Не знаю, как там наматываются нити судьбы в полотно жизни. Мойры, поговаривают, в этом разбираются несколько лучше меня, но некоторые жесткие рамки этой самой судьбы, точнее узлы на ней, определенно завязываются изначально на мой взгляд. Словно мы должны пройти через горнило определенных событий и испытаний, которые в своем большинстве не зависят от нас самих. В том числе испытания нуждой и бедностью, испытание деньгами и властью, испытания одиночеством и коллективом. Этих испытаний наворочено множество, и они не всегда легки, хотя не настолько сложны, как кажутся на первый взгляд, просто уровень понимания их у разных людей различен. Что кажется одним проблемой неразрешимой, то другим - простой и легкой. Так что по жизни одна мера: "Каждому - свое", как в Освенциме. Одним судьба вяжет эти узлы явно, выливаясь в события заметные, иных отмечает на уровне их душ и понимания, в тишине и внешнем покое. Вот один узелок судьбы был завязан при мне, как мимолетное событие для сторонних наблюдателей и трагедия для других. Здесь я был сторонним наблюдателем, статистом на сцене чужой судьбы.
Это было осенью на первом году моей службы. Меня только что перевели в Румынский полк из Смолянки, где я начинал дела свои праведные по обороне и защите своего Отечества от супостатов. Так как супостаты ещё пребывали в нирване и нападать на нас не думали, то армия занималась бог весть чем. Как раз подоспело время собирать плоды земные в окрестных колхозах, так как аборигенное население не очень утруждало себя на полях обширных своих, а начальство всё более попивало, то им на помощь, как и полагалось во времена стагнации и маразма, посылали тружеников разных отраслей могутной промышленности, в том числе могучую и непобедимую Красную армию, в лице его лучших представителей, то есть меня, десятка машин и роты по штату мирного времени, водителей и копателей морковки и картошки. Все-таки я был не самым лучшим представителем, поскольку лучшим представителем был наш шеф-капитан от инфантерии, а в полку начальник штаба батальона, кроме того, был ещё отчасти начальник надо мной - замполит этой целиной роты. Если капитан был уже прожженным воякой, что было написано на его роже таки разбойничьей: суховат, жилист, черен, как душман, а взгляд его тяжел и неприятен, хотя мужиком он был вообще-то не плохим, замполит был совсем мальчишка, коего только что выпустили на волю из казармы, так что для него любая баба казалась царского рода, а тем паче не обыкновенная ведьма среднего разлива, что грызет вас непрестанно, пытаясь извлечь из вашей души блага земные под предлогом или без оных. Он только что прибыл замполитом в мою пятую роту и его, даже не успевшего ещё оглядеться после училища, запихали вместе с нами на целину. Мне уже было двадцать шесть лет и полагалось уже по моим сединам никак не меньше роты, так что на этого сопляка я посматривал несколько свысока, поскольку он досаждал меня своей суетой и энергией. Я уже и тогда был немного лентяй и с трудом выносил энтузиастов, кроме того, у меня протекал небольшой роман с продавщицей из местного сельпо, так что его досужие вымыслы, типа прошвырнуться по бабам, меня мало привлекали.
День наш тащился весьма однообразно: подъем с утречка пораньше, там разные гигиенические мероприятия, типа мытья и стритья, а потом мы шествовали в столовую, где прилично нас все-таки кормили, затем оттарабанивали личный состав по местам работ, где по особому желанию или торчали до обеда или, офицерье, тащилось обратно. Скоро эту приятную обязанность мы переложили на наших сержантов, и в полях родных и желанных мы вовсе и не появлялись. Затем обед, а там до вечера было рукой подать, который проходил у нас за карточной игрой. Впрочем, мне везло, и я был в постоянном выигрыше от пяти до сорока рублей в вечер. Одним словом - скукота и муть. Правда наш замполит был иного мнения, и чувство свободы явно мутила ему разум. Кроме нас, бедолаг, в колхозе трудились ещё медички из Владивостока. Молодые студенточки были подстать нашему замполиту, и он скоро с ними со всеми перезнакомился. Он придавался жизни с таким азартом и упоением, что, в конце концов, проиграл мне около трехсот рублей по тем временам больше, чем месячное денежное довольствие нашего славного замполита. Его энергия явно не могла принести ничего путного в том ленивом, немного болотном омуте, что мы тогда прибывали. В конце концов, наш славный бос, свалил домой, оставив на произвол судьбы и роту, и всю службу. К нему не замедлили присоединиться ещё два наших командира взвода, так что за главного остался сей пацан или я, в чем я так и не разобрался толком. Так что, единственное развлечение наше - карты - закончилось, а читать было нечего. Если замполита развлекали студенточки, то я изредка торчал рядом со своей продавщице, весьма недурной девицей с ребенком.
Дурная энергия замполита ни к чему хорошему, как я говорил раньше, не привела. Судьба завязалась в узелок и вместо благополучной военной карьеры, она обернулась для него тюремной камерой и могильным памятником для девицы ему едва знакомой..
Это было сразу после обеда. Из офицеров, как я уже говорил, был только наш замполит и я. Я валялся на кровати в щитовой общаге, прямо против моего окна стояла наша машина, а солдат водила был в другой комнате, где и жили наши доблестные войны. Лейтенант скоро куда-то выскочил, и я увидел его уже чирикающим с большой группой студентов, точнее студенток, среди них, кажется, были один или два парня. Скоро он заскочил в комнату и стал просить ключ у водилы. Впрочем, машина заводилась и без ключа одной отверткой, о чем и сказал ему солдат. Через минуту студенты уже грузились в ЗИЛок. Большая часть, около шести человек, из них залезла в кабину, а трое, считая кудрявого парня, поднялись в кузов, и машина рванулась вскачь на всех парах с места. Я не предполагал ничего дурного в этом, надеясь на благоразумие своего как бы начальника, и завалился спать. Впрочем, меня скоро растолкали и сообщили, что наш замполит перевернулся и задавил девчонку. На месте я застал такую картину: наш ЗИЛок стоял на дамбе оросительной системы, по которой и проходила дорога, на самом повороте. Задние колеса его были внизу у самой подошвы насыпи, а передние едва не на обочине, наверху. Машина не имела каких-либо видимых повреждений, но рядом с одним из колес лежал труп девчонки, так же без единой царапины, но вместо лица её было сплошное кровавое месиво. Никого уже из действующих лиц не было, скоро прибыла милиция, что-то там измеряла и пере измеряла. От них я и узнал всё, что произошло здесь..
Лейтенантику очень хотелось пустить пыль в глаза девчонкам, так что газовал он, направляясь к полю, куда упросили его отвезти студенточки, точнее он сам напросился, не хило, не меньше таки восьмидесяти километров в час, что весьма прилично для ЗИЛлка, особенно такого драндулета, что сменил не одного хозяина за свои несколько долгих лет жизни. Поскольку осушительная система в Приморье ничего нового не изобрела со времен оных, то дамбы и канавы при них пролаживались со строгой армейской прямотой и с такими же строгими поворотами под девяносто градусов, что при приличной скорости и напичканости кабины телами жаждущими воспользоваться попутным транспортом, а не шевелить булками лишний километр, а может два, было убийственно. Так что на повороте замполит не справился с управлением или ему сильно помешали при этом, перевернулся. ЗИЛ ушёл круто вниз с дамбы носом, крутанулся в воздухе и стал аккурат на все четыре колеса. Переднее правое пришлось точно на голову девчонке, которая вылетела вместе с сотоваркой и кудрявым сокурсником до того из кузова..
Вы скажите обычное ДТП? Самое удивительное в этой истории то, что машина пусть и выделывала такие кульбиты в воздухе, но вылетевшие из кузова и находящиеся в кабине люди не получили ни одной царапины, хоть первые прочимчиковали метров шесть по воздуху и с должным ускорением при этом, а вторые кувыркались в переполненной кабине набитой рычагами ручками и прочим железом и стеклом.. И ещё, погибшую все считали очень хорошей, почти идеальной девочкой. Поговаривают весьма талантливой. На неё почти молились родители и с благоговением взирали преподаватели, любили сокурсники. Не зря же говорят, что хорошие люди долго не живут. Да, ещё, напомню: на ней тоже ведь не было ни одной царапины..
Замполита я больше не видел никогда. Видимо это был и его узелок в судьбе, пусть и невольный, его испытание тюрьмой и духовным угнетением. Мне же выпало везти труп отличницы в морг. В Покровке его отказались принять, так что пришлось ехать в Ус-ск, а возвращаться уже поздно ночью.
На следующий день нас отозвали из командировки в полк. Вот и вся история. Грустная, глупая и печальная.
Помочь сайту
Поздравления
