Медовый плен. Глава четвёртая

Поликсена всю среду была очень взволнованной.
Она встала не свет ни заря, обеспокоена, то своей причёской, то тем, что свадебное платье слишком хрупко и узко и наконец тем, как не выглядеть слишком дурашливой, светясь от счастья.
Она решила отложить венчание с Павлом Астаховым на потом. Необходимо было приготовиться к этому шагу, Поликсене было страшно от новых обязательств, она просто молча села в огромную таксообразную машину и покатила в сторону ЗАГСа.
Павел прибыл в черном Лексусе. Он был свеж и подтянут, и благоухал слишком рьяно рекламируемым  одеколоном.
Регистрация не заняла слишком много времени От Малого Харитоньевского переулка машины взяли курс на улицу Тверскую туда, где в шикарном отеле были забронированы номера для новобрачных.
Поликсена не сводила глаз с обручального кольца. Ей не интересовали даже виды Москвы, напротив она с каким-то тайным восторгом ожидала завтрашнего дня, чтобы на какое-то время избавиться от этого шумного и такого непредсказуемого города.
Отель не обладал  стоянкой. Это было явным упущением отца, но стильность здания, и приличность кухни компенсировали это маленькое неудобство.
Поликсене вдруг захотелось, чтобы её сейчас увидели все её подружки по школе и университету, Чтобы больше не считали её нюней и капризулей, и ещё ведь она после сытной трапезы будет вместе с Павлом, и они станут.
Этот полудетский дерзкий глагол промелькнул в голове, подобно разряду молнии. Поликсена закусила губу – произнести такое слово вслух, что о ней подумают гости.
А гостей интересовало лишь хорошая кухня. Они вели себя, словно группа снобов, старательно оглядывали тарелки и оценивали официантов.
Расставленные  по столам блюда с закусками манили и глаза, и руки. Столы были поставлены покоем, а во главе стола сидели Павел и улыбающаяся и радостная Поликсена.
Она была рада и за своё платье, и за старомодное, такое уютное бельё. Оно сидело на ней, как вторая кожа.
Фужеры с шампанским средиземноморские салаты и прочие яства Италии. Она пила, ела, целовала Павла и чувствовала, как постепенно всё сильнее хочет его. Она была готова его тотчас распотрошить, словно бы новогодний подарок – чёрный костюм её – нет не жениха, но уже мужа – придавал её восторга.
Она уже видела себя голой и побежденной, видела, как постепенно уступает под напором этого молодого человека, как отдаётся каждому его движению, словно бы забавной, но только для взрослых, гимнастике.
Всё, что она раньше знала о сексе, теперь прыгало в её голове, словно бы белоснежные шарики в лототронне. Теперь она могла сама повелевать своим избранником – то приближая его к своему телу, то отдаляя – исходя из обстоятельств.
Никто другой не пробуждал в неё такой прыти – даже те мальчишки, что заглядывались на неё в школе. Тот секс был всего лишь глупой, безобразной игрой – а вот то, что произойдёт с ними в президентском люксе.
Она вдруг подумала о миниатюрных видеокамерах. Было бы даже забавно посмотреть на себя со стороны – ведь снимал же отец её последний бал в школе, и вручение диплома с отличием. Он, словно бы боялся, что она, его дочь вдруг внезапно растворится в воздухе, словно бы какая-то сказочная фея.
За два часа тарелки успели опустеть. Ела, и выпитый алкоголь придал бодрости Павлу. Ему не терпелось уединиться со своей законной женой, уединиться и избавить её от этих перьев невинности.
 
Аркадий Иванович торжествовал. Если он праздновал своё бракосочетание в дешёвой забегаловке. То его дочь  - в элитном ресторане. Он смотрел на потолок, на занавеси, на всё то великолепие, что окружало его.
Гостиница была также великолепной. Она находилась очень удачно, в каких-то метрах от Белорусского вокзала, откуда завтра, без двадцати пяти минут одиннадцать должен был отойти поезд, направляющийся к  Французской Ривьере.
Он и сам на следуюший день после отъезда дочери собирался отправиться в вояж к морю. В далёком приморском городе его ожидала шикарная яхта с гордым названием Дункан.
Он исполнил своюю мечту, когда-то он завидовал герою Жюля Верна, тот имел возможность совершить кругосветное плавание и спасти отца двух детей – знаменитого капитана Гранта. Он помнил, как зачитывался книжкой про это великое путешествие, как мечтал подражать этим храбрым и беззаветно преданным своим идеалам людям.
У него давно не было никаких идеалов. Он боялся им верить, всегда очередной идеал оказывался предательским миражом, вроде тех, что вводят в заблуждение путников где-нибудь в африканской пустыне.
Он совсем не жалел о том, что развёлся с Виолеттой. Та получила от него  неплохое содержание ,и теперь жила в своей мило Пивоваровке, старательно разыгрывая из себя состоятельную даму. Он помог ей спроектировать довольно уютный и просторный дом и обновить доставшуюся  в наследство машину – старую потрепанную жизнью «Победу»
Из зелёной, она стала благородно серой, а её внешний вид стал походить на какой-то футуристический автомобиль из похождений Фантомаса.
Дочь не спешила навещать свою мать. Виолетта ей казалась слишком развязной – Поликсена понимала, что мать ловит последние блики женственности, пытаясь хоть так избавиться от странного чувства обманутости жизнью.
Она устала чувствовать себя на вечно длящейся контрольной работе. Устала постоянно стремиться к очередному ускользающему от нею кумиру, устала чувствовать себя обделенной.
В Москве было много женщин и богаче и красивей её, но тут в тихом селе она выглядела слишком роскошно, словно бы садовая роза в букете из полевых цветов.
Аркадий был рад, что не сообщил ей о замужестве Поликсены. В сущности, этот спектакль просто бы обидел дочь – слишком развязная и так и не избавившаяся от некоторых дурных привычек Виолетта была бы тут пятым колесом в телеге.
 
Утром к завтраку, Мишель Круазье вошёл в ресторан «Корнель». Судя по названию ресторана, тут должна была бы царить французская кухня, и не только французская, но именно та, которую называют руанской.
Он почти не ошибся. Ему подали хорошо взбитый омлет, а на десерт знаменитый руанский мусс.
Еда взбодрила его. Взбодрила, и посла того как он оплатил счёт повела прочь из отеля на свежий воздух.
Круазье шагал по центру города, оглядывая каждый дом с удивлением мальчишки. Он чувствовал некоторую робость, словно бы гулял не по настоящему городу, а в какой-то интерактивной игре, где всё такое призрачное и не настоящее.
«А ведь его, этот прекрасный горд почти стёрли с лица земли.
Он вдруг отчётливо увидел остовы домов, почувствовал запах гари и покачнулся.
Солнце стремилось к зениту. Оно было неумолимо в своей жестокости.
Мишель поспешил отыскать лавочку и сесть в тени. Немного отдохнув, он направился к улице Мира, стараясь никуда не спешить.
Так идя по улице, он незаметно добрёл до кафе «Носорог». На память тотчас пришла знаменитая гравюра Дюрера, а ещё пьеса одного забавного драматурга.
«Жаль, что я слишком пожадничал в Корнеле» - подумал он, старательно отмечая этот оазис вкуса. – Надо заглянуть сюда, ну хотя бы завтра.
Ему не терпелось оглядеть весь город. Но он, по словам местных, был слишком длинен и узок, словно высохшее русло реки.
«Неужели и тогда стояла такая же адская погода!» - подумал он, поворачивая свои стопы к отелю.
* * *
Поликсене было очень важно понравиться Павлу.
Она вдруг завелась, словно капризуля в магазине игрушек, жаждая поскорее проверить работоспособность этого парня, в качестве её законного мужа
Павел изнемогал от впечатлений. Он ел довольно аккуратно, умело мешая закуску и выпивку, и теперь выглядел совсем трезвым, в отличие от неё, желающей прямо сейчас, немедленно приступит к делу.
  Поликсене было немного страшно и стыдно. Когда-то она стыдилась и ужасно боялась обыкновенных инъекций, боялась оголять свою почти не поротую попу и подставлять её под иглу шприца.
Теперь ей предстояло подставить кое-что другое.
Затянувшееся девство её ужасно тяготило. Оно было несносно, словно бы задержавшийся во рту молочный зуб. Ей именно сейчас было важно избавиться от этого рудимента детства, Избавиться и пойти дальше свободной и смелой женщиной.
Павел был рад избавиться от надоевшего ему костюма. Он вдруг понял, что давно мечтал увидеть Поликсену нагой – он всегда путался в этом странном имени – не зная, как называть свою жену – Полиной или Ксенией.
Она была двулична не только в имени. В этом довольно большом номере было легко вообразить себя лилипутами – мысленно  превратиться в этаких микролюдей, озабоченных только одним: произвести на свет третьего.
Нагота не приблизила их ни на йоту к библейским героям. Поликсена тупо взирала на свои ножные пальцы, смотрела и понимала, что становится слишком красной для вполне самостоятельной и взрослой девушки.
Она вдруг почувствовала, как старается стать прежней, как все её ухищрения становится обычными крияаляниями, а что сам Павел смущён реакцией своего такого непослушного члена.
Поликсена боялась показаться ему слишком опытной. Боялась, что сочтёт это родимым пятном шлюхи и убежит прочь.
«Какая глупость! Я так ждала этой минуты!»
Ей вдруг показалось, что раньше она уже делала это, что всё было когда-то и именно здесь, в этом номере на огромной двуспальной кровати. Что всё должно случиться именно так и иначе.
«Пойдём. Примем душ, милый!», - наконец она выдавила из себя.
Слова упали на пол, словно бы червячок зубной пасты из тюбика.
Павел был рад начать исследование жены с омовения. Он вдруг подумал, что раньше в школе он отдал бы всё, чтобы сопрягаться с какой-нибудь богатой красавицей. Но сейчас, голая и странно весёлая Поликсена была слишком обычна.
«Секс… Неужели нельзя как-то иначе. Проще. Он вдруг поймал себя на желании увидеть тот тщательно оберегаемый вход и выход  у женщин. Туда он был должен вставить свой член, и оттуда должен был появиться законный плод его стараний – сын или дочь.
Поликсена думала о радостном событии. Она совсем не думала о возможной беременности – в сущности это было всего лишь ритуалом, без которого ей будет стыдно появиться нагой на лайнере.
Рассказы тётки стали вертеться в голове со скоростью карусели. Напрасно Поликсена вслушивалась в этот малопонятный шум, слова становились лишь звуками – так обычно говорит с людьми ветер.
Павел взял инициативу в свои руки. Он выхватил из рук жены мочалку и принялся смывать с её тела пот. Дочь Аркадия Ивановича задрожала, боясь с искусом направить руку мужа в её пока ещё такое девственное место.
«Завтра мы сядем на поезд. И я алчу, хочу…» - бормотала она, чувствуя желанный миг разрядки. Но не для себя, а для мужа.
Шум падающей воды надёжно маскировал её вздохи. Было страшно подумать, что будет там, на шёлковых простынях, когда Павел наконец войдёт в неё.
Она боялась оставить о себе память – маленькую кровавую точку, знак своей непорочности. Ах, если бы они попробовали сделать это раньше, Не дожидаясь дурацкого экзамена на свою сексуальную профпригодность!
Павел больше всего боялся замарать тело жены своей густой и так тщательно собираемой спермой. Он избегал того, что люди называют рукоблудием, и теперь чувствовал себя очень виноватым.
«И что потом. Неужели я буду делать это всегда?», - спрашивал он сам себя, чувствуя, как постепенно привыкает к этим движениям, и уже жаждет, жаждет окончательной и неотвратимой стыковки с женой.
Поликсена сама не заметила, как открыла для него путь внутрь себя. Её пока еще девственное лоно плотоядно облизывалось в предвкушении желанного угощения.
 
Вечер наступил быстро.
Им хотелось чем-то развлечь себя. Сексуальные игры оказались обманчивым счастьем – Поликсена стыдилась своего стыдливого порыва, а её молодой муж не решался сделать первый ход. Так не очень опытный шахматист ожидает от любого хода  противника неминуемого и скорого мата.
На одном из телеканалов начинался телеспектакль. По сцене бегало лысое, уродливое, лопоухое существо, бегало и говорило гневные монологи.
Этот плешивый горбун показался Поликсене отвратительным напившимся кровью пауком. Он и впрямь чем-то напоминал это мерзкое насекомое: старательно кривлялся, переползал с места на место и каждым своим движением вызывал желание вытошнить из себя не только слова, но и все прекрасные блюда.
- Какая мерзость! – пискнула Поликсена.- Переключи.
- Милая, это Шекспир, - быстро проговорил Павел, задвигая пульт себе за спину.
- Это? – проговорила она, указывая на уродливого человека.
- Нет,  это Ричард Третий. Точнее это Константин Райкин в роли Ричарда Третьего.
Поликсена стала красной, как рак. Она вдруг подумала, что глупо смотреть телевизор, в чём мать родила. Что этот странный персонаж слишком мерзок. Слишком уродлив.
Она решила покинуть своего младосупруга на время, пойти облегчиться перед ночью. Посетив отлично выдраенный санузел. Павел продолжал балдеть от монологов лысой пошлой твари. Поликсена видела лишь мерзкого почесывающегося уродца и вдруг представила таким горбуном своего собственного мужа.
«Интересно, а там, на том прекрасном лайнере будут такие уроды?», - подумала она опускаясь на стульчак и желая освободиться от лишнего груза. Ей казалось, что вся съеденная ею пища уже обратилась в дерьмо и была готова вылезти из её попы, точно так же, как маленькие колбаски фарша вылезают из отверстий в решетке мясорубки.
Быть не прекрасной небожительницей, но уродливой и мерзкой обезьяной, случайно оплешивевшей по неведомой её причине. Похотливой мартышкой, которая готова ради двух сладких судорог ставить на кон свою бессмертную душу.
Мягкая туалетная бумага ласкала её нежный анус, она легко соглашалась быть грязной и дурно пахнуть. Взамен позволяя Поликсене чувствовать себя вновь непорочной и очень страстной богиней.
 
Павел уже не мог понять, где и почему он находится. Ещё недавно недоступная и красивая Поликсена стояла на коленях и робко, словно бы фруктовый лёд полизывала его и без того вздыбленный член
Но ей показалось, что в её чай был подмешано какое-то мерзкое зелье. Она боялась взглянуть на того, кому ещё утром была готова служить и телом, и душой. Павел был рад её покорности, а она сама была готова на всё, чтобы угодить его либидо.
Ей казалось, что за ними наблюдают. Наблюдают и дёргают за невидимые нити, словно послушных марионеток. За такие же нити дёргал на сцене людей и этот мерзкий уродец, дергал и стремился к своему грязному и кровавому финалу.
Поликсена вдруг решила пойти ва-банк. Сесть на большой, похожий на рукоять стоп-крана член своего супруга и покачаться на нём, как качалась на качалке в далёком детстве.
Павел не сводил глаз  с экрана. Он вдруг очень удивился, увидев вместо грязной кровавой клоунады – довольно большие груди своей жены.
Поликсена стала прыгать, позволяя скользить в своём влагалище этой неожиданно крепкой и длиной детородной дубине. Она прыгала, словно бы проводя эксперимент или желая удивить не видимого соглядателя своей выносливостью. Павел был готов разрядиться в её глубину, но в последний момент она ловко, словно бы хищница с цирковой тумбы, спрыгнула с этого такого ненасытного члена.
Павел закрыл глаза. Он был готов провалиться в сон, провалиться в бездну. В бездну сна.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

© Copyright: Денис Маркелов, 2015

Регистрационный номер №0298055

от 12 июля 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0298055 выдан для произведения: Глава четвёртая
Поликсена всю среду была очень взволнованной.
Она встала не свет ни заря, обеспокоена, то своей причёской, то тем, что свадебное платье слишком хрупко и узко и наконец тем, как не выглядеть слишком дурашливой, светясь от счастья.
Она решила отложить венчание с Павлом Астаховым на потом. Необходимо было приготовиться к этому шагу, Поликсене было страшно от новых обязательств, она просто молча села в огромную таксообразную машину и покатила в сторону ЗАГСа.
Павел прибыл в черном Лексусе. Он был свеж и подтянут, и благоухал слишком рьяно рекламируемым  одеколоном.
Регистрация не заняла слишком много времени От Малого Харитоньевского переулка машины взяли курс на улицу Тверскую туда, где в шикарном отеле были забронированы номера для новобрачных.
Поликсена не сводила глаз с обручального кольца. Ей не интересовали даже виды Москвы, напротив она с каким-то тайным восторгом ожидала завтрашнего дня, чтобы на какое-то время избавиться от этого шумного и такого непредсказуемого города.
Отель не обладал  стоянкой. Это было явным упущением отца, но стильность здания, и приличность кухни компенсировали это маленькое неудобство.
Поликсене вдруг захотелось, чтобы её сейчас увидели все её подружки по школе и университету, Чтобы больше не считали её нюней и капризулей, и ещё ведь она после сытной трапезы будет вместе с Павлом, и они станут.
Этот полудетский дерзкий глагол промелькнул в голове, подобно разряду молнии. Поликсена закусила губу – произнести такое слово вслух, что о ней подумают гости.
А гостей интересовало лишь хорошая кухня. Они вели себя, словно группа снобов, старательно оглядывали тарелки и оценивали официантов.
Расставленные  по столам блюда с закусками манили и глаза, и руки. Столы были поставлены покоем, а во главе стола сидели Павел и улыбающаяся и радостная Поликсена.
Она была рада и за своё платье, и за старомодное, такое уютное бельё. Оно сидело на ней, как вторая кожа.
Фужеры с шампанским средиземноморские салаты и прочие яства Италии. Она пила, ела, целовала Павла и чувствовала, как постепенно всё сильнее хочет его. Она была готова его тотчас распотрошить, словно бы новогодний подарок – чёрный костюм её – нет не жениха, но уже мужа – придавал её восторга.
Она уже видела себя голой и побежденной, видела, как постепенно уступает под напором этого молодого человека, как отдаётся каждому его движению, словно бы забавной, но только для взрослых, гимнастике.
Всё, что она раньше знала о сексе, теперь прыгало в её голове, словно бы белоснежные шарики в лототронне. Теперь она могла сама повелевать своим избранником – то приближая его к своему телу, то отдаляя – исходя из обстоятельств.
Никто другой не пробуждал в неё такой прыти – даже те мальчишки, что заглядывались на неё в школе. Тот секс был всего лишь глупой, безобразной игрой – а вот то, что произойдёт с ними в президентском люксе.
Она вдруг подумала о миниатюрных видеокамерах. Было бы даже забавно посмотреть на себя со стороны – ведь снимал же отец её последний бал в школе, и вручение диплома с отличием. Он, словно бы боялся, что она, его дочь вдруг внезапно растворится в воздухе, словно бы какая-то сказочная фея.
За два часа тарелки успели опустеть. Ела, и выпитый алкоголь придал бодрости Павлу. Ему не терпелось уединиться со своей законной женой, уединиться и избавить её от этих перьев невинности.
 
Аркадий Иванович торжествовал. Если он праздновал своё бракосочетание в дешёвой забегаловке. То его дочь  - в элитном ресторане. Он смотрел на потолок, на занавеси, на всё то великолепие, что окружало его.
Гостиница была также великолепной. Она находилась очень удачно, в каких-то метрах от Белорусского вокзала, откуда завтра, без двадцати пяти минут одиннадцать должен был отойти поезд, направляющийся к  Французской Ривьере.
Он и сам на следуюший день после отъезда дочери собирался отправиться в вояж к морю. В далёком приморском городе его ожидала шикарная яхта с гордым названием Дункан.
Он исполнил своюю мечту, когда-то он завидовал герою Жюля Верна, тот имел возможность совершить кругосветное плавание и спасти отца двух детей – знаменитого капитана Гранта. Он помнил, как зачитывался книжкой про это великое путешествие, как мечтал подражать этим храбрым и беззаветно преданным своим идеалам людям.
У него давно не было никаких идеалов. Он боялся им верить, всегда очередной идеал оказывался предательским миражом, вроде тех, что вводят в заблуждение путников где-нибудь в африканской пустыне.
Он совсем не жалел о том, что развёлся с Виолеттой. Та получила от него  неплохое содержание ,и теперь жила в своей мило Пивоваровке, старательно разыгрывая из себя состоятельную даму. Он помог ей спроектировать довольно уютный и просторный дом и обновить доставшуюся  в наследство машину – старую потрепанную жизнью «Победу»
Из зелёной, она стала благородно серой, а её внешний вид стал походить на какой-то футуристический автомобиль из похождений Фантомаса.
Дочь не спешила навещать свою мать. Виолетта ей казалась слишком развязной – Поликсена понимала, что мать ловит последние блики женственности, пытаясь хоть так избавиться от странного чувства обманутости жизнью.
Она устала чувствовать себя на вечно длящейся контрольной работе. Устала постоянно стремиться к очередному ускользающему от нею кумиру, устала чувствовать себя обделенной.
В Москве было много женщин и богаче и красивей её, но тут в тихом селе она выглядела слишком роскошно, словно бы садовая роза в букете из полевых цветов.
Аркадий был рад, что не сообщил ей о замужестве Поликсены. В сущности, этот спектакль просто бы обидел дочь – слишком развязная и так и не избавившаяся от некоторых дурных привычек Виолетта была бы тут пятым колесом в телеге.
 
Утром к завтраку, Мишель Круазье вошёл в ресторан «Корнель». Судя по названию ресторана, тут должна была бы царить французская кухня, и не только французская, но именно та, которую называют руанской.
Он почти не ошибся. Ему подали хорошо взбитый омлет, а на десерт знаменитый руанский мусс.
Еда взбодрила его. Взбодрила, и посла того как он оплатил счёт повела прочь из отеля на свежий воздух.
Круазье шагал по центру города, оглядывая каждый дом с удивлением мальчишки. Он чувствовал некоторую робость, словно бы гулял не по настоящему городу, а в какой-то интерактивной игре, где всё такое призрачное и не настоящее.
«А ведь его, этот прекрасный горд почти стёрли с лица земли.
Он вдруг отчётливо увидел остовы домов, почувствовал запах гари и покачнулся.
Солнце стремилось к зениту. Оно было неумолимо в своей жестокости.
Мишель поспешил отыскать лавочку и сесть в тени. Немного отдохнув, он направился к улице Мира, стараясь никуда не спешить.
Так идя по улице, он незаметно добрёл до кафе «Носорог». На память тотчас пришла знаменитая гравюра Дюрера, а ещё пьеса одного забавного драматурга.
«Жаль, что я слишком пожадничал в Корнеле» - подумал он, старательно отмечая этот оазис вкуса. – Надо заглянуть сюда, ну хотя бы завтра.
Ему не терпелось оглядеть весь город. Но он, по словам местных, был слишком длинен и узок, словно высохшее русло реки.
«Неужели и тогда стояла такая же адская погода!» - подумал он, поворачивая свои стопы к отелю.
* * *
Поликсене было очень важно понравиться Павлу.
Она вдруг завелась, словно капризуля в магазине игрушек, жаждая поскорее проверить работоспособность этого парня, в качестве её законного мужа
Павел изнемогал от впечатлений. Он ел довольно аккуратно, умело мешая закуску и выпивку, и теперь выглядел совсем трезвым, в отличие от неё, желающей прямо сейчас, немедленно приступит к делу.
  Поликсене было немного страшно и стыдно. Когда-то она стыдилась и ужасно боялась обыкновенных инъекций, боялась оголять свою почти не поротую попу и подставлять её под иглу шприца.
Теперь ей предстояло подставить кое-что другое.
Затянувшееся девство её ужасно тяготило. Оно было несносно, словно бы задержавшийся во рту молочный зуб. Ей именно сейчас было важно избавиться от этого рудимента детства, Избавиться и пойти дальше свободной и смелой женщиной.
Павел был рад избавиться от надоевшего ему костюма. Он вдруг понял, что давно мечтал увидеть Поликсену нагой – он всегда путался в этом странном имени – не зная, как называть свою жену – Полиной или Ксенией.
Она была двулична не только в имени. В этом довольно большом номере было легко вообразить себя лилипутами – мысленно  превратиться в этаких микролюдей, озабоченных только одним: произвести на свет третьего.
Нагота не приблизила их ни на йоту к библейским героям. Поликсена тупо взирала на свои ножные пальцы, смотрела и понимала, что становится слишком красной для вполне самостоятельной и взрослой девушки.
Она вдруг почувствовала, как старается стать прежней, как все её ухищрения становится обычными крияаляниями, а что сам Павел смущён реакцией своего такого непослушного члена.
Поликсена боялась показаться ему слишком опытной. Боялась, что сочтёт это родимым пятном шлюхи и убежит прочь.
«Какая глупость! Я так ждала этой минуты!»
Ей вдруг показалось, что раньше она уже делала это, что всё было когда-то и именно здесь, в этом номере на огромной двуспальной кровати. Что всё должно случиться именно так и иначе.
«Пойдём. Примем душ, милый!», - наконец она выдавила из себя.
Слова упали на пол, словно бы червячок зубной пасты из тюбика.
Павел был рад начать исследование жены с омовения. Он вдруг подумал, что раньше в школе он отдал бы всё, чтобы сопрягаться с какой-нибудь богатой красавицей. Но сейчас, голая и странно весёлая Поликсена была слишком обычна.
«Секс… Неужели нельзя как-то иначе. Проще. Он вдруг поймал себя на желании увидеть тот тщательно оберегаемый вход и выход  у женщин. Туда он был должен вставить свой член, и оттуда должен был появиться законный плод его стараний – сын или дочь.
Поликсена думала о радостном событии. Она совсем не думала о возможной беременности – в сущности это было всего лишь ритуалом, без которого ей будет стыдно появиться нагой на лайнере.
Рассказы тётки стали вертеться в голове со скоростью карусели. Напрасно Поликсена вслушивалась в этот малопонятный шум, слова становились лишь звуками – так обычно говорит с людьми ветер.
Павел взял инициативу в свои руки. Он выхватил из рук жены мочалку и принялся смывать с её тела пот. Дочь Аркадия Ивановича задрожала, боясь с искусом направить руку мужа в её пока ещё такое девственное место.
«Завтра мы сядем на поезд. И я алчу, хочу…» - бормотала она, чувствуя желанный миг разрядки. Но не для себя, а для мужа.
Шум падающей воды надёжно маскировал её вздохи. Было страшно подумать, что будет там, на шёлковых простынях, когда Павел наконец войдёт в неё.
Она боялась оставить о себе память – маленькую кровавую точку, знак своей непорочности. Ах, если бы они попробовали сделать это раньше, Не дожидаясь дурацкого экзамена на свою сексуальную профпригодность!
Павел больше всего боялся замарать тело жены своей густой и так тщательно собираемой спермой. Он избегал того, что люди называют рукоблудием, и теперь чувствовал себя очень виноватым.
«И что потом. Неужели я буду делать это всегда?», - спрашивал он сам себя, чувствуя, как постепенно привыкает к этим движениям, и уже жаждет, жаждет окончательной и неотвратимой стыковки с женой.
Поликсена сама не заметила, как открыла для него путь внутрь себя. Её пока еще девственное лоно плотоядно облизывалось в предвкушении желанного угощения.
 
Вечер наступил быстро.
Им хотелось чем-то развлечь себя. Сексуальные игры оказались обманчивым счастьем – Поликсена стыдилась своего стыдливого порыва, а её молодой муж не решался сделать первый ход. Так не очень опытный шахматист ожидает от любого хода  противника неминуемого и скорого мата.
На одном из телеканалов начинался телеспектакль. По сцене бегало лысое, уродливое, лопоухое существо, бегало и говорило гневные монологи.
Этот плешивый горбун показался Поликсене отвратительным напившимся кровью пауком. Он и впрямь чем-то напоминал это мерзкое насекомое: старательно кривлялся, переползал с места на место и каждым своим движением вызывал желание вытошнить из себя не только слова, но и все прекрасные блюда.
- Какая мерзость! – пискнула Поликсена.- Переключи.
- Милая, это Шекспир, - быстро проговорил Павел, задвигая пульт себе за спину.
- Это? – проговорила она, указывая на уродливого человека.
- Нет,  это Ричард Третий. Точнее это Константин Райкин в роли Ричарда Третьего.
Поликсена стала красной, как рак. Она вдруг подумала, что глупо смотреть телевизор, в чём мать родила. Что этот странный персонаж слишком мерзок. Слишком уродлив.
Она решила покинуть своего младосупруга на время, пойти облегчиться перед ночью. Посетив отлично выдраенный санузел. Павел продолжал балдеть от монологов лысой пошлой твари. Поликсена видела лишь мерзкого почесывающегося уродца и вдруг представила таким горбуном своего собственного мужа.
«Интересно, а там, на том прекрасном лайнере будут такие уроды?», - подумала она опускаясь на стульчак и желая освободиться от лишнего груза. Ей казалось, что вся съеденная ею пища уже обратилась в дерьмо и была готова вылезти из её попы, точно так же, как маленькие колбаски фарша вылезают из отверстий в решетке мясорубки.
Быть не прекрасной небожительницей, но уродливой и мерзкой обезьяной, случайно оплешивевшей по неведомой её причине. Похотливой мартышкой, которая готова ради двух сладких судорог ставить на кон свою бессмертную душу.
Мягкая туалетная бумага ласкала её нежный анус, она легко соглашалась быть грязной и дурно пахнуть. Взамен позволяя Поликсене чувствовать себя вновь непорочной и очень страстной богиней.
 
Павел уже не мог понять, где и почему он находится. Ещё недавно недоступная и красивая Поликсена стояла на коленях и робко, словно бы фруктовый лёд полизывала его и без того вздыбленный член
Но ей показалось, что в её чай был подмешано какое-то мерзкое зелье. Она боялась взглянуть на того, кому ещё утром была готова служить и телом, и душой. Павел был рад её покорности, а она сама была готова на всё, чтобы угодить его либидо.
Ей казалось, что за ними наблюдают. Наблюдают и дёргают за невидимые нити, словно послушных марионеток. За такие же нити дёргал на сцене людей и этот мерзкий уродец, дергал и стремился к своему грязному и кровавому финалу.
Поликсена вдруг решила пойти ва-банк. Сесть на большой, похожий на рукоять стоп-крана член своего супруга и покачаться на нём, как качалась на качалке в далёком детстве.
Павел не сводил глаз  с экрана. Он вдруг очень удивился, увидев вместо грязной кровавой клоунады – довольно большие груди своей жены.
Поликсена стала прыгать, позволяя скользить в своём влагалище этой неожиданно крепкой и длиной детородной дубине. Она прыгала, словно бы проводя эксперимент или желая удивить не видимого соглядателя своей выносливостью. Павел был готов разрядиться в её глубину, но в последний момент она ловко, словно бы хищница с цирковой тумбы, спрыгнула с этого такого ненасытного члена.
Павел закрыл глаза. Он был готов провалиться в сон, провалиться в бездну. В бездну сна.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

 

Медовый плен. Глава третья

Медовый плен. Глава пятая