Дщери Сиона. Глава тринадцатая

© Copyright: Денис Маркелов, 2012

Регистрационный номер №0055207

от 12 июня 2012

[Скрыть] Регистрационный номер 0055207 выдан для произведения:

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

 

Нелли смотрела в лицо спящему малышу. Артур мило улыбался во сне. Ему, наверное, снилось, что-то очень хорошее.

Теперь в этой комнате, она слышала новые звуки, и вовне и внутри себя. Теперь без некогда любимого клетчатого платья, без привычных милых родительскому взгляду волос, она открывала новую страницу своей жизни.

Отец рассказывал ей, что парней в год совершеннолетия бреют наголо, отсекая вместе с волосами всё детское. Нелли вдруг почувствовала себя таким же странным существом…. Не то парнем, не то – военнообязанной девушкой.

Артур засучил ручками и зачмокал губами. Нелли вдруг подумала, что он наверное очень удивится, увидев её в таком диком виде.

Тоже мне Мэри Поппинс. Прилетела с попутным ветром, а по дороге всё и растеряла и одёжки, и волосы.

Оболенская задумалась. Подтянув к груди правое колено. То щекотало ей грудь и заставляло улыбаться какой-то растерянной детской улыбкой.

Артур явно притворялся спящим. Он исподтишка наблюдал за ней, чувствуя прилив первого мужского восторга.

Нелли вдруг подумала, как бы она реагировала в детстве, если бы у её кровати сидел взрослый по сравнению с ней парень, и невольно показывал ей свой пусть даже не поднявшийся в полный рост член.

Она улыбнулась. Теперь для этого мальчишки все девушки будут похоже на лишенные обложек книжки, возможно, без начала и конца. А она уже давно была такой книжкой, годной лишь для того, чтобы упасть в кучу макулатуры.

Глаза Артура открылись. Он заморгал и уставился на обнаженную Нелли.

- Ты - моя нянька?

Нелли кивнула. Она немного устыдилась своих худых ног, конечности выдавали её возраст, Артур годился ей в сводные братья. Но она не ведала, как себя вести с ним.

Между тем солнце заливало комнату своим светом. Оно тупо мочилось на пол, оставляя позорные лужицы. И Нелли вспомнила о том, что со сна дети обычно писают.

- Ты, может, по-маленькому хочешь сходить? Где тут у тебя горшок?

- Тута, - серьезно ответил Артур и вытащил за ручку своё личное моче и калохранилище.

Нелли старалась не вспоминать о позорном поведении Людочки. В туалете малыша не было ничего позорного. Он просто вылез из-под простыни и словно бы бескрылый купидон опустился на горшок.

«Только бы он не стал, действительно, какать. Я не перенесу этого мерзкого запаха.

Но из попы Артура уже полезли худосочные, но вполне свежие фекалии. Они напоминали Нелли железнодорожные цистерны, выползающие из бесконечного тоннеля.

- Я покакал? - проговорил Артур и с хитрецой малолетнего хулигана уставился на пупырчатый и слегка покрасневший от стыда лобок своей няньки...

«Не хватало, чтобы он меня ещё лапал. Хотя меня ведь никто всерьёз не ласкал, кроме Людочки.

Нели вдруг представила. Как вновь оказывается в объятиях подруги. Но теперь прикосновение той, что еще позавчера была Людочкой было опаснее укуса гюрзы. Нелли совершенно не улыбалось сначала испражняться. А затем давиться фекалиями, словно бы приторным кремом от торта.

- Вытли мне попу.

Артур старательно избегал слов с неподдающейся буквой. Нелли бросила взгляд на прикроватную тумбочку и рядом с полудетским ночником обнаружила упаковку полудетских салфеток.

Артур встал и слегка прогнулся в пояснице. А Нелли присев на корточки и, работая бумажкой, словно бы кистью по полотну, стала убирать с его ягодиц лишние украшения.

«А кто же вынесет этот чёртов горшок? Неужели я. Но ведь здесь это смерти подобно. М.-м.… вообще, почему я не спросила у Маргариты. Должна ли я вытирать попу Артуру.

- Не бойся. Я никому не скажу, - проговорил Артур. – А горшок вынесет Какулька. Мама говорит, что это позорно, таскать чужие какашки.

«Какулька? Значит, сюда придёт Людочка? А вдруг она захочет отомстить мне. Впрочем, что я несу. Неужели я боюсь этого. Неужели хочу заниматься только этим ребёнком и ни чем другим больше?»

Нелли смяла салфетку, и словно какой-нибуль курильщик окурок – в урну - метнула смятую крапчатую салфетку в горшок.

Артур между тем присел на корточки и выкатил из-под кровати белый мяч. Он легко катнул его к Нелли и улыбнулся.

- Прекрасно, он принял меня. Принял. Теперь я уже другая. Эта свора мне ничего не сделает. Пусть отдуваются на Людочке, если хотят.

Она вдруг поймала себя на мысли, что подумала о Людочке только сейчас. Что та девушка, что искала её жалким почти безумным взглядом во время оправки, не могла быть Людочкой. А может быть лишь Какулькой, обычной жалкой Какулькой.

 

 

До ушей  бывшей Людочки донесся далёкий, и почти беззвучный, звук  колокольчика. Она вздрогнула и вопросительно уставилась на  Оксану. Та снисходительно улыбнулась.

- Это в детской. Наследник, видимо, облегчился.

- Что?

- Ну тормоз ты, как я посмотрю. Как только в гимназии училась, не понимаю. Посрал он, блин. Сходил по-большому, а теперь тебя там ждут, чтоб дерьмо вынесла.

- Но там же – Нелли. Она может… это сделать.

- Слышь. Мало ей за яйца то всыпали. Рассуждает, мля, - заметила всегда готовая быть злой Ирина.

Бывшая Людочка с трудом встала со своего мата. Она сначала встала на четвереньки, а затем, стараясь не думать о боли в тазу встала в полный рост и медленно пошла к двери.

- Маргарита, проводи её до детской. Да и объясни, что дерьмо надо туда же выкидывать, куда она парашное ведро опорожняла. Но смотри, если она чего-нибудь выкинет. На ребёнка окрысится или попытается мстить, ты за всё ответишь.

Нынешней Какульке было плевать на девичью честь. Она вдруг разом всё простила своей бывшей подруге. И теперь воспринимала Нелли, как затейливую незнакомку. То, что дочь банковского управляющего была обрита наголо и обнажена лишь добавляло ей  шарма. Нелепая Алиса сгинула без следа, а взамен её в этом теле пробуждался новый незнаемый ранее человек.

Маргарита вела за собой Какульку, словно бы Вергилий Данте. Какульке было невдомек, в каком из кругов Ада она находится. И далеко ли до озера Коцит, да и какой на вид он – местный Дьявол.

Она смотрела на картины в золоченых рамах. На них были изображены то абсолютно одетые дети, то голые взрослые тёти с большими бюстами и полными аппетитно розовеющими бёдрами.

Будучи Людочкой, она бы непременно поинтересовалась именем живописца, но сейчас шагая по пустому коридору чувствовала себя совершенно иначе, и держала язык за зубами.

                Маргарита довела её до нужной двери, аккуратно постучала и почти толкнула её в полуоткрытую щель.

 

Нелли не верила своим глазам. Её прежняя подруга была почти неузнаваема. Она молча взяла в руки горшок. На мгновение Нелли показалось, что содержимое этого сосуда вот-вот полетит в её сторону, она отшатнулась и стала думать о том, как сохранить лицо в присутствие Артура. Тот же с любопытством наблюдал за их импровизированной дуэлью.

Но ничего страшного не случилось. Какулька просто не способна была постоять за себя. Она молча развернулась и стала ещё жальче. Нелли молча читала кроваво-красную надпись на девичьей спине. Читала и понимала, что их милой дружбе пришёл конец.

- Людо… - едва не сорвалось с её набухших от ожидания губ. – Люда прости.

Но Людочка ничего не слышала, её задавила тупая и покорная всякому злу Какулька. Именно она, с нелепыми ушами и звездой во лбу теперь верховодила в этом теле, и не только верховодила, но и пыталась сделать покорным ещё одно тело – тело своей бывшей подруги.

Половинки попы этого нелепого существа мерно задвигались. Казалось, что её завели невидимым ключом для завода а где-то в спине должен находиться штырек для этого ключа.

«Что же делать? Что натворила?»

Перед взглядом Нелли промелькнуло лицо Людочкиного отца, он смотрел на неё словно бы с портрета или плаката. И от его взгляда хотелось скататься в клубок и забиться в самый дальний угол.

Хлопнула дверь, словно бы кто-то выстрелил из стартового пистолета. Нелли опустила свой зад на стул и поняла, что осталась одна одинешенька в этом странном мире. И теперь у неё нет никого. Никого, никого.

 

Между тем в доме всё шло как обычно. Девушки разбрелись по своим работам. Варя убирала пыль в комнатах, а полноватая и похожая на элегантную свинку Света хлопотала на кухне, готовя для хозяев обед.

Она стояла перед плитой в чём мать родила, натянув на бритую голову поварской колпак и деловито наблюдала за тем, как в кастрюле идёт превращение обычных продуктов и воды во вкуснейшее блюдо.

В кастрюле поплоше готовилось варево для рабынь. Оно было нелепо и безвкусно.

Зато аппетитный Весенний суп был полон витаминов и благоухал. Словно бы свежая клумба.

Свете были не по душе спектакли Оксаны. Она не находила ничего смешного в том, что человек вынужден квохтать и дурачиться из-под палки. Да и в голубоглазой опущенке было много непонятного.

Свете было приятно занять свои мысли, и не только мысли готовкой. Она чувствовала прилив вдохновения. Жизнь вновь наполнялась смыслом. Теперь за неё думали другие, а она сама двигалась, как будто бы автомат. Выполняя заложенную в её сознание программу.

То что делали другие её не касалось. Суп должен был быть готов к половине второго. Обычно в это время все – и хозяева, и рабыни успевали проголодаться. Особенно были обжористы первые. Руфина обладала отменным аппетитом, и ела так, как будто приехала на  поправку в санаторий из далекого голодного края.

Кроме супа Света готовила и второе - бараньи котлеты с гарниром из картофельного пюре. Она пока ещё не умела кормить своих господ изысканно, однако у них был хороший стул и не было никаких проблем ни с желудком. Ни с кишечником.

Иногда правда, кто-то подсказывал ей простой выход из положения. Надо было попросту отравить эту семейную пару, взять в заложники глуповатого ребёнка и бежать прочь. К станции Вертячьей. А оттуда в Москву к другу её покойного отца Семёнову.

Однако Света отгоняла прочь такие мысли. Она побаивалась что-либо менять в своей жизни, особенно после того, как по глупости оказалась здесь.

Её поймали на пикнике. Компания малознакомых парней, магнитола и попытки легкого беспроблемного секса на летнем воздухе. Неужели с того дня прошёл почти два года? Света помнила. Как резвилась в реке, стараясь как можно грациознее нырнуть а мальчишки, сидящие у костра, наблюдали за ней, как курортники привыкли наблюдать за дельфином.

Тех, кто её увёз в этот мир она приняла сначала за обычных туристов. Они были неподалёку и также наблюдали, как резвится молодёжь. Свете было неловко. Она чувствовала себя шлюхой, но вино и пахучие сигареты сделали её глухой к упрёкам совести.

Ей было страшно и уйти от своих малознакомых друзей, и думать о будущей, совершенно неопределенной жизни.

Взрослость накатывала словно штормовая волна. Света захлёбывалась ею, теперь никто, ни престарелая полоумная бабка. Ни друг отца, пишущий ей письма и зовущий в Москву не могли ей помочь. И поэтому, когда она по ошибке подошла к этим двум соглядателям, никто не удивился, особенно они.

- Дяденька, у вас воды не найдётся? А то мне стрёмно из реки пить.

Один из этой парочки темноволосый и хмурый молча подал ей пластиковую бутылку с какой-то жидкостью.

- Что? Последний звонок отмечаете? – спросил рыжеволосый.

- Угу, - прикладываясь к горлышку, согласилась Света.

Она была пьяненькой и доступной. И если бы кто-нибудь из мужчин решил шлепнуть её по ягодицам, объясняя свою вольность покушением на жизнь комара, она бы снесла и это.

Её усадили на плед и угостили куском баранины.

 Света с аппетитом ела. А заодно рассказывала о себе. Ей хотелось чувствовать рядом с собой мужчин, не прыщавых и всегда чересчур возбудимых юнцов, которые норовили добраться до самого тайного в её теле.

С взрослыми было проще, они были предсказуемые. И когда темноволосый мужчина  её спросил, почему она не спешит к своей компании, то Света храбро икнула и ответила: «Да ну их!»

Она вдруг захотела стать утопленницей для своих парней. Просто растаять в водах этой не очень красивой, но милой речушки.

Дальнейшее было похоже на радостный сон мазохиста. Света удивлялась собственной покорности. Наверняка в её питье был добавлен какой-то наркотик, а возможно желание подчиняться исподволь зрело в её душе.

- Слушай, не упрямься. Поживёшь года три в нормальном доме. Готовить там будешь, пироги печь. На всём готовом, это тебе не по звонку вставать и на завод топать. А хозяева прелесть. Милая семья, с деньгами. А что ты тут найдёшь, будешь колбасой на рынке торговать, или к своей престарелой бабке отправишься?

- Я в Москву хотела уехать, – пискнула Света.

- В Москву. Это к кому же?

- Да у меня там друг отца живёт, он мне обещал протекцию составить.

- Нужна ты ему. И куда он тебя устроит? Слушай, не глупи. Правда, вот космы твои надо бы укоротить. Хозяйка не любит слишком волосатых.

- Как укоротить?

- А мы тебя наголо, девочка, побреем. И разумеется там не будет одежды. Зачем она? Летом и так тепло, а зимой, там пышут жаром камины.

- Но это же стыдно.

- Вот ещё. Ты вот час битый сидишь с нами голая и ещё ни разу не покраснела. Ведь правда, Бокс.

Рыжеволосый хмуро кивнул.

Теперь Света всё реже вспоминала об этом дне. Она не знала кого винить, себя или этих людей. Хотя должность поварихи ей нравилась. Нравилась и кем-то заранее расписанная жизнь. Не надо было прислушиваться к каждому дню, и ожидать подлянки от встреченных на пути людей.

Сначала в этом доме было мало рабынь – всего трое – зеленоглазая Оксана, молчаливая, но резкая Маргарита. И она – Светлана. Полноватая, похожая на очеловеченную свинку. Они старались держаться вместе и очень страдали оттого, что им приходилось считаться, чтобы выяснить чей черёд мыть в доме унитазы или выносить опостылевшую парашу.

Наконец Маргарита не выдержала. Она уже давно мечтала, что в их компании окажется новенькая. На которую можно свалить всю грязную работу. Однако таковая не находилась. Хозяин не спешил пополнять свою дворню, он боялся. Что и три девушки будут заметны.

Однако они не справлялись. Капризная Руфина изнывала от скуки, она нуждалась в подруге и все чаще приглядывалась к обнаженным рабыням, мечтая поласкать их крепкие юные тела своими изнеженными пальцами.

Осенью в этот дом привезли новеньких. Они стояли перед ними, словно бы кукольные марионетки – мужеподобная Ирина вызывающе, а похожая на обезображенную Василису Варвара на полусогнутых.

- Ну, чё посчитаемся? Кто из вас будет говно таскать, а кто за порядком смотреть.

- Она пусть дерьмо носит, - усмехнулась Ирина. – На меня не рассчитывайте.

- Слышь Оксана, да она Цербер какой-то. И как её догола раздели, ума не приложу.

- А мне по приколу. Я себя спартанкой чувствую. А вы вот её спросите. Каково ей без сарафанчика?

Варвара едва не разревелась в голос. Она еще стыдилась и себя. И побаивалась соседства такой непредсказуемой Ирины.

- Ладно. Вот тебе лозина. Будешь у нас смотрящей. Если кто-то забалует – ты его по попе лупить станешь. Вот так. А эту девочку мы сейчас Хозяйке покажем.

 

В спальне хозяйки пахло индийскими благовониями. А сама она сидела в позе индийской богини и загадочно улыбалась.

Оксана ввела в комнату почти обессилевшую от стыда Варю.

Новенькая тупо моргала и пыталась прикрыться, словно бы всё ещё стыдилась своего тотально обнаженного тела.

- Вот, будет вашей наложницей. На колени дура. Живо.

Варвара опустилась на колени. Она стояла, выпятив зад, как стоят особо ревностные прихожанки в церкви, напоминая собой гладкий розовый валун.

Руфина Ростиславовна сладко улыбнулась. Ей опротивела почти ежевечерняя мастурбация. А приближаться к мужу мешали страх и брезгливость.

Варю подтолкнули. И они почти неожиданно для себя оказалась вблизи хозяйского лона.

- Ну, давай, живо! – скомандовала двадцатишестилетняя Руфина Чего смотришь. Живо. Лижи!

Варя высунула язык и попыталась прикоснуться его кончиком к безобразно скалящейся щели. Она не чувствовала ничего кроме страха и брезгливости и наконец. Не выдержав напряжения она попросту повалилась на бок.

- Нет, кого вы мне привели. Так, живо наказать. И уберите это.

С этого дня Варя стала служанкой. Она убиралась в доме, стараясь держаться подальше и от Оксаны и от Ирины. Маргарита и Светлана вообще не замечали её. Отмечая лишь, что расшитый стразами кокошник очень идёт этой милой барышне, с её лебединой шеей и в меру узким тазом.

Постепенно штат прислужниц заполнялся. Светлана вначале с трудом различала их в толпе, но вскоре находила, что-то индивидуальное в каждом голом теле. Когда в дом привезли двух красивых пианисток. Она затрепетала. Девушки не были ни раздеты, ни обриты и были восторженны - явно чего-то ожидали.

Они были слишком похожи, вероятно были однояйцовыми близнецами, и эта похожесть настораживала.

Свету и Ирину отправили готовить их к выступлению. Девушки привели обеих новеньких в купальню, а те вопрошающе уставились на них, оправляя свои концертные платья.

- Ну, что встали? Эти тряпки вам здесь не понадобятся.

Сёстры испуганно переглянулись. Они попытались сбежать, но скользкие подошвы туфель подвели их. Они повалились, словно бы кегли в кегельбане, а уж их банщицы за распущенные чистые волосы подняли их с колен

Соня и Женя мечтали о поступлении в музыкальное училище. Они подавали неплохие надежды в своей музыкальной школе и надеялись со временем оказаться в числе студентов Саратовской консерватории. Их мать была тщеславна. Она сначала разродилась двойней, а затем из-за какого-то пустяка впала в немилость сначала своей свекрови, а затем и супругу, который без оснований стал обвинять её к склонности к прелюбодеянию.

Соня и Женя не любили отца. Он был истериком, вечно грозил им своей мамой, которая к внучкам относилась индеферентно и считала и их совершенно чужими. После размена квартиры они разъехались по разным городам. – Женя и Соня поселились в небольшом рабочим райцентре, а их отец остался жить в областном центре со своей мамой в двухкомнатной хрущобе.

С гого времени прошло десять лет. Девушки подросли и даже закончили музыкальную школу по классу фортепьяно. Их милые лица с кроткими овечьими глазками т вьющимися золотистыми волосами очень нравились педагогам. Сёстры любили играть ансамблем – они привозили с фестивалей для своей школы  новые грамоты и считались первыми кандидатками на дальнейший профессиональный рост.

Тот день изменил их привычную жизнь. С годами их мать становилась брюзгой. Она избегала общения с мужчинами, даже запрещала и дочерям приводить домой мальчиков из класса или из школы. Зато телами и душами своих девочек пользовалась так, как маленькие девочки пользуются телами и душами кукол. Воображая их своими детьми.

Зато Соня и Женя были для неё куклами.

Она сумела поставить их в положении бессловесных рабынь. Девушки охотно приняли правила игры и как могли, облегчали задачу матери. Та подолгу наблюдала, как они разбирают очередной сложный опус, а в самый неподходящий момент хлопала по столу линейкой и визгливо кричала: «Не верю!»

Сёстры понимали, что начиналось время их музыкального стриптиза. Мать ненавидела их за юность, и за то, что в чертах их лица всё же остались чёрточки капризного и так до конца непонятого ею мужчины.

К концу урока обе сестры оказывались обнаженными и расходились в параллельные углы комнаты. Воспринимая каждая свою копию, как досадное отражение в зеркале. Мать старательно дразнила их носы запахов плохо сваренного борща, а девушки молча нюхали пыль портьер и тихо барабанили пальцами по стене. Заучивая наиболее сложные пассажи.

В тот майский день они круто изменили свою судьбу. Вымыв им тела и волосы, Ирина загадочно улыбнулась. Хозяйка предпочитала не спешить и оболванить их пьяненькими, когда обе девочки будут клевать носами и смачно попукивать в такт движению её пальцев.

Но ни Соня, ни Женя этого ещё не знали. Взамен платьев их тела украсили милой бижутерией и вывели в большой музыкальный зал.

 

 

Женя и Соня были рады тому, что слышат только музыку. Они были удалены и от кухни, где хлопотала полноватая и всегда такая странная Светка. И от комнаты Хозяйки, и даже от детской, где сейчас проходила своё первое крещение банкирская дочь.

Им нравилась такая жизнь. Хотя тем майским днём они слегка напугались, и были готовы дать стрекача, словно бы обезьяны от голодного гепарда.

Тогда в этом доме не было так многолюдно. Только хозяйка и её муж смотрели на них, а обе девушки старались во всю, боясь даже подумать о своих голых телах.

Концерт был похож на марафон под знойным аравийским солнцем. Шепот хозяйки был похож на шипение змеи в мегафон. Он отдавался в ушах и заставлял делать едва заметные погрешности. Отчего рояль глухо вздыхал и плакал.

И хотя до родного посёлка было каких-то десять километров, обе сестры казались себя сосланными за многие мили от родного дома.

Им совсем не хотелось уходить отсюда. Сразу же представлялась вечно недовольная родительница и непонятная и пугающая своей непредсказуемостью жизнь

К вечеру, когда гостеприимные хозяева устроили что-то вроде банкета, они уже не вспоминали об оставленных в помывочной платьях. Даже то, что мать будет бегать по городу и звать их, словно породистых сучек, не ко времени сорвавшихся с поводка, сестёр больше не волновало.

После букета вин в их головах начался настоящий ералаш. Соня в пьяном угаре миловалась с Женей. А Женя с ужасом и трепетом ощущала, что в её тайное место проникает чья-то ласковая и отменно надушенная рука.

Очень скоро она уже не могла себя сдерживать. Стоны первого несдерживаемого восторга полились из её рта, словно звонкие трели из свистка постового. Девушки уже не думали о стыде. Он ушел. Ушёл вслед за страхом и теперь, теперь они были пьяны и восторженны словно бы древние вакханки на празднике Дионисия.

Зато к утру наступило похмелье.

 Так наверное чувствовал себя оскорбленный и поруганный Черномор. Вместо красивых вьющихся волос на их головках розовела лишь по-младенчески нежная кожа Сёстры напоминали собой сделанные в виде человека кегли. Они стояли перед толпой служанок, которые в свою очередь разглядывали их.

- Этих не трогать. Они на пианино играть будут. Видишь на лбах буквы.

«Какие буквы?» - встрепенулась Соня и искоса бросила взгляд на Женю. И действительно на лбу сестры была каллиграфически нарисован знак форте.

- Значит я – пиано, - с грустью подумала Соня.

- Так девчонки. Эти не в счёт.

- Значит. Они кудахтать не будут?

- Не понравятся Руфине - закудахчут. А пока пускай играют свои гаммы.

Все даже туповатая и злая Ирина относились к ней с почтением. Ирина даже пару раз пыталась приблизиться к роялю и с видом знатока сыграть «Собачий вальс». Но когда сёстры предложили ей попробовать заняться музыкой всерьёз – отказалась.

Сёстры не стали приставать к ней.

Они больше не вспоминали о побеге. Наоборот, они боялись, что кто-то незнакомый нарушит их идиллию. Мать со своими придирками и проблемами была далеко. А превратившийся в денежные знаки отец вообще вспоминался, как страшный и от того очень нелюбимый сон.

Сёстры заставили хозяйку всё время пополнять свою нотную библиотеку. Тут попадались и заграничные нотные издания. Но сёстры предпочитали играть сонаты Бетховена и полифонические пьесы Иоагана Себастьяна Баха.

Они наиболее были близки. И когда по комнате разливалась тщательно, нет не выстроенная, но угаданная мелодия. Сёстры впадали в некую эйфорию.

Сейчас Соня играла ре-минорную прелюдию Баха. Когда это математически точная вещь, казалась ей мелодией для каминных часов, но теперь. Теперь она с удовольствием вела оба голоса, добиваясь автоматической слаженности обеих рук.

Музыка уносилась за пределы музыкальной залы. Было трудно представить, что тут мог сидеть великий Державин и наслаждаться звучанием тихогрома.

 

Звуки рояля доносились и до ушей Нелли. Она как раз читала Артуру сказку о Гусятнице. И ей сначала показалось, что ей с непривычки напекло голову, и эти звуки возникают у неё в мозгу. Она остановилась, чтобы передохнуть и перевернуть страницу.

Артур сидел рядом и льнул к её телу. Как котёнок. От его близости у Нели становилось более бойким сердце. Казалось, что в её грудной клетке сидит лилипутка и печатает на старинной пишмашинке, постукивая рычажками с литерами, словно паучьими лапками.

- Это Соня и Женя на рояле играют, - неожиданно чётко и без погрешностей произнёс Артур.

Нелли ужасно хотелось пойти и послушать игру сестёр. Она вдруг вспомнила их – на лбах бритоголовых близняшек красовались музыкальные знаки – такие же Нелли раньше видала и в нотах, когда сама играла на фортепьяно.

- Артур! А давай пойдём. Послушаем музыку?

- Мне не разрешают из комнаты выходить.

- Ну со мной, наверное, можно. Я же твоя нянька. А мне очень, очень надо послушать музыку.

Ну, пожалуйста.

                Она готова была расцеловать этого маленького принца. Артур смутился. Он чувствовал, что Нелли возбуждена. Да и сама Нелли понимала. Что ведёт себя неправильно, не как здравая и воспитанная девушка, пускай даже и голая.

                Артур согласился. Он устал от навязанного ему одиночества. Даже самые великолепные игрушки начинали становиться противными. И он начинал их ломать и вымещать свою обиду на своей прежней няньке.

                Шутя с её очками и чересчур добрым хотя серьёзным лицом ему совершенно не нравилась. Она была слишком строгой, а Артур побаивался строгих девочек. И он нажаловался матери. И надоевшую ему Шутю нарядили в дурацкий колпак, и привесили между ног довольно внушительный колокольчик, который звенел всякий раз когда она особенно широко шагала.

                Но быть совершенно одиноким оказалось ещё страшнее, чем играть с Шутей. И он вновь принялся капризничать. Швырять манной кашей и кричать что он маленький принц и требует себе новую воспитательницу.

Но родители не торопились выполнять его каприз. Они сначала думали вернуть на место Шутю, но Артур вновь устроил истерику и требовал себе новую, еще никогда не виденную им девочку.

                Нелли ему пока еще нравилась. Она не краснела и не закрывалась руками. А Артур мог изредка касаться её тела. Сначала он трогал только коленки Оболенской. А затем в чаще начинал прилипать с левого бока. Якобы для того, чтобы услышать биение сердца своей кареглазой надсмотрщицы.

                Нелли не противилась этим знакам внимания. От Артура приторно пахло то ли его потом. То ли выпитым за завтраком молоком. Он был наивен и не в меру любопытен.

                «Как жаль. Что у меня никогда не было младших братьев. Я бы знала, как с ним вести»,

                Она отложила в сторону книгу со сказками братьев Гримм и направилась к двери...

                Артур шёл рядом. Нелли вдруг представила, как выходит с Артуром сначала из этого дома, затем из парка, а затем.

                - Слушай. А давай ты тоже – разденешься. Я у мамы видела одну картину. На ней изображена Венера и её сын Амур. Только жаль, что у тебя нет лука и стрел,- проговорила она, присаживаясь на корточки и стягивая с Артура футболку с Микки Маусом.

                Сын Мустафы слегка растерялся. Ему было и страшно и любопытно. А Нелли впервые раздевала пусть маленького, но всё-таки мужчину.

                Утром она успела заметить как выглядит пися Артура. Она манила к себе. Словно забавная конфетка из банки с монпансье. Нелли нравилось это заграничное слово. Она не знала, что оно означает, но всё же катала по языку вместе со становящимися прозрачными и полными вкуса леденцами.

                Артур подбежал к шкафу и вытащил оттуда и лук, и колчан со стрелами. От восторга Нелли подпрыгнула и захлопала в ладоши.

                - Прекрасно. Теперь мы тебе приделаем фиговый листок и всё будет отлично.

                Но вдруг она совершенно позабыла, как выглядит этот самый листок. М подумав решила вырезать из зеленой бумаги обыкновенный, берёзовый.

                Артур просто сиял. Он вооружился. И словно настоящий божок любви вертелся возле своей небожительницы-мамы.

                Нелли представила Венеру бритоголовой и усмехнулась. Хотя, будь у неё парик, она сошла бы за эту богиню из римского Пантеона.

                Всё походило на маскарад в сумасшедшей доме. Нелли вдруг поняла. Что не может без лицедейства, что сейчас её лицу нужна новая крепкая маска. За которой вновь сумеет спрятаться от проблем настоящая Нелли Валерьевна Оболенская.

 

* * *

                Сёстры Пушкарёвы увидели Нелли и вооруженного сына Мустафы. На лице Артура светилась радостная улыбка. Он был рад, побыть без одежды, а голая Нелли уже почти вошла в роль богини любви.

                Более осторожная Соня испуганно пискнула: «Ты что с ума сошла?»

                - А что?

                - Хочешь со своей подружкой местами поменяться. Хозяйка не любит, когда Артур по дому разгуливает.

                - Почему?

                - Не знаю. Мы же всё-таки голые.

                - А я значит – одетая. Пусть привыкает.

А то девки – голые, а он. Как шах – один в штанах. Ишь какой у него писун забавный.

                Соня искоса посмотрела на член Артура.

                - Артур хочешь на рояле поиграть? – спросила Нелли.

 - На лояле, - засмущался самозваный Амур.

- Да…

Евгения уступила своё место хозяйскому сыну. Артур нажал до первой октавы и радостно улыбнулся. Чувствуя лёгкое покалывание ягодиц бархатной тканью.

Нелли помнила не сложную новогоднюю песню, и деловито стала нажимать клавиши и напевать: «Маленькой ёлочке холодно зимой. Маленькую ёлочку мы возьмём домой…».

Артур засмеялся. Он привык к Нелли и считал её своей дальней родственницей. И ему теперь было даже интересно сравняться с ней в раздетости.

- Ну, ладно, хорошего понемногу. А то увидит Маргарита ваши игры. Возьмёт и наябедничает Руфине.

- Про что?

                - Про то, что ты его догола раздела. Он же всё-таки хозяин, Принц.

- Моя подружка тоже из себя королевну строила, а теперь вот в Какульку перекрестилась. Где она кстати?

- Да туалеты чистит. А она тебе зачем – нужно будет горшок вытащить, позвони. Вот и всё…

Артуру надоело сидеть за роялем, он соскочил с небольшого диванчика и потянул Нелли к дверям детской.

- Пошли.

- Точно. Ему пора кушать и спать. Ты смотри, больше ничего не выдумывай. А то и правда влипнешь в историю, как муха в патоку.

Нелли решила увести Артура в детскую. Весь остальной дом был полон загадок. И в первый день ей не хотелось их все разгадывать.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Дщери Сиона. Глава двенадцатая

Дщери Сиона. Глава четырнадцатая