Медовый плен. Глава первая

 
Поликсена старательно готовилась к будущей семейной жизни.
На экране телевизоры кадры одного фильма сменяли  кадры другого – но одно и то же  объединяло все эти кинокартины – женская нагота.
 Поликсена рассмеялась. Она вдруг подумала, что  слишком привыкла наряжаться, наряжаться и играть – то примерной дочери, то прилежной студентки. А теперь ей предстояло стать самой собой – милой темноволосой барышней с красивой кожей и выразительным взглядом тёмных глаз. И главное, абсолютно голой
Павел теперь был её выигрышным билетом. Она слишком долго томила его, не давая даже намёка на взаимность. Ей очень хотелось обставить их первое сближение, словно бы настоящий праздник.
История Жанны, которая на съёмной квартире потеряла не только честь, но и совесть её сначала шокировала, но потом удивила. Она бы ни за что не согласилась бы пластаться по полу с голым задом и выкрикивать разнообразные скабрезности. А что, если и Павел предпочтет её анус влагалищу.
Дорогая еда из холодильника потреблялась будущей женой  Павла Астахова по мере того, как у неё взыгрывал аппетит. Поликсена старательно съедала то салат, то выпивала чашку кофе, то бросалась к плебейскому пакету с чипсами - любимому лакомству Клавдии.
Та предпочитала дорогим ресторанам дешёвые забегаловки. А вместо стильных платьев по-пацански дерзкий унисекс.
Поликсене нравилось общаться со своей молчаливой горничной. Клава могла бы играть роль глухонемой. Она вообще не произносила лишних слов, а попросту вовремя убирала посуду и книги.
Поликсена стыдилась своей недосказанности. Она смущалась быть голой при Клавдии. Та была лишним свидетелем – словно бы беззвучно, но строго осуждала свою хозяйку.
 
Клавдия в свою очередь боялась расхохотаться. Она выжимала сок из двух крупных апельсинов и вспоминала странное выражение лица своей «хозяйки».
Между ними всё ещё была невидимая стенка. Словно бы они были чужими – Клавдия смущалась своей униформы – а Поликсена своей полу-наготы. Ей ужасно хотелось предстать перед миром голой – но что-то  мешало, мешало, словно бы она только играла роль богатой девушки.
Клава старательно вытягивала из памяти все смешные случайности. Ей вдруг показалось, что хорошо бы подразнить гениталии Поликсены, позволить ей почувствовать оргазм – приручить эту гордую, но отчего-то смущенную кошку.
Отец Поликсены не слишком досаждал своей дочери. Он вообще не пытался часто появляться на горизонте, предпочитая наблюдать за всем со стороны. Кратких докладов Клавдии ему вполне хватало.
Она, правда, мечтала поехать в месячный круиз по следам знаменитого португальского мореплавателя. Обогнуть Африку – побывать в Кейптауне и в Момбасе, затем вернуться домой из индийского города Гоа.
Нет, она была бы лишним свидетелем для этой пары. Да и прожить месяц среди голых совершенно чужих людей – играть роль сказочного короля, попавшего на странный, почти виртуальный, маскарад.
Полупрозрачный халат Поликсены ничего не мог скрыть. Она особенно стеснялась разводить в стороны свои точеные ноги – тогда на какое-то микромгноввение мелькало её красивое, тщательно выхохоленное влагалище.
Девушке было страшно представить, как в эту щелку проникнет член Павла. Она слишком долго хранила этот замочек от проникновения ключей – но кто боится ключа, может быть вскрыт первой попавшейся отмычкой.
Она меньше всего хотела иметь вместо элитного дома универсальный замок. И теперь, закусив верхнюю губу, прислушивалась к гудению соковыжималки.
Клавдия вошла в гостиную вместе с подносом, на котором два гладких стакана заманчиво оранжевели желанным соком. Она поставила поднос перед Поликсеной.
- Вам помочь? – вопрос слетел с почти неподвижных губ девушки сам собой. Она явно заметила смущение в лице Поликсены.
- Что?
- Вам помочь, помочь получить разрядку?
Поликсена заморгала. Клавдия между тем быстро и ловко опустилась на колени и коснулась своим языком той заветной, некстати оголенной щели.
Поликсена застонала. Её пальцы были слишком неумелы. Они не могли подарить ей того, что дарил не по летам умелый язык этой молчаливой скромницы из далёкого  города Рублёвск.
 
Родители Клавдии были рады тому, что их дочка зацепилась за столицу. И не занимается проституцией, как предрекали досужие кумушки, а работает в приличном доме прислугой.
Они уже не считали этот труд позорным. Напротив, радовались каждому переводу от дочери, тщательно маскируя эти подачки. Одно было плохо – дочь не приезжала домой уже третий год подряд.
Четвёртого июля они готовились посмотреть любимый художественный фильм. Фильм про дореволюционную капиталистку Вассу. Красота статной Инны Чуриковой была приятна им, словно бы напоминание об ушедшей юности, когда всё казалось настоящей и грядущей сказкой.
Теперь жизнь была совсем иной. Иной и для них, и для дочери, которая обреталась в Москве и работала прислугой. Время от времени она напоминала о себе звонками и денежными переводами.
Родители радовались её успехам – в сущности, это они украли у неё юность, промотали её на митингах, промотали, как промотали страну, всё вину свалив на высокого седовласого человека. Теперь жизнь им не улыбалась. Напротив ежедневно пробовала на прочность.
Они были погодками – Виктор Евгеньевич и Антонина Мизайловна. Сначала учились на одном факультете, а затем поженились, поверив в то, что руководство обеспечит их отдельной квартирой. Руководство не обмануло – а рождение в далёком 1985 году дочь помогла им обрести смысл в жизни.
Теперь, глядя на экран телевизора, они молчали. Молчали и ловили каждую реплику. Мир вокруг качался, балансировал на грани, словно большой резиновый мяч на носу у морского котика в цирке.
Теперь им было не по себе. Год назад они отметили свою жемчужную свадьбу, а в 2009 году – серебряную. Им было страшно думать о золотой и бриллиантовой, словно бы о неизбежном, но совершенно скучном празднике.
Сейчас их мысли были о дочери. Клава была женщиной усной, она не спешила лезть в зомут материнства, не спешила радовать мужчин своим вполне сформированным телом.
В Москве она нашла тёплое место у довольно известного человека Аркадия Ивановича. Тот стремительно увеличил свой капитал – увеличил на порядок и теперь был доволен жихнью.
Его дочь была на пять лет младше Клавдии. Темноволосая и очень нервная. Она училась сначала в элитной гимназии, затем  - в бывшей  Плехановке, а потом собиралась войти в состав Совета директоров со своей частью акций.
После того, как дочь задержали голую и пьяную в клубе «Акула» отец решил держать её на коротком поводке. Ему пришлось долго улаживать этот инцидент – дочь едва не обвинили в хранении кокаина, она долго рыдала и билась в истерике, стараясь разжалобить своего родителя.
Клавдии приходилось не спускать с неё глаз – Поликсена всегда находила повод для истерик. Она билась , словно эпилептичка, билась и радовалась своему позору, представляя всех своей послушной челядью.
Клавдия всё это скрывала от родителей. Скрывала, как скрывают нечто неудачное, некрасивое. Словно бы,  была виноват в том, что эта девушка  - такая неудачная девушка.
Сейчас им особенно не хватало дочери. Она была им нужна, нужна, как оправдание жизни, соловно бы им не терпелось получить от неё в виде внука или внучки.
 
 
Мишель Круазье предвкушал свою встречу с Россией.
Он лежал  на полке в купе-люкс. Лежал и мечтал. Поезд катил по пути к Страсбургу. Катил, словно бы спешил на свидание с чем-то удивительным и чудесным.
Всю эту субботу он был на ногах. Сначала приехал на вокзал, отставив в камере хранения свой не слишком обширный багаж, а затем поехал на встречу с одной довольно представительной английской леди.
Та была обеспокоена пристрастиями своей крестницы. Та была слишком смелой на делах и словах, предпочитая всем на свете костюм – своей природный – костюм праматери Евы. Дама приехала в Париж, и проживала в довольно шикарном отеле вблизи Елисейских полей.
В ресторане отеля он довольно  плотно отобедал. Отобедал, невольно подражая своему знаменитому родственнику, выбирая блюда на его взыскательный вкус. Теперь ему хотелось попробовать что-нибудь экзотическое, вроде пресловутых  пельменей, так похожих на итальянские равиоли.
Он заснул ещё до Страсбурга, заснул и погрузился в витиеватую мешанину картин, именуемой сном.
 
Поликсена нервничала. Ей казалось, что ей предстоит самый сложный, самый страшный экзамен. Теперь ей предстояло очаровать сына Григория Ивановича, точно так же, как она оччаровывала Савелия.
Теперь над нею не витал дамоклов меч детства. Никто не имел права указывать ей, что и как делать. Напротив, теперь она готовилась командовать людьми, понимая, что власть и деньги вознесли её слишком высоко для девушки её возраста.
Теперь после умелых ласк Клавдии она слегка разомлела. Та нащупала её слабую струну, нащупала, и умело пользовалась ею. Поигрывая с избалованной и экцетричной барышней, словно кошка с уже наполовину задушеннной мышкой.
Поездка во Францию должна была бы её развлечь – а путешествие на огромном корабле добаввить новых впечталений. Эти богатые люди стремились в простоте дикарей, они на какой-то месяц местали сбросить свои костюмы, словно бы надоевший груз и почуувствовать себя просто обычными голыми, пусть даже и разумными приматами.
Да, они в основном доверяли больше Чарльзу Дарвину, чем Богу. Бог был для них приятной фикцией. Сначала они переставали верить в сказочных героев затем в того, чьей мудростью была создана вся непознаваемая Вселенная.
Так вероятно, герои романов не верят в писателей. Им кажется, что они всегда жили и всегда будут жить.. Будут жить, как живут другие люди в другим книгах, на огровной планете именуемой литературой. И эта литературная земля гораздо интереснее этой, созданной Богом Земли.
Поликсена старательно составляла проспект своей будущей жизни. Она уже предвкушала и своё соитие с Павлом, и зачатие ребёнка и всё то, что казалось ей очень важным. Мир был против этих фантазий, он дышал грядущей войной – на востоке люди, верящие в Аллаха с какой-то странной упёртостью убивали тех, кто веровал в Христа.
Она не верила ни в того, ни в другого. Не верила даже в своего избранника, тот был таким же миражом, словно бы грядущий день.
 
 
* * *
И Поликсена, и знаменитый французский детектив проснулись примерно в один час. Поликсена в своей спальне, а Мишель Круазье – в вагоне люкс – на перегоне между Эрфуртом и Берлином.
Он усмехнулся – его отец мечтал пройтись по немецкой земле, пройтись до самого Берлина, дабы отплатить проклятым бошам за позор 1940 года. Но ему не удалось, не удалось выполнить свой радужный план.
Мишель тщательно умылся, переоделся в дорожный халат и принялся ожидать официанта. Идти на завтрак в вагон-ресторан было как-то лень – обычно в дороге он старался расслабиться и не придавать значение пустякам.
К тому же вчерашний обед ещё царил в его желудке. Он был слишком плотным, отличный континентальный обед. Обычно Мишель ел часто, но помалу, боясь, лишний раз нагрузить свой желудок невыносимой ношей.
Все его мысли витали вокруг России. Эта страна всегда влекла его своими просторами. Особенно, когда отец рассказал ему о своих сослуживцах по знаменитой авиадивизии.
 
Поликсена продолжала дремать. Её красивое тело, рельефно проприсовывалось под лёгкой простынёй, ткань пахла лавандой, а тёмные волосы девушки разметались по подушке.
Теперь, когда до её бракосочетания оставались считаные дни, она наиболее страдала от беспокойства. Особенно беспокоила её необхожимость быть ласковой с Павлом. Ещё недавно он просто бесил её, бесил своей аккуратностью и вдумчивостью прирожденного отличника.
Встать и пройтись покомнате нагишом. Не пугаясь и не стыдясь своей наготы. Обычно она спешила прикрыть её ярким халатом, но грядущий круиз, необходимость быть для Павла самой красивой и желанной заставили её быть смелее.
Клавдия обычно приходила к восьми часам. Она приносила завтрак и молча уходила, давая  своей хозяйке возможность позавтракать в одиночестве. Завтрак обычно занимал примерно четверть часа – спустя пятналцать минут она вызывала Клавдию вновь – дабы та убрала грязную посуду.
Теперь Поликсене казалось, что она пьяна. Мысли прыгали наподобие рассыпающегося по полу драже. От их замысловатого танца начинало ломить виски.
«Нет, это не возможно. Невозможно!».
Поликсена заворочалась. Мысли о том, что она делает ошибку не прекращались. Словно бы ей предлагали прыгнуть с крыши небоскрёба, обещая лёгкий и приятный полёт.
Отец не мог ничем помочь ей. Он просто показал ей Павла, показал с другой стороны – в этом ракурсе несносный Астахов был даже слегка привлекателен.
Она потянулась к пульту от телефизора и включив телевизор привычно стала искатьь приятную для глаз живую картинку.
Она нашлась на спортивном канале. Там транслировали прыжки в воду на Универсиаде – красивые полуголые парни прыгали с трамплина – прыгали, а затем какая-то женщина каркающим голосом объявляла оценки.
Поликсена не сразу отозвалась  на голос Клавдии. Та, молча, вошла. Держа в руках поднос с завтраком, вошла и поставила его на стол.
- Доброе утро сорвалось с её тонких губ. – Как Вам спалось, Поликсена Аркадьевна?
- Спасибо, хорошо… - лениво произнесла Поликсена, не решаясь показать служанке своё голое тело.
Клавдия, молча, вышла из комнаты. Она делала вид, что не ведает о таких мелких тайнах своей молодой хозяйки. Не ведает и искреннее недоумевает – не понимая её стыдливости.
 
Поликсена сытно позавтракала. Крики с экрана поднимали ей аппетит. Было забавно есть абсолютно голой и при этом любоваться красивыми молодыми парнями, которые синхронно по двое прыгали в бассейн
Павел был таким же стройным и мускулистым. Она вдруг представила его обнаженным, представила и невольно покраснела, словно бы стыдливая и стеснительная школьница.
Так её не мог смутить никто даже почти позабытый Савелий. Она понимала, что тогда одиннадцавть лет назад она ьыоа защищена законом, что могла манипулировать этим человеком, и что теперь манипулировать придётся всегда исполнительным и красивым сыном Григория Ивановича.
Он был слишком похож на своего отца. Такой же красивый, но что-то в его характере было как-то неловко. Слово бы Павел притворялся героем, словно бы провинциальный актёр на сцене заштатного ТЮЗа.
Спустя четверть часа появилась немногословная Клавдия. Молча, унесла поднос и оставила свою хозяйку наедине с включенным телевизором и печально-тревожными мыслями.
Клавдия же стала разбираться с собранным за неделю грязным бельём. Она собрала его в корзину и поспешила в постирочную – включить стиральную машинку.
Бельё пришлось стирать в два захода. Не смотря на нудизм хозяйки – ей пришлось одеваться. Аркадий Иванович старался видеть её одетой и не слишком одобрял этого навязчивого евизма.
Клавдия вдруг поймала себя на мыслях о доме. Ей ужасно захотелось не видеть какое-то время этой роскоши – этой дорогой мебели, картин и ковров – а попросту перенестись в небольшую квартирку своих родителей.
Те были для неё дороже даже такого большого по меркам Рублёвска жалования. Приехать и почувствовать себя свободной, сходить н знаменитый пляж под мостом, выпить кваса, прогуляться по набережной. Хотя бы месяц другой не видеть кислой физиономии вечно недовольной и капризной Поликсены!
 
Родители Клавдии проснулись также с рассветом. Отец припомнил кадры вчерашнего фильма и вздохнул, натягивая тренники и футболку.
Его жена продолжала лежать и смотреть в потолок.
- Пойду, чайник поставлю! – пробормотал лысеющий мужчина, мельком оглядывая своё отражение.
- Хорошо.
На кухне было светло и чисто, словно бы на фото в рекламном проспекте. Вся жизнь казалась теперь скучной – они не могли того момента когда стали бы законными пенсионерами, и не дрожали от ужаса перед возможной безработицей.
Поставив чайник на огонь, отец Клавдии  принялся нарезать свежий батон. Намазав ломти маслом, он стал смотреть на чайник, ожидая струи пара над его носиком.
Радиоточка что-то страстно вещала. Обычно он выключал это говорливое устройство, наслаждаясь утренней тишиной, особено по воскресным дням.
Жена прошла в уборную. Она была довольно полновата, потеряв прежнюю грацию и напоминая ему вместо лани слегка выученного, но весьма симпатичного бегемота.
- Интересно, а почему гиппопотама зовут бегомотом? – подумал муж Анны Михайловны. – Бегемот. Бегемот в беге мот, - он удивился этому каламбуру, и  рассмеялся.
Из туалета раздался шум набираемой в смывной бачок воды.
Жена пошла в ванную долго и тщательно мыла свои руки.
Когда она появилась на кухне, чайник наконец-то закипел.
Андрей Иванович разложил по кружкам чайные пакеты и принялся струить в них кипяток. Его жена смотрела на блюдо с бутербродами и чему-то загадочно улыбалась.
- Ты чего? – удивился Андрей Иванович, подвигая к жене кружку.
- Да так. Я сон хороший видела. Доченька к нам приедет.
- Клава, что ли?
- А что, у тебя другая дочь есть?
- Нету,  -со вздохом признался в своей глупой верности Андрей Иванович.
Он жалел о своей половой нерасторопности. Жалел, что слишком рано и слишком быстро привык к своей супруге.
 
Поликсена с удовольствием отметила, что нравящиеся ей крепенькие полуголые парни взяли золото.
Они, эти братья были просто душки. Она отчего-то представила их на месте своего жениха – отдаться этим богатырям было бы шиком.
Она  жалела, что в своё время не пристрастилась ни к какому виду спорта. Её не привлекала ни гимнастика, ни фигурное катание, ни даже спорт интелектуалок – шахматы. Она была простой и совершенно бездарной куколкой.
Быть только вечно неудовлетворенной и сексуально голодной барышней – она стыдилась этого чувства. Секс слишком поразил её – он напоминал затейливую борьбу – разновидность какого-то восточного единоборства –  помеси  дзюдо и сумо.
Вчерашний  опыт с Клавдией её слегка напугал. Она ни за что на свете не решилась бы делатьто, что делала эта ловкая  девушка. Она отчего-то улыбалась то ли своим мыслям, то ли посмеиваясь над  своей партнёршей.
Наконец ей захотелось переговорить со своим женихом. Поликсена села перед монитором ноутбукк и набрала заветный код.
 
Павел старательно накручивал второй дсяток километров на новеньком велотренажёре.
Он специально изводил себя физкультурой, пытаясь не слишком расслабляться перед грядущим экзаменом на окончательную взрослость.
Отец слишком опекал его в этом вопросе. То, что сын сдишком задержался в возрасте полуюноши-полуподростка, его волновало чрезвычайно. Павел не мог заставить себя пересупить через лёгкую брезгливость перед платной «любовью». Он вдруг подумал, что совершенно разонравится Поликсене, если скажет ей о своих встречах с этими несчастными женщинами.
Он сам не мог понять, отчего до сих пор верит этой странной девчонке. Отчего не мог поменять её местами с какой-нибудь Жанной или Виоллетой!? И наконец, почему они должны играть роли Дафниса и Хлои двадцать первого века?
Вызов по скайпу пришёл неожиданно. Он слез с седла и устроился перед ноутбуком, ожидая встречи с Поликсеной.
Та возникла словно бы из ниоткуда. Голя и стыдливо улыбающаяся.
- Павлик! – мурлыкнула она.
- Поля… - Павлик покраснел, он не знал, как сейчас назвать эту милую даже в своей затворническом бесстыдстве девушку. Поликсена металась между двумя именами – иногда она отзывалась на Ксению, иногда на Полину, и при этом мило улыбалась, как сейчас.
Ей не терпелось чем-то удивить своего жениха. Например, вновь коснуться своего робкого лобка, а ещё лучше раскрутить на онанизм его.
По мнению Поликсены, все парни любят обнимать свои пенисы. Она вдруг подумала, что ожидает этого поцелуя гениталий сильнее, чем ожидала магистерский диплом.
 
Мишель Круазье плотно позавтракал.
Он собирался размять ноги на перроне вокзала Берлин Лихтенберг.
Когда-то он старательно гнал от себя все мысли о Германии и немцах. Ему было противно вспоминать об этих светловолосых и злых людях, которые превратили его родной город в настояций.
Тёзка белорусского героического города был не столь героичен. Он был взят летом й940, взят, как большой, но слабый человек.
Круазье не мог простить немцам оккупации. Не мог простить слабости своей родни. Да и хищных похожих на косаток не мог простить этим  мнимым властителям всего мира.
Теперь, прогуливаясь по перрону берлинского вокзала, он чувствовал лёгкую грусть. В сущности, его жизнь была наполнена горечью, даже соединившая ся Европа казалась ему слегка подмалёванным Рейхом, так попавший в юности в тюрьму человек даже прекрасный дворец будет считать всего лишь очередным местом заключения.
Он хотел понять  другую, самодостаточную страну, страну, что дорожит своей свободой и своими границами. Страну, которая смоглоа спротивляться Гитлеру, сопротивляться до конца, словно бы боясь прослыть слабой.
Прекрасная Франциия. Она попросту согласилась со своим позором. Согласилась купить своё мнмое спокойствие ценой чести. Он видел много красивых девушек, которые так поступали, желая купить своим телом путёвку в Рай.
Таких расчётливых шлюшек ожидала страшная расправа. Мужчины брили им головы и пускали, словно скотину по улицам. Несчастные предательницы ревели, гладя свои обнаженные головы, ревели и проклинали себя  за преступную слабость.
Их чрева выносили детей чужаков. Их дети страдали не меньше – их считали чужаками и гнали прочь.
Сейчас Мишель ловил себя на странном чувстве. Он ощущал какой-то обман в этом огромном монстре, который вновь поглотил  его страну, пошлотил, как огромная и вечно голодная рыба поглощает свою незадачливую добычу.
Ничего не изменилось, словно бы кто-то смеялся над всеми попытками людей увериться в мире. Словно бы вновь грозилась разразиться третья самая страшная мировая война.
Она была невидима, но её всполохи виднелись над Украиной. Эта страна пласталась у ног нового хозяина, просясь в лагерь сильных, предавая и проклиная свою прежнюю  хранительницу – красивую и гордую Россию.
Круазье был уверен в высшей правоте русских. Он ощущал эту правоту, словно бы пытался понять, а в чём же ошиблась Франция, подпав под влияние яркой, но вздорной заокеанской державы?
Теперь эта распоясавшаяся истеричка терзала очередную жертву, так негласный лидер в классе науськивает остальных на слабого ученика. И на вежно, насколько тот умён и прилежен, он всё равно станет огребать шишки за всех.
Мишель поднялся в вагон, вошёл в купе и постарался приготовиться к своему первому свиданию – свиданию с Россией.
 
После краткого свидания с невестой Павел чувствовал себя немного виноватым. Ему было неловко повторять вслед за ней срамные движения, лаская свой пенис. Сама Поликсена заходилась от срамного восторга – ей не терпелось получить полноценную разрядку, где-нибудь за границей.
Ни она, ни он не были готовы к полноценному соитию. Оно пугало, словно бы случайное, совершенно незапланированное опьянение на дружеской вечеринке. Павел надеялся на крепость презерватива,  а его подруга и почти на ¾ жена - на его, Павла, ловкость.
Кончать на постельное бельё и пол было конечно выходом крайним. Он вдруг подумал, что такое поведение сродни убийству.
Спортивный репортаж сменился интересным приключенческим фильмом. Павел сделал звук погромче и стал следить за перипетиями предвоенного шпионского детектива. Его смущала только какая-то искусственность, персонажи вовсе не были живыми людьми, а какими-то забавными марионетками.
Отец вошёл в его комнату без стука. Он был недоволен затворничеством сына – то, что он волнуется перед свадьбой, было ему понятно.
- Послушай, Павел, завтрак стынет. А ты смотришь тут глупые фильмы!
- Прости, папа, - выдавил из себя Павел явно стесняясь своей полуодетости. -  Я тут физкультурой занимался.
- Физкультурой! – Улыбка тронула губы Григория Ивановича. – Знаем мы эту физкультуру.
Он был уверен, что сын его понимает. Он не пытался сделать из секса запретного плода, в сущности он был не против лёгких перепихов на этом диване или в ванной комнате. Но согласилась бы на такую бы гимнастику Поликсена!.
Ну, ладно. А теперь пошли завтракать.
Сын набросил на плечи халат и отправился вслед за отцом к накрытому для завтрака столику в малой гостиной.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

© Copyright: Денис Маркелов, 2015

Регистрационный номер №0298051

от 12 июля 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0298051 выдан для произведения:

Глава первая

 
Поликсена старательно готовилась к будущей семейной жизни.
На экране телевизоры кадры одного фильма сменяли  кадры другого – но одно и то же  объединяло все эти кинокартины – женская нагота.
 Поликсена рассмеялась. Она вдруг подумала, что  слишком привыкла наряжаться, наряжаться и играть – то примерной дочери, то прилежной студентки. А теперь ей предстояло стать самой собой – милой темноволосой барышней с красивой кожей и выразительным взглядом тёмных глаз. И главное, абсолютно голой
Павел теперь был её выигрышным билетом. Она слишком долго томила его, не давая даже намёка на взаимность. Ей очень хотелось обставить их первое сближение, словно бы настоящий праздник.
История Жанны, которая на съёмной квартире потеряла не только честь, но и совесть её сначала шокировала, но потом удивила. Она бы ни за что не согласилась бы пластаться по полу с голым задом и выкрикивать разнообразные скабрезности. А что, если и Павел предпочтет её анус влагалищу.
Дорогая еда из холодильника потреблялась будущей женой  Павла Астахова по мере того, как у неё взыгрывал аппетит. Поликсена старательно съедала то салат, то выпивала чашку кофе, то бросалась к плебейскому пакету с чипсами - любимому лакомству Клавдии.
Та предпочитала дорогим ресторанам дешёвые забегаловки. А вместо стильных платьев по-пацански дерзкий унисекс.
Поликсене нравилось общаться со своей молчаливой горничной. Клава могла бы играть роль глухонемой. Она вообще не произносила лишних слов, а попросту вовремя убирала посуду и книги.
Поликсена стыдилась своей недосказанности. Она смущалась быть голой при Клавдии. Та была лишним свидетелем – словно бы беззвучно, но строго осуждала свою хозяйку.
 
Клавдия в свою очередь боялась расхохотаться. Она выжимала сок из двух крупных апельсинов и вспоминала странное выражение лица своей «хозяйки».
Между ними всё ещё была невидимая стенка. Словно бы они были чужими – Клавдия смущалась своей униформы – а Поликсена своей полу-наготы. Ей ужасно хотелось предстать перед миром голой – но что-то  мешало, мешало, словно бы она только играла роль богатой девушки.
Клава старательно вытягивала из памяти все смешные случайности. Ей вдруг показалось, что хорошо бы подразнить гениталии Поликсены, позволить ей почувствовать оргазм – приручить эту гордую, но отчего-то смущенную кошку.
Отец Поликсены не слишком досаждал своей дочери. Он вообще не пытался часто появляться на горизонте, предпочитая наблюдать за всем со стороны. Кратких докладов Клавдии ему вполне хватало.
Она, правда, мечтала поехать в месячный круиз по следам знаменитого португальского мореплавателя. Обогнуть Африку – побывать в Кейптауне и в Момбасе, затем вернуться домой из индийского города Гоа.
Нет, она была бы лишним свидетелем для этой пары. Да и прожить месяц среди голых совершенно чужих людей – играть роль сказочного короля, попавшего на странный, почти виртуальный, маскарад.
Полупрозрачный халат Поликсены ничего не мог скрыть. Она особенно стеснялась разводить в стороны свои точеные ноги – тогда на какое-то микромгноввение мелькало её красивое, тщательно выхохоленное влагалище.
Девушке было страшно представить, как в эту щелку проникнет член Павла. Она слишком долго хранила этот замочек от проникновения ключей – но кто боится ключа, может быть вскрыт первой попавшейся отмычкой.
Она меньше всего хотела иметь вместо элитного дома универсальный замок. И теперь, закусив верхнюю губу, прислушивалась к гудению соковыжималки.
Клавдия вошла в гостиную вместе с подносом, на котором два гладких стакана заманчиво оранжевели желанным соком. Она поставила поднос перед Поликсеной.
- Вам помочь? – вопрос слетел с почти неподвижных губ девушки сам собой. Она явно заметила смущение в лице Поликсены.
- Что?
- Вам помочь, помочь получить разрядку?
Поликсена заморгала. Клавдия между тем быстро и ловко опустилась на колени и коснулась своим языком той заветной, некстати оголенной щели.
Поликсена застонала. Её пальцы были слишком неумелы. Они не могли подарить ей того, что дарил не по летам умелый язык этой молчаливой скромницы из далёкого  города Рублёвск.
 
Родители Клавдии были рады тому, что их дочка зацепилась за столицу. И не занимается проституцией, как предрекали досужие кумушки, а работает в приличном доме прислугой.
Они уже не считали этот труд позорным. Напротив, радовались каждому переводу от дочери, тщательно маскируя эти подачки. Одно было плохо – дочь не приезжала домой уже третий год подряд.
Четвёртого июля они готовились посмотреть любимый художественный фильм. Фильм про дореволюционную капиталистку Вассу. Красота статной Инны Чуриковой была приятна им, словно бы напоминание об ушедшей юности, когда всё казалось настоящей и грядущей сказкой.
Теперь жизнь была совсем иной. Иной и для них, и для дочери, которая обреталась в Москве и работала прислугой. Время от времени она напоминала о себе звонками и денежными переводами.
Родители радовались её успехам – в сущности, это они украли у неё юность, промотали её на митингах, промотали, как промотали страну, всё вину свалив на высокого седовласого человека. Теперь жизнь им не улыбалась. Напротив ежедневно пробовала на прочность.
Они были погодками – Виктор Евгеньевич и Антонина Мизайловна. Сначала учились на одном факультете, а затем поженились, поверив в то, что руководство обеспечит их отдельной квартирой. Руководство не обмануло – а рождение в далёком 1985 году дочь помогла им обрести смысл в жизни.
Теперь, глядя на экран телевизора, они молчали. Молчали и ловили каждую реплику. Мир вокруг качался, балансировал на грани, словно большой резиновый мяч на носу у морского котика в цирке.
Теперь им было не по себе. Год назад они отметили свою жемчужную свадьбу, а в 2009 году – серебряную. Им было страшно думать о золотой и бриллиантовой, словно бы о неизбежном, но совершенно скучном празднике.
Сейчас их мысли были о дочери. Клава была женщиной усной, она не спешила лезть в зомут материнства, не спешила радовать мужчин своим вполне сформированным телом.
В Москве она нашла тёплое место у довольно известного человека Аркадия Ивановича. Тот стремительно увеличил свой капитал – увеличил на порядок и теперь был доволен жихнью.
Его дочь была на пять лет младше Клавдии. Темноволосая и очень нервная. Она училась сначала в элитной гимназии, затем  - в бывшей  Плехановке, а потом собиралась войти в состав Совета директоров со своей частью акций.
После того, как дочь задержали голую и пьяную в клубе «Акула» отец решил держать её на коротком поводке. Ему пришлось долго улаживать этот инцидент – дочь едва не обвинили в хранении кокаина, она долго рыдала и билась в истерике, стараясь разжалобить своего родителя.
Клавдии приходилось не спускать с неё глаз – Поликсена всегда находила повод для истерик. Она билась , словно эпилептичка, билась и радовалась своему позору, представляя всех своей послушной челядью.
Клавдия всё это скрывала от родителей. Скрывала, как скрывают нечто неудачное, некрасивое. Словно бы,  была виноват в том, что эта девушка  - такая неудачная девушка.
Сейчас им особенно не хватало дочери. Она была им нужна, нужна, как оправдание жизни, соловно бы им не терпелось получить от неё в виде внука или внучки.
 
 
Мишель Круазье предвкушал свою встречу с Россией.
Он лежал  на полке в купе-люкс. Лежал и мечтал. Поезд катил по пути к Страсбургу. Катил, словно бы спешил на свидание с чем-то удивительным и чудесным.
Всю эту субботу он был на ногах. Сначала приехал на вокзал, отставив в камере хранения свой не слишком обширный багаж, а затем поехал на встречу с одной довольно представительной английской леди.
Та была обеспокоена пристрастиями своей крестницы. Та была слишком смелой на делах и словах, предпочитая всем на свете костюм – своей природный – костюм праматери Евы. Дама приехала в Париж, и проживала в довольно шикарном отеле вблизи Елисейских полей.
В ресторане отеля он довольно  плотно отобедал. Отобедал, невольно подражая своему знаменитому родственнику, выбирая блюда на его взыскательный вкус. Теперь ему хотелось попробовать что-нибудь экзотическое, вроде пресловутых  пельменей, так похожих на итальянские равиоли.
Он заснул ещё до Страсбурга, заснул и погрузился в витиеватую мешанину картин, именуемой сном.
 
Поликсена нервничала. Ей казалось, что ей предстоит самый сложный, самый страшный экзамен. Теперь ей предстояло очаровать сына Григория Ивановича, точно так же, как она оччаровывала Савелия.
Теперь над нею не витал дамоклов меч детства. Никто не имел права указывать ей, что и как делать. Напротив, теперь она готовилась командовать людьми, понимая, что власть и деньги вознесли её слишком высоко для девушки её возраста.
Теперь после умелых ласк Клавдии она слегка разомлела. Та нащупала её слабую струну, нащупала, и умело пользовалась ею. Поигрывая с избалованной и экцетричной барышней, словно кошка с уже наполовину задушеннной мышкой.
Поездка во Францию должна была бы её развлечь – а путешествие на огромном корабле добаввить новых впечталений. Эти богатые люди стремились в простоте дикарей, они на какой-то месяц местали сбросить свои костюмы, словно бы надоевший груз и почуувствовать себя просто обычными голыми, пусть даже и разумными приматами.
Да, они в основном доверяли больше Чарльзу Дарвину, чем Богу. Бог был для них приятной фикцией. Сначала они переставали верить в сказочных героев затем в того, чьей мудростью была создана вся непознаваемая Вселенная.
Так вероятно, герои романов не верят в писателей. Им кажется, что они всегда жили и всегда будут жить.. Будут жить, как живут другие люди в другим книгах, на огровной планете именуемой литературой. И эта литературная земля гораздо интереснее этой, созданной Богом Земли.
Поликсена старательно составляла проспект своей будущей жизни. Она уже предвкушала и своё соитие с Павлом, и зачатие ребёнка и всё то, что казалось ей очень важным. Мир был против этих фантазий, он дышал грядущей войной – на востоке люди, верящие в Аллаха с какой-то странной упёртостью убивали тех, кто веровал в Христа.
Она не верила ни в того, ни в другого. Не верила даже в своего избранника, тот был таким же миражом, словно бы грядущий день.
 
 
* * *
И Поликсена, и знаменитый французский детектив проснулись примерно в один час. Поликсена в своей спальне, а Мишель Круазье – в вагоне люкс – на перегоне между Эрфуртом и Берлином.
Он усмехнулся – его отец мечтал пройтись по немецкой земле, пройтись до самого Берлина, дабы отплатить проклятым бошам за позор 1940 года. Но ему не удалось, не удалось выполнить свой радужный план.
Мишель тщательно умылся, переоделся в дорожный халат и принялся ожидать официанта. Идти на завтрак в вагон-ресторан было как-то лень – обычно в дороге он старался расслабиться и не придавать значение пустякам.
К тому же вчерашний обед ещё царил в его желудке. Он был слишком плотным, отличный континентальный обед. Обычно Мишель ел часто, но помалу, боясь, лишний раз нагрузить свой желудок невыносимой ношей.
Все его мысли витали вокруг России. Эта страна всегда влекла его своими просторами. Особенно, когда отец рассказал ему о своих сослуживцах по знаменитой авиадивизии.
 
Поликсена продолжала дремать. Её красивое тело, рельефно проприсовывалось под лёгкой простынёй, ткань пахла лавандой, а тёмные волосы девушки разметались по подушке.
Теперь, когда до её бракосочетания оставались считаные дни, она наиболее страдала от беспокойства. Особенно беспокоила её необхожимость быть ласковой с Павлом. Ещё недавно он просто бесил её, бесил своей аккуратностью и вдумчивостью прирожденного отличника.
Встать и пройтись покомнате нагишом. Не пугаясь и не стыдясь своей наготы. Обычно она спешила прикрыть её ярким халатом, но грядущий круиз, необходимость быть для Павла самой красивой и желанной заставили её быть смелее.
Клавдия обычно приходила к восьми часам. Она приносила завтрак и молча уходила, давая  своей хозяйке возможность позавтракать в одиночестве. Завтрак обычно занимал примерно четверть часа – спустя пятналцать минут она вызывала Клавдию вновь – дабы та убрала грязную посуду.
Теперь Поликсене казалось, что она пьяна. Мысли прыгали наподобие рассыпающегося по полу драже. От их замысловатого танца начинало ломить виски.
«Нет, это не возможно. Невозможно!».
Поликсена заворочалась. Мысли о том, что она делает ошибку не прекращались. Словно бы ей предлагали прыгнуть с крыши небоскрёба, обещая лёгкий и приятный полёт.
Отец не мог ничем помочь ей. Он просто показал ей Павла, показал с другой стороны – в этом ракурсе несносный Астахов был даже слегка привлекателен.
Она потянулась к пульту от телефизора и включив телевизор привычно стала искатьь приятную для глаз живую картинку.
Она нашлась на спортивном канале. Там транслировали прыжки в воду на Универсиаде – красивые полуголые парни прыгали с трамплина – прыгали, а затем какая-то женщина каркающим голосом объявляла оценки.
Поликсена не сразу отозвалась  на голос Клавдии. Та, молча, вошла. Держа в руках поднос с завтраком, вошла и поставила его на стол.
- Доброе утро сорвалось с её тонких губ. – Как Вам спалось, Поликсена Аркадьевна?
- Спасибо, хорошо… - лениво произнесла Поликсена, не решаясь показать служанке своё голое тело.
Клавдия, молча, вышла из комнаты. Она делала вид, что не ведает о таких мелких тайнах своей молодой хозяйки. Не ведает и искреннее недоумевает – не понимая её стыдливости.
 
Поликсена сытно позавтракала. Крики с экрана поднимали ей аппетит. Было забавно есть абсолютно голой и при этом любоваться красивыми молодыми парнями, которые синхронно по двое прыгали в бассейн
Павел был таким же стройным и мускулистым. Она вдруг представила его обнаженным, представила и невольно покраснела, словно бы стыдливая и стеснительная школьница.
Так её не мог смутить никто даже почти позабытый Савелий. Она понимала, что тогда одиннадцавть лет назад она ьыоа защищена законом, что могла манипулировать этим человеком, и что теперь манипулировать придётся всегда исполнительным и красивым сыном Григория Ивановича.
Он был слишком похож на своего отца. Такой же красивый, но что-то в его характере было как-то неловко. Слово бы Павел притворялся героем, словно бы провинциальный актёр на сцене заштатного ТЮЗа.
Спустя четверть часа появилась немногословная Клавдия. Молча, унесла поднос и оставила свою хозяйку наедине с включенным телевизором и печально-тревожными мыслями.
Клавдия же стала разбираться с собранным за неделю грязным бельём. Она собрала его в корзину и поспешила в постирочную – включить стиральную машинку.
Бельё пришлось стирать в два захода. Не смотря на нудизм хозяйки – ей пришлось одеваться. Аркадий Иванович старался видеть её одетой и не слишком одобрял этого навязчивого евизма.
Клавдия вдруг поймала себя на мыслях о доме. Ей ужасно захотелось не видеть какое-то время этой роскоши – этой дорогой мебели, картин и ковров – а попросту перенестись в небольшую квартирку своих родителей.
Те были для неё дороже даже такого большого по меркам Рублёвска жалования. Приехать и почувствовать себя свободной, сходить н знаменитый пляж под мостом, выпить кваса, прогуляться по набережной. Хотя бы месяц другой не видеть кислой физиономии вечно недовольной и капризной Поликсены!
 
Родители Клавдии проснулись также с рассветом. Отец припомнил кадры вчерашнего фильма и вздохнул, натягивая тренники и футболку.
Его жена продолжала лежать и смотреть в потолок.
- Пойду, чайник поставлю! – пробормотал лысеющий мужчина, мельком оглядывая своё отражение.
- Хорошо.
На кухне было светло и чисто, словно бы на фото в рекламном проспекте. Вся жизнь казалась теперь скучной – они не могли того момента когда стали бы законными пенсионерами, и не дрожали от ужаса перед возможной безработицей.
Поставив чайник на огонь, отец Клавдии  принялся нарезать свежий батон. Намазав ломти маслом, он стал смотреть на чайник, ожидая струи пара над его носиком.
Радиоточка что-то страстно вещала. Обычно он выключал это говорливое устройство, наслаждаясь утренней тишиной, особено по воскресным дням.
Жена прошла в уборную. Она была довольно полновата, потеряв прежнюю грацию и напоминая ему вместо лани слегка выученного, но весьма симпатичного бегемота.
- Интересно, а почему гиппопотама зовут бегомотом? – подумал муж Анны Михайловны. – Бегемот. Бегемот в беге мот, - он удивился этому каламбуру, и  рассмеялся.
Из туалета раздался шум набираемой в смывной бачок воды.
Жена пошла в ванную долго и тщательно мыла свои руки.
Когда она появилась на кухне, чайник наконец-то закипел.
Андрей Иванович разложил по кружкам чайные пакеты и принялся струить в них кипяток. Его жена смотрела на блюдо с бутербродами и чему-то загадочно улыбалась.
- Ты чего? – удивился Андрей Иванович, подвигая к жене кружку.
- Да так. Я сон хороший видела. Доченька к нам приедет.
- Клава, что ли?
- А что, у тебя другая дочь есть?
- Нету,  -со вздохом признался в своей глупой верности Андрей Иванович.
Он жалел о своей половой нерасторопности. Жалел, что слишком рано и слишком быстро привык к своей супруге.
 
Поликсена с удовольствием отметила, что нравящиеся ей крепенькие полуголые парни взяли золото.
Они, эти братья были просто душки. Она отчего-то представила их на месте своего жениха – отдаться этим богатырям было бы шиком.
Она  жалела, что в своё время не пристрастилась ни к какому виду спорта. Её не привлекала ни гимнастика, ни фигурное катание, ни даже спорт интелектуалок – шахматы. Она была простой и совершенно бездарной куколкой.
Быть только вечно неудовлетворенной и сексуально голодной барышней – она стыдилась этого чувства. Секс слишком поразил её – он напоминал затейливую борьбу – разновидность какого-то восточного единоборства –  помеси  дзюдо и сумо.
Вчерашний  опыт с Клавдией её слегка напугал. Она ни за что на свете не решилась бы делатьто, что делала эта ловкая  девушка. Она отчего-то улыбалась то ли своим мыслям, то ли посмеиваясь над  своей партнёршей.
Наконец ей захотелось переговорить со своим женихом. Поликсена села перед монитором ноутбукк и набрала заветный код.
 
Павел старательно накручивал второй дсяток километров на новеньком велотренажёре.
Он специально изводил себя физкультурой, пытаясь не слишком расслабляться перед грядущим экзаменом на окончательную взрослость.
Отец слишком опекал его в этом вопросе. То, что сын сдишком задержался в возрасте полуюноши-полуподростка, его волновало чрезвычайно. Павел не мог заставить себя пересупить через лёгкую брезгливость перед платной «любовью». Он вдруг подумал, что совершенно разонравится Поликсене, если скажет ей о своих встречах с этими несчастными женщинами.
Он сам не мог понять, отчего до сих пор верит этой странной девчонке. Отчего не мог поменять её местами с какой-нибудь Жанной или Виоллетой!? И наконец, почему они должны играть роли Дафниса и Хлои двадцать первого века?
Вызов по скайпу пришёл неожиданно. Он слез с седла и устроился перед ноутбуком, ожидая встречи с Поликсеной.
Та возникла словно бы из ниоткуда. Голя и стыдливо улыбающаяся.
- Павлик! – мурлыкнула она.
- Поля… - Павлик покраснел, он не знал, как сейчас назвать эту милую даже в своей затворническом бесстыдстве девушку. Поликсена металась между двумя именами – иногда она отзывалась на Ксению, иногда на Полину, и при этом мило улыбалась, как сейчас.
Ей не терпелось чем-то удивить своего жениха. Например, вновь коснуться своего робкого лобка, а ещё лучше раскрутить на онанизм его.
По мнению Поликсены, все парни любят обнимать свои пенисы. Она вдруг подумала, что ожидает этого поцелуя гениталий сильнее, чем ожидала магистерский диплом.
 
Мишель Круазье плотно позавтракал.
Он собирался размять ноги на перроне вокзала Берлин Лихтенберг.
Когда-то он старательно гнал от себя все мысли о Германии и немцах. Ему было противно вспоминать об этих светловолосых и злых людях, которые превратили его родной город в настояций.
Тёзка белорусского героического города был не столь героичен. Он был взят летом й940, взят, как большой, но слабый человек.
Круазье не мог простить немцам оккупации. Не мог простить слабости своей родни. Да и хищных похожих на косаток не мог простить этим  мнимым властителям всего мира.
Теперь, прогуливаясь по перрону берлинского вокзала, он чувствовал лёгкую грусть. В сущности, его жизнь была наполнена горечью, даже соединившая ся Европа казалась ему слегка подмалёванным Рейхом, так попавший в юности в тюрьму человек даже прекрасный дворец будет считать всего лишь очередным местом заключения.
Он хотел понять  другую, самодостаточную страну, страну, что дорожит своей свободой и своими границами. Страну, которая смоглоа спротивляться Гитлеру, сопротивляться до конца, словно бы боясь прослыть слабой.
Прекрасная Франциия. Она попросту согласилась со своим позором. Согласилась купить своё мнмое спокойствие ценой чести. Он видел много красивых девушек, которые так поступали, желая купить своим телом путёвку в Рай.
Таких расчётливых шлюшек ожидала страшная расправа. Мужчины брили им головы и пускали, словно скотину по улицам. Несчастные предательницы ревели, гладя свои обнаженные головы, ревели и проклинали себя  за преступную слабость.
Их чрева выносили детей чужаков. Их дети страдали не меньше – их считали чужаками и гнали прочь.
Сейчас Мишель ловил себя на странном чувстве. Он ощущал какой-то обман в этом огромном монстре, который вновь поглотил  его страну, пошлотил, как огромная и вечно голодная рыба поглощает свою незадачливую добычу.
Ничего не изменилось, словно бы кто-то смеялся над всеми попытками людей увериться в мире. Словно бы вновь грозилась разразиться третья самая страшная мировая война.
Она была невидима, но её всполохи виднелись над Украиной. Эта страна пласталась у ног нового хозяина, просясь в лагерь сильных, предавая и проклиная свою прежнюю  хранительницу – красивую и гордую Россию.
Круазье был уверен в высшей правоте русских. Он ощущал эту правоту, словно бы пытался понять, а в чём же ошиблась Франция, подпав под влияние яркой, но вздорной заокеанской державы?
Теперь эта распоясавшаяся истеричка терзала очередную жертву, так негласный лидер в классе науськивает остальных на слабого ученика. И на вежно, насколько тот умён и прилежен, он всё равно станет огребать шишки за всех.
Мишель поднялся в вагон, вошёл в купе и постарался приготовиться к своему первому свиданию – свиданию с Россией.
 
После краткого свидания с невестой Павел чувствовал себя немного виноватым. Ему было неловко повторять вслед за ней срамные движения, лаская свой пенис. Сама Поликсена заходилась от срамного восторга – ей не терпелось получить полноценную разрядку, где-нибудь за границей.
Ни она, ни он не были готовы к полноценному соитию. Оно пугало, словно бы случайное, совершенно незапланированное опьянение на дружеской вечеринке. Павел надеялся на крепость презерватива,  а его подруга и почти на ¾ жена - на его, Павла, ловкость.
Кончать на постельное бельё и пол было конечно выходом крайним. Он вдруг подумал, что такое поведение сродни убийству.
Спортивный репортаж сменился интересным приключенческим фильмом. Павел сделал звук погромче и стал следить за перипетиями предвоенного шпионского детектива. Его смущала только какая-то искусственность, персонажи вовсе не были живыми людьми, а какими-то забавными марионетками.
Отец вошёл в его комнату без стука. Он был недоволен затворничеством сына – то, что он волнуется перед свадьбой, было ему понятно.
- Послушай, Павел, завтрак стынет. А ты смотришь тут глупые фильмы!
- Прости, папа, - выдавил из себя Павел явно стесняясь своей полуодетости. -  Я тут физкультурой занимался.
- Физкультурой! – Улыбка тронула губы Григория Ивановича. – Знаем мы эту физкультуру.
Он был уверен, что сын его понимает. Он не пытался сделать из секса запретного плода, в сущности он был не против лёгких перепихов на этом диване или в ванной комнате. Но согласилась бы на такую бы гимнастику Поликсена!.
Ну, ладно. А теперь пошли завтракать.
Сын набросил на плечи халат и отправился вслед за отцом к накрытому для завтрака столику в малой гостиной.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

 

Медовый плен Пролог

Медовый плен. Глава вторая