ГОРЬКО ПЛАКАЛА ИВА Часть 1. Глава 7.Верь сердцу, не словам

 Часть первая.

  Полжизни  я искал дорогу, что к твоему вела порогу.

Глава 7.

Верь сердцу, не  словам.

     Фёдор Колотовкин несколько  часов сидел невдалеке от  дома, где жила Соня. Скамейка, скрытая листвой раскидистой берёзки,  ветви которой укрывали  от палящего летнего солнца, стола в двух десятках метрах от  подъёзда. Вчера он приехал в Москву, спешно зарегистрировался в гостинице, и провел  здесь всю вторую половину дня. Сегодня он пришёл с утра.

     Пятнадцать лет колония строго режима  была его домом. Человек привыкает к переменам в жизни, мудрые люди говорят правильно. Первые пять месяцев в тюрьме для него прошли в пелене тоски и безразличия. После тяжёлого ранения, он  четыре месяца провёл в тюремном лазарете. Несколько раз его  навещал начальник тюрьмы, настойчиво пытавшийся  узнать детали драки, где Колотовкин пострадал. Фёдор молчал, ссылаясь на то, что ничего не помнит.

    После выздоровления, (мужчина предполагал, что решение о его назначении было согласовано между  начальником тюрьмы и Бизоном, смотрящим зоны) его определили  на работу  в тюремную  библиотеку. Два раза в день, во время переклички,  Колотовкин становился в общую шеренгу, остальное время проводил среди книг. Читая и перечитывая произведения советских и мировых классиков, он забывал о том, где находится. Ночевал Фёдор отдельно от осужденных, в небольшой комнате, ранее считавшейся кладовой. Помимо инвентаря для уборки библиотеки в помещении стояла узкая кровать, небольшой столик и стул.

    Библиотека, по количеству книг, была большой. Посетители в основном приходили по вечерам, после работы. В течение дня Фёдор был предоставлен самому себе.  Обещание Бизона, переданное Колотовкину через его приближённого  о защите, выполнялось.  Постепенно  Фёдор перебрал весь библиотечный фонд, составил каталог. Он знал и помнил, где находится та или иная книга.  Погрузившись  в книжный, отрешившись от окружающего  мира, молодой человек, словно позволял себе его посещать несколько раз в день во время утренней, вечерней проверки и посещения столовой.

     Прошло четырнадцать лет. В колонии, где отбывал срок Колотовкин, сменилось руководство. Новый  начальник  Свиридов Николай Григорьевич пришёл  в помещение библиотеки через месяц со дня вступления в должность. Фёдор в это время расставлял по полкам книги. Полноватый мужчина с намечающейся лысиной цепким взглядом окинул застывшего осужденного,  внимательно выслушал   слова Колотовкина о статье, по которой  отбывает наказание, затем пояснения сопровождающего его мужчины в штатском с папкой в руках. Новый начальник медленно прошёлся между стеллажами книг,  будто не видя  побледневшего Фёдора и не сказав  ни слова, вышел из помещения.

    Во второй раз Николай Григорьевич пришёл в библиотеку поздним

вечером, когда Фёдор, закончив выдачу книг, занимался уборкой помещения. Он снова  внимательно окинул взглядом помещение, замершего арестанта,   и неожиданно  спросил:

   -  «На зло смерти», твоя книга?

   -  Да, - ошеломлённо произнёс Фёдор, услышав название  романа,  написанного им незадолго до перемен  в своей  жизни.- Моя.

   -  Я не верю, что человек,  написавший  роман  о подвиге советского разведчика, мог хладнокровно убить человека. Почему?

   Колотовкин молчал. Свиридов постоял несколько минут в ожидании ответа, резко произнёс:

   - В глаза мне смотри.

    Фёдор смотрел на начальника тюрьмы, стараясь сдержать дрожь, вызванную внезапным чувством робкой надежды и мыслью в голове: «А вдруг»?

Николай Григорьевич, хмыкнул, видимо что-то понял для себя, но…  повернулся и вышел.

     На следующий день он принёс Фёдору стопку чистой бумаги и приказал:

    - Пиши.

    - Что писать? – растерялся Колотовкин.

    - Что угодно, но пиши, - распорядился Свиридов и по - военному чеканя шаг, ушёл.

     За годы тюрьмы  у Фёдора  ни разу не возникало желания взять в руки ручку  и написать о чём-то. Сейчас, смотря на желтоватые листы и простую шариковую ручку, он лихорадочно думал, с какой целью  новый начальник  приказал ему писать. 

    Прошла неделя. За семь дней Фёдор  написал два небольших рассказа. В них он описывал два случая из своего детства, слегка разбавив текст  юмором.

   Николай Григорьевич зашёл  после вечерней поверки через десять дней. За три дня,  в которые  Колотовкин  с нетерпением ждал прихода Свиридова, он переписал рассказы заново, добавив ещё несколько штрихов в описание  и объёмного содержания. Николай  Григорьевич взял исписанные листы, сел на стул, углубившись в чтение. Фёдор стоял  у стеллажа с книгами, переминаясь с ноги на ногу. Через двадцать минут, в течение которых Свиридов читал, он несколько раз улыбнулся. Закончив чтение,  мужчина поднял свой взгляд на осужденного, не терпящим возражения тоном,  произнёс:

  - Рассказывай, что действительно произошло. За что ты сидишь? Статья у тебя серьёзная, но …- Свиридов немного помолчал, продолжил. – Я много повидал в жизни Федя,  и знаю, что человек, который умеет так писать, - он помахал исписанными листами,  -  который  искренне  передаёт свои чувства и эмоции,  живёт  в них, не может быть хладнокровным убийцей.

    Слова Свиридова или обращение по имени «Федя» прорвали плотину, которой окружил себя Фёдор.  Он содрогнулся всем телом и, сползая по стеллажу спиной,  глухо  зарыдал. Сидя на полу, обхватил руками колени, он выплёскивал из себя

боль, тоску, одиночество.

    Николай Григорьевич позволил ему выплакаться, потом  протягивая стакан с водой, повторил:

    - Рассказывай, Федя. Говори.

    Свиридов  ушёл за полночь. Перед уходом он заставил Колотовкина написать заявление о пересмотре дела.  С собой забрал написанные  рассказы, взяв с Фёдора обещание, что он продолжит рассказывать на бумаге свои истории.

   Фёдор пролежал без сна до утра, снова и снова вспоминая события того вечера, которые перечеркнули его жизнь.

   Спустя полгода  Фёдор Колотовкин был оправдан. Николай Григорьевич подключил  своего знакомого, и тот взяв под свой контроль, добился пересмотра уголовного дела Фёдора. 

   За шесть месяцев  ожидания результата о пересмотре наказания талант писателя заново пробудился в Фёдоре. Способствовало тому то, что первые два рассказа были напечатаны в Омске, где жил сын Свиридова. Под псевдонимом Фёдор Странник, сноха Николая Григорьевича, ставшая, впоследствии, литературным агентом Колотовкина обратилась с рассказами в издательство. Произведения вошли в  литературный сборник,  на счет  Фёдора, открытый в Омске, был переведён  гонорар от продажи.  

    Прощаясь, Николай Григорьевич вскользь упомянул о самоубийстве следователя Веригина, об  аресте и заключении под стражу бывшего главы района Агатова. На вопрос о судьбе Соне, Свиридов, глядя Фёдору в глаза, сказал, что она вышла замуж  и родила дочь.

    Слова о замужестве любимой женщины оглушили  Колотовкина. Не желая возвращаться в места, где он жил и был счастлив раньше,  предложение Николая Григорьевича  обосноваться  в сибирском городе Омск, где жил сын Свиридова Фёдор принял не сомневаясь.

     Следующие  два года Фёдор Колотовкин был занят работой. Под псевдонимом  Фёдор Странник  вышло три романа и несколько повестей. Единственное письмо после долгих лет молчания он написал Василисе Петрово, своей тёте. Старая женщина прислала ответ, залитый слезами радости, буквы на простом  тетрадном листке расплывались, а неровные строчки повествования о своей жизни показывали волнение Василисы.  Она слёзно просила приехать в гости. Боль от прочтения знакомых имён и фамилий снова сжала сердце, в своём ответе он пообещал приехать позже.

    За  месяцы жизни  в другом городе Колотовкин не смог найти ту, которая стала ему дорога или затронула сердце. Он встречался с женщинами, но не пускал  их в свою жизнь. Связь с ними была кратковременной,  чаще всего одноразовой.

    Квартиру в Москве  Фёдор  обменял на жильё в Омске. Его публикации производилась через литературного агента.  Он не хотел славы, только  несколько человек знали, что под псевдонимом  Фёдора Странника скрывается Фёдор Колотовкин.

     Прошло семнадцать лет с того дня злополучного дня, когда его арестовали.  В последние месяцы мужчину стали посещать давно ушедшие сны, в которых к нему снова приходила Соня. Утром он меланхолично садился за пишущую машинку, но новое произведение, над которым  работал, не  желало ложиться на бумагу. Фёдор стал плохо спать, часто лежал в постели, уставившись воспалёнными  от бессонницы глазами  в потолок, ожидая новый рассвет.  В одну из  бессонных ночей мужчина решил поехать  в село, где жила тётя Василиса. Он старался не думать о том,  как его там встретят, забылись  ли живущие  в селе людьми события семнадцатилетней давности.

  - На месте проверю, -  бормотал он, собирая утром сумку с вещами.

  В село он приехал в сумерках. Постаревшая  Василиса, седая сухонькая старушка долго плакала на груди у Фёдора. Старая женщина и племянник полночи  разговаривали. Василиса рассказывала о себе,  расспрашивала о его  жизни, упоминала о семье Рокотовых. Единственным именем, которое не прозвучало в разговоре, было имя - Соня.

    После ночного разговора  Фёдор проснулся поздно. Помолодевшая от радости Василиса  накрыла стол, угощенье для которого готовила  с раннего утра. О  годах тюремного заключения женщина  не спрашивала, только глухо охнула, когда увидела грубый шрам на боку  у племенника. Задумавшись, Фёдор стал при ней

 переодеваться в лёгкую майку, намереваясь сходить к реке.

   Мужчина постоял под ивами, вспоминая свою первую встречу с Соней.  За ними в памяти замелькали  события той ночи, когда произошла драка. Стараясь отогнать воспоминания,   Фёдор направился  по тропинке  вверх от заводи, но наткнувшись взглядом на зеленеющие осины, резко повернул обратно.

    Подходя к  склонившимся ивам,  он увидел стройный  силуэт женщины, которая смотрела на речную гладь. Сердце замерло на  миг, потом застучало где-то в горле. Женщина стремительно, глаза её широко распахнулись, и она с мукой в голосе воскликнула:

   - Фёдор?

    А он, увидев незнакомое лицо, он с трудом удержался на ногах.  В этот  момент Фёдор понял, что, не смотря на все его доводы и решения, правда состояла в том, что вернулся сюда, чтобы  узнать о ней и … увидеть. Разочарование захлестнуло, когда женщина   протянула к нему руку.  В этот момент пришло узнавание, незнакомка - Маша, которая из угловатой девчонки превратилась в красивую молодую женщину.

   - Мария?

    Она  метнулась к нему, обняла. Плача, Маша повторяла:

   - Фёдор, Федя, Феденька, ты приехал…

   С трудом оторвав  её от себя, Фёдор смотрел на заплаканное лицо и не мог вымолвить ни слова. Видя его удивление, Мария вытерла слёзы,  смущённо улыбнулась,  и, отведя в сторону взгляд, произнесла:

   - Извини,  это я от  неожиданности. Я очень рада нашей встрече. Пошли  к нам, папа с мамой будут  рады. Пойдём, Фёдор.

    Слегка ссутулившийся,  поседевший  Тимофей,  при встрече крепко обнял Фёдора и отошёл в сторону, стараясь скрыть повлажневшие глаза. Феня   мокрым лицом прижалась на несколько мгновений к нему, а потом,  ощутимо ударив кулаком  в грудь, гневно воскликнула:

    - Ты где был? Мы тебя сразу ждали.

    Рядом с родителями стояло две копии  Тимофея, близнецы Рокотовых Сергей и Алексей. Семнадцатилетние парни, с улыбками смотрели  на растерянного гостя.  Феня продолжала колотить  его в грудь, пытаясь добиться ответа на свои вопросы, произнося слова сквозь всхлипы:

   - Ты где был, Федя? Мы тебя давно ждали. Мы тебя сразу ждали, думали, что ты к нам приедешь, а ты…

   - Простите меня, - прижимая к себе плачущую навзрыд женщину, оправдывался Фёдор, - я не знал, что вы меня ждёте. Если знал, раньше приехал…

  Через несколько часов семья Рокотовых  в полном составе сидела за столом.  Фёдор, находившийся  в каком-то пространственном состоянии после бурной встречи, с глупой улыбкой на лице смотрел на старшего сына Рокотовых Дмитрия с женой Тамарой и детьми, Нину с мужем  и дочерью, Павла с женой,  Машу, Сергея и Алексея, Тимофея и Феню, которые радовались его приезду, шутили, смеялись.  В  груди у него медленно  таял лёд, который образовался с тех пор, как он узнал  о замужестве Сони. Призрачная надежда, дающая силы выжить в тюрьме о том, что Соня его дождётся, растаяла после слов Свиридова. Фёдор словно не жил последние два с половиной года, а выгорал. Выгорал от тоски, одиночества.  Наблюдая за поведением детей Рокотовых,   видя любящие взгляды между Тимофеем и Аграфеной, которые  не  растеряли  любовь за годы семейной жизни,  он впервые подумал, что нужно попытаться наладить личную жизнь.  А  сердце от этой мысли снова сжалось,  не принимая его решения. « Мне нужно встретиться с Соней и поговорить. После   встречи буду решать, что делать дальше», - произнёс про себя Фёдор и включился в общий разговор.

   Идя за  Василисой  поздним вечером по улице, Фёдор вспоминал слова Тимофея, которыми он попытался объяснить поступок племянницы:

   - Я чувствую перед ней свою вину. Она гложет меня, хотя Соня меня простила. Через  неделю  после суда она уехала тайком, ранним утром. Мы долгое время ничего ней не знали. Только пять лет после того как Соня исчезла, пришло письмо. В нём она сообщала, что жива и у неё всё хорошо. Письмо было без обратного адреса, но штамп стоял московский. Почему Соня так поступила, не знаю. Второе письмо пришло от её мужа. В нём он написал, что Соня окончила медицинский институт, работает хирургом и у них растёт дочь – Алёнка. Больше писем не было, Соня молчит. Мы пытались ей писать,  написали, что ты оправдан, но… Адрес в том, во втором, письме был. Я не знаю, почему она не пишет и не приезжает в гости.

    Когда Рокотов произнёс московский адрес Сони, Фёдор побледнел и судорожно сглотнул. Соня жила  на соседней улице с домом, где у него была квартира.

   От воспоминаний он очнулся, когда услышал голос тёти:

  - Явилась.

   Колотовкин увидел, что  у забора Василисиного дома стоит Мария. Старая женщина покачала головой, молча, прошла мимо. Фёдор остановился, вопросительно посмотрел на сестру Сони.

   - Нужно поговорить,- прошептала она, подняла голову, стараясь рассмотреть глаза мужчины при электрическом свете, вспыхнувшем  в окне дома. – Я люблю  тебя, Федя. Я тебя ждала, в отличие от Сони…

  - Не смей, - прошипел он в ответ.- Не смей,-  повторил нормальным голосом,  помолчал, стараясь успокоиться,  продолжил.- Я тебя не люблю и это главное. Прости, но у нас ничего не получится…

  Не обращая внимания на плач Марии, зашёл в калитку  и быстро пошагал по направлению к крыльцу. Молодая женщина, громко всхлипнув,  перестала плакать, гневно взглянула вслед Фёдору и стремительно развернувшись, побежала вдоль улицы.

  - Не любит? Не любит…Не любит… - твердила она, пытаясь выплеснуть свою боль в стремительном беге. 

   Неожиданно она налетела на преграду, которая крепко её обхватила и, позволяя упасть при столкновении. Спустя несколько мгновений Мария поняла, что голова  лежит на груди мужчины, и его руки обнимают её тело. Вырвавшись, она замахнулась, пытаясь ударить незнакомца по щеке, но рука не достигла цели. Запястье Марии оказалось в плену  чужих пальцев, и знакомый голос произнёс:

    - Здравствуй Маша.

   Мария дёрнулась, отвернулась и закрыла лицо руками.

   - Почему именно ты встретился мне?

    Мужчина среднего роста,  посеребрённые виски которого  сверкнули серебром

  в свете фар проехавшего мимо автомобиля, ответил:

    - Я тебя ждал. Пошли в дом.

   Маша немного постояла в молчании, затем тяжело повернулась и пошла впереди него к калитке. Вячеслав Варин, боясь поверить в то, что  она согласилась зайти, шёл следом. Внезапно Мария обернулась и произнесла:

   - Если я сейчас переступлю порог твоего дома, то останусь там навсегда Ты готов к этому, Слава?

   - Да, -  облегчённо выдохнул он. После  возвращения он влюбился в повзрослевшую девушку, но боясь признаться,  тайно любил её. – Я давно тебя люб…

   - Я знаю, Слава, знаю, - устало произнесла Маша. – Иди вперёд.

   Вячеслав послушно двинулся к крыльцу, оглядываясь на неё  через плечо. Мария сделала нерешительный шаг, словно раздумывая, а затем уверенно пошла следом. Через несколько секунд  мужчина и женщина скрылись за дверью.

   Встреча  у ворот с Марией была неожиданной для Фёдора. Понимая, что он  резко поступил с ней, расстроился, и сон не сразу принял его в свои объятья.  Василиса долго ворочалась на своей кровати, а потом неожиданно для племенника,  произнесла:

   - Ждала она тебя, Федя. Замуж не вышла во время. Её  ровесницы по двое, а кто и по трое детишек родили. Славка Варин  за ней тенью  давно ходит,  который брат Михаила, - Василиса немного помолчала.-  Не лежит у тебя к ней душа, в нашу породу ты пошёл, однолюб. Поезжай, поговори с Соней. Не откладывай.

    Второй день ожидания  тянулся медленно, время подходило к обеду.  Фёдор,  просматривая очередную газету, что купил по дороге к дому, пропустил тот момент, когда у  подъезда дома, где жили Шерстнёвы,  остановилась машина. Из салона вышла  молодая стройная женщина в лёгком летнем платье с длинными темными волосами, собранными в высокий хвост. Она  приняла из рук водителя чемодан, что-то произнесла и прошла по направлению к двери. Шофёр такси, захлопнув багажник,  сел на своё кресло.  Машина отъехала  на несколько  метров  в сторону, замерла. Стук каблучков звучал несколько мгновений,  и  Соня скрылась в подъезде. «Она почти не изменилась, - мелькнуло в голове Фёдора, у которого перехватило дыхание от неожиданности. – Только каблуки  и причёска, а в остальном всё такая же».  

    Он  пытался подняться  со скамейки и подойти к такси, но… ноги его не слушались. Удивление, радость, облегчение и восторг мощным потоком нахлынули, заставляя остаться на месте. Он понимал, что машина ждёт возвращения Сони,  и пока приходил в себя,  снова пропустил  тот момент,  когда дверь подъезда  распахнулась. Выскользнувшая из помещения  женщина,  одетая в джинсы, яркую кофточку розового цвета и кроссовки, была другой, но и она была Соней. Взмахнув распушённым хвостом, она  быстро преодолела несколько метров до  автомобиля.  Машина резко сорвалась с места и уехала.

    Фёдор,  успел сделать всего три шага по направлению к ней,  и снова вернулся на скамейку, коря себя, что не окликнул Соню. Он решил сидеть до тех пор, пока она вновь не вернется, а перед глазами у него снова и снова стояла то Соня в платье на высоких каблуках, то Соня в облегающих джинсах и яркой кофточке.

     Прошло полчаса,  а может быть немного больше,  и из подъезда вышел полный седой мужчина, тяжело опирающийся на трость. Он немного постоял   в раздумье, затем припадая на правую ногу, пошёл к скамейке, где сидел  Колотовкин.

    Преодолев расстояние, остановился перед Фёдором, немного помолчал,  опустился рядом.

   - Здравствуй Фёдор,- неожиданно произнёс он.

   - Здравствуйте,- ответил Колотовкин, сворачивая газетный лист. – Вы кто?   

    - Иван Васильевич Шерстнёв, муж Сони, - просто ответил седой мужчина и, повернувшись корпусом  к Фёдору, спросил.- Удивлён?

    - Да, – справившись с удивлением, выдавил из себя Колотовкин.- Откуда Вы меня знаете?

    - Книга у меня твоя есть, там портрет, - пояснил Шерстнёв. – Да и похожи вы…

    - Кто похожи?

    - Не важно, - оборвал его Иван Васильевич.- Ты зачем здесь? Соню ждёшь?

    - Да.

    - Не нужно  её снова тревожить. У неё своя жизнь, сложившаяся. Здесь семья, работа. Что ты можешь  предложить ей взамен?

    - Я её люблю.

    - Я тоже её люблю, и дочь  нашу люблю. Не порть то, что за долгие  годы  сложилось. Соня талантливый хирург, я делюсь с ней своими знаниями, у неё блестящее будущее. Ты думаешь, то, что она достигла, можно перечеркнуть?  После твоего ареста я стал опорой в её жизни, я научил её, поддержал. Ты молод, а я стар. Не отнимай её у меня,  прошу тебя. Не отнимай…

    - Мне нужно с ней поговорить, - сказал Колотовкин. – Я многого не хочу, один разговор.

    - А что потом? Ты своим присутствием  разрушишь нашу семью, пойми. Этого хочешь? - Шерстнёв повысил голос.

    Фёдор не хотел, но  слушал слова и доводы  пожилого человека. Каждое произнесённое  слово  било, хлестало и снова забирало надежду. Он смотрел в лицо  Ивана Васильевича, понимая, что  он не прав сейчас. Но понимал он и то, что старый человек пытается сохранить, что у него есть.  Слушая Шерстнёва, Фёдор,  ясно осознал, что  встреча, которую он ждёт, не останется без последствий. А сидящий на скамье  старый, больной человек заслужил право находиться остаток своей жизни с Соней, ведь именно он оказался рядом  с девушкой в  трудное время.

    Не попрощавшись,  преодолевая себя, Фёдор встал и медленно пошёл по тротуару прочь. Иван Васильевич  проводил его взглядом и обессилено откинулся на верхнюю планку скамейки.

    -Ушёл,- тихо выдохнул он. – Поверил.

    Профессор Шерстнёв   последние пять дней находился дома один. Соня уехала  на конференцию, Алёнка  и её подруга  Вера на  неделю отправилась погостить в деревню.  Стараясь  убить медленно тянувшееся в одиночестве время, Иван Васильевич  сидел у окна, наблюдая за жизнью, что находилась по другую сторону стекла.  Присевшего  на скамейку мужчину он заметил  сразу, как  только он пришёл. Наблюдая за ним, пожилой человек догадался, что незнакомец  кого-то ждёт.   Что-то знакомое было в жестах и повороте головы сидевшего незнакомца. Вспомнив о подарке, который он получил от одного полковника за спасение его жизни на операционном столе во время войны, Иван Васильевич достал из стола бинокль. Стараясь не ловить на   увеличительные стёкла солнечный свет, чтобы  не выдать себя,  он навёл резкость, всмотрелся в  окуляры и едва не свалился со стула. На скамейке сидел Фёдор Колотовкин,  бывший жених Сони и отец Алёны.

     Остаток дня, прошёл для него, словно в тумане. Иван Васильевич мучительно пытался придумать, как сделать так, чтобы Соня и Алёнка остались с ним. Страх жил рядом  семнадцать лет, страх и боязнь их потерять, остаться одному.

    К Соне  у него были двойственные чувства. Сначала он влюбился в неё, как в женщину, но с годами   возникла ещё одна,  любовь отца к ребёнку. Когда  девушка училась на хирурга, а он ненавязчиво давал ей  советы во время сложных заданий. Потом молодая женщина стала проводить самостоятельно сложные операции,  и часто в вечерние часы они спорили, доказывая ту или иную версию или теорию, как коллеги. Он не скрывал гордости, что под его негласным  руководством молодая женщина  стала талантливым специалистом.

   Сонины  чувства к нему основывались на доверии, её  любовь,  пусть и не с первого дня их совместной жизни, стала любовью дочери к отцу. Она никогда не афишировала свой брак, поэтому её считали  племянницей Ивана Васильевича.  

        Убедив  растерянную девушку о том, чтобы она порвала связь со своими родными, впоследствии Иван Васильевич не раз пожалел.  Спустя  пять лет, Соня отправила письмо родным. По просьбе Шерстнёва она не стала указывать обратный адрес. С тех пор молодая женщина ни разу не писала родственникам, не приглашала  в гости.  Чем это было вызвано,  Иван Васильевич  не хотел допытываться. Возможно чувством вины или стеснением, что у них большая разница в возрасте. Он радовался тому, что Соня и её дочь принадлежать только ему.  Эгоистичное чувство, временами он себя ненавидел за это, но не мог переломить.

   Позже он исправил,  когда   написал  Рокотовым письмо и  рассказал  о жизни Сони в столице, поделился тем, что они воспитывают общую дочь. О своём возрасте  он умолчал, но не стал скрывать адрес. Ответа  на него, он тогда не получил. Значительно позднее, Сонин дядя  стал присылать письма с просьбами о том, чтобы племянница приехала в гости.  Самым страшным для профессора стало письмо, где сообщали, что Фёдора оправдали. Все  послания Иван Васильевич утаил. Они  были надёжно спрятаны, в его  кабинете-спальне, где он находился большую часть  дня. Соня часто заходила к нему в комнату, но она не догадывалась о том, что верхний ящик стола имеет двойное дно.

    Поздняя  любовь, любимая женщина рядом, ребёнок – три драгоценных подарка  которые Шерстнёву подарила судьба. Он ревностно оберегал их и не хотел  делиться. Проведя бессонную ночь, Иван Васильевич  с тревогой ждал возвращения Сони. И с облегчением вздохнул,  наблюдая в окно, когда встреча Фёдора и Софьи не получилась.  Неудачная попытка Колотовкина, когда он сделал несколько шагов навстречу уезжавшей Соне, позволило Ивану Васильевичу испытать чувство, которое именовалось некрасивым словом, злорадство. В душе он понимал, что у молодой красивой девушки должна быть личная, интимная  жизнь. Но представив свою Соню в постели с кем-то другим, Шерстнёв приходил в состояние  паники.

   Профессор просидел  в тени ещё час, не до конца веря в то, что Фёдор ушёл.  Намереваясь встать, он почувствовал, как в груди у него возникла ноющая боль. Достав из кармана таблетку, Иван Васильевич положил её под язык, некоторое время переждал. Боль отступила,  он встал и медленно захромал к подъезду.

  Вернувшая  через час  Соня обнаружила  профессора на полу. В одной руке он держал телефонную трубку, а в другой пузырёк с таблетками. Нащупав  дрожащими руками нитевидный пульс, она вызвала карету скорой помощи.

Приношу искренние  извинения за ошибки и описки, допущённые в тексте.