Главная → Проза → Крупные формы → Романы → Печать Каина. Глава пятая

Печать Каина. Глава пятая

20 августа 2012 - Денис Маркелов
ГЛАВА ПЯТАЯ
 

Ираида Михайловна давно мечтала о спокойном отдыхе на склоне лет.
Она готовилась отойти от дел и пожить в своё удовольствие где-нибудь в тёплом краю. Конечно, можно было махнуть на Канары или Мальдивы, но лучше жить в знакомом месте, там, где не будешь ждать удара в спину или плевка в лицо.
Лучше всего было перебраться в Нефтеморск. Купить домик, который потом отойдёт дочери с её мужем, там им обоим будет уютно – Кондрат мог бы на досуге преподавать в школе искусств или вести какой-нибудь необременительный кружок в местном ДК.
Пора было уходить в тень, она и так слишком растратила жизнь на дела, превратила её в бесконечный марафон. Бег за пустым призраком воображаемого Счастья.
Теперь было поздно продолжать его, Счастье скрылось за горизонтом, оно растаяло в тумане, как нелепый, пугающий сон, сон, который вроде бы прекрасен, но может обратиться в кошмар в любой момент.
Она устала, она хотела отдыха, милой не слишком обременительной мыльной оперы, в хорошо построенных декорациях. Этого было достаточно для небольшого, но вполне крепкого счастья.
Дочь наслаждалась жизнью в новенькой, купленной для неё, квартире. Ираида Михайловна была против съёмных квартир, ничто не портит жизнь – как существование на птичьих правах. Жизнь должна строиться на крепком фундаменте, и лучше, если муж будет просто приживалом.
А в этом году у неё произошла ещё одна знаковая встреча.
Их учительница физики Неонилла Георгиевна. Она хорошо помнила эту энергичную женщину – на её уроках материал запоминался как- будто бы по мановению волшебного жезла. Неонилла Георгиевна умела рассказать всё так, как будто это был не урок, а занимательная сказка, взятая из книги сказок «Тысячи и одной ночи».
Жаль, что она тогда уехала с  Урала. После восьмого класса жизнь стала нелепой и мерзкой. Мальчишки, которые ещё три месяца назад, казались ей просто забавными пацанами, вдруг приобрели устрашающие черты настоящих мужчин. Ираиду бесили их усы, запах изо рта – парни тайком покуривали и смотрели на своих одноклассниц, словно на ещё неиспоганенные парковые статуи.
Ираида вздрагивала от такого слишком уж направленного взгляда. Ей казалось, что из глаз смотрящего вот-вот появится лазерный луч, и словно острый меч спокойно разрежет её платье по швам. От этого хотелось спрятаться, стать просто не слишком красивой кляксой, только не чувствовать себя приговоренной к позору.
Если бы тогда с ней рядом была Неонилла Георгиевна.
Но - увы!
 
Встретились они в парке на концерте местного эстрадно-джазового коллектива. Музыканты играли попурри из мелодий советских лет, они были похожи на пилотов гражданской авиации – в тёмно-голубых пиджаках и чёрных брюках со стрелками, музыка и обилие народа делали этот концерт очень забавным.
Но Ираида Михайловна хорошо помнила, что двенадцать лет назад. В ста метрах от этой ракушки была похищена её дочь. Нынешние тинэйджерки мало отличались от неё – они лукаво улыбались, облизывая глазированные брикеты, делали вид, что умеют кокетничать и шушукались, словно мыши за печкой.
Неонилла Георгиевна сидела в первых рядах, раскрыв над головой парусиновый зонтик. Она казалась дамой, вынырнувшей из давно ушедших в никуда пятидесятых годов. Такие дамы тогда были в моде – их комизм заключался в полной серьёзности поведения.
Ираида смотрела на неё и понимала, что вновь хочет стать школьницей, прижаться к этому пахнущему тальком плечу и сбросить с плеч груз так нелепо и пошло прожитых лет.
Звуки кларнета и саксофона напоминали беседу двух старичков. Саксофон был слегка шепеляв, а кларнет срывался на высокие ноты, заставляя на особо выделяемых мордентах просто затыкать уши.
Неонилла Георгиевна встала со скамейки и направилась к выходу.
Когда она проходила мимо Ираиды, та неожиданно ловко встала, как привыкла вставать на уроке и звонко произнесла: «Здравствуйте, Неонилла Георгиевна»,
Пожилая дама замедлила ход. Она даже картинно оперлась на трость и смерила незнакомку, словно интересный экспонат в витрине.
- Это я - Левицкая Ираида. Помните, 6-А?
- А Левицкая. Ты, кажется, художницей хотела стать… Ну, как – стала?
- Да, у меня в позапрошлом году была персональная выставка. Я вам буклет принесу, у меня остались.
- Да не надо. Я в живописи плохо понимаю. Ты лучше скажи, ты не могла бы меня до дому довезти. А то не хочется опять такси вызывать. Я ведь теперь только на такси езжу – ноги никуда не годятся…
 
«Вольво» Ираиды Михайловны неспешно катил к городскому вокзалу. Впереди пыхтел новенький «ЛиАз». Тут в этом районе дыхание города почти не чувствовалось. Он оставался где-то сбоку – красивый и шумный, давая возможность людям наслаждаться тишиной и покоем.
Было бы глупо терять этот мир. Менять его на засилье небоскрёбов, похожих на вставные зубы.
 
Ираида свернула к переезду. Тут она уже давно не была, со дня  окончания восьмого класса местной школы. Родители были недовольны Завокзальем. Отец ругал её за слишком неопрятный вид, за шум от формирующихся на станции составов, за то, что надо тратиться на автобус, который довозил его до института.
Гораздо приятнее было осесть в центре, Оказаться там, а не в этом мире, где жизнь казалась серой, словно давно положенный на полку черно-белый фильм.
Вольво свернул к церкви. Ираида раньше не придавала особого значения этому храму, она как-то могла жить вне его, вообще вера дочери казалась ей игрой, такой же глупой, как игра в Алису.
«Подожди. Мне тут надо кое-кому слово сказать…»
Вольво послушно замер на стоянке.
«Если хочешь, пойдём со мной. Может быть, свечу за близких поставить захочешь…».
 
 
Ираида Михайловна вдруг почувствовала себя осиротевшей. Раньше она как-то старалась не замечать этого сиротства. Но теперь. Даже то, что у неё появился зять, ничего не меняло в её судьбе. Казалось, что её написал какой-нибудь охочий до дешёвого алкоголя  и халявных денег халтурщик-сценарист.
Внутри церкви царил какой-то нездешний уют. Ираида молча разглядывала висевшие тут и там образа, а подойдя к книжному прилавку, перебирала лежащие на нём книги.
«А у нас и библиотека есть. Если хочешь – можешь записаться».
- А можно? – с каким-то девчоночьем выражением в голосе спросила Ираида, и тотчас вытянулась в струнку, как хорошая охотничья собака или потомственная, в третьем поколении, отличница .
Мир поворачивался к ней новой, неожиданно светлой стороной. И она вдруг стала понимать дочь, которая так опасалась замужества. Она не хотела вновь входить в мир – Кондрат с его капризами творческого человека был ей немного чужим, он невольно перетаскивал одеяло на себя, стараясь приукрасить свою жизнь за счёт жизни жены.
Дом Неонилы Григорьевны был на одной из тихих, почти сонных улицах. Правда от железнодорожных путей сюда доносились свистки маневровых тепловозов, но мир, казалось, тут попросту заснул, как малолетний ребёнок после долгой и увлекательной игры.
- В кои веки-то в люди-то выбралась. А ноги-то гудят. Ой, скоро вообще выходить не стану, трудно мне…
- А вам помогает кто-нибудь?
- Как же – женщина из собеса ходит. Только слово мне это не нравится. Серой от него пахнет. Пойдём – чаем тебя угощу. Сколько лет не видала тебя. А в твои года-то уже внуками обзаводятся.
- Да это от дочери с зятем зависит. Кондрат – мальчик скромный, не привык к этой любовной гимнастике.
Двор из-за обилия яблонь походил на маленький уголок Эдема. Плоды уже вовсю наливались соком, ожидая, когда заботливые руки хозяйки снимут их с веток, а затем распределят по банкам, как новосёлов по новым домам. Кое-что можно было пустить на варенье, из чего-то выжать вкусный и витаминный сок.
Проходи, проходи, сюда под навесик.
Под навесом было свежо и чисто. Мысли о жарком унылом центре отступили на задний план, они топтались вдалеке, словно бы приживалки.
«Я вот тоже мечтаю перебраться поближе к Раю…» - проговорила Ираида Михайловна.
Ей захотелось по недавно усвоенной привычке задымить сигаретой, обычно та заменяла ей сосательные леденцы. Но что-то мешало ей это сделать.
Здесь в этом раю не хотелось думать ни о чём кроме жизни. И казалось, что она вновь стала милой пионеркой, - девочкой в школьной форме с красным треугольным полотнищем на груди. Она пришла на дополнительное занятие по физике, помнится, ей никак не удавалось осознать, что такое «ускорение» Проклятые секунды в квадрате в знаменателе вгоняли её в краску, словно очередная клякса в тетради.
Неонилла Георгиевна была всегда очень добра к ней. Она умело объясняла самые трудные понятия очень просто. Казалось весь мир можно объяснить, как детскую сказку, объяснить так, чтобы всё понял даже трёхлетний ребёнок.
Сейчас бы она была рада сомневаться только в физике… И не понимать, что значит «ускорение»… только это.
 
Неонилла Георгиевна, проводив гостью, задумалась. Она как-то не замечала своих лет. Те проходили мимо, как совершенно незнакомые люди, даже не здороваясь. Но теперь.
Она помнила прежнюю Ираиду, милую девочку, похожую на магазинную куклу. Лона всегда была на глазах, потому, что садилась на первую парту и, словно бы позируя невидимому живописцу, радостно улыбалась, показывая свои аккуратные всегда белые зубы.
Из её рта приторно пахло «Мятным» порошком. Этот запах преследовал её повсюду – этакий аромат застоявшейся детскости. Другие девочки втайне завидовали французским актрисам и мечтали поскорее избавиться от опостылевших им кос. А Ираида пряталась в детство, как кукла в коробку, казалось, ей это даже нравится, придаёт загадочности и желания.
- Неонилла!..
Во двор входил её муж. Он смотрел на неё и улыбался. Ведя за руль давно уже знакомый велосипед с мотором..
- Я тебя не слышала.
- А я специально заранее спешился – не хотел тебя пугать, ты ведь не любишь, когда я шумлю.
Неонилла Григорьевна согласилась. Она, действительно не любила шума и жила тихо, словно в комедии Островского, ровно играя свою, данную Богом роль – роль пожилой русской женщины.
- А ко мне сейчас ученица приходила. Да ты её не помнишь, мы тогда с тобой ещё не встретились. Она милая девочка была понятливая. Сейчас, представляешь, бизнесменшею стала.
Нынешняя фамилия Ираиды была слишком громкой, но и её девичья фамилия была такой же звучной. Неонилла Григорьевна была наслышана о живописце Дмитрии Левицком. Она даже знала, что он был портретистом и писал образы смолянок и дворян далеко ушедшего XVIII века.
То, что эта красивая девочка не чужда живописи, ей также нравилось. Нравилось, потому что рисование усиливает в человеке усидчивость и аккуратность, а умение в любом пятне видеть образ – усиливает образное мышление.
Ей стали надоедать звонкие, но пустые зубрилки. Они отрапортовывали текст. Но не вдумывались в него, не понимали досконально, почему тот или иной закон действует так и не иначе.
- И из неё бы получился неплохой вдумчивый естествоиспытатель. Да и вообще, как всё поменялось за это… время. Она хотела сказать «годы», но отчего-то осеклась и, махнув рукой, стала собирать обед мужу.
 
…Ираида Михайловна весь вечер чувствовала какую-то странную тяжесть, что-то напрягало её, словно лабораторный груз динамометр. Заставляя растягиваться стальную пружину.
И дело было не в физике, она давно сдала все возможные экзамены, только вот одного не поняла, где обещанные ей блага.
Дочь с зятем были уже слишком далеко. Кондрат жил своими созвучиями, а дочь договаривалась о каком-то российско-японском проекте. Она собралась ещё раз покопаться в своей душе и вымести ту окончательно, словно приготовляемую к сдаче квартиру.
Она как-то изменилась, изменилась, словно бы страшно боялась приближающегося тридцатилетия. В этом возрасте женщины или решаются на первую беременность, или окончательно посвящают себя Богу.
Нелли чувствовала себя, словно тритон в пересохшем бассейне. Она не могла жить заботами этого мира, но была чужда и другого, похожего на ещё до конца непознанную казарму. Ей казалось, что кто-то невидимый ведёт её через длинную анфиладу комнат, попутно, показывая ей судьбы других людей, словно забавные сценки из волшебного фонаря.
Она теперь избегала слишком тесных отношений. Перед глазами вдруг с ясностью и бесстыдством порнокадра вставали гениталии подруги – тогда весной 1998 года она всё сотворила по глупости, подчиняясь велению неведомого ей наркотика. Так было проще жалеть себя. Во всём был виновен покойный отец, который, по сути, предал её в тот страшный апрельский вечер.
Мать также отстранилась от помощи ей. Она жила своими заботами – грезила об Англии, о возможности попрактиковаться в технике акварели, но перестать чувствовать себя матерью. Ей хотелось поступить, согласно инстинктам зверя, который отпускает на волю своё дитя, когда то, уже перестаёт нуждаться в его опёке.
Теперь оставалось надеяться, что Нелли сумеет стать матерью. Ираида Михайловна часто представляла свою дочь в позе роженицы, как Нелли старательно и долго тужится, исторгая из себя кого-то нового и ранее незнаемого. Она вдруг почувствовала себя эгоистической старухой, старухой, которая только и жаждет появление в доме новой живой забавы.
На экране плоского телевизора была другая, не знаемая ранее жизнь. Ираида молча, путешествовала с канала на канал, стараясь не думать о том, что она хотела покинуть и этот дом, и этот город.
Вдруг на одном канале мелькнуло знакомое лицо. Где-то она уже видела эту женщину – Оболенская прибавила звук и поняла, что прошлое постучалось в её двери.
В изможденной работой зечке было трудно признать ту избалованную полной безнаказанностью девушку. Руфина постепенно подошла к порогу увядания – её лицо искаженное шрамами и каким-то звериным выражением было жалко.
- Так её всё-таки выпускают?
Ираида Михайловна вздрогнула. Она вдруг так ясно увидела сцену расстрела, или то, как еще недавно живая Руфина сучит ногами, вися на виселице и роняя редкие солёные капли.
История её дочери интересовала газетчиков. Жёлтые издания постарались, они писали об этом преступлении раза три, находя особу. Прелесть в смаковании подробностей и иллюстрировании наиболее жареных сцен фотографиями.
Ираида скупала эти журналы и делала для них аутодафе. Глянцевая бумага обращалась в пепел и оседала на почве. А Ираида усмехалась, стараясь понять, чью душу спасает от потрясений – свою или всё-таки душу своей дочери Нелли.
 
 
 
* * *
Нелли привыкла к затворничеству мужа. Тот, то уединялся с компьютером, строя на мониторе нотоносцы и расселяя по их этажам чёрные и прозрачные ноты – с хвостиками и без оных, то сидел за синтезатором, и словно жадный богач наслаждался их голосами, заткнув уши наушниками.
Это называлось  - сочинять музыку для балета. Балет должен был изображать путешествие трёх людей по травяным джунглям – одного взрослого и двух детей. Юная балерина была полной тёзкой знаменитой Иды Рубинштейн, воспетой живописцем Серовым. Она была стройной и опрятной девушкой со слегка проклевывающимся бюстом.
Балет явно имел второе дно. За время блуждания в микромире эта пара взрослела, постигала любовь, и наконец, наконец. Апофеоз должен был просто шикарным – финальное па де де юных любовников должно быть самым красивым, самым поэтичным. Кондрат старался изо всех , но всё что выходило из под его пальцев походило на пародию на знаменитое "Адажио" из «Щелкунчика».
Он пытался понять, что мешает ему. Возможно, он просто не был романтиком, он просто жил и думал, что умеет сочинять музыку. Как думал, что он влюблён в свою жену.
Нелли знала, что он страдает – однако не могла переступить через внутреннюю преграду, она боялась вновь пробудить в себе рабыню, а в тихом и на всё согласном муже мог пробудиться жадный для удовольствий зверь.
Некоторые женщины советовали показать Кондрату порнофильм. Однако сношение с друг другом кукольнообразных существ, с нелепыми шумовыми эффектами, напротив вызывало стойкую брезгливость. Нелли краснела, представляя, что возможно где-нибудь сохранились и её упражнения в грехе под чутким руководством неумолимой фараонессы Египта – Клеопатры.
То лето что-то изменило в её душе. Нужно куда-то выплеснуть всю эту муть, что вдруг поднялась в ней, выплеснуть и попытаться начать всё, с чистого листа.
Она думала, что замужество решит все её проблемы. Но напротив, их жизнь становилась пуста и глупа. Словно бы им приходилось импровизировать, играя энную по счёту серию в многогодичной мелодраме.
 
Муж не реагировал даже на шум душа. Это было странно, но Нелли вспомнила, что его уши заняты наушниками. Возможно, если она войдёт к нему, в чём мать родила.
Ей было противно эти языческие хитрости. Но истомленное ожиданием тело требовало своего.
- Это – похоть, - убеждала себя Нелли, и не заметно даже для самой себя тянулась к своей освобожденной от лишней растительности щели.
Дорогой гигиенический гель стекал по её животу. Хорошо, конечно, было это делать вдвоём с Кондратом, ей вдруг захотелось ощутить тяжесть его ладони на своих таких аккуратных ягодицах.
- Я сделала ошибку. Надо было просто уйти в монастырь. Просто уйти в монастырь…
Но она не смогла это сделать, не смогла до конца абстрагироваться от мира, от того, что « было положено делать», по мнению других.
И теперь она расплачивалась за это. Муж с его помешательством на мелодиях бы похож на пока ещё приглаженного юродивого. Он был слишком чист для мужчины, никогда не пытался ругаться матом. И это слегка напрягало, будто бы она сожительствовала с внезапно ожившим манекеном.
Выключив душ, она поспешила поскорее вытереться полотенцем с изображением тигра – это был мужнин подарок на Новый год – эта обтиральная ткань и ещё забавные шлёпанцы с тигриными мордочками. От этих подарков стоял стойкий запах детского утренника, когда мальчики, смущаясь и краснея, как перед первым причастием подходят к девочкам, и что-то умилительно мямлят.
Кондрат оставался вечным подростком. Он только притворялся взрослым – все творческие люди просто никогда не стареющие дети – они живут своими ими же воплощаемыми в жизнь фантазиями.
Набросив на тело такой же яркий халат, Нелли отправилась в одну из комнат, гордо именуемой, -студией. Муж сидел, как обычно за своим синтезатором, он, наверное, в сотый раз тревожил своими тонкими пальцами то белые, то чёрные клавиши и ловил слухом только ему слышимые гармонии.
«Говорят, мужчины любят глазами?» - произнесла про себя Нелли.
Она всё ещё надеялась обратить на себя внимание. Каким должно было быть её супружеское счастье? – на этот вопрос ей никогда не пытались ответить.
Она вдруг вспомнила ужасно приторную свадьбу, казалось, что всё это только забавное шоу, и скоро все эти люди, что так яростно кричат: «Горько!» - потихоньку разбредутся, получив положенный им гонорар. Конечно, впереди была ещё ночная часть программы. Программы, где уже она будет укротительницей.
Она завидовала Руфине и всегда хотела побыть на её месте, когда та, вскрикивая, как полоумная от каждого полизывания языком, грозилась вот-вот не сдержаться и выстрелить в лицо своей рабыне короткой, но мощной струёй мочи. Тогда Нелли вовсе не улыбалось захлёбываться чужой уриной, но теперь, когда она могла всё проделать со своим новым и верным рабом?
В спальне царил приятный полумрак. Она лежала на постели, словно рембрантовская Даная и с любопытством вглядывалась в, едва заметную в темноте, фигуру Кондрата. Тот стоял, словно вестник смерти. Словно Демон перед трепещущей в ожидании Тамарой.
- Я хочу, чтобы ты меня приготовил, - прошептала Нелли, стараясь не думать, о бешено стучащем сердце, - хочу, чтобы ты постучался в мои ворота своим языком.
Крепко зажмурившись, она представляла себе Белого Кролика. Кондрат был на высоте, после выпитого за столом, он желал только одного – долгожданной разрядки.
Наконец, когда из ещё недавно непорочного влагалища появились первые капли любви. Нелли попыталась расслабиться – её влагалище уже жаждало члена, как замочная скважина жаждет обрести в себе ключ. Кондрат вдруг стал действовать активнее, Нелли показалось, что всё это ей только снится и, проснувшись, она всё разом забудет, как увлекательный, но ужасно неприличный сон.
Тогда её миновала тяжкая чаша материнства. Это было неудивительно. Кондрат в последнее мгновение подстраховался и натянул на свой вздыбленный орган бирюзового цвета кондом.
С того дня, они не так часто уединялись друг с другом. Нелли, правда, мечтала устроить день ню, когда они оба – и Кондрат и она обещали разгуливать, в чём мать родила. Но что-то внутри Нелли противилось такому радикальному язычеству.
«Если так пойдёт дальше, я просто заколю его во имя Молоха!».
Она вдруг представила мужа на жертвенном треножнике, представила, как отрежет ему самое дорогое и опустит это в сосуд со спиртом, как потом будет любоваться на этот погруженный в вечность пенис, стараясь ничего не забыть.
Она вдруг вспомнила о балете. Кондрат как-то обмолвился, что юные танцоры будут выступать в трико телесного цвета, а с помощью театральных софитов их легко сделать, по-настоящему, «голыми»…
- Кондрат, ты не видел здесь моей заколки? – спросила она, шаря руками по ковролину.
Муж непонимающе посмотрел на неё. Он был похож на глухонемого.
- Сними эти дурацкие наушники, блин.
Он повиновался.
Нелли на мгновение показалось, что перед ней маленький темноволосый Артур, что она вновь нянька.
«А что он скажет, если я приду домой с головой гладкой, как коленка?
Муж вряд ли бы согласился спать в одной постели со скиндхедкой. Он был слишком робок для этого. Нелли вдруг стало смешно, она подумала, что Артуру сейчас должно быть лет шестнадцать, как и ей когда-то, именно в год своего семьнадцатилетия она перешла этот проклятый Рубикон.
«А ни будь этого, я вскоре очутилась бы в клинике. Мирно питалась собственными экскрементами и завывала бы: «Я – Алиса!».
Уже позже она узнала, что все эти голоса были хорошо подстроенной фикцией. Она только думала, что слышит невидимку, во всём была виновата Вера Ивановна.
Её нашли полумёртвую в подвале коттеджа Шабанова. Сам Шабанов благополучно сгинул, где-то на побережье Эгейского моря. Ему удался обычный трюк с мнимой смертью, точнее слишком ленивые турки просто не захотели тратить силы на поиски.
- Ты что-то сказала, дорогая…
От мужа стойко пахло князем Елецким – чистым, в меру романтичным и до колик правильным. Нелли показалось, что муж вот-вот разразится знаменитой арией, в которой бедный князь так нелепо унижался перед уже предавшей его Лизой
- Давай сделаем перерыв! – предложила она.
Выпить по чашечке чая было как раз не лишне. Муж был похож на заколдованного детсадовца, до полного сходства ему не хватало только слюнявчика.
- Не понимаю, зачем тебе этот дурацкий балет. И вообще, мне кажется, его могут попросту запретить.
- Из-за чего…
- Из-за того, что из милой приключенческой повести вы делаете новеллу в стиле Декамерона.
- И что здесь такого. Дети должны знать, что любовь требует жертв.
- Но ты лично не желаешь жертвовать.
- Просто мы с тобой несколько поспешили. Я не думал, что у нас всё так пойдёт с первого дня.
- Тебе кажется, что наша жизнь это реалити-шоу?
- Ну, да… Ты просто слишком идеальна. А я не хочу жить самодвижущимся манекеном. Я хочу, чтобы ты меня чувствовала.
- Там? – переспросила она, раздвигая ноги и жалея, что у мужа нет повода заглянуть под стол.
Кондрат смутился – он вдруг понял, что попросту поспешил, возможно, его жизнь ещё могла измениться как-то иначе.
В это мгновение у Нелли запиликал сотовый.
Он взяла его, и мгновение размышляла отложить разговор, или говорить с матерью при муже. Тот отчего-то робел перед тёщей, находя поводы для уединения, как знаменитый чеховский доктор Дымов. И хотя Нелли не была стрекозой, она чувствовала в выражении матери осуждение.
«Наверняка станет читать мне мораль!».
Она надавила кнопку с зелёной трубкой и довольно бодро произнесла: «Алё!».
Она не поверила своим ушам. Руфина. Она давно казалась ей брошенной в пылающую печь Снежной Королевой. Неужели она смогла уцелеть, вернуться, и где она сейчас? Вряд ли она поселилась в Рублёвске. Хотя, ведь лучше всего быть там, где тебя никогда не станут искать.
«Мама, но она, же западала на девушек, я теперь слишком стара для неё!».
- Ей сейчас – сорок. И пойми она прошла хорошую школу, там в своих тюремных университетах. И ещё, я кое-кого видела.
- Кого же…
- Мне кажется, я уже видела его раньше. Возможно, он приходил в банк к твоему отцу. Такой вполне солидный господин. Ему где-то за семьдесят. Очень интересно, кто бы это мог быть…
- Ты думаешь, он знает, где Руфина? Но она вряд ли здесь, наверняка она поехала на юг, к детям.
- Да и ещё – мне тут предлагают поучаствовать в одном проекте. Это довольно щекотливое предложение. Но это так интересно. Японцы собираются купить у нас права на твою историю.
- Мама!
- Да, я понимаю. Ну, ведь у героинь будут японские имена, и вообще надо ковать железо пока горячо. В Японии любят подобные истории.
- Они извращенцы – и Бог их покарает…
Нелли вдруг представила. Как на экране телевизора живёт её мультяшный двойник, как он проходит через все круги ада того поместья. Интересно, а как же Людочка?
Она давно уже не видела свою некогда самую любимую подругу. Людочка давно уже излечилась от прежней глупой забавы, и теперь часто мелькала в новостях в своём прокурорском мундире. Нелли нравилось смотреть на неё – впрочем, Людмила Степановна Головина оставалась всё той же хорошо упакованной куколкой.
«Представляю, как она будет выглядеть на экране!».
- Да, ты права… Ей надо сообщить. Я поговорю со Степаном Акимовичем…
 
Нелли вдруг расхохоталась. Видно, она напрасно воображала себя взрослой женщиной, детство, словно назойливое растение не отпускало её от себя.
Теперь спустя двенадцать лет после тех событий, она была готова забыть обо всём, но прошлое опять стучалось в двери, заставляя вздрагивать и сжиматься в комок от отчего-то особо нехороших предчувствий.
«А что, если я вновь попаду в западню. Ну, не я… а кто-то другой. Вряд ли эта сумасшедшая хоть чему-то научилась! Интересно, почему ей не дали пожизненного срока. Или женщин так надолго не сажают?»
Ей теперь было неловко перед Кондратом. Он был милым человеком, но этого было явно недостаточно, чтоб стать мужем, «надо искать себе отца, а не сына, и тогда всё будет хорошо!» - подумала Нелли.
Кондрат, к сожалению, был сыном – он походил на милого породистого пса ужасно избалованного и доброго. Такие собаки охотно приносят брошенные им палки. Любят фотографироваться и всегда лежат рядом с празднично накрытым столом, ожидая очередной подачки.
Нелли даже подумала, что охотно бы превратила мужа в какого-нибудь породистого пса. По-крайней мере, он так не напрягал её, а выгуливать и давать патентованный собачий корм, всё-таки лучше чем ждать очередного выплеска долго копившейся похоти.
«Чем цивилизованные люди отличаются от дикарей? Первые при встрече трутся друг о друга половыми органами, а те, недоумки, только носами!».
 
 
 
 
 
 
 
 
 
.
                                                                                                                                            
 
 
 
 
 
 
 
 

© Copyright: Денис Маркелов, 2012

Регистрационный номер №0071059

от 20 августа 2012

[Скрыть] Регистрационный номер 0071059 выдан для произведения:
ГЛАВА ПЯТАЯ
Ираида Михайловна давно мечтала о спокойном отдыхе на склоне лет.
Она готовилась отойти от дел и пожить в своё удовольствие где-нибудь в тёплом краю. Конечно, можно было махнуть на Канары или Мальдивы, но лучше жить в знакомом месте, там, где не будешь ждать удара в спину или плевка в лицо.
Лучше всего было перебраться в Нефтеморск. Купить домик, который потом отойдёт дочери с её мужем, там им обоим будет уютно – Кондрат мог бы на досуге преподавать в школе искусств или вести какой-нибудь необременительный кружок в местном ДК.
Пора было уходить в тень, она и так слишком растратила жизнь на дела, превратила её в бесконечный марафон. Бег за пустым призраком воображаемого Счастья.
Теперь было поздно продолжать его, Счастье скрылось за горизонтом, оно растаяло в тумане, как нелепый, пугающий сон, сон, который вроде бы прекрасен, но может обратиться в кошмар в любой момент.
Она устала, она хотела отдыха, милой не слишком обременительной мыльной оперы, в хорошо построенных декорациях. Этого было достаточно для небольшого, но вполне крепкого счастья.
Дочь наслаждалась жизнью в новенькой, купленной для неё, квартире. Ираида Михайловна была против съёмных квартир, ничто не портит жизнь – как существование на птичьих правах. Жизнь должна строиться на крепком фундаменте, и лучше, если муж будет просто приживалом.
А в этом году у неё произошла ещё одна знаковая встреча.
Их учительница физики Неонилла Георгиевна. Она хорошо помнила эту энергичную женщину – на её уроках материал запоминался как- будто бы по мановению волшебного жезла. Неонилла Георгиевна умела рассказать всё так, как будто это был не урок, а занимательная сказка, взятая из книги сказок «Тысячи и одной ночи».
Жаль, что она тогда уехала с  Урала. После восьмого класса жизнь стала нелепой и мерзкой. Мальчишки, которые ещё три месяца назад, казались ей просто забавными пацанами, вдруг приобрели устрашающие черты настоящих мужчин. Ираиду бесили их усы, запах изо рта – парни тайком покуривали и смотрели на своих одноклассниц, словно на ещё неиспоганенные парковые статуи.
Ираида вздрагивала от такого слишком уж направленного взгляда. Ей казалось, что из глаз смотрящего вот-вот появится лазерный луч, и словно острый меч спокойно разрежет её платье по швам. От этого хотелось спрятаться, стать просто не слишком красивой кляксой, только не чувствовать себя приговоренной к позору.
Если бы тогда с ней рядом была Неонилла Георгиевна.
Но - увы!
 
Встретились они в парке на концерте местного эстрадно-джазового коллектива. Музыканты играли попурри из мелодий советских лет, они были похожи на пилотов гражданской авиации – в тёмно-голубых пиджаках и чёрных брюках со стрелками, музыка и обилие народа делали этот концерт очень забавным.
Но Ираида Михайловна хорошо помнила, что двенадцать лет назад. В ста метрах от этой ракушки была похищена её дочь. Нынешние тинэйджерки мало отличались от неё – они лукаво улыбались, облизывая глазированные брикеты, делали вид, что умеют кокетничать и шушукались, словно мыши за печкой.
Неонилла Георгиевна сидела в первых рядах, раскрыв над головой парусиновый зонтик. Она казалась дамой, вынырнувшей из давно ушедших в никуда пятидесятых годов. Такие дамы тогда были в моде – их комизм заключался в полной серьёзности поведения.
Ираида смотрела на неё и понимала, что вновь хочет стать школьницей, прижаться к этому пахнущему тальком плечу и сбросить с плеч груз так нелепо и пошло прожитых лет.
Звуки кларнета и саксофона напоминали беседу двух старичков. Саксофон был слегка шепеляв, а кларнет срывался на высокие ноты, заставляя на особо выделяемых мордентах просто затыкать уши.
Неонилла Георгиевна встала со скамейки и направилась к выходу.
Когда она проходила мимо Ираиды, та неожиданно ловко встала, как привыкла вставать на уроке и звонко произнесла: «Здравствуйте, Неонилла Георгиевна»,
Пожилая дама замедлила ход. Она даже картинно оперлась на трость и смерила незнакомку, словно интересный экспонат в витрине.
- Это я - Левицкая Ираида. Помните, 6-А?
- А Левицкая. Ты, кажется, художницей хотела стать… Ну, как – стала?
- Да, у меня в позапрошлом году была персональная выставка. Я вам буклет принесу, у меня остались.
- Да не надо. Я в живописи плохо понимаю. Ты лучше скажи, ты не могла бы меня до дому довезти. А то не хочется опять такси вызывать. Я ведь теперь только на такси езжу – ноги никуда не годятся…
 
«Вольво» Ираиды Михайловны неспешно катил к городскому вокзалу. Впереди пыхтел новенький «ЛиАз». Тут в этом районе дыхание города почти не чувствовалось. Он оставался где-то сбоку – красивый и шумный, давая возможность людям наслаждаться тишиной и покоем.
Было бы глупо терять этот мир. Менять его на засилье небоскрёбов, похожих на вставные зубы.
 
Ираида свернула к переезду. Тут она уже давно не была, со дня  окончания восьмого класса местной школы. Родители были недовольны Завокзальем. Отец ругал её за слишком неопрятный вид, за шум от формирующихся на станции составов, за то, что надо тратиться на автобус, который довозил его до института.
Гораздо приятнее было осесть в центре, Оказаться там, а не в этом мире, где жизнь казалась серой, словно давно положенный на полку черно-белый фильм.
Вольво свернул к церкви. Ираида раньше не придавала особого значения этому храму, она как-то могла жить вне его, вообще вера дочери казалась ей игрой, такой же глупой, как игра в Алису.
«Подожди. Мне тут надо кое-кому слово сказать…»
Вольво послушно замер на стоянке.
«Если хочешь, пойдём со мной. Может быть, свечу за близких поставить захочешь…».
 
 
Ираида Михайловна вдруг почувствовала себя осиротевшей. Раньше она как-то старалась не замечать этого сиротства. Но теперь. Даже то, что у неё появился зять, ничего не меняло в её судьбе. Казалось, что её написал какой-нибудь охочий до дешёвого алкоголя  и халявных денег халтурщик-сценарист.
Внутри церкви царил какой-то нездешний уют. Ираида молча разглядывала висевшие тут и там образа, а подойдя к книжному прилавку, перебирала лежащие на нём книги.
«А у нас и библиотека есть. Если хочешь – можешь записаться».
- А можно? – с каким-то девчоночьем выражением в голосе спросила Ираида, и тотчас вытянулась в струнку, как хорошая охотничья собака или потомственная, в третьем поколении, отличница .
Мир поворачивался к ней новой, неожиданно светлой стороной. И она вдруг стала понимать дочь, которая так опасалась замужества. Она не хотела вновь входить в мир – Кондрат с его капризами творческого человека был ей немного чужим, он невольно перетаскивал одеяло на себя, стараясь приукрасить свою жизнь за счёт жизни жены.
Дом Неонилы Григорьевны был на одной из тихих, почти сонных улицах. Правда от железнодорожных путей сюда доносились свистки маневровых тепловозов, но мир, казалось, тут попросту заснул, как малолетний ребёнок после долгой и увлекательной игры.
- В кои веки-то в люди-то выбралась. А ноги-то гудят. Ой, скоро вообще выходить не стану, трудно мне…
- А вам помогает кто-нибудь?
- Как же – женщина из собеса ходит. Только слово мне это не нравится. Серой от него пахнет. Пойдём – чаем тебя угощу. Сколько лет не видала тебя. А в твои года-то уже внуками обзаводятся.
- Да это от дочери с зятем зависит. Кондрат – мальчик скромный, не привык к этой любовной гимнастике.
Двор из-за обилия яблонь походил на маленький уголок Эдема. Плоды уже вовсю наливались соком, ожидая, когда заботливые руки хозяйки снимут их с веток, а затем распределят по банкам, как новосёлов по новым домам. Кое-что можно было пустить на варенье, из чего-то выжать вкусный и витаминный сок.
Проходи, проходи, сюда под навесик.
Под навесом было свежо и чисто. Мысли о жарком унылом центре отступили на задний план, они топтались вдалеке, словно бы приживалки.
«Я вот тоже мечтаю перебраться поближе к Раю…» - проговорила Ираида Михайловна.
Ей захотелось по недавно усвоенной привычке задымить сигаретой, обычно та заменяла ей сосательные леденцы. Но что-то мешало ей это сделать.
Здесь в этом раю не хотелось думать ни о чём кроме жизни. И казалось, что она вновь стала милой пионеркой, - девочкой в школьной форме с красным треугольным полотнищем на груди. Она пришла на дополнительное занятие по физике, помнится, ей никак не удавалось осознать, что такое «ускорение» Проклятые секунды в квадрате в знаменателе вгоняли её в краску, словно очередная клякса в тетради.
Неонилла Георгиевна была всегда очень добра к ней. Она умело объясняла самые трудные понятия очень просто. Казалось весь мир можно объяснить, как детскую сказку, объяснить так, чтобы всё понял даже трёхлетний ребёнок.
Сейчас бы она была рада сомневаться только в физике… И не понимать, что значит «ускорение»… только это.
 
Неонилла Георгиевна, проводив гостью, задумалась. Она как-то не замечала своих лет. Те проходили мимо, как совершенно незнакомые люди, даже не здороваясь. Но теперь.
Она помнила прежнюю Ираиду, милую девочку, похожую на магазинную куклу. Лона всегда была на глазах, потому, что садилась на первую парту и, словно бы позируя невидимому живописцу, радостно улыбалась, показывая свои аккуратные всегда белые зубы.
Из её рта приторно пахло «Мятным» порошком. Этот запах преследовал её повсюду – этакий аромат застоявшейся детскости. Другие девочки втайне завидовали французским актрисам и мечтали поскорее избавиться от опостылевших им кос. А Ираида пряталась в детство, как кукла в коробку, казалось, ей это даже нравится, придаёт загадочности и желания.
- Неонилла!..
Во двор входил её муж. Он смотрел на неё и улыбался. Ведя за руль давно уже знакомый велосипед с мотором..
- Я тебя не слышала.
- А я специально заранее спешился – не хотел тебя пугать, ты ведь не любишь, когда я шумлю.
Неонилла Григорьевна согласилась. Она, действительно не любила шума и жила тихо, словно в комедии Островского, ровно играя свою, данную Богом роль – роль пожилой русской женщины.
- А ко мне сейчас ученица приходила. Да ты её не помнишь, мы тогда с тобой ещё не встретились. Она милая девочка была понятливая. Сейчас, представляешь, бизнесменшею стала.
Нынешняя фамилия Ираиды была слишком громкой, но и её девичья фамилия была такой же звучной. Неонилла Григорьевна была наслышана о живописце Дмитрии Левицком. Она даже знала, что он был портретистом и писал образы смолянок и дворян далеко ушедшего XVIII века.
То, что эта красивая девочка не чужда живописи, ей также нравилось. Нравилось, потому что рисование усиливает в человеке усидчивость и аккуратность, а умение в любом пятне видеть образ – усиливает образное мышление.
Ей стали надоедать звонкие, но пустые зубрилки. Они отрапортовывали текст. Но не вдумывались в него, не понимали досконально, почему тот или иной закон действует так и не иначе.
- И из неё бы получился неплохой вдумчивый естествоиспытатель. Да и вообще, как всё поменялось за это… время. Она хотела сказать «годы», но отчего-то осеклась и, махнув рукой, стала собирать обед мужу.
 
…Ираида Михайловна весь вечер чувствовала какую-то странную тяжесть, что-то напрягало её, словно лабораторный груз динамометр. Заставляя растягиваться стальную пружину.
И дело было не в физике, она давно сдала все возможные экзамены, только вот одного не поняла, где обещанные ей блага.
Дочь с зятем были уже слишком далеко. Кондрат жил своими созвучиями, а дочь договаривалась о каком-то российско-японском проекте. Она собралась ещё раз покопаться в своей душе и вымести ту окончательно, словно приготовляемую к сдаче квартиру.
Она как-то изменилась, изменилась, словно бы страшно боялась приближающегося тридцатилетия. В этом возрасте женщины или решаются на первую беременность, или окончательно посвящают себя Богу.
Нелли чувствовала себя, словно тритон в пересохшем бассейне. Она не могла жить заботами этого мира, но была чужда и другого, похожего на ещё до конца непознанную казарму. Ей казалось, что кто-то невидимый ведёт её через длинную анфиладу комнат, попутно, показывая ей судьбы других людей, словно забавные сценки из волшебного фонаря.
Она теперь избегала слишком тесных отношений. Перед глазами вдруг с ясностью и бесстыдством порнокадра вставали гениталии подруги – тогда весной 1998 года она всё сотворила по глупости, подчиняясь велению неведомого ей наркотика. Так было проще жалеть себя. Во всём был виновен покойный отец, который, по сути, предал её в тот страшный апрельский вечер.
Мать также отстранилась от помощи ей. Она жила своими заботами – грезила об Англии, о возможности попрактиковаться в технике акварели, но перестать чувствовать себя матерью. Ей хотелось поступить, согласно инстинктам зверя, который отпускает на волю своё дитя, когда то, уже перестаёт нуждаться в его опёке.
Теперь оставалось надеяться, что Нелли сумеет стать матерью. Ираида Михайловна часто представляла свою дочь в позе роженицы, как Нелли старательно и долго тужится, исторгая из себя кого-то нового и ранее незнаемого. Она вдруг почувствовала себя эгоистической старухой, старухой, которая только и жаждет появление в доме новой живой забавы.
На экране плоского телевизора была другая, не знаемая ранее жизнь. Ираида молча, путешествовала с канала на канал, стараясь не думать о том, что она хотела покинуть и этот дом, и этот город.
Вдруг на одном канале мелькнуло знакомое лицо. Где-то она уже видела эту женщину – Оболенская прибавила звук и поняла, что прошлое постучалось в её двери.
В изможденной работой зечке было трудно признать ту избалованную полной безнаказанностью девушку. Руфина постепенно подошла к порогу увядания – её лицо искаженное шрамами и каким-то звериным выражением было жалко.
- Так её всё-таки выпускают?
Ираида Михайловна вздрогнула. Она вдруг так ясно увидела сцену расстрела, или то, как еще недавно живая Руфина сучит ногами, вися на виселице и роняя редкие солёные капли.
История её дочери интересовала газетчиков. Жёлтые издания постарались, они писали об этом преступлении раза три, находя особу. Прелесть в смаковании подробностей и иллюстрировании наиболее жареных сцен фотографиями.
Ираида скупала эти журналы и делала для них аутодафе. Глянцевая бумага обращалась в пепел и оседала на почве. А Ираида усмехалась, стараясь понять, чью душу спасает от потрясений – свою или всё-таки душу своей дочери Нелли.
 
 
 
* * *
Нелли привыкла к затворничеству мужа. Тот, то уединялся с компьютером, строя на мониторе нотоносцы и расселяя по их этажам чёрные и прозрачные ноты – с хвостиками и без оных, то сидел за синтезатором, и словно жадный богач наслаждался их голосами, заткнув уши наушниками.
Это называлось  - сочинять музыку для балета. Балет должен был изображать путешествие трёх людей по травяным джунглям – одного взрослого и двух детей. Юная балерина была полной тёзкой знаменитой Иды Рубинштейн, воспетой живописцем Серовым. Она была стройной и опрятной девушкой со слегка проклевывающимся бюстом.
Балет явно имел второе дно. За время блуждания в микромире эта пара взрослела, постигала любовь, и наконец, наконец. Апофеоз должен был просто шикарным – финальное па де де юных любовников должно быть самым красивым, самым поэтичным. Кондрат старался изо всех , но всё что выходило из под его пальцев походило на пародию на знаменитое "Адажио" из «Щелкунчика».
Он пытался понять, что мешает ему. Возможно, он просто не был романтиком, он просто жил и думал, что умеет сочинять музыку. Как думал, что он влюблён в свою жену.
Нелли знала, что он страдает – однако не могла переступить через внутреннюю преграду, она боялась вновь пробудить в себе рабыню, а в тихом и на всё согласном муже мог пробудиться жадный для удовольствий зверь.
Некоторые женщины советовали показать Кондрату порнофильм. Однако сношение с друг другом кукольнообразных существ, с нелепыми шумовыми эффектами, напротив вызывало стойкую брезгливость. Нелли краснела, представляя, что возможно где-нибудь сохранились и её упражнения в грехе под чутким руководством неумолимой фараонессы Египта – Клеопатры.
То лето что-то изменило в её душе. Нужно куда-то выплеснуть всю эту муть, что вдруг поднялась в ней, выплеснуть и попытаться начать всё, с чистого листа.
Она думала, что замужество решит все её проблемы. Но напротив, их жизнь становилась пуста и глупа. Словно бы им приходилось импровизировать, играя энную по счёту серию в многогодичной мелодраме.
 
Муж не реагировал даже на шум душа. Это было странно, но Нелли вспомнила, что его уши заняты наушниками. Возможно, если она войдёт к нему, в чём мать родила.
Ей было противно эти языческие хитрости. Но истомленное ожиданием тело требовало своего.
- Это – похоть, - убеждала себя Нелли, и не заметно даже для самой себя тянулась к своей освобожденной от лишней растительности щели.
Дорогой гигиенический гель стекал по её животу. Хорошо, конечно, было это делать вдвоём с Кондратом, ей вдруг захотелось ощутить тяжесть его ладони на своих таких аккуратных ягодицах.
- Я сделала ошибку. Надо было просто уйти в монастырь. Просто уйти в монастырь…
Но она не смогла это сделать, не смогла до конца абстрагироваться от мира, от того, что « было положено делать», по мнению других.
И теперь она расплачивалась за это. Муж с его помешательством на мелодиях бы похож на пока ещё приглаженного юродивого. Он был слишком чист для мужчины, никогда не пытался ругаться матом. И это слегка напрягало, будто бы она сожительствовала с внезапно ожившим манекеном.
Выключив душ, она поспешила поскорее вытереться полотенцем с изображением тигра – это был мужнин подарок на Новый год – эта обтиральная ткань и ещё забавные шлёпанцы с тигриными мордочками. От этих подарков стоял стойкий запах детского утренника, когда мальчики, смущаясь и краснея, как перед первым причастием подходят к девочкам, и что-то умилительно мямлят.
Кондрат оставался вечным подростком. Он только притворялся взрослым – все творческие люди просто никогда не стареющие дети – они живут своими ими же воплощаемыми в жизнь фантазиями.
Набросив на тело такой же яркий халат, Нелли отправилась в одну из комнат, гордо именуемой, -студией. Муж сидел, как обычно за своим синтезатором, он, наверное, в сотый раз тревожил своими тонкими пальцами то белые, то чёрные клавиши и ловил слухом только ему слышимые гармонии.
«Говорят, мужчины любят глазами?» - произнесла про себя Нелли.
Она всё ещё надеялась обратить на себя внимание. Каким должно было быть её супружеское счастье? – на этот вопрос ей никогда не пытались ответить.
Она вдруг вспомнила ужасно приторную свадьбу, казалось, что всё это только забавное шоу, и скоро все эти люди, что так яростно кричат: «Горько!» - потихоньку разбредутся, получив положенный им гонорар. Конечно, впереди была ещё ночная часть программы. Программы, где уже она будет укротительницей.
Она завидовала Руфине и всегда хотела побыть на её месте, когда та, вскрикивая, как полоумная от каждого полизывания языком, грозилась вот-вот не сдержаться и выстрелить в лицо своей рабыне короткой, но мощной струёй мочи. Тогда Нелли вовсе не улыбалось захлёбываться чужой уриной, но теперь, когда она могла всё проделать со своим новым и верным рабом?
В спальне царил приятный полумрак. Она лежала на постели, словно рембрантовская Даная и с любопытством вглядывалась в, едва заметную в темноте, фигуру Кондрата. Тот стоял, словно вестник смерти. Словно Демон перед трепещущей в ожидании Тамарой.
- Я хочу, чтобы ты меня приготовил, - прошептала Нелли, стараясь не думать, о бешено стучащем сердце, - хочу, чтобы ты постучался в мои ворота своим языком.
Крепко зажмурившись, она представляла себе Белого Кролика. Кондрат был на высоте, после выпитого за столом, он желал только одного – долгожданной разрядки.
Наконец, когда из ещё недавно непорочного влагалища появились первые капли любви. Нелли попыталась расслабиться – её влагалище уже жаждало члена, как замочная скважина жаждет обрести в себе ключ. Кондрат вдруг стал действовать активнее, Нелли показалось, что всё это ей только снится и, проснувшись, она всё разом забудет, как увлекательный, но ужасно неприличный сон.
Тогда её миновала тяжкая чаша материнства. Это было неудивительно. Кондрат в последнее мгновение подстраховался и натянул на свой вздыбленный орган бирюзового цвета кондом.
С того дня, они не так часто уединялись друг с другом. Нелли, правда, мечтала устроить день ню, когда они оба – и Кондрат и она обещали разгуливать, в чём мать родила. Но что-то внутри Нелли противилось такому радикальному язычеству.
«Если так пойдёт дальше, я просто заколю его во имя Молоха!».
Она вдруг представила мужа на жертвенном треножнике, представила, как отрежет ему самое дорогое и опустит это в сосуд со спиртом, как потом будет любоваться на этот погруженный в вечность пенис, стараясь ничего не забыть.
Она вдруг вспомнила о балете. Кондрат как-то обмолвился, что юные танцоры будут выступать в трико телесного цвета, а с помощью театральных софитов их легко сделать, по-настоящему, «голыми»…
- Кондрат, ты не видел здесь моей заколки? – спросила она, шаря руками по ковролину.
Муж непонимающе посмотрел на неё. Он был похож на глухонемого.
- Сними эти дурацкие наушники, блин.
Он повиновался.
Нелли на мгновение показалось, что перед ней маленький темноволосый Артур, что она вновь нянька.
«А что он скажет, если я приду домой с головой гладкой, как коленка?
Муж вряд ли бы согласился спать в одной постели со скиндхедкой. Он был слишком робок для этого. Нелли вдруг стало смешно, она подумала, что Артуру сейчас должно быть лет шестнадцать, как и ей когда-то, именно в год своего семьнадцатилетия она перешла этот проклятый Рубикон.
«А ни будь этого, я вскоре очутилась бы в клинике. Мирно питалась собственными экскрементами и завывала бы: «Я – Алиса!».
Уже позже она узнала, что все эти голоса были хорошо подстроенной фикцией. Она только думала, что слышит невидимку, во всём была виновата Вера Ивановна.
Её нашли полумёртвую в подвале коттеджа Шабанова. Сам Шабанов благополучно сгинул, где-то на побережье Эгейского моря. Ему удался обычный трюк с мнимой смертью, точнее слишком ленивые турки просто не захотели тратить силы на поиски.
- Ты что-то сказала, дорогая…
От мужа стойко пахло князем Елецким – чистым, в меру романтичным и до колик правильным. Нелли показалось, что муж вот-вот разразится знаменитой арией, в которой бедный князь так нелепо унижался перед уже предавшей его Лизой
- Давай сделаем перерыв! – предложила она.
Выпить по чашечке чая было как раз не лишне. Муж был похож на заколдованного детсадовца, до полного сходства ему не хватало только слюнявчика.
- Не понимаю, зачем тебе этот дурацкий балет. И вообще, мне кажется, его могут попросту запретить.
- Из-за чего…
- Из-за того, что из милой приключенческой повести вы делаете новеллу в стиле Декамерона.
- И что здесь такого. Дети должны знать, что любовь требует жертв.
- Но ты лично не желаешь жертвовать.
- Просто мы с тобой несколько поспешили. Я не думал, что у нас всё так пойдёт с первого дня.
- Тебе кажется, что наша жизнь это реалити-шоу?
- Ну, да… Ты просто слишком идеальна. А я не хочу жить самодвижущимся манекеном. Я хочу, чтобы ты меня чувствовала.
- Там? – переспросила она, раздвигая ноги и жалея, что у мужа нет повода заглянуть под стол.
Кондрат смутился – он вдруг понял, что попросту поспешил, возможно, его жизнь ещё могла измениться как-то иначе.
В это мгновение у Нелли запиликал сотовый.
Он взяла его, и мгновение размышляла отложить разговор, или говорить с матерью при муже. Тот отчего-то робел перед тёщей, находя поводы для уединения, как знаменитый чеховский доктор Дымов. И хотя Нелли не была стрекозой, она чувствовала в выражении матери осуждение.
«Наверняка станет читать мне мораль!».
Она надавила кнопку с зелёной трубкой и довольно бодро произнесла: «Алё!».
Она не поверила своим ушам. Руфина. Она давно казалась ей брошенной в пылающую печь Снежной Королевой. Неужели она смогла уцелеть, вернуться, и где она сейчас? Вряд ли она поселилась в Рублёвске. Хотя, ведь лучше всего быть там, где тебя никогда не станут искать.
«Мама, но она, же западала на девушек, я теперь слишком стара для неё!».
- Ей сейчас – сорок. И пойми она прошла хорошую школу, там в своих тюремных университетах. И ещё, я кое-кого видела.
- Кого же…
- Мне кажется, я уже видела его раньше. Возможно, он приходил в банк к твоему отцу. Такой вполне солидный господин. Ему где-то за семьдесят. Очень интересно, кто бы это мог быть…
- Ты думаешь, он знает, где Руфина? Но она вряд ли здесь, наверняка она поехала на юг, к детям.
- Да и ещё – мне тут предлагают поучаствовать в одном проекте. Это довольно щекотливое предложение. Но это так интересно. Японцы собираются купить у нас права на твою историю.
- Мама!
- Да, я понимаю. Ну, ведь у героинь будут японские имена, и вообще надо ковать железо пока горячо. В Японии любят подобные истории.
- Они извращенцы – и Бог их покарает…
Нелли вдруг представила. Как на экране телевизора живёт её мультяшный двойник, как он проходит через все круги ада того поместья. Интересно, а как же Людочка?
Она давно уже не видела свою некогда самую любимую подругу. Людочка давно уже излечилась от прежней глупой забавы, и теперь часто мелькала в новостях в своём прокурорском мундире. Нелли нравилось смотреть на неё – впрочем, Людмила Степановна Головина оставалась всё той же хорошо упакованной куколкой.
«Представляю, как она будет выглядеть на экране!».
- Да, ты права… Ей надо сообщить. Я поговорю со Степаном Акимовичем…
 
Нелли вдруг расхохоталась. Видно, она напрасно воображала себя взрослой женщиной, детство, словно назойливое растение не отпускало её от себя.
Теперь спустя двенадцать лет после тех событий, она была готова забыть обо всём, но прошлое опять стучалось в двери, заставляя вздрагивать и сжиматься в комок от отчего-то особо нехороших предчувствий.
«А что, если я вновь попаду в западню. Ну, не я… а кто-то другой. Вряд ли эта сумасшедшая хоть чему-то научилась! Интересно, почему ей не дали пожизненного срока. Или женщин так надолго не сажают?»
Ей теперь было неловко перед Кондратом. Он был милым человеком, но этого было явно недостаточно, чтоб стать мужем, «надо искать себе отца, а не сына, и тогда всё будет хорошо!» - подумала Нелли.
Кондрат, к сожалению, был сыном – он походил на милого породистого пса ужасно избалованного и доброго. Такие собаки охотно приносят брошенные им палки. Любят фотографироваться и всегда лежат рядом с празднично накрытым столом, ожидая очередной подачки.
Нелли даже подумала, что охотно бы превратила мужа в какого-нибудь породистого пса. По-крайней мере, он так не напрягал её, а выгуливать и давать патентованный собачий корм, всё-таки лучше чем ждать очередного выплеска долго копившейся похоти.
«Чем цивилизованные люди отличаются от дикарей? Первые при встрече трутся друг о друга половыми органами, а те, недоумки, только носами!».
 
 
 
 
 
 
 
 
 
.
                                                                                                                                            
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Печать Каина. Глава четвёртая
Печать Каина. Глава шестая
Рейтинг: 0 500 просмотров
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!