Лаборатория (дорога в оба конца) 4 книга 2 глава

2.          Год назад
 
 
Уже четвертый день рыба подплывала к берегу и молчала. Когда ее не было слишком долго, старик отламывал куски хлеба, кидал их в воду и начинал ее звать. Наконец, рыба не выдержала и заговорила:
– Сколько раз можно повторять, я не ем белый хлеб.
– Но стархуа не хочет печь ржаные лепекши, – грустно вздохнул старик, – у нее блоит желудок.
– Тогда испеки сам.
– Я ен умею печь хелб.
– Зато ты умеешь клянчить желания. Ты живешь так долго, что уже пора всему научиться. И говорить тоже научись. Неужели так трудно расставлять буквы по местам? Можешь меня больше не звать – я не приплыву, пока не почувствую вкус черного хлеба.
 Рыба взмахнула золотым хвостом, и по лицу старика рассыпались мелкие капли. Он стряхнул воду с одежды и, ссутулившись, побрел в сторону дома.
 
Сигурд проснулся. Каждый раз, когда ему снился сон про эту рыбу, он не сразу приходил в себя. Он с трудом отдирал сонную реальность, будто неспелую апельсиновую кожуру.
На кухне шумела вода. «Инга…, – вспомнил он, – вчера вечером приехала», и будто услышав его мысли, Инга появилась в дверях.
– Как всегда нет белого хлеба, – вздохнула она.
– Ты же знаешь, что я не ем белый хлеб.
– Знаю. В следующий раз брошу батон в морозилку.
– Опять болит желудок?
Инга равнодушно пожала плечами:
– Побаливает.
– А когда будет следующий раз?
Инга снова пожала плечами:
 – Петрушевский надеется, что больше чем на две недели мы там не задержимся. Кстати, Тецуо собрался с нами.
– Ему проект сдавать через месяц – какая Япония? Чего он там не видел?
Инга пожала плечами в очередной раз. Иногда его сильно раздражала эта ее привычка. Но сегодня было все равно – он чувствовал, что до конца еще не проснулся.
– Ему нужны какие-то результаты, – произнесла она после небольшой паузы, – кто-то что-то ему там «наваял». Он сказал, что  хочет потрясти мир – стать выше Фудзиямы.
Сигурд резко сел и потянулся, сцепив руки в «замок» над головой. Диван издал жалобный стон, с трудом выдерживая натиск могучего организма.
– Ничего не поменялось, самолет в четыре?  
Инга снова… «Когда же она оставит свои плечи в покое»? – подумал Сигурд.
– Ты, что, не знаешь? – снова спросил он.
– Мне зачем? Петрушевскому нужно, пусть он интересуется. Я бы вообще никуда не полетела. Лучше бы я борщ тебе сварила. Ладно, поеду домой, вещи собирать.
– Отвезти? – перспектива мотаться по Москве вдохновляла его несильно – он бы тоже согласился на борщ. Он обожал русский борщ. Правда Инга готовила его в диетическом варианте, поэтому больше он любил, когда это делал Кирилл: с уксусом, чесноком и свиными шкварками. – Сейчас оденусь.
– Через пять минут приедет такси.
– Что так?
– Отдыхай. Ночью много трудился… Посуду я помыла.
Он не сразу ее понял. Сначала подумал про рыбу, и только уже потом… Впрочем… результатами своего «труда» он и сам остался доволен.
Инга проверила в сумке телефон, вынула и снова убрала помаду:
– Что будешь делать?
– Не знаю, может, поеду в лабораторию. Тоже, знаешь ли, результатов жду. За меня «кто-то-что-то» ничего не сделает – все вот этими руками, – и Сигурд растопырил две гигантские пятерни. – Ты когда уходила, параметры моей системы посмотрела?
– Все в норме. А вот и такси, – Инга достала телефон и с чем-то согласилась.
В дверях она замешкалась, будто чего-то ждала, потом быстро поцеловала его в щеку.
– Удачного полета. Приземлитесь – обязательно позвони, –попросил Сигурд.
– Будешь скучать?
– Буду.
– Врешь, не будешь. Вчера бы не приехала – ты бы не позвонил. Кстати, показатели на седьмой панели близки к нижней норме, если поедешь в лабораторию – понаблюдай. Но думаю, что за выходные ничего существенно не изменится.
Она посмотрела на него немного странно и добавила:
– У тебя никого не будет лучше, чем я…
Он подошел к окну и, когда она вышла из подъезда, махнул ей рукой. Она ответила тем же.
Он был благодарен ей за то, что вчера она приехала, но сам бы не позвонил – это правда.
– А если бы она недели две не приезжала, что тогда? – подумал он.
– Тогда бы позвонил… через неделю.
Но так долго она еще ни разу не продержалась.
Они работали в соседних лабораториях. Десять дет назад он перебрался сюда из Канады. Да! Он тоже потом удивлялся. И лаборатория Петрушевского здесь ни причем. Виноват во всем оказался сам Коля Петрушевский. При первой же встрече в Афинах на симпозиуме по космологии Сигурд испытал к нему такое сильное притяжение, которое ни разу до того не чувствовал даже в «иммерсивном виртуальном пространстве». А уж как гордится этой комнатой его родной Йоркский университет.
Он все про Ингу понимал – когда женщине за тридцать, наверное, очень хочется семью и детей. Только одного понимания мало, нужно что-то еще… А он и в юности-то влюбчивым не был, что уж говорить теперь, когда сорок три. Но, может, он кривил душой? Не перед Ингой, нет, – перед собой? Может он искал ее, любовь эту, только признаться боялся? Он – двухметровый гигант с синими глазами и атлетической фигурой, потомок древнего рода викингов. Даже щеку, как у воина, наискось глубокий шрам рассек. А что? Практически в бою получил – еще молодой совсем как-то поздним вечером двух девчонок от хулиганов защитил. Умный, брутальный, успешный профессор и… неудачник? Ну уж нет – это не про него.
А ведь сердце чего-то ждало, о чем-то пело… Или просило? Иногда у него возникало ощущение, что рядом колыхнулся воздух, будто кто-то прошел. Она? Сигурд оборачивался – солнце на листьях, ветер в облаках, пыль на дороге, а следов нет… Никого нет… Только одиночество. Инга приезжает, а оно не уходит – прячется за штору и молчит. Оно все время молчит, тогда почему он знает, что оно есть?
Сигурд пожал плечами (прямо, как она), зачем-то за штору заглянул и отошел от окна.
Сегодня двухпудовые гири показались тяжелее обычного. На короткий миг он даже испугался: «Старость что ли»? Но быстро  успокоился: полночи «трудился», полночи рыбу звал. Откуда силы? Однако, вопреки здравому смыслу, силы начинали приходить. И чем больше уставал, тем больше их становилось. Когда тяжело опустил гири на пол, понял, что окончательно вернулся к жизни.
Ледяной, колючий душ – счастье! Остывшая яичница на сковороде (Господи, спасибо Тебе за Ингу), сваренный кофе, даже хлеб нарезала и вместе с тарелкой в полиэтиленовом пакете на стол положила. Лучше и вправду не бывает.
– А хочется ли лучше?
– Нет. Хочется по-другому.
Сигурд поставил грязную посуду в моечную машину и задумался: «Что делать-то сейчас? Даже и тут Инга пыталась помочь, – он поймал себя на том, что постоянно о ней вспоминает, подавил непроизвольное желание передернуть плечами и вернулся к своим мыслям: Куда податься? Тэцую в Японию собирается, Яша Дебер у Звездочета. Тот неделями в обсерватории под Казанью пропадает, зато какой материал присылает... симфония! Да и красота там – глаз не отвести. Не так давно Петрушевский послал за ним Яшку и велел без Филиппа назад не возвращаться – так он уже две недели и не возвращается. Тецуо тоже эти поездки уважает… «Нет, – улыбнулся Сигурд, – одним звездным светом сыт не будешь. Темните вы, мальчики, что-то  другое вас там держит».
Впрочем, ему самому это «другое» было неинтересно. Ему и Инги хватало. А молодежь пусть резвиться. «Молодежь» по очереди уже перешагнула тридцатилетний рубеж, но они с Петрушевским все равно относились к ним как к детям. Классная у них команда – все пазлы разные, а картинка сложилась. Тецуо из Торонто за ним увязался, Филипп – коренной москвич, Яша – новосибирский. И все холостые. Нет! Петрушевский в свои пятьдесят уже три раза был женат. На вопрос: «Почему развелся?» неизменно отвечал: «А на фиг?» Ответ на вопрос «Почему опять не женишься?» никакой оригинальностью не отличался.
Может, и правда в «ящик» смотаться…, – подумал Сигурд, но сидеть там сегодня одному почему-то не хотелось.
 
…Это случилось давно, он только что приехал в Россию. Петрушевский тогда параноидально болел теорией струн. Однажды, войдя в лабораторию, непривычно небритый он осмотрел  всех исподлобья и устало произнес:
– Какие струны? – голос его откликнулся не то досадой, не то упреком. – Струны – это дороги, связи, стрелы. У них должна быть скорость. Они пронзают пространство. А измерение – это пласт. И сколько измерений – столько пластов, только они имеют бесконечно плотное прилегание. Мы должны хотя бы в одном месте, хоть чуть-чуть их разомкнуть, и тогда получим вход.
Неожиданно его глаза вспыхнули сумасшедшим огнем.
– Я его найду! Многого сделать не успею, жизнь коротка, но в щелку загляну.
– А ты отдаешь себе отчет, насколько это бредово и опасно, – и без того выпуклые глаза Филиппа сейчас полезли из орбит.
Он проходил у них преддипломную практику, и его гениальность Николай угадал в первый же день. По этим самым глазам и угадал. Они мгновенно нашли с ним общий язык, немного больше времени потребовалось на то, чтобы Петрушевский приучил Филиппа к равенству. Целую неделю он твердил практиканту, что авторитет зарабатывается не возрастом, а мозгами, а у них в лаборатории дураков нет, поэтому все должны обращаться к завлабу на «ты».
– В контексте твоей речи бредовое не может быть опасным по причине бредовости, – огрызнулся Петрушевский.
– Коль, а вдруг ты гений, и тебе «доверили»? – медленно произнес Яша, – Ты этот ящик Пандоры открывать не боишься?
 С тех самых пор лабораторию Петрушевского стали называть ящиком. Здешнее оборудование можно было считать вполне заурядным, если бы не…
 
Как он это делает, не понимал никто. Видно ему и вправду что-то «доверили». Ребята были в этом убеждены, и только Сигурд считал, что это все-таки талант. Хотя… кто его знает. Колышется же рядом пространство… Только пока еще ветер в облаках, да пыль на дороге, а вот у Петрушевского  уже есть следы.
Пять лет назад он притащил в лабораторию старое, обшарпанное трюмо с проступившими под стеклом черно-серебристыми разводами. Еле на третий этаж поднял, но никому дотронуться не позволил, пока в углу комнаты его устанавливал. Потом он расположил зеркальные створы практически под прямым углом и пригласил желающих полюбоваться, строго-настрого предупредив, что прикасаться к зеркалу руками запрещается категорически. И каждый увидел там свое собственное изображение с правой и левой стороны, многократно уходящее в бесконечность.
– Это пласты, понимаете? Пространства, измерения, миры.   А это…
Он обвел их взглядом, в котором на миг снова промелькнуло безумие, и чуть дотронулся до обоих створ…
Когда в зеркало посмотрел Сигурд, то увидел только три своих изображения, расположенных на трех зеркальных поверхностях, а вот обе бесконечные перспективы по правую и левую руки были абсолютно пусты. Его отражения там не было – это ладно, такое сделать нетрудно. Но там не было ничего, никаких элементов лабораторного интерьера – только безликая многократность пустоты. И чем дольше он всматривался в этот коридор, тем тяжелее становилось дышать. Наконец он почувствовал, что задыхается и с трудом оторвался от затягивающей бесконечности перспективы.
Яшка потом заявил, что у него начинали отниматься ноги, и Филипп с этим согласился, а Тецуо подтвердил ощущения Сигурда.
– Ну, и…? – в этот раз глаза Филиппа были сильно прищурены.
– Это вход, – Николай потер ладонью переносицу. – Точнее, схема, прообраз, макет. Инструкция – если хотите.
– А дальше?
– А дальше мысль.
Однако до сего дня все их мысли по-прежнему блуждали иными, окольными путями.
Петрушевский вообще был странным человеком – каким-то двуликим. Он рано защитил докторскую по весьма «понимаемой» теме, занимался перспективными разработками, имеющими конкретное практическое применение, что позволяло ему безбедно существовать и достойно кормить свою немногочисленную «братию». Вращался в серьезных научных кругах, но… Но это был только его затылок. Лицо же было обращено совсем в другую сторону. Его мозг рождал такие ненормальные теории, которые дальше стен этой лаборатории выносить было опасно. Откуда этот бред возникал в его голове, понять было трудно, да и не предпринимал никто таких попыток. Удивительным было другое – в куче этого «хлама» периодически вспыхивали самые настоящие бриллианты.
Одним словом, трюмо пока не нашло ни творческого, ни практического применения, но бывали минуты, когда Николай подходил к нему и пристально вглядывался в неизведанное. Сигурд был уверен, что по вечерам, когда они уходят, он вот так же: неподвижно и долго стоит возле зеркала.
«Странно, ­­– думал он, – у Коли что, негатив не возникает? Кого он разглядеть там хочет»?
И только недавно Сигурд предположил, что таким образом Петрушевский пытается сосредоточиться, мысль нащупывает.
 Или он ее оттуда ждет? А может он и вход уже разглядел? Ну, вот это – уж точно бред.
 
Сигурд вернулся в кухню и второй раз налил себе кофе. Перегретый напиток завьюжил прозрачным дымком. Сигурд отхлебнул, обжег язык и поставил кружку на стол. Бессмысленное времяпрепровождение постепенно начинало раздражать. Телефон Кирилла не отвечал. Он уже пять раз не отвечал. «Где же он? Ах, да, – наконец вспомнил Сигурд, – он ведь тоже в командировку собирался. И как раз сегодня. Все куда-то…» Сидеть дальше на одном месте стало невыносимо.
За окном несильно мело. Московскую зиму с ее или неестественно выскобленными, или покрытыми мокрой снежной кашей тротуарами он не любил. Не слышен хруст снега, не подцепишь ногой мягкий пушистый комок, и не разлетятся в разные стороны белые хлопья. Сигурд выглянул в окно. Слава Богу, или воскресному дню, но тонким пушистым покровом расстелились по газонам, дорожкам и детской площадке девственно белые ковры. И только одинокая цепочка следов протянулась. Женщина уже вошла в арку соседнего дома, но в последнюю секунду он успел удержать ее образ: голова непокрыта, длинные распущенные волосы, темные, длинная юбка – тоже темная. В сознании остался только силуэт… Но почему так тревожно дрогнуло внутри, как будто снова колыхнулся воздух, или свет забрезжил? Следы… сегодня были следы...
Сигурд бросился к двери, судорожно натянул сапоги, куртку уже на улице одел, по ступеням сбегал – не до того. Какой-то мужчина подходил к той же арке, толкая перед собой детскую коляску. Точно по следам путь проложил, будто заблудиться боялся.
Мимо него Сигурд пробежал в тот момент, когда молодой папаша уже преодолел арочный коридор. Здесь, возле центральной дороги, было оживленнее, но все равно по-воскресному вяло. И следов – целое море… Ехать в «ящик» на своей машине Сигурду не захотелось – захотелось напиться: прямо сейчас и в хлам. «Обойдешься», – подумал он, остановил такси и назвал адрес лаборатории.
 
– О! А как же Фудзияма?
Но Тецуо озабоченно махнул рукой:
– Проект сдавать терез месяц.
– Кто бы мог подумать?
Сигурд осмотрел седьмую панель: низковато, конечно, но не критично, Инга была права. А жаль!
– Слусайте, сто втера мне Филя прислал.
Вообще, Тецуо по-русски говорил хорошо, у него только с шипящими не получалось. Он провернулся на крутящемся стуле от экрана, и вдохновенно произнес:
«Плакало небо звездами,
Слезы стекали в реки.
Завтра наступит ПОЗДНО.
Думайте, теловеки!»
– Ответ сочинил? – донесся из глубин серверной голос Петрушевского.
– Только сто отослал.
– Коля…! – от неожиданности Сигурд не успел удивиться, – у тебя же самолет в четыре. Вы что Ингу одну отправляете?
Коля появился в дверях какой-то взлохмаченный, пригладил рукой жидкие рыжие кудри, рукава белого свитера были засучены до локтей.
– В запасе еще как минимум полчаса, а вот этот предатель лететь отказался, – ткнул он пальцем в сторону  Тэцуо..
– У меня проект.
– Вспомнил, а раньше ты про него не знал? – Петрушевский перевел взгляд на Сигурда. – Между прочим, я уже успел придумать, как его там использовать, Короче, что он там Звездочету ответил?
Сигурд посмотрел на монитор.
– Достойно! Коль, давай лучше я тебе прочитаю, а то здесь шипящих много.
Он снова посмотрел на экран, пару секунд помолчал, подготовился, наверное, а потом произнес текст, очень стараясь, чтобы он прозвучал торжественно:
– «По черной щеке Вечности скатилась быстрая слеза Времени".
– Молодец! – Петрушевский снова исчез за перегородкой, и уже оттуда добавил, – Сдашь проект, пошли вашу переписку в какой-нибудь литературный журнал – им должно понравиться. Назовите это «Полеты мыслей по маршруту Москва-Казань и обратно».
– Лучше назови…, – Сигурд ненадолго задумался, а потом тихо продолжил. – Есть еще один вариант: «Когда колышется пространство».
– Это про сто?
– Да, сам пока не пойму. Но к вашим стихам подходит.
Сигурд приблизился к трюмо и уставился в зеркальный коридор. Вскоре он испытал привычную нехватку кислорода, но в этот раз решил стоять до конца. Уже теряя сознание, в то последнее мгновение, которое отделило его  от черной пустоты небытия, ему показалось…
Кто-то сильно хлопал его по щекам.
– Сигу, Сигу…
 Он увидел непривычно круглые глаза японца и тревожные Николая.
– Да перестань, – Сигурд попытался увернуться от ладоней Тецуо, но еще одну звонкую оплеуху все-таки получил. – Вот ты мне, Коля, скажи, ты-то что там видишь?
Николай едва заметно ухмыльнулся:
– Кирилл недавно сказал: «Никогда не задавай вопросов Вечности – она может на них ответить». Вот, как-то  примерно так у меня.
– Сиг, ты тозе сейтяс нитего не понял?
– А разве его когда-нибудь кто понимал? На то он и Петрушевский.
«Что же там было? – Сигурд изо всех сил напряг свою память, но вспомнить не получилось. – Да, может, и не было ничего».
Он как-то сразу успокоился и уставился в свой монитор. Недавно в Лондоне он читал лекции студентам. Прямо во время этого процесса ему в голову залетела непрошенная мысль. Он вдруг отчетливо почувствовал, что в одном из краеугольных постулатов его теории должна быть ошибка – просто обязана там быть. И вот уже вторую неделю он пытался себе это доказать. Если получится, то перспектива откроется шикарная – а то уже как-то надоело топтаться на одном месте. Но приборы стояли насмерть, настойчиво подтверждая тупиковую идею. И только седьмая панель вчера немного дрогнула. «Ну, миленькая, ну, давай!»
Вскоре  Петрушевский уехал. На прощание он пообещал, что обязательно закроет зеркало, если не перестанут «шалить». А в пятом часу Тецуо предложил пообедать. Он быстро сбегал в магазин, и вот уже дивный аромат разогретой в микроволновке курицы смешался с бледным запахом тепличных огурцов.
– Хлеб только сто вылозыли, – гордо сообщил он, – прямо дысыт.
– Дрянь в нем какая-то намешана, вот он и дышит – он еще три дня так дышать будет.
– Не порть аппетит: убивает не еда, убивает настроение.
Некоторое время они жевали в полном молчании, а потом Сигурд спросил:
– А если серьезно, почему лететь передумал?
– Там сто-то не срослось – результатов пока нет.
– У меня тоже пока нет… Как-то на душе неспокойно.
– Домой позвони.
– Я звонил. У них все в порядке. Тут другое… У тебя не бывает так, как будто кто-то рядом прошел?
Тецуо отрицательно покачал головой:
– Ты поэтому сегодня в зеркало смотрел?
– Наверное…
Еще целых два часа они сосредоточенно работали, но потом Тецуо сдался:
– Больсе не хотю, не могу, сегодня суббота – пойдем где-нибудь посидим.
– Пойдем, уже давно выпить хочется
– Недалеко от твоего дома есть хоросый ресторан – поехали туда.
«Все ясно, – подумал Сигурд, – парень на мели». Не в смысле пустоты кредитной карточки, а в отношении наличия противоположного пола. Точнее его полного отсутствия на сегодняшний день. Он-то сам купил квартиру почти сразу не очень далеко от института, а этот хитромудрый японец не то что своим, он даже съемным жильем не обзавелся. Находит подружек у них и обитает. В перерывах гостит у друзей.  Наверное, сегодня «перерыв», а раз Инга улетела…, да, когда она его смущала? Иногда Сигурду казалось, что Тецуо тайно в нее влюблен: во всяком случае, когда он смотрит на нее снизу вверх, то выражение глаз у него такое…
Ресторанчик и вправду был неплохой: спокойный, уютный интерьер, небольшой танцпол, по вечерам живая музыка. Они заняли столик возле окна и сели друг напротив друга: Тецуо обозревал зал, и потому как внимательно его глаза исследовали публику, стало понятно, что он находится в поиске. Сигурду досталось окно. В свете уличных фонарей медленно кружились снежинки. Подошла официантка и положила на стол два экземпляра меню
– Симпатисьная, – прошептал вслед ей Тэцуо.
– Не подходит?
Японец замотал головой:
– Молоденькая отень. С родителями, наверное, зывет. Нет, не подходит.
Сигурд обернулся и окинул взглядом публику. За соседним столиком расположилась вполне перспективная для Тэцуо группа девушек. В дальнем углу большая разновозрастная компания что-то шумно отмечала, две семейные пары, кто-то еще. Свободных столиков почти не осталось. На высоких тульях за барной стойкой спиной к ним сидели трое: два крепких парня в приличном подпитии и чуть в стороне молодая женщина. Осанка ровная, но что-то в ее фигуре говорило о возрасте. Она не была худой, скорее крепкой, видно, что высокая, но точно ниже Инги. (Инга, между прочим, кандидат в мастера по баскетболу, а вы как думали?) Свитер, длинная юбка в этническом стиле, темные распущенные волосы, схваченные через лоб бечевкой.
Образ в памяти возник смутный – утренний. Очень похожа, хотя… что он мог тогда разглядеть? Это было необъяснимо, но на долю мгновения Сигурд ощутил страх. Может, показалось? Он снова уставился в окно и вскоре разглядел в углу стекла ее отражение – она так и сидела, не поворачивая головы. Японец куда-то испарился, музыка стала оживленнее, а вскоре за спиной послышалась суета.
Он увидел, как она повернула голову. Там явно что-то происходило. Сигурд быстро развернулся – один из парней, тот, что сидел ближе к незнакомке, о чем-то ее просил и даже за руку пытался притянуть. Она отреагировала спокойно, только головой отрицательно качнула. Сигурд встал и быстро направился в их сторону. Зазвучала новая мелодия: он уже слышал ее однажды, названия не запомнил, но она ему понравилась – она была протяжная, а местами тонко солировала флейта. Он не любил танцевать, но Инга часто его просила, и вот сейчас он снова был ей благодарен.
– Можно вас пригласить? – Сигурд протянул руку.
Ей было лет тридцать. Возможно…, несколько больше. Хорошее лицо, именно хорошее: глаза спокойные без косметики, нос тонкий прямой, очерченные скулы. Вот только кожа сильно обветрена, даже пятнышко красное на щеке. А в глазах или грусть, или тревога – он не понял. Она посмотрела на него внимательно, как будто пыталась что-то вспомнить, наверное, не смогла. Потом  она медленно встала и прошла мимо, не обратив внимания на его руку.
Сигурд не сразу сообразил, как поступить. Но, сделав несколько шагов, она остановилась. Он встал рядом. Женщина будто не понимала, что делать дальше. Тогда он положил ее ладони себе на плечи, рук не оторвал – так и начал медленное кружение. Наконец, он глубоко обнял ее правой рукой и притянул к себе. Его щека оказалась чуть выше ее виска, Сигурд вдохнул странный запах: пахло морозным ветром, соленой океанской волной и чем-то давно забытым. Он закрыл глаза… Почему-то представилось белое заснеженное поле и серые океанские волны...
– А сейчас по просьбе юбиляра прозвучит композиция…
Скрипач прикрыл глаза, и тонкий смычок коснулся струн…
– Мужик, можно тебя на пару минут.
Сигурд обернулся – сзади стояли оба молодца. Стояли на ногах еще крепко, но взгляд одного мог сосредоточиться уже с трудом.
– Может в другой раз, ребятки? – Сигурд снял свою руку с плеча, но отпускать ее совсем до смерти не хотелось.
– Сейчас! – тот, что с мутным взглядом, погрозил ему указательным пальцем.
– Извините, я быстро.
Она чуть заметно кивнула головой, и глаза ее улыбнулись. Захотелось прямо здесь впечатать этих в пол, да так, чтобы встали уже не скоро. Ну, не хотел, не мог он от нее уйти – будто воздух только здесь был…
– Извините, – повторил он.
Они первыми зашли в мужскую комнату и встали напротив.
– Нехорошо уводить чужую женщину, – криво усмехнулся условно трезвый.
– Нех-хорощо, – повторил другой и громко икнул.
– Вот сюда подвиньтесь, – предложил  Сигурд.
– Ч-чего, – мутный взгляд одного из визави старательно пытался сосредоточиться, но от неожиданности предложенного оба немного сместились влево.
– Я не понял, – первый даже успел подумать, что уже пора…
Хук слева в челюсть одному и справа по печени другому – даже похвалиться будет нечем – легли как сосиски в упаковку.
– Так-то ребятки, а то и зеркала могли побить.
Он растер костяшки пальцев и толкнул дверь.
Ее нигде не было. Какое-то время он еще надеялся, что она..., но не долго. На выходе двое охранников в черной униформе сразу подтвердили его догадку.
 – Да. Была такая, надела куртку. Минут пять, как вышла, но тут ведь рядом метро…
Эти три минуты до метро он пробежал – даже не заметил, но возле дверей резко остановился – смысла нет. Зря старался. Нет, это хорошо, что он ушел – остыл немного, но и сейчас все еще хотелось вернуться в этот туалет…
Сигурд медленно побрел к дому. На улице почему-то никого не было, только снег. Он заштопал недавние прорехи, и детская площадка во дворе снова стала белой. Сигурд сел на лавочку и поднял лицо навстречу падающим снежинкам. Они заставили его глаза прищуриться, прохладно целовали щеки и лоб крошечными влажными губами, а он не спешил стирать следы их поцелуев.
Тецуо так и не пришел, наверное, кто-то его «усыновил». Сон тоже не желал появляться, прятался где-то рядом с одиночеством. В третьем часу Сигурд зло вскочил с постели, включил торшер и, прихватив по дороге гири, распахнул балконную дверь. Зачем-то снова заглянул за штору, – целую минуту туда смотрел – о чем-то думал, а потом, как был босиком, так и шагнул на балкон. Две большие стеклянные створы были открыты, и под ногами коротко скрипнул снег, но почти сразу растеклась небольшая лужица. Минут пять он мучил чугунные гири, наконец, оставил их в покое и посмотрел на небо.
Так и есть – снегопад закончился, и на небе появились звезды: маленькие-маленькие и тусклые-тусклые.
                                  …
Звезды были огромные и яркие, как ночные фонари. Только дрожали сильно, а иногда сливались между собой. Филипп в очередной раз вытер слезы и глубоко неровно вздохнул. Они уже два часа стояли на этом балконе. Яша сильно продрог, но позвать друга в помещение никак не решался. Такого неба в Москве не увидишь, такое только тут. Зато в Москве есть Петрушевский. Вот интересно, он головы им сразу оторвет, или сначала вопросы будет задавать? Наверное, сразу – зачем ему их ответы, если он с Вечностью хочет поговорить.
– Филя, пойдем домой, – Яша, наконец, не выдержал, – там тепло,  а я замерз. Ты тоже, наверное, замерз, да, Филь?
– Не знаю, мне все равно. Вот ты мне объясни…
– Я уже ничего объяснять не могу – у меня сейчас язык к зубам пристынет. Давай все-таки пригубим, может, полегчает.
– Я не пью, – уже не в первый раз отмахнулся Филипп.
– Кто ж тебя пить-то заставляет? Один только разок коньячку на дно плесну под лимончик, – Яша с силой потянул друга за рукав.
 Тот еще немного упирался, но сдался, наконец, и Яша облегченно вздохнул.
– Вот, смотри – лимончик. Сейчас мы его быстренько порежем, – Яша действительно все делал очень быстро, пока Филипп, как истукан, в дубленке с надвинутым на лоб капюшоном, недвижимо сидел на диване.
 Яша выставил на журнальный стол два пузатых бокала, на прозрачной тарелочке желтые кружочки веером разложил, потом метнулся к холодильнику, достал оттуда коньячную бутылку. Сыр порезал уже кое-как и на черствый хлеб кинул.
– Конечно, глинтвейн, было бы лучше, но где ж его? – озабоченно бормотал он. – Ну, все, Фил, давай я куртку помогу тебе снять. Вот так, осторожно, вот…
Яша пригладил другу волосы и придвинул стол к неподвижной статуе.
– Филипп, – Яша разлил коньяк по бокалам, взял один и, обняв  друга свободной рукой, попытался всучить ему этот бокал.
– Я не хочу, – Филипп продолжал упираться, но как-то уже неуверенно.
Это вселило надежду, и Яша, наконец, заставил Филины руки принять заветный сосуд.
– Все, Фил, мысли в сторону, а коньяк в рот, – все должно находиться на своих местах.
Он с такой силой стукнул своим бокалом о бокал товарища,  что тот чуть не выронил его из рук. Но видно «клиент был уже готов», потому что он неожиданно громко выдохнул и опрокинул содержимое в рот. Через пару секунд его и без того выпуклые глаза попытались выскочить из своих орбит, но Яшка быстро сориентировался:
– Лимончик, лимончик теперь. Ну? Вот и молодец. Сейчас знаешь, как хорошо будет.
После чего он так же быстро опустошил собственную тару и разлил коньяк во второй раз:
– Сейчас или сначала по бутербродику?
 Приятное тепло растеклось по Яшкиным кровеносным сосудам. Комната была хорошо прогрета, поэтому тело стремительно окутала истома. Очевидно, с Филей происходило нечто похожее – то, что просто не может не понравится, поэтому он откликнулся весьма охотно, а в его глазах на мгновение мелькнул отблеск жизни:
– Сразу! А потом по бутербродику.
Второй раз они чокнулись почти красиво, но от бутерброда Филипп снова отказался.
– Нет, вот ты мне объясни…
Последние два часа Яша только и делал, что пытался что-то объяснять, но сейчас, заметив, как дружелюбно Филя смотрит на бутыль, понял, что объяснять ему придется еще долго. А впрочем?
– Еще по одной? Хорошо пошло.
– Лей!
– Я хочу выпить за то, – Яша решил придать попойке эстетический шарм, – за то, Фил, чтобы Любовь не приходила без Верности, Дружба без Преданности, а Разум без Трудолюбия!
– Последние тут при чем? – искренне удивился Филипп.
– До кучи, лишними не будут. Мужики тоже нужны, а то создается впечатление, что жизнь только на женских плечах держится.
– Понял!
– Подожди еще чуть-чуть, и так просветлеет, что гораздо больше понимать начнешь.
– Я и так хорошо соображаю. Трудолюбие – это не мужик, это…
– Тссс, никому не говори.  А давай лучше на брудершафт.
– Давай. Чего-то…, как-то неудобно, – Филипп еще немного повозился, но потом категорично заявил, – давай по-простому, а то хрень какая-то.
После первого бутерброда Фил совсем уже воспрял:
– Еще!
– А ты не сопьешься?
– Я не пью. Это дебют.
– Филя, дебют – это не единственный, это первый раз. За ним предполагается второй, третий, четвертый…
Короче говоря, еще два энергичных «повторим?» полностью опустошили всю бутыль.
– Че-то она какая-то маленькая…, – удивленно произнес Филя.
 Яшу уже повело, и он с изумлением наблюдал за тем, как оживился дебютант. Тот сделал три коротких звонка по телефону, повторив один и тот же вопрос: «Коньяк есть? Ооочень надо».
– Далеко звонил?
– Тут по коридору есть несколько перспективных квартир.
В дверь уже стучали. На пороге показался невысокого роста бородач лет семидесяти:
– Раньше нужно было звонить, а то в два часа ночи, – сердито пробурчал он. – Вот – все, что осталось. Уж извините.
На дне бутыли плескалось не больше ста граммов.
– Ничего, годится, спасибо.
Дверь за бородачем не успела закрыться, как в комнату вплыла пышногрудая дама лет сорока в коротком розовом халатике и протянула коньяк в подарочной упаковке.
– Привет! А это от Эдика, – загадочно произнесла она и зачем-то подмигнула, – компания не нужна?
– Извини, Люсь, в другой раз, – строго объявил ей Филипп, отчего Яша тупо прибалдел. И когда Филя торопливо выпроводил ее из комнаты, громко возмутился:
– Как ты посмел отказать женщине?
– Это не женщина, это новый главбух. Ей квартиру еще не дали, потому она в гостинице.
– А почему тогда она Люся?
– Не знаю, возможно, ее мама так назвала.
– Я не о том спрашивал. Теперь сам наливай. У нее отчество должно быть, если она главбух. Оно у нее есть?
– Есть. Когда на работе. А здесь она велела называть ее Люсей.
– А как к этому относится Эдик?
– А черт его знает. Я с ним не знаком, с ним… Люся, наверное, знакома.
– Но подмигивала-то она тебе? – не желал сдаваться Яшка. Люсины проблемы неожиданно стали  для него очень важными.
– Зачем мне ее Эдик, мне Саша нужна, – Фил, наконец, вспомнил о наболевшем. – Саша! – Громко позвал он.
Дверь тут же распахнулась, и на пороге появились двое очкариков – совсем молоденькие и сильно похожие друг на друга.
– Они братья, – пояснил Филя, – близнецы. Практику здесь проходят.
– Вот, – и один из них протянул бутылку водки, – коньяка нет.
– Спасибо, други, но всё уже принесли. Ещё раз спасибо.
 Братья сразу сникли и скрылись за дверью, но потом там послышалась возня, и все тот же голос громко прошептал:
– Мы бутылку возле двери оставим, на всякий случай.
 После чего раздался быстрый стук каблуков. Честно говоря, Яше пить хотелось уже не очень, но неожиданный азарт в глазах напарника не обещал ему легкой жизни, и Яша тяжело вздохнул: «Чего для друга не сделаешь»?
– Теперь о деле, – Филипп уже протягивал ему бокал, – я тебя про Сашу спрашиваю. Почему она к этому французу уехала? Красивой жизни захотела? Она же меня любит.
Яша слушал эту историю уже четвертый раз, но делал вид, как будто в первый. Если коротко и конкретно, то ситуация выглядела таким образом: Саша ездила сюда из Питера.  Полгода назад у них случился роман. Яша так и не понял, как к этой ситуации относилась девушка, но Филя намерения имел самые серьезные. Два месяца назад они даже по путевке в Париж собрались, но Фил сильно простудился, и она улетела одна. После этой поездки в их отношениях возникла трещина. Две последние недели Яша был невольным свидетелем происходящего и теперь он думал, что она просто боялась признаться. Как-то намекала, но Филипп ничего не понимал. А позавчера перед отлетом домой она объявила, что у нее есть другой – какой-то французский миллионер. И вот уже вторые сутки он безуспешно пытался привести Филиппа в чувство. Но, кажется, дело, наконец, стронулось с мертвой точки, и Яков решил применить шоковую терапию.
– С чего ты взял, что она тебя любит? Любила бы, в Париж бы не укатила.
– Так путевки пропадали – жалко.
– Тебя она должна была жалеть, а не путевку: градусник тебе ставить, таблетки давать. Зато теперь она этому хмырю его евро будет считать. В парсеках, наверное. А в парсеках не так-то много и получится. Короче так: нам тут тоже жалеть нечего. Мы люди гордые!
Филипп молча налил коньяк.
– Яш, а разве тебе праздника души не хочется?
– А какая связь между праздником и женитьбой?
– Чтобы родной человек был.
– Так меня мама есть в Новосибирске. А ради сковороды жареной картошки я на своей территории никого терпеть не хочу. Я и сам могу себе ее пожарить. Правда, у меня и территории своей еще нет... Вот ты куда Сашку селить собирался, к родителям?
– Ипотеку бы взяли.
– Лучше ты себя в руки бери, без тебя в нашей лаборатории все швахнется.
– Ну, это ты сильно преувеличил.
– Ничего я не преувеличил. Наливай, за тебя будем пить.
Он и вправду преувеличил не так уж много. Филипп в двадцать пять защитил кандидатскую, отпилив кусок от практически готовой докторской. С тех пор он «натворил» достойного материала еще не на одну «достойную» диссертацию,  но дальше, выражаясь его языком, «мутить» с научными журналами и «накрывать поляны» ему было «в лом», и он щедро раздаривал идеи и результаты своих исследований. Поначалу пользоваться плодами его труда они отказывались категорически.
– Возьмите…, – канючил он, – не для себя, для человечества берете.
Постепенно к этой мысли привыкли, и брать для «человечества» оказалось совсем нетрудно.
Петрушевский таким положением вещей сильно возмущался и,  стоило Филиппу появиться в лаборатории, регулярно орал:
– Ты подрываешь престиж «ящика», ты заставляешь бледнеть мою статистическую отчетность. Еще один профессор в моей лаборатории совсем не оказался бы лишним. Сколько можно лентяйничать?
– Послушай, Коля, – пытался заступаться за друга Яшка, – пока на фоне Филиппа бледно выглядят многие  профессора из соседних отделов.
Впрочем, Филипп и лень – понятия совершенно несовместимые, и он каждый раз искренне обещал повысить престиж лаборатории в обозримом будущем. Наверное, он уже так привык обозревать бесконечность, что мыслил несколько иными, чем все нормальные люди, категориями, в силу чего завлаб до сих пор так и не сумел обозреть обещанное будущее.
 
– За то мы с тобой выпьем, Филипп, – продолжил Яша, – чтобы твое настоящее счастье обязательно тебя нашло. Чтобы оно было безграничным, как это небо, ярким, как эти звезды, глубоким и непредсказуемым, как твои мысли, и надежным, как мы, твои товарищи. За тебя, Звездочет!
– Классно сказано, спасибо. Впрочем, как всегда. Я вам, ребята, тоже за многое благодарен. Вы – почти все, что у меня есть.
По щекам Филиппа снова потекли слезы.Он поднялся с дивана, выключил свет и, качаясь, подошел к окну.
– Еще я звезды люблю… сильно люблю, как Сашу.
– Ты должен любить их сильнее, гораздо сильнее. Они же звезды!
Язык у Яшки уже заплетался, но логика была жива, поэтому Филипп быстро согласился:
– Да, звезды – это вечность, а вечность – смысл нашего существования. Ибо Бог есть Смысл!
– Бог е-есть Слово, – попытался поправить Яша, но Филипп его оборвал.
– Это неточный перевод. Он – Смысл и Любовь! Огромная Любовь, неземная. А Саша – это любовь во-о-т такая маленькая, – Филипп попытался что-то разглядеть между большим и указательным пальцами. – Но скажи мне, почему без большой любви человек живет легко, а без этой маленькой очень хочется умереть?
Глаза Яши к темноте еще не привыкли, но он отчетливо услышал, как Фил плюхнулся на кровать. Раздеваться тоже не захотелось, и он, в чем был, свернулся клубочком на диване.
– А знаешь почему, – через некоторое время произнес он, – потому что Бог к нам милосерден. Он не хочет нас мучить, а мы друг друга не жалеем.
Но, видимо, Филипп этого не услышал. Он что-то тихо бормотал себе под нос. Через некоторое время Яша разобрал текст:
– Саша, Сашенька, Сашуля, Саня, Санечка моя, птичка синяя из рук упорхнувшая, рыбка золотая, единственного желания не исполнившая.
– А че просил? – заинтересовался Яков.
– Как чего? – Филя надолго задумался, – может замуж за меня пойти?
– Правильно, замуж. То есть, замуж – это как раз неправильно, но, в целом, ход мысли верный. Теперь спи.
Тут что-то мягко бухнуло, и послышалось жалобное:
– Яша, я где?
– Н-не знаю, сейчас посмотрю.
Он неуклюже стек с дивана и пополз. Наконец, он уткнулся в лежащего на полу Филиппа.
– Ты упал.
 Но Филипп уже громко посапывал носом.
– Спи, рыбка моя золотая, людям дары приносящая. Сильно болит? Ничего, это пройдет – время все вылечит. А потом и тебе Господь пошлет подарочек, – он крепко обнял друга и тоже  уснул.
                                   …
 
Будильник уже охрип, но сил встать все равно не было. И тут Сигурда осенила потрясающая мысль, которая сделала его абсолютно счастливым человеком: «Сегодня воскресенье! Я забыл его отключить». Он выключил будильник, вернул его на прежнее место и блаженно закрыл глаза.
– Как хоро… Черт!
Теперь оживился сотовый телефон, наверное, это гад тоже проснулся.
– Привет, милый, как дела? Мы уже давно прилетели и я сейчас в своем номере. Раньше не звонила – не хотела тебя будить. Чем занимаешься?
– Нервничаю, грызу ногти, жду твоего звонка. Теперь полегчало.
– Спал что ли? Так у вас уже половина восьмого.
– Седьмого.
– Не может быть.
– Может. Только что будильник звенел.
– Зачем? Сегодня же воскресенье.
– Ты уверена?
– Подожди, мы в какую сторону летели? Да какая разница, мы же в субботу улетали, значит у вас сегодня воскресенье.
– Спасибо! Ты сделала меня счастливым во второй раз.
– Ты не проснулся или не протрезвел, я что-то не пойму.
– Я трезв и практически счастлив, но очень хочется спать. Долетели хорошо?
– Нормально. Ладно, извини, что разбудила. Позже поговорим.
– Пока.
– Пока.
«Отчего так, – подумал Сигурд, – рыба не снилась, а проснуться не могу»? И тут он… вспомнил. Странно вспомнил, будто пленку назад прокрутил: маленькие, тусклые звезды, мокрые поцелуи на щеках, снег повсюду, незнакомая женщина в его объятьях, ее тепло, ее профиль возле барной стойки, темный силуэт, исчезающий в арке напротив. И еще холодный, тревожный запах волн.
Сон как рукой сняло – он быстро вскочил с дивана и подошел к окну. Снегоуборочная машина старательно избавляла дорогу от вчерашней красоты. Но на детской площадке еще никого не было, и там по-прежнему все оставалось белым. Из соседнего подъезда вышел мужчина с двумя суетливыми мопсами. Он опасливо покосился на окна и спустил их с поводка прямо возле площадки. Сигурд отвернулся – очень не хотелось увидеть, как они растопчут это чудо.
 Постепенно мысли о незнакомке перестали тревожить, но он чувствовал, что это ненадолго. Они просто не хотели жить в суете.
 Гантели – душ – кухня – кофе. Неизменный утренний алгоритм. Уже много лет ничего в этой схеме не менялось. Сегодня тоже так было, как на автомате. А вчера? А вчера в этом процессе ощущалась некая одушевленная составляющая. Все время незримо присутствовала Инга. И как лучше?
 Снова зазвенел телефон.
– Здорово, брат.
– Кирилл, как я рад тебя слышать. Куда тебя занесло?
– Угадай с трех попыток.
– А можно звонок другу?
– Валяй.
– Там, где ты, который сейчас час?
– Недавно перевалило за полночь.
– Что-то мне подсказывает, что это Канада.
– Лучше ты послушай, что тебе подсказывает сердце.
– Торонто!
– Сигурд, если у тебя работает телевизор, – выключай и внимательно слушай, о чем оно говорит еще. Ну!
– Ты у меня дома…?
– У тебя дома ты, а мы с Михачем у твоих родителей, и они передают тебе пламенный привет. За сим прощаюсь – нам завтра рано вставать.
– Подожди, где вы остановились?
– По-моему здесь. Мне так кажется, что мы их обидим, если завтра  не вернемся.
– Это правда, лучше возвращайтесь.
– Ладно, может еще будет время связаться. Знаешь, Сиг, мировые у тебя старики. Хотя про них больше хочется сказать, что молодые. Все, спокойной ночи, дружище, точнее, доброго тебе дня.
 Сигурд понял, что улыбается. На душе стало удивительно. Вот, умеет же Кирилл радость подарить. Ему самому бы такое и в голову не пришло. Он вспомнил, как месяц назад Кирилл, между прочим, узнал у него адрес его родителей. Нет, сам он у Киры много раз уже гостил, это недалеко – километров сто от Москвы. Летом рыбу ловили, зимой на лыжах катались. Его мама вкусную шарлотку пекла и дрожжевые пироги с капустой. Но то Кирилл приглашал, а здесь… вот авантюрист… А старики и вправду ведь рады. Да, Кире все рады – это, наверное, потому что и он ко всем с любовью. Скорее бы уж переезжал.
Этажом выше не так давно освободилась квартира, и Кирилл ее выкупил, но въезжать не торопится, говорит, что ремонт затягивается. Может быть, кто-то в это и поверит…, а Сигурд точно знал, сердцем чувствовал, что он со съемной квартиры уезжать не хочет. Памятью за нее держится. Хотя, какие уж там воспоминания – крохи одни. Но и то, видно дорого – каждая кроха дорога. Страшная это история, горе неподъемное. Как его тогда корежило, все видели, а он не только память, он радость не растерял. Горе-то, оно само зубами держится – не оторвешь, а вот радость…, ее удержать, сила нужна.
 С Кириллом он познакомился семь лет назад через Михача. Его специалисты для Сигурда писали программу. Теперь это «ого», какая корпорация, а тогда еще маленькая фирма, они только начинали предлагать на рынке свой новый программный продукт. Но методологию разработали настолько уникальную, что Сигурд просто не мог пройти мимо. То, что они для него сделали, его на сто шагов вперед продвинуло. Вряд ли бы он без этого сейчас того достиг, что имеет. Петрушевский тоже очень быстро свою выгоду учуял. Короче говоря, теперь в их в лаборатории Кирилл –  «нештатный сотрудник». Другом он у них на полную ставку «подрабатывает».
Сигурд еще раз посмотрел в окно – лучше бы он этого не делал: тротуар серый, дорога черная, площадка пятнистая, а с крыши стучит по подоконнику. «Все. В очередной раз зима закончилась. Хоть бы к Рождеству намело или к Новому году, здесь он как-то больше ощущается».
В телевизоре он сразу наткнулся на «Агента национальной безопасности». Старый сериал приворожил, успокоил, чуть позже усыпил.
«Сколько же времени прошло? Ничего себе! – часы показывали половину четвертого. – Что же я ночью буду делать? Опять гири тягать?»
Зазвонил телефон. Он подумал, что Инга, но ошибся. «Дурак, надо было давно ей… 
– Ты меня втера потерял?
– Ты, что, кошелек?
 В ответ Тецуо громко рассмеялся.
– У меня все хоросо, увидимся завтра в лаборатории.
– Буду ждать с нетерпением.
– Как Инга долетела?
– Нормально.
– Ну, ладно, пока.
Телефон Инги не отвечал. Сигурд перезвонил еще два раза и почувствовал, что его совесть уже чиста:
– Спокойной ночи, Инга.
Он еще немного наблюдал за злоключениями двух неуклюжих агентов, несколько раз улыбнулся, а потом вдруг вспомнил, что ничего сегодня не ел, и сразу же ощутил зверский голод первобытного человека.
На улице было уже темно, а под ногами мокро. Когда он вошел в полутемный зал ресторана, музыканты еще только готовили свои инструменты. За дальним столиком сидели вчерашние знакомые. Неожиданно они улыбнулись, а один даже рукой ему махнул.
– Извини, – дружелюбно произнес он, когда Сигурд подошел. – Повод был, вот и  перебрали лишнего.
– Я тоже приношу свои извинения.
– Да, ладно, чего уж там, – парень привстал, протягивая руку, –Анатолий.
– Сигурд.
– Гена, – представился второй. Сегодня на его щеке красовался приличный синяк, а глаз немного заплыл. –  Приезжий? Из каких краев?
– Канада.
– Хорошо по-русски шпаришь? Спортом занимаешься?
– Нет, наукой.
– Тогда понятно. А где так драться научился?
– Жизнь чему хочешь научит, если попросить хорошо.
– Это да…
– Я смотрю, вы тут частые гости. Женщину эту первый раз вчера увидели?
– Первый. Но мы ведь здесь тоже не каждый день.
– А что, мы вечер тебе обломали?  Прости, братан – не со зла. Подожди, сейчас вину свою загладим. Официант!
– Может, сегодня снова придет, – с надеждой произнес тот, что с подбитым глазом, – ты не бойся, мы тебе мешать не будем.
Сигурд задумчиво кивнул головой:
– Она не придет…
Он вдруг это понял. Объяснить бы не смог – просто почувствовал.
– Мужики, я тоже перед вами виноват, так что с меня закуска.
Уже за полночь он с большим трудом запихнул их в такси. Они все никак не могли выпустить его из своих объятий, в который уже раз объясняя существенную разницу между канадцами и американцами.
– Ты, главное, помни, что ты – не американец, – прокричал на прощание тот, чье лицо во вчерашней драке по счастливой случайности осталось невредимым, и даже предпринял очередную попытку поцеловать.
 
А снег падал и таял, падал и таял… и в понедельник таял и во вторник.
 – Обесяли, сто завтра будет холоднее.
 – А какая разница? – равнодушно произнес Филипп, не отрывая глаз от монитора.
В понедельник они с Яшкой, наконец, вернулись.
– Надоело мокрым ходить, – пояснил Тэцуо.
– Будешь ходить замерзшим.
– Нет, они немного обесяли, не замерзнем.
– А у нас там снег был белый-белый и звезды… А у вас тут ни-че-рта.
Сигурд тоже ждал, когда наступят холода, лучше даже морозы. Еще никогда в жизни он так не тосковал по зиме, точнее, без нее. Почему-то казалось, даже уверенность такая появилась, что незнакомка появляется только тогда, когда выпадает снег. Может она Снегурочка…
– Как там Инга, сто делают? – Тецуо вопросительно посмотрел на друга.
Сигурд пожал плечами:
– Могу предположить, что работают.
Ему представилась белая детская площадка, женщина сидит на карусели, потом она несильно отталкивается ногой, и карусель медленно вращается…
– А по ветерам тем занимаются?
 Сигурд тяжело вздохнул:
– Не знаю, Петрушевский сказал, что у Инги разбился телефон.
– А потему новый не купит?
– Позвони Петрушевскому – спроси.
– Сигурд, иди, посмотри – у тебя показания на седьмой панели падают, – прервал их разговор вошедший в лабораторию Яша.
Сигурд не спеша подошел к прибору. Показатели действительно устремились вниз. Он так этого ждал… тогда почему…? …Он подходит и начинает раскручивать карусель: сильнее, еще сильнее – она улыбается… Нет, она смотрит ему в глаза… Пятнышко на щеке еще больше покраснело. Нужно помазать его кремом…
– Мозет нузно сто-то исправить в системе?
«Может, ты заткнешься, наконец?» – подумал Сигурд и тяжело посмотрел на Тецуо.  Но тот понял взгляд по-своему:
– Не помозет?
– Не помозет! У тебя что, в твоей системе проблем мало?
– Ой, много!
– Тогда сосредоточься.
Филипп удивленно взглянул на Сигурда, но промолчал, а минут через десять предложил:
– Давайте после работы напьемся.
– Я не могу, – живо откликнулся японец, – я занят.
– А не могу столько пить, сколько он,  и потом я вообще не могу, у меня завтра лекции в универе – мне подготовиться нужно,  – сообщил Яша.
Филипп посмотрел на Сигурда с надеждой, тот кивнул головой.
– Не волнуйся, Филя, – я твой, только ты ведь раньше…
И тут он увидел его глаза, первый раз увидел за два дня.
– Но пойдем туда, куда поведу, – строго сказал Сигурд. – И еще маму свою предупреди, что у меня переночуешь.
– Я что, маленький?
– Сказал, предупреди, значит, предупреди.
Фил послушно кивнул головой и достал телефон.
– А куда поведес? – озаботился Тецуо.
– Господи, заставь, наконец, работать этого человека! Очень Тебя прошу, – взмолился Сигурд. – Ну, скажи, тебе какая разница?
– Его сто, муха укусила? Больсе ни слова от меня не услысыте.
– Вот уж не думал, Господи, что Ты управишься так быстро, – улыбнулся Сигурд.
 
…Знал ведь, что ее здесь нет, а все равно надеялся. Зарок себе дал – пока снег не выпадет, даже во сне о ней не вспоминать.
– Чем закусывать – решим с официантом, а вот пить что будем? – Сигурд с интересом смотрел на младшего товарища.
– Я пока только коньяк умею.
– Будешь мастерство оттачивать, или предпочитаешь осваивать разные направления?
– Мне все равно, лишь бы болеть перестало.
К их столику подошла официантка – Филипп даже голову не повернул. «Похоже, что это серьезно, – подумал Сигурд, – интересно будет потом спросить, он хоть пол этого человека вспомнит?»
– Может, не будем закуску дожидаться, – попросил Филипп, – хлопнем по одной.
Сигурд ответил  не сразу, будто глазами пытался кого-то отыскать.
 – Посмотри вокруг, произнес он, наконец, – видишь, сколько людей, и у каждого хоть раз болело. И у каждого будет болеть еще много-много раз, и не важно, что: душа или селезенка. Так жизнь устроена. Кто-то нас все время проверяет. У тебя звезды над головой, а ты мусор под ногами ищешь. Подними голову, Звездочет, плечи расправь. Ты четвертый десяток эту землю топчешь, видел уже, сколько народу сломалось. Ты не из таких, поэтому мы дождемся закуску, а когда-нибудь и счастья.
Видимо Филипп такого не ожидал, потому что некоторое время молчал, думал, наверное. Очевидно, придумал:
– Тебе легко – у тебя Инга.
– Мне  трудно, – Сигурд вздохнул, – у меня Инга.
Потом они молчали оба: думали каждый о своем, но, в сущности, об одном и том же. Принесли селедку под шубой, маринованные огурцы, что-то мясное, затейливо разложенное по тарелкам. Запотевшую бутылку водки и «минералку» на край стола поставили.
– Горячее будет через полчаса, – пообещала официантка.
Сигурд качнул головой, наполнил стопочки.
– Запомни Звездочет: нас могут предать – мы предавать права не имеем.
Чокнулись. Филипп выпил, сильно закашлялся. Сигурд подвинул фужер с водой.
– Запей и поешь.
Фил уткнулся в тарелку, старательно жевал, пока всю «шубу» не уничтожил. Сигурд снова разлил водку.
– Больше не буду.
– Что так?
– Не хочу.
– Хорошо, подождем.
– Нет, я вообще не хочу.
– Воля твоя, тогда я выпью.
 Он опрокинул стопку в рот, сглотнул не сразу, секунд десять за щеками держал, в глаза Филиппу смотрел. Потом выдохнул, понюхал огурец,  откусил.
– Красиво у тебя получается, – Филипп, наконец, улыбнулся, – со стороны даже кажется, что вкусно.
– Это наш с Кириллом фирменный прием – угадать момент, чтобы сглотнуть одновременно. Может, попробуем?
– Нет.
– Молодец! Алкоголь – он для радости. Для горя – воля. О как сказал! Самому понравилось.
– Врешь ты все.
– Не понял…
– Не от радости ты пьешь. Не знаю, что у тебя случилось, но я еще днем почувствовал, что с тобой что-то не так. Мне показалось, что у тебя тоже болит. А ты мне тут про мусор… Короче, я сейчас горячее съем и домой поеду. К маме.
Сигурд налил еще водки, хотел снова выпить, даже ко рту поднес. Передумал. Громко выдохнул – стопку на стол поставил.
– Понимаешь…, у меня не болит. У меня очень хочет, чтобы заболело. 
 
Когда они вышли на улицу, снега не было. Из-под ног вылезало что-то мокрое, но в воздухе уже застыло морозное предчувствие.
– Да…, завтра  будет каток, – вздохнул Филипп.
– А я и сейчас на ногах еле стою, – Сигурд качнулся, изображая пьяного человека. – Неужели т-ты, т-трезвенник, бросишь в беде своего слабох-характерного друга.
 Он улыбался, старательно искажая звуки. Филипп тоже улыбнулся и взял его под руку:
– Нет, Сигурд, я тебя не брошу.

© Copyright: Светлана Чабанюк, 2018

Регистрационный номер №0409696

от 13 февраля 2018

[Скрыть] Регистрационный номер 0409696 выдан для произведения: 2.          Год назад
 
 
Уже четвертый день рыба подплывала к берегу и молчала. Когда ее не было слишком долго, старик отламывал куски хлеба, кидал их в воду и начинал ее звать. Наконец, рыба не выдержала и заговорила:
– Сколько раз можно повторять, я не ем белый хлеб.
– Но стархуа не хочет печь ржаные лепекши, – грустно вздохнул старик, – у нее блоит желудок.
– Тогда испеки сам.
– Я ен умею печь хелб.
– Зато ты умеешь клянчить желания. Ты живешь так долго, что уже пора всему научиться. И говорить тоже научись. Неужели так трудно расставлять буквы по местам? Можешь меня больше не звать – я не приплыву, пока не почувствую вкус черного хлеба.
 Рыба взмахнула золотым хвостом, и по лицу старика рассыпались мелкие капли. Он стряхнул воду с одежды и, ссутулившись, побрел в сторону дома.
 
Сигурд проснулся. Каждый раз, когда ему снился сон про эту рыбу, он не сразу приходил в себя. Он с трудом отдирал сонную реальность, будто неспелую апельсиновую кожуру.
На кухне шумела вода. «Инга…, – вспомнил он, – вчера вечером приехала», и будто услышав его мысли, Инга появилась в дверях.
– Как всегда нет белого хлеба, – вздохнула она.
– Ты же знаешь, что я не ем белый хлеб.
– Знаю. В следующий раз брошу батон в морозилку.
– Опять болит желудок?
Инга равнодушно пожала плечами:
– Побаливает.
– А когда будет следующий раз?
Инга снова пожала плечами:
 – Петрушевский надеется, что больше чем на две недели мы там не задержимся. Кстати, Тецуо собрался с нами.
– Ему проект сдавать через месяц – какая Япония? Чего он там не видел?
Инга пожала плечами в очередной раз. Иногда его сильно раздражала эта ее привычка. Но сегодня было все равно – он чувствовал, что до конца еще не проснулся.
– Ему нужны какие-то результаты, – произнесла она после небольшой паузы, – кто-то что-то ему там «наваял». Он сказал, что  хочет потрясти мир – стать выше Фудзиямы.
Сигурд резко сел и потянулся, сцепив руки в «замок» над головой. Диван издал жалобный стон, с трудом выдерживая натиск могучего организма.
– Ничего не поменялось, самолет в четыре?  
Инга снова… «Когда же она оставит свои плечи в покое»? – подумал Сигурд.
– Ты, что, не знаешь? – снова спросил он.
– Мне зачем? Петрушевскому нужно, пусть он интересуется. Я бы вообще никуда не полетела. Лучше бы я борщ тебе сварила. Ладно, поеду домой, вещи собирать.
– Отвезти? – перспектива мотаться по Москве вдохновляла его несильно – он бы тоже согласился на борщ. Он обожал русский борщ. Правда Инга готовила его в диетическом варианте, поэтому больше он любил, когда это делал Кирилл: с уксусом, чесноком и свиными шкварками. – Сейчас оденусь.
– Через пять минут приедет такси.
– Что так?
– Отдыхай. Ночью много трудился… Посуду я помыла.
Он не сразу ее понял. Сначала подумал про рыбу, и только уже потом… Впрочем… результатами своего «труда» он и сам остался доволен.
Инга проверила в сумке телефон, вынула и снова убрала помаду:
– Что будешь делать?
– Не знаю, может, поеду в лабораторию. Тоже, знаешь ли, результатов жду. За меня «кто-то-что-то» ничего не сделает – все вот этими руками, – и Сигурд растопырил две гигантские пятерни. – Ты когда уходила, параметры моей системы посмотрела?
– Все в норме. А вот и такси, – Инга достала телефон и с чем-то согласилась.
В дверях она замешкалась, будто чего-то ждала, потом быстро поцеловала его в щеку.
– Удачного полета. Приземлитесь – обязательно позвони, –попросил Сигурд.
– Будешь скучать?
– Буду.
– Врешь, не будешь. Вчера бы не приехала – ты бы не позвонил. Кстати, показатели на седьмой панели близки к нижней норме, если поедешь в лабораторию – понаблюдай. Но думаю, что за выходные ничего существенно не изменится.
Она посмотрела на него немного странно и добавила:
– У тебя никого не будет лучше, чем я…
Он подошел к окну и, когда она вышла из подъезда, махнул ей рукой. Она ответила тем же.
Он был благодарен ей за то, что вчера она приехала, но сам бы не позвонил – это правда.
– А если бы она недели две не приезжала, что тогда? – подумал он.
– Тогда бы позвонил… через неделю.
Но так долго она еще ни разу не продержалась.
Они работали в соседних лабораториях. Десять дет назад он перебрался сюда из Канады. Да! Он тоже потом удивлялся. И лаборатория Петрушевского здесь ни причем. Виноват во всем оказался сам Коля Петрушевский. При первой же встрече в Афинах на симпозиуме по космологии Сигурд испытал к нему такое сильное притяжение, которое ни разу до того не чувствовал даже в «иммерсивном виртуальном пространстве». А уж как гордится этой комнатой его родной Йоркский университет.
Он все про Ингу понимал – когда женщине за тридцать, наверное, очень хочется семью и детей. Только одного понимания мало, нужно что-то еще… А он и в юности-то влюбчивым не был, что уж говорить теперь, когда сорок три. Но, может, он кривил душой? Не перед Ингой, нет, – перед собой? Может он искал ее, любовь эту, только признаться боялся? Он – двухметровый гигант с синими глазами и атлетической фигурой, потомок древнего рода викингов. Даже щеку, как у воина, наискось глубокий шрам рассек. А что? Практически в бою получил – еще молодой совсем как-то поздним вечером двух девчонок от хулиганов защитил. Умный, брутальный, успешный профессор и… неудачник? Ну уж нет – это не про него.
А ведь сердце чего-то ждало, о чем-то пело… Или просило? Иногда у него возникало ощущение, что рядом колыхнулся воздух, будто кто-то прошел. Она? Сигурд оборачивался – солнце на листьях, ветер в облаках, пыль на дороге, а следов нет… Никого нет… Только одиночество. Инга приезжает, а оно не уходит – прячется за штору и молчит. Оно все время молчит, тогда почему он знает, что оно есть?
Сигурд пожал плечами (прямо, как она), зачем-то за штору заглянул и отошел от окна.
Сегодня двухпудовые гири показались тяжелее обычного. На короткий миг он даже испугался: «Старость что ли»? Но быстро  успокоился: полночи «трудился», полночи рыбу звал. Откуда силы? Однако, вопреки здравому смыслу, силы начинали приходить. И чем больше уставал, тем больше их становилось. Когда тяжело опустил гири на пол, понял, что окончательно вернулся к жизни.
Ледяной, колючий душ – счастье! Остывшая яичница на сковороде (Господи, спасибо Тебе за Ингу), сваренный кофе, даже хлеб нарезала и вместе с тарелкой в полиэтиленовом пакете на стол положила. Лучше и вправду не бывает.
– А хочется ли лучше?
– Нет. Хочется по-другому.
Сигурд поставил грязную посуду в моечную машину и задумался: «Что делать-то сейчас? Даже и тут Инга пыталась помочь, – он поймал себя на том, что постоянно о ней вспоминает, подавил непроизвольное желание передернуть плечами и вернулся к своим мыслям: Куда податься? Тэцую в Японию собирается, Яша Дебер у Звездочета. Тот неделями в обсерватории под Казанью пропадает, зато какой материал присылает... симфония! Да и красота там – глаз не отвести. Не так давно Петрушевский послал за ним Яшку и велел без Филиппа назад не возвращаться – так он уже две недели и не возвращается. Тецуо тоже эти поездки уважает… «Нет, – улыбнулся Сигурд, – одним звездным светом сыт не будешь. Темните вы, мальчики, что-то  другое вас там держит».
Впрочем, ему самому это «другое» было неинтересно. Ему и Инги хватало. А молодежь пусть резвиться. «Молодежь» по очереди уже перешагнула тридцатилетний рубеж, но они с Петрушевским все равно относились к ним как к детям. Классная у них команда – все пазлы разные, а картинка сложилась. Тецуо из Торонто за ним увязался, Филипп – коренной москвич, Яша – новосибирский. И все холостые. Нет! Петрушевский в свои пятьдесят уже три раза был женат. На вопрос: «Почему развелся?» неизменно отвечал: «А на фиг?» Ответ на вопрос «Почему опять не женишься?» никакой оригинальностью не отличался.
Может, и правда в «ящик» смотаться…, – подумал Сигурд, но сидеть там сегодня одному почему-то не хотелось.
 
…Это случилось давно, он только что приехал в Россию. Петрушевский тогда параноидально болел теорией струн. Однажды, войдя в лабораторию, непривычно небритый он осмотрел  всех исподлобья и устало произнес:
– Какие струны? – голос его откликнулся не то досадой, не то упреком. – Струны – это дороги, связи, стрелы. У них должна быть скорость. Они пронзают пространство. А измерение – это пласт. И сколько измерений – столько пластов, только они имеют бесконечно плотное прилегание. Мы должны хотя бы в одном месте, хоть чуть-чуть их разомкнуть, и тогда получим вход.
Неожиданно его глаза вспыхнули сумасшедшим огнем.
– Я его найду! Многого сделать не успею, жизнь коротка, но в щелку загляну.
– А ты отдаешь себе отчет, насколько это бредово и опасно, – и без того выпуклые глаза Филиппа сейчас полезли из орбит.
Он проходил у них преддипломную практику, и его гениальность Николай угадал в первый же день. По этим самым глазам и угадал. Они мгновенно нашли с ним общий язык, немного больше времени потребовалось на то, чтобы Петрушевский приучил Филиппа к равенству. Целую неделю он твердил практиканту, что авторитет зарабатывается не возрастом, а мозгами, а у них в лаборатории дураков нет, поэтому все должны обращаться к завлабу на «ты».
– В контексте твоей речи бредовое не может быть опасным по причине бредовости, – огрызнулся Петрушевский.
– Коль, а вдруг ты гений, и тебе «доверили»? – медленно произнес Яша, – Ты этот ящик Пандоры открывать не боишься?
 С тех самых пор лабораторию Петрушевского стали называть ящиком. Здешнее оборудование можно было считать вполне заурядным, если бы не…
 
Как он это делает, не понимал никто. Видно ему и вправду что-то «доверили». Ребята были в этом убеждены, и только Сигурд считал, что это все-таки талант. Хотя… кто его знает. Колышется же рядом пространство… Только пока еще ветер в облаках, да пыль на дороге, а вот у Петрушевского  уже есть следы.
Пять лет назад он притащил в лабораторию старое, обшарпанное трюмо с проступившими под стеклом черно-серебристыми разводами. Еле на третий этаж поднял, но никому дотронуться не позволил, пока в углу комнаты его устанавливал. Потом он расположил зеркальные створы практически под прямым углом и пригласил желающих полюбоваться, строго-настрого предупредив, что прикасаться к зеркалу руками запрещается категорически. И каждый увидел там свое собственное изображение с правой и левой стороны, многократно уходящее в бесконечность.
– Это пласты, понимаете? Пространства, измерения, миры.   А это…
Он обвел их взглядом, в котором на миг снова промелькнуло безумие, и чуть дотронулся до обоих створ…
Когда в зеркало посмотрел Сигурд, то увидел только три своих изображения, расположенных на трех зеркальных поверхностях, а вот обе бесконечные перспективы по правую и левую руки были абсолютно пусты. Его отражения там не было – это ладно, такое сделать нетрудно. Но там не было ничего, никаких элементов лабораторного интерьера – только безликая многократность пустоты. И чем дольше он всматривался в этот коридор, тем тяжелее становилось дышать. Наконец он почувствовал, что задыхается и с трудом оторвался от затягивающей бесконечности перспективы.
Яшка потом заявил, что у него начинали отниматься ноги, и Филипп с этим согласился, а Тецуо подтвердил ощущения Сигурда.
– Ну, и…? – в этот раз глаза Филиппа были сильно прищурены.
– Это вход, – Николай потер ладонью переносицу. – Точнее, схема, прообраз, макет. Инструкция – если хотите.
– А дальше?
– А дальше мысль.
Однако до сего дня все их мысли по-прежнему блуждали иными, окольными путями.
Петрушевский вообще был странным человеком – каким-то двуликим. Он рано защитил докторскую по весьма «понимаемой» теме, занимался перспективными разработками, имеющими конкретное практическое применение, что позволяло ему безбедно существовать и достойно кормить свою немногочисленную «братию». Вращался в серьезных научных кругах, но… Но это был только его затылок. Лицо же было обращено совсем в другую сторону. Его мозг рождал такие ненормальные теории, которые дальше стен этой лаборатории выносить было опасно. Откуда этот бред возникал в его голове, понять было трудно, да и не предпринимал никто таких попыток. Удивительным было другое – в куче этого «хлама» периодически вспыхивали самые настоящие бриллианты.
Одним словом, трюмо пока не нашло ни творческого, ни практического применения, но бывали минуты, когда Николай подходил к нему и пристально вглядывался в неизведанное. Сигурд был уверен, что по вечерам, когда они уходят, он вот так же: неподвижно и долго стоит возле зеркала.
«Странно, ­­– думал он, – у Коли что, негатив не возникает? Кого он разглядеть там хочет»?
И только недавно Сигурд предположил, что таким образом Петрушевский пытается сосредоточиться, мысль нащупывает.
 Или он ее оттуда ждет? А может он и вход уже разглядел? Ну, вот это – уж точно бред.
 
Сигурд вернулся в кухню и второй раз налил себе кофе. Перегретый напиток завьюжил прозрачным дымком. Сигурд отхлебнул, обжег язык и поставил кружку на стол. Бессмысленное времяпрепровождение постепенно начинало раздражать. Телефон Кирилла не отвечал. Он уже пять раз не отвечал. «Где же он? Ах, да, – наконец вспомнил Сигурд, – он ведь тоже в командировку собирался. И как раз сегодня. Все куда-то…» Сидеть дальше на одном месте стало невыносимо.
За окном несильно мело. Московскую зиму с ее или неестественно выскобленными, или покрытыми мокрой снежной кашей тротуарами он не любил. Не слышен хруст снега, не подцепишь ногой мягкий пушистый комок, и не разлетятся в разные стороны белые хлопья. Сигурд выглянул в окно. Слава Богу, или воскресному дню, но тонким пушистым покровом расстелились по газонам, дорожкам и детской площадке девственно белые ковры. И только одинокая цепочка следов протянулась. Женщина уже вошла в арку соседнего дома, но в последнюю секунду он успел удержать ее образ: голова непокрыта, длинные распущенные волосы, темные, длинная юбка – тоже темная. В сознании остался только силуэт… Но почему так тревожно дрогнуло внутри, как будто снова колыхнулся воздух, или свет забрезжил? Следы… сегодня были следы...
Сигурд бросился к двери, судорожно натянул сапоги, куртку уже на улице одел, по ступеням сбегал – не до того. Какой-то мужчина подходил к той же арке, толкая перед собой детскую коляску. Точно по следам путь проложил, будто заблудиться боялся.
Мимо него Сигурд пробежал в тот момент, когда молодой папаша уже преодолел арочный коридор. Здесь, возле центральной дороги, было оживленнее, но все равно по-воскресному вяло. И следов – целое море… Ехать в «ящик» на своей машине Сигурду не захотелось – захотелось напиться: прямо сейчас и в хлам. «Обойдешься», – подумал он, остановил такси и назвал адрес лаборатории.
 
– О! А как же Фудзияма?
Но Тецуо озабоченно махнул рукой:
– Проект сдавать терез месяц.
– Кто бы мог подумать?
Сигурд осмотрел седьмую панель: низковато, конечно, но не критично, Инга была права. А жаль!
– Слусайте, сто втера мне Филя прислал.
Вообще, Тецуо по-русски говорил хорошо, у него только с шипящими не получалось. Он провернулся на крутящемся стуле от экрана, и вдохновенно произнес:
«Плакало небо звездами,
Слезы стекали в реки.
Завтра наступит ПОЗДНО.
Думайте, теловеки!»
– Ответ сочинил? – донесся из глубин серверной голос Петрушевского.
– Только сто отослал.
– Коля…! – от неожиданности Сигурд не успел удивиться, – у тебя же самолет в четыре. Вы что Ингу одну отправляете?
Коля появился в дверях какой-то взлохмаченный, пригладил рукой жидкие рыжие кудри, рукава белого свитера были засучены до локтей.
– В запасе еще как минимум полчаса, а вот этот предатель лететь отказался, – ткнул он пальцем в сторону  Тэцуо..
– У меня проект.
– Вспомнил, а раньше ты про него не знал? – Петрушевский перевел взгляд на Сигурда. – Между прочим, я уже успел придумать, как его там использовать, Короче, что он там Звездочету ответил?
Сигурд посмотрел на монитор.
– Достойно! Коль, давай лучше я тебе прочитаю, а то здесь шипящих много.
Он снова посмотрел на экран, пару секунд помолчал, подготовился, наверное, а потом произнес текст, очень стараясь, чтобы он прозвучал торжественно:
– «По черной щеке Вечности скатилась быстрая слеза Времени".
– Молодец! – Петрушевский снова исчез за перегородкой, и уже оттуда добавил, – Сдашь проект, пошли вашу переписку в какой-нибудь литературный журнал – им должно понравиться. Назовите это «Полеты мыслей по маршруту Москва-Казань и обратно».
– Лучше назови…, – Сигурд ненадолго задумался, а потом тихо продолжил. – Есть еще один вариант: «Когда колышется пространство».
– Это про сто?
– Да, сам пока не пойму. Но к вашим стихам подходит.
Сигурд приблизился к трюмо и уставился в зеркальный коридор. Вскоре он испытал привычную нехватку кислорода, но в этот раз решил стоять до конца. Уже теряя сознание, в то последнее мгновение, которое отделило его  от черной пустоты небытия, ему показалось…
Кто-то сильно хлопал его по щекам.
– Сигу, Сигу…
 Он увидел непривычно круглые глаза японца и тревожные Николая.
– Да перестань, – Сигурд попытался увернуться от ладоней Тецуо, но еще одну звонкую оплеуху все-таки получил. – Вот ты мне, Коля, скажи, ты-то что там видишь?
Николай едва заметно ухмыльнулся:
– Кирилл недавно сказал: «Никогда не задавай вопросов Вечности – она может на них ответить». Вот, как-то  примерно так у меня.
– Сиг, ты тозе сейтяс нитего не понял?
– А разве его когда-нибудь кто понимал? На то он и Петрушевский.
«Что же там было? – Сигурд изо всех сил напряг свою память, но вспомнить не получилось. – Да, может, и не было ничего».
Он как-то сразу успокоился и уставился в свой монитор. Недавно в Лондоне он читал лекции студентам. Прямо во время этого процесса ему в голову залетела непрошенная мысль. Он вдруг отчетливо почувствовал, что в одном из краеугольных постулатов его теории должна быть ошибка – просто обязана там быть. И вот уже вторую неделю он пытался себе это доказать. Если получится, то перспектива откроется шикарная – а то уже как-то надоело топтаться на одном месте. Но приборы стояли насмерть, настойчиво подтверждая тупиковую идею. И только седьмая панель вчера немного дрогнула. «Ну, миленькая, ну, давай!»
Вскоре  Петрушевский уехал. На прощание он пообещал, что обязательно закроет зеркало, если не перестанут «шалить». А в пятом часу Тецуо предложил пообедать. Он быстро сбегал в магазин, и вот уже дивный аромат разогретой в микроволновке курицы смешался с бледным запахом тепличных огурцов.
– Хлеб только сто вылозыли, – гордо сообщил он, – прямо дысыт.
– Дрянь в нем какая-то намешана, вот он и дышит – он еще три дня так дышать будет.
– Не порть аппетит: убивает не еда, убивает настроение.
Некоторое время они жевали в полном молчании, а потом Сигурд спросил:
– А если серьезно, почему лететь передумал?
– Там сто-то не срослось – результатов пока нет.
– У меня тоже пока нет… Как-то на душе неспокойно.
– Домой позвони.
– Я звонил. У них все в порядке. Тут другое… У тебя не бывает так, как будто кто-то рядом прошел?
Тецуо отрицательно покачал головой:
– Ты поэтому сегодня в зеркало смотрел?
– Наверное…
Еще целых два часа они сосредоточенно работали, но потом Тецуо сдался:
– Больсе не хотю, не могу, сегодня суббота – пойдем где-нибудь посидим.
– Пойдем, уже давно выпить хочется
– Недалеко от твоего дома есть хоросый ресторан – поехали туда.
«Все ясно, – подумал Сигурд, – парень на мели». Не в смысле пустоты кредитной карточки, а в отношении наличия противоположного пола. Точнее его полного отсутствия на сегодняшний день. Он-то сам купил квартиру почти сразу не очень далеко от института, а этот хитромудрый японец не то что своим, он даже съемным жильем не обзавелся. Находит подружек у них и обитает. В перерывах гостит у друзей.  Наверное, сегодня «перерыв», а раз Инга улетела…, да, когда она его смущала? Иногда Сигурду казалось, что Тецуо тайно в нее влюблен: во всяком случае, когда он смотрит на нее снизу вверх, то выражение глаз у него такое…
Ресторанчик и вправду был неплохой: спокойный, уютный интерьер, небольшой танцпол, по вечерам живая музыка. Они заняли столик возле окна и сели друг напротив друга: Тецуо обозревал зал, и потому как внимательно его глаза исследовали публику, стало понятно, что он находится в поиске. Сигурду досталось окно. В свете уличных фонарей медленно кружились снежинки. Подошла официантка и положила на стол два экземпляра меню
– Симпатисьная, – прошептал вслед ей Тэцуо.
– Не подходит?
Японец замотал головой:
– Молоденькая отень. С родителями, наверное, зывет. Нет, не подходит.
Сигурд обернулся и окинул взглядом публику. За соседним столиком расположилась вполне перспективная для Тэцуо группа девушек. В дальнем углу большая разновозрастная компания что-то шумно отмечала, две семейные пары, кто-то еще. Свободных столиков почти не осталось. На высоких тульях за барной стойкой спиной к ним сидели трое: два крепких парня в приличном подпитии и чуть в стороне молодая женщина. Осанка ровная, но что-то в ее фигуре говорило о возрасте. Она не была худой, скорее крепкой, видно, что высокая, но точно ниже Инги. (Инга, между прочим, кандидат в мастера по баскетболу, а вы как думали?) Свитер, длинная юбка в этническом стиле, темные распущенные волосы, схваченные через лоб бечевкой.
Образ в памяти возник смутный – утренний. Очень похожа, хотя… что он мог тогда разглядеть? Это было необъяснимо, но на долю мгновения Сигурд ощутил страх. Может, показалось? Он снова уставился в окно и вскоре разглядел в углу стекла ее отражение – она так и сидела, не поворачивая головы. Японец куда-то испарился, музыка стала оживленнее, а вскоре за спиной послышалась суета.
Он увидел, как она повернула голову. Там явно что-то происходило. Сигурд быстро развернулся – один из парней, тот, что сидел ближе к незнакомке, о чем-то ее просил и даже за руку пытался притянуть. Она отреагировала спокойно, только головой отрицательно качнула. Сигурд встал и быстро направился в их сторону. Зазвучала новая мелодия: он уже слышал ее однажды, названия не запомнил, но она ему понравилась – она была протяжная, а местами тонко солировала флейта. Он не любил танцевать, но Инга часто его просила, и вот сейчас он снова был ей благодарен.
– Можно вас пригласить? – Сигурд протянул руку.
Ей было лет тридцать. Возможно…, несколько больше. Хорошее лицо, именно хорошее: глаза спокойные без косметики, нос тонкий прямой, очерченные скулы. Вот только кожа сильно обветрена, даже пятнышко красное на щеке. А в глазах или грусть, или тревога – он не понял. Она посмотрела на него внимательно, как будто пыталась что-то вспомнить, наверное, не смогла. Потом  она медленно встала и прошла мимо, не обратив внимания на его руку.
Сигурд не сразу сообразил, как поступить. Но, сделав несколько шагов, она остановилась. Он встал рядом. Женщина будто не понимала, что делать дальше. Тогда он положил ее ладони себе на плечи, рук не оторвал – так и начал медленное кружение. Наконец, он глубоко обнял ее правой рукой и притянул к себе. Его щека оказалась чуть выше ее виска, Сигурд вдохнул странный запах: пахло морозным ветром, соленой океанской волной и чем-то давно забытым. Он закрыл глаза… Почему-то представилось белое заснеженное поле и серые океанские волны...
– А сейчас по просьбе юбиляра прозвучит композиция…
Скрипач прикрыл глаза, и тонкий смычок коснулся струн…
– Мужик, можно тебя на пару минут.
Сигурд обернулся – сзади стояли оба молодца. Стояли на ногах еще крепко, но взгляд одного мог сосредоточиться уже с трудом.
– Может в другой раз, ребятки? – Сигурд снял свою руку с плеча, но отпускать ее совсем до смерти не хотелось.
– Сейчас! – тот, что с мутным взглядом, погрозил ему указательным пальцем.
– Извините, я быстро.
Она чуть заметно кивнула головой, и глаза ее улыбнулись. Захотелось прямо здесь впечатать этих в пол, да так, чтобы встали уже не скоро. Ну, не хотел, не мог он от нее уйти – будто воздух только здесь был…
– Извините, – повторил он.
Они первыми зашли в мужскую комнату и встали напротив.
– Нехорошо уводить чужую женщину, – криво усмехнулся условно трезвый.
– Нех-хорощо, – повторил другой и громко икнул.
– Вот сюда подвиньтесь, – предложил  Сигурд.
– Ч-чего, – мутный взгляд одного из визави старательно пытался сосредоточиться, но от неожиданности предложенного оба немного сместились влево.
– Я не понял, – первый даже успел подумать, что уже пора…
Хук слева в челюсть одному и справа по печени другому – даже похвалиться будет нечем – легли как сосиски в упаковку.
– Так-то ребятки, а то и зеркала могли побить.
Он растер костяшки пальцев и толкнул дверь.
Ее нигде не было. Какое-то время он еще надеялся, что она..., но не долго. На выходе двое охранников в черной униформе сразу подтвердили его догадку.
 – Да. Была такая, надела куртку. Минут пять, как вышла, но тут ведь рядом метро…
Эти три минуты до метро он пробежал – даже не заметил, но возле дверей резко остановился – смысла нет. Зря старался. Нет, это хорошо, что он ушел – остыл немного, но и сейчас все еще хотелось вернуться в этот туалет…
Сигурд медленно побрел к дому. На улице почему-то никого не было, только снег. Он заштопал недавние прорехи, и детская площадка во дворе снова стала белой. Сигурд сел на лавочку и поднял лицо навстречу падающим снежинкам. Они заставили его глаза прищуриться, прохладно целовали щеки и лоб крошечными влажными губами, а он не спешил стирать следы их поцелуев.
Тецуо так и не пришел, наверное, кто-то его «усыновил». Сон тоже не желал появляться, прятался где-то рядом с одиночеством. В третьем часу Сигурд зло вскочил с постели, включил торшер и, прихватив по дороге гири, распахнул балконную дверь. Зачем-то снова заглянул за штору, – целую минуту туда смотрел – о чем-то думал, а потом, как был босиком, так и шагнул на балкон. Две большие стеклянные створы были открыты, и под ногами коротко скрипнул снег, но почти сразу растеклась небольшая лужица. Минут пять он мучил чугунные гири, наконец, оставил их в покое и посмотрел на небо.
Так и есть – снегопад закончился, и на небе появились звезды: маленькие-маленькие и тусклые-тусклые.
                                  …
Звезды были огромные и яркие, как ночные фонари. Только дрожали сильно, а иногда сливались между собой. Филипп в очередной раз вытер слезы и глубоко неровно вздохнул. Они уже два часа стояли на этом балконе. Яша сильно продрог, но позвать друга в помещение никак не решался. Такого неба в Москве не увидишь, такое только тут. Зато в Москве есть Петрушевский. Вот интересно, он головы им сразу оторвет, или сначала вопросы будет задавать? Наверное, сразу – зачем ему их ответы, если он с Вечностью хочет поговорить.
– Филя, пойдем домой, – Яша, наконец, не выдержал, – там тепло,  а я замерз. Ты тоже, наверное, замерз, да, Филь?
– Не знаю, мне все равно. Вот ты мне объясни…
– Я уже ничего объяснять не могу – у меня сейчас язык к зубам пристынет. Давай все-таки пригубим, может, полегчает.
– Я не пью, – уже не в первый раз отмахнулся Филипп.
– Кто ж тебя пить-то заставляет? Один только разок коньячку на дно плесну под лимончик, – Яша с силой потянул друга за рукав.
 Тот еще немного упирался, но сдался, наконец, и Яша облегченно вздохнул.
– Вот, смотри – лимончик. Сейчас мы его быстренько порежем, – Яша действительно все делал очень быстро, пока Филипп, как истукан, в дубленке с надвинутым на лоб капюшоном, недвижимо сидел на диване.
 Яша выставил на журнальный стол два пузатых бокала, на прозрачной тарелочке желтые кружочки веером разложил, потом метнулся к холодильнику, достал оттуда коньячную бутылку. Сыр порезал уже кое-как и на черствый хлеб кинул.
– Конечно, глинтвейн, было бы лучше, но где ж его? – озабоченно бормотал он. – Ну, все, Фил, давай я куртку помогу тебе снять. Вот так, осторожно, вот…
Яша пригладил другу волосы и придвинул стол к неподвижной статуе.
– Филипп, – Яша разлил коньяк по бокалам, взял один и, обняв  друга свободной рукой, попытался всучить ему этот бокал.
– Я не хочу, – Филипп продолжал упираться, но как-то уже неуверенно.
Это вселило надежду, и Яша, наконец, заставил Филины руки принять заветный сосуд.
– Все, Фил, мысли в сторону, а коньяк в рот, – все должно находиться на своих местах.
Он с такой силой стукнул своим бокалом о бокал товарища,  что тот чуть не выронил его из рук. Но видно «клиент был уже готов», потому что он неожиданно громко выдохнул и опрокинул содержимое в рот. Через пару секунд его и без того выпуклые глаза попытались выскочить из своих орбит, но Яшка быстро сориентировался:
– Лимончик, лимончик теперь. Ну? Вот и молодец. Сейчас знаешь, как хорошо будет.
После чего он так же быстро опустошил собственную тару и разлил коньяк во второй раз:
– Сейчас или сначала по бутербродику?
 Приятное тепло растеклось по Яшкиным кровеносным сосудам. Комната была хорошо прогрета, поэтому тело стремительно окутала истома. Очевидно, с Филей происходило нечто похожее – то, что просто не может не понравится, поэтому он откликнулся весьма охотно, а в его глазах на мгновение мелькнул отблеск жизни:
– Сразу! А потом по бутербродику.
Второй раз они чокнулись почти красиво, но от бутерброда Филипп снова отказался.
– Нет, вот ты мне объясни…
Последние два часа Яша только и делал, что пытался что-то объяснять, но сейчас, заметив, как дружелюбно Филя смотрит на бутыль, понял, что объяснять ему придется еще долго. А впрочем?
– Еще по одной? Хорошо пошло.
– Лей!
– Я хочу выпить за то, – Яша решил придать попойке эстетический шарм, – за то, Фил, чтобы Любовь не приходила без Верности, Дружба без Преданности, а Разум без Трудолюбия!
– Последние тут при чем? – искренне удивился Филипп.
– До кучи, лишними не будут. Мужики тоже нужны, а то создается впечатление, что жизнь только на женских плечах держится.
– Понял!
– Подожди еще чуть-чуть, и так просветлеет, что гораздо больше понимать начнешь.
– Я и так хорошо соображаю. Трудолюбие – это не мужик, это…
– Тссс, никому не говори.  А давай лучше на брудершафт.
– Давай. Чего-то…, как-то неудобно, – Филипп еще немного повозился, но потом категорично заявил, – давай по-простому, а то хрень какая-то.
После первого бутерброда Фил совсем уже воспрял:
– Еще!
– А ты не сопьешься?
– Я не пью. Это дебют.
– Филя, дебют – это не единственный, это первый раз. За ним предполагается второй, третий, четвертый…
Короче говоря, еще два энергичных «повторим?» полностью опустошили всю бутыль.
– Че-то она какая-то маленькая…, – удивленно произнес Филя.
 Яшу уже повело, и он с изумлением наблюдал за тем, как оживился дебютант. Тот сделал три коротких звонка по телефону, повторив один и тот же вопрос: «Коньяк есть? Ооочень надо».
– Далеко звонил?
– Тут по коридору есть несколько перспективных квартир.
В дверь уже стучали. На пороге показался невысокого роста бородач лет семидесяти:
– Раньше нужно было звонить, а то в два часа ночи, – сердито пробурчал он. – Вот – все, что осталось. Уж извините.
На дне бутыли плескалось не больше ста граммов.
– Ничего, годится, спасибо.
Дверь за бородачем не успела закрыться, как в комнату вплыла пышногрудая дама лет сорока в коротком розовом халатике и протянула коньяк в подарочной упаковке.
– Привет! А это от Эдика, – загадочно произнесла она и зачем-то подмигнула, – компания не нужна?
– Извини, Люсь, в другой раз, – строго объявил ей Филипп, отчего Яша тупо прибалдел. И когда Филя торопливо выпроводил ее из комнаты, громко возмутился:
– Как ты посмел отказать женщине?
– Это не женщина, это новый главбух. Ей квартиру еще не дали, потому она в гостинице.
– А почему тогда она Люся?
– Не знаю, возможно, ее мама так назвала.
– Я не о том спрашивал. Теперь сам наливай. У нее отчество должно быть, если она главбух. Оно у нее есть?
– Есть. Когда на работе. А здесь она велела называть ее Люсей.
– А как к этому относится Эдик?
– А черт его знает. Я с ним не знаком, с ним… Люся, наверное, знакома.
– Но подмигивала-то она тебе? – не желал сдаваться Яшка. Люсины проблемы неожиданно стали  для него очень важными.
– Зачем мне ее Эдик, мне Саша нужна, – Фил, наконец, вспомнил о наболевшем. – Саша! – Громко позвал он.
Дверь тут же распахнулась, и на пороге появились двое очкариков – совсем молоденькие и сильно похожие друг на друга.
– Они братья, – пояснил Филя, – близнецы. Практику здесь проходят.
– Вот, – и один из них протянул бутылку водки, – коньяка нет.
– Спасибо, други, но всё уже принесли. Ещё раз спасибо.
 Братья сразу сникли и скрылись за дверью, но потом там послышалась возня, и все тот же голос громко прошептал:
– Мы бутылку возле двери оставим, на всякий случай.
 После чего раздался быстрый стук каблуков. Честно говоря, Яше пить хотелось уже не очень, но неожиданный азарт в глазах напарника не обещал ему легкой жизни, и Яша тяжело вздохнул: «Чего для друга не сделаешь»?
– Теперь о деле, – Филипп уже протягивал ему бокал, – я тебя про Сашу спрашиваю. Почему она к этому французу уехала? Красивой жизни захотела? Она же меня любит.
Яша слушал эту историю уже четвертый раз, но делал вид, как будто в первый. Если коротко и конкретно, то ситуация выглядела таким образом: Саша ездила сюда из Питера.  Полгода назад у них случился роман. Яша так и не понял, как к этой ситуации относилась девушка, но Филя намерения имел самые серьезные. Два месяца назад они даже по путевке в Париж собрались, но Фил сильно простудился, и она улетела одна. После этой поездки в их отношениях возникла трещина. Две последние недели Яша был невольным свидетелем происходящего и теперь он думал, что она просто боялась признаться. Как-то намекала, но Филипп ничего не понимал. А позавчера перед отлетом домой она объявила, что у нее есть другой – какой-то французский миллионер. И вот уже вторые сутки он безуспешно пытался привести Филиппа в чувство. Но, кажется, дело, наконец, стронулось с мертвой точки, и Яков решил применить шоковую терапию.
– С чего ты взял, что она тебя любит? Любила бы, в Париж бы не укатила.
– Так путевки пропадали – жалко.
– Тебя она должна была жалеть, а не путевку: градусник тебе ставить, таблетки давать. Зато теперь она этому хмырю его евро будет считать. В парсеках, наверное. А в парсеках не так-то много и получится. Короче так: нам тут тоже жалеть нечего. Мы люди гордые!
Филипп молча налил коньяк.
– Яш, а разве тебе праздника души не хочется?
– А какая связь между праздником и женитьбой?
– Чтобы родной человек был.
– Так меня мама есть в Новосибирске. А ради сковороды жареной картошки я на своей территории никого терпеть не хочу. Я и сам могу себе ее пожарить. Правда, у меня и территории своей еще нет... Вот ты куда Сашку селить собирался, к родителям?
– Ипотеку бы взяли.
– Лучше ты себя в руки бери, без тебя в нашей лаборатории все швахнется.
– Ну, это ты сильно преувеличил.
– Ничего я не преувеличил. Наливай, за тебя будем пить.
Он и вправду преувеличил не так уж много. Филипп в двадцать пять защитил кандидатскую, отпилив кусок от практически готовой докторской. С тех пор он «натворил» достойного материала еще не на одну «достойную» диссертацию,  но дальше, выражаясь его языком, «мутить» с научными журналами и «накрывать поляны» ему было «в лом», и он щедро раздаривал идеи и результаты своих исследований. Поначалу пользоваться плодами его труда они отказывались категорически.
– Возьмите…, – канючил он, – не для себя, для человечества берете.
Постепенно к этой мысли привыкли, и брать для «человечества» оказалось совсем нетрудно.
Петрушевский таким положением вещей сильно возмущался и,  стоило Филиппу появиться в лаборатории, регулярно орал:
– Ты подрываешь престиж «ящика», ты заставляешь бледнеть мою статистическую отчетность. Еще один профессор в моей лаборатории совсем не оказался бы лишним. Сколько можно лентяйничать?
– Послушай, Коля, – пытался заступаться за друга Яшка, – пока на фоне Филиппа бледно выглядят многие  профессора из соседних отделов.
Впрочем, Филипп и лень – понятия совершенно несовместимые, и он каждый раз искренне обещал повысить престиж лаборатории в обозримом будущем. Наверное, он уже так привык обозревать бесконечность, что мыслил несколько иными, чем все нормальные люди, категориями, в силу чего завлаб до сих пор так и не сумел обозреть обещанное будущее.
 
– За то мы с тобой выпьем, Филипп, – продолжил Яша, – чтобы твое настоящее счастье обязательно тебя нашло. Чтобы оно было безграничным, как это небо, ярким, как эти звезды, глубоким и непредсказуемым, как твои мысли, и надежным, как мы, твои товарищи. За тебя, Звездочет!
– Классно сказано, спасибо. Впрочем, как всегда. Я вам, ребята, тоже за многое благодарен. Вы – почти все, что у меня есть.
По щекам Филиппа снова потекли слезы.Он поднялся с дивана, выключил свет и, качаясь, подошел к окну.
– Еще я звезды люблю… сильно люблю, как Сашу.
– Ты должен любить их сильнее, гораздо сильнее. Они же звезды!
Язык у Яшки уже заплетался, но логика была жива, поэтому Филипп быстро согласился:
– Да, звезды – это вечность, а вечность – смысл нашего существования. Ибо Бог есть Смысл!
– Бог е-есть Слово, – попытался поправить Яша, но Филипп его оборвал.
– Это неточный перевод. Он – Смысл и Любовь! Огромная Любовь, неземная. А Саша – это любовь во-о-т такая маленькая, – Филипп попытался что-то разглядеть между большим и указательным пальцами. – Но скажи мне, почему без большой любви человек живет легко, а без этой маленькой очень хочется умереть?
Глаза Яши к темноте еще не привыкли, но он отчетливо услышал, как Фил плюхнулся на кровать. Раздеваться тоже не захотелось, и он, в чем был, свернулся клубочком на диване.
– А знаешь почему, – через некоторое время произнес он, – потому что Бог к нам милосерден. Он не хочет нас мучить, а мы друг друга не жалеем.
Но, видимо, Филипп этого не услышал. Он что-то тихо бормотал себе под нос. Через некоторое время Яша разобрал текст:
– Саша, Сашенька, Сашуля, Саня, Санечка моя, птичка синяя из рук упорхнувшая, рыбка золотая, единственного желания не исполнившая.
– А че просил? – заинтересовался Яков.
– Как чего? – Филя надолго задумался, – может замуж за меня пойти?
– Правильно, замуж. То есть, замуж – это как раз неправильно, но, в целом, ход мысли верный. Теперь спи.
Тут что-то мягко бухнуло, и послышалось жалобное:
– Яша, я где?
– Н-не знаю, сейчас посмотрю.
Он неуклюже стек с дивана и пополз. Наконец, он уткнулся в лежащего на полу Филиппа.
– Ты упал.
 Но Филипп уже громко посапывал носом.
– Спи, рыбка моя золотая, людям дары приносящая. Сильно болит? Ничего, это пройдет – время все вылечит. А потом и тебе Господь пошлет подарочек, – он крепко обнял друга и тоже  уснул.
                                   …
 
Будильник уже охрип, но сил встать все равно не было. И тут Сигурда осенила потрясающая мысль, которая сделала его абсолютно счастливым человеком: «Сегодня воскресенье! Я забыл его отключить». Он выключил будильник, вернул его на прежнее место и блаженно закрыл глаза.
– Как хоро… Черт!
Теперь оживился сотовый телефон, наверное, это гад тоже проснулся.
– Привет, милый, как дела? Мы уже давно прилетели и я сейчас в своем номере. Раньше не звонила – не хотела тебя будить. Чем занимаешься?
– Нервничаю, грызу ногти, жду твоего звонка. Теперь полегчало.
– Спал что ли? Так у вас уже половина восьмого.
– Седьмого.
– Не может быть.
– Может. Только что будильник звенел.
– Зачем? Сегодня же воскресенье.
– Ты уверена?
– Подожди, мы в какую сторону летели? Да какая разница, мы же в субботу улетали, значит у вас сегодня воскресенье.
– Спасибо! Ты сделала меня счастливым во второй раз.
– Ты не проснулся или не протрезвел, я что-то не пойму.
– Я трезв и практически счастлив, но очень хочется спать. Долетели хорошо?
– Нормально. Ладно, извини, что разбудила. Позже поговорим.
– Пока.
– Пока.
«Отчего так, – подумал Сигурд, – рыба не снилась, а проснуться не могу»? И тут он… вспомнил. Странно вспомнил, будто пленку назад прокрутил: маленькие, тусклые звезды, мокрые поцелуи на щеках, снег повсюду, незнакомая женщина в его объятьях, ее тепло, ее профиль возле барной стойки, темный силуэт, исчезающий в арке напротив. И еще холодный, тревожный запах волн.
Сон как рукой сняло – он быстро вскочил с дивана и подошел к окну. Снегоуборочная машина старательно избавляла дорогу от вчерашней красоты. Но на детской площадке еще никого не было, и там по-прежнему все оставалось белым. Из соседнего подъезда вышел мужчина с двумя суетливыми мопсами. Он опасливо покосился на окна и спустил их с поводка прямо возле площадки. Сигурд отвернулся – очень не хотелось увидеть, как они растопчут это чудо.
 Постепенно мысли о незнакомке перестали тревожить, но он чувствовал, что это ненадолго. Они просто не хотели жить в суете.
 Гантели – душ – кухня – кофе. Неизменный утренний алгоритм. Уже много лет ничего в этой схеме не менялось. Сегодня тоже так было, как на автомате. А вчера? А вчера в этом процессе ощущалась некая одушевленная составляющая. Все время незримо присутствовала Инга. И как лучше?
 Снова зазвенел телефон.
– Здорово, брат.
– Кирилл, как я рад тебя слышать. Куда тебя занесло?
– Угадай с трех попыток.
– А можно звонок другу?
– Валяй.
– Там, где ты, который сейчас час?
– Недавно перевалило за полночь.
– Что-то мне подсказывает, что это Канада.
– Лучше ты послушай, что тебе подсказывает сердце.
– Торонто!
– Сигурд, если у тебя работает телевизор, – выключай и внимательно слушай, о чем оно говорит еще. Ну!
– Ты у меня дома…?
– У тебя дома ты, а мы с Михачем у твоих родителей, и они передают тебе пламенный привет. За сим прощаюсь – нам завтра рано вставать.
– Подожди, где вы остановились?
– По-моему здесь. Мне так кажется, что мы их обидим, если завтра  не вернемся.
– Это правда, лучше возвращайтесь.
– Ладно, может еще будет время связаться. Знаешь, Сиг, мировые у тебя старики. Хотя про них больше хочется сказать, что молодые. Все, спокойной ночи, дружище, точнее, доброго тебе дня.
 Сигурд понял, что улыбается. На душе стало удивительно. Вот, умеет же Кирилл радость подарить. Ему самому бы такое и в голову не пришло. Он вспомнил, как месяц назад Кирилл, между прочим, узнал у него адрес его родителей. Нет, сам он у Киры много раз уже гостил, это недалеко – километров сто от Москвы. Летом рыбу ловили, зимой на лыжах катались. Его мама вкусную шарлотку пекла и дрожжевые пироги с капустой. Но то Кирилл приглашал, а здесь… вот авантюрист… А старики и вправду ведь рады. Да, Кире все рады – это, наверное, потому что и он ко всем с любовью. Скорее бы уж переезжал.
Этажом выше не так давно освободилась квартира, и Кирилл ее выкупил, но въезжать не торопится, говорит, что ремонт затягивается. Может быть, кто-то в это и поверит…, а Сигурд точно знал, сердцем чувствовал, что он со съемной квартиры уезжать не хочет. Памятью за нее держится. Хотя, какие уж там воспоминания – крохи одни. Но и то, видно дорого – каждая кроха дорога. Страшная это история, горе неподъемное. Как его тогда корежило, все видели, а он не только память, он радость не растерял. Горе-то, оно само зубами держится – не оторвешь, а вот радость…, ее удержать, сила нужна.
 С Кириллом он познакомился семь лет назад через Михача. Его специалисты для Сигурда писали программу. Теперь это «ого», какая корпорация, а тогда еще маленькая фирма, они только начинали предлагать на рынке свой новый программный продукт. Но методологию разработали настолько уникальную, что Сигурд просто не мог пройти мимо. То, что они для него сделали, его на сто шагов вперед продвинуло. Вряд ли бы он без этого сейчас того достиг, что имеет. Петрушевский тоже очень быстро свою выгоду учуял. Короче говоря, теперь в их в лаборатории Кирилл –  «нештатный сотрудник». Другом он у них на полную ставку «подрабатывает».
Сигурд еще раз посмотрел в окно – лучше бы он этого не делал: тротуар серый, дорога черная, площадка пятнистая, а с крыши стучит по подоконнику. «Все. В очередной раз зима закончилась. Хоть бы к Рождеству намело или к Новому году, здесь он как-то больше ощущается».
В телевизоре он сразу наткнулся на «Агента национальной безопасности». Старый сериал приворожил, успокоил, чуть позже усыпил.
«Сколько же времени прошло? Ничего себе! – часы показывали половину четвертого. – Что же я ночью буду делать? Опять гири тягать?»
Зазвонил телефон. Он подумал, что Инга, но ошибся. «Дурак, надо было давно ей… 
– Ты меня втера потерял?
– Ты, что, кошелек?
 В ответ Тецуо громко рассмеялся.
– У меня все хоросо, увидимся завтра в лаборатории.
– Буду ждать с нетерпением.
– Как Инга долетела?
– Нормально.
– Ну, ладно, пока.
Телефон Инги не отвечал. Сигурд перезвонил еще два раза и почувствовал, что его совесть уже чиста:
– Спокойной ночи, Инга.
Он еще немного наблюдал за злоключениями двух неуклюжих агентов, несколько раз улыбнулся, а потом вдруг вспомнил, что ничего сегодня не ел, и сразу же ощутил зверский голод первобытного человека.
На улице было уже темно, а под ногами мокро. Когда он вошел в полутемный зал ресторана, музыканты еще только готовили свои инструменты. За дальним столиком сидели вчерашние знакомые. Неожиданно они улыбнулись, а один даже рукой ему махнул.
– Извини, – дружелюбно произнес он, когда Сигурд подошел. – Повод был, вот и  перебрали лишнего.
– Я тоже приношу свои извинения.
– Да, ладно, чего уж там, – парень привстал, протягивая руку, –Анатолий.
– Сигурд.
– Гена, – представился второй. Сегодня на его щеке красовался приличный синяк, а глаз немного заплыл. –  Приезжий? Из каких краев?
– Канада.
– Хорошо по-русски шпаришь? Спортом занимаешься?
– Нет, наукой.
– Тогда понятно. А где так драться научился?
– Жизнь чему хочешь научит, если попросить хорошо.
– Это да…
– Я смотрю, вы тут частые гости. Женщину эту первый раз вчера увидели?
– Первый. Но мы ведь здесь тоже не каждый день.
– А что, мы вечер тебе обломали?  Прости, братан – не со зла. Подожди, сейчас вину свою загладим. Официант!
– Может, сегодня снова придет, – с надеждой произнес тот, что с подбитым глазом, – ты не бойся, мы тебе мешать не будем.
Сигурд задумчиво кивнул головой:
– Она не придет…
Он вдруг это понял. Объяснить бы не смог – просто почувствовал.
– Мужики, я тоже перед вами виноват, так что с меня закуска.
Уже за полночь он с большим трудом запихнул их в такси. Они все никак не могли выпустить его из своих объятий, в который уже раз объясняя существенную разницу между канадцами и американцами.
– Ты, главное, помни, что ты – не американец, – прокричал на прощание тот, чье лицо во вчерашней драке по счастливой случайности осталось невредимым, и даже предпринял очередную попытку поцеловать.
 
А снег падал и таял, падал и таял… и в понедельник таял и во вторник.
 – Обесяли, сто завтра будет холоднее.
 – А какая разница? – равнодушно произнес Филипп, не отрывая глаз от монитора.
В понедельник они с Яшкой, наконец, вернулись.
– Надоело мокрым ходить, – пояснил Тэцуо.
– Будешь ходить замерзшим.
– Нет, они немного обесяли, не замерзнем.
– А у нас там снег был белый-белый и звезды… А у вас тут ни-че-рта.
Сигурд тоже ждал, когда наступят холода, лучше даже морозы. Еще никогда в жизни он так не тосковал по зиме, точнее, без нее. Почему-то казалось, даже уверенность такая появилась, что незнакомка появляется только тогда, когда выпадает снег. Может она Снегурочка…
– Как там Инга, сто делают? – Тецуо вопросительно посмотрел на друга.
Сигурд пожал плечами:
– Могу предположить, что работают.
Ему представилась белая детская площадка, женщина сидит на карусели, потом она несильно отталкивается ногой, и карусель медленно вращается…
– А по ветерам тем занимаются?
 Сигурд тяжело вздохнул:
– Не знаю, Петрушевский сказал, что у Инги разбился телефон.
– А потему новый не купит?
– Позвони Петрушевскому – спроси.
– Сигурд, иди, посмотри – у тебя показания на седьмой панели падают, – прервал их разговор вошедший в лабораторию Яша.
Сигурд не спеша подошел к прибору. Показатели действительно устремились вниз. Он так этого ждал… тогда почему…? …Он подходит и начинает раскручивать карусель: сильнее, еще сильнее – она улыбается… Нет, она смотрит ему в глаза… Пятнышко на щеке еще больше покраснело. Нужно помазать его кремом…
– Мозет нузно сто-то исправить в системе?
«Может, ты заткнешься, наконец?» – подумал Сигурд и тяжело посмотрел на Тецуо.  Но тот понял взгляд по-своему:
– Не помозет?
– Не помозет! У тебя что, в твоей системе проблем мало?
– Ой, много!
– Тогда сосредоточься.
Филипп удивленно взглянул на Сигурда, но промолчал, а минут через десять предложил:
– Давайте после работы напьемся.
– Я не могу, – живо откликнулся японец, – я занят.
– А не могу столько пить, сколько он,  и потом я вообще не могу, у меня завтра лекции в универе – мне подготовиться нужно,  – сообщил Яша.
Филипп посмотрел на Сигурда с надеждой, тот кивнул головой.
– Не волнуйся, Филя, – я твой, только ты ведь раньше…
И тут он увидел его глаза, первый раз увидел за два дня.
– Но пойдем туда, куда поведу, – строго сказал Сигурд. – И еще маму свою предупреди, что у меня переночуешь.
– Я что, маленький?
– Сказал, предупреди, значит, предупреди.
Фил послушно кивнул головой и достал телефон.
– А куда поведес? – озаботился Тецуо.
– Господи, заставь, наконец, работать этого человека! Очень Тебя прошу, – взмолился Сигурд. – Ну, скажи, тебе какая разница?
– Его сто, муха укусила? Больсе ни слова от меня не услысыте.
– Вот уж не думал, Господи, что Ты управишься так быстро, – улыбнулся Сигурд.
 
…Знал ведь, что ее здесь нет, а все равно надеялся. Зарок себе дал – пока снег не выпадет, даже во сне о ней не вспоминать.
– Чем закусывать – решим с официантом, а вот пить что будем? – Сигурд с интересом смотрел на младшего товарища.
– Я пока только коньяк умею.
– Будешь мастерство оттачивать, или предпочитаешь осваивать разные направления?
– Мне все равно, лишь бы болеть перестало.
К их столику подошла официантка – Филипп даже голову не повернул. «Похоже, что это серьезно, – подумал Сигурд, – интересно будет потом спросить, он хоть пол этого человека вспомнит?»
– Может, не будем закуску дожидаться, – попросил Филипп, – хлопнем по одной.
Сигурд ответил  не сразу, будто глазами пытался кого-то отыскать.
 – Посмотри вокруг, произнес он, наконец, – видишь, сколько людей, и у каждого хоть раз болело. И у каждого будет болеть еще много-много раз, и не важно, что: душа или селезенка. Так жизнь устроена. Кто-то нас все время проверяет. У тебя звезды над головой, а ты мусор под ногами ищешь. Подними голову, Звездочет, плечи расправь. Ты четвертый десяток эту землю топчешь, видел уже, сколько народу сломалось. Ты не из таких, поэтому мы дождемся закуску, а когда-нибудь и счастья.
Видимо Филипп такого не ожидал, потому что некоторое время молчал, думал, наверное. Очевидно, придумал:
– Тебе легко – у тебя Инга.
– Мне  трудно, – Сигурд вздохнул, – у меня Инга.
Потом они молчали оба: думали каждый о своем, но, в сущности, об одном и том же. Принесли селедку под шубой, маринованные огурцы, что-то мясное, затейливо разложенное по тарелкам. Запотевшую бутылку водки и «минералку» на край стола поставили.
– Горячее будет через полчаса, – пообещала официантка.
Сигурд качнул головой, наполнил стопочки.
– Запомни Звездочет: нас могут предать – мы предавать права не имеем.
Чокнулись. Филипп выпил, сильно закашлялся. Сигурд подвинул фужер с водой.
– Запей и поешь.
Фил уткнулся в тарелку, старательно жевал, пока всю «шубу» не уничтожил. Сигурд снова разлил водку.
– Больше не буду.
– Что так?
– Не хочу.
– Хорошо, подождем.
– Нет, я вообще не хочу.
– Воля твоя, тогда я выпью.
 Он опрокинул стопку в рот, сглотнул не сразу, секунд десять за щеками держал, в глаза Филиппу смотрел. Потом выдохнул, понюхал огурец,  откусил.
– Красиво у тебя получается, – Филипп, наконец, улыбнулся, – со стороны даже кажется, что вкусно.
– Это наш с Кириллом фирменный прием – угадать момент, чтобы сглотнуть одновременно. Может, попробуем?
– Нет.
– Молодец! Алкоголь – он для радости. Для горя – воля. О как сказал! Самому понравилось.
– Врешь ты все.
– Не понял…
– Не от радости ты пьешь. Не знаю, что у тебя случилось, но я еще днем почувствовал, что с тобой что-то не так. Мне показалось, что у тебя тоже болит. А ты мне тут про мусор… Короче, я сейчас горячее съем и домой поеду. К маме.
Сигурд налил еще водки, хотел снова выпить, даже ко рту поднес. Передумал. Громко выдохнул – стопку на стол поставил.
– Понимаешь…, у меня не болит. У меня очень хочет, чтобы заболело. 
 
Когда они вышли на улицу, снега не было. Из-под ног вылезало что-то мокрое, но в воздухе уже застыло морозное предчувствие.
– Да…, завтра  будет каток, – вздохнул Филипп.
– А я и сейчас на ногах еле стою, – Сигурд качнулся, изображая пьяного человека. – Неужели т-ты, т-трезвенник, бросишь в беде своего слабох-характерного друга.
 Он улыбался, старательно искажая звуки. Филипп тоже улыбнулся и взял его под руку:
– Нет, Сигурд, я тебя не брошу.

 

Он ехал...

Лаборатория (дорога в оба конца) 4 книга 3 глава