За истощением запасов, пришлось
сократить выдачу хлеба до трех восьмых фунта, и нет уверенности, что этого
пайка надолго хватит».
Теплый ветер гонял по пустым улицам песок, обрывки газет, куски старых афиш.
Редко увидишь худого пса, копающегося в отбросах. Не первый раз голодный
кабздох, пытался разыскать хоть какую-нибудь косточку – где там!
Люди стали забывать вкус картофеля, а
совсем рядом, в пригородных хуторах, зрел хороший урожай, да только справный
хозяин не желал помогать горлопанам из Совета.
Ждали чего-то нового.
По степным дорогам шли в город голодные
люди, надеясь на помощь. Им помогали, как могли, отрывая от себя и без того
скудную пищу.
Ведь совсем недавно здешние базары
ломились от всякой снеди. Тут было на любой вкус: сало и самогон, овощи и домотканое полотно, фрукты и кобылий кумыс.
Покупателей хватало, а теперь – кругом одна пыль.
Похудевший, с дергающейся от контузии
головой, входил Трохин в Одессу. Спросил у прохожего, как найти Совет, но
услышал в ответ такое, что едва на ногах устоял. Слабый стал на ноги.
Отдышавшись от такой встречи, Константин качнулся в сторону открывшийся от пыли
улицы. Шагнул раз, и понял, все, нет более у него сил, здесь он кончится.
Привалился спиной к стене дома, стал сползать к земле.
Какой-то сердобольный мужчина, не
высокий, в пыльном пиджаке, пропахшем мышами и подсолнечным маслом, подхватил
его под руку. Дохнув в лицо забытым запахом табака, спросил участливо:
- Что, товарищ, худо?
От доброго голоса, у Трохина просветлело
в голове, он осмысленно взглянул на подвернувшегося человека, с трудом расклеил
спекшиеся губы:
- В Совет бы мне…- дальше говорить не
хватило сил, голова закружилась и Константин обвис на плече прохожего.
- Я Исай Эпштейн, секретарь Совета.
Ходил вот проверить причал, н-да…
Превозмогая слабость, Трохин достал
затертый мандат Московского Совета, протянул Эпштейну:
- Вот, значит…
Кипяток, закрашенный крошками ржаных
сухарей, привел Костю в чувство, он осмотрелся.
В большой комнате ходили и спорили о
чем-то люди. Примостившийся у стола-великана низкорослый Исай, пытался
перекричать присутствующих в комнате, отвечая по беспрестанно звонившему
телефону:
- Нет! Я сказал нет! Прибавки не
будет! Вот вы и разъясните товарищам.
Нет, нет! Необходимо убедить, взять-то все равно негде!
Эпштейн, посмотрел на ожившего Трохина,
взял опустевший стакан, долил кипятку из большого закопченного чайника,
стоящего на краю стола, сгреб в стакан с клочка газеты, лежащей перед ним,
последние хлебные крошки.
- Извини, хлеба нет, а вот кипятку еще
устроим. Тут беда прямо, народ кормить нечем, а местные хлебные воротилы
попрятали зерно и муку. Ждут, не дождутся друзей золотопогонников. И я вот чего
не могу понять, благодушия. Нам край как
нужен хлеб, а меньшевики в Совете… - он повернулся к телефону, ответил скороговоркой, забыв, о чем говорил
Косте, закончил:
- Боюсь, людей от себя оттолкнем и
центру не поможем.
- А вообще, как тут у вас? – просипел
Трохин.
- Тяжело. Большевиков мало, на фронте,
зато меньшевики ожили, разговорились, словоблудием занимаются. Успешно
саботируют решения центра. Но, ничего… скомплектовали мы эшелон с бульбой, да
зерном, может, сопроводишь?
Эпштейн умудрился за это время отстучать
на машинке одним пальцем мандат, потом, отодвинув печатную машинку в сторону,
достал из кармана кисет с печатью, приложил к документу, протянул мандат
Трохину.
Не успел Константин привыкнуть к новому
своему положению, покатил в северную столицу.
Удивительно по такому сумбурному
времени, но эшелон прибыл в голодный Петроград без особых приключений. В Питере
их не ждали, не рассчитывали на помощь. Разгрузив эшелон, Трохин пошел в
Петросовет. Вчера он получил назначение, командиром сводного морского отряда.
Отряд Трохина собирали из оставшихся в
Петрограде моряков, обеспечивающих едва видимое дыхание больших и малых
кораблей. Группы моряков прибывали на Николаевскую набережную, где из них
комплектовали взводы и роты.
Время, когда бывшую Николаевскую
переименовали в набережную лейтенанта Шмита, начало отсчет долгого пути по
фронтам Республики.
Протяженностью 1356 метров, на
набережной было три спуска, словно три дороги:
Одна – против Морского кадетского
корпуса, через реки и моря.
Вторая – против Горного института, через
горы и долины, овраги да болота.
Третий, конный спуск – через широкие
степи и бескрайнюю тайгу.
Помочь сайту
Поздравления
