя всегда заступалась! – аргументы таяли с каждым мгновением, отчаяние подступало. Абрахам, наконец, снизошёл до ответа и повернулся к Базиру так резко, что тот едва не влетел в него, не успев остановить свой шаг.
–Чего ты хочешь? – спросил Абрахам коротко.
–А…– Базир нервно облизнул губы, – не трогай Стефанию.
–Она враг, – возразил Абрахам.
–Она с нами. И она такой же враг, как и ты.
–Я иду убивать вампира! – этого оскорбления маг снести не мог, ярость закипела в нём, но Базир выдержал и не отступил:
–Ты был у него. У тебя был шанс его убить. Не Стефания же тебе помешала это сделать?!
            Это уже возымело действие. Абрахам отвёл глаза, понимая правоту Базира, затем решился:
–Хорошо! Твоя правда. Забери эту дуру, убери её с глаз моих и сделай так, чтобы она мне на глаза никогда не попадалась. Идёт?
–Идёт, – радостный от своей победы пообещал Базир и тут же подумал, что, возможно, погорячился и поспешил. В конце концов, что с нею случилось в вампирском плену непонятно, может быть, граф сам из неё вампиршу сделал, а может быть, и убил уже?
            Но Базир отогнал дурные мысли так далеко, как только смог и двинулся следом за Абрахамом. Вскоре они вышли на широкую и чистую поляну, вокруг которой, как казалось Базиру, ходила странная рябь. Он не успел проморгаться толком, греша на собственное подведшее внезапно зрение, а Абрахам вдруг вскинул руку и сжал пальцы в воздухе так, словно сдёргивал что-то невидимое.
            И оказалось, что это действительно было что-то невидимое. Какое-то покрывало будто бы разрушилось от прикосновения Абрахама и медленно в воздухе, на поляне, что прежде была чиста и не тронута, проступили очертания самого настоящего дома…богатого, надо сказать, дома! Внешняя выделка, полная всяких завитков и мозаик говорила о том, что здесь обитает кто-то очень богатый и скучающий, иначе зачем бы он сделал себе такое строение, зачем бы украсил его так витиевато и так разномастно? Дом нельзя было охарактеризовать каким-то определённым стилем, всё было в смешении и у Базира даже глаза разбежались на мгновение. Он испуганно-восхищённо пискнул, поражённый магией, сумевшей укрыть от людского взора целое убежище.
–Слишком просто, – помрачнел Абрахам, с недовольством оглядываясь на восхищение Базира. – Почему?
            По мнению Базира это было не просто, но он решил не высовываться и вглядывался в открывшееся ему видение, на какое-то время даже забыв о том, кому это место принадлежит.
–разделимся, – решил Абрахам. – Ты иди через дверь. видишь костяную ручку?
–А…что? – Базир не сразу нашёл в мозаично выложенной стене дверь, коварно замаскированную под такую мозаику. – А…может не надо?
            С мольбой Базир поискал взглядом Абрахама, даже обернулся, но мага уже нигде не было видно. Трава на том месте, где он стоял ещё секунду назад, была примята, но куда он делся сам?
            Выхода не было – был прекрасный вход. Теперь Базир чётко видел крыльцо, двери… нужно было решиться, и он, кивнув сам себе, упрямо двинулся вперёд, готовый к тому, что встретит великий ужас. Теоретически готовый.
            Прежде, чем окончательно коснуться костяной ручки дверей, Базир приободрил себя мыслью о том, что для Влада Абрахам ценнее и опаснее, а это значит, что такому мелкому созданию как Базир ничего не угрожает, и всё, что ему нужно – попытаться отыскать Стефанию и увести её прочь.
            Подумав так, Базир потянул на себя ручку, надеясь от души, что та не поддастся, но та поддалась с ужасающей лёгкостью и дверь открылась, даже не скрипнув, встречая Базира полумраком коридора.
            Чуть раньше Стефания бы крепко удивилась тому, что за нею пришли, но сейчас она и предположить такого не могла. Она вообще ничего не могла сделать в эту минуту – Влад давил её волю своей вампирской.
            Он нависал над нею, беззащитно лежащей, древний в силе магии и Стефания, хоть и безумно хотела отвести взгляд от его глаз, или хотя бы закрыть лицо руками, не могла ни пошевелиться, ни даже моргнуть.
–Оставайся, – увещевал Влад, его голос был мягким, обволакивающим. Змеёю он пробирался в поддающееся дурману сознание Стефании, обвивал сильными кольцами последние попытки к сопротивлению и удушал рвущееся «я» девчонки, превращая её в полностью покорную себе.
            Он не был жесток. Он понимал, что делает и не хотел этого. Но когда не добился ни уговором, ни физической болью того, что было единственно правильным для Стефании, решил сломать её, принести ей благо сквозь все её жалкие попытки защититься в том, что уже ей, по мнению Влада, не было нужно.
            Стефания боролась. Она сначала пыталась отвернуться, но он легко удержал ей руки. Затем пыталась не смотреть, но Влад заставил её…пара мгновений и она начала стремительно слабеть. Внутри себя она чувствовала что-то зарождающееся, холодно, распространяющееся по всему телу.  Горло будто бы сжимало невидимой рукою, в желудке что-то переворачивалось, сердце тревожно билось, пытаясь заставить непослушное тело очнуться, но затем затихло и сердце, перейдя на медленные и ровные удары, и даже дыхание стало равнодушным, тихим…
            Стефания смотрела в глаза вампиру и не видела во взгляде его дна. Красноватое пламя, маленьким огоньком выдающее в обычное время вампира, теперь стало для неё бесконечным тоннелем, её уводило куда-то вглубь красноты и она, потерявшись во времени, не чувствуя более своего тела, падала куда-то вниз, в красноту, тонула в ней. И только голос – далёкий, доносившийся словно сквозь толстый слой ваты, напоминал:
–Останься…останься здесь.
–Нет! – попробовала Стефания возмутиться, но язык предал её, тоннель заставил перекувырнуться ещё раз.
–Останься…– велел голос. Нет, не велел. Просил. Но всё-таки не оставлял ей выбора.
–Нет…
            Губы не слушались, язык предавал, и ничего кроме красноты не существовало, когда вдруг полёт в никуда прекратился. Красная муть рассеялась на мгновение, и она увидела над собою лицо. Своё лицо.
            Нет. не своё. Конечно же, нет. у неё никогда не было таких пышных ресниц, никогда не было таких пухлых губ. Это лицо, похожее на её собственное, принадлежало кому-то другому.
–Мама? – Стефания не верила. Губы не шевелились, но мама услышала и улыбнулась:
–Да, дочка.
–Мама…– Стефания никогда не обращалась так ни к кому. Знала, что её матери нет на свете и теперь, впервые произнеся это слово по отношению к самому близкому человеку, она почувствовала небывалую силу этого простого слова. Всё в этом слове было: и любовь, и нежность. И облегчение…
            Мама здесь! Неважно даже где, но рядом! Впервые рядом есть кто-то, кто любит её, Стефанию! Ведь любит?
–Да, дочка, – улыбалась мама и ласково касалась щеки Стефании. Лицо оставалось онемелым, но тонкие прикосновения Стефания всё-таки чувствовала, издалека, не полностью, но это меркло по сравнению с фактом того, что её мама есть, вот она – склоняется над нею.
–Как же… – Стефания никогда не имела вопросов к ней или к отцу, которого также не знала, но сейчас вдруг поняла, что у неё их очень много. И все были важными, даже самые бессвязные. Но нужно было выбрать, а самое главное, нужно было схватить маму, удержать её подле себя, и…
            Руки не слушаются. Голова не может повернуться. Мама распрямляется с улыбкой. Нет! она же уйдёт! Нет, нужно её оставить, и Стефания шепчет, молит, не зная, предают ли её ещё губы, и паника рождается в ней.
–Мама…мама. Не уходи!
–Мне нужно, – лицо, похожее на лицо Стефании, только много раз красивее и лучше, ведь оно мамино, искажается скорбью.
–Нет. пожалуйста. Пожалуйста…
            Стефания снова пытается пошевелиться и не может. Чужая воля держит её.
–Мне нужно, – с нажимом повторила мама. – Эх, дочка, как бы я хотела остаться.
–Останься! – закричала Стефания, но едва ли крик реален. Губы как будто бы совсем не её.
–Остаться? – мама на мгновение задумалась, а затем просветлела лицом, – тогда согласись.
            Согласиться? На что? Где? Куда?
–Согласись, – убеждала мама и улыбается. Теперь её лицо снова близко к лицу Стефании. Так близко, что она видит её глаза над своими и красноватый блеск на дне её взгляда.
            Красноватый блеск?..
–Согласись, – прошептала совершенно чужая Эйша, мёртвая и ушедшая в небытие, – и я останусь с тобою, а ты со мною. И я научу тебя всему, во имя памяти.
            Стефании попыталась рассмеяться, но не смогла. Неловко попыталась хватануть воздух ртом, и тот отозвался странной колючей болью в груди, прошёл по рёбрам.
–Согласись! – лицо матери исказилось злостью. – Ты, несносная девчонка…
–Ты мертва! – закричала Стефания и попыталась зажмуриться, но красноватый блеск радостно полыхнул в глазах матери и тоннель снова приблизился и вдруг…
            И вдруг всё закончилось. Красный свет сменился чернотой, и наступило спасительно бесчувствие. Стефания мотнула головою и застыла без движения.
–Что за натура! – Влад был уверен, что появление матери, появление образа Эйши заставит Стефанию сдаться и остаться с магией, подчиниться его воле. Но она сумела, к полной неожиданности и к большому его удивлению, устоять.
            Конечно, усиль Влад нажим, она сломается и будет его, не удержится. Но это всё-таки не нужно уже самому вампиру. Зачем ему марионетка без шанса на восстановление разума? Эйша бы не одобрила. Одно дело, если подвергнуть Стефанию гипнозу, другое, если вытряхнуть её личность и заполнить приказами.
            Досада жгла вампира. Девчонка, не проявившая себе прежде ни храбростью, ни стойкостью, устояла! Да что же делается на этой земле?!
            Порассуждать о временах и нравах было бы занятно, но у Влада не было на это времени – он ощущал появление в опасной близи мага, хорошо ему знакомого, значит, выяснение дела со Стефанией придётся отложить. Сейчас он сходит, разберётся с этим Абрахамом, упокоит, наконец, эту фанатичную душонку, а затем подумает, что ему с детищем дорогой Эйши делать.
            Да, так и будет! – Влад приободрился и отдал мысленно приказ. Не прошло и двух секунда, а в комнатку уже вбежала тень девчонка-служанка.
–Брекста, пригляди! – велел Влад и вышел прочь от Стефании, опасаясь ненароком взбеситься на её неуступчивость и всё-таки прибить или поломать её.
            У всех великих древних и могучих рано или поздно наступает период слепоты. Очень трудно, взобравшись наверх, следить за мелкими и ничтожными деяниями и их творцами. Влад честно пытался контролировать всех своих вампирят, держал их строгими законами, велел не трогать местных, но он никогда не считал нужным выяснять, чего они хотят сами. Они приходили к нему, искали защиты и пропитания, спасались от церковников, и он принимал их, объясняя правила и законы, карая за их нарушение. Но он не думал о них как об отдельных, всё-таки имеющих какие-то чувства существах. Влад полагал, что знает их и без того и может дотянуться. А зачем контролировать каждое мгновение, если можно сделать это неожиданно?
            Сейчас Влад был озабочен встречей с Абрахамом. Себе он твердил, что на раз-два уложит во имя всех прошлых счетов пронырливого мага, но не верил в такой лёгкий исход. Ему хорошо было известно, что такое Абрахам, его фанатизм и неумение остановиться. Рано или поздно они должны были сойтись в схватке, и Влад не сомневался, что для одного из них двоих эта схватка будет, наконец, последней – слишком много накоплено было уже долга, пора же и платить.
            Именно в этой озабоченности, Влад шёл по своему дому, и не занимал мысли ни Стефанией, ни уж тем более какой-то там Брекстой, которую он, в минуту нужды, мог уничтожить одним движением.
            Брекста же и при жизни своей, до падения в вампирскую сущность, была глупа. При обращении, произошедшем насильно и грубо, она совсем не поумнела. Более того, голод ожесточил её, молодой вампирше хотелось есть постоянно, а местных трогать было нельзя.
            Она и без того приглядывалась к Стефании, думала о том, какая кровь на вкус у этой проклятой девицы, с которой так радостно и мило возиться её хозяин, а теперь, оставшись один на один с потенциальной жертвой, ещё и без сознания, Брекста с трудом удерживалась от того, чтобы не впиться в её горло.
            А горло соблазнительно пульсировало от жизни. Для человека незаметно, но вампир чувствует толчки крови…
            Стефания лежала без сознания, теперь над нею стояла Брекста, которая не испытывала никаких чувств к ней, кроме тех, которые может испытывать человек, которому после долгого голодания дали еду, но в плотно закрытом контйнере…вроде бы и есть она, еда, и рот уже наполняется слюной, а открыть нельзя.
            И видишь её, и аромат чувствуешь, и даже потрогать крышку можно, а не откусить!
            У Брексты даже клыки чесались от предвкушения. Но она знала, что с нею сделает хозяин, если только узнает о её мыслях насчёт своей гостьи – Влад всем сделал строгое внушение и все держались и слушались. И Брекста держалась, но ей приходилось хуже. Она и при жизни-то не обладала какой-либо сдержанностью, а тут, в посмертии…
            Брекста стояла на тело и маялась. Она знала – ей не жить, но разве такая жизнь, в вечном голоде и в невозможности поесть того стоит?
            «Я только попробую…» – Брекста успокоила себя этим. Может быть, хозяин и не заметит?
            Осторожно, словно Стефания могла в любое мгновение очнуться и обнаружить её, Брекста переступила через полог кровати и крайне аккуратно опустилась на колени. Рука Стефании очень удобно свешивалась с края постели, её-то Брекста и взяла своими холодными мёртвыми пальцами.
            Кровь билась… жизнь билась. Тёплая, сладкая жизнь! Брекста осторожно прижалась губами к руке, пока без клыков, примериваясь, и поняла, что не сдержится.
            Если очень долго пугать человека, в конце концов, он либо сломается, либо разозлится и решит, что всё, что он тщетно пытается сохранить, может гореть в адском пламени. Голод сводил Брексту с ума, и она так же, как загнанный страхом человек решила, что пусть она лучше сгорит в адском пламени, но зато утолит ту бездонную пропасть кровью. Кровью этой девчонки.
            И пусть пропадут в этом же адском пламени все церковники и вампиры! Брекста хочет есть, Брекста не может больше терпеть такого издевательства, в отличие от других, в отличие от собратьев, она не такая стойкая. Она не может терпеть!
            Брекста примерилась и укусила. Терпкий тянущий горло вкус крови мгновенно наполнил ненасытный рот. Стефания задрожала, зашевелилась, застонала от боли, но Брексте было уже всё равно.
            И в эту минуту в комнату вполз перепуганный полным отсутствием кого-либо и в край потерянный Базир.
            Брекста была глупа и неосторожна, а припав к руке Стефании, и вовсе забыла про всё, что есть в свету и во тьме, про всё, кроме крови. Ничего, кроме крови не интересовало её, и она слишком поздно ощутила присутствие ещё одного человека в комнате.
            Слишком поздно… вырвав клыки из раны Стефании, повернула уродливую, искажённую извращённым удовольствием голову, и в то же мгновение острый, освящённый святой водой длинный кинжал пропорол ей горло. Брекста упала, забилась, захрипела и зашипела.
            Базир, поудобнее перекинув кинжал, не позволил Брексте восстановиться. Он ещё трижды ударил её в грудь, и нежить окончательно обратилась в труху, сдаваясь под напором святой воды.
–Спаси тебя… – Базир осёкся, ему не хотелось даровать прощение света этой твари. – В общем… кхм!
            Он поднялся с пола, отряхнулся от трухи, что ещё недавно была телом Брексты, и только тогда обратил внимание на капающую кровь с дрожащей руки Стефании.
–Потерпи! Потерпи…– взмолился Базир, бросился к кровати, чтобы оценить рану. Рана была глубокой – два клыка хорошо прокололи руку, и кровь не останавливалась так просто…вампирское отродье!
            Базир, не раздумывая, оторвал рукав от своего плаща, разорвал его ещё раз пополам, образовывая две повязки, и перемотал туго руку, но кровь мгновенно проступила и Базир выругался – вампирская слюна не позволяет крови свернуться, а эта тварь не только прокусила Стефанию, но и покормилась ею.
            Базир спешно стянул повязку. Время уходило, в любую минуту могли появиться другие вампиры, а то и сам граф, нужно было срочно помочь Стефании.
            Базир принялся скручивать разорванный плащ на манер жгута – решение так себе, конечно, но лучшего он точно придумать не мог. Зафиксировав ткань на руке Стефании, чуть выше раны, он наложил, наконец, вторую часть рукава и глянул тогда только в её лицо.
            Оно было бледным. Ужасная бледность едва ли отличала Стефанию от только что убитой им вампирши.
–Стеф…– позвал Базир, похлопывая бледное лицо девушки, – Стеф, надо уйти. Ты слышишь меня?
            Она дрожала мелко-мелко, но не выдавала реакции.
–Стефа, это я, Базир! – он попытался приоткрыть её глаза, а в следующее мгновение, едва он только коснулся её лица опять, что-то произошло.
            Сначала Базир решил от испуга и шока, что его отшвырнуло какой-то молнией или землетрясением. Он даже подумал, было, о природном явлении, потом о том, что Абрахам и Влад, наконец, встретились и повели, очевидно, свой бой на смерть или окончательную смерть, если говорить во втором случае про кровососа.
            И только подивившись про себя силе их заклинаний, которой отбросила его через комнаты, а то и через этаж к стене и приложила о какой-то шкаф, Базир, охая и потирая ушибленные места, приподнялся с пола и только тогда догадался взглянуть на постель, где была Стефания.
            Ещё мгновение назад была.
–Какого…– Базир не сдержался. Удивление достигло нецензурной высшей степени в нём. И понять его можно было – Стефания, ещё минуту назад лежащая без сознания, теперь висела над полом у изголовья своей постели. Её глаза были закрыты, и тело неестественно выгибалось, словно ещё обмякшее, но невидимой воле поднятое вопреки слабости. Она висела…
–С…Стефа! – Базир попробовал позвать её. Голос его срывался. Он обнаружил даже заикание в своём крике, но она повернулась такая же невидящая на его голос и вскинула руку.
            В руке опасно пульсировали золотистые огоньки.
            Базир успел нырнуть за кровать Стефании до того, как огоньки сорвались с её пальцев и полетели весёленьким плеском в стену, где мгновение назад была голова Базира. Заклинание настигло стены и ударило, прожигая в стене дыру.
–Стефания! – на этот раз Базир откровенно паниковал и не высовывался. – Стефания! Выслушай меня! Мы же друзья…мы же…а-а!
            В этот раз Базир с трудом вывернулся от нового удара. Пришлось запрыгнуть на постель, чтобы не оказаться под новым золотистым шаром. Стефания висела над полом, и в руке её пульсировал новый заряд.
–За что?! – плаксиво воззвал Базир, переваливаясь на пол. Он не был готов к такой стычке и не знал что делать, ему начинало казаться, что идея Абрахама об убийстве Стефании не лишена смысла. – Да вашу ж…
            Удар, ещё удар!
            Базир едва увернулся от нового заклинания и от последовавшего за ним. В комнате уже было прожжено четыре дыры, но разглядывать куда и в какие комнаты они ведут, он не успевал. Прятаться было негде, взывать бесполезно, она не слушала.
–остановись! – взревел Базир, заползая в самый дальний угол комнаты и закрывая голову руками, – остановись, Болезная!
            Стефания вдруг обмякла. Неведомая сила отпустила её и бережно, словно это были действительно чьи-то руки, уложила на постель. Базир, забившийся в угол, на всякий случай закрыл глаза, чтобы достойно встретить смерть, но когда удара не последовало, неловко и осторожно распрямился.
            Она лежала на постели…бледная, тихая, беззащитная. У постели всё ещё тлела труха вампирши, по всей комнате были прожжены дыры.
–Да вы издеваетесь! – Базир задыхался от пережитого. Прошло долго мгновение прежде, чем он понял, что опасность ему более не угрожает, и, наконец, робко переполз к постели, готовый, в случае чего, нырнуть на пол и закрыть голову руками.
–Стефа…Стефочка…– осторожно потрогал Базир её руку, и рука потеплела, дрогнула.
            Стефания очнулась, села на постели, морщась и пошатываясь, мутно взглянула на Базира, но узнала – глаза посветлели от радости.
–Я умерла? – прошептала она, на голос у неё не было сил.
–Я едва не умер, – признался Базир. – И ты тоже. Ты у Влада. Абрахам здесь, но, наверное, занят вампироубийством, послушай, девочка…
            Базир хотел изложить про убийство вампирши, про то, что они все были в Церкви Святого Сердца, и то, как Базир добрался раньше, чем они до места, сказать, что Абрахам не хочет её никогда видеть и Базир пришёл забрать её отсюда, но вместо всех этих нужных и правильных слов он промолвил только одно:
–Какого чёрта здесь происходит?!
            В голосе его не было и толики привычной холодности и рассудительности. Он явно был напуган и сейчас, когда Стефания глядела на него пусть внешне и прежняя, но он-то знал, что это не так, глядела с надеждой, с нежностью, ему хотелось уйти подальше и от неё, и от всех церквей, и от вампиров…
–Абрахам…– неуверенно попыталась спросить Стефания и осеклась.
–Он здесь, – с ревностью успокоил Базир. – Но он не хочет…понимаешь, он не такой. Хотя, я не знаю. Я не знаю, что тебе сказать. Нам надо уйти немедленно. Понимаешь?
            Она заметила повязку на своей руке и боль, отозвавшуюся в руке в движении.
–Я ранена?
–Тебя попыталась укусить вампирша. Вернее, она укусила, но я ворвался и убил её…– Базир вспомнил, что он сделал и это, вспомнить было сложно – безумство Стефании или что это было, перепугало его ещё сильнее прочего.
–И ты убил её…– Поняла Стефания, оглядывая прожжённые дыры в стенах. – Ты её что по всей комнате гонял?
            Базир очень хотел ответить, что она напрасно издевается и вообще-то сама ничем не лучше, но промолчал. Хватит. слишком многое уже было сказано.
–Надо идти, – сказал он вместо всего того, что хотел сказать, что прямо рвалось с его губ. – Слышишь? Нам надо идти.
            Стефания кротко кивнула. Она понимала, что ей некуда деться, не о чем больше решать, да и не решала она почти что ничего и никогда, даже когда речь шла о ней. Но что ей оставалось? Стефания поняла – Влад безумен, не позволит уйти, а Базир – шанс жить, может быть недолго, но по своей воли. Слишком сильно ощущались ещё в сознании отголоски чужих слов, слов вампира, слов призрачной матери. И в глазах рябило ещё от красноты, бесконечной кровавой мути, в которую её едва не затянуло навсегда.
            Базир помог ей сползти с постели. Он держал её за талию, вёл, помогая переступать. Она оказалась гораздо легче, чем прежде, каждый шаг Стефании был сбивающимся, лишённым твёрдости.
            Но она вдруг остановилась и спросила, указывая на что-то, блеснувшее на полу:
–Базир?
–А? а! – он усмехнулся, быстро наклонился за блеснувшим предметом и подал его Стефании. – Это, кстати, тебе.
–Крест? – она попыталась удивиться, но слабость одолевала её сильнее.
–Да. Его отдал мне в трактире Бертран. Сказал, чтобы я передал его тебе.
–Кого?
–Крест же! – повторил Базир, успев подумать о том, что Стефания помутилась в рассудке.
–Кто такой Бертран?
–Ну Бертран…– Базир замялся, – ну трактир…он подвёз тебя ещё. Когда меня взяли, помнишь?
            Что-то странное осталось в лице Стефании после этой нелепой попытки объяснения. Базир попытался определить, чего в ней больше – страха? Непонимания? Нет. что-то другое.
–Зачем? – она всё ещё стояла. Нужно было идти, скрываться, а она стояла, как будто бы этот крест имел какое-то значение!
–Что зачем? – Базир начинал раздражаться.
–Зачем он отдал его? – Стефания взглянула на Базира с мольбой. – А?
            Ответить Базир не успел, внизу что-то, наконец, грохнуло. Схватка меж силами начиналась.
Глава 34.
                Абрахам точно знал, что Влад не заставит себя долго ждать. Вне всяких сомнений он почуял давно его присутствие и проявит себя в тот момент, когда это будет ему самому удобно. Но пока Абрахаму приходилось миновать комнату за комнатой – каждая из них была одинаково безжизненной и затхлой, словно никто здесь не был уже лет десять, по самой меньшей мере. Но Абрахам не терял бдительности – не в его это было правилах.
            Сегодня он был готов к последнему бою с этим проклятым кровососом. Судьба сталкивала их уже несколько раз и в разных обстоятельствах и каждый раз это ни к чему не приводило. Но это нельзя уже продолжать. Должно закончить. И Абрахам знал, что это, с тем или иным итогом закончится здесь.
            Ещё минута, может две или пять, но конец приближается неизменно. Абрахам на кончиках пальцев держал заклинания, готовые сорваться и пропороть в одно мгновение досадное неживое существование вампира.
            Абрахам толкнул очередную дверь и оказался в уже знакомой ему зале. Именно здесь Болезная остановила его от боя, именно здесь Абрахам оставил её на растерзание Владу. Заслужила. Не следовало ей лезть туда, куда не следует.
            А она полезла и предала Абрахама, хотя первый раз в своей жизни Абрахам сомневался в чём-то. Сейчас он был ещё зол на выходку Стефании, но понимал, что слова Базира правдивы: Абрахам сам до этого предал её и не раз, и сам повёл в эту погибель, но не объяснил ей никаких основ магии и не направил, взявшись вести её и спасать, ничего для этого не сделал.
            По затхлому воздуху залы прошла невидимая рябь, словно нежное дуновение какой-то силы, или…
            Абрахам повернулся в правильном направлении, к дверям, у которых уже стоял его проклятый враг.
–Отступник! – Влад издевательски поклонился.
            Абрахам не тратил время на церемонии и швырнул боевое заклинание в его направление и чуть левее, понимая, что вампир от первого удара просто увернётся, положившись на нечеловеческую скорость.
            Так и вышло. Кровосос не был задет, и даже в мертвенном лице не изменилось ничего, не дрогнуло.
–Отступник в ярости! – веселился Влад.
–Я не отступник, – Абрахам опустил руку. Он знал, что Влад – сторонник этой древней игры, когда противник должен вдоволь поглумиться. Знал и рассчитывал использовать это.
–Отчего же? – удивился кровосос. – Бедный мальчик, выросший в нищете, попал в Цитадель Магии и стал обучаться колдовству. И отступил сначала от законов Цитадели, когда в кипении собственной жадности принялся постигать искусства, что неподвластны простой магии…
            Абрахам криво усмехнулся и услужливо продемонстрировал одно из таких заклинаний. Он сплёл единым жестом заклинание, соединил большой палец со средним, посылая мысленный приказ собственной магии. С готовностью магия отозвалась в нём, прошла через всё его существо, и светло-серый дым сорвался с пальцев, вильнув следом за попытавшимся укрыться в скорости Владом.
            Вдогонку Абрахам швырнул ещё пять или шесть мелких заклинаний, рассчитывая не настигнуть вампира, но показать ему, что даже если он остаётся магом, то всё равно, прежде всего, кровосос. Заклинания, пущенные Абрахамом, безвредны для человека – они призваны карать нежить.
            Нежить не покаралась. Пострадал лишь плащ вампира, истлевший в одно мгновение, он послужил прекрасной иллюстрацией действия праха. Ну и немного пострадали стены, но магия, пропитавшая их, была сильнее, и потому об обвале можно было не беспокоиться.
–Достойно…– Влад, наконец, отшвырнул от себя приставучий прах, оглядел истлевший плащ и с отвращением сбросил его на пол. Коснувшись пола, плащ рассыпался некрасивой грудой лоскутков. – Очень достойно. Итак, о чём мы? Отступник от законов Цитадели, да… что было потом? Просвети меня? От чего ты отступил в следующий раз? От наставника или от друга?
            Абрахам успел среагировать быстрее, чем осознать происходящее. Рефлекс опередил догадку и Абрахам ловко скрылся под магическим щитом, не позволяя вампирскому гипнозу пробиться в свою память и сознание.
–Кого ты убил вперёд? Наставника или друга? – продолжал глумиться Влад, усиливая вампирское влияние в надежде продавить чистой силой щит.
            Ситуация становилась тяжелее. Для того, чтобы пустить заклинание в кровососа, Абрахам должен был снять щит, иначе толку не будет. Но это нужно было сделать очень быстро, чтобы невидимый, мерцающий где-то над его головой спасительный купол исчез лишь на мгновение, в противном случае вампирский гипноз нагонит мага и там Влад может сломать его волю. Это его территория – покорить, пролезть в мысли, запутать, обездвижить…
            Удерживать же купол дольше – терять собственные силы.
–Наставника или друга? – продолжал наседать Влад, в нём силы ещё было много.
            Абрахам приманил купол ближе к себе, теперь вокруг него было мало места и мало спасения, купол стал заметно теснее, затем поднял руки, как бы принимая купол, и в быстром рывке приманил его вплотную, а затем отшвырнул, точно сеть разбросал…
            Эта уловка сработала. Влад повёлся на манипуляцию Абрахама и, чуя свою победу, усилил давление на щит, и щит, приняв его силу, а заодно и скопив свою, всё отзеркалил и освободил Абрахама.
            Вампир отлетел к противоположной стене, и будь этот бой с вампиром слабее, тот уже бы не поднялся.
–Наставника! – отозвался Абрахам, швыряя в лежащего Влада кровавый луч упокоения – ещё одно изобретение против нежити.
            Ему тоже было нелегко, но он был готов истощить себя, лишь бы упокоить кровососа. Кровавый луч врезался в лежащую плоть и…
            Прошёл сквозь неё. Плоть рассыпалась, словно иллюзия, не оставив ни телесной трухи, ни кусков истлевающей плоти – ничего.
–Верно…друг был убит тобою позже, – этот голос был слишком близко.
            Абрахам невольно обернулся на него, и кроваво-красный туннель вампирского гипноза настиг мага. Он дёрнулся, попытавшись вырваться из цепкой силы вампирского взгляда, но лишь увязал всё глубже и глубже. А Влад беспощадно пропарывал его память, заставляя Абрахама выть от боли – физической и эмоциональной, и слабеть всё сильнее. Воспоминания замелькали лентами, лоскутами, прерывистыми точками запульсировали, открывая с ясностью отдельные картины, и тут же сминающимися.
            Любимец Цитадели Михаэль, задиравший его годами, падает навзничь как кукла, его тело смешно дёргается, будто бы под влиянием сотни ниточек, из перекошенного в немом крике рта проступает уродливая пена…
            Нельзя поддаваться. Михаэль заслужил своей участи! Он заслужил. Он попытался убить Абрахама, так? Самому Абрахаму никогда не удалось доказать своей невиновности, не удалось доказать своей самозащиты, все видели лишь тело Михаэля, его уродливое тело, и видели живого Абрахама.
            Лицо Наставника спокойно. Он готов к смерти задолго до того, как Абрахам готов был её нести.
–Я никогда на тебя не ставил, – молвит Наставник и Абрахам чувствует, как обрывается сердце в груди его. Наставник был ему единственной опорой.
            Нельзя поддаваться. Это дела прошлого.
–Ты станешь моей женой, – это уже слова самого Абрахама, он доволен ими, доволен и эффектом, который эти слова производят, его огорчает лишь тень ужаса в глазах прекрасной Айолы. Он хотел с ней по-хорошему, а она не хотела этого понять.
–Нет, пожалуйста! – Айола была гордой всегда, сколько помнил это Абрахам, но при истинном страхе она показала себя храброй. Её затрясло от ужаса и отвращения. – Нет! Пожалуйста, я обещана другому! Другому!
–Иди за другого, – усмехается Абрахам, вкусив вкус едкой власти, – иди, Айола, и тогда, клянусь честью, все узнают, что твоя сестра сбежала к церковникам. Понравится это Совету?
            Лицо Айолы искажается.
–О, любовь! – чей-то глумливый голос был так близко, так ясно шептал свои змеиные речи. Абрахам честно попытался понять, откуда этот голос идёт и что он несёт в себе, но не смог. Он только с удивлением понял, что стоит на коленях, и…
–Абрахам, ты не так всё понял! – Айола истерична, как оказалось, она всегда была такой в быту. От гордой и лукавой королевы ничего не осталось.
            Абрахам молчит. он смотрит на Айолу, смотрит на дрожащего и растерянного своего друга, единственного друга, магистра Ильмана, спешно пытающегося прикрыть наготу, на разобранную постель. В этой постели Абрахам тщетно пытался найти годами хоть каплю тепла от Айолы.
–Это всё она…она! – Ильмана трясёт, – я не…ты знаешь, я никогда!
            Пол холодный. Абрахам ощутил это сильнее, чем то отвращение. Кровавый туннель на мгновение отошёл куда-то назад и Абрахам на мгновение увидел лицо Влада.
–Наш сын? – голос Абрахама спокоен. Так спокоен, что Ильман спешно отползает в тень, уже прекрасно зная, что за этим спокойствием тьма.
            Айола молчит ещё одно спасительное мгновение и, наконец, лицо её искажается в страшной усмешке, предвещающей ответ. Айола отомстила ему. Разрушение за разрушение.
            Хватит. Хватит! хватит, во имя Креста и Пламени!  К чему это прошлое? К чему подступающие образы? Ни Айолы, ни Ильмана, ни даже сына у Абрахама давно уже нет. все мертвы. Многие мертвы. Абрахам знает свои ошибки, свои предательства и свои раны. Он добивался побед, он побеждал, убивал, лил кровь врагов Цитадели, пока не понял, что каждый в Цитадели его предаёт. Цитадель безыдейна и гнила, а Абрахам хуже, чем ничто.
            Так хватит, хватит этой памяти!
            Абрахам прикрыл глаза, прогоняя кровавый туннель, находя в себе силы освободиться. Влад напрасно пытался сломить сопротивление – ему не удалось. Влад был мёртв по факту, Абрахам тоже – в нём слишком многое умерло, чтобы он относил себя к живым.
            Абрахам ударил. Влад прикрылся магическим щитом, но прикрытие это было запоздалым – после вампирского гипноза, забравшего, очевидно, много сил и у него, вампир ослабел, но устоял.
–Силён, – с уважением промолвил Влад, оценивая с небрежностью разрушения залы, перевернутые и сожжённые куски мебели, какие-то осколки. – Стефа тоже буянить вздумала как-то. В этой же зале, на минуту.
            Абрахам не дрогнул.
–Не хочешь знать о её судьбе? – продолжал вампир, делая нескольких шагов таким образом, чтобы Абрахам повторял за ним, но в другом направлении. Теперь противники кружили.
–Судьба предателей меня не интересует.
–Что ещё раз говорит о том, что ты отступник! Отступил от цитадели, от законов, от магии, от креста и от доверившейся тебе девчонки тоже. А она сопротивляется, веришь? – Влад усмехнулся. – Но ничего. я сломаю её, верну туда, в тот мир, где она найдёт своё место. Не будет поддаваться дальше, обращу её в вампира…
–Не успеешь, – улыбнулся Абрахам, – я упокою тебя, а потом твоих собратьев.
–Ты многих уже упокоил.
–Не всех, к сожалению.
–А ты хочешь всех? Тебе мало смерти?
–Вы уже мертвы,– напомнил Абрахам с нескрываемым удовольствием. Он готовился к новому заклинанию.
–Знаешь, мне было бы легко спрятаться от тебя, – с раздумьем заметил Влад. – Но у меня к тебе личный счёт. Не за вампиров, хотя это обидно, не за плевок в сторону моего гостеприимства. А за Эйшу, за мать Стефании. В той старой дуэли ты отшвырнул её. И она мертва.
–Она сама полезла в бой. Неопытная ведьма…безмозглость у них, похоже, семейное, – Абрахам был спокоен. – Подозреваю, что это было больше самоубийством, чем убийством идиотки, не оценившей своих сил.
            Влад мог стерпеть многое. Он терпел голод, пренебрежение магов в свою сторону из-за вампирской сущности, охоту на себя церковников, раздражение от солнца и давящую силу креста, но не осквернения памяти Эйши.
            Почему она? Почему она – обыкновенная архивная мышка стала для него так важна? Он и сам не знал. От её ли отношения к нему, отношения исключительного дружеского, лишённого снисхождения? От её ли неловкой наивности и молодости, от желания жить даже в годы войны? Именно жить, а не сражаться.
            Влад не знал, почему он привязался к Эйше, почему судьба была так жестока и нелогична, почему связала его с ней, но вынести осквернения её памяти он не мог.
            Именно его заклинание, схлестнувшейся всей мощью с щитом Абрахама и породило настоящую битву, звук которой донёсся до Стефании и заставил её сойти с места и действовать. Она никогда не была храброй – Абрахам часто подчёркивал это, или решительной, сообразительной…она была собой, но сейчас словно сила, которой прежде не было, вошла в неё и рванула Стефанию вниз, в залу.
            Базир спешил за нею и хорошо, что он был рядом, потому что из тьмы коридора на них вылетели два потерявших контроль вампирёныша. Влад сосредоточился на поединке, стены трясло, и ему было недосуг уже заниматься контролем своей нежити. И две решили повторить подвиг Брексты и умереть насытившись, если придется, конечно, им умереть.
            Умереть пришлось. Базир дрался с одним, пока не воткнул крест прямо в глаз, а Стефания сама не поняла, что именно она сделала и почему руки её осветились на мгновение красным светом. Нельзя долго игнорировать магию, зная о её существовании в себе. Стефания мысленно воззвала к силе, и сила ответила ей, и сама покорила руки девушки, сама вложила в них заклинание. Профессиональный маг или колдунья увидели бы без труда, что заклинание сплетено бездарно, что оно больше является сгустком силы, чем реальным боевым искусством.
            Но вампирёнышу хватило и этого.
            Они сбежали вниз, оказались перед залой, где происходил страшный поединок. Со стороны, не зная происходящего, можно было бы и залюбоваться. Красные искры и чёрные волны силы взметались, разрывая залу на мелкие квадратики и территории, и вдруг сходились, и тогда в месте встречи красного и чёрного вдруг происходило белое свечение, а потом белый цвет вдруг становился огнём и заново разрывал заклинание…
            Никогда прежде Стефания не видела такой красоты. Она и магического поединка-то не видела, а такой силы и подавно! Но что-то, что давно дремало в ней, подняло голову, отзываясь чудовищным удовольствием.
            Это было неправильно.
–Абрахам! – позвал Базир, различив в игрищах магии знакомую фигуру. – Мы здесь!
–Мы?! – Влад оказался в одно мгновение за их спинами. Базир к этому готов не был, а Стефания, неловко дёрнувшись, увернулась. – Стефания?!
–Та тварь, которую ты оставил меня охранять, мертва, – спокойно ответила Стефания.
            Влад помолчал, видимо, пытался дозваться Брексты.
–Что ж… тем хуже. Я не хотел, чтобы ты это видела.
–Не смей трогать его! – зашипела Стефания, сама поражаясь своим словам. Не Абрахам ли оставил её здесь? Впрочем, не она ли его сама подвела?
–Уходи, дура! – громыхнул Абрахам, – я…
            И заклинание, посланное Владом мимоходом, смяло его и швырнуло, не позволило договорить. Абрахам обмяк и сполз на пол. Влад же не отводил взгляда от Стефании.
–Дура, Болезная…– он не был к тебе добр, – вампир сделал осторожный шаг к Стефании. Какой бы она ни была глупой, она оставалась дочерью Эйши. – А я был всегда. Я пытался тебя защитить.
            Базир оказался рядом со Стефанией, совсем лишний в этой трагедии трёх магических тварей, но честно готовый разделить судьбу с ними. Впрочем, граф даже не обратил на него внимания, едва одарил взглядом.
–Дай нам уйти, – попросила Стефания, – мне, Базиру и Абрахаму. Оставь нас.
–Куда ты пойдёшь? Церковники узнают твою магию, цитадель станет тебя презирать…у тебя нет заступников, кроме меня.
–я не буду служить Цитадели, – Стефания не замечала собственных слёз. – Пусти…пусти нас!
            Влад протянул руку, будто бы хотел погладить Стефанию по щеке, но она ударила его по руке ладонью. Не больно, конечно, откуда у неё силы на настоящий удар? Но очень обидно.
–Он убил твою мать.
            Лицо Влада исказилось в запечатанной на годы злобе.
–Слышишь? Это он убил её!
            Это был переломный момент. Влад надеялся, что Стефании хватит этой информации, чтобы перейти на нужную, на единственно правильную, определённую рождением сторону. Базир подумал также, он был логиком по природе и понимал, что у Стефании не остаётся никакого мотива защищать Абрахама или оставаться на стороне церковников. На одной стороне весов перспективы, магия, покровительство не самого последнего вампира, и расплата с тем, кто так долго низводил и насмехался над тобой, а на другой чаше – сомнительная перспектива выживания, и…
            Туман. Один туман.
            Влад не торопил. Он видел сомнения Стефании, но давал ей самой найти нужный, указанный всеми доступными силами путь. Ему представилась чудная картинка – Стефания сама убивает Абрахама, и он даже усмехнулся.
            Стефания увидела его усмешку, увидела блеснувшие в полумраке хищные клыки, рука тотчас отозвалась болью, и эта боль, как и мгновенный холодок креста, переданного Бертраном через Базира, человеком случайным, ничем не обязанным ей, отрезвили Стефанию.
            Может быть Церковь Животворящего Креста пала, может быть, церковники в других местах не отличаются от них, и тоже полны грязи и сговора, ну и что? Разве изменилось милосердие? Разве пропал Бог? Разве нет боле света?
            Хватит. Хватит смертей, предательств, условностей, сговора. Со Стефании точно хватит. чтобы бороться, чтобы жить крестом, нести его и бороться, не надо принадлежать Церкви или Цитадели. Мерзавцы есть среди магов, мерзавцы есть среди людей и не со всеми людьми или всеми магами надо вести борьбу, а с теми, кто предаёт устои и идеалы своей стороны. А таких хватает с обеих сторон.
–Он убил её…– повторил Влад, и Стефания кивнула, показывая, что услышала.
            На мгновение она прикрыла глаза, обращаясь мыслями к кресту.
–Стефания, не надо! – Базир увидел, как запульсировали на кончиках её пальцев серебряные точки силы, увидел, как зашевелился Абрахам, ещё живой.
–Молчать! – Влад легко отшвырнул Базира в угол, сам он стоял за её спиной, готовый прикрыть и нанести смертельный удар врагу, но главный должна была сделать Стефания. Это был её переход, это было победой графа.
            «Господи, прости дочь свою, не тьма владеет мной, а свет. Прости дочь свою, пошли свою силу, благослови лишь раз, один лишь раз на праведное дело, дай устоять…» – взмолилась мысленно Стефания, и сила отозвалась в ней. Магия, противная богу – так всегда учили её, так готовили – отозвалась на молитву.
            И Стефания ударила. Но не Абрахама, а Влада. Сила просто прошла сквозь всё её тело, выдавая самый сильный магический импульс, и обрушилась на не ожидавшего, совершено уверенного в своей правоте вампира и вся зала погрузилась в белую тьму на долгую минуту.
            В этой белой тьме Стефания упала без чувств, в этой тьме поднялся и Абрахам, добивая врага, который все ещё стоял на ногах и лишь растерянно смотрел на любимое ему, знакомое и в то же время чужое лицо.
–Эйша…– прошелестел Влад, не веря самому себе.
            А смерть, которую он ждал и которую боялся, окончательная смерть уже поглощала его существо, и тело  рассыпалось на кусочки, которые достигали пола и рассыпались в мелкий бурый порошок.
            Одновременно с этим медленным рассыпанием задрожали стены. Базир испуганно глянул на Абрахама, тот кивнул:
–Уходим!
            Базир бросился к Стефании, та была без сознания, и её легко могло завалить распадающимся логовом графа, но Абрахам неожиданно грубо отпихнул руки Базира и сам, словно Стефания ничего и не весила, поднял её и рванул к выходу.
            И вовремя. Они убегали по обрушивающемуся дому, коридоры дрожали, падали куски колонн и потолков, пол ходил ходуном, и каждое мгновение могло стать роковым. Они успели вынырнуть из вампирского логова ровно в ту секунду, когда стены сдались и громадой упали.
            Абрахам высвободил руку, выбрасывая щит, теперь им ничего не грозило: куски стен и крыш отскакивали от щита и отлетали в сторону. Базир свалился на траву, задыхаясь от чистого свежего воздуха. Маг уложил Стефанию на землю, и та медленно приходила в себя, но не решалась подняться.
            Это было даже красиво – комья земли, куски стен, камни, черепица – всё летело сверху, но ничего не достигало их.
–Там пленники, – промолвила Стефания слабым голосом, – те, что напали на нас перед ним. В подвале.
            Повинуясь её словам, логово рухнуло и затихло. Теперь оставался лишь завал, который кому-то придётся когда-нибудь разобрать.
–Их проблемы, – отмахнулся Абрахам. – Ты…
            Он кашлянул. Смущение было непривычным и от этого ещё сильнее.
–Нет, – покачала головой Стефания, – так нельзя. Они люди.
–Им поможет Церковь Святого Сердца! – нашёлся Базир. Он сел на траве, Стефания так и осталась лежать, глядя в полупрозрачный купол щита. Абрахам проследил за её взглядом и убрал купол. Теперь оставалось небо. Бесконечное небо, единственный свидетель.
–Пошлём, – согласился Абрахам и в его пальцах колыхнулся синеватый огонёк и исчез.
–Я думал, мы сами вернёмся и расскажем, – Базир был растерян.
–Возвращайся, – согласилась Стефания и коснулась подаренного ей креста. Простого креста от простого человека. – Я не пойду. Я пойду дальше. буду искать врагов, врагов света и врагов креста. Хватит войны, я выхожу из неё.
–Что? – Базир глянул на неё с удивлением. – Стефа, тебе нужен отдых, тебе…
–Она права, – неожиданно промолвил Абрахам. – Цитадель прогнила, Церковь тоже. А всё из-за людей, из-за бюрократии. Война стала местом амбиций, игрищами власти… ты права, Стефания.
–Как непривычно слышать от тебя своё имя! – Стефания попыталась улыбнуться, но боль исказила её лицо, она застонала. – М…как хочется есть.
–Если не в Церковь Святого сердца, то куда мы пойдём? Где поищем еду? – Базир тоже ощутил голод, и, видя движение Стефании, помог ей подняться с травы.
–Не знаю, – Стефания поднялась и смотрела теперь на Абрахама, – но нам надо поесть и поговорить. Есть о чём.
            Абрахам кивнул.
            Но пока одни ломали души и дома, другие совсем рядом ломали ход войны. Церковь Святого Сердца гудела, преисполненная новостей. А как было промолчать, когда из ниоткуда появился брат самого Огюстена с тайной информацией о падении высокомерной Церкви Животворящего Креста? И, как будто бы мало того, с ним пришли ещё несколько человек, в числе которых прославленный фанатик и охотник, предавший свой происхождение, Абрахам. После недолгого присутствия Абрахам покинул Церковь Святого Сердца, а Рене и Огюстен решили дать опорочившей себя Церкви Животворящего Креста шанс на очищение и предложили их лидерам, в частности Константину, покинуть посты добровольно.
            Но Константин ответил отказом и попытался убить разоблачивших его. Огюстену не повезло – он принял больше яда, чем его брат Рене и не пришёл в сознание, скончавшись в жестоких муках.
            Но Рене, едва узнал об этом, со слезами на глазах поклялся, что отомстит за смерть брата и разнесёт всех руководителей Животворящего, покарает их за попытку облить грязью имя света и пойти на сговор с врагом.
–Судьба послала нам воина, настоящего воина, который готов пойти сквозь трудности, – сказали в Церкви Святого Сердца и в едином порыве, устав от затхлости своего состояния, когда Огюстен не давал и возможности порвать всех и каждого из магов или вампиров, нагло обосновавшихся на границе, передали власть Рене.
–Я оправдаю доверие и поведу борьбу! – клялся Рене. – Прежде всего, я предлагаю очистить ряды церковников от запятнавших себя руководителей и уж тем более от тех, кто имеет в своей крови магию! Я говорю о таких, как Абрахам и о таких, как Стефания – его помощница.
            Это вызвало новый восторг. Слава Рене громыхнула по всем церковным оплотам, вызвала множественные мятежи и сумятицы. Многие не верили в сговор Животворящего с Цитаделью, не верили в то, что враги сообща уничтожали неугодные друг другу единицы. Но многим нравилось уничтожение тех, кто был неправеден по мнению креста, и тех, кто был в чём-то замешан, и уж тем более всем нравилось уничтожение такой грозной и прославленной личности как Абрахам.
–Бред! Абсурд! Враги пытаются…– Константин тщетно призывал к порядку в Животворящей Церкви, он собрал экстренное собрание, но все смотрели на него как на врага, ещё пока рассаживались по местам, и его речь провалилась на стадии подготовки.
            Кончилось печально – его заткнули очень грубо и бешено, и трибуну снесли. Церковники всех земель шумели и буйствовали, одни предлагали клеймить Рене как предателя, другие называли его спасителем. Но все сходились в одном – война между магией и церковью приняла совершенно новый и неожиданный оборот.
            В дополнение к этому стало известно о том, что Рене спас пленников от коварного вампира графа Влада, которого годами не мог и не желал выжечь с земли его родной брат. Пленники оказались слугами Животворящего Креста – они служили для кровососов живым скотом, и их заявления об этом послужили весомым тычком в стены Животворящего, Животворящий, как и предсказывалось, стремительно терял не только авторитет, но и земли, и церковников – сильнейший отток прислужников креста спровоцировала ещё и борьба за власть между советниками, начатая после падения Константина и новых его приближённых.
            И во всей этой кутерьме громыхнуло новое заявление от Рене: его церковники убили Влада! Коварного вампира более нет, опасного врага нет.
            Выходило следующее: Рене, рискуя собой, разоблачил Церковь Животворящего Креста, вступившего в сговор с Цитаделью, затем добрался до брата, и едва не был убит при попытке обнародовать правду, затем возглавил Святое Сердце и начал жесткую борьбу, в короткий срок убив одного из известных врагов Церквей, выдав долгожданную возможность поохотиться на тех, кто неугоден и кто мешал, а самое главное – он запустил вялотекущую войну в новые круги.
            Обалдевшая от таких поворотов Цитадель, едва успевала реагировать на новости. Стычки и смерти стали каждодневным явлением. Дезертирство с обеих сторон тоже. И во всём этом звучало имя Рене.
            А правда, которую он видел вместе со своими сторонниками, о непричастности Абрахама, Стефании и Базира, об их заслуге в гибели Влада и прочем была необязательным условием, и в ситуации войны её можно было игнорировать.
            Ронове – бледный и тихий, ставший из любимца тенью, долго крепился. Он молчал, когда Рене стал главой Святого Сердца, и даже когда вышедшие из плена Влада Скарон и Делин, быстро сориентировавшись, начали путь к сближению с Рене, и даже когда Рене объявил охоту на Абрахама – всё молчал. Молчал из страха, растерянный и опустошённый.
            Но когда речь зашла о Стефании, не сдержался:
–Побойся неба! Она ведь была с тобой и тебя всё устраивало.
–А ещё меня устраивало твоё молчание, – Рене не скрывал своего раздражения, – и, скажу честно, устроит впредь. Раньше ты уже наговорил многого, так что, будь добр, продолжи молчать.
–Я тебе не позволю! – Ронове попытался обрести прежнюю грозность в своём голосе.
–Попробуй, – развеселился Рене, – и я напомню, что ты довёл свою помощницу до самоубийства. Помнишь красавицу Иас?
            Ронове хватанул ртом воздух. Он был жалок в эту минуту.
–Помнишь, – удовлетворённо кивнул Рене.
–Это не я! Она сама! Я не имею к этому никакого…
–Правда отныне заключается в том, что видят люди, и в том, что говорю им я, – Рене утратил всякую весёлость, – поэтому ты можешь, конечно, продолжить бороться за свою Стефанию, которая вместо возвращения сюда скрылась с преступниками Базиром и Абрахамом, а можешь закрыть свой рот и получить шанс на возвращение в ряды любимцев власти.
            Ронове замолчал. На этот раз осознанно. Затем с неохотой кивнул.
–Вот и здорово! – Одобрил Рене. – Значит, займись перебежчиками Животворящего и уйди с глаз моих!
Глава 35.
            Как легко оказалось Базиру потеряться во времени! казалось бы, вот оно – ясное, если темно, то ночь, если солнце бьёт по глазам – день, но он не успевал перевести дух и толком осознать происходящее с того самого момента, как заслышали они в лесах Влада приближение церковников Святого Сердца – посланный Абрахамом сигнал о нахождении в подвале разрушенного вампирского логова пленников достиг Церкви.
–Ну, сейчас они будут удивлены! – Базиру тогда ещё стало весело на мгновение, но Абрахам вдруг помрачнел и подобрался. Он с напряжением вглядывался в тропинку, на которой должны были вот-вот появиться церковники и напряжение, которое завладело им, перекинулось на всех.
–Абрахам…– Стефания тоже подобралась. Она вглядывалась в тропинку, чувствуя странный холодок и пульсирующую враждебность, исходящую от тех, кто шёл впереди и должен был показаться.
–Уходим. Быстро.
            Абрахам не повторял дважды, а Базир по его отрывистому тону и метнувшемуся движению сообразил, что останавливаться и выяснять времени нет, и себе выйдет дороже. Покорный его воле и напряжению, Базир нырнул вслед за Стефанией в размытый овражек, кое-как прикрытый листвой. Абрахам прошептал что-то, и лёгкое дуновение обдало лица Базира и Стефании, скрывая их от церковников.
–Полной защиты не даст, но если они не будут вглядываться… – Абрахам говорил тихо, нервничая и осёкся, когда голоса стали громче, припал ниже к земле. Базир и Стефания без возмущений последовали его примеру.
            Они успели. Их было шестеро. Все облачены в форму Церкви Святого Сердца – в серые и коричневые мантии со знаком своей Церкви – пылающее огненное сердце, пронзённое белый крестом. И все они были мрачны и вооружены.
            Церковники Святого Сердца замерли, оказавшись на полянке, они были поражены той грудой, что осталась вместо известного им вампирского им логова. Некоторое время они постояли, изучая обломки, затем один из них, оказавшийся ближе всех к укрытию затаившихся, спросил:
–Там могут быть живые?
–Могут, – отозвался ближний к груде обломков. – Вампиры часто держат несколько жертв на долгое пропитание, как коров…
–А эти где? – этот голос был самым звонким, молодым и даже весёлым. От этой весёлости у Базира неприятно скребануло сердце. – Неужто убежали? Рене сказал, что они, скорее всего, будут сидеть здесь…
–Ага, – это был снова ближний к укрытию, – сидеть и ждать, когда мы придём и схватим их! Глупости не говори! Ясное дело, что они бежали.
            И он оглянулся, оглядывая темнеющую чащу леса за собою, глянул в овраг, но взгляд его, по счастью, был невнимателен и не заметил он рябистого от заклинания воздуха.
            Глаза Стефании от последней фразы церковника расширились, и она, чтобы не выдать себя, зажала рот ладонью, поражённая тем, что уже смутно ожидал Абрахам.
–Но куда они пошли? Животворящий и любая Церковь их порвёт. Цитадель тоже… – Это говорил ближний к обломкам. – Они всё равно мертвы.
–Я полагаю так…– этот голос был новым, глухим и от него, казалось, вздрогнули все церковники, – сейчас спасаем людей, если есть еще, кого спасать. А ты, Миран, отправляйся назад в Церковь и сообщи всем о том, кого мы ищем и для чего. Предупреди ближайшие деревни о том, что если станут их укрывать, то поплатятся смертью.
            Самый молодой голос поспешно согласился и поспешил заверить, что всё сделает, а в следующее мгновение рванул прочь. Этим и воспользовались Абрахам, Стефания и Базир. Пока одни церковники занялись грудой обломков, а другие проводили взглядами неодобрения исчезновение молодого гонца, поднявшего шум, им удалось под прикрытием заклинания проползти по оврагу до полого спуска и осторожно, стараясь не выдавать лишнего шума, подняться. Далее они бросились в чащу, опасаясь, что их заметят. Но вроде бы удалось выскользнуть.
            Виновата ли игра воображения, или может быть, нервы, но Абрахаму показалось, что один из церковников проводил и их исчезновение взглядом. Но Абрахам успокоил себя, сменив в прикрытии ветвей путь чуть левее, запетлял через кустарник. Стефания и Базир, скрытые ещё заклинанием, видели друг друга, но это не помогало, они не видели своих ног и путались, спотыкались, ругались сквозь зубы…
–Почему они охотятся за нами? – спросила Стефания, когда Абрахам позволил, наконец, небольшой привал.
            Она тяжело дышала и тряслась. Физическая усталость притупляла чувства, но в тоне всё равно плеснуло досадой.
            Абрахам глянул на неё со странной смесью жалости и сочувствия, ответил:
–Я маг, ты ведьма…Рене явно сообщил об этом. Ему нет выгоды это скрывать.
–Но мы убили вампира! – возмутился Базир. – Мы церковники!
–Мы предали Животворящий, изобличили его, – напомнил Абрахам, – а ещё наше со Стефанией происхождение не даст нам стать героями. Рене боится тени на себе. Он сделает всё, чтобы уничтожить нас, неугодных. Они терпели соседство с вампиром, а тут мы… мы, которым нельзя быть героями.  Мы убили Влада, которого они терпели!  Мы, которые должны были исчезнуть давно.
            Голос Абрахама был спокоен. Он давно привык к этому миру. Где-то в глубине души он даже был готов к тому, что придётся ещё хуже, чем прежде. Теперь враг был повсюду. Внутри креста и за его пределом. И это означало гибель.
–Базир, – Стефания отдышалась и обратилась к Базиру, почему-то она тоже вдруг стала спокойной и даже досада пропала из её голоса, – про тебя они, кажется, не говорили, и обвинять тебя почти не в чем. Можешь вернуться… скажи, что мы тебя запугали, задурили, заколдовали, в конце концов!
            Это было искренне. Она понимала, что бегство – это верный путь к гибели. Можно убегать от магов, можно скрываться от всей Цитадели или от Церкви Животворящего Креста, но скрываться ото всех одновременно?  А если ещё и люди…нет, люди, конечно, ненавидят церковников и, как правило, не рвутся выполнять их приказы, выдавая того или иного адепта магии – это Стефания ещё по службе в Животворящем знала, но вдруг, вдруг найдётся кто-то сознательный, желающий пробиться или испугавшийся наказания?
            Базир покачал головою:
–Я с вами.
–Тогда идём дальше, – Абрахам не показал ни радости, ни разочарования ответом Базира, и кто знает, какие эмоции это вообще у него вызвало, если вызвало. Но Базир был уверен, что поступает правильно.
            Так и начался их путь, так смешались день и ночь. Путь, начатый так рвано, стал бегством. Церковники выныривали в этом лесу слишком быстро и из ниоткуда, уводили Абрахама, Стефанию и Базира от верных троп, заставляли скрываться и держаться тени. Заклинание не могло работать постоянно и приходилось полагаться на себя. Про еду, сон  и отдых почти забылось. Базир нашёл какие-то грибы, но только они хотели их пожарить, как заслышались голоса церковников.
            По обрывкам, собранным от этих появлений, Стефания, Абрахам и Базир составили кое-какую картину происходящего. По всему выходило, что Огюстена убил Константин, а его брат, Рене, как изобличитель Животворящего и преемник Святого Сердца диктует условия едва ли не всем церковникам любой земли. Война встряхнулась. Больше стычек, облав с обеих сторон, и в череде гибнущих имена перебежчиков – Стефании, Абрахама и Базира – перебежчиков, которых надлежало уничтожить или заложить каждому церковнику, что чтит долг.
            Скверно. Скверно, как не взгляни!
            Между собой Абрахам, Стефания и Базир почти не разговаривали: не было ни времени, ни сил, ни желания. Стефания и Базир и вовсе влеклись за Абрахамом, не зная даже, куда ведёт их этот густой лес с его, как оказалось, бесконечными тропами. Единственное, что на руку играло беглецам ото всех, это то, что лес принадлежал владениям мертвого ныне Влада. Его вампирята, которых он так контролировал, больше не были подконтрольны ничьей воле и творили бесчинства, нападая на церковников в этих лесах и обходя по какому-то страху или памяти троицу.
–Никогда не думал, что буду благодарен вампирам! – попытался пошутить Базир во время короткого привала. Но ему не ответили. Базир вообще стал сомневаться в том, что Абрахам и Стефания умеют ещё говорить…
            Но всему приходит конец и лес не стал исключением. Он стал светлеть, деревья перестали стоять непроходимой стеной и расступались, высвобождая беглецов и отрезая их от владений покойного графа Влада. И тут Базир узнал место: знакомые крыши нескольких постоялых домов, дорога…и да, вот он – трактир, где когда-то давно, словно жизнь назад Базир спаивал Стефанию, и где сам он лежал, отходя от нападения церковников.
–Люди… – выдохнул Базир, преисполнившись восторга, и воздух радостно дохнул ему в лицо свежестью и ароматов свежеиспечённого трактирного хлеба.
            Они спустились к трактиру и вошли. Мир ожил для Базира, в него вернулось всё хорошее с запахи масла, овощей и мяса, мгновенно напомнившими ему о голоде.
–Господа… – к ним подошла Рози, не изменившаяся, дрогнувшая, узнавшая его и Стефанию, но не оставившая улыбки, – дама…добро пожаловать.
–Можете не повторять! – заверил Базир, пока Стефания и Абрахам молча скользнули в полумрачный зал.
–Вы живы…– Рози оглядела Базира, – вы точно живы!
–И жутко хочу есть! – заверил Базир, –  мои спутники тоже. Так что… ну…
            Рози кивнула и исчезла среди столов, ловкая в своих движениях. Базир же уже сделал шаг к столу, за который забились маги, как вдруг увидел выходящую из кухни знакомую фигуру с развитой мускулатурой, свидетельствующей о постоянном физическом труде, простое, лишённое всякого порока лицо…
–Бертран! – Базир через весь зал ломанулся к парню и, пока тот обалдевал, обнял его. – Как я рад тебя видеть!
–Э…– Бертран был поражён такой встречей и совсем сбит с толку. – Э…я вас тоже.
            Базир выпустил несчастного смущённого из объятий, понимая и сам, как это глупо, должно быть, выглядело со стороны. Но кто не был в его шкуре, тот не поймёт, как это важно ощутить человеческое присутствие и человеческую, простую человеческую душу среди всех этих вампиров и магов.
–Бертран? – Стефания приподнялась. Она не была уверена, что безопасно выдавать себя, но Абрахам её не остановил, а это значит, что всё не так плохо, и Бертран, услышав её голос, обернулся и поспешил, словно за видением.
–Вы… – не поверил он, и голос его стал прерывистым. – Я…вы…простите меня! Все слова…
–Не стоит, – мягко возразила Стефания и потянула руку к цепочке креста, принадлежавшего Бертрану. Бертран, угадав её движение, остановил её руку, едва заметно дрогнув от прикосновения:
–Нет, это твой крест. Ваш. Носи…те. – Он был явно смущён, но твёрд.
–Он напомнил мне о мире, о сути. Моей сути, – Стефания улыбнулась.
–Вы закончили? – Абрахама явно утомила эта непривычная и бесполезная беседа. – Болезная, у нас есть дела поважнее!
–Извините, – Бертран поспешил удалиться. Он сел за свой прежний стол, сидел напряжённо, красный от смущения. Стефания проводила его задумчивым взглядом.
–Развели! – проворчал Абрахам, но гнев его утих, так как в эту минуту Рози поставила целый поднос на стол и ловко выставила из него миски с куриным супом – наваристым и ароматным, какой бывает только в трактирах, мясо, овощи, рыбу и целую тарелку со свежим хрустящим ещё хлебом. Последним появился кувшин вина…
            Примерно с четверть часа они также молча ели, но на этот раз Базир был не против молчания – еда была вкусной. Утолив голод, троица обрела жизнь и силы. Абрахам взглянул на Стефанию, та едва заметно кивнула, и Базир почувствовал, что он лишний. Он вспомнил, что им есть что обсудить и поднялся с  нарочитой весёлостью:
–Ну вы…я туда, в общем.
            Его не остановили и ему было немного обидно за это. Но он не остановился и не поддался слабости. Приблизившись к столу Бертрана и его друзей также весело спросил:
–К вам можно?
            Бертран взглянул на него с удивлением, но подвинулся, давая место.
            Стефания пересела на место Базира. Теперь она и Абрахам были друг против друга. Один на один, как и давно должно было быть.
–Пора поговорить, – сказал Абрахам, наливая себе и Стефании по полному кубку вина.
            Она приняла кубок, отпила, понимая, что сегодня и сейчас нужно, затем спросила:
–Почему Влад так привязался к моей матери? Он же вампир.
–Но до того как стать вампиром он был человеком, – напомнил бывший охотник. – Я не могу сказать точно, но могу предположить…причём, сразу две вещи. Первая – это то, что образование нынешних церковников упало. В прошлом, в моём прошлом каждая мойщица посуды знала такие элементарные вещи.
–Абрахам…– устало позвала Стефания, и он почему-то осёкся и кивнул, не продолжил своё возмущение, изощрённую свою пытку страданием неизвестности, а смирился.
–Он был человеком когда-то. Происходил из рода Цепешей.
–Мне это ни о чём не говорит.
–Не удивлён! Его род древний, идёт он из Шегешвара, насчитывает много знаменитых людей. В земной жизни имел трёх официальных сыновей, но как человек знатный, как правитель, как завоеватель… – Абрахам вздохнул,  – нет, лучше не так. Я только предполагаю, основываясь на своих знаниях. Я думаю, что Эйша  была потомком кого-то из рода…земного рода Влада.
–Чего? – поперхнулась Стефания, невовремя отпившая из кубка.
–Всё просто. У него была земная жизнь. Жизнь, в которой он был магом, пусть не самым сильным, но был. Потом он стал вампиром. Голод, кровь и вампирская гниль изгнали всё прошлое, заперли его где-то в его глубинах. Но вампиры чуют кровь и чуют прежних своих. Своих из жизни. земной жизни.
            Стефания молчала. Абрахам попробовал объяснить проще:
–Представь, что в одном семейном клане рождаются, живут и женятся только…ну на темноволосых и кареглазых, к примеру. Представила? Так вот, одно поколение, два, три… и несколько поколений спустя вдруг появляется светловолосый ребёнок со светлым глазами. Откуда? Непонятно.
–По-моему очень даже…
–Не перебивай! – обозлился Абрахам. – Итак, и вдруг при изучении древа выясняется, что несколько поколений назад уже был кто-то с такой внешностью. Замени внешность на магию и кровь и получишь свою ситуацию. У Влада было трое детей, трое детей с печальной судьбой, с тенью своего умершего для людей и ожившего для вампиров отца. Но были и бастарды, и через несколько поколений его кровь, слабевшая уже, вдруг усилилась, придя вместе с магией. Может быть, были и другие, и встречались раньше и где-то было усиление – я не знаю, это не мой род, но Эйша, как я думаю, оказалась дальним потомком и просто встретилась с Владом. Для вампиров кровь – святыня. Он почувствовал что-то родное, но не истолковал это верно, а может быть, не захотел раскрывать это толкование. Вампиры всегда голодны, но он чувствовал, что эта кровь, кровь молодой ведьмы близка ему…ему прежнему и не трогал. Кровь – древняя магия, первая магия. Я не вампир и не знаю, как он чувствовал, и могу лишь предположить.
            Стефания осознавала. Она попыталась представить свою мать, встречающую Влада, пыталась почувствовать её испуг и не смогла. Ничего не смогла.
–А ты её дочь, – продолжил Абрахам, – похожая на неё лицом. Он не уберёг её и попытался уберечь тебя, чувствуя в тебе её продолжение, а значит, и своё…земное. Тьфу…
            Абрахам отпил большой глоток из кубка. За соседним большим столом, где сидели Бертран, Базир и ещё какая-то компания деревенских парней, захохотали. Невольно Стефания взглянула туда и тут же отвернулась, встретив знакомый взгляд.
–Ты встретила Влада…– продолжал Абрахам, – помнишь? Ты испугалась?
            Стефания напряглась, вспоминая. Она поняла, что он вампир, что властен сделать с нею всё, что захочет, и…
–Не очень, – призналась Стефания. – Не так, как это следовало бы. Он вампир. Он мог меня убить. Мог порвать в клочья…
–Вот! – Абрахам поднял ладонь, – видишь?  Думаю, он почувствовал и это. И точно убедился в том, что ты её дочь.
–А что случилось с моей матерью? – перебила Стефания, не отводя взгляда от лица Абрахама. Но он не дрогнул, ответил спокойно:
–Я убил её. Я убил твою мать. Нельзя неопытной ведьме лезть в бой, для которого она не предназначена.
–И что…никаких сожалений?
–Сожалений? – Абрахам вскинулся в изумлении. – У меня? Она была врагом. Я вёл бой с Владом, а она влезла. Мешала и я отшвырнул её. Это война, Болезная, тут гибнут невинные, а что говорить о тех, кто пытается помешать?
–Она была моей матерью! – прошептала Стефания. Слёзы против воли выступили на её глазах, она сжала зубы, чтобы не разреветься от слабости.
–Была, – согласился Абрахам, – а сколько матерей потеряли детей из-за того, кого она пыталась спасти? А? Влад при жизни был той ещё сволочью, а став вампиром не подобрел, поверь. И потом… помнишь налёт на целительницу Диану? Или налёт на Речной Город? Помнишь костры и казни тех, кто использует магию?.. помнишь, как сама орала о богопротивности, как дралась?
            Стефания угрюмо кивнула. Теперь ей казалось, что это всё была не она. Но куда убежишь от памяти, что услужливо подбрасывает фрагменты твоей же жизни? Печальные, полные крови, и того запаха горелого мяса…
–Думаешь, у них не было детей? – продолжал Абрахам. – Это война. Здесь гибнут.  Здесь убивают.
            За соседним столом снова захохотали. Стефания скосила взгляд – хохотал Базир, хохотал очень заразительно, хлопая ладонью по столу, очевидно, стремительно напиваясь. Ну, хоть кому-то весело.
–Знаешь, почему я покинул Цитадель? – вдруг спросил Абрахам и Стефания даже вздрогнула. Никто толком этого не знал. Слухи ходили, но где среди них правда? Не у Абрахама же спрашивать?
–Нет.
–Мои родители были живы, но война истощила их земли и казну их земель, – тихо заговорил Абрахам, и странная тень легла на его лицо, усталая, отрешённая, словно говорил он и не о себе вовсе. – Так что, перебивались мы в нищете почти. Отдали меня в учение рано, раньше, чем это положено у магов. Но они боялись меня не прокормить, вот и сплавили. А там я был беден, чудаковат и диковат…
            Абрахам криво усмехнулся, что-то вспоминая:
–Они меня невзлюбили. Все. У них был свой любимчик, а я даже в подпевалы ему не пошёл. Был одиночкой, невидимкой и это бесило… ты знаешь, мы не так и отличаемся от людей. Да, веришь? Мы маги, казалось бы, мы можем проклясть или оглушить заклинанием, но прежде, чем я познал оглушение и наращивание на своей голове ослиных ушей, я познал, что такое удары ногою в живот и сломанный кулаком нос. И вместо того, чтобы отбиваться щитами или заклинаниями я дрался. Смешно.
            Стефания побледнела. Тошнота подкатила к горлу. Абрахам заметил это её состояние и подлил ей из кувшина:
–Ты пей, пей. Ужин вкусный был.
            Она деревянными пальцами обхватила кубок и осушила его на треть. Абрахам продолжил:
–Наставники делали вид, что не замечают. Все, кроме одного, но, как оказалось позже, даже он ставил не на меня и учил…он учил меня привыкать к боли. И я привык. Я практиковал заклинания. Я терпел издевательства, но не ушёл из Цитадели. Нет. Потом была Айола. Красавица, лукавая королева. Она была с характером…
–Ты…любил? – Стефания отозвалась глухо на это признание. Оно не шло к Абрахаму. Разве такие, как он, любят?
–Любил. Она даже стала моей женой, – Абрахам усмехнулся. – Её сестра бежала к церковникам,  и это грозило Айоле. А она всегда была карьеристкой. Я узнал эту тайну. И заставил её быть моей женой. Она меня не любила, но я пытался быть для неё хорошим мужем. Никогда ничем её не обидел и берёг. Тогда я был счастлив. Тогда у меня был сын.
–Сын? – переспросила Стефания. Она чувствовала что-то ужасное и холодное, что вот-вот должна была услышать и всё больше понимала, что Абрахам неизвестен ей от слова совсем, его жизнь, суть. Всё тайна! И вот он – настоящий перед нею. Впервые настоящий.
–А потом, – Абрахам как будто бы не слышал Стефанию, – я узнал о её измене. Она изменяла мне с лучшим другом, в нашей постели. Давно изменяла. Она мстила мне. Она хотела, чтобы я узнал, знала, что я разрушусь, узнав. Угадала. Я убил её первой.
            Стефания судорожно вздохнула. Она не знала ничего о таинственной и мёртвой чёрт знает сколько лет Айоле, но представила холодную красавицу, чем-то похожую на Иас, истекающую кровью у ног Абрахама.
–А потом убил и друга, – продолжил Абрахам. – В горе я ушёл в работу. Я стал цепным и яростным псом. Я убивал церковников, которых мне указывали. Я убивал магов, когда мне объявляли их отступниками. Я почти не спал, я почти не ел. Я сделался сумасшедшим и яростным. Я ненавидел всех и чем больше я служил Цитадели, тем больше страдал,  и пустота росла. Потом я встретил девчонку…молодую. Она была человеком. Благочестивая сестра Мария, которая оказалась в лазарете нашей Цитадели. Она ухаживала за ранеными магами, помогала местному целителю, как до этого помогала и ухаживала за церковниками. Мы не понимали и я не понимал больше других. Она не боялась нас. Мы могли её убить, мы были ей врагами, но она как могла, снимала страдания и помогала….кормила с ложечки, поила, меняла повязки. Не все зелья быстры. Не все они лечат раны. Мы не боги. Мы маги!
            Теперь уже Стефания, видя, как в глазах Абрахама блеснула слеза, налила ему вина. Ей было не по себе от такого откровения. Страдающий Абрахам! Страдающий открыто…
–А я им говорю…– пьяный голос Базира на мгновение отвлек Стефанию от Абрахама, она скосила взгляд и поморщилась.
–И тогда я понял её веру. Я один, – продолжил Абрахам. – А потом она заболела. Мы  пытались её вылечить, веришь? Мы…человека! Человека, что лечил врагов! Мы переживали. А я больше других. Я сидел у её постели. Я беседовал с ней. Она говорила о кресте, о вечности, о блаженстве духа, о прощении и милосердии…
–Она выжила? – тихо спросила Стефания, когда Абрахам вдруг затих. Ей очень хотелось, чтобы да, чтобы он признал её жизнь.
–Она умерла, – жёстко отозвался Абрахам. – Есть болезни, которые даже магия не может исцелить. Она умерла в мучениях, которых не заслужила, а я, который давно должен был умереть от своих грехов, жил! И тогда я понял, что магия мне противна. Что мне противна роль, которой меня наделила Цитадель, что все лживые слова…их лживые слова бесцельны, ведь они со своей магией не могут спасти тех, кого нужно спасти, а значит, всё ложь и всё лживо!
            В глазах Абрахама полыхнул знакомый бешеный огонёк.
–И я стал предателем, – голос его окреп. – Потому что искал смысла, спасения. Я испачкал душу предательством – грехом больше, грехом меньше…какая разница? Я искал спасения, понимаешь? и теперь я разбит.
            Стефания допила из своего кубка. Что-то не складывалось, что-то было упущено. Она вдруг поняла что и спросила:
–А твой сын?..
            Абрахам молчал.
–Ты убил и его? – Стефания охрипла. Её глаза расширились от ужаса. – Сына?!
            Абрахам промолчал, лишь взгляд его стал на мгновение пустым, словно обратился в прошлое.  Стефания покачала головою, сама не зная, с кем спорит и кому возражает.
–Я мать твою убил, – напомнил Абрахам, возвращаясь в прежнее состояние. При этом он странно взглянул на нее, словно чего-то ждал.
            И Стефания вдруг поняла чего.
–Я знаю, я знаю, зачем ты говоришь это. Ты надеешься, что я разозлюсь или захочу отомстить. Ты хочешь свободы, ты хочешь умереть, потому что пустота, которую ты открыл в своей душе, не стала меньше, верно? – Стефания чувствовала, как дрожит собственный голос, но по лицу Абрахама видела, что каждое её слово правдиво и достигает цели.  – Ты хочешь, чтобы я избавила тебя от мучений, потому что самоубийство – грех. Ты ведёшь меня к этому, потому что устал…просто устал от себя, от грехов, от памяти. Тебе нет покоя. Тебе нет сна. Тебе нет жизни. Одно ничего. Верно?
            Абрахам смотрел на неё с непривычной серьёзностью, без издевательской насмешки или жалости.  Она не должна была понять, но поняла.
–Но я не сделаю этого, – продолжила Стефания. – Перед тобой нож в масле, ты можешь взять его и закончить всё сам. Но я этого не сделаю. Потому что ты жив и будешь жить. Я жива благодаря тебе. Но ты не схватишь нож, потому что после земного ада, созданного тобою же и твоим окружением, ты хочешь тихой вечности, а её не будет. Ты готов сдаться, но я не позволю.
–И что дальше? – спросил Абрахам спокойно и абсолютно трезво. – Ты простишь мне гибель своей матери?
–Это было самоубийство. Она бросилась туда, куда не должна была бросаться. Она не захотела…– Стефания осеклась, – нет, Абрахам, мне нет необходимости прощать или не прощать тебя. Ты сам себе не простишь. Ты даже гибели врагов себе не прощаешь.
            Она была права. Она первая поняла эту тайну Абрахама. Он ненавидел себя и свой долг, своё фанатичное сердце, разрывающееся жалостью и тщательно от этой жалости замаскированное. Никто не должен знать. Никто…
–А что дальше… – продолжала Стефания, – нам надлежит решить вместе. Эй, Базир?!
            Базир, чуть пошатываясь, провожаемый выкриками одобрения, прошёл к ним за стол.
–Отличные ребята! – заметил он, махнув рукой своим недавним собутыльникам. Стефания проследила за его рукой, но только для того, чтобы встретить взгляд Бертрана.
–А я смотрю, тебе неплохо, – с завистью заметил Абрахам.
–А то! – гордо расправил плечи Базир, – так… скажите мне, вы наговорились?
–Мы всё прояснили, – ответила за Абрахама Стефания. Он кивнул, показывая, что спорить больше нет смысла.
–Отлично. И на чьей мы стороне? – спросил Базир. – Мы ведь на чьей-то стороне? Да?!
            Абрахам взглянул на Стефанию, затем усмехнулся, становясь прежним собою, непроницаемым и жестким, насмешливым
–Отныне нам враги и церковники и Цитадель. Все хотят нашей смерти и не дадут нам скрыться. А это значит, что нам остаётся выбрать другую сторону, третью.  Идти своей дорогой, подвластной закону и истреблять зло, которое нам удастся истребить.
–Прокладывать новую дорогу… – Базир задумчиво подпер подбородок, пьяно глядя на Абрахама, – шансов жить долго на таком пути нет. Отличный план.
–Отличный, – подтвердила Стефания, – а главное – правильный. Мы не можем вернуться или податься в Цитадель. Значит, пойдём войной против тех и других. Отступники…
–Выпьем! – предложил Базир, попытался разлить вино всем троим, но руки его дрогнули и большую часть он опрокинул на себя. – упс!
–Раззява! – Абрахам ловко разлил по трём кубкам. – За новую жизнь, за новый путь!
–За справедливость и дорогу, которой не было! – поддержала Стефания, поднимая свой кубок.
–За…– Базир задумался. – А за нас, которые смело пошли против всех!
            Выпили в мрачном торжестве. Затем Базир, подумав о чём-то, спросил:
–А что всё-таки по Буне и Казоту? Их Влад убил?
–Либо Влад, либо по наущению Влада, либо по сговору Константина и Влада, – согласился Абрахам. – Теперь Константин уже вряд ли расскажет. Рене ему не даст уйти – у Константина на него много всего должно быть. Думаю, он уже мертв.
–А мы куда пойдем? – спросила Стефания, наблюдая за тем, как Бертран отходит от прежнего весёлого стола, с тоской глянув на нее, скрывается в полумраке лестницы второго этажа, где комнатки для постояльцев трактира.
–Думаю, мы можем остаться здесь на ночь. Церковники нас не должны нагнать до полудня, а нам требуется отдых. Выспаться, поесть, собрать припасы.
–Церковники прислали Рози наши имена и письмо, приказывающее нас задержать, – тихо прошептал Базир. – Но она не показала его никому.
–Сдаст? – спросил Абрахам, посерьёзнев мгновенно.
–Не думаю, – хором отозвались Базир и Стефания.
–У неё был шанс меня сдать, – подтвердил Базир.
–Люди не любят церковников, – кивнула Стефания.
–Хорошо, – Абрахам помедлил с решением, – тогда уходим рано. Пойдём на север, отправимся в Крушевац, там есть хранилище магических артефактов и архивы магических родов, заодно разведаем обстановку.
            Базир кивнул. Ему было всё равно куда идти, главное, идти. Он разочаровался во всем и всех, оставался путь.
–В таком случае, я думаю, никто не будет возражать, если я отойду, – Стефания решилась, поднялась из-за стола и, не оглядываясь, направилась к лестнице.
            Базир проводил её удивлённым взглядом. Он оглядел лестницу, Стефанию, исчезающую на ступенях полумрака, затем спохватился и оглядел зал, ища одного знакомого, но не нашёл, обернулся к Абрахаму – тот спокойно пил вино.
–Ронове от злости бы позеленел! – хихикнул Базир, сопоставив поведение Стефании и отсутствие Бертрана.  – Ха!
–Ронове трус  и умрёт трусом, – Абрахам подлил Базиру вина. – А Стефания завтра начнёт тот путь, от которого уже не свернуть никогда. Путь, неизведанный никем прежде и не начатый. Путь, где вряд ли можно жить долго – сам сказал.  До рассвета мы уйдем, пусть побудет немного человеком, пока ещё есть возможность.
            Базир вытаращился на Абрахама, поражённый такой его внезапной заботой о Стефании.
–Пей, – буркнул Абрахам, угадав мысли Базира.
–Ага…– Базир поспешно пригубил вино. Стало легче.
            Стефания же точно знала, что встретит Бертрана в полумраке второго этажа и не ошиблась. Здесь по-прежнему пахло сыростью и плесенью, старым деревом и лаком, но сейчас это уже не было неприятным соцветием ароматов, сейчас это было что-то уже привычное и даже родное.
            Бертран, кажется, не поверил своим глазам, когда она, тускло освещённая парой свечей второго этажа, появилась на лестнице.
–Ты был прав, – тихо сказала Стефания вместо приветствия, – Церковь не бог, а церковники не проводник его воли. Мне потребовалось многое пройти, чтобы это понять.
            Теперь она стояла перед ним, стояла смелая, спокойная, значительно изменившаяся за такой короткий срок.
–Если это принесло тебе несчастье…– Бертран осёкся. Дыхание его предавало. Он увидел её мельком, тогда ещё, но она понравилась ему. И дальше не шла из мыслей, и когда сбежала, наверное, навсегда сбежала видением из его жизни, он жалел о том, что так и не успел ничего сделать.
–Несчастье…– Стефания хмыкнула, – да.  Я сначала была верна церкви, а потом стала ведьмой от страха, боли и горя.
–Ведьмой? – переспросил Бертран. – Настоящей или просто разозлилась?
–Настоящей, – Стефания улыбнулась. В полумраке этого было нельзя видеть, но Бертран почувствовал по её голосу. – Настоящей ведьмой.
–И куда теперь?
–Далеко.
–Значит, это мой последний шанс? – Бертран тоже улыбнулся против воли.
–Не испугаешься? – спросила Стефания с тихим смешком. – Я вне закона Цитадели и Церкви.
–Все здесь вне какого-то закона, но закон людской превыше цитаделей и церкви, – теперь дыхание Бертрана совсем обжигало Стефанию, но она осталась спокойна.
            Абрахам верно рассудил – Стефания знала, что это её последний шанс на безрассудство, на попытку быть человеком, и хотела использовать этот шанс на прыжок в омут человечности, чтобы навсегда уже отвратиться от человеческого пути.
***
            Рассвет медленно подкрадывался, готовился только разодрать черноту неба на серые полоски, а три тени уже скользнули прочь из дверей трактира, дверей последнего приюта и ступили на свою новую дорогу, готовые сгинуть на ней, знающие, что отступать некуда – впереди их не ждало ничего, кроме бегств и скитаний, кроме непрерывной борьбы.
            Три тени, закутанные в плащи, миновали почти бегом постоялый двор и метнулись по большой дороге на север. Где-то далеко-далеко их ждал Крушевац, но до него нужно было ещё добраться.
            Тени исчезли  в уходящей тьме, рассвет их уже не застал и когда обрушился на несчастный трактир отряд церковников во главе с Ронове, не нашёл и следа от неприкаянных и отверженных всеми теней. Ярости, впрочем,  церковников, это не уняло, и были они жестоки в тот день… от трактира осталось пепелище, его хозяйку утащили на дознание, а всех задремавших посетителей разогнали по домам, велев не появляться на улицах, пока идёт дознание.
            В такую минуту глупо было рассчитывать на то, что все промолчат. Конечно, нашлись охотники рассказать о том, что были здесь гости, что заказали они и где сидели, да только на всё понадобилось время, и далеко исчезли уже тени, пока собиралась погоня.
–Брать живыми! – буйствовал Ронове, яростный от страха перед Рене. – Живыми!
            Церковники не пожалели сил на погоню и лучшие силы отправились за тенями.
–Спаси их, Господи, – прошептал незамеченный церковниками Бертран, глядя на бросившихся в погоню псов в человеческом обличье, – спаси их всех.
            Погоня долго ещё шумела и напряжённо вслушивался Бертран в её отдаляющийся шум, надеясь, что не услышит страшного предвестия той кары, которой больше всего боялся. Пальцы его, привыкшие к физическому труду, безотчётно сжимали тяжёлый серебряный крест, который всё-таки вернулся к нему, оказался в его кармане перед страшным рассветом, оказался словно бы сам собой…
–Не видение, всё-таки нет, – прошептал Бертран, ощутив тяжесть креста в кармане, и вслед за осознанием  горечь наполнила его сердце.
Примечание: мир церковников и Цитадели? представленный несколькими рассказами: «Охота», «Герзау», «Дезертир», «Закат», «Нет прощения», «Охотник», «Правосудие», «Эйша» и «Эрмина», а также пьесой «Эйша»  «Скорбью» не заканчивается. Рассказы будут продолжены, а вскоре (ориентировочно 15-16 августа 2022) последует «Отречение» – роман, действие которого начнётся в Крушеваце.
С уважением и любовью, Anna Raven
               
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
                 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
               
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 



 
 
 
 
 
 

© Copyright: Анна Богодухова, 2022

Регистрационный номер №0508470

от 11 августа 2022

[Скрыть] Регистрационный номер 0508470 выдан для произведения: 1.
            Всё валилось у Стефании из рук. У неё не было сил, чтобы собраться заранее и поэтому расчёт был на то, чтобы раньше подняться и, не торопясь, прийти в норму, но решительно всё протестовало против этого.
            Сначала, застёгивая форменную серую мантию, Стефания как-то неловко дёрнула последний крючок, и тот беспощадно разломался пополам. Минуты две она ещё пыталась как-то застегнуться или подколоть воротник у горла, как подобает служителю Церкви Животворящего Креста, но потерпела полную неудачу и исколола булавкой все пальцы.
            Проклятия ещё не срывались с её губ, но сама Стефания уже взвинтилась, понимая, что необходимо переодеться, и от этого всё стало хуже. Другая мантия оказалась чуть тесноватой, и для неё уже не подходил тот поясной ремень, что шёл к первой.
            Пришлось искать новый ремень, который почему-то нашёлся не в шкафу, а за ним, но, хотя бы, нашёлся.
            Потом заела застёжка на высоком форменном сапоге. Стефания уже вовсю нервничала и дёргала противный крючок, никак не помогая делу. Бог сжалился над неудачливой своей служительницей, и через несколько минут Стефания смогла застегнуть сапог, чувствуя себя измотанной – а ведь рабочий день ещё даже не начался!
            На этом череда неприятностей не закончилась. Стефания схватилась за гребень и…тот половинкой остался в её руках, а другой половинкой плотно впился в и без того спутанные волосы.
            Стало ещё жарче – лицо Стефании пошло пятнами, а в слезах закололо от обиды на всё и всех вокруг. Мало того, что она вынуждена служить беззаветно Церкви, а вернее – одному из её несносных охотников, и терпеть все унижения жизни от него, так ещё и гребень! Вот от гребня Стефания такого точно не ожидала.
            Никто не пришёл бы её успокаивать, и здесь дело было даже не в том, что покои Стефании – узкая маленькая комнатка предназначались для неё одной, а в том, что во всём оплоте Церкви, будь то архивные служители, охотники, жрецы или сопровождающие служители, убирающие и готовящие пищу, или же служители оружейной – никто и никогда не проявлял сострадания по таким мелочам. Но именно из-за подобных мелочей Стефания расстраивалась куда сильнее. Ей легче было переносить услужение охотнику Абрахаму – существу грубому и жестокому ко всему живому, и даже выносить язвительные насмешки насчет своей покорности, или участвовать в боях с магической нечистью – здесь она могла не проронить и слезинки, а вот какой-то сломанный крючок, заевший замочек, ремень и гребень выбили её из равновесия.
            Никто бы не понял! А как понять? Тут война идет уже почти сто лет – церковники бьются с магической нечистью, желая защитить мир людей от всякой богопротивной сущности, а она из-за гребня и замочка расстроилась.
Стефания заставила себя прийти в норму – в самом деле, время движется к вечеру, с минуты на минуту её хватится Абрахам, а от него и без того пощады не жди. На перекус уже времени нет, нужно торопиться…
            Стефания выскочила из своей комнатки и, несмотря на спешку, всё-таки заперла её на тяжелый железный ключ, который носила с собою – эту привычку, как и многие другие понемногу вбивал в неё Абрахам, заявляя:
–Всякий любопытный, всякий враг может попасть к тебе и выведать все твои тайны!
            Поначалу Стефания сглупила и заметила:
–Но здесь же церковники! Они все наши союзники.
–Дура! – привычно взвился Абрахам, – то, что мы сражаемся во имя одного креста и именем одного бога, не делает нас друзьями! Мы все еще враги, поняла, бестолочь?
            Стефания не поняла, но поспешила кивнуть. В конце концов, ей было не сложно запирать двери. Да, ключ оттягивал карман, и это занимало время – скважина была очень тугой, но, тем не менее, она закрывалась, хотя многие из церковников, заметив такую предосторожность, только поджимали губы в презрительной усмешке и цедили:
–Не доверяет!
            Но с советами не лезли. За это уже спасибо.
            Стефания спешила по коридорам, пробегала лестничные пролеты, не замечая встречных церковников, и не думая сейчас ни о чем – в ней ещё жила надежда, что она может успеть, но…
–Явилась, разгильдяйка! – Абрахам даже не повернул головы на её робкое появление, да ему и не нужно было поворачивать этой самой головы, чтобы почувствовать чьё-то присутствие.
            Абрахам был фигурой мрачной и ужасающей. Он начинал как маг, когда война между магами и церковниками уже шла, но еще кипела в полном азарте, когда поколения не сменились, когда были ещё в советах с обеих сторон те, кто помнил истинные причины этой войны, но, разумеется, не выдавал их.
            Абрахам был талантлив и его жажда знаний не знала границ. А потом он сменил сторону. Просто стал предателем и, как маг, стал охотником на других магов и магическую братию, заработав на свое имя тысячу и одно проклятие. Абрахам знал многие секреты, укрытия, имена и это очень подкосило магическую сторону. Но карьеры, если он, конечно, её желал, среди церковников это тоже ему не принесло – его не допускали до интриг и бумаг, держали цепным псом, ведь предателей нигде не любят.
            О причинах перехода гадали и церковники и маги. Правду не знали, а выспрашивать не было возможности – нрав у Абрахама еще как у мага не был покладистым, он с легкостью мог и прибить, не моргнув глазом, если считал себя оскорбленным. Дальнейшие же годы презрения с обеих сторон, его собственное отчуждение и мрачное время сделали из Абрахама существо пугающее, несдержанное в словах, обладающее по-настоящему охотничьим нюхом на прежних своих союзников и нежеланным в любом обществе.
            Он не пользовался возможностями роскошной жизни, которой жили некоторые слуги Церкви Животворящего Креста, был аскетом по убеждению, носил годами старый запыленный плащ и этим пугал ещё больше. Не власть ему была нужна, не деньги, а что-то совсем иное в рядах церковников, и эта внутренняя жажда, что оказалась куда сильнее природного желания держаться к своим, не давала понимания о целях. Непознанного же всегда боятся. Абрахам был фанатиком из числа предателей, обладатель скверного характера – его не просто боялись, его откровенно ненавидели.
            Но Церковь мирилась  с ним – пока он был еще нужен. Его же свидетельства как лучшего охотника на магическую братию делали много шума, но не приближали ни к знаниям, ни к власти.
            У него и помощников-то было мало – Абрахам часто держался одиночкой, иногда лишь, в случае необходимости, вынужденно брал с собою двух-трех молчаливых и покорно-тупых церковников.
            Стефания появилась у Абрахама совсем недавно – её перевели с верхних уровней архива, где хранились лишь текущие записи, к нему в услужение, в должность: принеси-подай-понюхай-сходи-скажи-передай.
            Сам Абрахам понял, что ему необязательно появляться и заниматься всем сразу. Стефании он не доверял, хоть и считал ее откровенной дурой. Он вообще никому не доверял, но Стефания, по мнению Абрахама, была самой безопасной кандидатурой…
–Простите, пожалуйста, – Стефания вздохнула, зная, что не избежит трёпки, если Абрахаму захочется. Да и не посмеет избежать.
–Что мне твои извинения? – Абрахам всё еще не смотрел на свою прислужницу, полностью погруженный в расстеленную перед ним карту какой-то гористой местности.
            Таким Стефания его чаще всего и видела. Когда Абрахам был у себя, то так и склонялся над той или иной картой, и либо вглядывался в нее, либо вычерчивал маршрут. Он так и ходил в своей протертой серой мантии, не желая ее менять или приводить в достойный вид. По поясному ремню висели в великом множестве всяческие артефакты – мелкие флакончики, веточки, фигурки – все как один снабженные какой-то магией.
            Да и на руках Абрахама – руках очень грубых – постоянно были браслеты, на пальцах – разномастные кольца и перстни. И что-то подсказывало Стефании, что эти украшения были совсем не эстетическим решением.
            Стефания не отозвалась. Действительно, что ему до каких-то там извинений? Глупость одна и блажь. Но что же ей – молча стоило появиться?
            Абрахам как будто услышал, а может быть, и на самом деле услышал – кто этих магов разберет?
–Тебе вообще не следует говорить, если ты не можешь сказать что-нибудь стоящее. Я сам с тобой заговорю.
            Стефания кивнула, не зная, увидит он, догадается ли, или ему просто плевать.
–Принеси мне воду с лимоном, – всё ещё не удостаивая её взглядом, продолжил Абрахам и ещё ниже склонился над картой.
            Стефания как можно тише (Абрахам не выносил громких шагов и даже шелест одежды его раздражал), скользнула к его столу, где стоял на одном и том же месте на протяжении многих лет кувшин с водой. Лимоны Абрахаму приносили проштрафившиеся служители из сопровождения.
            Стефания научилась действовать быстро и уже меньше чем через минуту она несла обратно лимонную воду.
            На «спасибо» или хотя бы на «угу» рассчитывать не приходилось. Абрахам взял стакан из её рук и залпом осушил его…
            Стефания воспользовалась этим мгновением и опустила глаза на расстеленную карту. Ей хватило сноровки, чтобы за отпущенное ей мгновение прочесть «Сармат», и увидеть примерное направление маршрута Абрахама.
            Но большего у нее не было и не могло быть. Абрахам грубо всунул стакан ей в руку и жестом велел отойти, а сам снова склонился над картой.
            Стефания хотела, было, спросить, не нужно ли охотнику еще чего-нибудь. Но вовремя вспомнила, что ей запретили говорить, и продолжила хранить молчание. Абрахам еще постоял над картой с четверть часа, и всю эту четверть часа Стефания хранила тихую покорность, не выдавая своего присутствия и полагая, что про нее совсем забыли, но вдруг Абрахам повернулся к ней и спросил:
–Так почему ты опоздала сегодня?
            Стефания не была готова к такому вопросу и едва-едва удержалась от глупого: «что?» благо, на службе у Абрахама она была не первый день и поэтому смогла ответить куда яснее, зная, что выбирать лучше честность:
–Крючок на мантии сломался. Потом сапог не могла застегнуть. Ну…и гребень пополам.
            Взгляд Абрахама стал откровенно издевательским:
–Это то, что волнует тебя во время войны? Сапожок-гребешок?
–Я не…
–Молчать! – рявкнул Абрахам с неожиданной яростью. – Наши враги повсюду! Они используют каждую минуту нашего промедления, желая лишь одного – сокрушить нас, истинных служителей Церкви Животворящего Креста и подчинить весь мир надругательству над божественной природой! Важен каждый солдат и важен каждый миг, а ты…
            Абрахам махнул рукой с такой обреченностью, словно бы перед ним был совсем пропащий человек.
–Дура! Бесхребетная дура, – констатировал охотник и снова глянул на карту.
            Стефания сглотнула комок. Обычно от Абрахама такое она слышала в день по три-четыре раза, но каждый раз он пугал ее именно такими речами, подводя к мыслям о том, что едва ли не от одной Стефании зависят поражение и победы Церкви.
            А между тем – Стефания даже не была до недавних пор в боях! Да и сейчас все те вылазки, на которые Абрахам иногда снисходил до нее, обычно решались не её силами. Но этот человек не думал о ничтожном значении какого-либо человека, а возводил его до великой ответственности…
            Чем зарабатывал против себя только новые и новые вспышки ненависти.
            Стефания не дернулась, лишь покорно стояла, опустив голову, готовая, кажется, теперь уже ко всему. Долго Абрахам ее не мучил. Не оглядываясь, велел:
–Поднимись к советникам и узнай последние вести. Только не перепутай двери!
            Стефания их и не путала, но знала, что так Абрахам подчеркивает свое окончательно сомнение в ее интеллектуальных способностях, однако, выдержала и это, выскользнула неслышной тенью в коридор.
            Зал советников, куда трём часам дня должны были приходить либо охотники Церкви, либо их служители, располагался на третьем уровне, но Стефания знала, что ждут её вначале уровнем ниже и тремя коридорами левее и скользнула змейкой туда, радуясь, что в этот час в коридорах пустовато.
            Её действительно уже ждали.
            Есть такой тип людей, которые всегда остаются на своём месте или где-нибудь рядом с ним. Будет голод, война, великий потоп или просто понедельник – они останутся! Они незаметны и не играют явной роли, никогда никого открыто не критикуют, открыто не поддерживают и редко когда отказывают в помощи кому-либо. Чаще всего это люди, которым кроме как на собственный разум рассчитывать не на что и не на кого. Такие люди приходят с низов, тяжело поднимаются, пока вдруг не решают где-то все-таки остаться.
            Их оружие – информация. Они добывают её, оказывая мелкие, но от этого еще более необходимые услуги и осторожно управляют ею. Такой сорт людей не берется за великие дела, оставляя их великим людям, а довольствуется чем-то более неприметным, но фундаментальным.
            И один из таких людей ожидал Стефанию, как ждал её уже не в первый раз.
–Здравствуй, Рене, – Стефания пыталась говорить уверенно, но страх невозможно было сдерживать, и голос подрагивал.
            Рене был «вечный офицер» Церкви Животворящего Креста. Он числился в боевых рядах, но никогда не был в боях и занимался тем, что наводил бытовой порядок среди охотников креста. В его задачу входило обеспечение всем необходимым таких как Абрахам и эта должность была удобной для него – она оставляла Рене множество маневров и отходных путей, давала ему связи и знакомства.
            Внешность у Рене была самая заурядная. Обыкновенный рост и обыкновенные черты. Человек, на вид, самого среднего ума и самой средней жизни…
            Жаль, что лишь на вид.
–Здравствуй, Стефания, – голос же его был доброжелателен, как будто бы обсуждение касалось погоды, а не реального дела, – ты сегодня позже.
–Задержал, – отмахнулась Стефания и осеклась, кашлянула, разгоняя неловкую паузу.
            Рене не торопил и дал ей целое мгновение – бесконечный шанс, чтобы заговорить первой, но она этого не сделала, и ему пришлось спросить самому:
–Как дела?
–Я опоздала, – признала Стефания и снова замолчала.
            Ей тяжело и неприятно было выполнять отведенную роль информатора. Во-первых, она до жути боялась Абрахама. Во-вторых, она чувствовала, что ее используют и чем дольше Стефания служит Рене и его интересам, тем сильнее увязает. В-третьих, сообщать ей было-то и нечего. Всегда нечего.
            Но Стефания была молода и глупа, когда ей предложили подняться из архива на ранг выше и занять место «помощницы охотника». Тогда она даже не знала, что там за охотник и уж тем более не предполагала, что в ее обязанности (как весьма и весьма непрозрачно ей намекнули с самого начала) будет входить шпионаж.
            Стефания просто хотела сбежать из архива, заняться чем-нибудь стоящим и ухватилась за первую же возможность, истосковавшись по общению и обществу.
            Ни того ни другого в той мечтательной мере она не приобрела, зато приходилось доносить и Стефания день за днем пыталась придумать, как бы ей избежать этого досадного своего провала. Пока единственный вариант, который видела лично Стефания – это покаяться перед Абрахамом, когда тот будет в лучшем духе, чем обычно.
            Но дни шли, Стефанию спрашивали опять и снова, а она все не могла найти время и всё дальше увязала и увязала.
–Нашла куда опаздывать, – укорил Рене и хоть укор его был мягким, Стефания покраснела.  – И всё же, чем он занят?
–Смотрит карту, – прислужница развела руками, – как и всегда – смотрит карту, ругает меня и снова склоняется к карте!
–Какую карту он смотрит? – терпение Рене казалось безграничным, но проблема в том, что именно казалось, потому что он с таким же добродетельным и мягким видом мог уничтожить человека, ненужного ему более и даже не дернуться после.
            И всё обставить так, чтобы вышло по закону.
–Большую…– Стефания сглотнула комок. В глазах Рене промелькнула страшная тень, и она выпалила. – Сармат! Он изучает карту Сармата!
–Сармат? – Рене удивился всерьез. – Ты уверена?
–Он прокладывает маршрут, – торопливо подтвердила Стефания, злясь на собственную слабость воли. – Маршрут по Сармату, к востоку.
–Что ему там нужно…– вслух размышлял Рене, но спохватился. – Ступай, Стефа, мы поговорим завтра, ступай!
            Стефа торопливо бросилась на этот раз к нужному ей уже пролету и поспешила наверх, злясь на себя и досадуя на собственную трусость. Ей пришло в голову, что будь на ее месте сам Абрахам, он бы не испугался и отвечал бы с дерзостью, на какую был способен. А она? Слабая девчонка, которая не умела ни шпионить, ни скрывать, не умела ничего, кроме как подавать воду, и то, опаздывая…
            Самобичевание пришлось отложить. Совещание должно было состояться с минуты на минуту, и все помощники были уже на месте – Абрахам был последним из охотников, кто стал отправлять кого-то вместо себя.
            Стефания была двенадцатой и последней из помощников. В полутемной зале все уже расселись за уродливо огромным столом. Последние из членов Совета вошли из противоположных дверей вместе со Стефанией, но она успела быстрее, чем они нырнуть за стол, заняв свое место между Делин – помощницей охотника Фенрира и Клементом – помощником охотника Скарона.
            Делин и Клемент были братом и сестрой. Они начали служить в одно время и вместе поднимались до прислужников. Разделение началось лишь недавно, но оно было неотвратимо – Скарон увидел в своем прислужнике потенциал охотника, а для Делин такого прогноза никто не ожидал.
            Брат и сестра хранили вежливость друг к другу и делали вид, что всё в порядке, но всякий, кто не был слепым, знал, что раскол их близок.
            Стефания чувствовала себя нелепо, вмешавшись в кровный ряд, но куда там…сегодняшний день ее был построен на неловком чувстве! Как, впрочем, и прошлый. Как будет построен и завтрашний.
            Она с усилием улыбнулась, делая вид, что находиться здесь ей – одно удовольствие. На нее было обращено много внимания, а Стефания боялась этого больше, чем привыкла показывать. Ей всё время казалось, что все эти взгляды слишком хищные, а все сочувственные вздохи, рожденные ее службой Абрахаму – лишь яд.
–Во имя Света и во имя Креста, творящего жизнь, мы открываем заседание… – тоскливо начал советник первого порядка, прикрепленный к скучной бюрократии. На взгляд Стефании для ежедневного заседания с помощниками можно было бы, и избавиться от такого пафоса. Тем более  – заседание это заключалось в кратком пересказе новостей.
            На ярость всей молодости и к спокойствию большей части, уже умудренной и хватанувшей войны, церковников, положение сейчас было не таким уж и плачевным. Маги опасались высовываться – поголовье этой скотской нечисти сокращалось, и они не рисковали уже устраивать открытые шабаши и проводить свои богохульные ритуалы. Отлавливать их было трудно.
            Стефания точно знала, что не услышит в ежедневной сводке ничего – и не ошиблась в этот раз. Никто из помощников, включая ее, не мог сказать ничего вменяемого, но к Стефании всё равно было больше внимания – как будто бы она могла дать какой-то удивительный ответ. Она! Та, с которой не считается Абрахам, могла бы вдруг выдать, по мнению и ожиданию присутствующих вдруг его планы? Смешно! Отвратительно и смешно.
            И Стефания сказала, глядя в лакированную столешницу:
–Абрахам изучает карты.
–Какие? – тут же живо спросили ее, как будто бы это имело всерьез значение.
            Стефания пожала плечами – если ей не было положено знать, значит, она и не знает. Исключение – Рене, но там ее долг и договариваться только ей со своей совестью.
            Далее последовала традиционная и преисполненная пафосом речь советников о том, как это важно – уничтожить магию и какие меры для этого нужно предпринять. Стефания едва-едва не засыпала от скуки. То, что звучало бы из уст Абрахама страшным призывом и бодрило бы, сейчас звучало в исполнении тоски, как будто бы заученными строками.
–И методы, избираемые нами – милосердны и справедливы, ибо торжествует всегда правда и справедливость и оружие, обращенное к служению Животворящему Кресту…
            Стефания моргнула – вся её жизнь вращалась вокруг одних и тех же слов. Всегда неизменная формула: магическому проявлению бой! Бой именем Креста! Бой до смерти…
            Но всякой пытке приходит конец. Наконец, было объявлено о конце заседания, и Стефания заторопилась, было, покинуть залу, чтобы как можно дольше прошататься по коридорам, а потом предстать перед Абрахамом и получить в очередной раз от него нагоняй, но на этот раз за то, что не было никаких новостей.
            Но ее окликнули:
–Стефания, задержитесь!
            До свободы оставалась пара шагов! А свобода – это целых три коридора медленным шагом прежде, чем будет разговор с Абрахамом!
            Три коридора…
            Стефания сделала вид, что не разочарована и остановилась. Мимо проходящие прислужники поглядывали на нее с любопытством, но не решались заговорить. Только Делин, проходя, слегка коснулась ее руки, мол, не боись, прорвемся. Стефания слабо кивнула и оказалась один на один с советниками.
            Они не заставили себя долго ждать с вопросами:
–Как вам служится у Абрахама, Стефания?
–Прекрасно, спасибо, – не задумываясь, ответила она. И добавила, с удовольствием глядя в вытягивающиеся лица советников, – он профессионал своего дела и прекрасный человек!
            Советники были мастерами своего дела, но даже они не смогли удержаться, чтобы не переглянуться в немом изумлении.
–Мы можем… – начал один.
–Если вас что-то не устраивает…
            Стефания представила качающиеся верхние полки ненавистного архива и решила, что лучше будет сносить от Абрахама все, что только сумеет внести, а потому поспешила перебить:
–Меня все устраивает, благодарю вас за такую заботу! Я чувствую, что нахожусь на своем месте.
            На самом деле, конечно, она ничего подобного не чувствовала. Хотя бы из-за того, что не знала, что такое «место в жизни». Ей не пришлось ничего решать в своей. Ну почти не пришлось.
–Что ж, Стефания,– советник первого порядка вздохнул с притворной жалостью, – тогда совет Церкви Животворящего Креста считает необходимостью дать вам задание. Только для вас, понимаете?
            Стефания не понимала, но выдрессированная, кивнула.
2.
            Абрахам сидел, прикрыв глаза – так было легче переносить боль.
            Боль была самой обыкновенной, физической от перенесенных в жизни ранений. Не все эти ранения оставили шрамы на его теле, но некоторые всё-таки смогли запечатлеть себя и сегодня, к вечернему часу, когда не было у Абрахама лишнего времени, все вдруг начали напоминать о себе.
            Абрахаму пришлось опуститься на стул, отвлечься от расстеленной перед  ним карты и полностью погрузиться в боль.
            Как маг он мог бы, не задумываясь, без всякого реального усилия исцелить себя и изгнать эту боль, да и простого человеческого вмешательства тут бы тоже хватило: нужно было лишь бы подняться пару пролетов вверх, свернуть налево и постучаться к целителям. Вот и всё! Жалкая малость и боль отступит.
            Но многие годы назад Абрахам запретил себе исцеляться. Он твёрдо верил в то, что вся боль, проходящая через него, заслуженная, и знал, чем заслужил каждый толчок этой боли в своем же теле.
            За предательство – с одной стороны, за богохульное служение магии – с другой, и за потерю всего самого близкого и значимого – самое сильное наказание! Маг, продавший душу, опрокинувший бога в природе своей, не смог защитить того, что ему было дорого! Цена этой магии? Далась она ему!
            Абрахам знал свою ношу и не желал открывать ее никому, но всё-таки иногда и на него находило острое колкое чувство досады, что он живет в полном заточении собственных чувств, и не смеет разделить их ни с кем, а другие как-то беспечны, как-то проще переживают происходящее и живут же, живут! А он уж разучился и произвел страшное колдовство, не подчиняющееся законам магии и доступное даже людям: превратил понятие жизни в существование. Еда потеряла для него вкус, одежда блистательность, ценности роскошь. Не получая же удовольствия от того, что доставляло другим радость, Абрахам забился подальше, в маленькую комнатку, обставил ее по своей минимальной надобности и стал забываться в работе еще больше, чем прежде, когда в нем была еще жизнь.
            И вот это уже нельзя было исцелить его собственным колдовством или микстурами в кабинете целителей. Эта зараза сидела в самом существе Абрахама, и медленно изматывало его, все больше и больше подчиняя беспросветной циничности.
            Абрахам знал, что его упоение болью, это самобичевание длиной в остаток жизни не продлится долго и будет нарушено. Как всегда – ворвется эта Стефания, затараторит свои глупости, начнет докладывать о чем-то совсем незначительном – отвратительно! Отвратительна ее молодость, её радость и её беспечность. Сегодня она опоздала из-за какого-то пустяка, но как может она себе позволять эти пустяки?
            Почему какая-то Стефания, переведенная из архивных отделов к нему в помощницы-прислужницы с уровнем заданий принеси-подай-понюхай, может позволять себе эти пустяки, а он – Абрахам, подающий когда-то надежды маг, а ныне лучший охотник церковников на всю магическую братию – нет?
            Впрочем, Стефания – это еще не худший вариант помощника – в худших вариантах Абрахам понимал весьма и весьма значительно. Конечно, он знал, что Стефания докладывает Рене обо всём, что видит, но, нужно отдать ей должное, в отличие от других, она не лезет по ящикам и столам Абрахама в попытке выяснить что-то важное; во-вторых, ей стыдно.
            Да, Абрахам отчетливо чувствовал её стыд, и видел, что она хочет даже признаться, пока есть еще безгрешность, пока она не наткнулась на какие-нибудь сведения, которые Рене всерьез сможет использовать.
            «Стыдливая кроткая, пусть и не самая умная, но определенно старательная помощница», – Абрахам подумал так и решил, что пусть пока будет Стефания. Может быть, позже подвернется кто-то более удачный, или же Совет Церкви Животворящего Креста поймет, наконец, что Абрахаму удобнее работать одному.
            Абрахаму не надо было открывать глаза и поворачивать голову, когда он почувствовал скольжение холодка из коридора и тихое подрагивание двери. Он знал, что это вернулась Стефания, но никак не отреагировал на ее появление.
            Стефания тоже молчала. Это, в самом деле, была она, и, хотя впервые за последние пару недель ей было о чем сообщить (в чем Стефания даже дала себе клятву), молчание не было нарушено.
            Абрахам этого уже не ожидал и заинтригованный открыл глаза и удостоил её взглядом, спросил:
–Чего молчишь?
–Вы сказали, что мне не следует говорить, раз я не могу сказать что-то стоящее, и что вы сами со мной заговорите, – Стефания опустила голову, ей было невыносимо смотреть в глаза Абрахаму, что-то было в них такое, чего не бывает у людей.
            И очень напрасно она опустила голову! Если бы этого не было сделано, Стефания могла бы увидеть, как по лицу Абрахама скользнуло удовлетворение ее ответом! Да, впервые, впервые уже за многие годы, с того самого перехода, он был чем-то доволен!
            «Дура, но не совсем безнадежна!», – подумалось Абрахаму, но он сохранил в своем тоне всю прежнюю силу и велел:
–Рассказывай.
            Стефания, не решаясь поднять головы, рассказала, что изменений у охотников нет, о чем рассказали довольные, похоже, таким устройством дел, помощники.
–Изменений у них нет, потому что сидят и ждут, когда какой маг или ведьма себя в открытую проявят! Вот и вся их работа! – в глазах Абрахама сверкнула ярость, – дальше!
–Дальше…– Стефания сделала глубокий вдох, чтобы рассказать, – дальше советники попросили меня остаться.
–Тебя? – Абрахам оглядел Стефанию сверху вниз, затем снизу вверх, как бы ни решаясь поверить, что она вообще может быть чем-то большим, чем мебель в его кабинете.
–Меня, – упрямо подтвердила Стефания, – они спрашивали, нравится ли мне моя работа, не желаю ли я альтернативы…
–И как? – развеселился Абрахам. – Нравится?
            Она позволила себе дерзость и подняла на него глаза, а затем, силой воли, которую ей пришлось в себе отыскать, заставляя глядеть в его лицо, ответила:
–Меня устраивает мое место!
            Фраза была короткой, но голова Стефании после нее бессильно мотнулась, как будто бы, на самом деле, она произнесла монолог.
–О как…– на Абрахама внешне это не произвело никакого впечатления.
–Тогда они сказали, что дадут мне задание. Только мне, – продолжала Стефания, и голос ее дрогнул.
            Конечно, она не рассчитывала на что-то по-настоящему стоящее, но ей казалось, что судьба дала все-таки шанс, возможность самоутвердиться и показать, что может и помощница, пришедшая из архивных глубин, чего-то значить.
            Стефания даже на мгновение поверила, что ей дадут интересное и волнующее задание, а услышала она совсем другое:
–Мы просим вас составить списки уничтоженных Абрахамом за последний год магов и представителей магической общины. Реестр, понимаете?
            Реестр! Сколько их она составила в архивах? Реестр охотников, реестр отчетности всех церковников перед советом,  пришедшие в услужение церкви и ушедшие из нее, реестр имен павших, реестр умерших, реестр рожденных, реестр с реестрами…
            Тот вид работы, от которого она так усиленно пыталась сбежать, нагнал её! Нагнал, придавил коленом грудь и расхохотался:
–От судьбы не уйдешь!
            Стефания заставила себя не плакать, но голос ее дрожал так, что даже охотник Абрахам воззрился на нее в удивлении. Она не позволила себе рыдать и переживать из–за его оскорблений и замечаний, многие из которых не имели смысла и были призваны лишь для того, чтобы не отступать Абрахаму из своего мирка…
            Но она не дрогнула на этом еще ни разу, чтобы дрогнуть здесь и так.
–До какого дня? – спросил Абрахам спокойно.
            Стефания посмотрела на него с удивлением и всякая жалость, сочувствие и милосердие оставили Абрахама, он догадался:
–Ты не спросила о дне сдачи?
–Они не сказали…– Стефания рассеяно нахмурила лоб.
–Дура! – Абрахам расхохотался бешено и яростно, – какая же ты дура! Они и не скажут никогда. Они никогда не говорят самого важного. Тебе дали задание, а ты даже не догадалась уточнить, когда его сдать!
            Стефания залилась краской. Да, она почувствовала себя очень униженной, когда ей дали составление реестра, и забыла обо всём на свете. Абрахам прав – она дура!
–Ладно, – неожиданно мирно отозвался Абрахам, точно бы отвечая (а может быть, на самом деле отвечая, кто этих магов разберет, на ее мысли), – сдашь через два дня.
            Он заставил себя встать, сквозь пелену еще не отпустившей его тело боли, дошел до своего стола, склонился к ящикам, и открыл один из них, щелкнув пальцами. Стефания молча наблюдала за его действиями, и действия не заставили себя долго ждать – Абрахам извлек из ящичка квадратную коробку, по прикидке Стефании – где-то десять на десять дюймов.
–Подойди, – кивнул он и Стефания, покорная всякому року своей судьбы, приблизилась к столу.
            Охотник откинул крышку с коробки, и Стефания увидела четыре ряда карточек, разделенных между собой листами свернутой бумаги. Каждая карточка сама была тоненькой и содержала в себе лишь несколько строк информации.
            Абрахам взял наугад одну и прочел с неё:
–Дело – «двести шесть-дробь один». Валькенбург, население около двухсот человек. Уничтожен вампир. Приблизительное число жертв – девять человек в возрасте от пяти до тридцати трёх лет. Уничтожен заклинанием жизни. подпись, дата.
            Стефания выслушала с почтенным молчанием. Валькенбург ей не говорил ни о чем, да и вампиров она не встречала еще ни разу, так – пара мелких ведьм и магов, а вот остальная магическая братия – вампиры, оборотни, некроманты, нимфы и русалки – все это было еще ей знакомо только по рассказам.
–Прошлый год был урожайным на всякую шушеру, – объяснил Абрахам, вкладывая карточку на ее законное место. – В основном по мелочи – вампиры, заблудшие слабенькие маги и ведьмы. Четыре ряда – я думаю, даже ты можешь сосчитать! Это весь мой прошлый год. Тут почти триста карточек, триста дел. Не все были уничтожены…
            Абрахам умолк на мгновение – это было его профессиональной раной. Несколько раз за прошлый год он едва не погиб, нет, такое и раньше бывало, но в прошлом году одно из смертельных ранений ему едва-едва не нанес вампир.
            Вампиров Абрахам презирал. Он и охотился на них без азарта, в его представлении все они были глупыми, наглыми и отвратительно неловкими.
            Впрочем, не только Абрахам презирал вампиров. Даже церковники сходились тут единодушно – тошнотворно! Абрахаму хватало легкого заклинания, чтобы лишить вампира скорости и уничтожить его, а церковникам пары зарядов энергии Животворящего Креста, чтобы разнести врага в клочья, или, если не повезет, сгинуть самим.
            Именно по этой причине в прошлом году Абрахам не внял серьезности ситуации и тогда, во-первых, упустил своего врага, а во-вторых, едва не умер сам.
–Но читать даже ты умеешь! – закончил Абрахам, почувствовав на себе взгляд Стефании, ожидавшей в том же почтительном молчании продолжения. – Так! все дела должны быть на месте, в том же порядке, в каком я их тебе даю. Ясно?
            Стефания кивнула, каким–то интуитивным чувством поняв, что говорить не стоит.
–Отсюда ты их не выносишь, – продолжал Абрахам, – ясно?
            Стефания повторила кивок.
–Переписываешь без вопросов, не отвлекая меня…– Абрахам хмыкнул, – это все героически выглядит, но я не собираюсь отвечать тебе о каждом деле. Ну?
–Ясно, – согласилась Стефания. Ей было уже давно понятно, что вся ее жизнь – это пустое и серое существование, которое нельзя было изменить. Скука дней догнала ее даже в статусе помощницы охотника. Интересно было участвовать в поисках, на которые брал ее пару раз Абрахам, расщедрившись. А вот составлять реестр уничтоженных магических существ было совсем неинтересно.
            Но Стефания была покорна и терпелива, потому что ей больше ничего не оставалось. Она села на выделенный ей стул, заняла самый краешек стола, а по другую сторону устроился Абрахам, склоняясь над своей картой – следы того, осрамившего его вампира, вели в Сарматские горы, но Абрахам хотел выучить карту наизусть, чтобы не прибегать к ней. Задетый за живое презренным существом, он не мог отступить теперь и желал уничтожить этого своего врага.
            А Стефании ничего не оставалось, как погрузиться в карточки Абрахама. Задачу здорово облегчало то, что у него оказался удивительно разборчивый, въедливо-аккуратный почерк. Все строки были словно бы выверены, каждая буква прописана чётко, вдавлена в бумагу.
            Переписывать было очень легко, и Стефания наловчилась аккуратно  вытаскивать карточку, переписывать ее сведения в лист бумаги, затем вставлять ее обратно и брать следующую.  Она, зная, как ненавидит Абрахам лишний шум, старалась его не производить и вскоре отточила свое мастерство до того, что тратила на одно дело не больше двух минут.
            Стефания старалась вчитываться в дела, запоминать номера, зная также и то, что Абрахам помнит самые известные дела именно по номерам, и желая блеснуть как-нибудь также своей памятью, где-нибудь в непринужденном разговоре сказать вдруг:
–Это как в деле сто восемьдесят три – дробь один – ноль, помните? Как? Известное же было дело!
            Но это все были мечты. Непринужденных разговоров у Стефании было мало, и они редко касались именно работы. Вернее, именно такого рода работа. Большая часть тех, кто заговаривал со Стефанией, либо не касалась темы работы, полагая, что ей, бедняжке, нелегко такое слушать, либо начинала сочувствовать:
–Как ты работаешь с таким чудовищем?
            А она сама не знала. Ей хотелось уйти, порою, это было правдой. Но уходить нужно ведь куда-то, да и нужна для этого была смелость. Минутами же Стефании казалось, что с Абрахамом не так и сложно. К тому же, слушая других помощников охотников, она убеждалась в том, что у нее относительно свободная деятельность: не приходится обстирывать, готовить и дегустировать блюда охотников, не нужно наводить порядок, не требуется писать за них отчеты и ездить на разведку. Так чего же? Не потерпит она, Стефания, дурного характера Абрахама? Ей нужно делать не так и много, но самое главное – сильно не раздражать его, не пререкаться, не спорить…
            Еще бы не предавать, конечно, но здесь Стефания раз за разом обещала себе найти выход и избавиться от сетей Рене. Как именно найти она не знала, но обещала и верила в свои обещания.
            «Дело номер двести тринадцать – дробь два. Трентино. Оборотень. Предположительно – две жертвы. Уничтожен. Подпись, дата»
            Оборотни! Безумцы, которых так сложно вычислить. Зависимые своих безумством от лунного цикла. Большую часть времени ведут себя как обычные люди, нередко хорошие семьянины, любящие отцы, уважаемые жители городов и деревень. Ну, подумаешь, исчезают куда-то на два-три дня… Кто будет вычислять, что это связано с полнолунием? Ну возвращаются же потом! Мало ли – болезнь, или запой – многое можно объяснить, если не особенно ищешь объяснения.
            А то, что кого-то где-то на окраине города подрали – так нечего ходить подле лесной чащи! Мало ли – волки, медведи…
            Оборотней всегда сложно найти, но Стефания видела уже третьего подряд и все шли из Трентино. Там что, эпидемия была?
–Они все были из одной семьи, – произнес вдруг Абрахам, и Стефания от неожиданности дернулась и посадила на край листа чернильную уродливую кляксу. 
–Неумеха! – без тени удивления, словно ничего хорошего он от нее вообще никогда и не ждал, произнес Абрахам.
–Простите, – пролепетала Стефания. – Простите, я, должно быть, думала вслух…
–Не может думать человек, которому нечем думать, – возразил Абрахам. – Ты вдруг перестала скрипеть пером, а по моим расчетам ты должна была как раз быть на Трентинских оборотнях.
            Он приподнялся на стуле, заглядывая в лист Стефании. Она, угадав это, пододвинула и даже развернула лист к нему, чтобы охотнику было удобнее смотреть.
–Отвратительный почерк! Совершенно мягкая, нетренированная рука, слабая! – сообщил Абрахам, пробегая взглядом список. – Буквы дрожат, строка ползет! Тьфу.
            На взгляд Стефании буквы у нее были обычными. Да, не такими вдавленными и вычерченными как у Абрахама, но все–таки не до такой степени кривости, как это преподносил сейчас он.
–Трентинские оборотни – семья, – продолжал Абрахам, – отец, мать и сын.
–Мать? – удивилась Стефания и осеклась. – Простите!
–Если у тебя есть вопрос, ты можешь его задать, – уточнил Абрахам. – Я сказал, что не буду рассказывать о каждом своем деянии, но это не значит, что я не отвечу совсем уже ни на что.
            Стефания моргнула. Она уже не в первый раз попадала в подобную ловушку. Сначала Абрахам говорил ей что-то в духе «не спрашивай», потом вдруг разъяснял что–то, и говорил, что спросить она может. И это расстраивало Стефанию куда сильнее его замечаний и оскорблений. Как себя вести она не понимала, и каждый раз краснела и терялась.
–Да, мать, – продолжал Абрахам. – Между прочим, советую тебе запомнить, что женщины-оборотни куда опаснее мужчин. В отличие от них они могут передать свою заразу не только взрослому человеку, но и ребенку. Также вычислить их сложнее…
–Почему? – Стефания внимательно слушала и старательно запоминала. Она не знала, пригодится ей это или нет, но привычно подчинялась.
            Абрахам взглянул на нее с нескрываемой жалостью:
–А ты почему удивилась, узнав про мать?
–Я…ну, я просто не знала, что бывают женщины-оборотни.
–Вот и никто обычно так и не думает. Людям вообще несвойственны размышления! – усмехнулся Абрахам и опустил глаза к своим бумагам. Стефания поняла, что диалог прерван и вернулась к работе, осмысливая услышанное.
            Ее поразили даже не сколько женщины-оборотни, ведь чего только не бывает в мире магических тварей, с которыми так усердно сражает Животворящий Крест, сколько то, что Абрахам решил разъяснить для нее этот момент и сам предугадал ее вопрос.
            «Дело двести шестнадцать – дробь один. Готард. Ведьма. Четырнадцать приворотов (два могильных), наведение порчи, мор скота, продажа ядов, жертвоприношение (возможно, доказательств нет), сглаз, проклятия. Уничтожена костром при содействии священник Готарда. Дата, подпись».
            «Дело двести семнадцать – дробь ноль. Герзау. Ведьма. Ворожба, гадание, порча, сглаз, жертвоприношения, мор, яды, утробная вытравка, ритуальная магия. Скрылась от правосудия, погоня результат не принесла. Дата, подпись».
            Стефания нервно сглотнула, не решаясь задать вопрос. Абрахам снова неожиданно вторгся в мирную деятельность:
–Эта тварь действительно скрылась от меня. Если бы городской глава Герзау не стал мне перечить, а сразу бы принял меры, этого бы не произошло!
–Он не поверил? – осмелилась Стефания.
–Она была женой городского главы, – махнул рукой Абрахам. – Идеальное прикрытие. Начала ворожить и колдовать еще до брака, а затем быстренько вышла замуж. Кто подумает на почтенную госпожу, покровительствующую городу, открывающую дома презрения и своими руками готовящую суп для нищих? То-то же!
–Я бы не подумала…– призналась Стефания.
–Думать тебе нечем, – напомнил Абрахам, – все свидетельства налицо. Она скрылась, пока я пререкался с ее муженьком. Но ничего…
            В глазах Абрахама полыхнуло что–то стальное.
–Что с ним стало? – тихо спросила Стефания, неуверенная в том, что хочет знать ответ.
–Его покарали за препятствия следствию. Церковь вняла моему запросу и приехала с разбирательствами…впрочем, тебе–то что? Вдовца себе ищешь?
–Интересно, – потупилась Стефания.
–Интересно! – передразнил Абрахам, – переписывай уже.
            Стефания ткнулась в лист и продолжила работать.
            «Дело двести восемнадцать – дробь один. Ворожея. Уничтожена. Дата, подпись» никаких строчек больше не было, ни записей о жертвах, никаких пометок. Стефания даже перевернула карточку, но не нашла ни одной строки.
–Что-то еще? – по голосу Абрахама было понятно, что он раздосадован на медлительность работы Стефании и она, сориентировавшись, поспешила сунуть карточку обратно, торопливо ответив:
–Нет-нет!
            Не следовало злоупотреблять неожиданными ответами, даже предупредительными! – когда речь шла об Абрахаме. Стефания торопливо переписывала, стараясь действовать по-прежнему без шума. Но вслед за ворожеей ей попалось еще семь карточек без пометок, лишь надписи: «вампир», «оборотень», «ведьма», «маг», «маг», «ворожея», «ведьма», название местечек, где они были обнаружены, подпись «уничтожен»/»уничтожена», дата и подпись.
            Это было странно. Ни жертв, ни деяний! Особенно когда речь касалась вампира и оборотня – чтобы их поймать, нужны точные доказательства, число жертв. Что это значит? Не успели сосчитать? Или забыли внести в картотеку?
            Стефания исподтишка глянула на Абрахама, он сидел все также над картой, и что–то сосредоточенно перерисовывал из нее на маленький листочек. Стефания сама возразила своим мыслям: нет, этот ни за что не забудет внести данные в свои карточки и другого, кто забудет, прознав, сожрет. И даже не подавится.
            Тогда – почему эти карточки оказались так…пустоваты?
            Стефания переписывала, не думая уже о содержании новых карточек, те, пустоватые, почему-то не шли из ее мыслей. Она знала, что это плохо, но ничего не могла поделать с собою, что-то было в них не то, не так, чужое и непонятное и трудно было сосредоточиться на чем-то.
            И только взгляд на следующую карточку, исписанную с двух сторон мелким почерком, заставил ее вынырнуть из своих тягучих и ненужных размышлений, пользы и толка от которых не было, ведь она не могла последовать за разгадкой и все, что оставалось, лишь мучить свой разум беспокойством и смутой.
            Стефания вгляделась в карточку.
            «Дело двести пятьдесят три – дробь ноль. Шегешвар. Вампир. Приблизительное число жертв  от двадцати пяти до ста семидесяти человек. Возраст вампира установить не удалось. Место обитания (приблизительно) Сарматские горы – южная или западная часть. Враг дал бой, применял защитные заклинания высшего порядка, вел себя спокойно, нагло, от атаки уклонялся и отражал заклинания. Ранив охотника, скрылся. От погони не поступило донесений. Личное мнение: тварь, нуждающаяся в немедленном уничтожении. Дата, подпись».
            Стефания догадывалась, что спрашивать не стоит, но не смогла сдержаться.
–Абрахам…
–Дело двести пятьдесят три – дробь ноль? – сразу угадал охотник. Он давно уже оторвался от бумаг и наблюдал за тем, как Стефания вглядывается в карточку его врага.
–Если позволите, – не стала отрицать Стефания.
            Абрахам хлопнул ладонью по столу, от чего даже чернильница подпрыгнула:
–Эта кровососущая тварь! Это богохульное исчадие… да, я упустил его, если ты об этом! Я упустил эту сволочь, эту…
–Абрахам, я хотела спросить о другом! – торопливо вклинилась Стефания, опасаясь, что сейчас охотник перейдет в неконтролируемые монологи о том, как вся магическая братия вредит Кресту и Богу. Конечно, это было правдой – Стефанию так и воспитывали, но она сейчас не хотела слышать все то, что уже слышала много раз. – Я хотела спросить, если вы, конечно, позволите… о трех моментах.
            Абрахам кивнул, не сводя с ее лица нехорошего, испытующего взгляда.
–Почему число жертв так различно? – Стефания нервно дернула плечом, но заставила себя выдерживать взгляд Абрахама. – Почему вампир имел заклинания, если это удел магов и ведьм? у вампиров ведь…то есть, я могу ошибаться, но нас учили, что у вампиров трансформация, сила, скорость – характеристики только физические. Магия – это не из другой ли области?
–А третий момент? – неожиданно тихо спросил Абрахам и Стефания закончила:
–Почему вампир, ранив…охотника, ушел? Почему не добил? Не выпил кровь? Опять же, могу ошибаться, но нас учили, что у вампиров есть вечный голод и больше никакого чувства.
–А ты не такая дура, как кажешься…– промолвил Абрахам со странной интонацией в голосе, прежде незнакомой Стефании.
            Стефания вытаращила глаза: ее сейчас что, похвалили?
–Не возгордись, – посоветовал Абрахам, – две брошенные в точку фразы не показатель ума. Но они и показатель того, что ты не совсем дура. Что ж…
            Он еще помедлил, затем решил все–таки ответить:
–Это мой самый страшный провал. Различие в жертвах…тут сложно сказать, кто гибнет в горах по собственной глупости, а кто попал к нему на корм. К тому же, рядом есть деревни и города. Я думаю, что реальное число жертв больше. По поводу магии… да, вампиры, те, на которых мы охотимся в своем большинстве, и которых изучает твое поколение – это существа примитивные. Но этот…
–Может, он не вампир? – Стефания попыталась сделать предположение, но усмешке Абрахама поняла, что зря.
–А может и дура, – сам с собою размышлял Абрахам, – магия есть. Для вас, людей, это не совсем понятно, все тонкости и различия, но я, как маг, Господи, прости мне это, знаю, что это была именно магия. Она не такая как у меня, как у ведьмы или мага. это не те заклинания, господи, прости еще раз грешного слугу Твоего, но это тоже магия. не пиши про нее в своем реестре. Напиши, что ушел. Он отражал мои заклинания, потому что его магия больше построена на защиту. Для нападения у него есть физические, вампирские характеристики – скорость, трансформация и сила.
–Я не знала, что так бывает.
            Стефания думала, что сейчас Абрахам ввернет что-нибудь свое, привычное, но он неожиданно ответил:
–Я тоже не знал. Похоже, это очень древняя тварь.
–Но почему он не напал, а ушел? – не понимала Стефания, стараясь смириться с мыслью, что Абрахам все–таки может чего-то не знать и способен признавать это.
–У меня нет ответа. Жалость я исключаю сразу. Он увидел во мне мага. Это точно. Но не убил… это загадка. К слову, была бы ты умнее, спросила еще – почему именно Сарматские горы и именно эта часть.
            Похоже, теперь Абрахаму самому хотелось поговорить. Стефания пожала плечами:
–Может быть, вас привели следы погони. Может быть, вы смотрели по жертвам – где их больше.
–Все вместе, – согласился Абрахам. – Плюс рассказы местных. Они передают из поколения в поколение страшную сказку о великом ужасе, что уносит людей и ест их. Такие сказки почти всегда служат больше предупреждением детям, мол, не ходите в лес, там оборотни–вампиры – ведьмы, но очень часто исток этих сказок лежит в правде. Разбег большой, и он мог уйти…
            Абрахам глянул на карту. Стефания проследила его взгляд и неосторожно спросила:
–Так вот чем вы занимаетесь? Вы хотите найти его? из всех – именно его?
            Это отрезвило Абрахама. Он взглянул на Стефанию с прежним презрением и вдруг рявкнул:
–Ты здесь не выводы делаешь, а перепись! На сегодня хватит! Свободна!
–Я не закончила…– попыталась слабо возразить Стефания, зная, что бесполезно. Она корила себя за глупость, зачем вот вылезла?
            Но Абрахам, конечно, был неумолим:
–Иди. Будешь нужна – позову. Иди!
            Стефания с готовностью вскочила, схватила начатый свой реестр и торопливо выбежала прочь. Но теперь у нее многое не уходило из мыслей, заставляя размышлять о прежде безразличных вещах.
3.
            К себе Стефания вернулась ненадолго. Немного пометавшись по комнате, она поняла, что не может найти покоя. Странное дело! Ей, по сути–то, какое дело было до вампиров, ушедших от правосудия Абрахама? В конце концов, не Стефании же за ними бегать теперь?
            Абрахаму – и только ему! – отвечать за всё, что он сделал или не сделал в своей жизни.
            И всё-таки Стефании не было покоя. Дело двести пятьдесят три-дробь ноль! Этот вампир, обладающий магией, вернее, не то, чтобы магией…
–Разве нет у меня права узнать больше? А вдруг я столкнулась бы с ним?! – Стефания разозлилась сама на себя, и эта злость помогла найти ей оправдание своему любопытству. – До сегодняшнего дня я не знала, что такое вообще возможно, но теперь…разве не нужно и мне быть готовой?
            Это оправдание помогло. Стефания даже обрадовалась и воспряла духом, и оставила свою комнатку. Она знала, что к ней вряд ли кто придет, да и Абрахам её, вернее всего, не станет вызывать к себе: сейчас он, должно быть, смущён своей откровенностью и даже зол на нее. Но в нем проявились человеческие черты – это Стефания отметила краем сознания.
            А сама помчалась через половину церковного мирка, состоящего из множества переходящих друг в друга комплексов, соединенных витыми лестницами, переходами и галереями на манер лабиринтов, чтобы отыскать Буне.
            Буне входил в ряды теоретиков, которые создавали новые вариации оружия церковников, изучали все способы уничтожения и противостояния магам, а также (на это дело отправляли проштрафившихся), составляли книги и готовили лекции для новых служителей Животворящего Креста.
            Буне был ровесником Стефании, но если ее молодость для Абрахама значила одно и короткое «дура», то для теоретиков молодость Буне была приливом свежих творческих идей. Он тоже некоторое время работал в архивах со Стефанией, и она поражалась тому, как яростно, используя каждую свободную минуту, он проглатывал тома за томами, разворачивал со всей скрупулезностью свитки и что-то переписывал из них. саму ее ни на что этакое не тянуло, поэтому в ее глазах Буне был чудаком.
            Однако этот чудак умудрился развить теорию о новом методе переработки энергии магического заклинания и вообще магического заряда в энергию, обращающуюся против самого мага. До этой работы использовались старые, классические, но весьма громоздкие предметы и оборудования, позволяющие сделать то же самое и таким образом убить мага. Но это было сложно и неудобно, и церковники предпочитали убивать иначе – либо застать врасплох, либо отравить, сжечь, либо атаковать массовостью, в надежде на то, что кто-нибудь да уцелеет.
            Благодаря предположению Буне на сегодняшний день инструмент, собирающий энергию магического заклинания, впитывающий ее словно энергию и выбрасывающий ее в обратном значении против своего же создателя–мага, имел размер небольшой шкатулки. Стефания не знала точно, что там внутри, но шкатулка была тяжелой и холодной и теплела только с попаданием внутрь магического заряда.
            Буне оказался прав в своей теории, и это вывело его из архива и определило в ряды теоретиков. А Стефания, удивляющаяся на чудака, осталась на своем месте еще на несколько лет. Она даже попыталась обидеться на Буне, но поняла, что это бесполезно – в конце концов, он ничего не украл, и всего добивался сам, продолжая работать и дальше уже в новом качестве, на благо Животворящего Креста.
            И тогда Стефания осталась с ним в дружеских отношениях. Буне и не возражал. Его увлекала теория, множественные предположения, приходящие из материалов и исследований. Но и его иногда тянуло к обществу, желательно такому, которое не будет обременять в дальнейшем и приставать со своей дружбой. И Стефания, интуитивно угадав эту необходимость, стала ему таким другом.
            Теоретики занимали огромный круглый зал с множеством дверей, выходящими в него. За дверьми, как знала Стефания, таились комнатки самих теоретиков, их рабочие пространства. А круглый зал был предназначен для зачиток и обсуждений придуманного, для общих проектов и для демонстраций, которые проводили практики церковников, получавшие предложения от теоретиков.
            Стефании повезло: в зале, кроме Буне, склонившегося над кучей свиток, концы которых свисали аж с лакированной поверхности стола, был еще один угрюмый церковник, имени которого она не знала.
            Угрюмый церковник равнодушно скользнул по ней взглядом и отвернулся к своим бумагам, всем видом показывая, что он плевать хотел на всяких посетителей. Этого Стефании и было нужно – она приблизилась к Буне, и села на скамью рядом.
–Привет.
–Угу, – согласился Буне, не удостоив ее взглядом. Стефания глянула на листы, испещренные незнакомыми ей рядами символов, каких-то скругленных, похожих на раздавленные ягоды.
–Работаешь? – предприняла Стефания еще одну попытку.
–Угу, – повторно согласился Буне, все также увлекаясь больше бумагами, чем ее присутствием.
            Стефании сделалось обидно. Никому-то, решительно никому, лично она не была интересна! Весь интерес, обращенный к ней, заключался только в том, что её прямоё начальство –  Абрахам и все ждут от нее каких-то сплетен и слухов, историй. Но она даже к ним не имеет способности! Пустое место, ничтожество!
            Жар прилил к ее лицу, Стефания прикрыла щеки ладонями, пытаясь унять жар, и это движение заметил, наконец, Буне и шумно вздохнул, отвлекаясь от свитков:
–Что-то серьезное?
–Я не знаю…– Стефания поднялась, было, с решительным и расстроенным видом. Она почувствовала, как был прав Абрахам, называя ее дурой и повторяя это вновь и вновь. Ну не дура ли она на самом деле?
            Буне стал прежним, поднялся следом, остановил:
–Ну чего ты? Расскажи, что такое?
            Угрюмый церковник обернулся на них с очень злым видом, затем демонстративно поднялся и также демонстративно проплыл (шагом это горделивое деяние назвать было нельзя), к одной из дверей, сердито дернул дверную ручку и исчез в открывшемся провале, нарочито хлопнув за собою дверью.
–Не обращай внимания, – тихо засмеялся Буне, – это Магистр Шьемо, он считает, что никто не может находиться здесь, кроме теоретиков.
–Ой…– Стефания испуганно дернулась. – У тебя будут неприятности?
–С чего? – удивился Буне, – это Шьемо так считает, а не устав! Так что у тебя случилось?
            Стефания помедлила и, тщательно выбирая слова,  решилась:
–Знаешь, я тут услышала вчера занимательную сплетню, и она не дает мне покоя. Я раньше не слышала ничего подобного и вообще, ты знаешь, отношусь к сплетням пренебрежительно, но говорил человек, который имеет вполне обоснованный вес, и я не думаю…
–Стефа, у меня тоже не так много времени! – воззвал к ее рассудку Буне. Он отложил дела, полагая, что у визита Стефании есть серьезная причина, и он хотел бы услышать об этом, а не продираться сквозь череду формальностей и самооправданий.
–Сейчас–сейчас, – заторопилась Стефания, – я просто хочу, чтобы ты понял, что я бы не пришла к тебе, не хотела бы отрывать тебя, если бы у меня была возможность пойти к кому–то еще. Но обращаться с официальным запросом будет глупо, да и это вызовет ненужные толки…
–Стефа!
–Да, ладно… – Стефания набрала полную грудь воздуха и спросила напрямик. – А вампиры, обладающие магией, существуют?
            Надо было видеть лицо Буне! Он ожидал, что от него потребуется помощь или совет, он не ожидал, очевидного, на его взгляд, и дурацкого вопроса! Это все изучают еще в самом начале службы церковников и неважно, пойдешь ты работать в архив или ловить магическую нечисть. Ты должен знать, с кем сражаться и как. Хотя бы в теории, в основах, в кратких фактах.
            В первых же строках конспекта о вампирах идет четко и ясно: «вампиры, в отличие от магических тварей высшего порядка, наносят вред исключительно своими физическими характеристиками, в числе которых ловкость, выносливость, скорость реакции, трансформация тела в образ летучей мыши, сила».
            Но и до этого, на самых первых занятиях, есть в первых лекциях такие строки: «вся богопротивная нечисть, против которой поднимается Животворящий Крест, делится на две категории: обладающую собственной магией и имеющую магическое происхождение. К первой категории относятся разного рода маги, ведьмы, волшебники, волхвы, некроманты, чародеи, повелители стихий, друиды и прочие, способные направлять противный свой дар на вред божьего мира. Ко второй категории относятся нечистые твари такие как: оборотни, вампиры, русалки, гарпии, вурдалаки, мары, дриады и прочие пользуются физическими характеристиками и не имеют собственного магического сознания».
            Поэтому вопрос Стефании был глупым.
–Нет, такого не может быть, – Буне сдержал свои эмоции, хоть это и стоило ему большого труда. – Вампиры – это существа, имеющие магическую, неприятную природу. Они пользуются физическими характеристиками и в этом их опасность, но в этом же и спасение для нас, служителей Креста. Они тупы, их гонит голод… увидев рану или слабость, они никогда не откажутся от жертвы.
            Стефания кивнула, но рассеянно, она думала о том, что вампир, встреченный Абрахамом, в таком случае, действительно не был вампиром: во-первых, использовал магию; во-вторых, не тронул охотника.
            Хотя нет,  бред! Чтобы Абрахам и не отличил вампира от не-вампира? А может быть, и не было никакой драки, никакой стычки?
            Стефания представила себе, как Абрахам составляет свой реестр и сама поняла, как это абсурдно. Абрахама никто не проверяет, во всяком случае, открыто. Подвигами он не хвастает. Да и стал бы такой тщеславный и болезненный человек ставить себе поражение? Да никогда!
            Стефания видела, что его все еще задевает та стычка, из которой он не вышел победителем. Да и то, что Абрахам проводит часы над картой Сармат, говорит о том, что идея крепко запала ему в душу и травит его рассудок. Он не успокоится, пока не победит. Это поведение фанатика, который не может солгать в ущерб своим идеям. А здесь прямой ущерб!
–А теперь скажи, кто распускает такой глупый слух? – Буне внимательно наблюдал за тем, как менялось в такт мыслям лицо Стефании. – Кто вдруг решил опрокинуть основы нашего обучения?
–Никто, – попыталась солгать Стефания, но вышло у нее неубедительно.
–И все же? – настаивал Буне. – Ты мало с кем общаешься, как говорят. Особенно с тех пор, как тебя назначили к Абрахаму. Как он, кстати, обращается с тобой?
–Прекрасный человек, – нервно отозвалась Стефания и сама устыдилась своей нервности и поспешила объясниться, – то есть, у него есть проблемы в общении с людьми, но он не так плох, как говорят и как кажется.
–Это ты для него узнаешь? Я полагал, что охотники его уровня уж должны знать, кто и какой силой обладает!
–Нет, не для него,– Стефания опустила голову. – Из-за него, да. Но не для него. Понимаешь, мне дали задание – составить реестр всех его последних дел за последний год, ну я и прочла на одной карточке, что он… словом, повстречал вампира-мага.
            Стефания почему-то решила не говорить, что вампир этот был упущен, а сам Абрахам ранен.
–Абрахам безумец! – Буне расхохотался с заметным облегчением, – тьфу ты! Нашла кого слушать. Он предатель. Маг, пошедший против своих же нечистых братьев. У него давно уже не все дома.
            Стефании нечего было возразить на это, и она просто пожала плечами.
–Он перешел к нам, потому что понял – маги проиграют. И они проиграют! Вся их магия делает их слабее, о, Стефа, скоро ты услышишь, как гремит мое имя! – Буне горделиво расправил плечи и улыбнулся, – столько труда, но победа близка! Нечистые магические твари падут, и тогда придет черед судить и Абрахама. Предателям нигде нет места! Особенно, если в крови предателя магия, против которой…
–Против которой он сражается уже дольше, чем мы с тобой живем! – Стефания сама не знала, откуда в ней вдруг взялась эта ярость. Ей просто вдруг отчетливо надоело слушать о том, как магия всем вредит и как надо покарать всех, кто ею овладел. Надоело слушать изо дня в день по нескольку раз.
            Буне осекся на полуслове и хватанул ртом воздух.
–Извини, – быстро сказал Стефания, – нервы, похоже, ни к черту, шалят.
–Ну–ну…– Буне мрачно взглянул на нее и почему-то отошел, и вроде бы сделал это не нарочно, а так, склоняясь к столу, но у Стефании появилось отчетливое чувство, что в этом отступлении было куда больше значения и смысла.
–Я, пожалуй, пойду,  – решила она, и неловко добавила. – Спасибо тебе.
–Угу, – согласился Буне и отвернулся от нее тоже, вроде бы случайно, погрузился в бумаги, но Стефания сомневалась, что он видит их. Взгляд его казался выцветшим и странно-холодным.
            Стефания вышла в коридор в досадливом чувстве.
            «Что со мной стало? Накинулась на Буне, нагрубила, обидела… да и далось мне! Тьфу. Было бы хоть из-за чего, из-за кого!» – у нее путались мысли, но понемногу, стоя в прохладной полутьме коридора, она пришла в спокойствие и выдохнула.
            Всё, следовало жить дальше, существовать ничтожной тенью, работать и не высовываться! – вот он, секрет долголетия.
            Ободренная такими мыслями, Стефания вернулась в свою комнатку, но не успела перекусить, как собиралась, когда в дверь грубо и требовательно постучали.
            Стефания даже выпрямилась в изумлении  – к ней никто и не заходил, кроме церковников-сопровождения, приносящих еду, собирающих грязную одежду и приносящих письма.
            Но она позволила войти и испуганно воззрилась в следующее мгновение на Абрахама, появившегося в комнате и скользнувшего внутрь, плотно прикрывшего за собой дверь.
–Я вам нужна? – удивилась Стефания, – то есть…простите, я…
–Я надеюсь, что ты не будешь так болтлива, чтобы говорить о вампире–маге всем и каждому? – строго спросил Абрахам. – Ты хоть та еще дура, но есть же степень глупости?
–Вы можете быть уверены, – пролепетала Стефания, желая провалиться прямо сейчас сквозь пол, лишь бы отмотать время назад и не заговорить (все равно ничего разговор ей не дал, кроме горечи), с Буне.
–Уже? – догадался Абрахам и усмехнулся. Очень нехорошо усмехнулся.
–Я просто спросила, слышал ли он о магах-вампирах! – попыталась оправдаться Стефания. – Он не слышал. Как и я прежде.
–Кто?
            Сопротивляться смысла не было. Стефания покаялась:
–Буне. Из теоретиков.
–Буне? – вскинулся Абрахам. – Отличный мастер своего дела. Как ты думаешь, станет он болтать попусту?
–Не думаю, – честно ответила она. – Не станет, он не был таким никогда. Его больше увлекают книги, чем люди. Мы работали в архиве вместе, но он написал работу и его пригла…
–Это всё, конечно, крайне любопытно, – перебил Абрахам, не пытаясь даже изображать вежливость, – но отвечать за это будешь ты. Скажи – пусть мне в оружейной приготовят три походных набора.
–Вам? – глупо переспросила Стефания. – Вы же…
            Еще до того, как она закончила «маг», Стефания поняла, что творит что–то совсем не то. В глазах Абрахама залегла издевательская грусть, какая бывает только когда человек сталкивается с непреодолимым препятствием.
–Да-а, – согласился Абрахам, – такого помощника у  меня еще не было! Были идиоты, были слабаки, но настолько бестолковых… впрочем, так даже лучше. Ты кажешься мне обучаемой. Вот и проверим.
–Проверим? – Стефания все еще не могла понять.
–Три набора, – Абрахам закатил глаза. – Этой ночью я, ты и еще пара человек поедем на вылазку. Здесь недалеко говорят о целительнице. Проверим сигнал.
            У Стефании гулко забилось сердце. По пальцам одной руки можно было пересчитать ее вылазки, и все они были легкими и от нее не требовалось почти ничего. Каждый раз это был и адреналин, и разочарование. Ей хотелось битвы и она страшилась ее, когда все кончалось Стефания валялась на полу перед Крестом и плакала, благодаря небеса за то, что весь ужас кончился так легко и быстро.
            А потом опять начинала тосковать и с жадностью и завистью поглядывала на охотников и тех помощников, которых брали с собой каждый раз, а то и отправляли вместо себя на вылазки. Стефании это было в ужас и в восторг.
–Поняла? – уточнил без всякой надежды Абрахам, похоже, смирившийся с тем, что окружен идиотами.
–Поняла, – Стефания для убедительности кивнула. – Но мне нужно оставить заявку, сообщить совету где мы будем и когда вернемся, а также…
–Сам поговорю, – фыркнул Абрахам. – Отчеты свои глупые сдашь потом. Бегом в оружейную. Выдвигаемся без четверти двенадцать. Не явишься или опять опоздаешь из–за какого-нибудь сломанного флакончика – пеняй на себя. Ясно?
            Он даже не стал дожидаться ее торопливого и нервного заверения, вышел гораздо скорее, не сомневаясь, что она учла и поняла его слова.
            Стефания еще выкрикнула ему в спину, что все поняла, все сделает и ни разу не опоздает, но реакции на это не последовало. Тогда – пришлось метнуться, как и обещано, в оружейную.
            А в оружейной последовал ожидаемый ответ:
–Разрешение от совета или обязательство от охотника, – оружейник Саллос смотрел с сочувствием, но у него были свои правила и свои требования, не им придуманные.
            Стефания запоздало, только спускаясь в оружейную, подумала, что не взяла разрешения у Абрахама – обязательной расписки, что походный набор простого образца – минимальное оружие, защита и паек, на три персоны не выдал бы никто просто так.
–Абрахам обещался поговорить с советом! – Стефания сжала руки в молитвенном жесте, – но вы же слышали про его характер? К нему лишний раз не подступишься!
–Это для вас, девушка, он лишний! – назидательно заметил Саллос, – а для меня – это то единственное, что отделит меня от казни, если что-то пойдет не так.
–Ну, пожалуйста! – Стефания понимала, что явиться к Абрахаму за распиской – это получить еще один минус в сегодняшнее его представление о ней, это потерпеть провал. Во-первых, не сумела договориться. Во-вторых, зная, что не сумеет договориться, заранее не подумала об этом и не попросила бумаги. Словом – везде провал и полная некомпетентность.
–Не могу, правда, не могу! – Саллос имел живое лицо, очень подвижное и оно не кривилось в издевательской усмешке. Этот человек смотрел на Стефанию и на самом деле хотел бы ей помочь, но что он мог?
–Но ведь такие помощники как Клемент  могут получать в оружейной без бумаг! – Стефания сама помнила, как хвастался этим Клемент, и как мрачнела с каждым словом тогда его сестра – Делин, которой, очевидно, такая привилегия доступна не была.
–Охотник предварительно оставил доверенность на его имя, – объяснил Саллос, – где указал, что за все последствия и ошибки отвечает перед советом он. У вас, Стефания, есть такая доверенность?
–Нет, – Стефания помрачнела.
–Тогда, может быть, у вас есть разрешение совета?
–Нет…– голос ее стал глуше. Она боялась расплакаться.
–Или обязательная расписка охотника?
            Она уже не стала отвечать, лишь потупилась. Саллос посмотрел на нее еще мгновение и всё-таки, не решился. На его счету и без этого обстоятельства было несколько промашек, по мелочи, конечно, но ещё одна сейчас была ему ни к месту. Он действовал в строгих правилах своего мира и не мог нарушить их.
            Но Стефанию ему по-человечески было жалко. Испытывая чувство стыда, когда очень хочется и всё-таки невозможно помочь, Саллос еще раз объяснил свою позицию:
–Я хотел бы, но не могу. Если будет проверка, то меня спросят, а я голову подставлять не хочу. Правда…ты пойми, а?
            Он сам не заметил, как перешел на менее официальное значение.
–Я понимаю, – согласилась Стефания и медленно вышла прочь из оружейной. Но к Абрахаму она не пошла.
–Каяться? – Стефания присела на широкий подоконник рядом с дверями оружейной комнаты и призадумалась, как бы ей поступить. – Нет уж… нужно что-то придумать.
            На подоконнике было холодно. Конечно, не так холодно, как на улице, но поддувало. Но Стефания упрямо оставалась на своем месте, пытаясь найти выход из бюрократической ловушки. Идти к Абрахаму – напрямую расписаться в своей несостоятельности и недальновидности. Обратиться к совету? Абрахам сказал, что сам поговорит с ним, значит, вмешиваться нельзя. К тому же, что-то подсказывало Стефании, что разговор там будет не сейчас, а уже после прибытия, по факту свершенного.
            Тогда что? Обратиться за помощью к какому-нибудь другому охотнику?
            Стефания принялась перебирать охотников из числа тех, про которых слышала больше хорошего. Базин, Аим… эти были хорошими охотниками, но Абрахам недавно задел их напрямую, и они могут не захотеть помогать его помощнице.
            Форас? Ну, этот тугодум. Марбас? Этот не умеет молчать и тотчас выдает все, что знает. Ронове? Выглядит разумным…
            Стефания почувствовала, как заливается краской ее лицо при одной мысли об охотнике Ронове. После Абрахама – это был, пожалуй, самый успешный охотник. Он был молод и нравился женщинам, обходительный, с хорошим чувством юмора, но к сожалению, ни разу не являлся на ежедневные заседания, отправляя вместо себя помощницу, которой Стефания безжалостно завидовала.
–Дура ты, Стефания, – прошипела помощница сама себе под нос, понимая, как прав был Абрахам! Он-то видел ее насквозь.
            Никто из охотников не возьмет на себя такой ответственности – это раз; если Стефания подумает обратиться к ним с такой глупой просьбой, то подставит Абрахама – два. Этого ей он точно не простит.
            Минуты текли, а Стефания, неумелая, не знающая еще подлостей жизни, ничего не решила. Если бы это было возможно, то она бы осталась здесь и никуда бы не шла. Но еще нужно решить как-то вопрос с оружейниками, затем подняться к себе, перекусить, одеться удобнее, прилечь (и не проспать!), а потом заранее явиться на место сбора.
            В ее же интересах что-то всё-таки придумать.
            На самом деле, она придумала. Ей тяжело было решиться на это, но Саллос дал ей почти что подсказку – нужна расписка от охотника. Осталось только убедить саму себя и самой подделать эту расписку.
            Вряд ли Абрахам явится в оружейную, да и она не будет дурой, что не выполнит его задания. Зато найдет выход. Да и проверки…ну, в самом деле, будут ли проверки с каждой распиской бегать к охотникам, выспрашивая: « а давали ли вы такого–то числа, такого–то лунного месяца обязательство?»
            Но если что-то случится? Впрочем, случится или не случится – это еще вопрос. Абрахам –  маг. Да и остальные, вернее всего, не лыком шиты. И сама Стефания готова дорого продать свою жизнь.
            Все, хватит колебаний – решено!
            Стефания скользнула до ближайшего кабинета, попросила лист бумаги, перо и чернила, что ей тотчас предоставили и сама, скрывая написанное от себя же рукой, на всякий случай, чтоб не передумать, нацарапала самым аккуратным и разборчивым почерком, на какой была способна, вдавливая с силой буквы в лист несколько строк: «Прошу выдать три классических походных комплекта. Срочно. Возвращение гарантирую. Ответственность моя. Абрахам. Дата, подпись».
            Стефания старалась не смотреть на лист, пока несла его обратно Саллосу, и держала его двумя пальцами за уголок, как будто бы боялась запачкаться. Она очень страшилась того, что не получится.
            Саллос встретил ее с сочувствием:
–Ругался?
            Стефания кивнула и протянула лист.
–Не переживай, Абрахам всегда и всеми…– Саллос осекся, он взял лист, пробежал его глазами, а затем медленно поднял глаза на Стефанию. – Ты что?!
–Расписка! – твердо сообщила Стефания. – У тебя есть расписка.
–Дурное, – Саллос не одобрил.
–Сама разберусь! – Стефания чувствовала, что еще пара-тройка здравых аргументов такого рода и она откажется от своей затеи, а этого нельзя было допустить. – Ну придет проверка – у тебя на месте? На месте. Все?
–Дурное затеяла ты, девушка! – буркнул Саллос, но покорно побрел к ящикам, в самом деле – ему-то что? Проверка если и нападет, то быстро отстанет, и примется за Стефанию. Но это когда еще будет, если вообще будет.
4.
            В этот раз Стефания приложила все усилия, чтобы не опоздать и явилась первой. До назначенной встречи было ещё почти полчаса, а она уже стояла, напряжённо вслушиваясь в тишину. Временами, поглядывая на неё, проходили охотники и их прислужники. На неё поглядывали,  но искоса – все знали, кому Стефания служит, и делали свои выводы, переглядывались – от этого было неуютно, но что поделать, когда основное время работы для слуг Церкви Животворящего Креста ночь, когда активизируются, или же напротив слабеют (например, оборотни) силы магического богохульства?
            Ночами, особенно такими ясными, освещёнными луной, очень хорошо проводить ритуалы.
            Появились и Клемент с Делин – брат и сестра, всеми силами пытающиеся остановить расширение пропасти меж собой. Делин не участвовала в вылазках, её задачей было проверить уход своего охотника – Фенрира – человека не шибко-то и выдающегося, отходчивого, очень мирного, снарядить его костюм походным набором и получить последние указания.
            А вот Клемент отправлялся со своим охотником Скароном. Скарон общался с ним как с равным и явно видел если не прямого преемника, то ученика. Это заставляло Клемента гордиться собой, и хоть из уважения к сестре он пытался скрывать это, всё равно было слишком заметно. Делин все понимала умом, понимала, что если её не берут на вылазки и не готовят к боевой деятельности, это говорит о многом, это сделано не просто так, но она не могла не проникнуться ядовитым чувством зависти.
            И зависть эта усилилась, когда Делин увидела стоящую смирно в уголочке Стефанию, на которой был закреплён уже походный набор – широкий пояс с двумя кинжалами по правую и левую сторону, коробочка, для энергетического отражения заклинания, складной крест, молитвенник и флакон со святой водой.
            «И эта сегодня…» - с неприятной обидой подумала Делин и поспешно отвернулась, смаргивая злые слезы.
            Клемент тоже заметил присутствие Стефании и не побоялся, в отличие от других, заговорить с нею – всё-таки, в некотором роде они были приятелями.
–Привет! – широко улыбнулся Клемент, приближаясь. – Ты сегодня на вылазку?
            Стефания неопределенно развела руками, кивнула.
–А на совете говорила, что ничего не планируется! – с легкой усмешкой укорил её Клемент, хлопнул по плечу, – куда едете?
–Не знаю, – честно ответила Стефания. – Мне было сказано прийти, так и я пришла. И когда был совет, я еще не знала…
–Понимаю, – улыбнулся Клемент, – с твоим-то начальством всего можно ожидать!
            Почему-то от этих слов Стефании сделалось обидно. Можно было подумать, что от Скарона Клемент уже всего ожидал, изучил его вдоль и поперек! И она, не успев подумать и выяснить хотя бы для себя уместность замечания, отозвалась с непринуждённой легкостью, призванной скрыть раздражение:
–Спасибо, что беспокоишься о моём начальстве, но у тебя есть своё.
            Клемент понял, что сказал что–то не то и нахмурился. Но Скарон окликнул его, встревоженный, очевидно, непредвиденной задержкой:
–Нам пора!
–Да, иду! – Клемент еще раз скользнул взглядом по лицу Стефании, не понимая, что именно ему не нравится больше в ней, что проступило вдруг в ее чертах такое, что было ему лично неприятно, и не смог найти ответа, но поспешил на зов своего охотника.
            Редела толпа, уходили охотники. Освобожденные помощники шли к себе или также ускользали в темноту. Ушёл и Клемент, сопровождая Скарона, в зале оставались только Делин с Фенриром и Стефания.
            Делин возилась с поясом, пытаясь закрепить его плотнее, но выходило у неё плохо – пояса были рассчитаны на фиксированное значение объёмов тела, а Фенрир, выходящий на вылазки редко, не стремился держать себя в форме, и теперь Делин тщетно пыталась затянуть пояс поуже, чтобы тот не спадал. Фенрир чувствовал себя смущенным, но спешил обвинять Делин в её криворукости, чем себя в неумеренном потреблении пищи.
            В разгар этой «поясной» борьбы, когда Стефания предложила заколоть пояс на шпильку, распахнулась дверь. Стефания выпрямилась, полагая, что это наконец Абрахам, но это оказался Ронове со своей помощницей Иас.
            Одного случайного взгляда на Ронове Стефании хватило, чтобы отчаянно покраснеть. Она устыдилась своей реакции и принялась с удвоенной энергией возиться с поясом Фенрира, даже более рьяно, чем Делин.
            Делин тоже смутилась. Для того, чтобы испортить настроение до конца ей одного этого появления и не хватало! Стоило взглянуть на Иас – красивая, длинноногая, фигуристая…ни одного изъяна в ее внешности нельзя было отыскать. Волосы – роскошная блестящая копна, покатые плечи, тонкие длинные пальцы, ровная кожа, капризно-пухлые губы…
            Нет, Делин трезво оценивала себя и видела прежде красавиц, и знала, что сама она хорошенькая, ну вот не такая идеальная, и все-таки, именно с появлением Иас настроение становилось гаже почти у всех женщин Животворящего Креста.
            Ронове или сделал вид, что не заметил смущения Стефании и спокойно (а чего ему было спешить?) приблизился к Фенриру, пожал ему руку, снасмешничал:
–Себя не бережешь, девчонку побереги!
            В этот момент Стефания застегнула пояс и выпрямилась, стараясь не смотреть в сторону Ронове, который теперь оказался непозволительно близко к ней самой.
–Да куда тут…– Фенрир хрипло выдохнул, похоже, Стефания перестаралась с затягиванием, но пожаловаться охотник уж не смел, – Нет, ну ты ел хлеба деревни? Свежие, с корочкой! А сметана? А сливки? А душистое масло…
            Фенрир причмокнул губами, будто бы ощутил вкус, затем вздохнул с горечью.
–Ты так перестанешь помещаться в проходах! И твоя помощница не справится.
            Называя помощницу, Ронове кивнул в сторону Стефании. Она увидела это боковым зрением и, преодолевая смущение, поспешила заверить:
–О, нет! Это Делин помощница господина Фенрира. Я помощница господина Абрахама.
            Делин выпрямилась и приблизилась к Стефании, чтобы тоже попасть под внимательный взгляд Ронове, но тот уже услышал «Абрахам» и его интерес к Стефании возрос.
–Абрахам? – быстро уточнил охотник. – Стало быть, ты та самая Стефания?
            Неудивительно, что он слышал о ней! Неудивительно и то, что не знал ее в лицо: на заседания ходила Иас, по поручениям тоже она, а сам Ронове едва ли мог выделить Стефанию среди других церковников.
–Да, – призналась помощница, – я служу Абрахаму.
–И как? – поинтересовался Ронове. – Он часто меняет своих помощников. Всеми вечно недоволен…
            Стефания заставила себя взглянуть в глаза Ронове – это оказалось не так сложно, смотреть, а вот не тонуть в его взгляде, на дне которого плясали бесноватые огоньки не то веселья, не то ехидства, а может быть, и опасности, оказалось куда сложнее. Почти не чувствуя своих слов, Стефания все-таки ответила:
-При всём уважении, господин Ронове, я не имею ни желания, ни права, чтобы обсуждать с вами господина Абрахама или любого другого, кому я служу или буду служить.
            Интуитивно она угадала с ответом. Ронове не любил сплетников и жалобщиков. Он любил достойные ответы и необычных людей. В Стефании Ронове прежде не видел ничего необычного, но сейчас она раскрывала характерные черты, среди которых была твердость… по меньшей мере, это стоило уважения.
            Ронове кивнул, одобряя:
–Хороший ответ!
            И вдруг хлопнул Стефанию по плечу, от чего ее обожгло самим осознанием: это же Ронове! – и сказал:
–Если обидит, не бойся сказать, мы ему отомстим.
            Подмигнув изумленной Стефании, Ронове отошел в сторону, отдал распоряжения Иас и выскользнул в провал ночи. Иас дождалась ухода своего охотника и повернулась к Стефании, не скрывая презрения, промолвила:
–Не думай даже о нем! Рангом не вышла.
–Да я не…– испугалась Стефания, но Иас это всё было неинтересно, и она уже спешила прочь из залы.
–Девочки! – взмолился Фенрир, почуяв нехорошее напряжение, – да так нельзя! Ох…
            Делин же оставалась не у дел. Она с каменным выражением на лице выслушала равнодушные и заученные инструкции от Фенрира, закрыла за ним дверь и взглянула на Стефанию.
            Стефания не заметила ее взгляда – она стояла, прислонившись к колонне, прикрыв глаза, и лицо у неё оставалось спокойным и даже каким-то радостным. Делин стало невыносимо горько от этого спокойствия и выражения, от того непринужденного облика, который являла собою Стефания.
            Делин почувствовала, как к горлу ее подступила тошнота и торопливо выбежала прочь, не замечая собственных слёз. Слёз самых страшных – досады и злости.
            Наконец появился и Абрахам с ещё двумя спутниками – обоих прежде Стефания, мгновенно вынырнувшая в реальность, не знала. Видела мельком, но и только. один  был примерно ее роста или даже чуть ниже и имел какой-то стеклянный, абсолютно прозрачный взгляд. От этого взгляда Стефании было не по себе.
–Надо же, не опоздала! – отозвался Абрахам на ее приветствие и кивнул в сторону первого своего спутника со страшным, пугающим взглядом. – Это Базир.
            Базир протянул ей узкую ледяную ладонь. Стефания осторожно пожала её и протянула походный пояс. Нужно было бы предложить помощь, но Базир внушал ей такое странное чувство страха, и даже ужаса, что она не отважилась. Впрочем, этого и не требовалось – Базир оказался вполне самостоятельным.
            Второй был выше Абрахама, и являл собою существо явно тренированное и, может быть, даже из солдатских рядов. Стефании пришло в голову при взгляде на сильные руки второго, что он мог бы переломать ее пополам без особенного усилия.
            Но взгляд и в принципе лицо выдавали в этом человеке доброту и спокойствие. Базир, несмотря на свои менее внушительные параметры, казался Стефании страшнее.
–Казот, – коротко представил Абрахам.
            Казот протянул огромную ручищу Стефании, и та осторожно коснулась ее своей рукой. Эта рука была грубая, принадлежащая человеку тяжелого физического труда, но надежная. А то рукопожатие, произведенное Казотом с осторожностью и аккуратностью, укрепили Стефанию в мысли о том, что из всех присутствующих именно Казот самый безопасный человек.
–Закончили! – призвал Абрахам и дал короткие инструкции. – Отправляемся вчетвером. Я впереди. Ты, болезная, следуй за мной, левее. Базир, держись правой стороны за мной. Казот – ты в конце. Не производим шума, не заговариваем, не принимаем решений самостоятельно, если этого можно избежать. В бою ведем себя разумно, не уклоняться и не нарываться. Атаковать так, чтобы не попасть по мне. Идем по сигналу проверять целительницу в соседнюю деревню.
–Под носом у Церкви? – удивился Казот, Абрахам смерил его уничтожающим взглядом, но ответил:
–Эти твари уверены в собственной безнаказанности и полагают, что мы глупцы. Глядя, однако, на вас, я начинаю понимать, откуда они берут такие выводы. Все, идем!
            Холодный ночной воздух полоснул по горлу, змеино проникая в легкие. Стефания на мгновение потеряла возможность вдохнуть, но справилась с собою, плотнее закуталась в плащ и подняла воротник, чтобы создать дополнительную защиту от холода.
            Где-то за их спинами закрылась тяжелая дверь, ведущая в юдоль церковников, в последний оплот живого света, призванного бороться с магической тьмой, противной богу и людям, а они – тихие тени, выскользнули во мрак ночи, чтобы вести свою битву.
            Стефания думала, что путь будет верхом. В конце концов, до ближайших деревень по всем сторонам идти не меньше часа, а в темноте и того больше, но Абрахам упрямо шел пешком, и они, не смея пререкаться с ним, шли следом, оглядываясь.
            Стефания напряженно слушала ночь, но это была самая обыкновенная ночь, полная обыкновенных же звуков. А может быть, ей не хватало опыта, чтобы  заметить что-то необычное, но все-таки Стефания постоянно оглядывалась по сторонам, пыталась запоминать путь, хоть и знала, что вряд ли ей это пригодится, но для себя лишним не будет.
            Беспокойство ей приносила совсем не ночь, и даже не тот факт, что в скором времени придётся, возможно, сразиться с какой-то там целительницей, а именно присутствие Базира рядом. Его тихая поступь, как будто бы он не шел, а летел над землей, не давала Стефании расслабиться, что-то не нравилось ей в нем и даже вызывало отвращение. Странное чувство, которому не было объяснения…
            Казот шел следом. Ему тяжело было ступать за ними, он был тяжелее и шаг его был шире, но Казот старался держаться и тише, и незаметнее. А Абрахам шел вперед, не оглядываясь, точно зная, куда должен идти.
            Он сворачивал то направо, то налево, то поднимался вверх по едва заметным в лунном свете тропинкам, то вдруг шел по склону вниз. Ни одного слова, ни одного звука – и тени, следующие за ним, понимали, что нельзя говорить первыми – добра не будет.
            Хотя Стефании и было интересно, кто эти люди, зачем нужны они Абрахаму, когда он сам маг, чем понадобились, но она молчала, делая вид, что ее ничего, кроме целительницы, которую надлежит уничтожить, ничего и не беспокоит.
            Наконец луна выхватила из ночи несколько маленьких домиков и улочек. Абрахам сделал знак остановиться и покорные ему спутники выполнили этот приказ.
-Нужно узнать обстановку, - объявил он. Его лицо скрывалось в ночи, но почему-то Стефании показалось, что взгляд охотника устремлен на нее.
–Так…– согласился Казот, – и?!
–Дозвольте мне, – голос Базира змеиным шепотом донесся до Стефании. Она невольно сделала мелкий шажок от него.
–Нет, – возразил Абрахам и ткнул пальцем в плечо Стефании, – болезная, займись.
–Я? – на всякий случай, напуганная таким жестом доверия, уточнила Стефания. – Э…
–А если там ведьма? – вступился Казот, – что она сделает против нее? Против магии?
–Если там ведьма, и Стефания с ней столкнется, то решение о жизни или смерти самой Стефании и принимать. Не будет дурой – выживет. Вперед, – голос Абрахама даже не дрогнул никаким чувством. Ему было все равно, кто погибнет, а кто выживет, и с чем придется столкнуться существу неподготовленному.
–Дозвольте...– начал, было, Казот сдавленным от волнения голосом.
–Слушаюсь, – опередила его Стефания и набросила капюшон на голову, и сделала несколько шагов в темноту.
            Магическая сила собирает вокруг себя определенные знаки, приметы, понятные церковникам. Абрахам, отправляя Стефанию на поиск этих примет, явно знал, что делает. Он сам был магом и уже наверняка знал, есть здесь какая-то магическая тварь, или нет – для него приметы были в самом окружении магии. Отправляя же Стефанию, Абрахам как будто бы тренировал ее…
            Осознав это, Стефания вспомнила в одно мгновение Делин, застегивающую пояс на толстяке-охотнике, и с тоскою глядящую в след уходящему брату, и решила не противиться. В конце концов, следовало бы и самой начинать думать!
            Стефания старалась быть незаметной, но все-таки незнакомые переплетения улочек, пусть и широких, и освещенных луною, сбивали ее с мыслей. Еще и собаки, иной раз, почуяв ее присутствие, поднимали головы и лаяли, но, скорее, для порядка, чем для реальной угрозы. Стефания металась от одного прикрытия дома или сарая к другому, чтобы не выдать своего присутствия ни собакам, ни случайно бродящим в бессоннице селянам.
            Сделав определенные выводы, она заметила небольшой закуток на самом краю деревни, направилась к нему и обнаружила небольшое кладбище, созданное, как это бывает в маленьких деревнях, очень близко к родным, огороженное простой плетеной изгородью…
            Стефания скользнула к вбитым в землю деревянным крестам с табличками, на которых содержалась информация о том, кто и когда похоронен. Луна пришла ей на помощь и позволила, хоть и с трудом, но все-таки разглядеть примерно полдюжины еще не ссохшихся табличек. Стефания повернула голову, примерно пересчитала таящиеся в последних минутах темноты дома, помрачнела…
-Тебя только за смертью посылать! – проворчал на ее возвращение Абрахам. – Ну, докладывай!
            Стефания кашлянула, принялась докладывать, стараясь выглядеть уверенной:
–В деревне почти у каждого дома живут собаки. Только у трех дворов их нет. Много кошек. В конце деревни есть маленькое кладбище, если верить табличкам, то последний человек здесь умер полтора года назад от старости.
–Странно, учитывая, сколько здесь домов. Да и сельская жизнь не располагает к смерти от старости, – заметил очевидное Базир, глядя на Абрахама. – И еще на трех дворах нет собак…
            Целительницы и ведьмы тяготеют к кошкам – этому тоже учат почти сразу же, а вот собак гонят от себя.
–Но не могут же три двора быть населены ведьмами! – влез Казот, но тут возразила сама Стефания:
–Эти дома стоят близко друг к другу. Если, допустим, в центральном доме живет сама целительница, то два соседских дома из благодарности к ней могут избавиться от собак.
–Из благодарности? – фыркнул Базир. – Она целительница! Она маг!
–Она может помогать селянам, лечить их или их скот, – заметила Стефания. – Так она может добиваться выгоды и отводить от себя подозрения!
–Помогая людям? – это вступил уже Казот. – Хороша магичка!
            Что-то было неприятное в словах Казота. Какой-то тон, насмешливо-мрачный, как будто бы даже отчаянный? Ну что же, это их, церковников работа. Помогает она людям или нет, это их долг – уничтожить всякую магическую тварь. Есть обыкновенные целители, полагающиеся на травы, есть лекари. А эта – целитель с магией! Такую только уничтожить.
–Церквей нет, часовен тоже…– продолжила Стефания, глядя на Абрахама, который не участвовал в их маленьких препирательствах, точно зная, как поступать.
–А что с птицами? – глухо спросил охотник.
            Стефания закусила губу: на птиц она внимания не обращала! а ведь это тоже знак. Но что же – расписаться в своем непрофессионализме? Ну уж нет!
            Насилу она припомнила и ответила:
–Птиц много. В основном куриц и петухов.
            Да, самые колдовские птицы, нужные для магических обрядов и ритуалов. Итак, больше трех совпадающих признаков развязывают по закону Церкви Животворящего Креста Охотнику руки.
–За дело, – Абрахам сделал знак, – уничтожить целительницу.
            Он первым пошел к деревне. Магическое чутье вело его вернее, чем могла бы вести Стефания, с трудом разобравшаяся даже в простейшем сплетении улочек. Занимался рассвет, осторожно вползала на смену черноте ночи серость, еще каких-нибудь три четверти часа и потянутся первые крестьяне по своим бытовым делам, несменяемым день ото дня.
            Абрахам остановился у того самого дома, на который думала Стефания – центральный среди домов без псов. Дом был самым обычным на вид – те же стены, что и других домов – крепкие, но не новые, ладные еще и даже прокрашенные в прошлом сезоне. И крыша обычная, и скотный дворик примыкает – маленький, но все же. Есть и несколько грядок вполне ухоженных…
            Обжитый дом! Обычный дом.
–Базир и болезная внутрь дома, Казот будешь прикрывать! – коротко велел Абрахам и приблизился к дверям первым.
            Он положил руку на то место, где с внутренней стороны должен быть закрытый крючок и отвел ладонь в сторону почти сразу же. Дверь на мгновение осветилась сероватым блеском и поддалась, пропуская охотника и его спутников внутрь.
            Стефания, преодолевая страх, сжимая правую руку на ближайшем кинжале, и готовая, на всякий случай, к бою, скользнула за Абрахамом, последний зашел Казот и сразу встал у дверей, чтобы в случае попытки к бегству быть препятствием для целительницы.
            Внутри они замерли, прислушиваясь. Дом и внутри был самым обычным – простая мебель, добротная, но старая, крепко сделанный очаг, от которого тепло оставалось еще на ночь. Всего в домике было две комнаты, в одну они попали почти сразу, не разместившись даже в маленьком закутке, предшествующей ей. другая отделялась вязаной занавесью – в провязях виднелась постель – тюфяк, прикрытый льняными простынями. На простынях тело.
            Дышащее, живое тело.
            Абрахам сделал знак Базиру и тот слегка отступил в большую комнату. Стефания, не получив знака, поняла, что нужно продолжать следовать за Абрахамом и покорилась, выхватила кинжал и плотно сжала его в руках.
            Они оказались во второй комнате. У Стефании не было времени толком оглядеться, когда Абрахам в змеином прыжке скользнул к постели целительницы и рывком выдернул ее из-под тонкого серого лоскутного одеяла, разрушая весь сон:
–Подъём, нечистая тварь!
            Это было страшным пробуждением для целительницы Дианы. Она не занималась никогда магическими практиками, которые можно было бы всерьез заметить. Узнав про охоту на магов и ведьм, она бежала, проклиная свой магический дар из одной деревни в другую, пока не пришло ей в голову поселиться близко к церковной юдоли – Диана рассудила, что тут ее никто искать не догадается.
            Три года целительница таилась ото всех, не выказывая никакого умения, пока не заболел первый ребенок у соседки. Соседка почернела от горя, а Диана сдалась – у нее всегда было мягкое сердце. Это был строжайший секрет, самый страшный, самый жестокий, и жители деревни хранили его.
            Диана чувствовала накануне, что пора уходить, потому что помощь одному страждущему превратилась в бесконечное обнаружение своих способностей, пусть жители были к ней добры, и соседние дома перестали держать беспокоящих ее сон собак, но все же – стало опасно, и Диана собиралась уже в путь, в дальнейшие скитания, но не успела!
            Приди они завтра – наткнулись бы на опустелый дом. И даже если пришли бы к полудню. Но Абрахаму словно сама тьма нашептывала на ухо и привела она его в нужный час.
            Абрахам грубо вышвырнул Диану – пробудившуюся в одно мгновение, растрепанную со сна, нечесанную, в одной нижней рубашке, в большую комнату, где уже ждал Базир.
            Казот подобрался, но Диана не сделала ни одной попытке к бегству. Она рухнула на лавку и обессиленно опустила голову.
–Попалась, тварь? – Абрахам был страшен в это мгновение, как хищник, поймавший усталую добычу.
            Диана молчала.
–Базир, протокол! – велел Абрахам и догадливый услужливый Базир скользнул к столу, на ходу доставая из кармана пергамент, тонкое перо и маленький флакончик с чернилами.
–Имя, происхождение, деятельность! – рыкнул Абрахам, заставляя Диану взглянуть на себя. Он грубо держал ее за волосы, оттягивая голову, чтобы лишить ее возможности к сопротивлению.
            Сцена была не для слабонервных, но никто не думал вступиться.
–Я ничего не сделала! – вырвалось у Дианы сквозь хрип, и тогда Абрахам рывком скинул ее со скамьи на пол. Целительница упала на колени, больно разбив их об пол, но лишь тихо и судорожно вздохнула от боли.
–Говори, тварь! – предложил Абрахам. – Ты попалась, так очисти свою мерзкую душу от магии и выложи все, что тебя гложет!
–От мага слышу! – целительница расхохоталась. Это было ошибкой.
            Стефания опередила ярость Абрахама, сама метнулась к целительнице и отвесила, не примериваясь, звонкую пощечину, заорала на нее, поражаясь силе собственного голоса:
–Отвечай на вопрос! Ты – исчадие, богопротивная тварь!
            Даже Абрахам был впечатлен реакцией Стефании.
–Ты отойди, болезная, – посоветовал он, но без злости или раздражения, а с удивлением, когда человек, от которого ничего не ждешь, внезапно делает что–то неожиданное и полезное.
            Стефания отшвырнула целительницу и отодвинулась, демонстративно скрестила руки на груди. Целительницу ей не было жаль – она нарушила божий закон и должна поплатиться!
–Меня зовут Диана, – ответила преступница, поглаживая обожженную ударом щеку, – и я ничего не сделала.
–Ты использовала магию,  ты виновна в этом, – спокойно возразил Абрахам. Базир уже писал обвинительный протокол для совета.
–А ты предал свою природу.
            Абрахам присел перед целительницей, не решающейся подняться на лавку, и ответил, глядя ей в глаза:
–Моя природа – служить силам света. Мой путь – искупление за свое рождение. Мое проклятие я оборачиваю на пользу свету и Господу. Молись, если умеешь, смерть пришла в твой дом.
            Абрахам поднялся.
–Я ничего не сделала, – повторила Диана, – я помогала людям. Я лечила скот, детей, вытаскивала безнадежных… где мой грех? Где я оскорбила Господа?!
–В магии, во вмешательствах в его планы, – это ответил уже Базир. Стефания повернулась на его голос и случайно увидела, как скривилось лицо Казота, нахмурилась.
–Я ничего не сделала! – Диана не выдержала. Ее вопль был полон отчаяния. – Я ничего…
–Покойся с миром, прими, Господи, душу грешную! – Абрахам не дал ей договорить. На кончиках его пальцев уже висели искорки заклинания, он одной рукой с легкостью, словно Диана ничего не весила, схватил ей горло и приподнял, отрывая от пола.
            Диана задергалась, забилась, а затем страшно захрипела и еще долгих два мгновения пыталась спихнуть руку Абрахама со своего горла, но не могла. Магия охотника была значительно сильнее ее магии.
            Абрахам разжал пальцы, и тело Дианы рухнуло, словно мешок с зерном, вниз, на пол, уродливо и неестественно скривившись и вывернувшись. Стефания видела, как стекленеют глаза целительницы и не чувствовала ничего, кроме умиротворения: так будет с каждым. Кто нарушит закон Господа и будет жить по магии, а не по Кресту!
–Мертва! – весело заметил Базир и протянул протокол Абрахаму. Тот, не глядя, размашисто подписал его и велел, - уходим. Надо сжечь этот дом. Базир, отрежь ей прядь волос. Казот, поджигай. Болезная, за мной.
            Стефания заторопилась на его зов и выскочила, с удивлением глядя на Казота, которого, казалось, сейчас стошнит от происходящего – его реакция была ей непонятна, разве его воспитали не по тем законам, по каким ее? Абрахам все сделал правильно, он герой!
–Надо отправить сюда проповедников, – не оборачиваясь на нее, сказал Абрахам, поднимаясь по склону, прочь от деревни. Рассвет уже властвовал и поднимались люди, выползая в привычную им жизнь, – а то развели здесь укрывательство нечистых! Попахивает заговором…
            Стефания кивнула на всякий случай.
5.
            Походные наборы им не пригодились, Стефания собрала их и понесла в Оружейную, гордо сдала Саллосу, тот пересчитал  с особенным вниманием (как будто бы не три пояса пересчитывал, а триста), затем удовлетворенно кивнул и, кажется, даже повеселел.
–Как прошло?
–Удачно! – Стефания пребывала в хорошем настроении. Охота прошла удачно, целительницу, противную богу, уничтожили, будет что рассказать на совете, да и Абрахам не так уж невыносим, чего печалиться?
–Это хорошо, – одобрил Саллос, затем вдруг протянул Стефании её нелепо поддельную записку, – возьми, девушка.
            Стефания даже отшатнулась в удивлении, выдохнула:
–Как? Я же…
–Возьми, – повторил Саллос, – наборы не пригодились, значит, никто не узнает, что ты их брала. А вот сунут нос в бумаги и ты попала.
–Я… – Стефания почувствовала как стремительно краснеет. Такая доброта от совсем чужого человека! Пусть они и соратники, сражаются за Крест, уничтожая магическое богохульство, но всё же – мало кто был так, особенно без повода, добр к ней.
–Бери, – настаивал Саллос и Стефания кивнула, бесчувственной, одеревенелой рукой она сгребла записку в карман плаща и, не поднимая глаз на оружейника, прошелестела, – спасибо.
–Иди, – отмахнулся оружейник, – иди с глаз моих, девушка, и не было тебя здесь!
            Не было? Ну ладно, не было! Она спорить не стала, бросилась прочь из оружейной, миновала почти бегом все пролёты и галереи, но даже не заметила этого, запыхалась, это верно, но и всего лишь!
            Стефании хотелось растянуться с удовольствием на постели и забыться сном, чтобы заново начать через несколько часов трудовую деятельность, заглянуть к Абрахаму, потом на совет, потом…как скажут!
            Единственное, что вдруг омрачило ее мысль – Рене. Через несколько часов он снова спросит, что было нового в поведении и в деяниях Абрахама, а еще вцепится когтями и клыками в факт того, что они отправлялись на охоту, а Стефания за несколько часов до нее сказала лишь о картах, разложенных у Абрахама.
            Рене не поверит, что Стефания была не в курсе поездки! Сама Стефания бы на его месте не поверила.
            С другой стороны – может быть, это знак? В конце концов, разве не хочет уже давно Стефания избавиться от своей ошибки? Рене ее топит, может быть – пришла пора покаяния?
            Думать об этом не хотелось – это были тяжелые мысли и тупиковые размышления, Стефания не видела себе спасения. Хотелось забыться сном, к тому же – за окном уже вовсе было светло, а значит, время, которое она может потратить на сон, заметно сокращается.
            Надо закрыть глаза…
            Стефания лежала, не раздевшись даже толком, хотелось спать, но больше того хотелось не думать.  Усталость, навалившаяся на тело, отвлечь не могла и тогда она мысленно стала молиться.
            «Господи, освети мне путь Крестом твоим, и не дай слуге своей сбиться! Как чиста воля твоя, Господи, так и моя пусть будет. Уповаю на милосердие твое, на свет твой и жизнь твою – во власти твоей жизнь и смерть, горечь и скорбь, счастье и ярость. Пошли мне, Господи, мысль о том, как служить тебе вернее, как не подвести Животворящий Крест и карать именем твоим адептов тьмы, взявших магию…»
            Была ли сила в этой молитве, или Стефания просто успокоилась с нею, но сон медленно начал окутывать её тело и совсем уже, было, увлек, как вдруг всякое очарование подступающими грезами пропало – жестокий, безжалостный стук нарушил зарождающийся сонный покой.
            Стефания не шелохнулась. Хотя бы из вредности – в конце концов, у нее законные часы отдыха!
            Но стук повторился еще раз и вновь… стук тихий, даже робкий, осторожный. Это точно не был Абрахам – он, во-первых, почти не заходил к ней; во-вторых, входил без таких предосторожностей.
            «Уходи!» - мысленно попросила Стефания. – «Кем бы ты ни был, уходи!»
            То ли дверь была плотной, то ли мысли ещё тяжелы от столь жестокого пробуждения, но гость не послушал и снова постучал. И Стефании пришлось встать.
            Медленно, раздраженно и досадливо она поднялась с постели и прошлепала к двери, распахнула, мысленно проклиная визитера и желая его потомкам познать магическую силу, открыла дверь, и тут сон слетел с неё сам собой – такое было удивление.
-Казот? – на всякий случай уточнила Стефания, хотя ошибиться было невозможно. Этот страшный на вид человек, выданный своим же добрым взглядом, стоял робко у ее дверей. Это выглядело даже забавно…
            После их возвращения в Церковный Оплот Казот куда-то поспешно ушел, не дожидаясь привычных и суровых ворчаний Абрахама. Больше Стефания его не видела. Да и весь путь обратно он был словно бы сам не свой, но, впрочем, не помощницы же до этого дело!
–Можно поговорить? – смущенный гигант – это, конечно, всегда смешно, но почему же Стефании сразу же стало не до смеха?
            Она, уже забыв свою досаду про разрушенный сон, посторонилась, пропуская Казота, затем зашла сама, прикрыв дверь.
            Он выглядел глупо в её маленькой клетушке, но смущение его исходило не от этого.
–Я слушаю, – любопытство почти разрывало Стефанию, но она усилием воли заставляла себя держаться в рамках приличия. В конце концов, она хозяйка в этой клетушке и это в час ее отдыха он пришел. Так пусть терпит – это она, Стефания, хозяйка положения!
–Я хотел спросить… – Казот нервничал, ему тяжело было решиться, но Стефания не сводила с него взгляда, – ты давно у Абрахама?
–Нет, – ответила она, удивленная такой постановкой вопроса и вдруг спохватилась. – Если у вас вопрос о деятельности Абрахама или моей, вы должны подать запрос в совет! Я не намерена…
–Да подожди! – устало оборвал её Казот и откинулся на спинку кресла, прикрывая глаза. – Мне плохо. А ты…слушай, я понять хочу.
–Чего понять? – Стефания, конечно, была дрессированной, но не настолько, чтобы угадывать желания вообще всех окружающих. – Я вас не знаю.
–Я – Казот, из подразделения Животворящего Креста на далеком востоке… я не был охотником, но готовился им стать, когда маги разрушили нашу Церковь и вынудили меня бежать. Меня приняли здесь, и Абрахам взял меня с собой вчера впервые.
–А Базир? – Стефания не почувствовала сострадания. В конце концов, Абрахам часто говорил, что в провинциях люди, вступающие в бой с магией – малодушны и слабы, и неудивительно, что их церкви сминаются одна за другой. Настоящая сила в разуме и духе, в отсутствии слабости!
–Базир не из моей Церкви, не с востока, – Казот пожал плечами. – Сегодня был первый раз, когда я видел, как уничтожают магию. У нас такого я не видел.
            Стефания не сдержала самодовольного смешка – вот как! Она, оказывается, еще живет не скучную жизнь!
–А для вас это норма, наверное? – уточнил Казот, и Стефания солгала, расправляя горделиво плечи:
–А то!
–Тогда скажите мне, помогите мне! – Казот умоляюще взглянул на Стефанию, – неужели со мной что-то не так, если мне жаль…
            Он осекся, наверное, увидел в глазах Стефании что-то такое, что боялся увидеть, но всё-таки закончил:
–Ту целительницу.
–Жаль?! – Стефания вскочила. Ярость первородного гнева накрыла её страшным покрывалом. – Как можешь ты жалеть, нет, как смеешь ты жалеть недостойных, погрязших во тьме, отринувших Бога грязных магов? Всякое начало божественной природы не принимает магию! Бог не был магом, и не провозглашал их равными людям, а значит – это адепты тьмы, и их надлежит уничтожить. Они пьют нашу кровь и кровь наших детей, питаются нашей плотью, травят, наводят порчи и пользуются…
–Это война, – тихо сказал Казот, оправившись от первых звуков ее крикливого возмущения. – Нельзя судить обо всей армии по нескольким солдатам. Среди нас, церковников, тоже хватает подлецов?
–Тоже? – у Стефании от гнева даже краска схлынула с лица, она стала мертвенно–бледной, – да как ты смеешь! Как ты смеешь называть слуг Животворящего Креста подлецами? Да ты…
            Она задыхалась от ярости, которой не могла отыскать достойного применения. Глупец Казот! Как мог он говорить так богохульно, подвергая сомнению устоявшийся уклад борьбы и заповедей Животворящего Креста? Как смел он…
–Да я буду жаловаться! – Стефания торжествующе ткнула пальцем в его сторону, – ты ответишь перед советом!
–Я просто сказал, что мне жаль ту целительницу. Она была еще молода, и она ведь не колдунья, не вампир. Что, если она, на самом деле, только лечила?
–Она пользовалась магией!
–Но если это помогало людям? – Казот встал, он был намного выше Стефании, но был смущен и загнан в собственные сети жалости. А Стефания рвала и метала – истины, которые вдалбливались ей в голову, он вдруг посмел подвергнуть сомнению.
–Она маг!
–Но это была добрая магия!
–Не бывает доброй магии! Всякая магия – проклятие, и тьма, с которой нужно бороться тебе и мне, и всем, кто верен Богу и Свету, всем, кто служит жизни!
            Они стояли друг против друга, словно враги. Казот не желал этого конфликта, даже намека на этот конфликт! – он хотел всего лишь понять, почему ему так плохо, получить поддержку, а не жестокую отповедь.
–Тебе еще многому предстоит научиться, Казот! – Стефания говорила теперь ядовито-приторно, как говорят, порою, наставники с теми, кто, по их мнению, неразумен, вроде бы и тон преисполнен сочувствия, и слова не жгут, но взгляд, усмешка – все это, полное презрения и чувства собственного превосходства – выдают!
–Ну да… – Казот криво улыбнулся, – ну да, учиться. Учиться карать без суда, жечь всех, кто, может быть, приносит больше добра, чем наши каратели…
–Ты пожалеешь! – пообещала Стефания, готовая сама, сию же минуту броситься писать донос в совет на идеологическое разложение Казота.
–Доброго сна! – Казот не стал реагировать. Он вышел прочь из ее клетушки, больше не взглянув, вышел, явно поняв бесплотность всякого разговора. Впрочем. Чему было удивляться? Абрахам не держал бы возле себя человека, который идейно не был бы подготовлен так, как полагается быть подготовленным жрецам.
            Стефания дождалась, когда дверь закроется и, не чувствуя уже в себе сна, а клокоча от ярости, села за стол и принялась сочинять донос. Она торопилась, вела почерк нервно, чтобы не забыть ни одного слова из тех, что готова была предоставить в обвинение Казота. В конце концов, лист был исписан, а сама Стефания почувствовала слабое, но все-таки удовлетворение и потянулась…
            Час был дурацким. Ложиться спать означало либо проспать опять и вызвать внеочередной гнев Абрахама, либо вскочить потом с больной головой. Активного действия тоже сложно было бы угадать – тело все-таки отзывалось усталостью и нервным напряжением.
            Прометавшись по клетушке маленькой и жалкой своей комнатки, Стефания все-таки взяла исписанный лист пергамента и вышла с ним из комнаты – хоть  донос отнести.
            У Зала, где каждый день собирались помощники (вообще – по факту должны были бы собираться сами охотники), был установлен железный ящик-тумба, туда каждый мог опустить письмо на имя совета и сообщить о каком-то непотребстве или сомнении, подозрении или жалобе. Ящик перетряхивали каждый день перед заседанием, сортировали, если было, конечно, что сортировать.
            Стефании нечего было скрывать, и она подписалась, и с чистым сердцем, чувствуя, что поступает так, как надо, пошла к этому железному ящику.
            В него, в последнее время, редко попадало что-то ценное: все чаще уличные частушки или карикатуры на того или иного советника, лишенные подписей – так, рисунки, пустяки, но никто не знал, кого за это нужно покарать (или поблагодарить). Стефания шла тихо, зная, что в этот час все еще спят, за исключением, может быть, тех, кто служит по сменам – теоретиков, практиков, оружейников, обслуги…
            Она так была уверена в своем одиноком шествии, что едва не влетела в Делин – неожиданно оказавшуюся тут же, у железного ящика.
–Ой! – испугалась Стефания, – прости, я тебя не заметила!
–Ты? – Делин была бледна. Ей вообще не хотелось бы сталкиваться сейчас ни с кем, а тут Стефания!.. закон подлости, наверное, властвует сильнее и упрямее, чем закон справедливости: именно в этот час Делин, загнанная в тень со всех сторон и обозленная своим теневым положением, когда буквально каждый, кто окружал ее, был лучше, решилась провернуть одно дело, что давно уже вынашивала в своем уме.
            Охотник Фенрир, которому Делин служила, имел самые низкие и слабые показатели, и она давно чувствовала, что положение и Фенрира, и, следовательно, ее собственное – шаткое. Охотников всегда не хватало, значит, если удастся свалить Фенрира, можно будет подать свою кандидатуру, как бывшего помощника, которые, как известно, первыми рассматриваются на роль нового охотника.
            Фенрир был слабым звеном, и Делин предприняла отчаянную попытку – не смея обратиться в совет напрямую, она написала анонимное донесение и собиралась бросить его в железный ящик, но столкнулась со Стефанией!
–Ты чего тут? – грубо спросила Делин, – почему не спишь?
–Интересное дело! – Стефания даже обиделась, – у меня, может быть, свои планы! Да и что, я тебе отчет должна давать?
–А что, я тебе должна отчет давать? – вспыхнула задетая Делин, – я тоже не рабыня, имею право ходить в часы отдыха там, где хочу!
–Работы тебе мало, коли ходишь…– заметила Стефания, удивленная неприятным поведением Делин. Нет, и прежде она была такой колючкой, но сейчас иголки стали раздражать. Именно в эту минуту.
–Тебе, видно, тоже! – огрызнулась Делин.
            Обе осеклись, затем, не сговариваясь, посмотрели на руки друг друга – у обеих был лист пергамента и обе они, без сомнений, направлялись к железному ящику.
–Давай ты первая, – Стефания остыла и даже отступила на шаг, чтобы Делин не подумала, что ей хочется заглянуть и увидеть хоть строку из листа – в конце концов, Стефании ли есть дело?
–Давай лучше ты? – Делин нервничала, – я… давай ты?
            Стефания пожала плечами:
–Мне скрывать нечего. Я горжусь своей позицией и считаю, что поступила верно.
            Она приблизилась к железному ящику и спокойно положила в узкую его прорезь лист пергамента – всё, теперь только имеющий ключ может его открыть и вынуть, а Стефании даже не понаблюдать за этим.
            Только на заседании или в слухах будет шанс что-то узнать.
–Я всё, – сообщила Стефания очевидное. – Ты?
            Делин медленно, словно еще колебалась и сама не верила, что решается на это, приблизилась к ящику и положила свой лист. Она еще мгновение держала краешек в прорези, чтобы выхватить, но, подумав, расслабила пальцы и отошла.
–Ты на кого? – спросила Стефания. – Я на Казота. Ты его знаешь? Он сегодня был с нами на охоте. А потом, представь, пришел ко мне, усомнился!..
–Как охота? – перебила Делин каким–то выцветшим, посеревшим голосом.
–Уничтожили целительницу! – похвасталась Стефания. – представляешь, она обосновалась в ближней к нам деревушке! Совсем эти маги обнаглели, перестали бояться и почитать…
–Молодцы, – все тем же неживым голосом сказала Делин и, не глядя на Стефанию, повернулась и пошла по коридору к себе.
            Стефания мрачно смотрела ей вслед. Что-то было ненормальное в ночи, отмеченной славным уничтожением нечистой твари, и последовавшим за ним утром, где раз за разом ей портили настроение и говорили странно.
 -Спятили все, что ли…- решила Стефания и тоже пошла к себе, чтобы если не поспать, то, хотя бы переодеться и привести себя в порядок, а то растрепалась, лесом пропиталась, усталость не сняла.
            Но в третий раз её планы были нарушены. И этот третий раз был для нее куда более сокрушительным, потому что имел черты охотника Ронове…
            Стефания даже помыслить не могла, что меньше, чем за двенадцать часов встретиться с ним дважды, и он даже заговорит с нею, потому что, такие как он, остаются недосягаемыми, живут где-то в своих кругах, не замечая тех, кто может оказываться рядом хоть каждый день.
            А сейчас Ронове стоял, прислонившись к стене рядом с ее покоями; стоял, прикрыв глаза, имел очень расслабленный и благостный вид. Стефания даже шаг замедлила, не зная, как взять себя в руки, как проглотить мгновенно образовавшийся комок в горле…
            Она хотела бы прошмыгнуть, чтобы совсем не быть дурой в его глазах, не иметь глупого вида и не попадаться ему на глаза в растрепанном, рабочем виде. Но все ее планы сегодня рушились.
            Едва Стефания оказалась чуть ближе, Ронове открыл глаза и повернул к ней голову.
–Доброго дня, – поприветствовал он будто бы буднично, но в сердце что-то у Стефании всё-таки что-то оборвалось – нельзя быть настолько обворожительным! Есть в этом какая-то неправильность!
–Доброго, – пролепетала Стефания, на всякий случай оглянувшись. В коридоре, то ли назло, то ли на счастье никого не было.
–Говорят, ты и Абрахам славно поохотились? – он смотрел в её лицо, Стефания пыталась заставить себя отвести взгляд, но это было больше, чем она могла бы сделать, и потому ей пришлось лишь кивнуть.
–Да. Нас было четверо. Абрахам, Базир, Казот и я.
–Целительница, в самом деле, таилась у нашей ближней деревушки? – продолжал вроде бы и пустой разговор Ронове, но от тона этой простоты что-то тревожно сжималось в груди Стефании.
–Да, это так. Вы…вас хорошо осведомили.
–Базир, – подтвердил Ронове, – он славный. Я взял бы его помощником, с дальнейшим ростом, конечно.
–А Иас? – не удержалась от ядовитого, больше ревностного вопроса Стефания, и тут же устыдилась своей прямоты, – простите.
–За что? – удивился охотник. – Иас моя помощница, но, признаюсь, она мне надоела. Потенциала в ней мало, а головной боли значительно больше. Третьего дня она забыла уведомить меня о вызове в совет, и я едва не получил выговор, представляешь?
            Ронове подмигнул Стефании, как будто бы сообщил ей что-то важное, секретное и дружеское. Стефания кивнула, стараясь скрыть злорадство в голосе, нашла в себе силы сказать:
–У нее, должно быть, проблемы с памятью…
–И я начинаю так думать! – Ронове рассмеялся, но мгновенно посерьезнел, – вообще, я, если честно, хотел поговорить с тобой.
            С ней? Поговорить? Он?!
            У Стефании ощутимо закружилась голова, она закусила губу, чтобы привкус крови, мгновенно скользнувший по языку, привел её в чувство, и нашла в себе силы ответить:
–Вам нужно спросить об этом у охотника, которому я служу, у Абрахама. Только он может разрешить или не разрешить…
–Поэтому я пришел в час твоего отдыха, – перебил Ронове и вдруг сделал к ней несколько маленьких шагов, вроде бы незаметных. Но значительно сокращая расстояние меж ними.
            Стефания попыталась отстраниться, рассудком понимая, что близка к утере контроля за ситуацией, если у нее вообще был этот контроль, но вышло плохо.
–В час отдыха разрешения не нужно. Но тебя не было. Я решил подождать, надеюсь, ты не против?
            Конечно, она не могла быть против. Это была та вещь, о которой Стефания и мечтать не смела! А тут – «против». Невероятно!
–Я хочу сменить помощь, и думаю, что мне нужен человек понадежнее и потише. Такой, который не будет приставать с глупостями, и лезть не в свои дела, но, вместе с тем, исполнительный, – Ронове усмехнулся, – если уж ты, Стефания, выдержала Абрахама, то службу у меня выдержала бы наверняка!
            У Стефании мгновенно пересохло во рту. Служить Ронове! Ронове, который так притягателен и красив, так насмешливо–сдержан и ироничен ко всему происходящем, который не ворчит по поводу и без, не оскорбляет, во всяком случае, прилюдно, своих помощников…
–Нет, – решительно возразила Стефания, хоть и в глазах ее застыло бесконечное сожаление. Потому что Ронове – это, конечно, прекрасно, но это из области сказок, а в них Стефания заставила себя давно не верить.
–Нет? – Ронове с изумлением воззрился на нее. – Я не обижу, если ты боишься.
–Я вас не боюсь, – прошептала Стефания, не понимая сама своего упрямства. – Я не боюсь! Я просто…я служу Абрахаму!
–Мрачной циничной сволочи и предателю? – уточнил он. – Прекрасно! Самоотверженно!
–Простите, – Стефания сама, дрожа от страха и стыда, рванулась к Ронове и коснулась его руки, – прошу вас, простите. Я бы все отдала, но я не могу. Я уже… то есть, я могу, но я…
            Она сама запуталась. У нее не было ни одного логического объяснения, лишь интуитивное чувство запретности.
–Всё в порядке, – успокоил Ронове, обжигая ее ладонь ответным прикосновением, – это редкость, но что же – ладно. Если передумаешь. Приходи, я что-нибудь придумаю.
–Вы… – Стефания не понимала, зачем он так жесток с ней? Почему вдруг заметил. Заговорил, пришел, коснулся? – Вы очень щедры, Ронове.
–Мне нравится быть щедрым, а то, о чем ты говоришь – пустяки! я не хочу о них даже говорить.  Предлагаю лучше обсудить что-нибудь другое.
–Что? – она была согласна обсуждать даже кладку кирпича в церквях, только бы с ним.
–Как насчет прогулки, – Ронове бросил взгляд на окно, прикидывая время. В этот же момент, то ли в насмешку над растерянностью Стефании, то ли на зависть ее раскрасневшемуся лицу, из-за поворота появились две церковницы. Стефания знала, что обе они из Сопровождения – стирка, готовка, уборка…
            Девушки о чем–то переговаривались, пока не увидели Ронове и не посерьезнели в одно мгновение, увидев рядом ее. Тотчас же смолкли, и замедлили шаг.
            «Пойдут слухи!» – со сладким ужасом подумалось Стефании, но Ронове, похоже, было глубоко плевать на подобные переживания и он, не замечая приближающихся церковниц, продолжил, словно никого кроме них и не было в коридоре:
–Как насчет послеобеденного часа?  Прогуляемся по садам?
–Если ничего…– Стефания сглотнула. Она сама себе не принадлежала! Это очевидный факт. Ронове понял, смутился или сделал вид, что смутился:
–Тогда лучше завтра, на рассвете? Подойдёт?
            Ей подошло бы что угодно. Стефания поспешно кивнула и заметила, как заинтересованно вслушались в этот разговор церковницы, как переглянулись и многозначительно глянули на Стефанию. Слухов точно было не миновать!
–Тогда до встречи, – решил Ронове и легким кивком ответствовал Стефании, после чего с непринужденностью скрылся за ближайшим поворотом. Стефания отмерла, услышав зловещий бой часов, и метнулась, не помня себя, до Абрахама, благо, Ронове настиг её совсем близко к его кабинету.
            Она успела – ворвалась с последним ударом, запыхавшаяся. Но Абрахам не оценил и даже не глянул в ее сторону:
–Хоть приходить вовремя научилась!
–Здравствуйте, – выдохнула Стефания.
–На заседание отдашь мой отчет о сегодняшней ночи, потом можешь продолжить заниматься порученной переписью, – Абрахам снова склонился над картой.
–Разрешите?.. – Стефания восстановила дыхание. – Казот приходил ко мне сегодня после всего. Сомневался. Я обвинила его в мягкости и в сострадании богохульным силам, после чего написала донос.
–Хорошо, – Абрахам все еще не удостаивал Стефанию взглядом. Внезапно это ее задело сильнее, чем когда–либо, и она, обнаглев от досады, продолжила:
–А еще охотник Ронове предложил перейти к нему!
–Переходи, ему ты вряд ли можешь оказаться бесполезной, – согласился с равнодушием Абрахам.
–А я отказалась, – спокойно ответила Стефания, и вот здесь Абрахам уже поднял на нее взгляд.
            Ей редко удавалось видеть его изумленным, а уж изумить самой…
–Почему? – искренне удивился Абрахам. – Почему отказ?
–Я хочу сосредоточиться на работе, – Стефания назвала первое, что пришло ей в голову. Абрахам же справился с изумлением и отреагировал привычно:
–Ну и дура! Где ты еще вытянешь себе такой шанс?
            И углубился в карту. Но Стефания не обиделась, а улыбнулась – слишком уж последняя фраза охотника походила на нарочную!
            Она не успела насладиться своим триумфом. В дверь вломился испуганный гонец – он был до того напуган, что даже посерел лицом и едва не лишаясь чувств, протараторил:
–У нас убийство! Убийство!
–Что? – Абрахам был уже на ногах. У дверей.
–Убийство! – повторил испуганный гонец. – Вампир убил Буне! Вампир убил теоретика!
            И на Стефанию словно плита упала, сдавливая дыхание.
6.
            Откуда взялись все эти слуги Животворящего Креста? Годами отсиживались по своим кабинетам и клетушкам, пересекаясь лишь по долгу службы небольшими группками и вот – вылезли абсолютно все!
            Какое шумное людское море – все встревожены, шепчутся, переговариваются. И от всего этого жужжания Стефании еще дурней. Она думала, что привыкла к смерти уже давно. Но оказалось, что смерть, скользнувшая где-то рядом, и смерть, коснувшаяся кого-то близкого (а Буне был ей близким человеком!) – это огромная разница.
            Она не знала, хочет ли увидеть мёртвое его тело, да и вообще – сумеет ли понять, что он умер? Это казалось решительно невозможным.
            Но Абрахам был деловит. Его репутация расчищала ему дорогу среди перепуганных церковников всех мастей, и она – бредущая следом, спотыкающаяся, постоянно оказывалась за ним и проходила также. непреодолимая сила держала Стефанию на ногах, не позволяла упасть и забыться, чтобы все само собой разобралось и вернулось на известные уже круги.
            Репутация Абрахама чинила ей это препятствие. Она  давала путь, не позволяя Стефании остаться.
            Взгляды… о, эти отвратительные хищные взгляды! Стефании казалось, что она привыкла и к ним, ведь служить Абрахаму было нелегко из-за повышенного внимания, но она верила в то, что справилась с этим. И теперь оказалось что нет. оказалось, что она все та же – робкая, находящаяся не на своем месте, пугающаяся всякого лишнего шума тень.
            Безвольная, слабая, покорная – всё, что оставалось ей – идти! и шла ведь, шла! Спотыкалась, прятала заплаканное лицо ото всех, а слезы всё не успокаивались, текли, обжигая щеки – но шла.
            У большого круглого зала, занимаемого теоретиками, было не протолкнуться. Охотники и кое-кто из помощников, членов совета были внутри, а остальные сдерживали любопытствующих из числа особенно наглых, норовящих заглянуть, чтобы увидеть что творится.
            Но Абрахам прошел беспрепятственно. И уже у самых дверей он обернулся на Стефанию. Она не поднимала своего несчастного лица, но почувствовала этот взгляд и поняла – ей тоже…надо.
            Ее пропустили, и Стефания скользнула такой же тенью за Абрахамом. После этого зал Теоретиков закрыли. За спинами осталось жужжание, но времени выдохнуть не было – она заметила тело Буне.
            Его тело лежало в неестественной позе – скрюченное и жалкое на фоне большого, хоть и весьма людного зала. Он был всё также в своей мантии теоретика, и был, неизменно, всё тем же…только глаза были другими. У живых таких глаз не бывает. Слишком много в них ужаса, слишком много в них безысходного отчаянии перед лицом непримиримой смерти.
            Абрахам опустился к телу, изучая его. Несколько охотников, среди которых были и Форас, и Марбас – ненавидимые Абрахамом, стоявшие близко к Буне, поспешили удалиться. Дело делом, а лишних споров и конфликтов из пустоты не нужно. Да и опытнее Абрахам, чего уж?!
            Стефания не решалась приблизиться к телу. Она видела – так ясно видела, застывшие черты Буне и не могла пересилить себя.
            Абрахам – бесстрастный и беспощадный, настоящий охотник, нашедший интересную жертву, изучал тело Буне. Он склонялся низко над его замершей сутью, разжимал рот, поворачивал тело, словно бы оно ничего не весило, оглядывая раны.
-Вампир, - промолвил кто-то среди охотников, наблюдая также внимательно эти манипуляции. Наверное, Стефания могла бы даже узнать по голосу кто именно это произнес, но она была подавлена и уничтожена, и вообще не различала присутствующих. Все лица живых, принадлежа они советникам, которых никто не любил, помощникам охотников вроде Делин и Клемента, охотникам, с которыми она почти или вовсе не пересекалась, вроде Скарона или Аима, или же знакомые – как Форас или Ронове – она не замечала никого. Не видела, а может быть просто не могла их видеть.
            Да и толк от них?
-Какое гениальное замечание! – Абрахам был в ярости. У него с вампирами были свои счеты, и само замечание было совсем неуместным, но все были в напряжении и кто-то всё-таки допустил оплошность. – И ты, умник, годишься на что-то!
-Абрахам, - один из советников вышел к охотнику, - нам нужно все, что ты можешь сказать. Мы уже знаем, что это был за вампир, но нам нужны подробности.
-Тогда уберите идиотов, - буркнул охотник, но поднялся. -  Значит так, кровососущей твари лет двести, не меньше. По глубине клыка можно предположить значительно больше, но нижний порог всё-таки двести. Контролирует себя – кровь не выпил полностью, лишь слегка покормился.
-Нее голоден? – неосторожно предположили позади Стефании, и она даже дернулась, потому что голос был очень уж знаком. Но все-таки не узнала.
-Боже… - Абрахам глубоко вздохнул и закатил глаза, выражая в это движение всю силу своего презрения, - боже, ты видишь, как я страдаю… дура! Вампир не бывает в другом состоянии, кроме голода! Чему вас только учат?!
-Тогда зачем… - начал кто-то нерешительный, но ответил неожиданно не Абрахам, а Ронове, который воспользовался минутой и сам склонился к трупу:
-Это было предупреждением. Или меткой. Или еще чем-нибудь. Скорее – знаком того, что вампиры могут проникнуть в наш оплот Животворящего Креста.
            Абрахам был недоволен – ему самому хотелось бы выдать этот вывод, но Ронове опередил, и тут уже ничего нельзя было сделать.
-Как?  У нас всюду заграждения. Территория освещена, кресты…
-Вот это и есть главный вопрос, - Абрахам оглядел залу, взглянул на узкие высокие окна. – Вся наша земля – это защита от магии и прочей богохульной нечисти. Особенно от вампиров.
-Абсурд! – кто-то истерично развеселился. – Абсурд! Вампир убил в пределах Креста!
            Стефания почему-то тоже взглянула на окна. В них не протиснулся бы даже самый худой человек. Если только залетел летучей мышью? Но это невозможно – кругом кресты, святыни…
-Эй, - Абрахам вдруг щелкнул пальцами, и Стефания, почему-то почувствовав, что это обращено к ней, как-то отстраненно взглянула  на него, - ты ведь знала его, да?
-Да, - губы были омертвевшие, но слова живые. И голос, пусть и приглушенный, был разнесен по зале. – Его многие знали.
-Но ты работала с ним, - Абрахам теперь обратил всё своё внимание на неё, словно она могла подсказать правильный ответ. – Ну-ка, скажи, с кем он еще якшался?
-Я не знаю, - Стефания развела руками. Внутри нее всё странно пустело, как будто бы уходило что-то очень нужное и дорогое, уходило в безвозвратность. – Я…в последнее время  мы мало общались.
-Почему? – Абрахам прищурился. Он наступал на нее, но Стефания была слишком равнодушна сейчас к собственной участи, чтобы отступить.
-Абрахам, во имя святых имён! – Ронове не выдержал за всех. Он приблизился к Абрахаму и дернул его за рукав мантии, - многие знали его!  Не трогай девушку.
            В другой ситуации его заступничество бы воскресило Стефанию, но сейчас она запоздало отметила это и взглянула на него со странным чувством смущения и досады.
-Наши дозорные ничего не видели, - заметил советник. – Опрошены были все, кто дежурил в эту ночь. Проверены все двери, все врата – даже тайные, но и само по себе – это нелепо! Вампиры не могут действовать при Кресте!
-Это если вампир был один! – огрызнулся Абрахам, разглядывая тело буне, но думая о чем-то другом. – Есть магические формулировки, которые позволяют на некоторое время снизить этот…эффект. Они сложны, но это единственный способ, который я вижу. Если вампир достаточно силен, если у него был сообщник…
-Кто-то из церковников…- Стефания сама испугалась своего голоса. До нее и не дошло, что это она говорит. Для нее была лишь мысль, а услышала она эти мысли потом, произнеся вслух. Внимание снова приковалось к ней.
-Что ты хочешь сказать? – голос Рене, и без того яростного на то, что Стефания не выдала ему планов Абрахама о ночной охоте, дрожал от гнева. – Уж не обвиняешь ли ты…
-Логически, - Стефания опустила голову, - рассудите. Вампир должен был не только иметь какую-то защиту от крестов и святости нашей земли, но и знать вход-выход, ни с кем не столкнуться и пройти через наш лабиринт коридоров, чтобы…
            Она думала что выдержит, но всё-таки не смогла. Произнести последние слова «убить буне» оказалось слишком сложно. Сдаваясь, униженная собственной слабостью перед всеми, Стефания зарыдала, обхватив голову руками.
            Тотчас кто-то обнял ее, принялся утешать, поглаживая по волосам. Это была Делин. Конечно, у нее были свои поводы для зависти, и даже, может быть, ярости к Стефании, но сейчас все эти поводы куда-то пропали. Она видела скорбящее несчастное существо и не могла выносить этого. Слишком многое было пройдено вместе.
-Дуреха, - фыркнул Абрахам, - лишь бы порыдать! Слезам не место на войне!
-Да будьте же милосердны! – не выдержал еще кто-то из напуганных, но Абрахама это не задело, он даже не услышал или успешно сделал вид, что не услышал:
-Между тем, рассуждение верное. Вопрос в том – хотели ли убить на самом деле Буне, или Буне случайно встретился с врагом?
            Тишина.
-Разумеется, - Абрахам не удивился тишине и даже будто бы приветствовал ее, - будьте вы рассудительнее, вы бы задали этот вопрос раньше. Но – я напомню вам, что именно Буне разработал новую технологию для уничтожения магов через их же собственные заклинания. Выгодна ли его смерть? Да.
-Хотите сказать, вампира кто-то…нанял?
-Нет, скорее всего, вампир просто прогуливался в окрестностях и решил зайти на огонек к Буне, чтобы поквитаться за былые обиды!
-Это был сговор…
-Предатели в наших рядах! Это немыслимо!
-Нужно усилить меры безопасности.
-Нужно эвакуировать…
-Молчать! Нужно найти предателя и уничтожить его прилюдно!
            Сумасшедшие крики. Все были или напуганы или взбешены. Хотелось куда-то выплеснуть эту энергию, эти эмоции страха и бешенства. Непроницаемая для всякой магической твари церковь Животворящего Креста больше не была безопасна. В ее стенах убили! И пусть убитого знали лишь по слухам, но вампир все-таки проник, и унес жизнь одного из соратников – чем это не повод для паники?
            Неизвестно, чем бы кончилось это беспощадное самоуничтожение, но кто-то должен был взять ситуацию под контроль. Вернее, взять хотели многие, но оказалось под силу только советникам. Провозгласили самые решительные меры и общий сбор. Мгновенно распахнулись двери, и все, кто набился в зал теоретиков, снова оказались перед столпившимися в коридоре соратниками.
-В общий зал! В общий зал! – надрывались советники, одновременно пытаясь закрыть обзор и не пустить никого любопытного в зал Теоретиков, где все
            До Стефании уже не было никому дела – каждый опасался за себя и продумывал свои действия. Делин обнимала Стефанию за плечи, когда Ронове и его помощница Иас проходили мимо.
            Ронове остановился совсем рядом, и у Делин нервно дернулась щека от этого неожиданного его присутствия. Иас также остановилась и с недовольством глянула на Стефанию. И в этом ее недовольстве не было ничего, кроме обещания всякой подлости.
-Иди, - велел Ронове Иас, - я задержусь.
            Она не смела с ним спорить, в конце концов, ее собственное положение, как бы ни хотелось ей думать, было очень шатким. Во-первых, у Ронове постоянно менялись помощницы, а, во-вторых, Иас была именно помощницей – значит, ниже рангом.
-Как ты, Стефания? – Ронове глянул вроде бы и ласково, а Делин аж пробрало изнутри льдом.
            Стефания – заплаканная, несчастная, уставшая и совсем разбитая, безразлично пожала плечами.
-Ты в первый раз кого-то теряешь из близких? – Ронове не отступал. Рядом были охотники, помощники и еще советники. Рядом были церковники. Которые, конечно, замечали внимание такой значительной фигуры как Ронове к ней, но он сам никого словно и не видел.
-Да, - Стефания заставила себя вынырнуть от объятий Делин, в которых было немного тепла, обрывочного и хрупкого, но все-таки живого и сочувственного.
-Это всегда больно. Кажется, что привыкнешь, но к этому просто нельзя привыкнуть, - Ронове протянул ей руку, - пойдем? Общий сбор все-таки.
            Делин бы предпочла, чтобы Стефания все-таки не подавала руку Ронове. Она могла бы и не идти с Делин, хоть это и было логично, но все-таки так намеренно и нарочно выказывать свое внезапное сближение с Ронове  - глупо. Хотя бы из-за слухов, которых и без того уже много среди церковников. Или Иас… вряд ли она успокоится и мирно не заметит – слишком яростен у нее взгляд для такого!
            Но Стефания вложила свою руку в ладонь Ронове и пошла с ним. Делин осталась стоять – на нее даже не обернулись. Как и не было ее вовсе!
-Не дрейфь, сестренка! – Клемент, проходя мимо, лишь замедлил шаг, но не остановился. Конечно, куда ему водиться с помощницей. У него на кону титул охотника, а она? Никакого карьерного роста. Никакой возможности и вся жизнь будто бы мимо!
            А в общей зале не вздохнуть. Набились решительно все, кто только смог, заняли все высокие скамьи амфитеатра, на подмостках сидят вперемешку, стоят, едва дыша, напряженно вглядываясь в трибуну. Сейчас, наконец, скажут!
            Огромная зала не вместит всех и желающие толкутся еще в коридоре, шикая и пихая особенно шумных и неосторожных, а также зазевавшихся, чтобы выбить себе место получше, да послышнее.
            Эта зала используется в дни торжеств и потрясений. Сегодня – нечто страшное, ужасное и абсурдное.
            Стефания оказалась в первых рядах в самой зале. Она не успела занять скамью амфитеатра, но оно и неважно. Так странно было оказаться ей вдруг рядом с Ронове, с его поддержкой, что и стоять, даже в удушливой толпе, могло бы быть блаженством.
            Абрахам оказался рядом. Он был мрачнее обычного, если вообще у него были какие-то другие состояние кроме мрачности.
            Советники посовещались у трибуны, решая, кто именно выйдет с речью. Затем, облаченный в светлые одежды, длинноволосый степенный седовласый советник высшего порядка – Константин, поднялся по ступеням трибуны. Если кто и мог говорить сейчас, то, конечно, он.
            Пока он поднимался, смолкло всякое движение – все были взволнованы и ожидали слов.
-Соратники мои, друзья, братья и сёстры, служители Животворящего Креста… - Стефания давно заметила, чем тщательнее начало, тем хуже содержание. Мир качнулся под ее ногами  - что сказалось сильнее? Духота зала? Нервное потрясение от смерти Буне? Усталость? Ночная поездка и умерщвление богопротивной Дианы?
-Осторожно…- Ронове был слишком близко к ней, чтобы не заметить ее помутнения. Его рука услужливо подхватила Стефанию, и теперь стало еще хуже. Оказывается, очень трудно сосредоточиться, когда тебя придерживает тот, кто вообще не должен бы оказаться с тобой рядом.
-Вы все, - Константин продолжал, он был воплощением скорби и горести, как и подобает такому случаю, - отдали свои жизни на то, чтобы служить свету и истреблять тех, кто явился из тьмы. Всякая магия противна небу, всякая магия оскорбляет Господа, и всякий, кто несет ее в себе – противен свету!
            Здесь, вопреки прикосновению Ронове и собственному дурному состоянию, Стефания не удержалась от взгляда на Абрахама, впрочем, не она одна. Всякий, кто мог его видеть, не сговариваясь с другим, не удержался. Это был очередной удар. Один из тех, который постоянно доставался Абрахаму за его предательство, за то, что он отвернулся от магии и обратил этот грех на сторону света, истребляя нечистых.
            «А ведь ему это далось, наверное, нелегко!» - Стефания вдруг представила, как он, должно быть, мучился, не решаясь предать своих во имя света и Креста. Она никогда прежде не думала о том, что для такого поступка нужно немалое мужество и отвага, чтобы не свернуть, чтобы пойти против прежней стороны.
            Вдруг Стефании стало стыдно. За себя и всех, кто смотрел на Абрахама все еще с ужасом и отвращением. Да, он был магом, но он обратил свою магию на благо! В конце концов, это не одно и то же, что оставаться среди врагов Креста! А что получил за это? Презрение, страх, шепот, слухи?.. да, опять же – характер у него отвратительный, но в такой обстановке, когда для обеих сторон ты оказался сволочью, когда ты родился с грехом в своем начале, но обратил его на свет и все-таки не заслужил ничего, кроме презрения – в такой обстановке никем другим и не будешь.
            Абрахам встретил ее взгляд. То ли Стефания слишком долго смотрела, то ли совпадение, но он взглянул на нее. Без ярости или досады, с одной лишь усталостью и смешливостью, мол, ну что еще?
            Стефания покраснела. Одновременно с отведением взгляда она невзначай отодвинула от себя руку Ронове – как-то это было неуместно. Хоть и желанно.
-Вы все знаете, что на войне теряют солдат. Вы все знаете, что наши охотники и их помощники рискуют жизнями каждый день… - Константин вел речь издалека, время, конечно, не терпело и поджимало значительно, но он так привык! Впрочем, все советники грешили этим.
            Делин вздохнула. Она стояла у самой стены и не видела почти ничего, кроме трибуны и Константина. Только ряды разных голов и капюшонов, но слова звучали ясно, и она не удержалась от вздоха. Да уж, вот и она, и Фенрир рискуют жизнями! Каждый день, ага! Рискуют проиграть в борьбе за то, чтобы хоть как-то застегнуть на жирном охотнике боевой пояс.
            Несправедливо!
-Но под ударом мы все. Мы не должны думать о своих жизнях, ибо защищаем царство людей…
            Вот только люди, как на подбор, странные! То церковников сами не пускают. То целителей своих не сдают. Сказано же – магия противна господу! Нет, уперлись, а то и сами вредят или укрывают какую нечисть. Идиоты.
-И сегодня мы потеряли одного из наших соратников. Он подавал надежды, он был уникален, трудолюбив…
            У Стефании сжалось сердце. Нельзя так говорить о человеке, словно о приборе! Он был не просто уникален и трудолюбив! Буне был соратником, стоял в одних рядах со всеми, просыпался, мечтал, молился, работал – разве не это важнее того, что он был уникален? Живой, Буне живой…
            Был живым.
-И я не стану утаивать от вас то, что его убили, - переход получился жестким. Все вздрогнули, привыкнув уже к благостному и успокаивающему тону Константина. – Да, его убили. Один из наших врагов сумел найти лазейку. я не могу сказать много – проводится дознание.
            Вернее, Константин сам ничего не знает. Это сейчас, когда все разойдутся работать и обсуждать, соберут одно заседание, потом другое, потом третье, чтобы выработать порядок дознания, назначить первых виноватых, определить все похоронные вопросы, усилить меры безопасности и все прочее, что там обычно полагается при всяком нарушении мирного уклада, только в большем давлении и в яростной спешке.
-Многие из вас будут напуганы или удивлены новыми мерами безопасности. Многие могут быть подвергнуты допросу, дознанию и расследованию. Я прошу вас отнестись к этому с пониманием. От нас – слуг Животворящего Креста зависит свет. Мы взяли на себя великую ответственность и должны нести ее достойно.
            Даже убитая всем происходящим Стефания четко поняла – слова Константина относятся в большей степени не к церковникам всех мастей. Все эти писари, библиотекари, архивариусы, оружейники, учителя, сопровождение, кухарки, швеи, мастера и прочие, полезные люди, без которых не может функционировать оплот, конечно, могут считать, что это к ним.
            Но нет. Константин говорил не им. Он обращался к охотникам, которые единственные могут защитить порядок и докопаться до сути. Не открыто, но очень четко советник сказал примерно следующее: «любые методы во имя дела».
            Главное, чтобы не началась паника. И чтобы охотники не слишком озверели от вседозволенности.
-Отныне всем запрещено покидать свои комнаты после окончания рабочих часов. Также запрещено покидать рабочие места.
            Это еще допустимо. Бредово, конечно, и будет куча нарушителей, но нормально. На памяти Стефании такое было уже несколько раз. Ее саму однажды поймали, когда она отлучилась в туалет от рабочего места. Служила она тогда еще в архиве. Но дежурный, столкнувшийся с нею и выяснив, кто она и причину оставления рабочего места, только пожал плечами и отпустил.
            До разбирательств, штрафов и наказаний не дошло. А ведь могло!
-Запрещено, до специального распоряжения, выходить за пределы Церкви.
            Объяснимо. Но здесь будут проблемы с провизией. Впрочем, Стефании это не касается.
-На всякое действие требуется разрешение прямого начальства. По коридорам глобального значения и у входов будут патрули. Патрули будут постоянными и организованы посменно. Всякий, кто что-то видел, слышал или имеет какие-то подозрения, пусть и необоснованные, может поделиться этими подозрениями с одним из помощников в любом удобном виде.
            Ну начнется… Стефанию даже содрогнуло от предчувствия. А может быть от того, что Ронове опять прикоснулся к ней, словно бы придерживая. Хотя сейчас она была устойчива.
-Я тебе неприятен? – шелест его голоса едва различимый, но обжигающий.
-Наоборот, - призналась Стефания и закусила от досады на это самонадеянное признание губу до крови.
-Я призываю всех к осторожности. Я призываю всех держаться друг друга, но, самое главное – держаться света и Животворящего Креста! Только в нем спасение. Только в нем надежда. Да, нам предстоит тяжелый путь и, может быть, горькое открытие, а также ограничения…исключениями из которых становятся члены совета и охотники.
            Вот и выторговал совет себе право, примазался к тем, кто реально будет проводить дознание и всякое следствие.
-А также тем, кто будет ими взят для помощи или иного содействия.
            Стефания взглянула на Абрахама. Очень сложно представить то, что он возьмет ее с собой для какого-либо содействия. Кажется, ему удобнее работать одному. А что если на самом деле так? Что ей тогда делать?! Отпрашиваться у него же по всякой мелочи? Натыкаться на презирающие патрули?
            Абрахам игнорировал ее взгляд – не видел или не придавал значения ему. Что ему какая-то Стефания?
-У меня все. Расходитесь и будьте осторожны. Молитесь господу и держите руку на Животворящем Кресте, ибо в нем одном спасение…
            И снова потянулись люди. Стефания не знала, что ей делать. С одной стороны – она должна была ждать приказа Абрахама, но с другой – человеческая сторона хотела вернуться в зал теоретиков, еще раз взглянуть на тело Буне, и уже потом провалиться куда-нибудь в  спасительную темноту.
-Ты, - Абрахам повернулся к ней как раз в тот момент, когда близко было рассуждение о спасительной темноте, - выйди из эфира его чар и займись делом. Ты на работе!
-А… - Стефания мгновенно отшатнулась от Ронове, отчаянно краснея. Она была уверена в том, что Абрахам про нее не вспомнит, но он, как всегда, был себе на уме. – Да?!
-Что ты там написала про Казота? Подробно?
            Казота?! Ах да! Стефания уже и забыла, что всего несколько часов назад она тщательно подбирала строчки торжественного и яростного донесения.
-Он просто…
-Ясно, - Абрахам не дал ей договорить. – Сейчас помощники и охотники идут в  зал совета. Тебя это тоже касается, болезная!
-Да не груби ты так! – Ронове был недоволен таким обращением Абрахама со Стефанией. – Она тебе не…
-Нет! – Стефания сама остановила всякое заступничество Ронове. Ему не понять было того, что поняла Стефания – для Абрахама не существует более мягкого обращения. Он просто не умеет иначе говорить с людьми.
-Что «нет»? – Абрахам прищурился, - совсем спятила, курица? Пошли работать!
            И сам подал пример. Стефания, чувствуя себя виноватой, взглянула на Ронове:
-Вы…прошу прощения. Но вы не заступайтесь.
-Как не заступаться? – удивился Ронове. – Этот ужасный человек сыплет оскорблениями. он может быть лучшим охотником, но что толку от этого, когда…
-Это всё-таки не ваше дело, - Стефания повернулась и, чувствуя, как слезы жгут глаза, пошла прочь, стараясь не натыкаться ни на кого. Это было нелегким делом – все спешили, кто в часовню, кто на рабочие места, кто на заседание.
            Делин видела как уходит Стефания, но не сделала ни одной попытки, чтобы нагнать её или вообще оказаться рядом. Вместо этого она взглянула на Ронове, и по сердцу прошло что-то неприятное – он смотрел ей вслед, без тени какой-либо досады, но со смятением и даже смущением!
-А ты разве не идешь? – Иас, непонятно как оказавшаяся рядом, вырвала Делин из мрачных размышлений и неприятных сковывающих иголочек.
-А? – Делин даже обернулась, чтобы убедиться, что красавица Иас заговорила с ней. – Да.
-Ты Делин, да? – Иас пристроилась рядом, - помощница Фенрира?
            Делин бы подумать о внезапном потеплении чувств к себе, но куда там! Когда тебя так долго никто не замечает, а ты сама поступаешься всяким чувством добродетели и пишешь донос на того, кто был к тебе добр – чувство реальности притупляется.
-Да, его.
-Ужас, правда? – спросила Иас дружелюбно. – Ужас с этим Буне. Я его почти не знала. Может быть – видела. А ты?
-И я нет, - Делин терялась все больше, но почему-то внимание красавицы Иас делало свое дело, и Делин становилась все словоохотливей. – Стефания сидела с ним в архиве и дружила. Вроде бы даже говорила с ним вчера.
-Стефания в архиве была? – Иас делано изумилась. – А как ее в помощники к Абрахаму занесло?
-Да странное дело вышло. Он помощников менял очень часто, а ее советники подняли.
-Советники? Сами? Из архива?
-Ну да…
            «В архив и вернется!» - решила Иас, но продолжала скорбно и сочувственно улыбаться, поднимаясь по ступенькам в залу совета вместе с Делин.
7.
                И снова зала и не вздохнуть, а ведь не так много и осталось – лишь офицеры церкви всех мастей, охотники, их помощники, кое-кто из советников – совсем немного! Почему же так тесно? Почему же так тошно?
            Стефания сидела подле Абрахама, где ей и полагалось сидеть, и пыталась сосредоточиться на ситуации. Но это было невозможно – мысли путались так, как путаются они при подступающей лихорадке, когда еще нет явного жара, но состояние уже болезненное и сознание не имеет никакой свежести.
            Но от неё ничего не ждали. Конечно,  были в ее сторону взгляды – а как же! Стефания! Она – помощница Абрахама, она хорошо знала Буне и к ней откровенно проявляет внимание Ронове… только вот сама Стефания не реагировала на эти взгляды и как-то омертвела, стараясь стать незаметнее, ссутулиться, сжаться в комочек.
            Перед глазами снова и снова вставало мертвое тело Буне. В первые мгновения, когда она узнала, когда только увидела, был шок, потом не сразу пришедшее осознание, когда все собрались в зале, а теперь…
            Самые страшные часы при утрате – далеко не первые, когда только-только человек узнает про свершившееся. Гораздо хуже и мучительнее следующие часы и дни, когда человек выходит из ужаса и шока и погружается в тоскливую скорбь, всё отчетливее ощущая всем своим существом, что тот, кого он знал и кем дорожил, больше не встанет, не улыбнется, не вздохнет и ничего уже не будет.
            И вот миг, когда приходит это прочувствие уже можно назвать самым худшим.
            Стефания ещё не упала в это состояние, но была где-то рядом с опасной чертой. Она сидит, а Буне больше не будет! Она дышит, а Буне…
            А Буне остался лежать. Мертвый. И вот так происходит конец.
-Очнись! – прошипел Абрахам, пихнув Стефанию локтем. Она охнула и подняла глаза от столешницы, которую гипнотизировала уже свет знает сколько минут.
-Поэтому, - продолжал советник какую-то мысль, - я предлагаю рассмотреть это примечательное донесение.
            Стефания хотела скорбеть и не хотела думать, но от локтя Абрахама она очнулась, на мгновение вынырнула, и осознала, наконец, о чем идет речь – каким-то образом обсуждение совета дошло до ящика с донесениями.
            «Я же донесла на Казота!» - дошло до Стефании, одновременно с тем, как Константин извлекал её лист и разворачивал демонстративно, поднимая над собою.
-Кто написал? – глухо спросили из залы.
            Стефания взглянула на Абрахама, словно он мог дать ей какую-то защиту взглядом, но Абрахам был не из тех и Стефания, чувствуя, как глух ее голос, ответила, поднимаясь:
-Я, уважаемый совет.
            Если до этого на нее смотрели украдкой, то сейчас разглядывали в упор – она сама дала повод для такого пристального и жестокого внимания. Стефании казалось, что она будто бы обнажена под всеми этими взглядами, и очень хотелось упасть без чувств, однако, спасительного провала не было.
-Объясните.
            Короткое повеление. Как будто бы всё можно объяснить. Как будто бы всё легко переложить на слова!
-Господин Абрахам прошедшей ночью взял меня, Базира…
            Стефания случайно скользнула взглядом по присутствующим и встретила знакомый прозрачный взгляд. Странное дело – сам Базир был здесь!
-И Казота, - продолжила Стефания, - на проверку предположительного поселения богопротивной твари из категории целительниц. По факту проверки выяснилось присутствие целительницы.
-Какие меры были приняты? – это походило на допрос. Стефания нервно сглотнула и осмелилась ответить уже не так покладисто:
-Я не могу, уважаемый совет, отвечать за все деяния! Я – исполнитель.
-Рассказывайте, - совет проигнорировал небольшой бунт. Она пожала плечами, продолжила:
-По итогу – целительница была уничтожена. Мы зачистили следы и вернулись сюда.
-Чем вы занялись дальше?
-Я…я хотела пойти спать, - Стефания вдруг вспомнила одну из причин своей ужасной усталости, - но Казот пришел и попросил о разговоре. В разговоре он спрашивал о методах нашей борьбы и говорил, что ему это ну, кажется сомнительным.
-А вы?
            Стефанию обожгло яростью.
-А я не сомневаюсь! – рявкнула она. – Я твердо верю в Животворящий Крест и в свет. Я верю в то, что все, кто противен богу, кто идет против него, заслуживает смерти!
            Запал прошел быстро, но этой короткой вспышки хватило, чтобы произвести на совет определенное впечатление. Члены совета переглянулись, но Стефания не могла сказать точно – обозлила она их, разочаровала или, напротив, восхитила.
-Дальше, - мягко попросили ее.
-Дальше, я поняла, что нужно сообщить совету о том, что в его рядах есть человек, который сомневается в наших методах, я написала письмо.
            Стефания не удержалась и нашла взглядом Делин. Та сидела, оцепенев. Надо же быть настолько невезучей, чтобы в ночь, когда она решилась сподлиничать, долго пред этим борясь с собою, во-первых, наткнуться на свидетеля, во-вторых, попасть именно в ночь страшного происшествия.
            Но Стефания неожиданно не выдала встречи с Делин.
-Я оставила письмо и ушла.
-Вы пошли к себе?
-Да, к себе.
-Что было дальше?
            Стефания почувствовала, что краснеет. Дальнейшие события не были связаны с нею одной,  и сложно было сказать – есть ли у нее моральное право выдавать Ронове?
            Ронове принял решение сам и поднялся, прекратив мучительное раздумье Стефании.
-Дальше, уважаемый совет, она встретила меня. Я ожидал ее у дверей комнаты.
            Лицо Иас исказила уродливая гримаса. Благо, все были слишком заняты и увлечены событиями, чтобы не заметить этой краткой перемены.
-С какой целью?
-Вопрос личный, - Ронове не смутился ни на мгновение. – Это был час отдыха. И я, и Стефания находились не в служебном помещении, не были вооружены… впрочем, мне нечего скрывать, и, если позволите, я уточню. Я хотел пригласить Стефанию на прогулку.
-А еще – сделать ее своей помощницей, - Стефании как-то удалось забыть про Абрахама, и про это предложение от Ронове. Но зато Абрахам оказался злопамятным. – Между тем, непостоянство Ронове…
-Прекратите, речь не об этом, - Константин либо было готов к чему-то подобному. Либо за свою жизнь повидал вещи похуже. – Сейчас вопрос не в этом. Вопрос в трупе нашего блестящего теоретика и усомнившегося служителя. Это было убийство, убийство, совершенное в пределах Креста кровососущей тварью!
-Пошлите за Казотом! Человек, который разочарован в Кресте и в идее церкви первым попадает под подозрение!
-Да, пошлите за Казотом!
            Шум нарастал. Казалось, что теперь сразу же и нашелся виновник. И все не так страшно. Непонимание было бы худшим эффектом, а вот обвинение, факт предательства – главное, что установленный уже почти факт…
            Все не так страшно, если найден виновник. И пусть Казот еще не предстал перед советом, пусть еще не знал он о доносе Стефании на себя, совет уже осудил его в своих мыслях.
            Константин заметил, что Стефания еще стоит и единственный озаботился этим:
-Садитесь, Стефания.
            Она рухнула, покорная, на свое место и прикрыла глаза. Снова виделся ей труп Буне, снова что-то билось неприятное в сознании, безуспешно пытаясь сопротивляться подплывающему предболезненному мороку.
-Ко второму донесению! – теперь советники повеселели. Конечно, если виновник хотя бы предполагается, все уже не так страшно. – Кто его писал?
            Вообще-то анонимность не порицалась. Но спросить, хотя бы из вредности, все-таки стоило. Делин не дернулась, только сильнее побледнела и плотнее переплела пальцы.
-Ну ладно. Читаю, - Константин, также повеселевший, бодро прочел. Вернее, начал он действительно бодро, но по мере того, как строки сменялись, голос его подрагивал не то от смеха, не то от каких-то еще сдерживаемых чувств. – «Я спешу сообщить добродетельному совету Церкви Животворящего Креста о необходимости пересмотра чинов его слуг. Охотник Церкви, известный под именем Фенрир, уже давно не находится в том физическом состоянии, какое должен иметь всякий, кто действительно мог бы сражаться с нечистым воинством. Он показывает себя человеком непрофессиональным и потерявшим всякую профессиональность, на его счету давно нет, и не может быть ни одного стоящего дела. А сам вид его, сама разъевшаяся сущность – это оскорбление всем!»
            Присутствующим пришлось призвать на помощь всё мужество, чтобы не расхохотаться. Многие усиленно закашляли, других вдруг страшно увлекли столешницы, окна и расписной потолок. Фенрир же сидел оплеванный…
            Конечно, он давно не был уже тем охотником, которого можно было бы уважать. И форму потерял на деревенских сливках и бутербродах с маслом, где только масла было толщиной с палец, но все-таки это было унизительно.
            Делин хотелось сползти под стол. Ей казалось, что всякий понимает, что именно она написала это унизительное донесение.
-Кле…- Фенрир предпринял решительную попытку вскочить, но зацепился огромным своим телом за столешницу и вызвал уже открытое хихиканье, и понял, что проиграл. Он рухнул обратно неподъемной грудой, плечи его ужасно ссутулились, сам он весь померк.
            Фенрир знал, что этот день придет. Он обвинял себя в слабоволии, в неумении отказаться от порции очередного сладкого кусочка, но все-таки не хотелось ему завершать когда-то блистательную и многообещающую карьеру так – под смешки, под откровенную издевку.
            А еще служители света! Нет, конечно, служители света – это не означает святость и милосердие. Это просто воители против нечистой магии, но все же! Пусть война, пусть он сам виноват – зачем же так подло?
            До этого дня Фенрир не знал, что может плакать. По-настоящему плакать. Но нет – слезинка, одна, другая, вроде бы и незаметно, а на столешницу  скользнула.
-В условиях войны это вопрос серьезный, - покачал головою Константин. – Когда под нашим носом эти твари творят такое, мы должны быть уверены в том, что каждый наш охотник – это охотник, а не…
            Константин развел руками, дескать, вы и сами все видите.
-Фенрир, мы тебя все равно любим! – хохотнул Форас – человек достаточно грубый сам по себе.
-Просто перейдешь на бумажные дела! – Марбас не уловил издевки в словах Фораса.
-Только туда где двери пошире… - тихо промолвил кто-то неуловимый, но гадкий, и даже Стефания почувствовала ярость за Фенрира, и ногти ее против воли впились в ладони.
-Другими словами, нам нужен новый охотник, - подвел Константин, улыбаясь, - такой, который сможет быть рьяным служителем Кресту.
            Он медленно обводил взглядом присутствующих. Обычно выбирали среди помощников, мол, научились чему-то. Среди помощников самым перспективным и открыто претендующим уже в недалеком будущем на охотника был Клемент. И сейчас Клемент сидел, уже, очевидно, видя себя в более высшей должности.
            Но Константин продолжал оглядывать всех присутствующих…
            Делин знала, что обычно после смерти или отставки охотника именно его помощник первым рассматривается на новый пост. Она попыталась преобразиться и сидела, преисполнившись достоинства, готовая, наконец, выйти из отвратительной и едкой тени, заявить о себе.
-Я предлагаю провести голосование, - продолжал неистовую муку Константин, прибегнув к своей привычке начинать издалека. – Я предлагаю от своего имени кандидата…кандидатку.
            Клемент угас мгновенно. Конечно, предложение Константина – это еще не итог голосования, но это уже весьма значительно. Очень многие последуют его примеру, не подумав даже!
            «Кандидатку!» - полыхнуло в разуме Делин радостное пятно, но оно тут же угасло. Константин смотрел мимо нее.
-Стефанию! – громыхнул Константин.
            Стефания вздрогнула и очнулась снова. С удивлением посмотрела на Константина, вроде бы спрашивая – что ему нужно? – затем, все-таки смогла сообразить и вскочила в испуге.
-Да почему ее?! – не выдержал Клемент, разом возненавидев Стефанию. – почему ее?!
-Почему? – вторили некоторые другие помощники, но не особенно рьяно, скорее для порядка. Иас молчала. Она искоса глянула на Ронове и увидела его одобрение. А потом одобрение подтвердили его слова:
-Прекрасная кандидатура! Явно проверенные нервы и приверженность делу!
-Да вы что? – испугалась Стефания, обернулась, беспомощная, на Абрахама. – Вы чего?
            Он молчал и не выдавал никакой реакции. Стефания не ждала, конечно, заступничества, но чего-то все-таки она заслужила? Хоть взгляда!
            Каждый помощник мечтает подняться до охотника. Стефании, пришедшей из архива, поднятой с самой тихой и ненавистной работы, такое счастье и не снилось. Но почему-то сейчас, когда вокруг бушевало людское море, она безумно захотела, чтобы этого моря не было.
-Нет! – она вложила в этот вопль все свои эмоции, весь страх и боль. Стефания не надеялась перекричать всех, но перекричала.
            Стихли. С недоумением воззрились на нее, наконец, Константин спросил:
-Вы не хотите быть охотником?
-Я? – Стефания заставила себя усмехнуться. У нее перед глазами стоял труп Буне, но она знала, как должна поступить. Впервые знала точно и сама. – Я надеюсь еще принести пользу Церкви…а это означает, что я остаюсь на своем месте.
            Всё-таки воспитание Абрахама не могло пройти бесследно. Она отравилась от его цинизма, напиталась малой долей бесстрашия и превратилась в нечто новое, только-только начинающее оживать под всеми этими взглядами.
            Абрахам до обидного громко захохотал. Он веселился и был искренен в своем веселье. Абсурдность происходящего, факт отказа Стефании от престижной должности веселил его.
-Вы уверены? – медленно спросил Константин. В его глазах не было больше добродетельного напутствия. Сталь! Одна сталь. Холодная, полная презрения. Кажется, советник был разочарован в ней.
-Разумеется! – нахальным тоном отозвалась Стефания и села, не дожидаясь дозволения, обратно.
            Почему-то ей безумно захотелось взглянуть на Ронове. Но она заставляла себя удержаться от этого, боясь увидеть разочарование и в его глазах.
            Неизвестно, чем кончились бы эти переговоры, может быть, дело дошло бы до шелестов об отлучении, но вовремя появился конвой, отправленный за Казотом и доложил в явном смущении:
-Казот не обнаружен.
            Как это не обнаружен? Он что, иголка в коробке рукодельницы? Как это не обнаружен? Все же было хорошо только что – все уверились в то, что вот сейчас, немного и восторжествует дело света и крест снова отметит свою победу!
-Как?
-А вы хорошо смотрели?
-Что говорят дозорные? – Абрахам перекрыл пустые возгласы, пробился к конвойным.
-Говорят, что пошел к Стефании. Потом вернулся к себе.
-Ну?
-В его покоях пусто.
            Абрахам оглянулся на собравшихся:
-Усиленные меры безопасности всем! Держитесь осторожнее, надеюсь, не надо никому объяснять, что делать и как искать человека!
-Замечу, - Ронове не утихал, - что Казот был приведен вами.
-Закрой пасть, - посоветовал Абрахам, не одарив его даже взглядом. –Базир, в кабинет!  Болезная, за мной!
            Стефания знала, что «болезная», это к ней и поспешила выполнить приказ. Ей уже не было ни разу обидно от того, что Абрахам обращается с ней именно так. Что-то было за этим тоном и бесконечными «дурами» и «болезными», что грело ей душу.
            Она поняла это отчетливо, не умом, а сердцем, и, доверившись ему, отказалась от предложенного поста.
            Стефания не могла предположить, куда они идут. Она просто следовала за Абрахамом, поражаясь еще большей пустоте коридоров – кажется, все всерьез перепугались убийством Буне.
            Буне… ее снова замутило, но времени на скорбь ей никто, конечно бы, не дал. Вскоре она нагнала Абрахама – он стоял у приоткрытой двери-комнатки.
-Комната Казота! – догадалась Стефания.
-Дошло как вода до пустыни! – огрызнулся Абрахам и вошел первым в комнатку.
            Эта комнатка была такой же, как у Стефании и такой же, как у Абрахама – то есть, совершенно упорядоченной образцами и всеми явлениями окружающего мира. Суровые стены, равнодушное убранство – ничего лишнего, выпадающего и необычного.
-Что видишь? – грубо спросил Абрахам, сам оглядываясь.
            «Ничего» - чуть было не ляпнула Стефания, но осеклась и, нахмурившись, ответила, стараясь выслужиться:
-Порядок. Уходил не в спешке. Насильно его никто не уводил.
            Абрахам не отреагировал, подошел к узкому платяному шкафу, дернул ручки. У Стефании тоже пара-тройка мантий и костюмов, совсем необходимый минимум.
            Стефания продолжила свой доклад очевидностей:
-Вещи с собой не брал. Либо за ненадобностью, либо чтобы не привлекать к себе внимания.
            Абрахам простучал ладонью заднюю панель шкафчика, пожал плечами, закрыл дверь, приблизился к столу., пошерудил среди уложенных и абсолютно бесполезных бумаг. Ничего необычного – рядовые табели и записи, никаких дневников, шифровок, записок.
            Но привычка требовала тщательно проверять. Абрахам с усердием принялся листать бумаги, Стефанию же понесло к кровати. То ли спать ей хотелось, то ли хотя бы сесть. Она, делая вид, что занята проверкой, опустилась на постель и принялась лениво елозить рукой по подушке и одеялу.
-Почему ты осталась? – спросил Абрахам, не отрывая взгляда от бумаг.
-Что? – Стефания не ожидала, что он с ней заговорит об этом и растерялась. – А… я не хочу быть охотником.
-У тебя и не получится, - согласился Абрахам. – Но почему ты отказалась? Не хочешь позориться?
-Надеюсь научиться, и тогда претендовать на что-то большее, - в тон ответила Стефания, продолжая бесцельно водить ладонью по тюфяку.
-На архив второго уровня?
-Или на советника! – почему-то Стефании захотелось огрызнуться и она огрызнулась. Даже не прикидывая, насколько это уместно по отношению к Абрахаму. Может быть, усталость и потеря Буне так на нее подействовали? А может быть, она интуитивно дошла до чего-то большего, чем слепая покорность?
-Да прекрати ты шаркать! – не выдержал Абрахам. – бесишь!
-Ох уж простите! – Стефания яростно хлопнула ладонью по тюфяку и мгновенно успокоилась, подняла ладонь, хлопнула еще раз.
-Да ты что, издеваешься?  - осведомился Абрахам зловеще, но Стефания уже поднялась с постели:
-Тут что-то есть.
            Абрахам не препирался. Он мгновенно оказался рядом, отодвинул Стефанию подальше и сам провел ладонью по тюфяку – она была права, не то лист, не то какой-то подклад, но что-то было в этом тюфяке.
-Прочь! – Абрахам не был сторонником лишних разговоров. Одним махом ладони он рассек с помощью заклинания ткань, обтянувшую тюфяк и вместе с набивкой из соломы на пол спланировал в замедленном полете лист.
            Стефания и Абрахам одновременно схватились за лист, но Стефания благоразумно уступила его, и позволила себе прочесть из-за плеча охотника. Он не возражал.
            Корявым почерком на листе была выведена лишь строчка: «Буне – теоретик» рядом же с этими словами маленькая циферка «3».
-И что? Три? Три окна, три двери, три человека, третий день? – Стефания взглянула на Абрахама.
-У тебя отвратительная, почти магическая везучесть! – признал он. – Казот точно причастен к убийству Буне.
-Меня так еще не оскорбляли! – взвилась Стефания. – Меня направляет промысел света!..
-Ага, ловушка всякого поэта, - буркнул Абрахам и отодвинул Стефанию, вышел прочь из комнаты. Помедлив, раздраженная таким откровенным игнорированием, Стефания двинулась следом, но Абрахам нес записку и был увлечен лишь ею.
-Три…третий, третья, тройной…- бормотал он, разглядывая, крутя в пальцах листочек.
-Ну? – путь преградил Ронове. – Нашли что-то?
-Казот причастен к убийству Буне, - мгновенно отозвалась Стефания, увидев, что Абрахам игнорирует Ронове, - мы нашли записку…
-Его ищут, - кивнул Ронове. – Абрахам, я напоминаю вам, что при всем моем уважении, и даже без него, я вынужден настаивать на том, что проникновение вампира в пределы церкви…
-Да пошел ты! – отозвался Абрахам. – Я в совет, доложу ему и только.
            Стефания пожала плечами, глядя на Ронове, не то извиняясь, не то принимая его сторону. Чего уж говорить? Абрахам всегда был Абрахамом.
-Да, - охотник обернулся вдруг на Стефанию, зависшую еще в коридоре, - болезная, Буне был твоим другом? Пока ты мне не нужна – можешь оплакать его. А дальше, коль осталась, изволь работать или катись!
-Спасибо! – крикнула ему вслед Стефания, не зная, впрочем, слышал ли Абрахам эту благодарность.
-Как ты его выносишь? – удивился Ронове. – Он же…
-Он невыносим, - призналась Стефания, - но потом он делает что-то подобное и я вижу, что на самом деле – у него своя трагедия. Тайна!
-Что подобное? Позволить оплакать друга – это что, привилегия?
-Ну, - Стефания развела руками, - так и не объяснить.
-Пойдешь сейчас? Его уже принесли в зал Покоя. Пока никого там нет – все напуганы, торопятся переброситься сплетнями.
-Сейчас, да, пожалуй, - Стефания кивнула своим мыслям. – Я виновата…последний разговор вышел, мягко говоря…ах, ну я не могла знать, что он последний!
            Сдерживаемая горечь все-таки прорвалась. Буне! Несчастный Буне! Он выбрался из архивов, был молод и подавал надежды. Не то что она. И теперь его нет. а она осталась. Его никогда уже не будет, а она проживет еще сколько-то, и неважно сколько – уже больше Буне.
            Только вот сколько он полезного успел сделать для всей Церкви, для борьбы с нечистой армией? А она? Что сделала Стефания? Да и что вообще ей удастся сделать? Талантов у нее нет, ума нет, красота и то весьма средняя – ни должности ей больше не светит, ни уважения.
            Надо было согласиться на охотника и сгинуть от стыда в ближайшей же битве! И не отравлять существование никому. И не позорить смерть Буне своей бесплотной и равнодушной жизнью, в которой все предопределено и подчинено теневой роли.
-В слезах есть спасение! – Ронове неожиданно обнял ее. Стефания сначала инстинктивно прильнула к нему плотнее, а затем вдруг отскочила, напугавшись неожиданного нового сближения.
-Перестань! – Ронове не обиделся и снова притянул ее к себе, обнял крепко, лишая, на этот раз, возможности вырваться, - в слезах наше спасение от горечи и скорби. Именно в слезах! Если ты плачешь, значит, в тебе есть жизнь, значит, ты еще не стала равнодушной и каменной.
-Я…не о нем. – Это было тяжело признать, но она поняла, что может и, более того, должна. – О себе.
            Ронове смотрел с изумлением:
-О себе?
-Я не хочу воевать… - Стефания еще не воевала толком, но сейчас поняла, что устала от всей этой атмосферы нечистивых тварей, от всех предосторожностей, от вылазок, советов. Стефания росла в этом мире, но в эту минуту она ненавидела его всем сердцем и всей силой, какая только в ней была.
            Стефания боялась, что Ронове не поймет ее. Решит еще, что она просто боится или говорит об одной себе, но он понял верно, потому что сказал:
-Я тоже не хочу. Но если сегодня сдаётся Крест, если сегодня у людей нет надежды на свет, и никто не защитит их кроме нас, то какой толк от этого света и креста? Господь не признает магию в любом проявлении, и он вооружил нас силой против нее. Мы сражаемся для других. И однажды наша война будет закончена, и мы победим всякую нечистую тварь!
            Стефании полегчало. Это были обычные речи, и так часто они раздавались по коридорам и на собраниях, что она перестала их воспринимать. Но в словах Ронове, в его близости к ней, были сейчас какие-то новые обещания и уверения.
-Да…- прошелестела Стефания, сама не понимая с чем и на что соглашается. Просто знала, что выдержит и готова была выдержать.
-Пойдем, я провожу тебя в залу покоя, - решил Ронове, - меры безопасности не рекомендуют бродить здесь по одному. Идем!
8.
            Зала Покоя…как она всегда скорбна и как тиха. Даже воздух здесь всегда по-особенному затхлый, а церковников, обитающих здесь по долгу службы едва ли что-то отличает от теней – они даже облачаются во что-то серое, балахонистое, что только добавляет им сходства с миром покоя.
            Стефания была в этой зале всего пару-тройку раз, не больше, за всю жизнь. Каждое посещение было с долгим привкусом о собственном исходе, с пеплом, с горечью. Но всякий раз это были посещения кого-то чужого.
            Сейчас здесь ожидал часа прощания Буне.
            Как варварски был вид молодости на сером покрывале смерти, как ужасно выглядела его бледность в освещении нескольких свечей, угодливо уже зажженных к моменту их появления. Молчаливые церковники, служившие в Зале Покоя, не то по какому-то раннему сговору, не то по собственному умыслу, увидев Стефанию и Ронове в дверях, покинули залу, предоставив им возможность проститься с телом в тишине, пока это самое тело еще не вынесено для общего прощания и последних молитв.
            Стефания приблизилась к Буне, преодолевая сопротивление одеревенелых ног. Шаги ее были неловкими и неуверенными, но она знала, что должна приблизиться, преодолеть внутренний ужас и подступающую к горлу тошноту, чтобы увидеть.
            Увидела и едва узнала. Виноват ли отблеск свечного пламени или смерть, в самом деле, так быстро искажает черты? Буне? Вроде бы да…вроде бы и нет.
            Она понимала, глядя в омертвелое, восковое лицо, что никогда прежде не задумывалась о том, красив он или нет, какие в нем преобладают черты. Это был просто Буне. Привычный Буне, которого больше никогда не будет и она может молиться всем богам или продавать душу магии, отворачиваясь от бога, но ничего уже не изменится. Никогда он не откроет глаза…
            Какие же у него были глаза? Стефании захотелось вспомнить, и она напряглась изо всех сил, чтобы призвать память. Карие? Зеленые? Голубые? Кажется, она не обращала внимания.
-Этого не может быть…- прошептала Стефания, не то себе, не то Ронове, который держался чуть в стороне, в почтении и скорби, не мешая ей, не то Буне. – Не может.
-С этим невозможно смириться, - голос Ронове звучал очень тихо, но зала была пуста и по-особенному застывшей. Каждый звук здесь был слышен. – Я когда впервые потерял значимого для себя человека, тоже думал, что это невозможно. Мне сказали, что это ощущение пройдет. Прошли годы, но я все еще не верю в то, что это случилось именно со мной.
            Стефания судорожно вздохнула, борясь с рыданием. Она коснулась рукой мертвого лба своего друга, тотчас в испуге отняла руку.
-Он будто бы спит…вечно спит, - продолжал Ронове. – Ты знала его, наверное, лучше других. Он был все-таки твоим другом.
-Он мой друг, - отозвалась Стефания, отказываясь от прошедшего времени.
-Может быть, у него были враги? – Ронове как-то незаметно оказался почти что за ее спиной. – Может быть, были недоброжелатели?
            Стефания пожала плечами, не оглядываясь на Ронове, ответила:
-Он много работал в архивах. Постоянно читал. Работал над теорией об упрощении оружия против магии. Поднялся из архива, когда эта теория его подтвердилась. Вряд ли у него было много общества. Он всегда предпочитал книги.
-Завистники?
-Не знаю. Наверное. Но он всего добился сам! – Стефания взглянула на Ронове с вызовом.
-Связывало ли что-то его и Казота?
-Не знаю, - Стефания покачала головой. – Я Казота не знала.
-А Абрахам его знал давно?
-Не знаю, - повторила Стефания, и вдруг что-то неприятно обожгло ее. беседа с Ронове показалась ей не дружеской, а походящий на допрос и что-то скользнуло в ее лице, потому что Ронове угадал это внезапное ее ощущение и попытался оправдаться:
-Я просто не могу поверить, прости, если кажусь тебе дознавателем. Произошедшее слишком дико…
            Стефания кивнула, принимая и снова взглянула на Буне. Он походил на спящего, но она никак не могла поверить в то, что этот сон отмечен вечностью и никогда уже не будет прерван.
-И всё же…- Ронове кашлянул, - если позволишь, я хотел бы задать тебе пару вопросов.
-Все вопросы вы можете задать в служебном порядке, - почему-то очень тяжело было отказывать Ронове, но Стефания чувствовала, что ее отказ продиктован чем-то большим, и чем-то значительно правильным. – Разрешение получить можно у Охотника Абрахама.
-Я не могу, - заметил Ронове, - потому что мои вопросы касаются самого Абрахама.
            Прошло долгое мгновение прежде, чем Стефания заставила себя признать, что иного толкования и быть не может. Она повернула голову к Ронове, и охотник увидел в ее глазах стальную обиду.
            Вот оно что! Она-то вдруг подумала, почудилось ей на мгновение, на заблуждение, что интерес Ронове к ее персоне имеет под собой какое-то более мягкое и, может быть, дружеское основание. Но он оказался просто из числа желающих проникнуть в тайны Абрахама! Как это подло, как это низко и как это больно…почему от этого так больно?!
            Стефания отшатнулась. Отчего-то ей захотелось протереть, а еще лучше промыть руки уксусом.
            Ронове не скрывал своего разочарования.
-Я знаю, - сказал он, - что ты делилась информацией с Рене. Ты сообщала ему, чем занят Абрахам, что он планирует и о чем думает.
            Рене! Стефания скривилась от отвращения. Она не ошиблась в своих толкованиях. Ронове нужна была лишь информация. Никакого больше интереса, никакого сострадания, никакого увлечения – расчет, один расчет!
            А она-то поверила. Поверила, поддавшись на ловкость, на его чары. Абрахам прав – она дура. Разве можно после этой правоты предать его? предать его опять?
-Рене погряз в быту, он никогда не был в боевых действиях, - Ронове оставался спокойным. – И то, что он считает мусорной информацией, на деле может быть весьма познавательно.  Поделись со мной, может быть, я смогу найти что-то, чего не сможет найти совет. Может быть, причину, по которой твой друг лежит здесь.
            Стефания молчала. Ее била крупная дрожь от страха, отвращения, злости – на него и себя.
-Скажи, - настаивал Ронове. Он держал дружественный и обходительный тон, словно речь шла о чем-то пустяковом, но в его глазах не было ничего мягкого. Нельзя было обмануться.
-Нет! – Она выдохнула это из последних сил своей твердости. Никакой силы больше не было, развить свой отказ Стефания не могла.
-Напрасно, - укорил Ронове. – Я – человек. В отличие от Абрахама я не совершал никакого предательства, не держу в своей крови отвратительного для всего божьего мира магического навыка. Тебе бы, служительнице церкви и Креста, верить мне, а не отказывать в помощи.
            Стефания отступила еще на шаг. Бессознательно пытаясь оградиться от Ронове, она скрестила руки на груди, так оказалось спокойнее.
-Скажи, - продолжал охотник, делая шаг к ней, - неужели гибель твоего друга не стоит твоей преданности Абрахаму? ты уже нарушила свою верность ему, но без пользы. От Рене нет никакого толка…
            В этом он был прав. Тех скудных знаний, которые давала ему Стефания, Рене для выводов не хватало. По привычке своей сущности он продолжал собирать информацию, но воспользоваться ему было нечем.
-Рене погряз в интригах, - продолжал Ронове, - он не видит ничего дальше выгоды. Я же забочусь о благе всей Церкви, как и надлежит ее хорошему слуге. Скажи мне, чем занимается Абрахам, и о чем он говорит…
-Не подходи, - попросила Стефания. В словах Ронове был смысл, но Стефания не могла взять себя в руки и продолжала уклоняться.
-Скажи, - не отступал Ронове. – Я не Рене. Я полезнее. Любой охотник полезнее тех, кто засиделся на одном месте!
            В этом был промах Ронове и лазейка для Стефании. Она словно отрезвилась, отняла руки от груди, и взглянула на Ронове с презрительной насмешкой и спросила:
-Например, архивных слуг?
            Ронове осекся. Он хватил лишнего, забылся, желая подчинить волю Стефании, и в этом захвате ее рассудка вдруг дал ей шанс на свободу.
-Я не…- Ронове, не ожидая ее хваткости, совершил вторую ошибку, не продолжив наступление, а позволив себе немного поразмышлять, и тут же – третью – начав оправдываться.
            Весь морок и вся слабость схлынула с разума Стефании. Она понимала, что если не воспользуется ситуацией сейчас же, мгновенно, и не уйдет из страшного зала Покоя, то снова окажется под словами и натиском Ронове, под его давлением.
            Пришлось собраться.
-Я была о вас лучшего мнения! – Стефания сделала несколько шагов, сама сокращая расстояние, затем слегка толкнула, стараясь не думать о том, что касается именно его тела, Ронове и пошла к дверям.
-Стефания, я не…- Ронове предпринял попытку остановить ее, но Стефания оказалась ловчее и, сдерживая рыдания, бросилась прочь из Залы Покоя, не имея возможности больше взглянуть на Буне, чтобы не оказаться лицом к лицу с неожиданно враждебным Ронове.
-Стефания! – Ронове выскочил мгновением позже в коридор за нею, но теперь тут уже были патрули и любопытные, а Ронове не был готов затевать с нею прилюдный разговор на такой откровенный лад.
            Стефания скрылась.
            Она торопилась по лестницам, точно зная, как именно поступит, и не будет больше уклоняться или молить  судьбу об отсрочке. Хватит! Один вред. Абрахам кругом прав – Стефания глупа.
            Абрахам не удивился, увидев ее в своем кабинете, явившуюся без вызова. Он был мрачен и вообще не был расположен к какому-либо удивлению, гораздо больше его занимало лежащее перед ним досье.
-Ты мне не нужна, - сообщил Абрахам, когда Стефания, тяжело дыша, появилась на пороге. – Проваливай.
            Но Стефания не послушалась. Она прошла в кабинет, прикрыла за собой дверь, в несколько шагов дошла до Абрахама и рухнула в полной покорности на колени.
            Вот здесь Абрахам оторвался от досье и взглянул на ее молчаливое покаяние, пожал плечами, и снизошел:
-Мне нравится, конечно, такой вид обращения ко мне, но он занимает много времени. а вообще – незамысловато, как ты. И даже со вкусом, что для тебя удивительная и, очевидно, случайная находка.
            Стефания не прерывала и не поднимала головы, пока длилось это снисхождение. Затем Абрахам спросил:
-Ну, хорошо…что тебе нужно, болезная?
-Я предала вас, - ответила Стефания. – Став вашей помощницей, я доносила Рене о том, чем вы занимаетесь. Это правда. Я была избирательна во фразах, но я предавала вас.
            Абрахам снова не удивился. В этой жизни его мало что могло удивить, а про Рене он давно знал. Все его помощники доносили. Некоторые по собственной инициативе, некоторые по принуждению. И то, что доносы шли Рене – это еще легко отделаться.
            Кто бы, в самом деле, позволил бывшему магу, а ныне охотнику за своими собратьями, пользоваться полным доверием? Никто. Шпионы должны были быть.
-Ради этого ты оторвала меня от дел? – поинтересовался Абрахам. – Тьфу!
-Разве вы не злитесь? – Стефания осмелилась поднять голову. Она ожидала мгновенной смерти или издевательств…хотя бы словесных.
-Я знал, - признался Абрахам. – Это было логично. Очевидно, что никто из моих помощников не будет мне предан до конца.
-Я буду! – возмутилась Стефания. – Я буду. Никаких доносов…
-Не была, но будешь? – усомнился Абрахам. – Что-то я тебе не верю, болезная!
-Я совершила ошибку, - прошелестела Стефания. – Я пришла из архивов. Я не ожидала что приду. Меня поставили к вам. Мне хотелось подняться, укрепиться, завести друзей. Рене сказал, что будет моей опорой, в случае чего, если я… то есть, когда я буду ему кое-что сообщать.
-И ты поверила? – полюбопытствовал Абрахам.
-Да, - Стефания потупилась еще сильнее. – Я никогда не работала с кем-то значимым или чем-то значимым.
-Потому что у тебя нет мозгов! – объяснил Абрахам.  – тебя и не допустили ни до чего.
            Стефания не ответила. А что она могла сказать? Тогда она действительно была глупа, но разве глупость – это оправдание предательству? Глупость, это, конечно, не преступление, но только не тогда, когда идет война.
-даже не возразишь? – уточнил Абрахам.
-Вы правы, - глухо ответила Стефания, - и в том, что у меня нет мозгов, и в том, что я дура.
            А вот это уже заинтересовало Абрахама.
-С чего такое примирение?
-Ронове пытался сделать меня своим шпионом. Только что, в зале Покоя, у тела Буне. Он сказал, что если я делюсь информацией с Рене, то неплохо было бы и с ним делиться…
-Конечно, - одобрил Абрахам, - Рене – бытовик, а не охотник. Что он может смыслить в том, чего не знает? Ронове в этом плане способнее будет. Впрочем, что тебя удивило и так ужаснуло в этом предложении, что ты решила покаяться?
            Стефания почувствовала как жар приливает к ее щекам. Как объяснить Абрахаму – человеку, который давно далек от всякой человечности, что значит чувство? Предательство, которое свершилось на стадии зарождения самого светлого и первого чувства?
            Как объяснить ему, что было ужасного в поступке Ронове, в его циничном расчете?
-Влюбилась? – Абрахам не отличался даже намеком на такт.
            Стефания кивнула – произнести вслух, признаться самой себе было бы еще страшнее.
-Зря, - сообщил охотник. – Тебе нельзя. Любовь мозгов требует, а у тебя их нет. В противном случае – тобою лишь воспользуются. Мой совет – держись подальше от всякого чувства, кроме долга.
-Я прошу прощения, - Стефания покраснела еще сильнее. Ронове был гадом в ее глазах, но даже после его слов, после того, как растрескалась маска всего напускного, обнажая его истинные замыслы, она не могла заставить себя не думать о нем.
-Мне не нужно твое извинение, - отмахнулся Абрахам, - оно ничего не стоит. Ты предала меня – это факт. ты дура – это тоже факт. усовестилась? Хорошо. Я мог бы быть разочарован в тебе, если бы ждал от тебя хоть чего-то. но  я ничего не ждал… встань!
            Стефания вздрогнула, и через мгновение, убедившись, что Абрахам не шутит, поднялась.
-Не порть пол своими напрасными падениями, - продолжил Абрахам. – Я не прощаю тебя. На сегодня я сохраняю тебе жизнь, и, может быть, на завтра. Но когда-нибудь я потребую от тебя ответа и за это…
            Страшные слова. Стефания вспомнила, как спешно покидали в один миг свои посты предыдущие его помощники. Некоторые вдруг даже оказывались под следствием и были казнены по решению совета. Неужели ее ждет что-то по-настоящему схожее? Страшное! А  может быть, даже такая же казнь?
            Стефания глянула на Абрахама исподтишка. Нет, этот не станет тратить времени на такую как она. Просто однажды щелкнет пальцами и Стефания умрет.
            Она прислушалась к себе, пытаясь понять, что испытывает по этому поводу. Интересно, на что будет похоже ее исчезновение? Что там, за чертой? Станет ли она лежать так, как Буне…
            Буне! И снова горечь. Нет, никогда ей не будет так, как прежде. Никогда больше не будет жизни. да и была ли она, эта жизнь? Так, существование! То архив, то служение…и ничего, ни-че-го. Значит, смерть не так страшна? Не так значительна?
            Стефания кивнула своим мыслям и только сейчас поняла, что Абрахам изучает ее, ожидая реакции.
-Благодарю вас, - отозвалась Стефания, чтобы нарушить это его молчаливое наблюдение.
-Благодаришь? – Абрахам, кажется, был задет. Она не испугалась, не стала плакать, не рыдала и не стенала.
-За возможность еще побыть слугою Креста, - объяснила Стефания. – Я ничего не достигла и не смогу…
            Стефания закусила губу. Абрахам еще поглядел на нее, затем спросил:
-Ты отказала Ронове?
-Да, - твердо ответила Стефания. – Да, я отказала.
-Поди к нему и согласись, - сначала ей показалось, что он шутит. Потом она вспомнила, что Абрахам и шутки – это вещи несовместимые.
-Ч…что?
-Поди и согласись, - повторил Абрахам серьезно. – Ты не понимаешь всей выгоды своего положения…впрочем, куда тебе понять! Кто-то работает на магов. Может быть, Казот. А может быть и нет. Ронове – подлец, но умный. Он добьется своего. Нужно держать его и таких, как он, под своей властью.
            Стефания хлопала глазами.
-Да, - подтвердил Абрахам ее недоумение. – Ты будешь говорить ему то, что велю я.
-Это…- у Стефании не хватало слов, - но как?!
-Пусть эта ищейка пойдет по ложному следу. Так лучше, чем этот пес будет мешаться под ногами.
-Я не могу! – Стефания заломила руки, с трудом удерживаясь от искушения рухнуть на колени. – Я не смогу! Не заставляйте меня!
-Если ты неспособна даже на это, то тебе цена еще ниже, чем я думал, - равнодушно отозвался Абрахам. – Сделай так, чтобы поверил или проваливай!
-Но…- Стефания стиснула руки, стараясь не разреветься от унижения, - я не хочу быть такой подлой.
-А мне плевать, - отозвался Абрахам. – Да, болезная, мне плевать, как ты себя чувствуешь от этого и чего ты хочешь. Ты на войне. Ты моя помощница. И ты обязана мне за предательство. Либо ты покоряешься моей воли и делаешь то, что нужно, либо вон отсюда!
            Ему не нужно было кричать, чтобы преодолеть то немногое сопротивление, что еще оставалось в Стефании. Но он крикнул последнюю фразу и Стефания сломалась.
-Да, господин, - согласилась Стефания, стараясь стереть проступившие слезы.
-Так-то…- Абрахам вернулся к досье, которое оставил с ее появлением. – Скажи ему, что согласна. Скажи, что я изучаю досье Казота, а до этого изучал…скажи, что самого Ронове. Пусть думает.
            Стефания кивнула. Она понимала, что ничего не стоит и ничего не значит ни для Абрахама, ни для Ронове. Ни для кого!
-Говори, что я мерзавец, - поучал Абрахам. – Спрашивай, что именно Ронове интересует обо мне.
-Да…
-Всё, - Абрахам усмехнулся, - это так просто, что справишься даже ты. Кстати, надеюсь, что ты справишься с этим до ночи. В полночь мы с тобой совершим вылазку.
            Стефания дернулась.
-Ты, я и Базир, - продолжил Абрахам, - мы поизучаем церковь. Посмотрим, какие пути есть.
            Стефания кивнула. Она была сломана его поручениями и фактом пренебрежения Ронове, последовавшими за потерей друга. Ничего ей не оставалось. Согласие, покорность – вот ее пути!
-Сгинь! – Абрахам махнул рукой, веля Стефании идти прочь. У него не было больше никакого интереса к ней, поручение он дал, выслушал, а теперь она раздражала его своим присутствием.
            Стефания повернулась, сделала пару шагов и остановилась. Горечь в мыслях и путаница вдруг расступились, и она подумала о том, что где-то прежде крутилось в рассудке, но не давалось к осознанию.
-Что еще, болезная? – Абрахаму не понравилась ее остановка. Он предпочел бы, чтобы Стефания испарилась и не беспокоила его по своим пустякам.
-Дело двести пятьдесят три – дробь ноль. Шегешвар. Вампир… - медленно промолвила Стефания и позволила себе обернуться.
            Одно упоминание этого дела, недавно попавшегося под руку Стефании по переписи, заставило Абрахама побледнеть от ярости.
-Что? – голос охотника сорвался от нервного чувства. – что еще?
-Вы ведь не убили того вампира, - вспомнила Стефания. – А он был магом. Может быть, не было никакого союзничества? Предательства наших? Может быть, это был…этот вампир? Или похожий.
            Она поняла, что зря позволила себе предположить.
-А Казот? – оборвал всякую надежду Абрахам. – Идиотам нельзя делать выводы и строить предположения, но почему-то они очень любят это делать. Слушай сюда, болезная! Если ты не знаешь ситуации, если ты идиотка, которая не может связать двух фактов меж собой, то не позорься хотя бы! А еще лучше – не надоедай и сделай что-нибудь полезное раз в жизни! пошла вон!
-Но записка – это не показатель вины, - Стефания упорствовала, слепо и напрасно. – Может быть, он был должен…
-А исчезновение? – мрачно осведомился Абрахам. – Болезная, с глаз моих!
            Стефания поняла, что проиграла и здесь. У нее не было никакого предположения, ей просто не хотелось верить в то, что среди церковников есть предатели. Но записка, пусть и смутная, не давала Казоту оправдаться. И его отсутствие…
            Нужно было идти к Ронове – это Стефания понимала. Противно, тошно от себя и от него, но надо.
            Она умылась прежде – муть немного рассеялась. Расчесалась кое-как, для порядка, скорее, но все-таки нужно было показаться перед Ронове не убитой и униженной, а живой. Хоть смысла в этом и не было.
            Теперь, во всяком случае, когда известны настоящие намерения Ронове, не было.
            Найти Ронове оказалось легко – он был среди зала совета, и, судя по всему, очень хотел уйти оттуда – советники смотрели, ожидая ответов, а ответов у него не было. Помощница Ронове – Иас была тут же. Она первая заметила Стефанию и отвратительно-ласковым тоном приветствовала:
-А, Стефания! Что, у Абрахама новости?
-Нет, - Стефания не смотрела ни на Иас, ни на Ронове.
-Ну кто бы подумал, - издевалась Иас. – Мы начинаем допросы, но надеемся на то, что все охотники проявят достаточное рвение, и не будут скрывать, если что-то откроется.
-Абрахам – честный слуга Креста! – рявкнула на нее Стефания и, рявкнув, почувствовала значительное облегчение. Иас изменилась в лице, и Стефания, вспомнив, что не имеет права срываться, испуганно взглянула на Ронове. – Извините.
-Ничего, - отозвался Ронове мягко. – Я не держу это за оскорбление себе. – Я хотел бы поговорить с тобой. Ты появилась вовремя. Совет, я сообщу, если что-то изменится.
            Стефания покорно вышла из зала за ним, чувствуя спиной взгляды советников и Иас.  В коридорах, полных патруля, поговорить было невозможно, но Ронове толкнул одну из, очевидно, знакомых ему дверей, и дверь поддалась, обнажая очередную маленькую комнатку.
-Заходи.
-А хозяин комнаты не будет против? – спросила Стефания, робко переступая порог. Она избегала смотреть на Ронове, ей казалось, что он всё поймет, если встретит ее взгляд.
-Он сейчас на допросе, - отмахнулся Ронове. – Я хотел с тобой поговорить.
-Я тоже…хотела. – Стефания нервно облизнула губы.
-Вот как? – Ронове с любопытством глянул на нее. – Я хотел извиниться, если вдруг задел какие-то твои чувства. Я не хотел использовать тебя как шпиона, просто это объективная удача, что такая умная и прекрасная девушка служит у самого загадочного человека. Ты мне любопытна!
            Стефания хотела бы поверить, но не могла. Слова Абрахама не шли у нее из головы. Но больно, больно не верить.  И больно слышать.
            Ей было тяжело не дрогнуть, сложно сдержаться и не выдать себя. отсутствие опыта и присутствие нежности, едва начавшей оживать, не давало сосредоточиться.
-Ну? Что хотела сказать ты? – вспомнил Ронове.
            Стефания едва не отказалась тотчас. Плевать на все! но это было мгновение. Все равно Стефания пала уже слишком низко, чтобы надеяться подняться.
-Я… - она сглотнула. – Я хотела спросить, что я получу, если буду сдавать Абрахама вам…тебе.
-А что бы ты хотела? – Ронове не удивился, он, кажется, даже выдохнул с облегчением. Неужели – ожидал, что она падет?
-А что ты можешь предложить? – не отступала Стефания.
-Ты отказалась быть охотником…титулы тебя не интересуют. Тогда, может быть, деньги?
            Стефания понимала, что должна на что-то согласиться и кивнула, хотя ей и тратить-то было не на что.
-Договорились, - обрадовался Ронове, - ну, чем он занят? О чем думает? Что говорит?
            Стефания, призвав на помощь все свое актерство, принялась врать. Она говорила и говорила о том, что Абрахам изучает карты, досье Казота и вообще – сам по себе – человек отвратительный. И, когда, казалось, что гроза миновала, Ронове уже поверил ей, он вдруг улыбнулся и заметил:
-Да-а, врать Абрахам тебя не научил! Ну это поправимо…
9.
                Стефания моргнула. Нереальность происходящего помутила ей рассудок. Ронове, однако, не выглядел смущенным или неловким. Он был спокоен и даже расслаблен, словно какое-то решение нашлось или свершилось то, чего он ожидал.
-Что? – Стефания с трудом обрела голос. – Что?
-Не научил тебя Абрахам врать, а сама ты не умеешь, - повторил Ронове свою мысль. – Ты извини нас, мы не могли рисковать, да и Абрахама ты знаешь – он из случайного взгляда может, при желании, выстроить теорию заговора.
-Нас? Рисковать? – голова кружилась, Стефания решительно ничего не понимала. Кругом творился нечто абсурдное, и она ничего не могла разобрать.
-Подожди, - посерьезнел Ронове, быстро наливая ей из стоящего мирного кувшинчика воды, - выпей.
            Она покорно схватилась за стакан, осушила, но горло не отпустило. Неприятная сухость жгла, сковывала. Стефания закашлялась.
-Ты извини, - Ронове наблюдал за нею. – Абрахам и я не такие враги…вернее, мы враги, но среди всех церковников я один из тех несчастных, кто пользуется его чуть большим доверием, чем остальные. После того, как под подозрение попал Казот, Абрахам решил проверить преданность и твою, и Базира. Заставить сделать что-то, что будет подлым, необходимым.
            Стефания не находила слов. Она пережила в своей душе потрясение за потрясением за последние сутки. Она потеряла друга, Ронове начал оказывать ей прямые знаки внимания, а потом вдруг потребовал доносить ему. И когда Стефания покаялась во всем Абрахаму, тот велел ей идти и соглашаться. И все оказалось проверкой? Вот так просто двое разыграли ее, пусть слабую, ненужную, ничтожную, но все-таки живую, меж собою?
            Так, чтобы у Стефании не осталось никакого намека на ощущение собственного достоинства или хоть какой-то малейшей важности!
            Что хуже – тот факт, что Ронове пытался использовать ее для шпионажа или тот факт, что он разыграл эту историю? Что унизительнее – то, что Абрахам отправил её быть двойным агентом, или то, что даже это было неправдой?
-Скоты…- процедила Стефания. На смену растерянности и усталости пришла ярость. – Какие же вы скоты!
-Прости, - вот теперь Ронове смутился, - ты пойми…
-Или хотя бы попробуй понять! – Абрахам вломился в комнатку так неожиданно, что Стефания нервно вскочила, но тут же разъярилась еще больше. За Абрахамом маячил бледный, шатающийся и явно потрепанный Базир. Судя по всему, проверяли его еще хлеще, чем Стефанию.
-Вы! – Стефания гневно ткнула пальцем в Абрахама, пока он с абсолютно ледяным спокойствием закрывал за собою двери. Базир выглядел ужасно и, войдя, привалился к стене, прикрыл глаза. – Как вы…
-Мог, - легко согласился Абрахам. – Когда идет война, когда мы отстаиваем Крест и Свет, когда боремся с врагом, проникшим в наши же коридоры – я могу все. Всякая ненадежность здесь будет погибелью всего дела, всякая слабость – печать поражения. Если тебя занимает то, что ты называешь своим испытанием, то пошла вон отсюда! Здесь не место нытикам, тряпкам и лентяям!
            Стефания опустила руку. Абрахам был сам в своей стихии. Конечно, что ему до каких-то там чувств какой-то там Стефании? Он всегда мог оправдать если не всё, то почти всё для себя.
            Что еще можно было бы ждать от него?
            Стефания глянула на Базира, и, ощущая непомерное понимание к нему, спросила:
-Ты как?
            Базир, чувствуя, что вопрос обращен к нему, открыл глаза и кивнул, глядя на Стефанию:
-Нормально.
            Сейчас они были ближе друг к другу. Они могли не знать друг о друге ничего, но пережили явно слишком схожее опустошение, чтобы Абрахам и Ронове могли убедиться в чем-то.
-Стефа…- Ронове приблизился к ней, но Стефания не обернулась. Ронове коснулся ее руки, ненавязчиво, осторожно, но она как бы случайно (хоть и не хотелось ей так поступать), отвела руку в сторону, оправляясь.
-Доказала, - ухмыльнулся Абрахам, - если намерена дальше ныть, то вон отсюда!
-Ну нет, - Стефания покачала головой, - если я и Базир прошил ваши испытания, то должны, по меньшей мере, знать за что…за что вы так.
            Она сама поразилась тому неожиданному спокойствию, которое утихомирило её ярость. только что хотелось кричать и обвинять, но нет – мгновение и лед в ее голосе. Лишь дрожь в пальцах  выдает недавнее волнение, но это ничего – руки можно и не держать на виду.
            Стефания села, демонстративно оглядела всех присутствующих – остальные тоже рассаживались, как умели и как могли в маленькой комнатке, хозяин которой не был угадан Стефанией и был сейчас на допросе.
            Ронове, явно ощущая что-то неладное, сел ближе к ней, но Стефания сидела прямая и напряженная, не подавая вида, что присутствие Ронове как-то имеет к этому отношение. Абрахам сел на стул, абсолютно спокойно – его не трогало пережитое его помощницей и Базиром. Базир, самый последний, кое-как переполз на тумбочку – мест больше не было, и он лишь слегка привалился к ней.
-Значит так, - Абрахам взял слово, - перестали себя жалеть! Мы вынуждены были так поступить. Казот жестоко подставил мою репутацию…
            Ронове выразительно закатил глаза, но Абрахам сделал вид, что не заметил этого, а может быть и не заметил по-настоящему.
-Он исчез, мы нашли записку. До этого он выражал недоверие Кресту. Слышала это ты, болезная…
-Я тотчас написала донос! – Стефанию даже дернуло, она сообразила, куда клонит Абрахам. – Я не стала бы подставлять своего, э…
-Подельника, - подсказал Ронове. – И нет, всякий вариант может быть возможным. В любом случае, это подозрительно. У нас есть некоторые основания полагать, что среди наших советников не все так кристально честно, как нам бы хотелось. Может быть, Казот со своим исчезновением, недоверием и запиской не причем. Может быть, напротив, виновнее всех. Или пешка. Или случайность – пока очень сложно сказать, кому можно доверять.
-Гораздо проще не доверять никому, - перехватил слово Абрахам, похоже, ему тяжело было смириться с ведущей ролью Ронове. – Но для дела приходится поддаваться. Приходится! И здесь важно не ошибиться. Вы оба пока оправдали свое присутствие здесь. Пока еще.
            Базир нервно сглотнул, Стефания поморщилась, но ничего не сказала.
-В любом случае. – продолжил Ронове, желая смягчить слова Абрахама, - мы все в одном недоверии, но должны расследовать дело об убийстве Буне, исчезновение Казота и покарать предателя…
-Через несколько часов мы встретимся у входа. Минуем патрули и вчетвером пойдем по периметру Церкви, - заявил Абрахам. – будем смотреть пути.
-Вчетвером? – изумился Ронове. – Я думал, что мы…
-Вчетвером, - Абрахам пристально вгляделся в охотника. Ронове еще мгновение поразмышлял и согласился:
-Вчетвером.
            У этих двоих было больше тайн, чем они показывали и готовы были показать. Очевидно, что Ронове не лукавил, когда говорил, что у него и Абрахама совсем иные отношения, чем может казаться. Это в редких встречах они враги, жалящие друг друга, впрочем, Абрахам в оппозиции всем, и в недоверии, в презрении.
-Возьми, - подтверждая мысли Стефании, Абрахам сунул руку в карман и извлек какой-то вчетверо сложенный лист бумаги, протянул его Ронове.
            Ронове кивнул, принимая лист, мгновение и лист исчез в рукаве.
-Сожжешь потом, - отозвался Абрахам с неодобрением, въевшимся в его голос слишком прочно, чтобы не проявляться всякий раз по поводу и без.
            Стефания переглянулась с Базиром – невольно, как с еще одним свидетелем такой странной сцены.
-Не всё вам надо знать. – Абрахам не имел в себе такого обыкновения, чтобы еще смущаться. Его даже забавляло непонимание окружающих. Лучше готовьтесь. Кто задержится – мой личный враг.
            Абрахам поднялся и, сделав знак Ронове, вышел. Ронове кивнул, поднялся, взглянул на Стефанию, тоже вставшую.
-Извини меня, - сказал охотник, - я не хотел делать тебе больно. Это была необходимость, суровая необходимость.
-Я понимаю, что все нужно для дела. – Стефания не позволила себе встретить его взгляд. Тогда бы в ней что-то дрогнуло, она это знала. Она заставила себя упрямо смотреть в пол, и это спасло ее душу от желания простить Ронове.
            Ронове понял, что на текущее мгновение его власть слаба и поспешил покинуть маленькую комнатку, ставшую временным штабом. К тому же – хозяин этой комнатки должен был закончить допрос и вряд ли ему понравится присутствие охотников, только что терзавших его в камере, еще и в своей обители.
            Скандал!
            Базир и Стефания стояли друг против друга.
-А с тобой они что сделали? – спросила Стефания.
-Допросили, - Базир был еще бледен, но выглядел значительно живее. – А с тобой?
-Заставили поверить в то, что я теперь двойной агент, - фыркнула Стефания.
            Она отвечала неохотно, Базир тоже. И объяснять, и самому понимать о произошедшем было тяжело.
-Пойдем…перекусим? – неуверенно предложил Базир, - спать не получится, а лично я видеть этих двоих не хочу.
-Пойдем, - согласилась Стефания и в молчании они поднялись до ближайшей кухни, минуя бдительные патрули. Патрульные. Впрочем, не сильно-то и желали проверять их – не то знали, не то вид у обоих был жалкий.
            Через пять минут оба оказались в секторе Сопровождения, где располагались кухни, купальни, помещения для стирки и глажки и кладовые.
-Перекусить дадите? – спросил Базир и перепуганные церковники Сопровождения тотчас организовали настоящее пиршество, заставив узенькое пространство, между вошедшими, тарелками и блюдами.
            Стефания почувствовала запах пищи, и желудок мгновенно свело судорогой – она даже не вспомнила, когда ела в последний раз, да еще и более-менее чтобы спокойно, не торопясь. А есть можно было не торопясь – времени на пищу достаточно, с лихвой.
-Скоты они…- Базир принялся за еду. Бледность от него отступала стремительно.
-Угу, - согласилась Стефания. Несмотря на голод, она вдруг поняла, что не может осилить даже тарелку горячей каши. А желудок требовал продолжать. Только вот в горле спазм мешал.
-Ты бывала на допросах? – продолжал Базир, его аппетит не страдал.
-Нет.
-Твое счастье. – вздохнул Базир и Стефания взглянула на него. Его взгляд, показавшийся Стефании неподвижным, мертвенным, в первое знакомство, ожил под наплывом эмоций.
-Похоже, - она поверила ему без труда.
-А что у тебя с Ронове? – без перехода спросил Базир, куском хлеба собирая остатки мясного соуса.
            Стефания вздрогнула.
-Что?  Ты о чем?
-Не мое дело, конечно, но раз уж у нас такая откровенность, - Базир не смущался, - что у вас? Он так извинялся…
-Ничего, - Стефания почувствовала, что краснеет.- Он охотник, он просто…нет у нас ничего!
-Но он тебе нравится, да? – Базир не страдал приступами тактичности. – Смотри, осторожнее. Такие как он обычно разбивают сердца. Разбивают и не замечают.
            Стефания молча смотрела в тарелку.
-Я знаю о чем говорю, - продолжил Базир вдруг тихо. – у меня была сестра. Скромная, молодая, красивая. Влюбилась как-то примерно в такого же, был он в нашем оплоте церкви. Тоже занимал пост. Она и пропала. А когда он внимание на нее обратил, и вовсе чуть не спятила от радости.
-И что случилось? – Стефания чуяла по тону Базира, что что-то все-таки случилось с его сестрой. Что-то такое, что повлияло на самого Базира.
-Похоронили ее. Тайно. Как самоубийцу, - ответил Базир. Взгляд его снова неприятно стекленел, становился прозрачным, отталкивающим.
-Мне жаль, - Стефания отодвинула от себя тарелку с остывающей и наполовину лишь съеденной кашей. К другим тарелкам она не притронулась.
-Не надо, - оборвал Базир. – Сама будь осторожна. Ты поела?
-А…ну да, - Стефания поднялась следом за ним. Не проронила и звука, пока они шли вниз.
            Внизу было людно. Впрочем, это было и не удивительно. Патрульные вертелись тут и там, нагоняя жути друг на друга, чтобы хоть немного облегчить чувство собственного  страха. Они переговаривались, постоянно оглядываясь друг на друга, словно ожидали вторжения неизвестного и могущественного вампира:
-Говорят, допросы продолжаются весь день!
-Да чего уж там! Это Казот, всем ясно.
-Я вам вот что скажу – Казот сам не стал бы действовать! Подбили его.
            Появление Стефании заставило последнюю фразу кончиться едва разборчивым шепотом. Но Стефания услышала и взглянула на патрульных с гневом, запоминая, кто именно сказал – пока без причины, но на будущее.
            Сплетни – неотъемлемая часть любого общества. Когда война, когда непонятная обстановка сплетней больше. Сейчас все еще ужасно напуганы, стоило ожидать, что слухи поползут тараканами. Но все-таки неприятно.
            Один из патрульных долго косился в сторону Стефании, затем решился и, бочком приблизившись, заговорил нарочито громко с той напускной наглостью, что призывается обычно для сокрытия страха:
-А что говорят в совете? К чему нам готовиться?
            Стефания разобрал смех. Совет не знал, что ему делать и усиленно делал вид, что это не так. А к чему готовиться… да кому же это когда было известно?
            Она ответила, стараясь быть серьезной:
-Говорят, что патрульных будут проверять на серьезное отношение к делу.
-Нас? – испугался наглец и взглянул на товарищей. – Да как это?!
-Всех, - серьезно подтвердила Стефания и осеклась в своем кратком приступе веселья – в зал сошел Ронове.
-Господин, - патрульный бросился к нему, - неужто нас всех будут проверять?
-Руки прочь! - Ронове отмахнулся от патрульного, - мы сделаем все, что в наших силах и даже больше, если это поможет нам прекратить всякое предательство.
            Патрульный совсем позеленел.
-Вы уже здесь? Прекрасно, - Ронове приблизился к Стефании и Базиру, смиренно ожидавшим, пока их участью в очередной раз распорядятся.
-А Иас где? – спросила Стефания, в тоне ее оставалась ревностная иголочка, но она надеялась, что Ронове не заметит этого.
-Я ей не верю, - охотник нервничал, - я хотел извиниться еще раз.
-Ничего, - Стефания оставалась равнодушной, по крайней мере, внешне, - я все понимаю.
            Ронове понял – не пробиться ему пока сквозь эту броню. Нет, она усиленно делает вид, что вся собрана и готова к действию, что не обижена. Но задета! Унижена! Скрывает…
            Что ж, придется постараться, чтобы пройти через эту броню, чтобы Стефания потеплела. Ронове очень хотелось, чтобы это произошло. Чисто по-человечески это было верным решением, а другие мотивы охотник старался даже не замечать и не допускать в мысли.
-А, вы здесь! – Абрахам появился последним, точно к назначенному сроку, как всегда и был он пунктуален. Это они втроем не захотели случайно сделать Абрахама своим врагом, и появились значительно раньше.
            Появление охотника создало среди патрульных небывалое оживление. Все знали Абрахама, интересовались им.
-Значит так, обходим периметр по внешнему кольцу и по внутреннему, - распорядился охотник, - не делимся, смотрим в оба. Ясно?
-скажите, - тот же, донявший сначала Стефанию, а затем Ронове патрульный, решил еще раз попытать удачу, - а вы правда считаете, что Казот привел вампира?
-Я…что? – Абрахам, вообще редко снисходивший до обсуждения мелких бытовых вещей с помощниками, ни во что не ставил патрули. И здесь, когда его прервали, да еще на месте планирования вылазки, снисхождения ждать не стоило.
            Патрульный, наверное, и не понял, что за гроза обрушилась на него. Почему этот охотник, до этого мгновения спокойный и сдержанный, вдруг стал яростью и порождением настоящей силы. А Абрахам уже бурно и весело отчитывал попавшегося патрульного, высказывая ему за профнепригодность и несоблюдение субординации.
            И никто не заступился. Даже мысли ни у кого не возникло. а зачем? Во-первых, патрульный сам нарвался. Во-вторых, кто будет спорить с Абрахамом?
            Охотник отчитал патрульного и только тогда присоединился к ожидавшим его затишья Базиру, Стефании и Ронове.
            Церковь состояла из множества отделений, секций, обеспечивающих жизнеспособность церковников. Не все были боевыми охотниками, кое-кто был и на сопровождении, на бюрократии, да и просто на обслуживании огромного комплекса. Множество маленьких зданий, то уходящих этажами вглубь на несколько этажей, то башенки, то жилые дома, превращенные когда-то чьей-то волей в комнаты церковников – все это соединялось коридорами, галереями и ступенями. Грубо говоря, весь церковный оплот был чудаковатым местом, которое можно было полностью обойти по кругу, не выходя на улицу, но с условием того, что внутренние лабиринты стен и переходов тебе знакомы.
            Большая часть жизни Стефании прошла именно в подземных этажах. Там были архивы. Сейчас она могла обитать на более высоких, боевых уровнях, находящихся на первых-третьих этажах. Теоретики располагались выше, до них мало кто доходил. Практики и советники тоже там. Сопровождение и обслуживание всех мастей ютилось в боковых пристройках, то пустовавших, то забитых сверх меры.
            Для безопасности весь комплекс с внутренними его дворами и переходами еще в начале войны с магическими тварями обнесли высокой стеной по всему периметру. Загоняя комплекс в кольцо. Изгородь из крестов, прибитых и развешенных, защита святой водою – все это не должно было пустить магическую нечисть на территорию церковного штаба. Со временем потребовалось некоторое расширение и возле первого кольца появилось дополнительное, второе – также защищенное крестами, молитвами, дозорными и святой водой.
            Между этими двумя заборами, формирующими кольцо, могло свободно проходить три-четыре человека. Это расстояние можно было использовать на благо – и в некоторых местах, там, где не было дверей и специально проложенных через оба забора дорог, устроили что-то вроде ловушек – вырыли ямы, прикрыв неплотным слоем мягкой земли. Все это регулярно приходилось обновлять, да и против магического прорыва такая яма бесполезна. Но если что – от всякой тупоголовой нежити, поднятой из могил, защитить могла.
            Ступать здесь приходилось осторожно – неверный шаг мог грозить падением в яму, переломом ноги и просто презрительным вздохом Абрахама. Для Стефании, как, впрочем, и для Базира, эти проходы были плохо знакомы – они оба появлялись через главный вход, где все было известно и знакомо, а вот Абрахам и Ронове ориентировались прекрасно даже в свете луны.
            Стефании было неудобно передвигаться, но она упорно делала вид, что не нуждается в помощи. И только когда едва ее нога не провалилась в замаскированную яму, и Ронове, среагировав быстрее, подхватил ее за локоть, не дав этому падению свершиться, вздохнула. Собственная ничтожность раз за разом проявлялась!
-Тише ступай, болезная! Что ж ты корову-то из себя изображаешь? – отозвался Абрахам на несвершившееся падение. Сам он ступал так тихо, что даже трава не отзывалась на его шаги шелестом.
            Магия была ли в этом? Или просто суть охотника? Разбираться не было желания.
-Здесь есть потенциальный путь, - сказал Ронове, останавливаясь, - взгляните – над нами окно. Довольно низко.
            Они остановились. Поиски были бесполезными. Если лез вампир, то с его физическими возможностями, можно было гадать сколь угодно, как высоко он забрался. Проблема в том, что этого вампира никто не заметил. И это уже говорило о самом коротком пути.
-Ну да…- с недовольством признал Абрахам. – окно низко. Что там?
-Оружейная, - отозвалась Стефания, прикинув расположение комнат в здании. – Верхний уровень оружейной.
            Ронове изловчился, подпрыгнул, его рука коснулась края окна, не задержалась, и он произвел шум своим прыжком, тотчас спровоцировав появление патруля в окне.
-Кто?
-Выдохнули! – поспешил объяснить Ронове. – Это мы.
-А что вы тут делаете? – не понял патрульный, высовываясь по пояс из окна. – ой.
-Брысь, - посоветовал Абрахам и патрульный, узнав лицо и голос самого известного охотника, скрылся поспешно.
-Даже я достал, - объяснил Ронове свой поступок. – Видите?
-Молодец, - мрачно отозвался Абрахам, - только из оружейной до теоретиков даже вампир запутается в лабиринтах. Кто-то вел его. Или вампир сам добрался до окна, но в таком случае, кто-то сказал ему, где это окно. В любом случае – есть какая-то сволочь в наших рядах…
-А что с  продовольственными дверями? они ведут на кухню, но…
-Еще скажи с крышей, - отозвался Абрахам с раздражением. – Так или иначе – кто-то провел кровососа. Вопрос  в том, вел он его до Буне…
            Абрахам осекся. Стефания внезапно почувствовала, куда пошли мысли Абрахама и возмутилась:
-Невозможно!
-Молчать, - Абрахам сжал зубы, обернулся на Ронове. Тот, тоже уловив, кивнул.
-Это скорбно, но это…
-Объяснило бы.
-Невозможно.
-Вы спятили! – вклинилась Стефания и обернулась к Базиру. – Они думают, что Буне сам провел вампира!
-Я понял, - Базир не обиделся, что Стефания решила ему разъяснить. – Это бы, на самом деле, многое бы объяснило. Возможно, мы не все знаем о Буне и его мотивах. Может быть, он сотрудничал или желал сотрудничать… вампир проник, убил его, либо чтобы не быть разоблаченным, либо в результате ссоры…
            Странное это было чувство. Они стояли при лунном свете, и обсуждали недавно оставившего жизнь человека, который отдал все свои годы на служение Кресту и теперь его верные слуги предполагали, что он сам стал причиной своей гибели, а то и предателем.
-Да вы…- Стефания переводила взгляд с Базира на Абрахама, с него на Ронове, - да вы!..
-Допустим, Буне мог желать денег, - рассуждал Абрахам, не замечая 9а с чего бы ему заметить?) чувств Стефании, -  и тогда поплатился.
-Тогда где Казот? – не понял Ронове. Теория казалась ему все более жизнеспособной. Да, безумной и лицо Стефании, хоть и пряталось в темноте, явно белело от гнева и растерянности, но ведь это объяснило бы многое!
-И записка…- напомнил Базир, угодливо вклиниваясь в эту теорию. – Причем здесь такая записка? Совпадение?
-Да пошли вы все к черту! – не выдержала Стефания. – Он умер. А вы? Скоты!
            Она выплюнула эти несколько фраз, четко оставляя за собой позицию доверия к Буне, а в следующее мгновение, забыв, где находится, повернулась и сделала шаг…
            Это был очень неловкий, напрасный шаг. Она сделала его, забывшись, ослепленно, не успев даже посмотреть, тверда ли почва там, где должна оказаться нога.
            Все произошло очень быстро.
-Стефа! – Ронове заметил ее неосторожность и рванулся, но не успел. Земля ушла из-под ее ног и Стефания рванулась вместе с нею в холодную яму с комьями земли, травинками. Это было страшное мгновение. Ей показалось, что она тонет в этих комьях, что они, попадая на ее лицо и тело, душат, и можно всерьез задохнуться.
            В панике Стефания рвалась вверх, а земля сыпалась и сыпалась…наконец, замерла. Стефания, дрожа от пережитого, смотрела вверх – не так и высоко, как казалось. Всего лишь с еще одну Стефанию, ну, может чуть глубже. Но ощущения мерзкие и отвратительные.
-Не бойся, - заверил Базир, заглядывая с осторожностью в яму. Он даже встал на колени, - чтобы самому не полететь вниз от боязни высоты, - не бойся! Мы тебя вытащим.
-Я бы подумал, - усмехнулся Абрахам, - по-моему, весьма поэтично. Она откололась от нашего взгляда и рванулась вниз, в темноту земли, как в могилу всего здравомыслия!
-Абрахам, - это был уже Ронове, - дай ей хоть вылезти и издевайся. Стефа, сейчас! Патруль уже идет. Мы тебя вытащим.
            Прекрасно. Патруль будет знать. Значит, все церковники. Стефания свалилась в яму, ха-ха! Стефания полетела вниз, вот дура!
            Интересно, как будет хохотать Иас… от этой мысли Стефании поплохело. Она знала, что и без того не красавица, не карьеристка, а теперь еще и самая настоящая неловкая корова! Надо же было навернуться в яму!
            При всех. При Ронове. При Абрахаме. И, будь он неладен, при Базире!
            В тот момент, когда казалось, что хуже быть не может, Стефания, пытаясь отряхнуться от земли, отступила на шаг и поняла, что наступила на что-то более плотное, чем земля.
-Ты чего, болезная, могилу роешь? – осведомился с живым любопытством Абрахам, наблюдая за тем, как Стефания опускается на землю и начинает ее разрывать руками, безжалостно пачкая руки и уничтожая ногти.
            Хватило четырех движений и Стефанию отнесло в приступе тошноты в сторону. Она опустошила содержимое желудка тут же, против воли.
-Эй? – Базир склонился ниже, - ты чего?
-Труп, - Абрахам тоже заглядывал в яму, но теперь тон его был серьезным. -Вот и отыскался наш Казот! Везет тебе, болезная…
10.
            Только чудом удалось остановить весть о страшной находке. Всех любопытных разогнали быстро и не самым мягким способом, но что, впрочем, значат способы и случайные обиды, когда речь идёт о сохранении тайны?
            Разогнали всех лишних по комнатам, заполнили коридоры верными караулами и созвали тотчас скорое совещание, на котором присутствовали высшие чины и охотники. Стефания тоже была. Её подняли из ловушки-ямы, но толку от неё было мало – тошнота не отступала, она сама была зеленоватая, и вся одежда ещё была в земле.
            Базир кое-как отряхнул Стефанию – она безвольно позволила это, но сама как будто бы не соображала, всё тело сотрясало от дрожи.
-Болезная! – криво усмехнулся Абрахам, и это было единственной его реакцией именно на Стефанию, далее он увлечённо наблюдал за извлечением трупа Казота, а Стефании для него не существовало.
-Всё будет хорошо, - Ронове не побоялся запачкаться, не побрезговал грязью и дрожью Стефании и приобнял. Впрочем, у неё не было даже воли, чтобы, кажется, заметить это и отреагировать – всё перед глазами то расплывалось, то отчётливо проступало и горло снова сжимало спазмом. – Ты молодец!
            Экстренное совещание кипело и Стефанию привели за руки. Она не могла докладывать, и это сделал Абрахам, попутно он высказался, конечно, за то, что некоторые в своей болезненности оказываются более полезными, чем «раскабаневшие охотники».
            Фенрир, официально еще не лишенный чина приказом, но уже снятый с должности, был здесь и дрогнул, учуяв страшные слова Абрахама. Он оскорбился и возмутился:
-Разве не был я верен службе?
-Кто там хрюкает? – осведомился Абрахам. В нем пульсировала ненависть. Второе убийство и снова – как показал даже беглый осмотр трупа – вампир!
            Фенрир шумно задышал, пытаясь придумать достойный ответ, но Константин не дал этому ответу свершиться и воззвал:
-Сейчас мы должны оставить личные обиды позади. Задета честь креста, задет дом Господа!
-Осквернен, - подсказал непримиримый Абрахам.
-Осквернен, - согласился Константин, - и наша добродетель должна вступить в борьбу с этой скверной, вступить в борьбу и победить! И каждый должен приложить к этому усилия, и каждый должен отдать все за победу света. Это общее дело и наша общая участь, от нас одних…
            Стефания слушала вполуха. Все эти речи, ах речи! Сколько она уже слышала? Сколько еще услышит? Все сводятся к одному – увидишь врага – убивай, или будь убит. Но что делать, если враг успевает нанести смерть вперед, проникнуть под сами стены святой Церкви?
            Впрочем, у речей Константина было своё назначение – чем больше произнесено «официальных» слов и привычных оборотов, тем спокойнее делалось собрание. Второй труп в самой Церкви, да еще и убитый вампиром – это повод для паники, но люди, собравшиеся в зале, начинавшие свое ощущение с паники, успокаивались, слушая о победе света над магическим мраком.
            В конце концов. Господь не оставит детей своих, верно? И люди приободрялись. Когда паника притупилась, было обсуждение вопроса об оповещении всего церковного оплота о гибели Казота.
            За это выступали немногие: Форас, Аим, Скарон, Фенрир. Еще имеющий право голоса и помощники этих охотников. Они аргументировали это тем, что информация должна быть открытой, а люди готовыми к возможному нападению.
            Но большая часть, в числе которых были и советники, и другие охотники, включая Ронове и Абрахама, а также их помощники выступали за молчание. Стефания тоже подняла руку, но она сама не знала четко – это ее позиция, или позиция, продиктованная взглядом Ронове, которым он мгновенно наградил Стефанию? Иас – помощница Ронове, глядя на него, тоже подняла руку за молчание.
            Аргументы были весомее – паники допустить нельзя! Обстоятельства гибели Казота загадочны и, вернее всего, он сам виноват – вступил в сговор с вампиром, чья личность не установлена, после чего либо пал жертвой своего предательства, либо стал жертвой алчности. Может быть, он что-то видел и рассчитывал как-то воспользоваться этой информацией – словом, сам виноват, и нечего тут жалеть, а вот паника среди мирных и добропорядочных служителей не сделает добра. Каждый начнет бояться своей тени, поползут доносы, начнется самосуд и чёрт знает что еще!
            Это было логично. Оставалась еще группка людей искушенных, которые не голосовали никогда, воздерживаясь от всякого выбора, но таких оставалось все меньше.
-Люди заслуживают правды! – возмутился Форас, как человек несдержанный, он часто нарывался на конфликты. – Они обвиняют Казота в гибели Буне!  Они его ищут!
-А разве он не виновен? – поинтересовался Ронове.
            Одновременно с ним Абрахам заметил:
-Ну и пусть ищут!
-Кому нужна правда? – тихо заметил Базир, с тем расчетом, чтобы слышала только Стефания, всё еще потерянная и жалкая. Она услышала, моргнула, перевела взгляд на Базира, а тот уже снова сидел непроницаемый и прежний.
            Стефания решила, что ей послышалось. В конце концов, слишком многое впало на ее долю за очень короткий срок. Тут не только в чужом, тут и в своем здравомыслии усомнишься!
-А если кто-то еще погибнет? – некоторые люди не умеют отступать, и это не всегда становится им лучшим подспорьем. – Если…
-Нельзя допустить паники! Порядок – прежде всего!
            Фенрир не выдержал напряжения. Он был охотником много лет, все отдал на алтарь и если потерял форму, то душа его еще желала битвы. Он вскочил – тяжелый, грузный и нелепый, закричал:
-Возьмите меня обратно! Сейчас важен каждый человек на счету! Возьмите! Я буду стараться…
            Это было жалким зрелищем. Даже Стефании стало стыдно за это, хоть она и не имела никакого отношения к Фенриру. Он унижался, он не умел уйти, когда Церковь больше в нем не нуждалась.
-Довольно! – рявкнул Константин, на мгновение растеряв всю благочестивость проповедника, и превратившись всего лишь в одного из лидеров, - довольно, Фенрир! Ты отслужил своё! Все кончено!
            Фенрир еще хлопал глазами, сраженный таким отказом. Ему-то казалось, что он все делает правильно, прося при всех в роковую минуту, возвращения.
-Новым охотником будет Клемент, - продолжил Константин и на этот раз тон его был преисполнен земного сочувствия, - юноша, мы не хотели вас обнадеживать раньше времени, но вы – идеальный кандидат на позицию охотника – совет выбрал вас.
            Клемент охнул и радостно принялся пожимать руки всем, кто спешил, словно бы забыв про всякие споры, поздравить его.
-Поздравляю! – громыхнул Скарон и очень дружественно обнял своего недавнего помощника. – Мне нужен новый помощник, тебе тоже! Ох, ты заслужил этого!
            Если бы кто-то взглянул на Делин, то подивился бы той ужасной маске, что сковала всё её лицо, исказила каждую из черт. Зависть – разъедающая каждую клеточку сути, жгла её.
            Её брат новый охотник! До этого предложили Стефании, а она? Куда деваться Делин?
            Но никто не обратил на нее внимания, пока Клемент радостно не предложил Скарону:
-Рекомендую вам в помощники мою сестру! Раз Фенрир…
            И закашлялся в смущении. Фенрир сидел, понурив голову, чудовищное унижение повторялось, и он не мог с ним совладать. Рядом сидела и Делин, и ужас безысходности не мог заставить ее даже взглянуть в сторону брата.
            Она все тщетно пыталась понять – почему судьба обходит ее? Почему не дает ей ни шансов, ни должностей? Почему Стефания вдруг имеет наглость отказаться от должности охотника, и оказывается вдруг под чутким вниманием красавца-Ронове? Почему ее брат, послужив немного в помощниках, имеет будущее, а она нет? ей остаются подачки, огрызки…
            Поздравление затихло. Константин смотрел с благодушной улыбкой на это постепенное затишье. Люди должны радоваться даже в самое темное время.
            Призвали к порядку, вернулись к дискуссии. На этот раз Абрахам повел атаку жестко и не стал дожидаться, когда его напор подхватят. Он считал себя в праве говорить за всех и сказал, что не находит логичным объявлять о гибели Казота. К тому же  - а что если остались какие-то ещё шпионы врага? Тогда – чем меньше получат они достоверной информации, тем выигрышнее позиция Церкви!
-И первый шпион здесь вы! – не подумав, все еще под влиянием какой-то легкости, и отсутствия четкого осознания происходящего, ляпнул Форас.
            Тишина, заполнившая зал, была напряженной. Абрахам мог сейчас сделать все, что угодно с этим наглецом, и что-то подсказывало Форасу, что ни совет, ни кто-то из охотников не станут ему препятствовать.
            Но Абрахам уже получил от жизни слишком много уроков, чтобы срываться так откровенно. Он только вздохнул, внимательно посмотрел на оскорбившего его человека, жизнь которому он мог переломить щелчком пальцев, и ответил спокойно и от этого еще более страшно:
-За клевету и за язык повесить можно, веришь?
            Форас нервно сглотнул. Константин снова призвал к порядку и попытался привести к итогу:
-Я голосую сам за молчание. Нечего церковникам всех мастей поддаваться панике. Крест дарует защиту детям неба, слугам Господа, и будет даровать защиту. Все помыслы страха нечисты по натуре!
            Напуганный сверх меры Форас не нашел в себе никаких ресурсов к спору. В конце концов, ему и не так уже было важно – будут ли церковники знать о гибели какого-то Казота или не будут, самому бы уцелеть!
            А без поддержки Фораса, без его ярости вся оппозиция большинству была сломана. Постановление принято: никакой утечки!
            Следующий вопрос уже звучал на повестке дня, но теперь он приобретал все большую, ужасающую силу:
-Полномочия охотников расширяются. Любые методы, любые способы – правда должна быть выяснена. Если кто-то из наших слуг что-то видел и сокрыл, что-то узнал и не рассказал, что-то подозревает и утаивает…
            Вот оно – роковое!
-Это дозволено считать преступлением!
            Стефания прикрыла заслезившиеся от головной боли глаза. В успокоительной темноте она могла не видеть всего того, что уже видел более опытный Ронове. Да и вообще каждый, кто хотя бы раз сталкивался с кризисом.
            Донесения, пытки, и люди, которые в страхе признаются во всем подряд, без разбора. Самые широкие полномочия дал совет, и теперь это означает, что устоит лишь горстка сильных, и две горстки хитрых, трусливых и адаптивных душ.
            Стефания заставила себя собраться, поднялась с концом собрания с места и поймала взгляд Абрахама. Он кивнул:
-Со мной, болезная. Мы займёмся допросом Сопровождения!
            Болезная… Стефания отвыкла уже спорить, да и вряд ли умела она. Два или три мгновения и зал очищен, сама Стефания спешит уже за удаляющимся Абрахамом.
            Камер допроса шесть. Они редко используются, а уж чтобы работали все – немыслимо. Но вся часть Сопровождения – самая многочисленная, составляющая обслуживание всего церковного оплота – все швеи, портные, кухарки, уборщики, мелкие ремонтники – все они выстроились вдоль длинной стены. Они трясутся, переговариваются шепотом:
-Говорят, перепись.
-Бред – это все бред! Говорю вам, нас будут разделять!
-Допрашивают!
            Спросить им не у кого. Люди, заходящие по очереди в камеры, выходят с противоположной стороны и проходят под контролем караула, к своим местам. Спросить не у кого! Вернуться нельзя, никак, да и не хочется после допросов-то…
            Это все люди, что нашли защиту в церковных стенах. Это люди, которые хотели бы биться против магии, но оказались слабы и невозможны к этой магии, неспособные ученики, что не смогли уйти без ничего и остались, чтобы хоть прислуживать тем, кто может сражаться во имя креста.
            Шесть камер. Шесть охотников допрашивают, шесть помощников вызывают следующих, протоколируют все услышанное. В камерах допроса не слышно, что творится в коридоре, да и из коридора не услышать что происходит…
            Страшно.
            Абрахам держит себя так, как всегда -  он повидал тысячу и один допрос. У него раскалывались все, кто был виновен, как маг он прекрасно чувствует ложь, но его допросы жестоки и без этого чутья.
            У Стефании болит голова, но она не смеет жаловаться. Сидит, записывая с усердием лучшей ученицы, каждый ответ, потом дает на проверку Абрахаму, а тот привычно ворчит:
-Почерк отвратительный!
            Прочитывает, подписывает. Стефания открывает противоположную входу дверь и выпускает допрошенного, затем закрывает дверь и выходит в общий коридор, вызывая следующую жертву.
            Но в этих допросах немного смысла. Спрашиваются начальные сведения: имя, должность, возраст, место рождения.
            И в ответах этих уже понятно, что ничего не значит этот человек, что он напуган, что не скажет ничего нового.
-Повар. Тридцать девять лет, рождение не помню.
-Кухарка. Двадцать семь лет. Родилась в стенах Церкви, мать моя служила также кухаркой и работала до самого последнего дня, а потом…
-Черновая работница. Двадцать два года. Прибыла после разрушения оборотнями моей деревни в семи милях отсюда.
            И помнит Абрахам то дело, но ему-то что? Деревню не спасти, оборотней он упокоил. Девчонку, стало быть, сюда привезли, дали работу. А может быть и сама пришла, если одна осталась и будущего решить не могла.
-Портной. Сорок семь лет, тридцать из них нахожусь на службе Креста. Поступал как ученик-доброволец, но не прошел отборочных экзаменов и меня взяли подмастерье. Потом стал мастером.
-Садовник, пятьдесят три года. Моя дочь поступала сюда служить в лазарете, а я, как вдовцом стал, сюда подался. Растения люблю, так что…
            Эти люди ведут себя по-разному. Одни робеют, другие угодничают, третьи трясутся, как будто бы виноваты. Четвертые пытаются держаться спокойно, но их меньше всего. Они рассказывают свои судьбы, свои причины появления здесь, но не понимают, что все их маленькие трагедии жизней – пустяки. для охотников это ничего не значащие факты, среди которых проходит их отчаянная попытка найти хоть что-то стоящее, что-то, что может объяснить происходящее.
            Следуют вопросы о деятельности, об отношениях, о наличии врагов, конфликтов. И ответы здесь становятся уже однообразнее.
-У меня нет врагов. И друзей нет. я со всеми в хороших отношениях!
-Ну, может быть, и задел кого-то, но это так, не от зла, это было давно, да и вообще… нет, у меня нет врагов.
            Ни у кого нет врагов, никто никого не подозревает, никто ни в чем не виноват заранее.
-Вы понимаете, - говорит Абрахам, делая знак Стефании не протоколировать свой вопрос, - что кто-то в нашем оплоте мог иметь отношение к предательству? Кто-то открыл тайну…
            Стефания чувствует головную боль и слабость, но неожиданный вопрос Абрахама очередной жертве отвлекает ее на мгновение. Другим Абрахам такого вопроса не задавал, неужели есть что-то?
            А перед ним женщина – не красавица, не уродина, самая обыкновенная женщина, миловидная, но неухоженная, чуть огрубевшая в работе, но еще предпринимающая попытки сохранить свою молодость.
-Да, господин…- женщина кивает, напугано и мелко. Даже подобострастно, угодливо заглядывает в глаза.
            Стефания смотрит то на нее, то на Абрахама. Охотник напряжен – почуял что-то, но в ней?.. в очередной кухарке? Это должно быть зло, но почему оно такое обычное? Стефания бы не подумала на нее, как на предательницу. Но Абрахам явно чует!
            Господи…
-И вы понимаете, что за укрывательство информации следует кара? – Абрахам наступает. Он уже нависает над безвольной жертвой. Та готова потерять сознание.
-Да, господин.
-Тогда почему ты все еще упорствуешь? – Абрахам теряет всякое спокойствие в один миг. Это действует эффектно, женщина всхлипывает и начинает мелко дрожать, сдерживая рыдания. Даже Стефания вздрагивает, а Абрахам щелкает пальцами, и тоненькие синие ниточки заклинания медленно опутывают тело женщины.
-Я…ничего… - она хнычет, сопротивляется. Стефания вскакивает с места против воли, но не делает ничего, чтобы помешать или помочь Абрахаму. Ее просто выталкивает какой-то силой из кресла. Вот и все.
-Отвечай! – Абрахам сводит пальцы, нити плотнее впиваются в мягкую плоть жертвы, видимо, это причиняет ей боль, она уже не хнычет, она откровенно ревет, но сделать ничего не может.  – Отвечай! Я чувствую в твоей душе преступление против Церкви! Говори!
-Я украла три серебряных ложки! – женщина на грани и сдается. Стефания распрямляется и переводит взгляд на Абрахама, он снимает заклинание и уже тихо, изменившимся голосом спрашивает:
-Что?
-Ложки…- женщина чувствует, что заклинания нет, но еще дрожит, все тело ее сотрясается от пережитого. – Три ложки, принадлежащие советникам. Три ложки Церкви! Я украла их, пока никто не видел.
            И она заходится горестными рыданиями и в этих рыданиях даже облегчение. Трудно объяснить ей было самой для себя, почему рука вдруг скользнула по помытым предметам и почему вдруг пальцы схватили три узеньких серебряных ложечки, а потом потащили их вверх, на свет. Она оглядела добычу и вдруг сунула ее в фартук.
            Долго потом колебалась – пыталась понять, зачем украла и что с этим делать? Забыть не смогла, вернуть тоже и это отравляло ей весь ум. Абрахам почуял грех, но не разгадал всего обстоятельства.
-Дура! – выпалил Абрахам, разочарованный и гневный, повернулся к Стефании, - сделай пометку.
            Стефания покорно выполнила, а затем как во сне отправила женщину в нужную дверь.
-Что будет?-  рыдала она, - что будет? Меня покарают?
            Стефания молча закрыла дверь, повернулась к Абрахаму. Он смотрел на нее. Ожидал, похоже, реакции.
-Скажешь - бесчеловечно? – полюбопытствовал Абрахам. Именно полюбопытствовал. Словно ему на самом деле было интересно.
            Стефания подняла глаза, хотела сказать решительно «да», но осеклась, хватанув воздуха. Она вдруг представила, какая задача стоит перед Абрахамом, поняла, как непросто ему найти хоть какие-то следы, если они и есть, среди всех церковников. Вспомнила, что идет война, привиделся ей труп Буне, и показалось, что на плаще еще ошметки земли из той ямы, где нашел свой последний приют Казот.
            И вот среди этого нужно было разобраться? Среди всего этого каждого нужно было жалеть? Это лишь в угоду врагам!
-Не скажу, - возразила Стефания, понимая с ужасом, что не находит действия Абрахама ужасными. Правильными, конечно, тоже, но, кажется, она может следовать за ним без тошноты, презрения и отвращения.
-Почему? – спросил Абрахам. – Это ведь жестокость? Я мог допрашивать мягче, мог не пытать.
-Война, - просто отозвалась Стефания. Она все больше понимала, что жалости в ней действительно нет. нужно было докопаться до истины? Что ж, он докопался. Чудовищно ли это? Праведно ли?..
            Ей ли это решать? Никогда. Это решение для тех, кто мудр и значим. Стефания – помощница. Она даже не солдат на этой войне – она его помощник. Не ей отвечать, значит, не ей и мучиться вопросами.
-Болезная! – в тоне Абрахама удовлетворение. – Непроходимая наивность!
            Стефания не отреагировала. Наивность? Пусть наивность. Абрахаму виднее.
            Абрахам неожиданно приблизился и положил ладонь ей на голову. Боль возвращалась – теперь она разрывала все сознание на мелкие осколки, выворачивала, хотела смять все тихое существо Стефании.
-Почему не сказала о боли? – грубо спросил Абрахам.
            Стефания хлопнула глазами. Кто же знал, что надо? Да и зачем?
-Это просто боль. Закончим – пойду в лазарет, попрошу микстуры… - она почувствовала себя еще большей дурой, чем прежде. Просто трудно было объяснить Абрахаму, что она прекрасно понимает свою ничтожность и необходимость, вместе с тем, присутствия на допросах.
-Просто боль и просто смерть, - Абрахам легонько провел ладонью по ее макушке, вроде бы что-то стряхивая, Стефании показалось, что ее обдуло теплым ветерком, а в следующее мгновение боль отступила, сдалась, исчезла насовсем.
-Стоило мучений! – фыркнул Абрахам, - тоже мне! Развела геройство, а толку?
            Он стал прежним. Ворчливым, жестоким, даже слишком. Жутковатым? Но Стефания вдруг улыбнулась – ей захотелось это сделать, и она пошла на поводу у своего желания.
-Спасибо, - промолвила она.
-Следующего пригласи, - буркнул Абрахам и отвернулся, пока Стефания шла к дверям с новыми силами.
            В отличие от нее – молодой и неопытной девчонки, жизни не знавшей, Абрахам прекрасно понимал, что значит – снять боль заклинанием. Это значит, что получится еще раз или два, от силы пять, а потом боль просто откажется сдаваться. С ним произошло то же самое. Он применял на себе все более и более сильные заклинания, зелья, но боль однажды просто отказалась сдаваться.
            Она оставалась ему верна.
            Новые допросы, однообразные, тоскливые. Люди перепуганы, люди заискивают, люди уже не знают, что можно ждать.
            Наконец Абрахам объявляет перерыв, говорит:
-Перекусить нужно. Эй, болезная, принеси что-нибудь перекусить.
            Это уловка. Абрахаму не так уж и хочется есть, но он не может больше выносить однообразных допросов, которые никуда не ведут и отнимают бесценное время, которое можно было потратить с настоящей пользой на что-то стоящее.
            Но совет приказал. Абрахам лишь солдат на этой войне и обязан подчиняться приказам.
            Перекус – легальный способ подумать, не забивая себе разум какими-то мелкими людьми и мелкими же их деяниями.
            Стефания торопливо принесла ему несколько тарелок, и удалилась из тактичности – Абрахам любитель побыть в одиночестве, и чем больше, тем лучше. Да и сама Стефания подумывает о том, что желудок, опустошенный много часов назад, да усталый ум, и тело. Которое уже так давно держится без сна и отдыха – это не самые лучшие спутники в настоящем деле.
            Стефания вышла в коридор, где оставались еще несколько несчастных из сопровождения, но несмотря на все взгляды усталых от ожидания людей, на мольбы, Стефания никого не вызвала и пошла прочь, желая размяться.
            То ли Ронове ждал ее, то ли сила обстоятельств сильнее, чем хочет казаться, но он вышел с намерением перекусить тогда, когда Стефания была рядом с отведенной ему допросной камерой.
            Стефания дернулась в нервном напряжении. Он мог быть гадом, мог обидеть ее, но она все еще не могла ровно дышать в его присутствии.
-Какая встреча, - взгляд Ронове был усталым, но, похоже, он был рад видеть Стефанию. У вас как?
-Ничего, ничего, вообще ничего, - Стефания развела руками. Она пыталась справиться со своим смущением, и усталость немного в этом ей помогала, но все-таки было в ней глупое ощущение.
-У Абрахама перерыв? – догадался Ронове, бросив взгляд на ожидавшую кучку прислужников.
-Да, - скрываться смысла не было. – А у…вас?
-У тебя, - поправил Ронове мягко, - не надо этих условностей. Я сейчас один. Моя Иас не выносит допросов!
            «моя Иас» - как неприятно это ковырнуло сердце Стефании, но она не подала виду. У нее не было никакого права претендовать на внимание с его стороны и уж тем более на принадлежность к нему.
-А своего помощника я отпустил, - продолжал Ронове, - он тоже человек.
            Надо было идти. эта вежливая необязательная беседа затягивалась. Она происходила в общем коридоре, на глазах у стольких людей, случайных свидетелей! Но Ронове преграждал ей путь.
-Может быть, отобедаем вместе? – предложил Ронове неожиданно. Стефания нервно рассмеялась, а потом поняла, что он не шутит.
-Вы…ты серьезно?
-А что? – удивился охотник, - я не вижу ничего, что могло бы нам помешать! Мы тоже нуждаемся в пище. Что скажешь?
            Наверное, будь Стефания опытнее, то отказала бы. Но опыта в ней не было. Было сомнение, отозвавшееся голосом Абрахама: «дура!», но Стефания победила это сомнение и кивнула.
11.
            Делин даже не была худшей – к таким хоть какое-то внимание. Она просто была никакой, слишком средней, чтобы быть заметной. В ней не было природной красоты, что позволяет попасть в центр всеобщего внимания, пусть и на мгновение; в ней не было женственности, что оттеняет особенные черты; в ней не было острого ума, какой оправдал бы всё остальное или какого-то выдающегося таланта.
            Церковь Животворящего Креста обучала всех своих пришедших слуг по одной программе – сначала общие знания, вне зависимости от возраста о врагах и о войне, что длилась уже не одно поколение, а потом уже следовало по результатам экзаменов распределение – куда отрядить человека? В архив ли, в оружейную, в теоретики, в практики, в обслугу или в высшую боевую единицу – Охотники? Разумеется, там обучение уже курировалось иначе, и не всегда это было разумно. Но и экзамены были формальными – как правило, уже на стадии обучения разные секции Церкви приглядывались к ученикам всех возрастов (не все попадали детьми-  это был даже редкий случай), и готовили место заранее.
            Делин училась в одно время со своим братом Клементом и Стефанией. Они втроем попали в объятия Церкви в детском возрасте  - все лишились родителей, а Стефания их и вовсе не знала. И уже тогда Делин впервые поняла, что слишком незаметна для окружающих.
            В ней не было рвения и природной наглости брата, в ней не было покорной усидчивости Стефании. В ней не было ничего. Стефания была лучшей ученицей, знала теорию, но замыкалась, когда речь шла о каких-то физических занятиях. Охотники приглядывались к ней с настороженностью, очевидно, замечая потенциал.
            Но Стефания плохо сдала экзамены и совсем юной девушкой попала в ряды бумажной работы.
            Клемент же показывал блестящие физические выступления. Ловкий. Сильный, напористый – он приковал к себе внимание всех Охотников, и Делин понимала, что ей не повторить его успеха.
            А вот ей не хватило ничего. Она не прошла по напористости физического развития, неумело владея всеми приспособлениями, что должны были перенаправлять магический поток либо в сторону врага, либо поглощать его. А по усидчивости, по памяти… нет, Делин не могла освоить всего того, что так давалось либо Стефании, либо Клементу.
            Фенрир пожалел её молодость. Он присутствовал на экзаменах, видел, как она бесполезна в бою, но на тот момент и его охотничья деятельность уже клонилась к закату. Они нашли друг друга и Фенрир, под откровенные смешки других охотников, заявил, что берет Делин к себе в помощники.
            Тогда Делин впервые почувствовала себя лучше Стефании – конечно, быть помощницей Охотника (еще и Фенрира!) – это не очень почетно, но все лучше, чем сидеть в архиве.
            Но радость почему-то быстро утихла. Делин увидела, как относится к ее брату его Охотник, увидела, как другие относятся к Фенриру и поняла, что Стефания не сильно-то и прогадала, спрятавшись ото всех в архиве. А потом случилось и совсем непонятное – Стефанию подняли из архива и приставили к Абрахаму. Самому Абрахаму.
            И она держалась в службе ему с достоинством. Недавно и вовсе сама отказалась от получения должности, за которую Делин готова была совершить и совершила подлый поступок. Время только выбрала неудачно, а так…
            Делин была угнетена. Ей было плевать на Буне и происходящее, собственная судьба занимала ее значительно сильнее и тревожила куда больше. А выходило, что ей и деться-то было некуда.
            Сначала она хотела пойти к Фенриру, принять его работу или просто поддержать, если получится. Но она не дошла. У самого входа в его кабинет, услышав за дверью его тяжелые всхлипывания и хриплое болезненное дыхание, поняла, что не сможет – слишком уж велик был ее грех доноса. Нет, все знали, что Фенрир – негодный охотник, тем более в военное время. Но только она одна предала его. И даже если мотив ее был бы благим – освободить ряды охотников от того, кто уже в этих рядах не может состоять, подлость точила сердце!
            Она развернулась и опрометью бросилась прочь от кабинета, пока еще принадлежавшего Фенриру – стыд гнал её.
            Делин помоталась по этажам, где всюду подстерегал подозрительный патруль, и решила попробовать пойти к брату. В конце концов, он просто лучше нее, разве в этом его вина? Теперь Клемент стал охотником и ему понадобится помощник, но…
            Не смогла. Не пересилила. Между ними никогда не было теплых отношений, и теперь уж Делин не чаяла, что когда-то в их кровной связи появится теплота.
            Она бродила еще неприкаянной, пока местный начальник патруля не возмутился:
-Вам что, заняться нечем?
            И почему-то Делин подумалось, что ни с её братом, ни с Иас, ни со Стефанией в таком пренебрежительном тоне никто не посмеет заговорить – слишком уж те живые, или уже прославленные. Даже не своими заслугами, но прославленные. А с ней можно! Она – меньше, чем никто.
            Делин беспомощно пожала плечами. Дело можно придумать всегда, но хотелось, чтобы ей его дали, а не самой выпрашивать.
-Охотники вызвали все обслуживание на допрос, - продолжал начальник патруля, наверняка даже не знающий, что это за девушка и кто она, - мы остались без швей, прачек, кухарок и мойщиц. Ступай, а не то пожалуюсь в совет на то, что ты здесь без дела шастаешь!
            Клемент бы возмутился на такое предложение. Стефания бы отмолчалась, да и не шастала бы она без дела. Иас закатила бы грандиозный скандал, призывая всех и каждого…
            Но Делин покорно пошла в секцию Обслуживания, где, как оказалось, действительно не хватало рук. Все были уведены на допрос и возвращались бледными, нервными. Рук не хватало, а вскоре требовалось накормить всех слуг церкви, а еще обстирать, починить белье, выгладить…
            Некоторые пришли сюда из бумажных ведомств из солидарности и для поддержки, кое-кого рекрутировали пинками, чтобы выслужиться. Кто-то уже вернулся и даже отошел от допроса. И, наверное, одна Делин пришла потому что некуда было больше идти, а требовалось приткнуться хоть куда-нибудь.
            Впрочем, все были слишком заняты, чтобы спрашивать о её мотивах. Ей тотчас нашли работу и поставили за очистку посуды. Остатки пищи, присохшие с последней трапезы и неубранные из-за того, что вся рабочая сила была вызвана на допрос, требовалось убрать с тарелок и блюд в специальный мешок, после чего положить очищенную посуду в таз с мыльным раствором и приступить к следующей тарелке.
            Когда в тазу набиралось достаточно посуды, нужно было начать уже нормальную промывку с губкой, но когда Делин приступила, то поняла, что посуду отмывать в остывшей мыльной воде – занятие отвратительное. Тарелки выскальзывали, она медленно справлялась с работой, постепенно вытаскивая одну за другой тарелку из мыльного таза в другой, где была чистая вода.
            Правда, вода не могла долго оставаться чистой. Смыв оказался еще труднее, чем простой мыльный раствор. У Делин затекла спина, руки распухли от холодной воды и пальцы ныли, но она продолжала тереть, вытаскивать, перекладывать тарелки, наливать воду из тяжелого бака и снова тереть…
            Наконец, у нее образовалась горка относительно чистых тарелок. Теперь дело было за малым – протереть все полотенцами и убрать на сушильный стол. Но именно в тот момент, когда Делин перевела дух, на кухню отворилась дверь, но впустила она не очередного освобожденного из обслуживания или сознательного из других секций, а Стефанию.
            И именно это почему-то больно обожгло Делин. Если бы зашла не Стефания, а кто угодно другой! Но нет.
            Именно она.
            У Делин было секунд пять до того, как Стефания скользнула бы взглядом по всей кухне и встретила бы Делин. Что бы она сделала? Удивилась бы?  Выяснять не хотелось.
            Делин использовала счастливое мгновение и быстренько нырнула за шкафы с чистой посудой, благо, все оказались слишком заняты, чтобы заметить или хоть как-то отреагировать на это неожиданное отклонение от мойки посуды. А может быть, проклятие Делин быть незаметной и никакой заслужило, наконец, для нее хорошую службу?
            Стефания, как оказалось, пришла за едой. Она набрала быстро – вернее, всё для нее собрали расторопные и напуганные зловещим покровительством Абрахама, другие кухонные слуги. Вскоре Стефания ушла и Делин выскользнула из своего угла. Её мутило и жгло – к глазам подступили злые слезы.
            Ничего не произошло для нее, но все же ей стало обидно. Обидно за себя – такую неудачливую, такую слабую и незаметную. Стефания ведь не была, по мнению Делин, какой-то необыкновенной. Замкнутой, привычной ко всему, и даже не очень красивой.
            Так почему ей и служба у Абрахама,  и предложение в скором времени стать Охотником, и внимание Ронове, а Делин вынуждена искать себе место работы, потому что ни на что не годилась?
            Делин поняла, что не может вернуться к посуде. Это было слишком неправильно. Ей чудилось, что если она вернётся, то это будет уже как будто бы навсегда, останется последним поражением.
            Так это было бы или нет, выяснить уже нельзя. Словно бы откликаясь на ее безмолвную мольбу, в кухню вошла Иас, невозмутимая и спокойная королева среди черни кухонных работников.
            Делин не успела уже уклониться, но Иас лучилась добродетельной улыбкой. Она немедленно направилась к Делин и поприветствовала ее.
-Здравствуй, - Делин растерялась. Она стояла перед красавицей в усталом, помятой, потном виде среди кухни, в мыльной пене, и ощущала себя ужасно. Но Иас ничего, кажется, не смущало.
-У тебя будет пара минут? – вежливо спросила она.
-Да, конечно, - удивленная сверх меры Делин последовала из кухни прочь, за Иас, ощущая на своей спине чужое любопытство, но не испытывая по этому поводу ничего неприятного, напротив, даже какое-то хвастливое чувство, что и ей вслед могут смотреть.
            Иас завела ее в чью-то комнатку – очень бедную, но очень чистенькую. На недоуменный взгляд Делин ответила:
-Хозяйка на допросе, так что нам никто не помешает.
-Ладно, - Делин кивнула. Она все еще робела, не понимая, что нужно от нее Иас. А той явно что-то было нужно. Такие как она не появляются на кухне вдруг и не уводят никого прочь.
-Ты говорила, что Стефания работала в архиве, - Иас не стала изображать светской беседы и сразу же перешла в наступление.
-Да, - Делин кивнула, - я тебе рассказала всё, что про нее…
-Скажу откровенно, - Иас лишь слегка повысила голос, но этого хватило, чтобы перекрыть и совсем сбить с толку Делин, - как женщина женщине и подруга подруге – Стефания меня достала!
            Несмотря на ситуацию, Делин едва удержалась от смешка. Надо же, как Иас ревниво относится к Ронове, что готова даже назвать Делин «подругой».
-Вот как? – вслух подивилась Делин, но в тоне ее скользнуло равнодушие.
-Достала! – Иас старалась держаться достойно, но не смогла. Во взгляде ее слишком сильно пульсировали обиженные злобные искорки.
            Опасные…
-Сочувствую, - согласилась Делин. Она внезапно осознавала, что слово «достала», взятое Иас для описания своих чувств, прекрасно подходит и для нее самой. Разве не жжет саму Делин внезапное появление Стефании? Разве не обиднее от ее появления больше, чем от чьего-либо еще?
-И тебя тоже, - Иас явно многому научилась у Ронове. – И я пришла, чтобы предложить тебе то, что поможет нам обеим.
-Поможет? – Делин неосторожно выдала себя. Будь она умнее, то возмутилась бы, что она лично ничего о себе не говорила, и вообще, откуда Иас может знать, кто именно достал ее, Делин, когда это вообще не касается никого больше?
            Но Делин выдала себя и спохватилась позже.
-То есть…- начала она, краснея. Но Иас усмехнулась:
-Ты получишь звание охотника – это я тебе обещаю!
-А ты? Что получишь ты? – Делин осеклась, и поняла, что совсем не хочет знать ответ. В Иас говорила ревность. Возможно, Ронове всерьез стал меньше уделять красавице внимания.
            Иас не ответила. Оно и не нужно было. сказала:
-Сейчас или никогда! Будет ли у тебя еще такой шанс? Или тебе полюбилась посуда?
            Клемент бы не допустил такого разговора с собою, Стефания бы возмутилась, но Делин не нашла ничего лучше, кроме как спросить:
-Что ты хочешь сделать?
            Иас улыбнулась. Она поняла, что победила и оказалась права во всех своих подозрениях. Значит, у нее уже есть соратник. Дело за малым!
-Сейчас, когда все напуганы, хватит простенького доноса и парочки сфабрикованных фактов. И от Стефании ничего не останется!
            Делин потрясенно молчала, не выдавая в лице своем никаких чувств. Иас подождала реакции и продолжила в нетерпении:
-Ты пишешь донос в совет, что Стефания и Буне разругались по непонятной причине незадолго до его гибели. Это ты случайно услышала от нее самой.
-Но это неправда! – Делин ахнула.
            Иас посмотрела с унизительной снисходительностью:
-Откуда тебе-то знать? И потом – это не так важно! Слушай лучше! Так вот, они разругались. Затем ты слышала, что Казот сказал незадолго до своей…м, гибели! – да, кому-то сказал, что все раскроет…
-Что раскроет?
-Не перебивай! Ты шла по коридору, услышала, что он с кем-то говорит, что все раскроет. Так? Так! В итоге – картина. Буне ругается со Стефанией и Буне убит. Казот кому-то говорит о раскрытии какой-то тайны, и Стефания пишет письмо-донос на него, очевидно, испугавшись! А потом и Казот мертв. Понимаешь? твоя задача – написать всё это в донос.
-Почему я? – у Делин пересохло во рту.
            Причина была проста: Иас не хотела подставляться, но она в этом бы, разумеется, не призналась бы ни за что. Ответ у нее был готов:
-Ты дольше знаешь Стефанию. По мнению всех – у тебя нет причин для того, чтобы уничтожать ее. Значит, твоему слову поверят…
-А если не поверят?
-Это уже тебя не касается. Напиши донос. Я оставлю некоторые следы, намекающие на ее неблагонадежность.
-И тебе, конечно, тоже поверят! – со смешком сказала Делин. У нее ничего не шевельнулось в душе, когда она представила позорное уничтожение Стефании. В конце концов, та сама во всем виновата. Если ее удастся обвинить, значит, есть в чем.
-Я скажу одному из охотников, которому могу верить, и он найдет все, что нужно. Это и твои доносы  станут избавлением от Стефании, - Иас очаровательно улыбнулась. – Согласись только! Сделай то, что нужно, и я сделаю тебя в ответ охотником.
-А почему сама не станешь? – Делин засомневалась. Это было не сомнение морали, это было сомнение в искренности намерений подельницы.
-Я что дура? – красавица фыркнула. – Сама лезть драться со всякими тварями магическими? Нет уж! Это не по мне. Но тебе, коль ты так желаешь, услужу. В обмен на твои услуги, конечно…
            Никогда Делин не думала, что будет заключать сделку с кем-то вроде Иас. Никогда и не думала она, что эта сделка будет такой подлой. Но все происходит не так, как можно было бы представить. Делин протянула руку.
            Иас пожала ее осторожно, лишь кончиками пальцев, боясь, словно бы, запачкаться, при этом она продолжала улыбаться, глядя в глаза Делин.
            Между тем, Стефания, ничего не подозревая о заговоре, причиной которого она стала, вернулась к Абрахаму. Сделала она это с очевидной неохотой, потому что обед в компании Ронове был прекрасным. Даже еда казалась ей еще вкуснее, чем была когда-либо, да и Ронове постоянно подбадривал ее, и тут вдруг – реальность. Проведение остаточных допросов, Абрахам, расследование, патрули…
            Абрахам, увидев ее, лишь спросил:
-Много там осталось, болезная?
            Стефания прикинула в уме:
-Примерно две дюжины.
-Примерно или две? – уточнил Абрахам, пребывающий в явном отсутствии настроения.
            Стефания покорно высунулась в коридор и пересчитала тех, кто оставался для допросов. Затем доложила:
-Девятнадцать человек, но двое из них уже заходили в камеры допроса.
-А говорила две дюжины, тьфу, дура! – привычно отреагировал Абрахам. – Чего стоишь? Вызывай!
            На Стефанию эта грубость не ложилась. Она призвала очередную жертву из секции обслуживания-сопровождения и снова потянулись однообразные вопросы. Ничего нового не было да и быть не могло. В полтора часа эта рутина была кончена и Стефания с облегчением собрала целую пачку протоколов, чтобы сформировать дело.
            Протоколов оказалось больше, чем можно было бы взять двумя руками без риска того, что листы посредине начнут расползаться. Конечно, можно было бы сходить и два, и даже три раза, но Стефании показалось, что она может в один заход унести все бумаги и она героически их взяла все.
            Разумеется, пачка расползлась. Стефания еще судорожно пыталась удержать листы, но они весело рухнули на пол.
-Слабоумие и отвага! – рявкнул Абрахам. – Дура криворукая!
            Стефания скользнула на пол, и, стараясь не поднимать головы, торопливо принялась собирать протоколы. Они были пронумерованы, но она собирала их кое-как, не желая промедления.
-Да чтоб тебя! – мгновение, и к изумлению и ужасу ее, Абрахам опустился рядом на пол, вырвал уже собранные листы и принялся упорядочивать их, не забывая поучать. – Всякое дело, криворучка ты несчастная, требует тщательного подхода! Только там, где порядок, где железная дисциплина, будет властвовать настоящая добродетель! Куда ты тянешь семнадцатый? Дай сюда, неумеха!
            Он попытался резко вырвать протокол из ее рук, но Стефания не успела его отпустить, и лист ожидаемо и очень весело разорвался…
            Стефания зажмурилась и вжала голову в плечи. Она поняла совершенно отчетливо: сейчас Абрахам ее просто морально уничтожит.
            Но прошло мучительное мгновение и ничего не произошло. Стефания медленно открыла глаза, и увидела спокойного Абрахама.
-Болезная! – фыркнул он. – Болезная, криворукая и трусливая! Неужели ты так боишься меня?
-Я разочаровываю вас каждый раз, - тихо заметила Стефания.
-Меня все разочаровывают, - признался Абрахам мрачно и неожиданно добавил, - а больше других – я сам себя. Вставай!
            Она поднялась, покорная его слову, Абрахам сунул ей собранные протоколы и сверху уложил порванный экземпляр.
-Склеить сумеешь?
-Д…да, - Стефания поспешно закивала.
-Не ври, - Абрахам провел ладонью над разорванным листом и разрыв исчез. Вместо него поверх кучки протоколов оказался обыкновенный гладкий лист.
            Стефания выдохнула со странным чувством восхищения и ужаса. Магия, противная господу и кресту магия, но полезная!
-Давай сюда, - Абрахам взял примерно половину протоколов из ее пачки, - а то у тебя руки дырявые! Стой потом, полдня собирай эти протоколы!
            Он пошел вперед, нарочито ворча, и Стефания покорно пошла следом, все больше и больше уверяясь в той мысли, что все в Церкви очень плохо знают Абрахама. Хотя – как его можно было бы узнать? Он был магом – значит, врагом. Он был предателем – значит, не мог обрести уважения уже ни на одной из сторон. Да и сам создал вокруг себя мрачную, жестокую, непроницаемую атмосферу, отзываясь язвительностью на каждую попытку проникновения в собственные мысли.
-Ты с Ронове обедала? – без всякого перехода спросил Абрахам.  Стефании приходилось идти быстрее, чтобы успевать за ним.
-Да, с ним, - ответила она и слегка смутилась.
-Почему не со мной? – вот этот вопрос уже был полной неожиданностью. Нет, никакого законного разделения между Охотниками и Помощниками не было. просто исторически сложилось, что все держатся отдельно при приеме пищи. Нет, бывало, что охотник и его помощник дружили или становились равными или были родственниками, что сминало всякое разделение, данное не законом, а условностью. Но никогда Абрахам не выказывал никакого желания сминать эту грань. Стефании вообще казалось, что чем меньше Абрахаму попадаться на глаза, тем он будет счастливее.
            Стефания так растерялась, что задала самый глупый вопрос:
-А…можно было?
            К счастью, они уже дошли до кабинета Абрахама. Охотник толкнул дверь и вошел первым и сгрузил все протоколы на первый же столик.
-А почему нет? – удивился Абрахам. – Моя компания тебе не подходит?
-Просто вы никогда… - у Стефании ум заходил за разум. – То есть, я с радостью! Если вы захотите. То есть, если вы…
-Достаточно, - холодно прервал Абрахам, поднял ладонь, призывая ее к молчанию, - умей умолкать! Я скажу тебе лишь один раз, болезная, скажу с высоты своего опыта и прожитого. Не растворяйся в Ронове!
            Стефания хлопала глазами. Абрахам – равнодушный к ней, выражал обеспокоенность? Мир спятил, или спятила Стефания?
-Тебе повторить или записать на бумажке? – осведомился Абрахам, наблюдая ее ступор.
-Я вас услышала, - Стефания заставила себя найти какой-нибудь отвлеченный и вежливый ответ, но для этого пришлось, все-таки, приложить определенное усилие. – Да…спасибо.
-К работе, - отмахнулся Абрахам. – По результатам допроса мы знаем, что ничего никто не видел, не знает, не замечал… этого следовало ожидать. Еще мы имеем два трупа – Буне и Казота. Оба убиты вампиром, но второй спрятан. Вопрос – зачем?
-Для отвлечения внимания на Казота, - предположила Стефания.
            Абрахам фыркнул:
-Это был вопрос не тебе, а самому себе. Но, в целом, да, похоже на то. Пока мы искали Казота, вампир мог уничтожить все следы. Исходить нужно из того, что Казот действительно был предателем. Может быть – алчным, может быть – идеологическим.
            Стефания хотела было предположить еще один вариант, но осеклась.
-Что? – Абрахам заметил. – Говори.
-Он мог не знать, что делает, - ответила Стефания.
-Это ты не знаешь, что делаешь! – огрызнулся Абрахам, - но в целом – это тоже вариант. Ему могли затуманить мозг, могли подавить волю, могли сделать все, что угодно. Значит, три варианта?
-А если…- Стефания нервно облизнула губы, - страх? Что, если кто-то, кто дорог Казоту, был под угрозой?
-В моем обществе даже идиоты становятся умнее! – Абрахам улыбнулся, - может быть и так. Насколько я знаю о его связях с прошлым, никого не осталось, но чем больше вариантов мы имеем, тем меньше мы упустим.
            Стефания ждала. У нее не было распоряжений, но Абрахам не гнал ее прочь.
-Теоретики говорят, что Буне работал над уменьшением оружия, поглощающего магический запал, - продолжал Абрахам, глядя на Стефанию. – Это облегчило бы войну.
-Но об этом разве кто-то знал… - Стефания была не уверена в этом замечании, но Абрахам неожиданно кивнул.
-Верно. Даже мы, охотники, не знали этого. А вот совет знал…
            Стефания попробовала пошутить:
-Мы сейчас придем к тому, что предатель мог быть в совете!
            Но Абрахам не улыбнулся, не назвал ее дурой, лишь молча продолжал смотреть и у Стефании пропало всякое желание вообще когда-либо шутить. Она помрачнела.
-Сама подумай, - тихо и очень серьезно заметил Абрахам, - кто знает лучше всех охотников, как и где спрятать тело? Кто знает ходы и выходы Церкви? Кто знает, над чем работал Буне?
-Но это же советники! – у Стефании даже голос охрип от волнения, она закашлялась.
-И что за страх перед священными коровами? – фыркнул Абрахам с презрением. – Советники – люди! Всего лишь!
-Они веруют в Бога и Крест!
-Не будем, - возразил Абрахам, прерывая запал ее гнева, - сейчас мы пока не можем установить этого обстоятельства наверняка. Но это еще одна возможность, которую нельзя исключать!
            На взгляд Стефании это было уже бредом, причем в высшей степени параноидальным, но она заставила себя промолчать.
-Вампиров, - Абрахам развивал свои мысли, не замечая молчания Стефании, да и не нужно ему было, к чему? – обладающих такой силой, не может быть много. Пятьдесят – семьдесят лет назад их популяция очень сильно сократилась. Война выкосила их ряды. Мы сразу же принимались за вампиров и оборотней, за всю эту низшую нечисть! От них чаще всего и гибнут люди, эти твари не контролируют своего голода…
            Стефания смотрела на Абрахама, лицо которого оживало в этом яростном монологе. Она понимала, что личная обида гложет его. Вампир, ушедший от его кары. Видимо, заползший куда-то в Сармат с надежностью, не давал ему покоя.
-Впрочем, - Абрахам вдруг стал спокойным, - сильный вампир – это умный вампир. Умный вампир не полезет в Церковь, полную слуг Креста. Только если ему уж очень будет нужно… и здесь придется исходить все-таки из причин такого визита.
12.
            Конечно, Иас мозгами понимала, что задумала не только подлость, но и великую глупость – весь план её строился на том нелепом уповании, что Совет окажется настолько перепуганным происходящим, что не думая поверит в виновность всякого, кто хотя бы не так глянет в сторону Креста.
            Но разве это было серьёзным основанием?
            Однако Иас не могла ничего с собой сделать.  Разум предавал её, чувства подавляли. Нет, и этих чувств тоже следовало ожидать, да и не были они ей слишком уж в новинку: это же Ронове! Красавец Ронове! Любимец слабого пола, переменчивый и непостоянный.
            Иас знала, что помимо неё, всегда находящейся рядом, у Ронове бывали свои истории и романы, но постоянно делала вид, что знать ей и не о чем. Она притворялась, наивно веруя, что Ронове оценит это и поймет, как сильно Иас к нему привязана, а поняв, конечно же, останется с нею.
            Иас была красавицей, талантливой ученицей и могла бы быть охотником. Но из собственного страха, и из-за желания быть ближе к Ронове, приметившего её почти сразу после экзаменов, уведшего у Марбаса, Иас стала помощницей и планировала ею оставаться.
            Сначала она пыталась себя убедить в том, что неожиданное отношение Ронове к Стефании – это всего лишь очередная историю, которую ей надлежало не заметить. Но это было что-то непонятное – на взгляд Иас, в Стефании не было ни красоты, ни ума, ни какого-нибудь таланта, который мог бы оценить Ронове. И всё же…
            Впрочем, Ронове так мог подбираться к Абрахаму – Иас утешала себя этим, но оставалось тошнотворное, отвратительное и ядовитое, самое страшное: «а вдруг?»
            Это было то самое «а вдруг», которое отворачивает человека от правильного пути, что сбивает у самого порога открытия, что даёт человеку страшное промедление тогда, когда медлить нельзя. Проклятое, страшное, неотвратимое и совершенно человеческое «а вдруг?».
            А вдруг Ронове полюбил Стефанию? А вдруг он хочет быть с нею и для Иас в его сердце не осталось даже уголка?
            Иас, может быть, поняла бы, будь там не Стефания, но её – нет уж! – это Иас было совершенно непонятно, и проиграть этой непримечательной жизни она не допускала даже в мыслях.
            А вдруг все серьезно? А вдруг…
            Ждать было нельзя. Иас накручивала себе всё больше и, как назло, Ронове давал ей к этому накручиванию повод за поводом – беседы со Стефанией, его откровенная поддержка ей и, как финальный итог – общий обед между ними!
            Иас пришлось этого добиваться, а Стефания получила сразу. Немыслимо!
            Что-то коварное и мерзкое велело тогда Иас бороться и она, шатаясь под весом собственной ничтожности и собственничества, отыскала, наконец, ту помощь, без которой не обходится ни одно подлое дело.
            В сущности Делин была не нужна Иас. Она годилась для черной работы, а дальше становилась опасным свидетелем. Иас рассчитывала позже снести девушку, чтобы та ненароком не выдала их общего дела. Но это потом, когда-нибудь потом, сначала нужно разобраться со Стефанией.
-Я всё сделала, - Делин появилась неожиданно и ожидаемо. Частью своей души, той самой, что верила ещё в Крест, верила в добродетель и замирала в восторге перед молитвой, желала, чтобы Делин не вернулась или провалилась.
            Но как всякая глупость умеет заходить далеко, прежде, чем оказаться обнаруженной, эта  успела зайти.
-Я подложила пару записок…донос отнесла в тот ящик, - Делин оставалась спокойной. Иас лихорадило, и напрасно она пыталась бороться с собою. Смешно – планировать оказалось легче, чем слушать мрачное донесение об исполнении плана.
            А Делин была спокойна и за одно это Иас уже могла ее возненавидеть.
-Всё сделано, - повторила свою мысль Делин, с изумлением глядя на бледную красавицу, охваченную каким-то странным для себя чувством.
            Иас собралась, кивнула:
-Я поняла. Дальше я сама. Ступай.
            Делин попыталась вспыхнуть, но покровительственный тон Иас, а затем ее демонстративный отворот от Делин дали понять – никогда, никогда Иас не будет считать ее равной себе и Делин была слишком наивной, если позволила себе хоть на мгновение поверить в обратное.
            Нужно было идти, а лучше того – исчезнуть. Исчезнуть у Делин, конечно, не получилось, а вот уйти – легко!
            Иас поколебалась еще мгновение и разозлилась на саму себя за это колебание, затем собралась с духом и вышла тоже – требовалось продолжать, продолжать, пока не стало слишком поздно!
            Разумеется, Иас знала, кого просить о следующей услуге. Красавицы всегда окружены восхищением и любовью и умеют запоминать, кто и что обещал им в обмен на взаимность.
            Марбас был молод, полон надежд и огня, когда впервые увидел Иас. Иас еще училась, а он едва-едва стал охотником. Марбас поступил непрофессионально, выбрав ее не за способность, а за надежду. Иас немного пококетничала, подогревая его интерес, а позже и вступила в должность помощницы при нем.
            Это потом появился Ронове на ее погибель, и она так пропала в нем, что не думая ушла прочь от всего.
            Марбас жестоко страдал. Он потерял свои надежды в службе Кресту и быстро стал охотником средней руки, сделавшись рассеянным и слабым. Иас ранила его и он не смог справиться с этим, уже не стал прежним. А Ронове и другие теснили его все дальше и дальше, превращая в обыкновенного охотника.
            Впрочем, Иас была уверена, что стоит ей появиться, поулыбаться, похлопать глазками и Марбас растает перед нею и броситься делать то, что она скажет, натравится на Стефанию и вгрызется в ее жизнь.
            О, как напрасно Иас полагалась на свои чары!
            Марбас был покорен ею и убит п-человечески, но не был уже столь наивен как прежде. Церковь изменила его, война с магами, битва с нечистыми и противными богу тварями исказила все, на что могла бы давить Иас.
-Говорю тебе, это она! – жарко убеждала Иас, не понимая, почему перед нею такое промедление, почему он тотчас не бросился по ее слову, в покои Стефании, не перевернул все вверх дном, чтобы найти подделанные записки?
            Да и искать-то шибко не надо было – Делин не скрывала уж слишком.
            Но почему, почему промедление?
-Какое опасное замечание, - Марбас не скрывал своего сомнения, - слишком опасное.
-Это правда! Говорю тебе, что это так. Я говорила с Делин и та передала мне, что незадолго до своей гибели, Буне ссорился со Стефанией. А что если она убила, на самом деле, и Казота, и Буне? Что, если она и есть тот предатель, которого мы ищем?
            Иас даже сама верила уже в свои слова – слезы истерично блеснули в ее глазах.
            Марбас вздохнул:
-Я молю небеса, чтобы ты ошиблась. Но ты могла поделиться своими подозрениями с Ронове…
            Лучший способ солгать, выкрутиться – смешать правду с ложью. Иас было больно даже произносить это, но выхода не оставалось:
-Ронове увлечен Стефанией, я боюсь, что он мне не поверит!
            Марбас еще раз взглянул на нее с восхищением, но неживым. Так не смотрят на любимую, так смотрят на картину, которую нельзя тронуть и разглядывать долго неприлично, но которая всеми признана за шедевр.
-Хорошо, - кивнул Марбас, - я понял тебя и проверю это.
            Иас бы остановиться, взять бы какое-то слово, клятву с Марбаса, но она не думала. Страх гнал ее дальше от этого дела, и она торопливо простилась со своим, как ей казалось, подручным.
            Но Марбас не направился в Совет или к Стефании. Он направился к Ронове, которого откровенно не выносил, ненавидел и презирал, как можно только презирать врага и отвратительного победителя.
            Марбас был охотником. Не лучшим, но все же охотником. Это научило его думать и подозревать, а Иас было в чем подозревать. Слишком много нервности и слишком много откровенной фальши. Если бы Делин слышала ссору Буне со Стефанией, то поделилась бы сама этим с советом. Да и как не заметить, что Иас прожигает Стефанию взглядом?  Как не знать, что Ронове воспылал интересом к помощнице Абрахама?
            Марбас ненавидел Ронове, но он поставил дело Церкви выше своих собственных чувств. Что, в конце концов, могла значить всего лишь его жизнь в сравнении с возможной угрозой Кресту, подрыву деятельности всего оплота защиты людей и бога от магии?
            Ронове удивился, увидев Марбаса в своей обители. Помрачнел, услышав его первые слова, и ожесточился к концу повествования.
-Я хочу, чтобы ты знал одно, Марбас, - промолвил Ронове, догадывающийся обо всех передвижения Иас (недаром столько лет он знал ее!), - что Стефания – жертва ревности, ее ревности.
-Другими словами, ты стал причиной подлости, - не преминул заметить Марбас.
            Ронове печально улыбнулся:
-Каждый однажды может стать причиной чужой подлости…
-Но тебе это удается чаще других, - не унимался охотник. – Что делать?
-Забудь, что она к тебе приходила, - Ронове не колебался, - Стефания не при чем. Она работает с Абрахамом, и чисто уже из-за этого вне подозрений. Абрахам – фанатик, и лучший среди охотников. Имей она вину – он бы уничтожил ее, по малейшему же подозрению.
            Марбас тяжело кивнул. Он не имел иллюзий насчет визита Иас, но приятно было думать, даже пусть мысль эта обманчива, что он, возможно, понадобился Иас на самом деле.
            А тут – забудь! Забудешь, ага.
            Ронове знал Иас очень и очень хорошо. Он сам научил ее многому и мог прекрасно прикинуть примерный путь мысли своей помощницы. А прикинув, впал  в ярость, и вломился в покои к ней, без всяких вежливых условностей.
            Она не ждала его визита и обрадовалась, было, поднялась с места, отняв взор от зеркала, но увидела лицо своего возлюбленного и поняла – всё пропало.
-Рассказывай, - велел Ронове. Он редко срывался на крик или откровенный скандал, ему и не нужно было. В его голосе что-то прорезалось в минуту надобности такое страшное и властное, что ослушаться было нельзя.
            Она попыталась удивиться:
-Рассказать?
-Рассказывай, как хотела подставить Стефанию, - уточнил Ронове, глядя в глаза Иас, и едва ли узнавая ее.
            Если Ронове значил для Иас так много, что она готова была и унижаться, и творить подлость, то для него она была просто очередной помощницей, удобной, но все-таки очередной.
-Я… - Иас нервно облизнула губы. Она понимала, что лучше не врать, но попыталась выкрутиться, - я не хотела подставлять ее. Делин поделилась со мной…
            Ронове не дал бреду свершиться. Он подошел к Иас ближе, сократив расстояние между ними до минимума, и вдруг положил свою руку на ее шею. Ронове не надавил, не сжал, не причинил никакого ей вреда, лишь напомнил, что может все это сделать.
            Прикосновение обожгло Иас. Она разом лишилась своей защитной маски и рыдания сорвались с ее губ.
-Я не виновата, не виновата! Я не винова…
            Что и требовалось доказать!
            Ронове смотрел на ее уродливое рыдание без тени сочувствия. Для него границы моральных дилемм не были такими, как для большинства и он оправдывал очень многое, что не все могли бы даже в мыслях оправдать. Но такой глупости он не понимал.
            А Иас, всхлипывая, сбивчиво рассказывала про донос, Делин. Свое обещание ей, ее помощь. Она не забывала повторять, что не виновата, что это Стефания вынудила ее, бедную и несчастную…
-Да чем? Чем? – громыхнул Ронове, - чем она тебя вынудила?
            Иас испуганно напряглась, а затем рыдания обрушились на нее новой силой, и она попыталась спастись от них в объятиях Ронове, но он не спрятал ее в своих объятиях, оттолкнул, ограждаясь.
-Я люблю тебя! – она выдавила это впервые. Это оказалось сложно. Можно было быть рядом с ним, поддерживать его, не замечать его истории, повиноваться ему. Но сказать о любви было сложно.
            Ничего не дрогнуло в лице Ронове.
-Ты находишь это оправданием? – тихо спросил он.
-Я люблю тебя! – выдохнула Иас, не понимая, почему мир не изменился в ту же минуту, почему Ронове не оттаял к ней, почему не простил, не обнял. Ведь он же любит ее, да?
-Довольно, - спокойно отреагировал Ронове, - довольно, Иас. Так дело не пойдет.
-Я люблю тебя… - она едва не задыхалась, но Ронове и сейчас оставался бесстрастен. Что ему до ее любви? Что ему до ее чувств, наивных и смешных? Сейчас нечто иное имело куда большее значение.
-Хватит, Иас, - Ронове был холоден. – Значит так, за попытку оговора и клеветы тебя можно судить. Но я не хочу этого для тебя.
            Иас затихала. Ее плечи и все тело вздрагивали от рыданий, бессильных и униженных. Она понимала, что проиграла окончательно. Это было поражение, после которого нельзя оправиться.
-Да, не хочу, - Ронове раздумывал недолго, - поэтому, ты уйдешь. Мне все равно, останешься ты в Церкви посудомойкой или уберешься еще дальше. Чем дальше от меня, тем лучше. видеть тебя среди охотников или помощников я не желаю. Увижу – уничтожу. Поняла?
            Она оставалась сломленной, ненужной, преданной. Обида и боль наполняли все существо, и некого было винить, кроме себя, да и, пожалуй, Стефании – ведь так просто возненавидеть её, сказать себе: все вина Стефании!
-Поняла? – повторил Ронове с нажимом.
-Я…
-Поняла? – это был последний повтор. Иас знала лучше других, каким бывает Ронове в гневе и кивнула, склонила голову, не то в раздумьях, не то в потере сил.
-Чтобы через два часа я духу твоего не чуял! – рявкнул Ронове и ушёл прочь. Ему легко было уйти, это ведь не его сердце разбилось на тысячу мелких осколков, не он расщепился на части, безумно страдая от собственной алчности и глупости.
            Не он умер, оставаясь еще живым!
            Ронове решил отложить всякое переживание по поводу Иас на потом. Вначале он извлек донос и сжег его, поражаясь глупости Делин и Иас, затем, недолго поколебавшись между тем, чтобы исполнить карательный долг по отношению к Делин и извлечением улик у Стефании, направился к Стефании.
-Ты ходишь ко мне чаще, чем я хожу к Абрахаму! – она попыталась пошутить.
            Ронове остался серьёзен. Он отодвинул Стефанию в сторону и, помня указку Иас, нашел первую и вторую записку, подделанную Делин.
-Это что? – Стефания вытаращила глаза. – Какого…
            Она растерялась! Всякий бы растерялся, увидев человека, который заходит в вашу комнату уверенным шагом, вдруг отгибает уголок постели и извлекает из нее какой-то листочек, который вы прежде не видели. И не успеваете вы очнуться, как он, продолжая держаться уверенно, идет к книжным полкам, поднимает первую же книгу и извлекает второй листочек, словно в хранилище побывал.
-А…- Стефания взглянула на протянутые листочки и совсем растерялась, - я…что?
-Иас пыталась подставить тебя, - объяснил Ронове. – Она подговорила Делин подбросить это и написать донос в Совет. Они напуганы, могли рубануть сгоряча.
            У Стефании перепутались мысли. Но Ронове был рядом, помог выбраться:
-Это из-за меня. я прошу у тебя прощения за это.
-В мою комнату! – Стефанию возмутило все и сразу, но больше всего ее задело то, что в ее комнату проникли и шарились в ней! Да еще и кто? Делин?!
-Кончай орать, - возмутиться дальше Стефании не дал Абрахам, появляясь на пороге. Он замер на мгновение, увидев Ронове, тот поспешил объясниться:
-Я просто зашел! У нас тут мелкая неприятность. Иас попыталась подставить Стефанию, подбросить руками Делин пару…
            Ронове осекся. Сказать Абрахаму одно, а вот Базиру, замаячившему за спиной мага-охотника, совсем другое. Это уже что-то из разряда непостижимых ему тайн!
-А этого следовало ожидать, - Абрахам оставался насмешлив и мрачен, - а как иначе должна поступать обиженная женщина, как не пытаться мстить? Ты, Ронове, сам напрашивается, но с тобой-то плевать, не жаль, ты других, подлец, подставляешь!
-Я не… - Ронове попытался возмутиться, - все вовсе…
            Но какой толк был в возмущении, если Стефания вдруг отстранилась от него, вспоминая против воли, как все – и Базир, и, прежде всего Абрахам, предупреждали ее о неприятностях, идущих от Ронове.
            Не растворяться в нем, не забываться в нем, не верить…
            Легко сказать со стороны! Как трудно отойти в эту самую сторону.
-Стефания! – сколько возмущения и мольбы в этом зове. Не слушай его, Стефания, не слушай Абрахама.
            А как не послушаешь, когда он кругом прав?  Стефания отошла и села поодаль, да так, чтобы нарочно оказаться ближе к Базиру.
-Вы закончили? – осведомился Абрахам, - у нас война, у нас противостояние и выживание, а вы устроили игрища!
            Ронове заставил себя взглянуть на Абрахама:
-Что-то хочешь обсудить, мудрейший?
-Браво! – издевательски зааплодировал маг-предатель. – Садись, будем мысли думать и разговоры разговаривать.
            Можно было уйти, оскорбиться, но Ронове почувствовал усталость и сел. Он старался держать себя в руках, но женщины в последнее время как-то иссушали весь запас его сил.
-Когда разум возобладал, - вещал Абрахам, - когда встал над всяким проявлением глупостей и сантиментов, я открываю вам свои мысли. Я все размышляю над тем, что могло понадобиться вампиру-убийце, чтобы так рискнуть?
            Он замолчал, ожидая, по-видимому, оживления и дискуссии. Базир отреагировал первым:
-Буне был гениальным теоретиком!
-Теория ничто без практики, - возразил Ронове. – Буне был молод и талантлив, но я думаю, что он скорее случайная жертва, чем задуманная. Нет смысла убивать одного Буне. Можно было проникнуть в Совет и вырезать всех советников, поубивать охотников…
-В конце концов, можно было убить всех теоретиков! У Буне оставались разработки! – заметил Базир, переориентировавшись.
            Абрахам кивнул Ронове и Базиру и перевел взгляд на Стефанию:
-Болезная?
-Я согласна, - отозвалась Стефания, заставляя себя смотреть куда угодно, лишь бы не на Ронове, - у Буне оставались разработки, по ним смогут работать другие теоретики. Казот тоже случайная жертва. Вампир – враг. Попав в наше сердце, в оплот Церкви он, прежде чем бы его заметили, мог совершить десяток убийств. Это лучше, чем убить одного теоретика…даже гениального.
-Казот мог иметь сговор, - заметил Ронове, не скрывая своего взгляда на нее, - и впустить вампира в церковь, за что поплатился. Но это не вяжется с тем, что Буне был найден в зале теоретиков, а Казота мы искали и нашли спрятанным.
-Я бы сделал наоборот, - признал Базир, - Казота бы долго еще не хватились, пропади Буне. Если бы я хотел бы выиграть время и отвлечь, сбить с толку, то, скорее бы, спрятал Буне. Тогда Церковь подумала бы, что он – перебежчик и испугалась бы – у него же разработки!
-Вот, - Абрахам кивнул Базиру, - вот роковая фраза про отвлечение внимания. Я думаю, что ни смерть Буне, ни смерть Казота не имеют ценности.
            Буне был другом Стефании. Если бы Абрахаму было не плевать, он бы выбрал другое слово, сказал бы мягче.
-Но! – возмутился за Стефанию Ронове, взглядом укоряя Абрахама.
            Но Абрахам остался неукорим. Сама же Стефания не реагировала.
-Эти обстоятельства глупы, чтобы считать их за паническое действие, - продолжал Абрахам, - вампир такого уровня не поддается панике. Даже если что-то пошло не по его плану, он должен был убить и разрушить как можно больше. Вывод?
            Ронове молчал. Картинка не складывалась. Он и сам думал о чем-то подобном, но не мог прийти к ответу. Базир заискивающе моргал, глядя на Абрахама с обожанием и только Стефания вдруг отмерла и глухо ответила:
-Он хотел, чтобы мы знали о его визите.
-а? – Базир повернул голову к ней, затем взглянул на Абрахама, пытаясь угадать его реакцию, - что за бред?
            Но Абрахам не рассмеялся! Ронове попросил:
-Объясни, Стефания.
            Стефания не удержалась, быстро глянула на него, и заставила сказать то, что неожиданно пришло ей в голову:
-Он хотел показать, что может проникать в Церковь.
-Вампир? – не понял Базир и нервно рассмеялся. – Зачем? Бред!
-Зачем? – не понял Ронове. Он не считал это бредом, но не мог понять. – Он просто показал нам, что в нашей обороне есть брешь. Это он хотел сделать нам, своим врагам?
            Стефания молчала. Абрахам дал ей мгновение, затем фыркнул:
-Не дожала, болезная! Зря! Я уже поверил в твой разум. Если вампир ходит сюда, или пришел впервые, то явно не на чай и не на кухню. Если бы он совершал разведку, хотя, это я представляю с трудом, то вырезал бы как можно больше наших. Но он всего лишь обозначился, хотя ловкость и сила вампиров позволяют оставаться незамеченными.
-Он показал свою власть? – предположил Ронове. – Тщеславие вампира?
-Скорее, неудача переговоров, - возразил Абрахам, но возражение это было даже вежливым. – Я думаю, советники, как единственные, кто могут представлять интерес для переговоров, темнят. Они давно темнят. Мы не ведем открытой войны, убиваем лишь одиночек и не совершаем налеты на магическое отребье…
-Это договор! – ахнула Стефания. – Это как перемирие?
-Походит на это, - признал Абрахам, забыв даже добавить про «болезную».
-И тогда, - подхватил Базир, - вампир, обозначавшись, дал понять, что перемирию конец?
-Или нужно новое, - кивнула Стефания.
            Ронове возмутился:
-Вы спятили? Советники всегда были и будут интриганами, но неужели вы думаете, что они всерьез допустили бы соглашение такого рода?
-Но мы действительно охотимся на одиночек, - заметила Стефания, во все глаза глядя на Абрахама. Как она сама не заметила, что во время войны, о которой все говорят, открытых массовых столкновений не было уже лет пять-шесть?
-Ты спятил! – вывел Ронове. – Спятил от своих же бредней! И увлекаешь других. Просто церковь копит силы и избегает откровенного кровопролития.
-Надо проверить, - решил Абрахам, спокойно глядя на Ронове, - заявим в совете о сборе карательных отрядов!
-А…ладно, - крыть Ронове было нечем. Он не мог поверить и даже допустить мысли о том, что Абрахам может оказаться прав, поэтому предложение показалось ему разумным.
-Я думаю, что оплот магического отребья концентрируется в Сарматских горах, - Абрахам тяжело встал со стула, - там есть один вампир древний и наглый…сволочь, одним словом!
-Да ну, - не удержался Ронове и хмыкнул. Его веселья никто не поддержал. – В Сарматы нас не отпустят даже с отрядом, Абрахам!
-Пройдемся по ближайшему городу, - решил Базир, сглаживая ситуацию, - господин Абрахам прав – сначала нужно выступить на совещании!
            Стефания только молчала. Она прислушивалась к себе и не чувствовала ничего, кроме какой-то обиды на Ронове и понятной обиды, и недоумения к Делин.
Глава 13.
            Если Господь милосерден к слугам Креста, то зачем он допускает эти бесконечные совещания?
            Стефанию не покидало ощущение того, что её жизнь проходит на этих совещаниях впустую. Собирались, обсуждали, выносили решения, потом спорили и расходились, чтобы в скором времени опять собраться, обсудить и вынести решение. Она, конечно, допускала, что её ум просто не может понять всех тонкостей происходящего, но когда-то ей казалось, что в военное время, когда нужно уничтожать магов и прочую нечисть, деятельность будет бурной, полевой, будут драки и бои.
            Но драки и бои были редки, карательные акции, вроде той, в которой Стефания недавно приняла участие, тоже. В основном были совещания – томительные, скучные и душные.
            Правда, в этот раз душно не было – кто-то открыл зарешеченное окно, чтобы высшие члены совета не мучились духотой. Они и не мучились и были даже благостны, а вот Стефании, и тем, кто сидел рядом с нею в рядах помощников, было прохладно. Окно открыли рядом с ними, теперь ветер поддувал им в шеи.
            Но ни Стефания, ни кто-то еще из помощников не выказывали никакого неудобства – кто-то робел, кто-то не чувствовал в себе это право (советникам и охотникам-то комфортно!), а кто-то, как Делин, просто были сами в себе…слишком глубоко, чтобы заметить сквозняк.
            Делин тревожилась отсутствием Иас. Казалось, красавица не пропускала прежде ни одного собрания, не оставалась незамеченной, не отступая от Ронове. Но вот он – Ронове, а Иас? Иас нет. и смутно Делин догадывалась, что это лично для неё не сулит ничего хорошего.
            Но Делин старалась держаться. Фенрир еще не был разжалован приказом, бюрократическая проволочка позволяла Делин быть хотя бы не совсем в стороне от значимых событий, и поэтому она пыталась сосредоточиться на совещании. Ей чудилось, что на неё посматривает Стефания, сидящая через три места, что-то пытается спросить или встретить хотя бы её взгляд.
            Делин оставалась равнодушна и показывала самый заинтересованный вид.
            Константин вещал о привычном:
-Всякий метод может и должен быть оправдан, когда речь идёт о великом сражении, которое мы даём каждый день, храбро выступая против нечистой магической силы. Только тот, кто робок, кто слаб и преступен, может противиться нашим методам.
            Как любил Константин начать издалека! Напоминать раз за разом о величии идеи, о борьбе…
            На новичков это производило большое впечатление – они обычно цепенели, заслушивались и готовы были идти и сражаться хоть голыми руками с магической ордой, но вот сражения и не было.
-Охотники, доложите ваши обстоятельства! – велел Константин.
            Абрахам, как первый и лучший охотник, докладывал первым.
-Обстоятельства такие… - он мрачно усмехнулся, - такие, что никакие. По результатам проведенных допросов среди всех Слуг Церкви, включая допросы чернорабочих, кухарок…
-Откуда столько снобизма? – поинтересовался вдруг Рене, наглым образом прерывая доклад Абрахама.
            Тишина стала напряженной. Прежде никто не осмеливался прерывать доклад Абрахама – доклад вообще-то редкий, с таким нахальством. Стефания даже выпрямилась и уставилась на Абрахама, лицо которого не выражало никакого удивления или ярости.
            А между тем, обстоятельство было возмутительным! Стефания не сразу поняла, почему Абрахам не реагирует на откровенное оскорбление, а потом вдруг пришло осознание – Рене – цепной пес, вечный офицер, никогда не бывший в боях, его оружие информация и если он, человек осторожный, аккуратный и расчетливый, позволяет себе такое, это значит только одно: у него есть какая-то информация, которая развязывает ему руки.
            Поэтому Абрахам держится спокойно:
-Ваше обвинение, Рене, не имеет оснований. Среди всех обитателей этого зала, я менее всех подвержен снобизму. Я констатирую факт – согласно приказу и разделению самой Церкви, ее слуги делятся на категории…
            Рене помрачнел. Ответ Абрахама – абсолютно спокойный и справедливый, бросил тень на саму Церковь, вернув ей обвинение в снобизме.
-Я продолжу, с вашего позволения, - Абрахам даже тона не переменил, - я считаю, что нужно исходить из того, что убийство было совершено вампиром в обоих случаях.
-И что из этого следует? – осведомился Базир. он не был недружелюбен, в нем было искреннее любопытство.
-С того, что очень глупо проникнуть вампиру и подставиться. Он мог легко унести Буне подальше и мы бы решили, что Буне – перебежчик…
-Ну, у вас большой опыт в перебеге! – хмыкнул уже Марбас.
            А вот это уже было значительно хуже. Да, про Абрахама много говорили и, как правило, весьма нелестно. Но за спиной. Он делал вид, что не замечает этих разговоров и шепотливых обвинений в трусости и предательстве – таков был его путь. Отвернувшись от своих нечистых собратьев, он обратил магию на борьбу с нею, во имя Креста и Света.
            Конечно, его не понимали, боялись и презирали со всех сторон. Но никогда не были так откровенны и яростны.
            Стефания вскочила, забыв о том, что может не иметь права на высказывание:
-Да как вы смеете?!
-Сядьте, Стефания, - велел Константин сурово,-  мы знаем вашу службу Абрахаму.
-Я поддерживаю! – Ронове поднялся с места, и если Стефания была тихой и незаметной, то голос второго охотника, любимца, не мог остаться незамеченным. – Я поддерживаю Стефанию! Абрахам служит Церкви дольше всех, он заслужил…
-Сядьте, Ронове! – насмешливо велел кто-то из молодых советников, обычно молчавший и не выступающий.
            Теперь уже Ронове остолбенел. Зато очнулся Абрахам:
-Уважаемый совет, охотники и их помощники никогда не проявляли ко мне ни уважения, ни дружбы. Но прежде имели в себе запас божественного милосердия, проявляя хотя бы профессиональную вежливость к тому, кто лучше всех сражается с магической стороной! Если вам угодно, советники, охотники и помощники, я готов предстать перед вашим судом, готов оставить церковь, если более я здесь не нужен.
-Абрахам, перестаньте, - попросил Константин, с каким-то едва заметным смешком. А может быть, Стефании просто показалось? – Ронове! Стефания! Похвально, что вы заступаетесь за своего соратника, но давайте выслушаем доклад, и не будем отвлекаться на…личные обиды. Продолжайте, Абрахам.
            И всё. Никаких замечаний Марбасу или Рене. Насмешливая фраза о «личных обидах», когда это не личные обиды. Это – откровенное издевательство.
            Ронове медленно опустился на свое место. Стефания еще мгновение стояла, но Абрахам, не оглядываясь на нее, стоя также спиною к ней, велел:
-Сядь, болезная!
            И вот его слова Стефания уже покорилась, села прямо – это было неудобно, но она решила, что так будет более понятна ее собственная, пусть и ничтожная, но все-таки позиция.
-Продолжайте доклад, - повторил Константин.
            Каких усилий стоило Абрахаму продолжить? Какие слова и мысли он похоронил в своей, словно бы бездонной, тюрьме сердца? Он знал, что навсегда виновен и заслуживает самого жестокого презрения, но все-таки не был к нему готов, поверив в то, что существует что-то от милосердия и в людях, которые это самое милосердие несут.
-Я считаю, что вампир убил именно так, чтобы обозначиться перед нами, на что-то указать или вызвать нашу реакцию. Я предлагаю выступить карательным отрядом охотников и их помощников в ближайший же город, чтобы продемонстрировать наше единство, нашу силу. Вампир осрамил нас, всю нашу Церковь и всю нашу безопасность. мы должны ответить на это…
-Чем? Силой? – Рене не желал униматься. – Вы желаете карать?
-Я желаю вернуть покой слугам Церкви и людям, показать, что они могут рассчитывать на нашу Церковь.
-Тогда маги могут выйти на путь войны, - заметил Марбас.
-Разве они уже не вышли? – Ронове снова поддержал Абрахама, не желая отмалчиваться. – Они убили нашего блистательного молодого теоретика и Казота…м, просто Казота. Двое наших в наших укреплениях. Это ли не война?
-Это провокация, - возразил Константин. – На ваших предположениях не уйти далеко. Что если вы ошибаетесь? У вас нет доказательств!
-Доказательств? – Ронове вступился всерьёз, - какие могут быть доказательства еще, когда речь идет о вампире? Он сильнее и быстрее человека. Он переступил порог Церкви, и неважно даже – Казот его впустил или…
            Ронове осекся. Он хотел сказать «или Буне», но прикусил язык и выкрутился:
-Или не Казот, но нам важен факт проникновения его в нашу Церковь. Это первое. Это основное, это самое значимое. Из этого нужно исходить.
-Вы предлагаете лить кровь! – заметил Базир, - когда у нас столько не было…
-Вы молчите, - посоветовал Ронове, - Советники, услышьте нас! Народ должен видеть Церковь единой.
            Среди советников было откровенное блуждание мыслей. Они привыкли скрываться за стенами Церкви и властвовать и сейчас понимали и правоту и неправоту ведущих охотников. Неприятно было их единство, но что делать? Объединение – еще не преступление.
-Совет не может просить об этом, - решил, наконец, Константин. Он был опытным человеком и сумел выкрутиться из этой непростой ситуации. Опыт интриг позволил ему смотреть дальше, чем обычным людям. – да, Совет не может приказывать или просить об этом.  Но вы правы – промолчать Церковь не может.
-И какой ответ? – не понял Ронове и обернулся на Абрахама, ища поддержки. Но Абрахам только покачал головою – он понимал отчетливее и яснее, чего добивается совет.
-Если вы найдете добровольцев, совет не станет препятствовать вашей карательной вылазке, - объяснил Константин и благостно улыбнулся, - это не прямая воля совета, но ответ.
            Добровольцы! О, проклятое слово! Оно заставляет выбирать, думать – ведь ты принимаешь решение сам. Будешь ли ты трусом, не поехав? Будешь ли глупцом, согласившись?
-Я объявляю себя первым добровольцем, - Абрахам поднял левую руку, обращая на себя всеобщее внимание.
-Я вторым, - быстро добавил Ронове. Ему не нравилось уступать Абрахаму, и он всегда, по иронии жизни, оказывался вторым.
-Я третьим, - Стефания сначала сказала, а потом поднялась. И только после этого испугалась своей смелости.
            Если от Абрахама и Ронове такая удаль была ожидаемой, то от нее ни разу. И все головы повернулись к ней.
-Болезная…- со странной интонацией промолвил Абрахам.
-Вы сказали добровольцы, - Стефания не знала, почему ей так важно победить сейчас, но чувствовала – важно. Именно сейчас что-то определяется, может быть, всё её будущее.
-Стефа, - осторожно начал Ронове, - Стефания…
-Я тоже, - Базир хранил свой прозрачный взгляд. Он поднялся, переключая на себя внимание.
-И я! – вырвался Клемент, с трудом молчавший всё это время. Его назначили охотником недавно и теперь он рвался доказать Церкви свои лучшие качества.
            Прежний же покровитель Клемента Скарон отмолчался. Он был старше Клемента и понял интуитивно, чего ждет Совет. Он не желал участвовать в интриге и подлости, как и в карательной акции. Даже если она направлена на богопротивных тварей.
-И я, - Делин краснела, но оставалась решительной. Отсутствие Иас, храбрость Стефании и горделивая решимость брата – как могла она, слабая и ненужная, оставаться в стороне?
            Впрочем, мало кто обратил на нее внимание – чувств она не вызывала, любопытство к ней всё равно что любопытство к мышке.
-Еще есть желающие? – Константин был само милосердие. – Абрахам, Ронове, Стефания, Базир, Клемент и… м?
-Делин, - прошелестела девушка.
-Делин, - покорно повторил Константин. – Я думаю, все-таки нужен еще один человек. от нас, советников, которые, конечно, никак не могут оставаться равнодушны к храбрецам… Рене?
            Рене аж вздрогнул. Вечный офицер Церкви ни разу не выезжал в бои. Он тоненько и жалобно переспросил, еще надеясь:
-Меня?
-Вас, от имени совета, - подтвердили ему. – Вы будете седьмым. И да сопутствует вам удача!
            Через четверть часа, когда разошлось собрание, а Абрахам согласовал маршрут с советом и пришел к шести своим соратникам-добровольцам.
-Координирую я, - промолвил Абрахам тоном, который ясно свидетельствовал о том, что пререкаться не следует. – Мы спустимся до Речного города с наступлением сумерек и обрушимся на эти дома…
            Абрахам щелкнул пальцами, и из пустоты возникла карта маленького торгового городка, восставшего между двумя речными путями. Городок был живым, менял свое лицо, щебетал на разных языках и служил больше местом привала.
            Конечно, здесь жили целители и ведьмы. Гадалки самых грязных мастей, зачастую из людей, без примеси магии…или слабые провидцы, которым не нашлось места ни среди магии, ни среди людей – самые несчастные, имеющие силу, чтобы быть вне людей и не имеющие её в достатке, чтобы закрепиться, брошенные между мирами.
            Но к чему сострадание, если речь идет об уничтожении того, что противно богу и Кресту?
            Абрахам еще раз щелкнул пальцами и несколько точек вспыхнули красным на карте.
-Это дома провидцев, гадалок, низкопробных зельеваров.
-Все маги? – спросил Рене с сомнением.
-Какая разница – маг или нет? – возмутился Клемент, - если человек практикует магию, неважно, отвечает та ему или нет, этот человек преступен.
            Рене снова оказался сбит с толку.
-Всего восемь точек, - продолжал Абрахам, не снисходя до ответа. – Нас семеро, при этом, трое не в положениях охотников, один вообще – Рене!
            Стефания подавила смешок, неумело замаскировав его кашлем. С Рене, которому она докладывала первое время, нельзя ссориться, но и удержаться было слишком сложно.
-Я нахожусь на важнейшем… - Рене попытался обидеться, но это там, в зале совета его власть имела смысл, а здесь у него соратников не было.
-Замолкни! – рявкнул Абрахам, - я опять же, всего лишь констатирую факт. Три охотника и один неопытен.
-Я долго был… - Клемент тоже попытался возмутиться, но осадили и его:
-Замолкни и ты! Нас мало, поэтому разделимся всего на две группы. Одну поведу я, другую – Ронове.
            Ронове с благодарностью кивнул.
-Болезная и Базир со мной, - Абрахам не заметил и благодарности. – остальные с Ронове.
            Ронове не стал спорить, кивнул опять:
-Это логично.  Клемент, Рене и Делин – вы тогда со мной.
-Начинаем с двух противоположных точек. Обрушиваемся в дом, хватаем преступника, выводим прочь. Позже, на общей площади предаем суду. Всякое возможное сопротивление пресекать сразу. Проявлять бесстрастность и непримиримость. Выезжаем через два часа, всем собраться и перекусить. Ждать никого не будем. Не дайте себя ранить, по пути не тормозить, песенок не напевать, разговоры, не касающиеся дела, исключить. Ясно?
            Стефания, зная характер Абрахама, молча  кивнула. Он не любил лишних слов от дур и идиотов и она решила не дразнить его. Делин стояла в растерянности – для нее такая дисциплина и жесткость были в новинку, как, впрочем, и для Клемента. Прозрачный взгляд Базира не изменился, Ронове тоже остался равнодушен…
            Встретились они раньше. Времени на сборы было дано с лихвой. Делин страшно нервничала и Клемент заметил:
-Ты бы не шла, раз трусиха!
-Пошел ты! – огрызнулась Делин со слезой и обидой. А как можно было удержаться от обиды, когда родной брат так жесток?
-Да я-то пойду, а ты бы не шла…- хмыкнул Клемент, вглядываясь в Ронове с любопытством. На фоне Абрахама – мрачного и зловещего, Ронове казался еще приятнее и добродушнее.
            Абрахам же, спускаясь вместе со Стефанией, вдруг спросил:
-Замерзла?
-Сейчас? – удивилась Стефания, - да нет, но…
-На совете -  замерзла?
-А… - Стефания спохватилась, - да, было немного.
-Почему промолчала? – спросил Абрахам тоном дознавателя. – Промолчала и не пересела?
-Я не знаю…неловко, - Стефания нервно хихикнула, ощущая себя еще большей идиоткой, чем прежде.
-Никто тебе ничем не обязан. Будешь молчать – жди страдание, - бросил Абрахам и миновал последний пролет лестницы, чтобы оказаться нос к носу со своими соратниками.
            Стефания только хлопала глазами. Человечность Абрахама, его внезапные уроки в жесткой и суровой манере были странным явлением, и она никак не могла к этому привыкнуть и даже не знала, как реагировать.
-Все? – спросил Абрахам, оглядывая собравшихся. Ронове – собранный и сдержанный, Клемент – нетерпеливый, Базир – бесцветный, Делин – бледная, губы плотно сжаты, Стефания – болезная и, наконец, Рене – зеленоватый, напуганный.
            Смешной и нелепый!
-Всё, пошли, - Абрахам первым вышел в двери.
            Воздух был холодным, но освежал. После заточения в стенах Церкви, это было настоящим торжеством свободы, и на мгновение Стефания даже забыла, куда и зачем они направляются.
            Но вот они – семь лошадей, готовые к пути, перед ними.
            Абрахам вскочил в седло легко и привычно. Рене тоже справился довольно ловко. Стефания нервно сглотнула, не представляя, как ей оказаться в седле, когда Ронове внезапно помог, не спрашивая, не предлагая, просто подошёл…
            Она даже сама не поняла, как вдруг оказалась верхом, не отследила, как сели другие, кто помог Делин и даже как начался путь – прикосновения Ронове, сильные, но аккуратные, затмили всё.
            Когда пелена эта спала, Стефания поняла, что их путь уже начался. Молчаливый, мрачный путь. Впереди – Абрахам, как координатор вылазки. За ним – Базир. за Базиром сама Стефания. За нею Клемент, за Клементом Делин и уже замыкает Ронове. Самые сильные держатся в начале и в конце, чтобы предостеречь опасность и уберечь более слабых.
            Но опасности не было в этот раз. До Речного городка добрались к ночи, значительная часть пути прошла в сумерках. И только после того, как показались сторожевые огоньки на Башне Речного города, Абрахам дал знак к остановке.
-Сейчас делимся, - объяснил он, - заходим с противоположных концов и к домам. Всех на площадь. Тех, кто будет препятствовать, карать и сечь. Столкновений не должно быть, но ждать их вы обязаны. Расходимся.
            Спешились. Абрахам, за ним Стефания и Базир скользнули в одну сторону. Ронове скрылся со своей группой в другой…
            Расчет был верным. Налет ночью – лучший налет. Никто не ждет этого. Городок спит порядочной частью и кутит той частью, что ко сну не бывает расположена и расслаблена.
            Ночь – время гадалок и проституток. Но вторые не интересовали карательный отряд. Карательный отряд пришел за теми, кто колдовал под покровом темноты или пытался мошенничать, притворяясь человеком с даром.
            В первый дом Абрахам предпочел не вламываться, а постучать. На пороге появилась укутанная вязаными шалями женщина не первой уже свежести. У нее на шее висел колдовской амулет собственного производства, совершенно безвредный и пустой – Абрахам видел, но несущий на себе след старого магического касания.
-Погадать тебе? – спросила женщина, и по ее голосу и дыханию стало ясно, что она пьяна.
            Абрахам молча втолкнул ее в дом. Женщина упала на пол, но не испугалась, лишь взглянула – нахально и издевательски:
-Значит – не гадать?
            Стефания скользнула за спиною Абрахама и оказалась перед женщиной, взглянула на него.
-Заканчивай здесь,  - велел он, выходя, - мы дальше. на площадь выведешь.
            То, что женщина попалась очень крупно – сомнению не подлежало. Все ее жилище, захламленное, пропитое и пыльное, несло в себе атрибуты магических практик – кусочки воска, веночки из травяных сборов, пузырьки, ритуальные черные карты…
-именем Церкви Животворящего Креста вы арестованы за колдовство! – Стефания с отвращением смотрела на несопротивляющуюся женщину. – Проследуйте на площадь.
-Руку подай, - попросила женщина и пьяно перекрестила рот, - ой…
            Подавать руку этой неприятной, отвратительной сущности, было мерзко. Но Стефания протянула ей ладонь, представляя, как будет потом долго отмывать руки в мыльной воде. Женщина взяла ее руку и вдруг решительно дернула на себя. Стефания, не ожидавшая этого, повалилась на грязный пол, усеянный мелкой деревянной стружкой и мусором, но успела выставить вторую руку, чтобы не упасть уж лицом.
            А женщина с ловкостью змеи уже выскользнула и умудрилась вскочить.
            Стефании было больно. А еще она разозлилась. И это придало ей внезапную силу. Стефания одним броском молодого тела оказалась на ногах и бросилась в погоню за женщиной. Она нагнала ее уже у дверей, схватив сзади за длинную сальную косу, и дернула за нее.
            Голова женщины мотнулась, она попыталась вывернуться. Но Стефания намотала уже косу на руку и ударила голову женщины о дверной косяк. Всякое сопротивление было сломлено, женщина с глухим стоном сползла вниз – удар оказался сильным.
-Очнись! – Стефания потыкала тело носком сапога, желая убедиться, что женщина жива. – очнись, тварь!
            Она очнулась, с усилием разлепила глаза и осмысленно взглянула на Стефанию.
-Встать! – рявкнула Стефания.
-За что? – спросила пленница слабо, - я же просто…расклады на любовь, на жизнь.
-Встать! – Стефания пихнула носком сапога по ее телу.
-господь вас всех покарает, - прошипела пленница с неожиданной злостью и тяжело поднялась, цепляясь узловатыми пальцами за косяк.
            На этот раз Стефания связала ей руки за спиной.
            Странное было чувство – вести пленницу на место судилища. На площади уже был Рене – еще более бледный, какой-то слабенький, ничтожный. Он тщетно пытался справиться с шумихой, что уже занялась над Речным городом – с одной стороны подтаскивали новых пленников, с другой – пьяная и любопытная толпа с хохотом и бранью отзывалась на мольбы плененных Церковью, забыв, что вчера еще посещала их, прося о заступничестве и раскладах, амулетах и отварах.
            Но это было давно – это было вчера. Сегодня другая ночь.
-Твари! Гореть им!
-Убийцы!
-Кровопийцы! – толпа бушевала, хотела ненавидеть, чтобы не выделяться в глазах Церкви, чтобы очистить свои грехи. Поддевали друг друга:
-А не ты ли, Глата, покупала вчера вот у нее, отвар от бессонницы?
-Клевета! Клевета! – визжала Глата, не задетая обвинением, но желающая обратить его себе на пользу. – да если бы я знала, что тварь эта ведьма, я бы сама в Церковь пошла! Я бы ее сама…ух!
-Успокойтесь, успокойтесь! – просил Рене, - пожалуйста, не мешайте нам работать!
-Да! – вдруг выпалил Клемент, подтаскивая седовласого мужчину – очень высокого и худого к уже плененным, - а почему же вы не сдали Церкви преступников? Что, скажете, что не знали? Вот мы вас…
-Крест на нас!
-Побойся слов своих!
-Смерть магии! Смерть!
            Ужасное буйство и шум встретили Стефанию. Она втолкнула арестованную к уже пятерым другим арестованным и женщина снова упала, но не проронила и звука. Зато заголосила другая арестованная:
-да мы же ничего против Креста не делали! Все для людей, всё! Кого исцелить, кого утешить…
-Молчать! – рявкнула Стефания, без разбора ткнув рукою в арестованных, - магия – есть уже богопротивное дело.
-Кайтесь! Кайтесь! – бушевала толпа.
-Ты что, только одну привела? – спросил Абрахам, вталкивая сразу двоих в круг ареста – мужчину и женщину и объявляя толпе, - он желал помощи магии! Он отвернулся от Креста!
-Смерть! – бушевала напуганная толпа.
-Эта тварь на меня напала, - объяснила Стефания.
-Мы уже закончили, пока ты возилась, - проворчал Абрахам, - впрочем, Рене вообще никого не привел. И этой дуре поплохело…
-Делин? – испугалась Стефания, но Абрахам уже отвернулся от нее, потеряв интерес.
-Да, - ответил вместо него Базир, оказываясь рядом, - я привел ее в чувство. Там… не годится она, в общем.
            Делин висела в его руках слабой безвольной тряпочкой. Заплаканное белое лицо, почти такое же испуганное как у Рене.
-Не все годятся для такой работы, - подтвердил Ронове, тоже оказываясь рядом и быстро оглядывая Стефанию, - не ранена?
            Между тем Абрахам уже взобрался на импровизированную трибуну и взял внимание толпы:
-Мы – слуги Церкви Животворящего Креста, хранители Света, служители Бога, защитники людей от магического вмешательства, всегда на страже покоя и добродетели. Мы приговариваем этих преступников высшим судом Света и Креста к немедленному сожжению за занятие магией, растление душ, осквернение Неба…
-Да!
-Постойте! – всхлипнул мужчина, пытаясь выбраться из круга арестованных, - я же не…я только пришел за помощью!
-И отвернулся от Неба! – ответили ему, - да будет костер!
            Приговаривать к смерти – одно, осуществлять казнь – другое. Для первого годится почти каждый человек, для второго – весьма малое количество, та самая мрачная группа палачей, что умеет принести смерть милосердно и не убить, а покарать именем закона.
            Стефания нервно сглотнула. Она ненавидела преступников, униженных и сломленных, столь отчаянно сопротивляющихся. Но ее ненависть была продиктована долгом. Она не хотела присутствовать при казни, при сожжении, когда от запаха костра и мяса выворачивает все содержимое желудка.
            Ронове взял ее руку – безвольную и слабую и потащил прочь от толпы, слишком увлеченной словами и карами.
-Ты что… - возмутилась Стефания, и ужасаясь своему удалению и желая его.
-Я договорился с Абрахамом, - ответил Ронове. – Мы пока займемся бумажной работой, извлечем улики, составим протоколы арестов, перепишем имена. Рене тоже подойдет, как срежет по пряди волос с каждого сожженного…
-Мы? – Стефания дернула руку, - я не…
-Мы, - Ронове снова перехватил ее руку, - пойдем, не сопротивляйся.
            Толпа шла смотреть на казнь, подбегала, спешила, боясь пропустить. Сновали проснувшиеся люди, пьяницы, что поддавались всеобщей суматохе, дети, разбуженные движением.
            Стефания держалась, когда страшно затрещало на площади и тотчас потянуло гарью. Но когда пошел запах не только гари, но и плоти, когда раздался крик, она сдалась и, не в силах более сдерживать рвотный позыв, склонилась над землей.
-Понимаю, - Ронове помог ей подняться, - к этому никогда нельзя привыкнуть. Но у нас есть дело и долг.
            Стефания вытерла рот ладонью и зашла в первый, уже опустелый от жизни дом, чтобы принять свой долг и заняться работой, но больше, чтобы спрятаться от криков, дыма и отвратительного запаха.
Глава 14.
            В основном работал Ронове – Стефанию всё ещё мутило, да и она не могла сосредоточиться из-за отвратительного смрада и ещё более отвратительного едкого дыма, который навис над всем Речным городом, сообщая каждому, самому равнодушному жителю о каре.
            Впрочем, город сам виноват. Сказано было по всем уцелевшим и ещё свободным городам: всякая помощь, в том числе укрытие магического существа любого уровня, могут караться в любом образе по воле Церкви Животворящего Креста! Сказано? И не раз. А толку? Сначала люди таят прислужников тёмной силы, а потом на неё же и бросаются, опасаясь за себя самих. А вот сотрудничать и сдавать желающих почему-то никогда нет, что, между прочим, наихудшее упущение…
            Ронове же был сосредоточен. Может быть от того, что он единственный, кто мог выполнить необходимую работу о составлении протоколов и извлечению улик, а может быть от того, что сам желал отвлечься от страшного, творящегося на площади, но необходимого суда.
-Это не так, как я представляла… - призналась Стефания. Она была почти зелёная от неотступающей тошноты. – Я участвовала пару раз, ездила с Абрахамом, но не так. Не так!
-Охотники творят и не такое, - отозвался Ронове, мельком глянув на неё, - массовые карательные акции сейчас редки, но если ты вспомнишь курс обучения, раздел истории…
-Я хорошо училась! – возмутилась Стефания и отвернулась от окна, за которым всё затянуло едким дымом.
-Вот именно, - поддержал Ронове, переписывая набело список казнённых, - я делал запрос о тебе.
-Запрос? – теперь Стефания отвлеклась совсем. Нет, её нос ещё улавливал, конечно, самое страшное, да и в глазах щипало, но, во всяком случае, мысли теперь могли отойти от площади.
-Неофициальный, - подтвердил Ронове, - мне было интересно.
            Стефания моргнула. Нет, информация о тех, кто проходит обязательное обучение в стенах Церкви, это, разумеется, информация свободного доступа и любой может залезть в архивы, чтобы просмотреть записи и оценочные баллы. Но это же нужно было искать, спрашивать…
-И как? – тихо спросила Стефания.
-Удивлён, - признал Ронове. – Лучшая ученица теории, которая провалилась на всех экзаменах. Это, по меньшей мере, странно. То сдавала всё пробное блестяще, то вдруг такой провал.
-Клемент был лучшим, - поправила Стефания, от страха навалившейся памяти, едва шевельнув губами.
-Он был лучшим в физических предметах, тех, что требовали именно развитого тела. Но ты показывала рассудок… - Ронове отвлёкся от бумаг.
-Так получилось…
            Как объяснить, да и стоит ли объяснять Ронове, или хоть кому-нибудь, что тогда вышло? Стефания училась хорошо, показывала блестящие знания и потрясающее трудолюбие, штурмовала учебники и дополнительную литературу в архивах, а потом, перед экзаменами поняла, что не готова стать Охотником, не готова рисковать собой, не хочет и не может этого. Тогда погиб один из ведущих, ну, после Абрахама, конечно, охотников Церкви. Стефания видела останки его тела, вернее, то, что когда-то было телом, а ныне – лишь склизкими от крови кусками плоти. Охотник нарвался на оборотня и не сумел победить.
            И тогда Стефания впервые почувствовала смерть так близко. Раньше она знала о ней как-то отдалённо. Знала, что родители её погибли, но не помнила их, и не задавала вопросов, да и некому было их задавать. Но сама вдруг не захотела, испугалась отдавать жизнь за Церковь, за Крест.
            И намеренно завалила экзамен, после чего получила удивлённый и разочарованный взгляд от наставников, и работу в архивах. Это потом, столкнувшись в архивах с Буне, который поднялся, благодаря своему уму и таланту, Стефания очнулась, поняла, что архив ей надоел до одури, что и ей хочется туда, к жизни, пусть к короткой, но всё-таки, жизни. Она подавала прошение за прошением, пока внезапно не оказалась в помощницах самого Абрахама.
            И как это объяснить Ронове? Как это объяснить самой себе?
            Ронове понял, что она не хочет открываться прямо сейчас, но не стал настаивать – работа не терпела отлагательств. Ронове чувствовал, что и время, и дым понемногу изменились, и это означает, что скоро обратный путь. Он усиленно принялся за работу.
-Я не так это себе представляла, - эта мысль не давала Стефании покоя, - я думала о благородных битвах. Я думала о благородных поединках.
-Так думают все, кто не был на войне, - Ронове на этот раз не отвлёкся от бумаг, - все, кто ни разу не был в битве, думают, что это благородно. Но большая часть любой войны – это такая грязь, что лучше держать от мира. Но кто-то должен разгребать эту грязь, кто-то должен карать и показывать этот лик войны, чтобы вернуть мир. Мы должны драться против магии и должны победить её, от нас зависит благополучие неба и людей. Что значат наши души и наши представления в этом?
-Ты веришь в это? – спросила Стефания. – твои слова похожи на проповеди Константина.
-Верю, - солгал Ронове.
            Как он мог объяснить ей, что Константин, как и другие советники, такие далёкие от войны, от этой самой грязи, только и умеют, что набивать разум своих последователей красивыми фразами? Они не знают ничего о жизни и смерти, но торопятся вербовать и убеждать. И это работает до тех пор, пока не сталкиваешься с чем-то по-настоящему мрачным и страшным, пока сам не убиваешь и не караешь. И тогда приходит страдание, которому, кажется, не должно быть места…
            Но даже преступники имеют право на милосердие. Чем виноваты те существа, в чьих венах течёт магия вместе с кровью? Они боятся и они вступают в войну. Их можно понять, хоть понимать нельзя.
            Но как это объяснить Стефании? Как объяснить, чтобы не разрушить её хрупкий и нежный, такой наивный мир?
            Да и стоит ли объяснять? Умный поймёт сам. Счастливый не поймёт никогда.
-Знаешь, а я тоже был лучшим учеником на курсе, - вдруг сказал Ронове, чтобы отвлечь Стефанию, а больше того, чтобы отвлечь себя, - но сдал экзамен лишь со второй попытки. По решению Совета мне было дозволено это.
-А что случилось в первый раз? – Стефания отвлеклась. Они никогда не были прежде так близки. Как иронично. В грязи, в дыму, в каком-то Речном городке они вдруг оказались ближе друг к другу и живее, чем в стенах родной Церкви!
-Стошнило, - признался Ронове, - я был трусом.
            Стефания хмыкнула, но вспомнила, где и при каких обстоятельствах находится и посерьёзнела. Но было это мгновение, когда Ронове сумел вызвать у неё этот смешок, и одно это уже значило слишком много, чтобы не заметить этого.
-Знаешь, - начал Ронове, но его перебили крики Абрахама с улицы:
-Эй вы! куда делись?
-Абрахам! – Стефания выскочила прочь, забыв сразу и про Ронове, и про его неоконченную фразу, а может быть, не забыв, а просто сбежав, почувствовав в появлении Абрахама шанс к отсрочке?
            Они возвращались. Фигуры, скрытые в дыму – ещё едком и тошнотворном. Базир, с таким же бесцветным взглядом. Делин, всё ещё белая, перепуганная, в его руках. Клемент – бледный, но выдержавший, настоящий охотник. Рене – зелёный и кашляющий. Абрахам…такой как всегда.
            На мгновение Стефания тоже закашлялась от дыма, но даже сквозь выступившие в глазах слёзы увидела знак Абрахама – знак убираться прочь.
            Они в молчании прошли через жителей Речного города, торопливо расступающихся перед ними и прячущих глаза. само собой, стоит переступить границу города церковникам, как жители бросятся на площадь и похоронят останки сожжённых. Потому что не могут иначе поступить. В этом человечность и в этом преступление.
            Стефании помогли забраться на лошадь. Делин Клемент просто усадил сам – девушка была явно не в состоянии, но стоило лошадям начать свой путь, стоило в лицо ударить холодному, но свежему ветру и прийти свободе, как Делин полегчало, и она даже порозовела.
            Полегчало и Стефании. Путь верхом перестал казаться ей непривычным, и она понемногу свыклась уже с управлением лошадью, да и в пути, вдали от Речного города, в свежести ветра, в свежести утра, было легче. Всё можно было списать на сон, на ночь…
            Стефания воспользовалась в какой-то момент молчаливого и мрачного пути и смогла сместиться ближе к Делин. Конечно, у неё было много вопросов к ней. Во-первых, по поводу странной попытки подставить её, Стефанию вместе с Иас. Но, во-вторых, по поводу самочувствия Делин – слишком уж изменилась её жизнь, да и выглядела она бледной.
            Стефания решила начать со второго, рассудив, что, если её всё-таки не подставили, значит, это можно отложить.
-Ты как? – выдохнула Стефания. Дыхание сбивалось с непривычки.
            Делин не ответила. Можно было бы предположить, что она не слышала, но по стиснутым зубам становилось понятно, что Делин просто не желает отвечать.
-Эй! – позвала Стефания уже громче. – Делин?
            Делин могла ненавидеть всех. она могла ненавидеть брата, оказавшегося успешнее её. могла ненавидеть Фенрира, который потерял всякое уважение среди охотников. И могла ненавидеть внезапно ушедшую в тень Иас, ушедшую от собственного ею же придуманного плана.
            Но Клемент был ей братом, и всегда отличался большей успешностью. Фенрир вёл себя добродетельно. Иас была никем для Делин. Но Стефанию она когда-то читала своей подругой и внезапного успеха от неё не ожидала. Вся ненависть Делин сжалась до точки, имя которой было «Стефания», ей захотелось что-нибудь сказать обидное, что-то, что заденет и ранит Стефанию так, как всю жизнь со всех сторон задевает Делин.
            Но легко пожелать, а придумать?
            Стефания же неверно истолковала молчание Делин. Решив, что ту мучает совесть за почти что свершённую подставу, поэтому Стефания решила прояснить:
-Делин… я просто хочу поговорить. Я не злюсь!
            Странное дело, Стефания на самом деле не злилась. Недоумевала – да, обижалась? Пожалуй, тоже да. Но злости не было.
            Делин тоже нелегко было на лошади, в этом у неё опыта было меньше всех. она с трудом ответила:
-Пошла ты…
            И добавила с неожиданной грубостью, которая принесла ей внезапное удовлетворение:
-Подстилка!
            Стефания не ожидала этого и не смогла сориентироваться, на мгновение она потеряла управление лошадью, но сумела выровняться, хоть и отстала теперь от Делин.
-Что ты сказала? – крикнул Ронове, обращаясь к Делин. Он заметил, что произошло со Стефанией, заметил её сбивчивое управление и предположил, что начинается ссора.
            Абрахам тоже услышал эту возню и сделал знак остановиться и спешиться. Вскоре все всадники оказались на земле. Абрахам оглядел каждого по очереди со всей мрачностью, что была ему только доступна и спросил:
-Ну? Что у вас?
-Простите, - Стефания повинилась, справившись с удивлением от оскорбления Делин, - простите. Это я виновата. Я заговорила с Делин.
-Тьфу ты! – Абрахам закатил глаза. – По местам, путь ещё далёк!
            Он направился к лошади, но остановился, услышав от Делин тихое, но очень отчётливое, полное ярости:
-Я не жалею о своих словах!
-О каких? – уточнил Абрахам мгновенно. Он был главою отряда и должен был отвечать за дисциплину, пришлось чинить разбирательство.
-Ни о каких, - быстро солгала Стефания.
-Отвечай мне! – потребовал Абрахам. – Я приказываю тебе.
            Стефания оказалась в щекотливом положении. С одной стороны, ей не хотелось перед Абрахамом, непроницаемым Базиром, недовольным Рене и уж тем более, перед Ронове обнажать весь конфликт.
            Но ослушаться прямого приказа Абрахама она вряд ли могла. Даже перед самой собой.
-Я сказала, что она подстилка, - сообщила Делин, приходя на помощь Стефании, а может быть, просто красуясь перед всеми своей смелостью.
            Клемент присвистнул:
-Вы же подруги!
-Я с такими не вожусь, - отозвалась Делин.
-Ты не имеешь права оскорблять моего помощника, - напомнил Абрахам спокойно. – Ты должна вынести сию фразу на обсуждение в виде прошения в совет или обратиться напрямую ко мне.
            Он держался так, как всегда.
-Не стоит! – взмолилась Стефания, - у нас личный конфликт. Небольшой, правда?
-у нас нет конфликта. Я просто сообщаю факт, что ты дешевая дворовая девка, - Делин было слишком плохо, чтобы она могла проявить разумность и отложить хотя бы выяснение личностей до возвращения.
-Делин! – Ронове не мог снести оскорблений к Стефании. – Ты пыталась подставить её, повинуясь Иас, и…
-Ронове! – Стефания схватила его за рукав, не отвечая за себя, - не надо!
            Он взглянул на неё со странным смешением чувств. Ему хотелось заступиться, но не хотелось делать это перед всеми.
-Ты оскорбляешь моего охотника в рабочее время, - напомнил Абрахам. – Я даю тебе шанс извиниться.
-Давайте продолжим путь, отложив разбирательство? – предложил Рене, которому очень хотелось вернуть в крепость Церкви и не покидать ее больше никогда. Всякое промедление злило его. Уж тем более, такое незначащее промедление. Какая разница, кто и кого как назвал?
            А разница была. Оскорби Делин Стефанию за пределами рабочих часов, не на выезде, пусть даже в присутствии Абрахама, он мог не реагировать. Но сейчас Делин нанесла удар не только по Стефании, а по Абрахаму.
-Оставьте её! – грубо вмешался Клемент. У него были с сестрой споры и конфликты, он знал, как она бешено завидует, но все-таки, он продолжал оставаться её братом.
-Оставлю, как только Делин попросит прощения, - сносить оскорбления Абрахам не собирался.
-Абрахам! – Стефания неожиданно поддержала Рене, - давайте отложим разбирательство?
-Сейчас, - Абрахам не взглянул на неё, - не вмешивайся, болезная. Делин, я жду!
-Мы не будем извиняться! – Клемент легко загорался. – Каждый может высказывать своё мнение. И если моя сестра считает Стефанию подстилкой, то это не относится к делу Креста.
-Это не относится в свободное время, - напомнил Абрахам. – Сейчас не оно. Сейчас относится.
            Он был жутким занудой, если хотел.
-Абрахам! – Ронове тоже предпринял попытку свести к миру. – Мы можем назначить разбирательство…
-Сейчас! – громыхнул Абрахам.
-Ребята, - Ронове взглянул на брата с сестрой, - извинитесь.
-Мы имеем право думать всё, что хотим! – Клементу давно хотелось самоутвердиться. Он нашел не лучший способ к этому, но нашел.
-Не надо! – Стефания бросилась к Абрахаму,-  я прошу!
-Уйди, болезная, - Абрахам легко отодвинул ее прочь. – Я жду извинений.
            Рене, понявший бесполезность своей дипломатической тактики, молчал. Базир и вовсе не произнёс и слова, по взгляду его и лицу нельзя было понять, кому он сочувствует – он оставался непроницаемым.
            Абрахам был в плохом настроении. Он знал, что всякий мятеж надо давить в зародыше и сейчас видел перед собою именно мятеж. Он взмахнул ладонью и в его руке вспыхнул синеватый огонек, который разбился вдруг на два одинаковых осколка, закрутился и исчез…
            Абрахам редко использовал магию при других. Он не любил этого делать, и без того чувствуя себя клейменным. Но, без сомнения, сейчас охотник был готов применить силу, чтобы вернуть порядок в отряд.
            В следующее мгновение Клемента и Делин подкосило. Они рухнули на колени, безжалостно разбив их, наверное, о жесткую землю. Лица обоих кривились от боли, приглушенные возгласы свидетельствовали о том же, о чем лица – о боли…
            Стефании бешено захотелось броситься к Абрахаму, пасть перед ним на колени, схватить его руку и умолять о пощаде, но она не двинулась с места. Она поняла, что он сильнее и она должна покоряться ему. Ни шага не сделали и другие, ни Ронове, ни Рене, ни Базир – они усвоили закон силы раньше, чем Стефания, и соблюдали его безукоризненно.
-Про…те…- выдохнул извивающийся Клемент и Абрахам тотчас ослабил своё заклинание. Делин сдалась следом и дрожала еще на земле, когда Клемент, очнувшийся первым, молча усаживал её обратно в седло.
-В путь, - для Абрахама не произошло ничего, он бодро вскочил в седло и снова возглавил отряд. Стефанию тоже потряхивало. Она ощущала за собою бесконечную вину, но Ронове тихо, так, чтобы слышала лишь Стефания, помогая ей забраться в седло, сказал:
-Это был их выбор. Молодец, что не бросилась их защищать.
            Молодец-то, это ясно. Это повиновение, это слепое согласие на всякую власть Абрахама, говорило о том, что Стефания выросла в профессиональном плане. Но, похоже, с ростом профессионализма, куда-то ушла из нее часть человеческого сострадания…
            Впрочем, может профессионалы и должны жить без нее? одним долгом?
            Остаток пути проделали в молчании. Церковь же встретила отряд неожиданным оживлением, которое никак не вязалось со всеми мерами безопасности, которые усиливали отчуждение по комнатам и коридорам.
-Так, что-то случилось, а нас не позвали, - понял Абрахам, сходя первым на землю. К нему уже спешили, пока сходили остальные.
-Господин! – гонец задыхался. При желании Стефания могла бы вспомнить его имя, слишком молодой был гонец, значит, из новеньких. А новеньких было не так много. Но вспоминать ей не хотелось.
-В чем дело? – сурово осведомился Абрахам. – Опять вампиры? Маги? Что еще плохого случилось?
            Гонец совсем растерялся.
-Ну? – прикрикнул Абрахам.
-Девушка… того, - и гонец провел пальцем по шее.
-А кто-нибудь с мозгами есть? – крикнул Абрахам, отшвыривая юношу прочь и шествуя быстро и решительно к торопившимся навстречу служителям Церкви.
-Какая девушка? – спросил Рене.
-Иас, - ответил гонец и более не смог вымолвить и слова, поспешив рухнуть без чувств.
-Изнеженное поколение! – фыркнул Рене с презрением. Стефания не поддержала его веселья, отыскала взглядом Ронове – он стоял побледневший, изменившийся в лице. Иас была его любовницей и помощницей не один год, и теперь с ней что-то стало.
            Ситуация прояснилась быстро. слухи прошли скорее, чем руководство официально объявило о смерти Иас. Оказалось, что девушка повесилась в зале совещаний на собственном поясе.
            Причина была ясна: любовь.
            Тотчас слухи перефразировали: Иас любила Ронове, но Ронове предпочёл ей Стефанию, и бедняжка не вынесла разбитого сердца.
-Я сказал, чтобы она убиралась, когда узнал, что она пыталась тебя подставить, - хрипло сказал Ронове, выяснив произошедшее. К телу его не пустили, и он не мог даже взглянуть на нее в последний раз, пусть не любимую, но все-таки близкую.
            Стефанию снова жгло от чужого внимания. Все взгляды обращались на нее, виня, косвенно или открыто в гибели первой красавицы Церкви. На Ронове тоже обращали внимание, но он был любимцем и ведущим охотником, а Стефания – помощницей самого мрачного охотника и теперь еще получила внимание Ронове.
            Спрятаться бы, не слышать, не видеть никого. Не идти по полным людей коридорам в зал совещаний, которое созвано к их появлению, тут они должны зачитать доклады о своей карательной акции. Но какое тут? Иас погибла, Иас погибла! И из-за них. Из-за нее.
            И некуда деться от этого обжигающего внимания, некуда спрятаться.
            Стефания шла на совещание, чувствуя, как на неё смотрят, о ней шепчутся, не пытаясь даже скрыть этого. Ее откровенно разглядывают, без сомнения, сравнивая с погибшей Иас, и думая, что Ронове углядел в этой обыкновенной Стефании такого, чего не было в нежной красавице?
            И не объяснишь каждому, что Иас пыталась Стефанию подставить. Не скажешь, что Ронове велел ей покинуть место службы, опасаясь…
            Опасаясь её и опасаясь за неё? Или за себя? или за всех?
            Но Иас не была той, кто мог бы исчезнуть просто в одно мгновение. Она ушла так, чтобы долго ещё отзываться эхом и слухами в коридорах, чтобы долго жить в домыслах и разговорах. Она была такой.
            На совещание они прибыли вместе. Клемент и Делин были впервые за долгое время объединены общим пережитым унижением и сели рядом, не сговариваясь. Рене прошёл на своё место, к советникам, чтобы снова стать другим и чужим, принять их безоговорочную сторону. Абрахам вошел как обычно, в ореоле мрачной славы и домыслов, бросил, вроде бы и без тени сочувствия:
-Садись, болезная! Чего стоишь?
            Но было в этом его слове настоящее спасение. Он указал на место рядом с собою, как бы напоминая, что каждый. Кто желает посмеяться или поглазеть на Стефанию, помыслить о ней недоброе, должен иметь на руках разрешение Абрахама на это.
            Базир сел рядом с нею. Он оставался непроницаем, в глазах его не было ни сочувствия, ни смешинки, но сам выбор места показал его поддержку яснее слов. Ронове прошел на своё место, и рядом с ним оставалось теперь пустое место.
            Место, на которое Иас больше не придёт.
-Прежде чем мы начнём слушать ваш доклад, - возвестил Константин, - я вынужден сообщить вам о гибели нашего товарища, служительниц Церкви Животворящего Креста. Иас. Она была молода и совершила преступное деяние, вопреки воле небес оборвав свое существование. В знак её памяти мы проведем дознание с целью выяснения мотивов этого поступка, и виновник будет наказан.
            Ронове ссутулился, стал меньше, слабее. Рядом с ним не было силы, что могла его защитить. Но он готов был отбиться от любого обвинения, ему не хотелось только, чтобы марали имя Стефании, но оно уже было замарано.
-А теперь к докладу, - продолжил Константин самым благостным тоном. – Рене, прошу вас.
-Почему Рене? – Абрахам возмутился мгновенно, - я возглавлял отряд!
-Совет имеет право просить о докладе того, кого сочтет нужным просить, - Константин улыбнулся. Но во взгляде его вдруг что-то блеснуло. Очень нехорошее и очень тревожное.
            Ловушка захлопнулась.
            Рене поднялся – торжественный, собранный и начал со всей скорбью в голосе, которую нагнал по случаю, прекрасно зная, как и что ему следует доложить.
-Члены совета, охотники, помощники, я – Рене. Сегодня я был свидетелем карательной вылазки, инициированной и произведённой под руководством охотника Абрахама. Вы все знаете, каким доверием пользуется Абрахам, несмотря на своё происхождение…
            Стефания быстро взглянула на Абрахама. Сколько можно унижать его за это? Сейчас он на стороне Креста. Пошел против собратьев!
-И на все обстоятельства, связанные с этим, - продолжал Рене. – И я сегодня вынужден сообщить о том, что это доверие было ошибочным.
-Что…- это сразу несколько голосов. Одинаково удивленных и дрогнувших. Голоса Ронове и Стефании, голос Базира, голос Марбаса.
            Тех, кто еще не понял.
-Да! Это было ошибкой. Я был свидетелем того, как Абрахам уничтожил с особой жестокостью…
-Преступников! – взвилась Стефания. Она была очень зла. Эта злость пронзила всё её тело и запульсировала на кончиках пальцев. Хвала богам, руки Стефания держала на столе и несколько сорвавшихся непроизвольных искринок с ее пальцев видел только Абрахам.
            Магических искринок в насквозь обыкновенной Стефании.
            Он не выдал своего удивления, но это далось ему с трудом. Он понимал, что если скажет – сейчас на нее обрушится гнев и она сама будет казнена.
-Сядь, болезная! – рявкнул Абрахам и поднялся сам, с силой усаживая Стефанию на место, защищая её и искринки, происхождение которых было ему непонятно.
            Но это он решил выяснить позже.
-Вы тоже сядьте, Абрахам, - велел Константин. – продолжайте, Рене!
-Абрахам проявляет жестокость в судилищах…
-В соответствии с протоколом! – это был уже Ронове.
-Молчите, Ронове, мы еще не установили причину гибели Иас! – заметили ему беспощадно.
-А также, Абрахам, в пути напал на Клемента и Делин, - продолжал Рене, - за то, что они выразили сомнение…
-Они оскорбили меня! – возмутилась Стефания, снова силясь подняться, но Абрахам остановил ее и с силой усадил.
-Сомнение в методах Абрахама, - закончил Рене.
-Это неправда! Этого не было! Это было не так! – они возмутились все. ну, все, кроме Делин и Клемента. Да еще, конечно же, Рене.
            Константин улыбнулся:
-Я верю докладу Рене. Весь совет ему верит.
            И в этом таилось открытое: правда утратила смысл.
            Стефания побледнела и не смогла даже дернуться. Только сейчас она медленно поняла то, до чего уже дошел Абрахам, то, из-за чего он молчал: Совет заинтересован в их падении, а значит, слова не помогут.
Глава 15.
…полоска света – единственное спасение от ужасных лап чудовищ, что живут в темноте. Абрахам верит в свет. Он знает, что свет составляет весь мир и никакая сила не способна этот свет отнять.
-Спать, живо! – это голос Наставника. Он привычно разгоняет расшалившихся юных магов по кроватям, равнодушно проходит мимо тихо лежащего Абрахама, проходит так, как проходил всегда – не стоит этот маг его внимания! Потенциала в нём, может быть, и много, но сам мальчишка слишком уж послушен, тих, добросердечен – такие не становятся великими, такие вообще никем не становятся – Наставник знает это также точно, как Абрахам знает силу света.
-Учитель… - голос раздаётся правее кровати Абрахама, и Абрахам прикрывает глаза, чтобы не выдавать своего раздражения и зависти… ох, этот голос! Конечно, он принадлежит Михаэлю – мальчишке, что старше Абрахама на два года, что прибыл обучаться магии с подачи родителей, а не был подобран на улице как Абрахам, и который проявляет умеренную дерзость, рвение и амбиции, а не верит в мир и в добродетель. Любимец!
            Абрахам знает, что зависть – дурное чувство, которое может оставить на свету пятна и всеми силами пытается скрывать зависть.
-Да? – голос Наставника заметно теплеет. Конечно, нельзя учителю – что магическому, что человеческому, что, наверное, церковному – иметь любимцев. Но слаб человек, и неважно – крест на его мантии, или магическая сила в его крови, а может и ничего. Всё равно сначала идёт мир человека, а только потом что-то добавляется к этому миру и определяет всё дальнейшее.
-А когда я могу воевать за магию? – Михаэль давно грезит войной. Его родители жили ею, сражались годами против проклятых церковников, без всякой жалости карались и Михаэль хочет также, хочет быть героем.
-Ты хочешь воевать? – Наставник счастлив. Ему самому повоевать не удалось, но он растит поколение магов за поколением и видит героев бесконечной войны с проклятыми фанатиками креста.
-Это мой долг! – Михаэль торжественен. Он победно оглядывает своих соучеников, ища взглядом того, кто мог бы возразить ему. Не замечает, разве что, Абрахама – потому что того едва ли замечают учителя, а Михаэлю нравится подражать их презрению.
            Наставник смеётся, треплет по волосам юного мага:
-Спи, воитель! Без тебя мы не закончим войну!
            Абрахам прикрывает глаза, когда Наставник снова проходит мимо, притворяется засыпающим. Но стоит тому отойти, как Абрахам открывает глаза и следит, следит со всей тревогой за исчезающей полоской света, дарованной приоткрытой дверью. Шаг, ещё шаг…Наставник уже на пороге и вот он – тяжёлый и страшный крип двери, и вот он – исчезающий свет.
            И комната будущих магов погружена во мрак. Абрахам старается не дышать, хоть знает, что это не поможет. Никогда не помогало и в этот раз тоже не будет исключения.
            Исключения действительно нет – не проходит и четверти часа, как его грубо сваливают с постели, и под руководством Михаэля (а кого ещё?), предварительно лишив его дара речи с помощью ловкого заклинания, пиная и щипая, тащат к бочке с водою…
-Я повторяю свой вопрос ещё раз. От имени Совета, от имени Креста! – в глазах Рене когда-то был свет, без сомнения. Но это было давно, когда Рене был молод. И Абрахаму хочется надавать пощёчин сейчас гордецу-офицеру, возомнившему себя властью.
            Их разделили, всех их развели по допросным комнатам, где недавно сам Абрахам проводил свои собственные допросы и творил дознание. Но вот теперь он сидит по другую сторону стола и видит, как капают чернила на пергамент протокола. Писарь слишком нервно и любопытно держится. Зато Рене напорист.
-Ты сам там был, - напоминает Абрахам. – Ты сам поехал с нами.
-Я спрашиваю о причинах сожжения! – Рене делает знак писарю не записывать ничего, но это лишнее – тот и без того сидит, приоткрыв в изумлении рот. Конечно, Абрахам что-то вроде страшилки местного разлива.
-Преступления против Креста, света и небес! – срывается Абрахам. – Я действовал в соответствии с протоколом!
-Хорошо, - Рене мрачно улыбается. – А что насчёт других?..
            Абрахаму нельзя спрашивать что за «другие» имеются в виду. Но он знает, что поражение ему уже почти засчитано и покоряется:
-Уточните вопрос, Рене!
-С удовольствием! – Рене поднимается, с трудом сдерживая триумф. Ему выпала великая честь прищучить Абрахама и он с радостью, со всем почтением воспользуется этим.
            Перед Абрахамом карточки. Его личные карточки с делами за прошедший сезон. Те самые, что должна была переписать и отдать Совету Стефания, но на которые наплевала и она, и он сам, в виду творящихся событий.
-Вот, к примеру… - Рене вроде бы наугад вытаскивает из архива Абрахама карточку, но он явно знает, откуда брать. – Дело  двести семнадцать – дробь ноль. Герзау. Ворожея. Скрылась от преследования.
            Абрахам с трудом сдерживает судорожный вздох – это личный плевок в его профессиональную деятельность. Он тогда был слишком расслаблен.
-Она была женой местного наместника, а тот встал на ее защиту, вызвав сумятицу, в результате чего ворожея ускользнула. Ее муж был наказан по всей…
-Или вот,  - Рене не нужно слушать. – Дело двести восемнадцать – дробь один. Ворожея. Уничтожена. Пометок нет. Смотрите, следующая карточка – вампир. Уничтожен. Пометок нет. И вот еще одна…и снова «уничтожен».
            Рене издевается.
            Конечно, Абрахам не всегда мог быть честен с советом. У него задание: уничтожать всякую опасную магию вместе с носителем и пытаться переманить или обезоружить то существо, что имеет в себе магическую силу, но не причиняет видимого вреда.
            Задание такое. но оно дано бюрократами. Абрахам – маг. Абрахам знает, что всякий, в ком есть магия, способен на зло, и единственный способ остановить это зло – уничтожить носителя магии до того, как он совершит преступление. Отсюда почти пустые карточки дел. Отсюда простые пометки об убитых вампирах, магах, оборотнях, ведьмах и ворожеях.
-То вы упускаете одну ворожею, то устраиваете карательную акцию, убивая всякого носителя без преступлений… - Рене знает, что это было едва ли не открыто согласовано с советом. Совет согласен с позицией Абрахама, но не выдал ни одного подтверждения этому. Потому что совет заботится об истории, а еще – нужно же было иметь управу на Абрахама?
-Рене, вы лучше меня знаете… - Абрахам предпринимает слабую попытку защититься. Он уже знает, как действует совет. Он знает правосудие своих соратников.
-Или, может быть, в вас взыграла ваша магическая сторона? – Рене кривит губы.
            Абрахам, к его неожиданности, тоже. в Абрахаме есть солидарность с магической стороной и кроется она сейчас в том, чтобы не выдать того, что он увидел на последнем, позорном и злополучной заседании.
            В пальцах Стефании – этой болезной, этой идиотки, скользнули магические искорки. Никто не заметил, кроме Абрахама. И Абрахаму очень хочется понять, почему Церковь за годы жизни Стефании в этих стенах не заметила за ней этих искринок, свидетельствующих о магическом потенциале?
            Это может быть ему спасением. Но Абрахам знает бюрократизм совета и желает докопаться прежде сам, а уже потом карать Стефанию.
            А сама Стефания сидит через два кабинета и пытается понять, чего от неё хочет дознаватель. Дознаватель, кажется, сам в растерянности, потому что ещё молод и недавно только получил право такой почетной службы.
-Почему вы заступаетесь за Абрахама?
-Он – ведущий охотник нашей Церкви, - Стефания пожимает плечами, не удержав прямой и чистый взгляд молодого дознавателя, переводит глаза на свои пальцы. Почему-то страшно покалывает в кончиках пальцев… что-то не то взяла? Или руки от поводьев устали?
-Он – маг! – напоминает дознаватель, как-то, даже вспыхнув.
-Но он лучше всех охотится на магов! – возражает Стефания. – Он раскаивается в своем происхождении и служит Церкви и Кресту.
-И вы верите ему?
            Стефания думает. Абрахам не был с ней особенно вежлив, но был по-своему заботлив. Конечно, его забота была какой-то жестковатой, но она поняла её. Да и поняла еще то, что вряд ли он всегда был таким, что есть в его жизни какое-то темное пятно, отравляющее и ядовитое…
-Да, - в голосе ее нет колебания.
            Дознаватель теряется, роется в бумагах, видимо, ища подвох, затем, что-то отыскав, спрашивает:
-Вы были одной из лучших учениц, но пошли работать в архив…почему?
-Потому что не выдержала экзамен, - Стефания устало вздыхает. Она только недавно по воле Ронове заставила себя вспомнить всё это. Вспомнить свою трусость.
-А потом поднялись из архива?
-Надоело сортировать протоколы пустых допросов! – язвить дознавателю нельзя, это знает каждый, но Стефания не выдерживает. Впрочем, этот молодой дознаватель еще и не может отомстить. Он слишком растерян.
-А какие отношения у вас были с Буне?
-Крест и Пламя! – Стефания закатывает глаза. Все эти вопросы…когда она, вдруг, превратилась из обычной архивной служащей в человека, на которого обращено столько внимания? – Буне был моим другом. Его смерть для меня – большое горе. Я считала его талантливым человеком.
-А с Казотом? – дознаватель вдруг прищуривается, а Стефании хочется рассмеяться:
-Я видела его трижды. Первый раз, когда отправилась с карательной миссией под руководством Абрахама, второй раз, когда он пришел ко мне выразить свои сомнения по поводу…методов Церкви, чем вынудил меня написать донос и в последний раз, когда я, во время обхода территории, упала в яму-ловушку с его телом. Я думаю, что в Церкви есть люди, которые знали его лучше.
-Абрахам мог знать, по-вашему, о сомнениях в мыслях Казота? – дознаватель смотрит на Стефанию, почти не моргая.
-Абрахам живет без сомнений в нашем деле, - Стефания чувствует, как надо ответить. – Я не думаю, что он позволил бы участвовать в миссии человеку, который не разделяет веры или выказывает сомнения.
            Дознавателю нечего возразить. Он снова роется в бумагах, но на этот раз меньше.
-А в чем вышла ваша ссора с Делин?
-Ну… - вот здесь уже сложнее. Все как-то навалилось. И Ронове с его вниманием, и предложение Стефании стать охотником, и ее отказ от этого предложения и становление охотником брата Делин – как тут не злиться?
-Ну? – дознаватель подбадривает.
-Зависть, - признает Стефания. – Делин не была лучшей ученицей. Она терялась на фоне своего брата. Да и работала на Фенрира… и, если честно – я, отправляя в ящик донос на Казота видела ее у того же ящика. А потом на заседании мы узнали содержимое второго письма – оно порочило Фенрира.
            Стефания прислушивается к себе. Конечно, ей должно быть гадко от себя, но она спокойна. В конце концов, это правда. И Делин уже не так близка Стефании, чтобы заступаться или искать ее дружбы. Пошла она ко всем чертям!
-Вот как? – впервые за беседу со Стефанией дознаватель слышит что-то интересное.  Он спешно протоколирует. – Думаете ее мотив – это зависть?
-Думать придется вам! – Стефания пожимает плечами. – Я сообщаю факт.
-А что насчет ваших отношений с Ронове? – дознаватель мягок, но вкрадчив.
            Стефания краснеет. Ей не надо смотреться в зеркало, чтобы узнать об этом – она чувствует жар, приливший к лицу.
-Это… ничего.
-Вы любовники? – быстро уточняет дознаватель. – Ведь так?
-Нет! – Стефания вздрагивает. Она чувствует себя оскорбленной, хотя ничего страшного не прозвучало в ее адрес. И все-таки, почему-то хочется помыться, чтобы стереть со своей кожи этот надменный взгляд молодого дознавателя.
-Он проявляет к вам интерес! – дознаватель давит, думая, что ему удастся сломить Стефанию.
            У него бы даже получилось, если бы Стефания была бы прежней.
-Ну это же его проблемы! – Стефания овладевает собой.
-А Иас? – дознаватель рубит специально, презирая плавный переход.
-А что? – Стефания уже открыто грубит. – Что с ней?
-Она покончила с собой!
-И причем здесь я?
-Ваши отношения с Ронове могли быть причиной этому?
-Спросите у нее, - огрызается Стефания, - я с Иас не водилась никогда!
-Но она могла вас ревновать?
-Откуда я знаю? – Стефания возмущается всерьез. Она знает ответ, но не хочет называть его. не из-за страха перед дознавателем, а из-за того, что тогда тень вины коснется ее самой. – Она же на Ронове работала, а не на меня!
            А Ронове сидит в очередной допросной камере, и у него нет сомнений в том, какое обвинение ему предъявят, если, конечно, действительно предъявят. Не в последней карательной миссии, и даже не в поддержке Абрахама, а в том, что он довел Иас до греха – самого страшного для слуги Креста.
            Ронове лавирует, стараясь обходить страшные вопросы, старается не называть имени Стефании, избегать упоминания о ней, но что делать… он сам был слишком неосторожен, потерял бдительность и мнил себя королем в Церкви, всеобщим любимцем! Что ж, вот и расплата.
-Она говорила вам о своих планах?
-Планах на смерть? Вы думаете, о таком всерьез говорят?
-Отвечайте, Ронове! Отвечайте честно.
-Нет, она мне не говорила ничего такого. Она вела себя так, как вела всегда. Была спокойна. Услужлива…
            Конечно, Ронове знает свою ложь. Он прекрасно помнит и понимает, что именно стало причиной поступка Иас. Она просто не захотела жить без него, не захотела признать тот факт, что Ронове ее не любит и вряд ли когда-то любил. Она не захотела уйти по-доброму и решила наказать его. из всей гордыни своей взяла самую низость и, уничтожая себя, потащила за собою его: не со мной, так не с кем!
-Вам известно, что среди слуг Креста запрещены отношения?
-Известно… - Ронове мрачно кивает, а потом вдруг взрывается. В нем много невысказанного горя, в нем много теней, и он хочет буйствовать и действовать. – Запрещены! Конечно, они запрещены! Мы же всего лишь слуги Креста! Мы же не люди. Конечно, у сопровождения нет детей! Нет браков, ни тайных, ни явных среди мойщиков посуды и кухарок, нет любовников и любовниц у тех, кто стирает и шьет наши одежды! Но нет, вопрос о запрете задан лишь мне! Скрывал ли я свою связь с Иас? Нет. Я был честен. Но люди сходятся и расходятся, люди перестают любить…
-Однако не все люди при этом кончают свой жизненный путь, - замечают Ронове и он как-то вмиг гаснет, сдаётся.
            Есть законы, которые можно обходить, пока нет никакой жесткой кары за них. Пока нет скандалов среди любовниц и обманутых людей, пока нет измен или они не проливаются скандалами по коридорам Церкви можно делать вид, что слуги Креста – это всего лишь подобия людей, с железными сердцами в груди, что они полны отваги и чистейшей добродетели.
            Но вот первая красавица Церкви мертва. Мертва жестоко и страшно, сама приняла на себя грех, отвернулась от небес. А все от любви. От нежелания проиграть и отпустить Ронове.
-Вы нарушили закон, - продолжает дознаватель, - вас ждет жесточайшее наказание. По всей строгости. Мы все любили Иас.
            Ронове склоняет голову. Он думает об Иас, что так подставила его – в нем жалость и отвращение к ней, о Стефании – как она там? Как выдержит она свой допрос? Наверняка на нее насели и без того?
            И о себе… себя жаль. Жаль потерять Иас, что тяготила. Ему лучше было бы, уйди она к кому-нибудь другому. А он оставался бы. Был бы со Стефанией – она уже сдалась ему. Открылась совсем, ну или почти совсем, оставалось что-то еще непознанное, но это ничего.
            А теперь наказание. А Ронове хорошо знает закон – вся строгость – это смерть.
-Это будет большой утратой, - замечает дознаватель, наблюдая за Ронове.
-Я приму волю Церкви, - каждый охотник должен быть готов к смерти. Правда, каждый охотник надеется при этом, что лично его смерть найдет очень нескоро и как-нибудь славно, в хорошей битве. Но что уж… от рук своих погибать приходится тоже.
-Зачем так радикально? – удивляется дознаватель и Ронове медленно поднимает на него взгляд.
-Прошу прощения?
-Церковь не хочет терять своих самых верных слуг из-за каких-то…оплошностей юности.
            Никогда нельзя идти на сделку с теми, кто вдруг от жестокого дознавателя, желающего докопаться до глубины твоей сути, вдруг становится сочувствующим другом.
            Но выслушать-то тянет!
-Я вас не понимаю, - Ронове облизывает пересохшие губы. Ему хочется верить в чудо, хотя, как служитель Церкви, он знает, что чудеса – это явление редкое.
-Мы можем помочь вам, - дознаватель лучится дружелюбием, - выйдете на волю, будете работать, любить кого угодно…
-Взамен? – Ронове держится конкретно. Ему нужно знать, за что ему предоставят блага жизни и свободы. Пусть относительной свободы.
-Почему же взамен? – обижается даже дознаватель. – Вы же…
-Что взамен? – Ронове подается вперед. Он знает эти игры. Он знает, что всегда есть цена и хочет знать, какую хотят запросить с него. Может быть, он и потянет?
            Дознаватель выдерживает еще мгновение, затем выпаливает:
-Показания против Абрахама!
            Ронове отшатывается.
-Поймите, - увещевает его дознаватель, - Абрахаму конец. Не хотите же вы похоронить себя вместе с ним? вы еще молоды! Вы еще так молоды. Вы можете быть лучшим, когда не станет его. а его уж всяко не станет! Так не губите же себя…
            Какие сладкие речи. Какие правильные. Как хочется Ронове взять листок и подписать самую гнусную ложь об Абрахаме.
            И тогда…что?
-Против Абрахама?
-Девушка – лишь молодой последователь, заблудшая душа! – дознаватель сразу угадывает беспокойство Ронове.
            Как поступить? Поддаться? Поверить лжецам? Поверить подлецам? Стать подлецом самому?
            Дознаватель мягко подталкивает к Ронове листочек  для подписи. Одна подпись Ронове и он начинает жизнь с самого начала. Перо уже само в руке, нужно лишь сделать росчерк…
            Что-то останавливает? Ах, ну, конечно же – что еще может остановить как не мысль о том, как поступят другие?!
            Базир отказывается сразу. Он мягко, но очень ясно дает понять, что не нуждается в заступничестве и почтенном предложении совета, переданном дознавателем:
-Я не имею веса в совете. Мои показания ничего не весят, а на самом мне грехов нет. Я лишь последователь. Я не охотник. Есть координатор каждой миссии, а я – исполнитель!
            Это дешевая отговорка. Но она работает тогда, когда пропадает всякое изящество методов, когда красноречие иссякает. Самые грубые методы оказываются вдруг действенными.
-Вы пойдете против церкви? – на Базира надежды и не было. Слишком прозрачный взгляд у этого человека, и во взгляде этом не прочтешь ни страха, ни сомнения, ни упрека. Прозрачно – слишком страшно, слишком жутко.
-Я человек маленький, - возражает Базир. – Я подчиняюсь приказам совета. Если я увижу приказ или услышу его лично от советника, я подпишу тотчас! Сам я могу решать лишь за свою жизнь, за то, куда пойти. Я не закреплен ни за кем, и обязан всем. Но не могу же я слушать всех, верно?
            Дознаватель не делает попытки его переубедить.
            Клемент долго уточняет:
-Абрахаму конец?
            Конечно, как охотник Клемент уязвлен и задет, но страшно ему подписываться под ложью и соглашаться с нею. Но дознавателем выступает его прежний наставник – охотник Скарон, который уверяет:
-Путь Абрахама кончен. Ты должен выступить на благо Церкви, ты должен бороться с этой силой.
-Но это подло… - Клемент молод и наивен. Он верит в светлые идеалы. Сегодня день падения его веры в бесконечный и абсолютный свет, сегодня он делает выбор.
            Будь он умнее – конечно, смог бы извернуться. Но у него была молодость, и не было ни одного по-настоящему близкого человека, на которого он хотел бы равняться. Этим человеком стал Скарон. Его наставник, охотник,  друг…
            Как может Скарон советовать сделать дурное? Как может он, Клемент, разочаровать Скарона? А тот уже хмурился, смотрел с тоскою, как всегда, когда Клемент проявлял ненужное упрямство.
-Давай! – Клементу было страшно видеть разочарование в глазах своего кумира, ему было невозможно пасть в его глазах, и он судорожно схватил листок и размашистую поставил подпись, не вчитываясь даже в уже услужливо написанные строки обвинения против Абрахама.
-Молодец, - хвалит Скарон, теплея взглядом.
-А моя сестра? Она подписала? – Клемент и стыдится, и переживает о сестре. Ее поведение бросало тень на него. Но она была той же крови, что и он, и на той же стороне.
-Этого мне неизвестно, - Скарон мягок. – Но я думаю, что ей нет смысла защищать этого преступного мага! Она ведь умна, да и свободна теперь в решениях.
-Да… - неуверенно соглашается Клемент и гонит из головы дурную мысль, заменяя ее другой, более приятной: «Совет не станет делать ничего просто так, я могу не понимать некоторых вещей, но Скарон всегда верно подскажет мне».
            Скарон торопливо прощается и выходит прочь.
            А Делин ещё спокойнее, чем брат. Правда, категоричнее:
-Против Абрахама я возражений и обвинений не имею, но против его помощницы…
-Помощницы? Причем тут Стефания?
            Это уже не в планах совета. План совета – уничтожить Абрахама. Впрочем, показания Делин – это всего лишь показания Делин. Из них можно вычеркнуть слова о помощнице.
-Стефания отнимает всё! – Делин легко трансформировать свои неудачи, свою серость в вину одной Стефании. Она отняла работу мечты Делин, она завладела вниманием – как Ронове. Так и всеобщим, она даже от Иас в своей жизни избавилась! Дрянь!
            А Делин так и не продвинулась никуда. И каждый ее шаг к достижению оборачивался крахом. Попыталась учиться – еле-еле сдала экзамен. Попыталась выслужиться – попала к Фенриру – самому неуважаемому и слабому охотнику. А когда захотела его сместить – должность едва не ушла к Стефании, но та так снисходительно от нее отказалась, что должность…           
            Снова не досталась Делин, а перешла к Клементу.
            И даже попытка очернить Стефанию обернулась самоубийством подельницы-Иас! Крест и Пламя! Да как это возможно?!
-Я дам показания против Абрахама, если совет учтет мои показания против Стефании, - сообщает Делин спокойно. Последние несколько дней изменили ее до неузнаваемости. Ничего от прежней Делин не осталось и уже никогда не будет серой Делин…
-У вас есть обвинения против нее?
-Она связана с Абрахамом, явно помогает ему в его делах. Она связана с Ронове и я думаю, что именно ее действия побудили Иас покончить с собой.
-Это серьезное обвинение!
-Да… - Делин держит паузу недолго, но затем, набрав в рот побольше воздуха, выкладывает и про попытку подставить Стефанию на пару с Иас, и про странный интерес к Ронове и про то, что Стефания отказалась от должности охотника тоже напоминает. Делин плевать, что станет с нею, ей хочется уничтожить Стефанию, и она открывает всю свою душу.
            Дознаватель опытен и видит зависть. Потому протоколирует, с трудом сдерживая смешок – женщины! Но один момент затрагивает его жесткий ум:
-Как думаете, почему она отказалась от должности охотника? У нее свои, свои планы с Абрахамом!
            Это странно. По-настоящему странно. За такую должность многие готовы пойти на все, что угодно. А она отказалась. Но у дознавателя пока нет задачи губить Стефанию. Он откладывает настоящий протокол с показаниями против нее в сторону. Откладывает, но не уничтожает…
            Когда Стефании предлагают свидетельствовать против Абрахама, она заходится такой бранью, что даже Абрахам, которого допрашивает Рене, слышит это. И Рене тоже не может игнорировать эту брань.
-А ведь казалась такой приличной! – замечает Рене. В этом замечании есть человечность. Но она проходит. И он снова становится дознавателем Абрахама.
-Не мучайте ее, - тихо просит Абрахам, - она дура. Она ни дьявола, ни черта  не знает.
-Разберемся, - усмехается Рене. – Это трогательно, но ты не отвлекайся от своей участи!
            А Ронове гадает как поступить дольше всех. Он уже заносит руку над листом, но убирает вдруг и снова заносит, и снова дрожит в неуверенности твердая в бою его рука.
            Даже дознаватель устал уговаривать.
-Вы бы решались… - советует он, вздыхая, - третий час уже. Есть хочется…спать!
-Есть, спать, - повторяет Ронове и вдруг представляется ему взгляд Стефании. Укоризненный взгляд. Если она узнает о его поступке?! Она-то сама не предаст так просто – да и слышна ругань ее была. Явно попытка провален. А он что, слабее?
-Ну? – торопит дознаватель.
            Ронове холодно и твердо откладывает перо в сторону и одним движением сминает фальшивый протокол – плевать, плевать, что будет  дальше. Сейчас нужно остаться самим собой. Хватит уже жертв!
-Зря, -  вздыхает дознаватель, - зря вы так, Ронове! Вы еще молоды!
-Пошел вон, - советует Ронове, стараясь не передумать и не броситься за уходящим дознавателем. На мгновение в допросную камеру проникает свет – это открывается и тут же закрывается дверь в коридор, но все затихает, пропадает в темноте – почему-то никогда дознаватели не оставляют и огарка свечи своим жертвам!
            Ронове знает – он сам так поступал по какому-то внутреннему чутью.
Глава 16.
            Никогда прежде Стефания не думала о том, что еда может быть отвратительной. Не хотела и не думала. Конечно, не всегда можно было поесть горячего, если ты работаешь с Абрахамом, но, по меньшей мере, всё, что подавали ей, было свежим.
            Оказалось, что нужно было стать подозреваемой (Пламя и Крест! – какая нелепость), чтобы тебе перестали подавать не только горячее, но и свежее.
            Стефания сначала просто воззрилась с подозрением на нечто дрожащее, грязно-серое, пахнущее чем-то неприятным, словно бы застоявшимся…
-Это что? – спросила Стефания с отвращением.
-Ужин, - последовал безразличный ответ от такого же безразличного церковника.
-Вот это вот… - Стефания даже задохнулась от возмущения, но оно не возымело никакого действия. Безразличный служитель просто поставил перед нею полную тарелку с заведомой дрянью и вышел прочь.
            Стефания помедлила, глядя на плотно воткнутую в нечто ложку, затем, принимая то, что выхода нет, а желудок все-таки требует еды, вытащила ложку и зачерпнула с очевидным усилием немного из тарелки, прикрыла глаза, поднося ложку ко рту. В конце концов, люди проходили и через голод, и не стоит быть привередливой, людям бывало и хуже!
            Во всяком случае, Стефания именно так попыталась себя поддержать, но сдалась.
            Это могло бы быть прекрасной рисовой кашей – в горячем виде, ароматной, с кусочком свежего, душистого сливочного масла, придающего потрясающий молочный вкус… так и было бы, если бы это нечто не переварили без соли, без молока и масла так, что каша кое-где подгорела, была совершенно пресной, липкой, холодной и, судя по ее сероватому цвету – простоявшей в сваренном виде не пару дней.
            Стефания поморщилась, отодвинула от себя тарелку. Желудок бунтовал и требовал еды, но пересилить себя для того, чтобы всерьез рассматривать принесенную кашу как пищу, она не могла.
            Тарелка стояла немым укором перед нею, а в голову лезли мысли. Первой среди непрошенных была о том, что нужно быть скромнее, зато вторая была пропитана обидой – Стефания ни в чем не виновата, а с нею обращаются так, будто бы она преступница!
            А за обидой – страх: неужели со всеми преступниками и подозреваемыми обращаются так? Не может же Стефания быть исключением? Слишком она для этого незаметна и ничтожна.
            За страхом – отвращение: почему Стефания не знала того, как обращаются с преступниками и подозреваемыми? Не хотела и не знала. И за это – отвращение к себе самой. За это одно презрение.
            «Может быть, я заслуживаю этого?» - скользнуло в мыслях Стефании. Она не знала, сколько прошло времени, какое время суток и когда появится следующий равнодушный служитель, чтобы забрать эту чашку и…сунуть другую? Теперь так?
            Стефании хотелось есть, спать, умыться и посетить туалет. Полумрак давил на нее. Но Стефания была еще в привилегированном положении: в её допросной не было темно – узенькое окно в стене, над самым потолком не давало света, но оно отгоняло абсолютную тьму.
            Положение становилось отчаянным. Сидеть было невозможно, стоять глупо и бессмысленно, а лечь на ледяной каменный пол опасно. Стефания металась по допросной, не зная, что делать и куда податься, не зная, кого винить – себя или всех, и неизвестно, чем кончилась бы эта мука, когда вдруг в замочной скважине провернули ключ.
            Вся гордость куда-то делась. Стефания, которая еще недавно обещала сама себе держаться с достоинством, повернулась, ожидая входящего 9кем бы он ни был), как приход самого бога…
            И даже то, что это был всего лишь Рене, не охладило её пыл.
 -Пожалуйста! – Стефания говорила дрожащим голосом, нервным, сжатым, слабым, - пожалуйста…
            Рене был спокоен. Он держал в руках свечу и пламя огня отбрасывало красивые блики на его лицо.
-Что такое? – спросил он. – Чего ты хочешь?
            Хотелось много чего. Но выбрала Стефания легко и быстро:
-В туалет.
            Она ожидала его удивления, даже мрачно-ехидного: «не положено!», или еще чего-то в том же духе, что в точности бы подтвердило его власть над нею. Но Рене удивил её:
-Хорошо.
            И щелкнул пальцами, призывая из коридора одного из служителей.
-Проводи ее до ванной, - и уже к Стефании обратился, - надеюсь, ты не попытаешься сбежать?
-нет! – куда ей бежать, если вся ее жизнь проходит в Церкви Животворящего Креста? Да и зачем? Сочтут предателем и убьют.
            Она бросилась за сопровождающим, наслаждаясь самим фактом движения по коридору. Сейчас ей было не до смущения, но служитель, вопреки её предположению, не пошёл за нею следом, а остался стражем у дверей. Через пять минут Стефания, ожившая и умытая, снова предстала перед Рене.
            За время её отсутствия он успел поставить не только свою свечу в допросной, но и еще шесть – теперь было светло. Свет давал надежду и для Стефании.
-Садись, - предложил Рене, тон его был мягок и дружелюбен.
-Когда меня выпустят и в чем обвиняют? – строго спросила Стефания. Рене усмехнулся:
-В любую минуту, пока ни в чем.
-Почему я здесь? Я…
-Дай я скажу! – обозлился Рене, но вдруг снова стал мягок. – Стефания, послушай, участь Абрахама решена.
-Это было провокацией! – с гневом заметила Стефания и скрестила руки на груди, надеясь оградиться от страшного и властного Рене. – Наша поездка! Ее не согласовал совет приказом, но дал волю. Все для того, чтобы уничтожить Абрахама и нас.
-Абрахама – да. Вас – нет, - поправил Рене. – Абрахам – хороший охотник, но он не просто охотник. Он еще и маг, предатель и это его клеймо. Не могу тебе сказать почему, но, поверь на слово, сейчас мы уже не нуждаемся в той грубой силе, что имеет Абрахам. Сейчас нам нужны новые, обновленные ряды охотников, которые не запятнали себя жестокостью и предательством, а уж тем более – магией!
            Стефания молчала. Это молчание давалось ей с трудом, но она чувствовала, что оно – единственный доспех для неё.
-Ты молода. Как молод Клемент. и даже эта…чёрт, Делин!
-А что остальные? – Стефания решила нарушить молчание. – Базир и Ронове?
-Они тоже нужны. Базир еще не запятнал себя. Ронове… тебя тревожит его участь? Его никто не планируем казнить или карать. Он просто будет очень и очень благодарен совету.
            Стефания фыркнула. Как удачно для совета все сложилось! И самоубийство Иас, и карательная миссия и даже, выходит, гибель Буне, открывшая этот проклятый холодный и жестокий мир.
            Мир, в котором жила Стефания всегда, но глубину низости которого не видела.
            Или не хотела видеть? Зная, что ничем не лучше окружающих, закрылась от них слепотой и глухотой? Обелила себя этим?
-Другими словами, Стефания, не упрямься, - продолжил Рене. – Ты молода. Зачем тебе еще ссориться с советом? Разве Совет не был к тебе добр? Разве не взрастила тебя – нечастную сиротку, наша Церковь? Разве не дал он тебе пищи, кров и работу? Разве не дал он тебе жизни? И, главное, Стефания, ну было бы из-за кого! Так из-за Абрахама! Стоит ли упорствовать из-за заранее обреченного, отжившего, циничного человека, предавшего когда-то своих и опасного для нас? Ты можешь сказать, что это нечестно, что это очень подло, но, понимаешь ли, Стефания, в чем дело… одной честностью не устоять. Благое дело может оправдать не самые благовидные методы. Понимаешь?
            Слова Рене были логичны и от этого было хуже всего. В его словах был смысл! Это Стефания понимала.
-Просто дай показания против Абрахама, пусть не совсем справедливые, но они помогут нам вершить дело Церкви без всякой опаски и оглядки на него! Ты станешь охотником, ты станешь другом совета, а он не обидит. Хочешь любить Ронове – совет позволит это вам. Хочешь денег или вин – Совет даст и это. Он позволит лучшую службу и будет добр к мелким слабостям. И за все это мы просим немного – всего лишь немного помощи! Разве это так страшно? Разве это так больно? В конце концов, это и твой долг!
            Слова Рене кружили голову. В них была мягкость и тихая нежность, блестящие перспективы, но Стефания почему-то не могла с головою провалиться, пропасть в вихре этих слов – внутренний комок, сжавшийся где-то в горле, не давал ей поверить Рене.
            Абрахам мог быть подлецом, нося в крови магию, но разве не раскаялся он? разве не отплатил он за эту вину? Разве не служил свету? К тому же, пусть он бывал груб, но никогда откровенно дурно не обращался со Стефанией, не запирал её в допросной, не давал ей холодной и мерзкой каши, не оставлял в темноте с мучительным желанием упасть и не проснуться никогда. Да, он не был понимающим и добродетельным, но в нем была доброта! Стефании он помог, стал наставником… разве этого мало, чтобы не позволить себе оговорить его?
            И потом – блага совета звучат странно. Вина, деньги, должность (от которой Стефания уже имела наглость отказаться!), Ронове? А Ронове спросили? Вина же Стефания не пила почти. А деньги? Куда ей их тратить? Совет решил, что может взывать к чудовищным методам, так отличается ли теперь совет от тех, с кем ведет борьбу?!
            Отличается! В крови совета нет магии, а маги и прочая магическая дрянь не могут быть виновны в том, что родились такими!
-И долго ты будешь молчать? – Рене был вежлив, но теперь Стефания ясно видела, как фальшива эта вежливость.
-Нет, - очень просто ответила она.
-И твой ответ? – Рене приободрился.
-Я уже сказала, - уточнила Стефания, - нет. Меня и в первый раз обидело это предложение!
-Да-да, мы все слышали твою брань, - хмыкнул Рене, но взгляд его помрачнел и потяжелел. – Ты отказываешься сотрудничать? После всех слов о благе и долге? После ночи в допросной? Не в тюрьме, конечно, но все же…
-А что, следующий шаг – тюрьма? – усмехнулась Стефания. Страх куда-то исчез. Остались голод, усталость и ярость. а вот страха не было. как не было больше любопытства или испуга. Вся жизнь Стефании свелась к простому желанию лечь и закрыть глаза.
            Сейчас ей было безразлично даже где именно лечь – в своей комнатенке или в тюремной камере Церкви.
            Но Рене опять удивил её. Он вздохнул с каким-то сожалением и даже горечью и промолвил:
-Ты зря так. Как человек тебе говорю. Твоё решение окончательное?
-Да, - Стефания пожала плечами, не удержалась, зевнула.
-Ступай, - сказал Рене также просто, как Стефания отказалась от сотрудничества с церковниками.
-А? – Стефания растерянно моргнула. – куда?
-К себе. Или к Ронове – мне безразлично.
-Я что…свободна? – что-то было не так. Разве могут просто так отпускать, заточив в допросной на небо знает сколько времени, попытавшись накормить отвратительной кашей и открыв глаза на зловещую провокацию? А после отказа к сотрудничеству сказать, что можно идти?
-Ты не арестована, - поправил Рене и в этой поправке было громадное значение: никто из слуг Церкви Животворящего Креста не мог быть свободным, потому что не кончилась ещё война меж магической нечистью и церковниками.
-Я могу идти? – Стефания не могла поверить. Слишком складно и просто! Так не бывает!
-Можешь, - подтвердил Рене и Стефания не сдвинулась с места.
-Так я пошла?
            Рене кивнул. Стефания неуверенно поднялась и проследовала до дверей. Неуверенно обернулась:
-Точно?
            Рене махнул рукой, показывая, что она его уже утомила своим вопросом и Стефания, не веря в реальность происходящего, вышла в коридор.
            Наверное, Абрахам был бы в ярости, узнай он о том, что в его кабинете происходит в его отсутствие заседание. Но он был не то в допросной, не то в камере и не мог повлиять ни на что. Даже магическая сила, которой он обладал и которую все дружно презирали, видимо, была парализована сейчас или просто Абрахам не хотел пускать её в ход.
            Когда Стефания, повинуясь какому-то внутреннему бредовому чутью, пошла вместо своей комнаты в кабинет Абрахама, она была готова себя саму придушить за этот лишний расход и без того малого запаса энергии.
            Но в кабинете Абрахама она увидела Ронове и Базира, и желание заниматься самобичеванием оставило её самым волшебным образом. Последовала бурная встреча, в которой даже Базир – сдержанный и непроницаемый, не сдержал улыбки и искреннего облегчения.
            Выяснилось, что и Ронове, и Базир, как и Стефания получили предложение дать показания против Абрахама. Оба отказались (при этом Ронове постарался всеми силами обойти тот момент, когда он едва-едва не подписал бумагу, но Стефания этого момента не заметила, а Базир, если и заметил, не выдал себя), а после отказа их…выпустили!
            Произошло это с разницей в четверть часа. Первый освободили Базира, он поднялся сначала до Абрахама, убедился, что  тот еще взаперти, и, судя по всему, будет пребывать взаперти и дальше, сходил на кухню, набрал запасов и рассудил, что неплохо было бы подкрепиться. По пути встретил Ронове – оголодавшего, измученного и свободного. Оба пришли к выводу, что надо подняться до Абрахама, до его кабинета, потому что если Стефания или кто-то еще выйдет на свободу, то пойдет туда.
            Решение было спорным, но почему-то сработало, явив Стефанию.
            Сначала было не до разговоров и все ели, поглощая уже остывшую картошку, тушёную тыкву и курицу. Но к яблочному пирогу разговорились. У всех оказались похожие истории – всех выпустили и все были этим удивлены.
-Нас выпустили потому что мы им нужны! – уверенно заявил оживший и воодушевленный Ронове. – Они давно хотели избавиться от Абрахама, и…
-Думаешь, они дадут нам спокойно жить и работать? – Базир обычно был вежлив, но то ли пережитое оставило на нем след, то ли отсутствие Абрахама так развезло его до насмешливой циничности, но он заговорил и даже прервал Ронове.
            Ронове поперхнулся. Стефания же спросила тихо:
-А мы? Мы сами сможем работать и жить? Даже если нам дадут, мы-то что?
            Этот вопрос тревожил её. Что-то навсегда изменилось в окружающем  мире, и эта перемена вела теперь к чему-то большему, пугая Стефанию неизвестностью и неотвратимостью.
-Мы? – Ронове порывисто сжал её ладонь, - сможем! Ну что ты? Сможем?
            Стефания высвободила свою ладонь из его хватки и призналась вслух в том, что боялась сказать ещё недавно себе:
-Я, кажется, не хочу. Мне противно от того, что меня пытались использовать и тошно от того, к чему подталкивали! И кто? Борцы – главные борцы с магической напастью! Те, кто должен вести битву во имя света и добродетели смогли так унизиться! Нет, я не думала, что они ангелы в белых плащах, но я надеялась на то, что они, хотя бы, люди!
            Стефания осеклась. Из глаз ее против воли брызнули слезы. Ронове предпринял попытку приобнять помощницу опального охотника, но то ли случайно, то ли просто не желая его прикосновений, Стефания привстала за салфеткой, препятствуя этому.
            Сейчас Стефания не нуждалась во влюбленности или нежности. Ей требовались ответы, а не увертки; надежность, а не случайность.
-Меня допрашивали за Иас так, словно я виновник! – признался Ронове. – Я, конечно, виноват, не скрываю, в том, что я не захотел иметь с нею больше дела!
-Ты мог быть мягче! – Стефания уязвила его, сама того не желая. Она просто констатировала факт, но Ронове задело.
-Мягче?! – возмутился он. – Она же пыталась тебя подставить! Ты что, забыла? Память отшибло?
-Меня! – крикнула Стефания, - именно меня! Не тебя. Она была твоей помощницей, она любила тебя, а ты её оттолкнул. Ты мог её не выбрать, но ты убил её задолго до того, как она сделала это с собою!
            Ронове на мгновение застыл. Обвинение Стефании казалось слишком нелогичным. Всё, что он делал с Иас, было сделано для ее защиты! Иас проявила себя ревнивой, несдержанной и опасной. Как можно было доверять ей?
            В следующее мгновение Ронове отмер и задал, особенно не сдерживаясь, все эти вопросы Стефании. Базир понял, что надо вмешаться и с сожалением оторвался от пирога. Встал между ними, спросил холодно, не давая Стефании себя опередить и продолжить ужасный и безобразный скандал:
-Кроме Иас там была ещё и Делин. Кто-то ее видел после всего? А ее брата?
            Это было справедливым замечанием. Ронове овладел собою и даже вернулся на свое место, Стефания пришла в себя не сразу, но тоже очнулась, сглаживая конфликт молчанием. Спросила с легкой небрежностью, совершенно нарочитой и фальшивой:
-А что, разве ее не было здесь?
-С чего бы Делин пришла сюда? – уточнил Базир. – Или Клемент? они не так догадливы, но вас не настораживает то, что они оба пошли на допрос с нами и мы о них ничего не знаем?
-Мы и про Абрахама ничего не знаем! – огрызнулась Стефания, но это было уже слабой попыткой к агрессии.
-Мы знаем про него, - спокойно возразил Базир. – Мы знаем, что шесть членов карательной экспедиции, которую он возглавил, вернулись обратно. Пять из них попали под допросы. Рене, как шпион и наблюдатель, остался на свободе. Из пятерых трём предлагали дать показания против Абрахама. Из этого следует то, что Абрахам арестован – он сидит либо в допросной, либо в тюрьме. Возможно даже обвешанный крестами. В любом случае – с ним понятно. А что насчет этих двоих?
-Резонно, - признал Ронове с видимым недовольством. Ему не нравилось, что после падения Абрахама ведущий голос разума принадлежал не ему.
-Если позволите, - продолжал Базир, - я думаю вам, Ронове, следует узнать об их участи. Возможно, мы сможем понять больше о том, как поступить…
-Мне? – уточнил Ронове со смешком. – Много чести!
-Стефания – слабая девушка и помощница опального Абрахама, - напомнил Базир, - без обид, Стефания! К тому же, усилиями убившейся Иас, имя Стефании попало еще и в эти грязные слухи.
            Ронове быстро взглянул на Стефанию, ища ее реакции. Она усиленно смотрела в сторону, увлеченная созерцанием холодной тушеной тыквы, блестевшей маслянистыми боками.
-Я, - продолжал Базир, - не любимец и личность неизвестная. У меня мало шансов. С кем я могу поговорить? С охотниками? Нет. в лучшем случае – с обслугой. Источник ли они информации? Иногда – да. Но Клемент тоже охотник. Станет ли он говорить со мною так, как с вами?
            И это было резонно. Ронове не нашел возражений и молча вышел прочь. Стефания позволила себе только взглянуть на закрывающуюся дверь и признала:
-Ты умен, Базир.
-Чтобы продвинуться, человек должен быть или сильным, или умным или удачливым. Я слаб. Я не особенно удачлив. Приходится уповать на ум. Но довольно! Скажи, Стефания, почему ты отказалась дать показания против Абрахама?
            Стефания поперхнулась от неожиданности вопроса и от отсутствия перехода.
-Это подло! – выпалила она.
-Это логично и разумно, - Базир кивнул, - но тянет сказкой. Нельзя работать с Абрахамом и говорить о подлости. Что-то еще!
-А ты? – Стефания вспыхнула и попыталась напасть. – Почему ты отказался?
-Я не поверил. Они и не пытались меня очень уж убедить. Они знают, что я – человек маленький. Я не становлюсь против совета. А ты – другое дело. Ты его помощница. Первое лицо под подозрением. Они должны были очень желать твоего сотрудничества. Но неужели не смогли ничего предложить?..
-Предложили, - призналась Стефания, - но я отказалась…знаешь, единственное, почему я отказалась сразу, с первого раза – это жалость.
-Жалость? – Базир обратил на Стефанию прозрачный свой взгляд, но в этой прозрачности проскочило что-то новое, какая-то муть – так был он удивлен.
-К Абрахаму, - объяснила Стефания. – Мне стало его жаль. Веришь? Он ведь такой одинокий и неприкаянный. Да, он маг, но он на нашей стороне. И все же – его боятся, презирают и предают. Я думаю иногда, а жалеет ли он о том, что перешел на нашу сторону? Жалеет ли о том, что не остался с богопротивными, но все-таки, братьями по магической крови?
-А ты спроси, - предложил Базир. – Спроси у него, может быть и ответит!
-Знаешь-ка… - Стефания снова обозлилась, подняла голову, чтобы обрушиться на Базира, но замерла. В поле ее зрения попало то, что не попадало раньше. Вернее, попадало и не осознавалось. Шкаф. Вернее, та часть стенного шкафа, что была скрыта за полупрозрачными дверцами.
            Что-то было не так. В кабинете Абрахама не бывает много предметов, не бывает бардака, и даже сейчас, когда стол в тарелках, все равно слишком мало, чтобы затерялась значимая деталь.
-Что? – Базир обернулся на шкаф, он проследил ее взгляд, почувствовал, что что-то не так.
            Стефания не ответила, она поднялась из-за стола, приблизилась к шкафу и принялась оглядывать полки. Затем, преодолевая тревожную стыдливость, распахнула нижние дверцы шкафа, надеясь на собственную ошибку. Ее встретила стопка исписанных пергаментных листов, перья, чернильницы, какие-то стекляшки, мелкие ящички и скляночки.
            Стефания поспешно распрямилась.
-Карточек нет, - хрипло прошептала она.
-Чего? – не понял Базир.  – Каких карточек?
-Карточек о делах за последний сезон. Делах Абрахама. Там он записывал когда, кого и при каких обстоятельствах встретил, казнил или упустил. Например…
            Стефания нахмурилась, вспоминая. Вспомнила, хотя не верила в то, что способна к этому:
-«Дело двести семнадцать – дробь ноль. Герзау. Ведьма. Ворожба, гадание, порча, сглаз, жертвоприношения, мор, яды, утробная вытравка, ритуальная магия. Скрылась от правосудия, погоня результат не принесла. Дата, подпись». Такого рода записи, понимаешь?
-Абрахам что, кого-то упустил? – не поверил Рене.
            Стефания даже обиделась:
-Её муж – идиот! Ну и там был еще один вампир…словом, не то! Карточки, они исчезли! Они стояли здесь. Я недавно начинала их переписывать.
-Стой! Зачем переписывать?
-Совет велел, - Стефания пожала плечами. И вдруг вздрогнула, догадываясь. – Погоди, а ведь это было за несколько часов до гибели Буне!
-Значит, это было за сутки до моего дня рождения, - Базир явно не понял мысли Стефании.
-У тебя недавно был день рождения? – Стефания отвлеклась. – Ой, я не знала. Знаешь. Поздравляю!
-Спасибо, - кивнул Базир. – Но к карточкам. 
-Может быть, - Стефания не была уверена в своих мыслях, но отделаться от них не могла, - может быть, совет хотел раньше подставить Абрахама? Или иметь его дела на всякий случай, ища, где и на чем его подставить?
-Может быть, - не стал спорить Базир, - но это не докажешь. Ты уверена в том, что карточки исчезли?
-Что я, дура что ли?
-Мог их Абрахам передать или спрятать?
-Пожалуй, мог, - согласилась Стефания с неохотой. Что-то было не ладно в этих карточках, а может быть, она просто очень устала и искала в нервном напряжении загадку там, где ее вовсе не было.
-А еще ее мог изъять совет, - продолжал Базир. – Так или иначе – карточки не должны испариться без следа, согласна?
            Стефания кивнула, и в этот момент вернулся Ронове. Он был мрачен и даже зол.
-Это в высшей степени отвратительные люди! – сообщил Ронове без предисловий. – Вы даже не представляете! Их отпустили, оказывается, ещё вчера! Чуть ли не сразу!
-Делин и Клемента? – Базир и Стефания, не сговариваясь, переглянулись, мрачнея. – Так быстро?
-Конечно, - с горечью подтвердил Ронове, - конечно же, быстро! а как не выпустить тех, кто свидетельствует против Абрахама?!
-Что? Делин? Да я ей… - Стефания бросилась к дверям, но Ронове перехватил её с легкостью.
-Что ты ей сделаешь? Что? Думай хоть немного!
            Стефания обессилела. Что она могла противопоставить Делин, переметнувшейся на сторону совета и Клементу?
-Предатели! – выпалила она в пустоту, словно надеялась на то, что пустота донесет горечь ее тона до брата с сестрой.
-Нужно решить что делать, - снова взял слово Базир. – Разумно ли находиться здесь, и что мы можем сделать. Да и стоит ли? Может быть, Абрахам всерьез обречен?
Глава 17.
            Абрахам попытался магией, особенно не стараясь даже прийти к какому-то положительному результату, дотянуться до стальной решётки, преградившей выход из камеры. Он сидел на полу, вглядываясь в неё, в его пальцах мелькали тоненькие паутинки синего цвета и сплетали нечто вроде верёвки, что должна была коснуться этой решётки и…
            Дальше Абрахам не знал. Сбежать? Напрасно. К тому же – разве не догадывался он о том, что так для него всё однажды закончится? И куда бежать тому, кто стал врагом и магам и церковникам? К людям? Найдут. И те, и другие будут искать и найдут.
            И всё кончится ещё более бесславно, чем казнь церковниками.
            В казни своей Абрахам не сомневался, как не сомневается вздорная красавица в своей власти над мужчинами, глупец в своей исключительности, а бездарность не сомневается в своём таланте.
            Абрахам был уверен в том, что его путь – такой противоречивый и скорбный, подходит к концу. Они давно искали возможности избавиться от него, никогда не доверяли, не могли простить ему магии и предательства магической стороны. Что ж, этого стоило ожидать!
            Синеватая верёвка заклинания достигла стальной решётки, и Абрахам тотчас прекратил её силу, верёвка вспыхнула на мгновение укором и исчезла, истлела в темноте. Он мог бы выбраться отсюда, если бы пожелал выбраться всерьёз, может быть, ему удалось бы даже покинуть стены Церкви Животворящего Креста, но что дальше?
            Дальше – пустота и скитание, пока кто-то ловкий, будь то церковник или магическая тварь, затаившая обиду, не оборвёт всё его существование.
            Абрахам устало прикрыл глаза – сталь в полумраке блестела неумолимо.
…Боль стала привычной. Абрахам ещё молод, совсем неопытен, но уже свыкся с болью. Она преследует его жизнь: то сверстники, желающие позабавиться над его слабостью, то жестокие и необходимые уроки.
            Абрахам лежит на полу и пытается отдышаться. Голос Горана доносится будто бы сквозь облако ваты, но даже это облако не сможет смягчить заметного раздражения:
-Ты не упражнялся! Совершенно не упражнялся!
            Боль не даёт говорить, Абрахам может хрипеть. Горан начинает ходить взад-вперёд, скрытый за кровавой хмарью боли:
-В первом же бою ты погибнешь! Церковники не дадут тебе пощады.
            Абрахаму больно вставать, но он знает, что должен. Не обращая больше внимания на боль, превозмогая сладостное желание задохнуться в этой боли и никогда уже не открывать глаза, он шевелится.
-Не вставай,- советует Горан. – В прошлый раз я тебя пощадил. В этот раз милосердия не жди. Тот, кто не упражняется – преступник, он ищет погибели всех своих собратьев и, прежде всего, свою. Ища погибель, он её найдёт.
-Они не дают мне…- Абрахам переводит дух. Он сидит на полу, обливаясь потом, смотрит снизу вверх на могучую и страшную фигуру Горана. – Мои соученики не дают мне заниматься.
            Абрахам пытается сдержать страх и ярость, но голос предательски дрожит, выдавая его состояние. Никогда он не позволял себе жаловаться на издевательства, которым его подвергают наставники и мальчишки. Он – сирота, жалкий и неспособный ученик, бедняк и не может позволить себе даже мыслить о величии. Бесталанный, худой и слабый – как дать ему отпор блестящим ученикам, вроде всеобщего любимчика Михаэля?
            Горан может зайтись хохотом и уничтожить последнюю надежду Абрахама на утешение, но он этого не делает, лишь спрашивает:
-И ты позволяешь им это?
            Вопрос застает Абрахама врасплох: как это позволять или нет? их больше, они сильнее!
-Позволяешь,- цедит Горан, - и не удивляйся тогда!
-Но…как?- Абрахам от волнения даже заикается, но боль отступает, и он не замечает её.
-Не так велик выбор! Можно покориться и ослабеть окончательно, можно унизиться и стать молить, можно бороться до поражения или победы, а можно подумать! Когда нет силы, но есть гордость, то включай рассудок. Используй хитрость и коварство, иначе никак.
            Абрахам думает. Он знает, что в открытой дуэли с Михаэлем ему не выстоять.
-Но никогда не используй кого-то себе в оправдание. Если ты не нашёл выход – это только твоя вина, - продолжает Горан. – Это только твоя проблема! На сегодня свободен. Еще раз придешь ко мне неготовым, и…
            Горан осекается, Абрахам стоит на ногах и смотрит на единственного дорогого своему уму и сердцу учителя с решительностью.
-Чего тебе? – тон Горана меняется.
-Ещё раз! Давайте ещё раз! – Абрахам стоит перед ним, готовый к новой боли.
-Ступай! – Горан отмахивается. – Даже мне нельзя издеваться над учениками и требовать от них того, что они не могут…
-Еще раз! – Абрахам тверд, - пожалуйста.
            Горан пожимает плечами. Ему нравится это неожиданное упрямство. Не примериваясь особенно, он щелкает пальцами, посылая простенькое боевое болезненное заклинание в ученика, Абрахам перехватывает его – воздух вокруг него на мгновение походит на плёнку – так работает отражающий блок. Что ж, сейчас он знал, что будет пущено заклинание, но в реальном деле никто не станет предупреждать его об этом.
            Горан слегка усиливает напор, и мерцающий магический щит проламывается от его усилия, но Абрахам успевает поставить новый, хотя лицо его, побледневшее и посеревшее, выдает, как тяжело это ему удалось.
            Это что-то новенькое!
            Горан обходит защитное заклинание и Абрахам падает на колени, скошенный новой волной боли, такой, что может заполнить собою целый мир, вдавить в пол, скрутить всё существо, просверлить каждую клеточку тела.
-На сегодня хватит, - Горан уже снисходительнее, - ступай!
            Абрахам открывает глаза, разминает затёкшую от долгого и неудобного сидения на полу шею. Маленький мальчик, юнец и начинающий маг – все они остались в его прошлом. Теперь это прошлое не имеет никакого значения.
            Многие из тех, кто помнил это прошлое, убиты им самим в борьбе за свет и крест, а оставшиеся проклинают и будут проклинать до последнего дня. Абрахам не выбирал родиться магом, но выбрал воевать за Крест и Свет, чтобы однажды оказаться в камере Креста.
            Как это иронично и глупо! Как это нелепо… и ещё обидно. Настолько обидно, что в груди болит пустота. Пустота образовалась тогда, когда он понял всю подлость магии, а теперь эта пустота, тщетно залечиваемая его рьяной и добродетельной службой Церкви, болит. Это последняя его боль, верно?
            Абрахам снова прикрывает глаза – в этом мире не остается ничего ему интересного и он просто ждёт своей участи.
            Откуда же ему знать, что сейчас творится в его кабинете?
-Да сдался тебе этот Абрахам! – Ронове честно пытался понять слова Стефании, но понял, что она неотступно помешалась. – Всё! Слышишь? Они все признали, что его песня спета. Он давно был опасен для церковников…мне жаль Абрахама, но себя жаль еще больше!
-Я тебя и не уговариваю! – огрызнулась Стефания. Она уже совсем очнулась от своего недавнего заточения. Её натура неожиданно пробуждалась, превращаясь из тихой и покорной в какую-то бушующую и яростную.
-Ты собираешься спасать предателя, рискуя собой! – напомнил Ронове, Стефания закатила глаза и он, чувствуя, что ее слова ничего не значат, обратился к Базиру, - хоть ты ей скажи!
-Я согласен, - тотчас подтвердил Базир и неожиданно добавил, - хотя если была бы моя воля, я бы предпринял попытку освободить Абрахама.
            Стефания торжествующе захохотала. Ронове схватился за голову:
-Вы все сошли с ума! Да вы представляете, что с нами сделают, когда поймают?
-Если поймают, - поправила Стефания.
-Когда, - не согласился Ронове. – Послушай, ну объясни мне так, чтобы я поверил, чтобы я понял – зачем тебе спасать Абрахама? Что он тебе?
            Этот скандал не должен был начаться, но все-таки пришел. Броское замечание Базира о решенной участи Абрахама заставило Стефанию предложить поискать путь к его спасению. У нее не было логических аргументов настолько веских, чтобы устоять перед возмущением и справедливыми замечаниями Базира и Ронове.
            Жалость, в которой было вмешано что-то еще, что-то большее, не давала ей отмахнуться от Абрахама и позволить ему сгинуть.
-Да как, как ты себе это представляешь? – Ронове, уставший уже от страха, от непонятной игры, затеянной церковниками, измотался. – Базир, скажи ей!
            Базир тогда был на стороне Ронове и подтвердил неразумность предложения Стефании. Но Стефания не отступила, она продолжала твердить, что Абрахама нужно как-то освободить.
-А что дальше? – спросил Ронове. – Стефания, я понимаю, что тебе его жаль, но рисковать всем из-за него…
            Он развел руками.
-Я вас не тащу за собой! – Стефания сжала зубы, чтобы не разрыдаться. Она сама понимала всю глупость своего предложения, всю безнадежность и всё-таки не могла отступить.
-Да сдался тебе этот Абрахам! – не выдержал Ронове.
            У Ронове было очень много переживаний и без этого внезапного порыва Стефании, но сейчас он больше не мог себя сдерживать. Нужно жить. Если Абрахама не будет в ближайшее время, то всё – нужно жить дальше, радоваться тому, что не пришлось делить свою участь с ним.
-Стефания, - Базир предпринял новую попытку отговорить Стефанию от безумства, - пойми, пожалуйста! Ты еще молода, а Абрахам – опасный враг. Церковный совет поступил подло, но он действовал в интересах Креста, значит, так лучше. Абрахама жаль, но он бы не стал рисковать собой ради тебя. Так почему ты должна это сделать?
            Слова Базира были жестоки, но они достигли цели. У Стефании опустились руки, она померкла.
-Нам жаль его,- повторил Ронове, мгновенно успокаиваясь от ее удрученного вида. Жалости в Ронове к Абрахаму особенно и не было, но, тем не менее, неприятный осадок и легкое сочувствие имелись. Была бы возможность, Ронове сам бы заступился за него, но сейчас, когда он чудом ушел от обвинений в гибели Иас, узнал о самой гибели Иас, когда всё кругом пошло кувырком, когда подозрения легли тенью…
            Нет, об этом заступничестве и речи идти не могло – если церковники открыто предлагали подложные показания в обмен на блага и дружбу с советом, то стоит радоваться хотя бы тому, что тебя, за отказ сотрудничать, уже не определили как соучастника!
            Во всяком случае, пока не определили.
-Спасибо, - с чувством сказал Ронове, обращаясь к Базиру, - это было важно.
            Ронове попытался приблизиться к Стефании, приобнять, заключая, таким образом, окончательный мир, но она снова отшатнулась от него, не далась.
            Базир деликатно не заметил, спросил нарочито весело:
-Вам не думается, что мы все заслужили отдых?
-Да, - Стефания заставила себя оживиться. Усталость владела ею, а теперь, когда угасла последняя иллюзия о собственной значимости, усталость навалилась на нее, напоминая о слабости тела.
-Тогда предлагаю разойтись и отдохнуть, - продолжал Базир, оглядывая с подозрением Стефанию, - а потом уже соберемся и выработаем общую линию поведения. К нам будет обращено пристальное внимание, и я думаю, нам лучше договориться о том, что, кому и как мы скажем.
-Дельная мысль! – настроение Ронове улучшилось. Стефания оставила свой глупый бунт, и теперь стало спокойнее. – Нам всем следует отдохнуть.
-Да, следует, - Стефания кивнула, но не пошевелилась.
-Тебя можно оставить? – спросил напрямик Базир, собирая остатки сытного ужина. – Не сделаешь никакой глупости, что нам навредит?
-Я?- Стефания с отвращением взглянула на Базира,- не сделаю.
            Она говорила правду. Одно дело бунтовать, отходя от пережитого и осознанного, совсем другое – решиться на безумную провальную попытку освобождения пленника, еще и мага. Да ее стража сожрёт и не подавится!
-Ну…хорошо, - Базир успокоился и вышел из кабинета Абрахама. Он поверил в благоразумие Стефании.
            Ронове, проводив его взглядом, спросил:
-Могу я остаться с тобой сегодня?
            Стефания не удержала смешка. Истеричный, жалкий.
            Еще вчера или позавчера она и мечтать не смела о таких словах от него, но сейчас ей тошно. Сейчас почему-то очень хочется остаться в одиночестве, а усталость давит так, что даже на ответ нет сил.
            Стефания покачала головой. Ронове не стал настаивать, скомкано простился и вышел, наконец, прочь, оставив неловкий отказ за собою.
            Нужно было тоже идти, но Стефании не хотелось. Здесь, в кабинете Абрахама, можно было ощутить его присутствие. Она еще раз взглянула на отсутствие карточек, прошла вдоль всех стен кабинета медленным шагом, касаясь неотрывно стены, а затем села на его стул, не зная, что делать дальше.
            Усталость жгла, и Стефания даже не заметила, как сдалась на её волю, как прикрыла глаза и задремала – тяжело и болезненно, сидя на стуле, который ей не принадлежал и не мог принадлежать.
Силы могут оставить даже молодость!
Абрахаму же не дали провалиться в спасительную дремоту – конечно, уснуть в заточении, сидя на полу перед решеткой, было невозможно, но можно было позволить себе короткое болезненное забытье, чтобы скрасить это бесконечное, тягучее и удушливое время ожидания.
Но Абрахаму не дали задремать. Стоило только сознанию начать ускользать, как вдруг металлический скрежет ключа и скрип…
            Абрахам открыл глаза, резко поднялся, вглядываясь в посетителей. Это был Рене – очень бледный, встревоженный, он таился в полумраке так тщательно, что даже свеча, которую держал в руке один из двух стражников, почти не выхватывала его лица.
-Добрый вечер, - поприветствовал Абрахам и поправился, - или день?
-Ночь,- глухо отозвался Рене. Он прятал своё лицо не только за темнотой, но и под капюшоном, что ему было несвойственно. Что-то происходило…
-Что… - начал, было, Абрахам, но один из стражников сделал знак молчать и вышел вместе со своим товарищем, оставив свечу на полу, а также скрывающегося в темноте Рене.
            Тот не стал медлить и быстрым горячным шепотом заговорил:
-Можешь думать что угодно, но я – твой последний шанс. Тебя хотят казнить и казнят. Ты слишком мешаешь.
            Абрахам даже слова растерял, чего с ним сроду не случалось уже не один десяток лет. Слишком неожиданны были речи Рене.
-Что происходит? – наконец, очнулся маг, - Ре…
-Молчи! – страшно зашипел Рене и даже замахал руками, - я видел сегодня… видел! Они хотят заключить союз с магами. Они…тш!
            Рене осекся, оглянулся на странноватый шорох, скользнувший по стенам.
-Кто «они»? – Абрахам совсем растерялся.
-Ты был прав, - продолжил Рене, - у нас мало времени. Надевай!
            В руки изумленному Абрахаму скользнула ткань. Абрахам почувствовал материал и понял – дорожный плащ. Только сейчас пламя выхватило Рене чуть лучше, и маг увидел, что и рене в таком же плаще.
-Какого…
-Надевай! – велел Рене и Абрахам почему-то покорился этому странному повелению, запоздало спохватываясь о том, что это все может быть провокацией.
-Капюшон надвинь! – велел Рене и сам, не дожидаясь реакции Абрахама, ловким движением натянул на голову капюшон. – за мной!
-Куда… - Абрахам поперхнулся своим удивлением, Рене обернулся к нему и попытался объяснить уже спокойнее:
-Этой ночью я покидаю Церковь Животворящего Креста. Покидаю ее с документами. Но одному уходить опасно. Я даю тебе шанс.
            За пазухой у Рене что-то было. какой-то объёмистый сверток. Абрахам прикоснулся  к плащу Рене, и он отшвырнул руку Абрахама:
-Потом! Они предали нас! Крест предал!
            Абрахама содрогнуло, словно порыв ветра прошел сквозь все его существо. Слова Рене были ужасны, и маг отшатнулся, сделал шаг обратно в темноту камеры, желая отряхнуться от этих слов.
-Пойдем! – Рене рванулся к нему, - я докажу тебе это. Дай мне шанс! Мне нужна помощь, и тебе не захочется умирать… дай мне шанс! Надо выйти отсюда. Быстрее!
            Слишком горячий этот шепот для лжи, слишком нервный. Абрахам еще колебался, но Рене напомнил:
-Я рискую больше! Ты и так уже почти мертв. Если ты так добродетелен, как всегда пытался доказать нам, если ты за нас, как всегда говорил, докажи это и пойдем со мной. не здесь нужно искать справедливости и борьбы за крест!
-Если ты меня обманул, я тебя убью! – пообещал Абрахам и, проклиная свою жизнь, лишенную определенности, проклиная про себя присутствие Рене и темноту, последовал за ним, готовый к тому, что вокруг в какое-то одно гибельное мгновение вспыхнет свет, и все увидят, что Абрахам – пытался сбежать, как сбежал бы трус.
            Будь у него время на размышление, он бы не пошел. Слишком ненадежен Рене, слишком странные у него речи. Как верить?! Как допустить мысль о вере?
            Но нет же! Идёт Абрахам. Может быть и не верит, но идет. И не включается свет, освещая его побег. Следуют две тени – стражники. Рене быстро шагает первым, но вдруг Абрахам останавливается.
-Что еще? – шипит Рене. Ему страшно. Он знает, что только что сделал и очень боится за свою жизнь. А тут еще – Абрахама уговори, Абрахам медлит! Тьфу! Надо было бежать Рене одному, хотел ведь сразу же так сделать!
            Но нет, подумалось пользу принести, да со следу сбить, и помощи искать. И что теперь выходит? В любое мгновение их фигуры, скрытые темными плащами, засекут и остановят.
-Стефания! – вдруг вспоминает Абрахам.
-Отпустили! – в тон ему отзывается Рене, - толку от нее…
-Нет, - Абрахам наклоняет голову в напряженном размышлении. Возможно, сейчас ему приходится решить не только свою жизнь, и хоть Рене нельзя верить, а выбирать все-таки нужно, - она в опасности.
-Да ничего с ней не сделают! – отмахивается Рене. – Она ничего…
-Она маг! – шипит Абрахам, и лицо Рене зеленеет от отвращения и страха. – Она сама, похоже, этого не знает и не замечает. Но я видел искры заклинаний на ее пальцах. Я… она дура, болезная дура…
-Ну, - Рене нервничает, ему бы очень не хотелось сталкиваться со Стефанией, но с другой стороны, вреда от нее он не видел. Как и пользы. А если она маг на самом деле? И если она так дорога Абрахаму, возможно, получится манипулировать им с ее помощью?
            Тысяча и одна мысль вихрем проносится в сознании Рене, наконец, он решает:
-Я и мои люди будем ждать тебя на том месте, где вы нашли труп Казота. Давай живее – не явишься через пять минут, я уматываю отсюда без тебя!
            Абрахам кивает, даже не задетый таким личным и грубоватым обращением к себе, скрывается тенью в коридоре. Рене, сделав знак своим стражникам, торопится прочь, к выходу. Коридор, еще коридор и вот он – патруль!
-Кто…- лениво зевает патрульный,- а, господин Рене! Какая-то спешка?
-Дело особенной важности! – Рене пересиливает себя и заставляет голос не дрожать. Отвращение и высокомерие в его тоне привычно, оно обеспечивает ему пропуск.
            Стефания проснулась от странного движения воздуха и открыла глаза, едва не упала со стула – затекшее от неудобной позы тело, едва не отказалось служить и в последнее мгновение удалось все-таки сохранить ей равновесие.
            Но вот вскрик подавить не удалось. Увидев перед собою Абрахама, она вскрикнула, попыталась вскочить,  подорваться, сама не зная куда и с какой целью, но Абрахам сурово прервал всякую ее радость:
-Слушай меня внимательно, болезная. Я покидаю Церковь. Не один. Вместе с Рене.
-Ре…
-Слушай, - посуровел Абрахам, не давая ей задать и одного вопроса. У него не было ответов. Слишком быстро и слишком странно все происходило. – Я не знаю точно, что нас ждет, может быть, ничего хорошего, но ты можешь пойти с нами.
            Только сейчас он понял, что кроме неизвестности не может ей ничего предложить. Она должна была отказаться! Так поступил бы всякий нормальный человек. может быть, оглядываясь на дальнейшие события, Стефания и сама думала, что нужно было бы поступить иначе. Но в ту роковую минуту, определившую всю ее дальнейшую судьбу, она сказала:
-Я иду.
-Тогда живей! – гаркнул Абрахам и она покорилась.
            Пять минут ничего не значат даже для человека. Маг, сокративший себе путь и поиск Стефании с помощью заклинаний, справился быстрее. Рене только-только оглянулся на луну, ставшую свидетельницей его нового преступления, едва вытер окровавленный кинжал о плащ, а Абрахам и Стефания появились, чудом не остановленные, из дверей.
            Они бежали. Дорожные плащи причудливо развевались под легким ночным ветром. Через минуту они достигли Рене, Стефания открыла рот, чтобы сказать или спросить, но увидела два мертвых тела у ног «вечного офицера», пошатнулась.
            Абрахам тоже заметил два тела. Это были стражники, что провожали Рене.
-Свидетелей надо убирать, - Рене заметил их внимание к его деянию, - это дешевле и безопаснее. Поедем верхом, во весь опор. У нас нет передышки и времени. Обсудим на привале. На север!
            Рене нырнул в темноту.
-куда он? – тонко спросила Стефания, ежась от ночной прохлады, а больше от страха. Порыв переставал казаться замечательным и благородным. – Куда мы? Почему вас освободили?
-На привале обсудим, - напомнил Абрахам, не глядя на нее.
            Рене вынырнул из темноты и подвел трех лошадей.
-Я рассчитывал на то, что нас будет двое, - заметил он, - потому не знаю, насколько быстра третья лошадь. Стефания, в твоих интересах не отставать.
            Она обернулась на Абрахама, но он уже шел к ближайшей лошади, сосредоточенный и серьезный. Стефания покорилась течению жизни и направилась к своей, нервно переступающей по земле, ближней.
            Вскарабкаться без помощи оказалось сложно, но выполнимо. Во всяком случае, Стефания не сорвалась позорно, и не стала причиной задержки странной компании.
-Во весь дух, - напомнил Рене и ночь приняла трех всадников.
            Было страшно и непонятно отправляться в неизвестность, жутко и беспощадно светила луна, и освещала трёх всадников, искавших прибежище в ночи. Стефания не могла говорить, да и не стала бы – она припала как можно ближе к шее лошади, прикрывая глаза от мелькавшей дороги, поблескивающей и куда-то уводящей её хрупкую жизнь. Муть подкрадывалась к самому горлу, и приходилось глубоко дышать, чтобы не вывернуло содержимое желудка.
            Рене тоже было не по себе. Он знал, что творит то, что либо его обессмертит, либо сгубит. Причины казались ему святыми, но дорога пугала уже сам настрой. И он искусственно подбадривал себя и хлестал свою лошадь, заставляя ее ускоряться опять и снова, словно надеялся – так мысли не догонят, так не коснуться его сомнения.
            Абрахам вдыхал ночь с удовольствием. Ему стало легче на воздухе. Он уже решил про себя, что если Рене на ближайшем привале покажется ему неубедительным, то Абрахам просто убьет его, а сам  начнет вести свою борьбу против всякой магической твари. Будет воевать столько, сколько сможет. Жаль, конечно, эту болезную дуру, но она сама пошла – он не заставлял! Она пошла, ничего, вернется. Если, конечно, не будет способна презреть боль и пройти обучение по владению своей магией, пришедшей откуда-то в её кровь.
Глава 18.
            У Базира было не самое приятное пробуждение. Впрочем, он ему даже обрадовался немного – в сны лезла какая-то сплошная дурь и глупость, что-то неприятное, склизкое, тревожное даже. Пусть стук в двери был неприятен, но, по меньшей мере, он был избавлен от этого кошмарного беспробудного сна.
            Базир позволил себе ещё минуту ожидания прежде, чем слабым сонным голосом дозволить:
-Войдите.
            И приподнялся на постели, чтобы увидеть гостя. Гость был и ожидаемым и всё-таки одновременно неожиданным. Ронове.
            Причем, очень и очень взволнованный, бледный Ронове.
-Не скажу что рад, - признал Базир, зевая и потягиваясь. – Я помню, что мы обещали обсудить наше…
-Ты не знаешь где Стефания? – Ронове не собирался шутить. Базир перестал зевать и осмысленно взглянул на Охотника. Затем усмехнулся:
-Если её нет под моей кроватью, то нет, не знаю.
            Ронове шутки не оценил, не улыбнулся, не дёрнулся, остался пепельно-мрачен и сосредоточен.
-Хорошо, - сдался Базир, поднимаясь, - ох, спина… так. Что тебя беспокоит?
-Я не могу её найти. – Ронове взглянул на Базира со всем отчаянием. – Её нет в покоях, нет у Абрахама, она не была в зале Совета, она не была в коридорах – никто не видел! А ведь патрули.
-Испарилась! – Базир не чувствовал ничего тревожного в исчезновении Стефании. – Достал ты её, похоже, вот и прячется. Стоит где-нибудь в закутке, по углам жмётся ли – лишь бы тебе не попадаться.
            Базир быстро приводил свою постель в порядок, застилал до идеальной гладкости покрывала, как и всегда привык это делать. Ронове же не был настроен на такие высказывания от него, а потому даже развернул к себе лицом и угрожающе спросил:
-Ты даёшь отчёт своим словам?
-Не трогай меня руками! – Базир стряхнул руку охотника со своего плеча, - неизвестно, в крови какой девицы ты их вымарал на этот раз!
-Что? – это было уже слишком, чтобы не заметить откровенного оскорбления и обвинения. Ронове даже отшатнулся как от неожиданной пощёчины.
-Я знаю как такие как ты обходятся с девушками! – Базир оставался при своём, вечно прозрачном взгляде, но в тоне его прорезалась такая стальная ненависть, что любому человеку могло бы стать страшно. – Я знаю, как вы впиваетесь в них! не хуже вампиров присасываетесь к наивности и невинности. И тянете, тянете души, вплетаете слова любви страсти, но все они фальшивы!
-Что ты несёшь?! – Ронове был слишком встревожен за Стефанию, поэтому не сумел сдержаться.  Да и не хотел. Нервное напряжение, созданное всем произошедшим с самой гибели Буне, копилось и копилось. Но слова Базира были последней каплей. – Ты, лживая…
-А что, не так? – Базир усмехнулся. – Иас, Стефания… первой запудрил голову, теперь до второй хочешь добраться? Скольким до неё? Скольким…
            Договорить Базир не успел. Ронове ударил его, не примериваясь, кулаком в лицо. Неприятный хруст – какой оглушительный в гибельной тишине! – наполнил комнату. Из носа Базира мгновенно тоненькой струйкой потекла кровь. Но Ронове нанёс ещё один удар, уже не в лицо, а в живот зарвавшегося наглеца.
            Базир не выдержал удара. Всё-таки, в прежней Церкви, в павшем оплоте Креста, Базир не был охотником, да и вообще отличался совсем другой работой. Драки были ему не в привычку. Ронове же действовал уверенно и заученно.
-Скот! – выдохнул Базир, пытаясь подняться, но не находя опоры. Дыхание перехватывало. – Какой же ты…
            Ронове уже жалел. Два удара, нанесённые возможно последнему союзнику среди непонятной хмарной ситуации, были явно лишними. Ронове опустился рядом на пол с Базиром, заставил его взглянуть на себя, чтобы оценить ущерб. Базир вырывался, но молча и, скорее, для порядка, понимая, что реальное сопротивление ему не оказать.
            Всё оказалось не так плохо – кровь текла немного, совсем чуть-чуть. Хруст был значительно сильнее. Ронове сунул руку в карман брюк, извлёк платок, протянул Базиру:
-Приложи. Только голову не запрокидывай – кровь может потечь в дыхательные пути или в желудок. Захлебнешься.
-Пошёл ты! – огрызнулся Базир, но головы запрокидывать не стал, прижал платок к носу.
            Посидели немного в молчании. Базир шумно и тяжело дышал, но дыхание его понемногу выравнивалось – кровь останавливалась.
-За что ты так меня ненавидишь? – спросил Ронове тихо. – Мы с тобой до Абрахама не сталкивались. Так почему?.. я же не в первый раз замечаю твою предвзятость.
            Базир помолчал. Затем отнял платок от лица, не то оттягивая время, не то, чтобы говорить свободнее, и ответил:
-У меня сестра была. Примерно такая как Стефания. Тихая, невзрачная вроде бы, скромная. Влюбилась в такого как ты – в любимца публики, в лучшего из лучших, дамского угодника местного разлива. Оно и неудивительно. Но она не смогла с этим справиться. Молодая совсем была, глупая, вот и накрыло,  да так, что ни я, ни наши церковники не сумели ее сберечь.
            Базир умолк. Он оставался прозрачен и говорил отстранённо, но Ронове понимал всю тяжесть этих слов и чувствовал этот груз его души, потому, выждав паузу и убедившись, что Базир более не скажет, сказал сам:
-Мне жаль её. Она, видимо, была искренней в своих чувствах. Но нельзя равнять, понимаешь? если, например, меня оскорбил однажды светловолосый человек, это не значит, что теперь для меня все светловолосые – подлецы.
-А как же магическая братия?- фыркнул Базир. – по твоей логике – среди них есть нормальные, достойные представители?
-Это… - Ронове осёкся, - это вообще другое! Маги не мы. Они не люди. Они те, кого надо покарать! Покарать за то, что они имеют силу, противную небу. Я говорю о другом. Понимаешь, я многое прошёл, чтобы достичь того уровня, которого достиг. Я был унижен не один раз – меня даже стошнило на первом экзамене! Все думали от нервов, а я от страха.
-Ты?- не поверил Базир.
-Я,- в тон ему ответил Ронове. – Но стал Охотником. Не умею проигрывать. Чувствую себя ничтожеством…вечным ничтожеством. Меня всегда обходил Абрахам, но из людей я первый. А всё-таки, я не мог наслаждаться этим. Вечная гонка, вечная надежда на то, что не я окажусь лучше, а те, кто наступают мне на пятки, будут хуже.
-Об этом я не думал, - признался Базир. – Ты, оказывается, можешь быть личностью.
-Представь, - усмехнулся Ронове. – Сам забываю об этом. И сказать некому. Всё скрываюсь, таюсь, боюсь ослабеть.
            Помолчали ещё немного. Кровь совсем остановилась. Базир поднялся с пола сам, спросил:
-Значит, Стефании нет?
-Не видел. Никто не видел её,- Ронове поднялся следом рывком. – Я тревожусь. Она такое говорила, как думаешь…
            Он не закончил. Ему страшно было от одной внезапной мысли – если Стефания всё-таки предприняла отчаянную попытку освободить Абрахама, и? и что? Скрыться она бы не смогла, да и не сумела бы освободить. Может быть, лежит где-то мёртвая?
-Нет! – Базир словно мысли его прочёл, - глупости. Она, конечно, очень добра к Абрахаму, но не самоубийца же? И потом, при всём моём уважении к Стефании, она бы просто не обошла всех защит и стражи. Все бы уже знали, предприми кто-нибудь что-то подобное.
-Ты прав! – Ронове сам себя этим успокаивал. Ему хотелось услышать со стороны подтверждение своим мыслям.
-Нормально, - успокоил Базир, - где-нибудь гуляет. Может быть, в архивах, или в оружейной… мест-то много! Да элементарно – пошла за волосы таскать Делин. А ты…
            Базир хотел, было, пройтись по поводу паникёрства Ронове, но не успел. Оглушительный колокол, укреплённый на Северной Башне, не звеневший никогда, кроме роковых дней и минут, наполнил своим тревожным звоном все коридоры последнего самого мощного оплота Креста – прибежища всех, кто готов был идти войной на магию, защищать людей во имя света.
            Базир и Ронове переглянулись с невысказанным страхом. Через две минуты Ронове и наспех одевавшийся на бегу Базир уже неслись по мгновенно ставшим людным проулкам и галереям. Все были сонными, встревоженными, напуганными. Неловко сталкивались друг с другом, перешептывались.
            Кто-то попытался задержать Ронове, выспросить о чём-то, но охотник гаркнул:
-Прочь! – и не замедлил хода. Он сам ничего не знал и лишь чувствовал – случилось нечто ужасное.
            В общей зале было не протолкнуться. Все – от советников до оружейников, от практиков и теоретиков до сопровождающих прислужников втискивались в огромное помещение, всё-таки слишком малое для такой толпы. Колокол звонил и звонил, возвещая нечто тревожное, печальное, мрачное. Он предвещал беду, он наводил ужас.
            Константин уже был в зале. Советник был бледен и у него едва заметно дрожали руки. Базир и Ронове, локтями пробившие себе путь поближе к первым рядам, это заметили, но не успели обменяться мнением на этот счёт.
            Колокол затих также внезапно, как начал свой звон, словно кто-то неимоверным усилием навалился на него и заставил умолкнуть.  Гул медленно затихал – все собравшиеся были преисполнены страшного предчувствия, безотчетно жались друг к другу, не делясь в этот момент на охотников – элитных представителей церковников, их помощников, обслуживающих весь оплот поваров и уборщиков, патрульную стражу, архивариусов – все стали едины и пытались быть в тепле, в этом единстве.
-Случилась беда,- то, что Константин вопреки своему обыкновению, начал не от проповедей, а от прямого слова, ещё сильнее сплотило всех собравшихся, напугало, вдавило друг в друга. – Да, случилась беда. Этой ночью наша Церковь была предана. Этой ночью Животворящий Крест и весь Господень Свет были преданы!
            Шумный, всеобщий, такой же единый выдох, сорвавшийся с сотен губ…
-Да. Беда, - продолжал Константин нервно, - все вы знали такого мерзкого и опасного человека как Абрахам. Он лгал нам годы, мы верили в его исправление, в его излечение и покаяние за свою гадкую, богопротивную природу, как завещал нам верить в покаяние Крест, но оказались обмануты. Этой ночью Абрахам, заподозренный нами в гнусной жестокости, в мерзких преступлениях и предательствах, заточенный до выяснения обстоятельств, бежал…
            Ронове выругался. Его бы даже, наверное, услышали, если бы не всеобщий гул – бранный, страшный, гневный гул. Страх обращался яростью, злостью. Все подозрения, которые падали на Абрахама в течение всей его службы в Церкви, вырывались наружу. Это было ликование – мы ему не зря не верили! Презрением – какая же отвратительная сволочь! Страхом – сколько он знает про нас! Гневом – убить его мало!
            Константин с трудом унял гул – толпа настолько была разгорячена известием, что не желала угомониться.
-Это ещё не всё. Известный вам предатель увёл из нашего оплота двух людей. Очевидно, что он затуманил им разум, увёл для каких-то своих, гнусных целей…
            Базир судорожно выдохнул. Он уже догадывался, что не хочет слышать продолжения. Честно говоря, ему захотелось получить ещё пару десятков ударов от Ронове, но не стоять здесь, осознавая бред и абсурд, творящийся в этой зале.
            Конечно, Абрахам был виновен. Но никто добровольно не стал бы терпеть годы унижений и издевок ото всех, презрение и отвращение ради…чего? Если бы Абрахам был бы предателем – он бы давно предал Церковь и ее бы захватили. Если бы он хотел убить кого-то из советников, да хоть всех – сделал бы и это. Так какая цель могла быть у Абрахама?!
            Это бред.
            К тому же, Базир прекрасно помнил, как его пытались уговорить свидетельствовать против Абрахама, а это означало лишь одно – его падение было рассчитано заранее.
-Первая жертва предателя – это Стефания. Его помощница. Некоторым из вас она может быть известна…
            Базир успел схватить руку рванувшегося к трибуне Ронове, впился в него ногтями, напоминая о том, что нужно сдержаться. Ронове, наверное, уже тоже ожидал нечто подобное, потому что Базиру удалось его сдержать  - разум возобладал над чувством и порывом.
-Вторая жертва, - Константину приходилось повышать голос в гуле,- это наш советник Рене!
-Чего?! – это было единым порывом Базира и Ронове. И еще, неожиданно оказавшегося рядом Клемента. Но на последнего не обратили внимания.
            Рене, запустивший дело против Абрахама, не выносящего этого охотника, вечный офицер, вечная змея-приживалка и Абрахам? Стефанию еще можно объяснить, но Рене? Тот Рене, что первым свидетельствовал против Абрахама; тот Рене, что вечно искал информацию, уличающую Абрахама?
            И теперь он с Абрахамом…
-Очевидно, - вещал Константин со своей трибуны, - Рене нужен Абрахаму как заложник.
            «Для кого эта речь?» - возмутился мысленно Базир. и сам же понял: для всех. Для всех, кто был рад обмануться, кто не желал страха и таил свой разум от любого сомнения.
            Неважно, что Рене не пользовался уважением даже среди советников, что те натравливали его как цепного пса, и в жизни не станут торговаться за него с Абрахамом, даже если допустить такую нелепую мысль, что магу захотелось сбежать именно с Рене и торговаться с Церковью.
            Да и вообще – насколько удобно сбегать, пусть ты хоть трижды маг, с двумя людьми? Базир не знал, что такое магия, но думал, что если бы сбегал он, то улёпетывал бы в гордом одиночестве. Люди, ясное дело, будут тормозить побег.
            Какого же черта происходит в самом святом месте?
-Я призываю всех к безопасности,- сообщил Константин. – Я и совет. Будет проведено жесточайшее дознание, и все патрули, а также всякий, кто содействовал этому дерзкому преступлению, будут наказаны с той суровостью, которую церковь еще не применяла!
            Это был уже не добрый проповедник. Это был страшный человек. он страшно сверкал глазами, был бледен и ни у кого в целом зале уже не оставалось сомнений в том, что последует серия жестоких допросов и арестов всякого, сколько-нибудь виноватого…
            Невольно все начали вспоминать о том, насколько и что могло быть подозрительного в ночи, в роковой, проклятой, перепугавшей всех. Нужно поторопиться обвинить ближнего в чем? В сочувствии к Абрахаму? В доброте к Стефании? Да в чём угодно, лишь бы не успели обвинить тебя!
-Охотники и их помощники, в наш зал заседаний! – велел Константин, сходя с трибуны.
            Он не стал тратить времени на успокоение собравшихся, не стал наводить порядка и даже не воодушевил ничем – это все были еще более тревожные и серьезные признаки. Охотникам и помощникам дорогу давали сразу, народ расступался, торопливо пряча взгляд от них и друг от друга, боясь, не желая раскрываться, словно каждому было что утаить.
            Базир и Ронове шли вместе. Обоим хотелось обменяться мнением, но сделать это когда рядом было столько народу? Невозможно, бессмысленно и опасно, если честно. Оба были достаточно близки со Стефанией и Абрахамом. Особенно Ронове… недавно оба попали под следствие, хоть и оправданы, но сейчас это имеет вторичное значение.
            Крест и пламя! Что делается-то?
-Я не сказал всего. – Константин не стал дожидаться пока все усядутся с комфортом. Он торопился и нервничал, - не сказал, потому что эта информация для тех немногих, ещё верных кресту людей.
-Мы все такие! – тотчас горячо выступил кто-то, но на него зашипели, не давая развить мысль.
            Константин криво усмехнулся:
-Этой ночью были убиты двое патрульных. Оба они охраняли заточение Абрахама. Их тела нашли рядом с той ямой, где Стефанией было обнаружено тело Казота. Также из конюшни Церкви были уведены три лошади.
            А вот это совсем нехорошо. Лошадьми надо управлять. Тут уже не запудривание мозгов, тут уже своя воля.
-Полагаю, что дело было так, - Константин был беспощаден в своём выступлении, - полагаю, что Рене, Абрахам и Стефания состояли в преступном сговоре. Зная о том, что мы проводим следствие против Абрахама, они предприняли попытку к бегству. Я не хочу вам говорить, но должен – это мой долг перед вами и Крестом. Рене совершил ещё большее предательство, чем вы можете себе вообразить – он стащил из наших архивов документы, которые не предназначались для чужого взгляда. Он бежал с ними…
            Голос Константина сорвался. Возмущенный гул нарастал. Ронове повернулся к Базиру, желая переговорить с ним, все равно их никто не услышит, но Базир покачал головою  и предложил слушать дальше.
-В погоню за ними! – рявкнул Клемент и вскочил. Его горячо поддержали выкриками:
-Порвём мерзавцев!
-Вперед!
-Порвём, - согласился неожиданно Константин. – Да, друзья, мне печально говорить об этом, но и Рене, и Стефанию нужно уничтожить, как нужно уничтожить Абрахама. Эти люди предали нас. Предали наше дело и должны быть убиты. Документы, что они похитили для своих гнусных целей, вернее всего, для передачи их магической братии, священны. Они содержат все о нашей церкви и о нас с вами. Заговорщиков необходимо изловить и убить. Документы, не открывая, уничтожить, если они еще будут с ними.
-Послушайте! – Ронове поднялся вопреки здравомыслию с места,- разве можем мы так легкомысленно…
-Ты что, один из них?! – Клемент, яростный и пылкий, томящийся от своей сговорчивости по поводу показаний об обвинениях Абрахаму, даже обрадовался этому выступлению Ронове.
-Замолкни! – посоветовал Ронове, - Константин, я – Ронове, охотник Церкви Животворящего Креста, и я обращаюсь к тебе. Меня можно упрекнуть во многом, но не в сочувствии к врагам Креста! Я убивал и карал предателей и врагов. Но всегда были доказательства вины. Вы говорите об уничтожении Абрахама, о его побеге – с этим я согласен. Вы говорите о том, что Рене украл документы, и здесь я уже могу согласиться лишь частично, ведь неизвестно – действовал ли рене по своей воле? Вы говорите о Стефании, но нельзя и здесь сказать наверняка, ушла ли она по своей воле с нашим врагом. Абрахам – маг. Никто из нас не владеет магией, чтобы сказать наверняка что возможно, а что невозможно.
-Ты говоришь, что она невиновна? – хмыкнул Марбас, - выгораживаешь…
-Я не выгораживаю! – заторопился Ронове, - я выступаю не за мгновенное уничтожение, а за следствие! За качественное дознание. Мы можем погубить жертву…
-Слишком много вокруг этой жертвы крови! – этот женский голос вообще не должен был звучать в зале совета. Но прозвучал. Он показался Ронове очень противным, но прежде, чем он успел ответить ему, Базир сделал это за него:
-Ваша верность кровожадности поражает, Делин!
            Это был беспроигрышный, очень болезненный укор. Делин заткнулась, понимая, что ее сотрут в порошок, если она опять не будет на своем месте, снова не станет тенью.
-Я желаю Дознания! – повторил Ронове, глядя в упор на Константина.
-Уж не считаешь ли ты себя тем, кто может провести его? – откровенно издевался Клемент, задетый за живое, но ощущающий относительную безопасность, во всяком случае, минутную.
-Я не настаиваю на своем участии,- возразил Ронове, - я просто хочу заметить, что моя квалификация и опыт превосходят многих.
-Пока мы здесь спорим, - заметил Константин с мрачностью, - время уходит и наши секретные документы уже могут быть далеко! Вы желаете этого? В таком случае, всем свободным стражникам, охотникам и помощникам – всем, кто в состоянии скакать на лошади или просто идти по следу предателей – вперед!
            Это было окончательное решение. Представитель церковного милосердия отказывался от суда, веля уничтожить врага, не спрашивая его даже о причинах его преступления, мотивах и методах. Так не поступали даже с ведьмами и вампирами самой низкой пробы. Так вообще ни с кем не поступали.
-Пошли! – Базир потянул Ронове за собой. Он чувствовал, что их присутствие в совете уже подозрительно. Старался действовать на опережение – погоня прежде, чем их заклеймят как каких-нибудь соучастников и отыграются за побег и предательство.
            В две минуты оказались в Оружейной Зале. Получили под расписку усовершенствованный походный боевой набор у Саллоса, поставили свои подписи и дату.  У Саллоса даже не было желания шутить или вообще говорить с ними – усовершенствованные походные наборы и услышанная новость – это слишком серьезно. Не до шуток. И живое лицо оружейника застывало неподвижной профессиональной маской.
            Усовершенствованный боевой походный набор представлял собой широкий пояс, плащ и обувное крепление вроде пряжки с ремнём, но с небольшими доработками теоретиков и практиков.
            В широком поясе располагались два длинных кинжала из закалённой и освящённой стали – такие замедлят вампира или оборотня, нанесут вполне ощутимый вред человеку, и наверняка уничтожат мелкую нечисть вроде дриад, нимф и поднятой нежити. Также в поясе имелся складной крест – это уже для боя с более сильными сущностями,  вплоть до русалок и одержимых;  коробочка для отражения энергии заклинания – для магов, волшебниц и колдунов; флакон со святой водой – для всех, кто носит в себе магию; молитвенник; несколько лекарственных средств для быстрого облегчения боли и остановки кровопотери – разработка теоретиков на основе зелий; простой, но действенный яд, и противоядие к нему – это для допросов.
            В плаще было множество карманов. Они все набивались порохом и серебряными пулями. Также – в одном из карманов таились два маленьких револьвера. Это всё на экстренный случай. В обувном креплении было по два лезвия – серебряное и обыкновенное – как крайнее средство борьбы.
            Через пять минут Базир и Ронове, всё еще не проронившие ни звука, облачённые к борьбе и погоне, миновали последнее препятствие на пути к дверям – многолюдное, шумевшее, перепуганное и эмоциональное столпотворение…
            Очень сложно было никого не замечать, особенно когда кругом были такие жадные, ищущие скрытые знаки, взгляды. Но пришлось преодолеть и пройти мимо, пришлось сделать вид, что ничего не происходит необычного.
            Базир и Ронове с облегчением вывалились наружу, вдохнули свежий воздух и бросились к конюшням. Конюхов не было, действительно – с чего бы им быть? Явно уведены на допрос, ведь свели аж трех коней! И кто? И когда?! -  в самое опасное время. Полетят, полетят головы…
            Молчали до тех пор, пока Церковь не стала уменьшаться за спинами. Ронове не выдержал:
-Ты можешь объяснить мне хоть что-нибудь?
-Не могу, - признал Базир. – Я не знаю куда ехать и что делать. Рене, Стефания, Абрахам? Документы, два трупа… я вот не идиот, Ронове, но я ничего не понимаю.
-Как и я, - Ронове с ненавистью огляделся вокруг, словно ему была отвратительна вся природа, - куда мы?
-Куда они? – напомнил тихо Базир. – Мы станем убивать их?
-Что? Тебя еще раз ударить?
-Они могут быть и врагами, - Базир не хотел этого говорить, но по природе своей был недоверчивым и допускал разные варианты развития событий. Даже самые невероятные и ему лично противные.
-Ты в это веришь? – Ронове мог разъяриться опять, но не сделал этого. Разум взял верх. Он понимал, что происшествие выглядит слишком серьезным, чтобы он мог вот так легко отмахнуться от допущений Базира.
-Нет, - честно сказал Базир,- но сила обстоятельств…
-Я думаю, нам надо найти их раньше, чем это сделают другие. Мы можем узнать правду.
-А если не выйдет?
-А если солнце завтра не встанет?
-Разумно, - согласился Базир, - но Константин сказал о том, что Рене украл какие-то секретные документы. Это тоже не в пользу.
-Это смущает меня больше всего, - признал Ронове. – Рене – трус. Я знаю его. Я не могу поверить в то, что он, во-первых, ввязался в такой заговор, а, во-вторых, пошел против своих хозяев. Что-то украсть у совета! Да это безумие! Рене и против?
-Если он действовал не по своей воле?
-Рене не должен был взаимодействовать с Абрахамом. Может быть, он его завербовал как-то?
-И взял с собой? Разумнее было бы бросить его в Церкви. Пока с ним бы разобрались, у Абрахама была бы такая фора во времени!
            Позади донеслось ясное ржание лошадей и стук копыт. Многих…
            Базир обернулся:
-Наши.
-Угу, - буркнул Ронове и натянул поводья, - поторопись! Если мы еще можем что-то сделать, у нас не так много времени.
            Базир послушался. Они не знали, куда податься и что делать, на какую звезду надеяться. Предала ли Стефания? Предал ли Рене? А Абрахам? Где личная воля, где воля чужая? Где расчет, где страх? Что было правдой, а что было спасительной ложью? Всё сплелось в клубок ядовитых странностей, ни у кого не было даже искреннего понимания о том, куда могли податься…беглецы? Предатели? преступники? Безумцы? Заколдованные жертвы?
            Но нужно было ехать. Нужно было мчаться. Нужно было мчаться во весь опор, чтобы потом честно сказать, что были предприняты все попытки для того чтобы если не спасти, не узнать правду, то, хотя бы, поверить в то, что бежавшая троица невиновна. Все против них, но все неожиданно и против совета. Абрахам годами был в совете, годами сидел за одним столом с тем же Константином! Как и Рене.
            Так что же вдруг? Почему сейчас? Почему предательство? Почему Церковь отказывает в суде и в шансе на милосердие, призывая к немедленной каре всей троицы, не желая даже слушать и допустить мысль о невиновности? Насчет Абрахама понятно – он давний враг, тот, кому нет веры. И здесь можно понять почему Церковь применила нечестные методы, желая его опорочить, но как в этот клубок попали тихая Стефания и трусливый Рене? А главное: что теперь делать?
Глава 19.
                Вопросов было много и у Стефании и у Абрахама. Один Рене, видимо, привёл уже мысли в порядок. Он и держался в седле уверенно – у него была хорошая лошадь, он знал куда ехать. Абрахам, пусть и привычный к седлу, успел утомиться – давало о себе знать напряжение и недолгое, но всё-таки заключение в Церкви, стены которой теперь нельзя было и разглядеть за спинами.
            Когда отступила предрассветная хмарь, и понемногу занялось пробуждение света и цвета, Рене пустил лошадь к ближайшей рощице. Абрахам и Стефания последовали за ним, понимая и без указания, что за ними могут явиться в любую минуту. Тени же деревьев – отличный приют для беглецов.
            Рощица встретила прохладой. Стефании было зябко. Она слезла с лошади и почувствовала что мгновенно закоченела – земля остыла за ночь. Но сейчас были дела поважнее. Абрахам и Рене тоже спешились. «вечный офицер» немного постоял в тишине, вдыхая свежий прохладный воздух, затем повернулся к Абрахаму и Стефании, впрочем, взглянул на первого, так как именно маг-Охотник его интересовал.
-Ну? – спросил Абрахам таким тоном, чтобы у Рене не осталось даже сомнений в том, что если сейчас магу не понравится хоть слово смутьяна, то  ему несдобровать.
-Это тяжело сказать, - признал Рене. – Прежде всего, я хочу объяснить то, что я спас тебя из клети Церкви для корыстной цели. Для своей цели.
            Стефания молчала. Она ничего не понимала и даже в глубине души уже жалела о том, что вообще оказалась здесь – силой ведь её не тянули! Единственное, что успокаивало её – это присутствие Абрахама, с ним было не так страшно и оставалось чувство защищённости.
-Не вся деятельность Церкви Животворящего Креста, нашего оплота добродетели и борьбы с магами… - Рене мялся. Теперь, когда не было у него преимуществ перед Абрахамом, когда они стояли оба на земле и маг оказался на голову выше, вся уверенность интригана куда-то делась.
-Пой, соловушка, пой, - посоветовал Абрахам очень холодным и странно-страшным тоном.
-Не вся деятельность безупречна, -  Рене нашёл осторожное слово.  Абрахам едва заметно переступил ближе к нему и Рене невольно отшатнулся. Стефания, пытаясь разрядить обстановку, спросила:
-О чём ты говоришь?
            Она пыталась держаться спокойно или гордо, но её била дрожь, которая, впрочем, к холодному утру не имела никакого отношения.
            Рене вцепился в её слова как в спасительную соломинку:
-Мы всегда…то есть, они всегда не говорят всей правды. Есть то, что скрывается от людей, что служат в Церкви и от людей вообще. Чаще всего это вопрос казны, ну и…
-Это понятно! – с едким раздражением отозвался Абрахам, - что дальше? каждый руководитель, каждый, на ком лежит ответственность, не имеет права раскрывать всей правды. Нельзя допускать паники, нельзя вызывать смуту!
            Абрахаму неприятно было это слышать, но он знал, как устроен мир, поэтому не видел большого греха в деяниях Совета Церкви. В конце концов, во время тяжелой борьбы хороши все методы и пусть они не совсем честные, но они помогают бороться с магической тварью.
            Рене сглотнул:
-Я не хочу этого говорить. Но должен. Я думал, что знаю обо всех интригах и недосказанностях.
-Цепной пёс возомнил себя хозяином будки? – усмехнулся Абрахам. В руках его угрожающе посверкивали синеватые язычки какого-то заклинания. Похоже, Рене предстояло погибнуть в этой рощице. Стефания тревожно переводила взгляд то с одного лица, то на другое, пытаясь понять, почему ей так хочется, чтобы Рене и молчал, и говорил…
            Она понимала, что не хочет слышать его слов, но внутри неё что-то искренне умоляло его об этих словах. Какое-то противоречие сплеталось в душе змеёй, холодило изнутри и всё, что оставалось делать – ждать развязки. Любой развязки!
 -Я…меня не должно было там быть! – с отчаянием выдохнул Рене. В его сознании промелькнули события нескольких последних часов с такой стремительностью, что боль отозвалась запоздало.
            Вот он, Рене, получает протоколы допросов и признаний Клемента и Делин.  Константин, посмеиваясь, предлагает Рене самому свидетельствовать против Абрахама, но прежде, чем Рене успевает сообразить шутка это или нет, уже отзывает это предложение.
            Рене идёт по коридору…змеистый, почти неосвещённый коридор архива. Личный архив совета. Сюда нельзя подниматься никому, кроме тех, кого советники пожелают ввести в архив.
            Ключ больно жжёт ладонь Рене металлом. Рене идёт по нескончаемому коридору, заворачивает в узкую келью, сверху донизу заставленную шкафчиками. В каждом шкафчике скважина под свой ключ. Рене знает, к какому шкафчику подходит его, спешно открывает, ловко убирает, закрывает…
            Надо уйти, надо вернуть ключ Константину.
            Но почему он, Рене, стоит? Не сразу приходит осознание – в одном из шкафчиков, куда Рене никогда не было хода, торчит ещё один ключ. Маленький, слишком тонкий, блестящий…он не годится для этого мрачного места!
            Рене не чувствует своих пальцев, они совсем чужие, он поворачивает ключ в скважине, чужой ключ, не назначенный ему и медленно открывает дверцу. Множество бумаг белеют перед его глазами – связанные шелковыми лентами пачки. В нос бьёт запах сырости – плохо, плохо заботятся об этом архиве.
            Рене тянет за уголок верхнего листа…
-Что там было? – Абрахам вырвал Рене из той кельи. Ещё мгновение Рене пытался  сообразить. Его мутило, он обнаружил себя стоящим коленями в траве, Абрахам почти нависал над ним. – Что?
            Стефания бледная, напуганная. Она знала, что в теории маг может читать мысли. Но знала что не всякий на это способен, и уж тем более никогда не видела такого, очень грубого и жестокого проникновения в чужой разум.
            Рене не ответил – его трясло. Непослушными деревянными пальцами он достал из-за отворота своего плаща небольшой бумажный пакет, очень тугой, завязанный серой верёвкой. Абрахам отошел в сторону, развязывая на ходу пакет.
            Стефания колебалась  ещё недолго, наконец, выбрала  сторону и склонилась к Рене, подавая ему руку. Ей самой было странно тошно, но жалость к этому человеку побеждала.
-Что я должен увидеть? – спросил Абрахам, устраиваясь на удачно поваленном бревне, и вытряхивая на колени содержимое пакета. Около дюжины листков выпали из него.
            Рене овладел собой и, покачиваясь, подошёл к Абрахаму, взял верхний, ближний к себе, развернул с чистой стороны на исписанную и спросил тихо:
-Ни на какие мысли не наводит?
            Стефания, не встречая никакого сопротивления, склонилась  из-за плеча Абрахама над листом, пожала плечами:
-Список какой-то.
-Гениально! – не удержался Рене. – Браво! Молодое поколение достойно…
-Молчи, - велел Абрахам не то Рене, не то Стефании. – Это имена тех, кто погиб два года назад. Наши церковники. Этого я знал…этого тоже. Мы потеряли тогда семерых. Они здесь.
-Верно, - согласился Рене со странным смешком и протянул другой лист Абрахаму, - а здесь?
-Год назад, - влезла Стефания. – Здесь даже я некоторых…
-Верно, - подтвердил Рене, развернул третий лист, - а это?
            Стефания тихонько вздохнула. Это был список погибших во имя Креста этого года. Если первые трое Стефании были далеки, то четвертого она знала – Буне. Впрочем, пятым шел Казот. шестым же значился Фенрир…
-Но Фенрир жив! – возмутилась Стефания. – Может быть, это не тот список?
-Дальше читай, - предложил Рене.
            Абрахам хранил молчание. Он видел уже имена некоторых членов Совета и охотников, которые были ещё живы. Встретил и своё имя.
-Просто перепись, - пожала плечами Стефания. – мало ли…Рене, я не понимаю, что ты хотел это сказать.
-Хорошо, - отозвался покладистый Рене, разворачивая следующий лист, уже не представлявший собой список. – А это?
            Стефания сильнее наклонилась, чтобы прочесть строки и остолбенела с первых же слов:
«Церковь Животворящего Креста - Цитадель Магического Искусства, магистру Катулусу. Совершенно секретно. Лично в руки.
Уважаемый магистр Катулус, имею удовольствие сообщить Вам о том, что наши работы по превращению магической энергии в оружие против магического мастерства близятся к завершению. Наш блестящий теоретик Буне молод, но имеет огромный потенциал борца за дело Креста.
Оставляю себе копию этого письма, вам отсылаю оригинал и новый список.
С уважением, советник К.»
            Стефания медленно осела на бревно рядом с Абрахамом. Он не возражал. Что-то страшное и смутное творилось, рождалось и закипало в её мыслях.
-Этого…но как? Нет! – она сама не знала что говорить и кому. Ей хотелось, чтобы её разубедили, заявили, что всё это шутка, что не может некий советник К. – слуга Церкви Животворящего Креста вот так запросто писать своему врагу в Цитадель Магии, туда, где обучают новых врагов добродетели и самого бога!
-Взгляните на следующий… - похоже, и у Рене сдавило горло. Одно дело – открыть чудовищное предательство самому, совсем другое – открыть его другим, объяснить, донести, что вся война, которую ведут они на протяжении многих поколений, уже не такая, как они её представляли, что всё уже разыграно.
            Абрахам не проронил ни звука. Он даже не взглянул на Рене или Стефанию, лишь  перевернул лист. Это было тоже письмо.
«Цитадель Магического Искусства – Церковь Животворящего Креста. Советнику К. лично в руки. Совершенно секретно.
            Советник, ваши предостережения были услышаны. Внемлите и вы моим. Наш бывший брат по оружию, ныне враг – представляет и вам огромную угрозу. Он не сдержан. Это не ручной пёс, которого можно натравливать на выдуманных врагов. Это настоящий волк, который всё равно был и будет магом!
Списки получили. Прилагаю ответные.
1. Ведьма. Имя:  Алоизия. Место обитания – Готард. Род занятий: ворожба, гадание, порча сглаз, жертвоприношения. Пятьдесят семь лет.
2. Ведьма. Имя: Марийка, Маришка. Место обитания – Герзау. Род занятий: ворожба, гадание, порча сглаз, жертвоприношения, вытравка плода, ритуальная магия. Возраст: неизвестен. Особо опасна. Склонна к притворству и побегу.
3. Ворожея. Место обитания: Судэк. Может называться любым именем. Особая примета: шрам на левой щеке.
Честь имею, Катулус»
            Абрахам застыл. Он сам понял уже то, что лишь медленно доходило до Стефании. Можно иметь плохую память на имена, но отличаться хорошей памятью на места. Все эти три женщины: две ведьмы и ворожея, были уничтожены им. Совет дал ему три наводки и Абрахам пополнил свою коллекцию карточек с описью дел.
            Правда, ведьма из Герзау смогла тогда удрать. Но сомнений не было – это она. Про неё писал в письме магистр Катулус. Писал своему злейшему врагу. Рассказывал о ней…
            Дата на письме была неумолима. Абрахам помнил, когда отправился в путь по этим трем наводкам, и выходило что через два дня после письма. Значит ли это то единственное, что уже медленно вползает разгадкой в его измученный ум?
-Нет…нет, нет! – Стефания вскочила, путаясь в плетении трав, в полах своего же плаща, она принялась ходить взад-вперед, не в силах унять лихорадочное соображение.
            Письма! Письма? Как это возможно? Почему магистр магии пишет списки тех, кого потом уничтожает Абрахам? Почему Церковь заводит какие-то свои списки?  Как это возможно? Зачем? Для чего?
            Она хотела бы найти объяснение, и если первое письмо еще худо-бедно можно было бы объяснить провокацией или неудачной попыткой пощекотать нервы врагу, то это?.. сама Стефания разбирала недавно карточки Абрахама. Ей знакомы были эти Судэк, Герзау, Готард. Совпадало всё: имена, род занятий, место обитаний и дата, дата!
-Там всё в таком духе, - виновато произнёс Рене, наблюдая за метанием Стефании и оканемением Абрахама. –Я показал лишь пару листов.  Списки… я сделаю вывод, что Церковь, вернее, совет передаёт какие-то имена неугодных церковников и попросту опасных людей в цитадель. Та, в свою очередь, передает неугодных ей, в совет. Другими словами, мы истребляем врагов друг друга…
            Стефания в один прыжок оказалась у Рене, занесла руку и со всей силы, вкладывая в удар всю боль, ненависть, растерянность, ударила его.
            Рене не сделал попытки увернуться. Ладонь Стефании обожгло от этого удара не меньше, чем лицо Рене и оба они согнулись от этой боли.
-Дура! – прошипел Рене. – Я же…
-Молчи! Молчи! – Стефания упала в траву. Её трясло. В мыслях не могло увязаться это чудовищное предательство. Такие наглые улики! Такие бесконечно наглые и уверенные.
-Подделка! – догадалась Стефания с облегчением, вскочила, засмеялась. Смех вышел истерический. – Ты всё подделал! Ты!
            Рене, собиравший листы с колен безмолвного и неподвижного Абрахама, спросил с иронией:
-Я похож на сумасшедшего?
-Но как?.. – У Стефании перехватило дыхание. Неувязка. Нарочито. Слишком просто всё вскрылось. Разве заговоры и предательства обнаруживаются так просто? Разве можно по двум-трём письмам вдруг понять что-то?
            Нельзя! Не может быть!
-Прочти, - велел Рене и протянул ей один из листов. Стефания отшатнулась. – Что ж, я сам тогда прочту. «Этим свидетельством я, Константин, член Совета Церкви Животворящего Креста, защитник людей, проповедник и слуга добродетели подтверждаю передачу Ноттингемского Владения Креста в арендное пользование сроком на двадцать пять лет предъявителю этого свидетельства»
            Абрахам встал с несчастного бревна. Он подошел к Рене, выхватил лист из его рук и пробежал глазами.
            У Абрахама было три болезненных места в его биографии как охотника: Герзау, Шегешвар и Ноттингем. В первом – ведьма-преступница бежала. Во втором он едва не был убит вампиром и тот тоже сбежал. В третьем Абрахам выслеживал оборотня. Оборотнем оказался местный шериф, которого так любили жители Ноттингема. Абрахам убил преступника, не обращая внимания на плач и мольбы местных. Вскоре после его отъезда они подняли бунт, и церковь была вынуждена навести порядок железной рукою…
-Веришь? – спросил Рене, обращаясь к Абрахаму. – Послушай, я понимаю – это больно. Но если пал совет нашей Церкви, не значит, что крест низвергнут. Я отправляюсь на запад, там есть свои воители за крест. Мы обнародуем эти документы и перетянем центр борьбы с магией…
            Абрахам не дослушал. Он повернулся к Рене спиной, прошел и снова сел на бревно.
-Скажи хоть слово! – Стефания, в отчаянии, не знающая что делать ей со всей её жизнью, имеющая тысячу вопросов и ни одного устраивающего её ответа, бросилась к нему. Она схватила его руку, умоляя отозваться, снова стать собою, ожить…
            Но как можно оживить душу того, кто дважды умер?
            Люди, подобные Абрахаму, не выносят падения идей. Он прожил много лет в боли – боль учения, затем боль непризнания. Ему хотелось достичь всего, возвыситься, преодолеть себя и стать магом на службе магического искусства.
            Но это стало навязчивой идеей. Абрахам достигал высот и боль в груди становилась всё сильнее, отзывалась пустотой: слишком мало, слишком ничтожно, никакого отдыха, больше достижений!
            Вся жизнь его стала погоней за успокоением, но он никак не мог обрести этого мира внутри себя. А потом, когда цепь событий привела его к падению идеи магического служения – тогда он умер в первый раз. Всё истлело для него, стало пустыней, и он перешел на другую сторону, и теперь…
            А теперь оказалось, что если не всё, то, по меньшей мере, значительная часть оказалась ложью. Совет играл, науськивал, натравливал, сдавал неугодных…по какой-то причине неугодных. Но Абрахаму не нужны были детали. Он не Рене! – ему нет дела до того, как и что происходило, как началось и давно ли. Ему плевать на условия этих сделок, на последствия даже плевать. Ему важно одно – Церковь Животворящего Креста предала его, лично его.
            Он верил в абсолют и добродетель, в чистоту намерений, готовый закрывать глаза на многое, искренне хотел надеяться на то, что первая задача совета – победа в войне с магическими тварями. Победа, а не переписка и сотрудничество.
            Для Абрахама никогда не существовало полутонов: либо война, либо мир. Всё остальное – предательство. Он сам стал предателем, потому что не вынес лжи магии, не вынес её туманности и пустоты, что она оставляла. Искренне поверил в то, что свет и крест смогут возродить его душу, что война продолжится.
            И она продолжилась. Вот только теперь мир рушился. Всё его существо умирало от этого жесточайшего обмана.
-Скажи! – взмолилась Стефания. Рене, надежно спрятав бумаги за отворот плаща, оттянул её в сторону и сам положил на плечо Абрахама руку.
-Мы должны продолжить нашу борьбу за крест. Сейчас…
-Да уйди ты! – забыв свое опасное положение и страх быть обнаруженной, закричала Стефания и Рене, убрав в мгновение руку от плеча Абрахама (тот не шелохнулся и на крик Болезной), зажал ей рот руками:
-Умолкни, идиотка несчастная!
            Стефания бешено вращала глазами и, осознав свой проступок, не сделала попытки освободиться.
-Я вообще не желал тебя брать с собою. Я хотел взять только Абрахама, надеясь, что его магия и сила поможет мне добраться до западного оплота креста, ты же, как обуза, как ветошь, от которой…
            Он осёкся, но не потому что слова показались ему жестокими, а потому что позади, в темноте деревьев явно зашелестела трава. Утро было безветренное, тихое, холодное, а шелест раздался слишком очевидный.
            Рене отпустил Стефанию, та, потеряв опору, упала на холодную землю, но не сделала попытки подняться. Дрожь не унималась. Она чувствовала, как распадается внутри неё всё то, что она выстраивала годами, с самого детства оказавшись в Церкви.
            Шелест не напугал её. Сейчас, оказавшись на земле, Стефания поняла, что не боится возможной смерти, а даже приветствует её – умереть не так страшно как жить, не зная как навести порядок в мыслях, как прогнать эту тошнотворную, вязкую и едкую правду, пеплом застывшую на языке.
            Абрахам не пошевелился. Он просто сидел, ссутулившись, глядя в одну точку и даже тот, кто не отличается особенной чувствительностью к другим людям, понял бы сейчас, как жутки мысли и чувства Абрахама. Он снова всё терял, снова рассыпался и теперь не мог даже выбраться в реальность…
            Наверное, и не желал.
            Рене неожиданно ловким движением выхватил из походного пояса кинжал, плотно сжимая его в руке, двинулся на шелест, прекрасно понимая, что лучше короткий бой, чем бесполезная погоня, что привлечет к себе ещё больше внимания. разумеется, по их следу погоня – ещё одно доказательство ужасной тайны совета.
            Нервы Рене были напряжены до предела. Он чувствовал на своей спине взгляд Стефании, явно неспособной к борьбе, да и вовсе предпочитающей, похоже, сгинуть. Но это не пугало его. Его больше нервировал каменный Абрахам, отрешившийся в одно мгновение от всего, застывший на произвол судьбы. Конечно, в его душе перелом, но Рене не мог поверить, что такая сильная личность как Абрахам не может взять себя в руки.
            Они даже не дослушали и не прочли остальных писем, списков и проект мирного соглашения, что утащил Рене! Сдались сразу, еще на мелочах.
            Рене приближался на шелест осторожно, готовый к засаде и к недолгой, но славной борьбе. Он твердо решил не даваться живым, и…
            И геройским мыслям не суждено было продолжиться. Из травы, деловито сопя и шурша листвою, появилась остренькая мордочка. За мордочкой и тело длиной всего в каких-то двадцать сантиметров, покрытое тёмными иглами.
-Тьфу ты! – от облегчения Рене даже усмехнулся, а ёжик, перепугавший его, шумно протопал маленькими лапками под какой-то куст и скрылся там. – Крест и пламя!
-И тебя туда же! – ответили ему напряженно сзади. Рене круто обернулся на этот знакомый голос, которого не могло быть и увидел совершенно не то, что ожидал увидеть.
            Стефания также сидела на земле, а позади неё стоял Базир, удерживая её за плечи в прежнем положении. Ронове, тоже оказавшийся на месте печального сборища, держал кинжал, готовый пустить его в дело.
            И только Абрахам, на которого хотел сначала налететь Ронове, остался безучастным и лишь едва-едва взглянул на появившихся незваных гостей.
-Опусти кинжал, - мягко посоветовал Рене, - ты не понимаешь…
-Объясни, - предложил Ронове. – Только так, чтобы я поверил! Объясни что со Стефанией и Абрахамом. Почему они не сделали попытки защититься. Что вы вообще затеяли? Как сбежали? Куда? Что за документы? Нам нужны ответы, Рене, и видит Бог, что проще тебе их дать.
-Мне бы кто дал ответы! – фыркнул Рене, - так нет! всё самому!
-Мы имеем полное право сдать вас церкви! – напомнил Базир, - или дождаться других охотников, которым велено покарать вас без суда и следствия. Всех вас.
-Это выход…- неожиданно промолвила Стефания и встретила взгляд Ронове. Он не верил ей. Он ожидал драки с Абрахамом, или стычки. Или хотя бы чего-то, что можно было бы ждать в таком случае, но встретил лишь сломанного душою Абрахама, не отреагировавшего на их появление, взвинченного Ронове и абсолютно измученную Стефанию.
-Объясните! – Базир оценил ситуацию и выпустил плечи Стефании. Она не шелохнулась. Сидеть на земле было холодно, но холод сейчас не тревожил ее. Она закоченела изнутри, ей хотелось просто пропасть навсегда и не знать никого из присутствующих.
-Ладно,- Рене приблизился к Ронове и Базиру, снова полез за отворот плаща, но извлек не весь пакет, а лишь пару листочков, шепотом принялся им что-то объяснять.
            Стефания даже не делала попытки вслушиваться. Зачем? Разве узнает она что-то такое, что вдруг поможет ей пережить чудовищную правду? Она переползла вместо этого поближе к Абрахаму, но не сделала попытки подняться. Абрахам скользнул по ней равнодушным взглядом, словно в пустоту посмотрел и вдруг обхватил голову руками так сильно, будто бы хотел раздавить её и со стоном сполз с бревна на землю.
-Я не верю! – рявкнул Ронове. – Это всё…Базир, скажи хоть ты!
            Ронове знал многое. Многое из его знаний показало бы совет не с самой хорошей стороны. Рене, сокращая время, показал список жертв, вошедших в списки Ронове и проект договора с магической стороной, да расписку о Ноттингеме.
            Базир молчал. Ронове хотелось буйствовать, орать, бить, драться… он обернулся на Стефанию и Абрахама, бросился к ним:
-Вы что, верите в это?
            Он поверил бы и сам. Но никогда бы не признал. Это означало бы то, что не все его заслуги принадлежат ему, что добился признания он только с протекцией предательства и подлости. А это было слишком сильным ударом.
-Предложение Рене имеет смысл! – заметил Базир.  – если обнародовать даже эти документы, из Церкви нашей будет отток служителей. Они примкнут к настоящей борьбе. Мы не знаем, кто именно из совета замешан в этом… один К. не провернул бы этого!
-там не только его имя на бумагах, - подтвердил Рене, - я не соображал что делаю, нагреб ближайшего, убедительного, но там не только…
-За этими погоня! – Ронове не мог понять, почему Базир не поддерживает его. – Во что вы нас впутали?
            Стефания не ждала, конечно, поддержки и понимания. Но когда из-за темноты леса не выступила смерть, она хотела встретить хотя бы сочувствие. Ронове ведь был так мягок, так настойчив и так обходителен с ней! Мог ли он в такой тяжелой ситуации проявить себя как-то иначе? Она полагала, что нет.
            Но реальность сообщила что - да, мог и обязательно даже!
            Ронове мог желать Стефанию, мог сочувствовать ей и попытаться её спасти от плена или дурмана Абрахама-Рене. Но столкнувшись с реальностью, где она оказалась вмешана в роковую правду, от которой нельзя отвернуться и которую нельзя игнорировать, он не мог найти в себе ничего, кроме отвращения к ней. Правда, явленная Рене, эти письма – переписка советника церкви с врагом – такая циничная и откровенная, родили в Ронове страх. Страх трансформировался в стыд и ярость. но Ронове не мог обратить их на себя одного и, вспомнив, из-за кого, он оказался здесь, обрушился на Стефанию.
            Она ещё попыталась униженно протянуть к нему руку, умоляя если не Абрахама, то тогда Ронове о тепле, о надежности и защите, о сладких словах о том, что они со всем справятся, но Ронове наградил её таким ответным взглядом, что Стефания померкла окончательно.
            Отвращение, ненависть, презрение… - всё это она встретила во взгляде Ронове. Всё это разрушило последнюю стену её внутреннего рубежа, и Стефания поняла окончательно, что мир её рухнул.
            Она сама пошла за Абрахамом, хоть и знала, что одно это опасно. Сглупила? Повелась на гордость? На лесть? И что в итоге? В итоге – провал внутри души и что-то ноющее в сердце.
            Как она потеряла сознание? Это было быстро. она просто рухнула, как подкошенная, в траву, заставив Базира и Рене прервать свой тихий разговор. Они взглянули на неё.
-Убилась что ль? – пошутил Рене. Ему самому было страшно и он не знал как теперь ему самому поступать со своей жизнью. Но теперь он встретил ум Базира, его поддержку – самую крепкую, неожиданную, но почти дружелюбную, как будто бы не было между Рене и Базиром никаких недопониманий.
            Абрахам отнял руки от головы. Его глаза воспалились и покраснели. Сам он посерел и как-то пожелтел лицом одновременно. Стал сутулее, мрачнее, ожесточился против всего и прежде других – на себя, поверившего в ложь и не заметившего предательства церкви.
-Что с ней? – это были первые его слова с момента разоблачения писем Рене. Хриплый, похожий на карканье ворона голос.
-Обморок, - оценил Базир, сохраняющий присутствие духа. – Ро…
            Он хотел обратиться к Ронове, но не смог. Не успел. Тело Стефании засветилось! Синеватый свет прошёл сквозь всё её тело.
-Какого…- Рене со страхом обернулся на Абрахама. – Ты!
            Абрахам вскочил. Подтверждались его подозрения насчет её магической сущности.
-Это не он, - догадался Базир, - верно? Она?..
            Это было слишком для Ронове. Он рисковал всем и бросил всё нажитое, перевернул весь свой мир и лишился опоры, ради какой-то паршивой магички? Чем лучше она той церкви, от которой скрывалась теперь? Лгал совет, и она лгала, таила свою сущность!
            Всё, что было хорошего, она уничтожила, сама того не зная.
            Свечение пропало. Стефания медленно села, ошарашено глядя на всех. Страх был в её глазах – она точно не знала, что сейчас произошло, но не могла игнорировать это странное щипание во всём теле и что-то прокатившееся по каждой клеточке тела. Ещё не знала она что это такое, но понимала: это пропасть, это дверь куда-то, откуда она уже не сможет вернуться.
-Болезная? – хрипло позвал Абрахам. – Мутит?
            Она пожала плечами, взглянул на Ронове. Что искала? Сочувствие? Понимание? Надежду? Нет. ничего не было. пустота. Отвращение, ярость, ненависть…
-Оставайтесь как хотите, - Ронове отвернулся от неё, чувствуя комок в горле, - я пошёл.
-Куда? – не понял Рене.
-Подальше от вас! – отозвался Ронове и не удержался, - какие же вы все ублюдки!
            Он понимал что не вернётся в Церковь – слишком очевидные улики были у Рене, чтобы он мог проигнорировать их. Значит, с прежней жизнью окончательно придётся расстаться. Но не с этими же оставаться? Они разрушили весь его мир, предали его, как предала церковь… Стефания, конечно, хуже всех! С этой своей магией. А Абрахам спокойно отреагировал, знал? Может быть, с него станется.
            Зря Ронове когда-то ему поверил.
-Куда ты? – повторил Рене.
            Ронове не ответил и зашагал вглубь леса. Рене проследил за ним взглядом. Абрахам лишь коротко глянул, затем, всё такой же мрачный, изломанный, потерянный и потерявший опору, подошел к Стефании и резко дернул её за руку, поднимая, наконец, с земли.
            Она пискнула, но слабо, неуверенно, будто бы сомневалась, что у нее есть право на этот писк и вообще на существование. Еще непонимание жило в ней, но что-то тягостное, вне логики и ощущения, жгло сильнее. Что-то в ней навсегда переменилось!
            Рене дождался пока Ронове исчезнет в деревьях, обернулся к спутникам и увидел Базира, вопросительно взглянул на него. Базир вздохнул.
            Если бы у Базира не было бы когда-то младшей сестры, которую он не уберег, от которой он отмахнулся бы, не жило бы в нем чувства вины все эти годы, он бы сейчас, наверное, даже обогнал бы Ронове в бегстве от этих безумцев и многократных преступников. Но у него была когда-то сестра, и имелось чувство вины и Стефания, похожая на неё внешне и немного внутренне, не позволила своим присутствием Базиру последовать за Ронове.
-Если позволите, - сказал Базир, - я думаю, что надо оставить лошадей здесь и идти в противоположную сторону. Но надо идти. за вами охота на поражение. Лошади привлекают много внимания.
-Ты что, с нами? – не поверил Рене.
            Базир пожал плечами:
-Давайте сначала куда-нибудь спрячемся и уже толком поговорим. Нам того… - он осекся, встретив напуганный и жалкий взгляд Стефании, - есть о чём. Кажется, никто из нас так ничего и не понял.
Глава 20. 
            От Абрахама – мрачного и безучастного ко всему толку не было. конечно, он многое заставлял себя не замечать, со всей страстью отдаваясь служению Церкви и не имея отступления, но тут и там, всю дорогу, всё время служения ему попадались, будто издеваясь, на глаза мелкие шероховатости и несостыковки. Абрахам был по-настоящему хорошим охотником, и ему приходилось прикладывать усилия, чтобы самому себе все эти неровности объяснять. И сейчас, когда Рене лишил его иллюзии, когда разрушилась вновь, с трудом собранная по кусочкам вера, когда он умер изнутри во второй раз, он был безучастен к реальности и равнодушен.
            От Стефании тоже толку не было. Для Рене она и вовсе была обузой, но, куда деваться? Стефания была слишком растеряна и спотыкалась на каждом шагу, о каждый камешек и путалась в собственных ногах. Её била крупная дрожь, и она боялась взглянуть хоть на кого-то, как прокажённая. Впрочем, сейчас она и была прокажённой. Преданной собственной природой, своим родом, происхождением, обнаружившая в себе частицу того ненавистного, против чего боролась всю осознанную жизнь…
            Рене отчаянно нервничал. Всё шло не так, как ему представлялось, начиная от бесполезности Абрахама и заканчивая обузой-Стефанией. Единственное, что его немного поддерживало – это хладнокровие Базира.
            Но Базир, на самом деле, был не так спокоен и расчётливо-уверен в действиях, как хотел показать. Внутри его ума билась приглушённая истерика – вся человеческая природа и весь страх, но если бы ещё и он поддался этому паническому, человеческому чувству в такой роковой момент, то их точно ждал бы сиюминутный крах. Базир видел дрожь Стефании, мрачное отрешение Абрахама, нервность Рене и усилием воли держался сам.
            Прежде всего, Базир с немого согласия Стефании и Абрахама, и нервного кивка от Рене сбросил с лошадей крепления и сёдла, швырнул на землю. Лошади стояли смирно, ожидая ездоков, и не понимали ещё своей свободы.
-Пойдём в другую сторону, - решил Рене, пытаясь взять ситуацию под свой контроль.
            Двинулись в молчании. Ронове ушёл вглубь леса, в сторону, что была южнее оплота Церкви. Базир, Рене, Стефания и Абрахам в абсолютной тишине двинулись на запад. Конечно, это было опаснее, ведь по их следу где-то уже спешили охотники, помощники и все, кто был свободен и мог принимать участие в поисках, но здесь приходилось полагаться на то, что все эти ищейки решат двинуться по запутанным путям, по роще, по пролескам. В самом деле – легко ли допустить то, что беглецы двинутся по почти открытой дороге, словно какие-то благородные путники или торговцы?
            Базир надеялся что нет. Рене тоже надеялся на это. От Абрахама – единственного реального охотника, опытного и знающего, толку не было, поэтому пришлось полагаться на эту призрачную надежду.
            Они шли быстро. Может быть, следовало бы бежать, но Базир, коротко перебросившись фразой с Рене, решил, что не стоит – если придет время для настоящего бега, они будут уже выдохшимися. Значит – быстрый шаг. Вернее, это должно было быть быстрым шагом, но из-за спотыкающейся Стефании процессия замедлялась. Базир, чувствуя, как копится негодование Рене, взял Стефанию за руку и поддерживал её, пытаясь не сильно уж растрачивать силы. Её рука страшно дрожала в его хватке, и сама Стефания так и не решилась взглянуть на своего благодетеля, но Базир как-то и не желал этого. Он пока не был готов её утешать или хотя бы сочувствовать как человеку. Слишком всё выходило страшно и нелепо.
            Они пересекли небольшую равнинную местность в тишине. Далее следовало определиться: можно было двинуться лесом, а можно было спуститься до местной деревеньки и оттуда уже выйти на большую ездовую дорогу.
            Базир и Рене немного посовещались. Требовалось признать, что оба пути были опасны. Им требовалось убежище, чтобы обсудить всё произошедшее и составить план действий. Ещё требовались припасы. Но заявиться в деревню сейчас явно было опаснее – охотники тоже могли решить, что они в первую очередь направятся за припасами. Оставался лес – древний и чахловатый во вратах, он становился всё гуще и темнее с каждым шагом. В этом лесу росли и хвойные, и лиственные деревья, и в них можно было найти недолгий приют.
-Резонно, - кивнул Рене, благодарный за то, что Базир принял на себя первичное управление.
            Двинулись в лес, прошли по петляющей тропинке, спустились с небольшого лесного порожка (при этом Стефания чудом не упала окончательно), миновали цепкие кустарники – на этих кустарниках не было никаких листьев или ягод – лишь цепкие, узловатые колючки. Рене напоролся по нечаянности на эти колючки и едва сдержался от брани…
            Но всему приходит конец. Они миновали ещё один лесной порожек и увидели в низине змеистый быстрый ручеёк. В этом ручейке чернели ветви и опавшие листья, но, по меньшей мере, это была вода.
-Привал! – решил Базир и Стефания с облегчением рухнула на землю. Абрахам сполз по ближайшему стволу дерева вниз. Рене потоптался на месте и, наконец, сел на какой-то подрубленный и подъеденный гнилью пенёк – выше своего достоинства считал он садиться прямо на землю.
            Базир оглядел несчастный и измотанный, совершенно растерянный отряд, вздохнул и решил сделать пару глотков из ручья. Он наклонился к воде, очистил немного от лесного мусора бережок и прикоснулся к воде. От воды несло чем-то странным, будто бы подгнивающим, но сама вода была холодная и освежила за пару глотков мысли Базира. Он вытер губы и обернулся к беглецам, уже твердо спросил:
-С чего начнём?
-С неё, - Рене ткнул пальцем в Стефанию. Она не подняла головы, но почувствовала в его тоне неприкрытое презрение и съежилась ещё сильнее, как будто надеялась слиться с землёй и лесом.
            Базир спросил мягче:
-Стефания?
            Она судорожно вздохнула.
-У нас не так много времени, - напомнил Базир. – Как ты…
            Вопрос застрял в горле. Как ты…что? Как ты стала потенциальным магом? Это глупый вопрос. Судя по реакции Стефании, она сама была слишком перепугана, и не могла знать о себе такого.
-Себя чувствуешь, - догадался Базир, чувствуя себя идиотом.
            Вот теперь она взглянула на него и Базир вздрогнул. Всего пара часов прошла от её падения в обморок или что это было, но как изменились её черты! Какое страдание залегло в лице и как воспалились от сдерживаемых слёз глаза.
-Кем были твои родители? – Рене влез. Он был счастлив переключиться со своей беды и своего страха на её страх и её беду.
-Я… - Стефания облизнула пересохшие губы. – Я не знаю.
            Абрахам проявил оживление, изменив позу, и, кажется, тоже прислушался к её словам. В конце концов, если что-то и имело пока для него значение, то это она. Два проекта жизни, две веры его рухнули. Безумная энергия же оставалась. Нужно было пережить очередной слом личности и снова начать действовать, во что-то вкладывать энергию, во что-то верить.
            Или хотя бы в кого-то. Даже пусть в Болезную идиотку, оказавшуюся не в том месте и не в то время, доверчивую и наивную. Эта идея пока не сформировалась у Абрахама чётко, но понемногу подступала.
-Ха-ха! – Рене фыркнул, - она не знает! А пробовала ли ты спросить, дорогая?
-Рене… - Базир попытался усовестить Вечного Офицера.
-Я спрашивала, - перебила заступничество Стефания, взглянула теперь на Рене, - я спрашивала. Мне сказали, что они умерли за дело Креста.
            Судорога исказила вдруг её лицо. Она вдруг подумала о том, что её родители, возможно, как и чьи-нибудь другие родители и дети, погибающие вроде бы от магической войны, погибали не от войны вовсе, а от интриги, затеянной не то Церковью, не то магами, не то обеими враждующими сторонами. Вернее, враждующими где-то на уровне солдат, охотников и мелкой нечисти, а также опасных и неугодных, но имеющих соглашения на высших, руководящих уровнях.
            Тошнота подступила к горлу. Стефания едва успела отвернуться, и желудок вывернуло от этого ужасного открытия, нанесшего необратимый урон. Всё, чему её учили, всё, во что она верила, и всё, во что верили другие – неужели всё это ложь?
-Может быть, из-за креста? – поинтересовался Рене холодно. Его не тронула дурнота состояния Стефании. И без неё у него много было хлопот.
            Стефания уже не могла отбиваться и была лёгкой добычей. Зато неожиданно очнулся Абрахам. Он не пошевелился, но заговорил, глядя перед собой:
-Прямое родство с магией не даёт обязательного рождения мага. Это может быть протянуто через поколение или даже два поколения, может быть не прямой линией родства, а лишь косвенной. Магия может перейти хоть от родителей, хоть от дедушек и бабушек, хоть от тёток и дядьев… кровь не условие.
            Рене поёжился. Нападать на Стефанию было легко, а вот на Абрахама уже не стоило лезть. К тому же, Рене сам сказал глупость. Попытался съязвить и оказался в дураках. Магия может быть передана через годы и тем, кто понятия не имел о проклятии своих предков. Просто один человек более чувствителен, чем другой, и у магии есть больше шансов. Это как болезнь, которая свалит одного, но останется равнодушна к другому.
-Что, совсем ничего не знаешь? – уточнил Рене мрачно, с враждебностью, но уже скрытой. Он мог терпеть Абрахама-мага, к этому привык. Но ещё и эта…
-Ничего…- Стефания отдышалась и села обратно на землю, переместившись чуть дальше.
-Ни бабушек, ни дедушек, ни тёток…- не отставал Рене.
            Она помотала головой:
-Я попала в Церковь ребёнком. Я никогда…
-И ничего странного? Никаких вспышек или свечений? – удивился Базир. дети не умеют себя контролировать. Любое сильное эмоциональное проявление выливается в легкую магическую вибрацию.
-Ничего, - глухо отозвалась Стефания.
            Это было странно. Либо у Стефании была на редкость скучная серая и ровная жизнь, либо у неё была слабая магическая природа, либо…
            Либо у них просто не все кусочки информации.
-Ни снов, ни странного покалывания в пальцах? – тихо спросил Абрахам.
            Стефания задумалась. Какие сны можно было бы отметить подходящими? А покалывание в пальцах? Может быть, от долгого письма или холода? Как разделить или как упомнить всё, что казалось столь незначительным.
-Бред! – ответил за Стефанию Базир. – Если бы она проявила что-то магическое, её бы покарали или уничтожили, или…
-Или нет, - вклинился Рене. – И в таком случае, назначение Стефании, какой-то архивной мыши в помощники к Абрахаму перестаёт выглядеть странно.
            Всё-таки, интриганом нужно родиться. То, что пришло в голову Рене, не пришло в голову ни Базиру, ни Стефании, ни Абрахаму.
-Поправьте меня, если я ошибаюсь, - медленно промолвил Базир после недолгого молчания, - но, по-моему, сейчас бесполезно гадать о Стефании. Мы всё равно не ответим ни на один вопрос. И она не ответит.
-Верно! – Рене немного ожил. Травля Стефании, все эти вопросы, насквозь неудобные, неловкие и пугающие для неё, подняли его настроение. – К делу. Как я уже сказал, я хочу отправиться на запад, в полумятежный оплот Креста, обнародовать там документы из архива Церкви и перетянуть борьбу ну…на борьбу.
-Что за мятежный оплот? – спросил Базир, устраиваясь на земле.
-Когда началась война между магами и людьми, многие церкви стали прибежищем, штабом, если угодно всех, кто желал воевать против богопротивных тварей, - объяснил Рене. – Но общего правления и единства в движениях, в ведении войны, в стратегии не было. каждая церковь представляла собой что-то самоуправляемое. Из-за этого многие оплоты креста были подавлены, сломлены  и перебиты. Они пали. Более крупные, как наша Церковь животворящего Креста брала уцелевшие церкви под свою защиту, и те присягали ей. Но не все, как это и ожидалось, согласились с единством…
            Рене перевёл дух. Тон его выравнивался. Он чувствовал себя в своей стихии впервые за последние двое суток.
-Мы не говорим о них, почти не упоминаем, потому что они не следуют нашей борьбе, выбирая свою войну. Мы на одной стороне, но они не покоряются нам. Держаться особняком, но выстаивают. Это под запретом, но я точно знаю, что на западе есть одно из самых сильных сопротивлений – Церковь Святого Сердца. Они держатся и воюют.
-А если они пали или продались? – спросил Базир. – Мы ничего о них не знаем.
-Мы и о нашем Животворящем Кресте ничего не знаем! – усмехнулся Рене. – Не пали. Я слышал о них месяц назад, они завалили какого-то вампира – в их краях много кровососов. А продались… там фанатики. Такие, какие не продаются и не предают.
            Рене растянул тонкие губы в улыбке, глядя в упор на Абрахама. Это было мелко и нарочито, Абрахам не шевельнулся, лишь молча слушал.
-Слишком много на веру…- Базир вздохнул, - но если?
-Не если, - возразил Рене. – Я знаю.
-Откуда? – спросила Стефания слабым голосом. Но вопрос её был точным.
-Я предпочту не говорить, - Рене попытался увернуться.
-Если мы идём все, то должны знать. Одного твоего слова недостаточно, - заметил Базир. – Я даже так скажу – мне было бы достаточно слова Абрахама или Стефании. А вот твоего – ни разу.
-Если ты не веришь мне, то ступай прочь, - Рене махнул рукой, - все пути открыты, плакать не стану.
-Просто это нечестно, - Базир не поддался на провокацию. – Каждый из нас рискует. При этом ты один знаешь больше, чем говоришь. А если с тобой что-то случится? А? кто продолжит твое дело?
            Это возымело действие. Рене обожал информацию, ему нравилось владеть ею – от самых мелких и тихих секретов, до настоящих, глубоких и страшных тайн. Сейчас в его руках были доказательства такого масштаба, что его неминуемо ждала слава в случае успеха. Делиться этой славой он не был намерен, но в словах Базира был резон – они все рисковали, и всегда можно было погибнуть по дороге. Причем, сейчас было сложнее: гибель ждала от рук бывших соратников и магической братии…
-В Церкви Святого Сердца служит мой брат, - с неохотой отозвался Рене.
            До недавнего времени это было его тайной, той частичкой, что давала ему успокоение и гарантию, веру в завтрашний день – если падёт Церковь Животворящего Креста, он просто сменит её на Церковь Святого Сердца. Да, с братом у него были не самые тёплые отношения, но Рене знал – за порогом его не оставят. Знал и хранил этот путь к отступлению ото всех, боясь за себя и презирая собственную трусость.
            Нет, конечно, это не было бы преступлением – иметь близкого родственника в другой Церкви, даже в той, что стоит в прямой оппозиции к твоей, ведь, в итоге – вы на одной стороне. Но не видать бы Рене высот и не залезть бы до своих должностей, узнай кто об этом…
-Огюстен? – спросил Абрахам со странным смешком.
            Базир и Стефания не поняли, но Рене побелел: этого имени Абрахам не имел права знать, но всё-таки знал?.. откуда?!
-Я сталкивался с ним, - объяснил Абрахам равнодушным тоном. – Я много охотился в их краях, гнал одну добычу…не догнал. И он не догнал. Но я встретил его и поразился – до чего же похож один из церковников Святого Сердца на вечного офицера Животворящего Креста!
-Издевайся, - разрешил Рене, овладев собою, - но это реальный шанс.
            Абрахам не ответил. Он только хотел убедиться в своей правоте, а убедившись, впал в мрачное отрешение.
-Значит, - Базир быстро взглянул на Абрахама, - мы идём на запад, к твоему брату, в Церковь Святого Креста и они получают документы о преступлениях нашей Церкви?
-План такой, - кивнул Рене, настороженно глядя на Абрахама.
-По пути пытаемся не сдохнуть от рук магической братии и охотников, - кивнул Базир, - ладно. Звучит убедительно.
            Стефания поднялась, цепляясь за ствол дерева и, покачиваясь, словно пьяная, направилась в сторону, к раскидистым кустарникам.
-Эй, ты куда? – Базир даже вскочил. Рене тоже напрягся.
            Стефания обернулась, глянула на Базира, ответила смущённо:
-Я…на минуточку. По нужде.
-Тьфу ты! – Рене расслабился. – Вот по этой причине я против того, чтобы женщины участвовали в походах и скитаниях.
-Да-да,- поспешно отозвался Базир, впрочем, едва ли слышал то, что сказал Рене, вместо этого он напряжённо вглядывался в спину удаляющейся Стефании. Что-то было не так в её походке,  в ссутуленной спине…
            Но ещё более не так – во взгляде. В таком знакомом взгляде. Базир уже однажды видел такой взгляд – у своей сестры, такой же тихой и невзрачной как Стефания, запутавшейся в своих чувствах к всеобщему любимцу и не сумевшей справиться с этим. Точь-в-точь такой же, со странным, полубезумным огоньком.
            Базир видел такой взгляд у нее накануне, а утром обнаружил мёртвое тело, и сейчас это воспоминание не давало ему оставаться.
-И ты туда же? – Рене заметил шаги Базира.
-Я на минуту, - отозвался Базир, - я только хочу убедиться…
            Абрахам тоже проследил за ним взглядом, но не отреагировал. Рене пожал плечами:
-Какой бред!
            Но Базиру правда нужно было убедиться в том, что Стефания не задумала ничего с собой сделать. Это было его параноидальным страхом – он сам обнаружил его в себе и пытался воззвать к своему уму, разубедить себя, но всё-таки, чувствуя себя неловко и смущённо, скользнул к зарослям кустарников.
            Стефания ушла парой минут раньше. Она сидела, вынашивая в себе эту мысль – трусливую, но, как ей казалось, единственно правильную. Очнувшись, осознав произошедшее, Стефания не заговорила о Ронове, потому что поняла: он оставил её. И оставил потому что она – чудовище, она – то самое существо, против которого надо бороться, которое приносит вред людям и которое противно богу и добродетели.
            Стефания не нашла опоры – было не до неё, не до утешений, не до объяснений, и она не смогла справиться с этим страхом, разъедающим всю душу. Пока Рене объяснял о Церквях, Стефания вспомнила карточки в кабинете Абрахама, которые переписывала, налёт на целительницу, предпринятый с Казотом и Базиром, поездку в городок, после которого их арестовали…
            Там она поднимала руку на магическое отребье, и теперь оказалось, что она – одна из этого магического отребья и это её надо жечь, вытаскивать из постели пинками и заносить в карточки с пометкой «уничтожена», подписью и датой.
            И это всё – личное и трагическое, помноженное на отсутствие Ронове, на вскрывшийся заговор Церкви Животворящего Креста и Магической Цитаделью – лишило Стефанию последней опоры. Её жизнь – ложь, её происхождение – ложь, она сама – явление чьей-то лжи и чьей-то ошибки.
            Этого нельзя вынести. Не сразу, не потоком.
            Стефания не имела долгого колебания. Ноги были ватными, но решение твёрдым. В кармане плаща лежал кинжал – каким-то чудом забытый или оставленный случаем. Собравшись с силами, она поднялась, встала, даже попыталась ответить спокойно и сдержанно, чтобы ей не помешали, чтобы не попытались спасти.
            Сколько было у нее времени? Минуты три-четыре, пока никто не заметит отсутствия. Еще минуты две на сомнение и подозрение и еще минута на обнаружение? Шесть-семь минут – это слишком много и слишком хорошо для быстрого ухода. Стефания знала, что если она не дрогнет – всё закончится и там пусть небо судит её поступок, её происхождение и грех.
            И всё это бы удалось, если бы у Базира не было сестры, которую он не сумел спасти, от которой когда-то отмахнулся и из-за гибели которой у него зародилось чувство вины. Но она была. И Базир, учуяв что-то знакомое, учуяв не умом, а чем-то внутренним, более глубоким, последовал, чувствуя себя очень странно, за Стефанией.
            Она нащупала сталь ещё по пути. Опустившись на колени за колючим кустарником, Стефания извлекла кинжал – маленький, с коротким лезвием, он был чисто символическим вооружением и вряд ли причинил бы серьёзный урон. У него было скорее назначение к открыванию склянок со святой водой или припарок, чем к протыканию плоти. Но Стефания взяла слегка дрожащей рукой кинжал поудобнее и примерилась к горлу, точно зная, что не пробьёт таким коротким лезвие ни сердце, ни желудок… да и сил не хватит. горло – наверняка.
            Другой рукой она зажала себе рот, наклонила голову и уже замахнулась для удара, когда сила, на которую Стефания не могла рассчитывать, разрушила её планы, грубо и больно заломив ей руку.
            Стефания вскрикнула и ввязалась в борьбу, в которой проиграла. Но она продолжала царапаться и вырываться, задыхаясь от слёз, от собственной ничтожности, от того, что даже распоряжение собственной жизнью и смертью, у нее не удалось.
            Борьба прекратилась тогда, когда её рванули со спины, поставили на ноги, отрывая от рук Базира, и отвесили не очень болезненную, но очень звонкую пощечину…
            Кровавая пелена из слёз и горя рассеялась и Стефания увидела серое лицо Абрахама над собою, а позади расцарапанного и совершенно ошалевшего Базира, к которому склонялся Рене.
-Если хочешь сдохнуть, то сделай это, по меньшей мере, не в кустах, - прошипел Абрахам так, как будто бы снова стал прежним.
            Стефания сглотнула. Страх затопил сердце.
-Разнылась! – рявкнул Абрахам. – Кровь у неё магическая! Церковь её предала! Она нас всех предала, только ты ещё, Болезная, ни видела ничего в жизни, чтобы о предательстве судить. Тебя в этой церкви воспитали, обули, обогрели, выросла ты там. Ты не выбирала её приютом, это не твоя ошибка. Как и рождение. Как и магия. Ничего нет на свете ценнее добродетели и лика божьего, а если ты сдалась, если ты такая слабачка, то тебе нечего делать на стороне света. Иди к магам или охотникам – они тебе найдут устройство. Но если ты здесь, то изволь бороться! Сдохнуть ума много не надо – даже тебе это под силу! А ты жить попробуй    , ну? Чего молчишь? Нашлась, воительница святая и обиженная!
            Он исхлестал её словами, продемонстрировав свою собранность и собственный настрой. Рене даже приободрился, увидев такого Абрахама – значит, Абрахам не оставлял борьбы за свет, только теперь нашел нового врага – Церковь животворящего Креста.
-А ты не так бесполезна! – хмыкнул Рене, шутливо хлопнул по плечу Стефанию и поспешил за удаляющимся к прежнему месту привала Абрахаму.
-Мне тоже страшно, - тихо сказал Базир, поднимаясь с земли. – Я не маг, я не обнаружил в себе этого, но я так боюсь, что ты даже представить себе не можешь. Но, может быть, путь, что предлагает Рене, не гибельный? В самом деле, нельзя же винить, к примеру, всех светловолосых людей только за то, что тебя однажды оскорбил светловолосый человек? здесь также. одни оказались подлецами, но настоящие воины придут на нужную сторону.
            Про светловолосых людей – это было из разговора Базира с Ронове. Почему-то ему захотелось использовать это. Стефания как будто бы поняла:
-Ронове сбежал?
-Он ушел, - уклончиво ответил Базир. – Я не знаю куда, но, кажется, не к охотникам. Он растерялся, пойми. Он верил в церковь, верил в службу и…
-И всё пало. – Стефания кивнула. – Сильно я тебя?
-Спасибо, что не молнией, - Базир оценил царапины. – Не ожидал, что ты такая сильная.
-Прости, - Стефания заставила себя унять дрожь. Конечно, прежней ей уже не быть, страх не отступает, но, по меньшей мере, дыхание возвращалось. – прости, прости…я такая слабая. Когда-то думала что сильная. Но я слабая.
-Все люди имеют право побыть слабыми, - Базир через силу улыбнулся. – Но больше так не делай.
            Стефания кивнула и вышла, наконец, из кустарника, где перевернулась в очередной раз часть её жизни.
-Явилась! – поприветствовал Абрахам, - я уже думал, что ты колючек наглоталась, лишь бы не сражаться, а сбежать.
-Я… - Стефания избегала смотреть на Рене, лицо которого становилось всё более живым и довольным, - я прошу прощения.
-Да иди ты со своим прощением! – отозвался Абрахам. – С его помощью на запад не добраться и от охотников не укрыться. Ну-ка…
            Он глянул в небо:
-Должно быть, часа два или три уже. Охотники или впереди нас, или кружат по первому лесу. С вечерним часом попробуем пробраться за припасами в деревеньку, пока здесь отсидимся, только подальше уберемся. Я заклинания раскину щитовые – от магов нас не защитит, как и от охотников, но нас врасплох уже будет не застать.
            Абрахам оживился. Свою растерянность и утрату он компенсировал в буйную энергию.
            Стефания взглянула на Рене:
-Я знаю, что так нельзя было, прости и ты, Рене.
-Прощаю, - он пожал плечами. – Базира жаль, подрала его ты знатно, конечно. Может быть, у тебя в роду не ведьмы, а кошки были?
            Стефания справилась с едва заметной дрожью, криво улыбнулась, показывая, что да – ей весело, совсем не больно.
            Рене посерьезнел и тихо сказал:
-Абрахам прав. Если не терпится помереть, сделай хоть доброе дело перед тем. А там, если я захочешь, я тебе уступлю свой кинжал. Пока же – последуй за борьбой света против магии. Происхождение свое потом отмаливать будешь.
            Стефания кивнула. Подошедший Базир оценил обстановку: Стефания немного очнулась, Абрахам оживленно раскидывает сети защитных заклинаний, Рене уже спокойнее держится – похоже, всё не так и плохо. Он решил разрядить обстановку и сосредоточить всех на деле, настоящем деле, а не на слабости несчастной Стефании и спросил:
-А где находится эта замечательная Церковь Святого Сердца?
-Недалеко от Сарматских гор, - ответил Рене спокойно, Абрахам, Стефания и Базир, не сговариваясь, посмотрели на него.
            Абрахам смотрел с мрачной яростью – один вампир дал ему бой и победил, причем магически, и скрылся, не став его добивать, в сторону Сармата. Абрахам изучал карту, пытаясь понять, куда увели дороги его врага, это место уязвляло охотника.
            Стефания знала и про изучение Абрахамом карты и про дело с вампиром и вдруг вспомнила про удивление, которое выдал Рене, узнав про изучение Абрахамом именно этого места – наверное, решил тогда, что он ищет Церковь Святого Сердца…
            Базир же просто спросил:
-Сарматские? Карпатские то есть?
-Карпатские для людей. Ты – служитель Церкви, - Рене назидательно поднял палец, - ты должен говорить на правильном языке. А правильно – Сарматские, то есть Сармат.
            Стефания, забыв на мгновение о себе, покосилась на Абрахама. Он был бесстрастен, но в глазах бушевала страшная решительность. Стефания поняла: Абрахам попытается воспользоваться случаем и достать вампира, что победил его, но не убил…
Глава 21.
            Какая-то ветка, услужливо повинуясь его раздражению, хрустнула под ногами. Но Ронове не полегчало. Да и глупо было надеяться на то, что какая-то веточка, сломившись от его сильного и твёрдого быстрого шага, могла бы успокоить душу. Ему, по меньшей мере, нужно было переломать пару тысяч таких веточек, чтобы устать и подумать.
            Но это было, конечно, невозможно, и Ронове, кипя от негодования, шёл вперёд, не разбирая дороги. Он едва-едва не провалился в размытую дождями яму, чуть не упал, запутавшись в колючем кустарнике, но это лишь разъярило его ещё больше.
            Он ненавидел всех: каждого церковника, известного ему на сегодняшний день, от несчастных кухарок до Константина, Абрахама и Рене. Конечно, доставалось и Стефании. Он бы ещё не был бы так яростен и взбешён на неё, если бы она просто рванулась за Абрахамом и Рене, если бы только раскрыла отвратительный кусочек правды о ненастоящей…неважно с какого даже момента, но ненастоящей войне с магией, но это сияние, которое ясно дало понимание всей отвратительной её сути – это было слишком.
            Ронове хотел жить комфортно и привычно. Ему нравилось быть на своём посту, ходить в любимцах церковников, питаться лучше, чем помощники и не сражающиеся, нравилось держать подле себя гордую красавицу, а теперь от этого ничего не осталось.
            Пост превратился в ничто. Его собственные убеждения никогда не были сильны, но даже он мог притворяться человеком, полным веры. А теперь?..  конечно, Ронове всегда подмечал некоторые расхождения и странности в работе церковного совета, но он мог их игнорировать и объяснять. Рене же вторгся в это счастливое неведение, и сейчас у Ронове не оставалось даже шанса на то, чтобы поддерживать иллюзию.
            Подлец! Мерзавец и трус!
            Впрочем…нет. трус – это уже мимо Рене. Ронове хотелось бы думать о «вечном офицере» как о трусливой душе, но, учитывая, что Рене пошёл против всех и отчаянно рискнул, не сумев вынести страшного открытия о сговоре церкви и магической цитадели, это уже не трусость. Это двойная, тройная подлость.
            Если бы Ронове знал, что правда ему не понравится, он бы не рванул за Стефанией и Абрахамом. Да и вообще, знай он о том, что Стефания – это чудовище, даже не приблизился бы к ней.
            Как всё нелепо, как всё глупо и страшно сложилось! Ронове из любимца стал никем. Он не посмел бы теперь вернуться в Церковь Животворящего Креста, не скроешь правды, и исчезновения Базира не объяснишь, и того, почему он позволил предателям и врагам уйти.
-Они – враги… - сквозь зубы процедил Ронове. До него начинало по-настоящему доходить, как он ошибся в каждом своём шаге. Он отпустил врагов! Магов! Предателей Церкви!
            И новый страшный пласт правды – а церковь разве не стала врагом? Церковь вступила в сговор с Магической Цитаделью! Каждый раз, когда Ронове рисковал жизнью, каждый раз, когда рисковали другие – Церковь Животворящего Креста таила эту правду, позволяя умирать и калечиться в войне, которая. Что, больше не существует?
            Давно ли? На самом ли деле?..
            Ронове остановился. Ему стало трудно дышать. Приступ дурноты накрыл его сознание, не понимая, что делает, Ронове сполз по стволу какого-то дерева на землю, схватился руками за горло, как будто бы пытался помочь себе вздохнуть.
            Сердце учащённо билось где-то  у горла, перед глазами прыгали разноцветные мушки, в желудке же что-то тяжелело…
            Не в силах выносить дневного света, Ронове закрыл глаза, усилием воли заставил себя оторвать руки от горла, затих у корневищ пытаясь выровнять дыхание, неожиданно предавшее его, как предала Церковь, задолго до того, как предал саму Церковь Рене, и задолго до того, как предала всех Стефания.
            Ронове не знал, сколько прошло времени прежде, чем он обрёл здравомыслие, и унялось суматошное биение, сделавшись, наконец, лишь слегка учащённым. По его ощущениям прошло минут десять, но он уже не очень-то верил и самому себе.
            Нерешительно он открыл глаза, шумно и глубоко вздохнул, слегка распрямился у ствола, поражаясь этому неожиданному поведению собственного организма – такого с ним раньше никогда не было! он вообще не думал, что способен проявлять такую слабость во взрослости. Там, где-то в прошлом, был ещё юнец, разволновавшийся до тошноты и дурноты на экзаменах, но сколько лет прошло! И что же это за возвращение не самого приятного момента в усиленном виде?
-Всё хорошо, всё хорошо… - неуверенно прошептал Ронове сам себе. Хотя, конечно, хорошо быть уже не могло. Ещё недавно всё было хорошо. А вот потом был убит Буне – да, с этого, пожалуй, всё и началось. Буне, Казот, где-то вклинившееся между этими двумя смертями чувство к Стефании, затем союзничество с Абрахамом, а потом… карательная поездка, самоубийство Иас, чернота заточения, уговор к показаниям, неожиданное освобождение, правда о церкви, правда о Стефании – сколько можно в один миг валить всё на человека? Боже, ты же видишь всё, ну что же ты настолько немилосерден?
            Ронове попытался перейти к рассудку. Нужно что-то делать. Нужно? Да. А что? Это уже сложнее. Решать сообща, действовать ли по указке – это всё намного проще, чем самому взвалить на себя полную ответственность.
            Но сидеть под деревом не получится. Холодно.
            Нужно идти. куда? Зачем? С кем быть?
            Очевидно, что Ронове не может вернуться в Церковь Животворящего Креста. Во-первых, его ещё винят в гибели Иас. Во-вторых, все видели, что он выехал с Базиром, а Базир решил остаться с Рене, Абрахамом и Стефанией и объяснять его отсутствие и своё появление будет тяжело. В-третьих, никто не поверит в то, что Ронове оказался один чист среди предателей и врагов. Все видели и знают, что он был рядом с Абрахамом, что мирно работал с Базиром и увлекался этой паршивой магичкой!
            А сам Ронове чист… он всего-то не захотел оставаться с этой компанией, не пожелал воевать с церковью, но и задерживать их не стал. Да, бесполезно. Абрахам – маг, Рене – хоть и «вечный офицер», а всё же боевая единица. Да и Базир не промах. И эта…
            Эта.
            Но он должен был, по всем правилам, ввязаться в этот гибельный бой. Вот только Ронове любил жизнь и разочаровался в Церкви. Как следовать её правилам, если все они таили обман? Нет, это было слишком.
            Путь в Церковь Животворящего Креста закрыт. И желания нет, и возможностей туда возвращаться. Что тогда? К людям?
            Те же церковники и найдут. Для них он – дезертир с войны, узнавший много секретов Церкви. Да и как жить среди людей, когда всё, что ты умеешь – убивать и карать магию? Это же придётся начинать с самого начала, чему-то учиться и уж совершенно точно не стать ему лучшим или одним из лучших.
            Значит, нужно идти не к людям.
            Ронове пришло в голову, что можно попробовать податься в другую Церковь. Найти какой-нибудь приют среди настоящей борьбы или нераскрытого обмана. Там он сможет быть охотником, там забудет прошлое, да…
            Это неожиданное правильное решение вдохновило Ронове и придало ему сил. Он повеселел и поднялся с земли. Путь, закрытый еще недавно за всеми свершившимися и пережитыми трагедиями, раскрывался опять и был блистательным. Он ведь свободен в своих передвижениях между Церквями? Свободен. Он не свернул с пути, просто сменил место битвы. Именно так и должно быть.
            А что до Рене с его правдой – пусть подавится, пусть подавится, безумный! Пусть воюет, пусть совершает свои бессмысленные походы, успеха ему не видать. Абрахам ему в помощь! Песенка Абрахама уже спета, так не Ронове заботиться о том, чтобы он замолчал или запел опять. Ничего, разберутся.
            Базир…вот Базира Ронове было жаль. Ему почудилось, что в нём он обрёл какое-то понимание и покой, надежду на что-то хорошее, но разве была вина Ронове в том, что Базир не последовал за ним, а остался с гибельной троицей?
            Стефания… жаль времени и попытки в чувства, а её саму нет. Ронове не жаль Стефании. Ему жаль того, что он хотел её, что не получил и жаль разочарования.
            Нужно было себя успокоить. Ронове уцепился за дельную мысль: «в конце концов, Стефания не была настолько красива».
            Это помогло. Немного, не до конца, но в груди успокоилось горькое буйство, стало легче дышать. Ронове возрождался мыслью, ему было тяжело выбирать путь, но он сделал это и теперь полагал, что самое трудное уже позади. Конечно, было бы легче, если бы он был не один, а хоть с кем-то, кто мог его утешить или был бы также растерян.
-Видно быть мне одному… - Ронове даже улыбнулся от этой мысли и прикинул своё местонахождение. Чтобы найти другую Церковь, нужно внимательно слушать и смотреть. Это Церковь животворящего Креста держится ещё открыто, а другие позволить себе этого не могут. Но ничего, Ронове слышал про Северную Церковь, Церковь Святого Сердца, Церковь Свободной Воли и прочие должны быть. Где-то да найдётся.
            Святое Сердце, вроде бы, таится в горах. Но горы Ронове не любил. Можно попробовать пойти на север, там отыскать оплот новой борьбы и для возрождения духа.
            Ронове всё больше ободрялся. Жизнь, казавшаяся ему выжженной, снова начинала проявлять краски. Появилось чувство голода, знаменуя победу жизни над разрушением. Ронове не поднимался ещё из такой черноты чувств, все его предыдущие возрождения были из лучших условий, но сейчас он позволил себе думать, что это не такая уж и большая разница в провалах. Если он справлялся прежде – справится и здесь.
            Он захотел справиться.
            Шаг Ронове стал размереннее. Нужно было уже выбирать дорогу и, важнее всего, нужно было покинуть несчастную рощицу, чтобы выйти на нормальную дорогу и уже оттуда направить свой путь на полнейшее возрождение. Ронове нарочито занимал себя мыслями о пути на север, потому что убедился – стоит перестать думать о дороге, думать яростно и страстно, как заползают другие мысли. И самая пугающая, самая настойчивая имеет оттенок беспокойства: как там…они?
            До Абрахама, конечно, дела почти нет. до Рене тем более. Но Базир, и даже Стефания! Ронове не был глуп – он помнил растерянный и испуганный взгляд Стефании, когда она очнулась. Это был взгляд человека, который в ужасе от самого себя, который медленно осознаёт что-то, произошедшее с ним, и произошедшее это – явно дурное.
            Как охотник Ронове должен был убить её. Привилегия к жизни, данная Церковью Животворящего Креста Абрахаму, не распространялась на Стефанию. Значит – она враг в глазах Церкви. Но то, что Ронове не ввязался с нею в бой, не покарал её крестом и именем света, не укоряло почему-то его совести. А вот то, что он сбежал и её взгляд, этот испуг, который он не пожелал утешить – укорял.
            Но это же неправильно! Она – враг. Она должна быть благодарна за то, что Ронове просто ушёл. Но почему сам Ронове не может найти себе покоя? Это всего лишь паршивая магичка, это враг церкви, пусть и лживой, но все же!
            Дорога. Надо думать о дороге. Нужно думать о пути к дороге, туда, где выход на тракт, на тракте таверны, там можно подкрепиться и узнать о пути. Дорога…
            Но был этот взгляд! Взгляд, не покидающий разума Ронове. Мольба. Она протягивала к нему руки, она просила его остаться! Может быть, даже влюбилась в него, как влюбилась в какого-то красавца сестра Базира, а не справившись с чувством, оставленная им, покончила с собою.
            Как покончила с собою Иас…
            Ронове остановился. Разум говорил идти вперёд, к большой дороге, к тракту, навстречу будущему, которое еще не назначено, которое можно еще написать. Сердце же звало вернуться. Но разве сердце может понимать всю боль и всю нелогичность поступка? Разве сердце может и должно решать? Нет, властен лишь ум. Ум имеет значение, а сердце…
            Сердце не давало Ронове сделать и шага. Ему хотелось жить комфортно и сладко, быть в чести и в любимцах, а путь, что предлагало сердце, возвещал обратное – скитания, черноту грядущего, а потом, как итог – бесславную смерть.
-Господи! – Ронове взглянул в небо, - господи, ну за что ты так жесток ко мне? Почему не даёшь мне жить дальше? почему требуешь Ты моей гибели? Почему не успокоишь моего сердца?
            Он редко обращался к небу, еще реже молился. Но сейчас это было единственной попыткой прийти к какому-то ответу. Про себя Ронове уже понял, как поступит, но хотелось бы и поддержать иллюзию выбора.
-Он тебе не ответит, - раздался голос за спиной Ронове и тот аж подпрыгнул от удивления. В рощице, в момент нервного напряжения, в растерянности чувств при обращении к богу услышать ответ позади себя, когда ты был один – это не то, что хочется пережить.
            Но Ронове узнал через мгновение голос и обернулся, стараясь быть непринужденным. Позади стоял охотник Церкви Животворящего Креста – Марбас.
            Они толком не перекинулись словом и не обсудили ничего с того дня, когда Марбас рассказал Ронове о заговоре Иас и Делин. Сейчас Ронове поражался бледности и худобе этого когда-то внушительного и розоволицего человека. Под глазами Марбаса были мешки, свидетельствующие о пьянстве, разлившемся на два-три дня.
-Как ты смог подкрасться ко мне? – поразился Ронове, наблюдая за пешим приближением Марбаса. Это не был охотник, которого он хотел бы видеть, но если выбирать среди всех охотников Церкви Животворящего Креста, то Марбас был не самым плохим вариантом.
            В конце концов, кроме Иас делить им было нечего. А та мертва.
-Ты слишком увлекся своим страданием, - отозвался Марбас спокойно. – но ты напрасно ждёшь ответа. Ты спрашиваешь о сердце, а у тебя его нет.
-Нормальный такой вывод, достойный брата Креста! – Ронове не удержался от насмешки.
-А мы не в церкви, - Марбас, однако, не смутился. – Мы под небом.
-Здесь не действует понятие «добродетели»? – Ронове что-то не нравилось в спокойствии Марбаса, но что именно, он пока понять не мог.
-По отношению к тебе не действует.
            Марбас приблизился к нему вплотную. Ронове невольно отступил на шаг назад. Не хотелось показывать свою слабость, да еще и перед кем! Но он позволил себе это отступление.
-Скажи, - Марбас теперь замер, изучающее глядя на Ронове, - а чего это ты один? Где Базир?
            Хороший вопрос! Ронове сам хотел бы знать, где сейчас Базир.
-Он поехал немного вперёд, - нашёлся Ронове, - на разведку. Я подвернул ногу, болит, зараза. Вот, жду…
            Марбас не отводил взгляда от лица Ронове, спросил вдруг опять:
-А где  твоя лошадь?
            Вопрос был верный. До обнаружения Абрахама, Рене и Стефании на полянке они привязали лошадей, скрыли от глаз и пешими, чтобы не производить лишнего шума, подкрались к новоявленным врагам Церкви. А после этого Ронове метнулся совсем в другую сторону, и думать забыл про лошадей. Значит, либо они остались там, где охотники их привязали, либо Базир освободил их.
-А где твоя? – вопросом на вопрос ответил Ронове. В тон он позволил себе добавить немного вызова.
-Я спросил тебя.
-А мне плевать! Ты мне не дознаватель, - Ронове рассмеялся. – Мы все на одной стороне. Мы все ищем предателей Церкви…
            Назвать их по именам Ронове не смог.
-И, знаешь, я спешу! – Ронове нарочно задел плечом Марбаса, сделал несколько шагов в сторону, показывая, что у него нет времени на странные разговоры и допросы.
-Без Базира? – тихо спросил Марбас, поворачиваясь за Ронове.
            Ронове едва удержался от брани: и дернул же его черт за язык! Крест и пламя! Что теперь делать?
-У тебя что, нет работы? – лучшая защита – нападение. – Ты что, не ищешь врагов Церкви? Чего ты ко мне привязался? Прохлаждаешься или не доверяешь? Если не доверяешь, то подавай протест в совет! Если прохлаждаешься, то лучше шевелись и берись за дело, а не то уже я подам на тебя протест как к сообщнику беглецов!
            Это была вдохновенная речь, произнесенная так убедительно, словно Ронове действительно мог подать протест в совет и нанести какой-то урон Марбасу. Но неожиданный противник остался равнодушен и прямо, не мигая, смотрел на Ронове, заставляя его нервничать.
-Ну что?! Что? – Ронове стиснул руки в кулаки, не понимая, что от него хотят.
-А мне нет дела до беглецов, - отозвался Марбас. – Я тебя искал.
            Это было уже нехорошо. Ронове не понимал насколько нехорошо, но чувствовал, что ему не понравится происходящее.
-И как?- поинтересовался Ронове небрежным тоном. – Полюбовался?
-В глаза твои посмотреть. Думал, у тебя хоть тень сострадания или горечь какая…ан нет! ни-че-го. Ничего в тебе нет.
            Ронове с трудом сдержал нейтральное выражение лица. Он понял, куда клонит Марбас. Иас. Он любил её. Отпустил, пока она была жива, и, конечно же, не смог отпустить её смерти, найдя объяснение её гибели в нем, в его равнодушии, в жестокости и в безразличии.
            Ронове прекрасно обошелся бы без этого разговора, но у него не оставалось выхода. Лишь принять слова Марбаса и попытаться сгладить ситуацию.
-Она не была такой, как ты думаешь, - сказал Ронове, - она пыталась натравить тебя на Стефанию…
            Он невольно осекся. Проклятая магичка! Проклятая.
-И я не был к ней жесток. Я сказал, что она должна оставить меня. Я не говорил, что она должна оставить жизнь. Это был ее выбор. Только её.
            Еще до того, как Ронове закончил, он понял – все слова не имеют для Марбаса никакого значения. Он уже назначил Ронове виноватым и теперь не отступит от этого решения. Оно очень простое, легко обвинить его, это очевидная вина, и не надо больше никаких догадок и поисков.
-Не смей так говорить о ней! – Марбас повёл себя предсказуемо. он громыхнул, преисполненный горькой ярости, ослепляющей и не желающей ослабевать. – Ты погубил её! Ты! Ты виноват!
-Давай сосредоточимся на деле, - Ронове заговорил мягче. Он видел, что Марбас на пределе, но всё ещё надеялся на то, что удастся обойтись без чего-нибудь дурного. – Давай ты и я вернёмся в Церковь и уже там…
-Ты ведь не вернешься, - Марбас сверлил глазами Ронове. Ронове вздрогнул, но попытался отшутиться:
-Ты считаешь меня дезертиром?
-Исчезли твои друзья. Та девка, на которую ты променял Иас… - Марбас остановил сам себя, криво ухмыльнулся, - на что ты променял её? Ни лица, ни фигуры, ни мозгов нет!
            «Вдобавок еще магичка паршивая...» - с горечью подумал Ронове, но спохватился:
-Марбас, мы не были друзьями, но сейчас я тебя прошу по-дружески – успокойся! Ты наговорил уже достаточно лишнего. А что до Стефании, так ты о ней не суди, как не суди и про…про Иас.
-Не смей марать своим поганым языком её имя! – если до этой минуты был ещё шанс сгладить ситуацию, как-то изменить происходящее, то сейчас шансы лопнули.  Со звериным рычанием бессильной ярости, Марбас, слегка наклонив голову, рванул Ронове к себе и от души ударил его кулаком в живот. Ронове, не ожидавший такой грубой силы и нападения, упал ничком на траву, но Марбас не удовлетворился этим, рывком поднял Ронове обратно за воротник и ударил опять.
            На этот раз Ронове отлетел подальше и этот второй удар, а за ним пауза, пока Марбас шел к своему врагу, дала возможность Ронове собраться. Конечно, Марбас был мощнее сложением, но Ронове не был сторонником просто силы. Ловким прыжком Ронове оказался на ногах, в его пальцах сверкнул походный кинжал.
-Одумайся! – взмолился Ронове, - я не хочу с тобой драться, но буду, если ты меня вынудишь.
            Появление кинжала в пальцах Ронове на миг охладило Марбаса, но этот миг кончился слишком быстро. не обращая внимания на кинжал, Марбас снова пошёл вперед.
            Ронове уклонился от следующего удара. Легко ушел от следующего, и от прямого, но затем удача изменила ему, и, уклоняясь в очередной раз, Ронове сделал неосторожный шаг, попав ногою в какие-то узловатые травы. Травы зацепили край плаща, Ронове невольно оторвал взгляд от своего обезумевшего врага, и этого Марбасу хватило, чтобы преодолеть расстояние, разделившее их, и в одном прыжке повалить мерзавца на траву, вцепиться в его горло.
-О…ма… - Ронове попытался преодолеть удушение, но его тело было слишком слабым под весом Марбаса.
-За Иас! За неё! За неё! – Марбас тряхнул Ронове за горло, он наслаждался этим моментом. Уже многие годы он представлял, как душит паршивца, как убивает его в отместку за то, что Иас выбрала не так, как хотелось бы Марбасу. И это привело ее к гибели. Всё он! Он один и виноват.
            У Ронове всё плыло перед глазами, не хватало воздуха, не было возможности вдохнуть и  это сводило всё его существо с ума, тело паниковало, не желая умирать. Пальцы безотчетно скользнули по земле, соскребая…
            Марбас сам был виноват. Он отвлекся на это движение, пожелал перестраховаться и в следующее мгновение получил горсть земли и сухой травы в глаза. Попадание было удачным. Марбас освободил одну руку от горла Ронове, чтобы прочистить глаза. При этом он отчаянно бранился. Но Ронове не обращал на это внимание – судьба послала ему шанс и в следующее мгновение кинжал, упавший еще недавно рядом с Ронове уже был в его пальцах.
            Ещё через мгновение стальной вспышкой, мгновенным ударом, росчерком металла кинжал вошёл в шею Марбаса по рукоять.
            Марбас взревел, его глаза налились кровью, он выпустил свою страшную жертву и попытался вытянуть кинжал из шеи, но сделал только хуже. Кровь высвободилась, потекла, унося жизнь Марбаса на суд неба.
            Ронове не мог отдышаться ещё минуты две. Марбаса уже не было на свете, тело, завалившись на землю, подрагивало, но опасности никакой уже можно было не ждать.
-Я же просил одуматься! – Ронове сплюнул на землю, вытер кровавый кинжал, вторично оброненный на землю, краем плаща и сунул на прежнее место, на походный пояс. Взглянул на замирающее тело с жалостью и отвращением.
            Нужно было что-то сказать, так велел крест. Ронове окончательно отдышался, и, наконец, нашелся:
-Ты был хорошим охотником. Ты знал, что тебе вряд ли удастся меня убить. Твои действия, твои нелепые попытки говорят о том, что ты хотел умереть. Ты не хотел взять на душу такой же грех. А так вышло и не совсем самоубийство…
            Ронове знал Марбаса. Он был внимателен. Он никогда не дал бы своей жертве выскользнуть рукою, или совершить какое-то движение, которое могло привести к таким последствиям.
            Ронове еще раз глубоко вздохнул, взглянул на небо:
-Боже, я просил ответа! Всего лишь ответа!
            Отступать точно теперь было некуда. Убийство собрата-церковника – это трибунал. За это карают смертной казнью.
            И не только в Церкви Животворящего Креста. Всюду. Это один из общих законов. Ты убил не человека, ты убил собрата-воина, который боролся за небо и господа. А этого убийства можно было бы и избежать. Только вот времени не вернешь и не докажешь того, что всё вышло случайно.
            Ронове со вкусом выругался. Ему не было отступления от того, что так упорно диктовало ему сердце. Теперь уже точно не следовало искать иного пути, кроме как поиска Абрахама, Рене, Базира и…ну и Стефании. Нужно вернуться к ним, нужно их и держаться – в этом шанс, в этом спасение и последний вариант.
            Ронове поспешил в сторону дороги, надеясь убраться как можно быстрее и незаметнее – и без того уже наследил! Но день сегодня был для бегств неудачный, а может быть, Ронове, сбежав от своих невольных соратников, просто прогневал удачу?         
            Так или иначе, но Ронове прошёл почти до самого выхода из леса прежде, чем понял, что не один. Этот взгляд – чужой, липкий, внимательный, настороженный. Ронове обернулся – вокруг никого. Глянул вверх – на деревьях не было даже белок или птиц, ничего, что могло бы привлечь внимание. Никакой жизни!
            Ронове сжал кинжал. Дорогу он уже видел в просветах деревьев. Оставалось пройти шагов двадцать и вот он будет уже свободен, но…
            Проклятое «но», роковое «но»!
            Сначала Ронове обернулся на шум, но за спиной опять никого не было. ничего подозрительного – даже травинка не примялась нигде от невидимого или быстрого перемещения. Ронове взял в левую руку крест из пояса, в правой держал кинжал, готовый, как ему казалось, к неожиданному бою.
            Но боя не последовало.
            Ронове ощутил на затылке холодок, а затем что-то укололо его в шею, и сознание как будто бы погасили. Так он сам гасил свечи. Лишь ускользающий разум услышал тихий шёпот на ухо:
-Лишь я убиваю в этом лесу, церковник!
            А затем его тело куда-то потащили сквозь черноту.
Глава 22.
            Так как Базир ещё не нарушил закон слишком очевидно и не предал Церковь Животворящего Креста, то за провизией отправили его. Абрахам, Стефания и Рене затаились неподалёку от мелкого перевала на Тракте – неприметного, как и все, представляющие собою маленькое поселение со своими устоями и порядками. Здесь располагались обычно таверна, кузница и какая-нибудь мелкая лавчонка, где можно было бы найти всё, что только душе угодно. Такие перевалы немноголюдны – они служат пристанищем для путников, штабом для мелкого разбойничьего отребья и надеждой тех, кто бредёт по миру без особенной цели.
            Вот к такому мелкому перевалу и подошли, совершенно измотавшись, беглецы от Животворящего Креста. После недолгого совещания, в котором Абрахам и Стефания отмолчались – первый в равнодушии, а вторая от усталости и стыда за саму себя, Базир направился к таверне за припасами.
            Остальные ждали. Абрахам, не дожидаясь никакого слова или дозволения, просто скользнул немного вперёд, чтобы осмотреть дороги – это было здравым решением: из всех присутствующих только Абрахам прекрасно знал эти места, не зря же проводил он над картой целые часы.
            Рене уселся на траву, вытащил драгоценный свёрток с уликами против своих недавних хозяев и принялся изучать с рвением настоящего фанатика. Он будто бы надеялся заучить и составить полную картину произошедшего предательства, восстановить хронологию по жалким, но уже достаточно обличающим кусочкам.
            Что до Стефании – та просто села в траву. Тело ломило от усталости, в голове было мутно и хмарно, она совершенно не представляла, что ей делать с собою, что делать со своим положением. Поначалу Рене не обращал на неё никакого внимания, да и Стефания была тиха и мрачна, но потом «Вечный Офицер» не выдержал:
-Если ты хочешь повторить, я могу отвернуться. Могу даже нож свой уступить.
            Стефания вздрогнула. Конечно, у неё не было иллюзий о том, что она, и прежде не очень-то значимая, с обнаружением своего проклятия, после попытки закончить всё с особенной трусостью, избежит участи стать посмешищем для Рене. Но всё-таки его слова были неожиданностью. Много проще было бы, если он презирал бы её молчанием.
-Я… - Стефания сглотнула, - я искуплю своё проклятие. Делом света искуплю.
-Абрахам тоже так думает, - усмехнулся Рене. – Но смотри – предложение ограничено во времени. Если хочешь помереть, то давай сейчас.
            Стефания взглянула на Рене и встретилась с ним взглядом. В его глазах не было жалости или сочувствия, было что-то холодное и жестокое.
-Я не знаю что делать, - честно призналась Стефания. – Мне тошно от себя. Я чувствую себя грязной и липкой, запачканной. И самое паршивое в том, что от этого мне, кажется, не отмыться.
-Это, девочка, называется жизнью, - Рене оставался насмешливым. – Тут нет ничего хорошего. Но, знаешь, то, что ты дожила до своих лет, не зная о своём проклятом рождении, уже удача. Может быть, так было надо.
-Это всего лишь я! – Стефания покачала головой. – Архивная служака, поднявшаяся каким-то чудом до помощницы охотника.
-Замечу, что это иронично – ты – магичка, оказалась помощницей мага, - Рене свернул драгоценные листы, спрятал их за пазуху, - я верю в совпадения, но даже им есть предел.
-А я не думала об этом, - Стефания растерянно огляделась, словно кустарники и мелкие деревья, ставшие им прибежищем от чужого взгляда, могли ответить ей.
-А ты мало думаешь! – в тон ей ответил Рене и добавил вдруг тише, - хотя, в этом твоё счастье. Знаешь, глупость – это тоже выбор. Даже, наверное, не самый плохой. Хотел бы я тоже сидеть и ждать, когда другие решат за меня.
-Оставался бы! – теперь уже Стефания стала насмешливой. – Мы все здесь…
-Выбор! – коротко напомнил Рене и обернулся на шаги за спиной. Конечно же, это был Абрахам.
            Охотник был задумчив.
-Погони нет? – спросил Рене.
-Не в таком количестве, как этого следовало ожидать, - отозвался Абрахам. – От Церкви ведёт не так много дорог. Мы ушли лесами. Ближайший путь – этот Тракт. Но погони нет. либо они поздно хватились, либо мы слишком хорошо прячемся. А может быть, нас просто не сильно ищут.
-Как это? – Рене даже оскорбился, - да те бумаги, что я…
-Не знаю! – рявкнул Абрахам. – Погоня должна быть. Но она мала. На наш след ещё не вышли. Всё!
            Рене сконфуженно молчал. Он понимал правоту Абрахама и забеспокоился, но в дискуссии не полез. Абрахам же сел рядом со Стефанией, и она невольно отодвинулась от него, всё ещё испытывая стыд за саму себя, посмевшую так ослабеть.
-Тебе надо научиться справляться с этим, - Абрахам не взглянул на неё, но обращался точно к ней. Рене благоразумно молчал, лишь оставляя себе право наблюдать. – Если это обнаружилось бы в иных обстоятельствах, тебе могло крупно не повезти.
-Но разве можно это контролировать? – Стефания не решалась взглянуть на Абрахама, но он и не настаивал. – Это же…
-Всё можно контролировать. Нужно дисциплинировать и ум, и тело! – Абрахам не дал ей договорить. – Магия – это болезнь, недуг! А скрывать недуг можно, если не расклеиваться всякий раз, как тебе покажется, что мир кончен.
-Было бы неплохо…- заметил Рене, кашлянув.- Это помогло бы нам не рисковать.
-Вставай! – Абрахам сам поднялся с травы и обратился к Стефании. – Ну? На ноги, живо!
            Вставать было тяжело. Долгие переживания, отсутствие нормального сна, скачка, нервы, долгая ходьба – всё тело дрожало и отказывало.
-Кажется, я не могу,- прошептала Стефания. Усталость навалилась на неё словно плита, какие устанавливали во время тяжёлых времён на двери Церкви Животворящего Креста. Церкви, которая была ей домом, и куда ей, похоже, навсегда закрыт путь.
-Встать! – повторил Абрахам и вскинул ладонь. Мгновенно на его руке заплясало зеленоватое пламя.
            Рене отполз в сторону. Он не то, чтобы боялся Абрахама, он просто желал не видеть и не знать никакого магического воздействия.
            Встать было сложно. Стефания оперлась сначала руками на примятую серую траву, затем понемногу принялась распрямляться и встала.
-Ты моложе всех и быстрее всех сдалась! – попенял ей Абрахам дополнительно. – Ты чувствуешь внутри себя силу?
            Стефания чувствовала себя разбитой и сломленной. О силе речи не было. ей даже пришло в голову, что в ней вообще нет никакой магии, а всё свечение и ощущение явилось лишь последствием нервного напряжения.
-Нет, не чувствую.
            Абрахам кивнул, не желая тратить слова на неё, затем неожиданно швырнул сгусток зеленоватого огонька ей в живот. Стефания запоздало прикрылась руками, но заклинание уже настигло, и по всему телу прошла краткая, но очень сильная боль. Стефания едва не задохнулась от этой боли, скрючилась, пытаясь сгладить болевое ощущение, но неожиданно  устояла на ногах.
-Да ты что? – Рене вскочил. – Эй!
            Он недолюбливал Стефанию, считал её обузой и презирал, но разве можно было оставаться равнодушным во время прямого издевательства?
-Сядь на место, - посоветовал Абрахам мягко. Рене отошёл, но не сел. Он с тревогой глядел на выпрямляющуюся  Стефанию. Её опять трясло. – Чувствуешь силу?
            Стефания упрямо мотнула головой, сжала зубы, уже догадываясь, что за этим последует. Она оказалась права – следующий зеленоватый сгусток хлестанул её по ногам и отдался болью – такой же краткой, но сильной, в каждом кусочке несчастного тела.
-Да ей же больно! – Рене попытался воззвать к рассудку Абрахама, но тот даже не взглянул на него, спросил в третий раз:
-Чувствуешь силу?
            И в третий раз Стефания мотнула головой. Она знала, что молить о снисхождении бесполезно, что она – своим рождением, заслужила эту боль и даже больше боли, а потому всё, что с ней происходит – правильно.
-Ну держись, - посоветовал Абрахам и третий сгусток магии полетел в неё.
            Но на этот раз что-то произошло. Стефания вдруг как-то дёрнула ладонью и сгусток, пущенный Абрахамом, вошёл в её руку, и стал осязаемым комочком какой-то вязкой слизи. Стефания растерянно смотрела на свою руку, не понимая, что она сделала и как.
-Впитай энергию! – Абрахам подскочил к ней ближе. – Ну? Другой рукой! Давай!
            Стефания, словно во сне, поднесла к вязкой зеленоватой слизи, пульсирующей на своей ладони, другую руку, и зеленоватое свечение погасло. Всё распалось. Пепельный порошок посыпался сквозь её пальцы на траву и в местах прикосновения к ней, образовал обугленную черноту.
            Стефания ещё тупо смотрела на свои руки, не понимая и не соображая, пытаясь запомнить с жадностью страшное чувство. Всякая боль, причинённая ей Абрахамом, отошла куда-то назад, всё затмил, оправдал пульсирующий миг, когда в глубине её собственной сути что-то поднялось и ожило, приветливо согрело желудок. Это было наслаждение – пугающее и страшное, отвратительное и влекущее. Впервые Стефания ощутила то, что ей было недоступно прежде: она ощутила власть.
            Но ведь это было неправильно! Нельзя упиваться тем, что противоречит богу! Нельзя наслаждаться своим проклятием. Магию нужно выжигать, магию нужно уничтожать и карать – нельзя её поощрять и нельзя снова вспоминать это тепло в желудке и странное покалывание в кончиках пальцев, это воодушевление, которое накатывает волною и отступает.
            Нельзя! Это неправильно, порочно, низко!
-Тебе придётся упражняться! – Абрахам отвернулся от Стефании, отошёл на несколько шагов, чтобы не показать ей своего лица. Он знал, что она ощутила – ему было это знакомо, предательская память сразу же вернула его в прошлое, где была совершенно другая сторона, где он был начинающим магом в Цитадели.
            Рене же смотрел на Стефанию в ужасе.
-Ты как? – спросил Вечный Офицер. В его голосе не было и тени насмешки. Боль, которой подверг её Абрахам, отозвалась в нём сочувствием.
            Стефания не ответила. Вместо неё отозвался Абрахам:
-Да что ей будет!
            Рене с сомнением посмотрел на всё ещё ошалевшую Стефанию. Вслух он не выразил ей никакой поддержки, но дал себе зарок поменьше терзать её, итак уже есть кому наносить этой несчастной, пусть и трижды глупой, но всё-таки живой душе раны.
-Что я пропустил? – Базир появился очень вовремя. Он держал в руках плотный мешок и был насторожен, но всё-таки достаточно бодр. Прогулка в одиночестве и полученная провизия делали его сговорчивым и весёлым.
            Дойдя до беглецов, Базир свалил мешок на траву и развязал. Аромат пищи всколыхнул желудки несчастных и измученных бегством, голодом и напряжением спутников. Даже Стефания оторвалась от созерцания своих ладоней, казавшихся ей теперь чужими и уродливыми, и устремилась к мешку.
            Базир потрудился на славу. В его мешке оказались сухари, булка свежеиспечённого хлеба, немного тушёной и уже холодной тыквы, зелень, картофельные клубни, три зажаренных курицы и одна запеченная рыбина. К тому же Базир подумал ещё кое о чём и запасся огромным кувшином уксуса, разведённого с водой.
            Беглецы набросились на еду. Даже Рене, державший себя исключительно вежливо и подчёркнуто сковано, впился зубами в куриное мясо и не проронил ни звука, пока не утолил первичный голод. В таком же молчании передали друг другу кувшин с водой и уксусом. Рене отпил первым, передал Абрахаму, тот сделал глоток и втиснул его в руку сидевшего ближе всех Базира, и тот вручил кувшин Стефании.
            Собрали оставшуюся провизию в мешок, и только тогда заговорили. Начал Базир:
-Теперь о новостях. У меня их две. Плохая и очень плохая. С какой начать?
-Давай с плохой, - решил Рене, когда  Абрахам и Стефания промолчали.
-Церковь Животворящего Креста изрядно потеряла в уме. Они вывели на патрульные позиции всех. Я в таверне едва не встретился с братцем и сестрой, ну теми – помните?
            Базир, припоминая имена, защелкал пальцами. Стефания, наевшаяся и этим оживлённая, предположила:
-Делин и Клемент?
-Да! Словом, я их встретил в таверне уже на выходе. Они переговаривались, меня не заметили. Я – капюшон на голову и мимо.
            Для убедительности Базир натянул на голову капюшон.
-И им хватило? – Абрахам даже скривился от отвращения. – Глупцы!
-Они-то глупцы, - согласился Рене, - но если они рядом, то и другие, стало быть, ошиваются неподалёку. Это – плохая новость для нас. Хотя, учитывая, что ещё недавно мы переживали о том, что погоня за нами едва ли не отсутствующая – это ожидаемо плохая весть.
-Есть ещё хуже, - Базир позволил Рене небольшой монолог прежде, чем снова напомнить о себе. – Они говорили об убитом охотнике. О Марбасе. Делин выговаривала Клементу, что нужно держаться в тени и не лезть на рожон, а то Клемента, цитирую: «прирежут как Марбаса».
-Ну и что? – не выдержал Абрахам. – наткнулся на кого-то, напоролся…
-На нас, - поправил Рене мрачно. – Я знаю, как будет. Они решат, что Марбаса убили мы. Я или Стефания. Если речь идёт про «прирежут». Хотя, неважно даже – повесят на нас. Если до этого момента мы просто насолили главам Церкви, то сейчас мы оскорбили охотников. Теперь нас и слушать не будут: встретят и порвут. Сами же знаете…
            Рене был снова прав. Это бесило. Но среди охотников был такой своеобразный кодекс чести, и действительно считалось величайшей подлостью убить своего соратника. Даже то, что они пошли против Церкви не было таким преступлением в глазах всех охотников и их помощников, ведь обстоятельства были смутными, непонятными и Константин явно темнил. Но тело Марбаса – это плевок в своих же. Охотники, настигнув беглецов, предприняли бы все меры, чтобы взять их живыми и доставить в Церковь на суд. Но теперь было ясно: пощады не будет. Никакого сговора, никакого мира – лишь битва до чьей-нибудь смерти.
-Но кто его убил? – Стефания задала вопрос очень робко, боясь, что её услышат.
            Услышали.
-Болезная, тебе это принципиально? – спросил Абрахам, грубее, чем прежде. К Марбасу он не питал никаких симпатий, тот отвечал тем же, как и все. Но сам факт гибели охотника, делившего одно дело с Абрахамом, омрачил мага. Он знал свою вину и свои преступления и то, что ему с удовольствием Церковь навешает ещё и это тело, отравляло его гордость.
-Она права, - вступился неожиданно Рене. – Кто убил охотника? Кто мог? Если бы это была магическая тварь, то вряд ли она прирезала бы его.
-С другой стороны, его могли и не убивать. Или от этих идиотов скрыли правду. Или они её не поняли. – Абрахам не желал уступать. – Клемент и Делин – это не самые надёжные люди, не самые умные охотники. И не будут достойным Креста.
-Смотря какого креста, - не удержался Базир. – Крест, предающий идею войны с магической тварью, уже не замарать. Он сам прекрасно с этим справился.
            Абрахама это уязвило. Насытившись, отвлекшись на гибель Марбаса, он на мгновение забыл, что весь его привычный и устоявшийся мир снова расколот и теперь его придётся заново собирать по частям.
-Довольно! – воззвал Рене. – Мы должны рассматривать тот вариант, что Марбас убит и в его гибели обвинят нас. Даже если это не так, эти…Делин и Клемент живут с этой вестью. Значит, так им сообщили. И мы будем исходить из этого и только из этого.
-Необходимо ускориться, - сухо заметил Абрахам, вцепившись в слова Рене со своей, какой-то звериной благодарностью. – Иначе мы окажемся в невыгодном положении.
-Простите! – Стефания робко решилась заговорить. – Можно я предложу?
-Крест и пламя! – Рене закатил глаза. – Ну что ж, порази нас!
            Она поразила. Ровным и спокойным голосом отрешённого равнодушия ответила:
-У Рене важная информация. Абрахам знает путь и он охотник. Базир пока вне подозрений. А я не несу информации, не знаю дороги, в подозрении, и, откровенно говоря, в обузе.
-Ты что, опять? – с подозрением спросил Рене. – Я же говорил, что могу отвернуться и уступить тебе свой кинжал.
-Дослушайте! – она неожиданно вскочила. Решимость алела в её щеках. Разгорячённость мыслей прорвалась сквозь маску холодного равнодушия, обнажила и горечь, и молодость. И страх.
-Да слушаем мы, слушаем, - успокоил Базир, которому слова Стефании уже не нравились. Но хуже было не от её слов, а от зарождающейся в них справедливости рассуждений.
-Нам нужно время. Немного. Я могу его дать, - Стефания потупилась. Порыв был замечательным и она боялась, что её разубедят.
-Глупо! – сразу вынес вердикт Базир. – Стефа, это абсурд! Ты же…
            Он осёкся, поймав тот момент, когда Абрахам и Рене обменялись тяжёлым взглядом.
-Да нет! вы же не посмеете…
-Это имело бы смысл, - осторожно заметил Рене.
            Он со смутным страхом ожидал решения Абрахама. Рене неплохо разбирался в людях и понимал, что суровый охотник может сколько угодно называть Стефанию не иначе как «Болезная», но это не отменяет факта его невольной привязанности. Сначала привязанность эта была в сомнении у Ронове. Но он видел, что девица остаётся подле невыносимого охотника вопреки всему. Даже то, что она была некоторое время бесполезным, но всё-таки, информатором, не лишило Стефанию места. И Рене стал приглядываться.
            Он увидел, что Абрахам заступается за Стефанию, заметил его грубоватую, приправленную бранью и нотациями заботу и понял, что скрывается за этой грубостью. Сейчас же, когда Стефания была и ближе к Абрахаму и ещё более уязвима, можно было ожидать всего.
            Но Рене был изумлён. Абрахам кивнул.
            Рене слишком мало жил, чтобы видеть то, что видел Абрахам. А Абрахам понимал две простые истины: его война не закончена и Стефании нужно развиваться. Первая была проста. Предательство Церкви Животворящего Креста – это предательство одной только Церкви. Это сложно, неприятно и тошнотворно осознавать, что ты, пламя знает сколько времени работал на предателей, но это не конец.
            Его война с магией не проиграна.
            А Стефания всегда казалась ему болезной, тепличной, наивной, не знающей жизни. Его приятно изумило её предложение, поразило его. Однако не хотелось Абрахаму отпускать её одну. Он сам не мог остаться с нею – Болезная была права в том, что Абрахам и Рене вдвоём быстрее достигнут цели, но тогда…
            Базир подтвердил мысли Абрахама:
-Я тоже тогда остаюсь.
-Абсурд! – возразила Стефания. – Ты – единственный, кто пока не под официальным подозрением.
-Я выехал с Ронове, - напомнил Базир. – Ронове сейчас нет. кто знает, где он? Если он вернулся в Церковь…
-Это вряд ли! – вставил Рене.
-Я сказал «если»,-  Базир не удостоил Рене взглядом, - то тогда все знают, что я с вами. Если нет, то тогда вопрос ко мне – куда я дел Ронове?
            Объяснение было слабоватым, но оно подействовало. Рене изначально не собирался собирать большую компанию и рассчитывал только на Абрахама, а Абрахам полагал, что Стефания будет с Базиром в большей безопасности, чем в одиночестве. Что до самой Стефании, то она была благодарна. Легко сказать геройское слово, но совсем нелегко остаться ему верной.
            А Стефания не знала, справится ли в одиночку.
-Какой у нас план? – Рене поднялся с травы. – Что делать?
-Расходимся, - Базир взглянул на Стефанию. – Мы пойдём в противоположную сторону и попробуем увести следы охотников. Неплохо вернуться в таверну.
-Если поймают? – Абрахам не смотрел на Базира, он смотрел на свою помощницу, ожидая, что именно она ответит на его вопрос.
 Она не подвела и ответила:
-Прежде всего, попробуем сделать так, чтобы не поймали.
-Я сказал «если», - Абрахам никогда не мог удержаться от язвительности.
-Тогда бой.
            Стефании было просто сказать о бое по одной причине: она не была в настоящем бою. Повсюду её прикрывал Абрахам или Ронове. Что могла Стефания знать про настоящий бой, когда твои противники опаснее тебя, хотят тебя уничтожить, и нет никакой силы, что выступит вдруг на твоей стороне?
            Базир был настроен менее оптимистично и ответил ещё проще:
-В любом случае, они с нами потеряют время.
            Он правильно понял: возвращение обоих не предполагалось. Чудо, если они, нарвавшись на охотников, сумеют просто умереть и не попадут в цепкие когти пыточных Церкви. Впрочем, откуда Стефании было знать про пыточные? Она в них никогда не была. Да и мало кто был в них из тех, с кем она общалась.
            Базир же нутром чуял, что есть что-то такое в Церкви Животворящего Креста, но в присутствии той, кого он пытался всё ещё защитить, не решился заговорить об этом и избежал всякого ответа, кроме очевидного.
-Похвально, - одобрил Рене. – Я желаю вам удачи. Обоим.
-Удача нужна вам, - Стефания глянула на Рене со странным смешком.
            Виноват ли послеполуденный луч, блеснувший в её глазах или игра воображения? Рене почудился вспыхнувший на миг огонёк в этом взгляде. Но он сделал вид, что ничего не заметил.
-Постарайся не опозориться! – напутствие Абрахама было менее доброжелательным. Он коротко кивнул Базиру и повернулся, готовый идти дальше с Рене.
-Куда же мне! – хмыкнула тихонько Стефания себе под нос, глядя на удаляющиеся спины Рене и Абрахама. Прошло всего пару минут, а они уже скрылись в ветвях, и скоро даже трава перестала шелестеть под их шагами.
            Базир выждал немного, потом заговорил со Стефанией:
-Слушай, я больше твоего понимаю в такой работе. Давай установим правила? Во-первых, держись за мной, не лезь в бой без нужды. Во-вторых, лучше – побег. Так и по времени выиграем, и шансы свои увеличим. В-третьих…
-Мне не нужны твои правила. – Стефания прервала его спокойно, словно делала это каждый день. Словно не Базир спас ей жизнь, не он поддерживал её столько раз.
            Но Базир не спешил возмущаться. Он попытался перевести всё в шутку:
-У тебя есть свои?
-Мне ничего не нужно.
            Стефания повернулась и пошла по той дороге, что вывела на них Базира. Она шла спокойно и уверенно к маленькому поселению, что располагаются подле любой крупной дороги. Ей казалось, что она полностью готова к своей отвлекающей роли, а это означало гибель и освобождение от метаний. Рене был прав насчёт выбора и Стефания его сделала. Ей было жаль Базира, жаль того, что он всё-таки поддался её и своему человеческому чувству и остался с нею, и она попыталась оттолкнуть его сострадание, нагрубить, отрезвить.
-Ну и дура! – сообщил ей Базир, нагоняя.
            Стефания не отреагировала. Ей хотелось, чтобы Базир оставался с ней до самого конца – она не сомневалась, что нарвётся на охотников. Но мозгом она понимала, что из-за её решения никто не должен страдать. Противоборствующие начала тянули в разные стороны душу, и поэтому она отмолчалась. Базир тоже не подавал голоса – угадал, быть может, что сейчас она должна сама решить, и не мешал.
            Абрахам и Рене быстро шли от недавнего привала, не оглядывались, не останавливались, почти не переговаривались. Оба знали, что нужно идти в Сармат, а это далеко и опасно. Оба знали, что не стоит гадать о том, что сейчас происходит с людьми, оставшимися по своей воле за их спинами.
            Лишь раз Рене нарушил этот негласный зарок, спросил:
-А если она не вернётся? Силёнок-то маловато. Не жаль?
-Она выбрала сама такой путь, - ответил Абрахам, слегка задыхаясь от быстрой ходьбы. – Если хочет жить такой жизнью, пусть заслужит право.
-Если не заслужит – погибнет?
-Меня не жалели! – Абрахам усмехнулся. – Жалость – губительная сволочь. Страдание, боль и препятствия либо закаляют, либо уничтожают слабых.
-Если всем будет выпадать такая участь, то что, выживать будут лишь сильные? – Рене явно пытался подвести Абрахама к какой-то мысли, но делал это осторожно, окольными путями. – А сила – разве единственное достоинство?
            Но Абрахам не был идиотом. Он понял, что так хочется знать Рене и ответил на его невысказанную мольбу:
-Если мы доберёмся до Церкви Святого Сердца, я не скажу ничего о том, чем ты занимался на самом деле в нашей Церкви.
-Нашей Церкви больше нет. но благодарю тебя за милосердие.
            Рене даже как-то выдохнул с облегчением и ускорил шаг. Конечно, когда твой брат – один из лидеров сопротивления такой мощной Церкви, как Животворящий Крест, и при этом ведёт борьбу с магическими тварями, а ты – до недавнего времени – всего лишь цепной пёс, обрушивающийся и шпионящий по приказу совета, невольно начинаешь задумываться о том, кто больше будет достоин триумфа. Но в плаще Рене был триумф, и пусть путь ещё был долог, он уже задумывался о том, как бы получше преподнести всё миру.
            Абрахам неожиданно оказался очень понимающим человеком! То есть – магом. До человеческого ему уже никогда не вернуться, как не вернуться Стефании.
Глава 23.
            В трактире властвовал ненавязчивый шум, как это и подобает такого рода заведениям. Вроде бы тебя никто и не слушает, можно говорить о чём только хочешь, но вроде бы и не расслабляйся – ненавязчивый шум это не гарантия абсолютного секрета.
            Это прекрасно знал Базир и не знала Стефания. Она вообще не знала жизни, проведя всю её в Церкви Животворящего Креста. Сейчас же, когда путь до Церкви ей был отрезан, а произошедшие события изменили и разрушили всё прежнее её мировоззрение, она полностью доверилась Базиру.
            Позже, конечно, Стефания поймёт, что это ошибка. Но это будет только позже. Сейчас она ещё наивна, ей хочется довериться кому-то, как доверялась она Церкви, и Базир, более опытный, разумный и расчётливый, проявляющий к ней теплоту и заботу взял на себя эту роль.
            Она боялась своего решения остаться и отвлекать охотников. Боялась, но некуда было отступить. С Базиром было не так страшно, создавалось ощущение, что всё это – лишь вылазка. Да и Базир, умело манипулируя, пытался оставить в ней только это впечатление.
            Когда они вошли в трактир, Базир предложил Стефании сесть за какой-нибудь, не очень-то и чистый, как это всегда бывает в таких местах столик и отдохнуть. Сам же клятвенно обещал переговорить с хозяйкой трактира и выяснить, куда отправились охотники.
            Стефания, устав от долгой дороги и измотанная нервными потрясениями, покорилась. Базир же направился к бдительной женщине, стоящей за лавкой расчёта. Женщина эта его уже видела, когда Базир приходил за припасами, и, увидев его снова, да ещё и вошедшего не в одиночку, прищурилась…
            Её звали Рози и она была хозяйкой этого заведения. Его до неё держала её мать на пару с отцом. Но отец ушёл в землю рано, оставив всё своей жене. Управление трактиром было всегда делом тяжёлым – здесь требовалось проявлять жесткость и сознательность, уметь не нарываться на конфликт со всеми бродягами, разбойниками и полуразбойниками, что обретались на тракте, но всегда оставаться бдительной. От тяжёлых трудов мать слегла, и вскоре управление перешло на тогда ещё хрупкие плечи Рози.
            Рози когда-то была красива, тонка и изящна, но тяжёлый труд и необходимость отстаивать себя и право на этот трактир у всех предприимчивых торговцев, умение находить общий язык с обитателями, не оставили от былой красоты и следа. Она сильно поправилась, растеряла нежность черт, пальцы огрубели – в дни болезни кухарок и разносчиц блюд Рози не чуралась и этой работы. Ей было всего тридцать пять лет, но выглядела она значительно старше, хоть и энергично крутилась по зале, ловко считала в уме и умела бить по рукам всякого, кто эти самые руки начинал распускать, захмелев от вин.
            Базир обменялся коротким приветствием с Рози и заказал для себя и Стефании два горячих супа, печеную картошку и большой кувшин тяжёлого, терпкого вина.
-Кажется, вы у нас уже были сегодня, - Рози взглянула на Стефанию, робко забившуюся в самый дальний угол за столик. – И много уже заказали. И всё-таки голодны?
-Это было не для меня одного, - признал Базир тихо. – Скажите, как часто навещают это заведение охотники?
            Рози быстро перевела на него взгляд. Она спешно соображала.
-Вы из них… - медленно промолвила она, но не испугалась. Да  и чего бояться? Здесь попадались и более страшные люди. – И ваша спутница тоже?
-Она моя сестра, - быстро солгал Базир. – Я хочу спрятать её.
            Рози даже распрямилась, гневно сверкнула глазами, но Базир опередил её возмущение:
-Моя сестра в опасности!  Несколько людей разыграли её как дешёвую карту и жестоко обманули. Взгляните на неё – думаете, на ней великий грех?
            Грехи Рози определять уже на глаз умела. В словах Базира был смысл.
-Вас тоже спрятать?
-Нет, я вернусь с охотниками, - Базир чуть улыбнулся, а затем сунул руку в карман плаща и достал из него единственную личную ценность – тонкий серебряный крест, выложенный по канту мелкими рубинами. Изящная вещица! Его неврученный подарок сестре. Настоящей сестре, которую Базир так и не спас. – Возьмите его. Он ваш. За труды.
            Рози взглянула на крест, затем на Базира:
-Думаете, во мне нет человеческого?
            Жалость была в этой женщине. Жалость, нерастраченная на себя саму, на юность, на детей – у неё было несколько тихих лет жизни, но перед тем, как наступила пора буйной юности, тяжёлая ноша свалилась на плечи. Рози закрылась от всего и всех, и жалость гасла в ней, вспыхивая порою в те страшные ночи и дни, когда к её трактиру прибредали, прибивались сквозь непогоду усталые путники. В Базире же, и в его спутнице, забившейся в уголок, было что-то такое, что пробудило это угасающее, нежное, материнское чувство.
-тогда возьмите как память, - Базир чуть смутился, но не отступил. – Прошу вас только ночлег для моей сестры…
            Они еще немного пообсуждали и даже чуть поспорили, но Рози согласилась предоставить условия для Стефании и всё-таки взяла крест. Взяла с тем, чтобы вернуть Стефании.
-Ты чего так долго? – спросила Стефания, когда Базир вернулся с подносом к ней за дальний столик.
-Да так, узнавал… - отмахнулся он, расставляя по столику суп, картошку и вино, - нам придётся немного подождать. Охотники – ну, Делин и Клемент, судя по всему, уехали вперёд и вернутся лишь к позднему вечеру. Поедут мимо трактира. Здесь встретят нас. Понимаешь?
            Это было не совсем правдой. Базир узнал у Рози о планах Клемента и Делин, которые действительно поехали чуть вперёд, чтобы разведать обстановку до ночи и снова вернуться под крышу. Но он не упомянул, что пока Клемент и Делин обсуждали здесь план дальнейшего путешествия, к ним присоединился ещё и Скарон.
            Выходило так, что едва Базир ушёл из трактира в первый раз, Клемент и Делин только входили. И примерно когда Базир добрался до своих спутников, к брату с сестрой присоединился ещё один охотник.
            Опасный, между прочим, охотник.
            И втроём они проехали немного вперёд, чтобы вернуться сюда к ночи. Здесь по плану Базира они должны были наткнуться на него и отвлечься, увезти его в Церковь или заняться его уничтожением.
            Но на него одного, не на Стефанию.
            Базир никогда не считал себя героем. Он полагал себя обыкновенным человеком, которому свойственно ошибаться и быть нелепым. Он поступал так, как считал нужным поступать и в данной ситуации рассчитывал принять удар на себя. Мотив был двойной: расчётливый и благородный. Во-первых, Базир всё-таки опытнее Стефании и сможет протянуть больше времени до того, как его победят. Каждая выигранная минута приближает же Абрахама и Рене до Церкви Святого Сердца. Во-вторых, так у Базира есть время на то, чтобы сбить охотников со следу, попытаться пустить их иной дорогой. Он может вообще начать говорить, что Ронове пытался его сманить на другую сторону, что это Ронове ушёл следом за Абрахамом – это даст небольшую передышку. В-третьих, Базиру было просто жаль Стефанию. Она явно не была готова к жертве, да и молода слишком!
            Но Базир понимал, что не переубедит Стефанию и решил поступить иначе.
-Здесь…странно, - Стефания не могла знать его мыслей.
            Она огляделась. Было занято мало столов, в соседней углу притаилась какая-то разношерстная компания, они говорили тихо, имели одинаково растрепанный вид и не внушали доверия. В центре же похрапывал, сложив толстые руки с жирными пальцами на таком же толстом животе человек низенького роста. Под его стулом валялось несколько бутылок.
-И запах странный… - продолжила Стефания.
            Запах был обыкновенный. Трактирный. Тот самый, в котором смешиваются сырость, кухонный жир, специи,  дерево, дешёвое терпкое вино, тушёный лук, что-то кислое и сильно пережаренное, прогорклое масло и что-то сладкое, совсем приторное.
-Ты ешь! – Базир волновался. До возвращения охотников было не так много времени. – Ешь…
            Стефания с удивлением воззрилась на Базира:
-разве могу я есть в такую минуту? Мы не должны…ну, подготовиться?
-Тогда пей, - это было даже легче для Базира. Он быстро наполнил до краёв стакан Стефании. – Пей, не так страшно.
-Я не… - Стефания покраснела. Базир вздохнул. Очевидно, Стефания не пила так много в своей жизни. Это откровение укрепило его в решительности. Нельзя позволить человеку, который даже не знал толк в вине, позволять решать о своей жертвенности. Ей жить ещё, а она?
-Пей, - Базир мягко пододвинул к ней огромный стакан. – Это кажется, что много. На самом деле это не так. Ты и не заметишь.
            Она с сомнением смотрела на стакан.
-Только надо залпом… - уговаривал Базир. Стефания решилась. Она подняла тяжёлый гранёный стакан и отпила. Попыталась отставить в сторону, напуганная неожиданной крепостью вкуса, от которой онемел язык, но Базир накрыл её руку своей и не дал отстранить стакан. Так под его настойчивостью Стефания проглотила вино и, шумно дыша, задыхаясь, отставила стакан в сторону.
            Трактирные вина крепче тех вин, что продают в лавках. Лавочные призваны принести расслабление, а трактирные – сбить, оглушить посетителя. Знатоки трактиров пьют местные вина, разбавляя их водой. Базир знал это. Стефания нет. она начала хмелеть мгновенно. Желудок, ожидавший супа или картошки, просто обалдел от резкого жара и текущего хмеля.
            Пока Стефания справлялась с новыми для себя ощущениями, Базир быстро наполнил ей стакан опять.
-Я…уф. – Стефания оставила попытки к разумной речи и принялась хлебать деревянной ложкой суп. Желудок отозвался благодарностью. Суп был замечательный. Такой можно встретить только в тех трактирах, где понимают о связи качества приготовленной пищи и довольными посетителями.
            Базир понаблюдал за ней, уже чуть окосевшей, но благодаря супу способной к размышлению, затем спросил:
-А ты не думала научиться как-то постигать…ну, свою природу?
            В трактире всегда ненавязчивый шум, но это не значит, что в этом шуме можно говорить о столь опасных вещах.
-Чего? – Стефания глупо хихикнула. – Пости…
            Закашлялась.
-Постигать…сказанул! Где я и где постигать!
-Если тебе это дано, то оно дано для чего-то, - Базир размышлял, понимая, что должен высказать все свои размышления именно сейчас, потому что другого шанса может и не представиться. – Абрахам обернул это против магии. Может быть, и ты сможешь? Стать совершенным оружием креста.
            Стефания повела ладонью около лица, взглянула на Базира. Её взгляд не сразу сфокусировался на нём – все-таки, вино было крепким и непривычным для её желудка, сказала:
-Оружием… Базир! а ты знаешь, что я была лучше Клемента?
            Базир оглянулся на двери. Стефания, как и все захмелевшие, не чувствовала разницу между тихим голосом и достаточно громким.
-Тише, - попросил Базир, встретив внимательный взгляд Рози, направленный на них, - тише, Стефа!
-А я тебе говорю, что была! – громыхнула Стефания и перекрестила рот, запоздало прикрыла его рукой. – Упс!
            Человечек, до этого храпевший на стуле, зашевелился. Компания в углу глянула на них, отрываясь от своей беседы.
-И я поражён! – поспешил Базир. – Давай выпьем за это?
            На этот раз Стефания согласилась быстрее, она милостиво махнула рукой и сама взяла подрагивающими пальцами стакан. Отпила половину и попыталась его отставить, но Базир, успев сделать знак Рози, чтобы та подала ещё вина, опять не позволил ей этого:
-До дна! Давай! Ты же лучше Клемента, а даже он пьёт до дна!
            Как там пьёт Клемент Базир, конечно, не знал, но хмельная Стефания даже не усомнилась. Хмурясь и подавляя желание отплеваться, она допила и отставила стакан в сторону с победным грохотом.
            К столу подошла Рози. Серьёзная, сосредоточенная, она с подозрением глянула на Базира. Стефания ничего не заметила, продолжая переводить дух после вина.
            Рози, ещё раз глянув на Базира, отошла прочь. Он решил прояснить и ненадолго оставил свою названую сестру, поспешил за хозяйкой трактира.
-Сестра, говоришь? – с презрением зашипела она, когда Базир оказался подле прилавка, - знаю я вашу породу! Сейчас закрутишь девчонке голову! Тьфу!
            Базир не сдержал улыбки. Это было так трогательно и так по-человечески! Рози – видавшая подлое обращение, хозяйка трактира озаботилась судьбой молодой девчонки, переложив толкование на привычный её миру манер.
-Не сестра, - признал Базир, - но дурной мысли у меня нет. я просто хочу, чтобы она осталась здесь. По своей воле она этого не сделает. Помоги мне, Рози.
-А чего ты за неё решаешь? – недоверчиво спросила женщина. Ей хотелось бы поверить Базиру, но он имел слишком прозрачный неподвижный взгляд, сквозь который она не могла и не хотела пробиваться. Объявить его про себя в уме подлецом было бы привычнее.
-А она уж нарешала…- горько признал Базир. – Ну помоги мне, Рози!
-Базир? – позвала Стефания, поднимаясь из-за стола. Она опиралась на столешницу, почти наваливалась на нее, чтобы не потерять опору. Базир поспешил к ней.
-Милая, сядь! – призвал он. – Я уже иду.
            От компании, таящейся в дальнем углу, отделился один молодой человек. спокойно и степенно он направился к Стефании. Та, широко раскрыв глаза, смотрела на его приближение.
-Если милой девушке скучно, она может пойти к нам, - сообщил незваный визитёр, обращаясь к самой Стефании. Он говорил с лёгким акцентом, чуть растягивая гласные.
            Базир приблизился. Он оглядел подошедшего – молодой, нагловатый, развитая мускулатура, свидетельствующая о постоянном физическом труде. Приятное простоватое лицо, без породы и порока.
-Нет, спасибо, девушке не скучно, - среагировал Базир, оценив внешность парня. Но Стефания с вином утратила остатки инстинкта самосохранения и тихонько захихикала, заметив эту реакцию Базира.
-Бертран! – Рози, почуяв опытным сердцем, как накаляется обстановка, шла к ним, - оставь моих гостей в покое!
-Я ничего не делаю! – возмутился означенный Бертран. – Просто хотел составить девушке...
-Я тебе сейчас по голове составлю! – пообещала Рози и для убедительности пихнула кулаком в грудь наглеца. Он отшатнулся к своим товарищам. Те громко и обидно захохотали. Рози же сгладила ситуацию:
-Всем вина от меня!
            Это устроило и компанию, и Бертрана и неожиданно Стефанию. Та сама уже себе наливала. Получалось плохо, но она не сдавалась и проявляла невиданное упорство в том, чтобы вино, наконец, наполнило её стакан.
            Базир помог. Она отпила и поперхнулась. Вдруг спохватилась. Подняла побледневшее лицо на Базира, взглянула осмысленно, словно хмель оставил её на пару мгновений, спросила глухо:
-Что же я делаю?
-Пей, - не стал перечить Базир. – Только веди себя тише.
-Нам же…- она попыталась справиться с собственным заплетающимся языком, - неже…
-Нельзя, - согласился Базир. – Но есть вещи, которые нужно сделать сквозь все устоявшиеся «нельзя». Не бойся, Стефа, я не допущу беды.
            Стефания медленно кивнула, а затем попыталась вспомнить, что именно не давало ей покоя всё время? Базир не давал ей перестать пить и…пил ли он сам? Она как-то не отслеживала это и теперь вдруг почувствовала неприятный холодок догадки.
            Базир проследил её мутный взгляд на его собственный, остающийся пустым стакан, сказал спокойно, наливая ещё вина ей:
-Выпей это.
-Н…нет. не хочу! – она затрясла головою. – Ты…нет!
-Выпей! – прошипел Базир, пытаясь поднести стакан к её рту. Безуспешно. Стефания царапалась и не желала сдаваться. Тогда пришлось сменить тактику.
-Выпей, пожалуйста. Ещё один. И я отстану. Ты же этого хочешь. Тебе же нравится вино? – он был ласков. Стефания уже понимала отчаянное положение, и не видела выхода. Только покориться.
            Она взяла из его рук стакан, осушила, с ненавистью глядя ему в глаза. Последний рубеж сопротивления хмелю был сломан. Её замутило, прокопчённый дымом потолок завертелся у неё перед глазами, тело повело…
            Стефания почти выпала из-за стола на руки Базиру. Подоспевшая Рози, оценив состояние бедняжки, сверкнула глазами, но ничего не сказала, лишь поманила  Базира за собою. Он взял на руки ослабевшее размякшее тело и поднялся за хозяйкой трактира на верхний рабочий этаж.
            На верхнем этаже был кабинет Рози, её собственная спальня и еще две на случай если кому-то захочется остановиться переночевать.
-Сюда! – Рози толкнула дверь следующей за своей спальни, и та поддалась со страшным скрипом. В комнате царил полумрак и хозяйке пришлось зажечь свечу. В отблесках неровного пламени Базир увидел бедную, но чисто застеленную кровать, колченогий стул и тоненький столик обшарпанный до невозможности и наскоро покрытый каким-то лаком, который не мог скрыть следов старой мебели. В комнате пахло сырым деревом и плесенью.
-На кровать, - прошептала Рози, и Базир опустил свою ношу на постель. Стефания куда-то попыталась уползти по покрывалу, но силы  оставили её, она что-то промычала.
-Всё будет хорошо, - сказал Базир и себе, и Стефании и Рози. – Всё будет хорошо. Так надо.
-Я запру её, - решила Рози. – на свой ключ. К ней не полезут. Скажу, что комната пуста.
-Спасибо! – Базир был искренен. Он попытался прикоснуться в полумраке руки Рози, чтобы запечатлеть свою благодарность в этом прикосновении. Но женщина дёрнулась в сторону, напуганная и презирающая это самое прикосновение. Для неё всегда была другая жизнь, другие люди и окружение. Конечно, не в первый и не в десятый раз в её трактире находили убежище люди, но в первый раз это была такая молодая девушка.
            Рози было жаль незнакомку. Она успела оценить её внешность и пришла к выводу, что та не очень и красива, а весьма средняя. Самая обыкновенная девушка, чуть неловкая, даже угловатая. Где она уже могла нагрешить и чем могла прогневить церковников?
-Извините… - Базир заметил испуг трактирщицы, смутился, оставил комнату и полумрак. Рози ещё постояла над пьяным созданием, которому искренне сочувствовала, а затем вышла со свечой прочь. В замке трижды провернулся тяжёлый ключ, запирая Стефанию в клетке.
            И стоило стихнуть шагам на лестнице, как Стефания открыла глаза. Это далось ей с усилием, но она справилась с собою. В голове всё было как в тумане, тело страшно ломило, и голова тянулась к тонким, но чистым подушкам…
            Стефания сжала зубы и приподнялась на локте. Сознание путалось, в уме творилось чёрт знает что и даже зрение подводило её.
            Ну что ж… это не повод сдаваться. Стефания примерно поняла, что задумал Базир, и не желала примиряться с этим. Она не знала точных мотивов его поступка, знала лишь то, что он нарочно вывел её из действительности.
            И этого знания ей было достаточно, чтобы злиться и на него. И на себя, и на продажную трактирщицу.
            Стефания с усилием сползла с постели. Вино отравляло её – это было очевидно. На память сквозь туманную россыпь событий пришёл старый метод, услышанный ещё на занятиях. Преодолевая брезгливость, Стефания сунула два пальца в рот и желудок отозвался. Стало чуть легче дышать.
            Она смогла встать на ноги и, осмотревшись в полумраке, увидела потресканный кувшин с водою. Жадно вцепилась в него, глотнула…
            Уксус. Слабый, разведённый с водой, но дрянной. Стефания не удержала кувшин и он весело грохнулся на пол.
            По её представлению на этот грохот должны были прийти, но никто не спешил на лестницу. Это насторожило. Стефания подкралась к дверям, дёрнула за ручку. Закрыто! Продажная трактирщица заперла её здесь.
            Но нужно было что-то делать! Стефания обернулась на окно – хлипкое. Она бросилась к нему, распахнула, высунулась наружу до опасного предела, вдыхая свежий вечерний воздух, устремила взгляд вниз, и тут же всё её тело инстинктивно дёрнулось назад – она увидела, а что хуже того, узнала трёх лошадей, которых мирно распрягали сейчас на трактирном дворе местные конюхи.
            Как странно жизнь себя плетёт. Ещё недавно Стефании казалось, что она готова геройствовать и жертвовать собой, чтобы дать время и увеличить шансы для настоящего дела, и теперь, когда победа была близка, она испугалась. Нужно было лишь высунуться сильнее, или начать буянить наверху, нужно было дать о себе знать, чтобы отвлечь на себя охотников.
            Но она стояла, трусливо вжимаясь в стенку, боясь пошевелиться.
            Как же легко и просто было рассуждать о героизме и жертве там, с Абрахамом и Рене, вдали от врага! И как сложно было заставить себя шевелиться теперь. Но было лишь одно преимущество: хмель перекрыл испуг.
            Надо дать о себе знать. Надо вызвать охотников. Надо отвлечь…
            Но почему так дрожат колени? Почему так дрожат пальцы? Почему всё тело её в дрожи? Почему мысли не желают приходить к точке «надо» и бегут к другой, противоположной: тебе это не надо.
            Ты – дочь Креста, так соберись! Где же твоя отвага? Где готовность пожертвовать собой ради общего блага? Где ты, Стефания?
            Как легко укорять в трусости других, когда ты сам не был близок к их состоянию!
            Стефания заставила себя выглянуть снова: конюхи ушли. Лошади привязаны. Мирная картина.
            Картина, которую она обязана нарушить! Обязана. Нужно выйти за черту собственного эгоистичного страха и стать чем-то большим для себя же.
            Стефания сосредоточилась. За окном был достаточно широкий подоконник. Её нога могла бы поместиться и если бы она сумела бы добраться до стенного выступа чуть ниже, то тогда ей открывался бы путь в сторону кухни – к её окну и карнизу над ним. А там уже можно было бы и спрыгнуть на землю.
            Проблема в том, что даже в трезвой Стефании грации примерно столько же, сколько в разбитом ею кувшине.
            Но нужно действовать!
            Слабо понимая, что именно она делает, Стефания перелезла на другую сторону окна. Она испачкалась в пыли, а оказавшись на воздухе, вцепилась в окно деревянными пальцами. Земля чернела под ней. Полумрак, подступающий к земле, прикрывал её от чужого взгляда, идеальное время к бегству, но нужно же на это бегство решиться!
            Высоко, чтобы прыгать сразу. Нужно чуть-чуть сместиться. Стефания боялась двигаться, но пришлось. Она заставила себя проскользить, не вставая, сидя, до упора в стену. Здесь, цепляясь за раму и стену, Стефания заставила себя встать, прикрыла глаза…
            Как глупо, как страшно! Но нужно.
            Стефания, не чувствуя ни ног, ни рук, ни себя, переступила ногой на выступ. Теперь нужно было оторвать руку от стены, чтобы быстро схватиться за крепление факела, прибитого к стене. Огонь в факеле почти угас от ветра, но его самого Стефания не чувствовала. Ей было страшно  и мерзко от себя.
-ещё чуть-чуть…оторву. Сейчас, - она шептала что-то безумное, но ветер гасил все её слова, низводя их до ничто.
            Она глухо вскрикнула и оторвала руку. Её качнуло, ей почудилось, что земля бросается к ней навстречу, но в следующее мгновение руки сами собой схватились за крепёж, а ноги сами собой совершили перемещение вниз, встали на карниз кухоньки.
            Тогда Стефания открыла глаза. Теперь она была ниже, чем её окно, но ещё высоко от земли.  Перебрав руками по стене, Стефания вцепилась пальцами в карниз и понемногу спустила ноги…
            Оказавшись на нижнем подоконнике кухни, Стефания не сдержала выдоха облегчения и, повиснув на руках, подобралась, готовая к прыжку. Прыжок больно отозвался в её теле, она охнула и ничком повалилась на траву, но перекатилась к укрытию тени, не желая оказаться случайно замеченной.
            Проползла до окна, ведущего в залу нижнего этажа, где Базир так усиленно поил Стефанию, и, потирая ушибленные места, чуть-чуть приподняла голову, молясь, чтобы остаться незамеченной.
            В зале царило страшное.
            Рози – белая, закрывающая лицо мокрым кровавым передником, вжималась в стену. Компания, сидевшая прежде в углу, вжималась в стену рядом. Все они были под контролем Делин, облачённой по-охотничьему и сжимающей в руках что-то тёмное, опасное. Человечек, дремавший прежде на стуле, и вовсе лежал в окружении своих бутылок. Но это еще ничего.
            Базир стоял на коленях посреди залы. Его лицо сложно было разобрать из-за крови…его крови. У него был сильный порез через нос и щеку, спускающийся вниз, проходящий сквозь губу. А еще его явно били… это было видно по неестественно повисшей плетью левой руке. Его голову чуть запрокинули.
            Стефания спрятала голову. Она поняла, что Базир в окружении и занимается тем, чем должна была заниматься она. Он жертвует собой. Охотников Стефания узнала. Делин, Клемент…Скарон. Последний стал для неё неожиданностью и далеко не приятной.
            Нужно было бы встать, обратить на себя внимание, что-то сделать для человека, который в свою очередь столько сделал для нее. Но Стефания просто вжималась в стену трактира и тряслась. Нужно было пересилить свою трусость, победить человеческое во имя долга, но она поняла вдруг, что если с Базиром, который, по сути, не был ни в чём виноват, поступили так, то с ней поступят ещё хуже. Её считают преступницей. Хуже того – она и есть преступница! Она маг, беглянка, предательница… и трусиха.
            Последнее стало для неё неприятным открытием. Стефания попыталась возразить себе, и даже нарочно высунулась побольше из своего укрытия, заглянула в окно и вовремя. Она увидела, как Скарон идёт наверх.
            Дальше Стефания уже себя не помнила. Наплевав на всё, кроме своего страха, она, превозмогая боль, вскочила и бросилась прочь. Убегая, она слышала сквозь ветер, как хлопнуло что-то с силой, как звякнуло, рассыпаясь, стекло…чьи-то крики возвестили погоню, ржание лошадей, не отдохнувших, встревоженных и страшный топот копыт.
            Но она не остановилась и даже не оглянулась. Бежать было проще. Она бежала, сама не зная куда, бежала, бежала, чудом не путаясь ни в какой траве, бежала в темноте собственных чувств, не думая, не обращая внимания на окружающий мир, и влетела в какую-то мелкую рощицу, свернула в кустарник и тут, наконец, упала носом в землю.
            Встать Стефания уже не смогла. Разгорячённое тело свернулось трусливо и жалко ничком, она поджала под себя ноги и тихо заплакала, зажимая рот грязной рукою.
            Она была убита своей собственной трусостью и всем произошедшим. Где-то глухо и далеко ныл ушибленный бок и чуть повреждённая в прыжке нога. Но Стефания верила, что заслужила это за свою трусость, слабость и глупость.
            Она не сделала ничего, чтобы спасти человека, который так заботился о ней и пострадал из-за неё.
24.
                Куда она пошла и как вообще поднялась на ноги? Где вообще оказалась, оторванная от привычного мира, лишённая всякой компании и внутренней опоры? Без поддержки, без дружбы, без наставника, один на один с ядовитыми мыслями о собственной подлости и трусости, на дороге, которую не знала?
            Ни разу Стефания не уходила так далеко от Церкви Животворящего Креста, ни разу не оказывалась одна в своём пути, и никогда ей не было ещё так плохо.
            Но иногда приходится постигать то, что не было постигнуто прежде. Приходится вставать с земли и идти, не зная дороги. Впрочем, ход ли это? Тело ломит, ноги болят, дрожат, а глаза едва ли различают что-то в зарождающейся, пусть ещё и очень слабой, рассветной хмари.
            Стефания не знала, куда она идёт и что ей теперь делать, едва ли осознавала она и свои действия, просто в какой-то момент что-то  внутреннее, дрожащее, отвратительное и холодное, поселившееся в её желудке и остановившееся комком у горла, заставило её встать и побрести, не разбирая дороги и путаясь в собственных ногах. Где-то позади была погоня, где-то там были охотники, хорошо знакомые ей, которые верили в то, что она – предатель, а больше того – убийца или связана с убийцами. Они искали её, но Стефании было безразлично.
            Пусть найдут! Пусть налетят, разорвут, сожгут! Всё едино. Ничего хуже, чем сейчас она уже с собою сделала, они не сделают. Все они.
            Она предала Животворящий Крест, потому что заглянула в правду, которую не должна была знать, и без которой могла бы жить. Она оказалась носителем магии, против которой боролась. А хуже того – струсила, пообещала Абрахаму и Рене отделить их от преследователей и струсила, жестоко подставив Базира.
            Конечно, он сам нарвался, сам опоил её, но сопротивлялась ли Стефания? Ворвалась ли она в трактир, поняв, что Базир окружён? Нет. Она бежала. И это позорное бегство, венчающее всю низость её собственных преступлений, заставляло Стефанию задуматься про ещё одно: а не будь Базира, готового пожертвовать собою, что бы она стала делать?
            И ответ не нравился Стефании. Она брела по какой-то пыльной дороге, спотыкалась, корила себя, тихо плакала, хоть слёз уже не хватало, и мучилась от самой себя. Это мучение было как казнь – медленная, растянутая во времени, но уже решённая казнь. И люди, и церковники практиковали такой вид наказания для преступника, не давая ему закрыть глаза навечно и оставляя на долгие дни, месяцы и даже годы в ожидании казни и позволяя человеку сходить с ума от безысходности.
            Но что безысходность чужая, когда давит шею собственная тоска и осознание низости? Допущенной низости!
            Так ли её воспитывали? Так ли готовили к великой войне с магией? Войне, которой…
            Которой не было? которой не стало для высших чинов обеих сторон?
            Если бы Стефания осталась лежать на земле, то ещё задолго до того, как её бы нашли, она бы спятила. Но она, повинуясь вязкому и неукротимому инстинкту, сумела зачем-то подняться, и пошла. И пусть путь не был ей понятен или даже осознаваем, разум мог хвататься за иллюзию деятельности и оправдывать ещё, хоть оправдание было слабым, поступок и саму жизнь Стефании.
            И горе угнетало её так сильно, что она совсем пропустила движение за своей спиной. Абсолютное равнодушие отупило осторожность, и Стефания поздно спохватилась, дёрнулась, обернулась назад…
            В рассветной хмари вырисовывалась повозка. Лошадь из числа самых простых, значительно слабее церковных, и телега, совсем добротная, прикрытая какой-то грубой тканью.
            Возница натянул поводья, останавливая лошадь как раз возле Стефании, и ловко спрыгнул на землю, приблизился к замершей, равнодушной и готовой ко всему прокажённой церковнице.
-Ты чего тут? – грубо спросил он.
            Стефания оглядела его, вспомнила с трудом, где совсем недавно видела этот взгляд, этот профиль и, облизнув пересохшие губы, спросила очень тихо:
-Бер…Бертран?
            Это действительно был Бертран, тот самый парень, пытавшийся ещё недавно, когда Стефания не пала так низко в собственных глазах, а была пьяна и весела, сманить её за свой столик.
-Узнала! – хмыкнул Бертран. – Ну? Ты чего здесь?
            Стефания не ответила. Как объяснить – чего она здесь? Ей бы кто объяснил! Уж она бы ничего не пожалела за это. Хотя у неё никогда ничего и не было.
-Давай подвезу? – предложил Бертран. Его не смущала каменная холодность и опустошении Стефании. В его тоне было много дружелюбия и мягкости, словно они были знакомы давно.
-Я… - Стефания ответила не сразу, да и при попытке заговорить, сбилась. – Я не…
-Давай! – настаивал Бертран, - ты прямо шла? Ну вот! Я тоже прямо еду!
            Он хохотнул от своего остроумия и, не дожидаясь её ответа, взял за руку. Рука у него была очень тёплой, грубоватой от мозолей, но живой. Стефания, ощутив это тепло, поняла только сейчас, как холодны её собственные пальцы.
-У! – Бертран тоже заметил это. -  Да ты вся продрогла! Полезай в телегу. Ну что, я съем тебя? Зверь я какой?
            Узнай Абрахам, что церковница поступает так неразумно, соглашаясь на телегу и покоряясь незнакомцу, он, наверное бы, пришёл бы в восторг от возможности вывалить на её голову ушат брани и сомнений в интеллектуальных способностях.
            Но Абрахам был далеко. Стефания же преисполнилась равнодушия и презрения к себе, а потому молча села в телегу, прямо на грубую ткань и позволила везти себя неизвестно куда. Бертран ехал тихо, первые минут пять он молчал, искоса поглядывая на неё, затем заговорил:
-А я всё думал, чего вы в такой трактир забрели? Видно же, не нашего края. И не любители дороги!
            Стефания молчала, глядя на свои ноющие от пути дороги. Только сев, она поняла, что ноги её дрожат от усталости. Сколько бы ещё удалось ей пройти?
-А потом, - продолжал Бертран, - когда те ворвались и нас по углам разогнали, я понял! Вы…того, в бегах.
            Он смутился сам своих слов. Но Стефания не отреагировала.
-А когда они начали того бить…
-Он жив? – вдруг хрипло спросила Стефания и даже дёрнулась от осознания собственной дурости. Перед ней был свидетель не только её позора, но и героизма Базира! А она? Она не догадалась спросить самое простое и очевидное. Абрахам прав – она дура.
-Жи-ив! – Бертран даже рассмеялся. Ему понравилось оживление Стефании. – Он не так сильно пострадал. Крови много, но это ничего. Оклемается. Его Рози подобрала.
            Рози… Стефания не сразу вспомнила и поняла, что за Рози. Но облегчения ей понимание не принесло. Эта женщина, явно доброго склада, тоже, наверное, пострадала. А из-за чего? Кого?!
-У нас и не такое бывает! – Бертран, кажется, угадал, в чём тревога мыслей Стефании, в чём её совесть. – Мы на дорогах никогда не спрашиваем, кто и от чего бежит. Так видно – плохой человек иль хороший. Кого-то можно и спрятать, уберечь. А кого-то и выдать не жаль. И вы, ребята, видно сразу – хорошие.
-Он – да, - отозвалась Стефания с нервным смешком.
            Про себя она промолчала.
-А я всё думал, сбежала ты или нет? ну а как они бросились наверх, как забранились, обрадовался – сбежала! Привели в порядок трактирчик, уложили твоего друга и расходиться стали. Ну и я домой еду, а тут ты! Господне провидение!
            Стефания не ответила. Слова Бертрана были словами жизни, настоящей жизни, где нет места предателям-церковникам.
-Ну-ка… - Бертран ловко, одной рукою набросил на Стефанию часть укрывавшей телегу ткани. – Она пыльновата, но всё теплее.
            В его тоне было ещё извинение за «пыльноватость»! Стефания, по собственному её мнению, не заслуживала вообще ничего, кроме презрения. А тут о ней позаботились. Да еще и человек, который ничем не был ей обязан и у которого были причины иметь к ней недовольство, хотя бы из-за вторжения охотников.
            Но нет! ничего подобного! Пыльная ткань, пахнущая сеном, легла на ноги Стефании, и она спрятала в ней замёрзшие руки. Отметила краем сознания, что руки её какие-то грязные, попыталась вспомнить почему, но не смогла.
-Ты не бойся, - убеждал Бертран, - эти дороги только местные знают. Те люди не найдут. А если хочешь, могу отвезти в деревню. Там покой и благодать. Церковники долго еще не появятся.
            Стефания моргнула. Тепло понемногу возвращало её разум к земле, к реальности.
-Почему? – прошелестела она.
-А? – Бертран повернул голову. – А! ну так недавно зачистили всех.
            Голос его стал мрачнее.
-Всех, - продолжил он уже с горечью, - Марвой недавно закончили. Она последняя была.
-Кем последней? – не поняла Стефания.
-Известно! Целитель. Да ещё какой. С животными ладила, подход к каждой скотине имела. К ней всегда прибивались бродяжки. Всякого утешить могла словом, микстуры у неё, зелья. Эх…
-Ведьма, значит… - голос Стефании окреп. Она почувствовала странную ненависть к незнакомой Марве, ладящей с животными и микстурами.
-Тьфу ты! – Бертран даже возмутился. – Ведьма! Сама ты ведьма!
            Стефания странно усмехнулась. Она вдруг вспомнила про свою проклятую магическую кровь.
            Но Бертран, не зная, насколько был прав в своём обвинении, продолжал уже спокойнее:
-А хоть бы и ведьма! Ежели она людям помогает, то пусть помогает. Ан нет! выволокли её из дома в одной рубахе, да по пути ещё приложили крепко. Согнали народ смотреть на казнь ведьмы. все и пришли. И я. Из страха пришли. Из него же и не вступились, хотя каждый знал, что Марва мухи не обидела. А ваши её кинжалом по горлу. И похоронить не дали по-людски, сожгли. Тьфу.
            Стефания слушала рассказ Бертрана со странным чувством. Что-то было в нём неприятное для неё. Но это неправильно. Ведь он говорил о церковниках, казнивших ведьму! Откуда в его тоне столько горечи? Её не должно быть. Церковники освобождают людей от магии, так зачем носителей этой погани жалеть?
-Всё равно – ведьма, - упрямо сказала Стефания. – Если она зла не делала сейчас, то делала его прежде.
-Так судили бы! Расследовали! А тут явились в ночи, без суда, на потеху себе… и дом спалили и тело. А у неё дочь осталась. Насилу её дома удержали – к матери рвалась, с ней бы и сгинула.
            Здесь Бертран попал в точку. Существовал закон Церкви, в котором сказано было об изъятии магических отпрысков под присмотр Церкви, перевоспитание их и покаяние. Но чаще всего этих отпрысков карали как носителей магии, если, конечно, находили.
            Но Стефания знала об этом, а Бертран не мог знать!
-Она проклята Богом! – Стефания чувствовала, что должна отстоять церковников. Неважно, к какой церкви они принадлежали, все они ведут общую войну со злом – с магией. – Она оскверняла его! И поплатилась.
            Бертран пожал плечами. Спросил:
-А почему Бог сам её не покарал?
-Он покарал её через руки церкви! – Стефания даже скривилась. Она только сейчас поняла, что Бертран остановил повозку на дороге. – Через руки слуг!
            Бертран повернулся к ней:
-Разве он велел убивать всех? Вы видели бога? Хоть кто-то в ваших церквях его видел? Говорил с ним?
-Это не так работает, - Стефания снисходительно улыбнулась, - мы охраняем свет и следуем заве…
-И в них сказано, что нужно убить всякого носителя магии? Если магия зло, то почему рождаются маги, колдуны и вампиры? Если Бог хочет, чтобы вся нечисть исчезла, почему действует через вас? Он всемогущ! Это же Бог! У него есть власть над всем живым. Над ангелами и людьми. Зачем он позволяет людям рождаться с тем, что вы называете проклятием и что стремитесь истребить? Зачем передает вам свою волю? Вы что – лучше? Вы умнее и сильнее бога?
-М…мы…- Стефания хватанула ртом воздух, но не нашла что сказать разумное, выкрикнула что-то, что первое пришло на язык. – Мы храним его волю!
-Я вижу, - согласился Бертран мрачно. – Все видят как храните. Но если вы служите свету, если вы все такие добродетельные, то почему люди вас боятся и презирают? Почему вы заставляете людей страдать? Во имя света? Во имя добродетели? Тьфу…
            Бертран отвернулся от Стефании. Теперь в его глазах было презрение. Повозка снова двинулась, а Стефания – оглушённая, оскорблённая смотрела в спину какому-то деревенскому простецу, который унизил её. Он ничего не понимал, а смел судить дело Церкви! Он говорил с позиции человека…
            И Стефании нечего было ему возразить. У неё кончились слова, можно было бы тыкать этому наглецу своим безупречным знанием сводов и правил, всех законов Церкви, заповедей и стихов из Священной Книги, но всё это не имело смысла. У этого человека было устоявшееся мировоззрение, в котором вся магическая нечисть стояла выше и была добродетельнее служителей церкви!
            И сколько таких людей было на деле? Сколько их было – молчащих, презирающих церковников, что прибывали спасать людей? Стефании вспоминались все те случаи, когда люди молчали, наблюдая за расправой над той или иной тварью, вспоминались рассказы, когда люди прятали тех, против кого боролась церковь. Например, тот случай в Ноттингеме, когда местный шериф оказался оборотнем, и всё население Ноттингема вышло просить за его помилование, так он им полюбился, проявил такое служение своему городу!
            Но он был оборотнем, и это означало, что он должен умереть. Почему люди этого не понимали?
            У Стефании всё поплыло перед глазами. Она рывком отшвырнула ткань, которой её прикрыл Бертран.
-Ты чего? Обиделась? – он заметил это движение. – Ты чего? Я же не  от зла. Я только сказал…
-Останови.
            Бертран покорился. В тоне её было что-то такое страшное и жуткое, что заставило его остановить свою тихую повозку. Без его помощи Стефания спрыгнула на землю.
-Да куда ты? – спросил Бертран несчастным голосом. – Не дури! Ну? Не заговорю больше, садись!
            Но Стефания, не глядя на него больше, пошла в сторону от дороги в поросль мелкого кустарника.
-Вернись! – позвал Бертран, глядя в спину удаляющейся девушки. Она сутулилась, путалась в траве, но шла дальше, шла упрямо. Можно было бы её остановить и даже силком, наверное, усадить на телегу обратно, но Бертран не сделал этого. Что он о ней знал? Ничего. что сказал? По его мнению – пустяк. То, что все знают.
            А у Стефании омертвело всё последнее, что оставалось ещё живым.
…Абрахам стоит у подножия широкой лестницы Цитадели и усиленно делает вид, что он здесь случайно, но всякий, понаблюдав за ним даже пару минут, понимает, в чём дело. Нельзя стоять, болтая о пустяках и постоянно коситься на лестницу. Очевидно – ты ждёшь кого-то.
            Абрахам точно знает кого.
            Она должна появиться с минуты на минуту. Та самая могучая сила безысходной любви, которая толкает людей на самые необдуманные, героические и глупые поступки, ведёт к страшному, и гораздо реже к славному финалу. Но Абрахам впервые во власти такой силы. Он молод, наивен и слаб среди сверстников-магов, пусть в последнее время и делает значительные успехи в боевой магии, заставляя хмуриться лучшего ученика и всеобщего любимца – Михаэля.
            Михаэль даже задирать Абрахама теперь старается реже – боится схлопотать какой-нибудь порчи. Так, со свитой своих прихлебателей ещё пройдет, ковырнёт, а в ином – Абрахам пустое место. И его, Абрахама это устраивает. Можно чуть расслабиться, можно учиться с большим рвением, не отвлекаясь на подлости соучеников.
            А ещё можно наблюдать за Айолой… пусть и ждать приходится её долго, но она такая, что у Абрахама захватывает дух. С хитринкой в глазах, лукавая, гибкая и ловкая в танце – она замечает легко влюбленность Абрахама, но не отталкивает его. Держит на расстоянии, играет, не позволяет отдалиться.
            Но Абрахам ещё наивен. Он не умеет разглядеть этих сетей обольщения, этой лукавой игры и воспринимает каждую жалкую подачку в виде насмешливого взгляда или её улыбки за чистоту чувств. он живёт этим странным и радостным чувством. Именно это чувство заставляет его коситься на лестницу.
            И она прерывает это томительное ожидание. Айола появляется на вершине лестницы. У Абрахама перехватывает дыхание, когда он смотрит на её шаги по ней – быстрые, ловки, но плавные. Она идёт, оглядывая залу, не тратя времени, замечает, конечно, Абрахама.
            И, спустившись, вдруг…подходит к нему!
            Глаза у Аойлы зелёные. Она почти классическая ведьма с этим лукавым взглядом, с копной чёрных волос, собранных по ложной скромности в косу.
-Привет! – она весела. Она кипит жизнью. У Абрахама пересыхает в горле. Айола прежде не здоровалась с ним на глазах у всех первой.
            Тишина прокатывается по зале. Какой чёрт нашептал ей сделать это сегодня? Абрахам невольно улыбается – губы растягиваются в непривычном движении:
-Привет, Айола. Прекрасно выглядишь.
-Да? – она с сомнением оглядывает свой костюм. Он строгий, но Айола умело добавляет в него такие черты, которые делают его чуть мягче, индивидуальнее. Это не форма Цитадели, это что-то другое, принадлежащее только ей. Неуловимое. – А я и не заметила. Собиралась на скорую руку.
            Айола лукавит. Она провертелась у зеркала девичьей комнатки с добрых четверть часа, чтобы добиться такого нарочито небрежного эффекта.
-Я по делу. Я тебя искала, - продолжает Айола, - хотела попросить, чтобы ты проверил мою работу по боевым. Я что-то напутала, похоже.
            Она протягивает свёрток. Абрахам счастлив – для неё он готов на всё, а тут всего лишь его любимый предмет.
-Не замарайся, Айола! – Михаэль уже давно не может нарушить спокойствие Абрахама. У него просто уже не хватит фантазии! Ну что он ещё придумает? Окунание в ледяную бочку с водой было. уничтожение домашних заданий тоже. Наращивание ослиных ушей, превращение кровати в дымящуюся кучу мусора, оскорбительные прозвища  и банальные избиения – всё это прошло и закалило Абрахама.
            Но Айола вдруг обращает внимание на Михаэля, поворачивается к нему и спрашивает так ласково, что Абрахаму хочется тряхнуть её за плечи и развернуть к себе, но он сдерживается:
-А что делать бедной девушке? Кто заступится и поможет? Кто убережет её?
            От плаксивости и фальши её тона на Абрахама нападет бешенство. Невольно он сжимает кулаки, как было несколько лет назад, когда он впервые оказался малым ребенком перед Михаэлем.
-Спасти, что ль, прекрасную даму? – вслух рассуждает Михаэль, не сводя взгляда с Абрахама. Ему неинтересна Айола и ему плевать на неё саму. Но ему нравится демонстрировать своё превосходство. – Эх, спасу!
            Айола смеётся и протягивает руку к Абрахаму за свёртком, чтобы вырвать его. Абрахам вдруг убирает его за спину.
-Отдай! – требует Айола, вдруг посерьезнев. Со странной нерешительностью она заглядывает ему в глаза и видит что-то такое, что отвращает её и пугает. – Абрахам…
            Голос её становится тише. Она медленно понимает, что совершила что-то ужасное.
-Ты не только ничтожен, ты ещё и вор? – усмехается Михаэль. Он подходит к Абрахаму без спешки, ощущая моральное превосходство. – Украл работу Айолы…ай-ай.
-Не надо! – вдруг визжит Айола, пытаясь втиснуться между врагами. Она прочла во взгляде Абрахама то, чего не должна была прочесть.
            Но, конечно, уже поздно…
            Абрахам открыл глаза. Сон покидал его. В ушах его ещё звучал её отчаянный визг, долетевший сквозь толщу времени. Но это ничего. Он привык просыпаться и не с таким грузом. Годы обязывали. И пережитое в них тоже. А здесь ещё ничего.
            Рене уже не спал. Он проснулся недавно, ещё потирал глаза.
-Сон – странное явление. Сон на природе вообще не бодрит, - сказал он. – Я вообще чувствую себя ещё хуже.
-Ну так молись, - предложил Абрахам, щелчком пальцев разводя потухший накануне костёр.
            Рене глянул на него и не ответил. Привели себя в порядок, занялись завтраком. Абрахам держал себя как и прежде – мрачно и отстранённо, но это был уже вполне живой Абрахам, отходящий от ужасных вестей.
-Если будем идти весь день, то преодолеем большую часть пути, - сказал маг.
-Я могу идти и ночь! – хвастливо заметил Рене.
-Не стоит, - Абрахам остудил его пыл мгновенно, - в ночи не пройду даже я. Вскоре начнутся буреломы и болота. Идти придётся только днём.
            Рене решил не спорить. Один на один с Абрахамом ему было неуютно. Он чувствовал и мрачность мага и его превосходство в силе – это не давало ему покоя и заставляло быть куда более покладистым. Невольно Рене даже начинал задумываться о том, что неплохо бы вернуть Стефанию или Базира в компанию – всё спокойнее.
            Двинулись в путь. Абрахам держался молча, лишь изредка снисходил до указания пути: влево, вправо или говорил быть осмотрительнее. Нужно было признать – из него был прекрасный проводник, но отвратительный компаньон. Рене как-то не так представлял себе путь. Ему виделся конец пути, где уже была слава и восхищение, что он бросил вызов одной церкви и принес в другую доказательства. А вот промежуточный этап давался тяжеловато.
-А ты знал предыдущего главу Животворящего Креста? – без разговоров у Рене пошаливали нервы.
-Знал, - ответил Абрахам, едва ли оглянувшись на «вечного офицера».
            Исчерпывающий ответ! Но Рене не сдался:
-А Константин как к власти пришёл, ты помнишь?
-Да, - Абрахам снова поразил своей дипломатичностью. Рене вздохнул, но маг неожиданно снизошёл до пояснения, - когда я пришёл на сторону Церкви, Константин был ещё младенцем. Когда же я стал первым охотником и заслужил подобие доверия от собратьев, Константин едва ли приступил к учению.
-Сколько же тебе лет? – поразился Рене и ответу и словоохотливости мрачного мага.
-Много, - Абрахам снов обратился губителем дипломатии.
-А в циферках? – не сдался Рене, с трудом переваливаясь через покатистый холмик, поросший гнилушками. – Уф… ну больше ста?
-Больше, - Абрахам легко миновал следующее препятствие. Ему вообще давалось удивительно легко взбегать по холмам и спускаться с них, перешагивать через ямки и бревна и легком находить дорогу по одним ему ведомым знакам.
-А насколько боль…- Рене оборвали. Абрахам вдруг обернулся и велел резким жестом замолчать. Рене, как человек неглупый, стих моментально. Тревожная реакция Абрахама не оставляла ему другого выхода.
            Абрахам обводил взглядом каждый кустик и деревце, искал что-то.
-Что? – шепотом спросил Рене через пару минут затишья. Ему надоело чувство неопределенности.
-К нам кто-то идет! – Абрахам почти не разжимал губ. Он оглядывал лес, ища кого-то. В пальцах его уже пульсировало заклинание. Рене на всякий случай скользнул ему за спину. Охотник даже не возразил.
            Выждав еще немного, Абрахам крикнул вглубь леса:
-Кто на пути?
            Тишина. Правда, в этой тишине Рене вдруг почудился тоненький всхлип. Он не успел подумать, прикинуть, а Абрахам уже узнал:
-Болезная!
25.
                Это оказалась она. Внешне всё прежняя, только помятая, но всё-таки какая-то уже чужая чем-то внутренним. Не должно так выглядеть молодым девушкам, не положено иметь им такого ошалелого взгляда и так дрожать…
            Рене и Абрахам молчали, наблюдая за её приближением. Мысли союзников разнились. У Рене первая мысль была в облегчение: он теперь не один с Абрахамом! Вторая уже полна презрения: что за вид у Стефании? Как она так быстро низко пала, наплевав на себя? Где умудрилась так испачкаться? Третья была совсем уже мрачной и касалась отсутствия Базира.
            Абрахам же в первую очередь заметил отсутствие Базира, а затем только обратил внимание на запуганный, затравленный вид болезной несчастной магички. Она ещё шла – какая-то угловатая и нелепая, а он уже что-то успел понять по её взгляду и общему виду, понять по этому отсутствию и понятое отпечаталось в лице его разочарованием.
-Это вы… - у Стефании от облегчения подкосились ноги, она не устояла на ногах и разрыдалась, оказавшись на земле, от облегчения.
            Абрахам не приблизился к ней, он оставался стоять над нею, возвышался и оставался суров. Он походил на каменное изваяние античного бога – таких очень любили помещать в учебники начинающих церковников, показывая зарождение истинной веры. При этом античные боги всегда были показаны порочными и лживыми, суровыми и кровавыми… обычно церковники-наставники любили подчёркивать это:
-А наш бог милостив и добродетелен! Счастье – служить ему.
            Тогда Стефания даже не понимала, как можно преклоняться перед суровостью карающего античного божества, а теперь понимала. Страх гнул её к земле. В глазах Абрахама она прочла презрение и разочарование: она вернулась одна.
Рене же был человечнее и не таил этого. Вечный офицер, ныне навсегда уже опальный, присел перед Стефанией, быстро оглядел её:
-Ты не ранена?
            Стефания затрясла головой. Нет, физически она не ранена, только устала и ощутила теперь внезапную жажду, сцепившую горло неприятным жжением. Но физическая рана – это ещё не всё. Это всего лишь тело, а тело страдает, живёт, ломается, исцеляется и, в конце концов, истлевает, поддавшись смерти и гниению. А что делать с душой? С той рваной раной внутри, которую не перекрыть ничем? С чувством вины, с ощущением несмываемого позора, с этой невидимой грязью предательства?
            Но Рене больше волновало физическое состояние - душу он признавал только свою. Абрахам, не снисходя до неё, спросил:
-Где Базир?
            Стефания могла солгать. Могла сказать, что они попали в переделку, что Базир пожертвовал собой. Или, хотя бы, могла попытаться себя оправдать, сказав, что Базир пытался её споить и лишить чувств, что уговаривал её пить, а после пытался спрятать в комнате трактира. Но она понимала, что, во-первых, её язык не повернётся к этой лжи, во-вторых, может быть Базир и пытался её споить, но она сама была не против. Во всяком случае. В самом начале, Стефания подсознательно понимала, что он делает – это она осознавала сейчас с ещё большей ненавистью к себе.
            Осталось только признаться – себе и им. И она призналась:
-Я струсила.
            Абрахам уже знал. Горечь, разочарование и холодное ехидство разлились по его чертам. Он не вымолвил и слова, не произнёс и звука, пока Стефания, глотая слезы, кое-как пыталась рассказать все обстоятельства дела. Она не смотрела ни на кого, зная, что не встретит ничего хорошего, что ждёт её лишь осуждение. Ей сложно было даже объяснить, чьего осуждения она больше боится – Рене ли, с его насмешками? Абрахама ли с его молчанием?
            Но Стефания была наивна. Последнюю часть своих злоключений о поездке в телеге и неприятном разговоре она обрисовала в общих чертах, не углубляясь в детали. Но и этого хватило союзникам, чтобы сделать свои выводы с лихвой.
            Абрахам нарушил молчание. Суровый античный каратель снизошёл до Болезной. Речь его была убийственна:
-Я не ждал от тебя подвигов и хоть какой-то пользы, но трусость была перебором даже для тебя. Я полагал тебя храбрее и честнее. Базир сделал для тебя столько всего хорошего, он спас твою жизнь, поддерживал, а ты сбежала!
            Во взгляде мага полыхнуло что-то желтоватое и яростное. Стефания вжала голову в плечи, понимая, что заслуживает это и даже большее презрение. Но неожиданно на выручку пришёл Рене:
-Полно, Абрахам! Взял девчонку с бумажной работы, выдернул в ночь непонятно куда и непонятно зачем. Напугал! И ещё подвигов ждёшь? Она не охотник. Она ребёнок, который впервые вышел на большую дорогу. Все ошибаются, все трусят…
-Не все, - возразил Абрахам, пока Стефания обалдело взирала на своего защитника.
-Но и не все, такие как ты, - Рене спокойно взглянул на Абрахама. – Ты из породы фанатиков. Она из породы нормальных, ну хорошо, не совсем людей. Она магичка, но жила и вела себя как человек. значит, и судить её должно только людям.
            Тон Рене был обманчиво мягок. Он вдруг повернулся к Стефании и уточнил:
-Я не оправдываю тебя, хоть трусость твоя и объяснима. Но есть время, когда всякая трусость – преступление.
-Базир жив, это спасает тебя, - Абрахаму не понравился тон Рене по отношению к Стефании. Он считал себя одного вправе судить и осуждать её, но не Рене – не этому интригану-бюрократу судить её! Поэтому мгновенно Абрахам проявил снисхождение. Хотя бы показательное.
            Этого Рене, искушённый в манипуляциях, и добивался.
-Нам надо продолжать путь, - Абрахам похоронил в себе всё невысказанное Стефании до лучшего момента, - мы потеряли много времени. Идём! Скоро начнёт темнеть, нам нужно найти место для ночлега.
            Стефания поднялась с земли, готовая к пути и к неизвестности. Она знала, что Абрахам не простил её, и долго ещё не простит, будет всё время жалить её за эту ошибку, но теперь она была не одинока. И это заставило Стефанию подняться сквозь усталость.
-Будь добра, не отставай, - Рене подмигнул ей и поспешил за Абрахамом. А маг уже уверенно прокладывал себе путь через колючие кустарники. Он не оглядывался – оглядка была ему ни к чему, и без неё он прекрасно знал, что и Стефания, и Рене идут за ним.
            Абрахам шёл, сминая мягкий, будто бы живой, податливый мох, и пытался понять, что он чувствует сейчас к Стефании и как к ней относится. Выходило не очень гладко и понятно. Он был и рад её встретить и полон разочарования в ней, в её трусости. В словах Рене был смысл, но Абрахаму этот смысл не нравился – сам Абрахам никогда не уклонялся от драки и не поступил бы так, не сбежал бы как Стефания. Но что она могла противопоставить трём охотникам? Ну хорошо, одному охотнику, одному недавнему ученику и нереализованной и озлобленной девице – Делин?
            Ответа на это у Абрахама не было, но он всё-таки был уверен в том, что сам не поступил бы так, как Болезная. Не струсил бы, организовал из трактира ловушку, превратил бы его в свой штаб, реорганизовав все имеющиеся методы, но для этого нужен опыт полевой самостоятельной работы, а у Стефании этого не было.  нужно было учитывать все обстоятельства. Рене был прав в том, что Стефания всё-таки пошла за Абрахамом и, узнав правду их путешествия, не заторопилась прочь с Ронове, а осталась и даже попыталась совершить что-то достойное. Не получилось, конечно, всё стало лишь хуже – они лишились Базира, но разве сама эта попытка ничего не стоит?
            Для Абрахама всё было противоречиво. На словах он был категоричен, но в душе его творилось противостояние между осуждением без права помилования и осуждением со снисхождением. Но Абрахам никого не пускал в свою душу, а уклоняясь от любопытного и даже заискивающего взгляда Болезной Стефании, шёл, не оглядываясь.
            Стефания поглядывала в спину Абрахама, пытаясь понять, о чём он думает. Она догадывалась, что ничего хорошего в его мыслях нет относительно неё самой, но она не могла перестать думать об этом. Это привело Стефанию к досадному и нелепому запинанию о корягу. Устоять-то устояла, но Рене, шедший теперь за нею, весьма выразительно зацокал языком.
            Стефания поняла, что так нельзя дальше. нужно отвлечься. Она попыталась думать о Базире. Без сомнения, та трактирщица выходит его, если Базир действительно у неё. Мысль о Базире оказалась очень неприятной и Стефания попыталась вспомнить, что её могло бы поддержать. На самом деле, имя давно уже пришло к ней в сознание, но она боялась позволить себе его заметить. Но когда прошла дума о Базире, уколов её совесть. Стефания ослабила контроль над сознанием, отвлеклась, и проклятое имя скользнуло змеёй, радостно заалев в мозгу: Ронове.
            Стефания сжала зубы. Ронове оставил их. Давно оставил. Как можно думать о нём? Он смотрел с презрением и ненавистью на саму Стефанию, боялся её, вся она сделалась ему ужасна и отвратительна из-за того, что Стефания не могла даже отменить или исправить в себе. И за одно это Ронове не заслуживал уже быть в её памяти, но он был.
            Ей вспоминались его руки, его неожиданная поддержка, заступничество, забота и редкие, полные её робости минуты, когда он оказался рядом, когда заметил тихую помощницу Абрахама, отвернувшись от своей яркой Иас.
            «Это было сказкой. Этого не было со мной», - Стефания упрямо хотела поверить в это. Сказка кончается. Сказка для тех, кто красив, талантлив  и храбр. Она не для тех, кто оставляет своих защитников в неизвестных обстоятельствах и не для тех, кто замаран происхождением.
            Но сердце также упрямо не верило мыслям. Ныло. Прежде Стефания даже не думала о том, что такое возможно. Ей казалось, что можно думать о человеке, переживать, сочувствовать ему, но это всё где-то в мозгу, в чувстве долга и в природной жалости. Но почему же сердце не желало молчать?..
            «А вот Иас бы так не поступила!» - Стефания попыталась отвлечься от боли по Ронове на своё, уже привычное страдание. Вышло неубедительно. Стефания не могла знать, как поступит Иас. Она могла лишь предположить. Но на предположении далеко в самобичевании не уйдёшь.
            Отвлечения не вышло и сердце снова напомнило о себе и дьявольским происком отозвалась в голове Стефании всё одна, всё та же, единственная тоскливая мысль: «Где же сейчас Ронове?»
            Но вся проблема Ронове была в том, что он сам не знал, где находится.
            Сначала Ронове лежал (это он понял), прислушиваясь к своим ощущениям. Память воскресала в нём быстро – вспомнился лес, Базир, встреча с беглецами, ссора, затем разделение. Вспомнились и муки, и последовавшее за ними решение вернуться, и встреча с Марбасом, и вынужденное его убийство, а потом Ронове что-то потащило через темноту, настигло и вырубило.
            И вот здесь у Ронове были уже вопросы. Тело не болело, лежать было удобно, но вопросы не проходили. Он приоткрыл глаза, ничего не понял и совсем раскрыл их.
            Над ним возвышался когда-то белоснежный, а ныне от времён уже посеревший потолок с искусно выложенным барельефом. Барельеф изображал сцену охоты – были и охотники, и гончие, и добыча в виде застреленного оленя.
            Ронове подумал, решил, что пялиться на охоту не так уж и интересно и осторожно приподнялся на локте. Выяснилось два обстоятельства: он в комнате и комната пуста.
            Тогда он решительно поднялся, заметил, что находится в прежнем своём виде, только карманы теперь пусты все до одного, и даже в обуви уже нет никаких лезвий – крайних средств защиты. Это дурной знак, но Ронове решил пока не делать однозначного вывода и принялся изучать комнату.
            Она была большой. Раза в три-четыре больше его кельи охотника в Церкви Животворящего Креста. Кровать – широкая, с удобным матрасом, горой подушек, скованных приятной тканью, возвышалась на покрывалах. Ронове на такой кровати прежде не лежал – вся мебель в Церкви была простой  - это исходило из нехватки казны. Комната же, в которую его поместили, отзывалась по меркам Ронове, роскошью.
            Только вещной шкаф из тёмного дуба, при ближайшем рассмотрении, пустой совершенно, занимал половину стены. Ещё стол – блестящая лакированная поверхность блестела приятной чернотой и металлической обивкой. Кресло, придвинутое вплотную к столу, и простор. Простор комнаты!
            Ронове внимательно осмотрел узкое окно. Оно не было зарешечено, но снаружи его закрыли доской или плотными ставнями. В комнате царил полумрак, света было недостаточно, но предметы различить было можно, значит, на улице было солнечно, и стоял день или что-то около полудня.
            Дверь же оказалась плотной и закрытой. Что ж, Ронове не ждал иного.
            Он ещё раз обошёл комнату и сел на постель. Сидеть на такой мягкости оказалось неуютно, и Ронове переместился в кресло. Кресло было удобнее, он даже на миг замечтался, что поставит такое же…
            А потом вспомнил, что ставить ему негде и вернулся из мира грёз.
            Но на самом деле, подумать было о чём. Прежде всего, Ронове был в бегах. По своей воле или нет – это случилось. Он убил Марбаса – собрата-охотника, этого ему не простят. Кто-то принёс его незнакомо куда…
            Зачем? Хотели убить? Убили бы. Допросить? Допросили бы. Так какого черта его поместили в роскошную темницу и заперли?
            Сидеть без дела было невыносимо, к тому же хотелось есть – желудок предательски отозвался требованием, да и хотелось посетить туалет. Ронове промучился ещё минут пять, но не придумал ничего лучше, чем подойти к дверям и побарабанить в них.
            Дверь не поддалась. Прошло целых две томительных минуты прежде, чем в замочной скважине началось движение. Через мгновение дверь распахнулась, являя на пороге тонкую белокурую девушку.
-Добрый день, - тонко приветствовала она.
-Где я нахожусь? Кто вы? Что вам нужно? – спросил Ронове сразу же. В тоне его была раздражительность. В былое время он бы разглядел бы девушку – её точёные, как из мрамора, черты лица, тонкую фигуру и болезненный вид с сероватыми кругами под глазами, но сейчас ему не было до этого дела.
-туалет и купальня по коридору, - ответствовала она.
            Ронове попытался оскорбиться, но момент был неподходящий. Он рванул к спасительным дверям через маленький проход коридора, но успел заметить, что указанные ему комнаты образовывали троедверие, похоже, одной клетки, потому что четвертая дверь была зарешечена и закрыта. Значит, тюрьма двойная.
            Ронове вернулся быстро. он оглядел роскошную просторную купальню, полки с разным душистым мылом и маслами, стопку полотенец, выложенные витражами стены, заметил отсутствие окон…делать было больше нечего. Только возвращаться и выяснять, что происходит.
-Кто вы? Где я? Что вам нужно? – повторил Ронове свои вопросы. Белокурая девушка стояла в отведенной ему комнате, похоже, ждала.
-Я – Аме, - ответила девушка, - я приставлена для того, чтобы у вас было всё необходимое.
-Кем приставлена? – не понял Ронове. – Какое необходимое?
-Хозяином, - просто ответила Аме. – Еда, вода, доступ в купальню. Пока вы были без сознания я не решилась отпирать двери, но теперь вы можете перемещаться между ними свободно.
-Я хочу выйти. – Ронове сжал руки в кулак. – Выпусти меня!
-Не могу, - Аме бесстрастно взирала на Ронове. – И я не рекомендую вам пытаться вырваться силой. Не получится.
-Кто ваш хозяин? – Ронове сомневался в том, что хрупкая девица способна оказать ему сопротивление, но он не знал, кто и что за дверями, поэтому решил сгладить её угрозу и подойти с другой стороны. – Зачем я здесь?
-Этого я сказать не могу, - ответила девушка.
            Ронове с трудом подавил приступ бешенства. Аме, уловив его настроение, поспешила объяснить:
-Я не знаю всех обстоятельств. Мой брат принёс вас сюда из леса. Сказал, что нужно дождаться хозяина, и я приставлена к вам.
            Ронове затряс головою. он никогда не был внимателен к логическим задачам и не любил загадок, а эта Аме, весь его плен был сплошным потоком неясностей и загадочностей.
-Твой брат охотник?
-Вроде того! – Аме вдруг весело улыбнулась. Улыбка у неё получилась неприятная.
-А хозяин?
-И хозяин охотник, - подтвердила Аме и улыбка пропала с её лица.
            Ронове стало чуть легче. Значит, охотники! Может быть, он в плену у других церковников? Ронове решил, что это так, объяснение его удовлетворило, и он поинтересовался:
-А когда я встречусь с твоим хозяином?
 -Этого я не знаю, - признала Аме. – Мой брат, может быть, знает об этом. Когда он вернётся, я скажу ему, что вы очнулись, и он зайдёт к вам.
            Это понравилось Ронове ещё больше. Ему представилось, как лихо он проведёт беседу с этим непонятным братом, как прояснится всё легко и просто. Настроение его улучшалось, он даже заметил тонкость фигуры Аме и мягкие белокурые локоны.
-А пожевать что-нибудь будет? – аппетит снова дал о себе знать.
            Аме кивнула, последовала к дверям быстрым шагом, пересекла комнату, закуток коридора. Ронове последовал за нею, но всё равно опоздал – девушка оказалась слишком проворна, и Ронове не удалось даже увидеть кусочка другой комнаты. Он услышал, как провернулся в скважине ключ, запечатывая своего пленника.
            Но ему всё было ясно. Охотники, служанка…что ж, наверное, это просто другая Церковь. Может быть, чудаковатая, но не явные враги.
            Аме появилась через пять минут с подносом. Несмотря на поднос, она ловко справилась с дверью, опять поразив своей быстротой Ронове. Ключ исчез в её руке – это охотник заприметил,  но он пока не предпринимал ничего, понимая, что не имеет всей картины перед глазами.
            Аме принесла ему тарелку с холодной курятиной и овощами, пару кусков пшеничного хлеба и небольшой кувшин с вином. На подносе даже обнаружились нож и вилка. Ронове хмыкнул: видимо, ему доверяют, раз дают оружие.
            Аме, однако, заметила его усмешку и промолвила:
-Если вы проявите своеволие, вам не помогут ножи.
-А где мои вещи? – лениво спросил Ронове. – Или вы их украли?
-У нас не бывает воров! – девушка даже оскорбилась. – Ваши вещи вам вернут, если так будет угодно хозяину.
-Сядь со мной, поешь, - предложил Ронове, желая сгладить обстановку.
            Девушка отвернулась:
-Я не могу.
-Я разрешаю! Да и ты же должна следить за тем, чтобы у меня было все необходимое! Так вот – мне нужна компания.
            Аме холодно взглянула на него. Неприятное, мелькнувшее в её улыбке, вернулось, изуродовав точёные черты лица:
-Я сказала, что не могу.
            Она на самом деле имела такой вид, словно при одном взгляде на курятину её тошнит. Не дожидаясь, пока Ронове опомнится от её тона, Аме вышла прочь, снова провернулся в скважине за нею ключ.
-Безумцы! – фыркнул Ронове, поражённый такой ненормальной реакцией.
            Но переживания оставили его. Они не возвращались пока он не насытился. Лишь когда прикоснулся к кувшину, снова провернулся ключ в скважине.
-Вернулась! – хихикнул Ронове сам с собою, в общем-то довольный таким положением вещей. Но в комнату вошла не уже знакомая ему Аме, а молодой блондин высокого роста и довольно тщедушного сложения. В чертах нового гостя Ронове увидел такую же бледность и болезненность  точёных словно бы из мрамора черт, те же мешки под глазами. Он сообразил, что перед ним брат Аме и поднялся гостю навстречу, полагая, что этот человек будет адекватнее своей сестры и объяснит Ронове всё.
            Гость, в самом деле, прошёл в комнату, слегка облокотился на стол, занимая удобное положение. Он действовал наглее и решительнее и Ронове это нравилось.
-Вы брат Аме? – он первым решил нарушить молчание.
            Гость кивнул:
-Вы можете звать меня Филипп.
-А я Ронове. Я – Охотник Церкви животворящего Креста…- Ронове осёкся. Он не был уже охотником. Вряд ли Церковь Креста примет его теперь.
-Я знаю, - ответил Филипп, разглядывая его лицо с какой-то странной щепетильной внимательностью. – Я полагаю, что вы удивлены?
-Да, я…
-И желаете прояснить ситуацию? – закончил Филипп тем же холодным, ничгео не выражающим голосом.
-Да, - подтвердил Ронове, - я выполнял определённое путешествие в целях…
-Вы были в лесах, примыкающих к  границам владения моего хозяина, - Филипп и в этот раз не дал Ронове закончить. – В самом лесу есть черта, где начинаются его владения. Вы перешли их. И вы совершили убийство – я видел это. Убийство церковника.
-Это было выну…
-И вы, - Филипп легко перебивал жалкие попытки Ронове заговорить, - как и подобает убийце, пытались сбежать. Я не дал вам этого сделать. Я настиг вас, ибо убийство, совершённое во владениях моего хозяина, но без его ведома, подлежит его судейству и разбирательству. Закон суров, но он таков.
-Подождите! – взмолился Ронове. – вы ведь не знаете никаких обстоятельств! Понимаете, я – церковник. Я искал беглецов, которые предали Церковь. А тут один из моих спятивших соратников налетел на меня и требо…
-Мне не нужны ваши обстоятельства! – отмахнулся Филипп. – Они могут понадобиться моему хозяину или вашей церкви.
-Отпустите меня! – Ронове заглянул в холодное лицо Филиппа. – Могут пострадать люди. Я должен найти своих друзей. Я должен к ним вернуться.
            Филиппа слова Ронове не тронули.
-Вы не сделаете отсюда и шагу, если того не прикажет хозяин. Нас не касается то, что вас так тревожит. Мы лишь охрана. Мы выполняем волю нашего господина, а он установил законы над нами.
-Но я не…
-Не дёргайтесь! – рявкнул Филипп неожиданно и что-то звериное отозвалось в этом рыке. – Сидите здесь и не пытайтесь устраивать сцен, мы их здесь не оценим. Мы не ваша церковь! Мы не ваши запуганные монахи креста!
-Ваши?.. – Ронове не был из числа пугливых людей, но здесь пробрало даже его, и всё-таки ум зацепился за повтор отчуждающих «ваша» и «ваши». – Мы же на одной стороне! Мы все на стороне…Креста?
            Ещё до того, как промолвить последнее слово, Ронове почувствовал, что смешон. Он не понял ещё причины этого, но ощутил всей кожей своей этот липкий и плотоядный взгляд Филиппа – взгляд хищника, взгляд скота, поднявшегося над человеком.
            Не понимая своего порыва умом, Ронове вскочил. Кресло завалилось набок от его движения. Но на Филиппа это не произвело никакого впечатления, он продолжал, слегка склонив голову, разглядывать пленника.
-Ваша сестра сказала, что вы – охотник! – Ронове чувствовал себя беспомощным. Пойманным, жалким, нелепым…
-Это так. Мы все охотники.  И даже Аме, - Филипп облизнулся и вдруг произошло страшное. Глаза его полыхнули желтоватым огоньком, а нижняя челюсть чуть подалась вперёд и зубы заострились, удлинились, демонстрируя обалдевшему и омертвевшему от ужаса Ронове треугольную их форму.
-Исчадие-е! – завопил Ронове, бросился к постели, намереваясь отломить хоть деревяшку от спинки кровати, лишь бы было у него оружие против этой богомерзкой отвратительной твари.
            Филипп захохотал. Лицо его вернулось в прежний вид, он стал похож на человека – очень красивого, только холодного и скованного, такого же тщедушного. Ему было весело от страха Ронове, от ужаса затравленного зверька, находящегося полностью во власти самой смерти.
-Не тряситесь, священник! – Филипп скривился, наблюдая за тем, как лихорадка бьёт всё тело Ронове, как безумно он рыщет по карман, ища распятие. – Никто вас без суда не сожрёт. Вот явится хозяин, с ним и говорите! А пока не дурите… мы шуток не любим. Ваших шуток уж точно.
            Филипп, уже не скрывая оскала, проследовал к дверям, не обращая внимания на всё ещё трясущегося от омерзения и страха Ронове. Но у самых дверей, растягивая садистское своё удовольствие, обернулся и посоветовал приторно-ласковым тоном:
-Знаете, наш хозяин очень любит формальности. Услужите ему, если не хотите попасться на его клыки в первые же два мгновения, обращайтесь к нему как того требует этикет. Вам, он может быть незнаком? Что же, я подскажу. Называйте его «ваше сиятельство», как и подобает называть графа или же «господин», как полагается человеку слабому, находящемуся на краю гибели.
            И Филипп исчез из клети Ронове в прекрасном настроении. Ронове взглянул на потолок, смаргивая слёзы:
-Боже…боже, за что ты так со мной? боже…
            От перенапряжения и потрясения сознание спасительно оставило его, и Ронове обмяк, рухнул прямо на пол, скошенный ужасом и безысходностью.
Глава 26.
            Когда начало смеркаться, Абрахам велел остановиться – дальнейший путь был безнадёжен,  и он знал это лучше всех, недаром проводил он целые часы, склонившись над картами этой местности.
            Рене захотелось поспорить. Он не желал промедлений – их и без того было более, чем достаточно, да и опасно было оставаться в пролеске, на который они вышли. Ночной лес не располагал к спокойному сну, звуки живой, не осквернённой интригами Церковников и Цитадели, природы будоражили кровь с непривычки. И в этих звуках, которых оказалось внезапно так много (Рене почему-то не замечал раньше, как шумен лес), любой мог подкрасться к ним.
            Но Рене, открыв рот, вдруг вспомнил, что Абрахам – маг, и маг, который недолюбливает самого Рене, а это значит, что он может просто уничтожить Рене и ничего никто не докажет. Спорить тут же расхотелось, Рене, выражая всем своим видом покорность, плюхнулся на траву и с удовольствием вытянул ноги.
            Стефания тихо села рядом. Она очень устала – весь её прежний мир давно распался, и она даже не могла вспомнить теперь, когда был для неё последний тихий спокойный день без ужаса и отвращения к себе самой. Кажется, всё началось с гибели Буне… несчастный Буне! Гениальный теоретик, который оказался в пучине интриг, не имеющих, будто бы уже истока, уходящих корнями куда-то очень глубоко.
            Стефании было стыдно признать даже перед собой, но что делать с этой вязкой, тошнотворной правдой? А правда была в том, что если бы Стефания могла вернуться назад, то просто не стала бы дружить с Буне и держалась бы противоположных ему стен в коридорах Церкви Животворящего Креста. Тогда она была бы всего лишь напугана, как и другие церковники, тогда она не приманила бы внимания Абрахама или Ронове…
            Ронове. При мысли о нём Стефании хотелось плакать. Но слёз не было и глаза жгло. Оставалось терпеть.
Она, услышав о привале, с облегчением упала в траву – усталость стала ей постоянным спутником.
В молчании перекусили. Кусок не лез Стефании в горло, но она знала, что должна есть, чтобы совсем не ослабнуть, и без писка сделала над собой усилие, прожевав то, что передал ей в таком же молчании Рене.
Абрахам навёл пару лёгких отводящих глаза заклинаний. Для церковников, отыщи они их наверняка, не хватит, но если те пройдут мимо – а на это Абрахам и надеялся, то они не увидят их. На большее у него, тоже измученного и истерзанного, но отважно хоронящего даже следы усталости в себе, сил не хватило.
И, хотя у Стефании глаза слипались от усталости, она вызвалась дежурить на всякий случай и осталась сидеть у костра. Абрахам не спорил, он мельком глянул на неё и спросил:
-Хоть этого ты провалить не догадаешься?
-Я подежурю, - Стефания проглотила холодный комок в горле, она знала, что Абрахам никогда не был образцом тактичности, и знала также то, что заслужила всё и даже большее, и не пререкалась.
            Рене никогда не был рыцарем креста в белых доспехах, но даже его покоробило. Он попытался возразить:
-Абрахам, Стефания утомлена. Я подежурю.
            Абрахам даже обрадовался. По-своему, как умел только он. В его глазах вспыхнула злое удовольствие, он взглянул на Стефанию опять и сказал ей:
-Надо же! Ты всё-таки умеешь устраиваться, Болезная! Сначала Ронове заступался за каждый твой шаг, потом Базир. теперь вот он. Хвалю за адаптивность!
            Это было издевательским укором. Стефания покраснела – даже в нервном свете костра это было видно, и, не поднимая головы, попросила:
-Не надо, Рене. Иди спать.
            В голосе её звучала мольба затравленной жертвы. Рене взглянул в сторону Абрахама – то уже с удобством устраивался на земле, и решил не спорить. Он лёг на холодную землю чужого края, свернулся калачиком и закрыл глаза.
            Поведение Абрахама казалось Рене недопустимым. Какой бы слабой не оказалась Стефания, это, по его мнению, не являлось повод к такому обращению с ней.
            Рене был слишком ещё молод, чтобы понять истинные мысли Абрахама. Он тоже не спал, прислушивался к ночи, к треску костра, к далёкому уханью филина, к стрёкоту ночных насекомых и к тихому дыханию Стефании. Ему было жаль эту болезную дурочку. Жаль её молодости, жаль её наивности и слабости, но жалость – это худший враг любой помощи. Абрахам понимал, что Стефании предстояло отныне жить в страшном и холодном, враждебном мире. Если она пойдёт жить к людям – те не примут её. Если она придёт в Церковь Святого Сердца и попросится служить там, то к ней будут относиться с подозрением – она предала предыдущую Церковь, пусть и без того предательскую, но предала. Да и если она не сдержит своей магии? Её порвут.
            Абрахам знал это. Он не видел для неё пути, ведь даже если Стефания останется с магами, перейдёт на их сторону, чего, по мнению Абрахама, не случится никогда, всё равно – и те не будут к ней дружелюбны. Она оставалась чужой для всех и это означало, что теперь никто никогда не пожалеет её, не защитит. И если не будет рядом Абрахама, никто не заступится.
            Значит, придётся вытащить Стефанию из её теплицы, вырвать в реальный и холодный мир, преодолеть собственную жалость, чтобы дать ей опору. Жестокость других закаляет – Абрахам знал это и не видел для Стефании иного выхода, кроме как передать ей это знание.
            Но Рене был молод и не знал всего этого, не догадывался о мыслях Абрахама и потому тихо лежал, возмущаясь про себя его поведением. Не утерпев, он поднялся.
            Стефания сидела у костра, глядя в пламя. Одинокий силуэт вырисовывался в ночи, казался ещё меньше, слабее. Рене подсел к ней.
-Думаешь, я провалила задание? – она попыталась хихикнуть, но смешок вышел нервным.
-Нет,  я так не думаю! – Рене поспешил заверить её. – Послушай, ты можешь идти спать, я посижу. Тебе нужнее.
-Я в порядке! – Стефанию уязвило снисхождение Рене. – Это ты лучше иди спать.
-Ты можешь идти, правда, - Рене всё ещё пытался уговорить её, - я не скажу Абрахаму. Я разбужу тебя, едва забрезжит рассвет. Абрахам не узнает. Клянусь.
            Стефании очень хотелось согласиться, но она глянула на Абрахама, и отказ выскользнул быстрее, чем она успела сообразить:
-Нет!
-Не бойся…
-Я в порядке.
            В голосе Стефании прорезались металлические нотки. Эта неожиданная твёрдость ясно дала понять Рене – Стефания и впрямь Болезная. Никто в здравом уме, измучавшись, не будет и дальше над собой издеваться.
            Абрахам, лёжа без сна, не выдавал своего бодрствования, но слабая улыбка невольно тронула его губы. В темноте это было безопасно: никто не заметит.
-Иди спать, - посоветовала Стефания.
-Не могу, - признался Рене. Его потянуло на откровенность. С Абрахамом он не рискнул поднимать этой темы, но Стефания вдруг показалась ему удачным выбором в собеседницы. – Не могу. Веришь?
            Стефания молчала. До определённого момента она не знала, что можно быть в таком состоянии, что сон просто не придёт. Ей казалось это выдумкой. Теперь она понимала своё глубокое заблуждение.
-Я спокойно спал, когда обвинял то одного церковника, то другого по приказу Константина. Я спокойно спал, когда нужно было клеветать и лгать, шпионить и подсматривать, вынюхивать…так почему же теперь, когда я пытаюсь сделать благое дело и открыть лицо Церкви Животворящего Креста, то есть, бороться с обманом, быть благородным и храбрым, я не сплю. Гнетёт. Понимаешь?
-Это просто твой страх, - Стефания была младше Рене и слабее, она не знала его интриг и не могла себя поставить на его место, но поняла. – Ты боишься, что все узнают твоё лицо. И твой брат…
-Лучше не знать! – Рене поёжился. Ночь становилась холоднее – верный признак скоро рассвета. – Между знанием и незнанием впредь буду выбирать второе. Крест и пламя всему остальному! Крест и пламя!
            Небо серело. В тёплый сезон рассвет наступает рано, лютует холодом. Ещё и костёр совсем ослаб, затух. Стефания потёрла ладони друг о друга, попыталась согреть руки дыханием.
-Ты можешь уйти к людям, - сказал вдруг Рене, наблюдая за нею. Он был вечным офицером церкви и почти не участвовал в вылазках, но всё равно был привычнее ко всем превратностям путешествия.
-И что мне делать с людьми? – Стефания усмехнулась. – Сажать пшеницу? Растить детей? Шить? Я – церковник.
-С магией в крови, - жестоко напомнил Рене. – Тебя никто не ждёт в церкви.
-Как и у людей, - согласилась Стефания. – Нужно куда-то будет прийти, но я не знаю куда.
-Всякий путь заканчивается.
            Посидели в молчании. Оказалось, что молчание сближает не меньше, чем разговор. Молчать было легко и приятно. И это в обществе Рене!
             А небо становилось всё серее и прозрачнее. Прохладный ночной воздух становился теплее. Над верхушками деревьев ползли седые клубы тумана. Пожалуй, этим местом можно было бы и любоваться, если бы…
            Стефания обернулась. Ничего не увидела, но всякая тишина тела, истомлённого, и лишь понемногу восстанавливающегося, исчезла. Кровь запульсировала во всём теле, да и ноги налились напряжением. Стефания поднялась. Она ничего не видела, но тревога поднимала в ней тяжёлую голову. Наверное, так однажды зарождается инстинкт, когда разум ещё не уловил в полной мере всех признаков угрозы, а чувства уже обострились, и в мозгу чётко бьётся мысль: «опасность. Опасность, опасность».
-Ты чего? – Рене поднялся следом. – эй? Свихнулась?
            Но тон его не был уверенным. С земли, отзываясь на тревогу Рене, поднялся Абрахам. Он двигался бесшумно. Его инстинкты тоже застучали и ожили. Он понял, что Стефания ощутила врага.
            Мгновенно в пальцах его засияли синеватые огоньки боевого заклинания. Но голос с хрипловатой ленцой, донесшийся из пустоты, промолвил:
-Я бы не стал этого делать.
            В следующее мгновение защитные барьеры, поставленные  Абрахамом, треснули и провалились невидимыми осколками в пустоту, будто бы от удара сверху. Стефания ойкнула и закрыла голову руками, потому что звук был как от разбитого стекла…
            Но ничего не коснулось её. И она решилась оглядеться.
            Они были окружены. Шесть охотников, среди которых угадывались Скарон, Клемент и Делин, а трое ещё были скрыты под капюшонами, но, судя по знаку, принадлежали Животворящему Кресту, и настрой их являл нескрываемую враждебность.
            В руках Скарона виднелся маленький чёрненький ящичек, как шкатулка для девичьих принадлежностей, только шкатулки не дымятся в правильных условиях, а ящичек дымился.
-Нравится? – спросил Скарон, заметив взгляд Абрахам на ящичек, - работа теоретиков и практиков. Может быть, и Буне. Разработка новейшая и действенная.
            Положение было критическим. Троицу нагнали. Маг, вечный офицер, помощница охотника – все в разбитом состоянии. Даже вооружения не хватит, чтобы преодолеть такое окружение. И магии не хватит – теоретики давно бились над разработкой амулетов, что обращают энергию мага против него. Конечно, есть шанс, но…
-Сдавайтесь, - предложил Скарон. – Сдавайтесь…вы что, втроём?
            Тон его изменился. Он оглядел хранящих молчание пленников и спросил уже без всякой нарочитой хриплой ленцы:
-Где преступник Ронове?
            Абрахам усмехнулся. Он понял, что церковникам неизвестны все обстоятельства и это можно было использовать в свою пользу, теперь пришёл его черёд играть на нервах охотников:
-Неужели ты думаешь, что мы столь глупы, чтобы идти вместе?
-Сдавайтесь! – Клемент, бывший ученик Скарона, не выдержал напряжения и сделал порывистый шаг вперёд. Но Скарон цыкнул на него и Клемент потерял присутствие духа. Ему не хотелось драться с Абрахамом – он не представлял, как это сделать, с Рене – тот внушал ему уважение своей близостью к Константину и Стефанией – всё-таки учились вместе, приятельствовали.
            Клемент попытался поймать её взгляд, выразить ей глазами всю мольбу: «сдайтесь, пожалуйста! Во имя небес и милосердия. Во имя блага. Я не хочу…не вынуждай…»
            Клемент не хотел драки. Его подмывало жаждой деятельности, и он хотел славы, но драка – это чересчур. Когда началась вся эта охота, он был ещё наивен и думал, что их поймают легко и всё образуется. А потом Скарон вдруг стал жесток и холоден, просто так разнёс  несчастных посетителей трактира, до полусмерти, а может и до смерти избил Базира.
            Вера задрожала в сердце Клемента. Он не узнавал своего кумира Скарона. Он не узнавал себя, принимавшего участие и в налете на трактир, и в избиении Базира и в этом окружении.
            Но если Клемент молил без слов о милосердии, то Делин мечтала о драке. Её карьера взлетела с этой охотой, сделалась яркой. И сама Делин вышла вдруг из тени, и проявляла неслабое рвение, пытаясь выслужиться в погоне. Она оставила где-то позади всего себя прежнюю и обрела странную оболочку, лишившись чувства милосердия и жалости. И Стефания, ставшая для Делин поводом для прежней зависти, превращённая во врага, была идеальной жертвой для ненасытных ныне амбиций Делин.
            «Сдайся!» - молил про себя Клемент, всё ещё веруя в то, что ситуация улучшится сама собой.
            «Только дай мне повод, и я тебя порву!» - думала его сестра, довольная складывающимися обстоятельствами.
-Нас больше, - Скарон овладел собой, - Абрахам, всё ещё можно исправить. Вы убили Марбаса – одного из наших собратьев, предали Церковь и вас ждёт справедливый суд за это.
-Нельзя предать тех, кто предал раньше, - возразил Абрахам. – Ты не знаешь, что именно мы унесли, но бросился в погоню.
-Совет Церкви знает. Он послал нас, и мы выполняем его волю.
-Воля Церкви – это ещё не воля Бога, - Рене тоже овладел собой. – Мы нашли доказательства предательства нашего славного совета. И мы доставим эти доказательства.
-В последний раз предлагаю сдаться! – Скарон не дрогнул. Его предупреждали, что преступники станут клеветать на Животворящий Крест. – Нас больше, и даже твоя магия, Абрахам, это не спасение! Мы порвём вас. Так не надо жертв. Имейте совесть и сдайтесь, придите на суд Церкви, покайтесь и умрите честно - как подобает слугам Церкви.
            Шесть церковников против трёх преступников – это плохой расклад. Но если подумать… тот же Клемент не посмеет драться в полную силу, и, наверное, кто-нибудь из трёх охотников тоже. Они знают Рене, Абрахама и даже Болезную. Они видят несостыковки Совета. Кто-то из шестерых всё равно дрогнет душой. Да и Стефания несет в себе магию. А на нее расчета нет. пусть она не умеет пользоваться, но всё же – это козырь.
-Стоять насмерть! – громыхнул Абрахам, а в следующее мгновение завязался бой. Безобразный бой между вчерашними сторонниками.
            Абрахам был опасной единицей, поэтому против него выскочили сразу трое во главе со Скароном. Тройная набранная энергия чьих-то старых заклинаний, переработанная по технологии Церкви, прошла над левым плечом мага. Но Абрахам уже ввязался в заварушку. Он знал, что нельзя использовать заклинания против охотников – их блокируют и передадут энергию ему же во вред. Но кто говорил что-то про зачарованное оружие?
            Парные кинжалы Абрахама были заговорены им самим – они подчинялись только ему и не выскальзывали из пальцев, проявляли едва ли не самостоятельную подвижность, направляя его руки на блокировку выпадов. Природная ловкость охотника и опыт позволяли Абрахаму, не желавшему большого кровопролития, уворачиваться от ударов, и отбивать их.
            Один из скрытых под капюшоном охотников выхватил еще одну коробочку с запасенной энергией и швырнул её в Абрахама. Маг не успел увернуться и вынужденно разнёс коробочку синеватым огоньком боевого заклинания, но коробочка тут же собралась сама собой и вобрала в себя всё синеватое пламя до конца, а в следующее мгновение швырнула всю мощь в Абрахама. Абрахама швырнуло на траву, но один из его собственных амулетов раскололся и образовал подобие прозрачного щита. Энергия зависла над Абрахамом, растекаясь противным синим желе.
            Маг ловко поднялся, прикрываясь щитом. Он быстро реагировал и не давал возможность зайти со стороны. Рядом с ним бился, прикрывая, Рене – это Абрахам отметил с благодарностью. Но с охотниками пора было кончать – сильным движением Абрахам разрушил щит, и пока коробочка собирала энергию разрушенного щита, бросил один из своих кинжалов…
            Сталь покорно нашла плоть и впилась в горло охотнику. Тот упал на землю в корчах. Его горло издавало противные хлюпающие звуки. Запахло кровью.
            Скарон выругался – он предпочёл бы обойтись без потерь. Но отступать было некуда. Следующим взмахом кинжала Абрахам разнёс в клочья коробочку, такую опасную для его магии.
-берегись! – услышал он над ухом вопль Рене, и едва успел пригнуться.
            Рене атаковали два охотника. Вечный офицер предпочитал бы драку поэтическую или танцевальную, но его предпочтений не спросили, и приходилось подчиняться большинству. А Рене был посредственным охотником и поэтому старался больше уклоняться от ударов кинжалом. Зато в какой-то момент перешёл к обыкновенному мордобою и сумел впечатать кулак в переносицу одному из нападавших.
            Нападавший отшатнулся и склонился пополам, пытаясь прийти в норму. Соображал он, очевидно, не очень хорошо, а может быть был оглушён ударом. Рене даже порадовался своей находчивости, но триумф угас мгновенно – второй нападавший - Клемент, увидев, что дело у его товарищей плохо, попытался напасть на Абрахама, воспользовавшись отвлечением Рене. Рене успел только крикнуть, Абрахам едва успел повернуться, когда в воздухе что-то просвистело, и Клемент странно дёрнулся и вдруг взвыл, сам сражённый в бок коротким кинжалом.
            Кинжал успела воткнуть Стефания.
            У неё была одна соперница. Делин. Она бросилась на Стефанию яростной дикой кошкой и, забыв про всякие кинжалы, кресты, амулеты и коробочки с энергией от заклинаний, вцепилась в неё, сбила с ног и попыталась задушить.
            И если бы дело происходило пару недель назад, у неё бы всё удалось. Но теперь Стефания была другой. Она умудрилась высвободить руку и рвануть ногтями по лицу Делин, целясь в глаз. В глаз не попала, но хватка ослабла и Стефания, работая кулаками и ногами, пиная противницу, вылезла.
            Делин очнулась, рванулась за ней, но Стефания очень грубо пнула её в живот, чего не сделала бы раньше ни за что. Делин охнула, но на ярости попробовала свалить Стефанию. Не угомонившись. Ей это удалось, Стефания упала на колени, и вдруг как-то вывернулась, спасаясь от хватки. Руки её действовали сами – она больно ткнула куда-то в мягкое тело Делин, высвободилась вновь, и оказалась за её спиной, где успела накрутить себе на руку волосы Делин и, не примериваясь больше, без всякой жалости, приложила её – визжащую и бранящуюся к земле головой.
            Раз, другой, третий…
            Это принесло странное облегчение. Тело Делин обмякло, а Стефания, ощутив в себе странное торжество и уверенность, поднялась.
            И вовремя. Она успела увидеть порыв Клемента к Абрахаму и не смогла допустить его. Но было далеко. Далеко, и всё же…
            Всё же что-то толкнуло её, как ветер, как сильный порыв ветра, и не успел Клемент сделать движения, а Стефания уже каким-то чудом, не думая даже об отвратительной природе этого чуда, произрастающего, без сомнений, из её отравленной магией крови, оказалась рядом и воткнула в бок Клемента кинжал.
            Клемент охнул. Абрахам обернулся полностью, и удивление скользнуло в его лице.
-Ты-ы? – он не мог поверить. Да и Стефания тоже. И надо было бы что-то ответить, но…
            Тихое светлое утро вдруг умолкло. На небе заклубилась чернота странного свойства, как облако, которое несёт в себе бурю, только быстрое, живое и слишком стремительное.
            Это остановило бой. Скарон в ужасе смотрел в небо. Абрахам плёл в пальцах заклинание, готовясь к более тяжёлому бою. Стефания и Рене задрали головы верх. Клемент молча хватался за бок, из которого торчала рукоять кинжала – от неожиданного этого облака он забыл про боль и кровь капала на землю. Делин слабо зашевелилась. Перевернулась и осталась лежать, глядя в чернеющее небо. Даже охотник со сломанной переносицей, убрал в изумлении руки от окровавленного лица, но тут же схватился за него.
-Что ты делаешь? – крикнул Скарон, обращаясь к Абрахаму. – Что ты…
-Это не я, идиот! – огрызнулся Абрахам, вскинул руку в защитном щите. Он не знал, что последует из этой ненормальной для утра черноты, но уже понимал, что это будет не дождь.
            Это будет стихия. Магическая.
            А с небес издевательски заструился вниз змеиный столб такой же сизой черноты. И ещё один, и ещё…
-Абрахам! – Стефания заметалась. Она могла понять врагов-церковников, но это пугало её. Белое лицо Абрахама вообще внушало ужас.
            Рене прижал её к себе, не то защищая, не то сам ища защиты в ней. Скарон невольно встал ближе к Абрахаму, готовый теперь, если придётся, биться с ним по одну сторону.
            А тьма вдруг обрушилась с небес. Просто рухнула на недавнее поле битвы плотным сероватым облаком, и небо очистилось и утро стало светлым. А облако зависло, не касаясь земли причудливой периной. Её можно было даже потрогать, в чём Абрахам убедился. Столбы же, струящиеся с небес, исчезли, словно их и не было.
-Ч…что это? – голос Рене дрожал.
            А потом дёрнулось его тело. Стефания отстранилась в ужасе, но было поздно – Рене уже заваливался на траву без чувств.
-Рене! – Стефания бросилась к нему. – Ре…
-Не подхо…- Клемент попытался её остановить, но завалился рядом, сражённый чем-то ему непонятным.
            Тут уже завизжала Делин и вдруг затихла. Обрушившаяся темнота, клубившаяся периной у земли, срубила и её сознание.
-Что это…что это. Что это?- Стефания безотчётно шарила руками в этой перине, не зная, что хочет сделать.
            Абрахам метнул в неё заклинание, которое долго и усердно сплетал. И перина сизой черноты просто проглотила его, а сам Абрахам, тихо вздохнув, свалился на траву также без чувств.
-Иди сюда! – приказал Скарон, протягивая ей руку, - постарайся не дыша-а…
            Его тело обмякло следующим. Стефания попыталась ужаснуться, но мысли словно оцепенели и она потеряла равновесие. Падение подарило ей какое-то болезненное облегчение, а затем для неё самой наступила чернота.
            Чернота рассеялась, не осталось от неё и следа. Лишь тени выскользнули из неё. Четыре тени, три из которых держались с почтением к последней.
            Эти тени имели человеческие лица. Пусть слишком бледные и чем-то похожие, пусть болезненные, но до мрачной дрожи красивые и холодные, с заострёнными чертами.
-Что здесь? – голос этого четвертого был мелодичным и обволакивающим, он мог увести куда-то, зачаровать бархатом.
            Три гостя быстро шныряли среди разложенных по мелкому лесочку вблизи друг к другу тел. Вскоре последовал доклад:
-Ваше сиятельство, расклад такой: один мёртв. Один ранен, ещё один в крови. Остальные без сознания. Всего девять тел. Живых восемь. Из них две девушки, один маг.
-Это всё?
-Ну…- докладчик пожал плечами, - форма одна. Животворящий Крест. А дрались друг с другом.
            К «сиятельству» приблизилась одна из явленных теней – высокая молодая, такая же холодная и болезненная на вид. Докладчик, увидев её, отступил на шаг с усмешкой – чего уж удивляться? Он привык к таким временным фавориткам своего хозяина. Сегодня Люси, завтра кто-то ещё – перед каждой кланяться устанешь!
            Девушка оглядела ближайшие тела, спросила с нарочитой формальностью, хотя голос выдавал страх:
-Влад, что это?
            Конечно, она боялась. Боялась, потому что и ей он был хозяином, и звать его лишь по имени было безумством, и  то, что сегодня он позволял ей это прощал, завтра могло стать причиной полного низложения. Но иначе она не могла поступать – хозяин требовал к себе нежности.
            Влад не ответил. Он начал оглядывать разложенные тела. Мертвец его не заинтересовал – ничем, кроме походного снаряжения похвастать он всё равно не мог. Также прошёл он и других охотников, едва вглядываясь. Зато Абрахаму обрадовано улыбнулся.
-Какая птица в наши сети! – настроение Влада улучшалось.
-Ваше сиятельство, - отступивший докладчик, потупив голову, приблизился к хозяину со свёртком, - у вон того найдены бумаги.
            Докладчик указал кивком головы на бесчувственного Рене.
-Как тот человек и говорил! – охнула очередная фаворитка. Докладчик даже не взглянул на неё. Влад, впрочем, тоже.
-Ронове был прав…- медленно промолвил Влад, а затем одним махом отправил всю пачку писем за пазуху. – Это крайне…
            Он осёкся. В его давно мёртвой проклятой богами и самой магией груди, в бесчувственной телесной оболочке вампира заныло, словно было ещё чему ныть и болеть. Это было для людей, а он не был человеком уже давно, скоро уже четыре века, а всё же давит, давит человеческой болью!
            Фаворитка-Люси и докладчик обалдело взирали на своего хозяина. Всегда сдержанный господин, детище ночи, древнее существо первородной кровавой магии, их обожаемый и бесконечно почитаемый граф Влад просто застыл, сражённый чем-то, что им неподвластно и неизведанно.
            Влад смотрел на бесчувственную Стефанию. Он узнавал её! Нет, не саму Стефанию, но эти черты, такие знакомые, такие яркие, несущие в себе природную красоту. И даже цвет волос, и фигура – о, как это было всё ему знакомо!
-Эйша! – тихо прошептал сражённый неожиданной встречей Влад. И тут же взял себя в руки. Нет, конечно, не Эйша! Нет! Эйша мертва. Он знает это лучше других. Когда это было? как сложно поймать время, когда ты живёшь так долго. лет двадцать пять назад? Да, кажется. Кто же это? Дочь?
            Да, у Эйши ведь оставалась дочь! Влад искал её. Тщетно искал. И вот судьба нашла её для него. Но какое же поразительно сходство! Как живая Эйша.
-Хозяин? – докладчик первым нарушил оцепенение хозяина. Влад откликнулся на эту мольбу, сказал с прежней мягкостью и мелодичностью:
-эту девушку, Абрахама и того, с бумагами, ко мне в дом.
-Куда именно? В тюрьму? – деловито уточнил докладчик, сделав вид, что не заметил смущения хозяина. В конце концов, даже давно мёртвым нужно проявлять тактичность.
-Мужчин к Ронове. Девушку… девушке дайте покои. Как проснётся – зовите.
            Влад заставил себя оторвать взгляд от лица, такого знакомого, но не принадлежащего Эйше. Заставил себя повернуться и пойти прочь.
-А остальных? – поинтересовался докладчик.
-На корм, - не глянув, махнул рукой Влад.
            Люси метнулась к хозяину:
-Всё в порядке?
-И эту тоже, - Влад слегка отпихнул вмиг опостылевшую фаворитку. – Надоела.
            Люси что-то попыталась возразить, но тьма уже заклубилась, принимая графа в свои объятия и унося его от недавнего поля битвы. Докладчик проследил за исчезновением хозяина и хмыкнул: пора было выполнять его приказы!
Глава 27.
            Приход в сознание был неприятным, но что значило физическое неприятие в сравнении с фактом осознания пленения? Абрахам открыл глаза молча, также молча сел – он всё понял. Он узнал тот колдовской дурман, срубивший его, потому что уже сталкивался с этим дурманом и тоже тогда проиграл. Единственное, что удивило его, это то, что он был жив. На месте своего врага Абрахам не оставил бы себе жизни второй раз, да и в первый очень сомнительно.
            Но Абрахам был жив. Но это ещё ничего: жив был и Рене, и…Ронове?
            Да, это был Ронове. Он склонился над слабо шевелящимся Рене, оказавшись спиной к Абрахаму, и потому не заметил пробуждения мага.
– Крест и пламя… - прошипел Абрахам, закашлялся. Ронове вздрогнул, обернулся к нему и выдохнул с облегчением:
– Ты жив!
            Рене тоже сумел привстать. Ему досталось сильнее, похоже, вечного офицера тошнило.
– Да уж не сдох! – Абрахам не был расположен к любезностям. Он быстро оглядел темницу Ронове, убедился в том, что сам цел и тогда спросил: - долго мы здесь?
– Часа два, –  Ронове пожал плечами. Он прятал взгляд от Абрахама, боясь, что тот прочтёт в его взгляде всё то, что Ронове сам боялся за собою признать.
            На помощь Ронове пришёл Рене, спросивший:
– Мы вообще где? И что случилось?
            И тут же побледнел, сунул руку за пазуху, где лежал драгоценный свёрток с бумагами. Его лицо исказилось в страшной муке, брови изломились в страдании и ужасе.
-Нет? – Абрахам был спокоен. Его даже не удивила утрата драгоценных бумаг.
-Нет! – у Рене дрожали пальцы. Он в волнении обхватил голову руками, представляя, как всё в один миг потерпело крах. Все его планы, все мечты и амбиции стали ничем. Доказательства предательства Церкви Святого Креста канули в неизвестность, а слова…кто им верит? Даже заповеди и законы Бога и то записаны.
– Это ещё не конец, – Абрахам понимал это яснее других. Он уже знал эту силу, и теперь было очевидно, что его и их оставили в живых для разговора, для цели. Значит, не всё потеряно. – В конце концов, это неважно. Сейчас вторично.
- Да что ты?! – Рене отнял дрожащие руки от головы, и кривая усмешка изуродовала его лицо. – Ты ли рисковал за…
– Вторично, –  повторил Абрахам и перевёл взгляд на Ронове. – Рассказывай!
            Едва увидев, как к нему в комнату вносят два бессознательных тела, Ронове уже понял, что придётся рассказать ему всё немногое, но очень неприятное из последних пережитых моментов. Он отдал бы последние моменты своего счастья, лишь бы не рассказывать ничего, но…
            Но кто в последний раз спрашивал его желание?
– Рассказывай! – повторил Абрахам уже с нажимом. Ронове только вздохнул – он знал, что этого не избежать, и понимал, как к нему отнесётся Абрахам после.
            Но увильнуть некуда. Даже Рене на миг вышел из своего горя и взглянул на Ронове с интересом: бешено пульсировали в его уме мысли, он пытался понять, как вывернуться из ситуации, ни один показатель, ни одна данность которой ему не была ещё известна.
– Когда мы с Базиром столкнулись с вами, когда всё ещё только началось… – Ронове вдруг осёкся, взглянул на Абрахама, на Рене и оборвал сам себя. – А где Стефания и где Базир?
– Базир был ранен ещё до того, как мы оказались здесь, и до того, как потеряли сознание, - сурово ответил Абрахам, игнорируя вопрос о Стефании, поскольку неизвестность о ней доставляла дискомфорт ему самому.
– А Стефания? – Ронове ощутил тоскливый испуг за неё, ведь он так и не успел сказать ей ничего, он бросил её, испугался, и не успел ещё объяснить ей своей реакции на то, в чём она, как Ронове теперь ясно понимал и осознавал всем сердцем, не была виновна.
– Она дралась. Потом я потерял сознание. Верно, она тоже, –  Рене понял, что он единственный, кто может ответить Ронове. – ты о ней ничего не знаешь?
– Нет, – Ронове побледнел. – Как думаете, она здесь? Цела?
– Мы этого не знаем,  напомнил Абрахам. – Мы знаем, что ты должен нам кое-что рассказать. И мы ждём этого.
            Со стороны могло показаться, что судьба девушки его никак не заботит. Рене и Ронове, пожалуй, так и решили, но истина была в том, что Абрахам был крайне озабочен отсутствием Стефании, но по привычке своего недоверия не мог выразить этого беспокойства, и предпочитал не тратить время на пустые вздохи и предположения, а получить всё-таки какую-то информацию.
            Отступать было некуда.
– Когда я ушёл от вас…  –  Ронове подавил вздох сожаления. Он понимал, что клеймо ушедшего навсегда с ним. Сейчас он может сказать и сделать всё, что угодно, но есть факт – он ушел, и факт этот не изменить. – Когда я ушёл, то был растерян. Я не знал, что делать и Стефания меня напугала.
            Он слышал, как жалко звучат его слова – нелепое оправдание! Она не напугала Абрахама, но его нельзя напугать, не напугала Рене, но тот был озабочен проблемами иного толка, но Базира ведь не напугала! А он, Ронове?
– Не то, чтобы напугала, –  спохватился Ронове, –  просто шокировала, и даже не шокировала…
– Ты ушёл, ­­– напомнил Рене жёстко, – но ты здесь. Что произошло?
–Я мучился, – признал Ронове, –не знал, что делать и куда податься. И тогда я решил вернуться к вам, найти вас. Мне всё равно нигде не дали бы жизни! А так хоть с вами. Я пошёл назад.
–И встретил Марбаса? – предположил Абрахам с неприятной ледяной улыбкой. Ронове вздрогнул, и этим выдал себя – он вообще планировал как-то опустить эту часть истории, но куда скроешься от Абрахама?
–Марбаса? – растерялся Рене.
–Охотники говорили об убийстве Марбаса, вешали его на нас. Я не убивал, как ты, Базир и Болезная. Ронове не было в охоте на нас, значит, он не прибился к церковникам, а значит, есть вероятность, что Марбаса убил он! – с неожиданной охотой объяснил Абрахам. Похоже, ему было приятно падение Ронове.
            Рене перевёл взгляд на Ронове, ожидая его реакции, и по лицу, задолго до того, как Ронове признал, понял правоту Абрахама.
–Марбас вынудил меня! – Ронове до последнего надеялся хотя бы для самого себя придерживаться этой веры. – Вынудил! Он говорил про Иас, про мою вину, про то…
–Правду, – сократил путь безжалостный Абрахам.
–Это вторично! – заметил мстительный Рене, – продолжай, Ронове!
–Мне пришлось поступить так. Мне было трудно, но он вынудил меня и да, я это сделал. Пошёл прочь от тела, прочь из леса, за вами, но тут провал и что-то такое…– Ронове замолчал, переживая снова те неприятные секунды своего пленения. – Когда открыл глаза, то оказался здесь. Это логово вампиров. Вернее, они не называют себя вампирами, но это они.
            Рене выругался. Вампиров он боялся за их свирепость и смешение с людьми, за то, что их очень сложно было находить, а ещё за то, что те пили людскую кровь. Абрахам же и бровью не повёл — он уже знал, что здесь обитает.
­–А я что…– и снова Ронове оправдывался сам с собою, – я всего лишь человек. что я могу? Они здесь служат все одному хозяину. Графу Владу.
–Граф по имени? Без родового…– замечание Рене было неуместным, Ронове рассердился:
–Уж простите, полную версию имени я не уточнял!
–Дальше! – велел Абрахам отрывисто.
–Мне сказали, что я убил Марбаса в лесах этого графа, и что моё дело будет разбирать он, мол, только он может убивать и охотиться в этих местах, а я нарушил территорию.
–Какой собственник! – Рене нервно рассмеялся, но его смеха никто не поддержал.
–Я думал, что меня сожрут! – Ронове не выдержал, в тоне его прорвалась мольба. Мольба виноватого. – У меня и сейчас нет уверенности, что этого не произойдёт, понимаете? Понимаете?
–Ты встретился с этим графом? – Абрахама мольбы Ронове не тронули.
            Ронове кивнул.
            О да, он встретился с этим графом Владом – таинственным кровососом Сарматского или как говорили люди  – Карпатского – владения. И кивком своим Ронове бессилен передать всё то, что пережил в момент этой встречи. Ещё до неё он успел напридумывать себе ужасов, что его непременно сожрут, жестоко порвут в клочки и опустошат!
            А потом он увидел графа. Тот был внешне молод и даже привлекателен, и хотя в чертах его залегла вампирская болезненность, она не портила его и не выделяла среди людей. Граф был учтив и голос его – очень мягкий и очень вкрадчивый обезоружили Ронове.
            Ронове, готовый погибнуть на поле боя, в столкновениях с нечистой силой, оказался не готов погибнуть в плену вампирского отродья. Страх породил в нём унижение, очень стыдное для охотника, ведь каждый, кто вступает в ряды охотников, должен перестать бояться смерти, а Ронове лишь жил иллюзией собственной храбрости. Оказавшись лицом к лицу с древней силой, он повалился перед нею на колени и был в слезах…
            И всего этого не передать одним лишь кивком.
–Что он спрашивал? – Абрахама нельзя обмануть, он ясно видел страх, пульсирующий в глазах Ронове, но пока не определился с тем, насколько его следует за этот страх укорить.
–Всё…– Ронове прикрыл глаза, чтобы прогнать непрошенные образы.
            Да, голос графа был вкрадчивым и мягким, а манеры учтивы, но тот взгляд, которым он награждал Ронове, те его расспросы о Церкви, об обстоятельствах убийств одного церковника другим, о предательстве нескольких церковников – всё это было страшно и унизительно. Вопросы были цепкими, отступать Ронове было некуда, да и не думал он об отступлении, а желал лишь уцелеть.
–Про то, почему я убил Марбаса, что делал так далеко от Церкви Животворящего Креста, сколько нас и куда мы, то есть вы! – направляетесь.
–А ты ещё Стефанию обвинял в трусости! – Рене фыркнул. – Она девчонка, а он охотник.
–А что со Стефанией? – напряжённо спросил Ронове. – И нет, я не трус!
–Верно, – согласился покладистый Абрахам, – ты не трус, ты много хуже. Тебе не хватило мужества и чести умереть, но не выдавать нас врагу. А теперь что? Мы в плену у вампиров? Мы потеряли бумаги? И мы не знаем, где часть церковников, в том числе Стефания!
            Ронове молчал. Упрёк был справедливым. Он сам не знал, куда делась его собственная душевная твёрдость, почему он так малодушно рассказал всё, что знал, про бумаги, про предательство Церкви Животворящего Креста. Выходило, что Стефанию, Рене и Абрахама нашли из-за него!
–Твоя магия работает здесь? – Рене овладел собою. Деятельная натура жаждала действия.
–Да, – Абрахам отозвался с мрачностью, которая даже для него была слишком уж вычурной и очевидной.
–Так в чём проблема? – не понял Рене. – Сделай что-нибудь!
–Не получится, – Абрахам прикрыл глаза. Он чувствовал магию повсюду, она была в стенах, в полах и даже в потолке. Всё здесь было пропитано магией, и отовсюду какие-то силы, какие-то ручейки заклинаний стекались, продолжая питать и удерживать клетку. – Это как…
            Он не нашёл сразу же определения. Сложно говорить с людьми о том, что им непонятно и не доводилось испытывать.
–Как пытаться вычерпать воду из лодки, не устраняя течь, – сравнение было не очень точным, но это было лучшее, что придумал Абрахам. – То есть, с каким количеством воды справиться можно, но течь не устранена и лодку заливает. Я могу пробить пару слоёв местной защиты, но здесь всё кипит от магии.
–И что делать? – Рене растерялся. Ощущение ему не понравилось. Он почувствовал себя беспомощнее, чем чувствовал себя прежде, ведь мало того, что он находился в плену у вампиров, так ещё и маг, на которого Рене так уповал, бессилен!            
–Граф, – неуверенно начал Ронове, – он не выказал никакой агрессии, когда я ему рассказал про вас. Сказал, что это интересно и что он вернётся к этому вопросу. Я думаю, что нужно ждать его решения или аудиенции с ним.
            Лучше бы Ронове молчал.
–А быстро ты друзей заводишь! – Абрахам не пытался даже скрыть свою ненависть. – Обвинил Стефанию в магической принадлежности, оставил её, а сам якшаешься с явным врагом! Ещё и нас сдаёшь ему от собственной трусости.
            Абрахам рывком поднялся с пола, принялся мерить комнатку, ставшую тесной для троих, шагами. Был в раздражении и шаги не скрывали этого.
–А что мне оставалось? – Ронове рванулся следом. – Я не…
–Трус! – согласился Рене. Подняться он ещё не мог, утомление настигло его неожиданно и попадание под дурман ослабило от этого утомления ещё сильнее.  – Теперь из-за тебя мы в плену у врагов, не имеем доказательств о своём деле и потеряли Стефанию. А ты думал о том, что её могли убить? Или нас могли убить? А ты уверен, что не убьют? Что все останутся живы? Да, на нас до этого дурмана было нападение, но это были наши…когда-то наши собратья. И мы справлялись. А о них ты не обязан думать, но ты не подумал ни о ком! Кроме, конечно, себя…
            Рене осёкся, ему стало тошно от одного взгляда на Ронове. Он вспомнил, как выглядела и как вела себя Стефания в чувстве вины, как боялась взглянуть, как робела и как сама себя казнила в мыслях, а этот? Сдал всех, выкручиваясь, и ни стыда в его лице не мелькнуло толком!
            Мысль о том, как поступил бы сам Рене в таких обстоятельствах, бывший вечный офицер настойчиво отгонял. Он сам не был из породы храбрецов и в чинах церковников ходил именно из-за своего умения договариваться с совестью. Но теперь, когда Ронове поступил также, ещё и неумело… что ж, это было повод к тому, чтобы презирать его, чтобы свалить на него вину всей неудачи и позорной задержки. А может быть, и просто губительной.
–И когда же явится твой дружок? – тон Абрахама был полон ядовитого презрения.
–Он мне не дружок! – попытался слабо защититься Ронове.
–Хозяин, – подсказал Рене. – Когда придёт твой хозяин?
            В глазах Ронове полыхнула ярость, он рванулся к Рене, но остановился, сам от себя поражённый, сам себя презирающий, понимающий, что справедливы их издевательства.
–Но не может же всё быть кончено так? – Ронове хотел, чтобы его переубедили, разуверили, объяснили, что он, конечно, виноват, но есть спасительное средство, гарантирующее, что всё будет хорошо, и так, конечно же, и будет…
            Но тишина была беспощадна.
            В самом деле, почему бы вампирам не убить прямо здесь, без всякого суда и расспросов своих врагов? Им-то что до бумаг, которые берёг Рене? Что им до какой-то войны меж церквями и до их путешествия?  И уж тем более, что им до них самих как личностей?
            Оставалось ждать развязки, прихода хозяина и презирать друг друга, а больше того – себя. Абрахам презирал себя за новое поражение прежнему врагу, Рене за то, что не смог уберечь бумаги, а Ронове за трусость, которую прежде в себе и не предполагал и за неизвестность, в которую погрузил других этой самой трусостью.
            Во всём вампирском логове графа Влада – хозяина нескольких слабых вампиров, что обитали в этих землях, во всех этих стенах, скрытых и подпитываемых магией, не было того, кто был бы в большей безопасности, чем Стефания.
            Но она не знала этого. Она ещё была в дурмане, напущенном вампирами.
            Её не разместили в комнате с прочими пленниками, не отвели в подвал, как других церковников, для единственной цели – быть живым кормом для оголодавших вампиров. Подвал вообще был страшным местом – оттуда не предполагалось спасения и никакого побега быть не могло. Подвал уходил глубоко в землю, и представлял собою три комнаты, в каждую из которых могло набиться до десятка человек. предназначение этих людей было в  том, чтобы подпитывать ослабевших и не имеющих возможностей к охоте, а также просто пребывающих в дурном настроении вампиров.
            Людей из подвала не выпивали до конца. Им всегда оставляли столько крови, чтобы функционирование тела продолжалось, но не настолько, чтобы тело оставляло за собою подвижность. И это существование могло длиться очень долго, пока тело не предавало человека, не переставало восстанавливать кровь и не умирало окончательно, освобождаясь от страшного подвала.
            Но Стефания не могла знать этого места и даже о самой себе она ничего не знала. Сознание покинуло её спасительно, и это было благом в сложившихся обстоятельствах.
            убежище Влада представляло собою двухэтажный особняк с большим подвалом. Все комнаты этажей обитания были связаны между собою потайными дверями, которые прятались за гобеленами или картинами. Влад знал расположение и проход к каждой комнате и знал самые безопасные места. Сам он обитал на втором этаже, тут же разместил он и обширную библиотеку, и кабинет, а также пару комнат для своих фавориток и ближайших друзей. В одну из таких комнаток Влад и поместил Стефанию.
            Первый этаж был предусмотрен для редких гостей и для прислуги. И там сейчас содержались пленники-церковники.
            Для того, чтобы скрыть своё убежище, вампир тратил много сил. Он ещё давно выменял на вечную жизнь вампира у одного мага мощный амулет и разрядил его в начале войны с церковниками в свой же дом. Теперь нужно было точно знать расположение этого дома, чтобы найти его в однообразной гористой местности. В противном случае можно было заблудиться на самой равнине или потерять контроль над рассудком и долго стоять, глядя в пустоту.
            Местные, из числа людей, не забредали сюда. Да и гор боялись, зная, что живёт там нечто нечеловеческое. Влад держал себя хозяином над местными вампирами, и его власть была высшей для них, именно он и распоряжался о том, чтобы охота в этом краю была упорядоченной, и для пропитания вампирам приходилось отправляться дальше ближайших деревень. Конечно, не всегда все следовали этому, иной раз голод оказывался сильнее страха, и деревенские не досчитывались кого-нибудь, но Влад минимизировал этот риск и карал нарушителя.
            Но местные всё равно чуяли магию, щедро стекающуюся в этот край, и боялись, а периодические странности, к которым имеет отношения магия, укрепляли местных в страхе. Утешением для местных стало то, что с одной стороны располагалась в отдалении, но всё-таки достаточно близко – в паре дней пути, Церковь Святого Сердца, а с другой – в трёх-четырёхдневном пути – Церковь Животворящего Креста. Это соседство с церквями укрепляло местные деревни, примыкающие к Сарматским горам, в вере и в надежде.
            И даже то, что обе Церкви за последние пятьдесят лет едва ли десять раз появились в этих краях, даже когда явно были обнаружены трупы от вампирских охот, не так тревожило местных. Они предпочитали не замечать равнодушие церквей к этому месту.
            Стефания лежала в кровати, которую при пробуждении сочла бы непременно роскошной и даже вычурной. Матрас был очень мягок и толст, и лежать было так непривычно! А ещё подушки, покрывала – все расшитые какими-то цветными нитками (шёлковыми, на самом деле, но Стефания шёлк не видела в глаза и вряд ли бы угадала состав!), а ещё балдахин – чудо из чудес для бедной церковницы!
            Но она пока была в полусне и не могла оценить того окружения, в котором оказалась. Она не видела ни балдахина, ни резной мебели, покрытой золотыми и серебряными узорами, ни ковра, брошенного в небрежности, привезённого из далекого заморского края, про который Стефания даже не прочла ни разу… она не видела ничего. и это было спасением.
            Измученное тело отдыхало в этом дурмане. Даже разум, замучивший сам себя, был сейчас тих и не вмешивал в этот дурман никакого страха или кошмаров – Стефания могла бы блаженствовать, но… она не знала этого. Она просто ничего не осознавала и не чувствовала.
            Зато Влад всё прекрасно чувствовал. И даже то, что он был мёртв уже давно для света и для жизни, и жив для одной лишь голодной тьмы, не отупляло его чувств. он жил не первый век и должен бы уже был стать циничнее и злее к жизни и так и было, но даже самое циничное, самоё мёртвое сердце может вдруг дрогнуть.
            И при взгляде на Стефанию, это для Влада свершилось. От этого ему было очень плохо. В последний раз ему так плохо было очень давно, ещё при жизни, относительно нормальной, человеческой, где он угодил в плен и проводил многие дни под палящими солнечными лучами Османии, во враждебной духоте, среди людей, которых уже не желал видеть и которым желал смерти. Тогда ему было плохо и дурно телом и духом, тогда у него не было ничего, кроме отчаяния и вся жизнь была перед ним кончена.
            А сейчас перед ним простирался ещё век-другой, но ныло в груди мёртвой выжженное не до конца чувство. И Влад – этот жестокий, запечатлённый в истории людей, и известный уже среди вампиров после смерти, не мог ничего с собою сделать.
            Он стоял над бессознательной Стефанией и не мог понять, чего желает больше: пробуждения ли её или дальнейшей бессознательности? Он знал, что нужно решить, как поступить с нею, ставшей ему врагом, с её товарищами, с бумагами, но не знал, стоит ли ему объясниться с нею и как это сделать лучше?
            Эта девушка – церковница. Как говорил Ронове, с магией в крови. Но это Влад, как вампир, и сам чует. Но оно иначе и не могло быть! И всё же – она стала ему врагом по идейному расхождению и что теперь будет, если открыть правду её происхождения? Может быть, неизвестность будет милосерднее? Может быть, ей самой будет проще жить и полагать, что просто у бога были другие планы?
            Впрочем, Влад уже давно не верил в бога. Как не верил в дьявола. Он верил только в голод и в память – неотступную и ядовитую память.
            Колебание оставило его – с девушкой надо поговорить! Этого хотела бы Эйша.
            Эй-ша. Эй-ша… мёртвоё сердце не может биться, так почему же оно не научилось молчать?
            Влад смотрел на бессознательную Стефанию и мысли его уходили в прошлое, в недавнее, по меркам его жизни, в далёкое, по меркам жизни людской. Сколько прошло уже с того момента, как он, отошедший от дел войны между Церковью и Цитаделью Магии, избрал местом своего убежища Сармат? Лет сто? Сто пятьдесят?
            А когда встретил Эйшу? О, недавно. В десятилетиях ещё легко вспомнить этот день. День, когда Цитадель Магии решила вывести в полевую работу юную ведьмочку, сидевшую до того на сплошной бумажной работе и развлекающуюся карикатурами на магистров Цитадели.
            Карикатуры были хорошие – Владу они нравились. Живые, подвижные, и выхваченные за самую суть человека. И Эйша, не имея никаких амбиций, коротала военные дни в бумагах рабочих и собственных. А потом кто-то решил, что не хватает рук и не дело ей прохлаждаться далее. И Эйшу отправили на первое в её жизни полевое задание – нужно было остановить предателя из ряда магов, который решил броситься к церковникам, перебежать на их сторону, приняв служителей креста за победителей.
            Эйша бросилась за ним, как умела, так и бросилась. Нагнала у подножия гор, попросила остановиться, но тот полез вверх, по самим склонам. Эйша за ним и Влад помнил это, помнил ясно, как не выдержал и пришёл на помощь несчастной, едва не сгинувшей ведьме.
            Она тогда испугалась его. Вампиры и среди магического сообщества имеют не самую блистательную репутацию, и Эйша по молодости лет решила, что её конец также близок, как конец неудачливого предателя, которого Влад убил вместо неё.
            Но Влад никогда – ни живым, ни мёртвым! – не был склонен к кровопролитию без причины. Сейчас люди иначе его помнят, а вампирская сущность издевается, но Влад научился жить с голодом и пожалел Эйшу.
            Та была красива, молода и совершенно непонятно для чего оказалась она в условиях, которые не были ей назначены! Так и началась тогда их странная дружба, прерванная ревностно и глупо…
            Влад вынырнул из воспоминаний – ему показалось, что дыхание Стефании стало тише. Он прислушался с тревогой, да, так и есть, действие дурмана заканчивается. Скоро она очнётся и испугается. Потребует ответов, а он… что ему сказать? Сказать о том, что он ей не враг? Так это не правда. Вернее, не та правда.
            Он ей не враг, а она ему? Она церковница. Он должен это учитывать. Он – хозяин местных вампиров и несёт ответственность за них.
            Убить? Влад не посмеет. Эйша пожертвовала собой для него, он не сумел спасти её, так неужели его благодарностью будет уничтожение её дочери?
–Как ты похожа… – Влад не удержался и кончиками давно уже ледяных пальцев коснулся щеки Стефании. Она живая и её тепло обжигало, хоть и нельзя было обжечь вампирскую плоть.
            Он отдёрнул руку, отвернулся, вознамерился всё-таки выйти и оставить прежнее распоряжение: сообщить ему о пробуждении девушки, но она сама зашевелилась и тихий голос, так похожий на голос Эйши, нагнал вампира:
–На кого похожа?
–Крест и пламя! – Владу не хватило мгновения, чтобы исчезнуть и дать себе отсрочку от объяснений, от взгляда в лицо ожившему прошлому. Но что делать?
            Он обернулся, стараясь действовать как человек, но всё равно вышло быстро. Стефания уже сидела на постели, растрёпанная, неуместная в грязном своём одеянии на таких чистых и расшитых шелками покрывалах, и смотрела на него.
            Смотрела на него без страха чужими глазами. Глазами Эйши.
–Я хочу предостеречь тебя от глупостей, – сразу обозначил Влад. – Я и сам пока не решил, что с тобой делать и как с тобой себя вести. Прошу не усложнять всех… кхм, обстоятельств.
            Она странно на него взглянула. В её лице не была страха, хотя он должен был быть. Но Стефания вдруг сказала:
–Откуда я знаю ваш голос?
–Из прошлого… - глаза Влада полыхнули красноватым вампирским огоньком. Стефания заметила, побледнела, но не сделала попытки защититься или что-то сделать глупое, как он смутно опасался.
            Лишь смотрела на себя, по сторонам, на него, что-то осмысливая, хмурясь о чём-то, но отмалчиваясь.
–Не бойся, – поспешил заверить Влад, –я хоть и вампир, но на ведьм у меня несварение.
            Это была шутка между ним и Эйшей при первом знакомстве, и Влад не смог удержаться от того, чтобы не бросить этой шутки. Видимо, человеческое в существе не заканчивается с физической смертью.
–Я не ведьма,– конечно, она не поняла этой шутки. – Я церковница.
–Тогда бойся, – согласился Влад, он прошёл до кресла напротив её кровати, сел, понимая, что разговор будет сейчас и он может лечь костьми, что потеряли всякую ценность, но это уже ничего не изменит. Она проснулась и она начала диалог. Его долг перед Эйшей отвечать.
            Девушка прислушалась к себе и с отчаянием, сорвавшимся словно против воли с её губ, промолвила:
–А я не могу бояться… мне отчего-то совсем не страшно.
–Зато мне очень страшно! – Влад прикрыл глаза, вздохнул. Даже мёртвому нужно набраться мужества, чтобы говорить с живой.
Глава 28.
            Стефания прекрасно понимала своё положение. Она пленница своего врага. Она в руках графскоговампира, без малейшего представления о том, где Абрахам и Рене, и что с нею будет. Здравый ум бы в такой ситуации пытался судорожно найти выход, отыскать хоть какую-то линию поведения и путь к спасению, а более слабый разум бы метался в истерике, но Стефания просто сидела, не понимая саму себя. Ей бы бояться, пытаться бы договориться, или, на худой конец, разреветься, уповая на милосердие – всё какая-то ожидаемая реакция, но нет! она сидит и смотрит на вампира, совершенно его не боится, хотя должна и стоило бы бояться.
–Я сам не знаю, что теперь делать, – признался Влад. – Тебя не должно здесь быть. Но ты здесь. И я в растерянности, ты всё осложнила.
–Это входит в дурную привычку, – Стефания виновато улыбнулась. – Кажется, я мастер усложнять…
            Вампир действительно не знал как поступить. Понятное дело, что следует поговорить с девушкой, но ему трудно было решиться на это. Она – враг. И он ей враг.
            Стефания сама нарушила тишину неожиданным вопросом:
–Где Абрахам? Это церковник…
–Я знаю кто такой Абрахам, – Влад криво усмехнулся. Усмешка вышла невольной, но больно забавные совпадения творят дороги Сарматского края.
–Вы имели с ним дело! – Стефания вдруг дёрнулась. Она вспоминала карточки Абрахама, которые недолго разбирала до того, как началось всё безумие. – Дело двести пятьдесят три – дробь ноль. Шегешвар. Вы дрались с Абрахамом…да, да, я читала.
            Всё сходилось. И то, что Абрахам часами изучал карту Сармата, выслеживая своего врага-вампира, и то, что этот самый вампир сам заговорил про Сармат, и знал Абрахама, а Стефания могла руку дать на отсечение, что не так много вампиров, знающих Абрахама, живут в сарматских краях.
–Читала? – Влад был удивлён, но нельзя было понять, радует его это или нет. – Что ж, да, я имел дело с Абрахамом. В Шегешваре. Я тогда победил его, но не убил.
            Стефания хотела спросить, в чём причина такой добродетели от вампира, но не решилась. В конце концов, она всего лишь пленница и ей бы стоило молчать. Но Влад сам продолжил:
–Абрахам был и останется магом. Не в моих правилах убивать магов, пусть и заплутавших.
–Он не заплутал! Он сменил сторону! – Стефания мгновенно бросилась на заступничество своего наставника, забыв про все его укоры в её сторону. – Он выбрал свет…
            Она осеклась. Нельзя было бы продолжать дальше под этим издевательским взглядом Влада. Взглядом знания. Стефания была всего лишь девчонкой и видела лишь один кусочек истории Абрахама, а у Влада было больше данных.
–Его свет ничем не отличается от тьмы, а может быть, и превосходит её. – Влад был беспощаден, но не дал Стефании и попытки опомниться. – Однако не мне судить его. На это есть судьба. Тебе скажу одно, успокою, если угодно…Абрахам жив. Более того, даже цел и невредим.
            Стефании стало легче. Влад мог её обманывать – это она понимала, но голос вампира был печален, и Стефания попробовала поверить.
–Добавлю также, что Рене жив. И Ронове, – Влад понаблюдал за нею прежде, чем продолжить.
            Стефания вскинулась:
–Ре…Ронове?
            Про Ронове она в кипении всего безумия и думать забыла! Но вот Влад произнёс его имя, и Стефанию обожгло горечью. Тоскливой горечью разлуки с человеком, который ей нравился. Впервые она позволила себе влюбиться, да ещё и в кого! И вышло так нелепо, так больно…
–Ронове, – подтвердил Влад, – как, по-твоему, я вышел на вас? Ронове был в моём лесу. Он совершил преступление. Убил церковника. Не знаю, что у вас за мода пошла губить друг друга, но в моём лесу на убийство разрешение должны спрашивать у меня.
            Стефания переваривала услышанное. Ронове жив? Ронове в плену Влада? Ронове убил?.. кого убил? Как? За что?
            Стефания тряхнула головою. Путаница стала невыносимой.
–Ронове поймали на убийстве. Когда я пришёл допрашивать его, он рассказал про ваш увлекательный поход против этой…Церкви Животворящего Креста. Что вы обнаружили бумаги, изобличающие деятельность своей церкви, уличили заговор её с Цитаделью Магии.
            Вот здесь Стефания пришла в ужас. Этот вампир знали слишком много. Но неужели Ронове всё это мог сказать? Нет, Ронове крепок духом. Этот вампир просто пытал его! Мерзавец!
            Ужас сменился гневом, Стефания, не скрывая своего презрения, сообщила чуть дрожащим голосом:
–Вы можете и меня пытать, но я не скажу вам ничего!
            Влад взглянул на неё очень внимательно, а затем расхохотался совсем как живой. Смех его был весёлым и от этого Стефании сделалось дурно. Отсмеявшись, вампир погрустнел:
–Ты слишком хорошего мнения о людях, девочка! Да и вообще обо всех. Ронове не нужно было пытать. Он вообразил себе, как и ты себе вообразила, что я – чудовище. И стоило ему это вообразить, как Ронове ощутил жажду жизни и стал словоохотливым до бесстыдства. Так он рассказал про содержание бумаг, про то, что бросил вас и захотел вернуться, но не успел, и про то, что ты – обладатель магической силы.
            Стефания вскочила с постели. Она немного не рассчитала: тело, лежавшее несколько часов без движения, было неподатливым, и девушка успешно вскочив, тотчас потеряла равновесие и упала на пол. Ушиб был не сильно болезненным, скорее обидным. На глаза навернулись слёзы.
–Вся в мать! – Влад оказался рядом, вампирская скорость позволила ему преодолеть половину комнаты в секунду, и помог ей подняться. Руки у него были холодные, но учитывая, что сама Стефания пылала от гнева, обиды и растерянности, да так, что кожа её пошла красными пятнами, холод был даже приятен.
            Влад усадил её обратно на постель и тактично отошёл на прежнее место, уже не используя вампирской скорости.
–Я не обладатель…– Стефания сглотнула комок и тут глаза её расширились. До неё дошла фраза Влада. – Вся…что?
–В мать, – повторил Влад, усаживаясь обратно. – Ты её не можешь помнить.
–Вы её…– в горле стало сухо. Стефания зашлась кашлем.
            Влад прикрыл глаза, лицо его стало сосредоточенным, но длилось это недолго. Ещё до того, как Стефания закончила кашлять, дверь в комнату распахнулась, и на пороге появилась тоненькая бледная девушка с красноватым огоньком вампирской сути в глазах. В руках её был серебряный поднос с золочёным кувшином, кубком и тарелкой, наполненной хлебом, сыром и холодным мясом. Девушка, не рискуя поднять взгляда на хозяина, призвавшего её, поставила в молчании поднос на постель к Стефании. Поклонилась, и убежала прочь.
–Перекуси, выпей, – тоном радушного хозяина предложил Влад. – Прости, я должен был озаботиться раньше, но годы нежити дают о себе знать. Мой голод стал вечным.
            Стефания перестала кашлять. В горле была сухость, но она с напряжением смотрела на поднос. Кувшин с витой плетёной причудливо ручкой, кубок, увитый вырезными цветами и выложенный каменьями, тарелка, от которой исходили приятные ароматы, волнующие желудок… это всё было ненормально.
–Не отравлено! – Влад верно понял её опасение. – У меня бывают в гостях…люди. Запасов немного, но они есть.
            Он не стал уточнять, в роли кого бывают у него люди, ведь роль живых сосудов с кровью, которые надлежало восстанавливать и снова использовать, могла показаться Стефании ужасной. А так её молодость не позволила ей об этом догадаться.
            Робко Стефания прикоснулась к кувшину. В кувшине оказалось тёмно-красное вино. Она несмело налила себе половину, понюхала кубок, нерешительно глотнула…
            Терпкость прошлась по рту Стефании, непривычным букетом ощущений задев все вкусовые рецепторы, прокатилась волной странного чувства по языку, и оставило чуть горьковатое, но в целом приятное и мягкое послевкусие.
            Сухость отступила. Стефания приложилась к кубку уже смелее. Это было вкуснее всего, что прежде она пробовала, хотя, надо было признать, в вине, как и во всех хмельных напитках, она не разбиралась.
            Вспомнив о приличиях, Стефания отставила кубок и взглянула виновато на вампира, но он ободряюще улыбнулся
–Хорошее вино, верно? Оно прибыло из Лигурии.
            Стефания понятия не имела, где находится Лигурия и что это вообще такое. Но кивнула, мол, тогда понятно почему вкусно – Лигурия всё-таки!
–Спасибо, – сказала Стефания, возвращаясь к встревожившей её фразе вампира. – Вы знали мою мать?
            Ей было странно произносить слово «мать». она жила в Церкви Животворящего Креста всю свою сознательную жизнь и понимала, что попала сюда из-за войны с магами. О происхождении своём она не смела задавать долгих вопросов, да и тоски какой-то не знала, а если и находили минуты тяжести, если накрывало от нехватки нежности и тепла, то она тут же себя одёргивала: сейчас война и все заняты, а Стефании тут захотелось чего-то! Не умрёт же она без объятий!
            Ну вот и не умерла. А тут оказалось, что её враг, похоже, знает что-то о той, что должна была стать для Стефании самым близким человеком, но…
            Но что?
–Да, я знал её, – Влад улыбнулся. – Ты на неё так похожа. Одно лицо. Одни черты!  и даже неловка так, как и она. Да, я знал её! Мы с твоей мамой...
            Вампир замялся, подбирая слово для того, что должно было угаснуть в нём с человеческой смертью, но почему-то не ушло. Стефания, видя его страдание, пришла на помощь:
–Были любовниками?
Граф поперхнулся и с презрением промолвил:
–Не знаю, как учат нынешних церковников, но в моё время последний церковный архивариус знал, что вампиры могут испытывать влечение только к вампирам. Все остальные – еда. Мы с твоей мамой были друзьями.
–То есть вы, – Стефания усмехнулась своим мыслям, – дружили с котлетой?
Вампир долго, пряча рвущиеся слова обратно, смотрел на Стефанию, но нашёл всё-таки приличный ответ:
–Скорее, это как дружба с кроликом. Можно сварить из кролика суп, а можно любоваться им и заботиться о нём.
–А ещё можно варежки сделать! – Стефания вдруг рассмеялась, но тут же посерьёзнела. Да и смех её – краткий, неловкий, давил на неё саму.
–Можно, – граф не стал спорить. – Но мы были друзьями. Ты хочешь знать?
            Стефания задумалась. За последние дни она поняла, что незнание – это спасение от боли. Незнание – это благо и роскошь. Но мог ли кто-то за исключением этого Влада рассказать хоть что-то о матери Стефании? Но, опять же! Жила же Стефания без этого знания и ничего!
–Я не знаю, – честно признала она. – Скажите лучше, где Абрахам, Рене и…Ронове?
–Они в другой комнате. – Вампир отнёсся с пониманием к ответу Стефании. Во всяком случае, внешне он не выразил недовольства её нерешительностью. – Все целы.
–А что с теми церковниками, что на нас напали? – Стефания вспомнила безобразную свою драку с Делин и устыдилась её, с горечью подумав о разрушенной дружбе, и тут же спохватилась, понимая, что «дружба» – слишком сильное слово, и оно не подходило для описаний отношений между Стефанией и Делин. Но всё-таки было паршиво.
–Они живы, – в этом граф не соврал. Он просто не стал уточнять, что напавшие переведены в подвалы и на уровень живых скотов и жизнь их – недолгая, угасающая понемногу, будет постоянным мучением до последней капли крови.
–И что вы с нами сделаете? – этот вопрос снова терзал Стефанию.
            Она боялась ответа. Но ещё больше неизвестность. Она предпочла бы сейчас увидеть Абрахама и выслушать от него новые упрёки, согласиться с ними в полном счастье.
–Это хороший вопрос, – признал Влад с неохотой. – Но он требует обсуждения. Общего, я полагаю. Когда твои друзья будут готовы обсудить, мы все поговорим об этом. Дружно.
–Но вы не убьёте нас? – Стефания осмелела.
–Мои вампиры сделали бы это с удовольствием, – Влад не стал скрывать очевидное. – Но моя воля сильнее. В любом случае, тебе нечего опасаться.
–Из-за моей матери?  – слово было непривычное для Стефании. Она смущалась его.
–Из-за неё, – подтвердил Влад и поднялся. – У меня дела. Я советую тебе немного отдохнуть. За тобой придут, когда твои друзья будут готовы беседовать. Советую не тратить этого времени на пустые метания. Также советую не совершать необдуманных поступков. Здесь ты под защитой моего имени, но стоит тебе пересечь порог комнаты без моего согласия, и я уже не смогу гарантировать тебе целостность вен!
            Не дав Стефании что-то возразить или сказать, Влад поспешно оставил комнату. Дверь закрылась за ним с тихим скрипом, затем быстро провернулся в скважине ключ. И Стефания осталась одна в полном недоумении и в ошарашенности чувств. она была уверена, что не уснёт, но то ли тело было ещё слабым, то ли вино дало о себе знать, Стефания даже не заметила, как моргать стало вдруг тяжелее, а затем что-то навалилось на неё, вдавливая в непривычно роскошную кровать, мягкую и совершенно чужую.
Стефания летела целую вечность куда-то сквозь темноту, как через коридор, только совсем неосвещённый, от этого ещё более пугающий. Какая-то сила влекла её за собой, как влечёт случайно упавшую веточку бурное течение реки. Стефания пыталась остановиться, оглядеться, но коридор вращался, а что-то неведомое тащило её сквозь это вращение и вдруг впереди мелькнуло что-то светлое.
            Стефания бросилась вперёд уже сама, надеясь выйти на свет, стряхнуть с себя липкую темноту коридора, и её ослепило этим светом. В медленном растворении света она увидела чудесную пушистую зелень листвы и кустарников, мягкие розы и множество бабочек, вившихся над ними, переступила в странной, непривычной лёгкости через порог, разделяющий этот рай и бесконечную темноту, и побежала куда-то по мягкой зелёной траве.
            Трава приминалась под её ногами, и тут же весело пружинила вверх. Стефания упала на траву, руками провела по ней, наслаждаясь безопасностью и свежестью, перевернулась и увидела, как из земли, аккурат возле неё, из-под земли тоненькой струйкой бьёт ключ. Да только не с водой, а с дивным красноватым вином.
            Стефания поднесла ладони ковшиком к этому ключу, зачерпнула вина и зажмурилась от удовольствия. Чей-то вкрадчиво-мягкий голос сообщил над её ухом:
–Это Лигурия…тебе нравится? Твоей матери нравилось.
–Я её и не знала! – обиженно напомнила Стефания, и что-то невидимое тряхнуло её за плечо…
            Стефания открыла глаза. Знакомая её тоненькая девушка стояла возле неё  это её рука была на плече Стефании.
–А…– Стефания хватанула ртом воздух, закашлялась снова. – Что?
–Господин велел привести вас, – девушка поклонилась. – Хозяин ждёт вас.
            Она говорила на знакомом Стефании языке, но в словах её была непривычная уху растянутость гласность. Не сразу, но Стефания всё-таки сообразила и вспомнила, что от неё хотят и что ей самой это нужно и поспешно поднялась, разминая затёкшую, как оказалось, шею.
            Девушка поманила её за собой, и Стефания, почти наяву ощущая презрение Абрахама и его: «Болезная!», вопреки всякому здравомыслию, последовала за девушкой.
            Пришлось пройти длинный извилистый коридор, тускло освещённый луною, серебрившей пол причудливыми тенями. Нигде в этом коридоре Стефанию не покусали и не обидели, не выпили её крови, но она всё равно чувствовала себя неуютно. Может быть, причина была в лунном свете, а может быть, в холоде, на который был так щедр коридор, Стефания не знала. Ей просто хотелось скорее куда-нибудь уже придти, и она искренне обрадовалась, когда её тоненькая проводница распахнула перед нею массивную дверь и жестом пригласила её войти.
            Стефания вошла в залу. Здесь было больше света – кроме лунного свет исходил и от канделябров, уставивших круглый стол. Стол был накрыт на четыре персоны, но стульев стояло пять. Само же накрытие поразило Стефанию изобилием. Тут была и какая-то рыба, разрезанная на крупные куски и приправленная лимоном и зеленью, и мясные кусочки в красном соусе, и грибы, и овощи, и сыр, и орехи…столько всего сразу! У Стефании от ароматов и от вида еды даже желудок перекрутило – всё её внимание было приковано к блюдам, которых не встретишь в Церкви Животворящего Креста и в праздник.
–Стефания! – голос был знакомый. Она обернулась с радостью, хотя обычно появление Рене ни у кого радости не вызывало. Здесь же девушка не просто бросилась к нему навстречу, но и порывисто обняла его и тут же отступила.
–Болезная… – в тоне появившегося следом Абрахама было облегчение. Но он тут же спохватился и посуровел. – А с тобой что было?
            Ответить Стефания не успела, за спиной Абрахама она увидела Ронове. Ронове был смущён и рад её видеть, он даже слегка подвинул Рене, чтобы пройти к ней, но Стефания отошла от него, демонстрируя, что не хочет его приветствовать.
            Дело было не в том даже, что Ронове их бросил. Это было очевидно и это было ожидаемо, но он выдал все их передвижения и планы врагу! И выдал без пыток. Выдал из страха. Так сказал Влад, и Стефания, ещё боровшаяся до взгляда на Ронове с этим фактом, поняла, что вампир не лгал на этот счёт. В глазах Ронове читалась вина, а в чертах его было что-то такое, прежде ей неуловимое, слабое…
–Где этот кровосос? – Абрахам оглядел залу, хмыкнул, заметив пятый стул при четырёх тарелках.
–Я его видела, – поспешно сообщила Стефания. – Он не сделал мне ничего плохого. Это тот самый вампир из Шегешвара, Абрахам!
–Шегешвара? – Рене не понял. Перевёл взгляд на Абрахама. – Твой дружок?
–Видела? – Абрахам не сводил взгляда со Стефании. – Как ты его видела?
–Он пришёл…– Стефания нервно сглотнула и запальчиво, боясь разреветься от одного этого справедливого подозрения Абрахама, воскликнула, – он знал мою мать!
–Мать? – Рене вообще растерялся. – Эта дохлая сволочь украла мои документы! Без них весь наш поход зря!
–Стефа…– для объяснений Ронове выбрал не самый лучший момент, но его задело и покоробило то, что она даже не приветствовала его, – едва я ушёл, как захотел вернуться. Я очень…
–Ты вообще замолчи! – Стефания топнула ногой в бешенстве. – Трус!
            Ронове вздрогнул.
–Он нас всех сдал! Это из-за него вампиры нашли нас. Из-за него ты, Рене, здесь. Без бумаг, – Стефания предприняла честную попытку объяснить произошедшее. – А оказался он здесь из-за того, что кого-то убил в лесу вампиров.
–Да, – подтвердил Абрахам, не давая Ронове ответить,  – Он убил Марбаса.
            Теперь заткнулась уже Стефания. Ей нужно было пережить это. Но то ли на неё уже слишком много свалилось, то ли ей было на всё плевать, но очнулась она значительно быстрее, чем полагала.
–Допустим…
–Он вынудил меня! – Ронове всё-таки нарушил молчание, к которому его призывал Абрахам.
–Скажи, Болезная, что вы обсуждали с этим упырём? – Абрахам был настроен серьёзно. Сейчас все бумаги Рене отошли для него на второй план, как, впрочем, и убийство Ронове Марбаса. Сейчас он был близок как никогда к своему врагу, и это жгло его фанатичное нутро.
–Так ты, церковник, у упыря и спроси! – этот голос заставил всех четверых вздрогнуть и одновременно глянуть вверх. У самого потолка висела огромная летучая мышь и это она говорила. Её ротик. Полный острых зубов открывался, а голос…этот вкрадчивый мягкий голос.
–Крест и пламя! – Рене поспешно сел на пол. – Диалог!
            Абрахам не тратил время на слова. В его руках запульсировали красные нити заклинания, он метнул их решительным и быстрым движением, и летучая мышь поспешила слететь со своего места и в полёте, перекувырнувшись через голову, обратилась уже человеком…вампиром.
            Абрахам снова щёлкнул пальцами, в его руках теперь были не нити, а что-то клубисто-дымчатое, серое, похожее на плотное облако, только живое.
–Не стоит, – предостерёг Влад. – Во второй раз я тебя, церковник, не пощажу.
            Ронове сглотнул. Второй раз он видел графа Влада, и легче ему от второй встречи не было. всё ещё было страшно. Страшно от этой древней мощи, обретшей форму и имя.
            Абрахам криво усмехнулся и швырнул дымчатое облако в вампира. Вампир закрылся от него полами плаща и облако, ударившись о плащ как о щит, осело на пол и прожгло в нём язву.
–Давайте конструктивно! – Рене очнулся. – Абрахам!
            Но Абрахам формировал в пальцах третье заклинание, на этот раз желая вложить в него всю ярость. может быть, заклинание бы не возымело бы действия, а может быть, разнесло бы древнего вампира в щепки, но Стефания, не помня себя, встала между Владом и Абрахамом.
–Стефа! – Ронове отчаянно позвал её, надеясь образумить. Но нельзя образумить того, кто уже понял, как ему быть.
–Уйди! – рявкнул Абрахам совершенно чужим страшным голосом. Такого у него Стефания не слышала даже в минуту гнева. – Уйди, курица!
–Давайте конструктивно! Давайте к перегово…– Рене трясло. Он попытался остановить руку Абрахама. Взял его за рукав, но маг-охотник одним движением отшвырнул вечного офицера на пол.
–Уйди! – повторил Абрахам. – Он отродье! Он враг! Он…
–Выслушай! – взмолилась Стефания, быстро оглядываясь на спокойного вампира. – Абрахам, выслушай меня! Он вампир, да. Он враг, да. Но он не убил вас. Значит, ему есть что сказать.
            Абрахам опустил руку. Заклинание пульсировало в его пальцах, но разум возобладал в нём. А вместе с ним и обида:
–Ты защищаешь эту древнюю тварь?
–Я…– Стефания отошла в сторону, вернулась на своё место, понурив голову. – Я просто…так надо.
            Абрахам не удостоил её и взглядом. Он всё понял. Эта дура предала его и предала крест. Поганая магическая кровь вызвала в ней сочувствие!
–И снова скажу, что ты вся в мать, – прошелестел вампир. – Господа, давайте сделаем вид, что ничего не было. рассаживайтесь за стол, отужинаем, переговорим.
–Переговоры! – Рене, как единственный, кто был способен к дипломатии, подал пример и сел первым за стол. – Какой аппетитный стол!
–Ронове? – пригласил вампир. – угощайся. Прежде ты не брезговал местной кухней.
            На негнущихся ногах Ронове сел за стол, но сел на самый краешек и едва-едва притронулся к тарелке. Аппетита у него не было.
–Стефания? – вампир обратил своё внимание на неё, – присядешь?
            Отказываться было глупо. Тем более, сама Стефания рвалась к переговорам. Она прошла и молча села ближе к Рене. Тот, словно они были на дружеском обеде, принялся учтиво накладывать ей мясных кусочков в тарелку.
–Клянусь тебе, дохлая ты тварь… – Абрахам обратился к вампиру в ярости, которая переполняла его существо, но которая должна была подчиняться голосу разума, – клянусь тебе, что при первой же возможности я убью тебя! Свидетели мне крест и пламя! Свидетель мне Бог!
–Можем подраться на дуэли, – Влад не стал сопротивляться или спорить, переубеждать. Он был опытен и знал, что есть категория людей, которая лучше умрёт, чем отступит. –Но сначала разговор!
            За столом царила враждебность. Стефания была напугана и напряжена. Она видела, как ненавидит происходящее Абрахам и понимала, что сама своими руками уничтожила последнее, что позволяло Абрахаму к ней хорошо относиться. Ведь Стефания, ужас! – заступилась за кровососа! И бесполезно взывать к рассудку, бесполезно говорить, что Влад сейчас полезен и у него бумаги…перед лицом Абрахама враг, которому он пока не может ничего сделать.
            Ронове потряхивало. Он ожидал, что Стефания обрадуется ему.  А она так холодно смотрела, и что-то в ней изменилось, исчезло и испарилось навсегда, вместив вместо того знакомого тепла, которое нравилось Ронове, что-то холодное.
            Рене старался изо всех сил. Он ел, хвалил пищу, пытался подкладывать всем в тарелки, желая разрядить обстановку и нормально поесть. Обстановка не разряжалась, и Влад, понимая, что его присутствие здесь не сгладит обстановки, сказал:
–Меня зовут Влад. Я известен как граф местных земель, как хозяин вампиров Сарматского края. Происхожу я…
–Я всех твоих шавок перережу! – в глазах Абрахама мелькнул желтоватый нехороший огонёк безумства. Влад не смутился:
–Ты выдержи сначала дуэль со мной, любезный враг! Так вот. Происхожу я из города Шегешвара, из века древнего. Насколько древнего вам лучше не знать. Магическую войну оставил давно, живу уединённо, контролирую порядок местных земель, ну, слежу за порядком вампирской охоты…
–Скотина! – процедил Абрахам. – Какая же ты скотина…
–Я не предавал своих! – напомнил Влад. – Я знаю тебя, Абрахам. Я знал тебя ещё ребёнком, не забывай. Я тоже не согласен с политикой Цитадели, и что я сделал? Я вышел из войны. А ты пошёл и сдал всех, кто был тебе дорог.
            Стефания и Рене обменялись быстрым взглядом, затем перевели взгляд на Абрахама. Тот побледнел:
–Ты, дохлая сволочь, и вообразить себе не можешь те муки, которым меня подвергали! Магия – зло. Я должен был искоренить её. Когда она меня обманула, когда меня предали. Все предали! Тогда я встал против магии.
–Твоё дело, – согласился Влад. – Но из-за твоей магии я не убил тебя. Хотя должен был. Но маг, даже предатель, всё равно маг!
–Простите, – Рене решил, что ему лучше вмешаться, – это всё, конечно, безумно интересно, но вы не могли бы перейти к делу? Понимаете, при мне были бумаги, и, разумеется, я не хочу обвинить вас в воровстве, как кого-либо. Но…
–Ваши бумаги занятны! – Влад потерял интерес к Абрахаму. – Это так. Я знал, что Цитадель в сговоре с церковью. Это знает каждый, кто не слеп от власти и близок к ней. Я так понял, что вы собираетесь передать бумаги Церкви Животворящего Креста Церкви Святого Сердца?
–Это так, – осторожно согласился Рене. – тогда Церковь Святого Сердца станет новым оплотом веры. Верные слуги света и креста перейдут во владения Святого Сердца, а Животворящий Крест будет осрамлён.
–В таком случае, я верну вам бумаги, а также распоряжусь о том, чтобы вас сопроводили до границы моих земель, – решил Влад. Это решение спровоцировало бурю за столом. Ронове выдохнул с облегчением, Стефания просияла и даже пригубила из своего кубка. Абрахам мрачно хмыкнул, а Рене озвучил его вопрос:
–Простите, ваше…сиятельство? Но с какой стати вы вдруг так любезны? Что вы хотите взамен за свои…добродетели?
–Услуги? – Влад криво улыбнулся. – Речь идёт не об услугах. Вернее, не о моих вам, а о ваших мне. Я отошёл от войны, но я не перестал быть вампиром и магом. Я всё ещё верю в нашу правду, и ваши деяния, которые подрывают авторитет одной церкви, ваша вскрывшаяся правда, ваше желание озвучить на весь сражающийся мир эту самую правду на руку моей стороне. Все солдаты креста будут отныне жить напряжением, что их Церковь тоже предаёт их, а те, кто верил в Животворящий Крест, будут разочарованы, и как знать, может поднимут против вас, безумных фанатиков, восстание, погонят вас прочь от нашей земли и от нашей природы, освободят нас от оков вашей тлетворной правды…
            Абрахам прикрыл глаза. Он никогда не умел заглядывать так далеко и сейчас слова Влада, слова врага отозвались в нём болезненным осознанием. Вскроют они эту язву, а гной польётся по здоровой коже!
            Рене тоже осёкся. Его взгляд стал смешным и пустым. Он вдруг понял, что его детское желание стать героем, обращается против всего мира, против всей войны. Люди и без того не любят церковников, а тут вскроется ещё и такое?!  Ронове нервно икнул, а у Стефании на глаза навернулись слёзы. Влад наслаждался произведённым эффектом:
–О да, я с удовольствием верну вам бумаги.
–Мы продолжим, – Абрахам взял себя в руки. Он промолвил это, почти не разжимая губ. – Рене, мы продолжим. Истинные воины света всегда будут на нашей стороне. Они имеют право знать правду, они должны знать её.
–Да…– Рене выдохнул. – Да, ты прав. Наверное, прав. Верните бумаги, ваше сиятельство!
–Вы спрашивали что взамен, – Влад оглядел залу, – что ж, я отвечу. Взамен я хочу её.
            Стефания сначала не поняла, что имеет в виду Влад и повторила путь его взгляда. А затем осознала, что он смотрит на неё. На неё! В упор!
–Невозможно! – Ронове подал голос. – Стефания…
–Идёт, – оборвал его Абрахам и даже не взглянул на свою подопечную.
Глава 29.
            Они ушли! В самом деле, ушли! Стефании не хотелось верить в это, не хотелось даже осознавать, принимать, ей казалось, что если она будет отрицать, то реальность сжалится над ней, и…
            И они ушли.
            Абрахама устроило предложение Влада. Стефания в его глазах потеряла всякую ценность, когда попыталась заступиться за его давнего врага, за отродье тьмы, за поганого кровососа! Ронове, конечно, попытался заступиться ещё, попытался поспорить, но и его состояние было надломанным, ослабленным и всё-таки, взглянув на растерянность Стефании, встретив её взгляд, полный слёз, он не сдержался и возмутился:
–Это невозможно! Стефания…Абрахам! Рене?
            Кто бы его слушал! И Рене, до которого так хотел дозваться Ронове, уповая на снисхождение и заступничество бывшего вечного офицера, уже всё определил для себя. Рене увидел, как Влад относится к Стефании, прикинул и то, что в крови девицы есть магия, и если это вскроется в Церкви Святого Сердца, если брат Рене – Огюстен узнает про это… у, неприятности обвалятся тогда бурным потоком на все головы подряд.
            Ей всё равно не жить. Одно дело известный предатель магического происхождения Абрахам, репутация которого идёт впереди него, и совсем другое какая-то девица, не имеющая ни роду, ни племени, ни заслуг. Её не пощадят. Порвут, если узнают. А заодно зададут вопрос Рене, мол, как просмотрел такого врага под носом?!
            А Рене рассчитывал ещё построить карьеру взамен разрушенной, хотел создать себе новое имя и новую славу. Происшествие же со Стефанией, пусть лишь потенциально возможное, омрачало Рене. Он не желал новых препятствий себе, да и до самой Стефании ему не было дела, а потому, прикинув всё это в уме, Рене поймал взгляд Стефании, безнадёжно ищущей заступничества, но не находящей его, и сказал, обращаясь к ней одной:
–Так будет лучше!
            В его голосе была мольба.
Стефания задохнулась. Как это может быть? Почему это её можно бросить? Как?.. за что? В чём её-то вина? В трусости? В нежелании драться?
–Нет! – с трудом выдохнула она и мелко-мелко затряслась.
–Да ради Креста! – возмутился Ронове. Возмущение вышло слабым. Абрахам глянул на него с такой концентрацией презрения, что Ронове сжался, ссутулился. Но охотник решил добить своего соратника и заметил:
–Ты не смеешь взывать к Святому Кресту, Ронове! Кишка у тебя для этого тонка!
            И Ронове сдался. Легко отступился от Стефании, спасая себя. Она поняла это, и горечь обожгла ей рот.
            Не испугаться мог бы Абрахам, но он более в ней не заинтересован. Стефании осталось принять волю других. А эти самые другие всё-таки ушли. Ронове не смел на неё взглянуть, таился, прятал глаза. Абрахам смотрел мимо – она более ему ничего не значила. Рене же ещё раз повторил про то, что так будет лучше.
            Стефания оставалась в ступоре всё то время, пока они собирались, пока Влад где-то вдалеке обещал, что не убьёт её. Хотя, Стефания даже жалела, что переживёт этот день и следующий. Какой смысл, если она в одно мгновение стала изгоем?
            Влад вывел её из ступора где-то через четверть часа, прикоснувшись к плечу:
–Они ушли. Мои доведут их в целости до границы с Церковью Святого Сердца.
            Его прикосновение, рассчитанное вроде бы как на ласку и на успокоение, получило совершенно обратную, демоническую и бешеную реакцию. По телу Стефании прошла дрожь отвращения, она вскочила в бешенстве, и стул весело грохнул на пол.
–Не трогай меня! – заверещала Стефания. – Не подходи! Я тебе не вещь, чтобы ты распоряжался мной!
–Мне не вещь, – согласился граф абсолютно спокойно. – А вот своим друзьям именно вещь. Вещь, которую Абрахам легко отверг из презрения, не сделав даже попытки заступиться за тебя; вещь, которую Рене променял ради выгоды, не думая о тебе; и вещь, которую Ронове, твой павший рыцарь, легко уступил из страха.
            Слова были страшными. Но страшные слова ещё можно пережить. А вот справедливость этих слов пережить уже куда сложнее. Стефания среагировала так, как не среагировала бы прежде: она схватила со стола тяжёлое блюдо с мясными кусочками в красном соусе и от души шваркнула его на пол. Блюдо упало рядом и обрызгало Стефанию соусом. Содержимое же растеклось.
            Влад не дрогнул. Лишь предложил:
–Возьми что-нибудь полегче и попробуй запустить в стену. Может быть и полегчает.
            Стефания деревянными пальцами взяла со стола мисочку с орехами и швырнула её в самого графа. В этот момент она не думала о том, что он с ней сделает за такое оскорбление. Хотелось сделать хоть что-нибудь, чтобы оправдать своё жалкое положение.
            Миска попала бы в человека. Но в вампира, конечно, не могла попасть. Он среагировал быстрее, промелькнул молнией в сторону, и мисочка достигла стены, где с чавканьем разбилась, и рассыпала из своего нутра орехи.
–Уже лучше! – весело одобрил Влад.
            Стефания схватила со стола свою тарелку и швырнула её в пол со всей силы.
–Ненавижу! – крикнула она, задыхаясь, и зарыдала в бессилии так, что не могла уже устоять, и поползла на пол, в груду своими же руками сотворённых осколков. – Ненавижу! Ненавижу! Всех!
            В пальцах Стефании против её воли запульсировали красноватые искорки, заплясало бешенство, формируя сгустки силы, не заклинание, ещё нет, но демонстрируя мощь. Влад оказался рядом и вытащил обмякающее тело в сторону от осколков, усадил, словно она ничего не весила, впрочем, для вампира она и не весила ничего, в кресло. Он накрыл её живую ладонь своей, давно мёртвой, вбирая в себя непроизвольные сгустки силы.
            Это помогло. Стефания смогла прийти в себя и дыхание её выровнялось.
–Ненавижу…– прошелестела она. – Всех их ненавижу!
–Ненавидь, – вампир не стал спорить. – Ненависть помогает жить. Я это знал лучше других, когда был живым.
–Почему со мной? – Стефания взглянула на Влада, страха в ней не было, её собственная жизнь давно уже выцвела и не имела для неё ценности, а это значило приход отупляющего равнодушия. – Почему?
–Абрахам человек категоричный. От него другого ждать и не следовало. Ронове трус, тут тоже всё ясно. Что касается Рене, думаю, он рассуждал о том, что ты всё-таки маг. пусть плохонький, неумелый, но маг. и если он притащит тебя в Церковь Святого Сердца, да и, если честно, думаю, что он не хочет раздражать Абрахама. А может быть, и сразу не был дружелюбен к тебе, и тогда…
–Я не о них…– в глазах Стефании промелькнуло что-то стальное. Это было непривычно и странно. Будь здесь Абрахам, он бы заметил это, но Абрахам был сейчас далеко и вряд ли он думал о Стефании. – Совсе-ем не о них!
            Влад знал это. Он просто тянул с ответом. Прежде всего из-за самого себя. Нельзя древней твари прикипать к живому миру!
–Твоя мать не хотела бы тебе такой участи, – наконец, промолвил граф. – Она была другой. Совсем другой. Её сгубили, а я не хочу, чтобы ты изведала такое же.
–Какой? – Стефания набралась смелости. Такая смелость позволила ей притупить боль опустошения. – Какой она была?
–О! – Влад уселся рядом, на соседний стул, и даже улыбнулся. – Она была молодой ведьмой. Работала с бумагами где-то в архивах, рисовала карикатуры на магистров Цитадели. Талантливые живые карикатуры! Магистры сами смеялись с них, но в какой-то момент то ли невзлюбил её кто, то ли силы все собирали, но кому-то пришло в голову перевести твою мать в полевые условия. Она получила задание и отправилась в путь. Так мы с ней и познакомились.
–Какое задание? – Стефания не могла понять, как влияют на неё слова вампира. С одной стороны они её не трогали, потому что Стефания не представляла себе такого явления как «мать», а с другой стороны что-то наливалось в её сердце отдалённо и приглушённо. Она вспомнила, что и сама сидела в архивах, пока кому-то не взбрело в голову поднять её до помощника охотника. Могло ли быть совпадением такое обстоятельство? Сходство двух судеб, родственных и далёких?
–Ей поручили поймать лазутчика. Он хотел перейти от магии к церковникам. Естественно, со всеми секретами Цитадели. Он был магом. А она лишь слабая ведьма. Словом, если бы не моё вмешательство, всё могло бы кончиться иначе. И Эйша бы умерла в моих горах.
–Эйша…– Стефания попробовала это имя на вкус. Чужое имя. Не церковное. Неприятное, странное! Эй-ша.
–Ты на неё похожа, – Влад вгляделся в неё. – Одно лицо. Одни черты! Поразительно. Как будто бы она вернулась с того света.
            Стефания вздрогнула. Переход от жизни её далёкой и призрачной матери к смерти вышел слишком резким. Впрочем, это для Влада не имело никакого смысла: он был мёртв, но существовал в образе живого.
–Как…– в горле возник комок, Стефании пришлось прокашляться, чтобы заговорить вновь. – Как это случилось? Что с нею стало?
–Это…– вампир встал и подошёл к окну. Он не хотел, чтобы Стефания видела его лицо. – Это вина твоего отца и моя.
–Отца? – тупо переспросила Стефания.
            Ей как-то не приходило в голову полюбопытствовать на этот счёт.
–Я думаю, тебе не следует рассказывать о том, что кроме матери у человека обычно есть ещё и отец. Хотя бы биологический? – Влад повернулся к ней. Теперь в лице его, искажённом от смерти, застыло что-то страшное.
–Я не…– Стефания тряхнула головою. её оставили в детстве, оставили теперь. Что же с ней такое было? что с ней не так, если её оставили и маги , а теперь и церковники? Что за впившаяся в горло чужбина?
–Твой отец был магистром Цитадели. Магистр Жан. – глаза графа полыхнули бешеным красным пламенем. – Алчная скотина, ревностная  и собственническая. Он решил, что Эйша должна быть его и только, и он добился её. Но в те дни она была в дружбе со мной и посещала меня. Магистр Жан решил, что я её сманиваю из Цитадели, что мне она больше, чем друг и захотел уничтожить меня. Я понял его намерение и успел исчезнуть до того, как на меня, по его указке, напали церковники.
            Влад снова отвернулся к окну. Перед глазами, против его мёртвой воли вставали забытые картины. Он сидит в первом своём логове, в любимом доме, когда по полу и стенам проходит предупреждающая вибрация: враги здесь!
            Вот уже он оборачивается летучей мышью и обнаруживает охотников Церкви Животворящего Креста во главе с Абрахамом. Они вооружены и полны решимости, и смерть сжимает железной рукою горло Влада. Он был мёртв несколько столетий, но когда смерть пришла на порог, захотел выжить, захотел сбежать.
            Издалека она наблюдал, как церковники громят его убежище, как рвут они древние шелка и гобелены, как жгут и сравнивают с землёй его убежище. И как посреди пепелища остаётся Абрахам, не добравшийся до него, оглядывающийся в подозрении, ощущающий присутствие врага где-то поблизости.
–Твоя мать решила, что я мёртв. Когда я встретил её в следующий раз, она уже носила тебя под сердцем, – Влад старался говорить мягче, не пугая притаившуюся Стефанию, – она не знала, что я жив. Я не сразу смог увидеться с нею, но…если честно, я не особенно и хотел, не знал, стоит ли ей видеть меня. Но я всё-таки встретился с нею. Она плакала, думала, что я был уничтожен. Её муж принял эту весть холодно, но испугался! Ради неё я молчал, хотя знал, что он предал меня, выследил Эйшу и навёл на меня церковников.
            Вампир взглянул на застывшую Стефанию. Спросил:
–Думаешь, Жан не тронул более меня? Он снова навёл на меня след. Но на этот раз сыграл сам против себя и твоя мать, в слепой попытке защитить меня, бросилась на церковников. Подставилась. Так всё и закончилось. Так она и умерла, оставив своего мужа и свою дочь. Да меня, выжженного не только голодом и проклятием, но и виной.
            И снова Влад увидел это. Память услужливой гадиной подбросила ему этот яд. Снова перед глазами зарябило от воды… древнее озеро! Глубокое и таящее в себе сотни тайн. «Бальчи» – называли его на родине Влада, «Балатон» – называли его чужеземцы. И на берегу был бой. И Эйша, которая никогда не отличалась героизмом и храбростью, вдруг рванулась в неравный бой с церковниками, которых знала лишь на расстоянии, и которых, конечно же, не оценила как врагов. А Влад уже знал их. Знал и ведущего их охотника-предателя Абрахама.
            Эйша падала долго на песок. Слишком долго. жизни в ней уже не было. Абрахам едва ли обратил внимание на эту смерть, он, не глядя, отшвырнул молодую ведьму боевым заклинанием, и Эйша падала, падала, падала…
            Влад не убил Абрахама только из-за того, что увидел в нём желание умереть. Слишком много призраков гнало Абрахама по жизни, много теней и демонов, и боль не отступала от него ни на шаг. И Влад даровал ему тогда жизнь, и в следующий раз, и в тот, что был после.
            А вот к отцу Стефании граф не был так жесток и убил его. И напрасно искал Влад девочку, дочь своей дорогой подруги – та канула в небытие. И вот, нашлась. Сама упала в его лесу, сражённая дурманящим заклинанием.
–Это было давно по людским меркам, – Влад через силу улыбнулся. Он заставил себя молчать об Абрахаме, о тех вещах, которые ранили бы Стефанию. Ему казалось, что с неё уже хватит услышанного и узнанного.  Он бы сам отдал бы все годы земной жизни, чтобы после смерти ничего не знать. Не знать и не слышать.
            Стефания молчала. В голове её что-то трещало, разламывалось на куски, буйствовало, требовало ответов, но вопросы сформулировать не удавалось, не удавалось и шевельнуть губами, чтобы выдавить хоть что-то вразумительное.
            Наконец она смогла преодолеть это и спросила:
–Почему она это сделала?
            В голове Стефании этот вопрос звучал иначе: «почему она сделала это, выбрав поганого мужа и поганого друга, а не меня, дочь? Почему она сделала это, обрекая меня на…»
            На всё это?
            Вампир пожал плечами:
–Она не была боевой ведьмой, могла не учесть силы врага. А может быть. И не захотела учитывать. Твой отец, да и вся эта бесконечная война не шли к её характеру. Она была неловкой, любила рисовать карикатуры, смеяться и читать. Ей нравилось расставлять мои книги по годам и алфавиту, она даже взялась составлять каталог, но не успела. Ей не хотелось воевать, но её вынудили и я думаю, что она просто не справилась с этим.
–А мой отец? – Стефания охрипла. Предположения Влада были ей близки. Ей и самой не хотелось воевать, она не представляла себя в рядах войны, но полагала, что она одна такая неправильная, трусливая и желающая закопаться в бумаги.
–Он мёртв, – здесь вампир уже не смог лукавить. Не захотел. – Думаю, он понимал, что я приду за ним, что отомщу. Он умудрился тебя куда-то сплавить, и ты исчезла. Я потерял тебя – наследие Эйши! До нашей встречи я думал, что ты мертва.
–А я и так мертва, – горько усмехнулась Стефания, – для Животворящего Креста я враг, для Абрахама тоже, остальные оставили меня. И я всё равно что мертва. Только почему-то не могу закрыть глаза так, чтобы никогда их больше не открыть.
–Мысли о смерти соблазняют людей, – Влад не налетел на неё, не возмутился, лишь сказал то, что было в его мыслях. – Но только от того, что люди не представляют, что такое смерть. Смерть – это бесконечное ничто, это пустыня, где тебя нет и ничего нет. Нет цвета и вкуса, нет запаха и страха. Это не покой, потому что покой придуман живыми и для живых. Ты не мертва, пока у тебя есть хоть одно желание. А оно есть. Верно?
            Стефания обняла себя за плечи. Ей хотелось спрятаться, съежиться. Холод начал касаться её кожи, напоминать о себе. Усталость, непонятно откуда снова взявшаяся, навалилась, погребая её под своей невидимой тяжестью.
–Ты останешься здесь, – промолвил Влад с твёрдостью совершенно прежней. – Я обучу тебя контролировать свою магию, я сберегу тебя от них. ты видела, как они отказались от тебя. Думаю, это знаменует то, что в свой новый мирок они тебя не берут. А старый уже закрыт. Так может быть, это повод свернуть?
–Нет! – Стефания скрипнула зубами. – Магия – это зло! Господь, зрящий над миром…
–Видит прегрешения слуг своих, – закончил вампир и спросил, – а с каких пор Церковь стала равна Господу? Церковь создают люди, которые, как ты видишь, воюют, бьются, предают, лгут и трусят. Они совершают дрянные дела, оправдывая их светом. Но ни один свет не захочет грязи в своих методах. Ни один Бог не будет терпеть на службе тех, кто убивает и лжёт, прикрываясь верой. Думаешь, Животворящий Крест один такой? Он легализовал преступление, позволил карать и жечь, набрав к себе в слуги фанатиков. Он вызвал чудовищ из глубин и облёк их в белые одежды, вооружил верой и оправданием…
–Хватит! – Стефания вскочила, преодолевая усталость. Страх заставил её вскочить. Она подняла ладонь в знаке проклятия, – ты, тёмная тварь, нежить… да будешь ты проклят светом и крестом, да пусть прольётся на главу твою гнев!..
–Пролился. За людское, – Влад поднялся. – Стефания, я предлагаю тебе мир. Новый мир! Возможности, безграничные возможности и власть.
–Уйди…– прошипела Стефания. – Я не такая! Крест осветил мой путь, крест…
            Она сама сомневалась в искренности церквей и церковников, но она не могла признать этого. Нет, в разговоре один на один с кем-нибудь из церковников, вроде Абрахама или Ронове ещё бы признала, но здесь, перед врагом? Нет! господи, дай силы устоять!
            Господь дал силы устоять. Но Владу это не понравилось. Он взмахнул рукой, будто бы мух отгонял, а у Стефании сами собой закрылись глаза, и она дёрнулась, а затем свалилась на пол, угодив-таки в груду осколков разбитой посуды.
            Тело предало дух.
–Я желаю тебе блага, одного блага! – вампир убеждал себя. Он лучше других знал, что благо – вещь сомнительная и если Стефания настаивает на своём кресте, и так держится за веру, то небо с ней! Но отпустить он её не мог – человеческое умерло в нём с телом, но осталось с чем-то, до чего не дотянется проклятие.
            Влад медленно, нарочно следуя человеческим движениям, от которых изнывало непривычное его вампирское тело, приблизился к Стефании, и вдруг боль пронзила его глаза. Он вскрикнул, прикрыл глаза руками.
            Вампиры, связанные с хозяином, передают ему своё состояние. Именно это позволяет хозяину их контролировать, именно это, при необходимости, позволяет сковать волю и держать её сколько угодно долго.  вампир, которому лет сто, может иметь двух-трёх слуг, но Влад был старше и в нём была ещё и магическая сила. он мог держать около двух дюжин подопечных в постоянном контроле и ждал дня, когда кто-нибудь из них, желая высвобождения, вызовет его на дуэль.
            Но сейчас боль пришла от другого. От уничтожения. Из двух дюжин пали пятеро, пали одновременно, сразу же, предательски…
–Нет, нет…– взгляд Влада затуманился. Его сила взметнулась и оставила тело, преодолевая физические клети, рванулось сквозь стены убежища, сквозь пушистые ветви деревьев, сквозь тропы…
            Он видел, ясно и чётко, как корчатся его слуги, те, кого Влад сам обращал, кого выводил на первую охоту, и те, которых он отправил сопровождать Рене, Ронове и Абрахама.
–Ублюдок! – Влад был бесплотен, но он был уверен, что Абрахам видит его. Во всяком случае, в отличие от других, Абрахам смотрел прямо в то место, куда принесло дух вампира.
            Абрахам усмехнулся, сунул руку в карман и вытащил крест, с нарочитой ленцой ткнул крестом в бесплотный воздух и дух вампира вынужденно отскочил назад, вернулся в давно мёртвую плоть.
–Порву! – в глазах ещё жгло. Но что значит боль, когда ты мёртв и потерял немногих своих собратьев? Потерял от самой ненавистной руки в мире?
            Вообще такого от Абрахама не ожидал даже Рене, а Рене очень сложно удивить какими-то там убийствами. Но вся проблема была в самом Абрахаме, который потеряв, как он считал, безвозвратно, Стефанию, сосредоточил всю свою ненависть на борьбе до самого конца. И даже то, что Рене вернули бумаги, а сам этот графский кровосос выдал сопровождение до самой границе с Церковью Святого Сердца, не успокоило Абрахама.
            Вампиром было пять. Одинаково болезненные, молчаливые, они не смели заговаривать с ними, и держались по сторонам, как своеобразный конвой. Это было неловко сносить, но лучше уж вампиры Влада, чем внезапное нападение церковников.
            Рене, Ронове и Абрахам шли молча. Нет, в самом начала Ронове пытался воззвать, и запоздало возмутиться, что нельзя так оставлять Стефанию, но Рене напомнил:
–Выступать надо было раньше!
            И Ронове осталось только замолчать. Упрёк был справедливым. Рене, почуяв лёгкую победу, продолжил:
–Это вообще всё из-за тебя. Не выдай ты нас этому упырю, была бы она с нами. Так что закрой своё смазливое личико завесой тишины.
            И Ронове окончательно сник. Абрахам не сделал попытки защитить его или как-то поддержать Ронове. Абрахам вообще утратил интерес к ним обоим, к их сварам и дело, которым жил Рене, его не волновало. Желание покарать как можно больше вампиров, магов, ведьм и прочей дряни жгло Абрахама с непреодолимой силой. У него руки чесались выпустить пару заклинаний, но он держался в пределах самообладания.
–Эй, упырята! – позвал Рене чуть позже. Тон его был весёлым, несмотря на то, что идти приходилось по вязкой, очень жирной и будто бы даже живой земле, – упырята, долго ль ещё?
            Рене было страшно, от этого он храбрился этими пустыми оскорблениями. от этого и вылезли «упырята».
            Вампиры не взглянули на них ни разу. Даже окрики Рене на них не действовали. Они не переглянулись, не посовещались, продолжили идти, держась на достойном расстоянии от путников, но не теряя их и друг друга из виду.
–Эй, они чего, отупели? – Рене обратился к Абрахаму. Тот лишь коротко ответил:
–Их воля связана тем ублюдским графом. Они бы напали на нас. А так он их контролирует.
            Рене больше не стал ничего уточнять и сумел сделать вид, что нет рядом с ним никаких кровососов. И вообще, сам он на прогулке по лесу, и сейчас, буквально с минуты на минуту перейдёт границу с Церковью Святого Сердца, встретит своего брата (правда, эта мысль вызывала в нём нервную дрожь), а уж Огюстен-то сделает то, что должно.
            Рене репетировал про себя, что скажет Огюстену. Он решил, что избежит слов о Стефании, но, что важнее, избежит слов о своей роли в совете, который предал и о том, что бумаги были им добыты незаконным способом.
            И Рене совсем погрузился в свои мысли, когда произошло что-то, чего он никак не ожидал. Что-то вдруг налетело и сверкнуло, и Рене запоздало повернул голову к Абрахаму, а только после обернулся за спину, глянул по сторонам…
–Ты что? Ты что… – Ронове стоял поражённый. Он тоже не ожидал такого порыва от Абрахама и когда ближний к нему вампир рухнул навзничь, раскинув в неловком жесте руки, подумал, что это налёт церковников. И только ценную секунду спустя догадался повернуться к Абрахаму.
            А Абрахам не обращал внимания на корчи нежити, умиравшей, на этот раз, до конца.
–Что? – спокойно осведомился он. – Они враги. У тебя другое мнение?
–Влад это не одобрит! – заметил Рене. – Он был добр к нам, и у него Стефания!
–И что? – Абрахама не тронуло ни первое, ни второе. Он вытащил из кармана крест и продемонстрировал его на четыре стороны света, – а со мною свет! И я буду уничтожать врагов пока дышу.
            Рене и Ронове переглянулись.
–Так нельзя! – Ронове трясло. Ему казалось, что в любое мгновение пустота отступит и перед ним окажется могущественная древняя тварь. И в этот раз пощады не будет. Они его обидели. Обидели вампира! Всего-то!
–Не ныть! – предостерёг Абрахам и зашагал вперёд. – Они уже сдохли, я просто закрыл им глаза, как это подобает моему долгу. Осталось сделать пару шагов, и мы на месте!
            Рене и Ронове спохватились, и, не сговариваясь, рванули вперёд. Страх гнал обоих и говорил, что на этот раз вампир их не пожалеет.
–И всё-таки…Стефания…– Ронове не давало покоя её имя, её отсутствие. Но из страха он не решался спросить у Абрахама о ней снова и потому донимал Рене.
–Думаю, он её убьёт. Забудь! – быстро отозвался Рене и припустил шаг, сменив его вскоре на бег. И вовремя.
            Они почувствовали как перебежали границу. В какой-то момент воздух стал легче, а когда они обернулись синхронно назад, то увидели, как заклубилась за их спинами тьма, являя на границу древнего кровососа.
            Кровосос был в бешенстве. Теперь он облачился вместо тёмного плаща вроде церковных или цитадельных в кроваво-красные одежды, выложенные серебряным шитьём – традиционные одежды вампиров.
            Влад стоял и смотрел на них.
–Мы приносим извинения! – пробормотал Рене, радуясь Церковной земле так, как никогда и ничему не радовался.
–Ты следующая, тварь кровососущая! – пообещал Абрахам.
–Девушку не троньте…пожалуйста! – Ронове попробовал воззвать к милосердию.
–Обязательно, – согласился вампир и уродливые клыки, раскрывающие его мёртвую сущность, выдвинулись, – девушка не должна страдать от церковников. Ей пора стать тем, кем она должна быть.
            Договорив такое зловещее предостережение, Влад просто исчез, словно и не было его.
–Силён…– мрачно признал Рене. Ему тоже не нравился поступок Абрахама. – Абрахам, я тебя уважаю, но это было слишком.
–Что было слишком? – с усмешкой спросили его и голос принадлежал уже не Абрахаму. Рене круто обернулся. Перед ними, выскользнувшими из ниоткуда тенями стояли церковники.
–Братья! – выдохнул Рене с облегчением.
–Какие мы тебе братья? – осведомился один из церковников, снимая капюшон с головы и подступая к гостям, – наши братья с вампирами не якшаются!
Глава 30.
…Как была она бела, как удивительно тонка, как причудливо и скорбно изломились черты её лица, напоминая о пережитом страдании.
–Шарлотта! – голос Базира был глух, но она встряхнулась, узнала, вымученно улыбнулась и неуверенно отозвалась:
–Брат мой?!
            Базир подошёл к её тонкой фигуре, поражаясь про себя тому, как его сестра, оказывается, худа, и почему он раньше не заметил этого?
–Шарлотта, прости меня! – он тысячу раз молил уже небеса о прощении, молил о снисхождении света к себе – к слабому и ничтожному, к тому, кто отвернулся от своей сестры в тот момент, когда она нуждалась в поддержке. Шарлотта тогда не вынесла своего горя, своей разрушенной любви и его равнодушия. И если Базир не мог излечить её горя, не мог склеить её нелепую любовь к одному из лучших охотников родной церкви, то он обязан был проявить милосердие и сочувствие, но тогда…
            Тогда он просто не сделал этого. Устал и раздражался на сестру, на её такую несвоевременную любовь и сердечное пылание, которому не место на войне. А утром Шарлотта не проснулась, и груз несказанного навсегда остался с Базиром.
            Небеса добры к тем, кто раскаивается, они находят утешение для скорбящих, но Базир не получил своего прощения до сих пор только по одной причине – он отверг это самое снисхождение и милосердие небес, предпочитая корить себя и грызть за то, чего он уже никак не мог исправить. Он сам выбрал своё наказание, выбрал его ещё при жизни, забыв про то, что после смерти ему предстоит и без того держать ответ на Высшем Суде.
–Твоей вины нет, – заломанные страданием черты Шарлотты распрямлялись, разглаживались. Она вдруг улыбнулась, вполне живо, но очень грустно. – Тебе не за что корить себя. каждый делает свой выбор, и я свой совершила.
–Нет! – во всегда прозрачном взгляде Базира плеснуло красноватое пламя безумства, – нет! Я твой старший брат! Я должен…обязан…
–Ты заботился обо мне всегда, даже когда тебе самому было тяжело. Без тебя я погибла бы раньше, и на то была бы воля совсем иных сил, – Шарлотта коснулась руки Базира, и Базир жадно накрыл её робкое касание своей ладонью. – Нет, не надо скорби. Я обрела свой Седой Берег и тень, которая мне привычна.
–Пойдём домой! – Базир сам не знал, куда он пытается позвать ушедшую свою сестру. Дома у них уже не было, церковь, к которой они оба принадлежали в те дни, в которой жили до смерти Шарлотты, уже не существовала, пав под ударами Магической Цитадели.
–Я уже дома, – покачала головой Шарлотта и осторожно высвободила свою руку из рук Базира. – Но ты нет. Тебе предстоит ещё путь.
–Я не хочу.
            Он действительно больше не хотел. Устал. Вся жизнь в борьбе. Сначала для того, чтобы стать лучшим учеником, затем, чтобы стать помощником охотника, после этого борьба с совестью, а потом падение старой церкви, переход под Животворящий Крест и новая борьба за право стать хоть кем-то. а теперь ещё и долгий путь, путь разоблачения одной Церкви, что уже предала и Крест, и Небо…
            Сколько можно бороться? Все однажды устают.
–Надо. – Взгляд Шарлотты посуровел. – Ты обещал идти и должен идти.
–Я не хочу, – повторил Базир, чувствуя непривычное жжение в глазах. – Я не хочу больше!
–Они рассчитывают на тебя, – напомнила Шарлотта, смягчаясь, – она. Та девушка, Базир, рассчитывает. Спаси её!
            И вдруг лицо сестры исказилось гримасой ужаса и страдания. Теперь это было не молодое лицо, а какое-то восковое, растрескавшееся, рот стал кровавой раной, на губах проступила отвратительная красноватая пена, а Шарлотта вдруг бешено закричала, ткнув Базира в грудь:
–Не спас меня, так её спаси! Не спас меня, так её…
–Базир! – Базир вскочил как ужаленный. Сердце бешено стучало в груди, он был весь мокрый от пережитого, но едва осознавал это. Рядом с ним кто-то был. Женщина.
            Базир повернулся к ней:
–Шарлотта!
            И разочарованно выдохнул. Память и разум возвращались к нему. Над ним склонялась с мокрым полотенцем совсем не Шарлотта. Это была Рози – трактирщица злосчастной таверны. И выглядела она очень озабоченной.
–У вас лихорадка, господин…– она не то спрашивала, не то утверждала.
            Базир обессиленно рухнул обратно в постель. Он понял, что видение Шарлотты было не то сном, не то бредом действительной лихорадки. Тело и впрямь ломило.
            Рози, восприняв его падение как разрешение, склонилась над ним с полотенцем, принялась протирать взмокший лоб.
–Где я? – спросил Базир, прикрывая глаза. их резало от яркого дневного света. Да и в этой комнате было слишком светло и чисто. Почему-то это тоже раздражало зрение.
–В моём трактире, господин, – ответила Рози, – те церковники ушли.
            Церковники! Он и Стефания решили отвлечь от основной группы охотников продажной церкви, пришли сюда, далее Базир напоил Стефанию, и решил принять удар на себя, но… да, вломились церковники! Искали!
            Базир отшвырнул руку Рози с полотенцем и снова заставил себя сесть. Преодолевая резь в глазах, во все глаза уставился на Рози с требованием во взгляде:
–Что произошло?
–Они пытали…– Рози смутилась, – допрашивали. Досталось и моим посетителям, и немного мне. Но мы уже привыкшие. На наших дорогах бывает и не такое. А вот вам досталось сильнее.
–Девушка? – Базир встал, но слабость навалилась на него и он поспешно сел обратно. – Со мной была девушка. Стефания. Где она?
–Была, – мрачно подтвердила Рози, – но когда церковники бросились за ней в ту комнату, где я её оставила, они не нашли её.
–Ты её перепрятала? – мысли у Базира слегка путались, в голове шумело море. И это было странно, поскольку Базир никогда не видел моря.
–Нет, господин. Она просто исчезла. Судя по всему, вылезла в окно.
            Несмотря на всё услышанное, совсем не располагающее к веселью, Базир едва не расхохотался. Остановила только резь в желудке. Стефания вылезла в окно? Нет, даже не так. пьяная Стефания вылезла в окно? Да она и трезвая не очень-то и изящна на подобные решения, ей не хватает ни опыта, ни ловкости, чтобы провернуть подобное. Как успел понаблюдать Базир, для Стефании привычное дело запнуться, споткнуться, удариться локтём о дверь и всё прочее. А тут – в окно?
–Так и было! – подтвердила Рози.
–Её поймали? – без особой надежды спросил Базир, судорожно пытаясь понять, что лично ему теперь делать.
–Не знаю, господин, – Рози смутилась, – утром ещё была жива. Её Бертран подвёз.
–Кого? Куда? кто? – Базир затряс головой.
–Вам надо поесть, – промолвила Рози и вытащила откуда-то целую миску тёплого супа. – Поешьте. Вы уже больше суток без сознания.
–Больше суток? – вот теперь Базир натурально испугался. За эти «больше суток» могло произойти всё, что угодно. а он тут…валяется! Позор!
–Больше суток, – Рози не совсем верно поняла тональность Базира, но спохватилась, – господин, не переживайте. Бертран сейчас здесь, он чинит камин. Я устрою вам разговор, но прежде вы должны поесть. Прошу вас.
            Базир покорно сунул ложку в рот. Желудок отозвался благодарностью. Суп Рози оказался поистине целебным. С каждой ложкой мысли Базира прояснялись, становилось легче дышать. Его тревожили и занимали многие мысли, начиная от какого-то загадочного Бертрана и заканчивая предположениями, одно из которых было мрачнее другого, о местонахождении Абрахама, Рене, а главное – Стефании. Но закончился суп, и Базир решил выяснять по порядку. Он был жив, это было важнее всего, а значит, он сможет снова ввязаться в бой с судьбой и способствовать, если придётся, спасению и помощи своих соратников по несчастью.
            Рози свела Базира вниз. В трактирной зале были заметны ещё следы погрома, но всё было не так страшно. К тому же, в зале сновали туда-сюда вчерашние посетители, оказавшиеся неравнодушными к судьбе этого славного трактира.
–Вот и Бертран! – Рози подвела Базира к парню, протиравшему что-то внутри камина. Означенный Бертран, услышав как его зовут, вынырнул из камина, распрямился и обернулся на Рози. Базир увидел знакомое уже простоватое лицо без породы и порока, развитую фигуру, свидетельствующую о постоянном физическом труде, и вспомнил:
–А! это же ты пытался пригласить Стефанию за свой стол!
            Он заговорил чуть высокомерно, намереваясь смутить парня, ткнув его в недопустимость такого поведения, но Бертран ничуть не смутился и ответил с лёгким акцентом, едва заметно растягивая гласные:
–Да, у вас хорошая память.
            Этот ответ Базира не устроил.
–Она церковница! Ей не подобает сидеть за столом с компаниями трактира!
            Но Бертран не смутился и не обиделся и на это:
–Церковники не пьют вина, но вы пили. А ещё она была грустна. Грустная девушка же, прежде всего девушка, и лишь потом церковница.
            Базиру было нечем крыть. Ему очень хотелось как-то ткнуть парня, но на ум не шло ничего изящного. Рози, стоявшая рядом тенью, спасла ситуацию:
–Ну вы пообщайтесь. Бертран, расскажи, что видел её позже. А я, пожалуй, пойду. Только не ссорьтесь.
–Да! – Базир встряхнулся. – Ты видел её после ухода церковников?
–Видел, – Бертран кивнул, подтверждая свои слова. – Я взял свою лошадь и телегу и направился в город по просьбе Рози. Нужно было привезти новые припасы, а то ваши друзья-церковники не жалели ни посуды, ни припасов.
–Дальше, – ледяным тоном попросил Базир. Ему было неприятно слушать о выходках церковниках от какого-то деревенского парня.
–Я увидел девушку. Узнал. Она шла вдоль дороги, очень несчастная, усталая и совсем растерянная. Я предложил её подвезти. Она немного напугалась меня, но я сказал, что не трону её, и она поверила мне.
–Надеюсь, ты её не тронул! – странное бешенство полыхнуло в тоне Базира.
            Бертран даже оскорбился:
–За кого вы всех нас держите, церковник?! Нет, конечно, я не тронул её. по пути мы говорили. Я не был учтив, и она потребовала остановиться. Сошла с телеги и направилась в лес.
–Чего? – Базир поперхнулся. – Ты отпустил её в лес? Одну? Да как ты мог?
            Ему захотелось ударить этого деревенского лба. Останавливало только то, что этот лоб обладал явным преимуществом в силе и получить уже мог сам Базир.
–Разве я её купил, чтобы держать? – удивился Бертран. – Она свободна и я отпустил её, когда она захотела.
–Одну. В лес, – ехидно напомнил Базир. – Бедная Стефания! Ни одного здравомыслящего…
–Я не собирался держать Стефанию силой, – повторил Бертран неожиданно сурово. – Мы живём свободно. И мы позволяем другим свободу. Это в ваших церквях, может быть, такое кажется удивительным, но здесь человек волен идти и волен оставаться. Я жалею лишь о том, что сказал ей.
–И что же ты ей сказал? О чём вы вообще двое могли говорить? – Базир источал один яд. Он ненавидел этого деревенского простака, который вот так запросто позволил девушке остаться в неизвестности. И крест только знает, в каком она состоянии!
–Мы говорили о боге и о церквях, – серьёзно ответил Бертран.  – И наши мысли разошлись.
–С тобо-ой?! – вот теперь Базир не сдержал смешка. О Боге! О Боге, про которого говорят шёпотом в церквях, этот дурак беседовал со Стефанией!
–Бог существует и в наших сердцах, он живёт и в наших домах, у нас есть такое же право говорить о нём, – Бертран оставался серьёзен. Базиру стало нехорошо. Он почувствовал себя снобом, каким запрещала быть церковь по отношению к ближнему, но слаб человек, и некоторые церковники, прочтя все законы и заветы неба, реагировали на слова о боге от простых людей примерно также, как сейчас Базир. Ему стало неловко и стыдно. Стыдно от самого себя. не так его учили! Не таким он должен быть!
–Кхм…– Базир попытался стать дружелюбнее, – скажи, Бертран, где ты её оставил?
–Отсюда есть большая дорога, уходящая в лес. Следуйте по ней прямо до первого поворота, далее ступайте на юг, вскоре увидите ещё одну тропу, она чуть поросла травой, но мы используем её. вскоре вы увидите развилку. Та, что уходит налево, ваша. В самом начале развилки есть маленький холм по левую руку, и там она попросила остановиться.
–Спасибо, – буркнул Базир, всё ещё смущённый и пытающийся лихорадочно запомнить эти пространные указания. Он-то привык к чётким – столько-то на север, потом на юг. А здесь развилки, руки, холмики. Тьфу!
–Господин! – вдруг позвал Бертран, когда Базир уже повернулся прочь. – Если вы встретите Стефанию, скажите ей, что Бертрану жаль о резкости слов.
–Твоей милостью, – Базир не удержался от последнего удара, – это «если» становится призрачным!
–Я никогда никого не держал силой, – напомнил Бертран. – Запереть кого-то, значит, лишить воли. А на это способен только закон – небесный и земной. А я не закон.
            Базир подавил раздражение с большим трудом. Надо же, добродетель в деревенском обличии! Рассуждает с такой простотой, словно ведает жизнь! А что, если задержать надо? И силой, если придётся? Для блага чужого же и надо!
            Рози скользнула к Базиру очень быстро, без сомнения, она ждала конца разговора с Бертраном.
–Вы уезжаете?
–Ухожу, – поправил Базир. – У меня нет лошади. Благодарю вас за всё.
            Он сунул руку в карман, извлёк завалявшийся и изрядно прохудившийся мешочек с монетами и вложил в дрожащую руку Рози:
–Здесь всё, что я могу дать вам за пережитое.
            Она вернула мешочек:
–Заберите, церковник! Мы все люди. Бог велит нам помогать ближнему, если это возможно. Люди, которые налетели на нас, может быть, и носили мантии церковников, но они – плохие люди. А вы – тот ближний, которому нужна помощь. Возьмите одну из моих лошадей. Они не так хороши, как ваши лошади, но это всё лучше, чем пешком. Когда найдёте нужное место, просто отпустите её, она вернётся.
            Базир потрясённо молчал. Сколько простого сочувствия было в этой Рози! В обыкновенной трактирщице, помогающей опять и снова, даже столкнувшейся от этой помощи с собственным ущербом.
–Нет, – возразил Базир. – Употребите эти монеты по своему разумению. Я не хочу оскорбить вас. Я хочу…словом, возьмите.
–Господин! – к ним снова спешил Бертран. Но на этот раз Базир был рад его видеть. Это было проще и знакомо, чем тихая преданность и доброта Рози. – Возьмите, прошу вас.
            Что-то тяжелое скользнуло в руку Базира. Он поспешно взглянул и увидел на простой тонкой цепочке довольно крупный и увесистый нательный крест, судя по весу, из серебра. По всему канту крест был выложен мелкими серебринками.
–Передайте от меня той девушке, – попросил Бертран и вдруг смутился. Базир хотел, было, заметить, что у церковников крестов, действительно, не хватает, но что-то было в этом Бертране такое, что Базир только кивнул, оставив где-то внутри себя всё ехидство.
            Рози кивнула Бертрану, сделала ему знак уйти и сказала Базиру:
–Он хороший человек. А вы, господин, будьте осторожны, тот край, куда вы держите путь, опасен. Там живёт древняя сила. Там обитает зло, которое контролирует ещё большее и ещё более древнее зло.
–Вампиры? – Базир хмыкнул. – Я сталкивался с ними, не так и…
–Мелкие вампиры – это лишь упыри, – перебила Рози тихо, но очень серьёзно. – Там есть древний ужас. он живёт не первый век в тени своего земного величия. Все местные знают, что от него нет спасения. Он называет себя Графом. И реже – Господарь.
–Какой самовлюблённый! – Базир не удержался от нервного смешка. Вампиров он не боялся, но презирал их, как низших магических тварей, обречённых на вечный голод.
–Когда он был человеком, он был господарем этих мест, – Рози не отреагировала на смешок. Сама она не находила ничего смешного в своих словах. Да и ужасного тоже. Она привыкла, как и все, существовать бок о бок с древней силой. И даже пользоваться его покровительством, зная, что мелкие упыри не бесчинствуют только благодаря этой самой древней силе. – Тогда он звался Владом Цепешем, а ныне…
            Рози развела руками:
–Милует вас бог, господин!
            Базир только кивнул. Не понравились ему слова этой трактирщицы. Но что слова, когда впереди путь? А путь был хоть и опасным, но проходил для Базира и его лошади легко. все указания, данные Бертраном, Базир держал в уме, и неожиданно для самого себя, разобрал всю дорогу. И развилку, и холмик.
            Спешившись, отпустил лошадь. Да оно и к лучшему было – впереди тропа уже не была для всадника столь удобной, много рытвин, и ям прямо на дороге…земля, что ль, взбунтовалась? Но Базир торопился и крался теперь по дороге, готовый в случае опасности среагировать. Но место, по которому он шёл, клубилось зеленью листвы и травы, цвело, и ему не представлялось, что здесь, в самом деле, может обитать вампир. Ещё и древний! Слишком уж не походило это место на склеп.
            Задумавшись глубоко и крепко о вероятности встречи со Стефанией, Базир едва успел заметить приближающиеся шаги. Шаги были позади, и должны были настигнуть его очень скоро. В панике Базир потерял ещё мгновение-другое, не зная, выскочить на бой или попытаться переждать, и в результате только успел нырнуть в колючий кустарник, когда, наконец, показались из-за поворота трое.
            И, увидев, да услышав их, Базир мысленно поздравил себя за верное решение: все трое были церковниками, но, что хуже, знакомыми Базиру – Скарон, Клемент и сестра Клемента Делин. Но переговаривались именно Скарон и Делин. Оба были веселы. Между ними шёл, спотыкаясь, Клемент. Базир прислушался, стараясь не выдать себя даже дыханием и кое-что начало проясняться.
–Чую, что они недалеко! – бодро возвестила Делин и остановилась, оглядывая дорогу. – Ну не может девка убежать далеко от трактира. Ноги у неё всего две. Да и ума в ней никогда не было!
            «Это о Стефании!» – понял Базир. Ему стало чуть спокойнее – значит, её не поймали. Уже хорошо.
–Да кто её знает, – лениво отреагировал Скарон, – я вообще не думал, что она сподобится выпрыгнуть в окошко. Не в её это стиле. Разве что надоумили.
            Делин угодливо захохотала и пихнула Клемента под рёбра:
–Братец, как думаешь?
–Я не знаю! – резко отозвался Клемент. – Я не знаю уже ничего. Они ведь наши братья! Почему мы вообще их ловим?
–Они предали нас, дурачок! – деланно ласково напомнила Делин. – Она, Абрахам, Рене, Базир и Ронове!
            «Ронове к ним не вернулся», – понял Базир. Но думы о судьбе Ронове мало занимали его.
–Знаешь, Клемент, – вдруг заговорил Скарон, – а зря я тебя тянул до охотников. Вон, как дошло до настоящего дела, так ты и раскис! Тряпка, одним словом. Подобие мужчины. Твоя сестра храбрее будет.
–Всё для церкви! – Делин победоносно засмеялась, а Клемент буркнул:
–Дело церкви охотиться на магию. На магию, а не на сторонников. Их надо предать суду. И уж те люди в трактире точно не виноваты.
–Они укрывали преступников, – возразила Делин, – они виноваты уже за это. Не пожелали их выдать. Моя бы воля, я бы там прошлась крестом и огнём!
–Откуда такая кровожадность? – мягко укорил Скарон, но усмехнулся, – оставь её до поры. Чёрт, дорога делится. Как думаете, куда они все делись?
–Они идут в Церковь Святого Сердца, – Делин задумалась. Теперь она стояла очень близко к Базиру, и тот мог разглядеть даже швы на её мантии охотника, мантии, которую она явно не заслужила. Будь Делин поопытнее, она бы могла почуять этот взгляд, могла бы поддаться тому странному чувству, что ведёт охотников, и заставляет их вдруг заметить то, что не заметит человек обыкновенный. Но Делин не хватало опыта, и она упивалась своим неожиданным возвышением. А поэтому и не повернула головы, и осталась спокойной.  – Путь короче через Южную Тропу.
–Но там вампиры! – пискнул потерявший всякую храбрость и браваду Клемент. Скарон и  Делин до обидного громкого расхохотались. Похоже, их ничуть не тревожило то, что они находятся на чужой территории, откровенно говоря, враждебной к церковникам даже среди людей.
–А мы и идём покарать их! – заметил Скарон и троица, наконец, направилась по дороге. Их хохот ещё долго затихал. Вернее, хохот, принадлежавшим двоим из троих. Клемент явно был не в чести.
            Базир выждал ещё минут пять прежде, чем вылез из кустарника и осенил себя крестом:
–Боже, спасибо!
            Если они отправились по Южной Тропе, значит, Базиру оставалась другая дорога, начинавшаяся действительно близко. Он ступил на неё, не представляя, куда идёт и насколько прав. Иногда до Базира долетали какие-то смешки, совершенно чужие и незнакомые, но ветер, доносивший их, был неверным и Базир понял, что не может определить их направление и от этого не свернул. Да и дорога, которую он избрал, расширялась и превращалась из непролазной в удобную и уложенную камнями. Как будто бы официальную…
            Базир не успел заметить, как вокруг вдруг оказалось движение. Словно бы люди (уже спасибо на том, что люди!), прятавшиеся ещё мгновение назад за камнями и деревьями, враз выступили из своих укрытий. Базир дёрнулся, но понял, что уже в окружении – около двенадцати фигур в серовато-зеленых мантиях окружило его.
            Он поднял руки в примирительном жесте. К нему, выступая по центру, не скрываясь, уже шли. Это был высокий человек с обыкновенными чертами, ничем на вид непримечательный. Но Базир не обманулся этой обычностью, потому что уже видел эти черты и знал человека, имеющего очень схожую внешность.
–Вы Огюстен? – спросил Базир громко.
            Да, без сомнения, это был Огюстен – брат вечного офицера Рене, служитель Церкви Святого Сердца. У Базира совсем отлегло – по меньшей мере, он в безопасности!
            Человек приблизился. Теперь Базир увидел, что среди огромной схожести были и огромные различия. Если взгляд Рене был лукавым по его собственной природе, то взгляд Огюстена таким твёрдым и стойким, неприветливым, что было понятно – будет непросто.
–Кто ты такой? – громыхнул Огюстен, – кто ты такой, что смел явиться на мою территорию со стороны вражьей Сарматской земли?
–Меня зовут Базир, я служитель…бывший служитель Церкви Животворящего Креста.
–Дезертир! – сообразил Огюстен и повернулся к своим людям. – Ещё один!
            Раздались смешки. Базир поспешил:
–Нет-нет, мы не дезертиры.
–Мы? – спросил Огюстен со смешком. – А сколько ты видишь с собою?
            Базир вздохнул, мысленно кляня себя за глупость и растерянность и взмолился:
–Позвольте объяснить! Я, ваш брат Рене, Абрахам, Ронове и Стефания…
            Упоминание брата сделало лицо Огюстена мрачнее. Базир нервно сглотнул и зачастил:
–Ваш брат совершил геройский поступок! Он раскрыл предательство Церкви Животворящего Креста и решил нести доказательства вам, в Церковь Святого Сердца. Он взял в сопровождение меня, Абрахама, Стефанию и Ронове…
–Абрахама знаем, – признал Огюстен с неохотой. Остальное он, как нарочно, игнорировал.
–Но мы разделились. Они где-то здесь, в лесах! – Базир обернулся, желая показать более полно направление, где они должны быть и осёкся. Да любой бы с непривычки осёкся.
            У самой кромки леса, где начиналась широкая дорога, где и взяли Базира, было существо…не человек, конечно же, нет, иначе он стоял бы на земле, а не висел над нею так, чтобы лишь немного возвышаться, демонстрируя своё превосходство, над людьми.
            Люди Огюстена, не сговариваясь, перестроились в два мгновения. Теперь они стояли в два ряда, сжав с двух сторон и Базира, и Огюстена. В руках каждого из церковников Базир увидел блестящие золотистым светом кинжалы. Существо тоже видело эти кинжалы, но продолжало приближаться.
            Оказавшись на дистанции в человеческий рост, существо соизволило опустить на землю, и теперь Базир мог увидеть, кто явился из леса. Высокая фигура, благородные, но слишком заострённые и болезненные ныне черты лица, глаза с красноватым вампирским бликом…
            Базиру стало нехорошо. Он не знал, как выглядит Граф, про которого говорила Рози, но понял, что это он. Слишком много наглости и власти от нежити, и это при условии, что даже сами маги презирают вампиров.
–Влад! – Огюстен подтвердил догадку Базира. В голосе церковника не звучало страха, лишь холодная неприязнь, – что ты забыл в наших землях?
            «Они его не убьют?» ­– Базир совсем растерялся. Он слепо повиновался течению судьбы.
–Я явился, чтобы подтвердить слова вот этого человека, – Влад кивнул, не глядя, на Базира. Базир почувствовал, как вокруг него расступились люди Огюстена и понял, что предпочёл бы их плен, чем это внимание. Неужели и люди Святого Сердца не так рвутся к борьбе?
–Объясни! – потребовал Огюстен.
–Изволь, – Влад был сама любезность. – В моих землях церковники наделали изрядного шума. Одни церковники убивают других…потеха, которой я не ждал, но которой благодарен. Несколько из них оказались у меня в гостях. Некие Рене, Ронове и хорошо известный нам с тобой Абрахам. Все говорят о письмах, о предательстве Церкви Животворящего Креста и об этом человеке, которого зовут Базир.
            Огюстен оценивающе взглянул на Базира, но ничего не сказал, снова обернулся к Владу.
–Люди в моих краях редки, но эти мне неинтересны, – продолжал вампир, – я отпущу их. К завтрашнему полудню они должны быть здесь. Ну, может, чуть позже.
–Предательство Животворящего Креста? – переспросил Огюстен.
–Твой брат раскрыл его, – подтвердил Влад, склоняя голову набок. Базир возмутился:
–Огюстен, я говорил вам…
–Заткнись! – велел Огюстен и снова обратился к вампиру. – Ты видел эти доказательства?
–О да, они внушают! – Вампир рассмеялся ледяным смехом.
–Тогда почему ты их отпускаешь? – Огюстен был мрачен. Но неприязнь из его тона пропала. Базир уловил знакомые ему по тону Рене нотки заинтересованности.
–Ты не сможешь не пустить их, не сможешь проигнорировать доказательства неверности Церкви Животворящего Креста. И тогда одна Церковь пошатнет авторитет всех церквей. Каждый служитель невольно задумается о том, что его служение было ложью.
            Мёртвое лицо, казалось, лучится самой живой радостью.
–Скотина! – взревел Огюстен. – Клянусь, клянусь именами света, что однажды ты, поганый кровосос…
–В очередь становись! – со смешком перебил Влад.
            Базир решился. Он понял, что Огюстен не принимает его всерьез, и по какой-то причине верит врагу больше, чем собрату по церкви, пусть и запятнавшей себя церкви, и рванулся к Владу. Его не задержали. Глаза вампира радостно полыхнули. Он лениво спросил:
–Вы чего-то хотите от меня?
–Девушка…– прошептал Базир, не зная, у какой ещё силы искать ответ.
–Вы хотите девушку? – вежливо уточнил Влад. И, хотя мёртвое лицо его оставалось серьёзным, издевательство сквозило в каждом звуке его обволакивающего голоса.
–С нами была девушка. Стефания. Где она? Она у вас? Убита?
–Я не видел никакой девушки. – Влад как отрезал. – Никакой Стефании, Марии, Беатрис или кого-то ещё не было. Всего плохого, церковники!
            В следующее мгновение он уже растворился в воздухе, лишь рябь висела ещё в пространстве, но затем истаяла и она.
–Когда-нибудь, я вобью ему кол прямо в глотку! – пообещал Огюстен не то себе, не то своим людям. – Ненавижу ублюдка!
–Почему же вы верите ему, но не слушали меня? – Базир не забыл ещё обиды.
–Потому что его мы знаем, – ответил Огюстен и обернулся к своим. – Этому мешок на голову. Пусть идёт с нами.
            Базир пытался сопротивляться, кричать, что он может идти и не подглядывать, что тайны хранить он умеет, но его никто не послушал. В следующее мгновение его уже волокли куда-то по камням. Мешок сняли лишь через четверть часа, когда грубые руки втолкнули Базира куда-то, да так, что он потерял равновесие и упал коленями на пол, больно ударившись, но не произнес и звука.
            Оказалось, что его отвели в комнату, походившую на допросные комнаты Церкви Животворящего Креста, без окон, с низкими потолками. Но, хотя бы широкую. И всё-таки, потолок неприятно скрёб сознание, напоминая, гроб.
–Оставьте нас! – велел Огюстен и его люди отступили, оставив их наедине.
–Я не враг вам! – заторопился Базир. – Держать меня в плену…
–Когда явятся остальные, тогда и поговорим! – огрызнулся Огюстен, а затем, помолчав немного, тихо спросил. – Мой брат сам дошёл до предательства?
–Он открыл его! он герой.
–Геро-ой…– с сомнением хмыкнул Огюстен. – Ну-ну. Сроду героем не был и тут подался! Продажный стал честным? Это также вероятно, что завтра тот поганый кровосос, которого ты видел, перейдёт на растения и будет проповедовать добродетель!
–но это так. Рене открыл предательство нашей церкви!
–Тем хуже, – Огюстен  вздохнул, – война была понятной только в самом начале. Маги сражались с церковью, а церковь истребляла магию. Но теперь у нас есть маги, что служат на стороне церкви, и люди, что подались к магии… теперь церкви предают, идут на сговор, и наживаются властью и артефактами друг на друге.
            Он осёкся. Даже рассердился на себя за откровенность, и громче и суровее, чем требовало гаркнул:
–Молись, чтобы мой брат явился! Я с него три шкуры спущу!
            А потом дверь закрылась и провернулся ключ. Базир метался по низкой, давящей комнате, не зная счёту времени. ему казалось, что прошло уже дня три, но потом он понимал, что вряд ли прошло более двух часов. В какой-то момент ему удалось задремать сидя, прислонившись к холодной и равнодушной стене. проснувшись, он ощутил затёкшую живую и запах… запах исходил от еды, которую ему принесли, видимо, милостью Огюстена.
            И снова последовала неизвестность. Наконец, дверь открылась, и Базир увидел знакомые фигуры, которые втолкнули грубые руки служителя Церкви Святого Сердца.
–Абрахам? – Базир был рад увидеть этого мрачного, ставшего ещё более жёстким и непримиримым, мага. А второй гость его озадачил. – Ронове?
            Базир полагал, что Ронове если не вернулся в Церковь Животворящего Сердца, то ушёл совсем далеко. А тут…
–Базир! – Ронове порывисто обнял своего недавнего неприятеля. Абрахам же, не выражая никакого удивления, лишь коротко кивнул. – Как ты здесь? Что ты здесь…мы полагали, что ты…
–Позже! Позже! – Базир был в нервном возбуждении. – Где Рене и Стефания?
            Ронове помрачнел на глазах.
–С Рене Огюстен пообещал спустить три шкуры и потащил его к себе, – ответил Абрахам за Ронове.
–Где Стефания? – повторил Базир холодно. Он никак не мог понять, почему ему никто не может сказать этого? Это что, такой сложный вопрос?
            Абрахам не пожелал отвечать. Пришлось Ронове:
–Мы встретили здесь одного вампира…Влада. Он забрал её.
–Как это «забрал»? – не понял Базир. – А вы…почему вы не помешали ему? Почему вы допустили это? Он же её убьёт! Он выпьет её кровь. Я видел это чудовище! Я…
–Не забрали, значит, она не заслужила! – отозвался Абрахам резко, оглядывая новую клеть. – Она предала нас. предала крест! Предала небо. Предала бога.
–Стефания? – не поверил Базир. – Она никогда не…
–Она заступилась за этого вампира, – несчастным голосом промолвил Ронове, – а потом Влад сказал, что поможет нам дойти без проблем до границы с Церковью, если Стефания останется у него.
–И вы…
–Я начинаю думать, что ей там куда лучше, чем нам! – Ронове отвернулся от Базира. Ему было стыдно. Он знал, что Стефании плохо, и понимал, что не должен был отступать и оставлять её в логове с древней тварью, но снова струсил. И теперь оправдывал свою трусость тем, что Стефания – предательница.
–Ненавижу вас…ненавижу вас обоих! – прошептал Базир, не веря в то, что услышал. Ронове не повернул головы, Абрахам равнодушно пожал плечами:
–Твоё право, Базир!
 
Глава 31.
–И что ты теперь хочешь, чтобы я сделал? – Огюстен даже не пытался скрывать своего раздражения. Рене – вечно умеющий находить колкости, молчал. Брата он боялся. В отличие от Огюстена Рене прекрасно умел адаптироваться, заискивать, уговаривать и наблюдать. Воевать он не умел.
–Что ты хочешь, чтобы я сделал? – повторил Огюстен. Рене вздохнул:
–Послушай, ну я же принёс тебе прямые доказательства заговора Церкви Животворящего Креста и Магической Цитадели! Ты видишь их переписку, их…
–Идиот! – Огюстен ударил кулаком по столу, немногие бумаги, устроенные на столешнице, заколыхались, звякнула чернильница, подпрыгивая на поверхности. Рене сглотнул комок. Он знал, что приём будет суров, но чтобы настолько? Конечно, падение такой известной церкви, как Животворящий Крест – это трагедия для церковников, но всё же Рене хотел стать героем, тем, кто раскрыл заговор и обнажил гниль сердца борьбы, и борьба, по его замыслу, после скандала должна перейти в Церковь Святого Сердца.
–Я действовал…
–Замолчи! – рявкнул Огюстен. – Ты шестнадцать лет пресмыкался в Церкви Животворящего Креста, ты заискивал перед Константином и прочими ублюдками, ты умел не замечать и не замечал очевидной лжи. И что же? Нимб пробился? Крылья прорезались?
–Я не…
–Я велел тебе молчать! – Огюстен всегда щадил братца, не выказывал ему откровенного недовольства, таил в глубине все мысли, которые так и норовили сорваться, но не срывались, ведь Огюстен ценил кровь. И Рене не знал, и не должен был знать, про всё то недоверие, которым наделяли Огюстена в Церкви Святого Сердца, настроенной не на укрепление, а на сражение. Рене не знал, что из-за его славы льстеца и цепного «вечного офицера», Огюстену приходится всё время сталкиваться с презрением и подозрением.
            Но Огюстен был охотником. Он сколотил себе славу, поднялся, вопреки славе братца, по боевой лестнице и битвам с нечистью и магической тварью, а теперь, стоило Огюстену занять действительно значимый пост, стоило справиться с годами холода и насмешек, как вдруг явился Рене…
            И с чем явился? Явился крушить мощнейший оплот борьбы с Цитаделью Магии!
–Ты годами мирился, годами не замечал, а тут прозрел? Почему?
            Огюстен хорошо знал своего брата. В отличие от Абрахама, который был фанатиком, и не усидел бы на месте, узнай он правду, в отличие от Базира или Стефании, которые повлеклись за судьбой, Рене не был человеком, который бросился куда-то идейно. Здесь Рене мог не врать.
–Моё падение приближалось. Константин и я проводили некоторые деяния…– Рене замешкался, совсем уж открываться ему не хотелось, но он знал, что лучший способ избежать полного изобличения, это сказать часть правды. – Я лжесвидетельствовал и лгал, шпионил и доносил. Так Константин знал всё обо всех. Особенно об Абрахаме. Мы его не верим.
–Не верили! – беспощадно поправил Огюстен. – Теперь ты не с Константином. И?
–Не верили, – покорно согласился Рене. – Но вскоре я понял, что мой час где-то за часом Абрахама. Я слишком многое знал. И тогда я начал искать всякий след, который помог бы мне остаться. Остаться в живых, понимаешь? и я нашёл. В этом мой шанс.
            Огюстен поморщился. Рене, тоже прекрасно зная брата, сменил тактику:
–Я хотел стать героем. Хоть раз. Я ничего не добился. Я думал, что приду к власти и сделаю что-то хорошее, но превратился в цепного пса, это ты верно заметил! Я не стал бойцом, я сидел в слухах и сплетнях, разбирался с тем, с чем не разбираются приличные люди. И всё равно мною были недовольны. Узнав правду о сговоре, увидев часть переписок, я решил сделать хоть что-то хорошее и правильное за свою полную подлости жизнь.
            Рене даже слезу в голосе пустил. Огюстена это примирило. Он вздохнул, теперь в нём было сочувствие:
–Рене, брат мой, не всем дано стать героями. Не все становятся бойцами. Но ты далеко зашёл. Твоё желание сделать что-то хорошее ведёт теперь к краху. Если я допущу разглашение тех бумаг, которые ты принёс, я стану подлецом. Подлецом для своих же. Какой бы ни была Церковь Животворящего Креста, она обеспечивает многих церковников пищей и кровом. Ни одна церковь из тех, что ещё борются в этой войне, не может позволить себе такого. Нет ресурсов! Если я позволю разгласить эту информацию, то к нам и в другие церкви пойдут все прежние служители Животворящего. И что мы будем делать? Нам нечем их кормить, нам некуда их расселить! И потом, Рене, ты упускаешь очень важную часть… представь, что ты сражался, проливал кровь, потерял близких и любимых в этой войне, а потом узнаешь, что твоя Церковь и твой крест уже испачканы грязью. В лучшем случае, будут недовольства и подозрения вместе с дезертирствами. В худшем будет мятеж. Рене, я не знаю, что делать. Я не могу утаить факт сговора, но…
            Огюстен закрыл лицо руками. Головная боль навалилась на его сознание. Ему было плохо. Ему не хотелось решать такой дилеммы, которая в любом видимом Огюстену исходе вела к краху в рядах церковников.
            Но это в видимом ему исходе!
            Рене до определённого момента не задумывался об этой сложности. На мысль его навёл древний кровосос, который так услужливо объяснил, в чём его личная выгода, чтобы церковники донесли свои бумажонки до Святого Сердца. И Рене думал.
–Огюстен, – Рене осторожно кашлянул, – церковь – это не два или три мерзавца, которые пошли на сговор.
–Верно, но от этого не легче.
–А должно, – Рене был хорош в дипломатии и в умении находить выход. Здесь он ощутил себя в родной стихии, и даже в лице его просияло что-то затаённо-счастливое. – Огюстен, брат мой, церковь Животворящего Креста возглавляет совет. А в совете наибольшее влияние имеет Константин. Мы не обязаны разглашать бумаги всем, мы можем связаться с советом, можем потребовать, чтобы Константин и руководство Животворящего Креста все как один подали в отставку.
–Ага, так они и согласятся!
–В таком случае, у них будет выбор. Либо уйти с честью, по их условиям, либо быть оплёванными и приговорёнными нашими бумагами и доказательствами. Мы не будем разрушать Церковь, мы нанесём удар по руководству. Даже если учесть то, что в сговоре заняты не только они…– Рене развёл руками, как бы извиняясь.
            Огюстен нахмурился. Такой поворот он не ожидал, но слова брата были убедительными. Оставалась лишь одна проблема – это были слова его брата.
–И кто займёт их место? – спросил Огюстен. – Уж не ты ли?
–а чем я плох? – удивился Рене, но усмехнулся, – расслабься. Я думаю, что люди, которые боролись с Константином, которые раскрыли его, заслуживают доверия.
–Абрахаму не быть в рядах совета! – Огюстен был неумолим. Но Рене не расстроился:
–Я сказал «люди». Отродья магии не в счёт. Люди, сражавшиеся с Константином, раскрывшие его, это я, Базир и Ронове.
            Насчёт Ронове Рене тоже думал. Ронове показал себя хорошим охотником, но трусом в настоящих делах. Впрочем, его возвышение, хотя бы временное, дало бы Рене большое поле для манипуляций. Ронове поддался бы его воле с легкостью.
            Огюстен помолчал, обдумывая, затем спросил:
–А что делать с девчонкой? Базир, которого мы поймали и вы…что за девчонка?
–Стефания, – Рене помедлил, выбирая лучший ответ, – она прихвостень Абрахама. Мы оставили её тому вампиру, с которым вы дружны.
–Мы не дружны! Мы просто соблюдаем границы. Он может нас убить, а мы его. Но…– Огюстен покраснел и взбесился. – Ты не понимаешь! это другое! И что значит – оставили?
–В ней магическая кровь. Она такое же отродье как Абрахам. А вампир просил её оставить.
–Зачем?
–Не знаю, может, она ему понравилась, и он выпьет из неё кровь! – судьба Стефании Рене не занимала. – Какая разница? она отродье! Ей и без того уделили слишком много внимания.
–А что будет с Абрахамом? – Огюстен чувствовал в словах Рене какую-то зацепку, которая ему не нравилась. Шероховатость, которую он с чутьём охотника не мог найти. Что-то было не так. Но что?
–Абрахам хочет убить вашего кровососа. Пустите его к нему. Абрахам либо сдохнет, либо будет героем. Разница невелика! – Рене был в нетерпении. – Огюстен, то, что я предлагаю, единственный хороший расклад.  Так и только так мы сохраним и влияние церкви, и репутацию…ну, хотя бы её часть. А все эти Абрахамы и девчонки с магической отравой в крови нам не должны быть помехой. Их мы не возьмём в новый мир!
            Между тем, пока Рене переворачивал желание Огюстена насчёт спуска трёх шкур в желание спасти репутацию Животворящего Креста, Абрахам был  в заточении. Его магии хватило бы, чтобы вырваться из заточения, но он по опыту своих встреч с Огюстеном знал – Огюстен человек разумный, он отпустит Абрахама сам. Ронове голоса не подавал. Блестящий охотник и всеобщий любимец превратился в поникшее и слабовольное нечто, которое неловко было бы даже показать теперь обитателям Животворящего Креста.
            И только Базир был в яростном возбуждении. Он ходил взад-вперёд и всё выговаривал, выговаривал своё недовольство и непонимание:
–оставить девушку в плену! Вы не охотники. Вы каратели! Ну подумаешь, заступилась она за этого вампира…так и что же? Вы ведь были в его плену! Может быть, она…
–Может быть, – неожиданно прервал его Абрахам, – а может быть и нет.
            Он долго молчал, но не потому что боялся слов или не имел их. Он думал, вспоминал. Память его – обычно услужливая, долго не поддавалась.
–Она ребёнок по сути! – воззвал Базир. – Сколько ей лет? Что она видела? А ты…
–Влад не тронет её, – в словах Абрахама был холод. Непробиваемое отвращение, рождённое пониманием.
            Ронове взглянул на него с удивлением. Базир нахмурился:
–Это откуда такая уверенность? Вампиры перестали пить кровь или что?
–Эта болезная – дитя порока, – Абрахам прислонился к стене и прикрыл глаза. – Я видел многих ведьм и магов на своём веку, не мог упомнить всех. Поэтому я не узнал её черты. Да и не смотрел. Болезная и только!
–Ты её знал? – Ронове совсем запутался.
–Её родителей. Теперь я понимаю, – Абрахам растёр руками виски, словно надеялся справиться с головной болью. – Её родители были магами. Мать – молодая ведьма, архивная крыса, выведенная в бой, но, как и наша Болезная, в бой вышла так, что пришлось её спасать. Влад её и спас.
–Этот граф спас мать Стефании? – уточнил Базир. Он оставил свои возмущения, отодвинул их в сторону. Абрахам редко рассказывал о каких-то делах, и теперь нужно было его не спугнуть.
–А толку ему от смерти молодой ведьмы? – усмехнулся Абрахам, открывая глаза. – Дурость – это у них семейное.
–И что дальше? – Ронове понемногу оживал. Его мучили совесть и страх, но пока Абрахам говорил, и то и другое как-то угасало, и мучило уже не так сильно.
–Дальше…– проворчал Абрахам, – не знаю, чего дальше было. Мать Болезной ездила к этому кровососу, была у него в гостях. Её мужу это не нравилось. Он проследил за ней и сдал местоположение вампира мне. Я разрушил дом, но этот упырь успел уйти. А потом, когда я его нашёл, и мать Болезной оказалась рядом.
            Абрахам рывком поднялся с пола. Базир и Ронове переглянулись – они чувствовали, что продолжение будет неприятным, но продолжения не следовало. Абрахам прошёлся по комнате, разминая ноги. Базир проводил взглядом его хождения, затем спросил:
–И что случилось?
–Нельзя лезть в драку, если не знаешь своих сил! – Абрахам не встретился взглядом ни с Базиром, ни с Ронове.
            Это для них он мог так сказать. А на деле… очень тяжело обвинить молодую и дурную ведьму в том, что она просто не захотела сдаваться и попыталась защитить кого-то, кто ей дорог. Неважно даже по какой причине, но дорог!
–Ты убил мать Стефании…– Базир промолвил это медленно с неуверенностью. В нём жила ещё маленькая и глупая надежда, что Абрахам его разубедит.
–Я её отшвырнул, – возразил Абрахам. – На кону стояла поимка вампира! Древнего кровососа! А тут эта дурная кошка под ногами. Я и швырнул.
            Вина ли Абрахама в том, что тело полетело на камни? Ведьмам дорога в смерть, так и должно быть. Почему же эти двое смотрят на него с таким ужасом?
–А её отец? – спросил Ронове тихо. – Мать мертва. А отец?
–Видимо, его убил тот кровосос или кто-то другой, не знаю! – Абрахам в раздражении развёл руками. – Я делал то, что делал. Я горжусь своей ролью. Я дрался за крест и я карал во имя креста! Почему же вы так переживаете за это? Я видел ту ведьму мельком, потому и не запомнил её черт. Не увидел их в Болезной. Зато эта дохлая тварь их увидела. Ей ничего не угрожает пока она с ним. Но стоит ей сделать шаг от него, и я её убью.
–Она церковница! Пусть с магией, но церковница! – Базир попытался воззвать в Абрахаму. Ронове тоже предпринял эту попытку:
–Она ведь была на твоей стороне, Абрахам!
–Она была церковницей…– Абрахам горько усмехнулся. – Была ею! Но она заступилась за этого мертвяка, она попыталась остановить бой, а это значит, она окончательно предала крест и не захотела искупать вины своего происхождения служением свету. Её грех не в родителях. Он в её предательстве.
–Зря ты взял её с собой! – Ронове на мгновение стал прежним. Абрахам смерил его презрительным взглядом:
–В себя поверил? Я хотел защитить её, хотел сделать охотником, научиться использовать своё проклятие во благо кресту. А она ушла во тьму.
–Она пока ничего не сделала дурного, – Базир сунул руку в карман и вытащил отданный в трактире простаком Бертраном крест. – Взгляни, Абрахам. Этот крест ей попросил передать человек. один человек, который даже не знал её толком. Но он увидел в ней добро и поиск защиты. Он вряд ли имеет много и этот крест, должно быть, был его единственной ценностью…
            Базир спрятал крест обратно.
–Я колебался, стоит ли ей отдавать его, но теперь, когда ты так настроен против Стефании, я вижу, что стоит. Она не пойдёт против церкви, она едва не умерла, не закончила всё, когда узнала о магии, которая в ней. И вы отдали её на растерзание…вы отдали её тому, кто будет вселять в неё ненависть к церкви, кто будет ломать её? Так вы убили её. Вы оба!
            Базир ткнул в Ронове:
–Ты чуть меньше, конечно, ты просто трус! Но тоже виноват.
            Ронове побелел от ужаса. Но Абрахам остался прежним:
–Какая красивая речь, Базир! какая проникновенная! Репетировал? А скажи-ка лучше честно, что тебя больше беспокоит? Стефания или то, что ты так никого и не можешь спасти?
            Это был уже удар ниже пояса. Базир вскочил и рванулся, наплевав на всё, к Абрахаму, с намерением порвать его. Ронове среагировал быстрее: сообразив, что Абрахама ему не удержать, он перехватил Базира и повис на нём. Абрахам даже не дёрнулся, стоял, ждал, усмехался…
–Сволочь! – бушевал Базир, тщетно пытаясь высвободиться из мёртвой хватки Ронове. – пусти меня…пусти!
–Пусти его! – глумился Абрахам. – Страдающим птицам не место в войне. Да и его сестра, наверное, заждалась!
–Во имя креста! – Ронове пытался сдерживать Базира, но всей его силы хватало с большим трудом, чтобы удержать рвущегося, а удержать было нужно – Абрахам мокрого места от него бы не оставил.
–Ублюдок! – Базир, всегда сдержанный потерял свою сдержанность и рвался сделать больно обидчику. О том, насколько у него это получилось бы, Базир не думал. А может быть, не хотел думать.
–Ну пусти, пусти…– Абрахама это веселило. Он сам потерял всех, кем дорожил. Недавно отказался сам от Стефании, в которой видел потенциал. Но она предала его. Так что же теперь было делать Абрахаму?
            Ронове свалил Базира на пол и придавил его к полу. Так он и стал затихать. Разум побеждал гневливое сердце.
–Что у вас здесь? – дверь комнаты, ставшей их клетью, рванулась. Должно быть, они произвели много шума, и это не осталось незамеченным. На пороге стоял Огюстен, а за его плечом виднелась тень Рене.
–Ничего…– спокойно отозвался Абрахам, – у нас здесь совершенно ничего.
–Эй ты! Отпусти его! – велел Огюстен Ронове.
–И я ему о том же твердил! – Абрахам подтвердил это с мрачным весельем.
            Ронове отпустил Базира, но был настороже, готовый, в случае чего, пресечь его попытку броситься на Абрахама. Но Базир, высвободившись из плена, снова стал собою и поднялся в холодной сдержанности, отряхнулся…
–Мы с моим братом обсудили наше положение, – сообщил Огюстен, заходя в комнату. Рене не отставал и на шаг, и просочился следом. – Положение печальное, и мы пришли к выводу, что не стоит требовать и разглашать все документы откровенно. Стоит добиться отставки и желательно добровольной! – от Константина и членов Совета.
            Абрахам молчал. На его лице всё можно было прочесть и без труда. Ронове не знал как реагировать и, на всякий случай, отступил чуть дальше. Базир спросил отрывисто:
–Что с нами? Мы пленники?
–Вы и ваш пугливый друг, конечно же, нет. вы наши гости, – Огюстен улыбнулся. – Можете покинуть эти места. Можете остаться, если не желаете попасться своим собратьям.
            Абрахам молчал. Его не упомянули как свободного. Огюстен заговорил с дрожью, когда дошла очередь до мага:
–Абрахам, вы знаете, я вас уважаю, но мои собратья не верят вам. И ваше пребывание здесь – это залог их спокойствия. Если бы всё зависело от одного меня…
            Наверное, у Огюстена и Рене было куда больше общего в повадках. Просто один из них никогда не развивался в направлении дипломатического увещевания.
–У меня есть встречное предложение! – Абрахам криво усмехнулся. – Если мое присутствие здесь вас пугает и нервирует…
–Не нас! – торопливо поправил Рене. – И я, и мой брат…
–Вас и не вас, – Абрахам не стал выслушивать очередную порцию дрянного увещевания. – Словом, я понимаю, что моё присутствие здесь нежелательно. В таком случае, я прошу меня вернуть.
–Куда? – не понял Огюстен.
–В лес? В земли Влада? – сообразил Базир.
–Я достаточно сопровождал Рене, – Абрахам не повернул головы на Базира. – Думаю, я заслуживаю того, чтобы оказаться свободным и завершить одно давнее дело.
            Рене и Огюстен переглянулись. Присутствие Абрахама для обоих было и проблемой, и прекрасной возможностью. Конечно, к нему много подозрений и запятнать новый мир церквей, которым братья теперь грезили на пару, было нельзя. Но отпускать его… к тому же, в земли Влада-вампира? В земли, граничащие с землёй Церковью Святого Сердца – это опасное и неблагодарное дело. А если кровосос обозлится?
            Но, с другой стороны, кровосос в соседях – это тоже весьма плохо. Рано или поздно, но кто-то сметёт Влада и явится новый вампир. Есть ли гарантия, что он будет держать своих упырей на привязи, как Влад? Есть ли гарантия, что у церковников не будет вопросов к Огюстену и его Церкви? Как объяснить всем, что можно жить в худом мире с врагом? Нужно решать и решать сейчас.
–Мы ничем не рискуем, – тихо, склоняясь прямо к уху Огюстена, промолвил Рене. – Если что, Абрахам не с нами. Он с Церковью Животворящего или вообще отбился ото всех…Если же получится, он герой, и тогда он наш. Выполнял наше поручение.
            Во всём этом был смысл. Огюстен кивнул:
–Хорошо, я дозволяю тебе, Абрахам. Ты можешь идти.
            Абрахам кивнул, направился к выходу, но Базир вдруг пошёл следом. Это вызвало удивление.
–А ты куда? – не понял Ронове. – Тебе зачем в леса?
–Не знаю как вы, – холодно оглядев присутствующих, ответил Базир, – но я должен передать Стефании одну вещь, и я хочу это сделать.
–Что ж, я дам тебе минуту перед тем, как уничтожу её! – пообещал Абрахам, просачиваясь уже на выход. В дверях он нарочно пихнул Огюстена посильнее. Огюстен не возмутился – знал, что заслуживает.
            Базир прошёл молча. Рене и Огюстен уставились, не сговариваясь, на Ронове.
–Что? – смутился когда-то всеобщий любимец.
–А что насчёт тебя? Помереть не хочешь? – спросил Рене со смешком.
–Я бы остался, – сдержанно ответил Ронове. Ему было не по себе, неприятно от собственной трусости, в которую его раз за разом тыкали.
–А я думал, ты её любишь! – невзначай бросил Рене. – Но да ладно, ваше дело!
            Ронове не ответил. Он не любил Стефанию. Он увлекался ею, но теперь уже точно нет. Нельзя любить ту, которую желает уничтожить Абрахам.
            Но Стефания не знала, что Абрахам хочет её уничтожить. Она решила, что он её оставил, предал, потому что она сама его предала и на этом их путь закончился. Из этих её мыслей ясно, что Стефания всё ещё была наивна и неопытна. Влад же с ней своими мыслями не делился.
            Когда Стефания открыла глаза, она увидела очередную прислужницу графа. Стефания села на постели, уже не удивляясь ни ей, ни себе. Лишь спросила:
–Как твоё имя?
–Брекста, госпожа, – отозвалась прислужница, болезненная и бледная на вид.
–Я не госпожа, – слабо заспорила Стефания.
–Господин сказал подчиняться вам, значит, госпожа.
            Логика в этом была. Стефания подумала и кивнула – крест с ними! Влад всё упростил для своих прислужников.
–Наверное, нелегко прислуживать человеку?
–Господин сказал и я делаю, – Брекста не улыбнулась. Она выглядела совершенно покорной и тихой.
–Где он?
–Господин не сказал.
–Когда вернётся? – Стефания занервничала. Покорность была отвратительна.
–Господин не сказал, – повторила Брекста.
–А что он вообще сказал? – Стефания е сдержалась, но тут же смутилась. – Прости, Брекста.
–Господин сказал, что вам надо переодеться.
            Брекста умелым движением развернула перед Стефанией, взятые словно из пустоты одеяния. Стефания охнула: платье! Да ещё какое! Чёрное, тяжёлое с шитьём из разных тоненьких серебряных нитей. Стефания такого и не видела. Не говоря уже о том, чтобы носить.
–Это мне? – не поверила она. Наряжаться в Церкви было не для чего, не для кого и незачем. Она носила одеяния церковников и не думала никогда о платьях и нарядах. Это для людей. Для простых людей, которых надо защищать.
–Вам, госпожа, – Брекста уложила платье на постель и извлекла коробку, перевязанную лентой, открыла. Это были туфли на небольшом каблуке. Простые, чёрные, но они привели Стефанию, которая также никогда не носила туфлей, в восторг.
            Она вскочила. Влад правильно заметил – её одеяния, прошедшие через несколько дней пути в лесах, испачканные грязью и листвой – так себе наряд. К тому же, мантия кое-где продралась, и обнажила просветы бельевой серой рубашки.
–Если госпожа желает, я приготовлю ей ванную, – сообщила Брекста.
            У Стефании дух перехватило. Ванная! Не быстрое омовение холодной водой, а ванная? Она согласилась и уже через четверть часа с дрожью удовольствия погрузилась в сидячую ванну, наполненную горячей, приятно расслабляющей тело водой. Тело отзывалось благодарностью на эту, прежде недоступную роскошь. Брекста неслышно приблизилась и принялась чем-то намазывать волосы Стефании. Стефания попробовала, было. возмутиться, но приятный запах достиг её ноздрей и она махнула рукой – толку возмущаться? От неё ничего не осталось и она всеми оставлена, так пусть хоть немного удовольствия отзовётся в жизни.
            Брекста бережно обтёрла тело Стефании губкой и даже обтёрла полотенцем после ванны. А потом помогла одеться, потому что пальцы Стефании, непривычные к крючкам, не справлялись с застёжками. Стефания смотрела на себя в зеркало и не узнавала. Волосы, прежде собранные в хвост, лежали теперь россыпью по плечам, а в дополнении к платью, уходящему в пол, к туфлям, которые Стефания всё норовила оглядеть перед зеркалом, приподняв подол, делали её облик совершенно иным. Стефания не узнавала себя!
            Прежде её не заботил внешний вид, но теперь она вдруг с каким-то запоздалым огорчением подумала о красавице Иас, покончившей с собой так давно. Умела ведь она выглядеть и в мантии церковника потрясающе. А Стефании для этого понадобилось упасть в чужую жизнь.
            А Брекста всё расчёсывала её волосы, обливала духами и пудрила лицо Стефании, и девушка растерянно наблюдала за всеми этими манипуляциями в зеркало – Брексты в нём не отражалось, и все предметы, что прислужница поднимала, по версии зеркала, поднимались и действовали сами собой.
            «Это магия…» – подумала Стефания. Глядя на совершенно другую себя. Она знала, что ей не должен нравиться такой вид, что церковь не поощряет самолюбование и карает за самовлюбленность. От этого в стенах церкви мало зеркал, а в комнатах их вообще нет. но как же Стефании нравилось на себя смотреть! как же нравилось это новое чувство, и эта уверенность, просыпающаяся в ней.
            Стефания повернулась к Брексте, спросила:
–Если честно…я красивая?
            Этот вопрос её не занимал никогда. Но стоило себя увидеть в новом цвете, как вот оно – пришло из ниоткуда!
–Господин считает, что да.
–А как считаешь ты?
            Брекста явно попала в тупик. Она не знала, что именно она считает. Потому что иметь своё мнение ей было нельзя. Стефания сообразила это и смутилась.
–Я бы поела, – признала она.
–Идёмте, госпожа! – Это Брексте было понятно, и она с готовностью повела совершенно другую Стефанию по ступенькам лестницы.
            Стефания шла, чувствуя себя неуверенно на каблуке, и всё время боялась споткнуться или наступить на платье. Но Брекста помогала ей спуститься и с каждым шагом Стефания осваивалась. Странное творилось в её уме. Ей начинало нравиться её положение…платье, замкнувшее её фигуру в себе, туфли. В которых непривычно, но приятно дрожала нога, и пудра, и ароматные духи, и слово «госпожа» по отношению к себе…
            Страшная, губительная мысль настигла её: если церковь больше не дом, может быть, домом ей станет логово Влада?
            А затем Стефания обрушилась на себя: надо же! Продалась в убеждениях за какие-то тряпки и слова! Позор! Правильно Абрахам сделал, что оставил её. Не стоит она его переживаний и забот. Духа в ней нет. ничего нет.
–А там что? – спросила Стефания, проходя мимо лестницы, ведущей в подвал.
            Брекста оглянулась и ответила:
–Там, госпожа, едят.
–нам туда! – обрадовалась Стефания и сделала шаг по направлению к лестнице. Но Брекста остановила её:
–Там едят другие, госпожа.
–вампиры...– Стефания дрогнула. – Там люди?
–А люди держат коров, – отозвалась Брекста. – Их не убивают, а доят. А потом режут на мясо. Почему у нас должно быть иначе?
–И кого вы там держите? – голод отступал. Стефанию тошнило.
–Тех, кто преследовал вас, госпожа, – Брекста показала в коридор, ведущий прямо. – ужин там, госпожа.
            Стефания не двинулась с места. Как загипнотизированная она смотрела на лестницу, уходящую в подвал.
–Те…– она соображала. – Я думала, церковники, напавшие на нас, мертвы!
–Это так и будет, госпожа, – отозвалась Брекста. – Та девушка уже скоро умрёт. В ней мало крови и плохое восстановление. Но вас ожидает ужин.
            Девушка? Стефания вспомнила легко. Делин! Делин в плену! Как и остальные. И умирает. А Стефания стоит и смотрит на дверь…стоит в этом платье, и просто смотрит вниз. Её никто не тронет!
            Какое странное чувство! Удовлетворение и стыд смешиваются, злорадная мысль: так им и надо! И укор: они церковники!
–испугалась? – то, что Влад возник рядом с нею из пустоты, Стефанию не удивило. Она не дрогнула, когда его холод охватил и без того холодный коридор. – Как ты прекрасна!
–Я…– Стефания заставила себя отвернуться. – Я не знаю.
–твои друзья добрались до Святого сердца. Тебе приятно будет узнать, что там же оказался и ваш отставший Базир?
–Базир? – сердце радостно рванулось. Он жив! Он в безопасности!
–Он твой друг, должно быть? – Влад внимательно смотрел в глаза Стефании. В его глазах пульсировал красноватый огонёк чужой жизни. Брексты в коридоре давно не было. Стефания сомневалась, что её присутствие помогло бы ей, но так было бы спокойнее.
–Да! – выдохнула она. – У меня не так много друзей. Двое.
–Это очень много, – вампир улыбнулся. – У меня был один после смерти. Твоя мать.
–Один уже мёртв…– Стефания вдруг сама криво и нехорошо усмехнулась. Она ругала себя в уме последними словами за то, что не сообразила сразу, а ведь все факты были налицо! Кто мог проникнуть в Церковь Животворящего Креста? Кто мог убить с большой скоростью и исчезнуть? Маг-вампир. А много ли их?
–Смерть приходит подло, – граф взял её руку, но Стефания выдернула ладонь, хотя знала, что если бы он захотел её удержать, она бы этого сделать не смогла.
–Его звали Буне. Он был теоретиком нашей Церкви. Должно быть, ты его хорошо знал?
Глава 32.
                Многолетняя выдержка позволила Владу не измениться в лице. Он даже не дрогнул. Всё-таки легко уйти от человеческой стороны вопроса, когда тёмная вампирская суть давит тебя не первый век.
            Он выдержал. Напрасно Стефания сверлила его гневным взором, напрасно губы кривились её в презрении – всё это ничего не значило для него.
–Знал, – согласился Влад. – Я хорошо знал. Все его знают. У него есть своя слава, и она идёт впереди него. Шла впереди него.
–Он был моим другом! – Стефания смотрела на вампира, не скрывая своей ярости. В эту минуту ей было всё равно, разозлится он или нет, убьёт ли её, выпьет ли кровь. Если бы она взглянула на себя со стороны в это мгновение, то поразилась бы собственной храбрости. Но ей никак нельзя было взглянуть на себя – гнев застилал всё.
–Все мы чьи-то друзья, – проклятого графа и это не смутило. – Я терял своих, Абрахам своих, ты, наконец, потеряла своих.
–Он был моим другом! – повторила Стефания. Буне, его память, его деяния были последним, что держало Стефанию в надежде. Оказалось, что она не церковница по сути своей, а магичка; что родители её были магами, а не погибшими за Крест; что Абрахам, которому она так доверяла, легко оставил её; что Ронове, которого она любила…
            Любила?! Стефания сама испугалась этого слова в своих мыслях и тут же перестроила мысль – не любила, нет! но была влюблена. Но и он не сделал ничего, чтобы заступиться за неё. Ладно, Рене, от него и ждать ничего не приходилось. И Абрахам оскорбился – тоже ясно. Но Ронове?..
            И во всём этом обрушившемся мире только Буне, память о нём, скорбь о нём была нерушима. А тут какой-то древний кровосос предлагает забыть эту дружбу? Забыть последнее?
–Стефа, – Влад сменил тактику, стал мягче, обходительнее. Он даже взял под локоть несчастную и повёл её по коридору, к недостигнутой прежде обеденной зале. – Стефа, понимаешь, всё немного сложнее. Война, в которую играют церковники и Цитадель, давно уже перестала быть просто войной. Есть солдаты вроде Абрахама, которым не нужна неопределённость и неоднозначность. Они видят врага, они уничтожают врага…
            Стефания молча вырвала свою руку и остановилась. Ей не хотелось идти куда-то, не хотелось есть. Платье, восхищавшее её ещё четверть часа назад, неожиданно стало неудобным, стесняющим движения и удушающим.
            Влад тоже остановился. В полумраке коридора павшая церковница и древний кровосос стояли друг против друга.
–Не делай глупости! – предупредил граф. Он не был угрожающим или внушающим. Тон его был насмешливым, и от этого ещё более ничтожной ощущала себя Стефания. – Не делай, девочка.
–Я сражаюсь за крест! Ты убил моего…
–А вы убивали моих. Вы убивали моих братьев и сестёр, моих приятелей, моих соратников. Это война, а на войне гибнут обе стороны.
–Буне не убивал твоих соратников! – Стефания не отступала. Она не могла уже отступить. Всё пережитое заставило её стремиться к самоуничтожению и забыть о себе, о страхе смерти. – Он был теоретиком! Он был тихим церковником! А ты…
–И опаснее всех, – спокойно прервал Влад. – Этот тихий теоретик разработал систему, которая заставляет перенаправлять магическую энергию заклинания в ударную силу против мага. И многие из ваших церковников приняли это изобретение с радостью. Многие из вас перестали пользоваться крестами в бою…ты не знаешь этого, а я знаю. Перестали предлагать сдаваться, шли на уничтожение.
            Влад умолк. Он смотрел в лицо Стефании, надеясь отыскать в ней сочувствие или понимание. Но не мог!
–Убивать надо вас…– дрожащим от ненависти голосом отозвалась Стефания.
–Прошу прощения? – вампир вежливо огляделся. – Вас?
–Вампиров, магов, ведьм…всех! – Стефания тряхнула головою. – Вы противны богу! Вы противны свету! Вы есть тьма, а тьму надо истреблять!
            Вот теперь граф изменился в лице. Сочувственная жалость и печаль исказили его черты, искажение это было неприятным, совсем страшным от того, что лицо принадлежало древней твари, которая должна была уже отучиться от сочувствия и печали. Но вот не отучилась почему-то.
–Пойдём, – тихо промолвил он и указал на неприметную дверь в конце коридора. – Обед откладывается, поговорим.
–Я не пойду! – Стефания топнула ногой. – Я хочу уйти.
–Это не вопрос, – улыбнулся вампир с тем расчётом, чтобы блеснули его клыки. А в следующее мгновение он уже легко сгрёб брыкающуюся Стефанию в охапку и впихнул её в ту самую дверь. Напрасно она царапалась, ломая ногти, пиналась, орала не своим голосом и бесилась так, что на кончиках её пальцев запульсировала сила синеватым огоньком. Ещё мгновение и она бы ударила против воли. Но Влад не дал ей этого мгновения и просто швырнул Стефанию в кресло и сам отошёл к занавешенному окну.
            Пока Стефания со стоном растирала ушибленную спину, Влад не проронил и звука, но стоило ей попытаться открыть рот уже для гневной речи, как вампир прервал:
–Теперь слушай. Девочка! Слушай внимательно! Ты выдвигаешь против меня обвинения? Изволь! Я отвечу. Да, я отвечу.
            Влад наградил её вампирским взглядом – в глубине его глаз прыгали и пульсировали красноватые огоньки, сила крови, сила греха. Первая сила и самая проклятая.
–Ты говоришь, что магия противна богу? – уточнил Влад. Стефания уверенно кивнула, и он продолжил, – тогда почему бог дозволяет её? Он всемогущ. Ему стереть нас и всю нашу братию проще, чем ты думаешь. Он может всё, зачем ему вы?
            Стефания с недавних пор сама думала об этом и потому возразила уверенно:
–Бог испытывает нашу силу и преданность. Тьма не кончится, пока мы сами не победим её!
–Достойно, – согласился Влад, но даже не улыбнулся. – Тогда скажи – как быть с такими как ты и Абрахам? Вы маги. Ты потенциальная магичка, а он совершенный и обученный. Он был в Цитадели. Он убивал церковников, пока не разочаровался в совете магов.
–Мы сражаемся на стороне креста! – выпалила Стефания и осеклась. Возражение вышло слабым.
–Значит, вы хорошие маги? – спокойно поинтересовался кровосос.
            Стефания молчала и он продолжил:
–Значит, среди магов есть хорошие, полезные кресту и богу? А как насчёт целительниц, которые помогают людям? Как насчёт тех ворожей, что приходят облегчать боль роженицам?
–Творящий доброе дело маг остаётся магом!
–Тогда выходит противоречие. По твоей логике и тебя, и Абрахама надо сжечь на костре. Вы же маги. И как оно? Не обидно? Ладно ещё он. А ты? Ты до недавнего времени жила прилежной церковницей, верила в бога и в крест…
–Я и сейчас верю! – огрызнулась Стефания.
–Но в твоей крови яд, – Влад даже не обратил на её протест внимания. – И всё. За одно это ты должна умереть. так?
–Я не сделала ничего плохого…– Стефания была слаба идеологически. Спорь Влад с Абрахамом, ему пришлось бы нелегко, оба пошли бы в священные тексты и в память давно прошедших битв. Но Стефания не могла сопротивляться и спорить, она не была уверена в своих знаниях.
–Ра-азве? – удивился вампир и принялся загибать пальцы. – Сбежала с преступниками, сражалась с церковниками, оказалась магичкой, сидишь гостьей у врага, пока твои друзья доблестно клянут Животворящий Крест. И это я ещё не знаю, как обстояли дела до этого, в церкви. Что, безгрешная ты?
–Допустим, – Стефания опустила голову. – Я заслуживаю смерти. Но не за то, что маг, я ведь не знала!
–А если бы знала? Ну вот рождаешься ты с этим проклятием и даром. Рождаешься и всё тут! Ты же не можешь при рождении выбрать цвет волос или глаз. Так что? Давайте убивать голубоглазых за то, что они такие?
–Нет! – Стефания предприняла ещё одну попытку к спору. – Голубоглазые здесь не при чём! Есть маги, что приносят в жертву детей, есть ведьмы, что наводят порчи…
–А есть люди, что убивают ради наживы и насилуют ради удовольствия. Есть церковники, что берут взятки и развращают прихожан…
–А есть вампиры, что едят людей! – теперь уже Стефания перебила Влада.
–Едят людей оборотни, – поправил вампир. – Мы пьём кровь. А люди едят коров и куриц, выращивают их на убой. Такова природа. Сильный жрёт слабого, маги тянут силы из природы, а потом уходят гнить в землю… если ты знакома с миром насекомых, ты бы поняла мою мысль.
–Нет! всё не может быть так, – Стефания говорила это не ему, а больше себе.
–А как по-твоему? – спросил граф вежливо.
–Не так! Вы враги. Вы! А ты убил моего друга!
            Влад вздохнул.
–Стефа, как ты упряма. Вся в отца. Он также не умел отступать, даже если ему в лицо доказательствами тыкать… но как угодно. Война идёт не год и не десятилетие. Я помню как всё начиналось, помню, когда магия и церковь, бывшие вместе, бывшие единым целым, пошли друг против друга. Я говорил это и твоей матери, говорил, что помню. Дело было в зависти. Банальная зависть. Люди всегда искали защиту у того, что не понимали. Так к ним сходили ангелы и боги, демоны и духи. Влияние нужно было наращивать, больше влияние больше благ, и когда церковь и жёсткие её каноны стали страшны для людей, стали им неудобны, церковники придумали обвинить магию в предательстве света и бога. Маги, развлекавшие людей на улице фокусами, ведьмы, принимавшие свободно гостей…все они были обвинены без всякого разбора. Люди тянулись к невиданной и свободной силе с большей надеждой, чем к священным текстам. Вампир мог иметь почтение и титул, ведьма могла исцелять в лазарете, а бравый оборотень мог быть гвардейцем короля…
            Влад прошёл и опустился в кресло. Теперь он сидел напротив притихшей Стефании.
–Все мы натворили бед. И вы, и мы…все! Но это безрассудство. Будь мы тьмою, будь мы чистым злом, мы бы исчезли. Но люди выгораживают нас, люди идут к нам. Всё ещё идут. Фанатики церкви пугают их больше ворожей и магов. Ты могла видеть даже среди недолгого своего пути, что люди моего края здесь свободны. Они знают меня, а я знаю их. Я контролирую своих, а они не лезут ко мне. Более того, всяких заблудших детишек я отсюда выпроваживаю без укоров и укусов… мне хватает других тел. А рядом со мною Церковь Святого Сердца. Они презирают меня, но не лезут ко мне. Я им не враг, а они мне не враги. Значит, мир возможен?
–Ты вампир. – Стефания исподлобья смотрела на него. – Все твои речи пропитаны смертью.
–Опять! – теперь в голосе кровососа звучала откровенная досада. – Опять ты не слышишь меня! Все церковники глухи или только те, которых я встречаю? Ну подумай…ваш Константин худший преступник, чем какая-то ведьма или маг.
            Здесь Стефания не нашла возражений, но продолжила молча сверлить исподлобья взглядом собеседника.
–Стефа, – вампир воспринял её молчание за свою логическую победу, – твоя мать была ведьмой. Твой отец был магом. В тебе есть магия, хочешь ты того или нет. ты видела, как обращаются с Абрахамом на основе этого. И Рене, и тот Ронове…все они знают, что ты маг. Абрахам и вовсе думает, что ты предала его и крест.
–Благодаря тебе!
–Я тебя спасаю! – не смутился вампир. – Но подумай, подумай же! Неужели ты, правда, веришь в то, что к тебе будут относиться тепло, вернись ты к церковникам? Ты видела, как относятся к Абрахаму? Видела. Но у него есть фанатизм, есть опыт, есть слава. Ему прощают. Прощают и всё равно презирают. Даже я боюсь предположить, что сделают с тобой, узнав о том, что ты имеешь яд магии в крови, а ещё находилась у меня в гостях. И не в качестве пищи.
–ты подставил меня…– Стефания распрямилась. Совсем так, как она, когда распрямлялась и Эйша в редкую минуту гнева, но уже через мгновение заходилась смехом. С ней было проще.
–Спас. Ты уже маг. я просто отвёл тебя от тех, кто сгубит тебя. Думаешь, они сберегут твою тайну? Если и сберегут, ты можешь случайно открыться и тогда…тогда тебя уже ничто не выручит.
            Стефания побледнела. Она всё это понимала где-то смутно в глубине себя, но одно делать предполагать и отмахиваться от навязчивых, словно муха, мыслей, и совсем другое услышать то же самое от совершенно чужого существа. Ещё и опытного, знающего обе стороны.
            Но Стефания не знала, как реагировать и потому спросила слабым, обессилевшим голосом:
–И что мне делать прикажешь?
            Влад подобрался в кресле. Теперь он напоминал хищника, готового вцепиться в жертву.
–Я не могу тебе приказать. Я могу тебе посоветовать. Оставайся. Оставайся с нами… со мной. с нашей стороной тебе нечего бояться.
            Стефания вскочила. Ушибленная спина дала о себе знать, но это было где-то вторично и можно было перетерпеть. Не падать же теперь со стоном боли?
            Влад понял, что совершил ошибку и поднялся следом. У него это получилось и легче, и быстрее.
–Стефа, я могу научить тебя магии. Абрахам не даст тебе этого знания, а этот яд будет разрушать твою кровь. Я могу помочь, я могу научить! Только смени сторону. Я не заставлю тебя убивать твоих старых соратников, но могу дать тебе положение, имя…
            Стефания расхохоталась. Если бы кто-то сказал ей прежде, что она будет так легко хохотать в лицо древнему вампиру, она бы не поверила. Но сейчас она действительно это делала, не оставляя Владу и надежду на мирный договор с собою.
–Вы, граф, верно сказали, – Стефания отсмеялась с большим трудом, слёзы текли по её щекам. – Вы верно сказали… Даже если допустить то, что я окажусь предательницей, что я поверю во всё, что вы мне пытаетесь наговорить, вы верно сказали мне посмотреть на Абрахама, посмотреть на то презрение, каким одарили его церковники. Меня ждало бы такое же, если бы я приняла ваше предложение. Но вы помогли мне и избавили меня от этого выбора. Сами. За это я вас благодарю…
            Стефания издевательски поклонилась.
–А теперь отпустите меня.
            Влад покачал головой:
–Я хотел с тобой по-хорошему. хотел не допустить твоей глупости, во имя матери. Но я сделаю это и по-плохому.
            Он взметнул ладонь вверх, стягивая силу в руку. Красноватые огоньки уже полыхали. Стефания знала, что не отступит уже – некуда! – потому и оставалась смотреть заворожено на лик, как ей думалось, собственной смерти.
–Это боль, – разъяснил Влад. – Я покажу тебе боль. Её можно преодолеть заклинанием. Я хочу, чтобы ты попросила меня…чтобы поняла.
            У неё что-то получилось однажды в краткой недавней тренировке с Абрахамом. Но сейчас Стефания и не думала прикрыться хотя бы руками. Она заставила себя стоять и единственное послабление, которое себе позволила – прикрыть глаза, чтобы не видеть, как заклинание надвигается, чтобы не среагировать.
            Если магия заставляет её уйти от креста, она лучше уйдет от магии и, если придётся, из жизни. Она не Абрахам. Она не сумеет быть в двойной природе.
            Боль была морем, и это море затопило Стефанию, накрыло её огромной единой волной, отзываясь по всему телу, пульсируя точками и не находя выхода или снисхождения. Стефания не устояла на ногах, крича, она сползла на пол, извивалась у ног древнего вампира, царапала пол, плакала и выла.
            Но не просила о пощаде и не сдавалась. Дух оказался крепче. А может быть она, устав проигрывать и быть никем, всё-таки овладела собою.
            Вторая волна была больнее, сильнее, настойчивее. Но и её Стефания к досаде Влада выдержала. Размазывая слёзы и кровавые подтеки от собственно нанесённых царапин, она не просила о пощаде и не просила остановить. А более того не пыталась сама.
            Магия бушевала в ней ядом. Одна – вампирская, другая – собственная. Вампирская давила, заставляя выйти собственную словами или действием. Но собственная не могла пробиться сквозь стальную незримую клетку воли, которой Стефания, по её собственному убеждению, не отличалась.
            Перед третьей волной Стефания просто потеряла сознание и осталась лежать на полу. Тело её слегка светилось синеватым блеском – собственная магия пыталась дать защиту, но это было не то. Тело ничто, когда устоял дух.
            Влад был раздосадован. Он знал, что когда она придёт в чувство, беседа продолжится и тогда ему можно будет попробовать вампирский гипноз, который должен надломить дух. Он не хотел этого, но Стефания не оставляла ему никакого выбора. Но для этого ей надо очнуться, а пока Влад бережно поднял хрупкое измученное тело и понёс его как пушинку в покои-клетку.
            Надо сказать, что в этот час не было выбора не только у Влада. У двух братьев – Рене и Огюстена его тоже не было. они, составившие бодрое и полное ядовитого издевательства письмо к Константину и к Церкви животворящего Креста, получили ответ. Ответ был полон обратного издевательства. Константин и совет Церкви Животворящего Креста сообщал единодушно, что предателям веры нет и доказательства, какими бы они не были, принадлежат рукам предателя.
–И что делать-то? – Огюстен растерял свою грозность. Обнаружить открыто доказательства сговора Цитадели и Животворящего было бы катастрофическим. Но мириться тоже никак нельзя. А всё вина Рене! Далась ему эта правда!
–Погоди, я думаю! – огрызнулся Рене. Он действительно судорожно думал. Конечно, логично, что Константин и его сторонники признают сговор с Цитаделью и отойдут от власти. Но очень хотелось верить именно в это, а вера, как понял Рене – вещь странная, непостоянная и двоякая.
            Обнародовать несколько писем? Что ж, это пошатнёт репутацию Животворящего, но не снесёт её. А в данном случае нужно уже идти на снос. Ничего, справятся церковники с наплывом в свои церкви пополнений, ресурсы взыщут. В конце концов, обратятся к людям – недаром же церковники защищают людей! Пора и людям позаботиться о церковниках.
            Будет, правда, идеологический кризис, но Рене понимал, что это тоже можно вывернуть в свою пользу. Разрушение старого символа ведёт к сотворению и сплочению вокруг нового. Надо только найти новое сердце борьбы. Надо.
–Да уж! Подумай! – Огюстен обозлился. – Этого всего не было бы, если бы ты держался там, где надо быть нормальному церковнику!
–Это в близости к трёхсотлетнему вампиру? – спокойно уточнил Рене. – Я не боец. Я не буду бойцом. Я мозг.
–Вот и придумай! Сам всё начал! – Огюстен для убедительности ударил кулаком по столу. – Теперь из-за тебя наша Церковь Святого Сердца может быть унижена.
–Не переживай, – не остался в долгу Рене, – пройти от Животворящего досюда можно только через владения этого кровососа. Он не пустит к вам нежданных гостей.
–Да как ты…– Огюстен даже задохнулся от несправедливого упрёка. – Да наша церковь…
–Молчи! – велел Рене. – Отвлекаешь!
–Скажите-ка…отвлекаю! – буркнул Огюстен, но покорно замолчал, лишь обиженно сопел, наблюдая за тем, как Рене вновь и вновь перечитывает ответ от Константина. Ответ, ставящий их в тупик.
            Рене же впивался взглядом в бумагу, но не видел её. Он думал о том, что действительно совершил ошибку, понадеявшись на то, что Константин покинет свой пост, испугавшись разоблачения. Но на ошибках учатся и Рене извлёк для себя урок. Оставалось придумать, как именно разрушить полностью репутацию Церкви Животворящего Креста. Обвинить одного Константина в сговоре – это пустяк. Нужно что-то потяжелее, что-то гнилое и очень тяжёлое, что-то вроде убийства или…
            Нет, убийство сойдёт. Но кого убить? Как подставить Константина? Или не подставить. А вынудить? В былое время, когда Рене был его цепным псом, он видел, что есть определённая группа наёмников, которая действует кроваво. Но снова вопрос – кого и как? Как действовать наверняка?
–Придумал? – ехидный голос брата вывел Рене из раздумий. – Или мозг подводит?
–Замолчи! – попросил Рене. – Я чувствую, что решение близко. Просто не мешай, ладно?
–Ну ты скажи, а то вдруг решение такое же как и прошлое! – не отступал уязвлённый Огюстен, не подозревая даже, что сам подводит Рене к решению.
            Рене отложил бумагу и внимательно взглянул на Огюстена. Мысли напряжённо шевелились, словно змеи, и расползлись бы с шипением, стоило бы появиться просвету совести или любви. Но просвета не было.
            Рене же думал.
            Какая выходила ситуация в его уме? Он пытался представить всё в красках, чтобы проверить правдоподобность. Итак –  Рене – в прошлом вечный офицер и цепной пёс совета Животворящего Креста случайно узнаёт о сговоре правления с Цитаделью. Заручившись некоторыми, малыми, но всё же существенными доказательствами и компанией, отправляется в путь. Путь его лежит к брату – к знаковому служителю Церкви Святого Сердца – замечательному, пусть и более бедному оплоту церковников. Прибившись к оплоту, Рене показывает брату доказательства и с его помощью, не желая порочить доброе имя Животворящего Креста, посылает ультиматум Константину…
            Значит, теперь, если одновременно обнародовать доказательства и отправку ультиматума – можно всколыхнуть недоверие. А решающим гвоздём станет ответ Константина и…
            И убийство знакового служителя Церкви Святого Сердца, как того, чьим именем был подписан ультиматум и в приюте которого перебежчик нашёл приют.
            Рене прислушался к себе, пытаясь понять, какие чувства вызывают в нём подобные мысли и понял, что никаких. Тёплой братской любви между ним и Огюстеном никогда не было. Огюстен, как более сильный с детства не стеснялся отпускать шуточки да шпынять брата. Рене, понимая, что никогда не одержит верх в силе, брал умом и мстил брату. Со временем шуточки утихли, оба поступили на службу, но разделились церквями, а затем и подходом к карьере.
            Рене смотрел на брата и думал – сможет ли он убить Огюстена? По уму выходило, что будто бы да, сможет. Память услужливо подбрасывала разорванные Огюстеном книги Рене, залитые нарочно чернилами задания, за невыполнение которых Рене наказывали, отнятые редкие сласти для Рене, съеденные Огюстеном сразу после своих.
            И потом многое, уже романтическое, когда Рене так проигрывал на фоне более крупного и развитого братца. Сколько всего могло ему вспомниться, оправдывая не только общим благом, но и местью.
            И хуже всего то, что Рене оставался спокоен. Что-то было в нём совершенно другое, что-то, не укорявшее его, равнодушное. Убийство брата представлялось ему простым деянием, в котором не было ничего неожиданного.
            Рене ужаснулся. Но не мыслям. А отсутствию совести и укора за них.  Он знал, что должен страдать и не должен вообще допускать подобных мыслей, что должен каяться, но разум упрямо молчал.
–Ты чего так смотришь? – спросил Огюстен. – Заболел? Или у меня нимб над головой?
–Нет, ничего… – Рене выдавил из себя улыбку и отвёл глаза. – Слушай, что-то голова разболелась. Давай, может, выпьем немного?
            Огюстен приободрился. И не зря. Рене ещё в первый визит в кабинет брата приметил припрятанный на окне за бумагами кувшин. Но кувшин с водою никто не станет прятать, верно? Значит, не вода…
–Да я так-то днём обычно не…– забормотал Огюстен, – но только если с тобой. За встречу.
–А как же, – Рене подмигнул ему. – Найдётся?
            Огюстен показал на примеченный уже Рене кувшин и принялся подниматься, чтобы налить из него. Но Рене был ловчее, вскинулся:
–Да ладно, сиди. Я же в гостях, я и разолью!
–Дело! – одобрил Огюстен и полез по ящикам стола, извлекая из них припасённую нехитрую закуску. Закуска лежала прямо на бумагах, и один вид такого отношения к документам мог бы ужаснуть кого-нибудь, но Рене было не до этого.
            Пока Огюстен раскладывал прямо на столешницу полузасохшие кусочки сыра, орехи, хлеб, шоколадные дольки и ягоды, пока разворачивал бумажный лист, заботливо скрывающий несколько тонких пластинок холодного мяса, Рене действовал.
            У опытного служителя Церкви есть свои секреты. чаще всего они уходят в одежду и в украшения – так в подклады  плаща охотники зашивают тонкие лезвия, которые можно использовать при случае, или так прячут за воротом рубах какие-нибудь амулеты ведьмы… Рене не был охотником, и секреты у него были специфические. Он знал, что у каждого церковника может настать тот день, когда понадобится последнее средство и заранее озаботился им.
            Опорой стал перстень со знаком пылающего креста – знак церкви Животворящего. Это был подарок от самого Константина за службу. Но Константин дарил перстень с камнем, на гладкой отшлифованной поверхности которого и был выжжен, а затем выложен по обожжённому следу золоту знак Церкви.
            Это позже Рене, кое-что разведав о своей службе, потратил много сил и средств, чтобы передать перстень ювелиру. Ювелир был мастером – он вынул с величайшей осторожностью камень, срезал его до самой тонкой корки и ввинтил на место так, чтобы теперь между опорой для камня и камнем была полость, которую можно было открыть, подцепив камень ногтем в основании знака-креста.
            Рене же, как имеющий доступ к арсеналу извлечённых у магов и ведьм зелий, без труда нашёл яд, и также без труда информацию о его использовании. Ему даже удалось выбрать. Он не знал, придётся ли ему когда-нибудь всерьёз озаботиться применением, но хранил в перстне немного отравы.
            И сейчас, пока Огюстен раскладывал по столу закуску, Рене подцепил камень, вынул его и в два движения вылил большую часть содержимого в один кубок, а оставшуюся – совсем каплю – в другой.
            Ему пришло в голову, что если по его плану «Константин» отравит одного Огюстена, то в это никто не поверит. Рене понимал, что нужно рискнуть, и был готов. На кону стояло разрушение репутации Животворящего Креста.
            Рене не выдал себя никаким волнением, даже когда два кубка столкнулись в приветственном жесте – рука к руке, рука мертвеца и убийцы. Братоубийцы. Он сделал большой глоток, Огюстен, правда, и здесь его обошёл, и выпил залпом.
            Рене улыбнулся:
–Я думаю, нам нужно обнародовать немедленно наш ультиматум, отказ Константина и доказательства. Предлагаю отпечатать и разослать по всем оплотом, по всем церквям…
            Огюстен махнул рукой:
–Ты мозг! Ты и делай. Я тебе доверяю. Хоть и мелкий ты, а всё же человек.  я знаю.
            Бывший вечный офицер заставил себя встать – последние слова, в отличие от Огюстена, Рене точно знал, что это слова последние, задели что-то в его души и у него даже возник соблазн попытаться спасти…
            Но нет. дело должно быть вперёд.
            На негнущихся ногах Рене вышел в коридор и немеющим языком отдал пару распоряжений настороженному служителю церкви Святого Сердца. Служитель удалялся по коридору, когда Рене услышал позади себя хрип, и сдавленную мольбу:
–Ре…не…
            И только когда хрип угас, Рене обернулся и твёрдо сделал несколько шагов из последних сил, будто бы засыпающего тела. Ему нужно было почти умереть, чтобы выжить в новом качестве. Кто подумает на Рене, если сам Рене отравлен? Если сам он едва выжил? Это вина Константина, это тень на него, тень, от которой он уже не избавится.
Глава 33.
            Базир понимал, что если сейчас он не переговорит с Абрахамом, потом будет уже поздно. Шансов было мало на то, что этот проклятый маг его услышит, но они всё-таки были, во всяком случае, Базир считал первым своим долгом попытаться.
–А если она за него не заступится? – спросил Базир, нерешительно нарушая молчание, гнетущее и привычное Абрахаму. Они уже пересекли границу Церкви Святого Сердца и были во владениях графа-кровососа, а это означало, что в любое мгновение зелень деревьев и мягкость травы может превратиться в поле битвы, в пепелище и в живой эшафот.
            Абрахам не ответил. Это было дурным знаком…наверное. Базир не мог знать точно. Если бы речь шла о человеке, он бы ещё прочёл, а тут Абрахам. Что у него на уме? Но как отступишь?
–Ты сам взял её с собой. Взял и не уберёг. Теперь что, убьёшь её? – Базир решил перейти к попытке вызвать чувство вины у бывшего охотника Церкви Животворящего Креста. Но и на этот раз ответа не последовало, Абрахам упрямо шёл вперёд, готовый в любое мгновение встретить злую силу в лице Влада, но сила пока не появлялась, и напряжение росло. Вероятность того, что вампир их не замечает в своих владениях, была мала и, скорее всего, он уже давно почуял их и просто готовиться напасть.
–Она за тебя всегда заступалась! – аргументы таяли с каждым мгновением, отчаяние подступало. Абрахам, наконец, снизошёл до ответа и повернулся к Базиру так резко, что тот едва не влетел в него, не успев остановить свой шаг.
–Чего ты хочешь? – спросил Абрахам коротко.
–А…– Базир нервно облизнул губы, – не трогай Стефанию.
–Она враг, – возразил Абрахам.
–Она с нами. И она такой же враг, как и ты.
–Я иду убивать вампира! – этого оскорбления маг снести не мог, ярость закипела в нём, но Базир выдержал и не отступил:
–Ты был у него. У тебя был шанс его убить. Не Стефания же тебе помешала это сделать?!
            Это уже возымело действие. Абрахам отвёл глаза, понимая правоту Базира, затем решился:
–Хорошо! Твоя правда. Забери эту дуру, убери её с глаз моих и сделай так, чтобы она мне на глаза никогда не попадалась. Идёт?
–Идёт, – радостный от своей победы пообещал Базир и тут же подумал, что, возможно, погорячился и поспешил. В конце концов, что с нею случилось в вампирском плену непонятно, может быть, граф сам из неё вампиршу сделал, а может быть, и убил уже?
            Но Базир отогнал дурные мысли так далеко, как только смог и двинулся следом за Абрахамом. Вскоре они вышли на широкую и чистую поляну, вокруг которой, как казалось Базиру, ходила странная рябь. Он не успел проморгаться толком, греша на собственное подведшее внезапно зрение, а Абрахам вдруг вскинул руку и сжал пальцы в воздухе так, словно сдёргивал что-то невидимое.
            И оказалось, что это действительно было что-то невидимое. Какое-то покрывало будто бы разрушилось от прикосновения Абрахама и медленно в воздухе, на поляне, что прежде была чиста и не тронута, проступили очертания самого настоящего дома…богатого, надо сказать, дома! Внешняя выделка, полная всяких завитков и мозаик говорила о том, что здесь обитает кто-то очень богатый и скучающий, иначе зачем бы он сделал себе такое строение, зачем бы украсил его так витиевато и так разномастно? Дом нельзя было охарактеризовать каким-то определённым стилем, всё было в смешении и у Базира даже глаза разбежались на мгновение. Он испуганно-восхищённо пискнул, поражённый магией, сумевшей укрыть от людского взора целое убежище.
–Слишком просто, – помрачнел Абрахам, с недовольством оглядываясь на восхищение Базира. – Почему?
            По мнению Базира это было не просто, но он решил не высовываться и вглядывался в открывшееся ему видение, на какое-то время даже забыв о том, кому это место принадлежит.
–разделимся, – решил Абрахам. – Ты иди через дверь. видишь костяную ручку?
–А…что? – Базир не сразу нашёл в мозаично выложенной стене дверь, коварно замаскированную под такую мозаику. – А…может не надо?
            С мольбой Базир поискал взглядом Абрахама, даже обернулся, но мага уже нигде не было видно. Трава на том месте, где он стоял ещё секунду назад, была примята, но куда он делся сам?
            Выхода не было – был прекрасный вход. Теперь Базир чётко видел крыльцо, двери… нужно было решиться, и он, кивнув сам себе, упрямо двинулся вперёд, готовый к тому, что встретит великий ужас. Теоретически готовый.
            Прежде, чем окончательно коснуться костяной ручки дверей, Базир приободрил себя мыслью о том, что для Влада Абрахам ценнее и опаснее, а это значит, что такому мелкому созданию как Базир ничего не угрожает, и всё, что ему нужно – попытаться отыскать Стефанию и увести её прочь.
            Подумав так, Базир потянул на себя ручку, надеясь от души, что та не поддастся, но та поддалась с ужасающей лёгкостью и дверь открылась, даже не скрипнув, встречая Базира полумраком коридора.
            Чуть раньше Стефания бы крепко удивилась тому, что за нею пришли, но сейчас она и предположить такого не могла. Она вообще ничего не могла сделать в эту минуту – Влад давил её волю своей вампирской.
            Он нависал над нею, беззащитно лежащей, древний в силе магии и Стефания, хоть и безумно хотела отвести взгляд от его глаз, или хотя бы закрыть лицо руками, не могла ни пошевелиться, ни даже моргнуть.
–Оставайся, – увещевал Влад, его голос был мягким, обволакивающим. Змеёю он пробирался в поддающееся дурману сознание Стефании, обвивал сильными кольцами последние попытки к сопротивлению и удушал рвущееся «я» девчонки, превращая её в полностью покорную себе.
            Он не был жесток. Он понимал, что делает и не хотел этого. Но когда не добился ни уговором, ни физической болью того, что было единственно правильным для Стефании, решил сломать её, принести ей благо сквозь все её жалкие попытки защититься в том, что уже ей, по мнению Влада, не было нужно.
            Стефания боролась. Она сначала пыталась отвернуться, но он легко удержал ей руки. Затем пыталась не смотреть, но Влад заставил её…пара мгновений и она начала стремительно слабеть. Внутри себя она чувствовала что-то зарождающееся, холодно, распространяющееся по всему телу.  Горло будто бы сжимало невидимой рукою, в желудке что-то переворачивалось, сердце тревожно билось, пытаясь заставить непослушное тело очнуться, но затем затихло и сердце, перейдя на медленные и ровные удары, и даже дыхание стало равнодушным, тихим…
            Стефания смотрела в глаза вампиру и не видела во взгляде его дна. Красноватое пламя, маленьким огоньком выдающее в обычное время вампира, теперь стало для неё бесконечным тоннелем, её уводило куда-то вглубь красноты и она, потерявшись во времени, не чувствуя более своего тела, падала куда-то вниз, в красноту, тонула в ней. И только голос – далёкий, доносившийся словно сквозь толстый слой ваты, напоминал:
–Останься…останься здесь.
–Нет! – попробовала Стефания возмутиться, но язык предал её, тоннель заставил перекувырнуться ещё раз.
–Останься…– велел голос. Нет, не велел. Просил. Но всё-таки не оставлял ей выбора.
–Нет…
            Губы не слушались, язык предавал, и ничего кроме красноты не существовало, когда вдруг полёт в никуда прекратился. Красная муть рассеялась на мгновение, и она увидела над собою лицо. Своё лицо.
            Нет. не своё. Конечно же, нет. у неё никогда не было таких пышных ресниц, никогда не было таких пухлых губ. Это лицо, похожее на её собственное, принадлежало кому-то другому.
–Мама? – Стефания не верила. Губы не шевелились, но мама услышала и улыбнулась:
–Да, дочка.
–Мама…– Стефания никогда не обращалась так ни к кому. Знала, что её матери нет на свете и теперь, впервые произнеся это слово по отношению к самому близкому человеку, она почувствовала небывалую силу этого простого слова. Всё в этом слове было: и любовь, и нежность. И облегчение…
            Мама здесь! Неважно даже где, но рядом! Впервые рядом есть кто-то, кто любит её, Стефанию! Ведь любит?
–Да, дочка, – улыбалась мама и ласково касалась щеки Стефании. Лицо оставалось онемелым, но тонкие прикосновения Стефания всё-таки чувствовала, издалека, не полностью, но это меркло по сравнению с фактом того, что её мама есть, вот она – склоняется над нею.
–Как же… – Стефания никогда не имела вопросов к ней или к отцу, которого также не знала, но сейчас вдруг поняла, что у неё их очень много. И все были важными, даже самые бессвязные. Но нужно было выбрать, а самое главное, нужно было схватить маму, удержать её подле себя, и…
            Руки не слушаются. Голова не может повернуться. Мама распрямляется с улыбкой. Нет! она же уйдёт! Нет, нужно её оставить, и Стефания шепчет, молит, не зная, предают ли её ещё губы, и паника рождается в ней.
–Мама…мама. Не уходи!
–Мне нужно, – лицо, похожее на лицо Стефании, только много раз красивее и лучше, ведь оно мамино, искажается скорбью.
–Нет. пожалуйста. Пожалуйста…
            Стефания снова пытается пошевелиться и не может. Чужая воля держит её.
–Мне нужно, – с нажимом повторила мама. – Эх, дочка, как бы я хотела остаться.
–Останься! – закричала Стефания, но едва ли крик реален. Губы как будто бы совсем не её.
–Остаться? – мама на мгновение задумалась, а затем просветлела лицом, – тогда согласись.
            Согласиться? На что? Где? Куда?
–Согласись, – убеждала мама и улыбается. Теперь её лицо снова близко к лицу Стефании. Так близко, что она видит её глаза над своими и красноватый блеск на дне её взгляда.
            Красноватый блеск?..
–Согласись, – прошептала совершенно чужая Эйша, мёртвая и ушедшая в небытие, – и я останусь с тобою, а ты со мною. И я научу тебя всему, во имя памяти.
            Стефании попыталась рассмеяться, но не смогла. Неловко попыталась хватануть воздух ртом, и тот отозвался странной колючей болью в груди, прошёл по рёбрам.
–Согласись! – лицо матери исказилось злостью. – Ты, несносная девчонка…
–Ты мертва! – закричала Стефания и попыталась зажмуриться, но красноватый блеск радостно полыхнул в глазах матери и тоннель снова приблизился и вдруг…
            И вдруг всё закончилось. Красный свет сменился чернотой, и наступило спасительно бесчувствие. Стефания мотнула головою и застыла без движения.
–Что за натура! – Влад был уверен, что появление матери, появление образа Эйши заставит Стефанию сдаться и остаться с магией, подчиниться его воле. Но она сумела, к полной неожиданности и к большому его удивлению, устоять.
            Конечно, усиль Влад нажим, она сломается и будет его, не удержится. Но это всё-таки не нужно уже самому вампиру. Зачем ему марионетка без шанса на восстановление разума? Эйша бы не одобрила. Одно дело, если подвергнуть Стефанию гипнозу, другое, если вытряхнуть её личность и заполнить приказами.
            Досада жгла вампира. Девчонка, не проявившая себе прежде ни храбростью, ни стойкостью, устояла! Да что же делается на этой земле?!
            Порассуждать о временах и нравах было бы занятно, но у Влада не было на это времени – он ощущал появление в опасной близи мага, хорошо ему знакомого, значит, выяснение дела со Стефанией придётся отложить. Сейчас он сходит, разберётся с этим Абрахамом, упокоит, наконец, эту фанатичную душонку, а затем подумает, что ему с детищем дорогой Эйши делать.
            Да, так и будет! – Влад приободрился и отдал мысленно приказ. Не прошло и двух секунда, а в комнатку уже вбежала тень девчонка-служанка.
–Брекста, пригляди! – велел Влад и вышел прочь от Стефании, опасаясь ненароком взбеситься на её неуступчивость и всё-таки прибить или поломать её.
            У всех великих древних и могучих рано или поздно наступает период слепоты. Очень трудно, взобравшись наверх, следить за мелкими и ничтожными деяниями и их творцами. Влад честно пытался контролировать всех своих вампирят, держал их строгими законами, велел не трогать местных, но он никогда не считал нужным выяснять, чего они хотят сами. Они приходили к нему, искали защиты и пропитания, спасались от церковников, и он принимал их, объясняя правила и законы, карая за их нарушение. Но он не думал о них как об отдельных, всё-таки имеющих какие-то чувства существах. Влад полагал, что знает их и без того и может дотянуться. А зачем контролировать каждое мгновение, если можно сделать это неожиданно?
            Сейчас Влад был озабочен встречей с Абрахамом. Себе он твердил, что на раз-два уложит во имя всех прошлых счетов пронырливого мага, но не верил в такой лёгкий исход. Ему хорошо было известно, что такое Абрахам, его фанатизм и неумение остановиться. Рано или поздно они должны были сойтись в схватке, и Влад не сомневался, что для одного из них двоих эта схватка будет, наконец, последней – слишком много накоплено было уже долга, пора же и платить.
            Именно в этой озабоченности, Влад шёл по своему дому, и не занимал мысли ни Стефанией, ни уж тем более какой-то там Брекстой, которую он, в минуту нужды, мог уничтожить одним движением.
            Брекста же и при жизни своей, до падения в вампирскую сущность, была глупа. При обращении, произошедшем насильно и грубо, она совсем не поумнела. Более того, голод ожесточил её, молодой вампирше хотелось есть постоянно, а местных трогать было нельзя.
            Она и без того приглядывалась к Стефании, думала о том, какая кровь на вкус у этой проклятой девицы, с которой так радостно и мило возиться её хозяин, а теперь, оставшись один на один с потенциальной жертвой, ещё и без сознания, Брекста с трудом удерживалась от того, чтобы не впиться в её горло.
            А горло соблазнительно пульсировало от жизни. Для человека незаметно, но вампир чувствует толчки крови…
            Стефания лежала без сознания, теперь над нею стояла Брекста, которая не испытывала никаких чувств к ней, кроме тех, которые может испытывать человек, которому после долгого голодания дали еду, но в плотно закрытом контйнере…вроде бы и есть она, еда, и рот уже наполняется слюной, а открыть нельзя.
            И видишь её, и аромат чувствуешь, и даже потрогать крышку можно, а не откусить!
            У Брексты даже клыки чесались от предвкушения. Но она знала, что с нею сделает хозяин, если только узнает о её мыслях насчёт своей гостьи – Влад всем сделал строгое внушение и все держались и слушались. И Брекста держалась, но ей приходилось хуже. Она и при жизни-то не обладала какой-либо сдержанностью, а тут, в посмертии…
            Брекста стояла на тело и маялась. Она знала – ей не жить, но разве такая жизнь, в вечном голоде и в невозможности поесть того стоит?
            «Я только попробую…» – Брекста успокоила себя этим. Может быть, хозяин и не заметит?
            Осторожно, словно Стефания могла в любое мгновение очнуться и обнаружить её, Брекста переступила через полог кровати и крайне аккуратно опустилась на колени. Рука Стефании очень удобно свешивалась с края постели, её-то Брекста и взяла своими холодными мёртвыми пальцами.
            Кровь билась… жизнь билась. Тёплая, сладкая жизнь! Брекста осторожно прижалась губами к руке, пока без клыков, примериваясь, и поняла, что не сдержится.
            Если очень долго пугать человека, в конце концов, он либо сломается, либо разозлится и решит, что всё, что он тщетно пытается сохранить, может гореть в адском пламени. Голод сводил Брексту с ума, и она так же, как загнанный страхом человек решила, что пусть она лучше сгорит в адском пламени, но зато утолит ту бездонную пропасть кровью. Кровью этой девчонки.
            И пусть пропадут в этом же адском пламени все церковники и вампиры! Брекста хочет есть, Брекста не может больше терпеть такого издевательства, в отличие от других, в отличие от собратьев, она не такая стойкая. Она не может терпеть!
            Брекста примерилась и укусила. Терпкий тянущий горло вкус крови мгновенно наполнил ненасытный рот. Стефания задрожала, зашевелилась, застонала от боли, но Брексте было уже всё равно.
            И в эту минуту в комнату вполз перепуганный полным отсутствием кого-либо и в край потерянный Базир.
            Брекста была глупа и неосторожна, а припав к руке Стефании, и вовсе забыла про всё, что есть в свету и во тьме, про всё, кроме крови. Ничего, кроме крови не интересовало её, и она слишком поздно ощутила присутствие ещё одного человека в комнате.
            Слишком поздно… вырвав клыки из раны Стефании, повернула уродливую, искажённую извращённым удовольствием голову, и в то же мгновение острый, освящённый святой водой длинный кинжал пропорол ей горло. Брекста упала, забилась, захрипела и зашипела.
            Базир, поудобнее перекинув кинжал, не позволил Брексте восстановиться. Он ещё трижды ударил её в грудь, и нежить окончательно обратилась в труху, сдаваясь под напором святой воды.
–Спаси тебя… – Базир осёкся, ему не хотелось даровать прощение света этой твари. – В общем… кхм!
            Он поднялся с пола, отряхнулся от трухи, что ещё недавно была телом Брексты, и только тогда обратил внимание на капающую кровь с дрожащей руки Стефании.
–Потерпи! Потерпи…– взмолился Базир, бросился к кровати, чтобы оценить рану. Рана была глубокой – два клыка хорошо прокололи руку, и кровь не останавливалась так просто…вампирское отродье!
            Базир, не раздумывая, оторвал рукав от своего плаща, разорвал его ещё раз пополам, образовывая две повязки, и перемотал туго руку, но кровь мгновенно проступила и Базир выругался – вампирская слюна не позволяет крови свернуться, а эта тварь не только прокусила Стефанию, но и покормилась ею.
            Базир спешно стянул повязку. Время уходило, в любую минуту могли появиться другие вампиры, а то и сам граф, нужно было срочно помочь Стефании.
            Базир принялся скручивать разорванный плащ на манер жгута – решение так себе, конечно, но лучшего он точно придумать не мог. Зафиксировав ткань на руке Стефании, чуть выше раны, он наложил, наконец, вторую часть рукава и глянул тогда только в её лицо.
            Оно было бледным. Ужасная бледность едва ли отличала Стефанию от только что убитой им вампирши.
–Стеф…– позвал Базир, похлопывая бледное лицо девушки, – Стеф, надо уйти. Ты слышишь меня?
            Она дрожала мелко-мелко, но не выдавала реакции.
–Стефа, это я, Базир! – он попытался приоткрыть её глаза, а в следующее мгновение, едва он только коснулся её лица опять, что-то произошло.
            Сначала Базир решил от испуга и шока, что его отшвырнуло какой-то молнией или землетрясением. Он даже подумал, было, о природном явлении, потом о том, что Абрахам и Влад, наконец, встретились и повели, очевидно, свой бой на смерть или окончательную смерть, если говорить во втором случае про кровососа.
            И только подивившись про себя силе их заклинаний, которой отбросила его через комнаты, а то и через этаж к стене и приложила о какой-то шкаф, Базир, охая и потирая ушибленные места, приподнялся с пола и только тогда догадался взглянуть на постель, где была Стефания.
            Ещё мгновение назад была.
–Какого…– Базир не сдержался. Удивление достигло нецензурной высшей степени в нём. И понять его можно было – Стефания, ещё минуту назад лежащая без сознания, теперь висела над полом у изголовья своей постели. Её глаза были закрыты, и тело неестественно выгибалось, словно ещё обмякшее, но невидимой воле поднятое вопреки слабости. Она висела…
–С…Стефа! – Базир попробовал позвать её. Голос его срывался. Он обнаружил даже заикание в своём крике, но она повернулась такая же невидящая на его голос и вскинула руку.
            В руке опасно пульсировали золотистые огоньки.
            Базир успел нырнуть за кровать Стефании до того, как огоньки сорвались с её пальцев и полетели весёленьким плеском в стену, где мгновение назад была голова Базира. Заклинание настигло стены и ударило, прожигая в стене дыру.
–Стефания! – на этот раз Базир откровенно паниковал и не высовывался. – Стефания! Выслушай меня! Мы же друзья…мы же…а-а!
            В этот раз Базир с трудом вывернулся от нового удара. Пришлось запрыгнуть на постель, чтобы не оказаться под новым золотистым шаром. Стефания висела над полом, и в руке её пульсировал новый заряд.
–За что?! – плаксиво воззвал Базир, переваливаясь на пол. Он не был готов к такой стычке и не знал что делать, ему начинало казаться, что идея Абрахама об убийстве Стефании не лишена смысла. – Да вашу ж…
            Удар, ещё удар!
            Базир едва увернулся от нового заклинания и от последовавшего за ним. В комнате уже было прожжено четыре дыры, но разглядывать куда и в какие комнаты они ведут, он не успевал. Прятаться было негде, взывать бесполезно, она не слушала.
–остановись! – взревел Базир, заползая в самый дальний угол комнаты и закрывая голову руками, – остановись, Болезная!
            Стефания вдруг обмякла. Неведомая сила отпустила её и бережно, словно это были действительно чьи-то руки, уложила на постель. Базир, забившийся в угол, на всякий случай закрыл глаза, чтобы достойно встретить смерть, но когда удара не последовало, неловко и осторожно распрямился.
            Она лежала на постели…бледная, тихая, беззащитная. У постели всё ещё тлела труха вампирши, по всей комнате были прожжены дыры.
–Да вы издеваетесь! – Базир задыхался от пережитого. Прошло долго мгновение прежде, чем он понял, что опасность ему более не угрожает, и, наконец, робко переполз к постели, готовый, в случае чего, нырнуть на пол и закрыть голову руками.
–Стефа…Стефочка…– осторожно потрогал Базир её руку, и рука потеплела, дрогнула.
            Стефания очнулась, села на постели, морщась и пошатываясь, мутно взглянула на Базира, но узнала – глаза посветлели от радости.
–Я умерла? – прошептала она, на голос у неё не было сил.
–Я едва не умер, – признался Базир. – И ты тоже. Ты у Влада. Абрахам здесь, но, наверное, занят вампироубийством, послушай, девочка…
            Базир хотел изложить про убийство вампирши, про то, что они все были в Церкви Святого Сердца, и то, как Базир добрался раньше, чем они до места, сказать, что Абрахам не хочет её никогда видеть и Базир пришёл забрать её отсюда, но вместо всех этих нужных и правильных слов он промолвил только одно:
–Какого чёрта здесь происходит?!
            В голосе его не было и толики привычной холодности и рассудительности. Он явно был напуган и сейчас, когда Стефания глядела на него пусть внешне и прежняя, но он-то знал, что это не так, глядела с надеждой, с нежностью, ему хотелось уйти подальше и от неё, и от всех церквей, и от вампиров…
–Абрахам…– неуверенно попыталась спросить Стефания и осеклась.
–Он здесь, – с ревностью успокоил Базир. – Но он не хочет…понимаешь, он не такой. Хотя, я не знаю. Я не знаю, что тебе сказать. Нам надо уйти немедленно. Понимаешь?
            Она заметила повязку на своей руке и боль, отозвавшуюся в руке в движении.
–Я ранена?
–Тебя попыталась укусить вампирша. Вернее, она укусила, но я ворвался и убил её…– Базир вспомнил, что он сделал и это, вспомнить было сложно – безумство Стефании или что это было, перепугало его ещё сильнее прочего.
–И ты убил её…– Поняла Стефания, оглядывая прожжённые дыры в стенах. – Ты её что по всей комнате гонял?
            Базир очень хотел ответить, что она напрасно издевается и вообще-то сама ничем не лучше, но промолчал. Хватит. слишком многое уже было сказано.
–Надо идти, – сказал он вместо всего того, что хотел сказать, что прямо рвалось с его губ. – Слышишь? Нам надо идти.
            Стефания кротко кивнула. Она понимала, что ей некуда деться, не о чем больше решать, да и не решала она почти что ничего и никогда, даже когда речь шла о ней. Но что ей оставалось? Стефания поняла – Влад безумен, не позволит уйти, а Базир – шанс жить, может быть недолго, но по своей воли. Слишком сильно ощущались ещё в сознании отголоски чужих слов, слов вампира, слов призрачной матери. И в глазах рябило ещё от красноты, бесконечной кровавой мути, в которую её едва не затянуло навсегда.
            Базир помог ей сползти с постели. Он держал её за талию, вёл, помогая переступать. Она оказалась гораздо легче, чем прежде, каждый шаг Стефании был сбивающимся, лишённым твёрдости.
            Но она вдруг остановилась и спросила, указывая на что-то, блеснувшее на полу:
–Базир?
–А? а! – он усмехнулся, быстро наклонился за блеснувшим предметом и подал его Стефании. – Это, кстати, тебе.
–Крест? – она попыталась удивиться, но слабость одолевала её сильнее.
–Да. Его отдал мне в трактире Бертран. Сказал, чтобы я передал его тебе.
–Кого?
–Крест же! – повторил Базир, успев подумать о том, что Стефания помутилась в рассудке.
–Кто такой Бертран?
–Ну Бертран…– Базир замялся, – ну трактир…он подвёз тебя ещё. Когда меня взяли, помнишь?
            Что-то странное осталось в лице Стефании после этой нелепой попытки объяснения. Базир попытался определить, чего в ней больше – страха? Непонимания? Нет. что-то другое.
–Зачем? – она всё ещё стояла. Нужно было идти, скрываться, а она стояла, как будто бы этот крест имел какое-то значение!
–Что зачем? – Базир начинал раздражаться.
–Зачем он отдал его? – Стефания взглянула на Базира с мольбой. – А?
            Ответить Базир не успел, внизу что-то, наконец, грохнуло. Схватка меж силами начиналась.
Глава 34.
                Абрахам точно знал, что Влад не заставит себя долго ждать. Вне всяких сомнений он почуял давно его присутствие и проявит себя в тот момент, когда это будет ему самому удобно. Но пока Абрахаму приходилось миновать комнату за комнатой – каждая из них была одинаково безжизненной и затхлой, словно никто здесь не был уже лет десять, по самой меньшей мере. Но Абрахам не терял бдительности – не в его это было правилах.
            Сегодня он был готов к последнему бою с этим проклятым кровососом. Судьба сталкивала их уже несколько раз и в разных обстоятельствах и каждый раз это ни к чему не приводило. Но это нельзя уже продолжать. Должно закончить. И Абрахам знал, что это, с тем или иным итогом закончится здесь.
            Ещё минута, может две или пять, но конец приближается неизменно. Абрахам на кончиках пальцев держал заклинания, готовые сорваться и пропороть в одно мгновение досадное неживое существование вампира.
            Абрахам толкнул очередную дверь и оказался в уже знакомой ему зале. Именно здесь Болезная остановила его от боя, именно здесь Абрахам оставил её на растерзание Владу. Заслужила. Не следовало ей лезть туда, куда не следует.
            А она полезла и предала Абрахама, хотя первый раз в своей жизни Абрахам сомневался в чём-то. Сейчас он был ещё зол на выходку Стефании, но понимал, что слова Базира правдивы: Абрахам сам до этого предал её и не раз, и сам повёл в эту погибель, но не объяснил ей никаких основ магии и не направил, взявшись вести её и спасать, ничего для этого не сделал.
            По затхлому воздуху залы прошла невидимая рябь, словно нежное дуновение какой-то силы, или…
            Абрахам повернулся в правильном направлении, к дверям, у которых уже стоял его проклятый враг.
–Отступник! – Влад издевательски поклонился.
            Абрахам не тратил время на церемонии и швырнул боевое заклинание в его направление и чуть левее, понимая, что вампир от первого удара просто увернётся, положившись на нечеловеческую скорость.
            Так и вышло. Кровосос не был задет, и даже в мертвенном лице не изменилось ничего, не дрогнуло.
–Отступник в ярости! – веселился Влад.
–Я не отступник, – Абрахам опустил руку. Он знал, что Влад – сторонник этой древней игры, когда противник должен вдоволь поглумиться. Знал и рассчитывал использовать это.
–Отчего же? – удивился кровосос. – Бедный мальчик, выросший в нищете, попал в Цитадель Магии и стал обучаться колдовству. И отступил сначала от законов Цитадели, когда в кипении собственной жадности принялся постигать искусства, что неподвластны простой магии…
            Абрахам криво усмехнулся и услужливо продемонстрировал одно из таких заклинаний. Он сплёл единым жестом заклинание, соединил большой палец со средним, посылая мысленный приказ собственной магии. С готовностью магия отозвалась в нём, прошла через всё его существо, и светло-серый дым сорвался с пальцев, вильнув следом за попытавшимся укрыться в скорости Владом.
            Вдогонку Абрахам швырнул ещё пять или шесть мелких заклинаний, рассчитывая не настигнуть вампира, но показать ему, что даже если он остаётся магом, то всё равно, прежде всего, кровосос. Заклинания, пущенные Абрахамом, безвредны для человека – они призваны карать нежить.
            Нежить не покаралась. Пострадал лишь плащ вампира, истлевший в одно мгновение, он послужил прекрасной иллюстрацией действия праха. Ну и немного пострадали стены, но магия, пропитавшая их, была сильнее, и потому об обвале можно было не беспокоиться.
–Достойно…– Влад, наконец, отшвырнул от себя приставучий прах, оглядел истлевший плащ и с отвращением сбросил его на пол. Коснувшись пола, плащ рассыпался некрасивой грудой лоскутков. – Очень достойно. Итак, о чём мы? Отступник от законов Цитадели, да… что было потом? Просвети меня? От чего ты отступил в следующий раз? От наставника или от друга?
            Абрахам успел среагировать быстрее, чем осознать происходящее. Рефлекс опередил догадку и Абрахам ловко скрылся под магическим щитом, не позволяя вампирскому гипнозу пробиться в свою память и сознание.
–Кого ты убил вперёд? Наставника или друга? – продолжал глумиться Влад, усиливая вампирское влияние в надежде продавить чистой силой щит.
            Ситуация становилась тяжелее. Для того, чтобы пустить заклинание в кровососа, Абрахам должен был снять щит, иначе толку не будет. Но это нужно было сделать очень быстро, чтобы невидимый, мерцающий где-то над его головой спасительный купол исчез лишь на мгновение, в противном случае вампирский гипноз нагонит мага и там Влад может сломать его волю. Это его территория – покорить, пролезть в мысли, запутать, обездвижить…
            Удерживать же купол дольше – терять собственные силы.
–Наставника или друга? – продолжал наседать Влад, в нём силы ещё было много.
            Абрахам приманил купол ближе к себе, теперь вокруг него было мало места и мало спасения, купол стал заметно теснее, затем поднял руки, как бы принимая купол, и в быстром рывке приманил его вплотную, а затем отшвырнул, точно сеть разбросал…
            Эта уловка сработала. Влад повёлся на манипуляцию Абрахама и, чуя свою победу, усилил давление на щит, и щит, приняв его силу, а заодно и скопив свою, всё отзеркалил и освободил Абрахама.
            Вампир отлетел к противоположной стене, и будь этот бой с вампиром слабее, тот уже бы не поднялся.
–Наставника! – отозвался Абрахам, швыряя в лежащего Влада кровавый луч упокоения – ещё одно изобретение против нежити.
            Ему тоже было нелегко, но он был готов истощить себя, лишь бы упокоить кровососа. Кровавый луч врезался в лежащую плоть и…
            Прошёл сквозь неё. Плоть рассыпалась, словно иллюзия, не оставив ни телесной трухи, ни кусков истлевающей плоти – ничего.
–Верно…друг был убит тобою позже, – этот голос был слишком близко.
            Абрахам невольно обернулся на него, и кроваво-красный туннель вампирского гипноза настиг мага. Он дёрнулся, попытавшись вырваться из цепкой силы вампирского взгляда, но лишь увязал всё глубже и глубже. А Влад беспощадно пропарывал его память, заставляя Абрахама выть от боли – физической и эмоциональной, и слабеть всё сильнее. Воспоминания замелькали лентами, лоскутами, прерывистыми точками запульсировали, открывая с ясностью отдельные картины, и тут же сминающимися.
            Любимец Цитадели Михаэль, задиравший его годами, падает навзничь как кукла, его тело смешно дёргается, будто бы под влиянием сотни ниточек, из перекошенного в немом крике рта проступает уродливая пена…
            Нельзя поддаваться. Михаэль заслужил своей участи! Он заслужил. Он попытался убить Абрахама, так? Самому Абрахаму никогда не удалось доказать своей невиновности, не удалось доказать своей самозащиты, все видели лишь тело Михаэля, его уродливое тело, и видели живого Абрахама.
            Лицо Наставника спокойно. Он готов к смерти задолго до того, как Абрахам готов был её нести.
–Я никогда на тебя не ставил, – молвит Наставник и Абрахам чувствует, как обрывается сердце в груди его. Наставник был ему единственной опорой.
            Нельзя поддаваться. Это дела прошлого.
–Ты станешь моей женой, – это уже слова самого Абрахама, он доволен ими, доволен и эффектом, который эти слова производят, его огорчает лишь тень ужаса в глазах прекрасной Айолы. Он хотел с ней по-хорошему, а она не хотела этого понять.
–Нет, пожалуйста! – Айола была гордой всегда, сколько помнил это Абрахам, но при истинном страхе она показала себя храброй. Её затрясло от ужаса и отвращения. – Нет! Пожалуйста, я обещана другому! Другому!
–Иди за другого, – усмехается Абрахам, вкусив вкус едкой власти, – иди, Айола, и тогда, клянусь честью, все узнают, что твоя сестра сбежала к церковникам. Понравится это Совету?
            Лицо Айолы искажается.
–О, любовь! – чей-то глумливый голос был так близко, так ясно шептал свои змеиные речи. Абрахам честно попытался понять, откуда этот голос идёт и что он несёт в себе, но не смог. Он только с удивлением понял, что стоит на коленях, и…
–Абрахам, ты не так всё понял! – Айола истерична, как оказалось, она всегда была такой в быту. От гордой и лукавой королевы ничего не осталось.
            Абрахам молчит. он смотрит на Айолу, смотрит на дрожащего и растерянного своего друга, единственного друга, магистра Ильмана, спешно пытающегося прикрыть наготу, на разобранную постель. В этой постели Абрахам тщетно пытался найти годами хоть каплю тепла от Айолы.
–Это всё она…она! – Ильмана трясёт, – я не…ты знаешь, я никогда!
            Пол холодный. Абрахам ощутил это сильнее, чем то отвращение. Кровавый туннель на мгновение отошёл куда-то назад и Абрахам на мгновение увидел лицо Влада.
–Наш сын? – голос Абрахама спокоен. Так спокоен, что Ильман спешно отползает в тень, уже прекрасно зная, что за этим спокойствием тьма.
            Айола молчит ещё одно спасительное мгновение и, наконец, лицо её искажается в страшной усмешке, предвещающей ответ. Айола отомстила ему. Разрушение за разрушение.
            Хватит. Хватит! хватит, во имя Креста и Пламени!  К чему это прошлое? К чему подступающие образы? Ни Айолы, ни Ильмана, ни даже сына у Абрахама давно уже нет. все мертвы. Многие мертвы. Абрахам знает свои ошибки, свои предательства и свои раны. Он добивался побед, он побеждал, убивал, лил кровь врагов Цитадели, пока не понял, что каждый в Цитадели его предаёт. Цитадель безыдейна и гнила, а Абрахам хуже, чем ничто.
            Так хватит, хватит этой памяти!
            Абрахам прикрыл глаза, прогоняя кровавый туннель, находя в себе силы освободиться. Влад напрасно пытался сломить сопротивление – ему не удалось. Влад был мёртв по факту, Абрахам тоже – в нём слишком многое умерло, чтобы он относил себя к живым.
            Абрахам ударил. Влад прикрылся магическим щитом, но прикрытие это было запоздалым – после вампирского гипноза, забравшего, очевидно, много сил и у него, вампир ослабел, но устоял.
–Силён, – с уважением промолвил Влад, оценивая с небрежностью разрушения залы, перевернутые и сожжённые куски мебели, какие-то осколки. – Стефа тоже буянить вздумала как-то. В этой же зале, на минуту.
            Абрахам не дрогнул.
–Не хочешь знать о её судьбе? – продолжал вампир, делая нескольких шагов таким образом, чтобы Абрахам повторял за ним, но в другом направлении. Теперь противники кружили.
–Судьба предателей меня не интересует.
–Что ещё раз говорит о том, что ты отступник! Отступил от цитадели, от законов, от магии, от креста и от доверившейся тебе девчонки тоже. А она сопротивляется, веришь? – Влад усмехнулся. – Но ничего. я сломаю её, верну туда, в тот мир, где она найдёт своё место. Не будет поддаваться дальше, обращу её в вампира…
–Не успеешь, – улыбнулся Абрахам, – я упокою тебя, а потом твоих собратьев.
–Ты многих уже упокоил.
–Не всех, к сожалению.
–А ты хочешь всех? Тебе мало смерти?
–Вы уже мертвы,– напомнил Абрахам с нескрываемым удовольствием. Он готовился к новому заклинанию.
–Знаешь, мне было бы легко спрятаться от тебя, – с раздумьем заметил Влад. – Но у меня к тебе личный счёт. Не за вампиров, хотя это обидно, не за плевок в сторону моего гостеприимства. А за Эйшу, за мать Стефании. В той старой дуэли ты отшвырнул её. И она мертва.
–Она сама полезла в бой. Неопытная ведьма…безмозглость у них, похоже, семейное, – Абрахам был спокоен. – Подозреваю, что это было больше самоубийством, чем убийством идиотки, не оценившей своих сил.
            Влад мог стерпеть многое. Он терпел голод, пренебрежение магов в свою сторону из-за вампирской сущности, охоту на себя церковников, раздражение от солнца и давящую силу креста, но не осквернения памяти Эйши.
            Почему она? Почему она – обыкновенная архивная мышка стала для него так важна? Он и сам не знал. От её ли отношения к нему, отношения исключительного дружеского, лишённого снисхождения? От её ли неловкой наивности и молодости, от желания жить даже в годы войны? Именно жить, а не сражаться.
            Влад не знал, почему он привязался к Эйше, почему судьба была так жестока и нелогична, почему связала его с ней, но вынести осквернения её памяти он не мог.
            Именно его заклинание, схлестнувшейся всей мощью с щитом Абрахама и породило настоящую битву, звук которой донёсся до Стефании и заставил её сойти с места и действовать. Она никогда не была храброй – Абрахам часто подчёркивал это, или решительной, сообразительной…она была собой, но сейчас словно сила, которой прежде не было, вошла в неё и рванула Стефанию вниз, в залу.
            Базир спешил за нею и хорошо, что он был рядом, потому что из тьмы коридора на них вылетели два потерявших контроль вампирёныша. Влад сосредоточился на поединке, стены трясло, и ему было недосуг уже заниматься контролем своей нежити. И две решили повторить подвиг Брексты и умереть насытившись, если придется, конечно, им умереть.
            Умереть пришлось. Базир дрался с одним, пока не воткнул крест прямо в глаз, а Стефания сама не поняла, что именно она сделала и почему руки её осветились на мгновение красным светом. Нельзя долго игнорировать магию, зная о её существовании в себе. Стефания мысленно воззвала к силе, и сила ответила ей, и сама покорила руки девушки, сама вложила в них заклинание. Профессиональный маг или колдунья увидели бы без труда, что заклинание сплетено бездарно, что оно больше является сгустком силы, чем реальным боевым искусством.
            Но вампирёнышу хватило и этого.
            Они сбежали вниз, оказались перед залой, где происходил страшный поединок. Со стороны, не зная происходящего, можно было бы и залюбоваться. Красные искры и чёрные волны силы взметались, разрывая залу на мелкие квадратики и территории, и вдруг сходились, и тогда в месте встречи красного и чёрного вдруг происходило белое свечение, а потом белый цвет вдруг становился огнём и заново разрывал заклинание…
            Никогда прежде Стефания не видела такой красоты. Она и магического поединка-то не видела, а такой силы и подавно! Но что-то, что давно дремало в ней, подняло голову, отзываясь чудовищным удовольствием.
            Это было неправильно.
–Абрахам! – позвал Базир, различив в игрищах магии знакомую фигуру. – Мы здесь!
–Мы?! – Влад оказался в одно мгновение за их спинами. Базир к этому готов не был, а Стефания, неловко дёрнувшись, увернулась. – Стефания?!
–Та тварь, которую ты оставил меня охранять, мертва, – спокойно ответила Стефания.
            Влад помолчал, видимо, пытался дозваться Брексты.
–Что ж… тем хуже. Я не хотел, чтобы ты это видела.
–Не смей трогать его! – зашипела Стефания, сама поражаясь своим словам. Не Абрахам ли оставил её здесь? Впрочем, не она ли его сама подвела?
–Уходи, дура! – громыхнул Абрахам, – я…
            И заклинание, посланное Владом мимоходом, смяло его и швырнуло, не позволило договорить. Абрахам обмяк и сполз на пол. Влад же не отводил взгляда от Стефании.
–Дура, Болезная…– он не был к тебе добр, – вампир сделал осторожный шаг к Стефании. Какой бы она ни была глупой, она оставалась дочерью Эйши. – А я был всегда. Я пытался тебя защитить.
            Базир оказался рядом со Стефанией, совсем лишний в этой трагедии трёх магических тварей, но честно готовый разделить судьбу с ними. Впрочем, граф даже не обратил на него внимания, едва одарил взглядом.
–Дай нам уйти, – попросила Стефания, – мне, Базиру и Абрахаму. Оставь нас.
–Куда ты пойдёшь? Церковники узнают твою магию, цитадель станет тебя презирать…у тебя нет заступников, кроме меня.
–я не буду служить Цитадели, – Стефания не замечала собственных слёз. – Пусти…пусти нас!
            Влад протянул руку, будто бы хотел погладить Стефанию по щеке, но она ударила его по руке ладонью. Не больно, конечно, откуда у неё силы на настоящий удар? Но очень обидно.
–Он убил твою мать.
            Лицо Влада исказилось в запечатанной на годы злобе.
–Слышишь? Это он убил её!
            Это был переломный момент. Влад надеялся, что Стефании хватит этой информации, чтобы перейти на нужную, на единственно правильную, определённую рождением сторону. Базир подумал также, он был логиком по природе и понимал, что у Стефании не остаётся никакого мотива защищать Абрахама или оставаться на стороне церковников. На одной стороне весов перспективы, магия, покровительство не самого последнего вампира, и расплата с тем, кто так долго низводил и насмехался над тобой, а на другой чаше – сомнительная перспектива выживания, и…
            Туман. Один туман.
            Влад не торопил. Он видел сомнения Стефании, но давал ей самой найти нужный, указанный всеми доступными силами путь. Ему представилась чудная картинка – Стефания сама убивает Абрахама, и он даже усмехнулся.
            Стефания увидела его усмешку, увидела блеснувшие в полумраке хищные клыки, рука тотчас отозвалась болью, и эта боль, как и мгновенный холодок креста, переданного Бертраном через Базира, человеком случайным, ничем не обязанным ей, отрезвили Стефанию.
            Может быть Церковь Животворящего Креста пала, может быть, церковники в других местах не отличаются от них, и тоже полны грязи и сговора, ну и что? Разве изменилось милосердие? Разве пропал Бог? Разве нет боле света?
            Хватит. Хватит смертей, предательств, условностей, сговора. Со Стефании точно хватит. чтобы бороться, чтобы жить крестом, нести его и бороться, не надо принадлежать Церкви или Цитадели. Мерзавцы есть среди магов, мерзавцы есть среди людей и не со всеми людьми или всеми магами надо вести борьбу, а с теми, кто предаёт устои и идеалы своей стороны. А таких хватает с обеих сторон.
–Он убил её…– повторил Влад, и Стефания кивнула, показывая, что услышала.
            На мгновение она прикрыла глаза, обращаясь мыслями к кресту.
–Стефания, не надо! – Базир увидел, как запульсировали на кончиках её пальцев серебряные точки силы, увидел, как зашевелился Абрахам, ещё живой.
–Молчать! – Влад легко отшвырнул Базира в угол, сам он стоял за её спиной, готовый прикрыть и нанести смертельный удар врагу, но главный должна была сделать Стефания. Это был её переход, это было победой графа.
            «Господи, прости дочь свою, не тьма владеет мной, а свет. Прости дочь свою, пошли свою силу, благослови лишь раз, один лишь раз на праведное дело, дай устоять…» – взмолилась мысленно Стефания, и сила отозвалась в ней. Магия, противная богу – так всегда учили её, так готовили – отозвалась на молитву.
            И Стефания ударила. Но не Абрахама, а Влада. Сила просто прошла сквозь всё её тело, выдавая самый сильный магический импульс, и обрушилась на не ожидавшего, совершено уверенного в своей правоте вампира и вся зала погрузилась в белую тьму на долгую минуту.
            В этой белой тьме Стефания упала без чувств, в этой тьме поднялся и Абрахам, добивая врага, который все ещё стоял на ногах и лишь растерянно смотрел на любимое ему, знакомое и в то же время чужое лицо.
–Эйша…– прошелестел Влад, не веря самому себе.
            А смерть, которую он ждал и которую боялся, окончательная смерть уже поглощала его существо, и тело  рассыпалось на кусочки, которые достигали пола и рассыпались в мелкий бурый порошок.
            Одновременно с этим медленным рассыпанием задрожали стены. Базир испуганно глянул на Абрахама, тот кивнул:
–Уходим!
            Базир бросился к Стефании, та была без сознания, и её легко могло завалить распадающимся логовом графа, но Абрахам неожиданно грубо отпихнул руки Базира и сам, словно Стефания ничего и не весила, поднял её и рванул к выходу.
            И вовремя. Они убегали по обрушивающемуся дому, коридоры дрожали, падали куски колонн и потолков, пол ходил ходуном, и каждое мгновение могло стать роковым. Они успели вынырнуть из вампирского логова ровно в ту секунду, когда стены сдались и громадой упали.
            Абрахам высвободил руку, выбрасывая щит, теперь им ничего не грозило: куски стен и крыш отскакивали от щита и отлетали в сторону. Базир свалился на траву, задыхаясь от чистого свежего воздуха. Маг уложил Стефанию на землю, и та медленно приходила в себя, но не решалась подняться.
            Это было даже красиво – комья земли, куски стен, камни, черепица – всё летело сверху, но ничего не достигало их.
–Там пленники, – промолвила Стефания слабым голосом, – те, что напали на нас перед ним. В подвале.
            Повинуясь её словам, логово рухнуло и затихло. Теперь оставался лишь завал, который кому-то придётся когда-нибудь разобрать.
–Их проблемы, – отмахнулся Абрахам. – Ты…
            Он кашлянул. Смущение было непривычным и от этого ещё сильнее.
–Нет, – покачала головой Стефания, – так нельзя. Они люди.
–Им поможет Церковь Святого Сердца! – нашёлся Базир. Он сел на траве, Стефания так и осталась лежать, глядя в полупрозрачный купол щита. Абрахам проследил за её взглядом и убрал купол. Теперь оставалось небо. Бесконечное небо, единственный свидетель.
–Пошлём, – согласился Абрахам и в его пальцах колыхнулся синеватый огонёк и исчез.
–Я думал, мы сами вернёмся и расскажем, – Базир был растерян.
–Возвращайся, – согласилась Стефания и коснулась подаренного ей креста. Простого креста от простого человека. – Я не пойду. Я пойду дальше. буду искать врагов, врагов света и врагов креста. Хватит войны, я выхожу из неё.
–Что? – Базир глянул на неё с удивлением. – Стефа, тебе нужен отдых, тебе…
–Она права, – неожиданно промолвил Абрахам. – Цитадель прогнила, Церковь тоже. А всё из-за людей, из-за бюрократии. Война стала местом амбиций, игрищами власти… ты права, Стефания.
–Как непривычно слышать от тебя своё имя! – Стефания попыталась улыбнуться, но боль исказила её лицо, она застонала. – М…как хочется есть.
–Если не в Церковь Святого сердца, то куда мы пойдём? Где поищем еду? – Базир тоже ощутил голод, и, видя движение Стефании, помог ей подняться с травы.
–Не знаю, – Стефания поднялась и смотрела теперь на Абрахама, – но нам надо поесть и поговорить. Есть о чём.
            Абрахам кивнул.
            Но пока одни ломали души и дома, другие совсем рядом ломали ход войны. Церковь Святого Сердца гудела, преисполненная новостей. А как было промолчать, когда из ниоткуда появился брат самого Огюстена с тайной информацией о падении высокомерной Церкви Животворящего Креста? И, как будто бы мало того, с ним пришли ещё несколько человек, в числе которых прославленный фанатик и охотник, предавший свой происхождение, Абрахам. После недолгого присутствия Абрахам покинул Церковь Святого Сердца, а Рене и Огюстен решили дать опорочившей себя Церкви Животворящего Креста шанс на очищение и предложили их лидерам, в частности Константину, покинуть посты добровольно.
            Но Константин ответил отказом и попытался убить разоблачивших его. Огюстену не повезло – он принял больше яда, чем его брат Рене и не пришёл в сознание, скончавшись в жестоких муках.
            Но Рене, едва узнал об этом, со слезами на глазах поклялся, что отомстит за смерть брата и разнесёт всех руководителей Животворящего, покарает их за попытку облить грязью имя света и пойти на сговор с врагом.
–Судьба послала нам воина, настоящего воина, который готов пойти сквозь трудности, – сказали в Церкви Святого Сердца и в едином порыве, устав от затхлости своего состояния, когда Огюстен не давал и возможности порвать всех и каждого из магов или вампиров, нагло обосновавшихся на границе, передали власть Рене.
–Я оправдаю доверие и поведу борьбу! – клялся Рене. – Прежде всего, я предлагаю очистить ряды церковников от запятнавших себя руководителей и уж тем более от тех, кто имеет в своей крови магию! Я говорю о таких, как Абрахам и о таких, как Стефания – его помощница.
            Это вызвало новый восторг. Слава Рене громыхнула по всем церковным оплотам, вызвала множественные мятежи и сумятицы. Многие не верили в сговор Животворящего с Цитаделью, не верили в то, что враги сообща уничтожали неугодные друг другу единицы. Но многим нравилось уничтожение тех, кто был неправеден по мнению креста, и тех, кто был в чём-то замешан, и уж тем более всем нравилось уничтожение такой грозной и прославленной личности как Абрахам.
–Бред! Абсурд! Враги пытаются…– Константин тщетно призывал к порядку в Животворящей Церкви, он собрал экстренное собрание, но все смотрели на него как на врага, ещё пока рассаживались по местам, и его речь провалилась на стадии подготовки.
            Кончилось печально – его заткнули очень грубо и бешено, и трибуну снесли. Церковники всех земель шумели и буйствовали, одни предлагали клеймить Рене как предателя, другие называли его спасителем. Но все сходились в одном – война между магией и церковью приняла совершенно новый и неожиданный оборот.
            В дополнение к этому стало известно о том, что Рене спас пленников от коварного вампира графа Влада, которого годами не мог и не желал выжечь с земли его родной брат. Пленники оказались слугами Животворящего Креста – они служили для кровососов живым скотом, и их заявления об этом послужили весомым тычком в стены Животворящего, Животворящий, как и предсказывалось, стремительно терял не только авторитет, но и земли, и церковников – сильнейший отток прислужников креста спровоцировала ещё и борьба за власть между советниками, начатая после падения Константина и новых его приближённых.
            И во всей этой кутерьме громыхнуло новое заявление от Рене: его церковники убили Влада! Коварного вампира более нет, опасного врага нет.
            Выходило следующее: Рене, рискуя собой, разоблачил Церковь Животворящего Креста, вступившего в сговор с Цитаделью, затем добрался до брата, и едва не был убит при попытке обнародовать правду, затем возглавил Святое Сердце и начал жесткую борьбу, в короткий срок убив одного из известных врагов Церквей, выдав долгожданную возможность поохотиться на тех, кто неугоден и кто мешал, а самое главное – он запустил вялотекущую войну в новые круги.
            Обалдевшая от таких поворотов Цитадель, едва успевала реагировать на новости. Стычки и смерти стали каждодневным явлением. Дезертирство с обеих сторон тоже. И во всём этом звучало имя Рене.
            А правда, которую он видел вместе со своими сторонниками, о непричастности Абрахама, Стефании и Базира, об их заслуге в гибели Влада и прочем была необязательным условием, и в ситуации войны её можно было игнорировать.
            Ронове – бледный и тихий, ставший из любимца тенью, долго крепился. Он молчал, когда Рене стал главой Святого Сердца, и даже когда вышедшие из плена Влада Скарон и Делин, быстро сориентировавшись, начали путь к сближению с Рене, и даже когда Рене объявил охоту на Абрахама – всё молчал. Молчал из страха, растерянный и опустошённый.
            Но когда речь зашла о Стефании, не сдержался:
–Побойся неба! Она ведь была с тобой и тебя всё устраивало.
–А ещё меня устраивало твоё молчание, – Рене не скрывал своего раздражения, – и, скажу честно, устроит впредь. Раньше ты уже наговорил многого, так что, будь добр, продолжи молчать.
–Я тебе не позволю! – Ронове попытался обрести прежнюю грозность в своём голосе.
–Попробуй, – развеселился Рене, – и я напомню, что ты довёл свою помощницу до самоубийства. Помнишь красавицу Иас?
            Ронове хватанул ртом воздух. Он был жалок в эту минуту.
–Помнишь, – удовлетворённо кивнул Рене.
–Это не я! Она сама! Я не имею к этому никакого…
–Правда отныне заключается в том, что видят люди, и в том, что говорю им я, – Рене утратил всякую весёлость, – поэтому ты можешь, конечно, продолжить бороться за свою Стефанию, которая вместо возвращения сюда скрылась с преступниками Базиром и Абрахамом, а можешь закрыть свой рот и получить шанс на возвращение в ряды любимцев власти.
            Ронове замолчал. На этот раз осознанно. Затем с неохотой кивнул.
–Вот и здорово! – Одобрил Рене. – Значит, займись перебежчиками Животворящего и уйди с глаз моих!
Глава 35.
            Как легко оказалось Базиру потеряться во времени! казалось бы, вот оно – ясное, если темно, то ночь, если солнце бьёт по глазам – день, но он не успевал перевести дух и толком осознать происходящее с того самого момента, как заслышали они в лесах Влада приближение церковников Святого Сердца – посланный Абрахамом сигнал о нахождении в подвале разрушенного вампирского логова пленников достиг Церкви.
–Ну, сейчас они будут удивлены! – Базиру тогда ещё стало весело на мгновение, но Абрахам вдруг помрачнел и подобрался. Он с напряжением вглядывался в тропинку, на которой должны были вот-вот появиться церковники и напряжение, которое завладело им, перекинулось на всех.
–Абрахам…– Стефания тоже подобралась. Она вглядывалась в тропинку, чувствуя странный холодок и пульсирующую враждебность, исходящую от тех, кто шёл впереди и должен был показаться.
–Уходим. Быстро.
            Абрахам не повторял дважды, а Базир по его отрывистому тону и метнувшемуся движению сообразил, что останавливаться и выяснять времени нет, и себе выйдет дороже. Покорный его воле и напряжению, Базир нырнул вслед за Стефанией в размытый овражек, кое-как прикрытый листвой. Абрахам прошептал что-то, и лёгкое дуновение обдало лица Базира и Стефании, скрывая их от церковников.
–Полной защиты не даст, но если они не будут вглядываться… – Абрахам говорил тихо, нервничая и осёкся, когда голоса стали громче, припал ниже к земле. Базир и Стефания без возмущений последовали его примеру.
            Они успели. Их было шестеро. Все облачены в форму Церкви Святого Сердца – в серые и коричневые мантии со знаком своей Церкви – пылающее огненное сердце, пронзённое белый крестом. И все они были мрачны и вооружены.
            Церковники Святого Сердца замерли, оказавшись на полянке, они были поражены той грудой, что осталась вместо известного им вампирского им логова. Некоторое время они постояли, изучая обломки, затем один из них, оказавшийся ближе всех к укрытию затаившихся, спросил:
–Там могут быть живые?
–Могут, – отозвался ближний к груде обломков. – Вампиры часто держат несколько жертв на долгое пропитание, как коров…
–А эти где? – этот голос был самым звонким, молодым и даже весёлым. От этой весёлости у Базира неприятно скребануло сердце. – Неужто убежали? Рене сказал, что они, скорее всего, будут сидеть здесь…
–Ага, – это был снова ближний к укрытию, – сидеть и ждать, когда мы придём и схватим их! Глупости не говори! Ясное дело, что они бежали.
            И он оглянулся, оглядывая темнеющую чащу леса за собою, глянул в овраг, но взгляд его, по счастью, был невнимателен и не заметил он рябистого от заклинания воздуха.
            Глаза Стефании от последней фразы церковника расширились, и она, чтобы не выдать себя, зажала рот ладонью, поражённая тем, что уже смутно ожидал Абрахам.
–Но куда они пошли? Животворящий и любая Церковь их порвёт. Цитадель тоже… – Это говорил ближний к обломкам. – Они всё равно мертвы.
–Я полагаю так…– этот голос был новым, глухим и от него, казалось, вздрогнули все церковники, – сейчас спасаем людей, если есть еще, кого спасать. А ты, Миран, отправляйся назад в Церковь и сообщи всем о том, кого мы ищем и для чего. Предупреди ближайшие деревни о том, что если станут их укрывать, то поплатятся смертью.
            Самый молодой голос поспешно согласился и поспешил заверить, что всё сделает, а в следующее мгновение рванул прочь. Этим и воспользовались Абрахам, Стефания и Базир. Пока одни церковники занялись грудой обломков, а другие проводили взглядами неодобрения исчезновение молодого гонца, поднявшего шум, им удалось под прикрытием заклинания проползти по оврагу до полого спуска и осторожно, стараясь не выдавать лишнего шума, подняться. Далее они бросились в чащу, опасаясь, что их заметят. Но вроде бы удалось выскользнуть.
            Виновата ли игра воображения, или может быть, нервы, но Абрахаму показалось, что один из церковников проводил и их исчезновение взглядом. Но Абрахам успокоил себя, сменив в прикрытии ветвей путь чуть левее, запетлял через кустарник. Стефания и Базир, скрытые ещё заклинанием, видели друг друга, но это не помогало, они не видели своих ног и путались, спотыкались, ругались сквозь зубы…
–Почему они охотятся за нами? – спросила Стефания, когда Абрахам позволил, наконец, небольшой привал.
            Она тяжело дышала и тряслась. Физическая усталость притупляла чувства, но в тоне всё равно плеснуло досадой.
            Абрахам глянул на неё со странной смесью жалости и сочувствия, ответил:
–Я маг, ты ведьма…Рене явно сообщил об этом. Ему нет выгоды это скрывать.
–Но мы убили вампира! – возмутился Базир. – Мы церковники!
–Мы предали Животворящий, изобличили его, – напомнил Абрахам, – а ещё наше со Стефанией происхождение не даст нам стать героями. Рене боится тени на себе. Он сделает всё, чтобы уничтожить нас, неугодных. Они терпели соседство с вампиром, а тут мы… мы, которым нельзя быть героями.  Мы убили Влада, которого они терпели!  Мы, которые должны были исчезнуть давно.
            Голос Абрахама был спокоен. Он давно привык к этому миру. Где-то в глубине души он даже был готов к тому, что придётся ещё хуже, чем прежде. Теперь враг был повсюду. Внутри креста и за его пределом. И это означало гибель.
–Базир, – Стефания отдышалась и обратилась к Базиру, почему-то она тоже вдруг стала спокойной и даже досада пропала из её голоса, – про тебя они, кажется, не говорили, и обвинять тебя почти не в чем. Можешь вернуться… скажи, что мы тебя запугали, задурили, заколдовали, в конце концов!
            Это было искренне. Она понимала, что бегство – это верный путь к гибели. Можно убегать от магов, можно скрываться от всей Цитадели или от Церкви Животворящего Креста, но скрываться ото всех одновременно?  А если ещё и люди…нет, люди, конечно, ненавидят церковников и, как правило, не рвутся выполнять их приказы, выдавая того или иного адепта магии – это Стефания ещё по службе в Животворящем знала, но вдруг, вдруг найдётся кто-то сознательный, желающий пробиться или испугавшийся наказания?
            Базир покачал головою:
–Я с вами.
–Тогда идём дальше, – Абрахам не показал ни радости, ни разочарования ответом Базира, и кто знает, какие эмоции это вообще у него вызвало, если вызвало. Но Базир был уверен, что поступает правильно.
            Так и начался их путь, так смешались день и ночь. Путь, начатый так рвано, стал бегством. Церковники выныривали в этом лесу слишком быстро и из ниоткуда, уводили Абрахама, Стефанию и Базира от верных троп, заставляли скрываться и держаться тени. Заклинание не могло работать постоянно и приходилось полагаться на себя. Про еду, сон  и отдых почти забылось. Базир нашёл какие-то грибы, но только они хотели их пожарить, как заслышались голоса церковников.
            По обрывкам, собранным от этих появлений, Стефания, Абрахам и Базир составили кое-какую картину происходящего. По всему выходило, что Огюстена убил Константин, а его брат, Рене, как изобличитель Животворящего и преемник Святого Сердца диктует условия едва ли не всем церковникам любой земли. Война встряхнулась. Больше стычек, облав с обеих сторон, и в череде гибнущих имена перебежчиков – Стефании, Абрахама и Базира – перебежчиков, которых надлежало уничтожить или заложить каждому церковнику, что чтит долг.
            Скверно. Скверно, как не взгляни!
            Между собой Абрахам, Стефания и Базир почти не разговаривали: не было ни времени, ни сил, ни желания. Стефания и Базир и вовсе влеклись за Абрахамом, не зная даже, куда ведёт их этот густой лес с его, как оказалось, бесконечными тропами. Единственное, что на руку играло беглецам ото всех, это то, что лес принадлежал владениям мертвого ныне Влада. Его вампирята, которых он так контролировал, больше не были подконтрольны ничьей воле и творили бесчинства, нападая на церковников в этих лесах и обходя по какому-то страху или памяти троицу.
–Никогда не думал, что буду благодарен вампирам! – попытался пошутить Базир во время короткого привала. Но ему не ответили. Базир вообще стал сомневаться в том, что Абрахам и Стефания умеют ещё говорить…
            Но всему приходит конец и лес не стал исключением. Он стал светлеть, деревья перестали стоять непроходимой стеной и расступались, высвобождая беглецов и отрезая их от владений покойного графа Влада. И тут Базир узнал место: знакомые крыши нескольких постоялых домов, дорога…и да, вот он – трактир, где когда-то давно, словно жизнь назад Базир спаивал Стефанию, и где сам он лежал, отходя от нападения церковников.
–Люди… – выдохнул Базир, преисполнившись восторга, и воздух радостно дохнул ему в лицо свежестью и ароматов свежеиспечённого трактирного хлеба.
            Они спустились к трактиру и вошли. Мир ожил для Базира, в него вернулось всё хорошее с запахи масла, овощей и мяса, мгновенно напомнившими ему о голоде.
–Господа… – к ним подошла Рози, не изменившаяся, дрогнувшая, узнавшая его и Стефанию, но не оставившая улыбки, – дама…добро пожаловать.
–Можете не повторять! – заверил Базир, пока Стефания и Абрахам молча скользнули в полумрачный зал.
–Вы живы…– Рози оглядела Базира, – вы точно живы!
–И жутко хочу есть! – заверил Базир, –  мои спутники тоже. Так что… ну…
            Рози кивнула и исчезла среди столов, ловкая в своих движениях. Базир же уже сделал шаг к столу, за который забились маги, как вдруг увидел выходящую из кухни знакомую фигуру с развитой мускулатурой, свидетельствующей о постоянном физическом труде, простое, лишённое всякого порока лицо…
–Бертран! – Базир через весь зал ломанулся к парню и, пока тот обалдевал, обнял его. – Как я рад тебя видеть!
–Э…– Бертран был поражён такой встречей и совсем сбит с толку. – Э…я вас тоже.
            Базир выпустил несчастного смущённого из объятий, понимая и сам, как это глупо, должно быть, выглядело со стороны. Но кто не был в его шкуре, тот не поймёт, как это важно ощутить человеческое присутствие и человеческую, простую человеческую душу среди всех этих вампиров и магов.
–Бертран? – Стефания приподнялась. Она не была уверена, что безопасно выдавать себя, но Абрахам её не остановил, а это значит, что всё не так плохо, и Бертран, услышав её голос, обернулся и поспешил, словно за видением.
–Вы… – не поверил он, и голос его стал прерывистым. – Я…вы…простите меня! Все слова…
–Не стоит, – мягко возразила Стефания и потянула руку к цепочке креста, принадлежавшего Бертрану. Бертран, угадав её движение, остановил её руку, едва заметно дрогнув от прикосновения:
–Нет, это твой крест. Ваш. Носи…те. – Он был явно смущён, но твёрд.
–Он напомнил мне о мире, о сути. Моей сути, – Стефания улыбнулась.
–Вы закончили? – Абрахама явно утомила эта непривычная и бесполезная беседа. – Болезная, у нас есть дела поважнее!
–Извините, – Бертран поспешил удалиться. Он сел за свой прежний стол, сидел напряжённо, красный от смущения. Стефания проводила его задумчивым взглядом.
–Развели! – проворчал Абрахам, но гнев его утих, так как в эту минуту Рози поставила целый поднос на стол и ловко выставила из него миски с куриным супом – наваристым и ароматным, какой бывает только в трактирах, мясо, овощи, рыбу и целую тарелку со свежим хрустящим ещё хлебом. Последним появился кувшин вина…
            Примерно с четверть часа они также молча ели, но на этот раз Базир был не против молчания – еда была вкусной. Утолив голод, троица обрела жизнь и силы. Абрахам взглянул на Стефанию, та едва заметно кивнула, и Базир почувствовал, что он лишний. Он вспомнил, что им есть что обсудить и поднялся с  нарочитой весёлостью:
–Ну вы…я туда, в общем.
            Его не остановили и ему было немного обидно за это. Но он не остановился и не поддался слабости. Приблизившись к столу Бертрана и его друзей также весело спросил:
–К вам можно?
            Бертран взглянул на него с удивлением, но подвинулся, давая место.
            Стефания пересела на место Базира. Теперь она и Абрахам были друг против друга. Один на один, как и давно должно было быть.
–Пора поговорить, – сказал Абрахам, наливая себе и Стефании по полному кубку вина.
            Она приняла кубок, отпила, понимая, что сегодня и сейчас нужно, затем спросила:
–Почему Влад так привязался к моей матери? Он же вампир.
–Но до того как стать вампиром он был человеком, – напомнил бывший охотник. – Я не могу сказать точно, но могу предположить…причём, сразу две вещи. Первая – это то, что образование нынешних церковников упало. В прошлом, в моём прошлом каждая мойщица посуды знала такие элементарные вещи.
–Абрахам…– устало позвала Стефания, и он почему-то осёкся и кивнул, не продолжил своё возмущение, изощрённую свою пытку страданием неизвестности, а смирился.
–Он был человеком когда-то. Происходил из рода Цепешей.
–Мне это ни о чём не говорит.
–Не удивлён! Его род древний, идёт он из Шегешвара, насчитывает много знаменитых людей. В земной жизни имел трёх официальных сыновей, но как человек знатный, как правитель, как завоеватель… – Абрахам вздохнул,  – нет, лучше не так. Я только предполагаю, основываясь на своих знаниях. Я думаю, что Эйша  была потомком кого-то из рода…земного рода Влада.
–Чего? – поперхнулась Стефания, невовремя отпившая из кубка.
–Всё просто. У него была земная жизнь. Жизнь, в которой он был магом, пусть не самым сильным, но был. Потом он стал вампиром. Голод, кровь и вампирская гниль изгнали всё прошлое, заперли его где-то в его глубинах. Но вампиры чуют кровь и чуют прежних своих. Своих из жизни. земной жизни.
            Стефания молчала. Абрахам попробовал объяснить проще:
–Представь, что в одном семейном клане рождаются, живут и женятся только…ну на темноволосых и кареглазых, к примеру. Представила? Так вот, одно поколение, два, три… и несколько поколений спустя вдруг появляется светловолосый ребёнок со светлым глазами. Откуда? Непонятно.
–По-моему очень даже…
–Не перебивай! – обозлился Абрахам. – Итак, и вдруг при изучении древа выясняется, что несколько поколений назад уже был кто-то с такой внешностью. Замени внешность на магию и кровь и получишь свою ситуацию. У Влада было трое детей, трое детей с печальной судьбой, с тенью своего умершего для людей и ожившего для вампиров отца. Но были и бастарды, и через несколько поколений его кровь, слабевшая уже, вдруг усилилась, придя вместе с магией. Может быть, были и другие, и встречались раньше и где-то было усиление – я не знаю, это не мой род, но Эйша, как я думаю, оказалась дальним потомком и просто встретилась с Владом. Для вампиров кровь – святыня. Он почувствовал что-то родное, но не истолковал это верно, а может быть, не захотел раскрывать это толкование. Вампиры всегда голодны, но он чувствовал, что эта кровь, кровь молодой ведьмы близка ему…ему прежнему и не трогал. Кровь – древняя магия, первая магия. Я не вампир и не знаю, как он чувствовал, и могу лишь предположить.
            Стефания осознавала. Она попыталась представить свою мать, встречающую Влада, пыталась почувствовать её испуг и не смогла. Ничего не смогла.
–А ты её дочь, – продолжил Абрахам, – похожая на неё лицом. Он не уберёг её и попытался уберечь тебя, чувствуя в тебе её продолжение, а значит, и своё…земное. Тьфу…
            Абрахам отпил большой глоток из кубка. За соседним большим столом, где сидели Бертран, Базир и ещё какая-то компания деревенских парней, захохотали. Невольно Стефания взглянула туда и тут же отвернулась, встретив знакомый взгляд.
–Ты встретила Влада…– продолжал Абрахам, – помнишь? Ты испугалась?
            Стефания напряглась, вспоминая. Она поняла, что он вампир, что властен сделать с нею всё, что захочет, и…
–Не очень, – призналась Стефания. – Не так, как это следовало бы. Он вампир. Он мог меня убить. Мог порвать в клочья…
–Вот! – Абрахам поднял ладонь, – видишь?  Думаю, он почувствовал и это. И точно убедился в том, что ты её дочь.
–А что случилось с моей матерью? – перебила Стефания, не отводя взгляда от лица Абрахама. Но он не дрогнул, ответил спокойно:
–Я убил её. Я убил твою мать. Нельзя неопытной ведьме лезть в бой, для которого она не предназначена.
–И что…никаких сожалений?
–Сожалений? – Абрахам вскинулся в изумлении. – У меня? Она была врагом. Я вёл бой с Владом, а она влезла. Мешала и я отшвырнул её. Это война, Болезная, тут гибнут невинные, а что говорить о тех, кто пытается помешать?
–Она была моей матерью! – прошептала Стефания. Слёзы против воли выступили на её глазах, она сжала зубы, чтобы не разреветься от слабости.
–Была, – согласился Абрахам, – а сколько матерей потеряли детей из-за того, кого она пыталась спасти? А? Влад при жизни был той ещё сволочью, а став вампиром не подобрел, поверь. И потом… помнишь налёт на целительницу Диану? Или налёт на Речной Город? Помнишь костры и казни тех, кто использует магию?.. помнишь, как сама орала о богопротивности, как дралась?
            Стефания угрюмо кивнула. Теперь ей казалось, что это всё была не она. Но куда убежишь от памяти, что услужливо подбрасывает фрагменты твоей же жизни? Печальные, полные крови, и того запаха горелого мяса…
–Думаешь, у них не было детей? – продолжал Абрахам. – Это война. Здесь гибнут.  Здесь убивают.
            За соседним столом снова захохотали. Стефания скосила взгляд – хохотал Базир, хохотал очень заразительно, хлопая ладонью по столу, очевидно, стремительно напиваясь. Ну, хоть кому-то весело.
–Знаешь, почему я покинул Цитадель? – вдруг спросил Абрахам и Стефания даже вздрогнула. Никто толком этого не знал. Слухи ходили, но где среди них правда? Не у Абрахама же спрашивать?
–Нет.
–Мои родители были живы, но война истощила их земли и казну их земель, – тихо заговорил Абрахам, и странная тень легла на его лицо, усталая, отрешённая, словно говорил он и не о себе вовсе. – Так что, перебивались мы в нищете почти. Отдали меня в учение рано, раньше, чем это положено у магов. Но они боялись меня не прокормить, вот и сплавили. А там я был беден, чудаковат и диковат…
            Абрахам криво усмехнулся, что-то вспоминая:
–Они меня невзлюбили. Все. У них был свой любимчик, а я даже в подпевалы ему не пошёл. Был одиночкой, невидимкой и это бесило… ты знаешь, мы не так и отличаемся от людей. Да, веришь? Мы маги, казалось бы, мы можем проклясть или оглушить заклинанием, но прежде, чем я познал оглушение и наращивание на своей голове ослиных ушей, я познал, что такое удары ногою в живот и сломанный кулаком нос. И вместо того, чтобы отбиваться щитами или заклинаниями я дрался. Смешно.
            Стефания побледнела. Тошнота подкатила к горлу. Абрахам заметил это её состояние и подлил ей из кувшина:
–Ты пей, пей. Ужин вкусный был.
            Она деревянными пальцами обхватила кубок и осушила его на треть. Абрахам продолжил:
–Наставники делали вид, что не замечают. Все, кроме одного, но, как оказалось позже, даже он ставил не на меня и учил…он учил меня привыкать к боли. И я привык. Я практиковал заклинания. Я терпел издевательства, но не ушёл из Цитадели. Нет. Потом была Айола. Красавица, лукавая королева. Она была с характером…
–Ты…любил? – Стефания отозвалась глухо на это признание. Оно не шло к Абрахаму. Разве такие, как он, любят?
–Любил. Она даже стала моей женой, – Абрахам усмехнулся. – Её сестра бежала к церковникам,  и это грозило Айоле. А она всегда была карьеристкой. Я узнал эту тайну. И заставил её быть моей женой. Она меня не любила, но я пытался быть для неё хорошим мужем. Никогда ничем её не обидел и берёг. Тогда я был счастлив. Тогда у меня был сын.
–Сын? – переспросила Стефания. Она чувствовала что-то ужасное и холодное, что вот-вот должна была услышать и всё больше понимала, что Абрахам неизвестен ей от слова совсем, его жизнь, суть. Всё тайна! И вот он – настоящий перед нею. Впервые настоящий.
–А потом, – Абрахам как будто бы не слышал Стефанию, – я узнал о её измене. Она изменяла мне с лучшим другом, в нашей постели. Давно изменяла. Она мстила мне. Она хотела, чтобы я узнал, знала, что я разрушусь, узнав. Угадала. Я убил её первой.
            Стефания судорожно вздохнула. Она не знала ничего о таинственной и мёртвой чёрт знает сколько лет Айоле, но представила холодную красавицу, чем-то похожую на Иас, истекающую кровью у ног Абрахама.
–А потом убил и друга, – продолжил Абрахам. – В горе я ушёл в работу. Я стал цепным и яростным псом. Я убивал церковников, которых мне указывали. Я убивал магов, когда мне объявляли их отступниками. Я почти не спал, я почти не ел. Я сделался сумасшедшим и яростным. Я ненавидел всех и чем больше я служил Цитадели, тем больше страдал,  и пустота росла. Потом я встретил девчонку…молодую. Она была человеком. Благочестивая сестра Мария, которая оказалась в лазарете нашей Цитадели. Она ухаживала за ранеными магами, помогала местному целителю, как до этого помогала и ухаживала за церковниками. Мы не понимали и я не понимал больше других. Она не боялась нас. Мы могли её убить, мы были ей врагами, но она как могла, снимала страдания и помогала….кормила с ложечки, поила, меняла повязки. Не все зелья быстры. Не все они лечат раны. Мы не боги. Мы маги!
            Теперь уже Стефания, видя, как в глазах Абрахама блеснула слеза, налила ему вина. Ей было не по себе от такого откровения. Страдающий Абрахам! Страдающий открыто…
–А я им говорю…– пьяный голос Базира на мгновение отвлек Стефанию от Абрахама, она скосила взгляд и поморщилась.
–И тогда я понял её веру. Я один, – продолжил Абрахам. – А потом она заболела. Мы  пытались её вылечить, веришь? Мы…человека! Человека, что лечил врагов! Мы переживали. А я больше других. Я сидел у её постели. Я беседовал с ней. Она говорила о кресте, о вечности, о блаженстве духа, о прощении и милосердии…
–Она выжила? – тихо спросила Стефания, когда Абрахам вдруг затих. Ей очень хотелось, чтобы да, чтобы он признал её жизнь.
–Она умерла, – жёстко отозвался Абрахам. – Есть болезни, которые даже магия не может исцелить. Она умерла в мучениях, которых не заслужила, а я, который давно должен был умереть от своих грехов, жил! И тогда я понял, что магия мне противна. Что мне противна роль, которой меня наделила Цитадель, что все лживые слова…их лживые слова бесцельны, ведь они со своей магией не могут спасти тех, кого нужно спасти, а значит, всё ложь и всё лживо!
            В глазах Абрахама полыхнул знакомый бешеный огонёк.
–И я стал предателем, – голос его окреп. – Потому что искал смысла, спасения. Я испачкал душу предательством – грехом больше, грехом меньше…какая разница? Я искал спасения, понимаешь? и теперь я разбит.
            Стефания допила из своего кубка. Что-то не складывалось, что-то было упущено. Она вдруг поняла что и спросила:
–А твой сын?..
            Абрахам молчал.
–Ты убил и его? – Стефания охрипла. Её глаза расширились от ужаса. – Сына?!
            Абрахам промолчал, лишь взгляд его стал на мгновение пустым, словно обратился в прошлое.  Стефания покачала головою, сама не зная, с кем спорит и кому возражает.
–Я мать твою убил, – напомнил Абрахам, возвращаясь в прежнее состояние. При этом он странно взглянул на нее, словно чего-то ждал.
            И Стефания вдруг поняла чего.
–Я знаю, я знаю, зачем ты говоришь это. Ты надеешься, что я разозлюсь или захочу отомстить. Ты хочешь свободы, ты хочешь умереть, потому что пустота, которую ты открыл в своей душе, не стала меньше, верно? – Стефания чувствовала, как дрожит собственный голос, но по лицу Абрахама видела, что каждое её слово правдиво и достигает цели.  – Ты хочешь, чтобы я избавила тебя от мучений, потому что самоубийство – грех. Ты ведёшь меня к этому, потому что устал…просто устал от себя, от грехов, от памяти. Тебе нет покоя. Тебе нет сна. Тебе нет жизни. Одно ничего. Верно?
            Абрахам смотрел на неё с непривычной серьёзностью, без издевательской насмешки или жалости.  Она не должна была понять, но поняла.
–Но я не сделаю этого, – продолжила Стефания. – Перед тобой нож в масле, ты можешь взять его и закончить всё сам. Но я этого не сделаю. Потому что ты жив и будешь жить. Я жива благодаря тебе. Но ты не схватишь нож, потому что после земного ада, созданного тобою же и твоим окружением, ты хочешь тихой вечности, а её не будет. Ты готов сдаться, но я не позволю.
–И что дальше? – спросил Абрахам спокойно и абсолютно трезво. – Ты простишь мне гибель своей матери?
–Это было самоубийство. Она бросилась туда, куда не должна была бросаться. Она не захотела…– Стефания осеклась, – нет, Абрахам, мне нет необходимости прощать или не прощать тебя. Ты сам себе не простишь. Ты даже гибели врагов себе не прощаешь.
            Она была права. Она первая поняла эту тайну Абрахама. Он ненавидел себя и свой долг, своё фанатичное сердце, разрывающееся жалостью и тщательно от этой жалости замаскированное. Никто не должен знать. Никто…
–А что дальше… – продолжала Стефания, – нам надлежит решить вместе. Эй, Базир?!
            Базир, чуть пошатываясь, провожаемый выкриками одобрения, прошёл к ним за стол.
–Отличные ребята! – заметил он, махнув рукой своим недавним собутыльникам. Стефания проследила за его рукой, но только для того, чтобы встретить взгляд Бертрана.
–А я смотрю, тебе неплохо, – с завистью заметил Абрахам.
–А то! – гордо расправил плечи Базир, – так… скажите мне, вы наговорились?
–Мы всё прояснили, – ответила за Абрахама Стефания. Он кивнул, показывая, что спорить больше нет смысла.
–Отлично. И на чьей мы стороне? – спросил Базир. – Мы ведь на чьей-то стороне? Да?!
            Абрахам взглянул на Стефанию, затем усмехнулся, становясь прежним собою, непроницаемым и жестким, насмешливым
–Отныне нам враги и церковники и Цитадель. Все хотят нашей смерти и не дадут нам скрыться. А это значит, что нам остаётся выбрать другую сторону, третью.  Идти своей дорогой, подвластной закону и истреблять зло, которое нам удастся истребить.
–Прокладывать новую дорогу… – Базир задумчиво подпер подбородок, пьяно глядя на Абрахама, – шансов жить долго на таком пути нет. Отличный план.
–Отличный, – подтвердила Стефания, – а главное – правильный. Мы не можем вернуться или податься в Цитадель. Значит, пойдём войной против тех и других. Отступники…
–Выпьем! – предложил Базир, попытался разлить вино всем троим, но руки его дрогнули и большую часть он опрокинул на себя. – упс!
–Раззява! – Абрахам ловко разлил по трём кубкам. – За новую жизнь, за новый путь!
–За справедливость и дорогу, которой не было! – поддержала Стефания, поднимая свой кубок.
–За…– Базир задумался. – А за нас, которые смело пошли против всех!
            Выпили в мрачном торжестве. Затем Базир, подумав о чём-то, спросил:
–А что всё-таки по Буне и Казоту? Их Влад убил?
–Либо Влад, либо по наущению Влада, либо по сговору Константина и Влада, – согласился Абрахам. – Теперь Константин уже вряд ли расскажет. Рене ему не даст уйти – у Константина на него много всего должно быть. Думаю, он уже мертв.
–А мы куда пойдем? – спросила Стефания, наблюдая за тем, как Бертран отходит от прежнего весёлого стола, с тоской глянув на нее, скрывается в полумраке лестницы второго этажа, где комнатки для постояльцев трактира.
–Думаю, мы можем остаться здесь на ночь. Церковники нас не должны нагнать до полудня, а нам требуется отдых. Выспаться, поесть, собрать припасы.
–Церковники прислали Рози наши имена и письмо, приказывающее нас задержать, – тихо прошептал Базир. – Но она не показала его никому.
–Сдаст? – спросил Абрахам, посерьёзнев мгновенно.
–Не думаю, – хором отозвались Базир и Стефания.
–У неё был шанс меня сдать, – подтвердил Базир.
–Люди не любят церковников, – кивнула Стефания.
–Хорошо, – Абрахам помедлил с решением, – тогда уходим рано. Пойдём на север, отправимся в Крушевац, там есть хранилище магических артефактов и архивы магических родов, заодно разведаем обстановку.
            Базир кивнул. Ему было всё равно куда идти, главное, идти. Он разочаровался во всем и всех, оставался путь.
–В таком случае, я думаю, никто не будет возражать, если я отойду, – Стефания решилась, поднялась из-за стола и, не оглядываясь, направилась к лестнице.
            Базир проводил её удивлённым взглядом. Он оглядел лестницу, Стефанию, исчезающую на ступенях полумрака, затем спохватился и оглядел зал, ища одного знакомого, но не нашёл, обернулся к Абрахаму – тот спокойно пил вино.
–Ронове от злости бы позеленел! – хихикнул Базир, сопоставив поведение Стефании и отсутствие Бертрана.  – Ха!
–Ронове трус  и умрёт трусом, – Абрахам подлил Базиру вина. – А Стефания завтра начнёт тот путь, от которого уже не свернуть никогда. Путь, неизведанный никем прежде и не начатый. Путь, где вряд ли можно жить долго – сам сказал.  До рассвета мы уйдем, пусть побудет немного человеком, пока ещё есть возможность.
            Базир вытаращился на Абрахама, поражённый такой его внезапной заботой о Стефании.
–Пей, – буркнул Абрахам, угадав мысли Базира.
–Ага…– Базир поспешно пригубил вино. Стало легче.
            Стефания же точно знала, что встретит Бертрана в полумраке второго этажа и не ошиблась. Здесь по-прежнему пахло сыростью и плесенью, старым деревом и лаком, но сейчас это уже не было неприятным соцветием ароматов, сейчас это было что-то уже привычное и даже родное.
            Бертран, кажется, не поверил своим глазам, когда она, тускло освещённая парой свечей второго этажа, появилась на лестнице.
–Ты был прав, – тихо сказала Стефания вместо приветствия, – Церковь не бог, а церковники не проводник его воли. Мне потребовалось многое пройти, чтобы это понять.
            Теперь она стояла перед ним, стояла смелая, спокойная, значительно изменившаяся за такой короткий срок.
–Если это принесло тебе несчастье…– Бертран осёкся. Дыхание его предавало. Он увидел её мельком, тогда ещё, но она понравилась ему. И дальше не шла из мыслей, и когда сбежала, наверное, навсегда сбежала видением из его жизни, он жалел о том, что так и не успел ничего сделать.
–Несчастье…– Стефания хмыкнула, – да.  Я сначала была верна церкви, а потом стала ведьмой от страха, боли и горя.
–Ведьмой? – переспросил Бертран. – Настоящей или просто разозлилась?
–Настоящей, – Стефания улыбнулась. В полумраке этого было нельзя видеть, но Бертран почувствовал по её голосу. – Настоящей ведьмой.
–И куда теперь?
–Далеко.
–Значит, это мой последний шанс? – Бертран тоже улыбнулся против воли.
–Не испугаешься? – спросила Стефания с тихим смешком. – Я вне закона Цитадели и Церкви.
–Все здесь вне какого-то закона, но закон людской превыше цитаделей и церкви, – теперь дыхание Бертрана совсем обжигало Стефанию, но она осталась спокойна.
            Абрахам верно рассудил – Стефания знала, что это её последний шанс на безрассудство, на попытку быть человеком, и хотела использовать этот шанс на прыжок в омут человечности, чтобы навсегда уже отвратиться от человеческого пути.
***
            Рассвет медленно подкрадывался, готовился только разодрать черноту неба на серые полоски, а три тени уже скользнули прочь из дверей трактира, дверей последнего приюта и ступили на свою новую дорогу, готовые сгинуть на ней, знающие, что отступать некуда – впереди их не ждало ничего, кроме бегств и скитаний, кроме непрерывной борьбы.
            Три тени, закутанные в плащи, миновали почти бегом постоялый двор и метнулись по большой дороге на север. Где-то далеко-далеко их ждал Крушевац, но до него нужно было ещё добраться.
            Тени исчезли  в уходящей тьме, рассвет их уже не застал и когда обрушился на несчастный трактир отряд церковников во главе с Ронове, не нашёл и следа от неприкаянных и отверженных всеми теней. Ярости, впрочем,  церковников, это не уняло, и были они жестоки в тот день… от трактира осталось пепелище, его хозяйку утащили на дознание, а всех задремавших посетителей разогнали по домам, велев не появляться на улицах, пока идёт дознание.
            В такую минуту глупо было рассчитывать на то, что все промолчат. Конечно, нашлись охотники рассказать о том, что были здесь гости, что заказали они и где сидели, да только на всё понадобилось время, и далеко исчезли уже тени, пока собиралась погоня.
–Брать живыми! – буйствовал Ронове, яростный от страха перед Рене. – Живыми!
            Церковники не пожалели сил на погоню и лучшие силы отправились за тенями.
–Спаси их, Господи, – прошептал незамеченный церковниками Бертран, глядя на бросившихся в погоню псов в человеческом обличье, – спаси их всех.
            Погоня долго ещё шумела и напряжённо вслушивался Бертран в её отдаляющийся шум, надеясь, что не услышит страшного предвестия той кары, которой больше всего боялся. Пальцы его, привыкшие к физическому труду, безотчётно сжимали тяжёлый серебряный крест, который всё-таки вернулся к нему, оказался в его кармане перед страшным рассветом, оказался словно бы сам собой…
–Не видение, всё-таки нет, – прошептал Бертран, ощутив тяжесть креста в кармане, и вслед за осознанием  горечь наполнила его сердце.
Примечание: мир церковников и Цитадели? представленный несколькими рассказами: «Охота», «Герзау», «Дезертир», «Закат», «Нет прощения», «Охотник», «Правосудие», «Эйша» и «Эрмина», а также пьесой «Эйша»  «Скорбью» не заканчивается. Рассказы будут продолжены, а вскоре (ориентировочно 15-16 августа 2022) последует «Отречение» – роман, действие которого начнётся в Крушеваце.
С уважением и любовью, Anna Raven
               
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
                 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
               
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 



 
 
 
 
 
 

 

Вурдалак

Дриада