Галактический человек
НИКОЛАЙ БРЕДИХИН
ГАЛАКТИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК
Роман-хроника
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА 1
Их было четверо. Сначала меня поразил именно этот факт. Не слишком ли много для меня одного? И что это за работа такая, если она требует столь тщательной проверки?
Впрочем, меня ничем нельзя было смутить. Я уже привык к отказам, воспринимал их как должное, хотя и вцеплялся в любую, даже самую ничтожную, призрачную, возможность бульдожьей хваткой.
Хотя, признаться, вцепляться было особо не во что. Мне редко удавалось проникнуть дальше секретарш – эдакого универсального монстра, который мог иметь любое обличье: от куколки Барби до благодушной мисс Марпл с проседью в волосах, но которого ничем нельзя было разжалобить, преодолеть, обойти.
Иногда мне отдавали на растерзание какого-нибудь молодого парнишку, у которого было только одно задание: сказать мне «нет» в предельно вежливой и удобоваримой форме. Тут-то и начинался спектакль. Практически всех подобных сосунков подводило одно: ирония. Ну как не поиздеваться над старичком, попавшим в беду? Сам Бог повелел. Однако во мне они находили достойного противника. Я парировал каждый их довод, либо словом, либо какой-нибудь затейливой бумаженцией из великого множества всяческого информационного барахла, припасенного мною на все случаи жизни и хранившегося в кожаной, с золотым тиснением, папке, с которой я никогда в своих поисках не расставался.
В конце концов, им ничего не оставалось, как честно признаться: ваш возраст. Что ж, с этого надо было и начинать. Потому что больше привязаться было не к чему, да и прежнюю свою работу, я, в принципе, именно по этой причине потерял.
А тут целый консилиум!
«Что ж, ребята, - злорадно подумал я, - если вам хочется посмеяться надо мной, удовольствие я вам сегодня гарантирую. Не так уж много в последнее время Бог посылает мне возможностей для развлечений».
– Я полагаю, все готово, и ничто не мешает нам начать, – обвел своих коллег взглядом худосочный брюнет с крючковатым носом и обратился уже непосредственно ко мне: – Вам хватило времени, чтобы ознакомиться с теми материалами, что мы вам дали? Если нет, мы можем подождать еще, столько, сколько вам нужно. Очень прошу, не торопитесь, нам не нужны скороспелые выводы.
Я кинул взгляд на лежавшую передо мной потертую картонную папку, завязывавшуюся тесемками. Сколько ей лет? Двадцать? Тридцать? Давно уже такие не выпускают. В ней три ученические тетради, испещренные мелким, корявым почерком. Половину записей я так и не разобрал.
– Да, я уже вник в существо вопроса – богословие, – кивнул я.
Хороший ответ. Лаконичный ответ. Неполный ответ, требующий дополнительных вопросов. И дающий небольшой выигрыш во времени, чтобы сориентироваться, перегруппироваться. Если понадобится.
– Как давно вы ищете работу? – спросил другой клерк, сидевший справа. Тоже брюнет, только смуглолицый. Меня поразили его руки: холеные, с длинными пальцами, как у пианиста.
Сложно, когда тебя опрашивают сразу несколько человек, реагировать нужно молниеносно, а у меня такой реакции отроду не было: я слишком углубляюсь в существо вопроса и слишком медленно из него выхожу. К счастью, вопрос был пустяковый, из тех, что мне задавали практически на каждом собеседовании.
– Полгода, – осторожно ответил я, судорожно соображая, где здесь может таиться подвох. От этого «пианиста», как я уже понял, можно было ожидать чего угодно.
– Причина? – вступил в разговор третий - патлатый улыбчивый парень с серебряной серьгой в ухе.
Пока ничего особенного, вопросы серее некуда. Наверное, для того, чтобы притупить мою бдительность.
– Возраст, – пожал плечами я. – За пятьдесят карьеру уже не делают.
– Резонный ответ. Однако вернемся все же к тем рукописям, о которых мы только что говорили. Вы сказали – богословие. Для нас это слишком расплывчато, коротко. Не могли бы вы поподробнее расшифровать нам то, что вы имели в виду? – Вот он, настоящий вопрос. Этот клерк, в отличие от трех других, говорил без малейшего акцента. Видимо, русский.
Я немного поколебался с ответом. Однако медлить долго нельзя было.
– Какая-то ересь. Не относится ни к одной из признанных, мировых, религий.
– Ересь? – настороженно переспросил крючконосый. – Какая именно?
Я отрицательно повел головой.
– Не знаю.
– Не знаете, потому что недостаточно компетентны в данном вопросе? – воодушевился, обрадовался возможности зацепить меня крючконосый.
Я вспылил, но сумел сдержать себя.
– Трудно уследить. Сейчас развелось столько тоталитарных сект, новомодных течений. Я не специалист.
«Пианист» усмехнулся и положил передо мной несколько пожелтевших от времени номеров так и не пробившейся в «высший свет» ничем не примечательной региональной газетенки (бумага ни к черту, лучше в то время было не достать, «издание» только начало выходить и редактор ухитрился аж на девять номеров растянуть мой двадцатистраничный опус). Ну и, разумеется, тот злополучный номер «Науки и религии», достаточно известного в свое время, солидного, журнала – мое наивысшее достижение. Без него никак не могло обойтись.
– Понятно, Святая инквизиция, – пробормотал я. – Долго же вы до меня добирались.
– Нет, мы не из прошлого, скорее из будущего, – ехидно улыбнулся Пианист и присовокупил к тому, что уже лежало на столе пачку писем. Я без труда узнал свой почерк.
– Все ясно – «Контора», так бы сразу и сказали, – уныло, на сей раз с оттенком безнадежности, протянул я.
Господи, до чего же, оказывается все просто. «Любознательный читатель», заинтересовавшийся вашей статьей, затевает с вами переписку, задает, изображая из себя полную наивность, самые разные вопросы, и вы, окрыленный, преисполненный доброжелательности, строчите на самого себя донос. Таких «читателей-почитателей» у меня в то время было трое: один мужчина из Нижнего Новгорода и две женщины из Москвы, одна из Богородичного центра, другая из неовениаминников. Я никогда не видел их, общался с ними только по переписке. Теперь вот, таким своеобразным образом, мне откликнулось то, что тогда аукалось.
– Вы неверно думаете, «там» их больше нет. В смысле - в «Конторе», если пользоваться вашими терминами, – усмехнулся мой «соотечественник». – Даже копий. А это, как вы уже поняли, оригиналы.
Я угрюмо промолчал. Было такое время, когда можно было напечатать, издать что угодно. Но мне и тут не подфартило. Так что когда они бросили на стол рукописи трех моих книжонок по некоторым, на мой взгляд, весьма небезынтересным вопросам религиоведения, в свое время пошлявшихся по журналам и издательствам, но так и не нашедших спрос (Россия – не Запад, подобные вещи здесь до сих пор не в чести), я ничуть не удивился.
Но настал черед другому удивлению. Из четверых клерков трое были иностранцы, и только один русский. Это было видно невооруженным взглядом. Сначала я просто подумал: какое-нибудь совместное предприятие, сейчас до меня дошло – настолько совместных предприятий не бывает. Разве что какой-нибудь нефтяной консорциум.
Я хотел было уже встать и уйти, как парень с серьгой в ухе подвел итог нашему задушевному разговору:
– Так вы точно не специалист?
– Ну, может быть, отчасти, – сухо проронил я. – Но когда это было? Таких, как я, сейчас пруд пруди.
– Не скажите! – помотал головой носатый брюнет.
– Ладно, – я все-таки встал, чтобы откланяться. – Спасибо за содержательную беседу.
– Так что, вам уже не нужна работа? – усмехнулся Пианист. – Жаль. Пока что вы на нас произвели неплохое впечатление.
Он пододвинул ближе ко мне лежавший на столе кейс черного цвета.
– Откройте!
Я тут же сел обратно и последовал его совету. Не пытайтесь уверить меня, что вам никогда в мечтах или снах не являлся этот маленький волшебный чемоданчик. Козырная карта каждого десятого кинодетектива. Навязший на зубах штамп. Великий Разрешитель Всех Жизненных Проблем.
Что там было? А как вы думаете? Ничего особенного: десять пачек купюр по сто евро, разной степени сохранности, аккуратно перетянутых резинкой.
Я ущипнул себя за бедро. Боль была вполне натуральной.
– Понятно, – сказал я. – Что нужно делать? Торговля оружием? Наркотики? Бизнес на человеческих органах? Я на все готов!
Тут я на редкость быстро сообразил. Тысяча долларов в месяц – максимум, на который я мог, как «специалист широкого профиля», рассчитывать. Двенадцать лет за решеткой – та же работа, так в тюрьме меня еще будут кормить. Но моя семья эти двенадцать лет ни в чем не будет нуждаться. Если все это, конечно, не «подстава».
– Вы ошиблись, мы не преступники, – укоризненно покачал головой парень с серьгой в ухе. – Хотя наш разговор и ваша работа, безусловно, должны оставаться в тайне. Здесь как раз и заключается для вас главное неудобство, а может быть, и неодолимое препятствие. Вашей жизни постоянно будет угрожать опасность. Серьезная опасность. Поэтому вам необходимо будет исчезнуть. Навсегда. Мы понимаем, вам нужно время, чтобы подумать. И охотно предоставим вам его. Как уже сказал мой коллега, – он кивнул в сторону крючконосого, – столько, сколько вам понадобится. Единственное условие – не покидать этого офиса, кроме того мы отберем у вас сотовый телефон.
– Подумать? Почему бы и нет? Но вы не сказали самого главного, – сурово напомнил я, – в чем будет заключаться моя работа?
– О, для вас это не составит большого труда, – рассмеялся Пианист. – Привести в порядок записи этого человека, – он кивнул на папку. – Буквально сделать на основе их книгу. Ну а еще ваши комментарии, мысли. Раз в год вы будете сдавать нам накопленную информацию и забирать в банках, которые мы вам укажем (всякий раз они будут разные), такую же сумму, какую вы только что имели удовольствие лицезреть. Если информация не будет удовлетворять нас, считайте, что год вы проработали бесплатно. Первый ключ лежит в кейсе, с содержимым которого вы только что ознакомились. Хоть вы и никогда не бывали во Франции, полагаю, что здание банка Сосьете Женераль в Париже вы как-нибудь сумеете отыскать. Контракт – на десять лет. По истечении он может быть продолжен. Но так или иначе, вы на всю жизнь остаетесь в нашем распоряжении: закончится эта работа, найдется другая. Без работы - я знаю, это ваше самое больное место, вы уже никогда больше не останетесь. Забудьте о своем возрасте, вы в любом возрасте будете для нас интересны, лишь бы не закисли ваши мозги. Итак, сколько времени вам нужно на раздумье?
– Три часа, – ответил я. – При условии, что вы угостите меня обедом.
– Какие проблемы? – фыркнул парень с серьгой в ухе. – Попотчуем по-королевски. Это все, – он окинул взглядом то, что лежало на столе, – мы вам оставляем. Ваше решение должно быть окончательным, пути назад уже не может быть. Вы поняли, что я имею в виду?
НИКОЛАЙ БРЕДИХИН
ГАЛАКТИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК
Роман-хроника
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА 1
Их было четверо. Сначала меня поразил именно этот факт. Не слишком ли много для меня одного? И что это за работа такая, если она требует столь тщательной проверки?
Впрочем, меня ничем нельзя было смутить. Я уже привык к отказам, воспринимал их как должное, хотя и вцеплялся в любую, даже самую ничтожную, призрачную, возможность бульдожьей хваткой.
Хотя, признаться, вцепляться было особо не во что. Мне редко удавалось проникнуть дальше секретарш – эдакого универсального монстра, который мог иметь любое обличье: от куколки Барби до благодушной мисс Марпл с проседью в волосах, но которого ничем нельзя было разжалобить, преодолеть, обойти.
Иногда мне отдавали на растерзание какого-нибудь молодого парнишку, у которого было только одно задание: сказать мне «нет» в предельно вежливой и удобоваримой форме. Тут-то и начинался спектакль. Практически всех подобных сосунков подводило одно: ирония. Ну как не поиздеваться над старичком, попавшим в беду? Сам Бог повелел. Однако во мне они находили достойного противника. Я парировал каждый их довод, либо словом, либо какой-нибудь затейливой бумаженцией из великого множества всяческого информационного барахла, припасенного мною на все случаи жизни и хранившегося в кожаной, с золотым тиснением, папке, с которой я никогда в своих поисках не расставался.
В конце концов, им ничего не оставалось, как честно признаться: ваш возраст. Что ж, с этого надо было и начинать. Потому что больше привязаться было не к чему, да и прежнюю свою работу, я, в принципе, именно по этой причине потерял.
А тут целый консилиум!
«Что ж, ребята, - злорадно подумал я, - если вам хочется посмеяться надо мной, удовольствие я вам сегодня гарантирую. Не так уж много в последнее время Бог посылает мне возможностей для развлечений».
– Я полагаю, все готово, и ничто не мешает нам начать, – обвел своих коллег взглядом худосочный брюнет с крючковатым носом и обратился уже непосредственно ко мне: – Вам хватило времени, чтобы ознакомиться с теми материалами, что мы вам дали? Если нет, мы можем подождать еще, столько, сколько вам нужно. Очень прошу, не торопитесь, нам не нужны скороспелые выводы.
Я кинул взгляд на лежавшую передо мной потертую картонную папку, завязывавшуюся тесемками. Сколько ей лет? Двадцать? Тридцать? Давно уже такие не выпускают. В ней три ученические тетради, испещренные мелким, корявым почерком. Половину записей я так и не разобрал.
– Да, я уже вник в существо вопроса – богословие, – кивнул я.
Хороший ответ. Лаконичный ответ. Неполный ответ, требующий дополнительных вопросов. И дающий небольшой выигрыш во времени, чтобы сориентироваться, перегруппироваться. Если понадобится.
– Как давно вы ищете работу? – спросил другой клерк, сидевший справа. Тоже брюнет, только смуглолицый. Меня поразили его руки: холеные, с длинными пальцами, как у пианиста.
Сложно, когда тебя опрашивают сразу несколько человек, реагировать нужно молниеносно, а у меня такой реакции отроду не было: я слишком углубляюсь в существо вопроса и слишком медленно из него выхожу. К счастью, вопрос был пустяковый, из тех, что мне задавали практически на каждом собеседовании.
– Полгода, – осторожно ответил я, судорожно соображая, где здесь может таиться подвох. От этого «пианиста», как я уже понял, можно было ожидать чего угодно.
– Причина? – вступил в разговор третий - патлатый улыбчивый парень с серебряной серьгой в ухе.
Пока ничего особенного, вопросы серее некуда. Наверное, для того, чтобы притупить мою бдительность.
– Возраст, – пожал плечами я. – За пятьдесят карьеру уже не делают.
– Резонный ответ. Однако вернемся все же к тем рукописям, о которых мы только что говорили. Вы сказали – богословие. Для нас это слишком расплывчато, коротко. Не могли бы вы поподробнее расшифровать нам то, что вы имели в виду? – Вот он, настоящий вопрос. Этот клерк, в отличие от трех других, говорил без малейшего акцента. Видимо, русский.
Я немного поколебался с ответом. Однако медлить долго нельзя было.
– Какая-то ересь. Не относится ни к одной из признанных, мировых, религий.
– Ересь? – настороженно переспросил крючконосый. – Какая именно?
Я отрицательно повел головой.
– Не знаю.
– Не знаете, потому что недостаточно компетентны в данном вопросе? – воодушевился, обрадовался возможности зацепить меня крючконосый.
Я вспылил, но сумел сдержать себя.
– Трудно уследить. Сейчас развелось столько тоталитарных сект, новомодных течений. Я не специалист.
«Пианист» усмехнулся и положил передо мной несколько пожелтевших от времени номеров так и не пробившейся в «высший свет» ничем не примечательной региональной газетенки (бумага ни к черту, лучше в то время было не достать, «издание» только начало выходить и редактор ухитрился аж на девять номеров растянуть мой двадцатистраничный опус). Ну и, разумеется, тот злополучный номер «Науки и религии», достаточно известного в свое время, солидного, журнала – мое наивысшее достижение. Без него никак не могло обойтись.
– Понятно, Святая инквизиция, – пробормотал я. – Долго же вы до меня добирались.
– Нет, мы не из прошлого, скорее из будущего, – ехидно улыбнулся Пианист и присовокупил к тому, что уже лежало на столе пачку писем. Я без труда узнал свой почерк.
– Все ясно – «Контора», так бы сразу и сказали, – уныло, на сей раз с оттенком безнадежности, протянул я.
Господи, до чего же, оказывается все просто. «Любознательный читатель», заинтересовавшийся вашей статьей, затевает с вами переписку, задает, изображая из себя полную наивность, самые разные вопросы, и вы, окрыленный, преисполненный доброжелательности, строчите на самого себя донос. Таких «читателей-почитателей» у меня в то время было трое: один мужчина из Нижнего Новгорода и две женщины из Москвы, одна из Богородичного центра, другая из неовениаминников. Я никогда не видел их, общался с ними только по переписке. Теперь вот, таким своеобразным образом, мне откликнулось то, что тогда аукалось.
– Вы неверно думаете, «там» их больше нет. В смысле - в «Конторе», если пользоваться вашими терминами, – усмехнулся мой «соотечественник». – Даже копий. А это, как вы уже поняли, оригиналы.
Я угрюмо промолчал. Было такое время, когда можно было напечатать, издать что угодно. Но мне и тут не подфартило. Так что когда они бросили на стол рукописи трех моих книжонок по некоторым, на мой взгляд, весьма небезынтересным вопросам религиоведения, в свое время пошлявшихся по журналам и издательствам, но так и не нашедших спрос (Россия – не Запад, подобные вещи здесь до сих пор не в чести), я ничуть не удивился.
Но настал черед другому удивлению. Из четверых клерков трое были иностранцы, и только один русский. Это было видно невооруженным взглядом. Сначала я просто подумал: какое-нибудь совместное предприятие, сейчас до меня дошло – настолько совместных предприятий не бывает. Разве что какой-нибудь нефтяной консорциум.
Я хотел было уже встать и уйти, как парень с серьгой в ухе подвел итог нашему задушевному разговору:
– Так вы точно не специалист?
– Ну, может быть, отчасти, – сухо проронил я. – Но когда это было? Таких, как я, сейчас пруд пруди.
– Не скажите! – помотал головой носатый брюнет.
– Ладно, – я все-таки встал, чтобы откланяться. – Спасибо за содержательную беседу.
– Так что, вам уже не нужна работа? – усмехнулся Пианист. – Жаль. Пока что вы на нас произвели неплохое впечатление.
Он пододвинул ближе ко мне лежавший на столе кейс черного цвета.
– Откройте!
Я тут же сел обратно и последовал его совету. Не пытайтесь уверить меня, что вам никогда в мечтах или снах не являлся этот маленький волшебный чемоданчик. Козырная карта каждого десятого кинодетектива. Навязший на зубах штамп. Великий Разрешитель Всех Жизненных Проблем.
Что там было? А как вы думаете? Ничего особенного: десять пачек купюр по сто евро, разной степени сохранности, аккуратно перетянутых резинкой.
Я ущипнул себя за бедро. Боль была вполне натуральной.
– Понятно, – сказал я. – Что нужно делать? Торговля оружием? Наркотики? Бизнес на человеческих органах? Я на все готов!
Тут я на редкость быстро сообразил. Тысяча долларов в месяц – максимум, на который я мог, как «специалист широкого профиля», рассчитывать. Двенадцать лет за решеткой – та же работа, так в тюрьме меня еще будут кормить. Но моя семья эти двенадцать лет ни в чем не будет нуждаться. Если все это, конечно, не «подстава».
– Вы ошиблись, мы не преступники, – укоризненно покачал головой парень с серьгой в ухе. – Хотя наш разговор и ваша работа, безусловно, должны оставаться в тайне. Здесь как раз и заключается для вас главное неудобство, а может быть, и неодолимое препятствие. Вашей жизни постоянно будет угрожать опасность. Серьезная опасность. Поэтому вам необходимо будет исчезнуть. Навсегда. Мы понимаем, вам нужно время, чтобы подумать. И охотно предоставим вам его. Как уже сказал мой коллега, – он кивнул в сторону крючконосого, – столько, сколько вам понадобится. Единственное условие – не покидать этого офиса, кроме того мы отберем у вас сотовый телефон.
– Подумать? Почему бы и нет? Но вы не сказали самого главного, – сурово напомнил я, – в чем будет заключаться моя работа?
– О, для вас это не составит большого труда, – рассмеялся Пианист. – Привести в порядок записи этого человека, – он кивнул на папку. – Буквально сделать на основе их книгу. Ну а еще ваши комментарии, мысли. Раз в год вы будете сдавать нам накопленную информацию и забирать в банках, которые мы вам укажем (всякий раз они будут разные), такую же сумму, какую вы только что имели удовольствие лицезреть. Если информация не будет удовлетворять нас, считайте, что год вы проработали бесплатно. Первый ключ лежит в кейсе, с содержимым которого вы только что ознакомились. Хоть вы и никогда не бывали во Франции, полагаю, что здание банка Сосьете Женераль в Париже вы как-нибудь сумеете отыскать. Контракт – на десять лет. По истечении он может быть продолжен. Но так или иначе, вы на всю жизнь остаетесь в нашем распоряжении: закончится эта работа, найдется другая. Без работы - я знаю, это ваше самое больное место, вы уже никогда больше не останетесь. Забудьте о своем возрасте, вы в любом возрасте будете для нас интересны, лишь бы не закисли ваши мозги. Итак, сколько времени вам нужно на раздумье?
– Три часа, – ответил я. – При условии, что вы угостите меня обедом.
– Какие проблемы? – фыркнул парень с серьгой в ухе. – Попотчуем по-королевски. Это все, – он окинул взглядом то, что лежало на столе, – мы вам оставляем. Ваше решение должно быть окончательным, пути назад уже не может быть. Вы поняли, что я имею в виду?
Нет комментариев. Ваш будет первым!