Контрольный выстрел или Не отпускай меня туда

Он – режиссёр

Она – подруга режиссёра

Ишкина – молодая актриса

                                                                День 1 (нежность)

    Кабинет. Он сидит в кресле. Слышится стук. Двери приоткрываются, и заглядывает она.

Она  - Привет! Можно? Я тебе стишок сочинила!..

Он   - Входи, скорее мой руки и садись! Сегодня у нас гречневая каша, а курицу я потушил для тебя - в сметане… (Достаёт банку с едой, завёрнутую в полотенце)

Устала?

   - Да. Вот, послушай:

Мы разделим наши годы – пополам!

Я – взрослее, ты – моложе!

Классно нам!

Мы разделим наши беды пополам.

Пусть их больше, ну и что же?

Ведь друг другу мы поможем!

Классно нам!

Мы разделим наше счастье – пополам!

Как два облачка на небе,

Будем счастливы вдвойне мы!

Классно нам!

Мы разделим шум прибоя;

Крики чаек над волною;

Месяц в небе и рассвет…

Даже горсточку конфет

Мы разделим – пополам,

Потому, что - классно нам!

   Они едят.

Она   - Вкусно! Спасибо тебе… 

 Он сидит напротив неё, смотрит в глаза и внимательно слушает.

Она   - Не отпускай меня туда…  Почему смерть заглядывает к нам тогда, когда мы этого особенно не хотим? Всего пол года назад мне было бы – всё равно… Я даже не огорчилась бы. А теперь: у меня есть ты! Я даже не могу сказать, кто ты…  И не любовник, и не родственник, и не друг, потому, что от друзей я могу ждать только очередного предательства, (так было всегда)… А от тебя?.. Я не хочу, чтобы ты предавал меня … Мы не близки, но я не могу жить без тебя…  Так странно…

   Мне всё чаще вспоминается одна история. Это было 14 лет назад. Однажды вечером к нам в форточку запрыгнула чужая кошка. Она обнюхала все комнаты, потом залезла в коробку с детскими игрушками, окатилась там и осталась у нас навсегда. А вскоре и у нас родился Артёмка. Стоило ему заплакать, как кошка бросала своих котят, запрыгивала к нему в кроватку, говорила: «Мур-р!», слизывала со щёк слёзы, ложилась рядом, мурлыча песни, и Артём - успокаивался. Но стоило ему зареветь у меня на руках, как кошка стремглав кидалась к моим ногам, обхватывала их лапами, впивалась когтями и начинала кусать – она усыновила нашего ребёнка и никому не давала его в обиду.   Я чувствую себя такой же кошкой у тебя в кабинете…  Меня никто не звал, а я всё шатаюсь и шатаюсь… Зачем? Я не знаю ответа на этот вопрос. Я не знаю, почему эта кошка стала так часто вспоминаться мне… Я знаю только одно, что если кто-то попытается обидеть тебя, я вопьюсь ему в горло, как моя кошка…

   В детстве мне всегда казалось, что просыпаться я должна от нежного поцелуя отца, шепчущего мне: «Просыпайтесь, леди! Ваше бардовое бархатное платье соскучилось по вашему теплу. Ваш завтрак уже на столе, а пони бьёт копытом, вызывая вас на прогулку. И розы умылись росой специально для встречи с вами…»

   Говорят, что дети могут вспомнить свою прошлую жизнь и ответить на все вопросы, до самых мельчайших подробностей. Я не верю в переселение душ, и, наверно, поэтому мне так сложно во всём разбираться, сложно понимать и принимать жизнь… Сложно смиряться…

    Из того красивого мира у меня был только немецкий сервиз на 12 персон, фарфоровые статуэтки и кукла… Это был мальчик Петенька. Я никогда больше не видела таких кукол. Он был, как настоящий ребёнок, закрывал глазки и говорил: «Мама». Однажды я уронила его, и у него провалились внутрь его голубые глазки… Я не могла играть со слепым, а чинить его никто не брался, и тогда  бабушка набила его голову ватой, и глазки снова появились, но уже не могли закрыться и он больше не спал… Он лежал рядом со мной и смотрел в потолок на люстру из тонких стеклянных трубочек и наверно о чём-то думал…

   Мне всегда хотелось просыпаться почему-то именно от поцелуя отца… Но меня одевали спящую… Будили, стаскивая с постели, и я стояла на ватных ногах и досматривала свои сны. Мне ужасно не хотелось бежать в садик в 6 утра, по неосвещённой дороге, покрытой двадцатисантиметровой жижей, от чего сапоги прирастали к земле, стремясь навсегда остаться на месте. И я тянула их, как каторжник тянет свои кандалы… Мне не хотелось бежать в садик, где меня поставят в пару к какому-нибудь сопливому оболтусу; заставят ходить строем; есть – по часам и то, что я ненавижу; стоять в очереди в туалет; играть теми игрушками, что похуже, а те, что получше - запрут в шкафу… А потом заставят претворяться, что я сплю. Прикажут лечь на правый бок, (хотя я сплю – на левом), подложить ладошки под ухо и лежать три часа с закрытыми глазами. А если откроешь их, - то получишь по щеке…

    Мне не хотелось бежать в садик, а хотелось быть дома с бабушкой, слушать её песни, что-то мастерить, рисовать, лепить, играть на фоно, но только так, чтобы учитель не бил меня линейкой по рукам и не заставлял долдонить то, что не мило моему слуху…

   И точно так же мне не хотелось идти в школу, где меня учили те, кто не создан для этого дела; учили тому, в чём они ничего не смыслили, и что им давно уже – осточертело. И они с особым остервенением учили тех, кого самозабвенно ненавидели… Я хотела учиться всему на свете! Но только так, чтобы было интересно, чтобы те, кто учат, сами понимали то, что говорят, верили этому и любили своё дело. Но, никто не собирался меня учить…

   Я видела, что здесь всё не так, как должно быть… Но кто-то установил для нас такие порядки, такие правила… И невозможно не подчиняться им. Просто – нельзя… А тех, кто сопротивляется - хватают за ухо и тащат насильно… И не было никого, кто не пожалел бы своего уха, и не поплёлся бы следом…

   Мне читали книжку про гордую девочку Айогу, которая отказалась есть надкушенную лепёшку и превратилась в гусыню. Она взмахнула крыльями и улетела со стаей… Но в сказке она была отрицательным персонажем, а я понимала, что я точно такая же. Я тоже хочу улететь, но крылья – не вырастают…

  А потом из того загадочного мира появился - ты… Ты сказал, что женщины не должны подносить себе стулья, и я купилась на твои слова… Я вспоминаю всё снова и снова и понимаю, что ты ведь не поднёс мне стула… Ты, всего лишь сказал об этом. Сказал, напомнив мне о том чудесном мире…

  Ты говоришь, что дети должны редко видеть родителей, чтобы встречи с ними были незабываемыми, долгожданными… Но страх расстаться с родителями, которые всегда рядом, - не менее силён… И неясно, что из них сильнее: жажда встречи или страх расставания? И не понятно, что правильнее: воспитывать своих детей самому или доверять их чужим людям – «специалистам»?...

   Дворянских детей воспитывали французы. И они были уже – их детьми. Детьми тех, кто на своей шкуре почувствовал свободу, и, вкусив её, - бежал в бесправную Россию… Бежал, сохранив романтику и отбросив жестокую реальность послереволюционного триумфа гильотин, эшафотов, виселиц… Они были их детьми… Некоторые из них даже не знали русского языка… Они смотрели на мир глазами своих учителей. И знатные голубокровые отцы их – ничего не смогли противопоставить наукам этих безродных гувернёров… Не смогли уберечь своих детей от виселицы…

Сегодня я пыталась написать песню к твоему спектаклю о школе. Вот, послушай. Это могла бы петь Беа Шахтер. (поёт)

   Мы дарим детям мир!

Им подарили жизнь уже когда-то,

Не научив, как в этом мире жить…

Они совсем, совсем не виноваты,

Что мир им этот не за что любить!

   Мы дарим детям свет!

Мы истину их учим видеть!

Средь этой мерзкой суеты-сует, -

Творить добро, зло – ненавидеть,

Ища на всё лишь правильный ответ.

   Нам доверяют жизнь!

Нам дети свои судьбы доверяют

Так бережно их жизнь в руках держи,

Чтоб жар души, любовь не растеряли,

Не заблудились в лабиринтах лжи…

 

   А  знаешь, ведь у меня никогда не было отца. Вернее, он был за всю мою жизнь рядом со мной всего часов 10.

   Первый раз он пришёл под Новый год, когда мне было полтора года. Он принёс маленький чемоданчик с ёлочными игрушками, и мама нарядила первую в моей жизни ёлку. Она рассказывала, что я не могла отвести взгляда от этой ёлки. Я засыпала и просыпалась, смотря на неё. Некоторые игрушки живы и до сих пор…

   Второй раз он пришёл, когда мне было 5. Пришёл с инструментами; с пахучими, смолянистыми досками, и сделал настоящую, красивую дверь, между комнатами. Застеклил её, вставил защёлки, замок, дал мне закрыть и открыть её ключом,  и ушёл…  Я сметала пахучие золотистые стружки и восхищалась его мастерством.

   В третий раз мы встретились, когда мои родственники взяли меня в лес, тогда мне было 6 лет. Они выезжали на природу, отмечать чей-то юбилей. Я попалась им на глаза, и меня взяли с собой! Впервые в жизни я побывала на пикнике! Я ходила вокруг ковров со всевозможными яствами, жарился шашлык, краснели горки помидор…  У меня текли слюнки, но никто не обращал на меня внимания, никто мне ничего не предложил, никто ни чем не угостил…  А просить?.. Я тогда не умела просить. Я потом ещё очень долго не умела просить…   Вот тогда я почувствовала что такое – одиночество. Когда ты находишься среди людей, оставаясь одной на всём белом свете. Причём не чужих людей, а самых родных: отец, брат, племянники. Я поняла что такое «не нужна»! И с того момента стала искать только того, кому была бы – нужна…

   Потом он пришёл в день моего рождения, мне исполнилось 12. Я выросла, и во время сна мои ноги торчали между прутьями спинки детской кроватки. Брат отдал мне свой старенький диван. Отец помог перенести его ко мне в комнату. Я села, а он взял меня за ноги и уложил, спросив: «Удобно?» Я ответила: «Да». Потом он достал из-за пазухи старенькие (наверно в три раза старше меня) часики с поцарапанным стеклом, одел мне на руку и сказал: «Теперь ты никуда не будешь опаздывать!» У меня у первой в нашем классе появились часы… Но я, раззява, - потеряла их, и наверно, поэтому всегда и везде опаздываю.

   И в последний раз он пришёл за пару месяцев до своей смерти, тогда у нас уже родился Максимка. Он устал ползать по полу, и уснул, положив голову на порог. И вот в таком виде увидел своего внука дед. Максим тогда был очень похож на него.

    В тот последний раз отец зачем-то рассказал мне историю, которая случилась с его первой женой. В юности она пошла к цыганке, и та нагадала ей, что она умрёт в 37 лет. Она всю жизнь всем рассказывала об этом, и вот ей 37, у них двое детей, идёт война, а она - забеременела. Испугавшись пророчества, она сделала аборт и умерла от заражения крови…  Отец рассказал эту историю, пригласил к себе, пообещав подарить пару тысяч, и ушёл… Говорят, что он ждал нас, деньги с книжки снял, а мы так и не пришли… Мне было стыдно идти за деньгами... Тогда мне ещё стыдно было что-либо просить…

   Скажи, почему родные люди становятся чужими, а чужие - тянутся друг к другу?

   Помнишь, когда мы отправили тебя в Тирасполь без тёплой одежды, ты, вернувшись, ругал меня за то, что я ничего не написала в твоё отсутствие? Тогда я проклинала себя за свою глупость и молилась, чтобы с тобой ничего не случилось. Если бы в тот момент с небес спустился бог и сказал: «Говори, чего ты хочешь? Я выполню любое твоё желание, но только одно единственное!» Я бы попросила, чтобы ты - не заболел… Почему так случается, что из всех 6 миллиардов людей, один единственный человек становится для тебя - важнее всех на свете?

Звучит песня

Это сон? Ты скажи, - это сон?

Так легко, словно я – невесома…

Небом дышит весна за окном,

Засыпая всех снегом вишнёвым.

Белым облачком из лепестков

Ветерок налетевший играет.

Вырывается жизнь из оков,

Сладко сердце в груди замирает.

Ведь не сон? Ты скажи, - ведь не сон?

Хмелем голову кружит – истома,

Бьётся сердце с твоим – в унисон.

Утро манит рассветом из дома.

Мы - вдвоём, мы с тобою – вдвоём,

Посмотри, - целый мир перед нами!

Мы за руку с тобою идём.

И весна нас встречает цветами. 

 

День 2 (мама)

- Привет, сегодня день рождения моей мамы… Но её уже нет и некому дарить подарки… Сегодня я встретила свою давнишнюю соседку. Она давно переехала куда-то, и я не видела её лет 20. А она узнала меня, обрадовалась и сказала, что однажды моя мама спасла ей жизнь… А я даже не знала этого…

   Когда я родилась, маме пришлось уволиться из больницы и устроиться воспитателем в ясли, свободных мест в садиках не было, а сидеть со мной дома – не было средств. Она работала шесть дней в неделю, чаще всего на две ставки с семи до семи, а после обеда ещё и за няню, а во вторник, ещё и в ночную смену. 25 годовалых сопляков, которых нужно было высаживать на горшки; подтирать задницы; менять грязные штаны; вытирать носы; кормить каждого из ложечки; проводить занятия; петь песни; оберегать и бояться: как бы с ними чего-нибудь не случилось;  жалеть, когда они вспоминают маму и горько-горько плачут; успокаивать, когда они падают; разнимать дерущихся; укладывать спать, (некоторых долго укачивая); петь колыбельные... Знаешь, они только начинали говорить, и первым предложением было: «Махаловна, пой!» Они были такими забавными. А ещё нужно было: дважды одевать их на прогулку. Особенно зимой, когда у каждого по две кофты, трое штанов, варежки, носки, шарф, шапка, шуба, ботинки со шнурками… Потом раздевать, сушить мокрые варежки и штаны на батарее, постоянно перевешивая, чтобы высохли со всех сторон…  Это – пытка! На зимние каникулы я ходила помогать ей, иначе… Тогда я поняла, как можно уставать на работе, просто валиться с ног!

   После такой работы, маме было просто - не до меня…. Она так уставала, что еле ворочала языком. Она сжигала себя на работе. В 54 года у неё был инфаркт…

   Зато перед сном она рассказывала мне каждый раз новую, выдуманную ею, сказку.

   Но чаще всего я была с бабушкой. Знаешь, я ужасно любила болеть! Тогда не надо было рано вставать и идти в садик или в школу. Я просыпалась, бежала к окну и кричала в форточку: «Бабушка!» Она выходила из времянки, неся мне кружку чая с конфетами…. Мне часто видится: вот идёт она по дорожке, а чай дымится на морозе…. Когда у меня спрашивают про счастье, - я вспоминаю этот чай; свою бабушку; «Лото», в которое мы играли с ней; её песни; ёлку, наряженную папиными игрушками; мамины сказки…

   Бабушка начала счёт моих потерь, потом чередой умерли: отец, брат, мама. Мы дали телеграммы моим дядям и тётям, но все они вернулись назад с пометками « Телеграмма не доставлена в связи со смертью адресата»… Я мгновенно осталась без прошлого…. Уже никогда мои родственники не приедут к нам, засыпая нас подарками; никогда не сядут за стол; не запоют песен… Ни-ког-да… И вот теперь я – на очереди… Жизнь так торопится, за ней – не успеть… Я стала предчувствовать беду, но не знаю – какую? Мне ужасно страшна эта неизвестность. Не отпускай меня, пожалуйста…

Звучит песня

   Любовь… Как сладко в эту негу окунуться…

Я засыпаю с именем твоим,

С рассветом – торопясь проснуться.

   Любовь… На крыльях я лечу к тебе!

Весь мир – лишь ты! Других не вижу!

Другою стала я теперь.

Повсюду голос твой я слышу…

   Любовь… Как сладко в эту негу окунуться…

Я засыпаю с именем твоим,

С рассветом – торопясь проснуться.

   Любовь… Я в этом мире только для тебя!

С тобою все преграды одолею!

Ты только позови с собой меня…

Я всё смогу! Я всё – сумею!

   Любовь…

 

День 3. (предчувствие)

Тот же кабинет. Он сидит за столом, звонит телефон.

Он: Вас не слышно!

Её голос в трубке: А вас не видно… Посмотри в окно. (Он смотрит в окно) Там меня нет…

(Он смотрит на входную дверь. Она стоит в дверях с мобилкой в руках, не решаясь войти).

 Он:  А? Заходи! Я только что подумал о тебе.

 Она:   Я написала тебе письмо… Ты упрекаешь меня за звонки. Бывает, что я звоню тебе дважды в день. Я отвлекаю тебя от работы, сбиваю с мысли. Ты прости, но мне очень нужно было слышать твой голос! Понимаешь: просто слышать голос! Твоё неизменное сухое: «Говорите!» - и больше – ничего… Люди – странные звери, их желания трудно понять… Порой мне ужасно хочется, чтобы ты захотел, чтобы зазвонил телефон, чтобы он затрезвонил так противно, как трезвонит по утрам  будильник, когда ты только пару часов назад лёг спать. Но ты был бы рад этому звонку, вскакивал, хватал трубку, а это была – не я.…  И снова – не я… Мне хочется, чтобы ты – ждал меня, но ты говоришь, что тебе – всё равно.… А ещё мне порой хочется, чтобы все люди на свете исчезли на какое-то время, и мы остались одни в целом мире!!! И тебе не к кому было бы сбежать от меня… Смешно, правда?

   А ещё, я целую листки с твоими добрыми рецензиями на мои стихи… Правда, дура, да?

   Вчера я встретила Ореста, мы учились с ним в техникуме. Он был спортсменом многоборцем. У него целая куча медалей, грамот, кубков… Все силы он отдавал спорту, ради него отказывал себе во всех земных радостях, у него никогда не было ни семьи, ни детей. И вот однажды он почувствовал, что силы покинули его. На свой 4 этаж он поднимается 30 минут, хотя раньше стометровку бегал за 10 секунд. Сначала он ничего не понял, неделю ходил, задыхаясь, а потом врачи обнаружили – обширный инфаркт. Он не чувствовал боли и перенёс его на ногах. В одно мгновенье он превратился в беспомощного, одинокого старика… И вот тогда он осознал весь ужас своего положения. Пока он был полон сил, – ему никто не был нужен, а теперь он – не нужен никому… Он долго не отпускал меня, хвалил мои стихи, спрашивал об общих знакомых… Я чувствовала его одиночество, оно сочилось тоской из его глаз….

   А ты знаешь, что такое «любить»? Это – не пожелать зла! И не только тому, кого любишь, но и тому, кого любит твой любимый! Порой это бывает очень трудно, иногда, даже невозможно… Когда я была влюблена в прошлый раз – я этого не смогла… Мне ужасно не хочется огорчать твоих близких… Я боюсь причинить им боль… Мне кажется, что мы на Земле, для того, чтобы освобождаться от своих пороков, изживать их постепенно – день за днём, шаг за шагом, чтобы, став мудрыми – умереть… И это тоже ужасно странно…

   Моя мама в нашем районе была самым уважаемым человеком. Когда врачи отказывались помогать больным (просто - не хватало знаний), обречённые  люди шли к ней. Она лечила травами, маслами, делала уколы, массажи. Она знала очень много: от медицины до поэзии; она знала немецкий, несколько лет жила в Германии, постоянно читала всевозможные научные журналы. С ней можно было говорить на любую тему и узнавать массу нового. И вот – инсульт, и она всё забыла, она даже имя моё путала… Тогда мне стало страшно. Зачем знать что-либо, если в конце жизни ты превращаешься в несмышлёного младенца?

   Теперь ты всё чаще, как бы в шутку, спрашиваешь: «Когда ты уже перестанешь шататься сюда?» Я не нужна тебе…  Знаешь чего мне хочется, когда ты так говоришь? Освободить тебя. Уйти навсегда!

   - У меня и мыслей-то таких не было! Я всегда был рад тебе! Так что - не выдумывай!

   -А ты знаешь, чем можно заменить любовь? Ну, угадай!..   Её можно заменить только ещё более сильной любовью. Мне хочется любить кого-то, кто не будет гнать меня; кому я буду нужна; кто будет ждать меня так же, как я ждала с работы свою маму… Знаешь, как это больно любить того, на кого ты не имеешь права; сгорать от желания и не сметь прикоснуться?  Любовь - это испытание. А испытание – от слова «пытка». Если твой любимый не может принять твоей любви – она прожигает дыру в сердце, вырывается наружу и улетает, оставляя обугленные шрамы! Больно… Очень больно… Я встретила тебя и мне захотелось, чтобы меня кто-нибудь любил… Но ты… Ты родился на столько лет раньше меня – чтобы опоздать? Почему меня нельзя любить?

     Я хочу быть с тобой… Понимаешь, только с тобой… Хочу смотреть в твои глаза… Понимаешь, только в твои глаза. Чувствовать твои мысли, предугадывать твои желания… Я хочу взять тебя за руку, поднести её к своему лицу, крепко-крепко прижаться к ней щекой, закрыть глаза и улететь в мечтах - далеко-далеко… Я хочу сидеть у тебя на коленях, обнимать тебя за шею и шептать на ушко о том, что я люблю тебя, только тебя… А потом прижаться щекой к твоей щеке и ловить твоё дыхание, чувствовать, как скользит по шее тёплый воздух, как колышутся мои волосы… Мне хочется прижаться к твоей груди и слушать, как бьётся твоё сердце… Я хочу, чтобы ты понял, что я - готова меняться. Готова отказаться от всего того, что тебе не нравится во мне и делать то, что хочешь ты. Но тебе не нужно этого. Ты никогда не попросишь об этом, никогда не согласишься. Мне всегда придётся сдерживать свои чувства, держать в клетке свои желания, гасить эмоции, играть отчуждённость, фригидность, равнодушие… Быть холодной, сгорая от желания.

     Царствует - одно проклятое слово «Нельзя», которое возвращает на бренную землю, пробуждает ото сна, как лязг лезвий… Нель-зя, не-льзя, нель-зя…  

    Почему мы хотим от человека именно того, чего он не в состоянии дать нам?

Звучит песня

Тебе не нужна - я? Знаю…

Всё сказано… Всё – остыло…

Вновь царствует вьюга злая,

И всё, что вокруг – постыло…

А хочешь, я стану – кошкой?

Сидеть буду рядом в кресле,

Бездумно смотреть в окошко,

Мурлыкая тихо песни…

А может быть стать мне – рыбой?

Совсем бессловесным зверем…

Пускать пузыри под глыбой…

Блистать плавниками перьев…

А хочешь, я стану – птицей?

Влечу в двери с песней звонкой!

И буду в окошко биться,

На волю проситься громко…

И ты мне откроешь рамы,

А я – вдруг, замру на месте…

И колокол гулкий храма

Сольётся с моею песней…

Иль буду - собакой статной,

Несущей трофей - с охоты?

Хвостом лишь махать – не стану…

Ведь люди – совсем бесхвосты…

Я лапы тебе на плечи

Закину, лизнуть чтоб – в носик…

Облаю - спешащий вечер…

Такой вот – наивный пёсик…

Змеёю? Ты - прав… Конечно!..

Без ручек она, без ножек…

И буду – холодной – вечно!

Весной – вылезать из кожи…

А в следущей жизни, встретив

В тени молодого вяза,

Шипенью – лозой ответив, -

Замрёшь под прицелом глаза…

Тебе не нужна - я? Знаю…

Всё сказано… Всё – остыло…

Вновь царствует вьюга злая,

И всё, что вокруг – постыло…

День 4 (обида)

Она: Любовь бывает разной: одна постепенно угасает, другая – растёт. И когда её становится слишком много, столько, что твой любимый просто не в состоянии её принять, возникает необходимость поделиться ещё с кем-то…

   Я  решила поменять тебя на маленького ребёночка, на пелёнки, каши, колыбельные…   Я выдумала себе очередную сказку, а ты… Тебе просто нравится изучать людей, как вещества в пробирках. Ты вызываешь в них сильные эмоции и ждёшь ответной реакции… Ужасно больно осознавать, что я просто твой очередной эксперимент… Мне даже иногда кажется, что ты поспорил с кем то о том, что любой может влюбиться в тебя, без всяких твоих усилий… Помнишь, когда на спектакле ты следил за девчонкой, сидящей впереди, которая играла «саму внимательность». Она была твоей очередной жертвой. Ей хотелось нравиться тебе, точно так же, как этого хочется мне. Я уверена, что ты уже успел «запудрить» ей мозги, подмигнуть пару раз, шепнуть что-то откровенное, убрать прядку волос с её лица так нежно, как только ты умеешь это делать… Она просто влюбилась в тебя. Она чувствовала на себе твой взгляд, чувствовала спиной(!) и играла спектакль для тебя! А ты не сводил с неё глаз и смеялся над ней, презирал, обзывал, ненавидел… Или всё же хотел, но не мог, не смел себе позволить?.. Мне трудно понять тебя…

   Я сидела, как оплёванная: вляпаться в такую грязь… Ты даже гаркнул на меня, чтобы я не мешала тебе наслаждаться её игрой! А я – сама, такая же, как она, мне точно так же хочется нравиться тебе. Мне было противно, ибо тебе казалось, что ты смеёшься над ней, а я чувствовала, что – надо мной… Над всеми женщинами мира! Ей было наплевать на то, что творилось на сцене, она чувствовала твой пристальный взгляд, по спине бежали мурашки и она – хотела! Весь грех её был в том, что она – женщина(!) и пока ещё не фригидная. А всё твоё достоинство в том, что ты просто самец, оказавшийся рядом и возбудивший в ней любовь… И я – сгорала от стыда: за её доверчивость и наивность; за твою жестокость и надменность и,  конечно же, за свою глупость. Я умудрилась полюбить того, кто влюбляется в каждую юбку, чтобы слушать её откровения и смеяться над ней…

   Сколько раз я умоляла тебя не звать бездомную собаку, когда тебе нечем угостить её?.. Но тебе хотелось играть… Тебе всегда и со всеми хочется играть, а на их чувства, на их обманутые надежды тебе всегда было – наплевать!

   Ты можешь просто встать и уйти из зала, оставив меня одну, как будто меня не существует в твоей жизни. Наверно, так оно и есть. У тебя есть цель! Великая цель! Так, люди, собирая грибы, - не замечают деревьев… И чем крупнее эта цель, тем большее не замечается в пути... Тебе постоянно нужно вдохновенье, нужна новая, неизведанная женщина, ради которой стоит творить. Стоит жить.  Тебе нужна вечная, сеюсекундная любовь…

Он включает телевизор, там поют частушки в стиле песни «А я милого узнаю по походке» в исполнении солиста группы «Бригада С»:

А у милого любовь – проститутка!

Она каждому отдаться готова.

Улучит он на работе минутку

И давай изгаляться пред новой…

Он плюёт на пол и выключает телевизор.

Она:  Я хотела уйти! Я сотню раз говорила себе: «Сегодня – не приду!» Но этого решения хватало только до обеда, а после… Я не могла дождаться встречи… Да, я хочу уйти, но я – не могу… Я плетусь к тебе, не в силах противостоять своим желаниям. Мне хорошо здесь, как той кошке, что пришла когда-то к нам в дом. Но я боюсь перемен…

     Знаешь, чего я боюсь больше всего на свете, уходя из твоего кабинета? Войти завтра, и увидеть, что на моём месте сидит уже другая, смотрит на тебя влюблённым взглядом и слушает тебя с открытым ртом… А ты угощаешь её чаем с конфетами, принесёнными мной накануне, и заливаешься перед ней соловьём…

    От чтения книг, в памяти у меня оставались не катастрофы и убийства, а чувства… Маленькие эпизоды, ранящие душу. Несчастная Белла, тщетно пытающаяся развеселить, охладевшего к ней, Печорина; леди Макбет Мценского уезда, чулки которой достались Сонетке… Я всегда боялась оказаться на их месте! Это наводило на меня панический страх. Я знала, что существует род мужчин-охотников, которые с детства готовы месяцами выпрашивать себе игрушку, а, получив, – тут же забывают о ней.

   Мне очень не хочется, чтобы это произошло со мной. Я не хочу быть выброшенной игрушкой.

Звучит песня

Напророчила печаль мне – судьба,

Мол, полюбишь! Но любовь-то – слепа…

Будешь сладко  о блаженстве мечтать

И с надеждой в небеса улетать…

Только будут обнимать – не тебя…

Только будут целовать – не тебя…

И шептать-то будут… Нет! Не тебе…

И цветы дарить – другой на заре»…

Нашептала мне любовь – наплела…

Светлый полог предо мной – подняла…

«Будешь слёзы по ночам утирать…

И тихонько от тоски - умирать…»

И ворвалась, не услышав ответ…

Всё равно ей: мы согласны иль нет…

И кричу я каждый день, уходя:

«Ну, зачем мне этот мир – без тебя?!!

Просто «стужа» – первый снег на заре,

Просто «лужи» - тёплый дождь в сентябре…

Просто «темень» - серебристая ночь,

Просто «ужас», что бежать надо - прочь…»

Мне накаркала тоска, не со зла,

Сплетен сотню обо мне принесла:

«Будешь с ним ты только время терять».

«Безрассудно с таким счастья искать»…

«Все старанья твои, видит бог, - зря»…

«Убегает жизнь, виски серебря»…

Всё я знаю, но ору, уходя:

«Только жить я  – не могу - без тебя!!!»

 

 

День 5 (смерть)

 Она:  Можно?

 Он:    На тебе лица нет! Входи…

 Она:  У меня умерла свекровь… Только что свёкор позвонил в театр…

 Он:    Выпей крепкого чая…

 Она:  Ты знаешь, я наверно, абсолютная дурочка… Когда у себя на складе я подбираю магнитом  рассыпавшиеся винтики, мне кажется, что у меня в руках модель человеческих взаимоотношений. Сначала, когда магнит свободен, - винтики летят и со звоном прилипают к нему. Но стоит набрать их с десяток, как те, прежние, летевшие со звоном, – начинают отваливаться… Им не хватает энергии - удержаться… Я подбираю винтики, а мне видятся  люди…  Сначала мы любим их, нам  интересно с ними, мы притягиваем их к себе, а потом вдруг  заинтересовываемся кем-то другим, приближаем его к себе, и те прежние, не ощущают больше того внимания, той ласки, той заботы, которая была раньше, и покидают нас, уходя навсегда… И в том, что кто-то дорогой и близкий покидает нас – виноваты только мы сами. Это мы - променяли их на других… Нам стало интереснее с другими… Мне страшно от этого. Страшно, что нас не хватает на всех…

Звучит песня

Ты сыграй мне сегодня – «хорошего»…

Ты ж – артист!.. Ах, ну, что тебе стоит?

Хоть душа и искромсана в крошево, -

Притворись, будто сердце – не стонет…

Улыбнись мне губами поджатыми,

Вырываясь из плена отчаянья.

И расслабь кулаки, сталью сжатые,

Ярость спрячь за смиренным молчанием.

Ты сыграй мне сегодня – «любимого»…

Не того, кто рычит без стесненья.

Благородство, достойное львиного,

Брось к ногам моим, хоть на мгновенье…

Ты мне нужен сегодня – неистово!!!

Нужен так, как рассвет – ночи летней.

Стань глотком из колодезя чистого,

Сладким вдохом – несмелым… Последним…

 

День 6. (откровенье)

Она:     Мне стыдно, ужасно стыдно говорить об этом, но я должна предупредить тебя, что я – «ходячая неприятность»… Я расскажу тебе, даже если ты этого не хочешь… Я должна рассказать… Сегодня будет день откровений.

   Когда я забеременела в первый раз, врач, осмотрев меня, сказал: «Да, 42 килограмма, тонкие кости, узкий таз... Ты не родишь сама – будут резать!» Он оказался прав…

   Во второй раз весело заявил: «Раз уже резали, значит - будут резать снова! Зато, не надо диету соблюдать, даже пятикилограммового - достанут без труда!»

   В третий раз доктор попался с большим чувством юмора: «Ты - дура!!! Ты знаешь, что ты граната со снятым предохранителем?!! В любой момент твои рубцы могут лопнуть, и через 6 минут вытечет вся твоя кровь! Даже в Америке «Скорые» не ездят так быстро! Так что, заходя куда-либо – надо помнить и предупреждать присутствующих, что ты возможная большая неприятность для хозяев! - Мертвец - в луже крови!» Да, у него было хорошее чувство юмора…

   Тогда многие уговаривали избавиться от ребёнка, но я держала для них дулю в кармане.  Я ничего не боялась, и мне никого не хотелось слушать. Я, как ты: слушала их с ухмылкой и говорила про себя: «Говорите, говорите…»

   В четвёртый раз я не смогла сберечь ребёнка. Вот тогда-то я научилась просить. Я стояла на коленях перед врачом и умоляла оставить его. Но нужны были деньги… 1 день – месячная зарплата, операция – годовой доход семьи… Меня никто не собирался слушать, только стыдили, обзывали и пугали… Врачи просто смеялись в глаза. Я что-то сказала про бога, а они: «Бог любит троицу, а этого не любит! Он не нужен никому! И тем более тебе, так как ты первая от него сдохнешь, а в детских домах дети за кусок хлеба друг другу глотку перегрызть готовы! Перестройка, милочка…» Рядом лежала другая – богатая. У неё всё было оплачено, престарелый  муж очень хотел ребёнка, но она кричала: «Уберите его из меня! Зачем я должна терпеть эти уколы?!! Я так хорошо, так весело жила, мы каждый день ходили в бары, на дискотеки, а тут вдруг завёлся – он! И теперь: не кури, не пей, не принимай наркотиков… Я не хочу его!» Но ей отвечали: «Терпи! У тебя всё будет хорошо! Мы приложим все усилия, чтобы спасти твоего ребёнка!» Тогда я поняла, что просить – не имеет смысла… Мир - перевернулся, и состраданье почило мёртвым сном…

   Я пыталась спасти нашего  ребёнка, а  муж - спасал меня… Мы в первый раз в жизни делали разное дело, и поэтому, наверно, -  не получилось – ничего… Вернее, он спас меня, моё тело. А душа? Я проснулась и не узнала себя, мне показалось, что тело моё состоит их никелированных труб. В нём не осталось ничего живого. Я смотрела на эти блестящие трубы, и не могла найти себя… «Где я? Ау, где я? А меня просто – нет». Всё перестало существовать для меня. Мир – поблек. Все чувства – отмерли, ничего не радовало и не огорчало… Казалось, что у меня вырезали не его, а мозги, сердце и душу. Осталось пустое тело… Я не могла смириться с потерей и ревела каждый день. Ревела часами… С тех пор я смотрю на себя как бы со стороны, как мы смотрим фильмы… И порой говорю про себя: «Ничего себе, как её припёрло к стенке!»

   Ты видел разбитый магнит? Пытался соединить его? Вот то же самое случилось и с нами… Говорят, что люди живут в своих иллюзиях. Раньше мы были одним целым. Мы делали общее дело, шли к одной цели, мы были счастливы. И вдруг наше счастье треснуло, и половинки сопротивляются, со всей своей силы отталкиваясь, друг от друга…

    Дети выросли, теперь им нужны только наши деньги…  Сейчас я пытаюсь вернуть счастье в наш дом, сама не веря в то, что это - возможно… Я жду ребёнка, но мне ужасно страшно и за себя, и за него, и за семью… 

Звучит песня

Я не могу сказать: "Прощай!"

От слова ледяного млеют губы...

Ты чувств моих - не замечай...

Боюсь спугнуть тебя признаньем грубым.

Нет слов, чтоб передать любовь.

Слова жалки в сравненьи с чувством...

Мелькают строчки из стихов...

Но жизнь прекрасней, чем искусство...

Мне не сказать тебе: "Прощай!"

Душа не вынесет разлуки.

Всё что-то вспоминаю, невзначай,

Тяну минуту за минутой...

Я не скажу тебе: "Прощай!"

Каноны расставания нарушу...

В глазах моих про всё читай:

Про боль и страх, что разъедают душу;

Про неуёмную тоску

О чём-то очень не понятном;

О времени, как сердца стук,

Ушедшем в бездну безвозвратно...

Тихонько в такт мне отвечай...

Я голос твой, как песню буду слушать,

Лишь, новых встреч не обещай, -

Так страшно обмануть надеждой душу...

 

День 7. (отчаянье)

Она:     Почему люди так легко, абсолютно не задумываясь, могут заставить ненавидеть себя? Разве им всё равно: любят их или нет? Однажды нам в детском саду на обед дали винегрет, в котором ровно на половину было – крупно нарезанного лука. Дети доставали его изо рта и складывали в тарелку из-под хлеба. Нянька, увидев лук, заорала: «Кто это сделал?!!», - и кто-то ответил: «Это она!», - указав на меня. Нянька схватила меня за косу, запрокинула голову, шлёпая меня по щекам и раздирая ложкой сомкнутые зубы, - и впихнула весь этот лук мне в рот. Я могла её ударить, укусить, но мне тогда стыдно было делать больно человеку… Я, та, что ни за что на свете, даже умирая с голоду, не стала бы есть чужое надкушенное яблоко, - жевала этот горький лук и ненавидела её! Я не помню теперь, ни имени её, ни лица, но всё равно – ненавижу её до сих пор!

   Вчера ты молился за меня, и мне было так легко, во мне жила надежда. Она редко заглядывает ко мне… А вчера заглянула, как луч солнца в подземную келью отшельника. Мне показалось, что всё будет так, как я хочу, но сегодня всё вернулось «на круги своя»: растоптанные желанья, несбывшиеся мечты, умершие надежды и безысходность! Вечная безысходность. Я, как строитель карточных домиков, которые постоянно разваливаются у меня на глазах. Наверно я всегда хочу невероятного, жду чуда, а чудес – не бывает…

   Я расскажу… Мне стыдно, но я расскажу, только налей мне чего-нибудь… Помнишь, я рассказывала  тебе про ребёнка, которого мне не удалось сохранить. Тогда – не было денег, все окрысились на него, шептались за занавесочками, мол, дура, нищету плодить собралась, сдохнуть хочет и детей сиротами оставить, врачей из-за неё - под суд отдадут… Теперь есть деньги, теперь было бы чем заткнуть их глотки, но бог, он наверно мстит мне за что-то? Та, единственная врач, которой я доверяла, к которой шла с надеждой, просто проткнула его спицей, остренькой спицей, которой берут мазки…  Потекла кровь,  она закапала на пол, а я - не чувствовала боли… Потому, что кровь была – его… Понимаешь, он размером три с половиной сантиметра, а его нечаянно протыкают спицей… Врач настаивает на аборте, говорит: «Плод – с патологией!» Мне больше нечего хранить, некого беречь и никакие деньги уже не смогут спасти его…

   Расскажи мне всё то плохое, что ты знаешь обо мне, чтобы доказать мне, что я сама виновата во всех своих бедах! Что мы все здесь на Земле получаем свои страдания – по заслугам! Ну, докажи, что я – хуже всех на свете, что я всё это - заслужила! Представь на мгновенье, что это - твой ребёнок, и докажи, что он заслужил это, уже заслужил(!), не успев родиться…  Докажи, чтобы я – поняла и смирилась! И даже, может быть, поверила, что бог – милосерден! Что он очень милостиво наказал меня! Или, что это была просто шутка. Бог просто пошутил надо мной. Пошутил, посмеялся и всё. Я поверю, я только тебе одному поверю на всём белом свете! Только докажи! А пока, если бы у меня был пистолет, - я застрелила бы этого твоего бога!

Звучит песня

Жалобно крякает утка на дальнем ставке.

Снова морозы грядут, а она - налегке…

Не улетела со стаей своею на юг,

Нет здесь ни селезня, нет ни утят, ни подруг…

Плавает дура босая в промёрзлой воде.

Мчится позёмка косая – не скрыться ни где…

Хлещется прутьями ива на том берегу,

Вертится вьюга игриво, клича пургу…

В сумерках с каждой минутой крепчает мороз.

Прячет под крылышко утка – промёрзнувший нос…

Стал неуютным и жалким бушующий мир…

Господи, дай бедной утке, хоть капельку сил!

                                                             День 8. (Страх)

Она:     В детстве моей самой любимой была книжка «Мальчик Омкай и его умки». Про белых медвежат, спасённых от гибели, и прижившихся в чукотской семье. Мне вспомнилась одна  история из неё: однажды поварихе, которая подкармливала малышей, – нужно было куда-то отлучиться, и она перепоручила покормить медвежат своему помощнику, а он налил им в миски горячей еды и выставил, не остудив... Медвежата сунули носы в кашу и обожглись. Потом каждый раз, прежде чем есть, они трогали миску лапой …. Они перестали доверять людям, вернее стали опасаться их, бояться очередного подвоха.

   Любовь застилает глаза влюблённым. Они видят всё в розовом цвете, становятся наивными, доверчивыми и поэтому - беззащитными. Они превращаются друг в друга, (как чеховская Душечка, каждый раз становилась копией своего избранника). Боль любимого становится их болью, мысли – становятся их мыслями. Они открывают друг другу души и сердца, делятся сокровенными мыслями и мечтами. И вдруг, кто-то  из них в самый счастливый момент ухитряется укорить другого, уколов, упрекнув  его, его же откровенным признанием. Это, как выстрел в собственную собаку, бегущую к тебе со счастливым лаем…   В своих собак стреляют редко. Пожалуй, только Герасим и войдёт в историю, и то, как персонаж. А в людей «стрелять» проще, это делают гораздо чаще. Для этого не надо ружей, достаточно – слова. Причём, если первый выстрел – не убивает любовь – стреляющий не получает урока и «стреляет» ещё и ещё, пока последний, контрольный выстрел не довершит своё дело… Рушится всё… И больше никогда, как те медвежата, люди не смогут доверять друг другу. Всего одно мгновенье и все иллюзии исчезают, и уже - не одно целое существо, а два чужих человека живут вместе, опасаясь, остерегаясь, боясь друг друга…

    Помнишь, я рассказывала тебе о том, что я плакала? Я удивлялась, как мой муж выносит всё это? Но он терпел. Он очень долго терпел меня. А я всё плакала и плакала. Два года из моих глаз просто лились слёзы. Я не могла выходить на улицу, потому, что все впяливались в эти мои слёзы, и он выводил меня гулять по ночам, чтобы никто ничего не видел. Я плакала даже тогда, когда казалось, что всё налаживается, всё хорошо. Я не могла видеть что-либо  красивое, хорошее. Я не могла видеть солнце, небо, море потому, что мой ребёнок никогда не увидит этой красоты; не могла слушать хорошую музыку, потому, что он её никогда не услышит; не могла читать, потому, что привыкла читать детям, (читала им часами), а он - ничего не узнает, ничего не услышит, ничего не запомнит, ничего не поймёт. Я не могла радоваться, потому, что он - никогда не будет счастлив…

    И вот однажды, мой муж не выдержал, сорвался… Это было в Поповке. Он тщетно ждал меня на пляже, а я всё не шла и не шла… Он вбежал в домик и стал что-то орать, тянуть меня к морю, а я сопротивлялась, упала на пол, и он стал пинать меня… Я плакала, умирала, просто не могла жить от того, что не смогла сохранить его ребёнка, а он бил меня ногами… Он не мог смириться с тем, что его Танечка, вроде и рядом, а на самом деле – её – нет! Это совсем не она. Он плакал и звал ту - прежнюю… Он не хотел смиряться с потерей…

    Потом мы вроде бы помирились, но  остались чужими, просто знакомыми…

   Ну, вот теперь и ты - стал мне другом…  Ты был - моим счастьем, а стал - просто другом… Я говорила тебе, что боюсь друзей. Не далее чем вчера моя последняя подруга «заложила» меня моему мужу… «Заложила» прямо в моём присутствии, считая, что совершила благородный поступок. А сегодня ты…  Ты - мой Пигмалион, учивший меня всему, что знаешь сам, сегодня ты смеёшься надо мной…

  (Задумчиво)Жизнь – убивают бездействием, счастье – словом, а любовь можно убить только ножом в сердце… Ты сказал всего несколько слов, - любовь осталась, а счастье умерло… И вот этой любви стало так бесприютно, так страшно… Ей некуда деться. Всё вокруг - умерло, а она - осталась. А зачем? Куда мне девать её?  (Абсолютно отрешённо) Любовь, которая не приносит счастья… Жизнь, которая не дарит жизни…   (Как бы опомнившись) Раньше мне так нравилось меняться под твоим резцом, я узнавала себя с другой стороны… Но теперь ты хочешь вырезать из моего сердца любовь! Я больше не хочу меняться! Не хочу меняться именно так!!! Я знаю, что я – глупа; что я - наивна и доверчива; живу в своих сказках, а они все - с грустным концом… Но я все же ещё чего-то хочу, что-то ищу! Ты не хочешь, чтобы я тебя любила? Не хочешь, потому, что не можешь ответить мне тем же? Но я ведь – ничего не просила… Мне, просто, нравилось любить тебя! Нравилось заботиться о тебе. Зачем тебе нужно было убивать мою любовь? Ответь!

    Тебе хорошо… У тебя много жизней… Столько, сколько женщин на свете, сколько книг, сколько пьес, сколько мыслей… А у меня – одна. Это – ты.  Ты - моя жизнь и я вправе знать: где она в каждую минуту, в каждую секунду… Меня убивает неизвестность! Ты всё чаще где-то пропадаешь, а я - умираю без тебя. Я чувствую, что скоро ты сбежишь, уедешь, исчезнешь куда-то – и у меня – больше не будет жизни…

   Мужчина, сбегающий от той, которая умирает без него, в поисках тех: кому бы ещё помочь, кому бы ещё пригодиться?.. Я не способна понять этого… Я знаю, что у тебя всегда есть отговорка: «Мне нужно, чтобы они работали так, как нужно мне!!! И я сделаю для этого всё! Даже пересплю с ними и маму родную заложу! Но добьюсь своего! Я – режиссёр!»

    Но, как грязно использовать для этой цели – любовь? Любовь, которая должна окрылять и возносить, - превращается в рабские кандалы… Ненавистная работа – становится счастьем, и они бегут к тебе сверхурочно. Услужение превращается в блаженство, а унижение – в жест добродетели. Но ведь это - иллюзия, которая проходит… Они очнутся и потребуют от тебя платы за свои услуги. Потребует каждая, кто уважает свою любовь!

   Когда-то ты говорил о пожаре… А ты вспомни: кто тогда любил тебя? И кому ты накануне дал отставку? Ведь декорации не горят сами по себе…

Он:     О чём ты?

Она:     Твои дамы разнесли по всему свету, как ты смеёшься надо мной… А сегодня пришли к моему начальству, чтобы оно вразумило(!) меня… Запретило с тобой общаться… Они говорят, что ты не тот человек, которого стоит жалеть, стоит любить… Они знают это на своём горьком опыте…

   Так смешно… Когда-то я просила бога, что: если он не хочет вылечить тебя, то пусть бы я заболела всеми твоими болезнями, чтобы на себе испытать все лекарства и найти то, которое вылечит тебя… Господи, как смешно… Как больно… Зачем я люблю тебя?

   Господи, зачем мне нужно, чтобы ты был лучше всех на свете?

День 9. (Безысходность)

 Она стучит, не слыша ответа, приоткрывает дверь, он любезничает по телефону с какой-то женщиной, кладёт трубку и замечает её. 

Она - Контрольный выстрел…  Выстрел – наверняка… Он трижды прогремел за эти три дня: краснуха у сына – болезнь, делающая дебилами ещё  не родившихся детей. Даже, если бы мой ребёнок остался тогда жив, его пришлось бы…, заставили бы убить сейчас. (Это как знак божий, - чтобы не хватала себе счастья - сверх нормы). Подруга – предательница и ты.

   Наверно, у бога появился автомат для отстрела таких упрямых, как я?

   А, кстати, ты не помнишь, как назывался тот яд, которым отравилась твоя подружка?

Звучит песня

А у нас был град без тебя…

Барабанил, гад, всё губя…

А потом был дождь проливной.

С крыш стекал - стеклянной стеной.

А потом - грязища была.

Не проехать, не пройти… Вот дела.

Утром ветер над листвой колдовал,

То столпами поднимал, то ронял.

А потом был: то ли день, то ли ночь,

Но не солнца и не звёзд… Вечный дождь.

А под вечер – просто тоска!

И собака выла в кустах.

И всю ночь - шипенье колёс,

А под утро - грянул мороз.

Всё листва покрыла вокруг.

Плыл орехов нескончаемый стук

И калитки чьей-то жалобный скрип,

И вороны крик – надорванный всхлип.

И сегодня как-то зябко с утра,

Словно всем нам расставаться пора.

Навсегда покинуть свой дом,

Не найдя приюта – в другом.

Навсегда уйти, не спросясь,

Погасить свечу, не простясь…

День 10. (ревность)

   Он сидит рядом с ней и смотрит телевизор.

   Она - Ты поговоришь со мной?

   Он - Нет! Смотри, что делается! – он показывает пальцем на экран.

   Она - Я всё думала: как же ты даёшь понять своим «отставным», что им пора освобождать место? Какие слова говоришь? Где прячешься? А оказывается, - всё до гениальности просто! Сразу же, как они входят, - ты включаешь телевизор, и смотришь его очень внимательно, не отрываясь, до тех пор, пока они сами не уходят. А если они пытаются что-то сказать, - ты фырчишь, показывая на экран: «Смотри! Смотри! Не мешай!»

   Вчера я зашла к тебе без звонка. Теперь я понимаю, почему ты стал просить звонить тебе перед приходом… Извини меня…

   Я застала тебя с Ишкиной. Ты что-то рассказывал ей. Вы смотрели друг другу в глаза, и ваши глаза – светились! Ты угощал её моим шоколадом. Я поняла, что ты уже рассказал ей про меня, потому, что она взглянула на меня с явным интересом. А когда заговорила я, - ты посмотрел на меня точно так же, как накануне смотрел на защебетавших попугайчиков. Ты округлил глаза и стал загибать пальцы, считая мои слова, а потом, подмигнув ей, сказал: «Смотри-ка, она произнесла 9 слов!» Теперь вы уже вместе обсуждаете мои поступки, вместе смеётесь надо мной. Вы – вместе!..  У неё уже есть своя вешалка в твоём шкафу…  Тебе удивительно быстро удаётся завлечь к себе любого. У тебя просто дар обольщения. А что будет дальше? Мне страшно думать об этом! Сначала неземная любовь, а потом снова: слёзы, проклятья, месть… Господи! Как мне больно…

  Почему я влюбляюсь в самых несчастных, самых убогих, самых обиженных богом и людьми? Я отдаю им всё, что у меня есть, ничего не прося. Я люблю их больше жизни… И в конце концов они тыкают меня рожей в грязь, доказывая своё величие.

   Ты спасаешь талантливых людей, случайно забредших в этот отвратительный мир? Наставляешь их на путь истинный? Сколько у тебя было их? Я думаю, перевалило далеко за тысячу! Ты поднимаешь их, окрыляешь, вселяешь надежду, даришь веру…  Они влюбляются в тебя, открывают тебе свою душу, дарят сердце, и тянутся за тобой, как слепые детёныши ласки. Недавно по телевизору показывали, как слепые малыши ласки ухватили друг друга за хвостики, прицепились к игрушечному паровозику и бегали за ним по кругу, потом мальчик потянул паровозик вверх за верёвочку, и они взмыли ввысь!

   И чем утончённее женщина, чем искреннее, чем сильнее верит тебе, тем выше она поднимается! - она тянется к глиняной чашке, но потом, как бы передумав, берёт тонкую, фарфоровую, поднимает её над столом, изображая плавное парение.

   Но приходит момент, когда следующая «талантливая душа» занимает её место, ибо жаждущих воспарить – неисчислимое множество! – она показывает на стол, заставленный чашками, -  А твоя жажда заботиться – не имеет пресыщения! Ты отпускаешь ту, прежнюю, надеясь, что она вернётся назад, на своё место - возвышенной, окрылённой! А сам - отнимаешь у неё крылья, передавая их другой! Но парят в одиночку – только под морфием… И она действительно - возвращается…

   Она отпускает чашку, и та со звоном разбивается об стол.

   Правда, иногда тебе, как заправскому жонглёру, удаётся играть сразу с несколькими, но только до того момента, пока они не встречаются друг с другом, - она подкидывает две чашки вверх. Они стукаются друг об друга и – разлетаются вдребезги…

   Они не могут перенести того, что их покинул бог! Нас учили, что бог - вечен, что он - милосерден! А бог – оставил их, ушёл к другим, бросил! Познал и переступил! Женщинам не дано понять, что бог – один для всех! Они собственницы по природе. Им этого просто не дано(!) понять!!!

   Вот они, твои «спасённые»! Смотри! Вот их разбитые сердца! – она поднимает черепки и кладёт ему на колени.

   Это твоя спившаяся Брысина, это отравившаяся ---, это Светка Абрамова, это Светка Сафронова... Теперь мне понятно, почему ты так часто переезжал – ты сбегал от своих назойливых дам…

   Некоторым удалось вымолить у тебя – замену тебе! Они растят твоих детей… Но и тут: из одного,  появляется - два разбитых сердца!!!

   Ты пытаешься создать свою армию, - расстреливая своих солдат!!!

   Он - Я не знал, что у ангелов такие острые зубы…

   Она - Ты никогда не видел этого? Ты не слышал этого звона, ибо ты паришь высоко в облаках, и их вопли не долетают до тебя? Или ты делал вид, что не слышал? Не хотел слышать?! Поплотнее закрывал двери?..

   Остаются только небьющиеся чашки, те, которым уже всё равно! Может, их с детства «роняли», начиная с маленькой высоты, и они уже приобрели иммунитет, их души обросли бронёй, и им уже ничего не страшно! Они больше никого не впускают в свою душу! Да ещё те, кто просто делал вид, что взмывал ввысь, лукаво обманывая тебя! Они топтались на месте, шепча тебе: «Я – улетаю», - играли «страсть», оставаясь равнодушными! Им действительно – всё равно!

  Теперь мне кажется, что бог даёт нам счастье только для того, чтобы потом отнять его! Вырвать, как можно больнее, наслаждаясь нашими истошными воплями!!!

   Двери открываются. Появляется симпатичная головка Ишкиной. Сияя глазами и счастливо улыбаясь, она вопрошает: «Можно?»

   Она - ей (резко):  Тебе будет очень больно падать!  

   Она – ему,(смахивая со стола оставшиеся чашки):  Я не отдам тебе свои крылья! Ты вырываешь их с мясом!!! - потом очень тихо, шёпотом, с надрывом, со слезами:

    У меня больше ничего нет… Ты знаешь почему он не выжил? (Прикасается к своему животу) Ты так часто вспоминаешь бога, говоришь, что всё от бога. И любовь тоже от бога?!! Так вот та любовь – была - твоя, и ребёнок должен был быть - твой! Но он был – не твой! Ты не захотел, не решился, не смог…  Ему не хватило энергии - выжить! Той великой энергии любви, которая противостоит всему вселенскому злу, направленному на каждого человека…Энергии, заставляющей кирпич с крыши – лететь - по наклонной! И он - летит, и падает рядом, не задев, не поранив! Ему не хватило твоей любви!!! Ты разменял её на тысячи осколков…

  Ты думаешь, что твой бог простит тебе это?..

  Он издаёт тихий стон, судорожно хватается за поручни кресла и начинает медленно сползать вниз. Потом замирает, и рука безвольно свисает, слегка покачиваясь. Она подходит к нему, становится перед ним на колени, берёт его руку, прижимает к щеке и целует, целует, целует…

   Вот я и убила своего бога… Сначала он - убил меня, а теперь я – его… Бог никого больше не бросит…  Он больше ни от кого не уйдёт… Она качает его руку, как ребёнка, что-то мыча. Потом поворачивает голову к Ишкиной:   

 Он ещё не успел рассказать тебе, каким ядом отравилась его прежняя подружка?  Нет? Жаль…